Ян Вильям Сиверц ван Рейзема
Информатика социального отражения. Информационные и социальные основания общественного разума

   «В научно выраженной истине есть отражение – быть может чрезвычайно большое – духовной личности человека, его разума».
В.И. Вернадский

   Рецензенты:
   доктор философских наук, профессор Ф.М. Бурлацкий;
   доктор философских наук, профессор Г.Л. Епископосов;
   доктор философских наук, профессор Ю.А. Шрейдер;
   доктор филологических наук, профессор Ф.М. Березин

   Ответственный редактор кандидат филологических наук О.А. Сычев

Вместо предисловия

   Ян Вильям Сиверц ван Рейзема – кандидат исторических наук, социолог, разрабатывающий проблемы глобальной футорологии, социальной статистики, семиотики и информатики, автор монографии «Информационный анализ социальных процессов», опубликованной издательством «Наука» в 1982 г.
   «Информатика социального отражения» – вторая из задуманной автором серии работ по анализу информационных оснований мышления и культуры. Если в первой из своих монографий Я.В. Сиверц ван Рейзема предстает прежде всего как теоретик в области социальной семиотики, то во второй книге он выступает уже и как информатик, осмысляющий социологические основы компьютерного моделирования общественного разума, и как философ, герменевтически строго раскрывающий информационно-прогностические аспекты марксистско-ленинской концепции социального развития общества. В настоящее время автор подготавливает к публикации третью заключительную книгу серии – «Историческое сознание. Взаимодействие онтологических и прогностических образов», в которой он предстанет перед читателем в качестве теоретика в области исторического познания.
   Глубокий анализ связей между различными явлениями индивидуального, общественного и ноосферного бытия человека позволил автору во второй из его книг по-новому осветить отношения между информатикой и социальным отражением, выделить в этих отношениях предметное ядро, которое и получило на страницах книги наименование «информатики социального отражения». Раскрывая содержание данного понятия, автор указывает на его тесную связь с процессом компьютеризации общества, расширяющим мыслительные возможности человека до универсально-космологических масштабов. Вот почему большое внимание в книге уделяется рассмотрению таких сложных и дискуссионных проблем, как проблема обратимости оснований универсума: пространства/времени/энергии/информации, проблема соотношения знаковых технологий и развития мыслительной деятельности, проблема прогностики 3-го тысячелетия и ряд других.
   Важное, хотя и незначительное по объему место занимает в книге описание проекта «Демиург». В рамках этого проекта автором разработана, в частности, принципиальная схема культурно-психологического обучения и воспитания «компьютерного разума» в условиях всестороннего человеко-машинного взаимодействия. В основу этой схемы положены оригинальные, но несомненно требующие дальнейшего обоснования и разработки взгляды автора на сущность жизни.
   Для изложения своих взглядов Я.В. Сиверц ван Рейзема избрал форму трактата. Отсюда своеобразие стиля данного сочинения – сжатость, лаконичность, экспрессивность, отсюда и трудность его для читателя. Но трудность эта таит в себе возможность приобщения к пониманию сложности нашей мыслительной и духовной жизни, сопоставления индивидуального опыта читателя и опыта истории с задачами «текущего момента», осмысления грядущего в правильной прогностической перспективе.
   Президент фонда «Новое тысячелетие» У.Б. Кемельбекова

Часть первая
Социальное отражение и информационный процесс. Исторические связи

Глава 1
Общественный статус информатики

1.1. К постановке вопроса

   В 1988 г. исполнилось 125 лет со дня рождения Владимира Ивановича Вернадского. Имя его занимает особое место среди великих представителей естественнонаучной и философской мысли. Дарвин открыл человечество как эволюционирующее существо. Вернадский открыл разнообразие жизненных форм как планетарное сообщество, порождающее мысль – ноосферу. Научная и духовная мысль человека является исторической частью ноосферы, предпосылкой ее усложнения и космического расширения.
   Рассматривая строение ноосферы со стороны социального и культурного базиса, Вернадский выделяет в этом базисе решающий элемент – восхождение способов обращения с информацией: свободомыслие. В Дневниках 1941 г. В.И. Вернадский записывает: «…мысль направляется к необходимости свободы мысли, как основной (составляющей), равноценной основной структуре социального строя, в которой личность не является распорядителем орудий производства. Равенство всех без этого невозможно. Но оно невозможно и без свободы мысли… Надо пересмотреть с этой точки зрения Маркса: он ясно видел, что мысль человека создает производственную силу» [1 - Вернадский В.И. Коренные изменения неизбежны. Из дневников 1941 года // Лит. газ. 1988. 16 марта. № 11.]. В этом высказывании Вернадский соотносит способность распоряжения мыслью со способностью распоряжения орудиями производства и указывает на это соотношение как на важнейшую характеристику социального строя. Для разрешения противоречий данного соотношения Вернадский советует обратиться к Марксу, к его пониманию производительных сил мышления.
   Из чего состоит общественный разум с точки зрения своей структуры? В его составе: 1) мыслители – люди, эксперты, вне зависимости от их социального статуса: собственно человеческий фактор; 2) гносеологические и технические средства, включая информационные сети и коммуникации; 3) информационные материалы в их знаковой и незнаковой формах; 4) культурно-гносеологические и информационные технологии – методы развертывания содержания мышления. Этот четвертый элемент и есть особая сила, сплачивающая общественный разум как действующее мыслительное единство.
   Общественный разум подготавливается и воспитывается жизнью во всех ее проявлениях, а сама она становится его главным объектом и интересом.
   Изучение информационных и социальных оснований общественного разума подводит к необходимости прояснения некоторых понятий и терминов социального отражения, с тем чтобы разграничить процессы мышления и отражения, категории разума и интеллекта. Без такого разграничения невозможно содержательное раскрытие гносеологических и информационных технологий общественного разума, таких средств формирования и одновременно исследования отражательных функций общественного разума, как социальная семиотика и социологическая информатика.
   Как соотносятся разум и интеллект? Если интеллект – логико-формальное обобщение специализированных операций мышления, то разум – обобщение обобщений, их высший порядок, связывающий логические, этические и эстетические ценности в многообразные категории общественного смысла.
   Обращение к историческому и текущему опыту мыслительности позволяет более дифференцирование представить картину развертывания и свертывания общественного разума, его собственных внутренних ценностей и ресурсов.
   Усложнение материального производства, его дифференциация ведет к усложнению информационной деятельности, в том числе той ее части, которая связана с социальной информацией, организующей деловую и духовную жизнь. Формирование массивов социальных данных и контроль за их обращением превращается в особую форму управления людьми. Контроль за оборотом информации имеет тенденцию превращаться в корпоративный интерес, в стиль отношения к адресатам информации как к зависимым лицам – бюрократизм. Бюрократизм паразитирует на социальной информации, превращает информацию в частную сделку по продаже и перепродаже ее потребительской сущности, накладывает грубую печать на государственную и социальную жизнь, препятствует сосредоточению общественного разума. Являясь организованной частью социального отражения, он представляет его противоречия со стороны самой этой организации.
   Несмотря на веления времени, связанные с перестройкой нашего социального и мыслительного уклада, исследование ноосферы в части общественного разума наталкивается на сопротивление. Это и понятно, так как здесь выявляются стороны социального отражения и мышления, незнание и затемнение которых составило причину социального успеха тех наших обществоведов, легкомыслие которых (в неметафорическом смысле этого слова) обнаруживается все более. Легкомыслие, как условие и норма нетворчества, имеет своим последствием тяжелые нарушения в формировании общественного разума.
   В «Дневниках» Вернадский подчеркивает, что концепция ноосферы является не постулативной гипотезой, но эмпирическим обобщением. Продолжение дела Вернадского в изучении ноосферы требует рассмотрения широкого круга вопросов, относящихся к категории общественного разума как важнейшего субъекта ноосферы, в особенности тех процессов, которые уходят корнями в социальное отражение и социальное мышление человека, в его социально-информационные и гносеологические технологии, неотделимые от культурно-цивилизованного содержания человеческого общества.
   Мысль эта, как и вообще культурная мысль, пролагает себе дорогу в контекстах жизненной среды, формируемых множеством интересов, в том числе внекультурных. Подобные интересы также должны становиться объектом исследования, поскольку общественный разум есть борьба сил, созидающих мир как восходящий порядок, в котором каждый элемент получает свое оправдание через разум целого, и низводящих мир к единичности, тупой противопоставленности одинокого субъекта хаосу бессмысленного.
   Общественный разум исходит из индивидуальных форм разума и интеллекта, включая искусственные интеллектуальные системы. По форме самоорганизации и по методам оценки он реализует принцип культуры – отбор наилучших образцов. В тезаурусах мышления его антагонист – противоразум – не имеет четкого оформления. Он описывается через отрицательные метафорические характеристики интеллекта/ума: злой ум, глупый ум и т. д.
   Подобное отношение можно сравнить с фотографическим негативом, кэрролловским Зазеркальем, где смыслы принятого искажены, но искажены повсеместно, в общей инерциальной системе, отчего здесь и нет разрушительных последствий искажения.
   В отличие от Зазеркалья общество сталкивается с разрушительными последствиями противоразума, причем последний с течением исторического времени начинает все больше обретать не метафорическое, но предметное значение всеобщего информационного антагониста – бюрократического разума, концентрированно действующего против культурного базиса ноосферы.
   Бюрократический разум также развертывает свое надличное содержание, встраиваясь в социальное отражение наподобие онкогена, перерождающего ткань культурного мышления. Будучи выражением частного интереса, он мимикрирует к материальным и духовным интересам общества, смещает действительную общественную потребность в разнообразии и индивидуальной свободе к ведомственно-корпоративной изолированности, противопоставлении частного индивида его всеобщности.
   Конституирующей базой бюрократического разума является само развитие общества: развитие и усложнение труда в материальной, информационно-духовной и социальной сферах; противоречие между перспективными потребностями во всеобщем образовании и узостью социального поприща на данный момент времени; сложным характером семейных и гражданских отношений, исторической непроработанностью их взаимодействия, сосуществованием разнонаправленных этик и культур; противоречиями в раскрытии способностей индивидов и их включением в государственную и социальную жизнь, удовлетворением генотипического разнообразия; противоречиями в обращении с исторической и прогностической информацией относительно текущей действительности. Обобщенно – это противоречия в социальном освоении культуры, в соотношениях индивидуального, коллективного и общественного долженствования.
   Бюрократический разум вырастает из стыков этого долженствования, ибо он – нереализованная потребность индивидов в суверенитете, их собственная потребность. На этой потребности бюрократизм развивается как частная круговая порука, извращенный подряд по эксплуатации исторически неразвитого общественного положения индивидов.
   Антагонистом общественного разума является не только бюрократический разум, но и глупость. Глупость – не как забывчивость личного опыта, но как философское отношение к общественному богатству, низведение его к частному обладанию. В последние десятилетия накопление контр-ресурса достигло «особо опасных размеров», результатом чего явилась катастрофа в Чернобыле, опустошение бесценного Боровского фонда библиотеки Академии наук в Ленинграде, другие события, возникшие вследствие неосторожного обращения с мыслью. К этому же ряду следует отнести попытки поворота сибирских рек, неграмотные вмешательства в нравственное и практическое сознание. Исторические примеры раскрывают эту картину в разнообразии. Достаточно вспомнить «Похвалу глупости» Эразма Роттердамского, чтобы признать, как тесно сопряжена эта тема с общественным разумом. Представители современного «легкого» мыслительного стиля конечно не отождествляют себя с героями Эразма. Они аргументируют от имени социального заказа, идеологической установки, актуальности, однако всегда претендуют на роль законодателей.
   В обстоятельствах, когда выход к философии современности, диалог по поводу идеологических задач воспринимались как святотатство, влияние этого стиля возрастало пропорционально занимаемой площади, результатом чего могло явиться лишь идейное опустошение.
   Бюрократический разум как общественная форма мышления представляет в своей деятельности функции частичного мыслителя, оторванного от духовного смысла работы. Этот тип мыслительного отношения переходит и в общественную науку, воспитывает своих методологов и риторов – бездушевых, превращающих духовную рутину в исследовательский, коммуникативный стиль.
   Как явление культуры этот стиль представляет собой философскую, социологическую разновидность бюрократизма, связанного с отношением к информации как особому товару, сущность которого есть абстракт над его общественной стоимостью, поскольку из его состава отбираются лишь грубо утилитарное и моментальное. С политэкономической точки зрения подобное простодушие способно разорить любое общество.
   Летаргия мысли коснулась многих областей гуманитарного знания. Требование междисциплинарности в изучении взаимодействий научно-технического, экономического и социально-культурного прогресса так и осталось неосуществленным. Выдвинутая в среде философов и социологов концепция социальной однородности общества вступила в резкое противоречие с информационным критерием разнообразия и усложнения социальных связей, выражающих существо общеисторического прогресса. Филология, информатика, социология оказались отъединенными от технологий социального отражения; затормозилась работа в области типологических моделей цивилизаций и культур, что не могло не сказаться отрицательно на исследовании национальных отношений, формировании правильного исторического и прогностического сознания. Умственная лень повлияла на школу, художественную культуру, психологию. Она выработала свою собственную воинствующую этику, приспособляла и тем самым разрушала духовную основу общества.
   Изучение процессов общественного разума мотивирует более глубокое приобщение к их анализу категории общественно-исторической формации. В современном мире, где возрастающую роль играет информационное производство, само это изучение неотделимо от экономики и управления. Отношение к культурно-информационному базису становится показателем цивилизованности общества.
   Бюрократизм, однако, не может быть преодолен организационно. Он – произведение социальных вещей, которые Гегель именовал государственным формализмом. Этот формализм – «законная» часть общественного разума, исторический остаток «проклятого прошлого». Но преодолевается он не на путях инородия, а в каждодневности общественной практики, способной взирать на себя с высоты ноосферных задач.
   Задачи эти совпадают с совершенствованием социального отражения, правильным построением его «внутренних» и «внешних» технологий, позволяющих личности увидеть свое надличное содержание и опереться на это содержание как на достоверную и прочную основу.
   Переход к компьютерным способам социального отражения знаменует коренное изменение в позициях индивидов по отношению к включенности в общественный разум. В каналах связи личность как индивид перестает нуждаться в посредниках. Эта нужда прекращается, конечно, лишь после перевода социальной информации на машинные носители, когда информационная связь принимает вид всеобщей компьютерно-информационной сети, открытой каждому индивиду. Мы не касаемся сейчас новых форм ограничений, новых помех потокам социальной информации. Подчеркнем лишь – путь к информационным базисам в планетарном масштабе может быть принципиально сокращен.
   При соответствующей языковой, программной, гносеологической подготовке личности (а такая подготовка станет «в конце концов» экономической и социальной необходимостью) взаимодействия общественного и индивидуального разума обретут качественно новое разрешение. Это означает, что противоречия в области социального мышления будут перенесены в сферу развития и воспитания способностей личности, в область соревнования обществ по критерию общественных условий этого воспитания. С примитивным, грубым паразитизмом на недоразвитии общественной сферы будет покончено. Ценности философии заявят о себе в полную меру как ценности повседневного бытия ноосферы. Историческая наука как наука о человеке станет наукой о прошлом, настоящем и будущем ноосферы.
   Исследование общественного разума открывает новые возможности и для изучения индивидуального разума. Пока что изучение это сосредоточено на физиологических и психологических сторонах мышления, отодвигающих мыслительность за рамки цивилизационно-культурных форм. При таком ограниченном подходе невозможно проследить формирование индивидуального разума в его связи с общественным разумом.
   Концепция ноосферы В.И. Вернадского побуждает к рассмотрению взаимодействия социокультурных, жизнедеятельных факторов ноосферы. Для того, чтобы увидеть исторические этапы этого взаимодействия, и советовал В.И. Вернадский обратиться к Марксу.

1.2. Маркс об общественном разуме

   В «Экономических рукописях 1857–1859 годов» Маркс отмечал, что центральным звеном научно-технической революции являются системы автоматизированных машин, состоящих, по выражению Маркса, из множества «механических и интеллектуальных органов» [2 - Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 46. Ч. II. С. 203.].Подобные машины, согласно Марксу, суть историческое преобразование традиционных, унаследованных средств труда в интегральные средства знаний и навыков, реализующих «накопление всеобщих производительных сил общественного мозга» [3 - Там же. С. 205.].
   Как видим, Маркс выделяет здесь социально-информационное качество новой техники. Именно эти интеллектуальные, наукоемкие средства оказывают величайшее воздействие на политэкономическую и социальную структуру общества, на его повседневную культуру и образ жизни, когда изобретение становится «особой профессией», а приложение науки к непосредственному производству превращается для нее в один «из определяющих и побуждающих моментов» [4 - Там же. С. 212.].
   Развитие наукоемких производительных сил приводит к революционным изменениям в содержании труда и формах общения. Труд в этих условиях, говорит Маркс, начинает все более выступать как такой труд, «при котором человек… относится к самому процессу производства как его контролер и регулировщик» [5 - Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., Т. 46. Ч. II. С 213.].
   Для характеристики восхождения интеллектуальных ресурсов общества Маркс использует понятия «общественный разум», «интеллектуальные органы производства», подчеркивая, что сам человек передает машине часть своих мыслительных и жизненных функций, с тем чтобы многократно усиливать свою производительную и умственную мощь.
   Концентрация интеллектуального опыта в машинных органах материального и информационного производства, массовое образование создают принципиально новые возможности для «свободного развития индивидуальностей», их художественного и научного развития [6 - См. там же. С. 214.], формируют материальный базис общественного разума. Но базис этот, как и в онтогенезе цивилизационного человека, еще не есть мышление в его общественном измерении. Для того чтобы стать разумом, т. е. совершать управление и прогноз, необходимо условие внутреннего и внешнего порядка: способность к накоплению, отбору, выражению образцов опыта в категориях надличного. Это условие Маркс анализирует в масштабе способа производства и социально-экономических формаций. Но он анализирует его и через непосредственную общественную среду мыслительности.
   В работе «18 брюмера Луи Бонапарта» Маркс разработал общезначимый критерий культурно-цивилизационной развитости общества. Он показал, что парцельные крестьяне во Франции первой половины XIX века благодаря способу производства не вступали в разнообразные отношения друг с другом «Это изолирование, – отмечает Маркс, – еще усиливается вследствие плохих французских путей сообщений и вследствие бедности крестьян. Их поле производства – парцелла, не допускает никакого разделения труда при ее обработке, никакого применения науки, а следовательно, и никакого разнообразия развития, никакого различения талантов, никакого богатства общественных отношений… Парцелла, крестьянин, семья: рядом другая парцелла, другой крестьянин, другая семья. Кучка этих единиц образует деревню, а кучка деревень департамент. Таким образом, громадная масса французской нации образуется простым сложением одноименных величин, вроде того, как мешок картофелин образует мешок с картофелем. Поскольку миллионы семей живут в экономических условиях, отличающих и враждебно противопоставляющих их образ жизни, интересы и образование образу жизни, интересам и образованию других классов – они образуют класс… поскольку тождество их интересов не создает между ними никакой общности, никакой политической организации, они не образуют класса». И далее. «Парцельная собственность по своей природе представляет собой почву для всемогущей и всесильной бюрократии. Она, – указывает Маркс, – создает одинаковый уровень отношений на всем протяжении страны. Она делает, поэтому возможным равномерное воздействие на всей части этой однообразной массы из одного высшего центра. Она уничтожает аристократические промежуточные ступени между народными массами и государственной властью» [7 - Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 8. С. 207, 208, 212.].
   Процитированные суждения обладают большой информативностью. Они проливают свет на постановку современных проблем мирового развития и обновления. В этих положениях Маркс, во-первых, разрабатывает объективный критерий исторической прогрессивности обществ, который формулируется через: 1) разделение труда, 2) применение науки, 3) разнообразие развития, 4) различение талантов, 5) богатство общественных отношений.
   Во-вторых, Маркс устанавливает, что при неразвитости содержания этих сущностных характеристик общества происходит общественный застой. На пути разделения труда, развития науки, разнообразия, различения талантов, богатства общественных отношений встает мощное препятствие в виде бюрократии, которая неизбежно вырастает из сущности интересов узкогрупповой собственности. При распространении этой социально-экономической и духовной формы происходит выравнивание, упрощение методов управления: индивиды в этих условиях превращаются в «однообразную массу», управление которой по необходимости может осуществляться лишь из высшего центра.
   Изучая этот процесс, Маркс, как видим, указывает и на такой элемент общественного застоя, как «разрушение аристократических (в смысле духовного опыта) промежуточных ступеней между народными массами и государственной властью». Маркс подчеркивает, что научно-техническая революция, расширяющая интеллектуальные ресурсы, не может развиваться иначе как через противоречие между потенциалом духовности и утилитарным отношением к человеку. Тем самым Маркс не только исследует содержание критерия исторического сопоставления обществ, но вскрывает суть механизма общественного торможения, указывает на последствия социального застоя. Учение Маркса об общественном разуме – «контроле всеобщего интеллекта» – является важным вкладом в теорию цивилизационного развития.
   Общественный разум сопряжен с социальным отражением. Это сопряжение осуществляется через культуру. Энгельс, как известно, соотносил возникновение цивилизации с письменностью, то есть знаковой формой культуры.
   «Общественный разум», однако, не тождествен «культуре». Он является результатом и измерителем последней. В категории общественного разума прослеживается управляющая направленность. Это была новая для своего времени трактовка роли человеческого фактора и науки в восхождении ступеней общественной жизни.
   Категория общественного разума в Марксовой постановке не утратила своего значения, в современных условиях она обретает обогащенный смысл. Наукофикация производства, массовые коммуникации и информатика, охватывающие совокупный образ жизни общества, по-новому ставят проблему гносеологических и информационных технологий социального отражения как базовых составляющих общественного разума.
   Планетарное воплощение мыслительной и социальной практики человечества – ноосфера – получает в категории общественного разума развитое предметное содержание. Содержание это должно быть рассмотрено в историческом процессе самоорганизации общества, в том числе и в особенности восхождения способов отражения натурального и социального миров, раскрытия духовно-интеллектуальных способностей человека, разрешения противоречий между потенциалом культурного опыта и массовой социальной практикой.
   С точки зрения цивилизационного критерия Маркса, общественный разум – необходимая ступень исторического прогресса, на которой умственное, духовное развитие каждого – непременное условие восхождения социальной самоорганизации человечества, воспитания созидательной силы, его самоконтроля и свободы. Общественный разум и есть самоуправление общества посредством высших способностей, их свободного и разнообразного проявления. Категория общественного разума позволяет более направленно проводить духовные измерения социальной действительности, исследовать процессы социального отражения под углом планетарных задач сохранения человечества.
   Подобные измерения предполагают пополнение теоретического взгляда и на такую «внутреннюю» область социального отражения, как информатика, включая предшествующие и сопутствующие формы, связанные с созданием и переработкой социальной информации. Стержневой, в смысле сказанного, представляется идея Маркса о зависимости исторического прогресса от разнообразия и богатства общественных отношений, раскрывающих способности человека.
   Анализ Марксом информационных и социальных качеств мыслительной среды не получил, к сожалению, убедительного продолжения в современных советских философских, информационных и социологических исследованиях. Объяснение следует искать в неблагоприятной идеологической обстановке, когда обращение к проблематике свободного распоряжения информацией сдерживалось догматизмом. Работы Маркса – «Заметки о новейшей прусской цензурной инструкции», «Дебаты VI Рейнского ландтага о свободе печати» были убраны с дискуссионных столов под предлогом их незрелости относительно классического марксизма. Подобная участь постигла и суждения Маркса о бюрократизме и бюрократии.
   На какие социальные и информационные условия во внутренней организации общественного разума указывает Маркс? Почему эти условия все еще не находятся в центре внимания нашей социальной науки?
   Во-первых, Маркс подчеркивает, что необходим некоторый исходный стиль отношений, благоприятствующий обмену информацией. Без этого невозможна самокритика внутри общества и, следовательно его обновление.
   Во-вторых, на примере Прусского государства Маркс показывает, что в политической и гражданской структурах обществ после буржуазных революций XVIII–XIX веков сложились формирования, препятствующие обмену информацией и общественной самокритике. Этим препятствующим формированием являются бюрократия и бюрократизм, которые обусловлены не только классовостью, но и структурными особенностями государства как господствующего института управления. Эти особенности, отлагающиеся в механизмах управления, подрывают действительность общественного разума.
   Анализируя гегелевскую «философию права» в плане установления сущности бюрократизма в буржуазном обществе, Маркс выходит за пределы гегелевского рассуждения. Представим высказывания Маркса обобщенно.
   1. Бюрократия – следствие разделения труда в условиях общественной неразвитости.
   2. Бюрократия есть государственный формализм, следствие корпоративности гражданского общества.
   3. Бюрократия – государство в государстве, сплетение практических иллюзий, замкнутое общество, выдающее свои цели за государственные и общественные.
   4. Бюрократия есть иерархия частностей, особый механизм раздвоения знаний, при котором «верхи» и «низы» находятся в отношении взаимного заблуждения.
   5. Сила бюрократии в ее тайне, ее образ мысли – авторитет. Нарушение авторитета и тайны воспринимается бюрократией как посягательство на коренные интересы.
   6. Превращение государственных дел в должности происходит не внезапно. Оно выражает отрыв государства от общества. Этот отрыв имеет следствием переформирование личности гражданина в личность корпоративного чиновника. В ходе этого переформирования непосредственная нравственная и умственная культура личности гражданина оказывается вытесненной новыми корпоративными ценностями.
   7. Солидаризируясь с Гегелем в определении двойственного духа бюрократии как «деловой рутины» и «горизонта ограниченной сферы» [8 - Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 1. С. 280.], Маркс показывает, что базой бюрократизма в буржуазном обществе является переплетение остатков сословного строя с новыми цивилизационными формами, приводящее, с одной стороны, к индивидуальному отделению человека от его всеобщей сущности, с другой стороны, к отделению от человека его предметной сущности.
   8. Чрезвычайно ценен общий прогностический вывод Маркса о том, что упразднение бюрократии возможно лишь при условии преобразования корпоративного интереса во всеобщий, но само это преобразование становится возможным лишь на базе социализма. Там, подчеркивает Маркс, где начинается организующая деятельность социализма, выступает вперед его самоцель, его душа, там социализм отбрасывает политическую оболочку [9 - См.: Маркс К. Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 1. С 448.], порядок мертвых вещей заменяется порядком свободных людей.
   Положения Маркса о бюрократизме как о противовесе общественного разума важны в том отношении, что они показывают бюрократизацию как «естественный процесс», порождаемый расщеплением общества на политическую и гражданскую сферы. При таком расщеплении имеет место обособление частного интереса в управленческих функциях механизма корпоративного властвования. Этот процесс трудноотделим от общественного разума, так как формально выражает его собственные интересы в специализированной экспертизе и накоплении технологического опыта. Маркс показывает, что противоречия, связанные с отказом от всеобщего в пользу частного, не могут быть преодолены в рамках буржуазной официальности, совпадающей с политической и духовной организацией господствующего класса. Эта последняя не тождественна духовной культуре данного общества, но она накладывает печать на то, что Гегель и Маркс именовали непосредственной и умственной культурой личностей, которая по своей функции призвана выступать в качестве «духовного противовеса» механическому характеру» бюрократизма» [10 - Там же. С. 279.].
   Тайна бюрократизма – не личная тайна. Это тайна самого общественного производства, вводящего механический интеллектуализм в состав производственных и связующих средств. Бюрократизм при таком общественном восприятии выступает в облике необходимости, поскольку общество еще не располагает возможностями объединить производителя, контролера и регулировщика в одном лице. Эти возможности ограничиваются классовым, социальным и духовным горизонтом общественных отношений.
   Первым шагом к разрешению противоречия является его общественное осознание. Осознание зависит от культурной и философской оснащенности общественного разума. «…Философы не вырастают как грибы из земли, – пишет Маркс. – Они – продукт своего времени, своего народа, самые тонкие, драгоценные и невидимые соки которого концентрируются в философских идеях. Тот же самый дух, который строит железные дороги руками рабочих, строит философские системы в мозгу философов» [11 - Там же. С. 105.]. Философия, указывает Маркс, и по своему внутреннему, и по своему внешнему проявлению вступает в соприкосновение и взаимодействие с действительным миром своего времени. Но лишь представляя «живую душу культуры», она, вырываясь из частностей, вновь обретает свою высокую мировоззренческую и конструктивную роль, становясь философией современного мира, побуждая мир быть философским [12 - См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 1. С 105.].
   Данный императив, однако, нуждается в подготовленной почве, в особенности – свободе слова и печати. Для Маркса было очевидным, что стеснения в этой области носят такой же классово-корпоративный характер, как и в социально-экономической сфере. Но здесь имеется отличие. Стеснение свободы слова особо неблагоприятно сказывается в периоды, когда на передний план умственных интересов выдвигается переосмысление прошлого, задачи переустройства сознания в связи с новыми явлениями общественной жизни.
   Мысли Маркса по этим вопросам выходят за рамки ситуации, в которой сложились. Обсуждение их существенно именно вследствие отношения к современности. В эпоху массовой информации противостояние индивидуальных способностей «среднему вкусу», вопросы стиля становятся одними из основных в проблематике общественного разума. Ни один человек не борется против свободы вообще, говорит Маркс, «борется человек, самое большее, против свободы других». [13 - Там же. С. 55.]
   Маркс первым из мировых философов разработал категорию свободы слова как воплощения культуры общества, возможностей общества соединить отдельного человека со всеобщим. Свободная печать, отмечает Маркс, – это духовное зеркало, в которое народ видит самого себя, наиболее общий для индивидов способ раскрытия их духовного бытия [14 - См. там же. С. 66.]. «Подобно тому как каждый учится писать и читать, точно так же и право писать и читать должен иметь каждый» [15 - Там же. С. 79.].
   Рассматривая духовную жизнь общества, Маркс указывает на условия правильного формирования и функционирования общественного разума. К этим условиям относится прежде всего свобода слова, которая, согласно Марксу, связана, с одной стороны, со становлением мыслительного стиля личности, с другой стороны, с общим социальным и политическим стилем. На примере прусского буржуазного государства Маркс исследует закономерности социального отражения. Эти закономерности представляются им как противоречие между объективной потребностью в общественном разуме и бюрократическим отношением к информационным ресурсам, причем Маркс показывает, что это – классовое отношение, принимающее конкретную форму контроля над социальным мышлением со стороны буржуазного института цензуры.
   При таком устроении духовной сферы неизбежно сокращение умственного и нравственного горизонта общества, поскольку нарушаются важнейшие условия общественного производства мыслей, в основе которого – разнообразие индивидуальных способов восприятия и переработки информации, их культурный отбор и интеграция в общественный разум. Определение человека через его стиль имеет фундаментальное значение. Обеднение социально-информационной базы есть обеднение самих творческих способностей общества. В этом – смысл высказывания Маркса о том, что возможность оппозиции творческого мышления по отношению к господствующим стереотипам и штампам является показателем уровня развития данного общества [16 - См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 1. С 36.]. «Страна, которая подобно древним Афинам, – отмечает Маркс, – смотрит на прихлебателей, паразитов, льстецов, как на исключения, противоречащие народному разуму, как на юродство – такая страна есть страна независимости и самостоятельности. Народ же, который как все народы доброго старого времени, право думать и высказывать истину предоставляет только придворным шутам, может быть только народом зависимым и обезличенным» [17 - Там же.].
   Использование печати лишь «в начальственных видах» есть, конечно, внутренняя прерогатива духовной бюрократии. Однако прерогатива общественного разума – вскрывать источники этой узурпации, своевременно указывать на содержание и характер последствий, вытекающих из подобной корпоративной односторонности. Духовная бюрократия дезинформирует общество, поскольку «проповедует незрелость как нечто необходимое» [18 - Там же. С. 70.].При этом, отмечает Маркс, «эти люди сомневаются в человечестве вообще и канонизируют отдельных людей. Они рисуют устрашающий образ человеческой природы и в то же время требуют, чтобы мы падали ниц перед священным образом отдельных привилегированных личностей» [19 - Там же.].
   Маркс раскрывает существо социальных последствий подобных стеснений общественного разума. Последствия эти, накапливаясь в рамках ограниченного интереса, в частностях, встраиваясь в массовую информацию, расщепляют общественный разум на отдельные элементы. Превращение печати в инструмент бюрократического управления создает по отношению к обществу культурно двусмысленную ситуацию: социальная информация начинает обращаться в своей отрицательной форме, т. е. выступать в культурном смысле как дезинформация; социальными нормами становятся ценности контрразума – лицемерие и пассивность. Это приводит к тому, подчеркивает Маркс, что при господстве бюрократической цензуры «правительство слышит только свой собственный голос, оно знает, что слышит только свой собственный голос, и тем не менее оно поддерживает в себе самообман, будто слышит голос народа… Народ же, со своей стороны, либо впадает отчасти в политическое суеверие, отчасти в политическое неверие, либо, совершенно отвернувшись от государственной жизни, превращается в толпу людей, живущих только частной жизнью» [20 - Там же. С. 69.].
   Этот вывод Маркса обладает теоретической и практической ценностью не только с точки зрения становления марксизма как мирового культурно-исторического течения, но и в плане нынешнего революционного переустройства социалистического общества, в ходе которого политическая революция становится действительной революцией гражданского общества, включающей права человека, его свободы как органическую часть самоорганизации общественных сил [21 - См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 1. С. 406.].
   Исключение из марксизма положений об общественном разуме есть упрощение марксизма, препятствующее разъяснению смысла исторических и текущих процессов. Такое упрощение отражает страх бюрократии перед марксизмом как в общественном, так и в личном сознании, превращающем отдельных индивидов в философский народ, во всех своих современных формах общественного разума [22 - См. там же. С. 380.].
   Противовесом сопротивлению бюрократии выступают в нынешних условиях гласность и демократизация, направленные на общественное освоение нового мышления, теоретических, идеологических и практических задач перестройки.

1.3. Технологии общественного разума: углубление и расширение содержания

   Вкладом в методологию отражения объективного мира в соответствии с мерами его сложности и саморазвития явилось исследование Марксом гносеологических технологий этого отражения в связи с природой человеческой мыслительности. Идеальное, указывали К. Маркс и Ф. Энгельс, непосредственно существует только как форма (способ, образ) деятельности общественного человека… Именно производство (в самом широком смысле этого слова) превращает предмет природы в предмет созерцания и мышления. Для описания процессов «конверсии» внешнего мира в различные порядки идеализации К. Маркс и Ф. Энгельс широко пользовались такими понятиями, как «внутренний образ», «внутренняя форма», «внутренний предмет» [23 - См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 12. С. 717, 718, 719.], подчеркивая, однако, что в обществе, «какова бы ни была его форма» [24 - Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 27. С. 402.], виды духовного производства всегда находятся в соответствии со способами материального производства [25 - См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 26. 4.1. С. 279.].
   Недостаток всего предшествовавшего материализма именно и заключался, по мысли К. Маркса, в том, что действительность бралась лишь в форме созерцания, а не как человеческая чувственная деятельность, не субъективно. Идеализм же хотя и разрабатывал подходы к отражению внешнего мира с точки зрения деятельности, но деятельности абстрактной. Чувственной действительности, действительности как таковой, идеализм не знал [26 - См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 3. С. 1.]
   Огромную роль в изучении технологий общественного разума и социального отражения сыграло учение К. Маркса и Ф. Энгельса об образе жизни (Lebensweise) как конкретной социальной форме, преломляющей способ производства. Преломление это развертывается как сложный, противоречивый общественно-индивидуальный процесс, в котором происходит непрерывное соединение и расхождение предметно-орудийной, социально-экономической и собственно мыслительной деятельности.
   В письме к Павлу Васильевичу Анненкову в 1846 г. К. Маркс показывает, как происходит расщепление «общества как такового» в процессе его саморазвития в связи с усложнением и дифференциацией производительных сил.
   К. Маркс дает следующую схему ступеней развертывания общества [27 - См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 27. С. 402.]:

   Ступень развития производительных сил.
   ↓ Определенные формы обмена и потребления.
   Ступень развития производства, обмена и потребления.
   ↓ Общественный строй, организация семьи, сословий, классов: гражданское общество.
   Гражданское общество.
   ↓
   Политический строй.

   Учение о взаимосвязи материальных и духовных производителей составляет фундамент марксистского анализа социально-мыслительного процесса. Укажем на три важнейших методологических элемента этого анализа.
   I. Эмпирическое наблюдение жизненного процесса должно дать возможность: а) устанавливать связи социальной, духовной и политической структуры с производством и культурой; б) исследовать конкретные формы возникновения общественной структуры и государства из жизненного процесса индивидов: в) изучать идеи и представления людей как определенные элементы исторической и текущей жизни общества.
   II. Анализ производства средств жизни и мышления устанавливает: а) формы физического самосохранения духовного воспроизводства индивидов – строительство искусственной среды, производство продуктов питания, совершенствование и передача знаний; б) способы деятельности, развертывающиеся вокруг производства жизненных и духовных средств, – формы контроля, правовые, политические, экономические, культурные и гражданские институты; классовые и групповые позиции индивидов, профессии и занятия; в) виды жизнедеятельности индивидов – совокупности их общественных, групповых и личностных отношений, их образ жизни и мысли, определенный характером материально-духовных, социальных и политических средств.
   III. Изучение воспроизводства населения и подготовки этого населения к включению в трудовой процесс, в том числе информационно-семиотическую деятельность, позволяет определить: а) структуру и тенденции развития семьи как духовной ячейки; б) структуру и тенденции развития образования и воспитания; в) то общее, что объединяет семью и образование – тип цивилизации и даже шире – тип культуры, так как цивилизация представляет собой комплексы отношений, происходящих из унаследования способа производства жизненных и духовных средств и взаимодействия с новыми условиями производства общественной жизни.
   Эти положения Маркса существенны для научного исследования того, что Маркс именовал «внутренней организацией народов», их международных отношений, выражающих степень разделения труда [28 - См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 27. С. 404.]. Они содержали философски и социологически значимую мысль об исторической, творческой, универсальной роли индивидов, разрешающих противоречия между собой, единичностью и всеобщностью, между конкретной данностью образа жизни и материально-производительной, духовной, социальной и политической деятельностью.
   Подход к индивидам как общественным субъектам раскрывал постоянно проявляемый Марксом и Энгельсом интерес к человеку не как к абстракту, но именно как к деятельному человеку-индивиду, личности. «Условия и предметные воплощения процесса производства, – указывает К. Маркс, – сами в одинаковой мере являются его моментами, а в качестве его субъектов выступают только индивиды, но индивиды в их взаимоотношениях, которые они как воспроизводят, так и производят заново» [29 - Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 46. Ч. II. С. 222.].
   Для характеристики этого процесса Маркс пользуется понятием «способ существования индивидов» [30 - См. там же. С. 226.], которое обозначает способ, посредством которого осуществляется бытие человека в системе общественных отношений и который как «объективный способ существования» является заранее данной предпосылкой его деятельности [31 - См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 46. 4.1. С. 473.].
   Этот способ существования индивидов в значительной мере определяет их гносеологические возможности, равно как и гносеологические возможности конкретных общественных классов и групп. С одной стороны, общие условия социального отражения внешнего мира в данное время зависят от степени развитости общества, и, прежде всего, развитости производительных сил, общественных отношений, того, что предстает, в конечном счете, как совокупная культура общества, его философский, научно-технический, социально-экономический и политический опыт. С другой стороны, в каждом конкретном акте отражения человеком внешнего, в том числе социального, мира происходит индивидуальное преломление общих условий, переработка в мысли внешнего мира в соответствии с жизненной обстановкой индивида, его социальным положением, непосредственными задачами труда и образа жизни, его образованием, интересами, унаследованными гносеологическими возможностями, влияющими на избирательность восприятия, его глубину, качество связей этого восприятия с производством и жизненным кругом.
   Культура, образ жизни, цивилизация как совокупности материальной инфраструктуры и способов удовлетворения материально-духовных потребностей общества и индивидов воплощаются в индивиде как его собственные, имманентные ему характеристики.
   Исследование сущности категории информации, многообразия ее форм – важная задача современной науки, в равной мере «заинтересованной» в исследовании общеприродной и социальной реальности общественного разума.
   Ученые, занимающиеся исследованием мышления как разнообразного и целостного процесса, обращаются к периоду, когда были сформулированы взгляды на природу и функции знаков, включая «исчислительный метод» семантических формализмов, позволивший представить конкретные пути к моделированию технологий социального отражения.
   Единство технологий влияет на качество и состав мыслительного отражения действительности. Технология создания утилитарных вещей развивается параллельно с технологией передачи, обработки и хранения социальной информации. «Возможен ли Ахиллес в эпоху пороха и свинца? – писал К. Маркс, – или вообще «Илиада» наряду с печатным станком и тем более с типографской машиной? И разве не исчезают неизбежно сказания, песни и музы, а тем самым и необходимость предпосылки эпической поэзии, с появлением печатного станка?» [32 - Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 12. С. 737.]
   Это значит также, что, опираясь на знаковую технологию и культуру, социальная информация втягивает в себя весь круг гуманитарных наук, извлекая из них данные для решения конкретных задач. Теория социального отражения своим подходом к знаковой деятельности пролагает путь к содружеству с естественными науками, к образу той целостной исторической науки о человеке, становление которой предвидел К. Маркс.
   Сравнение базы анализа научно-технического и социокультурного преобразования мышления, произведенного Марксом, с современными социально-информационными разработками, в том числе по искусственному интеллекту [33 - См., напр.: Реальность и прогнозы искусственного интеллекта. М., 1987; В мире науки. 1984. № 11. Ноябрь.], раскрывает историческую и культурную перспективу подобных исследований – в особенности в области социального отражения, социального мышления, гносеологии информационной деятельности. За рамками этого фундаментального подхода невозможно ныне правильно строить теорию общественного развития, определять критерии деятельности, нарушение которых может привести общество к материальным и духовным катастрофам.
   Как показал Маркс, огромное значение приобретает накопление исторических знаний, развитие технических и гносеологических средств общественного разума.
   Выдвинутое и обоснованное Лениным положение о разнообразии деятельности как необходимом критерии развитости социалистического общества формирует основу для разработки современных оценочных систем социально-информационных показателей, разрабатываемых социологической информатикой.
   Если в середине XIX века постановка информационных проблем общества, предпринятая в статистике, сформулировала положения статистической, вероятностной теории общественных процессов, то на последующих этапах общественного развития в XX веке вопросы информации стали активно рассматриваться в содержательном, семантическом аспекте.
   Развитие понятийного аппарата социального отражения и информатики позволит пролить дополнительный свет на фундаментальные вопросы индивидуального и коллективного мышления, строение общественного разума и культуры. Общее повышение понятийной культуры в связи с исследованием общественного разума скажется благоприятно и на естественных науках. Именно здесь, в категории социальной информации, наиболее органично воплощается синтез естественных и гуманитарных наук, фундаментальных и прикладных исследований.
   Прогноз Маркса – Энгельса – Ленина относительно исторически неизбежного возвышения роли культурно-информационного фактора и в этой связи исторически неизбежной расчистки мыслительной деятельности от социальных стеснений и препятствий полностью подтверждается динамикой мирового развития. Социальные и научно-технические революции коренным образом изменили стиль и качество жизни, доступность познавательной деятельности на всех уровнях ее проявления.
   Темпы и масштабы этих изменений, влияющие на мировую ойкумену, ставят в повестку дня вопрос не только о философическом статусе человеческой деятельности, но и о прогрессе социального мышления. Материальные и семантические аспекты этого нового этапа мирового развития становятся предметом специального изучения.
   Изучая процессы социального знакового отражения как процессы общественного мышления, исследователь должен, во-первых, опираться на факты непосредственной предметно-орудийной, социально-организационной, психической и культурной деятельности вообще и, во-вторых, на структуру культурных источников мыслительной деятельности, включая мифологию, религию, фольклор, искусство, этику, развитие эстетических, философских и научных знаний.
   Все это необходимо для правильного представления социального процесса, направленного на отражение природного и социального миров в образах, категориях, понятиях группового и индивидуального мышления, формы которого в дифференцированности и дают в общих чертах картину общественного разума и мышления.
   Если категориальные модели общественного разума и его процессов представлены в литературе, то «информационная часть» этих процессов находится в стадии формирования.
   Речь, письменность, счетно-решающие устройства и информационные системы, использующие данные и сведения, измерительные приборы и инструменты, искусство, графические, звуковые, пластические, комбинированные отражения мира – все это производные знаковой деятельности, отличающие общественный разум от других частей ноосферы.
   Многообразие знаковых форм, проблемы их передачи, приема, хранения, истолкования и использования породили саму концепцию информации, необходимость осмысления ее феноменов с точки зрения управления. В современных условиях особо важную роль в прогрессе научного знания, непосредственно связанного с ускорением общественного развития, играют теоретико-прикладные исследования, лежащие на стыке наук и эффективно сочетающие фундаментальные и оперативные подходы.
   К такого рода междисциплинарным сферам несомненно относится комплекс научного социального отражения, элементами которого являются вспомогательные информационные дисциплины и виды деятельности, удовлетворяющие потребности общества в сборе, хранении и переработке социальной семантической информации.
   Эти потребности включают:
   1. Потребности в единой автоматизированной общегосударственной системе научно-технической, экономической, социальной и социокультурной информации, в том числе информации о способах деятельности, образе жизни и мышлении общественных индивидов.
   2. Потребности в формировании систем показателей о деятельности и социальном функционировании трудовых и семейных коллективов.
   3. Потребности в информационном обеспечении целевых производственных и в непроизводственных программ развития общества.
   4. Потребности в разработке содержательной основы программ искусственного интеллекта, и прежде всего экспертных систем.
   Удовлетворение этих потребностей общества невозможно без теоретико-методологических разработок информатики: 1) на уровне ее счетно-электронного базиса в рамках «компьютерной науки» (Computer Science), 2) на уровне ее гносеологического и прикладного содержательного основания, выражаемого понятием информатики социального отражения. Именно в этом последнем значении употребляется в монографии термин «информатика социального отражения».
   Предметом информатики социального отражения является научное изучение социальной семантической информации, циркулирующей в обществе. Ее объектами выступают конкретные процессы сбора, хранения, анализа, обобщения и переработки единиц социальной семантической информации в связи с задачами (запросами) управления и в соответствии с потребностями науки и культуры.
   Вопросы социально-информационного отражения занимают одно из ведущих мест в современных взаимоотношениях, контактах, хозяйственном и культурном сотрудничестве, политической и идеологической борьбе различных общественно-политических систем.
   От того, насколько методологически подготовлен общественный разум к анализу процессов общественного развития, насколько действенны гносеологические и технические средства информатики, насколько квалифицирован и организован персонал, отвечающий за сбор, переработку и осмысление социальных данных, зависит прогностическое мышление общества.
   Социальная информация в аспекте ее семантики, структуры, связей, соотношений между ее частями и элементами, правилами их субординации и взаимодействия – это, в широком смысле, язык общества, являющийся произведением этого последнего. Будучи обобщением данных этого языка, информатика социального отражения усиливает функции языка общества, раскрывает новые горизонты индивидуальному и коллективному мышлению, придает ему новую силу вследствие быстродействия и глубины памяти, новых знаковых форм и жанров мышления, выходящих из недр его по-новому вооруженной практики. Изучение исторических форм социального отражения ставит проблему общественного разума в преемственно правильные отношения.

Глава 2
Исторические предпосылки формирования информатических технологий общественного разума

2.1. Общественный разум и научная мысль

   Восхождение общества от дикости и варварства к цивилизации и общественному разуму есть развитие способов материального производства. Но это одновременно и овеществление способов социального отражения, опредмечивание и духовное раскрытие их творческих технологий.
   В.И. Вернадский рассматривает подобное развитие как особый процесс реализации принципа культуры: соположения и отбора творческого опыта. Этот процесс действует диахронно и синхронно. Синхронно – как раскрытие духовного разнообразия личностей, их способностей и талантов (модель спирали). Диахронно – как консолидация научной мысли («стрела времени»).
   Исследуя нарастание научной мысли с точки зрения ноосферного процесса, В.И. Вернадский выделяет две взаимосвязанных базы движения общества: 1) силы природы, которые находятся в распоряжении страны, 2) силы народа, которые осваивают территорию. От того, как используются или не используются эти производительные силы, зависят возможные действия данного народа [34 - См.: Вернадский В.И. Труды по истории науки в России. М., 1988. С. 337.].
   Согласно Вернадскому, производные силы народа, его действительное богатство слагаются энергией культуры: 1) способностью к работе, 2) честностью, 3) моральными и умственными качествами, 4) знаниями и талантливостью [35 - См. там же.].
   Интеллектуальные показатели В.И. Вернадский рассматривает в их неразрывной связи с этическими качествами. «Духовные силы человека, – пишет В.И. Вернадский, – мысль, его воля и нравственная сила – несомненно являются основным, определяющим условием национального богатства. Обладая ими, народ в сложных условиях исторической жизни приобретает и добудет себе необходимые для их проявления силы природы» [36 - Там же.].
   В центре ноосферных процессов общества находится, согласно Вернадскому, культура, объединяющая все виды разнообразного исторического творчества народа: его образ жизни, философию, искусство, технику, политику и науку.
   Способность личности к сознательному научному творчеству является, согласно Вернадскому, тем новым элементом, связующим отдельные социальные проявления людей в ноосферный процесс. Вызревание науки в качестве института культуры является решающим показателем развитости общества. Наука концентрирует материальные и духовные производительные силы общества, способствует превращению человечества в единое планетное целое. «Только тот народ, – подчеркивает В.И. Вернадский, – может сейчас выжить свободным и сильным в мировой жизни, который является творческим народом в научной работе человечества» [37 - Вернадский В.И. Труды по истории науки в России. С. 337.].
   Но что есть научная мысль в ее отличиях от других произведений духовной культуры? В понимании Вернадского она есть такое произведение, которое содержит проверку истинности в качестве конечного условия собственного существования. Если отвлечься от полемики Вернадского с философским догматизмом и бюрократизмом, то подобное определение будет соответствовать его взглядам.
   Научная мысль, по методу получения, не самодовлеет, поскольку критерии ее правильности включены в историческую систему науки как культурного института, т. е. опирается на аксиологическую и экспериментальную деятельность, находящиеся в преемственности в отношении методов получения результатов. Научный результат по своему содержанию относителен, но относителен в смысле ковариантности методологий результата. Главное отличие в том, что научная мысль есть модель правильностей Универсума, содержащая информационную меру отражаемого объекта. Художественная мысль эту меру лишь подразумевает: 1) своей целостностью, 2) соотнесенностью с иными моделями правильности. Но и те и другие – онтологические модели Универсума, которые поэтому всегда философичны и содержат «счетную» меру достоверности, поскольку сводятся в своей изначальности к «простым» отношениям элементов и связей. Достоинства художественной мысли заключены не в неповторимости личности автора, а в способности иновыражения философской и специализированной мысли.
   Там, где дух произволен, он совершает отлет от своей базы правильности, там кончается научность в ее философском и естественно-прикладном смысле. Плохие материальные, духовные и социальные вещи с точки зрения метода их получения входят лишь в отрицательный осадок духовного опыта. Не только мышление и его социальная практика производят вещи, но и сами вещи (материальные, духовные, социальные) порождают мышление – метафорически, как отражение в материнской информационной плаценте; предметно – как искусственный интеллект.
   Различия между научной и философской мыслью лежат не в области метода, но в области разработки содержания отображений внешнего мира. Это – различие общего и особенного. Наука в таком смысле есть углубление специального, которое «рано или поздно», по мере углубления, становится философией.
   Дифференциация, разнообразие общего неизбежно влекут специальное. И то, и другое суть производство социальных вещей. Например, философия Р. Луллия, Дж. Бруно, Г.В. Лейбница произвела такие материально-информационные предметы, как счислительные устройства, способные к сложным семантическим формализмам. С другой стороны, современная информационная техника есть результат специализированной деятельности, имеющей своим итогом ввод в философию и практику материальных и программно-гносеологических систем общественного разума.
   Различия между философской, научной и художественной мыслью – это знаковые, языковые различия. Это различия в содержании меры. Математические формализмы по контрасту с семантическими формализмами в гораздо меньшей степени допускают «логические паузы». Семантические формализмы, наоборот, оперируют непроявленным знанием, которое содержится в памяти как намек на дополняющий ресурс. Чем основательней исполнено это правило, тем «математичней» оказывается результат семантического отражения.
   Мышление – философская, научная и художественная мысль – не имеет критерия правильности за рамками исторического опыта. Все формы мысли, по своему производству относящиеся к культуре, этим и отличаются от мыслей непроработанных, выступающих как произвольное мнение.
   В этом смысле многие философские и фундаментальные разработки не могут иметь чисто эмпирического подтверждения даже в течение обозримого ряда поколений – к такой «двусмысленной» области относится вся космогония и космология. Здесь критерии, сопрягающие взгляды в систему, вынужденно допускают доверие (или, как говорит Вернадский, «научную веру») в качестве исторически приемлемого основания.
   Именно поэтому «мировые загадки», решаемые до своего эмпирического предела, не перестают существовать, но отодвигаются вглубь вместе с расширяющимся знанием. Эта «научная вера», конечно, не есть религия, так как лишена особого натурфилософского, этического и организационного аппарата. Но она представляет «вещь в себе», которая становится «вещью для нас» в собственно человеческом значении. Разрешение этого противоречия познания в религиях путем переноса в область «небесного человечества» не является оптимальным. Даже в религиях, где действуют не персонифицированные, а надличные категории, такие, как Логос, Дао, Дхарма, происходит перенос историко-космогонического опыта.
   Это противоречие, однако, есть диалектика творчества, побуждение к единству культурных форм мышления с целью их сопоставления и критики для получения «положительного остатка». Кантовская антиномия чистого и практического разума преодолевается не чистым познанием разума, а усложнением и разнообразием общественной практики, которая сознает это противоречие и тем самым преодолевает его скептическую и антидиалектическую диктатуру. Противоречия между жизнью и нежизнью, между общественным разумом и его бюрократическим двойником разрешаются расширением сферы жизни и разума, т. е. ноосферой.
   Смирение перед этим противоречием или его грубо упрощенное обозначение уничтожают основание общественного разума – культурную мысль. Социальный, философский, социологический аспекты бюрократизма тем и опасны, что такое действие им «по плечу» вследствие юности ноосферы, ее общечеловеческой неопытности, уязвимости перед многочисленными атаками корпоративного своекорыстия и невежества.
   Вопрос этот имеет в определенных условиях и собственно «житейскую» плоскость. В бюрократической философии или социологии подвизаться удобнее, чем в естествознании. Но это зависит от конкретной социальной и идеологической обстановки, а не от самих мыслительных предметов. Достаточно вспомнить в этой связи судьбу Дж. Бруно, Галилея, зловещую роль Т. Лысенко.
   Для общества в целом, не говоря уже о специальных областях, плохой естествоиспытатель не менее опасен, чем плохой философ или социолог. Опасность последних, однако, много увеличивается, когда они вторгаются в управление людьми и общественным разумом, превращая полузнание в символ привлечения «родственных душ».
   Таков контекст употребления понятия «научная мысль». Научная мысль – это мысль, предназначенная для правильного производства материальных, информационных (духовных) и социальных вещей: не всех вещей, но тех, с помощью которых происходит действительное культурное строительство ноосферы и ее ядра – общественного разума.
   Общественный разум, конечно, обладает своей внутренней, интимной структурой. На нисходящих ступенях он – дух (не будем бояться этого слова!), творческая возможность, информационная потенциальность, опирающаяся на индивидуальность человека, его чувства, влечения, впечатлительность, память, побуждения и запреты, на то, что древние именовали душой и что ныне зовется психическим складом. Понятие души более точно выражает «подоплеку» мыслительности, внутреннее, глубинное состояние нашего «Я».
   «Духовное» и «душевное» обогащают восприятие общественного разума в его отличиях, например, от психики общества, разъясняемой и в конечном счете ведомой общественным разумом. Понятие общественного разума может быть лучше раскрыто и через категорию Логоса. Логос человечества не есть частный закон небольшой планеты. Он соотнесен с логосом Универсума и как таковой не только подлежит общественному разуму, но и предполагает его.
   В ноосфере Вернадского человечество обрело не еще одну гениальную гипотезу, но эмпирическую достоверность, поддерживаемую практикой планетарного образа жизни с его экологическими и космическими заботами. К заботам этим относятся и информационные технологии социального отражения, непосредственно нормирующие внутреннее функционирование общественного разума.
   В бытии человека проступают эпохи, границами которых полагаются способы социального отражения:
   1. Языковая выделенность из животного мира. Сложение устной речи, графических изображений, счислений, образных символов в дописьменную систему запоминания и передачи социальной информации.
   2. Изобретение письменных знаков и письма, развитие представлений о правильности знакового отражения – собственно цивилизационный период.
   3. Развитие рукописных форм производства, хранение и передача знаковой информации на гибких естественных материалах. Умножение способов обработки знаковой информации, расширяющих содержание, смысловое разнообразие, допускающих и предполагающих более сложные по сравнению с предшествующим хозяйственные, социальные и духовные уклады.
   4. Изобретение книгопечатания, распространение образования и экспериментальной науки как новой базы машинного производства, дифференцирования социально-политического и духовного уклада.
   5. Разработка и социальное освоение разнообразных систем массовой информации – массовой периодической печати, радио, кино и телевидения.
   6. Изобретение компьютерной письменности, перевод социальной информации на машинные носители, формирование единых компьютерных информационных сетей, позволяющих и предполагающих новые способы формирования общественного разума, производства, науки, массовых коммуникаций, политики, охватывающих планетную и космическую сферу человеческой активности.
   Изучение исторического становления информационных технологий составляет задачу современных исследований социально-информационных процессов, поскольку обнаруживает новые пласты материальной и духовной культуры, открывает глубинные интересы общества в самопознании, определении в недрах жизненного уклада сил, ответственных за мобилизацию духовной энергии народа. Здесь прежде всего следует указать на такие информатические направления, как «философская статистика» и «философская грамматика», которые успешно развивались на отечественной почве и которые позднее в соединении с социальной семиотикой вошли в предмет социологической информатики.
   Формирование первоначальных информатических технологий знаменует, говоря словами В.И. Вернадского, «внутреннюю культурную перестройку общества», «перестройку всего древнего культурного уклада» [38 - Вернадский В.И. Труды по истории науки в России. С. 60.]. Перестройка культурного уклада открывала новый этап национального самосознания. Она раскрывалась в России появлением новой художественной литературы, деловой прозы, театра, музыки, науки, расширением образования и технических навыков. «Великим счастьем русского народа, – отмечает В.И. Вернадский, – было то, что в период перестройки своей культуры на европейский лад он не только имел государственного человека типа Петра, но и научного гения в лице Ломоносова» [39 - Вернадский В.И. Указ. соч. С. 60.]. Вместе с тем перестройка культурного уклада русского общества, начавшаяся в конце XVI – начале XVII вв., развивалась в общем русле создания единой мировой общечеловеческой культурной организации, формируемой научной работой. «Вхождение в конце XVII столетия Московской Руси в мировую организацию, – указывает В.И. Вернадский, – было одним из проявлений этого мирового процесса единения людей, создания единого человечества, который не закончился до сих пор. На наших глазах входит в него Китай. Вхождение Московской Руси два века тому назад было первым проявлением этого переживаемого теперь нами исторического явления». И далее: «Для истории русского общества важно, что вхождение русской нации в области научной работы и мысли совершилось при самом начале раскрытия этого исторического процесса» [40 - Там же. С. 81.].
   Рассмотрение социально-знаковых технологий, развиваемых русской наукой, отвечает существенным задачам осмысления указанного процесса. Вглядываясь в начало этого пути, можно сказать, что это был достойный путь, во многом предвозвестивший направления мировых информатических поисков.

