-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
| Сергей Алешин
|
| Дышит ночь
-------
Сергей Алешин
Дышит ночь
© Алешин С., 2013 г.
© Московская городская организация Союза писателей России, 2013 г.
© НП «Литературная Республика», 2013 г.
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
…Превращаются в алмазы…
«Не преступник я и не изгнанник,
Но такой же, как облако, странник…»
Сергей Алёшин
Очередной поэтический сборник современного поэта Сергея Алёшина, уже известного в литературных кругах Москвы, под названием «ДЫШИТ НОЧЬ» поражает читателя многогранностью произведений.
Сергей Алёшин, в отличие от многих других поэтов, не ограничивает себя жёсткими рамками в выборе тематики и жанров для своего творчества. Он открыт для постижения мира в его многообразии, являясь вечным странником и исследователем бытия и небытия.
В этой книге представлены и стихи-размышления философского характера, и стихи-впечатления от путешествий в загадочную страну Цейлон, и стихи, посвященные России и навеянные её историческими событиями, а также любовная, пейзажная лирика. В книге находится место и юмору, и иронии, и даже сатире и, конечно же, стихам-автопортретам.
Красной нитью в сборнике проходит тема России, живого существа, имеющего душу, осмысление её истории с давних времён вплоть до сегодняшних дней.
//-- * * * --//
Так и дальше нам ходить по кругу
Разрушенья судеб и идей?
Перегрызли глотки мы друг другу,
Уничтожив лучших из людей.
//-- * * * --//
Русь моя, грусть моя, что померещилось?
В сердце вонзилась стальная игла —
Вижу: широкая, чёрная трещина
Надвое душу твою рассекла.
//-- * * * --//
Россия, вижу я, живая,
Хотя и нефть стоит у горла…
Однако Сергей Алёшин не ограничивается размышлениями о судьбе Родины в нескольких стихотворениях, как это бывает у тех авторов, кто затрагивает тему России лишь для получения галочки «о России написал», – его раздумья плавно переходят в цикл произведений «Сцены из Русской истории», и вот перед глазами читателя предстаёт переписка Ивана Грозного с Курбским, диалоги Царя Петра с Софьей, Императора Петра Третьего и графа Алексея Орлова, разговор Николая и Бенкендорфа. В этих диалогах ставятся противоречивые, нерешённые до сих пор вопросы о российской власти, причём, диалоги ведут лица, облечённые властью, первые лица государства. И если в «Переписке» жарко обсуждается природа и основы власти, то выразительные сцены в «Пётр и Софья» посвящены нравственным вопросам власти, как допустимым действиям для её получения, так и необходимым ориентирам, которыми должен руководствоваться правитель.
Особняком стоит в книге и поэма «Скоромох». В ней автор находит и использует метафору русской души. В поэме лейтмотивом звучит колокольный звон. В нём слышны тревога, угроза, отчаяние, надежда. И вместе с этим звоном ставится самый последний, страшный вопрос.
Ты защитить хочешь крепкой державой.
Но от державы кто нас защитит?
Стон на Руси и погибель без славы.
Мы претерпим. Да Бог ли простит?
Такая власть, такие её деяния возможно ли примирить с богом? Может ли успех быть обеспечен бесчеловечными поступками власти, и в чём цель подобного её поведения?
В заключение темы России Сергей Алёшин возвращает нас в XXI-ый век, в современные реалии жизни, и мы читаем эпиграммы президенту Владимиру Путину, звучит ироническое «Я голосую за Путина» и, наконец, встречаем острую сатиру на наши политические реалии в произведении «Сократ в РФ перед выборами».
Сергей Алёшин, неутомимый странник и путешественник, как и многие другие, очарован Востоком, думает о единстве мира: возможно ли оно? Мир многообразен, и у каждой его части своя неповторимая судьба.
//-- * * * --//
Даль зовёт меня за горизонтом,
Должен быть он когда-то разомкнут…
//-- * * * --//
Куда-то уплывают корабли,
Мы верим, провожая их с восторгом,
Что наконец-то сроки подошли
Соединенья Запада с Востоком.
//-- * * * --//
Сливаюсь с пряным я его дыханьем,
Хотя меня коснулось лишь на миг,
Мы никогда похожими не станем,
Таинственный, далёкий материк.
//-- * * * --//
Медлителен, расслаблен и не собран,
Заворожив и притянув к себе,
Восток меня целует, словно кобра,
И оставляет собственной судьбе.
В стихах Сергея Алёшина пульсирует живая душа, которая страдает от «графоманства жизни» в волчьей стае и зализывает раны в ночи:
//-- * * * --//
Нам ближе муляжи
Вчера, сегодня, завтра,
И графоманство лжи
Для нас сильнее правды.
Сварили кислый мусс
Из пряного имбиря,
Где графоманство чувств,
Там графоманство мира.
Покорно палачу
Кровь из аорты брызнет,
Но верить не хочу
Я в графоманство жизни.
//-- * * * --//
Тяжело, будто в волчьей стае,
Мне, прикинувшись волком, жить,
Постоянно клыки обнажая,
Проявлять неуёмную прыть.
//-- * * * --//
Свершая путь земной юдоли,
Где нет ни вехи, ни следа,
Покорный общей, горькой доле,
Бреду неведомо куда.
//-- * * * --//
Зримы скрытые в тени приметы
Словно тайные знаки в письме,
Как же много я лунного света
Различаю в окутавшей тьме.
В каждом шорохе, ветре свистящем
Долгожданная слышится весть,
И меня почти нет в настоящем,
Только в будущем место мне есть.
Ночь – одна из доминирующих тем сборника, но несмотря на то, что нет, пожалуй, ни одного поэта, не воспевшего ночь, описание её у Сергея Алёшина изобилует оригинальными образами, что и неудивительно, ведь как признаётся сам автор «Что кажется простым предметом / Вдруг вспыхнет, словно фейерверк». Сама же Ночь является, скорее, временем общения Души с Богом. Ночь открывает человеку тайны, она одновременно снимает границы и скрывает сущности. Заставляет обращаться к творчеству и ощущать бессмысленность надежды, видеть, что звёзды превращаются в алмазы и ощущать приход непонятных сил.
//-- * * * --//
Разбросаны на небе близко,
Как капли, звёзды в тишине,
И разлетевшиеся брызги,
Блестят на тёмном полотне.
Неведомая нам ткачиха
Соткала ткань на много лет,
И звёзды, как живые, тихо
Дрожат в ночи и ждут рассвет.
//-- * * * --//
Будто душа стоит у порога
Ночью с Богом наедине.
Глубоко выстраданное отношение автора к таким сложным философским категориям, как Время, Вечность и взаимосвязь всего живого на земле, его мудрость и печаль о непостижимости бытия, и в то же время вера в бессмертие души, отчётливо звучит в следующих строках:
//-- * * * --//
Уходит время в никуда,
И это всё необъяснимо.
Остались в памяти года,
Как чёткий, моментальный снимок.
Они летят, как журавли.
Как изменяет быстротечность
То, что вблизи и что вдали,
И это составляет вечность.
//-- * * * --//
Единым связан мир узлом.
Но скрыли маски и личины,
Что всё в одном, одно во всём,
Всему есть следствия, причины.
//-- * * * --//
Сколько б ни старались, но сокрыта
Грань небытия и бытия,
Всё напрасно, череду событий
Увязать в единое нельзя.
//-- * * * --//
Прошепчут напоследок камыши:
«Все силы собери, что были прежде,
И тайну о бессмертии души
Узнаешь ты в отчаянной надежде».
Сергей Алёшин – один из тех поэтов, которые уважительно относятся к словам, познав некогда на собственном опыте великую магию Молчания:
Звучат и смыслами полны,
Но понимаем вдруг, немея,
Те, что не произнесены,
Всех значимее и важнее.
Однако философичность души никак не мешает мастеру Слова, умеющего, казалось бы, обычные слова превращать в алмазы стихов, смотреть на мир с улыбкой и щедро делиться ею с читателем:
//-- * * * --//
Я с пеньем звонкой тетивы,
И поместив слова в оправу,
Скажу: «Все женщины правы,
Особенно, когда неправы».
//-- * * * --//
Жил один популярный поэт,
Сочинял каждый вечер куплет.
Только знали друзья,
Что читать их нельзя.
В строчках не было смысла, и нет.
Многогранный сборник «ДЫШИТ НОЧЬ» Сергея Алёшина займёт достойное место на книжной полке вдумчивого читателя, оставив свой след в душе на долгие годы. Читать этого поэта интересно и познавательно. Сборник доставит удовольствие и запомнится широкому кругу любителей русской поэзии.
Александра Крючкова, поэт, писатель, Лауреат международных премий в области литературы, член Московской городской организации Союза писателей России
Всё длинней предо мною дорога
«В жару вхожу в подъезд прохладный…»
В жару вхожу в подъезд прохладный,
Спасенье мне сегодня в нём.
Кому-то он же – безотрадный,
Чужой и опустевший дом
По лестнице бегом взлетаю
Или на лифте возношусь,
Мне роль привычная, простая,
Другому – страх, тревога, грусть.
Как хорошо в родной квартире,
Здесь радостно, уютно мне,
Ему же – холодно и сыро,
И дома, будто в западне.
Не жду, не вспоминаю злого,
Ещё я вроде удалец,
Он что-то помнить из былого
Не хочет. И почти мертвец.
В привычном я пространстве комнат,
Где сам себе всегда король,
Но за стеной соседней, помни,
Живут отчаянье и боль.
«В край, куда не будет мне возврата…»
В край, куда не будет мне возврата,
Я хочу уехать навсегда,
Не помогут сила, просьбы, злато
Мне увидеть эти города.
Ни своим не стать, ни посторонним,
Словно бы пролёг водораздел,
Все потери встали мне заслоном,
Их восполнить так и не сумел.
В памяти я сохранил не мало,
В небеса восходит едкий дым,
Всё далёкое мне близким стало,
И чужое сделалось родным.
Вьётся меж холмов и рек дорога,
Бьётся болью жилка у виска,
Ничего, я потерплю немного.
Боль уйдёт. Дорога далека
В край, куда не будет мне возврата,
Где следы затеряны в снегу,
Там оставил сердце я когда-то
И с тех пор собой быть не могу.
«Два мира есть: души и тела…»
Два мира есть: души и тела.
Разделены они давно,
Но я ищу единый, целый,
И в нём всё будет заодно.
Когда душа моя устала,
И сил бороться дальше нет,
Потребовало б тело: «Мало,
Ещё хочу я видеть свет»
Но если тело скажет: «Лягу,
Мне трудно, я изнемогло»,
Душа, ты сохрани отвагу,
И различи добро и зло.
Они, сражаясь друг за друга,
Спасают и хранят меня,
Я постигаю без испуга
Всю боль и ярость бытия.
«Не преступник я и не изгнанник…»
Не преступник я и не изгнанник,
Но такой же, как облако, странник,
Не сегодня, наверное, в среду
Я уеду отсюда, уеду.
Оставляю и карту, и компас,
Отправляюсь в дорогу, не горбясь,
И вчера я признался соседу,
Что отсюда я скоро уеду.
Не фантазиями я напичкан,
Не имел этой странной привычки,
Не похож был и на непоседу,
Но меня не держите, уеду.
И сказал: «Все сомненья отбросьте,
Покидаю я Вас, мои гости,
Мы продолжим, закончим беседу,
Но сейчас очень надо, уеду.
Даль зовёт меня за горизонтом,
Должен быть он когда-то разомкнут,
Вы ступайте за мною по следу,
Только я ещё дальше уеду».
«Остановились старые часы…»
Остановились старые часы,
По новым не умею сверить время,
Хрипят когда-то звучные басы,
Посеянное не восходит семя.
Через густые облака едва
Пробилось солнце. Тень от колоннады.
Ступени храма. Мудрая сова
Оберегает тайны, так и надо.
Великих в прошлом тайн хранитель, страж.
Как уцелела в этих ты обломках?
Тебя забыл усталый разум наш
Среди побед кичливых, мнимых, громких.
Куда-то уплывают корабли,
Мы верим, провожая их с восторгом,
Что наконец-то сроки подошли
Соединенья Запада с Востоком.
Хватает нам уменья и ума
Свет видеть в прошлом, в будущем зарницы,
Но только в настоящем – боль и тьма,
И неподвижно время у границы.
«Растут деревья во дворе…»
Растут деревья во дворе,
Одни прямые, те с наклоном,
Стоят на городской жаре
С раскрытым веером зелёным.
Они, как на передовой,
Зной и нехватка кислорода,
Окружены внизу травой,
Царит июльская погода.
Она похожа на огонь,
В тени деревьев я остыну,
И кисти красную ладонь
Протягивает мне рябина.
Раскинув ветви, как паук,
Канадский клён стоит на страже,
А все названия без мук
Не вспомнят и старушки даже.
Деревьев незаметен труд.
Но что для нас ещё дороже?
Стоят, волнуются, живут,
И все они меня моложе.
«Сладкая ягода в чаще малина…»
Сладкая ягода в чаще малина,
Вяжут, горчат кисти алых рябин,
Сердце щемит, слышу плач журавлиный,
И провожаю глазами их клин.
В край он летит, где тепло и привольно,
Но возвратиться настанет пора,
Вот оттого мне нисколько не больно,
И мы друг другу желаем добра.
Время придёт. Под холодными льдами
Будут надежды и жизни полны,
Сил наберутся, окрепнут упрямо
Первые признаки ранней весны.
Там, где за далями спрятались дали,
Душу уставшую ты оживи,
Ветром доносится нота печали,
Переходящая в песню любви.
«Я с самого начала был успешен…»
Я с самого начала был успешен,
И первым был, и рвался, что есть сил,
Любовью создан, но я не был нежен,
И выжил, потому что победил.
Я зародился темнолицей ночью,
Когда восторг зажёг в глазах огни,
Не отличался от других я прочих,
Но жить хотел сильнее, чем они.
Пути не знал и не считал минуты,
Никто б тогда не смог меня спасти,
Но в темноте, и в хаосе, и в смуте
Нашёл свои и верные пути.
И мне с тех пор сопутствует удача,
Я своего успеха не отдам.
Со мной всегда он. Ничего не пряча,
Силён, отважен буду и упрям.
Я сразу смог завоевать победу
И вот стою на первой полосе,
Идут другие по тому же следу,
Достойные успеха, как мы все.
«Шторм у скалистого берега…»
Шторм у скалистого берега
Опасней, чем в открытом море,
Капитанам и Куку, и Берингу
Это было ясно не из теорий.
Там, где волна неистова,
Можно с ней напрямую сразиться,
Рифы вблизи от пристани
Погибшим морякам станут гробницей.
Гибель их будет немедленной,
Долго об этом помнят потомки,
Уходит на дно утварь медная,
И крутятся в водовороте обломки.
И только в каком-то наитии
Стихотворец напишет, забытый в народе:
«Плывите в море открытое,
Намного опасней на мелководье».
«Время – ось и на пути железном…»
Время – ось и на пути железном
Проясняет каждую деталь:
Смотрим вспять с печальным сожаленьем,
С неоправданной надеждой вдаль.
Сколько б ни старались, но сокрыта
Грань небытия и бытия,
Всё напрасно, череду событий
Увязать в единое нельзя.
Прозревая будущую долю,
Тщетно умоляем образа,
Будто отпустили нас на волю,
Но при этом завязав глаза.
«Слепой человек на площади…»
Слепой человек на площади
Себе ищет ориентир,
Из голосов пророщенный
Ведёт его тёмный мир.
Он чутким посохом пробует,
Ему каждый шорох – гром,
Идёт, будто близко к проруби,
Чувствует путь нутром.
Он слушает камни старинные
И грозного эха раскат,
Идёт по невидимой линии,
Не возвращаясь назад.
Не так ли и все мы – ощупью,
Натужно вздымается грудь,
Слепые бредём по площади,
Выстукиваем свой путь.
Встаёт за ударами гулкими
Неведомый архипелаг.
По площади шаг, переулками,
Как за горизонт каждый шаг.
«Стремительно дни от рассвета к рассвету…»
Стремительно дни от рассвета к рассвету
Несут неоконченную эстафету.
На борт от земли перекинули трап,
Нам тоже достался короткий этап.
Мы сами его выбирать не могли,
В открытое море ушли корабли,
Сейсмограф указывал нам на разлом,
Но что понимали и знали о нём.
Мы думали мало о том в своеволье
И жизнь проживали, как будто в подполье,
Над пропастью шли, потеряв балансир,
Пытаясь на ощупь найти новый мир.
Листва осыпается, как чешуя,
И дней вереницу замедлить нельзя,
Как годы, навечно уходят друзья,
И с ними эпоха за грань бытия.
Но вдруг затуманенный нефтью и газом
Откажется мыслить слабеющий разум.
Его не заменят ни Windows, ни Skype.
Кто сможет принять эстафетный этап?
Возможно, мы ложным молились богам,
Составы искали не тех амальгам,
И силы оставили нас на краю,
Но мы пронесли эстафету свою.
Но нет, не прервётся на нас эстафета,
И новый участник готовится где-то,
Насколько сегодня он не был бы слаб,
Пройдёт и закончит свой трудный этап.
«Всё длинней предо мною дорога…»
Всё длинней предо мною дорога,
Что в страну пролегла из страны,
И моя не уходит тревога,
Беспокойней короткие сны.
Не спешу я заполнить страницы,
Ждут меня терпеливо они,
Но чем в памяти больше хранится,
Тем мои молчаливее дни.
Зримы скрытые в тени приметы
Словно тайные знаки в письме,
Как же много я лунного света
Различаю в окутавшей тьме.
