Вадим Коростылёв
Это очень хорошо, что пока нам плохо… (сборник)

Про автора

   Начну, как в сказке. Когда-то давно жила-была семья: папа, мама и маленькая девочка Маринка. И вот однажды в доме завёлся утёнок – к сожалению, не живой, а игрушечный. Внутри у него был моторчик, а снаружи – ключик. И благодаря этому утёнок мог совершать всякие нехитрые движения. А ещё у этого утёнка позади была прикреплена волшебная красная корзиночка. Она и превращала просто игрушку в самого настоящего волшебного Утя.
   Утя поселился на шкафу в комнате родителей и всегда точно знал, как ведёт себя маленькая Маришка. По утрам она приходила к шкафу и, молитвенно сложив ручки, шептала: Утя, Утя, с добрым ути! Дай в корзинке конфетку для Маринки!
   Стихи немного нескладные, однако чудодейственные. Кто-нибудь из родителей снимал утёнка со шкафа и, трепеща, девочка заглядывала в корзинку – ведь если её поведение признавалось хорошим, там всегда лежала красивая конфета, если же нет, то, увы…
   Девочкой была я, а выдумщиком всего этого обряда мой отец – тогда ещё довольно молодой писатель Вадим Коростылёв.
   Не могу сказать, что вся эта история с конфетами вызывала у меня полное доверие. Поэтому пристальным взглядом сопровождала все действия родителей около шкафа и нередко требовала, чтобы до(!) произнесения заклятия мне показали корзинку. Но она всегда была пуста!
   Тайна прозорливого утёнка так навсегда и осталась для меня загадкой. Ну, а когда я пыталась выспрашивать отца, он только хитро улыбался и упорно утверждал, что сам не знает, как это выходило…
   Реальная, даже обыденная жизнь и чудо с волшебством сопутствуют друг другу и в сказочных пьесах, и в киносценариях Вадима Коростылёва.
   А началось это так.
   Чуть-чуть биографии.
   Родился 3 августа 1923 года в Москве. В детстве сочинял стихи по дороге в школу, а порой даже и на уроках. Очень любил театр. В четырнадцать лет пошёл поступать в актёрскую студию к самому Станиславскому. Тот, отметив необыкновенный голос юноши, дал распоряжение своей сестре, тоже режиссёру: когда мальчик подрастёт, возьми его к себе. Так и случилось: после школы Вадима приняли в театральную студию Станиславского и вскоре он был занят в спектакле «Ревизор».
   Когда началась война, сразу записался добровольцем в комсомольский батальон. До того как отправить на фронт, необученных мальчишек послали копать окопы под Ельней. Там они и попали в страшную кровавую бойню. Тогда мало кто выжил. Вадиму, можно сказать, – повезло. Он был «только» тяжело контужен. Два года его лечили, а потом всё-таки комиссовали по состоянию здоровья.
   Оставаясь в Москве, в 1943 году Вадим поступает на поэтическое отделение Литературного института, где тогда, в первой половине сороковых годов, кипели довольно бурные литературные страсти.
   Подошла к концу война. И Коростылёв принял решение: коль судьба не дала ему повоевать, он всё равно наверстает упущенное. На последнем курсе он уходит из института и уезжает в Арктику, где два года руководит одной из зимовок Карской научно-промысловой экспедиции. Продолжает писать стихи и в 1947 году приезжает в Москву на Всесоюзное совещание молодых писателей как делегат Крайнего Севера.
   По возвращении с севера Вадим женился. Жена писателя, Заира, была дочерью расстрелянного в 1938 году советского экономиста, члена Коминтерна, организатора Коммунистической партии Ирана Аветиса Султан-Заде. В начале 1954 года у Коростылёвых родилась дочь. Нужно кормить семью. Заработок приносили водевили, бурлески, пьесы для детского театра и тексты песенок для кинофильмов.
   Новогодняя комедия Эльдара Рязанова «Карнавальная ночь» сделала Коростылёва знаменитым: «И улыбка, без сомненья, вдруг коснётся ваших глаз…» – распевала вся страна.
   В 1955 году Олег Ефремов поставил в Центральном детском театре озорной и весёлый музыкальный спектакль Коростылёва и Львовского «Димка-невидимка». А в 1957-м в ТЮЗе Ролан Быков выпускает полную эксцентрики постановку по пьесе Коростылёва «О чём рассказали волшебники». Спектакль получил множество всяких премий, в том числе и международных. Эти спектакли стали режиссёрскими дебютами и Ефремова, и Быкова. Потом случилось так, что один из режиссёров-«волшебников» – Ролан Быков – ушёл работать в кино, и тогда Коростылёв пересочинил эту сказку для кинематографа. А песенка из «Айболита-66» стала негласным гимном советской интеллигенции: «Это очень хорошо, что нам очень плохо!!!»
   Однажды писателя спросили: «Как вы пришли в сказку?» – «Да кто его знает, как это происходит, – ответил он. – Мне просто захотелось сказок!»
   И действительно, драматург заселяет свои пьесы и сценарии не только влюблёнными да властителями сказочных царств. В них активно действуют обезьянки, собаки, птицы, мыши. Но не только этот звериный мир очеловечивается. Души деревьев и грибы, сорняки и цветы, а также куклы, пузырьки из-под чернил, подземные минералы – вся эта разнообразнейшая сказочная братия имеет совершенно живые человеческие характеры: они умеют любить и ненавидеть, приходить на помощь или предавать ближних своих… В общем, всё как у людей.
   Впрочем, зачем рассказывать – вы сами можете всё прочитать и оценить фантазии писателя. Как написали на сайте Лаборатория фантастики (fantlab.ru.): «Этот автор не является фантастом как таковым и не включён в рейтинг фантастов, но администрация сайта считает, что это не повод обходить стороной его творчество».
   Полностью разделяю это мнение.

   Марина Коростылёва

От автора
Вместо предисловия

//-- Приглашение в сказку --//

     Отворите волшебные двери,
     Там гуляют волшебные звери
     По лесам и полям, незнакомым
     Академикам и агрономам.

     Там летают, сумев сохраниться,
     И жар-птица, и синяя птица,
     И ещё кое-кто из пернатых,
     Те, в которых не верят юннаты [1 - Юннаты – юные натуралисты.].

     Мне обидно за тех, кто не верит
     В эти старые добрые двери,
     Кто не верит и дует с опаской
     На огни́во, что высекло сказку!

     Нет волшебниц среди педагогов,
     В школе к сказкам относятся строго,
     Их берут не из школьной программы,
     А из памяти маминой мамы!

     Отворите волшебные двери!!!

Сказки-мультфильмы

Вовка в Тридевятом царстве

   Не на море океане, не на острове Буяне, а в самом что ни на есть обычном городе жил да поживал мальчик по имени Вовка. И всем-то Вовка был хорош, да вот беда – лентяй был жуткий. Целыми днями только и делал, что на диване лежал да сказки читал.
   Сказки оно хорошо, конечно. Но вот какая история с ним приключилась…

   Пришёл однажды Вовка в библиотеку, книжки менять, а в библиотеке той работала одна весьма непростая старушка.
   – Ну, что ты ещё хотел бы почитать, мой дружочек?
   – Вот ещё бы такую же книжку, – сказал Вовка, протягивая сборник волшебных сказок.
   – Хм, у меня ведь есть кое-что получше, – усмехнулась старушка. – Вот смотри – «Сделай сам» называется.
   – Ну, всё сам да сам! А тут ведь вот – царская жизнь: только и делай, что ничего не делай!
   – Ах, так… – задумчиво проговорила старушка. – Тогда тебе просто необходимо попасть в Тридевятое царство.
   – Эге, да разве ж туда попадёшь? – мечтательно проговорил Вовка.
   – А почему бы нет? Где у нас тут сказочный раздел? А, вот он. Нашла.
   Теперь стань вот здесь. Голову правее, спокойно, не шевелись…
   Встал Вовка, не шевелится. А старушка взяла карандаш и обвела им Вовкину тень. Тень стала уменьшаться и превратилась в маленького Вовку.
   – Вот это да-а-а… – удивился Вовка.
   – Понимаешь, – пояснила старушка, – в книгах могут жить только нарисованные мальчики. Но ведь вы с ним одно и то же, не правда ли? – И она хитро подмигнула Вовке.
   – Факт! – воскликнули в один голос оба Вовки. – А вы волшебница?
   – Ну что вы, что вы! Да никакого тут волшебства нет! Просто я регулярно читаю книгу «Сделай сам». Ну, ступай, дружок! – и старушка подтолкнула пальчиком маленького Вовку.
   Подошёл Вовка к своей любимой книжке, распахнулись перед ним на обложке волшебные ворота, и отправился он в сказку…
   Долго ли, коротко ли бродил Вовка. Набрёл он, в конце концов, на терем.
   – Никого нету… – огляделся по сторонам Вовка. – Алё!!! А где же тут кто?
   И тут видит Вовка, что возле забора стоит Царь, а в руках у него большущая малярная кисть.
   Царь, ничего не замечая вокруг, с увлечением красил забор и тихонько напевал:

     Имею я пирожных горы,
     И есть, что есть, и есть, что пить.
     Но крашу, крашу я заборы,
     Чтоб тунеядцем не прослыть!..

   – Царь! – позвал Вовка. – Царь, а Царь!
   – О, Господи! – переполошился Царь. Подбежал к трону, напялил мантию, нацепил корону на голову, схватил скипетр. – Фу! Как я испугался! Я уж думал наши сказки кто почитать взял, а я в таком виде… – смущённо поглядел Царь на свои ноги в стоптанных и заляпанных краской башмаках.
   – Не-ет, это я. А вы зачем забор красите? Вы же Царь! Вам же полагается ничего не делать!
   – Да знаю, знаю. Должность у меня такая – только и делай, что ничего не делай. Но ведь так со скуки помрёшь! И потом, я ведь не всамделишный Царь-то, я – сказочный. Дай, думаю, пока сказки на полке стоят, забор подкрашу. И польза, и разминка. Одобряешь?
   – Не-а! – помотал головой Вовка.
   Вовка взобрался на трон, надел на себя корону и давай Царя поучать:
   – Ничего вы не понимаете в царской жизни, Царь! Ха! Хочешь – пирожное, хочешь – мороженое… А он, ха-ха, заборы красит!..
   – Так-так, понятно, – покивал головой Царь и пихнул Вовку скипетром в бок. – Уступил бы место старшему-то. Али в школе не обучен?
   – Пожалуйста, – обиделся Вовка.
   – Подай-кась сюды корону, великовата она тебе. – Царь аккуратно надел корону. – Значит, пирожных…
   – Ага, – с довольной улыбкой подтвердил Вовка.
   – Э-эй! Стража! – позвал Царь. – Вот что, ребята, отрубите-ка ему голову. Тунеядец, – вздохнул Царь и развёл руками.
   – Ага. Это можно, – обрадовались стражники и двинулись к Вовке.
   И начала тут стража секирами махать. Чудом Вовка ноги унёс. Помчался он дальше по страницам, прибежал в другую сказку.
   – Где это я? – сам себя спросил Вовка и начал читать: «На по-ро-ге сидит ста-ру-ха. А пе-ред ней раз-би-тое ко-ры-то». А-а-а, вот это я где, – догадался Вовка. – В сказке «О рыбаке и рыбке». – И точно на берегу сидела старуха и грустно смотрела на корыто. – Бабушка, здравствуй! – вежливо поздоровался с ней Вовка.
   – Здравствуй, милок!
   – Бабушка, как бы тут Золотую Рыбку повидать? А? Ты-то уж в курсе дела?
   – Да вот оно – море-то, рядом. Кхе-кхе. Ой-ёй-ёй, ой! Знаешь, только и ходить не советую. Вот ты послушай, какая со мной беда приключилась.
   – Ха-ха-ха, – рассмеялся Вовка. – Главное, она ещё мне будет рассказывать, как будто что ль я не читал. Так ведь я-то – не ты! Я-то ведь совсем не хочу быть владычицей морскою. Ха-ха-ха. Я-то с ней быстро договорюсь.
   – Слышь, касатик… Это… – обратилась к нему старуха. – Попросил бы ты у неё корыто… А?..
   – Ну, вот ещё! Снова здорово! Сначала тебе корыто, потом тебе подавай стиральную машину…
   – Да нет, нет. Где уж там…, – замахала руками старуха.
   – Ну ладно, поговорим, – пообещал Вовка.
   И вот вышел Вовка на берег моря.
   – Эй, Золотая Рыбка! – позвал он. – Э-эй! Золотая Рыб-ка-а-а! Ты что, не слышишь, что ли?
   Выглянула из моря Золотая Рыбка:
   – О-хо-хо. Ну, что тебе надобно старче?.. – И тут вместо старика она увидела Вовку. – Ах! Это что такое?
   – Эге, Золотая Рыбка! – обрадовался Вовка. – Слушай, Золотая Рыбка, значит, так. Я хочу, чтобы ты…
   – Что-о-о?! – рассердилась Рыбка. – А ты сплёл невод? А ты его трижды закинул в море? А ты меня поймал? Палец о палец не ударил, а туда же – «я хочу…». Фу!
   Махнула Рыбка хвостом, взбаламутилось море, поднялась большая волна и подхватила Вовку.
   – Куда ты меня тащишь?! А-а-а!!!
   А волна несла и несла Вовку куда подальше. А потом выбросила на берег.
   – Ух ты, подумаешь! Килька несчастная! – погрозил кулаком вслед убегающей волне Вовка.
   …Куда занесло Вовку на этот раз? А занесло его в сказочный лес. И вышли ему навстречу три девицы. Махнула рукавом одна девица, – на полянке дворец вырос. Махнула рукавом другая, – перед дворцом озеро засеребрилось. А третья девица подпрыгнула вверх и достала до самого солнышка. Взяла она солнечный лучик и соткала из него скатерть-самобранку.
   – Вот это здорово! – восхитился Вовка. – Эй! Вы кто такие?
   – Мы Василисы Премудрые, – сказала одна девица.
   – Кто-кто?
   – Василисы Премудрые, – хором ответили три девицы.
   – А вы откуда взялись?
   – Прилетели из разных сказок, потому что у нас слёт юных Василис – по обмену премудростями, – опять хором пояснили девицы.
   – Чем-чем?
   – Премудростями.
   – А-а-а… Эх, вот бы мне тоже научиться по обмену каким-нибудь там премудростям, – мечтательно сказал Вовка.
   – Ну, как, девочки, научим? – спросила одна.
   – Научим, – кивнули в знак согласия две другие.
   И стали Василисы Вовку премудростям учить. Тут же на полянке появилась школьная доска, а под Вовкой оказалась школьная парта. И началось…

     Поработаем неплохо,
     Рассчитаем за урок,
     Сколько надо шлакоблоков,
     Чтоб дворец построить в срок?
     Ох! Ух! Ох! Ух!

     Сделать надо нам расчёт,
     Как из труб вода течёт,
     Что отсюда вытекает?
     Арифметике – почёт!
     Ах! Ух! Ах! Ух!

   – Не хочу! Не хочу! В школе учат, учат. Ещё тут, в сказке, навалились, – закричал Вовка.
   – Да… – насмешливо посмотрели на Вовку Василисы. – Тебе, видать, нужно в Тридевятое царство.
   – Чего я там не видал?
   – А там есть двое из ларца одинаковых с лица. Что ни прикажешь – всё за тебя сделают.
   – Всё-всё?
   – Да, – хором ответили девочки.
   – Эх, а как же мне туда добраться?
   – Ступай прямо, а чтоб не заблудился – вот… – И Василисы развернули перед Вовкой волшебную ковровую дорожку.
   – Ага, ну пока! – махнул рукой на прощанье Вовка и шагнул на коврик.
   – Скатертью дорога… – пожелали ему вслед Василисы и исчезли.
   …Шёл Вовка, шёл. Дошёл до столба. А на столбе том – табличка: «Тридевятое царство». А рядом со столбом – ларец…
   – Эй, двое из ларца одинаковых с лица! – позвал Вовка.
   – Здрасьть! – мгновенно откликнулись два молодца, выскочив из ларца.
   – Привет! Ну, так вы что, правда, всё за меня делать будете?
   – Ага! – дружно кивнули головами молодцы.
   – Ага… Ну, тогда сделайте мне, во-первых, – начал загибать пальцы Вовка, – пирожных, во-вторых… Вы чего? – удивился Вовка, когда один из молодцов загнул ему очередной палец. – А, это вы и пальцы за меня загибать будете?
   – Ага, – снова дружно кивнули головами молодцы.
   – Хорошо, – одобрил Вовка и продолжил: – Во-вторых, конфет. А, в-третьих… – Вовка посмотрел с нетерпением на молодцов. – Ну, загибайте… – Молодец загнул ему палец. – А в-третьих, мороженого. И скорее, быстрее!
   – Бусделано!
   Раскрыли братцы-молодцы свой ларец, а в нём – пирожные, мороженое, конфеты… Вовка зажмурил глаза, разинул рот и ждёт. Ну, думает, сейчас наемся до отвала. Да только проплыли сладости мимо Вовкиного рта.
   – Эй! Эй-е-ей! Алё! Стоп! Стоп! Вы что это? – возмутился Вовка. – И конфеты за меня есть будете?
   – Ага!
   – Ну, уж не-е-е-т! Тогда убирайтесь обратно в ларец!
   Попрыгали братцы-молодцы в ларец, а Вовка живот погладил – ох, как же есть хочется…
   – А вот кому пирожки-и-и. Горячие. С повидлом. С мясом. С капустой… – услышал он чей-то голос и пошёл посмотреть – кто это там зазывает.
   – Печка! – обрадовался Вовка.
   – Хе-хе-хе. Здравствуй!
   – Печь, а Печь, дай мне поесть, а? – попросил он.
   – Да, пожалуйста! Только наколи сперва дровишек, растопи их да замеси тесто.
   – Ладно, бусделано, – согласился Вовка. – А ну, двое из ларца! – крикнул Вовка. – Явились? Замесить и нарубить! – приказал он.
   И пошли двое из ларца дело делать: один дрова месит, а другой – тесто рубит.
   – Опять! – рассердился Вовка. – Да наоборот же!
   – А? – переглянулись двое из ларца. – А-а-а-а… Ясно.
   Поменялись братцы местами, да всё бестолку – по-прежнему один тесто рубит, а другой дрова месит.
   – Да вы что – нарочно? Что ли хотите, чтоб я весь голодный остался? Ничего не соображают! Уж лучше я тогда сам!
   И, засучив рукава, взялся Вовка за топор.
   – Эх! Ну, ещё! Ну, чего оно не рубится? А, ладно, и так сойдёт!
   Сунул Вовка поленья в Печку и за тесто принялся.
   – Сейчас как я всё это замесю… Ну чего ты, тесто… – шлёпнул квашню ладошкой Вовка, – Ну чего она такая липкая? – шлёпнул ещё раз тесто Вовка. – Ну, и ладно. Зажарится как-нибудь, – да всю кадушку целиком в Печь и засунул.
   Запыхтела Печь, заохала. Чуть не взорвалась… Но поднатужилась и выплюнула всё, что в неё Вовка запихнул…
   – Вот тебе и пирожки, – с обидой сказала Печка, когда дым и сажа рассеялись.
   – Чего? Чего это такое? Чёрное?
   – Чего морщишься-то? Сам испёк, сам и кушай!
   – Это чего? Это пирожки? Нет, спасибо. Мне, знаете ли, как-то не хочется.
   – Гы-гы-гы! Га-га-га! – засмеялись двое из ларца.
   – Вы чего смеётесь-то? Надо мною? Думаете, я ничего не умею, прям как вы?
   – Ага.
   – Ну, уж нет. Жалко, что у меня инструментов нету.
   – Ну, это можно, – сказали молодцы, порылись в своём ларце и протянули Вовке ящик с инструментами.
   – Это чего? Инструменты? Ага! Хорошо! Как захочу, так всё сделаю – хоть кадушку, хоть корыто! О-о-ох! Это я сначала всё совсем забыл… Эх, мне бы только это суметь. Она бы сейчас весь рот открыла, – приговаривал Вовка, раскладывая на земле инструменты…
   И принялся он за дело. Пилил, строгал, молотком стучал… Но уж зато корыто вышло на славу! Понёс он его старухе.
   – Батюшки! Неужто Золотая Рыбка сжалилась?
   – Нет, бабуся, это я сам, – гордо посмотрел Вовка на дело рук своих.
   – Молодец! – похвалила его старуха. – А теперича знаешь чего…
   – Чего?
   – А построй-ка ты мне избу!..
   – Избу? – не очень уверенно сказал Вовка. – Ха! Это я ещё не умею.
   Сел Вовка рядышком со старухой на брёвнышко и достал из кармана книжку «Сделай сам».
   – Ну-ка, давай-ка поглядим, как тут избы делают…

   Вот какая история приключилась с нашим Вовкой. Явился он в сказку лентяем, а вышел мастером хоть куда! Чудеса да и только!

Королева Зубная Щётка
По мотивам сказки С. Могилевской

   Жила была маленькая, симпатичная девочка. Её можно было бы назвать даже красивой, если бы…
   Если бы она не была грязнулей, каких свет не видывал.
   Однажды ранним солнечным утром девочка проснулась. Бабушка надела на неё розовое платьице с белым передничком, розовые туфельки и отправила в ванную комнату – умываться.
   Но девочка умываться вовсе не хотела!
   Войдя в ванную, она капризно надула губки и бросила мыло прямо в сверкающий чистотой голубой кафель, которым были облицованы стены.
   – Не хочу мыться! Не хочу отмывать коленки! – закричала грязнуля и швырнула мочалку прямо в белую-белую ванну.
   – Не хочу чистить зубы! – девочка затопала ногами, и смахнула с полочки коробочку с зубным порошком прямо на красно-белый в шашечку пол. Порошок рассыпался снежно-белой пылью, но неряха не обратила на это внимания.
   – Не хочу причёсываться! – крикнула она, заглянув в висевшее на стене зеркало, и швырнула на пол, прямо в рассыпавшийся порошок свой голубенький гребешок.
   Стояла девочка посреди просторной, чистой-чистой ванной комнаты, и была такой замарашкой – и лицо от грязи чёрное, и руки, и коленки, – что кто-то не выдержал…
   – Девочка! И тебе не стыдно, что ты такая чумазая? Ведь на тебя смотрят! Умойся! – прозвучал неизвестно чей голос.
   А, как известно, неизвестно чьи голоса, причём ниоткуда, звучат только в сказках. Девочка вздрогнула, завертела головой, немного подумала и поняла, что попала в сказку! Но и это не смутило грязнулю.
   – Не хочу! Не буду! – опять затопала она ногами.
   – Тогда придётся позвать другую девочку, – наставительно продолжал голос. – Нельзя же, в самом деле, пускать в сказку такую грязнулю.
   – Ну ладно! – нехотя согласилась девочка. – Руки я, пожалуй, вымою…
   Рядом с белой-белой раковиной на невысокой табуретке стоял тазик с водой. Девочка была ещё маленькая, ей было трудно дотягиваться до раковины, и бабушка специально приготовила ей тазик для умывания.
   Одёрнув розовое платьице, девочка подошла к нему и так сердито на него посмотрела, словно это он с ней разговаривал и заставлял мыться. А таз был вовсе ни при чём. Хотя, как и полагается всякому уважающему себя тазу, попавшему в сказку, мог бы и заговорить. Ему было что сказать замарашке, но он промолчал – уж очень она ему не нравилась!
   Розовое душистое мыло и мягкая мочалка тоже были на неё сердиты. Они так и ускользали рыбками от её грязнущих рук. На секунду девочке удалось схватить мыло, но оно опять упрямо выскользнуло.
   Однако этого оказалось достаточно, чтобы на ладошке девочки появился симпатичный маленький мыльный пузырь. Стоило только взглянуть на него, и сразу же становилось ясно: это не простой пузырь, а самый настоящий сказочный Мыльный Пузырь – с глазками и ручками, с круглыми, переливающимися всеми цветами радуги боками.
   – Ой-ёй-ёй! – возмутился он, всплеснув ручками. – Ну и грязные ладошки!
   – Не нравится? Убирайся! – сердито сказала девочка, с удивлением разглядывая новый персонаж своей сказки.
   – Не могу оторваться! Я приклеился. – Пузырь подёргался-подёргался и… остался на месте. Только ко второй ладошке прилип. Тогда он вежливо попросил: – Сдуй меня, пожалуйста.
   Она поспешила исполнить его просьбу – ещё бы! Мало того, что какой-то разговорчивый Пузырь попался так ещё и замечания делает!
   – Фу-у! Фу-у! – старательно подула она.
   – Не дуй так сильно, а то я простужусь! – испугался Пузырь. – И закрой дверь, здесь сквозняк! Апчхи!
   Самое удивительное заключалось в том, что не на шутку расчихавшийся Пузырь рос прямо на глазах.
   Девочка засмеялась – её забавляла такая игра, и она принялась дуть ещё усерднее.
   Пузырь увеличился до невероятных размеров, чихнул очень громко и… поднялся в воздух к потолку вместе с девочкой!
   – Ой! – воскликнула она.
   – Ой! – отозвался Пузырь, который и сам удивился тому, что произошло. Он ещё раз чихнул и, подхваченный ветерком, вылетел в открытое окошко, увлекая за собой девочку – ну точь-в-точь воздушный шар!
   – Ой! Ой! – закричала перепуганная грязнуля, оказавшись в синем небе среди белых, похожих на мыльную пену облачков. Посмотрев вниз, она перепугалась ещё больше.
   Пузырь громко расхохотался:
   – Ой-ёй-ёй! Вот так история!
   Девочке было не до смеха. Конечно, здорово попасть в сказку – и почётно, и интересно, но вот летать на Мыльном Пузыре, да ещё когда он готов лопнуть от смеха, да ещё когда земля так далеко?.. Нет, это ей определённо не нравилось!
   – Не смейся! А то лопнешь! – сердито потребовала она.
   – Чтоб я лопнул? Ха-ха-ха! – ещё больше развеселился смешливый Пузырь. – Да знаешь ли ты, что мыльные пузыри – самая прочная вещь на свете? Чтоб я лопнул?
   Он затрясся от смеха, держась за круглые бока и… Бумм!!! – лопнул! Так и разлетелся на мелкие, сверкающие на солнце пузырики.
   А девочка стала падать. Она летела, летела… Даже зажмурилась от страха и не увидела, что на её пути оказалось облачко. Оно было похоже на жёлтенькую мягкую губку и, неожиданно спружинив, как настоящая губка, чуть подбросило девочку вверх.
   Падение замедлилось, и девочка решилась приоткрыть глаза.
   Вновь на её пути оказалось облачко, на сей раз тоже похожее на губку, только розовую. И это облачко спружинило, как настоящая губка, вновь ненадолго задержав девочку.
   Но только она успела подумать, что падать в сказках вовсе и не страшно, а даже весело, как облачко, похожее на голубую губку, проскользнуло мимо.
   Девочка стремительно пролетела остаток расстояния до земли и плюхнулась во что-то мягкое, белое и сыпучее, подняв целую тучу снежно-белой пыли.
   – Ой! Фу! – только и выговорила девочка, поднимаясь на ноги и отряхиваясь – она была запорошена с макушки до пят.
   Когда клубы странной пыли осели, девочка увидела перед собой чуть покосившийся столб в бело-синюю полоску. На нём был прибит указатель с надписью: Пустыня Зубного Порошка.
   – Пустыня зубного порошка… – прочитала девочка и сразу почувствовала, как припекает солнышко.
   – Пустыня? – повторила она. – Значит здесь должно быть очень жарко? Ну конечно, мне уже жарко! – воскликнула девочка и принялась обмахиваться передничком. – Хоть бы капелька воды упала с неба!
   Откуда ни возьмись, как это бывает в сказках, прямо над ней возникло жёлто-розовое облачко, похожее на губку. Оно заслонило девочку от солнца, надуло щёки, напыжилось, поднатужилось и постаралось выжать из себя хоть капельку воды. Первая попытка удачи не принесла. Тогда самоотверженное облачко схватило себя за пышные бока и скрутило, как хозяйки скручивают, когда выжимают бельё.
   Но дождик, о котором мечтала девочка, так и не пролился. Облачка хватило на две капельки воды – только и всего! Капли эти упали на грязные ладошки девочки и немедленно просочились сквозь пальцы.
   Она тотчас же уселась на песок, вернее – зубной порошок, и громко разревелась.
   – Осторожно! Мне только этого не хватало! – послышался чей-то тоненький голосок.
   Песок под ногами девочки зашевелился. Она испуганно вскочила.
   Из холмика зубного порошка вылез голубенький гребешок с повязкой на голове. У него были тоненькие ручки и ножки, похожие на спички, и длинный острый нос-зубчик. Стоило только взглянуть на него и сразу становилось ясно: это не простой гребешок, а самый настоящий сказочный Гребешок. Он отряхнулся и сердито посмотрел на девочку.
   – Ой, кто это? – поразилась она. Слёзы на её глазах мгновенно высохли.
   – Это я! – сказал Гребешок обиженно. Уж кто-кто, а хозяйка-то должна была его узнать!
   – Кто-о я? – переспросила недогадливая девочка.
   – Да твой Гребешок! – с укоризной сказал Гребешок, обежал вокруг девочки и вдруг заметно, прямо на глазах подрос. Он приосанился и, потрясая перед её носом указательным пальцем, продолжил с ещё большей укоризной:
   – Не хотела умываться! Не хотела причёсываться! Теперь сиди здесь до самой старости!
   – Не хочу до старости! Я домой хочу! – капризно топнула ногой девочка и снова всхлипнула.
   – Тогда надо найти Королеву Зубную Щётку! – решительно произнёс Гребешок. – Она здесь самая главная!
   – Хорошо! – Сразу согласилась девочка. – Идём искать эту Королеву. – Виновато взглянув на Гребешок, она потупилась и жалобно попросила: – Только ты меня не оставляй, пожалуйста…
   Очень ей не хотелось опять оставаться совсем одной в этой странной сказочной пустыне Зубного Порошка.
   – А ты не будешь меня больше швырять? – с упрёком спросил Гребешок и указал на повязку, красовавшуюся на его голове. – Смотри, как ты меня ушибла.
   – Нет, не буду, – пообещала девочка и протянула ему руку. Взявшись за руки, они зашагали по пустыне, оставляя за собой две неровные цепочки следов.
   Повсюду, куда ни кинь взгляд, простирались холмы зубного порошка. Нигде не было видно ни деревца, ни кустика. А с синего-синего неба вслед храбрым путешественникам улыбалось и хитро подмигивало солнышко.
   Они шли по пустыне, увязая в песке, изнывая от жары и томясь от жажды. Наконец девочка не выдержала – она упала на коленки и захныкала:
   – Я не могу больше идти!
   – Но я чувствую запах мыла! Повеяло свежестью! – воскликнул Гребешок. – Скорее, скорее!
   Он схватил хозяйку за платье, заставил подняться на ноги и потащил за собой.
   Свежестью и правда откуда-то повеяло, но путь им преграждал высоченный холм. Из последних сил, на четвереньках, девочка почти добралась до его вершины. Только – вот ведь незадача! – на самом верху она вдруг заскользила и съехала вниз, оставляя за собой борозды взрыхлённого зубного порошка!
   Гребешок огорчился, но духом не упал. Пыхтя от усердия, подталкивая и подпихивая хозяйку, он помог ей взобраться на гребень холма и…
   – Ой! Смотри, Гребешок! Наверное, здесь и живёт Королева Зубная Щётка! – радостно закричала девочка.
   Внизу стоял уютный домик, со всех сторон окружённый чистой прозрачно-зелёной водой.
   – Нет! – покачал головой Гребешок. – Здесь живут Тётушка Мочалка и Дедушка Мыло.
   Девочка и Гребешок остановились на гребне холма, разглядывая домик и раздумывая, как до него добраться. Ведь Тётушка Мочалка и Дедушка Мыло наверняка должны были знать самую короткую дорогу к дворцу Королевы Зубной Щётки!
   Над домиком радугой раскинулось цветное махровое полотенце. За оконцем с нарядными ставенками сидела остроносая Тётушка Мочалка и пила чай из пузатого начищенного до блеска самовара. На ней была пышная коричневая юбка и белый-белый кружевной фартук. Время от времени она поправляла волосы, собранные в пучок, подозрительно похожий на мочалку.
   У самой воды стоял столб с висевшим на нём коричнево-белым спасательным кругом, на котором крупными буквами было выведено: Пост Чистоты.
   Вокруг дома росли огромные, похожие на заморские пальмы, ромашки. Возле берега, в лодке, напоминающей мыльницу, дремал забавный, весь какой-то кругленький и розовенький старичок. У него была замечательная борода – пышная, белая и кудрявая, как мыльная пена. Мимо лодки неторопливо проплывали лебеди, утята и очень похожий на настоящего зелёный крокодил.
   Вдруг Тётушка Мочалка встрепенулась, отставила блюдце и выглянула в окошко. Она часто-часто заморгала, хлопая длинными ресницами, когда заметила на холме девочку и её спутника. Не разглядев их толком, она взяла лежавший на подоконнике бинокль и…
   – Тр-р-р! – затрезвонил белый телефон, стоявший на бортике лодки Дедушки Мыла. Он подскочил, едва не перевернув лодку, и схватил трубку.
   Тётушка Мочалка так быстро затараторила, что Дедушка Мыло и словечка не успевал вставить.
   – Ага! – только и выпалил он, выслушав стрёкот Тётушки Мочалки. Повесив трубку, Дедушка Мыло взялся за весло.
   Увидев, что лодка движется в их сторону, девочка и Гребешок скатились с холма к самой кромке воды. Да так поспешно, что Гребешок не удержался и соскользнул в воду. Правда он тут же вынырнул и вместе с хозяйкой заторопился по берегу навстречу Дедушке Мылу.
   Резвились в зелёной прохладной воде жёлтенькие резиновые утята. Отдыхала на песочке зелёная резиновая лягушка – спасательный круг. А за лодкой, в которой Дедушка Мыло перевозил путешественников к домику, где их уже с нетерпением ждала Тётушка Мочалка, неспешно перебирая лапами, плыл зелёный-презелёный крокодил. Позади крокодила пристроились лебедь, утята, лягушка-спасательный круг и даже розовый поросёнок с цветочком на боку!
   Всем было интересно: кто это пожаловал к Тётушке Мочалке и Дедушке Мылу?
   Вышедшая встретить гостей Тётушка Мочалка нахмурилась, бросив неодобрительный взгляд на чумазую рожицу девочки, её грязные ладошки и коленки.
   – Здравствуйте и скорее скажите, как пройти к Королеве Зубной Щётке? – едва поздоровавшись, спросила девочка.
   Тётушка Мочалка упёрла руки в бока и чуть сварливо сказала, покачав головой:
   – А такую замарашку не пустят к Королеве Зубной Щётке.
   – Вот если бы мы тебя умыли… – заулыбался Дедушка Мыло, распушив обеими руками бороду, которая и правда была настоящей мыльной пеной.
   – Ой, что вы! Я не хочу мыться! Я хочу скорее домой! – девочка так перепугалась, что даже отступила на шаг.
   – Что ты? Что ты? Соглашайся немедленно! А то нам вовек отсюда не выбраться! – закричал Гребешок, дёргая хозяйку за подол.
   – С мылом, да? – чуть не плача спросила девочка, отступая дальше к воде, где плескался крокодил. Он как будто ожидал, чем кончатся переговоры.
   – Н-ну… Да, – словно бы виновато признал Дедушка Мыло и, разведя руками, добавил: – Без меня какое же мытьё?
   – Да-а… Глаза будет щипать… – захныкала замарашка.
   – Да ты посмотри, какое мыло! Детское! – принялся уговаривать её Дедушка Мыло.
   – Соглашайся! – отчаянно зашипел Гребешок, снова дёрнув хозяйку за подол.
   – Ну ладно! – неохотно согласилась она, опускаясь на песок, и спросила: – А вода будет не очень горячая?..
   Не успела она договорить, как оказалась… в тазу с водой! Причём без платьица и без туфелек.
   Тётушка Мочалка захлопотала, забрасывая в таз резиновых утят и собачку-губку. Дедушка Мыло опустил в воду бороду и вспенил её. Да так, что девочка-грязнуля совсем скрылась в хлопьях пены. Намыливая ей голову, Тётушка Мочалка весело запела:

     При виде нерях
     Я плачу от жалости,
     Мылом любым умывайся,
     Пожалуйста.

     Детское мыло
     Такое душистое!
     Кожица гладкая станет
     и чистая!

   Девочка захихикала от удовольствия. Ей вдруг очень понравилось мыться. Мыло пенилось, оседало белоснежными хлопьями и вовсе не щипало глаза. Вода – не холодная и не горячая, плескалась в тазу, словно подпевая Тётушке Мочалке.
   Не удержался и Дедушка Мыло. Он тоже подхватил песенку, продолжая намыливать девочку, которую уже трудно было назвать замарашкой:

     Мойся собачками,
     Мойся утятами,
     Мойся любыми
     Моими зверятами!

     Здесь крокодилы
     И те не кусаются,
     Здесь крокодилами
     Лишь умываются…

   Вдруг из пены и правда вынырнул крокодил, оказавшийся на самом деле мягкой губкой. Девочка ни капельки не испугалась – так дружелюбно таращил он на неё круглые жёлтые глаза. А один из резиновых утят, заброшенных в таз Тётушкой Мочалкой, прыгнул девочке на голову и весело запрыгал…
   Одна из высоких, как пальмы, ромашек развернулась и, раскрыв длинные белые лепестки, превратилась в самый настоящий душ. Зазвенели прозрачные струйки воды и, окатив девочку с ног до головы, смыли мыльную пену. Как по волшебству с неба скользнуло полотенце-радуга, закутав чистую, чище некуда, девочку. Тётушка Мочалка её тщательно вытерла и одела в постиранное и выглаженное розовое платьице с белым кружевным передничком.
   – Вот теперь, пожалуй, вас пустят к Королеве Зубной Щётке, – одобрительно сказала Тётушка Мочалка и взмахнула рукой.
   Замечательное полотенце-радуга стремительно развернулось и ровной дорожкой легло под ноги девочке и Гребешку.
   – Идите по этой дорожке, она вас обязательно приведёт к дворцу Королевы Зубной Щётки, – велела на прощанье Тётушка Мочалка. И она, и Дедушка Мыло так и сияли от удовольствия: ведь им удалось отмыть такую грязнулю!
   Они долго махали вслед девочке и Гребешку, которые тоже раз за разом оглядывались и махали им в ответ, уверенно шагая по дороге-радуге.
   …Вилась, вилась дорога-радуга – через песчаные холмы, через прозрачные ручьи, через зелёные луга – и привела путешественников к лесу. Стоило только взглянуть на этот лес, и сразу же становилось ясно – это не простой лес, а сказочный. Ведь на деревьях и кустах вместо плодов и ягод росли самые разные гребешки, щётки и расчёски.
   Гребни частые и гребёнки редкие, расчёски с крупными зубчиками и с мелкими, самые большие и совсем крохотные, красные, синие, жёлтые, зелёные – каких там только не было! Просто глаза разбегались от такого разнообразия и пестроты.
   – Ой, смотри, сколько гребешков! – удивлённо воскликнула девочка.
   – Конечно, ведь это же Гребешковый лес! – с гордостью отозвался Гребешок. Он засиял от радости, сдёрнул с головы повязку и затанцевал, помахивая ею, как платочком. – Здесь прошло моё детство! Здесь у меня прорезались молочные зубчики! – выкрикивал он и под конец пообещал: – Здесь тебе сделают очень красивую причёску.
   Это вовсе не обрадовало девочку.
   – Я не хочу причёсываться, – воскликнула она и даже попятилась. – Это очень больно.
   Гребешок увидев, что она готова повернуть назад, проворно схватил её за подол платья.
   – А домой ты хочешь попасть? – возмущённо завопил он и потащил упиравшуюся девочку за собой, в лес.
   У опушки леса их встретили Ножницы и Щипцы для завивки, изящные, элегантные, самые что ни на есть сказочные.
   – Постричь? – щёлкнули, открывшись и закрывшись, Ножницы.
   – Завить? – предложили, раскланявшись, Щипцы.
   – Ой-ой! – совсем перепугалась девочка и опять попятилась. Гребешок ухватил её за руку и заставил остановиться.
   – Нет, только причесать! – твёрдо проговорил он.
   – Жаль, жаль! – огорчённо вздохнули Ножницы.
   Круто развернувшись, Щипцы и Ножницы в ногу, будто танцуя, удалились прочь.
   А Гребешок повёл сопротивлявшуюся девочку через лес. Гребни и расчёски со всех ближайших деревьев потянулись к растрёпе, и принялись на ходу её расчёсывать. Они аккуратно разбирали спутанные волосы на прядки, и весело пели:

     Тут произрастают
     Гребешки любые,
     Красные, зелёные,
     Даже – голубые.

     Жёлтые гребёнки,
     Синие гребёнки
     С радостью причешут
     Этого ребёнка!

   Девочка и крутилась, и вертелась, и прыгала из стороны в сторону, и голову руками пыталась прикрыть, но разве тут увернёшься, когда их столько, а она одна?
   Но вот гребешки расчесали её – волосок к волоску. И тут, как раз вовремя, на опушке леса оказалось зеркало, взявшееся, как это бывает в сказках, неведомо откуда. Девочка остановилась, посмотрелась в него и сама запела от удовольствия:

     Очень я довольна
     Гребешковой чащей,
     Буду я встречаться
     С гребешками чаще!

   Она ещё немного полюбовалась на себя в зеркало и, пританцовывая, пошла дальше, а расчёски и гребни продолжали весело напевать ей в след:

     Синие гребёнки,
     Жёлтые гребёнки
     Могут пригодиться
     Каждому ребёнку!

   Над головой девочки запорхали пёстрые бабочки, а одна, самая большая и красивая, присела на её голову и… превратилась в белый бант.
   Довольный Гребешок лукаво поинтересовался:
   – Ну как? Не беспокоит?
   – Нет, ничего, – улыбнулась ему девочка. – Но только когда же мы дойдём до Королевы Зубной Щётки?.. Ах! – она взглянула под ноги и огорчилась: – Смотри, Гребешок, и дорожка кончилась… Куда же теперь идти?
   – Да мы уже пришли. Ты только посмотри! – ухмыльнулся Гребешок.
   Девочка подняла глаза и увидела прямо перед собой сказочно красивый дворец, которого раньше там не было. Она была в этом совершенно уверена. Он появился как будто из воздуха. Девочка даже протёрла глаза, забыв на секунду, что попала в сказку, где, как известно, возможно всё.
   Она не ошиблась: перед ней действительно возвышался прекрасный сказочный дворец. Словно в один миг поднялись к небу сверкающие хрустальные башенки, похожие на флаконы от духов, колонны – тюбики зубной пасты, стены, сложенные из коробок с зубным порошком.
   – Вот же он! – закричал Гребешок и со всех ног помчался вперёд.
   У массивных ворот, словно из-под земли, вдруг выросли стражи – Зубные Щётки в серебристых футлярах, очень похожих на настоящие рыцарские доспехи. Их руки украшали белые повязки с красными крестами, а на ногах звякали настоящие шпоры. Они скрестили копья-зубочистки, закрывая путникам дорогу.
   – Добрый день! Как поживаете? – вежливо поздоровался Гребешок, забегая то с одной, то с другой стороны от девочки. Ей-то волноваться нечего – и умыта, и причёсана. А он? Вдруг что-то не понравится строгим стражам?
   – Наша жизнь военная, – сурово отозвался один из стражников.
   – Воюем за чистоту! – подхватил другой.
   – Покажи руки! – потребовал первый стражник, и девочка с радостью протянула до блеска отмытые ладошки.
   Стражник придирчиво осмотрел их, и не найдя ни малейшего повода для критики, кивнул.
   Другой стражник не менее придирчиво осмотрел её шею и уши и тоже остался доволен.
   – Можешь войти, девочка! – в один голос сказали стражники, и она гордо прошла мимо них в высокие ворота. Гребешок потоптался на месте, на всякий случай поплевал на ладони, потёр ими о бока и… вслед за хозяйкой прошмыгнул мимо стражников.
   Откуда-то доносилась музыка. Именно туда уверенно направлялась девочка.
   Гребешок бросился за хозяйкой и только через минуту догнал её у входа в парадный зал. Девочка ахнула, замерев на пороге.
   На балконе играл удивительный оркестр.
   Дирижёр – флакон с одеколоном – усердно дирижировал. Музыканты старались вовсю – Зубные Щётки, Расчёски, Пузырьки, Флаконы, Тюбики раздували щёки, дуя в трубы и фанфары, били в барабаны и литавры. Смычки в руках искусных музыкантов так и порхали над струнами скрипок и виолончелей.
   Девочка вошла в парадный зал. Перед нею на красно-чёрном, в шашечку, полу выстроились рядами разноцветные куски Мыла – большие, маленькие, прямоугольные, овальные и фигурные. Она сразу же догадалась – это придворные Королевы Зубной Щётки. Они расступились, давая ей дорогу. Кавалеры с орденскими лентами и тиснёными на боках медалями изящно кланялись. Дамы грациозно покачивали пышными белыми париками из мыльной пены и приседали в реверансах, подбирая кружевные, тоже мыльные юбки.
   Не отставали от них и строгие статс-дамы – Мочалки. Важно кивали министры и советники – тюбики Зубной Пасты, Губки, мохнатые Рукавицы.
   Девочка и Гребешок прошли через весь зал и остановились перед возвышением, над которым свешивался балдахин из ярких махровых полотенец. Вспыхнул яркий свет, и Королева Зубная Щётка предстала перед гостьей во всей красе. Её прозрачный футляр с золотой короной так и сверкал, талию перетягивала розовая лента, завязанная бантом.
   – Здравствуй, девочка! – ласково сказала Королева. – Ты такая чистая, что можешь просить у меня всё, что угодно!
   – Я бы очень хотела… – начала девочка и, смутившись, замолчала.
   – Знаю! Знаю! – кивнула Королева. – Ты, наверное, очень хотела бы получить от меня в подарок зубную щётку. Выбирай любую!
   Она хлопнула в ладоши, и тотчас же перед девочкой закружились в танце новенькие Зубные Щёточки в разноцветных коротеньких юбочках.
   Девочка улыбнулась и указала на янтарно-жёлтую Щёточку. Щёточка подошла к ней и взяла её за руку.
   – Большое спасибо! – девочка искренне поблагодарила Королеву.
   – Ну а теперь ты бы хотела попасть домой! – вновь заговорила Королева Зубная Щётка. – Ничего нет проще. Видишь эту таинственную дверь?
   – Какая же она таинственная? – удивилась девочка. – Это, по-моему, самая обыкновенная дверь.
   – Тсс! – Королева прижала палец к губам. – В сказках не бывает обыкновенных дверей. В сказках все двери таинственные. Открой её! И не забывай по утрам и по вечерам чистить зубы!
   – Не забуду! – пообещала девочка и, подойдя к двери, взялась за ручку. – Большое спасибо! До свидания! – вежливо попрощалась она со всеми.
   Она зажмурилась, открыла дверь, шагнула через порог и…
   Оказалась в собственной ванной!
   Когда девочка огляделась по сторонам, ей стало ужасно стыдно. Она подобрала и аккуратно сложила на полочку и валявшуюся на полу мочалку, и голубенький гребешок, который всего несколько секунд назад был её другом и спутником, и новенькую янтарно-жёлтую зубную щетку, почему-то оказавшуюся с ним рядом…
   Розовое мыло, так до сих пор и плававшее в тазу, само поплыло к ней в руки. Она вытащила мыло из воды и убрала в мыльницу. Но и короткого прикосновения к нему оказалось достаточно, чтобы…
   – Ой! – воскликнула девочка.
   На её чистенькой ладошке опять появился крупный радужный, пухлощёкий мыльный пузырь. Он легко слетел с её ладони и поднялся вверх.
   – Ха-ха-ха! – знакомо засмеялся он, и девочка поняла, что это не просто пузырь, а тот самый сказочный Мыльный Пузырь, который унёс её в пустыню Зубного Порошка и лопнул.
   Что ж, в сказках, конечно, возможно всё, но разве сказка продолжается?..
   – Я же тебе говорил, что мыльные пузыри – самая прочная вещь на свете! – продолжая смеяться, сказал Мыльный Пузырь.
   – Но ведь сказка кончилась! Как же ты со мной разговариваешь? – спросила девочка.
   – Ха-ха-ха! Сказка кончилась для тебя! – залился смехом Пузырь. – А для меня – нет!
   Он просто трясся от смеха, придерживая пухлыми ручками такие же пухлые бока, и никак не мог успокоиться. Ну и, конечно же, это опять не довело до хорошего!
   Смешливый Пузырь снова лопнул, разлетевшись мелкими разноцветными мыльными пузыриками.
   Девочка всплеснула руками, но, в общем-то, огорчилась не слишком, ведь теперь она знала точно: мыльные пузыри – самая прочная вещь на свете!
   Сказка кончилась, но не кончилась дружба девочки с голубеньким Гребешком, Зубной Щёточкой, Тётушкой Мочалкой и Дедушкой Мылом.
   С тех пор она не забывала каждое утро здороваться с ними и каждый вечер желать им доброй ночи. И, благодаря своим друзьям, всегда оставалась самой аккуратной, самой чистой и причёсанной девочкой на свете.

Сказки-фильмы

   Король-Олень
   (Играем Театр масок сеньора Гоцци)
   По мотивам сказки Карло Гоцци

//-- ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА --//
   ДУРАНДАРТЕ. Поэт и только потому волшебник. Впрочем, иногда творит и подлинные чудеса. Любит театр!
   ДЕРАМО. Король Серендиппа. До своей женитьбы никого не любит.
   ТАРТАЛЬЯ. Первый министр короля. Любит Анджелу.
   АНДЖЕЛА. Дочь второго министра. Любит Дерамо.
   ПАНТАЛОНЕ. Второй министр короля. Любит покой.
   КЛАРИЧЕ. Дочь Тартальи. Любит Леандра.
   ЛЕАНДР. Сын Панталоне. Любит Клариче.
   ЧИГОЛОТТИ. Слуга Дурандарте. Любит выпить.
   ДЗАННИ. Традиционные слуги просцениума. Они же и стражники, и охотники, и олени. Серендиппские девицы тоже из их числа. Меняют обстановку сцены, мгновенно создавая необходимые условия. Иногда подают реплики.

   В спектакле должны быть три обязательных съёмных маски: Дерамо, Тартальи и Белолобого Оленя.
   Перед нами Дурандарте. Его коротенький монолог-песенка вводит нас в курс дела.

   ДУРАНДАРТЕ (поёт):

     Это было, когда
     По земле бродили сказки,
     Было добрым добро,
     Было злым, конечно, зло.
     Это было, когда
     Зло менять умело маски,
     Но тогда иногда
     Злу не очень-то везло.

     Это было, когда
     Наступало утром утро,
     Было ночью темно
     И бедой была беда.
     И тогда иногда
     Доставалась мудрость мудрым,
     А сейчас, а сейчас…
     Мы отправимся в «Тогда»!

   По знаку его руки открывается «Тогда»: покои короля Дерамо, его кабинет. На крючке, как давний охотничий трофей, висит чучело огромного ворона.
   Дзанни расположились по пространству сцены кто где, готовые мгновенно и сами перевоплотиться, и превратить сцену в то место действия, которое необходимо в данный момент.
   В кабинете – Дерамо и его первый министр Тарталья. Перед ними – Дурандарте.

   ДЕРАМО (Дурандарте):
   Я рад, что в Серендиппском королевстве
   явился маг, волшебник, чародей.
   Вас, Дурандарте, нам послало небо!

   ОДИН ИЗ ДЗАННИ (представляет):
   Король Дерамо, добрый и хороший,
   чем не похож на прочих королей.

   ДУРАНДАРТЕ (Тарталье):
   А вы?

   ТАРТАЛЬЯ:
   Должны вы знать, что я Тарталья!

   ДРУГОЙ ДЗАННИ (представляет):
   Министр первый короля. Каналья.

   ТАРТАЛЬЯ (Дурандарте):
   С какой из магий больше вы в ладах?

   ДУРАНДАРТЕ:
   Как, мой сеньор?

   ТАРТАЛЬЯ:
   Ну, с чёрной или с белой?

   ДУРАНДАРТЕ:
   Со всякими: с зелёной, красной, синей,
   есть голубая магия в горошек,
   её я знаю, как свои пять пальцев.

   ТАРТАЛЬЯ:
   А где вы обучались волшебству?

   ДУРАНДАРТЕ:
   Окончив школу магов в Дважды-дванте,
   я в Трижды-тринте продолжал ученье.
   В волшебной школе, что на Пятью-пьяцце
   познал я, сколько будет семью семь
   и защитился в Тригонометриссе.

   ТАРТАЛЬЯ:
   Колдун-то вы, видать, не из последних!

   ДЕРАМО:
   Но ближе к делу: мне за тридцать лет,
   и на престоле нужен мне наследник,
   которого, увы, доселе нет.

   ТАРТАЛЬЯ:
   Естественно! Для этого нужна,
   как минимум, законная жена!

   ДЕРАМО:
   Когда-то я надеялся найти
   красавицу, чтоб до седых волос
   быть одарённым искренней любовью.
   Однако, вскоре понял: красота
   и искренность у женщин несовместны.
   Как быть, волшебник?

   ДУРАНДАРТЕ:
   Что же, я не прочь
   поставить опыт, чтобы вам помочь.
   Я изготовил статую. Болван
   уместится, пожалуй, в этой нише…

   ТАРТАЛЬЯ (оглянувшись на дзанни):
   Ведь это тайна! Тише, тише, тише!

   ДЕРАМО:
   А дальше что?

   ДУРАНДАРТЕ:
   Пусть разнесётся весть,
   что наш король средь серендиппских женщин
   найти невесту хочет.

   ДЕРАМО:
   Но они
   сюда толпой нахлынут и сметут
   меня, Тарталью, стражу, весь дворец.

   ДУРАНДАРТЕ:
   И всё-таки вы с каждою должны
   поговорить в покоях с глазу на глаз.
   И если только лицемерья яд
   в её слова хоть каплей просочится,
   улыбкою мой каменный болван
   предупредит вас. И тогда за дверь
   красотку выпроваживайте смело.
   Но если он останется серьёзным —
   с избранницей делите смело трон!

   ДЕРАМО:
   Бесценный дар! Тарталья, прикажи,
   чтоб понеслись во все концы герольды
   и объявили волю короля!

   ТАРТАЛЬЯ (покачав головой):
   Да, дрогнет серендиппская земля!

   Тарталья выходит. Но приникает ухом к замочной скважине, возможно, даже воображаемой. Здесь многое должно быть основано на воображаемых предметах.

   ДЕРАМО:
   Тарталью я нарочно удалил,
   чтоб высказать своё вам пожеланье…

   ТАРТАЛЬЯ:
   Обманщик быть обманутым боится,
   не на того напал!..

   ДЕРАМО:
   Хотел бы я,
   чтоб статуя была с лицом Тартальи.
   За двадцать лет я так уже привык
   к советам мудрым моего министра,
   что я хотел бы сделать этот шаг
   в присутствии его, хотя бы мнимом.

   ДУРАНДАРТЕ:
   Я это всё предугадал, Дерамо,
   болван с Тартальей на одно лицо.

   ТАРТАЛЬЯ:
   «Болван», «болван»! Посмотрим, кто болван…

   ДЕРАМО:
   За этот дар я вас благодарю
   и статую хочу скорей увидеть!

   Дерамо распахивает воображаемую дверь. Тарталья отлетает в сторону и каменеет в испуге. Дерамо с восторгом смотрит на своего министра.

   ДЕРАМО:
   Болван, и верно, вылитый Тарталья!
   А из чего он сделан?

   ДУРАНДАРТЕ (улыбнувшись):
   Государь!
   Тарталья этот из костей и мяса,
   а каменный стоит в аллее сада
   и ждёт, когда его сюда внесут.

   ДЕРАМО (Тарталье):
   Вели внести, и пусть вершит он суд.
   А я? Я подчинюсь его суду!
   Ты здесь ещё?

   ТАРТАЛЬЯ:
   Нет, я уже в саду!

   Тарталья уходит. Дурандарте подходит к Дерамо.

   ДУРАНДАРТЕ:
   Ещё хочу открыть одну вам тайну,
   одно вам заклинание сказать,
   при помощи которого могли б
   вы проникать и в мысли царедворцев,
   изобличать их, коль они коварны.
   Прошу вас быть внимательным, мой друг!
   (шепчет ему на ухо заклинание)
   Не правда ли, бесхитростны слова
   у этого могучего заклятья?

   ДЕРАМО:
   За дар второй я вас благодарю,
   пожалуй, даже больше, чем за первый.

   ДУРАНДАРТЕ:
   Тут главное, чтобы не сдали нервы.
   Ещё усвойте: в тайне сохранить
   должны вы это даже от министров!

   ДЕРАМО (улыбнувшись):
   Мой друг, я всё усваиваю быстро!

   Дерамо и Дурандарте уходят, уступая друг другу дорогу. Появляется Тарталья в сопровождении дзанни, несущих статую.
   Статую устанавливают на место и Тарталья жестом всех отпускает.
   На плечи болвана накинута пелерина, а к его шляпе прикреплена лёгкая раздвижная шторка, закрывающая лицо.
   Тарталья ходит вокруг, не решаясь заглянуть за шторку. Наконец, решившись, заглядывает и в ужасе отшатывается.

   ТАРТАЛЬЯ:
   Болван похож! Волшебник не солгал.
   Сработан, словно памятник Тарталье!
   Ну, мой двойник, а если я солгу
   ты, может быть, и вправду улыбнёшься?..
   Я Анджелу люблю!..
   (заглядывает под шторку):
   Ах, ты серьёзен!..
   (собравшись с духом и почти шёпотом):
   Но больше всех на свете я люблю
   сиятельного короля Дерамо!..
   (стремительно заглядывает под шторку):
   Ах, ты хохочешь! Ладно, что беззвучно.
   И хоть всё это очень не научно,
   но ты своё, пожалуй, отслужил,
   ты, беспристрастный обличитель лжи!
   Я подменю тебя! В конце концов
   ведь мы с тобою на одно лицо!

   Тарталья вытаскивает болвана из ниши и тщательно прячет его за драпировками. Потом, завладев его пелериной и шляпой со шторкой, занимает место в нише.

   ТАРТАЛЬЯ (задёргивая шторку на шляпе):
   До сана королевы возвеличу
   я дочь свою, прелестную Клариче.
   Я ныне королевская судьба,
   ну, а с судьбой бессмысленна борьба!

   Дзанни-герольды на площади (или на просцениуме) возглашают волю короля.

   ПЕРВЫЙ ГЕРОЛЬД: Наш достоуважаемый король Дерамо повелевает…

   ВТОРОЙ ГЕРОЛЬД: Повелевает всем серендиппским девицам благородного происхождения…

   ТРЕТИЙ ГЕРОЛЬД: Благородного происхождения и не старше двадцати лет…

   ПЕРВЫЙ ГЕРОЛЬД: Явиться во дворец короля!.. И достойнейшая из достойных…

   ВТОРОЙ ГЕРОЛЬД: И достойнейшая из достойных…

   ТРЕТИЙ ГЕРОЛЬД: И достойнейшая из достойных станет серендиппской королевой!

   Герольдов сметает стремительная толпа девиц. Девицы танцуют и поют:

     Нам в городе хорошеньких
     Девиц не занимать,
     Прицессой на горошине
     Любая может стать!..

   Хор девиц распадается на отдельные и уже соперничающие голоса:

     – Я самая прелестная!..
     – Я лучше всех пою!..
     – Создам я королевскую
     Здоровую семью!..

   И снова – хором:

     Из чувств патриотических
     Явились мы сюда,
     В свидетельствах метрических
     Проставлены года.
     Нам в городе хорошеньких
     Девиц не занимать,
     Принцессой на горошине
     Любая может стать!

   Появляется дзанни с жезлом, одетый мажордомом.

   МАЖОРДОМ (стукнув жезлом об пол):
   Ваши возможные величества!
   Прошу соблюдать порядок, и
   отвергнутых не пытаться встать второй раз в очередь!

   Выстроившись цепочкой за мажордомом, девицы покидают просцениум…
   …Кабинет Дерамо с чучелом ворона. Замер на своём месте «болван»-Тарталья. Дерамо выжидательно смотрит на дверь в кабинет.
   К кабинету приближается мажордом, сопровождаемый цепочкой девиц. Дерамо хлопает в ладоши, и мажордом впускает первую девицу.

   ДЕВИЦА:
   О, мой король! Я здесь по повеленью
   Того, кого…

   ДЕРАМО:
   Кого?

   ДЕВИЦА:
   Того, ну, в общем,
   того, кого люблю давно и страстно!

   ДЕРАМО:
   А как давно?

   ДЕВИЦА:
   Ну, в общем, с детских лет.

   ДЕРАМО:
   А если изберу вас королевой?

   ДЕВИЦА:
   Я задыхаюсь! Я… за честь почту!

   «Болван»-Тарталья улыбается.

   ДЕРАМО:
   Ну, хорошо, ступайте. Я учту.

   Мажордом бесцеремонно выпроваживает первую девицу, впускает вторую.

   ДЕВИЦА (почти басом):
   О, мой король! В моей душе поют
   сто тысяч соловьёв, когда вас вижу!..

   Она грозно надвигается на Дерамо. Дерамо отскакивает.

   ДЕРАМО:
   Нет, нет, прошу, не подходите ближе!

   «Болван»-Тарталья улыбается. По взмаху руки Дерамо мажордом выпроваживает и вторую девицу, впускает третью.

   ДЕВИЦА:
   О, мой король! Цветут сирень и маки
   в душе моей при виде ваших глаз…

   ДЕРАМО:
   Ах, сколько пышных и никчёмных фраз!

   «Болван»-Тарталья улыбается. По взмаху руки Дерамо мажордом выпроваживает и эту претендентку.
   Под музыку, как в убыстряющемся танце, девицы следуют одна за другой. Уже неважно, что они говорят, важна чёткая последовательность: «болван» улыбается, Дерамо машет рукой, мажордом выпроваживает.
   Когда очередь кончается, Дерамо, обмахиваясь платком, обескураженный этим первым этапом смотрин, покидает свой кабинет.
   Тарталья, убедившись, что вокруг никого нет, извлекает припрятанную статую и, накинув на неё пелерину и напялив на голову шляпу со шторкой, ставит её вместо себя в нишу. Потом, крадучись, на цыпочках выходит.
   Дзанни мгновенно превращают кабинет Дерамо в гостиную второго министра короля – Панталоне.
   Прозаический диалог их распевен и поддерживается ненавязчивым звучанием музыкальных инструментов, как бы отбивающих ритм. Поэтому диалог незаметно переходит то в песенку Анджелы, то в её дует с отцом.

   ДЗАННИ (представляет новых персонажей):
   Маска из Болоньи – министр Панталоне!
   Второй министр короля.
   Его дочь Анджела, героиня нашей истории.
   Героини бывают голубые и характерные.
   Она голубая, как…

   ПАНТАЛОНЕ:
   Небо Италии!

   АНДЖЕЛА:
   По сегодняшний день, но не далее!
   (поёт):

     Я умела лишь ахать и охать,
     Горевать, и рыдать, и тужить…
     Надоело это,
     И не та эпоха,
     Надоело это,
     И не та эпоха,
     И на этом теперь не прожить!

     Я кидала не взгляды, а взоры,
     Но теперь я иного хочу!
     Для начала просто
     Покажу свой норов,
     Для начала просто
     Покажу свой норов,
     И посуду переколочу!

   Анджела в танце движется по гостиной и со звоном грохает об пол одну вазу за другой. Панталоне семенит за ней.

   ПАНТАЛОНЕ: Дитя моё! Это же антиквариат, сказочные вещи! Их нельзя разбивать!

   АНДЖЕЛА: А сердца разбивать можно?! Две тысячи семьсот сорок восемь отвергнутых, разбитых девичьих сердец!

   ПАНТАЛОНЕ: Если Дерамо их отверг, значит, их невозможно было разбить, значит, они небьющиеся!.. Ну, почему, почему ты не хочешь идти на смотрины к Дерамо? Разве он виноват, что ему не пришло в голову сперва посмотреть придворных девиц, а потом уже этих… горожанок! Демократ! (Но тут же испуганно оглянулся и крикнул) Прекрасный король! Удивительный король! Самый лучший король из всех несуществующих сказочных королей! Слава Дерамо! (Обернулся к Анджеле) Так ты серьёзно решила не ходить к нему?

   АНДЖЕЛА: Серьёзно.

   ПАНТАЛОНЕ: Но король пожелал, чтобы дочь второго министра представилась ему первой среди придворных девиц. Это прекрасная игра слов и положений при дворе.

   АНДЖЕЛА: Я не хочу никаких положений при дворе!

   ПАНТАЛОНЕ: Дура!.. (спохватившись) Конечно, если ты станешь её величеством серендиппской королевой, я беру свои слова назад.

   АНДЖЕЛА: А я никогда не стану её величеством серендиппской королевой! (и пропела ему прямо в лицо) Никогда, никогда, никогда!.. Оставь меня в покое.

   ПАНТАЛОНЕ: Нет, не оставлю! У меня самого итальянский темперамент! Я сам могу швырять на пол посуду. Медную, конечно… Но почему, почему ты не хочешь пойти к нему?

   АНДЖЕЛА: Потому, что я люблю Дерамо!

   ПАНТАЛОНЕ: Любишь Дерамо? Вот и прекрасно! Тогда сегодня же вечером пойдёшь к нему. (Анджела отрицательно мотает головой) Что, не пойдёшь?

   АНДЖЕЛА: Но пойми, пойми…

   ПАНТАЛОНЕ: Нет! Понимать должен первый министр. А я – второй! Если поймёт Тарталья, пойму и я. Но не раньше, чем Тарталья.

   АНДЖЕЛА: Тарталья уже давно всё понял. Он ещё утром меня просил притвориться больной и не ходить к королю!

   ПАНТАЛОНЕ: Как? Что же он хочет?

   АНДЖЕЛА: Он хочет, чтобы королевой стала его дочь Клариче.

   ПАНТАЛОНЕ: Но с Клариче помолвлен твой брат Леандр!

   АНДЖЕЛА: Но ведь это Тарталья!

   ПАНТАЛОНЕ: Ах, да, извини. Вот негодяй! (опомнившись, громко) Слава Тарталье! Слава первому министру! Слава всем, кто выше второго министра и что-нибудь понимает во всей этой истории. (Анджеле) Что он ещё хочет?

   АНДЖЕЛА: Он хочет, чтобы я стала его женой. Он меня любит.

   ПАНТАЛОНЕ: Кто?

   АНДЖЕЛА: Тарталья.

   ПАНТАЛОНЕ: Что?

   АНДЖЕЛА: Любит.

   ПАНТАЛОНЕ: Кого?

   АНДЖЕЛА: Меня.

   ПАНТАЛОНЕ: Кто?

   АНДЖЕЛА: Тарталья.

   ПАНТАЛОНЕ: Что?

   АНДЖЕЛА: Любит.

   ПАНТАЛОНЕ: Кого?

   АНДЖЕЛА: Меня.

   ПАНТАЛОНЕ: Кто?

   АНДЖЕЛА (терпеливо): Тарталья.

   ПАНТАЛОНЕ (наконец усвоив): Да я его!.. Да я ему!.. (вдруг увидев на столе вазу с яблоками) Мытые?

   Анджела кивнула. Панталоне взял яблоко, надкусил его.

   АНДЖЕЛА: Больше ничего не станешь делать?

   ПАНТАЛОНЕ: Ничего! У второго министра и роль вторая.

   АНДЖЕЛА: А я не хочу, чтоб мои чувства проверял какой-то болван!

   ПАНТАЛОНЕ: А я ем яблоко и смотрю в окно!

   АНДЖЕЛА (поёт):

     Выходит, среди нас
     Ты был и вроде не был,
     Ты просто пустота,
     Которой всё равно.
     А на земле любовь,
     А над землёю небо…

   ПАНТАЛОНЕ:

     А я ем яблоко
     И смотрю в окно!

   АНДЖЕЛА:

     Пожалуйста! Изволь!
     Я уступаю! Ладно!
     К Дерамо я пойду,
     Чтобы сказать одно:
     Возлюбленный король,
     О, как вы неприглядны!..

   ПАНТАЛОНЕ:

     А я ем яблоко
     И смотрю в окно!

   Дзанни выносят на просцениум садовую скамейку и замирают подле неё, держа в руках зелёные ветки. Теперь они – кустарник.
   У некоторых из них в руках клетки с соловьями. Соловьи начинают петь.
   На скамейку садятся Леандр и Клариче.

   КЛАРИЧЕ: О, Леандр!..

   ОДИН ИЗ ДЗАННИ (отогнав веткой с лица Леандра комара, представляет): Сын второго министра.

   ЛЕАНДР: О, Клариче!..

   ДРУГОЙ ДЗАННИ (обмахнув веткой лицо Клариче, представляет): Дочь первого министра Тартальи!

   КЛАРИЧЕ: Леандр!..

   ЛЕАНДР: Клариче!..

   КЛАРИЧЕ: Леандр!..

   ЛЕАНДР: Клариче!..

   С каждым таким возгласом, сопровождаемым вздохами и пеньем соловьёв, они приближаются друг к другу, и губы их вот-вот должны слиться в поцелуе.
   Но из-за скамейки возникает Тарталья и, перемахнув через скамейку, садится между влюблёнными, отстранив их друг от друга.

   ТАРТАЛЬЯ: Ну, ладно, хватит!

   КЛАРИЧЕ: Отец! А мы тут…

   ТАРТАЛЬЯ: Не «мы», а ты сегодня вечером отправишься к Дерамо. А «мы» (он повернулся к Леандру), сын второго министра, пойдём спать и забудем, что на свете существует Клариче, дочь первого министра Тартальи.

   КЛАРИЧЕ И ЛЕАНДР (в один голос): Ни за что!

   ТАРТАЛЬЯ: Хорошо! Не хочет спать, пусть не ложится. Но пусть уйдёт. А ты… (он повернулся к Клариче)

   КЛАРИЧЕ (с вызовом): А я пойду к Дерамо и скажу ему, что люблю Леандра!

   ТАРТАЛЬЯ: Вот этого ты как раз и не сделаешь.

   КЛАРИЧЕ (пожав плечами): Но почему?

   ТАРТАЛЬЯ: А потому, что я тебе нос оторву и уши отрежу. А без ушей и носа ты не будешь нужна даже такому сопляку, как Леандр.

   ЛЕАНДР (пылко): Неправда!

   ТАРТАЛЬЯ: Что, будет нужна?

   ЛЕАНДР: Я не сопляк!

   КЛАРИЧЕ (как бы смирившись, вздохнула): Ладно! (Леандру, успокаивающе) Если у меня не будет носа, я не смогу нюхать цветы, которые ты мне преподносишь. Если у меня не будет ушей – во что я вдену серёжки, которые ты мне подарил? Ты меня сразу и разлюбишь!

   ЛЕАНДР: Никогда! Главное – душа!

   КЛАРИЧЕ: Ох, Леандр! Недаром говорят, что мальчики развиваются позднее.

   ЛЕАНДР: Но…

   ТАРТАЛЬЯ (топнув ногой, перебивает): Дай же мне, наконец, поговорить с дочкой!

   Леандр убегает. Но, сделав круг, прячется за «кустами» и подслушивает.

   КЛАРИЧЕ (решительно): Я пойду сегодня к Дерамо.

   ТАРТАЛЬЯ: И скажешь, что любишь Леандра?

   КЛАРИЧЕ: Нет, скажу, что люблю Дерамо.

   ТАРТАЛЬЯ: Ох, не будь в тебе дурной наследственности, я бы сейчас и успокоился. Но ведь ты что-то задумала.

   КЛАРИЧЕ: Нет, я ничего не задумала. Я просто пойду к Дерамо и скажу, что люблю его.

   ТАРТАЛЬЯ: И это будет правдой?

   КЛАРИЧЕ: Правдой это может быть только в устах Анджелы!

   Тарталья со стоном закусил губу, но тут же взял себя в руки.

   ТАРТАЛЬЯ: В таком случае, на что ты надеешься?

   КЛАРИЧЕ: Статуя улыбнётся!

   ТАРТАЛЬЯ (подпрыгнув): Что?! Откуда ты знаешь? Это государственная тайна!

   КЛАРИЧЕ (пожав плечами): Если две тысячи семьсот сорок восемь серендиппских девиц побывали в кабинете Дерамо, о какой государственной тайне может идти речь?

   Присев перед отцом в насмешливом реверансе, Клариче убегает. Тарталья один. Заглядывает под скамейку.

   ТАРТАЛЬЯ: Никого нет?.. Прекрасно! А то мне сейчас надо произнести монолог о том, что я буду делать дальше. Я бы, конечно, не произносил, потому что ничего благородного делать не собираюсь. Но надо, написано! (Достаёт из кармана бумажку с монологом, досадливо морщится) Ну, зачем, зачем Тарталье вслух произносить то, о чём он злодейски думает? (зрителям) Вы-то, пожалуйста, заткните уши!

   Встряхнув бумажку и ещё раз оглянувшись, читает.

   Итак, как негодяй и эгоист,
   я подменил волшебного болвана.
   Зачем я это сделал? Я хочу,
   чтобы Клариче стала королевой,
   а я, злодей, на Анджеле женюсь!
   Уже отверг улыбкою своей
   я пламенных красоток Серендиппа.
   Теперь настал решительный момент:
   войдёт Клариче – буду я серьёзным,
   какие б ахинеи ни несла
   возлюбленная дочь моя Клариче,
   и я, Тарталья, – королевский тесть!
   А если первой Анджела войдёт?..
   Ну что же, что б она ни говорила,
   я рот разверзну до ушей в улыбке
   и даже вслух слегка похохочу!
   И, несомненно, добрый наш король
   её прогонит так же, как и прочих.
   Дерамо сам себя поймал в ловушку,
   велев придать болвану лик Тартальи.
   И был бы я, действительно, болван,
   когда бы не воспользовался этим!
   Итак, иду!.. Проклятый монолог,
   неужто впрямь его никто не слышал?
   Нет, кажется, никто!

   Успокоенный, Тарталья уходит. Из-за кустов поднимается Леандр.

   ЛЕАНДР (передразнивая Тарталью):
   «Никто, никто»!..
   Я слышал всё и не отдам Клариче.
   Болван пошёл сменить собой болвана,
   но тот болван, кто радуется рано!

   Кабинет Дерамо. На месте статуи замер Тарталья. Дерамо в волнении прохаживается по кабинету.
   Леандр, во что-то задрапировавшись, притаился с обнажённой шпагой неподалёку от Тартальи. Он должен быть виден зрителям, но не действующим лицам.
   Дзанни-мажордом вводит Клариче.

   ДЕРАМО:
   Скажите мне, Клариче, дочь Тартальи,
   что чувствуете вы ко мне?

   КЛАРИЧЕ (разведя руками, обречённо):
   Любовь.

   ДЕРАМО:
   Но о любви вы слишком равнодушно
   Мне говорите…

   КЛАРИЧЕ:
   Нет, я вас люблю.

   ДЕРАМО (поглядев на статую):
   Болван-то мой не усмехнётся даже!
   Неужто равнодушная любовь
   в моём дворце отныне воцарится?
   А может быть испортился болван?..

   Тарталья отрицательно помотал головой. Дерамо успокоился и вновь обратился к Клариче.

   ДЕРАМО:
   Вы что же, от природы холодны?
   Зеваете, в любви мне изъясняясь!

   КЛАРИЧЕ:
   Нервическое это, мой король,
   Зеваю от волнения, поверьте.

   ДЕРАМО:
   А где слова любви вы растеряли?

   КЛАРИЧЕ:
   Я так люблю, что слов не нахожу.

   Дерамо и Клариче поглядели на болвана. Но Тарталья оставался неуклонно серьёзным.

   КЛАРИЧЕ (в сторону):
   Фальшивить-то, наверно, надо пылко…
   (громко, королю):
   О, мой король! Нашлись слова любви,
   я просто их от страха позабыла…
   (в сторону):
   О, боже мой, мне Анджела слова
   все эти говорила, признаваясь
   в любви к Дерамо. Как нехорошо!
   (громко, королю):
   Я вас люблю, как птица небосвод,
   как ветер паруса, как волны землю…
   Да, мой король, я крепко вас люблю,
   влюбиться крепче просто невозможно!

   Леандр, который уже давно пытается дотянуться шпагой до Тартальи, наконец, достигает своей цели и начинает безжалостно щекотать Тарталью под мышками, под рёбрами, под коленками.
   Тарталья разражается неудержимым хохотом и, поняв, что потерпел поражение, застывает с мрачным лицом.

   ДЕРАМО:
   Клариче, я прошу вас передать
   Тарталье мой привет и сожаленье,
   что дочь его не стала королевой.
   В последний раз: вы любите меня?

   КЛАРИЧЕ:
   Нет, мой король!

   ДЕРАМО:
   И статуя серьёзна.
   Вы не солгали мне. И впредь прошу
   вас говорить мне правду, только правду.
   Ступайте же, пусть Анджела войдёт,
   дочь моего министра Панталоне.

   Клариче уходит. За ней незаметно ускользает и Леандр, сделавший своё доброе дело. Входит Анджела.

   ДЕРАМО:
   Прошу вас, сядьте. Ну-с, поговорим?

   АНДЖЕЛА:
   О чём нам говорить, король Дерамо?
   О том, что вы подвергли униженью
   всех юных горожанок Серендиппа?..

   ДЕРАМО:
   Ну, знаете, меня не упрекал
   ещё никто из подданных!

   АНДЖЕЛА:
   Я знаю,
   и лишь за тем осмелилась прийти,
   чтобы открыть вам вашу неприглядность.
   «Король, король»! Да разве вы король?
   Вы стали верноподданным болвана.
   Его улыбкам слепо доверяя,
   вы потеряли волю, стыд и честь.

   ДЕРАМО:
   Я видел сам, что девушки фальшивят!

   АНДЖЕЛА:
   А что вы сами видите теперь?

   ДЕРАМО:
   Со мной никто не смел так говорить!

   АНДЖЕЛА:
   Во мне вы только дерзость увидали?

   ДЕРАМО:
   Вы слишком беспощадны к королю!

   АНДЖЕЛА:
   Да! Потому что я его… люблю.

   Тарталья натужно хохочет. Он даже сбегает со своего места и хлопает Дерамо по плечу, стараясь его привлечь к своему смеху.
   Но Дерамо, не глядя, сбрасывает его руку и всё пристальнее всматривается в Анджелу.

   ДЕРАМО:
   Вы любите?.. Могу ли я поверить?

   АНДЖЕЛА:
   Конечно, нет! Ведь статуя хохочет!
   Ну, что же вы глядите на меня?
   Вы лучше оглянитесь на болвана!

   ДЕРАМО:
   Я, кажется, влюбился без оглядки!

   Тарталья даже приседает от хохота.

   АНДЖЕЛА:
   Но статуя хохочет! Я вам лгу!

   ДЕРАМО:
   Я просто оторваться не могу
   от ваших глаз, в которых столько света,
   что тьма сомнений тает перед ним…

   АНДЖЕЛА:
   Но ваш болван… Взгляните… Он хохочет!

   Дерамо бережно берёт Анджелу за руку.

   ДЕРАМО:
   Божественная! Мне досталась в дар ты!
   Какое королевское везенье!
   А чтобы ты была вне подозренья —
   я разобью подарок Дурандарте!

   Дерамо наотмашь бьёт скипетром Тарталью по голове. Тарталья падает и кое-как, ползком выбирается из кабинета.
   Не в силах оторвать глаз друг от друга, Дерамо и Анджела поют.

     Любовь – это то,
     Любовь – это то,
     Что ребятам понять не дано.
     Любовь – это то,
     Что бывает во взрослом кино.
     Бывает и в жизни
     Любовь, говорят,
     Но это,
     Но это,
     Но это, конечно,
     Секрет для ребят!

     Конечно, король,
     Конечно, король —
     Это очень приметная роль.
     Но без королевы
     Он всё-таки полукороль.
     И вот он влюбился
     Теперь, говорят,
     Но это,
     Но это,
     Но это, конечно,
     Секрет для ребят!

     Была у него,
     Была у него
     Холостяцкая грустная роль.
     Он весел теперь,
     Как и всякий женатый король.
     И счастлив в супружестве
     Он, говорят,
     Но это,
     Но это,
     Но это, конечно,
     Секрет для ребят!

   В танце Дерамо уводит Анджелу, не спуская с неё влюблённых глаз.
   На просцениуме возникает мрачная фигура Тартальи. Он взбешён. Он потрясает кулаками.

   ТАРТАЛЬЯ:
   Окончен пир и во дворце покой!
   Покою во дворцах мы знаем цену!
   О, месть моя! Да будешь ты такой,
   какой ещё не видывали сцены!..

   Дзанни гремят железными листами, изображая гром, вспышки карманных фонариков подобны сверканию молний…
   …Комната Дурандарте. За письменным столом, склонившись над раскрытой тетрадью, сидит Дурандарте. Он что-то шепчет, что-то пишет, грызёт гусиное перо. Его слуга, плутоватый Чиголотти, прибирает со стола, явно пытаясь отвлечь хозяина от его занятий.
   Обмахнув тряпкой стол под носом Дурандарте, Чиголотти бесцеремонно берёт тетрадь, переносит её на другой конец стола.
   Погружённый в свои мысли, Дурандарте слепо следует за тетрадью, не отрывая от неё пера. Опять погружается в работу.
   И – как его видение – вокруг него возникает танцующая пантомима: дзанни, одетые охотниками, неудержимо влекут за собой на поводках дзанни в масках собак.
   Дзанни в масках собак неудержимо рвутся за дзанни в масках оленей, которые танцуют и в танце убегают.
   На мгновение, как далёкая звуковая галлюцинация, возникает собачий лай, топот и ржание коней, глухие выстрелы.
   В танце проплывают увлечённые охотой Дерамо и Тарталья.
   Видение исчезает. Дурандарте что-то поспешно записывает.
   Раздосадованный таким невниманием к своей персоне, Чиголотти стряхивает пыльную тряпку прямо на Дурандарте.

   ДУРАНДАРТЕ (вскочив): Ты что?! Не видишь, что я работаю? У меня баллада не клеится.

   ЧИГОЛОТТИ (разочаровано): Так вы что же, просто – поэт, сочинитель?

   ДУРАНДАРТЕ (несколько смутившись): Волшебник всегда немного поэт, а поэт – всегда чуть-чуть волшебник.

   ЧИГОЛОТТИ (успокоившись): А! Тогда, ваша колдовская милось, вам пора.

   ДУРАНДАРТЕ: Куда пора?

   ЧИГОЛОТТИ: Не «куда», а во «что»! Вам пора превращаться в попугая.

   ДУРАНДАРТЕ: Не валяй дурака, мне надо работать. (кивнув на тетрадь) Коварный Тарталья и доверчивый Дерамо уже в Рончислаппском лесу: идёт большая королевская охота!

   ЧИГОЛОТТИ: Вот-вот, я как раз про Рончислаппский лес. Помните, что вы мне сказали, когда нанимали в эту сказку? Вы мне сказали: «О, Чиголотти!» (зрителям) Чиголотти – это я…

   ДУРАНДАРТЕ: Ладно, ладно, быстрее!

   ЧИГОЛОТТИ: Так вот. «О, Чиголотти! – сказали вы – Такого-то числа – а сегодня именно это число! – ты отнесёшь меня в образе попугая в расположенный недалеко отсюда Рончислаппский лес. Возможно, с нашей помощью будет наказано предательство, вызванное самой страшной из тайн, открытых мною королю Серендиппа. В этот же день около шести часов вечера ты будешь иметь заработок – не меньше трёх тысяч!»… Так что уж будьте любезны, ваша колдовская милость, превращайтесь в попугая. (Показывает на часы) Пора!

   ДУРАНДАРТЕ (про себя): Действительно! Старые заготовки… (Чиголотти) Ну, что ж! Сейчас выйдешь за дверь. Вернёшься, когда услышишь крик «Тарталья!».

   ЧИГОЛОТТИ: А посмотреть нельзя?

   ДУРАНДАРТЕ (грозно): Не вздумай подсматривать! Иначе я превращу тебя…

   ЧИГОЛОТТИ: Не надо!

   Чиголотти поспешно выходит. Из небольшой задрапированной ниши Дурандарте извлёк спрятанную там клетку с попугаем.

   ДУРАНДАРТЕ: Нуте-с, любезнейший, очень кстати я приобрёл вас сегодня утром у шарманщика. Слава Богу, Чиголотти ничего не знает об этой покупке! Итак, кроме привычного для вас слова «дурак», извольте запомнить ещё одно… (склонившись к клетке, шепчет) Тарталья! Тарталья! Тарталья!..

   Дурандарте снял с себя галстук, приоткрыв клетку, повязал его попугаю и, продолжая шептать «Тарталья, Тарталья…», поставил вновь запертую клетку на своё кресло. Сам же укрылся за какой-то занавеской.

   ПОПУГАЙ: Тар-р-рталья!..

   ЧИГОЛОТТИ (входит, озираясь): Ваша колдовская милость…

   ПОПУГАЙ: Тар-р-рталья!..

   ЧИГОЛОТТИ (увидев клетку, умилённо): Да вы здесь, на своём прежнем месте… и галстучек при вас остался… Ах, ваша колдовская милость! Не успели превратиться и уже – гм! – изволили намусорить в клеточке.

   ПОПУГАЙ: Дур-р-рак!..

   ЧИГОЛОТТИ (подскочив): Извините-с! Приберём по дороге!

   Почтительно подхватив клетку, удаляется. Дурандарте выходит из своего укрытия.

   ДУРАНДАРТЕ: Ну, хоть мешать не будет! А, впрочем… это может дать новый ход всему!

   Склонившись над тетрадью, что-то записывает.
   И одновременно на другом конце сцены возникает Тарталья.

   ТАРТАЛЬЯ (оглядывается): Кажется, на этой поляне король мне назначил свидание. Да-да, именно на этой! Ну, что ж… сам напросился: убью, брошу в реку, захвачу Анджелу и королевство… (Ходит, явно успокаивая себя) Ничего особенного, ничего особенного, ничего особенного: убью, брошу в реку, захвачу Анджелу и королевство… (Вдруг срывает с себя маску) Мне надоело быть злодеем! Надоело! Я не хочу больше подслушивать, наушничать, убивать! В конце концов, я в этой сказке первый министр, что мне ещё надо? У меня очаровательная дочь Клариче, которая любит не менее очаровательного Леандра, так в чём дело? Почему я не могу стать счастливым дедушкой и не делать никому зла? И персонаж – человек! Можно же было во мне найти какие-нибудь симпатичные черты, дать мне исправиться, наконец. Так нет! Злодействуй, завидуй, убивай! (Поёт)

     Кто такой в этой сказке Тарталья?
     Он злодей, негодяй и каналья.
     Как такой уродился в Италии —
     Не глупец, но подлец и так далее?

     Мне обидно, что имя Тартальи
     Нарицательным стало в Италии:
     Раз каналья, то значит Тарталья!
     Плачь, Тарталья, рыдай и так далее…

     Но не я же, а маска – Тарталья,
     Я хороший, а маска – каналья,
     Это маска моя – аномалия
     Человеческих чувств и так далее…

   К чёрту сказку! Я решил стать хорошим.

   На другом конце сцены Дурандарте отложил перо, перечитал написанное и задумался.

   ДУРАНДАРТЕ: Нет, это не ваша роль!

   Тарталья оглядывается со своего конца сцены.

   ТАРТАЛЬЯ (решительно): От своей роли можно и сбежать. Я сейчас во всём откроюсь Дерамо, и мы сбежим вместе. Мало ли на свете сказок! А нет, так и в жизни устроимся. Неужели двум хорошим персонажам не найдётся места под солнцем?

   Дурандарте задумался, потом печально покачал головой. (Поёт)

     Куда нам деться от своих ролей —
     Злодеев, царедворцев, королей?
     Не только автор и не только в сказке,
     Нам чаще жизнь подсовывает маски!

     Куда тебе от этой маски деться,
     Когда злодея выучена роль?
     Тарталья в маске – человек без сердца…

   ТАРТАЛЬЯ (снова надевает на себя маску):
   Так берегись, Дерамо, мой король!

   Появляется Дерамо. Дурандарте и его стол не без помощи дзанни исчезает. Теперь вся сцена – поляна в Рончислаппском лесу.

   ДЕРАМО: Помнится, именно на этой поляне я убил как-то оленя.

   ТАРТАЛЬЯ: Совершенно справедливо, ваше величество!

   ДЕРАМО: А почему ты со мной так сух?

   ТАРТАЛЬЯ: Я корректен, как и подобает быть слуге с господином.

   ДЕРАМО: Но ты мой первый министр!

   ТАРТАЛЬЯ: Я слуга вашего величества.

   ДЕРАМО: Понимаю. Ты обиделся на меня за то, что я отверг Клариче.

   ТАРТАЛЬЯ (со скромным достоинством): Да. Я мечтал быть вашим тестем.

   ДЕРАМО: Ты по-прежнему честен со мной. А чтобы ты окончательно убедился и в моём прежнем расположении, я открою тебе вторую тайну, которую мне подарил Дурандарте.

   ТАРТАЛЬЯ: Вторую тайну? И вы её от меня скрыли?!

   ДЕРАМО: Видишь ли… волшебник просил не доверять её даже министрам. Но тебе можно.

   ТАРТАЛЬЯ: Не надо!

   Отворачивается с явной обидой. Но Дерамо ласково и настойчиво поворачивает Тарталью к себе.

   ДЕРАМО:
   За двадцать лет сумел я убедиться,
   что другом ты мне был, а не слугой.
   Узнай же тайну эту, верный друг!
   Волшебник подарил мне заклинанье,
   и стоит лишь его произнести
   над мёртвым человеком или зверем,
   как жизнь твоя мгновенно перейдёт
   в безжизненное тело и оно
   немедленно воскреснет. Но, увы!
   Ты станешь сам на время бездыханным.
   Но сможешь тут же, или погодя,
   произнести заклятье снова
   и собственное тело оживить.

   ТАРТАЛЬЯ (облизав пересохшие губы):
   Трудны слова? Их, верно не запомнишь?

   ДЕРАМО:
   Напротив! Поэтичны и просты:
   «Чиронга-Пуфа-Грека-Рака-Брод-
   Куранго-Манго»… И наоборот.
   Тут помолчать немного надо нам,
   чтоб в мыслях дать обратный ход словам…
   Последние две строчки – примечание,
   а самый текст – две первые. Ну, как?

   ТАРТАЛЬЯ:
   А вас не обманул ли этот маг?

   ДЕРАМО:
   Волшебное заклятие проверить
   немедленно готов я! Мы одни.
   Я обернусь оленем на охоте,
   тебе доверив тело короля.
   Но я надеюсь, что над бездыханным
   Дерамо ты не сотворишь заклятья?

   ТАРТАЛЬЯ:
   Ха-ха-ха-ха! А если сотворю?
   Я стану королём и прикажу
   загнать лишь мне известного оленя!

   ДЕРАМО:
   Нет, Анджела сумеет распознать
   такой обман.

   ТАРТАЛЬЯ:
   Но стану я Дерамо!

   ДЕРАМО:
   По облику. Она же смотрит в суть.

   ТАРТАЛЬЯ:
   От опыта готов я отказаться!
   Вы, мой король, могли поверить в то,
   что вас обманет преданный Тарталья?!
   Как вы могли, как только вы могли,
   в моей вы дружбе снова усомнились!

   ДЕРАМО:
   Прости меня, я пошутил… Олень!

   На поляну выбегает дзанни в маске белолобого оленя. Не замечая охотников, «олень» прыгает и кружится в самозабвенном танце.
   Дерамо медленно поднимает мушкет, прицеливается. Выстрела мы не слышим. Просто в музыке, сопровождавшей танец «оленя», произошёл словно бы вскрик. Музыка оборвалась и «олень» стал оседать.
   Дерамо склонился над ним.

   ДЕРАМО:
   Чиронга… Пуфа… Грека… Рака… Брод…
   Куранго… Манго… и наоборот!

   Пауза. Медленно, как во сне, продолжает оседать «олень»; медленно, как во сне, всё ниже и ниже склоняется над ним Дерамо; медленно, как во сне, Дерамо и «олень» меняются масками. И вот уже «Дерамо», распростёртый, лежит на земле, а белолобый «Олень», оживая, стал подниматься.

   ТАРТАЛЬЯ (протирает глаза):
   Невероятно!.. Но король упал…
   Олень же приподнялся на колени…
   Ну, что ж! Придётся вновь убить оленя,
   я лишь охотник, а король – пропал!

   Тарталья поднял оброненный Дерамо мушкет и направил дуло в упор на Дерамо-«оленя». «Олень» отскочил и успел скрыться из виду. Тарталья с досадой отшвырнул мушкет и кинулся к телу распростёртого «Дерамо».

   ТАРТАЛЬЯ:
   Чиронга… Пуфа… Грека… Рака… Брод…
   Куранго… Манго… и наоборот!

   Та же пауза, та же музыка, в том же замедленном колдовском ритме Тарталья меняет свою маску на маску «Дерамо». Теперь маска «Тартальи» на дзанни, распростёртом на земле, а королевская маска «Дерамо» – на Тарталье. Он оттаскивает дзанни в укромное место.

   ДЕРАМО-ТАРТАЛЬЯ: Но главное – убить белолобого «оленя»! Потом сожгу бренные останки бедного Тартальи, и… Анджела! О, Анджела! Дерамо говорил, что Анджела его так любит, что даже сапоги снимает с него после охоты. Теперь всё это достанется мне, мне, мне! Да, но «олень»…

   Трубит в охотничий рог. Вокруг него мгновенно возникают дзанни-охотники.

   ОХОТНИКИ: Приказывайте, добрый наш король!

   От такого неожиданного для него обращения Дерамо-Тарталья сначала было попятился, но мгновенно взял себя в руки.

   ДЕРАМО-ТАРТАЛЬЯ:
   В окрестностях здесь носится олень,
   который от меня ушёл. В азарте
   таком ещё я не был никогда.
   Среди оленей – истинный король
   моя добыча. Ловчие, вперёд!
   Три тысячи тому, кто принесёт
   мне шкуру белолобого оленя!..

   Охотники тут же исчезают. Слышны удаляющиеся выстрелы, лай собак, азартные выкрики.

   ДЕРАМО-ТАРТАЛЬЯ:
   Теперь домой, обратно, в мой дворец,
   там – Анджела… Свершилось, наконец!

   Убегает. Появляется Чиголотти с клеткой. В предвкушении «заработка» он явно хорошо выпил и, конечно же, идёт с подобающей случаю песенкой. (Поёт)

     Из чайничка, из чайничка
     Течёт одна вода,
     А чарочку, а чарочку
     Добудешь не всегда.

     Мне самобранки-скатерти
     Не выпало иметь,
     Зато могу по памяти,
     По па-па-па-па-памяти,
     Зато могу по памяти
     Я запросто пьянеть!

     Берёшь в воображении
     Бутылочку вина
     И делаешь движение,
     Как будто пьёшь до дна.

     Потом ещё движение,
     Потом ещё одно…

   (его язык начинает заплетаться)

     П-привет воображ-жению,
     П-почёт и уваж-ж-жение,
     Моё воображ-жение
     Всегда полным-полно!..

   Вдруг в ужасе замирает, споткнувшись о припрятанное тело «Тартальи».

   ПОПУГАЙ: Тар-р-рталья!..

   ЧИГОЛОТТИ: Да тише вы, ваша милость! А то ещё подумают, что это я убил первого министра. Бежать! Скорее! Куда глаза глядят!

   ПОПУГАЙ: Дур-р-рак!..

   ЧИГОЛОТТИ: И верно, дурак. Спасибо, ваша милость, надоумили. Бегущий человек всегда вызывает подозрение.

   ПОПУГАЙ: Тар-р-рталья!..

   ЧИГОЛОТТИ: Да замолчите вы, наконец! Неужто у вас и мозги стали птичьими? (прислушивается) Кто-то идёт… Т-с-с!

   Бросается на землю, завернув плащ на голову.
   Опасливо озираясь, осторожным «оленьим» шагом приближается Дерамо-«олень». Он склоняется над лежащим «Тартальей». Музыка.

   ОЛЕНЬ-ДЕРАМО:
   Чиронга… Пуфа… Грека… Рака… Брод…
   Куранго… Манго… и наоборот!

   Плавным движением снимает с распростёртого дзанни маску «Тартальи». Дзанни, как бы отработав своё, поднимается и индифферентно садится на край сцены, свесив ноги.
   Дерамо также плавно меняет на себе маску. Теперь он – «Тарталья». Маска белолобого «оленя» остаётся у него в руках.

   ЧИГОЛОТТИ (выглянув из-под плаща): Ну и лесок!

   ТАРТАЛЬЯ-ДЕРАМО (заметив его): Друг мой! Я не могу объяснить того, что ты сейчас увидел. Но за то, что ты промолчишь об этом, ты получишь целых три тысячи.

   ЧИГОЛОТТИ (проворно вскочив): Я уже молчу!

   ТАРТАЛЬЯ-ДЕРАМО (улыбнувшись): Нет, нет! Три тысячи король обещал тому, кто принесёт ему достоверный знак, что белолобый олень мёртв. А что может быть достовернее? (показывает на маску «оленя») Скажешь, сам и убил. (Вручает маску Чиголотти)

   ЧИГОЛОТТИ: Простите, который час?

   ТАРТАЛЬЯ-ДЕРАМО: Около шести.

   ЧИГОЛОТТИ (попугаю): Ваша колдовская милость, вы меня не обманули: и шесть часов не за горами, и заработок там же. Так что можете лететь домой и перевоплощаться обратно. А я пошёл за своими денежками!

   Он передаёт клетку дзанни, сидящему на краю сцены, и жестами показывает, что попугая можно выпустить. Дзанни понимающе кивает и уносит клетку.
   Чиголотти же не без важности удаляется, неся в руках маску белолобого «оленя»…
   …Королевские покои. Кабинет Дерамо и комната Анджелы. Анджела сидит, ожидая возвращения Дерамо. Врывается Тарталья в образе Дерамо, полный нетерпения утвердиться в долгожданных правах на Анджелу.

   ДЕРАМО-ТАРТАЛЬЯ:
   Эй, Анджела, устал я! Помоги!..

   АНДЖЕЛА (встревоженная, бросается к нему):
   Что, мой король?..

   ДЕРАМО-ТАРТАЛЬЯ:
   Сними-ка сапоги!

   АНДЖЕЛА (удивлённо):
   Дерамо, это вы?

   ДЕРАМО-ТАРТАЛЬЯ (презрительно):
   Конечно, я! А кто ж ещё?!

   АНДЖЕЛА:
   Но я не понимаю…

   ДЕРАМО-ТАРТАЛЬЯ (перебив): Очень плохо, что ты не понимаешь простых итальянских слов! Я сказал: сними сапоги, как это ты обычно делаешь после королевской охоты. А ты, любимая жена, даже не почешешься!

   АНДЖЕЛА (всплеснув руками): Дерамо!..

   ДЕРАМО-ТАРТАЛЬЯ: Что Дерамо, что Дерамо? Я ничуть не изменился, я всё тот же Дерамо и по-прежнему обожаю тебя. Но я чертовски устал! Да и на охоте мне не повезло. Так что нечего всплёскивать руками. Жена обязана делить пополам с мужем все его трудности. А я прошу тебя только снять сапоги, как ты всегда это делаешь!

   АНДЖЕЛА:
   Давайте ногу!
   (стаскивает с него ботфорд, швыряет на пол)
   А другой сапог снимайте сами! Вот видите?
   Эту вашу трудность
   я разделила ровно пополам!
   (внимательно в него всматривается)
   Что стало с вами? Или не остыл
   ещё азарт охоты, и меня
   вы приняли в азарте за лисицу?

   ДЕРАМО-ТАРТАЛЬЯ (самоутверждаясь с сапогом на одной ноге, отчего это получается всё грубее и нелепее):
   И ты мне это смеешь говорить?
   Я твой супруг и повелитель!

   АНДЖЕЛА:
   Знаю!

   ДЕРАМО-ТАРТАЛЬЯ:
   А коли знаешь – нечего болтать!..
   Сейчас же обними меня. И страстно!
   Я полон нетерпения. Скорее!
   Я жду. Да ну же! Силу применять
   не застявляй всесильного!

   АНДЖЕЛА:
   Я знаю,
   что вы всесильны. Вы – король Дерамо.
   Но я Дерамо в вас не узнаю!
   Дерамо нежен, мне он никогда
   не говорил: «Скорей!», «Целуй!», «Да ну же!»…

   ДЕРАМО-ТАРТАЛЬЯ:
   Да как ты смеешь пререкаться с мужем?!
   Эй, Панталоне! Эй, министр! Сюда!

   Хлопает в ладоши. Трусцой вбегает Панталоне. Новоявленный «Дерамо» с ним преувеличенно величествен.

   Я оказал тебе большую честь,
   я дочь твою возвёл на королевство,
   своей супругой сделал, а она
   моей не хочет подчиняться воле!
   Ты прикажи ей!

   ПАНТАЛОНЕ:
   Но…

   ДЕРАМО-ТАРТАЛЬЯ:
   Без всяких «но»!
   Ты что, оглох? Или, быть может, болен?

   ПАНТАЛОНЕ:
   А я ем яблоко и смотрю в окно!

   Достаёт из кармана яблоко, надкусывает и смотрит куда-то в сторону.

   ДЕРАМО-ТАРТАЛЬЯ: Отнять у него яблоко! Отнять у него окно!

   Два мгновенно возникших дзанни-стражника хватают Панталоне под мышки, отнимают у него яблоко и волокут прочь.

   ПАНТАЛОНЕ:
   Слава Дерамо! Слава Тарталье!
   Слава всем, кто выше второго министра!
   (окончательно поникшим голосом)
   Ура-а-а!..

   АНДЖЕЛА:
   Да как вы смели моего отца…

   ДЕРАМО-ТАРТАЛЬЯ:
   Плевать! Ему в темнице будет лучше,
   по крайней мере, никаких забот.

   АНДЖЕЛА:
   Смотрю на вас и не могу узнать!

   ДЕРАМО-ТАРТАЛЬЯ:
   Ага! Дерамо был с тобою нежен,
   а я не нежен, я с тобою груб.
   Так что же, я, выходит, не Дерамо?..
   Изволь, слова я нежные скажу!
   Какие же они? Ага! Голубка,
   давай-ка губы. К чёрту «губы». Губки!
   Пока прошу, а после прикажу.
   Сожгу руками! Всё во мне горит!
   Смотри в глаза!

   АНДЖЕЛА:
   Они другими стали…

   ДЕРАМО-ТАРТАЛЬЯ:
   С тобой король Дерамо говорит!

   АНДЖЕЛА:
   Но говорит он… голосом Тартальи!

   ДЕРАМО-ТАРТАЛЬЯ (отпрянул и заметался по кабинету): Ну и что, ну и что? Подумаешь, голос! Мы с Тартальей вместе уже двадцать лет. Совершенно естественно, что в его голосе могли появиться мои интонации, а в моём – его.

   Он стал приближаться к Анджеле с явно агрессивными намерениями. Анджела схватила и занесла над головой подвернувшуюся ей под руки тяжёлую вазу.

   ДЕРАМО-ТАРТАЛЬЯ (застыл в напряжении): Брось вазу. Только не в меня!

   Анджела усмехнулась, спокойно поставила вазу на место и, не суетясь, удалилась на свою половину.
   Дерамо-Тарталья обескуражено опустился в кресло, механически натянул на ногу сапог, снятый и брошенный Анджелой, задумался. Где-то часы пробили шесть раз.
   В кабинет просунулась лукавая физиономия Чиголотти.

   ЧИГОЛОТТИ (почтительно, понимая, где он находится): Ваше величество… уже шесть часов, и… извините, конечно, но мне до зарезу нужны деньги.

   ДЕРАМО-ТАРТАЛЬЯ (вскочив): Какие шесть часов? Какие деньги?

   ЧИГОЛОТТИ: Вы обещали за белолобого оленя три тысячи, я его принёс, и теперь как раз шесть часов.

   ДЕРАМО-ТАРТАЛЬЯ: Ты убил оленя с белым пятном на лбу?!

   ЧИГОЛОТТИ: Посмотрите сами! (Подаёт маску оленя, которую пока держал за спиной)

   ДЕРАМО-ТАРТАЛЬЯ (берёт маску): Та-ак… Из чего ты его убил?

   ЧИГОЛОТТИ: Из мушкета, ваше величество!

   ДЕРАМО-ТАРТАЛЬЯ: А где след от пули?

   ЧИГОЛОТТИ: Был! Вот здесь… (Показывает на своей шее. Но под пристальным взглядом короля засуетился) Ох, ваше величество! Ну совсем забыл. Да я же его, это… Из лука… Натянул посильней тетиву и…

   ДЕРАМО-ТАРТАЛЬЯ: А где след от стрелы?

   ЧИГОЛОТТИ: Был! Вот здесь, сзади… (показал на себе)

   ДЕРАМО-ТАРТАЛЬЯ (недобро усмехнувшись): Что ж это ты? Убил оленя в зад, а принёс один перёд? А?.. Теперь признавайся, как всё было на самом деле! Ты случайно оказался в Рончислаппском лесу и увидел, что к телу моего первого министра, погибшего на охоте, приблизился белолобый олень, склонился над ним…

   ЧИГОЛОТТИ (падает на колени): Ваше величество! Откуда вы знаете?!

   ДЕРАМО-ТАРТАЛЬЯ: Эй, стража! Взять его!

   Немедленно появившиеся стражники хватают Чиголотти.

   ЧИГОЛОТТИ (вырываясь): Эй, эй! А как же три тысячи?

   ДЕРАМО-ТАРТАЛЬЯ: Три тысячи палок ему! (оставшись один) Итак, случилось самое страшное: Дерамо стал Тартальей и наверняка помышляет о мести. Но король-то – я! (Хлопает в ладоши, кричит) Объявить по всем площадям Серендиппа: сбежавший от меня первый министр Тарталья объявляется государственным преступником! Награда тому, кто доставит его ко мне живым или мёртвым! (Обессиленный опускается в кресло)

   На просцениуме – Леандр и Клариче. У них проблема, они обескуражены, им надо на что-то решиться и что-то предпринять.

   КЛАРИЧЕ: Ну? Что будем делать?

   ЛЕАНДР: Да, положенье! Один отец в тюрьме, другой объявлен вне закона. Мы не можем пожениться, нас некому благословить.

   КЛАРИЧЕ: О, старомодное благословение! Но как изменился король!

   ЛЕАНДР: Извини меня, но у него стали повадки твоего отца. Какое-то чудо!

   КЛАРИЧЕ: Чудо всегда бывает о двух концах. Если Дерамо стал вылитый Тарталья, то, может быть, Тарталья подобрел? И он, наконец, благословит нас?

   ЛЕАНДР: Очень может быть. Но мы этого пока не знаем.

   КЛАРИЧЕ: Чтобы узнать, надо спросить, чтобы спросить, надо увидеть, чтобы увидеть, надо найти!

   ЛЕАНДР (вздохнув): Где же его найдёшь?

   КЛАРИЧЕ: Перед входом во дворец.

   ЛЕАНДР: Но живым, или… мёртвым!

   КЛАРИЧЕ: Живым, живым! Мой отец не такой дурак, чтобы дать себя убить. Он лучше сдастся в плен в надежде как-нибудь выкрутиться. Главное – найти!

   ЛЕАНДР: Бегу!

   Поцеловавшись, они разбежались в разные стороны.
   Просцениум занимают стражники. Они как бы охраняют вход во дворец. Приложив руки козырьком к глазам, они всматриваются во все стороны.

   СТРАЖНИКИ (поют):

     Мы стражники, мы стражники,
     Три дня не спим уже.
     Мы стражники, мы стражники
     Всегда настороже!

     Враги крадутся, видимо,
     Но шаг их очень тих.
     Врагов полно невидимых,
     И мы не видим их!..

   Появляется Дерамо в облике Тартальи.

   ТАРТАЛЬЯ-ДЕРАМО (стражникам): Я – первый министр Тарталья. За меня обещана награда. Вы можете её получить, если отведёте меня к королю.

   СТРАЖНИК: Что ты мелешь, любезный? Ты, действительно, похож на Тарталью. Так что же? Разве мало на свете похожих друг на друга людей? И потом, где это видано, чтобы Тарталья сам лез в петлю? Мы-то уж знаем первого министра! Вот когда его приведёт кто-нибудь из горожан, а Тарталья будет отбиваться и вопить, что он не Тарталья, – это и будет действительно Тарталья. А ты – проваливай!

   Просцениум пустеет. На сцене – заваленный исписанными листами стол Дурандарте. Где-то в углу пригорюнился над бутылкой Чиголотти.

   ДУРАНДАРТЕ (не отрываясь от работы): Ну, как спина? Болит?

   ЧИГОЛОТТИ: Ещё бы! Три тысячи палок!

   ДУРАНДАРТЕ: Мог бы и сдачи дать.

   ЧИГОЛОТТИ: Я было хотел, да у меня не взяли. А вы-то, добрый волшебник, могли бы вовремя и выручить.

   ДУРАНДАРТЕ: Ты разве не знаешь, что добрые волшебники всегда чуть-чуть опаздывают?

   ЧИГОЛОТТИ (ошеломлённо): Это как же так?

   ДУРАНДАРТЕ (улыбнувшись, отложил перо): А вот так! (Поёт)

     Шёл волшебник злой на поезд,
     Шёл себе, не торопясь,
     Шёл, совсем не беспокоясь,
     Что кругом и пыль, и грязь.

     На дела дурные ловок,
     Шесть обидел малышей.
     Шесть поставил мышеловок,
     Чтоб поймалось шесть мышей.

     Не один порвал учебник,
     Те, что «Волшебгиз» издал,
     И, конечно, злой волшебник
     На вокзал не опоздал!

     Добрый тем же шёл маршрутом,
     Шёл, на поезд торопясь,
     Задержался на минуту,
     Чтоб убрать и пыль, и грязь.

     Он не смог смириться с фактом,
     Что погибнут шесть мышей.
     Задержался, чтобы как-то
     Успокоить малышей.

     И учебники жалея,
     Те, что «Волшебгиз» издал,
     Он собрал их все и склеил,
     Но… на поезд опоздал!

   ТАРТАЛЬЯ-ДЕРАМО: Надеюсь, мне-то вы помочь не опоздаете? (Он появился раньше, но, притаившись в тени, слушал песенку Дурандарте).

   ДУРАНДАРТЕ (покачав головой): Вы сами нарушили моё условие и открыли вторую тайну Тарталье. Теперь сами, всё только сами! (Стараясь подбодрить) Да ну же! У вас умная голова, вас любит Анджела.

   ТАРТАЛЬЯ-ДЕРАМО (вздохнув): Любит ли?.. Значит, ничем не можете помочь?

   ДУРАНДАРТЕ (разводит руками): Увы! Да и у меня самого баллада не клеится. Конец никак не могу придумать.

   ТАРТАЛЬЯ-ДЕРАМО: А уже близок конец?

   ДУРАНДАРТЕ: Да, недалеко.

   ТАРТАЛЬЯ-ДЕРАМО: А я вам мешаю, вы уж извините.

   ДУРАНДАРТЕ: Ничего, ничего, пожалуйста. Я бы рад, да вот… баллада и вообще…

   ТАРТАЛЬЯ-ДЕРАМО: Значит, вы не можете перенести меня во дворец?

   ЧИГОЛОТТИ: Ваша милость! Вы же добрый волшебник. Ну, ладно, с опозданием, но всё-таки…

   ДУРАНДАРТЕ: Друзья мои, я только поэт. Я бужу людское воображение, оно разыгрывается и принимает воображаемое за действительное.

   ТАРТАЛЬЯ-ДЕРАМО: Но волшебное изваяние было?

   ДУРАНДАРТЕ (уклончиво): Как вам сказать… Разве оно вам понадобилось, когда вы полюбили?

   ТАРТАЛЬЯ-ДЕРАМО: Но позвольте! Вы подарили мне волшебное заклинание, и я превратился в Тарталью!

   ДУРАНДАРТЕ: Не понимаю, как это у вас получилось. Я пошутил.

   ТАРТАЛЬЯ-ДЕРАМО: Хороши шутки!

   ДУРАНДАРТЕ: А! Вы просто приняли мою шутку слишком всерьёз. Да-да, так бывает. Но я пошутил, поверьте.

   ТАРТАЛЬЯ-ДЕРАМО: Как же мне быть? (Взгляд его задержался на Чиголотти) Послушай, ты уже получил с моей помощью три тысячи?

   ЧИГОЛОТТИ: Как же, все на спине. Ни копейкой меньше!

   ТАРТАЛЬЯ-ДЕРАМО: Теперь я знаю, как ещё вознаградить тебя!

   Схватив Чиголотти за руку, увлекает его за собой.
   На просцениуме появляются связанный «Тарталья» и держащий его за конец верёвки Чиголотти.

   ЧИГОЛОТТИ (кричит): Я поймал Тарталью! Я поймал первого министра! Слава мне! Виват! Я исполнил волю короля! Я поймал Тарталью.

   Выбегает Леандр с обнажённой шпагой.

   ЛЕАНДР (Чиголотти): Молчать! Ни слова больше!

   ЧИГОЛОТТИ: Но, сеньор! Я поймал Тарталью, я поймал первого министра. Это мой Тарталья! Мне за это заплатить надо!

   ЛЕАНДР: Вот, получай! (бросает ему кошелёк) И убирайся, да поживее!

   Подхватив кошелёк, Чиголотти бросает конец верёвки Леандру.

   ТАРТАЛЬЯ-ДЕРАМО: Чиголотти!

   ЧИГОЛОТТИ: Извините, ваша милость, ничем больше помочь не могу, кошелёк-то вон какой тугой! Мне ещё денежки посчитать надо!

   Убегает. «Тарталья» поворачивается лицом к Леандру.

   ТАРТАЛЬЯ-ДЕРАМО:
   Зачем вы это сделали, мой друг?
   Я сам ему открылся, чтобы он
   меня отвёл к безумцу королю,
   которого я проучить намерен.

   ЛЕАНДР:
   Вам с королём не справиться, отец,
   он изменился, он жесток и грозен,
   он вас убьёт немедленно, а вы…
   Ваш голос стал и мягче, и добрее!

   ТАРТАЛЬЯ-ДЕРАМО:
   Вы обознались, я не ваш отец.

   ЛЕАНДР:
   Ну, в недалёком будущем мой тесть,
   что, в общем-то, почти одно и то же.

   ТАРТАЛЬЯ-ДЕРАМО:
   Ага, вы тот, кого Клариче любит?
   Но я и для Клариче не отец.
   Мне долго объяснять ошибку эту,
   невольную для вас, я понимаю,
   поэтому давайте кончим спор.
   Прошу вас отвести меня к Дерамо
   или отдать под стражу у ворот.

   ЛЕАНДР:
   И мне за это получить награду?!

   ТАРТАЛЬЯ-ДЕРАМО:
   Вы деньги бедным можете отдать…
   Не ослабляйте же на мне верёвки
   и в бок больнее как-нибудь толкните,
   чтоб стражники увидели, что вы
   меня к воротам тащите силком!

   ЛЕАНДР:
   На вас определённо «накатило»,
   я отведу вас к дочери, пошли…

   Но Дерамо в облике Тартальи стал вырываться из рук Леандра, крича во весь голос.

   ТАРТАЛЬЯ-ДЕРАМО: Помогите! Караул! Меня схватили по ошибке, я просто похож на первого министра! Я не Тарталья! Я не Тарталья!

   Сбегаются стражники.

   СТРАЖНИК: Ну, вот, наконец-то попался. Раз ты кричишь, что ты не Тарталья, значит, ты точно Тарталья! (Леандру) Тащи его к королю, приятель, и получай свою награду!

   ТАРТАЛЬЯ-ДЕРАМО (тихо):
   Ведите же меня! И по дороге
   я всё вам постараюсь объяснить…

   Стражники их пропускают вглубь сцены.
   На сцене – комната Анджелы с окном, выходящим в сад. В саду появляются Дерамо в облике Тартальи и Леандр.

   ТАРТАЛЬЯ-ДЕРАМО:
   Теперь злодей на троне. Каково?

   ЛЕАНДР:
   Ужасно! Непонятно! Небывало!
   Тарталья посягнул на вашу роль.
   Но я готов служить вам, мой король,
   примите скромный дар – мою отвагу,
   а вместе с нею преданность и шпагу!

   Они притаились под окном Анджелы. Анджела одна.

   АНДЖЕЛА:
   Я избегаю встречи с королём!..
   А, может быть, я в чём-то ошибаюсь?
   И вправду интонации Тартальи
   Дерамо мог невольно перенять
   от долгого общения с министром…
   Ну ладно, голос! А его повадки?
   А взгляд его и жаждущий, и злобный?
   А грубость рук и грубость домоганий?
   Глазами вижу я: Дерамо рядом!
   А сердце шепчет: это страшный сон.
   Но где же мой Дерамо, где же он?..
   Нет, видно, лучше в руки взять гитару,
   забыться вместе с ней в романсе старом!

   Берёт гитару и, перебрав струны, поёт.

     Уехал рыцарь мой тому
     Пятнадцать лет назад.
     Но на прощанье я ему
     Заворожила взгляд:
     За сотни рек, за сотни гор
     Направив бег коня,
     Во всех красавицах с тех пор
     Он узнаёт меня!

     А с башни время
     Сыплет звон —
     Дин-дон,
     Дин-дон,
     Дин-дон!

     Увы, не только за окном
     Прошли с тех пор года,
     Я жду его и об одном
     Тревожусь иногда:
     Когда из дальних стран домой
     Он повернёт коня,
     Во мне самой, во мне самой
     Узнает ли меня?..