2.2. «Философская статистика» как источник социологической информатики

   В реальной «большой истории» информационные идеи формировались – по понятным причинам: слабости производственной, научной и коммуникационной структур, на некотором расстоянии от непосредственной практики общественного отражения. Так было, например, с идеями Раймонда
   Луллия и Лейбница, гениально опередившими счетно-вычислительную практику. Но так было, по-видимому, и с опережающим качеством идей Дж. Бруно и Ф. Бэкона, не говоря уже о поразительных по своей глубине предвосхищениях античности об элементной, атомной структуре мироздания, его диалектическом строении, «истечении образов» и т. д.
   С точки зрения становления информатики особый интерес представляют труды русских исследователей, к сожалению еще недостаточно полно введенные в оборот современной социально-информационной методологии. Это в значительной степени относится к Юрию Крижаничу, чей труд «Политика», созданный в середине XVII века, содержал хорошо оснащенный сравнительный подход к процессам и явлениям образа жизни. По существу это была попытка применить аристотелевскую «Политику» и работы историков позднего европейского средневековья при анализе русской действительности.
   В трех разделах этого сочинения – «О богатстве», «О силе», «О мудрости» Ю. Крижанич разработал рубрикатор общественной структуры, включающий нравы, торговлю, экономико-географические особенности, занятия, промыслы и ремесла, формы правления, межэтнические контакты, общественные идеалы и цели, социокультурные тенденции. Он проанализировал жизнь общества в соответствии с названными единицами социальной информации.
   Достоинством анализа Крижанича является его прочный теоретический фундамент. Он выделил четыре важнейших причины социальной динамики: 1) творческие причины (субъекты действия), 2) материальные причины (то, из чего состоят предметы и вещи), 3) формальные причины – «вид или качество, благодаря которому всякая вещь является самою собой и без которой (она) не может существовать» [41 - Крижанич Ю. Политика. М., 1965. С. 458.], 4) целевые причины – «то, ради чего что-либо существует» [42 - Там же.].
   Важнейшей мыслью Крижанича было представление о взаимодействии бытовой и политической жизни, духовной (язык, образы и понятия) и социальной деятельности, включая формирование социально-психологического склада общества. «Познание истины и политическая мудрость, – подчеркивает Крижанич, – с начала и до конца в том и состоят, чтобы познать самих себя, то есть природу, и нрав, и состояние народа, и страны нашей» [43 - Там же. С. 462.].
   Причастный управлению должен, по мнению Крижанича, знать «таланты и недостатки, достоинства и пороки и все, к чему люди способны или неспособны. Он должен оценить и сравнить, и сопоставить обличив, склад, одежду, нравы и богатство иных народов и нашего народа… познать природные условия нашей страны или богатство и бедность наших полей: чем земля обильна, чем (она) бедна и чего лишена, что могла бы и чего не может уродить… познать наше житие: чем оно бедно и чем славно, а сравнив его с житьем других народов, установив, в чем наше житие может считаться беднее, а в чем сильнее жития соседних народов… познать силу и слабость нашу: в чем мы сильнее и в чем слабее того или иного народа» [44 - Там же.]. Следует особо подчеркнуть, что богатство и силу
   Крижанич рассматривал одновременно и как материальные, и как духовные сущности.
   Анализ данного сочинения позволяет сделать вывод, что труд Крижанича следует рассматривать как предпосылочный относительно собственно теоретических разработок социальной статистики.
   Первым образцом социологического исследования в России следует считать работу, завершенную в 1727 г. обер-секретарем Сената И.К. Кирилловым, которая получила известность под заглавием «Цветущее состояние Всероссийского государства». В этой работе, как отмечают авторы вступительной статьи к новейшей, современной публикации труда, И.К. Кириллов «впервые в литературе того времени дал наиболее полное историко-географическое и экономико-статистическое описание страны и попытался увековечить в памяти потомков результаты реформы» [45 - Гольдберг Л А, Новлянская М.Г., Троицкий С.М., И.К. Кириллов и его труд «Цветущее состояние Всероссийского государства». В кн.: Кириллов И.К. Цветущее состояние Всероссийского государства. М., 1977. С. 7.].
   И.К. Кириллов принадлежал к тому поколению русских исследователей, при которых в русской общественной науке закладывались первые основания конкретных социальных исследований. Основываясь на заметках В.Н. Татищева [46 - См.: Татищев В.Н. Избр. труды по географии России. М., 1950. С. 212–213.], А.И. Андреев справедливо подчеркивает, что уже при Петре I было положено начало сбору материалов при помощи анкет, или «Вопросных пунктов», посылаемых во все провинции и губернии [47 - См.: Андреев А.Л. Труды Татищева В.Н. по истории России. – В кн.: Татищев В.Н. История Российская. М.-Л., 1962. Т. 1. С. 21.]. Из анализа М.Г. Новлянской, произведшей сличение текста «вопросных пунктов» сенатской анкеты 1725–1726 гг. с текстом сочинения И.К. Кириллова, следует, что труд И.К. Кириллова является итогом обобщения ответов на указанную анкету, а также итогом осмысления информации, содержащейся в так называемых городских описных книгах [48 - См.: Гольдберг Л А, Новлянская М.Г., Троицкий С.М. Указ. Соч. С. 18.]. По неизвестным причинам труд И.К. Кириллова был опубликован лишь в 1831 г. историком М.П. Погодиным.
   Значение труда И.К. Кириллова не следует недооценивать. Впервые в отечественной литературе И.К. Кириллов дал систематическое описание 12 губерний России с точки зрения общих статистических данных о народном хозяйстве, финансах, структуре органов центрального и местного управления.
   Важнейшим информационным элементом статистического описания избирается город в его подробном делении на внутриструктурные элементы, такие, как состояние и протяженность городских укреплений, расстояние от других городов, численность и социально-профессиональный состав городского населения, количественный состав и качественные характеристики городской промышленности, характеристика армейских гарнизонов и их вооружений, состав судебных, церковных и учебных учреждений, организаций почтово-транспортной службы и т. д.
   Все единицы выборки рассматривались по единому плану. Труд И.К. Кириллова можно считать одним из первых в мировой практике системного изучения проблем образа жизни.
   Существенный вклад в организацию социального отражения внес действительный член Московского общества сельского хозяйства Василий Андросов. В его книге «Хозяйственная статистика России» [49 - См.: Андросов В. Хозяйственная статистика России. М., 1827.] впервые в мировой практике научного социального отражения были поставлены и успешно решены многие вопросы взаимодействия политэкономического и повседневного уровней социальной действительности, причем для Андросова уже тогда была ясна необходимость совместного (хотя и в рамках различных дисциплин) изучения политических, хозяйственных и социокультурных процессов. «Хозяйственная статистика России» содержала целостный подход к общенародному экономическому и экологическому быту. Текущие ситуации (Present State) анализировались по всему разнообразию природно-климатических и ресурсных условий.
   Важнейшей особенностью развиваемого Андросовым подхода было то, что в особую группу выделялись факторы, тормозящие общественное развитие. Рассматривая причины замедления российского земледелия, Андросов выделяет две группы причин: 1) естественные и 2) так называемые случайные причины. Имея в виду современную продовольственную ситуацию в СССР, целесообразно привести подробную характеристику, даваемую Андросовым положению в сельском хозяйстве того времени под углом зрения упомянутых факторов. Андросов с удовлетворением приводит выдержку из Отчета Министерства внутренних дел России за 1803 г.: «… Земледелие в собственном смысле, – говорится в этом документе, – не может быть предметом управления. Приемля начало свое в необходимой и частичной пользе, оно возникает, растет и усиливается теми же самыми частными и личными побуждениями. Правительство не может действовать в сей части непосредственно; оно должно ограничивать себя теми распоряжениями, кои вообще принадлежат к благоустройству, удобствам сообщения и торговле, ограждению собственности действиям правосудия» [50 - Андросов В. Хозяйственная статистика России. М., 1827. С. 83.].
   К тормозящим принципам естественного характера, согласно Андросову, относится климат – то, что не зависит от воли людей.
   Тщательную разработку получает группа «случайных причин», связанных с собственно человеческой деятельностью. Андросов указывает, что подобные причины распадаются на ряд групп, среди которых важнейшие: «а) степень народной образованности, часто поглощающая препятствия всякому нововведению, б) бедность состояния скотоводства у крестьян, в) образ жизни многих племен, обитающих на землях плодоносных и не занимающихся земледелием, г) большие выгоды, приобретаемые крестьянами с меньшим трудом в городских промыслах, нежели в сельских работах, отвлекающие ежегодно многие тысячи рук от земледелия, вредящие и нравственности и деятельности народной, е) оставшийся у нашего дворянства восточный обычай иметь в доме большую, часто не нужную прислугу…» [51 - Там же. С. 84.].
   Выдвижение причин и факторов торможения общественного развития явилось методологической заслугой Василия Андросова, заложило хорошую базу для оценки исторических форм образа жизни, анализа и прогноза текущей реальности, поставило в повестку исследований разработку объективных критериев социально– экономической развитости. Накопление этих знаний представляло, как это видится теперь, важнейшую предпосылку информатики.
   Изучение образа жизни имеет длительную традицию. Попытки исследования образа жизни осуществлялись разными философскими, художественными и научными школами. В каждую историческую эпоху, однако, это внимание навевалось конкретными интересами общественного сознания, выясняющего природу наилучшей организации жизненного распорядка применительно к данным историческим обстоятельствам и в соответствии с определенным культурно-идеологическим каноном.
   Этот интерес к образу жизни как феномену, глубоко влияющему на нравственный, психологический и интеллектуальный горизонты общества, на протяжении тысячелетий привлекал мыслителей древневосточного, греко-римского и античного мира. Древнеегипетская и древнекитайская дидактическая литература, литературно-практическая деятельность Платона, Аристотеля, Эпикура и Цицерона демонстрируют напряженный интерес к взаимосвязанности личного поведения, образа мышления и общественной деятельности. Не случайно учение об образе жизни характеризовалось некоторыми исследователями в качестве составной части предмета философии. Говоря о триедином членении философии, Сенека писал: «Некоторые добавляли еще одну часть, называемую у греков acovomich, т. е. умение управлять домашним имуществом. Некоторые уделяли особое место учению о разных образах жизни. Но все это входит в нравственную часть философии» [52 - Сенека Муций Анний. Нравственные письма к Луцилию. М., 1977. С. 198.].
   С исторической точки зрения образ жизни был тем синтетическим понятием, с помощью которого истолковывалось многообразие социальных отношений. Это понятие издавна выступало как своеобразный интегральный показатель общественного строя. Как отмечает С.С. Аверинцев [53 - См.: Аристотель и античная литература. М., 1978. С. 185.], это понятие получает терминологическое оформление в выражении «Эйдос Зоэс» – образ жизни, еще в византийском сборнике XII в.
   Представление о важной, конституирующей роли образа жизни широко входит в философские, экономические и художественные тексты. Платон, Аристотель, Вико, Кондорсе, Руссо, французские просветители, представители художественной литературы XIX в. – все они рассматривают образ жизни как общую систему взаимодействия личности и социальной среды. Классическая политэкономия, утопический социализм, домарксистская философия истории исследуют образ жизни через эволюцию нравов и богатств, общественное сознание в общественную структуру. В значительной мере именно это понятие скрепляет философию истории Гердера и Гегеля.
   В этом смысле образ жизни правомерно рассматривать как самостоятельное, социологическое понятие, с помощью которого возможно объяснение других понятий.
   Такой подход к категории образа жизни сложился в своеобразную методологию эмпирического исследования. В этом исследовании ставится цель зафиксировать конкретные области социальной жизнедеятельности в избранных показателях.
   Экскурс в историю эмпирических исследований образа жизни вплоть до ранних разработок концепций анализа социальной информации не безынтересен, ибо он, во-первых, указывает на преемственность и закономерность развития современных информационных методов изучения социальной реальности и, во-вторых, более контрастно подчеркивает то новое, что принесено в современное исследование развитием техники, производства, социально-экономических, семиотических, психологических и культурных отношений.
   В истории познания социальных процессов эмпирическое исследование как информатический инструмент утвердилось с зарождением цивилизации, т. е. со времени распространения письменности. История сохранила свидетельства разнообразных формализованных наблюдений над явлениями общественной жизни. Результаты этих наблюдений отразились в древнейших законодательных памятниках Древнего Китая, Индии, насыщенных данными поземельных кадастров и переписей, и в Библии. Хорошо известны свидетельства Геродота о распространении численных социальных измерений в Древнем Египте и Персии. Опираясь на труды Платона, Ксенофонта, Плутарха и Аристотеля, современный историк может составить вполне обоснованное численное представление о социальном и демографическом составе населения античной Греции и Рима. То, что только в XVI в., т. е. почти через полторы тысячи лет, в Европе вновь начинает активно пробуждаться интерес к конкретному познанию эмпирии, подчеркивает, сколь сложным и длительным был процесс культурно-информационного вызревания общества.
   Наряду с регулярной публикацией демографических данных в английских церковных книгах, мы можем указать здесь на то, что информатические разработки велись на русской почве еще в достаточно ранний период русской государственности. Например, появление писцовых книг датируется 1266 годом [54 - См.: Миклашевский И. Статистика. – В кн.: Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. М., 1901. Т. 31. С. 476.].
   Следует специально отметить синкретический характер социального знания, связанного с информационными (статистическими) исследованиями. Не кто иной, как Яков Бернулли занимается приложением теории вероятности к изучению социальных процессов (XVIII в). Не кто иной, как Лаплас широко использует теорию вероятности для определения вероятной смертности, средней продолжительности жизни, брака и т. д. Не кто иной, как Лагранж, Гаусс, Эйлер, Фурье занимаются развитием математического аппарата именно в связи с социальными процессами.
   Дальнейшее совершенствование социального знания было в существенной степени связано с развитием инструментальных форм этого знания, с разработкой предмета социальной статистики, а в последующем с формированием социологической информатики.
   В своем формировании социологическая информатика как вспомогательная дисциплина социологии имеет много общего со статистикой, включавшей в свой состав в первоначальный период основные фактографические сведения об образе жизни общества, его социальной, политической и хозяйственной структуре, а также сами методы отбора данных.
   Рассмотрение исторических задач статистики, связанных с определением ее предмета и методов, имеет непосредственное отношение к определению социологической информатики как научной дисциплины, к развитию анализа социальных процессов на основе такой категории современной науки, как информация, ее субкатегории – социальной информации, а также понятий, относящихся к передаче сведений – информатике.
   Как показывают материалы истории, конструктивная роль в обосновании статистики как научной теории отбора социальных данных принадлежит работам русских исследователей первой половины XIX века. Русские ученые внесли существенный вклад в утверждение статистики как политической науки. Работы В. Порошина, К. Германа, К. Арсеньева, А. Ободовского, Е. Зябловско-го, Д. Журавского, исследовавших помимо прикладных аспектов статистики вопросы общетеоретического, общенаучного характера, не потеряли значение для современных разработок в области социальной информации, социальных показателей, конкретных социологических исследований таких сложных социальных объектов, как образ жизни, цивилизация и культура.
   Анализ этих работ под информационным углом зрения, включая особенности стиля исследователей, их аргументацию, мотивы, шире, – их убежденность в государственной полезности нового направления, отложившегося от политической экономии и политической арифметики в «информационную» отрасль, представляет насущный интерес.
   Анализируя теории Конринга, Ахенваля, Шлоцера, русские статистики раздвинули рамки комментария до самостоятельного определения предмета и задач статистики. На отбор и систематизацию социальных фактов они смотрели с широкой историко-философской и науковедческой базы. «История, – писал В. Порошин, – дает времени высшее, нравственное значение, без которого оно было бы только бесконечною сменою дня и ночи в природе. Она есть память всего великого, чему покорилось внимание современников, будет ли то один человек или великое общество, или живое дело, событие. Сохранить в правде и целости навсегда и для всех, есть долг истории. Мы, позднейшие, ничего не хотим убрать из общего родового наследия подвигов и страданий, волновавших сердце человека; хотим знать все как было. И поэтому, не только общее, но малейшие, случайные подробности драгоценны, хотя бы они только дорисовали неделимость лица или события, в отличие их от других подобных.
   Историк не должен стирать печать их самовольно, не должен вне их искать общих законов отвлеченно. Каждое порознь тем замечательно, что оно в то же время есть явление и закон, иначе: явленный закон» [55 - Порошин В. Критические исследования обоснованиях статистики. СПб., 1838. С. 45.].
   «Предмет статистики, – указывает В. Порошин, – человек, она – есть наука нравственная» [56 - Там же. С. 38.]. Истоки науки статистики опираются на общую концепцию развития общественного процесса как на развертывание различий в степени силы и совершенства исходящих от человека воздействий на окружающий мир.
   Политэкономия, подчеркивает В. Порошин, исследует пробуждение человека среди чуждых ему сил природы, его стремление создать себе приличную, достойную себя сферу бытия, развить и обосновать свою свободу, усвоением вещественного. Здесь не место доказывать, что сим путем развитие человека, от него исходящее, достигает полного, стройного выражения. В слове «развитие» необходимо заключается постепенность, т. е. различие в степени силы и совершенства, и это не отрицается в политической экономии. Подобные качества, по суждению Порошина, образуют понятие необходимости. «Однако настоящий такт движения определяется условиями извне, свидетельствующими о действительном положении человека в мире, ибо они, – продолжает Порошин, – образуют понятие высшей необходимости, основное в статистике, однако, и полнота развития исчезает в несходствах и направлениях частных. Наука приводит их к главным причинам, стремится истолковывать их. Она есть… познание человека. Принимая высшую степень развития за единицу, она измеряет его низшие. Ни одно явление ею не пренебрегается: каждая форма общежития, самая слабая, до нее назидательна; все времена без различия, все народы платят ей дань свою» [57 - Там же.].
   Такова, согласно Порошину, мера самой статистики как науки. В этом определении содержится глубокая мысль о внутреннем единстве общественных наук, исследующих взаимодействие эндогенных и экзогенных факторов социального бытия человека. Роль статистики отнюдь не в простом собирании фактов, но в рассмотрении их в рамках политэкономических и социокультурных закономерностей. Оперируя сопоставительным анализом текущих социальных процессов, статистик представляет их также в соответствии с глобальными закономерностями развития культуры. Таким образом, он производит ведомые лишь статистике измерения их качества.
   Подход В. Порошина не только свидетельствовал о глубоких познаниях автора в современной ему мировой статистической литературе, но выдвигал его в ряд ученых, непосредственно подошедших к рассмотрению статистики как социально-информационной дисциплины. Порошину принадлежит мысль о причастности измерения всем формам социального исследования, включая утопию, которая, по его словам, осуществляет «опыт философской статистики».
   Понятие «философской статистики» как нельзя лучше указывало на направление его поисков. «…Материалы (не только новые), – пророчески писал он, – уже оставленные, бесплодные для прежней статистики, воскреснут при новом о ней понятии и озарят ее» [58 - Порошин В. Критические исследования об основаниях статистики. С. 51.].
   Плодотворное развитие статистики в России в начале XIX века имело глубокое историческое основание – реформы Петра I. Современное прочтение контекста петровских реформ позволяет рассматривать эти реформы, особенно в области образования, как революционные по своему социальному существу.
   Петербург оказался не просто «окном в Европу», но прежде всего в Европу – носительницу идей нидерландской и английской промышленной революции. В результате этих реформ Россия заняла по уровню инфраструктуры науки одно из первых мест в Европе, а по уровню учебной подготовки в высших заведениях, возможно, первое место.
   Видную роль в этом культурном обновлении России стала играть статистика, вошедшая с 1804 года в состав учебных программ широкого круга просветительных учреждений – от академии наук до гимназии. Например, в императорской Академии наук, основанной Петром I еще в 1724 году, наряду с высшей математикой, механикой твердых и жидких тел, химией, ботаникой, астрономией – «традиционными» предметами фундаментальной науки, исследовались технология, история, политическая экономия и статистика; преподавалась статистика и в императорском Царскосельском лицее.
   Преподавание и изучение статистики осуществлялось в сложившейся системе научного знания, охватывавшей соответствующие учреждения разных рангов. Сравним учебные программы образцового учебного заведения – Царскосельского лицея и гимназии [59 - См.: Зябловский Е. Статистическое описание Российской империи в нынешнем ее состоянии с предварительным понятием о статистике и с общим обозрением Европы в статистическом виде. СПб., 1815. Ч. I. С. 147.].
   В Царскосельском лицее преподавались священная история и закон божий, история, логика, психология, нравоучение, география, статистика, древности, минералогия, наука государственного хозяйства, римское, естественное, частное, уголовное право, математика, артиллерия, фортификация, гражданская архитектура, опытная физика, естественная история, русский, латинский, немецкий, французский, английский языки, рисование, ритмика, фехтование, строевая подготовка [60 - См.: там же. С. 163.].
   А вот что представлял собою гимназический курс: латинский, немецкий, французский языки, география, курс общей и частной статистики Российского государства, начальный курс философии и изящных наук, начальное основание политической экономии, курс чистой и прикладной математики, курс опытной физики и естественной истории, начальные основания торговли и технологии, рисование [61 - См.: Зябловский Е. Статистическое описание Российской империи… Ч. I. С 118.].
   Широким кругозором были отмечены не только программы образцовых заведений, но также и программы уездных училищ. Подобный уровень образовательной подготовки имел несомненно серьезные последствия для всей сферы знаковой деятельности.
   Культура в обращении с теоретическими и эмпирическими материалами соответствовала общему уровню «петровского просвещения». Образованность становилась чертой не только деятельности, но и образа жизни.
   В свете сказанного уже не покажется удивительным, что трактовка теоретических концепций, сложившихся в немецких университетах, осуществлялась в русле петровских реформ глубже и разностороннее первоначальных разработок.
   В понимании замысла статистической системы, источников статистики и показателей как информационных феноменов (сказали бы мы теперь) русские статистики вплотную подошли к общим социально-информационным положениям.
   С точки зрения изучения социальной жизнедеятельности существенны определения предмета исследования. В качестве эталонного определения статистики русские исследователи избирают определение Ахенваля – Шлоцера, согласно которому статистика представляет собой фундаментальное познание действительных особенностей государства и деятельности общежительного человека, живущего в домашнем, гражданском и государственном обществе [62 - См.: Герман К. Всеобщая теория статистики для обучения сей науке. СПб., 1809. С. 45.].
   Относя статистику к политическим наукам, русские исследователи подчеркивали теоретико-прикладной характер этой науки, трактующей данные об образе жизни общества, его государственном, социокультурном и хозяйственном устройстве. «Статистика, – писал русский ученый Карл Герман, – должна материалы собирать и располагать, чтобы могла отвечать на всевозможные вопросы политической экономии и политики» [63 - Там же. С. 57.]. Согласно К. Герману, статистик должен прежде всего знать, что требуется этим наукам: каков характер изменившихся потребностей разделов политических наук; как в соответствии с этими изменениями необходимо проводить сбор и расположение статистических сведений [64 - См. там же.].
   «Статистика, – определял профессор Главного педагогического училища в Петербурге Александр Ободовский, – есть изображение тех данных, из коих основательно познается, в какой мере государство достигло своей цели в какой-либо определенный момент времени, принимаемый за настоящее время» [65 - Ободовский А. Теория статистики в настоящем состоянии и с присовокуплением краткой истории статистики. СПб. 1839. С. 26.].
   «Основательность в статистике заключается не в знании чисел и не в пояснениях заимствованных, а в надлежащем различении, расположении статистических данных» [66 - Там же. С. 29.]. Статистика – наука политическая в строгом смысле, ибо имеет предметом государство. Но, поясняет А. Ободовский, государство служит предметом и для других наук. Наука о государстве (Staatslehere) показывает идеально, каково должно быть государство, а политика излагает правила, каким образом государство должно достигать своей цели. Статистика в отличие от прочих отраслей политической науки показывает, в какой мере государство уже достигло своей цели. Из этого следует, что статистика есть «не идеальное, но действительное государство; она изображает только то, что действительно есть, не заботясь о том, что можно или должно быть. При сем, однако же, не должно терять из вида, что статистика есть наука опытная, что опытная наука лишь тогда возможна, когда она располагает по общим идеям, а не слепо руководствуется опытом, ибо в сем последнем случае наблюдения случайные, без плана производимые, не связанные законом необходимости, через что статистика теряет свой характер науки» [67 - 6 Там же. С. 30.].
   Ободовский скрупулезно исследует внутреннюю структуру статистики, субъект-объектные связи ее измерительного аппарата, ибо искусство статистики и заключено именно в способности «распознавать, ценить, собирать и располагать статистические данные, возникающие в связи с нравственностью, благосостоянием, физическими удобствами и совершенствованием гражданина, личности, индивида, общества в целом» [68 - Там же. С. 103.].
   «Цель человеческого бытия, – подчеркивает Ободовский, – есть возвышенное развитие и притом гармоническое… для чего необходимы такие виды народного богатства, как искусство, наука и нравственность» [69 - Там же. С. 6.].
   Методологическая «информационная» задача статистики – «указывать путь к внутренним связям тех разнообразных познаний, кои под главной целью должны соединяться в одно стройное целое, так как истинное определение науки требует, – чтобы понятие о целом составе ее представлялось в крайней отвлеченности, т. е. чтобы в нем заключались высшие признаки. Наконец, оно должно не только выражать сотворенную идею, но так, чтобы постигающий определение во всей полноте сам мог создать науку, представлять измеримую величину, и сам масштаб измерения» [70 - Там же. С. 12.].
   Вопросы, поднимаемые в работах русских статистиков, непосредственно касаются основы социологической информатики – родственной, дополняющей статистику и во многом происходящей из нее дисциплины. Их рассмотрение представляет современный, животрепещущий интерес. Вопросы эти касаются функционирования научной дисциплины, а именно: 1) источников информации, 2) взаимодействия содержания и форм социальной информации, установок и ожиданий пользователей информации, 3) конкретных методик анализа эмпирической информации. Особую группу составляют вопросы онтологического и гносеологического характера, трактующие социокультурную развитость общества.
   Рассмотрим эти вопросы, придерживаясь первоисточников, поскольку формулировки, содержащиеся в трудах классиков русской статистической науки сами по себе несут информацию социального плана, т. е. способствуют раскрытию знаковой стилистики информатики как отрасли, имеющей сложившиеся культурно-исторические традиции, знание которых с точки зрения научного метода носит обязательный характер.
   Представим эти вопросы в виде групп, содержательно отражающих линии связей между статистикой и социологической информатикой.
//-- 1.Об источниках информации --//
   Статистика, согласно представлениям русских исследователей, не имеет собственных материалов. Все известия, которые она исследует, находятся во внешних к ней описаниях. Отличие статистики от внешних источников в том, что статистика имеет целью описание особенностей общества.
   «Для составления конкретных статистических произведений, – отмечает Е. Зябловский, – требуется 1) из бесчисленного множества вещей не только выбирать, кои содержат ощутительные свойства достопримечательностей государства, или ощутительный вред наносят оному, 2) если сии качества мало уважительными кажутся, то надлежит оные прояснить, 3) все известия, принадлежащие к статистике, потребно располагать таким порядком, дабы с большею удобностью можно было их представлять, легче рассуждать, в целостности о каждом обстоятельстве государства и мое с обстоятельством других владений сравнивать» [71 - Зябловский Е. Статистическое описание Российской империи… С. 22–23.].
   «Цель всех статистических известий… с возможною точностью означать соотношение, в каковом во всяком разуме все классы государственных граждан состоят к целому, и каждый особый класс ко всем прочим» [72 - Герман К. Всеобщая теория статистики. С. 70.].
   «Для статистики, столь сложной в своих частях науки, самые источники, из коих заимствуются известия, должны быть разнообразны» [73 - Зябловский Е. Указ соч. С. 28.].
   Эти источники подразделяются на следующие:
   1. Государственные бумаги, своды законов, трактаты, торговые договоры, конвенции, отчеты министерств, журналы и ведомости, издаваемые правительством, народные переписи, грамоты, привилегии.
   2. Журналы, путешествия, топографии, издаваемые частными лицами.
   3. Изустные известия от знающих и беспристрастных лиц.
   4. Собственные наблюдения и исследования [74 - См.: ОбодовскийА. Теория статистики… С. 89.].
//-- 2.О правилах обращения с информационными источниками (критика источников) --//
   Перечисленные источники, как указывает Карл Герман, имеют весьма различную цену: «Искусство определять оную надлежащим образом называется статистической критикой». Статистик, по Герману, должен соблюдать следующие правила: «1) Чем больше для людей может быть выгодно скрывать истину, тем должен он быть недоверчивее к показаниям их, хотя бы они помещаемы были в государственных известиях. 2) Таким образом статистик определяет степень вероятности, каковую заслуживает такая-то правительством выдаваемая или ему сообщаемая таблица, должен оную сличить с другими подобными таблицами» [75 - Герман К. Всеобщая теория статистики… С. 81, 83, 84, 86.].
   Статистик должен сравнивать показания многих годов сряду. 3) «Что касается, – поясняет К. Герман, – изустных известий, – то оные составляют самостоятельный источник. Если несколько сведущих особ сообщают статистику одни и те же сведения, не ведая, какое употребление он намерен из сего сделать, то в таком случае можно всегда положиться на их показания; надлежит только в рассуждениях таковых особ предварительно удостовериться, могут ли и хотят ли они говорить правду. Здесь все зависит от искусства опрашивать и от того, с какою проницательностью спрашивающий способен входить в содержание ответов и судить о качествах оных» [76 - Там же.].
   К. Герман выделяет следующие приемы прояснения источников, в том числе официальных: «Наиболее можно приблизиться к истине, 1) взяв за основание известия, правительством выдаваемые, предварительно подвергнуть оные строгой критике, 2) сличить с ними все другие источники, а особенно изустные известия. Статистик никогда не должен выходить из пределов заданных ему материалов, никогда не должен предположениями заменять то, что он не знает, не показывая того каждый раз, дабы можно было надлежащим образом истинное отличить от вероятного и определить степень вероятности последнего». «Истина в строжайшем смысле сего слова есть первейшая и священная должность статистика» [77 - Там же. С. 83.].
//-- 3.О пространстве статистического момента --//
   Важную роль в статистической методологии играет процедура определения пространства так называемого статистического момента.
   «В государстве, – указывает К. Герман, – довольно долго сохраняется одно и то же состояние. Предметы хотя и беспрерывно движутся, но всегда обращаются около той же оси и долго остаются в тех же между собою отношениях… Впрочем, пространство статистического момента не может быть равно для всех государств. Если государство достигло известной степени развития, то успехи его делаются достаточно медленными. Государство долго стоит на одной ступени, особенно если естественное положение препятствует промышленной деятельности и участию во всемирной торговле; напротив того, иные государства, благоприятствуемые естественным положением и возможностью участвовать во всемирной торговле, быстро развивают все свои силы, при счастливых обстоятельствах растут и, изменяясь, требуют частного повторения всеобщих статистических исследований» [78 - Герман К. Всеобщая теория статистики… С. 87.].
//-- 4.О роли и функции культуры --//
   Исключительно плодотворной в развитии статистических методов изучения социальных процессов следует признать разработку русскими теоретиками статистики концепции культуры, рассматриваемой в качестве одного из ведущих критериев развитости общества.
   «Под культурой, – поясняет Александр Ободовский, – разумеем не только меру развития и образования всех физических и душевных способностей и сил, но также и особенность в образе их развития и образования. Культура называется физическою, техническою, эстетическою, умственною, нравственно-религиозною, смотря по тому, относится ли она к предметам сохранения физической жизни и к ее удобствам или к действию способности чувствования, способности познавательной и нравственности».
   Культура порождает образованность. Образованность творит культуру. «… Образованность, – продолжает Ободовский, – имеет: влияние не только на естественные способности и силы государства, но также и самое законодательство соображается с ее нуждами. Земля и народ представляют в государстве, относительно государственной цели, – силы, устройство государства – волю, их направляющую; культура же служит связью между силами и волею, и потому она дает и силе и воле направление к государственной цели. По сей причине культура составляет одну из важнейших статей в статистике» [79 - Ободовский А. Теория статистики… С. 80.].
   К культуре примыкает и сам язык. «Язык, – определяет А. Ободовский, – есть средство к образованию, потому что от степени богатства и гибкости зависит круг мыслей и чувствований; по той же причине язык есть мерило образованности: из него познается народный характер и степень образования» [80 - Ободовский А. Физическая география. СПб., 1838. С. 108.].
   Видное место в теоретических исследованиях русских статистиков первой половины XIX века занимали разработки систем показателей. По охвату социальной жизнедеятельности эти системы могут рассматриваться как прямые предшественники современных систем социальных показателей, в том числе показателей образа жизни общества. Такова, например, система Александра Ободовского, содержащая информацию о важнейших направлениях общественного процесса, включая социокультурное развитие и международные отношения. Показатели в этой системе подразделены на две группы: показатели внешнего состояния и показатели внутреннего состояния [81 - См.: Ободовский А. Теория статистик и… С. 86–88.].
   Подобное представление текущей информации с учетом подобающего общего и исторического контекста обеспечивало пользователю информации широкие возможности для интерпретации показателей и их дальнейшей обработки в соответствии с конкретными задачами.
   В работах русских статистиков того времени содержалось много хвалебных и даже панегирических высказываний относительно грядущей роли рациональных методов обращения со сведениями. Надежды эти связывались с поступательным ходом хозяйственной и политической жизни. Эти иллюзии относительно возможностей тогдашнего русского общества были развеяны николаевским режимом, положившим жесткий предел как свободомыслию вообще, так и просветительной деятельности в особенности. Если в дальнейшем под влиянием политической обстановки русская статистика отошла от политической науки в сторону обособления эмпирических фактов от глобальных социально-экономических, политических и культурных процессов, то случившееся не вытекало из теории статистики, столь блестяще разработанной русскими учеными начала XIX века.
   Для их подхода к отображению социальных процессов было характерно стремление к единству статистического анализа с анализом политэкономическим и политическим, стремление рассматривать эмпирию в ее материально-производительной и духовной реальности, через сопоставление эмпирии с региональным, историческим, общемировым материалом. Их иллюзия была высокой иллюзией, достойной, как и их практическая деятельность, положительной оценки. «Статистика, – подчеркивал Ободовский, – необходима и для государственной службы, и для каждого гражданина… Статистика, наконец, нужна и полезна до каждого гражданина, ибо она питает его патриотизм и сохраняет народность… Всякий образованный гражданин обнаруживает желание знать то, что происходит в государстве; вопрос, что нового? во всякое время в устах гражданина, доказывает участие его о течении общественных дел и тесно соединен с его привязанностью к государю и отечеству, но часто ведет к нелепым заблуждениям, ложным толкам, вредным мнениям, если основательные повсеместно – разлитые статистические сведения не останавливают этого тревожного потока» [82 - Ободовский А. Теория статистики… С. 52–54.].
   Русские статистики внесли существенный вклад в создание фундаментальной базы социально-информационных исследований, подготовив статистику к взаимодействию с общей и конкретной социологией. Исследование этого опыта использования статистики в качестве вспомогательной исторической и социологической дисциплины необходимо для развития социологической информатики, ориентированной на решение задач новейшего времени.
   Самостоятельное место в ряду этих задач отводится вопросам изучения знаковой природы социально-информационного отражения, вопросам взаимодействия содержания и форм социальной информации, построения и использования различных систем социальных показателей, оценивающих различные стороны социально-экономического и социально-культурного развития общества, важные проявления его образа жизни.

2.3. Знаково-гносеологический подход к мыслительной деятельности общества и индивидов

2.3.1. Информационный контекст философско-филологических разработок

   Социально-информационная проблематика активно вводилась в духовную жизнь русского общества начала XIX в. в работах по «философской статистике», тесно связанной как с непосредственной социально-измерительной, государственно-отчетной деятельностью, так и со школьным и в особенности университетским образованием. Другим каналом распространения социально-информационных идей – преимущественно в среде русской университетской науки – являлись исследования по «философской грамматике», в которых широко трактовались разнообразные вопросы анализа мыслительной, главным образом социально-языковой, практики. В рамках данного направления русской наукой XIX века были достигнуты значительные и, как показало будущее, плодотворные результаты.
   Прежде чем перейти к обсуждению достижений этого направления, необходимо отметить, что движение научной и философской мысли (быть может в первую очередь философской, а потом, уже научной) в сторону разработки методологических основ познания отражательной деятельности знаменовало общекультурную тенденцию нового времени, связанную с промышленным, социальным и духовным переворотами в общественной жизни европейских народов, коренным изменением в образе жизни всех общественных субъектов. Одна линия этого движения представлена философскими и филологическими исследованиями, преследующими цель переосмыслить функционирующие в культуре и идущие от античности и средневековья канонические тексты, дать им новую интерпретацию. Другая линия этой по-новому отстраиваемой гносеологии ориентировалась на практическое приспособление содержания этих текстов «к новым знаниям и к новым жизненным ситуациям» [83 - Амирова Т.А., Ольховников В.А„Рождественский Ю.В. Очерки по истории лингвистики. М., 1975. С. 116.].
   Налицо была социально-культурная ситуация, которая выдвинула на первый план проблему культурного общения, представляющую новую социально-экономическую повседневность – промышленное, торговое, межклассовое, межгосударственное, межэтническое, межиндивидуальное общение. В этой новой социально-культурной ситуации необходимо было выяснить, каким путем, при помощи каких средств можно было бы включить антично-средне-вековую культуру, вобравшую ценнейший опыт исторического развития, в совершенно иной мир отношений, поощряющих не только поляризацию общественных богатств, пролетаризацию трудящихся классов, их интенсивную социально-экономическую эксплуатацию, но и решительную расчистку всех ограничений и пут, накладываемых средневековым обществом на индивида как такового. Вот почему деятельность, соотнесенная прежде всего с индивидами, с их направленными к обществу личностными способностями, становится объектом различных по интересам и методологии мыслителей, сплоченных, однако, главным интересом – интересом к философской, логико-комбинаторной, перцепционной разработке мыслительно-духовной деятельности общественного человека. То есть речь шла о создании новой, соотнесенной с историческим опытом гносеологии, об определении взаимодействующих оснований орудийной, собственно социальной и собственно мыслительной отражательной деятельности.
   Сфера этой новой гносеологии строилась иерархично. В «вершине» – немецкая классическая философия: Кант, Шеллинг, Фихте, и в особенности Гегель (уровень общей философской логики). «Внизу» – научно-практическая деятельность, сопряженная с интересами экономики и социальной активности. В «середине» – разработка механизмов мышления (сознания), связанная с вычленением «атомов смысла», «значений», знаками, их комбинаторикой, их включенностью в высшие и низшие уровни познавательной и отчасти орудийной, производственной деятельности, с выделением темы передачи семантических единиц, их обработкой, их исследованием в рамках «общеинформационной» теории языка как самостоятельной, актуальной и перспективной отрасли гносеологии.
   Этот уровень (непосредственной информационной проблематики) представлен такими мыслителями, как Ф. Бэкон (1561–1626), Р. Декарт (1596–1650) и Г. Лейбниц (1646–1716). Именно Ф. Бэкон и выдвинул концепцию философской грамматики, положив в ее основу принцип индуктивного эмпирического метода. Ф. Бэкон стремился, по существу, к созданию универсального средства общения, своего рода эсперанто, возможного, по его мнению, вследствие соотнесенности общественной и языковой структуры по критериям, во-первых, чувственного восприятия внешнего мира и, во-вторых, тождественности «целевых функций» различения и выражения.
   Дальнейшее развитие эта идея получает у Декарта в его концепции философского языка, сводящего унифицируемые понятия к неразлагаемым эйдетическим элементам, с тем чтобы осуществить исчисление мыслей-идей по типу чисел натурального ряда. В этих рассуждениях оставалось сделать еще один шаг – обосновать логику эвристики как «искусства научного открытия», как «инструмента исчислений», оперирующего знаками логической символики, соответствующими как самим предметам мышления, так и правилам оперирования со знаками. Шаг этот был сделан Лейбницем. По Лейбницу, картина мышления открывается лишь на базе философского, исчисляющего языка, имеющего дело с «атомами смысла» и стремящегося заменить субъективность рассуждений исчислением «рациональных предикатов» [84 - См. подробнее: Амирова ТА., Ольховиков Б А., Рождественский Ю.В. Очерки по истории лингвистики. М., 1975. С. 177–200.].
   Знаковая деятельность человечества, конечно, не является изолированной. Она органически вплетена в материально-духовную практику. Ее задача – создание социальной памяти путем передачи сообщений. «Чтобы распространяться, множиться, – подчеркивает Гердер, – мысль должна стать словом: так и обряд должен обрести видимый знак, чтобы сохраниться для других и для потомства…» [85 - Гердер И.Т. Идеи к философии истории человечества. М., 1977. С 252.]. Соединение, «бракосочетание», по выражению Гер дера, Идеи и Знака составляет одну из основ и культуры, и всего социального бытия [86 - См. там же. С. 256.].
   Анализ знаковых систем с точки зрения их влияния на социальные процессы впервые был предложен Д. Локком в «Опыте о человеческом разуме», где Локк специально выделяет семиотику как сферу «правильного употребления знаков в целях познания целокупностей» [87 - ЛоккД. Избр. произведения. В 3-х т. М., 1960. Т. 1. Опыт о человеческом разуме. С. 694–697.].
   В определении Гегеля, знак есть «непосредственное созерцание, представляющее совершенно другое созерцание, чем то, которое оно имеет само по себе, – пирамида, в которую переносится и в которой сохраняется чья-то чужая душа. Знак отличен от символа: последний есть некоторое созерцание, собственная определенность которого по своей сущности и понятию является более или менее тем самым содержанием, которое оно как символ выражает; напротив, когда речь идет о знаке как таковом, то собственное содержание созерцания и то, знаком чего оно является, не имеет между собой ничего общего. В качестве обозначающей интеллигенция обнаруживает поэтому большую свободу и власть при исследовании созерцания, чем в качестве символизирующей» [88 - Гегель. Энциклопедия философских наук. Т. 3. Философия духа. М., 1977. С. 295.].
   Гегель неоднократно указывал на важную роль знаково-символических отношений в организации процессов мышления [89 - 6 См. там же. С. 115, 288, 293–294, 296–299, 306–311 идр.]. Анализируя мышление как форму духовной деятельности, он придает большое значение способам формирования образов, их ассоциированию [90 - См. там же. С. 288–292.], их принадлежности к «многообразным способам деятельности духа» [91 - Там же. С. 256.], опирающегося на ощущения как на свой материал [92 - См. там же. С. 279.]. Подход к мышлению, т. е. к способам узнавания (распознавания) действительности, опирающийся на знаки, символы, образы, выступает для Гегеля как «для нас или в себе тождество разума и способа действия; это тождество, – подчеркивает он, – обусловливает то, что разум начинает существовать теперь в субъекте как его деятельность. Эта деятельность есть мышление» [93 - Там же. С. 306.]. Здесь в панлогической оболочке ставятся Гегелем важные вопросы о знаковых и образных формах мышления как о внутренней объективной предметности субъективного, взаимодействующего с внешним миром.
   Мышление представляет собой, по Гегелю, диалектический процесс разрешения противоречий объективного и субъективного путем абстрагирующей и одновременно практической деятельности, восстанавливающей единство реальности в новой, обогащенной форме – «конец, следовательно, загибается здесь назад в только что упомянутое начало», – отмечал Гегель [94 - Там же. С. 307.].
   Нетрудно заметить, однако, что к началу XIX века описываемые уровни гносеологических подходов были мало связаны между собою. Сама попытка «сжатия» понятий (как показало впоследствии развитие компьютерно-информационной техники), плодотворная именно в этой своей технической ипостаси, не была достаточно соотнесена с мыслительной деятельностью как с процессом диалектическим, как с процессом индивидуально-коллективного отражения объективного мира и самоотражения социально-исторической практики. Несмотря на односторонний характер подобных посылок, забегания вперед от питающего их контекста материальной деятельности, сама идея представления одних объемов понятий в других, мысль о взаимной оборачиваемости этих объемов понятий явно обогащала гносеологический арсенал, наделяла «исчисляющий метод» диалектическими чертами. Развитие производительных сил и соответствующих отношений было все еще недостаточным (по темпу и содержанию этого развития) для того, чтобы представления о качестве мышления могли соединиться с анализом исторической социально – экономической деятельности и в этой последней усмотреть объективные системообразующие и стилетворческие начала, хотя, как было отмечено, уже в положении Ф. Бэкона о существенной близости общественной и языковой структур содержались исходные посылки возможности такого вывода. Однако представление о практике как чисто лабораторной концентрированной деятельности, или о практике опытной, но всегда индивидуальной в смысле ее эвристики, не позволяло адептам «философского языка» рассмотреть «эвристику» производственного процесса в плане кристаллизации способов материального производства, увидеть их социально организующую и в масштабах истории несомненную гносеологическую роль.
   Новые горизонты общения – значительная унификация научной и эстетической методологии, развитие мирового рынка, активизация международных отношений в условиях развивающегося разделения труда – выдвинули проблему коммуникации (языковой, психологической, пространственной) в круг непосредственной жизненной обстановки общества.
   На долю исследователей, соединивших логико-философский подход с социальным видением мыслительной деятельности, таких, например, как Вильгельм Гумбольдт, выпала задача сказать об обществе, его материально-духовных сообщениях, их механизмах, единицах и – шире – языках нечто существенное, нечто в своей предметности весьма доказательное, доказательное в стремлении к связи информационно-гносеологических уровней.
   По Гумбольдту, мышление – это непрерывно развертывающийся процесс познания, восходящий от одной сущности к другой, преодолевающий свое отчуждение и полагающий себя как самосознание человека на всем протяжении человеческой истории. Язык есть деятельность духа, мышление. На духе с самого начала лежит печать материи. Язык – одно из проявлений человеческого единства. Он представляет мышление со стороны наиболее открытой, доступной наблюдению. В языке как в творческой силе человеческого разума в разнообразии и единстве представлена каждая индивидуальная сущность. «Создание языка, – пишет В. Гумбольдт, – обусловлено внутренней потребностью человека. Он не только внешнее средство общения людей в обществе, но заложен в природе самих людей и необходим для развития их духовных сил и образования-мировоззрения, которого человек только тогда может достичь, когда свое мышление ясно и четко ставит в связь с общественным мышлением» [95 - Цит. по: Звегинцев ВА История языкознания XIX и XX веков в очерках и извлечениях.М., 1960. Ч. I. С. 69 70.].
   «… Духовное своеобразие в строении языка и народа настолько глубоко проникают друг в друга, что как скоро существует одно, другое можно вывести из него. Умственная деятельность и язык способствуют созданию только таких форм, которые могут удовлетворить их обоих. Язык есть как бы внешнее проявление духа народа; язык народа есть его дух, и дух народа есть его язык – трудно себе представить что-либо более тождественное» [96 - Цит. по: Звегинцев ВЛ. История языкознания XIX и XX веков в очерках и извлечениях.С. 71.].
   Определяя слова как знаки отдельных понятий [97 - См. там же. С. 82.], Гумбольдт проводит различие между внешней (звуковой и внутренней формой, олицетворяемой совокупностью приемов передачи звуковыми средствами внеязыкового содержания. Каждый язык, подчеркивает он, описывает вокруг народа круг, из пределов которого можно выйти только в случае, если вступить в другой круг [98 - См. там же. С. 81.]. Вот почему важную задачу, по Гумбольдту, составляет исследование специфических «образов жизни и форм деятельности духа у разных народов. Именно эти образы и формы и составляют природу народов» [99 - Амирова ТА., Ольховский Б А, Рождественский ЮЛ. Указ. соч. С. 369.]. Благодатным материалом для этого, указывает он, является история национальной культуры [100 - См. там же.].
   Само по себе выделение темы мышления, его сущности, состава, происхождения – показательно. В истории философии это выделение совпадало, как правило, с поворотной точкой фазы социально-экономического и социально-культурного развития, обозначало новый исторический этап.
   Вся древнеегипетская дидактика была по существу мифологическим наблюдением и социальным выводом по поводу источников, качества и направленности развертывания общественного процесса и его отражения. Показательно, что именно в пятом, «золотом» веке греческой античности Платон и Аристотель фундаментально разрабатывают тему мыслительности, во-первых, предельно высоко непосредственно к миру богов вознося мир идей, интеллект и, во-вторых, опрокидывая обнаруженное движение и взаимодействие понятий в саму социальную практику («Государство» Платона, «Политика» Аристотеля). Не менее интенсивно исследовались вопросы гносеологии во взаимодействии с социальными контекстами в работах неоплатоников, произведениях христианской патристики.
   Прохождение гносеологической темы через зенит социально-исторических отношений указывает, по-видимому, на повторяющийся, закономерный интерес общества к собственным отражательным возможностям, к познанию особенностей этого отражения через своих специализированных субъектов. Известный пример «пещеры» Платона говорит несомненно не только о неизбежности субъективации отраженного знания, но и об объективности отображаемого, представляя сам процесс отражения как диалектически противоречивое становление истинного, открываемое лишь в ходе практического испытания.
   Отталкиваясь от материального основания, например, производственно-измерительной практики, дающей последующие знаково-символические обобщения, абстрагирующая деятельность, достигая своего предела на прежних путях мышления, весьма часто указывает на неизбежность и историческую близость перехода к новым формам материальной деятельности, новым социальным отношениям, новым способам отражения.

2.3.2. Философско-филологические исследования мышления, языка и знаков в русской университетской науке начала XIX века

   Как отмечает Ф.М. Березин, в первые два десятилетия XIX века в русском языкознании постепенно развивается интерес к идеям всеобщей грамматики [101 - См.: Хрестоматия по истории русского языкознания. М., 1977. С. 12.]. Не в последнюю очередь этот интерес был обусловлен характером обучения в гимназиях Российской империи, где всеобщая грамматика преподавалась в одном ряду с логикой, психологией, историей философии, этикой и статистикой. В кругах образованного общества того периода идеи И. Канта, И. Фихте, Ф. Шеллинга имели широкое хождение.
   Согласно мнению историка отечественного языкознания Н.К. Кульмана, введение в гимназический курс философских предметов, в том числе и всеобщей грамматики, не представляло собой чего-либо неожиданного [102 - См.: Кульман Н.К. Из истории русской грамматики. Пг., 1917. С. 62.], поскольку интерес к информационным аспектам языка проявился уже в первых филологических работах М.В. Ломоносова. Существенно, что у М.В. Ломоносова этот интерес обнаружился именно в связи с мыслительной деятельностью общественного человека.
   В опубликованной в 1757 г. «Российской грамматике» М.В. Ломоносов указывал, что в разуме «первейшее есть слово, данное ему для сообщения другим своих мыслей…. Подобным образом, – писал он, – если бы каждый член человеческого рода не мог изъяснить своих понятий другому, то бы не токмо лишены мы были сего согласно общих дел течения, которое соединением разных мыслей управляется, но едва бы не хуже ли были диких зверей, рассыпанных по лесам и пустыням» [103 - Ломоносов М.В. Поли. собр. соч. М.-Л., 1952. Т. 7. С. 394.].
   Весь последующий период русских разработок в области филологического отражения мыслительной сферы проходит под непосредственным влиянием ломоносовских идей. Здесь следует указать на работы А. Барсова, и. Орнатовского, И. Тимковского, Н. Курганова, Н. Кошанского [104 - См. подробнее: Виноградов В.В. Из истории изучения русского синтаксиса. М., 1958. С. 32.].
   В 1806 г. (т. е. ранее работ В. Гумбольдта) в России выходит книга профессора Харьковского университета И.С. Рижского «Введение в круг словесности». В этой книге И. С. Рижский впервые в отечественной практике вводит понятие знака, причем следует отметить, что понятие это вводится в связи с проблемами мышления и отражения.
   «Слова, – отмечает И.С. Рижский, – суть знаки наших мыслей.
   Свойства означиваемой вещи должны находиться в ее изображении, если токмо оно может их выразить… Чтобы решить этот вопрос, необходимо сличить мысль с «предметом, который ее родил, ибо она также есть не что иное, как знак, или изображение оного» [105 - Хрестоматия по истории русского языкознания. С. 32.]. Подобное, явно материалистическое толкование природы знака, свойств и функций мыслей (в контексте проблем изображения) были весьма смелыми, в определенном смысле новаторскими для своего времени и свидетельствовали об общем высоком научно-теоретическом уровне исследования проблем общественной коммуникации, знака и мышления.
   Во «Всеобщей, философической грамматике», изданной Николаем Язвицким в 1810 г., дается развернутая характеристика продуктов мышления – мыслей – через сложные знаковые фигуры. Указывая на то, что предметом мышления бывают или непосредственные вещи, или их качества и связи, И. Язвицкий подчеркивает, что внутренний, функциональный смысл мысленного отражения человеком вещей в их разнообразии заключен в способностях и желаниях «сокращать речь» [106 - Всеобщая, философская грамматика, изданная Николаем Язвицким. Спб., 1810. С. 73.], представлять «главные образы наших мыслей» [107 - Там же. С. 92.]. «Люди, имея нужду в знаках для выражения того, что происходило в душах их, – пишет автор, – принуждены были изобрести различие в словах, так, чтобы одни из них означали предмет мыслей, а другие – образ оных» [108 - Там же.].
   В 1811–1812 гг. в России публикуются книги Людвига Гейнриха Якоба – «Курс философии для гимназий Российской империи», «Начертание всеобщей логики для гимназий Российской империи», «Начертание всеобщей грамматики для гимназий Российской империи». В.В. Виноградов характеризует последнюю из перечисленных книг как один из «самых замечательных трудов того времени, связанных с идеей всеобщей грамматики» [109 - 6Виноградов В.В. Из истории изучения русского синтаксиса. С. 129.].
   Указанные книги занимают особое место в становлении информатики и семиотики как дисциплин, тесно соприкасающихся с социальным отражением. Впервые в научно-философской практике Л.Г. Якоб (1759–1827) формирует знаковую аксиологию, квалифицирует знаки по их месту и функциям в отражении внешнего, в том числе социального, мира.
   Определяя мышление как «раздельное представление признаков вещей», Л.Г. Якоб смело распространяет эту формулировку не только на индивидов, но адресует ее (вслед за Ф. Бэконом) самой совокупной общественной деятельности, ее отражательным, аналоговым свойствам.
   Важнейшей заслугой Л.Г. Якоба явилась разработка знаковой теории мышления. «Мышление, – пишет он, состоит в раздельном представлении признаков вещи или частных представлений; разум ни о чем бы не мог мыслить, если бы чувства не доставляли материи. Ибо действование разума состоит только в том, что он объемлет многоразличное чувствами доставленное, или понятию дает форму… Знаки необходимо нужны к мышлению, поелику без оных не можно никакой мысли в отвлеченности составить, а тем паче удержать. Но хотя бы словесный язык был и не совершенно необходим к мышлению, однако и, разум неоспоримо, без оного никогда бы не мог достигнуть той степени совершенства, которого он при помощи языка достигнуть может, поелику язык способнее всех возможных признаков, как к сохранению, так и к сообщению другим наших мыслей» [110 - Якоб Л.Г. Курс философии для гимназий Российской империи. СПб., 1812. Ч. II. С. 15–16.].
   «Рассуждать, – отмечает Л.Г. Якоб, – есть мыслить, каким образом в одном представлении предмета бывают соединены многие представления или какое они имеют взаимное соотношение, составляя одно понятие. Представления, коих соотношения рассматриваются, касательно их содержания, именуются матернею; определение же соотношения их в предмете, формою рассуждения» [111 - Якоб Л.Г. Начертание всеобщей логики для гимназий Российской империи. СПб., 1811.С. 31.].
   Л.Г. Якоб поднялся до понимания науки как особой формы человеческой деятельности, направленной к постижению самих предметов путем объединения всех видов опытной и теоретической деятельности. Важную роль в практических областях науки играет, согласно Якобу, эвристика. – «собрание правил для методического изобретения» [112 - Там же. С. 97.].
   Интересен контекст, в котором строится определение знака и знаковости. Л.Г. Якоб образует свое определение исходя из внутренней методологической сущности вводимого понятия – через материю, содержание, структуру и функции. Сущность знака и знаковости заключается, по Якобу, в возбуждении мысли, во-первых, самого инициатора коммуникации, во вторых, у адресата коммуникации, причем как в первом, так и во втором случае это возбуждение мысли должно происходить некоторым правильным образом.
   «Каждый чувственный предмет, – указывает Л.Г. Якоб, – служащий средством к возбуждению другого определяемого понятия, в душе нашей, и притом правильным образом, называется знаком» [113 - Якоб Л.Г. Курс философии для гимназий Российской империи. СПб., 1812. Ч. II. С. 1.] И далее: «Знаки бывают или естественные, или искусственные, смотря по тому, как природа или искусство сопрягают между собой два предмета столь тесно, что понятие об одном предмете возбуждает понятие о другом. Естественные знаки называются также необходимыми, а искусственные произвольными» [114 - Там же.].
   Согласно Якобу, знаки могут быть классифицированы как знаки внутренних естественных ощущений, как-то: 1) «телодвижения, взоры; 2) срисовка предметов, изображение в собственном смысле, 3) символы, не собственно так называемые, иносказательные представления; 4) черты, т. е. письменные знаки, не имеющие никакого сходства с означаемым предметом» [115 - Там же. С. 2.].
   Язык в свете этих знаковых характеристик представляет «систему таких знаков, которые можно по произволу употреблять для сообщения мыслей» [116 - Там же. С. 3.]. Существенно, что в такую систему Л.Г. Якоб включал не только письменные знаки, но и все «прочие искусственные знаки… служащие сообщению наших понятий» [117 - Там же.].
   Л.Г. Якоб не просто говорит о преимуществах словесного языка над системами искусственных знаков, т. е. искусственных языков, но формулирует оригинальную концепцию прагматической уместности и совершенства знаковых качеств. Эти совершенства, по Якобу, суть следующие: «1) Чем из меньшего числа начал (Elementen) состоят знаки и чем легче из сих начал можно составить большую разнообразность других знаков; 2) чем легче представляются памяти и воображению; 3) чем более служат средством не только для собственного размышления, но и для сообщения наших мыслей; 4) чем более обстоятельств, в которых могут быть употребляемы и производимы по произволу; 5) чем менее они означают нечто самостоятельное, и только почитаются знаками других понятий» [118 - Там же. С. 4.].
   Позволим себе перегруппировать высказывания Якоба о критериях знаково-коммуникативного совершенства, ориентируясь на задачи информатики:
   1. Минимальными по составу элементов средствами возбуждать большее разнообразие содержания.
   2. Простота запоминания и перехода в ассоциированность.
   3. Доступность, гибкость знаковых образований.
   4. Максимизация числа пользователей.
   5. Возможность самонаблюдения, самоотчета, самосознания.
   6. Максимизация социальных и индивидуальных контекстов употребления.
   7. Выдвижение на передний план употребительных качеств.
   Составитель «Хрестоматии по истории русского языкознания» Ф.М. Березин отмечал: «Идеи, выраженные Якобом в его книге, намного опередили состояние науки в начале XIX в. и оказались непонятыми преподавателями словесности в университетах. Дальнейшее развитие этих идей было замедлено тем, что в наступившую после 1812 г. эпоху реакции преподавание всеобщей грамматики было упразднено, книга «вольнодумного» Якоба объявлена праздноумственным и бесплодным сочинением, а ее автор выслан из России» [119 - Хрестоматия по истории русского языкознания. С. 17.].
   Приведенная нами реконструкция знаково-прагматических критериев помогает лучше понять, какой потенциал был заложен в концепции Л.Г. Якоба. В его сочинении речь шла не только о словесности, но содержалось также ядро мощной информационно-коммуникативной теории, которую, как справедливо указывает Ф.М. Березин, и следует оценивать с точки зрения «опережения времени».

