   Эмилио Сальгари
   Священный меч Будды
   (Сборник)

   Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», 2016

   Тексты печатаются по изданиям:
   Сальгари Э. На Дальнем Западе; Охотница за скальпами; Смертельные враги; Талисман: романы / Эмилио Сальгари; пер. с ит. – М.: Терра, 1992. – 544 с.
   Сальгари Э. Сокровище Голубых гор; Священный меч Будды; Город прокаженного царя: романы; Жизнь – копейка; Маяк: рассказы / Эмилио Сальгари; пер. с ит. – М.: Терра, 1993. – 496 с.
   В оформлении обложки использована иллюстрация Thomas Allon «Gardens of the Imperial Palace, Peking»
   © Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», издание на русском языке, 2018
   © Книжный Клуб «Клуб Семейного Досуга», художественное оформление, 2018
//-- * * * --//

Священный меч Будды

Часть первая
Палладион буддистов

[1 - Палладион – у древних греков и римлян название статуй богини Паллады, считавшихся святынями. Позднее это слово стало обозначать всякий предмет, который почитают как приносящий могущество и счастье. – Здесь и далее примеч. ред., если не указано иное.]

Глава I
Праздник в фактории

   Сицзян, или Жемчужная река, прорезывает южные провинции Китая на протяжении двухсот лье, при впадении в море разветвляется на бесчисленное множество каналов и канальчиков и образует обширную дельту с массой островов. Они то покрыты богатой тропической растительностью и изобилуют городками и многолюдными селениями, то заболочены, занесены илом и вследствие этого почти пустынны.
   После англо-китайской войны 1840–1842 годов, более известной как Первая опиумная война, целью Англии было расширение торговли, в том числе опиумом, в Китае: небольшое число европейцев и американцев, пользуясь насильно вытребованным у правительства Небесной империи разрешением на право торговли в известных местах, заняли некоторые из островов и устроили на них фактории. Дела пошли хорошо, но в 1857 году вновь разгорелась война, и белые вынуждены были бежать, бросив имущество на произвол китайцев, которые, ненавидя все иноземное, уничтожили многие дома и товары. К счастью, война длилась недолго, и вслед за заключением мира, даровавшего немалые привилегии европейцам, беглецы вернулись обратно, отстроили фактории и возобновили коммерческую деятельность. Дела пошли столь успешно, что уже в 1858 году колонии опять процветали и, владея громадными капиталами, вели оживленную торговлю с Кантоном [2 - Так прежде называли в Европе китайский город Гуанчжоу.], Хуанпу, Фошанем, Саньшуем, Шицяо, Цзянмынем и другими городами и поселениями.
   Вечером 17 мая 1858 года – время, с которого начинается наш рассказ, – датская колония по случаю прибытия военного корабля устроила в обширных садах фактории шумное празднество в европейско-китайском стиле, на которое был приглашен весь beau monde [3 - Beau monde (фр.) – бомонд, высший свет.] колонии. Веселая пестрая оживленная толпа растеклась по садам, повсюду иллюминированным тысячами разноцветных фонарей и фонариков. Народу собралось очень много: богатые китайцы в национальных костюмах с капюшонами из красного и голубого шелка, вышитыми золотом; величаво-торжественные мандарины [4 - Мандарин – название, данное португальцами чиновникам феодального Китая.] со знаками отличия на косичках и шапочках, в одеждах из шикарного шелка, затканного драконами, аистами, лунами, змеями; ученые различных степеней – серьезные, сосредоточенные, молчаливые, в неизбежных очках в роговой оправе; элегантные молодые аристократы в шляпах модного фасона, в высоких сандалиях на войлочных подошвах, в костюмах с поясами, наполненными золотыми монетами, расточаемыми на игорных столах. Среди этого моря голов, бритых и желтых, как айва, мелькали европейские лица: здесь были темноволосые испанцы, белокурые датчане, чопорные англичане и элегантные французы, одетые по последней моде, но с такими ее излишествами, которые только и можно встретить в среде давно покинувших родной Париж представителей этой нации. На празднике присутствовали щеголеватые, в парадных мундирах, капитаны стоявших в гавани кораблей, плантаторы, торговцы, судовладельцы и банкиры – разодетые и в бриллиантах.
   Одни приглашенные танцевали под звуки португальской музыки, специально выписанной из Макао [5 - Макао (Аомынь) – территория в Юго-Восточной Азии на побережье Южно-Китайского моря, португальская колония.], другие толпились вокруг длинных столов, угощаясь цветочным чаем из фарфоровых чашечек цвета неба после дождя, а небольшая группа – человек двенадцать – играла в вист в отдаленном углу сада под кустом магнолии, освещенным гигантским фонарем. Там сидела интересная многонациональная компания: португалец Ольваэс, американец Крекнер, англичанин Перкинс, испанец Баррадо, четыре датчанина из колонии, двое голландцев и два немца – все богачи, абсолютно хладнокровно выигрывавшие и проигрывавшие солидные куши.
   – God damn it! [6 - Черт возьми! (англ.)] – проговорил один из игроков, американец Крекнер, подвигая вперед порядочную кучку проигранных долларов. – Однако не везет сегодня мне и Перкинсу! Ольваэс и Баррадо вчистую нас обыграли – мы потеряли тысячу долларов меньше чем за два часа! Должно быть, вы порядком напрактиковались или, может, нашли себе учителя в Макао?
   – Конечно! – прищурился португалец Ольваэс, придвигая к себе доллары. – А вы думали, что я сяду играть с вами, предварительно не взяв хоть несколько уроков у такого же искусника, как вы? Я встретил в Макао известного игрока в вист, способного обыграть кого угодно, и он показал мне мастер-класс.
   – Твой хваленый учитель, Ольваэс, – сказал Крекнер, – в любом случае уступает капитану Джорджио Лигузе. Слышал про такого? Вот это ас!
   – Ха-ха! Да ведь наставник, про которого я говорю, и есть знаменитый капитан Лигуза, мой искренний друг!
   – А! Он и мой друг тоже. Так это он давал тебе уроки? Он в Макао?
   – Да, он охотился там за какой-то птицей для своей коллекции.
   – Понятно, ездит в Макао и не приглашает с собой друзей! – делая вид, что обиделся, произнес Крекнер. – Корсан, как всегда, с ним?
   – Конечно. После приключения в Плавучем городе они, кажется, никогда не расстаются: где капитан Джорджио, там и Корсан, и наоборот.
   – Про какое приключение вы рассказываете? – поинтересовался англичанин Перкинс. – Ольваэс, давай-ка поподробнее!
   – Охотно, – кивнул португалец. – Вы, конечно, знаете, что капитан Джорджио владеет роскошной коллекцией китайских птиц, которой очень дорожит и при каждом удобном случае пополняет ее редкими экземплярами. И вот он узнал, что у одного из китайцев в Плавучем городе имеется какая-то невиданная птица. Капитан переоделся лодочником и отправился на поиски. Американец Корсан, у которого якобы тоже есть некая коллекция, а на самом деле три-четыре жалких набальзамированных чучела, втемяшил себе в голову, что он должен опередить капитана и приобрести знаменитую птицу. Этот Корсан устремился в Плавучий город, но по обыкновению полез в драку и получил такой сильный удар по голове, что свалился в реку и наверняка захлебнулся бы. Но судьбе было угодно, чтобы в эту самую минуту появился Джорджио, растолкав бритоголовых китайцев, бросился в воду и спас Корсана. С тех пор Джеймс Корсан стал тенью капитана Джорджио – они неразлучны.
   – Вот плут, этот Корсан! – улыбнулся Крекнер. – Ловко он умеет обделывать свои делишки!
   – О! Корсан ненавидит китайцев, – сказал Ольваэс, – и всякий раз, как только представится случай, таскает их за косы.
   – Капитан придет сюда? – спросил испанец Баррадо.
   – Наверное, нет, потому что, раз явится капитан, за ним увяжется и Корсан и начнет тут выплясывать, а потом, разгорячась, дергать китайцев за косы! – Ольваэс рассмеялся, а за ним все остальные.
   – Капитан все-таки будет здесь непременно, – заметил один из датчан, – он сам мне признался. Ладно, давайте завершать партию.
   Игроки взялись за карты, и снова доллары, таэли [7 - Таэль равняется семидесяти франкам. – Примеч. автора.], фунты стерлингов, рейхсталеры и пиастры пошли гулять по столу, переходя из рук в руки. Так прошло около часа, за который Крекнер и Перкинс проиграли еще тысячу долларов, перешедших в карман счастливцев Ольваэса и Баррадо. Этим закончилась вторая партия, и компания уже собиралась начать третью, как вдруг с берега послышался шум.
   – Новые гости, что ли, пожаловали? – спросил американец, опуская карты. – Ага! Вон смотрите, двое каких-то людей идут к нам. Ба, да это капитан в сопровождении моего грозного соотечественника!
   – Точно! – воскликнул Баррадо. – Легки на помине!
   К игрокам быстро приближался капитан Лигуза, король виста, или, как в шутку именовали его друзья, Человек, отбрасывающий живую тень, – тень эта и сейчас следовала за ним в образе преданного друга и извечного спутника Джеймса Корсана, внимательно рассматривавшего в лорнет море бамбуковых шляп и развевавшихся длинных косичек танцующих китайцев.
   Генуэзец Джорджио Лигуза, капитан торгового флота, был человек лет тридцати, высокого роста, стройный, с энергичным грубоватым, сильно загоревшим под тропическим солнцем лицом, живыми черными глазами, густыми длинными усами и пышной шевелюрой цвета воронова крыла. Он уже раз двадцать обошел вокруг света, но во время двадцать первой экспедиции потерпел крушение у южных берегов Кореи. Корабль и весь экипаж погибли. Спасся только капитан с одним молодым поляком, но они попали в плен к пиратам, где, ужасно страдая, пробыли почти два года, пока в одну бурную ночь им не удалось бежать от своих мучителей и высадиться на китайском берегу. Здесь беглецов ждали новые испытания: китайское правительство всячески препятствовало тому, чтобы европейцы поселялись на территории Китая, и местное население преследовало смельчаков, рискнувших проникнуть вглубь китайской территории дальше разрешенных пределов. Но никакие трудности не остановили капитана. Переодеваясь то лодочником, то купцом, то прорицателем, он пробирался от города к городу и наконец достиг Кантона, где, скопив немного денег, занялся торговлей. Удачные сделки с чаем и бумагой скоро стали приносить ему доходы. Кутила, охотник, король игроков, при этом довольно образованный, прекрасно знавший географию, капитан сделался популярным человеком в гонгах, или факториях, и колонисты чуть ли не враждовали, оспаривая друг у друга его внимание.
   Джеймс Корсан, уроженец Нью-Йорка, был одного возраста с Лигузой – лет тридцати, с широченными плечами, массивными ногами, похожими на колонны, с руками, напоминавшими два кузнечных молота, огромной головой, заросшей целым лесом ярко-рыжих волос, и большим носом, красным, как пион, настоящим носом пьяницы – любителя виски. Людей вроде Корсана, грубых, как бегемоты, наделенных геркулесовой силой, в Америке называют полулошадьми-полукрокодилами. Человек очень богатый, Корсан даже не утруждал себя торговлей и все свое время тратил на перебранки с лодочниками и рабочими факторий, что нередко заканчивалось драками, во время которых сильно страдали косы бедных кули [8 - Кули – низкооплачиваемые неквалифицированные рабочие в колониальных странах.] – не дай бог, если в них вцеплялась могучая рука рыжего колосса. В короткий срок Корсан стал грозой китайцев, которые боялись его, как дикого зверя. В факториях его звали Гаргантюа или попросту обжорой за его привычку поглощать огромное количество пищи и за необузданную страсть к бифштексу и виски. Приятели называли его Живая тень капитана, так как Корсан и Лигуза повсюду ходили вместе. Вот и сейчас друзья, по-видимому, куда-то спешившие, не замедлили вдвоем появиться под кустом магнолии. Двенадцать рук протянулись им навстречу.
   – Я уж думал, что не увижу вас, – сказал Крекнер. – Что-то стряслось? Куда вы так торопитесь?
   – У нас есть новости, господа! – оживился капитан, осушив стакан портера.
   – О! – воскликнули игроки все разом. – Какие?
   – Через десять минут прибудут наши путешественники. Как какие? Вы что, ничего не знаете?
   – Нет, – растерянно произнес Ольваэс.
   – Когда я направлялся с моей Живой тенью, как вы его называете, к этому острову, то встретил Бурденэ, который плыл на своей кхуай-тхинг [9 - Род барки или лодки наподобие венецианской гондолы. – Примеч. автора.] к французской фактории. Он-то и сообщил мне о возвращении Кордонасо и Родни.
   – Кордонасо! – снова хором повторили игроки.
   – Вот именно, Бурденэ ездил за ним на торговое судно, шедшее из Сайгона.
   Друзья вскочили из-за стола, бросив карты. Они знали, что Кордонасо и Родни – боливиец и англичанин – год тому назад отплыли в Индокитай с целью разыскать священную реликвию. Весть об их прибытии всполошила все общество.
   – Вы уверены, что они вернулись? – спросил Крекнер.
   – Да. Через десять минут вы тоже убедитесь.
   – Как вы думаете, капитан, они отыскали то, за чем ездили? – поинтересовался один из датчан.
   – По-моему, нет. Последнее письмо от них ко мне было отправлено из Сайгона, и в этом послании ни словом не упоминалось о находке.
   – Что они искали? – спросил кто-то из игроков.
   – Священный меч Будды.
   – Священный меч Будды? А что это такое?
   – Разве вы о нем не слышали?
   – Никогда! – крикнули игроки.
   – Странно, китайцы постоянно о нем твердят.
   – Этот меч драгоценный? – тихонько уточнил Ольваэс у Корсана.
   – Пусть мой друг Джорджио расскажет, – ответил Корсан, почти не принимавший участия в разговоре и занятый разглядыванием голов китайцев с длинными косичками, как будто намечая себе подходящую жертву.
   – Мы вас слушаем, капитан! – сказал Крекнер.
   – Говорите, говорите! – раздалось со всех сторон.
   Капитан уже приготовился удовлетворить общее любопытство, как вдруг заметил двоих джентльменов, направлявшихся к игорным столам. Он тотчас узнал боливийца Кордонасо и англичанина Родни.
   – Господа! – воскликнул он. – Вот и наши путешественники!
   Двенадцать игроков вскочили как один и бросились навстречу новоприбывшим, обступая их:
   – Ура, Кордонасо! Браво, Родни!
   Путешественники обменялись рукопожатиями со всей компанией, после чего Крекнер с Ольваэсом потащили их к своему столику. Хлопнули пробки, и душистый херес до краев наполнил бокалы.
   – За ваше здоровье!
   – Спасибо, друзья!
   Множество вопросов посыпалось вслед за тостами. Все наперебой хотели узнать, где были и что видели путешественники, что с ними случилось, нашли ли они священный меч, и герои дня, оглушенные криками, даже не знали, кому отвечать.
   – У меня сейчас голова разорвется от шума, – признался боливиец. – Нельзя ли потише?
   – Эй, успокойтесь! – призвал к порядку Крекнер. – Если будете галдеть все разом, то наши друзья не смогут рассказать о священном мече, и мы ровным счетом ничего не узнаем об экспедиции.
   – Тише, тише! – подхватили игроки. – Давайте слушать про священный меч!
   – Вам ничего не известно об этой реликвии? – уточнил Кордонасо, и на его лицо легла мрачная тень.
   – Ничего! – кивнули все.
   – Мы даже не знаем, куда вы ездили, – прибавил Ольваэс.
   – Ладно, слушайте! Только сперва я, с вашего позволения, выпью хереса – что-то в горле пересохло.

Глава II
Пари

   – Эта история, – начал Кордонасо, когда присутствующие уселись вокруг стола и воцарилась тишина, – относится к прошлому столетию, а именно к 1786 году. В тот памятный год многие китайцы отправились к озеру Манасаровар – месту, священному для буддистов, в особенности для жителей Тибета, которые бросают в воды Манасаровара пепел своих покойников, твердо веруя, что этим путем дорогие им умершие придут прямо в обиталище Будды. В числе паломников был и Куби Лай-шиу, влиятельный князь провинции Гуанси, один из самых ревностных почитателей божества. Однажды ночью, когда князь плыл по священному озеру, поднялась страшная буря, опрокинула лодку и потопила всех его спутников. Видя, что и ему грозит смертельная опасность, князь воззвал к Будде и в результате целым и невредимым добрался до берега, где укрылся в пещере. Спустя несколько минут он услышал в глубине своего убежища страшный треск и увидел огонек, перелетавший с места на место и как бы приглашавший следовать за собой. Князь пошел за огоньком и, поплутав по извилистым галереям, достиг обширной пещеры, наполненной костями и скелетами. Над ними среди колонн, словно вися в воздухе, блестел меч подобный тем, какие и теперь используют татары: с клинком из превосходной стали и золотой рукояткой, украшенной громадным бриллиантом почти с орех величиной. На одной из сторон клинка было выгравировано по-санскритски имя Будды, а на другой – какие-то непонятные знаки. Куби Лай-шиу завладел мечом и, считая его оружием самого Будды, по возвращении преподнес святыню в дар Кин-Лонгу, императору Китая и своему владыке. По приказанию последнего меч поместили в одном из дворцов городка императоров [10 - В 1860 году Англия и Франция вели войну в Китае. В октябре их войска заняли находившийся близ Пекина летний городок китайских императоров Юань-мин-юань. В городке, окруженном гигантской стеной, находились тридцать шесть дворцов, созданных на протяжении нескольких веков. Каждый богдыхан строил для себя новый дворец, и Юань-мин-юань превратился в редчайшее собрание сокровищ искусства и архитектуры – жемчужину Китая. Захватив дворцы, колонизаторы учинили грабеж, а чтобы замести следы преступления, лорд Эльгин (Эльджин), главнокомандующий англо-французских войск, 6 октября 1860 года приказал сжечь Юань-мин-юань.].
   – Как интересно! – воскликнул Крекнер и, отбросив сигару, уставился на путешественника, ловя каждое его слово.
   Кордонасо, выпив немного хереса, возобновил рассказ:
   – Мечу приписывалась чудодейственная сила, и он являлся предметом вожделения всех буддийских народов: Бирма, Тонкин, Сиам [11 - Современные названия соответственно Мьянма, Вьетнам (северные районы), Таиланд.], индийский раджа предлагали Кин-Лонгу баснословные суммы за меч, но китайский император не хотел расставаться со святыней. Тем не менее в 1792 году, пока Кин-Лонг отсутствовал в Пекине, меч украли.
   – Кто? – спросили сразу несколько слушателей.
   – Точно не известно. Говорили, что орудовала целая шайка искусных воров. Кто-то утверждал, что они – бирманцы, другие – что японцы, подкупленные микадо, третьи – что это дело рук индийцев. Кин-Лонг разослал послов во все государства Азии, но поиски оказались безуспешными: меч как в воду канул. Около 1801 года, уже после смерти Кин-Лонга, разнесся слух, что чудесное оружие похитил и спрятал в одном из городских храмов некий мандарин из Юаньяна, фанатичный последователь Будды. Император Киа-Кинг, унаследовавший престол Кин-Лонга, передал своим доверенным лицам рисунок с изображением священного меча и направил их в Юньнань на розыски, но никто из посланников не достиг цели и многие из них были убиты – вроде бы, самими бонзами, буддийскими священниками. В 1857 году, охотясь близ берегов Ганьцзяна, я случайно встретил сына одного из тех посланников, участвовавших по приказу Киа-Кинга в поисках святыни. У этого человека сохранился рисунок священного меча Будды, я купил его и, вернувшись в Кантон, показал своему другу Родни, который предложил попытаться разыскать пропавшую реликвию.
   – Потрясающе! – прошептал Крекнер.
   – После долгих раздумий мы решили отправиться в Юньнань, – сказал боливиец, не скрывая гордости, – и, согласитесь, мало кто, как мы, отважился бы на столь рискованное предприятие.
   – Это точно, – скривил губы в улыбке Корсан.
   – Мы знали, что странствие по незнакомым землям, населенным далеко не дружественными племенами, – дело опасное. Только железные люди, храбрые и энергичные, как мы, решились бы на такое.
   – Короче говоря, герои! – не без иронии произнес капитан Лигуза, видимо, полагая, что боливиец слишком расхвастался.
   – Да, господа, именно герои, – подтвердил Кордонасо, ничуть не смущаясь, – и, несмотря на все трудности, мы с Родни отправились в путь.
   – Что же дальше? – с нетерпением спросил Джорджио.
   – Мы выехали в конце января прошлого года вместе с проводником-китайцем. При нас было несколько лошадей, ружья и достаточный запас пороха и пуль.
   – Черт возьми! – удивился Крекнер. – Можно подумать, вы хотели завоевать целиком какую-нибудь область!
   – А что тут удивительного? Да, я мечтал видеть знамя Боливии развевающимся в самом сердце Юньнани, рассчитывал завладеть частью этой провинции, – воодушевился Кордонасо.
   – Но это вам, кажется, не удалось, – хитро заметил Ольваэс.
   – Нет, хотя дело оставалось за малым. Итак, мы двинулись к Хуншуйхэ. Какой поход, друзья мои! Ни один путешественник древних и новых времен не встречал столько препятствий!
   – Так ведь до Хуншуйхэ не очень далеко, – перебил рассказчика Крекнер.
   – Вы бы видели, какие горы мы преодолевали! Негодяй проводник обманывал нас и вел по непроходимым тропам через леса и болота, по таким местам, где каждую минуту мы могли лишиться жизни, а не то что еще отыскать священный меч.
   – Как же вы такое допустили? – нахмурился капитан Джорджио.
   – Ни я, ни Родни не знали этой страны.
   – Вот так славные путешественники! Отправиться в незнакомую страну и не потрудиться изучить ее хотя бы по картам!
   – Вам легко рассуждать! Хотел бы я посмотреть на вас в тех условиях, господин капитан! – рассердился боливиец.
   – Я добился бы своего и нашел священный меч! – твердо заявил Корсан.
   – Что?! Даже не надейтесь. И вас, и вашего капитана китайцы обманули бы точно так же, как нас с Родни.
   – Сомневаюсь, сеньор Кордонасо! – усмехнулся Джорджио. – Какой же вы после этого моряк?
   – Я попросил бы без оскорблений…
   – Господа! – приподнялся с места Ольваэс. – Вы хотите затеять ссору? Пожалуйста, не горячитесь!
   – Да, это ни к чему, – сказал Крекнер. – Дайте дослушать рассказ о чудесном путешествии.
   – Сеньор Кордонасо! Просим! Опишите ваш путь! – закричали игроки.
   – Хорошо, – смягчился боливиец, – продолжаю. Мы подошли к Хуншуйхэ, реке, изобилующей водоворотами, а по ширине она равняется десяти Темзам…
   – Неправда! – вмешался до сих пор молчавший Родни, в котором, видимо, взыграла национальная гордость.
   Корсан грубовато засмеялся, и многие последовали его примеру.
   – Вам не нравится, что я сравнил Хуншуйхэ с десятью Темзами? – спросил боливиец, покраснев.
   – Царица английских рек гораздо шире китайской Хуншуйхэ.
   – Браво, охотник за бегемотами! – громко захохотал Корсан.
   – Зачем вы возбуждаете ненужные страсти и перебиваете меня? – упрекнул Кордонасо англичанина.
   – Ну-ну, господа! – одернул их Крекнер. – Хочется уже услышать конец истории!
   – Тише, тише! Рассказывайте! – закричали слушатели.
   Боливиец, недовольный тем, что его все время прерывают, некоторое время угрюмо молчал, потом залпом осушил бокал хереса, чтобы снять раздражение, и заговорил снова:
   – Переплыв Хуншуйхэ, мы пустились через громадные равнины Юньнани, вдвоем преодолевая такие препятствия, перед которыми отступили бы двадцать человек, и усыпая путь трупами врагов…
   – И золотом, – перебил его Родни.
   – Пусть будет так, трупами и золотом. Не стану описывать, как мы шли через леса Юньнани, кишевшие тиграми, слонами и бегемотами, через болота, где нас одолевала ужасная лихорадка…
   – Разве железным натурам страшна лихорадка? – не без ехидства спросил Ольваэс, которого начинал раздражать рассказчик-хвастун.
   – Такая лихорадка сломила бы и железных людей, – не обращая внимания на насмешку, ответил боливиец. – Боже, какая напасть! У нас стучали зубы в шестьдесят градусов жары! На тонкинской границе после страшнейшей битвы мы попали в руки лютого бандита и пробыли в плену шесть месяцев, пока однажды ночью не бежали, перебив всех разбойников.
   Англичанин Родни, молча куривший, поднял голову, с удивлением глядя на своего спутника. Этот взгляд не ускользнул от внимания публики, которая и так не сомневалась, что боливиец лжет все больше и цветистее.
   – В воротах Юаньяна, – на ходу сочинял Кордонасо, – мы схватились с китайской стражей, которая не желала нас впускать. Но храбрость восторжествовала, мы ворвались в город и принялись разыскивать священный меч. Мы осмотрели все храмы, допросили и подвергли пыткам бонз, но, к невыразимому удивлению, меч не нашелся. Его попросту больше нет на свете!
   – Как это?! – воскликнули слушатели. – Священный меч Будды прекратил существование?
   – Да! Мы его не нашли, и я твердо уверен в том, что его уничтожили.
   – Ну, это сомнительно, – с недоверием покачал головой капитан.
   – Почему? – спросил боливиец, взглянув на собеседника сверху вниз.
   – Потому что меч могли спрятать в каком-нибудь другом городе, где вы не были.
   – Проклятье! – завопил Кордонасо и ударил кулаком по столу.
   – Не нужно так нервничать, сеньор Кордонасо. Кстати, вы ничего не слышали о Бирме?
   – О Бирме?!
   – Бирма постоянно вмешивалась в историю священного меча. Если вы не в курсе событий, то скажу вам, что, как подозревают китайцы, это оружие было спрятано в Амарапуре.
   – В Амарапуре?! – Кордонасо побагровел и стиснул зубы.
   – Как?! – наигранно воскликнул Ольваэс. – От вас ускользнула такая интересная подробность, сеньор?
   – Откуда вы вообще взяли, что меч Будды находится в Амарапуре? – крикнул боливиец, взглянув на капитана так, словно вызывал его на дуэль.
   – А почему вы так уверены, что реликвия в Юаньяне? – хладнокровно парировал Джорджио.
   – Я опирался на свидетельства самих китайцев.
   – Документы как раз и говорят, что меч, вероятно, в Амарапуре.
   – Сеньор Кордонасо, вы не допускаете, что капитан прав? – подал голос Крекнер.
   – Нет, такого не может быть!
   – Так вы ведь не нашли меч, значит, не там искали, – выразили свое мнение некоторые игроки.
   – Вы что, хотите сказать, что я не способен разыскать этот проклятый меч? – вновь повысил голос боливиец и сжал кулаки.
   – Вот именно! – задиристо вскричал Корсан и стукнул по столу с такой силой, что бокалы и бутылки, задребезжав, едва не слетели на пол.
   – Ах, вот как! – заорал Кордонасо. – Дерзайте, попробуйте сами! Я очень хотел бы увидеть вашего друга капитана на моем месте!
   – Позвольте, это вы, кажется, обо мне? – спросил Лигуза, вставая со стула.
   – Наш капитан наверняка добился бы успеха! – воскликнул Крекнер.
   – Тише, господа! – попросил Баррадо.
   – Нет, почтенные! Ваш капитан не сделал бы и десятой доли того, что мы с Родни, – горячился боливиец.
   – Вы уверены, сеньор Кордонасо? – спросил Джорджио, побагровев от гнева.
   – Уверен.
   – А не желаете ли держать пари?
   – Хоть десять!
   – Хорошо, бьюсь об заклад на какую угодно сумму, что через год вернусь со священным мечом Будды.
   – Как?! – изумились игроки.
   – Я, капитан Джорджио Лигуза, заявляю это, отдавая полный отчет в своих словах.
   – А я, ваша Тень, буду вас сопровождать! – подхватил Корсан. – Назначьте сумму, сеньор Кордонасо, и завтра же мы начнем предприятие. Согласны?
   – Согласен, – кивнул боливиец. – Забавно будет потом посмеяться над вами.
   – Решено! – подытожил капитан, не реагируя на издевку. – А вы все, господа, будьте свидетелями, что мы, Джорджио Лигуза и Джеймс Корсан, держим пари. Ваша ставка, сеньор!
   – Я назначаю двадцать тысяч долларов.
   – Принимаем, – ответили капитан и его Тень.
   – По рукам, – хлопнул по столу Кордонасо.
   Ольваэс и Крекнер наполнили бокалы.
   – За успех новой экспедиции! – произнесли тост игроки.
   – Благодарю, – ответил Джорджио. – Приглашаю всех к нам на проводы завтра пополудни!
   Друзья протянули ему руки, он пожал их одну за другой и удалился в сопровождении Корсана, не обращая внимания на громкую музыку, пляшущих китайцев, звон бокалов и подвыпивших гостей, кричавших вслед:
   – Да здравствует капитан Джорджио! Ура священному мечу Будды!

Глава III
Сборы в дорогу и первая жертва

   На другой день около десяти утра Джеймс Корсан в одежде плантатора с длинным карабином под мышкой позвонил в ворота виллы Джорджио, расположенной на северном побережье датской колонии почти напротив небольшого китайского селения Хуанпу. На звонок вышел юноша-моряк лет двадцати, высокий и, несмотря на свою худобу, очень энергичный. Это был поляк из Варшавы, тот самый, что сопровождал капитана в его долгом, через весь Китай, путешествии, во время которого они потерпели кораблекрушение и бежали из пиратского плена. Джорджио сердечно привязался к этому юноше и обращался с ним, как с младшим братом.
   – Доброе утро, сэр Джеймс! – весело крикнул поляк.
   – Здоро́во, Казимир. – Американец с такой силой сжал руку молодого человека, что у того хрустнули кости. – Что поделывает капитан?
   – Прокладывает маршрут по картам, ведь решено: мы едем искать священный меч Будды.
   – Да-да, славное предстоит дельце!
   – Сэр Джеймс, а кто такой Будда? Правда, что он был великим человеком?
   – Глупый ты юнец! – строго поджал губы Корсан. – Ты считаешь, азиатского бога можно называть просто великим человеком?
   – Так Будда – бог?! А я думал, это знаменитый воин.
   – Бог, которому поклоняются все противные желтые китайские рожи.
   – Клянусь пушкой, – засмеялся поляк. – Вот не ожидал от вас, сэр Джеймс…
   – Чего не ожидал?
   – Помилуйте! Это же надо! Вы, непримиримый враг китайцев, едете разыскивать меч китайского бога!
   – Насмешничаешь, – вздохнул Корсан. – Да, я поступил по-дурацки…
   – Это точно, – продолжал хохотать юноша.
   – …и не могу взять своего слова назад.
   – Ладно, сэр Джеймс, все отлично! Мы будем охотиться на слонов и бегемотов, добудем меч, выиграем пари в двадцать тысяч долларов и заткнем за пояс хвастуна боливийца. Разве оно не стоит того? Вы ведь не откажетесь от пари?
   – Ни за что. Я созрел для грандиозного путешествия, хочу поохотиться на колоссов, снести с плеч несколько голов, оторвать сотню-другую косичек, покурить опиума, положить в карман солидный куш и разыскать меч, который, может, и не волшебный, зато украшен бриллиантом с орех величиной, что доказано.
   Юноша и гость прошли в богато меблированный кабинет, посреди которого за столом, заваленным географическими картами, сидел капитан Джорджио Лигуза.
   – А! – воскликнул он, подняв голову. – Это вы, Тень!
   – Я самый, а вы чего зарылись в эти бумажки, как библиотечная крыса?
   – Исследую предстоящий путь. У вас все готово?
   – Все. Джонка Луэ Коа ждет у берега. Палатка, одеяла, провиант и амуниция уже в ней. Я обменял двадцать тысяч долларов на бриллианты, чтобы у нас было поменьше груза.
   – Предусмотрительно. Теперь нам надо обсудить маршрут.
   Корсан устроился возле капитана и, удивленно разглядывая карту, испещренную запутанными линиями гор и рек, с опаской спросил:
   – Неужели вы верите этим каракулям?
   – Конечно, Джеймс, и это не каракули, – ответил Лигуза, разворачивая перед собой карту Китая, по которой он уже наметил путь от Кантона до Юаньяна и оттуда до Амарапуры.
   – Надо иметь поистине монашеское терпение, чтобы разобраться во всех этих черточках и точках, нарисованных как будто специально для того, чтобы сбить с толку людей. У меня в глазах рябит от них.
   – Ну ладно, хотя таскать китайцев за косы – занятие полегче, чем изучать карты.
   – Что верно, то верно, – простодушно согласился американец.
   – Посмотрите сюда и послушайте: вот здесь Юаньян, а тут – Амарапура. – Капитан указал обе точки на карте. – Эти два города оспаривают честь обладать мечом Будды.
   – Значит, нам надо отправиться в эти города? – спросил юноша.
   – Непременно, Казимир, – важно произнес Корсан и попробовал самостоятельно найти на карте Юаньян.
   – Почему вы ищете его в Монголии, Джеймс? – посетовал капитан. – Если не научитесь обращаться с картами, то очутитесь в Сибири.
   – Да ведь я не географ! А, вот, я нашел оба города и держу их под пальцами. Хоть пальцы я растопырил лишь слегка, сдается мне, что между этими двумя точками приличное расстояние. Или я ошибаюсь?
   – Нисколько. Они очень далеко друг от друга, и нужно решить, в какой из двух городов мы отправимся вначале. Я бы поехал в Юаньян.
   – Тогда и решать нечего! – воскликнул американец. – Если вы, ученый человек, считаете, что лучше начать с Юаньяна, наше дело подчиняться.
   – Хорошо, вот смотрите весь маршрут.
   – Только не так быстро.
   – Здесь Сицзян, видите? Мы поднимемся на лодке вверх по его течению.
   – Мы отправимся в Юаньян на лодке?
   – Нет, что за глупости! Юаньян расположен не на Сицзяне.
   – Этих цзянов у китайцев столько, что запутаешься!
   – Мы доплывем до Учжоу, потом возьмем лошадей и пересечем провинции Гуанси и Юньнань до самых берегов Юаньцзяна.
   – Что такое Юаньцзян?
   – Река, омывающая Юаньян.
   – То есть, переплыв Юаньцзян, мы без затруднений попадем в Юаньян?
   – Именно, Джеймс, если вы не против.
   – Я? Что вы, капитан! Умнее не придумаешь. А мы будем убивать там слонов и бегемотов?
   – Сэр Джеймс, – удивился Казимир, – вы шутите? Эти чудовища вас уничтожат!
   – Вот еще! Китайские звери мне не страшны!
   – Да разве в Китае дикие животные не такие же, как в других странах?
   – Конечно, нет, Казимир. Водятся там звери, Джорджио?
   – Целыми сотнями.
   – Вот и отлично. Давайте дальше. Если этот пресловутый меч не обнаружится в Юаньяне, тогда что?
   – Тогда наш путь лежит в Амарапуру, – ответил Лигуза. – Вас не пугает путешествие через Индокитай?
   – Вовсе нет, но тогда оно, как я понимаю, затянется…
   – В нашем распоряжении целый год.
   – Да, времени достаточно. Итак…
   – Итак, если мы не найдем меч в Юаньяне, то переправимся через реку Меконг, потом пройдем Салуин, далее Менам и очутимся на берегах Иравади. Оттуда нам нетрудно будет добраться на лодке до Амарапуры, или Города бессмертия, как его называют бирманцы.
   – Какой вы человек! – восхитился другом американец. – Слушая вас, думаешь, что вы уже раз сто проделали весь этот путь.
   – Нравится маршрут?
   – О, не то слово!
   – А готовы ли вы к жертвам и лишениям, чтобы отыскать священный меч Будды?
   – Я сделаю все, что вы скажете.
   – Отлично! Давайте начнем с маленькой жертвы. – Капитан откупорил бутылку старого виски и наполнил два хрустальных стакана. – Вы лучше меня знаете, что китайское правительство неохотно пускает иностранцев в свои владения.
   – Да, – согласился Корсан. – Мы рискуем тут головой. Если мы войдем в Гуанси в европейской одежде, нас живо арестуют.
   – Что же делать? – спросил Казимир.
   – У меня есть одна идея, по-моему, удачная. Мы загримируемся китайцами, привесим себе на затылок биэньдзи, да-да, косичку, и наденем нань-чхань-гуй [12 - Китайский национальный кафтан.].
   – Что? Мне, гражданину свободной страны, чистокровному янки, вырядиться китайцем? Напялить проклятый нань-чхань-гуй?!
   – Тогда предложите что-то лучшее, – обиделся Джорджио, но, видя, что американец сидит, будто онемев, не в силах издать ни звука, добавил уже дружелюбнее: – Теперь не до щепетильности, Джеймс, и не время самим себе чинить препятствия.
   – Но подумайте! Мне привесить косичку? Я американец!
   – Так и что с того?
   – Меня поднимут на смех!
   – Кто? Да и велика ли важность? Нам надо выиграть пари. Кстати, вы лукавите: в Плавучий город вы прибыли, переодевшись китайцем.
   Американец поискал, что возразить, но не нашел.
   – Решайтесь, сэр Джеймс! – убеждал Казимир. – Подумаешь, какая-то косичка? Это ведь на время. Зато, когда мы наденем косы и кафтаны, то станем курить опиум и пить чай, как настоящие китайцы.
   – Ты тоже привяжешь себе косу, Казимир?
   – Конечно! Для большего эффекта я даже подкрашусь.
   Корсан яростно скреб затылок и пыхтел, как тюлень. Для него, заклятого врага китайцев, было невыносимо надеть китайский кафтан и привязать ненавистную косичку.
   – Путешествовать с таким подлым украшением и обуться в эти сандалии… как их… лианг-сие на высокой подошве?
   – Все китайцы путешествуют в такой одежде, – смеясь, сказал капитан.
   – Ладно, сдаюсь. Раз уж это крайне необходимо, я дам себя… разрисовать и одеть.
   – Вот и хорошо, сэр Джеймс. Мы привяжем вам к затылку длинную косичку и наклеим на нос очки, – съехидничал поляк.
   – Да погодите вы! Лишь бы насмехаться. Это такая жертва с моей стороны!
   – Будет, Джеймс! – похлопал его по плечу капитан. – Обладание священным мечом Будды определенно заслуживает подобной жертвы.
   – К черту бы я послал этот меч и всех азиатских богов вместе взятых! Мы еще и шагу не сделали, а уже такие трудности…
   Капитан взглянул на часы:
   – Одиннадцать. У нас мало времени. Давайте собираться.
   Корсан вздохнул и понуро побрел за Джорджио и Казимиром в соседнюю комнату одеваться. Там он не без содрогания увидел кафтаны, рубашки, шальвары, косы, шляпы, сандалии, пояса, кошельки, очки и веера – все предметы гардероба доблестных сынов Небесной империи. Китайский цирюльник сбрил всем троим бороды, начернил усы, пригнув их кончики книзу, обрил часть головы и приколол биэньдзи – великолепную косу длиной фута три. Корсан все это время не переставал вздыхать и пыхтеть. Туалет путешественников оказался несложен. Сначала они умылись желтой водой, которая оставила на коже их лиц оттенок, свойственный китайцам, потом надели pusain – национальную шелковую рубашку, а поверх нее – нань-чхань-гуй длиной до колен. Кафтан они застегнули на многие крючки и пуговицы, стянули широким поясом кхуань-яодай и привесили к нему кхоо-бао, в котором лежали трубка, очки из прокопченного кварца и веер. Американец все еще продолжал переживать, пот лил с него градом, как после тяжелой работы.
   – Все хорошо, Джеймс! – подбадривал капитан. – Вы уже наполовину китаец, осталось потерпеть еще немного.
   – Для меня это равносильно двенадцати подвигам Геракла, – пробурчал Корсан.
   Нечеловеческим усилием он заставил себя натянуть шальвары и обуть сандалии с широкими носами и высокой войлочной подошвой. Нахлобучив на голову уродливую шляпу в виде гриба, он бросился к зеркалу:
   – О Господи! Я стал настоящим китайцем!
   Затем Корсан стал внимательно рассматривать свои глаза, точно боясь увидеть их раскосыми, но оказалось, что, несмотря на перемену костюма, глаза остались такими же, как и были. Джорджио и Казимир, увидев, что американец словно прирос к зеркалу, покатывались со смеху.
   – Клянусь пушкой, – потешался юноша. – Вы чистокровный китаец, сэр Джеймс!
   – Хватит скалить зубы, плут! – возмутился Корсан, но потом так расхохотался, что задрожали стены комнаты.
   Пробило двенадцать. У берега уже находились лодки европейцев и американцев из факторий и джонка с семью гребцами. Нельзя было терять ни минуты. Окна и двери дома плотно закрыли заслонами, чтобы вилла в отсутствие хозяина не сделалась добычей ночных грабителей Хуанпу, которых в последнее время развелось немало, и все три искателя приключений, вооруженные карабинами, пистолетами и bowie-knifes [13 - Bowie-knife (англ.) – крепкий нож длиной около фута.], спустились к берегу. Крекнер, Ольваэс, Баррадо, Родни и еще до полусотни друзей и знакомых ожидали путешественников. Расставание было трогательно, а пожелания – нескончаемы. Каждому хотелось обнять и расцеловать троих смельчаков, которым, может быть, и не суждено было больше увидеть Кантон. В двенадцать с четвертью прозвучал сигнал к отправлению, и капитан Лигуза, сэр Джеймс и Казимир сели в джонку, раскачиваемую волнами прилива.
   – Да сопутствует вам Бог! – кричали из толпы на берегу.
   – Спасибо, друзья! – Капитан помахал шляпой. – Через год, если Богу будет угодно, мы вернемся со священным мечом Будды!
   Он сделал знак гребцам, те взялись за весла, и джонка отчалила, быстро устремляясь вверх по течению Жемчужной реки.

Глава IV
Плавание на джонке и китайский обед

   Лодка, на которой отправились в путь неустрашимые искатели священного меча Будды, представляла собой обыкновенную китайскую джонку длиной около пятидесяти футов, с легким ходом и высокой носовой частью, украшенной огромной головой льва. В центре лодки возвышался узкий бамбуковый навес, служивший укрытием для путешественников, на корме располагалась мачта высотой около двенадцати или тринадцати футов с вымпелами и большим парусом. Экипаж, помимо троих наших героев, состоял из восьми человек. Шестеро были танкиа, то есть гребцы, – крепкие мо́лодцы, работящие, непьющие, но шумные; косы у них на головах были собраны в узел, а одежду составляли простой кафтан, открытый спереди, и шальвары – такие широкие, что образовывали складки на животе. Седьмой был лаваду, старший над гребцами и владелец судна по имени Луэ Коа, толстяк с круглым лицом, массивными скулами, тяжелым подбородком, сплющенным носом и косой до самых колен. Этот лаваду уже несколько раз исправно служил капитану Лигузе, тот был вполне доволен и не обращал внимания на репутацию китайца, про которого говорили, что прежде он пиратствовал и торговал невольниками. Восьмой, Мин Си, любимец капитана Джорджио, носил звание пин-чан-пиао, или канонир-трубач. Этот человек невысокого роста с крупной головой, непропорциональной телу, раскосыми живыми глазами и длинными загнутыми книзу усами как свои пять пальцев знал все южные провинции Китая и считался надежным лоцманом.
   Подгоняемая шестью сильными веслами и бурным приливом джонка благополучно миновала лабиринт островов и островков, который Сицзян образует в своем устье, и менее чем за двадцать минут достигла канала Гонам. Она с большим трудом прокладывала себе путь среди бесчисленных лодок, которые сновали вверх-вниз по течению и шли из Макао, Гонконга, Кантона, Фошаня, Шицяо и Цзянмыня. Мимо джонки то и дело проносились напоминавшие туфлю сампаны [14 - Сампан – деревянное плоскодонное одномачтовое судно, передвигающееся с помощью весел и паруса.] с молодыми стройными лодочницами в широких кавауе и хлопковых шальварах; красивые куо-чхан-тхоу с выступающей вперед остроконечной кормой, нагруженные товарами и управляемые резвыми гребцами. В элегантных лодках цзе-унг-тхинг дремали важные мандарины и богатые горожане; длинные и тонкие чха-тхинг везли рис; огромные tu-chwau, настоящие плавучие омнибусы, были переполнены пассажирами, а вокруг сновали кхуай-тхинг, похожие на венецианские гондолы и предназначенные для несения полицейской патрульной службы. Миновав этот оживленный участок, джонка скользнула в южный канал, отделенный от Фошаньского канала целой группой островков. Прилив все продолжался, и лодка двигалась спокойно и быстро. Три путешественника, до сих пор сидевшие под навесом, решили полюбоваться восхитительными видами. Берега были почти пустынны, но время от времени среди зелени выступали грациозные виллы с нарядно расписанными стенами и причудливо изогнутыми, покрытыми голубой или желтой черепицей крышами. Иногда мелькали живописные хижины, утопавшие в сирени и магнолиях, бамбуковые мостики, перекинутые через канальчики, и элегантные башни, так называемые та-цеу, взмывавшие в небо своими этажами, – там хранились реликвии буддистов.
   Около полудня джонка сделала короткую остановку у одного из островков перед верфью, где несколько рабочих конопатили бока старого военного судна. Наши герои перекусили жирным гусем и выпили по нескольку чашек чая – обязательного напитка для всех путешествующих по Китаю. Несколько часов спустя при попутном ветре поплыли дальше мимо Шицяо – деревушки на берегу острова, отделяющего Фошаньский канал от Тамшао. Вода у берега кишела рыбой, которую сгоняли туда пеликаны-рыболовы, чем и пользовались предприимчивые китайцы: по их свистку птицы доставали рыбу и приносили ее «хозяевам» прямо в клюве.
   В четыре часа джонка уже прореза́ла канал Скунтак у самого острова, пробегая между двумя берегами, заросшими высоким тростником, в котором по временам виднелись верхушки хижин или изогнутые крыши богатых вилл. Немного подальше оба берега, до сих пор узкие, начинали заметно расширяться, образуя подобие озерка с двумя островами, покрытыми густым кустарником. При сильном течении джонка к вечеру достигла северного устья, где стала на якорь напротив островка недалеко от предместья Цзянмыня. Путешественники сошли на берег и направились в гостиницу, расположенную под сенью двух больших тамариндов. Они очутились в просторной зале, освещенной большим фонарем из промасленной бумаги. Стены украшали росписи в виде цветов, лун, экзотических животных и огнедышащих драконов. Легкие изящные столики из тростника были сплошь заставлены фарфоровыми чайниками и чашечками, шкатулками и шкатулочками, вазами и вазочками, в которых подавали деликатесы китайской кухни. Хозяин заведения, толстый китаец-коротышка, появился откуда ни возьмись и долго кланялся гостям, много раз повторяя традиционное приветствие и сопровождая его то взмахами рук, то скрещиванием их на груди.
   – Эй, милейший! – закричал американец. – Мы хотим есть, мы еще не обедали. Я бы не отказался от жареного козленочка.
   – Что вы говорите, сэр Джеймс? – удивился Казимир. – В Китае очень сложно найти козлятину.
   – Если у тебя нет козлятины, голубчик, тащи все, что имеется на кухне. Да поспеши, я голоден как волк.
   Хозяин бросился выполнять приказание и с помощью двух прислужников быстро уставил стол мисками, тарелками, вазочками и чашками, издававшими специфический запах. Корсан понюхал содержимое одной из мисок – жидкость зеленого цвета – и чихнул.
   – Что это за отрава? – спросил он капитана.
   – Бульон из стеблей кувшинок, – ответил Джорджио.
   – А из чего начинка в пироге?
   – Из жареных кузнечиков.
   – Фу, гадость, – Корсан сморщился, – жареные кузнечики?
   – Если не нравится, друг мой, здесь немало других кушаний. Отведайте запеченных устриц, жареные каштаны, фрикасе из белых мышей в соусе или молодую собачку.
   – Чтобы я стал есть мышей и собак?!
   – Молодая собачка – деликатес, – объяснил Казимир. – Все равно что молочный поросеночек. Сэр Джеймс, вот еще пирог из раков и суп на рыбьих плавниках. Лакомство!
   – Вы издеваетесь! – воскликнул Корсан, выходя из себя. – Мыши, собаки, кузнечики, плавники… Это стряпня самого Вельзевула!
   – Нет, Джеймс, – спокойно сказал капитан, – блюда очень вкусные, берите пример с меня и Казимира.
   Джорджио придвинул к себе миску с фрикасе и начал есть с большим аппетитом, Казимир ел раков и суп из плавников, а Луэ Коа и Мин Си уплетали пироги с начинкой из кузнечиков. Корсан долго смотрел на них, не решаясь поднести ко рту даже кусочек.
   – Не могу я, Джорджио, есть собачье и крысиное мясо.
   – Вы слишком разборчивы.
   – Разборчив? – вскричал американец и стукнул по столу так, что зазвенела посуда. – Я Джеймс Корсан, янки, полулошадь-полукрокодил, как зовут меня на родине!
   – Крокодил не откажется ни от какой пищи, – усмехнулся Казимир.
   – Ты думаешь? Ну, если так, то глядите!
   Он схватил огромную ложку и яростно налег на блюда, поглощая подряд и кузнечиков, и мышей, и рыбьи плавники, и каштаны, и кувшинки, обильно поливая все это соусом и крепким напитком сам-шиу – экстрактом перебродившего проса. Меньше чем за двадцать минут американский Гаргантюа съел все, что стояло на столе, и даже вылизал миски, тарелки и вазочки.
   – Я почувствовал себя настоящим крокодилом, – сказал довольный Корсан, окончив трапезу. – По правде говоря, эта стряпня вкусная!
   После обеда гребцы и лаваду вернулись на джонку, а трое белых путешественников и Мин Си остались в гостинице. Вечер они скоротали за чашкой цветочного чая и трубкой и в десять часов разошлись по отведенным комнатам. Внимательно осмотрев стены, чтобы убедиться, что в них нет потайных ходов, и крепко заперев двери, дабы оградить себя от какой-нибудь дикой выходки китайцев, наши путники растянулись на ложах из тростниковых плетенок с подушками из стеблей камыша, дающего приятную прохладу. Через несколько минут все четверо уже храпели так сильно, что вздрагивали стены.

Глава V
О Жемчужной реке, жемчуге и пиратах

   Едва первый луч солнца проник сквозь штору, капитан Лигуза вскочил со своего ложа, готовый дать сигнал к отъезду. Слыша, что спутники еще похрапывают, он открыл окно, чтобы посмотреть на окружающую местность. Солнце быстро выкатилось из-за далекой цепи гор и уже щедро поливало плодоносные земли Небесной империи целым дождем горячих лучей, сверкавших на темной зелени кустов и обширных плантаций. Река Сицзян (Жемчужная), питаемая другой рекой – Бэйцзян, величественно несла свои воды с запада на восток между густыми зарослями бамбука, индиго, тамаринда, шелковицы и мангостана, орошая поля и сады вблизи деревушек. Домики, расписанные в яркие, с множеством красных оттенков, цвета и покрытые золотистой черепицей, казались игрушечными и радовали глаз своей приветливой нарядностью. Капитан взглянул и на джонку, которая красиво выделялась на фоне роскошной природы своим ослепительно-белым парусом и стройной мачтой. Гребцы, видимо, спали, а хозяин гостиницы вовсю хлопотал, отдавая приказания слугам. Капитан Джорджио постучал в соседние комнаты и по-морскому свистнул: Казимир и Мин Си мгновенно вскочили, а Корсан потянулся на циновках и сладко зевнул.
   – Пора! – скомандовал капитан. – Сегодня поплывем по Сицзяну.
   – О! По Жемчужной реке! – воскликнул янки, потирая руки. – Я наловлю там жемчуга и стану еще богаче.
   – Ха, Джеймс, там жемчуга совсем нет.
   – Ни за что не поверю! Ведь не зря же китайцы прозвали эту реку Жемчужной?
   Собрав оружие и амуницию, искатели приключений сошли вниз по лестнице в общую залу, где хозяин со слугами уже кипятили воду к чаю.
   – Вот молодец! – похвалил американец, энергично встряхнув хозяина за плечи. – Дай пожму твою лапу, достойнейший из китайских трактирщиков!
   Корсан стиснул руку китайца так, что бедняга чуть не вскрикнул, после чего янки уселся перед целой дюжиной чашек с душистым чаем, накрошил туда кучу бисквитов и принялся поглощать их. Выпив чаю и заплатив хозяину за стол и ночлег, друзья покинули гостиницу и направились к джонке, где Луэ Коа и его гребцы только что позавтракали рисом и рыбьим жиром.
   – В путь, Луэ Коа! Поднимайте паруса! – закричал американец и поддел ногой пустую миску из-под риса. – Что за дрянь ты ешь? Вот если хорошо послужишь, я нынче же вечером угощу тебя жареной птицей.
   Луэ Коа поднялся, что-то ворча себе под нос, и велел распустить парус. Белые и китайцы заняли места в джонке и двинулись по каналу, огибая островок. Миновав этот клочок земли, на котором множество китайцев ловили рыбу маленькими гарпунами, лодка на полной скорости вошла в последний рукав реки и помчалась по нему прямо в Сицзян.
   Путешественники, защищенные от палящих лучей солнца бамбуковым навесом и ротангами – большими шляпами из стеблей пальм, сидя на корме, с любопытством глядели по сторонам. Берега канала, сужавшиеся, подобно горлышку бутылки, вблизи острова, снова стали расширяться, образуя маленькое озеро. Повсюду, насколько хватало взгляда, простирались плантации, на окрестных болотцах гнездились целые стаи водяных птиц, кокетливо, как в зеркало, смотрелись в спокойные воды реки пагоды, возле хижин и сараев, готовые к погрузке на суда, громоздились тюки чайного листа. Мужчины и женщины, как муравьи, без устали трудились на берегу и на плантациях: ловили рыбу, обрабатывали землю, собирали плоды – головы от палящего солнца защищали ротанги, из-под которых выбивались длинные косички, свисавшие почти до земли.
   Около девяти часов утра Джорджио Лигуза, не покидавший капитанского мостика, привлек внимание своих спутников громким возгласом и указал им на Саньшуй – утопавшую в зелени крепость на левобережье. Она отчетливо выделялась на светлом фоне воды и неба своими раскрашенными в яркие цвета домами и куполообразными крышами с золотисто-красными флюгерами. Джонка пролетела мимо двойной линии судов, стоявших на якоре, и двинулась вверх по все более и более сужавшемуся руслу меж двух лесистых берегов. Луэ Коа привстал, чтобы легче было управлять судном. Скоро течение сделалось стремительным, река яростно бурлила среди трех островов, бешено кидаясь на джонку, которая беспомощно стонала, кренясь то на правый, то на левый борт. Джорджио, Джеймс и Казимир, держась за корму, старались рассмотреть место слияния двух рек: Сицзяна, несшего свои воды с запада, и Бэйцзяна, бежавшего с севера.
   – Луэ Коа, гребцы! – крикнул американец. – Полный вперед!
   – Помолчите! – огрызнулся китаец. – Мои люди обязаны выполнять только мои команды.
   Гребцы, согнувшись на веслах, пропустили джонку под тремя островами, которые служили преградой против яростного течения. Держась под ними, она поднялась до слияния двух рек и поплыла по их водам, которые в дружном согласии катились к морю. В эту минуту Казимир заметил нескольких рыболовов, тянувших сети недалеко от островов. Опасаясь, как бы китайцы не заподозрили, что на джонке плывут чужестранцы, капитан Джорджио велел своим спутникам немедленно укрыться под навесом.
   – Вы что, боитесь какой-нибудь мерзости от этих желторылых? – спросил Корсан.
   – Осторожность не помешает, Джеймс, – ответил капитан. – Мне показалось, что Луэ Коа подал знак старшему из рыболовов.
   Американец послушно спрятался под навес и сидел там, пока джонка подплывала к рыбакам, которых было человек двенадцать, все чистокровные китайцы, низкорослые, крепкие, с темно-желтыми лицами, широкими скулами, короткими подбородками, сплющенными носами и раскосыми глазами. Все были полуголые, выкрикивали какие-то слова и угрожающе потрясали своими чань-шиангами – чем-то вроде коротких пик, которыми они ловили рыбу.
   – Почему они орут, капитан? – спросил Джеймс, который не мог долго оставаться в спокойном состоянии. – С какой стати они на нас так воинственно смотрят?
   – Сейчас узнаем, – ответил Джорджио, из предосторожности заряжая винтовку.
   – Не бойтесь, капитан, – успокоил его Мин Си. – Их слишком мало, чтобы напасть на джонку, на которой плывут трое белых. Прикажите Луэ Коа держаться подальше от островов.
   – Эй, Луэ Коа! – крикнул Джорджио. – Куда правишь джонку? Держись середины реки!
   – Давайте купим у них рыбы, – предложил кормчий. – Вон сколько крупных форелей, и отдадут дешево.
   – Нам не нужна рыба.
   – Зря вы не делаете запасов, – покачал головой китаец. – Если потом что-то приключится в дороге, пожалеете.
   – Эй, заткнись! – прогремел американец. – Будешь соваться со своими пророчествами, я тебе все ребра переломаю!
   Луэ Коа понял, что лучше замолчать, и повернул джонку. Тотчас же рыболовы начали горланить, угрожать, браниться, а некоторые вскинули гарпуны, целясь в гребцов. Американец выскочил из-под навеса с винтовкой в руках и готов был стрелять, пока Луэ Коа направлял джонку к противоположному берегу. Но капитану, бывшему настороже, показалось, будто китаец нарочно медлит, чтобы дать рыболовам время переплыть реку. Заметив этот маневр, Джорджио бросился к лаваду, оттолкнул его и завладел рулем.
   – Джеймс! – закричал он. – Смотри в оба за гребцами, а ты, Казимир, возьми на прицел пиратов!
   Одним поворотом руля Джорджио направил джонку в нужную сторону и поставил под ветер, который погнал судно по течению. При виде убегающей добычи, которую они уже считали своей, взбешенные рыболовы завопили громче прежнего, и около десятка камней полетели в навес, зашибив одного из гребцов.
   – Пли! – скомандовал Корсан.
   Казимир выстрелил прямо в середину шайки, которая мгновенно рассыпалась, попрятавшись за кустами и в канавах. Чтобы нагнать на желторожих еще больше страха, американец разрядил оба своих револьвера.
   – Какие храбрецы! – воскликнул он, жалея, что не убил ни одного китайца. – Скажите, Джорджио, эти желтые обезьяны, по-вашему, пираты?
   – Я не исключаю.
   – Они намеревались напасть на наше судно?
   – Если бы они могли, то напали бы. Лучше спросим у нашего кормчего, какого он об этом мнения, – предложил капитан. – Не правда ли, Луэ Коа, это были самые настоящие китайские пираты?
   – Может быть, – невозмутимо ответил Луэ Коа. – Вполне естественно, что на китайских реках и пираты тоже китайцы.
   – Как вполне естественно и то, что Луэ Коа – в прошлом пират и отлично знаком с пиратами Сицзяна, – добавил американец.
   – Я – пират? – вознегодовал китаец.
   – Да, желтая твоя рожа! Вон Мин Си прекрасно знает про твои похождения в верхнем течении Сицзяна. Попроси его – он тебе расскажет.
   Китаец позеленел, как ящерица, но сдержался, поправил очки и занял место у руля, спокойно напевая какой-то национальный гимн. Вечером джонка, пройдя почти девяносто лье, пристала к левому берегу Сицзяна. Лодочники принялись готовить себе ужин, Казимир и Мин Си пошли в сторону рисовых плантаций, надеясь убить по пути золотистого фазана, а Корсан, пройдя шагов сто вверх по берегу, остановился и принялся ковырять длинной палкой речной песок.
   – Эй, Джеймс! – окликнул его капитан. – Что вы делаете? Измеряете глубину реки?
   – Нет! – ответил американец. – Ищу жемчуг, но пока нахожу одни камни, которые того и гляди порвут мой сачок.
   – Как! Вы для этой цели запаслись даже сачком?
   – Конечно, раз я решил искать жемчуг в Сицзяне.
   – Бедный друг, сколь тяжким будет ваше разочарование!
   – Да, я сам это чувствую.
   В эту минуту поляк и китаец вернулись с охоты, оба нагруженные, как мулы, гусями и утками. Все четверо направились к лагерю, но, к своему удивлению, не застали там ни гребцов, ни лаваду, и капитан забеспокоился:
   – Как они могли уйти спать, не дождавшись нас? А, вон они! Полюбуйтесь! Сбились в кучку на траве, точно бараны.
   – Боже, а что это с ними? – удивился Корсан. – Слышите? Они как будто храпят?
   В самом деле шестеро танкиа вместе с кормчим лежали на траве в расхлябанных позах и то храпели, то бормотали что-то бессвязное.
   – Виски! – вне себя вскричал американец. – Эти желтые морды выпили все мои запасы! – Он бросился к навесу и увидел, что ужин съеден, а шесть совершенно пустых бутылок виски валяются на полу. – Вот скоты! Нажрались, как свиньи!
   – Клянусь пушкой, – сказал поляк, – нас ограбили.
   – Я сейчас сделаю бифштекс из этой собаки Луэ Коа! – завопил американец, расточая удары направо и налево, но пьяницы даже не шелохнулись.
   – Тише, Джеймс, угомонитесь, – вступился капитан.
   – Да разве вы не видите, что все бутылки выпиты?
   – Купим еще виски в Чжаоцине.
   Еле-еле капитану удалось утихомирить вспыльчивого американца, да и то лишь тогда, когда Казимир подал на ужин с полдюжины жареных гусей. Обжора мигом упрятал пару штук в свой вместительный, как у Гаргантюа, желудок и заметно подобрел. Около полуночи все четверо разлеглись под навесом, любуясь тем, как луна, выплыв из-за леса, осветила чу́дную картину уснувшей природы.

Глава VI
Стычка на острове

   Ночью путешественников никто не беспокоил: ни дикие звери, ни пираты, хотя их много в китайских провинциях, особенно вдоль побережий. Когда Казимир высунул голову из-под навеса, шестеро гребцов и рулевой еще спали.
   – Сэр Джеймс, – сказал юноша американцу, который зевал, как медведь, не спавший целую неделю. – Сразу видно, что ваш виски высшего сорта. Посмотрите-ка, эти пьянчужки еще дрыхнут, да с таким блаженством, что позавидуешь.
   – Ничего, скоро им будет не до сна, – угрюмо ответил Корсан. – Ты еще удивишься, какую шутку я сыграю с этими желторожими собаками. Уверяю тебя, я отобью у них охоту пить чужой виски и отомщу за то, что они обокрали гражданина свободной Америки.
   – Готов помочь вам в этом.
   – Не делайте глупостей, – строго предупредил капитан. – Луэ Коа может выдать нас властям в Чжаоцине и восстановить против нас народ.
   – К черту Чжаоцин! – закричал янки. – Великий Боже! Чтобы трое таких людей, как мы, побоялись семерых китайцев? Смешно подумать! – В эту минуту Луэ Коа проснулся и стал тереть глаза, и американец накинулся на него со сжатыми кулаками: – Тварь! Животное! Где мой виски?
   – Вы сами зверь хуже всех, – пробормотал китаец.
   – Еще осмеливаешься дерзить, пират?! – заревел Корсан и ударил кормчего прикладом ружья.
   Китаец отпрянул и в бешенстве заорал:
   – Прочь, чужеземец! Лифу, Лианг, ко мне!
   Гребцы моментально прибежали на помощь.
   – Ах ты, тварь! – воскликнул Джеймс в сердцах. – Ну погоди, желтая рожа, я тебе выпрямлю твои косые глаза. Давай сбросим их в воду, Казимир! – С этими словами янки снова ударил рулевого, который упал, но тотчас вскочил и, выхватив нож, завопил:
   – Еще раз тронешь, пойдешь под суд! Убирайся с нашей земли, чужестранец!
   – Смерть белым! – дружно прокричали гребцы, окружив своего хозяина.
   – Подлецы! – свирепствовал американец. – Долой нож, урод! Что ты, комедию, что ли, разыгрываешь? Так я выбью сейчас твои косые глаза!
   – Это еще посмотрим, – прошипел Луэ Коа.
   Капитан Джорджио, услышав крики, покинул капитанский мостик и бросился усмирять ссорящихся.
   – Прекратить! – скомандовал он. – Сдурели вы, Джеймс? И ты тоже хорош, Казимир! Вы что, хотите, чтобы нас зарезали за шесть бутылок виски? Уберите ружье к чертовой матери!
   – Эй, зубастый, – сказал Мин Си рулевому, – ты бы помалкивал, а то кончишь тем, что получишь пулю в лоб.
   – Дайте мне перерезать горло одной из этих собак, Джорджио! – надрывался американец. – Если их не проучить, в один прекрасный день они убегут, прихватив все наше оружие.
   – Хватит, Джеймс!
   – Вы слишком добры, капитан, и напрасно. Этих желторожих надо держать в узде, как вы не понимаете?
   Ссора, чуть не дошедшая до смертоубийства, слава богу, стихла, но не так скоро. Обе стороны еще посылали друг другу ругательства, угрозы и упреки, и только авторитет Джорджио Лигузы заставил замолчать разбушевавшихся драчунов. Палатку и съестные припасы перенесли на джонку, и капитан дал сигнал к отъезду. Под сильными ударами шести весел джонка выбралась на середину реки и помчалась вверх по течению, держась правобережья. Часам к двенадцати путешественники приблизились к селению из пятидесяти хижин, но подойти к берегу не удалось, так как жители встретили новоприбывших страшными криками, многие швыряли в них камни, а некоторые даже подняли ружья и прицелились с явным намерением спустить курок.
   – Проклятые китайцы! – вопил американец. – Боятся, что мы завоюем их империю. Ради чего, скажите? Ради какой-то вонючей бумаги?
   – Ладно, сэр Джеймс, – устало сказал Казимир. – Небесная империя не стоит стольких бранных слов.
   – Небесная империя! Да кто этот осел, назвавший Китай Небесной империей?
   – Так много таких ослов, в том числе и американцы.
   – Никогда не поверю! Что за глупости? Китай не заслуживает такого величественного имени!
   – А вот и нет, – вмешался капитан. – Китай, который вы так презираете, милейший, в Азии считают обетованной землей, настоящей Небесной империей, и это еще не всё: Китай называют Сипдсо и Сiи-си, что означает «срединная империя». Наша древняя Европа и ваша Америка, по мнению азиатов, – только сателлиты Китая.
   – Еще чего! – огрызнулся Джеймс. – Мне наплевать на мнение неграмотных лодочников.
   – Говорят, что Китай – это солнце, а Америка – лишь малый спутник.
   – Для чистокровного американца это звучит оскорбительно, Джорджио.
   – Для европейца тоже, Джеймс.
   – Ну так и прекратим эти басни. Вы просто издеваетесь надо мной и хотите, чтобы меня разорвало, как котел. Эти мерзкие желтые рожи еще вчера ничего не знали о своем существовании. Откуда такие высокие фразы?
   – Что вы, Джеймс! – перебил капитан. – Китай знал о себе очень многое на несколько веков раньше Америки.
   – Клянусь Бахусом! Вы ошибаетесь, этого быть не может, Америку узнали…
   – …после Китая, – добавил капитан, – а если конкретнее, то Китай был известен за девять веков до нашей эры.
   Корсан изменился в лице и долго молчал, после чего грустно сказал:
   – Как жаль, что Америку не открыли раньше Китая…
   – Пеняйте на Христофора Колумба, – засмеялся Казимир. – Вы не правы, сэр Джеймс, я на стороне капитана Джорджио.
   – Я тоже, но все-таки обидно за Америку.
   – Будет вам, Джеймс, – улыбнулся капитан. – Америка, хотя ее и открыли всего три с половиной столетия тому назад, опередила одряхлевшую Китайскую империю. Истинная правда, что в давно прошедшие времена Китай стоял во главе цивилизации и даже Европа отставала от него, но так же верно и то, что за две тысячи лет он остановился в своем развитии, как машина, у которой перестали двигаться колеса, понимаете?
   – Браво, капитан! – захлопал в ладоши Корсан. – Вы гениальный историк и дипломат!
   Джонка пристала к острову с плантациями бамбука, тутовыми и ореховыми деревьями и ананасовыми растениями. По знаку капитана Луэ Коа привязал лодку к стволу.
   – Хорошенькое местечко! – воскликнул американец, спрыгнув на берег с ружьем в руках. – Смотри, Казимир, сколько здесь уток и гусей! Пошли на охоту!
   – Островок этот так себе, – произнес поляк, пожимая плечами, – и виски здесь вы не найдете, это точно.
   – Да я особенно и не ищу. Придет время – я доберусь до какого-нибудь кабачка, где выпью столько виски, что просплю после этого целую зиму.
   – Ах, сэр Джеймс!
   – Довольно! Надо добыть жаркое на ужин.
   Гребцы поставили палатку и разожгли костер. Джеймс и Казимир съели штук двадцать сухарей, выпили два чайника чаю, зарядили карабины и отправились вглубь плантаций. Вечерело. Солнце, красное, как медный диск, быстро опускалось за высокие западные горы, бросая последние лучи на верхушки деревьев. Дул свежий ветерок, донося запах магнолий и сирени и раскачивая бамбук на плантациях. Со всех сторон поднимались в воздух целые стаи уток, гусей и фазанов, нарушая тишину сумерек шумом своих крыльев.
   – Похоже, этот остров необитаем, – сказал Корсан спустя некоторое время. – Настоящий Эдем. Как это его до сих пор не заселили эти желтые рожи? Ой, кто-то кричит с берега! Наверное, там полно гусей.
   – С чего вы взяли?
   – Смотри-ка туда! Похоже, недалеко отсюда ходят живые бифштексы. Я только что заметил одно животное, и мы не должны позволить ему удрать.
   – Тигра, что ли? Тогда я сам убегу!
   – Фу ты, – с презрением произнес американец, – бояться китайских тигров – ниже нашего достоинства. Вон погляди на те кусты, там прячется зверь!
   – Точно! Клянусь пушкой!
   Корсан нагнулся, навел дуло карабина на что-то промелькнувшее в кустах и выстрелил. Казимир кинулся в заросли и схватил животное, конвульсивно бившееся в последних судорогах.
   – Ого! Это что за зверь? Я никогда не видел такого!
   Джеймс внимательно осмотрел добычу. Убитое животное, не очень крупное, было сплошь покрыто закругленными чешуйками, будто черепицей, и больше походило на рыбу, чем на млекопитающее.
   – Панголин, – важно объявил американец. – Странное животное, китайцы называют его ling-lai, или земляная форель, а ученые – pholidotus dahlmanni. Мне это капитан рассказал, он однажды угощал меня мясом этого…
   Пронзительный свист прервал Корсана. Казимир охнул и отступил назад. Из-за куста неподалеку поднялся китаец в длинной голубой симаре и каске, увенчанной странным плюмажем. В руках он сжимал аркебузу с двумя штыками.
   – Что здесь делает эта обезьяна, да еще с такими вилами? – прошептал американец.
   – Молчите ради бога, сэр Джеймс, – попросил Казимир.
   – О! Смотри-ка, вон еще чучела!
   Три солдата, тоже вооруженные аркебузами, вылезли из бамбуковых зарослей.
   – Эй! – крикнул Корсан, видя, что в него целятся. – Мы не разбойники и не грабители. Опустите оружие.
   Один из солдат, видимо, старший, велел незнакомцу немедленно покинуть территорию, но упрямый американец и не думал подчиняться, наоборот, он вошел в раж и произнес путаную речь, мешая английские слова с китайскими и пытаясь объяснить цель своего визита. Солдаты замерли, ничего не отвечая, сильно удивленные.
   – Видал, Казимир? Ничего поразительного в том, что эти желторожие не понимают нас, цивилизованных людей. Так, может, мы хотя бы виски у них добудем?
   Но едва американец сделал шаг вперед, как четыре дула нацелились на него, и Корсан с поляком метнулись в заросли. Вслед грянул выстрел, по счастью, никого не задевший.
   – Ах, твари, – прорычал Корсан, переводя дух, – так-то вы принимаете джентльмена свободной Америки?
   – Пойдемте отсюда скорее! – умоляюще произнес Казимир.
   Раздался второй выстрел, и одна из пуль ударила в бамбуковое дерево всего в нескольких дюймах от путешественников. Оба бросились бежать прямо через поля, топча посевы, и остановились только у реки.
   – Канальи! – возмущался Корсан. – Принять американца за вора и разбойника! Стрелять в порядочных людей, таких как мы с тобой! Не наглость ли это, Казимир?
   – Честно говоря, я их понимаю, сэр Джеймс. Мы и в самом деле похожи на пиратов.
   – На пиратов? Ты что, издеваешься?
   – Нет, сэр Джеймс. Эти китайцы – честные воины Небесной империи. Они охраняют свой пост и увидели, что мы вооружены и прогуливаемся в столь поздний час по пустынному острову. Разве могли они принять нас за джентльменов? К тому же слово «виски» вы произнесли так громко и с таким вызовом, что оно прозвучало как угроза. Вы уверены, что они правильно поняли значение этого слова?
   – Похоже, ты прав. Наверное, они приняли это слово за какое-то серьезное требование. Черт возьми, на этом острове не раздобудешь ни капли виски! Ну ладно, приедем в Чжаоцин – я выпью столько, что, наверное, лопну.
   – Выпьете там и запасем на будущее, чтоб нам хватило до самой Бирмы. Мы нагрузим бутылками виски всю джонку!
   Передохнув пару минут, охотники пустились по извилинам берега, в целях безопасности держась плантаций, и вернулись в лагерь к десяти часам вечера – в то самое время, когда капитан Джорджио уже собирался на их поиски.
   – Где вы были? – спросил он.
   – На охоте, – ответил американец.
   – Встретили кого-нибудь из местных?
   – Солдат, которые в нас стреляли.
   – Что вы там натворили?
   – Ничего, клянусь вам!
   – Тогда спать, уже поздно.
   – А китайцы?
   – Они слишком трусливы, чтобы нас преследовать.
   Путешественники улеглись в палатке, нисколько не думая о китайцах, которые, впрочем, больше не показывались. В шесть часов утра джонка, подгоняемая сильным попутным юго-восточным ветром, отправилась дальше и шла так ходко, что на заре следующего дня бросила якорь недалеко от Чжаоцина.

Глава VII
Неприветливый Чжаоцин

   Чжаоцин находится на правом берегу Сицзяна в двадцати лье от Кантона. Город невелик, защищен бастионами и окружен крепкими стенами, за которыми раскинулись предместья, утопающие в пышных садах. Дома ярко раскрашены и увенчаны бамбуковыми террасами, пиками, коньками и целым лесом флюгеров всех форм и размеров. В центре города в роскошном дворце живет губернатор провинции, а рядом построена величественная девятиэтажная башня с множеством фронтончиков под крышей.
   Нарядившись в кафтаны до колен, подпоясавшись широкими поясами, прикрепив на затылок фальшивые косы, наши герои сошли на берег. Носильщики, лодочники и торговцы запрудили набережную, хотя было всего семь часов утра. Путешественники протиснулись сквозь толпу и направились по улице, состоявшей из лавок с броскими вывесками, домиков, окрашенных в желтый, красный и зеленый цвета, и грациозных садиков и аллей. Нужно было найти пристанище, но гостиниц на протяжении четверти лье, как назло, не попадалось, и вдруг капитан Лигуза заметил «хвост»: за ним и его спутниками шли несколько китайцев, которые оживленно разговаривали и показывали на ряженых «соотечественников» пальцами.
   – За нами следят, – сказал Джорджио.
   – Кто? – спросил Джеймс.
   – Какие-то подозрительные типы.
   – Ну их к черту! Стоит ли беспокоиться?
   – Осторожность не помешает. Прибавим шагу на всякий случай.
   Они быстро двинулись по улице и, к своей удаче, наконец увидели впереди здание гостиницы – как потом выяснилось, одной из лучших в Чжаоцине. Высокая лестница вела в обширную залу, стены которой были оклеены декоративной бумагой танг-поа, а пол устлан красивыми белыми циновками. Вдоль стен стояли низенькие столики с фарфоровой посудой и легкие бамбуковые стулья, окна украшали со вкусом подобранные шторы. В одном углу залы висели часы в виде небольшого курительного прибора. Невысокого роста человек в очках и с квей-шеу – веером из пальмовых листьев – вышел навстречу посетителям, поминутно кланяясь и бормоча приветствие:
   – Изин! Изин!
   Мин Си по-китайски спросил его, могут ли гости рассчитывать на сытный обед и отдельные комнаты. После многих поклонов хозяин гостиницы проводил наших героев в комнату соседнюю с залой и велел подать кушанья, которые все, даже привередливый американец, сочли вкуснейшими, а чай, поданный в чашечках цвета морской волны, и крепкое пиво окончательно развеселили всю компанию. Джеймс и Казимир решили пройтись по городу и распить бутылочку виски в каком-нибудь кабачке, но когда друзья спускались по лестнице, прихватив с собой ножи и револьверы, они увидели внизу группу китайцев, которые, похоже, давно поджидали незнакомцев. Один из этих любопытных дерзко поглядел американцу прямо в глаза.
   – Эй, ты что на меня уставился? – спросил сэр Джеймс и толкнул китайца в бок, но тот, как ни странно, не полез в драку, а только рассмеялся и что-то сказал своим товарищам.
   – Черт возьми, дело плохо, – проворчал Казимир, поправляя шляпу и косичку. – Я узнал среди этих китайцев того самого типа, что следил за нами нынче утром.
   Выйдя из гостиницы, друзья стали разыскивать кабачок, не замечая, что двое из любопытных китайцев идут за ними прямо по пятам.
   – Вот, вроде бы, что-то подходящее, – сказал Джеймс, распахивая двери неизвестного заведения. – По правде говоря, скверновато тут, однако это не помешает нам выпить за процветание трех славных держав: Италии, Америки и Польши.
   Даже при тусклом свете полудюжины фонарей, развешанных на почерневших от грязи стенах, посторонний заметил бы, что в кабачке дым стоит коромыслом. Посетителей было человек пятьдесят: большинство сидели за столиками, заливая в глотку адские напитки, другие, оборванные и грязные, перепившись, уже валялись на заплеванном полу, третьи, бледные и изнуренные, курили опиум, то трагически закатывая глаза, то хохоча без меры или шевеля губами, будто отпивая из воображаемого бокала. Многие курили, поэтому в помещении было хоть топор вешай, к тому же сильно пахло машинным маслом – наверное, от спецодежды рабочих. Джеймс и Казимир с трудом нашли в углу грязный хромоногий стол и уселись за него. Грубый толстый кабатчик с косой вокруг головы подошел спросить, чего желают гости.
   – Виски, милейший, настоящего американского виски! – сказал Джеймс, вертя таэль перед глазами хозяина.
   – Чего? – грубо переспросил кабатчик. – В Чжаоцине не пьют виски.
   – Тогда давай джину.
   Американец заплатил, и вскоре подали две бутылки. Казимир едва успел откупорить первую, как шесть или семь китайцев – старых знакомых – вошли в кабачок и уселись за соседний стол напротив наших путешественников.
   – О, – сказал янки, сжимая кулаки. – Те самые соглядатаи! Эти рожи начинают мне надоедать.
   – Осторожнее, сэр Джеймс.
   – Пока они нас не тронут, Казимир, а дальше поразвлечемся. Вот для начала… – С этими словами Корсан плеснул себе в стакан джина, залпом выпил и закричал: – Каналья кабатчик! Мошенник! Это не джин, а сам-шиу, с чем-то смешанный!
   – А по правде говоря, напиток-то недурен, – сказал Казимир, пропустив стаканчик. – Наши шпионы охотно опорожнили бы эти бутылки, попадись они им в руки. Поглядите, с каким вожделением они на них смотрят.
   – Ты ошибаешься, – возразил американец, – они смотрят на нас.
   Действительно сидевшие напротив китайцы с интересом разглядывали иностранцев и оживленно разговаривали между собой. Они выпили несколько чаш сам-шиу и стали громко хохотать, указывая на наших героев пальцами, а некоторые даже вытащили ножи.
   – Пахнет грозой, – сказал Корсан. – Уберемся-ка, пока не разразилась буря. Здесь явно что-то затевается.
   Допив джин, друзья поднялись из-за стола, но заметили, что китайцы тоже вскочили, метнулись к дверям и притаились в кустах.
   – Ого! – вскричал американец, подпирая руками бока. – Дело принимает интересный оборот. – Он бросился к одному из китайцев, который загораживал вход, и так сильно ударил его кулаком, что тот опрокинулся и задрыгал ногами в воздухе. – Прочь с дороги!
   Остальные китайцы, попытавшиеся было прийти на помощь товарищу, увидев такую расправу, в страхе разбежались, освободив проход, но едва Джеймс и Казимир сделали с полсотни шагов по направлению к гостинице, как поляк закричал:
   – Китайцы! Их много!
   Внушительная группа людей с палками и фонарями в руках заняла конец улицы. Появление чужестранцев они встретили резкими криками.
   – Пойдем вперед, – решительно сказал Корсан.
   – Тогда придется драться, и прибегут солдаты.
   – Ладно, Казимир. Повернем направо.
   Они завернули за угол и пошли по небольшой улочке, но, пройдя футов сто пятьдесят, очутились перед второй группой китайцев, которые вопили:
   – Фан-квей-вейло! Вейло!
   – Что они кричат?
   – Называют нас чертовыми иностранцами.
   – Вот наглецы! Атакуем их.
   – Но ведь дело дойдет до свалки?
   – Что ты предлагаешь?
   – Лучше вернемся.
   – Чтобы очутиться перед третьей такой же шайкой?
   – Вы правы, сэр Джеймс.
   – То-то, вынимаем оружие и вперед! – скомандовал американец.
   Они вытащили револьверы и храбро вошли в толпу. Корсан оттолкнул одного из китайцев, с криком загораживавшего ему дорогу, и, поднеся револьвер к самому его носу, крикнул:
   – Пошел прочь!
   Китаец быстро ретировался к своим приятелям, которые поспешили очистить проход, а путешественники бросились к гостинице, петляя по лабиринту переулков, и наконец, запыхавшись, остановились у дверей.
   – Смотрите!
   Оба увидели, как человек семь китайцев бегут через улицу, а за ними почти по пятам гонится отряд солдат.