В каждом шорохе, ветре свистящем
Долгожданная слышится весть,
И меня почти нет в настоящем,
Только в будущем место мне есть.
«Во тьме эпох, меж их излучин…»
Во тьме эпох, меж их излучин
Надёжно, крепко, на века,
Как вихрем, был тогда закручен
Двойной спиралью ДНК.
И в едких испареньях серы,
Что камни плавили до дыр,
Я – первенец архейской эры —
Шагнул отважно в этот мир.
И медленно, и неуклонно
Через зыбучие пески
На сушу выползал в Девоне,
Изнеможенью вопреки.
Пройдя цепь разных превращений,
На ластах шёл, как на ногах,
Испытывая боль, смущенье,
На первых падая шагах.
Но вот уже прыжком привычным
Свою добычу я настиг,
Победным рыком хищным, зычным
Всю землю огласил в тот миг.
Как смерть, неустрашимым гунном
Мчусь на врагов, свиреп и зол…
А ночью при сиянье лунном
Впервые рифму я нашёл.
Как результат всех изменений,
Я долговечней, чем гранит,
Следы всех прошлых поколений
Глубь памяти моей хранит.
«Отчаянье – цена познанья…»
Отчаянье – цена познанья,
Нам предъявляет счёт оно,
Чем больше наши притязанья,
Тем тянет нас сильней на дно.
Разбита на осколки сфера
И разлетается от нас,
Исчерпаны терпенья мера
И милосердия запас.
Идёт от сумрачных предгорий,
Из ледяных, суровых зим
Дух зла, отчаянья и горя,
Бессмертен и непобедим.
Но в мире зла и наважденья,
Где вывернутое нутро,
Посланцев ада преступленья
В сравненье с нашими – добро.
«Суша вспоила, вскормила меня…»
Суша вспоила, вскормила меня,
Море дало мне простор и свободу,
Только сильнее всё день ото дня
Ввысь я стремлюсь улететь к небосводу.
«Меня там, где края сомкнула твердь…»
Меня там, где края сомкнула твердь,
Ждёт вечное и полное забвенье,
Но перед тем, как встречу тьму и смерть,
Я дар приму последний вдохновенья.
Забьётся лебедь белая крылом,
И песня вознесётся в поднебесье,
Прощаясь, пропоёт мне о былом,
Но в миг, когда опустится завеса,
Прошепчут напоследок камыши:
«Все силы собери, что были прежде,
И тайну о бессмертии души
Узнаешь ты в отчаянной надежде».
Восьмистишия и сонеты
«Весь вечер, ночь проплакал небосвод…»
Весь вечер, ночь проплакал небосвод.
За каплей капля проникает в душу.
Я не хочу, они меня иссушат,
Но дождь унылый в стёкла бьёт и бьёт.
Рвёт занавеску ветер на окне,
Настало утро. Голубого неба
Не видно мне. Но распустилась верба,
Забыть не позволяя о весне.
Гроза. Отключили электричество.
Похожий на звериный хохот,
Забился ветер в проводах,
Грозит свирепо страшный грохот,
И знаки в огненных следах.
В них вечность сжалась до мгновений.
Как в яростном, слепом броске
Пульсируют на небе вены,
И жизнь висит на волоске.
«Мы были изгнаны из рая…»
Мы были изгнаны из рая,
Подальше от его ворот,
С тех пор и ищем, замирая,
Дорогу, что назад ведёт.
Из поколенья в поколенье
Найти не можем ничего,
Чем больше ищем в исступленьи,
Тем далее мы от него.
«Нас двое. Тихий час заката…»
Нас двое. Тихий час заката.
Вдали темнеющий простор.
Цветов, подаренных когда-то,
Я помню запах до сих пор.
Уже на следующей встрече
Сквозь ветер ты сказала мне:
«Увидишь сам, зайдя под вечер,
Цветы завяли на окне».
«Нет сил и у Всевышней Власти…»
Нет сил и у Всевышней Власти
Меня освободить вполне,
Достаточно и малой части
Тебя, оставшейся во мне.
И вынужден признать я снова,
Нет мне спокойного угла,
Не разомкнуть, не сбить оковы
Любви, что всё ж не умерла.
«Разве это непонятно?..»
Разве это непонятно?
Хуже может быть всегда.
Муки были неприятны?
Это смерть покажет. Да.
Думаешь, что хватит силы,
Там, земных не зная уз,
Где бесплотные светила,
Жить без боли и без чувств?
«Что сделать, чтобы смог смотреть на солнце…»
Что сделать, чтобы смог смотреть на солнце,
Когда оно свой совершает ход,
Горячая слеза из глаз прольётся,
Высокий закрывая небосвод.
Но в чём вина, что тьма перед глазами,
И мне не удаётся видеть свет?
Я не могу помочь себе слезами,
И никакого выхода мне нет.
«Настолько счастлив человек…»
Настолько счастлив человек,
Насколько слеп, что он несчастен,
Талантом будет слыть весь век,
Пока не скажет слова мастер.
Победный издавая клич,
Не понимает поражений,
И в край, куда погонит бич,
Пойдёт с улыбкою блаженной.
«Ночь скрыла тайны в каждом шаге…»
Ночь скрыла тайны в каждом шаге,
И звездопад во тьме густой,
След звёзд уходит за овраги,
Как нити пряжи золотой.
Сгорают. Но я жду иного,
И всматриваясь в их полёт,
Хочу увидеть солнце снова,
Взошедшее на небосвод.
«Ломаная линия судьбы…»
Ломаная линия судьбы
Пролегает, будто по костяшкам,
Поднимается, как на дыбы,
Падает в овраг с исходом тяжким.
Не поможет вера в чудеса,
Но согнуть пытаясь и ломая,
Всё же устремлённых в небеса
Линия судьбы ведёт прямая.
«Дышит ночь под бездонным небом…»
Дышит ночь под бездонным небом,
Словно живое она существо.
Землю окутала тайная небыль
Тёмною ночью. Вокруг – никого.
Душу окутало тайной строгой,
С целой Вселенной она наравне,
Будто душа стоит у порога
Ночью с Богом наедине.
«Нет, ничего ещё не кончено…»
Нет, ничего ещё не кончено,
Пусть и свихнулась жизни ось,
В судьбе моей в руках у кормчего,
Похоже, что-то не сошлось.
Не сломано и не испорчено,
Да, многое в ней вкривь и вкось,
Но ничего не укорочено,
Хотя прострелено насквозь.
«Как много верных, нужных слов!..»
Как много верных, нужных слов!
Они объемлют все начала,
Основа в них лежит основ,
Прочнее камня и металла.
Звучат и смыслами полны,
Но понимаем вдруг, немея,
Те, что не произнесены,
Всех значимее и важнее.
«В мерцаньи электрического света…»
В мерцаньи электрического света
Искусственными кажутся цветы.
Набрали силу к середине лета,
Но нет следа дневной их красоты.
Безжизненными стали и пустыми,
А их лишили только одного,
Естественности. Почему за ними
Покажется, что всё вокруг мертво?
«Как умирал спаситель на кресте…»
Как умирал спаситель на кресте,
И принимал за всех людей страданья,
Забрезжил свет в сошедшей темноте,
Но раздавались горькие рыданья.
Когда художник пишет на холсте,
Иль высекает скульптор изваянье,
Не зная ничего о воздаяньи,
Идут, сбивая руки, к красоте.
И новые находятся пути,
Их не искали и не замечали,
Покажутся преступными почти,
Умножив беды, скорби и печали.
Но что томилось долго взаперти
Даёт надежду, что жила вначале.
«Я соразмерность не могу найти…»
Я соразмерность не могу найти
В стихиях окружающей природы,
В вулкане копит силу взаперти
Расплавленная, горная порода.
Когда она найдёт себе пути,
Соприкасаясь с ней, вскипают воды,
Меняется движенье небосвода,
И вместо света темнота в чести.
Что миллионы создавалось лет,
Погублено в короткое мгновенье,
И в результате катастроф и бед
Навек уходит в тёмное забвенье.
И всё-таки опять родится свет,
Соединяя порванные звенья.
«Под чёрным слоем травяного дёрна…»
Под чёрным слоем травяного дёрна,
Куда ничей не проникает взор,
В глубины проросли деревьев корни,
Там в темноте нет даже лисьих нор.
И в вышине, где золотые зёрна
Украсили таинственный простор,
О сколько б ни просили мы: «Отдёрни»,
Никто раскрыть не может плотных штор.
К высоким тайнам манит, словно к кладам,
И посылаем небесам мольбу.
Но если вдруг случится где-то рядом
Нам тёмную услышать ворожбу,
Испуганным мы, озираясь взглядам,
Боимся заглянуть в свою судьбу.
Светает за моим окном.
«Ночь снова за моим окном пришла…»
Ночь снова за моим окном пришла,
Размыла, поглотила силуэты,
Не различаю острого угла,
Не перейти мне площадь, как при свете.
Легко иду я в середине дня,
Ночь, пощади, прошу, меня не мучай,
Зачем подталкиваешь ты меня
Идти по горной и отвесной круче.
Плачу, наверно, за привычки те,
Что не хожу я днём там, где откосы,
Вот оттого и жалят в темноте,
Вонзаются в меня слова без спроса.
«Разбросаны на небе близко…»
Разбросаны на небе близко,
Как капли, звёзды в тишине,
И разлетевшиеся брызги,
Блестят на тёмном полотне.
Неведомая нам ткачиха
Соткала ткань на много лет,
И звёзды, как живые, тихо
Дрожат в ночи и ждут рассвет.
Они горят на небосводе,
Но на далёком рубеже
Погаснут рано на восходе,
Как свет на верхнем этаже.
Когда-то вспышкой искр и света
Взрыв на осколки мир разнёс,
И звёзды сквозь тысячелетья,
Как люди, шлют сигналы SOS.
«Силуэт фарфоровых домов…»
Силуэт фарфоровых домов
Поднимается косым уступом.
Словно призрак из тревожных снов
В рвении построили мы глупом.
Окон занавешенных панно,
Каждое скрывает боль и муку.
Мёртвым блеском светится оно,
И наружу не выходят звуки.
Жёлтое мерцанье фонарей,
Будто взяли улицу под стражу,
Освещенья нет, от них скорей
Стал асфальт похож на грязь и сажу.
Словно жизни в этом месте нет,
Дальняя, московская округа.
Тусклых фонарей и окон свет,
Как аннигилируют друг друга.
«Снова тучи и ветер в стекло…»
Снова тучи и ветер в стекло,
И сквозняк моментально простудит,
Это всё не такое и зло,
Посвирепствуют, да и убудут.
Справедливости нет и следа,
И молва ни за что вдруг осудит,
Не большая и это беда,
По углам позлословят, забудут.
А бывает, сойдётся, и дни
Все несчастья и бедствия сгрудят,
Хорошо нам известно, они
Горевать ненадолго принудят.
Отчего ж, где лежит наш транзит,
На рассвете тревога нас будит?
Это зарево в небе грозит,
Что и этого скоро не будет.
«Тьма за окном. И мир закрыт…»
Тьма за окном. И мир закрыт.
Как будто я лишился крова,
И ночи чёрный антрацит
Вновь превратил меня в слепого.
Хотя бы маленький просвет,
Ночь для меня соткала саван.
Луны и звёзд на небе нет,
Они забыли эту гавань.
Когда я ими освещён,
То мёртв всего наполовину.
Но темнота со всех сторон,
А в ней я, словно мир покинул.
И ничего нет на краю,
Чему я поклонялся прежде,
И в полной темноте смотрю
Вперёд в бессмысленной надежде.
«Тяжело, будто в волчьей стае…»
Тяжело, будто в волчьей стае,
Мне, прикинувшись волком, жить,
Постоянно клыки обнажая,
Проявлять неуёмную прыть.
В этом мире покинутом, грешном
Ни в один не поверю завет.
Не хочу объяснений поспешных,
В чём причина тянущихся бед.
Задыхаюсь, как в душной палате,
Жить, как волк, уже нет моих сил,
Но преследует чьё-то проклятье,
Я его так и не отмолил.
«Какая клинопись в высотах…»
Какая клинопись в высотах
Начертана, как на доске,
Какие знаки в звёздных сотах
Хранятся в тёмном далеке!
Не слушая ничьих молений,
Заняв весь мировой помост,
Мчит вихрь безмолвный по Вселенной,
Передвигая гроздья звёзд.
А на земле, за каждым тыном,
Смешав пространства, времена,
Горят и никогда не стынут
В холодном небе письмена.
«Солнце – огненное око…»
Солнце – огненное око,
Светит, словно глаз пророка.
Звёзды в небе на холсте —
Капли крови на кресте.
«Ночь за мной крадётся, словно рысь…»
Ночь за мной крадётся, словно рысь,
На неслышных, мягких, задних лапах,
Звуки жизни следом прервались,
Ночь не любит боязливых, слабых.
Страх захватит сердце в свой капкан,
Звёзды, как распятье в высь вонзились,
Изучают нас, как чуткий скан,
Гнев ли проявить к нам или милость.
Вот сейчас на плечи прыгнет мне
И задушит ночь стальным зажимом,
Вязкий воздух душит, как во сне.
Скрыто всё вокруг под тёмным гримом.
И крадётся следом ночь за мной,
Скрыв до времени повадку рысью,
В темноте натянутой струной —
Ожиданье схватки смерти с жизнью.
«Светает за моим окном…»
Светает за моим окном.
Пробился первый луч сквозь шторы,
На стену белым лёг пятном,
Заканчивая с ночью споры.
Пронзает луч наискосок,
Придя сюда из дальних странствий,
Он, как и люди одинок,
Влекут его и нас пространства.
Жестка подушка под щекой,
Надежда пополам с тревогой,
Свет уничтожил мой покой,
Как я прошу его: «Не трогай!
Приносишь в душу ты сумбур,
Разрушив мир ночных иллюзий,
Без них он сумеречен, хмур,
Стал, как ненужная обуза».
Не вижу ночью я границ,
А день кладёт пределы глазу,
Молясь во тьме, могу пасть ниц,
Увидеть мир в огне фантазий.
Светлеет за моим окном,
Уходит ночь, боясь рассвета,
Сгорит, не опалив огнём,
Пришедший день, не дав ответа.
Надежды вслед за ним истают,
Но за моим окном светает.
«Жизнь подведёт свои итоги…»
Жизнь подведёт свои итоги,
За всё предъявит строгий счёт,
Как кинолента понемногу
Она передо мной пройдёт.
Ошибки были за ошибкой,
Несу тяжёлый груз потерь,
И всё же сам себе с улыбкой
Скажу: «Ты в лучшее поверь.
Не думай, что итог твой жуток,
Что воздух отравила ртуть,
То был всего лишь промежуток,
И путь не пройден. В этом суть.
Как многим на земле богаты,
Но даже, если мир в пыли,
На небе золотом закаты,
И звёзды близко от земли».
«Забудутся места и годы…»
Забудутся места и годы,
Где билась жизнь моя, рвалась,
Но, как сейчас, на небосводе
Нетронутая будет вязь.
Моей не промелькнёт и тени,
Затянут прошлое пески,
Но будут стройные растенья
Из-под земли тянуть ростки.
И новые придут народы,
Проложат и оставят след,
Весною разольются воды,
И так продлится много лет.
Там, где преданья будут живы,
Среди камней и забытья,
Смешаются следы чужие,
Но будет пыль в них и моя.
Какая ночь зимой!
Какая ночь зимой! Блестят
Снега, лежат на елях,
Успели свадебный наряд
Пошить себе из тканей белых.
Шёл снегопад. Всё, как в чадре.
Просторы, даль ковром покрыты,
И небо в чёрном серебре,
Занесены тропинок нити.
Поздней утих. Отдал всю мощь.
И выросли на метр сугробы.
Сейчас стоит какая ночь!
От поездов стук лёгкой дроби.
Какая тишь, и нет ветров.
Им день был отдан невесёлый.
Но, словно из других миров,
Пришла к нам ночь по чьей-то воле.
И в наступившей тишине
Мне больше ничего не надо,
Какая ночь дана и мне,
И длится после снегопада.
Мои звёзды
Золотом не станет ртуть,
Не поверю в лженауку,
Слушая про эту муть,
Чувствую тоску и скуку.
Звёзды – мёртвые тела,
Дыры чёрные меж ними,
Космос – пустота и мгла,
И безжизненные зимы.
Еле видны в пустоте
В блёклом, тусклом блеске звёзды,
На небесной черноте
Высыпали эти грозди.
Но в другой посмотришь раз.
Как? Постичь не может разум.
Ртутью были, а сейчас
Превращаются в алмазы.
«Свершая путь земной юдоли…»
Свершая путь земной юдоли,
Где нет ни вехи, ни следа,
Покорный общей, горькой доле,
Бреду неведомо куда.
Но там, вдали, где всюду зелень
Растёт в раскидистых садах,
Куда травою путь устелен,
Роса на ней и на плодах,
Там затеряюсь, позабуду
Про все невзгоды бытия,
Услышать, прикасаясь к чуду,
Смогу моё второе я.
Оно по частым серым будням
Молчит, продрогшее насквозь,
О, скольким многим, разным судьбам
Узнать его не довелось.
Но тихо, робко и несмело
Тоскует, видимо, не зря,
И во Вселенной нет предела
Тебе, моё второе я.
«Как в ожерелье за звеном звено…»
Как в ожерелье за звеном звено,
Идут года, столетья и эпохи,
Что есть и будет, что прошло давно,
Из этого известны только крохи.