     А с башни время
     Сыплет звон —
     Дин-дон,
     Дин-дон,
     Дин-дон!

   Положив гитару, Анджела подошла к вышитому портрету Дерамо, присела напротив, всматриваясь в портрет.

   АНДЖЕЛА:
   Я вышила Дерамо. На портрете
   от шёлка ласков шелковистый взгляд.
   Как жаль, что я не в силах вышить голос!
   А вдруг со мною он заговорит?..
   Дерамо, здаравствуй!

   ТАРТАЛЬЯ-ДЕРАМО (за окном):
   Здравствуй, дорогая!

   АНДЖЕЛА (портрету):
   Где пропадал ты, мой король, так долго?

   ТАРТАЛЬЯ-ДЕРАМО:
   Я был оленем.

   АНДЖЕЛА (думая, что это игра её воображения и потому спокойно):
   А! Ты был оленем!
   А не было ль поблизости, скажи,
   какой-нибудь оленицы красивой?
   Что ж замолчал ты, мой король-олень?
   Я так хочу себе тебя представить!

   ТАРТАЛЬЯ-ДЕРАМО:
   Я в облике, который недостоин
   ни взгляда твоего, ни красоты.

   АНДЖЕЛА (наслаждаясь игрой воображения):
   Но почему? Олени так прекрасны!

   ТАРТАЛЬЯ-ДЕРАМО:
   Сегодня дважды я менял обличье:
   я был оленем, а теперь Тартальи
   на мне надета гнусная личина…
   А я – Дерамо! Веришь? Я Дерамо!

   Анджела вскочила. Она взволнована. Она понимает, что всё это происходит наяву, что где-то рядом Дерамо.

   АНДЖЕЛА:
   Дерамо мой! Откройся! Где ты, милый?..

   ТАРТАЛЬЯ-ДЕРАМО:
   Нет-нет, прошу, не подходи к окну!

   Но Анджела немедленно подбежала к окну и отпрянула, увидев… Тарталью. Некоторое время она смотрит на него с испугом, но потом испуг её сменяется неподдельной радостью.

   АНДЖЕЛА:
   Дерамо мой! Ты тот же, тот же, тот же!
   Пускай черты другого человека
   в твоём лице – но взгляд, но речь твоя!..

   ТАРТАЛЬЯ-ДЕРАМО:
   Она и подвела меня! Тарталье
   открыл я тайну перевоплощенья,
   которая была известна мне,
   и вот теперь мерзавец на коне!

   Но Анджела протянула к нему руки, и вот он уже в комнате. Гладя его лицо, плечи Анджела плачет.

   АНДЖЕЛА (шепчет):
   Ты – мой Дерамо! И никто не в силах
   меня уверить в том, что ты Тарталья.
   Ты – мой Дерамо в облике его,
   но облик – это только оболочка.
   Ты – мой Дерамо! Сядь же и позволь
   мне сапоги стянуть с усталых ног!

   Со стороны кабинета у входа в комнату Анджелы появляется Дерамо-Тарталья. Он полон решимости, за ним наготове, с пиками наперевес, выстроились дзанни-стражники.

   ДЕРАМО-ТАРТАЛЬЯ:
   Эй, Анджела! Немедленно открой!
   Я, наконец, хочу побыть с тобою
   в желанной для меня заветной спальне.
   Я требую, немедленно впусти,
   иначе – берегись: со мною стража!

   Анджела испуганно прижалась к плечу Тартальи-Дерамо. Но он, признанный Анджелой, уже обрёл уверенность в себе.

   ТАРТАЛЬЯ-ДЕРАМО:
   Впусти мерзавца. Всё-таки – «супруг»!

   Анджела распахивает дверь. И Дерамо-Тарталья оказывается лицом к лицу с шагнувшим ему навстречу подлинным Дерамо.

   ДЕРАМО-ТАРТАЛЬЯ (опомнившись, истошным голосом):
   Эй, взять министра беглого!

   ТАРТАЛЬЯ-ДЕРАМО:
   Молчать!

   Стражники разбегаются. Анджела ещё крепче прижалась к подлинному Дерамо.

   АНДЖЕЛА:
   Да, ты мой муж! Ты самый-самый-самый!
   Короче, здесь не он, а ты Дерамо!
   А с этим – прочь супружеские узы,
   когда он как Тарталья узнан!

   ТАРТАЛЬЯ-ДЕРАМО (выхватив из ножен шпагу):
   Во мне теперь учетверились силы!

   ДЕРАМО-ТАРТАЛЬЯ (пятясь):
   Не стыдно ль, вчетвером на одного?..

   ТАРТАЛЬЯ-ДЕРАМО:
   Подскажет правду только поединок —
   Дерамо побеждённым не бывал!

   ЛЕАНДР (показываясь в окне):
   Да, верно. Если бьёт – то наповал!

   Леандр бросает пятящемуся и безоружному Дерамо-Тарталье свою шпагу. Но тот продолжает пятиться, так и не приняв шпаги. И вдруг взгляд его падает на чучело ворона в кабинете Дерамо.

   ДЕРАМО-ТАРТАЛЬЯ (торопливо шепчет):
   Чиронга… Пуфа… Грека… Рака… Брод…
   Куранго… Манго… и наоборот!

   Тело его начинает оседать, а чучело ворона, неожиданно взмахнув крыльями, взвилось и скрылось из виду.

   ТАРТАЛЬЯ-ДЕРАМО (бросив шпагу обратно в ножны):
   Ещё куда-то полетело зло!

   АНДЖЕЛА:
   А вдруг он где-то и опять в кого-то
   сумеет снова перевоплотиться?

   Появляется Дурандарте с дорожным портфелем в руках.

   ДУРАНДАРТЕ:
   Ну что за мысли в птичьей голове?
   Одна, быть может, ну, от силы две.
   Как ворон, он заклятие забудет
   и больше никогда не выйдет в люди!

   А Тарталья-Дерамо склонился над телом Дерамо, чтобы вернуть себе свой облик.

   ТАРТАЛЬЯ-ДЕРАМО (шепчет):
   Чиронга… Пуфа…

   ДУРАНДАРТЕ (улыбнувшись):
   Можно сокращённо,
   достаточно и этого. Ну, вот!

   Он с удовольствием оглядел стоящего перед ним прежнего короля Дерамо. И обратился ко всем присутствующим.

   ДУРАНДАРТЕ:
   А я зашёл, чтобы сказать: прощайте!
   Готов бы задержаться, но – дела.

   ДЕРАМО:
   А как баллада?

   ДУРАНДАРТЕ:
   Что? Моя баллада?
   Да только что её вы разыграли!
   Она, как поезд, шла к заветной цели,
   а я при ней – как стрелочник, следящий
   за рельсами старинного сюжета,
   чтоб не зайти ей слишком далеко.
   Поверьте, это было нелегко!

   Сцена заполняется персонажами – здесь и Панталоне, и Клариче, и Чиголотти, и все дзанни. Дурандарте, обращаясь к зрителям, поёт.

     Это было, когда
     Зло менять умело маски,
     Где добро, там и зло
     Появлялось, как назло.
     Как же быть, чтоб всегда,
     А не только в этой сказке,
     А везде и всегда
     Злу не очень-то везло?

     Что на сказку кивать,
     Сказки есть и сказки будут,
     Но едва ли придёт
     К вам на помощь чародей.
     Люди сами должны
     Друг для друга делать чудо,
     Только люди должны
     Быть похожи на людей!

Честное волшебное

   Лес был окутан утренней дымкой. Видимо, ночью шёл дождь, и потому ветви деревьев были густо покрыты каплями. Сквозь дымку пробивались косые лучи солнца, и от них капли сверкали всеми цветами радуги.
   На большой поляне, окружённой густым лесом и скалистыми холмами, раскинулся лагерь геологов и строителей. Лагерь просыпался вместе с природой. По тропинке, уходящей в чащу, потянулись геодезисты со своей аппаратурой на плечах. Бородатый десятник в кожаной куртке, выразительно жестикулируя, давал задание горным рабочим. Возле палатки, стоящей под кроной раскидистой ели, у ручья умывалась Светлана.
   Она подняла голову и залюбовалась сверкающим в лучах солнца лесом. Тут на ветку напротив неё опустилась яркая пичуга и, скосив на девочку бусинку глаза, свистнула. Светлана улыбнулась и свистнула ей в ответ. Получилось – похоже. Пичуга свистнула опять. Девочка весело рассмеялась.
   – Умылся, чиж? – раздался из палатки голос Светланиной мамы.
   – Ага! – отозвалась девочка и быстро вытерлась полотенцем, висящим у неё на плече.
   – И причесался?
   – Ага! – Светлана торопливо запустила пятерню в белокурую шевелюру.
   – И как всегда, пятернёй? – сказала появившаяся на пороге палатки мама.
   – Сойдёт и так! – махнула рукой Светлана и, углядев на дне ручья блестящий конусообразный камень, достала его.
   – Сойдётитак была злая волшебница, – зловещим шёпотом сообщила мама, подходя к дочери. – А знаешь, какая у неё была любимая поговорка? «Не будь я злая волшебница Сойдётитак, если это вам так сойдёт!» Ну-ка!.. – Мама вынула из кармана расчёску, и под её ловкими руками Светланина шевелюра превратилась в красивую причёску, увенчанную большим бантом.
   – Ма! – Светлана протянула камень, который только что достала из ручья. Он был похож на уродливого человечка в сверкающей мантии. – Смотри, какой красивый! Я возьму его в коллекцию! – И нырнув в палатку, она вынесла оттуда деревянный ящик.
   – Кварц! – сказала мама, опуская находку в одну из ячеек ящика. – Правда, он похож на доктора наук в мантии? Только это доктор пустых наук!
   – А это что за камень? – ткнула пальцем Светлана в ещё один лежащий на дне ручья камушек. Он был похож на коротконогого толстяка с приплюснутой головой.
   – Кремень, – поглядев на него, сказала мама. – Когда-то, давным-давно, их дробили и вставляли в кремниевые ружья. Поэтому все кремни считают себя военными и ужасно важничают. И этот, поди, думает, что он не иначе как генерал Минерал! Но какой трус! Посмотри, как дрожит! – Под рябью струящейся воды действительно казалось, будто камень дрожал. Мама достала его, обтерла и опустила в ячейку рядом с кварцем.
   Тут у Светланы округлились глаза.
   – Самородок!!! – прошептала она и вытащила из ручья новый камень, покрытый, как веснушками, жёлтыми блестящими крапинками.
   – Принц Булыжник! Но воображает себя самородком. А на самом деле просто тёрся возле кварца вот и набрался пустого блеска! – презрительно сказала мама.
   – Геологи – серьёзные люди, – строго произнесла Светлана, укладывая веснушчатый булыжник в ящик, – они не должны рассказывать детям сказки. Так папа говорит.
   – Что-о-о?! – притворно возмутилась мама, весело тормоша дочь. – Это папы и их дети серьёзные люди! А геологи – волшебники: они видят сквозь землю! Вот, сама посмотри! – И мама показала на землю прямо под ногами. – Видишь?
   – Что? – удивлённо спросила Светлана
   – Как что? А Золотой Народец?! – ответила таинственным шёпотом мама.
   – Это то самое золото, которое мы ищем?
   – Т-с-с! – приложила палец к губам мама. – Пустая порода, – она кивнула на ящик, где лежали недавно найденные Светланой камни, – захватила его в плен, спрятала глубоко-глубоко под каменной плитой и навесила на неё семь громадных замков! Потому мы и говорим, что золото от нас спрятано за семью замками!
   – А кто же тогда может освободить Золотой Народец?
   – Девочка со светлым умом, светлым именем и светлыми волосами!
   – Это – я! – важно заявила Светлана, задрав нос.
   – Да? А ты уверена, что у тебя светлый ум?
   – Папа говорит, что светлый ум у тебя, значит…
   – Так то – у меня! – перебила её мама.
   – Но должна же я от тебя хоть что-то унаследовать!
   – Ах ты, хитрый чиж! – воскликнула мама и вдруг замолчала. Она наклонилась и подняла невзрачный, весь в ржавых подтёках камень. – А это вот просто клад для твоей коллекции! – сказала она.
   – Фу, какой некрасивый, – сморщила нос Светлана.
   – Глупенькая, это же – руда! – с уважением произнесла мама. – Железный Человек. Вот он действительно приносит людям пользу, не то что твои сверкающие булыжники! Только сейчас он болен… – Мама провела пальцем по ржавым пятнам. – Ревматизм! – поставила она диагноз. – Его надо протереть маслом, и тогда он выздоровеет. Ну-ка, давай сюда твой ящик… Впрочем, нет! – передумала мама, – Нечего ему делать в этой пустой компании, – она достала другой ящик и положила камень туда, – позже протрём его маслом, он и поправится.
   Закрыв крышку, мама окинула взглядом сверкающий лес.
   – Какое волшебное утро! – воскликнула она, с наслаждением вдыхая лесной воздух. Взгляд её задержался на верхушке ели, которая росла рядом с палаткой. И вдруг оттуда показалась кукушка.
   – Ку-ку! – гулко разнеслось по округе.
   – Раз… – принялась считать мама, – два…
   Самым удивительным было то, что кукушка выскакивала из зелёных ветвей точно так же, как это делают заводные птички в часах.
   – Восемь! – подвела итог мама, после того как кукушка замолчала. – Светик! Восемь часов!
   – Не выдумывай! – снисходительно улыбнулась девочка. – Это же живая кукушка на ёлке, а не часы.
   – Волшебным утром, – серьёзно и даже строго сказала мама, – всегда происходят всякие волшебные вещи! – И она ткнула пальцем в свои наручные часы, – стрелки на циферблате показывали ровно восемь. – Караул, чижик, я опаздываю! – всплеснула руками мама и начала торопливо натягивать резиновые бахилы.
   – Ой, мамка, какая ты у меня! – воскликнула Светлана, помогая ей надевать сапоги.
   – Ну-ну! Пока что не я у тебя, а ты у меня. А посему – слушай и повинуйся! – не терпящим возражений тоном произнесла мама, намазывая хлеб маслом. – Первое: позавтракаешь сама. Люди в твоём возрасте должны быть самостоятельными. Второе, – продолжала она, заворачивая бутерброды и укладывая их в карман брезентового плаща, – не забудь почистить ботинки и починить пальто. – Указующий перст мамы был направлен на стенку палатки, где на узких металлических плечиках висело грязное с надорванным рукавом Светланино пальто, а под ним стояли башмаки с комьями налипшей глины.
   Светлана посмотрела в ту сторону и вдруг вместо пальто там померещилась ей нелепая фигурка с маленькой головой и большим крючковатым носом.
   – И третье, – при звуке маминого голоса виденье пропало. – Подмети в палатке пол. Ясно?
   – Ага! – кивнула Светлана.
   – Целую, чижик! – И подхватив плащ, мама исчезла за пологом палатки.
   Оставшись одна, Светлана ещё раз внимательно посмотрела в тот угол, где ей привиделась странная фигура, но, не обнаружив ничего необычного, она вышла наружу и собрала веник из опавших веток. На глаза ей попался ящик с камнями…
   – Пустая порода захватила Золотой Народец и спрятала его глубоко-глубоко под каменной плитой. А на плиту повесила семь громадных замков! Освободи Золотой Народец, девочка со светлым умом, светлым именем и светлыми волосами!.. – таинственно прозвучал чей-то голос, очень похожий на голос мамы.
   – Доктор Кварц! Генерал Минерал! Принц Булыжник! – насмешливо произнесла Светлана, – да я бы эту пустую породу… – Она решительно открыла ящик… и глазам своим не поверила: в ячейках, где только что лежали просто камни, теперь стояли ожившие принц Булыжник, лицо которого густо усыпали веснушки, доктор Кварц в сверкающей мантии и генерал Минерал.
   Все трое испуганно таращились на Светлану. Честно говоря, Светлана тоже испугалась. Она ойкнула и быстро захлопнула крышку ящика. Однако, подумав, снова осторожно приоткрыла её – на сей раз в ячейках лежали просто образцы пород.
   – Уфф! Сказка! – облегчённо вздохнула она.
   Бросив на пороге палатки веник, девочка схватила одёжную щётку и деловито направилась к висящему на металлических плечиках пальто.
   – Разве бывают на свете настоящие сказки? – вслух размышляла она. – Вот есть торт «Сказка» – это да! – Светлана даже облизнулась, настолько живо представила его себе. – Остальные сказки бывают только для маленьких детей. А я уже большая… – проговорила она, пройдясь пару раз щёткой по пальто, и, посмотрев на свою работу, махнула рукой: – Сойдёт и так!
   Но не успела Светлана это произнести, пальто развело рукавами, как бы соглашаясь с ней: дескать, что тут поделаешь? Раз сойдёт и так – значит, сойдёт и так!
   Девочка потёрла глаза и на всякий случай потрогала пальто за рукава – они были пусты.
   – Фу, показалось! – пробормотала Светлана.
   Но помните, что сказала мама, уходя? «Волшебным утром могут происходить всякие волшебные вещи!» Надо полагать, она знала, что говорила, потому что в эту минуту произошло нечто уж совсем из ряда вон выходящее.
   Откуда-то зазвучала музыка, и по лесу гулко разнеслось:
   – Ку-ку!
   Светлана быстро обернулась.
   – Бом-м-м! – раздался густой мелодичный звон, и одновременно с ним с большой ели спала сверкающая от капель хвоя, обнажив громадные, зелёного камня часы. Формой они напоминали ель. Почти у самой земли качался маятник, блестя в лучах, словно маленькое солнышко.
   – Бом-м-м! – продолжали бить удивительные часы. От их звона сначала задрожал воздух, потом в нём появился хрустальный столбик света. После следующего удара в столбике возникла какая-то смутная фигурка. Она стала уплотняться, постепенно приобретая более чёткие черты.
   Прозвучал ещё один удар – и перед девочкой предстал маленький человечек, весь увешанный колокольчиками. Даже шляпа у него была в виде медного колокольчика. В одной руке человечек держал маленький хрустальный молоточек, который излучал радужное сияние, а другой рукой он приподнял свою странную шляпу.
   – Добрый день-динь! Здравствуй, девочка! Ты, пожалуйста, меня не бойся, – произнёс он.
   – Вы кто? – удивлённо воскликнула Светлана.
   – Я – мастер Звон, – представился человечек. – Все звонки и звоны на земле и в её недрах подчиняются мне. Больше того: я их сам сделал.
   – Как это… сделали?
   – Очень просто! Выковал молоточками. Ты слышала когда-нибудь, как в поле звенят цветы, которые люди называют колокольчиками?
   – Н-нет… – не очень уверенно ответила Светлана.
   – Жаль! – было видно, что мастер Звон очень огорчился. – Это была моя самая тонкая работа. А может быть, ты обратила внимание на звон нынешней весной?.. – И человечек вопросительно посмотрел на Светлану: уж эту работу, считал он, трудно было не заметить. – По-моему, получился очень неплохой звон капели.
   – Да-да, – кивнула Светлана, не желая больше огорчать мастера, – так славно всё вокруг звенело!
   Эти слова явно понравились мастеру, он поднял свой хрустальный молоточек и прикоснулся им к Светлане – в ту же секунду раздался мелодичный звон.
   – Слышишь? – улыбнулся мастер Звон. – Это зазвенело твоё самое сокровенное желание. О, я умею их читать!
   – И… что же вы прочитали? – шёпотом спросила Светлана.
   – Тебе очень хочется освободить Золотой Народец, – важно произнёс человечек.
   – Конечно! Но я не знаю, что для этого надо сделать! – воскликнула девочка.
   – Т-с-с! – приложил палец к губам мастер Звон и стал озираться по сторонам. – Это страшная тайна! Тебе нужно найти Золотое Сердце. Тогда власть пустой породы кончится, и сами собой откроются семь громадных замков. Но главное, чтобы злая волшебница Сойдётитак…
   – Как вы сказали? – перебила мастера Светлана. – Как зовут эту злую волшебницу?
   – Сойдётитак, – повторил мастер Звон.
   – А нет ли у неё любимой поговорки: «Не будь я злая волшебница Сойдётитак, если это вам так сойдёт»?
   – Совершенно верно, – подтвердил Звон. – А ты откуда знаешь?
   Светлана расхохоталась и, схватив веник, принялась подметать палатку, больше не обращая никакого внимания на мастера Звона.
   – Ты что, девочка? – обескуражено спросил мастер и дотронулся до Светланы своим хрустальным молоточком, но на этот раз никакого звона не вышло.
   – Всё это неправда, – не прерывая своего занятия, бубнила девочка. – На самом деле вас нет.
   – Как – нет? Как – нет? – возмутился мастер Звон, пытаясь преградить Светлане дорогу. – Да ведь вот он – я. Со всеми своими колокольчиками.
   – Нет и быть не может! – упрямо твердила Светлана, заметая мусор прямо на мастера Звона.
   – Ап-динь-чхи! – звонко чихнул человечек.
   – Будьте здоровы! – машинально произнесла Светлана, убирая мусор у входа в палатку.
   – Ну… ну, хочешь, я тебя ущипну? – предложил мастер Звон, перепрыгивая через веник. – Надо же, какие дети теперь пошли – абсолютно не верят в сказки! – всплеснул руками человечек. – Что же мне делать?
   – Уходите, – предложила ему Светлана, – вы мне мешаете убираться.
   – Как же я могу тебе мешать, – хитро улыбнулся мастер Звон, – если меня нет?
   На этот раз Светлана обескураженно посмотрела на мастера Звона и даже потрогала колокольчики на его костюме, которые от её прикосновения мелодично зазвенели.
   – Кажется, вы всё-таки есть, – удивлённо проговорила она. – Хорошо, я попробую отыскать Золотое Сердце.
   – Вот это другое дело! Пойдём! – Мастер Звон протянул ей руку. – Я выведу тебя на Большую Сказочную Дорогу.
   – Подождите, я сейчас! – сказала Светлана и нырнула в палатку.
   – Да-да, – кивнул головой мастер Звон, – я забыл, что ты ведь ещё не позавтракала. Конечно, я подожду.
   – Сойдёт и так! – донеслось до него из палатки.
   – Девочка!!! – предостерегающе воскликнул мастер Звон.
   Но Светлана, увлечённая сборами, не обратила на его возглас никакого внимания. Она быстро намазала маслом два куска хлеба, завернула их и положила в карман куртки. Потом взяла флягу, потрясла, проверяя, есть ли вода, и повесила её через плечо. Секунду подумала, махнула рукой и выскочила из палатки.
   – Я готова! Пошли! – сказала она мастеру Звону.
   Тот кивнул головой и провёл молоточком по колокольчикам на своей груди. Они зазвенели, и вдруг… маленький человечек вырос. Теперь он был значительно выше Светланы.
   – Вот это да! – развела руками девочка. – Сказка!
   – Конечно! – довольный произведённым впечатлением ухмыльнулся мастер Звон. – Пошли!
   Но не успели они и шагу сделать, как один грязный ботинок из той пары, что стояла под пальто, отделился и прыгнул прямо под ноги Светлане. Девочка, не ожидавшая такого коварства, споткнулась и растянулась во весь рост.
   – Это Сойдётитак подставила тебе ножку! – наставительно сказал мастер Звон, помогая Светлане подняться. – Значит, она подслушала наш разговор! Поспешим! И на будущее остерегайся произносить слова «сойдёт и так». Это может принести тебе несчастье.
   Мастер Звон взял Светлану за руку, и они скрылись за маятником зелёных часов.
   Тут висевшее на стене палатки Светланино пальто задёргалось, крюк плечиков превратился в уродливое и злобное лицо с крючковатым носом. Из рукавов вылезли руки, а из грязных ботинок, один из которых только что подставил Светлане ножку, выросли ноги. Спустя мгновение от стены отделилась нелепая фигура. Она простёрла руку к зелёным часам и зловеще произнесла:
   – Не будь я злая волшебница Сойдётитак, если это вам так сойдёт!
   Сойдётитак стремительно подбежала к ящику с образцами пород и откинула на нём крышку. Оттуда выскочили принц Булыжник, генерал Минерал и доктор Кварц.
   – Слыхали?! – с возмущением вскричала Сойдётитак, кивая на часы, в которых скрылись мастер Звон и Светлана.
   – Слыхали, не глухие, – проворчал Булыжник. – Как его… Золотое сердце отправились искать.
   – «Золотое Сердце, Золотое Сердце»! – передразнила волшебница. – Да если девчонка найдёт его, нашей власти конец, тупые вы головы!
   – Значит, нам крышка? – испуганно охнул генерал Минерал.
   – Ничего подобного, – возразил ему Кварц. – У его высочества Булыжника, по-моему, есть одна блестящая идея.
   – Да? Интересно, какая? – полюбопытствовал Булыжник.
   – Нам надо самим найти Золотое Сердце и уничтожить его. Тогда наша власть станет безграничной!
   – А чего? Ничего! – оживился Булыжник. Идея, которую ему приписали, явно пришлась принцу по душе.
   – Блестяще! Гениально! – восторженно завопил генерал Минерал и почтительно поклонился его высочеству.
   – А ты знаешь, как выглядит это самое Золотое Сердце? – ткнув пальцем в доктора Кварца, спросила Сойдётитак. – Нет? То-то же! И никто из вас не знает! И как вы его уничтожите, если даже не знаете, как оно выглядит? А вдруг девчонка найдёт его первой?
   – Значит, нам опять крышка? – поникнув головой, с тоской произнёс генерал Минерал.
   – У его высочества родилась ещё одна идея! – сказал Кварц и кивнул на ящик. Потом, понизив голос, пояснил: – Давайте натравим на девчонку Железного Человека. Он с ней в два счёта справится!
   – Блестяще! Гениально! – в восторге воздел к небу руки генерал Минерал.
   – Железный Человек – не наш человек! – оборвала его восклицания Сойдётитак. – Ладно, что-нибудь придумаем. А сейчас – в путь! Надо их догнать.
   И вся команда под предводительством Сойдётитак бросилась к часам. Но не тут-то было. Маятник начал бешено метаться из стороны в сторону, не давая никому проходу. Сойдётитак несколько раз попыталась прошмыгнуть, но, получив разочек-другой по голове, отступила. Потирая ушибленные места, она злобно прошипела:
   – Проклятье! Придётся воспользоваться заклинанием! Какие же там слова были? А, вот!

     Крика-крака-брэк,
     Крак-каррак… Не тэк!

   – Тьфу! Не так! – Она наморщила лоб, стараясь поточнее вспомнить слова заклинания. – Ага! Вот как надо!

     Крика-крака-брак,
     Крррак… Сойдёт и так!

   Только волшебница это произнесла, часы заскрипели и маятник остановился. Сойдётитак стремительно бросилась в открывшийся проход, и вся команда скрылась в нём. Медленно-медленно, будто с трудом сбрасывая с себя заклятье, маятник стал раскачиваться, и часы опять затикали.
   Тут крышка другого деревянного ящика откинулась, и из него выбрался Железный Человек. Он встал во весь рост и сделал несколько гимнастических упражнений, чтобы размять заржавевшие суставы. Закончив зарядку, Железный Человек направился к часам. Маятник отклонился в сторону, давая ему пройти без помех. Как только Железный Человек скрылся в проходе, раздался звонкий удар, часы снова оделись в хвою и превратились в большую ель.
   А тем временем мастер Звон и Светлана выбрались на дорогу. По её обочинам валялись большие, с человеческий рост, валуны.
   – Ну, вот, – сказал мастер Звон, – перед тобой Большая Сказочная Дорога.
   Светлана была явно разочарована:
   – Какая же она сказочная? По-моему, очень даже обыкновенная.
   – Это только так кажется, – немного обиженно сказал мастер. – На самом деле на ней происходят удивительные вещи! Слышишь?
   Воздух на мгновение наполнился звонами, словно их принесло дуновением ветра.
   – А там, за поворотом, – улыбнулся Звон, – лежит страна Звонов!
   Вдруг на лице мастера появилось озабоченное выражение. Он резко повернулся и заглянул в пещеру, из которой они только что вышли. Там было темно. Мастер Звон поднял свой хрустальный молоточек и, словно фонариком, посветил им в темноту.
   – Показалось! – облегчённо вздохнул он.
   – Что показалось? – спросила Светлана.
   – Мне почудилось, будто за нами гонится Сойдётитак. Но на всякий случай давай поспешим.
   Взявшись за руки, мастер и девочка двинулись по дороге. И только они отошли на несколько шагов, как из пещеры выскочили их преследователи.
   Почуяв неладное, мастер Звон вновь оглянулся, но злодеи успели скрыться за ближайшим валуном.
   – Опять показалось? – спросила Светлана мастера.
   – Угу, – озабоченно отозвался тот.
   – Это у вас нервное, – подражая врачам, строгим тоном произнесла Светлана.
   – Не иначе, – согласился с ней мастер Звон и прибавил шагу.
   Вскоре они дошли до поворота, за ним начиналась настоящая Сказочная Дорога. Она была вся усыпана разноцветным гравием. По краям её, друг против друга, стояли два удивительных дерева. На одном росли медные колокольчики. При появлении Светланы и мастера Звона они принялись вызванивать весёлую мелодию.
   – На этом дереве мы вырастили Радостные Звоны, – пояснил мастер. – Страна Звонов приветствует тебя, девочка!
   – А это? – указала Светлана на другое дерево, которое было усыпано крупными, как яблоки, серебряными бубенцами.
   – Это – Тревожные Звоны. – Мастер протянул руку, сорвал один бубенец и отдал его Светлане. – Возьми. Скоро мы с тобой расстанемся, я не могу надолго отлучаться из Страны Звонов. Но если ты попадёшь в беду, позвони в этот бубенец. И к тебе на помощь примчится всё, что может звенеть.
   – Спасибо, – поблагодарила девочка, пряча бубенец в карман.
   Продолжая беседовать, Светлана и мастер Звон направились к большим воротам, напоминающим медный колокол. Они так увлеклись разговором, что не заметили как из-за поворота осторожно высунулись головы их преследователей. Сойдётитак со всей командой сделали короткую перебежку и спрятались за волшебными деревьями. Медные колокольчики мгновенно замолчали, зато низкими серебряными голосами начали гудеть тревожные звоны.
   Мастер Звон резко остановился.
   – Девочка! – обеспокоенно сказал он. – Ты слышишь?
   Светлана обернулась и внимательно посмотрела на дорогу.
   – Это, наверное, ветер, – пожала плечами она, – никого нет.
   – Да, действительно, никого, – задумчиво проговорил мастер. – И бубенцы перестали тревожно звенеть…
   Но на самом деле это Сойдётитак вновь произнесла своё заклинание и заставила бубенцы замолчать.
   – Вот видите, – успокоила Светлана мастера, – это они от ветра звенели.
   – Знаешь что? – предложил мастер Звон. – Давай больше не будем оглядываться!
   – Хорошо! – согласилась Светлана.
   Вытянув шею в сторону Светланы и мастера Звона, Сойдётитак подслушала весь разговор.
   – Отлично! – прошептала она, потирая руки. – Нам только этого и надо! – И Сойдётитак подала знак своей команде.
   Пустая порода выскочила из-за деревьев и, уже не скрываясь, пристроилась к мастеру Звону и Светлане. Опять почувствовав беспокойство, мастер Звон замедлил шаги.
   – Чур, не оборачиваться! – весело воскликнула девочка и потянула мастера Звона к большим воротам.
   Подойдя к ним, мастер прикоснулся своим молоточком к замку, и ворота с мелодичным звоном распахнулись. Перед Светланой открылась удивительная страна, где смешались все времена года. Тут и там стояли маленькие домики с крышами, сделанными в виде маленьких колокольчиков.
   – Здесь мы создаём звоны для зимы, – и мастер Звон показал на группу заснеженных домиков, около которых усердно трудились подмастерья, одетые в разноцветные тулупчики. – Пойдём, я тебе покажу.
   Мастер Звон прикоснулся своим хрустальным молоточком к Светлане, и на ней мгновенно оказался ярко-красный тулупчик, отороченный белым мехом.
   У первого заснеженного домика один из подмастерьев ковал сложный зимний узор на оконном стекле. У другого домика над тёмной лужей с обледенелыми краями, как над наковальней, стояли ещё два маленьких Звона с занесёнными хрустальными молоточками. Они дружно опускали молоточки, и лужа покрывалась синим прозрачным льдом. Закончив с одной лужей, они переходили к следующей и пели в такт ударам:

     Стучите, молоточки,
     Дон-диги-диги-дон,
     С утра до тёмной ночки
     Выковывайте звон.

     Работать интересно,
     Дон-диги-диги-дин,
     Мы звон куём чудесный
     Для первых зимних льдин!

   Светлана весело засмеялась. Зато Сойдётитак и пустой породе было не до смеха. В отличие от Светланы, которую мастер предусмотрительно нарядил в тулупчик, у них зуб на зуб не попадал от холода, носы посинели, а в волосах торчали сосульки.
   Показав девочке зимние звоны, мастер повёл её к другим домикам, свежевымытые окна которых были распахнуты настежь!
   – Здесь мы куём весенние звоны! – гордо объявил мастер Звон.
   Возле домиков тоже трудились маленькие подмастерья, но они были одеты в яркие комбинезоны. Мастер Звон вновь прикоснулся своим молоточком к Светлане, и её красный тулупчик превратился в ярко-синий комбинезон.
   Кругом царила весна. Над лужей, покрытой синим прозрачным льдом, стояли два маленьких Звона с занесёнными хрустальными молоточками. Когда они их опускали, лёд со звоном раскалывался. Ещё один маленький Звон ходил вокруг куста с набухшими почками. Под ударами его молоточка из почек со звоном выскакивали зелёные листочки. Несколько подмастерьев трудились у сосулек. Они прикасались к ним молоточками, и тогда вместе с каплями с сосулек срывались целые аккорды звонов. А подмастерья весело напевали под капельный аккомпанемент:
   Стучите, молоточки,

     Дон-диги-диги-дон,
     С утра до тёмной ночки
     Выковывайте звон.

     Мы трудимся в апреле,
     Дон-диги-диги-дон,
     Куём мы для капели
     Апрельский перезвон!

   Светлане очень понравились весенние звоны. Чего не скажешь о пустой породе. Сосульки у них в волосах растаяли, и на лицах появились грязные разводы. Сойдётитак несколько раз поскальзывалась на тонком льду и шлёпалась прямо в лужи…
   – А там, – мастер Звон показал на домики, вокруг которых бурно разрослись цветы, – мы выковываем летние звоны. Пойдём туда.
   Здесь работали подмастерья в разноцветных майках. И снова мастер Звон прикоснулся к Светлане молоточком, и она оказалась одетой я яркий цветастый сарафан. Они пошли между летних домиков.
   Светлану заинтересовал один из подмастерьев, который дотронулся молоточком до большого цветка и тот отозвался густым звоном. Спустя мгновение, из лепестков вылетела мохнатая пчела. Невдалеке целый отряд маленьких Звонов работал в поле, сплошь усеянном колокольчиками. Их хрустальные молоточки ярко блестели на солнце, поле звенело на разные голоса, а маленькие подмастерья пели:

     Стучите, молоточки,
     Дон-диги-диги-дон,
     С утра до тёмной ночки
     Выковывайте звон.

     Летят со звоном пчёлы,
     Дон-диги-диги-дон,
     В полях стоит весёлый
     Июльский перезвон!

   Лицо и руки девочки тут же покрылись золотистым загаром, а волосы ещё больше посветлели на солнце. Зато у Сойдётитак и её компании настроение было совсем не весёлым. Носы у них обгорели, пот по лицам катился градом, и они еле передвигали ноги…
   – А теперь – осенние звоны! – сказал мастер Звон, притрагиваясь молоточком к Светлане.
   Тут же её цветастый сарафан превратился в ярко-зелёный плащ-дождевик, а в руке у девочки сам собой возник большой ярко-жёлтый зонтик, похожий на осенний лист.
   – Это на всякий случай! – улыбнулся ей Мастер Звон.
   Над домиками осенних звонов кружились золотые листья. С густым, раскатистым звоном падали с деревьев спелые яблоки. По этот аккомпанемент осенние подмастерья пели свою песенку:

     Стучите, молоточки,
     Дон-диги-диги-дон,
     С утра до тёмной ночки
     Выковывайте звон.

     Под золотистой сенью —
     Осенний перезвон,
     И дождь звенит осенний,
     Дон-диги-диги-дон!

   Как только они пропели куплет, со звоном упала одна капля, потом другая, и на землю обрушился звонкий частый дождик. Светлана и мастер, закрывшись зонтами, поспешили к серебряным колокольным воротам. А за ними топала вымокшая до нитки Сойдётитак со своей не менее мокрой командой.
   Мастер звон дотронулся молоточком до ворот, и створки их распахнулись. Затем он коснулся молоточком Светланы – зелёный плащ и желтый зонтик исчезли, и на Светлане опять оказалась её прежняя одежда.
   – Можно мне обернуться и попрощаться с маленькими звонами? – спросила она.
   – Конечно! – кивнул мастер Звон.
   Услышав это, пустая порода и злая волшебница поспешили спрятаться, чтобы не попасться им на глаза.
   Светлана помахала всем рукой и крикнула: «До свидания!». Маленькие Звоны оторвались от работы, сняли свои шляпы-колокольчики и принялись махать ими ей в ответ. Воздух наполнился сразу всеми звонами – и весенними, и летними, и осенними, и зимними. Пока девочка и Звоны были увлечены взаимными прощальными приветами, Сойдётитак, генерал Минерал, принц Булыжник и доктор Кварц что есть духу помчались по дороге и скрылись за поворотом.
   Наконец все добрые слова друг другу были сказаны, мастер взял девочку за руку, и они двинулись в путь. Дорога сделала поворот, и перед ними открылось пространство, сплошь покрытое позолоченными булыжниками. Тут и там лежали булыжники в золотую крапинку, в золотую горошинку, в золотую змейку – какие душе угодно. А чуть дальше по обеим сторонам дороги стояли два громадных позолоченных пальца, образуя ворота. За одним из них притаилась Сойдётитак и вся её команда.
   – Это – вход в Позолоченное Царство, – сказал мастер Звон. – Дальше, девочка, ты пойдёшь одна.
   – А где же мне искать Золотое Сердце? – спросила Светлана.
   – Говорят, его можно найти в самом конце Большой Сказочной Дороги, неподалёку от каменной плиты с семью волшебными замками, за которой томится в неволе Золотой Народец. – Мастер Звон испытующе посмотрел на Светлану. – Ты не боишься?
   – Я должна освободить Золотой Народец! – заявила Светлана и решительно тряхнула головой.
   – Дон-дон! Я так и думал! – кивнул мастер Звон. – Может, тебе стоит отдохнуть перед трудной дорогой?
   – Нет, сойдёт и так… – отмахнулась Светлана.
   – Ага, вот вы и попались!!! – выскакивая из укрытия, закричала Сойдётитак. – Крика-крака-брак! – произнесла она, зловеще воздев руки.
   Раздался громовой удар, и перед Светланой и мастером Звоном возникла высокая каменная стена, наглухо перегородив им дорогу в Позолоченное Царство.
   – Что ты наделала!!! – хватаясь за голову, вскричал мастер Звон. – Я же предупреждал, чтобы ты не произносила слов «сойдёт и так»!
   А по ту сторону стены, всё ещё воздев руки к небу, стояла злая волшебница. Она торжествовала.
   – Мы одержали победу! – гордо выпятив грудь, воскликнул генерал Минерал.
   В тот же миг все позолоченные булыжники, что лежали на дороге, превратились в кавалеров и дам, облачённых в чересчур пышные и столь же нелепые позолоченные одежды.
   – Крика-крака-брак! – восторженно приветствовала пустая порода волшебницу, а та благосклонно раскланялась со всеми.
   – Драгоценные мои! – торжественно произнёс доктор Кварц. – Наше Царство называют Позолоченным. Какое великое заблуждение! Мы – чистое золото! Мы ведь даже друг другу говорим – «золотце моё»! И в этот торжественный час, когда мы избавились от девчонки, пусть его высочество сдаст экзамен на звание самородка. Пусть он ответит на самые трудные вопросы, и тогда все увидят, кто он на самом деле! Ну-с, золотце моё, – почтительно обратился доктор Кварц к принцу Булыжнику, – скажите-ка нам, сколько будет, если…
   – Знаю! – важно перебил его принц. – Какие ещё будут вопросы? Задавайте дальше!
   – Ну, что я вам говорил?! – восхищённо развёл руками доктор Кварц. – И ведь никто ему не подсказывал! Самородок – и точка! Ура – самородку!!! Ура! Ура!! Ура!!!
   С другой стороны стены растерянные и обескураженные стояли мастер Звон и Светлана.
   – Вот если бы в стене была дверь… – нерешительно произнесла Светлана и умоляюще посмотрела на мастера.
   – А что? – оживился мастер Звон. – Динь-динь! Неплохо придумано! Ты имеешь в виду Волшебную Дверь, да? – вопросительно взглянул он на Светлану.
   – Ну да! Но только ведь её пока нет! Вот если бы вы… – И она недвусмысленно показала на хрустальный молоточек мастера.
   – Девочка! – строго произнёс мастер Звон. – Учись сама исправлять свои ошибки! Стоит тебе только вообразить в этой стене Волшебную Дверь – и она появится.
   – Что вы сказки рассказываете? – рассердилась Светлана.
   – Но ведь мы в сказке и находимся! – с обидой в голосе возразил ей мастер Звон.
   – Ах, да! Тогда сейчас попробую. – Светлана наморщила лоб, постояла в задумчивости и совершенно беспомощно взглянула на мастера. – Я… я не знаю, как воображать! Мы этого ещё не проходили!
   – А ты зажмурь глаза, – посоветовал мастер Звон. – Потом вообрази дверь, которую ты никогда не видела!
   Светлана зажмурилась, а мастер незаметно прикоснулся к ней своим молоточком. Раздался лёгкий звон… И в стене стал обозначаться контур Волшебной Двери.
   – Девочка! Продолжай! – подбадривал Светлану мастер. – У тебя просто дар воображения!
   Светлана ещё крепче зажмурила глаза.
   …А за стеной от души веселилась пустая порода. Несколько позолоченных кавалеров подхватили на плечи принца Булыжника, остальные, образовав круг, пустились в пляс, горланя во всё горло песню:

     Он особенной породы,
     Потому что самородок!
     И поэтому ему
     Нету равных по уму!

     Как талантливые дети,
     Знает он про всё на свете!
     Средь булыжников ему
     Нету равных по уму!

   В этот самый момент в стене с мелодичным звоном стала возникать Волшебная Дверь. Плясуны замерли, остолбенело глядя то на неё, то друг на друга.
   – Дверь?! – трясущимися от страха губами прошептал генерал Минерал. – Всё пропало! Сейчас девчонка будет здесь!
   Только он это произнёс, позолоченные кавалеры и дамы с грохотом и скрежетом снова превратились в валуны и булыжники, а новоявленный самородок оказался лежащим на груде камней.
   – Трусы! – вскричала Сойдётитак, бросаясь к двери. Она пинала и трясла её, но дверь не поддавалась. Тогда злая волшебница привычным движением наклонилась к замочной скважине, пытаясь хотя бы подсмотреть, что делается по другую сторону стены. Но тут же выпрямилась, с недоумением пожимая плечами…
   – Девочка! – сказал Светлане мастер Звон. – Ты забыла вообразить скважину для ключа. Ну, где ты видела дверь без замочной скважины?!
   – Вы же сами велели вообразить такую дверь, какую я никогда не видела! – обиженно отозвалась Светлана.
   – Ах, да! Прости, пожалуйста! Виноват! – извинился мастер. – Но что же нам делать?..
   – Вот что надо делать, – сказала Сойдётитак, будто подслушала слова мастера.
   Она знаком подозвала к себе доктора Кварца, генерала Минерала и принца Булыжника, которые на всякий случай уже спрятались за чёртовым пальцем. Опасливо косясь на дверь, те подошли к волшебнице.
   – Я останусь сторожить дверь и постараюсь расправиться с девчонкой. Если мне это не удастся, придётся вам действовать самим. Бегите к Белым Скалам и устройте там засаду.
   Пустая порода, покивав в знак согласия головами, пустилась бежать. Когда они скрылись с глаз, Сойдётитак хлопнула в ладоши:

     Выходи скорей,
     Огонь,
     Только, чур,
     Меня не тронь!

     Крика-крака-брак,
     Крррак…
     Сойдёт и так!

   Не успели последние слова заклинания растаять в воздухе, как из ближайшей расщелины в земле повалил дым и оттуда появился Подземный Огонь.
   – Зачем звала? – спросил он, закутываясь в огненный плащ.
   – За этой дверью стоит девчонка, – ответила Сойдётитак. – Она хочет проникнуть в наше царство и освободить Золотой Народец.
   – Я могу её сжечь! – подкрутил угольные усы Подземный Огонь.
   – Будь осторожен – у неё фляга с водой! – предупредила волшебница.
   – Бррр! – пыл Подземного Огня сразу угас.
   – В чём дело? Ты же справляешься с подземными ручьями! Разве не так? – возмутилась волшебница.
   – Так-то оно так, – задумчиво проговорил Огонь, – обычно я раскаляю камни вокруг, и ручьи испаряются… Но тут…
   – Ладно, – махнула рукой Сойдётитак. – Поступим иначе: перенеси свой огненный дворец и своё царство в пещеру, где спрятан Золотой Народец. И, кроме меня, никого не подпускай к семи волшебным замкам. Понял?
   – Караул! – вдруг взмолился Подземный Огонь и подпрыгнул на груде камней, на которых стоял. Из-под них выбился прозрачный гребешок воды, и вслед за ним возникла маленькая прозрачная девочка.
   – Чистая Струйка! – прошипел Подземный Огонь. – Ты нас подслушивала?! – И, схватив большой камень, который в его руках раскалился докрасна, запустил его в Чистую Струйку. Но девочка оказалась проворной и успела нырнуть под валун.
   – Не теряй времени, – топнула ногой Сойдётитак.
   Поземный Огонь с досадой пожал плечами, потом, шипя и чадя, скрылся в расщелине…
   Поскольку без замочной скважины дверь не открывалась, мастер Звон и Светлана, решив во что бы то ни стало преодолеть препятствие, придумали построить лестницу из плоских камней.
   Они натаскали их целую груду, и Светлана уже взобралась на неё. Однако стена была очень высока. Тогда Светлана подпрыгнула, стараясь ухватиться за край, но не дотянулась, а импровизированная лестница обрушилась у неё под ногами. Мастер Звон еле успел подхватить девочку и поставить её на землю.
   Вдруг из-под камней донеслось звонкое журчание. Мастер Звон поспешно откинул несколько булыжников, и навстречу ему сначала появился прозрачный гребешок, а вслед за ним показалась Чистая Струйка.
   – Добрый день-динь! – прозвенела Чистая Струйка.
   – Добрый день-динь! – прикоснулся к шляпе мастер Звон.
   – Сойдётитак велела Подземному Огню перенести своё царство в пещеру и сторожить семь волшебных замков, – прожурчала Чистая Струйка.
   – Это там, где спрятан Золотой Народец? – тревожно спросила Светлана.
   Мастер Звон утвердительно кивнул и обратился к Чистой Струйке:
   – Ты знаешь все тайные пути, по которым пробирается Подземный Огонь. Догони его и загаси. Это очень важно, динь-дон!
   – Я постараюсь, – прозвенела в ответ Чистая Струйка и скрылась в камнях.
   – А вдруг она с ним не справится? – проводив взглядом маленькую фигурку, с тревогой произнёс мастер Звон.
   Светлана решительно сняла с себя флягу с водой и потрясла ею.
   – Кажется, я в тебе не ошибся, – улыбнулся мастер Звон, но тут же лицо его вновь стало озабоченным. Он о чём-то серьёзно размышлял, глядя на запертую Волшебную Дверь.
   – Разве нельзя открыть её как-нибудь по-другому? – тронула его за рукав Светлана. – Может быть, достаточно только прозвенеть ключами? – робко предложила она.
   – Девочка, у тебя действительно светлый ум! – воскликнул мастер Звон.
   Он достал из кармана маленький ключик, положил его на камень и слегка ударил по нему своим молоточком. Раздался лёгкий звон, и что-то ярко свернуло. Мастер ещё раз ударил молоточком по ключу, опять раздался звон, и на камне появились две маленькие блестящие звёздочки. Затрепетав, они переместились на ладонь мастера.
   – Это звоны от ключа! – с гордостью произнёс он и слегка дунул на них. Звёздочки откликнулись мелодичным звоном. Светлана затаила дыхание, следя за тем, как мастер поднёс их к двери и, одну за другой, приложил к тому месту, где обычно бывает замочная скважина. Внутри двери раздалось два звона, будто два раза повернули ключ. Переглянувшись, мастер и Светлана, бросились к створке и дружно навалились на неё. Она чуть-чуть подалась, но тут же снова захлопнулась.
   – Кто-то её держит с той стороны! – догадалась Светлана и принялась колотить в дверь руками и ногами.
   – Перестань сейчас же! – вдруг прогудел чей-то низкий металлический голос. – Как тебе не стыдно? Это же не дверь, а мечта! А с мечтой надо обращаться бережно и не колотить в неё ногами!
   – Кто здесь? – испуганно оглянулась Светлана.
   – Да это же Железный Человек! – радостно зазвенел всеми колокольчиками мастер Звон. – Вот кто нам поможет!
   – Железный Человек! – обратилась к нему Светлана, просительно складывая ладошки. – Помогите, пожалуйста, открыть нам эту дверь! Ну, миленький, ну, стальной…
   – Не льсти мне! – прервал девочку Железный Человек. – Я ещё незакалённый. – Он внимательно посмотрел на дверь. – Конечно, я бы её открыл, но у меня ревматизм… – И, морщась от боли, Железный Человек поскрипел суставами. – Слышите?
   – Ревматизм? – что-то припоминая, переспросила Светлана. – Ну, да! Вспомнила! Вам нужно масло – тогда вы поправитесь! Вот, возьмите! – и она достала из кармана свёрток с бутербродами.
   – Девочка! – остановил её мастер Звон. – Ты сегодня не завтракала, а дорога предстоит длинная и нелёгкая.
   – Ничего! – отмахнулась Светлана. – Со… – но вовремя спохватилась и зажала себе рот ладошкой. Она решительно протянула бутерброды Железному Человеку. Тот посмотрел сначала на свёрток, потом – на мастера Звона.
   Немного подумав, мастер утвердительно кивнул ему головой. Тогда Железный Человек развернул свёрток и в один миг проглотил бутерброды, густо намазанные маслом. На его лице расплылась блаженная улыбка. Он подвигал руками, согнул колени – никакого скрипа.
   – Ты волшебница? – спросил он Светлану.
   Она отрицательно покачала головой и показала на Волшебную Дверь. Железный Человек кивнул, подошёл к створке и легонько нажал на неё. Дверь немного подалась. Тогда он нажал сильнее – створка широко распахнулась и со звоном ударилась о стену.
   – Теперь я спокоен, девочка! У тебя есть надёжный спутник! – воскликнул мастер Звон и, обращаясь уже к Железному Человеку, добавил: – Не оставляй её!
   – Железно! – пробасил тот.
   – До свидания, девочка! – прикоснулся к шляпе мастер Звон.
   – Динь-динь! – пропела Светлана, подняв на прощание руку.
   – Динь-динь! – улыбнувшись, прозвенел ей в ответ мастер и превратился в хрустальный столбик света, который спустя мгновение исчез.
   А Светлана, не мешкая ни секунды, вприпрыжку пустилась бежать по позолоченной дороге. Железный Человек еле за ней поспевал. Через минуту они уже скрылись за поворотом.
   На стене, словно чучело, висела Сойдётитак, сплющенная ударом распахнувшейся двери. Сначала она немного подёргалась, пытаясь оторваться, потом упёрлась руками и ногами в стену. Наконец она с треском отлепилась от стены и шлёпнулась на землю. Но…
   О, ужас! Злая волшебница была совершенно плоской! Сойдётитак вскочила, схватилась одной рукой за стену, а другой – за Волшебную Дверь. И снова со всей силой прихлопнула себя. Морщась от боли, она потёрла ушибленные бока, которые, правда, приняли прежний вид. Охая и стеная, волшебница заковыляла по дороге. Но не увидев впереди Железного Человека и Светланы, Сойдётитак подпрыгнула и пустилась бежать.
   …На обочине позолоченной дороги сидела фея Старинных Чудес. На голове у неё был чепец, на носу – громадные круглые роговые очки. Из-под длинной, пышной юбки, словно палки, торчали тощие ноги в полосатых шерстяных чулках и в стоптанных туфлях с острыми, загнутыми кверху носами. Рядом с феей лежал туго набитый рюкзак, из которого торчала старинная медная подзорная труба.
   Фея с увлечением раскладывала на плоском камне костяшки домино. Напротив неё стоял большой серый козёл с серебряными рогами и копытами.
   – Ну? – поправив очки, укоризненно обратилась к козлу фея. – Выходит, зря я выручила тебя из песенки «Жил-был у бабушки серенький козлик»? Там тебя должны были съесть серые волки, оставив только рожки да ножки. А я вытащила тебя из этой истории. Но я тебя спасла для чего? Для того, чтобы ты научил меня играть в домино. Или в козла. Ты ведь козёл, значит, ты должен знать, как в тебя играют. Но ты, серость этакая, ни «бе», ни «ме». Выходит, обманул старую фею?!
   – Не-е-е-т! – затряс бородой козёл.
   – А ну тебя! – отмахнулась от него фея. – Толку от тебя, как с козла молока, то есть никакого! – и она принялась складывать из костяшек домик.
   В это время на дороге показались Светлана и Железный Человек.
   – Вот здорово! Может, они знают? Как думаешь? – оживилась фея. Но пока она поднималась, Железный Человек с девочкой уже скрылись с глаз.
   – Эх, убежали! – огорчённо вздохнула фея. – Не гнаться же мне за ними. – Она собрала домино в мешочек, взвалила на плечи рюкзак, взгромоздилась верхом на козла и, сказав себе: «Может, ещё кого встречу», затрусила по дороге в сторону, противоположную той, куда скрылись Светлана и Железный Человек.
   Козёл бежал лёгкой рысью, а фея, размахивая мешочком с домино, пела песенку:

     Чудеса мои померкли
     В век технических чудес,
     Пионеры, пионерки
     К нам теряют интерес.

     Телевидение или
     Новомодное кино
     Фей старинных заменили…
     Но, мой серый козлик, но!

     Не дождусь, чтоб кто-то где-то
     Фею в сказку пригласил,
     Где же ты, моя карета —
     Восемь лошадиных сил?

     Ах, судьба у феи злая,
     Мне достали домино,
     Научусь играть в козла я…
     Но, мой серый козлик, но!

   Тут из-за поворота навстречу фее выскочила Сойдётитак и, налетев с разбегу на козла, резко остановилась.
   – Ты кто? – ткнула пальцем в старушку злая волшебница.
   Фея сняла очки, протёрла их, снова водрузила на нос и в недоумении уставилась на нелепую фигуру Сойдётитак.
   – Ты что? Глухая? Я спрашиваю: ты кто?!! – нетерпеливо топнув ногой, заорала волшебница.
   – Фе-е-е-я-я Старинных Чуде-е-е-с. На пе-е-е-нсии! – пришёл на помощь своей хозяйке козёл.
   – Да-да, – подтвердила фея. – Когда-то я была молода и порхала с цветка на цветок. Ох, и порезвилась в бабушкиных сказках! Приятно вспомнить! А теперь мои чудеса никуда не годятся и никого не удивляют. Люди сами стали творить чудеса. Видели их последние образцы? Нет?
   – Видела, видела! – отмахнулась от общительной старушки Сойдётитак. – А ты случайно не видела девчонку и Железного Человека?
   – Не-е-е-т! – подал голос козёл.
   – Да что ты, серенький, – укоризненно покачала головой фея. – Как не стыдно обманывать? Видела, видела их. Только они уже далеко. Даже бегом их не догнать!
   – Проклятье! – выругалась Сойдётитак и в расстройстве плюхнулась на придорожный камень.
   – А вы, простите, кто такая будете? – слезая с козла, поинтересовалась фея.
   – Я злая волшебница Сойдётитак. И здесь мои владения!
   – Ваши?! – всплеснула ручками старушка. – Значит, я обязательно должна сделать вам подарок. – И скинув рюкзак, фея начала в нём копаться. – Я добрая-предобрая, у меня добра на всех хватит, – бормотала она, зарываясь всё глубже и глубже. – Вот! Надеюсь, вам понравится, – она достала маленькую корзиночку в розовых бантиках. – Дети теперь почему-то перестали играть в эту корзинку, поэтому я могу подарить её вам. – И она пропела тонким голоском:

     В этой маленькой корзинке
     Есть помада и духи,
     Ленты, кружево, ботинки —
     Что угодно для души!

   – Не нужна мне твоя корзинка! – грубо оттолкнула подарок Сойдётитак.
   – Тогда возьмите каравай, – сказала фея и снова полезла в рюкзак. – Тот самый, помните? – И она опять запела:

     Как на Петины именины
     Испекли мы каравай…

   – Стой! – вдруг вскочила на ноги Сойдётитак. – Раздевайся! – приказала она. Судя по всему, в её голове созрел какой-то коварный план.
   – Ах, что вы, что вы! Благодарю вас! – вежливо отказалась старушка. – Мне совсем не жарко.
   Но волшебница даже не слушала её, она показывала пальцем на вещи и перечисляла их:
   – Так, мне нужен твой чепец. И твоё платье. И твои очки. И твой козёл…
   – Караул! – побледнев, прошептала фея. – Грабют!
   – Ну, кому говорят, быстро раздевайся! – грозно прикрикнула на старушку Сойдётитак и схватила её за плечо.
   И вдруг рука злой волшебницы повисла в воздухе. В ней было… пусто. Она удивлённо посмотрела сначала на свою руку, потом вокруг и, наконец, взглянула вниз. Там, у самых её ног, дрожа от страха, стояла фея Старинных Чудес, но только крошечная-прекрошечная.
   – Ты что наделала?! – схватилась за голову Сойдётитак. – Как же я теперь влезу в твоё платье?
   – Извините, пожалуйста, – пропищала вежливая старушка, – это я от страха.
   – Немедленно вырасти до размера сорок восемь, рост третий! – приказала Сойдётитак.
   – Простите, пожалуйста, у меня все заклинания из головы вылетели, – жалобно ответила фея. – Может, вы свои попробуете? – предложила она.
   – Ладно! – кивнула злая волшебница и простёрла руку над крошечной старушкой. – Только стой смирно!

     Подрасти тебя попросим,
     Подрасти, но не до звёзд,
     До размера сорок восемь,
     Сорок восемь, третий рост!

     Крика-крака-брак,
     Крррак… сойдёт и так!

   И только она закончила произносить заклинание, рука волшебницы снова оказалась на плече феи.
   – Ну, вот! – облегчённо вздохнула Сойдётитак. – А теперь…
   Однако старушка опять исчезла.
   – Это что за фокусы?! – завизжала злая волшебница.
   – Может, вы возьмёте билеты в кино? – раздался голос у неё за спиной. Сойдётитак резко обернулась. Перед ней стояла фея и протягивала пачку билетов. – Честное волшебное, ещё не использованные, – сказала она. – Купила на всю пенсию. И только на детские сеансы. Конечно, если бы я могла видеть сны, ни за что бы не тратилась на билеты. Сны – это совсем как кино. Даже ещё интереснее: во сне никогда не знаешь, что будет дальше. Но у меня бессонница, – огорчённо вздохнула фея Старинных Чудес.
   – Ах, ты… – Вне себя от ярости, Сойдётитак попыталась схватить добрую старушку, но та вновь исчезла. – Сейчас же прекрати этот цирк! – завопила злая волшебница.
   – А то, может, в салочки поиграем? – предложила фея, опять откуда-то из-за спины Сойдётитак. – Чур-чура, мне не водить!
   Сжав кулаки, волшебница бросилась в атаку, но, встретив на своём пути пустоту, потеряла равновесие и растянулась во весь рост на дороге. В бессильной злобе колотила она кулаками по земле и громко ревела.
   – Отдай, сейчас же отдай мне платье! – всхлипывала Сойдётитак, размазывая кулаками слёзы.
   – Ладно, не реви, – сказала фея и, достав кружевной платочек, вытерла нос злой волшебнице. – Научи меня играть в домино, тогда и отдам. Честное волшебное – отдам: и платье, и чепец, и очки, и даже козла.
   – В домино? – удивилась Сойдётитак, перестав реветь.
   – Ну да, – подтвердила фея, подсаживаясь к злой волшебнице. – Пенсионеры должны играть в домино. Или в козла. Но как в него играть, я…
   Тут Сойдётитак коварно зажала старушке рот и принялась стаскивать с неё платье, приговаривая:
   – Только не смей уменьшаться! Только посмей уменьшиться!
   – Осторожно. Совсем ведь ещё новое, – захныкала фея, – всего тысячу триста лет тому назад справила. Порвёте! – И вдруг совсем деловым тоном спросила: – Домино тоже, что ль, отберёте?
   – Можешь оставить себе! – милостиво разрешила Сойдётитак, стягивая со старушки чепец и очки.
   – И на том спасибо! – проворчала фея Старинных Чудес.
   – Не стоит благодарности. На, оденься в моё, – ухмыльнулась волшебница, бросая старушке Светланино пальто с прорехой на рукаве.
   – Рукав-то порван! – близоруко щурясь, разглядывала одёжку старушка.
   – Ничего, зашьёшь!
   – Вот ещё! – фыркнула фея. – Я на пенсии, мне полагается ничего не делать. А, ладно – сойдёт и так!
   Услыхав эти слова, злая волшебница криво усмехнулась.
   – А ты мне нравишься, бабуся! – оглядев её с ног до головы, сказала Сойдётитак. И тут она заметила торчащую из рюкзака подзорную трубу. – А это что такое?
   – Где? Ах, это? Волшебная труба, – пояснила фея. – Посмотришь в неё с одного конца – всё далёкое становится близким, посмотришь с другого – всё близкое становится далёким. Только она немножко поломана – некоторых стёклышек не хватает.
   – Ничего! – успокоила волшебница фею. – Сойдёт и так! Обожаю всё поломанное! – И, забрав трубу, она вскочила на козла.
   – А мне-то что делать? – спросила старушка.
   – Исчезни! – не без ехидства посоветовала Сойдётитак.
   Фея Старинных Чудес кивнула головой, завернулась в пальто и… действительно растворилась в воздухе.
   Злая волшебница расхохоталась, хлопнула козла трубой и пустилась вскачь догонять Светлану и Железного Человека.
   Только Сойдётитак отъехала на достаточное расстояние, как вновь из воздуха появилась фея:
   – Какая сказочная нахалка! – сказала она, подбирая рассыпавшиеся костяшки домино. – Ну, погоди! Я тебе ещё отомщу! Как только ты трижды скажешь козлу «Но!» – сама увидишь, что будет! А мне, пожалуй, действительно пока лучше исчезнуть…
   Не подозревавшая никакого подвоха Сойдётитак ехала на козле феи. Одной рукой она держалась за рога, другой – подносила к глазу подзорную трубу. Наконец, в окуляре она увидела маленькие фигурки Светланы и Железного Человека. Сойдётитак опустила трубу и пристально вгляделась в горизонт – девочка и Железный Человек невооружённым глазом были видны точно так же. Ещё бы! Ведь в подзорной трубе просто-напросто отсутствовали все стёклышки.
   – Но! – закричала злая волшебница и дёрнула козла за рога – тот прибавил шагу.
   – Но!! – снова завопила Сойдётитак и ударила козла ногами – тот перешёл на рысь.
   – Но!!! – стала подгонять козла волшебница в третий раз.
   Но вместо того чтобы мчаться ещё быстрей, козёл резко остановился, и злая волшебница кубарем перелетела через его рога, плюхнувшись в большую кучу разноцветных битых стёкол. Как ужаленная, вскочила она с колючих осколков и бросилась к упрямому животному. Однако вместо живого козла на дороге неподвижно стояли деревянные ко́злы.
   Сойдётитак в растерянности обошла их кругом, и то ли ей послышалось, то ли на самом деле, но откуда-то издалека до неё донеслось тихое хихиканье феи Старинных Чудес. Плюнув от досады на бесполезную деревяшку, злая волшебница подняла трубу, которую выронила, когда падала. Приставив её к глазу, она внимательно посмотрела на дорогу. Но и без трубы уже было понятно, что Светлана и Железный Человек успели скрыться за поворотом.
   – Проклятье! – бушевала, топча ногами осколки, Сойдётитак. – Кто-нибудь где-нибудь что-нибудь разобьёт, потом скажет «сойдёт и так», и все эти осколки начинают ссыпаться в моё царство! Другого места найти не могут!!! Как будто у меня… – Тут волшебница, не договорив фразы, застыла на месте, – кажется, ей пришла в голову одна неплохая мысль.
   Она простёрла руки над кучей битого стекла и зловещим голосом произнесла заклинание:

     Эй, стекло,
     Острое, тонкое,
     Устели дорогу
     Перед девчонкою!

     Лети по воздуху —
     Крак-каррак —
     Концами острыми
     Кверху ляг!

   Осколки мгновенно взвились в воздух и сверкающим облаком унеслись туда, где только что скрылись за поворотом Светлана и Железный Человек.
   – Вот так, голубчики! Теперь я вас и пешком догоню! – довольная собой, ухмыльнулась Сойдётитак. – По битому стеклу девчонка ни за что не пройдёт!
   Тем временем Светлана и Железный Человек бежали что есть духу.
   – Мне всё время кажется, что за нами гонится Сойдётитак! – на ходу крикнула Светлана.
   Железный Человек резко затормозил.
   – Что с вами? – встревожено спросила Светлана и тоже остановилась.
   – Ты беги дальше, а я останусь здесь, – предложил Железный Человек. – Будь уверена, я никого не пропущу. Даже если это сама Сойдётитак – она ничего не сможет со мной сделать.
   – Ладно! – согласилась с ним Светлана и только собралась снова бежать, как откуда ни возьмись, на дорогу посыпались осколки. Весь путь перед Светланой был устлан острым битым стеклом. – Ох, что же делать? По этой дороге мне ни за что не пройти! – с отчаянием воскликнула девочка и посмотрела на свои тоненькие тапочки.
   – Что делать? Гм! – пожал плечами Железный Человек и переступил с ноги на ногу. Светлана перевела взгляд со своих ног на ноги Железного Человека.
   – У вас ведь башмаки железные! – воскликнула она.
   – Всё понял! – прогудел Железный Человек, сбрасывая башмаки. – Надевай, не стесняйся!
   – Большое спасибо! – поблагодарила девочка, впрыгивая, словно в огромные калоши, в башмаки Железного Человека. – Как только перейду битое стекло, я сразу же их сниму и оставлю у обочины. – И с грохотом топча осколки, она убежала.
   Где-то там, за поворотом, должны были быть гигантские Белые Скалы. Именно туда и помчалась Светлана.
   …И именно там притаились доктор Кварц, генерал Минерал и принц Булыжник.
   – И долго нам ещё сидеть в засаде? – капризно спросил Булыжник. – Сойдётитак, наверное, уже давно расправилась с девчонкой.
   – А не сходить ли нам в разведку? – предложил Кварц.
   И небольшой отряд пустой породы двинулся по направлению к большому камню, который стоял у поворота дороги.
   – Теперь надо посмотреть, что делается за поворотом, – подойдя к камню, сказал Кварц.
   – Нет, нет! Теперь надо спрятаться! – испуганно возразил генерал Минерал. – В разведке всегда прячутся!
   – Правильно, – не стал спорить с ним Кварц, – мы с его высочеством спрячемся, а вы пойдёте смотреть.
   Подталкиваемый в спину Кварцем и Булыжником, генерал Минерал с опаской выглянул из-за камня.
   Вся дорога ослепительно сверкала осколками битого стекла. Вдруг в тишине раздался приближающийся грохот – это бежала в железных башмаках Светлана. Увидев её, генерал Минерал в страхе отпрянул.
   – Что случилось? Что за грохот? – спросил его Кварц.
   – Вра… вра… враг нас… нас… наступает, – еле выговорил генерал Минерал, у которого зуб на зуб не попадал от ужаса. Наконец, ему удалось справиться с дрожью, и он отчаянно завопил: – Девчонка! Она бежит сюда в железных башмаках! – Потом, посмотрев на ошеломлённых соратников, генерал Минерал решительно выпрямил грудь и торжественно произнёс: – Я презираю врагов! А к тем, кого я презираю, я всегда поворачиваюсь спиной!
   И быстро развернувшись на сто восемьдесят градусов к приближающейся Светлане, генерал воскликнул:
   – Вперёд! Ни шагу назад!
   И отряд в полном составе на всех парах пустился наутёк.
   Пока Светлана продолжает бежать по Большой Сказочной Дороге вперёд, к Белым Скалам, мы вернёмся немного назад – туда, где остался Железный Человек.
   Проводив девочку, он принялся расхаживать по дороге вдоль и поперёк. Когда в очередной раз Железный Человек обходил дозором охраняемый им кусок дороги, что-то или кто-то толкнул его в спину. Железный Человек, чуть покачнувшись, с недоумением обернулся. Перед ним стояла Сойдётитак в платье феи и потирала ушибленный лоб – она так увлеклась погоней, что не замечала ничего на своём пути и потому с разбегу налетела на Железного Человека.
   – Больно? – участливо спросил Железный Человек.
   – Сойдёт и так! – махнула рукой злая волшебница. – А я тебя знаю. Это ты провёл девочку через Волшебную Дверь. Кстати, где она? С тобой ведь должна быть маленькая девочка!
   – А вы кто будете? – подозрительно осмотрев с ног до головы Сойдётитак, поинтересовался Железный Человек.
   – Я – фея Старинных Чудес, – медовым-премедовым голоском представилась злая волшебница. – Когда-то я была молода и порхала с цветка на цветок. Теперь уж на пенсии. Но я очень добрая и потому решила помочь девочке – ведь за ней гонится эта злая Сойдётитак. А я её так спрячу, что никто и никогда не найдёт, – пообещала злодейка. – Так где, говоришь, она?
   – Она ушла туда, – и Железный Человек указал на дорогу.
   – По острому стеклу? – с сомнением покачала головой Сойдётитак.
   – Да. Она надела мои железные башмаки и ушла! Как же теперь вы ей поможете? – сокрушённо развёл руками Железный Человек. – Вы тут постойте, а я её догоню и приведу обратно. У меня ведь ноги тоже железные!
   – Приведи, приведи, голубчик! Ну, что же ты стоишь? – нетерпеливо топнула ногой Сойдётитак.
   – Знаете, давайте лучше я позову свою сестрёнку Магнит, – радостно воскликнул Железный Человек. – Она в два счёта притянет обратно мои железные башмаки вместе с девочкой.
   – Отличная идея! – злорадно ухмыльнулась волшебница. – Зови!
   – Сестрёнка Магнит, что железо манит! – закричал Железный Человек, да так громко, что Сойдётитак пришлось даже уши зажать. Зато зов брата сразу услышала Магнит. Она тут же вышла из-за скалы и спросила:
   – Зачем звал?
   – Вон туда, – показал на усыпанную осколками дорогу Железный Человек, – ушла девочка в моих башмаках. Притяни их, пожалуйста, обратно вместе с девочкой!
   – Какая девочка? Почему ушла? И зачем её притягивать обратно? – поинтересовалась Магнит.
   – Ах, долго рассказывать! – встряла в разговор Сойдётитак, заметив, что Железный Человек уже открыл рот, чтобы поведать всю историю. – Ты притягивай, притягивай! Это для доброго дела!
   – Правда, для доброго? – спросила Магнит Железного Человека.
   – Железно! – пробасил тот.
   – Ну раз так, сейчас сделаю! – сказала Магнит и протянула руки в ту сторону, куда ушла Светлана.
   Именно в этот миг Светлана преодолела отрезок дороги, усыпанный стеклом. Она остановилась, выпрыгнула из башмаков и только хотела аккуратно поставить их на обочину, как те сами по себе вдруг начали пятиться. Сначала медленно, затем всё быстрее, быстрее и скрылись.
   При виде такого чуда Светлана удивлённо поморгала глазами, потом всплеснула руками и воскликнула:
   – Всё время забываю, что я в сказке!
   И повернувшись, она вприпрыжку побежала по Большой Сказочной Дороге дальше – к виднеющимся Белым Скалам.
   Магнит стояла, вытянув руки. Вскоре раздался свист и грохот – это мчались по дороге башмаки Железного Человека. Ещё мгновение – и они показались из-за поворота.
   – Пустые! – с досадой прошипела Сойдётитак, но тем не менее с ловкостью футбольного вратаря, берущего трудный мяч, поймала башмаки и быстро натянула их на себя. – Я сама догоню девчонку! – вскричала злая волшебница своим настоящим голосом, но, спохватившись, елейно добавила: – Девочку, девочку.
   Однако такая резкая перемена насторожила Магнит.
   – Кто она такая? – бесцеремонно ткнув пальцем в Сойдётитак, спросила она Железного Человека.
   – Как – кто? – удивился он. – Добрая фея. Пенсионерка.
   – Добрая фея, говоришь? С такой-то противной физиономией? – И Магнит подозрительно поглядела на съёжившуюся Сойдётитак.
   – Но она сама мне так сказала! – оправдывался Железный Человек.
   – Эх, ты, незакалённый! Всем-то ты веришь на слово! – укоризненно покачала головой Магнит. – А ну, вылезай из наших башмаков! Живо! – грозно приказала она Сойдётитак.
   – Как бы не так! – криво усмехнулась волшебница и бросилась бежать.
   Магнит подняла руки, и башмаки послушно вернулись назад вместе с Сойдётитак.
   – Отпусти сейчас же! – завопила та. – Я вас проучу! Я не оставлю это так!
   – Ничего! Сойдёт и так! – насмешливо проговорила Магнит.
   – Ага! – сверкнув глазами, вскричала злая волшебница и воздела руки вверх. – Крика-крака-брак!!!
   Раздался звук, будто лопнула струна, Магнит покачнулась, и её руки бессильно повисли.
   – Что случилось? – встревожено спросил Железный Человек, подхватывая падающую сестру.
   – Я размагничиваюсь! Я размагнитилась! – слабым голосом ответила та.
   – Ты сама сказала «сойдёт и так», – захохотала волшебница, – а это размагничивающие слова!
   Тут, наконец, и Железный Человек сообразил, кто перед ним. Бережно усадив сестру на обочине, он выпрямился во весь свой могучий рост и двинулся на Сойдётитак. Поняв, какая опасность ей грозит, волшебница быстро затараторила:

     Всё железное кругом
     Пусть заснёт железным сном!

     Крика-крака-брак,
     Крррак… сойдёт и так!

   В тот же миг голова Железного Человека со звоном упала на грудь, и он заснул стоя, прямо на дороге.
   А Сойдётитак, с удовольствием притопнув железными башмаками, опять пустилась в погоню.
   Тем временем Светлана уже приближалась к Белым Скалам. Вдруг она услышала чьи-то голоса. Девочка остановилась и на всякий случай спряталась за большой валун, лежащий на обочине. И как раз вовремя, потому что из-за скалы выглянули генерал Минерал, доктор Кварц и принц Булыжник.
   – Как мы расправимся с девчонкой? – спросил генерал Минерал и посмотрел на принца. – Решайте, ваше высочество! Вы же самородок!
   – Ну, какая блестящая мысль у меня родилась на сей раз? – обратился Булыжник к Кварцу.
   – Может быть, вы сами хотите её изложить? – почтительно осведомился доктор.
   – Вот ещё! – перепугался его высочество. – Не царское это дело!
   – Ну же! Не тяните! – поторопил доктора генерал. – Девчонка, наверное, уже близко. Скорее говорите, господин Кварц, что там придумал его высочество.
   – Действительно! Сообщите же нам, наконец, чего я там ещё придумал?! – поддержал генерала Булыжник.
   – У вашего высочества родился такой план: мы притаимся в скалах, а когда девчонка здесь пройдёт, обрушим ей на голову самые большие и самые тяжёлые камни.
   – А чего? Ничего! – ухмыльнулся принц. – Мне нравится. Гы!
   И компания, согласовав свои дальнейшие действия, вновь скрылась в скалах.
   Светлана, которая слышала весь разговор до последнего слова, осторожно вышла из своего укрытия и присела на краю дороги. На её лице была полная растерянность. «Как быть? Что делать? – думала она. – Ах, если бы сейчас рядом со мной был мастер Звон. Он наверняка что-нибудь посоветовал!».
   …А мастер Звон трудился над глыбой необработанного горного хрусталя. Он уже было занёс свой молоточек, но вместо того чтобы опустить его на глыбу, поднёс к глазам. В молоточке возникло расплывчатое изображение Светланы. Мастер подкрутил немного ручку, и изображение стало чётче.
   – Вот если бы сейчас была ночь, – услышал мастер мысли Светланы. – Тогда я бы сумела проскользнуть незаметно!
   – Девочка, – тихо произнёс мастер Звон в молоточек, как в микрофон. – Вспомни Волшебную Дверь! Стоит тебе вообразить, что сейчас ночь, – и она сразу наступит. У тебя же дар воображения! А это волшебный дар! – Мастер Звон улыбнулся и вернулся к прерванной работе.
   Светлана прислушалась к чудом возникшему в ней внутреннему голосу и, радостно кивнув головой, вскочила. Она повернулась к Белым Скалам, крепко зажмурилась и… услышала тихую музыку – ту самую, что звучала, когда она воображала Волшебную Дверь. Вокруг девочки быстро стала сгущаться тьма. Но Светлана не спешила открывать глаза, ей хотелось, чтобы ночь получилась потемнее.
   – Всё! Достаточно! – решила она и направилась к зловеще белеющим скалам.
   А там, с камнями наготове, дожидались её генерал Минерал, доктор Кварц и принц Булыжник.
   – Темнотища какая! Ничего не видно! – проворчал Булыжник.
   – Это естественно, ваше высочество, – тоном учителя изрёк Кварц. – Когда темно, всегда ничего не видно!
   – Вот здорово! – обрадовался принц. – Значит, девчонка нас не увидит, и мы с ней легко расправимся.
   – Но мы тоже можем проворонить девчонку в этой тьме кромешной! – заметил Кварц, пытаясь что-либо разглядеть.
   – Если не увидим, так услышим! На ней ведь железные башмаки! – внёс свою лепту в обсуждение вопроса генерал Минерал.
   И пустая порода, затаив дыхание, стала прислушиваться. Мимо них тенью тихонько проскользнула Светлана.
   По дороге же, громко топая железными башмаками, бежала Сойдётитак.
   – Чего это вдруг стемнело? – недоумевала она. – А, ладно! Сойдёт и так!
   Тут битое стекло, устилавшее дорогу, закончилось, однако злая волшебница не остановилась и продолжала топать к Белым Скалам.
   – Тяжеловатенько! – бормотала она себе под нос. – Но не бросать же такое добро! Им же сносу не будет! Крика-крака-брак!..
   Услышав, как грохочут башмаки, генерал Минерал с криком: «Девчонка!» – отдал приказ: «Вали!».
   Между тем Светлана целой и невредимой выбралась из скал и опять оказалась на Большой Сказочной Дороге. «Теперь мне уже ночь ни к чему», – подумала она и крепко зажмурила глаза. Вокруг неё стало светлеть, и вскоре на небе ослепительно засияло солнце. Светлана открыла глаза и пустилась бежать дальше.
   При свете дня возле огромной груды камней стояли генерал Минерал, доктор Кварц и принц Булыжник.
   – Наконец-то с девчонкой покончено! – удовлетворённо констатировал Кварц.
   – Теперь-то уж Сойдётитак нам скажет спасибо! – захихикал довольный Булыжник.
   Вдруг камни зашевелились, и из-под них показалась голова злой волшебницы.
   – Спасибо! – криво усмехаясь, сказала голова.
   – Кажется, мы допустили ошибку, – смущённо пробормотал доктор Кварц и принялся быстро разбирать груду камней. Генерал Минерал и принц, ойкнув, присоединились к нему.
   – Поломали! Всю поломали! – припадая то на одну, то на другую ногу, вопила Сойдётитак, выбираясь из кучи. – Ой! Ай! Ну, ничего! Сойдёт и так, – вдруг бодрым голосом проговорила она, – обожаю всё поломанное! – И тут же напустилась на пустую породу: – Ну? Проворонили девчонку? Чего стоите, бездельники! В погоню! Вперёд!
   – Вперёд! – подхватил клич генерал Минерал и кинулся в противоположную сторону. Сойдётитак еле успела схватить его за шиворот и развернуть в нужном направлении.
   – Помощнички! – погрозила она кулаком пустой породе и, встав во главе отряда, устремилась в погоню за Светланой.
   Светлана мчалась во весь дух. Но нельзя же всё время бежать и бежать, да к тому же бежать очень быстро! Поэтому она решила немного передохнуть и попить воды. Светлана сняла фляжку с плеча и уже хотела её открыть, как вдруг услышала чей-то голос:
   – Погоди, девочка!
   Светлана замерла от неожиданности. Перед ней стоял человечек, очень похожий на мастера Звона. На его плечах болтался некогда блестящий, а теперь потускневший плащ-накидка. На голове была надета странная шапка, сплошь утыканная кисточками всевозможной величины. Человек жадно смотрел на флягу, которую держала Светлана.
   – Вы хотите пить? – спросила Светлана и протянула ему флягу. – Пожалуйста, хватит и вам, и мне.
   – Нет, нет! Сначала ты! – сказал человечек, отстраняя её руку. – Я же вижу, ты очень хочешь пить!
   – Просто умираю от жажды! – призналась Светлана и снова взялась за флягу, намереваясь её открыть.
   – Девочка! – воскликнул человечек.
   – Что? – спросила Светлана.
   – Я младший брат мастера Звона. Меня зовут мастер Клей, – представился человечек и отвесил галантный поклон. – Сойдётитак обожает всё поломанное. Она и её помощники всё вокруг бьют и ломают. А я со своими помощниками всё вокруг склеиваю и чиню. За это Сойдётитак и напустила на нашу страну Подземный Огонь. Он высушил весь наш клей. И все мои помощники заболели от горя!
   – Мне очень жаль вас! – сочувственно покачала головой Светлана.
   – Девочка! Ты находишься в самом центре нашей несчастной страны! – горько вздохнул мастер Клей.
   Светлана с недоумением огляделась по сторонам, но не увидев вокруг даже признаков жизни, вопросительно посмотрела на мастера Клея.
   – После того как на нас напал Подземный Огонь, мы решили стать невидимыми, – грустно пояснил человечек. – Но мудрые решения иногда приходят слишком поздно! Я сейчас покажу тебе нашу страну!
   Мастер взмахнул своим сморщенным плащом, и Светлана теперь сама смогла убедиться, какое страшное бедствие постигло страну Клея. На деревьях, как сморщенные плоды, висели высохшие тюбики. Чуть дальше виднелась роща кисточек с потускневшими разноцветными черенками, щетинки на них поникли, как листья в засуху. На маленьких, когда-то нарядных домиках покосились крыши, сделанные из плиток столярного клея. Озеро янтарного клея высохло и растрескалось.
   – Девочка! – сказал мастер Клей. – В твоих руках – волшебная фляга! Да-да! Не удивляйся! Люди порой не знают, что держат в руках волшебные вещи. Стоит тебе только открыть её, и она мгновенно опустеет. Зато над нашей многострадальной страной прольётся дождик, который всё оживит.
   – Возьмите! – решительно протянула флягу мастеру Клею Светлана.
   – Но ты же очень хочешь пить!
   – Мне уже перехотелось! Честное-пречестное! – заверила его девочка, облизнув пересохшие губы.
   Мастер Клей взял флягу и благоговейно открыл её. Над горлышком заклубилось и стало подниматься вверх лёгкое облачко. Оно немного повисело, оторвалось и уплыло. Мастер Клей перевернул флягу горлышком вниз – она была пуста.
   Светлана посмотрела на небо. И вдруг над домиками пролился дождик. Нет, не дождик, а настоящий ливень. И сразу всё вокруг, словно по волшебству, преобразилось. Разгладился и заблестел плащ на мастере Клее. Тюбики на удивительных деревьях наполнились и засверкали гладкими разноцветными боками. Щетинки на кисточках в роще упруго распрямились. Озеро заискрилось прозрачным янтарным клеем. Крыши и окна домиков заблестели, как новенькие.
   – Ах, как чудесно, как вкусно пахнет клеем! – в восторге вскричал мастер Клей.
   Тут двери домиков распахнулись, и на улицу высыпало множество нарядных кукол.
   – Все они склеены нами, – с гордостью сказал мастер Клей. – Правда, незаметно?
   Игрушечные музыканты заиграли весёлую мелодию. Нарядные куклы, проходя мимо Светланы, приседали перед ней в книксене, потом разбились на пары и стали танцевать. При этом они пели такую песенку:

     Ах, падали не раз мы
     По милости нерях.
     Не открывали глаз мы,
     Увы, увы и ах!

     Но мастера по клею
     Повсюду на посту.
     И склеили, жалея,
     Ах, нашу красоту!

   Допев песенку, куклы расступились, а из домиков вышли мастера с хрустальными вазами в руках.
   – Вазы все тоже склеенные! – гордо пояснил мастер Клей.
   Мастера ударили черенками своих кисточек по вазам, от чего получился мелодичный звон, и хором запели:

     Хрустальная посуда
     Упала, зазвенев.
     Но есть на свете чудо —
     Волшебный клей «БФ»!

     Осколки клеем мажем
     И клеим без конца.
     Мы можем склеить даже
     Разбитые сердца!

   Тут к мастерам с вазами присоединились мастера с кисточками на плечах. Было такое впечатление, что пришла вся кисточковая роща. Они строем промаршировали мимо Светланы и пропели такой куплет:

     Разбито где-то что-то,
     Мы – кисти на плечо!
     Волшебную работу
     Мы любим горячо!

     Несём мы всюду службу,
     Честны мы и прямы.
     Разорванную дружбу
     Сумеем склеить мы!

   – Чем нам отблагодарить тебя? – обратился к Светлане мастер Клей.
   – Ну, что вы! Ничего мне не надо! – замахала руками Светлана. – Я очень рада, что смогла вам помочь!
   – И всё-таки возьми это, – сказал мастер Клей, доставая из складок плаща маленькую бутылочку. – Это самый волшебный клей на свете. Даже Подземный Огонь не смог его высушить. Правда, он не всё клеит, зато никогда не кончается. Из этой маленькой бутылочки может вылиться целое море клея!
   Мастер Клей сунул бутылочку в руку Светлане и взмахнул своим плащом… Удивительная страна и все её жители мгновенно исчезли. Светлана осталась стоять на дороге одна. Она улыбалась, вспоминая замечательных мастеров и красивых кукол. Но случайно бросив взгляд на поворот, девочка увидела Сойдётитак, генерала Минерала, доктора Кварца и принца Булыжника.
   – Вот она! Держите её! Ловите её! – завопила злая волшебница.
   Светлана, не долго думая, пустилась наутёк. Однако расстояние между ними медленно, но верно сокращалось. В руке Светланы всё ещё была зажата бутылочка. Она уже хотела её выбросить, но передумала, быстро открутила пробку и стала лить клей позади себя.
   Сойдётитак и пустая порода с разбегу влетели в лужу клея. Поначалу они ещё как-то продвигались вперёд, но постепенно бег их становился всё медленней и медленней, а вскоре и вовсе никто из них уже не мог сдвинуться с места.
   Светлана оглянулась, увидела намертво приклеенных преследователей, облегчённо вздохнула и закрутила пробку на бутылочке. Она мысленно поблагодарила мастера Клея за чудесный подарок и скрылась за поворотом к великой досаде Сойдётитак и всей её команды.
   – Почему стоим? – спросила Сойдётитак и наклонилась, чтобы потрогать странную лужу. Её палец мгновенно приклеился. Она попыталась оторвать его, но от резкого движения потеряла равновесие и растянулась во весь рост.
   – Караул! – закричала волшебница. – Я вся приклеилась! Отклейте меня сейчас же!!!
   Кварц, Булыжник и генерал Минерал изо всех сил стали тянуть её. Наконец, им удалось её отклеить и вытолкнуть на обочину. Однако сами они, не удержавшись на ногах, повалились на спины и тут же основательно влипли. Теперь настала очередь Сойдётитак освобождать свою гвардию. Ругаясь, толкаясь и мешая друг другу, они всё-таки выбрались из лужи и, обессиленные, повалились на первые попавшиеся камни.
   – Вперёд! – слабым голосом воскликнула Сойдётитак, утомлённая борьбой с клеем.
   – Это невозможно! – отозвался генерал Минерал.
   – Я опять прилипаю! – захныкал Булыжник, пытаясь сделать несколько шагов, но каждый раз с трудом отдирая ноги от земли.
   – Придётся сохнуть, – сделал вывод Кварц.
   – Что же это получается? Девчонка снова нас победила? Да? – ни на кого не глядя, произнесла волшебница. Пустая порода в ответ молча развела руками. – Не допущу! – заверещала Сойдётитак и попыталась вскочить с камня, на котором сидела.
   Но не тут-то было – она снова оказалась приклеенной.
   – Отскоблить! – скомандовала злая волшебница.
   – Кого?! – в ужасе шарахнулся от неё Булыжник.
   – Да меня! От камня!
   Генерал Минерал и доктор Кварц ценой неимоверных усилий наконец отлепили Сойдётитак, правда, потом они долго отдирали от неё свои руки.
   – Придумала! – обрадовано вскричала волшебница и хлопнула себя ладонью по лбу. Ладонь мгновенно прилипла ко лбу.
   Сойдётитак отклеила её свободной рукой, однако теперь у неё слиплись обе руки. Она попробовала разнять их ногой, но, потеряв равновесие, плюхнулась на землю. Наконец ей удалось отодрать руки от ног, ноги от рук. Разведя их в стороны, она приказала пустой породе:
   – Дуйте на меня, чтобы я хоть немножечко просохла!
   Спустя некоторое время она осторожно ощупала себя и удовлетворенно кивнула:
   – Ну, вот, кажется, я и просохла. А теперь я позвоню в соседнюю сказку. В классическую, между прочим! – почтительно добавила она и простёрла руку над камнем, который был похож на гигантскую шляпку мухомора:

     Крика-крака-брак,
     Крррак… сойдёт и так!

   Каменный мухомор стал расти. Наконец он совсем вылез из земли, а на его гигантской ножке висел телефон. Подув на всякий случай ещё раз на руки, Сойдётитак сняла трубку и набрала номер.
   – Да! – рявкнула трубка громовым басом.
   Волшебница даже подпрыгнула от неожиданности.
   – Это соседушка-людоедушка? – слащавым голоском спросила Сойдётитак.
   – Да! – снова гаркнула трубка.
   – Злая волшебница Сойдётитак беспокоит. В моей сказке появилась девчонка. Не хотите ли её съесть? Она сейчас как раз недалече – на Большой Сказочной Дороге.
   – Толстая? – деловито осведомилась трубка.
   – Не очень. Зато о-о-очень аппетитная.
   – Надеюсь, она не храбрая? – с тревогой спросила трубка.
   – Трусиха! Такая прям трусиха, что всё время от меня бегает. Крика-крака-брак!
   – Ладно! – рыкнула трубка.
   – Вот и отлично! Приятного аппетита! – И Сойдётитак повесила трубку. – Обжора, лентяй и трус! – сообщила она пустой породе. – Но с виду ужасно страшный! Девчонка в обморок упадёт, как только его увидит.
   Не ведая о поджидающей её опасности, Светлана продолжала путь, как вдруг перед ней вырос Великан с лохматой, давно нечёсаной головой, в жилетке и штанах из медвежьих шкур. Девочка едва не налетела на его огромную, словно колонна, ногу.
   – Вы что?! – остановилась она. – Разве можно так неожиданно появляться? Ведь я вам чуть на ногу не наступила!
   – Ты? Мне?! – озадаченно спросил Великан, глядя на неё сверху вниз.
   – И вообще, – продолжала возмущаться Светлана, – или поднимите ногу, или отойдите в сторонку: мне надо бежать дальше. Я очень тороплюсь!
   – Ты что же, совсем меня не боишься?
   – Конечно, не боюсь!
   – Почему? – изумился Великан.
   – Потому что мне некогда бояться. Вот если бы у меня было время, может, я и испугалась бы. А сейчас мне совсем некогда – я очень спешу!
   – Ну, раз ты меня не боишься, значит, я ничего не могу с тобой поделать. И это ужасно! – расстроился Великан.
   – Чего же вы тогда стоите как столб? – решительным голосом произнесла Светлана. – Если ничего не можете, тем более нечего стоять поперёк дороги. Ну-ка, отойдите!
   – Не отойду! – упрямо заявил Великан.
   – Почему? – удивилась девочка.
   – А из самолюбия! Знаешь, какое оно у меня? С меня ростом! Поэтому я тебя всё-таки съем!
   – Нет, не съедите! У вас коленки дрожат. Или это тоже из самолюбия? – ехидно спросила Светлана.
   – Почему дрожат? Где дрожат? – Великан внимательно посмотрел на свои коленки. – Ну, дрожат… Чего ты ко мне пристала?
   – Это я-то к вам пристала? – опять возмутилась девочка. – Сейчас же отойдите, а то как начну вам пятки щекотать!
   – С ума сошла?! – подпрыгнул Великан. – Только от одной этой мысли у меня мурашки по спине побежали. А знаешь, какие огромные у меня мурашки?
   – И не совестно вам такому большому связываться с такой маленькой? – пристыдила его Светлана.
   – Не совестно, но… стыдно, – кивнул нечёсаной головой Великан. – А стыдно потому, что я не могу с тобой никак справиться. Я даже готов от стыда сквозь землю провалиться!
   – Ну и проваливайтесь, пожалуйста! – разрешила ему Светлана.
   – А что? – оживился Великан. – Хорошая идея! И самолюбие моё не пострадает – ведь с места я не сошёл. В то же время – р-р-раз…
   И Великан с грохотом провалился сквозь землю, подняв столб пыли.
   – Фу! Напылил-то, напылил как! – замахала руками, разгоняя клубы пыли, Светлана. Но только она вновь тронулась в путь, как дорога под ней заходила ходуном и из-под земли вылезла голова Великана.
   – Эй, девчонка! Ты где? – просипел он.
   – Здесь, на вашей макушке, – с досадой прокричала девочка. – Чего вы опять вылезли?
   – То-то чувствую, у меня голова чешется! Слушай, спрыгни вниз, я тебе тайну одну открою! – позвал Великан.
   Светлана, как с горки, скатилась с его макушки.
   – Ну? Говорите!
   – Подойди, не бойся! Всё-таки это секрет!
   Девочка сделала несколько шагов и остановилась поблизости.
   – Слушаю вас.
   – Я сейчас тебя… съем! – страшным голосом проревела голова и разинула пасть.
   Светлана быстро выхватила бутылочку с клеем и плеснула им прямо в рот Великану. От неожиданности тот закрыл рот, и губы его тут же склеились.
   – Мммммммм! Ммммммммм! – выпучив глаза от напряжения, попытался разомкнуть пасть людоед. – Мммммммм! – промычал он ещё раз и скрылся под землёй.
   – Эх вы! Голова… – презрительно сказала Светлана вслед исчезнувшей голове, убрала бутылочку и побежала дальше.
   А возле телефона в ожидании новостей с Большой Сказочной Дороги сидели Сойдётитак и пустая порода. Наконец, телефон зазвонил. Волшебница схватила трубку.
   – Ну? – с нетерпением прокричала она в неё.
   – Ммммммм! – раздалось в ответ. – Ммммммммм! – И невнятное мычание завершилось всхлипыванием.
   Сойдётитак со злостью бросила трубку.
   – Судя по всему, он ничего не смог с ней поделать! А ещё классический! – презрительно пожала плечами волшебница и обратилась к пустой породе: – Просохли? Тогда – вперёд! Может, мы её ещё догоним!
   Генерал Минерал, доктор Кварц и принц Булыжник вскочили и покорно затрусили за злой волшебницей.
   – Теперь вся надежда на Подземный Огонь. Надеюсь, он-то её задержит до нашего прихода. Быстрее шевелите ногами! – поторапливала свою команду Сойдётитак.
   А Подземный Огонь тем временем продолжал пробираться по узкому подземелью. В одной из пещер он воровато оглянулся, отвалил от стены камень и достал из углубления канистру, на которой крупными буквами было написано: «КЕРОСИН». Взболтав её содержимое, Подземный Огонь открутил пробку и опрокинул канистру себе в рот.
   – Для храбрости… и вообще! – пробормотал он, занюхивая керосин маленьким камешком.
   Убрав канистру обратно в углубление и завалив её камнем, Огонь оглянулся и замер в оцепенении. По подземелью бежал ручеёк. С камня на камень, то возникая, то пропадая в пенистых гребешках волн, прыгала Чистая Струйка.
   – Противная девчонка! А ну, тикай, в смысле – теки отсюда вон! – распаляясь, прошипел Огонь.
   Но Чистая Струйка бесстрашно устремилась навстречу Огню. Он отскочил от неё как ошпаренный.
   – Сейчас ты у меня погаснешь! – звенела Струйка, храбро наступая на Огонь.
   – Ха-ха-ха! – рассмеялся тот в лицо девочке. – Если и погасну, то от смеха!
   И Подземный Огонь принялся плясать на камнях, по которым нацелился бежать ручеёк. Камни раскалились докрасна и замерцали зловещим светом. С хохотом Огонь уполз в глубину подземелья.
   – Мы ещё встретимся! – прокричала ему вслед Чистая Струйка и решительно прыгнула на раскалённые камни. Пещеру заволокло паром…
   А Подземный Огонь наконец выбрался наружу. Большая Сказочная Дорога, лежащая перед ним, упиралась в развилку и разбегалась в две противоположные стороны. В центре развилки стоял столб с двумя стрелками. Подземный Огонь посмотрел на них, подумал и отломил кусочек от своих угольков-усиков. Потом он корявыми буквами написал на одной стрелке: «Никуда не придёшь», а на другой: «К семи волшебным замка́м». Огонь удовлетворённо потёр руки и унёсся туда, куда показывала стрелка с надписью «Никуда не придёшь».
   Прошла минута-другая, и на этой же развилке возникла фея Старинных Чудес.
   – Интересно, что тут написано? – прищурилась она. – Какой ужасный почерк! Ничего не разберёшь! Скорее всего, как всегда: «Направо пойдёшь – смерть найдёшь!», «Налево пойдёшь – тебя принцесса полюбит». А зачем, спрашивается, мне смерть? Да и принцесса мне ни к чему, поскольку я не принц какой-нибудь, – размышляла вслух фея. – А вдруг там написано: «Налево пойдёшь – в домино играть научишься»? Это совсем другое дело. Только, может, идти надо направо?
   В это самое время на развилку вихрем выбежала Светлана.
   – Деточка! – обрадовано воскликнула фея и просюсюкала: – У-тю-тю, моя маленькая! Я коза-дереза… – И фея изобразила пальцами козу.
   – Что с вами, бабуся? – удивлённо спросила её Светлана.
   – А что такого? Ну, извини, если что не так! Я ведь по старинке! – смутилась фея. – Слушай, прочитала бы ты мне, старой, что тут написано, – попросила она Светлану.
   – «К семи волшебным замка́м», «Никуда не придёшь», – громко прочитала вслух Светлана надписи сначала на одной, потом на другой стрелке.
   Фея была явно разочарована. Но на всякий случай уточнила:
   – А про домино там точно ничего не написано?
   – Про домино? – удивилась Светлана. – Нет, ничего не написано. Простите, а вы кто?
   – Кто-кто! – проворчала расстроенная старушка. – Фея я, вот кто! Фея Старинных Чудес! Да к тому же ещё и ограбленная на Большой Сказочной Дороге! Злая волшебница Сойдётитак забрала у меня платье. Между прочим, совсем ещё новое! Я его даже ещё ни разу не стирала. А взамен-то дала что, лиходейка?! А?! – И фея презрительно продемонстрировала пальто.
   – Да ведь это… – узнав своё собственное пальто, начала Светлана…
   – Разве ж это материал?! – перебила её фея. – Вот у меня материя была добротная, старинной работы!
   – По-моему, очень даже хорошее пальто, – с обидой возразила девочка. – Его только надо почистить как следует да рукав зашить.
   – Тебе нравится? – хитро улыбнулась старушка и взмахнула ручкой. В одно мгновение Светлана оказалась одетой в пальто, а фея – в Светланино платьице. Даже бант с головы девочки перекочевал на голову старой феи.
   – Ух, и модница же я стала на старости лет! По два раза на дню переодеваюсь!
   Старушка от восторга даже запрыгала на одной ножке. Потом, поправив бант и одёрнув платье, она предложила:
   – Может, поиграем, а? В салочки? Чур-чура, мне не водить!
   – Извините, пожалуйста! Я сейчас очень спешу! В другой раз – обязательно! – И Светлана свернула туда, куда указывала стрелка с надписью «К семи волшебным замка́м». Но, сделав несколько шагов, она остановилась: «А вдруг это они нарочно написали? Специально, чтобы я побежала не туда!» – подумала девочка. Ещё немного поразмышляв, она выбрала дорогу, на которую указывала стрелка с надписью «Никуда не придёшь». И бросилась бежать по ней.
   – Постой! – закричала ей вслед фея. – А твоё платьице, а твой бант? Я же просто пошутила!!!
   Но Светланы уже и след простыл.
   – Ах, молодёжь, молодёжь! Всё куда-то им бежать надо! А чего спешить, спрашивается, вся жизнь впереди! – по стариковской привычке сама с собой разговаривала фея.
   И вдруг издалека до неё донёсся топот. Фея приложила к глазам ладонь козырьком и вгляделась в дорогу. Что-то знакомое маячило на горизонте.
   – Да никак эта ведьма сюда бежит?! Да ещё в моём платье, нахалка!! Поди, решила возвратить своё тряпьё. Ой, а я ведь его девочке отдала! Ох, и шуму теперь будет! Пожалуй, лучше исчезнуть! – Фея подняла глаза к небу и… на её лице появилось испуганное выражение. – Забыла! Забыла, как исчезать! Склероз проклятый! Что теперь делать?! – И резко подпрыгнув, старушка пустилась наутёк по той дороге, на которую указывала стрелка «К семи волшебным замка́м»…
   Тут, наконец, до перекрёстка добежала и Сойдётитак с командой. Они остановились у развилки.
   – Трубу! – повелительно потребовала злая волшебница.
   Генерал Минерал тут же исполнил её приказание. Сойдётитак сначала посмотрела в одну сторону и увидела чью-то фигурку в знакомом пальто.
   – Да это же фея! – вскричала она. – Ладно, сейчас мне некогда ею заниматься. Но я обязательно припомню ей все фокусы! Не будь я злая волшебница Сойдётитак, если ей это так сойдёт! – мстительно пообещала ведьма и повернула трубу в другую сторону развилки. Там улепётывала фигурка в Светланином платьице.
   – Ага! – вскричала Сойдётитак. – Теперь ты от меня не скроешься! Вперёд! В погоню! – подала команду и указала направление злая волшебница.
   И отряд во главе с ней устремился по ложному следу.
   Тем временем Светлана добежала до громадной пещеры. В глубине её полыхало пламя, а из всех расщелин валил густой дым.
   Светлана остановилась и в растерянности оглянулась назад – Большая Сказочная Дорога исчезла, будто её и вовсе не существовало. Однако и дальше бежать было некуда.
   Светлана пристально вгляделась в глубь пещеры и сквозь пламя увидела там каменную плиту, на которой висело семь громадных замко́в.
   – Я выполнил твой приказ, госпожа Сойдётитак! – раздался за спиной девочки голос. – Как ты велела, я перенёс своё царство сюда и перекрыл доступ к семи волшебным замка́м.
   Светлана, боясь пошевелиться, скосила глаза и увидела согнувшуюся в поклоне фигуру Подземного Огня.
   – Почему ты молчишь? Чем ты недовольна? – с тревогой в голосе спросил Огонь, приподнимая голову. – Я даже сделал новые надписи на стрелках, чтобы сбить девчонку с пути! А тебя, моя госпожа, я ещё издали узнал по одёжке и поспешил навстречу.
   Светлана, не зная, что предпринять, стояла не двигаясь.
   Подземный Огонь, крадучись, приблизился и заглянул в лицо непривычно молчаливой Сойдётитак.
   – Девчонка! – в негодовании вспыхнул он.
   Деваться было некуда, и Светлана обернулась к нему лицом.
   – А вот и ошибаешься! Я – злая волшебница Сойдётитак! – топнула для убедительности она ногой.
   – Да-да, – тут же сник Огонь. – На тебе действительно одежда Сойдётитак. Но… лицо?
   – В конце концов, волшебница я или не волшебница?! – нашлась Светлана. – Я имею право и могу придумать себе любое лицо!
   – Конечно, конечно! – поспешил согласиться с ней Подземный Огонь.
   – Ключи! – войдя в роль, скомандовала Светлана уже уверенным тоном.
   – Какие ключи? Разве ты забыла, что существует один-единственный ключ от всех семи волшебных замко́в?! – удивлённо спросил Подземный Огонь. – Да и тот находится у тебя.
   – Ах, ну да… Я… – Светлана ещё не успела придумать что-нибудь в оправдание своей забывчивости, как Подземный Огонь взвился и с воплем кинулся к ней.
   – Девчонка!!! Кого ты обмануть хочешь?!!
   Светлана еле-еле увернулась. Она сорвала с плеча, увы, пустую флягу и сделала вид, что собирается плеснуть водой. Пыл Подземного Огня моментально остыл, он весь съёжился и замер.
   Воспользовавшись этим замешательством, Светлана бросилась бежать и спряталась за скалой.
   Однако не получив в лицо ожидаемой порции воды, Огонь кинулся за ней вдогонку.
   Светлана осмотрелась вокруг и увидела невдалеке длинную пожарную лестницу, прислоненную к скале. Недолго думая, она подбежала к ней и стала карабкаться на вершину.
   Огонь не заметил девочку и стремглав помчался вокруг скалы, в полной уверенности, что гонится за Светланой.
   – Беги, беги! – в азарте кричал он. – Недаром говорят: бегут как от огня! Ха-ха-ха! Надо же, каким я становлюсь остроумным, когда хлебну керосина!
   Однако, несколько раз обежав вокруг скалы, Огонь остановился, наконец поняв всю бессмысленность своей беготни. Он повертел головой и тоже увидел лестницу.
   Но Светлана, которая уже успела взобраться на самую вершину скалы, оттолкнула лестницу, и та с жутким грохотом упала.
   – Зря старалась! – со злорадством воскликнул Огонь. – Не очень-то и хотелось за тобой лезть! – И, на мгновение исчезнув, он возвратился с пожарным шлангом в руках. Но из наконечника вместо воды струёй било пламя.
   Сначала Подземный Огонь направил струю на вершину, где сидела Светлана, однако, к его огорчению, она не достала до девочки. Тогда Огонь стал плавить саму скалу.
   Чувствуя, что камень под ней стал нагреваться, Светлана сунула руку в карман и достала подарок мастера Звона – тот самый бубенец с дерева Тревожных Звонов. Положив на ладонь, она подняла его как можно выше.
   Раздался низкий тревожный звон.
   …В далёкой маленькой стране мастер Звон был занят своими повседневными делами. Вдруг колокольчики на его груди тревожно зазвенели. Мастер Звон поднёс молоточек к глазам – в багровом свете пламени то появлялось, то исчезало лицо Светланы. Мастер Звон, не медля ни минуты, превратился в хрустальный столбик света и исчез…
   …Обессилевшая Чистая Струйка лежала среди уже остывших камней. Подле неё журчал ручеёк. Вдруг подземелье наполнилось тревожным звоном. Девочка подняла голову, прислушалась, тут же вскочила и торопливо начала прыгать с камня на камень…
   …Тревожный звон разносился всё дальше и дальше. Вот уже он достиг ушей спящего Железного Человека. Тот открыл глаза.
   – У меня внутри тревожно звенит! – хватаясь за грудь, сказал он. – Это девочка в опасности! Она нуждается в моей помощи! – И, круша всё на своём пути, он устремился вперёд…
   …Мастер Клей осторожно водил кисточкой по осколкам разбитой вазы, когда в воздухе зазвучал тревожный звон. Он моментально отложил свою работу и пустился бежать со всех ног…
   …А Подземный Огонь продолжал неистовствовать. Он носился вокруг скалы со шлангом, который испускал огненные струи. Камень уже раскалился до багрового цвета. Огонь торжествовал, чувствуя скорую победу.
   Но…
   Появился Железный Человек. Он схватил Огонь за шиворот и отбросил его в сторону.
   Не желая сдаваться, Подземный огонь направил убийственную струю на Железного Человека. Раскалившись докрасна под напором пламени, Железный Человек вынужден был отступить и прижаться к скале.
   В это самое время подоспела Чистая Струйка и бросилась на Подземный Огонь.
   – Брррр! – вскрикнул он, почувствовав на своей спине холод. – Не может быть! Чистая Струйка?! Разве ты не погибла на раскалённых камнях? – в ужасе прошипел он и, защищаясь, направил шланг с хлещущим пламенем прямо на девочку. Но та оказалась очень проворной и, ловко увернувшись, выхватила шланг из рук Огня. Мгновенно вместо огня из шланга вырвалась мощная струя воды, которую Чистая Струйка направила прямо в лицо Подземного Огня. Тот зачадил, зашипел и погас. В тот же миг рассыпался чёрными углями и дворец Подземного Огня.
   – Я ведь тебя предупреждала, что мы встретимся! – удовлетворённо сказала Чистая Струйка и направила шланг на Железного Человека, прижавшегося к раскалённой скале. Камень от потоков холодной воды стал темнеть, а Железный Человек, наоборот, засверкал, как сталь.
   – Что случилось? У меня будто силы прибавились!
   – Ты закалился в борьбе с Огнём! – улыбнулась ему Чистая Струйка.
   Железный Человек схватил лежащую лестницу и приставил её к скале. В это самое мгновение на самой верхней её ступеньке засверкал хрустальный столбик света, который превратился в мастера Звона. Тот вскарабкался на вершину скалы и склонился над лежащей Светланой. Мастер Звон осторожно приподнял её голову и прислушался. Уловив дыхание девочки, он осторожно поднял её на руки и спустился к подножию скалы. Тут подоспел и мастер Клей.
   – Э, да мы совсем расклеились! – ласково произнёс он и прикоснулся к Светлане своей волшебной кисточкой.
   Светлана открыла глаза и посмотрела на склонившихся к ней мастера Звона, Железного Человека, Чистую Струйку и мастера Клея. Девочка села, улыбнулась всем, но вдруг на её лице опять появилась тревога:
   – Надо найти Золотое Сердце! – воскликнула она.
   – Девочка! Мы его уже нашли! – ласково сказал мастер Звон.
   – Так где же оно? – стала оглядываться Светлана.
   – Золотое Сердце – у тебя! Да-да! У тебя, девочка со светлым умом, светлым именем и светлыми волосами!
   – А вы не шутите? Это – правда? – всё ещё сомневаясь, спросила Светлана.
   – Честное волшебное! Можешь спросить у Самой Главной Волшебницы! – улыбнулся мастер Звон и показал на вершину скалы. Там, в сверкающем длинном платье, с золотой короной на голове стояла… Светланина мама.
   – Золотое Сердце дано тому, – заговорила Самая Главная Волшебница, очень похожая на Светланину маму, – кто желает помочь другим в беде. Золотое Сердце, не задумываясь, всегда спешит на помощь!
   – Динь-динь! – подтвердил мастер Звон, – Золотой Народец попал в беду, и ты, девочка, не задумываясь, поспешила ему на помощь.
   – Золотое Сердце – это доброе сердце! – вновь прозвучал голос то ли Самой Главной Волшебницы, то ли Светланиной мамы.
   – Ты очень хотела пить, но отдала нам всю воду! – сказал мастер Клей и склонился в поклоне перед Светланой.
   – А мне отдала бутерброды с маслом! – прогудел Железный Человек.
   – Золотое Сердце – храброе сердце! – произнесла Самая Главная Волшебница.
   – Все ручьи звенят, что ты не испугалась страшного Великана, – положив прохладную руку на плечо Светланы, сказала Чистая Струйка.
   – Что вы заладили: всё я, я, я! – даже рассердилась Светлана. – Да если бы не мастер Звон и мастер Клей, если бы не Чистая Струйка и Железный Человек…
   – Золотое Сердце – скромное сердце, – улыбнувшись, тихо добавила Самая Главная Волшебница.
   – Хорошо, – не стала больше спорить Светлана, – но семь волшебных замко́в до сих пор не открыты!
   – А ты зажмурь глаза, девочка! – посоветовал ей мастер Звон. – У тебя ведь просто дар воображения!
   Светлана покрепче зажмурила глаза, и семь гигантских висячих замко́в сами собой стали открываться…
   Как раз в это самое время Сойдётитак догнала наконец мнимую Светлану.
   – Стой! – закричала она и, схватив её за плечо, развернула к себе. Однако перед ней стояла вовсе не Светлана, а испуганная фея Старинных Чудес. – Опять твои фокусы! – негодуя, вскричала Сойдётитак и бросилась с кулаками на старушку.
   Но тут вдруг руки её бессильно опустились…
   – Проклятье! – прошептала она. – Они… нашли… Золотое… Сердце… теперь… я…
   Злая волшебница не договорила, её лицо, да и вся она стала меняться прямо на глазах. И вот вместо злой ведьмы на руках у феи оказалось платье, повисшее на узких металлических плечиках. Фея оглянулась – доктор Кварц, генерал Минерал и принц Булыжник тоже исчезли. Неподалёку валялись лишь три камня.
   Старушка сняла свои очки, зацепившиеся за крюк вешалки, водрузила их себе на нос и ещё раз огляделась. Никого! Тогда она отстранила от себя вешалку на расстояние вытянутой руки, что-то шепнула, и… на плечиках повисло Светланино платьице, а на фее оказался её собственный наряд.
   – Фи! – сказала старушка, ощупав себя. – Чем это она так его испачкала?! Придётся теперь в чистку отдавать! – И, подпрыгнув, фея растворилась в воздухе…
   …Светлана открыла глаза. На стене палатки на плечиках висело её пальто с прорехой на рукаве, а под ним стояли по-прежнему нечищеные башмаки. Вдруг полог палатки откинулся, и на пороге появилась мама с торжественно поднятой рукой – в ней тускло поблёскивал золотой самородок!

Школа Снежной Королевы
По мотивам сказки Х. К. Андерсена

   Как-то вечером мы сидели с внучкой и ничего не делали. Ничего не делать – это, конечно, тоже занятие, но очень скучное. Немудрено, что вскоре внучка принялась ёрзать и шмыгать носом.
   – Дед, надо что-то придумать. Нельзя же так!
   – Сказку? – спросил я. – Ну, скажем, про Снежную Королеву?
   – Ты забыл? – хмыкнула внучка. – Мне уже одиннадцать!
   Это означало: не нам, серьёзным людям, слушать всякие небылицы.
   – Нет, не забыл, – ответил я. – Но если мы с тобой сидим и ничего не делаем, это ещё не значит, что и в сказках ничего не происходит. А вдруг Кай и Герда подросли, и обоим уже по двенадцать, если, конечно, не больше?
   У внучки округлились глаза.
   – Шутишь?
   – Нисколько.
   – Тогда давай перечитаем.
   И внучка потянулась к стеллажу за книжкой.
   – Погоди! – остановил я её. – Давай-ка лучше сами вспомним эту сказку. Да не кое-как, с пятого на десятое, а подробно. Сумеешь?
   – Попробую, – неуверенно протянула внучка.
   – Вот и хорошо. Значит, мы обязательно узнаем что-нибудь новое.
   Итак, с чего начинается книжка?
   – С первой страницы и первой строчки.
   – Прекрасно! Будем считать, что перед нами первая страница старой и всем известной истории.