Глава VIII
Как Корсан покупал джин

   Но приключениям этого дня не суждено было окончиться благополучно. Хозяин гостиницы, заметив, что его постояльцы вооружены ножами и револьверами, заподозрил в них иностранцев и из страха за собственную жизнь и безопасность попытался выпроводить нежеланных гостей за дверь. Только этого не хватало, чтобы привести в бешенство американца.
   – Негодяй! – закричал Корсан, покраснев, как вареный рак. – Ты хочешь выставить нас на улицу? Мошенник! Ты за кого нас принимаешь? Молчать, черт тебя дери!
   – Любезнейший, – спокойно обратился к хозяину капитан, – куда же нам идти? Разве по нам не видно, что мы никакие не разбойники, а самые настоящие господа?
   – Вы хотите обмануть меня! – завопил китаец, глядя исподлобья. – Вы шпионы, а не китайцы, за исключением вон того маленького с большой головой, – он показал на Мин Си, – который не боится приводить чужеземцев в нашу страну. Ступайте вон! Я не хочу из-за вас отведать бамбуковых палок. Заберите вещи и покиньте мою гостиницу.
   – Эй, ты не очень-то повышай голос и прикуси язык! – Корсан показал китайцу оба кулака. – Берегись! Станешь шуметь – я разобью тебе голову, прежде чем кто-то из твоих слуг подоспеет к тебе на помощь. Я уйду из этого заведения только тогда, когда мне самому надоест в нем жить.
   – Что с ним долго разговаривать? – добавил Казимир. – Поймать его за косу и вышвырнуть отсюда!
   Китаец, видя, что белые окружают его с ножами в руках, страшно испугался.
   – Вы же не хотите убить меня? – пробормотал он таким голосом, что американец покатился со смеху.
   – Мы тебя пальцем не тронем и не собираемся тебя разорять, – сказал Лигуза. – Ты прав, мы не китайцы, этого не скроешь, но и не шпионы – тут ты ошибаешься. Позволь нам переночевать у тебя нынешнюю ночь, но предупреждаю: если ты сделаешь хоть один шаг по направлению к полиции или к тем шести-семи негодяям, которые постоянно вертятся у дверей, я лично проткну тебя, как фазана, и изжарю на вертеле. Поклянись, что оставишь нас в покое!
   – Клянусь, – промямлил китаец, у которого кровь застыла в жилах.
   – Ну вот, договорились. И помни: кто предупрежден, тот наполовину спасен; думай, прежде чем действовать.
   Джорджио бросил горсть монет на стол и поднялся со своими спутниками на верхний этаж, где, тщательно забаррикадировав двери, они зажгли фонарь и стали совещаться, наскоро ужиная гусем под зеленым соусом. Оставаться в этом заведении при той буре, которую они произвели своим появлением в городе, было опасно. Следовало ожидать нападения со стороны шайки, вожаки которой все время сторожили двери в гостиницу, а может быть, и визита полиции, что повлекло бы за собой арест и изгнание всех троих из Китая. Если их выдворят из страны, они никогда не найдут священный меч Будды и проиграют пари.
   – Мы попали в сложное положение, – заметил капитан. – Если останемся здесь, то нам не избежать стычки с китайцами, но как отсюда выйти? А если и выберемся, куда идти и где искать наших гребцов? Во всяком случае надо постараться попасть на джонку. Это мое мнение.
   – Пустяки, капитан! – перебил Корсан. – Неужели вас пугает шайка сорванцов? Выйдем на улицу и, стреляя направо и налево, пробьемся прямо к реке.
   – К черту ваши проекты! – рассердился Джорджио. – Мы не сделаем и десяти шагов, как весь гарнизон города окажется у нас за спиной. Что ты предлагаешь, Мин Си?
   – Я одобряю вашу идею, – ответил китаец. – Но найдем ли мы гребцов на джонке? Сперва надо в этом убедиться, а уж потом пробираться туда, так как если мы останемся здесь, то завтра эти сорванцы, как их называет сэр Джеймс, устроят нам под окнами какую-нибудь мерзкую выходку.
   – А наши припасы? – спросил американец.
   Мин Си неопределенно пожал плечами:
   – До Учжоу недалеко.
   – Мин Си прав, – сказал поляк.
   – Прав, как заяц, – возразил Корсан. – Мы, белые цивилизованные люди, будем убегать через окна, как какие-то воришки! У меня вся кровь закипает при одной мысли о таком отступлении. Кстати, виски в Учжоу продают? И найдем ли мы своих гребцов?
   – Кто-нибудь пойдет на поиски.
   – Кто же?
   – Один из нас, конечно, что за глупый вопрос? – вскинул брови капитан.
   – Тогда пойду я, – вызвался американец.
   – Полно, Джеймс! Для такого предприятия требуется осторожный человек, а не вы, задира.
   – Что вы хотите этим сказать?
   – Что вы слишком горячитесь.
   – Обязуюсь соблюдать осторожность.
   – Успокойтесь и предоставьте мне поступать так, как я считаю нужным, и уверяю вас: все будет хорошо.
   – Можно я пойду? – попросил Казимир у капитана. – Сэр Джеймс чересчур горяч, вы – глава экспедиции, вас нельзя ставить под удар, следовательно, лучшая кандидатура – моя. Я вполне могу рискнуть своей шкурой.
   Мин Си также захотел принять участие в операции, и они с Казимиром горячо заспорили, кому идти. Капитан, которому надоели эти пререкания, предложил бросить жребий. Он написал четыре имени на клочках бумаги, тщательно свернул их и положил в шапку. Мин Си наугад вытащил. Идти выпало Корсану.
   – Что я говорил?! – Джеймс торжествующе улыбнулся. – Сама судьба меня выбирает. Успокойтесь, друзья, я проверну дело наилучшим образом.
   – Надеюсь, – вздохнул капитан, – и поторопитесь.
   – Да я готов, но откуда выходить? Из дверей невозможно – перед ними расхаживают шпионы. Есть какие-то идеи на этот счет?
   – Знаю только один вариант: окно, – сказал Джорджио.
   – Вот и ладно, – согласился американец. – Лишь бы мне не переломать себе ноги.
   Лигуза отворил окно на узенькую улочку, застроенную домишками с садиками, и взглядом измерил высоту.
   – Двенадцать футов. Как вам?
   – Вроде, не очень высоко, – ответил Корсан. – Ну-с, будем прыгать. Если я не вернусь, считайте меня погибшим.
   Он пожал товарищам руки, перекинул через подоконник ноги и прыгнул, до самых колен погрузившись в желтоватую пыль.
   – Вы ничего себе не сломали? – встревожился капитан, глядя вниз.
   – Я цел и невредим.
   – Видите кого-нибудь в конце улицы?
   – Ни души. Все, я пошел!
   Он махнул друзьям на прощание, нащупал рукоятку револьвера и зашагал по улице. Ночь была темная, без звезд и луны – очень подходящая для засад и внезапных нападений. Кругом ни души за исключением нескольких тощих собак, лакавших воду из луж, и не слышно ни звука кроме скрипа флюгеров, вертевшихся при порывах ветра.
   – Ну и ночка, – мычал себе под нос Корсан. – Темнее, чем в жерле пушки. Так, храбрый Джеймс, ты весь должен быть глаза и уши. Черт! Как найти этих желторожих гребцов? Готов держать пари на тысячу долларов, что они уже напились и храпят в каком-нибудь кабаке. – Разговаривая сам с собой, янки прошел по переулку и свернул на большую улицу, посреди которой прыгали несколько собак, при виде человека оскаливших зубы и глухо зарычавших. – Проклятые твари! – выругался американец. – Даже они ненавидят иностранцев. Бешеная страна!
   Возле одного из домов метнулась тень в сторону дороги, и Корсан вдруг увидел прямо перед собой китайца ростом почти шесть футов, с массивными плечами, огромной головой и длиннющими усами.
   – О, – непроизвольно вырвалось у Корсана, и он тут же нащупал револьвер.
   – О, – как эхо, отозвался великан, приблизился к американцу и поглядел на него сверху вниз, после чего, видимо, довольный осмотром, принялся громко хохотать, разевая широкий, почти до ушей, рот.
   – Клянусь Бахусом! – воскликнул Корсан. – Однако ты храбр, Геркулес, коли смеешься мне в глаза, но предупреждаю: если ты вор, то не получишь от меня ни одного сапека [15 - Сапек – разменная денежная единица европейских колоний и протекторатов, входивших в состав Индокитайского союза и протектората Тонкин.]. – Поскольку великан продолжал хохотать, американец почувствовал, что внутри у него все закипает: – Что смешного ты увидал на моем лице, китайская твоя рожа?
   – Ты иностранец, – бесстрастно проговорил великан.
   – А! Какое открытие! Ты все знаешь. Тем лучше. Давай: кругом – марш! – крикнул Джеймс и вынул револьвер.
   Гигант оказался понятливым, повернулся и побежал по узкому переулку. Корсан перезарядил револьвер и ускорил шаг, внимательно глядя по сторонам, по временам останавливаясь и чутко прислушиваясь. Так прошел он семь или восемь улиц, сопровождаемый стаей собак, неистово лаявших ему вслед, и добрался до обширной площади, где снова остановился, услыхав поблизости бряцание и глухие удары.
   – Река, – догадался он. – Слава богу!
   Он прибавил ходу и скоро достиг берега Сицзяна, заставленного лодками и барками и освещенного большими фонарями из промасленной бумаги, висевшими на деревьях. Река, яростно катившая свои волны, ревела и стонала, разбиваясь о суденышки и поминутно сталкивая их одно с другим. Поняв, что он находится на самом конце мола, Корсан стал всматриваться в темноту и наконец заметил джонку, привязанную к столбу. Он взошел на нее и поднял тент – джонка была пуста.
   – Куда девались эти собаки гребцы? – пробормотал он гневно. – Положение, однако, хуже не придумаешь! Что теперь делать? Ничего, наберемся терпения.
   Американец развалился на циновке, набил трубку, закурил и расслабился, почти позабыв о своих спутниках, дожидавшихся его в гостинице с мучительным нетерпением. Некоторое время Корсан бодрствовал, но потом, убаюканный течением, сомкнул веки и крепко заснул. Его разбудили шум и крики на берегу – видимо, китайцы-лодочники начали свой трудовой день.
   – Отлично. – Американец лениво потянулся, закуривая трубку. – Город пробуждается, значит, и наши гребцы скоро проснутся.
   Солнце быстро вставало, золотя вершины гор, крыши, террасы, храмы, дома, хижины и плантации. Из-под каждого навеса и каждой циновки, покрывавшей лодки, украдкой выглядывало бронзовое лицо лодочника, наблюдавшего за погодой, в каждом окне показывались бритая и желтая, как спелая дыня, голова, расплющенный нос и пара опущенных книзу усов. Отовсюду слышались смех, веселые восклицания, монотонные ритурнели, плеск весел, скрип блоков, визг поднимаемых флюгарок [16 - Флюгарка – флажок с эмблемой установленного рисунка и определенной расцветки, присваиваемой кораблю.]. Некоторые лодочники вычерпывали воду, другие сталкивали свои суденышки в реку, тянули такелаж, поднимали парус, вытаскивали якорь. Прошло минут сорок, когда Джеймс увидел Луэ Коа – тот выходил из-за угла и раскачивался, как колокол.
   – Вот он, главный разбойник, – сказал Корсан, поднявшись ему навстречу. – Ты где таскаешься, пьяница? Я тебя жду целых четыре часа.
   – А! – удивился китаец. – Это вы? Я думал, вы почиваете в гостинице или сидите перед бочонком шу-шу [17 - Крепкий спиртной напиток.], а вы, оказывается, провели ночь на моей джонке?
   – Нет, тысяча чертей! Я пришел сообщить тебе, чтобы ты готовил джонку, и повторяю, что я прождал тебя целых четыре часа.
   – Я играл всю ночь с одним лаваду из Учжоу. Так мы едем?
   – Еще бы! Тут все жители перебесились и не дают нам проходу.
   – Понятно, – ехидно усмехнулся кормчий. – Разве мы отправимся, не запасшись провиантом?
   – Вот ты и купишь его. Держи два таэля, да не забудь взять бочонок сам-шиу. Шевелись!
   – Как скажете. – Китаец на лету поймал монеты и не спеша пошел выполнять приказание, почему-то громко смеясь.
   – Перестань хохотать, черт тебя подери! – крикнул ему вслед Корсан. – А тебе, сэр Джеймс, надо прогуляться во вчерашний кабачок и купить джина в дорогу, – сказал он сам себе, повернув в сторону города. – Без такого напитка в этой мерзкой стране невыносимо жить!
   Пройдя с полмили, он дошел до кабачка, огляделся, не следит ли кто за ним, потрогал револьвер и распахнул двери с видом победителя. Кабатчик хлопотал у стойки совершенно один. Увидев вчерашнего посетителя, он вытаращил глаза, и на его лице изобразилось сильное волнение.
   – Эй, милейший, – обратился Джеймс к хозяину, – чего ты испугался?
   – Ничего, – ответил китаец. – Я не испугался, а удивился твоей смелости.
   – А кого мне бояться? Вот тебе таэль, дай мне десять бутылок джину.
   – Десять? Таэля не хватит – мой джин дороже.
   – Ты что-то сказал, собака?
   – Мой джин стоит один мао за бутылку.
   – Мошенник! – возмутился Корсан. – Ладно, черт с тобой, я богатый. Получишь столько денег, сколько попросишь. Неси бутылки!
   Китаец почесал затылок, но не сдвинулся с места, казалось, находясь в замешательстве:
   – Я… У меня нет джина. Если хотите, вот сам-шиу…
   В ту же секунду кабатчик, сделав условный знак какому-то человеку, внезапно выросшему на пороге, попытался скрыться внутри помещения, но могучий янки в два прыжка настиг его.
   – Ты кому сигналишь? – заревел он. – Готовишь мне западню?
   Китаец замотал головой, но Корсан схватил его за шиворот и выволок из дверей. На другой стороне улицы, как раз напротив кабачка, он увидел нескольких китайцев, вооруженных мушкетами и ножами.
   – Видишь, желтая твоя рожа? – тряхнул Корсан китайца за шиворот. – Скажи им, чтоб убрались, или я размозжу тебе голову о стену.
   – Я не знаю этих людей.
   – Дай мне дорогу, пока добром прошу!
   – Пустите меня! – завопил кабатчик. – Помогите! Арестуйте иностранца!
   Корсан зарычал, как лев, схватил кабатчика за середину туловища, поднял и швырнул на мостовую с такой силой, что только крепкая голова китайца могла выдержать и не разлететься вдребезги. Отделавшись от заговорщика, американец повалил столы и стулья, устроив себе баррикаду, и спрятался за ними, в то время как тридцать-сорок вооруженных китайцев столпились перед входом, и их дикие крики и угрозы в адрес чужеземца оглашали всю улицу.

Глава IX
Белые и желтые

   Только теперь Корсан понял, какую страшную ошибку он совершил, отправившись за злополучным джином, вместо того чтобы бежать в гостиницу к ожидавшим его друзьям, а оттуда на джонку. Он готов был отдать полжизни, чтобы поскорее выбраться из этой западни. Мысленно он утешал себя тем, что кто-нибудь из товарищей придет ему на помощь, но пока видел перед собой только воющую мстительную толпу, потрясавшую мушкетами, пиками, топорами и палками и готовую разорвать его на куски. Особенно бесновался каким-то чудом уцелевший кабатчик, побуждая самых храбрых китайцев вломиться внутрь кабачка и разрушить баррикаду. Несколько минут вся эта свара ревела и вопила, время от времени швыряя в Корсана камни, от которых вдребезги разлетались сосуды с вином, потом, убедившись, что неприятель не показывается, шесть или семь китайцев, вооруженных пиками и мечами, приблизились к дверям. При виде их американец упал духом.
   – Кончено, – прошептал он. – Я попался, как мышонок, в ловушку. Нет, сэр Джеймс, так не пойдет. Не вешать носа и побольше храбрости. Надо постараться отделаться от этих желтых рож. Смелее!
   С этими словами Корсан придвинул к себе стол, вытащил два револьвера и направил дула на дверь. Семь китайцев, ободренных прибытием к месту событий еще одной вооруженной шайки, решительно вошли в кабачок и приблизились к баррикаде. Но, увидев белого великана, поднимавшегося им навстречу с нацеленными револьверами, сыны Небесной империи остановились в нерешительности, а трое или четверо из них, опасаясь, что чужеземец начнет стрелять, удрали восвояси.
   – Недурно! – похвалил себя Корсан. – Эти мерзавцы трусливые, как зайцы. Не податься ли мне вперед? – Он притаился, словно тигр перед прыжком, и вдруг вскочил на лавки, крича за десятерых и направляя вперед дула револьверов. Китайцы, толкая один другого, пустились наутек. С улицы раздалось несколько залпов аркебуз, не причинивших Корсану никакого вреда. – Негодяи! – ревел он. – Погодите, вы у меня еще попляшете! – Спрятавшись за баррикаду, он прицелился в громадного китайца, заряжавшего мушкет возле дверей. – Ступай к Будде в гости! – крикнул Корсан, спуская курок.
   Громила упал, испустив крик ужаса. Несколько человек бросились к нему и оттащили в сторону, пока другие палили из аркебуз. Американец снова прицелился, и вдруг его осенила блестящая мысль. «Увидим, – подумал он. – Да, конечно. Я уверен, что выйдет отлично». Он уперся в ближнюю стену, частично защищенную баррикадой, и налег на нее, почувствовав, что стена слегка поддается. «Я спасен, – решил Джеймс. – Одним ударом плеча я высажу ее, а как только окажусь на свободе, ни одна поганая желтая рожа не осмелится меня преследовать!» Он подошел к стене так близко, как только можно, собрал все силы и начал яростно трясти ее, в результате чего она, не выдержав, треснула. Вторым ударом он выбил ее и, нимало не заботясь о потолке, который вот-вот грозил обрушиться, погребя под собой все, что было в кабачке, выскочил вон. Нельзя было терять ни минуты. Нахлобучив на глаза шапку, засунув руки за пояс, где находились револьверы и bowie-knife, янки бросился на первую ближайшую к нему улицу и помчался со всех ног. Он уже считал себя вне опасности, когда услышал сзади хриплый голос:
   – Вот он! Лови! Держи!
   Но американец даже не повернул головы, а подобрав свой кафтан, побежал еще быстрее. За ним гнались, завывая и паля из аркебуз, тридцать или сорок человек.
   – Я пропал! – прошептал Корсан.
   В четыре прыжка он достиг конца улицы, сбил с ног двоих китайцев, пытавшихся преградить ему путь, и бросился по другой улице, а следом – толпа солдат, лодочников, носильщиков, торговцев и городских обывателей.
   – Держи! Держи! – кричали солдаты. – Бейте его! В реку чужеземца! Утопить его!
   Из окон, с террас, с крыш в беглеца дождем летели горшки, черепица, камни, палки, лились помои. Несчастный янки, преследуемый со всех сторон, оглушенный криками и выстрелами, промокший от вонючих помоев, избитый камнями и черепицей, совсем изнемогал. Сделав последнее усилие, он долетел до угла очередной улицы, которую охраняли четверо лодочников, страшно горланивших и грозно потрясавших увесистыми дубинами.
   – Прочь с дороги! – загремел Корсан, замахиваясь на китайцев ножом.
   – Держи его! Лови! Бей! – неистовствовала разъяренная толпа.
   – Подлые трусы! – вопил американец, чувствуя, как в нем клокочет ярость. – Решили убить меня, желторожие скоты? Не выйдет!
   Сильным ударом он повалил на землю одного лодочника, кулаком пригвоздил к стене другого и помчался во весь опор. В затылок ему ударил камень, лицо было исцарапано куском черепицы, упавшим сверху горшком пробило шляпу, но он продолжал бежать. В конце улицы он увидел знакомое здание гостиницы. Ну все, теперь его ничто не остановит. В десять прыжков он одолел последнее расстояние и столкнулся у входа с капитаном Джорджио, Казимиром и Мин Си – в эту минуту они как раз выпроваживали из дверей хозяина и четверых его слуг.
   – Джеймс!
   – Капитан!
   Времени на разговоры не было. Все четверо мигом вошли в дом и забаррикадировали двери мебелью из нижнего этажа.
   – Тысяча чертей! – закричал Лигуза. – Что вы натворили, Джеймс?!
   – Я?! – Американец отер кровь, струившуюся со лба. – Я ничего не натворил и ровным счетом ничего не понимаю. Лодочники, солдаты, горожане, крестьяне преследовали меня с целью убить, но я ничего плохого им не сделал. Я всегда говорил вам, что все китайцы канальи и разбойники!
   – Вы выкинули какую-нибудь штуку! Просто так они не погнались бы за вами. Ладно, об этом после, вы видели Луэ Коа?
   – Да, я сказал ему, чтобы он готовился к отъезду.
   – Как же мы теперь отсюда выйдем? – спросил поляк.
   – Через двери, – ответил Корсан, – но если хотите, можете через окно, а я не…
   Он не договорил. Снаружи послышались крики, раздалось несколько выстрелов. Капитан бросился к окну и увидел взбешенную толпу, яростно потрясавшую оружием.
   – Нас осадили, – объявил он. – Если не найдем способа сбежать отсюда, ни один из нас не доживет до утра.
   – У нас есть оружие, – сказал Казимир, – и мы будем защищаться до последнего.
   – Нас четверо, а китайцев сотни, – возразил американец.
   – Они выбивают двери, – добавил Мин Си.
   С улицы донеслись дикие вопли, две-три сотни ружей нацелились на окна, и началась осада. Град пуль посыпался на гостиницу, пробивая стекла, разнося вдребезги посуду и фонари, дырявя стены, ломая тростниковую мебель, панели и шторы. Положение становилось все хуже. Лигуза, Корсан, поляк и китаец отчаянно защищались, сея своими меткими выстрелами смерть в рядах врагов, но наши смельчаки были бессильны перед огромной остервенелой толпой. На каждый их выстрел китайцы отвечали сотней залпов из аркебуз, а двери гостиницы буквально трещали под ударами и вот-вот должны были разлететься в щепки.
   – Сопротивляться бессмысленно, – сказал американец капитану, – у меня осталось всего около дюжины патронов.
   – А у меня два. – Казимир показал почти пустой патронташ.
   – Давайте выкинем за окно всю мебель, – предложил Джорджио. – Надо во что бы то ни стало продолжать оборону.
   – Что, если нам взобраться на крышу? – оживился янки. – Оттуда мы прольем на головы желторожих зверей черепичный дождь и немного расчистим улицу.
   – Так ведь дом того и гляди обрушится, – вмешался Мин Си.
   – Подождите-ка. – Рискуя получить пулю в лоб, капитан Лигуза подкрался к окну и бросил быстрый взгляд вдоль улицы. Несколько пуль просвистели совсем рядом, к счастью, не задев храбреца. – На крышу! – скомандовал он. – Быстрее, время дорого!
   – Вы все-таки хотите закидать китайцев черепицей? – спросил Корсан.
   – Нет, я хочу спасти всех вас и себя, конечно. Я заметил, что от гостиницы и дальше вдоль улицы впритык тянутся дома, и там почти безлюдно. Мы вылезем на крышу, пробежим по крышам соседних зданий, спрячемся на каком-нибудь чердаке, отсидимся и спрыгнем на улицу.
   – Браво! – восхитился американец. – Вы великий полководец.
   – Живее! Будьте осторожны, смотрите, куда ставите ноги. Берегитесь, чтобы не упасть: кто скатится с крыши – тот попадет, как цыпленок, на китайские пики, и все, конец. – Друзья кинулись вверх по лестнице на чердак и выбрались на крышу. – Смелее! – подбадривал капитан.
   Прячась за трубами, чтобы их не могли увидеть солдаты, стоявшие на балконах, террасах и мелькавшие в окнах противоположных зданий, четверо отважных начали опасный переход по крышам. Поддерживая друг друга и выполняя все команды капитана, они осторожно ступали по черепице, стараясь не слишком сильно давить на нее ногами. Приходилось огибать террасы, пролезать через слуховые окна, цепляться за шпили, за флагштоки и выступы, которых наверху оказалось великое множество.
   – О! – стонал Корсан, еле удерживая рановесие, пот катился с него градом и заливал глаза. – Господи, кто бы мог подумать, что настанет день, когда я, словно бандит, буду лазить по крышам, да еще по китайским, и спасаться бегством от желторожих дьяволов? Я, богатый и уважаемый гражданин свободной Америки, должен прятаться, как вор! Ах, если бы у меня была пушка! Я бы расстрелял всех негодяев подчистую, превратил их в пушечное мясо!
   Корсан вопил, возмущался и надувал щеки так смешно, что, несмотря на критическое положение, товарищи не могли удержаться, чтобы не подшутить над ним, а весельчак Казимир так и вовсе поддразнивал разбушевавшегося янки. Через полчаса, когда силы у всех были уже на исходе, наши герои очутились на крыше одного высокого здания и, осмотревшись, заметили, что этот угловой дом замыкает квартал, а шагах в пятистах отсюда уже виднелся Сицзян. Капитан взглянул вниз.
   – Нельзя отсюда спрыгнуть, – сказал он. – Здесь около шестидесяти пяти футов.
   – Вон там слуховое окно! – указал Казимир. – Оно наверняка ведет в чье-нибудь жилище. Войдемте, господин капитан?
   – Замечательно! – крикнул американец. – Вынимаем ножи и вперед!
   Друзья проскользнули через окно и очутились на пустынном чердаке, ударом плеча они высадили дверь в комнату и увидели какую-то старуху, похожую на колдунью. Капитан подскочил к женщине, которая начала было кричать:
   – Тише! Мы не причиним тебе зла!
   Джорджио провел ее в чуланчик, запер на замок и вместе со своими спутниками спустился на улицу. Поблизости было пустынно и тихо, но в районе гостиницы еще слышались выстрелы. Беглецы бросились вперед, ежеминутно рискуя сломать себе шею, и подбежали к реке в ту минуту, когда Луэ Коа и его гребцы, вооружившись палками, собирались идти к месту побоища.
   – Скорее к джонке! – приказал капитан.
   – Что там случилось? – спросил кормчий.
   – В городе восстание. Солдаты и горожане режут друг друга, и надо быстрее убираться отсюда.
   Трусливым китайцам этого оказалось достаточно, и они поспешили обратно к реке.

Глава X
Вероломство Луэ Коа

   Каждая минута могла стоить жизни, и четверо путешественников, не оборачиваясь и не зная, преследуют их или нет, одним махом перерезали привязь и влетели на джонку. Гребцы, поверившие в то, что в городе действительно мятеж, из страха быть арестованными, если присоединятся к повстанцам, поспешно схватили весла и стали грести с неистовой силой. Быстро надвигалась ночь. Далеко позади еще слышались залпы мушкетов, а в том направлении, где находилась гостиница, виднелись широкие огненные всполохи, которые то поднимались, то опускались, извиваясь, как разъяренные змеи, а над ними стояло густое черное облако и вздымался высоченный столб искр, разносимых ветром в разные стороны. Капитан Джорджио Лигуза, Джеймс Корсан, Казимир и Мин Си, еще не успевшие отдышаться после бега, с замиранием сердца глядели на пламя, которое, разгораясь все больше и больше, освещало все вокруг зловещим светом.
   – Горит гостиница, – сказал американец.
   – Вижу, – ответил Джорджио.
   – Что, если бы они подожгли ее часом раньше?
   – Ни один из нас не был бы сейчас здесь. Бедный хозяин! Ведь он разорен, – заметил Казимир.
   – Эй, негодный мальчишка, ты еще жалеешь эту каналью?
   – Немного, сэр Джеймс.
   – Совершенно зря. Я всадил ему пулю в лоб, и теперь он болтает и играет в шашки с мессиром Вельзевулом или с его кузеном Буддой. Китайцам не нужна наша жалость – они нас ненавидят.
   – Я их больше не боюсь.
   – И напрасно, – отозвался капитан. – Завтра они не найдут наших костей под развалинами дома и снова начнут преследовать нас.
   – До завтра мы успеем отплыть так далеко, что эти желторожие потеряют всякую надежду нас догнать, – заверил Корсан.
   – Возможно, если только наши гребцы будут работать так же отчаянно, как сейчас, – ответил капитан, – но, по-моему, они догадались, что восстание вспыхнуло по нашей вине.
   – Ну и что? – усмехнулся американец.
   – А то, что я не удивлюсь, если они откажутся плыть дальше.
   – Мы их заставим.
   – Осторожнее, Джеймс! Луэ Коа способен сыграть с нами злую шутку.
   – Как это?
   – Тише, ради бога! Вдруг в кустах вдоль берегов сидят китайцы?
   Корсан замолчал и стал смотреть на берега, покрытые густым тростником, в зарослях которого вполне могли скрываться люди. Капитан все еще глядел на горящее здание, но пожар быстро ослабевал. В полночь джонка, до этого стремительно продвигавшаяся вперед, достигла какой-то неподвижной черной массы на середине реки и встала. На безлюдном лесистом островке поставили палатку для ночлега. Но глубокой ночью Луэ Коа и его гребцы бежали, пользуясь непроглядным мраком и тем, что все иностранцы крепко спали. Китайцы решили, что дальше не поплывут из страха быть узнанными и арестованными за пособничество чужеземным мятежникам. Гребцы вместе с лаваду потихоньку сели на джонку и устремились вниз по реке, вероятно, назад в Чжаоцин. Китайцам не было никакого дела до того, в каком страшном положении они бросают путешественников, – на уединенном острове среди бурной реки, без провианта и без лодки, то есть без всякой возможности хотя бы пристать к берегу. О каком священном мече Будды можно было говорить, когда всем отважным смельчакам теперь, еще в самом начале экспедиции, грозила голодная смерть! Корсан, проснувшийся первым, разбудил товарищей неистовым воплем:
   – Канальи! Исчезли! Как? Меня, почтенного гражданина свободной Америки, чистокровного янки, одурачили какие-то поганые китайцы?! Это неслыханно! – Он метался взад-вперед по островку, как помешанный, и рвал на себе волосы, сыпля угрозами и ругательствами, от которых мороз продирал по коже. – Каторжник Луэ Коа! – орал он, заламывая руки от ярости. – Пиратская желтая рожа! Обманул нас, предатель! Попадись только он мне в руки, я сверну ему шею, как цыпленку, изрублю, истолку в порошок, изжарю живьем! Украсть у меня шу-шу! Гадина, разбойник, вор…
   – Ладно, Джеймс, пора уняться, – сказал капитан. – Толку-то от вашего шума?
   – Уняться? Мне? Вам что, все равно, что нас обвели вокруг пальца эти мошенники, бритые головы? Они оскорбили меня, американца, понимаете?
   – А разве они точно так же не оскорбили и меня, итальянца? – усмехнулся капитан Джорджио.
   – И меня, поляка? – добавил Казимир.
   – У нас нет ничего, даже одного глотка водки на четверых! Как мы теперь выживем?
   – Найдем и водку, и провизию, – заверил Джорджио. – По-моему, незачем горевать о том, что мы избавились от этих негодяев в самом начале. Было бы куда хуже, если бы они в конце концов нас убили.
   – Тут вы правы, капитан, – смягчился Корсан. – Я со своим телосложением и силой, конечно, никогда не боялся этих скотов, но, по правде говоря, они ужасно надоедали мне своими ворчаниями и вечным недовольством. Только я не представляю себе, как мы будем продолжать путешествие без лодки и лошадей.
   – А ноги на что, сэр Джеймс? – улыбнулся Казимир. – Надеюсь, американцы любят ходить пешком.
   – Еще бы! Мы ходим так же быстро, как поезда по железной дороге, ведь мы тоже железные.
   – Тогда все пойдет прекрасно.
   – А провиант? – спросил Мин Си.
   – Об этом я позабочусь, – сказал Корсан. – Завтра пройдусь по лесам и болотам и выгоню слонов, бегемотов, тапиров из их логовищ.
   – Где же вы видите болота? – перебил капитан.
   – И где леса? – подхватил Казимир. – Ваши владения, сэр Джеймс, не имеют сейчас даже семисот футов в диаметре. Поставьте крест на слонах, бегемотах и тапирах.
   Американец с минуту молчал, словно пораженный, но потом его осенила новая мысль:
   – Мы найдем фазанов, гусей и уток. Вот увидишь, Казимир, какое побоище мы им устроим. Ни одна птица не ускользнет от меня, уверяю тебя. Самое трудное будет покинуть наши владения.
   – Об этом подумаем завтра, – произнес Мин Си. – Утро вечера мудренее, и давайте еще поспим.
   – Ну что ж, наш канонир прав. Я всегда говорил: чем меньше голова, тем умнее в ней мозги. А можем мы уснуть без боязни, что завтра не проснемся без голов?
   – Не бойтесь, сэр Джеймс, – засмеялся Казимир. – Я посторожу.
   – Тогда отлично. Спокойной ночи, мальчик.
   Корсан, капитан и Мин Си улеглись в палатке, а Казимир сел на траву, положил ружье на колени и устремил взгляд в сторону берега.

Глава XI
Переправа через Сицзян

   До конца ночи все было спокойно. Тишина нарушалась разве что ревом диких зверей, пользуясь темнотой, приходивших на берег Сицзяна утолять жажду.
   – Не вернулись эти негодяи? – спросил поутру американец, едва выбравшись из палатки.
   – Нет, сэр Джеймс, – ответил Казимир. – Да и зачем им возвращаться? Они летят теперь к Чжаоцину на всех парах, поедая наш провиант и запивая его нашей водкой.
   – У нас вообще нечего положить в рот?
   – Даже ни крошки сухарей.
   В эту минуту капитан и Мин Си вышли из палатки, где, по-видимому, о чем-то совещались, и Джорджио объявил:
   – Мы покидаем остров.
   – Как жаль оставлять этот райский уголок! – воскликнул американец. – А когда мы доберемся до того берега, то куда пойдем дальше?
   – Прямо до самого Юаньяна.
   – Разве мы не отправимся в какой-нибудь город купить лошадей?
   – Это опасно, Джеймс. Ведь мы иностранцы, а вы уже по собственному опыту знаете, что значит быть чужеземцем в этой дьявольской стране.
   – Да, Чжаоцин мне на многое раскрыл глаза.
   – Почему, капитан, китайцы так боятся иностранцев? – спросил Казимир.
   – Так всегда было, – ответил Джорджио. – Они опасаются, что иностранцы, принеся с собой новую религию, обычаи и одежду, всколыхнут страну, устроят в ней беспорядки, а то и настоящую революцию. Китайское правительство чувствует себя неуверенно и делает все возможное, чтобы удержать государство от распада.
   – Странно, – заметил американец, – эти самые иностранцы, если бы им позволили, научили бы китайцев новым производствам, дали толчок торговле, расширили внешние связи и улучшили условия жизни китайцев.
   – Совершенно верно, Джеймс, но китайцы считают торговлю с иностранцами неблагоприятной для себя. Она и в самом деле лишает их громадного количества шелка, чая, фарфора и многих других товаров, которые, оставаясь внутри империи, стоили бы гораздо дешевле, чем теперь.
   – Так в обмен они получают европейские и американские товары, которых у них нет?
   – Они утверждают, что эти товары не нужны китайцам, что те жили без них целые тысячелетия.
   – Но ведь от торговли страна богатеет?
   – Богатеют коммерсанты, Джеймс, а народ умирает с голоду.
   – Позвольте мне в этом усомниться, капитан.
   – Нет, вот послушайте. Одно время в Китае существовали тысячи прядилен, которые обеспечивали заработок миллионам рабочих, но явились европейцы, привезли свои хлопчатобумажные товары – и все местные фабрики закрылись.
   – Почему?
   – Потому что китайские изделия стоили вдвое дороже европейских. Завтра европейцы найдут способ точно так же конкурировать в торговле шелком, бумагой и мало ли чем. Как следствие, еще масса фабрик, дающих теперь средства к существованию нескольким миллионам людей, закроется, и нищета возрастет. Согласны?
   – Знаете, Джорджио, китайцы неплохо рассуждают. А скольких миллионов в год достигает их торговля с Европой?
   – До 1842 года, как пишут ученые, она достигала двадцати четырех или двадцати шести миллионов и велась исключительно Ост-Индской компанией, которая ежегодно отправляла в Китай четыре больших корабля и около двадцати поменьше. Франция посылала туда два корабля и ввозила товаров на два-три миллиона, Голландия – на четыре, Португалия – так же, ну и немного Америка. В настоящее время несколько тысяч кораблей ежегодно посещают китайские порты, потому что все крупные государства мира ведут торговлю с Китаем. Впрочем, хватит статистики, Джеймс, пора рубить деревья – нам надо строить плот.
   – Если мы соорудим плот, то вырубим весь лесок, – вздохнул американец.
   – Ничего страшного, в леске еще много уточек, и Казимир будет охотиться за ними, пока мы работаем, ведь мы вернемся голодные как волки.
   – Обещаю вам великолепное жаркое, – объявил поляк.
   – Смотри не слишком пережаривай, – предупредил Корсан. – Если испортишь, отдеру тебя за уши.
   – Все будет, как в лучшем ресторане, сэр Джеймс.
   Казимир и Мин Си взяли ружья и отправились на охоту, а капитан с Корсаном углубились в лесок из четырех тутовых деревьев, пятнадцати кустарников и двадцати четырех бамбуков, толстых и высоких. Меньше чем через час деревья были срублены, а еще через несколько часов сооружен довольно крепкий плот, способный удержать человек пять-шесть.
   – Теперь поедим, – сказал капитан, когда работа была окончена, – а потом поплывем.
   – Охотники и кораблестроители, все к столу! – закричал Казимир.
   В четыре прыжка американец долетел до палатки и с наслаждением принюхался. Повар поистине сотворил чудо. Две утки и с полдюжины птичек-перцеедов чиуе-уен, особенно рекомендованных Мин Си, дожаривались на палках, и что-то булькало в горшочке, распространяя особенное благоухание.
   – Ого, мальчик! – воскликнул Корсан. – Кроме жаркого ты состряпал еще одно блюдо?
   – Конечно, сэр Джеймс. Канонир Мин Си, обозревая наши владения, нашел нечто, похожее на капусту.
   – О, – облизнулся американец, – я обожаю ее. Садитесь быстрее, господа, иначе я один съем все кушанье в этом горшочке.
   Все расселись недалеко от палатки и с аппетитом стали есть овощ, по вкусу напоминавший капусту, которую китайцы называют пенпан. Американец остался очень доволен первым блюдом и попросил жаркое. Казимир протянул ему кусок утки.
   – Нет, погоди, я хочу попробовать вон ту деликатесную птицу. – Корсан указал на перцееда. – Что это за порода? – Он положил в рот маленький кусочек. – У нее какой-то особенный вкус…
   – Да, клянусь пушкой, – сказал поляк, откусывая дичь. – Я тоже никогда не пробовал ничего подобного. Мин Си, что это за мясо?
   – Перцеед, лакомство, – негромко буркнул китаец в свои длинные опущенные книзу усы.
   Американец проглотил кусочек и вдруг отшвырнул от себя птицу и стал так кашлять и плеваться, будто только что выпил чашку яда.
   – Проклятье! – завопил он в ужасе. – Она пропитана какой-то гадостью! Выплюнь, Казимир, скорее!
   – Ох, – застонал поляк, вскакивая и хватаясь за горло. – Я сейчас умру. Помогите, капитан! Каналья канонир отравил двоих джентльменов!
   Но Лигуза, глядя на корчи товарищей, только покатывался со смеху.
   – Мы отравились! – вопил янки. – Что тут смешного?
   – Друзья мои, – сказал капитан Джорджио, у которого от смеха даже выступили слезы на глаза, – вы попробовали перцееда, да еще с приправой. Разве вы не знаете, что эти птицы питаются перцем?
   – Перцем? В этой проклятой стране птицы питаются перцем? Лучше бы они пили виски! Эй, Казимир, не бойся, мы не умрем. Это всего лишь перец.
   – Но у меня все горло горит.
   – Затуши огонь уткой! Ну же, хватит!
   Джентльмены с жадностью напали на уток, и минут через десять от них остались одни кости. Жаркое обильно запили жемчужной водой Сицзяна, которая окончательно уничтожила огненный вкус перцееда.
   В четыре часа капитан дал команду переправляться. Путешественники забрались на плот, взяв с собой оружие, палатку и провизию, добытую на охоте. Казимир встал у руля, остальные трое с длинными шестами поместились в носовой части. Плот, отойдя от берега, с минуту поскрипел, раскачиваясь на одном месте, а потом поплыл по реке с быстротой семивесельной шлюпки. Гребцам в носовой части вскоре удалось, упираясь шестами в дно реки, придать плоту боковое направление, но он удерживал такое положение лишь несколько минут. Подгоняемый течением, заливавшим борта, плот попал в водоворот и так бешено завертелся, что стал разламываться. Казимир, едва держась на ногах, изо всех сил старался ударами шеста придать плоту нужное равновесие, но был сбит с ног течением. В одно мгновение руль и шесты были вырваны у гребцов из рук.
   – Проклятье! – закричал Казимир.
   Плот, сделавшийся добычей водоворотов, которых так много на середине реки Сицзян, кружился с такой страшной скоростью, что гребцы думали, будто попали в ужасный норвежский Мальстрём. Плот то выбивался из водоворота и летел к востоку с быстротой стрелы, то мгновенно останавливался, оказавшись во власти новых пучин, угрожающе ревевших вокруг. Будучи не в состоянии прекратить этот беспорядочный бег, четверо путешественников сгрудились в центре плота; опасаясь разбиться на песчаных отмелях, деливших яростное течение реки на многие каналы, друзья навьючили на себя все свое имущество. Внезапно они увидели, что у них из-под ног выпячивается тростник и царапает дно плота, точно твердая земля.
   – Глядите в оба! – велел капитан.
   В ту же секунду плот налетел на песчаный островок, с силой ударился о него, подпрыгнул над водой, и бо́льшая его часть разлетелась в щепки. Затем, дробясь на обломки о новые отмели, жалкие остатки плота с едва державшимися на них пассажирами помчались вниз по течению. Нельзя было терять ни минуты. Джорджио, Корсан, Казимир и Мин Си вытащили из обломков плота несколько толстых бревен и, работая шестами, как веслами, постарались направить плот к берегу, что наконец удалось им после длительных усилий.

Глава XII
Ужасная ночь

   Место, где они выбрались на берег, было очень красивым и совершенно безлюдным. Прямо перед ними расстилался великолепный, заросший высокой травой луг с разбросанными по нему прудами, над которыми летало бесчисленное множество водоплавающих птиц; к югу луг окаймлялся густым кустарником, вползавшим наверх по склонам невысоких гор.
   – Прелестно, – сказал Корсан, обводя взглядом окрестности, – но я не вижу ни домов, ни возделанных полей.
   – Разве они вам нужны? – спросил Казимир.
   – Нет, но я рассчитывал как следует поужинать.
   – Здесь есть птицы.
   – Опять птицы!
   – Может, нам удастся раздобыть и котлеты, – добавил Мин Си.
   – О! Где ты их найдешь? – Корсан даже причмокнул от предвкушаемого удовольствия.
   – Смотрите вон туда, куда я показываю: видите, что-то движется в траве?
   Корсан, Джорджио и Казимир пристально взглянули в указанном направлении и заметили странное животное, напоминавшее свинью, только гораздо больше по размерам. Сходство усиливалось тем, что животное, как настоящая свинья, взрывало землю чем-то вроде хоботка.
   – Это тапир, – пояснил капитан.
   – Мясо! – воскликнул американец. – Скорее возьмем ружья и постараемся его заполучить.
   – Не шумите, иначе тапир убежит в лес. Он очень пуглив, и к нему трудно подойти близко. Ты, Казимир, оставайся здесь с Мин Си, а мы с Джеймсом пойдем туда.
   Капитан Джорджио и Джеймс Корсан, не производя ни малейшего шума, прячась за кусты и высокую траву, направились вперед. Шаг за шагом с соблюдением всех предосторожностей они приблизились футов на шестьсот к тапиру, который, скрываясь в тростнике, продолжал рыть землю и хрюкать, как свинья. Здесь охотники остановились и зарядили карабины, но животное почуяло их, повернулось вполоборота, шевельнуло хоботком и пустилось галопом по тропинке, протоптанной людьми. Корсан поспешно разрядил карабин, но тапир ускорил бег и увильнул из-под пуль.
   – Разбойник! – подосадовал американец. – Как ни бегай, я все равно тебя достану, хотя бы мне пришлось для этого исходить весь лес. Тапир походит на большого кабана, да, Джорджио?
   – Так он и есть кабан, только крупнее и толще. Что дальше вы намерены делать, храбрый охотник?
   – Как что? Вот тропинка, протоптанная зверем, и по ней удобнее всего добраться до его логовища.
   – Вы хотите искружить весь лес? Логовище тапира наверняка далеко отсюда.
   – Все равно я его разыщу. Вы со мной пойдете?
   – Нет, я буду ждать вас к ужину. Рассчитываю на полдюжины котлет из тапира.
   – Обеспечу, – пообещал американец.
   Охотники расстались. Джорджио повернул назад, тщательно осматривая берега луговых прудов, поросшие тростником, в надежде убить нескольких уток. Корсан, держа карабин под мышкой, метнулся вдогонку за тапиром. Он бежал очень долго, и казалось, что тропинке не будет конца. Раз десять он замирал на месте, думая, что видит тапира, несколько раз сворачивал с тропинки, чтобы оглядеть окрестности. Наконец часа через два он остановился уставший, поняв, что сбился с дороги и идет уже по какой-то незнакомой тропе.
   – Клянусь Бахусом! – воскликнул Джеймс. – Я заблудился! Где я? Где та чертова тропинка? Ладно, храбрые янки всегда найдут выход!
   Солнце быстро клонилось к горизонту, постепенно исчезая за высоким кустарником. Сгустились сумерки. Корсан понимал, что еще полчаса – и в лесу будет темнее, чем в жерле пушки; он знал, что ночью крайне трудно ориентироваться на незнакомой местности, поэтому ускорил шаги. Около получаса он плутал в неизвестном направлении: то шел вперед, то по временам возвращался назад, вновь осматривая купы деревьев, то поворачивал вправо и влево, то нагибался и шарил в траве, а потом стал влезать на самые высокие деревья, пытаясь разглядеть знакомую тропинку или дымок своего лагеря, но все напрасно. Стемнело, взошла луна, а он все шел, не зная куда. Боясь окончательно потеряться в густом кустарнике, Корсан решил улечься под небольшим тамариндом и дождаться рассвета.
   Едва он растянулся на земле, как шагах в трехстах от себя услышал глухое мяуканье – одно из тех, что характерно для тигров и походит на рев. Корсан сразу догадался, кто его ночной гость, поспешно вскочил и встал у дерева, едва сдерживая дыхание. Страшное мяуканье повторилось уже гораздо отчетливее. Американец был храбрым, что и говорить, но когда тигриный рев раздался под сводами деревьев, задрожал, как в лихорадке. Бежать? Нет, не годится: из боязни еще больше заблудиться или столкнуться с другими хищниками Корсан не шелохнулся и так и стоял, замерев, прислонившись спиной к стволу тамаринда, с карабином в руках и ножом в зубах. Мяуканье раздалось в третий раз еще сильнее, грознее и ближе.
   – Боже, – прошептал Корсан. – Зверь меня учуял, теперь придется с ним сразиться.
   В ту же минуту послышался треск ветвей под железными когтями, кусты раздвинулись, и два кошачьих глаза, словно лучи фонаря, устремились на тамаринд. Дрожащими руками Корсан поднял карабин, прицелился – зверь находился всего в сотне шагов – и выстрелил. Тигр сделал гигантский прыжок в сторону, а затем ринулся прямо туда, откуда стреляли. Наступила страшная минута. Корсан, поняв, что ему вот-вот придет конец, не помня себя, схватился за ближайшую ветку тамаринда и одним прыжком очутился на дереве. Тигр, только раздраженный ранением, тоже попытался прыгнуть на дерево, отдирая когтями большие куски коры, но, не удержавшись, свалился в траву. Он повторил попытку, но и на этот раз не смог достать до ветвей. Зверь обошел раза три-четыре вокруг тамаринда, зализывая рану на шее, откуда текла кровь, после чего, грозно ревя и скрежеща зубами, удалился на несколько футов, не отрывая глаз от спрятавшейся в ветвях фигуры, боявшейся пошевелиться. Бесстрашный американец на этот раз ощутил дикий страх: все его тело дрожало, волосы шевелились под шляпой.
   Минут пять тигр просидел в траве, потом вдруг вскочил, разметывая ее длинным хвостом и испуская глухое рычание. Казалось, он готовился к новому нападению – может быть, к одному из тех могучих прыжков с разбега, которые сшибают с ног любую его жертву, даже большое сильное животное. Туловище зверя то вытягивалось, то сжималось, он мяукал, рычал, скаля зубы и выпуская когти, а затем весь как будто подобрался, действительно готовясь к прыжку. Бледный как мертвец Корсан, решивший дорого отдать свою жизнь, быстро вложил заряд в дуло карабина, но только сейчас с ужасом увидел, что при нем нет пистонницы, – видно, он обронил ее, когда лез на тамаринд. Он обшарил все карманы в подкладке и поясе – напрасно. Теперь надежды на спасение почти не осталось.
   – Кончено, – всхлипнул он. – Через десять минут тигр сожрет меня. Оказаться в утробе этого чудовища! Боже, помоги! Если бы капитан и Казимир сейчас оказались здесь, они спасли бы меня. Добрый Джорджио, я тебя больше не увижу!
   Взяв себя в руки и решив не предаваться отчаянию, Корсан собрал весь свой запас храбрости, покрепче уселся на ветвях и, бросив карабин, теперь совершенно бесполезный, вынул bowie-knife. Но все приготовления оказались излишними, так как тигр, по-видимому, передумавший нападать, еще несколько раз обошел дерево и, яростно мяукая, исчез в зарослях. Он уже удалился на приличное расстояние и потерялся во мраке ночи, как вдруг новое мяуканье разбудило глубокую ночную тишину леса – оно доносилось откуда-то с противоположной стороны; второй зверь находился, очевидно, не менее чем в тысяче футов от этого места. Услышав мяуканье сородича, а может быть, соперника, первый тигр внезапно остановился, разом обернулся и вновь гигантскими пятифутовыми прыжками устремился к тамаринду. Пулей пролетел он через кустарник, глаза его метали пламя, пасть была оскалена, когти выпущены, а подпрыгивал он так, будто вся земля покрылась тысячами пружин необычайной силы.
   Собрав волю в кулак, Корсан напрягся, сжал нож в руке, и в ту же секунду тигр в отчаянном прыжке бросился на тамаринд, ломая нижние ветви. Дерево содрогнулось от страшного толчка, американца подбросило, и, потеряв опору, он полетел прямо на зверя, по рукоятку всаживая ему в грудь нож. Раненый хищник дико заревел, выпустил ветки и вцепился в ноги Корсана, сдирая с них кожу. Человек и зверь тесно переплелись и рухнули с дерева на кусты и траву.
   Началась смертельная борьба. Корсан очутился снизу и изо всех сил ударял тигра ножом, а зверь, бешено ревя, разрывал в клочья одежду вместе с мясом и старался стиснуть череп охотника своими могучими челюстями. Прошло секунд двадцать, как вдруг хищник испустил последний яростный рев: нож вонзился ему в сердце, из широкой раны хлынул поток теплой крови. Тигр захрипел, втянул когти и повалился набок, кусая в последнем припадке злобы ветви, траву и землю.
   Корсан остался лежать в кустарнике, весь в крови, в разодранной в клочья одежде и с истерзанным телом. Находясь в состоянии шока, он пока не чувствовал боли, а только глядел помутившимся взором на конвульсии зверя и прислушивался к его последним хрипам. Когда тигр затих, несчастный янки попробовал пошевелиться и сразу же закричал: каждое движение пронизывало тело нестерпимой болью. Корсан с трудом дополз до тамаринда, где раньше бросил карабин, там же валялись походная фляжка и коробка с пистонами. Вцепившись в траву, американец попытался привстать, но, заорав от страшной боли, рухнул обратно.
   – Клянусь пушкой, – прошептал он, – я сильно помят.
   Какое-то время он пролежал возле дерева почти без сознания и все время громко стонал, потом, вроде бы, очнувшись, дотронулся до своих ног и тут же отдернул руки, покрытые кровью, дотронулся до плеч и почувствовал, что они мокрые, – он весь плавал в крови. С невероятным трудом прислонившись к стволу тамаринда, он взглянул на свои ноги: они были разодраны до костей, кровь струилась по ним и стекала на траву. «Нужно быстрее остановить кровотечение, иначе смерть», – ударила в мозг лихорадочная мысль. Желание выжить удвоило силы Корсана, превозмогая боль, он снял с себя лохмотья и, намочив их из походной фляжки, как мог, забинтовал раны на ногах. Затем, насколько смог, забинтовал руки, все истерзанные когтями животного. Он не помнил, как, обессилев, снова ничком упал в траву. Силы покидали его, и побороть чудовищную слабость ему не удавалось. А силы были нужны: где-то вдали продолжал реветь второй тигр и того и гляди мог пожаловать сюда.
   – Я умираю, – пошевелил обескровленными губами бедняга.
   Взор его затуманился, деревья закружились в хороводе, земля поплыла из-под ног. Он закрыл глаза и, больше ничего не соображая и не помня, уткнулся головой в траву возле ствола тамаринда.
   Когда он пришел в себя, была еще ночь, и впереди невдалеке, глухо рыча, показался второй тигр. Нечеловеческим усилием Корсан дотянулся до карабина.
   – Второе отделение драмы, – прошептал он, силясь улыбнуться. – Китайские тигры такие же канальи, как и китайцы.
   Тигр все приближался, шурша кустарником, то демонстрируя в лунном свете свою красивую полосатую шкуру, то прячась в тени высоких деревьев. Его суженные зрачки были устремлены на тамаринд. Зверь остановился шагах в сорока от охотника, потянул воздух, помахивая хвостом, как рассерженная кошка, сел на задние лапы и впился страшным взглядом в человека, который, стоя на коленях, в это время прицеливался в него дрожащими руками.
   Второй выстрел из карабина раздался в лесу. Тигр подпрыгнул в воздухе и рухнул на землю бездыханный. Пуля угодила ему прямо в глаз.

Глава XIII
Миао-цзи

   Капитан вернулся в лагерь только к заходу солнца и принес много птиц: с полдюжины водяных невольников, нескольких уток и дюжину дроздов. Мин Си наловил в прудах довольно крупных раков, которые, по его мнению, на вкус должны были оказаться не хуже тех, что подают в Макао. Одним словом, все обещало вкусный и сытный ужин.
   Казимир, разжигавший костер, удивился, увидев капитана без своей Тени:
   – А сэр Джеймс где? Тащит целого слона?
   – Нет, – засмеялся Джорджио, – он бегает наперегонки с тапиром, которого будто бы ранил.
   – Ого! Значит, нас скоро ожидают котлеты? Коли так, то можем немного повременить с ужином.
   – Если будем ждать котлет из тапира, то останемся голодными. Вот увидишь, Джеймс вернется поздно и без добычи.
   – Тогда ладно, продолжу разводить огонь.
   Расторопный юноша с помощью Мин Си быстро разжег большущий костер и принялся жарить дичь в таком количестве, что насытились бы человек пятнадцать. Тут же рядом на огне закипал горшочек, доверху набитый раками. Часа через два еда была готова, но американец так и не пришел. За ужином говорили только о том, куда мог подеваться сэр Джеймс. Ночь прошла в тревоге – Корсана все не было, а когда он не появился и на заре, капитан вместе с Казимиром, поручив палатку Мин Си, отправились в лес искать товарища – живого или мертвого.
   Солнце уже начало проливать красноватый свет и указывало дорогу путешественникам, которым теперь не нужно было пригибаться, чтобы различить следы. Джорджио и Казимир более получаса двигались по тропинке, протоптанной тапиром, время от времени оглашая лес криками, но откликались лишь дикие звери, спешившие укрыться в своих логовищах. Вдруг громкий выстрел прокатился под зелеными сводами леса.
   – Карабин Джеймса! – воскликнул капитан.
   – Да, – ответил Казимир, – я распозна́ю звук его оружия среди тысячи других.
   Прозвучал второй выстрел, разбудив раскатами еще дремавшее лесное эхо. Третий, последний, выстрел раздался всего в полумиле от искателей.
   – Скорее! – закричал капитан. – Третий выстрел! Значит, Джеймс жив, мы поможем ему.
   Они помчались к тому месту, откуда донеслись выстрелы, летя, как ветер, перескакивая рвы и ручейки, сбегая то вниз, то вверх по холмам, продираясь через кустарник, несмотря на иглы и колючки ветвей, рвавшие одежду и кожу на руках. Надежда спасти товарища окрыляла их. Внезапно оба услышали громкие стоны.
   – Это сэр Джеймс, – сказал Казимир.
   В два прыжка они перепрыгнули через небольшую речку и выскочили на поляну, посреди которой под кустарником весь в крови, страшно изуродованный, в рваной одежде лежал Корсан и тяжело стонал. Капитан бросился к нему и прижал к груди.
   – Джеймс! Друг! Что такое? Боже! Вы весь в крови!
   Американец вцепился в капитана.
   – Джорджио… Казимир… Друзья… – бормотал он. – Проклятый тигр! У меня нет сил, я умру.
   – Мы вам этого не позволим! Но что случилось? Кто вас так? Отвечайте, ради бога, что стряслось?!
   – Тигры, Джорджио, на меня напали тигры, – успел прошептать бедняга и уткнулся в траву, потеряв сознание.
   Капитан и Казимир быстро нарубили ветвей, устроили носилки, настелили на них листьев, осторожно уложили бедного охотника и направились в лагерь. Дорогой им пришлось много раз останавливаться, чтобы утолять жажду раненого, у которого открылась сильнейшая лихорадка. Спустя несколько минут Корсан пришел в себя и, несмотря на то, что капитан запретил ему говорить, в нескольких словах рассказал о ночном происшествии; хотя сил у него почти не осталось, он разразился страшной руганью и угрозами в адрес тигров:
   – Если я выздоровею, горе тиграм. Я буду убивать их без пощады, пожирать и толстеть от их мяса.
   Около восьми утра путешественники добрались до лагеря. Мин Си в одно мгновение приготовил из одеял мягкое ложе, велел уложить туда пострадавшего, раздел его и с видом опытного врача внимательно осмотрел его раны.
   – Ну? – спросил Корсан, пристально глядя в маленькие глазки китайца, словно для того, чтобы прочесть его мысли. – Как ты думаешь, я выживу?
   – Вы легко отделались, – ответил Мин Си, дотрагиваясь до ран кончиком указательного пальца. – Но некоторое время придется лежать неподвижно.
   – Вообще не шевелиться? И как долго? Говори сразу!
   – Дней восемь самое малое.
   – Что? – рассердился американец. – Валяться восемь дней? Ты принимаешь меня за бабу, китайский доктор?
   – Какой нетерпеливый пациент! – засмеялся китаец. – Ворчит всего из-за восьми или десяти дней постельного режима.
   Через четыре дня, седьмого июля, Джеймс Корсан был уже вне всякой опасности, девятого числа ему разрешили встать и выйти из палатки подышать свежим воздухом. Он сел на траву и громко произнес «О!», точно не веря, что наконец-то покинул свою темницу.
   – Свобода, воздух, свет! – радовался янки. – Какое страшное мучение, друзья мои, быть приговоренным задыхаться в палатке! Еще день, и я умер бы не от ран, а от недостатка воздуха. – Больной бросил жадный взгляд на костер, где на угольях жарилась, распространяя аппетитный запах, целая дюжина котлет, и приподнялся, чтобы рассмотреть лакомое блюдо, но силы изменили ему, и несчастный, застонав от боли, прислонился к одному из кольев палатки. – Я точно пьяный, хотя не брал в рот ни капли виски.
   – Давайте я помогу вам привстать, – протянул руку капитан.
   – Нет! – загремел американец. – Разве вы, Джорджио, принимаете меня за бабу, что предлагаете мне руку? Я слаб, сознаюсь, но в этом не моя вина, а ваша. Вы посадили меня на такую диету, которая истощила бы даже Геркулеса. Подождите, вот только попадут мне на зубок вон те котлеты, что так вкусно там жарятся, и я опять стану силен, как бык.
   Все уселись перед котлетами, которые уютно шипели на блюде из листьев, издавая такой аромат, что щекотало в ноздрях. Американец начал работать челюстями со столь угрожающей быстротой, что, казалось, его желудок не имел дна. Если бы не слабость после болезни, он наверняка проглотил бы штук десять котлет.
   После ужина путешественники забрались в палатку, рассчитывая хорошо выспаться и рано утром продолжить поход. Первым выпало дежурить Казимиру, который улегся недалеко от костра прямо под открытым небом, чутко прислушиваясь к малейшему подозрительному шуму. Около одиннадцати часов вечера его внимание привлек отдаленный топот. Приподнявшись, он различил на голубоватом фоне горизонта какую-то темную массу, ему показалось, что он видит очертания необычного и очень крупного зверя.
   – Что за животное? – удивился он. – Неужели слон или бегемот?
   Казимир хотел подать сигнал тревоги, но ему стало неловко будить товарищей, быть может, из-за пустяка, и юноша спрятался в траве с заряженным карабином. Темная масса росла прямо на глазах, приближаясь с большой скоростью и время от времени издавая свист, похожий на удар кнута. Казимир вскочил, едва не закричав: теперь он отчетливо различил впереди лошадь и всадника, вооруженного длинной аркебузой. Приняв с перепуга всадника за миао-цзи [18 - Дикие китайцы, обитающие на северных границах Гуанси. – Примеч. автора.], Казимир поднял карабин и прицелился, но бандит был настороже – он моментально вскинул аркебузу и выстрелил. Пуля просвистела прямо над головой Казимира, и он истошно завопил, словно его ранило:
   – К оружию! Бандиты!
   Все трое его товарищей выскочили из палатки. Капитан, увидев всадника всего в ста пятидесяти шагах от лагеря, выстрелил в него. Тот страшно закричал, упал вместе с лошадью, и оба исчезли во мраке ночи.
   – Кто это еще? – спросил американец.
   – Миао-цзи, – пробормотал Мин Си, дрожа от страха.
   – Миао-цзи или тонкинцы – все равно. Вперед! – скомандовал капитан, хватаясь за пистолет. – Я слышу там какие-то звуки, может, кто-то ранен или умирает.
   Из глубины густого кустарника и в самом деле доносились тяжелые стоны. Четверо путешественников, решив, что бояться нечего, бросились к тому месту и, к своему удивлению, обнаружили лошадь, которая билась в предсмертных судорогах.
   – Интересно, – сказал Корсан, внимательно оглядывая окрестности, – куда же подевался сам разбойник? Эй, друзья, вы видите кого-нибудь?
   – Берегитесь! – вдруг закричал Казимир.
   В темноте раздался залп аркебуз, сопровождаемый оглушающими воплями, и из густого облака пыли показались пятнадцать-шестнадцать всадников, которые, точно ураган, подлетели к палатке, спешились, схватили самое лучшее, что в ней было, вскочили на коней и скрылись из глаз, прежде чем наши ограбленные путешественники успели взяться за оружие.

Глава XIV
Нападение

   Все четверо, еще не придя в себя от неожиданного нападения, поспешили к палатке, которую воры опустошили почти полностью. Конечно, наши друзья не могли преследовать похитителей: во-первых, неизвестно, сколько их было, а во-вторых, гоняться за разбойниками ночью в темном лесу среди совершенно незнакомой местности, где опасности поджидают на каждом шагу, – чистое безумие. Неистовствовал только Корсан, готовый лопнуть от бешенства: дать себя ограбить каким-то подлым китайцам – его смолюбие не могло смириться с этим.
   – Попадись мне в руки одна из этих собак, я бы ее задушил, – твердил он вне себя.
   – Хватит ругаться, Джеймс, – сказал капитан. – Разбойники лишили нас очень немногого, потому что, собственно говоря, у нас почти ничего и не было.
   – Какая разница? Ведь эти разбойники – китайцы.
   – А вам не все равно, кто они: китайцы, тонкинцы или малайцы?
   – Нет, погодите, нельзя спускать им с рук. Что вы намерены предпринять?
   – Пока сидеть здесь и готовиться к новому нападению.
   – Вы думаете, бандиты вернутся?
   – Меня бы это не удивило.
   – Вы полагаете, что они устроят нам еще какую-нибудь мерзкую штуку?
   – Вполне вероятно.
   – Где же они прячутся?
   – В лесу, и, может, даже сейчас следят за нами.
   – Не пойти ли нам прогуляться поближе к лесу?
   – Чтобы им легче было нас убить?
   – Тише!
   В отдалении послышался глухой шум, похожий на галоп нескольких лошадей, сопровождаемый звяканьем колокольчиков.
   – Заряжайте ружья, – приказал капитан, – бандиты вернулись!
   На опушке леса показались несколько всадников и пустились в карьер по лугу. Капитан Джорджио и трое его спутников разом поднялись, как по команде, и выстрелили в самую середину шайки. Один из всадников взмахнул руками и неловко повалился из седла. Остальные после ответных выстрелов показали свои спины и помчались галопом обратно в лес. Еще какое-то время оттуда доносились лошадиный топот и крики, потом все стихло.
   – Неплохо, – развеселился американец, потирая руки. – Мне кажется, этих мошенников не назовешь храбрецами. О! Вон там я вижу желтую рожу, которая, вроде бы, мучается в корчах, похоже, умирает.
   – Мы можем подойти поближе, потому что после нашего теплого приема миао-цзи едва ли рискнут скоро вернуться.
   – Пойдемте, Джорджио!
   – Осторожнее, Джеймс. Может, этот бандит вовсе не умирает и даже не опасно ранен?
   – Так добьем его прикладом.
   Капитан и Корсан, поручив Казимиру и Мин Си смотреть в оба, направились к берегу ручейка, в середине которого булькался бандит. Корсан подошел к нему почти вплотную. Лицо разбойника заливала кровь, лоб был рассечен пулей.
   – Ступай в ад, каналья! – крикнул Корсан и толкнул его глубже в воду. – Надеюсь, ближайшей ночью тигры сдерут с тебя шкуру.
   Друзья вернулись к палатке, перед которой взад-вперед расхаживал поляк, ругаясь на десяти языках.
   – Что случилось, Казимир, почему ты сквернословишь? – строго спросил Джорджио.
   – Эти собаки ограбили нас вчистую.
   – Хоть горшочек-то остался? – улыбнулся капитан.
   – К счастью, да.
   – Ну, тогда зачем горевать? Мы почти богачи. Завтра утром мы в этом горшочке сварим мясо убитых нами лошадей и съедим его.
   – Превосходно! – обрадовался Корсан. – Надеюсь, Казимир, ты окажешь нам честь и отведаешь конины?
   – Конины? Что вы, сэр Джеймс! Разве ее можно есть?
   – Еще как, мой мальчик! Очень вкусное мясо. Я, честно говоря, готов проглотить хоть техасского тарантула, лишь бы не лишаться мяса. Что может быть лучше него? Неважно, в каком оно виде…
   Американец зевнул и улегся спать в палатке, а все остальные растянулись на траве с карабинами под рукой, но до утра ни одного бандита не появилось. Видимо, напуганные дружным отпором чужеземцев, разбойники решили больше не показываться. На заре горшочек, туго набитый кониной, весело шипел и булькал, распространяя вкуснейший аромат. Подкрепившись как следует, в десять часов утра вся команда тронулась в путь.
   – Как вы себя чувствуете, Джеймс? – поинтересовался капитан. – Бодро?
   – Еще бы! – воскликнул Корсан. – Я ощущаю такой прилив сил, что могу донести вас на плечах до истоков Сицзяна.
   – Ноги не болят?
   – Что им сделается? Ноги у меня в полной исправности и по-прежнему неутомимы. Вперед! Я первый подам всем пример.
   Они перешли через луг и вступили в середину густейшей плантации бамбука, или bатbи tulda, – растения, имеющего высокий, до пятидесяти футов, крепкий и гибкий ствол и широченные листья. Пробраться через эти гигантские заросли было делом нелегким. Приходилось идти в полутьме, непрестанно орудуя ножом, кроме того, все четверо то и дело попадали головой в огромные сети паутины, сотканные отвратительными насекомыми. Хвастунишка-американец, еще не оправившийся после ранения тигром, устал первым.
   – Уф! – выдохнул он, в сотый раз останавливаясь, чтобы выдрать голову из ослепившей его паутины. – Тут целое царство пауков! Что же, этому проклятому бамбуку конца не будет? Черт бы его побрал!
   – Джеймс, – с упреком произнес капитан, – не относитесь столь пренебрежительно к растениям вроде бамбука.
   – Почему?
   – Если бы вы знали, на что годен бамбук, вы не стали бы отзываться о нем так дурно.
   – Он годен на то, чтобы довести до отчаяния джентльменов, которым приходится продираться сквозь эту чащу.
   – Какой вы ворчун, Джеймс!
   – Я говорю одну только горькую правду.
   – Китаец благословил бы то, что вы проклинаете.
   – Слово «китаец» – синоним слова «животное». Любопытно узнать, для чего желтые морды используют эти палки, способные вывести из терпения самого флегматичного англичанина?
   – Для тысячи и тысячи полезных вещей. Китайцы делают из бамбука вкуснейший напиток; употребляют в пищу сердцевину, которая очень вкусна; едят молодые побеги – они так же питательны, как спаржа. Из листьев этого растения изготавливают отличные шторы и циновки; из веток плетут элегантные корзины, трельяжи, предметы роскоши, легчайшие стулья; производят великолепную бумагу, некоторые тяжелые ткани, музыкальные инструменты и многое другое. Из стволов делают лестницы, посуду, водопроводные трубы, лодки, плоты и даже хижины. Можно ли извлечь больше пользы из какого-нибудь другого растения?
   – В таком случае этот бамбук – просто чудо.
   – Да, Джеймс.
   – Что ж, дадите вы мне попробовать этой вашей спаржи?
   – Сколько хотите. Срежьте молодые побеги и отварите их на огне.
   – Ура бамбуку! Сегодня вечером наедимся спаржи до отвала.
   – Ура спарже! – крикнул в ответ Казимир.
   – Тише, – остановил их капитан, пригнувшись к земле.
   – Что? – прошептал Корсан. – Бандиты, что ли, вернулись?
   – Мне показалось, что я слышал выстрел из аркебузы.
   – Если это разбойники, я один их всех уничтожу.
   – Будет шутить, Джеймс. Ружья под мышку и вперед!
   Выполнив команду и приняв воинственный вид, храбрецы продолжали двигаться с удвоенной скоростью, срезая направо и налево стволы бамбука, которые со скрипом падали на землю. Через два часа маленький отряд подошел к подножию горной цепи, тянувшейся с севера на юг. Американец совсем изнемог. Не до конца затянувшиеся раны причиняли ему сильную боль, но он, хоть и скрипел зубами, ни разу не пожаловался. Сознаться в том, что он, чистокровный янки, едва сдерживает стоны, казалось ему постыдным. Он готов был лучше терпеть самые ужасные муки, чем признать себя слабым.
   Восхождение по горной цепи путешественники начали около полудня, но шли довольно медленно из-за чрезвычайной крутизны подъема. В горах не было ни проходов, ни тропинок – одни утесы, на которые люди взбирались с огромным трудом и риском, путь преграждали кусты колючек и купы кустарников. Время от времени путники останавливались, чтобы дать передышку бедному Джеймсу. Эти привалы, впрочем, они использовали для осмотра местности, расстилавшейся у подошвы гор. То, что наблюдали наши герои, совсем не радовало их. Повсюду они замечали явные следы какого-то ужасного разрушения – все деревушки в окрестностях были разорены и сожжены.
   – Такое впечатление, что тут шла война, – заметил капитан Джорджио, остановившись у подножия гигантского утеса, на который ему и его товарищам предстояло взобраться.
   – Да, вы правы, капитан, – сказал Мин Си. – Я много раз проходил по здешним местам и видел эти селения – прежде красивые и многолюдные.
   – Кто же их довел до такого плачевного состояния? – спросил Корсан.
   – Не знаю, – уклончиво ответил китаец. – Не очень далеко отсюда находится воинственный Тонкин – быть может, агрессия идет оттуда. Вполне вероятно также, что на деревни напали шайки грабителей, которыми кишит весь юг страны.
   – Недурно бы нам встретиться с одной из этих шаек!
   – Да сохранит вас от этого Будда, сэр Джеймс!
   – Что такое? Уж не трусишь ли ты, канонир-трубач? Всего четыре выстрела, и вся шайка пустится в бегство. Ты что, не видел, как удирали бандиты, которые напали на нас прошлой ночью?
   – Тише, – велел капитан, и через секунду все вздрогнули: по горам прокатился выстрел.
   – Разбойники! – воскликнул американец.
   Издалека донеслись громкие крики – казалось, несколько человек звали на помощь.
   – Казимир, – приказал капитан, – вскарабкайся на утес и осмотри противоположный склон горы.
   Подгоняемый криками, далеко разносимыми горным эхом, юноша, цепляясь за выступы и коряги, взобрался на вершину крутой скалы и огляделся. Среди небольшой долины, как сноп соломы, горела деревня. Вокруг нее молодой человек увидел с полсотни пестро одетых и хорошо вооруженных людей: одни из них угоняли стада быков и лошадей, а другие ловили крестьян, которые, навьючив на себя свои пожитки, пытались убежать в горы.
   – Эй, дьяволенок, – заворчал американец в нетерпении от долгого молчания. – Что ты там видишь? Говори!
   – Нечто поразительное, сэр Джеймс. Там деревня горит, как спичка, а вокруг… Тысяча чертей! Вокруг полно разбойников!
   – Неужели? – удивился янки.
   – Да, бандиты отлично поживились. Они нагрузили лошадей добычей, которую отобрали у крестьян, и теперь уходят.
   – Куда они направляются? Сколько их? Отвечай же скорей!
   – Они следуют на запад, их человек пятьдесят, все верхом и отлично вооружены. Я различаю пики и аркебузы.
   – Это те самые бандиты, что напали на нас прошлой ночью, – заявил Корсан. – Давайте убьем их.
   – Будет, Джеймс, – одернул его капитан, – оставьте их в покое.
   – Но ведь их всего пятьдесят!
   – Вы с ума сошли? А нас сколько?
   – Да что делать-то? Вы хотите остаться здесь?
   – Нет, мы пойдем вперед, но без всяких сражений. Карабкайтесь на этот утес, а там решим, как поступить.
   Помогая друг другу, раз двадцать рискуя сломать себе шею, наши храбрецы с трудом влезли на вершину утеса, которая оказалась высшей точкой всей горной цепи, и остановились, пораженные страшным зрелищем. Почти у самого подножия пылала большая деревня. Огромные огненные языки, то желтые, то красные с глухим продолжительным гулом вздымались над прогоревшими крышами. То тут, то там с треском обваливались стены, падали террасы, с грохотом обрушивались башенки; из-под груд развалин в небо взметались густые клубы дыма; вспыхивали и разлетались во все стороны, как гигантские бенгальские огни, снопы искр, доносимые ветром до вершин соседних гор. Капитан и его спутники быстро спустились с горы и вошли в деревню.
   Китайцы толпились возле пылавших хижин, смело кидаясь в огонь и дым, чтоб спасти остатки своего имущества. При виде чужаков они разбежались, но, ободренные дружеским приветствием Мин Си и миролюбивым видом белых пришельцев, вернулись и рассказали, что на деревню напала шайка тонкинца по имени Теон Каи. Услышав, что белые намереваются продолжать путь, китайцы в ужасе замахали руками.
   – Если вы пойдете дальше, – выступил из толпы один пожилой китаец, – то непременно попадете в руки лютого бандита, который ограбит вас до нитки. Послушайте меня: или вернитесь, или обойдите его стороной.
   – Это невозможно, – ответил Джорджио, – к тому же мы никого не боимся: нас четверо, и мы хорошо вооружены.
   – Притом, надо полагать, бандиты будут пьяные, – добавил Корсан, – а с такими легче справиться. Мы их перебьем и выпустим из них всю кровь вместе с водкой.
   – Сколько всего разбойников? – спросил капитан у местного жителя.
   – Пятьдесят-шестьдесят, все с пиками, саблями и мушкетами.
   Американец сделал недовольную гримасу. Даже он признавал, что разбойников слишком много на четверых смельчаков.
   – Что делать, Джорджио?
   – Идти вперед, Джеймс. Нам нельзя отступать.
   – А если они на нас нападут?
   – Сдадимся в плен, если их окажется много. Я уверен, мы сумеем от них отделаться, не платя за себя слишком большой выкуп.
   Пожертвовав несчастным погорельцам горсть таэлей, путники отправились на запад той же тропинкой, по которой ускакали свирепые бандиты. На каждом шагу виднелись следы их разбоя. Земля была утоптана копытами лошадей и быков, отнятых у сельчан, повсюду валялись краденые вещи, которые грабители теряли на ходу, совершенно того не замечая. Внимание путешественников привлекло множество брошенных у дороги скорлуп кокосового ореха, завинченных пробкой. Корсан поинтересовался у Мин Си, что это за предметы. Оказалось, китайцы хранят в таких самодельных сосудах крепкий напиток из перебродившего риса.
   – Ого, – обрадовался американец, – надо подобрать несколько штук. Этот напиток немногим отличается от водки. Может, бандиты не всё выпили, и в скорлупках еще осталось что-нибудь? Скажите, дорогой Джорджио, а тонкинцы очень храбрые?
   – Вовсе нет.
   – Стало быть, если мы нападем на них, то не встретим серьезного сопротивления?
   – Джеймс, неужели вы думаете, что вся шайка состоит из одних только тонкинцев? Среди них есть лаосцы, сиамцы, раджпуты [19 - Раджпуты – коренное население индийского штата Раджастхана (прежнее название – Раджпутана).], а эти последние – настоящие воины.
   – Что вы говорите, Джорджио? Раджпуты в Тонкине?
   – Почему нет?
   – Но ведь раджпуты живут в Индии?
   – Их много и в Индокитае. Сиамский король держит у себя при дворе два отряда воинов-раджпутов и человек двадцать татар. Некоторые из них вполне могли пристать к шайке Теон Каи, и, если мы очутимся перед такими воинами, советую вам сложить оружие.
   – Значит, нас опять ждет позор. Сначала мы бежали из Чжаоцина, как зайцы, после этого нас обманули желторожие гребцы, бросив среди реки, потом нашу палатку обворовали миао-цзи, а теперь еще плен. Уф! Этот священный меч Будды стоит немалых жертв.
   Уже стемнело, когда отряд приблизился к опушке леса. Капитан, видя, что место достаточно удобное, скомандовал остановиться. Палатка, точнее, какая-то несчастная дырявая покрышка, купленная у погорельцев, была кое-как натянута, и все улеглись в ней, не рискуя развести костер, чтобы не привлечь внимания бандитов. Ни один грабитель не показался среди ночи, и не раздалось ни единого выстрела.
   – Что-то они притихли, – сказал наутро Корсан.
   – Более того, – добавил Джорджио, – похоже, разбойники куда-то удалились.
   – Я не прочь бы познакомиться с Теон Каи. Какое симпатичное имя!
   – От этого имени воняет бандитом за целую милю. Так, друзья, сегодня мы хорошо выспались, поэтому постараемся пройти как можно больше.
   Однако приказ капитана выполнить не удалось: путешественники продвигались лесом, который был так густ и весь усеян плодами, упавшими с деревьев, что пробраться через него требовало огромных усилий; приходилось через каждый час делать привал. Отряд не успел преодолеть и полмили, как вдруг капитан резко остановился. Он заметил человека, спрыгнувшего с дерева и спрятавшегося за кустом.
   – Ни звука, друзья мои, – предупредил Джорджио, заряжая карабин.
   Но не успел он поднять оружие, как совсем рядом раздался выстрел, окутав всех четверых густым дымом.
   – Бандиты! – крикнул янки и выстрелил из карабина.
   Шесть человек, вооруженных пиками, луками и мушкетами, выскочили из кустов. Путешественники наугад выпалили из ружей, повернулись и пустились бежать. За ними, бешено пришпоривая коней, погнались несколько всадников.
   – Быстрее! – кричал Мин Си, удирая во все лопатки.
   Наши герои не пробежали и ста шагов, как были окружены всадниками, целившимися в незнакомцев из своих аркебуз. Капитан и его товарищи, вовремя успев спрятать под одеждой револьверы, добровольно отдали врагам карабины и ножи и сдались в плен. Через пять минут бандиты привели пленных в лагерь Теон Каи.