Нерасторжима связь времён, крепка,
Но бьёт по наковальне тяжкий молот,
И цепь оказывается хрупка,
Разбита, и металл размолот.
Я звенья дней своих не соберу,
Слаб человек, и это непреложно,
Развеялись, как пепел на ветру,
И с вечностью связать их невозможно.
«Нельзя природу объяснить…»
Нельзя природу объяснить,
В ней что-то изменять негоже.
Событий связанную нить
Мы разорвать уже не сможем.
И видно это неспроста,
Что клёны осенью прозрачны.
Как изменяются места,
Сезон заканчивая дачный.
Уходит время в никуда,
И это всё необъяснимо.
Остались в памяти года,
Как чёткий, моментальный снимок.
Они летят, как журавли.
Как изменяет быстротечность
То, что вблизи и что вдали,
И это составляет вечность.
«Разрушенный алтарь заброшен…»
Разрушенный алтарь заброшен,
Молитвы больше не звучат,
Нет дела до него прохожим,
Иной глумиться только рад.
Лишённые его защиты
Отвергли тайну и закон,
Бредём мы, прокляты, забыты,
К другому богу на поклон.
Но скрыта в зарослях дорога,
Молчат, безмолвны небеса,
А человек, предавший Бога,
Что натворил, не знает сам.
Весь мир разрушился, сломался.
Где север, юг? Где минус, плюс?
А новый бог в лицо смеялся
Лишённым разума и чувств.
«Растёт ли роза без шипов…»
Растёт ли роза без шипов,
Без бурь возможно ль в океане,
Колосьям быть прочней серпов,
Гепарду медленнее лани?
Без дерева созреет плод,
Правитель проживёт без лести,
Без чести сможет Дон Кихот,
Влюблённый без своей невесты?
Единым связан мир узлом.
Но скрыли маски и личины,
Что всё в одном, одно во всём,
Всему есть следствия, причины.
Неисчислимые века
Уравновешен мир повсюду.
Его, об этом мысль горька,
Мы рушим, подчиняясь зуду.
А сами в оправданье зла
Приводим хитрые примеры,
Творим ничтожные дела
И создаём себе Химеры.
Миг бытия
«Бездомный пёс грыз банку из под пива…»
Бездомный пёс грыз банку из под пива,
Не удавалось прокусить металл,
Корёжил, лапой бил её в порыве,
От напряженья бедный пёс устал.
Повизгивал, рычал, был недоволен,
Наверно спутал с вкусною едой.
Но с виду был нормален. Не был болен.
Он был весёлый пёс, совсем не злой.
От голода его собачий разум
Так помутился? Жизнь-то нелегка.
Не лучше ли, отбросив банку разом,
Играть с пакетом из-под молока.
Схватив безвкусный, вязкий алюминий,
Он накрепко в зубах его зажал,
Сквозь них, свою худую выгнув спину,
Грозился и рычал. Каков нахал!
Я наблюдал. Мне было непонятно.
Не палкой, не мячом увлёкся он.
Металл в зубах у пса. Невероятно!
Природы нарушает он закон.
Без радиаций, без мутаций даже,
Но поменял свои инстинкты пёс.
Необратимо генотип загажен?
Летит сама природа под откос?
И понял я, перед таким вопросом
Мне лучше отступить. Не хватит сил.
Но бросил банку из-под пива пёсик,
А я его колбаской угостил.
«В сквере на тропинку села птичка…»
В сквере на тропинку села птичка,
Что-то ищет клювиком в земле,
Но подводит давняя привычка,
Нет ни крошки в выжженной золе.
Как она старается упорно,
Не сдаётся, вправо, влево скок.
Но старушка ей насыплет зёрна,
Вынимая ветхий узелок.
Та пищит и пристаёт нахально,
Прыгает и требует ещё,
Молчалива женщина, печальна,
Никого нет больше у неё.
Под высоким и просторным небом,
В каждом сквере, в разных городах
Бабушки пичужек кормят хлебом,
Плача о погибших сыновьях.
«К вечеру плывут в холодном небе…»
К вечеру плывут в холодном небе
Облака с жемчужной бахромой.
Нет тепла, как ни хотелось мне бы,
Ждал его я долгою зимой.
И бессильным перед злой напастью
Невозможно зацвести садам,
Дует ветер северный к несчастью,
Не даёт уйти он холодам.
Я боюсь, не вышло бы ошибки,
Ночью холода ещё сильны,
Оживут цветки на ветке гибкой
И не смогут пережить весны.
«Как много слов мы произносим…»
Как много слов мы произносим,
Как листья осыпает осень.
Но каково значенье их,
И почему вставляем в стих?
А я боюсь их зря растратить.
Они не праздничная скатерть
Для украшения стола.
Судьба со мною их свела.
Тебе я говорил слова
Негромко, а едва-едва
Под шелест ласковый берёз,
Не те тогда я произнёс.
Как драгоценные алмазы,
Слова мне не даются сразу.
Как острый меч хранятся в ножнах,
И заменить их невозможно.
Нам слово вымолвить дано.
Один лишь раз. Оно одно.
М. Цветаева
Как этот звук неясных слов
Пронзает сердце, тело, душу,
На перекрестье всех ветров
Не отпускает, бьёт и сушит.
Но вырваться я не могу,
Повесили на крылья гири,
На том хочу быть берегу,
Так не держите в этом мире.
Ах, поглощает эта ночь
Меня, как древняя утроба,
Отшельница, колдунья, дочь
России всей, и боль под рёбра.
Никто не сможет уберечь
От расширяющейся раны,
Смолкает, гаснет, рвётся речь
И задыхается в гортани.
Но милостыню не хочу,
Кричу одно: «Освободите»,
Я загашу сама свечу,
И разорву тугие нити.
И тенью лёгкою на грудь
На раннем лягу я рассвете,
Не замечай, отринь, забудь,
Но всё же помни о поэте.
«Наступившие вновь холода…»
Наступившие вновь холода
Зацвести помешали весне,
Облаков неподвижных гряда
Не даёт солнцу быть в вышине.
Ночью снова не будет луны,
Не увидеть размытых теней,
Сочтены дни короткой весны,
Также, будто и жизни моей.
Утоляю печали в вине,
Не расстаться с холодной весной,
С нею всё нам дано наравне,
И уйдёт она вместе со мной.
«В поклоне низком ивы, как монахини…»
В поклоне низком ивы, как монахини,
Тропинка узкая корнями перепахана,
На листьях клёна жёлтая окалина,
Пруд тиной зарастает неприкаянно —
Привычное для местных уток пастбище.
Укромное вблизи от церкви кладбище.
Широкий дуб. В сторонке в одиночестве
Берёзки плачут – русские пророчицы.
Природа ждёт, и нет ни дуновения,
Притихшая душа в благоговении.
«Мир полон новостей…»
Мир полон новостей,
До нас доносит звук
Безумие страстей
И горечи разлук.
Мир полон новостей,
Поют они, трубя,
И как среди гостей
Я чувствую себя.
Мир полон новостей,
Сверкая, как салют,
Они нас, как детей,
Прельщают и ведут.
Мир полон новостей,
Хороших и лихих.
И не собрать костей
Нам иногда от них.
Мир полон новостей,
Но как же, чёрт возьми,
Узнать их без затей
И переделок СМИ.
Мир полон новостей,
Поменьше бы чуть-чуть,
И в мире скоростей
Теряется их суть.
Мир полон новостей,
Не удивить нечем,
Но хуже всех смертей,
Когда их нет совсем.
Ураган в городе
Струи проливные на стекле,
Небо, скрытое тяжёлой тучей,
Пригибаются стволы к земле,
Дёргают ветвями, как в падучей.
Ветер флаги рвёт и провода,
Гонит ураган завесу пыли.
Неминуемая ждёт беда,
Вырвались на волю злые силы.
Между делом сорванный билборд,
Словно змей воздушный низко вьётся,
Крыши рвёт несокрушимый норд,
Он сильней людей, судеб и солнца.
Яростен, презрителен и нем
В неоконченном, суровом споре
И жестоко мстит за что-то всем
В городе, в пустыне и на море.
Не укрыться от слепых стихий,
Беззащитен каждый перед ними.
За свои, за наши ли грехи
Злятся, что их создали такими?
«Дивимся мы соцветьям странным…»
Дивимся мы соцветьям странным,
Через кристалл смотря на свет,
От граней преломляясь к граням,
Луч совершает пируэт.
Сверкают маленькие искры,
Меняют красочный наряд,
Возникнув, исчезают быстро,
И новые уже горят.
Благодаря свеченьям этим
Сияет мир и не померк,
Что кажется простым предметом
Вдруг вспыхнет, словно фейерверк.
«Когда-то розы здесь цвели…»
Когда-то розы здесь цвели,
И было много хризантем,
Осталось это там вдали,
Пейзаж вокруг уныл и нем.
Он стал похож на низкий трюм,
По небу облака летят,
О, сколь невесел и угрюм
Заброшенный, забытый сад.
И будто голос в тишине
Звучит: «Простись и всё забудь».
Кричат об этом птицы мне,
Летя на юг куда-нибудь.
Печаль и скорбь промокшим днём,
Я ничего уже не жду,
И даже дум нет ни о чём,
Темнеет быстро на беду.
Короткий день промчал, и нет,
И мне домой пора скорей.
О, будет ли когда просвет
В природе и душе моей?
«Смотрю на небо серое вокруг…»
Смотрю на небо серое вокруг,
Квадратами домов почти закрыто,
Вверху завис нелепо крана крюк,
На новостройке сетка, словно сито.
Унылые и блёклые тона,
И сумеречны лица у прохожих,
Как будто в атмосфере пелена,
И горизонт ты разглядеть не можешь.
Но вижу в пожелтевшей я листве,
Ещё немного держится на ветке
Зелёных листьев. В явном меньшинстве
Находятся, но дышат каждой клеткой.
Их не сломили ветры и дожди,
И выдержат до первой злой метели,
Не плачутся, что будет впереди,
Живут и зеленеют на пределе.
Умрут, возможно, завтра в тишине,
Мир неприветлив стал для них, опасен,
Но словно обращаются ко мне,
И шелестят: «Миг бытия прекрасен».
«Никогда не сможет к небосводу…»
Никогда не сможет к небосводу
Улететь, кто рвать не хочет пут,
Не отнимешь у того свободы,
Для кого милее плеть и кнут.
Кто не знает жажды, из колодца
Пить не станет, да и что с того,
И зачем же тайный дар даётся,
Если некому принять его?
По морю плывёт апостол Павел,
Божьим словом он вооружён,
Что тому, кто след в веках оставил,
Если он, по сути, искажён?
Не дождётся в этом он отсрочки
Ни в родных краях, и ни в чужих.
Что с того, что пишут кровью строчки,
Для того кто не читает их?
Заменили похвалой прилюдно
Исповедь наедине с Отцом,
Что с того, что травы изумрудны,
Если не зарыться в них лицом?
«Зимой дышать. Будь осторожен!..»
Зимой дышать. Будь осторожен!
И чтобы нос твой не потёк,
Закон дыхания несложен,
Поменьше забирай глоток.
Иначе я, вдохнув прилично,
А ныне слаб иммунитет,
Не сохраню свой ритм привычный,
Ослабну, будет мучить бред.
Микстуры, капсулы, таблетки,
И полосканье через час.
Я в комнате сижу, как в клетке,
В советах дружеских увяз.
Но вот проходят понемногу
Симптомы. Я здоров вполне.
Ограничения изжогу
И только вызовут во мне.
Не буду поглощать добавки,
И куртку настежь расстегну.
Долой рецепты, снимки, справки,
Широкой грудью я вздохну.
И метод мой не будет новым,
Иммунитет совсем неплох.
И чтобы жить и быть здоровым,
Я должен делать полный вдох.
«Лёгкие наполнил воздухом…»
Лёгкие наполнил воздухом,
На дисплее цифр балет,
Слышу, что вне зоны доступа
Абонент, и связи нет.
Воздух выдохнул печально я,
Мало может человек,
Как найти тебя в отчаянье,
Знать не знает и hitec.
Лифт застрял, и ты испуганно
Видишь серый панцирь стен,
Не пробьют своими дугами
Волны метрополитен?
Кнопки плоские под пальцами,
Сколько можно вас толочь,
Кто душе моей страдалице
Может чем-нибудь помочь?
Облаков летящих простыни
Экранируют сигнал?
Оттого что ты вне доступа
Я завыл и застонал.
Вдруг щелчок, соединение,
В голове восторг и звон,
И звонок звучит сиренево…
Ты забыла телефон.
«Позабыты мной детали…»
Позабыты мной детали,
Нет ни грёз, ни слёз, ни снов,
Песни петься перестали,
Я не помню больше слов.
Где туманы у просёлков,
След последний смоет дождь,
Из разбросанных осколков
Целое не соберёшь
И закат пылает красный,
Будто кровь или вино,
Помнить не хочу напрасно,
Всё забыл. Забыл давно.
«Событий спутанный клубок…»
«Событий спутанный клубок», —
Сказала ты: «Он кем-то задан.
Случайностей всех смысл глубок.
Он есть, хотя и не разгадан».
Я усмехнулся, возразил,
Закоренелый в жизни циник:
«Случайности дают посыл», —
Ты слушала, пила мартини.
«В них нет ни смысла, ни идей.
Но ими путь земной наш выбит.
И много значат для людей,
Они предоставляют выбор».
Навряд ли я твой идеал.
Но, Господи, что ты наделал?
Закономерности нам дал —
Случайности на свете белом.
Цейлон
«Безбрежная лазурь до неба…»
Безбрежная лазурь до неба,
И золотой песок вокруг.
Царят на пляже лень и нега,
И волн однообразный звук.
Качаются на волнах лодки,
Сил шевельнутся даже нет,
Лежу, как блин на сковородке,
Или поджаренный омлет.
Мне мир оставленный не нужен.
Над белой пеною морской
Замедленно и плавно кружат
И ищут чайки свой покой.
Тень от деревьев, словно сетка,
Пусть всё летит в тартарары,
Под их склонившиеся ветки
Иду спасаться от жары.
Листочки ветер разбросал там,
Он бросил их, где довелось.
И темнокожая русалка
На солнце сушит прядь волос.
«Нет облаков, и солнце светит…»
Нет облаков, и солнце светит,
Но волны поднялись стеной,
Идут, куда направит ветер,
И бьют одна вслед за одной.
Но и они покорны власти,
Единый есть для них закон,
Разбив движение на части,
На берег волны гонит он.
Но вдруг одна, воздвигнув гребень,
Людской приковывает взор
И мчит, почти касаясь неба,
Вдоль берега наперекор.
Там презирая бесполезность,
И турбулентностью смела,
Волна уходит в неизвестность,
Где собственный закон нашла.
«Корабль на горизонте в дымке…»
Корабль на горизонте в дымке,
Сейчас исчезнет, как мираж.
Сигнал поймать не может симка,
Без связи будет экипаж.
Рыбацкая, простая шхуна
Ушла на промысел. Одна
Из тихой уплыла лагуны,
Уже вдали едва видна.
Её я не увижу снова.
С волной уходит заодно
В просторы неба голубого,
Иль погружается на дно?
«Как дано было много от бога…»
Как дано было много от бога,
Никому не противник, не враг,
И уходит всё дальше дорога,
Не пройду её что-то никак.
Было счастье, и были невзгоды,
Горизонт мне оставил вдали
Бесконечное чувство свободы
На просторах бескрайней земли.
Есть надёжная в мире примета:
Дует ветер в широкую грудь,
Освежает лицо он, и это
Означает, что верен мой путь.
Все обиды сгорают, как в домне,
Да и не было этих обид,
Благодарен тем, кто меня помнит,
Благодарен, и если забыт.
Среди путаницы искажений
В небеса устремляю свой взгляд
И хочу, словно странник блаженный,
Я дорогу пройти наугад.
«Я растворяюсь в звуках океана…»
Я растворяюсь в звуках океана,
С ним становлюсь единым естеством.
Теперь завишу от его дыханья,
Оно меня забрало целиком.
Не различу ни хора, ни солиста,
Сейчас и здесь впадаю в забытьё.
Прозрения неуловимых истин
Мгновенно освещают бытиё.
Всё неподвижно, в вечном постоянстве
Не может измениться ничего.
Остановилось время. В этом шанс твой.
Добиться измененья своего.
Тогда не будет никаких препятствий,
И с мирозданием сольёшься ты.
Весь путь открыт, и сможешь ты остаться
Среди любви, блаженства, красоты.
«Языческое солнце догорало…»
Языческое солнце догорало,
За долгий день устав слепить,
По ряби волн тянулась к чёрным скалам
Непрерываемая нить.
Как смотрит жрец с надеждою во взоре
И молит у небес дождя,
Так я стараюсь заглянуть за море:
«Куда плывёшь небесная ладья?»
Тебя, встречая утром на рассвете,
Просил я, силы дай и мне,
Сейчас позволь, что было не допето,
Спеть на закате в тишине.
На небе мелких облаков морщинки,
Их сменит звёзд морской конёк,
И след от узенькой к тебе тропинки,
Как жизни тонкий волосок.
И я шепчу, как древнее заклятье:
«Мой день последний не настал».
Я провожаю солнце на закате,
На берегу, у чёрных скал.
Orange pekoe [1 - Orange pekoe – три светолозелёных листика, растущих на кончиках веток чайного куста. Это и есть чай. Всё остальное уходит в отвал.]
Среди деревьев и холмов
Кустарник тянется, как строчки,
И с зеленеющих кустов
Срезают женщины листочки.