2.3.3. Учение А.А. Потебни о двух формах образного отражения

   Среди филологов, развивавших филологическое направление в русском грамматическом движении первых десятилетий XIX века, были такие исследователи, как Н.И. Греч, А.Х. Востоков, К.С. Аксаков, И.И. Давыдов, много внимания уделявшие изучению интонационно-смысловых аспектов речи и ее ритмо-мелодических форм. Эти аспекты и формы речи рассматривались, с одной стороны, с точки зрения внутренних элементов и темпа словесного движения мыслей и, с другой стороны, с точки зрения модальных влияний на субъектов. В «Опыте общесравнительной грамматики русского языка» И.И. Давыдова говорилось: «Как в мире вещественном мы видим действо и бытие, так и в языке, представляющем духовное воссоздание этого мира посредством слова, находим две стихии – глагол и имя. Один означает деятельность, другой – бытие, т. е. предмет видимый или умственно представляемый. Из двух понятий – действия и предмета, приведенных в единство, образуется мысль» [120 - Давыдов И.И. Опыт общесравнительной грамматики русского языка. СПб., 1853. С. 61–63.].
   Дальнейшее развитие гносеолого-информационная проблематика получает в трудах выдающегося русского ученого, профессора Харьковского университета А.А. Потебни (1835–1891), в особенности в таких его работах, как «Мысль и язык» (публикация 1862 г.) и «Из записок по теории словесности» (посмертная публикация).
   Рассмотрим более подробно концепцию А.А. Потебни. Отношение А.А. Потебни к гносеологическим и функциональным аспектам активного мыслеформного отражения глубоко социологично.
   Конечно, как филолог он в первую очередь развивал те постановки, которые были завещаны науке В. Гумбольдтом, русскими исследователями словесно-мыслительных, знаковых форм. Ему, однако, не чужды и общесоциологические взгляды на роль общественных отношений в образном отражении. Его суждения относительно способов идеализации и моделирования объектной реальности, как это видится теперь, полностью вписываются в контекст современных проблем. Столь же актуальны его суждения о соотношении науки и искусства, историчности и прогностичности процессов познания.
   Каковы исходные посылки концепции А.А. Потебни относительно отражения действительности в мысли, слове, образе, знаках? Основой мышления, его первейшим актом является, согласно А.А. Потебне, ощущение, антиципирование [121 - См.: Потебня А.А. Мысль и язык. Харьков, 1913. С. 117.]; исходной формой мысли – чувственный образ [122 - См. там же. С. 142.]. Слово в своей внешней (звуковой) и внутренней форме (способы организации и передачи содержания) призвано субординировать системы сверхобразного, т. е. системы идейно-понятийного отражения. В этой своей руководящей функции слово выступает в качестве образа образов [123 - См. там же. С. 138.].
   А.А. Потебня специально указывает, что отражение внешнего мира в мысли может развертываться или развертывается во внесловесной или комбинаторной форме. Однако экспликация образа, его смысловая, направленная к обществу овеществленность, дается только словами [124 - См. там же. С. 132.]. Ибо слова являются каналом, передаточным механизмом, через который природный и социальный мир запечатлеваются, активно осмысливаются и согласованно воспринимаются обществом в целом и его отдельными субъектами. Язык как целенаправленная, генерализующая коммуникативная система возможен только в обществе, в его орудийной и собственно мыслительной деятельности [125 - См.: Потебня А.А. Из фрагментов по теории словесности. В кн.: АА. Потебня. Эстетика и поэтика. М., 1976. С. 286, 302.]. Знаменательно, что саму сферу отражательно-мыслительной деятельности А.А Потебня именует «душевной экономией» [126 - См.: Потебня А.А. Мысль и язык. С. 154.].
   В лекциях по теории словесности А.А. Потебня характеризует эту деятельность как наиболее общий, имманентный признак человеческого общества. «Рассуждая в общем, в пределах человеческого познания, – отмечает А.А. Потебня, – эта деятельность не имеет внешней цели, т. е. человек трудится или отдыхает, или иначе, наслаждается для того, чтобы и впредь можно было делать то же и лучше. Мы преследуем при этом две цели: сохранение себя (деятельность эгоистическая) и других (семей, рода, племени, народа и проч., – деятельность, истекающая из любви к другим). Эта деятельность направлена или
   а) преимущественно к произведению (т. е., собственно, видоизменению, приспособлению и уничтожению) вещей: пищи, одежды, жилья, и того, что косвенно к ним относится, как, например, средства передвижения, охота, война;
   б) преимущественно к видоизменению самого производства, то есть сначала – производителя, человека (деятельность воспитательная).
   Это и практика и теория в широком смысле слова – стороны, различимые только мыслью, а в действительности только тесно связанные.
   Первая (практика) сама по себе была бы недостаточна для продолжения деятельности, ибо не давала бы возможность изменить ее при изменившихся условиях. Исключительная практичность, если бы была возможна, была бы смертью человечества. Например, к чему было бы приучение волов, приготовление плуга и запасы семян, если человек не знал и не сообщал другим, что, когда и как с ними делать? То же и насчет исключительной теоретичности.
   Все входящее в теорию, хотя бы и не имело видимой связи с производством вещей, практично в том смысле, что оно изменяет производителя; но есть степени практичности, то есть силы и распространения видоизменения человека, зависящие от теории» [127 - Потебня А.А. Эстетика и поэтика. С. 286–287.].
   В приведенном отрывке, несмотря на некоторую психологизацию исторического процесса, ярко проявилась стихийно-материалистическая направленность концепции А.А. Потебни на связь процессов мышления с процессами материального производства, на зависимость этих первых от вторых, на тесное и весьма значимое соотношение собственно практических, в том числе утилитарных, форм деятельности и деятельности духовной.
   В свете отмеченного А.А. Потебня рассматривает процессы мышления как процессы общественной связи, общественного осмысления, трансформации и передачи образов внешнего мира, знаковых мыслеформ, кристаллизирующихся во взаимодействии с материальным производством (не наряду с ним, но именно в его недрах (!) в две основные отражательные сферы – сферу искусства и сферу науки, с присущими этим сферам способами сгущения мыслеформ, к которым он относит идеализацию (моделирование) и типизацию (законоположность).
   Процесс познания, подчеркивает А.А. Потебня, есть процесс сравнения оснований [128 - См. там же. С. 540.]. В то же время он историчен и обретает свое значение в развертывании к будущему [129 - См. там же. С. 306.]. Выяснение особенностей этого процесса заключается, во-первых, в исследовании конкретно-исторического содержания отражения, во-вторых, в установлении конкретных механизмов этого отражения и, в-третьих, в обработке и последующем уточнении схемы взаимодействия конкретных видов отражательной деятельности общества, их соотнесенности в «духовной экономике».
   Выше мы отмечали, что, согласно А.А. Потебне, общество располагает двумя основными системами отражения – искусством в широком смысле и наукой, действующими в недрах социальной и производственной жизни. Это – особые системы теоретического отражения действительности, между «субъектами» которых посредником является человеческая мысль, мыслительная общественная практика, активно влияющая на методологию социального отражения, его направленность, темпы, первичные и вторичные формы, представленные в повседневном образе жизни как личный мыслительный стиль, воплощенный в особенностях индивидов.
   Сказанное А.А. Потебней относительно внутренних и внешних мыслеформ допускает расширенное толкование, может быть распространено на процессы отражения как таковые. В том случае, если имеется «внешний наблюдатель», заинтересованный в расшифровке содержания отражения, выявляется информационная природа отраженной реальности, ее строение, соотнесенность, закономерность и т. д. Тогда методы распознавания образов, т. е. внутренних форм отражения, обретают вполне самостоятельное значение в системе общественного разделения труда, деятельности и общения. Но именно такое истолкование искусства и науки как всеобщих специализированных общественных форм и дает А.А. Потебня. Из его взглядов, однако, следует не двухзвенная (искусство-наука), но четырехзвенная система социально-информационного отражения:

   Взаимодействие и тип связи этих отражающих систем зависят от конкретной ситуации в обществе, развития его производительных сил, деятельности его гражданских и политических институтов и т. д.
   Основное внимание А.А. Потебня направляет на исследование внутренних отражательных систем – искусства и науки, поскольку их методы отражения действительности дают в чистом виде, продвигаясь «вниз», – философский уровень. «Под рукой» Потебни давно, казалось бы, устоявшиеся в истории понятия, как, например, поэзия, поэтическое, обретают новый, не жанровый (вернее, не только жанровый), но межпредметный, междисциплинарный смысл.
   В чем суть выделения искусства в истории человеческого общества? – задает А.А. Потебня вопрос. Суть эта видится ему в той особой роли, которую играет искусство в системе разделения труда. Произведения искусства, отмечает он, «служат не удовлетворению обыденных потребностей человека, а удовлетворению потребностей его духа…» [130 - Потебня А.А. Эстетика и поэтика. С. 287.]. Образы искусства строятся по принципу слова, а действие мысли в возникающем слове, указывает он, есть всегда сравнение двух мыслительных комплексов – вновь познаваемого и прежде познанного, с последующей трансформацией образа в представление. «Представление замещает образ. Отсюда большая быстрота мысли» [131 - Потебня А.А. Эстетика и поэтика. С. 302.]. Именно эта быстрота и позволяет делать эффективные выводы о значении отраженного, поэтому в значении всегда заключено больше, чем в представлении [132 - См. там же.].
   Эта роль значения в информационной конструкции весьма существенна, она определяет полномочия слова. Слово, осуществляя связь внутреннего и внешнего планов отражения, способно поэтому становиться знаком и символом обозначаемого, переводить представление в определенный тип и класс идеализируемого мира, т. е. воплощать индивидуально чувствуемое и зримое в едином смысловом комплексе, предназначенном социальному коллективу.
   В то же время в формах искусства слово способно уходить с этого переднего, непосредственно связующего, разъяснительного плана, с тем, чтобы, оставаясь в рамках подразумевания, символичности, как, например, в живописи, музыке, скульптуре, придавать образам искусства большую гибкость, большую свободу восприятия и истолкования. Вот почему образы искусства благодаря «известной гибкости своей внутренней формы способны возбуждать самое разнообразное содержание» [133 - См.: Потебня А.А. Мысль и язык. С. 154.] и сохранять свою значимость на протяжении длительного исторического времени. Именно в этом смысле, говорит А.А. Потебня, образы искусства не повседневны, но историчны, хотя в них и может быть отражена с той или иной полнотой непосредственная социальная жизнь [134 - Там же.]. Искусство, согласно А.А. Потебне, реализует поэтический принцип – «сведение бесконечного разнообразия жизни на сравнительно небольшое число групп» [135 - Потебня А.А. Эстетика и поэтика. С. 343.].
   Такое выведение поэтического как особого деятельно-знакового принципа за традиционные предметные рамки позволило А.А. Потебне подойти к самому существу собственно информационной деятельности, не имеющей в своей практической ипостаси иной цели, чем сведение разнообразия жизни к сравнительно небольшому числу групп. Потебня дает глубоко оригинальную трактовку поэтического как общего метода получения высокоорганизованной, высокоструктурной, концентрированной информационной формы, сжимающей пространственно-временные и содержательные характеристики объективной реальности в субъективно оформленные смысловые группы, предназначенные для творчески самостоятельного расширительного развертывания этих смысловых групп в контекст новой познавательно-деятельной ситуации. Именно эти качества превращали древнюю поэзию и изобразительное искусство в могущественные донаучные средства «познания природы, человека и общества. Она (поэзия. – Я.Р.) указывает цели науки, всегда находится впереди нее и незаменима ею вовеки» [136 - Там же.].
   В чем же видит Потебня особенность науки в свете этого поэтического принципа? Различие между поэзией и наукой как основными формами творческого отражения, разъясняет он, – не в целях, но в структуре образов, в средствах и методах отражения.
   «Поэтический образ, – подчеркивает Потебня, – не разлагается во время своего эстетического действия, тогда как научный факт тем более для нас осмыслен, чем более раздроблен, т. е. чем более развилось из него суждений… Есть много созданных поэзиею поэтических образов, в которых нельзя ничего ни прибавить, ни убавить, но нет и не может быть совершенных научных произведений» [137 - Потебня А.А. Мысль и язык. С. 166.].
   Создание поэтического образа есть идеализация, сущность которой, как формулирует А.А. Потебня, состоит в выделении восприятий, «в объединении известных черт и в устранении других, присутствие коих сбивало бы мысль с пути, по которому направляет ее образ… – отвлечение, отличающееся от научного лишь видовыми признаками» [138 - Потебня А.А. Эстетика и поэтика. С. 333–340.].
   «В поэзии связь образа и идеи не доказывается, а утверждается…
   В науке подчинение факта закону должно быть доказано, и сила доказательств, – указывает Потебня, – есть мера истины. Доказательство есть всегда разложение первоначальных данных» [139 - Потебня А.А. Мысль и язык. С. 166.].
   И поэзия (искусство вообще), и наука, отмечает А.А. Потебня, оперирует фактами и первичными данными [140 - 6 См. там же. С. 167.]. В отношении друг к другу эти гносеологические формы выступают 1) как взаимосвязанные, 2) надстраивающие друг над другом этапы единого, целостного процесса информационного отражения объективной реальности. «Если искусство есть процесс объективирования первоначальных данных душевной жизни, – разъясняет А.А. Потебня, – то наука есть процесс объективирования искусства. Различие степеней объективирования мысли тождественно с различием степеней ее отвлеченности: самая отвлеченная из наук, математика, есть вместе самая несомненная в своих положениях, наименее допускающая возможность личного взгляда». И далее: «Многое заставляет предположить, что наша обыденная мысль, которая, по-видимому, только скользит по поверхности предметов и лишена всякой глубины, что даже эта мысль есть очень сложное и относительно позднее явление, составляющее результат научного анализа, предполагающее еще более поверхностную мысль» [141 - Там же.].
   Эту потребность в наиболее совершенных средствах познания Потебня опускает в самую глубину общества, показывая, что между формами обыденного мышления сознания и организованными, институциональными формами отражения постоянно возникают обоюдные прочные отношения. Лидирующую роль в движении этих отношений Потебня отводит способу сгущения первичных данных, обеспечивающему их быстрый оборот и образное обобщение. Этот способ распоряжения данными он и называет поэзией, связывая ее с доказательным, научным методом сознания и деятельности. «Поэзия, – подчеркивает А.А. Потебня, – не раз когда-либо в прошлом человечества и не изредка, от времени до времени, а постоянно служит источником науки, которая в свою очередь питает новое поэтическое творчество… Поэтический образ дает нам… возможность замещать массу разнообразных мыслей относительно небольшими умственными величинами. Эти относительно небольшие умственные величины каждый раз являются заместителями тех масс мыслей, из которых они возникли и которые вокруг них группировались. Человек, располагающий сознательно значительным количеством поэтических образов, располагающий ими так, что они свободно приходят ему на мысль, тем самым будет иметь в своем распоряжении огромные мысленные массы. Это можно сравнить с тем, что дает алгебра по отношению к конкретным величинам… Этот процесс можно назвать процессом сгущения мысли; он производится не только при помощи поэтических произведений, не ими одними, но между прочим и ими. Ввиду этого можно положительно сказать, что поэтическая деятельность есть один из главных рычагов в усложнении человеческой мысли и в увеличении быстроты ее движения. Перед человеком находится мир, с одной стороны, бесконечный в ширину, с другой стороны, бесконечный в глубину, бесконечный по количеству наблюдений, которые можно сделать на самом ограниченном пространстве, вникая в один и тот же предмет… Искусство вообще, и в частности поэзия, стремятся свести разнообразные явления к сравнительно небольшому количеству знаков или образов, и ими достигается увеличение важности умственных комплексов, входящих в наше сознание» [142 - Потебня А.А. Эстетика и поэтика. С. 502–521.]. «То, что направлено к ослаблению поэтического творчества, косвенно ослабляет и науки, и наоборот» [143 - Там же. С. 414.].
   Это рассуждение Потебни о различии и единстве форм отражения представляется весьма важным для изучения, анализа и практической организации социального процесса. Оно фиксирует наше внимание на той части учения А.А. Потебни, в которой рассматривается социальная роль форм отражения, дается их экономическое и социокультурное обоснование, ибо действие механизмов отражения происходит в обществе не само по себе, но через посредство групп, индивидов, развиваясь в конкретных социальных ситуациях.
   А.А. Потебня подчеркивает, что подтверждение ценностей искусства и науки зависит самым определенным образом от разнообразия и глубины общественной жизни, от того, в какой мере общество развивает институты понимания и осмысления культурных реалий.
   При неблагоприятных обстоятельствах, предупреждает А.А. Потебня, может наступить время, «когда с увеличением затруднений в понимании, с забвением внутренней формы, произведения искусства теряют свою цену» [144 - Потебня А.А. Мысль и язык. С. 154.]. Чтобы этого не произошло, общество должно стремиться к тому, чтобы между поэтической и научной деятельностью соблюдалось «известное равновесие», «нарушение коего отзывается в человеке страданием» [145 - Там же. С. 168.].
   «Наука, – указывает А.А. Потебня, – не изгоняет поэзию, но существует рядом с ней, ведя спор лишь о ее границах» [146 - Там же. С. 182.], с тем чтобы меньшими средствами дать простор движению большим мысленным массам. Вот почему мысли о языке А.А. Потебни – это мысли о самой сущности мыслительного и в то же время предметного, знаково-информационного процесса, позволяющего человеку «объективировать свою мысль и благодаря этому иметь возможность задержать перед собою и подвергнуть обработке эту мысль» [147 - Потебня А.А. Эстетика и поэтик». С. 541.].
   Приведенные суждения А.А. Потебни – это шаг в эпоху компьютеров, информационной и вычислительной техники, всех видов и типов моделирования. В определенном смысле – это начало или, по крайней мере, предчувствие необходимости создания операционной теории информационного процесса. «Мы знаем, что так называемая истина входит в мир узкими вратами личных мнений. Господство известного мнения, его популярность в данное время служат для нас не доказательством его истинности, а напротив, указанием на то, что это мнение достигло поры, когда оно должно измениться, и на то, в каком направлении должно произойти это изменение» [148 - Там же. С. 408.].
   Изменения эти развернулись в плане типологий способов языкового отражения (Ф.Ф. Фортунатов, А.А. Шахматов, В.В. Виноградов) и в плане построения семиотического учения о восхождении способов обработки информационных материалов, критериях семиотической развитости обществ (А.Ф. Лосев, Н.И. Конрад, Ю.В. Рождественский).
   Знаково-информационные, в том числе филологические, разработки свидетельствовали в пользу укрепления взаимодействия прикладных и фундаментальных исследований отражательных процессов. Происходило взаимообогащение, взаимное дополнение уровней и методов проникновения в сложную, во многом непонятную и закрытую область индивидуальной, социально-мыслительной деятельности.
   Представим в хронологическом порядке разработанные в русской науке XVII–XIX вв. положения, которые послужили впоследствии развитию информатики как социально-гносеологической и вспомогательной социологической дисциплины.
   Ю. Крижанич (середина XVII века): четыре важнейших причины социальной динамики.
   1. Творческие причины (субъекты действия).
   2. Материальные причины (то, из чего состоят предметы и вещи).
   3. Формальные причины (качество, благодаря которому всякая вещь является сама собой и без которого она не может существовать).
   4. Целевые причины (то, ради чего что-либо существует).
   Важнейшей мыслью Ю. Крижанича была мысль о взаимодействии бытовой, политической, духовной и социальной деятельности, включая формирование психологического склада общества.
   Петр Первый, И.К. Кириллов, В.Н. Татищев – разработка «вопросных пунктов», создание прикладных основ государственно-статистической отчетности.
   В. Андросов – «Хозяйственная статистика России», факторы социального торможения.
   М.В. Ломоносов – разработка «Российской грамматики», определение ведущего качества разума через способность передавать, сообщать мысли, опираясь на слово.
   И. С. Рижский (1806 г.) – определение слова как знака мысли, направленного на изображение объективных вещей, производимых сличением мысли с изображаемыми ею предметами.
   Л.Г. Якоб (1812 г.) – разработка знаковой аксиологии, социально-содержательная классификация знаков. Определение знаков как гносеологических операторов. Определение мышления как раздельного представления признаков вещи, описывающего объективный, в том числе общественный, мир.
//-- 1830-е годы --//
   В. Порошин – определение предмета «философской статистики».
   К. Герман, А. Ободовский – определение статистики как теоретической дисциплины, взаимодействующей с политической экономией, философией, правом и социологией.
   Е. Зябловский, К. Герман – выявление структуры статистики как предмета, в задачи которого входят классификация, обработка и истолкование социально-информационных источников.
   К. Герман – разработка правил обращения с информационными источниками.
   А. Ободовский – разработка концепции языка и культуры как важнейших характеристик общества в целом и общественных связей в особенности. Разработка номенклатуры социальных показателей.
   А. Потебня (1860, 1890 гг.) – определение мышления через чувство и его производное – чувственный образ, входящий в отражательную сферу «душевной экономии». Указание на тесную связь материального и духовного производства, взаимодействие которых вырабатывает две основные формы общественно-индивидуального отражения: искусство и науку.
   Характеристика процесса познания как процесса сравнения оснований в ходе отражения объективной реальности.
   Указание на способность высокоразвитых форм отражения сгущать отражаемую действительность, производить ускоренный оборот мыслей, сводить бесконечное разнообразие жизни в ограниченное число групп (так называемый поэтический принцип).
   Подчеркивание общественно важной роли поэтических форм для сгущения больших масс мысли.
   Исследование социальных контекстов отражения с точки зрения выработки совершенного гносеологического социально-индивидуального механизма управления социальными процессами.
   Указание на необходимость 1) поддержания равновесия между «поэтической» и «научной» деятельностью, с тем чтобы предотвращать накопление культурно-информационных сбоев, вызывающих «в человеке страдание», 2) указание на необходимость такого совершенства в объектировании мысли, которое давало бы возможность «задерживать» эти мысли и подвергать их необходимой разнообразной обработке.
   Рассмотренная структура «информационных интересов» русской науки позволяет сделать вывод, что начиная с XVII века их развитие происходило в тесном контакте с потребностями материально-духовной деятельности общества. По существу, вся социально-информационная направленность «философской статистики» и «философской грамматики» мотивировалась осознанным желанием создать такие теоретические и практические средства отражения объективной действительности, которые, во-первых, отражали бы структуру этой действительности, т. е. были бы по возможности адекватными, и, во-вторых, открывали бы в этой действительности ее формально-логические и содержательные закономерности.
   Освоив через «философскую статистику» и «философскую грамматику» методы и приемы отражения объективной реальности и в первую очередь методы и приемы отражения социального мира, русская наука в своих гносеологических разработках приблизилась к историческому материализму и его гносеологии. Но фундаментальное переосмысление теорий образно-понятийного отражения на материалистической почве было связано с марксистским этапом научно-философского развития. Выдающуюся роль в экспликации основ материалистической гносеологии сыграли труды В.И. Ленина.

Глава 3
Ленинская теория отражения и социально-информационный процесс

3.1. Отражение как всеобщее свойство материи и как творчески активный, диалектический процесс

   Учение В.И. Ленина об отражении может и должно быть рассмотрено в нескольких контекстах: 1) с точки зрения продолжения гносеологической деятельности К. Маркса и Ф. Энгельса; 2) с точки зрения существовавшей разветвленной практики философского, научного, эстетического и общественного отражения; 3) сточки зрения совершенно новой мировой реальности, связанной прежде всего с научно-техническим и социально-революционным процессом, теорией и практикой построения социалистического общества. Вместе с тем теория отражения В.И. Ленина выступает как неотъемлемая часть гносеологической культуры, в том числе ее новейших философских и практико-информационных продолжений.
   Как известно, К. Маркс и Ф. Энгельс, установив неизбежность исторической смены способа материального производства и соответствующих ему видов духовной деятельности, поставили перед собой задачу на основе предметного изучения сущности господствующей социально-экономической формации и ее духовной сферы разработать общую логико-диалектическую схему отношений между Человеком – Обществом – Природой, внутренними и внешними планами индивидуальной и общественной жизни. По сути дела, речь шла о создании на основе переосмысления корпуса идей античного, средневекового и нового времени принципов мировоззрения, которые находились бы в соответствии или в известной степени опережали стремительно нарождающиеся силы технического и научного прогресса. Именно эта гигантская по своему значению и масштабу задача была по долгу преемства воспринята В.И. Лениным.
   В подходе к отражению, к образной теории В.И. Ленин опирается на предшествующий опыт толкования образов и их влияния на человеческое восприятие.
   Он рассматривает отражение как важнейшее космогоническое и космологическое качество объективного мира. «Логично предположить, – указывает В.И. Ленин в «Материализме и эмпириокритицизме», – что вся материя обладает свойством, по существу родственным с ощущением, свойством отражения» [149 - Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 18. С. 91.]. Эта мысль продолжала линию Дидро, его положение о том, что «способность ощущения есть всеобщее свойство материи или продукт ее организованности» [150 - Там же. С. 30.]. Но у В.И. Ленина она получает более глубокое обоснование – через неисчерпаемость каждой материальной системы, включая элементарные образования. Неисчерпаемость материи означает также неисчерпаемость процесса отражения, его форм и методов.
   В.И. Ленин, однако, не только подтвердил подход марксизма к теории мысленного отражения (Gedanken Abbilder), опирающийся на ощущения и образы, через которые внешний мир «перетекает» в мышление и сознание, в том числе общественное, но развернул картину того, как реально происходит формирование образов внешнего мира, показал правильность, закономерность этого формирования как действия мыслительной культуры, способной диалектикой понятий вскрыть диалектику, противоречивую сущность самих вещей.
   Особую роль в представлении масштабов и методов развертывания этой картины играет такой источник, как «философские тетради», освещающий ленинский мыслительный стиль. В истории гносеологии это произведение уникально, ибо в нем сохранены последовательность развертывания самого процесса мышления мыслителя, его акценты, ритм, мощная способность синтетике-аналитического обобщения, полнота охвата «огромных мыслительных масс», их сгущение оборот в соответствии с вызреванием ясности в определении главного – раскрытия материалистической диалектики как живого процесса и как итог – осуществление самодвижения мысли в критериях исторически установленной гносеологической правильности.
   Именно здесь, во взаимодействии с мыслью Гегеля, ленинская мысль сверкает красками и гранями еще не реализованного замысла, еще, так сказать, стилистически неуспокоенная. В этом качестве она, быть может, наиболее наглядно развертывает свое разнообразие, свое информационное богатство. Здесь исследователь получает возможность погрузиться в полноту мышления, еще не прошедшую нивелирующей обработки быть адресованной конкретной аудитории, быть приведенной к стилистической обязательности дискурсивного изложения.
   Какие внешние причины способствовали созданию «философских тетрадей»? Выше мы указывали на два важных аспекта ленинского интереса, связанных в 1914–1915 гг. с социально-исторической ситуацией, в том числе военной, – 1) предчувствие неизбежности революционного изменения сложившейся мировой структуры, 2) необходимость рассмотреть новые факторы научного, технического и социального развития в свете философского материализма Маркса и Энгельса. Был, однако, еще один аспект, имевший непреходящее значение, – интерес к процессу мышления как таковому, к сложению новой мыслительной стилистики.
   К мысленному рассмотрению, выделяет В. И. Ленин одно из гегелевских положений, должны быть привлечены не только «внешняя форма», но и «der Inhalt» [151 - Содержание.]. «Логика, – акцентирует В.И. Ленин свою мысль, – есть учение не о внешних формах мышления, а о законах развития «всех материальных, природных и духовных вещей», т. е. развития всего конкретного содержания мира и познания его, т. е. итог, сумма, вывод истории познания мира» [152 - Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 84.].
   Ареной мышления выступает весь мир материальных, природных и духовных вещей. Понятно поэтому, что изучение этих вещей не может вестись отдельно от их создания, не в историческом процессе этого создания. Поэтому гносеологический процесс у Ленина – это представленный исторически единый, целостный процесс созидания постижения материально-духовных вещей.
   В таком случае аппарат наблюдения, например, науки и философии («круга кругов»), за движением этих вещей, за их диалектическими превращениями и переходами также должен быть в образно-понятийных формах имманентно диалектическим. «Диалектика вещей создает диалектику идей…» [153 - Там же. С. 178.* Бытие, " наличное бытие, *** – для себя – бытие, **** – мистикой идей.].
   «Бросается в глаза, – пишет В.И. Ленин, – что иногда Гегель идет от абстрактного к конкретному (Sein* абстрактное) – Dasein** (конкретное) – (Fursein***), – иногда наоборот (субъективное понятие – объект – истина (абсолютная идея)). Не есть ли это непоследовательность идеалиста (то, что Маркс называл Ideenmystik**** у Гегеля)? Или есть более глубокие резоны? (Например, бытие ничто – идея становления, развития). Сначала мелькают впечатления, затем выделяется нечто, – потом развиваются понятия качества (определение вещи или явления) и количества. Затем изучение и размышление направляют мысль к познанию тождества-различия-основы-сущности versus явления, – причинности, etc. Все эти моменты (шаги, ступени, процессы) познания направляются от субъекта к объекту, проверяясь практикой и приходя через эту проверку к истине (= абсолютной идее)» [154 - Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 298–301.].
   Эта поразительная по своей красоте догадка возможного хода гегелевской мысли является одновременно экспликацией внутренней структуры мыслительного процесса, осуществляющего поиск правильного философского образа внешнего мира, образа, в основание которого положены и сама структура его получения, и содержание его различительно-противоречностного ядра, и критерии проверки его истинности.
   Данная модель движения познания (социального отражения применительно к его общественным формам) и есть вскрытие информационной структуры объектов.
   Указав на правильность и мерность мыслительного процесса, В. И. Ленин идет дальше – к отысканию этой правильности в самой глубине природы, в ее материальном составе и самоорганизации. Он делает следующую выписку из Гегеля: «Идея есть истина. Идея, т. е. как процесс – ибо истина есть процесс – проходит в своем развитии (Entwicklung) три ступени: 1) жизнь; 2) процесс познания, включающий практику человека и технику; 3) ступени абсолютной идеи (т. е. полной истины).
   Жизнь рождает мозг. В мозгу человека отражается природа. Проверяя и применяя в практике своей и технике правильность этих отражений, человек приходит к объективной истине». И далее резюмирует: «Истина есть процесс. От субъективной идеи человек идет к объективной истине через «практику» и технику» [155 - Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 183.]. «Мысль включить жизнь в логику, – подчеркивает В.И. Ленин, – понятна – и гениальна – с точки зрения процесса отражения в сознании (сначала индивидуальном) человека объективного мира и проверки этого сознания (отражения) практикой…» [156 - Там же. С. 184.]. Указывая на неразрьвность индивидуальных и социальных контекстов познания, отражения, В.И. Ленин выделяет мысль о том, что «если рассматривать отношение субъекта к объекту в логике, то надо взять во внимание и общие посылки бытия конкретного субъекта (= жизнь человека) в объективной обстановке» [157 - Там же.].
   Здесь Ленин указывает на естественную причастность человека к миру природы. Именно эту гегелевскую мысль о природной субстанции человеческого мышления, о вхождении мышления в круг ее существующих законов и отношений Ленин и считал гениальной.
   Не случайно в этом отрывке и во многих других В.И. Ленин выделяет технику в особую область, где природно-социальное основание составляет самый смысл и сущность техники. Отсюда следует требование В.И. Ленина включить в логику бытие конкретного субъекта, показатели жизни человека в объективной обстановке, ибо без посылок бытия субъекта его отражение не может быть понято как человеческое социально-природное отражение, а его мышление как природно-социальное и историческое.
   Природно-техническое основание ложится в основу орудийной деятельности человека. Орудийность – именно она вырабатывает методологию деятельности/мышления, содержит в себе и его цели как идеальные оболочки орудийной деятельности.
   Крайне интересен отрывок из Гегеля о гносеологическом значении орудийной деятельности, сопровождаемый замечанием В.И. Ленина – «зачатки исторического материализма у Гегеля»: «Средство, есть нечто более высокое, чем конечные цели внешней целесообразности, пишет Гегель; плуг почтеннее, чем те непосредственные наслаждения, которые подготовляются им и служат целям. Орудие сохраняется, между тем как непосредственные наслаждения проходят и забываются. В своих орудиях человек обладает властью над внешней природой, тогда как в своих целях он скорее подчинен ей» [158 - Там же. С. 171–172.].
   Этот отрывок помогает осознать предметную сущность того огромного влияния, которое оказывают средства вычислительной техники, средства коммуникаций и информатики на все современное общество, в равной степени на материально-производственную и духовную жизнь, на саму общественную гносеологическую ситуацию.
   При рассмотрении материалов истории это влияние орудийного преобразования природы на самый склад социальной и собственно умственной деятельности человека обнаруживается как непреложный исторический закон. Именно «практическая деятельность человека, – подчеркивает В.И. Ленин, – миллиарды раз должна была приводить сознание человека к повторению разных логических фигур, дабы эти фигуры могли получить значение аксиом» [159 - Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 29. С. 172.]. Так, само строение логики ставится В.И. Лениным в зависимость от степени разнообразия, интенсивности практической деятельности человека.
   Отражение, в том числе рассматриваемое как человеческая практика, в общем и целом повторяет в мысли конфигурации объектов, их структуры, функции и связи, следовательно, в своей методологии, в своей культуре оно содержит в сокращении (в каждом отражательном акте) всю образно-понятийную цепь исторического человечества. «В логике, – указывает В.И. Ленин, – история мысли должна, в общем и целом, совпадать с законами мышления» [160 - Там же. С. 298.]. «Понятие (познание) в бытии (в непосредственных явлениях) открывает сущность (закон причины, тождества, различия) – таков действительно общий ход, – подчеркивает В.И. Ленин, – всего человеческого познания (всей науки) вообще. Таков ход и естествознания и политической экономии (и истории)» [161 - Там же.].
   Способность логики развертывать внутреннюю природу духа и мира во всем их богатстве есть вместе с тем характеристика самого мышления. Очевидно, что раскрытие этой внутренней природы деятельности/мышления может быть достигнуто совокупными усилиями философии, науки, искусства, которые должны раскрывать богатство всеобщего, воплощающего богатство особенного, индивидуального, отдельного [162 - См. там же. С. 90.]. Это одновременно ставит перед всей общественной сферой гносеологической деятельности общую задачу совершенствования понятийно-образных аппаратов познания, совершенствования языков копирования и декодирования, систематизации, анализа и толкования социальной семантической информации как всеобщего языка социального отражения.
   Иными словами, на передний план гносеологии выдвигается проблема понятийной культуры, с тем чтобы иметь в распоряжении такие системы образов, понятий, показателей, которые могли бы осуществить информационное отражение не случайно, субъективно, произвольно, но правильно, т. е. в соответствии с логикой самой объективной действительности.

3.2. Ленинский подход к социально-информационным проблемам

   Важной составной частью ленинской теории отражения является учение о разнообразии форм социальной жизнедеятельности как необходимом условии раскрытия культурного потенциала образа жизни, развития творческой активности членов общества, его социально-экономических, политических и социально-культурных институтов.
   Учение В.И. Ленина о разнообразии как фундаментальной общественной категории должно быть включено в аппарат современной науки о социальной информации и общественном разуме. Впервые в практике философствования категория разнообразия была содержательно эксплицирована и предметно описана в качестве критерия развитости. Тем самым эта категория была рассмотрена и в плане ее собственно информационного статуса, т. е. как категория информатики.
   Социализм, указывал В.И. Ленин, строится не только относительно всего общества, но и в каждой социальной ячейке. Местные отличия, особенности экономического уклада, бытовые формы, степень подготовленности населения – все это не просто отражается на своеобразии пути к социализму, но составляет предмет и сущность этого своеобразия. Чем больше будет такого разнообразия, тем цивилизованнее будет обеспечен и демократический централизм, тем эффективней и человечней будет действовать вся система. «Нам, – подчеркивал В.И. Ленин, – остается теперь только организовать соревнование, т. е. обеспечить гласность, которая давала бы возможность всем общинам государства ознакомляться относительно того, как именно пошло экономическое развитие в различных местностях, – обеспечить, во-вторых, сравнимость результатов движения к социализму в одной и другой коммуне государства, – обеспечить, в-третьих, возможность практического повторения опыта, проделанного в одной общине, другими общинами – обеспечить возможность обмена теми материальными силами…. которые проявили себя с наилучшей стороны в соответственной области народного хозяйства или государственного управления. Придавленные капиталистическим строем, мы не можем в точности даже представить себе в настоящее время, какие богатые силы таятся в массе трудящихся, в разнообразии трудовых коммун большого государства, в интеллигентских силах, которые до сих пор работали, как мертвые безгласные исполнители предначертаний капиталистов, какие силы таятся и могут развернуться при социалистическом устройстве общества. Наше дело состоит только в том, чтобы расчистить дорогу всем этим силам» [163 - В.И. Ленин. Поли. собр. соч. Т. 36. С. 152–153.].
   Таким образом, разнообразие должно обеспечиваться, по мнению В.И. Ленина, новыми свойствами и функциями социальных информационных коммуникаций. В. И. Ленин раскрывает состав этих функций: 1) гласность, 2) сравнимость и сопоставимость результатов опыта хозяйствования и образа жизни, 3) отражение этого опыта в форме, обеспечивающей возможность широкого обмена информацией на основе не только рационального, но и эмоционального опыта индивидов.
   «Без человеческих эмоций, – указывал В.И. Ленин, – никогда не бывало, нет и быть не может человеческого искания истины» [164 - В.И. Ленин. Поли. собр. соч. Т. 25. С 112.]. Следовательно, любая система отражения фиксируется в обществе через индивидуальный стиль субъекта, его нравственные, идеологические и эстетические предпочтения.
   В.И. Ленин связал в едином комплексе элементы разнообразия социальной действительности: 1) оснащенность исследователя в соответствии с общемировыми достижениями, 2) подход к исследуемому материалу с позиции фундаментальной теории, 3) необходимость разнообразной связи между историческим опытом и опытом настоящего, 4) необходимость обнаружения эмоционального отношения к явлениям и параллельно с этим обнаружения путей, подходов, способов, приемов достижения истины, дающих возможность самостоятельной проверки.
   Эти положения В.И. Ленина, раскрывающие своеобразие гносеологического общественного процесса, имели для теории социального отражения принципиальное значение. По сути дела, в них поставлен вопрос об изменении общественной функции социальной статистики, качественном повышении культурно-информационной роли статистики как важнейшей составной части общественного производства и общественной жизни.
   В системе социальных наук статистика играет своеобразную интегративную роль, поскольку, с одной стороны, включает в конечном счете данные всех других дисциплин, с другой стороны, подготавливает эти данные к их широкому практическому использованию, в том числе органами управления. Кроме того, статистика представляет собой срез социального мышления, особый его стиль, при котором цифровые или графические отображения живой реальности как бы отрываются от первоначального, моделируемого материала.
   В.И. Ленин ставит вопрос об информационном статусе социальных данных, их показательности относительно главных политэкономических тенденций развития страны. Данные, подчеркивает В.И. Ленин, могут быть великолепными, но для научных целей, для понимания экономики эти данные могут пропадать почти совершенно, если обработка их неудовлетворительна [165 - См.: В.И. Ленин. Поли. собр. соч. Т. 24. С 276.]. Чтобы этого не произошло, разъясняет свою мысль В.И. Ленин, обработка данных должна дать как можно больше рационально составленных групповых и комбинационных таблиц для отдельного изучения всех наметившихся или намечающихся типов хозяйств [166 - См. там же. С. 277.].
   Анализируя работы пензенских статистиков, оценивая их опыт с точки зрения методов познания, В.И. Ленин подчеркнул важность и перспективность комбинированного, перекрестного, типообразующего анализа социальных данных: «Научное значение таких, разнообразных и тем учитывающих гигантское разнообразие форм подчинения земледелия и земледельца рынку, комбинационных таблиц было бы громадно. Можно сказать без всякого преувеличения, что они внесли бы целый переворот в науку об экономике земледелия» [167 - Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 24. С. 281.]. В противном случае работы по сбору данных, не имеющих типизирующей силы, создают лишь «впечатление избытка статистической рутины или «статистического увеличения» и недостатка политико-экономической разумности, осмысленности» [168 - Там же. С. 278. 78.].
   Как видим, В.И. Ленин понимал программу обработки статистического материала не как процедуру одной лишь формально-математической комбинаторики, но как сложный процесс углубленного познания социальной реальности путем объективно получаемых связей между общими, генерализующими факторами и их конкретной воплощенностью на региональных уровнях. Не факты сами по себе, но факты в системе определенной отрасли теории общественного развития, обработанные и полученные, осмысленные гносеологическими средствами современного аппарата социального отражения, – таково ленинское отношение к содержанию социальных данных, к общественной ценности этого содержания и форме его конкретного использования.
   Так, категория разнообразия в конкретной гносеологической практике оказалась последовательно сопряженной с понятиями, методами и формами социальной статистики – этой неотъемлемой отрасли социальной информации.
   В. И. Ленин неоднократно обращал внимание на совершенствование статистики как вида социально-информационной деятельности. Он особо выделил форму социально-экономического отчета. В написанном им «Постановлении о работе замов. (Заместителей СНК и СТО)» говорилось: «Необходимо бороться неуклонно за постепенное расширение круга обязательно печатаемых отчетов всяких экономических учреждений…, ибо без приучения все большего количества населения пользоваться в библиотеках подобными отчетами ни о каком действительном превращении полуазиатской страны в культурную и социалистическую не может быть и речи» [169 - 6Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 45. С. 155.].
   В брошюре «Наказ от СТО (Совет труда и обороны страны) местным советским органам» эта мысль была сформулирована так:
   «Одно из важнейших средств борьбы с бюрократизмом и волокитой должно состоять в проверке исполнения законов и распоряжений центра местами, для этого нужны отчеты, печатаемые в общее сведение с обязательным расширением участия беспартийных, и не ведомственных людей» [170 - Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 43. С. 273. 273.]. Отчеты призваны удовлетворять «потребность в изучении, освещении, оглашении итогов нашего хозяйственного опыта» [171 - Там же.].
   Именно статистика, максимально приближенная к общественной почве, путем типизирующих процедур способна снабжать социальное отражение высшего философско-гносеологического уровня необходимыми данными о социально-экономическом и демографическом бытии общества, соединять общефилософские и социологические уровни отражения.
   Ленинское наследие по вопросам социального отражения и социальной информации может быть представлено в двух основных сферах: 1) сфера фундаментальной общефилософской и общенаучной разработки и 2) сфера теоретико-прикладного изучения и общественного использования конкретных форм социальной информации.
   Осмысление гегелевской диалектики, обогащение этой диалектики в ходе переработки исторического опыта позволили В.И. Ленину исследовать и тем самым открыть для науки и философии основные механизмы мышления как особые категории индивидуально-общественной практики, совпадающие в своем внешнем содержании и в своей внутренней структуре с движением и структурой объектов действительности.
   Выделение критериев правильности индивидуально-общественного отражения в контексте исследований умственного стиля, включая ритмы и последовательности умственных операций, дали возможность В.И. Ленину глубоко осмыслить проявления противоречий объективной реальности, их роль в усложнении разнообразия физического и социального мира, их отношения к таким узловым свойствам объективной реальности, как мера, скачок, качество и т. д.
   В свете ленинского гносеологического учения процесс образно-информационного отражения предстает в следующем виде:
   1) установление внутренней структуры внешнего объекта с учетом его связей,
   2) отображение этой структуры в понятиях и показателях его истории, сложности и граничности,
   3) перенесение этой структуры в структуру самого отражательного процесса.
   Рассматривая отражение как всеобщее свойство материи, а отражение отражения человеком как свойство его природности и культуры, В. И Ленин установил необходимость включения в гносеологию понятий жизни и деятельности индивидов в их непосредственных обстоятельствах и определил индивидов как субъектов творческого отражения и изменения природного, социального и технического миров. Тем самым в рамках человеческого существования и деятельности были осмыслены противоречивые качества общественно-исторического масштаба и действия «малых сил», посредством которых логика истории проявляет себя как практическая, деятельная гносеология.

Часть втораЯ
Современные гуманитарные основания информатики. Социальное отражение и культура

Глава 4
Культура как высшая форма социального отражения

4.1. Общественное строение и функции культуры

   Как было показано в предыдущих разделах, границы субъективного и объективного в социальном отражении подвижны. В той мере, в какой человек вовлечен в предметную, производственную деятельность, в той же самой мере он наделяет свои отражательные инструменты и организации действительной творческой силой, способной вызывать к жизни новые общественные институты, новые принципы, новые организации по-новому обученных и ориентированных людей.
   Процессы развития общественного производства и социального мышления взаимосвязаны. По мере совершенствования общественного производства совершенствуется социальное мышление и наоборот. При этом к развивающимся методам социального мышления приобщается все большее число людей, вплоть до всего населения планеты.
   Таким образом, развитие социального мышления идет по двум линиям: вглубь (путем всестороннего совершенствования методов) и вширь (путем приобщения к этим методам все большего числа людей). Эти две линии, пересекаясь, образуют культуру и цивилизацию.
   Что такое культура в марксистском понимании этой категории, каковы ее фундаментальные и прикладные составляющие?
   Культура, согласно Ф. Энгельсу, – это действительно ценное в исторических формах науки, искусства и общения. Задача общества – сделать это действительно ценное достоянием всех членов общества в целях его наилучшего восприятия и развития [172 - См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 18. С. 215.].
   Взаимодействие культуры и общества относится к наиболее сложным проблемам. Ничто не кажется столь очевидным, как наличие такого взаимодействия. Ничто, однако, не поддается расшифровке с таким трудом. Все происходящее в обществе облекается в формы культуры, все нормативное предстает как итог развития.
   Остановимся на важнейших составляющих культуры. Культура подразделяется на подобласти [173 - О классификации видов культуры см.: Рождественский Ю.В. Курс лекций по риторике. М., 1987.]:
   I. Материальная культура: 1) освоенность природных ресурсов, 2) состояние почв, 3) одомашнивание растений и животных, 4) развитость транспортных и информационных сетей, 5) совершенство строительных систем и сооружений, 6) состояние машин и оборудования, 7) совокупные навыки и профессиональные умения населения, 8) средства управления.
   II. Физическая (телесная) культура: адаптивные возможности человеческого организма, богатство, разнообразие движений и пластики, обогащение памяти и чувственной сферы.
   III. Важнейшую роль в процессе исторического развития общества играет духовная культура, осуществляющая отбор, хранение и передачу образцов общественного опыта.
   По формулировке Н.И. Конрада, духовная культура представляет собой совокупность форм и правил общественной жизни, созданных обществом и соотнесенных с некоторыми эталонами [174 - См.: Конрад НМ. Избранные труды. М., 1974. С. 110.].
   Основными общественными функциями духовной культуры являются: 1) отбор навыков и умений, находящихся в распоряжении обществ, 2) отбор и накопление материальных объектов, имеющих семиотическую значимость, 3) целостное обучение народов. Отдельное лицо не может быть обучено совокупной культуре, равно как лишь индивидуальными усилиями не может быть обеспечена и ее сохранность. Сохранение, поддержание и развитие духовной культуры достигается деятельностью тысяч и миллионов людей.
   В составе духовной культуры выделяется содержательное ядро – отобранные образцы фундаментального опыта (классика) и то, что образует их популяризацию – функциональные элементы культуры; особые способы передачи и сохранения образцов – жанры и виды культурной деятельности; организационные и материальные базы, включая специализированный персонал, финансы, технику, помещения, обеспечивающие функционирование культуры.
   Спортивное искусство является посредующим звеном между искусством телесной пластики (балет, цирк, народные танцы) и волевой состязательностью (игры), формализуемой по определенным этическим и гносеологическим правилам. По мере развития своих воспитательных и зрелищных функций спортивное искусство включается в мир духовной деятельности.
   Социальная культура – это та часть духовной культуры, которая активно функционирует в данное время.
   Социальная культура охватывает и сплачивает такие сферы общества, как экономика, духовная деятельность, повседневное бытие, управление, политика. Она отлагается в сознании и действиях людей как конкретный стиль деятельности, мышления и поведения. Социальная культура выражает степень конкретного разнообразия видов деятельности, благоустройства городов и поселений, развитости социально-культурного обслуживания и коммуникаций, сохранения природной и исторической среды, эффективности учреждений и ведомств, гуманизации семейных и межличностных отношений, действенности речевого и знаково-информационного общения и т. д. Ее анализ соотнесен с субъектами социальных отношений – обществом в целом, коллективами, индивидами, регионами.
   Все составные части культуры так или иначе связаны с соотношениями рабочего и внерабочего, свободного времени. Наличие резервов свободного времени позволяет обществу раскрывать способности индивидов, облагораживать и возвышать потребности людей. Характеризуя свободное время как высшее общественное богатство, К. Маркс указывал, что благодаря свободному времени «происходит своеобразное развитие индивидуальностей», их художественное и научное развитие [175 - Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 46. Ч. II. С. 214.]. В социологическом изучении социальной жизнедеятельности, опирающемся на конкретные данные, существенно представлять направление, в рамках которого осуществляются такие способы реализации свободного времени, как производство и чтение текстов, организация воспитания, общения и досуга. Все эти способы сопряжены в социологическом исследовании с измерениями и измерителями. Одна из эффективных шкал объективации материальной и духовной деятельности – шкала затрачиваемого времени. Измерения эти достигают своей цели тогда, когда они совмещены с исследованием содержания объекта. Даже в специальных исследованиях измерять лишь время, расходуемое, например, на чтение, общение с телевизионными, кинематографическими, театральными произведениями и т. д., – недостаточно для анализа духовной жизни общества. Только с учетом конкретных реалий культуры временные затраты обретают методологическую силу.
   Понятие духовной деятельности шире понятия культуры. В культуре производится отбор единиц социальной информации, подлежащих впоследствии общественной оценке и окончательному отбору в ходе длительного массового освоения. Далеко не все публикуемое переходит в культуру, не все, что кажется новым, популярным и модным, выдерживает испытание временем. В обществе производятся миллиарды единиц социальной информации, издаются миллионы книг, осуществляются тысячи театральных и телевизионных постановок, концертов, демонстрируется множество кинофильмов, но лишь некоторые из них переходят в образцы, становятся эталонами высокого духовного ранга, формируют ядро классики культуры, ее философскую, этико-эстетическую базу.
   Как составная часть, органическая часть образа жизни общества, культура в прикладной социологии исследуется во взаимодействии ее общих и особенных аспектов в плане: 1) общественного становления образцов, 2) использования наличных образцов различными группами населения в зависимости от возраста, пола, образования, материального положения, места и региона проживания, 3) реального воплощения образцов в материальной деятельности, сознании, социальных ролях, бытовом и правовом обиходе. Все эти аспекты социального проявления культуры в действительности жизни, конечно, переплетены, но исследование их целостности неизбежно предполагает вычленение конкретных аспектов и ситуаций.
   Трудность изучения культурной проблематики заключена не только в чрезвычайной сложности культуры как социальной системы. Анализ ее проявлений всегда должен считаться с тем, что решающим судьей в отборе образцов является время, совокупный опыт людей, историческая практика. Вот почему необходимо исследовать социокультурные базы духовной жизни общества, с тем чтобы представить объективные составляющие культурогенеза.