Сюрпризы старой сказки

   И первая же страница преподнесла нам сюрприз: строчки зашевелились, задёргались, словно кто-то пытался раздвинуть их сзади. Наконец, сквозь буквы протиснулся странный человечек в широкополой шляпе, с повидавшей виды тростью и в дорожном плаще, накинутом на старомодный сюртук.
   – Ох, и плотно же стоят эти строчки! – пожаловался он, отдуваясь и отирая лоб платком. – Я еле сквозь них пробрался. Но, в конце концов, я просто обязан был так поступить: люди про меня совершенно забыли, а я – Голос Сказки! Конечно, для маленьких, которые ещё не научились читать, я порой притворяюсь голосом мамы или бабушки. Но тот, кто уже научился читать, напрасно думает, что сам узнаёт всякие интересные вещи. Нет! Это я прячусь за каждой страницей и шепчу «жили-были», ну, и всё остальное… Но – годы, годы! Теперь ненароком запнёшься, о ком-нибудь позабудешь, и в сказке всё пойдёт кувырком. Ну, да ладно, – махнул он рукой. – К делу! Итак, жила-была Снежная Королева. Однажды она где-то промочила ноги, и у неё поднялась температура…
   Только он произнёс эти слова, как книжка вдруг взъерошилась, быстро-быстро замелькали страницы, а Голос Сказки, подхваченный неведомой силой, помчался куда-то явно не по своей воле. Через мгновение он уже стоял перед раздосадованной Снежной Королевой. Несмотря на то, что его плащ всё ещё раздувался от ветра, а вокруг было белым-бело от снега, он сдёрнул шляпу с головы и отвесил поклон перед столь важной особой.
   – Что за чепуха? – обдала его ледяным взглядом Королева. – У меня совершенно нормальная температура – минус тридцать шесть и шесть! Однако, похоже, я попала в историю?
   – В сказочную историю, ваше величество, – почтительно поправил её Голос Сказки. – И довольно давно.
   – Да, да, – покивала головой Королева. – Сказка не газеты, в неё, если попадёшь, – так уж навечно. Ну, что там у вас про меня дальше? Только прошу вас без этих нелепостей – «промочила ноги», «поднялась температура»… И наденьте шляпу, от меня же веет холодом!
   – Благодарю, ваше величество, – поклонился Голос Сказки и нахлобучил шляпу почти на глаза. – Действительно, похолодало.
   Он огляделся. Прямо перед ним высился снежный дворец с большими светлыми ледяными окнами, витыми лесенками и двумя остроконечными шпилями над ледяной крышей. На шпилях, словно наколотая, покачивалась набухшая туча, и из неё то и дело вылетали редкие снежинки.
   По гладкому, как самый настоящий каток, двору скользил на коньках Снеговик с метлой и старательно подбирал выпавшие снежинки.
   Повсюду были развешены узорчатые и ещё не зажжённые фонари из тончайшего хрусталя.
   – Ну, как вам мой новый дворец? – поинтересовалась Королева.
   Голос Сказки с сомнением покачал головой.
   – Это автором не было предусмотрено. Надеюсь, хоть место осталось то же самое – остров Свальбард около Северного полюса?
   Королева недовольно поморщилась.
   – На острове Свальбард давно уже появились города, дышать стало нечем! И потом, почему я должна жить где-то «около»? Я построила дворец прямо на Полюсе!
   – Снеговик также не значится в нашей истории! – проворчал Голос Сказки. – Он что – ваш новый придворный?
   – Скорее придворник, – внесла ясность Королева. – Надо же при дворе кому-то подметать.
   – Тут, пожалуй, вы правы, – согласился Голос Сказки. – Подметать, колоть дрова…
   – Что вы, что вы! – замахала руками Королева. – У нас же нет печей!
   – Ах, да! – спохватился Голос Сказки, – Действительно, какие могут быть в Снежном королевстве печи? Ну, а как же свет? Это ведь тоже огонь!
   Королева снисходительно улыбнулась, щёлкнула пальцами – и во всех фонарях сразу забились, словно пытаясь вырваться наружу, маленькие разноцветные сполохи.
   – Ох! Вы похитили северное сияние и вставили по кусочку в каждый фонарь! – ужаснулся Голос Сказки. – Да как вы посмели?
   – Не сидеть же мне в темноте! – сердито буркнула Королева.
   Голос Сказки поёжился.
   – От ваших фонарей стало ещё холоднее!
   – Тепла от меня не ждите, – не терпящим возражения тоном сказала Королева. – И вообще, не пора ли вам покинуть мои владения? Вы задаёте слишком много вопросов, а у меня дела!
   Наступило неловкое молчание. Голос Сказки смущённо что-то чертил тростью по льду…
   – Ну, что же вы? – поторопила его Королева.
   – Видите ли… Я сначала хотел бы узнать, что здесь всё-таки происходит, – упрямо спросил Голос Сказки и посмотрел Королеве прямо в глаза.
   – А если это государственная тайна? – недовольно нахмурилась Королева.
   – Тем более! Я – Голос Сказки. Нельзя, чтобы в истории, которую я рассказываю, мне было бы что-нибудь неизвестно. Иначе как я поведаю это другим?
   – Ну, можете поведать этим вашим другим, что, как и в жизни, так и в сказках, ничего не стоит на месте. Всё течёт, если, конечно, не застывает, и всё изменяется, – решительно заявила Королева. – Например, я в своём королевстве открыла «Ледяную школу».
   – «Ледяную школу»? Зачем? – искренне удивился Голос Сказки.
   – Как это зачем? – уставилась на него Королева. – Не могу же я всё делать одна! Да и люди стали во мне нуждаться!
   – Люди? В вас? Ничего не понимаю! – пожал плечами Голос Сказки.
   – Это вы не понимаете, а другие уже давно поняли, что гораздо удобнее жить с холодным сердцем и холодными чувствами. Но ведь ни сердце, ни чувство в холодильник не сунешь. А у меня в школе как раз и учатся ледяной учтивости, замораживающим взглядам, холодному отношению к чужой беде. Но самое главное, – Королева понизила голос, – что к концу обучения у всех выпускников сердца превращаются в кусок льда.
   – Но тогда они не смогут дружить и любить! – возмутился Голос Сказки. Однако, подумав с минутку, он махнул рукой: – Да нет у вас никакой школы.
   – Нет, есть!
   Королева взмахнула рукой, и непонятно откуда перед изумлённым Голосом Сказки возникли ледяные парты.
   За одной – в бледно-жёлтом одеянии – горделиво сидел Нарцисс и никак не мог налюбоваться на своё отражение в маленьком зеркальце.
   За другой раскачивалась Полынь с сухоньким личиком, на котором застыли мука и счастье. Заломив руки-травинки, она молча упивалась собственной горечью.
   За третьей партой небрежно расположились два молодых Крапивных Побега, через плечо одного из них была перекинута гитара. На их нахальных физиономиях уже пробивалась зелёная колючесть, а по остреньким, зыркающим во все стороны глазкам было ясно, что они с удовольствием доставят кучу неприятностей кому, где и когда угодно.
   Над четвёртой партой беспрерывно вертел маленькой надменной головкой Вьюнок. Его юркое, словно свитое из зелёных пружинок туловище ходило во все стороны…
   – Обратите внимание, – глаза Королевы засветились неподдельной гордостью, – никто ни у кого ничего не списывает! Каждый из них решает только свою собственную задачу. Они тут все индивидуальности!
   Оттолкнувшись, Королева заскользила по гладкому льду вдоль парт и кратко отрекомендовала каждого ученика:

     У принца Нарцисса задача —
     Самовлюблённые позы.

     У Полыни – стеная и плача,
     Горечью упиваться.

     У Крапивы – одна задача:
     Расти для собственной пользы…

     А Вьюнок решает, как лучше
     Виться и обвиваться!

   – Ну, как вам мой класс цветов? – остановившись перед Голосом Сказки, поинтересовалась Королева.
   – Какие же это цветы? – обескуражено спросил он. – Здесь одни сорняки, кроме, пожалуй, Нарцисса.
   – Ну, после обучения он обязательно станет законченным сорняком! – самодовольно усмехнувшись, пообещала Королева. – Он уже и сейчас такого высокого мнения о себе, что ни на кого больше и смотреть не желает!
   – Я тоже не желаю смотреть на всё это безобразие. Вы проявляете непозволительное своеволие! – возмущённо воскликнул Голос Сказки и демонстративно отвернулся от учеников «Ледяной школы».
   – Но вы же Голос Сказки! – не без ехидства напомнила Королева. – Нельзя, чтобы в истории, которую вы рассказываете, вам было бы что-нибудь неизвестно. Иначе как вы поведаете это другим? Или вам всё равно?
   – «Всё равно»?! Какие ужасные слова!
   – Почему? – удивилась Королева. – Это главное, чему я всех обучаю. При этом я не обременяю своих учеников скучными наставлениями, не читаю им лекций, я – пою. Это совершенно новый метод! Так они быстрее усваивают, а заодно учатся подпевать тем, кто стоит выше их!
   Она кивнула Крапивному Побегу с гитарой, и под глухой перебор струн незамедлительно продемонстрировала своему гостю и новый способ обучения, и его смысл.
   Сорняки же стали с удовольствием хлопать в такт и подпевать своей наставнице:

     «Всё равно» – это значит,
     Беспокоиться не надо,
     Если кто-то тебя
     Заступиться попросил.

     «Всё равно» – это значит
     Кавардак, а не порядок,
     Потому что на порядок
     Надо тратить много сил!

     «Всё равно» – это значит,
     Что в крови гуляют льдинки,
     Если с кем-то беда,
     Не волнуйся – с кем и где.

     «Всё равно» – это значит,
     Что смешно и даже дико
     Помогать кому-то где-то,
     Кто окажется в беде!

     «Всё равно» – это значит,
     Никаких сестёр и братьев,
     Это значит – живи,
     Не заботясь, не любя.

     «Всё равно» – это значит
     На других себя не тратить,
     А любить, и даже очень,
     Исключительно себя!

   При этом от Королевы веяло таким ужасающим холодом, что даже Снеговик снял коньки и, чтобы согреться, стал топтаться на месте. Однако он не забыл позвонить в ледяной колокольчик, что означало окончание урока. И парты исчезли так же мгновенно, как и появились. А Королева склонилась к Голосу Сказки и, обдавая его ледяным дыханием, зашептала:
   – На земле выросли три замечательных розы, которые в этом году цвели одними колючками. Представляете, какие способные ученицы у меня вскоре появятся? – И её ледяные глаза весело заблестели. – Кстати, вы могли бы стать моим тайным советником! Даже самым тайным. О, мы бы с вами…
   Однако Голос Сказки не дал ей договорить.
   – Я категорически отказываюсь! – вспыхнул он от гнева.
   Королева мгновенно отскочила от него.
   – Нельзя же так неожиданно вспыхивать! Я могу отчасти растаять! – И она озабоченно пощупала себе лоб. – Вас определённо надо остудить!
   И тут же, по её знаку, из висящей над дворцом тучи прямо на Голос Сказки обрушилась целая лавина снега, мгновенно запорошившая его от башмаков до шляпы.
   – Ну вот, – облегчённо вздохнула Королева. – Теперь всё в порядке. Не хотите ли посмотреть на класс девчонок и мальчишек?
   – Вы что же, стали похищать всех детей без разбора? – задохнулся от гнева Голос Сказки.
   – Да перестаньте вы, наконец, закипать по всяким пустякам! – возмутилась в свою очередь Королева. – Если бы без разбора, то с ними хлопот не оберёшься! Но вот когда они начинают взрослеть – да, да, и в сказках дети взрослеют! – и кому-то из них уже нравится чувствовать себя выше других, я тут как тут. Чуть-чуть заносчивости, немножко эгоизма в характере – и на сердце начинает образовываться ледяная корочка. Моя школа лишь завершает образование.
   – Надеюсь, на этот раз вы ещё не успели посетить город, где живут Кай и Герда? – с тревогой осведомился Голос Сказки.
   – А что? Неплохая мысль. Возможно, на этот раз у меня всё получится гораздо лучше! – оживилась Королева.
   Она не привыкла терять времени даром. Подхватив за искрящийся шиворот своего придворника, Королева тут же взвилась вместе с ним на рвущуюся с ледяных шпилей тучу.
   – Спасибо, что подсказали, – крикнула она Голосу Сказки. – А ещё не хотели быть моим тайным советником!
   И в ту же секунду туча, сорвавшись со шпилей, скрылась из виду вместе с Королевой и Снеговиком.
   – Что я наделал! – схватился за голову Голос Сказки. – Кажется, я ускорил ход событий… Но, если Снежная Королева начала своевольничать, почему бы и мне не предупредить Кая и Герду о грозящей опасности?
   Голос Сказки поглубже натянул шляпу, и стремительно нырнул в толщу страниц.

Повзрослевшие Кай и Герда

   В одном большом городе, на длинной улице возле круглой площади в высоком доме жили-были под самой крышей Кай и Герда. Их родители слыли добрыми соседями, поэтому с самого раннего детства Кай и Герда играли вместе и чаще всего в комнате Кая. В конце концов Герда перетащила сюда всех своих кукол, немного потеснив оловянных солдатиков и резвого коня-качалку.
   За детьми присматривала бабушка, и ни Кай, ни Герда уже не помнили, чья она на самом деле. Порой бабушка пекла им румяные пышки, из которых так густо торчали изюминки, что пышки были похожи на маленьких свернувшихся ёжиков.
   На стене в гостиной висели деревянные часы со звоном, и бабушка до тех пор не ложилась спать, пока не заведёт их.
   Часы шли, отсчитывая минуту за минутой, час за часом, день за днём, месяц за месяцем и – даже страшно подумать! – год за годом. Да, да, ведь часы это не кусочек времени, прибитый к стене, часы – это само время, а его не приколотишь никакими гвоздями. Часы идут, приближая к каждому его будущее.
   И, конечно же, в том, что случилось однажды утром в комнате Кая, виноваты были деревянные часы со звоном и никто больше.
   Бабушка ушла в кондитерскую за изюмом, а Кай по обыкновению склонился над коробкой с оловянными солдатиками.
   Но солдатики в это утро из коробки вставать не пожелали. Даже всегда аккуратный к своим обязанностям часовой спрятался где-то на самом дне, а усатый обер-унтер-генерал-капитан, который властным голосом Кая всегда отдавал приказания своим гренадёрам, не захотел вести их в атаку. Он равнодушно смотрел на Кая странными пустыми глазами. А ещё Кай вдруг заметил, что на оловянном мундире генерала изрядно пооблупилась позолота.
   Конь-качалка тоже отказался заржать звонким голосом и не захотел покидать свой угол-конюшню, чтобы пощипать сочный зелёный коврик у двери.
   Что-то похожее случилось и с куклами Герды. Они все как одна потеряли интерес к своим прекрасным платьям из разноцветных лоскутков, а уж о том, чтобы повертеться на руках у Герды перед зеркалом, не могло быть и речи. А Герда, в свою очередь, вдруг обратила внимание, что одна из них не так уж и хороша собой, у другой волосы оказались из свалявшейся пакли, у третьей по щеке прошла некрасивая трещина. И все они почему-то смотрели на Герду остекленевшими глазами.
   Вроде бы ничего не изменилось: бабушка ушла по своим делам, за окном, как и вчера, трещал мороз, лежал снег, а с неба светило яркое и даже на вид холодное солнце…
   Кай и Герда молча сидели по своим углам и никак не могли понять, что же сегодня произошло с их игрушками?..
   Вдруг солнце закрыла большая тёмная туча. С неё соскочили Снежная Королева и Снеговик. Королева просто повисла в воздухе у окна Кая и Герды, а Снеговик удобно устроился чуть повыше, в слуховом окне чердака.
   Кай подошёл к окну, чтобы посмотреть, отчего вдруг так потемнело. Подошла к окну и Герда. Королева тут же дохнула на окно, и стекло покрылось густым морозным узором. Теперь Королеву не было видно, а она сама видела и даже слышала всё, что происходит в комнате. Ведь она всё-таки была волшебницей!
   – Смотри, словно кто-то дохнул снаружи прямо на наше окно, – приложив ладони к стеклу, сказал Кай.
   – Не кто-то, а сама Снежная Королева, – шутливо поправила его Герда. – Помнишь, бабушка нам читала сказку?
   – Что? Ах, да, – рассеянно кивнул Кай, – это было в детстве….
   – В детстве? – удивлённо уставилась на него Герда. – Кай, это же было только вчера!
   Она приложила свою ладонь к стеклу рядом с ладонью Кая, и стекло мгновенно снова стало прозрачным.
   – Ого! – удивился Кай, покосившись на Герду. – Какая у тебя горячая рука! Снежной Королеве с тобой пришлось бы трудно. – И рассудительно добавил: – Если бы, конечно, эта Королева существовала на самом деле.
   А Королева от страха, что её могут увидеть, отпрянула от окна, больно стукнувшись о стену дома.
   – Проклятая девчонка, – прошипела сквозь зубы Королева, потирая ушибленное место. – Я же могла рассыпаться, я такая хрупкая!
   Кай и Герда вновь вернулись к своим игрушкам, а Королева восстановила на стекле морозный узор и опять прислушалась.
   В комнате было тихо. Так тихо, что стало слышно, как идут настенные часы. Но от их хода тишина становилась ещё глубже.
   – Кай, – неожиданно сказала Герда, – часы стучат так, будто у времени есть сердце.
   – Смешно! – отозвался Кай, но почему-то даже не улыбнулся. – Смотри, вчера ещё грифель сам танцевал по аспидной доске. И какие смешные кренделя он выделывал! Какие смешные буквы у него получались! Ни в одном алфавите таких нет. Он что, умер?
   Мальчик взял грифель и постучал им по доске. Звук получился тупой и унылый. Пожав плечами, Кай отложил грифель в сторону.
   – И оловянные солдатики не хотят подниматься из коробки, – вздохнул он, склонившись над раскрытой коробкой. – Вон, даже часовой улёгся!
   – Кай, – подойдя к нему, проговорила Герда, – а может, они действительно стали оловянными?
   – Как же так? – не понял Кай. – Всегда были стойкими, рвались в бой и вдруг… просто оловянные?
   Герда внимательно посмотрела на него.
   – Что-то случилось, Кай! Слышишь, как заторопились куда-то часы?
   Они прислушались. Настенные часы громко и торопливо куда-то неслись. Казалось, что секунды обгоняют друг друга.
   – Герда…
   – Что?
   – Мне страшно!
   – Мне тоже, Кай. А знаешь, что я тебе скажу?
   – Что?
   – Это стучат не часы!
   – А что же? – уставился на неё Кай.
   – Послушай!
   Герда приложила палец к губам, и оба замерли, стараясь дышать как можно тише.
   – Это стучит здесь! – Герда с уверенностью потыкала себя указательным пальцем в грудь. – Да-да, это стучит здесь, Кай. И не просто стучит!
   Она жестом остановила Кая, который хотел что-то сказать, и прислушалась к себе.
   – Конечно, не просто стучит! Там словно колокольчики вызванивают совсем-совсем новую песенку.
   – Какую ещё песенку? – спросил Кай, облизнув пересохшие от волнения губы.
   – Как – какую? – удивилась Герда. – Конечно про нас с тобой!
   Она снова прислушалась к себе, но в это время часы прозвонили, подхватив звон колокольчиков звучавших у Герды в груди. А уж кто как не часы точно знали, что этой песенке пришла пора! Герда услышала, как часы негромко вызвонили слово за словом:

     Когда повзрослеешь —
     Становится страшно!
     Сегодняшний день —
     Он уже не вчерашний…

     Хоть небо опять
     За окном голубое,
     Но куклы уже
     Говорят не с тобою.

     Солдатики вдруг
     Из коробки не встали,
     Солдатики вдруг
     Оловянными стали.

     Вчера ты скакал
     В незнакомые страны,
     И вдруг оказалось,
     Что конь деревянный!

     Всё стало вчерашним,
     Всё стало иначе,
     А это не просто,
     А что-то да значит.

     И мчаться на стуле,
     Как в быстрой карете,
     Уже не пристало —
     Оставь это детям!

     И времени больше
     Вчерашнего нету.
     «Тик-так» по-вчерашни —
     Сегодня – «тик-этак»!

   Часы так разволновались, что на какое-то мгновение даже перестали идти. И наступила уже невозможно глубокая тишина.
   – Кай, – странно изменившимся голосом сказала Герда и взяла его за руку. – Мы уже взрослые. – Она приблизила к Каю лицо и посмотрела на него с удивлением и нежностью.
   – Не трогай меня! Не бери за руку! – испуганно отскочил от неё Кай. – Вечно у вас, девчонок, глупости на уме!
   – Это потому, что мы взрослеем чуть-чуть раньше, – вздохнув, заметила Герда.
   – Ну и взрослей себе на здоровье! – огрызнулся Кай.
   – Кай, а ты случайно не вырос чёрствым?
   – А тебе-то что? – буркнул мальчик и отвернулся к окну.
   – Ох, Кай, ты меня беспокоишь!
   – Ну, прямо как бабушка заговорила! – недовольным голосом пробормотал Кай.
   – О, Кай! Ты будешь украшением моей школы! – восторженно прошептала за окном Снежная Королева. – Ну, пожалуйста, Кай, выдай ещё что-нибудь в этом роде!
   Кай между тем поставил посреди комнаты стул и взобрался на него.
   – Посмотри, – надменно сказал он Герде, – какие маленькие людишки копошатся там, внизу, – он ткнул пальцем в окно. – Раньше я этого не замечал. Да, Герда, вот что значит повзрослеть.
   – Ох, Кай! – забеспокоилась Герда. – Мне кажется… ты как-то неправильно повзрослел. Это же просто обман зрения! А обман нельзя принимать за правду!
   – Какой же это обман? – усмехнулся Кай. – Сейчас я действительно выше всех в нашем городе.
   И он снова ткнул пальцем в окно.
   – Спустись вниз и ты поймёшь! – посоветовала ему Герда.
   – А зачем мне опускаться до них? Я и отсюда могу им что-нибудь крикнуть.
   Он соскочил со стула, распахнул окно и крикнул:
   – Э-э-э-й!..
   – Кай, там же мороз! – задохнувшись от ворвавшегося ледяного ветра, воскликнула Герда.
   Королева отпрянула от распахнувшейся рамы, но тут же приложила ладони рупором ко рту, и откликнулась:
   – Ка-а-ай!..
   – Как смешно! – расхохотался Кай. – Эхо мне ответило женским голосом.
   – Это тебя позвала Снежная Королева! – с ужасом произнесла Герда. – А ты рассмеялся каким-то ледяным смехом… Закрой окно, Кай!
   – Что за детский лепет, Герда? – отмахнулся Кай. – Ледяной смех, Снежная Королева… Э-э-э-й! – снова крикнул он, высунувшись в окно.
   – Ка-а-ай! – тут же отозвалась Снежная Королева.
   Герда оттащила Кая от окна и попыталась закрыть створки. Но Королева так сильно вцепилась в раму снаружи, что у Герды ничего не получилось. Испуганный Кай стал изо всех сил помогать ей. Тогда Королева взмахнула рукой, и из нависшей над окном тучи прямо в комнату медленно повалил тяжёлый снег.
   – Ну, скорее, скорее, Кай, миленький, а то занесёт всю комнату! – Голосок Герды с трудом пробивался сквозь снежную завесу.
   И тут вдруг снег прекратился, и комната приняла прежний вид, ничего даже не промокло. Только вот Кая в комнате не было. Пропала и нависшая над окном снежная туча.
   Королева легонько толкнула снаружи оконную раму, и она захлопнулась, словно от ветра. Но злой волшебнице было любопытно узнать, как поведёт себя Герда, не обнаружив Кая, и что взбредёт в голову этой девчонке с такими горячими руками.
   Волшебники, полагала Королева, особенно злые, должны быть предусмотрительны, поэтому она опять пристроилась около замёрзшего окна.
   – Кай! – негромко позвала Герда. – Сейчас же вылезай из-под кровати! Тут нет ничего стыдного, я тоже испугалась, только не успела спрятаться. Кай!..
   Встревоженная Герда заглянула под кровать, передвинула бабушкино кресло, на котором валялись чепец и вязанье, даже занавески потеребила.
   – Ну не Снежная же Королева тебя похитила, в самом деле! – с досадой топнула ногой Герда.
   – Увы, но кажется, это именно так, – сказал кто-то за её спиной.
   – И она спрятала его в своём ледяном дворце? – не оборачиваясь, спросила Герда.
   – Она увезла его на своей туче, – грустно вздохнул кто-то, – а куда? Это знает только Снежная Королева.
   – Опоздали, сударь! – злобно ухмыльнулась за окном Королева. – Надо быть попроворнее!
   И она показала Голосу Сказки язык.
   Конечно, через замёрзшее стекло Голос Сказки не мог увидеть этой выходки Королевы, да он и не смотрел в ту сторону. Он внимательно глядел на Герду.
   Герда обернулась. Вежливо приподняв шляпу, незнакомец представился:
   – Я – Голос Сказки.
   – Только голос? – удивилась Герда, оглядев его со всех сторон.
   – Разумеется.
   – Но я вас вижу!
   – Ах, девочка! – Голос Сказки смущённо улыбнулся. – Что поделаешь? Должен же голос откуда-то исходить. Тем не менее, я знаю, о чём ты сейчас думаешь. Ты думаешь: «Будь сейчас весна, я немедленно отправилась бы на поиски Кая. Но за окном зима и мороз. Как долго ещё ждать!..»
   – Нет, – возразила ему Герда, – я ждать не буду. Вчера, когда я была ещё маленькой, я, может быть, так бы и подумала.
   И она потянулась к вешалке за шубкой.
   – Постой! – задержал её Голос Сказки. – У тебя появился характер, который мне нравится. Но согласись, что весной путешествовать всё-таки лучше!
   – Ещё бы! – согласилась Герда. – Но с этим ничего не поделаешь.
   – А если я прямо сейчас скажу: «Но вот пришла весна»?
   – И что изменится? – пожала плечами Герда.
   – Весна наступит.
   – Проклятье! – чуть не рухнула вниз висящая за окном Королева. – Неужели он посмеет?!
   А у Герды от этих слов широко раскрылись глаза.
   – Прямо сейчас? Вместо зимы?
   – Разве я похож на обманщика? – с обидой произнёс Голос Сказки. – Если она может, могу и я посвоевольничать!
   – Так говорите же! – вцепилась в него Герда. – Что ж вы медлите?
   Голос Сказки положил ей руку на плечо.
   – Ты хоть знаешь, куда тебе идти?
   – Конечно! К Снежной Королеве, – не раздумывая, ответила Герда. – Я заставлю её сказать, где Кай.
   – А тебе известно, как к ней добраться?
   Герда смущённо улыбнулась и ничего не ответила, а Голос Сказки укоризненно покачал головой.
   – Вот видишь!
   – А вы не могли бы… – Герда чуть-чуть помялась, – не могли бы, после того как вызовете весну, сразу сказать: «И вот она – то есть я – очутилась прямо перед дворцом Снежной Королевы»? Я бы мгновенно там и очутилась. А?
   – Девочка! – наставительно сказал Голос Сказки. – Если это сделаю я, разве ты спасёшь Кая? И разве тебе он будет обязан своей свободой?
   – Да какая разница кому? – резонно заметила Герда.
   Голос Сказки на мгновение даже растерялся.
   – Разумеется, – сказал он, наконец, – ты права. Но ведь именно ты решила его спасти! А чтобы добиться успеха, надо обязательно вложить сердце и душу.
   – Но разве Снежная Королева вложила сердце и душу, когда похищала Кая?
   – Конечно. Разве ты не помнишь, что тебе так и не удалось захлопнуть оконную раму перед её носом? Пусть ледяное сердце и холодную душу – но вложила!
   – Ещё бы! Можете не сомневаться! – буркнула за окном Королева. – Но неужели этот проклятый старикашка всё-таки решится поменять зиму на весну?
   Королева прижалась ухом к замёрзшему стеклу, чтоб не упустить ни слова, даже если в комнате будут разговаривать шёпотом.
   И действительно, Голос Сказки перешёл на шёпот:
   – Даже я не знаю, как пройти во дворец Снежной Королевы! – признался он Герде.
   – Что же делать? – Герда подняла на него глаза, полные слёз.
   Голос Сказки прошёлся по комнате, подумал и уверенно произнёс:
   – Надо спросить у цветов.
   – У цветов? – изумилась Герда.
   – Да, да, у цветов. Они растут по всей земле и постоянно перешёптываются друг с другом. Поэтому они знают больше всех на свете.
   – Но их же ещё нет!
   – Но они появятся! – возразил Голос Сказки. – А до тех пор иди прямо на север и нигде не задерживайся. Главное – не упустить лета, оно у нас такое короткое! А то зимой Снежная Королева опять наберёт силу.
   Услышав эти слова, Королева чуть не задохнулась от ярости:
   – Какое коварство! Ну нет, меня-то вам не перехитрить…
   Тем временем Голос Сказки простёр руку к покрытому морозными узорами окну, прокашлялся и торжественно произнёс: «Но вот пришла весна!»… И в мгновенно протаявшее окно яркой синевой ворвалось весеннее небо, донёсся нарастающий звон капели, а в воздухе заплясали непонятно откуда взявшиеся ласточки.
   Королева охнула и, опасаясь, что её могут обнаружить, спряталась за наличник, а ошеломлённая Герда только и смогла прошептать:
   – Весна зимой… вот это чудо!
   – Какое же это чудо? – улыбнулся Голос Сказки. – Просто у тебя было горячее желание поскорее отправиться на поиски Кая, а у меня – не менее горячее желание помочь тебе. Два наших желания, объединившись, и растопили снег.
   – Всё равно, большое спасибо! – торопливо поблагодарила Герда, сделала книксен и, как была в одном платьице, выскочила за дверь.
   Королева тоже не теряла времени даром. Она взвилась к слуховому окну, где под весенними лучами солнца уже изнемогал Снеговик.
   – Прекрати таять зазря! – прикрикнула на него Королева. – Таять можно только во славу моего дела.
   Снеговик испуганно заморгал ледяными глазами.
   – Не волнуйся, – успокоила его Королева. – Дома я тебя вылеплю заново из совершенно свежего снега. А пока вот тебе тайное поручение. Ты должен будешь преградить путь девчонке, которая побежала на поиски Кая.
   – А как? – ватным голосом поинтересовался Снеговик.
   – Вырастешь перед ней словно из-под земли! – ответила Королева.
   – Ясно, – кивнул Снеговик.
   – А теперь слушай и запоминай!
   Она втолкнула своего придворника на чердак, где пока ещё было достаточно прохладно, и шёпотом объяснила ему всё, что он должен будет сделать, когда вырастет перед Гердой словно из-под земли.

Коварный снеговик

   В развевающемся на ветру платьице по весеннему полю бежала Герда. Ей не было холодно, потому что её согревало горячее желание поскорее спасти Кая.
   Уже синели лужи, но кое-где в низинах задержались белые мазки снега. Впереди виднелась небольшая рощица, которая, и это Герда знала твёрдо, находилась именно на севере.
   Герда бежала, не оборачиваясь, прямо на север. Но если бы она обернулась, то увидела бы, что за ней вприпрыжку мчится Голос Сказки.
   – Девочка! – наконец догнал он Герду. – Ты так быстро выскочила, что я не успел тебе отдать вот это. – И достав из-за обшлага своего сюртука серную спичку, он протянул её Герде.
   – Это для костра? – спросила Герда, небрежно засовывая спичку в карман.
   – В сказках вещи иногда приобретают неожиданный смысл, – наставительно произнёс Голос Сказки. – Это не простая спичка! Я взял её из рук одной бездомной девочки. Она замёрзла на улице большого города в прошлом году, в рождественскую ночь. Во всех окнах сияли праздничные огни, а она пыталась согреться этими спичками – жгла их одну за другой. Но зато она видела в их пламени всё, о чём мечтала. Видела наяву!
   – Она умерла? – тихо спросила Герда.
   – Да, – печально кивнул Голос Сказки. – Эта спичка была последней в коробке, девочка даже не успела её зажечь.
   – А что же мне делать с этой спичкой? – прошептала Герда.
   – Зажжёшь её, когда будешь совершенно бессильна что-либо сделать. Ведь тебе придётся идти вперёд против ветра, под хлещущим в лицо дождём. Но ты иди! А вот когда исчезнет эта возможность, когда ты поймёшь, что силы совсем иссякли – чиркнешь спичкой и в её пламени увидишь, что всё совершается так, как тебе хочется. Но такое может быть только один раз. Спичка должна догореть до конца и обжечь пальцы.
   – Но это же больно! – поморщилась Герда. – А без этого нельзя?
   – Нет, – покачал головой Голос Сказки. – Разве ты никогда не слыхала, как говорят: до боли хочется видеть? До боли!
   – Ну-у, это только так говорят! – возразила Герда.
   Голос Сказки строго посмотрел на неё:
   – То, что в жизни только говорят, в сказках случается на самом деле.
   И только сейчас Герда вдруг поняла, на что она решилась в порыве спасти Кая. В её глазах промелькнул самый настоящий испуг.
   Голос Сказки это заметил.
   – Может, вернёшься? – участливо предложил он.
   – Нет, – решительно ответила Герда. – А разве трудно и страшно и в сказках бывает?
   – Ещё как бывает, – уверенно кивнул головой Голос Сказки.
   – Но ведь бывают и чудеса?
   – Бывают. Но ты их лучше не жди! Готовься к встрече со злом и даже обманом.
   – Но как же различить, где – правда, а где – обман? – не на шутку встревожилась Герда.
   – Милая девочка! – воскликнул Голос Сказки. – Разве можно всю жизнь надеяться, что вам кто-то что-то подскажет? Вы уже взрослая!
   И, завернувшись в плащ, Голос Сказки неожиданно исчез.
   Герда оглянулась вокруг, и ей почему-то показалось, что роща стала намного ближе. Она протёрла глаза, но роща на самом деле приблизилась к ней, хотя Герда не сделала в её сторону ни шага.
   А ещё свет вокруг стал немного таинственным, и к ногам Герды упала тень от за́мка, которого нигде не было видно. Девочка прислушалась, и в это время в роще застучал дятел. В его стуке она услышала:

     Сказка лишь одна из многих
     Неисследованных стран.
     Разберёшься по дороге,
     Что в ней правда, что обман!..

   Наверное, это Голос Сказки передал через дятла своё последнее напутствие, подумала Герда и смело пошла вперёд, прямо на север по самой настоящей сказке!
   От дуновения ветерка зазвенела рябь в мелкой лужице и вызвонила какой-то незатейливый напев.
   С нежным звоном начали лопаться почки на деревьях, и этот звон подхватил напев лужицы.
   Герда, ничему не удивляясь, продолжала идти. Весну среди зимы Голос Сказки чудом не посчитал, размышляла девочка. Но тогда разве можно считать чудом и выстукивание дятла, и то, что роща неожиданно сама приблизилась, и песенку лужицы и даже тень от несуществующего замка? Просто это всего лишь небольшие странности в самом начале сказочной дороги!
   Но с другой стороны, деревья здесь, как и везде, были просто деревьями, синее небо – просто синим небом, и шагает Герда не семимильными, а обыкновенными, своими собственными шагами. Однако теперь ей доподлинно известно, что где-то неподалёку притаились и самое настоящее чудо, и, главное, самый настоящий обман. Его-то Герда опасалась больше всего на свете! Как же его отличить от чуда?
   Герда шла, насторожено поглядывая по сторонам, и думала, думала…

     Здесь пока что всё знакомо,
     Где же здесь обман найти?..
     Кто в дороге, тот не дома,
     Тот, кто дома – не в пути.

     Всё пока что очень просто!
     Где скрывается обман?
     Тот, кто маленького роста,
     Тот и здесь не великан.

     Всё, что было, – это сзади,
     Всё, что будет, – впереди.
     Что сказать, на сказку глядя?
     Видишь то, на что глядишь!

     Где обман? И где же чудо?
     Неожиданности где?
     Здесь весною, как и всюду,
     Снеговик стоит в воде…

   Не успела Герда мысленно произнести последнюю строчку, как упёрлась в Снеговика. Он возник перед ней совсем неожиданно, словно вырос из-под земли.
   – Вот славно, что ты не забыла подумать и про меня! – как можно ласковее просипел Снеговик. – Иначе как бы я здесь появился?
   – Но я сначала вас увидела и только потом подумала, – честно призналась Герда.
   – Разве это имеет значение? – просипел Снеговик. – Главное, что я уже здесь и успею совершить своё последнее доброе дело.
   И он отёр снежным рукавом подтаявшие ледяные глаза.
   – Вы плачете? – посочувствовала Герда. – Конечно, сейчас весна, а вы из снега.
   – Пустяки, – отмахнулся Снеговик. – Хотя не слишком-то приятно исчезать, когда ты уже есть. Но ничего не поделаешь: я таю. Очень неожиданная весна!
   – Извините, это я виновата, – сказала Герда.
   – Всё равно она бы когда-нибудь наступила, – успокоил её Снеговик. – Но я хочу растаять с пользой для тебя!
   – Для меня? – Герда даже отступила на шаг. – Ну, вот: первый обман! Мы же с вами совершенно незнакомы.
   – Как это – незнакомы? – удивился Снеговик. – Все в сказке знают, что ты отправилась на поиски Кая. Все знают, что ты должна спросить у цветов, где Кай и как добраться до Снежной Королевы. Но цветов ещё нет, а лето у нас такое короткое! Упустишь лето – зимой Снежная Королева опять наберёт силу. Вот я и решил тебе помочь.
   – Вы? Но как? – не поняла Герда.
   – Обыкновенно, как в сказке!
   – Значит, вы – первое чудо? – обрадовалась Герда.
   – Конечно! И давай не терять времени. Видишь? Я уже накренился. Ты можешь мне не поверить, но быстрее, чем весна, меня заставляет таять участие к тебе. Это такое тёплое чувство!
   И действительно, Снеговик стремительно таял.
   – Так вот, – продолжал он, – когда я исчезну, талая вода быстро уйдёт в землю и вокруг тебя поднимутся высокие стены. А из земли мгновенно появятся цветочные побеги. Какие это будут цветы – не знаю, но зато все они с корнями. Ты ведь сама понимаешь, всё дело в корнях. Они постоянно шушукаются между собой, и поэтому им многое известно. Цветы тебе всё расскажут. Поняла?
   – Да, конечно… Но зачем всё-таки стены? – в душе у Герды шевельнулось чувство недоверия.
   – Как это зачем? Как зачем? – запыхтел Снеговик. – Да чтоб весенний ветер не задул первые цветы! Они же ещё слабенькие, а он – сильный.
   – Вы так любите цветы?
   – Терпеть не могу, – признался Снеговик. – Мы с ними совершенно несовместимы.
   – Да, – с облегчением вздохнула Герда, – вы говорите правду.
   – А ты сомневалась? Как не стыдно! – воскликнул Снеговик. – Если б у меня было время, я бы обиделся. Но я таю, таю… Не зря говорят: чтобы совершить доброе дело, надо отдать всего себя. Прощай, девочка!..
   Через мгновение вместо снеговика осталась лужа талой воды, которая моментально ушла в землю, и в ту же секунду вокруг Герды с четырёх сторон поднялись высокие каменные стены.
   Наверху, словно приклеенный к этим стенам, виднелся квадратик синего неба. Никакого выхода наружу не было, и Герде ничего другого не оставалось, как терпеливо ждать обещанных Снеговиком цветов.

Поющий сад

   – Добрый день, фрёкен, – раздался чей-то голосок. – Подвиньтесь, пожалуйста, вы загораживаете мне свет.
   Герда оглянулась.
   Перед ней, а точнее, спиной к ней на тоненьких ножках стоял принц Нарцисс и, охорашиваясь, гляделся в ручное зеркальце.
   – Вы – нарцисс! Я сразу вас узнала, – обрадовалась Герда. – Кроме того – вы второе чудо на моём пути. Здравствуйте! – сказала Герда и присела в вежливом книксене перед спиной Нарцисса.
   – Очень мило с вашей стороны, фрёкен, что вы сразу меня узнали, – благосклонно ответил Нарцисс, по-прежнему не оборачиваясь. – Но вот насчёт чуда вы глубоко заблуждаетесь: как это я могу быть вторым, когда я первое чудо на земле? Самое первое!
   – Да-да, конечно, – спохватилась Герда, – вы действительно появились первым в этом волшебном саду. Самым первым! Просто я немного растерялась от неожиданности, и вы должны меня простить.
   – То, что вы сочли меня всего лишь вторым чудом, – непростительно. Но я вам прощаю! Разумеется, если вы это сделали не нарочно, – сказал Нарцисс, не в силах оторваться от своего отражения.
   – Что вы, что вы! Конечно, не нарочно, – поспешила заверить Нарцисса Герда и спросила: – А вы, случайно, ничего не слышали о Кае? – она с надеждой посмотрела на цветок. – Ну… Кай! Это такое имя, понимаете?
   – Фрёкен! – наставительным тоном заметил Нарцисс. – Мы даже не представлены друг другу, а вы уже задаёте вопросы.
   – Меня зовут Герда, – Герда снова присела в книксене перед принцем. – А вы – нарцисс, я вас узнала… Ну? Так что вы знаете о Кае? И потом, почему вы всё время стоите ко мне спиной? Это же неприлично!
   Она решительно повернула Нарцисса к себе лицом, отняла у него зеркальце и строгим голосом произнесла:
   – Когда люди разговаривают, они должны смотреть друг на друга.
   – Фрёкен! – застонал принц. – Я прекрасно вас видел в зеркальце, а заодно и себя. Вернее, себя, а заодно и вас.
   – Представляйтесь! – приказала Герда.
   – Но я не могу просто так, без музыки! – заломил руки принц. – В школе меня обучили отвечать только под музыку.
   Герда на мгновение задумалась.
   – А вы вообразите, что звучит музыка, – предложила она.
   – А вы услышите?
   – Конечно, – кивнула Герда. – Только воображайте погромче.
   Принц сделал усилие и вопросительно посмотрел на Герду.
   – Ещё немного громче! – сказала Герда.
   Принц попытался ещё раз.
   – Теперь можно, – кивнула ему Герда.
   И Нарцисс, по придворному обычаю шаркнув ножкой, представился:

     Как вам повезло,
     Потому что в природе
     Нет равных Нарциссу
     И не было вроде.

     Я сам для себя
     На земле расцветаю,
     Природа была
     Без меня бы пустая.

     Прозрачный мой облик
     И трепетный стебель —
     Сама красота,
     Возведённая в степень.

     Прекрасно лишь то,
     Что меня отражает,
     Моя красота
     И меня поражает!

     Собой любоваться —
     Не прихоть, а принцип.
     Нарциссы прекрасны,
     Особенно принцы!..

   – Короче, – уже без музыки пояснил он, – я не просто нарцисс, а принц Нарцисс. Вот! Отдайте зеркальце!
   Но Герда спрятала руки за спину, хоть и сделала перед принцем ещё один книксен.
   – Извините, я не знала, что вы принц. Но коль вы уже представились, теперь скажите, что вы знаете о Кае? Наморщите лоб и вспомните.
   – Наморщить лоб? – ужаснулся принц. – Что вы, что вы! Попробую так вспомнить. Кай… Да-да, помню… Я вырос в целом поле нарциссов. Они смотрели друг на друга, и каждый полагал, что перед ним его собственное отражение. Какие слепцы! Они все, все до единого, были моим отражением! И теперь я ясно вспомнил: Кая среди них не было.
   – Кай вовсе не цветок! – расхохоталась Герда. – Кай – это мой друг. Мой единственный друг!
   – Ах, он человек? – скорчил презрительную гримасу Нарцисс. – Ну, до людей мне вообще нет никакого дела. Это их дело мной любоваться. Отдайте зеркальце!
   – Не отдам, – сказала Герда. – Спросите сначала у своих корней, они-то уж должны знать, хотя бы от других.
   – У моих корней только одна забота – питать мою красоту. А шептаться с другими корнями я им категорически запретил. – Нарцисс топнул ножкой по земле и грозно посмотрел вниз. – Мало ли что они могут придумать там, внизу?
   – А дорогу к Снежной Королеве вы тоже, конечно, не знаете? – без всякой надежды спросила Герда.
   – Конечно, знаю, – гордо задрав нос, ответил принц.
   Герда оживилась.
   – Но только – подземную, – сразу охладил он Герду. – Предупреждаю, там темно и страшно! А впрочем, мне всё равно. Отдайте зеркальце!
   Нарцисс обошёл Герду со всех сторон и попытался заглянуть в зеркальце, которое она зажала в руках. Столь долго не видеть собственного отражения было для него невыносимым.
   – Бедный! – прошептала девочка, с жалостью глядя на принца. – И вы… никогда никого не любили? Никому не делали подарков? Ни с кем не дружили?
   – Как это никого, никому и ни с кем? – возмутился Нарцисс. – Воображайте!
   – Что? – не поняла Герда.
   – Музыку, конечно!
   Герда пожала плечами:
   – Пожалуйста!
   Принц приосанился и сообщил уже под музыку:

     Как можно прожить,
     Никого не любя?
     Любите, любите!
     Но только себя.

     Подарок – событие
     В каждой судьбе.
     Дарите, дарите!
     Но только себе.

     Без дружбы нельзя,
     Это знает любой.
     Дружите, дружите!
     Но только с собой.

     Вы ищете друга
     В далёких краях?
     А мой недалёко,
     Мой друг – это я!..

   – Несчастный принц Нарцисс! – горестно покачала головой Герда, возвращая ему зеркальце.
   – Эй, принц несчастный! Подвинься! – раздался чей-то грубый голос.
   – Посторонись, красавчик! – произнёс ещё один голос с хрипотцой. – А то корни оттопчем!
   Нарцисс вздрогнул от неожиданности, испуганно прикрылся зеркальцем и отступил назад, а перед Гердой выросли два Крапивных Побега.
   Девочка с удивлением на них посмотрела.
   – А вы, собственно, кто?
   – Мы? – расхохотались Побеги, а потом один из них подмигнул Герде, а другой – скинул с плеча гитару и ударил по струнам.
   Наверно, Крапивные Побеги учатся с Нарциссом в одной и той же школе, где на все вопросы отвечают только под музыку, подумала Герда.
   И она, как мы знаем, не ошиблась.
   А Побеги под лихое дребезжание струн начали своё представление:

     Тем, кто рос в тепле и неге,
     Мы, конечно, не коллеги,
     Мы – Крапивные Побеги,
     Парни – во!

     Мы всегда и всюду рады
     Вызывать у всех досаду,
     Для чего нам это надо?..
     А ни для чего!

     Топчем мы цветы и злаки,
     Мы – гуляки-забияки,
     Развернуться любим в драке —
     Кто кого?

     Никакой для нас преграды,
     Топчем всходы и рассады.
     Для чего нам это надо?
     А ни для чего!

     Хмель растят, чтоб кинуть в пиво,
     Розы – чтобы жить красиво,
     Мы ж бандиты, мы крапива —
     Жечь кого?

     Обстрекать вас будем рады!
     Гады мы? Конечно, гады!
     Для чего нам это надо?
     А ни для чего!

   – Ну, вот что, – сразу перешла к делу Герда, поняв, что с этими двумя типами церемониться нечего. – Вы что-нибудь слышали о Кае?
   – Это что, новый сорт крапивы? – осклабившись, осведомился Побег с гитарой.
   – Тогда мы возьмём его в компанию. А уж с нами не пропадёшь! – подхватил второй Побег.
   – Мы – сила! – лихо брякнул по струнам первый.
   – Перестаньте! – попросила их Герда.
   – Ах, фрёкен! – продолжали паясничать Побеги. – Мы хотим с вами дружить. – С этими словами они приблизились к Герде, и протянули к ней руки в мохнатых зелёных перчатках. – Разве можно дружить на расстоянии? А ведь наша дружба такая жгучая!
   – Перестаньте! – ещё раз сказала Герда, но уже с угрозой в голосе. – Уж с крапивой-то я знаю, как управляться.
   – Ах, фрёкен, фрёкен, какое заблуждение! – притворно вздохнул Побег с гитарой. – В том-то и дело, что никто не знает, как управляться с крапивой.
   И они опять потянулись к Герде.
   – Ах, вы хотите пожать мне руки? Пожалуйста! – решительно воскликнула Герда и сама протянула Побегам обе руки.
   – Фрёкен, не надо! – испуганно отскочил от неё Побег с гитарой.
   – Что это вы задумали?! – попятился за ним и второй.
   – В прошлом году у нас во дворе точно так же распустилась крапива, – надвигалась на них Герда. – Да так распустилась, что, казалось, и деваться от неё некуда. И тогда бабушка сказала: «Дети! Не бойтесь обжечься один раз, это скоро пройдёт. А крапиву надо просто выдрать с корнем…» Вот я так и поступлю, а потом прямо у ваших корней и спрошу, где Кай? – Девочка остановилась перед вжавшимися в стену Побегами. – Ну?!
   – Д-для чего вам это н-надо? – заикаясь от страха, пробормотали оба Побега.
   – «А ни для чего»! – передразнила их Герда, – Сидеть смирно и не глушить то, что ещё не взошло!
   – Да взошло, взошло уже, фрёкен! – услужливо указал Побег с гитарой в сторону противоположной стены.
   – Вон, полюбуйтесь! – указал туда же второй Побег.
   Действительно, там, у стены, поднялась и зацвела Полынь. Её сухонькое личико было исполнено страдания, а сморщенный зелёный плащ был словно запорошен сухой пылью. Воздев руки-травинки и раскачиваясь, как от ветра, она тихонько стенала: «О-о-о!.. О-о-о!.. О-о!..»
   Герда подошла к ней и сказала с неподдельным участием:
   – Как жаль, что у меня сейчас нет лейки с прохладной водой, матушка Полынь! Да и просто хороший дождик, право же, очень бы вам помог.
   Герда с надеждой посмотрела на безоблачно синий квадратик неба.
   Но Полынь нисколько не нуждалась в чьём-либо участии. Она отчаянно замахала руками-травинками и жалобно нараспев простонала:

     Нет, мне не поможет
     Ни дождь, ни полив!
     От собственной горечи
     Сохнет полынь.

     От горького корня
     Я кверху бегу,
     Но как от него
     Убежать я могу?..

     Ведь есть среди нас
     Эстрагон и Цитвар —
     Лечебные капли,
     Целебный отвар.

     А я родилась
     На похожих корнях —
     Единственный
     В нашем семействе
     Сорняк!

     И, может быть, горько
     Мне так потому,
     Что я на земле
     Не нужна никому.

     Когда б испытала
     Я горечь утрат!..
     Но дед мой – Бессмертник,
     Столетник – мой брат!

   И Полынь снова принялась стенать: «О-о-о!.. О-о-о!.. О-о-о!..»
   – Вы знаете, – сказала Герда, подсев к Полыни, – кажется, я теперь поняла, что у каждого на земле есть своя горечь. И у меня тоже.
   – Да какая у вас-то может быть горечь, фрёкен? – надменно пожала худенькими плечиками Полынь. – Замолчите, не то я чего доброго рассмеюсь!
   – Да, да, именно самая настоящая горечь, – вздохнула Герда. – Пропал Кай. Понимаете? Его похитила Снежная Королева! И теперь я его ищу. Вы, случайно, ничего о нём не слышали?
   – Вот ещё новости! – злобно сверкнула жёлтыми глазками Полынь. – Ни про какого вашего Кая я не слышала и слышать не хочу. Отойдите! Не мешайте мне упиваться моей такой единственной, такой горькой и такой сладкой горечью. О-о-о!.. О-о-о!.. О-о-о!..
   – Какой странный сад! – с досадой воскликнула девочка. – Одни самовлюблённые нарциссы и сорняки… Где же порядочные цветы?
   – Я здесь, фрёкен! – пропищал возле её уха чей-то тоненький голосок.
   Конечно же, это был Вьюнок. Он неожиданно возник перед Гердой и угодливо вилял всем своим туловищем, свитым из зелёных пружинок.
   Герда посмотрела на него с некоторым сомнением.
   – Вы, мне кажется…
   – Вьюнок-с! – не дав ей закончить, представился Вьюнок. – К вашим услугам, фрёкен!
   – Вьюнокс? – не поняла Герда.
   – «С» – исключительно из почтения к вам, фрёкен, – хохотнул Вьюнок. – А если по-простому, то просто – Вьюнок.
   – Извините, я… – начала было Герда.
   Но Вьюнок снова не дал ей договорить.
   – Нет-нет, не извиняйтесь. Ничего удивительного, что вы меня не узнали. Нас же двести пятьдесят видов! А мой вид, так сказать, не совсем здешний.
   Всеми своими пружинками вместе, и каждой в отдельности он так суетился перед Гердой, что у девочки даже зарябило в глазах.
   – Я слышал про вашу беду, фрёкен. Пожалуй, я единственный, кто смог бы вам помочь! Нет-нет, не благодарите, не надо. Видите ли, я могу забраться очень высоко, ну, скажем, по этой стене. И, главное, без всякого риска – ползком, ползком, фрёкен! Вам совершенно не надо будет за меня волноваться. А сверху всё гораздо виднее. Я осмотрюсь и обязательно увижу, куда эта отвратительная, холодная женщина – надеюсь, вы понимаете, кого я имею в виду? – упрятала вашего Кая. Так, кажется, его зовут?
   – Да, так, – подтвердила Герда.
   – Но мне надо будет помочь, – поставил условие Вьюнок. – Вам придётся подсадить меня до первого выступа.
   – Конечно! – обрадовалась Герда. – О чём тут разговаривать?
   Вьюнок подпрыгнул, а Герда поддержав его, помогла цветку цепко ухватиться за едва приметный выступ в стене.
   – Ах, если бы здесь было высокое дерево! – повернул к Герде своё маленькое личико Вьюнок. – Как я люблю виться вокруг высокого, надёжного ствола и в результате оказаться выше его макушки! Обратите внимание на мои усики, фрёкен, как они уныло висели там, внизу, а тут…
   Вьюнок подтянулся на усиках и исчез в расселине стены. Однако через мгновение его личико вынырнуло из другой расселины, но уже гораздо выше, а ещё недавно обвислые зелёные усики теперь уверенно торчали в стороны.
   – Ах, как чудесно поёт здесь ветер! – восторженно крикнул Вьюнок. – Флейты, чистые флейты! Даже самому петь хочется!
   И Вьюнок с удовольствием стал подпевать ветру своим тоненьким голоском. Уж подпевать-то он был обучен!

     Стремлюсь я кверху,
     Хоть я не птица.
     Рожденный ползать,
     Я был внизу.

     Но птица может
     С полёта сбиться,
     А я бескрылый,
     Но я ползу!

   Вот его личико мелькнуло ещё выше, и до Герды донеслось:

     И в гладкой стенке
     Найдётся выступ,
     И в каждой кладке
     Найдётся щель…

     Какое счастье
     Стремиться к высям,
     А быть над всеми —
     Какая цель!

   Вверх по стене, то обвивая выступы, то уходя в щели и вновь появляясь, тянулись длинным ползучим стеблем распустившиеся зеленые пружинки Вьюнка, и всё выше и выше взвивался его ликующий голосок:

     Да, был я низок,
     Прошу прощенья.
     Теперь я вырос,
     И я не тот.

     Лишь тот, кто вьётся
     И лезет в щели,
     Достигнуть может
     Таких высот!

   Головка Вьюнка победоносно утвердилась над стеной, а его зелёные усики задорно смотрели в небо.
   – Ну, что вы там видите? – крикнула снизу Герда.
   – А, собственно, что я должен увидеть? – небрежно бросил с высоты Вьюнок. – И вообще, я вас даже не слышу!
   Герда растерялась.
   – Как же не слышите, когда отвечаете?
   – Не слышу и всё! Ясно?
   – Нет! – возмутилась Герда. – Вы же обещали посмотреть, где Кай.
   – Как с такой высоты я могу различить какого-то там Кая? Это же смешно, фрёкен!
   – А дворец Снежной Королевы вы хоть видите? – спросила Герда, ещё на что-то надеясь.
   – А как же! – приосанился Вьюнок. – Сверкает так, что глазам больно. Уж вам-то до него ни за что не добраться!
   – Что?! – отпрянула от стены Герда. – Значит… значит, вы все…
   Она оглянулась. У одной стены принц Нарцисс неотрывно любовался собой в зеркальце и никак не мог налюбоваться.
   У другой – стенала Полынь.
   У третьей – расположились Крапивные Побеги. Один из них деловито настраивал струны, другой помогал ему советами.
   А над четвертой стеной, как известно, самозабвенно раскачивался Вьюнок.
   И тут Герда вдруг поняла, что этот сад – вовсе не сад, а первый большой обман. Она заметалась, ища выход, но его, конечно же, нигде не было.
   – Перестаньте зря метаться, фрёкен, – посоветовал Герде Крапивный Побег с гитарой. – Никто вас здесь больше не держит, вы свободны. На дворе – глубокая осень. Значит, задание Снежной Королевы выполнено. – И, довольный собой, он взял на гитаре аккорд.
   Словно по сигналу, тут же пошёл дождь. Он смыл, как наваждение, и высокие стены, и всех посланцев Снежной Королевы.

Госпожа Осень

   Герда стояла в лесу на том же самом месте, где она на свою беду встретилась со Снеговиком. Только тогда почки на деревьях звонко выстреливали первой зеленью, и впереди было целое лето, а теперь под деревьями валялась опавшая жёлтая листва. Деревья дрожали, как и Герда, под осенним секущим дождём и холодным ветром.
   Правда, вскоре тучи рассеялись, дождь прекратился, но стало ещё холоднее. Герда поглубже засунула руки в кармашки своего платья и в одном из них нащупала заветную спичку, о которой совсем забыла. Она уже было собралась зажечь её, чтобы хоть немного согреться, но тут ей вспомнилось наставление Голоса Сказки: «Зажжёшь эту спичку тогда, когда ты будешь совершенно бессильна, и ничего другого не останется».
   Хорошо, что дождя нет, а ветер… Герда пока ещё чувствовала в себе силы, поэтому она оставила спичку в кармашке и посмотрела на небо.
   Уже сильно стемнело, и тут Герда вспомнила, что по звёздам тоже можно узнать, где север. И она терпеливо стала ждать. Вот, наконец, на небе появились звёзды, но это были сказочные звезды!
   Сначала обозначилось созвездие Гусыни с взъерошенными крыльями, потом трепетно замерцало созвездие Русалочки, затем чётко обрисовались две звёздные Калоши Счастья.
   После этого Танцовщица на одной ножке и стойкий оловянный Солдатик образовали, конечно же, единое созвездие.
   Наконец, как золотая монета, засияла полная луна и тут же стала неполной, так как одна её половина сразу ушла в щель Свиньи-копилки, которая проступила на небе звёздным пунктиром.
   Нет, узнать, где север, по этим звёздам было совершенно невозможно! Спросить? Но у кого? Настоящие цветы и в лесу, и на полянах давно завяли. Герда подумала и просто пошла вперёд, так и не догадавшись, что небо ей послало привет от Голоса Сказки.
   Да, да, он хоть и находился далеко от Герды, но постоянно думал о ней. Подвесив к своей трости маленький фонарик, он поднёс его к небу, и от света именно его фонарика вспыхнули эти сказочные созвездия.
   Голос Сказки всё лето напрасно искал Герду и теперь решил, что если она вдруг заблудилась, то от таких занятных звёзд ей хотя бы станет немного радостней. Но радостней Герде нисколько не стало. Главное же, о чём она беспокоилась, – идёт ли она, как и прежде, прямо на север? Кроме того, бороться с холодным напористым ветром оказалось для Герды не таким-то простым делом! Ей очень хотелось, чтобы среди деревьев ей подмигнул один, пусть даже далёкий огонёк какой-нибудь лесной избушки. Но, увы… А прислониться к мокрым стволам, чтобы передохнуть, – об этом и подумать было страшно!
   Герда шла всё быстрее и быстрее. Правда, от ходьбы она немного согрелась, но и уставала всё больше и больше.
   Наступило пасмурное утро. Герда, наконец, выбралась из леса и теперь брела по большому, уже сжатому полю. С неба, не переставая, сыпал мелкий дождик, и Герда промокла уже насквозь.
   Тут девочка увидела, что навстречу ей плавно и величаво идёт высокая красивая женщина. В согнутой руке под мышкой она держала огромный и даже на вид хрустящий кочан капусты.
   Женщина тоже заметила Герду и остановилась.
   – Что ты здесь делаешь? Одна, глубокой осенью, в пустом поле? И почему ты выскочила без пальто и не взяла зонтик? Я же всех предупреждаю пасмурной погодой: будет дождь!
   – Но я же выскочила ранней весной! – всхлипнула Герда. – Это было совсем недавно, только вчера, а вы… вы – госпожа Осень?
   – Совершенно верно, – кивнула Осень и улыбнулась. – А теперь объясни: как это ты вышла ранней весной?
   – Ну, понимаете… Была зима, а Голос Сказки вызвал весну…
   – Ах, вот оно что! Значит, ты Герда, которая ищет Кая?
   – Да, – присела в книксене Герда.
   – Куда же ты исчезла? Голос Сказки всё лето просто места себе не находил!
   – Я встретила Снеговика…
   – Который вырос, как из-под земли? – перебила её Осень.
   – Откуда вы знаете? – удивилась Герда.
   – Он слуга Снежной Королевы. Всё ясно: она постаралась надёжно упрятать тебя на всё лето… Да ты вся дрожишь! – спохватилась Осень.
   Она подняла руку, и, подчиняясь её жесту, дождик прекратился, а на Герду упали лучи осеннего солнца.
   – Не очень-то солнце нынче греет, – вздохнула Осень, – но всё-таки… Что ты так на меня смотришь?
   – Какая вы красивая! – прошептала Герда.
   – Да, осень самое красивое время года, – согласилась госпожа Осень. – Но скоро будет зима.
   – Да, – огорчилась Герда. – Зима – это сама Снежная Королева.
   – Девочка! – строго сказала Осень. – Не путай Зиму со Снежной Королевой. Это ошибка! Зима – моя младшая сестра. Она добрая, румяная и весёлая. Единственное зло, которое она может причинить, – отморозить какому-нибудь озорнику нос и уши. Но стоит их как следует потереть снегом, и всё пройдёт. А Снежная Королева замораживает сердца. – Госпожа Осень внимательно посмотрела на Герду и осторожно поинтересовалась: – Она ещё не отбила у тебя охоту померяться с ней силами?
   – Я должна спасти Кая, – снова всхлипнула Герда, – или пропасть вместе с ним!
   Осень присела перед Гердой и вытерла ей глаза большим кленовым листом.
   – Ах, девочка! Все мальчишки похожи на Кая. Они обязательно когда-нибудь что-нибудь да выкинут! И что бы они делали, не окажись рядом вот такая Герда? Как всё повторяется! Во всех мальчишках живёт Кай, но зато во всех девчонках – Герда! Поэтому иногда всё кончается не так уж и плохо. Постараюсь тебе помочь, чем могу. Вон, видишь за́мок?
   Герда посмотрела туда, куда показала госпожа Осень. За облетевшей рощицей виднелись шпили какого-то замка.
   – Я никогда раньше не замечала этого замка, – удивилась Герда. – Правда, в самом начале пути я видела тень от него, но его самого нигде не было видно.
   Госпожа Осень ласково посмотрела на Герду.
   – Ничего удивительного, ведь в этом замке живёт Король, Которого Нет. Да, да, – ответила Осень на немой вопрос Герды, – именно так почему-то все его называют. Говорят, он какой-то странный. Но главное – он связан со Снежной Королевой. Это утверждают все! У него-то и можно выведать, как к ней добраться кратчайшим путём. Кроме того, ты в замке сможешь немного отдохнуть и обогреться. А ещё здесь неподалёку появился Северный Олень. Видно, гонялся наперегонки с ветром и случайно забежал сюда. Если у тебя с Королём ничего не выйдет, постарайся найти Оленя и поговорить с ним. Думаю, он уже соскучился по родным местам, а ведь он как раз оттуда, где находится дворец Снежной Королевы. Поняла?
   – Большое спасибо! – воскликнула Герда. – Ну, я побежала?
   – Да, ступай, – кивнула ей госпожа Осень. – И да помогут тебе все времена года!
   К сожалению, ни Герда, ни даже сама госпожа Осень не знали, что гулявший в поле холодный ветер, подслушал их разговор и помчался поскорее донести об этом Снежной Королеве.
   Ветру очень хотелось стать февральской метелью, вот он и старался изо всех сил угодить ледяной волшебнице.
   А в это время Королева у себя во дворце лепила нового Снеговика. Внимательно выслушав нашёптывания ветра-доносчика, она не на шутку встревожилась:
   – Не теряй девчонку из виду! – строго наказала она зловредному ветру, и тот с готовностью умчался выполнять приказ.
   Королева придирчиво оглядела Снеговика, потом украсила его длинным носом из острой сосульки, чтобы удобнее было его всюду совать, и вставила ему глаза из двух голубых ледышек. Готовый Снеговик с ещё большей преданностью уставился на свою госпожу. Ведь на него не пожалели свежего снега. Он явно пополнел и оттого чувствовал себя придворником с большим весом.
   – Отлично! – похлопала его Королева по плечу. – Гораздо лучше, чем было. Но должна тебя огорчить: с девчонкой у нас ничего не получилось.
   – Как же так? – разлепил снежные губы Снеговик. – Я ведь не пожалел жизни!
   – И я это ценю, – холодно улыбнулась Королева. – Девчонке удалось вырваться из заколдованного сада, правда, уже глубокой осенью. А я так надеялась, что она схватит хотя бы насморк!
   – Какая горячая и зловредная девчонка! – всплеснул пухлыми ручками Снеговик. – Но я готов снова…
   – Знаю! – перебила его Королева. – Помолчи. Теперь необходимо придумать что-нибудь более коварное!
   Она наморщила лоб и стала размышлять.
   – Значит, так, – наконец заговорила Королева, – этот подающий надежды ветер сообщил, что девчонка направилась к Королю, Которого Нет, чтобы выведать у него дорогу в мои владения… С ума сойти и растаять! – с досадой воскликнула она и продолжила: – Однако это, пожалуй, довольно удобный момент навсегда разделаться с Гердой!

Король, которого нет

   Огромная зала в замке Короля, Которого Нет, была сплошь затянута паутиной. Повсюду на полу валялись обёртки то ли от конфет, то ли от мороженого.
   Между камином с тёмной топкой и входной дверью с висящим на дуге колокольчиком стояли трон и колченогий столик.
   На столик был небрежно брошен старый охотничий кинжал, а на троне сидел человек с глупым, но, тем не менее, задумчивым лицом. На голове его красовалась корона.
   Вдруг каминная топка полыхнула ледяным блеском, и оттуда вышла Снежная Королева.
   – Ваше величество! – окликнула она Короля.
   – А? – очнулся Король от того, что он, видимо, принимал за мысли.
   – Вам предстоит убить девчонку, – спокойным голосом проговорила Королева. – Готовьтесь, скоро она будет в вашем замке.
   – Да что вы! – подпрыгнул от ужаса Король и на лету поймал слетевшую корону. – Нет, нет, увольте. Про меня можно сказать: у него руки по локоть в мороженом! Но никто и никогда не скажет, что у меня руки по локоть в крови!
   – Ваше величество! – повысила голос Королева.
   – Ваше величество! – в тон ей упрямо откликнулся Король.
   Королева презрительно хмыкнула, выхватила из-за пояса маленькие ледяные счёты, быстро пощёлкала костяшками и сунула их под нос Королю.
   – Вот! В последний раз я отправила вам одну тысячу семьсот девяносто девять порций мороженого. И не какого-нибудь там молочного, а пломбира! Угодно вам расплатиться?
   – Ваше величество! – захныкал Король. – Вы же сами знаете, что вся моя казна давным-давно перекочевала к вам.
   – А ваша золотая корона?
   Король быстро сорвал с головы корону и спрятал её за спиной.
   – Не прячьте, не прячьте! – презрительно скривила губы Королева. – Я же прекрасно видела, что на вас была картонная корона. А где золотая?
   – В ломбарде, – не то вздохнул, не то всхлипнул Король. – Заложена и перезаложена за предыдущие две тысячи триста порций и…
   – Хватит! – прервала его Королева. – Девчонку зовут Герда, – жёстко сказала она и скрылась в камине.
   Оставшись один, Король всхлипнул разок-другой и снова впал в прежнюю задумчивость… Очнулся же он от того, что над дверью задёргался, задребезжал колокольчик и одновременно в неё заколотили чем-то тяжёлым.
   – Дверной молоток! – догадался Король. – Надо будет его срезать.
   Король скатился с трона и заметался по зале, то решительно подбегая к двери, то столь же решительно отбегая от неё.
   Наконец он решительно остановился перед ней и громко произнёс:
   – Меня нет!
   – Вас нет дома? – раздался снаружи голос Герды.
   – Нет, я дома… – промямлил Король, – но меня нет… по всей вероятности!
   – Тогда откройте, пожалуйста, – попросила Герда. – Мне холодно.
   – Пожалуйста, – сказал Король и открыл дверь.
   – Здравствуйте, – вежливо поприветствовала его Герда, войдя в залу.
   – Да, да, конечно… – пробормотал Король и уставился куда-то в пустоту. Он снова задумался.
   – Что с вами? – встревожилась Герда. – Вы, наверное, заболели?
   Король отрицательно помотал головой.
   – Есть или не есть, вот в чём вопрос! – печально вздохнул он.
   – Вы – людоед? – осторожно поинтересовалась Герда.
   – Вы что, все сговорились? – подпрыгнул, как ужаленный, Король. – То я убийца, то людоед! Меня просто волнует один очень важный вопрос: есть я или не есть на свете?
   – Вы, наверное, хотели сказать, есть вы или вас нет? – поправила его Герда.
   – Можно и так! – подумав, согласился Король.
   – Но раз вы мне открыли, значит, вы есть?
   – Да, да, – обрадовался Король. – Это действительно вселяет некоторую надежду. Но… всё гораздо сложнее!
   – Что же тут сложного? – не поняла Герда.
   – Видишь ли… – походив по зале, Король снова остановился перед Гердой. – От меня ушла Королева!
   – Это очень нехорошо с её стороны, – посочувствовала Герда. – Но у неё, наверное, были на то причины?
   – Девочка! – застонал Король. – Ты рассуждаешь, как большая, а ты ещё маленькая. Конечно, причины были! Пойдём в тёмный угол.
   – Для секретности? – догадалась Герда.
   – Ага!
   Он отвёл Герду в самый тёмный угол тронной залы и, понизив голос, прошептал:
   – Знаешь, что она сказала перед тем, как хлопнуть дверью?.. «Ваше величество! Когда снова кто-то стал рассказывать эту сказку, про вас наверняка забыли сказать «жил да был». Поэтому вы пустое место. А какой смысл постоянно находится рядом с пустым местом!»… А? Каково?! – пожаловался он.
   – Так прямо в лицо и сказала? – охнула Герда. – Королю?
   – Прямо в лицо! Королю!!! – запоздало возмутился Король.
   – Но, может быть, она действительно так думала?
   – Девочка! – Король гордо поднял голову. – Разве можно всё, что ты думаешь, говорить прямо в лицо? Это не по-королевски! Но, кажется, она была права.
   Король снял со стены лютню и, смахнув с неё паутину и сдув пыль, задумчиво тронул струны.
   Неужели и он учился в той же самой школе, где принц Нарцисс и Крапивные Побеги, с тревогой подумала Герда. Тогда надо быть настороже!
   А Король тем временем, неумело бряцая по струнам, поведал Герде то, что, очевидно, его больше всего заботило:

     Однажды тот, кто, так сказать,
     На сказки тратит пыл,
     Забыл, наверное, сказать,
     Что я, мол, «жил да был»!

     И вот идёшь, идёшь, идёшь,
     А твой не виден след,
     И вот живёшь, живёшь, живёшь,
     А вроде бы – и нет!

     Быть королём с такой судьбой
     Сомнительная честь,
     Когда не знаешь, что с тобой:
     Ты есть или не есть?

     Когда идёшь, идёшь, идёшь,
     А твой не виден след,
     Когда живёшь, живёшь, живёшь,
     А вроде бы – и нет!

     Пусть я король не наяву,
     А в сказке или сне,
     Но я живу, но я живу,
     Я очень дорог мне!

     Но вот идёшь, идёшь, идёшь,
     А твой не виден след,
     Но вот живёшь, живёшь, живёшь,
     А вроде бы – и нет!

   – Просто немыслимое положение! – вешая лютню на место, тяжело вздохнул Король.
   – И только потому, что про вас забыли сказать «жил да был», вы решили, будто вас нет? – попыталась его утешить Герда.
   – Не только! – покачал головой несчастный Король. – Но это – другая тайна. Пойдём в другой тёмный угол.
   Он перетащил Герду в другой тёмный угол тронной залы и, оглянувшись, зашептал:
   – Понимаешь, я Король, но в королевстве не имею никакого веса. А разве может что-то, что есть, не иметь веса? Особенно короли! Вот тебе ещё одно доказательство. Может быть, поэтому все про меня говорят: «Король, Которого Нет». Ах, как порой они все жестоко ошибаются!.. – схватился за голову Король и жалобно посмотрел на Герду. – Что с тобой? – с удивлением глядя на дрожащую девочку, спросил он. – Почему ты трясёшься? Тебе холодно, или теперь так танцуют?
   – Конечно, холодно! Я же вам ещё за дверью об этом сказала. Давайте затопим камин? – попросила Герда.
   – Ты что! – подпрыгнул Король. – Через каминную трубу мне поставляют мороженое. По тысяче порций сразу!
   От удивления Герда даже дрожать перестала.
   – Зачем вам так много мороженого?
   – Видишь ли, когда я понял, что я не есть… то есть, что меня нет… ну, в общем, когда я это понял, я должен был заморозить в себе чувство обиды и приналёг на мороженое. А потом, – Король махнул рукой, – втянулся! Проел всю казну, залез в долги…
   – В долги? – переспросила Герда. И вдруг ей в голову пришла одна хитрая мысль. – Но вы же Король, Которого Нет! – И она со значением посмотрела на Короля.
   – Ну и что? – не понял Король.
   И тут его осенило.
   – Правильно! – Он радостно потёр руки. – Если меня нет, значит и никаких долгов нет! Но… – неуверенно молвил Король, – это же ещё надо объяснить тем, кому я должен.
   – А хотите, я скажу об этом Снежной Королеве? – предложила Герда. И пока он не опомнился, решительно продолжила: – Вот так прямо и скажу! Значит, так: я всё время буду идти на север. Идти надо быстро! Правильно? – Герда посмотрела в глаза Королю, чуть помолчала и будто в задумчивости произнесла: – Нет, всё равно получается очень долго, она может и не дождаться… – Король вопросительно поднял бровь, но Герда не дала ему заговорить. – Как чего?! Да пока я всё это ей объясню! Ну, про долги и про то, что их нет… Кстати, а покороче дороги нет?
   – Куда? – уставился на Герду сбитый с толку Король.
   – К Снежной Королеве. Мы же с вами уговорились: вам совершенно незачем утруждать себя. Я сама сбегаю к ней и…
   – При чём тут Снежная Королева? – перебил её Король.
   – Как при чём? Просто я подумала, у кого ещё может быть столько мороженого. Вы ведь именно за мороженое задолжали?
   Король облизнулся и удручённо вздохнул.
   – Но при чём тут Снежная Королева? – подозрительно покосился он на Герду. – Я не знаю никакой Снежной Королевы. И вообще никакой Королевы не знаю! Понятия о ней не имею! Да и живёт она очень далеко, а короткой дороги туда нет. И вообще никакой нет!
   – И всё-таки я думаю, что вы знаете дорогу, – твёрдо сказала Герда.
   – Девочка! – гневно топнул ногой Король. – Сколько раз тебе повторять? Нельзя так прямо, честно, открыто говорить то, что ты думаешь. Это не по-королевски!
   – А я и не королева.
   – И даже не принцесса? – поинтересовался Король.
   Герда отрицательно помотала головой
   – Девчонку зовут Герда! – далёким эхом прозвучал голос Снежной Королевы, и перед глазами Короля промелькнуло её жестокое лицо…
   – Молчи! – испуганно прошептал Король. – Не смей при мне произносить своего имени. Уходи!
   Он схватил девочку за руку и потащил её к двери.
   – Тебя здесь не было. Прошла мимо! Даже замка моего не заметила. Подумаешь, достопримечательность! Не заметила, и всё! Слышишь?
   – Но я же…
   – Хорошо, хорошо! – перебил её Король. – Обойдёмся без вранья. Звонила, стучала, но я тебе решительно сказал, что меня нет. И ты ушла. Разве можно сомневаться в том, что говорят короли?
   – Ладно, – кивнула Герда. – Но если про меня всё-таки кто-нибудь спросит, скажите, что Герда проходила здесь и пошла дальше.
   Король застонал и схватился за голову:
   – Ты меня убила!
   – Я? Вас? – удивилась Герда. – Но почему?
   – Потому что я должен убить тебя! – обречёно заявил Король.
   – Вам что, Снежная Королева приказала? – поинтересовалась Герда.
   – Мне никто не может приказать! – возмутился Король. – Она просто велела, и всё!
   – От вас толку не добьёшься! – махнула рукой Герда и направилась к выходу.
   Но Король загородил ей дорогу.
   – Никуда ты не пойдёшь, пока я тебя не убью.
   – А как же я пойду, если вы меня убьёте?
   – Как хочешь, это уже не моё дело.
   – Ну и убивайте, пожалуйста! – разозлилась Герда. – Ну, что же вы?
   И она решительно двинулась навстречу Королю.
   – Ты что, с ума сошла? – попятился от неё Король.
   – Делайте то, что вам приказала Снежная Королева! – продолжала наступать на него Герда. – Ну?!..
   – Что ты ко мне привязалась? – пятясь, отмахивался от неё Король. – «Убивайте, убивайте!»… Думаешь, это так просто?
   – Этим ножом будете меня убивать? – Герда схватила с колченогого столика охотничий кинжал.
   – Положи сейчас же нож! – закричал Король не своим голосом. – Ты обрежешься, он острый. А я не выношу вида крови!
   Изловчившись, Король выхватил у неё кинжал.
   – Как же вы со мной собираетесь разделаться?
   – Давай сядем и подумаем, – предложил Король.
   Он уселся на трон и слегка подвинулся, чтобы дать местечко и Герде.
   – А если мне зажмуриться? – решил посоветоваться с Гердой Король.
   – Тогда я увернусь, и у вас ничего не выйдет.
   – Да, действительно, – согласился Король и отшвырнул кинжал подальше.
   – Подвиньтесь немножко, – попросила Герда, поудобнее устраиваясь на троне.
   – Не ёрзай! – прикрикнул на неё Король. – Меня и так совершенно нет.
   Он немного помолчал, что-то решая про себя.
   – Вот что, – повернулся он к Герде, – пожалуй, лучше всего мне тебя повесить. Ты как думаешь?
   Герда молча пожала плечами.
   – Надеюсь, ты потом не будешь являться ко мне по ночам с верёвкой на шее?
   – Буду, – твёрдо пообещала ему Герда.
   Король в отчаянии заломил руки:
   – Опять безвыходное положение! Конечно, если бы у меня был мой пистолет…
   – А где же он? – полюбопытствовала Герда.
   – Где, где! У моей жены, где же ещё. Она не просто от меня ушла, она ушла в разбойники. После того как я её раздражал столько лет, ей необходимо было кого-нибудь убить. Но если бы только пистолет! Она забрала все мои любимые конфеты в серебряных обёртках! Представляешь?
   – А… она уже кого-нибудь убила? – осторожно спросила Герда.
   – Кого?! – безнадёжно махнул рукой Король. – Кого она может убить, если всё население сказки ушло в разбойники вместе с ней? И Звездочёт, и Мельник, и Башмачник, и Свинопас. Теперь она у них Атаманша, и вся эта шайка лакомится моими конфетами.
   Вдруг Короля осенила какая-то мысль. Он внимательно посмотрел на Герду, соскочил с трона и стал бегать по зале, вынашивая в голове какой-то злодейский план.
   – Нет, с этим у вас тоже ничего не получится, – уверенно сказала Герда, следя за метаниями Короля.
   – С чем с этим? – от неожиданности Король замер посреди залы.
   – Да вот с этим самым! По-моему, вы решили спровадить меня к своей бывшей жене. Ей же надо, в конце концов, кого-то убить!
   – Девочка! – топнул ногой Король. – Как не стыдно читать чужие мысли! Это же всё равно, что подслушивать и подсматривать!
   Но то, что его злодейский замысел был быстро раскрыт, очень огорчило Короля. Он мгновенно сник и тупо уставился в пол.
   А Герда удобно усевшись на троне, объявила:
   – Никуда я отсюда не уйду! Снежная Королева всё равно захочет проверить, расправились вы со мной или нет, вот она и явится. Тут-то я с ней и встречусь!
   – Зачем тебе это? – искренне удивился Король. – Она же никого не щадит.
   – Да как вы не понимаете? – начала терять терпение Герда. – Если Снежная Королева велела вам расправиться со мной, значит, она меня боится.
   – Тебя? – совсем растерялся Король. – Мне это как-то не пришло в голову! Неужели она, действительно, тебя боится?
   Король обошёл трон, внимательно разглядывая Герду со всех сторон.
   – Ничего страшного в тебе нет! – подвёл он итог своему осмотру.
   – Это для вас, – сказала Герда. – А я её горячо ненавижу!
   – Тогда тем более она сюда не явится, – уверенно сказал Король. – Она все свои гадости старается делать на расстоянии, хотя…
   Но, не договорив, Король приложил палец к губам и на цыпочках подбежал к камину, в котором что-то начало белеть.
   Это что-то стало расти, потом – округляться, и вот из каминной топки важно вышел Снеговик, держа в руке коробку с тортом-мороженым. Коробка была большая, круглая, кокетливо перевязанная цветной ленточкой.
   Снеговик поднял с пола кинжал, перерезал им ленточку и, сняв крышку, поставил торт перед Королём.
   – От моей госпожи и повелительницы, – широким жестом указал на торт Снеговик.
   При виде любимого лакомства, Король стал расшаркиваться то ли перед придворником Снежной Королевы, то ли перед тортом.
   – Совершенно бесплатно, – ватным голосом объявил Снеговик. – Подарок. Награда. Знак внимания.
   Герда гневно посмотрела на Снеговика.
   – Вы опять явились, чтобы обманывать?
   – Никакого обмана, – поморгал глазками-льдинками придворник. – Действительно, можно съесть совершенно бесплатно, – заверил он Короля.
   – Вы что же, забыли, как обманули меня тогда с цветами? – возмутилась Герда.
   – Фрёкен! – ответил Снеговик. – Я сделан из свежего снега, у меня нет никакого прошлого.
   С этими словами он подошёл к камину, шагнул в топку и поспешно исчез…
   – Вот видишь, – радостно рассматривая торт, сказал Король, – я был прав.
   – Ага, – усмехнулась Герда, – вас уже наградили, а вы ещё ничего со мной не сделали.
   Король немного смутился:
   – Я бы, конечно, мог бы тебя перехитрить и отправить на расправу к моей жене, – не очень уверенно произнёс он. – А ещё мог бы, например, сказать тебе, что разбойники поймали Северного Оленя и очень жестоко с ним обращаются. Но я ничего этого тебе не скажу… Хочешь кусочек? – не отрывая глаз от торта, предложил он.
   – Разбойники поймали Северного Оленя? – Герда стремительно соскочила с трона и подбежала к Королю. – Это правда?
   – Не скажу! – демонстративно отвернулся от неё Король.
   – Ну, пожалуйста, пожалуйста, скажи, как пройти к разбойникам? – взмолилась Герда.
   – Меня нет! – заявил Король, не в силах оторвать глаз от торта.
   – Ладно! Я сама их найду, – решительно сказала Герда и бросилась к двери.
   – Тут и искать нечего, – хихикнул ей вслед Король. – Все они на большой дороге.
   – На большой дороге? – обернулась Герда.
   – А что? Очень укромное место! – пояснил Король. – Никто по большой дороге теперь не ходит, потому что все сидят в засаде.
   Девочка кивнула и отворила дверь. Через мгновение её и след простыл…
   С довольным видом Король поспешил запереть за ней дверь и, будто терзаясь, не очень больно поколотил кулаком себя в грудь:
   – Конечно, если я есть на самом деле, я поступил неблагородно. Я поступил даже очень нехорошо. Наконец, я поступил просто бесчестно! Но ведь про меня забыли сказать «жил да был». А если так, то что с меня спрашивать?

     Да, благородство,
     Да, конечно,
     Честь,
     Когда я есть!
     А если я не есть?..

   И Король ласково погладил сам себя по голове, потому что больше никто бы этого не сделал.

Разбойники с большой дороги

   Большая дорога была перегорожена дверью. По одну её сторону лежал коврик для вытирания ног, а по другую, за общим столом, который стоял прямо вдоль дороги, расположилась шайка разбойников во главе с Королевой-Атаманшей.
   Крыши над головой у них, конечно же, не было, зато возле каждого разбойника, на всякий случай, был прикреплён раскрытый зонтик.
   Чтобы не так скучно было сидеть в засаде, каждый разбойник придумал себе занятие.
   Атаманша раскладывала пасьянс. Свинопас лепил свинью из пластилина. Мельник молол кофе на кофейной мельнице. Башмачник задумчиво раскладывал то так, то этак заготовки для пары новых остроносых башмаков. Звездочёт в пенсне зябко кутался в плед, потому что на большой дороге сильно дуло и можно было запросто схватить простуду. Перед ним высилась стопа толстых фолиантов, и в каждом было не меньше ста закладок.
   На столе лежала целая груда конфет в серебряных обёртках…
   Раскладывая карты, Атаманша тихонько мурлыкала себе под нос:

     Жил-был у бабушки
     Серенький козлик.
     Жил-был у бабушки
     Серенький козлик.
     Жил-был у бабушки
     Серенький козлик.
     Бабушка очень
     Любила козла…

   – Ха-ха! – нестройным хором гаркнули разбойники.
   – А где свист? – строго спросила Атаманша, по-прежнему не отрываясь от карт. – Свиста не слышу!
   – О, господи! – нервно вздрогнул Звездочёт.
   Он захлопнул лежащий перед ним фолиант, не забыв, однако, сунуть в него закладку, и неумело свистнул в два пальца.
   – То-то! Разве могут настоящие разбойники обойтись без лихого свиста? – поучительно заметила Атаманша и, вытащив из колоды карту, стала тщательно выбирать место в пасьянсе, куда бы её положить…
   Все молча продолжали заниматься своими делами, когда с другой стороны к двери подошла Герда. Встав на цыпочки, она внимательно прочитала нацарапанные на двери надписи: «Разбойники с большой дороги. Можно и не стучать. Что за церемонии?» И – чуть пониже: «А вот ноги вытирать – обязательно!»
   Герда тщательно вытерла ноги о коврик и толкнула дверь. Та со скрипом отворилась.
   – Наконец-то жертва! – И заложив страницу бумажкой, Звездочёт захлопнул фолиант. – Что же вы? Палите из своего пистолета, – миролюбивым тоном сказал он, глядя на Атаманшу.
   Атаманша отложила карты, выхватила из-за пояса пистолет и…
   Герда зажмурилась.
   Выстрелив в воздух, Атаманша рукоятью пистолета расколола лежащий на столе крупный лесной орех, положила ядрышко на ладонь и подошла к Герде.
   – Можешь съесть! А там что-нибудь придумаем.
   – Что? Что можно придумать при Короле, Которого Нет?! – воскликнул Звездочёт и стукнул фолиантом по столу.
   – Но мы же разбойники, – возразила Атаманша. – Мы просто обязаны убивать и грабить! Что вы скажете, Мельник? – обратилась она к Мельнику.
   Дело в том, что Атаманша старательно отучала себя от дурной королевской привычки поступать так, как ей захочется, ни у кого ничего не спрашивая, и поэтому теперь старалась советоваться с каждым из своих разбойников.
   Мельник нахмурился и яростно крутанул ручку кофейной мельницы:
   – Какой я Мельник? Разве при Короле, Которого Нет, можно что-нибудь молоть, кроме глупостей? Да вот ещё кофе для вашей милости!
   – А вы, господин Свинопас?
   – Убивать и грабить, – мрачно заявил Свинопас, – это свинство!
   – Вы, Башмачник? – продолжала опрос разбойников Атаманша.
   – Что? – оторвался тот от своей работы. – Ах, да! Убивать и грабить… Простите, ваша милость, но я много лет пытаюсь сшить такие волшебные башмаки, чтобы они сами уводили нас от всяких подлостей. А вы предлагаете – «убивать и грабить»! – Он покачал головой и снова склонился над башмаками.
   – А вы, Звездочёт?
   – Перестаньте мне действовать на нервы! – воскликнул Звездочёт, хлопнув ладонью по стопке толстых трактатов. – В конце концов, стоит мне снять пенсне – и я не увижу никаких ваших безобразий!
   Однако столь дружный отпор не расстроил Атаманшу, наоборот, он её даже взбодрил:
   – Кто из вас знает, есть ли где-нибудь в окрестностях живая вода? – деловито осведомилась она. – Живая вода нужна обязательно! Ведь если кто-то убивает, то кто-то должен оживлять. Мы же не эгоисты какие-нибудь!
   – Живая вода при Короле, Которого Нет? Откуда? – усомнился Мельник и с обидой добавил: – Это из-за него мы все оказались на большой дороге!
   – А я говорю – положение обязывает! – топнула ногой Атаманша.
   – А я утверждаю, что можно просто ограбить! – возмутился Звездочёт.
   – Ограбить эту девчонку? – Предводительница разбойников с сомнением посмотрела на платьице Герды. – Хотя… – задумчиво проговорила Атаманша – Если у неё нечего взять, значит, ей надо что-нибудь дать. Например, одеть. Тогда другой разбойник сможет с неё это что-нибудь снять.
   Атаманша решительно скинула с себя тёплый плащ и накинула его на плечи Герды.
   – Большое спасибо, – сказала Герда, сделав книксен. – Я только немного согреюсь и отдам.
   – Нет уж, носи на здоровье! – перебила её Атаманша. – А не то… – она свирепо повращала глазами, – мы тебя напугаем! Ну конечно, мы должны хотя бы напугать её! – обрадовалась предводительница разбойников от пришедшей на ум столь удачной мысли.
   – Хорошо, я обязательно испугаюсь, даю честное слово, – пообещала Герда, плотнее закутываясь в плащ. – Но мне надо поговорить…
   – Молчать! – приказала ей Атаманша. – Сядь и без разговора дрожи от испуга!
   Она усадила Герду на своё место и заботливо подоткнула ей под спину подушку.
   – Зачем пугать ещё и её? – поморщился Звездочёт. – Разве недостаточно, что мы сами напуганы?
   – Что значит «сами»? – вскричала Атаманша. – Надо думать и о других. Мы не эгоисты какие-нибудь! Поэтому сейчас прогорланим ей нашу, «Разбойничью»!
   – Опять придётся отрываться от работы! – с досадой вздохнул Башмачник, откладывая в сторону заготовки.
   – Вот ужас! – всплеснул руками Свинопас.
   – Пугать, горланить? – пожал плечами Мельник.
   Но Атаманша решительно пресекла возражения:
   – Раз у нас разбойничий притон – значит притон! – хватила она кулаком по столу.
   – Ну, надо так надо! – поспешил успокоить Предводительницу Звездочёт. – Горланьте, ваша милость, а мы подхватим.
   Разбойники съели по конфетке, прокашлялись и по сигналу Атаманши, которая лихо свистнула в два пальца, вся шайка дружно загорланила:

     Жил-был у бабушки
     Серенький козлик.
     Жил-был у бабушки
     Серенький козлик.
     Жил-был у бабушки
     Серенький козлик,
     Бабушка очень
     Любила козла!

     Пастбище было не где-то,
     А возле.
     Пастбище было не где-то,
     А возле,
     Так и дожил бы
     До старости козлик,
     Если б не волк —
     Воплощение зла!

   Тут разбойники вскочили, свирепо завращали глазами и, указывая на Герду пальцами, страшно зарычали: «У-у-у-у-у!!!» А их предводительница настолько вошла в раж, что подхватила свои юбки и вскочила на стол, продолжая горланить во всю мощь:

     Жил-был у бабушки
     Серенький козлик.
     Жил-был у бабушки
     Серенький козлик.
     Жил-был у бабушки
     Серенький козлик,
     Козлик был вежлив
     И очень толков…

     Рожки да ножки
     Оставил нам козлик —
     Волк оказался не где-то,
     А возле!
     Если ты даже
     Не серенький козлик,
     Остерегайся
     Свирепых волков!

   Разбойники скакали вокруг Герды, выли, улюлюкали и делали ей страшную «козу»: «У-у-у-у-у!!!» А Герда, с трудом сдерживая улыбку, не удержалась и тоже стала прыгать вместе с ними, что, кстати, помогло ей окончательно согреться.
   Первым опомнился Свинопас.
   – Это просто позор – пугать детей! – возмутился он. – С меня хватит! Лично я исчезаю. В конце концов, у меня есть совершенно отдельная сказка о Свинопасе. – И сунув под мышку пластилиновую свинью, он исчез.
   – Да и мне пора. Ведь моя сказка начинается со слов «Жил-был мельник…» Так что не поминайте лихом… – сказал запыхавшийся Мельник и исчез вслед за Свинопасом.
   – Думал, хоть в этой сказке спокойно поработаю, – проворчал Башмачник, натягивая недошитые остроносые башмаки. Он немного потоптался на месте, проверяя, как они сидят на ногах, и довольным голом произнёс: – Они даже в таком виде уже стали сапогами-скороходами, а значит, в любой сказке пригодятся!
   С этими словами Башмачник подпрыгнул, и сапоги-скороходы мгновенно куда-то его унесли.
   – Ну, а я тем более ни при каком короле не пропаду, – воскликнул, собирая фолианты с закладками, Звездочёт. – Разумеется, при таком, который есть! Да к тому же на этой большой дороге очень сильный сквозняк…
   Но даже начитанный Звездочёт не знал, что это был не просто сквозняк, это разгуливал тот самый каверзный ветер-доносчик. Он уже успел сообщить Снежной Королеве, где находится Герда, и теперь, выполнив задание, позволил себе пошалить в своё удовольствие.
   Звездочёт зябко поёжился от очередного холодного порыва, поплотнее завернулся в плед… И его вместе с фолиантами словно сдуло с дороги.
   Атаманша проводила грустным взглядом последнего своего соратника и соскочила со стола:
   – Ах, бандиты! Намусорили и исчезли, – воскликнула она, пошуршав обёртками от конфет. – Ну, что мне без них с тобой делать?
   Герде захотелось хоть как-то подбодрить Атаманшу, и она, сделав книксен, проговорила:
   – Было очень-очень страшно, большое спасибо. Но мне просто необходимо срочно поговорить…
   Но девочке вновь не удалось договорить фразу до конца. В это время в дверь громко постучали…
   – Кто-то стучит! – жестом остановила Герду Атаманша. – Хотя там большими буквами нацарапано, что стучать вовсе не обязательно. Прибери на столе, а я сейчас…
   Выйдя за дверь, Атаманша нос к носу столкнулась с Голосом Сказки. Оказывается, это он изо всех сил стучал в дверь своей тростью.
   – Девочка у вас? – встревоженным голосом спросил он. – Госпожа Осень мне сказала, что видела девочку и посоветовала ей навестить здешнего Короля в его замке. Я стучал, стучал, но в замке никто не отзывается!
   – Девчонка у меня, – успокоила его Атаманша.
   – Прекрасно! – с облегчением перевёл дух Голос Сказки. – Значит, вы её уже схватили и ограбили.
   – Почему это схватили и ограбили? – оскорбилась Атаманша. – Она сама пришла, озябшая, в одном лёгком платьице. – Она покачала головой. – Несчастный ребёнок!
   – Ничего не понимаю! – удивлённо пробормотал Голос Сказки. – Я совершенно спокойно прошёл по большой дороге, и на меня не напал ни один разбойник. В чём дело? Что, в конце концов, происходит в сказке?! Ведь там простым датским языком сказано…
   – Нету! – оборвала его Атаманша.
   – Чего нету? – не понял Голос Сказки.
   – Не чего, а кого! Разбойников нету. Разбежались. Исчезли.
   Голос Сказки схватился за голову:
   – Я зарезан! – в отчаянии прошептал он.
   – Как же вы можете быть зарезаны? Я же вам ясно сказала: нету здесь ни одного разбойника! – удивилась Атаманша.
   – Без ножа зарезали! – простонал Голос Сказки.
   – Ну, это уже не по моей части, – сказала Атаманша и взялась за ручку двери.
   Но Голос Сказки её остановил:
   – Погодите! Ведь наша история должна была продолжаться так: «На большой дороге Герду окружила шайка разбойников. Атаманша, свирепая старуха с длинной жёсткой бородой и косматыми бровями…» Ну, и так далее.
   Атаманша в ужасе ощупала своё лицо.
   – Да вы что?! Какая же я старуха? – возмутилась она. – И при чём тут длинная борода и косматые брови?
   – Я же только Голос Сказки!.. – развёл руками её собеседник. – Да, кстати, девочка из королевского замка должна была уехать в золочёной карете, запряжённой шестёркой лошадей. Чувствуете, какая замечательная приманка для разбойников? Всё ведь было продумано и предусмотрено!
   – Какая карета? Какие лошади? – уперев руки в бока, закричала Атаманша. – Вы же забыли сказать про Короля «жил да был»! Из-за вас в сказке всё и пошло кувырком!
   Голос Сказки остолбенел и стоял, как громом поражённый.
   – Да как же это я, а? Просто из головы вон! – наконец, бормотал он. И умоляюще глядя на Атаманшу, продолжил: – Помнится, вы как-то поймали Северного Оленя. Он-то хоть у вас остался?
   – Ага, – кивнула Атаманша. – Все разбежались, а Олень остался.
   – Где же он?
   – Там, на поляне. Где ж ему ещё быть?
   – Это для сказки очень важно, – доверительно склонился к Атаманше Голос Сказки. – Очень вас прошу, проводите девочку к Оленю.
   – Да-да, – задумчиво проговорила Атаманша. – Она всё хотела меня о чём-то попросить, да за всякими разбойничьими делами я так и не удосужилась узнать, о чём. Наверное, именно об этом.
   – Ох, а с Королём-то как нехорошо получилось! – посетовал на себя Голос Сказки. – А ведь я с самого начала думал, как бы про кого-нибудь не забыть сказать это самое «жил да был». Теперь в сказке всё придётся проверить, особенно тщательно во владениях Снежной Королевы!
   Он уже было собрался исчезнуть, но Атаманша удержала его за рукав.
   – Погодите! – смущённо потупившись, сказал она. – Вы не могли бы сделать так, чтобы девочка осталась у меня?
   – У вас? – удивился Голос Сказки.
   – Ну да, у меня. Я так мечтаю о принцессе! Поди, про неё-то вы не забыли сказать «жила-была девочка»?
   – Нет, не забыл, – подтвердил Голос Сказки.
   – Ну вот! – оживилась Атаманша. – А с молодой принцессой, про которую сказали «жила-была», может быть, и в королевстве всё пойдёт иначе.
   – Не думаю, что мне это удалось бы, – с грустной улыбкой проговорил Голос Сказки. – У девочки своя дорога! Так вы проводите её к Оленю?
   – Я же обещала! – тяжело вздохнула Атаманша.
   – Большое спасибо! – приподнял шляпу Голос Сказки. – Вы очень меня выручили.
   И он исчез так быстро, что Атаманша и не заметила, как осталась одна.

Утро Снежной Королевы

   Во владениях Снежной Королевы наступило утро. Королева ещё почивала на своём мягком снежном ложе. Бледно мерцал огарок северного сияния в ледяном ночнике, а Снеговик уже подкатил к постели её величества сервировочный столик с разноцветными шарами пломбира в узорной вазочке.
   Затем верный придворник бесшумно заскользил по ледяному полу, приводя всё в порядок.
   Он смахнул иней с маленьких клавикордов, с бюро и большого круглого снежка-глобуса на ледяной ножке, доехал до огромного окна, завешенного широкой полосой снега, идущего с потолка, и дёрнул за шнур.
   Снег, словно штора, разделился на две половины, и в окно хлынуло северное сияние дневного света.
   Королева открыла глаза и потянулась, на губах её блуждала улыбка. Видимо, ей приснилось что-то приятное. Впрочем, она не замедлила сообщить Снеговику о своём сне.
   – А на южном полюсе, как всегда, тепло. И прямо из полюса растёт пальма с ананасами.
   – Какой страшный сон! – ужаснулся Снеговик. – И совершенно нет снега? А я думал, если полюс – значит, снег!
   – Трава по пояс, – безапелляционно заявила Королева. – Он же южный, невежда!
   Взгляд её упал на сервировочный столик рядом с постелью, на котором красовалась вазочка с мороженым.
   Королева досадливо поморщилась.
   – Опять холодный завтрак?
   – Твёрдое, как лёд, – ответил Снеговик, постучав ложечкой по пломбирным завиткам.
   – Молочка бы! Горяченького! – с тоской прошептала Королева.
   – Ваше величество! – укоризненно запыхтел Снеговик.
   – Да! – вдруг рассердилась Королева. – Хочу горячего молока. Знаю, что нельзя – но хочу!
   Она выпрыгнула из-под снежного одеяла, сунула ноги в пушистые тапочки, бросилась к клавикордам и опустила пальцы на ледяные клавиши.
   И по ледяным покоям заметался голос Королевы с жалобой на свою судьбу. Оказывается, и с волшебниками такое бывает!

     Люди пьют
     По утрам молоко.
     Пьют горячим,
     А не замороженным.

     Им живётся
     Тепло и легко,
     Мне ж горячего
     Пить не положено!

   Встав с вертящегося табурета, Королева подхватила Снеговика и заскользила с ним в танце. Клавикорды продолжали играть сами по себе, а Королева мечтала о несбыточном:

     Заблудиться!
     Попасть не туда!
     Встретить друга!
     Не думать о вечности!..

     И волшебникам
     Жить иногда
     Тоже хочется
     По-человечески!

   Конечно, ни о чём таком Снеговик никогда не задумывался, поэтому неожиданно для него самого вдруг начали подтаивать его ледяные глаза, как будто на них навернулись слёзы…
   А Королева всё сетовала:

     Что со мною —
     Не знаю сама.
     Но преследует,
     Как наваждение,

     Что никто
     Не пришлёт мне
     Письма
     С пожеланием тёплым
     К рождению!

   – Ва-ваше величество! – жалобно простонал Снеговик. – Я таю…
   Действительно, он заметно осел, как, впрочем, и пломбир в вазочке.
   Королева на ходу захлопнула крышку клавикордов, печальная музыка оборвалась, а хозяйка ледяных покоев, взяв себя в руки, властно распорядилась:
   – Всем подтянуться!
   И Снеговик мгновенно восстановил форму, как, впрочем, и пломбир в вазочке, и его расплывшиеся было завитки собрались и окаменели.
   Королева съела ложку мороженого, ещё ложку, ещё… После каждой новой ложки её лицо становилось всё холоднее и холоднее.
   – Пора приниматься за дела! – хлопнула она в ладоши. – Значит, так. Этому, которого нет, больше ничего не посылать. Ни мороженых тортов, ни даже простого молочного в вафлях. Это же надо – упустить девчонку! Теперь она, чего доброго, и Северного Оленя раздобудет.
   – Так ведь на нём сколько скакать надо, пока сюда доберёшься! – попытался успокоить свою хозяйку Снеговик.
   – Кая ко мне! – приказала Королева. – Надо сделать так, чтобы он сам отказался покинуть дворец.
   Снеговик исчез, и через минуту перед Королевой появился Кай.
   Его безразличный взгляд скользнул по Королеве и уставился куда-то в пространство.
   – Кай, – начала Королева, – тебе нравится твоя ледяная комната? Я постаралась всё устроить там точно так же, как было у тебя дома.
   – Мне всё равно, – равнодушно ответил Кай.
   Королева довольно потёрла руки:
   – Прекрасный ответ!
   Она взяла с ледяного бюро снежный глобус с нацарапанными на нём очертаниями материков и крутанула его перед глазами Кая.
   – Это – весь мир, Кай. Я хочу, чтобы им управляли холодные люди. Мне так спокойнее! Ты можешь стать одним из них. Когда ты окончишь мою школу, я посвящу тебя в ледяные рыцари. Но не воображай, что тебе ничего не будет угрожать! Чей-то тёплый взгляд, какое-нибудь проникшее в тебя чувство – и всё! Смерть! Лужица!.. Ну как, хочешь продолжать учиться в моей школе?
   – Мне всё равно, – не пошевелившись, ответил Кай.
   – Я этого и ожидала! – улыбнулась Королева. – И, надеюсь, тебе уже не холодно в моём ледяном дворце. Ах, Кай! – Королева положила руку ему на плечо. – Я подарю тебе весь мир и пару коньков впридачу!
   – И Герду, – совсем неожиданно для Королевы добавил Кай.
   Королева схватилась за голову.
   – Что? И Герду?! Но зачем тебе Герда? Тебе же всё на свете безразлично, ты прекрасно усвоил это уравнение. Поверь, далеко не каждому это удаётся. Ты очень способный, Кай. Нет, ты просто талантлив! Зачем же тебе Герда?
   – И Герду, – с упорством повторил Кай. – Я к ней привык.
   – Ах, привык! – успокоилась Королева. – Ну, что ж, это меняет дело. Уверена, что ты окончишь школу с ледяной медалью. Ведь ты самостоятельно додумался, что самое равнодушное в человеке – привычка! Привык, и всё! На привычку не обращают внимания, с привычкой не дружат, её нельзя любить, как и ненавидеть. Она не вызывает никаких чувств. Ты привык к Герде? Прекрасно! Ради тебя я сама за ней слетаю.
   И Королева стремительно сбежала по витым ледяным лесенкам во двор, где Снеговик ожидал её новых распоряжений.
   Но, очутившись во дворе, Королева стала мысленно упрекать себя, чего с ней прежде никогда не случалось.
   «Ах, какая я дура! – казнила себя Королева, расхаживая по двору. – Пообещала слетать за Гердой, а как я её сюда приволоку? На снеговой туче? Но там, где теперь находится эта девчонка, ещё осень, и моя снеговая туча вся изойдёт осенним дождём, от неё и клочка не останется. Тем самым я сильно подмочу свою репутацию! Уж не это ли имел в виду Голос Сказки, когда сообщил всем, что я «где-то промочила ноги и у меня поднялась температура?»
   Королева содрогнулась при этом воспоминании, но продолжала перебирать в уме все свои возможности.
   Пускай туча пока повисит здесь, на шпилях дворца. Как же тогда быть? Девчонку в охапку? Но она своими горячими руками так успеет меня отделать, что подумать жарко!
   Королева пощупала себе лоб.
   Она уже не расхаживала по двору, а металась, не находя выхода из создавшегося положения.
   «Надо придумать что-нибудь необыкновенно хитрое, – размышляла на ходу Королева, – что-нибудь чрезвычайно коварное!»
   И вдруг Королеву обожгла удачная мысль. Да так обожгла, что она подскочила и опять пощупала себе лоб.
   Но в её ледяной голове мысль стала быстро остывать и превратилась в твёрдую уверенность, что именно так и надо поступить. Да, теперь Королева знала, как обмануть Кая, вроде бы не обманывая.
   Герду придётся всё-таки сюда доставить. Как это сделать – Королева придумает по дороге. Нельзя же, в конце концов, чтобы её голову обожгли сразу две мысли!
   Повеселев, она отыскала глазами в углу ледяную глыбу с гладкой вертикальной гранью и вместе с подоспевшим Снеговиком принялась за работу. Вдвоём они стали оттирать эту гладкую грань от налипшего на неё инея.
   – Вы что же, не собираетесь улетать из своих владений? – неожиданно возникнув за спиной Королевы, поинтересовался Голос Сказки.
   – Собираюсь, – не оборачиваясь и ничуть не удивившись его появлению, ответила Королева.
   – Вот и прекрасно! – облегчённо вздохнул Голос Сказки. – Наконец-то всё пойдёт своим чередом: Герда появится в вашем дворце на Северном Олене, когда вас не будет.
   – Именно за Гердой я и собираюсь лететь, – продолжая работать, ехидно сказала Королева. – На Олене скакать долго и неудобно, а Кай пожелал видеть её немедленно.
   Некоторое время Голос Сказки не мог вымолвить ни слова. Наконец он пришёл в себя.
   – Вы… вы сами хотите доставить Герду во дворец? Нет, здесь что-то не так!
   – Конечно! В мой дворец она даже не заглянет. Мне бы только поставить её перед этой штукой и заставить в неё посмотреться.
   Королева показала на засверкавшую грань в ледяной глыбе и снова стала тереть её снежками, чтобы довести лёд до зеркального блеска. Рядом с ней старательно пыхтел Снеговик.
   – Что это? – с недоумением спросил Голос Сказки, обходя ледяную глыбу кругом.
   – Ледяное зеркало, к тому же волшебное, – усмехнулась Королева. – Стоит человеку в него посмотреться – и его отражение останется в зеркале. Больше того, оно заживёт собственной жизнью.
   – Вы… хотите сделать ледяной двойник Герды и подсунуть его Каю? – ужаснулся Голос Сказки. Нет, даже не ужаснулся, а вознегодовал, да так, что занёс над головой Королевы свою трость. – Клянусь полным собранием сочинений Ханса Кристиана Андерсена, я разобью вас, как сосульку!
   Но Королева не задержалась с ответом:
   – Именно благодаря Хансу Кристиану Андерсену у вас ничего не выйдет: он сделал меня бессмертной!
   И она громко расхохоталась.
   – Да, вы правы, – ответил Голос Сказки, – но уж с вашим зеркалом я как-нибудь разберусь.
   И он вновь взмахнул тростью.
   – Тоже не выйдет, – остановила его Королева. – Это тройной лёд! Три в одном! Его закалили три самых свирепых северных ветра.
   – Но вы опять своевольничаете! – напустился на неё Голос Сказки.
   – А вы? – подбоченившись, ответила Королева. – Устроили посреди зимы весну, забыли про Короля сказать «жил да был», и он стал Королём, Которого Нет. Неужели вы полагали, что после этого в сказке всё пойдёт своим чередом?
   Упрёки были справедливы, и Голос Сказки не мог с ними не согласиться.
   – Хорошо! – сказал он. – Тогда я останусь здесь и предупрежу Герду.
   – Не получится, – с притворным сочувствием вздохнула Королева.
   – Но этому-то вы как сможете помешать? – удивился Голос Сказки.
   – А я вас простужу! И заставлю Голос нашей сказки не просто охрипнуть – замолкнуть. От простуды и не такое бывает.
   И Королева изо всех сил стала на него дуть.
   – Вы не… – только и успел крикнуть Голос Сказки, потому что поднялась такая пурга, что не только шляпу, а его самого подхватило и куда-то понесло.
   – Можете подлечиться в сказке о Матушке Бузине! – крикнула ему вдогонку Королева. – Там делают превосходные отвары от простуды. Да не забудьте сказать про Матушку «жила-была»! – не удержалась Королева, чтобы не съязвить.
   Сама же она взвилась в небо и полетела за Гердой.

Поединок в небе

   Атаманша и Герда приближались к лесной поляне, на которой находился Северный Олень. Дорога оказалась неблизкой, и Герда успела рассказать своей спутнице всё, что произошло с ней и Каем.
   – Да, – покачав головой, сказала Атаманша, – Снежная Королева – вот кто настоящая разбойница. Ну, кажется, мы пришли.
   Часть поляны была отгорожена невысоким забором, вокруг желтела осенняя трава.
   – Вон он, Северный Олень! – вздохнула Атаманша. – Он вообще-то был говорящим, но в последнее время ни с кем не разговаривал. Обиделся! Мы, конечно, зря его поймали. Он умер от тоски по северному сиянию. А ещё он был очень гордый, поэтому мы похоронили его стоя! – Атаманша подняла на Герду глаза. – Оставайся, а?
   Герда улыбнулась сквозь слёзы и укоризненно покачала головой.
   – Что же вы наделали? Северный Олень был моей последней надеждой! – И она осторожно и нежно погладила оленьи рога.
   – А ты поплачь или покричи, – посоветовала Атаманша. – Может, легче станет.
   И Герда в отчаянии закричала:
   – Эй, Снежная Королева! Если ты не трусиха, то явишься сюда немедленно и постараешься меня уничтожить! Потому что я тебя всё равно в покое не оставлю!
   – Ну зачем так кричать? – вдруг раздался за её спиной спокойный голос. – Я уже здесь.
   Герда обернулась. Перед ней стояла улыбающаяся Снежная Королева.
   – Я принесла тебе привет от Кая, – миролюбиво сказала она. – Он просил, чтобы я перенесла тебя к нему. Он так по тебе соскучился!
   – Это… правда? – спросила Герда, не веря своим ушам.
   – Ну, сама посуди, зачем мне тебя обманывать? – пожала плечами Королева. – Я ведь могла и не утруждать себя! Олень, твоя последняя надежда, оказывается, погиб. Как же ты смогла бы ко мне добраться?
   И она хотела подойти к Герде, но та отступила.
   – Ох, что-то здесь не так! – воскликнула Герда. – Что это на вас вдруг нашло?
   – Именно нашло! – кивнула Королева. – Бывает же такое! Сама не понимаю: захотелось сделать что-то доброе! А впрочем, что ты теряешь? Ты же так стремилась попасть в мои владения! Разве я тебе предлагаю что-нибудь другое?
   – Да, верно, – согласилась Герда.
   И действительно, как тут можно было не согласиться?
   – Ну что, поехали? – спросила Королева и стала пристально всматриваться Герде в глаза, словно забрасывая в них невидимые крючки. – Держись своим взглядом за мой взгляд! – распорядилась Королева. – Да держись покрепче! А то что я потом скажу Каю?
   И она вместе с Гердой взвилась вверх, правда, гораздо медленнее, чем делала это одна, но вот уже мелькнула где-то далеко внизу машущая руками и что-то кричащая Атаманша.
   Герда хотела было откликнуться, но Атаманша уже исчезла из виду. А вокруг простиралось бесконечное небо, и от стремительного полёта только ветер теперь свистел у Герды в ушах.
   Они летели, вцепившись друг в друга взглядами. Мелькали облака, а испуганные птицы разлетались в стороны.
   – Что ты на меня уставилась? – спросила Королева, но тут же спохватилась: – Ах, да! Я совсем забыла. Но ты на меня с такой ненавистью смотришь! Сейчас же перестань, а то я закрою глаза, и ты упадёшь.
   – А я вас обниму, и мы разобьёмся вместе!
   И Герда протянула к Королеве руки, но та успела увернуться.
   – Сейчас же убери руки, от тебя так и пышет жаром! Ты представляешь, что может случиться?
   – Представляю! – сказала Герда и ухватила Королеву за рукав.
   На нём тут же появилась дыра, словно его прожгли.
   – Немедленно прекрати! – взвизгнула Королева. – Что ты хочешь сделать?
   – Обнять вас! – ответила Герда.
   – Ты же меня ненавидишь, а где это видано, чтоб обнимали врага?
   – Я просто обниму вас так горячо, – пообещала Герда, – что вы тут же растаете. И Кай станет свободным!
   – Не смей ко мне прикасаться! – закричала Королева. – Слышишь? Не смей!
   Но Герде удалось вцепиться ей в волосы. Пышные завитки высокой причёски, припорошенной снежными блёстками, стали таять и кусками отваливаться под горячими руками Герды. Полетели вниз локоны, всевозможные розочки и бантики из цветного льда.
   Королева дрыгала ногами и извивалась, стараясь одновременно не упустить Герду и не позволить ей себя обнять.
   Встречный клин благовоспитанных журавлей уступил им дорогу, даже прокурлыкав вслед что-то вроде «Доброго пути!»… Вежливые птицы сделали вид, что не замечают этого небесного безобразия.
   А Королева с Гердой всё летели и летели, вцепившись друг другу в волосы.
   Наконец, когда внизу показался дворец Снежной Королевы, обе рухнули на землю, и в небо поднялись два высоких снежных столба.
   Растопырив ноги, Королева сидела прямо на снегу, привалившись спиной к дворцовой стене и тяжело дыша.
   Отдышавшись, она стала собирать вокруг себя снег и на ощупь попыталась залепить изъяны, которые Герда нанесла её причёске.
   Герда, быстро вскочив и отряхнув снег, поглядывала на Королеву с явным намерением продолжить поединок. Но Королева была опытнее и лукавее.
   – Не смей ко мне приближаться, – сказала она Герде уже спокойным голосом. – Посмотри лучше, на кого ты похожа. Вон зеркало!
   И Королева кивнула на ледяную глыбу.
   – Сойдёт и так! – небрежно ответила Герда и, запустив пятерню в волосы, привела их в порядок.
   – В тебе нет ничего женственного! – сказала Королева, презрительно оттопырив губу. – Ты хочешь предстать перед Каем такой растрёпой? Я бы силком подтащила тебя к зеркалу, но боюсь к тебе прикасаться.
   – Правильно! – сказала Герда. – Но я вас всё равно обниму. Уж здесь-то вы от меня не увернётесь!
   – Ну… хоть локон поправь, вон, справа, – настаивала Королева. – Ах, как некрасиво! Зачем разочаровывать человека, который истомился от ожидания?
   – Где? Тут? – спросила Герда, потрогав свои локоны.
   – И тут, и вон там, – не вставая, указала Королева на изъяны в Гердиной причёске. – И платье твоё всё измято. Хочешь, я подарю тебе новое?
   – Не хочу! – отмахнулась Герда.
   – Да посмотрись ты наконец в зеркало и сама всё увидишь! – теряя терпение, воскликнула Королева. – Ведь далеко ходить не надо!
   Герда подошла к зеркалу, повернулась передним раз, другой, поправила волосы, платье…
   И вдруг раздался скрежещущий звук, словно резали толстое стекло. Звук явно исходил от зеркала. Герда испуганно отскочила, но в зеркале осталось стоять её отражение.
   – Что это? – спросила Герда.
   – Ничего! – усмехнулась Королева. – Просто всё вышло так, как я задумала.
   А отражение в зеркале вдруг ожило и совершенно самостоятельно показало Герде язык.

Две Герды

   Королева за руку вывела из волшебного зеркала Ледяную Герду и потрепала её по ледяному плечу. К этой Герде Королева прикасалась безбоязненно!
   – Ну вот, эта Герда и пойдёт со мной к Каю, а ты иди куда хочешь.
   – Но… она же совсем на меня не похожа! – попыталась схитрить Герда, чтобы оттянуть время и сообразить, что же делать дальше.
   – Как это не похожа? – поставив обеих девочек рядом, Королева стала придирчиво их сравнивать. – Ну, разве что чуть-чуть. Может, зеркало оказалось кривоватым. Мы давно им не пользовались. А впрочем, какая разница? Немного выше, немного ниже, немного толще, немного тоньше. Каю теперь всё равно.
   – Всё равно? – не на шутку встревожилась настоящая Герда. – Что вы с ним сделали?
   – Не твоего ума дело! – отмахнулась Королева. – Просто с твоим ледяным отражением они гораздо лучше поймут друг друга.
   – Что-о? – возмущённо вскричала Герда. – Да я не пущу её к Каю! – И Герда загородила собою вход во дворец. – Пусть только попробует!
   Она присела перед своим отражением в насмешливом реверансе язвительно улыбнулась. Но её отражение ответило ей точно таким же реверансом и точно такой же язвительной улыбкой.
   Герда угрожающе тряхнула локонами. Но её отражение тоже угрожающе тряхнуло такими же, как у Герды, локонами, только ледяными. И они зазвенели, словно злые ледяные колокольчики. А их обладательница в назидание всем живым Гердам на свете пропела:

     Ледяным девчонкам
     Хорошо на свете.
     Просто невозможно
     Сладить с ледяной!

     Кто ещё девчонки
     Ледяной не встретил,
     Может для начала
     Встретиться со мной!

     Мы совсем как люди,
     Мы живём и дышим,
     Только попадаем
     Редко в переплёт,

     Потому что наши
     Чувства – это льдышки,
     Потому что сердце —
     Это чистый лёд.