Широкий, будто юбка, куст
Высокие усеял склоны,
И словно из раскрытых уст
Три листика растут короной.
Роса прохладу им дала,
А горы подарили свежесть.
И много света, и тепла,
И женских рук впитали нежность.
Их надо вовремя собрать
Под утреннее, птичье пенье.
Упустишь время, сил не трать,
Проступит горечь, жёлчь и тленье.
Как много надо, чтобы рос
На верхней веточке трилистник,
Три капельки прозрачных слёз,
Незащищённых перед жизнью.
Статуя Шивы. Индия
Только пыль, жара и выси,
Сотни измождённых лиц:
«Шива, мы не просим риса,
Дай надежду без границ.
Ты же видишь, мы не ропщем,
От тебя струится свет,
Нас вместить не может площадь,
Тех, кто хочет знать ответ.
Солнцем и судьбой палимы,
С обездоленной земли,
Вслух твоё святое имя
Повторяя, мы пришли.
Славим, как и предки прежде
Честь, величие твоё,
Если умерла надежда,
Дай покой и забытьё».
Но задумчиво, без страсти,
Молчаливо смотрит бог,
Всё в его пребудет власти,
Неподвижен он и строг.
«Суша создана и реки,
Время длится без конца,
Так останется вовеки,
Успокойте же сердца.
Знайте. Воздевая руки,
Предо мной пав в страхе ниц,
Человек, приемли муки
И покорность без границ».
Рассвет у храма обезьян на скале. Индия
Ещё в ночи поверх земли
Полоска светлая возникла,
Родилось где-то там вдали
Начало жизненного цикла.
Оранжевая полоса
Ему расширила дорогу,
Чуть-чуть светлее небеса,
И звёзды гаснут понемногу.
Там, где граница чёрных гор,
Рассеиваются туманы,
Становится видней простор,
Открылись пастбища, поляны.
Окрестности освещены,
Монахи тянут заунывно
Гимн солнцу. В нём хранятся сны
И проступают непрерывно.
Уже большой, открытый шар,
Повис вверху над облаками,
Бессмертный и священный дар,
И скоро загорится пламя.
Он, быстро поднимаясь ввысь,
Как будто рядом со скалою!
Молитвы небу вознеслись,
И новый день встал над землёю.
Монах храма обезьян на скале. Индия
Провести свою жизнь на скале,
Европейцам рассказывать байки,
Те решат, что живём, как во мгле,
Словно глупые дети-незнайки.
Говорят: «На большом корабле
Приплывём и кружащимся роем
Будем жить на высокой скале,
Здесь мы истину разом откроем».
Он подумал: «Нигде на земле
Не найдёте желанного чуда,
Я родился на этой скале,
Мир по-своему вижу отсюда.
Сколько истин в бурлящем котле
Обретается мнимо, случайно,
Но на каменной древней скале
Я один только ведаю тайны».
Индокитай
Скользят узорчатые крылья пагод
Волнистыми холмами под уклон,
Прибудь сюда не на неделю, на год,
Тогда постигнешь для себя закон,
Что так и не раскрывшиеся тайны
Там глубоко тебя обволокли.
И непонятный мир, простор бескрайний
Останется непознанным вдали.
Сливаюсь с пряным я его дыханьем,
Хотя меня коснулось лишь на миг,
Мы никогда похожими не станем,
Таинственный, далёкий материк.
Медлителен, расслаблен и не собран,
Заворожив и притянув к себе,
Восток меня целует, словно кобра,
И оставляет собственной судьбе.
Южная ночь
Рассыпался бисер жемчужный,
И бархат украшен им чёрный,
Зной меньше становится южный,
В лицо дует ветер задорный.
Рыбацкие шхуны уплыли,
Зажгли огоньки на просторе
На многие, многие мили,
Как звёзды рассыпались в море.
Наверно, они уже с грузом,
Бесшумно, спокойно на море,
Маяк чертит гипотенузы, [2 - Маяк подаёт сигналы лазерным лучом.]
Сплетает всё вместе в узоре.
Простёрт небосвод невесомый,
Он с грацией выгнут пантеры,
Душа, как объятая дрёмой,
Уходит в высокие сферы.
Проявлена высшая милость,
Она благосклонна всё реже,
И южная ночь опустилась,
Как занавес, на побережье.
Репетиция
В открытое море хочу,
Пора мне уже объясниться,
Вперёд к золотому лучу
На катере мчаться, как птица.
Несётся, как сердце, вперёд,
Тугую волну разрезая,
Пред ней убыстряет свой ход,
Взлетает, полёт осязая.
Неси, куда хочешь меня,
Вон к тем островам на просторе,
Доплыть к ним не хватит и дня,
Но лучше в открытое море.
Где ветер с волной всякий раз,
И солнце, и вот оно чудо,
С мотором Yamaxa баркас
Уносит всё дальше отсюда.
Не знает ни он и ни я,
Куда мы стремимся, что ищем,
Бурлит за кормою струя,
От туч горизонт весь очищен.
Вперёд, но замедлился стук,
У носа стою босоногий,
По глади мы сделали круг,
Вонзаемся в берег пологий.
«Ну, вот и закончился тур.
Но, если захочешь, то вскоре»,
Сказал рулевой балагур:
«В открытое сплаваем море».
Прощание с Цейлоном
Подобно створке раковины ценной,
Веками отшлифованной в волне,
Покоится земля. Прибой там пенный,
В чужой, далёкой, южной стороне.
Страна богов лежит земной короной,
Века на ней оставили следы,
Но кажется она незамутнённой,
Как капелька прозрачная слезы.
Имеет остров сердца очертанья,
Хранитель заклинаний и огня,
Среди воспоминаний и мечтаний
Ты будешь долго волновать меня
Я щедрым солнцем на земле согретой
Провёл немало благодатных дней,
Здесь счастья найдены давно секреты,
Как россыпь драгоценная камней.
Свои ты сохранять умеешь тайны,
Воспоминанья будут звать назад,
Так утром сорванный листочек чайный
Хранит особо ценный аромат.
Зелёный остров в далях океана,
Давно тебя хотел я посетить,
Я завтра уезжаю утром рано,
Возьму с собою, что сумел вместить.
Основа мирозданья
«Нас посещает в срок,
Уже не отшучусь,
Не графоманство строк,
А графоманство чувств».
А. Вознесенский.
«Великие умы…»
Великие умы
Старались, что есть силы,
Как графоманы мы,
Их мысль переложили.
Когда-то нам Христос,
И люди это помнят,
Ответ дал на вопрос,
По-графомански понят.
Нам ближе муляжи
Вчера, сегодня, завтра,
И графоманство лжи
Для нас сильнее правды.
Сварили кислый мусс
Из пряного имбиря,
Где графоманство чувств,
Там графоманство мира.
Покорно палачу
Кровь из аорты брызнет,
Но верить не хочу
Я в графоманство жизни.
«И длиннонога, и стройна…»
И длиннонога, и стройна,
Ложатся волосы на плечи,
Стоишь, готовясь у окна
К очередной, ненужной встрече.
Себя ты правильно ведёшь,
И делаешь всё так, как надо,
Но надоедливы, как дождь
Слова, улыбки, чьи-то взгляды.
А говорили, рождена
Для поклоненья, для премьеры,
И можешь только ты одна
Быть в центре празднеств и феерий.
Шли беспорядочные дни,
И не распутывалась пряжа,
А на подушке лишь одни
Следы от слёз и макияжа.
И годы долгие спустя,
Ты не попала на обложки,
А не рождённое дитя
Сжимает влажные ладошки.
Что впереди? Уже боязнь,
И прошлое давно в тумане,
Как приглашение на казнь
Пустое, лишнее свиданье.
От тяжести сдавило грудь,
Внутри отчаянье и холод.
Поможет кто-то чем-нибудь?
Найдётся нужный ли психолог?
Хотя ты знаешь и сама,
Боль не уменьшат, не утешат.
Зачем вся эта кутерьма?
В неё поверит, кто успешен.
Прислушиваться ли к словам,
Что с нами есть всегда надежда?
Не возвратиться по следам,
Уже не будет так, как прежде.
Что есть другие рубежи,
Об этом думаешь бесстрастно,
Но ты сама себе скажи:
«Я женщина, и я прекрасна.
Не правда, не иссяк мой пыл
В фальшивом мире распродажи,
Начать сначала хватит сил,
Пусть их и не осталась даже.
Да, жизнь напоминает тир,
Я на мишень была похожа,
Спасётся красотою мир,
И мной спасётся, значит, тоже».
Безвестный для тебя поэт
Подумает, проходят грозы.
Но ты пока не видишь свет
Сквозь шторы плотные и слёзы.
«Когда звучит запальчивая речь…»
Когда звучит запальчивая речь,
Сомнения пытаюсь ею сжечь.
Но сильных чувств высокая волна
И противоречива, и смешна.
Когда бессвязную я сыплю речь,
Не удалось ненужное отсечь.
Смывает половодье без следа,
И топит смысл и правду навсегда.
Когда звенит взволнованная речь,
Я к ней хочу внимание привлечь.
Она поднялась из самих глубин,
Но слушатель её лишь я один.
Когда нужна мне вдумчивая речь,
Учусь слова искать и их беречь.
Золотоносный моется песок,
Но что-то всё равно сказать не смог.
Когда молчаньем заменяю речь,
Мысль в нужные слова могу облечь.
Что может помешать теперь мне, что?!
Но вновь не так я говорю, не то.
«Да, женщины всегда правы…»
Да, женщины всегда правы,
Они ни в чём не виноваты,
Но зависть глупой, злой молвы
Потребует за это платы.
Сам бог назначил им, любя:
«В вас будет жизни сердцевина,
Вберёте много тайн в себя,
Не разгадать и половины».
Стоит на тайнах строгий гриф.
Познать найдётся ли умелый?
Ума нас женщины лишив,
Дают надежды, смыслы, цели.
Всю мудрость Книги Бытия,
Они, наивные порядком,
Как-то смогли вобрать в себя,
Вот же загадка всем загадкам.
Наступят ли такие дни,
Когда мы им согреем плечи?
Достойны лучшего они,
Молчат и ждут, хотя перечат.
Я с пеньем звонкой тетивы,
И поместив слова в оправу,
Скажу: «Все женщины правы,
Особенно, когда неправы».
Ольга Ларина. Возможная судьба
«Улан умел её пленить».
А. С. Пушкин
«Евгений Онегин», глава 7.
Как птичка, пела по утрам
Дитя времён балов, ампира,
Прикосновение к дарам —
Вот данность и реальность мира.
Проказница всегда резва
Звенит задорный смех, улыбки
Как злится, если не права,
И слёз поток из-за ошибки.
Но разговоры с хитрецой
И нарочитым безразличьем,
С продуманной во всём ленцой,
Румянец на лице девичьем.
Само собою всё дано,
И ничего просить не надо,
Кружится лёгкое вино,
А жизнь – забавная шарада.
Поэт, гусар, аристократ —
Любви и доблести питомцы,
С ней котильону всякий рад,
С восторгом смотрят незнакомцы.
Она – нежнее лепестков,
Но были хитрости недаром,
И тройка резвых рысаков
Несётся, обдавая паром.
Просторный дом. Её портрет
На стенке. Муж влюблённый, кроткий.
Смерть забирает в двадцать лет
От родов или от чахотки.
Вязанье, письма и дела,
Незавершённые до срока.
Как жизнь прекрасна и светла,
И как бессмысленно жестока.
«Когда любимая со мной…»
Когда любимая со мной,
Прерывисто моё дыханье,
Вверх поднимается волной,
Чему не знаю я названья.
В пространстве комнаты моей
Есть место и самой Вселенной.
Вдвоём наедине мы с ней,
И я её навеки пленный.
Что закрывает тушь для глаз,
Я за речистостью скрываю,
Миг тайны ожидает нас,
Слова, волнуясь, прерываю.
Улыбка на её устах,
Тень узкое лицо закрыла.
Восторг я чувствую и страх,
Но выросли внезапно крылья.
Открыла губы мне свои,
Как вихрь я знойного самума,
Её прижал к своей груди.
Глаза закрыты… Как в бреду мы.
Не в силах прошептать: «Люблю»,
Но спину чувствуя и плечи,
Движения и дрожь ловлю,
И наши губы ищут встречи.
Она горячею рукой
Мою вдруг обвивает шею.
Струятся волосы рекой,
И нет преград меж ней и мною.
И вытянувшись вся струной
Стоит виденьем, богом данным.
Когда любимая со мной,
Хранимы оба мирозданьем.
«Я чувствую, твоя осанка…»
Я чувствую, твоя осанка —
Большая для меня угроза,
Ты, сделав маленькую ранку,
Вскрываешь сердце без наркоза.
Когда тебя не вижу рядом,
Печалит приступ меланхолий,
Пересекусь с тобою взглядом,
И в сердце возникают боли.
Пропали храбрость и отвага,
Наверно, ждёт меня больница,
К тебе не пропадает тяга,
И я не знаю, чем лечиться.
Целебный кто подаст напиток,
Заряжены твои патроны,
Ты лучший психоаналитик,
Никто мне душу так не тронет.
На всякий случай сдал анализ,
И служит результат паролем,
Не надо изучать анамнез,
Я знаю, что тобою болен.
«Подчинено цикличности…»
Подчинено цикличности
Развитие людей,
И шли без страха личности
На смерть из-за идей.
Что им до быстротечности
Земных коротких дней,
И думали о вечности,
Готовясь к встрече с ней.
Но годы монотонные,
Как нити паука,
Соткались в многотонные
Тяжёлые века.
И стали приспособлены
Идеи. Ради них
Взялись за дело гоблины —
Уничтожать других.
Такое мы с охотою
Поддержим и поймём,
Довольны их работою,
Не спросим ни о чём.
Как результат итоговый
Предложенных путей,
Мы попадаем в логово
Бесчисленных смертей.
Пренебрегая вечностью,
Пускай идёт на слом,
С дурною бесконечностью
Столкнулись за углом.
Скажу без околичностей,
Ещё среди сельдей
Потребуются личности
Нас превратить в людей.
«По чьей коварной, злой подсказке…»
По чьей коварной, злой подсказке
В стране смятение умов?
По-тихому и без огласки
Родится спрос на дураков.
Сопротивляясь метастазам,
Ненужным, поглощённым тьмой
Гонимым стал Высокий Разум,
Как нищий с тощею сумой.
При этом, потирая руки,
Мы издаём довольный смех,
Победные несутся звуки,
И за всеобщий пьём успех.
Среди восторгов празднословья
И восхваления имён
Костлявый лик средневековья
Уже кострами освещён.
«Смотрю на карту плоскую земли…»
Смотрю на карту плоскую земли,
Как паутиною заволокли.
Меридианов, параллелей сеть —
Морщины на лице – их не стереть.
Экватор, как удавка иль петля,
Стянул, и задыхается земля.
Гримасой искажённый, как урод,
Кривит и тянет океан свой рот.
А континенты и материки,
Как сгорбленные страхом старики.
И чёрной нефти масляная слизь
Сочится, словно кровь, стекает вниз.
Сквозь мутное и вязкое пятно
Уже я близко различаю дно.
«Тысячелетья это к ряду…»
Тысячелетья это к ряду,
И дальше будет у людей,
Стоят и просят Христа ради
Покорно хлеба у вождей.
Но немощных, убогих, сирых
Как накормить? Где взять на всех?
Вожди молчат в глухих мундирах,
В бессильи свой скрывая грех.
Играют роли чудотворцев,
Слепцы среди сошедшей тьмы,
В сердцах лукавых царедворцев
Страх, и в смятении умы.
Но неизменен этот жребий,
Из века выпадает в век.
И, воздевая руки к небу,
Всё просит хлеба человек.
«Когда любимая уходит…»
Когда любимая уходит,
Сказав бесповоротно нет,
Земля, как вспять пошла, а воды
Сомкнулись, твой смывая след.
Ведёшь с собою бесконечный,
Один и тот же разговор.
Он тянет, как мешок заплечный,
И мне до крови душу стёр.
Что словом всё исправить можно,
Я верю. Слово это бог.
Как душит, жжёт меня подкожно
Внутри звучащий монолог.
Но всё напрасно. Всё труднее
Обрывки фраз соединить.
Сухое горло, костенея,
Надежды обрывает нить.
«Уже давно нас не тревожат тени…»
Уже давно нас не тревожат тени,
Ушло переживание обид,
С нас строгая судьба взыскала пени,
И вдалеке твой образ позабыт.
Но иногда я в отблесках заката,
Или когда раскинет крылья ночь,
Увижу пережитое когда-то,
Оно не исчезает долго прочь.
Мне ненадолго делается больно,
Но отчего, никак не разберу,
Как будто в час весёлый и застольный
Чужим и скучным стал я на пиру.
И в этот миг внезапный и короткий
Тебя опять увижу, как в дыму,
За горизонтом скрылись наши лодки,
Они уплыли навсегда во тьму.
В моих стихах недоставало рвенья,
Но сделал для тебя я всё, что мог,
В них обретёшь на краткие мгновенья
Ты своего бессмертия залог.
«Говорят, что ненормальным…»
Говорят, что ненормальным
Был один поэт,
Он в краю каком-то дальнем
Жил недолго, нет.
С детства странным был, убогим,
Чем-то заболел,
Ненормальным был во многом,
Отвлекал от дел.
Но терпели через силу,
Ненормальный, мол,
И с таким клеймом в могилу
Рано он ушёл.
Позабыли моментально.
Что за кутерьма?
Без поэта, став нормальней,
Сходит мир с ума.