Глава XV
Бандит Теон Каи

   Становище разбойников находилось в чаще леса огромных камфорных деревьев и состояло из тридцати хижин, увенчанных флагами всех цветов и размеров. Снаружи домики были украшены старинными фитильными мушкетами, луками, колчанами, туго набитыми стрелами, саблями и ножами разных видов, в том числе со следами еще не смытой крови жертв, павших от рук налетчиков. Поблизости бродили украденные быки, лошади, гуси, утки и куры, создавая адский шум, но еще больший гвалт производили сами бандиты – их было человек сто пятьдесят всех рас и национальностей. Одни лежали врастяжку на траве, другие стояли, прислонившись к деревьям, третьи, сидя на земле, развлекались азартными играми, а основная масса – пьянствовала. Кого тут только не было! Низкорослые тонкинцы с бронзовыми и оливковыми лицами, хохотавшие, как сумасшедшие, обнажая при этом свои черненные зубы; косоглазые китайцы в шапках и длинных симарах; кохинхинцы [20 - Кохинхинцы – жители Кохинхины, как называли в европейской литературе Южный Вьетнам в период господства французских колонизаторов.] в богатых желтых камзолах, отделанных красным атласом, в шляпах с разноцветными плюмажами; свирепые, мрачного вида малайцы, вооруженные страшными крисами [21 - Крис – стальной кинжал со змеевидным изгибом лезвия, оружие народов Малайзии и Индонезии.] с ядовитым острием; сиамцы с ромбовидными головами, землистыми лицами, толстыми бесцветными губами и вымазанными золотой краской зубами.
   При появлении пленников разбойники вскочили со своих мест и побежали навстречу, с любопытством осматривая чужестранцев, указывая пальцами на американца и двоих европейцев, отпуская сальные шуточки и приправляя их взрывами отвратительного хохота. Им, похоже, в первый раз довелось увидеть людей с белой кожей и не раскосыми глазами. Американец ощетинился и, страшно выругавшись, дал несколько подзатыльников чересчур наглым и любопытным, однако те не выказали ни малейшей обиды.
   – Они смотрят на нас, как на диких зверей, – пробормотал янки. – Нечего сказать, воспитанные люди: смеются в лицо и тычут пальцами чуть ли не в глаза.
   Пленных провели через весь лагерь, а потом по едва заметной тропинке погнали вглубь леса.
   – Куда вы ведете нас? – спросил Джорджио своих конвоиров.
   – К начальнику, – ответил один китаец.
   – Разве он живет в лесу?
   – Да, но в княжеском дворце. Шагай и помалкивай!
   Минут десять шли под деревьями, а потом очутились на симпатичной, окруженной холмами лужайке, по которой бежало множество ручейков, впадавших в живописные озерки. Посреди лужайки возвышалась богатая постройка, разрисованная в яркие краски, аляповато украшенная желтыми и голубыми кусками фарфора, опоясанная лентой роскошных веранд, изобилующих живыми цветущими растениями и поддерживаемых стройными колоннами. Крыша с изогнутыми краями была испещрена фронтонами и фронтончиками, острыми шпилями с чудовищными драконами, которые с резким визгом вертелись на ветру, и массой флюгеров с развевавшимися разноцветными флажками. Пленники на мгновение остановились, чтобы полюбоваться красивой китайской архитектурой.
   – Странно как-то представить, что в таком дворце живет бандит, – пробурчал себе под нос американец.
   – Иди вперед, нечего глаза пялить, – сердито одернул его конвойный и ударил тупым концом пики.
   Через дверь, украшенную тремя драконьими головами, пленных ввели внутрь здания, затем путь продолжился по длинным коридорам с искусно расписанными стенами. Корсан все время глядел себе под ноги, боясь провалиться в потайной люк.
   – Куда нас тащат китайцы? – с беспокойством спросил он.
   – Они ведь сказали: к их предводителю, – ответил капитан.
   Через несколько минут пленных ввели в небольшую элегантную залу, оклеенную расписной бумагой танг-поа; свет в помещение проникал через четыре небольших окошка, которые вместо стекол были заделаны листами промасленной бумаги. Чрезвычайно простая, но вместе с тем необычная мебель, как в зеркале, отражалась в блестящем полу из голубого мрамора. Тут размещались низенькие легкие столики из бамбука, сплошь заставленные всевозможными вазочками, графинчиками из прозрачного фарфора с букетами огненно-ярких пионов, чашечками минга цвета неба после дождя, фигурками из разноцветного фарфора, шарами и шариками из слоновой кости. По углам залы возвышались мраморные кресла и еще какие-то предметы, которые Казимир назвал плевательницами. С потолка спускались бумажный фонарь и искусственная птица, которая играла роль опахала и, размахивая крыльями из расписной материи, распространяла по комнате приятную прохладу. Наши герои удивились, что их на некоторое время оставили одних в этих покоях.
   – Ничего не понимаю, – нарушил молчание Корсан. – Я как будто спустился с облаков. Что это за разбойник такой? Тут жилище князя, а не преступника, грабящего крестьян и путешественников и поджигающего деревни. Может, он колдун?
   – Я начинаю сам так думать, Джеймс, – ответил капитан. – Со мной никогда еще не случалось ничего подобного.
   – Как бы то ни было, а мне нравится это приключение.
   – Лишь бы только хозяину дворца не пришла в голову скверная мысль перерезать нам горло.
   – Чтоб человек, купающийся в такой роскоши…
   – Молчите, – прошептал Мин Си. – Вон сам Теон Каи.
   Одна из стен неожиданно раздвинулась, и на пороге потайного входа появился человек в голубой шелковой одежде, стянутой поясом с массой торчавших за ним пистолетов и малайских крисов; голову его украшала конической формы войлочная шляпа с большим плюмажем. Незнакомец был невысокого роста, но могучего телосложения и, судя по наружности, обладал необычайной силой. Довольно умное плоское лицо, сильно выдающиеся скулы, крупный лоб с широким шрамом и косые быстрые глаза делали первое впечатление от его внешности незабываемым. Человек остановился на пороге, внимательно рассматривая незваных гостей, а потом направился к ним с самой приветливой улыбкой, когда-либо появлявшейся на устах тонкинца; скрестив руки на груди и медленно разведя их, он произнес обычное приветствие:
   – Изин! Изин!
   Капитан и его спутники, весьма удивленные таким приемом, которого они никак не ожидали, поспешили ответить столь же любезно. Теон Каи пригласил их сесть в каменные кресла и, подумав несколько секунд, спросил мелодичным голосом:
   – Каким ветром занесло вас сюда, так далеко от вашей родины? Ведь, если я не ошибаюсь, вы принадлежите к народам, обитающим далеко на Западе.
   – Нас привело сюда пари, которое мы заключили, – спокойно ответил Джорджио, не переставая с любопытством разглядывать этого странного бандита.
   – Вы европейцы?
   – Да.
   – Куда же вы держите путь?
   – Мы хотим проникнуть в Юаньян.
   – Что вам там нужно?
   – Мы разыскиваем священный меч Будды.
   Теон Каи широко раскрыл глаза, на лице его изобразилось нескрываемое изумление, и он, как будто не веря своим ушам, переспросил:
   – Священный меч Будды?!
   – Это удивительно?
   – Возможно…
   Теон Каи замолчал и, казалось, погрузился в глубокие размышления. Почти минуту он просидел с опущенной на грудь головой, потом, быстро вскинув ее, спросил, обращаясь к капитану Джорджио:
   – Стало быть, ты, чужеземец, ищешь священный меч Будды?
   – Да, я поклялся найти его, хотя бы мне для этого пришлось перевернуть вверх дном всю Юньнань и всю Бирму.
   – Разве ты знаешь, где он находится?
   – Мне сказали, что в Юаньяне.
   – А место, где он был скрыт?
   – Оно мне неизвестно.
   – Послушай меня, чужестранец. Я тоже одно время интересовался этим оружием и не раз пытался напасть на Юаньян со своими воинами. Знаешь ли ты прежде всего, кто похитил священный меч?
   – Фанатик-буддист.
   – Наоборот, говорят, что это был отважный разбойник; хотя какая разница – фанатик или разбойник, меч все равно украден. Насколько мне удалось выведать, оружие действительно привезли в Юаньян, но там следы его затерялись. Перед тобой три пути, и, если ты хочешь отыскать меч, то должен пройти их один за другим.
   – Дальность пути меня не пугает, а препятствия не остановят.
   – Верю, – улыбнулся Теон Каи. – Послушай внимательно, что я тебе скажу, и запечатлей в своей памяти.
   – Слушаю.
   – Одни утверждают, что священный меч сокрыт в храме Будды в Юаньяне, другие – что он спрятан в монастыре Киум-Доджэ в Амарапуре, третьи – что он замурован в пагоде Швемадо в Пегу.
   – В пагоде Швемадо? – переспросил капитан.
   – Что тут особенного?
   – Я в первый раз слышу об этом.
   – Все когда-то происходит в первый раз. Неужели у тебя хватит смелости добраться до Пегу?
   – У меня хватит ее, даже если придется дойти до самой Индии.
   Теон Каи вновь посмотрел на Джорджио с огромным удивлением, после чего воскликнул почти с восторгом:
   – Ты незаурядный человек! Не хочешь остаться у меня?
   Капитан вздрогнул от такого неожиданного вопроса.
   – Нет, – твердо ответил он.
   Теон Каи нахмурился:
   – А если я тебя заставлю силой?
   – Я скорее умру, чем стану разбойником.
   – Презираешь это ремесло?
   – Сейчас не об этом речь – я должен разыскать священный меч. Я поставил на карту свою честь.
   Теон Каи поднялся, приблизился к капитану и, положив ему руки на плечи, сказал:
   – Ты благороден. Завтра я тебя отпущу.
   Он ударил два раза в гонг, висевший возле одной из дверей. На зов явился роскошно одетый китаец, который принес на подносе много-премного фарфоровых чашечек цвета морской воды и большой чайник, украшенный изображением Бодхидхармы на легендарном плоту. Чай, по китайскому обычаю без молока и без сахара, был разлит в чашечки. Теон Каи первый подал пример, выпив несколько чашечек, а Корсан, как бы подражая хозяину, выпил, наверное, с полсотни чашечек и подсел поближе к чайнику, чтобы, если окажется возможным, выпить еще столько же. Во время чаепития гостеприимный Теон Каи поддерживал беседу с пленными, рассказывая про своих бравых воинов и их славные подвиги, а затем удалился, предупредив, что будет ждать гостей к обеду.
   – Клянусь Бахусом! – закричал американец, хватая чашечки и опустошая их одну за другой. – Какой милейший человек! Я никогда в жизни не встречал подобного, я даже не знал, что бандиты бывают такие. Друзья мои, вы не поверите: я готов полюбить его, несмотря на его желтую рожу и глупые усы.
   – Я тоже чувствую себя в состоянии расцеловать его! – с энтузиазмом объявил Казимир. – Честное слово, я поцелую Теон Каи, если только он накормит нас хорошим обедом.
   – Такой человек способен угостить нас по-княжески, Казимир. Вот только что за стряпню нам подадут?
   – Не беспокойтесь, Джеймс, – заверил капитан, – здесь не будет недостатка ни в саланганьих гнездах, ни в трепангах, ни в обильных и вкусных напитках, которые советую вам употреблять умеренно, если не хотите потешить Теон Каи видом пьяного иностранца.
   – Вы меня обижаете! Я буду держаться как истый американец, как настоящий джентльмен. А чем мы займемся до обеда?
   – Давайте хорошенько отоспимся на террасе, – предложил поляк.
   Все с удовольствием согласились, направились к ближайшей террасе, растянулись на бамбуковых скамеечках, полускрытых между пышными кустами растений, и скоро задремали, убаюканные болтовней птичек, порхавших над цветами. Около четырех часов пополудни путешественников разбудил китаец-слуга и, проведя через целый лабиринт ширм, ввел в другую залу, стены которой были обиты красивой белой материей, расшитой шелком, а посреди комнаты стоял накрытый стол, гнувшийся под тяжестью фарфоровых блюд, установленных на скатерти из расписной бумаги. Теон Каи уже ожидал гостей. Он сел в конце стола, как принято хозяину, капитана он пригласил сесть по левую руку – место, которое в Китае считается почетным, Корсана – по правую, а Казимир и Мин Си расположились напротив.
   Обед начался с обильного возлияния: подали белое вино, слегка подогретое и довольно приторное. Затем одно за другим последовали десять блюд: восемь горячих и два холодных, приготовленных специально для иностранцев, так как китайцы обычно едят только горячие кушанья. Эти блюда состояли из первосортного риса, сваренного в воде, сахарных пирожков, стеблей кувшинок в приправе, жареных кузнечиков, утиных яиц всмятку, осетриных жабер, китовых усов под сладким соусом, рагу из раков и воробьиных горлышек.
   Корсан, не умевший обращаться с палочками из слоновой кости, которые заменяют в Китае вилки, почувствовал себя в крайнем затруднении перед порцией риса, но для него нашли огромных размеров ложку, и нужно было видеть, какое количество риса умещалось в ненасытном желудке янки. Достойный американец, не внемля знакам капитана и Мин Си, которые советовали ему есть поменьше и помедленнее, пожирал все кушанья за четверых, часто помогая себе пальцами, а в довершение всего вылизывал опустошенные тарелки. Едва он разделывался с одним блюдом, как сию же минуту придвигал к себе другое, третье, четвертое, пятое. Он грыз кости, точно собака, которую не кормили целую неделю, засовывал пальцы во все рагу, подносил ко рту изящные сосуды со всевозможными соусами, черными, желтыми, красными, и выпивал их, как будто это были вино или виски. Казалось, он хотел продемонстрировать бандиту Теон Каи уникальную способность своего бездонного желудка поглощать все без разбору и в гигантских количествах, впрочем, и Казимир, видимо, сильно изголодавший за последние дни, в этом отношении мало отставал от американца.
   Прислужники поставили на стол штук сорок больших графинов с апельсиновым и ананасовым соками и сладкой водой. Американец и поляк, похоже, рассчитывали на полсотни бутылок вина, поэтому изобразили на лицах явное разочарование; тем не менее оба оказали честь всем напиткам, и притом в такой степени, что за несколько минут треть графинов опустела. После этого подали вторую часть обеда также из десяти блюд: саланганьи гнезда в желатине, которые оба обжоры объявили превосходными, лягушки, бараньи глаза с чесноком, осетриные жабры в собственном соку, рыбьи плавники, голубиные яйца, побеги бамбука под соусом и фрикасе из белых мышей в сладкой подливке. Все эти кушанья в считанные минуты улеглись в желудке Корсана, который возвратил слугам тарелки совершенно пустыми и даже украдкой вылизанными.
   Теон Каи, не отрывая взгляда от американца, который все больше и больше входил в раж, удивлялся его зверскому аппетиту и говорил, посмеиваясь:
   – Это настоящий слон.
   Третья часть лукуллова пира состояла из десяти новых блюд, исключительно горячих, приготовленных на пылавших угольях, а в заключение гостям предложили чай в прекрасных чашечках тончайшего голубого фарфора. Теон Каи извинился, что не смог пригласить драматическую труппу, без участия которой не обходится ни один званый обед в Китае, так как китайцы и тонкинцы любят услаждать не только желудок, но и зрение, а также слух.
   – Ладно, – махнул рукой американец, под тяжестью которого стул стал издавать жалобные стоны. – Какая еще труппа? Я предпочту любой труппе трубку и бутылку хорошего ликера.
   Щедрый хозяин тотчас уловил желание ненасытного гостя и велел принести несколько графинов крепкого росолиса, трубки и вазу с душистым табаком. Беседа тотчас же оживилась. Американец, угостившись за десятерых, трещал без умолку, излагая – в собственной интерпретации, конечно, – историю войны за независимость США. Хорошо, что Теон Каи ничего не понял из этой бессвязной болтовни. Мин Си тоже чесал языком не меньше, и все в его нетрезвой голове смешалось: говоря о китайской поэзии и философии, он перепутал Лю Цзунъюаня с Синь Ци-цзи, а Конфуция с Гунсунь Луном. Казимир долго и нудно рассказывал о кораблях, бригах, шхунах, барках, якорях, пушках, но то и дело терял нить рассуждения, не находил ее и заканчивал тем, что заваливался на спинку стула и вздыхал так тяжело, словно был неизлечимо болен. Около полуночи гости наконец удалились в отведенные им комнаты, все за исключением капитана еле держась на ногах и с чугунными головами, что, впрочем, не помешало им проснуться с зарей и приготовиться к отъезду.
   Рано утром Теон Каи уже ждал гостей за столом с множеством чашечек, наполненных чаем. Внезапная перемена произошла с ним за ночь: он не улыбался, был серьезен, молчалив, замкнут и, по всей очевидности, в дурном настроении. Когда наши искатели приключений выпили весь чай, хозяин сделался еще угрюмее. Казалось, Теон Каи хотел и не мог на что-то решиться, и вдруг он спросил капитана:
   – Ты останешься у меня?
   – Нет, – ответил Джорджио, нимало не удивляясь такому предложению. – Я должен непременно найти священный меч Будды, и я уже объяснил, по какой причине.
   Теон Каи слегка наморщил лоб и после минутного молчания сказал:
   – А если я назначу тебя атаманом своего войска? Если ты и твои друзья станете также и моими друзьями?
   – Я не могу, разве не понятно? Мне нужна свобода, чтобы потом вернуться в Кантон.
   – Свобода! – воскликнул предводитель бандитов, в глазах которого сверкнула молния угрозы. – Свобода?
   – Теон Каи, – серьезно произнес капитан, – разве ты способен изменить слову, которое ты дал нам двенадцать часов назад?
   – А если я не сдержу слово?
   – В таком случае ты недостоин выпить со мной ни чашки чая за всю твою жизнь.
   Теон Каи пристально посмотрел на капитана, который, не моргнув, выдержал этот огненный взгляд, а потом стиснул ему плечи с такой силой, что у Джорджио хрустнули кости.
   – Ты знаешь, что мне служат сто пятьдесят человек? – заявил китаец таким тоном, что у всех мурашки пробежали по коже. – А это все равно что сто пятьдесят тигров, готовых по первому моему знаку разорвать и тебя и твоих товарищей.
   Хладнокровный капитан Джорджио Лигуза промолчал, а Мин Си, Корсан и Казимир, пораженные словами бандита и внезапным оборотом дела, не смели даже вздохнуть.
   – Послушай, – продолжал Теон Каи грозным голосом. – Ты храбрый, я читаю это в твоих глазах, но у меня есть орудия, которые исторгают крики даже у самых стойких. Что, если я прикажу медленно сдавливать тебя между двумя камнями? Велю вспороть тебе живот и вливать туда кипящее масло? Распилить тебя заживо пилой? Ты меня понимаешь, гордый иностранец?
   – Я все понимаю, – ответил капитан. – Ты, Теон Каи, – предводитель бандитов, а что можно ожидать от главного бандита?
   – Ты дорого заплатишь мне за оскорбление.
   – Назначьте сумму.
   – Нет, речь не о деньгах. Я хочу одного из твоих товарищей.
   – Теон Каи! – выкрикнул Лигуза с раздражением. – Если нам и в самом деле грозит опасность, мы вчетвером сможем дать отпор и, как ты говоришь, дорого отдадим свои жизни.
   – Как? Ты мне угрожаешь? Ладно, смотри! – Главный бандит пронзительно свистнул. В тот же миг поднялась портьера, а за ней ощетинилось множество аркебуз: двадцать дул почти в упор глядели смертью на наших путешественников. – Где же твой отпор, иностранец? Стреляй в меня, – издевательски засмеялся главарь, увидев, что товарищи Джорджио отскочили назад и выхватили револьверы. – Твои люди – храбрецы, спору нет. Уступи мне одного из них.
   – Нет, тысячу раз нет, – стоял на своем капитан. – Я не могу сделать это для тебя, Теон Каи.
   Бандит знаком велел опустить аркебузы, взял Джорджио за плечо и подвел к выходу, указав на четырех лошадей, навьюченных всеми дорожными припасами. К седлам были привязаны четыре карабина и толстые патронницы, в которых, без сомнения, в достатке имелись порох и пули.
   – Ты благородный человек, – сказал хозяин, – я хотел испытать тебя, но ты кремень, и храбрость твоя беспримерна. Возьми этих лошадей – мой подарок. Ты и твои товарищи свободны. И дай мне твою руку, я хочу пожать ее.
   – Я тоже знал, что Теон Каи гостеприимен и щедр, – заверил капитан.
   Через минуту все четверо сидели в седлах.
   – Отправляйтесь и не оглядывайтесь назад! – закричал Теон Каи. – Вне моих владений я не отвечаю за то, что может с вами приключиться.
   Всадники поняли угрозу и помчались в карьер, а Теон Каи остался на пороге со стиснутыми кулаками и горящим взглядом, словно замышлял что-то недоброе против отважных путешественников.

Глава XVI
Наводнение

   Лошади, которых щедрый предводитель бандитов подарил капитану Джорджио и его товарищам, были красноватой масти, малорослы, как сардинские жеребцы, с умными живыми глазами, крутой шеей и крепкими ногами – типичные представители тонкинской породы. Нельзя сказать, чтобы тонкинские кони являлись лихими скакунами, но они способны хорошо переносить переходы по горам и степям, довольствуясь лишь несколькими пригоршнями листьев и небольшим количеством воды. Помимо лошадей Теон Каи снабдил путешественников множеством мешков с провиантом, которые велел привязать сзади к китайским седлам, и большими попонами из толстого сукна – они могли и согревать в дороге, и служить тентом во время привалов.
   Храбрый янки, все еще пребывая в восторге от гостеприимства Теон Каи, ни минуты не сидел спокойно. Он покрикивал, взнуздывая лошадей и на ходу набивая рот сушеными фруктами из початого мешка, прикладывался, причем весьма регулярно, к фляжкам с водкой, которые обнаружились в числе прочей провизии, и едва ли не напевал от удовольствия.
   – Кто бы мог подумать, – твердил он в сотый раз, – что после угроз искрошить нас на куски Теон Каи сделает нам королевский подарок? Этот тонкинец, – я уже говорил вам, друзья, – самый великий человек во всей Азии. Я обескуражен и совершенно сбит с толку. Да здравствует Теон Каи! Ура!
   – Поменьше жару, Джеймс, – засмеялся капитан. – Этот человек – самый великий негодяй, которого я когда-либо встречал в своей жизни.
   – Что вы говорите? – обиделся Корсан. – Вы хотите унизить в моих глазах эту незаурядную личность?
   – Да, вы слишком строги, капитан Джорджио, – поддержал Корсана Казимир, который восхищался предводителем бандитов не меньше, чем американец.
   – Я только справедлив, друзья, – возразил Лигуза. – Меня нисколько не удивило бы, если б сегодня же ночью на нас налетела банда этого величайшего во всей Азии человека.
   – Вы преувеличиваете, – настаивал упрямый янки. – Столь великодушный господин не способен на такую подлость.
   – Джеймс, вы что, забыли слова, сказанные Теон Каи нам на прощанье, и не заметили, каким они сопровождались взглядом?
   – В самом деле, когда я вспоминаю в подробностях, мне кажется, что вы правы. Мин Си, а ты что молчишь? Что ты думаешь об этом человеке?
   – Jie, – просто ответил китаец.
   – Jie? Что за слово? Оно означает «превосходный человек»?
   – Напротив, Джеймс, – усмехнулся Джорджио. – Jie – значит человек лживый, фальшивый, тот, у кого два языка и две совести.
   – Можно ли в такое поверить?
   – Нужно.
   – Если это утверждаете вы, Джорджио, то, наверное, я соглашусь, ибо вы знаете разбойников куда лучше, чем я.
   – Это почему? – удивился капитан.
   – Вы ведь итальянец, а Италия – родина всех бандитов.
   – Италия – родина бандитов? И вы, Джеймс, верите в эту нелепость?
   – Меня совершенно серьезно уверял в этом один англичанин, который попался в руки итальянских разбойников во время своего путешествия по Абруцци.
   – Глупый ваш англичанин, Джеймс, либо он просто смеялся над вами. Если послушать англичан и французов, Италия кишит преступниками, между тем как в Лондоне и Париже их куда больше, да и в Испании предостаточно.
   – Говоря по правде, да, в обеих столицах нет недостатка ни в убийцах, ни в ворах. Ой, смотрите!
   – Что такое?
   – Накрапывает дождь.
   – Плохо дело. Доставайте попоны и прибавьте ходу: мы еще не настолько отъехали, чтобы чувствовать себя в безопасности.
   Миновав несколько небольших холмов, лошади выехали на большую равнину, покрытую кустами ананасов – красивых растений с большими листьями не менее трех футов длиной и в три-четыре пальца шириной, из середины которых торчали мясистые толстые стебли, увешанные ярко-желтыми плодами с треугольными чешуйками. Американец, хотя и был нагружен провизией, собрал много ананасов, отведал их и объявил восхитительными, в чем был совершенно прав, – все народы Индокитая называют ананас королем плодов.
   В полдень, проскакав около двадцати миль, путники сделали привал, чтобы дать передохнуть лошадям и приготовить себе обед. Корсан вступил в должность шеф-повара и бросил на уголья шестикилограммовый бифштекс, который нашли в мешке, подвешенном к седлу канонира-трубача. Пока янки вместе со своим подручным хлопотали у огня, капитан и Мин Си раскладывали и осматривали провизию. Чего только не было в кожаных мешках! Для начала обнаружилось килограммов тридцать прозрачного удлиненного риса – особый сорт, необычайно вкусный, который китайцы считают настолько деликатесным, что подают только на пирах или берегут для больных. На лошади Казимира висело несколько мешков – в общей сложности килограммов на сорок – сушеной речной рыбы, которую в громадных количествах потребляют во всем Южном Китае, в особенности в Тонкине. В других мешках лежали саланганьи гнезда, осетровые жабры, огромные бифштексы, сушеные фрукты, фляжки с водкой и емкости с сахарным сиропом. Корсан не мог оторвать взгляд от такого количества ценных продуктов, крутил головой туда-сюда и чуть не сжег бифштекс на огне.
   Они быстро пообедали – капитану американец положил самый большой кусок, – запили мясо несколькими глотками сиропа и водки и вскочили на лошадей: опасаясь внезапного нападения разбойников, капитан приказал преодолеть как можно большее расстояние от владений Теон Каи. Начался проливной дождь. Местность постепенно понижалась, и перед путниками раскинулись поля бамбука и риса, над которыми стаями кружили сороки, бекасы и водяные курочки. Чтобы хоть немного укрыться от потоков, друзья направились через лес камфорных деревьев, которые толщиной ствола немногим уступают знаменитым баобабам Центральной Африки. Американец остановился, разинув рот, перед этими колоссами, обхватить которые были бы не в состоянии двадцать человек.
   Китайцы называют эти деревья чонг. Камфора, которую они дают, ничуть не хуже борнейской, а получают ее посредством дистилляции: листья обрезают, в течение трех суток вымачивают в ведрах с дождевой водой, после чего кипятят. Через месяц камфора твердеет, и для ее очистки требуется новое кипячение. В Китае, как и во всем мире, камфора широко используется в лечебных целях, но особенно популярно у китайцев само дерево: оно очень прочное, сохраняется на долгие годы и служит отличным материалом для постройки джонок, барок, изготовления сундуков и прочих нужных в хозяйстве вещей. Корсан хотел потребовать остановку, чтобы собрать немного листьев камфорного дерева, но страх быть застигнутым бандитами вынудил его отказаться от этого намерения. Ночь путешественники провели под теми же деревьями, но дождь лил беспрерывно и не давал уснуть ни людям, ни лошадям.
   Весь следующий день дождь не прекращался. Небо затянули черные облака, и по временам дул такой сильный и горячий ветер, что нашим героям казалось, будто они проезжают по знойным пустыням Персии или Африки. Молнии то и дело сверкали, гром непрерывно гремел в глубинах небесного свода. Равнина понижалась все значительнее, так что Джорджио и Мин Си забеспокоились.
   – Плохо дело, – сказал капитан, внимательно осматривая горизонт на севере и юге.
   – Вы боитесь дождя? – удивился американец, с которого вода лила такими потоками, будто он только что вылез из реки. – Какой пустяк!
   – Я боюсь не дождя.
   – А чего? Лихорадки? Ба! Теон Каи недаром сказал, что мы не люди, а кремень!
   – Я боюсь наводнения, Джеймс. Сицзян несет свои воды с юга от нас, а Хуншуйхэ – с севера, и обе эти реки в дождливое время года выходят из берегов.
   – Мы примем ванну.
   – Это не смешно, дорогой друг. Когда эти реки разольются по равнине, вы увидите, какая тут будет ванна. Воды окажется столько, что даже кремневому янки найдется, в чем утонуть.
   – Э! – воскликнул упрямец. – Я хорошо плаваю, да и все остальные тоже. Четыре взмаха рук – и мы спасены.
   – Вы все-таки хвастун, Джеймс. Клянусь Бахусом, по вашему же выражению. Хотел бы я видеть, как вы переплывете сто миль воды.
   – Сто миль? Река разливается на целых сто миль?
   – Что, сэр Джеймс, – пошутил Казимир, – достаточно столько воды, чтобы испугать даже чистокровного американца, сильного, как бегемот?
   – В таком случае мы непременно погибнем. Очень обидно утонуть в китайской реке. Ладно бы еще река была американская!
   – Американская река пощадила бы вас? – хихикнул маленький канонир-трубач.
   – Я этого не говорил, но тем не менее американская река лучше. Выходит, надо готовиться к наводнению. О! Не построить ли нам плот?
   – Если вы потащите его на своих плечах, то с удовольствием, – сказал капитан. – Однако оригинальные у вас идеи, друг мой Джеймс.
   – Речь идет о спасении нашей шкуры. Нельзя ли найти хоть какое-то убежище?
   – Я не вижу ни одного.
   – Есть одно, – обронил Мин Си.
   – Где? – в один голос спросили трое белых.
   – На границах провинции, близ Юньнани. Там есть величественный грот, называемый Коо-Чинг. До него можно добраться за двое суток.
   – А там мы окажемся вне опасности?
   – В гроте, конечно, нет, но на самой горе – да.
   – Только когда и как мы доберемся до надежной пристани? – посетовал капитан. – Ладно, давайте в путь, не теряя ни минуты.
   Надежда достичь убежища ободрила путешественников; не обращая внимания на потоки воды, они пустили лошадей в галоп и направились к западу. Бедные животные сильно устали, так как земля была глубоко пропитана водой. Лошади по колено утопали в лощинах, путались в водорослях и скользили по грязи на берегах прудов, озер и ручьев, которых каждую минуту становилось все больше. Вечером усталые, промокшие, измученные дождем путники разбили лагерь под банановым деревом, грустно и одиноко возвышавшимся среди мокрой равнины.
   Ночь прошла ужасно: ветер неистово бушевал, дождь лил как из ведра, насквозь промочив палатку, подземные воды, проникая сквозь поры почвы, гасили костер и подтапливали места, где расположились люди и животные. Казалось, целое озеро, подверженное колебаниям прилива, простиралось под землей, так что, приблизив к ней ухо, можно было расслышать глухой шум, словно в подземных водах бушевала буря. Никто не спал из-за ветра и дождя, а также из страха быть застигнутым наводнением. Раз двадцать капитан поднимался в беспокойстве и влезал на банановое дерево, стараясь рассмотреть, что делается на горизонте, американец тоже постоянно вскакивал, боясь, что верхний слой почвы не выдержит и под тяжестью их лагеря обрушится в воду.
   В шесть часов утра, выпив чаю, путешественники выступили в свой утомительный поход, торопясь достичь грота Коо-Чинг – единственного убежища, которое могло спасти их от гибели. Совсем не отдохнувшие, крайне утомленные лошади вели себя очень нервно. Приходилось пускать в дело кнут, чтобы заставить их двигаться, они поминутно дергали головами во все стороны, словно осматриваясь, чтобы в удобный момент вырваться и сбежать куда-нибудь. Рельеф по-прежнему был равнинный – без леса, даже без единого деревца. Тут и там виднелись лишь болотный тростник, сильно выросший за несколько дней, да несчастные подтопленные кустики, на которые было жалко смотреть. Ни хижины, ни сарая, ни изгороди и ни единой живой души – насколько хватало взгляда. В полдень четверо искателей приключений остановились возле торчавших из воды кустов, сварили себе немного риса, сделали по глотку водки и продолжили путь все так же под дождем.
   – Кончится ли это когда-нибудь? – завопил американец.
   – Терпение, Джеймс, – ободрил его капитан. – Сегодня вечером отдохнем в гроте.
   – Я бы отдал год своей жизни за горшочек вареного риса. Если эта собачья жизнь продолжится, я похудею, как селедка, и пожелтею, как дыня, не лучше китайца.
   – Повторяю: нынче вечером у нас будут и огонь, и горячий рис.
   В шесть часов пополудни, когда стемнело, китаец, шедший впереди всех, указал пальцем на какую-то высокую громаду, едва видневшуюся сквозь густую завесу дождя.
   – Что там? – спросил Джорджио.
   – Гора Коо-Чинг, – пояснил Мин Си.
   – Наконец-то! – закричал Корсан. – Я совсем изнемог.
   Измученные лошади, подгоняемые кнутами, бросились вперед, рассекая воду, ослепляемые молнией и оглушаемые раскатами грома. К восьми часам вечера бедные животные, все в кровавой пене, мокрые от дождя и пота, подъехали к подножию горы и остановились перед темным зияющим отверстием.
   – Это грот, – сказал китаец.
   Всадники спешились и вошли в грот, ведя за собой лошадей. Через несколько минут они остановились над спуском, довольно крутым и скользким.
   – Где мы? – спросил Корсан, ничего не видя в окружавшей тьме.
   – Подождите! Сейчас добудем огонь, – ответил Мин Си. – Пойдем, Казимир.
   – Пошли.
   Поляк и китаец выбрались из пещеры и поползли на гору, где собрали две охапки дров и несколько смолистых веток, которые должны были служить факелами. Мин Си зажег одну из веток, красноватое пламя которой ярко осветило пещеру.
   – Следуйте за мной, – велел он. – Оставим здесь лошадей и войдем во второй грот, который просторнее и суше этого.
   Каждый из путешественников, бросив беспокойный взгляд на обширную равнину, где свирепствовал ураган, нагрузил на себя ружье, пистонницу, часть амуниции, попону, провизию и последовал за маленьким китайцем, освещавшим дорогу. Первая пещера, довольно обширная – высотой более сорока футов, длиной и шириной не менее ста футов, – оказалась пустой и очень сырой. В глубине ее виднелся постепенно сужавшийся темный коридор, покрытый крупными сталактитами, с которых медленно, с равномерным и монотонным шумом сбегала вода. Гулко раздавалось эхо, разнося под сводами звук шагов и голоса людей. Минут через десять путники достигли второго грота, при виде которого у них вырвался крик изумления. Куполообразной формы, высотой более ста восьмидесяти футов, он весь, словно инкрустацией, был выложен разноцветными камнями. С земли поднимались сталагмиты – легкие, изогнутые и хрупкие, словно алебастр, известковые массы, покрытые, как и потолок, желтыми, голубыми, красными камнями и окаменелыми растениями с листьями, на которых еще виднелись прожилки. Сверху спускались длинные узловатые сталактиты, прозрачные, как стекло, и переливавшиеся всеми цветами радуги.
   – Прелестно! Грандиозно! – восторгался Корсан.
   – Сознаюсь, я тоже еще ни разу в жизни не видел ничего подобного, – сказал капитан, – поразительное зрелище!
   – Джорджио, это очаровательно, похоже на дворец какой-нибудь сказочной волшебницы, и мы здесь преудобно устроимся, не обращая внимания ни на ветер, ни на дождь.
   – Будет гораздо лучше, если мы разведем хороший огонь, – заметил Мин Си.
   – Ты гений, маленький канонир. Живее наполняй котелок.
   Китаец и Казимир взялись за дело, и, хотя дрова отсырели, им все-таки удалось разжечь огромный костер, на котором можно было зажарить целого быка. Утесы, колонны, сталактиты и сталагмиты осветились теплым красноватым светом, а свод купола заблестел, словно усыпанный бриллиантами. Котелок, наполненный доверху, начал закипать, распространяя аппетитный аромат. Нечего и говорить, что все воздали должное ужину и опорожнили последнюю фляжку водки, которую предусмотрительный капитан все это время берег про запас. Корсан выпил свою чашку водки за свободу и процветание Италии, а капитан Лигуза – за Америку.
   – Друзья, – сказал янки, пребывавший в отличном настроении, – я предложил бы остаться здесь до окончания дождей. Риса и сушеной рыбы нам хватит дней на пятнадцать, а то и больше, в чае тоже нет недостатка. Здесь не холодно, нет дождя, и, наконец, можно отлично выспаться. Чего же еще желать?
   – Мне тоже пришла в голову эта мысль, – согласился капитан. – Почему бы нам не…
   – Потому что нам грозит наводнение, – прервал его Мин Си.
   – К черту наводнение! – закричал Корсан. – Плевать мне на него.
   – Нельзя им пренебрегать, сэр Джеймс. Мы сейчас на уровне около двухсот футов под землей, и, если начнется разлив, мы утонем.
   – Ты хочешь пойти спать наружу?
   – Я этого не говорил.
   – Мин Си прав, – вмешался Лигуза, – однако, думаю, нынешнюю ночь мы еще можем пробыть здесь. Шум разлива нас разбудит, если что, и мы успеем выскочить.
   – Тогда я ложусь у огня и закрываю глаза, – объявил американец. – Я и так не спал целых две ночи.
   Янки разостлал попону и улегся, вытянув ноги к огню. Его товарищи, падавшие с ног от усталости, не замедлили последовать его примеру. Только капитан Лигуза не мог сомкнуть глаз, хотя и чувствовал себя разбитым, как все. Мрачное беспокойство мучило его и не давало уснуть. Мысли его то и дело возвращались к наводнению, которое могло случиться с минуты на минуту и затопить огромную равнину между двумя великими реками. Много раз выходил капитан на воздух, чтобы взглянуть на горизонт, неоднократно прикладывал ухо к земле, и всякий раз ему казалось, будто он слышит глухой рокот надвигающегося потопа. В итоге усталость взяла свое, и Джорджио прикорнул у костра, как вдруг очнулся, разбуженный ржанием лошадей и далеким, но с необычайной быстротой нарастающим шумом, вскочил и бросился в галерею узнать, что происходит. В отдалении отчетливо слышался рев, подобный тому, какой производит река, вырвавшаяся из берегов и заливающая окрестности.
   – На гору! – заорал капитан, подбегая к товарищам.
   – Что такое? – встрепенулся Корсан.
   – Наводнение! Быстро наверх!
   Сон как рукой сняло. Все вскочили, стремглав навьючили на себя оружие, попоны, провизию и кинулись к галерее. Вода прорвалась и приближалась со скоростью звука, производя страшный грохот, отдававшийся в пещерах с такой силой, что, казалось, своды вот-вот обрушатся. Толкая друг друга, падая и вновь поднимаясь, налетая на стены и сталактиты, задыхаясь, испуганные и потерянные люди устремились вперед, стараясь выбраться на гору, но было уже поздно. Хуншуйхэ уничтожила плотины и затопила равнину. Гигантская волна, пенясь и ревя, поднималась с юга, опрокидывая деревья, тростник, кусты и неумолимо наступая. Вода подходила все ближе и наконец со страшной силой ударилась о гору и хлынула в пещеру, поглотив и людей, и животных.

Глава XVII
Двое суток под водой

   Напор воды был ужасен. Несчастные искатели священного меча, опрокинутые первой же волной, избитые и исцарапанные о сталактиты, в изорванной одежде, окровавленные, барахтались в массе все прибывавшей воды, отчаянно стараясь выплыть, что удалось им только после долгих усилий. Огонь потух, и приходилось ориентироваться в потемках, отыскивая более-менее надежное убежище хотя бы на первое время. Сначала капитан хотел плыть к галерее, чтобы оттуда пробраться к выходу, но вскоре убедился, что и там путь к спасению уже отрезан. Джорджио совсем упал духом.
   – Мы в могиле, – прошептал он и, ухватившись за один из многочисленных сталактитов, чтобы удержаться на поверхности, стал звать товарищей, таких же беспомощных и растерянных, как он. – Эй! Джеймс, Мин Си, Казимир! Где вы?
   – Джорджио! – закричал из темноты Корсан. – Я жив, но ничего не вижу и весь изранен.
   – Найдите точку опоры и говорите тише. Эхо здесь такое сильное, что невозможно расслышать друг друга. Джеймс, где вы сейчас?
   – Не знаю! Не могу определить. А вы где?
   – Похоже, над галереей.
   – Над галереей? Где она?
   – Подо мной футов десять глубины.
   – Десять футов! – с ужасом воскликнул американец.
   – Вас страшат десять футов воды?
   – Нет, но я думаю, что если столько воды над галереей, значит, под ней воды гораздо больше.
   – Теперь это все равно. Друзья! Ищите один из белых утесов, которые, по-моему, не должны были полностью скрыться под водой. Если я правильно помню, среди грота возвышался один из них, довольно высокий и очень широкий.
   – Я заблудился, – подал голос Казимир.
   – И я тоже, мой дорогой, – отозвался Корсан. – Имей я кошачьи глаза…
   – Придется обойтись без них, – сказал капитан. – Я буду свистеть, чтобы направлять вас, а вы плывите.
   Капитан принялся свистеть, а его товарищи, изловчившись снять в воде и подвесить к поясу тяжелые сапоги, которые сковывали движения, начали плыть, ударяясь о сталактиты и сталагмиты.
   – Я ободрал нос о сталактиты, – объявил американец, проплыв совсем немного. – Черт бы их взял! Где я? Я больше не двинусь с места.
   – Клянусь пушкой! – закричал поляк. – Я чуть не сел на острый сталагмит. Чуть не посадил сам себя на кол, как в Турции казнят преступников. Ой! Ой!
   – Смелее, друзья! – подбадривал капитан.
   – Хорошо вам говорить – смелее, – отозвался американец, – а я совсем выбился из сил.
   – Тише, Джеймс, или я больше не скажу ни слова.
   Мало-помалу воцарилось молчание, и после тысячи кругов и полукругов между сталактитами, сталагмитами, колоннами и утесами Казимиру, Джеймсу и Мин Си удалось присоединиться к капитану, который по-прежнему держался над галереей. Когда все собрались, начались поиски утеса, который, как предполагали друзья, находился где-то в центре пещеры. Капитан некоторое время осторожно плыл вдоль ее стен, а потом направился на середину, где ударился о что-то твердое и тут же понял – это и есть то убежище, о котором они мечтали. Помогая друг другу, четверо пловцов достигли вершины утеса, почти на шесть с половиной футов выступавшей над водой.
   – Боже, – прошептал Корсан, вдыхая полной грудью. – Я уже начал терять силы.
   – Вы думаете, мне было легче? – сказал Казимир, стряхивая воду со спины. – Я плыл, как корабль, лишенный мачт, напарываясь на тысячи утесов, и ободрал себе всю кожу о них.
   – Мы больше не будем царапаться. Мы мило устроимся на этом утесе и будем питаться и спать, ни о чем не беспокоясь, пока не закончится стихия. Если бы у меня каждый день был обед, бочонок виски и лампа, я бы навсегда поселился в этом гроте и основал здесь…
   – …американскую колонию, – поспешил закончить Казимир, покатываясь со смеху.
   – Да, именно так, насмешник.
   – Оставим шутки и подумаем о том, как выбраться из грота, – сказал капитан. – Наше положение далеко не завидное; если вода станет прибывать, я не знаю, чем все это закончится.
   – У меня созрел план, с помощью которого мы отсюда выйдем, и очень скоро, – объявил американец.
   – Какой?
   – Надо пробуравить стены.
   – План чисто американский, Джеймс, но, к сожалению, в настоящих условиях совершенно невыполнимый. Я хотел бы посмотреть, как это вы пробуравите ножом тридцать, шестьдесят, а может, и триста футов утеса.
   – Самое лучшее, что сейчас можно сделать, – это спать в ожидании, пока уровень воды понизится, – произнес благоразумный китаец. – Мы не выберемся, пока галерея заперта.
   – И сколько дней мы должны ждать? – спросил Корсан.
   – Два, три, пять, а то и все восемь.
   – Восемь? Ну, тогда я закрываю глаза и засыпаю.
   – А если вода, наоборот, поднимется? – спросил Казимир.
   – Тогда мы расстанемся с жизнью и заснем уже вечным сном. Итак, в постель, господа! О! Нам даже не надо тушить огня.
   Джеймс, капитан, Казимир и Мин Си примостились в углублениях, как будто специально для них сделанных, и постарались заснуть. Не прошло и шести часов, как Джорджио проснулся. Он ощущал слабость, зевал так, что чуть не вывихнул челюсти, пульс его замедлился, взор туманился, голова кружилась, тело налилось тяжестью.
   – Что это со мной? – спросил он сам себя, прикасаясь ладонью к потному лбу. – Я словно заболел. Этого еще не хватало!
   Он выполз из своего угла и протянул руки влево, где слышалось хриплое дыхание Корсана. Капитан потряс друга за плечо.
   – Ой, это вы, Джорджио? – очнулся американец.
   – Да, я. Почему вы так хрипите?
   – Я не знаю, что со мной, но мне нездоровится. Такое ощущение, будто у меня на животе лежит стопудовый камень. А вы ничего не чувствуете?
   – То же самое, Джеймс, у меня кружится голова и общее недомогание.
   – Отчего это?
   – Понятия не имею.
   Казимир и Мин Си, услышав разговор, тоже поднялись. Они жаловались на плохое самочувствие и затрудненность дыхания.
   – Мин Си, – обратился Джорджио к канониру, – наверное, воды Хуншуйхэ чем-нибудь заражены?
   – Нет, – ответил китаец, – из этой реки пьют, вода в ней чистая.
   – Странно.
   Четверо путников умолкли, прислушиваясь к монотонному капанью воды и пытаясь найти причину своего нездоровья. Вдруг капитана словно осенило:
   – Мин Си, на какой высоте над уровнем равнины находится галерея?
   – Если не ошибаюсь, арка свода на высоте около четырех футов.
   – Что это означает? – поинтересовался Казимир.
   – Это означает, друзья, что от нас до наружного воздуха больше трехсот футов воды.
   – Триста футов. Ну так и что же? – спросил ничего не понимавший Корсан.
   – Головные боли и недомогания вызваны недостатком кислорода.
   – Но ведь тогда мы пропали?! – воскликнул Джеймс.
   – Возможно, – ответил капитан.
   – Стало быть, у вас имеется план? Так говорите скорей!
   – Слушайте меня внимательно, – начал капитан. – Длина галереи, насколько я помню, двести шестьдесят футов, а наружной пещеры – еще сто футов: в общей сложности нам надо преодолеть триста шестьдесят футов воды. По-моему, это предприятие нам вполне по силам, а?
   – Как мы проплывем такое расстояние, не имея возможности вдохнуть хотя бы один глоток свежего воздуха? – закричал американец. – Это слишком!
   – Иного выхода нет, Джеймс. Надо проплыть. Кто здесь останется, тот погибнет. Я поплыву первым.
   – Нет, Джорджио, не надо, вы утонете!
   – Я хорошо плаваю и не утону. Итак, друзья, обнимите меня на прощание.
   – Джорджио! – в отчаянии вцепился в него Корсан. – А если вы больше не вернетесь?
   – Не нужно паники, я вернусь, мне не грозит никакая опасность. Обнимите меня.
   Казимир, Джеймс и Мин Си бросились в объятия капитана, после чего неустрашимый моряк снял одежду и бросился в воду.
   – Возвращайтесь скорей! – крикнул американец. – С вами и я умру спокойно.
   Джорджио поплыл, рассекая черные воды и поднимая волну, которая с удвоенным шумом разбивалась о сталактиты и стены пещеры. Он продвигался вперед, тщательно обходя остроконечные препятствия, и остановился у противоположной стены как раз над галереей.
   – Друзья, – сказал он, – я погружаюсь. Да поможет мне Бог!
   – Дай Бог вам удачи! – хором крикнули его товарищи.
   Капитан вобрал в себя столько воздуха, сколько смог, и нырнул в воду, стараясь держаться галереи. Его друзья, тяжело дыша, мучимые болезненной слабостью и терзаемые беспокойством, с трудом добрались до края утеса и там, устремив взгляд в мрачную бездну и навострив слух, с замиранием сердца стали ждать. Прошла минута, показавшаяся им целой вечностью. Джеймс непроизвольно сжал руку Казимира.
   – Ты ничего не слышишь? – спросил он дрожащим голосом.
   – Нет, но еще рано, подождем, – ответил юноша. – Капитан закален, как лорд Байрон.
   Миновало еще полминуты. Корсан чувствовал, что слабеет и ноги у него подкашиваются.
   – Господи, с ним что-то случилось, – прошептал он.
   В тот же миг в глубине грота послышался громкий всплеск, и человек вынырнул из воды. Трое друзей приветствовали капитана, крича:
   – Джорджио! Мы здесь!
   Капитан ответил им, перевел дух, и тотчас же сильные руки пловца вновь принялись уверенно рассекать воду.
   – Слава богу, вы вернулись, – проговорил Казимир, нагибаясь к черной поверхности.
   – Да… это я…
   – Ну что там? – раздались встревоженные голоса.
   Капитан промолчал, продолжая плыть с удвоенной силой, пока не достиг утеса. Друзья вытащили его, уже хрипевшего, из воды.
   – Там… – с трудом начал Джорджио, едва не падая в обморок, – …галерея закрыта. Какие-то препятствия, деревья, животные – не пойму. Всякая надежда потеряна.
   – Потеряна… – ошарашенно повторил американец, обводя галерею свирепым взглядом. – Нам остается только умереть в этом мрачном гроте? Не может быть! Надо найти выход из могилы. Неужели ни малейшей надежды?
   – Одна только – если вода спадет, – прошептал Джорджио.
   – Кто знает, вдруг и спадет. Будем ждать… и надеяться.
   – Ждать опасно! – запротестовал Казимир. – Мы задохнемся! Нужен какой-то выход!
   Но капитан Лигуза настолько обессилел, что не мог говорить, сразу повалился в свое углубление на утесе и затих, как мертвый. Его товарищи, охваченные ужасом, – все уже чувствовали близкий конец, – присели возле него в полном отчаянии. Смерть приближалась к нашим героям семимильными шагами. Через полчаса капитан, Мин Си и Казимир почти лишились сознания, они бредили, метались и стонали каждый на своем искусственном ложе. Джеймс отчаянно боролся за жизнь, но и у него начался сильный жар. Он ревел, будто дикий зверь, сотрясая пещеру яростными воплями, и бился так, словно ему сдавливали горло.
   Прошло еще несколько минут. Вдруг американец отчаянным усилием воли приподнялся и нашарил рукой револьвер. Он приставил дуло к виску, держа палец у курка, но на миг остановился, находясь под влиянием той нерешительности, которая всегда одолевает человека перед роковым шагом. Корсан хотел уже спустить курок, как вдруг почувствовал, что волна сырого свежего воздуха ударила ему в лицо, проникла в горло, оживила легкие. Он уронил револьвер и бросился вперед, разведя руки, словно для объятий, и широко раскрыв глаза, как будто потерял рассудок. Но нет, это были не бред, не мираж, не галлюцинации и не сон. Волна чистого воздуха залила пещеру, и Корсан ощутил, как его легкие наполняются кислородом. Крик, точнее, самый страшный дикий вопль вырвался из его горла.
   – Воздух! Воздух!
   – Воздух! Воздух! – вторили ему слабыми голосами товарищи, которые тоже постепенно возвращались к жизни.
   Люди задышали полной грудью, не произнося ни слова, не делая ни одного лишнего движения из боязни потерять хотя бы одну струйку волшебного воздуха, без которого они едва не погибли.

Глава XVIII
Спасение

   Что же случилось? Откуда этот свежий воздух, вырвавший из когтей смерти четверых несчастных? Образовалась ли трещина в горе или вода, достигнув предельного уровня, пошла на убыль и открыла доступ воздуху в галерею? В данную минуту невозможно было установить точно, да никого, впрочем, это и не заботило. Люди дышали, сознавали, что чудом остались живы, чувствовали себя с каждой минутой все лучше – чего еще желать?
   – Дышите! Дышите! – повторял Корсан, открывая свой громадный рот. – Дышите, не бойтесь! Теперь воздуха хватит на всех.
   Путешественники старались набрать в себя как можно больше живительного кислорода, словно страшились лишиться его опять на неопределенное время. Когда же они убедились в том, что воздух беспрепятственно проникает в пещеру, чуть не ставшую для них могилой, то принялись выяснять, откуда он поступает.
   – Где-то образовалось сообщение с внешним миром, – заметил капитан. – Поищем его и при первой же возможности немедленно покинем это отвратительное место.
   – Не просто отвратительное: это могила, склеп, – отозвался Корсан. – Когда пользуешься воздухом в неограниченном количестве, даже не осознаешь, что он до такой степени необходим. С первым же глотком кислорода я почувствовал, что оживаю, а ведь я уже держал револьвер в руке и хотел раскроить себе череп. Вот сумасшедший!
   Капитан Лигуза поднялся и стал смотреть во все стороны, вниз, вверх, но нигде не видел ни малейшей трещинки – везде царил мрак, как в дуле пушки.
   – Странно. Ни одного лучика света, который указывал бы на отверстие.
   – Может, воздух проникает через галерею? – предположил Казимир.
   – Вполне. Посмотрим-ка, на какой высоте вода. Джеймс, помогите мне. – Корсан протянул руку и осторожно придерживал капитана, пока тот спускался по утесу, чтобы дотянуться до воды. – Она спадает, – объявил Джорджио, выбираясь наверх. – Воздух и впрямь проходит сквозь галерею.
   – Значит, и мы сможем пробиться через нее, – сказал американец, горя нетерпением поскорее выбраться наружу. Прежняя мысль дожидаться в гроте окончания сезона дождей теперь пугала его не меньше смерти.
   – Нет уверенности, что нам удастся выбраться. Когда я искал проход в первый грот, то натолкнулся на довольно большое препятствие, застрявшее между сталактитами.
   – Но нам надо выйти отсюда на свет божий, Джорджио! Вы же не собираетесь оставаться тут на вечные времена?
   – Не кипятитесь, Джеймс, я повторю попытку.
   – Я буду вас сопровождать, – вызвался Казимир. – Вдруг там, в первой пещере, укрылись дикие звери?
   – О! Дикие звери! – осклабился Корсан. – Тогда и я поплыву вместе с вами, вот только прихвачу револьвер и карабин.
   – Это лишнее, Джеймс, – заметил капитан. – Кроме того, вы намочите оружие. Раздевайся, Казимир!
   Оба моряка, вооружившись ножами, спустились с утеса и очень осторожно погрузились в воду, заполненную обломками тростника, ветками деревьев и длинными травами. Передвигались с большим трудом. Раза три пловцы сделали широкий круг по пещере, прежде чем разыскали галерею, вход в которую был забит накопившейся травой и древесной корой. Пловцы решительно направились под темный свод, почти совершенно залитый водой, заваленный сталактитами, деревьями и всевозможными обломками, о которые капитан и Казимир больно ударялись головой. Проплыв шагов пятьдесят, оба заметили огромную массу, полностью преграждавшую выход.
   – Вот это препятствие вы имели в виду? – спросил Казимир, оборачиваясь к капитану, плывшему чуть позади.
   – Да, именно, – ответил капитан.
   – Что это такое? Не пойму. Как будто обломок утеса.
   – Попробуй его толкнуть.
   Юноша уперся руками в непонятную массу, и та начала поддаваться.
   – Клянусь пушкой! – воскликнул Казимир. – Угадайте, что это такое?
   – Ей-богу, не знаю.
   – Это одна из наших лошадей.
   – Господи! А нельзя ее сдвинуть?
   – Она сопротивляется всем моим усилиям.
   – Тогда пройдем под ней.
   Оба нырнули и проплыли между ног павшей лошади, всплыв на поверхность шагов на десять дальше. Еще несколько сильных движений, и пловцы добрались до отверстия. Вода повсюду была грязной, красноватого оттенка, и по ней плавали, сталкиваясь между собой, стволы деревьев, дырявые лодки, остовы джонок, крыши хижин, обломки загородок, горы бамбука, крупные корни, масса кустов, трупы быков, лошадей, тапиров и оленей. На этих странных плотах, медленно передвигавшихся по воле ветра и волн, моряки не без содрогания заметили нескольких голодных тигров, с остервенением пожиравших трупы животных.
   – Боже, какое страшное бедствие! – воскликнул Казимир. – Наводнение разорило всю провинцию. Бедные китайцы!
   – И какое раздолье для тигров, – добавил капитан. – Едва вода отступит, они накинутся на всю эту неисчислимую падаль.
   – Нам грозит ужасная опасность. Эта пещера вот-вот сделается резиденцией всех окрестных хищных зверей!
   – Не бойся, Казимир, – улыбнулся капитан. – Джеймс позаботится об их выдворении. Он у нас крупный специалист по тиграм.
   – Когда же мы отправимся?
   – Через двадцать четыре или тридцать шесть часов. На равнине воды не больше трех футов.
   Обоим пловцам очень хотелось пару часов побыть на воздухе и погреться на солнце, но, вспомнив, с каким нетерпением ждут их товарищи, они поспешили отправиться назад. Окинув прощальным взором солнце и обширную равнину, которая мало-помалу выступала из-под спадавшей воды, капитан и Казимир возвратились в холодную галерею, а оттуда пробрались во второй грот.
   – Это вы? Наконец-то! – крикнул американец, едва услышал всплеск. – Я уж думал, вы сражаетесь с тиграми, и собирался плыть на помощь.
   – В пещере нет тигров, – ответил капитан.
   – Так вы выходили наружу?
   – Да, и скажу вам, что вода быстро убывает.
   – Вы, наверное, видели деревья, обломки и…
   – …много утонувших быков, тапиров и оленей, – добавил Казимир.
   – Что ж вы не выловили тапира?
   – Это немыслимо, Джеймс, – сказал капитан. – Галерея почти перекрыта одной из наших лошадей.
   – То есть нам по-прежнему грозит опасность задохнуться?
   – Ничуть, и мы хорошо сделаем, если выспимся, пока вода будет отступать.
   – О! Я и не прошу ничего большего.
   Четверо искателей приключений, вконец обессиленные всеми кошмарами этой ночи, повалились на утес и почти сутки проспали как убитые. Мин Си, первым очнувшийся после долгого сна, очень удивился, увидев красноватый свет, отражавшийся на алебастровых колоннах.
   – Смотрите! Капитан, сэр Джеймс! Откуда идет этот свет?
   Джорджио, Джеймс и Казимир мгновенно пробудились и ошеломленно уставились на свет.
   – Приятное открытие, – зевнул Корсан. – Что это, солнечный луч?
   – Нет, – пояснил капитан. – Это огонь, разведенный напротив галереи.
   – Кто же его зажег?
   – Люди, конечно.
   – Какие?
   Капитан только хотел ответить, как взрыв громкого хохота достиг пещеры.
   – Ого! – воскликнул американец. – Там смеются.
   – Значит, людям весело, – сказал капитан.
   – Надо пойти посмотреть, кто эти господа, и разжиться у них едой и выпивкой.
   – А если эти господа просто-напросто разбойники? – встревожился китаец.
   – Тем лучше! Мы спрячемся в галерее и откроем по ним огонь.
   – Вы забыли, Джеймс, что вход в галерею загражден лошадью?
   – Проклятое животное! Придется опять нырять, чтобы выйти, да, Джорджио?
   – Да, а ныряя, мы подмочим ружья и револьверы.
   – Я нападу на бандитов со своим bowie-knife!
   – Чтобы им было легче нас убить?
   – Кто же тогда пойдет узнать, что там за люди?
   – Я, – ответил Мин Си.
   – Браво, мой канонир, – обрадовался капитан. – Ты лучше всех нас разберешься, разбойники это или честные торговцы.
   Китаец разделся и бросился в воду, быстро спадавшую. Ориентируясь по отблеску пламени, который играл на сталактитовых утесах, он доплыл до галереи и остановился напротив нее.
   – Что там? – закричал нетерпеливый американец.
   – Большой костер, сэр Джеймс.
   – Если тебе нужна помощь, дай сигнал.
   Китаец не ответил и осторожно, стараясь не издавать ни звука, поплыл вдоль галереи. По мере продвижения он все отчетливее слышал голоса, восклицания, смех людей и ржание лошадей. Он поднырнул под мертвую лошадь, добрался до колонны и спрятался за нее. Оттуда хорошо просматривался большой костер, пылавший почти перед галереей. Вокруг него сидели на камнях и лежали на земле человек двенадцать свирепого вида в грязных, изорванных голубых симарах с широкими рукавами и желтыми поясами. Рядом были разложены луки, сабли, ножи, пистолеты и старинные фитильные аркебузы. Маленький канонир сразу понял, что эти мерзкие рожи – тонкинские разбойники. Он задержался у колонны на несколько минут, слушая кровавые истории, которыми развлекали друг друга бандиты: о налетах, грабежах, битвах, убийствах и засадах, – а потом спустился в воду и вернулся к утесу.
   – Ну? – допытывался Корсан, помогая ему взобраться. – Что ты видел?
   – Отъявленных злодеев, сэр Джеймс.
   – Много их?
   – С дюжину.
   – С лошадьми?
   – С лошадьми и оружием.
   – Джорджио, что, если нам на них напасть?
   – Глупости, Джеймс.
   – Но если они не уберутся, то и мы ведь отсюда не выйдем?
   – С некотор…
   – Тише, – прервал поляк.
   Капитан и американец умолкли и замерли. Раздались топот, ржание лошадей, крики и удары кнутов.
   – Уезжают, – прошептал Мин Си, который, пригнувшись к самому краю утеса, ловил каждый звук.
   – Да, – подтвердил капитан.
   – Какое несчастье! – воскликнул американец.
   Крики и ржание быстро удалялись, а огонь угасавшего костра начинал бледнеть. Тогда Джорджио и его спутники, нагрузившись ружьями, попонами, одеждой, котелком, который спас американец, и тем немногим провиантом, что у них сохранился, покинули утес и направились к галерее. Через две минуты четверо путешественников, чудом не утонувших при наводнении, не задохнувшихся от недостатка кислорода в пещере и счастливо избежавших нападения разбойников, появились в гроте, который был уже почти сух. В два прыжка очутились они у выхода. Костер тонкинцев догорал, а двенадцать разбойников летели на своих лошадях к северу с такой быстротой, что в считанные минуты исчезли с горизонта.
   – Куда они поскакали? – спросил Корсан у Мин Си.
   – К Юньнани.
   – А где эта провинция?
   – Смотрите туда. Видите вон ту линию гор? Эти горы отделяют Гуанси от Юньнани.
   – Так, значит, завтра мы очутимся в новой стране?
   – Да, если Верховное Существо нам поможет.
   – Оно нам обязательно поможет, храбрейший из китайцев, – заверил капитан. – Итак, сегодня еще немного отдыха, а завтра ускоренным маршем двинемся прямо в Юаньян.

Часть вторая
Пагода Швемадо

Глава I
Монастырь

   Юньнань – одна из самых обширных, плодородных, красивых и вместе с тем малоизвестных провинций великой Китайской империи. Начинаясь сразу за Гуанси, она лежит между 21°40′ и 28° северной широты и 96° и 103° восточной долготы и занимает пространство длиной примерно двести, а шириной около ста пятидесяти миль. В административном отношении она подразделяется на двадцать фу, или департаментов, названия которых едва ли кому известны, и даже на географических картах их границы точно не обозначены. Часть этих фу населены густо, а остальные почти безлюдны и до сих пор остаются в первозданном состоянии. Пересекающие их цепи гор богаты месторождениями золота, серебра, рубинов, сапфиров и других драгоценных камней; в долинах и по склонам гор растут ценные породы деревьев, из сока которых добывают гумми [22 - Гумми, или камедь, – вещество (углевод), широко используемое в бумажной и других отраслях промышленности в составе клеев, стабилизаторов, эмульсий, суспензий и растворов высокой вязкости.]; встречается множество разнообразных лекарственных растений, в громадном количестве экспортируемых во многие страны мира. Городов в Юньнани немного – их легко пересчитать по пальцам: как правило, это промышленные центры, и плотность населения здесь высокая. Так, например, Куньмин, административный центр провинции, где проживают около двухсот тысяч человек, знаменит технологиями металлообработки, производства шелка и ковроткачества. Прочие города не такие крупные, как Куньмин, но тоже играют важную роль в жизни Юньнани; не последнее место среди них занимает Юаньян, где наши отважные путешественники под предводительством капитана Джорджио Лигузы надеялись если не найти, то по крайней мере напасть на след знаменитого меча азиатского бога и выиграть пари в двадцать тысяч долларов, заключенное Лигузой с боливийцем Кордонасо.
   Уже почти пятнадцать дней капитан и его товарищи – Джеймс Корсан, Казимир и Мин Си, целые и невредимые после страшного наводнения, шли по этой громадной провинции. Они то пробирались по едва заметным горным тропинкам, то преодолевали на плотах водные потоки, то попадали на необозримые равнины, то плутали в густых тропических лесах, в чаще которых таились дикие звери, начиная со свирепого тигра и страшного носорога и заканчивая опасными вследствие своей многочисленности тапирами.
   В середине августа путешественники подошли к горной цепи, вершины которой ясно вырисовывались на небе, несмотря на ночную темноту. Боже, в кого превратились наши герои! Изнуренные за время долгих переходов, пожелтевшие от вредных болотных испарений, они казались лишь тенью тех отважных искателей приключений, которые когда-то отправились на поиски священного меча Будды. Несчастные к тому же испытывали муки голода. Вот уже двенадцать часов, как у них во рту не было даже горсточки рису, у них не осталось ни щепотки чаю, ни глотка водки.
   – Господин повар, – спросил у Казимира Корсан, еще не потерявший чувства юмора, – что у нас нынче на ужин?
   – Глоток свежей воды и кусочек сахарного тростника.
   – Уф! Скверно, черт возьми! Вот уже три дня мы питаемся этой дрянью. Если ты и дальше намерен потчевать нас в том же духе, то я, ей-богу, ноги протяну с голоду. Умру, понимаешь? Нет ли у тебя хоть котлетки или гусиной лапки?
   – Нет даже голубиной.
   – Однако это становится серьезным.
   – Я не спорю.
   – Если я лягу спать без ужина, то завтра утром не проснусь. Ни одного зверя и ни одной птички в пределах видимости! Так нельзя дальше жить, мой дорогой Джорджио, а потому объявляю вам коротко и ясно: если я встречу на пути какое-нибудь селение, я больше не пройду мимо и запасу себе провианта на все двенадцать месяцев.
   – Вас там быстро прикончат, – спокойно заметил капитан. – Достаточно нам показаться в какой-нибудь деревушке, чтобы все жители взялись за оружие и заорали: смерть чужестранцам! В реку их! Бей! Жги!
   – Как вам угодно, а я повторяю, что не стану больше прятаться и готов скорее бороться и с жителями, и с солдатами всей империи китайцев, чем голодать. Какого черта! Вы посмотрите, на кого мы стали похожи! Ноги почти отказываются мне подчиняться, желудок пустой, зубы гниют от сахарного тростника, который вот уже много дней составляет единственное блюдо наших скудных обедов и ужинов.
   – Потерпите немного, Джеймс.
   – Терпение у меня закончилось, и, если наши дела не переменятся к лучшему, я и шагу дальше не сделаю. Вы сказали, что мы находимся недалеко от города Чжоучэн, давайте пойдем туда за провизией и лошадьми.
   – Вы понимаете, что и там солдаты?
   – Велика важность! Китайские солдаты! – воскликнул американец с глубоким презрением. – Пара ружейных выстрелов, и они пустятся бежать сломя голову.
   – Разве вы забыли наше отступление по крышам Чжаоцина?
   – Но здесь-то мы в Юньнани; кроме того, мы белые и храбрые, а все китайцы – подлые трусы.
   – Вы не правы, Джеймс, китайцы покорили более половины Азии.
   – Вот и дураки.
   – Нет, не дураки. Смею вас уверить, что китайцы, которых вы так презираете, вовсе не хуже наших соотечественников.
   – Послушайте, Джорджио! Вы что, хотите сказать, что американцы стоят на одном уровне с китайцами?
   – Да, Джеймс, и могу это доказать, а помимо всего прочего сообщаю вам: китайцы были великой нацией, цивилизованной и экономически развитой, когда про Америку еще никто слыхом не слыхивал.
   – Я вам не верю.
   – Верите вы или нет, Джеймс, все обстоит именно так, как я говорю. Китайцы принадлежат к расе, которая пошла по пути прогресса раньше древних египтян, греков и римлян, к расе, которая уже была великой, когда о существовании Европы только догадывались. И когда белые задавят своей цивилизацией малайцев, индийцев, африканцев и краснокожих, китайская раса даст нам страшный отпор, прежде чем позволит себя поглотить. Белые должны быть настороже, Джеймс; вполне возможно, что подточенная пороками, раздираемая конфликтами и разъединенная раса белых, то есть наша с вами, погибнет в день великого столкновения. Нас, правда, много, но мы разобщены, а сотни миллионов китайцев составляют одно целое.
   Американец только собрался возразить, как внимание его привлек яркий свет на вершине горы.
   – Ого! – воскликнул он. – Что там такое? Дворец или селение? Друзья мои, пахнет котлетами!
   Капитан, Казимир и Мин Си посмотрели в указанном направлении и при свете бесчисленных огней увидели здание в китайском стиле, построенное на вершине огромного утеса, у которого как бы срезали его острие, и образовалась площадка.
   – Замок, – объявил Казимир.
   – Нет. – Мин Си внимательно осмотрел здание. – Это мяо.
   – Мяо? – переспросил Корсан. – Что это значит?
   – Нечто вроде буддийского монастыря, где живут бонзы, – пояснил Лигуза.
   – Там есть что-нибудь съестное?
   – Надеюсь, Джеймс. Я знаю, что бонзы хорошо принимают странников.
   – Но как очутился монастырь в таких диких и пустынных местах?
   – Подобные монастыри как раз и находятся по большей части на малонаселенных и даже почти недоступных территориях.
   – Их много?
   – Много, целые тысячи. Некоторые из них заключают в себе огромные богатства, имеют башни, покрытые золотом, а также сотни идолов из золота и серебра.
   – Тогда пойдемте в мяо, – предложил американец. – Только как мы туда доберемся?
   – Справимся, – успокоил Мин Си.
   Они снялись с лагеря и направились в горы к тому месту, где мелькали огни. Долго проплутав по горным тропам, несколько раз рискуя заблудиться, то спускаясь в пропасти, то взбираясь на подъемы, на заре следующего дня они наконец выбрались на нужную дорожку, ведущую прямо к мяо. Она оказалась довольно крутой, ее перереза́ли рвы, потоки и глубокие трещины, усыпа́ли острые камни, но путешественники, умиравшие с голоду и нуждавшиеся в хорошем отдыхе, последним усилием преодолели все многочисленные препятствия и около восьми часов подошли к мяо. Монастырь, построенный из дерева и сырцового кирпича, стоял на выровненной площадке, задней стороной примыкая к вершине утеса, который, по словам Мин Си, внутри весь был изрыт пещерами и потайными переходами.
   – Постарайтесь не выказывать любопытство, – предупредил китаец. – Как бы нас не приняли за шпионов, а то подозрительные бонзы, чего доброго, еще отравят нас, подмешав яда в пищу.
   Через незапертую дверь странники вошли в небольшой, слабо освещенный храм, заполненный всевозможными буддийскими идолами, перед которыми в оригинальных бронзовых вазочках курился душистый сандал. Один из бонз в желтой симаре и шляпе, украшенной по бокам кистями, не выражая ни удивления, ни страха, двинулся навстречу, вежливо приветствуя прибывших. Мин Си поспешил объяснить, чего желают его спутники, а именно обеда, провианта в дорогу и, если возможно, лошадей, чтобы без промедления продолжать путешествие. Бонза выслушал в глубоком молчании. Его, видимо, удивляло, что странников всего четверо, что они забрели в такую глушь и так плохо снаряжены для предстоящего трудного пути. Тем не менее он обещал снабдить их в достаточном количестве провизией и лошадьми, которых, по его словам, можно купить в соседней деревушке.
   Пока готовился обед, гостеприимный бонза повел гостей показывать храм и примыкавший к нему обширный грот вместимостью человек на двести, если не больше, освещенный полусотней тальковых лампад. Среди грота возвышался искусно высеченный утес со ступеньками для восхождения на вершину, со странными надписями и большим количеством ниш, в которых ютились истуканчики из дерева, камня, меди и серебра. На самой вершине царил гигантский Фо – покровитель храма, безобразная, чуть не десяти футов в высоту фигура из черного дерева. Закончив экскурсию по храму и гроту, бонза пригласил посетителей в следующий грот поменьше, свет в который проникал через небольшие пробоины в утесе. Середину занимал низкий стол, уставленный бесчисленным множеством фарфоровых блюд с рисом, сушеной рыбой под пикантным соусом, обсахаренными фруктами и каштанами.
   Кушанья не отличались разнообразием, но их хватило бы на двадцать таких чревоугодников, как Корсан. После долгого голодания странники, наконец получившие еду, набросились на нее и с жадностью поглощали предлагаемые блюда. Немного времени спустя вошли еще трое бонз и, присоединившись к обществу, стали угощать путешественников лепешками, выпеченными из муки, добываемой из древесины одного дерева, довольно распространенного в Гуанси и Юньнани. Корсан, известный лакомка и обжора, съел целую дюжину лепешек и сказал, что они превосходные. За чаем завязалась оживленная беседа. Говорили о Китае, о священном мече Будды, о Европе, Америке, а больше всего – о многочисленных китайских религиях.
   – Скажите, пожалуйста, – обратился капитан к бонзам, – вы допускаете, что в древности все китайцы придерживались одной религии?
   – Конечно, – отвечал один из служителей монастыря, который казался гораздо образованнее других. – Я не говорю о том, что тогда поклонялись Фо, Будде и Конфуцию, но в те времена чтили Тянь (небо) и Шан-ди, верховное существо, создавшее землю и звезды, как и ваш западный Бог, и ставшее отцом всех народов. Вечный, справедливый, неизменный Шан-ди все видел, проникал в тайники человеческих сердец, управлял движением земли и других миров, наказывал преступления и пороки, награждал добродетели, возводил или низвергал императоров и предупреждал людей о своем гневе, дабы они имели возможность вовремя покаяться. Часть этой религии сохранилась до настоящего времени.
   – А древние народы приносили жертвы этому Шан-ди?
   – Конечно, – ответил бонза. – Они устраивали на траве под деревьями два простейших алтаря, на которых император приносил жертвы высшим духам и предкам.
   – Ведь в те времена религия Фо еще не была известна?
   – Нет. Религия Фо была введена в Китае около семьдесят пятого года нашей эры, во времена правления императора Хань Минг-Ти.
   – Откуда явилось это вероучение?
   – Из Индии, а в Китае его распространил один бонза, принесший с собой изображения божества и сорок две заповеди новой религии, начертанные на свитке. Этот святой человек приобрел стольких последователей, что на десятый месяц того же года была воздвигнута священная статуя Фо. И знать, и простой народ приняли Фо с воодушевлением, почти во всех провинциях появилось огромное количество мяо, или бонзерий.
   – В чем состоит религия Фо? – нетерпеливо спросил Корсан.
   – В любви и милосердии людей ко всякому живому существу, не исключая и самых мелких животных.
   – Самых мелких? – Американец готов был рассмеяться, и только угрожающий взгляд капитана Джорджио остановил его.
   – Душа всякого умершего человека, равно как и животного, – продолжал бонза, – после смерти переходит в другое тело, более благородное или, наоборот, более низкое, смотря по заслугам покойного.
   – Значит, может так случиться, что вы после смерти возродитесь в теле бегемота? – Корсан не сдержался и прыснул от смеха.
   – Очень может быть, – важно ответил бонза.
   – А как нынешний император Китая смотрит на вашу религию? – спросил капитан Лигуза.
   – К нашему сожалению, она не пользуется его расположением. Если бы он мог изгнать всех последователей Фо, он, наверное, так и сделал бы.
   – Почему же он вас не изгоняет? – допытывался американец.
   – Потому что тогда ему пришлось бы изгнать половину своего народа. Впрочем, не думайте, что все правители не любили нашу религию. Один китайский император добровольно поступил в бонзерию и хотел остаться в ней до конца жизни, но его силой вызволили оттуда великие мира сего, заплатив огромные деньги, чтобы только освободить его от данных им обетов. Это событие нанесло страшный удар по нашему вероучению: решив, что в религии Фо замешаны деньги, а служителей можно подкупить, многие последователи Фо вознегодовали, отреклись от прежней веры и прокляли ее. Супруга императора У-Ти воздвигла великолепный храм богу Фо, сделалась бонзессой и остригла свои великолепные волосы. К несчастью, ее муж умер, а новый император, Юнг-тсе-гу, приказал арестовать ее и утопить в Хуанхэ.
   – Выходит, никто из императоров не стал бонзо́й, – усмехнулся Корсан, специально делая неправильное ударение на последнем слоге.
   – Ни один, – покачал головой бонза и слегка сдвинул брови.
   Мин Си показалось, что при этом глаза монаха недобро сверкнули, и канонир, боясь неприятностей, прервал разговор, попросив позволения пойти отдохнуть, чтобы с первой зарей продолжить путешествие.
   Бонзы привели странников в небольшую чистенькую комнатку со стенами, обитыми бамбуковой холстиной, и с мягкими циновками вместо постелей. Капитан, Корсан, Казимир и Мин Си, убедившись, что в комнатке нет тайных входов, и забаррикадировав дверь, улеглись на циновках и заснули глубоким сном.

Глава II
Носорог

   Проспав почти двадцать часов, на другой день четверо искателей священного меча верхом на крепких лошадях, которых бонзы приобрели в соседнем селении, с хорошим запасом провианта и в приподнятом настроении покинули мяо и спустились с утеса на расстилавшуюся перед ними равнину, которая, по-видимому, тянулась бесконечно до самых истоков Хуншуйхэ. Американец в восторге от того, что наконец-то сидит на хорошей лошади, трещал за десятерых, и, слушая его, товарищи покатывались со смеху. Шутник предлагал основать в этой местности американскую колонию, заставив всех жителей принять Фо – религию, которая, по словам Корсана, начинала серьезно его привлекать.
   – Послушайте меня, – рассуждал он. – Став бонзой, я буду вести патриархальную жизнь наподобие Ноя. Я так растолстею, что своим пузом испугаю даже гиппопотама, более того – я сделаюсь настоящим китом. Невзирая на заповеди Фо, я прикажу убивать по одному быку в день на жаркое, наполню грот возле храма трубками и табаком и помещу бочонок виски на вершину утеса – туда, где теперь стоит этот гадкий идол. При этом я, конечно, возьму на себя хлопотливую обязанность ежедневно поклоняться новому богу.
   – Но ведь религия Фо запрещает истреблять животных, – сквозь смех сказал Казимир.
   – Плевать мне на Фо, мальчик, и потом, кто что докажет? Шпионы меня не пугают. Лишь только в моих владениях появился бы первый шпион, я тотчас повелел бы сбросить его с утеса.
   – Какой вы свирепый бонза! Никто не отважится просить у вас гостеприимства.
   – О, конечно! Какую восхитительную жизнь я вел бы в своей бонзерии! Какие задавал бы обеды, какие попойки! Кухня топилась бы у меня восемь раз в день, и каждый вечер устраивалась бы вакханалия в обществе идолов.
   Болтая и посмеиваясь над выходками янки-мечтателя, путешественники проезжали, сами того не замечая, милю за милей через леса, кустарники, луга, плантации, холмы, по возможности минуя попадавшиеся на дороге деревушки, полускрытые в лесах, росших на наиболее возвышенных местах. Вечером, преодолев сорок миль, они переправились через Хуншуйхэ, которая в этом месте не шире обыкновенной речонки, и расположились лагерем на противоположном берегу возле рощицы небольших тутовых деревьев. Корсан, привыкший к европейской шелковице, сильно удивился при виде низкорослой китайской.
   – Это же кусты! – воскликнул он. – Почему они такие маленькие по сравнению с их европейскими и американскими братьями?
   – Потому что китайцы нарочно выращивают их малорослыми, – объяснил капитан. – Китайцы и тонкинцы после многовекового наблюдения заметили, что черви, которые питаются листьями больших старых деревьев, дают более грубый шелк, чем те, что поедают молодые растения. Теперь во время зимнего сезона здесь повсеместно подрезают шелковичные деревья почти наравне с землей, чтобы появились новые ветви и юные листочки.
   – В Китае используется такая масса шелка?
   – Китай, мой милейший Джеймс, – шелковая империя. Производство и потребление шелка в этой стране так велики, что ставят в тупик европейцев. Вы только подумайте: из четырехсот миллионов жителей Китая триста миллионов человек разводят червей и добывают шелк, а двести миллионов носят одежду из шелковых материй.
   – Где выделывают самый лучший шелк?
   – В провинции Чжэцзян, где он совершенно бел, тонок и мягок. Впрочем, теперь все сорта шелка, вывозимые из империи, белы, мягки и блестящи, потому что шелк дополнительно обрабатывают известью.
   – А где самые большие фабрики?
   – В Нанкине, Учжоу, Шанхае и Ханчжоу. В Ханчжоу шестьдесят тысяч фабрик, а в окрестностях этого города – сто тысяч.
   – Много ли сортов шелка продают китайцы?
   – Много. Наиболее популярный сорт, экспортируемый в Европу, называется цатли – в дословном переводе «состоящий из семи ниток». Кроме того распространен сорт юнь-фа, или «садовые цветы»: нити этого шелка такие тонкие, что часто рвутся; пользуются спросом сорта тайсам, кайнинг, чуэнь – они имеют стандартную нитку. Китайский кокон по большей части белый, а желтый, получаемый от европейских червей, относится к сорту чуэнь, грена [23 - Грена – яйца бабочки-шелкопряда.] которого была тайно привезена на запад византийскими монахами, спрятавшими ее внутри своих посохов.
   – Представляю, какие у них объемы продаж, ведь все покупают шелк у Китая?
   – Оборот баснословный. Из одного Шанхая в 1845 году вывезли десять тысяч сто двадцать семь тюков шелка по сто тридцать фунтов каждый, а в 1855 году – около пятидесяти тысяч тюков. Несмотря на экспорт и огромное внутреннее потребление, производство шелка так велико, что цена на него до сих пор не повышалась и шелковая кофта по-прежнему стоит дешевле хлопчатобумажной.
   – Китайцы сами расписывают шелк цветами, птицами, драконами и пейзажами?
   – Конечно, сами! Китайцы первыми изобрели краски и научились с ними обращаться. Еще не открыли Америку, а китайцы уже многие века занимались живописью.
   – Вот так-то, сэр Джеймс, – поддел Казимир Корсана, – а вы говорите Америка!
   Корсан нахмурился и хотел что-то возразить, но, не желая новой стычки, особенно с капитаном, предпочел промолчать.
   Стемнело, и путешественники сразу после ужина забрались в палатку. Мин Си дежурил первым, сидя возле костра, разведенного для защиты от диких зверей, которых так много в здешних местах. Действительно, тигры и пантеры не замедлили появиться. Мяукая, воя и рыча на всевозможные лады, бродили они в нескольких сотнях футов от палатки. Канонир был вынужден подвести лошадей ближе к огню, привязать их к кольям и разбросать вокруг горящие головни, чтоб удержать на почтительном расстоянии наиболее свирепых обитателей леса. Дикий концерт продолжался всю ночь, несмотря на то, что сэр Джеймс, сменивший китайца, не раз разряжал карабин по сверкавшим, как уголья, глазам хищников.
   Около четырех часов утра путешественники тронулись в путь по великой равнине Юньнани и ехали с небольшими привалами четыре дня. На пятый день, оставив позади довольно значительный город Кайюань, всадники достигли высот, поросших деревьями под местным названием яка, плоды которых, зеленоватого цвета, с грубой жесткой кожей и острыми шипами, весят почти сто фунтов. Корсан, который и раньше слышал про эти плоды, и Мин Си, знавший, как они полезны, сорвали два из них весом в девяносто с лишним фунтов каждый. Везти плоды в таком виде было невозможно, и американец, не хотевший терять добычу, разрезал их и выбрал белую сердцевину, имевшую приятный запах и необыкновенный вкус.
   Двадцать пятого августа всадники поднялись на склоны горного хребта Айлаошань, тянувшегося по самому центру провинции; он разделялся на три ветви, две из которых поворачивали к югу, прорезая Тонкин, а третья, следовавшая по течению Юаньцзяна, – к северу. Подъем был чрезвычайно труден и утомителен: приходилось то взбираться на крутые утесы, то скакать над бездонными пропастями по узким горным тропинкам, часто прерываемым глубокими трещинами и быстрыми потоками. Кое-где на вершинах гор виднелись небольшие башни, занятые китайскими солдатами, разрушенные деревушки, развалины стен, а внизу, в ущельях и на отдаленных равнинах, – крепости и живописные озерки.
   К полудню путешественники добрались до вершины горной цепи и после двухчасового отдыха стали спускаться в долину по крутому западному склону. С высоты перед ними открылся великолепный вид: горы, возносившие к небу свои вершины, пропасти, вызывавшие головокружение, огромные девственные леса, бешеные потоки воды, обширные пруды и озера. Далеко-далеко на чудном зеленом фоне лугов виднелись раскиданные по долине деревушки и плантации. Капитан, внимательно осмотрев окрестности, указал Корсану на блестевшие под солнцем желтые крыши домов лежавшего внизу города:
   – Это Мынцзы – тоже один из крупных центров Юньнани.
   – Очень кстати, – оживился американец. – Пойдемте туда, поищем мягкую постель и славный обед.
   – Обед не стоит того, чтобы рисковать из-за него жизнью, Джеймс. У нас есть палатка для отдыха и сна и куча провизии, так что нам незачем спускаться в город.
   – Все-таки я бы охотно посетил Мынцзы.
   – Зачем?
   – Чтобы достать там саланганьи гнезда, котлет и виски. Вот уже два месяца, как мы не распили ни одной бутылки добротного напитка.
   – В Мынцзы нет ни саланганьих гнезд, ни виски.
   – А говядина там есть?
   – Мы в состоянии добыть ее охотой.
   – На кого же охотиться в этой стране? Разве вы не видите, что все звери бегут от нас? Оно и понятно, чего ждать от китайских зверей?
   – Вы забыли про тигров? – усмехнулся Казимир.
   – Тигры! – завопил американец, задетый за живое.
   – Вот именно, китайские тигры, от которых порядком досталось неустрашимому гражданину свободной Америки, прятавшемуся на деревьях.
   – Молчи, злодей! Ты насмехаешься, но клянусь тебе, если я встречу хоть одного тигра…
   – И что вы сделаете?
   – Возьму его живьем, посажу на дерево и поступлю с ним так, как его собратья со мной.
   Спуск по западному склону прошел без приключений, и, когда солнце скрылось за горизонтом, всадники достигли равнины, где выбрали по возможности удобное местечко для ночлега, поставили палатку, развели возле нее костер и, наскоро поужинав, улеглись спать. Китаец, как и прежде, вышел в караул первым и устроился у огня с заряженным карабином. Ночной звериный концерт не заставил себя долго ждать: рев, мяуканье, рычание, вой слились в одну адскую симфонию. Тигры и пантеры дерзко расхаживали вокруг палатки и лошадей, удерживаемые от более решительных действий только огнем костра, далеко различимым в темноте.
   В полночь Мин Си на его посту сменил Казимир. Удивленный множеством диких зверей, бродивших поодаль, молодой человек подкинул в огонь ветвей, осмотрел карабин, уселся под деревом, закурил трубку и стал зорко вглядываться во тьму, решив метким выстрелом встретить первого же хищника, который рискнет приблизиться к лагерю. Прошло два часа, как вдруг послышался продолжительный свист. Часовой вскочил, озираясь, и увидел в пятистах шагах от палатки какую-то тяжелую тушу: она, переваливаясь, показалась из-за купы деревьев и направилась к болоту.
   Скорее удивленный, чем испуганный, Казимир без звука поднялся, чтобы понаблюдать за этим совершенно незнакомым ему зверем. Странное животное принялось ходить взад-вперед, потом накинулось на кусты и тростник, с жадностью пожирая все подряд, и бросилось на землю, катаясь на спине и потрясая в воздухе толстыми, как бревна, ногами. Казимир встревожился и сильно испугался, когда увидел, что животное, имевшее отвратительную морду с длинным рогом, галопом метнулось назад и остановилось всего в шестистах пятидесяти футах от огня.
   – Что тебе надо, чудовище? – пробормотал юноша, пряча трубку в карман и хватаясь за карабин. – Хочешь на нас напасть?
   Не зная, как поступить, опасаясь, что одной пули не хватит, чтобы сразить эту гигантскую массу, Казимир вполз в палатку и разбудил капитана.
   – Что стряслось? – спросил тот, потирая глаза.
   – Там совсем рядом бродит огромный, ростом со слона зверь. По-моему, он взбесился.
   Джорджио поднялся и вышел из палатки. В ста шагах от нее стоял зверь, устремив глаза на огонь и опустив голову, словно готовясь к нападению.
   – Это носорог, – сказал капитан. – Очень опасный сосед.
   – Он собирается броситься на нас?
   – Нет, если его не тронут. Пока горит огонь, носорог не приблизится. Спокойной ночи, Казимир, карауль хорошенько.
   Капитан вернулся в палатку, а юноша подбросил ветвей в костер и, чтобы удобнее было следить за животным, лег на траву, держа в руках карабин со взведенными курками и положив около себя револьверы.
   – Только попробуй подойти, – прошептал он, обращаясь к носорогу, – я, право, не вытерплю и выстрелю.
   К счастью, носорог держался в отдалении, а напоследок, обойдя два-три раза вокруг лагеря, и вовсе ушел в сторону болота. В четыре часа утра поляк разбудил Корсана, предупредив, что поблизости расхаживает носорог и беспокоить его не нужно. Но неисправимый янки только рассмеялся, потирая руки от удовольствия:
   – Носорог? Отлично! Значит, сегодня мы поедим котлет.
   Новый часовой, осмотрев карабин и пистолеты, растянулся позади лошадей в ожидании удобного момента выпустить меткую пулю в привлекательную дичь. Носорог продолжал прыгать и кувыркаться в грязной болотной воде, испуская громкий свист и глухое хрюканье. Казалось, он и в самом деле взбесился, так как по временам выползал из грязи и с разбегу бросался на росшие возле болота кусты, приминая их к земле.
   Корсан почти час терпеливо ждал приближения зверя, потом, утомившись, покинул лагерь и спрятался за группой деревьев в нескольких шагах от леса. Все дальнейшее происходило стремительно. Носорог, разнеся в пух и прах тростник и болотные растения, направился к лесу с очевидным намерением убраться в свое логовище. Корсан в ту же минуту зарядил карабин и, нимало не думая об опасности, которой подвергал не только себя, но и своих товарищей, быстро прицелился и, подпустив зверя на сто пятьдесят шагов, выстрелил несколько раз подряд. Раздался резкий свист. Носорог на пару секунд замер, после чего, наклонив голову и грозно выставив вперед рог, устремился на охотника. Завидев страшное чудовище, приближавшееся с невероятной быстротой, и не надеясь на револьверы, Корсан отшвырнул разряженный карабин и кинулся к палатке, отчаянно вопя:
   – Помогите! Джорджио, Казимир! Спасите!
   Кричать и не требовалось, потому что оба – и капитан, и его матрос, – разбуженные выстрелами, выскочили из палатки с оружием в руках.
   – На лошадей! – приказал капитан.
   Поспешно зарядив карабины, все четверо побежали к лошадям и, вскочив в седла, помчались по равнине. Корсан одним взмахом взлетел в седло и отчаянно погнал своего скакуна. Носорог, плохо видевший маленькими глазками, сначала не заметил исчезновения врагов и ринулся, вымещая всю свою злобу, на палатку, в несколько мгновений уничтожив ее вместе со всей амуницией и провизией. Только расправившись с палаткой, он огляделся, ища противников, которые в это время галопом удирали из лагеря. Зверь испустил хриплый рев, пригнул голову и полетел, как стрела, преследуя лошадь Казимира, которая оказалась ближе всех. Странно, но, несмотря на кажущуюся неуклюжесть, носорог бежал так быстро, что в несколько мгновений очутился за спиной несчастного юноши, лошадь которого в испуге металась, как угорелая, из стороны в сторону и не слушалась поводьев.
   – Капитан, помогите! – заверещал перепуганный насмерть Казимир.
   В отчаянии он вытащил нож и уколол своего скакуна в шею. Почувствовав резкую боль, лошадь в два прыжка очутилась среди болота, но, промчавшись футов сто тридцать, повалилась, накрыв собою всадника. Казимир забарахтался, зовя на помощь, а носорог уже мчался с прежней яростью, опустив свой рог и готовясь пропороть одновременно и человека, и коня. Маленькие глазки зверя метали молнии, зубы скрежетали. Добежав до болота, носорог пулей кинулся в воду и, разбрасывая по воздуху струю жидкой грязи, устремился к несчастному юноше, который никак не мог выбраться из-под лошади.
   – Держись, Казимир! – раздался чей-то голос.
   Молодой человек обернулся в сторону равнины и увидел, что капитан и Корсан, пригнувшись к седлам, мчатся в карьер ему на помощь. Шагов за сорок янки соскочил с лошади и пустился бежать к болоту, на ходу стреляя из револьверов, но без всякого результата.
   – Берегись! – крикнул Джорджио.
   Бросив лошадь на попечение Мин Си, капитан Лигуза стал на одно колено и навел дуло на зверя, целясь ему в правый глаз. Раздался выстрел. Огромное животное издало резкий свист, споткнулось, мотнуло головой вверх-вниз, сделало два-три шага и тяжело рухнуло в грязь.
   – Ура! – прогремел американец, освобождая вместе с Мин Си Казимира из-под лошади, а потом все четверо направились к убитому зверю.