     Ледяной характер
     Холоден и тонок.
     Мы живём на свете,
     Весело звеня…

     Кто ещё не видел
     Ледяных девчонок,
     Для начала может
     Глянуть на меня!

   И Ледяная Герда победоносно поглядела на свою живую соперницу. А Герда снова решила схитрить и вроде бы миролюбиво протянула своему отражению руку.
   – Ну, что же! Тогда давай знакомиться по-настоящему.
   Конечно же, она очень надеялась, что Ледяная Герда станет испуганно уворачиваться от её горячей руки, как недавно Снежная Королева.
   Но та, нисколько не испугавшись, спокойно протянула навстречу свою ледяную руку. Она всё же была Гердиным отражением! А Королева в это время дохнула на Герду таким жутким холодом, что той поневоле пришлось отскочить в сторону и освободить вход во дворец.
   – Так-то вот! – самодовольно усмехнулась Королева. – На нас двоих даже у тебя пылу не хватит.
   Массивные ледяные двери по её знаку распахнулись, из них выкатился Снеговик и с грозным видом замер на крыльце.
   В отсутствии Королевы он, очевидно, повалялся в своё удовольствие по свежему снегу и стал теперь ещё больше и внушительнее.
   – Молодец! – похвалила его Королева.
   Но, поднявшись на крыльцо, она оглянулась и увидела, что к дворцу мчится неугомонный Голос Сказки. Его горло было замотано тёплым шарфом, концы которого развевались на ветру.
   – Подуй на него, у меня нет сил! – шепнула Королева Снеговику. – Да проследи, чтобы девчонка не проникла во дворец.
   С этими словами она скрылась вместе с Ледяной Гердой во дворце, и двери за ними захлопнулись.
   А Снеговик из всех сил стал дуть навстречу Голосу Сказки, однако, без особого успеха. Голос Сказки упрямо шёл вперёд.
   Наконец он оказался рядом с оцепеневшей от горя Гердой.
   – Девочка! – растормошил её Голос Сказки. – Извини, я не мог тебя предупредить. Королева меня простудила, да так, что у нашей сказки на время исчез голос. Но, как видишь, не пропал. Моё желание помочь тебе оказалось лучше всяких отваров и компрессов. Почему же ты стоишь? Вспомни, как мы с тобой устроили весну среди зимы.
   – Я бы вам не советовал, фрёкен! – угрожающе просипел Снеговик. – Хоть я сам из снега, но характер у меня твёрдый, как лёд.
   – Вы что же, забыли, как недавно растаяли? – тоже не без угрозы в голосе поинтересовалась Герда. – Да я буду отщипывать от вас по кусочку, пока вы не исчезнете!
   – Не выйдет, фрёкен! – затрясся в смехе Снеговик. – Вашим нежным тоненьким пальчикам вовек не справиться с такой громадой, как я. К тому же стоит мне только приказать, и вас обоих так занесёт снегом, что никто никогда не откапает. – И он выразительно посмотрел на тёмную тучу, висящую над дворцом.
   – Кроме того, фрёкен, – добавил он, – я вам уже говорил: у меня нет никакого прошлого, я вылеплен из совершенно свежего снега.
   – Не поручусь, что именно вас вылепят заново из совершенно свежего снега! – в свою очередь пригрозил ему Голос Сказки.
   – Вы это серьёзно? – испуганно заморгал глазами-льдышками Снеговик.
   Но Голос Сказки гневно стукнул тростью о землю.
   – Разве я похож на шутника? Не забывайте, что у меня в этой истории есть свой голос.
   – Тогда другое дело! – пролепетал Снеговик. – Считайте, что меня здесь не только нет, но и никогда не было.
   Он поспешно скатился с крыльца и уткнулся головой в первый попавшийся сугроб, чтобы больше ничего не видеть и ни за что не отвечать.
   – Вперёд, девочка! – указал тростью Голос Сказки на массивные двери.
   – А вы?
   – Девочка! – возмутился Голос Сказки. – Неужели ты не понимаешь? Настало время и тебе творить чудеса!
   Герда схватилась за дверную ручку, но та мгновенно растаяла в горячих руках девочки.
   Герда оглянулась, надеясь на очередную помощь Голоса Сказки, но тот демонстративно чертил что-то тростью на земле.
   Подумав, Герда приложила ладони к замку, и двери, словно испугавшись её горячих рук, разлетелись в разные стороны.
   Наконец-то Герда была во дворце Снежной Королевы. На всякий случай Голос Сказки последовал за ней.

Ледяная комната

   Комната Кая во дворце Снежной Королевы действительно была точной копией той, где он с детства играл вместе с Гердой.
   Королева постаралась на славу. Те же предметы, только ледяные. На тех же местах и настенные часы, и масляная лампа на столе, и сам стол, и даже бабушкино кресло.
   В кресле сидел Кай.
   Его пустой, почти замороженный взгляд выдавал в нём одного из лучших учеников Королевы. Рядом с креслом стояла Ледяная Герда. Она положила руку на плечо Кая, и он, по всей видимости, не имел ничего против.
   – Я рад, что ты здесь, – лишённым всякого выражения голосом сказал Кай.
   – И я очень рада, Кай, – в тон ему ответила Ледяная Герда. – Я поступлю в школу Снежной Королевы, и мы с тобой будем сидеть за одной партой.
   – Моя парта – первая, – заметил Кай, – надо заслужить право сидеть за ней.
   – Я заслужу, Кай, – пообещала Ледяная Герда. – И мы больше никогда не расстанемся.
   – Как там бабушка? – спросил Кай.
   Наверное, он ещё помнил, что этот вопрос следует задать, но в его словах не прозвучало никакого интереса.
   – Не знаю, – ответила Ледяная Герда. – Может быть, умерла, а может быть, и нет. Мне всё равно.
   – Мне тоже, – отозвался Кай. – Мне это случайно пришло в голову.
   – Пусть больше не приходит, – посоветовала Ледяная Герда.
   – Да, – кивнул Кай, – нельзя думать о таких пустяках.
   – Совершенно верно, – кивнула головой Ледяная Герда. – Надо думать о себе. Остальное – не важно.
   Снежная Королева наслаждалась их беседой. Она наблюдала за ними, удобно прислонясь к искрящейся от инея стене под ледяными часами. Не следует забывать, что та Герда, которая теперь стояла рядом с Каем, была не просто отражением настоящей, она была очередным коварным изделием Снежной Королевы!
   А настоящая Герда воевала с ледяными дверьми.
   Их оказалось великое множество, и все они норовили не пустить Герду. Но, в конце концов, они всё же распахивались, отомкнутые горячими руками Герды…
   Через некоторое время она и Голос Сказки оказались перед дверью, за которой слышались чьи-то размеренные голоса. Но у Герды от холода посинели руки, и дверь поэтому никак не поддавалась.
   Голос Сказки тоже попробовал приложить к замку ладони, однако и у него ничего не получилось. Зато у Герды от волнения перед встречей с Каем щёки просто пылали. Почувствовав это, она не долго думая приложилась к дверному замку прямо щекой.
   Дверь широко распахнулась, и Герда очутилась в комнате Кая.
   – Кай! – бросилась она к сидящему в кресле юноше, ничего не замечая кругом. – Кай! Наконец-то!
   – Кто ты? – ледяным тоном спросил Кай, даже не повернувшись в её сторону.
   – Как – кто? – растерялась девочка. – Я Герда!
   – Герда уже давно пришла и стоит рядом со мной.
   – Что?..
   И только тут Герда обратила внимание на свою ледяную копию.
   – Кай! И ты поверил в этот обман?
   – Ему незачем верить или не верить. Он просто знает, что я Герда, а ты – нет, – надменно сказала Ледяная Герда.
   – Кай! – Герда протянула к нему руку, словно взывая к справедливости.
   – Кай! – Ледяная Герда точно так же протянула к нему руку.
   – Я тебя обниму и растоплю в своих объятиях! – пообещала Герда своему двойнику.
   – Нет, это я тебя обниму и заморожу в своих объятиях! – отпарировало её отражение.
   Обе Герды стояли друг против друга и мерили друг друга одинаково ненавидящими взглядами.
   – Ты не Герда, ты ледяная кукла. А я – живая! – выпалила Герда.
   – Не верь ей, Кай, – с ледяным спокойствием усмехнулась Ледяная Герда. – Это я – Герда. Пусть ледяная, но тебе же это теперь больше подходит.
   – Ты – просто моё отражение! – воскликнула Герда и, наклонившись к своей сопернице, обдала её горячим дыханием.
   Но Ледяная Герда даже не отшатнулась. В ответ она тоже обдала Герду ледяным дыханием и произнесла ледяным голосом:
   – Нет, это ты моё отражение!
   – Кай! – топнула ногой Герда. – Ты должен распознать, кто из нас настоящая!
   – Да! – в свою очередь, топнула ногой Ледяная Герда. – Ты просто обязан это сделать.
   – Мне всё равно, – ответил Кай обеим Гердам и уставился в пустоту.
   – Как это всё равно? – переспросила Герда.
   – Очень просто, – пояснил Кай. – Всё равно – это значит всё равно. Я уже решил для себя это самое главное уравнение нашей школы.
   И он поудобнее устроился в ледяном кресле.
   – Но я не понимаю… Кай… – растерялась Герда.
   – Герда меня всегда понимала, – сухо заметил Кай.
   – Кай! – выступила вперёд Ледяная Герда. – Ты решил уравнение, и теперь тебе всё равно. Так?
   – Так, – кивнул Кай.
   – Вот видишь, – сказала Ледяная Герда, уже чувствуя себя победительницей. – Я тебя понимаю. Значит, я – настоящая Герда.
   – Кай! – воскликнула в отчаянии Герда, взяв его за руку. – Что с тобой сделали?
   Её посиневшие от холода руки уже согрелись, и она надеялась передать Каю немного тепла.
   – Мне больно! – вдруг закричал Кай.
   Он вскочил и со страхом посмотрел на руку, к которой прикоснулась Герда.
   – Кай! – Герда схватилась за голову. – Тебя так заморозили, что тебе больно от простой человеческой теплоты?
   – Дай я! – распорядилась Ледяная Герда. Она взяла руки Кая в свои ледяные руки, и Кай, успокоившись, занял своё прежнее место. – Так хорошо? – спросила Ледяная Герда.
   – Да, – равнодушно ответил Кай. – Так не больно. Так хорошо.
   А в Герде всё начало закипать от этого непредвиденного поединка со своим отражением.
   В комнате накалялась атмосфера.
   Очень чувствительная к температурным изменениям, Королева хотела было выскользнуть из комнаты, чтобы предпринять какие-нибудь меры… Но в дверях, грозно нахмурившись, стоял Голос Сказки. И от его взгляда Королева вжалась в покрытую инеем стену под часами.
   Герда огляделась, узнала прежнюю комнату Кая, увидела притихшую Королеву и подбоченилась.
   – Кай! В чём дело, в конце концов? Почему здесь раскомандовались сосульки? И часы стоят!
   Она придвинула к стене заледеневший стул, вскочила на него и приложила к часам ладони. А когда отняла их, часы снова оказались деревянными и сначала медленно, а потом всё чаще и чаще застучали.
   – Слышишь, Кай? Часы стучат так, словно у времени есть сердце!
   – Какая чепуха! – фыркнула Королева. – Не слушай её, Кай! Ни сердца, ни часы не должны стучать! В мире тогда царит порядок, когда всё неподвижно.
   – Нет-нет, пусть стучат, – немного оживился Кай. – Это даже интересно.
   – А вот грифель! – Герда соскочила со стула и подняла грифель. – Помнишь, как он танцевал по аспидной доске? А какие кренделя он выделывал! А какие смешные буквы у него получались – ни в одном алфавите таких нет!
   – Да-да, – наморщил лоб Кай. – Что-то такое было…
   – Сейчас же замолчи! – напустилась Королева на Герду.
   – Но почему? – пожала плечами Герда. – Подвиньтесь, пожалуйста, от вас вся стена заиндевела. Кай, помнишь, ты сказал: «Какая у тебя горячая рука! Снежной Королеве с тобой пришлось бы трудно»…
   И Герда приложила ладони к стене рядом со Снежной Королевой. Та в испуге отскочила в сторону, а стена мгновенно перестала серебриться инеем.
   – Кажется, я припоминаю… – ещё больше оживился Кай.
   – Кай, опомнись! – прикоснувшись к нему, вскричала Ледяная Герда.
   – Кто ты? – с удивлением посмотрел на неё Кай. – Какие у тебя холодные руки!
   – Молодец, Кай! – захлопала в ладоши Герда. – Сейчас мы ещё и оловянных солдатиков разморозим, а уж они тут быстро всех поставят на место!
   – Ну ладно, хватит! – вдруг разъярилась Королева, поняв, что теряет власть над Каем. – Убирайся отсюда, пока я не превратила тебя в жалкую маленькую ледышку и не засунула в карман этому господину в дверях!
   Королева подхватила под руку Ледяную Герду, и они вдвоём стали теснить живую Герду к выходу, где по-прежнему маячила фигура Голоса Сказки.
   Такому натиску Герда не смогла противостоять и начала пятиться, выставив вперёд руки. Это немного сдержало наступающих.
   Но комната опять стала леденеть, кресло вновь цепко обхватило Кая, а его взгляд, как и десять минут назад, пусто и безразлично уставился в никуда.
   Пятясь, Герда вплотную приблизилась к Голосу Сказки, и тогда он, наклонившись, шепнул ей только одно слово: «Спичка!..»
   Герда схватилась за кармашек своего платья. Подаренная ей Голосом Сказки серная спичка была на месте. Герда выхватила спичку из кармана и чиркнула ею прямо о приблизившуюся к ней Королеву.
   Спичка вспыхнула маленьким ярким огоньком.
   Королева тут же изо всех сил дунула на него, но вместо того чтобы погаснуть, спичка загорелась большим пламенем.
   Герда сразу почувствовала прилив сил. За её спиной словно встала та девочка, которая на морозе одну за другой жгла такие же спички, чтобы согреться, и видела в их пламени всё, что хотела увидеть.
   Точно так же и Герде сквозь это пламя стало видно, как заметались по комнате Королева и её ледяная помощница.
   И Герда решительно двинулась на них, высоко подняв волшебную спичку.
   – Сейчас же погаси огонь! – вопила не своим голосом Королева, мечась от стены к стене. – Я задыхаюсь от жары! Как можно быть такой жестокой?..
   – Ничего, сейчас мы ещё и печку затопим! – пообещала Герда, высвечивая спичкой тёмные углы.
   И вдруг в пламени спички она увидела, как стала оседать и расплываться Снежная Королева, утратила чёткие черты и заколебалась в воздухе Ледяная Герда, исказилось от боли лицо Кая, но тут же обрело прежнее, живое выражение, а комната стала привычной, обжитой и тёплой.
   От Королевы и Ледяной Герды даже и следа не осталось.
   Пламя уже коснулось пальцев живой Герды, но она твёрдо продолжала держать догорающую спичку. Герда сжала зубы и зажмурилась, на её лбу проступили капельки пота…
   – Герда!.. Ты что?
   Кай схватил её за руку, бросил спичку на пол и растоптал.
   – Кай!
   Герда открыла глаза и улыбнулась.
   – Очень больно? – Кай начал дуть на её пальцы, поднеся их к губам.
   Герда перевела дух.
   – Ну, вот и всё!
   – Что – всё? – не понял Кай.
   – Просто я хотела зажечь лампу и задумалась.
   – Да, уже стемнело, – сказал Кай. – Я даже и не заметил.
   – Так что же это за уравнение? – спросила Герда.
   – Уравнение? – удивился Кай. – О чём ты говоришь?
   И он с недоумением пожал плечами.
   – Выходит, ничего не было? – Герда даже немного расстроилась. – И ты никуда не исчезал?
   – Знаешь, – сказал Кай, – я присел в бабушкино кресло и тоже задумался. Вот и исчез до вечера!
   Он виновато улыбнулся, а Герда внимательно на него посмотрела.
   – Кай! А что, если мы… и вправду повзрослели? И все сказки кончились?
   Кай подошёл к окну. За окном стоял спокойный зимний вечер, в воздухе кружились снежинки.
   – А как же тогда Снежная Королева? – не то у Кая, не то у самой себя спросила Герда.
   Кай рывком распахнул раму. От тёплого воздуха снежинки резко взметнулись и заплясали у самого лица Кая.
   – Э-э-э-й! – крикнул он в окно.
   – Ка-а-ай! – донёсся издали, как замирающее эхо, чей-то голос.
   Кай и Герда переглянулись.
   – Она же растаяла! Я видела это своими глазами, – тихо сказала Герда.
   – Ах, друзья мои! – прошелестело со стороны дверей. – Я тоже это видел.
   В быстро сгущающихся сумерках Герда различила в дверях фигуру Голоса Сказки. Он то сливался с полутьмой, то виделся Герде более чётко. Да-да, именно Герде, потому что Кай не обратил на него никакого внимания.
   А Голос Сказки тихо добавил:
   – Но разве вместе со Снежной Королевой растаяли все равнодушные люди? Стоит кому-то пройти мимо чужой беды, сказать про кого-то недоброе слово, хоть однажды почувствовать себя выше других – и Снежная Королева тут как тут. Поэтому думайте, друзья мои, и никогда не позволяйте себе быть равнодушными!
   И с этими словами Голос Сказки бесшумно прикрыл за собой дверь.

   А вместе с дверью закрылась и последняя страница этой старой истории.
   Казалось бы, и добавить нечего!
   Но, пошептавшись, мы с внучкой решили от себя добавить вот это:

     Однажды в старой Дании,
     По сказочному адресу,
     В одном старинном здании
     Придумал сказку Андерсен.

     И грустную, и дерзкую,
     И острую, и нежную,
     И взрослую, и детскую —
     Про Королеву Снежную.

     Принцессы на горошине,
     Башмачники и Мельники —
     Все были огорошены,
     Прочтя её немедленно.

     И грустную, и дерзкую,
     И острую, и нежную,
     И взрослую, и детскую —
     Про Королеву Снежную.

     Прошли века над крышами,
     И сказку все усвоили,
     Её мы тоже слышали,
     Но вспомнили по-своему.

     И грустную, и дерзкую,
     И острую, и нежную,
     И взрослую, и детскую —
     Про Королеву Снежную.

Человек из страны Грин
Фантазии на темы произведений Александра Грина

   …На экране – картина в золочёной раме, изображающая осенний лес. Дождь сечёт жёлтые листья, серая вата туч забила небо…
   Не крупным планом – но чётко, так, чтобы зрители заметили и соотнесли с только что увиденным пейзажем, – под картиной надпись: «ВЕСНА».
   …На картине с надписью «ЛЕТО» – хижина среди снежных сугробов.
   …Картина с надписью «ОСЕНЬ» озадачит зрителей фигурами молодых женщин в венках, танцующих на майском лугу.
   …На картине с надписью «ЗИМА» нарисован толстяк, обливающийся потом в знойный полдень.
   Кинокамера обшарила четыре стены небольшой ресторанной залы, на мгновенье задержалась на ослепительно белых скатертях и сверкающей сервировке столиков, сквозь стекло поглядела на улицу и упёрлась в возмущённую толпу. Прошла через стекло и, словно отскочив от обваливающихся на неё криков, улюлюканья и брани толпы, обернулась и теперь уже крупным планом показала нам меню только что открытого ресторана:

   РЕСТОРАН «ОТВРАЩЕНИЕ»

   Суп несъедобный, пересолённый
   Консоме «Дрянь»
   Бульон «Ужас» с пирожками «Кошмар»
   Морской окунь с болотной лихорадкой
   Котлеты из вечерних остатков
   Пирожное «Уберите!»
   Крем сливочный, скисший
   Тартинки с гвоздями

   К услугам посетителей неаккуратность,
   неопрятность, нечестность и грубость.

   – …Дрянь! Убрать! Позор! – визжал старичок с выбившейся манишкой и в съехавшем на бок котелке, подтверждая каждый свой выкрик ударом палки о мостовую и каждый раз попадая на любимую мозоль, отчего раздражался ещё больше:
   – Убрать! Дрянь! Позор! Вон!..
   – Пшшш!.. – шипела некая горничная, тыча зонтиком в сторону ресторана. – От этого может разыграться мигрень! Пшшш!…
   – Куда смотрит санинспекция?! – взвизгнул прыщавый молодой человек и ткнул своей тростью старичка-соседа.

   …Стомадор – усатый человек с седыми висками – сидел за кассой и с любопытством разглядывал беснующуюся толпу.
   Двое слуг-мальчиков – один из них Тирей Давенат, другой – рыжий и малосимпатичный – стояли подле него.
   Не выдержав гнева толпы, рыжий сорвал белый фирменный смокинг, отряхнул руки, выскочил из ресторана и присоединился к орущим:

   – Позор! – завопил он. – От-вра-ти-тель-но!..
   – Ступай, ступай, – усмехнулся Стомадор. – Тебе больше не участвовать в моих затеях! А ты?
   Давенат поправил неудобный его шее галстук-бабочку, одёрнул смокинг и ещё твёрже упёрся ногами в пол.
   – Понятно! – резюмировал Стомадор. – Ты тоже хочешь от жизни чего-нибудь ещё!

   …От толпы отделился и направился к ресторану человек лет сорока, сухой, крупно шагающий, с внушительной тростью из чёрного дерева. Тёмные баки на его остром лице спускались от висков к подбородку. Он на мгновение задержался перед стеклянной дверью и, попыхивая зажатой в крепких зубах прямой трубкой, поднял, словно для удара, свою трость.
   – Бей! – завизжал рыжий слуга.
   Человек оглянулся. Взгляд его не выражал ничего доброго. Рыжий слуга мгновенно юркнул в толпу, которая стала растекаться, боясь не столько скандала, сколько свидетельских показаний полиции: одно дело брань, другое – удар тростью о стекло!
   Подождав, пока толпу смыло, словно из шланга, человек ткнул тростью дверь и вошёл в ресторан.
   Стомадор вежливо приподнялся навстречу:

   – Том Стомадор, к вашим услугам.
   – Орт Галеран, – представился вошедший.
   – Что было бы угодно господину Галерану?
   – То, чего у вас нет!

   Тем не менее Галеран повесил широкополую белую шляпу на крючок у двери и, присев за столик, поглядел на свет вымытый до хрустального блеска бокал, заглянул в меню и пренебрежительно отставил его.

   – Мороженое с ангиной! – нанёс он первый удар Стомадору. – Здесь нет мороженого с ангиной! А я хочу именно мороженое с ангиной.
   – Это из завтрашнего меню, сударь! – выйдя из-за кассы, Стомадор обмахнул белоснежной салфеткой даже на вид хрустящую от крахмала скатерть и подмигнул Тирею.

   Тирей на мгновение исчез, и…
   Перед Галераном возник запотевший бокал с солнечно-жёлтым мороженым и дымящаяся чашка чёрного кофе.
   Галеран усмехнулся:

   – Типичное мороженое с ангиной! Да, да, так я себе его и представлял. А кофе, конечно, из старых еловых шишек?
   – Неужели вы могли подумать, что здесь подадут что-либо иное? – почти обиделся Стомадор.
   – Тирей, мой мальчик! – поднял глаза на Тирея Галеран, с явным удовольствием отхлебнув кофе. – Тебе и на этот раз не повезло! Я давно наблюдаю за тобой. Ты хочешь устроиться как-нибудь поинтереснее. Но этот ресторан скоро вылетит в трубу.
   – Ну, знаете! – вспыхнул Стомадор. – Придумано совсем неплохо…
   – Вся реклама мира, – перебил его Галеран, – основана на трёх принципах: хорошо, много и даром. Поэтому можно давать скверно, мало и дорого. Вы же поступили наоборот. Но в глубине души человек всегда верит написанному. Были у вас какие-нибудь иные опыты?
   – Десять лет я стараюсь разбогатеть, – вздохнул Стомадор.
   – А зачем вам богатство? – оживился Галеран.
   – Представляете, – наклонился к нему Стомадор, – идёт по дороге человек…
   – Ваш знакомый?
   – Нет! – отмахнулся Стомадор, – ну… просто человек, который потерял всё… Нет, не всё, больше, чем всё: он потерял надежду. Да, у него осталось море. Но только для того, чтобы утопиться. Да, у него осталось небо. Но только для того, чтоб взглянуть на него в последний раз. Да, осталось немного сил. Но только на то, чтоб дотащиться до берега. И вдруг – я! Я протягиваю ему богатство!..
   – Деньги?..
   – Да нет, богатство! Деньги – это подачка, милостыня. А человек, потерявший надежду, вовсе не нищий. Он просто потерял своё богатство – надежду. А тут – я! Сто тысяч в моей руке это не подачка, это просто продолжение моей руки. Это – рукопожатие. Я ему говорю: вот, возьми! Здесь море, в котором не надо топиться, а на которое надо смотреть долго-долго, пока не увидишь леди, бегущую по волнам. И тогда наступит счастье. Здесь небо, в которое не надо смотреть в последний раз, а в которое надо долго смотреть, чтоб успокоиться. Здесь огромное количество бифштексов «Попробуй-да-выплюни», но их стоит попробовать, честное слово! Короче: бери и проваливай, чтоб глаза мои тебя не видели!
   Галеран даже привстал, перестав наслаждаться мороженым с ангиной:
   – Ну, а как же он вам вернёт долг?
   – Очень просто! – Стомадор взял один из чисто вымытых бокалов со столика, стал протирать его салфеткой. – Очень просто! Пусть когда-нибудь встретит на дороге человека, потерявшего надежду, и… и протянет ему руку. Вот долг и будет возвращён. А тот его возьмёт на тех же условиях… и в свою очередь… Ну, в общем, протягивать руку должен не просящий, а дающий. В этом смысл. Понимаете?..
   Дверь распахнулась. На пороге остановился господин с перекошенным от гнева лицом:
   – У вас действительно подают бульон «Ужас» с пирожками «Кошмар»?
   – Да, сударь! – пошёл к нему навстречу Стомадор. – И смею вас уверить…
   – Мерзость! – взвизгнул господин. – Запретить! Запретить! Запретить!
   И, плюнув, он выскочил из ресторана.
   – Кажется, я неплохо придумываю, – несколько растерялся Стомадор, – но в моих планах чего-то недостаёт…
   – Стомадоров! – расхохотался Галеран. – Недостаёт Стомадоров, которые населяли бы весь город и думали точно так же, как вы.
   Давенат поставил перед Галераном вторую чашку кофе и замер.
//-- * * * --//
   …У ресторана «Отвращение» остановился щегольской экипаж, управляемый кучером, усеянным блестящими пуговицами.
   Из экипажа вышли две девушки в сопровождении остроносой и остроглазой дамы, имевшей растерянный вид.
   Стомадор бросился к двери, распахнул её, и…
   В ресторан впорхнули белые костюмы, белые шляпы, вишнёвые зонтики и весело смеющиеся девичьи лица.

   – Роэна! Элли! – кричала остроносая дама. – Я решительно протестую! Посмотрите на вывеску! Я запрещаю входить сюда!
   – Но мы уже вошли, – сказала девочка лет двенадцати, которую звали Элли. – На вывеске стоит «Отвращение». Я хочу самого отвратительного!
   Роэна – девушка лет семнадцати – пожала плечами и села за столик.
   – Надеюсь, Урания, вы не станете применять силу? – сказала она остроносой.
   Поджав губы, Урания уселась возле Роэны и Элли.
   – Что это значит? – спросила Роэна, указывая на строчку в меню.
   – «Тартинки с гвоздями», – стал пояснять Стомадор, – это такие тартинки…
   – А какой толщины гвозди? – деловито перебила его Элли.
   – Элли! – застонала шокированная Урания.
   – Хозяин шутит! – вставил Давенат, чувствовавший себя так хорошо и неловко, что не знал, как приступить к своим обязанностям.
   – Но и мы тоже! – ответила Элли, внимательно глядя на Давената.
   – Нам весело! Значит, ничего ТАКОГО не будет? Очень жаль! Тогда принесите мне молока.
   – И, пожалуйста, без этих… прибавлений! – брезгливо ткнула Урания пальцем в меню.
   Давенат обернулся мгновенно. Он поставил перед Элли бокал с молоком, отошёл к буфету и стал жадно смотреть.
   – Рой! – перед тем, как погрузить губы в молоко, Элли подтолкнула сестру и показал глазами на Галерана. – Вот там один, отравившейся пищей дома сего.
   – Отравился, и умер, и похоронили его, – громко подхватил засмеявшийся Галеран.
   Элли поперхнулась молоком и выпучила глаза, сдерживая взрыв хохота.
   – Элли! – застонала Урания и схватилась за сердце.
   Галеран встал.
   – Я рад видеть детей Футроза. Я страшно рад, что вам весело. Мне самому стало весело.
   – Как, вы нас знаете? – вскричала Элли.
   – Да, я знаю, кто вы. Моё имя вам ничего не скажет: Орт Галеран.
   Он поклонился.
   Урания встала, бросила на столик мелочь и сказала голосом, не допускающим на сей раз возражений:
   – Дети! Нам пора!
   – Я вас чуть-чуть задержу, – обратился Галеран к Элли и Роэне. – Подарите немного внимания этому человеку, который стоит там, у вазы с яблоками. Его зовут Тирей Давенат. Он очень хороший, способный мальчик, сирота, сын адвоката. Ваш отец имеет большие связи. Лишь поверхностное усилие с его стороны могло бы дать Давенату занятие, которое отвечало бы его качествам больше, чем работа в кафе.
   – Что вы сказали?! – хрипло крикнул Давенат. – Я вас не просил.
   – Тирей прав, – кивнул Галеран, – он меня ни о чём не просил. Но что может быть естественнее случая? И я подумал: ничего дурного в моей просьбе нет, случай же на лицо. Всегда приятно сделать что-нибудь хорошее, не так ли? Вот и всё. Возьмите на себя роль случая. Право, это неплохо.
   – Однако! – задохнулась Урания. – Роэна! Элли! Нам совершенно пора идти!
   Спасая натянутость ситуации, Элли и Роэна мгновенно перешли на шутливый тон.
   Перемигнувшись, они двинулись к Давенату, перебивая друг друга.
   – Вы, конечно, понимаете…
   – Что в кафе «Отвращение»…
   – С кушаньем «Неожиданность»…
   – Произошло движение сердца…
   – Мы клянёмся вашей галереей…
   – Зимним летом и осенней весной…
   – Тампино сделает всё…
   – А вы? Почему вы молчите?
   – Заговорил не я! – насупился Тирей. – Сказал Галеран, чего я ему никогда не прощу.
   – Но он угадал? – осведомилась Роэна тоном взрослой дамы.
   – Да. Если бы… – Давенат едва выдохнул слова. Это была вырвавшаяся просьба о судьбе.
   – Придите завтра к нам, ладно? – Элли протянула Давенату руку, тот неловко принял её. – Якорная улица, дом девять. Не раньше одиннадцати. Прощайте! – Элли вырвала руку и повернулась к Галерану. – Какой вы чудесный человек! Вы сказали просто, так просто…
   – Элли! – воззвала Урания со стоном.
   И, предшествуемые ею, девочки покинули ресторан.
   Как заворожённый, смотрел Тирей им вслед.

   …Сверкнули пуговицы кучера, раскрылись яркие зонтики, нарядный экипаж помчался.
   С его движением распахнулся город По́кет – сказочный город с гаванью, в которую только что вошла белая шхуна под алым парусом, с бородатыми матросами в беретах с помпонами, с нарядными женщинами и весело лепящимися друг к другу вверх и вниз по склону домами.
   На фоне плывущего мимо экипажа города возникли титры:

   ЧЕЛОВЕК ИЗ СТРАНЫ ГРИН

   …А над цокотом копыт, над шорохом колёс экипажа, над плеском волны, набегающей на берег, возникла песня:

     Это было в стране,
     Что зовётся Нигде,
     Это было тогда,
     Что зовут Никогда,
     Алый парус, кренясь
     К тёмно-синей воде,
     Нас в два счёта доставит туда.

     Там бежит по волнам
     В босоножках мечта,
     Там соседствуют рядом
     Кремень и хрусталь,
     Если по сердцу сказка
     И совесть чиста —
     Ты к стране этой тоже пристань!

     Ни Гарун эль Рашид,
     Ни Ходжа Насреддин,
     А лишь тот, кто судьбой,
     Как ветрами, дублён,
     Побывал в той стране
     Под названием Грин
     Со своим неразменным рублём.

     Кто нацеливал руль
     И себя, и компа́с,
     В Зурбаган или в Лисс,
     Или в По́кет спешил —
     Тот, конечно же, рубль
     Неразменный припас:
     Нет там касс для размена души!..

//-- * * * --//
   …Старинные напольные часы в гостиной Футроза начали бить. Кинокамера соскользнула с часов на ковёр, затканный золотистыми кошками. Потом на чёрные, с зачищенными ваксой заплатами башмаки и брюки с аккуратно срезанной бахромой. И – к одиннадцатому удару часов – переместилась вверх, на напряжённое лицо Давената, непривычно расположившегося в большом кресле.
   Видимо, кинокамера следовала за взглядом Футроза, который расположился напротив Давената, оседлав стул.

   – Девочки мне всё рассказали, – сказал Футроз, – и я, пожалуй, готов устроить вашу судьбу. Кто был ваш отец?
   – Адвокат, сэр. Он исчез без вести одиннадцать лет назад. Мне было всего лишь два года, мне мать рассказывала… Он вышел вечером, сказал, что к одному клиенту, получить долг. Больше его никто не видел…

   …В гостиную вошло существо о двух головах; Роэна обнимала сестру сзади, уткнувшись подбородком в волосы Элли. Приблизившись к Давенату, девушки стали пятиться и, задумчиво кивая ему, начали говорить заунывными голосами:

   – Мы вас приглашаем…
   – Сегодня вечером…
   – Посетить наш дом…
   – Будет весело…
   – Будет страшно весело…
   – Вот уж повеселимся!..
   – Просто жуть!..

   Так, кивая, они вышли. Дверь прикрылась. За ней раздалась возня и откровенный взрыв хохота.
   Проводив дочерей укоризненным взглядом, Футроз обернулся к Тирею.
   Тот сидел, счастливо улыбаясь. Улыбнулся и Футроз.

   – Ну?.. Вы только начали говорить.
   – Когда я стал взрослым (незаметно для Давената Футроз усмехнулся), многое приходило мне на ум. Однажды я чистил башмаки, кто-то прошёл за окном, и я вспомнил отца. Мне представился ночной дождь, ветер, а отец, будто бы размышляя, как достать денег, задумался и очутился в гавани – далеко, около нефтяных цистерн. Он стоял, смотрел на огни, на воду, и вдруг все огни погасли. Почему погасли? Непонятно… Стало тихо. Дунет ветер, плеснёт вода… И он услышал, знаете, стук барабана… Солдаты вышли из переулка и прошли мимо него: «Раз-два… раз-два…» А впереди шёл барабанщик с тёмным лицом. Барабан гремел в ночной тьме, и нигде не было огней. Все спали или притаились… Конечно, дико! Я знаю! Но барабан бил. Вдруг мой отец очнулся. Он пошёл прочь и видит – это не та улица. Идёт дальше – это не тот город, а какой-то другой. Он испугался, а потом заболел и умер. В больнице, должно быть… Но он жив. Я иногда чувствую это. Большей частью я знаю, что он умер…
   – Вы фантазёр, – заметил Футроз, задумчиво рассматривая Давената. – Одиннадцать лет – большой срок. Оставим это пока. Кто такой Галеран?
   – Видите ли, это человек очень хороший. Наверное, он знал моего отца. Или мать. Он часто заговаривает на улице со мной, иногда даёт читать книги. Вообще, он мне нравится.
   – Да, это вполне объясняет Галерана, – улыбнулся Футроз. – Я ещё утром послал ему записку о вас. Повидайтесь с ним в кафе… Как это?..
   – В «Отвращении»?
   – Вот-вот! Ваш хозяин, видно, забавный человек.
   – Он очень хороший!
   – У вас все очень хорошие? – Футроз встал, давая понять, что визит окончен.
   Давенат поспешно последовал его примеру.
   – А вечером приходите. Непременно! Девочки не шутили, только созорничали, как всегда.
   – Но… – покраснев, Давенат посмотрел на носки своих латаных башмаков, нелепых на роскошном полу.
   Футроз потрепал Тирея по плечу:
   – Ну, ну, всё будет в порядке. Повидайтесь с Галераном. Я постараюсь как-нибудь начать вашу судьбу. Остальное будет зависеть только от вас.
   – Да, да. Я понимаю!.. Большое спасибо!
   И Давенат выскочил из гостиной.
//-- * * * --//
   …Давенат стремительно шёл по улице. Город спал. Небо было ослепительно синим.
   Навстречу ему шли только красивые женщины. Видимо, в своих самых лучших платьях.
   Мужчины – все исключительно в белых костюмах – улыбались ему.
   Дома сверкали белизной и не отбрасывали никакой тени.
   Красавица-девушка, торговавшая фруктами, бросила ему тяжёлый и жаркий, как солнце, апельсин.
   Давенат поймал его на лету.
   Вокруг не было слышно человеческой речи: улица не разговаривала, она пела бессловесным хором женских и мужских голосов.
   Чья-то рука легла на плечо Давенату.
   Давенат обернулся.
   Перед ним стоял улыбающийся Галеран.

   – Тебе что, дали такого пинка у Футроза, что ты не можешь никак остановиться? Я еле тебя догнал.
   Давенат наконец перевёл дух.
   – Что вы! Напротив!.. Мне кажется, что Футроз очень, очень хороший человек!

   …Улица приняла свой весёлый, но нормальный вид: дома резко обрели тень.
   Послышался людской говор. Мужчины уже не все были в белых костюмах. Не только красавицы шли теперь навстречу, и далеко не все теперь были в своих лучших платьях. Давенат разжал руку. Апельсин был апельсином, но не таким громадным и солнечным, как тогда, когда летел к нему из рук красавицы-продавщицы. И тележка её уже проехала.
   Давенат обеспокоенно поднял глаза на Галерана:

   – Вы… ещё не успели побывать в «Отвращении»?
   – Нет, а что?
   – Там… лежит вам какая-то записка от Футроза. Кажется, лежит…
   – Нет там никакой записки от Футроза.
   – Да? – сник Давенат.
   – Посуди, как она может там лежать, – усмехнулся Галеран, – когда Стомадор мне переслал её ещё до твоего ухода к Футрозу.
   – Так почему же он…
   – А разве записка была адресована тебе?
   – Ох, простите, – вспыхнул Давенат. – Кажется, я зарвался. Простите!
   Они шли по улице спокойно, точно оба отдыхали от какого-то приключения.
   – Было приключение, да? – вдруг спросил неожиданно и доверчиво Тирей.
   – Да, было, – серьёзно ответил Галеран. – И у тебя, и у меня. Вот тебе ключ.
   – Ключ? – удивлённо переспросил Давенат, принимая обыкновенный ключ из рук Галерана.
   – Да, – улыбнулся Галеран. – От твоей новой квартиры. Футроз в записке просил меня найти тебе комнату, я нашёл. Комната оплачена вперёд за три месяца с полным содержанием: завтрак, обед, ужин и два раза кофе. Хорошее приключение?
   – Чем я отплачу Футрозу?
   – Ты отплатишь Футрозу тем, что вежливо примешь эти дары. Как ты сам понимаешь, у него нет причины заискивать перед Давенатом. Что касается меня – то моя роль случайная: я только согласился исполнить просьбу Футроза… Открой шкаф!
   – Как? – изумился Давенат. – Но мы же ещё на улице! Мы ещё не дошли!
   – Тирей! – укоризненно произнёс Галеран и даже остановился.
   – Да, да! Я понимаю! – засиял глазами Тирей. – Пока что в мечтах. Мне ведь ещё надо привыкнуть…

   Теперь улица обтекала комнату с зелёными обоями, точь-в-точь такую, как её описал Галеран.
   На весь этот эпизод улица, двигаясь, остаётся как бы в периферическом зрении Давената, а комната, на мгновение исчезая, возникает вновь и вновь.

   – Открой шкаф! – приказал Галеран.
   Тирей открыл дверцу шкафа. Огромное количество шикарных костюмов висело там так плотно, что казалось, костюмы сами вытолкнули дверцу шкафа своими ватными плечами…
   – Нет, нет! – улыбнулся Галеран, словно разгадав тщеславную мечту Давената. – Не так много.
   …Костюмы вообще исчезли.
   – О, господи! – вздохнул Галеран. – Как трудно с этими маленькими фантазёрами! Костюмы есть, слышишь? Есть. Ты видишь части нового костюма, состоящего из серых брюк, жилета и пиджака – это довольно дорогое сукно.
   …В шкафу мгновенно возникли брюки, жилет и пиджак.
   – Рядом висят части белого костюма и четыре галстука различных оттенков. Две шляпы – соломенная и фетровая.
   …Рядом с деталями серого костюма в шкафу возникло всё, что сейчас описал Галеран.
   – Шляпы необходимо примерить!
   …Давенат по очереди надел шляпы и посмотрелся в проплывающие мимо витрины.
   – Было бы неестественно, если бы ты не пощупал все эти прелести. А, Тирей? Прикоснуться необходимо!
   …Тирей покорно подержался за брюки, уронил галстук и закрыл шкаф.
   – Лучше не смотреть пока! Я… должен привыкнуть.

   …Комната исчезла.
   Они снова шли по нормальной улице.

   – А, вот что! – остановился Давенат. – Уж как вы хотите, но я должен вас поцеловать! – Он подпрыгнул, охватил руками голову Галерана и крепко поцеловал.
   – Бойся несчастий, – внушительно сказал Галеран, беря мальчика за плечо. – Сердце твоё слишком открыто. Будь сдержаннее, если не хочешь сгореть.
   – А если хочу?

   Они проходили мимо столиков под зонтиками, разбросанных прямо на тротуаре. Там веселилась какая-то компания. Они остановились, привлечённые бурной сценой.
   Оборванный пожилой пьяный человек рвался к столикам, крича, что хочет развеселить компанию замечательной песней.
   – Лучшая в По́кете песенка! – рычал он. – Если у вас в ушах вата, вытащите её и не пожалеете! Я вам и спою про вату в ушах, ха-ха!..
   Слуги схватили его, намереваясь отшвырнуть куда-нибудь подальше, но компания застучала вилками по тарелкам и потребовала песню.
   Злобно оглянувшись на отошедших официантов, оборванец стукнул маленьким бубном по откляченному заду и, аккомпанируя себе то звоном бубенцов, то ударом бубна по заду, хрипло запел:

     Однажды крошка Салли
     Упала с бо́рта,
     А на волне плясали
     Четыре чёрта.

     Плясал один горбатый,
     Плясал один щербатый,
     Плясал один пузатый,
     А самый главный вату
     Держал в ушах!
     Ха-ха-ха-ха!..

     – Спасите! – взвыла Салли, —
     Хоть ради спорта!
     Три чёрта ей сказали:
     – Какого чёрта!

     Сказал один горбатый,
     Сказал один щербатый
     Сказал один пузатый,
     А самый главный вату
     Держал в ушах…
     Ха-ха-ха-ха!..

   Оборванцу налили стакан водки, накидали в бубен мелочи. Он попытался ещё сплясать, но его выставили.
   Он кинулся прочь от занесённого кулака одного из дюжих официантов и, крикнув отшатнувшемуся Давенату: «Держись, сосунок, а то сшибу!» – исчез в переулке.
   Галеран что-то быстро записывал в блокнот.

   – Я составляю сборники уличных песен и продаю их издателям, – поймав недоумевающий взгляд Тирея, Галеран захлопнул блокнот, сунул его в карман и улыбнулся: – Я жил бы лучше, если бы не играл. Не могу не играть!
   – Значит, вам не везёт?
   – Ты проницателен.
   – А вы старайтесь выиграть.
   – Совет мудреца, – рассмеялся Галеран. – Покинь меня!
   – А куда вы направляетесь?
   – Думаю, что немного выпью. – Галеран поискал в жилетном кармане. – Ах, да, от денег, что Футроз приложил к письму, осталось два золотых.
   Он вытащил две монеты и протянул их Тирею.
   Тирей взял монеты, повертел их в пальцах и одну протянул обратно Галерану.
   – Пожалуйста… В первый же раз, как отправитесь играть, присоедините её к вашим ставкам.
   – Идёт, – согласился Галеран.
//-- * * * --//
   …Тоненькие пальцы Рой зажгли спичку и поднесли её к кончику шнура. Паутина шнура опутывала огромное количество свечей. Шнур вспыхнул, огонёк метнулся по паутине от свечи к свече.
   Лёгким и ярким свечным светом залилась гостиная в доме Футроза с изображением золотистых кошек на ковре.
   Дверь приоткрылась, и в гостиную протиснулся Давенат, в новом костюме, неловко себя чувствуя и не догадываясь, что костюм идёт ему.
   Тирей запнулся в дверях:

   – Простите, я кажется, слишком рано?
   – Давенат! – воскликнула Рой. – Как хорошо! Нет, не рано: все в кабинете Тампико… Так мы с Элли зовём отца. – Она усадила Тирея на диван. – Но вас я не отпущу. Посидим! – И она села рядом.
   – Сегодня мы не увидим Элли! – горестно вздохнув, сообщила она. – Бедняжка заболела. Доктор уже смотрел язык и посоветовал не вставать. Только это не опасно, он так сказал… Да, Тампико решил, что вы должны стать путешественником… Но Элли беспокоит меня!..
   Наступила пауза.
   – Вот что, – сказала Рой с видом хозяйки дома, которая не знает, как занять гостя, – съедим конфеты.
   Она взяла со стола коробку конфет и поставила её на диван.
   – Давенат! Отчего вы сидите так чинно? Идите помогать.
   В это время в гостиную вошло зелёное одеяло, из которого торчала кудрявая голова.
   – Здравствуйте, дети! – сказала Эли. – Я к вам. И… О, Рой, дай мне конфетку, Рой!
   – Элли! Ступай назад! Как ты смела? – вскочила Рой.
   Элли сбросила зелёное одеяло и оказалась в нарядном платье.
   – Какая у тебя температура? – накинулась на неё сестра.
   – Тридцать шесть и семь. Это смертельно, да?
   – Н-ну, всё-таки! – тоном взрослой сказала Рой и, прикоснувшись губами ко лбу Элли, улыбнулась. – Ладно. Можешь остаться.
   В гостиную в сопровождении Футроза вошли гости.
   Рой всех представила.
   – Да… ве…? – переспросил у Рой, словно не расслышав, Георг Ван-Конет, рыжеватый юноша с острым лицом.
   – …нат, – закончил Тирей.
   – Очень приятно! – Ван-Конет слегка кивнул, показав, что понимает разницу положений.
   – Не обращайте внимания! – шепнула Рой Тирею. – Ван-Конет ужасно важничает. Его отец делает блестящую политическую карьеру и, возможно, будет губернатором. Но мы его проучим!
   – Консуэло Хуарец, – присела перед Давенатом смуглая девочка и демонстративно протянула Давенату руку. Тот её пожал с благодарностью.
   – Тортон! – комически присел вслед за Консуэло перед Давенатом черноволосый юноша лет восемнадцати.
   – Надо проучить Ван-Конета! – шепнула ему Рой, взяла под руку и подвела к Элли.
   Все трое о чём-то зашептались.
   Футроз отвёл Давената в сторону и придирчиво оглядел его.
   – Ну-с? Всё в порядке?
   – Я ещё не поблагодарил вас, – тихо сказал Давенат. – Иногда мне кажется, я проснусь и всё исчезнет.
   – Ну-ну, – добродушно отозвался Футроз, – будьте спокойнее. Ничего страшного не произошло.
   К ним подлетела Элли:
   – Позволь его увести, Тампико. Он нам нужен.
   – Что вы сегодня надумали? – улыбнулся Футроз.
   – Мы будем стрелять в цель! Давенат, вы должны хорошо попадать – у вас такие твёрдые глаза.
   – Я присоединяюсь, – сказал Футроз. – Составим список и назначим приз. Не два, не три, а один…
   Это предложение было уже обращено ко всем собравшимся в гостиной.
   – Правильно, – поддержала Рой отца. – Один приз, чтобы не было никаких утешений. И он уже есть!
   Рой выложила на стол нечто, видимо, наспех завёрнутое в газету.
   – Какое-нибудь ехидство? – спросил Футроз, намереваясь пощупать свёрток.
   Но поднялся крик:
   – Тампико, это нечестно!
   Слуга внёс мишень и ружьецо.
   Мишень он поставил на террасе, раскрыв стеклянную дверь гостиной, ружьё передал Футрозу.
   – Кто же первый? – Футроз обвёл взглядом молодых людей.
   – Разрешите мне быть последним! – обратился к нему Давенат.
   – Последний хочет быть первым, – улыбнулась Консуэло.
   – Становится любопытно! – заметил Ван-Конет. – Некоторые из нас довольно ретивы. Что касается меня – выйду под номером, какой мне назначат.
   – Тогда под номером первым, – протянул ему ружьё Футроз.
   Ван-Конет взял ружьецо в правую руку и, вскинув его как пистолет, выстрелил с вытянутой руки.
   – На круге с цифрой пятьсот, – заявил он, всматриваясь в мишень, затем выстрелил с левой руки.
   – Только две руки! – попытался пошутить Тортон. – Как жаль!
   – Нам хватит! – ответил Ван-Конет. – Пусть Рой перечеркнёт мои попадания.
   Роэна взяла карандаш и пошла к мишени.
   – Ван-Конет не попал в центр, но выбил девятьсот двадцать пять очков.
   Все ахнули.
   – Это случайно, – сказала Рой с состраданием, глядя на ставшее необычайно самодовольным лицо Ван-Конета. – Это не более как счастливая случайность!
   – Понятно, случайность, – поддержал игру Рой Тортон и вздохнул ещё глубже и ещё тяжелее. – Дикий, нелепый случай!
   Фуртроз засмеялся.
   – Папа, отчего ты смеёшься? – спросила Элли, рассматривая Ван-Конета унылыми глазами. – Ван-Конет ошибся. Он не хотел попасть. Правда ведь, вы не хотели этого?.. Бедный! Как ужасно делать то, что не хочется!
   – А ну вас! – отмахнулся Ван-Конет. – Девятьсот двадцать пять. Чего же ещё?
   – Но не полторы тысячи! – вздохнул Тортон, принимая ружьё из рук Фуртроза и прицеливаясь.
   – Не огорчайтесь! – уныло утешала Ван-Конета Рой. – В следующий раз вы попадёте по-настоящему, добровольно.
   – Факт тот, что я получу приз! – объявил Ван-Конет и уселся на диване.

   …Давенат не принимал участия в этой словесной перепалке.
   За его спиной кто-то с кем-то спорил, раздавались лёгкие, как щелчки, выстрелы, а он смотрел на небольшую акварель, висевшую на стене гостиной: безлюдная дорога среди холмов в утреннем или вечернем озарении. Такой свет мог быть и на рассвете, и при закате. Художник нашёл некий световой перепад времени, и оттого дорога казалась уходящей в бесконечность.

   – Это – «Дорога Никуда», – раздался рядом с Давенатом негромкий голос.
   Давенат обернулся.
   Рядом с ним стояла и смотрела в картину Консуэло Хуарец.
   – Она так называется?
   – Да. Так её назвал Футроз. Он купил её на аукционе. На обороте картины написано: «Пусть каждый, кто вздумает идти по этой дороге, помнит: на дороге многое случается и будет случаться. Остерегитесь!»
   – На дороге человек! – взволнованно шепнул Давенат. – Видите?
   …Действительно, на мгновение на дороге мелькнула спина уходящего и явно торопящегося человека.
   – Нет! – шепнула Консуэло, всматриваясь в картину. – Вы – фантазёр?
   – Вот он! – почти крикнул Давенат. – Он обернулся!

   …Снова возникший на дороге человек оглянулся и внимательно посмотрел на Давената.

   Давенат задохнулся:
   – У меня такое чувство, словно он… приглашает меня за собой!
   – Остерегитесь! – улыбнулась Консуэло. – Ведь это написано на обороте картины.
   – Но вы видите его?
   – Если зажмурюсь! – Консуэло на мгновение зажмурилась и грустно рассмеялась. – Нет. Даже так у меня ничего не получилось.
   – Кто сейчас стреляет? – спросил Давенат, не в силах оторваться от картины.
   – Тортон набил пятьсот. Рой – сто пятьдесят. Стреляла Элли. Но она зажмурилась, как я только что, и чуть не попала в стекло. Сейчас она снова пытается. Выигрывает Ван-Конет – девятьсот двадцать пять очков.

   …Позади них, словно размытые расстоянием, слышались щелчки выстрелов, смех, неясные голоса…

   – Можно мне постоять рядом и послушать ваши мысли? – коснулась Консуэло руки Давената.
   Давенат согласно кивнул.
   – Человек ещё идёт? Он не исчез?
   Давенат снова кивнул.
   – Куда? Зачем? – растерялась Консуэло.

   …И, словно издалека, откуда-то из глубины картины возникла песня:

     Уходит в ночь, уходит в ночь
     Хороший человек,
     Чтобы кому-нибудь помочь
     В ту ночь и в этот век.

     По той дороге не идут
     За звоном серебра,
     Узнает он, как тяжек труд
     У рыцарей Добра.

     Уходит день и вновь встаёт,
     Мелькают города,
     И лишь слепцы зовут её
     «Дорогой Никуда»!..

   Песня смолкла, зажмурившаяся Консуэло открыла глаза.

   – Я думала… в вас есть какая-то тайна… А тайны нет: вы… просто хороший человек!
   …На плечо Давената легла рука Футроза.
   – Ваша очередь, Тирей. Вы – последний. Постарайтесь перещеголять Ван-Конета. Но… девятьсот двадцать пять! Боюсь, что после Георга вы в безнадёжном положении.
   – Давенат! Пожалуйста, Давенат! – закричала Элли.
   Давенат увидел чёрные глаза Рой, стеснительно взглянувшие на него.
   Словно в тумане он увидел глаза Консуэло.
   – Что вы хотите? – спросил он, улыбаясь, у Элли.
   – О, Давенат! Я хочу… – Элли зажала рукой рот, а другой рукой тронула завёрнутое в газету. – Будьте только спокойны!
   – Будьте спокойны! – посоветовала Рой.

   …И снова глаза Консуэло.

   – Я не знал, что судьи пристрастны! – заметил Ван-Конет.
   – Судьи, как судьи, – сказал Тортон.

   …Давенат начал брать прицел и увидел за острием мушки чёрные дуги, напоминающие срез луковицы. Мишень стала приближаться, пока не очутилась как бы на самом конце дула, которое упёрлось в неё.

   – Давенат! – воскликнула Рой.

   …Давенат спустил курок. В центре мишени блеснуло отверстие. Давенат выпустил остальные пули одну за другой и, ничего не сознавая, пошёл к мишени, дыша, как после долгой схватки.

   – Ура! – закричала Рой, опередившая Давената. – Видите, что вы наделали?
   – Что там? – крикнул Футроз.
   – Он попал в тысячу! – воскликнула подбежавшая к мишени Элли.
   – Все в центре! – сказала Консуэло, подойдя к мишени и с любопытством разглядывая её.
   – Да-а! – восхищённо заметил Футроз, рассматривая мишень. – Два отверстия даже слились краями. Стало быть, вы рекордсмен?
   – Ничего подобного, – ответил Давенат, которого общее волнение привело в замешательство. – Я стрелял всего лишь несколько раз в жизни не лучше, чем Рой…
   – Благодарю вас! – сказала Рой, насмешливо приседая.
   – Нет, нет, я не хотел… простите… но сегодня на меня что-то нашло. Поверьте, я удивлён не менее вас.
   – Вы очень хотели? – серьёзно спросил Футроз.
   – Да, очень, – сознался Давенат. – Однако, все хотели этого.
   – Получайте ваш приз!

   Рой подошла к столу, взяла свёрток и вручила его Давенату.
   Тирей развернул свёрток.
   …На столе оказался маленький серебряный олень на подставке из дымчатого хрусталя. Олень стоял, должно быть, в глубоком лесу. Подняв голову, вытянув шею, он прислушивался или звал – нельзя было уразуметь, но его рога почти касались спины…

   – Теперь вы владеете оленем! – сказала Элли, видя удовольствие, с каким Давенат принял хорошенькую безделушку.
   – Я не ожидал, что это так хорошо! – с наивным восторгом произнёс Тирей.
//-- * * * --//
   …Где-то за стеной глухо били часы.
   Тирей раскачивался в качалке в зелёной комнате с письменным столом, шкафом и креслом. На столе запрокинул рога серебряный олень. Рядом с оленем стояла бутылка лёгкого вина и бокал. Тирей потянулся было, чтобы налить вина, но раздумал.
   Он пересел из качалки в глубокое, удобное кресло.
   Он видел, что качалка по инерции продолжает качаться.
   …За окном возникла тонкая рука Рой с зажжённой спичкой. Рука поднесла спичку к шнуру и…
   В окне вспыхнуло ночное звёздное небо.
   Словно в тумане, продолжала качаться качалка.
   …В углу кадра возник пробитый солнечным светом золотой шмель.
   Ему сопутствовало виолончельное гудение. Шмель рос. Поперечные тёмные полосы на тельце шмеля распространились на весь экран, словно лестница, ведущая вверх. Именно – вверх, так как шмель всё рвался и рвался вверх, и «лестница» подрагивала в этом направлении.
   За поперечными полосами возникла «Дорога Никуда».

   Перед картиной – две головы: Давената и Консуэло.
   …Консуэло что-то говорит, её губы шевелятся, но голоса не слышно.
   …По дороге уходит человек. Он оборачивается. Его улыбка зовёт Давената с собой.
   Шмель вырвался – вверх! – из кадра. На мгновение полосы слились.
   Экран замелькал и стал совершенно белым.
   Из белого прорезалось движение: с лёгким скрипом раскачивалась качалка.
   За окном стояло свежее солнечное утро.
   Качалка раскачивалась.

   …Давенат поднял глаза. В качалке развалился оборванец, которого они с Галераном встретили на улице и который распевал песенку о «Крошке Салли».
   Тирей зажмурился, словно прогоняя остатки сна, но оборванец улыбался, допивал вино прямо из горлышка бутылки и не исчезал.
   – Я ждал, – сказал оборванец, – ждал, когда ты проснёшься, Тири. Видно, весёлый у тебя вчера был денёк, коли ты даже до постели не добрался! А?!
   Оборванец захохотал и поставил опорожненную бутылку на стол.
   – Кто… вы? – привстал Давенат.
   – Замечательный момент! – сказал оборванец. – Я – Франк Давенат, твой отец.
   – Вы должны знать, что я вас почти не помню, – вскочил Давенат. – Вы… пели в уличном ресторане, как нищий, а… теперь пришли?
   – Ах, вот что? – усмехнулся Франк. – Так ты меня видел и не узнал? Мне кажется, что ты вырос бесчувственным!.. А, я понимаю! Я должен был явиться в автомобиле и привезти тебе богатую игрушку?
   – Зачем вы бросили нас? – Тирей со смешанным чувством неприязни и сострадания посмотрел на отца. – Зачем вы вернулись?
   – Я не вернулся, Тири. Того человека, который одиннадцать лет назад ушёл из дома, чтобы разбогатеть в чужих краях, больше нет. Я – твой отец, но я не тот человек! – Франк почти искренно вздохнул. – Тири!.. Тири!.. Ведь это я выдумал тебе такое имя. Корнелия хотела назвать тебя Трери. Впрочем, всё равно. Ах ты тихоня! – Его глаза стали масляными, и он принялся тормошить Тирея.
   – Смышлёный тихоня Тири!.. Футроз! Да, ты поймал жирную кость! Теперь ты можешь заполучить богатую жену. Со временем, конечно. А???! Ха-ха!!! Ну, на старшую тебе смотреть ещё рано, она созрела, а младшая… Ну, что ж, я, как отец, не против. Хотя ты должен быть умён, чтобы стебануть этот кусочек!
   – Не смейте! – выдохнул Тирей. – Слышите? Не смейте даже думать о Футрозе!
   – Боишься, что испачкаю твой идеал? Ах, Тири, Тири, у тебя есть идеалы! Нет ничего хуже для человека, как иметь идеалы!.. Тири! – вдруг захныкал Франк. – Тири, мальчик мой! Ты в фаворе, у тебя есть деньги. Я так давно не обедал как человек! Вечные подачки, Тири, вечные подачки чужих людей!
   – Вот. – Тирей вынул золотую монету, дал её Франку. – Пообедайте, пожалуйста. Это всё, что у меня есть.
   – Ах, Тири! – вздохнул Франк, пряча монету. – Ты добр! Это ещё хуже, чем иметь идеалы. И… ты, конечно, хочешь, чтобы я исчез немедленно?
   – Да… Я вас очень прошу…
   – Да ты к тому же честен, мой мальчик! – с ужасом воскликнул Франк. – Честен, добр, имеет идеалы… Ты пропадёшь в этом мире, если отец немедленно не вмешается в твои дела.
   – Нет, нет… Я вас очень прошу!
   – Тири! – строго посмотрел на него Франк. – У тебя есть отец, которому ты не безразличен.
   – Где же вы были раньше? – захлебнулся слезами Тирей.
   – С прошлым покончено, – развалился в кресле Франк. – Есть настоящее: отец и сын нашли друг друга. Счастье! Я решил навсегда остаться в родном По́кете и заняться твоим воспитанием.
   Франк прищурился и оценивающе оглядел Тирея.
   – Судя по карточке, что торчит у тебя из кармана, ты приглашён на ленч к Футрозам. Я не ошибся?
   – Н-н-нет…
   – Дай-ка!
   Тирей протянул отцу карточку.
   Франк усмехнулся:
   – Тебя могли бы просто пригласить, когда ты вчера был у них, но тебя пригласили по всем светским правилам. Тебе деликатно дали понять, что в свете это делается именно так.
   Франк резко поднялся с кресла.
   – Пошли, Тири, нам пора. Неловко томить ожиданием таких деликатных людей!
   – Куда вы собрались?! – забился в угол Тирей, чувствуя неладное.
   – Было бы бесчестно с твоей стороны не представить Футрозу старого отца.
   – Не надо! Прошу вас!.. Всё сразу станет совсем по-другому!
   – Конечно, по-другому. Тебя подобрали, как уличного котёнка, который понравился. Но улица может предъявить Футрозу и свои права.
   Тирей заметался, не зная, как быть. Распахнул дверцу шкафа, выхватил оттуда белый пиджак, протянул Франку:
   – Наденьте хотя бы это!
   Франк захохотал:
   – Давненько я не втискивал свои кости в эдакую роскошь!
   Он надел пиджак и, поплевав на ладони, пригладил седые свалявшиеся волосы. Обернулся к Тирею:
   – Не правда ли, твой отец имеет вполне импозантный вид?
   Зажмурив глаза, Тирей утвердительно кивнул.
   Франк скинул пиджак, бросил его на кресло.
   – Никакого маскарада, Тири! В этом наряде я, пожалуй, могу и понравиться. А я иду не нравиться, я иду просить.
   – Просить?! – воскликнул Тирей.
   – Должен же я получить свою долю в этой игре! – усмехнулся Франк и подтолкнул Тирея к выходу.
//-- * * * --//
   …Футроз придвинул к Франку рюмку бренди, сигару.
   Франк важно отпил глоток, откусил кончик сигары.
   Привстав, Футроз зажёг спичку.
   Франк с аппетитом затянулся сигарным дымом.
   Футроз плеснул из сифона Франку и себе в бокалы, каждым движением подчёркивая равенство с Франком.

   – Я рад, что у Давената нашёлся отец, – приветливо улыбнулся Футроз. – Я рад…
   – Скинуть с плеч добровольную заботу о Давенате?
   – О, нет!
   Футроз встал и прошёлся по комнате.
   – Тирей для меня…
   – Кусочек коры, найденный под ногами во время прогулки, – перебил его Франк. – Кусочек коры, из которого вы начали стругать кораблик.
   – Ну, и чем плохо? – попытался улыбнуться Футроз.
   – Да тем, что это от вашей скуки. – Франк глотнул из рюмки. – Охотно верю, что вы этот кораблик выстругаете. Но такие кораблики обычно пускают в луже. Взрослые, как правило, мгновенно о них забывают. А вы – взрослый человек, Футроз.
   – Вы напрасно разговариваете со мной в таком тоне!
   Футроз явно сдерживал раздражение.
   – Вы же его бросили! Чего вы хотите? Я не понимаю… А-а-а!
   Осенённый Футроз подошёл к письменному столу, выдернул ящик и достал пачку денег. Положил её перед Франком.
   – Здесь ровно столько, сколько позволит вам снова стать человеком. Но вы мгновенно исчезнете из города. Пусть и не таким странным способом, как это нафантазировал себе Тирей.
   – Что это за способ? – поинтересовался Франк.
   – Неважно, – уклонился Футроз. – Годится любой, даже самый банальный: пароход, автомобиль, поезд…
   – Сколько здесь? – кивнул на пачку банкнот Франк.
   – Тысяча фунтов.
   Франк распушил пачку рывком пальцев, покидал на ладони:
   – Порядочные деньги! Здесь отели и каюты первого класса, крупная игра и женщины… Но послушайте, Футроз! Почему вы так кичитесь всем этим? Я такой же счастливый человек, как и вы. Я путешествую. Правда, на крыше вагонов. Но это даже приятнее! По крайней мере, я вижу звёзды, которых не видно из вашей каюты… Я играю. Правда, на мелочь, но получаю больше удовольствия, чем вы: вы можете выиграть одну виллу, которая вам не нужна, а я выигрываю бутылку дешёвого «Кьянти», которая необходима моей пересохшей глотке…
   Франк подбросил в последний раз пачку на ладони и ловко кинул её в ещё раскрытый ящик стола.
   – Можете на эти фунты послать на курорт какую-нибудь чахоточную девчонку с улицы. Будет ещё один кораблик, вырезанный из коры и брошенный в лужу. Зато станут говорить: Футроз – святой человек!
   Скучающим взглядом Футроз взглянул на часы.
   – Да, да, понимаю! – Франк встал и приблизился к Футрозу. – Слушайте, вы, святой человек! Я не хочу – вы слышите! – не хочу, чтобы из постоянной благодарности к благодетелям Тири стал подлецом и прохиндеем. Облагодетельствованные должны кланяться. Всё ниже и ниже. А подачки вызывают жажду получать ещё и ещё. К чёрту! Пускай пробивается сам.
   – Вы… вы портите ему судьбу! – задохнулся от гнева Футроз.
   – Да, – усмехнулся Франк. – Но зато это будет его судьба… Тысяча фунтов! – Франк расхохотался.

   …В тёмном углу лестничной площадки вжались в стену огромный ливрейный слуга и Урания Тальберг.
   Распахнулась дверь из кабинета Футроза, и в её проёме показался хохочущий Франк.

   – Тысяча фунтов! – продолжал хохотать он, явно иронизируя на Футрозом. – Всего тысяча фунтов за человеческую судьбу!
   – Он вымогал деньги! – зашипела Урания. – Тысячу фунтов!

   …Напротив дома Футроза, вжавшись в тень противоположного дома, стоял Тирей. Он с ужасом и надеждой смотрел на парадную дверь особняка.
   Дверь распахнулась. Её распахнула Урания.
   Слуга резко тряхнул Франка и швырнул его на тротуар.
   В окне мелькнуло разгневанное лицо Футроза, испуганные личики Роэны и Элли.
   Урания заметила Тирея.

   – Шантажист! – прошипела она. – Вас пригрели, а вы занялись вымогательством!
   – Но я… – пытался вставить Тирей.
   – Молчите! Как дико с вашей стороны! Зачем вы прислали этого человека? Он сказал, что он ваш отец, и стал клянчить деньги! Фу!
   – Ради бога… – шептал Давенат. – Я хочу объясниться… Хочу сказать всем… Господин Футроз…
   – Господин Футроз и девочки уехали в Лисс.
   – Но я только что видел… в окне…
   – Никого нет дома. Слышите? Вы!
   И разгневанная Урания захлопнула дверь перед носом Давената.
   – Зачем вы это сделали? – бросился Тирей к хохочущему Франку. – Как вы смели?..
   Он схватил Франка за лацканы пиджака и стал трясти его.
   – Эй, Тири, потише! – прикрикнул на него Франк и с лёгкостью отшвырнул от себя. – Скандал, так скандал. Пусть знают Давенатов!

   Франк выхватил из-за пазухи маленький бубен, хлопнул себя по откляченному заду и заорал на всю улицу:

     Однажды крошка Салли
     Упала с бо́рта,
     А на волне плясали
     Четыре чёрта.

     Плясал один горбатый,
     Плясал один щербатый,
     Плясал один пузатый,
     А самый главный вату
     Держал в ушах!
     Ха-ха-ха-ха!..

   Вокруг стала собираться гогочущая толпа. Раздался свисток полицейского.
   …Скандализованный Футроз гневным жестом задёрнул штору.
   …Скандализованный дом Футроза задёрнул все шторы в своих окнах.
   Дом сразу словно ослеп.
   Но для Тирея стало темно на улице.
   Он побежал.

   …Улица зазвучала своими самыми низменными звуками…
   Лаяли собаки.
   Визжали сцепившиеся торговки фруктами.
   Навстречу Тирею шли исключительно уродливые женщины. Нечёсаные, неряшливо одетые.
   На углу пьяные матросы затевали драку.
   Сумерки сгущались резко, как не бывает на самом деле.
   Старуха в чёрном вывалила под ноги мчащемуся Тирею тачку с гнилыми апельсинами.
   Тирей чуть не поскользнулся на гнилом апельсине и…
   Увидел себя на морском берегу.
   Тяжело дыша, он огляделся. Было темно. Вверх – по холму – поднимались огни города.
   На берегу метался вместе с ветром одинокий фонарь. Порой он вырывал из тьмы кусок моря: огромные, серые, как купающиеся слоны, в волнах покачивались заякоренные нефтяные цистерны.
   Вдруг погасли городские огни. Качнувшись, перестал светить береговой фонарь. Сквозь обрывки облаков пробивалась луна. Все или заснули, или притаились.
   Стало тихо.
   В тишине Тирей услышал приближающийся стук барабана. Солдаты вышли из переулка и прошли мимо него. Впереди шёл барабанщик с тёмным лицом.
   Тирей бросился в переулок и заколотил в первую попавшуюся дверь.
   Дверь открыла старуха, которая вывалила ему под ноги гнилые апельсины.

   – Где я? – закричал Давенат. – Это По́кет?
   – По́кет? – удивилась старуха. – И слыхом не слыхала про такой город. Это – Хуан-Скап.
   Старуха захлопнула дверь. Послышался приближающийся стук барабана. Мимо Тирея снова прошли солдаты. Впереди шёл барабанщик с тёмным лицом.
   За солдатами выросла покачивающаяся фигура матроса.
   – Где я? – бросился к нему Тирей.
   – Ты?! – удивился матрос. – То есть, как это где? Ясно, в Тахенбаке. А вот где это ты так насосался, шустрец?
   Давенат кинулся в другой переулок. Заколотил в окно. В окне вспыхнул свет. Высунулось испуганное лицо в ночном колпаке.
   – Где я? – крикнул Тирей. – Ради бога!
   – Стоишь на окраине Гель-Гью и не знаешь, что это Гель-Гью?
   Фигура в окне испуганно шарахнулась обратно в глубь комнаты. Свет погас.
   А из глубины переулка снова застучал барабан. Мимо Тирея прошли солдаты с темноликим барабанщиком.
   …У столба с раскачивающимся тёмным фонарём словно врос в землю гигантский полицейский.
   – Где я? – кинулся к нему Давенат.
   – Бродяга? – рявкнул полицейский.
   – Нет, что вы… просто я…
   Успокоенный приличной манерой Давената разговаривать и его костюмом, полицейский отдал честь:
   – Город Гертон, смею доложить. Представитель гертонского управления полиции к вашим услугам, милорд!

   Гигант осклабился.
   А Тирей уже мчался по новому переулку.
   Едва переводя дыхание, он робко стукнул в какую-то дверь. Дверь мгновенно открылась, словно его ждали.
   Крошечный старичок с огромной подзорной трубой в руке стоял в проёме двери.

   – Вы мне не откажите сказать, где я? Будьте добры! Пожалуйста!
   – Как не стыдно! – покачал головой старичок. – Вы уже с полчаса, как барабаните во все двери Зурбагана. Я за вами внимательно наблюдал!
   Старичок показал на подзорную трубу, ухмыльнулся и захлопнул дверь.
   Из глубины переулка нарастала барабанная дробь. Мимо снова прошли те же солдаты с окаменевшими лицами и тот же странный барабанщик.
   – Где я?! – крикнул Давенат в ночь.
   – Это – Лисс! – свесилась над Давенатом с балкона девочка, чем-то напоминающая Элли. – Город Лисс! Разве не видно?

   Девочка исчезла.
   Тирей бросился в конец переулка, и…
   Словно расступились дома.
   Перед ним открылась в вечернем – или утреннем – озарении живая дорога между холмами, точно совпадающая с той, которую он видел на картине в гостиной Футроза.
   Давенат пошёл по этой дороге: пути назад не было.
   А над ним, словно продолжение странной песенки, что возникла в его ушах в доме Футроза, зазвучало:

     …И тот, к кому пришла беда,
     Дорогой той идёт,
     Идёт Дорогой Никуда
     И, всё-таки, – вперёд.

     Ведь непременно впереди
     Затеплится звезда.
     Иди вперёд, вперёд иди,
     Пусть даже – Никуда!..

//-- * * * --//
   Давенат шёл вперёд и… – никуда.
   Звучала мелодия песни.
   Ночь свалилась, точно ноша, с высоких холмов.
   Дорога Никуда рассекла пустыню.
   …Спина Давената сгорбилась под тяжестью упакованной палатки. Тирей последним тащится за уходящим экспедиционным отрядом.
   …На Дорогу налетела пенная волна. Но не смыла её, и Дорога закачалась под прозрачной толщей морской воды.
   …Спина Давената напряглась: его руки с трудом ворочают огромный штурвал белопарусного корабля.
   Вода закипела. На плечи Давенату легли края штормовой зюйдвестки.
   Ветер стал рвать паруса. Спина Давената качнулась вместе с кораблём…
   Сделала полный оборот на экране и…
   Теперь это спина альпиниста, врубающего ледоруб в наледь горы…
   Гигантская фигура Давената занимает весь экран.
   Внизу – города, которые он проходит.
   Он шагает, как Гулливер среди лилипутских строений: ноги, не прикасаясь к мостовой, шагают по улицам, где дома доходят Тирею до щиколотки…
   Через город, где майской зеленью кипят улицы…
   Через город с крутящимися в воздухе желтыми листьями…
   Через город, где крыши покрыты свежевыпавшим снегом…

   И снова Дорога, на которой все масштабы вдруг становятся реальны.
   Давенат идёт по Дороге. Обогнав его, камера заглядывает Тирею в лицо.
   …Идёт взрослый человек в повидавшей виды куртке. Что-то неуловимое напоминает в нём прежнего восторженного мальчика. В руке, привыкшей к тяжестям, кажется лёгким матросский сундучок.
   А в мелодию песни, не прекращавшейся ни на миг, снова вплелись слова:

     Когда-нибудь, когда-нибудь
     Окончишь путь и ты,
     Когда-нибудь и где-нибудь
     Сбываются мечты.

     Проходит ночь, и день встаёт,
     И вновь манит звезда…
     И лишь глупцы зовут её
     Дорогой Никуда!

//-- * * * --//
   …Галеран, на котором почти не сказались минувшие годы, разве что морщины прорезались резче на его худощавом лице, бросил перед клерком банка увесистый мешочек.

   – Вам нынче сильно везёт в игре! – с завистью произнёс клерк, взвесив мешочек на ладони.
   Раскрыл его, высыпал для пересчёта золотые монеты на конторку.
   – Это не моё, – ответил Галеран. – Поместите это…
   – Знаю, знаю, – вежливо и по-свойски перебил его клерк. – Опять на имя пропавшего Тирея Давената.
   – Да, это его деньги. Золотой Тирея оказался заколдованным.
   – Мало нынче таких благодетелей! – вздохнул клерк и принялся пересчитывать деньги.
   – Я не благодетель, Никс. – Ожидая конца подсчёта, Галеран раскурил трубку. – Я просто задолжал мальчику, который пробудил во мне доброе отношение к людям. Надеюсь вернуть долг мужественному и хорошему человеку. Я ни на год не прекращал его поиски.
   – И игру, – ухмыльнулся клерк.
   – Да.
   – А если он погиб?
   – Это, – Галеран кивнул на золото под рукой клерка, – на случай беды, а не гибели. Если бы он погиб, я бы перестал выигрывать. Тирей жив.
   Пересчитав деньги, клерк ссыпал золото обратно в мешочек.
   Галеран приподнял шляпу и вышел.
   Клерк ещё раз взвесил на ладони мешочек.
   – Подумать только! – не без зависти вздохнул Никс, – такое привалило парню! А он, может, сейчас стоит перед какой-нибудь паршивой харчевней и щупает свой тощий карман!
   Клерк щёлкнул костяшками счётов и словно передвинул кадр…

   …Тирей остановился перед вывеской придорожной гостиницы или таверны «СУША и МОРЕ».
   Пошевелил в кармане малой толикой денег и вошёл…
   …У окна стоял постаревший Стомадор. Посетителей не было, и Стомадор просто смотрел в окно и на море.
   Давенат постоял у двери. Стомадор покосился на него и снова отвернулся к окну.
   Давенат понял, что его не узнали, поставил сундучок в угол и спросил:

   – Эй, хозяин, можно поесть?
   – Очень мне надо заботиться о тебе! – огрызнулся Стомадор, не отрываясь от окна.
   – Тогда зачем вы держите гостиницу?
   – Чтобы всегда иметь возможность кому-нибудь нагрубить. И отказать. И вышвырнуть вон.
   – А! Понятно. Верно, вам редко платят? Я заплачу.
   – По дороге из Тахенбака в Гертон ездят приличные люди. Они всегда платят.
   – Так в чём же дело?
   – Не видишь, что я занят? Ищи, где хочешь. Что найдёшь, то и поешь.
   Улыбнувшись, Давенат вытащил из шкафа за стойкой три бутылки вина, дичь, пирог, всё это отнёс за столик и деловито принялся есть.
   – Экий ты дурак! – расхохотался Стомадор, подсел к Тирею и налил себе вина. – Ты кто такой?
   – Джемс Гравелот, – обгладывая косточку куропатки, важно заявил Тирей.
   – Д-да… – отхлебнул из бокала Стомадор. – Это всё равно, что камень представился бы камнем, волна – волной, облако – облаком…
   – Да, примерно, – расправлялся с куропаткой Тирей.
   – Проголодался?
   – Немного. – Тирей принялся за пирог. – Но я заплачу.
   – Знаю, знаю! – отмахнулся Стомадор.
   Он встал, прошёлся по комнате.
   – Ты куда? В Гертон или в Тахенбак?
   – А мне всё равно: что из Гертона в Тахенбак, что из Тахенбака в Гертон.
   – Понятно, понятно! – Стомадор потёр руки. – Кажется, ты тот самый человек.
   Тирей перестал есть.
   – Это какой же… тот самый?
   – Ты – человек молодой, бродишь без дела, и раз ты мне подвернулся, то бери, если хочешь, эту лачугу и промышляй… А?
   – Вы… предлагаете мне «СУШУ и МОРЕ»?
   Стомадор кивнул. Тирей даже привстал:
   – Нет, нет, вы не думайте… Я заплачу… За еду, за вино… а купить? Купить я бы не смог даже вашего поросёнка.
   – Хочешь, я тебе открою одну страшную тайну? – Стомадор склонился к Тирею и прошептал: – Поросёнка нет!.. Ничего нет! Есть эта лачуга, ну… и небольшой запас всего. Да! Ещё семь кур. Живых. Можешь здесь жить и работать у фермеров. У меня ничего не вышло с «СУШЕЙ и МОРЕМ». Может, у тебя выйдет?.. А денег я с тебя не возьму.
   – А… вы куда? – несколько растерялся Давенат.
   – Мешок за плечи – и в По́кет. Я уже там купил дело, вроде этого, – Стомадор обвёл жестом зал. – Но не против моря, а против тюрьмы.
   – Против тюрьмы? Зачем?
   – Видишь ли… – Стомадор налил себе и Тирею. – В тюрьме люди всегда на что-то надеются. На лучшее, конечно! А я люблю запах надежды. Он бодрит.
   Тирей залпом выпил бокал, задумался.
   – Зачем вы это хотите сделать со мной?
   Стомадор закурил сигару.
   – У тебя в глазах нет надежды. Тут-то мы с тобой и столкнулись. Я тебе протягиваю руку и прошу взять. Деньги? Нет! Маленькое дело. Мне оно уже ни к чему, а у тебя… Видишь ли, это как рукопожатие в дороге. Здесь море, в котором не надо топиться, на которое надо смотреть долго-долго, пока не увидишь леди, бегущую по волнам.
   – А вы видели?
   Стомадор важно кивнул:
   – Два раза. И оба раза она мне помахала рукой. Ну, я, конечно, ответил… И тогда наступает счастье.
   – Почему же вы хотите мне это отдать?
   – Малыш! – Стомадор пыхнул сигарой. – Я не сентиментален, но счастье только тогда счастье, когда его можешь дать другому. Я хочу подарить тебе небо, в которое надо смотреть, чтобы успокоиться. А у тебя в глазах нет покоя, я это сразу заметил.
   Стомадор встал, вынул из конторки просторный, густо исписанный лист бумаги и протянул его Тирею.
   – Подпиши вот здесь… И здесь.
   Тирей нерешительно взял протянутое ему перо.
   – Вы… твёрдо решили?
   Стомадор хмыкнул:
   – Я давно продал лошадь и телегу, чтоб тебе ничего не досталось. Понял? Нищенское дело!

   …Давенат внимательно посмотрел на Стомадора. Безусловно, тот его не узнавал. Он, действительно, дарил всё первому встречному. Сомнений не было: происходило извечное, хоть и редкое чудо великой Доброты. На Стомадоре не гремели рыцарские доспехи, у крыльца не стоял всемирно известный тощий конь, но в ушах Давената вспыхнула песня, мелодия которой сопровождала все повороты его судьбы:

     Известен рыцарь Дон Кихот,
     Чья слава не легка.
     Он дом покинул лишь на год,
     А вышло – на века.

     С тех пор несётся Росинант,
     Копытами стуча,
     Туда, где Совесть и Талант
     О помощи кричат.

     Маячит рыцаря копьё,
     Мелькают города,
     И лишь глупцы зовут её
     Дорогой Никуда!..

   Тирей расписался под дарственной.
   – Знаешь, что про тебя здесь станут говорить? – улыбнулся Стомадор. – «Странный парень, этот молодой трактирщик. Должно быть, он образованный человек, скрывающий своё прошлое»… А?
   – Как мне благодарить вас?
   – Ну, ну, – Стомадор потрепал Тирея по плечу. – Считай, что с тобой случилось маленькое приключение на большой дороге.
//-- * * * --//
   …Старый гравировщик вывесок Баркет и его дочь Марта возвращались в своей бричке в По́кет.
   На изгибе дороги показалась «СУША и МОРЕ».

   – Завернём перекусить к Стомадору? – обернулся к дочери Баркет.
   – Вот уж скоро два года, как там новый хозяин, а всё ещё это называется «завернуть к Стомадору»! – рассмеялась хорошенькая Марта.
   – М-да! – придержал Баркет лошадь у крыльца гостиницы. – Странный парень, этот молодой трактирщик… Поговаривают, что он образованный человек, но почему-то скрывает своё прошлое…
   …Давенат поставил на столик Баркета поднос с дымящимся кофе и золотистыми булочками.
   – Да, да! Ваши знаменитые «Тартинки с гвоздями», – пошевелил пальцами над булочкой Баркет. – Стомадор никогда себе не позволял таких фантазий!
   – Вы думаете? – улыбнулся Давенат.
   – Я не думаю, я знаю! – погрузил зубы в хрустящую булочку гравировщик. – Не собираетесь ли в По́кет посмотреть развлечения свадебного сезона? Между прочим, там будет конкурс стрельбы в цель, а вы, я слышал, отличный стрелок.
   – В По́кете идёт теперь другого рода стрельба, – усмехнулся Давенат, – по дичи, не согласной иметь даже царапину на своей нежной коже.
   – Сезон открывает Элли Футроз, младшая дочь богача с Якорной улицы. – Баркет принялся за вторую булочку. – А закроет его через месяц сам Георг Ван-Конет, сын губернатора Пейвы, По́кета и Сан-Фуэго. Говорят, после свадьбы Георг станет губернатором Мейклы и Саардана.
   – Желаю, чтобы юная губернаторша наделала хлопот только в кондитерских, – сказал Тирей, протирая бокалы и смотря их на свет. – Кто же она?
   – Как?! – вскинула Марта изумлённые глаза. – Вы не выписываете газет?
   – Знаете, – улыбнулся Тирей, – когда я бываю в Гертоне, думаю: подпишусь в Тахенбаке, когда в Тахенбаке – думаю: подпишусь в Гертоне. А до самого По́кета я так ни разу и не добрался. Вот и пробавляюсь случайными вестями.
   Он посмотрел на свет очередной бокал.
   – Консуэло Хуарец! – с гордостью сказал Баркет. – Дочь миллионера!
   Бокал выпал из рук Давената.
   …Звон разбитого бокала совпал с сиреной темно-зелёного автомобиля, который остановился у крыльца.
   – Накликали! – вскочил Баркет. – Приехал Ван-Конет, отвались моя голова! Это он!
   – Ты шутишь! – сказала Марта, волнуясь от неожиданности и почтения.
   Она поправила волосы, и глаза её заблестели.
   – Ещё нет девяти часов. Он едет из Тахенбака. Что это значит? – пробормотал Баркет.
   – Кутил всю ночь, я думаю. Подальше от невесты! – сказала Марта, рассматривая в окно выходящих из машины людей. – Ван-Конет… Его любовница Лаура Мульдвей из кафешантана… Один неизвестный… Уже знойно, а мужчины в цилиндрах… О! Подвыпивши!
   Давенат поднялся встретить гостей.
   – Эй, любезный! – сказал ещё от двери Ван-Конет. – Поездка утомительна, жара ужасна и жажда велика! Сногден! – обратился он к спутнику, которого не знала Марта. – Я должен восстановить твёрдость руки! Послезавтра я подписываю брачный контракт и не хочу, как вы уверяете, поставить кляксу.
   Вместе со спутниками он уселся за столик напротив Баркета и Марты.
   Стараниями Давената перед компанией тотчас появилось несколько бутылок, очищенные орехи и сухие фрукты.
   Полупьяный Ван-Конет послал воздушный поцелуй расторопному хозяину.
   – Да, я посажу кляксу, – повторил Георг, который, несмотря на молодость, обрюзг и облысел, – но я застрелю эту муху, Лаура, если она не перестанет мучить ваше мраморное чело!

   Несколько обеспокоенный, Давенат внимательно следил за Ван-Конетом: заботливо согнав с щеки Лауры вернувшуюся досаждать муху и приметив, куда на простенок она села, Георг начал целиться в неё из револьвера.
   Марта зажала уши.
   Ван-Конет выстрелил.
   …Дыра в штукатурке появилась не очень близко к мухе: та даже не улетела.

   – Тьфу! – сплюнул Ван-Конет. – Ладно. Пусть поставлю кляксу на брачном контракте. Всё равно, я женюсь на своей обезьянке и залезу в её защёчные мешочки, где спрятаны сокровища.
   Ван-Конет пристально уставился на Баркета. Тот встал:
   – Филипп Баркет, к вашим услугам, мастерская вывесок. Безлюдная улица, шесть, а также транспаранты, бенгальские огни, если изволите…
   Взгляд Ван-Конета перешёл с Баркета на Марту.
   От смущения Марта без нужды передвинула тарелку.
   – Марта, моя дочь, – почтительно проговорил Баркет, желая выручить смутившуюся девушку. – Марта выйдет замуж в будущем году. Гуг Бурк вернётся из плаванья, и тогда мы нарядим Марту в белое платье… Хе-хе…
   – Отец! – укоризненно подняла глаза на Баркета Марта.
   …Теперь муха села на подбородок Лауры, и Лаура махнула рукой, сгоняя докучливое насекомое.
   – Хозяин! Застрелите муху с того места, где стоите! – приказал Ван-Конет. – Вокруг говорят, что вы по утрам упражняетесь. В случае удачи – плачу гинею.
   …Муха сидела на соседнем пустом стуле, у стены, ясно озаряемая лучом.
   – Хорошо, – холодно сказал Давенат. – Следите.
   Он вытащил пистолет из кассового ящика и прицелился.
   …Пуля стругнула на поверхности стола высоко взлетевшую щепку, и муха исчезла.
   – Улетела? – осведомился Сногден.
   – Нет, нет! – вступилась Мульдвей. – Я смотрела внимательно. Моя муха растворилась в эфире.
   – Лаура! – с наигранной торжественностью крикнул Ван-Конет. – В честь победителя мухи! Прошу вас! На этом ррррроковом столе! – он указал Лауре на стол, на котором было покончено с мухой.
   – Но, Георг! – пыталась протестовать Мульдвей. – Я устала и… зачем это?
   – Лаура Мульдвей! – ледяным тоном произнёс Ван-Конет.

   Лаура вскочила на стол.
   И под аккомпанемент Ван-Конета и Сногдема, которые то били в ладоши, то играли на губах, запела, танцуя:

     Мечтает о ночлеге
     Девчонка Пегги,
     Мечтает о ночлеге
     Пегги Вейс.

     На улице ужасно
     И так небезопасно,
     Мечтает о ночлеге
     Пегги Вейс!

     Но у друга в кармане дыра,
     Ра-ра!
     Не стучаться же ей в номера,
     Ра-ра!

     У банкира же Хьюга
     Сбежала супруга.
     И для Пегги есть вход со двора,
     Ра-ра!

     Мечтает о постели
     Девчонка Нелли,
     Мечтает о постели
     Нелли Кларк.

     На улице ужасно
     И так небезопасно,
     Мечтает о постели
     Нелли Кларк.

     Но у друга в кармане дыра,
     Ра-ра!
     Не стучаться же ей в номера,
     Ра-ра!

     У банкира же Хьюга
     Сбежала супруга.
     И для Нелли есть вход со двора,
     Ра-ра!

   Мульдвей соскочила со стола и заняла своё место. Баркет восторженно захлопал в ладоши. Непривычная к таким песенкам Марта ещё раз без нужды передвинула тарелки.

   – Случайное попадание! – крикнул Ван-Конет Давенату, доставая деньги.
   – Деньги – на приданое Марте, – кивнул Давенат в сторону потупившейся девушки.
   – Попробуйте-ка ещё, а? – предложил Ван-Конет Тирею, не пряча кошелька. – На приданое Марте! У вас осталось шесть пуль – можете выбить шесть гиней.
   – Хорошо, – холодно сказал Тирей, не очень довольный таким торгом. – Так как муху мы уже наказали, я вобью пулю в пулю.
   – А, чёрт! – крикнул Сногден. – Вы серьёзно?
   – Серьёзно!
   – Получайте шесть гиней! – Ван-Конет положил деньги возле Марты.
   – Игра неравная! – вмешался Сногден. – Он должен тоже что-нибудь платить со своей стороны.
   – Двенадцать гиней, хотите? – предложил Давенат.

   …Он выстрелил и стал молотить пулями стену, пока револьвер не опустел. В штукатурке новых дырок не появлялось. Лишь один раз осыпался край глубоко продолбленного отверстия.
   Лаура зааплодировала.

   – А! – поморщился Ван-Конет. – Я не знал, что имею дело с профессионалом. Плачу двенадцать гиней, я не нищий. Получите!
   Он кинул деньги на столик перед Мартой.
   Тирей выложил стопку золотых монет на конторку.
   – Благодарю вас! Прямо чудо! – приподнялся Баркет.
   – И всё это для дурочки, которая рвётся в кабалу к пьяному матросу! – бросил пренебрежительно Ван-Конет.
   – Осмелюсь сказать, – вставил Баркет, – у них – любовь!
   – Любовь? – заорал Ван-Конет. – А вы знаете, что такое любовь?.. Поплёвывание в дверную щель!
   Лаура, побледнев, отвернулась.
   Сногден нахмурился, потирая висок.
   Баркет испугался. Встав из-за стола, он хотел увести дочь. Но она вырвала руку и швырнула на пол золото Ван-Конета.
   – Как это зло! – крикнула она. Из её глаз брызнули слёзы.
   Взбешённый независимым поведением хозяина и собственной наглостью Ван-Конет совершенно забылся.
   – Ваше счастье, что вы не мужчина! – крикнул он плачущей Марте. – Когда муж наставит вам синяков, как это полагается в его ремесле, вы запоёте на другой лад!
   Выйдя из-за стойки, Тирей подошёл к Ван-Конету:
   – Вы смертельно оскорбили девушку в моём доме. Это – оскорбление мне.
   Баркет дёрнул Тирея за рукав.
   – Пропадёте! – зашептал он. – Молчите! Молчите!..
   – Вас… оскорбили? – оправился от минутного замешательства Ван-Конет. – Вас?!
   – Я не знаю, почему смолчал Баркет, – продолжал спокойно Тирей, – но раз отец смолчал, за него говорю я. Оскорбление любви – это оскорбление мне.
   – А! – фальшиво захохотал Сногден. – Вот проповедник романтических взглядов! Напоминает казуара перед молитвенником.
   – Оставьте, Сногден, – холодно приказал Ван-Конет, подходя вплотную к Давенату. – Любезнейший цирковой Немврод! Если сию же минуту вы попросите у меня прощения так основательно, как собака просит кусок хлеба…
   – Вы – подлец! – громко и чётко перебил его Давенат.
   Ван-Конет ударил его, но Давенант успел закрыться, тотчас ответив такой пощёчиной, что Ван-Конет закрыл глаза и едва не упал.
   В комнате стало тихо, как это бывает от сознания непоправимой беды.
   – Вот что, – сказала Мульдвей, – я сяду в автомобиль.
   Она вышла.
   За ней последовали Баркет и Марта.
   Сногден отвёл Ван-Конета в сторону.
   Давенат не слышал разговора, но отлично понимал его оскорбительный смысл:
   – С трактирщиком?! – вырвалось у Ван-Конета.

   …Крупно: Ван-Конет и Сногден.

   – Да, таково положение, – скорбно усмехнулся Сногден.
   – Слишком большая честь! – вспылил Ван-Конет. – Но не в этом дело: я могу поставить кляксу в брачном контракте, но скандал – это катастрофа!
   – В таком случае, моя роль – впереди, – улыбнулся Сногден.
   – Благодарю, вы – друг. Но попробуем уладить на месте… Эй, скотина! – обернулся Ван-Конет к Давенату. – Мы смотрим на тебя, как на бешеное животное. Дуэли не будет. Ты должен поблагодарить меня!
   – Если вы откажитесь от дуэли, – медленно, взвешивая слова, произнёс Давенат, – я позабочусь, чтобы ваша невеста знала, на какой щеке у вас будут лучше расти волосы.
   – Вы понимаете, кому говорите такие замечательные слова? – вмешался Сногден.
   – Георгу Ван-Конету, – сухо поклонился Давенат.
   – Да. А также – мне. Я – Рауль Сногден.
   – Двое всегда слышат лучше, чем один, – улыбнулся Тирей.
   – Что делать? – сказал Ван-Конет. – Вы видите, этот человек одержим. Вот что: вас известят, так и быть, вам окажут честь драться с вами.
   – Место найдётся, – ответил Давенат. – Я жду немедленного решения.
   – Это невозможно, – заявил Сногден. – Будьте довольны тем, что вам обещано.
   – Хорошо. Я буду ждать и, если ваш гнев остынет, приму меры, чтобы он начал пылать.
   Наступило молчание.
   – Негодяй! – бросил Ван-Конет, направляясь к выходу.
   – Я хочу избежать огласки, – сказал Ван-Конет Лауре Мульдвей, откинувшись на подушку мчащегося автомобиля. – Обещайте никому ничего не говорить. Когда я залезу в защёчные мешки моей обезьянки, вы будете играть золотом, как песком.
   – На меня положитесь, Георг. – Лаура прижалась к Ван-Конету. – А… как те… двое?
//-- * * * --//
   …На столе небогатой конторы Баркета были разложены банковые билеты.
   – Здесь – триста фунтов, – сказал Сногден, пряча бумажник. – Но вы дадите расписку на пятьсот.
   Брови Баркета поползли вверх, Марта сидела, закрыв лицо руками.
   – Это для того, – невозмутимо продолжал Сногден, – чтобы фиктивные двести фунтов приблизительно через месяц стали действительно вашими, когда всё обойдётся благополучно.
   – Что значит благополучно? – облизал пересохшие губы Баркет.
   – Благополучно? – Сногден усмехнулся. – Это если вы действительно сумеете промолчать о случившемся.
   – Да. Конечно. Марта, ты слышишь?
   Марта, не отрывая рук от лица, кивнула.
   Баркет расписался.
   Сногден взял расписку и, кивнув Баркету, вышел.
   Марта встала и прошлась по комнате.
   – Скверно мы поступили. Как говорится, подторговали душой.
   – Деньги нужны, чёрт возьми! – воскликнул Баркет. – Ну, а если бы я не взял их – что изменится?
   – Так-то так…
   – Слушай, разумная дочь! – Баркет сдерживал раздражение, но говорил жёстко и спокойно. – Нам не тягаться в вопросах чести с аристократией. А этот гордец Гравелот, по-моему, тянется быть каким-то особенным человеком. Трактирщик вызвал на дуэль Ван-Конета! – Баркет фальшиво фыркнул. – Хохотать можно над такой историей, если подумать!
   – Гравелот вступился за меня! – заявила Марта и всхлипнула. – И я никогда не была оскорблена так, как сегодня.
   – Хорошо, он поступил благородно, я не спорю! – раздражался всё больше и больше Баркет. – Но дуэли не будет. Слышишь? Не будет. Тут что-то задумано против Гравелота, если Сногден тут же примчался и просил нас молчать. Собственно говоря, он насильно заставил нас взять эти триста фунтов!
   – Я не хотела, – сказала Марта, сжав губы. – Хотя, что сделано, то сделано. Я никогда не прощу себе.
   Баркет склонился над деньгами, распределяя их. Под его рукой появились счёты…
   – Так… – бормотал он. – Восемьдесят семь фунтов – вексель Томсону… – Он откинул костяшки на счётах. – Остальные – Платтеру за заказ эмалевых досок.
   – Оставь мне двадцать пять фунтов, – смущаясь, попросила Марта.
   – Это зачем?
   – Затем… – Марта улыбнулась и застенчиво поглядела на отца. – Догадайся. Впрочем, я скажу: мне надо шить, готовиться…

   …Заломив котелок и покусывая сигару, Сногден стоял перед маленьким зданием с вывеской «ТАМОЖНЯ».
   Выплюнув остаток погасшей сигары, он решительно направился к двери.

   …С крыльца «СУШИ и МОРЯ» Давенат глядел на угасающий день. Посетителей не было. На дороге показалась повозка, запряжённая парой белых лошадей. Возле крыльца повозка остановилась. Из неё выскочил человек в грязном парусиновом пальто и соломенной шляпе.

   – Разрешите мне оставить у вас на два дня ящик с книгами, – обратился он к Давенату. – У меня книжная лавка в Тахенбаке, а я встретил приятеля и узнал, что должен торопиться обратно в Гертон, на аукцион. Выгодное дело, прозевать не хочу. Позвольте мне оставить эти книги на два дня, послезавтра я заеду за ними. Два ящика старых книг. Пусть они валяются под навесом.
   – Зачем же? – сказал Давенат. – Ночью бывает роса, и ваши книги отсыреют. Я положу их под лестницу.
   – Если так – то ещё лучше! – обрадовался торговец. – Недаром говорят, что Джемс Гравелот самый любезный трактирщик на всей этой дороге.
   Он вытащил из повозки два плохо сколоченных ящика, в щелях которых виднелись старые переплёты, и с помощью Давената перетащил их под лестницу.
   – Сколько возьмёте за хранение, хозяин?
   Давенат махнул рукой.
   – Ну, дай вам бог!

   Торговец вскочил в повозку, развернул лошадей и, торопясь, стеганул их. Повозка умчалась. Давенат проводил её взглядом.
   День кончался. Над морем стоял багровый закат.
   Кто-то тронул Давената за плечо.
   Давенат обернулся.

   – Петвек? – удивился Давенат.
   Петвек тяжело дышал.
   – В чём дело, Петвек?
   – У вас были обыски? – Давенат отрицательно покачал головой. Петвек взволновано продолжил: – Двенадцать пограничников направляются к вам. Я видел этих солдат. Один из них не то чтобы проболтался… Но он с нами имеет дела. У вас что-нибудь есть, Гравелот?
   Тирей усмехнулся.
   – Если вы до сих пор не соблазнили меня вашей контрабандой, ясно, что сам я не стану прятать сигары или духи.
   – Я сразу помчался к вам, – сказал Петвек. – Солдаты доканчивают своё дело у старухи Декай. Я им поставил ещё дюжину.
   – Она за мной, – улыбнулся Давенат.
   – Не шутите, Джемс! Все контрабандисты к вам почему-то хорошо относятся. Я тоже, хотя вы никогда не разрешали прятать у вас товар. Но, видно, вас кто-то здорово ненавидит.
   – Постойте-ка! – Давенат нахмурился. – Только что у меня оставили два ящика. Посмотрим, чем они набиты.
   Петвек с ловкостью профессионала оторвал доски на ящике. Давенат поднял несколько набитых пылью книг.
   Под ними лежали десятка два маленьких ящиков с дорогими сигарами.
   Петвек присвистнул.
   – Пять месяцев тюрьмы, минимум.
   – Молчите! – сказал Тирей. – Товар мне подкинули. Петвек, тащите тот ящик, а я возьму этот. Мы выбросим их в кусты.
   Петвек прислушался.
   Нарастал приближающийся топот лошадиных копыт.
   Из-за поворота дороги вылетел конный отряд таможенников.
   – Всё! – Петвек отёр вспотевший лоб. – Надо удирать.
   Давенат резко выдвинул ящик кассы. Скомкал деньги, сунул в карман. Бережно взял маленького серебряного оленя.
   Петвек поглядел в окно: у гостиницы маячили фигуры спешившихся солдат.
   Спрятавшись в простенке, Петвек выстрелил. Солдаты залегли.
   – Дело хуже, чем пять месяцев тюрьмы, – сказал Давенат. – На этом не остановятся. Я один знаю, в чём дело.
   Петвек сунул за пазуху один из ящичков с сигарами.
   – Мы не оставим вас в беде, Джемс. «Медведица» стоит на якоре.

   …В открытом море, на палубе «Медведицы», под наполненным и легко несущим судно парусом стояли Петвек и Тирей.
   Петвек бросил в море окурок сигары.

   – Да-а… Раз так тонко задумано с контрабандой, будьте уверены, этим Ван-Конеты не ограничатся. Они – сила. Пойдёте с нами в По́кет, а там будет видно, что делать.
   – В По́кет?!

   Давенат зажмурил глаза.
   …В углу экрана возник золотой шмель.
   Ему сопутствовало виолончельное гудение.
   Поперечные полосы на тельце шмеля распространились на весь экран, словно лестница, ведущая вверх.
   Шмель рвался и рвался вверх, и «лестница» плыла вверх, поднимая обрывочные воспоминания Давената, кадр за кадром…
   Гудела виолончель.
   …Вот беззвучно орущая толпа перед рестораном «Отвращение».
   …Галеран, что-то беззвучно говорящий Элли и Рой, вставшим из-за стола.
   …Улыбающееся лицо Футроза.
   …Стреляющий юный Тирей.
   …Презрительно скривил губы молодой Ван-Конет.
   …Хлопающий себя бубном по отпяченному заду отец.
   …Серебряный олень на дымчатой полупрозрачной подставке.
   …Гневное лицо Футроза, задёргивающего штору.
   …И снова – олень.
   Он не может вырваться из кадра. Звучание виолончели становится всё выше и выше. Поперечная полоса, прогибаясь под тяжестью оленя, всё рвётся и рвётся вверх.
   Наконец, она лопнула, её края распались.
   Словно лопнула виолончельная струна: высокий звук оборвался на пределе.
   В полной тишине весь экран занял олень.
   Он стоял, должно быть, в тёмном лесу, подняв голову, вытянув шею.
   Он прислушивался или звал.
   …На мгновение возникло обрюзгшее лицо Ван-Конета.
   Давенат открыл глаза:

   – Я не знал, какой это подлец. Ведь есть же смелые подлецы!
   – Смелые подлецы? – усмехнулся Петвек и закурил новую сигару из захваченного ящичка. – Смелые подлецы! – Он покачал головой. – Однако вы романтик!.. Но к вам почему-то хорошо относятся контрабандисты, Гравелот.

   Тирей задумался. Наступила темнота. Выгнутый ветром парус нёс «Медведицу». Молодой голос протяжно затянул:

     Не грози, океан, не пугай,
     Нас земля испугала давно.
     В тёплый край,
     В тёплый край,
     В тёплый край
     Приплываем всё равно!

     Южный Крест нам сияет вдали,
     С первым ветром проснётся компа́с.
     Бог, храня,
     Бог, храня
     Корабли,
     Пусть помилует нас!..

   …На траверзе заблестели огни большого города. С мостика крикнули: «По́кет!»
   …По волнам прошла Роэна. Она чиркнула спичкой, и…
   Небо усеяли звёзды.
   Судно стремительно приближалось к берегу.
   За спиной Давената выросли несколько контрабандистов. Щёлкнули затворы винтовок.

   – У вас есть револьвер? – равнодушно спросил Петвек.
   Давенат кивнул.
   – В воображении нам приходится стрелять чаще, чем на деле. Однако, не ввязывайтесь. А то при вашей меткости… В общем, вы – пассажир.
   – Не собираюсь отсиживаться за вашей спиной.
   – Как знаете, – заметил Петвек. – Но учтите: убитый таможенник – виселица или каторга…
   – А при вашем отношении с Ван-Конетами…

   Это Петвек сказал, уже выпрыгивая из врезавшейся в берег шлюпки и помогая выбраться Давенату.
   Замелькали тени контрабандистов, переносящих из шлюпки на берег ящики с товарами.
   И вдруг…

   – Эй, купцы, сдавайтесь!

   На побережье выросла шеренга таможенников.
   Давенат и Петвек мгновенно залегли за большим камнем.
   Тирей судорожно вынул из кармана деньги, серебряного оленя и сунул всё это под камень, кинув вслед горсть гальки.
   …Кинокамера, пройдясь по шеренге таможенников, смазала лица солдат.
   …На высокой скале, на фоне звёздного неба, стоял тёмноликий барабанщик.
   Он ударил в барабан.
   Под барабанную дробь шеренга двинулась на залегших контрабандистов.
   Тирей поднял револьвер.
   Мушка замерла на уровне смытого лица одного из солдат.
   Как тогда, в детстве, цель в доме Футроза мгновенно приблизилась к мушке, так и теперь – лицо солдата приблизилось…
   Это было лицо Ван-Конета.
   Тирей перевёл прицел на другого солдата.
   …Снова Ван-Конет!
   На третьего…
   На Тирея двигалась шеренга «Ван-Конетов».
   …На высокой скале бил в барабан барабанщик с тёмным лицом.
   Тирей поднял револьвер.

   – Вы с ума сошли! – крикнул Петвек. – За убийство таможенника…

   И тут же упал от пули, схватившись за грудь.
   …За первой шеренгой встала вторая шеренга «Ван-Конетов».
   За ней – в темноте – маячила третья шеренга…
   Тирей встал, как для дуэли.
   Но рухнул, раненый.

   …Раздвинув кусты, выглянул Сногден. Он был одет, как контрабандисты. Оценив обстановку и надвинув шляпу на брови, подполз к Тирею, поднял выпавший револьвер.
   – Вы с ума сошли! – крикнул Тирей, не узнавая. – За убийство таможенника…

   Тирей потерял сознание. Сногден поднял револьвер и стал стрелять.
   Несколько таможенников из первой шеренги упали, остальные залегли…
   Расстреляв обойму, Сногден вложил в руку Тирею револьвер и скрылся в кустах…

   …Сногден сидел в кресле перед Ван-Конетом.
   Ван-Конет был в халате и вопросительно смотрел на Сногдена:

   – Уверены вы, по крайней мере, что эта история окончена?
   Сногден устало махнул рукой:
   – Гравелот убил несколько таможенников. Вы уж тут не при чём! – Сногден засмеялся. – Удача, Георг, большая удача. Он утверждает, что стрелял в вас. Но это… мираж! Фантазия!
   – Сколько я вам должен? – сухо спросил Ван-Конет.
   – О! Для такого дела – сущие пустяки. – Сногден протянул Ван-Конету бумажку. – Здесь всё записано.
   Ван-Конет выдвинул ящик стола и стал доставать деньги.
   Сногден занялся своими ногтями.
   Ван-Конет подвинул пачку банкнотов Сногдену. Тот посмотрел на банкноты и укоризненно поднял глаза на Ван-Конета:
   – Георг!.. Тысяча фунтов на одних только Баркетов.
   Поморщившись, Ван-Конет положил в пачку ещё несколько банкнотов.
   – Надеюсь, вы догадались связать хоть Баркетов распиской?
   – Да, конечно! – Сногден стал шарить по карманам. – Вот… На пятьсот фунтов. И ещё одна… – Он продолжал рыться в карманах. – Я с них взял две, на всякий случай…
   – На случай, если одну потеряете? – Ван-Конет усмехнулся. – Ну, что ж. Благоразумно. Одной вполне достаточно.
   Он запер расписку в ящик.
   Сногден выжидательно смотрел на кипу денег.
   – Берите! – Ван-Конет кивнул. – Когда дело идёт о чести Ван-Конетов и миллионах папаши Хуарец… Кроме того, вы оказались толковым другом. Если за этот месяц не возникнет никаких слухов – получите столько же…
//-- * * * --//
   …Подчёркнуто элегантный Галеран стоял перед Мартой Баркет.

   – Если у вас неотложное дело, – сказала Марта, – я проведу вас в нашу контору. Отец скоро должен вернуться.
   Она открыла дверь в контору.
   Галеран сел на предложенный ему стул и удержал Марту, хотевшую выйти:
   – Пока ваш отец не вернулся, мне хочется сказать о цели моего визита к вам.
   – Хорошо, – согласилась Марта, поспешно садясь и что-то предчувствуя.
   – Джемс Гравелот заключён в тюрьму почти месяц назад, – продолжал Галеран. – Его обвиняют в хранении контрабанды и сопротивлении береговой охране. Я с ним виделся. Он ранен и в тяжёлом состоянии. Нет сомнения, что ему был подкинут запрещённый товар. Как раз вечером того дня, когда вы и ваш отец были свидетелями скандала в заведении Гравелота. Я уверен, что вы не откажетесь свидетельствовать против Ван-Конета. Гравелот, в сущности, заступился за вас. Я прошу о том вас и намерен просить вашего отца.
   Взяв со стола линейку, Марта притронулась её концом к нижней губе и, не отнимая линейку, смотрела на Галерана круглыми, очень светлыми глазами.
   – Вот что… – сказал она. – Вы меня страшно удивили. Ни о каком скандале мы ничего не знаем. Гравелот арестован с месяц тому назад? Какой ужас! Уверяю вас, всё это – сплошное недоразумение.
   Галеран откинулся на стуле.
   – Вы должны это сделать! – сказал он. – Всё было так, вы отлично это знаете. Тирей никогда не лжёт.
   – Тирей?! – вскинула бровки Марта.
   – Да, Тирей. Джемс Гравелот… ну… как бы вам сказать… Это имя придумано. На самом деле он – Тирей Давенат.
   – Вот видите! – Марта торжествующе встала. – Он обманул нас всех! Всех! Тирей Давенат! А вы говорите, он никогда не лжёт…
   – Но какая разница? – Галеран тоже встал, волнуясь.
   – Я ничего, ничего, ничего не знаю! – почти крикнула Марта.

   …Толкнув стеклянную дверь, вошёл Баркет с готовой любезной улыбкой, обращённой к посетителю, возможному заказчику.
   Растерянный вид дочки осадил его.

   – Ты что? – быстро спросил он.
   – Вот… – Марта взглянула на Галерана. – Вот этот к тебе. О Гравелоте.

   Она запоздало пожала плечами и тотчас вышла из комнаты.
   Баркет медленно, думающим движением снял шляпу и посмотрел на Галерана светло раскрытым, напряжённым взглядом лжеца.

   – Да, да, – забормотал он. – Как же! Я Гравелота знаю очень хорошо. Должно быть, месяц назад я заезжал к нему с Мартой последний раз.
   – Баркет! – Галеран прошёлся по комнате. – Вы были у него в тот день, когда он ударил Ван-Конета за издевательство над вашей дочерью.
   Баркет увёл голову в плечи и вытаращил глаза.
   – Да что вы! О чём вы говорите?! Объясните, ради бога! Не издевайтесь над тревогой отца! Марту оскорбили?.. Когда? Где?
   – Баркет! – Галеран остановился перед гравёром. – Если вы засвидетельствуете столкновение, Гравелот будет спасён. Он арестован. Подробности я уже рассказал вашей дочери. Она вам передаст их… Неужели это так трудно, сказать правду ради спасения человека, которому вы обязаны?
   – Если вы объясните, в чём дело… – засуетился Баркет. – Поймите, я поражён! Не однажды я останавливался в «СУШЕ и МОРЕ», но я не могу понять, о чём речь?..
   Покачав головой, Галеран взял шляпу и вышел, бросив на ходу:
   – Стыдно, Баркет!

   …Галеран открыл зеркальную дверь в зал кафешантана. На эстраде Лаура Мульдвей пела лихой припев:

     …Избушка зимняя
     В леске,
     А там девчонка
     Вся в тоске.
     У ней две дырочки
     В носу,
     И круглый рот.
     Вот!

     У ней два глаза
     Впереди,
     Пучок причёски
     Позади,
     Она глядит на дверь
     И вас, конечно, ждёт.
     Вот!

   Зал восторженно взревел, повторяя «Вот! Вот!! Вот!!!»…
   Галеран покачал головой и вышел, сразу поняв бессмысленность возможного разговора.
//-- * * * --//
   …Рука Тирея, закованная в браслет наручников, взяла кружку с водой, поднесла к запёкшимся губам.
   Тирей сделал пару глотков, рука с кружкой бессильно опустилась.
   Вода пролилась на грудь арестанта.
   Тирей уставился остекленевшим взглядом в угол камеры.

   …В углу экрана забился золотой шмель.
   Возникло виолончельное гудение.
   Поперечные полосы на тельце шмеля перетянули весь экран.
   Медленно – словно из Ничего – возникли тяжёлые мраморные пропилеи.
   Мимо колонн мелькнули две тёмные детские фигуры.
   Тирей и Консуэло – такие, какими они были на вечере у Футроза, – вошли в гигантский зал музея. От угла к углу, от пола до потолка стены были залеплены картинами в одинаковых золочёных рамах.
   По залу бесшумно – почти шёпотом – двигалась толпа людей с измождёнными лицами.
   В центре зала, как столб, стоял гигантский служитель. Над ним – не прикреплённый ни к чему – раскачивался тёмный фонарь.
   По росту, позе, лицу служителя Давенат узнал полицейского, который стоял под погасшим фонарём, когда заблудившийся Тирей спрашивал: «Где я?»

   – Бродяга? – рявкнул служитель, склонившись к Тирею.
   – Нет, что вы! – забормотал Давенат. – Просто я…
   Успокоенный приличной манерой Давената разговаривать и его костюмом, служитель отдал честь:
   – К вашим услугам, милорд!
   – Они все, – Тирей кивнул на толпу полупризраков, бредущих по залу, – интересуются искусством?
   Служитель захохотал. Гулко отдавшись во всех углах зала, хохот вернул к Давенату.
   – Сегодня воскресенье, сударь! – грохотал служитель. – А в воскресенье вход бесплатный. На улице мороз, а здесь топят – и вход бесплатный. Вы понимаете?.. К вашим услугам, милорд!

   Тирей схватил Консуэло за руку. Пробившись сквозь полунемую толпу, они приблизились к картине.
   Это была «Дорога Никуда».
   Тирей рванул Консуэло, и они подбежали к противоположной стене.
   Там висела картина «Дорога Никуда»…
   …Все стены были завешены «Дорогой Никуда».
   Куда бы они с Консуэло ни кидались, разрезая равнодушный поток бесплатных посетителей, везде их встречала «Дорога Никуда».
   Консуэло с удивлением и ужасом посмотрела на Давената.