«Один убит, другой повешен…»
Один убит, другой повешен,
Ещё до сорока.
Нет никого, кто в этом грешен,
И наша жизнь легка.
Такая у поэтов доля
Всегда в стране была,
Враждебная, чужая воля
Творила столько зла.
А не хотел никто наветов,
Так чья и в чём вина?
И губит лучших из поэтов
Огромная страна.
Те измождённые, худые,
Зажав и боль, и стон,
Ещё такие молодые
Ушли во тьму времён.
Но голосом высоким, птичьим
Во мгле и толще лет
Божественным косноязычьем
Оставили свой след.
Какое не пришло бы время,
И не был бы успех,
Над нами тяготеет всеми
Неотмолимый грех
«Слова – основа мирозданья…»
Слова – основа мирозданья,
Кирпичики в его стене.
Они и мысли одеянье,
И сущность, что на глубине.
Одни сверкают позолотой,
Другие же лежат в грязи,
Но заняты одной работой,
Они и пешки, и ферзи.
И свет от них идёт особый,
Нельзя сравнить с ним ничего,
Как много слов высокой пробы,
Но не хватает одного.
Познанья дерево трясущим
Они достались даром нам,
Мы, потеряв дорогу в сущем,
Цены не ведаем словам.
А их придумал высший разум,
Чтоб не было движенья вспять.
Они объемлют всё и разом,
Но скроют, что не надо знать.
Русь моя.
«Так и дальше нам ходить по кругу…»
Так и дальше нам ходить по кругу
Разрушенья судеб и идей?
Перегрызли глотки мы друг другу,
Уничтожив лучших из людей.
Наши души стали, как руины,
Что же, нам и это нипочём?
Из сырой, необожжённой глины
Мы хотим построить крепкий дом.
Но судьба, не пряча злой насмешки,
Поделив на чернь нас и господ,
Забрала ферзей, оставив пешки,
И немой, растерянный народ.
И ему, как роком злым ведомым,
Неужели впереди одно,
Над не созданным заплакать домом
И считать, что так и суждено?
Русь моя, грусть моя
Русь моя, грусть моя, что померещилось?
В сердце вонзилась стальная игла —
Вижу: широкая, чёрная трещина
Надвое душу твою рассекла.
Что ни пошлёт ей господь, она стерпит,
Стерпятся глупости и хитрый ум,
Лес почерневший, сожжённые степи,
И в Пустозерске горел Аввакум.
В небо взлетает и выше стремится,
Звёзды, они только первый карниз.
И, как большая, подбитая птица,
Держится в небе ли, падает вниз?
Радость и свет за пределами смерти,
Путь бесконечен, есть только порог.
Во искупленье приносится жертва,
Этой ли ждал и потребовал Бог?
Русь моя, грусть моя, чем ты утешена?
Ищешь дорогу в потерянный рай?
Пульс ускоряется, скачет, как бешенный,
Мчится и рвётся, стремится за край.
Инаугурация
Когда страданиями чаша
Переполнялась в годы бед,
Взывали, что спасенье наше
В царе, народ молчал в ответ.
С тех пор чрез многие коварства
Прошли правители след в след,
Венчаясь, претендент на царство
Стоит один, народа нет.
Дальняя деревня в Калужской области
Над полями вьётся коршун
И свои сплетает петли.
Отчего сегодня горше
Видеть, как рыдают ветлы?
Я люблю, где шум и ярость,
Неустроенный свой город,
Даже от него усталость
Никогда с ним не поссорит.
Но, когда вблизи старинный
Яблоневый сад заброшен,
А в небесной блёклой сини
Вижу, вяжет петли коршун,
И где в рост мой кукуруза
Зрела в налитых початках —
Как ненужная обуза,
Поле без работы чахнет,
Там, где раньше шёл просёлок —
Вязнет колесо в болотце,
(Пусть извилист был и долог?),
Полюбуйся на уродца,
И когда сосед Михалыч
Говорит мне без истерик:
«К дочери чего не валишь
К дальним берегам Америк»?
Он – отшельник, созерцатель,
Чудик и большой философ,
Добавляет: «Сам приятель
Видишь всё. И нет вопросов».
Понимаю, что во всхлипах,
Тьму пророчащих назавтра,
И в моих стереотипах
В чём-то горькая есть правда.
Пустынь Оптина, как пристань,
Близко здесь, и есть дорога.
Чем же дальше будет выстлан
Путь надежды и тревоги?
Даже местные ландшафты
Не дают мне вдохновенья,
А недавно, помнишь, автор,
Сколько ждало откровений.
Лес обуглен, перекошен,
От пожаров ли, от бед ли,
Над Россией кружит коршун,
Как затягивает петли.
«Пророчествуют нам кликуши…»
Пророчествуют нам кликуши,
Уныло вторят им витии,
Мы сатане продали души,
И гибнет Матушка-Россия,
Что губит нас проклятый доллар,
Скорей его б пожрало пламя.
Стол разучился делать столяр?
Но я плачу ему рублями.
Россия, вижу я, живая,
Хотя и нефть стоит у горла,
Девчонка что-то напевая,
Промыла окна и протёрла.
Соседский сын работу в ЦЕРНе
Нашёл. В науке много пятен.
Не нахватался всякой скверны,
Он мыслит, зрел, душой опрятен.
В России нет такого места,
Коллайдеров не надо много,
Но разве не достоин чести,
Расширилась его дорога.
Поменьше плакаться в испуге.
Открыт весь мир! Чего бояться?
Не надо воплей и натуги,
В Россию можно верить, братцы!
Мы сохраним свои святыни,
Слова напишем к нашим гимнам.
Вот только кто махину сдвинет,
Друг друга б не убить самим нам.
«Из разрозненных, диких племён…»
Из разрозненных, диких племён
Создавали, железом губя,
Отчего же с древнейших времён,
Как невесту любили тебя?
Но найдя со всем сущем родство,
И дойдя до пределов земли,
Где так много всего. Отчего
Без тебя обойтись не могли?
Не спешите творить скорый суд,
Что не надо страны нам такой.
Без её неустройства и смут
Обретёшь разве где-то покой?
Отчего, когда всё кувырком,
Среди яростных споров и драк,
Принимаешь тебя целиком,
Находя верный, правильный знак?
Лабиринтами ложных идей
И впустую растраченных лет
Ты прошла. Отчего чародей
Дал надежду, что будет рассвет?
«Никак не подведём черту…»
Никак не подведём черту,
А спору сотни лет,
Уже сорвались в хрипоту,
А толку нет и нет.
Сломался сложный механизм,
И не собрать никак:
«Верните прежнюю нам жизнь,
И мы исправим брак!»
Но можно ли принять всерьёз?
Кричат: «Крути, давай!
Без слёз мы жили и угроз,
Назад верните в рай».
«Нет, мы должны идти вперёд,
И нам нельзя назад.
Приедем, дав обратный ход,
В средневековый ад».
Так и живём мы, как в чаду,
Коварных слов и дел,
Кто маленькую ищет мзду,
Большую если смел.
Гребите же сильней, гребцы,
Такой вот оборот,
Кричат, ругаясь, мудрецы,
Народ молчит и ждёт.
Маячит впереди черта,
За ней не будет ни черта.
«Победителей нет и не будет…»
Победителей нет и не будет,
Впереди поражение ждёт.
Результат наших действий так скуден,
И безумен дальнейший исход.
Слов друг друга давно не приемлем,
Хотя нам и один дан язык,
Как столкнулись различные земли
Со всей мощью и скоростью встык.
Сотни лет было, как и сегодня,
Забывались глубоким мы сном,
Но гудела сама преисподня,
Извергаясь смертельным огнём.
Сколько ярости, злобы друг к другу,
Но накрыла нас прочная сеть,
И бежим по тому же мы кругу:
Победить, иль самим умереть.
Наши руки запачканы кровью,
И огни догорают вдали,
Будто пишем себе послесловье,
Как быть счастливы мы бы могли.
Для себя каждый ищет добычи,
Кто в застое, кто в хаосе смут,
И страна – словно мать – без приличий
Нами сданная в хоспис-приют.
Сцены из русской истории. Цикл произведений
Грозный и Курбский. Переписка.
Курбский.
Недалеко граница, там за речкой,
Решенье принято, не отменить.
Несётся резвый конь, звеня уздечкой,
По сторонам растёт густая сныть.
Последний раз я вижу эти холмы,
Где буйная, зелёная листва.
Там встретит человек, ему пароль мой
Произнесу. И вот она Литва
Напрасны все мои моленья были,
И к разуму взывать – напрасный труд,
И что-то объяснить царю нет силы,
Близка опала, и несчастья ждут.
Друзья, прощайте, и жена, и дети.
Где спрячешься? Известен каждый скит.
Увидимся ли мы ещё на свете,
Иль лютой смертью изверг заморит?
Я был прославлен взятием Казани
И в Раде Избранной держал совет.
Беглец, и добровольное изгнанье —
Ивана милость, и царёв ответ.
Труды я положил царю во славу,
И кровь моя лилась, аки вода,
Зла не чинил. И по какому праву
Я изгнан? Бойся ж Страшного Суда.
Я покидаю ныне землю божью,
Где зримо явлена была мечта.
Святое царство впредь по бездорожью
Пойдёт слепое, позабыв Христа.
И ты, Иван, предав его заветы,
Служителей поставил сатаны
Вблизи себя. Речами их напета
Твой души погибель и страны.
О благочестии забыл. Единым
Помазанником божьим возомнил
Себя. Но взглядом с той поры орлиным
Не видишь ты. И Русь полна могил.
Грозный.
Холоп и беглый раб! Как пёс смердящий,
Ты лаешь на царя из-за угла,
Тебе захлёбываться пеной слаще,
Кусать меня, чем отойти от зла.
Ты, как антихрист лютый и злобесный,
Свои бесстыдство показал и срам,
Не ведаешь, что есть престол небесный,
А есть земной, принадлежит царям.
Как будто чёрный, ядовитый аспид,
Ужалить хочешь словом ты своим!
Царь уязвленьями твоими распят,
Но знай, что царь всегда непогрешим.
Послушав дьявольское наущенье,
Строптивости своей явил оскал,
Царю злоумышляешь ты отмщенье,
И на Христа в его лице восстал.
Рабы должны повиноваться власти,
Царя над ними возвеличил Бог.
И от хулителей идут напасти.
Ослушаться, как воли Бога мог!?
Знай, государь не токмо лишь владыка —
Посредник между Богом и людьми,
Учитель и наставник царь великий,
И превосходство ты его прими.
И милость Богородица простёрла
Благословлением святых молитв,
Из нечестивого, князь, горла
Слова исторгнулись острее бритв.
Ты хочешь подчинить попам, боярам
Иль воеводам самого царя!
Давно еретиком слывёшь недаром,
Не отмолить грехи у алтаря.
Царь прав всегда, и он почти безгрешен,
И к Богу ближе всех из христиан.
Суд царский справедлив и не поспешен,
Напрасно хочешь в нём найти изъян.
Умней царя советник быть не может,
Бог беспредельную ему власть дал,
Творит и воплощает волю божью,
Самодержавье – цель и идеал.
Курбский.
Быть вместо Бога понапрасну тщишься,
Своей гордыни пламень угаси,
Из-за тебя так ослабела мышца
Непобедимой некогда Руси.
На казнь послал храбрейших и разумных,
Убиты лучшие из воевод,
И некому помочь в заботах думных,
И за тебя не будут класть живот.
Когда-нибудь придёт к тебе прозренье:
Что от тебя так много всяких зол
И православным людям разоренье,
Один сияет золотом престол.
Была страна, как нежная голубка,
Бес нашептал: «Её гнездо развей».
Ты драгоценное вино из кубка
Сам выплеснул по прихоти своей.
Когда-то богатели все сословья,
Монах, боярин и простолюдин,
Страна хранилась Божией любовью,
Где государь с народом был един.
Безбожное творится самовластье,
Где Бог когда-то был, теперь ты сам,
И ради властолюбья дикой страсти
Страну под ноги бросил диким псам.
Я подчинюсь царю, когда о благе
Заботится он подданных своих,
Церковные не оскверняет праги,
Пред Богом молчалив, смирен и тих.
Тогда и власть его неоспорима.
А если равным божьему свой трон
Поставит он, тогда делами злыми
Найдёт проклятья у мужей и жён.
Покайся, царь Иван, ещё не поздно,
Свои грехи пред Богом замоли,
В одной упряжке будем, а не розно,
Служить величию родной земли.
Враг православных никакою ложью
Нас не собьёт, не ведая стыда,
Мы нашу Русь святую, Землю Божью
Прославим и устроим навсегда.
Грозный.
Крест целовать Ивану отказали,
Был немощен, лежал я в забытьи.
Как гнусные и подлые шакалы,
Повадки показали вы свои.
Как царь здоров, опять к нему вы льститься,
Вокруг меня холмы покорных спин,
От ваших рук невинная юница
Смерть приняла, остался я один.
С самим царём равняться захотели?!
Изменой чёрною сердца полны!
Русь растащить желали б на уделы,
Нет, никому я не прощу вины!
Лишь царь один пред Богом предстоятель,
Враги царёвы – божии враги,
И сребреники не спасёшь, предатель,
Их понесёшь чрез адовы круги.
Вы Бога бойтесь, чтите государя,
Один за вас за всех он даст ответ,
И милостивый царь, и лютый, ярый,
Не прекословь. И исполняй завет.
И это непреложно длится годы.
Когда на брань с врагом сойдётся рать,
Не храбрость мне нужна от воеводы —
Покорность и готовность жизнь отдать.
Не нужен ни советник, ни наставник,
Одну измену и корысть творят,
Сойдутся, среди них найдётся травник,
Чтоб власть забрать, царю добавят яд.
Так усмирён быть должен самый прыткий,
И всяк имеет пред царём вину,
Лишить и отобрать у них прибытки,
Имущество должно пойти в казну.
А кто в Литве иль в Англии хранится,
Как ты, презренный и бесовский тать,
Отраву собирает по крупице,
Их лютой казни надобно предать.
Всё под рукой железной царской, твёрдой!
Священники прощают вам грехи,
А царь карает. Одиноко, гордо
Над всем. Низы покорны и верхи.
На троне беспощадный и сердитый,
Своих холопов миловать могу,
А захочу, могу их и казнити,
Грозою страшен всякому врагу.
Роптать никто не смеет даже взглядом,
Каких бы от царя не знал обид.
Как пёс ползи, лежи, покорствуй рядом,
На том воздвиглась Русь, на том стоит.
Пётр и Софья
Москва, 27 апреля (7 мая) 1682 года.
Кремль, покои Софьи.
Софья
Скончался брат мой, Фёдор царь,
И на Ивана бьёт звонарь.
Ох, сколько горя перенёс,
Он немощным и хилым рос.
Но думы были о державе,
Могуществе её и славе.
Просил, молился жарко Богу:
«Ответь, открой Руси дорогу.
А мне не надо ничего»,
Но силы кончились его.
В стране осталось неустройство,
Повсюду страх и беспокойство.
При брате, Фёдоре царе,
Два рода жили при дворе,
Враждуя, но пока что тихо.
Мой батюшка имел двух жён,
Пожар родами разожжён,
Теперь проснулось злое лихо.
Как умер Фёдор на заре,
О новом думаю царе:
Есть у меня два младших брата.
Различны матери у них,
Как трон займёт кто из двоих,
Другой род будет ждать расплата.
Иванушка умом прискорбен,
Он слаб, подслеповат и сгорблен,
От мира отрешён, молчит,
Его уныл и жалок вид.
В глазах нет блеска, маета,
Безжизненная пустота.
Петруша по отцу мне брат,
Умом и внешностью богат.
Покойный батюшка о том
Мечтал, чтоб стал он в срок царём.
Но люди подлые наветы
Насочиняли про меня,
Хотя его младые лета,
Враждебней он день ото дня.
А некому в стране решать,
Бояре во вражде опять,
Один лишь гвалт и гам, и шум!
Мужи, где Ваш хвалёный ум?
На узких, на моих плечах
Лежат сейчас дела, война,
И первою я быть должна
Во всём, в совете и речах.
А видано, когда в Москве
Царевна встала во главе?
На нас-то и глядеть запрет,
И засыхаем в цвете лет.
Одно оставили нам действо,
Обычаи хранить и девство.
Стоят резные терема —
Царевен вечная тюрьма.
Для нас замужество, как чудо,
И нет исхода нам отсюда.
К чужим по вере? К ним нельзя.
К своим же – скользкая стезя:
Как приговор нам к наказанью —
Всяк будет ниже нас по званью.
А если чересчур смела,
Так в монастырь за те дела.
Но грамоте меня учил
Мой батюшка по мере сил.
И в государственных делах,
Хотя обуревал и страх,
Я понимать премного стала,
Но это было лишь начало.
Держал со мною брат совет,
Так продолжалось много лет.
Мне нет советчика сейчас,
Сама решаю всякий раз.
Вокруг одни хмельные рожи,
Снуют бояре и вельможи.
О, где ты Васенька, мой свет,
Ах, весточки полгода нет,
В походах, битвах и трудах.
Увижу ль вновь тебя в садах,
Где вишни и сирень цветут,
Найду ль в объятиях приют?
Твоя лебёдушка бела,
Пока тоска не извела.
Царём объявили Петра, что грозило роду Милославских гонениями, но Москву охватили стрелецкие волнения. Софья сумела их направить против Нарышкиных.
Май 1682 год. Кремль.
Софья.
Стрельцы бунтуют. Все надежды,
Что эти буйные невежды
Помочь мне смогут в трудный час.