Глава III
Переправа через Юаньцзян

   Носорог, пораженный в глаз метким выстрелом капитана Джорджио, без всяких признаков жизни неподвижно лежал на правом боку, зарыв свой рог в грязь, растопырив толстые могучие ноги и раскрыв рот. Отвратительное и вместе с тем опасное животное; его толстая и прочная, как броня, кожа обтягивает безобразную массу костей и жира, лучше всяких панцирей защищая от пули и стрелы, даже отравленной. Убитый носорог принадлежал к крупнейшим представителям своего рода и имел почти пятнадцать футов в длину.
   – Сколько мяса! – восторгался американец добычей. – Смотри, Казимир! Какие ноги! Если ты хоть одну из них положишь на себя, от тебя останется яичница, но мы не будем мелочиться, а целиком наденем носорога на вертел.
   – Где мы найдем такой вертел? – спросил капитан. – Тут нужна железная полоса вроде мачты.
   – Подумаешь, тогда мы наделаем бифштексов.
   – Из этого мяса? Оно жестче, чем у тапира. Даже китайцы им брезгуют.
   – Китайцы! – рассердился янки. – Да разве они способны убить такого гиганта?
   – Еще как! Лучше нас.
   – Каким образом, позвольте спросить? Это животное обшито броней, как морское судно.
   – Китайцы убивают носорогов из обычного огнестрельного оружия.
   – Я выпустил несколько пуль из револьверов, и все они сплющились о кожу носорога.
   – Обычно охотники подкрадываются к сонному зверю и убивают его выстрелом в живот – единственное не покрытое броней место. Рана всегда смертельна.
   – Если бы я это знал, то поступил бы, как китайцы, – произнес Корсан с сожалением. – Ну ладно, с помощью ножей мы постараемся добыть себе подходящие куски мяса. Вы что-то хотите добавить, Джорджио?
   – Мин Си говорит, что нога носорога считается лакомством, а рог, так напугавший вас с Казимиром, используется вместо слоновой кости и ценится довольно дорого.
   Все взялись за bowie-knifes и не без труда отделили от туши одну ногу, приготовить которую поручили маленькому канониру. Американец хотел самостоятельно вырезать большой кусок на бифштекс, но не справился – так тверда была броня животного. Тогда Корсан попытался отрезать ценный рог, но после двухчасовой возни убедился, что без топора не обойтись.
   – Тьфу, бестия! Этот носорог точно железный, его и нож не берет, – проворчал янки, вытирая струившийся с лица пот. – А чего хорошего ждать от китайского зверя?
   Завтракали возле болота. Нога носорога, тщательно прожаренная китайцем, на вкус оказалась не хуже бизоньего горба и медвежьей лапы. В девять часов утра, собрав раскиданные свирепым животным провизию и амуницию, четверо искателей приключений отправились дальше, спеша добраться до западной ветви горной гряды Айлаошань. Было жарко, раскаленное солнце немилосердно пекло, почти отвесно направляя свои лучи на головы путников и их лошадей, которые, хотя и привыкли к местному климату, сильно страдали.
   Равнина, расстилавшаяся перед странниками, своей необъятностью, высотой трав и количеством пасшихся на ней бизонов и оленей напоминала великие прерии Арканзаса. Американский скотопромышленник при желании нажил бы здесь целое состояние. В отдалении на вершинах некоторых зеленеющих холмов виднелись хижинки, полуразрушенные башенки и бонзерии, но не встретилось ни одного каравана вроде тех, что часто ходят из Тонкина в Мынцзы, перевозя различные товары. Около полудня направо показался лес с необычными деревьями.
   – Это тзи-чу, – объяснил капитан.
   – Они очень похожи на ясень.
   – Вы отчасти правы, Джеймс, но эти китайские деревья дают ценный лак.
   – Когда и как его собирают?
   – Летом, когда дерево достигает полного расцвета, на коре делают косые надрезы, из которых вытекает красноватая, довольно клейкая жидкость. Это и есть лак, точнее, сырье для лака. Оно еще требует обработки.
   – Сколько же такого вещества дает каждое дерево?
   – Мало. Требуется едва ли не тысяча деревьев, чтобы собрать двадцать фунтов клейкой субстанции, – вот почему лак стоит так дорого.
   – Легко его собирать?
   – Очень трудно, и это опасный промысел, сборщики вынуждены прикрывать туловище и ноги толстой кожаной амуницией, на руки надевать перчатки, на лицо – маску из промасленной материи. Без таких предосторожностей испарения клейкой жидкости причиняют ужасную боль и приводят к образованию опухолей и ран во всем теле. Ежегодно многие сборщики клея умирают в результате неизлечимых болезней.
   – Значит, клейкая жидкость ядовита?
   – Хуже. Даже упас [24 - Упас – ядовитое дерево, растущее на островах Малайского архипелага. Испарения его сока причиняют боли во всем теле и нередко служат причиной полной потери волос на голове. – Примеч. автора.] не так опасен, как тзи-чу.
   – Ну а дальше что происходит с этим клеем? Извлекли, и сразу в дело?
   – Нет. Его нужно сначала очистить, пропустив через фильтр из белого полотна, и только потом, уже полностью очищенный, лак поступает в продажу, причем вещь, которую хотят им покрыть, предварительно смазывают маслом. Достаточно двух-трех слоев, чтобы покрытые лаком предметы стали казаться такими блестящими, словно на них нанесли тонкий слой стекла.
   – Вы говорите, такой лак ценится на вес золота?
   – Еще дороже.
   – Джорджио, здесь тысячи этих деревьев. Нельзя ли…
   – Вы с ума сошли, – перебил капитан, поняв, куда клонит его предприимчивый друг. – Да и во что вы его соберете? В наш чудом сохранившийся котелок?
   – Вы правы, моя идея несерьезна. Но я никогда не забуду это место. Если я когда-нибудь буду нуждаться, то приеду сюда поправить свое состояние.
   Дальнейший путь пролегал по болотистой равнине с бежавшими кое-где ручейками, несомненно, впадавшими в Юаньцзян. Характер местности мало-помалу изменялся. За бесконечной равниной последовали живописные холмы, часто попадались многолюдные селения, рядом с которыми паслись быки, лошади и прирученные олени. На плантациях работало множество народу. Несколько торговых караванов шли в Мынцзы, Цзяншуй и в лаосские провинции. В четыре часа пополудни путешественники сделали короткую остановку на берегах обширного озера, чтобы дать немного отдохнуть лошадям, обессиленным длинными переходами, а потом предприняли восхождение на последнюю горную цепь, позади которой протекала река Юаньцзян. К счастью, повсюду виднелись тропинки, протоптанные караванами. Перейдя по шатким мостикам через глубокие потоки и проследовав густым лесом, к сумеркам наши герои достигли вершины горной цепи. Корсан, ходивший к источнику за водой, вернулся встревоженный и объявил товарищам, что заметил на пике горы в полумиле по направлению к западу большой огонь.
   – Наверное, горцы, – предположил капитан, но Корсан упорно повторял, что видел бандитов.
   Джорджио вылез из палатки и дошел почти до самой вершины.
   – Видите их оружие? – спросил сопровождавший его американец. – Оно так и сверкает при свете пламени. Я сразу обратил на него внимание. Эти люди наверняка разбойники, промышляющие грабежами в горах.
   Капитан Лигуза внимательно осмотрел предполагаемых бандитов и пересчитал их. По голубым симарам, обшитым позументом, он узнал китайских солдат.
   – Они нас не побеспокоят, Джеймс. Это солдаты, расположившиеся биваком возле полуразрушенной башни.
   – А! Если речь о китайских солдатах, я их нисколько не боюсь. Более трусливых существ, по-моему, нет на свете. Мыши и те отважнее этих желтых рож.
   – Ну, Джеймс, вы уж слишком их принижаете.
   – Ничуть. Надеюсь, вы, капитан, не станете утверждать, что китайские солдаты – такие же храбрецы, как их собратья по оружию других наций?
   – Именно так. Если бы им не мешали религиозные догматы миролюбия, если бы к ним не относились с презрением аристократы, ученые и императоры, китайцы были бы превосходными вояками.
   – Как? – вознегодовал Корсан. – В Китае ненавидят военных?
   – Да, Джеймс. Китайцы благоговеют перед учеными, а к солдатам относятся без малейшего уважения.
   – Какие идиоты!
   – Вместо того чтобы обучать солдат военному искусству, им все время внушают идеи, идущие вразрез с нашими понятиями о воинской доблести. Вот почему китайские солдаты боятся одного только вида крови.
   – Ослы! Им хотя бы платят за службу?
   – Не очень-то щедро, Джеймс, но китайцы привыкли довольствоваться очень малым. Пехотинец получает от правительства четыре унции серебра в месяц, всадник – шесть, а также две меры бобов для лошади.
   – А как с вооружением?
   – Хуже некуда. У одного солдата карабин, у другого кремневое ружье или фитильная аркебуза, у третьего пика, у кого-то сабля, лук, пара штыков. В целом полку не найдутся и тридцать человек, вооруженные одинаково.
   – Так, выходит, у них нет настоящего войска, а какое-то его жалкое подобие, да и то плохо вооруженное?
   – Совсем плохо, правда, в последнее время заговорили о реорганизации китайской армии, и, вполне возможно, скоро ее экипируют как положено. Китай наконец решил проснуться, чтобы противостоять нашествию белых, и начинает пошевеливаться. Военные джонки уступают место кораблям, луки и стрелы мало-помалу заменяются ружьями, вместо древних пушек появляются новые артиллерийские орудия европейского образца. Кто знает, настанет время, когда Китай вооружится так же, как Англия и Америка. В деньгах у китайцев недостатка нет, было бы только желание.
   Двадцать восьмого августа еще до десяти часов утра путешественники спустились с гор и галопом поскакали к Юаньцзяну, протекавшему по обширной долине, покрытой плантациями сахарного тростника. Совсем скоро лошади, промчавшись мимо плантаций, доставили нетерпеливых всадников на берег реки, берущей начало на северных границах Юньнани и после длинного пути впадающей в Тонкинский залив. Капитан спрыгнул на землю, чтобы найти удобную переправу, но река бурлила так грозно, что нечего было и думать пуститься вплавь, а моста не имелось ни на севере, ни на юге. К счастью, в пятистах-шестистах шагах выше по течению виднелась хижина, перед которой покачивалась большая лодка.
   – Вперед, друзья! – скомандовал Джорджио.
   На ржание лошадей из хижины вышел здоровенный оборванный китаец с бамбуковой палкой, но, увидев путешественников, хотел удрать. Американец в два прыжка нагнал беглеца и схватил его за ухо.
   – Эй! – крикнул он. – Если будешь капризничать, я вырву тебе косу. Мы не разбойники, а весьма почтенные господа.
   Мин Си постарался успокоить лодочника, который подозрительно поглядывал на незваных гостей, удивляясь тому, что у них нет ни косичек, ни раскосых глаз. Разумеется, он понял, что перед ним – чужестранцы.
   – Кто эти люди? – спросил он.
   – Что тебе за дело до того, кто они и куда едут? – сказал Мин Си. – Довольно и того, что тебе заплатят по-княжески.
   Лодочник, казалось, не удовлетворился таким обещанием и предпринял новую попытку улизнуть, но американец без дальнейших объяснений взял его за шиворот и швырнул в лодку.
   – Поворачивайся, разбойник! Не изображай из себя осла перед господами и не лай, как собака, – все равно тебе нечем кусать.
   Корсан, Мин Си и две лошади вошли в лодку, которая тотчас же отчалила. Джорджио и Казимир с двумя другими лошадьми остались на берегу. Лодка, несмотря на все усилия Джеймса и китайца, работавших баграми, вместо того чтобы пересечь реку, спустилась на тысячу или тысячу двести футов вниз, угрожая разбиться о скалистый островок. Оба моряка, наблюдавшие с берега за всем происходящим, сразу догадались, что лодочник хочет сыграть с белыми чужеземцами гадкую шутку.
   – Сэр Джеймс, – крикнул Казимир, – будьте внимательнее!
   Корсан сразу все понял. Он подскочил к лодочнику и приставил ему к горлу bowie-knife. Несчастный малый с перепуга так заорал, как будто его уже резали.
   – Не раздражай меня! – взревел Корсан. – Если ты не доставишь нас живыми и невредимыми на тот берег, я тебя зарежу, как барана.
   Лодочник снова взялся за весла, и лодка стала рассекать воду по прямой линии, однако недолго. Плохо управляемая, несмотря на усилия американца и Мин Си, она опять помчалась вниз на отмели, о которые бешено разбивались волны. Послышался страшный треск. Лодка ударилась о подводные камни и начала тонуть. Хорошо, что все происходило почти у самого берега. Корсан и канонир сразу же вскочили на лошадей и благополучно выбрались на сушу, бросив китайца на тонувшей лодке.
   – Эй, Джеймс! – раздалось с другого берега.
   – Мы в целости и сохранности, капитан! – ответил американец. – Как же вы-то теперь переправитесь?
   – Вплавь. Эта река не из таких, чтобы нас испугать.
   – Собака этот лодочник! Он одурачил нас, как малых детей.
   – Мы переправимся, Джеймс, не волнуйтесь.
   Капитан и Казимир разделись, навьючили на себя попоны, оружие и провиант, сели на лошадей и вошли в реку; в это время подлого китайца несло по течению на остове лодки. Вода была глубокая, а течение быстрое, но опытные пловцы не боялись опасностей, а у лошадей еще оставались силы. Неоднократно покружившись в водоворотах и дав отнести себя течением, моряки без особых приключений добрались до противоположного берега.
   – Вы храбрый человек, капитан, – похвалил Мин Си.
   – Казимир тоже молодец, – добавил Корсан. – Где это мы?
   – Смотрите вниз по течению, что вы там видите? – спросил канонир.
   – Город.
   – Это Юаньян.

Глава IV
Юаньян

   Юаньян – один из лучших городов Юньнани. Он далеко не такой крупный и густонаселенный, как главный центр провинции – Куньмин, не окружен грозными укреплениями и не украшен великолепными памятниками, зато его широкие и красивые улицы обсажены тамариндами и мангостанами, а чистенькие домики, раскрашенные в яркие цвета, утопают в зелени садов. Кроме того в Юаньяне есть несколько буддийских храмов. Хотя город расположен в самом сердце провинции, население его очень пестрое: помимо коренных жителей страны – китайцев – здесь проживают бирманцы, лаосцы, тонкинцы и сиамцы. Город ведет оживленную торговлю. В Юаньян и обратно идут нагруженные богатыми товарами караваны из Куан-Си, Тонкина, Лаоса и Сиама. Мимо города то вверх, то вниз по течению снуют вереницы барок, облегчая и удешевляя доставку привозных товаров вглубь страны и обеспечивая возможность дешевым водным путем экспортировать изделия местного производства.
   Невозможно описать волнение, охватившее неустрашимых искателей приключений при виде Юаньяна, который, по уверениям китайцев, хранил в одном из своих храмов знаменитый меч Будды. Даже китаец Мин Си, не говоря уже о наших белых друзьях, выглядел обеспокоенным.
   – Черт возьми! – нарушил общее молчание Корсан. – У меня сердце бьется как никогда. Я на что-то надеюсь и чего-то боюсь одновременно. Проклятый меч! Заставить так стучать сердце янки! Это невероятно!
   – А что вы скажете, если я признаюсь, что у меня тоже сильное сердцебиение?
   – Скажу, Джорджио, что это оружие просто околдовало нас двоих.
   – Троих, – поправил Казимир.
   – Четверых, – добавил китаец.
   – Ого! Вот так штука! Мы все точно сентиментальные барышни. Боюсь, не попусту ли мы переживаем? И найдем ли мы еще здесь этот знаменитый меч?
   – Найдем, Джеймс, – заверил капитан.
   – А если нет?
   – Тогда отправимся в Бирму.
   – Но вдруг его и там не окажется?
   – Будем искать до тех пор, пока не отыщем.
   – Вот это правильно! Такой разговор мне по душе. И знайте, куда бы вы нас ни повели, мы всюду пойдем за вами, хотя бы даже в преисподнюю, прямо к чертям в пекло. Ну а уж если дело дойдет до этого, то допрос Вельзевула я беру на себя, попадись только он мне в руки.
   – Смотрите, сэр Джеймс, обожжетесь, – поддразнил балагур-поляк.
   – Не беда, мальчик. Я охотно пожертвую двумя пальцами, лишь бы добыть меч Будды. Мне и оставшихся пальцев хватит, чтоб его удержать.
   Разговаривая, путники приблизились к городскому предместью. Понимая, что нельзя показываться в городе грязными, оборванными, без кос и с белыми лицами, капитан повел товарищей на плантацию бамбука, чтобы переночевать и привести в порядок свой внешний вид. Там они раскинули палатку и, не разводя огня, чтобы не привлекать внимания местных жителей, после скромного холодного ужина улеглись спать, рассчитывая подняться с первой зарей. Ночью они слышали крики людей и ржание лошадей: из соседних провинций Лаоса и Тонкина, а может быть, и из Сиама в Юаньян шли караваны с грузом шелка, сахара, душистых эссенций и дорогих лаков. Едва взошло солнце, капитан, Корсан, Казимир и Мин Си проснулись, почистили одежду, прикрепили на затылки длинные косы, побрились, выкрасили лица желтым соком из корней какого-то растения, надели очки с прокопченными стеклами и, сев в седла, отправились в город; процессию возглавлял маленький канонир.
   Светало. Юаньян издали блестел в утренних лучах. Вокруг по холмам были разбросаны хорошенькие виллы с изогнутыми крышами, украшенными, как обычно, фронтонами, флагами и флюгерами, а на одном из холмов виднелись остатки старой крепости, развалившейся от времени. Широкую главную улицу, застроенную красивыми домами, окаймлял двойной ряд тиковых деревьев. По ней в сопровождении солдат, вооруженных пиками, японскими катанами – длинными саблями, а также фитильными аркебузами, один за другим следовали караваны из множества навьюченных лошадей. Встречные приветствовали наших путешественников вежливым «изин, изин!» и грациозным движением руки. Корсан оживился, вообразив бог знает что.
   – Ну и дела! – воскликнул он. – Нас принимают за князей?
   – Именно, – кивнул Мин Си. – У вас на груди вышит дракон о четырех когтях, и прохожие принимают его за знак принадлежности к княжескому сословию.
   – Ты смеешься надо мной?
   – Я говорю совершенно серьезно.
   – Значит, я, по их мнению, князь? Что ж, отлично. По крайней мере хотя бы в Юаньяне я произвожу фурор. Князь в Юаньяне – хорошо, черт возьми! Если и дальше дела пойдут в том же роде…
   – Что же вы тогда сделаете? – спросил капитан, сдвинув брови.
   – Я устрою народное волнение и заставлю провозгласить себя князем или императором.
   – Не вздумайте, Джеймс. Оставьте эти игры: при первом же намеке на подобные действия вас до смерти забьют бамбуковыми палками или изрежут на куски как подлого изменника.
   – Брр! У меня мурашки по коже от ваших слов.
   – Тише, – произнес канонир. – Вот мы и в Юаньяне.
   В самом деле четверо отважных уже подъезжали к городским воротам, охраняемым несколькими солдатами с широкими саблями, фитильными аркебузами и длинными пиками. Тут же у ворот стояла полуразвалившаяся башня, служившая, вероятно, казармой для стражей общественного спокойствия. Друзья надвинули шляпы до самых глаз, опустили книзу усы, подбоченились и рысью въехали в город. Ни один из солдат и не подумал их остановить – напротив, многие, полагая, что и впрямь имеют дело с князем, одежду на груди которого украшал дракон о четырех когтях, отдавали Корсану честь, чем очень и очень льстили самолюбию тщеславного янки.
   – Тысяча чертей! – повторял он, заставляя гарцевать свою измученную лошадь. – Если мы так начинаем, то в итоге наделаем немало шуму в этом городе.
   – Помолчите, неисправимый болтун, – остановил его Джорджио, – и глядите перед собой, а то еще невзначай раздавите кого-нибудь.
   Предостережение оказалось как нельзя кстати, потому что широкая улица, по которой проезжали наши герои, до такой степени была запружена народом, что всадники поминутно рисковали наехать лошадью на зазевавшихся горожан. Китайцы, бирманцы, лаосцы, кхмеры [25 - Кхмеры – основное население Камбоджи (Кампучии).], сиамцы, индийцы суетливо сновали взад-вперед по своим торговым делам.
   – Дорогу! Дорогу! – гремел Корсан.
   – Прочь с дороги! – вторил Казимир.
   – Кнутом их, мальчик, кнутом!
   Молодой человек не заставил повторять дважды и без разбора принялся хлестать направо и налево по спинам, плечам, а то и по желтым физиономиям, чем приводил в восторг американца. Крики и удары кнутом возымели действие: уже через десять минут путники въехали во двор одной из лучших в городе гостиниц. Передав лошадей нескольким конюхам, поспешившим навстречу, друзья позвали хозяина и велели проводить себя в помещение, состоявшее из четырех просторных комнат, меблированных даже с некоторой роскошью.
   Здесь капитан и его товарищи первым делом отобедали – им подали кабанью голову под пикантным соусом, печеный слоновий хобот, жаренных в масле мышей, ветчину, яйца и большие графины с различными напитками. Насытившись и закурив трубки, путешественники устроили нечто вроде военного совета.
   – Друзья мои, – первым взял слово капитан, – мы добрались до самого сердца провинции Юньнань, рекомендую вам проявлять чрезвычайную осторожность, быть бдительными и осмотрительными. Одного необдуманного слова или поступка вполне хватит, чтобы свести на нет все наши усилия и жертвы, а в худшем случае это может стоить нам жизни.
   – Я буду нем как рыба, – пообещал Корсан. – Но каким образом мы узнаем, где спрятан священный меч?
   – Это не так трудно, как кажется. Спиртные напитки развязывают многие языки.
   – То есть мы должны напоить кого-то допьяна?
   – Именно, Джеймс. Отправимся по кабакам, напоим носильщиков, солдат, лодочников, горожан и заставим их говорить.
   – Прекрасный план! Я всегда знал, что у вас, Джорджио, удивительная голова. Но прилично ли князю, за которого меня, очевидно, принимают, да еще в одежде, украшенной драконом о четырех когтях, шляться по кабакам?
   – Мы нарядим вас поселянином или лодочником.
   – Что? – обиделся янки, скорчив недовольную гримасу. – Вы хотите сделать из меня каторжника?
   – Этого требует священный меч Будды.
   – Проклятье! Ну ладно, куда ни шло! А вы кем переоденетесь, капитан?
   – Кем-нибудь. Если хотите – уличным оборванцем.
   – Слушайте, мы с вами просто гении! – произнес Корсан, довольно потирая руки. – Как жаль, что нас не видят сейчас наши кантонские друзья!
   – Может, и хорошо, что не видят, Джеймс.
   Маленький канонир отправился в город покупать всю необходимую одежду и справился с поручением так быстро, что уже через полчаса явился нагруженный китайскими, бирманскими и тонкинскими костюмами, богатыми и нищенскими, приобретенными у старьевщика. Американец, осмотрев костюмы, нашел среди них тунику бонзы.
   – Я хочу ее надеть.
   – Для чего? – осведомился капитан.
   – Чтобы свободно входить в бонзерии и собирать сведения о мече. По-моему, великолепная идея.
   – Настолько великолепная, что я запрещаю вам надевать эту тунику. Вы хотите, чтобы вас поколотили палками или присудили к штрафу?
   – Гм. Нет, конечно. А что это за длинный балахон из черного шелка?
   – Мантия ученого, – пояснил Мин Си.
   – Джорджио, можно я сделаюсь ученым?
   – Не возражаю, – сказал капитан, – лишь бы вам не пришло в голову проповедовать на улицах.
   – Нет-нет, я буду осторожен, обещаю.
   Переодевание заняло немного времени: капитан нарядился богатым горожанином, китаец – бирманцем, Казимир – поселянином южных окраин, Корсан – ученым третьей степени, – после чего друзья вышли на главную площадь, запруженную народом. Американец сразу проложил себе дорогу, раздав направо и налево кучу подзатыльников и несколько раз пнув ногой зазевавшихся прохожих.
   – Вы бы повежливее, сэр Джеймс, – предупредил Казимир, помиравший со смеху. – Если будете пробивать себе путь шлепками и ударами, то наживете много врагов среди черни.
   – Вот еще! – воскликнул Корсан. – Такому ученому, как я, везде должны уступать дорогу. Тем хуже для непокорных. Расступитесь! Или я поймаю вас за косы.
   Свирепый ученый уже собрался было ухватить за нос китайца, который недостаточно проворно убирался с тротуара, как вдруг внимание его привлекла группа из семи-восьми китаянок-аристократок. Элегантно одетые дамы шли навстречу неграциозной походкой, слегка раскачиваясь всем телом, что объяснялось чрезвычайно малым размером их изуродованных с детства ступней, обутых в миниатюрные башмачки. Лица и фигуры дам показались американцу привлекательными. Женщины были среднего роста, в меру полные, они мягко и приветливо смотрели вокруг своими узенькими, чуть раскосыми глазками и улыбались красными губами; волосы китаянок, длинные и черные, как вороново крыло, украшали небольшие короны в форме позолоченных морских драконов. Одежда состояла из голубого шелкового кафтана, широких шаровар и красиво расшитой симары – женщины придерживали ее рукой с одной стороны.
   – Клянусь пушкой, – чуть не присвистнул Казимир и состроил одной из китаянок нежные глазки, – эти дамочки, право, очень недурны. Если бы они еще не раскачивались, как маятники, то выглядели бы вдвое лучше.
   – Они раскачиваются из-за своих слишком маленьких ножек? – спросил Корсан у капитана, подкручивая усы, чтобы произвести должное впечатление на прекрасный пол.
   – Вы угадали.
   – Какого размера у них ножки? – уточнил Казимир.
   – Примерно как рука европейской дамы, а может, и меньше.
   – Как такое возможно? Они же взрослые?
   – Об этом заботятся их маменьки. Если рождается девочка, мать пеленает ей ножки так туго, что совершенно останавливает их развитие.
   – Но ведь это, наверное, ужасно больно?
   – Вначале да, потом девочка привыкает. Впрочем, не думайте, что у всех китаянок такие маленькие ножки. Поселянки, лодочницы, да и многие горожанки имеют ноги вполне нормальных размеров.
   – Капитан, по-моему, эти дамы подкрашивают себе глаза и щеки.
   – Еще как! В искусстве подкрашивания китаянки дадут сто очков вперед всем красавицам Европы и Америки. Тебе для сведения, Казимир: во времена династии Мин императорский дворец ежегодно тратил десять миллионов лир на белила и румяна.
   – Тьфу, черт! Эти принцессы, наверное, разрисовывали себя по пятьдесят раз в день.
   Беседуя обо всем интересном, встречавшемся на пути, наши герои незаметно дошли до набережной Юаньцзяна. Корсан указал Лигузе на плохонький кабачок, перед входом в который было устроено нечто вроде алтаря: там стояла неказистая статуя, очевидно, изображавшая богиню удовольствий.
   – Войдем, – предложил американец. – Послушаем какие-нибудь сплетни.
   – Пожалуй, – согласился Джорджио, – но непременное условие: соблюдаем осторожность, никаких восклицаний по-английски и этих ваших грубых шуток. Помните, здесь говорят только на китайском.
   Поправив очки и надвинув на лоб шляпы, друзья вошли в кабачок, почему-то названный чайным садиком, – вероятно, из-за шести или семи деревцев, росших в огромных фарфоровых вазах. Проложив себе дорогу среди посетителей, толпившихся в обширной закопченной зале, гости уселись у стола, заказав чайник чаю и графин сам-шиу.
   – Джеймс, – Джорджио указал на маленького китайца, который медленно потягивал из чашки ликер за соседним столиком, – этот горожанин выглядит так, как будто он неплохо осведомлен о местных новостях. В любом случае он знает больше невежды-лодочника. Присядьте возле него и заведите беседу. Постепенно нужно свести речь к священному мечу Будды.
   Американец и не желал лучшего поручения, моментально подошел и без всяких предисловий вступил в разговор с китайцем, который, радуясь тому, что ученый человек удостоил его своим вниманием, с готовностью стал отвечать на задаваемые вопросы. Сперва янки решил пустить пыль в глаза, подчеркнув свою ученость, и начал разглагольствовать о торговле, земледелии, мореходстве, политике, астрономии, математике и истории. При этом он путал одного китайского императора с другим и приписывал им деяния, которых они никогда не совершали. Вслушавшись в эту галиматью завравшегося янки, Казимир чуть не захохотал, но капитан ударил его несколько раз ногой под столом, не на шутку рассердившись за его несдержанность.
   Горожанин, оглушенный потоком слов, забыл про свой ликер и, вытаращив глаза и разинув рот, слушал незнакомого господина, думая, что перед ним – самый знаменитый ученый в империи. Бедняга не осмеливался прервать собеседника, а Корсан, воодушевленный этим молчанием, продолжал трещать с быстротой судна, идущего на всех парах, задыхаясь, перевирая факты и смешивая китайские слова с английскими. Капитан нетерпеливо постучал по столу – это был условный сигнал Джеймсу, что пора прекратить впустую чесать язык и перейти к теме священного меча. Корсан в ту минуту нес какую-то чепуху о политике, но вмиг перемахнул на религию и еще после доброй четверти часа глупейшей болтовни произнес наконец имя Будды.
   – Как я уже говорил, – напыщенно сказал янки, силясь придать своему лицу умное выражение, – Будда был великим человеком, родившимся в Индии, когда Китай еще не являлся империей. В свое время этот знаменитый воитель оставил в одной из пещер свой меч, найденный неким китайским князем, подарившим священное оружие императору Кин-Лонгу. Слышали вы когда-нибудь об этом мече?
   – Да, слышал, – кивнул китаец.
   – Так-так. Стало быть, вы должны знать, что этот знаменитый меч некоторое время спустя был украден и спрятан в Юаньяне. Это правда? Вы можете сообщить что-нибудь?
   – В Юаньяне? Почтеннейший ученый господин, вы изволите шутить.
   – Негодяй! – рассердился мнимый ученый. – Какие шутки? Отвечай, да поскорее. Я не покину город, пока не увижу чудесный меч.
   – Я ничего не знаю, – твердил горожанин, мотая пьяной головой. – Вам, почтеннейший, наверное, лучше известно, где он находится.
   – К черту мне твои почтения! – закричал Джеймс, выходя из терпения. – Живо говори, мерзкая желтая рожа, я требую!
   – Какой же вы ученый?
   – Ученый, который переломает тебе ребра, если будешь упрямиться.
   Китаец побледнел и хотел удрать, но Корсан схватил его за горло и стал душить. Капитан бросился между ними и оттолкнул рассвирепевшего «ученого»:
   – Вы с ума сошли? Разве вы не видите, что все на вас смотрят? Подумать только! Ученый душит честного горожанина!
   – Он не хочет рассказывать мне про меч!
   – Ну и что? Мы найдем другого.
   – Если будем с ними церемониться, то никогда ничего не узнаем.
   – Терпение, Джеймс. Не следует спешить в таких делах.
   За весь день нашим друзьям так ничего и не удалось узнать, хотя они расспрашивали еще двоих горожан, предварительно хорошенько их подпоив. Странная вещь! Все заявляли, что не знают, где спрятан священный меч Будды. Немного обескураженные путешественники покинули кабачок и пошли кружить по городу, посетили два-три храма, выпили огромное количество чашек чаю, купили одеяла, палатку и другие необходимые вещи. Капитан, кроме того, обменял несколько бриллиантов на золото.
   Вечер четверо искателей приключений провели на набережной, любуясь фейерверками, а также нао-чу, или шелестящим бамбуком, шум которого, похожий на шелест листьев, столь сладостен ушам китайцев, что его воспели в романсе «Гун-ло-мен», или «Видения красной комнаты». В десять часов компания вернулась в гостиницу.

Глава V
Курильщики опиума

   На другой день около полудня Джорджио и Мин Си отправились добывать новости, а американец и поляк, нарядившись богатыми горожанами и прихватив с собой bowie-knifes, покинули гостиницу с намерением предпринять что-нибудь грандиозное. Оба джентльмена страстно желали еще до наступления сумерек заполучить в свои руки священный меч Будды. Едва они вышли на улицу, как, несмотря на предостережения капитана и канонира, закурили трубки, подняли вверх усы, сдвинули на затылок шляпы и стали расчищать себе дорогу: американец – раздавая направо и налево удары и шлепки, а поляк – тыча пальцами в глаза тем китайцам, которые сопротивлялись грубому обхождению. Таким образом, то дав тумака какому-нибудь поселянину, то схватив за косу горожанина, то отвесив оплеуху носильщику, то больно пнув лодочника, они добрались до набережной.
   – Куда мы идем, сэр Джеймс? – спросил Казимир, нахлобучивая на глаза шляпу нечаянно толкнувшему его нищему.
   – Пить в кабак, мальчик, – коротко и ясно ответил американец. – Надо напоить с полдюжины этих желторожих мерзавцев, чтобы узнать у них хоть что-нибудь про меч.
   – Но захотят ли они рассказать? Мне кажется, ни у кого из них нет охоты болтать о священном оружии Будды.
   – Ты увидишь, юнец, мы заставим их говорить.
   – Вы что, купили какой-нибудь чудодейственный напиток?
   – Этого вовсе не требуется, мой милый. Если мы найдем человека, который что-нибудь знает, но не захочет признаваться, мы его выкрадем и начнем поджаривать на медленном огне. При таком допросе все языки развязываются моментально.
   – Тысяча чертей! Такие средства пускают в ход только краснокожие.
   – Что же ты хочешь? Без радикальных мер нам никогда ничего не удастся выведать. Пошли искать кабак.
   – Вон смотрите, по-моему, вполне подходящий, хотя несколько грязноватый.
   – Тем лучше, – перебил американец. – В таком заведении можно без лишних церемоний сворачивать китайцам шеи и вырывать косы, не привлекая к себе особого внимания.
   Джентльмены вошли в кабак, по виду самый затрапезный во всем городе. Просторное помещение с низким потолком, тускло освещенное восемью или десятью тальковыми фонарями, было заставлено хромыми бамбуковыми столиками, засаленными и залитыми водкой. За ними потягивали из огромных чашек крепкие напитки, горланили и неистовствовали носильщики, лодочники, воришки-карманники, бандиты, солдаты и всякое городское отребье. На полу валялись разбросанные черепки битой посуды, смятые фонари, сломанные трубки, колченогие табуреты и кучи объедков, под столами вповалку храпели пьяные, на бамбуковых циновках метались, словно в бреду, и бились в конвульсиях курильщики опиума.
   Корсан и Казимир, задыхаясь от дыма трубок и винных паров, оглушенные криками, ругательствами и песнями пьяниц, которые, видимо, без просыпу кутили две-три недели, стали осматриваться в поисках местечка, где бы присесть.
   – Кошмар! – возмущался американец. – Сущий ад! Сторонись пропойц, Казимир, и берегись наступить на кого-нибудь из спящих, а то еще, не дай бог, пырнут ножом. Учти, здесь мы среди разбойников.
   – Признаюсь, сэр Джеймс, в кантонских кабаках я ни разу не видывал подобной мерзости. Посмотрите вон туда: сколько курильщиков опиума!
   – Те, что сидят, прислонясь к стене, зажав голову между колен, и выглядят, как мертвецы, – наверное, едоки опиума?
   – Разве опиум едят?
   – Джорджио рассказывал мне, что в Центральной Азии много потребителей опиума и что избавиться от этого порока очень трудно. Впавший в зависимость продолжает принимать опиум до тех пор, пока яд его не убьет.
   Казимир внимательно рассмотрел группу людей, по-видимому, монголов, распростертых на полу, стонавших и дышавших с огромным трудом. Глаза их утратили обычный блеск, губы безобразно отвисли, выставив наружу судорожно стиснутые зубы, бледные лица производили гнетущее впечатление. Время от времени по телу несчастных, словно ток, пробегала волна сильнейшей дрожи, сопровождаемая нервными подергиваниями лицевых мышц и хриплыми вскриками, которые, казалось, вырывались из самой глубины души. Казимир замер в ужасе и побледнел.
   – Я боюсь их, – сказал он.
   – Они отвратительны, – подтвердил Корсан.
   Друзья покружили по всему залу, немного задержавшись возле игорных столов, за которыми носильщики, лодочники и воришки спускали свои деньги, одежду и даже хижины, затем вошли во вторую комнату, поменьше. Здесь они уселись за хромой стол напротив китайца, который, растянувшись на бамбуковой циновке, с лицом мертвеца и потухшим взглядом, находясь, по-видимому, в состоянии сродни сомнамбулизму, курил трубку, набитую опиумом.
   – Чего полезного можно добиться от этого курильщика? – с сожалением заметил Корсан. – Он и человеческий облик-то потерял.
   – В кабачке есть еще игроки, сэр Джеймс. Давайте предложим им выпить, а когда они опьянеют, расспросим про меч.
   – Ты прав. Эй, кабатчик! Хозяин, прислужник, несите нам виски!
   На шумный призыв прибежал мальчишка-слуга.
   – Что угодно господам?
   – Есть у тебя бочонок виски? – грозно спросил Корсан, показывая золотую монету.
   – Виски? – Маленький китаец состроил гримасу. – Что это такое?
   – Какой остолоп! Может, у тебя имеются джин, бренди, ром или… одним словом, какой-нибудь настоящий напиток?
   – Не знаю, про что вы говорите. У нас все напитки настоящие. Если желаете, я подам сам-шиу лучшего качества.
   – Ну, неси сам-шиу, да столько, чтоб хватило напиться десятерым.
   Видя, что у новых посетителей много золота, мальчишка приволок целую посудину литров на пятнадцать.
   – Тысяча чертей! – воскликнул поляк, вытаращив глаза. – Вы собираетесь опустошить всю эту емкость, сэр Джеймс?
   – Вместе с тобой, мальчик. Смелей! Давай пить, и без промедления.
   Они погрузили чашки в громадную лохань и стали вливать в себя адский напиток, словно простое пиво. Через полчаса содержимое посудины заметно уменьшилось, и приятели, изрядно охмелевшие, утратив всякую осторожность, о которой столько раз предупреждал капитан Джорджио, принялись громко разговаривать и раскачиваться на некрепких стульях. Корсан, у которого в глазах все двоилось, предложил китайцам, сидевшим за соседним столом, угоститься сам-шиу в надежде их споить и разговорить. Раз двадцать, предварительно поболтав о политике, истории и географических открытиях собственного сочинения, янки поднимал тему священного меча Будды, но, увы, без малейшего успеха. Никто из китайцев ничего не знал об этом оружии.
   – Уф! Сил моих больше нет! – прохрипел американец, с которого градом катился пот. – От них ничего не добьешься. Эти мерзавцы пьют за чужой счет, а говорить не желают. Признайся, Казимир, у тебя голова немного не на месте, а?
   – Чуточку, сэр Джеймс.
   – И у меня тоже. Чертовы китайцы, наверное, подмешали нам в сам-шиу что-то наркотическое.
   – Нет, на нас плохо действует дым от опиума.
   – Давай разомнем ноги.
   – Куда же мы пойдем?
   – Раскинем горсть таэлей вон за тем столом. Видишь, там играют?
   – Да-да, давайте играть, сэр Джеймс. Мы выиграем, я уверен.
   Нетвердо держась на ногах, друзья подошли к столу, за которым лодочник и носильщик постепенно проигрывали с себя все до нитки. Вокруг маячили семь-восемь отвратительных фигур – без сомнения, их же товарищей.
   – Ого! – удивился Корсан, увидев, как лодочник снял с себя куртку и швырнул ее на стол. – Этот дьявол уже спустил свой последний сапек, а теперь проигрывает тряпье.
   – Потом он продует свою лодку, если она у него еще осталась, а дальше – и собственную хижину, – сказал Казимир.
   – Партия будет интересной. Задержимся ненадолго и посмотрим.
   Лодочник, постояв несколько секунд в нерешительности, бросил на стол две кости, так же поступил и носильщик.
   – Проиграет, – заявил американец.
   Лодочник покосился на него и поставил на стол свои башмаки, но опять проиграл. Корсан, заинтересовавшись игрой, уже собирался щедрой рукой пожаловать неудачнику горсть мелких монет, как вдруг тот вытащил нож и воткнул его в столешницу. Игроки шепотом обменялись несколькими словами, после чего носильщик разложил кости, а следом – и лодочник. Внезапно с его уст сорвался дикий крик: он вновь проиграл! Тогда он схватил нож и с ужасным хладнокровием отрезал себе мизинец на правой руке – оказалось, он поставил свой палец на таэль! [26 - Подобные варварские обычаи весьма распространены среди китайских игроков. – Примеч. автора.] Не успел он положить нож обратно, как могучий удар кулака сбил его с ног.
   – Каналья! – заревел янки, не в состоянии больше сдерживаться.
   – Эй! – крикнул один из игроков, подходя к нему. – Ты кто такой и чего тебе надо?
   Корсан вместо ответа вытащил bowie-knife. Испуганные китайцы поспешили удалиться, и с ними изувеченный лодочник.
   – Негодяи! – вопил янки. – Жалко, что я не разбил им всем головы.
   – Я видел одного китайца, сэр Джеймс, который, проиграв, отрезал себе пять пальцев, – сказал Казимир. – Китайцы гораздо более азартные игроки, чем мексиканцы и перуанцы.
   – Ты прав. Давай промочим горло, жажда замучила!
   Они вернулись к своей посудине, уже наполовину опорожненной, и принялись пить сам-шиу с такой жадностью, что скоро окончательно опьянели. Корсан больше не контролировал свое поведение, давно позабыл о всякой осторожности и, решив кутнуть на славу, велел подать еще водки, которой угостил китайских пьяниц. Подбив несколько глаз и расквасив не одну желтую физиономию, американец стал горланить на английском, китайском, итальянском и французском языках свой национальный Yankee-Doodle [27 - «Янки-дудл» – популярная американская песня времен войны за независимость США.]. Закончив петь, он призвал одного из слуг:
   – Эй, разбойник, неси мне трубку! Сегодня день веселья, поэтому я желаю курить опиум.
   – Что вы делаете? – забеспокоился поляк, еще сохранивший проблеск рассудка. – Вы опьянеете, сэр Джеймс.
   – Кто это опьянеет? – загремел американец. – Даже тысяча трубок опиума не смогут опьянить таких людей, как мы с тобой. Эй, малый, две трубки!
   – Капитан запретил нам курить.
   – Мы покурим совсем немного, сделаем две-три затяжки, лишь бы нам вознестись в рай Будды, освещенный ста тысячами фонарей. Опиуму, опиуму!
   Слуга подал две перламутровые трубки с двумя шариками опиума величиной с чечевичное зерно. Оба пьяницы, забыв своих друзей, которые, может быть, в эту минуту ожидали их с тревогой, растянулись на бамбуковых циновках и разожгли трубки. Первое, что они ощутили, вдохнув ядовитый снотворный дым, были невыразимое спокойствие и такая легкость в голове и во всем теле, что им показалось, будто они плывут по воздуху; потом наступила необычайная веселость, и организм почувствовал невиданный прилив энергии. В восторге от этих новых состояний друзья продолжали курить, не замечая, что веки их отяжелели, лица побледнели, вокруг глаз появились синеватые круги, движения стали конвульсивными, удары пульса заметно участились, губы задрожали. Корсан и Казимир впали в состояние сомнамбулизма: силы совершенно их оставили, тело как будто парализовало, трубки выпали у них изо рта, и оба, сами того не замечая, погрузились в мир галлюцинаций.
   В их воспаленном сознании замелькали видения одно извращеннее и кошмарнее другого. Какие-то гигантские драконы, закованные в латы и запачканные кровью, тянули к ним свои когтистые конечности, при этом беспорядочно выплясывая; омерзительные карлики выглядывали из-за колоссальных лоханей сам-шиу и бутылок виски, и злобные глаза уродцев метали пламя. Китайские божества из храмов Фо кривлялись на тысячу ладов, черные волосатые существа с китайскими косичками хватали белых странников и впивались им в горло, как вампиры; огромная процессия прокаженных с распоротой грудью, изувеченными телами и сплющенными головами проходила мимо, угрожая расправой. За ужасными видениями последовали приятные: веселые праздники, богатые пиры, желтолицые волшебницы с подкрашенными глазами, одетые в голубые симары. Они танцевали и сладостно пели, словно приглашая чужеземцев в альков удовольствий, но в последнюю минуту ускользали из объятий и начинали кружиться в вихре сумасшедшей вакханалии. Наконец Корсану привиделось, что он полетел вниз головой в море и захлебнулся виски, а Казимиру – что он тонет в гигантской чашке горячего цветочного чая. Американец вскрикнул и проснулся. Было уже семь часов вечера. Удивленный, что не утонул в море виски, Корсан чувствовал себя отвратительно, как разбитая посудина. Казимир еще храпел, и янки едва смог растолкать его.
   – Пойдем отсюда, мальчик, – пробормотал он. – Последнюю чашку сам-шиу… и выберемся из этого ада. Я сам ничего не помню.
   Они бросили на стол несколько таэлей, выпили еще водки, взялись под руки и вышли на улицу, один распевая по-английски Yankee-Doodle, а другой – по-польски гимн Домбровского, причем в такой унисон, что встречные в испуге отшатывались и разбегались по сторонам. Некоторое время пьяницы кое-как продвигались вперед, мотаясь из стороны в сторону, распихивая народ и расточая направо и налево шлепки и тумаки, потом остановились на набережной у кучки людей, окруживших таотце – прорицателя, заставлявшего маленькую птичку вынимать из корзинки клочки бумаги с какими-то надписями.
   – Казимир, – промычал американец, – что, если мы спросим этого человека о том, где спрятан меч? Он же пророк, значит, ему все известно. Вот блестящая мысль!
   – Хорошо придумали, сэр Джеймс. Ура священному мечу Будды!
   Поддерживая один другого и расталкивая локтями публику, они протиснулись к столу. Корсан ударил бедную птичку кулаком и расплющил ее в лепешку, после чего, став под носом у прорицателя, закричал:
   – Милейший… я подарю тебе… понимаешь, подарю тебе золота, но берегись, желтая рожа, берегись, если ты меня обманешь… Я надену тебя на вертел или раздавлю, как твою птицу. – Он швырнул на стол таэль, который прорицатель, несмотря на страх, поспешно забрал, и продолжал, нетвердо стоя на ногах, вопить и куражиться: – Эй, красавец с желтой рожей! Скажи мне, знаешь ли ты, где эти канальи спрятали священный меч Будды? Ты наверняка знаешь, говори… Что такое, земля не стоит на месте?
   – Ты пьян, – сказал прорицатель.
   – Я пьян? – заорал янки, ударил по столу и разбил его своим могучим кулаком. – Я не пьян! Смотри сюда, мерзкая рожа!
   Янки стащил с себя шляпу, обнажив голову без косички, снял темные очки, швырнув их на дорогу, и все увидели, что глаза у него не раскосые и он вовсе не китаец. У прорицателя и всей публики вырвался крик изумления:
   – Он чужеземец!
   Американец принялся хохотать, как сумасшедший. Поляк, чуть менее пьяный, схватил товарища за руку и попытался оттащить в сторону, но безуспешно.
   – Что тебе до того, что я не китаец? – неистовствовал янки. – Я Джеймс Корсан, свободный гражданин Америки, а ты… мошенник. Ха-ха! Какая у тебя мерзкая рожа!
   – Да что же это творится? – возмутился прорицатель, ища поддержки у толпы. – Смерть американцу! Бейте его!
   Корсан, хотя и был вдрызг пьян, понял, что ему грозит страшная опасность. Кулак его с силой опустился на лицо волшебника: что-то хрустнуло, из носа таотце хлынула кровь. Крик ярости раздался в толпе:
   – Смерть иноземцам! Бейте этих собак!
   Корсан и Казимир, испуганные таким оборотом дела, хотели удрать, пока не сбежалось все население, но несколько десятков рук успели их схватить.
   – Дорогу, канальи! – орал Корсан. – Я китаец! Такой же китаец, как и вы. Кой черт! Эй, ребята, утихните!
   Но голос его тонул в криках бесновавшейся толпы, раздававшихся со всех сторон:
   – В реку иностранцев! Лови! Топи! Смерть!
   Корсан попытался оттолкнуть ближайших к нему китайцев, но в ответ получил шесть или семь крепких ударов. Более трезвый Казимир все-таки кое-как проложил себе дорогу. Носильщики и лодочники, подстрекаемые ругательствами и жалобами прорицателя, у которого кровь хлестала из носа, в лютой злобе подступали к иностранцам, потрясая кулаками. Схватив ножки разбитого стола и угрожающе размахивая ими, янки и поляк кинулись в толпу, рассыпая град ударов, выбивая глаза, разбивая головы, ломая ребра. Им хватило пяти минут, чтобы разогнать китайцев.
   – Бежим! – крикнул Казимир.
   – Вот еще! – встал в позу американец. – Мы захватим город.
   – А капитан?
   – К черту капитана!
   – Но прибегут солдаты и будут в нас стрелять. Надо спасаться, сэр Джеймс!
   В конце улицы показался патруль солдат. При виде ружей пьяные друзья, словно опомнившись, кинулись удирать и через пять минут запыхавшиеся, все еще с ножками стола в руках, влетели в гостиницу.

Глава VI
Храм бога Фо

   Джорджио и Мин Си, часа четыре назад вернувшись из разведки, долго ждали Корсана и Казимира в гостинице и, не дождавшись, собрались уже идти на розыски, как вдруг оба появились, истерзанные, бледные, изнуренные, в разорванной одежде, без шляп, без кос и с ножками от стола в руках. Изумленный капитан чуть не лишился дара речи.
   – Боже! – простонал он. – Вы откуда?
   – С улицы, – спокойно ответил американец.
   – В таком виде?
   – Именно.
   – Вы что, опять дрались с китайцами?
   – Мы? Наоборот. Это китайцы гнались за нами и били.
   – Где вы пропадали?
   – Сначала в кабаке. В интересах нашего дела мы решили напоить одного китайца, но он впитывал сам-шиу, как губка, в итоге – ему хоть бы что, а мы опьянели.
   – Вы ничего не узнали?
   – Нет. Я же объясняю: мы были сильно пьяны и в таком состоянии, конечно, ничего не могли узнать. Даже если бездельник, желтая рожа, и сообщил что-то интересное, я не запомнил ни одного слова, да и Казимир вряд ли помнит что-нибудь.
   – После этого вы затеяли драку?
   – Мы? Нет, первыми начали китайцы, которые напали на нас на улице, вероятно, с целью ограбить. Но, клянусь вам, злодеи поплатились и понесли жестокое наказание: только на моем личном счету около двадцати разбитых голов и вырванных кос, Казимир тоже сумел за себя постоять.
   – Господи, зачем я отпустил вас одних? Ведь я подозревал, что вы учините какое-нибудь побоище!
   – Капитан, во всем виноваты китайцы, мы только оборонялись.
   – Вы или китайцы, какая разница? Жди теперь неприятностей. Ладно, поговорим о священном мече.
   – О! – оживился Корсан. – Вы уже нашли его?
   – Слишком вы быстрый, Джеймс. Нет, пока не нашел, но знаю, где он хранится.
   – Говорите, Джорджио! Ой, как любопытно! Я весь обратился в слух.
   – Сегодня утром в одном загородном питейном заведении мы расспрашивали трех человек: жителя Юаньяна, солдата и капитана джонки.
   – Вы их подпоили?
   – Разумеется.
   – Что же они сказали?
   – Горожанин сообщил, что священный меч Будды был украден около 1790 года шайкой воров, а потом продан королю Бирмы.
   – Где же он его спрятал?
   – В городе Амарапуре, столице королевства. Солдат, напротив, утверждал, что меч приобрел князь из Пегу, который велел поместить священное оружие в великой пагоде Швемадо.
   – Черт возьми! Еще немного, и нам придется отправиться в Индию.
   – Не обязательно. По словам капитана джонки, мечом владеют бонзы Юаньяна, которые тайно удерживают сокровище в одном из своих храмов.
   – Вам известно, в каком именно?
   – Да, мы его уже осмотрели. Вероятнее всего, меч спрятан в животе серебряного с позолотой идола.
   – Вы видели этого идола?
   – Да, Джеймс.
   – А храм действующий?
   – Да, там живут бонзы.
   – Отлично. Они нам не помеха – мы их всех передушим. Беру на себя.
   – Чтобы нас арестовали или растерзали прямо на месте?
   – Как же мы проберемся в этот храм?
   – Пробьем крышу и по веревкам спустимся внутрь.
   – Там же бонзы?!
   – По ночам они не сторожат.
   – Замечательно. Когда мы попытаем счастья?
   – Нынешней ночью. Все готово.
   – Вы не слишком спешите, Джорджио? Как-то все это неожиданно…
   – Что делать, медлить нельзя. Я и так боюсь, что кое-кто уже узнал о нашем приезде и поисках меча. Мы заблаговременно купили четырех новых лошадей, которые ждут во дворе, нагруженные съестными припасами и амуницией для длительного похода, кроме того, мы запаслись веревками, фонарями и всеми необходимыми инструментами. Остается только заплатить по счету хозяину гостиницы и отправляться.
   – Вдруг меча в храме не окажется? – усомнился Казимир.
   – Будем продолжать путешествие и поиски до самой Амарапуры.
   – А если меча и в Амарапуре нет? – спросил американец.
   – Направимся к пагоде Швемадо.
   – Я повсюду за вами последую, Джорджио.
   – Знаю, Джеймс, ведь вы – моя Тень. Благодарю, и пора в путь-дорогу. Да поможет нам Бог!
   Друзья позвали хозяина, щедро расплатились с ним и вышли во двор. Четыре сильных коня, нагруженных провиантом, одеждой, оружием и инвентарем, стояли готовые к отъезду. Путешественники вскочили в седла и поскакали по широкой улице, тянувшейся от одних городских ворот до других, как бы разделяя Юаньян на две половины. Ночь выдалась темной, все небо заволокли большие тучи. Не слышалось ни малейшего шума за исключением неприятного повизгивания флюгеров, колеблемых ветром, и глухого рокота реки. Около полуночи, миновав несколько совершенно пустынных переулков, всадники очутились на широкой площади, посреди которой уединенно возвышался гигантский храм, окруженный тяжелыми колоннами, балюстрадами и лестницами; довольно высокие башни на его крыше были увенчаны толстыми шпилями с небольшими фигурками – драконами и змеями – из железа и цветного фарфора.
   – Приехали, – сказал капитан, соскакивая с лошади.
   – Это и есть тот храм? – спросил Корсан, осматриваясь по сторонам, чтобы удостовериться, что за ними никто не подглядывает.
   – Он самый, Джеймс.
   – Кто полезет наверх?
   – Я, вы и Мин Си. А ты, Казимир, отведи лошадей вон за ту группу деревьев и жди нас там.
   Нельзя было терять ни минуты. Едва только отдали лошадей под присмотр юноши, как Мин Си, помогая себе руками и ногами, начал отважно взбираться на крышу храма. Добравшись туда, он размотал обмотанную вокруг туловища веревку и прикрепил ее конец к одной из башен, а другой бросил своим товарищам. Корсан и Джорджио в две минуты очутились на крыше. Присоединившись к канониру, они сняли башмаки и лихорадочно принялись за работу, прокладывая себе путь по черепице и стараясь производить как можно меньше шуму.
   – Стойте! – проговорил китаец, пройдя несколько шагов.
   – Что такое? – нетерпеливо спросил янки.
   – Небольшое отверстие.
   – Понятно. Именно сквозь него в храм проникает свет, – пояснил капитан. – Отверстие расположено как раз над головой большого идола.
   – Вы уверены?
   – Конечно, Джеймс, я его рассматривал сегодня утром.
   – Через него можно пролезть внутрь?
   – Нет, здесь и кошка не пролезет.
   – Жалко.
   Капитан Лигуза разобрал кирпичи вокруг отверстия, нагнулся, просунул туда руку и стал ощупью измерять толщину крыши.
   – Придется преодолеть всего один фут, не больше, – заключил он. – Это не займет много времени.
   – По-вашему, крыша не окажется для нас сильным препятствием? – спросил Мин Си.
   – Очень слабым. Я чувствую, как она прогибается у меня под ногами.
   – Давайте я увеличу отверстие, – предложил канонир. – Вы слишком давите на крышу своим большим весом.
   – Ты прав, Мин Си. Отодвинемся, Джеймс.
   Китаец прополз до отверстия, вытащил bowie-knife и медленно приподнял слой глины, под которым обнаружился бамбуковый переплет. Мин Си перерезал его несколькими ловкими движениями ножа, и отверстие стало довольно широким. Мин Си сгреб в кучку обломки и заглянул в храм.
   – Что ты видишь? – спросил, подползая, Джорджио.
   – Лампаду, горящую перед алтарем.
   – А где идол? – поинтересовался Корсан.
   – Под нами.
   – Там нет ни одного бонзы?
   – Храм совершенно пустой.
   – Значит, все в порядке, давайте спускаться. Ну, друзья, смелей! – напутствовал Лигуза.
   Мин Си обмотал один конец веревки вокруг толстого железного шпиля, поддерживавшего дракона, а другой конец сбросил в помещение храма. Потом прислушался, еще раз внимательно посмотрел вниз и стал спускаться с ножом в зубах. Капитан и Корсан в точности и без единого звука воспроизвели маневр китайца и вскоре очутились рядом с ним.
   Довольно обширный храм слабо освещался тальковой лампадой, спускавшейся с потолка. Посередине возвышалась пирамида из кирпича, на вершине которой на красной шелковой подушке восседал идол из серебра с позолотой. По стенам в нишах располагались другие идолы, чуть поменьше, одни из желтого фарфора, другие из металла, а то и просто из дерева – все были украшены цветами и травами.
   – Где живут бонзы? – спросил Корсан, чем-то слегка озабоченный.
   – Видите эти десять дверей? – показал Мин Си. – Там их кельи.
   – Кто-нибудь из бонз, пожалуй, может выйти и заметить нас?
   – Весьма вероятно, – кивнул китаец.
   – Приготовьте ножи, – прервал разговор Джорджио, – и помалкивайте.
   Он подошел поочередно к каждой двери, прислушался, а потом поднялся по лестнице на вершину пирамиды, где находился идол. С каждой ступенькой наверх сердце капитана билось все учащеннее, крупные капли пота падали с его лба. Вдруг он в нерешительности остановился, сжав нож в руке, точно испугавшись. Его товарищи быстро отпрыгнули, спрятавшись за пирамиду. В конце храма послышался легкий шорох: казалось, будто поворачивали ключ в замке. Прошла минута, показавшаяся нашим друзьям целой вечностью. Авантюристы со страхом глядели на двери, боясь, что вот-вот одна из них отворится и войдут бонзы.
   – Все тихо, мы напрасно всполошились, – пробормотал китаец после еще одной минуты пугливого ожидания. – Смелее, капитан!
   – Давай, Джорджио! – шепнул Корсан. – Первого, кто покажется, я схвачу за шиворот.
   Капитан не нуждался в ободрениях: огненная кровь бурлила в его жилах. Он быстро взбежал на пирамиду, добрался до идола и всадил ему в грудь bowie-knife. Острие ножа с неприятным скрежетом углубилось в полость, неожиданно встретив какое-то препятствие. Даже закаленный моряк Джорджио Лигуза не смог сдержать возглас отчаяния.
   – Что? – заволновался Корсан. – Говорите, капитан, что случилось?
   – Терпение! – невнятно произнес Джорджио, который в первый раз за свою жизнь дрожал, словно лист. – Здесь что-то мешает…
   – Там, наверное, меч?
   – Тише, Джеймс, уймитесь.
   Лигуза вновь принялся работать ножом, который все никак не продвигался вперед, и наконец с усилием распорол идолу грудь. В тот же миг капитан побледнел, покачнулся и едва не свалился вниз: зрачки его расширились, волосы едва не стали дыбом.
   – Великий Боже! – почти застонав, выдавил он из себя, как человек, испытавший сильное потрясение.
   – Меч? Меч Будды? Он там? – засуетился американец.
   Лигуза сделал жест отчаяния.
   – Капитан… – сочувственно пробормотал Мин Си.
   – Джорджио… – теряя последнюю надежду, прошептал Корсан.
   – Ничего там нет, друзья, – печально сказал Лигуза. – Ровным счетом ничего.
   Обиженный Корсан зарычал по-звериному:
   – Как?! Нас обманули? Священного меча там нет?
   – Нет, Джеймс.
   – Тихо! – проговорил китаец. – Спускайтесь, капитан.
   В это время одна из дверей с продолжительным скрипом отворилась, на пороге показался бонза в длинной желтой тунике и со светильником в руках. Капитан, янки и китаец, испуганные этим неожиданным появлением, быстро укрылись за алтарем, и как раз вовремя. Бонза, внимательно прислушиваясь и осматриваясь вокруг, неслышными шагами приближался к пирамиде. Он поставил светильник на первую ступеньку, отвязал четки, висевшие у него на поясе, и присел на пол, бормоча молитву. Мин Си молча показал на него капитану, точно спрашивая разрешения.
   – Действуй, – прошептал Джорджио, – но осторожно.
   Китаец на цыпочках обошел алтарь, чтобы не быть замеченным. Капитан и американец, неподвижные, как статуи, почти не дыша, повторили смелый маневр товарища, каждую секунду готовые прийти ему на помощь. Вдруг Мин Си пулей метнулся вперед, поймал бонзу за косу, в одно мгновение бросил его на пол и заткнул ему рот платком, прежде чем бедняга успел издать хотя бы малейший звук. Капитан и Корсан, взявшие с собой веревки, в полминуты крепко связали пленника по рукам и ногам, так что несчастный не мог даже пошевелиться.
   – Что мы с ним сделаем? – спросил американец.
   – Вынесем его наружу и заставим говорить, – ответил канонир. – Он выдаст нам, где священный меч.
   – Но что было в животе идола, Джорджио?
   – Железная полоса вместо меча. Ну ладно, в храме нам больше делать нечего, давайте поскорее уйдем отсюда, пока не явились другие бонзы.
   Маленький Мин Си, конечно, не мог тащить пленника. Корсан взвалил себе на плечи полумертвого от страха бонзу и перенес его на берег Юаньцзяна, где положил под деревом. Затворив за собой двери храма, капитан Лигуза догнал товарищей и, поднеся к носу пленника револьвер, сказал ему:
   – Друг мой, предупреждаю тебя, что я пущу в дело это оружие, если ты будешь упрямо молчать или скажешь неправду. Ты знаешь, что пуля поможет тебе воссоединиться с Буддой.
   Испуганный, дрожащий бонза простонал в ответ:
   – Смилуйтесь! Я бедный человек.
   – Я не трону ни одного волоска на твоей голове, если ты ответишь на мои вопросы. Выслушай меня хорошенько и не пропусти ни одного слова. В 1790 году из государственного дворца императора Кин-Лонга исчез священный меч Будды. Знаешь ли ты, кто его украл и где спрятал? Подумай хорошенько, прежде чем говорить, и не забывай, что на свете существуют горячие щипцы, вырывающие мясо кусок за куском, ножи, сдирающие кожу с костей, и жаровни, прижигающие подошвы ног.
   – Я ничего не знаю! – взмолился бедный бонза, у которого кровь застыла в жилах. Капитан сделал вид, что передергивает затвор. – Не убивайте меня, – заплакал бонза, всем телом подаваясь назад.
   – Так говори. Где священный меч Будды?
   – Не знаю. В Юаньяне его больше нет.
   – Послушай, милейший: нас прислал сюда император, твой повелитель, чтобы разыскать оружие Будды. Обманывая нас, ты обманываешь властителя. Говори, я требую в интересах всей империи.
   Бонза несколько раз дернул головой, словно порывался что-то сказать, но не произнес ничего членораздельного, заикаясь от страха:
   – Я… я… не…
   – Бонза! – с угрозой повторил капитан. – Говори, или я сожгу тебя на медленном огне.
   – Я сказал вам, что священного меча больше нет в Юаньяне, – простонал несчастный, с трудом закончив фразу.
   – Но ты должен знать, где он сейчас. Я читаю это в твоих глазах.
   – Я скажу, не убивайте меня.
   – Обещаю тебе, что отпущу тебя на свободу.
   – Слушайте. В 1790 году ревностный почитатель Будды князь Юнь-цзи выкрал священный меч из государственного дворца в Пекине и отдал его нашему храму. В продолжение четырнадцати или пятнадцати лет меч находился в наших руках, но в 1804 году князь, окончательно разорившись, забрал его у нас, чтобы продать. Сначала он отправился в Тонкин, потом в Сиам и наконец в Бирму.
   – В Бирму! – воскликнул Лигуза.
   – Да, в Бирму.
   – И продал его?
   – Через несколько лет продал королю Бирмы за баснословную цену.
   – А где теперь меч?
   – В Бирме.
   – Где именно? В каком городе?
   – Понятия не имею. Одни говорят, что меч скрыли в одном из храмов Амарапуры, другие – что он в пагоде Швемадо.
   – Ты рассказал все, что знаешь?
   – Все.
   – Ты утверждаешь, что в Юаньяне меча Будды больше нет?
   – Уверяю вас.
   – Поклянись Буддой.
   – Клянусь.
   Капитан убрал револьвер, но крепко привязал бонзу к дереву, чтобы он, пока путешественники не скроются из виду, не смог убежать и поднять тревогу. Потом Джорджио встал, протянул руку на запад по направлению к Бирме и торжественно произнес:
   – Друзья мои! Отправимся в Амарапуру, и да поможет нам Бог!

Глава VII
Охота на слона

   В центре полуострова Индокитай между Бирмой, Сиамом, Тонкином и провинцией Юньнань находится обширная земля с горными цепями и бескрайними равнинами, орошаемая полноводными реками и именуемая Лаосом. Каковы ее площадь, численность населения, тип государственного устройства, крупные провинции и города? Сегодня трудно с уверенностью ответить на эти вопросы. Пока что невелико число путешественников, отважившихся посетить Лаос, и почти все они оставили не слишком точные, зачастую противоречивые данные, общее в которых лишь то, что в древности на территории Лаоса располагалось несколько независимых княжеств. Одно из них, богатое рисом, драгоценными металлами, бензоином, мускусом и славившееся красотой женщин, получило название Янгома, и им якобы управляли буддийские священники – факт, впрочем, недоказанный. Границы этого княжества географы и историки не обозначили, поэтому его можно считать полулегендарным. Другое маленькое княжество, о котором вскользь упоминали путешественники по Лаосу, – Лакто, где, вроде бы, не имелось ни крупных рек, ни высоких гор, ни развитых городов, одни только бамбуковые и хлопковые плантации, а в недрах – богатые залежи соли. Местные племена жили здесь по естественным законам первобытного общества и сообща владели всем имуществом. Они все вместе работали на полях, урожай делили поровну, двери хижин не запирали ни днем, ни ночью, поскольку воровства не было как такового, а чужеземцев принимали с величайшим гостеприимством. Существовало ли Лакто в реальности как самостоятельное государство, или его путали с Лаосом, который китайцы именовали также Лак-чуэ? Не беремся разобраться в этой мешанине названий, скажем только, что границы Лакто, как и Янгомы, никогда не указывались на картах. Третье княжество, о котором находим расплывчатые сведения, – собственно Лаос, наиболее обширное, густонаселенное и могущественное из всех, с красивыми городами, самый известный из них – Пхонгсали. Государство Лаос занимало огромную равнину, по одним данным, омываемую многими реками, по другим – без единой реки. Точно установлено лишь то, что река Меконг, крупнейшая в Индокитае, действительно протекает по Лаосу. Сохранились записи путешественников о государстве Лансанг. Территория его, вроде бы, тоже была протяженной, и проживало на ней мирное племя рослых желтокожих людей крепкого телосложения. Лансанг, что в переводе означает «королевство миллиона слонов», располагался на берегу Меконга, защищенный высокими стенами и глубокими рвами. Значительную часть его древней столицы Луангпрабанга занимал необъятных размеров королевский дворец. Государь пользовался неограниченной властью как в светских, так и в духовных делах и по собственному усмотрению распоряжался землями и состоянием своих подданных. Лансанг, прекративший существование в 1707 году, имел несколько крупных для того времени городов, славился плодородными землями и богатыми месторождениями золота, серебра, железа, свинца и рубинов; соль добывали там в изобилии, поэтому стоила она очень дешево. В лесах и на болотах Лансанга обитали слоны, носороги и буйволы.
   Уже более месяца искатели священного меча Будды ехали по Лаосу – обширной земле, неизвестной не только капитану Джорджио, но даже Мин Си. Не найдя оружия в Юаньяне, эти смелые люди отправились на запад, твердо решив достигнуть бирманской границы и спуститься по реке Иравади до Амарапуры с целью продолжить поиски, затем, если понадобится, добраться до Пегу, а там и до великой пагоды Швемадо.
   Однажды вечером, когда солнце уже зашло, путники устроились на ночлег на обширной окруженной лесом равнине милях в ста от реки Салуин. Они расставили палатку и в нескольких шагах от нее разожгли большой костер. Маленький канонир с Казимиром играли в кости недалеко от лошадей, привязанных к кольям. Корсан, растолстевший больше прежнего, валялся на куче свежих листьев и благодушно покуривал уродливую трубку, сделанную им самим из глины, а капитан внимательно рассматривал географическую карту, измеряя расстояние с помощью старинного компаса.
   – Вы не устали? – спросил американец. – Вот уже добрые полчаса вы ломаете голову над этими чернильными пятнами. Как вы только их разбираете?
   – Я определяю длительность пути, который нам предстоит до Салуина.
   – Что такое Салуин?
   – Красивая река. Будем через нее переправляться.
   – Опять река! Мы уже переплыли Амоцзян, Бабяньцзян и Меконг. Этому конца не видно!
   – После Салуина, Джеймс, мы больше не встретим ни одной реки до самой Иравади.
   – Когда вы думаете добраться до великой бирманской реки?
   – Примерно через месяц.
   – Целый месяц?!
   – Долго, вы считаете?
   – Нет, но мне кажется, наши лошади совсем устали. Если бы нам попался по дороге какой-нибудь город…
   – Маловероятно, Джеймс.
   – Разве в этой стране совсем нет городов?
   – Я не говорю, что их нет, но где они?
   – На вашей карте они не помечены?
   – Моя карта почти совсем белая.
   – Эх вы, географы!
   – Мы проезжаем по совершенно незнакомой стране. Может быть, мы – первые белые, попавшие в нее.
   – Хорошо! Когда я вернусь в… – Он не договорил, прислушиваясь: – Ой, чуете?
   – Что там?
   – Тише, тише. Слушайте.
   Капитан напряг слух: в отдалении, где-то в лесу, раздавалось глухое постукивание, и оно постепенно приближалось.
   – Что это за звуки? – спросил, поспешно прервав игру, Казимир и встал.
   – Такое впечатление, что бьют в металлический котелок, – сказал Корсан. – Дзинь, дзинь! Бум, бум! Хорошая музыка!
   – Это ударяют в гонги, – объявил Мин Си.
   – Какие гонги?
   – Медные тамбурины, сэр Джеймс. В них стучат молоточком, – пояснил Казимир.
   – Жители нарочно отправляются в лес предаваться на свободе этому приятному занятию?
   – Видимо, у музыкантов есть причина ударять в гонги, – ответил капитан.
   – Уж не серенаду ли они хотят нам сыграть?
   – Разве вы не слышите, сэр Джеймс, что они также и поют? – спросил Казимир. – Это настоящая серенада. Вы различаете басы?
   – Джорджио, можно мы пойдем на них посмотрим?
   – Вы с ума сошли, Джеймс! Ведь мы понятия не имеем, с кем столкнемся.
   – Разве тут страна разбойников?
   – А откуда нам знать?
   Музыканты, человек тридцать с четырьмя или пятью гонгами, находились уже довольно близко, и отчетливо слышались их нестройные голоса. Отойдя от палатки на несколько сотен шагов по направлению к лесу, капитан увидел сквозь густую листву множество факелов, отбрасывавших вокруг красноватые отблески.
   – Да тут целая процессия, – сообщил он Корсану, который тоже подошел поглядеть. – Может, они прогуливают своего бога?
   – У этих дикарей есть бог?
   – Как у всех людей, Джеймс.
   – Как они его называют?
   – Шака, что означает «командующий».
   – Этот командующий представляет собой кусок обточенного и позолоченного дерева?
   – Очень даже вероятно, Джеймс.
   – Что же, мы им так и позволим идти дальше?
   – Вы намереваетесь их потревожить?
   – Нет, но мне хочется проследить за ними до их деревушки.
   – Мы ни в чем не нуждаемся, дорогой друг. Лошади, правда, не очень хороши, но еще способны двигаться, а провизии у нас масса. Чего вам еще? Вернемся и постараемся уснуть, так как завтра я планирую проехать изрядное количество миль.
   Оба мужчины возвратились к палатке, где их с нетерпением ожидали Мин Си и Казимир. Все четверо выпили чаю и за исключением юноши, которому выпало дежурить первому, завернулись в одеяла и закрыли глаза. Почти два часа в лесу слышались нестройные крики и громыхание гонгов, потом все затихло. Однако поляк, зная, что находится в дикой стране, решил не полагаться на тишину, а обойти вокруг палатки с карабином под мышкой. В полночь он забрался в палатку и разбудил Мин Си, который должен был караулить вторым. Он передал ему, что ничего особенного не случилось и что ни одно живое существо не показывалось поблизости.
   – Значит, все благополучно? – уточнил китаец.
   – Да.
   – Люди, бившие в гонг, не возвращались?
   – Я их больше не слышал.
   Канонир взял свой карабин, взглянул на равнину и, довольный обстановкой, уселся возле палатки, раскуривая зернышко опиума. Как почти всегда случается даже с курильщиками, привыкшими к опиуму с юных лет, китаец мало-помалу закрыл глаза и забылся глубоким сном. Вообразите себе его ужас, когда, пробудившись, он увидел в семи-восьми шагах перед собой огромное животное, серое, с длинным толстым хоботом и двумя белыми острыми клыками! Не узнать этого зверя было невозможно.
   – Слон! – пробормотал Мин Си, побледнев. – Я пропал!
   От страха китайцу даже не пришло в голову ни крикнуть о помощи, ни схватить карабин, лежавший возле него. Прошло несколько минут, в течение которых слон не двигался с места. Казалось, эту громадину забавлял ужас несчастного двуногого существа. Слон смотрел на него своими хитрыми глазками, медленно помахивал хоботом и поднимал то одну, то другую лапищу. Вдруг зверь сделал два шага вперед, вытянул хобот и ударил палатку: она свернулась и накрыла тех, кто в ней спал. Корсан, Казимир и Джорджио, внезапно разбуженные, быстро выскочили из-под палатки, держа наготове карабины.
   – Что стряслось? – спросил Корсан и вытаращил глаза: – Ба! Слон!
   – Бежим! – крикнул поляк, чувствуя, как мурашки поползли у него по всей коже.
   – Стреляй, Казимир! – закричал американец.
   – Стойте! Не смейте! – запретил капитан. – Где Мин Си?
   Полумертвый от страха китаец приподнялся с земли.
   – Тише, – прошептал он. – Не стреляйте, или мы пропали.
   Слон постоял немного, любуясь результатом своей свирепой выходки, потом повернулся и, помахивая хоботом и глухо ревя, медленно направился к лесу.
   – Как он мог подойти? – удивился Корсан, осматривая заряд карабина.
   – Не знаю, – смущенно пробормотал китаец. – Я заснул, а когда очнулся, он уже стоял передо мной.
   – Чего ж ты не стрелял?
   – Да он был в семи шагах от меня!
   – Тем лучше.
   – Одной пули, чтобы завалить слона, недостаточно, Джеймс, – сказал капитан.
   – Мы что, так его и отпустим? Я хочу бифштекс из слона. Это же груда мяса!
   – Пожалуй, стоит попытаться на него напасть, – рассудил Джорджио. – Такой великан заслуживает…
   Он не договорил – из леса донеслись яростное грохотание гонгов и оглушительный крик.
   – Ага! – воскликнул Корсан. – Опять идет процессия.
   – Отлично. – Казимир кивнул в сторону слона. – Приятная встреча их ожидает!
   – На коней! Скорее! – приказал капитан. – Если мы не поспешим на помощь, слон жестоко расправится с туземцами.
   Они быстро осмотрели карабины и револьверы и, вскочив в седла, пустили лошадей в галоп. Слон достиг опушки леса и только собрался углубиться в него, как оттуда показались тридцать-сорок лаосцев – все среднего роста, в красивых белых одеждах и безоружные; они монотонно стучали в гонги, подвешенные к поясу рядом с ножами. К крайнему изумлению путников, вместо того чтобы кинуться удирать со всех ног, лаосцы окружили гиганта, завывая и ударяя в гонги с удвоенной силой. Капитан, Корсан и Мин Си придержали лошадей.
   – Эти люди сошли с ума, – сказал американец.
   – Может, это ученый слон? – спросил капитан у китайца.
   – Да, я тоже так думаю.
   – Вот бы взять этого слона и отправиться дальше на нем верхом! – размечтался Корсан. – А что тут такого? Путешествовать на спине слона, должно быть, забавно. Ах, разбойник!
   Слон, никак не реагируя на крики людей и на оглушительные раскаты гонгов, неожиданно схватил одного из лаосцев.
   – Карабины! – крикнул капитан.
   Несчастный туземец, поднятый на воздух страшным хоботом и практически полузадушенный, испускал дикие вопли, а его соплеменники бросились бежать без оглядки и остановились только на опушке леса.
   – Вперед! – заревел американец, передергивая затвор.
   – Вперед! – поддержал Лигуза.
   Испуганные лошади, не разбирая дороги, судорожно метнулись к слону, не выпускавшему жертву из своих кошмарных объятий. Не обращая внимания на беспорядочные прыжки лошадей, всадники выпалили в слона из карабинов с расстояния шагов в сорок. Получив несколько ранений, слон издал пронзительный крик, крепче стиснул несчастного лаосца, не подававшего никаких признаков жизни, приподнял его футов на двадцать над землей и расплющил о ствол дерева.
   Видя, что пули не произвели желаемого эффекта, всадники не осмелились повторить атаку, повернули назад и помчались со всей скоростью, на какую были способны их лошади. Слон постоял в нерешительности и вдруг с дикой яростью и силой урагана кинулся за беглецами, ломая деревья и кусты. Рассвирепевшее животное было ужасно в своем гневе. Лошади, трясясь от страха, скакали беспорядочными прыжками, вставали на дыбы, брыкались задними ногами, не слушались поводьев, старались сбросить всадников и не давали им возможности зарядить карабины. Готовый обрушиться на своих врагов слон с горящими страшными глазами летел вперед, разинув пасть и задрав кверху хобот. Менее чем в пять минут он очутился за спиной у Корсана, который отчаянно боролся со своей неуправляемой лошадью, крутившейся на одном месте, как юла. Увидев близко от себя страшный хобот, янки истошно заорал:
   – Спасите! Мне конец!
   Почти в ту же минуту слон настиг лошадь и ударил ее. Она полетела на землю вместе с седоком. Колосс, весь в крови, нагнулся над Корсаном и издал протяжный крик. Хобот его свистел в воздухе, как бы выбирая, кого задушить первым: человека или коня.
   – Подлезьте под лошадь! – раздался голос Джорджио. – Смотрите в оба! Мы будем стрелять.
   Три всадника, как угорелые, мчались Корсану на помощь. Раздались три выстрела. Слон, без сомнения, смертельно раненный, закачался из стороны в сторону, затоптался на одном месте и с глухим ревом грохнулся наземь.