   …Взрослая Консуэло с удивлением и ужасом смотрела на стоящего перед ней Галерана.
   – Вы… уверены, что это правда?
   Галеран утвердительно склонил голову.
   – И… это, действительно, тот самый мальчик?
   – Да. Тирей Давенат.
   – Я помню! – Консуэло грустно улыбнулась.
   Галеран достал из кармана фигурку оленя на полупрозрачной подставке.
   – Отстреливаясь, он спрятал это на берегу. Он в плохом состоянии, но рассказал мне о месте точно. Я нашёл почти сразу. Очевидно, это ему очень дорого.
   – И вы… уверены, что Георг оскорбил женщину?
   Галеран промолчал.
   Консуэло нахмурилась.
   – И с подкинутыми сигарами… вы тоже уверены? А почему вы думаете, что за всем этим стоит Ван-Конет?
   Галеран задумчиво улыбнулся, видя, что происходит в душе молодой женщины.
   – Я понимаю, Георг Ван-Конет ваш жених. Я изложил факты так, как они мне представляются. Я уверен, что сработал заговор, направленный очень сильной рукой… Но… Я ни разу не произнёс в связи с ним имя вашего жениха.
   – Да, вы были тактичны. К нему? Или ко мне? – Консуэло усмехнулась. – Вы-то уж определённо не обижаете женщин.
   Галеран поклонился.
   Консуэло взяла со стола какую-то безделушку, механически повертела в руках, отставила.
   – Я хочу помочь этому молодому человеку.
   – Мне было бы радостней, если бы вы сказали «могу помочь», – откликнулся Галеран. – Но «хочу» – это уже путь к цели.
   Консуэло сжала пальцами виски.
   – Неужели за всем этим стоял струсивший Георг?
   – У меня нет ни одной улики, – устало ответит Галеран.
   Консуэло оживилась:
   – Я бы сказала «могу помочь»… Но как?
   – Отец Георга губернатор! – Галеран многозначительно посмотрел на Консуэло. – Давената не будут судить публично. Но прокурор требует виселицы, защитник почему-то не очень активен, а судья поддерживает прокурора. Его повесят.
   – Георг сейчас у меня, – сказала Консуэло. – Не думаете ли вы, что мне сначала надо поговорить с ним?
   Галеран пожал плечами.
   – Главное – отец.
   – Где мне вас найти?
   Галеран протянул ей визитную карточку.
   – Если что-нибудь выяснится сегодня, пошлите мне весточку к Стомадору, харчевня напротив тюрьмы.
   Что-то решив про себя, что ей явно понравилось, Консуэло вдруг улыбнулась Галерану.
//-- * * * --//
   …Георг Ван-Конет тихо ворковал в телефонную трубку, прикрыв микрофон ладонью:

   – Нет, нет, просто соскучился… Нет, сегодня никак не смогу… Я же тебе объяснял, что у меня сегодня… Ну… я здесь! Я не могу громче, не могу… Ну да, у своей обезьянки! Нет! – Он негромко рассмеялся. – В защёчные мешочки ещё не залезал… Лаура! Это глупо! Я же должен подписать брачный контракт!.. И завтра не смогу. Лаура, я прошу тебя!.. Я действительно соскучился… Нет, нет, это ничего не изменит в наших отношениях… Поверь, никогда!.. Хорошо, будь умницей!
   Осторожно, стараясь не звякнуть, Ван-Конет повесил трубку и микрофон на рычаг, повернулся и… Встретился с глазами Консуэло.
   – Прости… Всё дела, дела, – фальшиво сказал Ван-Конет, надеясь на чудо.
   Консуэло резко повернулась и пошла к двери.
   – Лаура! Куда ты!.. О, господи!.. – Ван-Конет с отчаянием схватился за голову. – Консуэло!.. Постой!
   – Консуэло?! – Консуэло резко обернулась и удивлённо посмотрела на Ван-Конета. – Кажется, только что у вас нашлось для меня более ласковое имя: «Лаура»! Вы так и будете меня называть всю жизнь?
   – Я всё объясню!
   – Кто эта Лаура?
   – Видишь ли… – Ван-Конет потёр щёки. – Ты же понимаешь, я не мальчик… Просто перед свадьбой каждый мужчина должен как-то ликвидировать свои прежние отношения… Ну, вот… Эта женщина… Красивая, да, действительно… Но всё в прошлом! Ты вообще не должна волноваться, она не нашего круга. Возможно, некоторая толика денег…
   Консуэло усмехнулась:
   – «Некоторая толика денег»!.. Сколько же вы дали гравёру вывесок и его дочери за то, чтоб они забыли о вашей трусости?..
   У Ван-Конета от неожиданности отвалилась челюсть.
   – А сколько защитнику за то, чтобы он защищал похуже? Я – дочь коммерсанта. Меня очень занимает, Георг, сколько теперь стоят сигары в оригинальной книжной упаковке?
   Ван-Конет попытался оттянуть ставший вдруг тесным воротничок.
   – Откуда вам всё это известно?! – пробормотал он.
   – Так, значит, это правда!.. Не хотите ли вы мне и это объяснить?
   – Нет! – осознав, что возможен разрыв, Ван-Конет снова обрёл наглый тон. – Не хочешь ли познакомиться с Лаурой Мульдвей? Это здесь, недалеко, в кафешантане. Мы неплохо проведём втроём вечерок.
   – Прости, дорогой! – спокойно ответила Консуэло. – Сейчас не могу: у меня дело к губернатору.
//-- * * * --//
   …Румяный, пышно-седовласый, в великолепно сидящем белом костюме, Август Ван-Конет с явным удовольствием взирал в своём просторном кабинете на сына и его невесту.
   Он склонился к руке Консуэло:

   – Бесконечно рад вас видеть! Вас привели ко мне какие-нибудь уже почти семейные заботы?
   – Нет, мы по дороге, – сказал Георг. – Консуэло просто захотелось тебя увидеть. Не так ли?
   Он выразительно посмотрел на невесту.
   Губернатор развёл руками:
   – Тогда я готов отказаться сегодня от всех дел!
   – Не надо! – Консуэло обворожительно улыбнулась губернатору. – Я как раз по делу.
   – По делу?..
   Ван-Конеты переглянулись с недоумением.
   – А! – догадался Август. – Брачный контракт! По-моему, всё нормально, и завтра… мы покончим с этим радостным «делом».
   – И я получу свадебный подарок от моего милого свёкра?
   Консуэло улыбнулась ещё обворожительнее.
   Август подмигнул сыну, потёр руки и подошёл к сейфу. Набором знаков он открыл дверцу и достал небольшой футляр.
   – Я ослепну? – догадалась Консуэло.
   Август с видом Санта-Клауса щёлкнул замочком футляра.
   Бриллиантовая россыпь свернула в глаза.
   Полюбовавшись на камни, Консуэло захлопнула крышку и положила футляр обратно в сейф.
   – Пусть полежит до завтра? – осведомился губернатор.
   Консуэло отрицательно покачала головой.
   – Вам не понравилось? – встревожился губернатор.
   – Освободите Джемса Гравелота, или Тирея Давената, как его звали в детстве.
   Август Ван-Конет стал серьёзен.
   – Это ваш родственник? – участливо спросил он. – Да, дело «Медведицы»… Это очень серьёзно. Гравелот практически уже приговорён. Но родственные отношения с вами…
   – Я бы могла вас обмануть и сказать, что это мой родственник. Но здесь всё должно быть честно. Он не мой родственник. Я просто прошу его освободить. Это будет ваш свадебный подарок мне.
   Губернатор стал задумчиво смотреть в окно.
   Георг склонился к Консуэло и тихо спросил:
   – Это будет действительно свадебный подарок?
   Консуэло не ответила ему. Она повернулась к Августу Ван-Конету. Сказала, словно цитируя много раз слышанное и мало приятное ей:
   – «…Жизнь состоит из жилища, одежды, еды, женщин, лошадей и сигар»!.. Это глупо. Неужели вы не понимаете, что жизнь может состоять из чего-то ещё?.. Давенат ни в чём не виноват. Всё было подстроено.
   – У вас есть доказательства? – встревожился старый Ван-Конет.
   – Нет. Я просто знаю. Но знаю твёрдо.

   Вошёл вышколенный секретарь с маленьким серебряным подносиком, на котором стояли три запотевших коктейля. Проходя мимо Георга, он бросил:

   – Вам звонит Сногден. Он везде вас разыскивает по телефону. Сюда он звонит уже в третий раз. Я ещё не сказал ему ничего определённого. Он ждёт.
   – Извините меня, – шепнул Георг Консуэло, – но это – действительно деловой разговор.

   …В приёмной Георг взял наушник и микрофон.

   – Сногден?.. В чём дело, что за спешка?.. Что?! Вы уверены? Когда вы были в тюрьме?.. И с кем говорили?.. С начальником? Да, это серьёзно. Благодарю вас… Нет, нет, всё очень кстати!

   Он вернулся в кабинет.

   – …Поймите, друг мой! – говорил Август Ван-Конет, расхаживая по кабинету. – Это почти беспрецедентно.
   – Но ведь «почти»! Значит, такие случае были? – не сдавалась Консуэло.
   – Да. – Август кивнул. – Я наделён правом миловать, и такие случае были. Но тогда всплыли новые документы! А что скажет общественное мнение теперь? По прихоти очаровательной невесты своего сына губернатор бездоказательно отменяет прокурорское решение и уже почти твёрдое решение военного суда?
   – Отец! – Георг мягко посмотрел на Консуэло. – Я прошу тебя сделать Консуэло этот подарок.
   – Ты?! – Август вскинул откровенно удивлённый взгляд на сына.
   – Да. – Георг взял руку Консуэло. – Она права: жизнь должна состоять… из чего-то ещё.
   Губернатор подошёл к сыну:
   – Ты… серьёзно?
   Консуэло ждала, не отнимая своей руки у Георга.
   – Хорошо. – Губернатор написал короткую записку. – Это передадут начальнику тюрьмы.
   – Разрешите, я сама передам! – Консуэло протянула руку к записке. – Я завезу её по дороге. Право же, мне ничего не стоит, зато будет скорее.
   Георг утвердительно кивнул через голову Консуэло.
   – Вы хорошо влияете на моего сына, – улыбнулся Август, передавая ей записку. – Да благословит вас бог!
   Консуэло взяла записку.
   – О, благодарю вас!
   – Ты разрешишь проводить тебя? – тихо спросил Георг.
   Консуэло отрицательно помотала головой и вышла.
   – Вы серьёзно поссорились? – помолчав, спросил губернатор.
   – Да. Всё чуть было не сорвалось.
   – Сумасшедший! – испугался Август. – В деньгах Хуареца и твоё, и моё губернаторство! Неужели нельзя было быть поосторожнее хотя бы в эти дни? И потом через час Гравелот будет на свободе! Теперь он вдвое взбешён против прежнего. Я ничего не понимаю! Быть может, мне ты откроешь свои карты?..

   Георг, не отвечая, следил за отъезжающим автомобилем Консуэло. Он помахал рукой из окна, но ответа не последовало.
//-- * * * --//
   …Закурив сигарету, уставший Галеран сидел перед Стомадором.

   – Меня никто не спрашивал?
   Облокотившейся о стойку Стомадор отрицательно покачал головой. Потом взял тёмную бутылку, два стаканчика, поставил их на столик и, заперев дверь, уселся против Галерана.
   – Сегодня тоже плохо?
   Галеран пожал плечами:
   – Всё уходит, как в песок. Есть одна маленькая надежда, но… Это было бы слишком неправдоподобно.
   – Женщина?
   Галеран кивнул. Стомадор потянулся к бутылке, чтобы разлить вино. Но Галеран отставил бутылку.
   – Я хочу говорить с вами. Мы выпьем, но только после разговора. Голова должна быть свежа.
   – Но бутылка может стоять на столе, я думаю? – осведомился Стомадор. – Так как-то живописнее. Мы всё-таки сидим «За бутылкой». Я знаю, о чём вы хотите говорить. Бегство?
   – Да.
   Стомадор вздохнул.
   – Безнадёжно! В прошлом году было пять побегов. После второго стену обнесли электрической проволокой, подняли на два метра и по ночам заливают электрическим светом.
   – Так близко от нас Тирей! – стукнул по столу Галеран. – Так близко… – Он задумался, что-то высчитывая. – Если к нему идти по прямой… будет не больше тридцати метров!
   – Двадцать семь метров сорок сантиметров, – деловито поправил Стомадор и налил, всё-таки, по стаканчику. – Нам следует выпить за не очень паршивый грунт.
   – Значит… подкоп? – вскочил Галеран. – И вы… думали о нём?
   – Не хотите ли, поглядеть мой хлам на заднем дворе? – подмигнул Стомадор. – Правда, если вы боитесь порвать штаны о торчащие гвозди или испачкать их в глине, тогда не стоит…
   – Идёмте!

   Стомадор прихватил со стола бутылку и показал на дверцу за стойкой.
   …Двор выглядел очень захламлённым. Всюду валялись огромные ящики из-под колониальных товаров днищами вверх. Стомадор подошёл к одному из ящиков и, оглянувшись, постучал тихим условным стуком в боковую стенку. Через несколько минут стенка бесшумно откинулась. Из-за неё выглянуло встревоженное лицо одного из контрабандистов «Медведицы». Лицо его находилось на уровне башмаков Стомадора и Галерана, но чувствовалось, что он стоит в полный рост. Стомадор подал ему руку и контрабандист вылез, отряхивая брезент комбинезона.

   – Это друг! – Стомадор кивнул на Галерана. – Позови Ботреджа и Факрегета. Пусть передохнут и пропустят по глотку.
   Контрабандист тихо свистнул в глубь ящика. Вскоре его товарищи были во дворе, бутылка пошла по испачканным в грунте рукам.
   – Тяжёлый грунт? – сдерживая охватившую его радость, тихо спросил Галеран.
   – Рыхлый травертин, – кивнул в провал ящика Ботредж. – Можно резать ножом. Но больше одного метра в сеанс вынимать опасно.
   – Сколь же вы прошли? – вдруг встревожился Галеран.
   – Вы не волнуйтесь! – хлебнул в свою очередь из бутылки Стомадор. – Следствие рыло под Тирея, мы – под тюрьму. Выйдет так на так: они – нам, мы – им. Остался только ход вверх с той стороны.
   – Как… и всё?
   – Да… – Факрегет тоже хлебнул из бутылки. – Дня через два закончим. У Ботреджа брат – старший надзиратель. Ну… и ещё есть свои ребята. Все сегодня с утра как раз заступили на сутки. Значит, работать можно спокойно…
   – Что же вы мне раньше… – с укором обратился Галеран к Стомадору.
   – А зачем? – Стомадор усмехнулся. – У вас было бы две надежды. Одна всегда лучше.
   – Стомадор! – сильно взволнованный неожиданным событием, Галеран отвёл Стомадора немного в сторону. – Вам, конечно, придётся бросить ваше дело. Так вы всегда можете рассчитывать на меня. И потом, – он кивнул на отдыхающих контрабандистов, – в этом смысле мой кошелёк к вашим услугам…
   – Извините, я слышал! – откликнулся сидящий к ним ближе всех контрабандист, который первым вылез из подкопа.
   Он отёр губы, допив вино.
   – Денег не надо. Когда тонет человек, останавливается даже большой корабль. А спасателей всегда больше, чем вёсел в шлюпке.
   – И ещё неизвестно, что вытащишь, – отозвался Ботредж. – А Гравелот наш. Дать по морде сыну губернатора, да ещё за чужую девчонку, – это всё равно, что кинуться спасать без шлюпки. Пошли, ребята. Надо кончать.
   Он подошёл к ящику.
   Вдруг Стомадор прислушался: в доме явно барабанили в запертую дверь.
   Ботредж мгновенно прикрыл ход доской.
   – Всем за сарай! – скомандовал Стомадор. – И скинуть комбинезоны. Прятаться нечего: я вас нанял прибрать это барахло.

   …Консуэло колотила в дверь, стоя спиной к ней и работая каблуком. Дверь распахнулась.

   – Как вы долго! Нельзя же так! – И Консуэло из-под руки растерявшегося Стомадора влетела в комнату. – Где Галеран?
   Галеран, поражённый, вышел из угла, пряча револьвер.
   – Сначала я заехала по вашей визитной карточке, потом сюда… Вот!
   Она протянула Галерану записку.
   – Тирей свободен! Вот… – Консуэло показала на подпись. – Видите? «Август Ван-Конет».
   Галеран посмотрел на девушку.
   – Почему вам это удалось?
   – «Почему»? – Консуэло удивилась. – Хотя, да, верно: «почему»!.. Потому что вы мне очень поверили. А потом… вы мне рассказали о человеке, у которого естественная потребность сопротивляться нечистоте. Захотелось, чтобы таких было больше среди живых, а не мёртвых.
   – Пошли! – Галеран протянул записку Консуэло. – Вам, естественно, честь. Кроме того, нам могут и не поверить.
   – Я вас догоню! – крикнул Стомадор и кинулся к двери за стойкой.
//-- * * * --//
   …Перед усталым стариком, начальником тюрьмы, стояли возбуждённые Консуэло, Галеран и Стомадор.
   Начальник прочитал записку, прикрыл на минутку глаза, словно, посовещался сам с собой, потом вздохнул и встал:

   – Ну, что ж, пошли. Я вас проведу к нему.
   – Лучше пошлите надзирателя, и пусть он приведёт Гравелота сюда.
   Начальник покачал головой.
   – Он не встаёт. Ему совсем плохо.
   – Как… плохо?! – Галеран уставился на начальника ничего не понимающим взглядом. – Рана затянулась, он уже дня три как ходил без палки.
   – Да. – Начальник вздохнул. – Всё началось сегодня утром. Сейчас у него врач…
   – Пошли! – Галеран рванулся к двери.

   …Тирей лежал с широко раскрытыми глазами, но как будто ничего не видел. Лицо его было совершенно спокойно. Врач встал с табуретки, при виде входящих начальника тюрьмы, Консуэло, Стомадора и Галерана.

   – Ничего не понимаю! – пробормотал он. – Я испробовал все возбуждающие средства, но пульс неуклонно падает.
   – Быть может, заражение крови? – прошептал Галеран.
   Врач отрицательно покачал головой:
   – Нет. В таких делах я знаю толк. А тут ничего не могу понять. Словно у него что-то сломалось внутри.
   – Тирей! – тихо позвал Галеран.
   Ни один мускул не пошевелился на лице Давената.
   – Тирей! Ты свободен, слышишь? Мы сегодня же уедем!
   Глаза Тирея оставались неподвижно устремлёнными куда-то мимо всех.
   – Он слишком напряжённо ждал справедливости, – сказал Галеран. – У него сломалась надежда.
   Врач покачал головой:
   – Это за пределами медицины.
   Он снова пощупал пульс. Рука Тирея выпала из рук врача.
   – Да. Пульс продолжает падать.
//-- * * * --//
   …Над Давенатом словно сомкнулся пласт воды. Сквозь рябь мелькали чьи-то неузнаваемые лица: то затухали, то становились невыносимо громкими голоса. Они слились в некий оркестр, в котором нежно и напряжённо зазвучал женский вокализ…
   Потом пласт воды над ним заволновался и открылся зал суда…
   Лица судьи и всех присутствующих ещё передёргивало рябью…
   Голоса звучали глухо, ударяя в барабанные перепонки, как звук под водой…

   – Тирей Давенат! – сказал судья. – Я верю в то, что вы не знали о содержимом ящиков. Теперь вы знаете. Вернитесь в своей фантазии туда, в вашу гостиницу, в тот день, когда вас обманули. Теперь вы знаете правду. Вернитесь! И скажите нам, что бы вы сделали теперь?
   – Я бы снова не стал проверять ящики.
   – Но ведь вы уже знаете, что там не книги, а сигары! – почти взвизгнул судья.
   – Сударь! – невозмутимо ответил Давенат. – Я не могу себя заставить не верить людям.

   Многие вскочили с мест. Пласт воды пришёл в сильное движение, размывая орущие лица:

   – Да он романтик!..
   – Какой вздор!..
   – Он подрывает основы!..
   – Но романтика – это неподсудно!..

   Вдруг вторгся живой голос врача:

   – …Это – за пределами медицины…

   …А зал продолжал бушевать:

   – Нет, это подсудно!..
   – Романтиков казнить надо!
   – Казнить… Казнить… Казнить…

   Голоса замерли. Пласт воды успокоился. Возникло подёргивающееся от ряби лицо судьи.

   – Снять стражу!.. Романтики сами себя казнят. Пусть идёт и гибнет. Он безнадёжен!..
   – Он – безнадёжен!

   Врач осторожно положил руку Давената. Но Тирей открыл глаза. Взгляд его был задумчив и ясен. Галеран склонился к нему.
   Тирей что-то прошептал.
//-- * * * --//
   – Я исполняю поручение, – сказал Галеран, вопросительно улыбающейся молодой женщине, в которой без труда можно было узнать Роэну. – И если вы меня помните, то догадаетесь, о ком идёт речь.
   – Действительно, ваше имя и лицо как будто мне знакомы… – сказала Роэна. – Позвольте… Помогите вспомнить… Ну, конечно, кафе «Отвращение»?
   – Да. Вот олень.
   Галеран протянул оленя.
   Весь экран занял серебряный олень. На ладони Галерана он подрагивал, как живой.
   – Элли! Какая древняя пыль! – обратилась Роэна к вошедшей бледной девушке. – Смотри, мальчик, который был у нас лет девять назад, возвращает свой шуточный приз – оленя. Ты помнишь?
   – О, как же! – засмеялась Элли. – Вы – друг Тирея? Я сразу узнала вас. Где этот человек? Тогда он так странно пропал…
   – Он умирает, – сухо сказал Галеран.
   – Умирает? – Элли наморщила лоб. – Да, да. Жаль. Очень жаль.
   Рой вертела в руках оленя и молчала.
   Галеран поклонился и вышел.
   – Ведь что-то было, Элли?.. Что-то было… Ты не помнишь?
   – Я помню! Я всё помню! – не без раздражения сказала Элли. – Но… – Она притронулась ладонью ко лбу. – Мне кажется, я опять затемпературила!
   Серьёзно встревоженная, Рой, не глядя, положила оленя на стол и потянулась к сестре.

   …Тирей лежал с широко открытыми, но никого не видящими глазами. Врач тронул Консуэло за плечо:

   – Избавьте себя от тяжёлых впечатлений!
   Но Консуэло отрицательно помотала головой, поправила подушку Тирею, подсела к нему и взяла за руку.

   …Экран стал совершенно белым.
   В углу забился и виолончельно зажужжал золотой шмель. Он стал расти. Поперечные полосы на тельце шмеля перетянули экран, рванулись «лестницей» вверх.

   …В гостиной Футроза юный Тирей стоял перед картиной «Дорога Никуда».

   – На дороге человек! – взволнованно шепнул он. – Видите?
   – Да, милый, вижу! – ответила сидящая у постели Давената Консуэло, словно угадав его воспоминания.
   – Он обернулся! – крикнул юный Давенат и впился взглядом в картину.

   …По дороге, вьющейся между холмов, в озарении то ли вечернего, то ли утреннего света уходит взрослый Тирей. Он оглянулся и… Встретился с глазами мальчика.
   Приветливая улыбка мужчины позвала мальчика за собой.
   А над ними звенела песня:

     Уходит в ночь, уходит в ночь
     Хороший человек,
     Чтобы кому-нибудь помочь
     В ту ночь и в этот век.

     По той дороге не идут
     За звоном серебра,
     Узнает он, как тяжек труд
     У рыцарей Добра.

     Он ветер пьёт, он слышит звон
     Небесной высоты.
     Да кто же он, да кто же он?
     А, может, – это ты?

   …Детские глаза с надеждой и верой глядят на дорогу.
   Всплывают титры:

   КОНЕЦ ФИЛЬМА

Ещё не снятое кино

Акукс, или 11 сказок из жизни Дон Кихота
По мотивам романа М. де Сервантеса Сааведры

Приглашение к сказке

   Итак, мои юные друзья, позвольте вас пригласить к нескольким новым сказкам, которые притаились в очень старом повествовании. Однако, если это прозаическое приглашение вам покажется недостаточным, то оно может быть и таким:

     Прошу вас, сеньоры,
     Спешите за мной
     К истокам истории странной!
     Туда, где сжигает
     Полуденный зной
     И блещет река Гвадиана.

     Да, сеньоры,
     Испания это.
     Здесь у Бога
     Отваги не клянчат.
     Это здесь,
     Это здесь,
     А не где-то
     В Гвадиану глядится
     Ламанча!

   Ну, конечно же, теперь, когда произнесено слово «Ламанча», нетрудно догадаться, что речь пойдёт о необыкновенных приключениях странствующего рыцаря Дон Кихота Ламанчского. Лет эдак четыреста тому назад их правдиво описал сеньор Мигель де Сервантес Сааведра, подданный испанского короля.
   Но если он описал эти приключения абсолютно правдиво, то о каких сказках может идти речь?
   Во-первых, Сервантес начал своё повествование волшебными словами «жил да был», а это уже само по себе даёт нам право надеяться на сказку. А во-вторых – и, пожалуй, в самых главных, – мы не станем дословно, по-читательски, путешествовать по строчкам, написанным сеньором Сервантесом. Разумеется, мы отправимся в том же направлении, но только между строк!
   Да-да, поверьте, именно там притаились самые настоящие сказки.
   Хотите доказательств? Извольте!
   Всем известно, что Дон Кихот однажды кинулся с копьём наперевес на целый строй ветряных мельниц, приняв их в боевом азарте за злых волшебников.
   Но первая же мельница, повертев рыцаря в воздухе, бесцеремонно сбросила его на землю. «И поделом! – мгновенно откликнулись читатели этой истории, описанной по горячим следам сеньором Сааведрой. – Надо видеть мир таким, каков он есть, а не принимать в нём одно за другое!».
   Разумеется, они были по-своему правы, и мы ни в коем случае не можем их осуждать. Ведь именно с тех давних пор и вошло в поговорку, что не пристало здравомыслящим людям сражаться с ветряными мельницами. Но!..
   Мельничное крыло, прежде чем обрушить вцепившегося в него Дон Кихота на землю, вознесло его выше самой мельницы, и рыцарь встретился с Небом.
   Такое не случалось ещё ни с кем из его современников!
   Однако Мигель де Сервантес умолчал об этом и предпочёл утаить вознесение Дон Кихота между строк.
   То ли автор великого повествования не захотел иметь дела со святой Инквизицией, которая считала, что с Небом человек может встретиться, лишь отойдя в мир иной, то ли оставил это немаловажное событие между строк специально для нас, чтобы мы с вами там нашли то, что ищем.
   И подобных напоминаний о сказках спрятано в сочинении про Дон Кихота Ламанчского просто множество!
   Конечно, порой мы будем опираться и на строки Сервантеса: в конце концов, если б они не были написаны, разве смогли бы мы разглядеть, что между ними затаилось?
   Поэтому слава Мигелю де Сервантесу Сааведре и – в путь, мои юные сеньоры и сеньорины, ибо так я вас отныне и намерен величать.

Сказка первая
Что бывает сначала? Начало!

   В одном из Ламанчских селений некогда жил да был сеньор Кехана.
   Он принадлежал к роду гидальго, мелкопоместных дворян, и односельчане не без основания, гордости и почтения величали его «кабальерос».
   Сам же кабальеро Кехана был не в меру высок, худощав, в меру состоятелен и в меру своего времени образован.
   Молодость он уже давно оставил позади, однако к старости ещё не приблизился.
   Его несложное хозяйство вели юная и потому не очень хорошо разбирающаяся в жизни племянница и пожилая ключница, обладающая весьма сварливым нравом. Впрочем, обе искренне любили своего дядю и господина, что вполне извиняло эти их незначительные недостатки.
   Привязанность и забота домочадцев дарили нашему гидальго много свободного времени, и он с жаром истинного испанца увлёкся чтением рыцарских романов.
   Он просто глотал их один за другим!
   Мало того, что подобное чтение тогда считалось модным, сеньор Кехана верил всему прочитанному так, как мы с вами верим сегодняшним газетам! Хоть они и изрядно привирают, но всё же!
   Со временем романы кончались, и тогда в скрипучую, повидавшую виды тележку запрягалась тощая и тоже на вид скрипучая кляча, и с нею хозяин привозил из близлежащих городков, где имелись книжные лавки, новую порцию толстенных фолиантов в великолепных кожаных переплётах.
   Под переплётами звенели яростно скрещиваемые мечи, раздавались страстные серенады влюблённых паладинов, возникали и рушились замки, и паладины отважно сражались со злыми волшебниками, выручали попавших в беду неосмотрительных принцесс и собратьев, потерпевших поражение.
   Сеньор лично переносил книги в свою мансарду, и они казались ему тяжёлыми не от собственного веса, а от множества железных доспехов, которыми на книжных страницах громыхали многочисленные рыцари.
   Кехана обладал необузданным воображением, и даже пресный винегрет, по мнению племянницы очень полезный для здоровья, зачастую принимал за свою любимую олью подриду – острейшую смесь из перца, баранины и лука.
   Что же говорить о его впечатлениях от рыцарских романов?!
   Всё происходящее в них происходило для него на самом деле, и больше всего ему нравились рыцари странствующие!
   Закованные в латы, с копьём и мечом наготове, они в сопровождении верных оруженосцев бороздили копытами коней самые дальние дороги, защищали правых от неправых, слабых от сильных, обиженных от обидчиков.
   Тут уж сеньор верил написанному неукоснительно.
   И правильно делал!
   По крайней мере, в его душе росла и росла уверенность, что доброта и справедливость всегда одерживают верх.
   Однажды, роясь на чердаке, он обнаружил рыцарские латы, щит, меч и копьё. Всё это валялось, разбросанное по разным углам. Не нашлось только забрала и шлема.
   Боевое снаряжение принадлежало прадеду сеньора Кеханы.
   То ли прадед сам принимал участие в кровопролитных турнирах, то ли всё это скупил по дешёвке у заезжего торговца хламом, чтобы просто иметь в запасе железо и при надобности перековать его на полезные в хозяйстве вещи.
   Собрав разрозненные латы воедино, сеньор Кехана сколько смог отчистил их от плесени и ржавчины и примерил на себя.
   Железное одеяние пришлось впору!
   Видимо, его прежний владелец был таким же непомерно высоким и узкоплечим гидальго, как и сеньор Кехана.
   С той поры наш досточтимый сеньор садился читать рыцарские романы, облачившись в латы и с мечом на боку.
   Воображение его разыгрывалось, и тяжёлое облачение, в которое он был запечатан от шеи до пят – забрало и шлем так и не нашлись! – давало ему возможность ощущать себя прямым участником событий, разворачивающихся на страницах толстенных фолиантов.
   На этот раз он до утра читал историю о том, как храбрый рыцарь Ланселот, спасая очередную принцессу, попал в ловушку, расставленную Фрестоном – четырёхруким великаном и злым волшебником.
   Сеньор Кехана уже вознамерился схватиться за собственный меч, чтобы покарать коварного Фрестона, но по презрительной усмешке волшебника понял, что не имеет права совершать рыцарские подвиги: ведь он сам ещё не был посвящён в рыцари кем-нибудь из своих именитых собратьев!
   Взволнованный этим обстоятельством, сеньор Кехана вскочил, задул уже ненужный свечной огарок и стал нервно прохаживаться по мансарде, лавируя между громоздившимися до потолка и уже прочитанными им всевозможными занимательными историями.
   Мелькали вытесненные золотом названия книг.
   Тут были и «Рыцари Круглого стола», и «Отважный рыцарь Сиронхил», и «Ричард Львиное Сердце», и «Неистовый Роланд»…
   Сеньор Кехана явно выбирал.
   И лишь подойдя к фолианту, озаглавленному «Сэр Артур Непобедимый», наш гидальго опустился на одно колено и простёр к фолианту руку.
   – О, Артур Непобедимый! В отчаянии я взываю к вам, рыцарь!
   Переплёт откинулся, и из фолианта наполовину высунулся сэр Артур.
   Он, видимо, только начал облачаться в свои доспехи, так как был уже в стальном нагруднике, но ещё с одним наплечником.
   Артур оценивающе оглядел латы коленопреклонённого гидальго, поправил в его облачении какую-то незначительную деталь и деловито осведомился:
   – Ну-ну, о, рыцарь, взывающий ко мне, почему в отчаянии? Что у вас там стряслось? Да поживее, рыцарь, скоро уж и ристалище, а я ещё не совсем готов, как вас… сэр, сударь, сеньор?
   – Сеньор, сеньор Кехана, о, Непобедимый! – поспешно ответил ламанчский почитатель великих паладинов. – Я испанец. А отчаяние моё оттого, что я ещё не посвящён в рыцари чьей-нибудь достойной рукой и не вправе поднять свой меч, защищая справедливость.
   – Как не посвящены? – возмутился Артур. – И Львиное Сердце, и Неистовый Роланд отказали вам в таком пустяке?
   – Нет-нет, просто к вам я обратился к первому, – заверил его сеньор Кехана.
   – Тогда другое дело, – успокоился сэр Артур. – Давайте-ка ваш меч.
   И, взяв протянутый к нему рукояткой вперёд меч, он возложил его плашмя на узкое плечо новоиспекаемого рыцаря.
   – Как вы решили именовать себя в рыцарстве?
   Но совершенно неподготовленный к такому вопросу, коленопреклонённый гидальго развёл руками.
   – Я – Кехана… Просто Кехана…
   – Не годится! – отрицательно помотал головой Артур. – Ни звучности, ни смысла и – слишком просто!
   Он стал думать, непривычно наморщив лоб. И вдруг воскликнул, осенённый:
   – Кихот! А? Звучно, кратко и похоже на удар меча. Да ещё к этому имени приставим хороший испанский титул… ну, скажем, Дон… Дон Кихот! Право же, совсем недурно.
   – Видите ли… – помялся сеньор Кехана, – я намерен стать рыцарем странствующим… не слишком ли?
   – В самый раз! – решительно отмёл его сомнения рыцарь из фолианта. – В каких местах собираетесь странствовать?
   – Пока что в Ламанче, сэр Артур.
   – Нарекаю вас Дон Кихотом Ламанчским! – торжественно провозгласил сэр Артур. – А теперь, извините, – приложил руку к сердцу Непобедимый, – турнир!
   Он вернул новоявленному Дон Кихоту меч и собирался уже было скрыться в своём фолианте, но спохватился:
   – Да, рыцарь! Не забудьте обзавестись дамой сердца, или как это у вас в Испании?
   – Дульсинеей! – подсказал Дон Кихот.
   – Вот-вот, Дульсинеей! Иначе кому вы станете посвящать свои подвиги и на чей суд отправлять побеждённых? Да и в сражении можно оконфузиться. Без Дульсинеи вам никак!
   И Артур исчез в книге, плотно прикрыв за собой переплёт.
   – Посвящён! – поднявшись с колена и спрятав в ножны меч, вдохновенно прошептал Дон Кихот. – Самим Артуром Непобедимым! О, как во мне всё вдруг запело!
   Он выхватил за гриф из-под какой-то книги старенькую лютню, сдул с неё облако пыли, ударил по струнам, и всё, что в нём вдруг запело, вырвалось, как говаривали в старину, из его уст:

     Пока не знают
     Испанцы —
     Ортеги, Родригесы,
     Пансы,
     Что можно в преданьях
     Не рыться.
     Что рядом есть
     Истинный рыцарь!

     Он встретится вам
     На дороге,
     Он встанет на вашем
     Пороге.
     Он вас защитит
     От насилья
     В Гранаде, Ламанче,
     Севилье!

     Он скромен по сути
     И с виду,
     Еда его —
     Олья подрида,
     Он пьян не вином,
     А водою,
     Несчастен чужою
     Бедою.

     Своей он поступится
     Кровью,
     Чтоб кто-то был
     Счастлив
     В Кордове,
     Чьего-то спокойствия
     Ради
     в Севилье, Ламанче,
     Гранаде!

     Крапающим строки
     И главы,
     Не будет ни чести,
     Ни славы,
     Когда не придёт
     Им охота
     Прославить дела
     Дон Кихота!

     И станут дела его
     Манки
     Кому-нибудь
     Из Саламанки,
     Пример его станет
     Заманчив
     В Гранаде, Севилье,
     Ламанче!

   Двигаясь по мансарде, Дон Кихот порой делал изящные танцевальные па, и было очевидно, что в молодости Ламанчский гидальго слыл неплохим танцором.
   То здесь, то там откидывались переплёты книг, и над Дон Кихотом, точно на балконах, появлялись прекрасные дамы. Они с поощрением и благодарностью кидали Дон Кихоту прекрасные цветы.
   Правда, не долетев до него, цветы таяли в воздухе, да и сами дамы тут же исчезали, словно их и не было. Но это не мешало рыцарю с ними раскланиваться и посылать во все стороны воздушные поцелуи.
   Некий король высунулся из своего фолианта и, пленённый и песней, и пританцовками Дон Кихота, сорвал с головы и протянул ему свою корону. Но Дон Кихот категорическим жестом отвёл от себя такую честь и низко поклонился королю.
   Король не стал больше настаивать и, водрузив корону обратно себе на голову, исчез в своём фолианте.
   А Дон Кихот тут же оказался склонённым над историей, которую читал всю ночь и оставил раскрытой подле погашенного с рассветом огарка. В гневе он ткнул пальцем в то место, где волшебник Фрестон своей усмешкой дал понять сеньору Кехане, что у того ещё нет рыцарского права орудовать мечом.
   Теперь глаза Дон Кихота угрожающе сверкнули, а в голосе появился металл!
   – Ты, бесчинствующий в своей злобе могучий Фрестон! Наконец-то у меня появились все права привести тебя в чувство. Ты, я вижу, обернулся ветряной мельницей, пока меня не было. Но я тебя распознал! Это ты коварно похитил рыцаря Ланселота, держишь его в своём подземелье, и теперь водрузился над ним! Тебя вызывает на бой Дон Кихот Ламанчский. Защищайся, или я просто обрушу на тебя карающий меч!
   И из фолианта поднялась ветряная мельница.
   Вверху мельницы прорезалось злое лицо с надменно-насмешливой улыбкой.
   Дон Кихот занёс свой меч, а четыре крыла мельницы мгновенно превратились в четыре руки и к Дон Кихоту протянулось четыре увесистых кулака с кукишами.
   Дон Кихот обрушил свой меч на мельницу, и мельница рухнула обратно в фолиант, сверкнув босыми пятками.
   А из разруба, который образовался в фолианте от удара мечом, как из подземелья, выбрался Ланселот. Он был в довольно помятом рыцарском облачении. Прижав железную руку к железной груди, он благодарно поклонился своему освободителю.
   Дон Кихот приветственно вскинул меч:
   – Я счастлив, что смог оказать вам эту услугу, сэр Ланселот! Разумеется, вы готовы поспешить к моей Дульсинее, чтобы поведать ей о победе её рыцаря над коварным Фрестоном, которую я одержал, повторяя её имя. Увы, её имя мне ещё неведомо! Поэтому я отсылаю вас к рыцарям Круглого Стола. Пусть они, доблестные, узнают от вас, что Дон Кихот Ламанчский ступил на свой рыцарский путь!
   Дон Кихот распахнул фолиант с надписью «Рыцари Круглого Стола», и Ланселот покорно перешёл из одного фолианта в другой, и рука Дон Кихота осторожно прикрыла за ним переплёт его нового обиталища.
   Сам же победитель Фрестона раскрыл ещё один толстенный том и грозным взором стал пробегать страницу за страницей, словно выискивая нового противника.
   …Спустимся же с рыцарской мансарды на землю и заглянем тайком во двор некоего Санчо Пансы, односельчанина и ближайшего соседа Дон Кихота Ламанчского.
   Должен вам сказать, мои юные сеньорины и сеньоры, что по-испански «санкас» или «санчо» – это «ножки», а «панса» – «брюхо». Имя же «Санчо Панса» означает «Брюхо-на-Ножках».
   И уверяю вас, это вполне соответствовало внешности хозяина крестьянского двора, на котором мы оказались.
   Хозяин явно собирался покинуть свой двор, держа на поводу двух четвероногих – лошадь и ослика.
   Лошадь была той самой скрипучей на вид клячей, которую сеньор Кехана запрягал в повозку, отправляясь за новой порцией книг. Теперь её украшали седло и стремена, а сама кляча перебирала тощими ногами, очевидно желая блеснуть совершенно новенькими подковами. В этом виде лошадь, конечно же, предназначалась для конюшни уже не сеньора Кеханы, а Дон Кихота Ламанчского.
   И не надо обладать особой прозорливостью, чтобы предположить следующее: сеньор Кехана замыслил стать странствующим рыцарем, едва только примерил найденные на чердаке латы. Ещё не посвящённый достойным образом в рыцари, он загодя, по-соседски, поделился своими планами с Санчо Пансой, предложив ему стать своим оруженосцем. Предложение попало на благодатную почву, потому что Санчо в душе был не меньшим фантазёром, чем сам Кехана.
   Однако тем же вечером, в таверне, когда кувшинчик доброго хереса развязывает языки, Санчо проболтался обо всём этом в кругу старых приятелей. И хотя по селу поползли всевозможные слухи и кривотолки, намерения Санчо нисколько не изменились.
   Вот почему, мои юные сеньоры и сеньорины, мы застали будущего оруженосца собирающимся покинуть свой двор и двух четвероногих, нетерпеливо перебирающих копытами.
   Но!..
   В уже распахнутых воротах стояла, широко раскинув руки, жена Санчо, могучая Тереса Панса.
   – Не пущу! – решительным басом заявила она мужу. – Вишь, чего выдумал? Бродить с сеньором Кеханой по свету! А разбойники с большой дороги? А погонщики мулов да козопасы? Те как увидят твоего сеньора, заколоченного в ржавое железо, так либо со смеху полопаются, либо поколотят вас палками. Не пущу!
   – Женщина! – пытался урезонить её Санчо, мысленно проклиная свою болтливость в таверне. – Я уже уговорился с сеньором, и было бы бесчестно и даже просто подло обмануть его. Да, он собирается навести порядок, в том числе и на больших дорогах. Дело благородное, вот я по совести и согласился стать его оруженосцем.
   – Ну и пусть себе наводит порядок, коли дома не сидится, – буркнула Tepeca. – У тебя же, Божьей милостью, есть кусочек пашни, крыша над головой и кусочек неба над крышей. Всё, как у людей! Так нет же. Тебе, как и твоему сеньору, хочется чего-нибудь-ещё! Недаром соседи говорят: Тереса, у тебя муж со сдвинутыми мозгами.
   – Конечно! – хмыкнул Санчо – Двадцать лет тому назад сдвинулись, когда я на тебе женился. А поколотят? Ну что ж! Твои колотушки так выдубили мою спину, что никакая палка её теперь не проймёт. Но в одном ты права, женщина: когда всё есть, обязательно хочется чего-нибудь-ещё. Но это в том случае, если ты человек, а не животное!
   Но тут Санчо перехватил укоризненные взгляды своего ослика и кехановской клячи. И понял, что хоть они по всем определениям животные, а не люди, – им тоже хочется чего-нибудь-ещё, кроме вкусной охапки сена и непродуваемой ветрами конюшни.
   В них определённо что-то было от их хозяев!
   И Санчо одобрительно их потрепал по гривастым шеям.
   А я, мои юные сеньоры и сеньорины, здесь должен перед вами повиниться, потому что забыл представить вам ослика Санчо.
   Звали это удивительное существо Серым. Но вовсе не по его уму и характеру, как станет вам ясно впоследствии, а по окрасу его шкуры. Да-да, внешне он был самым обыкновенным ослом-тружеником при крестьянском дворе. Только теперь к его седлу были приторочены бурдюк с домашним вином и корзина с парой подрумяненных на вертеле каплунов и прочей аппетитной снедью.
   Эти корзина и бурдюк окончательно убедили Тересу в серьёзности намерений своего супруга, и в неё закралось определённое подозрение:
   – По совести он подрядился! Да уж не ссудил ли тебе сеньор вперёд два-три золотых?
   И она алчно и требовательно протянула к мужу руку. Но тот, не выпуская поводьев, демонстративно заложил свои руки за спину.
   – Или чего наобещал? – продолжала грозно допытываться Тереса.
   – Остров! – приосанился Санчо. – Сеньор пообещал завоевать остров и назначить меня губернатором.
   От неожиданности и изумления у Тересы выехали на лоб глаза, отвалилась челюсть, подкосились ноги, и она села там, где стояла.
   А Санчо гордо продефилировал мимо неё вместе с четвероногими и повеселевшими от движения спутниками.
   Но оставим Тересу медленно приходить в себя и вернёмся к нашему гидальго.
   В своей мансарде он уже успел выиграть не одну битву: вокруг рыцаря валялись разрубленные его мечом фолианты.
   Грозно вращая глазами в поисках всё новых и новых врагов, Дон Кихот стоял посреди комнаты уже не с мечом, а с копьём наперевес.
   Взгляд его задержался на стопе огромных томов, нагромождённых друг на друга от пола до потолка.
   – А, злобный великан Каракульмбр! – воскликнул Дон Кихот. – Теперь я знаю, где ты от меня укрылся. Сейчас моё копьё поразит тебя, и обесчещенная тобой прекрасная страна Малиндрания вздохнёт, наконец, свободно!
   И он нанёс мощный удар копьём в самую середину привлекшей его внимание башни из книг.
   Башня, словно надломленный ударом великан, накренилась и, чуть помедлив, рухнула на Дон Кихота, опрокинув и целиком завалив его.
   В это время распахнулась дверь, и в комнату ворвались, явно подслушивавшие и подсматривавшие в дверные щели, ключница и племянница поверженного рыцаря.
   – Проклятый Каракульмбр! – вопил рыцарь, пытаясь выбраться из-под книжного завала. – Уж не мнишь ли ты, что на сей раз вышел победителем? Так знай же, великан: придёт мой час и я укорочу тебя до размеров карлика!
   Обе женщины стали хлопотать вокруг Дон Кихота, освобождая его от тяжеловесных фолиантов.
   При этом они так согласно и сладкоголосо увещевали его придти в себя, что не внять их увещеваниям, казалось бы, просто невозможно!

     Ваша милость! Ваша милость,
     Вероятно, утомилась,
     Ну, конечно, утомилась
     В этих бдениях ночных!

     Эти книги, что вериги,
     Истязают эти книги,
     Просто губят вашу милость,
     Вы б избавились от них!

     Пусть у нас и не хоромы,
     Заживём спокойным домом!
     Наши улицы не Прадо,
     Но ведь тоже не узки!

     Ваши чтения забросьте,
     По утрам гуляйте с тростью,
     Все соседи будут рады,
     Не помрёте от тоски!

   – О, несчастные! – поднялся, наконец, Дон Кихот, опираясь на так и не выпущенное из рук копьё. – О, необразованные мои домочадцы! И ты, ключница, и ты, племянница! Неужели вы не в силах понять, что я уже не сеньор Кехана, а посвящённый в рыцари Дон Кихот Ламанчский? И я теперь же покину вас, дабы мои меч и копьё выпрямили кривду и сделали её правдой! Этой ночью мой оруженосец и ваш односельчанин Санчо Панса водил нашу лошадь к кузнецу, чтобы тот наклепал ей скаковые подковы.
   – Это старой-то кляче, которая едва тащит тележку с овощами, или, прошу прощения, с вашими книгами? – вылупила глаза ключница.
   – Больше того, – усмехнулся Дон Кихот, – зовут этого коня теперь Росинант. Да, я нарёк его столь звучным именем.
   И рыцарь подкрутил свой ус.
   – Новое имя не может изменить старой лошади, дядюшка! – вздохнув, заметила племянница. – Далеко вы на своём Росинанте не уедете.
   Должен вам сказать, мои юные сеньоры и сеньорины, что «росин» по-испански, действительно, «кляча». Но словечко «анте», или «ант», в корне меняет дело, оно означает «прежде». И Дон Кихот вложил в имя своего коня вполне определённый смысл: да, его конь, конечно же, был клячей. Но прежде!
   Однако племянница не сдавалась.
   – «Анте» так же означает и «впереди», – заявила она, бесстрашно глядя в глаза своему дяде.
   – Интересно, что может быть у вашей прежней клячи впереди?
   – Только победа! – загремел в ответ рыцарь. – И не одна! Коня благородит всадник. И Росинант будет в бою не хуже, чем Буцефал Александра Македонского!
   С улицы до них донеслось лошадиное ржание.
   – Слышите? Он уже у моего порога и нетерпелив, как и его хозяин! Дон Кихот достал припрятанный на отдельной полке медный тазик и надел его на голову, как бы завершая свой походный туалет.
   – Нет уж, тазик оставьте, ваша милость, – всполошилась ключница. – Ваш друг цирюльник маэсе Николас как подбривал вам давеча щёки между усами и бородой, так и позабыл его здесь за разговорами. Как раз сегодня обещался за ним зайти.
   – Что ты мелешь, ключница? – обдал её презрительным взглядом Дон Кихот. – Это волшебный шлем мавританского царя Мамбрина, предохраняющий от смертельных ран. И ковал его ни много, ни мало, как подземный бог Гефест. Как он попал к маэсе Николасу – ума не приложу! Но от моей головы он отведёт немало сокрушительных ударов.
   – Да, дядюшка! – вроде бы спохватилась вдруг племянница, явно пытаясь хоть как-то удержать Дон Кихота. – Ваш друг и наш священник преподобный Перо Перес собирался сегодня вас тоже навестить для какой-то очень важной беседы. Его-то, надеюсь, вы дождётесь?
   И снова за окном раздалось ржание.
   – Расступитесь, невежественные! – возопил Дон Кихот. – Всякое промедление с моей стороны может пагубно отразиться на человеческом роде!
   И грохоча латами, за всё задевая мечом, щитом и копьём, он протиснулся за дверь.
   По дороге галопом, правда, припадая то на одну, то на другую, то на третью, то на четвертую ногу, но всё-таки мчался Росинант.
   И хоть Дон Кихоту приходилось то и дело поджимать свои ноги, чтобы невзначай не шаркнуть ими по земле, он не терял гордой рыцарской осанки.
   Серый с Пансой на спине, навьюченный бурдюком, корзиной с продовольствием да ещё обширным щитом Дон Кихота так, что его самого за этой поклажей почти не было видно, торопливо семенил за Росинантом. И ноги его от усердия сливались в одну непрерывную линию.
   При виде необычного всадника в латах, с воздетым копьём и тазиком на голове, все встречные с весёлым изумлением шарахались в стороны.
   А впереди Дон Кихота и Санчо катилась вроде бы луковица.
   Ну кто обращает внимание на испанских дорогах на катящуюся луковицу? В Испании ни одно блюдо не обходится без лука или луковой подливки! Так что какая-нибудь луковичка и могла выпасть из любой тележки, выскочить на дорогу из любой харчевни.
   Но это была не простая луковица, уж поверьте мне, мои юные сеньоры и сеньорины!
   Перед Дон Кихотом и Санчо, стремительно перебирая зелёными ножками-ворсинками, катился Луковичный Шут с головой, похожей на большую золотистую луковицу.
   Уж он-то совершенно точно таился между строк в повествовании Мигеля де Сервантеса!
   И вот теперь он мчался впереди Росинанта и Серого и во всю свою горько-сладкую луковичную глотку орал путеводную песенку, и даже сам под неё на бегу приплясывал.
   Вполне возможно, что наши путники этой песенки и не слышали, но мысленно ей подпевали, потому что думали о том же, о чём пел Луковичный Шут, и думали точно так же, как он об этом пел:

     Что впереди? Дорога!
     Что позади? Дорога!
     Что не сбылось, то сбудется,
     Пускай через года!

     И мы не будем строги
     К тому, кто по дороге
     Идёт ли, едет, скачет ли
     «Зачем», а не «куда».

     Что впереди? Дорога!
     Что позади? Дорога!
     Что минуло, то кануло,
     А дальше – новый счёт…

     Но если будем строги,
     То дело не в дороге,
     А в тех, которым хочется
     Чего-Нибудь-Ещё!

Сказка вторая
Которая и должна следовать за первой

   Возможно, «путеводную песню» Луковичного Шута все так и не услышали, но Росинант её определённо услышал. Он перестал хромать и скакал, явно пытаясь соразмерить свой шаг с песенкой. То есть, подобно Луковичному Шуту, теперь просто приплясывал.
   Это было странно для необученной никаким хитростям деревенской лошади. Но привыкший при чтении рыцарских романов к более крупным чудесам, Дон Кихот не обратил на такую мелочь никакого внимания.
   Он вертел головой, озираясь по сторонам, иногда даже приставлял к глазам ладонь козырьком и пристально куда-то всматривался.
   – Ваша милость, наверное, пытается углядеть какой-нибудь придорожный трактир? – с надеждой поинтересовался Санчо. – Но насколько я знаю эти места, ближайший будет только на окраине Тобо́сы. И этот ближайший вовсе от нас не близко! – И Санчо тяжело вздохнул.
   – Нет, друг мой, – печально ответил Дон Кихот. – Мы уже порядочно отъехали от своих домашних очагов – и никаких приключений! А ведь мы на большой дороге. Уж на ней-то должна прятаться в засаде хотя бы шайка разбойников. Так нет же! И мой меч пока что мирно покоится в ножнах.
   – И пусть покоится, ваша милость. И чем дольше, тем лучше.
   – Не трусь, Санчо! – прикрикнул на него Дон Кихот. – Не забывай, ради чего мы покинули наши дома.
   – Что вы, ваша милость! – хмыкнул Санчо. – Просто я думаю, что ваш вид покажется любому разбойнику пострашнее вашего рыцарского меча с копьём вместе.
   – Мой вид и должен устрашать негодяев! – кивнул Дон Кихот.
   Но, разумеется, Санчо имел в виду вовсе не это.
   При виде Дон Кихота верхом на Росинанте всем встречным могло показаться, что одна башня оседлала другую, которая свалилась на дорогу и обрела лошадиные копыта. И показаться такое могло вполне закономерно, потому что длина Росинанта ничуть не уступала вышине Дон Кихота.
   Сам же себе Дон Кихот представлялся статным и грозным рыцарем, скачущим на не менее статном и не менее грозном коне.
   Разумеется, представление Дон Кихота о себе самом тоже осталось между строк повествования Мигеля де Сервантеса, настолько оно смахивало на сказку. Но мы-то с вами, мои юные сеньоры и сеньорины, между строк и путешествуем! Поэтому пусть странствующий рыцарь будет для нас таким, каким он сам себя и хотел бы видеть. Что поделаешь, в сказках главенствует своя справедливость!
   И вдруг откуда-то донеслись жалобные стенания…
   У Росинанта навострились уши, и он даже стал как будто чуть-чуть повыше. Серый, наоборот, испуганно прижал свои стоячие уши и стал как будто чуть-чуть поменьше.
   Дон Кихот же, прислушиваясь, поднялся во весь рост на стременах.
   – Ваша милость! – поспешно забормотал Санчо. – Это просто какой-нибудь комар вьётся вокруг нас.
   И он принялся старательно хлопать в воздухе ладонями, словно ловя невидимую мошку.
   – Нет, Санчо, – решительно заявил Дон Кихот. – He подлежит сомнению, что это стонет какой-нибудь беззащитный, нуждающийся в моей помощи. Хвала Небесам за ту милость, какую они мне, наконец, оказали. Вперёд!
   Он пустил Росинанта в такой галоп, что Серый едва за ним поспевал. И наши всадники на всём скаку оказались в находящейся поблизости дубовой роще.
   Здесь богато одетый сельчанин охаживал плетью привязанного к дереву мальчишку. Его-то жалобные стенания и услышал Дон Кихот,
   У резко затормозившего ослика из-под передних копыт поднялись два столбика пыли, а Росинант перед таким изуверством встал на дыбы и гневно заржал. Его ио-го-го! прозвучало, как человеческое ого-го, и в нём явственно можно было услышать возмущённые интонации.
   Это не преминул подметить Санчо, воскликнув:
   – Ваша милость! Да что же это такое здесь творится? Вон даже наш Росинант возмутился!
   – И-я! И-я! И-я! – вдруг заорал под ним Серый и злым взглядом уставился на истязающего мальчишку сельчанина.
   – Вот, и мой туда же! – одобрительно почесал своего осла за ухом Санчо.
   Взяв копьё наперевес, Дон Кихот кинулся на истязателя.
   Сельчанин же, обнаружив у себя над головой увешенную доспехами фигуру, а под носом замершее острие копья, сорвал шапку и рухнул на колени.
   – Сеньор кабальеро! – завопил он. – Я наказываю мальчишку, который пасёт отару моих овец. И, видит Бог, я каждый день не досчитываюсь овцы. Вот я…
   – Нет, хозяин! – всхлипывая, перебил его мальчишка. – Вы так говорите, чтобы не платить мне жалованья. А все ваши овцы, видит Бог, целы и невредимы.
   – Сколько он тебе должен? – осведомился Дон Кихот у пастушка.
   – По семи реалов за месяц, – всхлипнул тот. – А всего за девять месяцев.
   – Значит, шестьдесят три реала, – подытожил Дон Кихот.
   – Почему это шестьдесят три? – набычился хозяин, понимая, что ему сейчас придётся раскошелиться. – А сколько за это время он пар обуви износил, что я ему покупал?
   – Если он и рвал кожу на башмаках, которые вы ему покупали, – сурово заметил Дон Кихот, – то вы только что занимались тем, что рвали его собственную кожу. А она почувствительней, чем на башмаках, и подороже стоит! Таким образом, вы должны ему не шестьдесят три, а семьдесят реалов. Немедленно отвяжите несчастного и расплатитесь в ним, не то я насквозь проткну вас копьём!
   – Конечно, сеньор, конечно! – забормотал сельчанин, поспешно распутывая верёвки на своей жертве. – Семьдесят, так семьдесят! Да беда в том, что я денег не прихватил с собой.
   Отвязав мальчишку и перекинув верёвку через плечо, он расплылся в улыбке и крепко ухватил пастушка за руку.
   – Пойдём-ка, мой милый, и дома я с тобой расплачусь сполна, даже ещё сверх того получишь!
   – Не отпускайте меня, добрый сеньор! – взмолился мальчишка, обращаясь к Дон Кихоту и пытаясь вырваться из цепких рук хозяина. – Если я опять останусь с ним наедине, он просто сдерёт с меня шкуру.
   – Он не посмеет этого сделать! – загремел Дон Кихот, а морда Росинанта угрожающе нависла над головой сельчанина и фыркнула в голову истязателя так, что у того волосы тут же встали дыбом.
   – Не посмеет, – строго продолжил Дон Кихот. – Пусть только даст слово, что исполнит всё, что я ему приказал.
   – Даю! – снова рухнул на колени сельчанин, однако руки́ пастушка не выпустил. – Даю и даже клянусь!
   – Вот видишь! – успокоил подростка Дон Кихот. – Какой же здравомыслящий человек захочет стать клятвоотступником? Ступай спокойно. А вы знайте, – грозно посмотрел он на сельчанина, – что справедливость вас заставил совершить Дон Кихот Ламанчский, заступник обиженных и утеснённых. Бойтесь же его кары!
   Явно довольный своим первым подвигом на дорогах Ламанчи, он пришпорил Росинанта и, не оборачиваясь, скрылся за деревьями. Покачав головой, Санчо последовал за ним…
   Зато мы с вами, мои юные сеньоры и сеньорины, оставшись одни, позволим себе чуть-чуть передохнуть. А чуть-чуть передохнуть – это значит немного подышать тем воздухом, которым дышали в Испании четыреста лет тому назад.
   Ах, этот испанский воздух четырехсотлетней давности! Право же, он стоит того, чтобы мы обратили на него особое внимание.
   Он был необыкновенно чистым, потому что автомобилей, поездов, самолётов и ракет ещё не существовало. А по дорогам, не задымлённым всевозможными выхлопами, сновали по всем направлениям люди на мулах, ослах, лошадях, а то и на своих двоих.
   Встречные монахи порой требовательно, а порой жалостливо просили подаяния для своих монастырей. Четвериком, в сияющих каретах проносились знатные вельможи с ливрейными слугами на запятках. При этом слуги имели более важный и значительный вид, чем сами вельможи! Небогатые студенты пешком кочевали то из саламанкского университета в кордовский, то из малагского в толедский, то из гранадского в барселонский. Да что и говорить, если в Испании этих университетов было тогда добрых два десятка и в каждом обучали чему-нибудь путному. А бродячие комедианты в своих скрипучих фургонах? Те давали смешные представления прямо у дверей придорожных трактиров! И пели бродячие паяцы, которые деловито направлялись подпрыгивающей резиновой походкой из города в город в поисках уличных зевак.
   И почти у каждого путника за плечом болтались гитара или равель со смычком – весёлый трёхструнный прадедушка нашей скрипки.
   Поэтому канцоны, канцонетты, баллады и стансы к случаю просто носились в воздухе, оседали в головах и легко и свободно слетали с губ.
   И если в тех необычностях, которые мы с вами найдём между строк, у кого-нибудь слова вдруг странно начнут цепляться друг за друга и станут не чем иным, как стихами, – не удивляйтесь! Воздух!
   Повторяю, четыреста лет тому назад в Испании всё это носилось в воздухе.
   А теперь – вперёд и дальше! И попробуем в подражание Луковичному Шуту про себя прогорланить:

     Что впереди? Дорога!
     Что позади? Дорога!
     А коли есть дорога —
     То как же не идти?..

     Всегда за поворотом
     Неведомое что-то,
     Неведомое что-то,
     С которым по пути!

   И за поворотом лесной дороги открылась обширная поляна, где расположились потрапезничать Дон Кихот и Санчо.
   На краю поляны паслись нерассёдланные Росинант и Серый.
   Дон Кихот, видимо, уже закончил свою трапезу и теперь отдыхал, сидя на пне под раскидистым дубом.
   Санчо же, устроившись на траве подле корзины с припасами, уплетал остатки жареного каплуна и, время от времени, отхлёбывал из кружки.
   Слегка похудевший бурдюк лежал с ним рядом.
   – Не пора ли в дорогу? – поинтересовался Дон Кихот.
   – Куда торопиться, ваша милость? – с набитым ртом откликнулся Санчо. – Новые приключения от нас никуда не уйдут. Я-то думаю, им нас только и подавай! А кони наши притомились. Пускай попасутся всласть.
   – Ты, полагаю, больше печёшься о своём пастбище, – добродушно усмехнувшись, кивнул Дон Кихот на корзину и бурдюк.
   – И то верно! – не стал отпираться Санчо. – Храбрым можно быть только на сытый желудок, а на голодный и муравей покажется непобедимым великаном. А вы заметили, ваша милость, как вздыбился Росинант при виде этого нечестивца с плетью?.. «Ого-го-го, мерзавец, мы с хозяином сейчас тебе покажем!». Вот что он, наверняка, хотел сказать своим ржаньем. И ведь не то чтоб хотел, а просто взял и сказал. А мой-то малыш тоже раскричался и-я! и-я! да так грозно, словно готов был ринуться в бой. Нет, ваша милость, как хотите, а они что-то понимают. Да ещё, поди, и судачат друг с другом о том о сём, коли не о нас с вами.
   – Вполне допускаю, Санчо, – серьёзно заметил Дон Кихот. – Известно, что Бабьека, лошадь досточтимого рыцаря Сида, на досуге сочиняла сонеты.
   – А досточтимый рыцарь выдавал их за свои? – хмыкнул Санчо.
   – Не охальничай, обжора! – прикрикнул на него Дон Кихот. – И, поглядев на своего оруженосца, уписывающего за обе щеки дорожные припасы, он покачал головой. – Ты когда-нибудь научишься быть повоздержанней в еде?
   – Конечно, ваша милость! Вот прикончу последнюю лепёшку, тогда и начну постигать эту науку. А покуда, – Санчо ткнул куриной косточкой в сторону пощипывающих поодаль траву Росинанта и Серого, – пусть ещё немного попасутся. Может, у них самый важный разговор как раз и происходит.
   – Ох, Санчо, Санчо! – вздохнул Дон Кихот.
   А пасущиеся Росинант и ослик с любопытством приглядывались друг к другу. Определённо, им хотелось друг с другом поговорить!
   И если легендарная Бабьека легендарного испанского рыцаря Сида на досуге баловалась сонетами, явно черпая их из благостного испанского воздуха, то ведь и Росинант с Серым постоянно дышали тем же воздухом!
   Вот тут-то мы и наткнулись на одну из тех многочисленных необычностей или сказок, утаённых Мигелем де Сервантесом между строк.
   Начал Росинант. Отфыркнув из ноздрей соринки, он заметил как бы мимоходом:

     Ну вот, мы путь свой
     Начали совместный,
     Надеюсь, это будет
     Интересно…

   Серый живо откликнулся:

     Да, дядюшка!
     И я надеюсь тоже.
     Как говорится,
     Бог нам да поможет!

   Но Росинант отпрянул, даже кожа на нём передернулась:

     Как «дядюшка»?
     Оставьте, Бога ради!
     Я вовсе вам
     Не родственник,
     Не дядя!
     Я всё же конь,
     А вы…

   – И-я! И-я! – весело захлопал ушами Серый.
   Но Росинант не без надменности в голосе стал его урезонивать:

     Да нет же, нет!
     Мы с вами не семья!
     Без ржанья лишнего —
     Ну, как без лишних слов —
     Скажу, сеньор:
     Вы всё же
     Из ослов.

     Да, вы умны,
     У вас и стать, и поступь,
     Возможно, мы подружимся.
     Но после!
     Вот с вами поедим
     Из общих яслей,
     И всё нам друг про друга
     Станет ясно…

   Выслушав эту отповедь, Серый вздохнул и грустно поглядел на собеседника. Он даже копнул копытцем, прежде чем ответить:

     Мне говорили – право,
     Не по злобе! —
     Что вы не вылезали
     Из оглобель,
     Что вы не каждый день
     Бывали сыты,
     Что дома вам
     Не чистили копыта…

     Неужто это всё
     Пропало даром?
     И здесь, под голубым
     Небесным кровом,
     Вам так сумели
     В голову ударить
     Четыре новых
     Скаковых подковы?

   Это был отпор, которого Росинант не ожидал от маленького и, казалось бы, такого покладистого существа. Конь встал на дыбы:

     Да, я горжусь,
     Что я скакун
     Отныне!

   Серый хоть на дыбки и не встал, но ответил достаточно жёстко:

     Я осажу вас,
     Гордость не гордыня!
     А то, что вы чванливы,
     А не горды,
     Доказывают ваши
     Тон и морда!

   И повернувшись к Росинанту задом, он стал снова пощипывать траву.
   Росинант перебежал к его голове и виновато заглянул ему в глаза:

     Прошу вас, не судите
     Слишком строго,
     Уверен: сблизит нас
     Одна дорога!

   Однако для рыцаря, которому казалось, что он удачно совершил свой первый подвиг, дорога к дальнейшим подвигам началась с полного конфуза.
   Дон Кихот уже был в седле, а Санчо кончал приторачивать к ослу вьюки, когда из чащи на поляну выбежал спасённый от побоев мальчишка. Одежда на нём болталась клочьями, под глазом красовался огромный фингал.
   – Ваша милость, сеньор рыцарь! – закричал мальчишка, сжав кулаки и чуть ли не грозя ими Дон Кихоту. – Никогда, никогда больше ни за кого не заступайтесь!
   – Кто тебя так опять отделал и что ты мелешь? – подскакал к нему Дон Кихот. – Да рассчитался ли с тобой твой хозяин, как я велел ему?
   – Ещё как! – захохотал сквозь слёзы пастушок. – Ещё как, ваша милость! Отсыпал все семьдесят щедрой рукой, которая держала не кошелёк, а плётку. Да ещё кулаком сверх того добавил!
   – Но он же дал клятву! – возмутился Дон Кихот. – Где его честь?
   – Честь у Хуана Альдудо из деревни Кинтанар? – изумился мальчишка. – Откуда, сеньор? Да что ему клятва, коли вы далеко, а он привык всё, что задумал, доводить до конца. Не то, что вы, ваша милость! – И подвывая от боли и обиды, мальчишка скрылся за деревьями.
   Дон Кихот выхватил меч из ножен.
   – Вперёд, Санчо! В деревню Кинтанар!
   – Вот туда-то я вас и не пущу! – ухватил Росинанта под уздцы Санчо. – Я наслышан про этих Альдудо, их там семь братьев, и у каждого за пазухой дубинка с железным наконечником. Они нас размолотят так, что мы ни ваших доспехов, ни своих косточек не соберём.
   – Выходит, я должен смириться? – артачился Дон Кихот.
   Санчо ответил уклончиво:
   – Первый хлебец всегда окажется либо сырым, либо подгорелым. – Но обнадёживающе добавил: – И последнее дело думать, что первое дело – последнее!
   – Ах, Санчо! – вздохнул Дон Кихот. – Всё это потому, что я не смог первого подвига в Ламанче посвятить прекрасной Дульсинее и отправить этого Альдудо к ней на поклон. Прав сэр Артур Непобедимый: без Дульсинеи никак!
   И он пустил Росинанта во весь опор, словно желая ускакать от своего позора.

Сказка третья
Об огненных рыцарях

   Конечно, мои юные сеньорины и сеньоры, при всём нашем желании мы с вами сейчас не смогли бы угнаться за Дон Кихотом, пустившим своего коня во весь опор.
   Но у нас есть волшебные слова: «А в это время…». Представляете? Стоит нам только их произнести, как мы мгновенно окажемся в совершенно другом месте.
   Итак, Дон Кихот мчался на Росинанте куда глаза глядят, чтобы хоть как-то себя успокоить. А в это время…
   Да-да, именно в это время на кухне в доме сеньора Кеханы переминались с ноги на ногу двое солидных мужчин – один в рясе, другой пёстро разодетый. Ну конечно же, это были священник Перо Перес и местный цирюльник Николас. Первый, как мы уже знаем, собирался зайти к сеньору Кехане для какой-то важной беседы, а второй явился за своим медным тазиком, забытым здесь накануне после бритья сеньора Кеханы.
   Должен уточнить, что Перо Перес был священником-лиценциатом, то есть священником, получившем диплом одного из испанских университетов, а цирюльник Николас столько щёк побрил на своём веку и столько голов украсил модными причёсками, что его по праву величали мастером – маэсе.
   А переминались они с ноги на ногу оттого, что перед ними стояли зарёванные, ещё всхлипывающие и утирающие слёзы племянница и ключница.
   И вдруг обе женщины, уже спевшиеся в своих увещеваниях, адресованных Дон Кихоту, простёрли к гостям руки и затараторили, забубнили, запричитали:

     Спасите, ваши милости,
     Хозяина и дядю
     Из жалости, из милости
     И вашей дружбы ради!

     По-видимому, спятил он
     От рыцарских романов,
     И Дон Кихотом сделался
     Простой сеньор Кехана!

     На чердаке он выискал
     Прадедушкины латы
     И для каких-то подвигов
     Отправился куда-то!

   Тут ключница склонилась к Перо Пересу и интимно пробубнила священнику прямо в ухо:

     Вам, ваше преподобие,
     Скажу ещё яснее:
     Обзавестись мечтает он
     Какой-то Дульсинеей!

   А племянница громко добавила:

     Мы, право же, не думали,
     Не знали, не гадали,
     Что превратится дядюшка
     В бродячего гидальго!

     Зачем, когда в Испании
     Ни рыцарей, ни чести?
     Спасите, ваши милости,
     Кехану с Пансой вместе!..

   Конечно же, лиценциат Перо Перес и маэсе Николас, благодаря своему жизненному опыту, не могли не оценить важности такой просьбы. Они тут же перестали переминаться с ноги на ногу, и лиценциат откликнулся первым, с присущей моменту торжественностью:

     Мы завтра же
     Пустимся вслед
     За Кеханой и Санчо,
     И вскоре, уверен,
     Настигнем мы
     Где-то сеньора.

     Они, безусловно, ещё
     На дорогах Ламанчи,
     Но вряд ли Кехана поддастся
     На все уговоры.

     Без хитрости тут
     Обойтись невозможно!
     Пока же пускай нам немедленно
     Книги сеньора покажут!

   Племянница и ключница с охотой кинулись к лесенке, ведущей в мансарду, кабинет и книгохранилище Дон Кихота, а ключница, обернувшись, радостно развела руками:

     Сеньор-то уехал,
     А книжки —
     Деваться куда им?
     Сейчас, ваши милости,
     Мы их сюда покидаем!

   Оставшись на время одни, священник и цирюльник посмотрели друг на друга и скорбно покачали головами. Лиценциат Перо Перес сказал:

     Нельзя допустить, чтоб сеньору
     Грозила сума́,
     Разбойников тоже повсюду
     У нас в изобилье —
     В Ламанче, Гранаде, Уэске,
     Кордове, Севилье…
     Но прежде посмотрим
     На книги, что сводят с ума!
     Неужто и впрямь
     У Кеханы какие-то сдвиги?

   Цирюльник же мрачно вздохнул и изрёк:

     Ну, книги! Ах, книги!
     О, эти проклятые книги!

   И все эти проклятые книги тут же полетели из мансарды вниз на кухню. Солидные фолианты спотыкались на узенькой лестнице, теряли страницы и переплёты, обгоняя друг друга. И вскоре вся кухня была завалена рыцарскими романами, мгновенно превращёнными в хлам ненавидящими их племянницей и ключницей.
   Перо Перес уселся на табурет, подвинув его поближе к кухонному очагу с тлеющими угольками, и грозно засучил рукава.
   Следуя его примеру, остальные тоже засучили рукава.
   У их ног валялись грубо спущенные с лестницы и «Рыцари круглого стола», и «Ричард Львиное Сердце», и «Неистовый Роланд», и «Отважный рыцарь дон Сиронхия», и сам «Артур Непобедимый», посвятивший сеньора Кехану в Дон Кихоты Ламанчские.
   Цирюльник с племянницей выхватили из груды книг какой-то роман и стали листать его, с любопытством разглядывая цветные картинки. Священник тоже что-то листал, неодобрительно покачивая головой. А ключница из-за его плеча с ненавистью смотрела на переворачиваемые им страницы и всё жужжала и жужжала лиценциату в ухо:

     До дрожи отвратительны
     Мне эти все особы,
     Глаза горят на рыцарей,
     А Дульсиней – особо!
     Кажись, испепелила бы
     я их единым взглядом!

   Улыбнувшись, лиценциат благодушно заметил:

     Зачем же утруждать себя,
     Очаг имея рядом?

   И, подавая пример, он бросил книгу, которую листал, на тлеющие в очаге угольки.
   Из занявшегося переплёта взметнулись вверх несколько рыцарских мечей, но взвившиеся следом несколько языков пламени одели их, точно огненными ножнами.
   Получивший подкрепление огонь ожил, а в очаг со всех сторон полетели книги. Их кидали, уже не глядя, племянница, священник, цирюльник, ключница.
   Но горела бумага, переплёты, а те, кто населял эти романы, вырывались из них и, наперекор своим палачам, продолжали жить.
   Кавалеры и дамы танцевали вместе с языками пламени и иронически раскланивались с пытающейся уничтожить их компанией.
   Весело кувыркались в огне карлики, выпрыгивая из скукоживающихся страниц.
   Один карлик подскочил к заглядевшейся на огонь ключнице, сорвал перед ней свой пылающий колпачок с бубенчиками и потряс им у неё под носом.
   Взметнулись звоны-огоньки, и ключница испуганно отшатнулась.
   Выбравшийся из очередной книги великан ухмыльнулся прямо в лицо племяннице и с вызовом распушил в её сторону осыпавшимися искрами бороду.
   Какой-то кавалер отряхнул на приблизившегося к очагу цирюльника свой переливающийся разными оттенками пламени плащ. Отскочив от выметнувшегося на него оранжево-рыжего языка, маэсе Николас стал охлопывать на себе затлевшуюся одежду.
   Из брошенной священником в очаг книги возник король. Тот самый, что ещё недавно предлагал Дон Кихоту свою корону. Теперь на зубцах его короны весело поплясывали золотистые язычки. Лукаво посмотрев на священника и подмигнув ему, король наклонился к уже занявшемуся фолианту и достал наполненный огнём кубок. Но не пригубил его, а протянул Перо Пересу.
   Лиценциат едва успел увернуться и отёр лоб платком.
   Вообще же все на кухне уже порядком взмокли и кидали в очаг книги, стараясь к огню не приближаться. Ключница подправляла их длинной кочергой.
   А в очаге творилась огненная сказка!
   И рыцари, покидая превращающиеся в пепел страницы своих романов, носились на горячих огненных конях и, размахивая огненными мечами, спешили куда-то по неотложным и несгораемым рыцарским делам.
   Вдруг в углу кухни, под потолком, возник Луковичный Шут.
   Расположившись, как на качелях, на одной из подвешенных к потолку связок лука, он загорланил во всю свою горько-сладкую глотку вслед носящимся и уносящимся куда-то огненным рыцарям:

     Пока вероломное
     Пламя трещит,
     О, рыцари,
     К вам эта речь!
     Как часто, забыв
     Про спасительный щит,
     Вы помните только
     Про меч!

     Он блещет в руке,
     Чтобы зло обуздать.
     Торопится конь,
     Чтобы не опоздать.
     Виват вам,
     Сеньоры в доспехах —
     Удачи! Победы! Успеха!

     Предания могут
     Исчезнуть в огне,
     Но топот
     Не смолкнет коня!
     Ведь правое дело
     Всегда на коне
     И польза мечу
     От огня!

     Он блещет в руке,
     Чтобы спесь обуздать.
     Торопится конь,
     Чтобы не опоздать.
     Виват вам,
     Сеньоры в доспехах —
     Удачи! Победы! Успеха!

   И если б нам с вами, мои юные сеньоры и сеньорины, удалось сейчас настичь Дон Кихота, он, несомненно, показался бы нам одним из этих рыцарей.
   Удручённый лживостью и полным отсутствием чести у Хуана Альдудо из деревни Кинтанар, он всё не мог поостыть и продолжал понукать и понукать Росинанта, и так несущегося в бешеной для того скачке.
   В полнеба полыхало заходящее солнце, и по доспехам рыцаря ходили огненные блики, словно и он только что вылетел из пылающего очага в своём доме.
   И неудивительно, что за ним неслись горько-сладкие слова Луковичного Шута:

     Есть руки, которым
     Неправда с руки.
     Кто сможет
     Дела их пресечь?
     Вперёд! Продолжение
     Честной руки —
     Карающий рыцарский меч!

     Он блещет в руке,
     Чтобы ложь обуздать.
     Торопится конь,
     Чтобы не опоздать.
     Виват вам,
     Сеньоры в доспехах —
     Удачи! Победы! Успеха!

Сказка четвёртая
Ох, уж эти ветряные мельницы!

   Ранним утром Санчо и угомонившийся наконец после бешеной скачки Дон Кихот ехали по зелёному, сверкающему прохладной росой полю, и каждый думал о своём. Дон Кихот – о предстоящих подвигах, Санчо – о предстоящем человеческом отдыхе в каком-нибудь придорожном трактире.
   Вдруг перед ними возник уходящий почти до горизонта строй ветряных мельниц.
   Первая из мельниц, и потому самая большая, нависла над Дон Кихотом так неожиданно, что он поднял Росинанта на дыбы.
   – Ну вот! – облегчённо вздохнул Санчо. – Наконец-то мы добрались до деревни Мельников. А отсюда уж и до Тобосо рукой подать. Там мы передохнём как следует, да глядишь, какая-нибудь из тобосских синьорин согласится стать вашей Дульсинеей. Тогда нам везде будут доставаться одни победы!
   – Умолкни, Санчо! – отмахнулся от своего оруженосца Дон Кихот. – По своей наивности и невежеству ты полагаешь, что перед нами мельницы. Нет же, несчастный! Перед нами мой злой гений, вероломный волшебник Фрестон со всем своим войском. Ещё недавно я его сокрушил ударом меча, освободив доблестного рыцаря Ланселота. Но волшебник, видно, оправился и теперь решил расквитаться со мной.
   – Так знай же, Фрестон, – обратился Дон Кихот к нависшей над ним мельнице, – я и на этот раз сокрушу тебя!
   И, словно в ответ, вверху гигантской теперь по сравнению с Дон Кихотом мельницы, снова прорезалось злобное лицо, рот растянулся в презрительной улыбке, а четыре мельничных крыла превратились в четыре гигантские руки, и прямо под нос Дон Кихоту сунулись четыре гигантских кулака с четырьмя гигантскими кукишами.
   – О, презренный! – возопил, отшатнувшись от кулаков, Дон Кихот. – Ты уже забыл, как трусливо сверкал пятками?!
   И хоть руки Фрестона тут же превратились опять в мельничные крылья, Дон Кихот отъехал подальше, разогнал Росинанта и с копьём наперевес кинулся на мельницу.
   – Ваша милость! – с отчаянием пытался урезонить его Санчо. – Это же мельница! Только мельница! Не дай Бог ещё ветер подует.
   Но Дон Кихот мчался, уже ничего не понимая и не слыша, и копьё его с ходу врезалось в одно из мельничных крыльев. В это время подул ветер, мельница издала ликующий треск, крылья двинулись, набирая скорость, и не выпускающий из рук копья Дон Кихот, а вместе с ним и Росинант, крепко зажатый ногами всадника, стали взмывать вверх.
   Внизу, становясь всё меньше и меньше для взмывающего гидальго, метался Санчо на своём Сером, что-то крича и размахивая руками.
   А Дон Кихот и Росинант всё взмывали и взмывали к летящим куда-то облакам.
   Вот уже и крыша самой мельницы оказалась под ними, а крыло, на котором они повисли, вдруг замерло, упёршись в одно из тоже замерших облаков: ветер утих так же неожиданно, как и налетел.
   И Дон Кихот остался наедине с Небом.
   Вдруг из-за облака вышла молоденькая донна невиданной красоты. Она была одета в усыпанное крупным жемчугом платье, высокий гребень в её волосах сверкал драгоценными камнями, и в поводу она вела крылатого коня Пегаса.
   И донна, и крылатый конь ступали по небу запросто и твёрдо, как если бы шли по обычной земной дороге.
   Остановившись перед Дон Кихотом, донна с достоинством ему поклонилась, прекрасное её лицо озарила приветливая улыбка, а Пегас потерся мордой о морду Росинанта.
   И у Дон Кихота, и у Росинанта глаза от изумления сделались такими большими, что у одного заняли половину лица, у другого – половину морды. Донна же, не мешкая, обратилась к Дон Кихоту:

     Надеюсь, вам ясного, рыцарь, яснее,
     Что я предназначена вам в Дульсинеи!
     Для подвигов ратных, а не развлеченья
     Я ваше небесное предназначенье!

     Меня на земле вы ищите повсюду,
     Чтоб стала для вас я единственной в мире.
     Ищите на троне! Ищите в трактире!
     Я повелеваю! Я мою посуду!

     Ищите везде, где могу затаиться.
     В лохмотьях, в короне – я ваша, о, рыцарь!
     В трактире я вам приготовлю подриду,
     На троне найдёте – не дам вас в обиду!

     Хотела я преподнести вам Пегаса,
     Коня, на котором гарцуют таланты…
     Увы, но желание это погасло —
     Куда ему, бедному, до Росинанта!

   Да! Уж коли стихи носились в испанском воздухе четыреста лет тому назад, то в испанском Небе они были просто как у себя дома.
   После последних слов донны Пегас тяжело вздохнул, но согласно покивал головой, а Росинант от морды до хвоста густо покраснел от удовольствия, и на каждый его глаз навернулось по крупной лошадиной слезе. Конечно же, это были слёзы непредвиденного признания и счастья!
   Донна отпустила Пегаса и он, поджав крылья, грустно затрусил обратно в своё небесное стойло.
   Тут заиграла музыка – естественно, небесная! – и, щёлкнув оказавшимися у неё в руках кастаньетами, донна прошлась в танце перед Дон Кихотом, демонстрируя ему свою грацию и пленительность.
   Но вдруг налетевший порыв ветра сдвинул с места облака, и черты донны, заколебавшись, растаяли, как вспугнутый мираж.
   А под Дон Кихотом и Росинантом опять заскрипел мельничный механизм. Крыло, поднявшее их в Небо, дёрнулось и, набирая скорость, понеслось вниз.
   Сброшенные мельницей Дон Кихот и Росинант кубарем летели по земле, да так стремительно, что Санчо их еле догнал, пустив Серого в галоп.
   Спешившись, он кинулся к своему хозяину.
   Пытаясь подняться, Дон Кихот прополз по земле ещё чуть-чуть и рухнул окончательно.
   Санчо помог ему сесть.
   Дон Кихот улыбался, и лицо его было не лицом поверженного, который прокатился, грохоча латами, кубарем по земле, а лицом победителя.
   Наверное, в нём ещё играла небесная музыка и бешено стучало не сердце, а кастаньеты прекрасной донны, потому что всё это и заставило Дон Кихота полупропеть, полупроизнести победную песню. Да-да, победную, в назидание и Санчо, и всем тем, кто в его падении ничего, кроме падения, не увидел бы!

     Пускай я изломан
     И еле ползу —
     Фрестон вероломный
     Был всё же внизу!

     И верю в одно я,
     Что людям навек
     Запомнится мною
     Одержанный верх!

     Мне там Дульсинея
     Явилась, велев
     Увидеться с нею
     Потом на земле.

     И пусть провиденью
     Проклятия шлёт,
     Кто помнит паденье,
     Не помня про взлёт!

   Санчо подобрал отлетевшее в сторону копьё и, опираясь на него, Дон Кихот кое-как принял вертикальное положение. Он еле держался на ногах, но, блюдя своё рыцарское достоинство, небрежно заметил:
   – Хоть верх и мой, но что-то я ослаб…
   Санчо тут же нашёл выход из положения:

     Могу сеньор,
     Вам предложить осла.
     Ведь Росинанту,
     Бог его прости,
     Пока, пожалуй,
     Вас и не снести!

   Но Дон Кихот решительно отклонил этот выход, как никуда негодный:

     Чтоб мне в доспехах
     Ехать на осле?!
     Уж лучше б ты
     Ослеп и я ослеп!
     Ну, хоть бы ночью…
     Но ведь ясным днём!

   Тогда Санчо понял неизбежность своей участи и тяжело вздохнул:

     Придётся, видно,
     Мне побыть конём!

   И он покорно подставил Дон Кихоту свою короткую, но хорошо упитанную спину.
   Дон Кихот крепко обхватил его руками за шею и водрузил на его спину, как на подушку, свою закованную в латы грудь. Больше ничего на спине Санчо не поместилось.
   А подле Серого сидел Росинант, по собачьи поджав задние ноги. Передние, упёртые в землю, мелко и непрерывно дрожали. Но он тоже, как и хозяин, не хотел терять достоинства!
   Ослик, поглядев на Росинанта, покачал головой и не без участия осведомился:
   – Что, страшно было?
   Росинант презрительно фыркнул в ответ:

     Можно пережить!

   Щипнув раз, другой траву, Серый как бы мимоходом сказал:

     Я часть спины вам
     Смог бы предложить.

   Росинант мгновенно повеселел и благожелательно глянул на Серого:

     Я тронут от хвоста
     До головы!
     Но… с лошадью
     Управитесь ли вы?

   Серый ответил с едва уловимым ехидством:

     Ослов не раз
     Я на себе носил,
     Надеюсь, и на вас
     Мне хватит сил!

   И по дороге поплелась весьма унылая процессия.
   Согнувшись в три погибели, Санчо тащил на себе Дон Кихота со всем его железом. Рыцарь ехал, уронив голову на плечо Санчо, а длинные его ноги волочились по земле.
   Так же волочились по земле и задние ноги Росинанта, а передние были завязаны бантиком под ослиной шеей, чтобы Росинант не соскользнул во время пути.
   А перед ними, правда, ещё вдалеке, как лакомая приманка, замаячил придорожный трактир.
   Хозяин его уже давно заприметил из окна приближающуюся странную кавалькаду, где поверженный рыцарь ехал на спине маленького упитанного человечка, а конь – на осле.
   Трактирщик обладал пышной шевелюрой, которая помогала ему действовать решительно: стоило только ею тряхнуть! Он ею тряхнул и решительно выскочил на крыльцо, чтобы не упустить столь выгодных на вид гостей. Его широкая и приветливая улыбка словно бы говорила приближающимся: вот увидите, моё заведение окажется гостеприимнее всех остальных в Ламанче!
   Наконец, передыхая, наши путешественники остановились уже совсем неподалёку от широко улыбающегося хозяина.
   – Ну, вот! – с облегчением вздохнул Санчо. – Это трактир в предместье Тобосы, о котором, ваша милость, я вам уже имел честь говорить.
   Дон Кихот поднял голову с плеча Санчо и посмотрел на трактир.
   И тут же трактир под его взглядом превратился для него в замок с четырьмя башнями по углам и сверкающими на них шпилями, а хозяин – в закованного в латы стражника с алебардой в руках.
   – Благодарение Богу, – оживился Дон Кихот, – мы подъехали к какому-то замку. Надо бы теперь протрубить в рог, но, во-первых, владелец замка может подумать, что я его вызываю на поединок, а во-вторых… у нас нет рога! А он положен рыцарям!
   Дон Кихот был явно раздосадован отсутствием рога, как серьёзным пробелом в своём рыцарском снаряжении.
   – И хорошо, что нет! – утешил его Санчо. – Зачем трубить в рог, когда перед нами самый обыкновенный трактир, а хозяину так и не терпится выпотрошить наши кошельки.
   И за́мок сразу же превратился в трактир, а страж с алебардой – в улыбающегося хозяина. Но это, конечно, в трезвых глазах Санчо.
   – За́мок, Санчо, за́мок! – не без раздражения на такую слепоту своего оруженосца возразил Дон Кихот.
   И он снова глянул на трактир.
   И трактир мгновенно в его глазах стал за́мком с алебардщиком у входа.
   – Трактир, ваша милость! – со спокойным упрямством настаивал на своём Санчо. – Я ещё могу отличить курицу от павлина.
   И, конечно же, за́мок опять стал трактиром.
   – За́мок, Санчо!
   – Трактир!
   – За́мок!
   – Трактир!
   – За́мок!
   Разумеется, мои юные сеньоры и сеньорины, мы с вами могли бы предположить, что от такого стремительного перевоплощения друг в друга пот уже катил градом с хозяина и стражника с алебардой, но… справедливее было бы сказать, что пот катил градом с Дон Кихота и Санчо, столь страстно они перечили один другому.
   И спор этот мог бы перерасти в разряд вечных, но Санчо, которому не терпелось избавиться от своей ноши и посидеть за трактирным столом, вдруг в отчаянии завопил:
   – Трактир, ваша милость! И это истина!
   И «трактир» как бы победил. Но Дон Кихот покачал головой.
   – Нет, Санчо! Истина порой кроется в том, что тебе пока не дано увидеть. Поэтому ты не должен принимать за истину то, в чём убеждает тебя твоё собственное зрение. Это за́мок!
   Притомившись от долгих пререканий, он прикрыл глаза и уронил голову на плечо своего строптивого «коня».
   Видимо, притомилось и романтическое воображение Дон Кихота. И хотя трактир в его глазах снова превратился в за́мок, но башни, шпили и даже страж с алебардой имели теперь весьма расплывчатый вид и чуть-чуть колебались в воздухе.
   А Санчо продолжал добивать хозяина непреложными доводами:
   – У вас своя истина, ваша милость, у меня своя. И пока что я предлагаю въехать в ворота моей истины. Ещё неизвестно, как нас примут в за́мке, а в трактире за свои реалы мы получим всё, что нам сейчас нужно.
   – Здесь, пожалуй, твоя правда, – вздохнув, вдруг сдался Дон Кихот, – и я убеждён, что с твоим здравомыслием ты станешь неплохим губернатором.
   – Так вы не забыли, ваша милость? – Санчо даже приподнял голову Дон Кихота со своего плеча и заглянул ему в глаза.
   – Как ты смел подумать, что я могу забыть то, что обещал? – обиделся Дон Кихот. – Ещё раз подтверждаю: ты станешь губернатором на первом же завоёванном мною острове!
   – Тогда отдохнём – и к новым приключениям! – пришёл в хорошее расположение духа Санчо. – И хоть я не знаю, что на свете прочнее: иметь или не иметь, но иметь, пожалуй, всё-таки лучше!
   И приплясывая под ставшим вроде бы полегче рыцарем, Санчо двинулся к долгожданному пристанищу.
   Разумеется, Серый с Росинантом на спине от него не отставал.
   А под ногами у Санчо, откуда ни возьмись, стал вертеться Луковичный Шут.
   Возможно, на этот раз он выкатился из дверей трактира, за которыми уже определённо готовилась изрядная порция ольи подриды. А подрида, как известно, должна изобиловать луком.
   Увёртываясь от приплясок Санчо, свою новую «дорожную песню» Шут адресовал только оруженосцу!

     Что впереди? Дорога!
     Что позади? Дорога!
     Что минуло, то кануло
     И не возникнет впредь.
     А мы не будем строги
     К тому, что все дороги
     Сулят нам в равной степени
     «Иметь» и «не иметь»!

Сказка пятая
Где Дульсинея спустилась с небес на землю

   Хозяин трактира сбежал с крыльца и кинулся навстречу путникам. Подхватив под мышки Дон Кихота, он освободил Санчо от его ноши, окинул взглядом всю компанию – а она имела весьма жалкий вид – и запричитал:
   – Ах, мои бедные сеньоры! Вижу, что на вас напали разбойники и вы нуждаетесь в серьёзном отдыхе. У меня вы найдёте всё!
   Он крикнул:
   – Альдонса!
   И в дверях трактира возник маленький вихрь, даже скорее вихорёк. В нём мелькали разлетающаяся цветастая юбка, расторопные руки и ослепительная улыбка.
   – Несчастному коню – ячменя с вином, ослу – самого хрустящего овса! – распорядился трактирщик.
   И, обращаясь к Дон Кихоту и Санчо, с улыбкой добавил:
   – Хотел бы сказать – поживее, да видите сами: живее некуда! Моя служанка Альдонса просто не стоит на месте.
   А вихорёк, не мешкая, распутал бантик из передних ног Росинанта на шее осла, ухватил обоих четвероногих под уздцы и, не переставая вертеться теперь уже между ними, водворил их на конюшню.
   Сыпанул в одни ясли ячменя и сдобрил его из кувшина вином, кинул в другие охапку овса и мгновенно исчез.
   Росинант и Серый погрузили морды каждый в свои ясли, но, утолив первый голод, глянули друг на друга.
   Ослик сказал несколько смущённо:

     Позвольте, сеньор,
     Предложить вам овса!

   Росинант же добродушно фыркнул в ответ:

     Едва мне засыпали ясли, я сам
     Хотел предложить вам с вином ячменя.
     Вы просто, сеньор, обскакали меня!

   Он гостеприимно указал передним копытом на свои ясли. И Серый тут же к ним переместился. Заедая слова ячменём, Росинант продолжил:

     Вино нам поможет
     На «ты» перейти.
     Ячмень же таков,
     Что вкусней не найти.
     Делить нам невзгоды,
     Делить и еду —
     Мы всё-таки оба
     В одном поводу!

   С новым глотком ячменя они чокнулись копытом о копыто и перешли на «ты».
   Ослик лукаво посмотрел на Росинанта:

     Конечно, мы делим
     Еду и беду.
     И, вроде бы,
     Оба в одном поводу,
     Однако ж сюда
     Ты приехал на мне!

   Росинант весело заржал:

     Я был на тебе,
     Ну а ты – «на коне»!
     Случится, я так же
     Тебе помогу.

   А Серый не без ехидства добавил:

     Грешно у ослов
     Оставаться в долгу!

   Оба слегка захмелели, оба впали в хорошее и сытое настроение, оба удобно опёрлись копытами – разумеется, передними – о решётку яслей, а задними стали лихо перебирать под свою же песенку!

     Право же, мой друг,
     Нам стоило
     Завернуть в такое
     Стойло,
     Где, как ни в каком
     Ином,
     Подают ячмень
     С вином!..

   В трактире в этот день никого, кроме наших путников, не оказалось, и за обширным столом сидел один Дон Кихот. Он был задумчив, даже мрачен, взгляд его где-то блуждал.
   – Да что так заботит вашу милость? – почтительно подсел к нему Санчо. – Всё как нельзя лучше! Нам сейчас тепло и удобно, вы одержали верх над коварным Фрестоном.
   – Верх-то я, верно, одержал, – вздохнул Дон Кихот. – Но самому Фрестону я, увы, ранил всего лишь одну из его четырёх рук. Да и то, кажется, не очень серьёзно. Ждать нам от него теперь новых подвохов!
   – Всё равно будет ваш верх, сеньор! – уверил его Санчо.
   Дон Кихот слабо улыбнулся.
   – Не сомневаюсь, мой друг, не сомневаюсь. И всё-таки…
   – Альдонса! – хлопнул в ладоши стоящий неподалёку трактирщик. И непонятно откуда вновь возник вихорёк.
   Он кинул на стол две миски так, что каждая оказалась прямо перед Дон Кихотом и Санчо. Но перед Дон Кихотом – побольше и поярче.
   – Альдонса!..
   Вихорёк вылетел в одну дверь и мгновенно влетел в другую с дымящимся блюдом в руках.
   – Альдонса!..
   И каждая миска тут же задымилась от положенной в неё подриды.
   – Альдонса!..
   И на столе появились чаши для вина.
   – Альдонса!..
   И они наполнились до краёв из взметнувшейся над столом фляги.
   – Смерч! – всплеснул руками Санчо.
   – Совершенно верно, ваша милость, – склонился к нему трактирщик. – Но за смерчем остаются одни разрушения, а за Альдонсой – чистота и порядок. Она и печаль вашего господина может развеять. Альдонса!
   И в руках вихорька щёлкнули кастаньеты. Трактирщик сорвал со стены равель и ударил смычком по трём его струнам. Кружась вокруг Дон Кихота и задевая его то и дело своей цветастой юбкой, вихорёк запел:

     В Теруэле, в Сарагосе,
     Под трактирной крышей жаркой,
     Угодить стараясь гостю,
     Вихрем носятся служанки.

     Приготовь, помой посуду
     Да надень поярче платье…
     Пусть хозяин платит скудно —
     Гости щедрые доплатят!

     Расцелуют в обе щёки
     За подриду и стаканчик.
     Платят звонко и без счёта
     И в Уэске, и в Ламанче!

   Щёлкая кастаньетами, вихорёк в танце продолжал носиться по трактирной зале, а у Дон Кихота стали подниматься брови:
   – Какой знакомый голос! – сказал он удивлённо. – Я ведь его где-то уже слышал.
   – Конечно, сеньор! – закивал трактирщик. – Когда-то давно вы накупили у нас в Тобосо целый воз толстенных книжек, а так как время было позднее, вы решили заночевать у меня. Извините, что не сразу вас признал! Здесь-то вы и увидели, и услышали Альдонсу. Её красота и голос так восхитили вас, что вы признались: в трудные минуты она будет являться вам как утешение. Неужто позабыли?
   – Кажется, нет, – не очень уверенно ответил рыцарь. – Но я должен снова её увидеть! А она вертится у меня под носом так, что ничего не разобрать.
   – Альдонса! – хлопнул в ладоши трактирщик.
   И вихорёк остановился прямо перед Дон Кихотом. Ещё что-то кружилось в вихорьке, что-то вертелось, но всё медленнее и медленнее. И, наконец, перед Дон Кихотом предстала Альдонса. Рыцарь встал, ошеломлённый: перед ним замерла донна, которую он увидел, вися под облаками на мельничном крыле.
   Под его взглядом Альдонса мгновенно изменилась!
   Высокий гребень, усыпанный драгоценными камнями, преобразил её причёску. Лицо её, не меняя черт, из хорошенького и лукавого стало значительным и прекрасным. Взгляд Дон Кихота превратил и яркое лоскутное платье Альдонсы в переливающийся атлас, затканный жемчугами.
   Ослеплённый собственным воображением, Дон Кихот рухнул перед Альдонсой на колени.
   – О, Дульсинея из Тобосо! – воскликнул он. – Да будет теперь Дульсинея твоим именем собственным и единственным для меня в мире! Наконец ты мне явилась, чтобы сделать мой путь ещё тяжелее и потому ещё благороднее. Отныне всё на этом пути я совершу твоим именем, о, прекрасная! Побеждённые мною будут являться по моему повелению к тебе, а ты, о, несравненная, определишь им наказание или прощение!
   – Да, сеньор! – согласно кивнула Альдонса. – И моему хозяину от этого будет немалая прибыль.
   Хозяин заискивающе посмотрел на Альдонсу и стал в её глазах значительно меньше, видимо, потому, что она тут же выросла в его глазах.
   Впрочем, и в собственных глазах Альдонса выросла после таких слов Дон Кихота. Теперь уже она хлопнула в ладоши, а трактирщик стал торопливо прибирать со стола.
   – Ваша милость! – осторожно, как в запертую дверь, постучал Санчо в железную спину Дон Кихота. – Это же всего лишь Альдонса, служанка. А вы её себе в Дульсинеи! Вам бы кого познатнее выбрать.
   – Замолчи, несчастный! – прикрикнул на него Дон Кихот. – Само Небо мне подсказало выбор,
   – Ax, сеньор, сеньор! – покачал головой Санчо. – Оказывается, вы и прежде её видели. А она прехорошенькая, как такую забудешь? Вот вы сами и подсказали Небу, какую Дульсинею вам показать.
   – А платье, усыпанное жемчугом? – вскочил с колен Дон Кихот. – А её высокая причёска, сверкающая драгоценными камнями?
   Он схватил оруженосца за шиворот и заставил его в упор посмотреть на Альдонсу.
   – Всё, как было там, на Небе, всё осталось при ней. Не отдам!
   – И не надо! – осторожно высвободился Санчо из рук своего господина. – Зачем мне жемчуг, падающий с неба, когда здесь, на земле, меня ждёт обещанный вами остров?
   И взгляд у Санчо на миг затуманился совершенно по-донкихотски, а в тумане перед ним обозначился он сам, сидящий в пышном губернаторском кресле.
   Но он тотчас опомнился и даже хмыкнул:
   – А причёска? Что ж, в своём верчении Альдонса, видать, и перед зеркалом успела повертеться. Глаза же вашей милости утыкали её волосы драгоценностями.
   – Ах, Санчо! – вздохнул Дон Кихот. – Надо видеть мир таким, каков он есть, а не таким, каким он представляется твоему бедному воображению.
   – А у меня его вообще нет, этого самого воображения, – тряхнул головой Санчо, отгоняя вновь подступивший мираж своего губернаторства. – Вот я и вижу всё, как оно есть на самом деле. Да никак вашей милости этого втолковать не могу.
   И вдруг Санчо осенило, как можно вразумить Дон Кихота. Он стукнул себя кулаком по лбу, сам себе подмигнул и закричал:
   – Фрестон!
   – Где?! – схватился за меч Дон Кихот.
   – Не знаю! – зашептал Санчо в ухо своему господину. – Но это он, он превратил Дульсинею в Альдонсу, утащил все её драгоценности и нарядное платье, а взамен напялил на неё яркие обноски. Да взгляните сами, ваша милость! Уж проделки Фрестона вы увидите такими, каковы они есть!
   Дон Кихот уставился на Альдонсу. И постепенно её платье превратилось опять в яркие лоскуты, драгоценности из волос исчезли, хотя высокая причёска на гребне осталась, подтверждая догадку Санчо, что Альдонса и перед зеркалом успела повертеться.
   Удивление и гнев отразились на лице рыцаря.
   Альдонса же топнула на Санчо ногой, яростно пощёлкала у него под носом кастаньетами и удалилась, но уже не вихорьком, а неся себя, как Дульсинея.
   Вихорьком вертелся теперь трактирщик.
   В одну дверь он вылетел с грязной посудой, в другую влетел с веником, подмёл и стал зажигать от очага свечи, так как уже смеркалось.
   Потом кивнул Санчо на маленькую дверцу, жестом предлагая отвести туда Дон Кихота.
   Но у Дон Кихота уже были другие намерения:
   – Седлать! – распорядился он. – Мы немедленно отправимся на поиски Фрестона, и я заставлю его вернуть Дульсинее её истинный облик!
   – Завтра! – твёрдо ответил Санчо. – Вам надо оправиться от предыдущего боя с ним. Хоть вы и одержали над ним верх, но и он сумел постоять за себя.
   – Проклятый четырёхрукий волшебник! – грохнул кулаком по столу Дон Кихот. – Если в тебе сохранилась хоть капля достоинства, ты немедленно явишься сюда сам, и мы с тобой сразимся!
   У трактирщика от ужаса его пышная шевелюра встала дыбом, и он залепетал:
   – Но, ваша милость! Моё заведение неподходящее место для битвы. Одной посуды сколько может быть перебито!
   – Задета моя честь! – высокомерно заявил Дон Кихот.
   – Я понимаю, сеньор рыцарь. Но честь ваша, а посуда-то моя! – вежливо сопротивлялся трактирщик.
   – Умолкни, трусливая душа! – властно прекратил дебаты Дон Кихот. Он обнажил наполовину свой меч и обвёл трактир блуждающим взглядом. – Ну, где же ты, презренный Фрестон?
   – Т-с-с! – поднёс палец к губам Санчо, как бы к чему-то прислушиваясь.
   Трактирщик незамедлительно юркнул под стол.
   Санчо покачал головой.
   – Нет, сеньор, Фрестон либо не принял вашего вызова, либо уже где-то завалился спать. Да и вам, ваша милость, пора бы прилечь.
   Трактирщик тотчас вылез из-под стола, и сам кинулся отворять маленькую дверцу.
   Дон Кихот и Санчо оказались на пороге тёмного чулана.
   Санчо протянул вперёд руку со свечой, и её слабый свет выхватил из тьмы постланный на досках матрас и висящие по стенам и прямо под низким потолком бурдюки различных размеров.
   – Располагайтесь, ваша милость, – показал на постель Санчо. – Позвольте, я вам помогу.
   Но Дон Кихот со всё возрастающей подозрительностью всматривался в бурдюки.
   – Подожди, друг мой! – сказал он. – Сдаётся мне, что проклятый Фрестон всё-таки принял мой вызов и явился сюда со всем своим войском. Видишь, все они четырёхруки?
   – Вернее, четвероноги, – хмыкнул Санчо. – Но так и положено бурдюкам: они же из овечьих и бычьих шкур.
   Дон Кихот взял у Санчо свечу, шагнул в глубину чулана и стал водить ею вдоль строя бурдюков.
   Под колеблющимся свечным пламенем от игры света и теней бурдюки словно бы зашевелились, стали двигаться то в одну, то в другую сторону, нависать то над самим рыцарем, то над оруженосцем.
   В страхе Санчо попятился и закрыл голову руками. А четыре упругих отростка ближайшего к Дон Кихоту бурдюка превратились в четыре руки с зажатыми в кулаках кукишами. И хоть видение было мгновенным, этого мгновения оказалось достаточно, чтобы кровь бросилась рыцарю в голову.
   – О, коварный Фрестон! – загремел он. – Ты явился тайком, чтобы обрушить на меня свои удары, когда я засну. Но я распознал тебя и в таком обличье. Я первый сокрушу тебя, и Дульсинея Тобосская навсегда обретёт свой истинный вид!
   Дон Кихот правой рукой выхватил меч из ножен и обрушил его на бурдюк, который показал ему кулаки. Но так как ему пришлось при этом отвести в сторону левую руку со свечой, колебания света подвели рыцаря, и сокрушительный удар пришёлся по стене.
   Чулан дрогнул, с потолка над головой Санчо сорвался маленький бурдючок и рухнул прямо на руки оруженосцу.
   С воплем, но и с бурдючком в руках, Санчо выскочил из чулана и захлопнул за собой дверь. В нём явно боролись здравомыслие с такой же неудержимой склонностью к фантазиям, как и у Дон Кихота. Последнее победило.
   – Помогите! – закричал Санчо. – Сеньор хозяин! В вашем чулане идёт жестокий бой моего господина с коварным Фрестоном!
   Из чулана неслось:
   – Разбойник!.. Трус!.. Туша, наполненная желчью!.. Получай!.. И ты тоже!.. Вот тебе!.. Вот!..
   – Кровь! Там льётся кровь! – закричал Санчо, показывая на быстро натекавшую из-под чуланной дверцы красную лужу.
   Трактирщик, который готов был уже снова юркнуть под стол, оглянулся, потянул носом, подбежал к луже, макнул в неё палец и понюхал. Лицо его расплылось в улыбке.
   – Вино! – сказал он. – Сеньор рыцарь, видно, большой весельчак. Он рубит мои бурдюки с вином. Надеюсь, у вашего господина хватит реалов, чтобы оплатить свою забаву?
   – Мы за всё расплачиваемся своими подвигами, – вздёрнул нос Санчо и плотнее прижал к себе бурдючок. – Так что вам придётся немного подождать, милейший.
   – Что?! – подпрыгнул трактирщик и схватился за голову. – О, все святые! Я разорён! Я пожалуюсь алькальду! Он-то уж найдёт управу на вашего господина!
   И трактирщик выскочил на улицу. Он мчался в ночь, рвал на себе волосы и пучками разбрасывал их по сторонам. Отчаянию его не было предела! И вдруг его уже совершенно лысая голова уткнулась в распахнутые на его пути плащи двух всадников.
   Всадники стояли здесь, словно бы его и поджидая.
   Это были лиценциат Перо Перес и цирюльник маэсе Николас, одетые по-дорожному и верхом на мулах.
   – Ни с места! – твёрдо сказал трактирщику лиценциат.
   – Ни с места! – подтвердил не допускающим возражений голосом маэсе Николас.
   – Мы стояли у окна вашего трактира, всё видели и слышали, – продолжил Перо Перес. – Вам нет никакой нужды обращаться к алькальду. Сеньор рыцарь наш друг и гидальго. Мы сами управимся с его временным недугом.
   – Конечно, временным, – подтвердил маэсе Николас.
   Трактирщик раскрыл было рот, но священник бросил ему мешочек с монетами.
   – Вот вам за ваше вино.
   – О, конечно, ваши милости! – низко поклонился трактирщик. – Зачем же мне теперь обращаться к алькальду?
   Он взвесил мешочек на ладони и с удовольствием опустил его в карман.
   – Не окажут ли сеньоры мне честь переночевать в моём трактире?
   – Нет, нет! – поспешно ответил Перо Перес. – Наш друг не должен даже подозревать, что мы здесь.
   – Даже подозревать! – многозначительно поднял палец цирюльник. Они развернули своих мулов и, не торопясь, поехали прочь.
   – Хорошо, что мы нашли сеньора Кехану, – сказал лиценциат. – Но этого мало!
   – Да, этого мало! – горячо поддержал лиценциата маэсе Николас и выжидательно на него посмотрел.
   – Переночуем в Тобосо у моего приятеля, – развивал план действий Перо Перес. – Утром подстережём Кехану и будем поодаль следовать за ним. Пока.
   – Пока? – застыл с поднятым пальцем цирюльник.
   Перо Перес вздохнул.
   – Пока нас не осенит свыше!
   Взошла луна, и возвращаясь к дверям трактира, его хозяин при лунном свете подбирал разбросанные им в отчаянии пучки своих волос. Он приставлял их к лысой голове, и представьте, волосы превосходно прирастали обратно!
   Я знаю, мои юные сеньоры и сеньорины, вы сейчас скажете: как в сказке!
   Я протестую только против слова «как», потому что мы с вами действительно находимся в сказке. Вернее, в одной из сказок, упрятанных Мигелем де Сервантесом между строк.
   А тут волосы и впрямь прирастали к лысой голове. Не верите? Убедитесь сами: тряхнув вновь обретённой шевелюрой, трактирщик решительно толкнул дверь в своё заведение. Да-да, шевелюра опять помогала ему действовать решительно.
   Ранним утром на трактирном дворе растрепанная и босая Альдонса держала под уздцы уже осёдланных Росинанта и Серого.
   Первым появился Санчо. Он уложил в дорожную корзину упавший к нему с потолка бурдючок, ещё кое-какую снедь и, потрепав Альдонсу по щеке, взобрался в седло.
   На крыльце показался Дон Кихот, и Альдонса с поклоном подвела к нему Росинанта.
   Одного взгляда Дон Кихота оказалось достаточно, чтобы Альдонсу тотчас обтянуло жемчужное платье и её причёска, снова ставшая высокой, засверкала драгоценностями.
   Теперь она уже была точной копией той небесной Дульсинеи, которая привела к рыцарю под уздцы Пегаса.
   – О, прекрасная! – взволнованно и торжественно произнёс Дон Кихот. – Этой ночью я омыл свои латы в крови коварного Фрестона, и ты навсегда останешься такой, какой я тебя сейчас вижу. Жди моих побеждённых посланцев, и да будет твой суд над ними и справедливым, и щадящим!
   Отсалютовав Дульсинее копьём, Дон Кихот вскочил в седло, и вместе с Санчо они двинулись навстречу новым приключениям.
   Оба ехали молча, задумавшись.
   Дон Кихот, естественно, думал о Дульсинее, но, представьте, и у Санчо она не шла из головы. Конечно, об одном и том же они, как всегда, думали по-разному. И если бы их мысли могли переговариваться, то мгновенно возник бы спор не менее жаркий, чем их спор о трактире и за́мке.
   Санчо подумал об Альдонсе поначалу весьма пренебрежительно:

     Дульсинея из Тобосо
     И нечёсана, и боса…

   Но мысли Дон Кихота ему, разумеется, тут же бы и возразили:

     Дульсинея из Тобосо
     Краше прочих Дульсиней!

   Однако, в своих мыслях Санчо продолжал бы упорствовать:

     Дульсинея из Тобосо
     Со стола метёт отбросы!

   Но мысли Дон Кихота отпарировали бы незамедлительно:

     Взгляд прекрасной Дульсинеи
     Неба ясного ясней!

   Мысли Санчо заметили бы не без ехидства:

     Дульсинея из Тобосо
     Подсыпает курам просо…

   А мысли Дон Кихота пренебрежительно бы отмахнулись:

     Подсказало небо выбор
     Дамы сердца среди дам!

   Мысли Санчо стали бы совсем тайными и только вздохнули:

     Позабавиться бы с нею,
     С этой самой Дульсинеей…

   Такие мысли Дон Кихот просто пропустил бы мимо ушей, потому что в своих мыслях он был прост и благороден:

     Наконец, за Дульсинею
     Я и кровь, и жизнь отдам!

   И, обратившись к Санчо, он сказал:
   – Друг мой! Во мне теперь играют такие силы, что я должен сразиться не иначе, как с великаном.
   Санчо тяжело вздохнул, а Дон Кихот добавил мечтательно:
   – Я думаю, он-то и будет первым, с кем мы встретимся!
   А Луковичный Шут уже мчался впереди и, оборачиваясь на ходу, во всю свою горько-сладкую луковичную глотку пытался уберечь Дон Кихота от огорчений, если всё вдруг обернётся иначе:

     Что впереди? Дорога!
     Что позади? Дорога!
     Что минуло, то кануло,
     А новое грядёт.
     Но мы не будем строги
     К тому, кто на дороге
     Найдёт не то,
     Что думает,
     А то, что он найдёт!

Сказка шестая
Рыцарь Печального Образа

   Вокруг наших всадников занимался прекрасный день, и у Дон Кихота, который обзавёлся, наконец, Дульсинеей, было не менее прекрасное настроение.
   У Санчо же Альдонса вылетела из головы так же быстро, как и влетела. Мысли рыцаря и оруженосца пришли теперь в полное согласие. Дон Кихот благожелательно посмотрел с высоты Росинанта на Санчо, что-то озабоченно бормотавшего про себя, и не спросил, а совершенно уверенно заметил:
   – У тебя что-то вертится на языке, друг мой!
   – Ах, ваша милость! – вздохнул Санчо. – Едешь, смотришь по сторонам, а со всех сторон так и лезут вопросы. Только разве это вопросы? Жалкие вопросики – вот это что! Потому и ношу их поглубже в карманах и не досаждаю ими вашей милости.
   Дон Кихот улыбнулся.
   – Прошу тебя, Санчо, вытряхни свои карманы и поделись со мной хоть этим богатством, коли другого пока у нас нет.
   И Санчо стал вытряхивать из своих глубоких карманов все вопросы и вопросики в уши склонившегося к нему Дон Кихота:

     Конечно, я знаю,
     Что «это» не «то»,
     Что десять реалов
     Поменьше, чем сто.
     Я рад бы промокнуть
     В дожде из монет,
     А туча с монетами
     Есть или нет?..

   Дон Кихот тут же великодушно пообещал ему:

     Над островом,
     Что завоюю,
     Мы тучу
     Отыщем такую!

   А Санчо немедленно вытряхнул ещё один вопрос:

     Осла по дорогам
     Ламанчи гоня,
     Я знаю, что лучше
     Я гнал бы коня.
     Коня же не купишь
     На жалкую медь,
     А коли в кармане
     И медь не иметь?..

   Дон Кихот снова великодушно пообещал:

     Поедешь,
     Коня погоняя:
     Добуду в сраженье
     Коня я!

   – Ну, выкладывай, что там у тебя ещё? – И Санчо выложил:

     Плохое всегда
     У тебя под рукой,
     А лучшая жизнь
     За горой, за рекой.
     Еда там послаще,
     Покраше места…
     А коли туда
     Ни тропы, ни моста?

   У Дон Кихота гордо сверкнули глаза, гордо поднялись усы, и он гордо ответил:

     Молю,
     Чтобы встретить в дороге
     Вершины, потоки,
     Отроги!