4.2. Социальная информация и духовная культура

   Понятие культуры многогранно. В дальнейшем мы будем использовать понятие культуры, имея в виду лишь ее духовную форму.
   Не все знаковые акты входят в состав духовной культуры. Для того чтобы знаковый акт вошел в культуру, необходим особый отбор культурно-значимых актов. Отсюда виден первый признак духовной культуры. Духовная культура есть результат исторического отбора знаковых актов. Совокупность знаковых актов, вошедших в состав духовной культуры, сохраняется обществом. Уничтожение культурно-значимых знаковых актов запрещено. Запрещение оформляется по-разному – в виде экспертного заключения, юридических норм и административных правил. Нарушение этого запрещения носит название вандализма. Если произведения культуры ветшают, то они подвергаются восстановлению и воспроизводству с целью сохранения для будущих поколений. Следовательно, вторым признаком духовной культуры является ее хранимость.
   Рост духовной культуры происходит в двух направлениях: а) за счет отбора из всех вновь созданных знаковых актов отдельных актов, значимых для культуры; б) за счет реконструкции прежних знаковых актов, которые по тем или иным причинам не вошли в культуру или были утрачены. Например, критики, филологи содействуют путем своих оценок отбору из состава художественной литературы произведений классики. Классические произведения входят в культуру и распространяются через школу. Но в современную культуру могут войти знаковые акты, которые раньше общество не считало культурным достижением. Например, вся древнеегипетская литература после принятия египтянами христианства, а затем и ислама была ими предана забвению, древнеегипетский язык забыт и утрачена древнеегипетская письменность. В XIX в. Ф. Шампольон дешифровал египетскую иероглифику, и с тех пор египетская литература стала переводиться, прочитываться, входить в духовную культуру общества.
   Реконструкции подвергаются не все знаковые акты, а только те, которые считаются важными для современного состояния культуры. Например, Возрождение в Европе, по общему мнению, представляло собой новое обращение к эллинскому языческому миру, ранее частично забытому.
   Особенности развития культуры во времени заставляют предполагать, что в культуру отбираются знаковые акты, имеющие значимость для последующей жизни общества как прецеденты, примеры творческих решений, принятых людьми в историческом прошлом и настоящем, могущие иметь значение для формирования знаний и шире – для самой способности действовать в будущем тем или иным способом. Таким образом, культура как совокупность знаковых актов из прошлого обращается в будущее.
   Духовная культура может быть определена как представленный в знаковых актах опыт человечества. С точки зрения такого определения она выступает как особая разновидность социальной информации, содержащая этот опыт и не имеющая обычно прямого утилитарного значения. Другая часть социальной информации по своему характеру непосредственно утилитарна. Это повседневные знаковые акты, направленные на разрешение конкретных вопросов, обусловливающие конкретные действия и не отлагающиеся в виде обозначенного в культуре опыта.
   С помощью понятийного аппарата семиотики можно исторически характеризовать социальную информацию как категорию человеческой мыслительно-деятельной практики. Подобный подход позволяет, в частности, рассматривать образ жизни как проявление определенного социально-исторического стиля, оформляющего социально-экономическую формацию.
   Следует подчеркнуть, что современное человеческое общество уже стоит перед необходимостью систематического научного описания всеобщей культуры как разнообразия национальной культуры и исторического образа жизни, т. е. перед исследованием типологии культуры, мышления и образа жизни.
   Как показал К. Маркс, соотношение культуры общества и личности зависит от исторической эффективности способа воспроизводства социальной жизни, от наличия ресурсов свободного времени, направленного на раскрытие высших способностей. С точки зрения опыта истории расцвет и поддержание культуры зависят от того, насколько ею владеют массы населения. Примеры Древнего Египта, Вавилона, Греции и Рима показывают, что при нарушении меры в указанном соотношении происходит смена формы общественной жизни. Глубокое отчуждение рабов и всех «неграждан» (Рим) от наличной культуры, духовной деятельности лишало общество социальной опоры в поддержании норм и ритуалов, связанных с добровольной деятельностью индивидов, и в конечном счете открывало эти общества внешним завоеваниям, внутренним катаклизмам.
   Важно представлять культурно-историческую обусловленность социально-перцептивной и образной деятельности, возможности взаимодействия с другими ареалами этой деятельности, в том числе с ареалами, глубоко отличными по тем или иным способам организации материально-духовной жизни. Здесь мы подходим к определению категории «цивилизация».

4.3. Цивилизация как культурно-информационная и предметная форма образа жизни

   Категория «цивилизация» занимает важное место в анализе общественного развития [176 - О соотношении понятий «цивилизация» – «культура» – «общественно-экономическая формация» см.: Новикова ЛИ. Цивилизация и культура в историческом процессе. Вопросы философии. 1982. № 11; Цивилизация в современном мире. М., ИФАН. 1983.]. В значительной мере она связана с разнообразием форм производства и передачи социальной информации. Появление цивилизации как высокоорганизованной формы гражданского общежития Ф. Энгельс связывает с развитием средств накопления и распространения знаний, в первую очередь развитием письменности – важнейшей системой социальной памяти. Именно прогресс семиотического производства во взаимодействии с прогрессом материального производства обусловливает историческое восхождение социокультурных форм образа жизни.
   Как историко-культурные формы образа жизни цивилизации отражают особенности общественной формации, демонстрируют богатство социальной жизни, связанное с разнообразием конкретных условий жизненного процесса. Как показывает история, даже на базе одной и той же социально-экономической формации может существовать множество цивилизаций. Например, на базе рабовладельческой формации существовали такие различные цивилизации, как шумерская, египетская, персидская, греческая, римская и др. Разнообразием цивилизаций характеризуется и феодальное общество.
   Цивилизации – воплощение в социально-экономической структуре общества материальной и духовной культуры. Но это не только претворение культуры. Это – совокупная реализация всей исторической системы образа жизни данного общества, включая не относящиеся к высоким образцам аспекты жизненного процесса.
   Различия между понятиями, например, античной культуры и античной цивилизации хорошо видны в том, что конкретные институты греческого и римского обществ давно перестали действовать, перестала существовать сама наличная жизнь, тогда как греческая и римская культуры, информация об образцах материального и духовного производства, состояний правления, умственного и телесного развития, воспитания и т. д. поныне продолжают действенно жить. Культура – концентрированный опыт цивилизаций.
   Важным с точки зрения соотнесения форм жизнедеятельности является вопрос типологии взаимодействия социально-экономических формаций, цивилизаций и культур. Ценные соображения высказаны в этой связи академиком Н.И. Конрадом. Суть его концепции заключается в дальнейшем развитии ленинского учения о неравномерности социально-экономического и культурного развития. Ключевые положения данной концепции можно суммировать следующим образом: а) историческая обусловленность темпов развития общества; б) относительная самостоятельность культурных процессов; в) универсальность культурно-цивилизационных сдвигов в рамках развития социально-экономических формаций. Дальнейшая детализация указанных положений, также в суммарном виде, может быть представлена так:
   1. В каждую эпоху движение вперед начинается в каком-нибудь одном регионе мира и затем охватывает другие регионы.
   2. Наряду с материально-производственными факторами все более важную роль в образовании культурно-исторических сдвигов играет накопление духовного опыта.
   3. Исторический процесс обладает сложной ритмикой: большие циклы содержат в себе малые циклы – переходные эпохи, в которых происходит соединение информационных потоков.
   4. Формы переходности фиксируют новые отношения в рамках старых.
   5. В. истории наблюдается чередование ведущей роли старых и новых народов.
   6. Культурное накопление есть расширение сферы гуманизма.
   7. Цивилизации уходят – культурный опыт цивилизаций сохраняется [177 - См.: Конрад Н.И. Избранные труды. Литература и театр. М., Наука. 1978. С. 3–17. 29–49, 60–72, 387–403, 414–432.].
   Говоря о необходимости разработки критериев общественного прогресса, Н.И. Конрад писал: «Существовали различные представления о том, что надлежит считать прогрессом в культурной жизни человечества. Весьма распространено мнение, что прогресс следует видеть только в повышении уровня материально-технической культуры. Но даже тот отрезок истории, который четверть века назад прошел на глазах ныне живущего поколения, со всей наглядностью показал, что в одной из европейских стран едва ли не самый высокий для того времени уровень материально-технической культуры оказался совместимым с едва ли не самым низким для цивилизованного человечества того времени уровнем морального сознания. Вполне понятно, что этот факт, воспринятый во всей его глубине и серьезности, многих привел к историческому скептицизму, а некоторых и к еще более горькому – историческому пессимизму. Однако и это не было самым тяжелым: ведь и скептицизм и пессимизм все-таки движение человеческого разума, не могущего равнодушно пройти мимо всего происходящего. Гораздо страшнее, что одновременно распространился цинизм, равнодушие, безразличие ко всему, кроме материальных благ, отказ от всякой думы о будущих путях человечества.
   Спор со скептицизмом, пессимизмом, с одной стороны, и борьба с цинизмом, духовной инертностью – с другой, и являются в настоящее время особенно необходимым. И прежде всего следует восстановить истинность простого положения: исторически прогрессивно только то, что сочетается с гуманизмом и определяется им» [178 - Конрад Н.И. Избранные труды. Литература и театр. С. 14–15.].
   Оценивая тенденции дальнейшего развертывания исторического прогресса по этому критерию, Н.И. Конрад писал: «Мне кажется, что для общественных движений нашей эпохи характерны как раз идеи не столько национальные, сколько интернациональные, и именно в этом состоит ее историческое значение. История в дальнейшем еще покажет силу интернациональных, общечеловеческих мотивов в действиях общества, хотя антагонистические классы еще существуют, а нации – со всеми присущими им их собственными интересами – не только существуют, но бурно развиваются; социалистический строй не уничтожил нации, он даже укрепил их, утвердив их подлинную суверенность, но вместе с тем ввел их активность, да и самое бытие, в интернациональное русло» [179 - Там же. С. 430.].
   Учение Н.И. Конрада о культурно-цивилизационных основах и формах социально-исторического процесса является важным вкладом в социологию. В прикладном плане высказанные идеи позволяют более полно осознать место теорий образа жизни в историческом анализе, место и роль информационно-семиотических методик в разработке комплексных систем исторических, современных и футурологических показателей общественного развития, методологии их сопоставления, сравнения и оценки.
   Изучение социальных процессов под углом зрения взаимодействия элементов и частей социально-исторического целого составляет необходимую базу информационного исследования общественной жизнедеятельности.
   В глобальных исторических рамках некоторые социальные процессы могут избираться в качестве эталонных, образующих базу оценки развития. В качестве таковых выступают, например, изменение темпа роста народонаселения и изменение темпа окультурации территории. Так, по расчетам американского биолога Эдуарда Дивея, за одно тысячелетие неолитической революции население ойкумены возросло более чем в 16 раз, превысив 80 млн. человек, а плотность его возросла в древних очагах культуры в 2,5 раза и достигла 1 человека на 1 кв. км [180 - Данные приводятся из вступительной статьи Н.Я. Мерперта «Неолитическая революция» и ее памятники. – В кн.: МеллертДж. Древнейшие цивилизации Ближнего Востока. М., 1982.].
   Вопросы содержательного состава систем показателей цивилизационного плана существенны, ибо, опираясь на эти показатели, социолог может выявить влияние цивилизаций на диалектику современных общественных процессов, взаимодействие уходящих, функционирующих и восходящих социальных форм, т. е. представить в показателях диалектику социально-исторического процесса.
   В наличном социальном бытии с разной степенью активности функционируют одновременно: 1) предметы и отношения исторического мира – высшие культурные ценности и образцы, выступающие в роли показателей материально-духовной развитости; 2) предметы музейно-раритетного и окказионального характера; 3) предметы материально-производственного и знакового назначения, непосредственно организующие данное общество; 4) предметы материально-производственного и знакового назначения, выработанные в международной среде. В известной степени каждая социальная группа устанавливает свое, относительно устойчивое отношение к этим предметам, которые в совокупности выступают как стиль жизни общества.
   Чем выше историческое самосознание общества, чем точнее отбираются наличные образцы деятельности и отношений в его культуру, тем более глубоким, прочным, перспективным оказывается его цивилизационное основание, оформляющее и дифференцирующее содержание социально-экономической формации.
   В свете сказанного важно отметить, что конкретные формы воспроизводства общественной жизни предопределяют и тип социально-исторического мышления. Например, первобытнообщинному строю соответствует тип мифологического мышления с его особыми представлениями о времени и пространстве, образными системами, выводимыми их одухотворенности и тотемическо-го именования конкретных природно-космических сил. Миф и его образные системы не только определяют место человека в его природном окружении, но и подкрепляют и нормируют его социальные действия [181 - См.: Леви-Стросс К. Структура мифов. Вопросы философии. 1970. № 7.]. Подобные отношения полностью соответствуют уровню развития первобытно-общинного человека, возможностям его выживания посредством предметной деятельности, возможностям накопления, передачи и последующей дифференциации его опыта.
   Если рассматривать общество с точки зрения эйдетической деятельности, с точки зрения оперирования элементами восприятия внешнего мира, то перед нами раскроется картина преобразования индивидуальных ходов мышления в систему общественных образцов. Очевидно, что индивидуальное и общественное сознание, объективированные в материальных образцах, находятся в неразрывной связи со способами социальной организации.

4.4. Социально-гносеологическая ситуация как элемент общественного процесса

   Ситуации являются производными цивилизации. В них отражается ее неповторимый характер. Сквозь призму ситуации преломляются универсалии социального бытия: рождение и смерть человека, установление и разрыв брачных отношений, воспитание юного поколения и попечение о престарелых, трудовая, познавательная и управляющая деятельность. Каждая цивилизация, однако, по-своему формирует эти универсалии.
   Домашнее хозяйство, семейный климат и отношения, школа, духовно-умственные проявления в Древнем Египте устраиваются иначе, чем в Древнем Риме и Греции или в средневековье. Лишь получая сведения о конкретных типах ситуации, мы составляем представление о характере данной цивилизации, о ее отличиях от других цивилизаций. Тем самым создаются предпосылки для исторического сравнения и осмысления цивилизации как культурно-исторической общности, предопределяющей формы и в значительной степени содержание социальной жизни, поскольку культура нормирует здесь не только сознание, но и психологию людей, умственный стиль, откладываясь в поведении установками, стереотипами, обычаями. Вот почему всякое «внешнее» регулирование социальных отношений рано или поздно наталкивается на необходимость подхода к этим отношениям с позиций данной цивилизации и в контексте всеобщей истории материальной и духовной культуры.
   Как может быть представлена схема анализа эмпирического материала ситуаций индивида? Прежде всего необходимо дать список универсалий, которые характеризуют определенный тип социальных взаимодействий в соответствии с типом цивилизации и эпохи (см. табл. 1).
   Как показывает история, социальная ситуация во всех своих рангах – это всегда гносеологическая ситуация, в которой интерпретируется уровень культуры общества.
   Представление ситуации за рамками гносеологического содержания – всегда условно, неполно, не релевантно для самой сущности индивидов и человеческого общества. Картина развития знаковых образований, картина повышения их роли в процессах взаимодействия базиса и надстройки общества дает важную информацию относительно культурно-исторической обусловленности гносеологических ситуаций. Ситуации гражданина греческого полиса глубоко отличны по стилю (т. е. по темпу, интенсивности, смысловому акценту, технике социализации) от ситуаций свободного жителя провинций Римской империи или ситуаций современного лондонского клерка. Этот разрыв становится еще более контрастным, когда сравнению подлежат полярные обстоятельства.
   Показатели качества культуры и социальной информации, общие показатели качества жизни составляют важную часть содержания цивилизационной характеристики общества. В советской социально-информационной практике цивилизационные показатели занимают важное место в общественной информационной системе. Их роль двояка: 1) они дополняют текущую информацию о социально-экономических процессах и бытовом образе жизни социальных общностей; 2) они, и это их главная функция, направлены на раскрытие социальных факторов культурно-информационного производства и одновременно связывают повседневность с базисно-надстроечным и цивилизационным историческим уровнем.

   Таблица 1
   Цивилизационные универсалии

   По своим функциям цивилизационные показатели могут быть связаны:
   1) с результатами социально-экономического процесса; результатами идеологической работы, непосредственно и более отдаленно запечатляющимися в нормах деятельности и обыденной жизни индивидов – профилирующая группа показателей, в которой эффективность материальной деятельности общества представляется показателями производительности, соотнесенными с показателями правопорядка, потребления материально-духовных благ, с показателями развитости совокупного производства и глобальной инфраструктуры социальной и культурно-информационной сферы общества;
   2) с итогами конкретных социальных и культурных процессов – влияние произведений материальной и духовной культуры, различных видов социальной информации, различных аспектов деятельности общественных институтов на сознание, поведение индивидов, социальную направленность их мышления, их гносеологический опыт, их оценки текущей реальности, включая производственную, жизненную, материально-бытовую и духовную среду.
   Последующие группы раскрывают фактографическую базу оценивающих показателей:
   3) показатели, связанные с общим строением культуры и социальной информации в соответствии со структурой производительных сил и производственных отношений, а также науки;
   4) показатели материальной и экологической обеспеченности индивидов в соотнесении с показателями демографической структуры, профессионально-образовательного уровня населения, отраслевыми, региональными, общесоюзными и общемировыми показателями производительности труда;
   5) показатели, связанные с политической активностью индивидов, их политической культурой в сфере управления общественным производством и обществом в целом;
   6) показатели оценки индивидами образцов массовых коммуникаций, ориентации индивидов на виды деятельности, образования и культурного потребления;
   7) показатели социального обслуживания и обеспечения, влияющие на формирование культурно-бытовых привычек, обычаев, включая показатели моды, стилей, публичной и частной нормативности;
   8) показатели структуры культурной коммуникации: а) дифференцированность «образного производства», материальная оснащенность его базы; б) емкость и состав информационных систем;
   9) показатели уровней семейно-школьного ориентирования на общекультурные, профессиональные, этико-эстетические стилевые образцы.
   Указанные типы цивилизационных показателей призваны отображать и интерпретировать сложный характер современной жизни общества, в которой духовные цели, потребности и стимулы играют роль, сравнимую с материальными потребностями и стимулами.
   Исключительно важное место занимают социокультурные, цивилизационные показатели в анализе и прогнозе социальных ситуаций. Здесь важно иметь в виду, что такие внутренние формы социума, как речь, обычаи, обряды, этика семьи, общение, носят столь же выраженный культурный характер, как наука, литература, искусство. Без этих характеристик образ жизни принимает вид условной социально-экономической абстракции над многообразием социальной действительности.
   В таких важнейших социально-экономических характеристиках, как производительность труда, качество и количество продукции, масштабы, направленность и темпы научно-технического и социального прогресса, необходимо усматривать их культурную сущность, т. к. они не только воплощают народное образование, науку, но и способны непосредственно управлять текущими и особенно перспективными делами общества через его идеальную сферу, ее образно-понятийный состав, отражающий и преображающий социум со стороны самосознания общества.
   С помощью цивилизационных показателей удается более детально и глубоко анализировать противоречия общего и регионального характера. К их числу следует прежде всего отнести противоречия: а) между достигнутым уровнем культуры производства, включающего в свой состав фундаментальные и прикладные науки, и уровнем социальной реализации передовых приемов труда и технологий; б) между нормами культуры, с одной стороны, и нормами реального поведения, включая потребительское поведение и право; в) между ориентациями индивидов на образованность и творческий труд и широкой «конвейеризацией» производства при условиях относительно медленного сокращения ручного труда и потребностей производства в деятельности, основанной на таком труде; г) между ростом оперативной информации в сетях массовой коммуникации и растущими потребностями индивидов в «большой культуре». Данные цивилизационные противоречия составляют содержательную ось, на которой развертываются непосредственные ситуации индивидов, коллизии текущего и перспективного, указывающие на исторически неизбежное и одновременно достигаемое лишь ценой огромных, осознанных усилий развертывание будущего из настоящего.
   Рассмотрение культурно-исторических материалов позволяет сделать некоторые общие замечания относительно ключевых показателей, связывающих деятельность, осуществляемую в рамках определенной территории, с направленностью и дифференцированностью этой деятельности в рамках общества.
   В этом плане интересен опыт орловского исследования 1979 г., проведенного ИСИ АН СССР, где были получены емкие информативные индексы, касающиеся общего круга социокультурных и конкретно-социологических исследований образа жизни.
   Приведем эти индексы.
   1. Индекс равномерного заселения (окультурации) территории: отношение хозяйственно-культурных объектов региона к площади и численности его населения.
   2. Индекс устремленности к культурному потреблению: отношение единиц хранения, распространения и переработки информации к численности самодеятельного населения.
   3. Индекс дифференцированности занятий: отношение числа профессий и видов деятельности к численности населения региона.
   Индекс равномерности заселения территории содержит информацию о развитии производительных сил и производительности труда, выражаемых в окультуривании среды обитания.
   Индекс устремленности к культурному потреблению характеризует степень семиотической развитости общества, распространенности в обществе средств обработки, хранения и передачи информации, виды распространения культурных образцов.
   Индекс дифференцированности занятий отражает степень развитости социального поприща, его соответствие генетическому разнообразию индивидов, взаимодействующих с бесконечно разнообразным природным и искусственным миром.
   Подобные индексы могут использоваться для конкретизации расхождения ресурсов общества относительно территории обитания, разделения труда и культурно-информационного потенциала.
   Указанные индексы цивилизационной развитости обрисовывают состояние общества со стороны его внутренней инфраструктуры и соотносятся с универсальным философско-историческим критерием К. Маркса как элементы, части системы с ее целостностью. Так, например, «индекс равномерности заселения территории» устанавливает исходную пространственную базу «разнообразия развития»; «индекс устремленности к культурному потреблению» и «индекс дифференцированности занятий», с одной стороны, обосновывает критерий «различения талантов», с другой стороны, обосновывает генерализующий критерий «богатство общественных отношений».
   Сказанное означает, что общество с точки зрения цивилизационной воплощенности обладает сложной внутренней и внешней структурой. Информация, полученная с помощью указанных критериев и индексов, описывает социальную структуру общества, исходя из задач культурно-исторического сопоставления параллельных данных социальной информации: информации о способах и стилях социальной жизни, фактах настоящего и тенденциях будущего.
   Укажем еще один индекс – отношение стандартизации трудовых операций к индивидуализации труда. Этот индекс выражает меру творческой активности труда. Зафиксированное здесь отношение означает, что мера стандартизации имеет предел, превышение которого снижает долю нестандартизованного, творчески-индивидуального труда в общем трудовом процессе и, следовательно, снижает общую производительность труда. Исходя из данного положения, можно заключить, что по мере развития производительных сил и социальных отношений общества будет развиваться не стандартизация как самоцель, а такая стандартизация, которая высвобождает умственные и физические силы самого человека для творческого взаимодействия с силами природы, дальнейшего углубления и расширения ноосферы человечества. Выдвинутая К. Марксом историческая задача полного раскрытия высших творческих способностей человека, преодоления противоречий между физическим и умственным трудом превращается теперь в практическую общественную задачу. Очевидно, что такое решение может быть достигнуто лишь обществом, преодолевшим имущественные, сословные и классовые перегородки, а также перегородки, возникающие вследствие неразвитости производительных сил.
   Совокупность исторически обоснованных показателей вполне согласуется как с материалами о динамике образа жизни, соответствующими развитию структуры общества в истории социально-экономических формаций, так и с данными социологической информатики о развитии социальных семиотических систем.
   Конкретная динамика этих показателей показывает, что общество реализует определенные цели развития. Эти цели развития, как показывают материалы статистических и иных обследований, сводятся в конечном счете к обеспечению каждого члена общества достойной его деятельностью. Это означает, что в силу индивидуальных способностей каждого человека и в силу изменения структуры конкретных видов занятий общество обнаруживает яркую тенденцию к дифференциации занятий, углублению разделения труда, углублению разделения в пользовании культурой, осуществлению все более тесного соответствия между способностями человека и характером его деятельности. Тезис «от каждого по способностям» получает конкретное воплощение, с одной стороны, как тенденция развития способностей человека, а с другой стороны, как тенденция развития условий применения этих способностей.
   Индекс дифференциации занятий является ведущим по отношению к индексу равномерности заселения территорий и направленности культурного потребления. Это значит, что общей тенденцией развития общества с точки зрения образа жизни является дифференциация занятий.
   Дифференцированность занятий в настоящее время продолжает расти, что выражается в характере потребительского спроса. Важное место в потребительском спросе заняли предметы, связанные с духовными потребностями. Это значит, что население выражает огромный интерес к развитию своих духовных потребностей, стремится дифференцировать занятия, а следовательно, более творчески, более полно претворять в труде свои индивидуальные способности. Такая тенденция позволяет сделать некоторые практические выводы относительно актуальных проблем социального развития.
   В целях совершенствования социального развития необходимо обеспечить максимальную реализацию индивидуальных способностей людей. В то же время максимальная реализация индивидуальных способностей не должна входить в противоречие с запросами общества как целого, т. е. при сложившейся динамике дифференциации занятий и дифференциации трупа должна быть обеспечена относительная гармония интересов личности и общества. Для этого, видимо, должны быть применены такие рычаги управления, как финансово-экономическая структура, средства изменения труда, образование и т. п. На этой основе может быть достигнут баланс между разделением труда и его интеграцией.
   Как видно из отмеченных тенденций, материальные и духовные потребности в известном смысле уравновешиваются. По мере удовлетворения основных материальных потребностей на первое место выдвигаются потребности социально-культурные, духовного плана – потребности индивидов наиболее полно развивать и реализовывать свои способности. Изучение социальной семантической информации, ее конкретных показателей указывает на необходимость более глубоких исследований взаимодействия общего и особенного, формирующего конкретный облик социальной реальности, более глубокое исследование знаковой деятельности, всесторонне охватывающей материально-духовную сферу современного общества, его повседневное бытие, индивидуальное и общественное сознание.
   Индексы цивилизационной развитости отражают мировую тенденцию интернационализации материально-производственной, знаково-информационной, коммуникативной деятельности, интернационализации социокультурных условий образа жизни.
   Спектр различных по своему содержанию показателей действительности в конечном счете воспринимается и нормируется общественными индивидами с точки зрения мотивированных социально-личностных критериев: удовлетворенности или неудовлетворенности жизнью, ее направленностью, ее культурным обликом. Чем интегральнее оценки повседневности, тем выше поднимается оценивающий к философическому статусу повседневности, тем обоснованнее рассматривает он ее через срез данного ему в ощущениях внешнего мира.
   Таким образом, цивилизационные показатели как показатели связи материального и духовного не просто обозначают познавательную ситуацию, но определяют эту ситуацию именно как гносеологическую, в применении к совокупному обществу – социально-гносеологическую, поскольку именно через эти показатели стремятся общественные индивиды познать и характер объективной реальности, и характер ее познания.
   Исследование целостных ситуаций индивидов и социальных ситуаций общественных групп весьма существенно, ибо, как отмечали К. Маркс и Ф. Энгельс, из жизненного процесса определенных индивидов постоянно возникают общественная структура и государство. Каковы эти ситуации, таковы и обстоятельства реальной жизни, такова социальная действительность – бесконечно сложная в своих проявлениях, противоречиях и развитии.
   Каковы, исходя из сказанного, цивилизационные критерии образа жизни индивидов, критерии развитости цивилизаций? В общем ценностном плане эти критерии были определены К. Марксом. Напомним эти критерии, составляющие единую сферу оценки: «разнообразие развития», «различение талантов», «богатство общественных отношений». Этот триединый критерий является дифференцирующим в отношении исторических и современных обществ, т. е. является универсальным. Претворяя в единстве общее и особенное, государственное и индивидуальное, универсальный критерий может быть с полным правом назван философско-историческим критерием. Его социологический вариант также будет обладать разносторонней и глубокой структурой.
   Это, во-первых, развертывающаяся в границах внутренней и внешней структуры общества деятельность социальных групп и индивидов. Это, во-вторых, отношение индивидов к нормам культуры вообще, к нормам нравственного и политического устройства в особенности. Это, в-третьих, воспитание поколений в духе идеалов социальной справедливости, передачи обществу накопленного опыта – «мудрости». Это, в-четвертых, повседневное соблюдение индивидами личного кодекса, основанного на нормах культуры. По ту сторону указанных критериев лежит область особенного (индивидуально-психического, генетического или этического), связанная не с типом цивилизаций, но с сугубо «историческим», «личным».
   В контексте указанных критериев могут быть рассмотрены важнейшие ценностные параметры личности, распределенные по основным уровням социальной организации. Табличное расположение материала позволяет улавливать неаприорные переходы параметров одного типа в Другие (см. табл. 2).
   Как видно из таблицы, крайние члены каждого ряда по верхним и нижним строкам результируют в значение срединных строк. Например, то, что конкретизируется в рамках производственного коллектива как социальная справедливость, в семейных коллективах проявляется как отношение к ближнему, а в масштабах общества раскрывается через понятие гуманизма и т. д.
   Открытая К. Марксом и Ф. Энгельсом формула развертывания социально-исторического процесса: «от каждого по способностям, каждому по труду», «от каждого по способностям, каждому по потребностям» – обладает чрезвычайно емким содержанием. Впервые в науке об обществе его развитие было охарактеризовано через раскрытие способностей индивидов.
   Из указанных положений К. Маркса и Ф. Энгельса вытекают важные следствия: 1) раскрытие способностей человека выступает в качестве важнейшего критерия развитости общества, 2) классовые общества достигают границ этого раскрытия, 3) само это раскрытие обозначает культурно-историческую перспективу.

   Таблица 2
   Личность в показателях положительных и отрицательных ценностей социальной жизни

С развитием мировых социально-экономических интегративных тенденций новейшего времени разнообразие цивилизаций, по-видимому, видоизменяется в сторону большей общности, по крайней мере в области инфраструктурных элементов. В историко-философском смысле можно говорить в настоящее время о процессе формирования единой земной цивилизации, опирающейся на разнообразие региональных образов жизни.

4.5. В.И. Ленин о социокультурных факторах становления и развития социалистического общества

   Еще в начале XX в. В.И. Ленин выдвинул основополагающие принципы культурно-цивилизационного развития социализма. Ныне все более проясняется глубина и действенность ленинских мыслей, непреходящая ценность ленинского духовного опыта для современного социалистического общества, его этической, нормотворческой и социально-экономической практики.
   Суммируем главные положения В.И. Ленина о духовно-этических и культурных основах социалистического общества.
   В.И. Ленин развил оба уровня этики – фундаментальной и практической.
//-- Фундаментальная этика --//
   1. Постижение законов диалектики материального, духовного и социального миров как императив гносеологической деятельности.
   2. Освобождение угнетенных и эксплуатируемых как внутренняя мера социально-политической деятельности.
   3. Ориентация личного и общественного стиля на поддержание образцов культуры.
   4. Служение истине в качестве психологического отношения.
   5. Ориентация на историческую перспективу во всех сферах текущей социальной действительности.
//-- Практическая этика --//
   1. Принципиальность.
   2. Солидарное сотрудничество с единомышленниками.
   3. Презрение к барству.
   4. Бесстрашие и скромность.
   5. Уважение личного достоинства.
   6. Решительность в достижении общественных целей.
   В суровых условиях гражданской войны, социально-экономической неустойчивости первых послевоенных лет В.И. Ленин разрабатывает план экономического возрождения страны на основе новейших научно-технических достижений, развития образования, освоения национальной и мировой культуры, воспитания сознательной дисциплины, непримиримости к бюрократизму.
   В. И. Ленин указал на важнейшие качества социального потенциала страны, позволяющие решать фундаментальные экономические и культурные задачи. У нас есть все, отмечал В.И. Ленин, чтобы Русь перестала быть «убогой и бессильной», чтобы был совершен переход «из бездны страданий… к светлому будущему коммунистического общества, всеобщего благоденствия и прочного мира» [182 - Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 36. С. 78.]. Показатели качества социального потенциала суть следующие: 1) пространство; 2) природные богатства, достаточные для устойчивой жизни всех и каждого; 3) запас человеческих сил; 4) духовный и творческий размах, который дала народу Октябрьская революция [183 - См.: Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 36. С. 80.]. В.И. Ленин определил основные задачи развития социальной и управляющей деятельности: 1) работать не покладая рук на основе машинной индустрии над укреплением дисциплины и самодисциплины, 2) добиваться организованности, порядка, деловитости, 3) стройного сотрудничества всенародных сил, 4) всеобщего учета и распределения продуктов [184 - См. там же.].
   Наряду с интенсивными, ускорительными факторами социально-экономического потенциала, В.И. Ленин указывает на главные тормозящие факторы, характеризуемые им как общая нехватка цивилизованности для непосредственного перехода к социализму [185 - См.: Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 45. С. 404.]. Конкретно эта нехватка цивилизованности проявляется, согласно В.И. Ленину, как: 1) вызванное гражданской войной разрушение культуры, 2) наличие отчаявшейся интеллигенции, 3) наличие огромной темной массы одиночек-хозяев, 4) неумение, непривычка к общей солидарной работе [186 - 6 См.: Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 42. С. 5.].
   Вот почему текущее социально-культурное положение общества выдвигает, как формулировал В.И. Ленин, величайшую задачу «перевоспитания всего русского народа» [187 - Сб. статей и речей В.И. Ленина «Борьба с наследием капиталистической культуры». Л., 1926. С. 133.], «уничтожения всей разбросанности нашей хозяйственной жизни» [188 - Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 42. С. 5.].
   «Во всей области общественных, экономических и политических отношений, – подчеркивал В.И. Ленин, – мы «ужасно» революционны. Но в области чинопочитания, соблюдения форм и обрядов делопроизводства наша «революционность» сменяется сплошь да рядом самым затхлым рутинерством. Тут не раз можно наблюдать интереснейшее явление, как в общественной жизни величайший прыжок вперед соединяется с чудовищной робостью перед самыми маленькими изменениями». И далее, раскрывая социально-психологическую подоплеку этого явления: «Это и понятно, потому что самые смелые шаги вперед лежали в области, которая составляла издавна удел теории, лежали в области, которая культивировалась главным образом и даже почти исключительно теоретически. Русский человек отводил душу от постылой чиновничьей действительности дома за необычайно смелыми теоретическими построениями и поэтому эти необычайно смелые теоретические построения приобретали у нас необыкновенно односторонний характер. У нас уживались рядом теоретическая смелость в общих построениях и поразительная робость по отношению к какой-нибудь самой незначительной канцелярской реформе» [189 - Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 45. С. 400.].
   Революция, родившаяся из противоречий между старым и абстрактнейшим стремлением к новому, преодолевает прежний уклад, прежде всего, политически. Однако старые привычки, особенно унаследованные от прежнего аппарата управления, все еще остаются и в течение длительного времени способны активно понижать мысль, сдерживать солидарную работу, тормозить и отклонять инициативу людей. Повседневная обстановка духовной жизни – важнейший показатель культурно-цивилизационной зрелости общества.
   В.И. Ленин подверг скрупулезной разработке категорию духовной культуры в ее отношении к экономике, политике, социальным отношениям, идеологии, мировому революционному процессу, этике, гносеологии, непосредственной социально-информационной практике. Категория культуры ложится в основу всех его последних работ по социалистическому строительству. Знаменательно, что само определение общественной роли партии раскрывается В.И. Лениным в характеристиках духовной культуры. «Социализм, – указывает В.И. Ленин, – был бы невозможен, если бы он не научился пользоваться… тем аппаратом, который создала культура буржуазная, культура капитализма» [190 - Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 40. С. 102.]. Марксизм, отмечает В.И. Ленин, появился из «суммы человеческих знаний» [191 - Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 41. С. 303.]. «Только точным знанием культуры, созданной всем развитием человечества, только переработкой ее можно строить пролетарскую культуру – без такого понимания нам этой задачи не разрешить» [192 - Там же. С 304.]. «Коммунистом стать можно лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которые выработало человечество» [193 - 6 Там же. С 305.].
   В.И. Ленин подробно исследовал социальные роли духовной культуры, особенно подчеркивая те внутренние и внешние обстоятельства, которые делают неотложными культурную революцию – фундамент хозяйственного возрождения страны, реорганизации, восстановления «земледелия и промышленности на современной технической основе, которая покоится на современной науке, технике, на электричестве» [194 - Там же. С 307.].
   В докладе на Всероссийском съезде политпросветов 17 октября 1921 г. «Новая экономическая политика и задачи политпросветов», В.И. Ленин вскрыл непосредственные объективные причины, побуждающие к культурной революции как основополагающему действию, подчеркнув следующие положения.
   1. Без периода учета и контроля перейти даже к низшей ступени коммунизма – нельзя. При попытках непосредственного перехода к коммунистическому производству наша хозяйственная политика в своих верхах оказалась оторванной от низов и не создала ожидаемого подъема производительных сил.
   2. Благодаря войне и разрухе промышленный пролетариат деклассировался и перестал существовать как пролетариат. Самый главный враг поэтому – анархический капитализм и анархический товарообмен.
   3. В стране с деклассированным пролетариатом каждую отрасль хозяйства нужно строить на личной заинтересованности и управлять тверже, чем при капитализме, иначе погибель, так как в силу сложившегося порядка вещей мир развивается быстрее, чем мы.
   4. После великого политического переворота нужно много времени на осознание переворота. Народ значение этого переворота еще не осознал. Осознание его – величайшая задача, решению которой следует обучиться. В этой учебе на первый план выдвигаются «малые культурные дела», культурничество, задача общего подъема культуры превращается в одну из самых очередных.
   5. Необходимо громадное повышение культуры, с тем чтобы каждый человек на деле получал возможность применять культурные навыки к улучшению своего хозяйства и государства, для борьбы с волокитой, взятками, комчванством. Безграмотный человек стоит вне политики, пребывая только в слухах, сплетнях, предрассудках.
   6. Результаты просвещения следует измерять только хозяйственными успехами [195 - См.: ЛенинВЛ. Поли. собр. соч. Т. 44. С. 157, 159, 161, 163, 164–166, 167–175.].
   7. В культуре, подчеркивает В.И. Ленин, достигнутым надо считать только то, что вошло «в быт, в привычку» [196 - См.: Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 45. С. 390.].
   В.И. Ленин подробно разрабатывает вопрос о строении социальной культуры, указывая в связи с этим на конкретные проблемы и задачи культурного строительства.
   Проблемы и задачи эти суть следующие.
   1. Создание сложной и тонкой сети организационных отношений.
   2. Превращение очагов новой техники в очаги просвещения. Качественное повышение роли народного участия в делах производства и специализированных организаций.
   3. Придание социализму кооперативного характера.
   4. Социокультурная роль аппарата управления и хозяйственная этика.
   5. Гносеологическая деятельность и выработка единой воли масс.
   6. Разработка генеральной прогностической модели: практические, социокультурные и политические задачи. Таковы информационные рамки выдвинутой В. И. Лениным социокультурной концепции построения социалистического общества.
   Остановимся на некоторых аспектах этой концепции.
   Важнейшим условием правильного строения общества является, указывает В.И. Ленин, «тонкая сеть новых организационных отношений» [197 - Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 36. С. 171.]. Только эта новая тонкая сеть организационных отношений способна, согласно В.И. Ленину, создать материальные условия введения социализма – добиться в общенациональных масштабах повышения производительности труда, полного перелома настроения масс в пользу «правильного, выдержанного, дисциплинированного труда» [198 - Там же. С. 175.], добиваться «переорганизации народного труда по последнему слову науки и техники» [199 - Там же. С. 180.].
   В качестве важнейшего элемента новой сети отношений В. И. Ленин называет городские и сельские коммуны, которые должны стать опорными ячейками общества. «Каждая фабрика, каждая деревня являются производительно-потребительской коммуной, – писал В.И. Ленин, – имеющей право и обязанность по-своему применять общие советские узаконения («по-своему» не в смысле нарушения их, а в смысле разнообразия форм проведения их в жизнь), по-своему решать проблему учета производства и распределения продуктов» [200 - Там же. С. 191.]. Именно в такой тонкой сети организационных отношений видел В.И. Ленин высшую по сравнению с капитализмом организацию общественного уклада. «Социалистическое государство, – отмечал он, – может возникнуть лишь как сеть производственно-потребительских коммун, добросовестно учитывающих свое производство и потребление, экономящих труд, повышающих неуклонно его производительность и достигающих этим возможности понижать рабочий день до семи, шести часов в сутки и еще менее» [201 - Там же. С 185.].
   Переорганизация отношений в рамках указанной сети многообразна: это
   1) освоение самой передовой научно-технической мысли, освоение не просто в производстве и для производства, но освоение как акт культуры, просвещения и воспитания народа; 2) расширение кооперативности как формы отношений между городом и деревней; 3) развитие новой практической этики трудовых отношений и самоуправления; 4) новых форм социально-информационного отражения, действительного включения общественных индивидов в социально-информационный процесс; 5) развитие новых гносеологических возможностей человека, общественных групп и общества в целом. Указанные черты перестройки общественных отношений составляют содержательное ядро новой культуры образа жизни.
   Как представлял В.И. Ленин социально-культурное освоение научно-технического прогресса, его внедрение в культуру общества, в промышленно-экономический оборот? В.И. Ленин прозорливо усмотрел в качестве базовой технико-технологической единицы электрическую станцию, производство электрической энергии, электрификацию всей страны. Этот выбор подчеркивал 1) перспективную значимость энергетики в народном хозяйстве и общественной жизни, 2) перспективную значимость электричества как а) технической электроники, б) фундаментальной модели неисчерпаемости Универсума, в) нового информационного носителя.
   Электрификация – не просто основа современного крупного производства. Она – база коммунизма, формируемая соединением научно-технического и социального прогресса – реальная программа освоения культуры, которая «каждый день, в каждой мастерской, в каждой волости будет улучшаться, разрабатываться, совершенствоваться и видоизменяться» [202 - 6Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 42. С. 158.].
   В электростанции В. И. Ленин видел культурную ячейку, способную подвести общую современную цивилизационную базу под тонкую сеть новых организационных отношений. «Нам надо добиться…, – писал В.И. Ленин, – чтобы каждая электрическая станция, построенная нами, превращалась действительно в опору просвещения, чтобы она занималась, так сказать, электрическим образованием масс» [203 - Там же. С. 160.]. Вот почему электрификация трактуется В.И. Лениным социологически, в связи с сущностью образа жизни нового общества. В этом смысл знаменитой ленинской формулы – «Коммунизм есть советская власть плюс электрификация всей страны».
   Социальный, культурный успех электрификации зависит от того, с какой глубиной будут охвачены электрификацией опорные ячейки общества. Однако В.И. Ленин предостерегает от поверхностного, узкофункционального подхода к научно-техническому прогрессу. Надо добиваться того, подчеркивает он, чтобы вся Россия покрылась густой сетью электрических станций и мощных технических оборудовании – очагов просвещения. В этом случае «наше коммунистическое хозяйственное строительство станет образцом для грядущей социалистической Европы и Азии» [204 - Там же. С 161.].
   Таким образом, задачи электрификации страны предстают, согласно В.И. Ленину, одновременно как технические и как социокультурные, политические задачи по превращению очагов передовой техники в очаги просвещения.
   Определение В.И. Ленина развивает общую теоретическую формулу коммунизма, соединяющую становление новой высшей социально-экономической формации с 1) исчезновением современных классовых различий; 2) наличием плодотворного в нравственном отношении переходного периода; 3) возможностями радостного бытия человека на основе «проявления всех (его) физических и духовных способностей… благодаря планомерному использованию и дальнейшему развитию огромных производительных сил, при одинаковой для всех обязанности трудиться» [205 - Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., Т. 22. С. 212.].
   В.И. Ленин конкретизирует формулу коммунизма, приводит ее в соответствие с исторической ситуацией и реальными общественными обстоятельствами, указывая на электрификацию как на самую передовую форму организации производительных сил не только в собственно техническом смысле, но и в смысле просвещения, образования и воспитания народных масс, их сплочения вокруг культурных форм деятельности.
   Другую часть тонкой структуры новых организационных отношений В.И. Ленин усматривает в кооперации всего общества, в налаживании разнообразных форм экономической самодеятельности людей под руководством советских учреждений.
   Кооперация, по В.И. Ленину, – это новый принцип организации населения [206 - См.: Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 45. С. 373.]. В.И. Ленин высказывает следующие положения, раскрывающие культурно-цивилизационное значение кооперации. Он подчеркивает, что для построения полного социалистического общества мы должны:
   1. «Сознать и претворить в дело, что в настоящее время тот общественный строй, который мы должны поддерживать сверх обычного, есть строй кооперативный» [207 - Там же. С. 371.].
   2. Необходимо только одно – «сделать наше население настолько «цивилизованным», чтобы оно поняло все выгоды от поголовного участия в кооперации и наладило это участие.» [208 - Там же. С. 372.].
   3. Для того, чтобы это совершить, нужен переворот, целая полоса культурного развития народной массы, целая историческая эпоха [209 - См. там же.].
   4. Без поголовной грамотности, без достаточной степени толковости, без достаточной степени приучения населения к тому, чтобы пользоваться книжками, и без материальной основы этого, без известной обеспеченности от неурожая, от голода и т. д., указанные цели достигнуть невозможно [210 - См. там же.].
   5. «Строй цивилизованных кооператоров при общественной собственности на средства производства, при классовой победе пролетариата над буржуазией – это есть строй социализма» [211 - 6 Там же. С. 373.].
   В кооперации усматривал В.И. Ленин цивилизационную сущность нового строя, его умение соединять частный интерес с общим, торговлю и товаропроизводство с всеобщими интересами образования, духовности, справедливого распределения и участия в производственной и социальной жизни, в радостном пользовании жизненными благами.
   Осуществление нового принципа организации населения, проведение в жизнь научно-технического и культурно-просветительного плана кооперации связывается В.И. Лениным с качеством деятельности аппарата управления, его способностью поддерживать и развивать новую этику, новую психологию деятельности и общения, иными словами, с культурой управления.
   Аппарат управления, согласно В.И. Ленину, сам должен порождать образцы новой социальной культуры, черпать свой кадровый состав из наиболее честных, наиболее просвещенных рабочих, крестьян, наиболее преданных ценностям социализма интеллигентов. В противном случае неизбежны бюрократизм, злоупотребление властью, поощрение качеств, свойственных анархическому товарообмену. «Мы превосходно знаем, – замечает В.И. Ленин, – что значит культурная неразвитость России, что делает она с Советской властью, в принципе давшей неизмеримо более высокую пролетарскую демократию, давшей образец этой демократии для всего мира, – как эта некультурность принижает Советскую власть и воссоздает бюрократию» [212 - Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 38. С. 165.]. «Мы спотыкаемся о недостаточную культурность масс» [213 - Там же. С. 171.]. Совершенствование аппарата управления В.И. Ленин видел в успехах образования, решающего задачу пополнения «слишком надорвавшихся на работе представителей тонкого слоя пролетариата» [214 - Там же.].
   Социокультурная характеристика аппарата управления и его роли в социалистическом строительстве сочетается у В.И. Ленина со стилевыми характеристиками субъектов управления. В.И. Ленин показывает, что способ создания нового социалистического уклада есть результат самостоятельного исторического творчества большинства трудящихся, формирования ими новой этики трудовых и социальных отношений.
   Выделяя функциональный уровень советской организации, В.И. Ленин обращает внимание на то, какие качества работников должны поощряться прежде всего, на каких людей должен опираться аппарат управления, вбирать их в свой состав. В.И. Ленин отмечает, что необходимо «как можно осторожнее и терпеливее испытывать и распознавать настоящих организаторов, людей с трезвым умом и с практической сметкой, людей, соединяющих преданность социализму с умением без шума (и вопреки суматохе и шуму) налаживать крепкую и дружную совместную работу большого количества людей в рамках советской организации» [215 - Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 36. С. 193.].
   Большое внимание уделяет В.И. Ленин культуре служебных отношений. Укажем на те нормы управляющей деятельности, которые В.И. Ленин считал обязательными для успешной деятельности учреждений и организаций.
   1. Руководящий работник не должен сосредоточивать в своих руках необъятную власть [216 - См.: Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 45. С. 345.].
   2. Властью необходимо пользоваться с осторожностью [217 - См.: Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 45. С. 345.].
   3. Нельзя быть самоуверенным и чрезмерно увлекаться чисто административной стороной дела. На такого руководителя нельзя положиться в серьезном политическом вопросе [218 - См. там же.].
   4. Руководитель не должен быть капризным и грубым [219 - См. там же.].
   5. Руководитель должен быть лояльным и вежливым с товарищами [220 - См. там же. С. 346.].
   6. Нелояльность, грубость, капризность могут получить решающее значение в отрицательной характеристике руководителя [221 - См. там же.].
   7. Никогда нельзя относиться формально к национальному вопросу [222 - См. там же. С. 360.].
   8. Необходимо сочетать научную образованность с большим опытом практической работы [223 - См. там же. С. 350.].
   9. Необходимо не столько обладание административными качествами, сколько обладание широким опытом и способностью привлекать к себе людей [224 - См. там же.].
   10. В образцовом государственном учреждении должны быть представлены два типа характера руководителей – а) мягкость, осмотрительность, сговорчивость, б) решительность, угловатость, энергичность [225 - См. там же. С. 351.].
   Критерий – способность налаживать дружную совместную работу большого коллектива людей точно соотнесен с распределением руководящих и исполнительных функций внутри трудовых коллективов: твердая власть, отдельных лиц для «определенных процессов работы, в определенные моменты чисто исполнительских функций» [226 - Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 36. С. 206.], уравновешивание этих функций разнообразными способами и формами контроля снизу, «чтобы парализовать всякую тень возможности извращения Советской власти, чтобы вырывать повторно и неустанно сорную траву бюрократизма» [227 - Там же.] – этого постоянного залога реставрации контрреволюции [228 - См. там же. С. 189.].
   Какие качества повседневной трудовой деятельности выдвигает В.И. Ленин в первую очередь? Вот эти требования: 1) Веди аккуратно и добросовестно счет деньгам. 2) Хозяйствуй экономно. 3) Не лодырничай. 4) Не воруй. 5) Соблюдай строжайшую дисциплину труда. Тот, кто нарушает эти нормы, подрывает этику социализма как кооперативной формации.
   Пристальное внимание уделяет В.И. Ленин совершенствованию социально-гносеологической, информационной деятельности, непосредственно связанной с налаживанием тонкой сети новых отношений. Необходимо понести в массы статистику, подчеркивал В.И. Ленин, «популяризовать ее, чтобы трудящиеся постепенно учились сами понимать и видеть, как и сколько надо работать, как и сколько можно отдыхать, чтобы сравнение деловых итогов хозяйства отдельных коммун стало предметом общего интереса и изучения, чтобы выдающиеся коммуны вознаграждались немедленно сокращением (на известный период) рабочего дня, повышением заработка, предоставлением большего количества культурных или эстетических благ и ценностей и т. п.» [229 - Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 36. С. 192.].
   Здесь В.И Ленин развивает важнейшее положение об активном характере форм социального отражения. Эти формы должны, согласно В.И. Ленину, предоставлять каждому члену общества возможность самостоятельной оценки положения. Эта оценка складывается на основе правильного построения социальной семантической информации, т. е. такого ее построения, которое раскрывает содержательную сущность социального явления, делает социальные факты видимыми, наглядными. Это первое требование, которое должно быть предъявлено к социальной семантической информации. Второе требование – это четкое соотношение структур социального отражения (образов, показателей, понятий) с конкретными, практическими социальными действиями. Действия эти не произвольны, но соотнесены а) с мерой должного труда – «как и сколько надо работать» и б) с мерой удовлетворения материальных и духовно-культурных потребностей опорных ячеек общества – коммун. Это – единая система отражения деятельности.
   Указанная единая система связей гносеологической и материальной деятельности и общения людей самоуправляется посредством базовых социальных стимулов. К их числу В.И. Ленин относит: 1) сокращение рабочего дня, 2) повышение заработка, 3) расширение возможностей пользоваться большими духовно-культурными благами и ценностями.
   Разработанные В.И. Лениным методы и приемы социального отражения непосредственно относятся к социологической информатике, занимающейся конкретными теоретико-прикладными разработками социально-информационного отражения, в том числе с широкой опорой на прикладную социологию. В.И. Ленин указывает на необходимость сравнительно-типологических исследований, в том числе социально-психологического восприятия действительности. Следует, подчеркивает он, изучать психологические факторы, сопоставлять, сравнивать психологию рядового, среднего представителя трудящихся с объективными, материальными условиями его общественной жизни [230 - См. там же. С. 200–201.]. Причем сопоставлять так, чтобы получать информацию о социальных типах. Личные исключения из групповых и классовых типов, напоминает В.И. Ленин, есть и везде будут. Социальные типы остаются [231 - См.: Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 36. С. 207.]. Наряду с информацией о социальных типах необходимо, согласно В.И. Ленину, давать информацию, способную формировать целостные образы передового социального опыта, не распылять эти целостные образы по отдельным изолированным показателям, но давать картину образцовой постановки «небольшого целого», именно целого, а не фрагментов, «сумму всего хозяйственного оборота… небольшой местности» [232 - Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 43. С. 234.].
   Сбор информации о «сумме всего хозяйственного оборота небольшой местности» – важнейшее методологическое указание В.И. Ленина о том, как должна строиться социальная семантическая информация в системе социологической информатики. Не разрозненные опросные данные, не отдельные тенденции и факты, переполняющие современную эмпирическую социологию, но информационно-содержательное обоснование итогов, конечных результатов деятельности целостных регионов, отраслей, областей, сфер общества. Здесь, как и в прежних возражениях против «статистического кретинизма», В.И. Ленин решительно высказывается за такую полноту первичной информации, которая выводит на сущность социальных, экономических и культурных процессов.
   Так, в основных чертах, действуют и взаимодействуют части социальной и тонкой сети социокультурных отношений.
   Закономерным итогом рассмотрения В.И. Лениным социокультурных факторов является анализ генерального и оперативного прогноза в связи с международным и внутренним положением СССР.
   Прогностическое изучение действительности – составная часть социального отражения, его опережающая часть. Как было показано в предыдущих разделах, В.И. Ленин для рассмотрения основных закономерностей и особенностей марксистской гносеологии опирался на глубинный исторический опыт. Это было необходимо для выработки правильного отношения к сложным природным и социальным процессам, нормативная характеристика которых все еще находится в процессе становления. Для познания общественных явлений, однако, исторический опыт должен дополняться теоретической деятельностью, анализом наиболее вероятного развития тех факторов, которые могут оказать сильное влияние на данное общество. В то же время, сопоставляя содержание прогноза с уже осуществившимся, отошедшим в область истории, можно более точно представить ход развития, извлечь уроки из того, 1) что могло осуществиться, но не осуществилось и 2) что может произойти, если предусматриваемые прогнозом целенаправленные действия не будут предприняты.
   Рассмотрим некоторые основные элементы прогноза развертывания социальной реальности, сделанные В.И. Лениным в его последних работах.
   Главное последствие давления на Советскую Россию, отмечает В.И. Ленин, заключается в том, что империалисты не дали нам возможности сделать сейчас же такой шаг вперед, который оправдал бы предсказание социалистов о быстром и значительном развитии производительных сил социализма, о раскрытии всех тех возможностей, которые сложились бы в социализме и доказали бы всякому наглядно и воочию, «что социализм таит в себе гигантские силы и что человечество перешло теперь к новой, несущей необыкновенно блестящие возможности стадии развития» [233 - Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 45. С. 402.].
   Важное место в ленинском прогнозе занимает оценка характера и движущих сил мировой ситуации, раскрытие взаимосвязей между культурно-цивилизационной развитостью обществ и конкретными политическими задачами. Здесь особенно важным предстает вопрос о выигрыше времени в цивилизационном соревновании с капитализмом, вопрос о роли в мировом политическом процессе представителей старых цивилизаций, таких стран, как Индия, Китай, а также Япония. В.И. Ленин дает историко-культурную группировку мировых классовых государственных сил, выделяя такие центры, как Западная Европа, Германия (отдельно), США, Япония, Индия, Китай, СССР.
   Целесообразно дать раскрытие указанных вопросов через ключевые высказывания В.И. Ленина.
   1) В силу последней империалистической войны развитие стран Востока, в которых проживает большинство населения мира, пошло по такому пути, «который не может не привести к кризису всего всемирного капитализма» [234 - Там же.].
   2) Западноевропейские страны завершат свой переход к кризису путем эксплуатации первого из побежденных государств – Германии, соединенной с эксплуатацией всего Востока [235 - См. там же.].
   3) Главный вопрос – удастся ли нам продержаться при нашем мелком и мельчайшем крестьянстве до того момента, как западноевропейские государства завершат свое развитие к социализму [236 - См. там же.].
   Это положение В.И. Ленин развертывает посредством контрастных характеристик плюсов и минусов положения СССР в свете вероятности нового военного столкновения.
   На нашей стороне тот плюс, указывает В.И. Ленин, что весь мир переходит теперь к такому движению, которое должно породить коренное изменение в расстановке мировых классовых сил. На нашей стороне тот минус, та опасность, продолжает В.И. Ленин, что империалистам удалось расколоть мир на два лагеря: с одной стороны, побежденная страна культурного капитализма – Германия, которую западные державы будут эксплуатировать. С другой стороны – страны Востока, поставленные в унизительные условия.
   В И. Ленин следующим образом строит общий прогностический вывод: в принципе относительно будущего социализма у нас нет ни тени малейшего сомнения, так как гигантское большинство земли – Россия, Индия, Китай уже втянуты в борьбу за свое освобождение. Нужно успеть цивилизоваться, формировать тактику социалистического строительства в соответствии с этим главным, важнейшим требованием.
   Тактические задачи В.И. Ленин соотносит с реальной структурой общества, состоянием его производительных сил, духовных ожиданий, развитости аппарата управления. Тактические задачи, выдвинутые В.И. Лениным, могут быть представлены в группах.
   1. Ответственность за сохранение пролетарской власти. 2. Сроки и качество цивилизационного процесса. 3. Проблемы культурного совершенствования государственного аппарата. 4. Стимулы вовлечения масс в организационную и хозяйственную деятельность. 5. Обоснование тактики структурных реформ. 6. Этические вопросы управления и политической культуры.
   Из-за общей культурной отсталости, слабости аппарата, отсутствия передышек мы отстаем и мы будем отставать от капиталистических держав в течение длительного времени, указывает В.И. Ленин. Пройдя одну полосу войн, «мы должны готовиться ко второй», предвидит В.И. Ленин. «Когда она придет мы не знаем, и нужно сделать так, чтобы тогда, когда она придет, мы могли бы быть на высоте…» «Из второй полосы войны мы не выйдем так легко, и поэтому необходимо на эту сторону обратить особое внимание» [237 - Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 42. С. 144, 146.] -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

. Обозревая историю, В.И. Ленин делает вывод, что судьбу всех великих революций в предыдущие эпохи решал долгий ряд войн. Поэтому социалистическое государство должно экономически, технически и особенно социально быть всесторонне подготовлено для отражения контрреволюционного натиска.
   Борьбе против угрозы мировой империалистической войны В. И. Ленин придавал важнейшее значение. Этой борьбе, подчеркивал он, «стоит посвятить свою жизнь, в этой борьбе надо быть беспощадным, все софизмы в ее защиту надо преследовать до самых последних уголков» [238 - Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 45. С. 299.].
   Указывая на исключительную важность героизма, готовности масс к самопожертвованию для защиты революции, В.И. Ленин предостерегает от пагубной недооценки материального положения людей. Слова В.И. Ленина на этот счет суровы: «… голодать и холодать бесконечно нельзя… Это интерес государственный, интерес нашего государства. Кто проявляет здесь малейшую слабость, малейшую расхлябанность, тот – величайший преступник против рабоче-крестьянской власти…» [239 - Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 42. С. 148.].
   Анализ тенденций социально-экономического и культурного строительства социализма позволил В.И. Ленину сделать общий вывод о необходимости разработки особого, гибкого курса, преследующего цель всемерной активизации экономической и духовной жизни общества, соединения экономической самодеятельности людей с централизованным, плановым принципом экономии. «Массы, – указывает В.И. Ленин, – должны не только знать, но и чувствовать, что сокращение периода голода, холода и нищеты всецело зависит от скорейшего выполнения ими наших хозяйственных планов» [240 - Ленин В.И. Там же. С 154.].
   Это самочувствие, сознание весомости своей личной трудовой и социальной деятельности должно опираться на гибкую социально-экономическую политику, поощряться и поддерживаться этой политикой. В.И. Ленин призывал не ломать полностью старого общественного уклада, связанного с торговлей, мелким хозяйством, мелким предпринимательством, а оживлять торговлю и мелкое предпринимательство, осторожно и постепенно овладевать ими, подвергая эти виды деятельности государственному регулированию лишь в меру их оживления [241 - См.: Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 44. С. 222.] -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

, в обстановке реформ, подчеркивал В.И. Ленин, крайне важно сохранять спокойствие, видеть перспективу, сохранять бодрость и твердость духа, давать трезвую оценку положения, знать меру отступления и наступления [242 - См. там же. С. 229.].
   Это был план осмотрительного, эффективного, надежного и одновременно быстрого продвижения к развитию цивилизационного базиса социализма, который позволил обществу преодолеть культурное отставание от развитых капиталистических государств, обеспечить технически и социально социализм, с тем, чтобы на равноправной основе установить с капиталистическими государствами отношения мирного, делового и культурного сотрудничества.
   Правильная методология позволила В.И. Ленину построить такой прогноз, который в своих принципиальных частях подтвердился. Сила ленинского социально-экономического и социокультурного плана развития социализма была в том, что он строился на базе фундаментальной теории общественного развития.
   Решающее требование В.И. Ленина к осуществлению стратегических и тактических задач строительства социализма заключалось в том, что каждая пройденная ступень в развитии производительных сил и культуры должна сопровождаться доделыванием и переделыванием советской системы [243 - См.: там же. С 224.], «чтобы наука не оставалась мертвой буквой или модной фразой», а «действительно входила в плоть и кровь, превращалась в составной элемент быта вполне и настоящим образом [244 - Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 45. С. 391.].
   Положения, высказанные В.И. Лениным, ценны для развития методов социального отражения. Положения эти могут быть представлены в виде конкретных этапов гносеологического развертывания потенциала общества.
   1. Выделение культурно-цивилизационного ядра социальной действительности.
   2. Определение контекста наличной ситуации в основных центрах современной цивилизации.
   3. Вычленение конкретных связей научно-технического и социального прогресса, экономики и политики, действующих в сложных сетях новых организационных отношений.
   4. Осознание стилей социального мышления.
   5. Выяснение множественности тенденций и темпов развития культуры: принципы, привычки, технологии, потребности.
   6. Развитие прогностических и футурологических разработок.
   7. Борьба против мировой войны как высшая и постоянная цель политики.
   Исследование В. И. Лениным роли цивилизационных факторов в политическом процессе обогащает общую теорию общественного развития, закладывает предпосылки для современных социокультурных разработок.