Глава VIII
Брат раджи Ма-Конга

   Слон, пораженный одной из пуль в глаз, умер. Лежа на боку, зарыв один из клыков глубоко в землю, разинув пасть с неподвижным хоботом, откуда текла целая река крови, гигант все еще внушал ужас. Американец, к счастью, избежавший ранения, похаживал вокруг этой огромной туши мяса, которую и пятьдесят человек не смогли бы поднять.
   – Какое чудовище! – кричал янки, ощупывая свои руки, ноги и ребра, чтобы удостовериться, что слон ничего не повредил ему. – Признаюсь, друзья, этот колосс заставил меня подрожать. Еще бы минута – и мое бренное тело обратилось в мешок с раздробленными костями.
   – Мы отомстим ему за это, сэр Джеймс, и вознаградим себя, – улыбнулся Казимир. – Хобот слона – кусочек очень и очень лакомый.
   – Разве тут только один хобот годится в дело? Я буду поедать все мясо подряд, пока сам не превращусь в маленького слона.
   – Надо бы пригласить и туземцев.
   – Это идея! Но где они спрятались, что их больше не видно?
   – Убежали в лес, – сказал капитан.
   – А кто они? Охотники?
   – Может, даже хозяева слона.
   – Разве это не дикий слон?
   – Не думаю, потому что туземцы были без оружия. По-моему, эта громадина ела слишком много сахара и масла.
   – Что? Слон употреблял сахар? Разве он действует на зверя, как виски, и делает агрессивным?
   – Именно, Джеймс. Чтобы приучить слона сражаться с другими слонами, его кормят почти исключительно сахаром и маслом, и в самом непродолжительном времени такое животное становится злым и очень опасным.
   – Тем сочнее окажется его мясо. Черт возьми! Слон, откормленный сахаром и маслом! Ножи в руки!
   Охотники тотчас приступили к делу. Взяв свои bowie-knifes, они в одно мгновение отделили от туши одну из ног – тоже лакомый деликатесный кусок. Капитан, который во время своих путешествий не раз пробовал мясо слона, взялся изжарить ногу африканским способом. Он сделал в земле порядочное углубление и, наполнив его сушняком, разжег огонь.
   – Что вы делаете? – поинтересовался Джеймс.
   – Готовлю печь.
   Когда дрова прогорели, повар очистил углубление от угольев, уложил в него ногу слона, покрыл ее горячей золой и над всем этим развел новый костер. Час спустя путешественники уселись на траве вокруг жаркого, издававшего вкуснейший запах. Не успел Корсан отрезать для себя кусок жаркого, как из лесу снова донеслись звуки тамтама.
   – Что там опять? – Американец протянул руку за карабином.
   – Вставайте, друзья! – велел Лигуза.
   Человек восемьдесят-девяносто туземцев с мечами, пиками и огромными щитами быстро надвигались на путников, сотрясая воздух грозными криками. Среди этой толпы на маленькой индокитайской лошадке с роскошной сбруей гарцевал красивый, вооруженный позолоченным мечом туземец в желтой шелковой одежде.
   – Кто это? – спросил Корсан, скорее удивленный, чем испуганный.
   – Лаосцы, – ответил Мин Си. – Разве вы не видите, что у них косы продеты в уши?
   – Ну и ну! Вот новость для меня! Вместо серег эти господа продевают в уши свои волосы? Славно. А что им от нас нужно?
   – Не знаю, будем настороже. Мы в такой стране, где слонов чтят, как будто они божества.
   – Эти люди способны напасть на нас, чтобы отомстить за смерть своего идола, – пояснил капитан.
   – Достаточно одного залпа карабина, чтобы рассеять дикарей, – заявил Казимир.
   – Даже не думай, – предупредил Джорджио. – Я слышал, что лаосцы очень храбрые.
   В это время туземцы подошли к слону и окружили его. Всадник слез с коня, воздел руки к небу, потом указал на незнакомцев и произнес длинную речь, осыпав труп великана плодами, цветами и горстями риса.
   – Они сумасшедшие, – удивился Корсан. – Что означают их крики, похожие на гоготанье испуганных гусей?
   – Туземцы призывают на нас проклятия, – объяснил Мин Си.
   – Плевать мне на них!
   – И мне тоже, сэр Джеймс.
   – Вот и правильно, Казимир. После мы увидим… – Не договорив, Корсан в несколько прыжков очутился у костра, где двое туземцев, потихоньку подкравшись к жаркому, схватили два куска и впились в них зубами. – Разбойники! – завопил янки. – Друзья, помогите!
   Лигуза, Казимир и даже флегматичный Мин Си бросились на дикарей, которые побежали с добычей, но преследование пришлось прекратить, потому что остальные лаосцы, выстроившись возле нарядного всадника, приготовились пустить в ход оружие.
   – Черт с ним, с этим мясом, – сказал капитан Корсану, который хотел во что бы то ни стало догнать воришек и отобрать у них куски. – Все куда серьезнее, чем я думал. Быстро ко мне и возьмите карабины! Похоже, нам несдобровать.
   – Устроим сражение! – заревел американец, разгорячившись.
   – Осторожнее, Джеймс, не вышло бы беды. На лошадей!
   Туземцы приближались, воинственно гогоча и потрясая мечами. Капитан и его товарищи бросились к лошадям, пасшимся в двухстах шагах, но едва наши герои вскочили в седла, как их окружила вся вопившая банда.
   – Я выстрелю в эти поганые рожи, – пригрозил Корсан, заряжая карабин.
   – Нет, Джеймс, нельзя их раздражать. Мин Си, узнай-ка у них, что им от нас нужно? – велел Лигуза.
   Китаец направил свою лошадь к вождю туземцев и сделал ему знак, что желает говорить. Шум мгновенно прекратился.
   – Что тебе надо? – спросил Мин Си, глядя сверху вниз на вождя лаосцев. – Кто ты такой, что смеешь нам грозить?
   – Я брат раджи Ма-Конга, повелителя этой страны.
   – Что ты хочешь?
   – Чтобы мне заплатили за слона.
   – Назначь сумму, и ты ее получишь.
   – Прежде скажи мне, каким способом вы убили такое крупное могучее животное?
   – Нашим оружием, – неосторожно ответил Мин Си.
   – Так отдай его мне.
   – Не отдам.
   – Я тебе повторяю: отдай мне оружие, иначе не уедешь отсюда живым, и знай, что с братом раджи Ма-Конга шутки плохи.
   Китаец вернулся к товарищам и сообщил им требование дикаря.
   – Я никогда не расстанусь со своим ружьем, – объявил капитан. – Этот разбойник устроит нам какую-нибудь мерзость.
   – Кто? Этот дикарь? – возмутился Джеймс. – Да я его уничтожу в одну секунду, если он осмелится протянуть свою грязную лапу к моему карабину. Зададим им перцу, а, Джорджио? Во мне вся кровь кипит!
   – Успокойтесь, сэр Джеймс, – попросил Мин Си. – У меня есть план, как отделаться от них. – Он подошел к вождю и, подумав, сказал: – Мы согласны отдать тебе оружие, убившее слона, но выслушай наш совет.
   – Говори, пока у меня не лопнуло терпение, – высокомерно процедил сквозь зубы брат раджи.
   – Наше оружие могущественно, спору нет, но, чтобы пользоваться им, нужно особое покровительство бога Гадмы. Иначе при первом же выстреле человек умирает.
   Всадник сделал движение, выражавшее сильную тревогу:
   – Ты говоришь правду?
   – Клянусь. Тебе покровительствует бог Гадма?
   – Нет, а тебе?
   – Мы все четверо – мудрецы с берегов священного Менама и находимся под защитой всемогущего Гадмы. Теперь ответь: хочешь ты получить наше оружие?
   – Нет! – воспротивился брат раджи.
   – Тогда отпусти нас.
   Всадник поморщился:
   – Просто так вы отсюда не уедете. Мой брат лишился слона. По справедливости вы должны за это денег.
   – У меня есть несколько унций серебра.
   – Заплати мне сорок унций, и я отпущу тебя и твоих спутников.
   Эта сумма была не слишком обременительной для путешественников, имевших в запасе достаточно золота. Желая поскорее покинуть опасное место, Джорджио выдал вождю сорок унций, но тот, вместо того чтобы расчистить путь, приказал своим воинам еще теснее обступить лошадей, так что всадники не могли ускакать.
   – Что за выходки?! – рассвирепел американец.
   – Придется пустить в дело карабины, – заметил капитан. – Эта сволочь не даст нам тронуться с места, если мы не рассеем ее выстрелами.
   – Дай нам дорогу, – обратился Мин Си к туземцу, – ведь ты получил деньги.
   – Вы во владениях раджи Ма-Конга, заплатите за право проезда по ним еще десять унций, и я уйду.
   – Ты хочешь ограбить нас?
   – Я требую десять унций.
   – А если я не дам?
   – Я велю тебя убить, – решительно ответил дикарь.
   Китаец, видя, что тот не уступит, протянул ему требуемую сумму. На этот раз туземцы сдержали слово и разбрелись по равнине кто к лесу, кто к трупу слона. Путешественники, видя, что дорога свободна, вскочили в седла и пустили лошадей в галоп по направлению к западу.

Глава IX
От Салуина до Иравади

   Теперь отважные друзья продвигались по той части страны, что лежит между Менамом и Салуином, – местности, совершенно им незнакомой, где, быть может, еще ни разу не ступала нога европейца. На западе тянулось несколько довольно высоких горных цепей, склоны которых покрывал густой лес, на востоке, юге и севере расстилались бескрайние равнины, засеянные хлебными злаками либо занятые плантациями индиго и сахарного тростника; кое-где долины перерезались ручьями и небольшими речонками. Хотя наши авантюристы плохо ориентировались в чужой стране, они уверенно мчались по направлению к горам.
   Мин Си скакал впереди кавалькады, за ним тесной группой следовали остальные, держа карабины у седел, чтобы быть готовыми дать отпор в случае внезапного нападения воинов Ма-Конга. К полудню небольшой отряд достиг подножия гор и начал взбираться по склону, поросшему вереском и кустами нарда – растения семейства валериановых, которое встречается на сухой каменистой почве. Несмотря на препятствия при подъеме, всадники ехали довольно быстро и к заходу солнца добрались до вершины гор. Второго сентября они стали спускаться с противоположного склона на бесплодную, без единого дерева и даже травинки, равнину, почти совсем выжженную.
   – Здесь бушевал пожар? – удивился Корсан.
   – Поджог устроили сами жители, – сказал Мин Си.
   – Зачем?
   – Видите разбросанные повсюду небольшие скелеты?
   – Ага, их целая тысяча, нет, больше: наверное, десять тысяч. Чьи они?
   – Мышей.
   Корсан разразился громким хохотом.
   – Жители этой страны подожгли степь, чтоб истребить мышей?
   – Именно, Джеймс, – подтвердил капитан.
   – Неужели они так боятся грызунов?
   – Очень, и не без причины: полчища этих зверьков пожирают все на своем пути.
   – Откуда они берутся?
   – С гор, Джеймс. В Бирме мыши – страшный бич для населения. Периодически острозубые хищники наводняют равнины, поедая посевы и осаждая деревни, жители вынуждены покидать дома.
   – Ужас! Из-за мышей? Неужели нельзя их уничтожить?
   – Огнем удается это сделать, и то не всегда. Грызунов такая масса, что они гасят пламя своими тушками. Реки тоже не останавливают их, разве что задерживают, и надо видеть, как мыши их переплывают. Они ничего не боятся. Говорят, что ни одна прожорливая тварь никогда не отобьется от своих сородичей и не утонет.
   – А зачем мыши отправляются вплавь в такую даль?
   – Когда в горах и на холмах не остается пищи, грызуны, гонимые голодом, спускаются на равнины. Бывали случаи, когда мыши уничтожали весь урожай до последнего зернышка, и местные жители потом страдали от голода.
   – Это какая-то казнь египетская!
   – Совершенно верно.
   – Любопытно было бы увидеть хоть одну колонию мигрирующих мышей.
   – Лучше, Джеймс, вовсе с ними не сталкиваться. Кстати, собираясь большими группами, они способны нападать и на людей. – Разговор был прерван внезапным раскатом грома, весь горизонт заволокли тучи. – Опять возвращается сезон дождей, – заключил капитан.
   – Как, разве они не кончились?
   – Нет. Они продлятся еще целый месяц. Реки Бирмы пока не разливались.
   – Будут новые наводнения?
   – Обязательно.
   – Боже, неужели нам опять грозят такие страсти, как в Коо-Чинге?
   – Вряд ли. Мы окажемся у Салуина раньше, чем он выйдет из берегов.
   – Сколько миль сейчас до реки?
   – Прежде чем добраться до нее, нужно переправиться через крупный ее приток. Так что в общей сложности нам придется преодолеть пятьдесят-шестьдесят миль. Прибавим ходу! Дождь начинается.
   Небесные хляби разверзлись. Сначала падали отдельные капли, потом пошел ливень, сопровождаемый страшными ударами грома, яркими вспышками молний и сильнейшими порывами ветра, который гнал перед собой потоки воды. Хорошо защищенные от дождя и ветра путешественники стойко воспринимали непогоду, погоняя лошадей, которые вязли по колено в широких лужах, образовавшихся в низинах. В полдень по бамбуковому мостику всадники переехали через приток, про который упоминал Джорджио, и после короткой остановки поднялись на новую горную цепь, простиравшуюся еще на пятьдесят миль. Дождь не прекращался ни на минуту. По временам казалось, что вот-вот повторится всемирный потоп. С гор неслись такие широкие и бурные потоки, что пересекать их было и опасно, и крайне затруднительно. Вечером измученные промокшие путники остановились возле леса арековых пальм, широчайшие листья которых защищали от дождя и позволяли расставить палатку. Ночью разразился ужасный ураган, ревевший в лесу и срывавший с кольев палатку. Никто не спал.
   На другой день четверо смельчаков пустились в дорогу. Лошади едва не падали от усталости и истощения, и их приходилось безжалостно нахлестывать. Подъем оказался труднее, чем когда-либо. Десятки раз всадники останавливались на краю глубочайших бездн, неоднократно лошади, скользя и проваливаясь в колдобины, едва не срывались вниз с крутых откосов, что грозило неминуемой гибелью и им, и их седокам. Около десяти часов утра, перевалив через горную цепь и спустившись на западные равнины, по большей части залитые водой, путники достигли наконец берегов Салуина.
   Салуин – одна из самых значительных рек, омывающих полуостров Индокитай, – пока мало изучена, и даже на лучших географических картах особенности ее течения обозначены неточно. Предположительно она берет начало в центральной части Тибетского нагорья в провинции Чамдо [28 - Ныне городской округ в Тибетском автономном районе Китая.], на высоте свыше трех миль. Сначала под именами Наг-Чу (по-тибетски Черная река) или Нуцзян, как называют ее китайцы, река пролагает себе путь через горы и течет по западной части Юньнани. Потом она сворачивает в Бирму, где уже под названием Салуин (бирманцы именуют ее Танлуин) приближается под двадцать пятой параллелью к Нмайкхе, притоку Иравади, и простирается дальше по владениям Лаоса, расширяясь до размеров великой реки и впадая в Андаманское море (залив Мартабан). Длина Салуина около полутора тысяч миль.
   В том месте, куда подъехали наши искатели приключений, ширина Салуина не превышала трех тысяч футов, и река быстро мчала свои воды между двумя низменными берегами, покрытыми роскошной растительностью. Около островков капитан заметил нескольких туземцев, занятых рыбной ловлей на лодках с довольно высокой кормой. У местных жителей была темно-бронзовая кожа, чертами лица они мало чем отличались от китайцев, а часть их длинных волос была пропущена сквозь мочки ушей, специально продырявленные с этой целью. Корсана поразила густая сеть татуировок на груди рыбаков.
   – Какое странное украшение! Как у маори с островов Новой Зеландии.
   – Это не только странно, но и полезно, Джеймс.
   – Полезно? Чем?
   – Тем, что татуировки якобы защищают от ударов пики или сабли.
   – Вы шутите, Джорджио.
   – Так считают бирманцы.
   – Вы верите этому?
   – Немного. Я знаю, что татуировки придают коже некоторую твердость, но не думаю, чтобы они помешали пике пробить тело.
   – Давайте переправляться, – заторопил Мин Си, – по-моему, эти рыбаки не станут нам мешать.
   При первом же крике капитана к берегу причалила большая барка с полудюжиной туземцев. Путешественники и их лошади вошли в лодку и через несколько минут высадились на противоположной стороне перед скоплением хижин и навесов. Капитан купил риса, сушеной рыбы и добротного китайского шу-шу и заодно воспользовался остановкой, чтобы загримировать себя и своих товарищей настоящими бирманцами, – это давало возможность свободнее передвигаться по бирманскому королевству, до которого оставалось совсем недалеко. Джорджио и его друзья разрисовали себе лица и тело красивой блестящей бронзовой краской, тщательно побрились, так как бирманцы по обыкновению не носят ни усов, ни бород, начернили зубы и облачились в длинные симары и широкие полотняные кальсоны.
   – Я сильно подурнел, – с сожалением сказал американец. – Сначала я был желтым, теперь стал бронзовым, а закончу, видимо, тем, что почернею.
   В четыре часа пополудни путники сели на своих измученных лошадей и направились к западу под мелким частым дождиком, пронизывавшим до костей. Рельеф постепенно менялся. Аккуратно возделанные, прекрасно орошенные равнины уступили место лесистым холмикам, которые мало-помалу повышались, словно желая слиться в одну горную цепь. Кое-где еще попадались убогие жилища, но по мере приближения к Иравади хижин становилось все меньше, а вскоре они вообще исчезли. К вечеру отважные герои добрались до первых отрогов горного массива, отделявшего долину Салуина от долины великой бирманской реки, а на следующий день друзья вступили в густой тропический лес. Хотя лошади совсем выбились из сил, путешественники делали только короткие остановки – все были уверены, что к заходу солнца окажутся уже милях в пятидесяти от Иравади.
   Четвертого сентября благодаря ветру с отдаленных горных цепей Тибета небо прояснилось. Капитан, видя, что лошади падают от изнеможения, задержал отъезд до полудня. Пятого сентября двинулись дальше по огромным равнинам, совершенно пустынным, в основном залитым водой – они тянулись без конца и края, и лишь изредка попадались холмы и лесочки. Хижин, насколько мог охватить взгляд, странники не заметили ни одной. В сумерках капитан хотел дать знак остановиться, как вдруг Мин Си, внимательно прислушавшись, уловил в отдалении глухой рев.
   – Стойте! – воскликнул он. – Там река.
   – Иравади? – в один голос спросили Джорджио и Казимир.
   – Да!
   – Но я не вижу никакой реки, – сказал Корсан, приподнявшись в стременах, – хотя я выше тебя ростом.
   – Я тоже пока не вижу ее, но слышу. Помолчите немного! – Китаец слез с лошади, припал ухом к земле и замер, затаив дыхание. Земля отчетливо донесла долгий ропот, подобный шуму воды, которая с силой ударяется о берега. – Река! – крикнул Мин Си, опять взбираясь в седло.
   Лошади, бесчеловечно подгоняемые путниками, помчались в карьер, пробегая мокрые равнины, густые леса и бамбуковые плантации. Кое-где в отдалении показались хижины, иногда целые деревушки, полускрытые в зелени лесов. К девяти часам вечера, с последним отблеском солнца искатели священного меча достигли берегов великой бирманской реки, которая, как серебряная лента, тянулась посреди зеленевших плантаций.

Глава X
Рахам

   Иравади, или, как ее называют бирманцы, Эявади, а по-санскритски Аиравати, то есть Слоновья река, – крупнейшая водная артерия Индокитая, дающая жизнь целому полуострову. Она берет начало в провинции Качин, у места слияния двух рек Мали и Нмай, которые параллельно друг другу текут с юго-восточных отрогов Гималаев, – таковы новейшие данные географов. Наиболее точные координаты Иравади, установленные на сегодняшний день: в истоке – 25°42′ северной широты и 97°30′ восточной долготы, в устье – 15°46′ северной широты и 95°03′ восточной долготы. Река извилистой лентой устремляется с севера на юг. В верховьях она и ее притоки пролагают себе путь через глубокие ущелья и густые леса. В среднем и нижнем течении Иравади несет свои могучие воды по широкой равнине, а недалеко от устья – река тянется вдоль берега Андаманского моря почти на сто пятьдесят миль – она образует огромную заболоченную дельту, поросшую джунглями. Через девять рукавов дельты воды Иравади устремляются в Индийский океан. Длина великой бирманской реки свыше одной тысячи трехсот миль.
   На пути Иравади принимает множество притоков, наиболее значительные из которых Могаун, Му, Чиндуин, Моун (правые), Шуэли, Маджи, Мьинге (левые). На берегах реки расположены города Паган (Баган) – древняя столица одноименного царства на территории Бирмы; цветущий Рангун [29 - Ныне носит название Янгон – крупнейший город страны, до 2005 года столица Мьянмы.] с населением свыше сорока тысяч человек [30 - В настоящее время население города около 7 млн человек.]; Сагайн (Сикайн) – в начале XIV века центр независимого государства, в середине XVIII века на короткое время вернувший себе статус имперской столицы; Ава [31 - Вплоть до конца XIX века Бирма была известна в Европе как Ава.] – в Средние века самостоятельное государство на севере Бирмы; Магуа – главный город одноименной провинции; Мандалай [32 - Ныне второй по величине город в Мьянме с населением свыше 1 млн человек.], построенный в XIX веке к 2400-летию Будды Гаутамы; Мьичина – крупный транспортный узел с речным портом; Пром (Пьи) – старинный город, известный еще до нашей эры, с развалинами древних храмов и пагод. Амарапура [33 - В наше время город Амарапура (Амаяпуя), расположенный в 11 километрах к югу от Мандалая, фактически слит с Мандалаем.] (в переводе «Город бессмертия»), ставшая в конце XVIII века официальной столицей Бирмы, – многолюдный, хорошо укрепленный город с великолепными пагодами, мостами, ступами, императорским дворцом, крупный торговый центр страны.
   Значение Иравади для Бирмы так же велико, как Ганга для Индии и Нила для Египта. Каждый год, разливаясь в течение всех летних месяцев – июня, июля и августа, – Иравади затопляет окрестные низины, принося на них плодоносный ил, и является, таким образом, не только дешевой и удобной транспортной магистралью внутри страны, но и источником благосостояния местного населения, сторицей вознаграждая жителей долины за убытки и неудобства, причиняемые наводнениями.
   Добравшись до Иравади, наши путешественники соскочили с лошадей и начали осматриваться, ища баркас или лодочку для переправы на другой берег, так как река в этом месте слишком широка, чтобы пересечь ее вплавь.
   – Черт возьми! – злился Корсан. – Даже баркаса нет! Вот так река! У нас в Америке на таких крупных реках лодок и баркасов тысячи!
   – А на Иравади – миллионы, – возразил Джорджио.
   – И где они?
   – Дальше по течению. Мы сейчас находимся гораздо севернее главных бирманских городов.
   – Что же нам делать?
   – Пойдемте вон в ту деревню, – предложил Мин Си.
   – В какую? Где? – обрадовался Корсан.
   – Неужели вы не видите? Там, около леса, целая куча домиков – это и есть деревня. А так как она расположена на берегу, у жителей непременно имеются лодки.
   – Что ты за умница, канонир! Вперед, господа!
   Ведя за собой в поводу лошадей, путники направились вслед за Мин Си и через полчаса вошли в деревушку, состоявшую всего из одной улицы, застроенной жалкими хижинами. Американец принялся один за другим осматривать домики с целью найти кого-нибудь из жителей и попросить лодку, но кругом царила мертвая тишина, не виднелось ни огонька. Корсан обошел уже почти всю улицу, как вдруг из полуотворенной двери одной из хижин до него донесся громкий храп.
   – Хороши хозяева, спят, как сурки. Похоже, немного у них забот, – проворчал янки. – Что, Джорджио, разбудим их?
   – Не надо. Пусть себе спят на здоровье.
   – А лодка?
   – Я вижу у берега штук десять лодок разных размеров. Мы возьмем любую наугад и поплывем.
   – Не заплатив?
   – Наши кони устали до изнеможения – вот мы и оставим их в качестве вознаграждения за лодку. Надеюсь, хозяева лодки только обрадуются такому обмену.
   – Недурно придумано. Тогда давайте действовать.
   Друзья привязали своих лошадей к дереву, а сами потихоньку проскользнули к берегу, возле которого покачивались на волнах десять или двенадцать длинных лодок с приподнятой кормой, вместимостью три-четыре тонны. Отвязав одну из них, путешественники сложили туда оружие и амуницию, после чего запрыгнули сами, придерживая весла.
   – В путь, господа! – весело командовал американец.
   Казимир могучим взмахом весла вывел лодку на середину реки и отдал ее во власть течения, которое понесло наших авантюристов вниз по реке, причем довольно быстро. На пути они не встретили ни одного селения и ни одной другой лодки. Оба берега, отстоявшие друг от друга примерно на две с половиной тысячи футов, представляли собой огромные рисовые плантации, а вдали тянулись леса, в чаще которых раздавались рев слонов, мяуканье тигров и храп носорогов. Американец, услышав этот дикий концерт, встрепенулся и задрожал, весь охваченный охотничьей лихорадкой.
   – Берега этой реки как будто нарочно созданы для охоты, – сказал он, сжимая карабин. – Я бы отдал целый месяц жизни, чтобы только иметь возможность высадиться здесь и пострелять такую замечательную дичь.
   – Вы думаете, что вернулись бы живым с этой охоты? – поддел Корсана Казимир.
   – Что за глупости ты говоришь, юнец? Разумеется, целым и невредимым.
   – Слышите, как ревут слоны?
   – Велика беда! Одна пуля в глаз, и слон – труп.
   – А носороги, тигры? Это уже бирманские звери, сэр Джеймс, а не китайские.
   – Бирманские или китайские – один черт, все равно они азиатские, то есть неопасные. Ого! Сигналы!
   Шесть-семь ракет внезапно взвились над густым лесом в полумиле от правого берега и вспыхнули, испуская целый сноп разноцветных искр.
   – Не пугайтесь, – успокоил товарищей капитан. – В сентябре бирманцы имеют обыкновение запускать ракеты.
   – Ради развлечения?
   – Нет. Они гадают по ним. Вон та ракета погасла на полпути, и бедняга, пустивший ее, наверняка впал в уныние.
   – Почему?
   – Потому что решил, что находится на дурном счету у своего бога.
   – У бога? Разве у бирманцев тоже есть бог, Джорджио?
   – Конечно, и даже не один.
   – Среди них и Будда?
   – Будда на первом плане, Джеймс. Он почитается здесь так же, как в Китае, Сиаме, Тонкине, Кохинхине и Индии.
   – Объясните мне, Джорджио, кто такой этот Будда?
   – Как?! Вы не знаете?
   – Я знаю, что существовал такой бог, и у него был меч, тот самый, который мы ищем вот уже четвертый месяц с большим риском поплатиться за это собственной шкурой. Чему вы смеетесь? – обиженно спросил американец. – Может, я сказал какую-то глупость?
   – Нет, – улыбнулся капитан. – Странно однако: неужели вы полагаете, что меч, который мы разыскиваем, и в самом деле принадлежал Будде?
   – Разве нет? Все китайцы так говорят.
   – Кто же первый сообщил об этом китайцам?
   – Кто? Откуда я знаю? – Корсан почесал за ухом. – А кто убедил вас, что меч никогда не принадлежал Будде?
   – Будда вовсе не был воином, Джеймс, это общеизвестная истина.
   – Ах, черт возьми! Так кем же он был, этот Будда?
   – Прежде всего скажу вам, что Будда – это не одно лицо, как обычно думают.
   – Как! – поразился американец. – Будда не один?
   – Нет, Будд бесчисленное множество, но до нас дошли имена последних двадцати четырех.
   – Я как с луны свалился.
   – Теперь я объясню, кто эти Будды. В различные эпохи, отделенные одна от другой очень длинными промежутками времени, в Индии появлялись люди, которые отличались большой ученостью и вели высоконравственную жизнь. Люди эти, свободные от вредного влияния страстей, достигали того, что не только подавляли в себе всякое плотское желание, но и стремились как можно скорее закончить жалкое земное существование и перейти в состояние блаженного небытия – нирвану. Благодаря своей мудрости и равнодушию к греховным соблазнам земного бытия эти люди удостаивались права проповедовать истину, быть духовными учителями для всех живших в те времена народов, которые боготворили избранников и называли их именем Будда, то есть просветленный. Вы меня поняли?
   – Конечно, – кивнул Корсан. – Но какому из этих Будд молва приписывает тот меч, что мы ищем?
   – Последнему, родившемуся за шестьсот двадцать четыре года до Рождества Христова в городе Лумбини на юге Непала. При своем рождении этот Будда получил имя Сиддхартха Гаутама, но более известен как Шакьямуни. Теперь предлагаю нам всем отдохнуть, тем более что нет надобности грести веслами, – течение и так быстро несет нас вперед.
   На другой день, когда солнце вновь взошло на горизонте, Иравади предстала взору путешественников во всей своей красоте. Берега как будто отодвинулись один от другого, река стала шире и величественнее, вдали показались живописные густые леса с небольшими деревушками, рассыпанными по опушкам. Время от времени наши герои любовались из лодки красивыми городами с золочеными крышами, блестевшими при первых лучах солнца, чудными павильонами оригинальной архитектуры и многочисленными храмами. В лучах утреннего солнца ослепительно сверкали позолоченные шпили на разноцветных колоннах, под которыми виднелись гигантские идолы, изображавшие либо Гадму, либо ракрессов – индийских божеств города Аракана [34 - Аракан (Ракхайн) – провинция на северо-западе Бирмы.].
   Несколько десятков лодок с высокой кормой, украшенных головами тигров, слонов и крокодилов, и целая флотилия плотов, связанных из огромных тиковых стволов, спускались по течению, управляемые полунагими, с темно-бронзовыми телами лодочниками, распевавшими монотонные песни.
   – Похоже, река начинает оживляться, – сказал Корсан.
   – Она будет оживляться все больше, по мере того как мы станем продвигаться дальше по течению, – ответил капитан. – Иравади в этом отношении соперничает с Сицзяном.
   – Смотрите, сколько храмов, сэр Джеймс! – дивился Казимир. – Я насчитал уже двенадцать.
   – Впереди их гораздо больше. Бирманцы всю свою страну застроили храмами, многие из которых на редкость красивы.
   – Вон там как раз виднеется один из таких замечательных храмов. – Мин Си указал на шесть-семь позолоченных башенок, вздымавшихся над лесом.
   – Храм такой высоты свидетельствует, что близко крепость, – пояснил капитан.
   – Отлично! – оживился Корсан. – Давайте выбираться на середину реки, потому что здесь она образует закругление. Если там дальше крепость, то мы остановимся и пополним запасы водки.
   Казимир и Мин Си снова взялись за весла, обогнули закругление и сразу же увидели на левом берегу множество беспорядочно разбросанных строений, окруженных полуразвалившимися земляными бастионами.
   – Это Кунчоун, – сказал капитан, взглянув на карту.
   – Найдем мы тут водку?
   – Сколько хотите, Джеймс: и водку, и провизию.
   Лодка за пару минут достигла берега, возле которого стояли выдолбленные из цельных древесных стволов баркасы и лодки всех форм и размеров. Благодаря своим бирманским одеждам и бронзовым лицам наши герои беспрепятственно высадились на берег, привязав лодку к стволу дерева.
   Кунчоун – маленький городок, состоящий всего из полутораста деревянных хижин, которые при надобности можно разобрать на части и перенести в любое место. Интерес в нем представляют всего два-три храма, один из которых почти весь в позолоте и бесчисленных колоннах, украшенных металлическими пластинками. В городке проживают около двух тысяч человек, в основном китайцы с северных границ империи и араканцы. Вследствие своего удобного положения на Иравади Кунчоун ведет большую торговлю и служит в этом отношении посредником между севером и югом государства.
   Обойдя все укрепления и посетив храм, путешественники отправились в кабачок, где сделали покупки и пообедали, правда, довольно скромно, так как религия бирманцев запрещает им убивать домашних животных. Тем не менее Корсан остался доволен и с аппетитом отведал местные блюда: листья дикого щавеля, сваренные вместе с рисом, мясо буйвола и хамелеона, а также чай, листья которого бирманцы едят, приправив их маслом и чесноком. В пять часов пополудни нагруженные различными съестными припасами и солидных размеров сосудами с рисовой водкой друзья возвратились на берег, намереваясь продолжить путь. Вообразите себе их удивление, когда они не нашли лодки, на которой приплыли, хотя утром крепко-накрепко привязали ее к дереву!
   – Кто украл лодку? – завопил взбешенный американец.
   – Ее не могли украсть, – ответил капитан. – По законам Бирмы воров ждет суровое наказание.
   – Куда же, позвольте спросить, она подевалась? – злился Корсан, бросая гневные взгляды на окружающих. – Ведь веревка не отвязалась сама собой?
   – Наверное, лодка затонула, мы купим себе другую.
   – Другую?! Еще чего! Я пойду к коменданту крепости и заставлю его найти вора, так как уверен, что лодка украдена.
   – Мы иностранцы, Джеймс, и такими действиями создадим себе лишние затруднения. Кроме того, никто из нас не говорит по-кхмерски.
   – Вы хотите потерять одеяла и весь наш запас пороху?
   – Мы можем все это приобрести здесь. Пойдемте, Джеймс.
   Американец уже решил было идти за капитаном, как вдруг Казимир закричал:
   – Наша лодка! Ах, подлецы!
   Джорджио обернулся и увидел посреди реки лодку, направлявшуюся к берегу. В ней сидели три человека: двое гребцов, а третий, очевидно, пассажир, для которого и взяли лодку, – небольшого роста и совершенно лысый мужчина, закутанный в длинную желтую тунику. Он держал на коленях лакированную коробку с фруктами и рисом.
   – Это рахам, – пояснил капитан.
   – Кто-о-о? – Корсан ощетинился и сжал кулаки.
   – Некто вроде бонзы, одним словом, – монах.
   – Монах или бонза, мне наплевать. Сейчас возьму его за шиворот и задушу. – Прежде чем капитан успел удержать своего порывистого друга, Корсан накинулся на рахама, собиравшегося сойти на берег. – Мерзавец! – заорал неукротимый янки, бешено встряхивая похитителя лодки. – Я тебе задам, подлая рожа!
   Под градом ударов монах пронзительно заверещал, а вслед за этим раздались возмущенные крики из толпы народа, находившейся в тот момент на пристани. Торговцы, носильщики и лодочники бросились на помощь монаху, который лежал на дне лодки не в силах пошевелиться, до полусмерти избитый могучими кулаками американца.
   – Спасайтесь! Уходим! – завопил капитан, буквально отдирая Корсана от жертвы и таща его за собой к берегу.
   Все четверо бросились к лодке, опасаясь сделаться жертвами диких бирманцев, которые мчались за виновниками происшествия с яростным криком: «Смерть святотатцам!» Самый храбрый из преследователей уже схватил лодку, где сидели путешественники, за корму, но капитан Лигуза отшвырнул его с такой силой, что тот кувырком полетел наземь, дрыгая ногами в воздухе.
   – Гребите! Быстрее! – закричал Джорджио, хватаясь за руль. – Скорее, или они нас убьют!
   Промедление было смерти подобно. Гребцы налегли на весла и в одну минуту выплыли на простор, взяв курс на противоположную сторону и не обращая внимания на вопли и угрозы, раздававшиеся с берега. С полей, из хижин, из палаток торговцев – отовсюду, привлеченные раскатами гонгов и тамтамов, сбегались поселяне. Из крепости мчались солдаты, вооруженные мушкетами, пиками, саблями и ножами. Лодка беглецов уже достигла середины реки, когда с берега грянул ружейный выстрел. Пуля, просвистев, ударилась о весло, которое держал Казимир, и отрикошетила в лоб Корсану.
   – Вас ранило? – вздрогнул капитан.
   – Пожалуйста, не беспокойтесь, не боюсь я их пуль. Глядите, вот он, разбойник!
   На берегу, как угорелый, метался полуголый бирманец, размахивая дымившимся мушкетом. Корсан схватил карабин и уложил врага одной пулей. Испуганные бирманцы моментально очистили берег, попрятавшись за деревья и хижины, а беглецы воспользовались этим, чтобы отплыть еще дальше.
   – Берегись! – вдруг вскрикнул Казимир, силясь на ходу развернуть лодку.
   Джорджио взглянул направо и увидел громадную, длиной футов в триста, шлюпку с массой солдат и небольшой пушкой в носовой части.
   – Надо уходить! – приказал капитан. – Если они выстрелят из пушки, нам всем конец!
   Лодка путешественников находилась в шестистах пятидесяти футах от берега, и от военной шлюпки ее отделяли почти полторы тысячи футов, однако под напором многочисленных весел вражеская лодка летела, как стрела. Из нее отчетливо доносились удары в небольшой тамтам.
   – Стойте! – послышался крик рулевого.
   – Гребите! Вперед! – скомандовал товарищам капитан.
   На носу военной шлюпки вспыхнул огонек, тотчас показался белый дымок, и сразу вслед за ним раздались резкий свист и страшный грохот. Четырехфунтовое ядро ударило в носовую часть лодки беглецов, пробив ее в нескольких местах.
   – Проклятье! – заревел американец, видя, как вода вливается через пробоины в лодку.
   – Наддайте еще! – подбадривал капитан. – Мы почти вырвались!
   До спасения оставалось футов двадцать-тридцать. Четырьмя сильными взмахами весел отчаянные смельчаки пригнали лодку к берегу. В ту же секунду из жерла вражеской пушки вылетело второе ядро, на этот раз, к счастью, никому не причинившее никакого вреда.
   – На берег! – велел Лигуза. – А дальше прытью, насколько хватит сил!
   Похватав в охапку оружие, амуницию, одеяла и провизию, друзья выскочили из лодки на песок и пустились наутек, стараясь скрыться как можно дальше от берега.

Глава XI
Бегство

   Быстро надвигавшиеся сумерки помогли беглецам, которые, не обращая внимания на град пуль, посылаемых бирманцами, мчались во весь дух по направлению к лесу, чтобы как можно скорее забраться поглубже в чащу. Никто из четверых не знал ни законов, ни обычаев Бирмы, да сейчас это и не имело никакого значения: надо было любыми способами спасать свои жизни, и мысли путешественников сосредоточились лишь на одном – скрыться от мести рассвирепевших бирманцев. С карабинами под мышкой, пугливо прислушиваясь ко всякому шороху, незадачливые авантюристы удирали от преследователей со всей быстротой, на какую были способны. Приходилось пробираться сквозь колючий кустарник, перескакивать через громадные стволы поваленных деревьев, но капитан Лигуза и его друзья, казалось, не замечали ничего перед собой, – так вслепую убегает олень от преследующей его по пятам с победным лаем стаи охотничьих собак.
   Крики бирманцев и ружейные выстрелы слышались все ближе и ближе. Надежда на спасение таяла, а между тем каждый из беглецов отлично знал, что, попади он в руки фанатиков, его ждет мучительная смерть под пытками, на которые так изобретательны жители Востока. Погоня продолжалась уже около двадцати минут, когда летевший впереди всех капитан Джорджио вдруг резко остановился на берегу какой-то речонки, пересекавшей тропу.
   – Что случилось? – спросил догнавший его Корсан. Пот лил с него градом, он задыхался – состояние вполне естественное при его комплекции.
   – Смотрите, там пагода! – Лигуза указал на сверкавшую в последних лучах солнца позолоченную крышу какого-то здания невдалеке.
   – Куда теперь побежим?
   – Вперед, Джеймс, только вперед. Может, на нашу удачу, возле пагоды находится деревня, в которой, конечно, есть лошади, и тогда мы спасены.
   – А если и там нас встретят выстрелами?
   – Мы ответим тем же. Зачем предполагать? Надо действовать. Переходим речку, и марш к пагоде!
   Мешкать и вправду было нельзя: бирманцы настигали своих врагов, отчаянно паля из ружей, бешено колотя в тамтамы и громко дудя в трубы. Лигуза и его спутники мигом переправились через речонку, вылезли на противоположный берег, кинулись по тропинке и опомнились лишь тогда, когда очутились на небольшой полянке возле пагоды, столь сильно разрушенной, как будто она выдержала канонаду. К несчастью, никакой деревушки поблизости не оказалось.
   – Мы пропали! – воскликнул капитан. – В этой развалине, – он кивнул на пагоду, – невозможно укрыться.
   – Взберемся на крышу.
   – Мы не успеем, Джеймс.
   – Что же делать?
   – Вернемся в лес.
   Они зарядили карабины и побежали в сторону деревьев, решив пока укрыться в лесу, но вдруг услышали неподалеку ржание лошадей, блеяние овец, мычание быков и голоса людей.
   – Подходит караван, – прошептал Мин Си.
   – Там можно раздобыть лошадей! – обрадовался капитан.
   – Бог за нас!
   – Скорее! – торопил янки. – Косоглазые бандиты уже у нас за спиной!
   В эту минуту из леса показались лошади, быки, овцы и козы в сопровождении двоих погонщиков. Капитан метнулся к стаду, на бегу стреляя в воздух из карабина. Один залп – и пастухи, принявшие чужаков за настоящих разбойников, спрятались в зарослях.
   – На лошадей! – приказал Джорджио, бросая на траву горсть монет, – компенсацию погонщикам за понесенную потерю.
   Едва искатели приключений вскочили в седла, как появились бирманцы, тоже верхом, и с дикими воплями, потрясая оружием, кинулись вдогонку за оскорбителями рахама. Наши герои, завидев погоню, пустили лошадей вскачь и в несколько минут скрылись из глаз изумленных бирманцев, выстреливших в спины своих врагов несколько раз, но безрезультатно. Сгустились сумерки, и вскоре наступила ночь, такая темная, что беглецы не раз рисковали споткнуться о едва заметные пни, опрокинуться наземь и разбиться вместе с лошадьми. Густой кустарник рвал одежду, царапал до крови руки и лица, но страх попасть в руки фанатиков был так велик, что все четверо неслись, как сумасшедшие. Они проскакали около шести миль, и вдруг что-то черное мелькнуло и пересекло тропинку, чуть не попав под копыта лошади капитана. Лигуза так резко остановил коня, что животное присело почти до земли.
   – Стой! – велел Джорджио, вскидывая карабин.
   – Что там? – на ходу закричал американец.
   – Тише! Выезжаем из этого бамбука! Тут что-то неладно.
   Лошади ступили на плантацию, тянувшуюся вдоль Менакиума, одного из правых притоков реки Иравади, впадающего в нее чуть ниже Кунчоуна. Всадники, сдерживая дыхание, внимательно прислушались, но уловили только шелест тростника, колеблемого легким ветерком, да всплеск речных волн – и больше ни звука.
   – Странно, – сказал, помолчав, Лигуза. – Мне показалось, что я видел человека, перебегавшего тропинку.
   – Может, тигр? – прошептал Корсан.
   – Или большая обезьяна, – добавил китаец.
   – Человек это или зверь, теперь он уже далеко. Продолжаем путь! – скомандовал капитан. – Мы еще очень близко от Иравади, а это опасно.
   Всадники вскочили в седла и, миновав плантацию, оказались на берегу притока, с шумом катившего в реку свои быстрые воды. Путники поискали брода, но не нашли и решили заночевать под раскидистым кустом мимозы.
   На другой день, десятого сентября, после относительно спокойной, если не считать мяуканье тигров и рев слонов, ночи неустрашимая четверка снова отправилась в дорогу. Переправившись через Менакиум двумя милями выше того места, где они ночевали, друзья галопом устремились дальше на юг, по-прежнему держась берега Иравади. Направление движения приходилось определять по солнцу, так как компас остался в лодке. Леса тянулись бесконечно и состояли из колоссальных дубов, которых в Бирме насчитывается до шестидесяти видов, и из душистых деревьев породы hopaco, представляющих ценность как строевой лес. Попадалось также множество мимоз chatecu: из измельченных и прокипяченных ветвей этих растений бирманцы извлекают катеху (латинское название terra japonica) – сок или экстракт, обладающий дубильными и лечебными свойствами.
   Наконец лес поредел, и путешественники выехали на равнину, за которой виднелись горы. Скоро показались сначала уединенные хижины, а затем целые поселки, на территории которых, видимо, располагались храмы, на что указывали мелькавшие тут и там нарядные башенки, украшенные высокими шпилями. В полдень всадники остановились перед полуразвалившейся хижиной, у входа в которую ползало огромное количество громадных муравьев красивого зеленого цвета. Корсан пришел в изумление:
   – Ба! Оказывается, в Бирме не одни только мыши устраивают поселения. Что за бесподобная страна!
   – Берегитесь этих муравьев, – предупредил капитан.
   – А что такое?
   – Они ужасные.
   – Слушайте, я начинаю жалеть этих бирманцев. Они какие-то несчастные: то мыши на них нападают, то муравьи.
   – Ничуть не бывало: туземцы счастливы и беззаботны. Зеленые муравьи, кстати, считаются здесь лакомством.
   – Хотелось бы отведать на вкус.
   – Вы сможете сделать это в Амарапуре.
   В два часа пополудни тронулись в путь под палящими лучами и через несколько часов достигли первых отрогов громадной горной цепи, терявшейся на южном горизонте. Капитан Лигуза удивился: он не помнил, чтобы видел на своей карте, потерянной вместе с компасом, какие-то горы так близко к берегам Иравади, – тем не менее он пришпорил коня и поднялся на холм, рассматривая следы затоптанных тропинок. В восемь часов, когда солнце уже закатывалось за горизонт, Казимир, скакавший впереди кавалькады, указал на бамбуковую хижину, над крышей которой вилась тонкая струйка дыма.
   – Замечательно! – возликовал Корсан. – Дым – это хороший знак.
   – Вы надеетесь найти там бифштексы?
   – Я в этом уверен, Джорджио. В этой стране, горячей, как печка, огонь просто так не разводят: значит, хозяин решил сварить что-нибудь или зажарить кусок мяса.
   – Вы чувствуете запах мяса, сэр Джеймс? – пошутил Казимир.
   – Сейчас разберемся, юноша.
   Всадники быстро добрались до вершины холма, с криком и гиканьем спустились и направились прямиком к хижине, которая как будто манила странников своим уютным дымком.
   – Эй, хозяин! Бирманец, тонкинец, негр, выходи! – закричал Корсан, соскакивая с седла, и тут же заметил на пороге полунагого темноволосого человека, косившегося на чужаков и их лошадей: – Ну и рожа у тебя! Какая мерзость! – поморщился американец.
   – По-моему, – сказал Казимир, – мы не дождемся тут любезного приема. Смотрите, сэр Джеймс, с какой неприязнью он на нас поглядывает.
   – Не пожелает накормить нас добром, мы прибегнем к силе. Я уверен, что в этой хижине куча всякой провизии, которая, несомненно, нам очень и очень пригодится.
   Бирманец стоял, прислонившись к двери, со стиснутыми кулаками, как человек, готовый защищать свой дом, но не произносил ни слова.
   – Может, он глухой? – предположил Казимир.
   – Эй, дружище! Мы умираем с голоду, – чеканя каждое слово, обратился к хозяину Корсан. – Поделись с нами едой. Мы тебе заплатим, понимаешь?
   Бирманец резко отпрянул от приближавшегося к нему незваного гостя, вошел в хижину и хотел запереть за собой дверь, но янки в одно мгновение очутился у него за спиной и схватил его за плечи.
   – Вот что, приятель! Советую не дурить! – Янки грубо втолкнул хозяина внутрь помещения. – Джентльменов так не встречают.
   Дикарь испустил крик ярости и хотел укусить чужака, но Корсан ударил его кулаком и повалил на пол, после чего, несмотря на отчаянное сопротивление, подтащил к одному из столбов хижины и крепко привязал к нему. Перерыв и хижину, и подворье, американец и поляк нашли куски оленины и громадный запас риса. Оба тотчас приступили к обязанностям поваров, а когда обед был готов, проголодавшиеся странники так громко заработали челюстями, что на время заглушили вопли и угрозы связанного хозяина. Сэр Джеймс по обыкновению поглощал еду за двоих-троих и опорожнил большую посудину зеленоватой водки.
   – Я сроду еще не ел с таким волчьим аппетитом, – объявил обжора. – Проклятия этого дикаря только разжигают во мне чревоугодие.
   – Его проклятия могут принести нам несчастье, сэр Джеймс.
   – Что ты говоришь, Казимир?
   – Разбойник призывает на наши головы месть Гадмы.
   – Пошел он к черту, этот Гадма! Появись он здесь, я тут же нанизал бы его на вертел, зажарил и съел.
   – Ведь вы же не людоед. А ты, милейший, заткнись, пожалуйста, надоел! – раздраженно сказал Казимир пленнику, который продолжал выть с такой силой, что заглушал голоса путешественников. – Да ты, похоже, совсем взбесился?
   – Это точно. Боюсь, как только мы развяжем его, он на нас набросится.
   – Нас четверо, сэр Джеймс, а он один.
   – Я думаю, он не один, – вмешался наблюдательный Мин Си. – Вон там я вижу шахматную доску, а в Бирме, как и в Европе, в шахматы играют вдвоем.
   – Ура, шахматы! – воскликнул капитан. – Ничего лучшего не придумаешь, чтобы весело провести вечер.
   Бирманцы – страстные любители шахматной игры, которая у них называется fedrin. Лигуза спросил у бирманца, с кем он играл, но в ответ получил только угрозы и проклятия.
   – Оставьте в покое эту бешеную тварь, Джорджио, – сказал Корсан, – давайте лучше сыграем с вами партию.
   – А мне что делать? – спросил Казимир.
   – Ты, юноша, пошарь по углам – авось найдешь еще водки и провизии.
   Казимир с помощью услужливого Мин Си прекрасно справился с поручением: помимо риса они отыскали сушеную рыбу и чай, в изобилии хранившиеся под крышей. В это время капитан и янки вели увлекательную партию: сперва они, правда, неуверенно передвигали шахматные фигуры довольно странной формы, но потом освоились, привыкнув к тому, что королеву заменяет первый министр, а туру́ [35 - Тура́ – другое название ладьи в шахматах.] – слон. Партия затянулась, так как силы соперников были почти равны. Наконец Джорджио одержал победу и любезно предложил своей Тени отыграться, как вдруг оба услышали крик Казимира:
   – Сюда! Скорее!
   Американец отодвинул доску и, как бомба, вылетел из хижины, за ним – капитан. Луна уже поднялась из-за гор и обливала своим бледным светом всю окрестность. Юноша указал на фигуру с мушкетом, спускавшуюся с холма.
   – Эй, дружище! – крикнул американец. – Иди сюда, не бойся.
   Услышав окрик, бирманец мгновенно остановился и перекинул мушкет с плеча в руки. Он нерешительно сделал несколько шагов вперед, но, как только Корсан последовал ему навстречу, развернулся и помчался назад с быстротой оленя. Меньше чем за пять минут он достиг вершины холма и исчез в темной зелени кустарника.
   Капитан и Корсан вернулись в хижину, покрепче связали пленника, который уже охрип от крика, и растянулись на ложе из листьев. На дежурство заступил Мин Си. В пять часов утра наши герои, отдохнувшие, с хорошим запасом провизии, за который они, впрочем, заплатили бирманцу звонкой монетой, покинули хижину и двинулись к югу.

Глава XII
Проводник-бирманец

   Погода не радовала: густые массы облаков скопились в небе и заволокли вершины гор. Неминуемо должен был хлынуть ливень, а то и с градом. Опасения подтвердились: проехав около шести миль, маленький отряд попал под такой сильный град, что заросли бамбука на плантациях, пару минут назад еще зеленые, лишились почти всех своих листьев; оставалось только посочувствовать земледельцам, для которых град – извечный враг. Путешественники укрывались от стихии суконными попонами, поэтому почти не пострадали, но лошадям пришлось совсем плохо. Никто, однако, и не помышлял о возвращении в хижину или о возможности спрятаться от непогоды в соседнем лесу на склоне горы – каждый мечтал поскорее добраться до Иравади, раздобыть лодку и отправиться в Амарапуру.
   Совершенно пустынная местность изобиловала озерами и прудами, в которых так и кишели тысячи водяных птиц, а по обе стороны дороги тянулись плантации бамбука и тика. Кое-где на горных вершинах, вздымавшихся над равниной, виднелись остатки траншей и развалины укреплений почти квадратной формы, которые, видимо, выдержали не одно нападение.
   В одиннадцать часов утра, когда солнце наконец выглянуло из-за туч, капитан велел остановиться возле тамаринда, чтобы лошади немного отдохнули. Но не успели ни люди, ни животные перевести дух, как невдалеке раздался выстрел. Столкнуться в глуши с вооруженными людьми всегда опасно, поэтому наши путешественники на всякий случай приготовились к бою.
   – Кто мог стрелять? – удивился Корсан. – Уж не наш ли бирманец из хижины?
   – Вряд ли, мы уже слишком далеко от нее отъехали.
   – Разведаем, Джорджио?
   – Давайте, только держите карабин наготове.
   Снова кто-то выстрелил прямо из середины леса, тянувшегося до самых отрогов гор. Капитан и его Тень углубились в чащу, напрягая слух и стараясь уловить малейший шорох. Минут через десять всадники выехали на небольшую поляну, где, присев перед тушей кабана, какой-то бирманец вспарывал ему брюхо. В нескольких шагах от охотника к дереву было прислонено ружье. Грубое лицо туземца, темно-бронзового цвета, сплошь испещренное оспой, с первого же взгляда не понравилось ни капитану, ни Корсану. Услыхав ржание лошадей, человек мгновенно выпрямился.
   – Ты охотник? – по-китайски спросил Джорджио.
   Тот с минуту молча смотрел на чужаков, а потом ответил тоже по-китайски:
   – Да, охотник.
   – Ба! – воскликнул Корсан. – Этот разбойник говорит по-китайски! Уж не бирманец ли он?
   – Ты бирманец? – уточнил Лигуза.
   – Да, бирманец из Амарапуры, – с гордостью объявил охотник. – А ты?
   – Китаец из приграничной провинции. Ты хорошо знаешь страну?
   – Как свой родной город.
   – Мы следуем в Амарапуру и сбились с дороги. Хочешь служить нашим проводником?
   Мужчина провел пальцами по своему некрасивому лицу и после некоторой заминки сказал:
   – Я небогат.
   – Тем более, – улыбнулся капитан. – Когда мы приедем в Город бессмертия, я выдам тебе десять унций золота.
   Бирманец пообещал проводить путешественников на берег Иравади – благо, до него оставалось всего миль сорок, – а оттуда на лодке в Амарапуру. Договорившись, решили пообедать все вместе. Казимир помог бирманцу выпотрошить кабана, и они разожгли большой костер, чтобы зажарить лакомые куски. Пока готовилось жаркое, капитан отвел Мин Си и Корсана в сторонку, чтобы обсудить с ними план дальнейших действий. По правде говоря, туземец не производил впечатления человека вполне надежного, но зато он отлично знал Амарапуру, и, купив его услуги за приличные деньги, можно было с его помощью попытаться разыскать священный меч Будды. Именно этой идеей Джорджио и поделился с товарищами. Американец, безусловно доверявший своему лучшему другу, сразу согласился с его мнением, но маленький канонир возразил, что, прежде чем посвящать незнакомца в такое секретное и важное дело, надо осторожно прощупать почву и узнать проводника как можно лучше.
   Наконец жаркое было готово. Бирманец, поглощавший сочную дичь столь же быстро и с такой же жадностью, как и янки, за обедом сообщил иностранцам, что его зовут Бундам и что он прошел всю Бирму с севера на юг в качестве лодочника, солдата, охотника, рыболова, поселянина, прислужника, рудокопа, – одним словом, он перепробовал все профессии. Капитан, не пропустивший ни слова из его рассказа, воспользовался случаем, чтобы перевести разговор на интересующую его тему.
   – Если ты так хорошо знаешь Бирму, тебе должны быть известны и некоторые тайны.
   – Да, – кивнул охотник.
   – Тогда скажи, ты слыхал что-нибудь о священном мече Будды?
   – Многое, и не раз.
   – Правда ли, что это оружие чудодейственно?
   – Более чем. В тот день, когда его не станет, Бирме придет конец.
   – Почему?
   – Потому что оно охраняет Бирму от всех несчастий и опасностей.
   – А ты его видел?
   – Нет, его уже нельзя увидеть. После того как некоторые святотатцы пытались похитить меч, король велел спрятать его.
   – Где?
   – Одни говорят – в Амарапуре, другие – в Пегу.
   – Кто эти святотатцы, которые хотели его выкрасть?
   – Не знаю, но они, конечно, нехорошие люди.
   – Ты сам не рискнул бы украсть меч, если бы представился удобный случай?
   – Я? – вознегодовал бирманец. – Чтобы я обокрал своего короля? Никогда и ни за что!
   Капитан наморщил лоб. В данном случае его не устраивала такая неподкупность, но он решил сделать еще одну попытку.
   – А если бы тебе предложили такую сумму денег, что ты до конца своих дней жил бы, как барин, ты бы согласился?
   Охотник посмотрел на Джорджио с нескрываемым удивлением, и мрачный огонек блеснул в его глазах:
   – Может, вы замыслили украсть священный меч?
   – Нет, что ты! – воскликнул капитан, спохватившись, что зашел слишком далеко. – Мы побоялись бы, что нас поразит молнией разгневанное божество, охраняющее меч.
   Бирманец сделал вид, что верит чужеземцу, и стал рассказывать о стране, ее жителях, охотниках и животных. Оживленный разговор продолжался, пока не легли спать, а на десять часов утра капитан назначил отъезд.
   – По какой дороге мы направимся? – спросил он у проводника.
   – Пока пойдем горами, – ответил Бундам.
   Он взобрался в седло позади Мин Си, и кавалькада пустилась в путь по едва заметным тропинкам, время от времени пересекаемым бурными потоками, устремлявшимися на восток. Весь день всадники продержались вблизи гор, минуя красивые леса, плантации индиго и хлопчатника, а также поля, засеянные целебными травами и мимозой. Иногда они видели издалека маленькие уединенные хижинки, подобно гнездам орлов, прилепившиеся к вершинам утесов, а иногда – крепости, над которыми развевался королевский флаг. Часов в восемь вечера, когда Джорджио решил остановиться на ночлег, последние следы человеческих жилищ уже исчезли – со всех сторон путников окружали только горы и огромные леса.
   Казимир поспешил развести огонь, но едва он стал наполнять водой котелок, оказалось, что его фляжка, да и фляжки всех остальных участников экспедиции, почти пусты. Юноша хотел уже седлать лошадь, чтобы вернуться к последнему источнику, мимо которого они проезжали, как вдруг бирманец сам вызвался сходить за водой к горному роднику. Никто не возражал. Бундам зарядил мушкет и, прихватив фляжки, направился широкими шагами к лесу и скрылся в чаще. Через полчаса бирманец еще не вернулся, хотя капитан велел ему не задерживаться. Корсан, переживая, что костер вот-вот потухнет, начал выходить из терпения:
   – Уж не сбежала ли эта бестия, прихватив наши фляжки? Вот будет несчастье!
   – С какой стати, Джеймс? – удивился капитан. – Наверное, тот родник высох, и Бундам отправился искать другой.
   Но пролетело еще полчаса, а проводника все не было. Внезапно на вершине горы показался огонь и, постепенно приняв гигантские размеры, ярко, словно днем, осветил леса и окрестные горы.
   – Что это такое? – встрепенулся Корсан.
   – Вглядитесь, сэр Джеймс, – ответил Казимир. – Видите человека, бросающего кверху головни?
   – Вижу. Но где наш проводник? Или это он подает сигналы? Ого!
   Американец громко закричал, заметив еще одно пламя, вспыхнувшее на вершине другой горы, отстоявшей от первой на пять-шесть миль. Оба фейерверка продолжались минут пять, а потом почти одновременно погасли.
   – Странно, – забеспокоился Джорджио, – эти два огня – несомненные сигналы.
   – Кто же их подал?
   – Ума не приложу, Джеймс. Спросим у Бундама.
   Через час появился бирманец с фляжками, полными воды, и капитан, видя, что проводник вспотел и запыхался так, будто за ним гнались, поинтересовался, где тот был все это время.
   – Шел к источнику и обратно, – ответил Бундам, – а потратил больше часа, потому что вся дорога заросла густым непролазным кустарником.
   – Ты видел огни?
   – Да, я как раз находился на вершине одного утеса.
   – Можешь объяснить, что это за сигналы?
   – Я не знаю.
   Капитан не стал больше расспрашивать и принялся помогать готовить ужин. С этой минуты Джорджио твердо решил следить за проводником и караулить его всю ночь. Подозрения капитана разделял и недоверчивый канонир. Рано утром искатели приключений, как обычно, приготовились сняться с лагеря, но бирманец признался, что чувствует себя очень плохо, и попросил отложить отъезд до полудня. После нескольких часов пути высокие горы уступили место холмам, потом небольшим возвышенностям и наконец огромным равнинам, на которых виднелись домики поселян. «Мы приближаемся к Иравади», – подумал капитан. Все указывало на близость великой реки: масса мелких речонок, бежавших на восток, необычайная плодородность почвы, вследствие периодических разливов насыщенной илом, огромные рисовые плантации, влажный свежий воздух.
   Всадники нетерпеливо погоняли лошадей, но Бундам вел их по таким грязным тропинкам и через такие колючие кусты, что и люди, и лошади страшно утомились. Казалось, бирманец хотел всеми средствами задержать путников до известного времени. Тем не менее еще засветло отряд, совершенно измученный, изнемогавший от жары, достиг берегов Иравади. Река поразила наших героев своим спокойствием: без малейшего волнения текли ее воды, увлекая за собой множество трав, кустов и даже длинных стволов бамбука. Оба берега, отстоявшие друг от друга не меньше, чем на милю, были покрыты густыми лесами, никаких селений ни к северу, ни к югу путешественники не заметили.
   – Мы в какой-то совершенно пустынной местности, – встревожился капитан, – здесь обитает хоть кто-нибудь?
   – Да, – уверенно ответил Бундам, – позади леса находится пагода, а немного дальше – деревня.
   – Как же мы переправимся через реку? Я не вижу ни одной лодки.
   – Мы построим плот. Вон сколько тростника!
   – А кони?
   Бирманец пожал плечами:
   – Лошади так измучены, что все четыре не стоят и двух унций. Давайте воспользуемся их желудками, чтобы наш плот лучше держался на воде.
   Довод показался капитану и его товарищам разумным. Бундам зарезал лошадей, с невероятной ловкостью извлек их желудки, надул и герметически закупорил. Лигуза, Корсан, Мин Си и Казимир срубили несколько стволов бамбука и связали добротный плот, снабдив его широким рулем. Все было готово к отплытию. Капитан и его друзья взошли на плот, но проводник под предлогом того, что сначала нужно развести большой костер, остался на берегу.
   – Что ты хочешь делать? – удивился Джорджио.
   – Изгонять злых духов, – невозмутимо произнес проводник.
   После странного обряда наконец отчалили. Ночь была такой темной, что противоположный берег едва виднелся. Плот, выведенный на самую середину реки, быстро спускался, надежно поддерживаемый лошадиными желудками. Но не проплыли и полторы тысячи футов, как из леса с другого берега вылетела, описав широкую дугу, сигнальная ракета. Сердце капитана сжалось от нехорошего предчувствия:
   – Что это такое?
   – Ракета. Сейчас сентябрь. По всей стране пускают ракеты, – усмехнулся бирманец. – Вы что, боитесь их?
   – Нет, – сказал капитан, уверенно управляя рулем, а друзьям шепнул: – Не теряйте бдительности и не спускайте глаз с обоих берегов.
   Тотчас со стороны берега послышалось необычное кудахтанье, и на этот раз даже Корсан запаниковал:
   – О! Опять! Опять сигнал!
   – Это фазан, – коротко ответил Бундам.
   Капитан зарядил карабин и внимательно осмотрел берега, но ничего подозрительного не заметил. Плот прошел еще футов семьсот, наискось разрезая воду. Путешественники преодолели ровно половину нужного расстояния, когда новая ракета, выпущенная из-за группы деревьев, вспыхнула и разорвалась в нескольких шагах от пловцов. Казимир закричал, указывая рукой вперед:
   – Люди! Я вижу людей!
   Он не успел договорить, как в небольшом лесочке хлопнул выстрел, а вслед за тем послышались вопли дикарей. Целая шайка разбойников бросилась к берегу, потрясая мушкетами.
   – Измена! Измена! – заорал Лигуза, хватаясь за карабин.
   Сразу несколько пуль ударили в плот. Капитан хотел выстрелить в ответ, но крепкий удар свалил его с ног. Он попытался подняться, но почувствовал себя словно в тисках – две железные руки крепко удерживали его. Повернув голову, он увидел, что Бундам заносит над ним нож.
   – Негодяй! – заревел Джорджио. – Помогите!
   Корсан, стоявший в двух-трех шагах, налетел, как коршун, на бирманца, пригвоздил его могучим кулаком к днищу плота, а потом, схватив за волосы, швырнул в самую середину течения, которое мгновенно поглотило предателя.

Глава XIII
На Иравади

   Расправившись с подлым изменником, наши смелые друзья погрузились в воду, крепко ухватившись за края плота и стараясь не стать мишенью для пуль, которые свистели и сыпались поблизости, точно градины. Бирманцы – а это, несомненно, были они, – выражали свою ярость частыми залпами и воплями, долетавшими до самого неба. Видя, что плот все еще держится на поверхности, дикари помчались за ним по берегу, на ходу крича, чтобы беглецы причаливали. Один туземец, моложе и отчаяннее других, бросился в воду, чтобы захватить плот, но меткий выстрел Казимира моментально отправил разбойника на дно.
   – Смелее, – ободрял капитан. – Правьте к тому берегу, иначе мы погибли.
   Продолжая держаться за плот, друзья принялись подпихивать его обратно к только что покинутому берегу, и некоторое время, несмотря на пули, свистевшие повсюду, все шло хорошо, но огромный тиковый ствол, плывший по течению, врезался в плот и сильно повредил его.
   – Мы тонем! – заорал Корсан.
   Его услышали бирманцы, начали стрелять в том направлении и пробили Казимиру шляпу.
   – Тише, – велел капитан.
   – Но мы тонем.
   – Помогите лучше связать стволы, пока течение не унесло их по отдельности. Эй, Казимир, держи выше лицо, иначе опять станешь белым. Не забывай, что мы раскрашены.
   Плот продолжал распадаться, грозя затопить оружие, провизию, амуницию и попоны, лежавшие на нем. Требовалось срочно укрепить его. Капитан и Казимир, помогая себе руками и ногами, взобрались на остатки плота, попытавшись закрепить стволы, но скоро убедились в тщетности своих усилий.
   – Хватайтесь за желудки лошадей! – приказал капитан.
   – А бирманцы? – спросил Корсан.
   – Нам они больше не страшны. Забирайте оружие и провизию!
   Путешественники привязали себе к головам карабины и амуницию, оперлись о лошадиные желудки и поплыли дальше, но совсем близко от берега с ужасом заметили, что по нему снуют, издавая глухой шум и рычание, какие-то темные тени. Нетрудно было узнать в них тигров. Капитан подумал, не повернуть ли к другому берегу, но и оттуда донесся дикий концерт хищных зверей.
   – Боже, почему нам так не везет?! – в отчаянии воскликнул Корсан. – Не вздумайте выходить на берег – вас съедят тигры!
   – Подождем до зари, – сказал капитан. – Звери сразу уйдут, а бирманцы уже исчезли.
   – Сволочь этот проводник, Джорджио! Как мы сразу не распознали в нем изменника?
   – Он обхитрил нас. Во всяком случае он догадался, что мы не китайцы из приграничной области.
   – У него, конечно, были сообщники?
   – Разумеется, Джеймс. Вот эти бирманцы, палившие в нас из мушкетов, наверняка его закадычные друзья.
   – Значит, и огонь, зажженный на горах, дело рук предателя?
   – Несомненно. Сигнальные ракеты тоже выпускали с его подачи.
   – Эй! – крикнул в эту минуту Мин Си, плывший впереди всех. – Осторожнее! Тут мель!
   Но Корсан уже почувствовал, что задел ногами обо что-то твердое. Это было дно реки.
   – Я вижу впереди островок, – сообщил Джорджио. – Давайте взберемся на него.
   Исцарапав себе ноги, то ныряя вглубь, то выплывая на поверхность, гонимые сильным течением, кое-как добрались скитальцы до островка, который сплошь зарос высоким бамбуком и еще какими-то симпатичными деревьями.
   – Мы здесь одни? – спросил Корсан.
   – Никого, вроде, не видно, – ответил Казимир.
   – В таком случае лучше уснуть. Я не в состоянии больше пошевелиться.
   – Спать! – распорядился капитан. – Завтра будет видно, что предпринять.
   Путешественники устроились между деревьями и, несмотря на рев слонов, мяуканье тигров и мычание буйволов, доносившиеся с реки, заснули глубоким сном, как будто ночевали у себя дома. Около шести часов утра Казимира разбудили всплеск весел и оживленный разговор. Он тихо поднялся, без малейшего шума прокрался к берегу и спрятался за дерево. Из своего укрытия он заметил, что стройная изящная лодка вместимостью двадцать-тридцать тонн, снабженная двумя мачтами с распущенными парусами, пытается пристать к островку.
   – Отлично, – прошептал юноша. – Для нас это подарок судьбы.
   Пока бирманцы, приплывшие на красивой лодке, бросали якорь, Казимир помчался будить товарищей.
   – Ты уверен, что это не военная шлюпка? – недоверчиво поинтересовался Джорджио.
   – Это торговое судно, капитан!
   – Ладно, тогда поплывем на нем. Пойдемте!
   Все поднялись и пошли к берегу, где увидели лодочников, которые высаживались на островок. Лигуза разыскал капитана нарядного судна и попросил его довезти четверых пассажиров до Амарапуры. Капитан согласился: судно направлялось в Пром с грузом риса и проходило как раз мимо столицы королевства. Через полчаса «Рангун» – так называлось судно – покинул островок и спустился по реке, величественно катившей свои воды по необозримым равнинам.
   Пассажиры, с любопытством осмотрев большую лодку, улеглись спать и заснули так крепко, что разбудить их не смогли бы даже пушечные выстрелы. Отдохнув часов двенадцать, наши герои почувствовали, что к ним вернулись силы, растраченные во время полного драматичных и страшных приключений путешествия по полуострову Индокитай. Они курили, ели, разговаривали, обсуждали будущие планы – так незаметно протекли четыре прекрасных дня, в продолжение которых судно, управляемое опытной рукой капитана Нан-Иуа, стремительно продвигалось к югу мимо деревень, предместий, крепостей, башен, лесов, плантаций индиго, хлопка, табака и риса.
   Восемнадцатого сентября окружающие картины сделались еще более разнообразными и живописными, чем в предыдущие дни. На каждом шагу попадались небольшие красивые суда, без сомнения, спущенные на воду в Проме – бирманском городе, который славился своей знаменитой верфью. По реке сновали тысячи судов: государственные военные шлюпки, барки, длинные, тонкие, снабженные двадцатью-тридцатью веслами лодки, мчавшиеся с быстротой стрелы и управляемые гребцами – здоровенными детинами, изукрашенными татуировками и одетыми в разноцветные шаровары.
   Около полудня «Рангун» прошел мимо Тценгу-Тио, довольно важного укрепления, расположенного на левом берегу Иравади. Почти сразу за ним река расширялась и покрывалась островами, поросшими густым лесом, – неплохое убежище для пиратов и контрабандистов. Когда отважные путешественники услышали от капитана Нан-Иуа, что судно подходит к Амарапуре, знаменитому Городу бессмертия, сердца их учащенно забились. В четыре часа показались городские укрепления, потом роскошные дворцы, высокие дома, башни, верфи и огромное количество храмов. Движение на Иравади сильно оживилось. Со всех причалов отделялись лодки, поспешно выплывая на середину реки, на всех пристанях шла погрузка товаров.
   В десять часов вечера «Рангун» вступил в устье канала, который вел прямо к бирманской столице. Через пятнадцать минут пассажиры увидели массу куполов, пагод, крыш и шпилей и замерли, пораженные их великолепием. Нан-Иуа протянул руку по направлению к городу, вдруг неожиданно выступившему из темноты, и торжественно произнес:
   – Амарапура!

Глава XIV
Амарапура

   Город бессмертия, как бирманцы называют Амарапуру, расположен над перешейком, омываемым водами реки Иравади и озера Таунтаман. Основанная в 1783 году королем Бодопайей, Амарапура, как и многие города Востока, быстро достигла вершины своего развития, но затем еще быстрее пришла в упадок. Пожары, землетрясения и политические катаклизмы негативно отразились на благосостоянии города, который, хотя и является резиденцией короля, насчитывает не более тридцати тысяч жителей [36 - В наше время численность населения этого города около 23 000 человек.]. Тем не менее это все еще великолепный город с широкими улицами и роскошными храмами, среди которых знаменитый Аракан, украшенный золочеными колоннами и грозными укреплениями; помимо всего прочего Амарапура – крупный центр торговли с Авой, Сагайном, Промом, Пегу и Рангуном.
   Как мы уже сообщили читателям, судно Нан-Иуа подошло к Амарапуре поздно вечером. При свете звезд можно было разглядеть у причала множество стоявших на якоре судов и лодок всех видов и размеров.
   – Нан-Иуа, – обратился Джорджио к капитану «Рангуна», – не проводишь ли ты нас в какую-нибудь гостиницу? Мы не знаем, где провести ночь.
   – В гостиницу в такой поздний час? – удивился Нан-Иуа. – Теперь все заперто, и я не советую вам одним отправляться на поиски, если не хотите попасть в руки ночной стражи.
   – Эй, лодочник, ты это серьезно говоришь? – спросил Корсан.
   – Вполне серьезно. К тому же вас могут принять за шпионов, и тогда вы рискуете поплатиться жизнью.
   – Куда же мы пойдем? – растерялся американец.
   – В городе сотни полуразрушенных зданий, – сказал Нан-Иуа. – Переночуйте в одном из них. Желаю удачи!
   Капитан, сошедший было на пристань, вернулся на борт «Рангуна», и судно отошло на середину реки, а через несколько минут исчезло в ночной темноте.
   – Ну и что нам теперь делать? – спросил Мин Си. – На берегу тоже нельзя оставаться – нас заметит ночная стража.
   Не зная, где приклонить голову, путешественники направились в сторону города – от пристани туда вела длинная, широкая и прямая улица, с обеих сторон застроенная красивыми домами. Двигаясь с большой осторожностью и время от времени останавливаясь, чтобы прислушаться, нет ли чего-нибудь подозрительного, четверо странников наконец очутились перед полуразвалившейся пагодой без купола, вероятно, рухнувшего во время ужасного землетрясения 1839 года. Внутри храм был захламлен обломками перегородок и мебели, рассыпавшимися кирпичами, черепками разбитой утвари, испорченными флюгерами и погнутыми металлическими прутьями.
   – Постель немного жестковата, – усмехнулся Джорджио, – но это лучше, чем всю ночь торчать в гавани и вообще не спать.
   – Лишь бы ночной страже не пришло в голову заявиться сюда, – сказал Корсан.
   – Мы пошлем их к черту, Джеймс.
   Наступила полночь. Путешественники, падавшие с ног от усталости, нарвали охапки росшей около пагоды травы, устроились на ней, как могли, положив рядом с собой оружие, и заснули. Прошло часа два, когда Лигуза внезапно очнулся, разбуженный голосами снаружи. Капитан на цыпочках подкрался к щели в стене и осторожно выглянул на улицу. Пятеро бирманцев, вооруженных саблями и ружьями, один – с фонарем в руке, кружили возле пагоды: это был ночной военный патруль.
   – Слушай, Купанг, – проговорил один стражник, по-видимому, капрал или что-то в этом роде, – ты ничего не перепутал? Эти тени и в самом деле бродили здесь по улице?
   – Клянусь тебе, Иссур. Я собственными глазами видел, как они сошли с судна и направились сюда.
   – Похоже, это шпионы, и, если мы их изловим, начальство заплатит нам несколько унций золота. Такой шанс упускать нельзя. Если сегодня нам поможет наш покровитель Гадма, то завтра, надеюсь, нам будет на что как следует кутнуть. Приготовьте оружие и глядите в оба.
   – Погоди-ка, – опасливо произнес тот, что держал фонарь, – а если мы получим пулю в лоб? Шпионы наверняка тоже не без оружия!
   – Ты что, испугался? Ты трус? – засмеялся капрал. – Если так, то слушай мою команду: «Кругом! Шагом марш домой!», а остальные – вперед за мной!
   – Успеем, Иссур, куда денутся эти шпионы? Давай сперва прополощем горло у старика Канна-Луи. Храбрости от этого только прибудет, – предложил другой солдат.
   – Конечно, лучше пойдем к Канна-Луи, – поддержали остальные патрульные, – а шпионов захватим потом.
   – Ну ладно, – смягчился капрал.
   Он и четверо солдат, громыхая саблями, протопали до конца улицы и скрылись в темноте – отправились пьянствовать. Сердце Джорджио, пока они разговаривали, так тревожно билось, что, казалось, вот-вот выскочит из груди. Едва шаги затихли, капитан высунул голову из своего укрытия, чтобы окончательно убедиться, что стражники ушли. Вздох облегчения вырвался у него, когда он увидел, что улица совершенно пустынна.
   – Легко отделались, – пробормотал Лигуза. – Теперь эти негодяи перепьются до бесчувствия и забудут про нас.
   Он вернулся к своим громко храпевшим товарищам, улегся поудобнее и вскоре заснул.