И бунт пока их не угас,
Нельзя терять мне ни минуты,
Ох, как во время смуты люто,
В сей час, несчастная страна,
Я думать о себе должна.
Моё спасение – залог,
Страну минует страшный рок.
Приехал Вася, наконец,
Мой ненаглядный, мой храбрец.
Но чем он мне сейчас поможет,
Нужны натянутые вожжи.
Он образован и умён,
Но создан для других времён.
Слух надо по Москве пустить:
Что тянется предательств нить,
К Нарышкиным ведут концы,
Так дело делайте, стрельцы!
Кричите же на трон Ивана,
Беритесь все за дело рьяно.
Но бунт стрелецкий не потеха,
О, какова цена успеха.
Ворвались в Кремль, орут, грозят,
Но мне уже нельзя назад.
Повсюду страсти и злословье,
Их копья обагрились кровью.
Матвеев – батюшкин сподвижник,
Пал первым, был великий книжник.
Убиты дьяки, брат Натальи,
Он в комнате не спасся дальней.
Теперь толпу не обуздать,
Стрелецкая взбесилась рать.
Я эту ли хотела грязь,
За дело царское берясь?
Как справедливость не зови,
Власть не получишь без крови!
О, Русь моя, власть над тобой
Даётся мне сейчас судьбой.
И править, Русская земля,
Одна сумею только я.
Вновь убивать придут с утра,
Спасайте юного Петра!
В своём неистовстве и раже
Преступят через это даже.
Петра храните!
Для чего,
Спасаю брата своего?
Иван на свете не жилец,
И будет скор ему конец,
Так Пётр один свой трон законно
Займёт, чтоб править непреклонно.
Скуёт Россию жёсткий наст,
Он мне потом за всё воздаст.
Вот патриарх Иоаким
Сказал, что править им двоим.
Но оба молоды покуда,
И я им регентшею буду.
Россия, дивная страна,
Ты мной сегодня спасена!
Прошло семь лет, 30 мая (9 июня) 1689 года
Пётр стал совершеннолетним, к тому же он был женат.
Софья утратила права на регентство.
1 июня (11 июля) 1689 года. Кремль.
Рабочий кабинет Софьи.
Пётр.
Иное время на дворе,
Пришёл к тебе я, как к сестре.
Мы обсудить с тобой должны
И наши судьбы, и страны.
Всё по-хорошему решим,
И подозрения, как дым,
Развеем. Как рассвет с утра,
Приходит новая пора.
Тебе во многом я обязан,
Воспоминаньем давним связан,
Как в страшный и кровавый год
Спасти сумела царский род.
Смогла, почти что, в одиночку,
В сумятице поставить точку.
Я вырос, Софья, возмужал,
Давным-давно уже не мал.
За мной потешные полки,
Быстры, обучены, легки.
Верни, сестра, мои права,
В России новая глава.
Иван и я, мы оба вместе,
Пока достойны царской чести,
Но чтоб в стране не стало бед,
Тебе у трона места нет.
Так в сторону уйди, сестра,
Открой дорогу для Петра.
Софья.
Учись, вникай. Придёт черёд.
В Россию не вноси разброд.
Пётр.
Нет, Софья, ты не поняла,
Сдавай, заканчивай дела.
Делиться властью я не буду,
Всю заберу её отсюда.
Отныне в русской стороне
Принадлежит власть только мне.
Софья.
Россия, Пётр, едва-едва,
И не жива, и не мертва.
Полвека как трясут бунты,
Хотя расправы и круты.
Горит углей горячий слой
Под неостывшею золой.
И сколько не собрал бы власти,
Со всех сторон одни напасти.
Звонят вовсю колокола,
Пылит дороженька бела.
Неисчислимые года,
Как птица вьётся у гнезда,
Страдает Русь. Её народ
Вслед за поводырём бредёт,
Как путник жаждущий к колодцу.
Надеется, воды напьётся.
От века ей в поводыри
Судьбой назначены цари.
Наш царский долг. Всегда без счёта
Есть для правителя работа:
Вести заботливой рукой,
В России сберегать покой.
Семь лет как правлю я страной,
Она чуть ожила со мной.
В делах порядок и в казне,
И что-то в самой глубине
Меняется. Таится, ждёт
Святая Русь и ищет брод.
Русь – сад, ему расти, цвести,
Но новые нужны пути.
Погубишь с самого начала,
Не зная жалости, печали.
О, сколько Вас – крушить, ломать,
Нужна ей ласковая мать.
А ты в родимой стороне
Какую честь готовишь мне?
Закрыть навеки в монастырь
Ночами бормотать Псалтырь?
И чтобы я жила, как мышь,
На что ты власть употребишь?
Пётр.
Я вырос, Софья, не в тепле,
На вороном, скача, в седле.
Ещё ребёнком на руках
Я от стрельцов запомнил страх,
Их необузданный табун,
Когда они творили бунт.
С тех пор я сторонюсь Кремля,
Но вижу, русская земля
Застряла, как в глухой чащобе,
Не рвясь, не дёргаясь особо.
Боярам знатным первый кнут,
Они в беспамятстве живут,
Родами хвастаться годны,
Кому есть дело до страны?
Лишь до кармана своего,
И процветает воровство.
На их детей нельзя взглянуть,
А мнят, они России суть.
Глупы, ленивы и мордаты,
Ни девок портить, ни в солдаты.
Вокруг отсталость, косность, пыль
И мёртвый, неподвижный штиль.
Живёт страна в глубоком сне,
По дикой, тёмной старине,
Ни мастеров нет, ни ремёсел,
Как будто Бог её забросил.
Но есть ещё у нас сыны,
Хотят работать для страны,
Вокруг себя их соберу,
Один в один, как на смотру.
И пусть боится нас сосед,
Татарин, лях и с ними швед.
Живёт же славно немчура,
Уже давно и нам пора.
Единой Русь пойдёт упряжкой,
Довольно быть ей замарашкой.
Схватив поводья под уздцы,
Рвану её во все концы.
Я сдвину мёртвую страну,
Одной струною натяну,
Телегу, вставшую в трясине,
Я новой сделаю Россией.
Покорно, волею моей,
Ввысь взмоет и вперёд быстрей.
И понесётся Русь, как дроги,
Вся власть моя, и прочь с дороги!
Я царь Российский полных лет,
Отец оставил мне завет.
Софья.
Да, прыток ты не по летам,
Власть не свистелка, не отдам.
Давно ли сам отстал от титьки?
Ты нож, нужны России нитки.
Надеешься, взяв в руки руль,
Страну поволочишь, как куль?
Её, признайся между нами,
В рай затолкаешь тумаками?
С морской волной плывёт корабль,
А с облаком летит журавль,
У каждого своя свобода.
Нельзя по прихоти своей
Ломать, калечить, бить людей,
Так не останется народа.
Я жить и действовать хочу,
И многое мне по плечу,
Так просто не отдам престол,
Хотя и требуешь законно,
Я знаю, будет произвол
Твориться при тебе у трона.
Россия, вправду в тупике,
Как замок на речном песке,
И нужен ей умелый врач
Уменьшить стон, и боль, и плач,
Но в ней не сделаешь, как в Польше.
Ты заживо воров сожги,
Но слуги новые твои
Придут и наворуют больше.
Твой способ – это кнут и меч,
Нужны терпение и речь.
В стране великая нужда.
Зачем тебе со мной вражда?
Входи в дела же постепенно,
Не знаешь и с чего начать,
Какую надобно печать
Употребить и непременно.
Пётр
Ты, Софья, потеряешь всех,
Предаст Голицын, он твой грех.
Софья
Ты мыслишь, как в краю глухом,
Не смей корить меня грехом!
Имею право на любовь,
Мне не перечь, не прекословь.
Запомни же мои слова,
Здесь я пока что голова.
Я жить и властвовать хочу,
Подобно яркому лучу.
Тому, кто знает силу власти,
Не может без неё быть счастья.
И в заточенье в монастырь,
И в ссылку дальнюю, в Сибирь,
На муки крестные готов
Идти без стонов и без слов,
Без содрогания взойдёт,
Свой крест неся, на эшафот.
Кому она чуть-чуть знакома,
Тот не отдаст её другому.
И не было смертельней страсти,
Чем жажда бесконечной власти.
Предамся в руки палачу,
Но жить без власти не хочу.
Пётр.
Прощай сестра, в недобрый час
Мы свиделись на этот раз.
Как не хотелось, чтобы злоба
Преследовала нас до гроба.
Стоят высокие кряжи,
И нам не распахать межи.
Во второй половине 1689 года Софья проиграла противостояние и была помещена в Новодевичий монастырь.
В 1698 году произошёл новый стрелецкий бунт, жестоко подавленный Петром. Он подозревал Софью, условия её содержания были ужесточены, монастырь для неё превратился в тюрьму.
Март 1699 года. Новодевичий монастырь.
Келья Софьи. Входит Пётр.
Пётр.
Не удержалась ты сестра,
Расчёты нам свести пора.
За монастырскою стеной
Пришедшей раннею весной,
Где летом забушует сад,
Твои подельники висят.
Стекая по телам усталым,
Горит их кровь на солнце алом.
А кости вымоют дожди,
Взойди же, Софья, погляди.
Им казнь досталась без изъятья,
И каждый шлёт тебе проклятья.
Софья.
Ты победитель, ты судья,
Но выслушай, что знаю я.
Ликуешь, но в грядущем казни
Ответ дадут нам несуразней.
И кровь, что ты пролил сейчас,
Через века погубит нас.
Пётр
Ты изменилась, как стара,
Единокровная сестра.
Опал румянец с ярких щёк,
Но гнев твои глаза зажёг,
Осталась и теперь опасна.
Мне жаль, что мы разделены,
Вдвоём, как были бы сильны,
То упустили мы напрасно.
Софья.
Но власть, мой Пётр, всего одна,
Не может быть поделена,
Один хозяин у победы.
Неравную вела борьбу,
Но злую не кляну судьбу
И принимаю боль и беды.
Не будет ждать, искать участья,
Кто всё преступит ради власти.
Мне лучше сгнить в монастыре,
Чем жить без власти при царе.
Ах, брат, какая мне здесь старость,
Подумай, много ли осталось?
Всё к одному, всё не к добру,
Зачахну скоро и умру.
Пока с тобою не простилась,
Я на одну надеюсь милость,
Что брата всё равно любя,
Могла б молиться за тебя.
Император Пётр Третий и граф Алексей Орлов.
Пётр
Дворец, как дом из старых брёвен,
Нашёлся в Ропше мне приют,
Пока ещё не арестован,
Быть может, всё же не убьют.
Срок царства моего короткий
Был, как тягучая смола,
Меня Елизавета тётка
Сюда подростком привезла.
Я жил в Гольштинии уютной,
Где в рощах песни соловьёв,
Играют клавесины, лютни —
Страна моих печальных снов.
Как всё в ней чисто и опрятно,
Мой маленький, родимый дом,
Порядок заведён понятный,
И каждый подданный знаком.
Открыты взгляды, двери, ставни,
Мальчишкой там гулял и рос.
Учитель строгий, своенравный
Лекарством угощал из розг.
В земле Российской, на чужбине
Играл я роль Государя,
Краснеют кисти на рябине,
То будущая кровь моя.
Чужда Россия, своевольна,
В ней, что не сделай, всё во вред,
Как в мрачные спустился штольни.
И надо ль зажигать в них свет?
В стране, представить это трудно,
На сотни миль леса, поля,
Снега не тают, всё так скудно,
Забытая Христом земля.
Вокруг забитый, несуразный,
Враждебный и чужой народ,
Имеет нрав он безобразный,
Законы люты, терпит гнёт.
Бирон был, Остерман и Миних,
Никто не нужен дикарям,
Устал от рож опухших, синих,
Везде разврат, насилье, срам.
Как ими управлять возможно?
Холопы не хотят свобод.
Как ни старайся осторожно,
Не принимает их народ.
Я с просвещённою Европой
Немедля прекратил войну.
Мне нет опоры, словно топи
Вокруг. Как изменить страну?
Есть прок от Тайных Канцелярий
В такой большой, чужой стране?
Надеялся: порядок старый
Разрушит Манифест вполне.
Избавил он от опасений,
Что обвиненье прокричат [3 - Знаменитое «слово и дело».],
И свежий ветёрок весенний
Развеет потихоньку чад
Зачем свободному надсмотрщик?
Вот Алексей, что граф Орлов,
Чем не советник, не помощник?
Но не нашёл с ним общих слов.
Ворует каждый, всё им мало,
А ни один не знал нужды,
Канальи скинут в глубь канала,
Как много злобы и вражды!
Взгляд исподлобья, угрожая,
Ни близких нет и ни друзей.
Раскинулась земля чужая,
Так и не ставшая своей.
А ненавистная тихоня,
Жена, ребёнка прижила,
Пока я доверял ей, соня,
Затеяла свои дела.
Она наполнена коварством,
Плетёт интриги, сеет зло,
Мечтает править государством,
София, как мне тяжело!
Сошлась с гвардейцами, с Орловым.
Воззвание. Низложен я.
«Тебе плохого не готовим»,
О, лицемерная змея!
Мне душно, будто бы удавка
На шее затянулась вдруг.
Они меня, вот и вся ставка,
Убьют, а может, кто из слуг.
Я знаю, как она опасна,
Неукротимый, хитрый враг.
Орлов примчался. Это ясно,
Решились на злодейский шаг.
Живёт какая-то в нём удаль.
Он, как разбойник, всё на кон.
(В комнату врывается Алексей Орлов)
«Ко мне Вы без доклада, сударь,
Я Вас не звал, пойдите вон».
Орлов
Сейчас к тебе я без доклада,
Послала Матушка меня,
Сиди тихонько здесь, так надо,
А то не проживёшь и дня.
Прислали из немецких пугал,
Одна напасть от Вас и зло.
Трясёшься и забился в угол,
Ну, что ж, тебе не повезло.
Зовись французом или немцем,
Неисчислима ваша рать,
Ты был, остался чужеземцем,
Поймёте разве нашу стать?
Войска гуляли по Берлину,
Так пожалел ты пруссака,
Но что-то делать вполовину
В России – участь дурака.
Пётр
Я манифест Вам дал, свободу,
И вольно Вы смогли вздохнуть.
Орлов
В Европу русскому народу
Заказан и не нужен путь.
Какой-то узенький, плюгавый,
Вот кирха, а вот наш собор,
В злодействе ты и то дырявый,
Всё понарошку, мелешь вздор.
Ну как ты справишься с державой,
Она раскрылась, как бутон,
Тебе игрушкой и забавой
Казался наш российский трон.
Вчера властитель, ныне шавка,
Тебя я захочу, так пну,
Тебе ль доверить, бородавка,
Вести великую страну?
Захочет Матушка, так яро
Мы горы для неё свернём,
Что австрияки, янычары,
Любой – перед Россией гном!
А перед ней пути прямые,
Не нужен нам такой костыль,
Да, мы в России не хромые,
Всем русским людям ты постыл.
Рос, словно в коконе, с пелёнок,
У нас иди же до конца,
Молись, читай унылый сонник,
Святого поминай отца.
У нас оврагов, горок втрое,
Хотел найти здесь тишь, да гладь,
Немецкой выучкой, муштрою
Россией вздумал управлять.
Здесь не в Гольштинии убогой,
Ломает на ветрах дубы,
Идёт неведомой дорогой,
Там не пройти тем, кто слабы.
Решив, что можешь быть ей парой,
Ты обращался с ней, болтун,
Как с дряхлою кобылой старой,
Россия – молодой скакун.
Взамен воды подсунул пойло,
Она же на семи ветрах,
И больше не удержишь в стойле,
Несётся, всем внушая страх.
Так будет же скакун не скован,
Бог ведает на сколько лет.
И мне ли убояться крови?
Тебе в России места нет!
Из писем Орлова к Екатерине
Урод наш сильно занемог,
Ударом в ссоре сбит был с ног
Барятинским, здоровый малый.
Князь невиновен, видит Бог,
В несчастье, что Петра не стало.
Был слаб, неловок, неуклюж,
Как император он не дюж,
Труслив и робок, будто кролик,
Скончался твой злосчастный муж
От геморроидальных колик.
Туги забитые пыжи,
И никакой нет в этом лжи,
Тебе не следует казниться.
Вперёд, нам только прикажи
Ты, Матушка, Императрица!
Разговор Николая и Бенкендорфа
«Прошедшее России было удивительным, её астоящее более, чем величественно, что же касается будущего, то оно выше всего, что может нарисовать себе самое смелое воображение».
Шеф жандармов, главный начальник 3 отделения Собственной Его Императорского Величества Канцелярии. Граф Александр Христофорович Бенкендорф.
Николай.
Милорд, в любом из Ваших донесений
Одно и то же говорите Вы,
Не может быть в России потрясений,
Надеюсь я, что в этом Вы правы.
Великая Россия. Ей гордишься,
Как и при бабушке. И навсегда
Забыты Новиков, смутьян Радищев,
О Пугачёве память стёрта. Да.
Бенкендорф.
Мой Государь, позвольте доложить Вам,
Что в прошлом путь России величав,
Могуча и непобедима в битвах,
Послушный у народа, добрый нрав.
Николай.
С народом надо обходиться строго,
И твёрд закон быть должен, как металл.
Кто разберёт, кому ты служишь? Богу
Иль в услуженье к дьяволу попал?
Бенкендорф.
Законы исполнять – то подчинённым,
Они не для начальства, Государь.
На них нельзя ссылаться перед троном,
Об этом скажет каждый календарь.