4.6. Об особых управляющих функциях социальной культуры

   В современных условиях не только наука, но и другие формы культуры – художественное творчество, организация массовой информации и информатики, тесно связанные с социальным отражением, разнообразными видами деятельности людей, их повседневным образом жизни, активно влияют на материальное производство, формы общения, формирование тонких сетей организационных отношений.
   К исследованиям социальной культуры наша общественная наука, в том числе социология, оказалась не вполне подготовленной. Направленность на выявление лишь положительных сторон социальной жизни приводила к односторонним выводам, искажению информационной картины, замалчиванию противоречий, их возможных опасных последствий. Освоение культуры – не просто грамотность и образованность. Это нечто большее, свойственное действительному овладению духовными богатствами. Одновременно это и борьба с вседозволенностью, бюрократизмом, ограничением способностей, понижением разнообразия социальной действительности.
   Когда ценности духовной культуры остаются внешними по отношению к социальной повседневности, их целесообразность как внутренних ориентиров неизбежно ставится под сомнение. Тогда начинает казаться, что следование им противоречит здравому смыслу, логике разумной деятельности. Конечно, рано или поздно методом проб и ошибок ценности культуры возьмут верх, но это произойдет только тогда, когда общество осознает, чем оплачено недоверие к ценностям культуры.
   Для нашей философии и социологии давно назрела задача тщательно исследовать конкретные факторы и ситуации, тормозящие прогресс нашего общества. Вследствие сложного состава культуры исследования должны быть не просто междисциплинарными, но охватывать разные по значимости стороны предмета: 1) общеисторический статус социальной культуры, 2) функции и содержание социальной культуры в конкретных процессах современности.
   Одной из важнейших составляющих социальной культуры является система образования. На примере кризисной ситуации в советской системе образования четко проявляется действие закона взаимообусловленности частей и элементов культуры. Если части и элементы культуры действуют порознь, воплощение передового общественного опыта ослабляется. Это происходит вследствие того, что элементы культуры в реальном жизненном процессе оказываются противопоставленными друг другу.
   Налицо противоречие, которое не в последнюю очередь вызвано системой образования, социально-историческими и текущими аспектами общественных отношений. На фактах действительности мы все более убеждаемся, что культура не является простой производной материального производства, но обладает собственной реальностью. В некотором смысле культура предопределяет конкретное содержание и границы материального производства. Это верно и в отношении широкого круга социальных отношений.
   Социальная эффективность образцов, приобщение к которым опосредовано образованием, тем выше, чем глубже культурный слой повседневности. Если индивид узнает в предлагаемых образцах свои мысли и чувства, порождаемые умственной и жизненной данностью, он принимает их в качестве средств социальной подготовки. В противном случае образцы не входят в состав жизненной необходимости.
   Но одно образование, тем более если оно осуществляется при нарушении баланса интересов, недостатках социально-воспитательного процесса, еще не разрешает главных проблем социальной культуры – воспитания личностей и коллективов в духе социалистического разнообразия и интернационализма.
   СССР как государственная общность обладает уникальным разнообразием природных, национально-этнических и культурно-исторических связей. Другое дело, с какой эффективностью используется в настоящее время этот потенциал, в какой степени преодолевается формализм в разработке «тонких структур» национальных отношений.
   В рамках советского общества мы обладаем таким историческим разнообразием, которое не подлежит административному упрощению. Даже в одной республике, например, Закавказья или Средней Азии мы сталкиваемся с сосуществованием различных культурных форм и этик, с осложнениями, возникающими в результате их взаимодействия и подчас борьбы.
   Просвещение личности не тождественно образованию, хотя и развертывается на его основе. Оно предполагает не только развитость местных социальных культур, но и цивилизованность общих условий культурно-этического климата, общей социальной культуры.
   Дисфункции в этой области накапливаются как бы скрытно, постепенно. Их открытое обнаружение всегда несет печать внезапности. Чем позднее они обнаруживаются, тем с большей разрушительностью врываются они в обиход социальной культуры, в ее этическое ядро.
   Что происходит с установлениями духовной культуры при подобных нарушениях этического ядра? Наблюдения над социальными процессами позволяют утверждать, что ценности, выражающие духовный идеал, остаются неколебимыми. Они лишь уходят в глубину народного сознания, во внутреннее бытие, продолжая поддерживать людей в экстремальных обстоятельствах, но их стимулирующая общественная значимость понижается.
   Повышение уровня социальной культуры зависит от ряда взаимосвязанных мер, направленных на выработку социальной защищенности личности средствами права, новыми подходами к внутренней организации коллективов, с тем чтобы поставить на место зависимости человека от административных лиц заинтересованность в деле, в сораспоряжении ресурсами предприятий и организаций. Ответственность за хозяйственный и нравственный порядок не может прививаться как чисто идеологическое отношение. Она воспитывается ходом вещей. Говоря о необходимости единоначалия для централизованного управления экономикой, В.И. Ленин указывал, что начальственное лицо выступает таковым только относительно технологических функций и налаживания производственной дисциплины. Во всем остальном «начальник» – равноответствен. Государство авансирует авторитет должностного лица. Аванс должен подтверждаться материальными, духовными и социальными результатами. Единоначалие в условиях гражданской жизни не есть властвование, но целесообразное, периодически замещаемое должностное участие в организации деятельности в рамках конституционной ответственности. Эти требования в равной степени относятся к общим и национальным частям социальной культуры.
   Противоречия культуры как системы заключены в том, что устои культуры вырабатываются длительно, а само становление сопряжено с социальной проверкой, постоянным пополнением и развитием. В связи с этим возникает проблема образцов формирования социальной культуры. Если обратиться к наиболее удачным прецедентам, например опыту Царскосельского лицея, то можно заметить, что воспитательная практика культивировала главное – способность вырабатывать культурный стиль деятельности. Достигалось это путем продуманных действий, цель которых заключалась в пробуждении исторического самосознания, раскрытии единства этико-эстетических принципов, овладении предметами образования путем приобщения к отечественной и мировой культуре. Тем самым учебно-воспитательная программа лицея готовила к разнообразному и ответственному участию в государственной и общественной жизни. Высокий профессионализм выпускников Царскосельского лицея был естественным следствием воспитательного процесса.
   Эффективное освоение лучших образцов особенно необходимо сейчас, когда во всей остроте встает проблема единства образования, воспитания и просвещения личности. Именно теперь мы, наконец, начинаем осознавать, почему в центр нашей социальной жизни В. И. Ленин ставил учителя как носителя просвещения.
   Невозможно говорить о положительных сдвигах в социальной культуре, если не будет преодолено отчуждение в экономических и гражданских отношениях. Национальное в проявлении этих отношений лишь подчеркивает общий характер задач. Социальное отчуждение – плата за нарушение культурообразующих принципов социализма.
   Необходимо преодолеть вязкость, инертность социальной среды. Если в своем коллективе для человека естественно рассчитывать на поддержку, то за его пределами он как бы оказывается один на один перед другими организациями и коллективами. Таков стереотип восприятия социальной среды. Но данный стереотип воспитывается под непосредственным влиянием ведомственности, узкой корпоративности, постоянно подпитывающей почву бюрократизма.
   Бюрократизм – одна из отрицательных форм социальной культуры. Как способ отношения к действительности, он представляет иллюзорный взгляд на природу вещей, поскольку приемлет только внешнюю форму отношений, отвергая их фактическое содержание. Бюрократизм с точки зрения управления – это и ослабление влияния на действительность. Он представляет стихийность в ее новых всеобщих и национальных административно-командных обликах. Это одновременно и тип личности, порождаемый, говоря языком философии, отлетом социальной формы от адекватного ей содержания. Во всех сферах бюрократизм извращает социализм как систему, возвышающую личность.
   Культура может обладать негативными свойствами. Известно высказывание Маркса, относящееся к экологической проблематике, гласящее, что культура, если она управляется стихийно, а не сознательно, оставляет после себя пустыню. Но и сознательное управление общественными процессами может в конкретных обстоятельствах приводить к последствиям, сравнимым с результатами стихийности. История предоставляет тому множество примеров. Один из них рассмотрен ниже, так как важно знать не только положительный опыт, но и причины социального вандализма, когда в сумерках культуры утрачивается различение добра и зла, а вслед за этим наступает общественная деградация.
   Обратимся к Германии 30-х годов XX века, где наиболее наглядно проявился механизм расщепления социальной защиты личности. Расщепление оказалось возможным несмотря на то, что Германия как страна «культурного капитализма» обладала образованным населением. Население в той или иной степени, но все-таки массово, в рамках школьно-образовательных программ и культурного потребления контактировало с высокими духовными образцами. Образцы, однако, не переходили в повседневность, во-первых, из-за классово-сословного характера массовой информации и школы и, во-вторых, вследствие общей послеверсальской ситуации в Германии.
   Отвлекаясь от конкретных событий того времени, отметим, что нацистский режим воспроизводил в массовом порядке духовный тип, который характеризовался сочетанием профессионализма, грамотности с одной стороны, полным попранием гражданских свобод – с другой. Тип этот в условиях утилитарного пользования духовной культурой мог постоянно воссоздавать себя из слоев «взбесившихся мещан», из их повседневной практики, школьного и семейного воспитания.
   К этому можно было прийти лишь взорвав то нормативное ядро существовавшей социальной культуры, то основание, которое было сформировано в ходе европейских буржуазных революций – голландской, английской, и прежде всего Великой французской революции. Необходимо было отбросить конституционные гарантии личных прав и свобод. Сделано это было первым юридическим актом третьего рейха. В «Декрете о защите народа и государства» от 23 февраля 1933 г. утверждалось: «… ограничение свободы личности, свободы выражения мнений, включая свободу печати, право союзов и собраний, нарушение тайны почтово-телеграфной корреспонденции и телефонных разговоров, производство обысков и конфискаций, а также ограничение права собственности, допускается независимо от пределов, обычно устанавливаемых законом» [245 - Нюрнбергский процесс. М., 1965. Т. 1. С. 87.].
   Разрушение буржуазно-демократического ядра социальной культуры перевело Германию из страны «культурного капитализма» в разбойный разряд.
   То, что Гиммлер был «школьным учителем», Геббельс – «поэтом», Гитлер – «художником», говорит не только о том, что таков был с точки зрения статистики «средний человеческий материал». В первую очередь это свидетельствует о глубочайшем разрыве между образцами духовной культуры и способами освоения образцов. «Злобы дня» могут казаться более значимыми, чем ценности культуры. Недоверие к этим ценностям в конечном счете и явилось в Германии психологической причиной духовной и социальной катастрофы.
   Задолго до германских событий механизм взлома духовных скреп был исследован Ф.М. Достоевским. Опыт этот по-настоящему не изучен.
   Достоевский предвидел последствия духовного упадка. Вот что говорит Верховенский-младший об откровениях Щигалева: «… первым делом понижается уровень образования, наук и талантов. Высокий уровень науки и талантов доступен только высшим способностям, не надо высоких способностей. Высшие способности всегда захватывали власть и были деспотами, не надо высших способностей! Высшие способности не могут не быть деспотами и всегда развращали более, чем приносили пользы: их изгоняют или казнят. Цицерону отрезывается язык, Копернику выкалывают глаза. Шекспир побивается каменьями – вот щигалевщина. Рабы должны быть рабами: без деспотизма еще не было ни свободы, ни равенства, но в стаде должно быть равенство, и вот щигалевщина» [246 - Достоевский Ф.М. «Братья Карамазовы». М., 1958. Т. 1. С. 322.].
   Достоевский вскрывает логику механизма социального разрушения. Эта логика заключена в правилах «Великого инквизитора»: «1) противопоставляй «хлеб небесный» «хлебу земному», 2) провоцируй веру в высшее назначение человека указаниями на его греховность, 3) владей обществом через чудо, тайну и авторитет» [247 - См.: Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы. М., 1958. Т. 1. С. 334, 336, 340.].
   Познание отрицательного опыта не зряшнее знание. Оно позволяет осознать действительность, представить взаимодействие элементов социальной культуры, с тем чтобы еще на стадии моделей оценить возможные общественные последствия. Предупреждение Маркса относительно стихийной неуправляемости культуры звучит более чем своевременно. В социальных отношениях стихийность не вполне произвольна. Она возбуждается конкретными интересами и группами. Проявляясь даже в ограниченном масштабе, групповой эгоизм способен наносить тяжелые потери. От этого не застраховано ни одно общество, в том числе и социалистическое.
   Для индивидов культура во всех ее формах выступает как культура данного образа жизни общества, как степень цивилизованности общественного устроения, к которому индивиды приноравливают личное бытие. В этом – коллективный характер культуры, ибо она их собственное творчество, развернутое в цепи поколений. Как видно из примеров, разрушение культуры в обществе начинается с разрушения ее этического ядра, обеспечивающего духовное и физическое самосохранение личности.
   Прогностическая вооруженность общества – часть социальной культуры.
   Удивительно, но именно здесь, где так сильны исторические позиции нашего общества, имеется существенное отставание. Наша социальная прогностика, развивающаяся в первую очередь в рамках социологии, оказалась, по существу, оторванной от анализа социальной культуры, национальных, духовных и социально-информационных процессов. В ее концепциях не нашли отражения ни культурологические обобщения Н.Я. Данилевского, К. Леонтьева, С.Н. Булгакова, Н.А. Бердяева, ни футурология К.Э. Циолковского, ни учение о ноосфере В.И. Вернадского, ни учение о фазисах мировой культуры Н.И. Конрада. Не были даны современные ответы на модели Шпенглера и Тойнби, не говоря уже о критериях цивилизационной развитости, выдвинутых Марксом и развитых Лениным. Отсюда становится понятным, почему мы отстали в исследовании ряда важнейших проблем общественного развития.
   Попытаемся, однако, перечислить те долговременные факторы социальной действительности, которые будут оказывать влияние на содержание и формы социальной культуры.
   1. Интеллектуализация, одухотворенность деятельности на базе высшего, всеобщего среднего образования, научно-технического и нравственного прогресса.
   2. Информатизация общества – широкое внедрение вычислительной и информационной техники, систем научно-технической и социальной информации, включая развитие новых способов хранения, передачи и переработки информации, всемерное развитие массовых коммуникаций и духовной культуры как важнейшей базы управления.
   3. Новые элементы духовного и социального стиля, нового мышления, новых гносеологических средств, связанных с разнообразием деятельности личностей и коллективов, формированием сложных систем взаимных интересов и отношений, в том числе потребностей в общественной и государственной деятельности, освоении исторических ценностей, воспитании инициативности и социальной смелости, потребностей в социальном и духовном смысловыражении.
   4. Единая сеть социально-бытового и информационного обеспечения в городе и деревне, включая торговлю, услуги, здравоохранение, средства рекреации, спорт, широкое внедрение кооперативной и индивидуальной трудовой деятельности.
   5. Развитая инфраструктура духовной культуры: разнообразие учреждений науки, образования, искусства, досуга, развитие современных форм множительной техники, внедрение компьютеризации в духовное производство и быт. Поскольку речь идет о культуре как воплощении социальных и духовных ценностей, здесь нельзя рассчитывать на быструю отдачу.
   6. Социальная культура советского общества будет зависеть от решения глобальных мировых проблем, в том числе наукофикации и информатизации общественного бытия в современных цивилизационных центрах.
   Находясь в тесной связи с экономикой и политикой, факторы эти будут формировать новый общественный стиль жизни.
   Являясь составной частью духовной культуры, социальная культура воплощает в себе особые управляющие интересы общественного разума, связанные с отражением исторического сознания народа в его повседневном бытии, в его философском самоопределении как ноосферного и космического субъекта. В той мере, в какой социальная культура ориентирует общественный разум на соединение бытия индивидов с бытием Универсума, она открывает органическую взаимосвязь личных и надличных смыслов жизни. Эта взаимосвязь может быть проиллюстрирована через хартию счастья великого утопического социалиста Роберта Оуэна, представляющую гармонизирующую функцию социальной культуры, направленную на раскрытие высших способностей индивидов и общества. Хартия соединяет личную этику с этикой общественной в единую этику социальной культуры и общественного разума.
   Для достижения людьми счастья, согласно Оуэну, требуются следующие условия:
   1. Иметь от рождения хорошую организацию и приобрести точное знание своих органов, способностей, наклонностей, качеств.
   2. Иметь возможность получать по желанию все необходимое для сохранения этой организации в хорошем состоянии и знать способ распределения средств существования для удовлетворения всех людей.
   3. Получать от рождения возможность хорошего развития своих природных способностей – физических, нравственных, умственных, практических и уметь правильно направлять и воспитывать других.
   4. Обладать соответствующими знаниями, возможностями и склонностями для постоянного и неизменного содействия благоденствию своих близких.
   5. Обладать склонностью и возможностью постоянно увеличивать запас своих знаний.
   6. Иметь возможность наслаждаться хорошим обществом, в особенности же – иметь возможность по желанию общаться с теми, к кому испытываешь наибольшее уважение и любовь.
   7. Иметь возможность путешествовать когда угодно и с удобствами.
   8. Располагать полной свободой своих мыслей по всем предметам.
   9. Располагать предельной личной свободой, поскольку это совместимо с общественным благом.
   10. Обладать характером, сформированным для нас с той целью, чтобы мы во всех случаях выражали взглядом, словом и действием одну только правду, относились со снисхождением к чувствам, мыслям и поступкам других людей и были искренне благожелательны ко всякому человеку.
   11. Быть свободным от суеверия, болезней и страха смерти.
   12. Иметь в хорошо устроенном, хорошо организованном, хорошо управляемом обществе законы, учреждения, порядки которых находятся в согласии с законами человеческой природы; знать способы, при помощи которых можно сочетать фактически все условия, необходимые для сохранения такого общества [248 - См.: Роберт Оуэн. Собрание произведений. М.-Л., 1950. Т. 2. С. 213.].
   Условия, сформулированные Оуэном, указывают на соотнесенность общих законов ноосферы с внутренним порядком ее правильности: правильное воспитание личности является залогом правильного, восходящего развития общества.
   Прогностика указанных отношений есть не что иное, как выявление «глубоких изменений духовного настроения человечества», изучение его научной мысли, «логической обязательности и логической непререкаемости ее основных достижений в форме вселенскости, – в охвате ею всей биосферы, всего человечества, в создании новой стадии ее организованности – ноосферы» [249 - Вернадский ВМ. Размышления натуралиста. Научная мысль как планетарное явление. М., 1977. С. 50–51.], в установлении конкретных типов соподчинений мыслительной деятельности историческому уровню материальных, социальных и духовных сил человечества.

Часть третья
Мыслящий универсум. Отражение и мышление как информационно-семиотические категории

Глава 5
Ноосфера и знаковая мыслительность

5.1. Внутренние и внешние формы знаковой деятельности

   Сформулировав к исходу первой половины XX века концепцию ноосферы, определившей статус человеческой культуры и организованной мыслительной деятельности, В.В. Вернадский установил, что «энергия человеческой культуры» [250 - См.: Вернадский В.И. Размышление натуралиста. Научная мысль как планетарное явление. С. 95.] ведет к изменению самих мыслительных способностей человека.
   «Странным образом, – указывал В.И. Вернадский, – методика научной работы, имеющая большую литературу и руководства величайшего разнообразия, совершенно не охвачена философским анализом. А между тем существуют отдельные научные дисциплины. Только благодаря которым научный аппарат получает ту мощь проникновения в неизвестное, которая характеризует XX в. и открывает перед наукой нашего времени безграничные возможности дальнейшего охвата природы». И далее: «В последнее время в этой области совершается какое-то крупное изменение, вероятно, величайшего значения. Создается новая своеобразная методика проникновения в неизвестное, которая оправдывается успехом, но которую образно (моделью) мы не можем себе представить. Это как бы выраженное в виде «символа», создаваемого интуицией, т. е. бессознательным для исследователя охватом бесчисленного множества фактов, новое понятие, отвечающее реальности» [251 - Там же. С. 57.].
   Сделать это бессознательное сознательным, более явным и действенным – такая задача была поставлена и во многом решена в социально-семиотическом учении Ю.В. Рождественского [252 - Рождественский Ю.В. Введение в общую филологию. М., 1979 (стенографическая запись курсов лекций «Риторика», «Риторика массовых коммуникация, «Введение в востоковедение», МГУ, 1980 1989).].
   Социальная семиотика дает содержательную и формальную классификацию знаковых отношений, связывает понятия информатики и социологии. Упорядоченность знаков, отражающая упорядоченность и мерность социальной жизни, предоставляет возможность рассматривать эти упорядоченные
   комплексы как системы, однородные по материалу и характеру передаваемой с помощью этих знаков семантической информации.
   Сферу знаковых действий социальная семиотика вычленяет с помощью ряда аналитических понятий [253 - См.: Рейзема Я.В. Информационный анализ социальных процессов (проблемы социологической информатики). М., 1982.]. В ряду этих понятий важную роль играет понятие семиозиса, т. е. ареала знаковых систем. Семиозис является важнейшим понятием социальной семиотики, обозначающим движение социальной семантической информации, ее форм, содержания и общественных функций в зависимости от развитости общества, той или иной степени специализированности в разделении общественного производства, того или иного типа культуры.
   Развитие семиозиса начинается с изобретений и открытий в области усовершенствования техники создания знаков. Образование знаков с новой фактурой начинает развертывать новые формы знания, совершенствовать общественное сознание. Таким образом, прогресс в технике создания знаков с новой фактурой обеспечивает прогресс общественного сознания.
   Для всякой стадии развития общества существуют свои типы знаковых аудиторий, поскольку для каждой общественной формации характерны свои общественные семиозисы, т. е. наборы знаковых систем. Кроме исторических типов аудиторий знаковых систем существуют культурно-региональные типы знаковых систем и соответственно культурно-региональные типы аудиторий знаковых систем.
   Общественный семиозис и соответствующие ему аудитории знаковых систем делятся в двух отношениях: а) с точки зрения истории социально-экономических формаций; б) с точки зрения регионально-культурных особенностей, характерных для существования той или иной социально-экономической формации в данном регионе.
   Общий прогресс социального семиозиса выражается 1) в совершенствовании фактур общественного семиозиса, 2) в развитии содержания общественного семиозиса или социальной информации.
   Совершенствование фактур общественного семиозиса зависит от уровня развития техники производства знаков, интенсивности изобретательской деятельности. Книга Иоганна Гутенберга представляет собой знаки с новой фактурой по сравнению с книгами ксилографической печати. Удешевление процессов книгопечатания привело к развитию полиграфической индустрии, что, в свою очередь, повлияло на развитие содержания печатных текстов. Сложились новые виды литературы, была разработана схема нового знания, в том числе профессионального и научного, или, как об этом пишут науковеды, сложилась «новая наука».
   Сходное значение имеет разработка новых музыкальных инструментов, новых материалов живописи, фотокопировальной техники и т. д. В XX в. особо большое значение имело изобретение радио, телевидения, кино и другой подобной знаковой техники, воплощающей новые уровни и новые возможности социального отражения.
   Знаковая концепция социальной семантической информации позволила более глубоко изучить: 1) роль материалов и орудий создания знаков в процессах связи базиса и надстройки общества, 2) роль знаков и знаковых систем в процессах кодирования и декодирования образов объективного мира, 3) роль знаковых актов и знаковых институтов в осуществлении культурных и коммуникационных процессов.
   В ходе изучения знаковых феноменов как феноменов социального мышления и культуры Ю.В. Рождественскому удалось выделить основные, базовые социально-семиотические системы, дать глубокую характеристику знаковой ситуации как неотъемлемой части социально-гносеологической ситуации, разработать учение о социальном семиозисе как внутренней форме той группы социально-культурных отношений, которые выражаются категорией цивилизации.
   Эти результаты были достигнуты на широкой междисциплинарной основе, в которой материалистическо-философские и филологические знания соединились со специализированными востоковедческими исследованиями, философско-историческим подходом, матричным моделированием.
   В рамках социальной семиотики были сформулированы положения, указывающие на взаимодействие производственных, социальных и гносеологических функций знаковой деятельности, показана, роль знаков в организации мышления как такового и роль знаков в организации социально-отражательной, общественно-мыслительной деятельности, дана классификация исторических этапов развития духовной культуры, проанализирована роль знаковой деятельности в отношениях между базисом и надстройкой общества. Иными словами, в рамках социальной семиотики был намечен путь к изучению взаимодействия внутренних и внешних форм знаков и знаковой деятельности в широком общественном контексте.
   Положения социальной семиотики, столь близкие по своему содержанию социологии, позволили более конкретно обозреть социальную жизнедеятельность в единстве ее составляющих, раскрыть информационный каркас ее закономерностей, показать, что логика индивидуальной деятельности и индивидуального мышления, как это подчеркивали К. Маркс, Ф. Энгельс, В.И. Ленин, есть в снятом виде логика социально-исторического развития, в том числе и в особенности знаковых средств, что осмысление объективного мира историческим индивидом есть не просто снятие, не зависящее от форм отражения, но активное творческое преобразование этого мира, тем более действенными оказываются производственные и духовно-культурные силы исторического человека, и что, наконец, восхождение его способностей и есть критерий оценки содержания социальных процессов.
   Мысль общественного человека индивидуальна и коллективна одновременно, так как: 1) возникает в процессе прямого или опосредованного взаимодействия с мыслью другого, 2) подготавливается практической деятельностью других людей, 3) стимулируется или ограничивается социально-культурной средой.
   В чем отличие знаково-информационных структур индивидов и социальных групп? Отличие это в согласованности и повторяемости семантических кодов, элементами (строками) которых выступают конкретные знаковые комбинации. Знаковыми комбинациями шифруются, интерпретируются и передаются в общество фрагменты отражаемого мира. Отражения, слепки, модели, индивидуализируясь в мышлении конкретного человека, обретают впоследствии общую согласованную передаточную форму, выполненную в естественном или искусственном языке семиозиса.
   Индивид кодирует мир в соответствии с особенностями личного опыта, образования, особенностями деятельности и образа жизни. Однако в случае коммуникации, т. е. передачи семантической информации другому участнику коммуникации, происходит выравнивание передаточных кодов по критерию их культурной общности.
   С этих позиций можно представить сложную картину взаимодействия социально-семантических входных и выходных кодов.
   Взаимодействия эти многослойны. Они происходят внутри семиозисов и между ними и развиваются на следующих уровнях:
   1. Системы и языки индивидуального восприятия и отражения внешнего мира, включая способы осмысления, кодирования и декодирования сообщений в актах коммуникаций.
   2. Устойчивые групповые способы восприятия, осмысления, интерпретации внесоциальной и социальной действительности. Социально-исторический отбор информационных кодов, основанный на совместной производственной практике и образе жизни.
   3. Общие для данного семиозиса минимальные правила восприятия, интерпретации и передачи информации.
   4. Исторически соотнесенные устойчивые формы приема и передачи семиотической информации между различными семиозисами.
   Второй из перечисленных уровней знаково-функциональной общности приема и передачи семантической информации является уровнем собственно группового мышления.
   Что представляет собой это мышление? Во-первых, хорошо известное живое коллективное мышление, например, общая деятельность и ее разбор в связи с какой-либо внешней потребностью или ситуацией: театр, суд, аудиторные занятия, дискуссии, обсуждение, управление сложными техническими и социальными системами и т. д. Во-вторых, воплощенное в «говорящих материалах» прошлое мышление – книги, программы, записи, картины, чертежи, инструкции и т. д. В-третьих, комбинаторные формы, включающие живые и опредмеченные мыслительные материалы. Среди комбинаторных форм возрастающую важность обретают системы искусственного интеллекта.
   Базовым является уровень индивидов. Ключевым – уровень ассоциированности индивидов с целью усиления их мыслительных и деятельностных возможностей. Именно в этом заключен информационный смысл требования – «от каждого по способностям, каждому по его труду и потребностям».
   От того, как объединяются индивиды, зависит содержание общественной жизни. Коллективы могут способствовать быстрому и прогрессивному росту сознания и умения людей, но могут деформировать способности человека, направлять энергию людей на антиобщественные цели. История и текущая жизнь изобилуют подобными примерами. Вот почему важно предметное исследование индивидуального и коллективного мышления на всех уровнях его социального формирования и проявления.
   Изучение это возможно в формальном плане путем творческого объединения на базе социологической информатики социально-семиотических и социально-гносеологических процедур. В содержательном плане это изучение возможно путем включения в социологические исследования категорий культуры и цивилизации.
   Так, информация о жизни и деятельности общественных индивидов в данный момент времени и в данном конкретном пространстве дополняется информацией о способах развертывания и региональном освоении этого опыта.
   Говоря кратко, информация, получаемая с помощью социальной семиотики, выступает в рамках социологической информатики как ее внутренняя структура, по отношению к которой располагаются внешние предметные области, чье содержание каждый раз конкретизируется и переопределяется на основе категорий социологии, философии, политэкономии, методов социальной статистики и социологических исследований.
   Очевидно, что в задачу прикладной социологии должна входить разработка процедур и методик, позволяющих улавливать предметный состав социального мышления каждой общественной группы. Социальное положение человека, его пол, возраст, образование, социокультурная и профессиональная принадлежность значимо влияют на стереотипизацию семантических кодов, в том числе на базовознаковом уровне. От того, как кодируется опыт, существенно зависит его осмысление и использование в практической жизни в соответствии с непосредственными интересами и потребностями людей.
   Устойчивая повторяемость ситуаций, в которых протекает деятельность и социальная жизнь индивидов, создает предпосылки для формирования различных культур мышления, многообразие которых слагается, в конечном счете, в переходящие в привычку образцы деятельности и поведения – духовную культуру общества, в том числе культуру образа жизни, создаваемую лучшими образцами и нормами, которые оказались отобранными историческим творчеством того или иного народа.
   Мышление трудно изучать непосредственно, поскольку мысль – идеальное образование, формируемое субстратами различного уровня. О мышлении судят 1) по его материализованным результатам, 2) по тем программам, которые подготавливают его деятельность. Изучение социального мышления – эффективное средство познания общественного человека, его деятельности, образа жизни, сознания и культуры.
   Сложная картина развития общества дает представление о неразрывной связи духовной деятельности со способами материального производства, видами и типами организации социальной жизни общества. В свою очередь, духовная деятельность и духовное производство непосредственно участвуют в организации материального производства, научном, экономическом и идеологическом управлении.
   Следовательно, для того чтобы правильно подойти к фактам, например, эмпирической социологии, недостаточно их рассматривать лишь с позиций «частной теории», необходимо включить этот эмпирический материал в более широкую теорию. Такой теорией является социальная семиотика – дисциплина в равной мере фундаментальная и прикладная.
   В концепции Ю.В. Рождественского социальная семиотика выступает как типология семиозисов и цивилизаций – через сравнительно-историческое востоковедение; как изучение знакового состава мышления/деятельности – через вычленение и анализ базовых семиотических систем; как рассмотрение смысловой соотнесенности базисно-надстроечных оснований общества – через исследования в области информатики (в том числе социологической), риторики, философии; как изучение взаимодействий функциональных элементов социальной информации в фундаментальных прогностических системах; как изучение дифференциации структуры мира, человеческой деятельности, общеисторической стилистики, образа жизни, предметного и социального творчества, иными словами, как изучение универсума в его целостности.
   Одной из важнейших задач социальной семиотики является дальнейшее развитие концепции ноосферы и в особенности изучение знаково-информационных, мыслительных процессов, интенсивность которых в последние десятилетия существенно возросла.
   В чем причина усиления знаковых взаимодействий в ноосфере? Информация и энергия являются двумя имманентными и взаимосвязанными внутренними характеристиками материи, проявляющимися во вне как пространство и время. Импульсация энергии материи, пространственное развертывание/ свертывание энергии – результат сдвигов в информационной структуре материи. Сдвиги эти происходят спонтанно как превышение количественной и качественной меры данного состояния в результате ненаправленного накопления сдвигов или из-за деятельности других систем (в том числе живых организмов), направленной на информационную перестройку взаимодействующей системы, вследствие чего происходит возбуждение или торможение энергопространственного состояния последней.
   Здесь существенно, во-первых, то, что такие системы, включая живые организмы, уже обладают необходимой для подобного возбуждения или торможения энергией (в противном случае взаимодействия не происходит), и, во-вторых, то, что результативность взаимодействия зависит, по-видимому, от соотнесенности внутренних информационных и энергетических характеристик материальных объектов. Характеристики эти в ноосфере обладают взаимной сопряженностью вследствие совместного функционирования в рамках целого – в данном случае планетарного целого.
   По своей глубинной природе эти характеристики являются знаковыми. Их знаковость проистекает из структурности информационной основы материальных объектов, в границах которых каждый несущий элемент состава объекта обладает различительной функцией как относительно монадной целостности объекта, так и по отношению к другим его отдельным функциям, не говоря уже о различении относительно инородных объектов. Эти знаковые функции структуры материальных объектов усложняются и дифференцируются по мере возрастания объема и глубины взаимодействий.
   Например, различение свой/чужой не ограничивается формальной оппозицией означающих фигур. «Свой» – открывает класс иерархических и ролевых отношений, взаимодействие которых в плане общей работы системы возможно лишь при их специализированности, доходящей до знакового символизма. «Чужой» так же далек от линейной антонимичности. На каком расстоянии чужой? Чужой как оппонент к общим жизненным ресурсам или как симбиотический участник общего функционального жизненного ценоза? Структура ролей в ее знаково-символической закрепленности здесь столь же сложна, как и при основании «свой».
   Различение свой/чужой образует базовый уровень знаковых взаимодействий.
   Над первым базовым уровнем различения свой/чужой надстраивается второй уровень – различение внутри различающих элементов, то есть постепенное становление специализации различительных элементов, выделение означающих элементов в особую функциональную группу, отличную по материалу от материала означаемого объекта, – собственно знаки.
   Третий уровень связан с выделением знаков в самостоятельную область реальности, с созданием искусственных языков, комплексных знаковых актов и систем в целях общественного оперирования с моделями реальности, накопления, обработки, передачи, дифференцирования, обобщения исторической и наличной информации – уровень культуры общества.
   В культуре обществ предшествующие уровни различения представлены и взаимосоотнесены так, чтобы непрерывно осуществлялся рост возможностей главного различения свой/чужой.
   Культура представляет диахронный аспект фундаментального опыта человечества, опираясь на который общество регулирует свои синхронические отношения. Культура – это нетождественная генетической информации, образующаяся на ее базе или в тесном взаимодействии с ней область устойчивости антиэнтропийных процессов ноосферы.
   Синхронные комбинации знаковых систем, осуществляющие различение свой/чужой и взятые в их региональном распределении, формируют общественный семиозис. Культура и общественный семиозис являются внешней средой мыслительной деятельности человека. Внутреннюю среду этой деятельности составляют взаимодействия и взаимоотношения отдельных знаков – конкретных носителей социальной информации. В обществе происходит качественное усложнение и видоизменение знаковых отношений. Информация как внутренняя мера разнообразия материи обретает внешние формы, овеществляется в знаках – единицах осмысления природы и общества.
   Относительно общества семиотика ноосферных отношений предстает как социальная семиотика, нормирующая формы представления социальной семантической информации и организующая тем самым производственную деятельность, мышление и социальное бытие общественных индивидов, т. е. всего того, что именовал В.И. Вернадский «энергетикой культуры».
   Итак, перед нами три уровня знаково-информационной организации природы.
   1-й уровень базовых различений совпадает с раздвоением Единого. 2-й уровень – формирование средств различения: естественных сигналов и кодов, связанных с дифференциацией энергетических форм материи. 3-й уровень связан с дифференциацией информационных форм материи: словесные, искусственные языки, знаковые системы, способные моделировать реальность. Этот третий уровень, создаваемый человеческим обществом, наиболее интересен, поскольку открывает возможность новосоздания объектов природы. (Как замечает А.Н. Колмогоров, полная модель человека была бы самим человеком.)
   На схеме можно видеть, как усложняются характеристики знаковой структуры. Базовый уровень различения – элементы пространственно не отделимы от природных объектов, например симметрия, генетический код. Инструментальный уровень различения – звуковые, имманентные электрические или мускульные сигналы: имеется возможность отделения от обозначающих и обозначаемых объектов как в отношении пространства, так и в отношении времени – языки. Креативный уровень – создание материальных объектов по заданным информационным программам, возможность полной пространственно-временной независимости от конкретной реальности, в которой эти программы создаются.
   Таковы основные черты семиотики ноосферы, важнейшей частью которой является социальная семиотика, исследующая знаковые, деятельностно-мыслительные и социально-информационные процессы, происходящие в общественном секторе ноосферы.

Рассмотрим более подробно те части семиотического учения, которые связаны с ключевыми понятиями и операциональным аппаратом социальной семиотики, так как с их помощью открывается выход, с одной стороны, к мыслительным процессам, с другой стороны, к предметной деятельности, производящей знаки.

5.2. Общественный семиозис и мышление

   Отбор антиэнтропийных свойств универсума осуществляется системами, которые располагают хотя бы минимальными возможностями различения с последующим закреплением этих свойств в способность, выделяющую данный объект из ряда объектов нулевой модальности. Подобные объекты называются живыми. В философии – именуются субъектами.
   Если отождествить различение, соположение и выбор отдельного элемента из множества (обобщение) с начальными фазами мышления, а такое отождествление из всего, что известно о мышлении, естественно, то нельзя не заключить, что мышление свойственно обширной области ноосферы, границы этой области совпадают с миром живых систем (в особенности находящихся на стадии культуры) или приближаются к нему.
   Мышление в своей основе горизонтально и вертикально, т. е. оно в каждом акте оперирует простыми сравнениями (движение вширь) и одновременно строит иерархию образов, понятий, категорий (на заключительном этапе), опорные элементы которой непрерывно меняют свой означающий статус. В этом плане мысль свойственна не только индивидам – носителям локальной мыслительной конституции или системам искусственного интеллекта, но и коллективам субъектов и обществу в целом, мыслительность которых рассредоточена и отнюдь не сводится к мышлению составляющих эти коллективы субъектов.
   Мыслительность субъектов можно характеризовать как прямую мыслительность. Мыслительность коллективов уподобляется полю. Перед наблюдателем мышление выступает, следовательно, в двух формах – непосредственного, прямого мышления и полевого мышления, составляющего для каждого субъекта – носителя локального мыслительного субстрата – среду, воздействие которой есть социально-информационная или культурная данность.
   Отличие этой данности от культуры или оперативной социальной семантической информации в том, что последние никогда не выступают перед конкретным индивидом целостно, но всегда фрагментарно, проявляясь в форме мыслительной данности – поля. Вот почему столь важен для изучения форм мышления – прямого и полевого – исследовательский инструментарий, разрабатываемый социальной семиотикой.
   Как было отмечено, развитие семиозиса начинается с изобретений и открытий в области усовершенствования техники создания знаков. Изобретение знаков с новой фактурой развертывает новые формы знания, расширяет содержание и границы общественного сознания. Письменность как первая пространственно отделенная от субъекта форма моделирования природного и социального мира открывает общество как цивилизацию, то есть дает возможность оперировать социальной семантической информацией вне прямого контакта. Тем самым создается основа для обработки фактов, накопления опыта, хранения и передачи отобранных образцов в качестве 1) моделей мировоззрения, технологий и искусства, 2) предмета социализации, включая школьное обучение, соотнесенного с практикой взаимодействия с космическим, природным и межчеловеческим окружением. Письменность, таким образом, явилась семиотической революцией в знаковых способах организации общества.
   Если в дописьменном обществе, до цивилизации ведущими формами идеологии и практического естествоиспытания были магия и мифология, то изобретение письменности вызвало дифференцированные жанры счетно-письменной и литературно-письменной деятельности, что привело к углублению философского мировоззрения, к обогащению гносеологии, к социализации религий, организации учреждений, управляющих потоками письменного творчества, регулирующих движение текстов различного, в том числе секуляризованного, со держания. Таким образом, прогресса технике знакопроизводства оказал глубочайшее воздействие на содержание общественного сознания, всей социально-культурной и экономической жизни общества. Так, общество цивилизации, рабовладельческое общество, обладало дифференцированной литературой, широко пользовалось театром и другими формами внеличностного представления внешнего и внутреннего опыта человека. Развитие диалогового стиля античности не только преемственно отражало, но и развивало уровень предшествующих письменных культур. На основе обобщения хранимого в знаковых источниках опыта в последующих, связанных с античностью культурах были созданы орнаменталистика, пластика, музыкальные формы, интерпретирующие диалектику движения мира.
   Очевидно, что каждой стадии развития семиозиса соответствует свой тип знаковых систем и аудиторий. Но кроме исторических типов дифференциации знаковых субъектов и объектов существует их дифференциация по культурно-региональному признаку. Например, известно, что ислам запрещал изображение людей, животных, пейзажа, создание культовой музыки. Соответственно в средние века аудитории знаковых систем мусульманского мира носили выраженный региональный характер, глубоко отличный от аудиторий, например, неисламской Индии, где религиозные каноны требовали изображения человеческих фигур, а музыка и пластика непосредственно интерпретировали космический миропорядок.
   С точки зрения закономерностей исторического процесса общественный се-миозис и соответствующие ему аудитории знаковых систем, как отмечалось, делятся в двух основных отношениях: а) с точки зрения истории социально-экономических формаций, б) с точки зрения регионально-культурных особенностей, характерных для существования той или иной социально-экономической формации в данном регионе.
   Общий прогресс социального семиозиса выражается, следовательно, 1) в совершенствовании фактуры мыслительности – дифференциации, усложнении, разнообразии знаковых форм, 2) в развитии содержания социальной информации, отражающей разнообразие предметной деятельности, разнообразие общественной структуры, социальных ролей человека, ситуаций его общественной и производственной жизни.
   В историческом плане совершенствование фактур общественного семиозиса означает индустриализацию знакового производства, насыщение социальной сферы знаковой техникой. Яркий пример тому – изобретение книгопечатания, влияние книгопроизводства на образ жизни общества. Книга Иоганна Гутенберга, основанная на печатном наборе, вызвала широкое развитие полиграфической промышленности, невиданное ранее согласованное распространение объемных и в то же время дешевых изданий. Это изменение знаковой формы текстов знаменовало появление новых видов литературы, ориентированной на общественную стратификацию по уровням грамотности, духовным и практическим потребностям индивидов. Под непосредственным влиянием этих семиотических нововведений сложилась «новая наука». Профессиональная философия и искусство проникли в социальные круги, ранее закрытые для систематического обучения этим формам мыслительности. Это была связанная с печатным словом семиотическая революция.
   В наше время нарождается новая фаза семиотической революции – распространение вширь и вглубь информационно-компьютерного общения, в том числе с региональными и мировыми тезаурусами знаний, развитием межперсональных экспертиз и контактов на базе космических коммуникаций, глубоким обменом видами и жанрами мыслительной деятельности. Эти новые формы совершенствования фактур семиозиса несомненно окажут глубочайшее воздействие на состав содержания социальной семантической информации, приведут к общественному сравнению различных опытов чувственной и духовной практики индивидов и социальных групп.
   Развитие науки, компьютеризация и роботизация производства, создание искусственного интеллекта и мировых информационных сетей, перевод культурных источников на машинные носители, облегчающий их всеобщее сравнение, – факторы формирования нового общественного мыслительного стиля.
   Влияние семиотических факторов охватывает не только сферу социальной данности. Это влияние достигает исторических масштабов и затрагивает такие составные части общеисторического процесса, как базис и надстройка общества.
   Пока человечество пользовалось лишь произносительными навыками, общество находилось в состоянии варварства. Переход к письменным формам позволил во многом преодолеть сопротивление пространственно-временной среды. Переход к компьютерно-информационным коммуникациям ослабляет сопротивление этой среды еще более, ведет в условиях земной цивилизации практически к преодолению пространственно-временных ограничений на скорость распространения и полноту передаваемой информации.
   Семиотические факторы базиса и надстройки общества оказывают принципиальное воздействие на характер связей, устанавливающихся между этими фундаментальными формами организации общества. Производство материалов знаков происходит в базисе и подчиняется закономерностям его развития. Разработка содержания знаков происходит в надстройке общества и подчиняется ее закономерностям. Это значит, что между базисом и надстройкой общества имеется смысловая соотнесенность, развертывающаяся по линии производства материалов и содержания знаков. Основываясь на исследованиях Н.И. Конрада в области знаковости культуры [254 - См.: Конрад НМ. Избранные произведения. М., 1974. «О смысле истории». С. 290–324.], Ю.В. Рождественский разрабатывает семиотическое содержание этой соотнесенности.
   Категория надстройки, представленная в знаках, накладывает на содержание форм общественного сознания определенный отпечаток, который проявляется в исторической дифференциации форм общественного сознания. Это означает, что в надстройке базис представлен: 1) через содержание отражения – мораль, религия, право, искусство, 2) через фактурные формы этого отражения – устная речь, письменность, коммуникации на машинных носителях. Фактура знаков есть результат общественного производства, порожденная закономерностями базиса. Содержание знаков – результат деятельности надстройки. Взаимодействие базиса и надстройки общества не только определяет содержание, формы и темпы производственных отношений, но и формирует общие условия мыслительной деятельности человека, глубоко воздействует на характер ноосферных процессов.
   Только человек, энергетическая мощь которого исторически непрерывно множится в процессе его самоорганизации, сравнивается как планетный субъект с энергетическим влиянием на экосферу всех других совокупных субъектов планеты. Поскольку это энергетическое воздействие столь тесно связано с его мыслью, общественными условиями ее определения и развертывания, семиотическое исследование мыслительности, в том числе социальной мыслительности, приобретает особую актуальность.
   Но человек способен к перестройке информационной структуры материального мира не путем силового давления на материал, а лишь прилагая минимум необходимой энергии к запуску преобразующих программ. Такой способ хозяйствования, основанный на использовании знаково-информационного преобразования вещества, энергии, функциональных связей, с последующим включением неограниченной свободной энергии Универсума в космическое хозяйствование и исследовательские циклы есть идеальная и вместе с тем непосредственная практика мышления, достойная его возможностей.
   Конечно, речь идет о принципиальной схеме подобного освоения мыслительного процесса, превращающего совокупную научную мысль общества в легендарную креативную силу.
   Несмотря на то, что такая цель может быть достигнута в масштабах истории, этапы ее осуществления видимы уже сейчас. Один из этапов – исследование в рамках социальной семиотики взаимодействий внешних (идущих от семиозиса и культуры) и внутренних (связанных с природой знаков) форм знаковой деятельности.

5.3. Внутренняя структура социально-знаковой гносеологической сферы

   Опираясь на материалы этнографии, фольклора, филологических исследований, Ю.В. Рождественский выделил 10 основных знаковых систем, характеризующих историческое дописьменное общество.
   Системы эти суть следующие:
   1. Приметы, включая симптоматику народной медицины.
   2. Гадания.
   3. Предзнаменования (знаменья).
   4. Язык.
   5. Изобразительная группа: а) музыка, б) графико-живописная изобразительность, включая орнамент, в) пластика, танец, пантомима.
   6. Прикладные искусства: а) архитектура, б) костюм, в) народные ремесла.
   7. Измерительная группа: меры.
   8. Пространственные ориентиры.
   9. Сигналы в контуре управления.
   10. Обряды.
   Рассмотренные 10 знаковых групп инвариантны относительно дописьменного общества, взятого как целостность. В обществе эти знаковые группы соответствуют базовому уровню различения, соединенному с формированием средств различения в русле культуры, и 1) осуществляют контакты общества с природой, 2) нормируют деятельность, образ жизни, управление социальными процессами с точки зрения упорядоченности, интенсивности, внешней целесообразности общественного бытия. Их глубочайшая функция – систематизация культуры.
   В этом плане указанные группы знаков составляют единый смысловой комплекс, элементами которого выступает каждая из 10 базовых знаковых систем.
   Внутри смыслового комплекса роли знаков дифференцированы. Меры, ориентиры, сигналы служат реализации предметной деятельности. Без них невозможна ни военная, ни хозяйственная, ни жизнеустроительная деятельность. Обряд обеспечивает введение людей в созданную семиотику и тем самым обусловливает социализацию человека. С помощью языка (словесности) устанавливается контакт между всеми знаковыми системами. Приметы, гадания, предзнаменования формируют аппарат прогностики дописьменного общества, обеспечивают авторитет и сакральность духовно-светской власти, в соединении с мерами, ориентирами, сигналами систематизируют, классифицируют, интерпретируют природные явления и хозяйственные циклы, обеспечивающие продовольственное и экологическое положение общества. Изобразительная группа знаков и прикладные искусства, опираясь на языковые знаки и обряд, дают такую фактуру социальной среды, которая четко и однозначно предписывает индивидам их место в социальной данности.
   Как видно из описания, каждая группа знаков составляет таксономический класс. У разных классов есть особенные и общие, пересекающиеся свойства, т. е. для их полного восприятия необходим системный анализ. По этой причине знаковость, в том числе гадание, диагностика и прогностика примет и иных признаков, указывающих на возможный и вероятный результат, составляли удел профессионального знания. Там, где прогностика природных явлений тесно соприкасалась с цикличностью хозяйства или касалась здоровья, жизни и смерти людей, роль предсказания всегда обретала окраску власти, социального или политического могущества. Такова, например, роль древнеегипетских жрецов и писцов.
   Сакральность знаков связана и с тем, что они, не являясь предметами прямой пользы, представляют умноженную мощь и влияние.
   Существуют знаки, в которых возможна метафора, т. е. создатели знаков материалом, фактурой знаков могут указывать на обозначаемый предмет, – таковы знаки власти или деятельности, знаки, отображающие функциональную сущность явления. К метафорическим знакам относятся прикладные, логические и мусические искусства, гадания, предзнаменования, обряды.
   Есть знаки, в которых по характеру материала не может содержаться метафора. К неметафорическим знакам могут быть отнесены сигналы, ориентиры, приметы. Эти знаки всегда ситуативны, окказиональны и за рамками ситуации содержания не имеют, в то время как в метафорических знаках содержание действенно и за рамками означаемой ситуации, например изображение меча, животного, небесного тела, ритуального одеяния, гадательной субстанции и т. д. Метафора, заключенная в знаке, предполагает, что восприятие знака должно возбуждать деятельность ума ради осознания предписывающих целей знака. В то время как отсутствие метафоры, изъятие из знака всякого социального или философского (символического) смысла настраивает человека на прямое действие, а не на размышление по поводу целесообразности и обоснованности этого действия. Так, сигнал, команда требуют исполнения во всех видах деятельности. Полемика превращает команду в другой тип знака. В практике нарушение функций знаков ведет к полному расстройству целенаправленной деятельности, превращает целенаправленность в хаос, осмысленность в безумие. На границах функциональных ролей знаков возникают ирония, юмор, причем не только индивидов, персон, но, как подчеркивали Гегель и Маркс, самого исторического процесса.
   Легко заметить, что в природе рассогласование в восприятии ролей знаков ведет к немедленному наказанию за ошибку и поэтому не может быть длительным. В человеческом обществе такое рассогласование может быть длительным вследствие характера социальной данности, при которой участники знаковой коммуникации имеют возможность ошибаться, поскольку не несут за ошибку персональной ответственности, а адресуют ответственность коллективу в целом, в результате чего ошибка поглощается коллективом. Однако накопление ошибок снижает умственный, духовный, деятельностный потенциал коллектива и, в конечном счете, ведет к его полной недееспособности. Так, знаковая субстанциональность общественных действий оказывается непреложно соединенной с социальной, содержательной субстанциональностью этих действий.
   Принципиальная неметафоричность и возможная метафоричность – суть признаки, которые различают знаки предметных и умственных действий – такова первая субстанциональная особенность знаковых групп.
   Вторая субстанциональная особенность базовых знаковых групп – их дифференциация в отношении времени действия и стабильности функций. Одни знаки образуются надолго, «раз и навсегда», другие как бы пульсируют, появляясь для конкретной задачи, исчезая вследствие ситуативной мимолетности. К знакам ситуативного действия относятся сигналы, гадания, предзнаменования, обряды, меры, к знакам внеситуативного действия – приметы, ориентиры, прикладные, логические и мусические искусства.
   Третье субстанциональное различие в знаках касается их отношения к референтам. В одном случае знаки и референты имеют четкие определения, референт знака материально совпадает со знаком: например, примета составляет часть моделируемого явления; предмет прикладного искусства и его знаковая форма полностью совпадают по пространству и времени. Другие знаки могут локализоваться в пространстве и времени отдельно от своих референтов, вплоть до полной утраты референтов – таковы, например, знаки гаданий, предзнаменования, сигналы, логические, мусические искусства, обряды.
   Указанные различия между группами знаков и внутри этих групп уходят в глубину природы и развертывают мыслительность на фоне структуры универсума как части природы, но такой части, которая способна к восприятию этих различий, к их правильному учету и действованию в согласии с указанными знаковыми особенностями. Эти знаковые характеристики внутренне формируют гносеологию общественного человека.
   Различие между группами знаков, обязательно соединяющимися с предметами и обязательно содержащими предмет мысли и лишь факультативно указывающими на предмет, представляет собой основание для формирования познавательных отношений абстрактного и конкретного через посредство знаков.
   Функциональная классификация знаков помогает лучше осознавать их общие и особенные роли в гносеологическом общественно-индивидуальном процессе, представлять этот процесс имманентно самой природе и социальной жизнедеятельности, что хорошо иллюстрирует известное положение К. Маркса, Ф. Энгельса и В.И. Ленина о логике как снятой форме истории.
   Кроме того, рассмотрение функциональных единств и значений знаков в гносеологическом процессе индивидуального уровня помогает с новой (материальной и функциональной) стороны взглянуть на общие закономерности и особенности мышления общественного человека, в котором субстанциональные природные и природно-функциональные начала вплетаются в собственно материальную и духовную деятельность и обретают в этой сфере новую ментальную жизненность.
   Различение свой/чужой получает сложную вертикальную и горизонтальную дифференциацию, соотнесенную с биологическими и внебиологическими ролями ноосферного человека.
   В ноосфере живая природа через человека, его предметную и семиотическую деятельность, направленную на расшифровку «информационного кода» внешнего мира, получает возможность объективировать смысловые связи своих частей.
   «Свой» на атомно-молекулярном и биофункциональном уровнях – по крайней мере не пресекающий существование организма как биологического субъекта.
   «Свой» на социальном общественном уровне – по крайней мере не способствующий, во-первых, созданию условий, отменяющих указанный базовый критерий относительно человека и его биогенной среды, и, во-вторых, обеспечивающий максимализацию мыслительно-духовной функции различения в плане потенциала культуры и конкретных социальных данностей. Здесь, как это понимали В. Гумбольдт, Л.Г. Якоб и А.А. Потебня, наглядно проступают отличия собственно человеческого, образно-понятийного мышления от мышления других биологических и искусственных систем (тема, близкая Декарту, Лейбницу, Бэкону).
   Внекультурный опыт субъектов, закодированный общим способом знакового сокращения объективной реальности, тем не менее не может быть тождествен опыту общественного человека, в котором присутствует информация 1) о самом себе, включая информацию о собственной конструкции, получаемую путем исследования родо-видового функционирования данных особей во взаимодействии с природно-космическим миром; 2) о структуре Большого мира, включая информацию о планете в целом, и функциональных особенностях его частей, 3) о сфере идей и понятий, включая гносеологию.
   У животных нет внебиологического хранения и преумножения опыта путем фиксации его в искусственных знаках. Но это не значит, что у них отсутствует фундаментальная информация о природе, ее конкретных субъектах, включая человека. Информация эта, конечно, имеется, но она, во-первых, малопригодна для логического анализа, так как не фиксирована в знаках по типу письменности, во-вторых (что является следствием первого), не может содержать историческую информацию, в-третьих, она малодоступна животным другого вида.
   Животные, однако, могут обладать 1) более высокой изобретательностью за счет недоступной человеку природной чувствительности, 2) большей сообщительностью за счет ультраиндивидных или ультраколлективных форм существования, 3) большей дифференцированностью критериев свой/чужой вследствие особенностей среды обитания и структурно-функциональных отличий.
   Эти типы опыта сближают (относительно собственно человека) биологические системы с системами искусственного интеллекта и формируют общеродовой круг менталитета, в котором индивидно-общественный менталитет человека должен рассматриваться не исключительно, но включительно.
   Менталитет должен изучаться междисциплинарно, в содружестве естественных и гуманитарных наук, но не порознь и не за счет друг друга. Исследование мышления с позиций чистого конструктивизма, без анализа сущности и ролей знаковых образований наталкивается на непреодолимые трудности.
   Мысль-образ-понятие – объективный внешний мир находятся, как показал В.И. Ленин, не в простых отношениях копии и оригинала, но в отношениях сложного и глубокого взаимного обмена, в ходе которого мир осваивается, осмысляется, опредмечивается, одухотворяется.