   – Ах, ваша милость, я такой доверчивый! – умилился Санчо. – Всё, что вы говорите, не вызывает у меня никаких сомнений. Теперь мои карманы совершенно пусты от вопросов, и там остался сущий пустяк – пять медных реалов, которые вы дали мне на сохранение.
   – Вот и храни их, – вздохнул Дон Кихот. – Это всё, что мы имеем. Но уж если ты мне так веришь, то можешь не сомневаться: к нам приближается новое приключение. И я впервые обнажу свой меч во имя и во главу Дульсинеи Тобосской!
   – Неужто и впрямь великан? – встревожился Санчо, пытаясь из-под руки разглядеть то, что прежде него приметил Дон Кихот.
   А дорога словно бы сама выкатила к ним навстречу повозку, запряжённую двумя волами. Повозку украшало множество флажков, и в ней находился какой-то объёмистый груз, наглухо занавешенный циновками.
   Волы с трудом еле тащили её.
   Дон Кихот поставил Росинанта поперёк дороги, и волы вынуждены были остановиться. Правил ими степенный, как сами волы, погонщик.
   – Эй, приятель! – обратился к нему Дон Кихот. – Чья это повозка, что ты в ней везёшь, и что это за стяги?
   – Повозка моя, – ответил погонщик. – А стяги королевские в знак того, что я везу королевское достояние.
   – Уж не королевская ли это казна? – поинтересовался рыцарь.
   – Если вы грабитель, сеньор, то я вам честно скажу! Это не казна, и рук вы здесь не погреете. Поэтому проваливайте-ка своей дорогой!
   И погонщик собрался было тронуть волов.
   – Уберите-ка с дороги свою клячу, сеньор! – предложил он Дон Кихоту не без угрозы в голосе.
   – Да как ты смеешь так разговаривать с моим господином? – напустился на погонщика Санчо. – Это сам Дон Кихот Ламанчский, странствующий рыцарь. Он защитит каждого, кого обидит даже король!
   – Тогда другое дело, – смирился возница. – И я готов сеньору рыцарю показать свою поклажу.
   Он скинул с поклажи циновки, и перед путниками предстал в громадной клетке громадный лев.
   Зверь щурился от хлынувшего ему в глаза света и свирепо бил хвостом по прутьям клетки.
   – Лев?! – протёр глаза Санчо. – Откуда он взялся в наших краях? Ох, ваша милость! Лев-то будет почище великана!
   – Возможно, ты прав, – соскочил с Росинанта Дон Кихот.
   Он стал обходить клетку, изучая льва. Потом остановился перед погонщиком и подозрительно на него посмотрел.
   – Да лев ли это? А не заколдованный ли в клетке рыцарь, которого ты, негодяй, по воле какого-нибудь злого волшебника везёшь в заточение.
   – Да нет, ваша милость, – пожал плечами погонщик. – Самый что ни на есть настоящий лев. Его губернатор Оранский посылает в подарок нашему королю.
   – Тогда я с ним сражусь, – безапелляционно заявил Дон Кихот. – Да-да, в старину странствующие рыцари нередко сражались и со свирепыми хищниками. Один рыцарь даже носил имя Победителя Львов. А я на повелителе зверей заново испытаю силу моего меча, освященного теперь именем Дульсинеи Тобосской. Давай-ка, Санчо, перед схваткой как следует приглядимся к нашему противнику. Львы коварны!
   И пока они как следует приглядывались ко льву, Серый подошёл к Росинанту поделиться своей тревогой:

     Привык я копытами
     Бойко стучать.
     Привык и собак
     По дороге встречать,
     Ну, кошку,
     Несущую мышку…
     Но лев —
     Это, всё-таки,
     Слишком!

   Он неприязненно и со страхом покосился на клетку:

     Признаться,
     Я трушу до дрожи!

   Росинант тяжело вздохнул:

     А я – до мороза по коже!
     Он вырвется —
     Нам не сносить головы.
     Но рыцарь решил!
     И придётся, увы,
     Мне вместе с хозяином
     Биться!
     И лошадь под рыцарем —
     Рыцарь!

   И Росинант обречённо застыл перед клеткой со львом, упёршись в землю всеми четырьмя копытами, гордо подняв голову и крепко зажмурив глаза.
   Наконец, Дон Кихот уселся в седло, Санчо водрузился рядом на Серого и попытался в последний раз урезонить своего господина.
   – Ваша милость, не испытывайте судьбу! Он же зверь, а не человек. У него ни чести, ни совести! А вы ещё остров с монетной тучкой хотели завоевать да коня мне раздобыть в сражении…
   – Удались, Санчо! – распорядился Дон Кихот.
   Санчо и Серого как ветром сдуло,
   – А ты со своими волами? – посмотрел Дон Кихот на погонщика. Тот махнул рукой:
   – Что вы, ваша милость! Этих волов даже лев не прожуёт, а я уже давно за ним ухаживаю, привыкли мы друг к другу. Так что вы лучше о себе помолитесь, зверь лютый!
   – О, Дульсинея! – прошептал Дон Кихот. – Даруй мне победу в этой страшной битве!
   И протянув копьё, он решительно откинул им тяжёлую щеколду на дверце клетки. Дверца со скрипом распахнулась, и на пороге встал лев.
   Разверзнув жаркую пасть, он так заревел, что Росинант, словно от порыва бури, осел назад, и рыцарь оказался в очень неудобном для битвы положении.
   Он соскочил с Росинанта, отбросил копьё, выхватил меч и замер в оборонительной позиции.
   Мягко ступая, лев вышел из клетки, подошёл к Дон Кихоту и, тщательно обнюхав его неподвижную железную фигуру, по собачьи поднял на него заднюю лапу.
   Потом сладко зевнул и одним прыжком вернулся в клетку. Там он улёгся поудобнее, повернувшись к Дон Кихоту хвостом и вывалив когтистую лапу наружу.
   – Ты что? – опешил Дон Кихот. – Сейчас же выходи!
   Лев что-то буркнул в ответ.
   Тогда Дон Кихот ткнул мечом в львиную пятку.
   Лев не то рыкнул, не то хохотнул и, выбив лапой из рук Дон Кихота явно пощекотавший его меч, поджал лапу под себя.
   Через мгновение из клетки раздался могучий львиный храп.
   Тут же возле клетки возник Санчо и кинулся было запирать её. Но его опередил погонщик.
   Приложив палец к губам, он осторожно, без скрипа закрыл дверцу и так же осторожно, без стука, накинул щеколду.
   Санчо отёр платком лоб и, вполне удовлетворённый исходом битвы, поклонился Дон Кихоту.
   – С победой, ваша милость!
   – Ты думаешь? – с сомнением покачал головой Дон Кихот.
   – А как же? – развёл руками Санчо. – Боец, который отказывается от битвы, всегда считается побеждённым. А коли есть побеждённый, то и победитель рядом.
   – В логике тебе порой трудно отказать! – с облегчением вздохнул Дон Кихот. – Пожалуй, я теперь могу звать себя рыцарем Победителем Львов.
   – Да ведь вы сами говорили, что такой рыцарь уже был, – не согласился Санчо. – Зачем вам чужое имя? А вы подумайте, ваша милость: вашу душу отделал мальчишка, которого вы спасли от побоев, и вы опечалились, я видел. Ваши собственные косточки здорово отделала мельница, то бишь, коварный Фрестон! И хоть оказался ваш верх, но дело-то кончилось печально. Я это тоже видел. И я вижу, вас опечалил лев. Хоть вы его и победили, но не совсем так, как бы вам хотелось. Вот и станьте рыцарем Печального Образа. Такого до вас ещё не было!
   – А тебе приходят в голову недурные мысли, – заметил Дон Кихот. – Да будет так! А ты, милейший, – обратился он к погонщику, – отправишься в город Тобосо, явишься к даме моего сердца Дульсинее Тобосской, передашь поклон от её рыцаря и расскажешь, что я с её именем на устах победил свирепого льва.
   – Ничего не выйдет, сеньор кабальеро! – набросил погонщик последнюю циновку на клетку со львом. – Тобосо не на моём пути.
   – Санчо! – сказал Дон Кихот. – Где-то у нас завалялось пять совершенно ненужных нам реалов. Отдай их погонщику.
   – Но, ваша милость! – набычился было Санчо.
   – Санчо! – прикрикнул на него Дон Кихот.
   И оруженосец неохотно пересыпал монеты в охотно подставленную ладонь погонщика.
   – Ах, Тобосо! – вдруг вспомнил погонщик. – Это совсем недалеко отсюда. Конечно, сеньор, конечно!
   И он поспешно тронул волов.
   – Что вы наделали, ваша милость? – с грустью посмотрел Санчо вслед удаляющимся реалам. – Так он не заехал бы в Тобосо с пустым карманом, а так он не заедет в Тобосо с пятью реалами в кармане.
   Санчо был очень расстроен.
   – Ну-ну, друг мой, – проворчал Дон Кихот, взбираясь в седло. – Не будем думать о людях хуже, чем они есть на самом деле.
   Он пришпорил Росинанта, и Санчо потрусил за ним.
   А когда они скрылись за поворотом, из рощи, разросшейся у самой дороги, выехали Перо Перес и маэсе Николас. Следуя на расстоянии за Дон Кихотом и Санчо, они притаились в этой роще, едва Дон Кихот остановил встречную повозку. Священник и цирюльник оказались свидетелями всего, что произошло на дороге. И у них, очевидно, возник какой-то хитроумный план. Потому что они теперь последовали не за рыцарем и оруженосцем, а пустили своих мулов за медленно удаляющейся повозкой со львом.
   – Да, сеньор лиценциат, – восхищённо посмотрел на Перо Переса маэсе Николас. – План ваш превосходен. Воистину, вас осенило свыше!
   – Не скромничайте, маэсе Николас, – возразил Перо Перес. – В этой выдумке и ваша немалая доля. Лишь бы она удалась, эта наша с вами затея.
   Они поравнялись с повозкой, и Перо Перес обратился к погонщику:
   – Друг мой! Неужели в столь жалкой клетке и в такой скрипучей повозке вы представите королю своего царственного зверя?
   – Да, неужели? – поддакнул маэсе Николас.
   – Да что вы, ваши милости, как можно? – охотно вступил в разговор погонщик. – В следующей деревне нас ждёт золочёная клетка и настоящая колесница, запряжённая десятью мулами.
   – Тогда не уступите ли вы нам эту клетку и эту повозку?
   – А что, вам очень нужно? – полюбопытствовал погонщик.
   – Да, – кивнул лиценциат. – И срочно!
   – Очень срочно! – уточнил цирюльник.
   Погонщик что-то прикинул в уме.
   – Н-ну… если я потом смогу купить на то, что вы мне заплатите, две таких повозки и две клетки, считайте, что мы договорились.
   – Мы согласны! – тяжело вздохнул лиценциат. – Дружба не обходится без жертв.
   – Да! Тут без жертв не обойтись, – ещё тяжелее вздохнул цирюльник.
   – Тогда не отставайте, сеньоры!
   И погонщик весело стеганул кнутом своих волов, что, впрочем, не прибавило им прыти.
   – Перестань, наконец, так горевать об этих пяти реалах, – выговаривал по дороге Дон Кихот своему оруженосцу.
   – Пропало добро, ваша милость! – видимо, уже не в первый раз горестно упрекнул Санчо своего господина.
   – Да разве то, что звенит в кармане, добро? – возмутился Дон Кихот. – Это пустозвонство! Добро – в звоне рыцарского меча. Только такому добру сопутствует слава!
   А Луковичный Шут, до времени спрятавшийся между луковицами в дорожной корзине Санчо, тут же высунулся и, распахнув горько-сладкую глотку, горячо поддержал Дон Кихота.

     Добро – оно не серебро,
     Не золото, не клад.
     Лишь только, кто творит добро,
     Воистину богат.

     Живут такие
     Для других!
     Такого встретить —
     Честь!
     А сколько их,
     А сколько их?
     Да вот,
     Пока что есть!

     Траля-ля-ля,
     Траля-ля-ля,

     Понять бы это
     Королям!
     Тогда бы знали короли,
     Что не в короне
     Соль земли!

     Все знают, что
     От добрых дел
     Такой не устаёт!
     А слава —
     Не его удел!
     Не ищет он её!

     Он и теперь
     Живёт, как жил.
     Его удел – сума.
     А слава,
     Если заслужил,
     Его найдёт сама!

     Траля-ля-ля,
     Траля-ля-ля,

     Понять бы это
     Королям!
     Тогда бы знали короли,
     Что не в короне
     Соль земли!

Сказка седьмая
Битва с могучим мавром

   Дорога, на которую выехали Дон Кихот и Санчо, вилась между нагромождением скал такими кольцами, таким крутым серпантином, что, совершая круг за кругом, наши путники почти не продвигались вперёд. Они остановились, чтобы дать передохнуть Росинанту и Серому и осмотреться. Санчо помотал головой.
   – Никак не пойму, ваша милость! То ли я качаюсь на Сером, то ли Серый качается подо мной, то ли мы оба качаемся. Но качаемся в разные стороны и лишь потому ещё держимся на ногах.
   – Это головокружение от дороги, Санчо, – вздохнул Дон Кихот. – Чем скорее мы одолеем эту круговерть, тем скорее она окажется у нас позади. Вперёд, друг мой!
   Они кинулись в очередную дорожную петлю, когда, неожиданно вырвавшись из скал, дорога распрямилась и они оказались у начала ухабистой, но всё же прямой дороги.
   С другого её конца навстречу к ним летела карета с могучим мавром на запятках и кучером с длинной незажжённой сигарой во рту. Карету мчала четвёрка упитанных и крутошеих коней. При виде несущейся прямо на них кареты Дон Кихот и Санчо замерли. Однако Дон Кихот успел заметить, как из окна вихляющего по ухабам экипажа высунулась прекрасная и чем-то разгневанная молодая дама и, потрясая кулаками, что-то крикнула кучеру. А кучер ей ответил что-то резкое и даже, по мнению рыцаря, грубое, потому что дама тут же отпрянула от окна. Правда, этому мог быть причиной очередной ухаб, но всё же…
   А я вам, мои юные сеньоры и сеньорины, по секрету могу поведать, что это был за краткий разговор между высунувшейся из кареты дамой и кучером.
   Дама, потрясая кулаками, раздражённо спросила:
   – Долго ли ты, негодяй, будешь трясти меня по этим ухабам да ещё сворачивать то и дело в стороны? Эдак мы и к ужину не доберёмся до дворца его светлости герцога!
   А кучер мрачно огрызнулся:
   – Ухабы тут не по моей вине, а сворачиваю я, чтоб найти хоть какой-нибудь тлеющий уголёк в брошенном костре козопасов. И я раскурю, наконец, эту проклятую сигару!
   Ни словечка из их разговора Дон Кихот, разумеется, на расстоянии не мог услышать, но уверенно заявил Санчо:
   – В карете похищенная принцесса!
   – Я чувствую, сеньор, вам очень хочется на этих встречных напасть, – тяжело вздохнул Санчо. – А вдруг какая-нибудь знатная дама просто едет по своим делам? Бывает же такое!
   – Да, случается, конечно, – нехотя согласился Дон Кихот. – Но ты ещё ничего не смыслишь в приключениях! Мавр слишком страшен и отвратителен, а дама высунулась из окна кареты, чтобы умолить этого мрачного кучера выпустить её, но кучер непреклонен. Ты сам видел… Либо они оба приспешники какого-нибудь злого волшебника, либо разбойники, рассчитывающие на большой выкуп. Вперёд, Санчо, и да восторжествует справедливость!
   Он дал шпоры Росинанту и помчался навстречу подскакивающей на ухабах карете.
   – Именем Дульсинеи Тобосской, остановитесь! – зычно крикнул Дон Кихот.
   Но мрачный кучер с нераскуренной сигарой во рту только подстегнул длинным кнутом четвёрку упитанных лошадей.
   – Стойте, вам говорят! – начал закипать рыцарь.
   Но головы упитанной четвёрки неукоснительно приближались к голове Росинанта. Тогда Росинант ещё больше вытянул свою и так длинную шею и, свирепо фыркнув прямо в морды упитанной четвёрке, угрожающе заржал.
   – Ни с ме-е-е-ста! А не то уколю всеми своими выпирающими костями!
   – Не-е-ет! – испуганно взвилась на дыбы четвёрка. – Не-е-е-надо! Мы ни с ме-е-еста! – И упряжка словно вросла в землю.
   Кучер было вознамерился стегануть кнутом и Росинанта. Но Серый, оскалившись, подпрыгнул со всей своей ношей, перехватил зубами кнут и вырвал его из рук кучера.
   У перепуганного кучера чуть не выпала сигара изо рта.
   – Бесноватые чудовища! – загремел Дон Кихот – Сей же час освободите благородную принцессу, которую вы насильно увозите в карете! А не то готовьтесь принять смерть как достойную кару за свои злодеяния!
   С запяток соскочил мавр.
   До сих пор он стоял на запятках кареты неподвижный, как изваяние из чёрного мрамора. На земле он оказался ростом с верхоконного Дон Кихота, а буйная шевелюра жёстких, как проволока, волос делала его ещё выше.
   – Ох, сеньор! – испуганно прошептал Санчо. – Кажется, вы и впрямь накаркали великана на нашу голову!
   – Тем лучше! – буркнул Дон Кихот и свирепо уставился на мавра. Но мавр не менее свирепо повращал глазами, и крикнул Дон Кихоту на ломаном испанском:
   – Ходи прочь, кабальеро, чтоб тебе нет пути! Клянусь создатель, ты не выпускать карету – я тебя убьёшь!
   – Негодный похититель принцесс! – обрушил на него гневный голос рыцарь. – Теперь уж не надейся на моё снисхождение!
   – Ха-ха! – заорал мавр. – Ты и я будем посмотреть, кто кого! Я одной рукой раскалывать твои латы, как раскалывать пустой орех!
   И он стал играть своими мускулами так, что вся одежда на нём заходила буграми.
   Не долго думая, Дон Кихот ринулся на мавра с копьём наперевес.
   Но мавр ловко поймал копьё обеими руками, поднатужился, выдернул Дон Кихота из седла и поднял его вверх на его же собственном копье.
   Росинант с изумлением посмотрел на неожиданно взмывшего хозяина, Санчо схватился за голову, а мавр стал раскручивать копьё.
   И не выпустивший своего конца рыцарь завертелся на нём, как металлический флюгер.
   Дама из окна кареты с весёлым любопытством наблюдала за происходящим, мрачный кучер с незажжённой сигарой во рту сидел на ко́злах, ни на что не обращая внимания, а Дон Кихот вертелся всё быстрее и быстрее.
   Наконец, притомившийся мавр на мгновение остановился, чтобы смахнуть со лба ручейки пота, и в это время Дон Кихот тихо соскользнул по древку прямо ему на голову. Но буйная проволочная шевелюра мавра лишь слегка осела и отпружинила рыцаря снова вверх. Взмыв на этот раз выше древка, рыцарь, уже не придерживаясь за копьё, а в свободном полете рухнул всей тяжестью своих лат на голову врага. Удар теперь был столь сокрушительным, что у мавра, как мячики на резинке, выскочили из орбит глаза и из них посыпались искры.
   Одна из них угодила на кончик сигары мрачного кучера.
   Сигара задымилась, кучер чмокнул разок, другой, сигара разгорелась окончательно, кучер пустил колечки дыма и лицо его, наконец, расплылось в блаженной улыбке.
   Дон Кихот и мавр лежали валетом на спинах, а между ними торчало воткнувшееся в землю копьё.
   Нащупав рукой древко и ухватившись за него, первым приподнялся мавр.
   Помотав головой, он сказал:
   – Откуда ты такой свалился на мой голова?
   Он снова рухнул на спину, и тогда, держась за то же копьё, приподнялся и сел Дон Кихот.
   – Оттуда! – показал он на небо. – И теперь ты мой пленник. Как только придёшь в себя, отправишься в город Тобосо к моей Дульсинее. С её именем на устах я тебя победил, она и решит твою участь.
   И Дон Кихот опять рухнул на спину.
   Приподнялся мавр.
   – Никакой Тобосо я не ехать, а твоя Дульсинея – тьфу!
   – Да как ты смеешь?! – возмутился и сел напротив мавра Дон Кихот. Теперь оба сидели, держась за одно древко, и с ненавистью сверлили друг друга глазами.
   – Я сказать, твой Дульсинея из Тобосо – тьфу! – с удовольствием повторил мавр.
   – Замолчи, нечестивец! – грозно пророкотал Дон Кихот. – Или ты откажешься от своих слов, или я отрублю тебе голову!
   – Я никогда не отказывайся от своих слов! – упрямо сказал мавр и рухнул.
   Дон Кихот с трудом поднялся, с трудом вытащил меч из ножен и с трудом занёс его над головой мавра.
   – Пощадите его, сеньор рыцарь! – раздался вдруг женский голосок из окна кареты.
   Дон Кихот с явным облегчением вложил меч обратно в ножны и со всей доступной в его положении галантностью подошёл к карете.
   – Ваше великолепие, – поклонился он даме. – Можете отныне располагать собой, как вам заблагорассудится: я поверг в прах вашего коварного похитителя!
   Дама выпорхнула из кареты и, лукаво улыбаясь, сделала перед Дон Кихотом глубокий реверанс.
   – Благодарю вас, о, ваше великодушие! – чуть ли не пропела дама в тон Дон Кихоту и прыснула в платочек. Но тут же ловко вытерла им навернувшиеся от смеха слёзы, и Дон Кихот принял это за её растроганность.
   – А теперь, – привыкшим повелевать голосом сказала дама, – пусть ваш оруженосец и мой кучер привяжут поверженного к задку кареты, а уж я прослежу, сеньор рыцарь, чтобы он отправился со временем в Тобосо и поклонился вашей Дульсинее.
   – Тогда было бы величайшей неучтивостью с моей стороны не представиться вам, о, несравненная! – поклонился Дон Кихот. – Я Дон Кихот Ламанчский, рыцарь Печального Образа.
   – Но почему же Печального? – удивилась дама.
   – Я странствую по дорогам Ламанчи, – ответил рыцарь, – дабы отторгнуть всех опечаленных от их печалей не пустыми словами, но действием моей рыцарской руки!
   – И весьма решительно, – подтвердила дама.
   – Я счастлив, принцесса, что вы оценили моё усердие, – скромно потупился Дон Кихот.
   – Я не принцесса, сеньор, – вздохнула дама, – я всего лишь графиня Альтисидора. Но по дороге к герцогу Ламанчи, куда я направляюсь, я действительно была похищена самой отвратительной и могучей волшебницей. Ваше неожиданное вмешательство избавило меня от её плена! Но, – понизила голос Альтисидора, – я достоверно знаю, что эта злобная сеньора поселилась в замке самого герцога и грозится взять в плен всех его обитателей. Я расскажу моей подруге герцогине о своём приключении, и я уверена, что их светлости обратятся к вам за помощью. А к кому же ещё? – развела руками графиня.
   – И я не премину оказать их светлостям эту небольшую услугу, – сверкнул глазами Дон Кихот. – Я уже сокрушил четверорукого волшебника Фрестона, проткнул копьём злобного великана Каракульямбра, а многих других обратил в позорное бегство. Мне кажется, что именно в битвах с волшебниками я и приобрёл свой вес.
   – И ваш вес несомненен! – утвердительно кивнула Альтисидора. – Я убедилась в этом своими глазами, а несчастный мавр испытал его на своей голове.
   И так как поверженный «весом» Дон Кихота несчастный мавр был уже приторочен к запяткам, она занесла ногу на подножку кареты.
   – Имя! – остановил её Дон Кихот. – Вы забыли назвать имя вашей похитительницы. Её имя?..
   Альтисидора наморщила лоб, словно вспоминая. Потом сделала круглые глаза, приблизила вплотную лицо к лицу Дон Кихота и зловеще прошептала:
   – Акукс! Да-да, именно так её зовут.
   И она впорхнула в карету.
   Кучер с дымящейся сигарой во рту взлетел на козлы, и через мгновение карета исчезла за поворотом дороги, оставив за собой тающие кольца сигарного дыма.
   Санчо с трудом выдернул из земли копьё, вручил его Дон Кихоту, и оба двинулись своим путём.
   – Опять ваш верх, ваша милость! – с удивлением покачал головой Санчо.
   – А чему ты удивляешься? – не без самодовольства приосанился в седле Дон Кихот. – С именем Дульсинеи Тобосской я теперь неуязвим, и мой верх отныне будет над каждым, с кем я вступлю в сражение.
   – Однако, когда вы сорвались с копья и рухнули…
   – Санчо! – с металлом в голосе оборвал его Дон Кихот. – Когда ты научишься улавливать разницу в словах? Я не рухнул, а обрушился! После чего рухнул мавр.
   – Ох, ваша милость! – всмотрелся Санчо в дорогу. – Кабы и на нас кое-что не обрушилось. Вон приближаются королевские стражники, и ведут они каторжников в цепях. Это сам закон, сеньор! Не заставляйте мою душу впасть в уныние и терзаться оттого, что мы разок не посторонились.
   – Посторониться один раз, – решительно заявил Дон Кихот, – это значит устраниться от своего долга. И закон бывает несправедлив! А по поводу уныния на нашей с тобой дороге мы поговорим после.
   Но тут появился Луковичный Шут.
   Видно, ему поднадоело сидеть в корзине Санчо, и он заскочил к нему на седло поразмяться. А заодно и вразумить Санчо по поводу уныния, чтобы самому Дон Кихоту не пришлось потом себя утруждать. И до того как стражники приблизились к ним или они приблизились к стражникам, он успел пропеть в уши оруженосцу такую песенку:

     Что впереди? Дорога!
     Что позади? Дорога!
     Коли пустился странствовать,
     Умей в пути дерзать!
     А мелочи отныне и
     Такие, как уныние,
     Не могут стать помехою,
     Тем более – терзать!

Сказка восьмая
В чужой огонь не суй дрова

   По обочинам дороги, по которой продолжили свой путь Дон Кихот и Санчо, валялось такое количество камней всевозможного вида и размеров, что из них можно было бы построить целый город.
   Но города из этих камней никто пока не построил, и они валялись просто так при дороге, не радуя, а скорее удручая своим видом путников.
   А навстречу Дон Кихоту и Санчо приближался и всё усиливался и усиливался звон.
   Это не был ни звон колокольчиков на резво бегущих мулах, ни звон лёгкого колокола в руках бродячего монаха, собирающего милостыню для своей обители.
   Звенели цепи на узниках, медленно и, разумеется, неохотно бредущих к месту каторги, назначенной им королевскими судьями.
   Оковы узников, видимо, были столь надёжны, что сопровождали их всего лишь двое конвоиров в кожаных касках – один с мушкетом, другой с копьём.
   Дон Кихот поставил Росинанта поперёк дороги, и звенящая процессия остановилась, упершись в неожиданное препятствие.
   – Уважаемые стражи порядка! – очень вежливо обратился к конвоирам Дон Кихот. – Я бы хотел знать, по своей ли воле идут те, которых вы сопровождаете?
   – Да что вы, ваша милость! – ответил конвоир с копьём. – Кто же по своей воле ходит в цепях? Это отъявленные негодяи. Закон и судьи приговорили их к королевским галерам.
   – А так ли велика провинность этих несчастных? – обвёл глазами новоиспеченных каторжников Дон Кихот. – Уж слишком скорбны их лица! И я бы хотел от вас услышать, какая беда стряслась с каждым из них в отдельности.
   – Рожу-то эти плуты состроят вам, какую угодно! – хмыкнул конвоир с мушкетом. – А порасспросить об их делишках вы можете у них самих, а мы с приятелем наконец-то спокойно перекусим. Да и у нас будут ушки на макушке, чтобы эти удальцы не ввели вас в заблуждение.
   Конвоиры тут же разложили на каком-то большом и плоском камне нехитрую трапезу, и слышавшие весь разговор галерники, дружно громыхнув цепями, приблизились к Дон Кихоту.
   Первый же из них на вопрос Дон Кихота и его просьбу быть кратким, ответил так:

     Любовью, сеньор,
     Я несчастье навлёк…

   Однако стражники ухмыльнулись и не менее кратко пояснили:

     Влюбился, бедняга,
     В чужой кошелёк!

   Другой заключённый, продемонстрировав рыцарю глубокую печаль в глазах, пожаловался:

     За то пострадал я,
     Что скачки любил…

   А стражники со своей стороны добавили:

     Сеньор конокрадом
     Отъявленным был!

   У третьего осуждённого прорвалось как бы сквозь слёзы:

     Мне за домовитость —
     Досталась тюрьма…

   Но стражники незамедлительно дали объяснение:

     Своими считал он
     Чужие дома!

   Четвёртый же, с нескрываемой обидой в голосе просто недоумевал, за что он мог оказаться в такой компании!

     Я жадных порой
     Подбивал на делёж…

   Стражники только покачали головами:

     Такая делёжка
     Зовётся грабёж!

   – Хорошо, хватит! – сказал Дон Кихот. – Я всё понял. Но эти провинности столь невелики и так часто остаются безнаказанными, что судейские перья слишком порезвились, приговорив вас к галерам. Поэтому я попрошу сеньоров стражников отомкнуть унижающие достоинство цепи и отпустить вас на все четыре стороны.
   И, обращаясь к трапезничающим стражникам, добавил не без угрозы в голосе:
   – Пока попрошу!
   Почувствовав неладное в поведении встречного рыцаря, стражники вскочили и заняли воинственную позицию между ним и приговорёнными. Сперва они попытались образумить своего неожиданного противника:

     Но закон есть закон!
     И закон испокон…

   Однако Дон Кихот резко оборвал их:

     Но не Бог же закон,
     Не одна из икон!
     И закон не поют
     Как моленье,
     При котором встают
     На колени!

   Стражники опять попытались вразумить Дон Кихота, теперь уже с каждым словом накаляясь в своём служебном рвении:

     Но мы их не тащим
     На площадь для казни
     И вёслами в море
     Махать на века!
     Снимите-ка
     Перед законом
     Свой тазик,
     Иначе мы вам
     Наломаем бока!

   Как видите, мои юные сеньоры и сеньорины, испанский воздух четыреста лет тому назад способствовал и тому, что можно было стихами изрядно ругаться. Да так, что стражник с мушкетом немедленно навёл своё оружие на Дон Кихота. Но метким ударом копья Дон Кихот выбил мушкет у него из рук. Заключенные же, поняв, что их хотят освободить, кинулись с радостным воем на конвоиров. Завязалась нешуточная потасовка. Конвойные то бросались к каторжникам, которые при помощи Санчо уже разбивали придорожными камнями свои цепи, то отбивались от наседавшего на них Дон Кихота. А он, не уставая, колотил их мечом плашмя по кожаным каскам. Но они снова и снова пытались отстоять свои права. Короче, работы у всех было вдоволь, а каторжники разбивали и разбивали сковывавшие их цепи. Стояли звон, крики и сплошная круговерть.
   Когда же всё улеглось, стражников и след простыл, а освободившиеся узники с обрывками цепей на руках и ногах столпились вокруг своего избавителя.
   – Вы, как люди благовоспитанные, – сказал им Дон Кихот, – в благодарность за предоставленную моим мечом свободу, должны выполнить мою волю: сей же час вы тронетесь в путь и, прибыв в город Тобосо, явитесь к даме моего сердца Дульсинее Тобосской. Ей вы поведаете о моём новом подвиге, совершенном в её честь.
   – Вот ещё, будем мы таскаться по каким-то Дульсинеям! – недовольно проворчал один из освобождённых.
   А другой добавил:
   – Эх, ваша милость! Мы-то надеялись, что вы нас превратите в шайку весёлых головорезов и мы порезвимся в окрестных лесах. А вы…
   И разбойник безнадёжно махнул рукой.
   – Да как вы смеете предлагать мне такое! – вознегодовал Дон Кихот. – У меня и без стражников хватит сил с вами управиться!
   И он, снова обнажив меч, двинул Росинанта на толпу недавних каторжников.
   Но в него полетела такая туча булыжников, что и он сам, а заодно и Санчо оказались тут же под ними погребёнными.
   Только Санчо оказался с головой погребённым в маленькой и толстенькой пирамидке из камней, а Дон Кихот – в высокой. Вершину его пирамиды венчали копьё и медный тазик, а с двух сторон из нагромождения булыжников торчали голова и хвост Росинанта.
   Галерники разбежались, а из-за большого камня встал загодя спрятавшийся там ослик. Он огляделся, подошёл к Росинанту и, потёршись мордой о его морду, участливо спросил:

     Ну как, Росинант,
     Ты живой ли?

   Росинант открыл измученные глаза и едва прошептал:

     Ох, ой-ли живой я,
     Ох, ой-ли!…

   Тогда Серый осторожно порылся в заваливших Росинанта камнях, нашёл его уздечку и зубами потянул за неё.
   Ничего не получилось и, напрягшись как следует, даже от напряжения присев на задние ноги, Серый потянул как следует.
   Камни стали разваливаться, и Росинант вышел из своего плена, сам покачиваясь и покачивая на спине совершенно обескураженного и изрядно помятого рыцаря.
   Серый же не удержался на ногах и рухнул прямо на маленькую пирамидку, чем невольно освободил из-под камней и Санчо.
   Санчо чмокнул в нос осла и тут же вскочил на него.
   – Ах, Санчо! – вздохнул Дон Кихот. – Я теперь понял, как непросто оказывать услуги людям неблаговоспитанным.
   – Конечно! – ухмыльнулся Санчо. – Надо бы сперва их обучить говорить спасибо и шаркать ножкой, а кабы ваша милость ещё и поняли, что иногда полезнее свернуть на обочину, чем вставать поперек дороги, – под вашими латами многих синяков бы не досчиталось!
   И он затрусил за своим господином, тронувшим потихоньку Росинанта.
   – Но, друг мой, – напомнил оруженосцу Дон Кихот, – мы с тобой и отправились в путь, чтобы защищать обездоленных и неправедно обиженных. Да я бы и сейчас кинулся в бой по велению сердца. А коли сердце прикажет, разум должен зажмуриться!
   – Ваша правда, сеньор, – кивнул Санчо. – Однако есть мудрость и помудрее: в чужой огонь не суй дрова!..
   …Сколько же правд и связанных с ними мудростей есть на свете, мои юные сеньоры и сеньорины? Видно, их и не перечесть! Даже самая главная правда – истина – и та не простая, а горько-сладкая!
   Вот Луковичный Шут и рассуждал об этом во всю свою горько-сладкую, как сама истина, глотку, катясь теперь по дороге впереди Дон Кихота и Санчо.

     В чужой огонь
     Не суй дрова,
     Получишь бранные слова
     В ответ, сеньоры.
     Поможет ближнему рука —
     Рука сваляет дурака.
     Вот так, сеньоры!

     Порою сердце даст совет —
     Отдай голодному обед!
     Отдашь, сеньоры…
     Потом жуёшь свои усы,
     А кто-то хлеб,
     А кто-то сыт.
     Вот так, сеньоры!

     Не потому, что нет ума,
     У добряка пуста сума,
     Мои сеньоры.
     В жару напьются,
     Но не те,
     Что носят воду в решете,
     Вот так, сеньоры!

     Всегда расчёт гулял в шелках,
     А сердце ходит в дураках
     Порой, сеньоры.
     Но кто-то должен предпочесть
     Рассудку доброту и честь!
     Вот так, сеньоры!

Сказка девятая
Посланцы принцессы Микомиконы

   В роще оливковых деревьев притаилась уже знакомая нам повозка, в которой везли льва. Но клетка теперь стояла вертикально, в неё были встроены скамейка и небольшой столик, а переделанная дверца могла пропустить человека. На столике лежал то ли охотничий, то ли рыцарский рог. В повозку были впряжены мулы Перо Переса и маэсе Николаса, а сами лиценциат и цирюльник расположились подле повозки, с нетерпением поглядывая на дорогу.
   – Сеньор Кехана и Санчо вот-вот должны появиться, – сказал маэсе Николас, – и нам пора изменить внешность. Для себя я припас бороду, сделанную из бычьего хвоста, а вам, сеньор лиценциат, я бы посоветовал надеть дорожные очки от пыли. – И он протянул Перо Пересу капюшон с маской, в которую были вделаны глазные стекла.
   Перо Перес напялил это себе на голову.
   – Превосходно! – всплеснул руками цирюльник. – Ни меня с бородой, ни вас в этой маске Кехана ни за что не узнает. Главное, чтобы он добровольно вошёл в клетку! Не можем же мы применить насилие к нашему больному другу!
   – Ну, это у нас продумано, – успокоил его Перо Перес.
   И он стал повторять их общий и, как им казалось, очень хитроумный план, для чего они и старались изменить свою внешность.
   – Значит, так: одну принцессу обидел один великан, и она послала нас звать Дон Кихота на помощь. Но позвольте… у меня выскочило из головы имя несчастной принцессы!
   Оба наморщили лбы, вспоминая, первым вспомнил цирюльник:
   – Микомикона! Да-да, именно так её зовут.
   – Совершенно верно! – с облегчением вздохнул священник. – И в романах, которые прочитал в изобилии наш друг, она то и дело попадает в передряги с великанами.
   – А великана зовут Пандафиландо Стоглазый, – снова подсказал цирюльник.
   – Нет! – не согласился Перо Перес. – Пусть великаном будет Каракульямбр Сторукий. Правда, насчёт рук я не уверен, но с ним наш рыцарь уже сразился у себя в мансарде и, кажется, потерпел поражение: был завален целой горой книг! Уж с ним-то поквитаться Кехана и в клетке поспешит. Но главное, чтобы наш друг сам захотел вернуться в родное селение.
   – Вы же знаете, сеньор Перес, – вздохнул маэсе Николас, – что это как раз и невозможно. В лучшем случае нам придётся просто замкнуть клетку и, увы, всё же силком доставить его домой.
   – Постойте, постойте, – приложил указательный палец ко лбу священник. – Да! Кажется, на сей раз меня действительно осенило свыше. Прочь этот маскарад! Все можно проделать ещё хитрее, нисколько не меняя сути.
   И он сорвал с себя маску, а с цирюльника – бороду.
   – Что вы делаете?! – переполошился цирюльник. – Вон они уже показались из-за поворота, и мы тотчас будем узнаны!
   – Конечно! – радостно потёр руки Перо Перес. – В этом весь смысл моей хитрости. А теперь – на колени перед достославным рыцарем Ламанчи, маэсе Николас, и что бы я ни сказал – поддакивайте, поддакивайте.
   Они выскочили на дорогу и преклонили колени перед приближающимися Дон Кихотом и Санчо.
   – Откуда вы, друзья мои? – с удивлением воскликнул Дон Кихот, остановив Росинанта.
   – Маэсе Николас и сеньор Перо Перес? – не меньше господина удивился Санчо. – И на коленях в дорожной пыли!
   – Нам неведомо, о, достойнейшие, о ком вы говорите, – покачал головой лиценциат.
   – Совершенно неведомо! – поддержал священника цирюльник, ничего не понимая.
   – Мы посланцы несчастной принцессы Микомиконы, которую вместе с её королевством поработил злобный великан Каракульямбр! – горестно воздел руки Перо Перес.
   – Но я же поразил Каракульямбра копьём! – ещё больше удивился Дон Кихот, соскакивая на землю.
   Спешился и Санчо.
   – Значит, – не растерялся лиценциат, – ваше рыцарство его только ранили. Но принцесса Микомикона убеждена, что только вы и сможете одолеть его окончательно. Потому и послала нас умолить на коленях досточтимого Дон Кихота Ламанчского спасти её.
   – Встаньте, сеньор, встаньте! – спохватился Дон Кихот. – Кто бы вы ни были, не гоже стоять на коленях перед скромным странствующим рыцарем.
   Они поднялись с колен, а Санчо подозрительно обошёл их, всматриваясь в их лица и бормоча:
   – Хоть я уже не однажды слышал от сеньора Дон Кихота: «Санчо, не верь глазам своим», но я же прекрасно вижу, что вы – сеньор Перо Перес, священник из нашего села, а вы, сеньор, наш цирюльник – маэсе Николас. Да и вы сами, ваша милость, – обратился он к Дон Кихоту, – сказали, как только увидели этих сеньоров: «Откуда вы, друзья мои?». Уж вы-то ошибиться не могли, столько лет дружбу с ними водите!
   – М-да, ты прав! – нахмурился Дон Кихот и тоже обошёл посланцев Микомиконы, со всё возрастающим подозрением всматриваясь в них.
   Цирюльник с нескрываемым укором глянул на лиценциата, но тот притворно вздохнул и продолжил задуманную игру.
   – Похоже, вы нам не верите, сеньор! И неудивительно: мы и сами, высадившись с корабля на вашу землю, перестали узнавать друг друга. Однако нам и в голову не могло прийти, что я – вылитый священник из вашего села, а он – копия вашего цирюльника. Но Каракульямбр не простой великан, он вдобавок и колдун. Это он, он наделил нас внешностью ваших близких друзей, а уж они-то воистину не могут быть посланцами далёкой принцессы! Что же нам делать? – уставился он на маэсе Николаса.
   – Да, что же нам делать? – совершенно искренне развёл руками маэсе Николас.
   – Есть только один выход, – предложил Перо Перес. – По дороге в Микомиконию мы заглянем в ваше село. И вы убедитесь, что и священник, и цирюльник на своих местах. Только вы увидите двух Перо Пересов и двух маэсе Николасов.
   – Ну, что же, я согласен, сеньоры, – сказал Дон Кихот.
   Наконец всё понявший цирюльник бросил на лиценциата восхищённый взгляд, а Перо Перес в ответ тонко улыбнулся.
   – Но я готов поверить вам на слово, – добавил Дон Кихот. – И мы вполне можем миновать наше селение.
   У цирюльника испуганно вытянулось лицо, а священник заявил со всей решительностью:
   – Мы настаиваем на такой проверке, сеньоры, ибо только она может избавить нас всех от ненужной подозрительности!
   – Хорошо, – согласился Дон Кихот. – Но мы тут же двинемся дальше.
   – Разумеется! – расплылся в улыбке священник. – Нас поджидает в бухте корабль, на котором мы прибыли, а в море много островов, и по дороге, сеньор рыцарь, вы без труда сможете завоевать любой из них.
   Последнее было явно адресовано Санчо, и тот не замедлил отреагировать, умоляюще подняв на Дон Кихота глаза.
   – Ваша милость!..
   – Помню, помню, – похлопал его по плечу Дон Кихот. – Считай, что на одном из них ты уже губернатор!
   По знаку лиценциата цирюльник кинулся в оливковую рощу и не успел Дон Кихот занести ногу в стремя, как на дорогу выкатилась повозка с клеткой.
   – А это ещё что такое? – уставился на клетку Дон Кихот.
   – О, непобедимый рыцарь из Ламанчи! – поклонился ему лиценциат. – Не судите несчастную Микомикону за то, что она печётся о вашей безопасности в пути. В этой клетке вы станете невидимы для коварных глаз Каракульямбра.
   – Уж так она заговорена, сеньор рыцарь! – поклонился цирюльник.
   – Странно, – покачал головой Дон Кихот. – Я читал, что рыцарей иногда переносят по воздуху, закутанных в чёрное или серое облако. Но в клетке?
   – Всё верно, сеньор, – кивнул Перо Перес. – И как только мы ступим на землю Микомиконии, эта клетка мгновенно превратится в облако. И непременно в чёрное или серое.
   – Уж так она заговорена! – вставил маэсе Николас.
   А Перо Перес продолжал фантазировать:
   – И над логовом Каракульямбра звук вашего рога, – священник достал из клетки рог и почтительно вручил его Дон Кихоту, – раздастся, точно гром трубы небесной. А ваш меч станет великану воистину небесной карой!
   После такой патетической тирады Перо Перес платком отёр лоб, а Дон Кихот, не выпуская рога, тотчас забрался в клетку, и цирюльник замкнул щеколду на дверце.
   – Но вы-то меня не потеряете из глаз? – обеспокоенно спросил рыцарь, поудобнее устраиваясь на скамейке.
   – Ни в коем случае! – успокоил его священник. – Вы невидимы только для Каракульямбра.
   – Тогда в путь! – скомандовал Дон Кихот. – Вы, конечно, не знаете дороги к нашему селению?
   – Увы! – развёл руками священник. – Мы же здесь чужестранцы, сеньор.
   – Тогда мулами будет править Санчо, – распорядился Дон Кихот. – Вы сядете на моего коня, а вашему спутнику, увы, придётся довольствоваться ослом.
   – Превосходное решение, – заметил, взбираясь на Росинанта, лиценциат. – А там мы – ух! – возьмём вожжи в свои руки!
   Санчо занял место на козлах повозки, тряхнул вожжами, причмокнул на мулов, и процессия двинулась.
   Но Дон Кихот в клетке оказался не один!
   У его ног, мои юные сеньоры и сеньорины, примостился не кто иной, как Луковичный Шут. Откуда он взялся? Да просто, как и положено, в сказках, возник из своего собственного желания втолковать рыцарю, как хитро его объехали лиценциат и цирюльник на своих мулах. Баллада о хитрости просто повисла в воздухе, и Шут не замедлил этим воспользоваться.
   Но, зная подозрительность Дон Кихота, он начал издалека:

     О, хитрость, о, хитрость,
     Наука наук!
     О, хитроплетущий
     Засаду паук!
     А хитросплетенье
     Тропинок в лесу
     К победе над волком
     Приводит лису.

     И сила ответить
     Не в силе,
     Когда её
     Пере —
     хитрили!

   Но Дон Кихот, как зачарованный, смотрел на рог, вручённый ему лиценциатом, и вряд ли обратил внимание и на Шута, и на изначалие его баллады.
   Тогда Шут подпрыгнул и устроился на столике перед Дон Кихотом, чтобы оказаться поближе к его ушам. Шут надеялся, что рыцарь теперь поневоле его услышит и продолжил:

     Попробуй хоть раз
     Заглянуть во дворец —
     Всегда во дворце
     Верховодит хитрец.
     К нему и король
     Попадётся в петлю!
     И вот он не кто-то,
     А кум королю!

     При этом
     И умники были,
     Но умников
     Пере —
     хитрили!

   Однако Дон Кихот, не отрываясь, любовался рогом и, очевидно, прикидывал в уме, можно ли им воспользоваться просто так, без определённой надобности.
   Но Шут не терял надежды быть услышанным! Его зелёные ножки даже приподнялись на цыпочки, чтобы рыцарь всё же внял ему:

     О, хитрость, о, хитрость,
     Наука наук!
     Всё, что ни задумает,
     Сходит ей с рук.
     Какой-нибудь карлик
     Поставит капкан,
     И вот побеждённый
     Вопит: «Великан!»
     Ведь сила
     Ответить не в силе,
     Когда её
     Пере —
     хитрили!

   Но Дон Кихот был занят только рогом. И неудивительно: именно его, возвещающего и вызов на бой, и победу, недоставало в снаряжении рыцаря Печального Образа!
   Тогда Шут, обиженный таким невниманием к себе и своей поучительной балладе, перемахнул на рог и уже прямо в лицо Дон Кихоту полетели слова:

     Ограбит вас хитрость
     В пути без ножа
     И выше вельможи
     Поставит пажа!

     О, как благодушен
     И облик, и взгляд
     У тех «простаков»,
     Что так ловко хитрят!

   Дон Кихот досадливо тряхнул рогом и просто скинул Шута со своей новой игрушки.
   Оказавшись снова у ног рыцаря, Шут во всю свою горько-сладкую луковичную глотку в отчаянии завопил:

     Мой добрый сеньор,
     Уж не вы ли,
     Кого они
     Пере —
     хитрили?

   Увы, даже этот прямой вопрос не произвёл на Дон Кихота никакого впечатления. Да и вообще, он вряд ли и на этот раз услышал Луковичного Шута, который так хотел предупредить его о хитрости, всегда одерживающей верх над истинным простодушием.
   Теперь главным желанием рыцаря было опробовать звучание рога, после того как он в полной мере насладился его видом.
   И с трепетом поднеся рог к губам, Дон Кихот дунул в него с такой силой, что рог взревел и мулы в упряжке со страху встали на дыбы, а Луковичный Шут…
   А Луковичный Шут исчез, словно рог выдул его из клетки. Впрочем, из последующих сказок тоже. Вы спросите почему, мои юные сеньоры и сеньорины?
   Охотно отвечу: потому что двум шутам вместе ужиться невозможно!
   Да-да, новый Шут появился незамедлительно, как только исчез Луковичный. Гарцевал он на великолепном коне, подмётки его сапог упирались в золочёные стремена, золотая перевязь украшала его грудь. И почитался он придворным Шутом герцога Ламанчского.
   Ничего не скажешь, выглядел он как истинный вельможа!
   Шута в нём выдавали умные, лукавые глаза – ведь придворные шуты всегда умнее своих господ, – погремушка, приколотая, как орден, к золотой перевязи, да шляпа, притороченная к седлу. А из тульи шляпы торчали такие великолепные ослиные уши, сделанные из бархата, что им мог бы позавидовать и сам Серый, и на кончике каждого уха позванивал серебряный бубенец!
   Но Шут обычно появлялся без этого головного великолепия, лишь держа его на всякий случай при седле.
   Погарцевав немного подле мулов, которыми правил Санчо, Шут властно поднял руку:
   – Именем его светлости герцога Ламанчи приказываю вам остановиться!
   Санчо натянул вожжи, и мулы встали.
   – Не знаменитый ли Дон Кихот Ламанчский, рыцарь Печального Образа в этой клетке? – сурово спросил Шут.
   – Он самый, сеньор! – подтрусил на Росинанте к Шуту Перо Перес и снял шляпу. – Рыцарь едет спасать принцессу Микомикону от грозного великана Каракульямбра. А мы, – показал он на подъехавшего на осле маэсе Николаса, – её посланцы.
   – Видно, вы слишком долго добирались в наши края, сеньоры! – усмехнулся Шут. – По сведениям, которые только что получил его светлость, принцессу уже освободили бессмертные рыцари Круглого Стола. А вам, сеньор, – поклонился он Дон Кихоту, – пора вспомнить обет, данный вами графине Альтисидоре: избавить замок герцога Ламанчи от злобной волшебницы Акукс. Герцогская свита загнала коней, безуспешно вас разыскивая! И, наконец-то, вы обнаружили себя звуком рыцарского рога.
   Из-за поворота вылетела кавалькада нарядных всадников и тут же окружила клетку с Дон Кихотом. Все скорбно и молитвенно протягивали к рыцарю руки!
   Все были убеждены, что его звучный рог вскоре протрубит победу над зловредной волшебницей Акукс и её таинственными приспешниками! А то в каждом уголке замка его светлости таится колдовская сила, с которой просто сладу нет!
   – Только вы, достойнейший из достойнейших! – неслось в клетку к Дон Кихоту со всех сторон. – Только вы, храбрейший из храбрейших! Только вы, светоч рыцарства, можете избавить нас от этой напасти!..
   Шут отомкнул клетку, протянул рыцарю руку, и, опираясь на неё, Дон Кихот спрыгнул на землю. Рог он, разумеется, оставил себе, в память о принцессе, призвавшей его однажды на помощь.
   – Слава паладинам Круглого Стола! – заявил Дон Кихот. – Я весьма благодарен им за то, что они проделали предназначенную мне работу и расправились с великаном Каракульямбром.
   Он поклонился восседавшему на Росинанте Перо Пересу.
   – Прощу вас, сеньор, по возвращении в Микомиконию передать мой привет несравненной принцессе Микомиконе! И поскольку она больше не нуждается в моей помощи, я могу выполнить обещание, данное мной герцогу через графиню Альтисидору.
   Поняв, что все его хитроумные уловки пошли прахом, лиценциат спешился, и Дон Кихот занял своё место в седле Росинанта.
   Санчо немедленно и с большой охотой переместился с козел повозки на своего Серого, освобождённого маэсе Николасом, и, окруженные блестящим эскортом из герцогских придворных, наши путешественники направились к замку герцога Ламанчи.
   Несколько обескураженные столь стремительными и уж вовсе неожиданными для них событиями, Перо Перес и маэсе Николас только развели руками и дружно вздохнули.
   – Смирение, мой друг, смирение! – постарался подбодрить цирюльника лиценциат. – Видимо, сеньору Кехане и Санчо Пансе уготована иная участь, чем та, которую мы собирались им предложить.
   И взгромоздившись на ненужную теперь повозку с львиной клеткой – львы, как мы уже поняли, в ней долго не задерживались, – священник и цирюльник потихоньку тронулись восвояси.

Сказка десятая
Губернатор дон Санчо

   В парадных покоях замка в пышном кресле восседал Дон Кихот, а по бокам от него, на стульях, примостились герцог и герцогиня. Герцог с детским обожанием смотрел на закованного в латы рыцаря, а герцогиня слегка обмахивалась веером.
   – Право же, ваши светлости, – приложил руку к сердцу Дон Кихот, – всё моё существо пребывает в смущении от тех почестей, какие вы оказываете простому странствующему рыцарю.
   – Но сеньор рыцарь – гордость Ламанчи! – возразил герцог. – И своим посещением вы оказали нам поистине королевскую честь.
   Герцогиня согласно кивнула из-за веера, а герцог дружески положил руку на плечо Дон Кихоту.
   – По приезде, мой высокочтимый сеньор, в нашей задушевной беседе вы мне признались, что вам не даёт покоя мысль об острове, который вы обещали завоевать для своего оруженосца. Конечно же, нельзя нам, знатным сеньорам, оставаться в долгу перед простолюдинами: обещанное должно быть исполнено! А поскольку вы завоевали моё сердце, то вместе с ним вы уже завоевали и этот остров.
   Дон Кихот попытался было встать и хотя бы поклоном поблагодарить герцога, но герцог не дал ему подняться с пышного кресла.
   – И это не жалкий кусочек земли среди бескрайних волн, а прекраснейший город Баратария, истинный остров среди бескрайних лугов и полей. Я уже послал уведомить жителей, что завтра к ним пожалует новый губернатор.
   Герцог хлопнул в ладоши, и по велению этого властного хлопка словно из-под земли возник Санчо. Оказалось, что он уже одет во всё новое, в аккуратно расчёсанной бородке не было ни соринки, а на голове красовалась шапочка с пером.
   Санчо сорвал с головы шапочку и, стараясь быть галантным и светским, помотал шапочкой перед герцогиней со словами «Ваше великодушие!», потом перед Дон Кихотом – «Ваша милость!» и, наконец, дважды перед герцогом – «Ваше величие!» и «Ваша светлость!». После чего застыл в ожидании.
   – Дон Санчо Панса! – торжественно начал герцог, встав со стула.
   – Дон?! – вылупив глаза, и совершенно не по-светски перебил его Панса.
   – А как же иначе? – пожал плечами герцог. – Ты теперь губернатор главного острова Баратария, куда завтра же поутру и отправишься с подобающей тебе свитой.
   – То-то я смотрю, – в изумлении развёл руками Санчо, – на моего Серого шёлковую сбрую напялили, а на меня вот эту одёжку. Да уж коли она теперь точно моя, то и карманы, стало быть, мои?
   И Санчо вопросительно и даже с некоторой тревогой посмотрел на герцога.
   – Несомненно! – удивлённо успокоил его герцог, не понимая тревоги новоиспеченного губернатора.
   – Нет, – покачал головой Санчо, – карманы, ваша светлость, не мои: в моих никогда не водилось золота, а тут…
   И он позвенел карманами.
   – Ах, это! – улыбнулся герцог. – Но какой же губернатор без звонких карманов? Всё предусмотрено, друг мой!
   – Вот видишь, Санчо, – заметил Дон Кихот, – всё вышло так, как я тебе обещал: и остров, и тучка с монетами над ним.
   – Ах, ваша милость! – пробормотал Санчо. – Когда под тобой на ходу рухнет осёл, самому бы удержаться на ногах. Земля просто ходуном ходит.
   И он смачно чмокнул протянутую ему герцогом руку. Этой же рукой герцог величественно отпустил его, и Санчо исчез, как и возник, словно провалился сквозь землю.
   – Теперь, когда вы чисты перед своим оруженосцем, – обратилась к Дон Кихоту герцогиня, – не соблаговолит ли сеньор рыцарь исполнить ещё один свой благородный долг и избавить нас с герцогом от этой негодницы Акукс?
   – Да, сеньор! – тяжело вздохнул герцог. – Ведь вы уже так удачно освободили из её плена нашу очаровательную графиню Альтисидору! Но, кажется, вы чем-то смущены?
   – Буду с вами откровенен, ваши светлости, – несколько помедлив с ответом, сказал Дон Кихот. – Вызволяя прекрасную Альтисидору, я имел дело со слугой или сообщником этой коварной Акукс, с отвратительным, но могучим мавром. Битва между нами была поистине битвой мужчин! Но сама Акукс всё-таки сеньора. А рыцарю сражаться с дамой, хоть и воплощением всех зол на свете…
   И Дон Кихот с сомнением покачал головой.
   – Значит, мы обречены! – заломил руки герцог.
   – Нет, нет! – воскликнула герцогиня трагическим голосом. – Не отказывайте нам сразу, о, воплощение истинного рыцарства! Подумайте: ваш меч посвящен даме вашего сердца. Значит, не вы, а она будет сражаться с Акукс. Дама света с дамой тьмы! Вам же только придётся принять на себя удары, предназначенные Дульсинее Тобосской. Разумеется, если это вас устрашает…
   – Ни в коем случае! – сверкнул глазами Дон Кихот. – Ваш разум, герцогиня, всё расставил по своим местам. Мне остаётся лишь поблагодарить вас за науку. И я немедленно вызову на поединок эту проклятую Акукс!
   И уже поднеся было к губам рыцарский рог, Дон Кихот обвёл глазами всю залу.
   – Но где же она?
   – Акукс является неожиданно, – развела руками герцогиня. – О том, что она пожаловала, мы узнаём по звону колокольчиков на её невидимых мулах.
   Герцогиня как бы невзначай щёлкнула веером, и сразу же послышался приближающийся звон колокольчиков. Приблизившись, он замолк.
   – Явилась! – с досадой сказал герцог. – Неужели нам удастся наконец избавиться от неё?
   И он с надеждой посмотрел на Дон Кихота.
   – Но где же она? – воскликнул Дон Кихот, снова озираясь.
   – Ах, сеньор! – горестно вздохнула герцогиня. – Явившись, Акукс начинает таиться по всем углам, и мы то и дело натыкаемся на её козни. Но, страдая от неё, мы даже не знаем её облика!
   – Да-да! – горестно покивал и герцог. – В какой угол ни ткнёшься, всюду она, не показываясь, нагоняет на нас уныние!
   – Впрочем, извольте убедиться сами, сеньор рыцарь, – и герцогиня ткнула веером в направлении одного из углов.
   – У-у-у-у!!! – тотчас взвыл угол нехорошим голосом.
   – Подлая колдунья! – поспешил воспользоваться теперь уже явным присутствием Акукс Дон Кихот. – От имени Дульсинеи Тобосской я вызываю тебя на смертельный поединок!
   И он торжественно протрубил в свой рог.
   – Берегись, жалкий рыцаришка! – прогудел угол. – При встрече со мной твоя доблесть покроется пупырышками страха, как твои латы ржавчиной!
   – А? Каково! – возмутился герцог.
   А герцогиня ткнула веером в другой угол.
   – О, рыцарь Печального Образа! – не замедлил отозваться и этот угол. – Твой образ станет ещё печальнее, когда мои длинные когти отделят тощее мясо твоих щёк от костей, а мои острые зубы откусят тебе нос, который ты суёшь куда ни попадя!
   А третий угол, куда ткнула своим веером герцогиня, замогильно подтвердил:
   – И ты останешься вообще без какого-либо образа, о, несчастный!
   Четвёртый же угол, даже не дожидаясь веера герцогини, ехидно хихикнул:
   – Хи-хи-хи!.. Завтра, как только смеркнется, жди появления моих мулов у своего окна, о, заранее побежденный! Хи-хи-хи…
   – Какая наглость! – гневно топнул ногой Дон Кихот. – Но, кажется, битва будет воистину не на жизнь, а на смерть. Поэтому извините меня, ваши светлости, но я должен к ней приготовиться.
   – Я провожу вас, ваше храбрейшество!
   Герцогиня продела руку под локоть Дон Кихоту, и они оставили герцога одного.
   Герцог незамедлительно хлопнул в ладоши и перед ним тотчас возникли Шут, странный человек в парике и мантии и главный стражник.
   – Ты, – указал герцог на Шута, – будешь при губернаторе Санчо то мажордомом, то шутом. Когда кем быть – обстоятельства подскажут. Тебе же для пущей важности палочка из китового уса, остальное – сам знаешь. – И он протянул человеку в мантии палочку, которую тот, поклонившись, спрятал в широкий рукав.
   – А ты со своими стражниками без лишнего шума сгоните к Баратарии всех баранов, какие найдутся в окрестностях, – наказал он главному стражнику. – И как только губернатор сядет обедать…
   Тут герцог переглянулся с человеком в мантии, и оба чему-то улыбнулись.
   – Так вот, когда губернатор отправится в обеденную залу, всех баранов…
   – Ободрать и зажарить! – догадался стражник.
   – Болван! – поморщился герцог. – Впрочем, здесь всё написано. Он протянул стражнику свиток.
   – А что должны знать жители, ваша светлость? – склонился перед герцогом Шут-мажордом.
   – Только то, что у них новый губернатор! – ответил герцог.

   …Новое утро застало нового губернатора в пути. Маленький и толстый Санчо на своём маленьком Сером, точно мячик, катился перед пышной свитой, гарцующей на высоких конях. Позади свиты тянулся длинный строй стражников с копьями и в кожаных касках. А впереди всех вышагивали музыканты, увеселяя слух губернатора.
   Баратария надвинулась на Санчо сразу, вдруг, как и подобает настоящему острову. И звуки всех инструментов, увеселявших Санчо в пути, смешались с пчелиным гудением баратарийцев, заполнивших площадь перед губернаторским дворцом.
   Санчо остановил осла у парадной дворцовой лестницы, и все спешились.
   – Животных на конюшню! – распорядился губернатор.
   И кони, и Серый тут же исчезли, словно их и не было.
   – Что за люди? – строго спросил Санчо у Шута-мажордома, кивнув на площадь.
   – Народ, ваша милость, – склонился в поклоне Шут.
   – А чего он ждёт?
   – Суда, дон Санчо Панса. Ведь в народе всегда как? Одна половина обязательно в чём-то обвиняет другую половину. А когда эти обе половины вместе, это и есть народ в целом. Вот он весь и собрался на площади, поскольку на острове давно не было губернатора, а именно губернатор для них – сама справедливость.
   – Рассудим! – сказал Санчо, располагаясь прямо на лестнице. – Да так, чтобы все всё видели и слышали.
   Пчелиное гудение стадо одобрительным.
   Музыканты, продолжая играть, тоже расположились на лестнице.
   – Ну, кто там самый нетерпеливый? – обвёл Санчо взглядом площадь.
   И перед губернатором, цепко ухватив за шиворот щуплого мужичка в крестьянской одежде, предстала дородная, толстая, широкоплечая баба с хитрой физиономией.
   Играл оркестр. Баба придала своему лицу сверхскорбное выражение и, невольно следуя царящей в воздухе мелодии, произнесла нараспев:

     Прошлой ночью, ваша милость,
     Погулять я вышла в поле.
     От цветов – медовый запах,
     В небе звёзд не перечесть.

     Вдруг возник негодник этот!
     Словно коршун на голубку,
     Он набросился на деву
     И её похитил честь!

     Я царапалась, кусалась,
     Отбивалась кулаками,
     Но сильней голубки коршун,
     Это ж ясного ясней…

   Санчо строго посмотрел на крестьянина. Тот развёл руками:

     Коли я и вправду коршун,
     То поверьте, ваша милость,
     Что голубку я бы выбрал
     Хоть немного попостней!

   Так начался этот исторический для острова Баратарии суд. Мы уже с вами выяснили, мои юные сеньоры и сеньорины, что всевозможные слуховые прекрасности вроде стихов и сладостных мелодий просто носились тогда в испанском воздухе, только и выхватывай их оттуда. Но теперь Санчо и внутри самого себя был переполнен чёрт знает чем! Да-да, внутри у него тоже всё пело, кувыркалось и разговаривало стихами от случившейся с ним чудесной перемены.
   Однако мужицкое здравомыслие взяло верх, и он прикрикнул на окружающих и, возможно, даже на самого себя:
   – Распелись тут! Суд же всё-таки…
   Оркестр на лестнице испуганно смолк.
   – Как было на самом-то деле? – склонился губернатор к щуплому крестьянину, которого толстая баба всё продолжала держать за шиворот.
   – Ваша милость! – высвободился из цепкой руки обвинительницы обвиняемый. – На базаре эта баба углядела, как мне отсчитывали плату за гурт свиней, проданных мной с немалой выгодой. И только я собрался было отправиться домой в деревню со своей выручкой, как эта «голубка» вцепилась в меня и притащила к вам на суд. Видно, хочет, чтобы я с ней рассчитался звонкой монетой за то, к чему и не притрагивался.
   – Покажи кошелёк! – распорядился Санчо.
   Крестьянин вытащил из-за пазухи туго набитый кошелёк.
   – Сколько здесь?
   – Пятьдесят серебряных дукатов, – вздохнул свиновод.
   – Отдай пострадавшей, женщинам надо верить!
   – Ох, ваша милость! – притворно закатила глаза баба. – Честь-то моя золота стоит. Да уж ладно, и серебро сойдёт!
   Она алчно выхватила кошелёк из рук оцепеневшего мужичка и важно двинулась прочь, раздвигая плечами толпу. А Санчо поманил пальцем свиновода и шепнул ему:
   – Мигом за ней! Отними кошелёк, а эту сеньору тащи обратно.
   Тот не заставил себя ждать. Подпрыгнув, он ввинтился в толпу следом за своими дукатами. Догнав бабу, он попытался выхватить кошелёк, который та продолжала торжественно нести в руках. Но мгновенно спрятав кошелёк под пышные юбки, баба свирепо глянула на захватчика и сжала кулаки. От жадности и ненависти её кулаки тут же увеличились до размера двух увесистых гирь. Впрочем, такое могло лишь показаться струхнувшему свиноводу!
   Но гири эти обрушили на него такой град ударов, что через мгновение он оказался бездыханным на земле. Тогда баба снова ухватила его за шиворот и волоком потащила назад к Санчо.
   – Вот! – бросила она к ногам Санчо своего противника. – Казните его, ваша милость. Он не только посягнул на мою собственность, но и проявил неповиновение своему губернатору.
   – Что ж, отнял он у тебя кошелёк? – поинтересовался Санчо.
   – Нашли малолеточку! – упёрла баба руки в бока. – Да никакие клещи и гвоздодёры, никакие отвёртки и стамески, никакие львиные когти не вырвут у меня моего достояния!
   – Я сдаюсь! – простонал свиновод, с трудом поднимаясь на ноги. – Отнять кошелёк я не в силах, и пусть он остаётся у неё.
   – Дай-ка сюда кошелёк, – приказал губернатор бабе.
   Порывшись под юбками, она протянула ему кошелёк, и Санчо вручил это упитанное вместилище монет истинному владельцу.
   – И вот что, моя милая! – сказал он бабе. – Кабы всё, что ты нам тут порассказала, было правдой, и защищай ты свою честь хотя бы в половину того пыла, с каким обороняла кошелёк, – даже Геркулес ничего не смог бы с тобой поделать. Проваливай-ка поживее куда подальше, а не то получишь столько плетей, сколько монет в этом кошельке. Да ещё я велю разменять серебряные дукаты на медные реалы, чтобы монет было побольше.
   Толпа радостно ахнула от такого справедливого решения своего нового губернатора. А баба, протаранив толстым боком тропу в толпе, испуганно удалилась. Грянул оркестр, и вся площадь весело прогорланила:

     Никогда здесь не было
     В прежние года
     Ничего толковее
     Этого суда!

   Раскланиваясь во все стороны, Санчо поднялся со своих судейских ступенек и громогласно объявил:
   – Остальных досудим после обеда. А теперь – к столу!
   Предшествуемый играющим оркестром, в сопровождении Шута-мажордома и человека в мантии и парике, Санчо продефилировал в обеденную залу дворца.
   Вдоль стен залы замерли лакеи в белых перчатках с угодливыми лицами.
   Стол ломился от всевозможных яств, а во главе стола высилось одно-единственное, похожее на трон кресло. На него-то при помощи Шута-мажордома и человека в мантии и взобрался Санчо.
   Затем Шут примостился где-то подле играющего оркестра, а человек в мантии остался у губернаторского кресла.
   Из широкого рукава он достал палочку из китового уса, напоминающую дирижерскую, ту, которую вручил ему герцог, и замер в явном ожидании чего-то.
   Отделившись от стен, лакеи засуетились вокруг стола.
   Одни руки в белых перчатках повязали Санчо вокруг шеи кружевную салфетку, другие – поставили перед ним для возбуждения аппетита блюдо с фруктами.
   При виде такого изобилия у Санчо в глазах запрыгали весёлые искорки, а внутри опять всё запело, закувыркалось и заговорило стихами. И Санчо вдруг осознал, что сейчас ему всё можно! К примеру, он имеет полное право – если захочет и сумеет, конечно! – даже распевать свои губернаторские приказы. И все ему будут подпевать!
   Он ещё раз оглядел стол, и вся радость, что в нём клокотала, вырвалась наружу:

     Вот это стол!
     Не стол, а просто ух ты!
     Распустим пояс
     И поднимем флаги!..

   И Санчо стал шевелить над блюдом пальцами, выбирая плод по вкусу. Но в это время над его ухом прозвучал скрипучий голос:

     Ах, мой сеньор!
     В чудесных этих фруктах
     Для организма
     Слишком много влаги!

   И человек в мантии стукнул по блюду своей дирижёрской палочкой.
   В воздухе мелькнули белые перчатки, и блюдо исчезло так быстро, что Санчо продолжал шевелить пальцами над пустым местом. А человек в мантии учтиво ему поклонился.
   Санчо же с неучтивым недоумением посмотрел на непрошенного наставника и вдруг догадался:

     Ага! Ты по еде,
     Как видно, дока…
     Хвалю, приятель:
     Дела нет полезней!

   Но человек в мантии отрицательно покачал головой:

     Я к вам приставлен герцогом
     Как доктор,
     Чтоб уберечь сеньора
     От болезней.

   Но Санчо уже загляделся на блюдо с куропатками, и от сладостного предвкушения потирал руки:

     Ну что же,
     Съем вот этих куропаток,
     Что отдыхают
     Посреди салата!

   Блюдо с куропатками незамедлительно оказалось перед Санчо, но доктор над его ухом столь же незамедлительно проскрипел:

     Как можно!
     Кто на куропаток падок,
     Тот не жилец
     По мненью Гиппократа!

   Палочка жёстко ударила по блюду, и оно исчезло так быстро, что губернатор не успел выхватить из него ни одной птички.
   От невозможности въяве насладиться тем, чем уже мысленно насладился, Санчо начал катастрофически худеть, словно с каждым лакомым кусочком отнимали по кусочку и от него самого!
   После исчезновения фруктов у Санчо опали щёки, после неудачи с куропатками его кругленькие плечи мгновенно стали угловатыми. Но губернатор не сдавался!
   Теперь он уставился на аппетитного омара:

     Ну ладно!
     По омару справим тризну,
     Похоронив его
     В своём желудке…

   Белые перчатки угодливо пододвинули омара к Санчо, однако и скрипучий доктор не дремал:

     Но в нём не просто
     Вред для организма,
     А «вредно жутис»,
     В переводе «жуткий»!

   Дирижёрская палочка звякнула по омару, он исчез вслед за куропатками. Руки Санчо опять замерли над пустотой.
   Санчо сглотнул голодную слюну, и живот его ушёл куда-то внутрь, как пузырь, который проткнули.
   Губернатор заёрзал в своём кресле и распорядился:

     Тогда подайте мне сюда
     Подриду!
     Я съем хотя бы
     Эту перемену!

   Конечно же, объёмистая серебряная чаша с дымящейся подридой тут же появилась перед Санчо, но и доктор тут же проскрипел:

     Подрида хороша,
     Но только с виду:
     Убийствен в ней
     Перец из Кайены!

   Он прикоснулся палочкой к чаше, и она словно растворилась в воздухе вслед за валящим из неё паром. Только перед носом Санчо ещё крутился жалкий завиток вкусного пара. Санчо жадно втянул его в себя, а кафтан на его жирненькой спине моментально обвис, и сквозь материю проступили лопатки. Он откинулся в кресле и упавшим голосом попросил:

     Пускай мне просто
     Маслом хлеб намажут,
     Оно не испарится,
     Не остынет…

   Но доктор гневно затряс париком:

     И в масле вред!
     И вред такой,
     Что даже
     Ещё не обозначен на латыни!

   Тут Санчо грохнул по столу кулаком. От этого удара на столе подпрыгнула посуда и слетела салфетка, прикрывавшая сочные, розовые ломти ветчины. Санчо выметнулся из кресла прямо к этому блюду, подтащил его к себе и крепко обхватил обеими руками. Потом искоса глянул на доктора:

     Отнимешь ветчину —
     Я осерчаю!
     Ты слишком с губернатором
     Беспечен!

   Доктор устало вздохнул и сказал почти ласково:

     Но, ваша милость!
     Я же отвечаю
     За вашу губернаторскую
     Печень!

   Дирижёрская палочка шлёпнула по ветчине, и оказалось, что Санчо сидит, обхватив обеими руками очередную пустоту.
   Его глаза обшарили уже не столь обильный стол и, словно навстречу его взгляду, хрустальными гранями сверкнул графин с высоким горлышком, наполненный густым тёмным вином. Санчо оживился:

     Ну так налейте мне
     Того муската!
     Он чёрен,
     Как у каталонок очи…

   Доктор с сомнением покачал головой:

     Но и вино
     Для печени чревато.
     Мускат же чернотой
     Ещё порочен!

   И хотя одни белые перчатки уже поставили перед Санчо хрустальный кубок, а другие наклонили над кубком хрустальный графин и из его горлышка потекла тёмная струйка, доктор, посомневавшись, всё же звякнул палочкой по графину.
   Струйка остановилась и, булькнув, стала втягиваться обратно в горлышко, потянув за собой и то, что уже налилось и плескалось в кубке.
   Впрочем, такое могло Санчо только показаться, и в кубок просто ещё никто ничего не успел налить. Очевидным было одно: графин исчез, а перед Санчо стоял пустой кубок. Им-то губернатор в сердцах и запустил в доктора.
   Потом сорвал с себя кружевную салфетку и, пощупав свои выступившие ребра, очень расстроился:

     Увы! Могу пересчитать
     Я рёбра…
     Но и тебе я их
     пересчитаю!

   И он с нешуточной угрозой посмотрел на ретивого блюстителя своего здоровья. Однако тот гордо вскинул голову и ответил, как защитник истины, готовый за неё хоть на костёр:

     Пусть я погибну,
     О, сеньор мой добрый,
     Но правда в том,
     Что доктора считают!

   И засунув палочку в рукав мантии, с достоинством удалился из обеденной залы.
   Лакеи поспешно принялись убирать остатки губернаторского пиршества, а самому губернатору при этом удалось незаметно стянуть со стола ломоть хлеба, и он поглубже запихал его в карман.
   Когда же слуги, наконец, исчезли, Санчо с ногами забрался в своё кресло, достал ломоть и вцепился в него зубами.
   За этим занятием он не заметил, как в залу на цыпочках вошёл главный стражник и шёпотом доложил вроде бы прикорнувшему подле оркестра Шуту-мажордому:
   – Приказание его светлости герцога исполнено: мы согнали в город столько бараньих гуртов, сколько нашлось в округе.
   – А жители? – строго поинтересовался Шут тоже шёпотом.
   – Все до единого уже заперты по своим домам. А часть баранов, как вы и велели, мы привязали на городских балконах.
   – А двух больших и круторогих, – опять же шёпотом распорядился Шут, – оденьте стражниками и держите за дверьми этих покоев.
   – Вот потеха! – гыгыкнул было стражник, но Шут приложил палец к губам, и стражник тихо выскользнул из залы.
   – Эй, Шут! – хлопнул в ладоши Санчо, который, покончив с ломтем, хоть немного утолил голод.
   Вскочив, Шут в два прыжка оказался подле губернаторского кресла.
   – Хоть бы повеселил меня после такого обеда! – вздохнул губернатор.
   – На этом острове, – с готовностью поклонился Шут, – случалось много забавных историй, и я, как уроженец Баратарии, все их знаю. Поведаю-ка я вам самую забавную!
   Он кивнул музыкантам, те настроились на самый забавный лад, и Шут поведал Санчо эту историю:

     Однажды над нами
     Колдун подшутил
     И в стадо баранов
     Народ превратил.
     И вновь испечённым баранам
     Бараны кричали: «Ура нам!»

     На улицу выйдешь —
     Навстречу баран.
     Вельможа баран,
     И баран капеллан…

     Ну как тут не бить барабанам?
     Ура нам, бараны, ура нам!

     Баран бородач,
     И баран брадобрей.
     Позлее баран,
     И баран подобрей.
     И правилам блеющей речи
     Овца обучает овечек!

     В трактире не спросишь
     Бараньих котлет!
     Травинка на завтрак,
     Листок на обед —
     Утеха несытым баранам.
     Ура нам, бараны, ура нам!

     Зубастые волки
     И царственный лев
     Подались в монахи,
     Вконец присмирев,
     И всем объясняли пространно,
     Что произошли от барана!

     Баран отпускает
     Барану грехи,
     Баранами сделались
     Все пастухи.
     И видеть случалось с утра нам
     Пасущего братьев барана.

     Однажды над нами
     Колдун подшутил
     И в стадо баранов
     Народ превратил.
     И стал и покорно, и просто
     Баранотарией остров!

   А в воображении Санчо проносились то баранье лицо капеллана – ну, конечно же, это был Перо Перес! – то в бараньем облике брадобрея он узнавал маэсе Николаса, а сама герцогиня – страшно подумать! – с кокетливо завитыми у того же маэсе Николаса рожками, читала вслух юным овечкам толстенную книгу на бараньем языке.
   Даже лицо Дон Кихота мелькнуло перед Санчо в бараньем виде, правда, всё же с козлиной бородкой…
   Санчо помотал головой, прогоняя наваждение, и поёжился.
   – Ну, история!
   – Да! – кивнул Шут. – Как сказал бы наш доктор, «историус жутис».
   – Ладно! – отмахнулся Санчо. – Что было, то прошло. Зато теперь…
   – Но, мой сеньор! – перебил губернатора Шут. – Я всё это вам рассказал, чтобы подготовить вашу милость именно к тому, что случилось теперь. Тогда колдун сыграл с нами злую шутку, чтобы насолить герцогу, который отказал ему в губернаторстве над Баранотарией. А колдуну очень хотелось! И теперь, узнав, очевидно, что губернатором назначены вы, дон Санчо, он… он… нет, не могу! Взгляните сами!
   И Шут, словно бы в отчаянии, закрыл руками лицо, однако подглядывал за Санчо сквозь пальцы. Санчо кинулся к двери.
   – Не туда, не туда! – остановил его якобы ничего не видящий Шут. – Пусть ваша милость поглядит в окно, не рискуя своей драгоценной жизнью!
   Санчо послушно подбежал к окну, распахнул его и высунулся наружу.
   Вся площадь перед губернаторским дворцом была запружена баранами.
   Они блеяли, бодались, на одних баранах красовались шляпы с перьями и кожаные каски стражников, за другими волочились переливающиеся разными цветами плащи. С балконов свешивались овечки в ярких мантильях и переблеивались с баранами на площади.
   Рядом с губернатором высунулся из окна Шут.
   – А где же люди? – поморгал глазами Санчо.
   – Все перед вами! – и Шут обвёл рукой площадь, кипящую баранами.
   – Надо с ними поговорить! – решительно заявил Санчо и снова направился к двери.
   – А ваша милость умеет блеять? – удивился Шут.
   – Что-нибудь придумаем! – буркнул Санчо, открывая дверь.
   И тут же в залу ворвались два огромных барана, наряженных стражниками и в явно бодливом настроении.
   – Немедленно назад! Вон! Ме-е-е-е! – затопал на них Санчо.
   Но бараны, угрожающе наклонив головы, двинулись прямо на него. Санчо заметался по зале.
   – Ваша милость! – схватился за голову Шут. – Бараны уже захватили дворец! Немедленно на конюшню и галопом к его светлости!
   Он отомкнул потайную дверцу в стене, запихал в узенький проход Санчо, нырнул за ним, и дверца захлопнулась прямо перед баранами, которые сходу врезались в неё рогами.
   А в дверях залы возник главный стражник. Приседая от хохота и утирая рукавом слёзы, он стонал:
   – Никогда, ну просто никогда так не веселился!

Сказка одиннадцатая
Страшный поединок в замке герцога Ламанчи

   Хохотал герцог, смеялась и герцогиня. У герцога сотрясались от хохота плечи, и он совершенно не по этикету дрыгал ногами. При этом он даже позволил себе кататься по дивану, что, с одной стороны, ему и вовсе не полагалось делать, но, с другой, – герцогу можно всё!
   Герцогиня держала у глаз платочек и порой прыскала в него, тоже не по этикету.
   Перед герцогской четой стояли Шут и доктор. Они во всех подробностях рассказывали о злоключениях Санчо в его губернаторской должности. Особенно герцога развеселило то, как Санчо начал худеть тут же за столом, всё понюхав и ничего не отведав.
   Сквозь очередной приступ хохота его светлость только и мог выдавить из себя:

     Уверен…
     Герой этой нашей…
     Весёлой затеи…
     Засел в придорожном трактире
     И вволю толстеет!

   Наконец герцогиня помахала на него веером, герцог немного успокоился и, отдуваясь, заявил:

     Хоть смех и полезен,
     Но, право же,
     Можно доколе?..
     От смеха ещё
     Предстоит нам
     В подушки зарыться:
     Мы вечером все
     Посмеёмся сегодня до колик,
     Увидев, как с ведьмой Акукс
     Расправляется рыцарь.
     Какое негаданно
     Выпало нам развлеченье,
     Пожалуй, отдам я Шута
     Дон Кихоту в ученье!

   Наступил вечер, и во дворе замка запылали факелы. В нижнем этаже дворового флигеля было настежь распахнуто окно, и в нём застыла фигура Дон Кихота. Рыцарь стоял в позе напряжённого ожидания, опираясь на меч, с тазиком на голове. В тазике отсветы факелов играли тревожно и зловеще.
   А из всех окон замка, в предвкушении обещанной потехи, на него глазели придворные, притаившиеся за шторами и занавесками.
   Герцог и герцогиня тоже откинули едва колеблемую ветерком штору в одном из покоев замка и выглянули наружу. Прямо напротив них в окне флигеля замер нетерпеливо поджидающий Акукс Дон Кихот.
   Ничего пока не происходило, и герцог нетерпеливо осведомился у супруги:
   – Но почему опаздывает Акукс на своих невидимых мулах? Уж не графиня ли Альтисидора будет и сегодня её изображать? Вчера у нее очень натурально получилось, когда она взвыла из своего угла за ковром: «У-у-у-у! Берегись, жалкий рыцаришка!..»
   – Что вы, что вы, ваша светлость! – замахала руками герцогиня. – У безумца настоящий боевой меч, и он поклялся изрубить им Акукс на мелкие кусочки. Разве могу я подвергать графиню такой опасности?
   – Так кто же тогда? – изнемогал от любопытства герцог.
   – Увидите сами! – загадочно улыбнулась герцогиня.
   В это время за окном зазвенели, приближаясь, колокольчики, и герцогская чета бросилась к окну, не забыв задрапироваться шторой.
   Вдоль стены флигеля в направлении к Дон Кихоту крались двое дюжих слуг. За две ручки они тащили большую корзину, набитую чёрными котами. К хвостам котов были привязаны колокольчики, а чтобы коты не мяукали и не орали до времени, в зубах у каждого торчало по мышке.
   Герцог откинулся в глубь покоев. По его лицу было видно, что его просто распирает от сдерживаемого хохота. Герцогиня кинула ему подушку с дивана, и, зажав ею рот, герцог снова нырнул под штору.
   А слуги с корзиной, пригнувшись, уже замерли под самым окном Дон Кихота.
   Поняв по звону колокольчиков, который теперь не приближался и не удалялся, что Акукс явилась, Дон Кихот поднял меч, прикрылся щитом и крикнул:
   – Я знаю, ты уже здесь, проклятая Акукс! И я, Дон Кихот Ламанчский, рыцарь Печального образа, готов к смертельной схватке с тобой!
   Крякнув, слуги стремительно подняли корзину и вывернули всех котов прямо на рыцаря, мгновенно рухнувшего под их тяжестью.
   – Дерзкая колдунья! – возопил Дон Кихот. – Ты обернулась сотней демонов, чтобы напасть на меня сразу со всех сторон! Но это тебе не поможет. Получай! Вот тебе, вот тебе, на… на!..
   Его меч засверкал среди мечущихся чёрных теней, и из окна полетели хвосты с колокольчиками. Коты взвыли!
   Хохотала герцогиня, ухватившись за откинутую штору. Катался по дивану и дрыгал ногами герцог. Ослепительными широкими улыбками то и дело вспыхивали ряды окон, а замковые стены, казалось, просто ходили ходуном от распиравшего их изнутри веселья.
   Дон Кихот же у себя в комнате бился не на жизнь, а на смерть с истошно вопящими котами…
   …По дороге, залитой лунным светом, на своём Сером трусил Санчо.
   Герцог оказался прав, и в придорожном трактире Санчо наверстал упущенное за губернаторским обедом. На бечёвке, перекинутой у него через плечо, болтался в нанизанном виде даже некоторый запас: кусок ветчины, хлебцы, пара жареных цыплят, сочный кружок колбасы и, конечно же, изрядная луковица. Возможно, это объявился сам Луковичный Шут, но он обиженно молчал.
   У Санчо же брюшко снова округлилось, и был он не в дурном настроении, хотя и несколько задумчив.
   А навстречу Санчо, пришпорив Росинанта, мчался разгорячённый битвой с котами Дон Кихот. Его лицо было залеплено множеством пластырей. Поравнявшись с оруженосцем, он крикнул:
   – Поздравь меня, друг мой! Я расправился в небывало жестокой битве с самой Акукс и избавил от её чар герцога и герцогиню. Теперь в замке царит веселье. Но мне сказали, что с тобой стряслась какая-то беда, и я мчусь к тебе на выручку.
   – Ах, ваша милость! – вздохнул Санчо. – Невесть откуда появившийся колдун превратил народ Баратарии в баранов, и мне пришлось спасаться от них бегством.
   – Случай не прост! – покачал головой Дон Кихот. – Народ не виноват, что его обратили в баранов, и сражаться с ними безнравственно. Надо найти колдуна! Ты хоть знаешь его имя?
   – Увы! – развёл руками Санчо. – Но я знаю другое…
   Они ехали по лунной дороге, и негромкий лунный свет очень чётко теперь высветил сходство всадников с теми, на ком они ехали: Росинант казался просто лошадиной копией Дон Кихота, а шаги Серого были похожи на то, как вышагивали здравые мысли в голове самого Санчо. И это не считая сходства между ними чисто внешнего.
   Дон Кихот на мгновение отвлёкся от беседы с оруженосцем, представив, как он в недалёком будущем спасёт самого короля Испании от какой-нибудь зловредной Акукс!
   Зато Санчо под мерный топоток копыт своего ослика продолжал додумывать что-то земное и важное.
   – Так что же ты знаешь? – спросил наконец Дон Кихот, склонившись к Санчо.
   – Конечно, я, ваша милость, не умею ни писать, ни читать, – вздохнул Санчо. – Но ворочать словами в голове и так и этак мне пока что по плечу. Так вот, сеньор! Коли слово «акукс» сказать наоборот, то получится «скука».
   – Что, что? – оторопел Дон Кихот.
   И, на мгновение задумавшись и даже придержав Росинанта, согласно кивнул.
   – Да, ты прав!
   – Вот мы и распотешили их скучающие светлости, – горестно покивал в ответ Санчо. – Ну, да ладно, герцогу посмеяться над мужиком – дело обыкновенное. Но вы, ваша милость! Вы – сеньор, гидальго, и покинули свой дом и тёплую постель, ну… как бы это сказать…
   – С самыми добрыми намерениями, друг мой! – подсказал Дон Кихот.
   – Вот-вот! – обрадовался Санчо. – Доброта так и вертится вокруг кончика вашего копья, да удар порой не туда приходится!
   Дон Кихот грустно улыбнулся:

     Что делать, Санчо? Мир и груб,
     И хрупок.
     А я б мечом
     на Кордильерах высек:
     НАМЕРЕНЬЕ ВАЖНЕЕ,
     ЧЕМ ПОСТУПОК…
     Поступки часто
     Не от нас зависят!

   – Потому, видать, мы уже и прослыли чудаками на всю Ламанчу! – подвел невесёлый итог оруженосец.
   А внизу, под ними, голова Росинанта доверительно склонилась к голове Серого:

     Ты понял?
     Наши всадники в печали!
     Больней меча разит
     Порой насмешка.

     Мы прежде их
     Не очень выручали,
     Зато сейчас не станем
     Долго мешкать!

   Ослик на это отреагировал очень решительно:

     И путь для них
     Определим мы сами,
     Земля их носит
     Нашими ногами!
     Порой и нас
     Послушаться не вредно —
     От наших ног
     Куда им деться, бедным?

   Росинант же, войдя в раж, с чисто донкихотским пафосом воскликнул:

     О, наши ноги!
     Мерьте мили,
     мерьте!
     Копыта дальше
     унесут,
     Чем крылья!
     Прикажут, скажем, всадники:
     «В Севилью»!
     А мы их не в Севилью,
     А в бессмертье!

   И они навострили уши, прислушиваясь к тому, что происходит там, наверху, в сёдлах.
   Там же, наверху, в сёдлах, между рыцарем и оруженосцем происходил, возможно, самый короткий разговор на свете:

     – Да, Санчо, нас не поняла Ламанча!
     – Теперь куда, сеньор?
     – В Севилью, Санчо!

   А после того как всё, пожалуй, уже сказано, позвольте обратиться исключительно к вам, мои юные сеньоры! Вдруг кто-нибудь из вас захочет увидеть живого Дон Кихота сегодня, четыреста лет спустя?
   По секрету могу сообщить вам следующее:

     Река Гвадиана врезается в луг,
     И коли рискнуть вам охота —
     Склонитесь над речкой, сеньоры!
     А вдруг…
     Она отразит
     Дон Кихота?

Кукла Надя

   Эта необыкновенная история началась в самой обыкновенной комнате.
   За обыкновенным письменным столом в обыкновенном кресле сидел обыкновенный человек в самом обыкновенном халате. Обыкновенный ковёр украшал пол этой комнаты, под столом стояла обыкновенная корзина для мусора, и обыкновенные игрушки были свалены в углу.
   Всё было бы очень обыкновенно, если бы человек вдруг не сказал необыкновенные слова:
   – Я не братья Гримм, не Шарль Перро и не Ханс Кристиан Андерсен. Не братья Гримм я потому, что, во-первых, у меня нет никакого брата, а во-вторых, у меня совершенно другая фамилия. Именно по той же причине я не Шарль Перро и не Ханс Кристиан Андерсен. Я просто человек, который умеет подсматривать сказки… Вообще-то, подсматривать, конечно, нехорошо. Но сказки – можно. Как это делается?
   Очень просто. Надо снять тапочки, лечь на тахту, укрыться халатом и крепко зажмурить глаза. Тогда игрушки, которые я специально для этого держу у себя в комнате, начнут оживать.
   Они очень хитрые, эти игрушки. В случае чего, они говорят, будто всё это вам только приснилось. Поэтому надо быть очень осторожным и не заснуть на самом деле!..
   Человек, который произнёс эти необыкновенные слова, был явно человеком дела: он снял тапочки, лёг на тахту и укрылся халатом. Но как только он крепко зажмурил глаза, тотчас в комнате зазвучала волшебная музыка, и разноцветные сполохи заходили по стенам.
   И тут же с лёгким скрипом приоткрылась дверца правой тумбы стола. Уродливый человечек с длинной чёрной бородой высунулся из-за дверцы, огляделся, вытащил из кармана игрушечный мобильный телефон, набрал номер, и в левой тумбе заиграла мрачная мелодия.
   Спустя некоторое время дверца левой тумбы бесшумно приоткрылась, и оттуда появилось странное существо в полупрозрачном мерцающем одеянии. Стрельнув по сторонам огромными злобными глазищами, существо нажало на кнопку своего телефона.
   – Злая волшебница Пустота у аппарата, – прохрипело оно в трубку.
   – Здравствуйте. С вами говорят из царства Забытых Игрушек, – радостно затараторил человечек. – Мы живём в правой тумбе письменного стола. Правит нами злая-презлая принцесса Я.
   – Вы – принцесса?! – удивилась волшебница.
   – Да нет же! Меня зовут дядюшка Ять. Я – извергер двора её высочества и её ближайший родственник. «Я» – так зовут принцессу нашего царства.
   – Так что Я хочет от меня? – перебила его Пустота.
   – Я всё сейчас объясню. Я, то есть не я, а наша принцесса, была хорошенькая-прехорошенькая и вдруг ни с того, ни с сего – почернела. Что мы только ни делали – ничего не помогло. А тут выяснилось, что неподалёку от нас поселилась всемогущая злая волшебница Пустота, и мы решили обратиться к вам за советом. Не зашли бы вы к нам в гости? – осторожно предложил волшебнице человечек.
   – Да, я со своими солдатиками Пустышками разместилась в левой тумбе письменного стола, – подтвердило странное существо. – Хозяин этой огромной страны, которая называется Комната, давно не клал в неё ничего путного, и я, Пустота, заселилась в неё на законном основании! – со злобным торжеством заявила волшебница. – Но в гости к вам я не пойду, – продолжила она. – Однако могу сказать, отчего Я почернела. Это произошло из-за куклы Нади. Она живёт на другом берегу Красного моря, которое зовётся у людей Ковром. Кукла Надя – самая красивая на свете кукла, и Я просто-напросто почернела от злости и зависти.
   – Что же нам делать? – всплеснул руками дядюшка Ять.
   – Должна почернеть кукла Надя, – злобно хихикнула Пустота, – тогда принцесса Я посветлеет от злобной радости. Ха-ха!
   – А вы бы не смогли нам это устроить? Мы хорошо заплатим! – попросил уродливый человечек.
   – Я беру только звонкими пустыми обещаниями! – с металлом в голосе ответила волшебница.
   – O-о-о! Kак всякие порядочные правители, такой звонкой монетой мы располагаем. Сколько вы хотите? – немедленно согласился дядюшка Ять.
   – Миллион двести тысяч пустых обещаний! – назвала цену Пустота.
   – Мы их вам даём! Мы вам их даём! – радостно пообещал извергер двора её высочества. – Больше того – мы даём два миллиона! Более того – предлагаем поступить к нам в родственницы! Ну, хотя бы тетушкой. А?
   – Да вы меня просто завалили милостями! – Злобные глазищи волшебницы засверкали пуще прежнего. – Два миллиона! Да за такую цену я буду служить вам верой и правдой. Я буду стоять на страже царства Забытых Игрушек. Я сотру в порошок всех, кто захочет вас найти. А насчёт тетушки – подумаю.
   Дядюшка Ять рассыпался благодарностями, откланялся и исчез в правой тумбе стола. А волшебница, уставившись в пустоту левой тумбы, стала озабоченно размышлять.
   – Да, но как же я сделаю куклу Надю чёрной? Она не может почернеть от зависти. Надя так хороша, что ей просто некому завидовать. И от злости не почернеет. Она добрая девчонка, хоть неженка и капризуля. Впрочем, все куклы не лишены некоторых недостатков! Значит…
   Тут какой-то шум внизу прервал её рассуждения. С недовольным видом она приложила ладонь к уху и стала подслушивать. Странные звуки доносились из мусорной корзинки, что стояла под столом. Вдруг ворох рваной бумаги раздвинулся, и на поверхности показалась чумазая головка Пузырька из-под чернил в пробке-шапочке, надетой набекрень.
   – Чёрен я, чёрен! Хотя и пуст. Почти пуст, – принялся горестно вздыхать Пузырёк. – А меня выбросили в мусорную корзину. Я обижен! Такой замечательный Пузырёк из-под чернил выбрасывать! Смешно! И обидно! – Охая и стеная, он уселся на ворох рваной бумаги и запел грустную песенку собственного сочинения:

     Если был бы я хрустальным,
     Если б был из-под духов,
     Был ни чёрным, ни печальным,
     Не таким, теперь каков.

     В чистоте бы жил, в аптеках.
     Я б, конечно, стал потом,
     Не скажу, чтоб человеком,
     Но хрустальным Пузырьком.

     Стал бы лучше, безусловно,
     От обиды не дрожал,
     Всех любил бы поголовно,
     Даже больше – обожал!

     В ящик мусорный заброшен
     С молодых и юных лет,
     Стал теперь я нехороший,
     И не мил мне белый свет!

   – Ого! – обрадовалась злая волшебница Пустота. – Это, кажется, то, что мне нужно, – прошептала она, набирая номер телефона.
   В глубине корзины раздалась грустная мелодия. Пузырёк засунул руку в мусор, пошарил там и вытащил треснувший мобильник.
   – Ну, чего надо? – произнёс он в трубку.
   – Это мусорная корзинка? – деловито уточнила волшебница.
   – Ну, мусорная, – горестно подтвердил Пузырёк.
   – Простите, с кем я говорю? – не обращая внимания на вздохи, продолжила волшебница.
   – Ну, с Пузырьком из-под чернил, – уныло представился Пузырёк.
   – А я – злая волшебница Пустота. Здравствуй.
   – Ну, здравствуйте.
   – Э… как жизнь? – вкрадчивым голосом поинтересовалась волшебница.
   – Разве это жизнь, в мусорной корзинке? – возмутился Пузырёк. – Смешно! И обидно. Живу с опустошённой душой.
   – А кто её опустошил? – не унималась Пустота.
   – Ну, Хозяин Комнаты, – Пузырёк от обиды даже всхлипнул. – Он кому-то там признавался в пылкой дружбе. Трое суток всё макал да макал в меня ручку. Извёл впустую всю мою душу, то есть чернила, которые меня наполняли. А потом всё порвал и выбросил в корзинку. И меня туда же. Смешно! И обидно! Теперь я – опустошённый! – сижу на всех его признаниях. А ведь я сам хотел признаться в пылкой дружбе одной девочке. Кукле Наде, – пожаловался Пузырёк. – Она такая белая-белая, а я – чёрный-чёрный. Мы великолепно бы дополняли друг друга!
   – Так ты знаком с куклой Надей? – спросила волшебница.
   – Увы, – вздохнул Пузырёк, – я только один раз видел её издалека, когда Хозяин Комнаты нёс меня к письменному столу. Она была в голубом платье и белых туфельках, – заулыбался Пузырёк, вспоминая красивую куклу. – А ещё она любит говорить слово «грандиозно». О-о! Как она его грандиозно говорит…
   Злая волшебница Пустота внимательно слушала и одобрительно кивала головой.
   – А скажи мне, Пузырёк, ты совсем-совсем пустой? – как бы между прочим поинтересовалась она.
   – Нет, – покачал себя Пузырёк. – На донышке осталось ещё немного чернил.
   Тут мобильник в руке Пузырька затрещал, замигал огоньками и отключился.
   – Разве это телефон? Мусор! – потряс трубку Пузырёк и выбросил её в корзинку. Потом посмотрел наверх на тщетно кричавшую в свою трубку волшебницу и, грустно вздохнув, громко воскликнул: – Ну, чего вы кричите? Я и так вас слышу.
   Пустота высунулась из тумбочки и, наклонившись в его сторону, продолжила разговор:
   – Слушай, Пузырёк, ты мне нравишься! Хочешь, я тебе помогу подружиться с куклой Надей?
   – Так ведь она же во-о-он на том берегу живёт! – безнадёжно махнул рукой Пузырёк. – Не знаете, что ли?
   – Да, далековато, – согласилась Пустота. – Но тебе повезло: ты почти пустой и потому не утонешь. Можешь смело прыгать, а я на тебя дуть стану. И ты в два счёта домчишься до того берега.
   – Здорово! – обрадовался Пузырёк и поплотнее затянул пробку-шапочку. – Ну, я прыгаю!
   – Погоди, погоди! – остановила его волшебница. – Сначала поройся в корзине и поищи там какой-нибудь подарок. А то приедешь издалека и без подарка! Неудобно!
   Пузырёк на секунду задумался.
   – Я не умею дарить, я стеснительный… Но подарок, пожалуй, всё-таки, нужен. – И он решительно нырнул в корзину.
   А волшебница, тем временем, быстро набрала номер и, дождавшись ответа, приказала:
   – Дядюшка Ять, немедленно собирайтесь с принцессой Я в дорогу! Пусть она наденет голубое платье и белые туфельки. Кроме того, научите её через каждые два слова говорить «грандиозно»… Если всё исполните точно, то…
   Пустота прикрыла телефон рукой и стала что-то тихо шептать в трубку.
//-- * * * --//
   Пузырёк, подгоняемый ветерком, который подняла злая волшебница, благополучно переправился на другую сторону Красного моря. Выбравшись на кромку Ковра, он огляделся и сначала с удивлением отметил, что огромный стол-гора, под которым он жил в корзинке, отсюда кажется маленьким утёсом. А чуть поодаль от того места, где он выбрался на берег, лежали неподвижные куклы. Пузырёк было расстроился, но потом, поразмышляв, догадался, что они просто пока ещё не ожили.
   С волнением поглядывая на кукол, Пузырёк теребил носовой платочек, найденный в корзине.
   – Ах, какой красивый платочек я нашёл. Только как же его подарить? Ох, до чего же я стеснительный! Может, положить его рядом с куклой Надей? Правильно! Пусть сама увидит и возьмёт, – наконец решил он, уронил платочек рядом с куклой и поспешил спрятаться за краем ковра.
   Как раз в это время куклы начали оживать. Как они это делали? Да очень просто – при помощи волшебной зарядки!
   Сначала потянулся человечек профессорского вида с большим портфелем под мышкой. Наверное, он знал больше всех на свете, потому что, не успев даже встать, тут же начал командовать:

     На волшебную зарядку
     Становитесь, куклы, в ряд.
     Даже мёртвый от зарядки
     Оживает, говорят!

     Если ты зарядку делал
     По утрам и вечерам,
     Не придётся то и дело
     Обращаться к докторам.

     Пусть внутри у нас опилки,
     Нам движения нужны,
     Потому что те опилки
     Циркулировать должны.

     От физической культуры
     Мы мгновенно оживём
     И свою мускулатуру
     В две минуты разовьём!

   Внимательно следя за куклами, старательно делающими зарядку, Профессор деловито осведомился:
   – Ну-с, и как мы себя чувствуем?
   – Живём! – ответили те хором.
   – Э-э-э… что и требовалось доказать! – удовлетворённо кивнул он. – О-о-о, да среди нас новенький? Представьтесь, пожалуйста, милейший.
   – Здравствуйте! – отозвался новенький. – Меня зовут Онитаруб. Я – деревянный.
   – Грандиозно! – захлопала в ладошки кукла Надя. – Значит, вы Буратино? Ведь один только Буратино деревянный…
   – Нет, я не Буратино. Я – совсем наоборот, – насупился новенький. – И сейчас я вам это докажу. – У Буратино длинный нос? – начал приводить доказательства Онитаруб.
   – Длинный, – кивнула головой кукла Надя.
   – А у меня – наоборот. Короткий! – торжествующе воскликнул новенький и загнул один палец. – Далее. Буратино сделан из берёзового полена, а я наоборот – не из берёзового. – Он загнул второй палец и, посмотрев на третий, продолжил: – Буратино вырубали топором, а потому – он изделие топорное. А меня тесали и рубанком, и стамесками, поэтому я – отёсанный. И, наконец, – загнув четвёртый палец, произнёс он, – если имя Буратино сказать наоборот, то получится Онитаруб.
   – Логично, на это нечего возразить! – одобрительно похлопал новенького по плечу Профессор. – О, юноша! Вы меня покорили!
   – Грандиозно! – вновь захлопала в ладошки кукла Надя. – И меня вы тоже покорили.
   – Весьма польщён! – учтиво поклонился ей Онитаруб.
   – А теперь, юноша, позвольте и нам представиться. Это – кукла Надя, самая хорошенькая кукла на всём белом свете.
   Кукле Наде очень понравился Онитаруб, и ей захотелось чем-нибудь поразить его. Она присела перед ним в реверансе, а потом, напевая, закружилась в грациозном танце:

     От ботинок со шнурками
     До вот этих завитушек,
     Говорят, что я ужасно
     Преужасно хороша.

     Говорят, что в куклу Надю
     Мастера вложили душу,
     И поэтому у Нади
     Есть и сердце, и душа.

     Почему я веселюсь —
     Сама не знаю.
     Говорят, что я
     Ужасно заводная.
     Говорят, что я ужасно
     Несерьёзна.
     А, по-моему, всё это
     Грандиозно!
     Грандиозно!

   Конечно, всю эту церемонию знакомства видел и слышал Пузырёк, который прятался за кромкой ковра.
   – Пррроклятъе! – в отчаянии Пузырёк сорвал с себя шапочку-пробку. – Неужели я опоздал, и кукла Надя подружится с этой деревяшкой?! Никаких сомнений! Она, конечно, будет с ним дружить! О-о-о! Чёрен я, чёрен!
   Но его никто не услышал…
   Профессор, вежливо поаплодировав Наде, начал представлять Онитарубу себя:
   – А я… так сказать… честь имею… Профессор! Да-с! Я много-много думаю, а потом говорю истину. Ну, например… – важно произнёс он, задумчиво уставившись в потолок. – У стола всегда бывает четыре ножки! Вот-с!
   – Грандиозно! – восхитилась кукла Надя.
   Однако Онитаруб не спешил присоединиться к восхищению куклы, вместо этого он неожиданно спросил:
   – А если их только три?
   – Э-э-э… Да вы опасный оппонент, юноша! – воскликнул игрушечный мыслитель. – Три?.. Три… Так не бывает! Хотя… Ага! Значит, одна ножка сломалась! А?! Какое остроумное решение! Его надо записать! Послушайте, дорогой Онитаруб, не согласились бы вы стать моим секретарём? А? Вы бы записывали все мои оригинальные высказывания!
   – Не грандиозно! – покачала головой кукла Надя.
   – Почему? – обернулся к ней Профессор.
   – Да как же он может записывать? – ответила та. – Разве вы забыли, Профессор, что мы, куклы, знаем только по одной букве, потому что больше одной буквы в кукольной голове не умещается? Вот я, например. Когда я первый раз вышла из коробки, была совершенно безграмотной. И вдруг, увидев меня, какая-то девочка сказала: «У, какая хорошенькая!» Так я узнала букву «у». Я даже читать её умею. А ещё для памяти она у меня записана вот здесь – на рукаве.
   – Действительно, – подумав, согласился Профессор. – Ты права! Когда меня вынули из коробки, какой-то мрачный человек поглядел на меня и, сказав «Э-э…», развёл руками. Очевидно, его озадачил мой вид. Потом он, наверно, всё-таки понял, с кем имеет дело, и сказал: «А-а!» Затем, ещё внимательнее разглядев меня, он выразил своё восхищение при помощи буквы «О-о!» Правда, он почему-то меня не купил, но зато я узнал сразу три буквы Э, О, А – и стал профессором! Эти буквы у меня тоже где-то записаны.
   – А я сделан из очень твёрдого дерева, – вмешался в разговор Онитаруб. – Поэтому у меня твёрдый характер. Кроме того, я твёрд в своих убеждениях. Правда, единственная буква, которую я знаю, – это твёрдый знак. Вот! – Он распахнул плащ и продемонстрировал выведенный на его груди твёрдый знак. – А поскольку к тому же у меня очень твёрдая память, то я могу запоминать ваши изречения, Профессор, – продолжил он.
   – Грандиозно! – как обычно восхитилась кукла Надя.
   – Ещё бы! – поддержал её Профессор. – Теперь я спокоен! Мои мысли не пропадут для целых поколений новых кукол! Итак, Онитаруб, для начала запомни те мысли, которые я высказал вчера: чёрное – это чёрное, а белое – это белое! И – ещё: уходя, гасите свет! Запомнили, юноша? – Онитаруб утвердительно кивнул. – Тогда продолжим:

     Есть научные проблемы,
     Разрешимые едва:
     Я сейчас тружусь над темой,
     Сколько будет дважды два?

     И хотя не всё на свете
     Я познал ещё пока.
     Но на кое-что ответить
     Я могу наверняка.

     Тот, кто близок – недалёк!
     Нет кого-то – значит, нет!
     Пол – совсем не потолок!
     Уходя, гасите свет!

     Я собрал пятьсот коллекций
     Из игрушечных зверей.
     Я прочёл пятнадцать лекций
     Про сквозняк из-под дверей.

     Я открыл, что существуют
     Солнце, воздух и вода,
     И скажу по существу я:
     «Да» не «нет», а «нет» не «да»!

     Кто не близок – тот далёк!
     Глупый тот, кто без ума!
     Выше пола – потолок!
     Неученье – это тьма!

   Кукла Надя всплеснула ручками и воскликнула: «Грандиозно!».
   Профессор улыбнулся ей и сказал «Э-э-э… дорогой мой Онитаруб. Я хочу, чтобы ты ещё запомнил своей твёрдой памятью…»
   С этими словами Профессор подхватил Онитаруба под руку и повёл его в дальний угол, где они углубились в серьёзные учёные занятия, ничего не видя и не слыша. И тут кукла Надя увидела, наконец, хорошенький платочек, подброшенный Пузырьком, подняла его и ужасно обрадовалась:
   – Ой, какой грандиозный платочек!
   Пузырек тотчас высунулся из своего укрытия и принялся радостно комментировать происходящее:
   – Она нашла мой платочек! Она подняла его!!! Она смеётся!!! Пошла примерять! Мой платочек! Я должен побегать от радости!
   Он снял шапочку-пробку, подбросил её, поймал, снова водрузил на голову и, шёпотом крикнув «ура», куда-то вприпрыжку умчался.
   А кукла Надя открыла кукольный шкаф и стала примерять платочек, смотрясь в зеркало, вделанное с внутренней стороны дверцы. И поэтому никто не заметил появления страшных гостей: дядюшки Ять и принцессы Я. На принцессе было надето голубое платье, точно такое же, как у куклы Нади. На ногах – белые, как у Нади, туфельки. У неё были точно такие же, как у Нади, льняные волосы, падающие ей на плечи, и только лицо было чёрное и злое-презлое.
   – Ну, вот и добрались, наконец! – озираясь по сторонам, тихо сказал принцессе извергер её двора. – Хорошо, что мы нашли в мусорной корзине эту старую галошу! А то бы нам вовек не переправиться через бурное Красное море!
   – Был, был в корзине платочек! Такой хорошенький-прехорошенький! Я сама видела, как его выбрасывали! Чем я теперь закрою лицо от Пузырька?! И-и-и-и-и!!! – не слушая его, вполголоса завизжала принцесса.
   – Ваше высочество! Цыц! – попытался остановить её дядюшка Ять. – Вы мне все уши провизжали с этим платочком. И потом почему это вы визжите на букву И, когда вы принцесса Я? Извольте перевизжать.
   И та тотчас перешла с «И-и-и-и» на «Я-я-я-я-я».
   – Ну, ладно! – остановил её дядюшка, заметив, что из-под дверцы шкафа выглядывают край голубого платья и белые туфельки. – Повизжали и хватит! А то нас могут услышать! – И, осмотрев её, добавил: – Превосходно! Одеты вы точь-в-точь, как кукла Надя.
   – Не Надя, а Надька! И-и-и-и-и-й!!! – опять завизжала принцесса.
   – Ну ладно, ладно! Надька! – сердито зашипел дядюшка. – Но визжите же, в конце концов, на букву «я». Вы очень одарённая кукла! Так постарайтесь же не потерять своё «Я» в этой части Комнаты.
   – Оно у меня крепко пришито, – показала на рукав принцесса.
   – Кроме того, я его ещё заколола английской булавкой. Я им очень дорожу! Это ведь единственная буква, которую я знаю!
   – Очень хорошо! – одобрил её дядюшка. – А теперь слушайте: я сейчас подкрадусь к этой… Ну, Надьке, Надьке! Только не визжите!.. Напугаю её, она упадёт в обморок, я затолкаю её в шкаф и закрою дверцу. А вы здесь дождитесь Пузырька и скажите ему…
   И он начал что-то шептать повизгивающей от восторга принцессе. Потом, крадучись, подобрался к шкафу, заглянул за дверцу, и… мгновенно исчезли и край голубого платья, и белые туфельки, а дядюшка Ять, зверски улыбаясь, захлопнул дверцу.
   – Ну, в шкафу она долго не очухается! Держите, ваше высочество! – он бросил принцессе платочек, который Пузырёк подарил кукле Наде. – Скорее закройте лицо и держитесь ближе к ширме! Сюда бежит Пузырёк. Я спрячусь за ширмой и в случае чего приду к вам на помощь.
   Выбежавший Пузырёк, увидев куклу Надю с платочком, накинутым на лицо, смутился. Но, взяв себя в руки, обратился к ней басовитым от волнения, голосом:
   – Надежда!
   – Грандиозно! – воскликнула принцесса.
   – Дружи со мной, Надежда! – продолжил обрадованный Пузырёк.
   – Не грандиозно! – оборвала его принцесса.
   – Нет, грандиозно! Знаешь, как я могу дружить! – нисколько не смутившись, заявил Пузырёк.
   – Грандиозно! – отозвалась принцесса.
   – Да, я могу дружить грандиозно! – от волнения у Пузырька с головы свалилась пробка-шапочка.
   – Оскорбите его! – зашептал из-за ширмы дядюшка Ять. – Ну… Ты грязный, ты чумазый…
   – Ты грязный, ты чумазый, ты плохой, ты противный! Я-я-я-я-я-я!!! – завизжала принцесса и ущипнула Пузырька.
   – Ой! Почему ты щиплешься?! – отскочил тот.
   – Это чтобы ты пришёл в себя! – продолжал суфлировать из-за ширмы дядюшка.
   – Это… чтобы ты пришёл в себя, – повторила вслед за ним принцесса.
   – Понимаю! Ты хочешь дружить с Онитарубом! Смешно. И обидно! Подумаешь, пришёл чур на новенького и все уже от него без ума! Ну и пожалуйста! – обиделся Пузырёк.
   – Пора! Скажите ему главное! – опять подсказал дядюшка.
   – Слушай, Пузырёк! Как же мы будем с тобой дружить, если ты чёрный-чёрный, а я белая-белая? – вспомнила, что нужно сказать, принцесса.
   – Ну, мы будем дополнять друг друга, – не очень уверенно проговорил Пузырёк.
   – Не грандиозно! – отмела его предложение принцесса.
   – А что же делать? – растерялся Пузырёк.
   – Облей меня чернилами, которые ещё остались у тебя на донышке, и я стану такой же, как ты. Тогда мы будем с тобой дружить! Грандиозно? – предложила принцесса.
   – Ещё бы! Я сейчас, только разбегусь! – обрадовался Пузырёк.
   – Погоди! – остановила его принцесса. – Зажмурь глаза! Зажмурил?… Не пора… не пора…
   Она на цыпочках подбежала к шкафу, повесила на ручку дверцы платок, забежала за ширму и только тогда крикнула:
   – Пора!
   – Ну, где же ты? – открыв глаза, стал оглядываться Пузырёк.
   – А я от тебя спряталась в шкаф! Вытащи меня оттуда и облей чернилами! – отозвалась принцесса.
   – Грандиозно! – воскликнул Пузырёк. Подбежал к шкафу, распахнул дверцу, вытащил куклу Надю, снял шапочку-пробку и, наклонившись, принялся обливать остатками чернил. Лицо бедной куклы тотчас стало чёрное-пречёрное.
   Увидев случившееся, дядюшка Ять и принцесса Я выбежали из-за ширмы и пустились наутёк.
   – Она почернела! А я уже начинаю светлеть от злобной радости! – приплясывала на бегу принцесса.
   А кукла Надя недоумённо крутила головой, оглядываясь по сторонам:
   – Что со мной? Где я? Кто это?
   – Это я, Пузырёк!
   – Спасибо тебе, Пузырёк! – сделала книксен кукла Надя. – Ты привёл меня в чувство! Я ничего не помню, что со мной было.
   – Просто тебе стало нехорошо от духоты. Зачем ты залезла в шкаф? Поиграть захотела? Ну, ничего! Зато теперь ты чёрная-пречёрная, и мы будем с тобой дружить! – торжественно произнёс Пузырёк.
   – Как чёрная-пречёрная? Почему чёрная-пречёрная?
   – Ну, потому что чернила во мне не фиолетовые и не синие! Да ты не волнуйся, всё получилось грандиозно… И этот цвет тебе очень идёт, – попытался успокоить её Пузырёк.
   – При чём тут чернила?! – всплеснула руками кукла Надя.
   – Ну, знаешь ли! Сама же попросила облить тебя чернилами, а теперь… Смешно! И обидно! – с укором сказал Пузырёк.
   Кукла Надя, вскочив, бросилась к зеркалу и, глянув на себя, зарыдала, ломая руки:
   – Я ничего тебя не просила! Что ты наделал!
   Услышав громкий плач, Профессор и Онитаруб бросили свои учёные занятия и подбежали к шкафу. Увидев, что случилось, они всплеснули руками, да так и замерли, уставившись на куклу Надю.
   – Это он… он сделал меня такой… противный Пузырёк! – объяснила им бедная кукла.
   – Но она же сама меня попросила об этом! Честное слово! – тоже чуть не плача выкрикнул Пузырёк.
   – Неправда! Я не просила! Честное слово, не просила! – ещё больше залилась слезами кукла Надя.
   – Позвольте! – вмешался Профессор. – Одно из этих честных слов – не честное!
   И все посмотрели на Пузырька.
   – Ну, почему, почему мне никогда не верят?! – заломил он руки.
   – Сейчас ты узнаешь, какая у меня твёрдая рука! – грозно заявил Онитаруб.
   – О! Если можешь что-нибудь узнать – узнай! А! Какая мысль! – как обычно восхитился своими умозаключениями Профессор.
   Но Пузырёк явно не жаждал приобрести подобные знания. Со всех ног он бросился улепётывать от Онитаруба. Конечно, Онитаруб своей твёрдой рукой быстро бы расправился с Пузырьком, но тот, загнанный в угол, так пронзительно завопил «Осторожней!!!», что Онитаруб застыл от удивления:
   – В чём дело?
   – Осторожней! Я – стеклянный! – втискиваясь поглубже в угол ответил Пузырёк.
   – Ну и что? – спросил Онитаруб.
   – Вы же можете меня разбить! А от этого погиб мой отец, большой благородный Пузырёк с чернилами для вечного пера. Его звали Экстра. Увы, сам он оказался не вечным: он упал со стола, сказал «дзинь» и умер. Смешно! И обидно! – уже чуть спокойнее ответил Пузырёк.
   – Ну, а сейчас пришла твоя очередь сказать «дзинь»! – решительно взмахнул рукой Онитаруб.
   – Не надо! Погодите. Мне его жалко! – остановила его кукла Надя.
   – Ну, хорошо! Ты говоришь, что кукла Надя сама попросила тебя облить её чернилами. Согласись, что это странная просьба! – вмешался в происходящее Профессор.
   – Н-н-ну… она хотела, чтобы мы стали одинаковые… Чтобы нам дружить… Она это сама сказала! – смущённо сказал Пузырёк.
   – Неправда! Я не говорила! – топнула ногой кукла Надя.
   – Но я же сам слышал! – возмутился Пузырёк.
   – И всё-таки, кто же это тебе сказал? – продолжал выпытывать у Пузырька Профессор…
   Неизвестно, сколько времени продолжался бы этот допрос, но в этот момент из угла Комнаты выбежали дядюшка Ять и принцесса Я, лицо у которой стало белое-пребелое, хорошенькое-прехорошенькое и злющее-презлющее.
   – Я!.. Я!.. Я!.. Я!.. – визжала принцесса.
   – Но, позвольте! Кто вы? – развёл руками Профессор.
   – Кто, Я?.. Я – это Я! – гордо задрав голову, заявила та.
   В это время дядюшка Ять заиграл на игрушечной балалайке, у которой не было струн, зато была крутящаяся ручка, а принцесса Я принялась плясать и петь:

     За Ковром страна моя,
     Ну, а я – принцесса Я.
     И на целую страну
     Я люблю себя одну!