Глава XV
Сиамец

   На заре первым пробудился Казимир. Он спал отвратительно и всю ночь бредил стычками со стражей и бегством, ему чудились крики раненых, погоня и беспорядочная пальба из ружей и револьверов. Юноша размял руки и ноги, онемевшие от долгого лежания на грубом ложе, несколько раз зевнул и потихоньку, чтобы не разбудить товарищей, сладко спавших сном праведников, выбрался из развалин на улицу подышать свежим утренним воздухом.
   Город, казавшийся прошлой ночью совершенно безлюдным, теперь кишел такой массой народа, что в первую минуту Казимир был просто ошеломлен. Казалось, число жителей за ночь выросло раз в десять. Улицы и переулки запрудили толпы по сто-двести человек в национальных, иные даже в очень богатых костюмах. На молу безостановочно сновали взад-вперед лодочники, солдаты, торговцы, носильщики. Поминутно подходили к пристани и отчаливали от нее всевозможные лодки. Шум и гвалт оглушали непривычного человека; повсюду: на реке, у домов и лавок, на террасах – слышались вопли, ругань, песни, а все вместе взятое производило какой-то дикий неумолчный грохот, который можно сравнить разве что с ревом бушующего моря.
   – Клянусь пушкой! – воскликнул юноша с удивлением. – Можно подумать, что это второй Кантон!
   Поглазев по сторонам, подивившись на шумные толпы, полюбовавшись на роскошные дома богачей, благоразумный молодой человек поспешил вернуться в пагоду. Хруст ломавшейся у него под ногами черепицы, которой был усеян весь пол, разбудил Корсана и Мин Си.
   – Уже поднялся, ранний птах? – потянулся американец. – Ого! Какой, однако, там стоит галдеж!
   – В Городе бессмертия, сэр Джеймс, все бессмертные давно проснулись, – пошутил Казимир. – Если бы вы видели, какое столпотворение на улицах!
   – Ты не заметил, там есть кабаки?
   – Сколько угодно, сэр Джеймс.
   – Отлично! Ну-с, Джорджио, составляйте план действий и пойдемте завтракать. Я умираю с голоду.
   – Сейчас отправимся, – отозвался капитан, – а эта развалина послужит нашей штаб-квартирой и нашим арсеналом.
   – Арсеналом?
   – Вот именно: тут мы спрячем карабины, которые иначе будут нам сильно мешать.
   – А дальше что? – спросил юноша.
   – Отправимся бродить по городу, пообедаем в самой лучшей таверне и соберем кое-какие сведения. Сегодня вечером можем пойти в театр.
   – В театр?! – удивился американец. – Здесь есть театры?
   – В Амарапуре их много. Вам нравится мой план, Джеймс?
   – Вполне.
   – Тогда вперед!
   Спрятав оружие и амуницию под большой кучей обломков, все четверо вышли из пагоды и направились по широкой, плохо мощенной улице, запруженной толпами народа. Тут фланировали вельможи в парадных одеждах: длинных туниках из бархата, атласа, расшитого цветами шелка или национальной нанки [37 - Нанка (от названия китайского города Нанкин) – прочная хлопчатобумажная ткань обычно буровато-желтого цвета.], в широких шальварах и красных сапожках с приподнятыми кверху носами. За ними семенили слуги со шкатулками, наполненными бетелем [38 - Бетель – смесь пряных листьев перца бетель с кусочками семян пальмы арека и небольшим количеством извести. Используется как жвачка, возбуждает нервную систему.] – отвратительной жвачкой, причем чем знатнее было лицо, за которым несли бетель, тем крупнее была шкатулка. Среди знати попадались князья в роскошных нарядах со знаком своего достоинства tsaloc [39 - Tsaloc – цепь из ниток желтой меди. Цепи бывают в три, четыре, пять и более ниток, даже до двенадцати. Один только король носит tsaloc в двадцать четыре нитки. – Примеч. автора.] в двенадцать ниток на груди, с золотыми серьгами в ушах, такими большими и тяжелыми, что оттянутые ими мочки принимали странную форму и свисали вниз, как уши у собак. Но основную уличную массу составляли простые люди: торговцы в парчовых рубашках и шароварах, носильщики и лодочники в простых кальсонах и тюрбанах, монахи в длинных желтых, из тонкого шелка, туниках. Попадалось много солдат, плохо обмундированных, со старыми кремневыми ружьями, фитильными мушкетами, изогнутыми штыками и кривыми саблями; контраст им составляли блестящие всадники, гарцевавшие на низкорослых огневых скакунах в восточной сбруе.
   – Пестрое зрелище, – поделился своим мнением Корсан, – только пройти трудно: вязнешь в толпе.
   – Много богатых и знатных вельмож, князей. Вот она, воплощенная восточная роскошь! – подивился Казимир.
   – Но мода у них странная, согласись.
   – А сколько золота они на себя навешивают! Посмотрите вон на того барина, сэр Джеймс: у него в ушах два пиастра каждый весом в полтора фунта.
   Медленно протискиваясь сквозь толпу, друзья не без труда добрались до следующей улицы, по обеим сторонам которой возвышались небольшие храмы, окруженные раскрашенными колоннами или покрытые серебряными пластинами, с крышами, увенчанными шпилями и причудливыми башнями. Через отворенные двери храмов путешественники видели внутри много статуэток, изображавших Гадму: одни из дерева, другие из меди, а третьи из позолоченного железа. Возле статуэток молились и расхаживали бритоголовые босые рахамы в длинных мантиях, суетились священнослужители – фонги, и монахи чином пониже – так называемые талапоины. Корсан при виде монахов вспомнил, как отдубасил рахама в Кунчоуне, за что едва не поплатился жизнью, и принялся заливисто хохотать.
   – Не смейтесь, Джеймс, – остановил его Джорджио, – это опасно.
   – Почему?
   – Бирманцы очень почитают рахамов. За оскорбление любого из них вас могут убить.
   – Ба! Я забыл, что это бирманцы!
   – Вот именно, а бирманцы – не китайцы. Можете спросить у англичан, которым приходилось воевать с этим народом. Осторожность необходима, Джеймс, и сегодня гораздо больше, чем вчера.
   – О! – вдруг воскликнул Казимир. – Смотрите-ка! Просто прелесть!
   Капитан обернулся, чтобы посмотреть, чем восхищается юноша. В это время они дошли до конца улицы, и внезапно перед ними открылась обширная площадь, посреди которой возвышался великолепный дворец, украшенный позолотой, башнями, флюгерами и колоннами.
   – Королевская резиденция, – пояснил капитан.
   – Пойдемте осмотрим дворец, – предложил Корсан. – Он и вправду красив, хоть и бирманский.
   Они пробрались сквозь толпу, заполонившую площадь, и приблизились к грандиозному зданию.
   Королевский дворец находится в самом центре Амарапуры. Он защищен тремя ограждениями, крепкими бастионами, высоким частоколом из тиковой древесины и толстой кирпичной стеной. Посреди всех этих укреплений высится само здание, целиком покрытое резьбой и позолотой и имеющее входы-выходы на все четыре стороны света: к северу, югу, востоку и западу. Дворец называется Маус-паи – Земляной, потому что он построен на земляной насыпи. Внутри находится зала для аудиенций – просторная, длиной около шестидесяти пяти футов, окруженная семьюдесятью семью колоннами, расположенными в одиннадцать рядов; в дальнем углу залы, скрытый за занавесом, стоит королевский трон. Во дворце есть и другие великолепные залы, убранные с несказанной роскошью, а также phya-salh – колокольня высотой в несколько этажей: с каждым новым этажом она суживается, а на самом верху увенчана гигантским украшением htis из позолоченного железа. Отсюда отходят коридоры, ведущие в огромное помещение для белого слона и в прекрасно оборудованные конюшни, предназначенные только для лошадей королевской гвардии и королевских боевых слонов.
   – Грандиозно! – воскликнул Корсан, ослепленный блеском позолоты, так и сверкавшей в лучах солнца. – Я никогда не видел ничего подобного.
   – Да, поразительно, – согласился Казимир. – Эти разбойники почти весь дворец покрыли золотом. Какова же стоимость королевского жилища? Наверное, много миллионов?
   – Несомненно, – кивнул капитан. – Здесь столько золота, что можно основать и благоустроить целый город.
   – Вот бы ограбить этот дворец! – усмехнулся американец, потирая руки. – Признаюсь, это искушение сильнее меня. Тут много солдат, Джорджио?
   – Что вы такое говорите, Джеймс? Все четыре входа-выхода из дворца день и ночь стережет королевская гвардия – семьсот-восемьсот воинов.
   – Джорджио, а здесь живет знаменитый белый слон?
   – Да, сэр Джеймс! – ответил за капитана Казимир и подбежал к одной из стен. – Идите сюда, если хотите видеть слона.
   Корсан, Лигуза и Мин Си подошли к стене, откуда хорошо просматривалась часть сада.
   – Я читал, что этот слон маленький, – сказал Джорджио.
   Слон, которого они увидели, и впрямь был совершенно белый, но еще очень юный – несколько месяцев от роду. Он весело прыгал возле палатки, а за ним, ловя каждое его движение, следовали придворные сановники.
   – Да, он небольшой, – удивился Корсан.
   – Возможно, его взяли в каком-нибудь лесу всего неделю назад. Он станет преемником священного слона, – добавил капитан.
   – Он пока еще сосунок, – умилился Мин Си.
   – Сосунок?! – воскликнул американец. – Кто же его кормит?
   – Самые красивые женщины Амарапуры, Джеймс.
   – Что вы говорите, капитан? Женщины кормят грудью слона?
   – Я излагаю вам опубликованные факты, мой друг. Прибавлю также, что кормилиц много и что они получают за свои услуги двадцать долларов в месяц.
   – Они кормят грудным молоком и большого слона?
   – Он в этом уже не нуждается. Его потчуют качественным маслом, сахаром и нежными листьями.
   – Выходит слон когда-нибудь из дворца?
   – В торжественный праздник священный слон появляется во всем своем величии. Его голову украшает большая золотая диадема, на которой выбиты знаки его высокого происхождения, между глазами у него укреплен золотой полумесяц, усыпанный драгоценными камнями, на ушах висят серебряные гирлянды, а спина покрыта богатейшей попоной из малинового бархата.
   – Если бы все это рассказывал кто-нибудь другой, а не вы, Джорджио, я бы не поверил.
   – Я еще не договорил, Джеймс. У белого слона имеются свой дворец, собственный министр и тридцать знатных вельмож для услужения; к этому животному нельзя приблизиться иначе, как после троекратных поклонов и предварительно сняв башмаки.
   – Стало быть, белый слон – король?
   – Пожалуй, даже больше, Джеймс, потому что бирманцы считают его любимцем Гадмы.
   Осмотрев королевский дворец, путешественники направились к красивой, даже роскошной таверне, где сидели состоятельные горожане, капитаны судов, офицеры королевской гвардии и молодые люди из богатых семей. Все пили из больших чашек бирманское пиво и сиамский спиртной напиток 1аи [40 - Lau – аналог арака, ароматизированный анисом крепкий алкогольный напиток, распространенный на Ближнем Востоке и в Центральной Азии.]. Наши герои вошли внутрь и заказали себе обед, объясняясь теми немногими бирманскими словами, которые им удалось запомнить за время пребывания в стране. Обед, состоявший из приготовленного на масле риса, жареного кабана, сушеной рыбы и пирогов с начинкой из змеиного мяса, был съеден с большим аппетитом. Друзья также выпили бутылку испанского вина, которое им очень понравилось, и велели подать себе еще несколько бутылок такого же вина, чтобы иметь благовидный предлог задержаться в таверне.
   Корсан подсел к офицеру королевской гвардии, у которого, похоже, не осталось ни одного лиара [41 - Лиар – старинная французская монета равная 1/4 су.] за душой; Казимир устроился возле упитанного горожанина, а Джорджио и Мин Си – возле двух судей. К несчастью, все соседи были выбраны неудачно: гвардейский офицер много пил, делал вид, что внимательно слушает, но предпочитал помалкивать; толстый горожанин болтал без умолку, но Казимир почти ничего не понял из его слов, поскольку не знал бирманского языка; капитан и канонир тоже не могли похвастаться успехом, потому что оба судьи говорили только по-бирмански и не владели ни итальянским, ни испанским, ни французским, ни английским, ни китайским, ни корейским, ни японским языками.
   – Так дело не пойдет, – сказал Корсан Лигузе. – Эти ослы не знают ни одного языка, кроме своего родного, и мы от них ничего не добьемся.
   – Терпение, Джеймс. Мы найдем кого-нибудь, кто знает хотя бы китайский.
   В эту минуту в конце стола, за которым сидели, беседуя, капитан и Корсан, примостился молодой человек высокого роста в европейской морской униформе. Трудно сказать, к какой расе или национальности он принадлежал, вроде бы, не европеец, но и не бирманец: у него было широкое красноватого оттенка лицо, низкий лоб, маленькие глаза с желтыми белками и большие бледные губы.
   – Привет! – фамильярно сказал Корсан. – Вы, уважаемый, не боитесь в открытую одеваться европейцем?
   – Хозяин, джина! – крикнул вновь прибывший. – Если нет джина, неси бренди!
   – Вот это да! – изумился капитан. – Он пьет джин и бренди. Держу пари на десять унций золота, что этот человек…
   – Не бирманец?
   – Именно, Джеймс.
   – Давайте я с ним поговорю и предложу ему испанского вина.
   – Хорошая мысль.
   – Молодой человек, вы позволите? – Корсан приподнял и показал гостю бутылку.
   Моряк, услышав, что к нему обращаются незнакомые господа, пристально посмотрел на американца.
   – Да, сэр, – пробормотал он, смутившись.
   – О! Ты знаешь английский?
   – Немного, – ответил незнакомец, протягивая Корсану чашку для вина, которую услужливый янки наполнил доверху. – Вы любите вино, сэр?
   – Еще бы!
   – Вы англичанин?
   – Чистокровный американец.
   – А! Так ведь это одно и то же.
   – Ты, юноша, часом не географ?
   – Я много помотался по свету, сэр.
   – Ты не бирманец, верно? Может, ты…
   – Сиамец из Бангкока, сэр.
   – Моряк?
   – Одно время служил моряком на испанских и английских судах.
   – Давно в Амарапуре?
   – Четыре года. У меня свое судно, я ловлю рыбу или путешествую просто так.
   – Пей, пожалуйста, вино здесь очень хорошее, – сказал Джорджио и велел подать две бутылки джина.
   – Но, сэр…
   – Пей, мы угощаем.
   – Моряк никогда не откажется промочить горло. За ваше здоровье, господа!
   – И за твое! – в один голос произнесли капитан и его Тень, после чего вмиг опустошили чашки и снова наполнили их.
   – Молодой человек, ты буддист? – поинтересовался Джорджио.
   – Я верую только в Бога, – признался сиамец. – Один испанский миссионер убедил меня, что Будда не Бог, и я принял религию Христа.
   – О! Мы тоже христиане. Но даже если ты не буддист, то давно живешь в Амарапуре и, наверное, слышал о священном мече Будды?
   – Сто раз, а то и больше.
   – Замечательно! – воскликнул капитан, с трудом подавляя переполнявшие его эмоции. – А ты видел это чудесное оружие?
   – Нет, оно ведь спрятано.
   – Не знаешь, где именно?
   – Говорят, в Киум-Доджэ – королевском монастыре в Амарапуре.
   Лигуза и Корсан одновременно вскрикнули, а изумленный сиамец чуть не вскочил из-за стола:
   – Что с вами, господа?
   Капитан улыбнулся и указал юноше на место возле себя:
   – Присядь, потолкуем откровенно. Как ты считаешь, можно ночью пробраться в Киум-Доджэ?
   – Не понял.
   – Объясним попозже. Ответь на вопрос.
   – Наверное, можно… если перелезть через стену.
   – Ты знаешь, в каком помещении монастыря находится меч?
   – Вроде бы, он скрыт под руками огромной каменной статуи Гадмы – такие ходят слухи, по крайней мере.
   Лигуза вытер пот, струившийся у него со лба.
   – Послушай, юноша, мы не просто так тебя расспрашиваем. Мы состоим на службе у китайского императора Хиен-Фунга…
   – А, все понятно, – перебил сиамец и усмехнулся. – Хиен-Фунг послал вас в Бирму, чтоб вернуть себе священный меч?
   – Да. Хочешь заработать пятьдесят унций золота?
   – Что надо сделать для этого? – спросил моряк, по глазам которого читалось, что он любит деньги.
   – Провести нас в Киум-Доджэ. Согласен?
   – За пятьдесят унций золота я готов проводить вас на край света. По рукам, господа!
   Все трое скрестили руки и крепко пожали их друг другу, после чего Лигуза незамедлительно выдал сиамцу десять унций:
   – Вот тебе на покупку веревок и всех необходимых инструментов.
   – Благодарю, – сказал юноша, кладя деньги во внутренний карман куртки. – Жду вас в Киум-Доджэ. В полночь.
   – В полночь, – эхом отозвались авантюристы.
   Они допили последнюю бутылку, еще раз пожали руку храброму сиамцу и расстались.

Глава XVI
Киум-Доджэ

   С беспокойством и нетерпением ожидали авантюристы роковой полуночи. Вернувшись в развалины пагоды, они с часами в руках отсчитывали каждую минуту. Время тянулось бесконечно, стрелки, казалось, именно сегодня двигались как-то особенно медленно. Странно, но люди, предпринявшие одно из самых длительных путешествий по неизведанному европейцами полуострову Индокитай, пережившие столько страшных опасностей, перенесшие немало лишений, испытавшие бесчисленное множество разочарований, дрожали теперь в лихорадке, как новички. Впрочем, причина дрожать была, и очень серьезная. Все воспринимали предстоящую операцию как предпоследнюю карту в азартной игре. Если в Городе бессмертия нет священного меча Будды, то где искать его дальше? В великой пагоде Швемадо? А если и там его не окажется? Страх перед возможной неудачей приводил в отчаяние людей, которые сотни раз с улыбкой смотрели в глаза смерти. Лишь только стрелки часов показали полдвенадцатого, отважные искатели меча вскочили как один, схватили карабины и бросились к выходу.
   – Смелее! – ободрял капитан. – Шанс предпоследний, но не последний.
   На улице друзья почувствовали себя гораздо спокойнее. Теплая, напоенная пряными ароматами ночь опустилась на город. Яркая луна сияла в небе, смутно отражаясь в водах Иравади и заливая мягким светом уснувший Город бессмертия, дул свежий ветерок, доносивший приятные запахи цветов и деревьев, со стороны многочисленных пагод слышался мелодичный звон колокольчиков. Ни одного освещенного окна, ни одной отворенной двери и ни единой души на улицах. Ни звука, ни крика, ни песни. Только Иравади – великая бирманская река – неумолчно рокотала, разбивая свои волны о берега, утесы и суда, стоявшие у причала.
   Осторожно один за другим с карабинами под мышкой наши герои побежали вперед, решив, что в крайнем случае лучше сразятся с ночной стражей, чем хоть на шаг отступят от своей заветной цели. Ровно в полночь они уже стояли на широкой площадке недалеко от стены, за которой во всем своем великолепии возвышался Киум-Доджэ – королевский монастырь, жемчужина Амарапуры, не уступающая по красоте пагодам Швемадо, Рангуна и Пагана. Огромный монастырь был окружен каменными стенами и разноцветными колоннами, украшен арками, башнями и шпилями; он вздымался ввысь несколькими этажами, постепенно сужаясь, и оканчивался декоративным ансамблем из позолоченного металла. У Корсана загорелись глаза:
   – Это Киум-Доджэ?
   – Да, – кивнул капитан.
   Ждать почти не пришлось – через минуту появился моряк-сиамец; в одной руке он тащил целый арсенал разных инструментов, а в другой держал фонарь.
   – Все в сборе? – спросил он.
   – Все, – ответил Лигуза.
   Сиамец внимательно осмотрел площадку и, удостоверившись, что никто за ними не следит, зажег фонарь и махнул рукой:
   – Пойдемте.
   Все цепочкой двинулись за ним и остановились возле полуразвалившейся кирпичной стены, взобраться на которую, хотя она не превышала тридцати футов, было делом весьма опасным: стена могла рухнуть от малейшего неосторожного движения и произвести нежелательный шум.
   – Как же мы поднимемся, капитан? – забеспокоился Казимир.
   – Составим лестницу из наших тел.
   Корсан, который чувствовал себя в этот момент так, что готов был поднять на воздух целое здание, прислонился к стене, на плечи ему взобрался Джорджио, к нему – Казимир, дальше сиамец. Маленький легкий Мин Си с неподражаемой ловкостью вскочил на самую вершину живой пирамиды и тут же ступил на край стены. Китаец размотал длинную крепкую веревку, и живая колонна распалась. Канонир привязал один конец веревки к толстому железному брусу, а другой бросил вниз своим товарищам. Через несколько минут все уже были наверху и, усевшись на стене, стали прислушиваться, сдерживая дыхание и с любопытством рассматривая громаду монастыря, которая отбрасывала на людей гигантскую тень. Сквозь целый лес разноцветных колонн, окружавших и поддерживавших здание, невозможно было ничего увидеть и услышать. Лишь, колеблемые ночным ветерком, позвякивали позолоченные цепочки и колокольчики на башнях и желобах, изогнутых наподобие арок.
   – Держите револьверы наготове и давайте спускаться, – скомандовал сиамец, сжав в руке длинный нож.
   Втащив наверх веревку и перебросив ее за ограждение, искатели меча один за другим спустились со стены и осмотрелись. На фундаменте высотой в двенадцать футов возвышался огромный деревянный монастырь, окруженный сотнями колонн, покрытых позолотой, мастерски высеченными балюстрадами и громадной площадкой. Сиамец с ножом в правой и фонарем в левой руке, капитан Лигуза, Корсан, Мин Си и Казимир с револьверами в руках поднялись по лестнице, заскрипевшей под тяжестью их шагов. Они уже миновали платформу и углубились в галерею, ведущую к храму, когда внезапно остановились, чуть не столкнувшись друг с другом: из трещины возле алтарей пробивался тонкий луч света и отражался на позолоченной балюстраде.
   – Стойте, тут опасно, – прошептал сиамец, и мурашки побежали у него по спине.
   Но Джорджио Лигуза хладнокровно забрал у него фонарь и храбро двинулся вперед по галерее. Все его товарищи, воодушевленные примером капитана, последовали за ним. Они прошли галерею, перелезли через вторую балюстраду и ступили внутрь храма с бесчисленными позолоченными колоннами, расположенными в шестнадцати футах одна от другой; по мере того как отчаянные смельчаки приближались к центру залы, колонны делались все выше и выше. Дойдя до середины залы, неустрашимые авантюристы остановились во второй раз. Они увидели две зеленоватые точки, блестевшие в темноте, услышали глухое ворчание, явно нечеловеческое, и тревожное позвякивание цепи.
   – Что здесь такое? – спросил Корсан с замиранием сердца.
   Звяканье снова раскатилось по храму, вызывая эхо.
   – Может, это разгневанный Гадма? – дрожа от страха, проговорил сиамец.
   – Я не верю в Гадму, – решительно заявил капитан.
   – Однако…
   – Есть сомнения? Сейчас узнаем.
   Джорджио сделал пять шагов вперед и поднял фонарь. Менее чем в двадцати футах от него рычал прикованный цепью к колонне королевский тигр – огромное величественное животное.
   – Тигр! – крикнул американец, скорее удивившись, чем испугавшись.
   – Убьем его, – предложил сиамец.
   – Замрите, или мы пропали! – прошептал капитан.
   – Но ведь мы иначе не пройдем. Тигр загораживает нам дорогу, – резонно заметил Казимир.
   – Пройдем. – И капитан Лигуза двинулся прямо на зверя.
   – Джорджио, вы в своем уме?! – попытался остановить его Корсан.
   – Вперед, Джеймс!
   Тигр, до этого времени лежавший свернувшись, как кошка, заметил приближавшихся к нему людей и вскочил, ощетинившись, сощурив глаза и раскрыв пасть.
   – Стреляйте! – закричал Лигуза.
   Раздались три выстрела, за которыми последовали страшный рев и звяканье цепи. Убитый насмерть хищник сделал два прыжка в воздухе и рухнул, отчаянно забившись в агонии. Казимир прикончил его четвертым выстрелом прямо в ухо.
   – Где Гадма? – спросил капитан у сиамца.
   Тот приблизился к перегородке, делившей храм на две половины, и отдернул занавес высотой почти в восемнадцать футов. Тотчас же луч фонаря высветил громадных размеров каменную статую на золотом троне. Капитан, Корсан, Казимир и Мин Си кинулись к Гадме. Как когда-то в храме Юаньяна, сейчас перед статуей бирманского бога капитан Лигуза испустил тот же стон, выражавший крайнее отчаяние и страшное потрясение:
   – Ничего, друзья мои! Опять ничего!
   Джорджио остановился, словно окаменев, бледный, с искаженным страданием лицом, стоящими дыбом волосами и судорожно сжатыми руками. Он неотрывно смотрел на руки Гадмы, но под ними не было священного меча Будды. Припадок ярости напал на наших героев, ведь их надежды разрушились уже во второй раз. Они бросились в разные стороны, поднимая в храме пыль столбом, сдвигая с места идолов, опрокидывая вазы, разбивая колонны и шаря во всех углах. Ничего не обнаружив в зале, они принялись искать в галереях, взбираться на крыши, башни, желоба, железные шпили, потом снова вернулись в храм – все напрасно: священного меча Будды в королевском монастыре Амарапуры они не нашли.
   – Кончено! – Корсан в изнеможении опустился на пол. – Меч Будды не существует!
   Лигуза, все еще продолжая кидать свирепые взгляды на Гадму, вздрогнул при этих словах, как будто очнулся. Этот стальной человек, лишь на одно мгновение согнувшийся под очередным ударом судьбы, быстро выпрямился, еще более энергичный и целеустремленный, чем прежде.
   – Нет! – твердо сказал он. – Нет, не все еще кончено, друзья! Последняя надежда не потеряна. Кто сказал, что священного меча Будды нет на свете? Он есть, Джеймс, и мы найдем его в Швемадо!
   Оптимизм, уверенность и сила воли капитана, а также загадочное имя Швемадо сотворили чудо, вселив в сердца уставших и почти отчаявшихся друзей Джорджио Лигузы новую надежду.
   – В Швемадо! Вперед! – в один голос закричали Корсан, Казимир и Мин Си.
   – Да, нас ждет великая пагода Швемадо! – воскликнул капитан. – Все говорят про Швемадо, мы с вами это уже не раз слышали. Священный меч Будды там, я это чувствую.
   Нашим героям больше нечего было делать в монастыре. Они покинули залу, прошли по галерее, вернулись на платформу, поспешно перелезли через стену и грузно упали по другую ее сторону.
   – Куда теперь, Джорджио? – спросил американец.
   – Мы отправляемся в Пегу. – Капитан повернулся к сиамцу и положил ему в руку сорок унций золота: – Вот. То, что я обещал. Ты их заработал.
   Честный моряк смутился:
   – Мне неловко брать их, ведь вы не нашли священный меч Будды. Когда вы отправляетесь, господа?
   – Через час, если будет возможно.
   – Послушайте меня, сэр, – обратился сиамец к капитану. – У меня много знакомых в городе, и я постараюсь разузнать кое-что об оружии, которое вы ищете. Вы не могли бы отложить отъезд часов на пять-шесть?
   – Конечно.
   – Тогда давайте ровно в полдень встретимся в той же таверне. Я надеюсь, что доставлю вам кое-какое известие.
   – Мы будем вас ждать, – грустно улыбнулся Лигуза. – Что, друзья, пойдемте в наши развалины!

Глава XVII
Сагайн

   Неудачникам не сиделось в их убежище и, чтобы как-нибудь скоротать время до назначенного моряком часа, они отправились покупать лодку для предстоящего путешествия, попутно требовалось также возобновить запас провизии, потому что их съестные припасы пришли в полную негодность. Все дела, связанные с приобретением лодки и продуктов, были окончены очень скоро. За десять унций золота путешественники получили выдолбленную из цельного ствола лодку с высокой кормой и приподнятой носовой частью, которые столь обычны на бирманских реках. За ту же сумму купили парус, весла, запасы риса, сушеной рыбы и несколько бутылей прекрасного местного пива – в качестве тонизирующего средства. Оставив на молу Казимира караулить лодку, капитан, Корсан и Мин Си направились к таверне, находившейся не очень далеко от берега. Народу там было много, но сиамец еще не пришел, хотя двенадцать часов уже пробило.
   – Подождем, а пока позавтракаем, – сказал Джорджио.
   Ждать пришлось больше часа. Наконец сиамец показался в дверях. Лигуза нетерпеливо приподнялся ему навстречу:
   – Ничего нового?
   – Напротив, – оживился моряк. – Сейчас подойдет лодочник, который сообщит вам много интересного. – В ту же минуту в таверну, насвистывая веселую песенку, вошел бедно одетый человек невысокого роста. – Пройдемте туда, чтобы нас никто не слышал, – предложил сиамец, указывая на соседнее пустое помещение.
   – Говорят, ты знаешь, где спрятан священный меч Будды? – спросил капитан лодочника.
   – Да, милорд, я наслышан о нем, – бегло ответил тот по-английски.
   – Хочешь заработать двадцать унций золота?
   – Конечно, я к вашим услугам. За двадцать унций я готов зарезать ножом кого прикажете.
   – Нет, это не нужно. Я хочу знать, где спрятан меч. Пей, а потом рассказывай.
   – Слушайте внимательно, милорд. В 1822 году, если я не ошибаюсь, князь Юнь-цзи продал священный меч нашему королю за громадную сумму. До 1839 года меч хранился под руками каменного Гадмы в монастыре Киум-Доджэ, здесь, в Амарапуре, но потом неизвестно по какой причине его перенесли в великую пагоду Швемадо в Пегу и замуровали там.
   – В пагоду Швемадо! – Джорджио в возбуждении вскочил из-за стола, едва не подпрыгнув, как будто вместо ног у него были пружины. – В Швемадо, ты уверен?
   – Да, милорд.
   – Ты сам видел меч?
   – Не только видел, но и трогал вот этими руками.
   Сильно взволнованный капитан пристально посмотрел на бирманца. Остальные сидели, словно ошарашенные, потеряв дар речи.
   – В каком месте меч? Скажи, скажи скорее!
   – Он почти на самой вершине пагоды, сразу же после лестницы.
   – Неужели это правда?
   – Чистая правда, милорд.
   – Поклянись!
   – Клянусь Гадмой – богом, которому поклоняюсь, – торжественно произнес лодочник.
   – Ты умеешь рисовать?
   – Все бирманцы умеют.
   – Сделай мне набросок пагоды и отметь то место, где замурован священный меч Будды.
   Лодочник взял у капитана лист бумаги и карандаш, провел несколько линий и остановился в недоумении:
   – Зачем вам этот рисунок, милорд?
   – Чтобы отвезти его в Европу.
   – А не для того, чтобы украсть святыню?
   – Европейцы не верят в Будду и не знают, что делать с оружием, которому поклоняются буддисты.
   – Вы правы, милорд.
   Успокоившись, лодочник снова взял карандаш и с теми точностью и аккуратностью, которыми бирманцы отличаются от многих других народов, начертил эскиз великой пагоды. Капитан забрал листок у него из рук и жадно впился глазами в рисунок. Первое, что он заметил, – значок над лестницей на башне, имеющей форму древесного ствола.
   – Здесь спрятан меч? – спросил Лигуза, не в силах скрыть волнения.
   – Да, там, где значок.
   – В путь, друзья! – воскликнул капитан.
   Затем он вынул из кармана двадцать унций и вручил их бирманцу, а Корсан отсчитал такую же сумму сиамцу. Моряк протянул капитану руку:
   – Пусть благоприятствует вам судьба!
   – Спасибо, храбрый друг, – ответил Джорджио. – Если тебе случится когда-нибудь бывать в Кантоне, спроси в датской колонии капитана Лигузу, и я заранее обещаю тебе исполнить все, что ты попросишь.
   Товарищи капитана тоже пожали руку моряку и вихрем вылетели из таверны.
   – Скорее! – торопил их Джорджио. – У меня огонь горит в жилах.
   Они бегом помчались по улицам, лишь на пару минут заскочив в пагоду, чтобы забрать спрятанные там карабины. Потом они бросились к молу, где Казимир караулил лодку.
   – Ну как дела? – с беспокойством спросил юноша у капитана.
   – Едем в Швемадо, – ответил Лигуза, – священный меч там.
   – Ура! В Швемадо! – закричал Казимир.
   Друзья прыгнули в лодку, Джорджио взялся за руль, Корсан – за длинный багор, а китаец и поляк – за весла. Как только весла погрузились в воду, лодка, управляемая искусными гребцами, медленно поплыла по Иравади, с трудом прокладывая себе путь среди множества барок, лодок и небольших парусных судов, курсировавших вверх-вниз по течению.
   В семь часов вечера взорам путников предстали освещенные последними лучами солнца два замечательных бирманских города: на левом берегу – Ава, или Ратнапура, что означает «Город драгоценностей», с огромными развалинами и грандиозными монументами, на правом берегу – Сагайн с бесчисленными пагодами. Сотни лодок сновали от одного берега к другому, так как между этими двумя городами из-за значительной ширины и глубины реки невозможно построить мост. Капитан, посоветовавшись с Мин Си, направил лодку к Сагайну, и в половине восьмого искатели меча высадились на мол.
   Сагайн, или Сикайн, расположен у подошвы холма на крутом малодоступном берегу. В былые времена, когда в нем жил король и его придворные, город поражал великолепием и многолюдностью, теперь в нем насчитывается всего несколько тысяч жителей, дворцы и храмы полуразрушены. Со стороны реки город когда-то защищала стена, которая сохранилась и сейчас, но уже не выполняет прежней функции. По другую сторону Сагайн окружен большими садами из старых тамариндов с необычайно толстыми стволами. Однако Сагайну, видимо, судьбой назначено вернуть себе часть былой значимости: по мере того как Ава приходит в упадок, он все больше оживает и заселяется. Конечно, в нем уже никогда не будет, как прежде, ста пятидесяти тысяч жителей, но, без сомнения, со временем он станет развитым торговым городом, поскольку находится недалеко от процветающих факторий дельты.

Глава XVIII
В трюме

   Привязав лодку к дереву, путешественники отправились искать гостиницу, но не нашли и к вечеру вернулись на мол, чтобы переночевать в лодке. Увы, лодки и след простыл – ее, видимо, кто-то украл или она затонула. Тогда друзья вскочили в первую попавшуюся барку, на которой в это время никого не было, спустились в трюм и улеглись спать. Проспав часов четырнадцать и наконец пробудившись, они с удивлением обнаружили, что барка плывет. Они быстро поднялись из трюма по лестнице, остановились под люком и прислушались: скрипели мачты, хлопали паруса, раздавались голоса и торопливые шаги.
   – Мы у бирманцев, – сказал капитан.
   – Вы уверены? – спросил Корсан.
   – Конечно, уверен, я разобрал несколько слов из их разговора.
   – Как они нас встретят?
   – Не знаю, боюсь, что эти люди на государственной службе. Вчера вечером я видел, как на корме развевался королевский флаг.
   – Ну что теперь поделаешь? Будем стучать.
   – Эй! Эй! – закричал Джорджио, приблизившись к крышке люка.
   Очевидно, эти звуки привели в смятение весь экипаж. Послышались какие-то возгласы, команды, поспешные шаги, и глухой голос спросил по-бирмански:
   – Кто там?
   Вместо ответа Корсан с такой силой ударил кулаком в крышку, что чуть не выбил ее.
   – Откройте! – попросил капитан.
   На палубе лязгнула сабля и послышались четыре глухих удара, как будто о пол громыхнули четырьмя ружейными прикладами, потом прежний голос спросил по-китайски:
   – Как вы очутились там? Кто вас туда впустил?
   – Мы ошиблись лодкой, – объяснил капитан. – Выпили вчера вечером лишнего, было темно, и мы случайно вошли в этот трюм.
   – Сколько вас там?
   – Четверо.
   – Бирманцы?
   – Нет, китайцы с северной границы. А ты кто?
   – Капитан.
   – Куда держите путь?
   – В Пром. Это государственное судно.
   – Нам тоже надо в Пром. Открой люк, я дам тебе горсть золота.
   Бирманец, по-видимому, привлеченный столь щедрым предложением, снял цепи и поднял крышку, но в ту же секунду с силой захлопнул ее, издав странный возглас, как будто поразился чему-то.
   – Мы пропали, Джеймс, – упавшим голосом произнес Джорджио, отступая от люка.
   – Почему? Я ничего не понимаю.
   – Этот бирманец – капрал; в ту ночь, когда мы прибыли в Амарапуру и спали в развалинах пагоды, он со своими солдатами нес дозор, и они стояли прямо перед нашим убежищем. Один из солдат убедил его, что своими глазами видел нас, и капрал решил, что мы шпионы. Эти стражники хотели поймать нас тогда же и сдать властям, чтоб получить крупное вознаграждение от своего начальства, но потом передумали и пошли в кабак.
   – Почему я ничего об этом не знаю, Джорджио?
   – Потому что вы все спали, а я наблюдал за стражей сквозь щель в стене, видел этого капрала и запомнил его в лицо. Он меня не видел, но теперь вспомнил тот случай и понял, что мы – никакие не китайцы, а те самые шпионы, которых он чуть не арестовал. Сопоставив одно с другим, догадаться тут несложно.
   – Боже мой! И что теперь делать?
   – Надо подкупить его, вот что. Бирманцы – алчный народ.
   – Тогда давайте стучать, Джорджио. Денег у нас достаточно.
   Капитан опять взобрался на лестницу и стал барабанить в люк прикладом карабина. Минут пять никто не отвечал, потом подошел капрал, вооруженный саблей, и, потрясая ей, грозно спросил:
   – Что вам нужно, пленные?
   – Послушай меня, пожалуйста, это недолго, – попросил Джорджио. – Ты ведь знаешь, кто мы такие, да?
   – Еще бы! В прошлый раз у меня руки до вас не дошли, ну ничего, сами попались, голубчики, и клянусь тебе: теперь уж вам от меня не отделаться.
   – Выпусти меня на палубу, я щедро вознагражу тебя.
   Капрал усмехнулся:
   – За кого ты меня принимаешь? Считаешь дураком? Думаешь, я не видел твой карабин? Все, что надо, говори через люк.
   – Ладно, – смирился Джорджио. – Если я дам тебе двести унций золота, ты нас отпустишь?
   – Нет.
   – А за пятьсот?
   – Даже за тысячу я не соглашусь. Король даст мне за вас, шпионов, пять, может быть, десять, а то и двадцать тысяч.
   – Подлец! – крикнул капитан, теряя привычное хладнокровие.
   – Преступники, и еще ругаются! – возмутился капрал.
   – Послушай меня, мошенник! Бери тысячу унций сейчас, и четыре тысячи я заплачу тебе в Рангуне.
   – Я плыву в Пром, а не в Рангун.
   – Я бы с удовольствием задушил тебя, попадись ты мне в руки.
   – Не выйдет! – И капрал удалился, громко смеясь.
   Корсан принялся колотить в люк кулаками и прикладом, но больше никто не подошел.
   – Успокойтесь, – сказал Лигуза, успевший вернуть себе свою обычную сдержанность. – Мы найдем какой-нибудь способ удрать отсюда.
   – Но какой?
   – У нас есть ножи.
   – И что?
   – Мы проделаем отверстие над уровнем воды, пустим это проклятое судно на дно, а сами выскочим.
   – Так ведь бирманцы нас увидят, – робко заметил канонир.
   – Ночью видимость плохая, Мин Си.
   – Ладно, давайте приниматься за дело, – оживился Корсан.
   – Да, за дело, и как можно быстрее, – велел капитан, – потому что до Прома рукой подать.
   Лигуза осмотрел стенки судна и, заметив несколько менее прочных и менее толстых, чем другие, досок, начертил в этом месте круг диаметром два с половиной фута. Тотчас же Корсан и Казимир схватились за ножи и лихорадочно заработали ими. В полдень капитан и канонир сменили товарищей и, трудясь с тем же упорством, ухитрились повредить порядочную часть обшивки. Перед заходом солнца одна из досок была уже вынута.
   – Теперь можем отдохнуть, – разрешил капитан, – а завтра продолжим.
   Ночью никто из бирманцев не показывался. На заре Корсан и Казимир снова приступили к своему занятию. Все боялись, что судно дойдет до Прома раньше, чем в обшивке удастся сделать достаточного размера отверстие. В полдень, когда пленники вытащили вторую доску, на палубе судна объявили о приближении к Мьянауну. У капитана побежали по спине мурашки:
   – Давайте, ребята, нельзя терять время, нужно ускориться. Это проклятое судно летит, как пароход. Сильнее, Казимир, быстрее, Мин Си! Джеймс, вытащите вон тот гвоздь!
   Друзья удвоили усилия: предстояло вынуть еще две доски – это тяжелая работа, но чтобы вырваться из плена и обрести свободу, люди готовы на многое. В восемь часов вечера одну доску вытащили, и оставалась последняя. К несчастью, сгустились сумерки, в трюме стало темно, что затрудняло работу, делая удары менее точными.
   – Дружнее, – подбодрял капитан, – мы недалеко от Прома.
   Ножи отважных путешественников с яростью набросились на последнее препятствие, и к десяти часам они извлекли из доски все гвозди. Джорджио уже хотел приподнять и отбросить ее, как на палубе послышались беготня матросов, визг цепей и стук канатов.
   – Тише, – прошептал Лигуза.
   Капрал громко закричал с капитанского мостика:
   – Пром!
   Через две минуты судно остановилось, и якорь упал в воду.

Глава XIX
Пегу

   Пром (Пьи) расположен на левом берегу Иравади, на красивой равнине, прорезанной бесчисленными каналами, приблизительно в семидесяти пяти лье от моря. В 1858 году это был еще довольно развитый торговый город с населением более пятнадцати тысяч жителей, защищенный от врагов земляными укреплениями и высокими стенами. В Проме немало деревянных дворцов довольно изящной архитектуры, имеются обширные конюшни для боевых слонов, работают фабрики по производству бумаги и несколько верфей, на которых строят суда, в том числе и морские.
   Едва капитан Лигуза услышал лязг якоря, как приказал своему отряду раздеться и как можно крепче привязать себе на шею свернутую одежду, оружие и провизию, которой осталось совсем мало.
   – Смелее, друзья, – напутствовал он, вынимая последнюю доску. – Прежде чем солнце покажется на горизонте, нам надо очутиться очень далеко отсюда.
   Четверо смельчаков цепочкой с большими предосторожностями спустились в воду, поплыли и через несколько минут достигли берега.
   – Куда теперь пойдем, Джорджио? – спросил Корсан, пыхтя и отфыркиваясь, как тюлень.
   – По направлению к Пегу. Если задержимся в Проме, то завтра, а может, и сегодня, по нашим следам пустятся, как охотничьи псы, все королевские солдаты.
   Путники оделись, проверили карабины и револьверы и отправились по широкой улице, через которую в нескольких местах были переброшены деревянные мостки. В полночь друзья подошли к громадному бастиону, на вершине которого, опираясь на длинную пику, стоял часовой. Видя, что он не трогается с места, капитан и его товарищи быстро перелезли через укрепление и спрыгнули в ров.
   – Пока все благополучно, – сказал Лигуза. – Теперь главное – не терять времени.
   Впереди тянулась обширная равнина с развалинами пагод, поросшими мхом пирамидами и огромными каменными скульптурами, на востоке темной полосой синел густой лес. Отсюда отходили две дороги: одна – к востоку, другая, вдоль берега реки, – к югу. Бросив последний взгляд на Пром, по соседству с которым возвышался гигантский буддистский храм, окруженный целым частоколом колонн, беглецы пошли по южной дороге, что вела к селению Шведунг. Переход оказался изматывающим. То и дело попадались ручьи, которые приходилось преодолевать вброд, лужи липкой грязи, где вязли ноги, и наконец заросли, такие густые, что почти невозможно было продраться. Несмотря на препятствия, на заре искатели меча находились уже в полумиле от Шведунга – местечка на берегу реки в три-четыре сотни жителей. Поселяне только начинали просыпаться. Торговцы и носильщики появлялись из своих домиков и шли к набережной, где стояли на привязи несколько лодок. Капитан и его товарищи посетили местный базар, где за тридцать унций золота купили четырех пегуанских лошадок, приземистых, сильных, с огненным темпераментом. Такую же сумму они истратили на провизию, амуницию, одежду и попоны. Едва они оседлали лошадей, как со стороны Прома раздался пушечный выстрел. Казимир вздрогнул.
   – Что это такое? – всполошился Корсан.
   – Там заметили наше бегство, – спокойно пояснил Лигуза. – Садимся и с Божьей помощью удираем отсюда!
   Нещадно подгоняемые лошади полетели во весь опор. Как молния, пронеслись они через местечко и свернули на дорогу, ведущую к Намажеку.
   – Погоня будет? – спросил американец, оборачиваясь к Шведунгу.
   – Весьма вероятно, – ответил капитан, и его слова заглушил второй выстрел.
   – Ого! Они ведь не догонят нас, да, Джорджио?
   – Убежден. Пока солдаты из Прома доберутся до Шведунга, мы ускачем далеко.
   Пушечные выстрелы прекратились, и, к счастью, ни одного всадника не встретилось нашим друзьям по дороге. Лошади мчались так, словно к их спинам привязали крылья; подгоняемые криками и ударами кнута, животные как будто пожирали пространство, стрелой проносясь мимо тиковых лесов и плантаций индиго, хлопка, бамбука и сахарного тростника. Временами по дороге попадались киуми, или монастыри, отдельные селения и заброшенные города, некогда немаленькие, если судить по количеству развалин. На рисовых плантациях в поте лица трудились земледельцы; заслышав топот копыт, люди прерывали работу и разгибали натруженные спины, чтобы взглянуть на четверых всадников, которые летели вскачь со скоростью ветра.
   К вечеру путешественники одолели миль сорок или больше и решили остановиться среди тиковых зарослей. До поздней ночи беседовали о Бирме и ее короле, который повелел называть себя владыкой земли, воздуха, драгоценных камней и слонов. После полуночи все улеглись спать под охраной Мин Си, однако через непродолжительное время пришлось подняться, чтобы прогнать нескольких тигров, которые, издавая страшное мяуканье, приблизились к лошадям на опасное расстояние. На заре друзья снова пустились в путь и скоро достигли Пегу.
   Город Пегу (Баго) и его окрестности прорезаны, в особенности к югу, бесчисленными водными потоками, впадающими в большую дельту Иравади. Почва здесь вследствие обильного орошения необыкновенно плодородна; чрезвычайно благоприятные для сельского хозяйства условия дают возможность разводить ценнейшие сорта растений и деревьев, но жители мало занимаются обработкой земли по причине высоких налогов, которыми облагает труд земледельцев бирманское правительство. Когда-то Пегу являлся не городом, а целым могущественным государством, но в XIII веке из-за бесконечных войн с Сиамом оно начало приходить в упадок. Бирманцы не замедлили воспользоваться этим, чтобы завладеть Авой и Мартабаном. Пегуанцы вернули их себе, но вновь потеряли в 1757 году, на этот раз вместе со своей столицей, завоеванной бирманцами в результате тяжелой трехмесячной осады. После этого государство Пегу лишилось независимости и перестало существовать.
   Местность, по которой в это время проезжал маленький отряд, представляла собой равнину с тянувшимися чуть ли не до горизонта лесами на севере и бескрайними плантациями индиго и риса на юге. Кое-где по берегам рек и каналов виднелись отдельные хижины. Капитан, скакавший впереди кавалькады, на ходу разглядел троих-четверых пегуанцев – низкорослых, с довольно светлой кожей и плутоватыми глазами. Около десяти часов всадники ненадолго задержались около Менгланджи – предместья, состоявшего не более чем из сотни хижин, потом двинулись дальше к холмистой цепи, тянувшейся вдоль реки Намажек, и не позднее семи часов вечера остановились на ночлег на правом берегу реки Пегу как раз напротив города Пегу.

Глава XX
Священный меч Будды

   Город Пегу, известный пагодой Швемадо, построен на берегу реки Пегу в пятнадцати милях от устья. Прежде он славился великолепием и богатством, но ко времени нашего рассказа представлял собой груду развалин, а население его не превышало восьми тысяч человек. Пагода, вернее, пирамида Швемадо, иначе называемая Золотым храмом Бога, построена, как утверждают пегуанские историки, более двух тысяч трехсот лет назад. Она представляет собой гигантский каменный монумент высотой триста семьдесят два фута.
   Две высочайшие платформы: нижняя – около одиннадцати футов, а верхняя – свыше двадцати одного фута, – составляют основание пагоды. На этом фундаменте вздымаются пять пирамид: четыре маленькие, увенчанные причудливыми конусами, расположены по углам площадки, а пятая, средняя, которая и дает название всему храму, имеет восьмигранное основание и поднимается кверху уступами, постепенно сужаясь и образуя на вершине нечто вроде башни, покрытой сверху колоколом, но не металлическим, а каменным. На этом колоколе стоит другой, тоже каменный, но словно бы опрокинутый, а над тем устроено нечто вроде зонтика из позолоченного железа, который украшен флюгером и обвешан цепочками и колокольчиками, при малейшем дуновении ветра издающими мелодичный звон.
   Вокруг пагоды множество красивых, раскрашенных в яркие цвета монастырских зданий, где живут сотни рахманов и талапоинов, которые сторожат пагоду. Тут же поблизости разбросаны оленьи рога, имеющие какое-то сакральное назначение; на каменные скамьи верующие кладут свои приношения: рис, кокосовые орехи, фрукты и сласти. Статуэтки – деревянные, медные, серебряные и позолоченные – представлены в таком количестве, что их невозможно сосчитать, сколько ни трудись. Между четырьмя колоннами висят три громадных колокола, в которые время от времени ударяют монахи. Таков внешний вид пагоды Швемадо, где был замурован знаменитый священный меч Будды, который собирались похитить капитан Лигуза и его отряд.
   Посоветовавшись с товарищами, Джорджио распорядился нанять отряд малайских пиратов, отчаянных, готовых на все головорезов, – человек сорок. Они прибыли со своим предводителем на малайской лодке под названием прао, все как на подбор крепкие, сильные и превосходно вооруженные. В полночь решили двинуться к пагоде: в операции участвовали тридцать два пирата, остальные восемь остались сторожить прао. Без помощи пиратов наши отважные смельчаки никак не смогли бы обойтись: пагоду окружало множество монастырей, и в любое время путешественники столкнулись бы с несколькими сотнями вооруженных монахов.
   Ночью разразилась буря, все небо заволокли густые тучи, поднялся страшный северный ветер, поминутно сверкала ослепительная молния. Четверо искателей меча, опираясь о карабины, с беспокойством наблюдали за бушевавшей стихией, опасаясь, как бы сама природа не воспрепятствовала успеху предприятия. Капитан Лигуза, стоя впереди всех, не спускал глаз с большой пирамиды, поминутно озаряемой вспышками молнии. При свете одной из вспышек Джорджио увидел, как пираты высаживаются на берег.
   – Пора, друзья, – сказал он, – уже полночь.
   Все направились к реке. На берегу выстроились малайцы.
   – Ваши люди готовы? – спросил у Лигузы главарь пиратов.
   – Да.
   – Тогда вперед!
   Убедившись, что для успеха предстоящей операции сделано все необходимое, капитан и трое его товарищей в сопровождении малайцев переправились через реку на двух лодках и высадились напротив Пегу. Город спал глубоким сном. Джорджио возглавил отряд, остальные, спрятав оружие под одеждой, последовали за ним. За десять минут они прошли весь город, не встретив ни одной живой души, и в четверть часа после полуночи остановились у подножия великой пагоды, которая то погружалась во мрак, то, озаряемая молнией, выступала из тьмы во всем своем великолепии. Колокола, висевшие среди колонн, громко звонили при каждом порыве ветра. Капитан Лигуза указал предводителю малайцев на вершину здания.
   – Меч там, – коротко пояснил он.
   – Вы сами туда полезете?
   – Конечно!
   Вождь пиратов посмотрел на Джорджио с восхищением и отступил, пробормотав:
   – Вот это человек! В его жилах течет малайская кровь!
   Капитан обратился к Корсану, Казимиру и Мин Си:
   – Ну что ж, друзья. Там, наверху, священный меч Будды. Да поможет нам Бог!
   Все четверо бросились к безмолвно высившейся пагоде, в то время как малайцы с карабинами в руках и ножами в зубах спрятались среди колонн, где висели колокола.
   – Вперед, вперед! – призывал капитан. – С нами воля Божья!
   Икатели меча сняли с себя верхнюю одежду, отбросили карабины, взобрались на первую и вторую платформы по плечам друг друга и остановились у подъема на саму пирамиду. Страх и надежда поминутно сменялись в душе каждого из них. То им казалось, будто сквозь рев бури они слышат крики рахамов и талапоинов, то чудились пушечные выстрелы, призывавшие горожан к оружию. Держась друг за друга, помогая себе руками и ногами, хватаясь за камни, чтобы не быть снесенными вниз ветром, отважные герои пошли вверх по ступеням. У следующего выступа, едва дыша, промокшие до костей и ослепляемые молнией, они сделали вторую остановку. Прижавшись к стене, они стали осматриваться и увидели внизу между колоннами малайцев, которые казались тиграми, притаившимися в траве в ожидании добычи.
   – Отлично! – воскликнул Корсан. – Стража бодрствует.
   – Не будем отвлекаться, – сказал капитан, чувствуя, как кровь закипает у него в жилах.
   Все четверо продолжили подъем, цепляясь за ступени и поминутно ползя на коленях, чтобы по возможности укрыться от сильных порывов ветра. Едва Лигуза взобрался на верхние ступени лестницы, как до него долетел крик Казимира. Капитан замер, бледный, и сердце его сжалось – он подумал, что несчастный юноша сорвался и разбился о нижние ярусы пагоды.
   – Казимир! Казимир! – закричал Джорджио сверху.
   – Беда! – отозвался тот.
   Лигуза обернулся и увидел своего верного помощника, судорожно вцепившегося в колонну; взгляд его был устремлен на город. Мрачное предчувствие охватило капитана.
   – Что с тобой, Казимир?
   – Капитан, там… Я видел бегущего человека…
   – Не может быть!
   – Уверяю вас, он бежал… прямо к городу.
   Джорджио взглянул на равнину, но никого не заметил. Он свистнул и различил внизу капитана малайцев. Тот качнул саблей справа налево, что означало: все в порядке.
   – Малайцы ничего не видели, – закричал Лигуза. – Ты ошибся, Казимир.
   – Нет, капитан.
   – Вперед!
   Оставалось подняться еще на несколько ступеней, и половина пути была бы пройдена. Еле дыша и едва волоча ноги, Джорджио и его товарищи последним усилием одолели пространство, отделявшее их от середины башни.
   – Соберитесь, мы почти у цели! – прогремел голос капитана.
   Четыре ножа вонзились в стену, в которой скоро образовалось небольшое отверстие. Капитан просунул руку…
   – Там? – в один голос спросили Корсан, Казимир и Мин Си, не ощущая в этот момент ничего, кроме бешеного стука в висках.
   В ответ раздался победный крик:
   – Священный меч Будды! Священный меч Будды!
   – Ура! Ура! Ура! – подхватили друзья, и почти в ту же минуту с бастиона Пегу грянул пушечный выстрел.

Глава XXI
Битва

   Уже считая себя победителями, капитан Лигуза и его соратники как громом были поражены раздавшимся с бастиона залпом.
   – Быстрее вниз! – велел капитан, сжимая в правой руке священный меч.
   Окрыленные удачей друзья не помнили, как скатились с лестницы, спрыгнули на выступы, оттуда – на платформы и наконец на землю, во всю прыть помчавшись к колоколам. На полдороге их нагнали малайцы, спеша на помощь.
   – Вы слышали пушку? – спросил вождь пиратов, потрясая, как безумный, своей тяжеловесной саблей.
   – Нас обнаружили, я в этом уверен, – ответил Лигуза.
   – Вы под нашей защитой.
   С бастиона прогремел второй выстрел.
   – Мы добыли священный меч Будды, надо уходить, – решительно сказал Джорджио.
   Отряд, держа оружие наготове, двинулся к реке. Лигуза руководил отступлением, что не мешало ему время от времени посматривать на знаменитое оружие азиатского бога, которое теперь было в его руках. Этот меч, стоивший нашим неустрашимым искателям стольких трудов и невзгод, и в самом деле поражал своим великолепием. Внешне он походил на мечи, которые используют татары, но какая тонкость отделки, какой металл, какая рукоятка! Клинок был выкован из самой качественной стали, из какой делают лучшие борнейские крисы, на одной стороне меча было выгравировано по-санскритски имя Будды, на другой по-китайски – имя императора Кин-Лонга. Золотую рукоятку испещряли резные фигуры, изображавшие различные воплощения Вишну – одного из великих индийских богов. На самом конце рукоятки красовался бриллиант величиной с орех, стоимость которого капитан оценил не менее чем в двести пятьдесят тысяч лир.
   Через двадцать минут отряд очутился перед уединенным холмом, который походил на потухший вулкан с огромным кратером посередине, со всех сторон его окружали утесы.
   – Стойте! – скомандовал Лигуза.
   Такое впечатление, будто его слова услышали пегуанцы, потому что в тот же миг с бастиона грянул третий пушечный выстрел. Глухой ропот пробежал по рядам малайцев.
   – Враги идут на нас, – произнес главарь.
   – Подождите, послушаем, – приложил палец к губам Лигуза.
   Ветер донес со стороны города раскаты гонга.
   – Что велите предпринять? – спросил малаец.
   – Отступаем к реке. Она всего в полумиле от нас.
   – Шагом марш! – приказал пиратам предводитель. – Да поможет нам Аллах!
   Объединенные силы перешли равнину, испещренную оврагами, и достигли противоположного склона холма. В темных камышах раздался пронзительный свист.
   – Слышали? – спросил вождь пиратов.
   – Да, – ответил Джорджио. – Это змея или человек?
   – Змеи так не свистят.
   Все замерли, прислушиваясь к тому, что происходило на равнине. Свист не повторился, и кроме грома и завывания ветра никаких посторонних звуков не было.
   – Продолжаем отступать, – заявил Лигуза после нескольких минут ожидания.
   – Э, глядите! – замахал руками малаец.
   Из густого кустарника вылетела ракета и, описав в воздухе огромную дугу, разорвалась над головами малайцев, рассыпав вокруг разноцветные искры.
   – Это пегуанцы, – прошептали пираты.
   – Поворачиваем! Все идем назад! – закричал Джорджио. – Впереди засада!
   Отряд быстро развернулся, но не успел спуститься со склона, как вторая ракета, качаясь под порывами ветра, взметнулась к небу. Неприятель и в самом деле сидел в засаде.
   – Мы окружены! – воскликнул вождь пиратов. – Тем лучше! Пора размяться – мы еще не сделали ни одного выстрела. Я жажду крови!
   Малаец оказался прав. Пегуанцы под покровом темноты бесшумно окружили дерзких воров-святотатцев, решив жестоко покарать их и вернуть городу священный меч Будды.
   – Что делать, капитан? – спросил Казимир.
   – Сражаться.
   – Хорошо сказано, – обрадовался вождь малайцев. – К оружию! Иль-Алла!
   С севера и юга вершину холма окружали совершенно гладкие отвесные скалы, на которые нельзя было взобраться, с востока пегуанцы могли подойти, но, пока они преодолевали бы крутой подъем, малайцы из удобного укрытия перестреляли бы их всех до последнего человека. Наиболее уязвимой являлась западная сторона, но и тут путь неприятелю преграждало длинное ущелье, по обеим сторонам которого стеной вздымались горы. Малайцы и отряд капитана Лигузы сосредоточились возле этого ущелья, а в небольшом гроте неподалеку была припасена бомба, начиненная почти семьюдесятью пятью фунтами пороху. Защиту восточного склона поручили восьмерым малайцам.
   – С Богом, друзья! – напутствовал капитан Джорджио. – Действуйте хладнокровно и бейте точно в цель!
   Буря мало-помалу затихла. Ветер разогнал облака, и показалась луна. Лишь на севере около гор по-прежнему сверкала молния и гремел гром. Малайцы замерли в ожидании натиска, и не прошло и десяти минут, как на равнине послышались удары гонга. При блеске молнии отряд Лигузы и малайцы увидели пегуанское войско, вооруженное ружьями, мечами, пиками, щитами и ножами и приближавшееся к холму в сопровождении целой орды рахамов, фонгов и талапоинов.
   – Приготовиться к бою! Идут! – закричал Лигуза.
   Отряд малайцев, Корсан, Казимир и Мин Си заняли позицию между утесами. Авангард пегуанцев человек в сто, поднявшись по склону, появился у входа в ущелье, одержимый желанием как можно быстрее ринуться в сражение.
   – Готовьсь! – скомандовал Джорджио. – Цельсь!
   Но пегуанцы опередили и открыли адский огонь. Тысячи выстрелов насквозь прошили бескрайнюю равнину с единственной целью – выбить из укрепления оскорбителей святыни Швемадо. Со всех сторон послышался свист пуль, отскакивавших от утесов и дробивших камни.
   – Пли!
   Крик капитана заглушили залпы, и весь холм вспыхнул, как кратер разбушевавшегося вулкана. Из-за каждого утеса, из каждой трещины, из каждой расщелины изрыгались смертоносные молнии. Огнестрельная атака малайцев оказалась гибельной для пегуанцев, поднимавшихся по ущелью без всяких мер предосторожности. Послышались душераздирающие вопли, проклятия, стоны раненых, пегуанцы развернулись и бросились бежать. Некоторые из них, раненные смертельно, упали на край утеса и покатились вниз по склону. Стрельба внезапно прекратилась, и наступило глубокое безмолвие. Огромная равнина смолкла и потемнела, но из камышей еще раздавались единичные выстрелы. Так прошло минут пять, когда снова послышались трескучие раскаты гонгов, сопровождаемые резкими звуками нескольких флейт.
   – К ущелью! – загремел Корсан, стоявший возле утеса.
   Три-четыре сотни пегуанцев, сгруппировавшись у подножия холма, приготовились атаковать преступников, бешено потрясая оружием. Во главе войска шествовали рахамы с мечами в руках, ободряя солдат громкими возгласами и призывая на помощь Гадму. В третий раз прозвучали гонги, и пегуанцы устремились в бой, сжимая ножи в зубах.
   – Пли! – скомандовал главарь пиратов.
   – Пли! – повторил капитан Лигуза.
   Малайцы, заняв позицию перед ущельем и прячась за утесы, прицелились и обрушили на врагов град пуль. Несколько пегуанцев упали, но другие продолжали стрелять, страшно крича, подстрекаемые рахамами, которые с бесстрашием фанатиков шли вперед на верную смерть.
   – Бей их, ребята! – ревел предводитель малайцев.
   Теперь несмолкавшие выстрелы слились в сплошную канонаду. Малайцы с поразительным проворством заряжали ружья, сопровождая каждый залп устрашающими воплями, – это была настоящая психическая атака. Тем не менее пегуанцы, как одержимые, лезли наверх, видимо, решив скорее умереть, чем отступить и отдать святыню врагам. Через несколько минут они достигли ущелья и остановились, чтобы перезарядить оружие.
   Внезапно один малаец упал, будто сраженный молнией, – пуля угодила ему прямо в лоб. Другой, гарцевавший верхом на высоком утесе, получив пулю в грудь, полетел вниз и разбился вдребезги, еще двое закачались и рухнули почти у ног капитана Джорджио.
   – Эти фанатики со своим Гадмой нас одолеют! – заорал Корсан, подбегая к Лигузе. – Надо взорвать бомбу!
   – Велите, пусть взорвут, – ответил Джорджио, передергивая карабин.
   – Беру это на себя!
   Несмотря на шквальный огонь пегуанцев, Корсан сначала побежал, перепрыгивая через утесы, потом припал к земле и пополз к маленькому гроту, расположенному посреди ущелья. Джорджио во главе двенадцати малайцев храбро двинулся навстречу пегуанцам с целью задержать их на пару минут и прикрыть товарища. Нечеловеческий вопль Корсана почти заглушил грохот карабинов и аркебуз:
   – Берегись! Сейчас рванет!
   – Отступаем, – скомандовал Лигуза.
   Малайцы метнулись назад и скучились на противоположном склоне холма. В ту же минуту пегуанцы ворвались в ущелье, испуская крики ярости и торжества. Прошло несколько секунд, показавшихся нашим героям и малайцам целым столетием, – пегуанцы приближались с устрашающей быстротой, грозно вскидывая оружие. Вдруг среди мрака ночи взвился столб пламени, земля на полмили вокруг сотряслась, и последовал страшный взрыв, сопровождаемый дикими криками. Утесы, растрескавшись, зашатались, каменные глыбы покатились в ущелье, погребая под собой пегуанцев, а сверху лавиной посыпались обломки скал. Лигуза вскочил на вершину и взглянул вниз: расстроив свои ряды, пегуанцы в ужасе кинулись прочь.
   – Ура! – возликовал Джорджио. – Бей их!
   Через минуту наши смельчаки и их союзники малайцы спустились с холма, у подошвы которого столкнулись со вторым отрядом пегуанцев, спешившим на помощь своим собратьям. Завязался страшный бой. Пираты, опьяневшие от запаха крови и пороха, безжалостно уничтожали горожан. Капитан в окружении своих друзей шел во главе отряда и указывал дорогу. Стычка была яростной, но недолгой: пегуанцы, к тому времени уже растерянные и подавленные первыми неудачами, вдобавок не имевшие хороших боевых командиров, начали беспорядочно отступать, бросая раненых на поле битвы. Капитан, увидев свободный проход, вырвался вперед:
   – Все за мной! Отходим к реке!
   Храбрый отряд, уже заметно поредевший, быстро пересек равнину по направлению к реке Пегу. И вовремя! Новая орда пегуанцев высыпала из окрестных лесов и бросилась в погоню за святотатцами. Малайцы удирали, как зайцы, а впереди них летели, будто на крыльях, четверо искателей меча. Пегуанцы дико вопили и стреляли вслед из мушкетов, казалось, они вот-вот настигнут капитана Лигузу, его друзей и отряд пиратов, которые, пробежав с полумили, уже начали задыхаться от усталости. Но вдруг блеснула река, на водах которой, распустив все паруса, покачивалось прао.
   – Огонь! – скомандовал предводитель пиратов экипажу судна.
   В носовой части прао сверкнула вспышка, и целый шквал картечи обрушился на пегуанцев. Обессиленные погоней, смертельно напуганные, они прекратили преследование и метнулись назад к городу. Второй залп ускорил их отступление, перешедшее в беспорядочное бегство. Отряд капитана Лигузы и малайцы, достигнув берега, стремглав попрыгали в лодки и через несколько минут уже ступили на борт прао. Корабль с распущенными парусами устремился вниз по течению Пегу и вскоре ушел в открытое море.

Эпилог

Наш правдивый рассказ окончен. Капитан Джорджио Лигуза и его товарищи спустя четырнадцать дней высадились в Батавии [42 - Батавия – ныне Джакарта, столица Индонезии.], увозя с собой знаменитый священный меч Будды. По-княжески расплатившись с малайскими пиратами, которые так помогли им в последней и самой трудной схватке, наши герои в тот же день отчалили на бригантине, шедшей в Макао, куда и прибыли через месяц. Небольшой пароходик взялся на другой день довезти их до Хуанпу, а оттуда на лодке они добрались до датской колонии.
Излишне описывать торжественный прием, оказанный им в колониях, где, столько месяцев не имея от храбрых путешественников никаких известий, их уже считали погибшими в дебрях Индокитая. Что и говорить, какой грандиозный праздник устроила по случаю их возвращения датская колония! Только один человек не разделял общей радости – проигравший пари хвастун боливиец Кордонасо.