5.4. Внутриментальные взаимодействия и социально-знаковая ситуация

   Из сказанного вытекает, что мышление правомерно исследовать с внешней и внутренней стороны. Внешняя сторона мышления в обобщенном виде представляется через понятие семиозиса природного, т. е. связанного с миром животных, или общественного мира, связанного с собственно человеком.
   К внутренней стороне мышления отходят вопросы содержания и функций знаков, включая внутренние межзнаковые взаимодействия.
   Способы образования, формы применения знаков и отношения знаков к референтам составляют основные признаки любого знака.
   Вот почему интересно сопоставить разные группы знаков по этим признакам.
   Согласно Ю.В. Рождественскому, группы знаков подразделяются на два больших класса. Первый класс – приметы и ориентиры, логические и мусические искусства, сигналы. Второй класс – гадания, знамения, обряды, прикладные искусства, меры.
   Подобное различение дает зеркальное отражение одних классов знаков в других по способу отражения объективного мира. Приметы и ориентиры противополагаются гаданиям и знамениям как прочно установленные и однозначные признаки ситуаций признакам вероятным и предположительным (нередко ошибочным). Логические и мусические искусства противополагаются прикладным искусствам как действие – плану и расчету.
   В этих знаковых оппозициях развертывается стилистика деятельности (мышления общественных индивидов). Традиционные, древние способы распознания и кодирования мира не устраняются из состава новых способов, но встраиваются в них и в ролевом отношении переосмысливаются. Здесь, через посредство знаков, включающих в себя логические и мусические искусства как специализированные области деятельности, отображаются стилистические параметры мыслительной ситуации, свойственные письменной культуре.
   Описанные противопоставления служат различению представлений о существенных и несущественных признаках предметов, их утилитарных и экс-траутилитарных сторонах.
   Матричная группировка характеристик знаков указывает на границы, в которых могут существовать знаки как самостоятельные гносеологические единицы. Знаковыми, согласно матрице, являются только такие образования, которые находятся посередине экстремальных признаков, описывающих состояние и деятельность человека.
   Знаки как бы надстраиваются над сущностями, раскрывающими фундаментальные состояния человека как природно-общественного субъекта ноосферы и характеризующими прикладные аспекты его жизнедеятельности. Так, с одной стороны, вещь, которая отличается неметафоричностью (расхождением признаков, их дифференциацией), неситуативностью образования, нело-кализуемостью в одном пространстве и времени с референтом, не может быть знаковой, например любовь, воображение, память, жизнь, радость, упование. С другой стороны, вещь, которая характеризуется метафоричностью, сходством, единообразием признаков, ситуативной общностью образования, локализуемостью в одном пространстве времени с референтом тоже не может быть знаковой, например весы, лопата, дом, дерево, гвоздь и т. д.
   Эти два страта знаковости пересекаются. На их скрещениях формируются конкретные виды знаков и знаковой (указующей, управляющей) деятельности.
   Отсутствие совпадения трех дифференцирующих признаков (+ + +,– -) свидетельствует о высокой степени целостности знаковых систем человека, целостности, посредством которой оказывается возможной его предметами, социальная и культурная деятельность.

   Таблица 3
   Группировка свойств 10 базовых групп знаков общества дописьменной культуры

Таблица 4
Типы знаков, взятые по их свойствам

   В целостном характере этих усложняющихся изобразительно-предметных и моделирующих средств заключаются качественные преимущества цивилизаций человеческого общества над другими формами известной жизнедеятельности на уровне ее общественной организованности.
   Сфера незнаковости состоит из признаков отдельных областей и выявляет свое системное единство лишь в масштабах целостного общества или широких исторических контекстах, пересекающих границы индивидуального опыта.
   Первая незнаковая область, характеризуемая неметафоричностью, неситуативностью образования, нелокализуемостью в одном пространстве/времени с референтами, составляет идеальное в смысле средневековой философии. Вторая незнаковая область – метафоричность, ситуативность образования, локализуемость в одном пространстве/времени с референтом в средневековом смысле составляет понятие реального.
   Соединение разных категорий знаков в единую систему показывает, что только отношения внутри системы (но не отдельные знаки) могут дать понятие об идеальном и реальном как пограничных состояниях знаковой системы, зависящей от внутренних отношений знаков.
   «Мысль, – делает знаменательный вывод Ю.В. Рождественский, – только пробежав всю матрицу знаковых классов и подклассов, способна отделить действительное (реальное) от идеального, но не ранее этого» [255 - Рейзема Я.В. Информационный анализ социальных процессов (Проблемы социологической информатики). С. 49.]. Это наблюдение обладает эвристической силой, так как раскрывает внутренний механизм различения, свойственный человеческому интеллекту как особой культурно-исторический форме мыслительности и направляет подход к мыслительности искусственного интеллекта и другим известным человеческой практике мыслительным системам.
   Правомерно предположить, что в этих системах происходят или будут происходить процессы, аналогичные систематизации знаковых классов и подклассов, познавательная сила которых зависит от смыслового содержания знаков, сокращающих объективную реальность.
   Можно думать, что в глубине природы, где в снятом виде представлены зоны космического бытия в форме отдифференцированных базовых элементарных структур, внутренний «информационный код» строится по аналогии с культурой, где «нормы» сформированы как реакции на гравитационные допуски, соотнесенные с допусками конкретных первичных строительных материалов.
   В космических масштабах происходит то же, что и в культуре. Знаковые сокращения – это сокращения опыта объективной реальности, сокращения, способные выступать в качестве вторичного строительного материала культуры, а значит, и стиля мышления общественного человека.

5.5. Группировка знаков в мыслительном процессе в зависимости от типа коммуникации

   Для понимания мыслительных процессов существенно рассмотреть знаки с точки зрения их коммуникативного потенциала: 1) знаки нулевой коммуникации, 2) знаки обменной коммуникации, 3) знаки направленной коммуникации. В классифицируемые группы входят все виды знаков, за исключением обряда.

   Таблица 5
   Коммуникативные типы знаков

   Знакообмен является сложным процессом, субординирующим участников по степени полноты и интенсивности семиотических взаимодействий.
   Выделяются 6 видов знаковых взаимодействий:
   1. Полный знакообмен: знаки речи и массового танца – получатель знака является одновременно и его создателем.
   2. Организованный знакообмен: музыка, изображение, пластика в немассовом танце и пантомиме – получателями знаков являются все участники знакового взаимодействия, но лишь немногие – создателями знаков в данной коммуникации.
   3. Ограниченно-полный знакообмен: прикладные искусства, архитектура, костюм, продукты ремесел. Создание знаков ограничено рамками деятельности, но их восприятие ограничений не имеет.
   4. Направленная коммуникация: меры, сигналы, ориентиры – получатель знака либо не вправе создавать ответный знак, либо обязан создавать лишь определенные конкретные знаки. Нарушение этого правила ведет к разрушению деятельности как таковой, ибо лишает деятельность объективных измерителей и границ.
   5. Нулевая коммуникация: гадания, знамения, приметы – а) знаки не могут быть переданы в том виде, в каком они фиксированы, б) адресат знака не может ответить на информацию в наблюдаемой знаковой форме.
   6. Смешанная коммуникация: обряд – присутствуют все виды коммуникации одновременно.
   С точки зрения формы обряд – резюмирующий тип знаковых взаимодействий, их внешняя обобщенность. Обряд свойствен обществу и живой природе. Вне его рамок не могут быть развернуты ни коллективная деятельность, ни коллективное поведение.
   Регулярные колебания природной среды, ритмические смены температур, окрасок, состояний твердых, жидких, газообразных, плазматических тел – не являются ли они аналогами обряда? Если принять во внимание, что все эти проявления Универсума развертываются во взаимосвязи и взаимозависимости, то ответ будет положительным.
   В таком случае объяснимо, почему матрица коммуникативных типов знаков исключает обряд из коммуникативной соотнесенности. Обряд, как смешанная коммуникация и одновременно всеобщая форма коммуникации, не может быть характеризован по функциональным критериям. Он осмысляется и классифицируется исходя из сущностных характеристик универсума.

   Внутри этой формы в обществе развивается, дифференцируется, усложняется процесс различения.
   На примере коммуникативных групп отчетливо проступают качественные особенности различения в человеческом обществе по сравнению с другими социальными формами. Приметы, гадания, предзнаменования – позволяют выразить оценку действительности перед началом деятельности. Логические, мусические, прикладные искусства производят оценку потребностей, обстоятельств, ситуаций, указывают на прецеденты деятельности в рамках культуры, обосновывают психологическую ориентацию. Меры, ориентиры, сигналы выражают условия реализации деятельности. Таким путем коммуникативные типы знаков отображают деятельность и действия социальных субъектов во всех их разновидностях.
   Обществу и человеку свойственны все три типа коммуникативных групп. Животному миру, по существу, свойственны первая, третья и лишь некоторые элементы логического, мусического и прикладного таксономических классов.
   По отношению к полноте и качеству использования знаковых групп может быть построена непроизвольная классификация и, в указанном смысле, иерархизация мыслительных субъектов.
   Приметы, гадания, знамения, обряды не отличают социальную деятельность и жизнедеятельность, не дифференцируют биологические и общественные начала. Другие знаковые группы, однако, эти разграничения проводят.
   Логические и мусические искусства различают субъект и технику как сложный, культурный продукт его деятельности. С точки зрения этих знаковых групп техника отделена от субъекта и выступает как самостоятельное начало, отделенное от его языка и пластики. Меры, ориентиры и сигналы во взаимосвязи с указанной группой знаков, различая субъект и технику, различают тем самым субъект и окружающую природу как порождающее и порожденное начала.
   Практика разводит человеческий и животный мир на различные этажи семиотического базиса и, тем самым, через процесс мышления на разные уровни самосознания и сознания. Но это значит, что перед человечеством во всю полноту его практики открываются законы семиотического единства мира, воплощающие материальное единство Универсума. Семиотическое единство мира – фундамент, на котором строятся различные системы мышления, включая искусственный интеллект. Осваивать это единство научная мысль может, лишь проявляясь как культура общественного человека, направленная к конкретным точкам реальности. В обществе закон семиотического единства проявляется как многообразие и дифференциация функционально-смысловых ролей знаковых групп.
   Человек обладает в настоящее время наиболее совершенным аппаратом различения. Совершенство этого аппарата носит не конструктивно-природный характер. По конструктивным параметрам человек уступает многим представителям животного мира и техническим устройствам.
   Преимущества способов различения человека – культурно-исторические. Они заключены в сложной структуре знаковых систем и общественных семиозисов, отражающих предметную деятельность и общественное устройство человека. Различение природного, человеческого и технического начал предстает перед человеком по-разному, в зависимости от знаковой ситуации. В случае нулевой и смешанной коммуникации все начала неразличимы. В случае знакообменной коммуникации различаются человек и техника, в случае направленной коммуникации – человек и природа. Лишь в совокупности всех видов коммуникаций различаются все три начала. Вот почему, обобщая фольклорный опыт, античная философия говорит о трех источниках жизнедеятельности, трех гениях: «небе», «земле» и «человеке».
   В таблицах 3, 4, 5 мы, по существу, имеем дело с картами мышления, индивидуального и общественного.
   Из этого следует, что правильное, т. е. адекватное, отражение объективного мира возможно лишь тогда, когда все составы классов и подклассе в, знаков явлены в полном объеме.
   При неполноте состава указанных знаковых групп мышление затрудняется с различением структуры внешнего мира, затем (при дальнейшем убывании знаковых групп) – с различением структуры непосредственной жизненной среды, которая может предстать в обедненной форме и повлечь к таким действиям субъекта, что его дальнейшее функционирование в этом качестве становится проблематичным.
   Выпадение знаковых групп из процесса различения аналогично омертвлению функциональных носителей информации внутри материального субстрата мышления. Для мышления семиотический распад тождествен распаду материальному.
   В связи с преобладанием в тезаурусах мышления конкретных типов знаков, их большей проработанности в качестве материалов различения возникает устойчивость атрибутивных признаков внешних предметов.
   По мере совершенствования знаковых отношений одни предметы, ранее невидимые умственному взору, делаются видимыми предметами, превращаясь в «вещи для нас». Другие, ранее бывшие «для нас», открывают новые облики, третьи – переосмысливаются и отходят на задний план, как познанные и устоявшиеся. Эта постоянная вибрация отражений внешнего мира, осцилляция смыслограмм налагается на ритмические колебания самих предметов.
   В подобном плане кантовская «вещь в себе» лишается онтологического скептицизма и может быть рассмотрена вполне конкретно, в рамках обычной знаково-познавательной ситуации. Это значит, что образ предмета как совокупности различенных и отобранных признаков внешней материальной и функциональной структуры должен наглядно, объяснимо развертываться и свертываться в элементарную структуру своего внутреннего знакового состава.
   Полнота знакового состава мышления не в меньшей, но в большей степени, чем рецепторная мощь, определяет ассоциативность, объем, глубину, а, следовательно, духовную зоркость мышления.
   В обществе происходит пополнение состава знаковых систем. Если для древних эпох таких систем было 10, то к «новому времени» их число удвоилось. К началу третьего тысячелетия н. э. их стало 50 [256 - См.: Рейзема ЯЛ. Цит. соч. С. 57.].
   Усложнение состава семиотических систем происходит тремя способами:
   1) умножением знаковых групп, 2) усовершенствованием знаковых коммуникаций, 3) изменением деятельности получателей знаков.
   Перевод культуры на машинные носители качественно усиливает оперативную память и различительную способность индивидуального субъекта, соединенного с совокупным тезаурусом культуры.
   В свете сказанного выдвигается практический вопрос, актуальность которого выявится в ближайшие десятилетия. Как должен строиться искусственный интеллект, память и судительные способности которого – историческая культура человека? Может ли в должной мере использоваться отраженный в культуре общества мировой планетарный опыт, если роли культуры в мыслительном процессе не дифференцированны, а разум рассматривается главным образом со стороны структуры и функций локализованного субстрата, для которого культура – только фон, психологическая среда, а не непосредственный деятельностный материал?
   Ответ на поставленный вопрос может быть получен путем семиотического изучения мышления, которое должно идти параллельно с его общим восприятием как важнейшего процесса в ноосфере, отражающего и формирующего глубинное содержание Универсума. Такое восприятие, с одной стороны, подразумевает культурно обоснованное непотребительское отношение к животному и растительному миру, ландшафтам и климатическим комплексам. С другой стороны, оно подразумевает проясненное отношение к самой исторической культуре как совокупной мыслительной основе производства, духовной, жизнеустроительной и коммуникативной деятельности общественных индивидов.
   Концепция ноосферы В. И. Вернадского и методология ее знаково-информационного изучения расширяют современную исследовательскую и научно-философскую базу, утверждают новый уровень практических интересов, культурных и научных целей человечества.

5.6. Социальное отражение и прогностика третьего тысячелетия

5.6.1. Отражение, информация, мышление и культура

   Универсальное понимание бытия требует учета взаимодействия понятий отражения, информации, мышления и культуры.
   Является ли культура собственно человеческим явлением или она более широкое явление?
   Место культуры в гносеологической практике человека можно выразить следующей схемой:

   Культура вырастает из отражения материальных систем – коренного свойства природы. Человеческой она становится только в своей знаково-исторической форме, воплощенной в разнообразных обработанных человеком природных и искусственных материалах. Однако, если отвлечься от собственно человеческих форм культуры и осмыслить культуру сквозь призму проявлений ее важнейшей функции – сохранять, передавать и внедрять наилучшие образцы, то окажется, что она охватывает не только общественные, животные и растительные миры, но и мир физический.
   В рамках культурософских концепций Универсум предстает как непрерывное превращение одних порядков его организации в другие, т. е. как приобретение и утрата упорядоченности. Процессы организации (упорядочения) и дезорганизации связаны с глубинными внутренними и внешними качествами материи, их фундаментальной эталонностью.
   Как показывает история, человек мыслит и самоопределяется в культуре. Мышление исторического человека – культурно. Оно функционирует и совершенствуется в теснейшем взаимодействии с опытом материальной и духовной практики. По своей сути индивидуальное мышление коллективно. Однако это коллективность особого рода. Она создается индивидуализацией культуры, творчеством личностей, обновляющих отдельные элементы коллективного опыта и побуждающих общественную практику соотнестись с новой информацией. Формирование отношений, основанных на следовании образцам, есть культура. Что представляет собой человеческая культура в свете исследованных выше оснований?
   Духовная культура – составная часть семантической информации, ее управляющая надстройка. По своим внутренним и внешним свойствам она связана с отражением, анализом объектов и их отражений, накоплением, передачей и переработкой семантической информации, взаимодействием индивидуальных и коллективных способов восприятия и переработки семантической информации.
   Отражение и мышление – коренные свойства материи, связанные с воспроизводством и передачей информации.
   Известно положение античности об истечении образов с поверхностей тел как источнике формирования идей. Это положение хорошо согласуется с ленинской оценкой отражения как фундаментального базового качества природы.
   Как происходит преобразование отражения (физический процесс) в форму семантической информации и идеализации (общественно-социально-культурный процесс)? Вопрос этот тесно связан с внутренними характеристиками культуры как высшей формы информационного отражения.
   Можно выделить следующие гносеологические свойства отражения:
   1. Отражение нейтрально к окружению.
   2. Отражение постепенно поглощается.
   3. Отражается непосредственно не весь объект.
   4. Отражение есть выражение объектов в материалах излучения.
   5. Отражение способно отделяться от данных объектов, представлять объекты и тогда, когда их физическое существование прекращено.
   6. Представляя объекты, отражение способно. варьировать их формы, полагать большее в меньшем, меньшее в большем.
   7. Интенсивность отражения непосредственно связана с энергогравитационным состоянием системы.
   8. Отражение объекта есть перевод его информационной структуры на лучевые носители, сопровождающийся потерями информации из-за того, что в отражение включается не вся структура объекта, но лишь ее части или же ее энерголучевые обобщения.
   9. При отражении происходит определенная гомогенизация, упрощение информации.
   Таким образом, отражение предстает как сложный процесс, сопоставимый по ряду своих свойств с мышлением. По отношению к отражению мышление можно определить как восстановительный процесс, процесс сохранения и умножения информации.
   1) Мышление более активно дифференцирует информацию, способствует возникновению ее новых форм, связанных с социальным, предметным и духовным миром. Отражение и мышление производят общий продукт – информацию. Однако содержание этой информации строится на отличающихся принципах: информация отражения – количественна, информация мышления не только количественна, она – социальна, т. е. обладает смысловой, культурно-знаковой структурой.
   2) Мышление пластично, оно способно управлять темпом поступления информации, комбинировать ее формы, выделять методологию как особую форму саморегулирования.
   3) Мышление способно производить объекты, не имеющие референтов в материальном мире, в том числе вероятностные, гипотетические объекты.
   4) Единицы отражения – суть группировки волнового физического мира. Единицы мышления – мысли, идеализации суть группировки смыслового мира, отраженные от физических носителей информации.
   Конституирующую роль в формировании содержания идеализации играют знаки – особые мыслительные и материальные конструкции, единицы смыслового членения объективного мира. Смысл – это контекст, широкая зона прямых, косвенных и условно-гипотетических восприятий отражений.
   Отражение основано на импульсах энергии, мышление – на импульсах смысла. Первое несет информацию в ее физической форме. Второе вводит в действие знаковые референты.
   Мышление вырастает из отражения. Мышление – особый управляющий процесс, посредством которого осуществляется разнообразие важнейших функциональных качеств материальной системы, их устойчивость и определенность, при которых система может упорядоченным образом вступать в контакты с другими, внешними по отношению к ней системами.
   Через объективность отражения и его высших форм – мышления и культуры – проявляется единство разнообразия мира. Посредством отражения и мышления система получает возможность передавать информацию о себе и тем самым преодолевать ограничения, накладываемые на ее существование пространством-временем. Действенность мышления зависит от его правильности, от того, насколько оно соотнесено с предшествующим опытом, каков характер этого опыта – позволяет ли он предвидеть, прогнозировать будущие условия, необходимые для самосохранения, упрочения и развития данной системы. Правильность и прогностичность мышления устанавливаются культ турой.
   По отношению к мышлению и культуре общества могут и должны быть классифицированы, поскольку общественный прогресс это и есть, в конечном счете, прогресс в способах мышления и самоорганизации культуры, прогресс могущества материальных сил человека, духовных целей его самовыражения.
   Обобщая сказанное о функциях отражения и мышления, их соотнесенности с категорией информации, можно сказать, что современное мышление человека есть такое опережающее отражение, в котором выявляются будущие условия самосохранения и развития не только данных объектов, но и культуры общества, поскольку только в культуре происходит оценка и отбор образцов наилучших решений, формирование их эталонного статуса в экономике, этике и политике.
   Революция в образовании, компьютеризация производства, науки, управления и социальной сферы превращает современное общество в мыслительную организацию. Если в предыдущие эпохи культура мышления относительно слабо влияла на уровень общественного сознания, то ныне благодаря мыслительным орудиям, включая массовые коммуникации, это влияние распространяется интенсивно, т. е. общество становится более отзывчивым как к прогрессу форм и содержания мышления, так и к ошибкам, сбоям мыслительной организации. Между видами социально-семантической, культурной информации, с одной стороны, и содержанием повседневной информации – с другой, существуют известные соотношения. Они определяются информационным критерием развитости общества, соразмерностью частей его материальной и духовной культуры.
   Если анализировать периоды, когда прогресс в естественных науках и технике был особенно заметным, то нельзя не прийти к выводу, что прогресс этот был обусловлен совершенством структуры общественного мышления. Ни физика, ни математика не могут продолжительно развиваться при упадке художественной культуры и словесности, поскольку общество имеет дело не с разрозненными феноменами мышления индивидов, но с культурой и стилем мышления.
   Ныне возникла новая социально-гносеологическая ситуация, при которой мыслительный опыт каждого, умноженный организационно и инструментально, может влиять на всеобщий мыслительный опыт – понижать или повышать его уровень.
   От рассогласования форм деятельности общество несет не просто экономические, но и умственные потери. Потери эти представляются грандиозными. Они пресекают возможности, которым по их внутреннему качеству суждено было развиться в будущем.
   Духовность индивидов сопряжена с духовностью общества. Вот почему совершенствование деятельности и стилей общественных организаций, создание условий для раскрытия потенциалов мышления составляет ныне неотложную задачу.
   Естественные и общественные дисциплины, не теряя предметной самостоятельности, все более интегрируются вокруг практических задач отлаживания общественного интеллекта, причем интеграция эта в значительной мере происходит на базе совершенствования филологии как науки о способах знакового отражения реальности посредством естественного языка, законы и функционирование которого определяют формы построения искусственных языков.
   В современных условиях можно говорить не только о математизации, но и филологизации знания. Филологические подходы как комплексное соотнесение с мыслительной практикой человека выступают сейчас в качестве дополнительных по отношению к другим подходам и дисциплинам, изучающим мышление, включая информатику, философию и социологию. Это вызвано прежде всего новыми потребностями обучения машины человеком и человека машиной. Как первая, так и вторая потребности связаны с особыми сторонами гносеологической практики.

5.6.2. Об онтологических основаниях матричного различения

   Переход к прикладной деятельности в области искусственного интеллекта требует детальной проработки гносеологических механизмов, которые позволили бы поставить Единое в соответствие Универсуму, ситуацию развития – в соответствие показателям социального и природно-космического взаимодействия. Ниже намечается один из возможных путей к решению указанной проблемы. Исходной точкой этого пути является понятие «великого предела»
   Платона, интерпретированное в понятиях монадологии Дж. Бруно и соотнесенное с матрицей познания Ю.В. Рождественского.
   По Бруно, монада – духоматериальный Универсум с переходными точками (пределами).
   В этих точках осуществляется диалектическое раздвоение единого на симметричные противочасти: – +, минимальное/максимальное, свертывание и развертывание функций к пределам.
   Сжатие, миниатюризация Универсума по каждому элементу есть не что иное, как сравнение и различение, по А. Гумбольдту и Потебне – мысль.

   Раздвоение Единого – первый шаг, убывание, но убывание через мысль, то есть мысль как продолжение Единого в информационной форме:
   а) minimi – мысль в младенчестве, в потенции,
   б) maximi – восхождение, язык, культура – в истории: животное, человек, общество, искусственный интеллект.
   Взаимодействие minimi/maximi – содержательно по отношению к пределу. Оно означает возможность возвращения мысли в своем максимуме (культура) к первоистоку, минимуму – новым базовым определениям Единого.
   Согласно концепции Ю.В. Рождественского, в основе построения дистрибутивного (матричного) различения лежит запрет на употребление некоторой единицы хотя бы в одной позиции (запрет на наличие у некоторой единицы какого-то признака). Если некоторая единица не имеет запрета (или запретов) на употребление в какой-либо позиции (на наличие какого-либо признака), то эта единица не может быть отделена от другой единицы или единиц. Поэтому минимум позиций (признаков) и минимум единиц, которые могут различить друг друга, равен трем:

   Указанное распределение в рамках системного различения – «матрица познания» есть известная схема разведения Единого. В философском плане здесь фиксируется самоидентификация объекта «Я – Ты– Он», где парная антитеза «Я – Ты» разрешается через отрицательную характеристику. Ты – это не Я,
   Я – это не Ты. То есть то, что вне меня – не Я. Но такое определение строит характеристику объектов друг через друга и не позволяет выделить их особенное из состава общего. Третий член «Он» символизирует внешнюю среду, дает возможность выразить структуру «Я» и «Ты» посредством независимой переменной («Он») через отрицание отрицания.
   Матрица Ю.В. Рождественского имеет онтологическое обоснование и уходит корнями в объективную структуру Универсума, в основе которой раздвоение Единого (материи) предстает в показателях энергии и информации.

Матрица познания 1 (схема Платона – Бруно) и матрица познания 2 раскрывают принципиальные аспекты Универсума. Материально-духовный Универсум: пульсация от минимума к максимуму и обратно. Мысль – различение, инобытие Единого через формы отражения. Пределы minimi/maximi как границы качества: энергии-информации. Отсюда следует, что матрица познания Рождественского есть модель семиотического взаимодействия minimi/maximi природы, позволяющая «объективировать» пространство и время.
ЭМИ – Универсум. ЭИ – объективная матричная ось. Распределение энергии в соответствии со структурой и порядком информации, заключенной в материи

есть, по-видимому, содержательное определение пространства.
Структура и порядок распределения информации в соответствии с энергией, заключенной в материи, есть, по-видимому, содержательное определение времени

.
   Дальнейшее развертывание указанных соотношений позволяет получить следующие наборы внешних и внутренних характеристик Универсума:
   Внутренние характеристики:
   1. Энергия:
   1) потенциальность,
   2) действительность,
   3) превратимость.
   2. Информация:
   1) модальность,
   2) системность,
   3) различимость.
   Внешние характеристики:
   1. Пространство:
   1) линейность,
   2) дискретность,
   3) сворачиваемость.
   2. Время:
   1) всеобщность,
   2) индивидность,
   3) необратимость.

   Помимо этого Универсум характеризуется модальными минимальностями развертывания объектов, т. е. объективными минимальными правилами, запрещающими или стимулирующими движение материи к конкретным формам в зависимости от «системы отсчета» – баз симметричности и периодичности материального мира, сочетаемости его пространственно-временных и энергоинформационных характеристик.
   Правила эти, согласно Ю.В. Рождественскому, суть следующие [257 - См.: РождественскийЮ.В. Типология слова. М., 1969. С. 94.]:
   1. Для правильного, то есть адекватного информационным базам, развертывания объектов необходим такой минимум запрещений на свободное комбинирование материальными и функциональными элементами, с помощью которого возможен максимум внутриобъектных и межобъектных информационных различий.
   2. Правильные запрещения вводятся последовательно и на более поздних этапах не запрещаются (не отменяются).
   Энергоинформационная схема не только дополняет принципиальную гносеологическую схему (Платона – Бруно), но и содержательно достраивает систему развертывания мира до ее целостности – minimi/maximi: материалов, энергоинформационных оснований, пространственно-временных условий, пределов модальностей.
   Рассмотрение Универсума в показателях minimi/maximi, энергии/информации, пространства/времени дает основания для выдвижения гипотезы о его развертывании – самодвижении:

   Эти положения существенны для обучения машины онтологическому, содержательно-предметному восприятию пространства-времени.
   Небесполезны они и для обучающего субъекта, поскольку с их помощью человек, в особенности взаимодействующий с машиной, может получить сведения прогностического свойства относительно самых различных областей.
   С помощью определения пространства/времени через энергию и информацию представим Генеральную схему Универсума:

   где точки Ml, М2, М3 будут выражать «внешние» и «внутренние» свойства материи. На схеме обозначены внешние и внутренние сферы Универсума в их последовательности и прерывности, а также «механизмы» свертывания и развертывания: М2М1, М1МЗ замыкаются через М2МЗ.
   Энергия – информация – притяжение: внутренняя сфера Универсума, пространство – время – отражение: внешняя сфера.
   Притяжение (свертывание) – процесс физический. Отражение (развертывание) есть также физический процесс. Но не только. Это особый процесс движения информации, в котором демиургическая роль принадлежит информации, «стремящейся» быть принятой и раскрытой.
   Свертывание и развертывание – процессы двойного статуса: процессы собственно физические и собственно информационные в смысле изменения порядковой структуры вследствие восприятия внешних информационных импульсов.
   Иными словами, в отражении по фактору информации как бы имеется семантический остаток, побуждающий к внутренней энергоинформационной активности. Это верно и в отношении притяжения, если рассматривать этот процесс также в плане восприятия информации.
   Внутренняя сфера М2М1МЗ есть содержание пульсации Универсума: minimi < – > maximi. М1М2 внешнее, М1М2 внутреннее с М1МЗ внешним, М1МЗ внутреннее через М2МЗ:

.

   Притяжение (свертывание) – > lim 0
   Отражение (развертывание) – > lim ∞

   В смысловом определении по схеме имеем: энергия по фактору информации
   = 1. Энергия информации; информация по фактору энергии =
   2. Информация энергии: пространство по фактору энергии =
   3. Пространство энергии; энергия по фактору пространства =
   4. Энергия пространства; время по фактору информации =
   5. Время информации; информация по фактору времени =
   6. Информация времени.
   В Генеральной схеме Универсума соотношение пространства/энергии и времени/информации представляет последовательность порядков; соотношение энергии пространства и информации – совокупность порядков.

   Потенциал превратимости включает информационное отражение и его особую форму – идеализацию.
   Приложение элементов матричного различения к исследованию объектов любых классов – физических, технических, социальных – позволяет более глубоко представить их структуру и связи, соотнести образы главной последовательности с их аналогами в специализированных областях, например, социальных отношениях. Такое соотношение логически существенно, поскольку, во-первых, расширяются области понятий по таким универсальным образам, как «движущие силы», которым придается уже не механическое, но информационное содержание, и, во-вторых, с помощью элементов развертывания можно шкалировать интенсивность, периодичность и направленность тех или иных социальных процессов.
   Социальная сфера Универсума дает важную информацию относительно развития мыслительных процессов в автономных системах, пространственно рассредоточенных, различных по функциям и содержанию, но объединенных единством видового происхождения, способами самосохранения, методами взаимодействия друг с другом и окружающим миром, включая единство восприятия и истолкования информации. Эти системы – жизнь как всеобщий антиэнтропийный процесс, который не ограничен каким-либо конкретным материалом, например, биологическим.
   Необходимость обеспечения эффективного взаимодействия человека и машины, вызванная появлением компьютерной технологии, предполагает формирование новых подходов к изучению жизни как важнейшего свойства материи, дает новые основания для постановки вопросов о сущности жизни.

5.6.3. Искусственный интеллект и предметно-гносеологическая схема социальных показателей

   Обучение машин человеком и обучение человека машинами носит характер взаимного приспособления, поскольку одна сторона (человек) должна не просто передать другой (машине) сведения о себе. Человек стремится превратить искусственный интеллект в собеседника по трудным специальным вопросам. Однако по сути мышления и знания искусственный интеллект будет неизбежно вовлекаться и в общие вопросы. Таково следствие человеко-машинного взаимодействия. Таково познание этого взаимодействия, являющееся одновременно философским, информационным, филологическим и социологическим познанием.
   Разработка современных вычислительных машин, преобразование их в системы искусственного интеллекта по-новому ставят вопрос о фундаментальных и прикладных аспектах мыслительных процессов. Передача системам искусственного интеллекта некоторых функций, присущих индивидам и обществу, объективно означает скачок в развитии цивилизации и культуры, поскольку 1) системы эти могут быть наделены зачатками самосознания, 2) мыслительные процессы самого человека становятся более открытыми, человеческое общество по важным параметрам деятельности превращается в человеко-машинное сообщество.
   По отношению к этике и эстетике проходит главное, принципиальное отличие человеческого, культурного интеллекта от интеллекта машинного, обученного человеком с точки зрения освоения механизмов мышления в той мере, в какой они освоены самим человеком.
   Этические и эстетические эмоции человека, за которыми лежит исторический, логико-чувственный, деятельный, аналитический и бытийный опыт человечества, являются наиболее интенсивными стимулами духовного, а следовательно, и интеллектуального прогресса.
   Не имея своей культурной истории, мыслящие машины осваивают пока что в нечувственный, функциональный слой мышления, по отношению к которому не существует ни духа, ни разума в философском, культурном, социологическом значении.
   Системы искусственного интеллекта, оперирующие с социальной семантической информацией, имеют различные программно-целевые предназначения. С одной стороны, они выступают как компьютерные диалоговые системы широкого социально-исторического, технико-экономического и социокультурного профиля, с другой – как экспертные системы, базирующиеся на анализе прецедентов специализированной деятельности и специализированных решений.
   Уровни концентрирования информации в этих системах суть следующие:
   1. Описание и оценка материального и духовного состава общественно-экономической формации, цивилизационного комплекса и общественного семиозиса: уровень общей и региональной среды, включая базы данных о материальном производстве, духовных ценностях и инфраструктуре образа жизни.
   2. Данные об основных направлениях исторического развития материальной и духовной культуры; прогноз соотношений производства, науки, искусства и образа жизни для определения качества, интенсивности и результативности творческой деятельности.
   3. Данные о соотношении личностных типов, устройства производственных и семейных коллективов в зависимости от конкретного семиозиса и социально-исторической ситуации.
   4. Данные о соотношении технологических и социальных нововведений, социально-ролевых циклов, само управляемости организаций, стабильности и гибкости общественных институтов.
   5. Данные об исторической динамике средств распознавания и анализа природного, технического и социального миров: типологические модели социально-гносеологических ситуаций.
   6. Номенклатура прецедентов наилучших решений по отраслям деятельности и ситуации.
   7. Понятийные тезаурусы функционального состава ситуаций общественных индивидов в производственной, политической, правовой, семейной, бытовой и досуговой сферах.
   8. Данные о культурной оснащенности индивидов, характеристика экономической и культурной развитости жизненной среды, включая показатели разнообразия социального поприща, дифференциации профессий и занятий.
   9. Данные об иерархии задач и интересов личности по отношению к общественным требованиям культуры и духовно-творческому росту индивидов.
   10. Данные о формировании образов, прогностическом развертывании ситуаций в целях выбора альтернативных решений.
   11. Данные о формировании общих ассоциативных образов будущего в связи с деятельностью, социальной и духовной жизнью конкретных индивидов и коллективов, развитием науки, искусства и культуры.
   12. Определение структуры социального мышления индивидов, коллективов и общества.
   13. Моделирование взаимоотношений индивидуальной и коллективной логики в рамках социального действия и поведения.
   14. Выражение желаний (потребностей) индивидов и коллективов на языке стимулов, поощрений и запретов.
   15. Соотношение стремлений индивидов и коллективов, ситуативных требований, юридических и культурных норм в иерархии внешних задач и целей.
   Подобные базы данных, углубляя существующие знания о содержании, формах и внутренней структуре мыслительных процессов, создают предпосылки для формирования автоматизированных оценочных систем.
   По гносеологическому содержанию оценочные системы представляют разновидность экспертных систем, действующих в режиме автоматизированного диалога [258 - См.: Рождественский Ю.В. Риторика автоматизированного диалога. – В сб.; Неориторика: генезис, проблемы, перспективы. М., 1987.]. Однако в отношении сложных решений, затрагивающих фундаментальные интересы общества и касающихся исторической перспективы, оценки экспертов должны принимать характер культурно обоснованного вывода, действенность которого распространяется в разные временные и целевые плоскости. Подобные выводы могут быть получены в экспертных системах общего типа, соединяющих разнообразные базы знаний, социальное и индивидуальное мышление, интересы личностей, коллективов и обществ в целом.
   Человеко-машинный мониторинг в отношении социальных явлений, в отличие от явлений технических, осложняется тем, что обращение к машинному быстродействию оказывается эффективным лишь в том случае, если в машинной памяти воплощаются разнопредметные базы знаний, с тем чтобы пользователь мог давать задание машине, основываясь на ее готовности сопоставлять фрагменты задания по всему массиву социокультурной информации, включая историко-цивилизационные данные и данные по развитию гносеологических структур отражаемых объектов.
   Как могут формироваться оперативные экспортно-оценочные системы, обращенные на общественный разум?
   Представляется, что в их основание может быть положена предметно-гносеологическая схема показателей, отражающих коренные условия функционирования и развития общества, коллективов, индивидов: показатели коллективной и индивидуальной деятельности, коллективного и индивидуального мышления, общественного и индивидуального сознания (см. схему).
   На схеме опорные точки имеют следующие обозначения: А – экономика/ экология, В – общественное сознание, С – социально-демографические характеристики, D – индивидуальное сознание, АС – общественная жизнь.
   В соответствии с ленинской классификацией источников и составных частей марксизма предмет функциональной социологии может быть представлен в следующей структуре: А" – политэкономия Социальная статистика) с последующим развитием структурных дисциплин: социальная семиотика и социально-информационные системы; культурология; социальная экология, включающая учение о ноосфере. В" – философия. С" – прогностика/футурология, включая такие гносеологические области, как информатика, исследование систем и операций, распознавание образов, искусственный интеллект. А" С" – социальные измерения, d – социологические исследования.
   Подобное представление фундаментального социологического знания обозначает предметную структуру последнего в показателях новых дисциплин. Классические области истмата и диамата получают дополнительное предметное насыщение в соответствии с развитием междисциплинарных методов и подходов: философия политэкономии и культуры, включая учение о ноосфере, – истмат, философия прогностики, футурологии, информатики – диамат.
   Приложение конкретных социологических исследований к указанным областям дает учение в его современной формулировке и выводит подобласть социально-гносеологических ситуаций в качестве самостоятельного предмета. Таким образом, по задающей структуре фундаментального социологического знания получаем учение о способах социальной жизни посредством социологических исследований (на схеме – область теории и практики изучения социальных ситуаций).
   Соответственно получаем и отображение внутренней структуры социологии индивидуальных форм общественной жизни (треугольник ADC). Здесь также социологическое знание предстает в формах фундаментального и прикладного знания.
   Треугольники abc и А" В" С" являются содержательно соотнесенными, поскольку второй треугольник (А" В"С") отражает закономерность способов функционирования и развития социальной жизни, а первый треугольник – аbс отражает область его модального и правильного развертывания. Подобным образом связаны и операциональные прикладные базы А" С" и ас.
   Раскроем предметную структуру социологии индивидуальных форм жизни по конкретным обозначениям: а – этика, в ее отнесении ко всему классу мыслящих систем, включая разнообразные формы искусственного интеллекта. Относительно философского уровня b получаем сферу фундаментально должного, в том числе правила обращения с информацией, относительно уровня социологических исследований d – сферу прикладного изучения. Отметим, что философский уровень соотнесен здесь с психологией и социальной психологией, поскольку его ведению подлежат разнообразные аспекты моделирования собственно человеческих психических и социально-психических явлений в преломлении к общим процессам отражения и интерпретации должного в языке единых терминов и обозначений.
   Эта область модального – системная целостность, объединяющая интересы, потребности, деятельность людей относительно общественного и природного окружения. Здесь объединяются побуждения, цели и средства социальных субъектов, выражаемые в понятиях общественных запретов и поощрений, например, справедливое/несправедливое, доброе/злое, полезное/вредное и т. д., включая обращение с информацией. Данную часть норм можно отнести к этике в широком смысле этого термина.
   Другую часть должного составят нормы, отражающие выбор внутренней меры отнесения, – эстетика в широком смысле: прекрасное/безобразное, правильное с точки зрения конкретной системы и неправильное; верное с точки зрения конкретной теории и неверное. Иными словами, эта часть модальных показателей связана с формированием стиля получения результата и может быть распространена на любые взаимодействующие системы.
   На оси запретов и поощрений всеобщей индивидуализированной культуры показатели модальностей пересекаются и дополняют друг друга, например показатель ошибочность/правильность и пр.
   Схема показывает, что связи фундаментальных уровней социологии осуществляются посредством прикладных теоретических и эмпирических исследований коллективных и индивидуальных форм человеческого бытия. Причем следует отметить, что составы фундаментальных и прикладных частей социологии функционально не вполне равны.
   Фундаментальная наука предстает в двух ипостасях: 1-й уровень-выявление общей структуры мира, конфигурация движущих сил и основных законов общественного развития; 2-й уровень – выявление закономерностей и особенностей формирования и функционирования социальной информации, в том числе изучение психических и логико-функциональных аспектов деятельности и бытия социальных субъектов. Соответственно строению фундаментальной социологии формируются сферы прикладной науки и прикладной деятельности.
   Таким образом, получаем на схеме предметные области фундаментальной и прикладной социологии, каждая из которых обладает собственной сложной структурой. Одновременно схема указывает на пространство связей, необходимое для взаимодействия баз знаний в рамках данной экспертной системы по отражению процессов образа жизни общества.

5.6.4. Об историческом опыте прогностики

   Для построения фундаментальных моделей общественного разума большое значение имеет опыт социально-прогностической методологии прошлого. С сожалением приходится констатировать, что этот опыт на сегодняшний день исследован очень слабо. В силу этого ниже рассматриваются только два примера из области социальной прогностики прошлого – древнекитайская «Книга перемен» прогностическая концепция К.Э. Циолковского.
   Изучение «Книги перемен» – «Ицзин» (VIII–VII вв. до и. э.) – как изотерического источника, имеющего дело с предельно широкими образами взаимодействия общекосмических (мировых) и социально-типичных ситуаций, продолжается в течение почти двух тысяч лет. В советское время интерпретация «Ицзина» была осуществлена Юлианом Константиновичем Шуцким в его труде «Китайская классическая «Книгаперемен» (М., 1960), изданном посмертно.
   Отличительной чертой «Ицзина» как инструмента прогностики, является то, что символика ситуаций сочетается в нем с мерами симметрии космических, социальных, биологических и геоприродных элементов. Совмещая в себе все древние классы прогностических систем, «Ицзин» является наиболее полным сохранившимся образцом древневосточной предсказательной методологии.
   Текст «Ицзина» помимо обычных иероглифических знаков содержит комбинацию двух типов черт: целые горизонтальные черты (ян) – световые, «напряженные», в символике чисел обозначаемые 9-ками; прерывистые горизонтальные черты (инь) – «податливые», по символике чисел передаваемые 6-ками. В каждой серии – шесть черт в различных комбинациях.
   По теории «Книги перемен» весь мировой процесс предстает как чередование 64 ситуаций взаимодействия света и тьмы, напряжения и расслабления. Ситуации – символы действительности, называемые в европейской китаеведческой традиции гексограммами, нечетные позиции черт в гексограмме считаются световыми, четные – теневыми. Черты, составляющие меньшинство вне зависимости от светотеневой принадлежности, являются центром возбуждения гексограммы.
   Первоначально было создано 8 символов из трех черт, которые впоследствии были самоотражены (удвоены, то есть количественно выражены в 64 ситуациях).
   Комбинации триграмм:

   Уже из этих понятий можно представить логику возникновения и исчезновения бытия. Погружаясь в передающую среду, творческий импульс возбуждает ее. Затем наступает момент полного погружения импульса, приводящего к его материальному воплощению, бытию, пребыванию. Поскольку мир – борьба противоположностей, творческий импульс постепенно отступает, происходит утончение создающих сил. Еще некоторое время длится по инерции их сцепление, однако инерция завершается распадом, разрешением всей первоначальной ситуации.
   Каждая гексограмма может рассматриваться как сочетание двух триграмм. Нижняя триграмма (в гексограмме) характеризует внутреннюю жизнь, верхняя – внешний мир:

внешнее, отступающее, разрушающееся

внутреннее, наступающее, созидательное
По теории «Книги перемен», в мире действуют три космические потенции: небо, человек, Земля:

небо

человек

Земля
   Ю.К. Шуцкий следующим образом раскрывает внутреннюю динамику гексограмм. Каждая гексограмма – символ ситуации, развертывающейся во времени. Каждый афоризм при гексограмме – характеристика ситуации. Каждый афоризм при отдельных чертах – характеристика этапа в развитии данной ситуации. При этом первая позиция характеризует лишь самое начало данного процесса, который еще не выявлен со всей типичностью. Вторая позиция – апогей внутреннего развития данной ситуации. Пятая позиция – максимальное развитие ситуации вовне. Третья позиция характеризует момент кризиса, перехода от внутреннего к внешнему. Четвертая позиция характеризует начало проявления данного процесса вовне. Поэтому она столь же мало типична, как и первая. Но на ней сказывается благотворное влияние приближающейся пятой ситуации. Шестая позиция – завершение или переразвитие процесса данной ситуации, в которой она теряет свою типичность или превращается в свою противоположность.
   По реконструкции Ю.К. Шуцкого, связь афоризмов и их смену следует рассматривать как конкретизацию семи основных положений «Ицзина».
   1. Мир представляет собой непосредственное единство изменчивости и неизменчивости.
   2. В основе единства – антиподность, полярность оснований. Их взаимодействие и есть мировой ритм.
   3. Благодаря ритму ставшее и еще не наступившее объединяются в одну систему, в которой будущее уже существует в настоящем в виде «ростков» грядущих событий.
   4. Необходимо в равной мере как теоретическое понимание, так и практическое осуществление указанных принципов бытия. Если деятельность человека нормирована подобным образом, то он гармонически включается в свое окружение.
   5. При следовании этому исключается конфликт внутреннего и внешнего. Их взаимодействие строится так, что внутреннее определяется внешним и творит во внешнем.
   6. При этом личность уделяет достаточное внимание как себе, так и окружающему обществу и, удовлетворяясь своим положением, находит возможность высшего творчества: творчества добра, а не выполнения правил прописной морали.
   7. Благодаря вышеуказанному единству абстракции и конкретности достигается полная гибкость системы [259 - См.: Шуцкий Ю.К. Китайская классическая «Книга перемен». М., 1960. С. 145.].
   Гадательная форма выражается при помощи четырех качеств – юань (начало), хэн (проницание, развитие), ли (благоприятность, определение) и чжень (стойкость, бытие), выражающих четыре основных мантических предсказания – счастье, несчастье, раскаяние, сожаление.
   «Книга перемен» утверждает четыре пути, ведущие к совершенной мудрости:
   Первый путь: через слова к пониманию текста изречений.
   Второй путь: через действие к пониманию изменчивости.
   Третий путь: через устройство орудий к пониманию образов.
   Четвертый путь: через гадание к пониманию предсказаний.
   Можно понять афоризм, не поняв его идеи, но невозможно, не поняв афоризма, проникнуть в его идею. Самое скрытое в идее – закономерность. Самое явное – образ. Сущность и явление (действие) едины в своем истоке. Между тайным и явным нет промежутка. Хорошо выразил смысл методологии «Иц-зина» средневековый комментатор Чень И-чуань, усмотревший в «Переменах» саму изменчивость, в которой субъект следует Пути мирового развития:
   «Книга эта столь обширна и всеобъемлюща, – писал он, – что через нее мы надеемся встать в правильное отношение к Законам нашей сущности и судьбы, проникнуть во все причины явного и сокровенного и исчерпать до конца всю действительность предметов и событий и тем самым указать путь открытий и свершений. Да, можно сказать, что совершенно мудрые авторы ее достигли наивысшего в заботах о последующих поколениях. Хотя мы уже далеки от тех древних времен, но до нас еще сохранились завещанные ими основные тексты. Однако толкователи прежних времен утратили их смысл и передали лишь слова, а их последователи произносят эти слова и забывают об их сути…
   Я, живущий на тысячелетие позже, боюсь, что такое писание померкнет и исчезнет, и я хотел бы, чтобы люди будущих времен по этому течению взошли к его истокам. Вот причина создания данного комментария…
   То, что я передаю, это афоризмы. А обрести идеи, исходя из афоризмов, это уже зависит от самого человека.
   В царствие Сунов, второй год Юаньфу (1099), первая Луна. Чень И из Хэнань» [260 - Шуцкий Ю.К. Китайская классическая «Книга перемен». С. 55.].
   «Книга перемен» – это развертывание этапов приближения к гармоническому единству индивидуального, космического, природного и общественного. «Пути к счастью» заключаются в том, чтобы встать в правильное отношение к мировому свершению. Нарушение гармонии неизбежно влечет переразвитие, устранение дисфункциональной ситуации. Это происходит не только в «низких» ситуациях, но и тогда, когда расцвет достигает полноты. За высшей точкой гармонии, если она не подкрепляется, неизбежно следует упадок.
   Правильное отношение как важнейшее прогностическое условие подразумевает символическое определение свертывания и развертывания пространственно-временной метрики.
   Гексограммы «Ицзина», как и матричные схемы в их сочетании, дают важную информацию о взаимодействии материальных и идеальных оснований мышления и разума в их отношениях к Универсуму.
   Взаимодействие это явилось предметом особого интереса для такого исследователя Универсума, как К.Э. Циолковский.
   Согласно Циолковскому, мышление как процесс повторяет Вселенную. Образ восходящего разума получает всестороннее развитие в творчестве Циолковского, связывающего разумное бытие человечества с выходом в космическое пространство, в гармонизирующую сложность всеобщих законов мироздания, с тем чтобы в конце концов слиться с ее универсальной природой [261 - См.: Циолковский К.Э. Монизм Вселенной. Калуга, 1925; его же. Причина космоса. Калуга, 1925; его же. Воля Вселенной. Калуга, 1928.]. «Монизм науки, – подчеркивает Циолковский, – обусловлен строением космоса» [262 - Циолковский К.Э. Монизм Вселенной. С 6.].
   Космос, по Циолковскому, разумен, вечен, закономерен, гармоничен, радостен. В нем действует моральный закон: «Делающий добро другим, делает его самому себе» [263 - Там же. С. 66.]. Вселенная и жизнь пульсируют.
   Строение мыслящего органа миниатюрно повторяет Вселенную. Если хотим понять разум, подчеркивает Циолковский, мы должны понять Вселенную, и обратно: знание Вселенной непостижимо без знания разума. Впервые в образной последовательности между познанием Большого мира и познанием мыслящего столь четко утверждается прямая и обратная связь. Индивидуальный разум есть модель мыслящего Универсума. Периферические процессы в конце концов достигают высшего единства. То, что присуще атомарному уровню, переходит на уровень организма, планетных систем, звездных образований и т. д. Чувствительность одного уровня, указывает Циолковский, становится мышлением другого. Мышление, т. е. восприятие, как и сознание – относительно. Мыслящий мозг (высший уровень) чувствует атомы, его составляющие (подчиненный уровень). Единая субстанция дает разнообразие элементов. Она развертывается и вновь свертывается. Так, подобно вдоху и выдоху живого существа, протекает «мышление» Универсума. Происходит бесконечное повторение, которым охватываются элементарные частицы, звездные системы, организмы и цивилизации. Универсум в каждом фрагменте равен себе. Все дело в том, чтобы занять правильное отношение: переходя от одной обзорной вышки к другой, видеть связи целого. Этой позиции мышления соответствует объединительное движение субстанции.
   Циолковский исследует закономерности восхождения Разума во Вселенной. По Циолковскому, космическое бытие человечества может быть подразделено на четыре основные эры:
   1. Эра рождения, в которую вступит человечество через несколько десятков лет и которая продлится несколько миллиардов лет.
   2. Эра становления. Эта эра будет ознаменована расселением человечества по всему космосу. Длительность этой эры – сотни миллиардов лет.
   3. Эра расцвета человечества… тоже, очевидно, сотни миллиардов лет.
   4. Эра терминальная… – десятки миллиардов лет. «Во время этой эры, – подчеркивает Циолковский, – человечество полностью ответит на вопрос: зачем? – и сочтет за благо включить в действие второй закон термодинамики в атоме, то есть из корпускулярного вещества превратится в лучевое. Что такое лучевая эра космоса, мы ничего не знаем и ничего предполагать не можем» [264 - Чижевский AJI. Страницы воспоминаний о К.Э. Циолковском // Химия и жизнь. 1977.№ 1.].
   Творческое наследие К.Э. Циолковского, связанное с философией Универсума, малоизвестно. «Монизм Вселенной», «Этика космоса», «Воля Вселенной» были изданы в 20-х гг. на средства автора небольшими тиражами. На титульных листах значится – «склад изданий находится у автора». Работы эти не переиздавались.
   Этико-философское учение Циолковского о сущности и формах космической жизни представляет огромный интерес, поскольку, как и учение Вернадского о ноосфере, развивалось в русле естественно-материалистической методологии и имело своим предметом мысль, мышление и разум в их вселенских измерениях.
   Если Вернадский приложил эту методологию к конкретной планете и вывел ноосферный процесс из закономерностей земного развития, то Циолковский предметом своих исследований делает Вселенную, которую рассматривает как проявление разумоподобной гармонии, развивающейся из базовой структуры материи – «мыслящего атома»: способности материи на ее элементарных уровнях к различию, запоминанию и выбору.
   Этика, указывает Циолковский, присуща не только человеческому, биологическому существу. Это – конструктивный принцип Вселенной, поскольку в его основе лежит правильность: соразмерность, соотнесенность целого и частей Универсума.
   Земная цивилизация, учит Циолковский, не одинока. Она – одна из бесчисленных цивилизационных форм Вселенной, всеобщим принципом которой является рациональное милосердие – побуждение к высшим гармониям. На Земле этот принцип связан с поисками гениального общества, т. е. такого общества, которое воспитывало бы гениев и управлялось ими [265 - См.: Циолковский К.Э. Горе и гений. Калуга, 1916.].
   Современный подход к общественному разуму, его внутренней и внешней деятельности требует не только ноосферных идей Вернадского, но и этико-космических идей Циолковского. Космическая теория Циолковского и его прогностика являются важным моментом в представлениях о судьбах цивилизаций и общественном разуме. Они сформировали канон для многих последующих футурологических построений. Образцы Циолковского максимальны, конструктивны и программны.