Николай.
Всё врут календари. Литература
У нас подчас плодит бунтовщиков.
Кто, кстати, отвечает за цензуру?
Вы, граф. Не много ль едких языков?
Но разное печатают журналы,
В романах кавалеры, короли,
И о Руси написано немало,
Жаль, Пушкина мы не уберегли.
Бенкендорф.
Дорога у него была прямая,
Его увещевал я между дел,
Чего хотел он, я не понимаю,
Но знал, что я бы от него хотел.
Николай.
Его супруга траур не снимала?
Увидите, поклон ей от меня,
Таких людей всегда в России мало.
Умнейший муж. И полон был огня.
Любезный граф, поболее читайте,
Статьи, заметки, вот стихов тесьма.
А что философ этот? Чаадаев.
Бенкендорф.
Посажен под арест. Сошёл с ума.
Николай.
А Лермонтов, юнец, начавший резко?
Имел он неприятный, желчный вид.
Бенкендорф.
Писал и говорил не в меру дерзко,
Отправлен на Кавказ и там убит.
Мне кажется, что должен литератор
Всегда царю покорным быть слугой,
Писать про то, что хочет император,
Он указует путь, никто другой.
Кто хочет независим быть, свободен,
Для нашей Родины почти злодей,
В России станет ни на что не годен,
И не должно в ней быть таких людей.
В самодержавии вся наша сила,
Народность, православие – оплот.
Блестяще настоящее России,
И счастлив населяющий народ.
Николай.
Вы говорите, будто граф Уваров,
Заботится о просвещенье он.
Нет революций и других пожаров,
Мятеж в зародыше был усмирён.
Что говорят о царствии в народе,
О чём судачат при моём дворе?
Тяжёлый груз несём мы в год из года,
Войска всегда построены в каре.
А что наследник? Как поэт Жуковский?
Какие наставления даёт?
Парламент – европейские обноски
Входить не должен в круг его забот.
Бенкендорф.
Мой государь, правительства в Европе
Испытывают страх день ото дня,
Несутся к гибели они галопом,
Не обуздать им своего коня.
От власти представительной лишь беды,
Доказывает это каждый час.
Нас ожидают впереди победы,
Сплотились все сословья возле Вас.
Нет больше бед недавней карусели,
Времён же новых вкус и дух хорош,
Балы даются, и на них веселье.
Николай.
Что мне расскажете про молодёжь?
Бенкендорф.
Для молодёжи свойственно гусарство,
Танцует и всегда оживлена,
Не важно ей устройство государства,
Одной собою занята она.
Господь Россию нашу не забудет,
Нам будущее подаёт свой знак,
Придёт и ослепительное будет,
Одни безумцы думают не так.
Николай.
Да, многих сумасшествие поймало.
Но царь есть царь, и это мой ответ.
Откройте окна, воздуха мне мало,
Гардины в комнате закрыли свет.
Граф Бенкендорф умер в 1844 г. В 1853 г началась Крымская война, в которой Россия терпела поражения. Через два года скончался император Николай Павлович. По мнению некоторых историков это было самоубийство.
Лимерики и не только.
Лимерики
Молодой шалопай из Габона
На лицо был похож на гиббона.
Как-то раз между дел
Воспитателя съел
И поехал учиться в Сорбонну.
//-- * * * --//
Жил один популярный поэт,
Сочинял каждый вечер куплет.
Только знали друзья,
Что читать их нельзя.
В строчках не было смысла и нет.
//-- * * * --//
Толстый Джон проживал в Бирмингеме,
Подражать он пытался богеме,
48 котлет
Поедал на обед.
И худел остальное всё время.
//-- * * * --//
Жил известный поэт в Бухаресте,
Он посватался к юной невесте.
Сочинил ей сонет,
Но услышав ответ,
Убежал от печальных известий.
//-- * * * --//
Отдыхалось в далёкой Панаме
Без забот привлекательной даме.
Шилась у кутюрье
И на самой заре
Шла гулять по Панаме в пижаме.
//-- * * * --//
О люди, живущие в Дублине,
Вы колючи, грубы, как зазубрины.
Ночью песни запел,
Как остался я цел? —
Жизнь моя чуть была не погублена.
//-- * * * --//
Цветовод, славный малый, из Турции
Продавал на базаре настурции.
«Сколько стоит цветок?»
Он ответить не смог,
Подарил их красивой натурщице.
//-- * * * --//
Дровосек в середине Берлина
Разрубил пополам пианино.
И теперь день-деньской,
Сон забыв и покой,
Клеит скотчем он две половины.
//-- * * * --//
Часовщик в магазине, в Мадриде
От прохожих терпел в нём обиды.
Голый им циферблат
Предлагал за дукат.
Не купили. Продал в Антарктиде.
//-- * * * --//
Как-то раз на Московском проспекте
Продавали в пакетиках смекту.
И один старожил
Целый ящик купил.
Вместо завтрака смекта субъекту.
//-- * * * --//
Прилетев отдыхать на Гавайи,
Урожай съела дама папайи.
И под каждым кустом
Фрукт искала потом.
Не найдя, подалась в Гималаи.
//-- * * * --//
Жил в Москве старичок, он был в кепке,
Очень круглый, румяный и крепкий.
И любил своих пчёл,
Одного не учёл:
Может выдернут быть, словно репка.
//-- * * * --//
Мужичок с ноготок остролицый,
Был повадкой он, словно лисица.
Не герой и не плотник,
Туалетный работник,
И частенько поэтому злится.
//-- * * * --//
По Анапе ходил с сигаретой
Самый ловкий ныряльщик на свете.
Через маску он дно
Хорошо видел, но
Через трубку дымил сигаретой.
//-- * * * --//
Жил повеса на острове Тонга,
Был большой он любитель пинг-понга.
Прогуляться с повесой,
Леди шли до навеса,
Возвращались с ударами гонга.
//-- * * * --//
Пожилой джентльмен из Китая
Жил на крыше, ногами болтая.
«Раньше жил на окне,
Не понравилось мне,
Жить на крыше – пора золотая».
//-- * * * --//
Президент из соседней Уганды
Промышлял контрабандой гирлянды.
Как-то вёз абажур,
В нём бикфордовой шнур
И считал – это нить Ариадны.
//-- * * * --//
Практикант на далёкой Суматре
Добывал в джунглях хлористый натрий.
Целый месяц копал —
Результат очень мал,
Даже если умножить всё на три.
Укусившей меня осе.
Зачем меня ты укусила,
Стихов моих, что ль начиталась?
С жужжаньем жутким, что есть силы!
Жестоким жалом, где же жалость?
Взялась бы лучше за Пегаса,
Он недостаточно пришпорен.
К чему тебе моя гримаса?
В том нет рациональных зёрен.
Куда трагедиям Шекспира,
Бугор на шее, сколько боли!
Так метко не подстрелят в тире,
И санитарка шприц не вколет.
Я человек не богомольный,
Мне стало, как на месте Лобном,
Тебя, прости, непроизвольно,
Без промедления прихлопнул.
С последней тёплою погодой
Мы принесли друг другу горе,
Враждует человек с природой,
Хотя с тобой я не был в ссоре.
Горит укус, как при пожаре,
В аду такие же ожоги,
Спасенья нет от этой твари,
И неоткуда ждать подмоги.
Слабы таблетки, кремы, мази
И средства деревенской тётки,
Скажу, что жизнь испортит сразу
Укус свирепый и короткий,
Быстрее горского кинжала,
Больнее, чем обидит критик.
Но в мире есть страшнее жало —
Гнев женщины, его избыток.
Месть женщины
Ты так легко хотел забыть меня,
Предал и думал, будет всё в порядке?
Прикинусь ночью в середине дня,
Как кошка с мышкой поиграю в прятки.
Я в белый превращусь и едкий дым,
В повышенную дозу никотина,
В депрессию, и будешь нелюдим,
В радикулит, вступивший болью в спину.
Начальницею злой предстану я,
Диету подскажу, и станешь грузный,
Тебя ошпарит кипятка струя,
На корке скользкой упадёшь арбузной.
Лекарства, когда будешь ты больной,
Сменю, чтобы инфекция проникла,
Пойдёшь к другой, я стану западнёй
И гвоздиком под шиной мотоцикла,
Где поворот – двойною полосой,
Гаишником, свою стригущим ренту,
Ужалившею в нос большой осой,
Кредитом под кабальные проценты.
А если обойдёт тебя беда,
Использую последнее я средство,
Верну любовь, но только никогда
Не возвращусь, занозой буду в сердце.
Мизантроп
Я в своей укрылся келье,
Телефоны отключил.
Как мне всё осточертело!
Не хватает больше сил.
Мизантроп и меланхолик —
Видно, такова судьба:
То меня бросает в холод,
А то в жар с собой борьба.
Раздражает глупость, грубость,
Телевизора враньё,
Созданных стихов беззубость,
Будто это не моё.
Недоволен я простудой,
Сыростью и темнотой,
Антидепрессантов грудой,
Собственною пустотой.
Не сочувствую коллеге,
Он моих не видит мук.
У обоих в быстром беге
Дело валится из рук.
Не желаю видеть маски
И фальшивую парчу,
Слышать ложь, притворство, сказки,
Правды тоже не хочу.
Надоели компромиссы
С глупым, с сильным и с толпой,
С любованием Нарцисса
И особенно с собой.
И я спрятался в пещере,
Понадеясь, остолоп,
Что с собой, по крайней мере,
Я не встречусь, мизантроп.
Само собой
В город, в ворота ночью вошли,
Дыры в карманах, мы на мели.
В нашей повозке маски, шесты,
Мы акробаты, жонглёры, шуты.
Соорудили наспех подмостки,
Нам пригодились старые доски.
Валят на площадь люди гурьбой,
Кроме безногих, само собой.
Пусто в желудке, ясна голова,
Ох, в ударе сегодня братва.
Плачем, смеёмся, пляшем, поём,
Улицы, площадь зашлись ходуном.
Знать весела, хохочут бродяги,
Будет ужин у всей ватаги.
Криком приветствуют лысый, рябой,
Кроме немых, само собой.
Взгляды красавицы нежной ловлю,
Встречусь с ней ночью, не утерплю.
Песню страсти я ей пою,
Может, подарит любовь свою.
Зритель в восторге и удивленье,
Ждём монеты за представленье.
Хлопают люди наперебой,
Кроме безруких, само собой.
Ноги вприпрыжку, в толпе вижу бант,
Вышел навстречу какой-то франт.
Схватка короткая, острый клинок,
Бог сегодня ему не помог.
Скорый суд. И песенка спета.
Буду висеть, как червяк, на рассвете.
Люди придут поглазеть толпой,
Кроме слепых, само собой.
Я голосую за Путина
Завтра назначены выборы
В нашей свободной стране,
Чтобы мой голос не стибрили,
Что надлежит сделать мне?
Думы мои о стабильности,
Пусть будет годиков шесть,
Нет никакой в том дебильности,
Чтоб всё осталось, как есть.
Верю, страну удивлённую
Этот один человек
Может вести миллионную,
Всех нас сплотит он навек.
Издавна так мы устроены,
Понял, забыв про покой,
Лучшим вождём удостоены,
Он нам ниспослан такой.
Я голосую за Путина!
Лодка не всплыла со дна?
Тайну раскрыл он, по сути, нам,
Мол, утонула она.
Я не дорос до оратора,
Необразован и глуп,
Выберу сам губернатора,
Так надорву себе пуп.
Как-то признался провизору,
Нравится, если мне врут,
Слушал я по телевизору,
Сколь же тяжёл рабский труд.
Я голосую за Путина,
И по-другому нельзя,
Были б заботой окутаны
Из КГБ все друзья.
Он увеличит нам пенсии
Рубликов, может, на сто,
Любо, что цены, хоть тресните,
Втрое поднимут зато.
Знает, что многие граждане
Ропщут, заело жульё,
Я умиляюсь, ну каждому
Пообещал он жильё.
Западной цивилизации
Я ненавистник и враг,
Милы мне нищие нации,
Вот бы у нас стало так.
Вовремя он на предателей
В нашей стране указал,
Ненависть, хитрость попрятали,
Злобен Госдепа скандал.
Как по душе мне коррупция,
Я за бюджета распил,
Изменена Конституция,
Не иссякает мой пыл.
Радуюсь, дети запутаны.
Мне наплевать, я таков!
И голосую за Путина,
Чтобы во веки веков.
Эпиграммы
В. Путину
Ощипан и без перьев гол
Несостоявшийся Де Голль.
Оденется, так видно вмиг,
Ему чужой мундир велик.
Тандему
Куда забрались! Знал бы Гоголь! Здрасьте,
Чичиков и Хлестаков во власти.
Сократ в рф перед выборами. Сатирическое действо.
Действующие лица
Сократ, философ
Лимоновка
Лимоновец
Лимонов
Омоновец Жемчужный
Женщина-судья
Голос по радио
Немцов
Репортёр
Новодворская
Навальный
Чуров
Шеф Лубянки
Помощник шефа
Главный кандидат в президенты
Имиджмейкер
Нашист
Яблочник
Историк
Картина первая
Москва, Тверская. 31 января. Вечер. На ветру стоит Сократ с непокрытой головой, босой. Подходят Лимоновка и Лимоновец.
Лимоновка
Ой, дедушка стоит в одном плаще,
На улице уже под минус двадцать.
Не бомж ли? Морж? А может и ваааще?…
Лимоновец
Он стоек, как и мы, смотрите, братцы!
(Сократу)
Эй, дед, на Триумфальную идёшь,
Готовится там нынче заваруха.
По голове дадут, ядрёна вошь,
Сломают руку, ежели непруха.
Сократ
Куда попал я? Ты скажи, мы где?
От холода сжимает, будто плющит,
Ксантиппа [4 - Ксантиппа – жена Сократа.] говорила: «Быть беде!»,
Но мудрецу спокойствие присуще.
Куда-то молодёжь меня зовёт?
Ах, да. На Триумфальную агору [5 - Агора – др. греч. Площадь.],
Люблю, где собирается народ,
Займусь привычным делом там – поспорю.
Картина вторая
Триумфальная площадь. Толпа. Лимонов и человек 10 его сторонников, остальные ОМОН. Несколько зевак. На авансцене Лимонов, Сократ, его спутники, Омоновец Жемчужный.
Лимонов.
Кого вы привели? Что за сморчок?
Вы знаете его, не провокатор?
Лимоновец.
Да, не, он безобидный старичок.
Босой, чуток с ума как будто спятил.
Лимонов
Была одна забота, стало две.
А что за прок ему от наших шествий?
Разок как врежут здесь по голове,
И сразу возвратится ум на место.
Жемчужный
Куда идёшь, ведь сказано – нельзя!
Эй, лысый старикан, вали отсюда!
Сократ.
Послушайте, любезные друзья.
Жемчужный
Да, ты не понимаешь?! Тварь! Паскуда!
(Бьёт Сократа резиновой дубинкой)
Сократ.
За что? Итак, давно уже молчок…
Я должен говорить! Я же философ!
Омоновец.
(Докладывает по связи)
У них какой-то новый вожачок.
Вооружён. В руках имеет посох.
Ему одно, а он мне о другом.
Упаковать его, как террориста?
Так завсегда! Такое мы могём.
Ребята наготове, только свистни.
Картина третья
Зал Мещанского суда. Со скамьи подсудимых встаёт Сократ, в судейском кресле Женщина – судья.
Сократ.
Всё расскажу, как было дело, я.
В суде не раз мной говорились речи.
Послушай, благородная судья,
И истина найдётся недалече.
Судья.
Вы говорите, Вас зовут…?
Сократ.
Сократ…
Судья.
Здесь суд идёт, и не до глупых шуток.
Умалишённые идут подряд.
Ступайте. Посидите десять суток.
Голос по радио.
Нам новость из агентства принесли.
Суды уже дошли до неприличья.
Посмешищем мы станем всей земли,
Какой же только не творится дичи!
На митинге не кто-нибудь – Сократ —
ОМОНом в отделение оформлен,
Судья, не разобравшись, говорят,
Срок присудила. С вечера не кормлен.
Картина четвертая
Спустя десять суток перед зданием СИЗО толпа. Среди встречающих освобождаемого Сократа репортёры, лидеры оппозиции Немцов, Новодворская, Навальный.
Немцов.
Ура Сократу! Путину позор!
Вот что творится при его режиме!
Мудрец и десять суток! Что за вздор!
Сократ свободен – с нами, а не с ними!
Репортёр. (Суёт философу микрофон).
В Москве, как в Древней Греции, тюрьма?
Зовём на передачу Вас сегодня.
Сократ.
Философа нельзя лишить ума,
Он остаётся и в тюрьме свободным.
Репортёр.
Что выборы покажут в этот раз?
И у кого повыше шансы будут?
Сократ.
Важнее добродетель вам сейчас,
Она одна всегда полезна людям.
Репортёр.
Что делать с экономикой в стране?
Начнётся спад, иль сохранятся цены?
Сократ.
То к знающим вопрос, а не ко мне.
Воспитывайте душу, тело бренно.
Немцов.
Как – нет у оппозиции вождя?!
Неправда, что имеет низкий рейтинг!
Новодворская.
Вот президент, скажу, сюда придя.
И над страной свободы флаги рейте!
Навальный.
Коррупции преграда и запрет,
Сам неподкупен, этим им и страшен.
Сократ – наш президент! Да или нет?!
Мы с ним пойдём на штурм
кремлёвских башен.
Картина пятая
ЦИК. По кабинету из угла в угол ходит Чуров.
Чуров.