Талисман

Глава I
Хитана Заморра

   Мрачные тучи, гонимые вихрем, неслись над беснующимся морем с необыкновенной скоростью. Огромные волны катились к каменистому берегу и с диким ревом разбивались у подножия отвесных скал. Сверкали молнии, зловещим светом заливая все вокруг, и грохотал гром. Время от времени на поверхности моря, словно в унисон со стихией, вспыхивало короткое пламя, прорезываясь сквозь облако дыма, и тотчас же раздавался пушечный выстрел.
   В сгустившейся тьме трудно было разглядеть, что у берега идет жестокий бой. Маленькая, юркая, быстрая, как стрела, орка – двухмачтовая шхуна, распустившая, словно крылья, все свои паруса, мчалась вдоль берега, искусно лавируя среди отмелей и подводных камней; она то и дело зарывалась носом в кипящие буруны и чудом избегала торчавших из воды зубьев скал. Немного поодаль, выбрасывая из двух труб черные клубы дыма, летела в погоню за оркой приземистая канонерка. Это судно, шедшее под испанским флагом, не рисковало войти в те воды, по которым неслась орка, поэтому, даже обладая более быстрым ходом, канонерка позволила паруснику уйти вперед на целую милю. Но скоро расстояние между ними сократилось, и носовое орудие испанского военного корабля стало поливать шхуну картечью. Правда, при той ужасной качке, которую испытывали оба судна, о точном прицеле не могло быть и речи: пули то не долетали, то перелетали далеко за орку и тонули в волнах. Тем не менее парусник-беглец заметно пострадал от выстрелов вражеского корабля: сбитый рей уже болтался на грот-мачте, грозя в любой момент сорваться и рухнуть на палубу, а фальшборт [43 - Фальшборт (англ. bulwark) – ограждение по краям наружной палубы судна, корабля или другого плавучего средства, представляющее собой сплошную стенку без вырезов или со специальными вырезами для стока воды.] повредило сразу в двух местах, и всю палубу завалило обломками. Среди экипажа началась паника.
   Экипаж орки под названием «Кабилия» был малочислен и неопытен, поэтому с большим трудом управлялся со службой, но капитан «Кабилии», моряк гигантского роста, с бронзовым лицом, косматыми бровями и орлиным взором, хорошо знал свое дело и все еще надеялся спасти погибающее судно. Прогнав рулевого, алжирца-оборванца разбойничьего вида, моряк сам взялся за штурвал и верной рукой повел «Кабилию» по таким местам, где не отважился бы пройти самый смелый мореплаватель. Не раз шхуна то боком, то днищем чиркала о гребни подводных камней, и тогда весь корпус «Кабилии» сотрясался, мачты гнулись, как былинки, а в трюме что-то зловеще грохотало. Десятки раз свирепые валы прокатывались по палубе, смывая с нее все подряд: ящики, бочонки, канаты и даже людей. После каждого залпа испанцев орка замедляла ход и заметно погружалась в воду.
   – К помпам! – словно обезумев, кричал капитан «Кабилии». – К помпам, разбойники, или всех перестреляю!
   Два-три матроса взялись было за помпы, чтобы откачивать заполнявшую трюм воду, но тут новый вал захлестнул палубу, и люди бросили бесполезную работу.
   – Пассажиры, к помпам! – зарычал капитан. – Закую в цепи! Вышвырну за борт! Эй, студенты! За работу! Жить хотите? Тогда беритесь за помпы!
   Те, к кому относились эти вопли и угрозы, ютились в единственной на орке каюте, которую уже наполовину затопило. Их было четверо: трое молодых людей и одна девушка в живописном костюме испанской хитаны, или цыганки-танцовщицы. Рядом с ней все время держался и повсюду следовал тенью красивый мужчина с черными, словно уголь, глазами, тоже одетый как цыган из испанских провинций. Двое других юношей носили униформу студентов университета Саламанки: короткие, до колен, панталоны, чулки, башмаки с пряжками, курточки и забавные ушастые головные уборы.
   Наверняка понимая, что судно гибнет, веселые студенты, однако, не расставались со своими неизменными спутницами – гитарами, и, если какая-нибудь бешеная волна, ворвавшись в каюту через разбитую дверь, разливалась по полу, молодые люди в первую очередь заботились о том, чтобы уберечь от воды свои музыкальные инструменты. Впрочем, один из пассажиров, атлетически сложенный юноша с лучистыми глазами и добродушной улыбкой, уделял равное внимание и гитаре, и красавице хитане: при каждом напоре стихии он пытался укрыть и защитить девушку, чтобы ее не смыло за борт.
   Послышался очередной пушечный залп, а вслед за ним – зловещий свист картечи. Сбитая мачта обрушилась на палубу, раздавив двоих матросов, которые истошно завопили от смертельных ран, и, увлекаемая волной, полетела за борт. В тот же миг раздался страшный взрыв, и «Кабилия» стремительно стала тонуть – спасти ее уже никто не смог бы. Хитану отшвырнуло волной, и девушка чуть не упала на мокрый пол каюты, но студент вовремя подхватил ее, обвив своей сильной рукой ее тонкий стан.
   – Не смей! – вскрикнул, словно ужаленный, цыган, сопровождавший молодую особу. Он вскочил с места, готовый ринуться на студента. В его руке сверкнула знаменитая наваха – нож, которым так мастерски владеют испанские кабальерос.
   – Что такое? Вы взволнованы? – усмехнулся студент, хватая тяжелую гитару и давая понять, что не замедлит опустить ее на голову цыгана.
   – Не смей прикасаться к Заморре! – заскрежетал зубами, отступая в угол, цыган. – Обнимай девушек своей крови, а цыганку не трогай, а не то…
   – А не то что?
   – А не то мой нож посмотрит, какого цвета твоя кровь!
   – Ох, испугал, – засмеялся студент. – Зачем ты так сердишься, Янко? Я ведь от страха, чего доброго, упаду в обморок и, падая, могу случайно долбануть тебя гитарой так, что твоя черепушка разлетится, словно яичная скорлупа.
   Цыган вздрогнул и сжал кулаки, намереваясь броситься на врага, но хитана вдруг крикнула повелительным тоном:
   – Прекрати, Янко! Отступи, или ты мне больше не молочный брат!
   – Нечего ему дотрагиваться до тебя, – ответил Янко, зловеще сверкая глазами, – и не его это дело заботиться о твоей безопасности. Я лично отвечаю за тебя перед всем племенем и перед нашим вождем.
   – Ага! Ты, значит, признаешь, что встретился со мной не случайно, – тебя, оказывается, подослали соглядатаи? – раздувая ноздри, воскликнула Заморра. – Стыдись, Янко! Я ненавижу шпионов.
   – Я не шпион! И к тому же имею права на тебя.
   – Какие?
   Цыган опустил глаза и глухо вымолвил:
   – Со временем ты будешь моей женой.
   – Я? Твоей женой? С чего ты взял? – вспылила девушка. – Я вольна выбирать себе в мужья, кого хочу. Можешь скрежетать зубами сколько угодно, но мое сердце не лежит к тебе.
   – Это неважно. Женой никого другого ты не станешь.
   – Ого! Кто же мне запретит, если я так решу?
   – Племя.
   – Но племя – это не ты. Ты не имеешь права мною командовать.
   – К помпам! К помпам! – надрывался капитан. – Мы тонем!
   – Карминильо, – отозвался из угла каюты другой студент, – кажется, наши делишки и впрямь неважнецкие.
   – Орка идет ко дну, – оглядевшись вокруг, произнес Карминильо. – Проклятый контрабандист не хочет расстаться даже с малейшей частью своей добычи. Если бы выкинуть за борт десятка три ящиков с ружьями и саблями, которыми этот испанец снабжает врагов Испании, разбойников-рифов [44 - В 1859 году пятидесятитысячный десант испанцев высадился на средиземноморском побережье Марокко и встретил отчаянное сопротивление со стороны рифов – берберского народа, населявшего Эр-Риф, горную местность на севере Марокко. Неравная борьба рифов с чужеземцами продолжалась еще почти семьдесят лет.], то посудина продержалась бы еще с полчаса, а за такое время мало ли что может произойти?!
   – Кажется, матросы требуют, чтобы капитан разрешил им разгрузить судно. Что будем делать?
   – Понаблюдаем. Мы – пассажиры, нас чужая нажива не касается, – пожал плечами Карминильо.
   Нажива, о которой не без иронии упомянул неунывающий студент инженерного факультета университета Саламанки, видимо, и вправду существовала. Едва только уцелевшие моряки «Кабилии», очевидно, сговорившись, бросились в трюм и принялись выволакивать на палубу тяжелые ящики, нагруженные ружьями, револьверами, патронами, кортиками и порохом, как капитан кинулся на своих матросов с топором и метким ударом раскроил череп одному из них.
   – Разбойники! – Он захлебывался от гнева. – Грабители! Каждый ящик стоит триста песет! [45 - Песета – испанская денежная единица.] Вы хотите разорить меня до нитки? По местам! По местам, негодяи, или я перебью вас всех!
   – Мы утонем, если не облегчим судно от груза!
   – Вас не спрашивают, канальи! По местам!
   Расправляясь с матросами, капитан выпустил из рук штурвал, и орка заплясала по волнам, как ореховая скорлупка. Огромный вал с косматой гривой вырос за кормой и метнулся на палубу, разбивая все на своем пути. Судно легло на бок, и все, что находилось на палубе: люди, бочки, ящики, связки канатов, – замелькало в страшном водовороте. Волна увлекла за собой и погубила всех матросов, лишь капитан каким-то чудом уцелел. С трудом поднявшись на ноги, шатаясь из стороны в сторону, он схватился за голову и побежал к штурвалу. Но едва его руки коснулись руля, с борта канонерки вырвался огненный сноп. Секунда – и над палубой приговоренного к смерти парусника разорвалась картечь. Один из ее осколков ударил капитану в грудь и, пронзив тело, вылетел вместе с клочьями окровавленного мяса – пуля прошла насквозь между лопатками. Так бесславно окончил свои дни этот человек, больше десяти лет занимавшийся контрабандой у берегов Марокко.
   Пробил последний час и для шхуны «Кабилия». Новый вал завертел ее, поставил почти вертикально, швырнул к гряде скал и ударил боком о гребень черного камня. Борт судна рассекся, и из зияющей раны, пропоровшей корпус «Кабилии» снизу доверху, посыпались находившиеся в трюме ящики, бочонки и мешки. Волны подхватили все это добро и погнали к берегу, колотя о крутые бока скал, выкидывая на прибрежный песок, заваливая обломками.
   Канонерка, с борта которой было отлично видно, какая участь постигла шхуну контрабандистов, дала еще два-три залпа по «Кабилии», но картечь пролетела мимо. Сама канонерка, едва не напоровшись на один из подводных камней, быстро развернулась и ушла в открытое море, предоставив волнам добивать несчастное суденышко. Несколько часов подряд разъяренные волны бросались на поврежденный корпус «Кабилии» и тащили к безлюдному берегу обломки орки и остатки груза. Но парусник все еще держался: словно схваченный клещами, он крепко засел меж двух камней и разрушался очень медленно, в то время как буря, словно утолив свою ярость, уже слабела, ветер стихал, море успокаивалось.
   Наконец солнце блеснуло сквозь тучи, но это был уже прощальный луч светила, уходившего на ночной покой. Тогда на палубе шхуны, точнее, того, что от нее осталось, показались четыре человека – те самые пассажиры, чудом избежавшие смерти. Студенты выбрались из разрушенной каюты, прижимая к себе свои гитары. Красавица хитана встряхнула, приводя в порядок, свой живописный наряд, немного пострадавший при крушении, и, казалось, пребывала в наилучшем расположении духа. Только цыган Янко бродил туда-сюда с лицом темнее тучи и бросал недобрые взгляды и на испанцев, и на девушку, улыбавшуюся им обоим, особенно тому, которого называли красивым именем Карминильо.
   – Что будем делать, дружище? – спросил товарища второй студент.
   – Все предельно ясно, Педро. Сначала выберемся на берег. Но мне не нравится присутствие здесь вот этих сеньоров. – Юноша показал на рыб причудливой формы, круживших возле полузатонувшего корабля.
   – Ты их боишься? – удивился Педро.
   – Ты, видно, не знаешь, с кем мы имеем дело, – ответил Карминильо. – Луна-рыба [46 - Луна-рыба – крупная (до 3,3 метра длиной, до 2 тонн массой) рыба семейства лучеперых отряда иглобрюхообразных. Отличается своей необычной формой: задняя часть позвоночника укорочена, тело сильно сжато с боков, спинные плавники высокие, хвостовой – атрофирован.] – тебе о чем-нибудь говорит это название?
   – Да хоть комета-рыба! Нам-то что за дело?
   – Чтобы добраться до берега, надо пройти футов сто пятьдесят отмелью по грудь в воде, а эти рыбы – злые хищники. Моряки и рыбаки здешних мест знают, чем может обернуться встреча с таким зубастым врагом. Однажды я был с покойным отцом в Марокко, и на моих глазах стая таких рыб в мгновение ока изорвала в клочья тело одного негра-гиганта, по неосторожности упавшего в воду из лодки. Когда вытащили на берег то, что от него осталось, все увидели экспонат, пригодный для любого анатомического театра. Не желаешь ли ты, чтобы прожорливые рыбы отпрепарировали твое тело и сделали из него скелет для нашего университетского музея? Тогда смело шагай в воду.
   – Брр, – попятился Педро. – Я юрист, а не естественник, и совсем не хочу отдавать свое тело для потребностей науки.
   – Успокойся. Мы попробуем выстрелами отогнать хищников и расчистить себе путь. Заморра, ты, кажется, недурно стреляешь, и не только глазами? Найди оружие и помоги нам.
   Девушка не заставила себя долго ждать. Она пошарила среди обломков капитанской каюты и вытащила несколько ружей и отличных дальнобойных маузеров. Молодые люди последовали ее примеру, основательно вооружились, и вскоре с «Кабилии» раздались выстрелы – прозрачная вода вокруг обагрилась кровью убитых рыб. Интересно было наблюдать, как вели себя плавучие хищники, получив пулю в голову или в брюхо. Иные тонули, как свинец, другие же не только всплывали на поверхность, но каким-то образом подпрыгивали над ней почти на три фута, раздувшись, словно шар, и тогда Заморра стреляла в них на лету. Самое большее через полчаса возле шхуны не осталось ни единой луны-рыбы, и можно было беспрепятственно отправляться к берегу. Пробираясь то по воде, то по камням, которые образовывали подобие мола или плотины, наши странники благополучно достигли суши.
   – Здесь мы переночуем, сеньоры, – сказал, оглядываясь по сторонам, Карминильо, – но долго тут оставаться нельзя.
   – Что дальше предпримем? – спросил Педро.
   – Надо выяснить, как выбраться с прибрежной полосы. Земли в этом месте – крошечный клочок, скалы поднимаются над нами почти отвесно. Сейчас, пока море сравнительно спокойно, мы приютимся у подножия скал, там, куда волны выбросили груз «Кабилии». Однако если буря поднимется снова, весь берег зальет, и мы утонем, как крысы, застигнутые наводнением в погребе.
   – Ночь пройдет, и отыщется какой-нибудь выход, да?
   – На это нельзя надеяться, Педро. Мы уже сейчас должны присмотреть надежное убежище.
   – Так пошли! Ты иди с Заморрой, а я – с Янко.
   – Нет, Педро, такой расклад не годится, – возразил Карминильо. – Янко напоминает мне ядовитую змею, и меня ничуть не удивит, если, отправившись вместе с тобой, он вернется в одиночку и скажет, что потерял тебя, а на самом деле ты будешь валяться с раскроенным черепом в какой-нибудь яме.
   – По-моему, ты преувеличиваешь.
   – Эй, Янко! Надо искать убежище! Пойдете с Заморрой? Давайте мы с Педро двинемся направо, а вы – налево. Кто первый обнаружит что-нибудь подходящее, тот подаст сигнал выстрелом, нет, лучше – свистом.
   – Ладно, – пробурчал цыган.
   Группы разошлись в разные стороны, и через несколько минут пронзительный свист цыгана известил, что удобный уголок для ночлега найден. Приблизившись, студенты увидели, что Янко наткнулся на широкий вход в огромную пещеру, заваленную сухими морскими водорослями и костями каких-то животных.
   – Недурно для начала, – сказал Карминильо, зажег спичку и осмотрел темную внутренность. – Правда, тут так воняет, что…
   – Ах ты, неженка, – пошутил Педро. – Ты что, хотел, чтобы в дикой пещере благоухало розами или твоим любимым одеколоном?
   – Чем угодно, только не тем, чем сейчас. Знаешь, какой это запах, Педро?
   – Мадонна! Откуда мне знать? Я не химик.
   – Химия тут не при чем, тебе следовало бы сослаться на невежество в зоологии. Тут пахнет… львами.
   – Ты с ума сошел?
   – Ничуть. Это по всем признакам логовище львов. Что ты так таращишься? Мы не в Севилье и не в Мадриде, а на марокканском побережье Африки, которое, надо полагать, принадлежит разбойникам гор – рифам, и тут ни во львах, ни в шакалах, ни в гиенах, ни в прочей мелкой дичи недостатка нет.
   – Покорно благодарю. Ты львов называешь мелкой дичью? Тогда какие звери, по-твоему, являются дичью крупной, Карминильо?
   – Слоны, носороги, мастодонты, которые, говорят, сохранились кое-где у северного полюса. Имеются также киты, кашалоты, морские змеи.
   – Ну да. Плезиозавры, мегазавры и так далее. Ха-ха-ха!
   – Смотрите, сеньоры! – прервала Заморра спор студентов.
   – Ой! – Карминильо посмотрел туда, куда указывала девушка. – Как тебе это нравится, Педро?
   – Черт! Кто это? Кошки, что ли?
   – Львята, мой друг, причем крупные, стало быть, где-то поблизости бродят их почтенные родители, которые не замедлят пожаловать сюда и поужинать нами.
   – Брр! Пусть подавятся, – сказал Педро. – Я не испытываю ни малейшего желания быть съеденным ни плезиозаврами, ни гиенами, ни львами.
   – Тогда надо трудиться. Янко, ты тоже участвуй.
   – А мне что делать? – угрюмо отозвался цыган.
   – Пристукни этих котят прикладом ружья и помоги нам соорудить баррикаду при входе в пещеру на случай, если явятся львы.
   Все четверо, не исключая хитаны, принялись за работу: они подтаскивали к пещере ящики и бочонки с погибшей «Кабилии» и наскоро сооружали из них высокую стену, которая могла хоть немного защитить людей от внезапного нападения врагов. Двоих убитых львят цыган бросил в море, но волны, поиграв маленькими неуклюжими телами, снова вышвырнули их на берег. Закончив возведение баррикады, странники принялись обследовать пещеру. Педро и Карминильо, покидая гибнущий корабль, предусмотрительно захватили с собой не только оружие, но и исправный ацетиленовый фонарь и теперь осветили им темный зев. Даже беглого осмотра оказалось достаточно, чтобы понять: пещера являлась лишь малой частью огромного лабиринта. Весь берег на протяжении футов пятисот, не меньше, был изрезан глубокими расщелинами.
   – Если на берегу обитают львы, – заметил Карминильо, – значит, отсюда должен быть выход на плоскогорье. Там хищники охотятся, а потом по тропинкам спускаются в свое безопасное убежище. Может, это и не тропинки, а допустим, лазы или тоннели, однако для нас неважно: все, что нам нужно, – отыскать дорогу и выбраться из ловушки, и больше ничего. Надеюсь, Янко нам поможет, если мы с тобой, Педро, не сориентируемся раньше него.
   – Слушай, Карминильо, а чем тебе не нравится цыган? – усмехнулся Педро, когда они остались наедине.
   – Мне? – удивился Карминильо. – По-моему, ты не совсем точно выразился. «Чем мы с тобой не нравимся Янко?» – вот так следовало бы спросить. Тогда я тебе отвечу: Янко – наш злейший, если не сказать, смертельный враг.
   – Но почему ты так решил?
   – Мадонна, надо быть слепым, чтобы не замечать этого! Цыган претендует на руку Заморры и в каждом, кто приближается к девушке, видит соперника.
   Педро улыбнулся:
   – В каждом ли, Карминильо? Почему-то он не накидывается на меня, если я заговорю с красавицей хитаной, а стоит тебе подойти к ней, как у Янко горят глаза. Да и ты, дружище, смотришь на Янко отнюдь не доброжелательно.
   Карминильо покраснел и отвернулся:
   – Ты говоришь чепуху. Ну да, не стану отрицать, мне нравится Заморра. С тех пор как я ее увидел, я не могу долго находиться вдали от нее.
   – О! Вот теперь понятно, почему мы с тобой, вместо того чтобы развлекаться с друзьями и петь веселые песни под гитару на родине, оказались у черта на куличках в какой-то Африке!
   – Ты жалеешь, что мы попали в Марокко?
   – Я? Нет, ничуть. Отчего же не путешествовать по Африке, Америке, Австралии, да где угодно? Мы молоды, здоровы, свободны, правда, не слишком богаты, но и не бедствуем. Нам нет нужды скорее окончить университет и тотчас запереться в какой-нибудь канцелярии, запрячься в тяжелую нудную работу. Скажу тебе больше: я, Педро Альварес, считаю, что Испания постепенно вырождается. Наши предки странствовали по всему свету, искали приключений, одним взмахом шпаги завоевывали целые империи, дерзали и достигали всего, чего хотели. А что теперь? Нет в мире народа более ленивого, чем мы, испанцы. Мы не знаем мира, а мир не знает нас. Но в моих жилах, Карминильо, течет кровь конкистадоров, и я не прочь еще с десяток лет помотаться по свету. С гитарой за плечами, со стилетом у пояса, с горстью монет в кармане. С молодым задором и зверским аппетитом. Ба! С такими данными легко добраться хоть до края света!
   – Считай, что мы уже на нем. Мы на землях страшных рифов, дружище!
   – Вот и хорошо, тут есть на что полюбоваться. Только не сердись на меня за откровенность: мне кажется чрезмерно странной, даже фантастичной цель путешествия Заморры. Она, как я понял, ищет талисман какого-то легендарного короля цыган, будто бы спрятанный на вершине Гуругу…
   – Погоди, – перебил Карминильо, – о талисмане цыганского короля поговорим после. Слышишь? Это голос Заморры. Похоже, что-то случилось! – И, перепрыгивая с камня на камень, молодые люди ринулись туда, откуда доносился крик. – Что с тобой, Заморра? – воскликнул Карминильо, подбежав к девушке, которая сжимала в руках пистолет и тревожно оглядывалась по сторонам.
   – Я видела какие-то тени, – сказала цыганка, – слышала шаги, шорохи, рычание. По-моему, на нас готовятся напасть львы.
   – Брр, – поежился Педро. – Покорнейше благодарю! На море испанская канонерка щедро поливает нас картечью. Возле берега какая-то луна-рыба не прочь ободрать мясо с наших тел и безвозмездно, исключительно ради науки, подготовить скелеты для анатомического музея. На суше, едва мы прошли двести-триста шагов, добродушные львы уже ищут приятного знакомства с нами. Протестую! Прошу занести в протокол. Я – мирный юрист. Мое оружие – свод законов и красноречие.
   – Брось свои шутки, Педро, – остановил его Карминильо. – Нам и в самом деле не избежать схватки с хищниками. Ладно, если это гиены и шакалы, которые залезают в пещеры полакомиться остатками от трапез львов. Но никто не гарантирует, что нас не удостоит своим визитом и царь зверей, так сказать, собственной персоной, да еще и со свитой своих львиц. Где Янко?
   – Я здесь, сеньор. – Цыган неожиданно выступил из темноты.
   – Ты разведал что-нибудь?
   – Да, хотя довести дело до конца мне не удалось. Я отыскал узкий извилистый ход. Там придется ползти по щели несколько сотен футов. Но куда тянется этот тоннель, я не знаю. Мне не хватило времени преодолеть его до конца, потому что закричала Заморра.
   – Понятно. Возьми Заморру, и постарайтесь вместе исследовать найденный тоннель. Держитесь осторожно, чтобы не подвергаться ненужному риску. Мы, пока вы не вернетесь, прикроем вас с тыла. Приступайте! Нельзя терять время.
   Янко кивнул и растворился во мгле. Заморра в нерешительности последовала за ним.
   – А мы зачем тут остались? – в недоумении спросил Педро, когда цыгане исчезли и гул их шагов смолк под сводами пещеры.
   – Не зачем, а почему, – ответил Карминильо. – Потому что мы – мужчины, и наш долг находиться там, где опаснее. Заморра не ошиблась: на нас хотят напасть львы. Чем дальше будет в этот момент девушка, тем лучше.
   – Положим, – недоверчиво произнес Педро, – вчетвером всегда лучше драться с врагами, чем вдвоем, и Заморра нам в этом деле не помеха, а подспорье: стреляя в хищных рыб, она показала отличное владение оружием. Лишний маузер ничуть не помешал бы, случись нам и в самом деле истреблять львов, как знаменитому Жерару [47 - Жюль Жерар (1817–1864) по прозвищу Истребитель львов – французский офицер, охотник на львов, прославившийся своей отвагой, но еще больше – небылицами, которые он рассказывал о своих подвигах, а французские газетчики, не переставая, трубили о них и выдавали за чистую правду.].
   – Лишний маузер? – с сарказмом повторил Карминильо. – Вот именно! Лишний – лучше и слова не подберешь. Если бы хитана и Янко оставались тут, то, когда пришло бы время обороняться от хищников, один из пистолетов наверняка оказался бы лишним.
   – Я ничего не понимаю. На что ты намекаешь?
   – Когда мы стреляли в рыб с борта «Кабилии», Янко чуть не пустил пулю тебе в висок, Педро, – усмехнулся Карминильо, – а ты даже не заметил.
   – Мне? – удивился Педро. – Странно. По логике пуля должна предназначаться тебе.
   – Я стоял сбоку, а ты – впереди. Цыган, видимо, рассудил, что для начала не помешает избавиться хотя бы от одного из нас, а потом при случае расправиться и с другим. Он уже готовился спустить курок, но я коснулся дулом своего маузера его затылка, и злодей понял, что за ним зорко следят. Однако если дело дойдет до схватки с львами, согласись, у нас не будет возможности наблюдать за Янко. Один его выстрел – и вместо льва свалюсь я или ты, дружище. Понял теперь, почему я каждый раз стараюсь удалить цыгана?
   – Да, но вместе с ним сейчас Заморра.
   – Он не причинит ей вреда, а мы извлечем из этого пользу: пока мы тут будем, как ты выражаешься, повторять подвиги Жерара, Янко отыщет выход из лабиринта на плоскогорье. Заморра сразу же известит нас, и мы с тобой ретируемся, предоставив все эти ящики с ружьями, пистолетами, кинжалами, саблями и патронами в полное распоряжение львов. Пусть пользуются на здоровье! Т-с-с! Ого! Звери и впрямь собираются в атаку. Слышишь, какой голос?
   – Бас-профундо [48 - Бас-профундо (итал. basso profondo – глубокий бас) – очень низкий мужской голос.].
   – Еще на октаву ниже, друг мой. Знаешь, что поет этот бас?
   – Нет, а ты знаешь?
   – Еще бы! Это – папаша тех львят, которых убил Янко. Лев нашел своих мертвых детенышей на берегу и теперь по всем канонам драматического искусства исполняет арию мести. Держись начеку, Педро. Чуть что, стреляй.
   На каменистой площадке перед пещерой, готовясь к атаке, вот уже несколько минут, словно призраки, сновали темные силуэты огромных животных. Это были львы, вернувшиеся с охоты к своему обиталищу. Они напали на стадо, принадлежавшее арабам, и захватили хорошую добычу: крупного теленка, которому лапой перебили хребет, и пару задушенных баранов. Еще подходя к логову, звери почуяли близость своего смертельного врага – человека, заподозрили беду, обследовали заваленный обломками берег и нашли мертвых детенышей. Вожак стаи, старый самец с огромной гривой, первым зарычал во всю глотку. Вмиг затрещали ящики и зашатались бочонки, составлявшие баррикаду у входа в пещеру. Львы стали яростно продираться сквозь преграду туда, откуда слышались голоса людей. Отчаяние, дикая злоба и извечная ненависть к двуногим существам руководили поведением хищников. Но едва одному из зверей удалось просунуть голову в отверстие между ящиками, как из пещеры загремели выстрелы.
   Карминильо и Педро стреляли из маузеров с близкого расстояния, но пули, выпущенные в темноте наугад, не причинили серьезного вреда хищникам, незначительно ранив только вожака. Однако вспышки и особенно грохот выстрелов испугали зверей, заставили отступить и затаиться: теперь злобное рычание доносилось издалека, и больше всех усердствовал раненый атаман прайда.
   – Неплохо для начала, – засмеялся Педро, перезаряжая маузер. – Ей-богу, я начинаю думать, что сделал ошибку, выбрав юриспруденцию, вместо того чтобы заняться изучением десяти тысяч способов охоты на больших и малых зверей.
   – Не болтай попусту, – угрюмо оборвал друга Карминильо, – наши дела вовсе не так хороши, как кажется.
   – Почему?
   – Зажги фонарь, только не бросай спички. Ого, я так и знал! Посмотри, друг Педро. Узнаёшь, что это сыплется на землю из ящика, в который угодила выпущенная мной или тобой пуля?
   – Порох, – побледнел Педро.
   – Вот именно, и притом отличный порох германского производства. Даже лучше того, который немцы поставляют нашим войскам. Но не это главное. Важно то, что в нашей баррикаде, надо полагать, не один ящик наполнен порохом, – тут несколько десятков пудов этого вещества. Если бы та пуля, что разбила бок этого ящика, прошла немного левее, то есть ударила внутрь содержимого, то…
   – …грянул бы взрыв!
   – Ты удивительно догадлив! Взорвались бы десятки пудов пороху, и не осталось бы камня на камне.
   – То есть все львы были бы уничтожены.
   – Да, но вместе с ними или раньше них погибли бы мы сами.
   – Брр! Э нет, охотничье ремесло мне не нравится, – проворчал Педро, почесав затылок. – Пожалуй, избрав профессию юриста, я поступил разумно. Стой, Карминильо! Выходит, нам нельзя стрелять по нашим врагам, иначе мы взлетим на воздух?
   – Риск существует, но стрелять придется, ничего не поделаешь. Кстати, Заморра и Янко не отзываются, хотя они не могли не слышать наших выстрелов.
   В эту минуту неустойчивая стена из ящиков и бочек, словно от тяжелого удара тараном, дрогнула, зашаталась, подалась и частично рухнула на каменное основание пещеры. Вмиг один из львов прыгнул на развалины стены, оттолкнулся от них своим могучим телом, влетел в пещеру и оказался почти у ног Карминильо и Педро. Молодые люди, не растерявшись, почти одновременно выпалили из пистолетов. Смертельно раненный зверь взревел, метнулся, ударился боком о баррикаду, упал, и на него, погребая под собой, повалились ящики с порохом. Новый яростный рев огласил пещеру: лев в последней агонии катался по земле, беспорядочно разметывая остатки сооруженной людьми преграды.
   – За мной! – крикнул Карминильо, хватая Педро за плечо. – Наше спасение зависит только от того, сколько времени мы продержимся, не отступая.
   С ловкостью кошек испанцы взобрались на выступ скалы и оттуда стали обстреливать хищников, заполонивших пещеру.
   – Ого! – воскликнул Педро, перезаряжая маузер. – Да тут целый зверинец! Смотри, Карминильо, какие-то собаки…
   – Не собаки, а африканские шакалы, – поправил будущий инженер. – Они не такие уж опасные враги и, не будь львов, давно разбежались бы куда глаза глядят при первых выстрелах.
   – А это что за тварь? – спросил Педро, укладывая одним выстрелом странного горбатого зверя, терзавшего труп шакала.
   – Не узнаёшь? Африканская гиена, пожирательница падали и осквернительница могил.
   – Приятно познакомиться. Попробуем перестрелять всех гиен.
   – Не трать понапрасну пули, береги их для львов.
   – Хватит и для них! Вон тот, кажется, хочет прыгнуть сюда. Стреляй, Карминильо!
   Лев, попытавшийся сделать гигантский прыжок, но на лету получивший пулю между глаз, свалился, будто сраженный молнией.
   – Ага! Меткий выстрел! Нет, ей-богу, мне все это начинает нравиться, – заметил Педро. – Юриспруденция – весьма полезное и занимательное занятие, но есть на свете кое-что интересное и помимо римского права.
   – Погоди, – прервал его Карминильо, поднял голову и принюхался. – Ты ничего не чувствуешь?
   – Пахнет дымом, – равнодушно сказал Педро. – Что тебя тревожит?
   – Мадонна! – закричал Карминильо. – Ты так спокойно говоришь: пахнет дымом. А ты понимаешь, чем это пахнет для нас? Ведь днище пещеры на три фута, не меньше, завалено сухими водорослями, и если они загорятся…
   – Ты все видишь в мрачном свете, дружище. Подумаешь, трава прогорит! Что с того? Дым еще и разгонит львов с гиенами. Гляди, они удирают! Это нам на руку.
   – Не зли меня, Педро! Ты забываешь: мы не в открытом поле, а в яме. Дым задушит нас, а деваться нам некуда, разве что на берег. Но там нам не справиться с хищниками.
   Пещера быстро наполнялась едким голубоватым дымом, и дышать становилось все труднее. В глубине тоннеля, там, куда полчаса назад ушли Заморра и Янко, показался красный огонек, словно струйками сбегавший по стенам и разливавшийся по полу, – это загорались морские водоросли, словно ковром, устилавшие пещеру. Карминильо растерянно огляделся вокруг, и лицо его приняло мрачное выражение.
   – Надо спасаться, – заявил он. – Бери оружие, Педро, и бежим! Через каких-нибудь десять минут огонь подберется к ящикам с порохом.
   Педро, которому в этот момент тоже было не до шуток, вздрогнул и молча последовал за товарищем. Одним прыжком они перескочили через полуразрушенную баррикаду и выбрались наружу. Какая-то наглая гиена, поедавшая труп льва, с визгом кинулась в сторону, забилась среди камней, завыла, а потом залилась злобным смехом. От звуков ее зловещего хохота мурашки побежали по коже Педро.
   – Замолчи, анафема! – крикнул он, выпустив из маузера две пули в ту сторону, где пряталось отвратительное существо.
   – Скорее, умоляю тебя, – торопил его Карминильо.
   Студенты помчались вдоль берега в поисках нового убежища. Какой-то природный инстинкт, своего рода предчувствие, руководил беглецами. Спотыкаясь и падая, они добежали до впадины в скале, нащупали в ней глубокую, полого спускавшуюся к берегу трещину и с проворством змей юркнули туда. Трещину обдувал свежий чистый воздух, что указывало на ее сообщение с открытым пространством где-то наверху. Через сто или сто пятьдесят футов расщелина делилась на два рукава.
   – Ты – направо, я – налево! – скомандовал Карминильо. – Не зевай! Пожар бушует!
   Они поползли по подземному ходу, как два червя. Еще несколько футов, и голова Карминильо высунулась наружу – молодой человек нашел выход из груди скалы. Однако выбраться было не так-то просто: голова легко прошла через щель, а широкие плечи застряли. Карминильо чувствовал, как хрустят его ключицы, но не сдавался. Неимоверным напряжением сил, превозмогая адскую боль во всем теле, он протиснулся вперед, выскочил из ямы и, вдыхая полной грудью свежий ночной воздух, крикнул:
   – Педро! Отзовись!
   – Я здесь, – ответил глухой голос, словно из-под гробовой доски.
   – Иди сюда! Ты где?
   – Где я? Точно не знаю, – ответил Альварес. – Наверное, я в горлышке бутылки и изображаю пробку. Да, точно, я закупорил собой бутылку и не могу шевельнуться. Помоги!
   Карминильо лихорадочно бросился к товарищу и по звуку его голоса обнаружил узкое отверстие в толще скалы, откуда, как из трубы граммофона, доносились, вибрируя, слова Педро. Юноша схватил Педро за правую руку, судорожно цеплявшуюся за края ямы, и со всем упорством потащил своего друга наверх.
   – Тише, погоди! – кричал тот. – Мне больно! Ты переломаешь мне все кости! Ай! Уф!
   Но Карминильо продолжал вытаскивать человека-пробку, пока все тело Педро не показалось из скалы. В то самое мгновение, когда Педро стоял, обеими руками ощупывая свое тело и попутно проклиная Африку, пещеры, львов, жажду приключений, цыган и заодно весь мир, что-то вдруг зарокотало в недрах земли. Скала, на которой находились испанцы, затряслась, как в лихорадке. Молодые люди не смогли удержаться на ногах, упали и покатились вниз. Слава богу, на пути рос кустарник, и наши герои инстинктивно ухватились за колючие ветки. Темное полуночное небо озарилось огненным всполохом, как будто гигантской вспышкой молнии, раздался громовой удар, и воздух тотчас же наполнился едким запахом гари.
   – Светопреставление, что ли? – пробормотал Педро.
   – Взорвался порох в нашей пещере, – довольно спокойно пояснил Карминильо. – Пожар добрался до этих проклятых ящиков, и порох загорелся, разнося все вокруг. Господи, что же с Заморрой? – Студент поднялся, выпрямился во весь рост и тревожно крикнул: – Заморра! Заморра! Где ты?
   Издалека донесся в ответ такой же беспокойный крик:
   – Карминильо! Ты здесь?
   Внезапно оба товарища увидели перед собой какую-то фантастическую фигуру – такое впечатление, будто из недр земли вылезло доисторическое чудовище со змеиной шеей, горбатой спиной и тонкими длинными ногами.
   – Аминь, изыди, сатана! – Педро в страхе попятился.
   – Это верблюд, – успокоил его Карминильо, – а в седле Заморра!
   Действительно шагах в десяти от наших странников стоял мехари – верблюд-скороход, а на спине его в богатом седле восседала красавица хитана. Янко с угрюмым лицом и недобрым взглядом удерживал верблюда за узду. Багровый свет поздней луны освещал эту довольно странную картину.
   – Как ты, Заморра? – словно не веря своим глазам, допытывался Карминильо.
   – Жива и невредима, но что мы пережили, если бы ты знал! – Девушка легко соскользнула с седла и подошла к студенту.
   – Сеньоры, – вмешался Янко. – Давайте вы обменяетесь впечатлениями в более удобное время, а сейчас надо поскорее уходить отсюда, иначе сбежавший араб поднимет на ноги все окрестности и нам придется очень туго.
   – Какой араб? – изумился Карминильо.
   – Напарник того, который владел этим верблюдом, – ответил цыган.
   – А где хозяин мехари?
   Вместо ответа Янко сделал энергичный жест рукой в сторону обрыва.
   – Как? Ты его сбросил? – испуганно спросил Педро.
   – Расскажу после. Бежим!
   Заморра уселась на верблюда, а мужчины пешком последовали за кораблем пустыни. Луна поднималась все выше и выше, озаряя дикие скалы, поросшие кустарником, и взволнованное море, которое один за другим катило валы с седыми верхушками к маленькой бухте, заваленной обломками погибшей «Кабилии». Повсюду стоял сильный запах гари, поднимавшейся снизу, с берега, где еще курилась сгоревшая сухая трава. Пороховой дым медленно рассеивался.

Глава II
Заговор в куббе колдуньи

   Беглецам не удалось далеко уйти от того места, где они выбрались на поверхность, пройдя по лабиринту горных пещер. Луна скрылась за тучи, тропинка, по которой брели уставшие люди, скоро затерялась в кустах, на каждом шагу зияли обрывы, путь загромождали обломки скал, поэтому Карминильо предложил остановиться и переночевать прямо здесь, а на рассвете со свежими силами сориентироваться, куда направиться дальше. Разводить костер не стали из соображений безопасности: пламя могло привлечь внимание местных разбойников и вызвать нападение. Нельзя было забывать, что орка разбилась у берегов территории, где хозяйничали рифы – лихие горцы, признававшие лишь один закон – закон крови и лишь одно право – право сильного.
   Педро, утомленный ползанием по скалам, завернулся в свой плащ и скоро задремал, Янко тоже прилег и, вроде бы, заснул, только Заморра и Карминильо не смыкали глаз, сидели рядом и разговаривали. Заморра рассказывала, что они вместе с Янко пережили, когда отправились искать выход из подземного лабиринта.
   – Из первой пещеры мы без труда пробрались по темному тоннелю во вторую. Там мы услышали рокот волн, с шумом разбивавшихся о камни, огляделись и увидели, что пол пещеры, весь затянутый водорослями, равномерно вздымается и колышется: очевидно, пещера сообщалась с морем каким-то неизвестным нам коридором, и прилив затоплял ее. Я осталась на возвышении, а Янко начал осторожно спускаться к основанию пещеры. Но едва он сделал несколько шагов по узкому карнизу, как я вскрикнула в смертельном испуге: на моих глазах произошел самый настоящий кошмар. Плававшие по поверхности воды водоросли внезапно зашевелились, раздвинулись, и из воды показалась отвратительная голова конической формы со страшными сверкающими глазами.
   Мой крик привлек внимание Янко, который до этого мгновения не замечал опасности, но бежать было поздно, отступление оказалось отрезанным: огромная змея с телом толщиной в бревно, притаившаяся под водорослями, взвилась, как стальная пружина, и кинулась на Янко, пытаясь обвить его своими кольцами, повалить и утащить в воду. Янко прижался к скале и выхватил наваху, но змее все-таки удалось обвиться вокруг него, и между ними закипела яростная борьба. Я сжимала в руках маузер, но не могла стрелять, потому что человек и змея сплелись в один живой клубок. Янко рычал, как бесноватый, змея шипела, угрожающе разевая пасть, усеянную острыми зубами, и ее кольца с невероятной силой сжимали тело Янко. Блеснул нож, брызнула кровь. Янко наносил врагу один удар за другим. Наконец наваха вонзилась в туловище змеи чуть ниже головы, и острое лезвие перерезало чудовищу шею. Кольца обмякли, распустились, тело покатилось по скале в воду и там еще долго извивалось и хлестало по водорослям хвостом.
   Хотя опасность для Янко миновала, я так и не пришла в себя. Мне доводилось слышать много рассказов о змеях, но никто никогда не говорил, что питоны обитают в Африке, и притом этот монстр прятался в недрах земли, в пещере, в морской воде. Янко так ослабел в схватке со змеей, что с невероятным трудом взобрался ко мне на выступ. Он повалился прямо на камни и несколько минут лежал не в силах даже пошевелиться, а я сидела возле него и, как завороженная, глядела на слабо освещенную нашим фонарем, спокойно колыхавшуюся воду там, внизу. Мне мерещилось, что я вижу, угадываю среди бледных водорослей цилиндрические тела бесшумно снующих гадин, еще более страшных, чем та, которая едва не задушила Янко. Мне чудилось, будто водоросли вот-вот раздадутся, отовсюду поднимутся омерзительные конические головы, вспыхнут дьявольским огнем глаза, и чудовища ринутся на нас. Чтобы стряхнуть с себя этот ужас, я заставила Янко подняться и ползти дальше по скалам, но под страхом смерти не приближаться к черной воде, в которой, как мне казалось, копошатся змеи…
   Из этой второй по счету пещеры мы пролезли по узкому коридору в третью, которая располагалась сравнительно близко к поверхности земли. Тут нас поджидала другая опасность: едва мы появились, как стены словно ожили, зашевелились, стали издавать какие-то звуки. Я не сразу поняла, что это такое, поскольку пребывала в полуобморочном состоянии, но крик Янко разом вывел меня из оцепенения: я увидела тысячи, десятки тысяч огромных рыжих крыс, которые метались по пещере, с противным писком выскакивали из каждой щели, карабкались на стены, срывались, падали и снова взбирались. Наше вторжение в это крысиное царство взбудоражило всех его обитателей. Между тем свежая струя воздуха, врывавшаяся в пещеру сквозь расщелину, показывала, что мы практически рядом с землей, что спасение совсем близко! Янко повлек меня к этому выходу, но едва мы добрались до него, как крысы ринулись в атаку, начали прыгать на нас со стен и, цепляясь, ползти по нашей одежде. Я сбрасывала их с себя ударами рукоятки, топтала ногами, стреляла из пистолета. Янко расчищал дорогу навахой, но вместо десяти убитых крыс моментально появлялась сотня новых, и они грозили уничтожить нас, когда нам оставалось пройти лишь несколько шагов, чтобы выбраться из лабиринта на свободу.
   В отчаянии мы решились на крайнюю меру: Янко нашел в расщелинах скал пучок сухой травы, поджег его и бросил туда, где целые колонны крыс преграждали нам путь. Огонь напугал наглых тварей. Они кинулись врассыпную, а мы, задыхаясь от дыма, побежали по коридору, протиснулись сквозь какой-то тоннель и с трудом выползли на поверхность. Оглянувшись, я увидела, что внизу, в пещере, все пылает, и в огне мечутся крысы, сгорая заживо. Только тогда я поняла, к чему может привести такой поджог: пламя быстро спускалось по стенам пещеры туда, откуда мы пришли, и стремительно распространялось по лабиринту, подпитываясь сухой травой, которой было в изобилии и на стенах, и на полу, и в гнездах крыс.
   «Янко! – закричала я в отчаянии. – Что ты натворил? Ты убил моих друзей! Испанцы сгорят в пещере!» – «Прекрати, они спасутся, выбравшись к морю», – ответил Янко. Но мне показалось, что его глаза блеснули торжеством победы. Я хотела броситься в огонь искать вас, помочь вам или погибнуть вместе с вами.
   – Бедное дитя, – растроганно посочувствовал Карминильо и положил руку на плечо хитаны.
   Заморра ответила ему лучезарной улыбкой, но где-то в стороне, или обоим это только показалось, кто-то заскрипел зубами. Хитана, не обращая внимания на посторонние звуки, возобновила рассказ:
   – Янко уговаривал меня не поддаваться панике. «Вот увидишь, – твердил он, – студенты выберутся из пещеры куда более безопасным способом, чем мы. Эти люди умеют выходить сухими из воды и невредимыми из огня». – «Ты их погубил, Янко, – доказывала я. – Ты сознательно расправился с моими друзьями. Я ненавижу тебя!» – «Ты сошла с ума! – кричал Янко. – Разве ты не видела, как все это вышло? Мы спасались от крыс, и иного средства не было! Ты напрасно бьешь тревогу: все обойдется. И вообще нам сейчас не до испанцев: надо думать, как самим выжить в этом аду».
   В это время неподалеку от того места, где мы находились, послышались встревоженные голоса. Мы сейчас же забились в кустарник. При слабом свете только что взошедшей луны мы увидели двух арабов, ехавших по склону холма на верблюдах. Всадники были вооружены только длинными гибкими копьями и ятаганами. Еще мгновение, и они заметили бы нас. Тогда Янко выхватил наваху и верной рукой метнул ее в цель. Мы, цыгане, с детства постигаем искусство владения навахой и добиваемся таких результатов, которые кажутся невероятными. Янко – один из замечательных валиенте, маэстро навахи. Он способен двадцать раз подряд попасть в туза кончиком ножа с расстояния в тридцать-сорок шагов. Наваха, как стрела, несущая смерть, мелькнула в воздухе – и ближайший к нам всадник кулем свалился со своего мехари. Другой араб резко развернул верблюда и, не заботясь об участи сородича, умчался с быстротой ветра. Тогда Янко выскочил из кустов, нагнал верблюда, который, оставшись без хозяина, хотел убежать, и завладел им.
   «Уйдем отсюда! – настаивал он. – Рядом гора Гуругу. Там есть убежище, где нас примут и накормят. Я знаю людей, которые помогут тебе, Заморра, отыскать твой талисман!» Но я не желала уходить и отказывалась верить в то, что вы оба погибли. Интуиция меня не подвела: когда мы блуждали во мгле по кустарнику, я услышала твой крик, Карминильо, и ответила тебе. Дальше ты сам все знаешь.
   Карминильо снова положил теплую ладонь на плечо девушки и произнес дрожавшим от волнения голосом:
   – Заморра, сколько же испытаний выпало на твою долю! Послушай меня. Я не люблю вмешиваться в чужие дела и не имею никакого права давать тебе советы, потому что… я чужой тебе и твоему племени человек. – Заморра вздрогнула и внимательно посмотрела испанцу в глаза, а Карминильо продолжал тем же дружеским тоном, внушавшим девушке непоколебимое доверие: – Ты видишь, что ждет тебя в этом позабытом Богом и людьми краю. Ты уже убедилась в том, что с первых же шагов тебе грозят опасности, сражаться с которыми может оказаться не под силу хрупкой девушке. В течение суток мы вынесли столько лишений, сколько другим людям не выпадает за всю жизнь. Шхуну, на которой мы плыли, преследовала испанская канонерка и поливала нас картечью. На борту «Кабилии» вспыхнул бунт матросов, и мы рисковали быть перебитыми либо мятежниками, либо капитаном-контрабандистом и его сообщниками – злодеями хуже дикарей. Как мы не утонули, я до сих пор не понимаю. Едва мы ступили на сушу, как на нас напали хищные звери. Неужели этого мало?
   Вы с Янко, преодолевая немыслимые трудности, выбрались из недр страшного подземного лабиринта. Но не успели вы и шагу ступить, как пролилась кровь, и на этот раз не льва, не гиены и не шакала, а человека. Что же впереди? Блуждания по дебрям и трущобам, заселенным отъявленным сбродом, всякими отщепенцами, отбросами человечества, кровожадными рифами, не знающими ни жалости, ни пощады. Подумай об этом, Заморра, ведь те ужасы, что мы пережили вчера и даже еще не успели их осознать, – быть может, отнюдь не последние! Вдруг это только прелюдия, предисловие, цветочки, а ягодки еще впереди?! Объясни мне, Заморра: во имя чего ты идешь на все это? – Хитана промолчала, и, не дождавшись ответа, Карминильо почти шепотом сказал: – Я знаю, ты ищешь какой-то загадочный талисман какого-то легендарного вождя твоего племени, и талисман этот якобы сокрыт на вершине Гуругу. Зачем он тебе?
   – Как зачем? – удивилась девушка.
   – Вот именно, зачем? Ты не в состоянии без него прожить? Он даст тебе счастье?
   – Ты ничего не знаешь, Карминильо, – задумчиво ответила хитана. – Ты не цыган, тебе не понять наших нравов, обычаев, традиций…
   – …уже давно отживших свой век, давно мертвых.
   – Нет, они живы! – горячо воскликнула девушка и добавила, сжав руки и понизив голос: – Я имею право, должна и буду царицей испанских цыган.
   – Тебе это нужно? – грустно спросил студент, убирая руку с плеча девушки.
   Глаза Заморры сверкнули гневом, но через секунду потеплели, и грусть, словно вуаль, легла на прекрасное лицо цыганки.
   – Я не имею права посвящать тебя в тайны нашего племени, – чуть слышно произнесла хитана, – ведь ты не цыган. Но когда-нибудь, вероятно, ты все узнаешь, если захочешь. Теперь же запомни одно: или талисман – или гибель! Да, талисман для меня – дело жизни и смерти. Ограничимся пока этим, и ничего не выпытывай у меня больше. Если тебе наскучило рядом со мной или ты устал помогать мне, я тебя не задерживаю – ты свободен, ведь я не связывала тебя ни клятвой, ни обещанием. Когда мы с тобой познакомились в Гранаде, ты заинтересовался моей судьбой, и я призналась тебе, что мне предстоит выполнить трудную, почти неосуществимую миссию. Ты пожелал помочь мне в том, что я задумала. Я разубеждала тебя, говорила про те опасности, которые встретятся нам на пути, но ты настоял на своем и последовал за мной. Если ты сегодня, одумавшись, покинешь меня, я искренне скажу: «Ты, Карминильо, совершенно прав!»
   – Я не собираюсь оставлять тебя, Заморра! Я просто хотел убедить тебя отказаться от попыток завладеть этим талисманом. Еще не поздно, поверь: мы без особого труда спустимся на побережье к тому месту, где находится разбитая шхуна. Я убежден, что, едва рассветет, испанская канонерка вернется, чтобы узнать, какая участь постигла контрабандный груз. Стоит нам только подать сигнал, как судно испанцев вышлет лодку, нас подберут, возьмут под защиту, и мы возвратимся на родину.
   – Без талисмана я не вернусь в Испанию, – твердо заявила Заморра. – Ты только что слышал: или талисман – или смерть.
   – Пусть будет по-твоему, но я от тебя даже на шаг не отойду, пока хоть что-нибудь угрожает твоей жизни и спокойствию.
   – Спасибо, друг, и верь мне: мы выйдем целыми и невредимыми из всех опасностей, преодолеем все препятствия и вернемся на родину победителями.
   – Твоими устами да мед пить, – усмехнулся Карминильо, – а впрочем, почему бы и нет? Мы с Педро – вольные птицы. Мы путешествуем по Испании, как в старое доброе время толпами странствовали студенты Саламанки, слагая и распевая романсы, услаждаясь вином и любовью девушек; наш образ жизни в сущности чем-то напоминает ваш – цыган, детей загадочного племени. Почему бы и нам с Педро не окунуться в водоворот приключений, с которыми, я уверен, будет сопряжен поиск таинственного цыганского талисмана? Вперед, Заморра, мы с тобой!
   – Договорились, – ответила, поднимаясь, хитана. – Солнце всходит. Как быстро прошла ночь! Нам надо поторапливаться в путь.
   Педро, зевая, привстал со своего неудобного ложа:
   – Эх, выпить бы сейчас горячего кофейку да закурить сигару…
   – Сигары у меня остались, – отозвался Карминильо, – а насчет кофейку не обессудь. Доберемся до Мелильи [49 - Мелилья – испанский город и порт на средиземноморском побережье Марокко. В конце XV века Мелилья была захвачена испанцами и до сих пор вместе с прилегающими землями находится под управлением Испании и имеет статус автономного города. Власти Марокко неоднократно предъявляли претензии на Мелилью как на неотъемлемую часть своей территории, но правительство Испании не признало этих требований.] – там наверняка отыщем кофе. Но тут, в горах, откуда ему взяться?
   – Ну ладно, что ты с утра читаешь нотации? А где четвертый участник нашей важной экспедиции?
   – Я здесь, сеньор, – сказал Янко, поднялся и пошел к тому месту, где в кустах был привязан верблюд. Через несколько секунд оттуда донесся отчаянный крик: – Стой! Прекрати, разбойник! Что ты делаешь? Умри же, гад!
   Грянул выстрел, и над кустами заклубился пороховой дым. В мгновение ока все вскочили и с ружьями наперевес кинулись на помощь Янко, по-видимому, столкнувшемуся в кустах с каким-то врагом.
   – В чем дело? – спросил цыгана Карминильо.
   – Вон он! Стреляйте! Зверь! Злодей! Гнусный убийца! – вопил Янко, в гневе кидаясь из стороны в сторону.
   – Что произошло? Объясни толком!
   – Араб в сером плаще. Он крался сюда, чтобы зарезать нашего мехари. Я опоздал совсем немного – бандит успел повредить верблюду одну ногу.
   Смертельно раненный испуганный мехари метался, жалобно ревел и стонал. Из глаз его текли крупные слезы. Левая задняя нога у него была перебита – оттуда фонтаном хлестала алая кровь, словно росой, орошая цветы и камни. Через минуту верблюд, истекая кровью, тяжело рухнул на землю и вскоре испустил дух.
   – Разбойник подкрался, как змея, как проклятый скорпион, и погубил нашего верблюда, а потом уполз вон туда.
   Карминильо бросился в направлении, указанном цыганом, но, сколько ни вглядывался, не заметил никаких следов бежавшего араба.
   – Худо дело, – расстроился юноша. – С верблюдом мы достигли бы вершины Гуругу за три дня, а теперь, дай Бог, доберемся туда на шестые-седьмые сутки.
   – Но все-таки доберемся вопреки всему! – голосом полным решимости произнесла хитана. – По сути верблюд нам вовсе и не нужен, ведь у нас нет никакого груза. К тому же мне было бы стыдно ехать верхом, когда остальные идут пешком. В путь, сеньоры! Я докажу, что женщина моего племени ни в чем не уступает вам, мужчинам.
   Маленький караван тронулся в путь от берега вглубь страны. После двух-трех часов почти беспрерывного подъема по холмам странники сделали привал. В мешке угрюмого цыгана отыскались солдатские галеты. Карминильо метким ударом камня сбил с ветки небольшую птицу, по его словам, африканского фазана. Неудачливого лесного красавца ощипали, выпотрошили и зажарили над костром. Мясо оказалось жестковатым, но разыгравшийся молодой аппетит послужил отличной приправой, и в очень скором времени от фазана остались лишь начисто обглоданные косточки. Покончив с едой, Педро стал крутить головой по сторонам.
   – Что ты высматриваешь? – спросил Карминильо.
   – Ищу, нет ли поблизости кондитерской. Привык после жирного мяса непременно лакомиться чем-нибудь сладким.
   – Подожди-ка, кажется, я знаю, чем тебя угостить, сластена, – засмеялся студент. – Так тебе хочется сладкого? А как насчет меда?
   – Мед? Откуда он здесь? – встрепенулся Педро.
   – Если я не ошибаюсь, то мед в двух шагах от нас.
   – Где? Я не вижу ни одной пчелы. Ты, наверное, шутишь?
   – Нет, и я вовсе не обещал тебе именно пчелиного меда. В наших условиях сойдет за первый сорт и мед муравьиный.
   На лице будущего юриста изобразилось разочарование:
   – Ну вот, я так и знал. Это вполне в твоем стиле, Карминильо! Пообещать меда, а потом подсунуть какую-нибудь гадость.
   – Подожди отчаиваться, Педро, – улыбнулся юноша, – ты сначала попробуй муравьиный мед, оцени все его достоинства, а потом уже решай, радоваться или огорчаться.
   – Да где ты найдешь хотя бы муравьиный мед? – удивился Педро.
   – Вот тут в куче.
   – Это термитник?
   – Вроде того, – ответил Карминильо и ударил навахой по небольшому глиняному конусу, возвышавшемуся в нескольких шагах от места привала: острая сталь отсекла верхушку конуса и, словно в масло, вошла в мягкую глину.
   – Где же мед? Кроме больших и маленьких муравьев да противных личинок, которыми питаются соловьи, здесь ничего нет.
   – Ошибаешься, – возразил Карминильо, – видишь этих муравьев?
   – Они разбухли, как от водянки. Фу, какая гадость!
   – Это не гадость, а африканский мед. Смотри, как надо лакомиться им.
   Карминильо вытащил из кучи с десяток огромных черных муравьев странного вида: они и впрямь выглядели разбухшими и передвигались с огромным трудом. Собственно, раздулись только их брюшки, а передняя часть тела, точно покрытая стальной броней, осталась миниатюрной, как и крошечная головка, – создавалось впечатление, что грудка и головка принадлежат какому-то другому насекомому. Ловко оторвав головку пальцами, Карминильо положил брюшко муравья себе в рот.
   – Что ты делаешь? – Педро скривился от отвращения.
   – Ем мед, – небрежно ответил будущий инженер. – Попробуй, мне интересно твое мнение.
   Студент-юрист недоверчиво, даже с некоторой боязнью посадил на ладонь одного муравья и, зажмурившись, перенес его себе на язык. Изумлению молодого человека не было предела.
   – Вот это да! Муравей во сто раз слаще и ароматнее гранадского меда! – облизнулся сладкоежка и принялся один за другим истреблять медоносных африканских муравьев.
   – Хватит, – остановил его Карминильо, – во всем надо соблюдать умеренность.
   – Ну еще немного, ладно? – попросил Педро, выискивая муравьев с самыми толстыми брюшками.
   – Прекращай! – настаивал Карминильо. – Мед вызывает аллергию, если съесть его много. У некоторых людей даже от незначительной порции пчелиного меда все тело покрывается крупной розовой сыпью.
   – А от муравьиного? – испуганно спросил Педро.
   – От муравьиного меда ты рискуешь опьянеть, как от целой бутылки агуардьенте [50 - Агуардьенте – испанский самогон, крепкий алкогольный напиток, который производят преимущественно из винограда.]. На что мы с тобой будем пригодны пьяные? Не забывай, мы не в Испании, а в стране, где друзей у нас нет, а враги подстерегают на каждом шагу, поэтому надо держаться начеку и голову иметь трезвую.
   Педро со вздохом покорился благоразумному совету. Путешественники сложили вещи и пошли дальше, пробираясь по кустарнику, но едва они сделали двести-триста шагов, как шедший впереди Янко подал сигнал остановиться.
   – В чем дело? – приблизился к нему Карминильо.
   – Рифы, – прошептал цыган. – Целый отряд. Будь я проклят, если эти разбойники не отправились разыскивать именно нас! Среди них едет на мехари тот самый араб, чьего напарника я уложил прошлой ночью своей навахой. Заморра, узнаёшь его?
   Встав на одно колено, Янко указал рукой в ту сторону, где далеко внизу по склонам холмов медленно, словно змея, полз большой отряд вооруженных арабов. В центре виднелась фигура закутанного в бурнус человека на красивом дородном верблюде.
   – Надо бежать, – прервал общее молчание Карминильо. – Они будут здесь через четверть часа, и, если мы не успеем спрятаться, нам всем конец.
   – Я знаю эти края, – уверенно сказал Янко. – Тут поблизости, на гребне скалы, есть кубба – могила одного колдуна, священное место. Неподалеку живет старая женщина нашего племени, которую арабы тоже считают колдуньей. Если мы доберемся туда раньше, чем враги нападут на наш след, то, может быть, спасемся.
   – Но как мы там окажемся? У нас нет крыльев, – покачал головой Педро.
   Карминильо внимательно осмотрел колоссальную горную стену, преграждавшую им путь, и сначала нахмурился, а потом повеселел.
   – Вздор, Педро, – решительно заявил он. – Тот, кому дорога́ жизнь, обойдется и без крыльев. Мы покорим эту скалу!
   – Может, ты и прав, – почесывая затылок, неуверенно ответил Педро.
   – Стыдись, друг мой! Я тебя не узнаю́! Еще совсем недавно мы с тобой, как копытные, лазили по горам. Помнишь? Испанские горы ничуть не ниже африканских скал. Смотри, вон подобие тропинки, по которой можно, конечно, с трудом и не без риска, забраться…
   – …хоть на небо? – засмеялся Педро. – Ты забываешь, с нами Заморра.
   – Обо мне не беспокойтесь, сеньоры! – вмешалась девушка. – Я не сеньорита, а простая цыганка, привыкшая кочевать и скитаться. Где пройдете вы, мужчины, там пройду и я, хитана-танцовщица.
   Спасаясь от неминуемой опасности, беглецы поползли по отвесной скале, используя каждый выступ, каждую трещину, цепляясь за ветви небольших деревьев, росших в каменных расщелинах. Конечно, восхождение оказалось нелегким: каждую минуту странникам грозила опасность сорваться, упасть с неимоверной высоты и разбиться насмерть. Первым лез Янко, вторым полз Карминильо, прокладывая путь для следовавшей за ним Заморры и помогая ей подниматься. Цепочку замыкал Педро, который, вспомнив свой немалый опыт скалолазания, демонстрировал чудеса ловкости, как заправский альпинист. Он тоже опекал Заморру, и неоднократно, чуть-чуть опираясь стройной ногой о плечо Педро, девушка повисала в воздухе, поддерживаемая сильными руками Карминильо. Наконец головокружительный подъем завершился, и, собрав волю в кулак, маленький отряд ступил на верхнюю площадку. Студенты и девушка совершенно выбились из сил: они с трудом дышали, взоры их помутились, а сердца колотились так, будто хотели выпрыгнуть из груди. Идти дальше без отдыха никто кроме Янко не мог.
   – Вы переведите дух, а я пойду на разведку, – сказал цыган. – Мне надо узнать, жива ли еще Госпожа ветров. Если умерла, то нам не удастся найти убежище в куббе.
   Никто не возразил, и вскоре Янко скрылся в кустах. Заморра и студенты остались дожидаться его возвращения и расположились на площадке над обрывом, откуда открывался дивный вид на необозримое пространство – прибрежную полоску и море. Там, на водной глади, виднелись три черные точки. Присмотревшись, Карминильо воскликнул:
   – Друзья, а ведь это испанские канонерки! Кажется, что они близко – стоит крикнуть, и голос долетит, а на самом деле до них добрых сорок миль. Смотрите, они, вроде бы, направляются к берегу. Наверное, пройдут совсем близко отсюда, но нам от этого не легче.
   Заморра прикоснулась к плечу юноши кончиками пальцев и улыбнулась:
   – Не печалься, друг. Мы, хитаны, обладаем даром видеть будущее. Хочешь, скажу, что ждет нас с тобой? У меня при себе колода, могу погадать. – Девушка умелой рукой разложила карты на траве, склонилась над ними и принялась что-то нашептывать.
   – Предсказывай, красавица, – шутливо обратился к ней Карминильо.
   Брови цыганки нахмурились, ярко-алые губы зашевелились.
   – Кровь, кровь! – вымолвила она страдальчески.
   – Гм! Не очень приятная перспектива. Значит, меня убьют?
   – Нет, что ты, Карминильо! Я вижу целый ряд событий из твоей грядущей жизни. У тебя появится жена, готовая отдать свою жизнь ради тебя. У вас родятся дети, и ты увидишь внуков. Значит, твоя жизнь окажется долгой.
   – Спасибо и на этом.
   – Погадай и мне, хитана! – попросил Педро.
   Заморра снова раскинула карты и долго смотрела на них, потом рассмеялась:
   – Ой, как интересно!
   – Что там смешного? – с досадой спросил Альварес.
   – Не переживай, – мягко ответила цыганка. – Тебя тоже ждет долгая-долгая жизнь.
   – Прекрасно.
   – Ты будешь пользоваться всеобщим уважением.
   – Отлично.
   – Но ни одно женское сердце не забьется сильно в твоем присутствии.
   – Это почему такая немилость?
   – Не знаю. Думаю, потому что ты не холодный и не горячий, а только теплый, и голова твоя слишком занята всякими посторонними мыслями…
   – Точно! Он и сейчас грезит о яствах и напитках, – пошутил Карминильо, выдавая «тайну» своего товарища.
   Пока студенты развлекались гаданием Заморры, Янко быстро пробирался по чащобам, с ловкостью ящерицы вползал на скалы. Он шел почти прямой дорогой, следовательно, хорошо знал ее. Вот он спрыгнул в неглубокий овраг, вскарабкался по крутому склону, преграждавшему ему путь, и очутился на гребне скалы, скрывавшей от посторонних глаз живописный уголок с богатейшей субтропической растительностью. Прямо перед Янко на отдельном пригорке высилось оригинальное сооружение арабской архитектуры, имевшее форму куба, куполообразную крышу и как будто украшенное массивной белой колонной, – только это была не колонна, а полуобрушившийся минарет.
   – Зизи-Сабба, ты дома? – Янко заметил, что из неуклюжей трубы поднимается в небо голубой дымок, и свистнул.
   Тотчас же на пороге дома показалась горбатая старуха с бронзовым морщинистым лицом, повязанная ярко-красным платком. До Янко донесся ее хрипловатый голос:
   – Это ты, сынок? Все-таки вернулся? Спускайся сюда. – И когда цыган сбежал по тропинке с вершины скалы прямо к жилищу, Зизи-Сабба радушно приветствовала его: – Я ждала тебя, сынок. С тех пор как ты побывал здесь и принес мне вести от нашего племени, я сильно скучала по тебе. Почему ты так долго не приходил? Ведь я же люблю тебя, как будто ты и вправду мой родной сын. Ты так похож на моего покойного Джурбу! Мне порой чудится, что ты не Янко, а Джурба, бедный мой мальчик, утонувший на паруснике вместе с экипажем. Скажи, ты ведь не просто так зашел ко мне?
   – Нет, мать Сабба. Меня привели к тебе серьезные дела. У тебя никого сейчас нет?
   – Не беспокойся. Кто у меня может быть? Глупые арабы боятся меня, словно дьяволицу. Они верят, что я – Госпожа ветров и Царица града. Хи-хи-хи, это неплохо: разбойники давно зарезали бы меня, если бы не страшились моего колдовства. Надеюсь, сынок, тебе нет нужды в моих гаданиях и заклинаниях? Почему у тебя такое мрачное лицо?
   Стиснув зубы, Янко ответил:
   – Гадать я умею не хуже тебя, Сабба, и творить заклинания тоже. Но в твоей помощи я действительно нуждаюсь, и обойтись без тебя не могу.
   – Что тебе нужно?
   – Давай сначала войдем к тебе.
   Старуха, по-матерински глядя на цыгана выцветшими, но все еще зоркими глазами, повела его внутрь куббы, усадила на скамье, покрытой пестрой тканью, поставила на стол миску с каким-то остро пахнувшим месивом и кувшин с пивом. Утолив голод и жажду, Янко сказал:
   – Привет тебе, мать, от твоего народа!
   – Спасибо, сынок. Разве есть еще на свете люди, которые не забыли Зизи-Саббу?
   – Их немного, мать, но те, кто тебя помнит, глубоко уважают тебя. Твой кровник Архаз, наш вождь, шлет тебе поклон.
   – Спасибо. Архаз – мудрый вождь.
   – Он нуждается в твоем содействии, мать.
   – Я готова во всем помогать Архазу.
   – Нам грозит позор, мать: цыганка из рода египтянки Заморры замыслила покинуть племя.
   – Убейте ее.
   – Правнучку египтянки? Ты что, уже не помнишь наш закон?
   – Да, правда, сынок. Я, старая, совсем забыла про него. Те, в чьих жилах течет хоть капля крови египтянки, Матери тайны, – неприкосновенны. Значит, помешайте девушке из дома Аменготена уйти из племени.
   – Трудно, мать, времена изменились. Мы живем уже не так, как наши предки. Половина цыган возмутится, если мы позволим себе хоть малейшее насилие по отношению к дочери Высокого дома.
   – Выдайте строптивицу замуж за родича, а муж сумеет заставить ее забыть всякие глупости и сделаться покорной его воле.
   – Она не такая, мать! Это гордая девушка, и нелюбимому человеку она не подчинится. Кроме того…
   – Что еще?
   – Она знает Закон семи. Она посвящена в тайну талисмана и понимает, какие права дает обладание священным символом вождя Семи соединенных племен: цыган Испании, Египта, Абиссинии, страны Полумесяца, страны Льва и Солнца, Венгрии и России.
   – Но где она найдет этот талисман?
   – Она полна решимости отыскать его, мать! В ее руках находится шаль царицы Семи соединенных племен, на которой вытканы таинственные знаки, – они указывают на место захоронения вождя Семи племен. Это здесь недалеко, Сабба, на вершине Гуругу.
   – Чем я могу помочь в этом деле?
   – Вот слушай. Девушка хочет выйти из племени, но для этого она должна сделаться царицей испанских цыган, то есть исполнить закон и добыть талисман, спрятанный в могиле вождя Семи племен. У этой молодой хитаны нашлись два помощника: полоумные молодые испанцы, праздные студенты, потомки идальго, сжигавших наших родичей на кострах и гноивших наших вождей в подземельях. С испанцами надо покончить раз и навсегда, и тогда у Заморры пропадет желание уйти из племени, она постепенно успокоится, присмиреет и выберет себе мужа из нашего рода.
   – Тебя, сынок?
   – Почему бы и нет? Я ее молочный брат и люблю ее, хотя и ненавижу тоже, – я сделаю все, чтобы покорить ее!
   – Так, я поняла, надо убить двоих испанцев. Ты сам с этим не справишься?
   – Я пробовал несколько раз, но они словно заговоренные! В гостиничный номер, где остановились эти бездельники, я запустил десятка два скорпионов, но испанцы обнаружили и уничтожили гадин. В другой раз я нанял бродягу, чтоб он угостил ножом одного из испанцев, того самого…
   – …которого полюбила Заморра?
   Янко скрипнул зубами и кивнул головой.
   – Но кретин по ошибке зарезал какого-то иностранца, за что бедолагу и повесили. Тогда я снова взял дело в свои руки и попытался расправиться с врагами по пути в Марокко. Ты не поверишь: все сорвалось! Их будто дьявол охраняет! Вчера я поджег сухую траву в пещерах, где спрятались испанцы, и думал, что они сгорят заживо, сгинут на веки вечные. Но нет – они отыскали какой-то лаз в скалах и выбрались на поверхность. Сейчас они поблизости, мать, мы тут все вчетвером.
   – Как? И девушка с ними?
   – Да. Но про Заморру ты не спрашивай, а лучше помоги мне избавиться от испанцев. Когда Заморра останется одна в чужой стране, ей потребуется моя помощь, я вновь, как раньше, сделаюсь ее защитником и покровителем. Разве я не хорош собой? Разве я не богат, как принц? Разве я не из древнего рода вождей? Рано или поздно я тоже смогу стать предводителем испанских цыган и пользоваться королевскими почестями от всех детей древнего царства.
   – Так, сынок, – монотонно твердила старуха, качая в такт словам Янко седой головой. – Ты будешь вождем, тебя ждет славный путь. Я помогу тебе уничтожить испанцев, или, если хочешь, я опою Заморру таким зельем, что она полюбит тебя.
   – Какое зелье, мать? Заморра – дочь Высокого дома.
   – Да-да, опять запамятовала, старуха. Стало быть, погубить испанцев? Какой же способ ты предпочитаешь?
   – Натрави на них рифов, мать. Чего проще? Горные разбойники жаждут крови ненавистных испанцев. Для них все без разбору представители этой нации – враги, выяснять подробности никому и в голову не придет.
   – Хорошо, сынок. Кстати, рифы на днях подняли мятеж, между ними и испанцами – кровь. Достаточно мне сказать, что эта девушка – моя внучка и что она тоже умеет творить заклинания ветра и града, и ей не будет грозить опасность попасть в гарем какого-нибудь шейха рифов. Ты, Янко, успокойся и отдохни. Я все устрою, обо всем позабочусь. Ты ведь мне как родной сын. Талисман вождя Семи племен останется в могиле, Заморру ты возьмешь в жены или наложницы, как тебе угодно, а испанцы сгинут.
   – Испанцы сгинут, – эхом повторил Янко, опять принимаясь за еду.
   Через четверть часа он покинул куббу колдуньи, подробно обсудив с ней, что предпринять, чтобы Карминильо и Педро попали в руки рифов.

Глава III
Рифы, гяуры и древнее проклятие

   Старая цыганка приняла странников как самых дорогих и близких людей, а обед, который она подала гостям, был так обилен и вкусен, что испанцы и Заморра уплетали за обе щеки и не переставали нахваливать, удивляясь, откуда, живя уединенно в горах, пожилая женщина смогла раздобыть столько продуктов. С особенной лаской хозяйка отнеслась к Заморре.
   – Как ты хороша, дитя мое! – шептала Госпожа ветров, заглядывая в глаза хитане. – Ты настоящая госпожа, пышная египетская роза! Счастлив тот, кто назовет тебя своей избранницей, цветок Востока! Должно быть, в твоих жилах течет древняя царственная кровь, огонь моей души. Отведай мое скромное угощение и отдохни с тяжелой дороги. В моем, хотя и бедном, жилище ты в такой же безопасности, как под кровом твоего отца и под крылышком твоей родной матери.
   Льстивые речи, расточаемые колдуньей, не произвели, однако, на Заморру ни малейшего впечатления: природным инстинктом хитана угадала, что слова хозяйки – сплошной обман. Когда гости, поблагодарив, поднялись из-за стола, Зизи-Сабба приготовила им постели:
   – Спите спокойно, дети. Вас никто не тронет, я вас посторожу. Я буду тут рядом, в лесу и возле скал, – теперь ночь, самое время собирать целебные травы для моих снадобий.
   Зизи-Сабба быстро исчезла из куббы, а вслед за ней под предлогом осмотреть окрестности вышел и Янко. Едва смолкли звуки их шагов, как Карминильо, все время наблюдавший за Госпожой ветров, спросил:
   – Что скажете, сеньоры, о нашей хозяйке? Хорошо придумал Янко, что привел нас сюда?
   – Старушка – первый сорт, – лениво отозвался Педро. – Накормила-напоила досыта, так что в сон клонит. Интересно, где она достает в этой глуши такие деликатесы? Честное слово, как только я разбогатею, возьму ее к себе кухаркой, нет, лучше домоправительницей.
   – А ты что думаешь, Заморра?
   – Ничего, Карминильо. Мы под кровом этой женщины, ели ее хлеб, поэтому я не хочу говорить о ней дурно. Но сердце мое не лежит к ней. Ее язык лжив и ядовит, как у змеи.
   – Мне она тоже показалась насквозь фальшивой, – задумчиво произнес Карминильо, – но Янко божится, что она надежная и ей можно доверять. В этой куббе нас и вправду не найдут никакие враги. Я, признаться, очень устал и хочу выспаться.
   Они улеглись, не раздеваясь, и потушили лампу. Каждый положил возле себя пистолет. Прошло несколько минут, и Заморра тихо приподнялась и огляделась. Педро спал как убитый, некрасиво приоткрыв рот, и звучно храпел. Карминильо лежал на спине, скрестив на груди руки, и казался не живым человеком, а античной статуей. Хитана осторожно склонилась над ним и коснулась губами его высокого лба.
   – Спи, мой милый, – прошептала она. – Я не сплю за тебя, я буду охранять твой покой, а если понадобится, отдам за тебя всю кровь моего сердца. Ты осуждаешь меня за то, что я отправилась на поиски талисмана. Но ты не знаешь, для чего мне нужен этот талисман, – никчемная в твоих, да и в моих глазах игрушка. Талисман – это плата за свободу, выкуп. Если талисман вождя Семи племен окажется в моих руках, я по древним законам стану царицей испанских цыган и смогу выбрать себе мужа даже из другого племени. Понимаешь ли ты это? Впрочем, зачем тебе понимать? Спи беззаботно, все самое трудное я возьму на себя.
   Когда хитана поцеловала его, Карминильо шевельнулся, но не открыл глаз: его молодой здоровый сон был очень крепок, и ничто не могло разбудить юношу. Убедившись в этом, Заморра подняла с пола маузер и тенью выскользнула из куббы. Стояла безмолвная ночь, лишь изредка доносился крик какой-то птицы, и, когда налетал ветер с моря, слышался глухой гул. Рожденные в пучине валы, достигнув прибрежных утесов, разбивались о грудь скал и тихо роптали на свою судьбу. Заморра обошла вокруг куббы, всматриваясь в дали, озаренные призрачным светом луны. Вдруг хитана остановилась и застыла, как каменное изваяние. До ее чуткого слуха долетели топот копыт, ржание лошадей и звон оружия.
   – Идут! – вслух сказала она. – Враги! Проклятье! Старая ведьма предала нас, своих гостей, изменила тем, кого она по закону гостеприимства должна была защищать ценой своей жизни.
   Заморра вновь прислушалась. Да, никаких сомнений не оставалось: копыта звучали все ближе и ближе. Вот опять звякнуло оружие. Девушка стрелой кинулась в куббу и подняла на ноги испанцев. Педро, кряхтя и почесываясь, схватился за маузер.
   – Эх, жалко просыпаться, – проворчал он, – мне снилось, что я сижу в роскошном ресторане, официант принес мне вкуснейшую утку с какой-то ароматной начинкой. Я уже разрезал утку, насадил кусок на вилку, поднес ко рту, как вдруг… Бам-тара-рам! Разбудили! Так и не пришлось мне попробовать уточку.
   – Хватит тебе, чревоугодник! – перебил Карминильо. – Скажи спасибо Заморре, что она вовремя предупредила нас. Иначе мы все трое очутились бы в положении твоей уточки. Рифы – народ серьезный, шутить с гяурами [51 - Гяур (кафир, то есть неверующий) – так исповедующие ислам называют всех немусульман.] они не любят.
   Студенты вышли из куббы на площадку. Заморра уже стояла там с маузером в руках, приготовившись защищать и себя, и своих друзей. В долине под холмом, на вершине которого стояла кубба, двигались тени, и зоркие глаза цыганки ясно различили фигуры всадников. Карминильо тоже заметил врагов.
   – Пора, – произнес он вполголоса. – Не жалейте патронов. Сначала стреляйте в передних всадников: у храбрых рифов всегда впереди идут вожди. Уложив их, мы внесем смятение в ряды неприятеля.
   По знаку Карминильо загремели выстрелы, и на горцев посыпался град пуль, поражая лошадей и выбивая из седел всадников. Самозарядные маузеры давали возможность испанцам не прерывать стрельбу: пока один стрелял, другой успевал перезарядить оружие. Красавица хитана палила по врагам столь же метко, как и мужчины. Рифы уже настолько приблизились к холму, что защитники не истратили напрасно ни одной пули. Задние всадники теснили передних, пытавшихся спрятаться от губительного огня, поэтому смятение в рядах врагов все усиливалось. Наконец послышались громкие команды вождей, горцы опомнились и заняли оборонительные позиции. Через минуту в долине не осталось ни одной живой души – повсюду валялись только трупы лошадей и горцев, и потери противника были довольно значительны.
   – Недурно мы их угостили, – засмеялся Педро, отирая пот со лба. – Кажется, такого горячего блюда эти господа отнюдь не ожидали. Я никак не могу простить ночным грабителям, что по их милости я не насладился вкусом утки.
   – То было всего лишь во сне, мой друг, – засмеялся Карминильо.
   – Да хоть бы и так! Порой во сне удается отведать такие кушанья, какие наяву никогда и нигде не попробуешь, тем более в нашей студенческой столовой в Саламанке. Один раз мне снилось… – Но Педро не успел досказать: с вершины соседнего холма грянул выстрел, и пуля сорвала с гурмана его ушастый головной убор. – Черт возьми, стреляли из такого же маузера, как и у нас, – выругался Альварес, поднимая пробитую шляпу и прячась за ближний выступ.
   – Меня нисколько не удивляет, что вражеский маузер – наш «родственник», – усмехнулся Карминильо. – Не забывайте, что Янко с таким же оружием бесследно исчез.
   – Ты думаешь, Янко переметнулся на сторону горцев? – удивилась Заморра.
   – Отчего бы нет? Он способен на все.
   – Нет, погоди, Янко – мой молочный брат и любит меня.
   – Даже слишком горячо, – пробурчал Карминильо.
   На губах девушки появилась задиристая улыбка:
   – Что ж тут удивительного? Янко – цыган, я тоже. Как раз пара! За кого же выйти замуж бедной хитане?
   Студент вспыхнул, хотел сказать что-то резкое, но сдержался. Теперь выстрелы с соседнего холма следовали безостановочно. Одна из пуль прожужжала мимо виска Карминильо, другая чиркнула по дулу пистолета Заморры.
   – Становится жарко, как на кухне, когда готовят большой обед, – заметил Педро. – Что будем делать?
   – За мной! В минарет! – скомандовал будущий инженер.
   Прыгая с камня на камень, беглецы достигли развалин минарета и по полуразрушенной лестнице выскочили на его вершину. Карминильо, в котором проснулся дух его воинственных предков, завоевавших полмира, безошибочно выбрал стратегическую позицию. С верхушки минарета трое смельчаков, надежно укрытых стенами здания, могли прицельно обстреливать всю долину и ближайший холм, где затаился в кустах неведомый враг с маузером.
   – Осыпайте выстрелами кусты! – приказал Карминильо. – Если нам и не удастся выбить оттуда противника, мы хотя бы напугаем его.
   Снова затрещали маузеры защитников куббы. Вслед за первым залпом на холме кто-то вскрикнул, и выстрелы оттуда прекратились.
   – Ура! – крикнул Педро. – Еще одна такая удача, и мы можем отправляться готовить завтрак: скоро утро, и кушать ой как хочется!
   – Ты даешь, однако, – живо откликнулся Карминильо. – Какая еда, когда враг наступает? Тебе еще долго придется довольствоваться той уточкой, которую ты видел во сне.
   – Протестую! Все, что угодно, только не голодать.
   В это время куббу, минарет и окружающие скалы вырвал из темноты ослепительно-яркий луч. Поднявшись с поверхности моря, он сначала уперся в темные тучи, а потом гигантским углом накрыл побережье.
   – Прожектор! – сказал Карминильо.
   – Наверняка с испанского военного судна, крейсирующего у этих проклятых берегов, – добавил Педро. – Эх, если бы дорогие соотечественники догадались послать нам в помощь пару сотен солдат да пару пушек!
   – Ну, дружище, ты размечтался! Высадить тут десант – чистое безумие. Мы почти в двух милях от берега, и любому отряду, который вздумал бы добраться сюда, пришлось бы три дня идти под градом пуль. Рифы-то не дремлют! Это нам удалось незаметно прокрасться по трущобам.
   – Очень даже заметно, как выяснилось.
   В этот миг на море вспыхнул красный огонек, который трое пассажиров запомнили, еще находясь на борту «Кабилии».
   – Проклятье! – воскликнул Карминильо. – Испанцы бьют из пушек!
   – По рифам? – уточнил Педро.
   – Вообще по этой местности. Наверное, услышали, что тут идет какая-то катавасия, и решили на всякий случай послать гостинец в виде картечи.
   Студент не успел договорить, как раздался залп, и долетевшая с канонерки картечь с воем и свистом ударила в склон холма. Следующий выстрел угодил в угол куббы, и взрывом снесло половину постройки. Осколки брызнули во все стороны, ураганом проносясь над верхушкой минарета.
   – Они собираются взорвать минарет! – крикнул Карминильо. – Надо спасаться!
   Хитана и испанцы, неожиданно угодившие под выстрелы своих соотечественников, кубарем скатились с лестницы.
   – За мной! Скорее! – командовал Карминильо, увлекая Заморру и Педро вниз с холма.
   Храбрый юноша действовал весьма рационально: едва заслышав грохот взрывов и свист осколков, во все стороны разлетавшихся по долине, рифы, отлично знакомые с тактикой испанцев и действием их пушек, рассыпались с холмов во все стороны, позабыв про беглецов. Этими драгоценными минутами любой ценой нужно было воспользоваться, чтобы прорваться сквозь вражескую цепь и залечь в кустарнике. Маневр удался на славу: под руководством Карминильо друзья благополучно миновали долину. В тот момент, когда они уже почти достигли границы кустарника, представлявшего собой более-менее надежное убежище, сразу два заряда, выпущенные с канонерки, ударили в куббу. Первый разорвался внутри и обратил жилище Госпожи ветров, старой колдуньи Зизи-Саббы, в груду обломков и мусора, а второй отрикошетил в подножие минарета и словно сбрил и без того еле державшуюся башню. Наблюдая гибель минарета, только что служившего им убежищем, Педро с грустью сказал:
   – Брр! Из нас вышли бы отличные котлеты, опоздай мы хоть на несколько минут.
   – Не болтай чепуху! Давай скорее! – торопил друга Карминильо, таща Заморру на руках. – Мы пока не в безопасности!
   Должно быть, на канонерке подумали, что все необходимое сделано, поскольку, как только кубба и минарет рухнули, испанцы прекратили стрельбу и, кажется, отошли от берега – никаких огоньков на море больше никто не видел. Едва канонада стихла, арабы повыскакивали из своих укрытий и ринулись на приступ куббы, точнее, того, что от нее осталось. К их удивлению, защитники куббы молчали. Обследовав развалины и не найдя там никого, рифы рассредоточились по окрестностям в поисках беглецов. Прошел час, другой, третий, но преследование не дало никаких результатов. Лишь когда солнце стояло уже высоко над горизонтом, сражение возобновилось: горные разбойники обнаружили троих отчаянных храбрецов и окружили их со всех сторон. На этот раз сомневаться в исходе борьбы не приходилось: против целой шайки из двух сотен всадников держать оборону втроем, да еще почти на открытой местности, было немыслимо – самое совершенное оружие в такой ситуации и то не спасло бы. К тому же, отбивая яростные атаки рифов, наши друзья быстро истощили запас патронов – выстрелы из кустарника раздавались все реже.
   – Патроны заканчиваются, – сказала Заморра, которая отстреливалась, держась рядом с Карминильо, – у меня не больше десятка.
   – А у меня и того меньше, – отозвался Педро. – Подвернись сейчас под руку какая-нибудь вкусная дичь, я и то не смог бы воспользоваться удобным случаем.
   – У меня тоже всего три-четыре патрона, – с грустью ответил Карминильо. – Видно, наш конец близок.
   – Смотрите! – закричала хитана. – К нам скачет парламентер. Что это значит?
   – Враги хотят выдвинуть нам какое-то условие. Послушаем, что они скажут. Не стреляйте!
   Статный темнолицый араб в белом бурнусе, укрепив кусок белой ткани на конце своего ятагана, выступил из рядов рифов на открытый участок долины и что-то громко прокричал. Карминильо тоже вышел из-за камней, служивших прикрытием ему и его товарищам, и махнул белым носовым платком в знак готовности начать переговоры.
   – Гяур, – по-испански заявил риф, – сопротивляться бесполезно! Сдавайтесь!
   – Кому?
   – Мне!
   – Кто ты такой?
   – Абдалла по прозвищу Лев Эр-Рифа, шейх рифов рода Бенни-Ассани, – гордо ответил дикарь. – Мое имя знают все испанцы.
   – Приятно познакомиться, – с иронией раскланялся Карминильо. – Что понадобилось от нас знаменитому Льву Эр-Рифа? На каком основании ты и твои люди напали на нас, мирных путешественников?
   – Вы – испанские шпионы и зашли на нашу территорию, чтобы собрать сведения о нас.
   – Покорно благодарю. С чего ты взял, что мы шпионы? – вспыхнул Карминильо. – Мы потерпели кораблекрушение у ваших берегов и искали убежища на горе.
   – Твой язык лжив, как у змеи, – ответил араб. – Но меня ты не проведешь! Я знаю, кто ты. Тебя зовут Карминильо да Истмо, имя одного из наших злейших врагов. Ты – сын Франсиско да Истмо, инженера, который состоял агентом испанского правительства в Мелилье и скупал наши земли.
   – Признаю, что я – Карминильо да Истмо, – спокойно сказал испанец. – Но, клянусь честью, мой отец никогда не служил агентом правительства. Он хотел открыть здесь, на вашей земле, большое горное дело, обогатить весь край и стать другом горцев, а не врагом.
   – Испанец никогда не будет нам другом, все испанцы – наши враги. Ты что, не знаешь, что вот уже несколько дней, как мы объявили испанцам газават? Вольнолюбивый народ области Эр-Риф не смирится, пока не очистит свою родину от всех испанцев. Смерть гяурам!
   – Мы видели, чего стоит ваш вольнолюбивый народ, – высокомерно произнес Карминильо. – Нас трое, а вас – несколько сотен, и во что обошлась вам схватка с нами?
   – Собака! – заскрежетал зубами риф. – Ты дорого заплатишь за наши потери!
   – Сначала возьми меня, приятель, а потом поговорим, как я буду расплачиваться за тот сброд, который нынче отправил к черту в преисподнюю, – хрипло засмеялся Карминильо.
   Риф схватился за оружие, но испанец тотчас же навел на врага дуло маузера. Араб с трудом сдержался, но ярость так и клокотала в нем.
   – Лай пса не может оскорбить слух льва, – процедил он сквозь зубы и сплюнул в сторону.
   – Что еще ты хочешь нам сказать? – спросил Карминильо, выходя из терпения. – Ты даже не умеешь вести себя, дикарь! Говори, что тебе нужно, и проваливай!
   Риф блеснул глазами:
   – Сдавайся, гяур! Если ты прекратишь сопротивляться, я, пожалуй, соглашусь из жалости подарить тебе жизнь, хотя ты этого не заслуживаешь.
   – Спасибо за милость. Ты, шейх, сильно нас боишься, как я погляжу.
   – Я?! Я боюсь гяуров?! – вне себя заорал шейх.
   – Конечно. Ты трусишь сразиться с нами в открытом бою, потому и предлагаешь нам, воинам, сдаться.
   – Гяур! – продолжал бесноваться араб. – Если я, Лев Эр-Рифа, захочу, то схвачу тебя за ноги и раздеру, как щенка!
   – Зачем ты дразнишь его? – тихо спросил Педро.
   – Не мешай, я знаю, что делаю, – ответил ему Карминильо. – У меня есть план, который при удачном исходе может нас спасти. Другого выхода все равно нет. – И, обернувшись к Абдалле, насмешливо добавил: – Удивительно, что у тебя, храбрый шейх, еще хватило смелости смотреть мне в глаза. Почему ты не прячешься от меня в кустах, как пугливый шакал?
   – Ты меня называешь шакалом, гяур? Меня?!!
   – Да, тебя! Потому что ты никогда не рискнешь сразиться со мной как с равным.
   – Я? Я не осмелюсь биться с тобой? Да хоть сейчас! Хоть сию же минуту!
   Потеряв рассудок, захлебываясь от ярости, риф готов был ринуться, как лев, на оскорбившего его гяура, а испанец, несмотря ни на что, сохранял хладнокровие и продолжал дразнить врага:
   – Ты сидишь на великолепной лошади, а я пеший. У тебя за спиной триста воинов, готовых предательски наброситься на меня. Но предложи я тебе честный поединок, ты струсил бы.
   – Никогда! Поединок? Пусть будет так! На каком оружии?
   – На каком угодно. Самое лучшее – на ятаганах.
   Шейх, как и все горцы, отлично владел ятаганом, но заподозрил, что в этом предложении таится какая-то ловушка.
   – Почему не на огнестрельном оружии? – спросил он, теряя прежнюю решительность.
   – Хм! Пожалуй, – согласился хитрый испанец. – Я воспользуюсь маузером. У тебя, кажется, тоже хороший пистолет? Но я ставлю условие…
   – Какое?
   – Когда-то в сражениях за Иерусалим дрался мой предок, крестоносец Гоффредо да Истмо. В горах Палестины он столкнулся с витязем султана Салах ад-Дина [52 - Салах ад-Дин Юсуф ибн Айюб (Юсуф, сын Айюба) (1138–1193) – правитель Египта (с 1171 года) и ряда территорий в Ливии, Сирии и Палестине, основатель династии Айюбидов. В сражении при Хиттине (1187) нанес поражение крестоносцам, после чего взял Иерусалим и изгнал крестоносцев из большей части Сирии и Палестины.]. Араба сопровождала целая свита, христианина – двое слуг. Но араб был не дикарем, а благородным воином, и он согласился на поединок. Противники договорились: даже если победит испанец, он не будет пленен, а получит неприкосновенность на три дня.
   – И что же? – заинтересовался Абдалла.
   – Араб пал в честном бою, и его оружие досталось моему предку. Спутники витязя сдержали слово своего вождя и предоставили гяуру спокойно удалиться с поля битвы, не преследуя его. Потому что они, как и витязь султана, были не сборищем подонков, не стаей подлых шакалов, а настоящими воинами, каких наверняка нет в этих горах.
   Вконец рассвирепевший шейх прохрипел:
   – Я докажу тебе, гяур, что ты ошибаешься. Идем биться! Но если ты падешь в бою, твои спутники станут моей добычей.
   – А если я одержу победу?
   – Все трое можете идти, куда хотите, никто не тронет вас пальцем.
   – Даешь слово?
   – Клянусь честью правоверного мусульманина.
   – Тогда начнем.
   По знаку шейха кто-то из рифов подвел испанцу лихого коня. Карминильо, тщательно проверив свое оружие, вскочил в седло. Горцы столпились на краю поляны, бойцы, пожав друг другу руки, разъехались. Выбранный посредником старик-араб с морщинистым лицом и лукавыми черными глазами подал знак, выстрелив из пистолета, и противники ринулись друг на друга. Заморра с гордостью и в то же время с тревогой, отражавшейся в ее прекрасных черных глазах, следила за поединком.
   – Да хранит тебя Небо! – прошептала она вслед Карминильо.
   Испанец зорко следил за каждым движением Абдаллы, ибо знал, что риф на лошади – это кентавр. Риф с детства не выпускает ружья из рук, он неподражаемый стрелок. Но, отлично сознавая все это, Карминильо надеялся на благополучный для себя исход. Он полагался на твердость своей руки, на остроту своего зрения, на свое хладнокровие, дававшее ему значительный перевес над одержимым злобой врагом, который бесновался от полученных оскорблений и задыхался от жажды мести.
   Первым выстрелил шейх из ремингтона. Но Карминильо подстерегал его движение и быстро пригнулся. Пуля, посланная рифом, просвистела над головой испанца. В то же мгновение раздался выстрел из маузера. Риф вовремя поднял на дыбы своего коня, и пуля Карминильо попала в грудь благородного животного. Конь опустился на передние ноги, потом внезапно дернулся и прыгнул вбок, поэтому шейх, стреляя во второй раз, не сумел точно прицелиться и промахнулся. Карминильо недрогнувшей рукой выпустил вторую пулю. Конь шейха опять взвился, но всадник уже не мог управлять им: Абдалла всплеснул руками, выронил пистолет и откинулся назад. Когда арабы с криками подбежали к своему вождю, шейх уже умер. Пуля из маузера испанца попала в переносицу непобедимого воина племени Бенни-Ассани. Карминильо сошел с коня и стоял в стороне. Какой-то рифский воин подскакал к нему и завопил, размахивая ятаганом:
   – Гяур! Христианская собака! Будь ты проклят! Мы жестоко отомстим тебе за нашего вождя!
   – Разве я нарушил правила боя? – возразил испанец.
   – Гяур! – топча его конем, закричал риф. – Я убью тебя!
   – Не смеешь! Твой вождь своей честью поручился за нашу безопасность.
   – Шейха уже нет! Проваливайте в ад!
   Убедившись, что арабы не собираются выполнять условие, принятое погибшим шейхом, Карминильо вытащил маузер, чтобы защищаться, но с десяток горцев предательски подкрались к нему сзади и вихрем набросились на него, на Педро и на девушку. Карминильо стрелял, а когда закончились патроны, стал бить врагов рукояткой маузера, но нападение было слишком неожиданным, а силы – слишком неравными. Два-три рифа, получив пули, свалились к ногам испанца, но остальные облепили его со всех сторон и повисли на нем. Спустя минуту Карминильо уже лежал на земле рядом с Педро. Обоих обезоружили и связали по рукам и ногам крепкими веревками. В плен попала и цыганка, оказавшая отчаянное сопротивление, – ее тоже связали. Пленных взвалили на крупы лошадей, и горцы тронулись в путь. Через несколько минут конвоиры хитаны отделились от отряда и свернули в сторону.
   – Прощай, моя дорогая! – крикнул ей Карминильо и услышал в ответ рыдание: Заморру увозили неизвестно куда.
   Через час рифы прибыли в свой дуар. Испанцев окружила шумная толпа детей и женщин, и все они принялись издеваться над молодыми людьми, осыпать их ругательствами, забрасывать камнями и комьями грязи. Надсмотрщики, приставленные стеречь пленных, ничуть не мешали этому занятию.
   – Что замыслили эти черти? – испуганно спросил Педро, увидев, что арабы тащат двух низкорослых тощих бычков. – Ей-богу, Карминильо, рифы собираются готовить обед. Как ты думаешь, нам они что-нибудь дадут?
   – Веревку на шею или пулю в лоб.
   – Ну нет, я на такое не согласен. Это противно всем законам – и божеским, и человеческим. Международное право…
   – Замолчи, Педро. Какое право? – раздраженно ответил Карминильо. – Ты забываешь, в чьих мы руках. Нам не на что надеяться.
   – Протестую! – завопил Педро. – Пока я жив, я продолжаю верить в лучшее. Советую и тебе не падать духом.
   – Нас спасет разве что чудо.
   – А почему не случиться чуду? Ведь история учит, что…
   Педро не договорил, потому что к тому месту, где лежали на земле пленные, с гиканьем приблизилась целая толпа мужчин племени Бенни-Ассани. На глазах у испанцев какой-то мясник перепилил злополучным бычкам горло тупым ржавым ножом, после чего принялся распарывать им животы и выпускать внутренности. Арабы с любопытством следили за отвратительной работой мясника и что-то выкрикивали на своем языке.
   – Что они затевают? – прошептал Педро.
   – Сейчас увидишь. Поручи свою душу Богу, дружище.
   Сильные руки подхватили пленных, в один миг засунули их в распоротые туши бычков, оставив наружу только головы, и крепко замотали веревками. Ухватившись за концы веревок, мальчишки с воплями восторга поволокли ненавистных гяуров из дуара по направлению к лесу и бросили на какой-то поляне.
   – Лежите здесь, собаки! – закричал один из рифов.
   – Вас сожрут львы, растерзают шакалы! – ликовала толпа демонов в человеческом обличии.
   К осужденным на страшную казнь подошли несколько воинов Бенни-Ассани. Их возглавлял новый вождь – тот самый араб, по знаку которого после поединка Карминильо с шейхом Абдаллой на испанцев было совершено нападение.
   – Проклятые собаки! – заорал вождь. – Вы убили и ранили двадцать лучших людей нашего племени. За это мы приговариваем вас к таким мучениям, о которых потом будет говорить вся Испания.
   Карминильо бросил на дикаря гордый взгляд и сказал:
   – Трусливый шакал! Наша смерть не останется без отмщения. Ваши дуары сотрут с лица земли, ваши стада захватят враги, а сами вы попадете в рабство или сгниете в пустыне. Так Аллах карает негодяев, которые нарушили клятву.
   – Клятва, данная врагу, имеет такую же цену, как ком грязи, – с презрением бросил араб. – Лай, христианская собака! Мы не боимся испанцев, потому что мы – воины, а твои соотечественники – псы, которые разбегаются, едва заслышав голос царя пустыни – льва. Скоро вы, гяуры, услышите этот голос и тогда вспомните свои преступления против племени Бенни-Ассани.
   – Небо освободит нас, – ответил Карминильо, – но придет час, и ты еще услышишь мой голос, атаман разбойников!
   Взбешенный вождь кинулся было на испанца, чтобы одним ударом ятагана снести ему голову, но сдержался, криво ухмыльнувшись:
   – Я знаю, чего ты добиваешься, гяур. Ты хочешь вывести меня из себя. Ты желаешь легкой мгновенной смерти. Не выйдет! Твоя смерть будет медленной, мучительной и кошмарной. Помни обо мне. Прощай!
   – Прощай! – крикнул ему вслед Карминильо. – Не забывай нас! Час мести близок, шакал пустыни!
   Рифы удалились, а молодые люди остались лицом к лицу со сторожившей их ужасной смертью. Час проходил за часом. Останки быков постепенно разлагались, и воздух пропитывался нестерпимым зловонием. Мириады насекомых всех видов сбегались, слетались, сползались со всех сторон к тому месту, где лежали обреченные. Огромные муравьи, проползая по лицам несчастных юношей, забирались внутрь бычьих туш и пожирали мясо мертвых животных. С беспредельных небесных высот спускались, описывая широкие круги, ястребы-стервятники, коршуны-трупоеды и усаживались на ближних деревьях и кустах. Птицы пугались людей, но алчность превозмогала страх, и время от времени они со зловещим криком налетали на падаль и урывали куски гниющего мяса.
   Зашло солнце, и птицы улетели, но насекомые и во тьме продолжали свою разрушительную работу. В лесу замелькали, засветились, словно фосфорические огни, глаза хищников, привлеченных запахом мертвечины. Завыла, потом захохотала гиена, испуганно залаял шакал, хрипло затявкала африканская лисица. Вскоре весь хаос голосов был заглушен громовым раскатом, прокатившимся издали. Другой точно такой же раскат ответил первому: это перекликались, приближаясь к месту пиршества, львы. Педро застонал.
   – Мужайся! – крикнул ему измученный Карминильо. – Скоро все закончится. Смерть-избавительница уже идет.
   – Благодарю, – отозвался Педро. – Я предпочел бы, чтобы шла не смерть-избавительница, а жизнь-избавительница.
   Огромный лев со сверкающими глазами одним прыжком выскочил на поляну и жадно принюхался, раздувая ноздри и хлеща себя по бокам хвостом: кроме запаха гнилого мяса царь зверей почуял присутствие совсем рядом живых людей. Это сбило хищника с толку, он заподозрил ловушку, западню и негодовал на дерзость охотников, задыхаясь от ярости. Испуганный шакал, подбиравшийся к трупу быка, внутри которого лежал связанный и почти без сознания Педро Альварес, жалобно взвыл, шарахнулся в сторону и исчез за кустами. Какая-то ночная птица, мягко шурша огромными крыльями, пронеслась над поляной и уселась на ветвях ближайшего дерева. Лев заревел и приготовился к прыжку.
   В это мгновение на опушке леса появилась – или это только видение? – высокая статная женщина вся в белом. В руках ее блестел ятаган. Глаза ее горели непреоборимой решимостью. Шаг ее был верен и спокоен, и двигалась она неслышно, как тень, как призрак ночи. Карминильо, теряя последние силы, подумал, что это начало предсмертных галлюцинаций.
   – Слава тебе, смерть-избавительница, – прошептал он и в экстазе забвения добавил: – Заморра! Я умираю, думая о тебе!
   Но вернемся немного назад и посмотрим, что произошло с другими героями нашего рассказа: предателем Янко, Госпожой ветров – старой колдуньей Зизи-Саббой и с претенденткой на трон загадочного цыганского царства красавицей Заморрой. Как помнят читатели, хитану вместе с испанцами взяли в плен рифы. По дороге в дуар новый вождь, сменивший убитого шейха Абдаллу, отдал двум воинам, конвоирам молодой цыганки, какой-то приказ, после чего те привязали Заморру к крупу вьючной лошади, уселись на коней и, отделившись от кавалькады, свернули в сторону по боковой дороге. Некоторое время они ехали молча и, казалось, не обращали внимания на пленницу, но на самом деле оба украдкой поглядывали на нее. Хитана была бледной как смерть, ее пышные черные кудри выбились из-под тюрбана и рассыпались по плечам.
   – Слушай, Хассан, – нарушил молчание один из всадников, – а пленница-то наша раскрасавица! Что скажешь? Сидела у твоего очага когда-нибудь такая пери? [53 - Пери – в мифологиях стран Востока существа в виде прекрасных девушек, покровительствующие людям; своеобразный аналог европейских фей.]
   – Мне нет дела до ее красоты, Ахмед. Она пленница племени Бенни-Ассани, а не наша.
   – А мне есть дело! – разгорячился Ахмед. – Ты уже старый, и в гареме у тебя много женщин, к тому же ты богатый и можешь купить себе невольниц. Другое дело я, человек бедный: в моем доме только две женщины, и те не в счет. Айма, переболев оспой, ослепла, и лицо ее обезображено, а негритянка, старая и страшная, как призрак могил хуру, годится только для того, чтобы стряпать и вести хозяйство. Я еще молодой, и мне хочется красивых женщин.
   – Что ты задумал? Мы обязаны выполнить приказ – передать пленницу старухе в условленном месте.
   – Мы обязаны? Ради чего, Хассан?
   – Такова воля нашего нового вождя.
   – Может, я не желаю признавать никакого вождя? Может, мне наплевать на его приказы? Я – вольный горец, и надо мной властвует только Аллах. Сегодня Аллах послал мне желанную добычу в образе прекрасной, как сладкий сон, женщины. Она будет звездой моего гарема и царицей моей души!
   – Ты забыл обо мне, – злобно пробурчал Хассан.
   – О тебе? – насторожился молодой всадник.
   – Я уважаемый человек племени, к тому же старше тебя, и, если на то пошло, имею больше прав на пленницу, чем ты.
   – Погоди. Ты хочешь отнять ее у меня? – чуть не взвизгнул Ахмед.
   Но Хассан, быстрый, как молния, опередил соперника, выхватил ятаган и угрожающе взмахнул им:
   – Молчи, молодой шакал!
   – Вот ты как! – завопил Ахмед. – Я тоже неплохо владею оружием!
   Клинки рифов со звоном скрестились. В слепой ярости мужчины стали нападать друг на друга, умело уворачиваясь от разящих ударов, и, так как силы их были примерно равные – оба являлись искусными джигитами и фехтовальщиками, – первая схватка окончилась вничью. Немного пострадал лишь конь: в пылу сражения ему оцарапали бок, и алая кровь заструилась по атласной коже животного. Разъехавшись, арабы приготовились схлестнуться во втором поединке. Заморра мрачно следила горящим взором за всеми перипетиями происходящего и побледневшими губами шептала проклятия, от всего сердца желая, чтобы в жестоком бою погибли оба ее мучителя. Вторая схватка оказалась короче первой, а результаты куда значительнее: Ахмед ранил своего врага в левое плечо, а клинок Хассана по самую рукоятку вонзился в грудь молодого разбойника и вышел сзади между лопатками. Ахмед повалился набок и выскользнул из седла вниз головой. Нога его запуталась в стремени. Конь испуганно метнулся в сторону и рванулся вперед, волоча за собой тело. Голова араба с глухим стуком ударялась о землю. Потом стремя распуталось, и Ахмед растянулся во весь рост. Его конь, которого била крупная дрожь, остановился в двух шагах и налитыми кровью глазами глядел на своего господина.
   Хассан степенно, с торжеством победителя приблизился к поверженному врагу. Ахмед разлепил глаза и попытался приподняться, его холодеющие пальцы искали рукоятку кинжала. Криво улыбаясь и скаля желтые зубы, Хассан склонился над молодым рифом и не спеша, методично принялся водить по его шее лезвием короткого тупого ножа, делая кровавую борозду:
   – Доволен ли ты, Ахмед, сын Махмуда? Ты мечтал обладать гурией из рая Магомета? Отправляйся же туда, где ты найдешь великое множество настоящих пери!
   По телу Ахмеда от затылка до пяток прошла судорога, голова его, почти отделенная от туловища, два раза дернулась в последних конвульсиях, мертвые глаза закатились. Налюбовавшись видом агонии врага и опьянев от крови, Хассан направился к Заморре, которая глядела на него с ужасом и отвращением.
   – Чего испугалась, смуглая красавица? – засмеялся убийца. – Ба, да ты вся дрожишь! Не бойся, моя голубка, ты слишком хороша, чтобы я тебя зарезал. Тебе нечего страшиться, ты можешь гордиться: из-за тебя уже погиб один из лучших воинов племени. Ты околдовала его своими взорами, свела его с ума своей красотой. Ты – опасное существо. Но ничего: как только ты станешь моей рабыней, моей игрушкой, моей вещью, ты, голубка из гнезда наших злейших врагов, больше не будешь губить людей своими чарами. Отдать тебя старухе-колдунье? Ни за что! Я найду тебе другое применение. В царицы моего гарема я тебя не возьму – так поступил бы глупый молодой ястреб Ахмед, а я гораздо умнее. Но местечко среди моих наложниц тебе найдется. Не сверкай на меня глазами – такой огонь не жжется, и не скрипи зубами – меня этим не испугаешь! Я знаю, что ты, как змея, не прочь ужалить руку, которая тебя ласкает, но погоди: я отучу тебя кусаться!
   Хассан схватил напи – бич, которым повсеместно пользуются горцы, взмахнул им, со свистом рассекая воздух, и приготовился ударить Заморру по нежным плечам, как вдруг чья-то сухая рука вцепилась дикарю в загривок и скрипучий голос произнес:
   – Так-то воины рифов исполняют волю своих вождей? – Хассан отшатнулся, бич выпал у него из рук: перед ним стояла Госпожа ветров Зизи-Сабба. – Или ты забыл, что мои глаза видят сквозь землю и даже то, что творится на дне морском?
   Встретившись с пылавшим яростью взглядом колдуньи, суеверный риф от ужаса зажмурился, лицо его побелело, руки задрожали. Он, хладнокровно резавший людей, боялся посмотреть в лицо сухощавой старухи, которую мог, как муху, раздавить одним пальцем. Трясясь всем телом и прикрываясь руками, как будто хотел спрятаться от ужасных глаз разгневанной ведьмы, араб попятился назад, позабыв, что дальше – глубокая яма.
   – Или ты хочешь, – продолжала кричать, двигаясь навстречу трусливому рифу, Госпожа ветров, – чтобы по моему слову земля расступилась и поглотила тебя?
   В тот же миг старуха, творя заклинание, подняла над рифом иссохшую руку, и араб, утратив всякий рассудок и даже не заметив, что стоит на краю ямы, инстинктивно шагнул назад. Ужас! По злой воле колдуньи земля действительно разверзлась у него под ногами. Он рухнул в яму, сильно ударившись головой и боком, и затаился на дне. Хассан не разбился, его лишь слегка оглушило, но он лежал, притворившись мертвым, чтобы избежать страшных чар Госпожи ветров. Однако Зизи-Сабба не приблизилась к яме, а подошла к лошади, на крупе которой лежала связанная Заморра, и, не произнеся ни слова, повела животное в поводу по горной тропе.
   Лишь спустя полчаса после ухода колдуньи риф решился выбраться из ямы. Его лошадь мирно и спокойно щипала траву неподалеку. Хассан вскочил в седло и, не оглядываясь, ринулся по направлению к дуару. Конь погибшего Ахмеда поскакал следом…
   Госпожа ветров и Заморра пробыли в пути недолго. Менее чем через четверть часа они достигли полянки с полуразвалившейся хижиной, где после разгрома куббы картечью испанской канонерки ютилась Зизи-Сабба.
   – Вот мы и дома, красавица, – пробормотала старуха. – Добро пожаловать, сеньорита! Наверное, надоело кататься? Еще бы! Так неприятно, когда тебя скрутят и привяжут к спине коня! – Ловко орудуя ножом, колдунья рассекла веревки, которые опутывали тело девушки, но руки оставила связанными. Потом она помогла Заморре сойти с лошади и повела ее внутрь хижины: – Садись здесь, моя царица! Тут тебе будет удобно, как во дворце.
   – Развяжи мне руки! – гневно сказала хитана. – Что плохого я тебе сделала, женщина? Почему ты преследуешь меня?
   – Что ты мне сделала? – ухмыльнулась цыганка. – Это ведь тебя в Испании называют прекрасной хитаной? Вот видишь! А ты слышала, что еще лет двадцать назад по всей стране гремела слава другой красавицы? Она, как и ты, была хитаной, сводила с ума мужчин своими танцами и властвовала над толпой. Люди называли ее…
   – …прекрасной Сонорой, – добавила девушка.
   – Да, и это была я, – всхлипнула Зизи-Сабба, – некоронованная царица Испании! Это меня осыпали бриллиантами, это в мою честь слагали поэмы, а молодежь… Молодые горячие кабальерос выпрягали лошадей из моей кареты и устраивали кровавые поединки.
   – Господи, – испуганно прошептала Заморра. – Ты Сонора? Это немыслимо!
   – Почему? – обиделась женщина. – Потому что Сонора была свежей, как утренняя заря, и томной, как звезда полуночи, а я безобразна, как смертный грех? Да, я звалась Сонорой, я царила, а потом… сошла с ума. Я бежала с человеком, который сулил мне райские блаженства и любовь до гроба. На самом же деле бил и истязал меня, топтал мое тело ногами и держал меня взаперти. Моей тюрьмой он сделал дом, купленный на мои же деньги. Через несколько лет я захворала, и безжалостная болезнь съела мою красоту. И тогда этот изверг, мой губитель, обокрал меня и бежал, а я, опозоренная, разоренная, потерявшая красоту и молодость, оказалась, как бродячая собака, на мостовой. Вот что случается с такими прекрасными хитанами, как мы с тобой. А знаешь почему? Такая участь ждет каждую цыганку, если она покидает свой род и уходит к мужчине из чужого вражеского племени. Это всегда оканчивается бедой. Дочь старинного знатного рода, жившего в горах Гинду, когда-то отдала свое сердце недостойному человеку, рожденному на равнине, и была проклята своим племенем. Такое же страшное проклятие падет на любую цыганку, которая посмеет нарушить древний закон и перестанет повиноваться вождям и старейшинам своего племени. Проклятие падет на ее голову, поняла? Трижды проклятие!
   Заморра вздрогнула, но природная гордость помогла ей взять себя в руки:
   – Я не боюсь твоих проклятий, ведьма! Проклятие прежде всего падет на того, кто проклял, не имея на это права.
   Старуха захихикала отвратительным смехом:
   – Я не проклинаю тебя, прекрасная хитана, с чего ты взяла? Наоборот, я тебя люблю, даже боготворю, хотя ты украла мою славу и заставила людей позабыть о красоте и чарах Соноры. У меня сегодня большой праздник, потому что ты теперь в моих руках, Заморра! Ты не уйдешь от меня, ты никуда не вырвешься! Но я добра, как ангел, и гостеприимна, ибо так велит старый закон. И раз у нас сегодня праздник, я накормлю и напою тебя, я дам тебе вина, которое зажжет огнем кровь в твоих жилах и заставит твое сердце биться сладко-сладко. Пей, красавица!
   Покружив по убогой хижине, Зизи-Сабба вытащила из какого-то угла странной формы бутылку темного стекла и поднесла ее к губам девушки.
   – Убери эту гадость! – Заморра с отвращением оттолкнула горлышко бутылки, и несколько капель жидкости пролились ей на грудь, наполнив хижину дурманящим пряным запахом.
   – Отказываешься? – взвизгнула ведьма. – Ты думаешь, тут отрава? Ты права, это яд. Но не обычный яд, а сладкий – он не убивает тело, а дарит забвение и оживляет грезы. Я с удовольствием выпью немножко этого зелья. – И колдунья вмиг опорожнила полбутылки. – Оно приготовлено на травах, дающих волшебный сок. Смотри, я ликую! На твоих глазах я опять становлюсь молодой и красивой, как раньше. Разве ты не видишь, как разглаживаются морщины у меня на лице и шее, как вспыхивают новым огнем мои потухшие глаза, как разгибается мой стан, снова делаясь легким и стройным?
   Заморра с ужасом и гадливостью глядела на пьяную старуху, которая, приплясывая, что-то напевала и кружилась по хижине. Глаза ее и вправду горели – от сильного опьянения, а лицо побагровело и выглядело еще отвратительнее, чем прежде.
   – Присядь! Голова закружится.
   – Молчи, – скривилась колдунья. – Я молодая, я свежая, как утренняя заря, и томная, как звезда полуночи. Тра-ла-ла… Я прекрасная Сонора, владычица сердец! Тра-ла-ла… – С тихим хихиканьем старуха повалилась на пол и ползала из угла в угол, как змея, не выпуская из костлявых пальцев бутылку с остатками зелья. – Скоро придет мой сыночек! – пела она. – Мой красавчик Джурба-Янко! Он увидит нас обеих, и удивится, и не сможет решить, кто из нас лучше: Заморра или Сабба-Сонора.
   – Янко? – удивилась девушка.
   Взглянув на молодую соперницу затуманившимися глазами, старуха внезапно сделалась агрессивной, гнев овладел ею.
   – Ты воровка! – закричала она. – Ты украла мою красоту! Но подожди, змея! Я выдавлю твои глаза вот этими пальцами, оболью твое прекрасное лицо ядом, который сожжет твою атласную кожу, выдеру все твои черные локоны до последнего волоска! Ха!
   Старуха приподнялась и, шатаясь, поплелась к Заморре. Все это время девушка изо всех сил старалась избавиться от уз. Как только колдунья отворачивалась, Заморра зубами грызла веревки, и ей удалось немного ослабить их. Сознание близкой опасности удвоило силы хитаны: она рванулась и освободила руки. Увидев это, Госпожа ветров с воплем кинулась на девушку, пытаясь повредить ей глаза острыми кривыми когтями. Но Заморра успела увернуться и сильно толкнула старую ведьму в грудь. Та покачнулась и упала, но тотчас же, как кошка, злобно фыркнула, вскочила и вцепилась в девушку.
   Заморра понимала, что сражаться в тесной хижине очень опасно, поэтому кинулась к дверям. Зизи-Сабба схватила ее за платье и волочилась за ней. На поляне перед хижиной она внезапно обвилась вокруг тела девушки, как змея. Костлявые руки колдуньи дотянулись до горла соперницы, с нечеловеческой силой сжали его, и полузадушенная хитана упала на траву. Падая, она подмяла старуху под себя, и между двумя женщинами закипела отчаянная борьба. Заморра храбро защищала свою жизнь. Обезумевшая от дурмана старуха хрипела, шипела, захлебывалась, извивалась и грызла руку Заморры, как бешеная собака. Визжа и катаясь по земле, цыганки не заметили, как очутились на краю обрыва.
   Последнее усилие – и тело старой колдуньи, будто ком грязного тряпья, полетело вниз, оставляя на росшем по скату кустарнике клочья одежды и капли крови. Шатаясь от бессилия и болезненных ран, Заморра несколько мгновений постояла над обрывом, потом вернулась в хижину и с лихорадочной быстротой принялась рыться в поисках оружия. Прошло еще несколько минут. Наконец по горным тропинкам, по лесной чаще пронесся призрак: высокая стройная женщина с черными волосами, развевавшимися за плечами, вихрем летела на белом коне. В ее руке блестел кривой ятаган, за поясом находился второй. Заморра мчалась по знакомой дороге, думая только об одном: успеть спасти Карминильо. Да, спасти или отомстить за него, а потом…
   Потом – хоть смерть или ад. Все равно!