5.6.5. Общественный разум, третье тысячелетие и проект «Демиург»

   Рассмотрение технологий общественного разума сквозь призму концепции Мыслящего Универсума способствует пониманию постадийного развертывания социально-культурного потенциала исторической действительности.
   Схемы матричного подхода позволяют давать разработки прогнозно-футурологического характера. Рассмотрим это на примере. Схемы развертывания социально-видовых характеристик 3-го тысячелетия (см. схемы на с. XXX).
   Развертывание форм мышления (деятельности) от менее развитых к более развитым предстает как нарастание изменения их качества. Это – развитие от простых всеобщих индивидуально-коллективных форм, представляющих человека и технику, к сложным интегральным и вместе с тем глубоко дифференцированным формам.
   То, чему предстоит развиться, – взаимодействие человека и техники. Взаимодействия человека с природным, в особенности с животным, миром также включаются в процесс развертывания деятельности и мышления, но эти отношения уже носили активный характер. Например, в эпоху палеолита животный и растительный мир играл по отношению к человеку важнейшую воспитательную роль.
   С течением времени, особенно с эпохи развитого неолита человеческая деятельность все более подчиняется сильным социальным связям, превращающим отдельных индивидов в коллективные индивиды, культуру племен, народностей, этносов в специализированные групповые культуры, в которых наряду с общеязыковыми и другими объединительными факторами осуществляется жесткая регламентация, кастовость деятельности и образа жизни.
   Революции нового и новейшего времени направлены на устранение классово-кастовых препятствий на пути свободных, объединенных в ассоциации людей, расширения возможностей их материально-духовной деятельности. Революции эти соединили новую науку, новую общеприродную и социальную философию.
   Завершение эпохи перехода от старого общества к новому есть, по словам К. Маркса, конец предыстории. С этого периода начинается бурный рост разнообразия организаций общественных индивидов, создание принципиально новых технологий, систем, машин, коммуникаций, позволяющих, минимизируя физические усилия человека, посредством информационно-машинных операторов и с минимумом затрат времени расширять воздействие человека на окружающий мир. Эти процессы не могли не означать коренного изменения отношений человека с техникой и природой.
   Компьютеризация производства и перевод культуры на машинные носители, создание планетарных, космических информационных сетей, космических отраслей и поселений, создание искусственного интеллекта влекут глубокие изменения в формах мышления, деятельности и организованности человека. Природный и технический миры становятся не только факторами, но и субъектами собственно видового развития хомо сапиенса.
   На основании этих тенденций можно предвидеть изменения в содержании и формах культуры общественного человека, в содержании и стилях его деятельности, мышления и организации.
   По линии мышления неизбежно совмещение машинного быстродействия, включение практически неограниченного запаса сведений в оперативную тактику познания, т. е. соединение машинной комбинаторики с собственно человеческой, интуитивной эвристикой на базе их совместного органического усиления.
   Поскольку это единство усилителей охватывает все виды материально-духовной деятельности, включая науку и искусство, необходимо говорить о новых формах, новом содержании человеческой культуры.
   Формы, опирающиеся на мыслительно-чувственный опыт машинного и животного мира, на познание общих синергических процессов природы, определяются как симбиотические.
   Симбиотические средства оперирования знаковыми материалами, с одной стороны, предполагают симбиотичность деятельности человека, машин, животных в рамках единых задач, с другой, – означают симбиотичность организационных форм, новую интеграцию различных культур, разнообразие которых налагается на принципиально новое, расширенное основание.
   Схема строится набором сопряженных треугольников, каждый из которых: 1) образуется по показателям мышления/деятельности, 2) развертывает качественные значения этих показателей от более низких значений к более высоким, 3) треугольники сопрягаются формально и содержательно, 4) треугольник ABD обосновывает ось развития форм деятельности общественных индивидов, 5) треугольник ACD обосновывает ось развития мышления общественного человека, 6) обе эти оси в указанных треугольниках ориентированы, соответственно, базами 2-го и 3-го тысячелетий.
   Если базовый мир 2-го тысячелетия известен – он завершает линию предшествующего развития и может быть изображен как соотношение индивидуально-коллективных форм деятельности и мышления общественного человека, то база 3-го тысячелетия должна быть получена на модели. Ее содержание принципиально отлично от предшествующей базы. Отличие это мотивируется новой ролью информации, информационных машин, систем искусственного интеллекта и соотнесенных с ними форм деятельности. В модели это новое качество социума отражено в максимальных характеристиках как соотношение симбиотических организаций и интегральных культур.
   Пространство больших треугольников модели ABC, ACD, ABD, ACD представляется в виде четырех малых треугольников – АВР, CPD, ВРС, APD. Такая разбивка содержательно правомерна, поскольку любой из малых треугольников отображает общий принцип построения и взаимодействия элементов модели: деятельность-мышление-субстрат. Они взаимосвязаны точкой развертывания прогностического содержания – точка Р (реальное) – и отражают процесс восхождения содержания от минимума к максимуму: от «минимального базового мира» к максимально возможному на основе указанных содержательных предпосылок.
   Это движение социальной жизни от minimi, к maximi совершается колебательно – через «миры средних значений», на схеме – осцилляторные поля.
   В аспекте реального времени 2-е тысячелетие концентрирует усилия людей по преодолению расово-территориальной, языковой, психологической, культурной разобщенности. Через научно-технические и социальные революции совершается выход к принципиальной возможности новых форм интегральной социальной жизни, связанной с раскрытием интеллекта и технических возможностей общественных индивидов.

   Взаимодействие коллективных индивидов и специализированных культур может или перейти к новым, свободным формам достижения экуменического, т. е. общекультурного, мира, или будет произведена попытка достигнуть этого единства на путях группового эгоизма.
   Однако действительное построение экуменического мира возможно лишь посредством высших ассоциаций людей, ставящих в качестве своих практических и нормативных целей союзные отношения с природным миром, миром живых существ и культурой. При иных отношениях общество будет «ждать своего часа» в рамках переходных эпох, покуда не произойдет исторически неизбежное духовное, а вследствие этого социальное возвышение общественного человека.
   В модели описывается антиэнтропийный принцип направленного движения от

. Модель показывает, что в движении к максимальным показателям мышления/деятельности, интегральным культурам и симбиотическим ассоциациям общество включает в свой состав весь информационный базис животного и новотехнического мира.
Футурологические перспективы, обращенные. к сфере социального мышления, создают базу новых подходов к интеллектуальным системам и информатическим технологиям. В этом плане внимание информатиков может быть обращено на проект «Демиург», в котором ставится задача обучения компьютерной системы существенным эвристическим свойствам человека-оператора, взаимодействующего с искусственным интеллектуальным комплексом.
Каков замысел проекта «Демиург»? Проект исходит из следующего: обучение компьютера целостным и взаимосвязанным элементам стиля человеческого разума – возможно! Для этого необходимо располагать представительной информацией двойного вида:

   1) развернутыми текстами научно-делового назначения, обладающими сложной образно-лексической и синтаксической структурой и обращенными на внешнюю реальность;
   2) развернутыми художественными текстами столь же сложной структуры, обращенными на «внутреннюю реальность» и именующими смысло-стилистическое соответствие с текстами первого рода.
   Иными словами, это должны быть тексты одного и того же лица, выступающего в различных творческих и социальных ролях. В истории культуры подобное имеет место. Например, композитор Бородин, ученик и коллега Циолковского – Чижевский, физик Блохинцев, не говоря уже о классических примерах – Раймонд Луллий, Леонардо да Винчи, Дж. Бруно.
   Очевидно, что информационно-мыслительная карта «данного лица» должна быть представлена через информацию общенаучного и специализированного свойства – через различные текстовые стандарты (например, учебники, графические изображения, звукозаписи, а также через различные жанры мусических искусств, эпистолы, массовую информацию), т. е. через тексты, развертывающие, если можно так выразиться, онтогенез и филогенез смыслов, освоенных данным мыслителем-человеком.
   В состав взаимодействующих баз знаний и данных, корреспондирующих друг с другом через цели и средства эксперимента, входит информация о материале, конструкции, энергетике, различительном потенциале, связях, информационных кодах и программных языках, целях, этапах, конкретных задачах эксперимента, заключающихся в обучении компьютера общим эвристическим основаниям человека-оператора, с тем чтобы заложить в соподчиненной системе искусственного интеллекта данные для «самооценки» – зачаточных форм симбиотического самопознания и психики.
   Остановимся подробнее на внутренних этапах проекта «Демиург».
   1. Формирование информационного массива о земной цивилизации, ее космическом статусе, организации и формах социально-исторической жизни. Введение в память машины школьного курса, специализированных курсов по основным разделам науки, техники, искусства, материального и духовного производства, истории, этики.
   2. Формирование массива данных о мышлении и биофизиологических и социальных характеристиках оператора.
   3. Формирование массива данных о базовых семиотических системах общества, установление принадлежности оператора к конкретному семиозису.
   4. Представление деятельности индивида через показатели типов и видов деятельности. Классификация текстов оператора в общих терминах специализированной деятельности, например русской поэзии.
   5. Поэтапное обучение компьютера стилю мышления оператора на примере сопоставления текстов различного целевого назначения и стиля.
   6. Характеристика информационного массива оператора (поэтических текстов) в терминах сопоставления образно-стилистических структур поэзии данной культуры. Вычленение связей между конкордансами предметов, действий, имен, темпов формирования связей, создающих внешние и внутренние образы, воплощение мысли, т. е. оценки действительности.
   7. Выявление особенностей формирования мыслеформ на текстах научного порядка, например информатики, деловой прозы, эпистол, дневников.
   8. Формирование стилистической карты данной личности посредством сравнения с другими аналогичными информационными массивами. Построение общего и ситуативного рядов эмоциональных и культурных предпочтений. Выбор предпочтительного в информационных массивах внешней среды. Оценка и закрепление предпочтений в индивидуальном творческом стереотипе личности.
   9. Введение характеристик творчества данной личности в память машины, интегрирование и индексация этих характеристик в систему символов, формирующих многопараметрическую матрицу выборов и информационных предпочтений данной личности.
   10. Осуществление автоматизированного поиска информационных предпочтений по данной матрице в общем информационном массиве.
   11. Введение в память машины информации о ее собственном материальном, конструктивном и функциональном базисе.
   12. Выражение чувств человека-оператора в терминах информационных предпочтений. Организация непрерывного уточняющего диалога машины и человека относительно общей информационной среды с целью получения необходимых дополнительных знаний о внутренних и внешних ценностях производства информации. Диалогическое сопоставление человеческой этики, внешних и внутренних конструктивных условий с целью порождения, самосохранения, передачи и преумножения информации.
   13. Подготовка класса аналогичных машин, взаимодействующих с данным оператором. Переход к межмашинному информационному общению с целью получения неаприорной экспериментальной информации психического свойства.
   14. Действие обученной машины в общем информационном массиве с целями: а) поиска информации по заданным свойствам, б) формирования новых принципов и параметров заданий.
   Раскрытие творчества в его внутренних предметно-материальных, утилитарных и знаковых характеристиках позволяет предположить неизбежность процесса порождения идеализации с их последующим проявлением в качестве материальных знаков информации.
   На роль человека-оператора в проекте «Демиург» избирается информатик, обладающий широким набором текстов по теории информатики и социальному отражению и развитой конкретной поэтикой, что позволяет в рамках компьютера налаживать обращение «больших мысленных масс», воплощенных в кодовые знаки, наблюдать темпоральные движения знаковых материалов, в том числе их самопроизвольные сгущения и флуктуации, дающие, по-видимому, «на выходе» новые смысловые образования.
   В случае реализации проекта «Демиург» (по крайней мере через 10–15 лет) представима организация межкомпьютерных самокоопераций в автоматизированном поиске и обработке информации, производстве ее новых форм, имеющих культурно-цивилизационное содержание.

5.6.6. Информатика и новая мировая ситуация

   Обществу не безразлично, как организовано социальное отражение. Более того, само его отношение к действительности является в конечном счете проверкой способности преобразовывать идеализации в сложные знаковые образования. Наряду с традиционной письменностью и словесностью возникают новые компьютерные формы мыслительного общения, предполагающие развитие новых языков, направленных на автоматизацию диалога человека с информационными системами, причем семантическое содержание последних, иерархия целей и задач, связанных с образованием баз знаний, испытывают влияние как со стороны текущего момента, так и в не меньшей мере со стороны социокультурной принадлежности пользователя информации. Все это говорит о том, что историческая память общества, его духовная культура и цивилизационная основа становятся неотъемлемыми компонентами информационно-гносеологических технологий.
   В рамках каждой цивилизации отражение организуется соотношениями инвидивуального и коллективного мышления, особенностями базиса и надстройки общества, строением исторической и наличной культуры. Поэтому изучение совокупного образа жизни общества, образцов традиционной и нарождающейся гносеологической культуры составляет важнейшую задачу современных информатических дисциплин. От решения этой задачи – на какой основе, в каком объеме и разнообразии будут созданы соответствующие компьютерные базы знаний – во многом будет зависеть точность экспертизы важнейших проблем современности.
   Развитие информатики выдвигает на передний план научно-философское осмысление цивилизационных и информационных процессов. В 80-е годы XX века компьютерная информатика охватила не только сферы материального производства, услуг, образования, массовых коммуникаций. Информатика вошла в состав производительных сил и производственных отношений общества, создала новые связи между базисом и надстройкой общества, материальной и духовной деятельностью.
   В 1987 г. в США было принято решение о создании единой национальной компьютерной сети коллективного пользования – НСФНЕТ, объединяющей вычислительные центры и информационные банки. Эта сеть представляет весьма развитое формирование, функционирующее на основе суперЭВМ. Национальная компьютерная сеть объединила действующие в США региональные сети: АРПАНЕТ (Министерства обороны), КСНЕТ, БИТНЕТ, МФЕНЕТ и другие [266 - См.: НТР, проблемы и решения. 1987. 8-21 декабря. № 23 (62). С. 7.].
   Решение о создании единой национальной компьютерной сети явилось практическим итогом так называемой суперкомпьютерной инициативы, предусматривающей объединение всех крупнейших центров суперЭВМ и 150 региональных компьютерных сетей в «сеть сетей», которая на основе стандартов, правил и процедур передачи и обработки информации обеспечивает высокоскоростной ввод данных в ЭВМ, дает возможность работать в интерактивном режиме пользователям информации на всей территории США [267 - См. там же.].
   Создание НСФНЕТ, ее последующая ассоциация с компьютерными сетями Японии и Европы создает новую ситуацию в информационном обеспечении научных исследований и разработок. В материально-технической инфраструктуре социального отражения и общественного разума происходят изменения, позволяющие координировать в планетарных масштабах научно-исследовательскую и технологическую деятельность.
   Национальные компьютерные сети на базе суперЭВМ – новая реальность социального отражения. С созданием разветвленных систем общественного использования компьютеров в производстве, сфере услуг, обучения и повседневной жизни индивидов и социальных групп меняется и общая культурная ситуация общества. Эта тенденция хорошо просматривается на примере Японии. Глава японского комитета научных исследований в области создания ЭВМ пятого поколения Тору Мотоока развернул основные этапы повышения роли ЭВМ и информатики в японском обществе.
   1) В девяностые годы двадцатого века системы обработки информации станут возможными структурообразующими факторами образа жизни, охватывающими экономику, искусство, науку, управление, международные отношения, образование и культуру [268 - См.: ЭВМ пятого поколения (концепции, проблемы, перспективы)/Под ред. Т. Мотоока.М., 1984. С. 14.].
   2) Они превратятся в новый ресурс, по своему хозяйственному значению сравнимый с продовольствием и энергией.
   3) Благодаря успехам в создании новых источников энергии, промышленность превратится в информационно-ориентированную индустрию, для которой характерно неэнергетическое потребление [269 - См.: ЭВМ пятого поколения (концепции, проблемы, перспективы). С. 15.], само общество – в информационно-ориентированное общество с развитыми системами обеспечения принятия решения и автоматизацией инженерной деятельности [270 - См. там же. С. 42.].
   Социальными последствиями указанных изменений, как подчеркивает Тору Мотоока, явится открытие абсолютно новых областей деятельности, существенно раздвигающих возможности производительного труда, превращающих сельское хозяйство и рыболовство в индустрию продовольствия, производящих пополнение медицинского обслуживания и образования, способов распространения информации и культуры [271 - См. там же. С. 41.].
   Реализация проекта ЭВМ пятого поколения, подчеркивает Мотоока, будет не только содействовать укреплению Японии в разделении труда посредством наукоемких технологий, но и выведет эту страну на ведущие мировые позиции в вычислительной технике [272 - 6 См. там же. С 40.].
   Важные изменения произойдут в социально-гносеологической ситуации. Изменения эти коренятся в радикальном преобразовании средств формирования и анализа вторичной социально-семантической информацией прежде всего придания этим средствам возможности ассоциированной обработки данных с целью получения выводов, имея в виду практическое использование агрегаций показателей, выступающих в роли специализированных баз данных.
   Тем самым могут измениться массовые условия подготовки и выработки общественных решений.
   Прикладные аспекты человеко-машинного общения (интерфейса) на базе специализированных компьютерных экспертных систем от уровня средств гносеологического обеспечения повышаются на порядок и переходят на уровень содержательно-идеологической и социологической основы управления.
   Японский вариант информатики, учитывающий американский опыт в области вычислительной техники и социальных показателей, ведет гораздо дальше прямолинейного идеологизма информационных программ, в том числе в области массовой информацией ставит своей непосредственной целью «разработать поддержку механизмов получения выводов, а не просто обработку чисел как в современных компьютерах», с тем чтобы «предусмотреть механизмы, позволяющие строить выводы на основе формирования ассоциаций и обучаемости», ускорив процесс познаний жизни и обеспечив машинное хранение, эффективное использование всего имеющегося запаса исторических знаний, что, по мнению Мотоока, станет «еще одним фактором быстрого развития культуры» [273 - ЭВМ пятого поколения (концепции, проблемы, перспективы). С. 40.].
   Овладение запасом культурного знания, перевод этого запаса на машинные носители, социокультурный, а по существу, утонченный контроль над общественным социальным гносеологическим процессом – таковы идеологические и социологические рамки этой концепции. Хотя работа над проектом, который возглавляет Тору Мотоока, еще далека от завершения, уже сейчас можно указать следующее.
   1. По своему потенциалу этот проект представляет более развитую базу информатики по сравнению с американской и европейской базами.
   2. По своим семиотическим и культурологическим подходам этот проект во многом приближается к разработкам социально-информационного отражения, которые осуществляются советскими исследователями.
   3. Внедрение новых поколений ЭВМ, их объединение в системах искусственного интеллекта и экспертных системах коллективного и индивидуального пользования ставят по-новому вопрос о социально-гносеологической ситуации, ее соотнесенности с базисом и надстройкой общества, с критериями социокультурной развитости общества, выдвинутыми и обоснованными К. Марксом, Ф. Энгельсом, В.И. Лениным, советскими учеными, работающими в области взаимодействия прикладной гносеологии, информатики, социологии.
   За рамками рассмотренной выше концепции исследования социально-информационного, гносеологического отражения внедрение в общественную практику мощных информационных средств может привести к весьма противоречивым социальным последствиям, к усилению контроля монополий над образом жизни, деятельностью и мышлением широких слоев общества.
   Изучение сущности социальных последствий компьютеризации наполняет новым содержанием предмет социологической информатики, делает все более необходимым взаимодействие фундаментальных и прикладных, философских и конкретно-социологических разработок социально-информационной проблематики.
   С этой точки зрения особый интерес вызывает концепция Иони Масуды, автора «Плана информационного общества» – японского проекта разработки национальных целей вплоть до 2000 года.
   Масуда – автор свыше двадцати книг, посвященных социально-информационным проблемам. Наибольшую известность приобрела его книга «Информационное общество как постиндустриальное общество», изданная Всемирным сообществом по изучению проблем будущего в 1981 году [274 - Masuda Y. The Information Society as Post-Industrial Society. Washington, 1981.].
   Разбор этой книги важен по трем основаниям.
   Во-первых, в ней утверждается, что действительное осуществление благ и преимуществ компьютеризации как важнейшей основы научно-технического прогресса в рамках современного капитализма невозможно. Автор развивает вариант компьютерной утопии, которая исходит из необходимости построения коммунитарного общества, т. е. общества, организованного в коммуны и ассоциации пользователей информационной техники.
   Во-вторых, автор исследует конкретные формы социальных ситуаций, связанных с компьютеризацией образа жизни, относящихся к не очень отдаленному будущему.
   В-третьих, в книге развиваются положения, существенные для развития социологической информатики как прикладной гносеологии, содержание, методология и методики которой непосредственно связаны с изучением и организацией систем социально-гносеологического информационного отражения общества в целом и его конкретных субъектов в особенности.
   Модель Йони Масуды существенна тем, что в ней ставятся многие важные вопросы ускорения научно-технического и социального развития общества. Составной частью этой модели является план информационного общества, включающий два основных элемента.
   Первый элемент – создание административного банка данных в сфере распределения товаров, услуг и деятельности правительственных учреждений. Этот банк данных формируется показателями социальной статистики, отражающими эффективность управления социально-политических программ за ряд истекших десятилетий.
   Второй элемент плана информационного общества – создание «компьюто-полиса», реального компьютеризированного города: модели города будущего информационного общества [275 - Cm.: Masuda Y. The Information Society… P. 4.]. Этот новый компьютерный город – «Новый Тама» – численностью в 230 тыс. жителей (90 тыс. семей) возводится на расстоянии 30 км от Токио [276 - Ibid. P. 15.].
   В «компьютополисе» компьютерный контроль устанавливается над следующими системами:
   1) Над многоканальной телевизионной кабельной сетью и над всей сферой информационного обслуживания жилища, включая подачу мировой информации и местных новостей, информацию о потребительских товарах, репертуаре развлечений, средствах отдыха, вызовах медицинского персонала и персонала по уходу за детьми.
   2) Устанавливается компьютерный контроль над программами обучения и городским транспортом.
   3) Важной частью «компьютополиса» является строительство Национального эвристического центра, оснащенного компьютерами разных моделей, программотеками, экспериментальными установками, предназначенными для разработок, обсуждения и расширения возможностей реализации различных научно-технических и социокультурных проектов, а также профессиональной переподготовки.
   Следует подчеркнуть, что автор данного проекта, да и всего плана информационного общества, не скрывает его явной политико-идеологической направленности – «построить общество, которое стремится к всемерному развитию умственных способностей, а не к избыточному материальному потреблению» [277 - Masuda Y. The Information Society… P. 3.], с тем чтобы «разъяснить вьетнамцам и китайцам всю важность этой социальной системы» [278 - Ibid. P. 11.].
   В целом концепция информационного общества Йони Масуды представляет собой не просто развитие, но переосмысление глобальных эсхатологических моделей, включая модели Римского клуба.
   Отталкиваясь от посылок ограниченности ресурсов и возможностей чисто количественного материального производства и потребления, свойственных так называемому постиндустриальному обществу, концепция Масуды обращается в два адреса: 1) развитые капиталистические страны, 2) азиатские страны, для которых эта концепция как бы открывает перспективу миновать стадию развития материального производства за счет использования (т. е. импорта из Японии) готовой информационной технологии.
   В концепции Масуды содержится определенная критика современного капитализма, представленного в первую очередь такими конкурентами, как США и страны Общего рынка. Какими бы внутренними целями ни руководствовался Йони Масуда, его критика современной капиталистической системы как неадекватной требованиям XXI века, сами поиски социальной альтернативы в идеологии и ценностях коммунитарного общества утопического социализма выделяют его концепцию из разработок современной футурологии.
   Движущей силой общества, подчеркивает Масуда, является производство не материальных и энергоемких, но информационных ценностей. Если прежние системы обновления технологий были всегда конкретно соотнесены с материальным производством и повышением расхода энергии, то будущее информационное общество, указывает он, будет построено на совершенно новых основаниях, вырастающих из компьютерно-коммуникационных, энергосберегающих технологий, определяющих фундаментальную природу информационного общества. Это будет общество, пишет Масуда, ускоренно развивающееся на базисе информатики, что приведет к массовому производству когнитивной, систематизированной информатики, производству технологий и знаний, созданию информационных сетей и банков, «которые заменят заводы и фабрики
   в качестве всеобщих символов и станут производительно-распределительными центрами информационных товаров» [279 - Ibid. Р. 31.].
   Согласно Масуде, ведущими отраслями этого общества станут интеллектуальные отрасли, ядром которых будет информатизация знаний. «Информационная эпоха, стержнем которой является компьютерная технология, – отмечает Йони Масуда, – оказывает большее влияние на человеческое общество, нежели «энергетическая» революция, начавшаяся с изобретения парового двигателя. Главная причина этого – фундаментальная функция компьютера замещать и усиливать умственный труд человека, в то время как паровой двигатель лишь замещал и усиливал физический труд». И далее: «Компьютерная революция – не просто прогресс объективации информации, новый шаг вперед. Она произвела решающий, качественный скачок путем полного отделения информации от субъекта, так что производство информации перешло от человека к машине. Я называю это, – заключает Масуда, – третичной объективацией информации» [280 - Masuda Y. The Information Society… P. 49, 50.].
   Постоянно подчеркиваемое Масудой положение о неэнергетическом характере функционирования компьютеров нуждается в уточнении. Малое количество энергии, потребляемое компьютерами, объясняется их относительно малыми внутренними потребностями в совершении физической работы для изменения одной комбинации импульса-паузы, необходимой компьютерам для исполнения внешних целевых функций.
   Однако сама разработка компьютеров, организация на их основе гибких производств, роботизированных комплексов, систем искусственного интеллекта – возможны лишь на основе высокоразвитой промышленности и науки, требующих огромной физической, духовной и социальной энергии, особого сочетания материально-производственных, духовно-культурных и цивилизационных факторов. С общественной точки зрения только с этой поправкой можно говорить о низкой энергоемкости компьютеров и компьютерных комплексов.
   Вторая важнейшая особенность компьютерной революции и компьютерной технологии, согласно Й. Масуде, – производство сложной, проецируемой в будущее познавательной информации. «Компьютерная информация, – подчеркивает он, – делает возможным целенаправленный отбор действий в ситуациях». Это происходит благодаря новому принципу связи, который Масуда называет перспективной связью – по аналогии с обратной связью [281 - Ibid. P. 53, 55.]. «Компьютерная информация – это такая информация, которая фиксирует ситуативные отношения между субъектом и объектом, делает возможным массовое предвидение, посредством которого существенно повышается эффективность целенаправленных действий» [282 - Ibid. P.71.]. В этой связи Масуда выдвигает положение о том, что на ведущее место в иерархии социальных ценностей выдвигается ценность времени, а не материальные ценности сами по себе.
   Каковы эти новые потребительские свойства социальной информации, которые, как полагает Масуда, потеснят традиционные вещно-утилитарные материальные ценности?
   Свойства эти суть следующие:
   1. Универсальность: возможность просто, быстро и недорого, в зависимости от места и времени, получать информацию посредством общественно-информационного процесса и сервисных устройств в любой требуемой форме и объеме, причем немедленно!
   2. Информация в отличие от обычных материальных предметов обладает способностью самоусложнения. Она а) не изнашивается в процессе потребления, б) может пространственно не отделяться от субъектов. Например, в случае передачи утилитарных вещей от А к В они физически переносятся от А к В. В случае передачи информации она продолжает оставаться с А.
   3. Она неделима, т. е. в процессе пользования не дробится наподобие электричества или воды, не может быть использована только в рамках первоначального целостного набора.
   4. Она накапливается, с тем, чтобы быть многократно использованной. По мере использования ее качество повышается путем добавления новой информации к тому, что уже накоплено. Последнее качество и обусловливает накопление информации во времени и в пространстве, ведет к максимуму функцию само усложнения информации и как следствие обусловливает максимальное расширение потребностей общества в техническом и духовно-культурном оснащении социального отражения.
   5. Важным отличительным свойством информации является одновременность ее производства и потребления.
   Как считает Масуда, данное свойство делает приложимым к общественному производству информации принцип синергизма – гармонического сотрудничества индивидов и социальных групп, в ходе которого каждый индивид, имея свои позиции, свою точку зрения, действует согласованно для разрешения общих проблем [283 - См.: Masada Y. The Information Sodety… P. 77.].
   Указанные свойства информации как общественного продукта, подчеркивает Масуда, ведут к радикальным последствиям. Важнейшим глобальным последствием, согласно Масуде, является преобразование нынешнего капиталистического общества, основанного на частной собственности и конкуренции, в общество некапиталистических добровольных коммун, действующих на основе принципа синергизма и целеперспективной связи. Масуда так оформляет эту мысль:
   «В XXI веке возможности универсально богатого общества осуществятся именно в смысле Сен-Симона. Информационное общество (футуристическое общество), возникающее из компьютерно-коммуникационной революции, будет обществом, которое заявит о себе как об универсально богатом обществе. Наиболее важное, что я хочу подчеркнуть, следующее: информационное общество будет строиться вокруг оси информационных ценностей, ценностей познания и выбора информации в гораздо большей степени, чем вокруг материальных ценностей. Пользование информацией, самое существо организации производства информации создадут фундаментальную инфраструктуру; капитал знания одержит верх над материальным капиталом во всей экономической жизни. Таким образом, если индустриальное общество представляет общество, в котором люди пользуются изобилием потребляемых материальных благ, то информационное общество будет обществом, в котором расцветут творчески-познавательные силы индивидов» [284 - Masuda Y. The Information Society… P. 104.].
   «Общество высокоразвитых людей со сложным чувством коммунитарности было вековой мечтой человечества» [285 - Ibid. P. 147.]. Это и есть общество, именуемое Масудой «Компутопией» – глобальное общество добровольно сотрудничающих граждан, имеющее множество внутренних центров, стремящееся к целям и идеалам одновременного процветания всего мира [286 - Ibid. P. 149.]. Компутопия, подчеркивает Масуда, – «целостный новый подход к XXI веку» [287 - Ibid. P. 147.].
   Критикуя современное буржуазное общество, Йони Масуда указывает на вполне реальные опасности для общественного человека и его культуры, если правящему капиталистическому классу удастся приспособить достижения научно-технического прогресса к своим эгоистическим целям. Опасности эти, отмечает Масуда, связаны с накоплением в компьютерных цепях сведений о деятельности и образе жизни людей. В таком обществе социально-информационные банки легко превращаются в мощные центры политического контроля.
   Развитие информационного общества в индустриальных странах, – предупреждает Масуда, – может быть осуществлено чрезвычайно разрушительным путем, включая тотальную милитаризацию и антидемократизм. Обострение противоречий между развитыми и развивающимися странами, особенно в области природных ресурсов, может повлечь конфликты, затрагивающие безопасность развитых стран, в результате чего индустриальные страны будут вынуждены использовать продвинутую информационную технологию, в том числе коммуникационные спутники, главным образом в военных целях [288 - 6 Ibid. P.119.]. Эта технология, указывает он, может быть также использована и внутри развитых стран для ограничения прав личности, подавления социальной и политической активности, что автоматически приведет коруэлловскому обществу [289 - Ibid.].
   Таковы реальные опасности, связанные с воплощением информационного общества в современном укладе капиталистического мира. Оценивая методологическое содержание концепций Тору Мотоока и Йони Масуды, следует отметить, что в области разработки категории информации и общественных последствий компьютеризации японская информатика прокладывает оригинальные пути, изучение которых полезно для развития социально-информационной теории и практики.
   Важное место в представлениях о предназначении информационных систем занимает проблема информационного образа и информационной установки. Понятие информационного образа объединяет социальные показатели в единый смысловой комплекс. Это «конечный продукт» информационного анализа. Созданный образ активно влияет на общество, в том числе в идеологическом плане. Поэтому изучение проблемы информационного образа и опыта получения такого образа в зарубежной социологии является одновременно научной и идеологической задачей.
   Информационная установка формируется с помощью социальных показателей, в которых социальный процесс получает наглядное и обобщенное выражение. Примером может служить модель Форрестера-Медоуза.
   Модели Форрестера и Медоуза, равно как и глобальные экологические прогнозы [290 - Подробнее об анализе деятельности Римского клуба и «глобальных моделях» см.: Загладин В.В., Фролов И.Т. Глобальные проблемы современности: научные и социальные аспекты. М., 1981; Моисеев НМ. Человек, среда, общество. М., 1982; Фролов И.Т. Перспективы человека. М., 1979; Лейбин В.М. «Модели мира» и образ человека (критический анализ идей Римского клуба). М.,1982.], определенным образом соотносятся с эсхатологией XIX и начала XX в., наиболее ярко воплощенной в прогностике Шпенглера, в его диахронно-синхроническом анализе стилевых канонов культуры [291 - См.: Шпенглер О. Закат Европы. Образ и действительность. М.-Пг., 1923. Т. 1.]. И там, и здесь – общая идея «заката», катастрофы культуры; и там, и здесь площадкой решающего конфликта избирается XXI в. Путем анализа элементов культуры, образа жизни и цивилизации в прогностических таблицах О. Шпенглер пришел к выводу, что 1) генеральной линией исторических цивилизаций является движение к упадку и 2) причиной грядущего разрушения человеческого общества является упадок самого стиля и качества человеческой деятельности, неизбежно влекущий к мировой катастрофе.
   Подобную катастрофическую линию, как известно, изображают и графики Медоуза, обозначившие социально-экологический коллапс в районе 2040–2060 гг.
   Как в первом, так и во втором случаях исследователи закладывали в модель один из многих возможных вариантов.
   Теперь, находясь в новом, действительно всемирном контексте, мы более отчетливо сознаем, что из категории образа жизни нельзя исключать научно-техническое и социальное творчество, ныне охватившее всю ойкумену, что даже применительно к высоким формам искусства следует говорить не об упадке, а о смене фаз развития в связи с резкими, революционными переменами в социально-экономическом и научно-техническом базисе общества, что современные стили искусства, как и стили научного и повседневного мышления, глубочайшими корнями связаны с историческими формами, что они обновляют и развивают их, действуя в новой жизненной обстановке, которая не только не стала менее продуктивной, менее творческой, но, наоборот, существенно повысила дифференцированность, свой качественный уровень. Истолкование и в этом смысле оценка высших форм социальной активности возможны лишь в контексте мировой исторической культуры, представляющей практическое умение, знание и сознание в наиболее развитых формах.
   Системная динамика Форрестера – Медоуза выступает как операционализация принципов прогностики О. Шпенглера, как перенесение идеи «Заката Европы» в контекст современных мировых взаимоотношений человека и природы.
   Вместе с тем мы должны постоянно помнить слова К. Маркса, написанные почти полтора века назад: «Культура, – если она развивается стихийно, а не направляется сознательно, – оставляет после себя пустыню…» [292 - Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 32. С. 45.].
   Именно социалистические мыслители – Кампанелла, Морелли, Фурье связывали экологическую проблематику с деятельностью общества. Развивая эти мысли, Ф. Энгельс указывал: «На каждом шагу факты напоминают о том, что мы отнюдь не властвуем над природой так, как завоеватель властвует над чужим народом, не властвуем над ней так, как что-либо находящееся вне природы, – что мы, наоборот, нашей плотью, кровью и мозгом принадлежим ей и находимся внутри ее, что все наше господство над ней состоит в том, что мы, в отличие от всех других существ, умеем познавать ее законы и правильно их применять». И дальше: «…мы, путем долгого, часто жестокого опыта и путем сопоставления и анализа исторического материала, постепенно научаемся уяснять себе косвенные, более отдаленные общественные последствия нашей производственной деятельности, а тем самым мы получаем возможность подчинить нашему господству и регулированию также и эти последствия.
   Однако для того, чтобы осуществить это регулирование, требуется нечто большее, чем простое познание. Для этого требуется полный переворот в нашем существующем до сего времени способе производства и вместе с ним во всем нашем теперешнем общественном строе» [293 - Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20. С. 496, 497.].
   Экуменические показатели культурно-цивилизационной развитости становятся ныне в центр мировой социально-информационной практики. Они содержат в снятом виде философию действительности, философию истории, философию будущего. Сложность современной культуры, многообразие ее цивилизационных отношений требуют разработок и внедрения в общественную практику новых гносеологических форм, нового мышления. Это императив общественного разума. Совершенствование его информационных и социальных оснований, его «внутренних» и «внешних» технологий представляет задачу не только для современной науки, но и общественной жизни. За рамками этой задачи – силы разрушения и бюрократического омертвления мыслительности. «Cogito ergo sum» обретает в общественном разуме новое содержание.
   В первой половине XX века В.И. Вернадский выдвинул учение о ноосфере как особой духовно-мыслительной стадии жизни планеты. Теперь, по завершении XX века, эти представления обретают новое содержание, обращенное к мышлению как мировому процессу, вырастающему из новых жизненных условий человека.
   В этих условиях социальное отражение и его ядро – социальное мышление – необходимо рассматривать как ноосферный процесс, а социологию как важнейшую составную часть науки о ноосфере. Такой же составной частью науки о ноосфере является и информатика, соотнесенная с деятельностью, образом жизни и культурой человеческого общества.
   Компьютеризация и информатика соотнесены по времени с категорией нового мышления, осознанием границы «силовых» действий на международной арене, осознанием необходимости выбора тех форм социальной активности, которые возвышают духовный потенциал общества, наполняют содержанием великие формулы общественной организации, связывающей будущее человечества с раскрытием способностей каждого человека. Для мирового сотрудничества всех этносов и культурных сил человечества открываются ныне новые сферы. В их ряду создание сложных комплексов искусственного интеллекта, мировых банков информации, экспертизы мировых стилей и глобального прогноза.
   Социальное мышление зависит от ареала знаковых систем – семиозисов. По типу культурно-исторической организации оно обладает особенностями, которые необходимо учитывать в прогнозировании гносеологических интересов, выступающих или могущих выступать в качестве реальных социальных ожиданий и социальных действий. Рассмотрение процессов мышления общественных индивидов с точки зрения знаковых оснований выходит за рамки информатики и все более становится общенаучной задачей. Задача эта связана с новым семиотическим контекстом формирования, кодирования и распознавания образов. Изучение семиотического базиса информационных образов непосредственно сопряжено с практикой межгруппового, межэтнического, межгосударственного общения.
   Понятия, данные, знаки, образы, показатели – эти внутренние элементы общественного разума и социального отражения получают ныне, в компьютерную эпоху, возможность многократного семантического усиления. Но это предполагает также и многократное возрастание цены ошибки, если в соположении элементов социального отражения в отношении культурных и духовных критериев допускается произвол. Тогда сами информационные образы, распространяемые по каналам массовых коммуникаций, будут сеять семена социального разрушения.
   Реконверсия знания от человека к машине не менее ответственна, чем традиционная передача этого знания человеку. Информатик, осуществляющий такую реконверсию, выступает в роли прикладного гносеолога, педагога, ведению которого подлежат системы общественного разума.
   Эффективность компьютерных средств отражения основывается не только на техническом быстродействии ЭВМ. Она предполагает обогащение семантического содержания первичных данных и направлена к принципиально новым возможностям повышения мыслительных способностей общества.
   Для автоматизированных экспертных систем, их прогностических вариантов, для систем САПР, интегральных автоматизированных систем, предназначенных для поиска сложных форм социальной семантической информации, приходится разрабатывать гносеологические методологии, аналогичные способам развертывания и представления знаний, т. е. делать то же самое, что и в обычных процессах обучения, с той разницей, что обучение социальных субъектов длительно и основано на постепенном восхождении к сложности. Здесь же быстродействие – исходное условие. Оно достигается (помимо физических оснований) ориентацией на отобранные знания, выступающие в базе показателей гносеологической значимости и связности. В противном случае время систематизации необходимой информации превысит гносеологический и экономический эффект быстродействия.
   Важной задачей информатики в свете сказанного является подготовка знаний к вводу в машинную память, т. е. предварительное структурирование текстов по критерию их культурно-семиотической принадлежности. Не решив этой задачи в отношении центральных мировых хранилищ знаковой информации, невозможно ожидать высокой эффективности информационных систем. Они будут или «провинциальны», или окажутся пленниками чисто технических решений.
   Социально-гносеологические аспекты информатики тесно связаны с формированием образов мира, с сопоставлением исторических культур, стилей мышления, взаимодействиями этического и эстетического опыта цивилизаций. Пластика, слово, звучание, комбинаторно-образные формирования составляют структуру внутренних связей социального мышления, тот собственно человеческий фон, который и позволяет представлять данные о деятельности общественных индивидов, их предметных, экономических, естественнонаучных и гуманитарных интересах.
   В сосредоточении этого опыта, в возможностях его представления каждому члену общества заключен демократизм компьютеризации, ее прогрессивность как новой цивилизационной формы.
   Все эти проблемы можно решить посредством кооперации научной информатики разных стран, с тем чтобы к общему благу использовать методологические богатства, накопленные в рамках региональных школ и направлений, практически осуществлять генеральный принцип ноосферной цивилизации – «единство в разнообразии». Представим сказанное в максимах.
   1. Универсум – совокупная материально-энергетическая и информационная реальность.
   2. Запечатленность целостной материальной структуры и отношений Универсума в элементах Универсума.
   3. Соотнесенность целого и частей в элементах Универсума – природное порождение правильности разнообразия: звездные системы, атомы, элементарные частицы.
   4. Содержание правильности – информация: упорядоченная размерность Универсума.
   5. Индивидуализация единства и разнообразия – внутренняя информационная структура материальных объектов и отношений.
   6. Язык Универсума – выраженный через меру порядок порождения объектов и отношения: гравитация, симметрия, генетический код.
   7. Материальные и энергетические носители информации. Изотропность природной информации и анизотропность социальной информации.
   8. Время как отношение информации Универсума к энергии Универсума.
   9. Пространство как отношение энергии Универсума к информации Универсума.
   10. Отражение как возможность всеобщей пространственно-временной связи элементов Универсума.
   11. Способность систем закреплять, расщеплять, сгущать и видоизменять отражения – информационное отражение.
   12. Способность систем к соположению информационных отражений, их переработка в информацию о прошлом и будущем объектов – мышление.
   13. Накопление, расщепление и обобщение внешней информации, устойчивое распознавание данной информации – первый подготовительный этап мышления. Его второй этап состоит в производстве особых информационных отражений – идеализации, мыслей.
   14. Идеализация – итоги совмещения материальных субстратов распознавания внешней информации с субстратами обобщения внутренней информации, благодаря чему создается информационный базис действия системы: перевода системы в состояние, зависимое от распознавания информационной структуры.
   15. Формирование идеализации обеспечивает высокую скорость быстродействия оперирования с внешней информацией. В противном случае системы должны были бы рассчитывать на прямой контакт материальных структур, на физическое отпечатывание большего в меньшем, что возможно лишь как миниатюризация Универсума, достигаемая в атомах путем упрощения разнообразия Универсума до его принципиальных схем. И так до исчерпывания импульса развертывания Универсума.
   16. Скорость оперирования с отражениями не тождественна скорости перемещения физического носителя информации, которая (скорость) ограничена физическими константами. Скорость оперирования с отражениями зависит от 1) объема и содержания внешнего отражения, 2) объема и содержания внутреннего отражения. То есть зависит от интенсивности перемещения отражения Универсума относительно отражающей способности данного индивидуального элемента. Это значит, что скорость проработки языков Универсума существенно влияет на качество восприятия и распоряжения информацией.
   17. Развивая орудия, человек облагородил руку, подготовил возможность перевода идеальных, словесно-звуковых и пластических форм мышления в письменность. Этим были созданы новые условия по сравнению с естественным состоянием. Эти условия способствовали быстродействию операций с элементами информационного отражения, их ассоциированию с языками Универсума, предметно-энергетической активностью, разнообразными видами и подвидами этой активности.
   18. Это означает, что ключевую роль в информационно-отражательном потенциале элементов Универсума играют языки мышления, смысл которых в организации взаимодействия языков внешней и внутренней информации, в концентрации распознавания совокупной информации, связанной не только с бытием данной системы, но и с возможностями ее интерграничного развития. Роль эта, однако, может быть сформулирована лишь на базе накопления опыта распознавания, передачи его другим познающим системам, его умножения и взаимосовершенствования.
   19. Таким образом, природное порождение правильности разнообразия Универсума предстает как особая управляющая функция информации. Функция эта соположена нормотворческой функции духовной культуры человечества, осуществляющей отбор и накопление творческих образцов.
   20. Только в этом контексте может быть правильно осознана роль человеческого фактора в бесконечном разнообразии универсума.
//-- * * * --//
   Процессы, происходящие в Универсуме, позволяют более широко представить взаимосвязи информации, мышления и культуры – неотъемлемых, качественных характеристик жизни.

   Жизнь – это свойство материальных систем: 1) различать внутреннюю и внешнюю по отношению к ним информацию, 2) отбирать и накапливать образцы информации, 3) сохранять и развивать эти свойства, в том числе и в особенности путем передачи другим системам, обладающим или могущим обладать ими.

   Определение жизни не исчерпывается самопорождением, приверженностью конкретному материалу, редупликацией базовой формы.
   Жизнь – восхождение правильностей Универсума к мышлению, сознанию, одухотворенности.
   Поворот информатических дисциплин к новым мировым реальностям, общественному разуму, новому мышлению, культурно-цивилизационным перспективам означает одновременно поворот к осмыслению роли гуманитарного знания в самопознании, а следовательно, и самосохранению человеческого общества.
   Вместе с тем исследование теоретико-методологических проблем социального отражения и информатики ведет к развитию, обогащению предмета социологии, уточнению ее гносеологического статуса как фундаментальной и прикладной науки.

Заключение
Информатика социального отражения – предметная сфера третьего тысячелетия