Конец пришёл моей работе всей.
Как подлатать дырявые мне сметы?
Аж, десять миллионов подписей.
Проходу нет. Везде стоят пикеты.
И наблюдателей вокруг полки,
Наверняка, их станет больше завтра.
Нет, действовать сейчас мне вопреки.
Могу и бороды лишиться, правда.
Без бороды большой мне будет срам,
Не удержаться всё равно в колоде.
Пусть будет он допущен к выборам.
Что мне с того – Сократ или… Володя?
Картина шестая
Лубянка. Шеф в своём кабинете, здесь же его Помощник.
Руководитель.
Что митингуют, шествием идут?
Задёрни на окне плотнее штору.
Смотрю, уже проходит их маршрут
Поближе к нам. Вон сколько стало сору.
Какие справки удалось собрать?
Как глубоко проходит в разработке?
Ты только мне не говори опять,
Что безобиден, тих и нравом кроткий.
Помощник.
На пару с половиной тысяч лет
Копнули. Беден, не владел он паем.
Из политических – остался след.
На Западе известен, уважаем.
Руководитель.
А сведения точные у Вас?
Давно уже потеряны могилы.
Помощник.
Так – дело техники. Не первый раз.
Нашлись свидетели. Их допросили.
Руководитель.
Что сообщает лучший наш агент?
Помощник.
Хотите знать? Собрать придётся силы.
Его заслал враждебный президент,
И имя старика Саакрташвили.
Руководитель.
Какие черти принесли его,
Никак опять вредит России Запад?
Помощник.
Должны в Афинах были… Ну, того…
По справедливости казнить назавтра.
Ему друзья готовили побег,
Отказывался, говорил – не срочно,
И ведь какой несносный человек,
Законы выполнять хотел он точно.
И так случилось, был неровен день,
Дружок придумал хитрую машину.
Рассматривали все, кому не лень.
Он любопытный, взял и ручку сдвинул.
Руководитель.
Сократ… Нам с ним не по пути никак,
Ловить он будет коррупционеров,
Тогда навешают на нас собак,
Подумать, сколько с выборами нервов.
Что будем делать с этим стариком?
Бельмо в глазу, на шее бородавка.
Не угостить ли нам его чайком?
Со специальной, фирменной добавкой.
Картина седьмая
В Кремле, под имперском орлом Главный кандидат в президенты. Входит Шеф с Лубянки.
Кандидат.
Толпа опять скандирует: «Сократ!»,
Возможные мы исчерпали средства.
Руководитель.
Правительственных дай ему наград,
Кандидат.
Я посмотрю, и, правда, впал ты в детство.
Мы наводили тайные мосты
И даже прочили его в премьеры.
В ответ – про добродетель, про мечты,
Что править должен лучший, а не серый.
Что социологи нам принесли!
Бездельники, едят свой хлеб задаром.
Ты список дай, в каких краях Земли
Хранятся тайно наши авуары.
Картина восьмая
Москва, Манежка. Сократу «помогает» имиджмейкер.
Имиджмейкер.
Никак не можешь взять ты в толк, Сократ,
Что одеваться не по вкусу надо,
А чтоб сказал рабочий, ты мой брат,
Банкир подумал…
Сократ.
Пощади Паллада!
Мой добрый плащ служил десятки лет,
Я годы ощущал ступнями льдинки.
Меня же приглашают на обед!
Причём здесь плащ, причёска и ботинки.
Имиджмейкер.
Не должен ты быть изнурён борьбой,
Уверен будь, и ни к чему болтливость.
Сократ.
Остаться дайте мне самим собой,
Всю жизнь искал я только справедливость.
(Поднявшись на трибуну)
Друзья мои! Свободный Вы народ,
И бесконечные лежат дороги.
Скажу, как я привык, любой поймёт,
Что вас ведут, вам помогают боги.
Прекрасная и сильная страна
С наполненными ветром парусами,
Пусть истина запомнится одна:
Меняйте мир, и изменяйтесь сами.
У подножия трибуны сталкиваются Нашист, Яблочник и Лимоновец.
Нашист.
Ты! Осторожней – ногу отдавил!
Яблочник.
Ведёте Вы себя неосторожно.
Нашист.
Ты б лучше извинился, гамадрил!
Яблочник.
Похоже, кое-что ввели подкожно!
Нашист.
В очках не видишь. Так разуй глаза!
Яблочник.
Меня не трогай, слушай, тип нахальный!
Лимоновец.
Я там, где начинается буза,
Характер у меня такой скандальный.
Спорщики пихаются. Из ничего разгорается драка. Прибегает Жемчужный. Урчат танки.
Картина девятая
Комната в студенческом общежитии. Сократ прощается с молодёжью – это Лимоновка и Лимоновец. В глубине – историк.
Лимоновка.
Зачем так быстро покидаешь нас?
Останься, поживи ещё, дедуля.
Лимоновец.
Опять не получилось в этот раз…
Лимоновка.
Я плащ зашила, чтобы не продуло.
Лимоновец.
Политика в России дело дрянь,
Но весело, и буду я героем.
Куда тебя несёт в такую рань?
Останься. Революцию устроим.
Сократ.
Мне жаль Вас покидать, мои друзья,
Ваш край себя теряет, очень болен,
Хотел помочь, но, видимо, нельзя,
А я ветрами древними просолен.
Одна и та же бесконечна нить,
Вернулся на одну всего минуту
И вижу вновь раздор, вражду и смуту,
Полонием хотели отравить,
Так лучше дома я приму цикуту.
(Уходит)
На авансцену выходит историк.
Историк.
России не везёт во все века,
Никак не встанет на ребро монета.
Тяжёлая ей, лёгкая рука,
Всё одинаково. И нет просвета.
Скоморох
-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------
1
На Руси, на Руси колокольный звон,
По полям, по лугам,
по святым городам.
Он гудит во всю мощь,
в нём величье и стон,
В нём и слабость слышна,
и угроза врагам.
Он набатный призыв,
он и рабский поклон,
Слышен в праздничный день,
слышен в день похорон,
И не выплакать слёз
на Руси матерям.
Под гуденье его
гнали предков в полон,
Собирался народ
непокорен, упрям,
Громко колокол бил,
Русь врагу не отдам,
И чужим отомщу,
и своим упырям.
Слышит Волга его,
слышит Батюшка-Дон,
Как от гнева кричит,
что кипит испокон.
За себя постоять
призывал к топорам
И бессильно смолкал,
поклонившись царям.
И куда ни взгляни,
виден с разных сторон,
Вдалеке на на холме православный храм.
2
Мужик, крестясь,
Спину гнёт.
Боярин всласть
Мёды пьёт.
Плач на Руси:
– Боже, спаси!
Вновь недород,
Мрёт народ.
Мрёт в кабаке,
Мрёт в кабале.
Бьют крестьяне челом:
– Царь наш, справься со злом.
Голод. Дети кричат.
Слепо смотрят во тьму.
Для младенцев-зайчат
Нет и крошки в дому.
Оскудели поля,
Нет зерна засевать,
Умирает земля,
Хлеб не хочет рожать.
Православный наш царь!
Где у правды пути?
Бьёт на церкви звонарь,
Царь не может спасти.
3
В Москве сверкают купола,
В Москве звонят колокола.
Торговый люд, посадский люд,
На площадь все сегодня прут.
Боярин в шапке дорогой,
В кафтане с золотой тесьмой
Ступает важно по мосткам:
«У, шельмы, я уж вам задам».
За ним холопы семенят
В рубахах новых без заплат.
Юродивый бредёт, как тень,
Бежит монах, забыв про лень.
Срамные девки босиком,
Купец с арбузом-животом.
Галдит, орёт и прёт народ:
– А ну-ка поспешим вперёд.
Сегодня праздник и гульба,
Вон скоморохи – голытьба
В рубахах красных, расписных,
Пойдём-ка, поглядим на них».
Идёт веселье по Москве,
И хмель играет в голове.
4
На площади идёт потеха:
Два развесёлых мужичка,
Росточком, точно два сморчка,
Штаны сплошь дыры да прорехи,
Народ собравшийся смешат,
На площадь все бегут, спешат.
Один на гуслях заиграл,
Другой потешно заплясал:
– Ой, скоморошина-горошина.
Что такой взъерошенный?
Огнем палёный,
Да неклеймёный.
Плетью ударенный,
Да не удавленный.
В щёлоке варенный,
Да не исправленный.
На лбу испарина,
Покажи боярина.
Эй, народ, посмелей,
Свою копейку не жалей.
Подходи сюда! Ай, честной народ!
Вон к боярину мужик идёт.
А боярин в шапке сидит,
На мужика сердит.
– Ты почто мужик пришёл?
Плакаться, что вечно гол.
Справедливого суда
Ты пришёл искать сюда?
Как ты бьёшь земной поклон,
Исполняешь ли закон?
Богу молишься в душе
Иль забыл его уже?
Уважаешь ли господ,
Чёрный, подлый, ты народ?
Подать платишь ли свою?
Я тебя узлом завью.
В челобитной что твоей?
Мне поклоны ниже бей.
– Ты, боярин, погляди,
Да по правде рассуди.
Вот лукошко я принёс,
Мёд в нём, лён, пенька и воск.
Всё, всё с неба видит Бог,
Кто бы мужику помог.
Заплатили подать мы.
Доживём ли до зимы?
Есть на свете честный суд,
Иль последнее возьмут?
Правду я б хотел узнать.
– Эй, холопа в шею гнать!
Смешно мужик заковылял,
Плаксиво он запричитал.
И лихо пляшет скоморох,
Не чует под собою ног.
– Эй, боярин подходи,
В шапку золото клади.
5
Вывел скоморох медведя,
Шкура отливает медью,
– Ну-ка, Миша, попляши,
Посмеши нас от души!
И пошёл медведь кружиться,
То присядет, то ложится,
То привстанет, то подпрыгнет,
То дугою спину выгнет.
Лапу тянет: «Мёду дай», —
Давись от смеха, помирай.
– Эй, народ, посмелей,
Своих копеек не жалей!»
6
Гуляй, народ честной,
Тряхни тугой мошной.
Коль нечего трясти,
В церквях целуй кресты.
Монахи всех спасут,
Последнее возьмут.
Игумен с девкой умерщвляет плоть,
За нас он молится: «Спаси Господь»
Боярин добр и ласков с нами,
За службу наградил плетями.
Гуляет, весел, пьёт купец,
А мужику один конец.
Три шкуры с мужика дерут,
Взамен побои раздают.
Нас царь-кормилец защитит,
На дыбе мужика казнит.
Легко и весело живёте,
Он град построил на болоте.
Плывут по морю гости,
Гниют мужичьи кости.
Эй, боярин, подходи,
В шапку золото клади!
А ну-ка, Миша, послужи,
Да потеху покажи.
Как мужик из Костромы
У купца просил взаймы.
Как солдат пять раз подряд
С вдовою бился об заклад.
Как минутку улучил,
Да кое-что он получил.
Эй, народ, посмелей,
Своих копеек не жалей.
И снова пляшет скоморох,
Не чует под собою ног.
Народ глядит, разинув рты,
Горят церковные кресты.
Сегодня весело в Москве,
И хмель играет в голове.
7
А полночью в соседней деревушке,
Напившись пьян, весёлый скоморох
На сеновале нежился с подружкой,
И слышался в ночи за вздохом вздох.
– Ах, скоморошек ласковый,
Пожалей ты Настеньку.
Косы, что река, брови, как дуга,
Нежная рука, кожа, что снега.
– Мне гадала колдунья старая,
Встретишь молодца, да не пара он.
Пировать! Чаша в пол осколками,
Горевать тебе годы долгие.
Целовать его будет здорово,
Да склевать соберутся вороны.
Нет на свете краше,
Веселей нет смеха:
– Барин, воля ваша,
Настя вам потеха.
– Затащил лиходей, берёт за косу,
Поцелуи его – жалит так оса.
Вся в слезах и простоволосая,
Нарыдалась тогда я досыта.
А дружок, ох и буйна головушка,
Закипела горячая кровушка.
Не сказал, не промолвил ни слова он.
Что судьба ему уготовила?!
Подстерёг того. Встало солнышко.
Нож вонзился до самого донышка.
Как просила, молила Господа:
«Ты на небе услышь мою просьбу». Да
Не послал наш отец своей милости,
Надо мной вороньё стаей вилось там.
Закричала я: «Где соколик мой?!»
Вижу, к виселице тащат волоком,
И над ним небо чёрное пологом.
Не смолкает на церкви колокол.
Ах, скоморошек ласковый,
Пожалей ты Настеньку.
За проклятую
Жизнь мою
Слёзы горькие
Я пролью.
И за всё, за всё
Отлюблю.
Небо летнее – звёздной вышивкой,
Раскрываются губы-вишенки.
Но ржание раздалось в тишине,
Звучали шорохи, звенела сбруя,
Горели факелы, и в их огне
Скрывались тени, будто бы воруя.
И десять стражников, из темноты
Возникнув, возле стога круг сужали,
Накинулись без слов, зажали рты,
Крутили руки, били, горло сжали,
И не было жестокостям черты,
В сторонке лошади тихонько ржали.
Связали, кинули через седло
И поскакали в темноту с добычей,
Управились, пока не рассвело,
И женский голос плачет, стонет, кличет.
8
Кровью залитый, на теле ожоги,
Брошен был в тёмный сарай скоморох,
Накрепко связаны руки и ноги,
Брошен, как пёс, чтоб, как пёс, он подох.
Стонет, забыться не может от боли,
Страшно, что быстро кончается ночь.
Днём его били, пытали, пороли,
Нет больше сил, и жить дальше не в мочь.
Этой же ночью и царь спать не может,
В царском покое не спится ему.
Тяжкая дума, как червь его гложет,
Вперил зрачки в непроглядную тьму.
Царь уязвлённый, усталый и смуглый
Вышел на улицу, гневен и зол.
Очи царя – раскалённые угли.
В Пыточный дом без оглядки пошёл.
Скрипнула дверь в полусгнившем сарае,
Плесень на стенах и запах мочи.
Царь входит внутрь, желваками играя:
– Тихо лежи, скоморох, и молчи.
Слушай, что я говорить тебе буду.
Царь пред тобою, меня ты не ждал.
Знай, скоморох, ты не выйдешь отсюда,
Заживо сгинет и тот, кто предал.
Ты разумей эти речи простые,
Тьма на Руси, и не видно не зги.
Стоит мне дрогнуть, погибнет Россия,
Волчьею стаей нагрянут враги.
С севера шведы, из Крыма татары,
Здесь же кликуши-попы, да бояре.
Каждый кусок от неё оторвёт,
В заговор вступит, сворует, соврёт.
Что им держава от края до края,
Ради неё я живу и сгораю.
Знаю, что голод и мор по стране,
Кровью она истекла на войне.
Знаю, что правильный путь я избрал,
Крепко держу Богом данный штурвал.
Я выжигал беспощадно крамолу.
Сын мой, наследник, любимое чадо.
Был он надежда отцу и отрада.
Что ему выпало, знаешь, на долю?
Думал я, дело моё укрепит.
Предал меня он и сном вечным спит.
Крепко штурвал, Богом данный держу я.
Видишь, что кровь лью не только чужую.
Лучше меня, скоморох, не гневи,
Сила родится всегда на крови.
Что же молчишь? Скажешь, что я не прав,
Славу, величье отечеству дав»?
Стоны послышались из темноты.
Губы с трудом разлепил скоморох
И прохрипел, чуть подавшись вперёд:
– Дело замыслил великое ты.
Дух укрепи свой. Храни тебя Бог.
Видишь Россию, не видишь народ.
Ты защитить хочешь сильной державой.
Но от державы кто нас защитит?
Стон на Руси и погибель без славы.
Мы перетерпим. Да Бог ли простит?»
9
О, Русь моя, в печали древней.
Нет удивительней страны.
Вздыхает спящая царевна
И видит сказочные сны.
В пожаре горизонт кровавом,
На колокольне бьют в набат.
Когда и чем беду отвадим?
И красный вдалеке закат.
Поля усталые и сёла,
И выжженная пыль дорог.
Всё неуютно, пусто, голо,
В лицо и в спину ветер, в бок.
Мольбы повсюду о спасенье,
Но злей, опаснее, беда.
Русь, словно лист сухой, осенний,
Летит неведомо куда.
И гонит, гонит буйный ветер.
Свет ожидает или тьма?
В какую сторону? На север?
На юг? Не знает и сама.
Ей выпала такая доля,
(Знать, ведает про это Бог),
В ней скоморохи у престола,
А в скоморохе жив пророк.
10
Но сегодня на Руси веселье,
Девки крутятся на карусели.
И купцы богатые товар
Разложили:
– Налетай, хватай.
Покупай скорей и млад, и стар,
Разбирай и денег не считай.
Вот купец товары все продал,
Красну девицу с косою увидал,
Подмигнул ей и захохотал:
– Ой, молодка, до чего ты хороша,
Поцелуй меня скорей, моя душа.
Я красив, и молод, и удал,
Ох, как маленький твой ротик ал.
В слободе имею славный дом,
Там с тобою мы неплохо
Заживём,
Там товары есть любые
В изобилии»
Ско-мо-ро-ха
Батогами забили.
11
Но сегодня на Руси
Громче, пуще голоси.
Милость есть на то Господня,
И гуляет Русь сегодня.
Девки в пёстрых сарафанах,
Православные христьяне
Веселы, пьяны, сыты,
Золотом горят кресты.
Все звонят колокола
В городах и сёлах,
Нынче праздник на Руси,
Эх, весёлый…