Глава IV
На аэростате к вершине Гуругу

   Заснули горы, дремал лес. Ветер-забияка, весь день носившийся над Эр-Рифом, под вечер стих, словно устал и решил отдохнуть. В эту ночь на побережье возле ущелья Гран-Лупо бодрствовала только вода. Море, неугомонное, тоскующее, вечно мятущееся, волновалось и катило к скалистым берегам волны с седыми гребнями. Небо было ясным и чистым, воздух – горячим. Однако любой, кто случайно оказался бы возле ущелья, уловил бы в отдалении глухой шум ливня, как будто тугие дождевые струи падали с высоты на сухую листву изнывавших от зноя деревьев, и шум этот все время нарастал. Незадолго до полуночи при входе в ущелье уже рокотал целый поток. С трудом пробираясь сквозь густые заросли, над ущельем брели трое.
   – Тише, – прошептал один из них и сделал товарищам знак, чтобы они замерли. – Осторожнее! Враги рядом!
   – Никого нет, Карминильо, и я не слышу ни шороха, – сказал уже знакомый нам Педро Альварес, студент-юрист из университета Саламанки, большой гурман и любитель сладкого.
   – Тишина обманчива, – возразил Карминильо да Истмо. – Она насыщена жизнью. Ты что-нибудь чувствуешь, Заморра?
   – Да, сеньор, – ответила хитана. – Здесь и вправду все наполнено жизнью, только она какая-то страшная, будто готовая смениться смертью.
   – О чем вы оба говорите, я не пойму? – с досадой спросил Педро. – Не мерещится ли вам что-нибудь? Кругом – ни души.
   – Подожди-ка! Вон луна поднимается. Сейчас все сам увидишь.
   Беглецы, сбившись кучкой, устроились на краю обрыва. Под ними расстилались горные склоны, то каменистые и совершенно лысые, то поросшие кустарником. Еще ниже виднелось ущелье Гран-Лупо, или ущелье Большого волка, которое граничило с лесистой холмистой долиной.
   – Ничего нового я не вижу, – пробормотал Педро. – Черт знает что, ей-богу. Все силы земные и небесные, вступив в заговор, ополчились против нас. Я уже забыл, как завтракают и обедают порядочные люди.
   – Ну, друг, такая беда невелика, – усмехнулся Карминильо. – Если бы только в этом состояли наши беды! Ведь мы с тобой сами едва не послужили завтраком для льва.
   – Не завтраком, а ужином, – поправил Педро. – Ты забываешь, что все происходило ночью, точнее, в полночь. Когда Заморра примчалась к нам на помощь, было около двенадцати. Честно говоря, – добавил Педро после непродолжительного раздумья, – если бы не кое-какие посторонние обстоятельства, я сегодня же сделал бы Заморре предложение.
   – И что ты предложил бы мне, Педро? – заинтересовалась хитана.
   – Руку и сердце, – полушутливо ответил испанец. – Мое сердце полно признательности тебе, хитана. Моя душа полна удивления. Ты, девушка, нежное существо, цветок, сражаешься с ведьмой, сбрасываешь ее с обрыва, несешься по дебрям, ухитряешься разыскать наши следы, определяешь по голосам зверей, где мы находимся…
   – …и вступаешь в единоборство со львом! – закончил фразу Карминильо.
   – Как пригодился старый пистолет, который ты нашла среди хлама у старухи Зизи-Саббы! – с восторгом произнес Педро и рассмеялся. – Нет, об этом следует написать книгу. Доводилось ли хоть одному человеку от сотворения мира выступить против льва с пистолетом, заряженным не пулями, а дробью?
   – Да, но дробь в данном случае сослужила нам огромную службу, Педро. Заряд дроби, выпущенный верной рукой Заморры, попал льву прямо в морду и вышиб у него глаза. Слепой зверь уже не так опасен, как зрячий, и когда Заморра рубила свирепого хищника ятаганом, она рисковала значительно меньше.
   – Хватит обсуждать мои подвиги, сеньоры, тем более что вы преувеличиваете, – с видимым неудовольствием сказала девушка. – Вы думали, я брошу вас в беде? Спасая вас, я выполняла свой долг, не больше. Я подоспела вовремя – это очень хорошо, но если вы и дальше будете твердить о том, что обязаны мне своими жизнями, я, право, сильно обижусь на вас обоих.
   – На обоих? Или на меня одного? – заигрывая, лукаво подмигнул цыганке неугомонный Педро. – Ну а как же насчет руки и сердца, Заморра? Я бедный, но честный студент из благородной семьи. Окончив университет, я получу приличное место и обзаведусь собственным домом. Мне нужна будет хозяйка, которая умеет отлично стряпать.
   – Зачем же тебе тогда Заморра? Ты просто наймешь опытную экономку.
   – Ну конечно, это нетрудно, но мне нужна жена, причем храбрая и отважная, как Заморра, такая, которая не побоится…
   – …сразиться со львами?
   – Да что вам дались эти львы? – досадливо махнул рукой Педро. – Бывают существа страшнее львов. В человеческом обличии, например.
   – Кого, интересно, ты имеешь в виду? – заинтересовался Карминильо.
   – А кредиторы? Что? Смутился? Что касается меня, я предпочитаю встретиться с дюжиной львов, чем с двумя ростовщиками. Вот если я женюсь на Заморре, я убежден: все мои кредиторы скоро прекратят досаждать мне своими требованиями о выплате старых долгов по грабительским векселям. Ну, Заморра? По рукам, что ли?
   – Нет, что за шутки? – резко ответила хитана, нахмурив красивые брови.
   – Нет – значит, нет, – утешился Педро. – Я не стану кончать жизнь самоубийством, получив отказ жестокосердной красавицы.
   – Замолчи, болтун, – прервал его Карминильо, которому не понравилась шутка товарища насчет женитьбы.
   – Вот еще! С какой стати молчать? У меня пустой желудок. Муки голода вызывают печальное настроение и мрачный образ мыслей. А как прогнать хандру? Только весело болтая. Поэтому продолжаю. Вы не знаете, друзья, что стало с нашими хорошими знакомыми?
   – С какими?
   – Например, с гостеприимной ведьмой, которую Заморра сбросила с обрыва, и с верным спутником Янко.
   – Ты же сам все знаешь, Педро. Когда мы пробрались к хижине колдуньи, чтобы потолковать с Янко, то обнаружили, что яма, куда скатилась Зизи-Сабба, пустая. Кто-то вытащил старуху.
   – Янко, понятное дело. Кто еще?
   – Согласен. В хижине ведьмы остались явные следы его пребывания: трубка, шелковый кисет.
   – Колдунья не убилась при падении, ее только оглушило. Янко помог ей выбраться, и они наверняка пустились в странствия, в погоню за нами. Удивляюсь, как они не настигли нас, когда Заморра, убив льва, освобождала бедных страдальцев, осужденных на страшную казнь, из брюха быков?
   – Не малюй черта на стене! – угрюмо сказал Карминильо. – Что ты заладил: смерть, казнь, погоня? Забыл пословицу: «Про волка помолвка, а волк недалече»? Прекращай. Мы и так в отчаянном положении: без оружия, если не считать двух ятаганов, без патронов, без провизии, без денег и без одежды – оборваны, как нищие…
   – Ты не прав: ятаганы – отличное оружие, – заспорил упрямый Альварес. – Наша одежда, конечно, пострадала, особенно в утробе быков. Но мы выстирали ее до такой степени чистоты, которую я назвал бы поразительной. Волшебница Заморра пустила в ход все свое искусство, чтобы заштопать наши куртки и, извините, штаны, для чего милой девушке пришлось пожертвовать подолом своей нижней юбки. Послушай, Карминильо, – засмеялся будущий юрист, указывая на заплаты на своей куртке, – тебе не кажется, что наши одеяния приобрели поразительную живописность? Если бы мы в таком виде втроем вышли на сцену, клянусь кодексом Юстиниана и кодексом Наполеона, мы произвели бы фурор! Зря ты называешь наше положение отчаянным. Не согласен. Мы живы – это главное, а пока человек жив, нечего отчаиваться. К тому же вы с Заморрой говорите, что испанские отряды двигаются в этом направлении. Правда, нас отделяют от соотечественников вражеские силы, то есть толпы конных и пеших рифов, которые, похоже, собираются дать испанцам отпор, но почему не надеяться на лучшее?
   – Надеяться, Педро, нужно, никто не против, но рассчитывая на что-либо, всегда следует принимать во внимание худшее, а не лучшее.
   – Нездоровый пессимизм, друг мой.
   – Посмотри вон туда, болтун, и ты сам убедишься, как дорого приходится платить за легкомыслие, – печально и сурово произнес Карминильо.
   Педро взглянул в указанном направлении и сватился за голову, чуть не вскрикнув:
   – Господи! Ведь испанцы слепо идут к гибели! Они не знают, что возле Гран-Лупо засада.
   – Вот именно, наши братья и не подозревают, что их ждет самое худшее, что только может быть. А ты говоришь про нездоровый пессимизм…
   – Карминильо, а если их предупредить?
   – Научи, каким образом? Допустим, у нас даже имелось бы оружие. Ты же не станешь утверждать, что одиночные выстрелы где-то в горах заставят военный отряд испанцев, продвигающийся к ущелью, насторожиться, почуять засаду и повернуть назад? Да мало ли кто стреляет среди скал? Охотники, например.
   – Что же делать? Что делать? – твердил Педро.
   – Ничего. Нам выпала роль пассивных зрителей той трагедии, что будет разыгрываться на наших глазах. Мы бессильны изменить сценарий, и все роли уже распределены.
   Пока друзья беседовали, луна залила ярким светом горы и долины, леса и поляны, ущелья и пропасти, и перед взорами наших беглецов предстала во всех подробностях следующая картина. Испанский пехотный отряд с четырьмя полевыми орудиями постепенно втягивался в горловину ущелья Гран-Лупо. В полутора милях от первого следовал еще более крупный корпус с двумя горными батареями. Связь между корпусами поддерживалась слабыми кавалерийскими разъездами. Экспедиция генерала Альдо Марины ставила целью овладеть вершинами Эр-Рифа и смести с хребта дуары рифов – это была месть за разбойничьи нападения горцев на испанских концессионеров и за недавние диверсии в Мелилье.
   В течение нескольких дней, предшествовавших операции, испанцы неоднократно вступали в сражения с рифами. Отчаянные горцы, собравшие многочисленную кавалерию, с отчанием фанатиков, изощренной восточной хитростью, коварством и изобретательностью регулярно совершали внезапные вооруженные налеты на Мелилью, подвергая город опасности быть осажденным и взятым штурмом. Но отличные наездники, рифы уступали испанцам как стрелки, к тому же у испанцев имелась развитая артиллерия, полевая и горная, с помощью которой они легко могли стереть с лица земли дуары рифов. Нестройные отряды всадников-полудикарей не выдерживали артиллерийского натиска и разбегались врассыпную, едва на них устремлялась испанская картечь. В мелких стычках и незначительных боях испанцы, лупившие по горцам, точно по воробьям, из тяжелых пушек, неизменно выходили победителями, и успехи так вскружили им головы, что они позабыли о благоразумии, часто пренебрегали опасностями и совершали серьезные стратегические ошибки.
   В эту сентябрьскую ночь их ждала жестокая расплата за презрение к врагам, за недооценку сил противника, за неосторожность и заносчивость. Каким образом военачальники допустили, что батальон под командованием полковника Ларреа на целые мили оторвался от основной массы войск и, не принимая никаких мер предосторожности, углубился в опасную горную местность, где рифы искони чувствовали себя хозяевами положения и не упускали случая устроить засаду, и поныне остается неясным. Но факт неопровержим: около восьмисот пехотинцев с четырьмя пушками вошли в эту ночь в ущелье Гран-Лупо. Заранее предупрежденные своими лазутчиками о движении испанских военизированных частей, рифы стянули к Гран-Лупо и рассредоточили по обеим сторонам ущелья значительные силы. Наши друзья видели с высоты многочисленные отряды горцев, притаившихся за скалами и выступами над Гран-Лупо.
   – Caramba! [54 - Черт побери! (исп.)] – воскликнул Педро. – Рифов раз в десять больше, чем наших соотечественников. Но горцы вооружены гораздо хуже наших солдат, и у этих дикарей, слава богу, нет пушек. Испанцы сумеют дать отпор разбойникам!
   – Боюсь, что нет, – покачал головой Карминильо.
   В это мгновение горы как будто ожили, все вокруг зашевелилось, и над ущельем пронесся ураган: это по условному сигналу с какой-то скалы на колонны испанцев обрушился град пуль. Следом рифы принялись сбрасывать с вершин на дно ущелья камни и бревна. Передовой корпус испанцев смешался и попятился, но путь назад был уже отрезан: сотни рифов залегли там и расстреливали каждого появившегося у выхода из ущелья солдата. Одновременно арабская конница, словно с небес, бешеной стихией хлынула на долину, разлилась по ней и окружила главную колонну испанцев, не давая ей и шагу ступить.
   – Боже мой, почему молчат наши пушки? – стонал, не находя себе места, Педро. – Это ужасно!
   В самом деле, почему молчали испанские пушки? Ответом на этот вопрос были горы трупов, громоздившиеся возле испанских орудий: лучшие стрелки рифов сконцентрировали адский огонь именно в местах локализации вражеских пушек. Лошадей перебили моментально, орудия бездействовали, артиллеристы один за другим падали, как подкошенные, не успев зарядить пушки или установить прицел. Попавшая в западню колонна ощетинилась штыками и ринулась прокладывать путь вперед, но этим подписала себе смертный приговор: испанцам приходилось подниматься по крутым склонам, занятым рифами, и те палили по врагам сверху вниз из-за прикрытий, почти не подвергаясь ответному огню. Свинцовый град из ружей и пистолетов горцев сметал испанцев на дно ущелья.
   Тогда испанцы, сгрудившись, попытались пробиться назад, применив штыковую атаку. Но это было невозможно: перед колонной вырастали целые полчища вооруженных ятаганами и пистолетами горцев. Арабы шаг за шагом пятились под натиском пехотинцев, но дрались упорно и одержимо, а потом внезапно расступались, и тогда на врагов вихрем налетала конница рифов. Ряды испанцев редели на глазах, а силы рифов, наоборот, множились. Лишь только в ущелье завязалась битва, вторая колонна испанцев попыталась, расчищая себе путь картечью, пробиться к товарищам на помощь, но орудийный огонь на сей раз не давал своего обычного эффекта, потому что стрелять приходилось по чрезвычайно подвижной арабской коннице, которая то крутилась вокруг колонны, поливая ее пулями, то вдруг исчезала, прячась за выступами, то снова собиралась и устремлялась в атаку.
   – Испанцы отступают! Боже, им конец! – стонал Педро, наблюдая, как главная колонна, поняв безысходность операции, попятилась под бурным натиском рифов, предоставляя передовой отряд его страшной участи.
   Тем временем в ущелье разыгрывались последние сцены душераздирающей трагедии: сопротивление испанцев было сломлено, и ожесточенный бой сменился дикой резней. Рифы зверски расправлялись с отдельными еще уцелевшими группами испанцев: расстреливали их почти в упор, отсекали им головы, рубили, кололи, резали, как мясники, превращая тела ненавистных врагов в кровавое месиво. В ту ночь в ущелье Гран-Лупо вступили около восьмисот испанских солдат, а назад не вышел ни один. Рифы тоже понесли немалые потери – сотни три-четыре трупов их соплеменников устилали ущелье, но, несмотря на это, горцы ликовали: они одержали блестящую победу над испанцами и нанесли огромный урон своим вековым врагам-конкистадорам.
   Мало-помалу гул битвы затих и удалился: рифы покинули ущелье, где кроме мертвых и умирающих уже никого не осталось, и бросили все свои силы на главную колонну испанцев, надеясь уничтожить ее точно так же, как передовой отряд. Карминильо сразу понял их замысел.
   – Вперед, друзья! – сказал он Педро и Заморре. – Нам надо спуститься туда.
   – Зачем? – испугался Педро.
   – Во-первых, там мы запасемся оружием. Мертвым оно не нужно, а нам очень пригодится, чтобы в случае чего хотя бы дорого продать свои жизни. Во-вторых, на месте сражения наверняка остались съестные припасы.
   – Ого! – оживился Педро. – Это другое дело. Так бы сразу и объяснил. За пару галет и бутылку коньяка я готов вступить в бой с целой ордой рифов.
   – Не беспокойся, мой друг, биться не придется. Держу пари, что внизу мы встретим только шакалов, да, пожалуй, арабских старух, которые придут обирать мертвецов.
   Карминильо не ошибся: спустившись в ущелье, беглецы не обнаружили ни одной живой души; несколько смертельно раненных испанских солдат, испуская тяжелые стоны, агонизировали, все остальные уже предстали перед Богом. На поле битвы валялись сотни маузеров и браунингов, в ранцах солдат отыскались галеты и консервы, в вещмешке какого-то офицера – несколько бутылок хереса и малаги. С такой добычей беглецы вполне могли продержаться дня три-четыре.
   – Что это такое, Карминильо? – встревоженно спросила хитана, когда маленький отряд собирался покинуть место сражения и вновь подняться на склоны гор.
   – Аэростат. Проще говоря, воздушный шар, – пояснил будущий инженер. – Испанцы привезли его с собой, вероятно, рассчитывая применить для дневной разведки.
   – Почему он не улетает?
   – Потому что он привязан к передвижной лебедке.
   – Но там, наверное, люди?
   – Едва ли. Они бы откликнулись, услышав наши голоса. Нет там никого. Утром горцы захватили аэростат. Наверное, такое случилось впервые в военной истории.
   – Нельзя ли нам как-нибудь воспользоваться этим, как ты его называешь, аэростатом? – поинтересовался Альварес.
   Карминильо внимательно осмотрел летательный аппарат. «Кастилия» – новейший военный аэростат испанских колониальных войск – находился по всем признакам в полной исправности, колыхаясь на незначительной высоте над полем битвы. Каким образом пули рифов не повредили оболочку шара, оставалось непонятным, однако шар все еще висел над ущельем. Карминильо, что-то обдумав, спросил Заморру:
   – Куда мы должны идти дальше, чтобы помочь тебе?
   – Дальше? – стряхнув с себя задумчивость, почти удивленно спросила хитана. – Ведь ты же знаешь, что нужно добраться до горного пика Два рога на самой вершине Гуругу. Название говорит само за себя: этот пик двойной, то есть там на самом деле два пика, а между ними в лощине погребен вождь Семи соединенных племен.
   – Значит, ты не отказалась от своей цели?
   – Талисман – моя свобода, а это дороже жизни. Если я не добуду его, то и жизнь мне не нужна, – решительно ответила хитана.
   – Как тебе идея путешествия по воздуху? Не побоишься лететь на этом шаре?
   – Я не побоюсь ничего в мире, лишь бы отыскать талисман. Но почему ты спрашиваешь?
   – Потому что мы можем овладеть шаром. Я знаю, что в этой местности в ночные часы ветры дуют с моря вглубь страны. Сейчас мы находимся на отрогах горы Гуругу. Ветер дует по направлению к вершине. Если мы не воспользуемся шаром, нам придется, подвергая себя тысяче опасностей, еще два-три дня добираться до места, где спрятан твой талисман. Если же мы сядем в аэростат, то за несколько часов преодолеем значительное расстояние и опустимся где-нибудь вблизи вершины. Словом, мы чрезвычайно облегчим себе задачу.
   – Мы сделаемся аэронавтами! – пришел в восторг Педро. – Я давно мечтал о таком путешествии. Воображаю, как переполошились бы мои кредиторы, если бы увидели меня в корзине воздушного шара! Наверняка они заявили бы официальный протест и потребовали признать меня душевнобольным, а потому лишенным права прибегать к экстремальным средствам передвижения. Назло всем ростовщикам на свете я полечу!
   Карминильо запустил лебедку, и ему без особого труда удалось притянуть аэростат почти к земле. Педро, как белка, вскарабкался по шелковой лестнице, которая свешивалась с шара, в гондолу, и сверху донесся его торжествующий крик:
   – Ура! Да тут целый ресторан! Имеются даже термосы, а в них – горячий кофе, бульон и прочие вкусности. Неплохо живут военные аэронавты. Решено: вернемся домой – я запишусь в их ряды.
   Вслед за Педро в гондолу забралась Заморра, потом Карминильо. Через минуту юноша перерубил канат, связывавший аэростат с платформой, на которой стояла лебедка, и шар медленно, лениво, словно нехотя, начал подниматься. Карминильо внимательно следил за процессом, ведь шар взлетал в узком ущелье, рискуя напороться на бока каньона. Молодые люди не знали, как долго продлится их полет, – приходилось экономить запасы балласта. Однако все опасения оказались напрасными. Подъем прошел на удивление удачно, и скоро аэростат, как призрак, спокойно и величественно понесся к хребту Гуругу.
   Откуда-то сзади, со стороны песчаных дюн, долетали раскаты пушек и отголоски ружейной трескотни: шел бой между рифами и отступавшей колонной испанцев под командованием полковника Ларреа. Генерал Альдо Марина, своевременно получивший донесение о разгроме войск Ларреа, распорядился выслать на помощь пехотный полк имени императора Карла V. Под шквальным огнем испанской артиллерии изрядно потрепанная в последних сражениях конница рифов вынуждена была прекратить атаки, и резервные части корпуса Ларреа успели отойти на заранее укрепленные позиции. Бой угасал…
   Как и предвидел Карминильо, от подножия Гуругу до вершины удалось долететь менее чем за три часа. Было еще темно, когда будущий инженер, с трудом сориентировавшись по схеме, которую нашел в гондоле аэростата, решил спускаться. Наши герои рисковали, ведь спуск – самая опасная часть полета, но все обошлось. Сначала Карминильо удалось, выпустив лишний газ, заставить шар плавно снизить высоту. Якорь несколько минут волочился по каменистой почве и в конце концов зацепился за куст кактуса. Шар заколыхался в воздухе, почти касаясь гондолой вершины небольшого пика. Убедившись, что шар держится крепко, Карминильо снова выпустил часть газа, и «Кастилия» уверенно приземлилась. Довольные пассажиры аэростата, за короткий промежуток времени проделавшие огромный путь, находились теперь всего в полутора тысячах футов от той цели, к которой стремилась хитана. Горный пик Два рога в центральной части хребта Гуругу, казалось, был совсем рядом и призывно сверкал в лучах занимавшейся зари. Вокруг царила звенящая тишина: на этих высотах посреди диких скал, поросших кактусами, никто никогда не селился, и тут вообще редко ступала нога человека.
   – Странный, однако, этот цыганский царь, – проворчал Педро.
   – Ты о чем? – удивился Карминильо.
   – Я говорю про вождя Семи соединенных племен. На кой черт, скажи, пожалуйста, он выбрал такое холодное и пустынное место для своего погребения?
   – К сожалению, он забыл обсудить это с тобой. Ты наверняка дал бы ему правильный совет.
   – Разумеется, – оживился Педро. – Какие же похороны без тризны? Давно усопших тоже нужно время от времени поминать. А здесь нет ни траттории, ни остерии, куда могли бы зайти родственники покойного, провозгласить ему вечную память и по этому поводу выпить и закусить.
   – Вот ты о чем, – засмеялся Карминильо. – Ты неисправим, друг мой!
   – Каков в колыбельке, таков и в могилке, – пошутил добродушный студент.
   Немного отдохнув, странники отправились дальше, предварительно выпустив весь газ из оболочки шара. Безалаберный Педро предложил просто-напросто обрезать канат – и пусть, дескать, шар летит по воле ветра. Но благоразумный Карминильо воспротивился:
   – Маловероятно, что рифы часто взбираются на вершину Гуругу, а значит, шар можно уберечь. Любой военный аэростат – государственная ценность, а Испания не настолько богата, чтобы швырять на ветер десятки тысяч франков. Надо сделать так, чтобы оболочка шара не пострадала. Давайте аккуратно сложим ее и зароем в песке. Наши войска после вчерашней неудачи опять пошли в наступление и рано или поздно придут сюда. Непременно придут – они ни за что не оставят Гуругу в руках рифов! И тогда, может статься, мы вернем своей родине «Кастилию». Это наш патриотический долг.
   – Мы его выполним! – с наигранным пафосом произнес Педро. – Я лично очень благодарен аэростату: в его гондоле нашлось столько всего вкусного, что я не забуду «Кастилию»… до следующего обеда.
   Когда друзья, тщательно спрятав шар в песке, а гондолу – в заросшем кактусами овраге, тронулись в путь, на плечах у Педро оказалась тяжелая ноша: он тащил с собой весь запас еды и напитков, обнаруженный на аэростате. На упрек Карминильо Педро проворчал:
   – Оставь меня в покое, у тебя сейчас не то настроение.
   – Что значит, не то?
   Искоса посмотрев на хитану, Педро скороговоркой добавил:
   – Не то – это когда людям не хочется ни пить, ни есть, потому что их мысли заняты чем угодно, только не прозой жизни. Все остальное им кажется пошлым.
   Карминильо покраснел:
   – На что ты намекаешь?
   – Ни на что особенное, все вполне естественно. Только я тут не при чем: питаться одним воздухом и грезами о блаженстве с девушкой, пусть даже самой прекрасной, я решительно не способен. Мне нужно что-нибудь посущественнее, например, сардинок в прованском масле, копченой ветчины, а еще лучше колбасы от знаменитых гастрономов из Саламанки. Все это для правильного пищеварения рекомендуется запивать хорошими винами, настойками и наливками. Так почему же я должен бросить наши запасы?
   Карминильо не нашелся, что ответить, и промолчал. Трое странников брели по горному хребту недалеко от вершины Гуругу, двигаясь точно к намеченной цели. В это же самое время у подножия горы верхом на тощем вислоухом муле ехал смуглолицый мужчина, за спиной которого, тесно прижавшись к нему, сидело безобразное существо с безумными глазами и развевавшимися по ветру спутанными седыми волосами. Это были Янко и Зизи-Сабба, которые тоже держали путь к двурогому пику на вершине Гуругу. Заморру и студентов они из-за дальности расстояния не видели, и наши герои тоже не подозревали, что совсем скоро встретятся со своими смертельными врагами, предателями, которые мечтали только об одном: погубить Заморру и испанцев, ее спутников.

Глава V
Испытания, потери и обретения

   Отыскать место, где находилась могила вождя Семи племен, не представляло особых затруднений: у Заморры имелась старинная шаль с красивыми по-восточному пестрыми узорами, которые при ближайшем рассмотрении оказались не чем иным, как географической картой, наверное, уникальной в мире по оригинальности замысла. Девушка берегла эту шаль, как святыню: она досталась ей по наследству от матери, та, в свою очередь, получила шаль от бабушки Заморры и так далее. Карминильо высчитал, что «возраст» шали – несколько веков. Ткань во многих местах истлела, превратилась в паутину, краски полиняли, но узоры по сей день сохраняли четкость контуров. На шали были вышиты фигурки людей и животных, удивительно похожие на те, какими в древности покрывали саркофаги фараонов, какие-то непонятные иероглифы, а также изображения древнеегипетских богов Анубиса и Pa.
   – У меня такое ощущение, будто я в Древнем Египте, – сказал Педро, рассматривая шаль. – Ой, глядите: вот этот узор напоминает два остроконечных рога, между ними какой-то квадратик, похоже, постройка, а у основания – большой череп.
   – Я думаю, постройка – это храм, возможно, в древнеегипетском стиле, и вблизи него погребен вождь Семи племен, – заключил Карминильо. – Придется более тщательно обследовать всю местность, когда мы доберемся до двурогой вершины.
   Никакого храма, изображенного на старинной шали, на хребте Гуругу не было. Если он когда-то и существовал, то бури, землетрясения и лавины, далеко не редкие в горах, давно стерли его с лица земли. Но развалины сохранились: там, где раньше, наверное, высились массивные колонны, теперь громоздилась куча обломков. Карминильо, изучавший архитектуру в университете и хорошо знакомый с системой древнеегипетских храмовых построек, без труда вычислил, где именно располагался центральный зал.
   – Придется повозиться с обломками, – сказал юноша. – Основание храма, как видно, было выложено из каменных плит и блоков огромного размера, а все остальное – из кирпича и отчасти из сырца, высушенного на солнце.
   Все трое принялись за раскопки. Сначала Педро ворчал, что ему, будущему юристу, отнюдь не улыбается перспектива, как чернорабочему, перебирать строительный мусор, но скоро увлекся и проявил незаурядную ловкость в разгребании обломков. После нескольких часов работы из-под мусора проглянул фрагмент мозаичного пола, на котором четко различался причудливый узор в египетском стиле. Еще через некоторое время обнажилась массивная каменная плита, по-видимому, прикрывавшая вход в подземелье. Все попытки поднять ее оказались безуспешными – втроем с ней было не справиться. Не исключено, что прежде ее поднимали при помощи какого-то секретного механизма, о котором наши герои ничего не знали.
   Заморра, понимая, что она как никогда близка к цели и какое-нибудь досадное препятствие может испортить все, пришла в отчаяние и немного успокоилась лишь тогда, когда Карминильо ласково обнадежил ее и пообещал что-нибудь придумать после перерыва, – все трое буквально падали с ног от усталости. Отдохнув минут десять, будущий инженер велел Педро и Заморре отдать ему весь запас патронов.
   – Что ты собираешься делать? Расстреливать плиту? – поинтересовался Педро.
   – Нет, пули тут не помогут, а вот взрыв – другое дело. Кажется, пороху у нас достаточно.
   Карминильо извлек пули из всех патронов и собрал значительное количество пороха. При помощи ятагана он проделал небольшое отверстие у края плиты, насыпал в него пороху и плотно утрамбовал. Оставалось поджечь фитиль, заранее изготовленный из кусочков шерстяной ткани. Юноша велел Педро и Заморре отойти подальше от опасного места. Раздался взрыв. Над развалинами показалось голубое облачко, брызнули во все стороны осколки камня и куски сухой глины. Когда дым развеялся, Карминильо, вполне довольный своим экспериментом, указал друзьям на черную яму, зиявшую на месте разрушенной взрывом плиты, – это был спуск в храмовое подземелье.
   С лампами в руках все трое сошли вниз и ахнули: их взорам представился целый подземный храм, состоявший из нескольких обширных помещений. Бесконечные ряды иероглифов испещряли стены. На полу самого большого зала лежала грубо отесанная плита, покрытая не иероглифами, а какими-то клинообразными письменами. Она оказалась значительно легче, чем та, что прикрывала вход в подземелье, и совместными усилиями трое искателей приключений сдвинули ее в сторону. Перед ними открылась выбитая прямо в скале продолговатая могила, а в ней – замотанный в полуистлевшую ткань человеческий скелет довольно крупного размера с золотым обручем на черепе.
   – Вот он, мой талисман! – вскрикнула Заморра, указывая на странный предмет, лежавший на грудной кости скелета и имевший отдаленное сходство с веретеном. – Это древний священный символ нашего племени. Я добилась его, он в моих руках. Теперь племя призна́ет меня своей царицей.
   Но тут будущий юрист поспешил сказать свое веское слово.
   – Могила возрастом с полтысячи лет, – вполне компетентно заявил он, – это так называемый реснуллиус, то есть никому не принадлежащая собственность или собственность того, кто завладел ею по праву первенства. От имени хитаны Заморры девятнадцати лет от роду, место рождения – Севилья, по профессии – танцовщица, в качестве ее доверенного и уполномоченного лица вступаю во владение могилой и всем, что в ней находится. Череп и кости почтенного прапращура моей доверительницы ценности не представляют. Покойся, милый прах, до радостного утра, но все, что схоронено с тобой, покорнейше прошу вручить мне.
   Педро извлек из могилы великолепное ожерелье из крупных изумрудов, четки из темно-красных рубинов, массивные золотые запястья, усыпанные крупными алмазами, кольца, такие широкие, что могли бы послужить браслетами для чьей-нибудь тонкой руки, головной убор в виде сеточки, унизанной жемчужинами. Некоторые из них сильно потускнели, другие уже умерли и рассыпались при первом же прикосновении, но часть жемчужин чудом уцелела.
   – Здесь один только жемчуг тянет на целое состояние, – заметил Карминильо.
   – Ты разбогатела, хитана! – воскликнул Педро, поднося найденные сокровища Заморре. – Это добро стоит семьсот тысяч франков, а то и больше. Поздравляю!
   – Спасибо, друг Педро, – с лучезарной улыбкой ответила хитана, – но клад для меня не столь важен. Пускай бы драгоценности лежали в могиле вождя Семи племен – мне достаточно обладать одним талисманом.
   – Какая легенда связана с ним? – спросил Карминильо, с большим интересом рассматривая находку. – Ты столько раз обещала нам рассказать! Сейчас, наверное, пришло время?
   – Да. Вместе с талисманом я обрела права, которых раньше у меня не было, и теперь могу открыто говорить о том, о чем прежде обязана была молчать. К сожалению, я знаю далеко не все, что следовало бы. В мире уже не осталось людей, которые помнили бы все легенды об истории нашего племени и его странствованиях по белу свету. Я храню в памяти то, что передала мне моя покойная мать. По ее словам, мы, цыгане, вечные бродяги, произошли от союза мужчины, выходца из Гинду, или Индии, с египетской принцессой. Индус носил имя Мар-Аменготен, его жена-египтянка звалась Заморрой, как и я. Брак принцессы с чужестранцем пришелся не по нраву египетским жрецам. Заморру судили за то, что она выдала своему супругу священные тайны страны пирамид и оккультные знания древних магов: искусство передавать мысли на расстояние, читать мысли других, погружать любого человека в глубокий сон, навевать спящему грезы и так далее. Принцессе грозила страшная казнь: ее собирались заживо замуровать в подземелье пирамиды, выстроенной ее царственным отцом. Но в последний момент смертный приговор заменили осуждением на вечное изгнание. Такой же участи подверглись супруг принцессы, их дети, слуги и рабы. Так и возник род людей, которые назвали себя цыгане, или житане, и с тех пор они скитаются по миру, везде свои и в то же время – везде чужие. У них нет родины, и вместе с тем им принадлежит весь мир.
   Со временем цыгане разделились на семь главных племен, или родов, и на множество второстепенных. Легенда гласит, что в Европе цыгане появились в период крестовых походов, и тогда же начались жестокие гонения на наш народ. Нас обвиняли в общении со злыми духами, в черной магии и распространении заразных болезней; нас гноили в тюрьмах, обезглавливали, морили голодом, женщин по обвинению в колдовстве тысячами сжигали на кострах, топили в реках и болотах, травили, как диких зверей. Но цыгане живучи, поэтому и сохранились до наших дней.
   Когда образовались семь племен, во главе их стали вожди, или цари. Они избирались всем племенем, но непременно из семейств, которые вели свое происхождение от Мар-Аменготена и принцессы Заморры. Примерно тысячу лет назад цыгане – главные представители всех родов – на общем собрании, состоявшемся где-то возле Магдебурга, избрали единого вождя Семи соединенных племен. Его родословная восходила к Мар-Аменготену, и звали его также Аменготен, то есть Аменготен II. Этот император скрывался в тех немногих странах, где цыган не преследовали, и в его руках концентрировались богатства семи племен. В качестве верховного вождя он руководил всеми племенами и для каждого назначал определенную территорию поселения, куда под страхом гнева и проклятий уже не имели права вторгаться цыгане из других родов. Династия Аменготена II правила нашим народом около пятисот лет, после чего наступил период раздоров и распрей: вожди отдельных родов отказывались повиноваться императору, тайно проживавшему где-то в Египте среди феллахов и арабов-кочевников. Вот тогда-то и выплыл неизвестно откуда таинственный талисман, который мы нашли в могиле. Согласно легенде, он принадлежал царице Заморре, причем наследовать его могла только женщина. Получив талисман, она тоже становилась царицей того рода, к которому принадлежала, и в память египтянки-прародительницы получала право выбирать себе в мужья, кого захочет, даже чужестранца.
   Почему талисман захоронили вместе с последним потомком индуса Мар-Аменготена, мне не известно. Знаю лишь, что моя мать всю жизнь мечтала разыскать талисман и уйти от племени. «Женщина-цыганка, – говорила она, – рабыня своего рода, а я хочу иметь право распоряжаться собственной жизнью, не спрашивая у соплеменников разрешения и согласия». Бедной матери не удалось осуществить свою мечту: ее преследовали сильные враги, и один из них, некий Архаз, погубил ее за то, что она не согласилась выйти за него замуж. Я подозреваю, что маму тайком отравили. Умирая, она открыла мне тайну талисмана и отдала ту шаль, что вы видели. Легенда гласит, что в нее вплетены нити той ткани, которой покрыли тело египетской принцессы Заморры, когда она умерла.
   Детство мое прошло беззаботно, жизнь улыбалась мне и казалась сладким сном. Но вот мне минуло пятнадцать лет, и соплеменники стали говорить, что я хороша собой. Однажды меня позвал к себе Архаз и сказал: «Дитя! Ты должна выйти замуж за юношу из нашего рода. Что скажешь о Романьо, моем племяннике? Если не хочешь Романьо, выбирай из двоих: Педро Ругга или твой молочный брат Янко». – «Но я не люблю никого из них!» – «Велика важность! Ты не царица, твое дело подчиняться моей воле, потому что я – законно избранный вождь племени». – «Но ведь я из рода египтянки Заморры и имею право стать царицей». – «Какая ерунда! Царицей можно сделаться, только имея талисман, а у тебя его нет». – «Но я найду его!» И тогда же я решила начать поиски.
   Шли годы, но мне никак не удавалось узнать, где похоронен цыганский император, последний прямой потомок Мар-Аменготена и принцессы Заморры. Лишь в этом году я выведала тайну у одной почти столетней венгерской цыганки, прибывшей в Севилью, чтобы умереть на родине. Я немедленно отправилась на поиски. Остальное вы знаете…
   – Да, поразительно, – ответил Карминильо, выходя из глубокой задумчивости.
   Переночевав вблизи развалин, странники решили пробираться в Мелилью: ночами идти по горной цепи Гуругу, а в светлое время суток прятаться в лесу. Опасности никого не пугали, тем более что иного выхода попросту не существовало. С общего согласия Карминильо избрали руководителем маленького отряда, и, едва смерклось, юноша отдал приказ выступать в поход. Заморра захотела еще раз поклониться могиле вождя Семи племен – последнего императора цыган – и попросила друзей не сопровождать ее.
   – Ты собираешься творить там заклинания? – улыбнулся Педро.
   – Нет, – искренне ответила девушка. – Я не верю в заклинания и, собственно говоря, уже давно порвала связи с цыганским племенем, но считаю нужным помолиться за упокой души Мар-Аменготена.
   Она ушла легкой походкой и скрылась среди развалин. Надвигалась ночь, и вот-вот должна была показаться луна. Царившая вокруг зловещая тишина нагоняла страх: казалось, у двурогого пика Гуругу собралось неисчислимое множество призраков, восставших из могил.
   – Что она так долго возится там? – нетерпеливо спросил Педро. – Нам пора отправляться!
   – Сейчас придет, и сразу пойдем. Да вон она, вроде бы. Слышишь шаги?
   Действительно со стороны развалин донесся слабый шорох. К камням, на которых сидели испанцы, кто-то приближался.
   – Наконец-то, – с облегчением сказал Педро, вставая. – В путь, друзья!
   – Далеко собрались, сеньоры? – раздался из мглы язвительный голос, по которому испанцы сразу узнали Янко.
   В то же мгновение целая орава горцев набросилась на беглецов. Они еще не успели подумать о сопротивлении, как враги забрали у них и пистолеты, и ятаганы. Сильными ударами юношей повалили на землю и связали так, что оба не могли даже пошевелиться. Особенно усердствовал риф, ставший новым вождем племени Бенни-Ассани после смерти Абдаллы, Льва Эр-Рифа.
   – Привет, гяуры, – издевательски процедил он сквозь зубы. – Довелось-таки встретиться снова. Вы нам не рады? Мы вам – очень. В прошлый раз вы ухитрились сбежать от нас. Как же так? Разве мы с вами плохо обращались? Мы ведь вас любим, как самых дорогих друзей!
   Испанцы угрюмо молчали, и тогда из-за спин рифских воинов выступил Янко, в локоть которого мертвой хваткой вцепилась сгорбленная старуха Зизи-Сабба.
   – Где Заморра, собаки? – закричал цыган и концом навахи уколол Карминильо в бок.
   – Ее тут нет, – ответил испанец.
   – Лжешь, каналья! – завизжал цыган, сшиб юношу с ног и наклонился, чтобы плюнуть ему в лицо.
   Карминильо изогнулся с такой силой, что связывавшие его веревки затрещали, потом резко, словно пружина, выпрямился и головой ударил Янко в живот. Цыган, завопив от боли, повалился навзничь и принялся кататься по земле со стонами и зубовным скрежетом. Рифы громко захохотали. Отлежавшись, Янко опять подскочил к Карминильо, но вождь рифов грубо оттолкнул его:
   – Пошел вон! Испанец – наш враг, но он отважный человек, а ты только и умеешь, что терзать беспомощных.
   – Вы обещали, что поможете мне казнить обоих испанцев, – стал упрекать рифов Янко.
   – Казнить, а не бить и не оскорблять. Мы мужчины. Хочешь – вот кинжал. Перережь ему горло, твое право. Но не издевайся над пленным, который храбрее тебя в сто раз, цыганский шакал.
   Сверкнув злобными глазами на вождя, Янко схватился за наваху, но потом отшвырнул ее в сторону.
   – Слишком легкая смерть для врага, я желаю упиться его муками. – Цыган сатанински ухмыльнулся. – Хочу, чтоб он умолял смерть прийти к нему и избавить от страданий, чтоб он звал ее как спасительницу. Есть здесь поблизости какая-нибудь яма или ниша? Мы зароем, замуруем в ней этого червяка, а выход заложим камнями.
   – Да будет по слову твоему, – кивнул вождь.
   – В последний раз спрашиваю: где Заморра? – допытывался Янко. – Не вздумай, проклятый испанец, обманывать меня! Она была вместе с вами, собаки! Я видел издалека, как мелькала ее фигура. Мало того, я незаметно дополз по камням до того места, где вы сидели, спрятался за кустами и слышал ваши голоса. Где она прячется? Скажи, и я убью тебя одним ударом навахи – ты умрешь сразу, не мучаясь, а его, – цыган показал пальцем на Альвареса, – отпущу. Говори!
   – Убирайся в ад! – вознегодовал Педро. – Я сочту себя опозоренным, получив свободу по милости ненавистного предателя. Иуда!
   – Все равно я найду Заморру! – вопил цыган. – Никуда она от меня не денется!
   – Так ищи, – презрительно бросил Карминильо.
   – Пора кончать с испанцами, цыган, – вмешался вождь рифов, – ты нас задерживаешь. Или ты не знаешь, что солдаты гяуров поперли на нас с удвоенной силой? Нам, мужчинам, надо с оружием в руках сражаться за свою родину, а не возиться с твоей личной местью.
   Трое рифов набросились на Карминильо, трое – на Педро, осыпа́вшего их проклятиями. Янко метнулся к развалинам.
   – Боже, – в отчаянии прошептал Карминильо, понимая, что сейчас цыган обнаружит Заморру.
   – Может, все обойдется, – попытался утешить его Педро. – Девушка она сильная, ловкая и смекалистая. Ей-богу, я охотно женился бы на ней, но она любит тебя, а не меня. Почему ты не предложишь ей руку и сердце?
   – Молчи, вон идет Янко.
   – Ого! Там целое подземелье, – сказал цыган рифам. – Такой могилы достойны особы царской крови, жалко осквернять ее трупами этих собак. Да ладно, тащите сюда эту падаль!
   Рифы подхватили испанцев, поволокли к развалинам и швырнули внутрь.
   – Это вам не брюхо быков, гяуры, – крикнул напоследок вождь рифов. – Отсюда не выберетесь, шакалы!
   Заложив выход той самой плитой, которая прикрывала могилу вождя Семи соединенных племен, и вдобавок навалив сверху груду камней, разбойники ушли. Вдалеке мелькнули, постепенно растворяясь во мгле, огни их факелов. В каменном мешке воцарилась ужасная тишина. Карминильо и Педро были заживо погребены в подземелье древнего храма на вершине горы Гуругу…
   – Куда могла подеваться хитана, мать? – спросил цыган, усевшись на камень недалеко от развалин.
   – Я хоть и старая, но глаза у меня еще зоркие, сынок. Я осмотрела все окрестности – нигде не было твоей красавицы. Да и рифы обшарили всю гору. Если бы твоя зазноба спряталась где-то поблизости, ее отыскали бы. Похоже, она ушла раньше испанцев.
   – Проклятье, и ночь как назло! Днем мы быстро разыскали бы эту строптивицу, а с факелом не видно ни черта!
   – Я же говорю, сынок, что заглянула за каждый камень, – нет тут этой мерзавки, а найди я ее – придушила бы своими руками.
   – Ты сдурела, мать? Выжила из ума? – прикрикнул на старуху Янко. – Заморра принадлежит мне. Я возьму ее силой, ты поняла? Опозоренная гордячка потом сама будет валяться у меня в ногах и умолять, чтобы я женился на ней и прикрыл ее грех. Вот так-то! – Цыган громко расхохотался и вдруг внезапно замер, приложив палец к губам: – Ты ничего сейчас не слышала, мать? Мне почудилось, будто кто-то смеялся.
   – Ты, сыночек. Эхо донесло твой смех.
   – Нет, мать, – запротестовал Янко, направляя факел в сторону развалин, – мне показалось, что вон тот камень пошевелился. За ним кто-то прячется!
   – Тебе померещилось, сынок.
   Но Янко, схватив маузер, вскочил и вгляделся во тьму. Внезапно позади него выросла чья-то тень. Он резко обернулся – выстрел грянул почти в упор. Схватившись за рану в груди, цыган ничком рухнул на землю. Старая колдунья в испуге заметалась и кинулась было туда, где стоял мул, на котором мегера и ее «сынок» добрались до вершины Гуругу, но пуля оказалась проворнее. Зизи-Сабба с воем упала недалеко от того места, где лежал, царапая землю в предсмертной агонии, злодей и предатель Янко. Заморра выскользнула из темноты и хладнокровно, без малейших колебаний, выпустила еще две пули: одну в затылок Янко, другую – в висок его сообщницы.
   Как же хитане удалось спастись? Вернемся немного назад. Пока Карминильо и Педро дожидались девушку поодаль от руин, Заморра горячо молилась над могилой Мар-Аменготена. Закончив и уже выбравшись из подземелья, она, оправляя одежду, чуть-чуть задержалась у небольшого портика, образованного двумя невысокими толстыми колоннами, прикрытыми сверху каменной плитой. В это самое мгновение прямо на ее глазах рифы и Янко предательски напали на испанцев, и Заморра уже ничем не могла помочь друзьям – ее тут же схватили бы и связали. Однако девушка, приучившая себя сохранять выдержку при любой опасности, быстро сообразила, как поступить. Гибкая и ловкая, словно молодая пантера, она бесшумно взобралась на плиту и легла ничком, плотно прильнув к камню. Под ней бегали рифы, звеня саблями, перекликаясь, обшаривая руины и заглядывая в каждую щель. Но ни одному разбойнику не пришло в голову искать беглянку там, где она находилась, – по сути на виду у всех. Десятки раз мегера Зизи-Сабба и предатель Янко останавливались под портиком. Заморра слышала каждое их слово и из последних сил сдерживалась, чтобы не раскроить цыгану череп метким ударом ятагана. Вот так Заморра стала свидетельницей ужасной казни Карминильо и Педро.
   Едва рифы ушли, она осторожно сползла по колонне, прокралась среди камней к тому месту, где сидели Янко и Госпожа ветров, и, улучив удобный момент, меткими выстрелами уложила своих врагов. Она торопилась – в могиле в страшных мучениях задыхались ее друзья, ее любимый Карминильо. Заморра бросилась к груде камней, которыми был завален вход в подземелье, и – о ужас! – заплакала от сознания собственного бессилия: камни оказались так тяжелы, что девушка физически не могла сдвинуть их ни на один волос, а ведь под ними лежала еще плита, которую не своротили бы и двое сильных мужчин.
   – Карминильо! – рыдая, закричала Заморра, и из могилы до нее донесся слабый стон. – Боже! Карминильо, я не знаю, что делать! Я готова отдать свою жизнь за твою жизнь, свою кровь за твою кровь. Я безумно люблю тебя, Карминильо! Но что мне делать, чтобы вас спасти?! Я до мозолей стерла все руки, пытаясь сдвинуть камни, но они даже не шелохнулись. Карминильо! Научи меня, как быть!
   – Спасайся, Заморра, – долетел из подземелья голос испанца. – Я тоже люблю тебя, но мне не суждено назвать тебя женой. Оставь нас, ты в большой опасности. Я слышал разговор рифов: испанцы снова пошли в атаку, но, пока они доберутся сюда, мы с Педро уже не будем нуждаться в помощи. Но ты, бесценная моя, сохранишь свою жизнь и отомстишь рифам за нашу гибель. Пробирайся в лагерь испанцев, Заморра, и расскажи им все, что с нами случилось.
   Голос Карминильо звучал все глуше и вскоре совсем оборвался. Заморра, громко рыдая, в отчаянии припала лицом к огромному камню, как вдруг отчетливо услышала звуки далекой канонады: у подножия Гуругу шел бой испанцев с рифами. Генерал Альдо Марина появился в горах с многочисленным войском, чтобы наказать горцев за истребление батальона полковника Ларреа. Тридцать особых орудий, приспособленных для боевых действий в горной местности, громили дуары рифов, сметая их, словно пыль. Заморра прекратила рыдать, лицо ее просветлело.
   – Мужайся, Карминильо! Я спасу тебя и Педро! – крикнула отважная девушка, бросилась, петляя между камнями, туда, где пасся мул, когда-то принадлежавший Госпоже ветров, и через минуту во всю прыть понеслась по склонам Гуругу.
   Аванпост военизированных соединений генерала Альдо Марины задержал молодую всадницу, которая бешеным галопом вылетела из кустов прямо на дозорных. Девушка решительно потребовала, чтобы ее немедленно препроводили к главнокомандующему. Альдо Марину разбудили и ввели к нему странную посетительницу. Немалого труда стоило Заморре втолковать пожилому военачальнику, что всего в нескольких милях от испанского лагеря двое испанцев заживо замурованы в подземелье. Генерал был очень удивлен появлением неизвестно откуда, да еще среди ночи, юной девушки в этническом наряде и окончательно сбит с толку невнятным рассказом о руинах какого-то храма, якобы служившего склепом императора семи цыганских племен. Но Заморра так молила о помощи, что старый служака по-отечески пожалел ее и согласился помочь. Спустя полчаса отряд драгун астурийского полка при двух пушках выступил из лагеря в направлении вершины Гуругу. Во главе кавалькады вихрем неслась Заморра, указывая дорогу. За ней во весь опор мчались испанские кавалеристы. Только бы не опоздать! Даже минутное промедление могло стоить жизни замурованным в подземелье узникам…
   Однако операция оказалась менее рискованной, чем можно было предположить: в предыдущие дни испанцы нанесли несколько сокрушительных ударов по основным силам рифов, всех наиболее влиятельных вождей горцев вместе с их сородичами и приближенными беспощадно истребили, на месте дуаров клубился дым и валялись кучи мусора. Часть мирного населения, которая успела спастись, в ужасе бежала куда-то высоко в горы. Там, у хребта Гуругу, теперь бродили лишь малочисленные шайки рифов, не способные оказать военизированным частям противника никакого серьезного сопротивления.
   Уже на подступах к вершине драгуны издали заметили нескольких вооруженных всадников. Потрясая пистолетами и ятаганами, рифы громко выкрикивали угрозы и ругательства. «К бою!» – прозвучал приказ командира. В один момент кавалеристы сняли с передков пушки, загремели выстрелы. Три-четыре залпа – и путь был расчищен. У края ущелья, куда угодила картечь, остались лежать мертвые бандиты и их лошади. Один из трупов привлек внимание Заморры, когда она проезжала мимо: могучего телосложения риф застыл, спиной привалившись к камню, вытянув вперед ятаган, и, казалось, улыбался. Но это была не улыбка, а зловещая гримаса смерти: осколок угодил вождю племени Бенни-Ассани, преемнику шейха Абдаллы и сообщнику злодеев Янко и Зизи-Саббы прямо в голову и разворотил череп. Через два часа драгуны и Заморра достигли двурогого пика. Они не знали, что генерал Альдо Марина, услышав выстрелы в горах, направил к вершине Гуругу еще два отряда. Однако помощь драгунам не понадобилась, и еще до прибытия подкрепления они разобрали гору камней, подняли тяжелую плиту и освободили своих соотечественников из ужасной могилы. Педро, еще не до конца веря в то, что его спасли и жизнь продолжается, первым делом затребовал у командира драгун галет и вина – в последнем, впрочем, ему отказали. Карминильо, пошатываясь от слабости, подошел к Заморре, опустился на колено и протянул к ней руки:
   – Родная! Ты вновь спасла меня. Отныне моя жизнь принадлежит тебе. Ты согласишься стать моей женой?
   Заморра счастливо улыбнулась, притянула юношу к себе и прильнула к его груди.
   – Я знала, что ты полюбишь меня, – прошептала она на ухо Карминильо, – а я полюбила тебя с первой нашей встречи. Эта любовь переродила меня. Ради тебя я захотела перестать быть хитаной, решила добиться права уйти из своего племени и сделаться твоей женой. Я поклялась отыскать священный талисман своих предков, потому что он открывал мне путь к свободе и счастью с тобой, мой милый!
   Окружающие с любопытством глядели на влюбленных, казалось, позабывших, что они здесь не одни. Тогда Карминильо, обвив сильной рукой тонкую талию девушки, громко обратился к солдатам и офицерам:
   – Сеньоры! Вы, если я не ошибаюсь, из Астурии?
   – Да! – послышался хор голосов.
   – Сеньоры! Вы – астурийцы, свободные люди гор. Я тоже астуриец. У нас в горах до сих пор жив старинный обычай, который мы свято чтим и нерушимо храним. Я, Карминильо да Истмо, идальго, свободный человек, ни с кем не связанный ни брачными узами, ни клятвами, ни обетами, в вашем присутствии заявляю: эта девушка по имени Заморра – отныне моя жена и царица. – Обратившись к Заморре, он попросил: – Договори, пожалуйста, эту традиционную фразу, моя любимая!
   Заморра, сверкнув прекрасными глазами, звонко произнесла:
   – Я, Заморра, свободная девушка, ни с кем не связанная брачными узами, никому не обещавшая свою любовь, сердце и руку, в вашем присутствии говорю: этот мужчина, Карминильо да Истмо, отныне мой муж и господин!
   – Et nunc, et semper, et in saecula saeculōrum [55 - И ныне и присно и во веки веков (лат.)], аминь! Скрепляю ваш союз! – отозвался из толпы Педро, пережевывая галеты.
   – Ура! – закричали драгуны и обступили счастливую пару, чтобы обменяться рукопожатием с Карминильо и поцеловать руку новобрачной царице Заморре.
   Узнав об этом событии, генерал Альдо Марина распорядился достать из запасов ящик шампанского, и благородный напиток заискрился в бокалах, поднятых в честь идальго и его молодой жены. На этом мы могли бы завершить наше повествование, но закон жанра требует сказать несколько слов о дальнейших судьбах главных героев.
   Поход генерала Альдо Марины закончился полным разгромом рифов. Горцы вынужденно смирились, затаив свою ненависть к врагам-конкистадорам. Окрестности Мелильи были очищены от разбойничьих шаек, и колония могла спокойно жить и развиваться. Ни Педро, ни Карминильо с Заморрой не стали дожидаться, пока окончательно наступит мир и в горах перестанет проливаться кровь. Молодые люди отправились в Мелилью, а оттуда – в Испанию. Привезенный Заморрой талисман помог ей осуществить свою мечту: бывшую хитану избрали царицей испанских цыган. Разумеется, это был лишь титул, не более, но титул драгоценный для Заморры: получив его, она вышла из-под власти своего племени, как царица она стала выше древнего цыганского закона. Теперь, не подвергаясь мести со стороны соплеменников и не навлекая на себя их проклятий, Заморра могла выйти замуж за своего избранника, даже за чужеземца. Единственное, на что пришлось пойти в угоду племени, – провести свадебный обряд по-цыгански, что, впрочем, нисколько не смутило Карминильо.
   Вкратце опишем, как все происходило. В назначенный день и час в доме вождя племени Архаза, который больше не имел права ни в чем препятствовать Заморре, собрались ее близкие. В их присутствии Карминильо и Заморра наполнили глиняный кувшин водой из фонтана, сделали по глотку, и Карминильо торжественно объявил:
   – Эта девушка становится моей законной женой.
   В ответ Заморра произнесла:
   – Этот юноша становится моим законным мужем.
   После этого, взявшись за ручки кувшина, новобрачные с силой бросили его на каменный пол. Детишки цыган кинулись собирать все осколки и считать их. Согласно поверью цыган, принесенному бог весть из каких далей, пережившему не одну сотню веков, брак продлится столько лет, на сколько осколков разбился сосуд. Кувшин наших героев по подсчетам цыган разбился, вроде бы, на сто осколков или даже чуть больше…
   Что еще добавить? Ах да! Мы чуть не забыли о доблестном потомке конкистадоров Педро Альваресе. Заморра, выйдя замуж за Карминильо, распродала клад, найденный в склепе вождя Семи соединенных племен. Педро почти не ошибся в оценке коллекции драгоценностей: ювелиры дали за сокровища свыше семисот тысяч франков. Никому не сказав ни слова, Заморра выкупила у ростовщиков, одолевавших бедного юриста, все его векселя и расписки, вызволила из ломбардов все заложенные Альваресом вещи и вернула частным кридиторам Педро все, что он задолжал. В одно прекрасное утро, в то самое, когда совершался третий по счету обряд бракосочетания Заморры и Карминильо – торжественное венчание в старом готическом соборе Саламанки, сиявшая красотой и счастьем девушка поздравила своего друга Педро, с которым когда-то скиталась по горам Эр-Рифа, с избавлением от всех долгов. Увидев целый ворох оплаченных векселей и расписок, ошеломленный Педро растрогался до слез и поклялся, что, как только окончит университет и получит место, немедленно примется частями выплачивать Заморре всю истраченную на него сумму. Заморра согласилась, но посоветовала не слишком спешить и прилежно учиться.
   Педро сдержал слово: с отличием окончил курс юридических наук и получил престижную, хорошо оплачиваемую должность. Но он не перестал быть сладкоежкой-гурманом, а посещение изысканных ресторанов и прочие способы удовлетворения высоких аристократических запросов обходятся в Испании не дешевле, чем в любой другой стране Европы, так что Педро фактически проедал все свое крупное жалованье. Но каждый раз он уверял, что вот-вот остепенится, начнет копить деньги и вернет Карминильо с Заморрой все, что задолжал.
   Царица цыган Заморра, принявшая испанское имя – Кармен, и ее муж, инженер Карминильо да Истмо, закончив свои дела в Саламанке, покинули этот город и перебрались на роскошную виллу в предместье Барселоны. Из окон дома и с террасы открывается великолепный вид на море. Днем и ночью мимо виллы – райского уголка, где поселились счастливейшие из смертных, по бескрайним морским просторам проплывают корабли, которые идут в Африку или возвращаются оттуда…

Эмилио Сальгари Священный меч Будды (Сборник)

Священный меч Будды

Часть первая Палладион буддистов

Глава I Праздник в фактории

Глава II Пари

Глава III Сборы в дорогу и первая жертва

Глава IV Плавание на джонке и китайский обед

Глава V О Жемчужной реке, жемчуге и пиратах

Глава VI Стычка на острове

Глава VII Неприветливый Чжаоцин

Глава VIII Как Корсан покупал джин

Глава IX Белые и желтые

Глава X Вероломство Луэ Коа

Глава XI Переправа через Сицзян

Глава XII Ужасная ночь

Глава XIII Миао-цзи

Глава XIV Нападение

Глава XV Бандит Теон Каи

Глава XVI Наводнение

Глава XVII Двое суток под водой

Глава XVIII Спасение

Часть вторая Пагода Швемадо

Глава I Монастырь

Глава II Носорог

Глава III Переправа через Юаньцзян

Глава IV Юаньян

Глава V Курильщики опиума

Глава VI Храм бога Фо

Глава VII Охота на слона

Глава VIII Брат раджи Ма-Конга

Глава IX От Салуина до Иравади

Глава X Рахам

Глава XI Бегство

Глава XII Проводник-бирманец

Глава XIII На Иравади

Глава XIV Амарапура

Глава XV Сиамец

Глава XVI Киум-Доджэ

Глава XVII Сагайн

Глава XVIII В трюме

Глава XIX Пегу

Глава XX Священный меч Будды

Глава XXI Битва