     Я сама с собой дружу,
     В прятки – я сама вожу.
     И, саму себя любя,
     Ловко прячусь от себя.

     Я ни другу, ни врагу
     Ни за что не помогу.
     Но зато всегда не прочь
     Я сама себе помочь.
     И приятным нахожу,
     Что на целую страну
     Я сама себя люблю.
     Я-я-я-я-я!!!

   – Смотрите! На ней такое же платье, как у меня. И такие же туфельки, – удивилась кукла Надя.
   – Неправда! – затопала ногами принцесса. – Не такие же! Гораздо лучше! Я – принцесса, а не простая кукла! Вообще-то у меня есть ещё лучшие наряды!
   – Что – верно, то верно! – подтвердил дядюшка Ять. – А этот наряд её высочество надела, чтобы притвориться куклой На…
   Принцесса Я тотчас приготовилась визжать и безусловно завизжала бы, но дядюшка Ять поспешно докончил:
   – Надькой! Надькой!
   – Но зачем? Я не понимаю! – недоумевающе произнёс Профессор.
   – Её высочество изволили испытать чувство чёрной зависти к этой вашей Надьке! А поскольку зависть – чёрная, то и её высочество изволили почернеть. Избавить её от этого недуга можно было только одним путём: чтобы почернела кукла Надька! – снисходительно объяснил дядюшка Ять.
   – Да! Да! Да! – подхватила принцесса, тыкая пальцем в сторону куклы Нади. – И теперь – ты чёрная, а я белая да румяная!
   – Ха-ха-ха! Это всё мы так ловко подстроили. А нас научила злая волшебница Пустота! Мы обманули Пузырька! Ха-ха-ха! – принялся хохотать дядюшка Ять.
   – Проклятье!!! – выкрикнул Пузырёк и начал рвать на себе волосы.
   – Мы вылечим куклу Надю! – воскликнул Онитаруб.
   – Да! Мы её не оставим в беде! – поддержал его Профессор.
   – И ты снова почернеешь от зависти! – подхватил Пузырёк.
   – Нет! – топнув ногой, оборвала их принцесса. – Вы не посмеете этого сделать! За нас – злая волшебница Пустота! Она велела вам сказать, что если вы захотите помочь вашей глупой кукле снова стать белой, Пустота вас всех убьёт!
   – Подумайте! – злобно улыбнувшись, сказал дядюшка Ять.
   – Берегитесь! – сказала принцесса.
   – Мы вас предупредили! За судьбу нам вашу жутко! Вы подумайте! Привет! – бросил дядюшка через плечо, подхватил принцессу, и они бросились прочь.
   – Вы уходите?.. – растерялся Профессор. – Минутку!.. – И подумав, закончил: – Уходя, гасите свет!
//-- * * * --//
   Оставшись одни, Профессор, Онитаруб, Пузырёк и кукла Надя погрузились в свои грустные игрушечные мысли. Первым не выдержал Профессор:
   – Кукла Надя! Не нужно всё видеть в чёрном свете!
   – Но я не могу иначе. У меня и в глаза попали чернила! – она залилась слезами и, всхлипывая, продекламировала:

     Бедная-пребедная,
     Чёрная-пречёрная,
     Самая несчастная
     Я из всех Надежд!
     Не помогут даже мне
     Доктора учёные,
     Нет на исцеление
     Никаких надежд!

     Глазки закрываются,
     Глазки открываются,
     Почему же светлого
     Я не вижу дня?
     Вижу всё на свете я
     В пречернильном свете я,
     Лучше бы испортились
     Глазки у меня.

     Грустная-прегрустная,
     Бедная-пребедная,
     Самая несчастная
     Я из всех Надежд.
     Не помогут даже мне
     Доктора искусные,
     Нет на исцеление
     Никаких надежд!

   – Я бы с радостью отдал себя на растерзание одному из тех негодных мальчишек, которым всегда хочется узнать, что у нас внутри! – ударил в свою деревянную грудь Онитаруб. – Да, да, с радостью! Если бы это могло помочь кукле Наде!
   – Какой ты благородный! – шмыгнула носом кукла Надя.
   – А у меня и так видно, что внутри! – ревниво заметил Пузырёк.
   – Ну, и ничего хорошего у тебя там нет! – сердито ответила кукла Надя.
   – Смешно! И обидно! – пожал плечами Пузырёк и отвернулся.
   – Не ссорьтесь! Сейчас мы должны быть дружными, как никогда! Ведь если дружно взяться за дело, мы сможем помочь кукле Наде! – вмешался в перепалку Профессор. – Принцесса Я сказала, что злая волшебница Пустота нас всех убьёт, если мы захотим ей помочь.
   – И ещё она сказала: «Берегитесь»! – заметил Пузырёк.
   – А чернобородый сказал: «Подумайте!» – добавил Онитаруб.
   – Да, да, конечно, надо подумать! – грустно покачал головой Профессор.
   – Что?! Значит, вы, всё-таки испугались?.. В таком случае я немедленно забуду те тысячу сто пятьдесят изречений, которые вы, Профессор, мне сказали! И забуду так же твёрдо, как запомнил! – вскочил на ноги Онитаруб.
   – Молодой человек! Кто вам позволил так поспешно судить о куклах, с которыми вы ещё мало знакомы! Надо подумать, как помочь кукле Наде! И думать надо всем! А не только мне! И думать крепко! – возмутился Профессор.
   – А… как надо думать крепко? – растерялся Онитаруб.
   – Видите ли, когда надо просто думать – можно думать, как угодно. А когда крепко – надо приставить указательный палец правой руки ко лбу. Тогда начнёт думать правая половина головы. А чтобы думала и левая половина – надо приложить ко лбу указательный палец левой руки. Вот так!
   И Профессор приставил свои пальцы к голове.
   – А я могу снять пробку-шапочку и помешать у себя в голове! – предложил Пузырёк.
   – Ну и будешь помешанный! – съехидничал Онитаруб.
   – Да, да! Этого делать не стоит! А чтобы думалось совсем по-настоящему, надо ещё и глаза закрыть, а потом принять какую-нибудь очень неудобную позу. Например, когда я был помоложе, я всегда думал вверх ногами! – озабоченно сказал Профессор и, закрыв глаза, начал принимать неудобную позу.
   Куклы тоже закрыли глаза, приставили указательные пальцы к голове и приняли неудобные, а попросту говоря, нелепые позы. Поэтому никто из них не увидел, что из Красного моря-Ковра выбралась злая волшебница Пустота, а вместе с ней двое солдатиков Пустышек. На плечах вместо ружей они держали большие соски-пустышки.
   – Тише!.. – приказала Пустота. – Вот они. Теперь надо поискать какое-нибудь пустое место и спрятаться, чтобы они нас не заметили! Тогда мы узнаем, что они собираются предпринять! И перехитрим их!.
   – Давай расправимся с ними! – предложил Пустышка Первый.
   – И не надо будет напрягать голову, чтобы их перехитрить! – поддержал коллегу Пустышка Второй.
   – Нет! – отвергла их предложение волшебница. – Самой большой волшебной властью я обладаю на том берегу, в левой тумбе письменного стола! А в этой части Комнаты слишком мало пустых мест, чтобы мне как следует показать себя! Да, нам обязательно надо найти здесь хоть маленькое, но удобное и закрытое пустое место! Ага! Вон валяется книга!
   – Ho ведь это книга! – возразил Пустышка Первый.
   – Она не пустая! – добавил Пустышка Второй.
   – Кто тебе сказал? – рассмеялась Пустота. – В ней, наверное, столько пустых слов, что Хозяин Комнаты бросил её на пол! Поглядим! – Пустышки приоткрыли переплёт, и волшебница заглянула внутрь. – Ну конечно, я права! Пустышки, за мной! А здесь неплохо! Когда я расправлюсь с игрушками, можно будет поселиться в этой книге, как на даче.
   – И никто не знает, что мы здесь спрятались, – обрадовался Пустышка Первый.
   – Вот здорово! – восхитился Пустышка Второй.
   – Вы ошибаетесь. О том, что мы здесь спрятались, известно Хозяину Комнаты. Да, да, могу сказать вам по секрету, что Хозяин Комнаты не спит. Я забралась на тахту и посмотрела. Он лежит с полузакрытыми глазами и очень внимательно за нами наблюдает! – возразила Пустота.
   – Но он может рассказать игрушкам, что мы здесь! – испугался Пустышка Первый.
   – В том-то и дело, что он – человек, а человек не может разговаривать с игрушками. Поэтому нам бояться нечего! – усмехнулась злая волшебница, и они скрылись в книге, захлопнув за собой переплёт.
   В это время Онитаруб, который думал, стоя на одной ноге, взмолился:
   – У меня уже устала нога думать!
   – Встань на другую ногу, – посоветовал ему Профессор.
   – А я думал обеими ногами и всё равно ничего ещё не придумал! – горестно вздохнул Пузырёк.
   – Увы, я тоже! – сказал Профессор.
   – Вы сказали, что у вас очень хорошо получалось, когда вы думали вверх ногами, – заметил Пузырёк.
   – Конечно! – согласился Профессор. – Если ты стоишь вверх ногами, значит, ты стоишь вниз головой. А если ты стоишь вниз головой, значит, мысли прижимаются к самой голове. Но теперь я уже не молод, и мне трудно стоять вверх ногами.
   – А мы вас подержим! – предложил Пузырёк.
   И Онитаруб с Пузырьком тотчас поставили Профессора вверх ногами. Через некоторое время Онитаруб поинтересовался:
   – Ну, как?
   – Ещё немножко! – отозвался Профессор. – Так!.. Кажется, я придумал! Можете поставить меня обратно!
   И как только он оказался в обычном положении, радостно заявил:
   – Как только вы меня поставили вверх ногами, я тут же вспомнил: давным-давно и со мной произошло точно такое же несчастье, как с куклой Надей. Ко мне вызвали игрушечного доктора, и он прописал мне лекарство. И ещё я вспомнил, что у меня сохранился рецепт… Вот он!
   – Грандиозно! – воскликнула кукла Надя.
   – Нуте-с, попробуем разобрать, что в нём написано, – пробормотал Профессор, разглядывая рецепт. – Но позвольте! Здесь нет ни одной из трёх букв, которые я знаю!
   – Здесь даже нет твёрдого знака! – заглянув ему через плечо, удивился Онитаруб.
   – Да, это очень странный рецепт! – покачал головой Профессор.
   – А вот буква «У»! – воскликнула кукла Надя, тоже заглянув в рецепт.
   – «У»? – на секунду задумался Профессор. – Очень возможно. А ты, Пузырёк?
   Но Пузырёк не стал рассматривать рецепт, а только гордо заявил:
   – Я не умею читать, я умею только писать.
   – Какое одностороннее образование! – Возмутился учёный муж. – Но как же нам всё-таки прочитать этот рецепт? Здесь очень много букв!
   – Профессор! Не надо! – взмолилась кукла Надя. – Я очень-очень-очень-преочень боюсь! Пусть я останусь такой!
   – А может, и правда, а? Действительно, очень приятный цвет! Я считаю, что кукле Наде так даже лучше, я думаю… – начал было рассуждать Пузырёк, но Профессор его оборвал:
   – Ты, конечно, думаешь, но думаешь только о себе! А что, кукла Надя, может быть, тебе и в самом деле так больше нравится? И я зря стоял на голове?
   – Нет, конечно, нет! – покачала головой Надя. – Я за вас боюсь ужасно!
   И она продекламировала:

     Пустота из чёрной мести
     Столько бед обрушить может,
     Что профессору не счесть!

   В ответ игрушки окружили куклу и пропели хором:

     Беспокоишься напрасно:
     Куклы – сила, если вместе!
     Хоть игрушечные, всё же
     Есть у нас и ум и честь!

     Пусть стреляют в нас хлопушки,
     Пусть из ран опилки льются!
     Нашей верной дружбы ради
     Мы должны тебе помочь!

     Дружба – это не игрушки,
     В дружбе куклы познаются!
     – Очень страшно кукле Наде! —

   вмешалась в их хор Надя.

     – Кукла Надя, страхи прочь! —

   закончили петь игрушки.
   – Я постараюсь вспомнить ещё какую-нибудь букву, – предложил Профессор. – Но думать придётся опять крепко!
   Пузырёк и Онитаруб поставили Профессора вверх ногами, он начал бормотать что-то непонятное и через некоторое время показал, что его надо перевернуть назад.
   – Вспомнил! – вытирая лоб платком, сказал Профессор. – Вспомнил букву «Т». Вот она! Она есть в рецепте! Какая проделана большая умственная работа! Нуте-с, мы знаем уже две буквы: «У» и «Т». И… и больше мы ничего не знаем! – растерянно закончил он. – Что это может быть?
   – Кукле Наде срочно нужно «УТ», – мрачно сказал Онитаруб.
   – Ут… ут… Может быть, её надо утопить или сдать в утиль? – предположил было Пузырёк.
   Но все так шикнули на него, что он сорвал свою пробку-шапочку и закрыл ею лицо.
   – Я не хочу в утиль! – заплакала кукла Надя. – Там всех перерабатывают, и ещё неизвестно, что из меня получится!
   – Я придумал! – вдруг подпрыгнул Пузырёк. – Нам нужны ещё игрушки. Ведь каждая игрушка знает какую-то букву!
   – Но где мы их возьмём? – растерянно спросил Профессор.
   – А принцесса Я? А Чернобородый? – не унимался Пузырёк.
   – Но ни принцесса Я, ни Чернобородый не захотят нам помочь! – возразил Онитаруб.
   – Правильно! Но нас больше, и мы их заставим! – настаивал Пузырёк.
   – Грандиозно! – восхитилась кукла Надя. – А где они живут?
   – Я знаю! – Пузырёк был очень горд собой. – За Ковром, на том берегу, в правой тумбе письменного стола. Когда я жил в корзине, я видел, как принцесса высовывалась в замочную скважину подышать свежим воздухом.
   – Это большое и трудное путешествие! – задумчиво сказал Профессор. – И как нам пересечь Красное море?
   – Вот два превосходных катера! – показал на тапочки Хозяина Комнаты Онитаруб.
   – В правом катере – дырка, – вмешался Пузырёк. – Хозяин Комнаты всё собирался отдать его сапожнику, да вот… не успел.
   – Помилуйте! – возмутился Профессор. – Разве можно ремонт такого замечательно судна поручать сапожнику!
   – Ничего! – решительно заявил Онитаруб. – Мы великолепно разместимся и в левом.
   – Да, но чтобы отправиться в такое путешествие, нужны припасы. Идёмте! Кажется, я знаю, где они лежат. Пузырёк! Ты останешься сторожить левый катер, – распорядился Профессор.
   – И осмотри его хорошенько, нет ли и в нём дырки, – добавил Онитаруб.
   Игрушки отправились за припасами. Пузырёк начал внимательно оглядывать тапок. Тут распахнулся переплёт книги, и оттуда выскочила злая волшебница Пустота со своими Пустышками. Настроена она была решительно:
   – Всё поняли, что я вам сказала?
   – Поняли! – вытянулись во фрунт Пустышки.
   – Нельзя допустить, чтобы игрушки отправились к правой тумбе письменного стола! Они должны попасть к левой тумбе, а уж оттуда я их живыми не выпущу! – потирала руки Пустота.
   – А как заставить их переменить направление? – спросил Пустышка Первый.
   – Это я поручаю вам! Уговорите Пузырька стать предателем! Возьмите его за горлышко и прижмите к стенке! Или пойдите на какую-нибудь хитрость. Ясно?
   – Ясно! – рявкнули Пустышки.
   – Вы – мои тайные лазутчики. И не ссорьтесь, как всегда, когда меня нет, – командовала Пустота. – А с этим Пузырьком я так разделаюсь, что он вовек не забудет! Я придумаю ему самую страшную казнь! Я сейчас же отправлюсь домой, в левую тумбу стола. Надо приготовить игрушкам хорошую встречу.
   И злая волшебница Пустота исчезла, а Пустышки замаршировали к Пузырьку, который всё ещё сидел в тапочке-катере. Услышав чьи-то шаги, Пузырёк высунулся из катера и скомандовал:
   – Стой! Кто идёт?
   Те остановились, огляделись по сторонам, и Пустышка Первый объявил:
   – Не знаем! Никто, кажется.
   – А вы? – ехидно поинтересовался Пузырёк.
   – Так ты нам сказал «стой», мы и остановились. А теперь спрашиваешь «кто идёт»? Мы не знаем. Мы не идём, мы стоим, – ответил Пустышка Первый.
   – Вот непонятливые какие! Так полагается спрашивать: «Стой, кто идет!». Подойдите поближе, – скомандовал Пузырёк. А когда те подошли, скомандовал уже по-другому: – Стой! Кто стоит?
   – Мы! – дружно ответили Пустышки.
   – А кто вы такие? – не отставал Пузырёк.
   Пустышки взялись за руки и, попеременно приседая, запели:

     Мы – пустые-препустые Пустышки!
     Снизу ножки, сверху – крышки,
     По устройству мы просты,
     Мы Пустышки, мы Пустышки,
     Потому что мы пусты!
     Если б здесь, под этой крышкой,
     Завелись мозги у нас,
     Как девчонки, как мальчишки,
     Мы б ходили в первый класс.
     А поскольку, а поскольку
     Нам учиться нету чем,
     Из Пустышек каждый только
     Быть умеет неучем!

     Снизу – ножки, сверху крышки,
     По устройству мы просты,
     Мы Пустышки, мы Пустышки,
     Потому что мы пусты.

   – А вообще – мы лазутчики злой волшебницы Пустоты! – хвастливо заявил Пустышка Первый, когда они кончили петь.
   – Что?! Злой волшебницы Пустоты?.. – вскрикнул Пузырёк и прошептал про себя: – Надо быть очень-очень осторожным! Ну, теперь-то я уже не попадусь!
   – Злая волшебница Пустота велела нам посмотреть – где, что и как? – сказал Пустышка Второй.
   – Не прибавилось ли в мире пустых голов! – подхватил Пустышка Первый. – Не прибавилось ли пустых обещаний! Не появились ли пустые затеи!
   – Мы – тайные лазутчики! – громко и дружно закончили свои объяснения Пустышки.
   – Так что же вы так кричите? Лазутчики должны тихо разговаривать! – усмехнулся Пузырёк.
   – Разве? – удивился Пустышка Первый.
   – Я тоже так думаю, – поддержал Пузырька Пустышка Второй.
   – Думаю, думаю! – передразнил его Пустышка Первый. – Ты всегда думаешь что-нибудь не такое уж глупое! А у меня голова пустее твоей! Поэтому я и занимаю больший пост, чем ты. Вот сейчас, например, я – первый, а ты – второй!
   – Это просто потому, что ты идёшь первым, а если мы повернёмся и пойдём обратно, то я окажусь первым, а ты вторым, – возразил ему Пустышка Второй.
   Пустышка Первый подозрительно посмотрел на него и спросил:
   – Это ты сам сообразил?
   – Сам! – гордо ответил Пустышка Второй.
   – Ну, ладно! Хватит говорить умные вещи! А то тебя живо уволят из Пустышек, и будешь влачить где-нибудь жалкое умное существование! А про то, что мы тайные лазутчики, – надо кричать громко, а то как же все узнают, что мы тайные лазутчики? – решительно заявил Пустышка Первый.
   Тут в их разговор вмешался Пузырёк:
   – Ну, а теперь уходите отсюда. Здесь нет ничего пустого.
   – Как нет? А ты? – спросил Пустышка Второй.
   – Что – я? – не понял Пузырёк.
   – Да ведь ты совсем пустой Пузырёк из-под чернил! – заявил Пустышка Первый.
   Пузырёк некоторое время осматривал себя, а потом со вздохом согласился:
   – Да! Действительно! Смешно! И обидно!
   – Да ты не горюй! Это же здорово! – похлопал его по плечу Пустышка Второй.
   – А где чернила, которые в тебе ещё оставались? – поинтересовался Пустышка Первый.
   – Я облил ими куклу Надю! – горько вздохнул Пузырёк. – Получилось так, что я сделал чёрное дело.
   – Да ты – герой! – дружно закричали Пустышки. – Молодец!
   – Знаешь что?! Поступай в Пустышки к злой волшебнице Пустоте! – предложил Пустышка Первый. – Получишь такую же нарядную форму!
   – Тебя зачислят на бесплатное пустое довольствие! – подхватил Пустышка Второй.
   – Нет, нет, нет! – закричал Пузырёк. – Кукла Надя сказала, что я всё-таки хороший! Я не пойду с вами. Здесь все мои друзья, игрушки.
   – Но ведь ты совсем пуст! Ты сделал чёрное дело! А это что у тебя в голове? – спросил его Пустышка Второй.
   – Это? – Пузырёк потрогал свой головной убор. – Пробка.
   – И пробка в голове, – продолжал убеждать его Пустышка Второй. – Да с такими данными ты скоро главным у нас станешь!
   – Пробка в голове! – завистливо произнёс Пустышка Первый. – Ты же самородок! Талант!
   – Значит, я всё-таки плохой? – схватился за голову Пузырёк.
   – Конечно! – разом воскликнули Пустышки.
   – Как ты можешь сомневаться? Ты просто дрянь! – не унимался Пустышка Второй.
   – Да, действительно! – с горьким вздохом согласился Пузырёк. – Меня даже в мусорную корзинку выбросили.
   – Вот видишь! Разве станут выбрасывать что-нибудь хорошее? – ехидно спросил Пустышка Второй.
   – И твоя кукла Надя всё равно будет дружить с этим самым… как его… – начал было Пустышка Первый.
   – Онитарубом, – заливаясь слезами, подсказал ему Пузырёк.
   – Вот, вот! С ним! – обрадовался тот. – Даже теперь, когда она чёрная-пречёрная, она всё равно на него поглядывает.
   – Что же мне делать? – в отчаянии воскликнул Пузырёк.
   – Проклятые игрушки! Видишь, как они к тебе относятся? Ты должен их предать! Всех! – твёрдо заявил ему Пустышка Первый.
   – И… и куклу Надю? – отшатнулся Пузырёк.
   – Нет, её мы возьмём в плен и заставим дружить с тобой! – тут же нашёлся Пустышка Второй.
   – А Онитаруба убьём! – махнул рукой Пустышка Первый.
   – Нет! Нет! – закричал Пузырёк. – Я не могу стать предателем! Они мне всё-таки верят.
   – Но они тебя не любят! Это точно! – налегал Пустышка Первый.
   – Неправда! Они очень неплохо ко мне относятся! – упорствовал Пузырёк.
   – Какой упрямый! Пора взять его за горлышко и прижать к стенке! – решил Пустышка Второй и тотчас набросился на Пузырька.
   – Осторожнее! – заверещал тот. – У меня горлышко стеклянное, хрупкое! Я должен подумать. Крепко подумать.
   – А как ты это будешь делать? – поинтересовался Пустышка Первый.
   – Не знаете что ли? Вверх ногами! Ну-ка, подержите меня за ноги! – скомандовал Пузырёк.
   Пустышки подхватили его и поставили на голову.
   – Он там что-нибудь не то придумает! – вдруг забеспокоился Пустышка Второй. – Мы должны его всё время уговаривать!
   – А как же быть?.. – спросил Пустышка Первый. – Его голова вон где, а наши – совсем в другом месте,
   – Нам тоже надо стать вниз головой, – нашёлся Пустышка Второй. – А Пузырёк пусть нас поддерживает.
   Они тотчас встали на головы, а Пузырёк, встав на ноги, стал придерживать их, чтобы они не свалились.
   – Опять что-то не то! Опять его голова не там, где наши. Ну, это просто безвыходное положение! – сказал Пустышка Первый.
   – Я знаю, что нужно сделать! Вcё очень просто! Надо всем встать на ноги! – заявил Пустышка Второй, и они приняли своё обычное положение.
   – Всё! Я крепко подумал! – заявил в этот момент Пузырёк. – Я не стану предателем. Ни за что!
   – Ну, и пожалуйста! Не надо! – неожиданно согласился Пустышка Второй.
   – Ты что, забыл, что велела злая Волшебница Пустота? – зашипел ему в ухо его товарищ. – Он должен стать предателем!
   – Нет, не забыл. В крайнем случае, она велела нам его перехитрить. Главное, чтобы он привёл игрушки к левой тумбе письменного стола, – прошептал ему тот в ответ.
   – Нет, определённо ты не полноценный Пустышка. Ты всё-таки наполовину Пустышка, – покачал головой Пустышка Первый и поинтересовался: – Как же ты его перехитришь?
   – Очень просто! – ответил тот и позвал: – Эй, Пузырёк!
   – Ну, чего вам? Сказал – не буду предателем, значит, не буду, – отозвался Пузырёк.
   – Ладно, мы не спорим, – согласился Пустышка Второй. – Только я хочу тебя предупредить. Ты думаешь отправиться к правой тумбе письменного стола?
   – Ну, к правой. Когда я сидел в корзине, то сам видел, что в ней живёт принцесса Я, – ответил Пузырёк.
   – Так это давно было! А теперь они поменялись тумбами с волшебницей Пустотой, – дружелюбно улыбаясь, сказал Пустышка Второй.
   – Как поменялись? – испугался Пузырёк.
   – Как, как! Обыкновенно, с доплатой… Принцесса доплатила волшебнице Пустоте пятьсот тысяч пустых обещаний и въехала в левую тумбу, потому что в левой – просторней, она совсем пустая. А волшебница Пустота переселилась в правую. Ей, конечно, там не так удобно, но пятьсот тысяч – это пятьсот тысяч! Учти, всё, что я тебе сказал, страшная тайна! Ну, мы пошли. Прощай! – Пустышки отсалютовали Пузырьку ружьями-сосками и, запев свою походную песню «Снизу – ножки, сверху – крышки…», удалились.
   – Ну и Пустышки! – оставшись один, захлопал в ладоши Пузырёк. – Всё мне выболтали! Теперь-то я знаю, куда надо держать путь. А чтоб игрушки не волновались зря, я им ничего не скажу. Ведь они, чего доброго, могут мне и не поверить. И тогда все мы пропадём. Итак – к левой тумбе!
   А тут как раз появились игрушки. Они держали в руках по длинной макаронине, а на плечах несли по большому куску сахара. Правда, кукла Надя ничего не несла, зато Онитаруб тащил сразу две макаронины и два куска сахара.
   – Я так и не понял вкус сахара, но зато на нём очень удобно сидеть, – сказал Онитаруб, когда они подошли к тапочку-катеру.
   – Прекрасная идея! – восхитился Профессор. – Мы положим сахар на дно катера и будем всю дорогу сидеть на нём, как на скамеечках. Запомни, Онитаруб: сидеть лучше, чем стоять! А?! Какова мысль!
   – Грандиозно! – как обычно восхитилась кукла Надя.
   – Надежда! – позвал её Пузырёк. – Скажи мне окончательно: плохой я или хороший?
   – Я не знаю! – простодушно ответила Надя. – Вот Онитаруб, он хороший. Он нёс за меня макаронину и сахар.
   – Но ведь меня там не было! Я бы тоже нёс! – воскликнул Пузырёк.
   – Всё равно! – надула губки кукла.
   – Надежда! – с отчаянием воскликнул Пузырёк. – Ты играешь мной, как человеком.
   Но тут их разговор прервал Профессор, приказав:
   – Всё! В путь! Раз мы подготовились к дороге, значит – надо пускаться в дорогу! Пузырёк будет управлять катером, потому что он знает куда плыть.
   – Да! Я знаю! – согласился Пузырёк и воткнул в тапочек руль от сломанного игрушечного автомобиля. Игрушки уселись на сахарные скамеечки и, высунув головы в дырки для шнурков, дружно запели:

     В путь, друзья!..
     Вперёд глядите!
     Мы уходим!
     Тру́сов нет!

   – Погодите! Погодите! Уходя, гасите свет! – важно подняв палец вверх, басом закончил Профессор.
//-- * * * --//
   Пока игрушки были в пути, злая волшебница Пустота занималась приготовлениями к их встрече. Она взобралась на дверцу левой тумбы стола и, вооружившись подзорной трубой, оглядывала просторы Красного моря-Ковра, чтобы не пропустить прибытие гостей. При этом она не забывала руководить своими солдатами:
   – Крепкие веревки приготовили?
   – Приготовили! – дружно отрапортовали Пустышки
   – А обед готов?
   – Праздничный-препраздничный! – захихикали Пустышки.
   – Ну, скоро они будут в моей власти! – опустив трубу, радостно сказала Пустота. – Пузырёк правит прямо ко мне. Ха-ха-ха! Они и не догадываются, какая я сильная волшебница. Всё мне подвластно в этой части Комнаты! А разве мало в мире пустых голов, пустых надежд, пустых фраз, пустых сердец?! И всё это мои владения! Она уселась поудобней, взмахнула трубой и запела:

     Если ставит за урок
     Педагог
     Единицу —
     Низкий балл,
     Низкий балл,
     Значит – мыслей в голове
     Только две:
     Пустота там правит бал,
     Правит бал!

     Забираюсь я в сердца
     Без конца.
     Скучно сердцу твоему,
     Почему?
     Это знают
     Стар и мал,
     Стар и мал:
     Пустота там правит бал,
     Правит бал!

     И в пустынях я была
     На балах,
     И была – увы и ах! —
     В головах.
     Коль душой ты
     Чёрствым стал,
     Чёрствым стал —
     Пустота там правит бал,
     Правит бал!

   Тут Пустота глянула в подзорную трубу и закричала:
   – Клянусь пустыней Сахарой, они уже высадились и идут сюда! Пустышки, за мной!
   И когда игрушки появились возле стола, то Пустота со своими солдатами уже спрятались в тумбе.
   – Ну, вот мы и добрались. Теперь надо подумать, как открыть эту тумбу, – сбросив с плеча макаронину, сказал Профессор и попытался открыть дверцу.
   Но в этот момент дверца распахнулась сама, и оттуда выскочила злая волшебница со своим воинством. Пустышки мигом опутали игрушки длинной верёвкой и, довольные, застыли рядом.
   – Ха-ха-ха! – ликовала Пустота. – Попались, попались!
   – Злая волшебница Пустота! – закричал Пузырёк. – Значит, меня опять обманули!
   – Но, позвольте! Это ошибка! Я протестую! – закричал Профессор. – Здесь должны проживать принцесса Я и Чернобородый. Это не правая тумба!
   – Нет, это левая тумба, – подтвердила волшебница. – И я вас уже давно здесь поджидаю.
   – Но откуда вы могли узнать о нашем путешествии? – изумился Профессор. – Здесь же нет игрушечного телеграфа.
   – А вы не догадываетесь? – продолжала ликовать Пустота. – Среди вас был предатель – мой верный Пузырёк!
   – Неправда! Я не предатель! Меня подло обманули! – закричал Пузырёк.
   – Пустое! – оборвала его волшебница. – Ты их очень здорово провёл.
   – Проклятый Пузырёк! Сначала облил меня чернилами, а потом нас всех предал! – всплеснула руками кукла Надя.
   – Эх, жалко я связан по рукам и ногам! – заскрипел верёвками Онитаруб.
   – Нет, нет! Погодите! Я, кажется, начинаю понимать. Пузырёк, ты просто сбился с пути, правда? Ты хотел пристать к правой тумбе, а случайно пристал к левой. Ну?.. Что же ты молчишь? – обратился Профессор к Пузырьку.
   – Нет, я вёл катер именно к левой тумбе, – опустив голову, ответил Пузырёк.
   – Он давно сбился с пути! – заявил Онитаруб.
   – Но только я вас не предавал, я… – начал было Пузырёк, но Профессор сухо его прервал:
   – Это уже не имеет никакого значения.
   – Я тебя ненавижу! – прокричал Пузырёк Пустоте.
   Но та только рассмеялась:
   – Ах, Пузырёк, какой ты притвора. Как ты умеешь притворяться! Он ведь самый мой верный друг, – пояснила она игрушкам. – А перед вами хочет показать, что это не так.
   Пузырёк заскрежетал зубами, потому что от бешенства не мог выговорить ни слова.
   – Да! Я понимаю! Ты хочешь сказать, что ты голоден? – вкрадчиво спросила его Пустота. – Конечно, проделать такое трудное морское путешествие! И игрушки, верно, проголодались? Но, клянусь пустыней Гоби, они мои враги, а ты – мой друг! Поэтому я им ничего не дам поесть, а для тебя я приготовила праздничный-препраздничный обед. Как мы и договорились!
   – Да не верьте же ей! Мы ни о чём не договаривались! – отчаянно закричал Пузырёк.
   – Теперь мне ясно, почему Пузырёк отказался от своей порции сахара, – покачала головой кукла Надя.
   – Да, да! – поддержал её Профессор. – Он предвкушал праздничный обед у волшебницы Пустоты. Предатель!
   – Нет! Нет! Я просто хотел, чтобы вам больше досталось, а я мог и потерпеть! – попытался объяснить Пузырёк.
   – Ну, кто тебе поверит теперь? – прервала его Пустота и распорядилась. – Эй, мои верные Пустышки! Накрывайте на стол, вытаскивайте самые лучшие пустые тарелки и накормите как следует моего друга Пузырька!
   Под звуки раздавшейся откуда-то музыки Пустышки нырнули в тумбу и через секунду появились вновь в белых поварских колпаках и белых передниках. Они несли маленький столик, стул и груду тарелок. Поймав упиравшегося Пузырька, Пустышки усадили его за столик и привязали к стулу салфеткой. Потом они принялись ходить вокруг него, распевая:

     Мы в тумбе обеды
     Едим не простые
     На первое – щи!
     А какие?
     Пустые!

     В пустую тарелку
     Из ложки пустой
     Мы вам пустоты
     Наливаем густой!
     Ну, как пустота?
     Пустота хороша!
     Мы сами варили её,
     Не спеша!

     Теперь разрешите
     От сердца пустого,
     Тарелку сменив,
     Предложить вам второго!
     У нас на второе сегодня —
     Капуста!
     Заказ – специально
     Для Пузырька!
     Но мы от капусты
     Отрезали «Ка»,
     Оставив чудесное,
     Вкусное «ПУСТО»!

     На третье… но вы
     От восторга умрете!..
     Мы в чашку нальём вам
     Мечту о компоте!
     Внимание!
     Это – вкуснейшая в мире,
     В замёрзших брикетах,
     Мечта о пломбире!
     Такими мечтами
     Насытятся тыщи!
     Питательней в мире
     Не сыщется пищи!

     К чему благодарности,
     Право, не стоит:
     Обед приготовить —
     Нам дело пустое!

   – Ну, как? Сыт? – обратилась Пустота к Пузырьку.
   – По горлышко! – зло ответил тот. – Я очень рад, что такой обед не придётся отведать моим друзьям.
   – Вот видите, какой мой Пузырёк нехороший? – сказала игрушкам волшебница. – Он очень рад, что вам не дали пообедать!
   – Да я совсем не то хотел сказать! – чуть не плача, закричал Пузырёк.
   – А сказал именно это, – решительно оборвала его Пустота и продолжила: – А теперь я убью игрушки. Смотри!
   – Нет! Я не могу смотреть, как погибнут игрушки. Лучше я сам себя разобью! – вырвался из опутавших его салфеток Пузырёк и попытался разбежаться, чтобы удариться о стол.
   – Стой! – схватила его за руку волшебница. – Я должна тебе отомстить до конца! Ты должен увидеть, как погибнут игрушки! – Она дунула на него и удовлетворённо сказала: – Ну, вот и всё. Я сделала тебя небьющимся. А теперь – смотри! Эй, мои верные солдаты-Пустышки! Ударьте игрушки по головам своими ружьями-пустышками! – приказала она. – И тогда головы у них станут пустыми.
   Что и было немедленно исполнено её воинством.
   – Э… позвольте! – растерянно ощупал себя Профессор. – Что-то произошло! Я не помню ни одной буквы!
   – Я тоже! – воскликнул Онитаруб.
   – А ведь какую-то букву помнила и я, – прошептала кукла Надя.
   – Как же мы теперь прочитаем рецепт? – растерянно спросил Профессор.
   – Рецепт? Какой рецепт? – пожал плечами Онитаруб. – Разве кто-нибудь болен?
   – По-моему, никто, – ответила кукла Надя.
   – Действительно! – согласился Профессор. – Я не помню ни про какой рецепт!
   – Мы всё забыли! – ахнули разом игрушки.
   – У меня совершенно пустая голова. Она даже гудит от пустоты, – задумчиво произнёс Профессор, но потом решительно заявил: – Но я всё-таки помню сердцем, что мы должны помочь кукле Наде.
   Игрушки тотчас приложили руки к сердцу и воскликнули:
   – Да, мы тоже это помним!
   – Ах, так! – возмутилась Пустота и распорядилась: – Эй, мои верные солдаты-Пустышки! Ударьте их по сердцам своими ружьями-пустышками. И тогда сердца у них станут пустыми!
   Первым пришёл в себя, после того как солдаты выполнили приказ, Профессор. Он недоумённо огляделся по сторонам и заявил:
   – Нет, мы не должны помогать кукле Наде.
   – А вообще, с какой стати я должен помогать кому-то. Надо думать только о себе! – подхватил Онитаруб.
   – Я ни с кем не хочу дружить! У меня нет никаких привязанностей, – сказала кукла Надя.
   – Зачем ты это сделала?! – накинулся на Пустоту Пузырёк.
   – Как?! Неужели ты мог подумать, что я их просто могу взять и убить? Фи! – пожала плечами волшебница.
   – Что же теперь с ними будет? – горестно вздохнул Пузырёк.
   – А разве ты не знаешь, что игрушки, как и люди, не могут жить с пустой головой и пустым сердцем? Считай, что они уже погибли. Сейчас они умрут! – объяснила Пустота.
   И действительно игрушки стали двигаться так, как будто у них кончается завод. Неуверенно качая головами, они горестно запели:

     Мы – игрушки не живые,
     Мы – погибшие игрушки,
     Ведь пустые-препустые
     Стали головы у нас.

     Если б мы в сраженье пали
     От хлопушки-пушки-пушки,
     Мы б героями погибли,
     А не просто, как сейчас!

     Сердце, полное отваги,
     До конца б в груди стучало:
     Мы за дружбу,
     Мы за правду
     Постояли б до конца!..

     Мы погибли, потому что
     Обманули нас сначала,
     Мы погибли, потому что
     Пустота у нас в сердцах!

   – Ну, вот! – удовлетворённо сказала волшебница. – Я полностью насладилась своей местью. Они погибли, уверенные в твоём предательстве! Ха-ха-ха! Смейтесь, мои верные Пустышки!
   И она торжествующе захохотала вместе со своим воинством.
   – Я должен что-то придумать! – шептал Пузырёк. – Я должен сделать так, чтобы игрушки ожили! Или хотя бы отомстить злой волшебнице Пустоте! Но как? И некому меня подержать за ноги, чтобы я подумал, как следует!
   Но всё-таки он попытался правильно задуматься.
   – А ты поплачь! – сказала ему Пустота. – Мне приятно будет посмотреть, как ты плачешь! Твои друзья погибли, ты опозорен…
   – А зачем мне плакать? – вдруг начал улыбаться Пузырёк. – Я очень рад, что игрушки погибли. Я ведь пустой, я могу служить тебе. И я уже неплохо тебе послужил. Ведь верно?
   – Кажется, ты прав, – неуверенно согласилась волшебница.
   – А теперь знаешь что? Слушай! – хлопнул он её по плечу. Зачем этим мёртвым игрушкам валяться здесь, на дороге. Возьми их лучше в свою тумбу.
   – А зачем? – ничего не поняла Пустота.
   – Как – зачем? – удивился Пузырёк. – Неужели ты не понимаешь? Ты всегда сможешь полюбоваться на дело рук своих, и тебе не надо будет даже выходить для этого из тумбы.
   – Здорово! – восхитились Пустышки.
   – А, пожалуй, это дельный совет, – согласилась волшебница.
   – Я же говорил – он самородок, талант! У него же пробка в голове! – воскликнул Пустышка Первый.
   – А ну, мои верные солдаты, перетащите-ка их в нашу тумбу! – распорядилась Пустота.
   – Да, ведь они тяжёлые! Мы же надорвёмся! – хором заныли Пустышки.
   – Ерунда! – оборвала их Пустота. – У них теперь пустые головы и пустые сердца. Они стали значительно легче от этого.
   Пустышки двинулись к кукле Наде. Но Пузырёк, подскочив, оттолкнул их и бережно приподнял куклу.
   – Я вам помогу! – объяснил он.
   И они вместе перенесли Профессора, Онитаруба и Надю в левую тумбу. Но когда всё было исполнено, Пузырёк обернулся к волшебнице и торжествующе произнёс:
   – А теперь, злая волшебница Пустота, попробуй, зайди в свою тумбу!
   Та попробовала приоткрыть дверцу, но тотчас отшатнулась:
   – Но я не могу туда войти! Она теперь не пустая. Там игрушки!
   – Ага! Наконец-то я с тобой расправился! – радости Пузырька не было предела.
   – Проклятый Пузырёк! – злобно закричала Пустота. – Ты меня перехитрил! Я разобью тебя!
   – Так ведь ты же сама сделала меня небьющимся, – усмехнулся тот в ответ.
   – А-а-а-а!!! – принялась рвать на себе волосы злая волшебница. – Сжалься надо мной, Пузырёк! Помоги мне вытащить оттуда этих дрянных кукол, и я их отпущу! Я обещаю тебе!
   – Нет! Потому что все твои обещания пустые, – отверг её предложение Пузырёк.
   – Что же мне делать?! – растерялась Пустота.
   – Исчезнуть! И чем скорее, тем лучше. Ну?! – топнул он на неё ногой.
   – Не кричи на меня! Подумаешь! – отступила в сторону злая волшебница. – Как будто мало на свете пустых мест!.. А всё-таки твоя кукла Надька осталась чёрной-пречёрной!.. Ай!.. Ай! – закричала она и исчезла… Может быть растворилась в воздухе, а может быть поднялась на воздух – ведь волшебницы легки на подъём.
   – А вы? – обернулся Пузырёк к Пустышкам.
   – Спасибо тебе, Пузырёк! Ты нас расколдовал, – хором ответили те. – Мы были честными оловянным солдатиками, но злая волшебница Пустота превратила нас в Пустышек. А теперь мы опять свободны. – И открыв дверь тумбы, они позвали: – Эй, игрушки, выходите! Пузырёк расправился с волшебницей Пустотой, и вы можете продолжать своё путешествие! Пузырёк не предатель! Это злая волшебница обманула его!
   Игрушки, выскочив из тумбы, кинулись к Пузырьку и принялись его обнимать.
   – Прости нас, Пузырёк, за то, что мы поверили, будто ты нас предал! – воскликнул Профессор.
   – Скорей! Скорей! Нельзя терять времени! Мы должны торопиться! – прервал его Пузырёк.
   – Куда торопиться? О! – приложил палец ко лбу Профессор. – Я вспомнил всё, что знал! О! Мы должны помочь кукле Наде. У кого рецепт?
   – У меня. Вот он, – вытащил рецепт Онитаруб.
   – Вперёд! К правой тумбе! – скомандовал Пузырёк. – Нам, очевидно, придётся брать её штурмом.
   И воинственно настроенные игрушки направились к правой тумбе. Они и не заметили, как в одном месте подозрительно вздулась бахрома Ковра, словно под ней кто-то спрятался. Они на это и не обратили бы внимания, если бы спрятавшийся не попытался проскользнуть под Ковром мимо игрушек и не наткнулся при этом на куклу Надю.
   – Ай! – испуганно вскричала она.
   А Пустышки, приподняв бахрому, вытащили из-под неё упирающегося Ятя.
   Тот бухнулся на колени и завопил:
   – Пощадите меня! Не делайте, пожалуйста, со мной ничего плохого. Я вам всё честно расскажу. Я – забракованный дед Мороз. Когда меня делали, то бороду поставили криво да ещё чёрного цвета. Конечно, я уже не мог приносить детям никакой радости.
   – Ты знаешь какую-нибудь букву? – строго спросил его Профессор.
   – Да! То есть – нет! – помотал головой Ять.
   – Ты что же, хочешь от нас её скрыть? – грозно двинулся к нему Онитаруб.
   – Вы меня не так поняли! – тотчас поправился Ять. – Несмотря на то, что из меня сделали урода, кто-то всё-таки сказал, что я сделан на букву «ять». Я решил, что это и будет той единственной буквой, которую я смогу запомнить. Но теперь-то я знаю, что такой буквы даже нет в алфавите. Пожалейте меня! Я – бракованный! Я – безграмотный! Я – несчастный!
   – А принцесса знает какую-нибудь букву? – спросил Пузырёк.
   – Конечно, знает. Только принцесса очень капризная, и не так-то её легко заставить что-нибудь сделать для других, – торопливо объяснил Ять.
   – Да чего с ним разговаривать! – схватил его за шиворот Онитаруб. – А ну-ка, веди!
   – О, вы так убедительно просите, что я не в силах вам отказать. Я даже помогу вам открыть тумбу! – немедленно согласился чернобородый.
   Игрушки направились к правой тумбе письменного стола, а когда дядюшка Ять открыл её, внутрь проникли Пустышки и вскоре вытащили оттуда принцессу Я вместе с игрушечным картонным троном.
   – Ваше высочество! – почтительно обратился к ней дядюшка. – Эти игрушки хотят, чтобы вы помогли им прочитать ту букву в рецепте, которую вы знаете.
   – Но я не хочу, чтобы кукла Надька посветлела! Ущипни их! Всех ущипни! Я-я-я-я!!! – завизжала в ответ принцесса.
   – Но, ваше высочество! – настаивал дядюшка. – Будьте благоразумны. Я не могу их ущипнуть. Их очень много, и они легко со мной справятся.
   – Ну, пожалуйста! – обратилась к ней Надя. – Помоги прочитать рецепт! Ты ведь тоже кукла!
   – Замолчи! – топнула ногой принцесса. – Я не простая кукла! Не видишь, что ли? Я сижу на троне!
   – Да ведь тебя можно сбросить с трона! – вмешался Пустышка Первый.
   – Ах, если бы я знал, что всё так обернётся, я бы ни за что не послушался злой волшебницы Пустоты! – заохал дядюшка. – Я ведь принцессу приклеил к трону волшебным клеем «БФ», и сбросить с трона её теперь невозможно! Вот если бы найти что-нибудь острое – какое-нибудь стёклышко или обломок бритвы, – можно было бы отделить принцессу от трона, если вам так хочется.
   – Грандиозно! – как обычно воскликнула кукла Надя.
   – Но для этого нужно снова отправиться на поиски? – поинтересовался Профессор.
   – Конечно! – поддержал его дядюшка.
   – Стойте! – выкрикнул Пузырёк. – Чернобородый просто хочет от нас избавиться!
   – Пусть Онитаруб останется здесь на страже, – тотчас предложил Ять.
   – Правильно! – согласился Профессор.
   – Но у него рецепт. Может быть, рецепт лучше взять с собой? – предложил Пузырёк.
   – Нет, его можно потерять по дороге. А у Онитаруба твёрдая рука. Он рецепт ни за что не выпустит, – возразил Профессор.
   И игрушки отправились на поиски, оставив Онитаруба сторожить принцессу Я и Чернобородого. Впрочем, не ушёл и Пузырёк. Он спрятался за тумбу и стал подсматривать. Когда все удалились, дядюшка Ять склонился к принцессе и прошептал:
   – А теперь, ваше высочество, нужно завладеть рецептом. И тогда кукла Надька никогда не вылечится. Видите, как я всё ловко подстроил!
   – Правильно! – обрадовалась принцесса. – Отними рецепт у этой деревяшки Онитаруба! И ущипни его!
   Льстиво улыбаясь, Ять подошёл к Онитарубу и похлопал его по руке. Но под свирепым взглядом Онитаруба отскочил и снова примостился возле принцессы:
   – Надо придумать что-то очень хитрое, иначе рецептом не завладеть!
   – Я-я-я-я! – завизжала та вполголоса. – Я не хочу, чтобы кукла Надька посветлела!
   – Минуточку! – остановил её дядюшка. – Ваше высочество, я придумал! Этот Онитаруб – как нам докладывала злая волшебница Пустота – всё время хвастается своим твёрдым характером. Надо сделать так, чтобы характер у него стал мягким. Тогда он сам отдаст рецепт.
   – Сам отдаст? – недоверчиво переспросила его принцесса.
   – Конечно! – уверенно ответил тот. – Он же станет мягкохарактерным, и уговорить его будет очень просто.
   – А как ты превратишь его твёрдый характер в мягкий? – спросила принцесса.
   – При помощи вот этого ластика! – самодовольно улыбаясь, достал Ять из тумбы огромный ластик. – Я действительно сделан на букву «ять», если смог такое придумать. Видите… – показал он на грудь Онитаруба. – Единственная буква, которую он знает, – это твёрдый знак. Вот в чём кроется твёрдость его характера! Если же ластиком стереть вон ту поперечную чёрточку – твёрдый знак превратится в мягкий. Понятно? Только не визжите! – приказал Ять и подошёл к Онитарубу:
   – Э… премного-много-многоуважаемый Онитаруб! Во время трудного путешествия ты испачкал свой нарядный костюм! Позволь, я тебе его почищу вот этим ластиком, и ты будешь опять как новенький!
   – Ладно, почисти, – согласился Онитаруб. – Только не думай, что я стану к тебе лучше относиться!
   – Подними голову кверху, чтобы пыль не испачкала тебе лицо! – попросил Ять.
   И как только тот выполнил его просьбу, быстренько стёр поперечную чёрточку в твёрдом знаке на груди Онитаруба.
   – А теперь, ваше высочество, попросите его о чём-нибудь, – обратился он к принцессе.
   – Подойди ко мне, милый Онитаруб. Давай дружить с тобой? – сказала принцесса.
   – А чего же, давай! – послушно ответил Онитаруб и подошёл к ней.
   – И не дружи больше с куклой Надькой! – уже уверенно приказала принцесса.
   – Ладно, не буду! – тотчас согласился тот и удивился: – Что со мной? Какой я стал покладистый.
   – Разожми руку, дорогой Онитаруб, – попросил его Ять.
   – Кажется, я не должен этого делать? – задумчиво произнёс Онитаруб. – Но я не могу вам ни в чём отказать!
   Из разжатой руки Онитаруба выпал рецепт. Но в этот момент из своего укрытия выскочил Пузырёк и подхватил его.
   – Эй, игрушки! Тревога! – закричал он.
   – Кто кричал? Что случилось? – окружили его прибежавшие куклы.
   – Принцесса Я и Чернобородый сделали Онитаруба мягкохарактерным и чуть было не выманили у него рецепт! – ответил Пузырёк.
   – Неправда! У Онитаруба твёрдый характер и твёрдая рука! – вступилась за друга кукла Надя.
   – Да, да, эта рука не могла выпустить рецепт! – поддержал её Профессор.
   – А это – видели? – показал им рецепт Пузырёк. – Если бы я вовремя его не перехватил, он бы оказался у принцессы Я.
   – Онитаруб, это правда? – спросила Надя.
   – Я не понимаю, что случилось? – пожал Онитаруб плечами. – У меня больше нет никаких твёрдых убеждений! Я могу не отдавать рецепт. Но могу и отдать. Я могу дружить с куклой Надей. А могу дружить и с принцессой Я.
   И он продекламировал:

     Всё готов я сделать,
     Что шепнут на ушко,
     И в любых руках я
     Мягкая игрушка.
     Быть могу весёлым,
     Быть могу печальным
     И принципиально
     Непринципиальным.

     У меня характер
     Мягкости исполнен.
     Слово дав, исполню
     Или не исполню.
     Доброе и злое
     Совершу я дело,
     Как и подобает
     Делать мягкотелым.

   – Какой ужас! – воскликнул Профессор.
   – Ничего! – заявил Пузырёк. – Рецепт у меня. Я же говорил вам, что нельзя верить Чернобородому.
   – Пожалейте меня! – завопил Ять, бухнувшись на колени. – Я – бракованный! Я – безграмотный! Я – плохой и поэтому достоин сожаления.
   – Выхвати у Пузырька рецепт и отдай мне! – тихонько приказала в это время принцесса Онитарубу.
   Тот немедленно вырвал рецепт у Пузырька из рук и протянул его принцессе.
   – Стой! – хором воскликнули Пустышки. – Мы этого не позволим!
   Но когда Онитаруб было остановился, дядюшка Ять вскочил на ноги и закричал:
   – Кто этого не ПОЗВОЛИТ?!
   – Мы! – опять хором ответили Пустышки.
   – И мы! – так же все вместе заявили остальные игрушки.
   – Ах! – воскликнула в этот момент принцесса и свалилась с трона, несмотря на то, что была к нему приклеена волшебным клеем «БФ».
   – Проклятье! – схватился за голову дядюшка Ять. – Конец нашему царству! Вы случайно произнесли волшебное слово!
   – Э… неуважаемый! – поинтересовался Профессор. – О каком волшебном слове вы изволите говорить?
   – О слове «Мы»! «Мы»! Проклятые игрушки! – затопал ногами Ять. – Это слово было у нас запрещено под страхом смерти, потому что тот, кто его произносит, мгновенно оказывается сильнее принцессы Я!
   – Я-я-я-я-я-я!!! – завизжала принцесса.
   – Нет, мы не случайно его произнесли. Ведь мы – именно МЫ! – всё делали сообща! – торжественно заявил Профессор. – Запомни, Онитаруб… Ах, да, ведь у тебя теперь нетвёрдая память… ну, так пусть все запомнят: МЫ всегда сильнее, чем Я!
   – А теперь пускай принцесса прочтёт ту букву, которую знает, – напомнил Пузырёк.
   – Я сейчас умру от злости! Я знаю букву «я», а она последняя в рецепте. Последняя-я-я-я-я! – упала на пол принцесса.
   – Смотрите! Смотрите! А вот мягкий знак! – заглянув в рецепт, воскликнул Онитаруб.
   – Я сейчас тоже умру от злости. Ведь это моя вина, что он теперь знает мягкий знак! О!!! – схватил себя за волосы дядюшка Ять и упал рядом с принцессой.
   – Когда мы были ещё оловянными солдатиками, каждый из нас знал по одной букве из волшебного слова МЫ. Я знал букву Ы, – сказал Пустышка Первый.
   – А я букву М. Может, эти буквы тоже есть в рецепте? – сказал Пустышка Второй, и они склонились к рецепту.
   – Вот видите! – воскликнул Профессор. – Мы не зря проделали это трудное путешествие. Настал торжественный миг. Такой торжественный, что я бы лично снял шляпу. Сейчас мы прочитаем этот рецепт все вместе. И избавим куклу Надю от её ужасной болезни!
   И игрушки, склонившись к рецепту, начали его читать.

   – У… – начала первой кукла Надя.
   – М… – продолжил Пустышка Первый.
   – Ы… – сказал Пустышка Второй.
   – Т… – настала очередь Профессора.
   – Ь – мягкий знак… – гордо заявил Онитаруб.
   – С… – торжественно произнёс Пузырёк.
   – Я – я-я-я-я… – завизжала принцесса.

   – Итак, чтобы кукле Наде избавиться от черноты, ей нужно срочно… – начал Профессор.
   – УМЫТЬСЯ! – громко прокричали игрушки.
   Тут же у кого-то в руках мелькнули тазик и полотенце. Игрушки окружили куклу Надю, а когда они расступились – кукла Надя оказалась белой-пребелой, чистой-пречистой и по-прежнему хорошенькой-прехорошенькой.
   – Пузырёк! Я была к тебе очень несправедлива. Ты хороший-прехороший. Я буду с тобой дружить! Всегда! – улыбаясь, сказала кукла Надя.
   – Что ты сказала?! – воскликнул Пузырёк. – Вот это не смешно. Вот это не обидно! Вот это здорово!
   И, взявшись за руки, игрушки принялись танцевать и петь:

     – Мы умыли куклу Надю.
     Ей вернули красоту.
     Нашей верной дружбы ради
     Одолели Пустоту…
     Дружба может сделать чудо
     Даже с ней, с принцессой Я!

     – Я хорошей тоже буду,
     Или буду я не я! —

   вступила в их хор принцесса.

     – От обиды льются слёзы!..
     Я – плохой! А как мне быть? —

   поднялся с пола дядюшка Ять.

     – Станешь снова Дед-Морозом,
     Если бороду умыть! —

   пропели в ответ игрушки и продолжили:

     – Хоть хвалиться не годится,
     Но дружней игрушек нет…

   Но в этот момент с дивана поднялся Хозяин Комнаты. Игрушки тотчас замолчали, застыв на месте, а тот закончил песенку за них:

     – А затем, как говорится,
     Уходя – гасите свет.

   Хозяин Комнаты поднёс руку к выключателю. Свет погас, и наша сказка закончилась.

Король Пиф-Паф, или Сказка про Ивана-Не-Великана

   Однажды ранним утром, когда едва выглянувшее солнце лишь начало пробивать косыми лучами лес, на глухую поляну в самой его чаще выбрался царь Горох. Отряхнув кафтан из листьев и трав, расправил усы, уселся на пень и заиграл в рожок. А лес, словно большой оркестр, тотчас стал вторить ему многими голосами. Царь Горох отнял от губ рожок, прислушался и торжественно объявил:

     Я – царь Горох,
     Лесной скоморох.
     Небо – корона.
     Пень – вроде трона.

     Была ворона при троне,
     Чтобы царства не проворонить.
     Сидела, хвостом вертела,
     Повертела и улетела…

     А царство моё такое:
     Не обведёшь рукою!
     И рощи-то в нём, и птицы,
     А главное – небылицы.

     Такие уж Были-небыли,
     Что и на свете не были.
     А на самом-то деле были
     Эти Небыли-были.

     Про Чудовище из чащобы —
     Всё мало ему, всё ещё бы! —
     Про Ивана-не-великана,
     Да про невесту Ивана…

     А сказка идёт по росам —
     Тук, тук, тук,
     И вот она,
     Милости просим,
     Тут как тут!

   Не успел царь Горох закончить, как из-под его руки выскочил Чудовище. Чудовище, как Чудовище: брюки, пиджак, галстук бабочкой. В руке саквояж: переселяется. Только лицо – словно пруд, заросший тиной, – безликое лицо.
   Огляделся Чудовище по сторонам, заметил под ногами хилый кустик и горестно всплеснул руками:
   – Крапива-то, крапива как заглохла!
   Сорвал кустик, вставил себе в петличку и погрозил кому-то:
   – Ну, погодите у меня!
   Тут луч солнца ударил ему в глаза. Отскочил он в сторону, выхватил из кармана огромные тёмные очки, закрыл ими пол-лица и кинулся в чащу. А лучи за ним, как будто поймать хотят. Шарахается Чудовище из стороны в сторону, на деревья натыкается, а они сцепились ветвями – не пускают.
   – Эй, вы чего? – закричал Чудовище.
   – Кто ты? – откликнулись деревья.
   – Я – Чудовище! Да вы что, не знаете? Первый раз в сказке, что ли? – затрясся Чудовище от возмущения.
   Замерли деревья, пригляделись:
   – Что-то не похоже.
   – А я теперь хитрый, – заявил Чудовище и запел:

     Появлюсь я – все окрест
     Говорят: да он не съест!
     Если надо – спину гну,
     Надо – я высокий,
     И из всех кругом тяну
     Со-о-оки!

     Открываюсь я не вдруг,
     Говорю любому: друг!
     Если надо – спину гну,
     Надо – я высокий,
     И из всех кругом тяну
     Со-о-оки!

     А попробуй задержи,
     А попробуй докажи!
     Если надо – спину гну,
     Надо – я высокий,
     И из всех кругом тяну
     Со-о-оки!

   – Уходи из нашей сказки! – замахали деревья ветвями.
   – Да как вы смеете? – затопал ногами Чудовище. – Да я… я из вас души вытряхну! Всё равно расступитесь!
   И Чудовище схватил стволы тех деревьев, что были поближе, и так их тряхнул, что из них в самом деле вывалились… души.
   – Вы кто такие? – изумился Чудовище.
   – Мы Души деревьев, ты нас вытряхнул! – объявила первая Душа. – Я – Душа вот этого старого Дуба, а это – Душа Ивы и Берёзы. Не плачь, Душа Ивы!
   – Я – плакучая, я не могу не плакать, – отозвалась Душа Ивы и, всхлипнув, добавила: – Особенно теперь.
   – Берёзовых бы розог тебе! – накинулась Душа Берёзы на Чудовище.
   – Ты сильный, ты натворишь у нас бед! – расстроилась Душа Дуба.
   – Дуб, Дуб, а понял, с кем имеет дело. А ну-ка убирайтесь отсюда! – самодовольно расхохотался Чудовище.
   – Но деревья без нас перестанут быть живыми! – хором воскликнули Души деревьев.
   – Я не люблю, когда деревья живые, – топнул ногой Чудовище. – Я люблю, когда деревья мёртвые! Нечего зря тянуть соки из земли. Вон какая крапива у вас… – поправив в петлице сорванный кустик крапивы, возмутился Чудовище. – Разве это порядок?
   – Чудовище! – разом выдохнули Души.
   – Да, Чудовище! Каждому своё. Вон остальные деревья стоят, и ничего. Лес, как лес. А вы… тоже мне, герои нашлись!
   – Каждому своё, – возразила Душа Дуба, – а лес… он и зашуметь может.
   – Перекричу! – отмахнулся Чудовище. – А чем это так противно пахнет в лесу? – спросил он, втянув воздух носом.
   – Это цветы, – улыбнулась сквозь слёзы Душа Ивы, – они распустились. Я, Плакучая Ива, всегда плачу от радости, когда цветы распускаются.
   – Я вижу, вы все здесь распустились! – возмущению Чудовища не было предела. – Вон из моего леса! И не сметь больше плакать от радости! Плакать надо от горя. Ну, в крайнем случае – от обиды. Вон!
   – Это даже хорошо, что мы можем двигаться, – вздохнула Душа Дуба.
   – Что значит «хорошо», что значит «хорошо»? Не должно быть для вас такого слова! Вам должно быть только плохо! – перебил её Чудовище.
   – Плохо теперь стоять без дела, – возразила ему Душа Дуба. – А мы понесём плач Ивы далеко-далеко, чтобы и люди, и птицы, и цветы знали: Чудовище пришло в сказку!
   – Чем дальше, тем лучше! – передразнил её Чудовище.
   Тут Душа Ивы утёрла глаза зелёным листочком и улыбнулась: «А, действительно, зачем плакать? У меня высохли слёзы. Теперь я заплачу только от радости, когда ты лопнешь от злости!» – И, взмахнув руками-ветками, закружилась вокруг Чудовища, напевая:

     Над рекою Ива
     Грустила,
     Распускала косы
     Густые.

     Жаловалась вниз
     Отраженью:
     Сколько лет стоим
     Без движенья!

   Подпевая, вслед за ней поплыли в хороводе Душа Дуба и Душа Берёзы.

     Проплывали по́низу
     Гусли,
     Величали Ивушку
     Грустной.

     Проплывали по́верху
     Тучи,
     Величали Иву
     Плакучей…

   С окрестных деревьев понеслись тревожные трели соловьев. Голос Ивы стал ещё звонче:

     А теперь пойду
     По дубравам,
     Хочешь – прямо,
     Хочешь – направо.
     Нету ни дверей,
     Ни порога,
     Мне теперь повсюду
     Дорога…

   От такой дерзости Чудовище даже оцепенел. Не знает, что и сказать! А Души деревьев продолжали кружиться и петь:

     Соловьёв возьму
     Я на ветви,
     Пусть расскажут людям
     И ветру.

     Что леса Чудовище
     Душит,
     Что пора спасать
     Наши Души!

   Закончив песню, Души деревьев плюнули в сторону Чудовища и удалились.
   А из-под земли стали выбиваться мухоморы и чертополохи. Все снаряженные по-походному – с заплечными мешками, в шляпах. Только у мухоморов мешки – красные, в белую крапинку, а у чертополохов – из продолговатых чертополошьих листьев. И там, где они выбивались, у окрестных деревьев тотчас опускались ветви и вяли листья.
   Потом распахнулся зелёный куст, и на поляну выпорхнула Злючка-Колючка – модная дама в зелёных туфельках на высоких колючках, в зелёном плаще и перчатках с крагами на колючках, с пучком из колючек на голове и с веером из длинных колючек в руках.
   – Кавалергады! – оглядев своё войско, восторженно воскликнул Чудовище. – Как есть кавалергады! – И простерши руку, торжественно произнёс:

     Всё кругом переиначу,
     Тишиной назначу гром,
     Мухомора я назначу
     При себе боровиком…

   В ответ на эту речь вверх взлетели красные в белую крапинку шляпы, и мухоморы, все как один, склонились в благодарственном поклоне. Чудовище ещё в больший раж вошёл:

     Пусть крапивные гуляют,
     Пусть крапивные поют,
     Все поляны заселяют
     И земные соки пьют!

     Хороши лишь те, что плохи,
     Обещаю я всерьёз,
     Что при мне чертополохи
     Расцветут пышнее роз!

   При этих словах чертополохи упали на колени…

     А колючку не иначе,
     Как берёзой назовём.
     Это значит, я назначил!
     Я – гуляю! Мы живём!

   Прижав руки к сердцу, Злючка-Колючка присела в реверансе, потом послала Чудовищу воздушный поцелуй и восторженно закричала:
   – Чудовищно!
   – Назначаю тебя своей притворной дамой! – продолжал распоряжаться Чудовище. – Эй, Дикий Хмель!.. Или нет в лесу такого?
   – Как не быть, как не быть! – выскочил из чащи Хмель, на ходу застегивая ливрейный фрак с вьющимися аксельбантами. – С приездом, Ваша Немилость! Все ждали, когда же к нам пожалуете, не обойдёте. Дождались!
   – Что ж не вьёшься тогда возле меня? – усмехнулся Чудовище.
   – А вот и вьюсь, а вот и вьюсь! – заюлил Хмель и поднёс ему непонятно как появившуюся в его руках желудёвую кружку. – Прошу, стопочка наилучшей белены. Особой!
   Его Немилость лихо опрокинул кружку и крякнул от удовольствия:
   – Повторить!
   Тут откуда ни возьмись выскочила на поляну Девка-Бузина в фартуке из лопуха. В ушах серьги из гроздьев бузинных ягод, острые листики на голове в бигудях – видать врасплох застали, не успела прихорошиться. В руках у неё была вторая желудёвая кружечка.
   Чудовище кружку взял и Хмелю поднёс. Но тот головой замотал, стал отказываться.
   – Не потребляю-с! На молочной диете-с! Только для вас, Ваша Немилость…
   – Ты же Хмель! – удивился Чудовище.
   Хмель вьюном прошёлся по поляне, взмахнул рукой – и среди деревьев вспыхнула неоновым светом вывеска: ТАВЕРНА «ЛЕСНАЯ МАЛИНА». Чудовище обрадовался, ногами затопал и закричал:
   – Гуляй, крапивное семя! Заводи пир горой, дым столбом, дым коромыслом! А некрапивные пусть плачут! Почему-то мне приятно, когда плачут! Почему бы это, а?
   Злючка-Колючка, влюблённо глядя на него, только руками всплеснула:
   – Вы же Чудовище!
   – Вот! – назидательно поднял он палец и задумчиво огляделся по сторонам. – Надо разведать, нет ли поблизости какого царства-королевства? А то кого обижать будем?..
   При этих словах царь Горох, который всё это время на пеньке сидел, встрепенулся, с пенька соскочил и быстренько улизнул с поляны. Он побежал в соседнее царство-королевство, что расположилось сразу за лесом.
   Там же ни о чём знать не знали, слыхом не слыхивали, к завтраку готовились. Прямо перед дворцом с витыми башенками и шпилями набекрень накрыли огромный стол, заставили его стеклянными сулеями, заморскими высокими бокалами, графинами и кувшинами с разноцветными соками. За стол уже уселся царь-прецарь, король-прекороль, граф-преграф, барон-пребарон Всея Сказки Пиф-Паф. Сам мелок и худ, едва голова над столом торчит. Рядом застыла Нянюшка-мамка-кухарка-повариха. Сигнала к завтраку ждут. Вышли из дворца Часы Золотые Усы, на пьедестал взгромоздились, бить начали. Пиф-Паф с Нянюшкой пальцы загибают, считают. Часы Золотые Усы закончили бой, с пьедестала соскочили и, забрав его с собой, ушли. А царь-прецарь, король-прекороль и прочее радостно объявил:
   – Ну вот! Раз Часы Золотые Усы возвестили царский завтрак, так тому и быть.
   Нянюшка-мамка-кухарка-повариха засуетилась, стала Пиф-Пафа потчевать:

     Пей, батюшка, соки,
     Будешь высокий!..

     От сока морковного
     Прибавится кровушки.

     От сока капустного
     Прибудет в головушке…

   Пиф-Паф тотчас обиделся и отодвинул бокал с капустным соком:
   – Это что ж, кочан заместо головы?
   Но Нянюшка-мамка не растерялась:

     Капуста кудрявая,
     В серёдке извилины!
     Пей, батюшка, соки,
     Питайся усиленно.

     От сока черничного —
     Чёрные бровушки,
     От земляничного
     Сладкое словушко.

     Ну, а для духу
     Царского, прочного
     Выпей-ка чарку
     Сока чесночного!

   Хватил царь-прецарь сока чесночного да бегом к одному из дворцовых углов, на котором обозначились две зарубки: царского нынешнего росту и, видимо, росту для Пиф-Пафа идеального. Примерился, но выше низшей зарубки не оказался.
   – Вот! Соки пью, а росту не прибавляется. «Пей, батюшка, соки, будешь высокий!» – передразнил он Нянюшку-мамку. – Сколько лет меряюсь со своей меркой, а всё никак не перерасту! Мало меня! Нету меня почти что вовсе! Количества всё никак не наберу. Капуста, што ль, паршивая?
   Подбежал к столу, схватил табуретку да так грохнул её об пол, что та разлетелась на кусочки.
   – Ох, силушки-то в тебе сколько! – восхитилась Нянюшка-мамка.
   – «Силушки, силушки»!.. А росту? Я – царь-прецарь, король-прекороль, граф-преграф, барон-пребарон Всея Сказки, а в зеркало поглядишься… тьфу! Четвертинка! При таком количестве титулов – нет во мне самом никакого количества!
   – А ты, батюшка, – стала утешать его Нянюшка-мамка – повели величать себя Ваше Количество. Вот и всё. Как назовут, так и увидят. В слове-то сила, Ваше Количество! Гляньте-ка, каков у нас царь. А?.. Высок-то как!.. А широкоплеч! Не царь, сплошное количество!
   – Ну, ладно, ладно… терпеть не могу этого! А что, действительно повыше стал, а? – подозрительно посмотрел на неё Пиф-Паф.
   – Да уж как вырос в наших глазах! Уж как вырос! Что твоя мерка? Тьфу! Перерос ты свою мерочку, Ваше Количество! – заохала Нянюшка-мамка. – Да ведь кто в наших глазах вырос, тот в наших глазах так и останется.
   – Ладно, ладно, верю, – успокоился царь-прецарь и потянулся к стакану с соком.
   Но вдруг, одновременно качнувшись во всех сулеях, бокалах, стаканах, графинах и кувшинах, соки исчезли, словно кто-то снизу сделал большой глоток, а на царский двор с криками ворвался Министр:
   – Чудовище! Чудовище пришёл в наше царство-королевство! Я сам видел!
   Пиф-Паф вжался в кресло и зажмурил глаза:
   – Где, где Чудовище? Ничего не вижу.
   – Да глаза, глаза-то откройте, горе моё! – заломил руки Министр.
   – Ну? Где? – открыл глаза Пиф-Паф.
   – Да не здесь, не здесь! Там, в лесу, в самом тёмном месте, – испуганно оглянулся Министр.
   – А ты зачем в лес ходил? Мог бы не ходить, ничего бы и не увидел. Сам виноват! – отрезал Пиф-Паф и потребовал: – Соку!
   – Нету! Нету больше соку! – в отчаянии схватился за голову Министр. – Глаза-то пошире откройте!
   Пиф-Паф задумчиво оглядел стол, но тотчас нашёлся:
   – Ну, нет, вижу. Вели принести.
   Вдруг треснула земля, и посреди двора образовалась большая расщелина.
   – Вот! Вот! – почти обрадовался Министр. – Видите? Из самой земли они соки пьют!
   – А ты чего радуешься? – накинулся на него царь-прецарь. – Чего же тут хорошего? Ты Министр Двора, а у тебя вон весь двор растрескался!
   – Был! Был Министр Двора, а потом…
   – Я тебя нанял Министром По Разным Обстоятельствам, – перебил его Пиф-Паф. – Затем назначил Министром Двора, но мы с тобой поссорились, и я переназначил тебя Министром Вне Двора. Ты обиделся и ушёл. А куда ушёл? В лес ушёл, в кусты ушёл, а теперь…
   – Но я же вернулся! Чтобы доложить вашему…
   – «Количеству!» – подсказала Нянюшка-мамка.
   – Что? Какому ещё «количеству»? – опешил Министр.
   – Теперь Наше Величество величают Нашим Количеством, – гордо пояснила Нянюшка-мамка.
   Министр только плечами пожал:
   – Чтобы доложить Вашему… Количеству, что Чудовище пришёл в Сказку! Да вот, пожалуйста: двое из его свиты! – указал он на ввалившихся во двор сильно подвыпивших Чертополоха и Мухомора, которые, увлечённые беседой между собой, никого вокруг не замечали.
   – Кавалер Чертополох, ты меня уважаешь? – споткнувшись, воскликнул Мухомор.
   – Кавалер Мухомор, я тебя уважаю! – поддержал его Чертополох.
   – А тттебе бе-белена не ударила в верхние листики? – не унимался Мухомор.
   – Ещё как, отсохни у меня правая ветка! – пошатнулся Чертополох.
   – Значит увввважаешь? – обнял его Мухомор.
   – Кавалергад буду! – ударил себя в грудь Чертополох.
   – Всё! – удовлетворённо облобызал Чертополоха Мухомор. – А ты сколько желудёвых кружек разбил?
   – Десять! – подумав, торжественно объявил Чертополох.
   – А я и того больше! Да ещё Хмелю на левый корень наступил, а у него на нём мозоль! Ох, и повеселились мы с тобой!
   Качаясь и поддерживая друг друга, кавалеры двинулись к столу, громко горланя песню:

     Мы в «Лесной малине» были,
     Пели песни, пили сок.
     Пели? Пели! Пили? Пили!
     Дрались? Дрались!
     Всех побили!
     А когда мы всех побили,
     То пустились наутёк!

     Нас в лесу таких лишь двое,
     И любой из нас не плох!
     Мы герои? Мы герои!
     Мухомор! Чертополох!

     Перечертополошили
     Мы в лесу, конечно, всех!
     Мы в «Малине» были? Были!
     Пели? Пели! Пили? Пили!
     Дрались? Дрались!
     Всех побили!
     Умохоморились! Эх!

     Нас в лесу таких лишь двое,
     И любой из нас не плох!
     Мы герои? Мы герои!
     Мухомор! Чертополох!

   Наткнувшись на стол, они остановились и уставились на сидящего за ним Пиф-Пафа. Тот, поёрзав, достал из-за спины корону, нахлобучил её и с ужасом вылупил глаза на кавалеров.
   – Эттто что такое?.. Какой смешной человечек! Растёт корешками вверх. Интересно, откуда он тянет соки? – обратился Мухомор к Чертополоху, ткнув пальцем в корону.
   – Должно быть отовсюду! – обвёл руками воздух Чертополох.
   Мухомор пошатнулся в сторону Пиф-Пафа:
   – Соперник?!
   – Я – царь-прецарь, король-прекороль, граф-преграф, князь-прекнязь, барон-пребарон Всея Сказки! – попытался сохранить важное выражение лица Пиф-Паф.
   – Пойдём на кухню! – поманил его пальцем Мухомор.
   – Я не пригоден для еды… – вжался в кресло царь-прецарь. – Разве не видно?
   – Очень надо есть такую поганку! – брезгливо поморщился Мухомор. – Нас, нас теперь будут есть! Понял? Мы назначены белыми грибами! И всё! Хватит! Поглумились над нами! Палками шляпки сбивали! А?.. А каких-то сопливых маслят… – он даже задохнулся от обиды. – Всё! Мухомор а-ля боровик! Под майонезом! В соусе «сатэ»! – на лице Мухомора появилась блаженная улыбка. – У меня уже внутри всё заранее кипит. Пошли на кухню, посмотрим. Я в разведке, понял? Скоро всем мухоморным войском нагрянем… Хотя ладно, тогда и посмотрим. Кастрюльки мыть! Сковородки чистить! Маринады готовить! Только сушиться не хочу, говорят, щекотно… Ох, что-то меня размухоморило! Пошли, кавалер Чертополох!
   Кавалеры, пошатываясь, удалились, а на царском дворе наступила гробовая тишина. Первым опомнился Министр.
   – Ваше Количество! Только не теряйте присутствия духа!
   – У меня нет Министра Присутствия Духа, – обречённо вздохнул Пиф-Паф.
   – Конечно, вы же больше одного министра вообще не держите! – неосторожно брякнул Министр.
   – Ты, ты будешь моим Министром Присутствия Духа! Только никогда, никогда не покидай меня! – вцепился в него Пиф-Паф.
   Министр тоже вцепился в него, потому что за дворцом раздались свист, улюлюканье, топот множества ног и загремела лихая песня:

     Вперёд, чертополохи,
     Бродяги-мухоморы!
     Дела людские плохи,
     Мы всё заселим скоро.

     О чём мечтали все вы,
     Сегодня совершится:
     Мы вытопчем посевы
     И проса, и пшеницы.

     Тяни земные соки
     Без страха и оглядок
     Из-под берёз высоких
     И огородных грядок.

     Настало наше время,
     И нету нам преграды.
     Вперёд, лихое племя,
     Вперёд, кавалергады!

   – Ваше Количество! Мысль! – схватился Министр за голову.
   – Ну? – отцепился от него Пиф-Паф.
   – Полцарства тому, кто победит Чудовище!
   – Почему же это сразу полцарства? – мгновенно набычился Пиф-Паф. – Одну осьмую, и довольно!
   Министр даже руки заломил от огорчения:
   – Не спорьте, горе моё! Пол! Полцарства! И принцессу Пиф-Паф-Пифочку впридачу. Вот!
   – Ка… какую Пиф-Паф-Пифочку? – обомлел от неожиданности царь. – Нет у меня никакой Пиф-Паф-Пифочки.
   – Ну да, нет. Что ж из этого? Главное – пообещать, – нисколько не смутившись, заявил Министр.
   Пиф-Паф что-то прикинул в уме и решительно замотал головой:
   – С Пиф-Паф-Пифочкой полцарства много!
   – Ваше Количество! – упал на колени Министр.
   – Ладно, – вздохнул Пиф-Паф, – пусть разнесут весть. Да, но пока кто-нибудь найдётся, мы будем находиться в страхе перед Чудовищем?..
   Тут откуда-то донёсся бой Часов. От раскатившегося звона царь-прецарь уши зажал, ногами затопал:
   – Всё идут и идут, а нам час от часу не легче!
   – Ваше Количество! Ещё одна мысль! Просто с ума можно сойти. Вот… – от волнения Министр даже задохнулся. – Надо остановить время. Надо разбить Часы Золотые Усы, и тогда оно остановится. Всё останется, как сейчас, пока кто-нибудь не найдётся и не победит Чудовище.
   – Так… – потёр от удовольствия руки Пиф-Паф. – А кто пойдёт разбивать Часы?
   – Вы! Вы будете убивать время! – поклонился ему Министр.
   – Ладно! – согласился Пиф-Паф. – Только первым пойдёшь ты. У них, знаешь, какая здоровенная гиря? Тебя они стукнут – тебе что. А я царь-прецарь, король-прекороль, мне больно будет. Пошли!
   А тем временем за углом дворца Часы Золотые Усы, забравшись на пьедестал, беседовали с царём Горохом, лесным скоморохом.
   – Да, время, самое время появиться герою. Что же тянуть? – горячился царь Горох.
   Золотые Часы неторопливо мизинчиком передвинули золотую минутную стрелку на лице-циферблате и поморщились:
   – Это бес-тик-тактно напоминать времени о времени! Секунда в секунду! Минута в минуту! Сутки в сутки! Тик-так? Или тик-не-так?
   – Тик-то оно так, да всё не так! – покачал головой царь Горох. – В царстве-королевстве Чудовище, а ты стоишь себе и в свой золотой ус не дуешь, только знай мизинчиком его подвигаешь. Крутани-ка свои усищи как следует да и пробей время появиться герою.
   От возмущения Часы Золотые Усы взмахнули увесистой гирькой:
   – Ни за что! Мы никогда не спешим, мы никуда не спешим. Мы давно на пьедестале. Тик-так мы сказали, тик-так и будет. Тик-так-то!
   – А поспешить-то придётся, – прислушался к шуму перед дворцом царь Горох. – Разбивать тебя бегут царь-король со своим министром.
   – Меня? За что? Мы очень верные часы! – удивились Часы и подозрительно покосились на него. – А откуда ты знаешь?
   – Слух-то у меня лесной, сейчас и ты узнаешь, – усмехнулся царь Горох. – Они время хотят остановить, чтобы пока всё осталось, как есть. Не торопились, не торопились, а сами себе час пробили!
   Тут и Золотые Усы услышали азартные крики Пиф-Пафа.
   – Ты их под дых, в пружину, в пружину! Тогда оно вмиг остановится!
   – Безумец! – заметались на пьедестале Часы. – Он же король!
   – Да без царя в голове. Прыгай! – решительно дёрнул часы за ус царь Горох.
   Часы Золотые Усы тяжело ухнули с пьедестала и, прихрамывая, бросились за Горохом в лес.
   И вовремя. Как только они скрылись за кустами, прибежали Пиф-Паф с Министром.
   – Сбежали! – уставился на пьедестал Его Количество. – Вперёд!
   – А может, они решили спрятаться во дворце? – засомневался Министр.
   – Назад! – приказал Пиф-Паф.
   И они ринулись обратно во дворец.
   А беглецы, облегчённо вздохнув, остановились.
   – Сильно ушиблись? – посочувствовал Горох.
   – Пустяки, – отмахнулись Часы, – мы – антиударные… Ик-ак! Ик-ак! Извини, это мы от возбуждения… Ты посмотри, какой пульс?! Сто двадцать секунд в минуту! Тик-так может хватить и разрыв пружины. Подкрути, пожалуйста, там, сзади… Надо подзавестись!
   – У тебя все винтики целы? – встревожился царь Горох.
   – Ты что? – обиделись Часы. – Хочешь сказать, что у меня винтиков не хватает?
   – Хочу сказать, что самое время вызвонить героя! – решительно заявил Горох.
   – Ох, после такой встряски! – заохали Часы, но ударили.
   Звон получился какой-то неуверенный, дребезжащий. Неудачный звон вышел. Не успел он умолкнуть, как перед ними появился некто длинный, тощий, в шляпе с пером, в камзоле с гербом, со шпажонкой на боку…
   – Этттто что такое? – уставился на тощего царь Горох.
   – Герой, – без энтузиазма ответили Золотые Усы. – С приличной родословной.
   – Тебя как звать? – обратился к тощему Горох.
   – Принц Уа-Уа. Заморский, – дрожа коленками, отозвался тощий.
   – Немедленно раззванивай его обратно! – решительно потребовал Горох.
   Но принц стремительно рванул в сторону и скрылся. Царь Горох с досады даже сплюнул. Часы Золотые Усы примирительно тронули его за плечо:
   – Ладно, кому время-то появиться? Ивану-царевичу или Ивану-великану?
   – Ивану! – отрубил Горох. – Просто Ивану.
   – Ладно, – пожал плечами Часы. – Только теперь уж и ты помогай своим рожком.
   Царь Горох подул в рожок, Золотые Усы для вдохновения уставились в небо и гулко ударили один раз. Горох подхватил напевной короткой мелодией.
   …Из земли показались ноги, обутые в лапти. Одна нога почёсывала другую…
   Часы ударили второй раз. Горох снова поддержал рожком.
   …На ноги крепко встало широкоплечее туловище…
   Тут Золотые Усы замешкались. А Царь Горох заволновался:
   – Ты что, ты что?.. Бей скорей!
   – Не мешай работать! Для головы нужен особый звон. Да и ты постарайся, – спокойно ответили Часы и выдали самый мелодичный, самый раскатистый звон из трёх.
   Царь Горох тоже не ударил в грязь лицом. Его рожок пропел самую мелодичную фразу из трёх.
   И на плечах появилась весёлая, белозубая голова с копной соломенных волос… Она широко улыбалась.
   – По здорову ли, Ваня? – участливо спросил царь Горох.
   – Да руки есть, чтобы бить комаров, а коли руки есть – значит здоров! – весело ответил Иван.
   – Да ты балагур! А богат ли? – не отставал Горох.
   – Коров у меня – невидимо, стало быть их и не видели. Хорош табун, да ленивы кони: всю жизнь скачут, меня не догонят, – улыбнулся Иван.
   – А где крыша твоя? – продолжал расспрашивать его Горох.
   – А чем не солома? Где голова – там я и дома, – тряхнул соломенной шевелюрой Иван.
   – А как невесту звать? – приставал Горох.
   – А Дунька-Репка! Сидит в земле крепко, не до вечеру-темени, а до поры до времени, пока за косичку не выдерну, ни за что сама и не выйдет к нам!
   Тут и царь Горох улыбнулся.
   – Скромная, значит! Это хорошо. Прилично живёшь, Ваня, не хуже людей, – подвёл Горох итог.
   – Живу не лучше, живу не хуже, живу не шире, живу не уже, живу, как люди: чего нет – может, и будет. Зачем тебе-то я понадобился? – в свою очередь спросил Иван.
   – Да с Чудовищем надо сразиться, Ваня, – прикинулся простаком Горох.
   – С Чудовищем? – переспросил Иван и тотчас согласился: – Что ж, это можно. Меч даёшь?
   Царь Горох укоризненно посмотрел на Часы Золотые Усы. Те закрутились, заворчали:
   – Ещё не время! И потом, почему всё мы да мы?
   Горох только рукой махнул:
   – Ладно! Сам добудешь. Говорят, у царя-короля Пиф-Пафа есть.
   – Волшебный, что ли? – заинтересовался Иван.
   – Не то чтобы волшебный, а всё же, верно, не тупой. Смотря кто им махать станет, – назидательно ответил Горох.
   – И точно, меч от руки идёт, – согласился Иван.
   – Да, вот ещё! – подмигнул царь Горох Ивану. – Победишь Чудовище – полцарства получишь. Да ещё принцессу Пиф-Паф-Пифочку впридачу.
   – Ладно, возьмём, – согласился тот, присев на землю, чтобы поправить сбившийся онуч.
   И не заметил, как царь Горох что-то шепнул Золотым Усам, а те издали лёгкий серебристый звон. После этого за руку Ивана зацепилась какая-то шелковистая травинка. Поднялся Иван, дёрнул травинку – из земли выскочила Дунька-Репка. Крепкощёкая шустроглазая девчонка с косичкой на макушке.
   – Ты кто такая? – ошеломлённо уставился на неё Иван.
   – Здравствуй, Ваня. Я Дунька-Репка, – нисколько не смутившись, объявила девчонка. – Спасибо, что на свет вытащил.
   – Да я же тебя выдумал! – растерялся Иван.
   – И за то спасибо, что меня. Вот я и здесь, – рассмеялась Дунька.
   – Чудеса! – развёл руками Иван.
   – В сказке живём, Ваня, – строго заметила девчонка, потянулась и запела:

     Встань-ка, Дунька —
     Репка с диванчика,
     Сдунь-ка, Дунька,
     Пух с одуванчика…

     Ух-ты, пух-то,
     Глянь-ка, летит,
     А Дунька-Репка
     Танцевать хотит!

   – Не «хотит», а «хочет», – наставительно заметил царь Горох.
   – А я тёмная ещё, только из земли! Вот поживу на свете, всему научусь, – блеснула на него глазками Дунька и прошлась в танце, дробно перебирая туфельками-фасольками:

     Я на ножки крепкая,
     Я на щёчки крепкая,
     Вот какая репка я,
     Я из репок редкая!

   Тут Дунька неожиданно оборвала танец и, сразу перейдя на деловой тон, решительно заявила:
   – Ладно, Ваня, пошли во дворец за мечом. Полцарства возьмём, дом справим, в огороде репок насадим. И чтоб никакой Пиф-Паф-Пифочки! Понял? Забудь!
   И для убедительности ткнула его кулачком в бок.
   – Эй, ты чего сразу драться? – обиделся Иван.
   – Ладно! – поправила Репка на нём рубашку. – Пошли. Делу время, потехе час.
   – Ах, тик-как хорошо сказано! – восхитились Часы.
   И такие они с царем Горохом были восхищённые, такие довольные, что не заметили, как рядом с ними шевельнулся колючий куст, который оказался и не кустом вовсе, а плащом Злючки-Колючки. Недобро глянув вслед Дуньке и Ивану, притворная дама подтянула на руках элегантные зелёные перчатки, поправила причёску-макушку куста и неслышно скользнула в глубь леса.
   А на царском дворе шёл пир горой, дым коромыслом. Мухоморы валялись где ни попадя, повсюду слонялись чертополохи, некоторые перекидывались в листики. Пригорюнившиеся Пиф-Паф и Министр сидели в уголке на лавке и с тоской глядели на непрошеных гостей.
   – Вчера у меня на столе выросло два мухомора и – шасть в миску со сметаной. Они лезут в супы, забираются в соусы, прячутся в пироги. Их приходится вытаскивать изо всех кастрюлек и прогонять со всех сковородок, – жаловался Министр.
   – Время идёт! А где герой? – сердито шипел Пиф-Паф. – Часы Золотые Усы куда-то сбежали, как теперь время остановишь?
   Вдруг из дворца донеслись истошные вопли Нянюшки-матушки: «Караул! Караул!», а вслед за ними громкие крики: «Уа! Уа! Уа!..»
   Царь-прецарь с Министром тотчас забились под лавку.
   – Где ты, моё Присутствие Духа? – захныкал Пиф-Паф.
   – Да, здесь, здесь! Ваше Присутствие Духа не покинуло вас, – зашептал Министр, осторожно выглядывая из-под другого конца лавки.
   Но опасения их оказались напрасными: из дворца выскочила Нянюшка, таща за собой принца Уа-Уа. Заглянув под лавку, она постучала по ней.
   – Да, да, мы тут. А кто «караул» кричал? – отозвался Пиф-Паф из-под лавки.
   – Я! – объяснила Нянюшка-мамка. – Когда вызывают караул, всегда кричат «караул». Вон, героя к Вашему Количеству проводить надо было. Да, видать, разбежался-то караул. И герой странный: с Чудовищем пришёл сражаться, а всё «Уа-уа» кричит. Хоть в коляске вези его к Чудовищу.
   Успокоенный Пиф-Паф скоренько вылез из-под лавки. За ним вылез и его царское Присутствие Духа.
   – Здравствуйте, я заморский принц Уа-Уа, – представился герой и тотчас полюбопытствовал:
   – А вы почему под лавкой сидели?
   – А мы царь-прецарь, король-прекороль! Где хотим, там и изволим сидеть! – отрезал Его Количество.
   Вместе с Министром он оглядел принца со всех сторон и, удовлетворившись увиденным, согласился:
   – Да, я вижу, что вы настоящий принц, у вас весь камзол расшит гербами.
   – Да, да, Ваше Количество, не камзол, а сплошной гербарий! – поддакнул Министр.
   – Но почему у вас такое странное имя – Уа-Уа? – поинтересовался Пиф-Паф.
   Видимо, привыкнув к таким вопросам, принц не только не смутился, но, приняв гордую позу, одним духом выпалил:

     Мой дед был знатен и богат,
     Он пил из серебра,
     Любил он в бой водить солдат,
     Любил кричать «ура».

     Был грозен дед и полон сил,
     Как тысяча пантер.
     И только не произносил
     Проклятой буквы «р».

     Он «р» не мог осилить, а
     «Ура» без буквы «р» – уа!
     Уа! Уа! Уа!

     Когда же я увидел свет,
     Мой дед явился в зал,
     Спросил он что-то, я в ответ
     «Уа» ему сказал.

     Растроган был мой дед до слёз,
     Облил слезами трон:
     Я клич победный произнёс
     Без буквы «р», как он.

     Я назван этим кличем. А
     «Ура» без буквы «р» – уа!
     Уа! Уа! Уа!

   – Как видите, с тех пор Уа-Уа стало и моим именем, и боевым кличем, – закончил принц и, в свою очередь, спросил Пиф-Пафа: – А у вас есть родословная?
   – Конечно! А как же? Только я её не помню наизусть! – возмутился было Пиф-Паф, но, сдержавшись, продолжил расспросы: – А как вы расправитесь с Чудовищем?
   – Очень просто! – Уа-Уа воинственно выхватил шпажонку. – Я его как уакну, в смысле, аукну, а потом уакокну!
   – И всё? – озадаченно спросил Пиф-Паф.
   – И всё! – решительно ответил принц.
   – Поразительно! – воскликнул Министр.
   – Тогда ступайте и сразитесь с Чудовищем, – приказал Пиф-Паф.
   – Нет, я так не привык, – вздёрнул нос Уа-Уа. – Я заморский принц, я должен ему сначала послать вызов.
   – А… кто же отнесёт этот вызов Чудовищу? – растерянно оглянулся Пиф-Паф на Министра.
   – А чего теперь бояться, чего бояться? – расхрабрился Министр. – Эй, господин кавалергад! – крикнул он кавалеру Мухомору. – Вот господин заморский принц явился, чтобы сразиться с Чудовищем!
   – Уа! Уа! Уа! – воинственным кличем поддержал его принц.
   – Что за детский крик на лужайке? – обернулся кавалер Мухомор.
   – Нет, это не детский крик на лужайке! – топнул ногой Министр. – Это боевой клич. Первое слово, которое произнёс господин принц в жизни, было боевым кличем. А теперь отправляйтесь к своему Чудовищу и отнесите ему вызов господина принца.
   – А без вызова нельзя? – недовольно поинтересовался кавалер. – Пусть себе идёт и сражается.
   – Нет! Нельзя! Принципиально! – чуть не захлебнулся от негодования Уа-Уа. – Мы, принцы, всегда поступаем принципиально!
   Поморщившись, Мухомор спросил Министра:
   – А когда нас готовить будут?
   – А вот вернётесь – поговорим! – сухо ответил тот.
   Пожав плечами, кавалер свистнул, мухоморы построились и ушли вслед за ним в лес. Царь-прецарь удовлетворённо потёр руки и весело объявил:
   – Ну, вот. А теперь…
   – А теперь покажите невесту, – перебил его Уа-Уа.
   – Ка… какую невесту? – остолбенел Пиф-Паф.
   – Вы же обещали тому, кто победит Чудовище, полцарства и принцессу Пиф-Паф-Пифочку впридачу. Где принцесса? – полюбопытствовал принц. – Может, у вас ещё и нет никакой Пиф-Паф-Пифочки? Я сам из королевской семьи, я сам умею надувать. Нарядите какую-нибудь судомойку принцессой, а потом скажете, я-то я, да принцесса не моя! И полцарства тю-тю! Раз она королевская дочь, значит, она должна быть похожа на короля. Как две капли! И других мне, пожалуйста, не подсовывайте.
   – Ну? Ты придумал эту Пиф-Паф-Пифочку? А где я теперь её возьму? – набросился на Министра король-прекороль.
   – Ваше Количество… – схватился, как обычно, за голову Министр. – Третья мысль! Господи, да как же вам повезло со мной!
   Приобняв Пиф-Пафа, чтобы тот не наговорил лишнего, Министр успокаивающе замахал рукой в сторону принца:
   – Сейчас Их Количество король-прекороль Пиф-Паф прикажут своей строптивой дочери надеть своё лучшее розовенькое платьице и выйти к нам через десять минут поклон королевский принцу отвесить. Ваше Количество, идёмте! Вы ей прикажете!
   – Но куда, куда? – отпихнул его Пиф-Паф.
   – Да идёмте же, горе моё! – прошипел Министр и потащил его во дворец.
   – Как две капли воды! – напомнил им вслед Уа-Уа.
   И только они скрылись, как на дворе перед дворцом появились Иван и Дунька-Репка. Вошли они решительно, но, оглядевшись, заробели.
   – Ну, вот он, дворец! – первой опомнилась Дунька. – Попроси скорее меч, и пойдём дальше. Да вон какой-то принц или король с мечом разгуливает.
   – Эй, господин хороший, одолжи, пожалуйста, меч ненадолго, – подошёл к Уа-Уа Иван.
   От возмущения принц сначала побагровел, потом набычился.
   – Это не меч, а шпага. А зачем тебе меч? – подозрительно спросил он Ивана.
   – Да с Чудовищем надо справиться. А то он гляди, что натворил! Пока до дворца дошли – душа высохла, что твои деревья при дороге, – простодушно заметил Иван.
   – Да, мои деревья! Я первый пришёл! – заголосил принц. – Я получу полцарства-королевства!
   Окинув взглядом хилого принца, Иван в сомнении покачал головой:
   – А что, коли не совладаешь с Чудовищем?
   – Я не совладаю с Чудовищем? – задохнулся от возмущения Уа-Уа. – Да ты заговариваешься! Слышишь? Ты заговариваешься! Ты… заговорщик!
   – Да я тебе и без меча бока наломаю! – разозлился Иван и дал такого тумака принцу, что тот, издав вопль: «Уа! Уа! Уа!», отлетел в сторону и некрасиво плюхнулся посреди двора.
   – Её Высочество принцесса Пиф-Паф-Пифочка! – торжественно объявил в это время Министр, появившийся на крыльце вместе и Пиф-Пафом, одетым в розовенькое платьице, с бантиком на голове. – Ну-с, господин принц? Как две капли? – повертел он королём-прекоролем.
   Уа-Уа вскочил, потёр ушибленные места и стал придирчиво рассматривать принцессу.
   – Я даже сказал бы – как одна капля! – не очень радостно воскликнул принц.
   – Взгляните, взгляните, господин принц! У Пиф-Паф-Пифочки даже усики такие же, как у Пиф-Пафа-Папочки! – не успокаивался Министр.
   – А где господин король? – подозрительно спросил Уа-Уа.
   – Рыдает. Рыдает в своих покоях! – приложил платок к глазам Министр. – Родительское сердце, понять можно! Побеседуйте с ней, принц, и вы убедитесь, что это настоящая принцесса.
   – Скажите мне, принцесса, умеете ли вы танцевать менуэт? – галантно склонился в поклоне перед принцессой Уа-Уа.
   – Н-нет… – замялся было Пиф-Паф. – То есть, да… Иногда!
   – Господа! Как изящна принцесса! – пришёл на помощь королю Министр.
   – А сколько лет ей уже? – насторожился принц.
   – Восемнадцать! – развёл руками Министр.
   – Ну, а любишь ты есть бланманже? – снова обратился принц к Пиф-Паф-Пифочке.
   – Ещё как! – воскликнула принцесса.
   – Ну, а слушать баллады, стихи? – не унимался принц.
   – Я пирожные люблю! – потупилась принцесса.
   – Хороша? – вмешался Министр.
   – Не плоха! – согласился Уа-Уа. – А смеяться изящно умеешь?
   – Ха-ха-ха! – начала было принцесса.
   – Да не так же, не так! «Хи-хи-хи»! – зашипел ей в ухо Министр.
   – Хи-хи-хи! – быстренько перестроилась Пиф-Паф-Пифочка.
   – Да, это настоящая принцесса, – удовлетворённо объявил Уа-Уа. – Я очень доволен смотринами.
   – Разве это смотрины? «Хи-хи-хи», «ха-ха-ха», «бланманже», – не выдержав, вмешался Иван. – Ведь жену в дом берёшь. Значит, надо узнать, чего она по хозяйству умеет. А ну, отойди! Вот как это надо делать!
   Он, подбоченясь, подошёл к принцессе и неожиданно крутанул её перед собой:

     – Скажи-ка, да к тому же
     Не вздумай наврать:
     Сумеешь ли ты мужу
     Рубаху постирать?

     – Мужицкие вопросы!
     Я ручки берегу, —

   возмутилась было Пиф-Паф-Пифочка. Но Ивана было уже не остановить:

     – А как возьму за косы?

   И в самом деле схватил.

     – Сма… мама!
     Сма… мама!
     Сма… ма … ма… ма… магу! —

   немедленно согласилась принцесса.

     – А тесто ты, невеста,
     Сумеешь замесить? —

   продолжил Иван.

     – Чтоб я месила тесто?
     Не вздумай и просить! —

   необдуманно брякнула Пиф-Паф-Пифочка.

     – Просить я не обучен,
     Возьмусь за кочергу —
     Она попросит лучше! —

   откликнулся Иван.

     – Сма… мама!
     Сма… мама!
     Сма… ма… ма… ма… магу! —

   быстренько согласилась принцесса.

     – Носить сумеешь воду,
     Да подметать в избе? —

   опять крутанул Иван Пиф-Паф-Пифочку.

     – Чтоб я, принцесса родом,
     Мела избу тебе?
     Мне спину гнуть без толку
     Перед тобой в дугу? —

   возмущению Пиф-Паф-Пифочки не было предела. Да не на того напала.

     – А я по ней – метёлкой! —

   ни на секунду не смутившись, заявил Иван и огрел Пиф-Пафа метлой, которую подсунула ему Нянюшка-мамка.

     – Сма… мама!
     Сма… мама!
     Сма… ма … ма… ма… магу! —

   только и смогла прошептать принцесса.
   Иван бросил кружить Пиф-Пафа, и тот без сил рухнул на руки Министра.
   – Вот какие бы я смотрины устроил! – хвастливо объявил Иван, но, получив в бок от Репки ядреным кулачишком, спохватился и поспешно добавил:
   – Если бы, конечно, надумал свататься к вашей Пиф-Паф-Пифочке. Но мне она не нужна! Вот моя принцесса! – обнял он Дуньку-Репку.
   – А, собственно, ты кто такой? – недоумённо уставился Министр на Ивана.
   – Иван, крестьянский сын. Послушай добрый человек… – начал было Иван, но Министр резко прервал его:
   – Я не человек, я придворный!
   – Господин придворный, – поправился Иван, – будь человеком! Дай меч! Уж больно с Чудовищем сразиться надо.
   – Но я не хочу ни с кем делиться! Уа-Уа-Уа! – захныкал принц.
   – Что? – возмутился Министр. – Ты, мужицкий сын, хочешь получить полцарства-королевства?! Ваше Количество! – кинулся он к царю-прецарю. – Этот парень, оказывается, тоже хочет сразиться с Чудовищем.
   – Если он устроит Чудовищу такие же смотрины, как и мне… Ай!.. – застонал Пиф-Паф, потирая намятые бока. – То Чудовище костей не соберёт… Ой!
   – Но принц! Неудобно всё-таки, – возразил Министр.
   – Да, да, как-то неловко, – согласился Пиф-Паф. – Да отведите же меня, в конце концов, в покои. Мне надо успокоиться. А ты… – ткнул он в Ивана, – посиди пока на лавке. А ты, – приказал он Нянюшке-мамке, – сторожи!
   И Пиф-Паф, опираясь на Министра, охая и стеная на каждом шагу, скрылся во дворце. Тут на двор, тем же строем, как и уходили, вернулись мухоморы.
   – Ну? Когда сражение? – принял воинственную позу Уа-Уа.
   – А ты – герой! – похлопал по плечу принца кавалер Мухомор.
   – Да, я герой! – ещё больше заважничал заморский принц.
   – Их Немилость Чудовище так и сказал: «Он герой! Я бы с удовольствием встретился с героем и съел его, но… я не перевариваю героев!» – нагло улыбнулся в ответ кавалер.
   – Значит, он сдался? – несколько сникнув, спросил Уа-Уа.
   – Он велел тебе убираться да поживее, – всё так же нагло улыбаясь, ответил Мухомор.
   – Тогда я буду сражаться с вами! – истерически взвизгнул принц и схватился за рукоять своей шпаги, явно надеясь, что мухоморы тут же разбегутся. Но те и не думали разбегаться. Они кривлялись, хохотали, размахивали шляпками. Уа-Уа растерялся. А кавалер лихо свистнул и объявил:
   – Мы тебя шляпками закидаем!
   Со всех сторон в принца полетели шляпы мухоморов. Уа-Уа бросился наутёк, споткнулся и… Через мгновение из огромной кучи мухоморских шляп торчали лишь его ноги.
   – Уа! Уа! Уа! – глухо неслось из кучи.
   Кавалер подал знак, его воинство расхватало свои шляпы, а Мухомор поднял принца за шиворот.
   – И ещё Чудовище сказал: «Конечно, если этот петух хочет, чтобы его как следует ощипали мои чертополохи, пусть остаётся. Они хорошо ощипывают таких птиц».
   – Нет, нет, – вежливо ответил принц, – благодарю вас. Я пошёл. Но где моя шляпа?
   – Ладно, бери эту! – кавалер нахлобучил ему на глаза мухоморскую шляпу и подтолкнул. Заморский принц стал похож на длинный мухомор. Размазывая слезы и крича «Уа! Уа! Уа!..», он пустился бежать.
   За всем происходящим из окошек дворца наблюдали облепленный пластырями Пиф-Паф и Министр. После того как мухоморы разделались с принцем, король-прекороль пригорюнился, надвинул на лоб корону и почесал в затылке.
   – Эй, человек с золотыми корешками на голове! – крикнул ему кавалер.
   – Ну, чего вам? – уныло отозвался Пиф-Паф.
   – Сейчас мы будем говорить главное и своё последнее требование! – объявил Мухомор.
   По его знаку все мухоморы построились перед окошками. Кавалер развернул свиток и стал читать, остальные ритмично ему поддакивали:

     По всей стране, по всей стране
     Нас расплодилось тыщи.
     Из всех грибов одни лишь мы
     Прописаны в лесу.

     Мы требуем, чтоб люди нас
     Употребляли в пищу
     И чтоб из нашей братии
     Грибной варили суп.

     Мы требуем, чтоб ели нас
     И соком запивали.
     Мы требуем, мы требуем
     В последний самый раз,

     Чтоб наши заявления
     Вы не мариновали,
     А в банках и кадушечках
     Мариновали нас!

   – Моё Присутствие Духа! – схватился за голову Пиф-Паф.
   – Да здесь я, здесь!.. Нет, от них пора избавиться! Не спорьте, Ваше Количество, вы так решили, – высунулся из соседнего окошка Министр.
   – Что, что я решил? – в отчаянии заломил руки Пиф-Паф.
   – Сейчас… Одну минуточку… – схватился за голову Министр. – Ваше Количество! Опять мысль! Четвёртая! А? – Он был в восхищении от собственной сообразительности. – Пусть, на кухне сварят, испекут, зажарят эти проклятые поганки. А когда они будут готовы… понимаете, готовы… Мы велим их выкинуть на помойку.
   Пиф-Паф сразу же оживился.
   – Всё! Я решил!.. Эй, вы, – закричал он мухоморам, – ступайте на кухню и скажите, что Наше Количество велели приготовить из вас любимые кушанья!
   – А-ля боровик под соусом «сатэ»! – подпрыгнул от радости кавалер Мухомор и ринулся на кухню. А за ним – и всё его воинство, на ходу обсуждая грибное меню.
   – Ваше Количество! – почтительно поклонился Министр царю-прецарю, королю-прекоролю, графу-преграфу Пиф-Пафу. – Вы избавили нас от мухоморов. Вы и есть герой.
   – «Герой, герой»! – передразнил его Пиф-Паф и накинулся на Ивана: – А ты чего на лавке расселся, когда Чудовище, сам видишь, что творит?
   – Да вот… – растерялся Иван.
   – Вот я и велю: иди и одолей его! – перебил царь-прецарь Ивана.
   – Меч-то дашь? – спросил, почесав голову, Иван.
   – А на что он мне? Бери! – не раздумывая согласился Пиф-Паф, и протянул ему из окошка меч.
   – Сразу бы так! – начал, примеряясь, размахивать во все стороны мечом Иван.
   – Ну, ну, чего размахался? – отодвинулся подальше от окна Пиф-Паф. – Ты ступай!.. Девку-то с собой, что ли, возьмёшь?
   – Да разве от неё теперь отцепишься? – безнадёжно махнул рукой Иван и немедленно получил кулачишком в бок. – Ну, ну, это я так, к слову! – только и смог выдохнуть Иван.
   – Не девка – клад! – ухмыльнулся Пиф-Паф.
   – Клад и есть: из земли вытащил, – согласился Иван, взвалил меч на плечо и размашисто зашагал прочь, а Дунька вприпрыжку – за ним.
   – Что ж полцарства-королевства не спрашиваешь? – закричал им вслед Пиф-Паф.
   – А вот управлюсь – спрошу! – отозвался Иван, не оглядываясь.
   Не успели они ещё скрыться, как под царским окном зашевелился колючий куст и из него выглянула Злючка-Колючка. Осторожно посмотрев по сторонам и поняв, что её никто не заметил, она нырнула в чащу леса вслед за Иваном.

   День уже подходил к концу. По тёмному лесу продирались кавалеры Чертополох и Мухомор. Чертополох поддерживал приятеля и отчаянно бранил его:
   – Ну, погоди! Будет тебе от Чудовища. Такое войско погубить.
   – Понимаешь, – оправдывался Мухомор, – мы, наконец, добились своего: нас должны были съесть!
   – Съесть?! – в сердцах воскликнул Чертополох. – Да вас провели, как мелких поганок! Всё, что приготовили из вашей братии, вытряхнули прямо на помойку!
   – Что ты говоришь? – недоверчиво покачал головой Мухомор. – Ты сам видел?
   – Сам! – подтвердил приятель. – Если бы я не подоспел со своими чертополохами и не выхватил тебя прямо из кастрюльки – тебе бы тоже крышка!
   – Зачем ты это сделал! – горестно воскликнул Мухомор. – Я так мечтал именно о крышке! Когда я выскакивал, я видел, что кухарка уже держала её наготове… Я ещё должен был потушиться!
   Кавалер Чертополох отпустил приятеля, и оба без сил повалились на землю под колючий куст, из-за которого вышли на поляну Души деревьев. Не заметив приятелей, они уселись на пеньки.
   – Какая глухая поляна! – вздохнула Душа Дуба. – Тут мы и отдохнём.
   – Всё! Сейчас мы будем их обижать, – радостно потёр руки Чертополох.
   – И унижать! – подхватил Мухомор, и они двинулись в сторону замерших Душ деревьев.
   – Ну? – остановился Чертополох перед Душой Ивы. – Ты, почему не плачешь, плакучая?
   – Слово дала, что заплачу только от радости, когда ваше Чудовище лопнет от злости, – не дрогнула ни одним листочком Душа Ивы.
   Не найдясь, что ответить, Чертополох высунул язык и подразнил её.
   – Фу! – отвернулась Ива. – Противно смотреть!
   – А тебе и должно быть противно! – обрадовался Чертополох.
   Тем временем Мухомор добрался до Души Берёзы и, подбоченясь, уставился на неё:
   – А знаешь, что Их Немилость господин Чудовище сделал со старым тополем? Он вытряс из него душу и наплевал в неё. И сейчас я…
   Вскочив, Душа Берёзы с такой силой хватила его по шляпе веткой, что кавалер чуть было не свалился на землю. Чертополох бросился ему на помощь.
   – Сейчас мы вам покажем! Сейчас мы вас растопчем! – закричал он.
   И кавалеры дружно двинулись к Душе Дуба, пытаясь оттоптать ей ноги-корни. Но, поднявшись, Душа Дуба замахнулась на них суковатой палкой, а другие Души деревьев тоже стали наступать на них с другой стороны. Приятели дрогнули и отступили.
   – Эй, вы чего, вы чего? – испуганно заморгал глазами Мухомор. Но Души деревьев разошлись не на шутку.
   – Забыли своё место, да? – теснила кавалеров Душа Дуба.
   – Хулиганьё несчастное! Проходу от вас не стало в лесу! – яростно махала Душа Берёзы ветками.
   – Недоваренный! – наступала Душа Ивы.
   – Что тебе вставили в шляпку? – издевательски спросила Душа Дуба Мухомора.
   – Ну, петрушку. Она придаёт нам особый аппетитный запах, – огрызнулся Мухомор.
   – А это что такое? – спросила Душа Ивы, отодрав от его плеча листик.
   – Ну, лавровый листик! Мой сокастрюльник! – отбивался Мухомор.
   – А в чём это ты вымазался? – ткнула в него веткой Душа Берёзы.
   – Ну, майонез! Он придаёт нам вкус и белизну. Под майонезом я действительно белый гриб, – не сдавался Мухомор.
   – Белый гриб! – всплеснула Душа Ивы руками-ветками. – Да ведь быть белым грибом – это талант!
   – Да чего вы к нам пристали? – захныкал Мухомор. – Мы шли своей дорогой, а вы…
   – «Своей дорогой»?.. – возмутилась Душа Ивы. А Девка-Бузина тоже «своей дорогой» пошла к парикмахеру Плющу, закрутила себе все листочки и говорит, что они теперь шесть месяцев не раскрутятся? Я, Плакучая Ива, и то не могла удержаться от хохота!
   – В огороде бы стоять Бузине, птиц своей ягодой кормить, чтоб они огород не клевали, – подхватила Душа Дуба. – Слыхал, «в огороде бузина»?.. Всё польза.
   – А мне что прикажете делать? – от возмущения у кавалера Мухомора шляпка чуть не свалилась с головы.
   – А тебе… – задумчиво помахала веткой Душа Березы. – Тебе в лесу бы стоять да шляпкой красоваться. В твоей шляпке лекарство для больных лосей спрятано. Не знаешь, что ли?
   – Не хочу для лосей! Не хочу для лосей! – затопал ногами Мухомор. – Меня Чудовище боровиком при себе назначил!
   – Топай, не топай, а в лесу закон у грибов один: не в свою корзину не лезь! – философски заметила Душа Дуба.
   Души деревьев, рассердившись, плюнули в сторону кавалеров и ушли прочь.
   Едва они скрылись, приятели разом осмелели и запылали гневом.
   – Какие нахалки, а? – возмущался Чертополох.
   – У меня от возмущения просто ножка подкашивается! – вторил ему Мухомор.
   Так бы они ещё долго возмущались, но колючий куст раздвинулся, и из него выглянуло злорадно ухмыляющееся лицо Злючки-Колючки. Затем «куст» резко встал, схватил кавалеров за шиворот и тряхнул так, что у них головы чуть не поотлетали:
   – Ну, кавалеры? Отличились? Даже обидеть как следует не смогли! Поиздеваться не сумели! Унизить ума не хватило! А сколько ещё цветов не вытоптано? Сколько посевов ещё приносят пользу людям? Кто же чудовищными делами будет заниматься? Один, очертя шляпку, кидается в суп, другой…
   – Прекрасная дама! Берёза!.. – заюлил Чертополох.
   – Молчать! – прервала его Злючка-Колючка. – Будет вам дело. Через эту поляну проходит дорога к Чудовищу. Скоро здесь появится герой.
   – Но мы же его… – подхалимски заглядывая в глаза Злючки, затараторил Мухомор, – шляпками…
   – Тоже мне «героя» нашли. «Шляпками»! – передразнила его притворная дама. – Идёт настоящий герой. Соберите всех чертополохов и оставшихся мухоморов и перегородите дорогу в сторону Их Немилости. Герой решит, что заблудился. Тогда вы станете кричать, как будто издали: «Мы Души деревьев, мы Души деревьев, мы тебя выведем». А когда измотаете его по бездорожью, верните на эту поляну. Тут я с ним и расправлюсь. А вы помчитесь во весь дух к Их Немилости и доложите, что его притворная дама, его верная Злючка-Колючка расправилась с героем и скоро будет. И чтоб встречали с музыкой. И плясками. Ступайте.
   Кавалеры кинулись со всех ног выполнять указания, а Злючка снова прикинулась кустом и замерла. Оказалось – вовремя, потому что на поляне появились Иван с Дунькой-Репкой. Шли они размашистым шагом, да пришлось остановиться. Прямо у них на глазах дорогу преградила невесть откуда появившаяся живая изгородь из колючих чертополохов и гигантских мухоморов.
   – Ох, до чего ж дороги заросли всякой нечистью!.. – всплеснула руками Дунька… – Что делать будем, Ваня?
   – Придётся мечом, – не задумываясь, ответил Иван.
   – Через всю чащобу не пробьёшься, только меч затупишь, – покачала головой Дунька.
   – И то верно, – почесал в затылке герой. – Что ж делать?
   – Ох, Ваня, посмотри! – Дунька-Репка погладила ладошкой пень. – Видно, здесь Души деревьев отдыхали… Ну, те, которых Чудовище выгнал… Пень-то сухой, а на нём живые листики пробились.
   – Вот и присядь, отдохни, – предложил ей Иван. – А я пока подумаю.
   Только Дунька-Репка присела бочком, чтоб не смять листики, на пень, как издали донеслось: «Мы Души деревьев… Мы Души деревьев… Сюда! Сюда! Мы выведем тебя на дорогу… На дорогу…»
   – Смотри! – вскочила Дунька. – Вон проход открылся.
   – Что-то вбок от дороги, – засомневался Иван.
   – Значит, там и есть дорога. Души деревьев обманывать не станут, – уверенно заявила Дунька.
   – Ну, ладно, – согласился Иван, – я пойду погляжу, а ты пока посиди тут. И чтоб никаких разговоров ни с кем. Лес-то тёмный, мало ли кто забрести может.
   – Не кинешь ли меня, Ваня? – встревожилась Дунька-Репка.
   – Куда я тебя такую кину, коли сам вытащил? – усмехнулся Иван.
   – Что-то сердечко не на месте, – пожаловалась Дунька.
   – Да откуда у тебя сердечко, у репки? – пошутил Иван.
   – А вот и есть. Тут, внутри. Совсем, как маленькая репка – ботвичкой кверху. И колотится. Тебе-то в руку я косичку, а не ботвичку сунула.
   – Ну ладно, я пойду, – решился Иван. – И чтоб сидела тут и без меня никуда!
   – Да куда же я теперь без тебя? – печально отозвалась Дунька.
   Только Иван скрылся в проходе, как снова, то удаляясь, то приближаясь, послышались голоса «Сюда!.. Сюда!.. Мы выведем тебя на дорогу!.. Дорогу!..»
   – Ох, не далеко ли ты зашёл, Ваня? – встревожилась Дунька и было уже собралась бежать вслед, но перед ней развернулся колючий куст и, загораживая дорогу, встала Злючка-Колючка.
   – Я – Злючка-Колючка! – гордо объявила она.
   – Бабыягинская внучка? – не растерялась Дунька.
   – Нет, я сама по себе… хорошая штучка, – несколько стушевалась притворная дама.
   – Оно и видно! – рассмеялась Дунька. – И вообще: шла бы ты, куда шла. Мне Ваня не велел ни с кем разговаривать.
   Но Злючка-Колючка, ничего не сказав, раскрыла свой веер и ткнула им прямо в глаза Дуньке. Та едва увернулась. Злючка-Колючка усмехнулась и прошептала:

     Как видишь, я встречным колю глаза!
     Могу уколоть я и в сердце прямо.
     Даже Чудовище как-то сказал:
     Что я – чудовищная дама!

   – Так ты что, при Чудовище состоишь? – удивилась Дунька.
   – А чем плохо состоять при Чудовище? – надменно ответила притворная дама и продолжила:

     Я очень довольна своей участью!
     Когда я кончала Волшебную школу
     И сдавала экзамен на зрелость колючести,
     Годилась я только для мелких уколов.

     С тех пор я цвела!
     Это было красиво!
     Появилась в колючках
     Зловещая сила!

     Теперь я стала ещё колючее,
     Ещё острее и очень цепкой…

   – А зачем тебе это? – простодушно удивилась Дунька.

     В данном случае
     Это затем,
     Чтобы расправиться с Репкой! —

   сделала выпад Злючка-Колючка.
   – Со мной? – снова увернулась Дунька. – Да со мной сперва справься, а потом уж и расправляйся, коли сумеешь!
   – Так! – обозлилась Злючка. – Сейчас ты немедленно исчезнешь!
   – Мне Ваня велел здесь его дожидаться. Я и с места не сойду, – не дрогнула Дунька.
   – А тебе и не надо! – расхохоталась Злючка. – В земле родилась, в землю и уйдёшь. Ты – репка!
   – Я уже Дунька! – гордо вскинула голову Репка.
   – В землю! – Злючка взмахнула сверху вниз своим веером, и Дунька-Репка ушла по коленки в землю.
   – А как же Ваня! – заплакала Дунька.
   – И его в землю сведу… В землю! – взмахнула веером ещё раз Злючка, – и Дунька ушла в землю по грудь.
   Но, собравшись с силами, поманила к себе притворную даму, а когда та наклонилась к ней, прошептала:
   – А ну как дедка?
   – Какой дедка? – заморгала с недоумением длинными колючими зелёными ресницами Злючка.
   – А который за репку, – пояснила Дунька. – А за дедку бабка, а за бабку внучка, а за внучку жучка, а за жучку кошка…
   – Так они тянут-потянут, – облегчённо вздохнула Злючка, – вытянуть не могут.
   – А за кошку мышка, вот и вытянули репку, – продолжила Дунька.
   – Нам служат совы, поэтому мышей в нашем лесу нет! – начала объяснять Злючка, но, сообразив, что над ней издеваются, завопила: – В землю!
   И Дунька-Репка ушла в землю. Только русая шелковистая косичка ещё вилась по земле.
   – И косичку подбери! – поддала её ногой Злючка. – Нечего у нас в лесу мусорить!
   Косичка тут же ушмыгнула вслед за репкой. Злючка-Колючка схватила большой пень, переставила на место, где исчезла Дунька, и уселась на него. Пень дёрнулся, словно его снизу боднули головой.
   – Ну, ну! – прикрикнула Злючка. – Не выйти тебе теперь из земли. Ты заколдована.
   Пень притих, и притворная дама стала нетерпеливо прислушиваться к то отдаляющимся, то приближающимся крикам:
   – Мы Души деревьев!.. Сюда!.. Сюда!.. Мы тебя выведем!..
   Наконец крики затихли вовсе, а на поляну, продравшись сквозь стену чертополошьих кустов, вывалился измотанный напрасной беготнёй Иван.
   – Дуня, где ты? – стал он оглядываться по сторонам.
   – Да здесь я, Ваня, – отозвалась Злючка-Колючка. – Как велел ждать, не сходя с места, так и жду.
   Приблизился Иван на голос и вдруг отшатнулся:
   – Э, да ты кто?
   – Ваня! – вскочила с пня притворная дама. – Пока тебя не было, заколдовала меня злая волшебница, притворная дама Чудовища Злючка-Колючка. Да, может, она для того и увела тебя кружить по лесу, чтобы сначала расправиться со мной, а уж потом с тобой? А, Ваня? Ты ведь так и не нашёл дороги?
   – Нет, не нашёл, – покачал головой Иван.
   – Вот видишь! Крапивные притворились Душами деревьев, а мы-то и поверили. И вот теперь я… – Злючка безнадёжно махнула рукой. – Только сердце во мне осталось то же: как маленькая репка ботвичкой кверху. Не зря оно тревожилось! Не буду я больше цепляться к тебе. Иди, Ваня, а меня тут брось, – вздохнула она тяжело и сделала вид, что утирает слёзы.
   – Да что ты! – возмутился Иван. – Побью Чудовище – и с тебя колдовство спадёт. Вот как только выбраться отсюда?
   Тут притворная дама, понизив голос, таинственно зашептала:
   – Ваня!.. Я ведь тебе всё хотела предложить, да боялась. Я в земле выросла, все подземные дороги и тропинки знаю. Вот и подумала, проведу-ка тебя к Чудовищу подземными путями. Ещё даже лучше: ты перед ним как из-под земли выскочишь!
   – Что ж молчала?! – хлопнул себя по боку Иван.
   – Да, поди, перед таким боем тебе воздухом надышаться надо. А там какой воздух? – потупилась Злючка.
   – Эх, заботливая! – довольно усмехнулся Иван. – Веди да поживее.
   – А не боишься? – притворно озаботилась притворная дама.
   – Кабы боялся – на Чудовище не пошёл бы, – улыбнулся Иван.
   – Пойдём, Ваня, – взяла его за руку Злючка. – Сведу я тебя в землю.
   Пень снова дёрнулся, словно его снизу изо всей силы поддали головой. Но Злючка пнула пень ногой, тот притих, а она пошла с Иваном кругом на поляне, спускаясь, все ниже и ниже, как по невидимой винтовой лестнице. Вскоре скрылись они по плечи в траве, потом Злючки-Колючки не стало видно, а следом исчезла голова Ивана.
   Подземная дорога оказалась нелёгкой, повсюду густо свисали длинные сухие корни, цеплялись, проходу не давали.
   – Из скольких же корней уже вытянул соки Чудовище! – притворно возмущалась Злючка-Колючка. – Сплошной сушняк над нами, сплошной сушняк! Ты смотри, не запутайся. – И «помогла» Ивану, ловко опутав его руку с мечом волокнами сухих корней. – Сюда, Ваня, сюда, дай-ка я тебе помогу…
   В результате её забот Иван оказался весь с головы до ног опутанным корнями и повис, словно пойманный в сеть.
   – Дуня, ты что? – опомнился он. – Помогла бы распутаться.
   – Всё! – упёрла руки в тощие бока Злючка-Колючка. – Не сражаться тебе с Чудовищем. Я не Дуня. Я – Злючка-Колючка, притворная дама Чудовища. Это я свела тебя под землю и навек запутала в сухих корнях. Эх, ты – герой!
   – Ты что, и вправду? – не поверил Иван.
   – Молчать! И твоей Дуньке-Репке я указала на её место. В земле её место, в земле. Теперь ни за что ей наружу не выбраться! – закричала притворная дама. Но, заметив, что Иван пытается разорвать паутину корней и та поддаётся, стала бегать вокруг, наматывая их всё больше и больше…

   А на поверхности земли, словно чувствуя беду, метался царь Горох, лесной скоморох. Недовольно поглядывая на него, Часы Золотые Усы осторожно, мизинчиком двигали свой минутный золотой ус то вверх, то вниз. Наконец они не выдержали:
   – Не маячь перед глазами! Ты сбиваешь маятник. Должны же мы, в конце концов, прийти в себя и выверить время? Тик-так? Или тик-не-так?
   – Да тик-так, тик-так! – огрызнулся Горох.
   – Не дразнись! – обиделись Усы.
   – Извини! Но чует моя пружина… Тьфу! Совсем с тобой заговариваться стал! – ещё больше разволновался Горох.
   – Ну, тик-так что чует твоя пружина, или сердце, как вы её неправильно называете? – невозмутимо спросили Часы.
   – Что Иван попал в большую беду! – объявил Горох.
   – А какая беда большая? – по-прежнему невозмутимо продолжили Часы. – На секунду? На минуту? На час? На всё время?.. Не заводи себя!
   – Тебе что! – махнул рукой царь Горох. – Ты только и знаешь своё: тик-так, тик-так, тик-так…
   – Я тебе сказал: не дразнись! – от обиды у Часов задрожали усы. – Иначе у меня начнётся просто тик, без всякого така. Это противоестественно, но у меня появились нервы. А время нервничать не должно. Нельзя заводить часы каждый час, они перестанут ходить. Нельзя делать каждый шаг за Ивана, он тоже перестанет ходить. Помнишь, какой был особенный звон, когда возникла голова Ивана? И как по-особенному запел твой рожок?
   – Да, помню, – уже спокойней ответил Горох.
   – А где возникла его голова? – всё так же неторопливо напоминали Часы.
   – Как где? – удивился Горох. – На плечах.
   – Значит, – подвели итог Часы Золотые Усы, – у него есть голова на плечах. И перестань маячить перед глазами, иначе я подумаю, что у меня два маятника!
   А под землёй всё было по-прежнему: Иван упорно рвал свои путы, Злючка-Колючка носилась вокруг него, как челнок, латая порванные места. И вдруг послышался торопливый шепоток:
   – Ваня! Скорее дергай за косичку! Да покрепче! Ну?..
   Оглянувшись, Иван увидел на земляной стене косичку, потянулся к ней, за что-то ухватился, дёрнул, и перед Злючкой-Колючкой встала Дунька-Репка, деловито стряхивая с себя комья налипшей земли.
   – Ты… ты как… посмела? – опешила Злючка. – Я же заколдовала тебя!
   – Ты мне наверх пути заказала, а я ведь и вправду в земле выросла, все подземные дороги и тропинки знаю, – без всякого страха ответила Дунька.
   – Что ж сама не повела Ивана этим путём? – подозрительно уставилась Злючка на Дуньку.
   – В голову не пришло! Спасибо, что надоумила, – поклонилась Дунька.
   – Да теперь уж поздно! – опомнилась Злючка. – Болтается твой Иван, что золотая рыбка в сети. А тебя я…
   С треском раскрыв веер, она сделала выпад в сторону Дуньки, но та выхватила пук зелёного лука и ткнула ей в глаза.
   – Эй, эй! Это же лук! Убери сейчас же! – уронила веер Злючка и стала тереть глаза. – Фу! Я никогда сама не режу лук. Я от него плачу! Где взяла?
   – А по дороге к батюшке Луку завернула, – озорно блеснула глазами Дунька.
   – Мы же все огороды вытоптали, а соки вытянули! – затопала ногами Злючка-Колючка.
   – Ан живы огороды! В землю попрятались от Чудовища, – тоже топнула ногой Дунька. – Был зол батюшка Лук, а тут пуще разозлился, что стрелы свои ему вверх пускать нельзя. Вот и отдал он мне их для дела.
   – Для какого дела, для какого дела? – стала подкрадываться к Дуньке-Репке Злючка-Колючка.
   – А вот для какого! – хлестнула её, изловчившись, по глазам Дунька луковым веником.
   У той из глаз брызнули такие фонтаны слёз, что Дунька от неожиданности даже отскочила. Взвыв и схватившись за глаза, Злючка-Колючка вслепую заметалась по подземелью. Но Дунька не отставала от неё. Стоило Злючке отнять ладони от глаз, как Репка сразу же хлестала её наотмашь луковым веником. Воя и отплёвываясь, Злючка-Колючка упёрлась лицом в угол и бессмысленно засучила ногами, словно пытаясь влезть на стену.
   – А теперь я тебя прополю, ежиха проклятая! – засучила рукава Дунька и, отбросив измочаленный лук, стала выдёргивать из притворной дамы колючки. Жалкая без пышных колючек, в обтягивающей донельзя её тощую фигуру зелёной рубашке, Злючка-Колючка продолжала по инерции сучить ногами, пытаясь влезть на стену.
   – Ложись! – прикрикнула на неё Дунька.
   Злючка покорно плюхнулась на живот. Дунька-Репка села верхом ей на плечи и, задрав её зелёную рубаху, стала пороть притворную даму её же собственными колючками.
   Иван расхохотался и попросил:
   – Да распутай ты меня, Дуня! Дай я её проучу хоть рукояткой меча!
   – Виси, Ваня, виси. Тут дело бабское… – не согласилась Дунька.
   Притомившись, она встала, отряхнула руки, ловко распутала Ивана и рассмеялась:
   – Что, Ваня, почитай, помогла тебе Дунька-Репка на ноги встать?
   – Да уж чего там! – смутился Иван.
   – Теперь пошли! – решительно взяла его за руку Дунька. – Истинно, перед Чудовищем как из-под земли вырастешь!
   – Может, всё-таки, поверху! – засомневался Иван.
   – Тут короче. Да ведь не для утайки! Чего нам таиться? – пнула ногой Дунька распростёртую на земле Злючку-Колючку. – Беги впереди нас к Чудовищу и скажи ему, что мы с Ваней идём. Пусть у него загодя поджилки трясутся!

   Тем временем в логове Чудовища жизнь шла своим чередом. Устав от неправедных трудов, чудовищное войско отдыхало. В самом тёмном углу логова поблескивал тёмными очками сам предводитель. По лавкам и углам расселись чертополохи и мухоморы. Девка-Бузина обносила всех чудовищным питьём. Хмель читал Чудовищу местную газету:
   – Последние сказочные известия… «Пропала горошина! Из сказки «Принцесса на горошине» пропала горошина. Без горошины королева-мать не может установить, принцесса ли принцесса. Кроме того, сказка осталась без морали. Не исключено, что горошина закатилась в соседнюю сказку. Нашедших просим вернуть».
   «Мальчик-с-пальчик начал принимать витаминизированный рыбий жир. Он растёт. Он уже с два пальчика. Возможно, он превратится в великана и попадёт в другую историю».
   «Василиса Премудрая поступила в вечернюю школу сказочной молодёжи, чтобы стать ещё мудрее. Ты поступила правильно, Василиса! Мы бы даже сказали – мудро!»
   «Из новой сказки о «Короле Пиф-Пафе» нам сообщают: нашёлся герой. Он идёт, чтобы расправиться с Чудовищем»…
   – Врёт, врёт пресса! – хором закричали влетевшие в логово кавалер Чертополох и кавалер Мухомор. – Злючка-Колючка расправилась с героем!
   – Так и велела сказать: расправилась? – блеснул очками из угла Чудовище.
   – Так и велела! «Скажите Их Немилости, что расправилась с героем и скоро буду!»… – подтвердил кавалер Мухомор.
   – «И чтоб встречали музыкой и плясками!»– добавил кавалер Чертополох.
   И кавалеры, не дожидаясь, сами пустились в пляс, горланя:

     Вашей власти
     Нет предела,
     Ваша дама
     Это сдела —
     Ла-ла-ла-ла-ла,
     ла-ла-ла-ла-ла!

     Был герой —
     И нет героя,
     Ваша дама
     Это устрои —
     Ла-ла-ла-ла-ла,
     ла-ла-ла-ла-ла!

     С вами я пойду плясать,
     Бузина,
     Эй, скорей подайте мне
     Морсу-вина!
     Чтоб плясала, не
     Жалела корней,
     Чтобы сохли кавалеры
     По ней!

   Кавалер Чертополох прошёлся вприсядочку перед Бузиной. Та, дробно перебирая каблучками, выскочила в круг, где стала приседать, показывая себя:

     На корнях сапожки
     Лаковые,
     Эх, да
     Щёчки-губки
     Лакомые.
     На листочках у меня
     Перманент,
     Сразу
     Нравлюсь,
     В самый
     Первый момент!..

   – Стоп! Стоп! – закричал Чудовище. – Это же старый кавалергадский танец кадриль. Танец, как у людей, даже приятно смотреть. А мне неприятно, когда приятно смотреть. И потом – кого встречаем? Спляшите какую-нибудь гадость, а?
   Кавалер Чертополох задумался:

     Нет, не тот, конечно, случай,
     Чтоб гадстрот или гадчучу…

   И сходу найдя решение, объявил:

     Грохнем, дёрнем, отчубучим
     Модный танец…
     Гад-эн-степ!

   Грохнула какофония. Бузина, чертополохи, мухоморы оттаптывали друг другу ноги-корни, выщипывали друг у друга листья, с хохотом откусывали у мухоморов шляпки…
   И вдруг на самой высокой ноте всё смолкло. Перед Чудовищем появилась жалкая, ощипанная Злючка-Колючка.
   – Он… идёт… сюда… – всхлипнула притворная дама.
   – Кто?! – не понял Чудовище.
   – Иван, – вновь всхлипнула Злючка.
   – Постой, какой Иван? Иван-великан? – ничего не понял Чудовище. Но, увидев, что притворная дама отрицательно помотала головой, уточнил: – Иван-царевич?
   – Не-ет! – заревела Злючка, – Просто Иван.
   – Ваша Немилость! – подскочил Хмель к Чудовищу. – Скажу вам горько, по-сорняковски: не нравится мне вся эта петрушка с героями. Корни бы унести!
   – Хмельное несёшь! – оборвал его Чудовище.
   – Я и есть Хмель, – заюлил Хмель, – да не потребляю-с. Сами знаете.
   – Знаю! – заметался Чудовище. – Всё сам знаю! Как с драконом о семи головах справиться – знаю! Да не надо мне этого – друзья мы… Ну, был бы Иван-царевич… Ну, на волке бы говорящем прискакал… Привычно! А тут что? «Просто Иван»!.. А? Меч-то у него хоть заколдован? – обратился он к Злючке. Та отрицательно помотала головой. Чудовище ещё больше расстроился: – Ну, это уж слишком! А с тобой как справились?
   – Пучком лука и… голыми руками, – заревела во весь голос Злючка-Колючка.
   – Ну, знаете! – окончательно возмутился Чудовище. – Это уж и вовсе непорядочно! Значит так… Меч не заколдован, наговоров, поди тоже никаких не знает… Говорящего волка-советника при нём нет… Всё! Надо укладываться!
   И, не мешкая, принялся вытаскивать из углов рюкзаки, баулы и чемоданы и складывать их в кучу.
   В это время в логово стали прибывать новые гости.
   Первой появилась Нянюшка-Мамка, которая волокла упирающегося Пиф-Пафа.
   – Да идёмте, идёмте, Ваше Количество! – приговаривала она. – Вы, царь-король, должны поглядеть, как герой с Чудовищем расправляться будет.
   – Но Наше Присутствие Духа где-то отсутствует! – капризничал Пиф-Паф.
   – Да сбежал ваш Министр Присутствия Духа, – сообщила Нянюшка-мамка.
   – Ладно! Я опять его назначу Министром Вне Двора! – подумав, решил царь-прецарь.
   – Вот и назначайте, – согласилась Нянюшка-мамка. – А мы, вроде бы, и пришли.
   – То есть как… пришли? – испугался Пиф-Паф.
   – А вон Их Немилость Чудовище, – указала Нянюшка.
   – Что?.. – задрожав, опустился на землю Пиф-Паф. – У меня сами собой закрылись глаза!
   – Так это ж только храбрецы закрывают глаза на грозящую им опасность! – рассмеялась Нянюшка-мамка и предложила: – А крикните ваше грозное имечко «Пиф-Паф» – получится, словно из ружья бабахнете!
   – Нет, нет. Мы уж лучше так посидим, по-храброму: с закрытыми глазами, – пробормотал царь-прецарь, ещё плотнее зажмуривая глаза.
   Тут, о чём-то споря, в логово ввалились Часы Золотые Усы и царь Горох, лесной скоморох.
   – И не сметь вмешиваться до времени! – горячились Часы.
   – Ох, пружине не прикажешь! – расстраивался Горох.
   – Всё равно остановило твой ход, – настаивали Часы. – Всему своя секунда! Тик-так?
   – Да тик-так, тик-так… – вздохнул Горох. – Секундомером бы тебе быть, а не часами.
   Но тут все замерли, потому что перед Чудовищем из-под земли выросли Иван и Дунька-Репка.
   – Кто здесь Чудовище?! – оглядываясь по сторонам, громко спросил Иван.
   – Ну, я, – после долгой паузы блеснул Чудовище очками из тёмного угла.
   – Ну, вот я и пришёл, – удовлетворённо подкинул Иван в руке меч. – Давай сражаться.
   – А зачем, Ваня? – пожал плечами Чудовище. – Я тебе уступлю без боя. Вот только дособерёмся – и исчезнем, переселимся в другую сказку.
   – Нет уж, давай теперь сражаться, – не согласился Иван. – А то женюсь, хозяйство заведу, некогда мне будет за тобой по сказкам бегать.
   Подумав секунду, Чудовище спросил:
   – А… собственно, что я должен сделать, чтобы ты смилостивился?
   Иван тоже подумал и заявил:
   – Стань человеком!
   – Но я не могу! – всплеснул руками Чудовище. – Я ведь уже был человеком. Разве ты не знаешь, что все мы, чудовища, были когда-то людьми? И я тоже. Но вдруг меня обуяла невероятная жажда и я стал отовсюду тянуть соки. Наконец моя жажда стала такой огромной и такой всесильной, что я начал тянуть соки из самой земли. Вот как я превратился в Чудовище. И посмотри, сколько у меня сотрапезников? Даже если бы я и хотел, они мне просто не дадут опять стать человеком: им-то, бедным, куда потом деваться?
   – Ладно! – прервал его Иван. – Тогда давай – кто кого.
   – Постой! – вдруг вскочил Чудовище. – Мне на ум пришла чудовищная мысль: зачем мне становиться человеком? Стань лучше ты чудовищем! Это ведь не так трудно.
   – Не слушай его, Вань! – испугалась Дунька-Репка.
   – Ага! – всё больше распалялся Чудовище. – Ты знаешь, что это в характере людей – превращаться в чудовищ. Слушай, Ваня… Это неправда, что все мы страшилища! Посмотри на меня. Ну?.. Твоё лицо останется твоим лицом, никто ничего сразу и не заметит. Только один раз заставь себя равнодушно посмотреть на чужую беду, только один раз равнодушно пройди мимо человеческих слёз, только один раз…
   – Замолчи! – бросилась на него Дунька-Репка.
   – Нет, нет, слушай, Ваня! – не обращая на неё внимания, продолжал говорить Чудовище. – Только однажды случайно раздави птенца, выпавшего из гнезда, и не обрати на это внимания – а дальше всё придёт само собой: ты станешь Равнодушным! Я буду тянуть отовсюду соки, а ты не будешь этого замечать. А?.. Ты станешь ещё чудовищнее, чем я, но я согласен: вдвоём мы будем всемогущи. Ага! Ты побледнел, в глазах твоих сверкнули огоньки тщеславия – о, как мне это знакомо! Тщеславие и жажда всего – вот начало чудовищного в людях! Соглашайся, и нам не надо будет сейчас сражаться. Ведь кто-то из нас погибнет. А вдруг это будешь ты?
   Чудовище торжествовал. Победа была рядом. Дунька-Репка метнулась к Душам деревьев, появившимся в логове и, схватив за руку Душу Берёзы, подтащила её к Ивану:

     Взгляни-ка, Ваня: девица Берёза!
     Весёлая, поди, была. Весною,
     Как будто бы в зажатых кулачках,
     В набухших почках листики таила,
     И разжимала кулачки навстречу
     Дождям весенним, птичьим пересвистам…

   Иван отстранил Дуньку-Репку и сделал шаг к Чудовищу:
   – Только один раз заставить себя равнодушно посмотреть на чужую беду?
   – Только один раз, Ваня, – подтвердил Чудовище.
   Дунька-Репка схватила Ивана за плечи и попробовала повернуть к Берёзе:

     Ни сока не осталось в ней, ни силы,
     Ни радости, ни сладости девичьей…
     А ей земля нужна, всего местечко,
     Чтоб листья развернула, как ладошки,
     И с них росой весёлых птиц поила…

   Иван снова отстранил Дуньку-Репку и сделал ещё один шаг к Чудовищу:
   – Только один раз пройти равнодушно мимо человеческих слёз?
   – Только один, – ещё не веря в удачу, подтвердил Чудовище.
   Дунька-Репка вцепилась в Ивана:

     Ты можешь всё вернуть ей, всё на свете,
     Чтоб листья развернула, как ладошки…

   Не слушая её, Иван сделал ещё один шаг к Чудовищу:
   – Только однажды случайно раздавить выпавшего из гнезда птенца и не обратить на это внимания?
   – Только один, – согласился Чудовище.
   Иван закрыл лицо руками, его меч упал к ногам Чудовища. Тот наступил на меч и выжидательно посмотрел на Ивана.
   – Ваня!.. – закричала в отчаянии Дунька-Репка.
   Царь Горох тоже бросился было к Ивану, но его схватили Часы Золотые Усы. Плечи Ивана начали сотрясаться. Дунька осторожно отвела руки от лица – и всем стало видно, что Иван беззвучно хохочет.
   – Да разве этого мечом возьмёшь? Его разруби пополам – обе половинки в разные стороны разбегутся, заместо одного – два чудовища станет. Ему другой меч нужен! – крикнул Иван и, схватившись за высохшие стволы деревьев, стал раздвигать их. На поляну упал солнечный лучик.
   – Эй, эй, прекрати сейчас же! – забеспокоился Чудовище.
   – Что, света боишься? – обрадовался Иван. – Конечно, при твоих делах только и прятаться по тёмным углам.
   Схватив меч, Чудовище занёс его над головой Ивана, но тут из-за раздвинутых веток ворвался луч солнца и ударил в глаза Чудовищу.
   Взвыв и схватившись за глаза, Чудовище отскочил. Покатился выпавший из его рук меч.
   – Сейчас же перестань! Это нечестно! – завопил он.
   – Ишь чего! Нечестно! – расхохотался Иван и ещё шире раздвинул ветви. – Да я тебе тёмного места не оставлю! Что, колет свет?
   – Я лишь в ладоши хлопну – погибнет всё! – вопил Чудовище, пытаясь увернуться от солнечных лучей.
   – Неправда! – смеялся Иван. – Слышишь гул? Гудят в деревьях соки! Слушай…
   – Лопну сейчас от злости! Лопну! Караул!.. – схватился за грудь Чудовище.
   Воздух стал наполняться гулом, словно пошли в наступление талые воды. Развернулись на солнце листья деревьев, засверкали прежней зеленью. А Чудовище стал раздуваться.
   И вдруг…
   Словно лопнул мяч: одежда Чудовища осела. В груде тряпья только поблескивали большие тёмные очки. Попятились, расползаясь в разные стороны, чертополохи, мухоморы, ощипанная Злючка-Колючка.
   Только испуганный шепоток вился над ними:
   – От мощи всей его остались мощи!
   – Он лопнул! Здесь! При всех!
   – Позор! Скандал!
   – Раздулся и погиб!..
   Душа Дуба ткнула палкой в останки Чудовища:
   – А я бы проще сказала про эту пакость: дуба дал!
   – Ну, Дуня, пошли, – взял её за руку Иван.
   – Ты куда? – насторожился царь Горох.
   – Да вот, надо ещё полцарства получить, – почесал в затылке Иван.
   – Избу поставим, огород разведём, репок посадим… – подхватила Дунька-Репка.
   – Да ведь далеко ходить не надо! – кивнул на сидящего в сторонке подле Нянюшки-мамки Пиф-Пафа царь Горох и спросил Ивана: – А со всем царством управился бы?
   – Со всем? – задумался Иван.
   Часы Золотые Усы подошли к Пиф-Пафу и тронули его за плечо.
   – Где-то бегали, а теперь явились, – обиженно захныкал Пиф-Паф. – Интересно, зачем пожаловали?
   – Бить, – спокойно ответили Часы.
   – Только не гирей! – мгновенно съёжился царь-прецарь.
   – Очень надо пачкать свою гирю! – обиделись в свою очередь Часы. – Мы пробьём последний час твоему царствованию.
   – Назад! – вскочил Пиф-Паф.
   – Время не может повернуть назад, – философски заметили Часы и стали бить.
   При первом ударе Нянюшка-мамка сняла с головы Пиф-Пафа корону. На втором – протянула её Ивану. При третьем – надела корону Ивану на голову и поклонилась.
   – При дворе-то хоть оставишь? – захныкал бывший король-прекороль.
   – А чего не оставить? – ухмыльнулся Иван. – Двор у нас теперь большой, работы хватит. При самом дворе и будешь, придворником, значит.
   Он подмигнул Нянюшке-мамке, и Пиф-Паф тут же оказался в дворницком фартуке с огромной метлой в руке.
   Дунька-Репка по-хозяйски оглядела Пиф-Пафа, поправила на нём фартук:
   – И чтоб чисто было в царстве-королевстве!
   – Это не шутка – царство! – задумчиво сказал Иван, сняв корону и внимательно её разглядывая. – Да как же управлять-то им?
   – А как печь хлеба печёт, – подсказал царь Горох.
   – Это как же? – не понял Иван.
   – А очень просто: для самой печи не нужен ни полдник, ни ужин. Так зачем же хлеб ей печь? – ответил вопросом на вопрос Горох: – О других печётся печь!
   – Голова на плечах сидит, руки есть, ноги ходят. Управимся, Ваня! – обняла его Дунька-Репка.
   Тут весело стали бить часы, царь Горох поднёс к губам рожок, Дунька-Репка вошла в круг.

     Человеку голова, голова,
     Не затем, чтоб выговаривать
     Слова.
     А затем, чтоб, значит,
     Мысли в голове,
     Ну, хотя бы-то одна,
     А лучше – две!

     Человеку две руки,
     Две руки,
     Чтобы, значит,
     Дело каждое
     С руки,
     Чтобы слабых, коли надо,
     Защищать,
     И ни-ни,
     Чтобы тащить

   И не пущать!
   – Дуня! – с укором воскликнул царь Горох.
   Но Дунька цокала и цокала каблучками вокруг Ивана:

     Человеку две ноги,
     Две ноги,
     Чтобы мчаться, коли крикнут
     «Помоги»!
     Чтобы по сердцу дорожку
     Выбирать.
     И ни-ни,
     Чтобы от дела
     Удирать!

   Она схватила за шиворот попытавшегося улизнуть Пиф-Пафа, в последний раз цокнула каблучками и объявила:
   – Всё!

   Опустела глухая поляна в самой чаще леса. Иван с Дунькой, Нянюшкой-мамкой, Пиф-Пафом и Часами отправились во дворец налаживать хозяйство. Души деревьев вернулись в родные места, а довольный царь Горох отряхнул кафтан из листьев и трав, расправил гороховые усы, уселся на знакомый пень и, наигрывая на рожке, тихонько пропел:

     Это было где-то, когда-то,
     Не припомню места и даты,
     Но скажу: «когда-то» и «где-то»
     Приключилось именно это!

В чужом переплёте
По мотивам сказок «Чёрная курица, или Подземные жители» А.Погорельского и «Щелкунчик» Э. Гофмана

Глава первая

   Однажды перед сном я взял с полки сказку о «Чёрной курице». Честно говоря, мне просто захотелось перелистать любимые с детства страницы. Да и где, как не в сказке, можно найти столько чудес, превращений и других невероятных вещей? А самое главное, что всё это происходило в те незапамятные времена, о которых только из сказок и узнаешь!
   Но едва я устроился с книжкой на диване, как откуда-то раздался писк и мышиная возня. Я вскочил и, очевидно, ненароком задел переплёт, потому что на какой-то миг он приоткрылся и мелькнула со страницы большая чёрная буква. Я поначалу не придал этому никакого значения.
   Прекратившиеся было писк и возня возникли с новой силой, хотя я точно знал, что мышей в доме нет.
   Правда, мне было известно, что мыши, и в несметном количестве, водились в сказке о Щелкунчике и мышином короле. Эта книжка стояла на полке рядом с «Чёрной курицей». Не оттуда ли возня и писк?
   Я не поленился просмотреть те страницы в «Щелкунчике», где говорится о боевых действиях в доме советника Штальбаума. Но там мыши сражались молча, и шум исходил явно не оттуда.
   Конечно, кто-то может и посмеяться над моими поисками, но пусть не торопится: среди сказочных грызунов я не обнаружил королевы Мышильды, матери короля. Нигде не было видно и двух её молоденьких фрейлин, с голубым и розовым бантами на хвостах.
   Эта троица исчезла со страниц сказки!
   Пожав плечами, я поставил книжку на место, вернулся к «Чёрной курице» и открыл её на первой странице.
   Тут-то я всё понял. Шум исходил отсюда.
   Королева Мышильда и обе её фрейлины находились в сказке о «Чёрной курице». Больше того, их походные мешки свидетельствовали о том, что эти знатные особы путешествуют. Однако сейчас все мешки были свалены на полу: видимо, в пути произошла какая-то заминка.
   Всё это было для меня настолько неожиданно, что я поначалу не мог разобраться, в чём дело. Тем более что лампочка над моим диваном стала почему-то тускнеть, пока совсем не погасла.
   Но темнее не стало: я открыл сказку на той странице, где начиналось подземное королевство. Высокие своды заменяли собою небо, усыпанное вместо звёзд крупными алмазами. От них исходил приятный ровный свет.
   Мыши расположились на поляне перед городскими воротами, искусно сделанными из всевозможных драгоценных камней.
   Ворота были крепко-накрепко заперты изнутри, в королевстве ещё не наступило утро, и все его обитатели досматривали сны.
   Всё было так, как и должно быть в сказке «Чёрная курица», если бы не мыши…
   Мышильда носилась по поляне, стараясь не стучать коготками, хотя у неё это не очень-то получалось, и напряжённо к чему-то прислушивалась.
   Фрейлины привалились пушистыми спинками к сваленным в кучу вещам и тихонько… – чуть было не сказал «мурлыкали», это про мышей-то!.. – напевали какую-то песенку.
   Не гудел ветер, не шелестели листвой деревья, поэтому можно было разобрать слова:

     Мы живём не в этой сказке
     И покинули свой дом,
     Чтоб носами без опаски
     Всё исследовать кругом.

     По неведомым страницам
     Крались с ночи до утра.
     Побывали за границей,
     А теперь домой пора.

     Были трудности и встряски,
     Так чего ещё желать?
     А сейчас до нашей сказки
     Просто лапкою подать!

     Переплёт чужой – не крыша,
     Что ты там ни говори…

     – Тише, мыши, тише, мыши,
     Тише, кот вас побери! —

   шикнула на них Мышильда, пробегая мимо.
   Фрейлины испуганно замолчали, а Мышильда остановилась и прислушалась.
   Главное мне было уже ясно: высокородные мыши возвращались из большого путешествия по неведомым страницам и почему-то застряли в сказке «Чёрная курица».
   – Где этот негодный Мышляй? – проворчала Мышильда. – Ни на кого нельзя положиться. Не идти же мне самой в разведку!
   Вдруг откуда ни возьмись вынырнула крупная белая мышь. Судя по всему, это и был Мышляй.
   – Наконец-то! – бросилась к нему королева. – Ну? Выяснил, почему мы никак не можем попасть в переплёт? Я имею в виду – в свой переплёт?
   – Мышайтесь, ваша серость! Мы действительно попали в переплёт. Нас попросту сняли.
   – Как это – сняли? – опешила Мышильда. – Выходит, я уже не королева, а ты не мой главный советник? За что? Мы же просто перебегали через эту сказку, чтобы попасть домой!
   – Да не в том дело! – поморщился Мышляй. – Вы меня не так поняли. Вместе со сказкой, которую мы перебегали, нас сняли с полки. Почитать. Таким образом, наша сказка осталась на полке, а мы – где-то совершенно в другом месте.
   – Какой ужас! – схватилась за голову Мышильда. – Ты хоть разведал, как называется сказка, где мы застряли?
   – «Подземные жители».
   – Так это, очевидно, тоже про нас? – сказала Мышильда. – Ну, в крайнем случае, про кротов. А с ними мы как-нибудь договоримся!
   – Там есть ещё «или», – добавил Мышляй.
   – «Или»? – не поняла королева.
   – Да. «Подземные жители, или Чёрная курица».
   Мышильда даже потрясла головой.
   – Ничего не понимаю! Разве куры теперь живут под землёй?
   – Не знаю! – развёл лапками Мышляй. – Я понял только, что сказку сняли с полки и куда-то перенесли.
   – Надеюсь, ты высунулся незаметно? – встревожилась Мышильда.
   – Я же белый, как страница, а нос чёрный, как буква, – успокоил её Мышляй. – Никто ничего не заметил.
   Теперь и я понял, что вовсе не задевал переплёт «Чёрной курицы», его приподнял Мышляй своим чёрным, как буква, носом. Я давно подозревал, что у мышиного короля есть тайный советник, о котором никто не знал. Наверняка король прятал Мышляя глубоко под полом и перед каждым сражением с ним советовался.
   Но у короля, если вы помните, было семь голов, и каждая из них никогда ничего не помнила, надеясь на другую голову. Поэтому на поле брани вместо одной глупости король делал сразу семь и всегда проигрывал. Теперь же Мышляй просто сопровождал королеву-мать и двух её фрейлин.
   Мне пришло в голову поставить сказку о Чёрной курице обратно на полку вплотную к сказке о Щелкунчике и дать возможность мышам перескочить в привычную для них обстановку. Но затем я подумал, что героям этих сказок уже порядком надоело постоянно совершать одни и те же поступки. Уж коли попали в переплёт в буквальном смысле слова, пусть разбираются сами. Такая встряска им только на пользу. И я перевернул страницу.
   – Что же делать? – в отчаянии заломила лапки Мышильда. – Мой сын, мышиный король, готовится к очередному сражению с этим проклятым Щелкунчиком, а мы застряли в какой-то непонятной книжке! А главное, что ты, – обратилась она к Мышляю, – единственный мышлитель нашего королевства, в такой ответственный момент вдали от своего повелителя. Как быть?
   – Надо подумать! – важно сказал Мышляй, и все остальные затаили дыхание, даже королева.
   – Ну? – спросила, наконец, Мышильда.
   – Кажется, я знаю, что надо делать, – очнувшись, ответил советник.
   – Что? Говори скорей! – засучила лапками королева.
   – Надо найти выход из положения! – решительно заявил Мышляй.
   – Прекрасная мышль! – оживилась Мышильда и грозно посмотрела на своих фрейлин. – Немедленно искать выход!
   – Но как? – переполошились фрейлины.
   Королева посмотрела на них ещё более грозно и, чтобы не раскричаться, запела:

     Я сера, стара, но вы хоть
     Поищите на полу.
     Есть же выход,
     Есть же выход
     Здесь в каком-нибудь углу!

     Вы себе вообразите,
     Что идёте вы на сыр.
     Навострите,
     Напрягите
     Ваши юные носы!

   Фрейлины незамедлительно разбежались по углам.
   Через некоторое время вернулась та, что с голубым бантом на хвосте, и положила к ногам королевы свои находки.
   – Вот! Я не нашла выход, зато нашла уголёк и палочку.
   И она отошла в сторону, уступив место фрейлине с розовым бантом, которая в свою очередь подошла к королеве.
   – Ваше величество, – сказала она, – я тоже не нашла выход! Но обшарив все углы, нашла маленькую дощечку.
   И она почтительно присоединила свою находку к угольку и палочке.
   Мышильда придирчиво обнюхала все находки и вопросительно посмотрела на Мышляя.
   – Ну? Где же выход?
   Мышляй тоже обнюхал то, что нашли фрейлины, и глубокомысленно заявил:
   – Может быть, здесь.
   – Шутишь? – нахмурилась королева.
   – Всяко бывает! – покачал головой Мышляй.
   – Думай, – приказала королева. – А я пока позвоню сыну и предупрежу, что мы задерживаемся в пути.
   Порывшись в заплечном мешке, она вытащила оттуда телефон.
   – Ваше величество! – пришёл в ужас Мышляй. – Где вы его взяли?
   – Как где? – пожала плечами Мышильда. – Эту штуку я свистнула у одного слона. Помните? «У меня зазвонил телефон…»
   – Нет, это просто невероятно! – сердито уставился на неё Мышляй. – В нашей сказке телефон ещё не изобрели, а вы уже им пользуетесь. Нельзя же так, ваша серость!
   Он отобрал у Мышильды телефон и запихал его поглубже в вещевой мешок.
   – Не мешало бы и тебе стать серым! – буркнула Мышильда.
   – А в чём дело? – обернулся Мышляй.
   – Выделяешься! – прошипела королева. – У нас все серые, даже сам король!
   – Да, выделяюсь! – приосанился Мышляй. – Пока другие грызли сыр, я грыз науку. Поэтому и стал среди вас белой мышью.
   – Отдай! – властно указала королева на свой мешок.
   – Да поймите, – замахал лапками советник, – мы живём в старинной сказке, а попали в другую, но тоже очень старую сказку. А вы – телефон!
   Королева надулась.
   – Ну, погоди, мышь белая, вот вернёмся!.. – пообещала она.
   – Как, как мы вернёмся? – заломила в отчаянии лапки фрейлина с голубым бантом. – Мы же не нашли выход!
   – Да! – заломила так же лапки фрейлина с розовым бантом. – Мы не можем, просто не имеем права находиться там, где не должны быть! Здесь должно происходить что-то другое, а не мышиная возня!
   – При чём тут мышиная возня? – обиделась королева. – Но вы обе правы: нас тут не должно быть, а мы тут!
   И она в своём королевском гневе напустилась на Мышляя.
   – Нет, ты найдёшь выход, кот тебя возьми!
   – Не котыхайтесь, ваше величество, это может принести несчастье! – испуганно отскочил Мышляй.
   – Мышли! – приказала Мышильда.
   – Случай не простой, – покачал головой грызун науки, – просто исключительный случай. Попробуем произнести волшебное заклинание. Мы всегда так поступаем с его величеством королём, попадая в затруднительное положение. Встаньте в кружок, возьмитесь за лапы и повторяйте за мной слово в слово!
   Я мышлю, мышлю, мышлю,
   И ты со мной мышли.
   Чтоб наши мышли вышли
   И, погуляв, пришли.

   Проветрить помещение
   Полезно и для гения,
   Чтоб наши мышли вышли
   И вновь пришли домой.

   Я мышлю, мышлю, мышлю,
   И ты мышли со мной,
   Чтоб наши мышли вышли
   И вновь пришли домой.

   Такое возвращение
   Полезно и для гения,
   Чтоб наши мышли вышли
   И вновь пришли домой!..
   Все выжидательно смотрели на Мышляя.
   – Ну? – спросила Мышильда.
   – Мы действительно не имеем права здесь находиться, – произнёс тайный советник короля. – И выход есть.
   Он поднял с полу найденные фрейлинами палочку и дощечку. Соорудил из них некое подобие плаката и написал на нём угольком чёткими большими буквами: «НАС ТУТ НЕТ», после чего передал плакатик Мышильде.
   – Прекрасный выход! – обрадовалась королева.
   – Написанному надо верить! – самодовольно воскликнул Мышляй, потирая лапки. – Это известно всем! А уж если написано чёрным по белому, что нас тут нет, значит, так оно и есть!
   По знаку Мышильды все забились в самый тёмный угол и прикрылись плакатиком.
   – Подвиньтесь, пожалуйста, – попросила фрейлина с голубым бантом, – а то меня немножко ещё осталось тут.
   – Поторапливайтесь! – прикрикнул на неё Мышляй. – Я чувствую, что сейчас что-то произойдёт!
   И действительно, створки ворот в королевство подземных жителей стали медленно расходиться в стороны, и появились два нарядных гнома-герольда с золотыми трубами.
   Один из них протрубил в трубу и громко возвестил:
   – Утро в королевстве подземных жителей наступило, потому что её величество достославная королева Гномена проснулась, сделала зарядку и уже готова к променаду!
   Второй гном-герольд в свою очередь тоже протрубил в золотую трубу и провозгласил звонким голосом:
   – Её величество несравненная королева Гномена со свитой!
   И в ту же минуту на поляну вынеслась кавалькада маленьких всадников на маленьких конях.

Глава вторая

   Я знал, что раньше в королевстве подземных жителей на троне сидел престарелый король, который правил спокойно и мудро. Но и в сказках время от времени происходит смена династий…
   Горяча своего коня лихим свистом, в заломленной на затылок короне на поляну вылетела юная королева Гномена.
   Левая половина её одежды была ослепительно белой, правая – умопомрачительно чёрной. Левая рука в белой перчатке сжимала повод, правая в чёрной перчатке – размахивала хлыстом.
   За королевой скакали два её министра, видимо, самых главных, потому что второстепенных царствующие особы с собой на прогулку не берут.
   Плащ одного из них был весь расшит золотыми саблями, пистолетами и кинжалами, из чего можно было заключить, что он военный министр. На плаще другого красовались искусно вышитые вопросительные и восклицательные знаки. Это был министр государственной осторожности. Прежде чем что-то приказать, королева спрашивала его: «А стоит ли?»
   Всадники попридержали лошадей и стали чинно объезжать подземную поляну, вдыхая полезный загородный воздух.
   Не выдержав медленной езды, военный министр принялся ёрзать в седле, потом подскакал к Гномене и выпалил:
   – Пиф-паф, ваше величество!
   – Дорогой министр, – улыбнулась королева, – я помню, что вас зовут Пиф-Паф. Вам незачем беспокоиться.
   – Я и не беспокоюсь! – досадливо поморщился министр. – Я сказал «пиф-паф» в совершенно другом смысле: пора, наконец, объявить кому-нибудь войну!
   И его усики, похожие на два маленьких кинжала, задиристо встали торчком.
   – А что скажете вы, министр осторожности, наш незаменимый господин Ой-ой-ой? – повернулась королева к другому министру.
   – Отвечу, как всегда, ваше величество: ой-ой-ой! – вздохнул тот. – А вдруг мы потерпим поражение?!
   – Да что он понимает! – начал закипать министр войны и трижды воскликнул: – Пиф-паф, пиф-паф, пиф-паф!
   – Ой-ой-ой! – тут же возразил ему министр осторожности.
   – Ваше величество! – с жаром вскричал бравый вояка, схватив руку Гномены в чёрной перчатке. – Я взываю к вашей правой руке!
   – Ваше величество! – с не меньшим жаром взвился министр осторожности, схватив руку Гномены в белой перчатке. – Я взываю к вашей левой руке!
   – Господа, господа! – С трудом успокоила их королева. – Вы пользуетесь тем, что у меня две руки и иногда правая не знает, что делает левая, и наоборот. И потом, я ничего не могу решить без моего Чёрного министра. Кстати, почему я его не вижу?
   – Да просто потому, что его здесь нет, – ехидно заметил министр войны.
   – Действительно, как просто! – подняла брови Гномена. – Но где же он?
   – Ой-ой-ой! – прошелестел министр осторожности, и его лошадь на цыпочках отошла в сторону.
   – Вы что-то знаете? – поймав его за рукав, спросила королева.
   – Я не доносчик, ваше величество! – с достоинством ответил сановник.
   – Ах, какие тонкости! – язвительно заметил бравый вояка. – Тогда я скажу.
   – Как вам не стыдно! – гневно бросил ему в лицо Ой-ой-ой.
   – Почему мне должно быть стыдно говорить правду, а? – спросил Пиф-Паф. – Это вам должно быть стыдно! Вы ушли от ответа, значит, солгали. А я солдат и, стало быть, это не донос, а донесение.
   – Ну, так где же, в конце концов, Чёрный министр? – нетерпеливо воскликнула Гномена.
   – Ваш Чёрный министр, – с явной неприязнью к отсутствующему сообщил Пиф-Паф, – вчера отдал свой чёрный мундир в чистку.
   – В чистку? – озадаченно спросила королева. – Но зачем? На чёрном же ничего не видно!
   – Вот именно! – поддакнул Пиф-Паф.
   В это время на взмыленном коне из ворот вылетел Чёрный министр. Увы, его некогда чёрный мундир и плащ были вычищены до сияющей белизны.
   – Эт-то что такое?! – изумлённо уставилась на него королева.
   Чёрный министр в отчаянии закрыл лицо руками.
   – О, ваше величество!
   – Да как вы посмели? – вскричала Гномена, а лошадь её гневно топнула передней ногой.
   – Чистоплюй! – подлил масла в огонь Пиф-Паф.
   Разгневанная Гномена подъехала к Чёрному министру.
   – Вы же прекрасно знаете, почему я вас назначила при себе именно Чёрным министром. Ну? Почему?
   – Потому что… – пробормотал тот в полном замешательстве.
   – Совершенно верно! – перебила его Гномена. – Потому что у меня сложный характер: с одной стороны я очень хорошая, а с другой – не прочь совершить какую-нибудь гадость, мерзость и, стыдно сказать, даже подлость. Что же тут поделаешь, если я такая! Поэтому вы должны… – королева сделала паузу, выжидая.
   – Я должен… – уныло пробормотал Чёрный министр.
   – Правильно! – снова перебила его Гномена. – Когда я задумаю что-нибудь хорошее, я всегда повелеваю левой рукой в белой перчатке. А вы в это время стоите по мою левую руку, и на вашем фоне всем видно, что я творю добро. Когда же я задумаю сделать что-нибудь мерзкое, ужасное, коварное и, стыдно сказать, даже подлое, я повелеваю правой рукой в чёрной перчатке.
   – А я в это время… – начал было Чёрный министр.
   – Вот именно! – подняла палец королева. – Вы в это время стоите по мою правую руку, и на вашем фоне никому не видно, что я творю зло. Благодаря вам все видели только мою хорошую сторону, а теперь будут видеть только плохую. Так что же мне с вами делать?
   – Да что тут думать! – вздыбил своего коня Пиф-Паф. – Уж коли не с кем воевать, то надо хотя бы кого-нибудь казнить. Иначе просто невозможно жить!
   – Нет, нет, – возразила королева. – Надо прежде подумать.
   Гномена приставила ко лбу указательный палец правой руки, глаза её грозно заблестели, и она воскликнула:
   – Казнить? Это восхитительно! Да-да, конечно же, казнить!
   – Позвольте пожать вашу такую мудрую правую руку! – растрогался министр войны и кинулся пожимать королеве руку в чёрной перчатке.
   И так как эта рука у Гномены оказалась занята рукопожатием, она приставила ко лбу указательный палец левой руки в белой перчатке, и её тут же стали одолевать сомнения.
   – А почему, собственно, казнить? Разве он виноват, что ему так хорошо почистили мундир? Нет, никаких казней, что это я в самом деле? Разве я не права, господин Ой-ой-ой?
   – Абсолютно правы, моя королева! – охотно откликнулся министр осторожности. – Позвольте, ваше величество, пожать вашу такую справедливую левую руку!
   И он горячо пожал её левую руку.
   А так как теперь у Гномены была занята рукопожатием левая рука, она, чтобы всё окончательно решить, приставила ко лбу палец руки в чёрной перчатке.
   – Виноват – не виноват! – воскликнула вдруг Гномена. – Конечно, виноват. И казнь ему надо придумать поинтереснее. Сейчас же распоряжусь!
   Она хотела было хлопнуть в ладоши, но в тот момент, когда руки соприкоснулись друг с другом, они вступили между собой в нешуточную борьбу: правая пыталась урезонить левую руку, а левая – одолеть правую.
   – Эй, господин Пиф-Паф! – крикнула королева. – Вы тут самый сильный. Держите крепче мою правую руку, а то я такого натворю!
   – Слушаюсь, ваше величество! – гаркнул министр и стремительно схватил королеву за руку, но – с левой стороны.
   Это немедленно заметил Ой-ой-ой.
   – Вы нарушили приказ королевы! Как не стыдно!
   Но Пиф-Паф сделал вид, что не слышит. Однако Гномена и сама попыталась высвободить свою левую руку.
   – Ваше величество! – пылко зашептал ей на ухо Пиф-Паф. – Левая рука не всегда бывает права, уж вам ли этого не знать! Нет-нет, вы должны распоряжаться только правой. Раз-два, правой.
   И королева в такт команде стала размахивать свободной правой рукой, а Пиф-Паф продолжал нашептывать ей в ухо:

     Правой, правой, а не левой,
     Левизна нам не нужна!
     Правой ручкой королева
     Нам приказывать должна!

     Больше хмуриться и злиться!
     Хочешь быть злодеем – будь!
     Лучше, чем самой казниться,
     Вам казнить кого-нибудь!

     Только зря теряем время,
     Не воюя, не грозя!
     Где сраженья, королева?
     Королева! Где походы?
     Так же больше жить нельзя!

   С каждым взмахом руки Гномена распалялась всё больше и больше. Её глаза начали метать молнии, и она крикнула понуро ожидавшему своей участи провинившемуся министру:
   – Эй, господин Чёрный министр, я вас отправлю в ссылку!
   – Но куда, ваше величество? – в отчаянии схватился тот за голову. – Куда я без вас, куда, куда, куда?
   – Что это вы раскудахтались? – грубо перебила его королева. И вдруг её осенила, как ей показалось, удачная мысль. – Я вас превращу в курицу. В чёрную курицу! И кудахтайте себе, сколько вам угодно.
   Гномена, разумеется, была не просто королевой, но и колдуньей. Иначе как бы она могла превратить министра в курицу? Но, очевидно, по молодости лет она порой забывала, как это делается. Поэтому королева наморщила лоб, напрягая память.
   – Мне нужна темнота! – распорядилась она и выжидательно посмотрела на своих сановников. – Ну?
   – Но, ваше величество, – сказал, запинаясь от страха, Ой-ой-ой. – Мы, так сказать, не вполне уверены, что знаем, как устроить эту самую темноту!
   – Вот если – гром, то – пожалуйста! – подтвердил Пиф-Паф. – Но темнота…
   И Пиф-Паф обескураженно развёл руками.
   – Глупцы! – рассердилась на министров Гномена. – Да это же так просто. Надо только всем зажмурить глаза!
   И действительно, едва все зажмурили глаза, стало совершенно темно. Я же поспешно перевернул страницу… И вот уже перед Гноменой вместо Чёрного министра стоит чёрная курица.
   – Ну вот! – удовлетворённо вздохнула Гномена и, сверкнув глазами, приказала: – А теперь – наверх, к людям, в ссылку. Кыш!
   Испуганно взмахнув крыльями, курица мгновенно исчезла. Однако Пиф-Паф был явно разочарован и даже раздосадован.
   – Ваше величество! А казнить?
   – Ах да! – спохватилась Гномена. – Совсем из головы вон. Палача ко мне! Тринушку!
   Но никто не спешил появляться на призыв королевы. Дело в том, что никто из подземных жителей не решился бы отрубить голову. Разве что Пиф-Паф, да и то больше на словах. Поэтому местные гномы и нанимали кого-нибудь из людей. Тогда, в незапамятные времена, в палачах состояла кухарка Тринушка, с которой сговорился ещё престарелый король. Её и звала Гномена.
   Через мгновение – толстая и вся увешенная кухонными ножами – откуда-то сверху обрушилась Тринушка.
   – Ты явилась быстро, – погарцевав вокруг неё, сказала Гномена.
   – Сверху вниз путь недолгий, – пожала плечами Тринушка. – Как услышала, что вы меня кликнули, сказала: «Провалиться мне на этом месте», – и вот я здесь.
   – А что теперь над нами? – поинтересовалась Гномена. – По-прежнему тот же самый город? Санкт-Петербург?
   – Да ничего не изменилось, – отмахнулась Тринушка, – тот же самый город, Санкт-Петербург. Прямо над вами тот же самый пансион одного немца. А при том пансионе я пристроилась дортуары прибирать да курей резать. Уж больно немец курятинку любит.
   – Прекрасно! – потёр руки Пиф-Паф. – Скоро у вас заведётся одна чёрная курица. Лишняя.
   Тринушка хихикнула
   – У нас лишних не бывает! – И она многозначительно позвенела всеми своими ножами.
   Гномена, подскакав к краю подземного неба, сняла с него не очень крупный алмаз и протянула Тринушке.
   – Это тебе за труды.
   Кухарка повертела в руках алмаз и тяжко вздохнула.
   – Ох, ваше величество! Ведь скажут – украла. Мне бы лучше деньгами.
   – Нет у меня денег! – начала сердиться Гномена. – Бери алмаз и ступай!
   – И то, – засуетилась Тринушка, пряча драгоценный камень за щёку. – Поди, заждались меня мои курочки. Подсадили бы, ваша милость! – обратилась она к Пиф-Пафу.
   Пиф-Паф подхватил Тринушку и поднял её прямо к подземному небу. Кухарка тут же нырнула в какую-то небесную расщелину и скрылась из глаз.
   А Гномена схватилась за голову левой рукой в белой перчатке.
   – Да что же я такое натворила? – И она простёрла руку вслед исчезнувшей Тринушке. – Полцарства тому, кто спасёт моего Чёрного министра!
   В отчаянии королева заметалась по подземной поляне и вдруг наткнулась на притаившихся за плакатиком мышей.
   – Мыши? Откуда? Их здесь не должно быть!
   Мышляй выскочил из-за плакатика, молча указал на надпись и снова нырнул назад.
   Гномена громко прочитала: «НАС ТУТ НЕТ».
   – Верьте написанному, ваше величество! – пискнул из укрытия Мышляй.
   – Отвечайте немедленно, как вы сюда попали! – напустилась Гномена на мышиную компанию.
   Но Мышляй высунул лапу и снова постучал угольком по плакатику. Гномена, не растерявшись, выхватила у него уголёк, резко развернула плакатик и написала на обратной стороне «МЫ ТУТ». Потом вытащила за шиворот Мышляя и ткнула его носом в новую надпись.
   Глубоко вздохнув, Мышляй обратился к Мышильде:
   – Ничего не поделаешь, ваше величество! Придётся вылезать.
   – Это что ещё за величество? – удивлённо вскинула брови Гномена.
   Мышильда же, надев свою маленькую корону, храбро вышла из-за плакатика.
   – Я королева Мышильда. Мы тут оказались случайно. Мы путешествовали по разным сказкам и возвращались к себе домой, в сказку о Щелкунчике. А вашу сказку мы просто перебегали, но в этот момент нас вместе с вами…
   – Молчать! – прикрикнула на Мышильду Гномена. – Возможно, нас сейчас читают. Немедленно вон отсюда!
   – Правильно! – зашептал в ухо Гномены подскакавший Пиф-Паф. – Не бывает двух величеств в одном королевстве! Война мышам! Так больше жить нельзя!
   И схватив правую руку Гномены, он направил её в сторону Мышильды.
   – Я вас уничтожу! – запальчиво крикнула Гномена.
   – Пожалуйста, не надо! – взмолилась Мышильда. – Мы никому не будем мышать.
   – Даже носа не высунем! – дружно запищали фрейлины.
   Гномена неуверенно пошевелила пальцами левой руки.
   – Мне их почему-то жалко, – сказала она.
   – Ваше величество! – укоризненно покачал головой Пиф-Паф. – Левая рука – это ваша слабость. Не поддавайтесь! – И он высоко поднял её правую руку.
   – Кошек сюда! – вдруг распорядилась Гномена.
   Пиф-Паф так растерялся, что уронил руку королевы.
   – Позвольте, где же их взять, ваше величество?
   – У Тринушки!
   – Но вы же слышали, у них в пансионе куры, значит, кошек не держат.
   – Тогда – во дворец! – развернув коня, приказала Гномена. – Там что-нибудь придумаем.
   И королева помчалась к воротам. Оба министра последовали за ней. Но перед тем как скрыться за воротами, Пиф-Паф сделал из пальцев пистолет и наставил его на Мышильду:
   – Пиф-паф!
   – Ой-ой-ой! – вслух подумал министр осторожности.
   Гномы-привратники поспешно захлопнули за ними ворота.

Глава третья

   Мышляй был явно смущён своей неудачей с плакатиком: Гномена его перехитрила! А Мышильда, не на шутку напуганная угрозами Гномены, выразительно провела лапкой по горлу и заявила:
   – Всё! Мышеловка!
   В это время кто-то кашлянул из темноты, словно желая привлечь к себе внимание.
   – Ой, кто там ещё? – отпрянула Мышильда.
   – Не бойтесь, – донёсся чей-то голос. – Я Людоед.
   Мышильда подхватила с полу брошенный плакатик и закрылась им, повернув в сторону Людоеда надписью «НАС ТУТ НЕТ».
   – Ваше величество! – постарался успокоить её Мышляй. – Вам-то чего бояться? Он же Людоед, а вы, простите, мышь серая.
   На поляну вышел коренастый бородач. Он зябко кутался в серую шкурку, которая едва доходила ему до пояса.
   – А почему на вас мышиная форма? – с недоумением уставился на него Мышляй.
   – Видите ли, я Людоед из сказки Шарля Перро «Кот в сапогах», – вздохнул бородач. – Если помните, я там превращаюсь в мышь. Великий сказочник утверждал, что Кот меня съел, но это не так! Я просто остался мышью и теперь ищу своих сородичей.
   Мышляй с видом гостеприимного хозяина указал на затаившихся мышей, словно приглашая Людоеда занять среди них своё место.
   – Правда, я постепенно обретаю свой прежний облик, – засмущался Людоед, – но стоит мне трижды повернуться на одной ножке, – и я ничем не буду отличаться от вас.
   И он собрался было это немедленно проделать, но его остановила Мышильда.
   – Не надо! У меня есть мышль, – она окинула Людоеда оценивающим взглядом. – За этими воротами живут люди, а вы как-никак людоед. Съешьте их!
   – Ни за что! – в ужасе подпрыгнул Людоед.
   – Я – мышиная королева, – приосанившись, сказала Мышильда, – и я приказываю вам это сделать.
   – Нет, нет и нет! – заартачился Людоед.
   – Действительно, – заметил Мышляй, оценив смекалку королевы, – что вам стоит на минуточку снова превратиться в людоеда и, так сказать, исполнить свой долг?
   – Я сказал – нет! – И Людоед повернулся, чтобы скрыться в темноте.
   – Тогда вы просто трус! – гневно бросила ему вслед Мышильда.
   – Что?! – вскричал Людоед. Его профессиональная гордость была задета. – Никому не позволю себя оскорблять! Все, решительно все знают, что это не так!

     Знают дяди, знают тёти,
     Знают дети, как я смел!
     Я на сказочной работе
     Очень даже многих съел.

     Как-то близкого соседа
     Съел я в полдень на обед.
     Съел другого людоеда —
     Тот теперь не людоед!

     Но и сам я жил с опаской,
     Долго был я не у дел,
     Потому что в старой сказке
     Не того кого-то съел.

     А всего сильней на свете
     Я люблю голландский сыр.
     Знают дяди, тёти, дети —
     Я людьми по горло сыт!

   – Как видите, ваше величество, – добавил он уже в прозе, – Кот в сапогах, сам того не желая, помог мне стать другим. И я ему очень благодарен, потому что совершенно избавился от дурной привычки есть людей.
   Мышильда обиженно отвернулась, а тем временем в голове Мышляя зрел какой-то очень хитрый план. Он потёр лапы и с улыбкой обратился к Людоеду:
   – Значит, вы решили стать хорошим. Это хорошо. Мы вас просто испытывали перед тем, как принять в мыши. Слыхали, ваше величество? Всего сильней на свете он любит голландский сыр! А? Это истинно мышиный вкус! Можно считать, что в нашем полку прибыло.
   Людоед с благодарностью поклонился Мышляю, а Мышляй продолжал его обхаживать:
   – Вы знакомы с самим Котом в сапогах и, следовательно, знаете все кошачьи повадки. Интересно, какие они, коты?
   – А вы что, ни разу кота не видели? – удивился Людоед.
   – Дорогой мой! – похлопал его по плечу Мышляй. – Если бы я хоть раз увидел кота, то вы бы меня ни разу не увидели. Зачем мне это?
   – Действительно, ни к чему, – согласился Людоед.
   – Впрочем, я полагаю, что между кошкой и мышкой не такая уж большая разница, – как бы вслух подумал Мышляй.
   – То есть как? – Людоед в недоумении помотал головой.
   – Да очень просто! – пояснил Мышляй. – Кошкам говорят «кис-кис», а мышкам «кыш-кыш». Согласитесь, это почти одно и то же.
   На лице Людоеда отразилась напряжённая работа мысли.
   – Но когда говорят «кыш-кыш», в этом – как это сказать по-нашему? – совсем другой шмышл!
   – Это верно, – согласился Мышляй. – Но в таком случае и в «кис-кис» другой шмышл. Здесь другой и там другой. Где же разница?
   Людоед наморщил лоб. Наконец он развёл руками.
   – Действительно, разницы нет.
   – Вот видите! – обрадовался Мышляй. – Таким образом, можно считать доказанным, что мы и кошки – одно и то же, только язык другой. Но, я надеюсь, вы знаете кошачий?
   – Конечно, – кивнул Людоед.
   – Прекрасно! – потёр лапы Мышляй. – Вот вы и обучите ему наших очаровательных фрейлин.
   – А зачем? – не понял Людоед.
   – Видите ли, – доверительно взял его под руку Мышляй, – нам удалось выяснить, что местная королева мечтает о кошках. Но в некоторых подземных королевствах кошек просто невозможно достать. Бывает же такое, верно?
   С этим Людоед не мог не согласиться.
   – Вот мы и преподнесём её величеству двух кошечек, – широко улыбнулся Мышляй. – Как видите, намерения у нас самые добрые.
   – Я теперь тоже люблю делать подарки, – кивнул Людоед.
   – Вот вы и подарите кошечек королеве! – воскликнул Мышляй. – А теперь – марш в самый тёмный угол и принимайтесь за ученье. А главное, обучите их кошачьим манерам и придайте им соответствующий облик.
   – Неужели мы перестанем, наконец, так противно пищать? – весело шепнула своей подружке фрейлина с голубым бантом на хвосте.
   – У нас будут новые хвосты и новые мордочки! – в восторге сказала фрейлина с розовым бантом. – Наконец-то мы избавимся от своей серости!
   Людоед же, подхватив обеих девочек под руки, отправился выполнять ответственное поручение.
   А Мышляй подкрался к воротам в королевство и попробовал их немножко приоткрыть, но ворота были накрепко заперты изнутри. Тогда Мышляй приложил ухо к створкам и прислушался.
   – В королевстве всё спокойно, – объявил он. – Видно, там ещё ничего не придумали. Значит, мы сумеем их опередить. Что ж, война так война!
   – Но у меня нет солдат! – заломила лапы Мышильда. – Все наши солдаты остались в сказке!
   – Зато у вас есть я, – успокоил её тайный советник. – Дело теперь только за Людоедом. Он проводит занятия, вы прячетесь, я иду в разведку.
   Старясь не шуметь, Мышляй скрылся в неизвестном направлении.

Глава четвёртая

   Пока Мышляй, преодолевая всевозможные преграды, прогрызался наверх, мне стоило лишь перевернуть страницу и я сразу оказался на заднем дворе пансиона.
   Сюда выходило крыльцо чёрного хода, по которому Тринушка, очевидно, и доставляла на кухню кур, столь дорогих желудку хозяина.
   По двору прогуливались мальчик и курица. Мальчик был одет в аккуратный форменный сюртучок. Насколько я помню, звали его Алёша. А его спутница, конечно же, была Чёрным министром, превращённым Гноменой в курицу.
   Если бы Алёша мог предположить, что лет через двести с ним снова захотят познакомиться, он как воспитанный мальчик непременно сказал бы о себе следующее:

     Сказки есть про Сивку-бурку,
     Про волшебные края,
     А в старинном Петербурге
     Жил да был когда-то я.

     Не скажу вам точной даты,
     Сказка это или быль,
     Но, как видите, ребята,
     Я когда-то жил да был!

   Однако ничего такого Алёша не сказал и даже не подумал. Он был увлечён беседой с чёрной курицей. Впрочем, беседой это было бы назвать неправильно, потому что говорил один Алёша.
   – Ах, Чернушка, Чернушка! Откуда же ты всё-таки взялась? Не вылупилась из яйца, не была чёрным цыплёнком, и никто тебя не покупал на базаре. Но ты есть, и мы с тобой друзья. Не так ли?
   Курица согласно кивнула, и Алёша пришёл в восторг.
   – Ты всё понимаешь! И глазки у тебя умные, только сказать ничего не можешь. Ну, а где же ты видела говорящих кур?
   Чернушка снова кивнула.
   В это время дверь чёрного хода в пансион скрипнула, и на крыльце появился некий господин с очень строгим выражением лица.
   Несомненно, это был сам хозяин пансиона.
   Как человек взрослый и к тому же учитель, он не мог не понимать, что со временем сказки стареют, и он, появившись перед новыми читателями, непременно должен кое-что разъяснить. К примеру, что одни и те же предметы и понятия в разные времена имеют разное значение.
   Он улыбнулся краешками губ, сделал вежливый полупоклон и, словно в ответ на мои мысли, сказал нечто совершенно непредвиденное:

     Перед вами строгий ментор,
     Ментор – это зеер гут!
     К настоящему моменту
     Педагогов так зовут.

     Я – хозяин пансиона.
     Пансиона? Вас ист дас?
     Это так во время о́но
     Интернат зовут у нас.

     Наступили дни вакаций.
     Дни вакаций – зеер гут!
     Со времён далеких, братцы,
     Так каникулы зовут…

   Тут он заметил Алёшу, чинно прогуливающегося по двору рядом с чёрной курицей, и гневно воскликнул:

     Но Алёша, но Алёша —
     Этот мальчик зеер шлехт,
     Значит —
     Мальчик нехороший,
     Он учился хуже всех!

   «Строгий ментор» на цыпочках сбежал с крыльца, подкрался к Алёше сзади и схватил его за ухо.
   Алёша взвыл, а курица, взмахнув крыльями, мгновенно умчалась за дальний сарай и спряталась в пышно разросшихся лопухах.
   – Не вздумайте, Алёша, вырывать своё ухо из моих крепких пальцев, – сказал учитель, – а то вам будет зеер шмерцен, то есть очень больно. А теперь слушайте меня внимательно: на моей родине в Германии маленький мальчик Фридрих тоже учился в пансионе. Но вскоре он будет Шиллером! В другом славном городе маленький мальчик Франц тоже учился в пансионе. Но вскоре он будет Шубертом! А вы, Алёша? Вы увлечены какой-то странной чёрной курицей и совершенно не читаете книг.
   Он посверлил Алёшу суровым взглядом.
   – Где произошла Тевтонская битва?
   – На сто тридцать седьмой странице, – ответил Алёша, морщась от боли.
   От неожиданности учитель выпустил Алёшино ухо и всплеснул руками.
   – Ведь можете! А ленитесь. Нет, Алёша, нет! Вакации не для вас. Я напишу вашей маменьке и вашему папеньке, что вы оставлены в пансионе. За эти дни вам надлежит прочесть много толстых книг! А насчёт этой странной курицы, которая даже не несёт яиц, я тотчас распоряжусь.
   – Господин учитель, – поднял на него умоляющие глаза Алёша, – позвольте вас очень, очень, очень попросить…
   – Нет, Алёша, нет! – перебил его учитель. – Всё просто, как немецкая грамматика: я решил – я сделаю.
   И он громко крикнул:
   – Тринушка!
   Обвешенная ножами Тринушка словно выросла из-под земли.
   – Первое! – приказал ей учитель. – Принесите в дортуар к господину Алёше все толстые книги с моего письменного стола. Второе: эта странная шварц кюне, то есть чёрная курица, которая почему-то не несёт яиц и не высиживает цыплят, не должна больше мешать Алёше учиться.
   – Не будет, уж я постараюсь! – зазвенела всеми своими ножами Тринушка и отцепила от пояса самый длинный.
   Отдав распоряжения, учитель степенно поднялся на крыльцо и скрылся за скрипучей дверью, а Тринушка встала на колени, постучала по земле и прошептала куда-то вниз:
   – Ваше величество, ау! Всё, как вы велели: ваша курочка подышала немного, и хватит!
   Она поднялась с колен и направилась прямо к лопухам, ласково приговаривая:
   – Чернушенька, Чернушенька, цып-цып-цып! Да помогите же, Алёша, поймать её!
   Но Алёша успел схватить кухарку за подол.
   – Не надо, Тринушка, не надо! Вы такая хорошая. Пожалуйста, оставьте мне Чернушку! Вот посмотрите, что я вам за это подарю!
   И достав из кармашка золотую монету, Алёша протянул её кухарке. У той аж глаза округлились.
   – Золотая монета! – произнесла она сдавленным шёпотом. – Целый империал!
   – Это мне маменька подарила на счастье, – вздохнул Алёша.
   – Как же так? – недоверчиво покосилась на него Тринушка. – На счастье, а вы дарите мне? Да настоящая ли она? – Тринушка с трепетом взяла из рук Алёши монету и попробовала её на зуб. – Ох, настоящая! Уж как я мечтала о такой, уж как мечтала!
   Но Тринушка всё не решалась спрятать монету, выжидательно поглядывая на Алёшу.
   – Берите, берите! – успокоил её Алёша. – Если вы оставите мне Чернушку, я буду самым счастливым человеком!
   – Да я вам и книжки принесу самые тонкие! – засуетилась Тринушка, пряча за щёку золотой империал. – А Чернушка… Ну что же, скажу – я сделала всё, как надо, а по двору бегает совсем другая чёрная курица. Ведь господин учитель не так уж часто выходит на задний двор.
   И Тринушка умчалась выбирать для Алёши самые тонкие книжки.
   Алёша поднялся в свой дортуар и… оказался на следующей странице.
   Аккуратно застланная узенькая койка, небольшой столик для занятий и табурет – вот и всё скудное убранство его комнаты. Да ещё на полке притулился кувшинчик для воды и рядом с ним перевёрнутая кверху дном фарфоровая чашка, очевидно, тоже маменькин подарок.
   Следом за Алёшей в дортуаре появилась Тринушка, нагруженная двумя огромными фолиантами.
   – Вот, извольте, – молвила она, положив фолианты на столик перед Алёшей, и отёрла пот со лба. – Самые тонкие. С трудом донесла!
   Алёша с ужасом посмотрел на фолианты.
   – Тринушка! Да вы просто… палач!
   – Что?! – отпрянула кухарка. – Кто вам сказал? Да провалиться мне на этом месте…
   И вдруг пол под Тринушкой на мгновение разверзся, и она с грохотом провалилась куда-то вниз.
   Алёша протёр глаза.
   – Ну вот! А господин учитель говорит, что чудес не бывает.
   – Господин учитель не прав, Алёша, – раздался чей-то голос, – чудес на свете сколько угодно.
   – Кто это? – мальчик с недоумением оглядел свой маленький и полупустой дортуар.
   И тогда из-за фолиантов, раздвинув их, вышла чёрная курица.
   – Ах, это ты, Чернушка! – успокоился Алёша. – Теперь гуляй себе, сколько угодно, Тринушка больше никогда тебя не тронет.
   – Тем более, что она провалилась сквозь землю! – насмешливо и чётко произнесла Чернушка.
   – Но позволь… – вдруг опомнился Алёша, – ты умеешь разговаривать? А я и не знал, что такое может быть!
   – Может, Алёша, может, – покивала Чернушка. – А теперь иди за мной. Ты меня спас и получишь за это, что пожелаешь. По дороге я тебе всё объясню. И не удивляйся, пожалуйста, когда я изменюсь у тебя на глазах. Ничего не бойся. Идём!
   Алёша с Чернушкой вышли из дортуара, а из-под койки тут же вылез Мышляй. Он обежал все углы, обнюхал учёные фолианты, поинтересовался кувшинчиком и перевёрнутой фарфоровой чашкой на полке, присел на одну из книг и стал размышлять:
   – Значит, Чёрный министр остался жив и отправился со своим спасителем Алёшей в королевство подземных жителей. Там Алёша получит награду, а у её величества Гномены появится, наконец, умный министр. Уж он-то наверняка придумает, как от нас избавиться! Что из этого следует? Из этого следует, что мне придётся опередить Чёрного министра!
   И Мышляй вновь нырнул под Алёшину койку, под которой, очевидно, он и прогрыз новый ход между подземными владениями Гномены и пансионом.

Глава пятая

   Мышляй всё же опередил Чёрного министра и Алёшу. По проходу, который он прогрыз, советник королевы Мышильды скользнул вниз так стремительно, что по инерции пролетел половину подземной поляны и что есть силы ударился о ворота королевства Гномены.
   Ворота загудели.
   Вскочив, Мышляй отбежал в сторону и притаился. И тут же рядом с ним возникли Мышильда и Людоед, выбежавшие на шум.
   Ворота, погудев, успокоились, а Мышильда пропищала:
   – Я так думаю, за этими воротами нас очень боятся, если никто даже носа не высунул!
   – Возможно, возможно, – кивнул Мышляй и повернулся к Людоеду. – Ну как, удалось вам превратить мышек в кошек?
   – Мне кажется, да, – ответил Людоед. – Они оказались очень способными ученицами. Сейчас я их приведу, и вы их проэкзаменуете. Но я очень волнуюсь, ведь времени было слишком мало!
   Он нырнул куда-то в темноту и тут же вернулся в сопровождении своих учениц.
   Наверное, Людоеду пришлось как следует потрудиться, потому что фрейлины теперь выглядели как настоящие маленькие кошки. Их голубая и розовая ленты превратились в нарядные банты и теперь красовались не на хвостах, а на шеях, да и во всём остальном они больше не походили на серых мышек.
   – Что ж, – сказала Мышильда, – одеты они с истинно кошачьим вкусом. – Но, я надеюсь, вкуса к мышам вы им не привили?
   – Знаете, я об этом как-то не подумал! – признался Людоед.
   – И не надо! – заметил Мышляй, но на всякий случай отошёл подальше.
   А фрейлины с восторгом смотрели друг на друга, не в силах оторваться от такого потрясающего зрелища.
   – Нуте-с, покажите-ка нам, как вы усвоили кошачьи повадки, – предложил им Мышляй.
   – Лучше всего поиграть в кошки-мышки! – ответили фрейлины и, истошно мяукнув, кинулись гоняться за Мышляем и Мышильдой. Их острые зубки оскалились то ли в весёлой улыбке, то ли от желания поохотиться.
   В глазах Мышляя мелькнул ужас: уж не перестарался ли Людоед? Подпрыгнув, он ухватился передними лапками за край дырки, где недавно красовался алмаз, судорожно подтянулся и поджал хвост.
   – Стоп-стоп-стоп! – испуганно закричал Людоед. – Экзамен окончен!
   Фрейлины тут же угомонились, но их зелёные глаза продолжали светиться охотничьим азартом.
   Мышляй, увидев, что опасность миновала, спрыгнул вниз и, отряхивая лапы, подошёл к фрейлинам.
   – Превосходно! Мы с её величеством Мышильдой очень довольны. Теперь вы настоящие лазутчики.
   – А что должны делать лазутчики? – поинтересовалась фрейлина с голубым бантом.
   – Как – что? – удивился Мышляй. – Конечно, лезть!
   – Простите, куда? – кокетливо спросила вторая фрейлина, поправив свой розовый бант.
   – Главным образом – куда не надо, – пояснил Мышляй. – В чужие дела, например. Вы представитесь королеве Гномене, вотрётесь к ней в доверие и будете доносить нам все её намерения.
   – А как мы проникнем в королевство? – спросила фрейлина с розовым бантом.
   Но не успела она задать этот вопрос, как ворота затряслись, словно на них изнутри обрушилось что-то тяжёлое.
   – Все разбегаются, кроме кошек! – скомандовал Мышляй. – А вы, – бросил он на ходу фрейлинам, – поступайте по своему усмотрению.
   Ворота тем временем дрогнули, распахнулись, и оттуда, вцепившись друг в друга, вывалились министры Пиф-Паф и Ой-ой-ой.
   – Во всём виноваты вы! – неистовствовал Пиф-Паф, пытаясь выдрать у своего противника как можно больше волос.
   – Нет, вы! – пыхтел Ой-ой-ой, норовя дотянуться до холёных усиков Пиф-Пафа.
   Наконец ему это удалось, и Пиф-Паф заорал не своим голосом:
   – Руки прочь от усов! Сейчас как врежу!
   И он так лягнул ногой министра осторожности, что тот взвыл:
   – Ой-ой-ой!
   – Вы ещё не так у меня запоёте! – пообещал Пиф-Паф. – Кто связал правую руку её величества?
   Теперь оба министра стояли друг против друга, сверля друг друга глазами.
   – Я! – выпятил грудь Ой-ой-ой. – И правильно сделал. А кто связал её левую руку?
   – Я! – не стал отпираться Пиф-Паф. – Иначе…
   – Сейчас как врежу! – перебил его Ой-ой-ой.
   И, свирепо наклонив голову, он так боднул Пиф-Пафа в живот, что тот перелетел через всю поляну и громко взвыл:
   – Ой-ой-ой!
   – То-то же! – удовлетворённо тряхнул волосами министр осторожности. – Я вам не позволю освободить правую руку её величества!
   – Нет, это я вам не позволю освободить её левую руку! – вскочил Пиф-Паф и снова кинулся на министра осторожности.
   Опять сцепившись, они превратились в живой клубок из четырёх рук и четырёх ног, нещадно молотящих друг друга. Этот клубок катился то в одну сторону, то в другую, отчаянно пыхтел, а изнутри слышалось:
   – Сейчас ка-ак!..
   – Не позво…
   Поначалу фрейлины королевы Мышильды хотели было проскочить в ворота, но дерущиеся министры подкатились прямо им под ноги.
   Первым опомнился Ой-ой-ой, у которого чувство долга было превыше всего. Он вскочил и загородил фрейлинам дорогу.
   – Ой-ой-ой! Туда нельзя. Вы кто?
   – Кто такие? – Пиф-Паф тут же встал рядом с ним.
   – А разве не видно? – кокетливо закатив глазки, спросила фрейлина с голубым бантом.
   – Просто неприлично спрашивать у кошек, кто они такие! – пожала плечиками фрейлина с розовым бантом.
   – А чем докажете? – грозно спросил Пиф-Паф.
   – Мяу-у-у! – истошно завопили фрейлины ему в ответ.
   – Я где-то читал, что кошки мяукают, – сообщил на ухо министру осторожности Пиф-Паф.
   – Это ещё ничего не значит, – отвечал Ой-ой-ой. – Сейчас каждый второй знает иностранный язык! – Он подозрительно посмотрел на фрейлин:
   – А с какой целью вы здесь?
   – Её величество королева Гномена, – с достоинством ответила фрейлина с голубым бантом, – очень хотела иметь кошек.
   – Вот мы и пришли, – поддакнула ей подружка с розовым бантом, – а по дороге распугали всех мышей.
   – Но как вы узнали о желании её величества? – не унимался Ой-ой-ой.
   Не ожидавшая этого вопроса фрейлина с голубым бантом растерялась, но та, что с розовым бантом, мгновенно нашлась:
   – Мы сидели на крыше, пролетали летучие мыши, одну из них мы поймали – от неё и узнали.
   – Никаких сомнений, – заявил Пиф-Паф авторитетным тоном, – они – кошки!
   – И всё-таки я должен допросить каждую в отдельности, – заявил Ой-ой-ой.
   – Почему это именно вы? – вспылил Пиф-Паф. – Вы министр и я министр, кошек тоже две. Вот каждый с одной и поговорит.
   – Хорошо, я не спорю, пусть будет по-вашему, – успокоил его Ой-ой-ой.
   И министры развели кошек в разные стороны.
   – Вот что, милочка, – наклонившись к уху фрейлины с голубым бантом, произнёс Пиф-Паф, – в данный момент у нашей королевы связаны руки. И если вы хотите получить возможность гоняться за мышами, развяжите ей правую руку в чёрной перчатке.
   – Мяу! – согласно кивнула фрейлина.
   – Не удивляйтесь, когда увидите королеву со связанными руками, – сообщил в свою очередь фрейлине с розовым бантом Ой-ой-ой. – Но если хотите, чтобы королева вас приласкала и почесала за ушком, освободите её левую руку в белой перчатке.
   – Мяу! – отозвалась вторая фрейлина.
   Вновь сойдясь у ворот, министры признали, что их собеседницы действительно кошки, а фрейлины тем временем поспешно прошмыгнули в подземное королевство.

Глава шестая

   Я полагал, что, перевернув следующую страницу, попаду вместе с фрейлинами в тронный зал королевы Гномены. Но я оказался у тех же ворот, подле которых стояли Пиф-Паф и Ой-ой-ой, с недоумением уставившись друг на друга.
   Драться им больше не хотелось, а что делать дальше, они не знали.
   И тут, словно им на выручку, появился Чёрный министр в сопровождении Алёши.
   Министр был в чёрном мундире, а его куриные крылья превратились в чёрный плащ.
   Первым на его появление отреагировал министр осторожности. Он сказал:
   – Ой-ой-ой!
   – Как! Вас разве не казнили? – изумился Пиф-Паф, глядя на Чёрного министра. – Нет, так больше жить невозможно!
   И, сделав из пальцев правой руки пистолет, он решительно направил его на Чёрного министра.
   – Пиф-Паф!
   Но Чёрный министр первым делом загородил собой Алёшу, а потом ударил Пиф-Пафа по правой руке.
   – Хватит валять дурака! Где её величество королева Гномена?
   – Ой-ой-ой! – сказал министр осторожности, бочком отходя в сторону.
   – В чём дело, господа? – встревожился Чёрный министр. – Я не понимаю…
   – Тут и понимать нечего! – раздался голос королевы Гномены, которая неожиданно появилась на поляне в сопровождении обеих «кошек». – Эти двое, – она указала подбородком на министра осторожности и министра войны, – связали мне руки, чтоб мои приказы не противоречили друг другу. Конечно, я сопротивлялась, и трон при этом немного пострадал. Но мои милые кошечки меня освободили, и теперь я могу великодушно простить моих необузданных забияк. Но вы-то сами откуда свалились, господин Чёрный министр?
   – Я не свалился, ваше величество, – с достоинством ответил тот. – Свалиться должна была Тринушка.
   – Тринушка? – удивилась Гномена. – Но её здесь нет!
   – Нет? – огляделся Чёрный министр. – Странно. Значит, она со страху пролетела этажом ниже. А я привёл к вам моего спасителя.
   – Очень хорошо, – улыбнулась Гномена. – Кто же ваш спаситель?
   Чёрный министр вывел вперёд Алёшу, который без страха поглядел на Гномену и протянул ей руку.
   – Алёша. Я из пансиона, что находится наверху. Господин учитель оставил меня без вакаций, потому что я плохо учусь.
   Гномена протянула Алёше руку в белой перчатке.
   – Королева Гномена, очень приятно. Ничего страшного, я тоже плохо училась.
   Чёрный министр зашептал, склонившись к Гномене:
   – А помните, ваше величество, что крикнули вы вслед Тринушке, когда наказали ей со мной расправиться? «Любая награда тому, кто спасёт моего Чёрного министра!»
   – Что? – наморщила лоб Гномена. – Да, кажется, помню. – И она повернулась к Алёше. – Так чего бы ты хотел больше всего на свете?
   – Учтите, ваше величество, – снова шепнул Гномене Чёрный министр, – чтобы спасти меня, Алёша пожертвовал последним золотым, который подарила ему маменька перед его отъездом в пансион.
   – Говори смело, – подбодрила Алёшу Гномена. – Ты достоин любой награды.
   – Понимаете, ваше величество, – помялся Алёша, – я бы хотел… Я бы хотел всегда знать всё, что задаёт господин учитель. Но только чтобы не заглядывать в эти страшные толстые книжки!
   – Гм! – хмыкнула королева, размышляя. – Ну что ж, придётся, видно, отдать ему Конопляное семечко!
   – Ой-ой-ой! – с ужасом воскликнул министр осторожности. – Если семечко пропадёт, мы окажемся в трудном положении, и вы прекрасно это знаете, ваше величество!
   – Да, знаю, – топнула ногой Гномена, – но я обещала Алёше!
   – Пиф-Паф! – вскричал министр войны и отошёл в сторону, так как от гнева не мог произнести ни слова.
   – Семечко у вас? – обратилась королева к господину Ой-ой-ой.
   – Да, – кивнул министр, – но оно заперто на тысячу замков!
   – Ничего, – перебила его королева, – мы подождём. А вы, Пиф-Паф, ступайте с господином Ой-ой-ой и охраняйте его, когда он понесёт семечко. Вы же, господин Чёрный министр, пойдёте вместе с ними и проследите, чтобы они снова не подрались. А вы, мои славные, – обратилась она к уже полюбившимся ей кошкам, – станете оберегать семечко от этих коварных и пронырливых мышей. Вперёд!
   Оставшись вдвоём с Алёшей, Гномена облегчённо вздохнула.
   – Ну вот, теперь можно поговорить с человеком! Что ты так смотришь на меня, Алёша? Тебя удивляет, что одна половина у меня чёрная, а другая белая?
   – Нет, ваше величество, что вы!
   – Не смущайся, – ласково потрепала его по волосам Гномена. – Я бы тоже удивилась, если бы не знала свою историю. Я ведь тоже училась когда-то в пансионе, куда меня отдали мои родители. Маменька у меня была фея, а папенька – эльф.
   – Эльф? – с некоторым недоумением переспросил Алёша. – Господин учитель ничего нам не рассказывал про эльфов.
   – Эльфы, – пояснила Гномена, – это такие прозрачные мужчины. Их сразу видно насквозь.
   С этими словами её величество взяла Алёшу под руку и стала прогуливаться с ним по поляне, рассказывая свою печальную историю:

     Я порхала со всеми
     С цветка на цветок,
     Я скользила
     По лунной тропе,
     Мне хватало на сутки
     Нектару глоток,
     И тэ пэ, и тэ пэ, и тэ пэ…

     Сколько азбучных истин
     В работе у фей,
     Ясных, как
     А, Б, В, Г и Д:
     Попорхай ветерком
     И прохладой повей,
     И тэ дэ, и тэ дэ, и тэ дэ…

     Но однажды я вдруг
     Раздавила газон,
     Поскользнулась
     На лунной тропе,
     Попросила нектару
     Двойной порцион,
     И тэ пэ, и тэ пэ, и тэ пэ…

     И тогда стало ясно
     Мне в этой связи,
     Ясно, как
     А, Б, В, Г и Д,
     Что я больше не в силах
     Порхать и скользить,
     И тэ дэ, и тэ дэ, и тэ дэ…

   – Неужели тебе меня не жалко, Алёша, – спросила Гномена, закончив петь.
   – Да, очень жалко, ваше величество! – искренне ответил мальчик.
   – Ты очень хороший мальчик, Алёша! – Гномена вытащила из кармана скомканный носовой платочек, высморкалась и смахнула выступившие у неё на глазах слёзы. – Да, а потом я поступила в пансион для ведьм.
   Алёша замер от ужаса.
   – И у вас было… помело?
   – А как же! – усмехнулась Гномена. – Очень удобная штука: утром, бывало, подметёшь у себя в дортуаре, а потом как вскочишь на него да как полетишь!
   Королева лихо свистнула в два пальца и вдруг загорланила хриплым голосом:

     Тысяча ведьм
     На одно помело,
     Хо-хо-хо!

     Пусть помело
     И немного мало,
     Хо-хо-хо!
     Мчимся мы,
     Голову очертя,
     Хо-хо-хо!
     И не куда-нибудь,
     А к чертям,
     Хо-хо-хо!

   – Так что, Алёша, у меня два образования: с одной стороны я фея, а с другой ведьма, поэтому с одной стороны я белая, а с другой чёрная. – И Гномена тяжело вздохнула. – Очень трудно со мной. Даже мне самой. Всё зависит от того, под какую руку мне попасться. А вот, кажется, и семечко принесли!
   Из ворот выходила торжественная процессия. Ой-ой-ой на золотом блюде нёс Конопляное семечко, за ним следовал Пиф-Паф, грозно выставив вперёд два пистолета, сделанных из пальцев правой и левой руки.
   За ними шёл Чёрный министр. Он приставил к глазам ладонь козырьком и зорко следил, чтобы идущие перед ним два министра не подрались и не затоптали в драке драгоценное семечко. Шествие замыкали кошки-фрейлины. Они угрожающе мяукали, словно бы отгоняя коварных мышей.
   – Вот, ваше величество, – сказал Ой-ой-ой, подавая королеве блюдо. – Мы принесли волшебное семечко. Неужели вы действительно хотите его отдать?
   – Не ваше дело, чего я хочу! – воскликнула королева. – Главное, что я обещала.
   Она взяла левой рукой в белой перчатке семечко и протянула Алёше.
   – Пока это семечко у тебя, – сказала Гномена, – ты всегда будешь знать любой урок, не заглядывая в учебники. Но постой-ка…
   Королева замерла, прислушиваясь к себе.
   – Ну вот, я так и знала! – Она доверительно склонилась к Алёше. – Во мне заговорила ведьма. Как тебе это понравится? Она – против! Сейчас я с ней потолкую.
   Отойдя в сторону, Гномена обратилась к своей правой половине.
   – Ну, в чём дело? Громче, пожалуйста! Что тут такого? Мальчик не любит учить уроки, а ты любила? Конечно, ничего хорошего я не делаю, просто потакаю его лени. Ну вот и отлично!
   Гномена подошла к Алёше.
   – Она согласна и даже сама хочет вручить тебе это семечко.
   Гномена переложила семечко из левой руки в правую и протянула Алёше:
   – Бери скорее, но запомни…
   Кошки-фрейлины незаметно подкрались поближе и даже приложили лапы к ушам. Разумеется, они ни слова не пропустили из того, что Гномена сказала Алёше.
   – Запомни, Алёша, – строго посмотрела на него королева, – если ты хоть кому-нибудь расскажешь, откуда у тебя волшебное семечко – мы вынуждены будем покинуть своё королевство. А без волшебного семечка мы никогда не сможем найти дорогу обратно. Понимаешь? Никогда! Теперь наша судьба в твоих руках.
   Вовсе не расположенный к тому, чтобы расстаться с волшебным семечком, Ой-ой-ой подошёл к Алёше.
   – Не таскайте его всё время в кармане, юноша. Положите в какое-нибудь укромное место. Главное, чтобы мы на всякий случай знали, где оно.
   – Хорошо, я так и сделаю, – пообещал Алёша. – Я положу семечко под маменькину чашку, которая стоит у меня в дортуаре на полке.
   – Под маменькину – это надёжно, – одобрительно кивнула Гномена. – А теперь ступай, Алёша. Я открою тебе самый тайный проход наверх, о котором до сих пор никто не догадывался. Он выведет тебя, куда нужно. А я так устала от себя самой, что мне совершенно необходимо отдохнуть.
   По взмаху руки Гномены откинулся большой алмаз на подземном небе, словно крышка на карманных часах, и перед Алёшей открылся просторный лаз. Мальчик незамедлительно нырнул в него, и проход закрылся, словно его и не было. А Гномена во главе своей свиты направилась во дворец. Но у самых ворот фрейлина с голубым бантом обратилась к королеве:
   – Ваше величество, можно мы немножко погуляем?
   – Хорошо, – великодушно разрешила Гномена. – Когда нагуляетесь – поскребитесь, вам откроют.
   И все, кроме фрейлин, скрылись за воротами, которые тут же закрылись на засов.

Глава седьмая

   Как только ворота закрылись, перед фрейлинами мгновенно возникли Мышильда, Мышляй и Людоед.
   – Ну? – нетерпеливо спросил у фрейлин Мышляй.
   – Они дали мальчику волшебное Конопляное семечко, – доложила фрейлина с голубым бантом и стала по-кошачьи охорашиваться.
   – Вам что же, больше ничего не удалось разведать? – разочарованно протянул Мышляй. – Стоило господину Людоеду так трудиться, чтобы превратить вас в кошек!
   – А без этого семечка подземные жители никогда не смогут найти дорогу обратно в своё королевство, – добавила другая фрейлина, поправляя розовый бант.
   – Но для этого они должны сначала покинуть своё королевство! – резонно заметил Мышляй. – А как и когда такое может случиться, вы, конечно, не выведали? – И он сердито уставился на фрейлину с розовым бантом.
   – Фр-р, конечно, выведали! – фыркнула та ему прямо в глаза, да так свирепо, что Мышляй отскочил. – Мы что же, по-вашему, совсем дурочки? Они уйдут, если мальчик хоть кому-нибудь расскажет, откуда у него взялось волшебное семечко.
   – Ага! – обрадовано потёр лапы Мышляй. – Это уже кое-что. Я думаю, не мышайте, пожалуйста! – прикрикнул он на шушукающихся фрейлин.
   И, зажав лапами уши, он принялся вышагивать по поляне.
   – Значит, так, – наконец обратился он ко всем. – Мы дадим мальчику возможность похвастаться перед учителем своими знаниями и тут же незаметно похитим волшебное семечко. – Мышляй самодовольно ухмыльнулся в усы. – Надеюсь, то, что случится потом, принесёт нам победу!
   – Но чтобы похитить семечко, надо знать, где мальчик его спрячет, – подал голос Людоед.
   – Подумаешь, тайна! – фыркнула фрейлина с голубым бантом. – Нам и это удалось выяснить. Мальчик спрячет его у себя в дортуаре под маменькиной чашкой.
   – Прекрасно! – сказал Мышляй. – В его дортуаре всего лишь одна чашка, которая стоит на одной единственной полке. Молодцы! – похвалил он фрейлин. – Когда вернёмся, попрошу нашего короля присвоить вам звание обер-фрейлин. Если, конечно, вы из кошек снова превратитесь в мышек.
   – Не беспокойтесь, – кивнул Людоед, – я и такую возможность предвидел. Если эта история закончится для всех нас благополучно, они тут же обретут прежний облик.
   – Надо поскорее похитить семечко, – решительно заявил Мышляй, – тогда, возможно, всё кончится для нас благополучно.
   Он обвёл взглядом свою команду.
   – Кто пойдёт за семечком?
   – Может быть, вы позволите мне попробовать? – робко предложил Людоед.
   – Нет, – покачал головой Мышляй, – вы слишком крупная дичь, то есть мышь, и вас легко заметить.
   – Кто же тогда? – насторожилась Мышильда.
   – Фрейлинам нельзя далеко удаляться, – продолжал задумчиво Мышляй, – потому что своенравная королева Гномена может в любую минуту хватиться своих кошечек.
   – Тогда остаётесь вы! – поспешно сказала Мышильда, предчувствуя недоброе.
   – Увы! – развёл лапами Мышляй. – В любую минуту здесь может развернуться генеральное сражение, ведь его так жаждет министр войны! Но мы слишком малочисленны, и придётся придумать какую-нибудь военную хитрость, а на это способен только я один. Стало быть, остаётесь вы, ваше величество!
   – Но позвольте, – возмутилась Мышильда, – я же всё-таки королева.
   – Да, – печально заметил Мышляй, – и августейшим особам приходится порой совершать подвиги ради своего народа.
   – Я не пойду! – испуганно заморгала глазками Мышильда.
   – Пойдёте! – твёрдо сказал Мышляй. – Я прогрыз очень неплохой ход наверх. Он приведёт вас прямо в дортуар к мальчику. Ну! Что же вы медлите? Кыш, ваше величество!
   – Что?! – гневно топнула лапой на своего советника Мышильда.

     Тут оскорбленье личности!
     Пускай я только мышь,
     Но я – её величество,
     А вы сказали «кыш»!

     Пускай я очень серая
     И на чужбине пусть,
     Я здесь на вас не сетую,
     Но дома – разберусь!

   Ещё раз топнув лапой, Мышильда с истинно королевским достоинством протиснулась в указанную Мышляем дыру.
   На подземной поляне не могло пока произойти ничего интересного, поэтому я перелистнул страницу и оказался прямо в Алёшином дортуаре.
   Алёша вернулся из своего подземного путешествия и теперь старательно укладывал Конопляное семечко под перевёрнутую маменькину чашку. Покончив с этим, Алёша уселся за стол, наугад раскрыл один из фолиантов, принесённых Тринушкой, и сделал вид, что читает. Он ещё не почувствовал волшебной силы семечка, потому что его пока никто ни о чём не спрашивал. Но дверь скрипнула, и на пороге появился грозный ментор. Увидев склонившегося над книгой Алёшу, учитель расплылся в благожелательной улыбке.
   – Гут, Алёша, зеер гут, вы похвально проводите свои летние вакации. Я непременно отпишу вашим папеньке с маменькой о примерном усердии их отпрыска. Ну-с, что вы успели узнать из этих мудрых книг за столь короткое время?
   – Всё, господин учитель! – ещё не веря самому себе, ответил Алёша. Но зато он глубоко верил в то, что ему сказала Гномена, и ждал, когда его начнут спрашивать и семечко, наконец, придёт ему на помощь. И поэтому твёрдо добавил:
   – Всё, что написано в этих толстых книгах!
   – Ох, Алёша! – вздохнул, всё ещё улыбаясь, господин учитель. – Вы сами такой маленький, но уже такой большой шутник! Знаю, у вас много мангель, то есть недостатков, но я также знаю, что вы очень честный мальчик. Поэтому на мои вопросы вы можете просто сказать «знаю» или «не знаю», и я вам поверю. Итак, начнём.
   Учитель придвинул к себе книгу, которую якобы внимательно перед этим читал Алёша, захватил пальцами несколько страниц и внимательно посмотрел на своего нерадивого ученика.
   – Так что тут есть?
   Наверное, Конопляное семечко мгновенно пришло к Алёше на помощь, потому что в его глазах запрыгали чёртики и Алёша негромко, но вполне уверенно ответил:
   – Знаю. Дальше!
   У учителя глаза полезли на лоб. Он захватил пальцами вдвое большее количество страниц.
   – А тут?
   И, замирая от восторга, Алёша ответил столь же уверенно:
   – Знаю. Дальше!
   Учитель заметался по дортуару. Он пощупал ладонью свой лоб, потом Алёшин и, наконец, остановился перед учеником, сверля его глазами.

     Без шпаргалок, то есть фальши,
     Я по главам вас проверю.
     Ну-с, плотней закроем двери…
     Где стоят Олимп и Пинд?

   И учитель навис над Алёшей, словно коршун над добычей:
   – Отвечайте!
   Но Алёша уже не был беззащитной добычей, теперь в его голове, как пчёлы в улье, роились и гудели знания. И он ответил без запинки:

     – Знаю. Дальше!
     – Вид империй?
     – Знаю. Дальше!
     – Брут, Тиберий?
     – Знаю. Дальше!
     – Флора прерий?
     – Знаю. Дальше!
     – Звёзды в сфере?
     – Знаю. Дальше!
     – Вы, Алёша, вундеркинд!

   И, достав чистый носовой платок, учитель отёр проступивший на лбу пот.
   – Я обязан доложить о вас господину директору училищ, Алёша. Больше того – я обязан о вас доложить его сиятельству генерал-губернатору. А пока – идёмте! Я поставлю себе холодный компресс с уксусом, а вы получите столько глазированных орехов и марципанов, сколько пожелаете. Потом мы вернёмся, и я вас проверю ещё раз. Тринушка! – властно позвал учитель и, немного подождав, обескуражено развёл руками. – Как сквозь землю провалилась! Идёмте, Алёша, я сам отопру буфетную.
   И, взяв Алёшу за руку, он вывел его из дортуара.
   Не успели они выйти, как под Алёшиной кроватью раздался осторожный шорох, и из-под неё выглянула Мышильда. Наверное, она там сидела уже давно и пережидала, пока Алёша отвечал на вопросы господина учителя. Теперь же Мышильда вылезла и огляделась, ища заветную маменькину чашку. Увидев её, королева вспомнила свою молодость и прямо по стене мгновенно добралась до цели. Времени терять было нельзя, поэтому её величество поднатужилась, одной лапой приподняла за край тяжёлую чашку, а другой выкатила из-под чашки Конопляное семечко. Крепко зажав его в зубах, Мышильда спрыгнула на подушку, скатилась вниз и исчезла под кроватью. И вовремя, потому что в дортуар вернулись учитель и Алёша.
   Алёша бережно нёс тарелку, доверху наполненную глазированными орехами и марципанами, а учитель шёл, придерживая на лбу уксусный компресс.
   – Нуте-с, – сказал он Алёше, – попробуем ещё раз, чтобы я окончательно поверил своим глазам и ушам.
   Алёша согласно кивнул, он был совершенно спокоен. Конопляное семечко уже доказало свою волшебную силу.
   Учитель снова открыл один из толстых фолиантов, захватил пальцами изрядное количество страниц и вопросительно посмотрел на Алёшу.
   Алёша уже открыл было рот, чтобы сказать своё «знаю, дальше», но так и застыл посреди дортуара с открытым ртом: все знания из его головы улетучились, как вспугнутые пчёлы.
   – Ну-ну, – пока ещё миролюбиво заметил учитель, – возможно, я захватил слишком много страниц сразу. А так?
   Теперь его пальцы захватили вдвое меньше страниц.
   Но Алёша продолжал молчать, с ужасом глядя на учителя.
   Наконец в пальцах учителя оказалась только одна страничка.
   Алёша молчал.
   – Как? Вы даже такой малости не знаете? – изумился учитель. – Значит, с вашей стороны я имел самый обыкновенный дер бетруг, то есть обман?
   Алёша бросился к маменькиной чашке, приподнял её и даже потряс над полкой. Конопляного семечка как не бывало!
   Опечаленный Алёша понуро стоял перед учителем.
   – Господин учитель! Я… вам ничего не могу сказать.
   – Я это вижу и слышу, – сурово ответил учитель. – Но вы мне обязаны раскрыть одну маленькую тайну: почему вы сначала всё досконально знали, а теперь ничего не знаете?
   – Нет! – вскинул голову Алёша. – Уж этой тайны я вам никогда не раскрою. Я дал слово!
   – Ох, Алёша! – вздохнул учитель. – Непременно раскроете. Не забывайте, что мы с вами живём в старину, а в старину есть ещё и кёрпер штрафе, то есть розги. Идёмте! Я сам отнесу ваши марципаны и глазированные орехи назад в буфетную.
   И, взяв одной рукой тарелку с лакомствами, а другой цепко ухватив Алёшу за ухо, учитель удалился на следующую страницу этой истории.
   Ну, конечно же, эту страницу я пропустил, пропустил ещё одну, и ещё, с которых доносились то крики Алёши, то свист неумолимых розог, то увещевающий голос жестокого учителя.
   И вот я вновь оказался на подземной поляне перед запертыми воротами в королевство Гномены.
   Стоя перед возвратившейся Мышильдой, Людоед почтительно ныл:
   – Но, ваше величество! Почему вы не можете взять меня с собой в свою сказку о Щелкунчике?
   – Я уже вам сказала, господин Людоед, – терпеливо объясняла Мышильда, – вы в нашей сказке не предусмотрены.
   – Но я же могу стать солдатом в войске его величества! – продолжал упрашивать Людоед.
   – Вы растёте, – смерила его взглядом Мышильда, – вам уже мала мышиная шкурка. Вы нарушите у нас все пропорции!
   – Я сожмусь! – пообещал Людоед. – Я умею это делать.
   – Да, это у вас получится, – согласилась Мышильда. – Но ненадолго.
   – Вы правы, – вздохнул Людоед. – Что же, мне так и бродяжничать по сказкам?
   – Возвращайтесь в свою, – посоветовала Мышильда.
   – Но меня же слопает Кот в сапогах, когда я снова превращусь в мышь! – заломил руки Людоед.
   – Что поделаешь? – развела лапами королева. – Но зато если кто-нибудь захочет перечитать сказку сначала, вы опять станете всемогущим Людоедом.
   – Ладно, – согласился Людоед. – Видно, и вправду от своей сказки не убежишь.
   А Мышляй тем временем прислушивался к тому, что происходит во владениях Гномены.
   До поры до времени там ничего не происходило.
   Но вдруг ворота сами собой распахнулись, и раздалась печальная музыка. Отскочивший было от ворот Мышляй снова вернулся на прежнее место и из-под лапы стал всматриваться вглубь.
   – Кажется, они уходят, – сообщил он столпившимся за его спиной сородичам. И добавил не очень уверенно: – Я так думаю, что мы победили.
   – А зачем? – вдруг неожиданно для всех пожала плечами Мышильда.
   – Как это зачем? – возмутился Мышляй. – Они же первые начали!
   Теперь никакие лазутчики Мышляю были уже не нужны, и с фрейлин начало сползать их кошачье обличье. Голубой и розовый банты опять переместились на мышиные хвосты, мгновенно ставшие длинными и голыми.
   А между тем печальная музыка всё приближалась, и из ворот начали выходить подземные жители.
   Первыми вышли гномы-герольды, за герольдами королева Гномена.
   На её плечи был накинут чёрно-белый плащ, но и под плащом было видно, что правая рука подземной королевы надёжно заткнута за пояс.
   За Гноменой, обнявшись, шли министр осторожности и министр войны. И оба плакали. Но Ой-ой-ой как всегда осторожничал. Он не давал воли слезам, зато Пиф-Паф рыдал громче всех.
   Маленькие грумы вели в поводу маленьких коней, на которых Гномена и её приближенные ещё недавно гарцевали по подземной поляне.
   А потом потянулись горожане, волоча на плечах и спинах чемоданы и тюки со всем своим скарбом.
   – Перестаньте рыдать! – бросила через плечо королева Пиф-Пафу. – Слезами горю не поможешь. Вы же прекрасно знаете: мальчика высекли розгами и он признался учителю, что был у нас в гостях. Поэтому мы и вынуждены покинуть наши владения. Бедный ребёнок! – вздохнула Гномена. – Но я успела при расставании помахать ему левой рукой. Когда-нибудь он это оценит!
   – О, Конопляное семечко! – простонал министр осторожности. – Если бы оно оставалось у нас!
   Но королева не могла сказать своему министру в ответ ничего утешительного. Вернувшаяся наверх Тринушка по приказу королевы уже тщательно облазила весь Алёшин дортуар, но ничего не нашла.
   В это время Гномену догнал запыхавшийся Чёрный министр.
   – Ваше величество! – сказал он, склонившись в поклоне. – Конопляного семечка нигде нет. Я по старой памяти поговорил со всеми курами, не склевал ли его случайно кто-нибудь из них.
   – Значит, его кто-то похитил, – сделала вывод Гномена.
   – Мыши! – воскликнул Пиф-Паф. – Я же говорил, надо было дать им генеральное сражение!
   И от досады, что его не послушались, министр войны зарыдал ещё сильнее.
   – Не думаю, чтобы это сделали мыши, – покачала головой Гномена. – Как они могли узнать, что я подарила волшебное семечко Алёше? Да их нигде и не видно. Впрочем, как и моих милых кошечек.
   И вдруг перед Гноменой появилась Мышильда. В лапах она держала плакатик, на котором было начертано: «МЫ ТУТ».
   – Мы тут, ваше величество! – громко заявила Мышилда.
   – Ну что ж, можете оставаться, – вздохнула Гномена. – Мы уходим искать новое место. Без волшебного Конопляного семечка мы не можем даже обернуться в сторону нашего бывшего королевства. Хотя вы ничего этого, конечно, не знаете!
   – Мы всё это, конечно, знаем, – отвечала Мышильда. – Раз вы вышли за ворота, значит, вы покинули свои владения и главное условие уже выполнили. Теперь вам надо только вернуться обратно. Вот оно, ваше волшебное семечко!
   Отбросив в сторону уже никому ненужный плакатик, Мышильда достала из потайного кармашка Конопляное семечко и протянула его Гномене.
   – Большое спасибо… ваше величество! – сказала Гномена, бережно принимая из лап Мышильды драгоценное семечко. В знак благодарности она даже расшаркалась перед Мышильдой! А это уже было верхом вежливости, какую одна королевская особа может позволить себе по отношению к другой. Вслед за Гноменой расшаркались и все её три министра. А неугомонный Пиф-Паф, сделав из пальцев обеих рук два пистолета, отсалютовал ими в честь мышиной королевы.
   Мышильда была очень довольна оказанными ей почестями и с удовольствием наблюдала, как подземные жители возвращаются в своё королевство. Гномена теперь замыкала шествие. Но вот и она скрылась за воротами и даже не заперла их за собой на засов.
   – Эта сказка кончилась, и, надеюсь, она немедленно займёт своё место на книжной полке, – сказала Мышильда.
   Я понял, что благополучный исход всей этой истории теперь зависит только от меня.
   И я поставил «Чёрную курицу» рядом с «Щелкунчиком», а с другой стороны приставил «Кота в сапогах», чтобы облегчить Людоеду его возвращение домой.
   По шороху мышиных лап я догадался, что вся серая компания тут же перебежала в свою книжку, а по ликующему рыку Людоеда стало совершенно ясно, что он успешно перешагнул на ту страницу «Кота в сапогах», где чувствовал себя полноправным хозяином замка.
   Наверное, сними я теперь с полки «Чёрную курицу», в ней всё происходило бы по-прежнему, как и в сказке моего детства: подземными жителями правил бы мудрый престарелый король, и никаких мышей и людоедов из соседних сказок! Но я не стал этого делать. Ведь у сказки, которая мне привиделась, оказалась другая мораль. Да-да, вот она, очень простая и житейская: никому не стоит по собственной неосмотрительности попадать, как говорится, в переплёт. А от себя я ещё бы добавил: особенно в чужой!

От автора
Вместо послесловия

//-- Улыбка --//

     Если вы, нахмурясь,
     Выйдете из дома,
     Если вам не в радость
     Солнечный денёк, —
     Пусть вам улыбнётся,
     Как своей знакомой,
     С вами вовсе незнакомый
     Встречный паренёк!

     И улыбка, без сомненья,
     Вдруг коснётся ваших глаз,
     И хорошее настроение
     Не покинет больше вас.

     Если вас с любимой
     Вдруг поссорил случай —
     Часто тот, кто любит,
     Ссорится зазря, —
     Вы в глаза друг другу
     Поглядите лучше,
     Лучше всяких слов порою
     Взгляды говорят!

     И улыбка без сомненья
     Вдруг коснётся ваших глаз,
     И хорошее настроение
     Не покинет больше вас.

     Если кто-то другом
     Был в несчастье брошен
     И поступок этот
     В сердце вам проник,
     Вспомните, как много
     Есть людей хороших —
     Их у нас гораздо больше,
     Вспомните, про них!

     И улыбка без сомненья
     Вдруг коснётся ваших глаз,
     И хорошее настроение
     Не покинет больше вас!

Фото с вкладки

«Почему обязательно надо умирать за свои идеалы? Я хочу за идеалы жить!»

Отец – Николай Александрович Коростылёв. Красный командир, военный связист. У него было неожиданное и сильное увлечение («хобби») – библиография. Есть опубликованные труды по этой тематике.

Мама – Ревекка Эммануиловна Коростылёва. «Мужнина жена» или, как сейчас говорят, – домохозяйка.

Николай Александрович Коростылёв в страшный период своей жизни – в конце 30-х годов он добровольно вышел из партии, объяснив свой поступок несогласием с происходящим в стране. Чудом остался жив.

Отец – Николай Александрович Коростылёв. Конец 30-х годов.

Середина 30-х. С отцом и сослуживцем отца. Все грустные…

Дима Коростылёв. Приезд к деду в Кременчуг. Классическая «салонная» фотография в матросском костюме.

Дима Коростылёв. 5 лет.

Дима Коростылёв. 7 лет.

Дима Коростылёв – ученик арбатской школы. Именно в этом возрасте начал сочинять стихи. Однажды явился в школу в пижаме – в процессе сочинительства забыл переодеться…

Дима Коростылёв с приятелем – всегда готовы к подвигам!

Димка Коростылёв – почти что Димка-неведимка.

Вадим Коростылёв – студент литературного института.

В литинституте. Поэт и чуть-чуть пижон.

Доброволец комсомольского батальона. 1941 год.

Арктика. Конец 40-х годов. Зимовка. После нее появился первый сборник стихов «За полярным кругом».

Единственный официальный портрет в галстуке. Начало 60-х годов.

Середина 50-х. Начал сочинять сказки.

Дома. На фоне стены из афиш спектаклей.

После премьеры «Димки-неведимки» в Центральном детском театре. Все молодые. Сидят: В. Коростылёв, М. Львовский, М. Куприянова, М. Кнебель. Сзади в центре стоят: О. Анофриев и О. Ефремов.

Редкое фото – В. Коростылёв весёлый!

Конец 60-х.

Кадры из знаменитых советских фильмов «Айболит-66», «Король-олень» и спектакля «Пиросмани, Пиросмани, Пиросмани». Автор сценариев и песен – В. Коростылёв.

В период съёмок фильма «Айболит-66» с народной артисткой СССР Лидией Князевой. Она исполнила роль обезьянки Чичи и в спектакле ТЮЗа «О чём рассказали волшебники», и в фильме «Айболит-66».