   Тема информатики, социального отражения, общественного разума – философская и научная тема. Философская – в смысле онтологического определения известных форм разума по отношению к Универсуму, научная – в смысле конкретных разработок мирового искусственного интеллекта.
   Новая реальность социального отражения позволяет говорить об указанных процессах с позиции единства фундаментальных и прикладных подходов. Это единство мы именовали информатикой социального отражения.
   Информатика социального отражения порождена прогрессом компьютерных технологий и коммуникаций, включая прикладную гносеологию: социологическую информатику, социальную семиотику, когнитологию (человеко-машинный мониторинг), а также прогрессом в изучении мировых стилей мышления, цивилизаций и культуры.
   Функция информатики социального отражения – обеспечение общественного разума. Но это особое обеспечение. Оно представляет диалог эксперта (в том числе автоматизированный диалог) с прецедентами и методологиями решений.
   Информационная полнота выражения человека переводит в практическую плоскость те отношения, которые рассматривались ранее лишь в образных формах – фольклоре, мистике, религиозных учениях. Техника информационного представления стиля делает возможным при достаточном информационном материале формировать «карты мышления», направлять к этим картам новые данные, с тем чтобы непосредственно вовлекать в решение современных задач опыт мыслителей, живших в различные исторические эпохи. Этим социальные исследования будут подняты на новую ступень, качественно обогатится прогностика, поскольку в нее будут включены альтернативные варианты развития, база которых должна быть тщательно изучена и проанализирована. Принципиально новые возможности откроются на пути установления соответствий между различными формами информационного отражения – пластическими, музыкальными, словесными, комбинаторными, что приведет к новым открытиям, появление которых затруднено специализацией мышления. Значительные усилия будут направлены к новому пониманию взаимодействия макро– и микромира, универсальному восприятию жизни, установлению равноправных контактов между всеми жизненными формами, как с точки зрения познания языков Универсума, так и с точки зрения взаимовыражения его логических, эстетических и этических проявлений.
   Вводящий в новое тысячелетие новый век еще не обладает устойчивой символикой. По многим признакам, однако, мы видим, что символика эта относится к смене мыслительного стиля.
   Возможность мышления быть вместе со всеми и с каждым в отдельности (в мировом духе, как сказали бы наши предшественники) не может не стать материальной. Компьютеризация делает свое дело. Она кладет предел частным амбициям, так как каждому дает ключ к духовному и материальному благу. Но благо – неразрушительно. Через образцы и запреты оно открывается по мере расширения этического кругозора.
   Завершающее десятилетие показывает, сколь хрупок мир, как необходимы уроки культуры. Методология мыслительности выходит на передний край самосохранения человечества.
   На наших глазах экономика и политика превращаются в практическую этику, а компьютеризация – в решающую общественную связь. Отставание здесь чревато умственным отставанием.
   Социальные и научно-технические революции XX века представляют уникальное явление истории. Никогда ранее не происходило столь глубоких изменений в социальном устройстве человека, охвативших производительную, умственно-духовную, социально-структурную сферы всей совокупной ойкумены, невзирая на глубокие различия ее частей; никогда ранее подобные универсальные изменения не совершались столь стремительно.
   Если в прошедшее историческое время качественные изменения совершались в масштабе тысячелетий или многих столетий относительно главных зон обитания человека, то нынешняя смена качества происходит по этой шкале практически мгновенно.
   Чувствуя пульс времени, гегелевская диалектика, связанная с началом овеществления мирового переворота, глубоко разработала категорию противоречия и категорию скачка как формы разрешения борющихся противоречий. Афоризм К. Маркса – «революции – локомотивы истории» – правильно и экспрессивно выражает суть этих исторических изменений в отношении к темпам формирования исторического времени. Теория и практика марксизма совмещена глубочайшим образом с содержанием этих революционных изменений, с сущностью материальных, духовных и социальных вещей объективной общественной реальности. Марксизм заложил фундамент новой философской, диалектико-материалистической гносеологии, соотнесенной с совокупным историческим развитием человечества.
   Соединение философии с собственно научным методом познания позволило К. Марксу, Ф. Энгельсу, В.И. Ленину поставить гносеологию на единый фундамент состава и логики производительной, духовной и социальной деятельности, 1) отражающей и 2) преобразующей объективный мир.
   Тем самым гносеология была представлена как единое мышление/деятельность, логика которых не может быть понята раздельно, вне их единства, и должна быть понята как методология познающего себя бытия общественного человека.
   Такова, коротко говоря, гносеологическая суть того духовного переворота, который совершил марксизм, но который выдвинул эти идеи не как априорно философские, т. е. не как категории «чистого» или «практического» разума, а как категории общественной практики: отражаемые мыслью повторяющиеся итоги взаимодействия природной и общественной организации. Не мышление, законы которого выведены из природного субстрата как его «внутренняя логика», но мышление как логика становления природно-общественной, деятельной организации человека, в объективных порядках которой не столько проявляется, сколько формируется и закаляется в горниле производства, образа жизни, науки и искусства мыслительная способность человека как общественно-культурного субъекта.
   Вот почему так важны усилия, позволившие на разных участках науки и искусства интегрировать различные формы общественного самодвижения, в том числе и в особенности формы отражательной деятельности, составляющие и обобщающие историко-гносеологический опыт человека в технологии общественного разума.
   Как указывал В.И. Ленин, отражение общественного человека не есть мертвенно-застывший процесс, но процесс чрезвычайно сложный и творчески активный, т. е. В.И. Ленин подходил к общественному отражению как информационному процессу, связанному с вскрытием внутренней структуры объектов, с движением образов и понятий этой структуры к самим этим объектам, в том числе с целью деятельного воздействия на них, с движением этих образов и понятий в общественные слои для организации конкретных социальных субъектов, их предметной, образной и понятийной деятельности.
   В современных процессах организации общества эта роль в значительной мере конкретизируется такой информационно-гносеологической дисциплиной как социологическая информатика, занимающаяся теоретико-прикладными вопросами социального отражения в их знаково-семантической форме.
   Наряду с классическими средствами изучения социальной информации в состав современной гносеологии широко включились семиотические методы, с помощью которых удается точно и строго представить внутреннюю структуру механизмов социального отражения, их элементарные семиотические единицы в неразрывном единстве с материальными носителями информации, их базовыми элементами и системами.
   Идеи В. Гумбольдта, А.А. Потебни, Ю.В. Рождественского о внешней и внутренней формах знаковых объектов созвучны социологическим представлениям о сложном характере общества, его разнообразии, системной целостности и открытости.
   Здесь можно указать, что в преломлении к обществу понятие внешней и внутренней форм как бы удваивается. Между ними, этими понятиями, обнаруживаются прослойки и средостения. Так, между базисом и надстройкой общества посредует знаковая сфера, относящаяся по-особому и вместе с тем однотипно к каждому из этих уровней. Сама социальная жизнь оказывается представленной, согласно марксистской традиции, в сферах «политического», «экономического» и «гражданского общества», посредуемых сферой образа жизни классов, слоев, социальных групп и индивидов, сплачиваемых материальным производством в целостное единство.
   Это означает, что общество как целое, будучи сложнее и разнообразнее составляющих его частей, должно обладать (и обладает) столь же сложной структурой самоотражения и самосознания. Но это означает также, что каждый фрагмент, каждый элемент общества имеет свои собственные внешние и внутренние формы, представляющие информацию посредством соответствующих коммуникаций. Так, например, сфера материального производства выражается вовне технологическими образцами, научными и организационными документами, заключающими научно-технические, экономические и организационные параметры общественного прогресса; сфера политической жизни в актах государственной власти и руководства закрепляет идеологические отношения и установки, отражающие социальную структуру общества.
   В сфере духовного производства также наблюдается дифференциация внешнего и внутреннего: например, вхождение продуктов духовной деятельности в различные страты духовного опыта – культуру, фундаментальную, оперативную и повседневную социальную информацию.
   Есть, однако, системы, выполняющие универсальные посреднические функции между всеми уровнями общественной структуры, – культура, образ жизни и цивилизация. Именно здесь, в рамках жизненных процессов и комплексных ситуаций индивидов, происходит пересечение физических, психологических, собственно ментальных факторов с факторами природно-климатической (экологической), исторической и общей социально-экономической, политико-идеологической среды.
   На уровне пересечения страта происходит социализация целостного человека. Материальное производство, материальная орудийная деятельность с точки зрения истории общества суть важнейшая движущая сила образа жизни человека, выделившая его из природно-биологического окружения как деятельно-культурного субъекта.
   Однако в плане структурных подразделений истории – в рамках социально-экономических формаций, конкретных способов производства – образ жизни формирует самостоятельную сферу «внутренних» проявлений индивидов. Эта «внутренняя форма», уходящая вглубь природы, воплощает биофизическую и социальную основу индивида. Но она есть также внутренняя форма его информационно-отражательного, духовного качества.
   Игнорируя информацию об образе жизни, невозможно вывести исторически и логически правильную картину цивилизационной деятельности человека, правильно, в исторической сложности и динамике представить картину его эйдетической деятельности, потребностей, интересов, целей. Иными словами, выработать правильное отношение к показателям социально-семантической информации, дать этим показателям необходимое содержательное наполнение.
   Современные научные материалы подтверждают правомерность античных воззрений, включавших категорию «образ жизни» в структуру философии, – вслед за онтологией, логикой и этикой. Не случайно К. Маркс и Ф. Энгельс неоднократно указывали на философический статус повседневности, порождающей государственные и политические структуры.
   Образ жизни претворяет культуру в актах поведения, общения и коммуникаций. Кроме того, он включает широчайший спектр социальной информации, порождаемый всей сферой «частной жизни»: подробности и детали меняющейся реальности, отнюдь не входящие в культуру общества в смысле исторической перспективы, но тем не менее важные и весомые именно с точки зрения «текущего момента».
   Исходя из сказанного, правомерно представить процессы схождения и расхождения информационных потоков, процессы образования их единого, на конкретный момент, поля, т. е. процесс их образного, понятийного, знакового сгущения как особые процессы мышления: наличного обмена социально-информационными смысловыми единицами, получающими истолкование в системах культуры. Этот процесс и есть с внутренней стороны «активное опережающее отражение» – социальное мышление.
   Изучение этих процессов – задача многих общественных дисциплин, среди которых выделяются те, которые дают общую картину внутреннего движения общественного и индивидуального сознания и видов деятельности – философия, социология, политэкономия, психология, а также дисциплины, непосредственно исследующие механизмы, внешние и внутренние меры, показатели систем социального отражения. В ряду этих дисциплин – социальная статистика, философия, социология (социологические исследования), семиотика, социологическая информатика.
   При анализе знаковой сферы исследователь должен исходить из единства производящей деятельности, имеющей своим итогом:
   1) предметы непосредственной материальной необходимости и 2) предметы, способствующие организации производства, упорядочению человеческих отношений и взаимодействий, т. е. знаки и их образования. Отсюда особый статус знаковой сферы как посредующей между базисом и надстройкой.
   Характер знаков, отражающих социальное бытие, и методы их использования глубоко влияют на развитие форм общественного сознания. Это, как отмечалось, означает, что в категории надстройки, как и в категориях общественного со знания, базис представлен в двух аспектах: 1) как содержание социального отражения в связи с конкретной исторической ступенью общества и 2) как формы этого содержания, рожденные фактурой знаков, например, мораль, искусство, право и т. д., причем фактуры знаков в свою очередь – результат общественного производства и как таковые подчиняются закономерностям базиса.
   Если знаковая сфера посредует между базисом и надстройкой со стороны материалов и методов социального отражения, то образ жизни посредует между этими категориями со стороны субъектов общественной деятельности.
   В цивилизационно-культурном плане образ жизни есть способ и содержание жизнедеятельности социальных субъектов, входящих одновременно в производительные силы общества, производственные, информационно-коммуникативные, демографические и экологические отношения.
   Говоря о важной роли знаковых элементов в процессах социально-гносеологического отражения, Л.О. Резников подчеркивает, что уже можно считать решенным вопрос о значении знаковой сферы в гносеологическом отражении [294 - См.: Ленинская теория отражения в свете развития науки и практики. София, 1981. Т. 1. С. 203.]. Это значение заключено (в терминах В.С. Тюхтина) в развитии метода адекватности «структур образа структурам отображаемых оригиналов» [295 - Тюхтин В.С. Отражение, системы, кибернетика. М., 1972. С. 178.], понимая под гносеологическими образами вслед за Тодором Павловым широчайший идейный мир [296 - См.: Ленинская теория отражения в свете развития науки и практики. С. 203.].
   Обобщая развитие гносеологических исследований, Д.П. Горский и И.С. Нарский выделяют в гносеологическом процессе две группы противоречий методологического и методического характера. Предлагаемая группировка интересна и в плане содержательной характеристики социально-отражательного, информационно-гносеологического процесса.
   В методологической группе Д.П. Горский и И.С. Нарский выделяют следующие противоречия:
   1. Противоречия между относительной адекватностью приобретенных человечеством знаний на конкретном этапе общественного развития и содержанием самой действительности, а также беспредельными возможностями их совершенствования, в результате чего многое в прежних знаниях отрицается.
   2. Противоречия между имеющимися знаниями и потребностями общества в практической реализации таких знаний, для которых этих знаний недостаточно.
   3. Противоречие как борьба между мнениями, взглядами, установками различных людей, общественных групп.
   4. Противоречие между результатами творческого познания с его абстракциями, идеализациями, упрощениями и результатами непосредственного опыта, упрощениями, спрямлениями и т. д. В методическую группу отнесены следующие противоречия формального характера, выступающие на конкретных этапах познания в функции диалектических противоречий.
   1. Противоречия между теорией, распространенной за пределы ее применимости, и содержанием этой запредельной области.
   2. Противоречия между теорией и новыми опытными данными.
   3. Противоречия, возникающие вследствие неадекватности отражения объективной сложности решаемых научных проблем [297 - См.: Диалектика научного познания. М., 1978. С. 38–39.].
   Указанные группы противоречий показательны в том смысле, что в них гносеологический процесс раскрывается по степени сложности и дифференцированности взаимодействия внутренней и внешней структуры социально-отражательного процесса. Этот уровень сложности соотнесен с общим усложнением социальной действительности.
   Широкое введение информатики в социально-отражательную практику, все более полный перевод не только оперативной, но и культурной информации на машинные носители с целью ее быстрого, обобщенного и ассоциативного представления пользователям выдвигает перед информатикой как исчисли-тельной (в лейбницевом смысле) технологией ряд неотложных задач.
   В их ряду (в соответствии с формулировкой В.С. Михалевича, Ю.М. Каныгина, В.И. Гриценко): [298 - См.: В.С. Михалевич, Ю.М. Каныгин, В.И. Гриценко. Информатика. Киев, 1983. С. 22.]
   1. Обеспечение полноты и достоверности учета всех значимых для целей управления сторон хозяйственной и социально-культурной практики, рассматриваемой в плане цивилизационно-формационного развития общества, в плане его социальных и социально-гносеологических ситуаций, включая ситуации социальных групп и индивидов. Достижение неразрывной связи между всеми родами, видами и типами информации.
   2. Повышение надежности социальной семантической информации путем минимизации ее избыточности.
   3. Обеспечение неразрывной связи между первичными описательно-аналитическими показателями и показателями эффективности конкретных решений – соблюдения принципа «конечного результата».
   4. Совмещение плановых и оценочных показателей в единых системах показателей, разработанных в соответствии с целевыми функциями управления.
   5. Всемерное стимулирование творческой части анализа социальных данных путем перевода рутинных операций на машинную технологию.
   Эти задачи в равной степени являются актуальными как для инженерно-вычислительной, так и для социологической информатики, применяющей описанные понятийные, социально-статистические, знаковые и образные технологии социально-гносеологического отражения, включая технологии осмысления социально-семантической информации в разнообразных показателях, характеризующих общество и его отдельные составляющие.
   В свете сказанного можно с полным правом именовать информатику социального отражения исчисляющей дисциплиной, имеющей своим предметом формализмы особого рода, численное выражение которых иногда затруднено или даже невозможно, но которые, тем не менее, могут и должны вводиться в машинную счислительную технологию посредством показателей социальной семантической информации и различных знаковых выражений, разрабатываемых социологической информатикой.
   Расширение социально-семантического контекста особенно актуально в связи с разработкой ЭВМ пятого поколения, основывающихся на быстродействии в оперировании с целостными базами знаний, включая логико-филологические и широкие социологические области, в том числе связанные с процессами передачи и распознавания образов, взаимодействия понятийных и знаковых структур [299 - См.: ЭВМ пятого поколения (концепции, проблемы, перспективы).]. По отношению к машинам этого класса социологическая информатика выступает как необходимая интегральная основа человеко-машинного интерфейса.
   Социальные процессы современного мира являются более сложными по сравнению с предшествующими историческими формами, более динамичными, более действенными по составу и объему производящих сил. Отсюда необходимость дальнейшего углубления гносеологии исторического материализма, развитие теории и практики социального познания.
   Информационно-гносеологический анализ социальных процессов и социологическая информатика могут рассматриваться в качестве дисциплин, вспомогательных по отношению к информатике социального отражения, позволяющих осуществлять взаимосвязь различных уровней изучения общественных закономерностей и явлений.
   Развитие содержания информационно-гносеологического анализа можно представить в виде схемы развертывания общественного разума:
   I. Через показатели общемирового процесса к формациям и обратно.
   II. К способам накопления и передачи социальной семантической информации – духовной культуре.
   III. К типологии семиозисов – цивилизациям, представляющим информационное и предметное ядро образа жизни социальных общностей.
   IV. Вновь к отбору образце в – культуре.
   Как было неоднократно показано, важную роль в этом гносеологическом процессе выполняют показатели – аналитические и синтетические меры развитости общества, в особенности их ансамбли, дающие характеристику научно-технической, социально-экономической, коммуникативной и социально-культурной развитости общества, отражающие культуру образа жизни индивидов, разнообразие и гибкость их занятий и – шире – всего социального поприща, этих решающих зиждителей исторического богатства, потенциала общества, его действительной жизнеспособности.
   Эти показатели суть символы и итоги нашего времени. Они выражают глубинные потребности человечества как субъекта ноосферы, в равной степени обозначают предпосылки развития через условия его самосохранения. По своему статусу они составляют особую группу экуменических показателей, т. е. показателей общемировых перспектив и условий выживания.
   Экуменические показатели относятся к высшим уровням социального отражения, связанным с институциональными формами построения генеральных образов:
   1. Образом мира, включая историческую информацию.
   2. Образом противостояния опасности, включая определение видов опасности, определение субъектов опасности, составление списков тревожных проблем, соответствующих национальных задач и целей.
   3. Образом будущего, включая футурологические разработки, сценарное моделирование и т. д.
   Таков прогностический смысл исторического опыта социальной культуры.
   Культурный акцент представляется важным с точки зрения прогноза социального развития в предстоящее столетие.
   Как показывает исторический материал, движение основных форм духовной деятельности – научно-технической и гуманитарной соотнесено не только с общим процессом материального производства, но и друг с другом. Достаточно сильное расхождение основных духовных форм деятельности (какими бы причинами это ни вызывалось) приводит к снижению 1) их интенсивности, 2) их качества. Этот разрыв, рано или поздно, начинает проявляться, в том числе как расхождение между уровнем развития производительных сил и характером производственных отношений, не соответствующих этому уровню производительных сил.
   Включение культурной, информационно-гносеологической темы в состав социологических исследований актуально. В реальном жизненном процессе экономика, политика, культура, познание активно взаимодействуют. Чем глубже культурное влияние, тем прочнее база гражданского общества и государства.
   В рамках данной работы мы стремились подчеркнуть положение, в котором говорилось о мировоззренческой, общенаучной, конкретно-социологической важности исследования процессов мышления, процессов, которые в необходимом объеме могут быть раскрыты лишь в сложных междисциплинарных контекстах, в том числе в общественно-цивилизационном, культурном контексте.
   Как свидетельствует наследие И.П. Павлова, И.М. Сеченова, В.М. Бехтерева и в особенности В.И. Вернадского, контексты эти должны быть рассмотрены, в конечном счете, в масштабах природно-космической, ноосферной деятельности всего жизненного сообщества, в котором человек играет важнейшую орудийно-духовную роль.
   Но и этажом ниже, на уровнях «внутримыслительной функциональности» эти процессы не могут быть поняты за рамками деятельности, за рамками обратного воздействия объектов деятельности на их субъектов, принадлежащих к различным формам социальной организации.
   Наиболее проработанной является совокупная орудийно-гносеологическая деятельность общественного человека. Рассмотрение этой деятельности, благодаря ее чрезвычайно продвинутому характеру, представляется многообещающим и в сравнительном аспекте. Достаточно напомнить, что успехи, достигнутые современной наукой в изучении менталитета животных, особенно в области исследования оперирования орудиями и знаками, исследования их образных систем и «целостных языков» и под этим углом зрения – ритуалов, привычек, образа жизни, информационного состава их коллективного и индивидуального опыта, стали возможными лишь на определенной стадии общих разработок этих проблем. К их числу следует отнести открытия в области орудийно-гносеологической, культурно-исторической практики общественного человека.
   Разработки социально-отражательного, информационно-гносеологического плана могут найти специализированное применение в изучении языка – жизненного процесса – естественных и искусственных мыслительных систем, включая различные спектры индивидуального и коллективного плана, т. е. вопросы, входящие в современное ядро диалектики. Одним из шагов на пути к этой цели является разработка концептуального аппарата информатики социального отражения.
   Информатика, указывает А.А. Дородницын, – это наука о преобразовании информации, в самом своем существе базирующаяся на вычислительной технике. Причем под информацией понимается любая совокупность сигналов, воздействий или сведений, которую некоторая система воспринимает от окружающей среды, хранит в себе или направляет в окружающий мир [300 - См.: Дородницын АЛ. Информатика: предмет и задачи // Вестник Академии наук СССР, 1985. № 2. С. 85.]. Информатика существует не сама по себе, но для помощи другим наукам. «Она не занимается изучением или созданием каких-то материальных объектов или природных процессов. Информатика снабжает методами исследований другие предметные области и вполне естественна попытка проанализировать, в каких областях применения информатика обретает в обозримом будущем наибольшие перспективы» [301 - Там же.].
   Исследование, однако, говорит о том, что информатика социального отражения представляет собой особую и относительно самостоятельную область научной и практической деятельности, непосредственно связанную с технологиями общественного разума. Особенности социально-семантической информации по сравнению с несоциальной, общеприродной информацией обусловливают особенности информатики в системе общенаучной методологии, оперирующей понятиями информации, средствами математического моделирования и распознавания образов.
   В процессах социального отражения, включая Универсум, мышление и культуру, моделирование и распознавание образов выступают в преобразованном виде, отличающемся от естественнонаучных образцов. Вместе с тем и для этих преображенных знаково-гносеологических операций остается в силе требование, сформулированное А.А. Дородницыным в виде максимы: «…если качественные факторы имеют противоположное направление действия, то без количественных оценок нельзя предугадать даже «знак результата», то есть направление развития процесса» [302 - Дородницын АЛ. Информатика: предмет и задачи. С. 87.].
   Предложенное исследование ставило своей целью развернуть исторический процесс становления взаимодействия качественных и количественных структур социально-гносеологического отражения, включая разработку категорий и понятий новых предметных областей. Это взаимодействие в содержательном плане развертывается как процесс социального мышления, цивилизационной организованности и культуры.
   Как было показано, по мере усложнения производительных сил, развития информационного производства усложняется характер связей между базисом и надстройкой общества.
   Эти изменения охватывают и систему социального отражения. Под влиянием технологических, экономических и социальных факторов в соотношении видов деятельности происходит сдвиг в сторону техносферы за счет гуманитарной сферы. Вследствие этого сдвига средства социального отражения начинают утрачивать свою личностную, культурно-эмоциональную и философскую выразительность. Во взаимодействиях между базисом и надстройкой назревает противоречие, создаваемое новейшей научно-технической революцией. С одной стороны, общество начинает все более нуждаться в образованных и специализированных кадрах, в создании больших организаций и коллективов со сложной дифференциацией ролей. С другой стороны, вследствие этой сложности возникают условия для отчуждения человека от личностного общественного проявления. Возможность подобного отчуждения – питательная почва для бюрократизма, выступающего как подмена личного отношения отношениями безличными, опосредованными.
   В культурно-информационном и социальном плане имеет место столкновение противоположных тенденций: 1) потребностей в творческом труде и инициативности, 2) препятствий для включения индивидов в общественное творчество.
   У информатики много ролей. Одна из них очевидна – способствовать пониманию общества, содействовать движению этого понимания в научные, культурные и массовые коммуникации, препятствовать тому, чтобы, говоря словами Маркса, выдавать частные интересы за всеобщий интерес. Речь не идет о вопросах, внешних по отношению к информатике. Различительные критерии находятся в ее предмете. От того, как сформулированы они, зависит ее дееспособность.
   Но у информатики есть и другая, не менее важная роль: быть материальной и знаковой связью между различными областями общества, науки и культуры. В определенных условиях, однако, эта роль может трансформироваться в роль надсмотрщика за человеческой деятельностью, включая индивидуальное мышление. Для этого стоит только лишить информатику (компьютерные системы) знаковой защиты: реагирования на запретительные правила.
   По мере исторического развития человек ощущает двойственность изобретений – их освободительную и порабощающую взаимосвязь. Мысль остановить нельзя, но можно уничтожить мышление или поставить его в рамки, при которых его работа окажется равной частичному или полному слабоумию. Подобная диалектика побуждает ныне (через 10–15 лет это побуждение станет неотъемлемой частью борьбы за выживание) рассматривать исторический процесс в качестве непосредственного прогностического материала, в том числе в отношении личного и семейного бытия.
   Общество, занимаясь астрологией, мистикой, гаданиями, всегда испытывало интерес к приложению общей судьбы на судьбу отдельной личности. Можно предвидеть, как возрастает этот интерес в связи с компьютерными возможностями решения критических ситуаций в зависимости от духовных позиций пользователей информацией, а также вследствие заказов на разработку оптимальных стратегий поведения. Интерес к философии и социальной феноменологии истории будет возрастать параллельно техническому могуществу информатики. Но это значит, что будет возрастать и цена ошибок.
   Становление новых ролей информатики сопряжено с философией истории, более конкретно – с философией культуры, поскольку здесь завязываются узлы, развязка которых соотнесена с научным и духовным опытом.
   Английский писатель и философ Олдос Хаксли выдвинул критерий отношения к истории, предлагая рассматривать общественные эпохи с точки зрения «прогресса милосердия». Такая позиция в принципе совпадает с видением социального мира в основных религиозных учениях, философских и художественных школах. Она не совпадает лишь с фактографией, если включать в последнюю данные о технических и социальных формах уничтожения людей во внешних и внутренних войнах, в горнилах гражданских репрессий. Духовно-этическое сознание и социально-политическое развиваются в параллельных плоскостях, пересекающихся в периоды общественных потрясений. Философия истории оказалась нетождественной этике. Более того, множественность этик, связанная с противоречивостью индивидуальных, этнических, групповых, классовых, религиозных, ситуативных, государственных и общекультурных интересов, поставила скептицизм в качестве внутренней нормы самоценности человеческой жизни, духовной свободы и достоинства личности.
   Критерии цивилизационной развитости, предложенные мировой философией, формируют ценностное основание исследований современных процессов социального отражения. Исследования, во всяком случае на данном историческом этапе, должны вестись скорректированно. Такой сплачивающей областью является общественный разум: технологии социального мышления, фундаментальные и прикладные методы анализа социальной семантической информации.
   Социальное мышление не тождественно мышлению индивидов, хотя статистически зависит от него, как зависит оно от типа экономики, образования, семейных и политических институтов, устройства массовых и научных коммуникаций. Здесь свою роль играют так называемые «малые силы» – идеи, образы, побуждения, отдельные личности, находящиеся под влиянием обстоятельств, но подготовляющие (вследствие особого положения и организации) действия крупных сил и движений. Действие «малых сил» реверсивно, т. е. способно одномоментно производить положительную и отрицательную работу, что наглядно проявляется в массовых коммуникациях.
   Вне связи с общественным разумом тема социального отражения не может быть выведена к информатике – современному регулятивному механизму, воплощающему острую борьбу конкретных субъектов мышления, мыслительных форм и стилей. Общественный разум – развивающаяся на почве культуры концентрация социального отражения. В основе общественного разума – индивидуальное и социальное мышление.
   Указанные категории сопряжены с фундаментальным свойством материи – информацией как мерой разнообразия и единства Универсума, синергической правильностью его частей и элементов. Не только отражение, но и мышление как аналитическая форма имманентны материи. Функция мышления – восприятие элементов отражения, их различение, переработка, накопление в качестве элементов семантической информации, обобщение в целостные образы и знаки с целью сохранения и преумножения информации.
   В обществе мышление людей выступает как социальное мышление, развертывающееся в отраслях материальной и духовной деятельности, отношениях и образе жизни общественных индивидов. Оно непосредственно связано с социально-групповой, демографической, образовательной, коммуникативной дифференциацией.
   По отношению к сознанию (по положению информационных характеристик действительности) общественный разум – творящий субъект. Формируя культуру социального отражения, общественный разум входит в ноосферу как ее сохраняющий базис. Народ отличается от толпы культурной связью. Общественный разум не только подлежит этой связи, но и полагает ее.
   Мы не можем игнорировать неудачи в познании мышления как биофизического и психического процесса. Индивидуальный разум должен быть понят в контексте общественного разума, исторических типов цивилизаций и культуры. Здесь история философии, социология, биофизика, психология и физика выступают как естественные и необходимые союзники. Но это одновременно повышает сопротивление адептов предметной ведомственности, чьи «классовые» чувства дают сигнал к немедленной борьбе за отвоевывание привычных позиций.
   Данная ситуация объясняет, почему заявления о междисциплинарности, единстве фундаментальных и прикладных подходов остаются (по крайней мере в гуманитарной сфере) формальными заявлениями.
   Проблемы мышления – отражения – культуры тем ответственнее, что мы не стоим перед закрытой дверью. Дверь открыта. На тысячелетия раньше проблемы всеаспектного разума были поставлены в древневосточных религиях и философии. Игнорирование этого опыта пользы науке не принесло. Во всяком случае вопрос о статусе искусственного интеллекта, опирающегося на мощный сенсорный аппарат, онтологическую информацию, включая информацию о собственном происхождении и устройстве, требует осмысления.
   Постановка вопросов об общественном разуме позволяет решать ряд промежуточных проблем, но промежуточных по отношению к мышлению, разуму, жизни. В определенном смысле история мира есть история мышления. Без мышления история остается замкнутой в себе.
   До XX века внеиндивидуальный разум рассматривался преимущественно как божественность или как философская категория. В эпоху всеобъемлющих сетей искусственного интеллекта тема эта получает новые решения. Основанный на информационных и компьютерных технологиях общественный разум образует новую историческую область материальной, духовной и социальной практики. Именно эта область полагает в центр социального отражения информатику – особую научно-техническую и гуманитарную деятельность.
   Домашние терминалы, соединенные в мировую сверхкомпьютерную сеть – не представляют ли они обновленную инфраструктуру по отношению к индивидуальным нейронным цепям?
   Современное социальное мышление – процесс, невиданный по демократизму и духовности, так как индивиду предоставляется реальное право на гениальность: возможность выразить свой генотип, опираясь на мировую совокупность фактов, теорий, ассоциаций и образов.
   Процесс этот еще только выходит за рамки тенденций. Чтобы сделать процесс необратимым, нужна предварительная работа. Эта книга – исследование этапов работы.
   Очевидно, что данное исследование затрагивает жизненные интересы кругов, привыкших рассматривать интеллектуальную деятельность в качестве предпосылки и привилегии властвования. Здесь мы приходим к проблеме организации науки как культурного института.
   Демократизация и гласность в науке связаны прежде всего с устранением препятствий в получении, обработке, хранении и передаче информации. Проблемы эти концентрируются в немалой мере в личности исследователя, его мыслительной дееспособности. Демократизм в научных коллективах – не просто выборность кадров. Это в первую очередь создание условий для открытого сравнения результатов с целью отбора и поощрения опыта. Отбор образцов деятельности, равно как и самих исследователей, может осуществляться лишь вследствие радикального изменения научно-организационного стиля.
   Общественная опасность «малых отрицательных сил» ныне очевидна. Эта опасность неразличения: замкнуто-корпоративного, коллективного, группового, личного и общественного. В науке и культуре такое неразличение отзывается множественными закупорками жизнеобеспечения.
   Время крупных отрицательных фигур проходит. Но их деятельность не исчезает бесследно. Она растворяется, становится безликой, подобно песку, брошенному в механизм. Тогда в ход идут мелкие и мельчайшие носители проти-воразума.
   Разрушение Бэровского фонда Академии наук показывает, как опасно прямолинейно понимать метафору М. Булгакова о несгораемости рукописей. Жизнь рукописей эфемерна. Она сокращается различными способами, в том числе «грызущей критикой». Задача общественного разума – восстановить культурное основание критики, включить в ее обиход достоинство и динамизм научной мысли.
   Укреплению позиций индивидуального и общественного разума противостоит бюрократизм, использующий утилитарность мышления против его внутреннего совершенства и внешнего оправдания. Бюрократическое извращение культуры мышления – угроза выживанию человечества. Угроза тем существеннее, что общество (как в ситуациях со СПИДом и озонной защитой) реагирует на возникшую опасность с опозданием. Будем надеяться, что время не упущено окончательно.
   Поле информатики перестает быть ничейным. Оно превращается в арену борьбы. Опыт Пифагора, Дж. Бруно, Галилея, Вавилова учит, что борьба «светлых и темных сил» (в терминах древнекитайской философии) составляет социальное содержание становления гуманистического бытия. Общественный разум – это способность индивидуального разума раздвигать свою память, комбинаторику, ассоциативность до всеобщего богатства особохранимой и обрабатываемой информации. Общественный разум есть то, чего не было в человечестве, но что предчувствовалось его гениями.
   Ведущая роль в историческом прорыве принадлежит тем, кто связывал прогресс истории с прогрессом общественной самоорганизации, сочетающей разнообразие индивидов с развитием способностей видеть себя и других субъектами космического Универсума, знать языки Универсума, учиться распознавать образы и символы социального отражения, взаимообращать материальные и духовные предметы.
   Таковы новые контексты категорий социального отражения, информатики и общественного разума, формирующие новую предметную сферу – информатику социального отражения. Здесь в равной степени сходятся фундаментальные и прикладные интересы общества.
   Информатика социального отражения – повседневность, обретающая свой философский характер. В условиях планетарного выживания эта повседневность должна быть разумной, хотя бы в отношении собственных гносеологических и технических средств.
   Программа преобразования духовных, политических и экономических основ общества требует столь же коренного преобразования научно-информационного потенциала, всей практики социального отражения.
   Устранение препятствий в распоряжении информацией – задача народа, его научных, политических и духовных организаций. Таков главный вывод, подаваемый информатикой социального отражения. Этот вывод – девиз обновления на базе всеобщего раскрытия высших способностей индивидов и общества. Вместе с тем это задача духовных вождей. Истина не всегда прямое следствие демократии – достаточно вспомнить судьбу Сократа.
   Для того чтобы демократия стала истинной, она должна совпадать с культурой. Но для этого, прежде всего, необходимо восстановить изнутри общества авторитет праведников.
   Возрождение, в смысле доверия к философии и духовности, может последовать только оттуда. Такое доверие в новую эпоху может быть лишь всеобщим доверием, когда каждый, опираясь на информатику, будет располагать мировым гносеологическим богатством, особой ответственностью и свободой выбора.
   Мировое сотрудничество открывает новые сферы деятельности. В их ряду создание самообучающихся комплексов искусственного интеллекта, в основе которых концентрированно технологий общественного разума, восприятие «внешнего мира» через внутренний мир информации, в том числе посредством восприятия психики человека, получения принципиально новых неаприорных гносеологических результатов. Получение таких результатов не есть стихийный процесс. Теория общественного разума, в том числе развиваемая на страницах данной книги, направлена к сокращению цены ошибок. Именно это представляется теперь главным.
   В последние годы в информатике происходят активные изменения. Информатика сосредоточивается: 1) на повышении производительности вычислительной техники – создании суперкомпьютеров, 2) на качественном усовершенствовании смысловой обработки информации. Это направление, получившее именование «второй волны», связано с экспертными системами, информационными объектами, представляющими человеческие знания. Продвижение на этом пути откроет новые области взаимодействия естественного и искусственного интеллекта, имея в виду не только творческий потенциал экспертов, но и «психологию» самих компьютеров, принципиальное повышение качества поиска и обработки информации.
   Техника и технология XXI века, присутствие которых ощущается в отдельных образцах, предполагают обновление интеллектуальной культуры современного общества на основе исторического самосознания, духовности, обращенности к будущему ноосферы.
   Информатика социального отражения представляет фундаментальную теорию общественного разума. Теория эта, как упорядоченное осмысление внутренних способов социального отражения, делает первые шаги. Начальные пункты этого движения совпадают с экскурсом в историческую организацию общественного разума.
   В условиях многообразия общества эти исследования имеют первостепенную важность. Их разработка связана с типологиями социальной культуры. Но для решения этих задач нужна реальная творческая обстановка в самой общественной науке. Социальные решения зависят не только от познания; но и от воли, целеустремленности людей. Воля должна воспитываться в согласии с общественным разумом. Лишь тогда разнообразие генотипов, талантов, интересов будет претворять действительно ценное в культуру самосохранения и возвышения общества, которая не может действовать за рамками разнообразия духовного опыта.
   Когда текст находился в наборе, я познакомился с книгой Шеридана Тацуно «Стратегия – технополисы» (М., Прогресс, 1989), в которой развивается мысль: информация и чувство будущего – основа цивилизаций XXI века. Переход к новому типу цивилизации начался уже сейчас.
   Как и в античной Греции, этот путь вновь пролагается через полисы – технополисы: новые формы организации духовно-умственной, инновационно-технологической деятельности. В Японии к концу текущего столетия будет создано 19 таких центров.
   Цель технополисов – подготовка максимально благоприятных возможностей для перехода от копирования к инновациям, творчеству, поощрению перспективных, новаторских исследований.
   В 1989 г. Московское Творческое объединение «Игра-техника» выдвинуло проект Космополиса «Острова будущего», в основу которого положена аналогичная идея (см.: Советский физик. 1989. 13 ноября; Правда, 1990, 3 января.).
   Такое совпадение указывает на то, что движение к новым цивилизационным формам из лабораторных стен выходит в социальную жизнь и как реальность мирового сообщества, и как его практическая перспектива.
   Стратегия космополисов – современная форма культурно-цивилизационного воздействия на отношения человека с технико-экономическим, социальным и природным окружением. Особенность стратегии заключена в конструктивном преодолении факторов стихийного давления на среду обитания человека, причем стратегия эта включает культуру в основание масштабных действий по развитию конкретных территорий и осуществляется на базе международного опыта и сотрудничества.
   Сотрудничество на почве культуры приобретает новые фундаментальные и прикладные аспекты.
   Общества развиваются неравномерно. Эта неравномерность может быть рассмотрена с нескольких точек зрения: территория, экономика, ресурсы, население, наука, культура, экология. Ни одно из обществ не может осуществлять развитие по всем направлениям одновременно. Развитие ведется по избранным направлениям путем сосредоточения сил и средств на решающих участках. В территориальном плане данная модель хорошо известна: центральная опорная система – инфраструктура – коммуникации – периферийные концентры – культурная среда. Указанная суперсистема является общей моделью окультурации территорий.
   В настоящее время становится все более ясным, что концентрация научнокультурных усилий не может поддерживаться одними лишь архитектурными и экологическими базами. Опыт «академгородков» в нашей стране и за рубежом свидетельствует в пользу новых социальных способов раскрытия духовно-умственного потенциала общества, его общественного разума. Эти способы направлены на создание национальной сети опорных центров творческих технологий. Центры творческих технологий представляют собой городские формирования полисного типа, персонал которых (население) состоит из разработчиков наукоемких и культуроемких технологий. Во всяком случае, так строится сеть технополисов в США, Японии, ФРГ, Англии. Вернее, таковы планы построения подобной сети с последующим превращением отдельных полисных звеньев в объединенную информационно-технологическую сеть новой компьютерной и космической культуры.
   В технополисах американо-японского и западноевропейского типа вопрос об эффекте коллективно-индивидуального прорыва к новым знаниям, новым стилям научной и производственной деятельности еще не ставится. Игропарки и технополисы пока что в указанных проектах разъединены, а следовательно, чувственно-культурно разъединены образные структуры старших и младших поколений. Космополис «Острова будущего» открыто ставит вопрос о единстве технополиса и игропарка, игровых, обучающих и деятельностных технологий, художественно-игрового зрелища и лабораторий в рамках новой культурноумственной резонансной структуры.
   Максимизация творческих функций космополиса может состояться лишь при определенных условиях: 1) культурные усилия должны иметь обучающий характер; 2) зрелищность должна стать важнейшей основой опорной системы, так как зрелищность обеспечивает в конечном счете те ситуации игрового общения и праздника, которые могут стимулировать умственное вдохновение
   в масштабах обширной территории, подготовленной в научном, культурном и социальном отношениях.
   В странах с развитой сервисной инфраструктурой, коммерческими и полисно-демократическими традициями (хотя бы на муниципальном уровне) формировать полисную сеть легче, чем у нас. Но в одном отношении есть преимущество и у нашей стороны: историческое понимание мировой культуры, семиотическая оснащенность ее толкования.
   Возникновение и резонансное усиление творческого импульса в опорной системе космополиса возможно вследствие ее предметно-дисциплинарного разнообразия, независимости, взаимного непоглащения «гениев», их сосредоточенности на высоких стандартах самопроявления, последовательного осуществления свободы творчества, коренной заинтересованности в поддержании и развитии общего творческого состояния.
   Один из теоретиков науки говорил: «Нет ничего практичней хорошей теории». Данное замечание может быть отнесено ко всей образной сфере. От Платона, Жюль Верна, Циолковского, современных фантастов мы принимаем мир космической жизни в нашу собственную повседневную жизнь и деятельность. «Всего лишь один небольшой шаг человека, но какой огромный шаг в истории человечества» – эти слова Нейла Армстронга отражают слияние эйдетической и практической жизнедеятельности и служат отправной точкой для нового отношения к социокультурному развитию, которое должно приводить к созданию обучающих территорий. Ни школа сама по себе, ни семья, ни производство, ни учреждения, но их целостность, соединяющая природу, ландшафты, историю с природой самого человека, его эволюционно-космической, чувственной, философской и деятельностной сущностью.
   Территория как природно-духовный комплекс, воплощение экологической этики, новейших информационных технологий, позволяющих сочетать труд и игру в празднике разума – таковы обучающие территории в гармонии средств и целей.
   Космополис служит развитию представлений о единстве социального времени: прошлого, настоящего и будущего, о сущностной роли культуры в становлении и развитии цивилизации.
   В космополисе «Острова будущего» открывается возможность микромоделирования новых технологий, освоения космоса, новых энергий, раскрытия психофизического потенциала человека, предметного воплощения идей Циолковского, Тейяра де Шардена, Вернадского, новых информационных связей с исторической средой, растительным и животным мирами, новых форм пространственного и духовного общения.
   Как открытая система космополис «Острова будущего» дает возможность завязывать многосторонние связи с аналогичными системами и структурами, принадлежащими различным цивилизациям современного сообщества.
   Космополис – это новое основание умственно-духовной, материальной и физической культуры, базирующееся на новых интегральных и симбиотических основаниях. Результат – создание опорной цивилизационной системы мирового уровня.
   Начинаясь в отдельных точках общества, окультурация расширяет свои опорные системы вглубь и вширь, создает по существу вихревую концентрацию культурного импульса. В планетарной (грядущей многопланетной) системе земно-космической цивилизации такой культурный импульс способствует переходу биогеноценозной эволюции хомо сапиенса на новую ступень самоорганизации.
   Читатель может, конечно, задаться вопросом – уместен ли такой проект у нас, вовлеченных в напряженную борьбу за элементарные ресурсы выживания? Уместен. Человек не может жить только сегодняшним днем. Должна быть социальная и духовная перспектива. Текущие трудности не должны препятствовать поиску путей их цивилизованного преодоления.
   В заключение укажем на важнейшие проекты, открытые для широкого научного, в том числе международного сотрудничества.

   1. Проект «ЦИВИЛИЗАЦИЯ».
   Разработка глобальной компьютерной модели «Цивилизация», ставящей цель построить программную альтернативу прогнозам Шпенглера – «Закат Европы», «Пределам роста» группы Медоуза. Проект «Цивилизация» формирует задачу интеграции социальной семиотики, классической культурологии и футурологии, глобальной экологии, ноосферных исследований, имея в виду создание информационно-аналитической базы для рассмотрения новых реальностей космической культуры и цивилизации. Подготовка интегральных прогностических моделей тем необходимее, что уже в первой половине XXI века начнется активный этап дивергенции цивилизации в рамках единого и в то же время автохтонного комплекса: Земля – Луна – Марс – Венера – межпланетные поселения.

   2. Проект «МИРОВОЕ ЗЛО И ОБЩЕСТВЕННОЕ БЛАГО». Генезис зла: отторжение личности от культуры на всех уровнях общества: индивид/индивид, семья, организации/коллективы, государство. Зло как историческая категория, пограничная и симметричная категории благо. Программы, средства и задачи социально-экологического выживания. Факторы направленного разрушения этики, умственной культуры и психики посредством массово-информационных и психофизических манипуляций с человеческой волей, разумом и политикой.

   3. Проект «ДЕМИУРГ».
   Проект «Демиург» связан с созданием компьютерных экспертных систем нового типа. Проект ставит целью развитие партнерских отношений между человеком – историко-биологическим, социокультурным субъектом и социокультурными системами, отличающимися по базовому конструкционному материалу. Обучение компьютера человеком и обучение человека компьютером есть новоцивилизационная задача.
   На этой ступени компьютерный субъект будет последовательно превращаться в субъекта земной цивилизации, обладающего небиологической структурой. Такой партнер способен создать в будущем новую симбиотическую форму познания-деятельности.
   Указанная тенденция в развитии отношений человек – техника-природа – общество по закону усложнения информационных и семиотических систем является неотклонимой. Новые основания общественного разума откроют реальную возможность выхода к внеземным цивилизациям хотя бы на уровне интерактивных моделей действительного нового мира, включая модели выживаемости разума в жесткой радиационной, гравитационной и скоростной среде.
   В ближайшие десятилетия компьютерные поколения типа «Демиург» добьются прорыва в семантическом быстродействии обработки информации, информационном поиске и концептуализации, развитии новой приборной среды.

   4. Проект «ЧЕЛОВЕК-ТЕХНИКА-ПРИРОДА-ОБЩЕСТВО». Проект исследует влияние фундаментальных нововведений в области естественных, гуманитарных наук, философии, религии и искусства в их отношении к ноосферному самопроявлению человека: менталитет и интуиция, энергоинформационные обмены, взаимодействие онтологических и прогностических образов, мыслящий Универсум, космическая сущность человека, ритмологические циклы, прикладные аспекты пространственно-временных и энергоинформационных отношений, универсальные контексты жизни и разума, гениальное общество как единство этико-эстетического и социального разнообразия.

   5. Проект «ИГРОЛОГИЯ».
   Разработки игровых технологий и игр, в особенности компьютерных, связанных 1) с образно предметным раскрытием взаимодействия фундаментальной и ситуативной этики («закон кармы») и 2) прогностическими обучающими технологиями – история гадательно-мантических технологий, формирование нового комментария к древнекитайскому прогностическому канону «Ицзинь» (Книга перемен), содержательный анализ пророческой, утопической, научно-фантастической литературы, создание конкретных обучающих программ для детей: «Космический контакт», «Внеземные цивилизации», «Познаваемое и неопознанное».
   Выдвигаемые Институтом будущего проекты преследуют практическую цель – активизировать необходимую работу подведения культурно-цивилизационных итогов XX века, разработки прогноза на XXI столетие, формирования концептуальной базы прогноза грядущего тысячелетия.
   Соединение исторической и прогностической информации создает предпосылки для организации Международного культурно-исторического комплекса, постоянно действующей всемирной выставки – «Третье тысячелетие: цивилизация и сотрудничество».
   В комплекс органически включены детский игропарк («Космопорт», «Дис-нейлэнд», «становление ноосферы», фольклорные и философские сюжеты), Деловой центр. Международная академия наук и искусств, рекреационные объекты. Центр фундаментальной и экспериментальной информации.
   Находясь в непрерывных отношениях с главными информационными хранилищами Центр фундаментальной и экспериментальной информации выступает как учреждение нового типа, направленное на создание территориальной высокоструктурной информационной среды, необходимой для обучения, творчества и развития в условиях космической цивилизации.
   Таковы некоторые прикладные следствия, вытекающие из общетеоретической разработки информатики социального отражения, информационных и социальных оснований общественного разума.

I. Библиография

Основоположники марксизма-ленинизма

Маркс　К., Энгельс　Ф. Соч. 2-е изд.
Ленин　В.И. Полн. собр. соч.

Социально-исторический процесс. Семиотика. Философия

   Алпатов　М.А. Русская историческая мысль и　Западная Европа в　XII–XVII　вв. М., 1973.476 с.
   Алпатов　М.А. Русская историческая мысль в　Западной Европе: XVII　– первая четверть XVIII　века. М., 1976. 455 с.
   Аристотель. Политика. М., 1911. 465 с.
   Бэкон　Ф. Новый органон. М., 1938. 241 с.
   Гегель. Философия истории. Соч.: В　14-ти т. М.-Л., 1935. Т. 8. 470 с.
   Гердер　И.Г. Идеи к　философии истории человечества. М., 1977. 703 с.
   Гоббс　Т. Избранные сочинения. М.-Л., 1926. 276 с.
   Кант　И. Вопрос о　том, стареет　ли Земля с　физической точки зрения. Соч.: в　6 т. М., 1963. Т. 1. С. 95–114.
   Клибанов　А.И. Народная социальная утопия и　Россия. М., 1978. 342 с.
   Лейбниц　Г. Новые опыты о　человеческом разуме. М.-Л., 1936. 484 с.
   Локк　Дж. Избранные произведения: В　2 т. М., 1960. Т. 1. 734 с.
   Морелли. Кодекс природы или　истинный дух ее законов. Л., 1921. 116 с.
   Платон. Сочинения: В　3 т. М., 1971. Т. 2. 611 с.
   Троицкий　С.М. Русский абсолютизм и　дворянство в　XVII　в. М., 1974. 395 с.
   Шефтсбери. Эстетические опыты. М., 1975. 543 с.

Информация, социальная информация, информатика

   Афанасьев　В.Г. Социальная информация и　управление обществом. М., 1975. 408 с.
   Афанасьев　В.Г., Урсул　А.Д. Социальная информация: Некоторые методы, аспекты // Вопросы философии. 1974. № 10.
   Бауэр　Ф., Гооз　Г. Информатика. М., 1976. 484 с.
   Боулдинг　К. Общая теория систем　– скелет науки // Исследования по　общей теории систем. М., 1969.
   Бриллюэн　Л. Научная неопределенность и　информация. М., 1966. 271 с.
   Винер　Н. Кибернетика, или　управление и　связь в　животном и　машине. М., 1968. 215 с.
   Винер　Н. Кибернетика и　общество. М., 1958. 200 с.
   Земан　И. Познание и　информация. М., 1966. 254 с.
   Каныгин　Ю.М. Экономика и　организация машинной информатики. Киев, 1984. 159 с.
   Карнап　Р. Значение и　необходимость. М., 1959. 382 с.
   Колмогоров　А.Н. Три подхода к　определению понятия «количество информации» (Проблемы передачи информации). М., 1965. Т. 1. Вып. 1. С. 3–11.
   Михалевич　B.C., Каныгин　Ю.М., Гриценко　В.И. Информатика: общие понятия. Киев, 1983. 43 с.
   Михайлов　А.И., Черный　А.И., Гиляровский　Р.С. Научные коммуникации и　информатика. М., 1976. 435 с.
   Полетаев　И.А. Сигнал: О　некоторых понятиях кибернетики. М., 1958. 404 с.
   Полетаев　И.А. К　определению понятия информации: Семантический аспект. Об　информации по　смыслу//Исследования по　кибернетике. М., 1970. С.　211–239.
   Рейзема　Я.В. Информационный анализ социальных процессов (Проблемы социологической информатики). М., 1982. 199 с.
   Сифоров　В.И. Информатика и　ее взаимодействие с　философией и　другими науками // Философские науки. 1984. № 2. С. 34–42.
   Урсул　А.Д. Отражение и　информация. М., 1973. 231 с.
   Урсул　А.Д. Природа информации. М., 1968. 286 с.
   Урсул　А.Д. Информация. М., 1971. 294 с.
   Харкевич　А.А. О　ценности информации // Проблемы кибернетики. М., 1970. Вып. 4.
   Черри　К. Человек и　информация. М., 1972. 368 с.
   Шеннон　К. Работы по　теории информации и　кибернетики. М., 1963. 829 с.
   Шрейдер　Ю.А. О　семантических аспектах теории информации // Информация и　кибернетика. М.,1967.
   Эшби　Р. Введение в　кибернетику. М., 1959. 432 с.

Социально-информационные процессы, статистика, социология

   Аргутинский-Долгоруков　A.M. Борчалинский уезд в　экономическом и　коммерческом отношениях. Тифлис, 1897. 323 с.
   Арсеньев　К. Начертание статистики Российского государства. 2 части. СПб., 1818–1919. Ч. 1. 245 с. Ч. 2. 286 с.
   Гейм　И. Опыт начертания статистики главнейших государств по　нынешнему их　состоянию. СПб., 1821. 465 с.
   Герман　К. Всеобщая теория статистики для　обучения сей науке. СПб., 1809. 107 с.
   Журавский　Д.П. Об　источниках и　употреблении статистических сведений. М., 1946. 119 с.
   Кашкаров　М. Статистический очерк хозяйственного и　имущественного положения крестьян Орловско-Тульской губернии. СПб., 1902. 84 с.
   Кириллов　И.К. Цветущее состояние Всероссийского государства (1727). М., 1977. 443 с.
   Майминас　Е.К. Процессы планирования в　экономике: информационные аспекты. М., 1971. 347 с.
   Маслов　П.П. Статистика в　социологии. М., 1971. 248 с.
   Массовая информация в　советском промышленном городе. М., 1980. 446 с.
   Ободовский　А. Теория статистики в　настоящем состоянии, с　присовокуплением краткой истории статистики. СПб., 1839. 122 с.
   Порошин　В. Критические исследования об　основаниях статистики. СПб., 1838. 52 с.
   Птуха　М.В. Очерки по　истории статистики XVII–XVIII　веков. ОГИЗ, 1945. 352 с.
   Птуха　М.В. Очерки по　истории статистики в　СССР М., 1959. Т. 1–2. 476 с.
   Птуха　М.В. Д.П. Журавский: Жизнь, труды, статистическая деятельность. М., 1951.123 с.
   Рябушкин　Т.В. Теория и　методы экономической статистики. М., 1977. 511с.
   Суслов　И.П. Теория статистических показателей. М., 1975. 264 с.
   Свасьян　К.А. Проблема символа в　современной философии. М., 1980. 224 с.
   Саганенко　Г.И. Социологическая информация. Л., 1979. 142 с.
   Чупров　А.А. Очерки по　истории статистики. СПб., 1910. 443 с.
   Чупров　А.А. Теория статистики и　статистика народонаселения. СПб., 1899. 408　с.

Мышление, гносеология, информация

   Бирюков　Б.В. Кибернетика и　методология науки. М., 1974. 414 с.
   Ветров　А., Горский　Д., Резников　Л. Знак // Философская энциклопедия. М., 1962. Т. 2. С. 177–181.
   Войшвилло　Е.К. Понятие. М., 1967. 286 с.
   Горский　Д.П. Определение. М., 1974. 311 с.
   Гришкин　И.И. Информационные модели познания: Логико-гносеологичеокий аспект. Автореферат докт. дисс. Л., 1981. 38 с.
   Копнин　П.В. Диалектика, логика, наука. М., 1973. 464 с.
   Копнин　П.В. Гносеологические и　логические основы науки. М., 1974. 586 с.
   Копнин　П.В. Диалектика как　логика и　теория познания. М., 1974. 568 с.
   Коршунов　A.M., Мантатов　В.В. Теория отражения и　эвристическая роль знаков. М., 1974. 214 с.
   Лекторский　В.А. Проблема субъекта и　объекта в　классической и　буржуазной философии. М., 1965. 122 с.
   Ильенков　Э.В. Диалектическая логика. Очерки истории и　теории. М., 1970. 271с.
   Исследование мышления в　советской психологии. М., 1966. 476 с.
   Карнап　Р. Значение и　необходимость. Исследование по　семантической и　модальной логике. М., 1959. 382 с.
   Кузьмин　В.П. Принцип системности в　теории и　методологии К.　Маркса. М., 1976. 247 с.
   Мамардашвили　М.К. Формы и　содержание мышления. М., 1962. 191с.
   Моисеев　Н.Н. Человек, среда, общество: Проблемы формализованного описания. М., 1982. 240 с.
   Павлов　Т. Информация, отражение, творчество. М., 1967. 102 с.
   Резников　Л.О. Гносеологические вопросы семиотики. Л., 1964. 304 с.
   Рейтман　У.Р. Познание и　мышление. М., 1968. 400 с. 1968. 400 с.
   Спиркин　А.Г. Сознание и　самосознание. М., 1972. 303 с.
   Степанов　Ю.С. Семиотика. М., 1971. 167 с.
   Тюхтин　В.С. Отражение, системы, кибернетика. М., 1972. 256 с.
   Урсул　А.Д. Отражение и　информация. М., 1973. 231 с.
   Федосеев　П.Н. Философия и　научное познание. М., 1983. 464 с.
   Цонев　В. Информация и　отражение. София, 1977. 129 с.
   Швырев　B.C. Научное познание как　деятельность. М., 1984. 232 с.
   Якушин　В.В. Слово, понятие, информация: Гносеологические вопросы разработки информационных систем. М., 1975. 296 с.

Информация, мышление, культура

   Аверинцев　С.С. Поэтика ранневизантийской литературы. М., 1977. 320 с.
   Артановский　С.Н. Современная зарубежная философская мысль и　проблемы этнокультурных исследований // Этнологические исследования за　рубежом. М., 1972. С. 77–104.
   Боткин　Л.М. Итальянские гуманисты: стиль мышления, стиль жизни. М., 1978. 199 с.
   Бахтин　М.М. Творчество Франсуа Рабле и　народная культура средневековья и　Ренессанса. М., 1965. 527 с.
   Бахтин　М.М. Проблемы поэтики Достоевского. М., 1979. 318 с.
   Бахтин　М.М. Вопросы литературы и　эстетики. М., 1965. 502 с.
   Библер　B.C. Мышление как　творчество: Введение в　логику мысленного диалога. М., 1975. 399 с.
   Блауберг　В.Н., Юдин　Э.Г. Становление и　сущность системного подхода. М., 1973. 270 с.
   Бурлацкий　Ф.М. Новое мышление. М., 1988. 333 с.
   Вернадский　В.И. Размышление натуралиста: Научная мысль как　планетное явление. М., 1977. 191 с.
   Вернадский　В.И. Избранные труды по　истории науки. М., 1981. 359 с.
   Виноградов　В.А. Общественные науки и　информация. М., 1978. 263 с.
   Виноградов　В.В. Исследования по　русской грамматике. Избр. труды. М., 1975. 559 с.
   Виноградов　В.В. Из　истории изучения русского синтаксиса. М., 1958. 395 с.
   Волков　А.А. Грамматология. М., 1982. 175 с.
   Волков　А.Г. Об　актуальных проблемах средств массового воздействия (СМВ) и　средств массовых коммуникаций (СМК) // Предмет семиотики М..1975.
   Волков　А.Г. Язык как　система знаков. М., 1966. 87 с.
   Выготский　Л.С. Мышление и　речь. М., 1934. 324 с.
   Голенищев-Кутузов　И.Н. Романские литературы. М., 1975. 531 с.
   Гуревич　А.Я. Проблемы средневековой народной культуры. М., 1981. 359 с.
   Давыдов　Ю.Н. Искусство как　социологический феномен: К　характеристике эстетико-политических взглядов Платона и　Аристотеля. М., 1968. 285 с.
   Зворыкин　А.А. Определение культуры и　место материальной культуры в　общей культуре. М., 1964.
   Иванов　В.В., Топоров　В.Н. Славянские языковые моделирующие семиотические системы: Древний период. М., 1965. 246 с.
   Конрад　Н.И. Избранные произведения. История. М., 1974. 471 с.
   Культура в　общественной системе социализма. М., 1984. 219 с.
   Лурия　А.Р. Об　историческом развитии познавательных процессов. М., 1974. 172 с.
   Леонтьев　А.Н. Деятельность, сознание, личность. М., 1975. 304 с.
   Лихачев　Д.С. Поэтика древнерусской литературы. М., 1979. 372 с.
   Лосев　А.Ф. Проблема символа и　реалистическое искусство. М., 1976. 367 с.
   Лосев　А.Ф. История античной эстетики: В　6 т. М., 1963–1980.
   Лотман　Ю.М. Статьи по　типологии культуры. Тарту, 1970. 106 с.
   Люблинский　B.C. Книга в　истории человеческого общества. М., 1972. 327 с.
   Майоров　Г.Г. Формирование средневековой философии. М., 1979. 431 с.
   Мамардашвили　М.К. Анализ сознания в　работах Маркса // Вопросы философии. 1968. № 6.
   Маркарян　Э.С. Теория культуры и　современная наука. М., 1983. 284 с.
   Маркарян　Э.С. О　генезисе человеческой деятельности и　культуры. Ереван. 1973. 146 с.
   Налимов　В.В., Мульченко　З.Н. Наукометрия: Изучение развития науки как информационного процесса. М., 1969. 192 с.
   Мегрелидзе　К.Р. Основные проблемы социологии мышления. Тбилиси. 1973. 438 с.
   По　Э. Философия творчества. Собр. соч. В　2 т. М., 1913. Т. 2. 342 с.
   Потебня　А.А. Мысль и　язык. Харьков, 1913. 225 с.
   Потебня　А.А. Эстетика и　поэтика. М., 1976. 614 с.
   Рождественский　Ю.В. Введение в　общую филологию. М., 1979. 224 с.
   Рубинштейн　С.А. Проблемы общей психологии. М., 1973. 423 с.
   Рубинштейн　С.Л. О　мышлении и　путях его исследования. М., 1958. 147 с.
   Хабаров　И.А. Философские проблемы семиотики. М., 1979. 159 с.
   Шрейдер　Ю.А. Ритуальное поведение и　формы косвенного целеполагания // Психологические механизмы регуляции социального поведения. М., 1979. С.　103–127.
   Шрейдер　Ю.А. Автоматизация каталогов и　библиография // Советская библиография. 1986. № 2. С. 12–14.
   Шуцкий　Ю.К. Китайская классическая «Книга перемен». М., 1960. 424 с.

Информационные процессы и　информационные системы

   Андрианова　Т.В. Методологические проблемы организации информации в　области общественных наук: На　примере англо-американской социологии. М., 1980.
   Арутюнян　Л.А. Социалистический образ жизни: методологические проблемы социологического изучения. Ереван, 1985.
   Ахлибинский　Б.В. Информация и　система. Л., 1969. С. 211.
   Белоногов　Г.Г., Новоселов　А.П.
   Автоматизация процессов накопления поиска и　обобщения информации. М., 1979. 256 с.
   Ващекин　Н.П. Информация, деятельность, мировоззрение. Тула, 1983. 144　с.
   Вешекин　Н.П. Научно-информационная деятельность: Философско-методологические проблемы. М., 1984.
   Вишнякова　Г.В. Информационный потенциал США в　сфере науки и　техники: Научно-аналитический обзор. М., 1983. 76 с.
   Журавлев　Г.Т. Социальная информация и　управление идеологическими провесами. М. 1973. 159 с.
   Котов　Р.Г., Якушин　Б.В. Языки информационных систем. М., 1979. 301 с.
   Кремянский　В.И. Методологические проблемы системного подхода к　информации. М., 1977. 288 с.
   Кулагин　А.С. Информационные анализирующие системы в　коммунистической пропаганде. М., 1980. 228 с.
   Мидоу　Ч. Анализ информационных систем. М., 1977. 400 с.
   Молчанов　В.И. Социальная информация и　управление предприятием. М., 1977.
   Моль　А. Теория информации и　эстетическое восприятие. М., 1966. 351 с.
   Муранивский　Т.В. Роль информационных процессов в　социальном управлении производственными коллективами. М., 1987.
   Московин　В.А. Информационные языки. М., 1971. 144 с.
   Семиологические основы информатики. Минск, 1974. 192 с.
   Первин　Ю.А., Щевякова　Т.К. Динамические информационные системы на предприятии. М., 1975. 232 с.
   Пляцидевский　И.А. Информационные системы в　технике и　экономике. М., 1966. 175 с.
   Развитие науки и　проблем информации. М., 1980. 400 с.
   Чачко　А.Г. Производство　– язык　– человек: Пробл. отображение информ. М., 1977. 111 с.
   Черняк　Ю.И. Информация и　управление. М., 1974. 184 с.

Современные зарубежные источники

   I. Общие источники
   Andrews Frank　М., Witney Stephen　В. Social indicators of wellbeing: American’s perception of life quality. N.　Y.-L., 1976. 455 p.
   Boulding　K. The Image. L., 1961. 175 p.
   Carley Michael. Social measurement and social indicators. L., 1981. 195 p.
   Chamberlian　K. Cultural differences, values and perceived Quality of life. SS. 83/Conf/CS/14,2. Paris. October 1982. 66 p.
   Cohen Wilbur. Social indicators: Statistics for public policy // The American Statistician. Vol. 22. October, 1968. P. 14–16.
   Development of indicators for monitoring progress towards health for all by year 2000. Geneva, 1981. 91 p.
   The Economics of information and uncertainty. Chicago, 1982. 324 p.
   Edwards Edwyn. Information transmission. An information guide to the application of the theory of information to human sciences. L., 1964. 134 p.
   Etziony Amitai. Indicators of capacities for societal guidance // The Annals of American Academy of Political and Social Science. Vol. 388. March, 1970. P. 25–34.
   Fox, Karl August. Social indicators and social theory. Elements of operational system., N.　Y. 1974. 328 p.
   Forrester　J. Collected papers. Cambridge (Mass.), 1975. 284 p.
   McLuhan М. The Gutenberg Galaxy; the making of typographic man. Toronto, 1962. 294 р.
   Meadows　D.H., … The Limits to Growth. N.Y. 1972. 205 p.
   Mukherjee　R. The Second Study of Quality of Life in India. SS. 83/Conf./CS/, 13, 14. Paris, February, 1983. 146 p.
   National Information Policy: Report to The President of the USA. Wash., 1976. 82 p.
   The OECD Hst of Social indicators. P., 1982. 124 p.
   Pratt, Gordon and Hatvey, Susan. Information Economics. Costs and prices of machine-readable-information in Europe. L., 1976. 155 p.
   The Quality of Life in European cities. Pittsburgh, 1974. 116 p.
   The Quality of Life of assessment and measurement. P., UNESKO, 1983. 177 p.
   The Quality of the Environment in Japan. Environment agency, 1975. 201 p.
   Robinson　L.A., Davis　J.R., Alderman　C.W. According Information systems, a cycle approach. N.Y. 1982. 584 p.
   Rokeach　М. The Nature of Human Values. N.Y., 1973. 438 p.
   Rummel　R.J. The Dimensions of Nations. L. 1972. 512 p.
   Sayre, Kenneth　М. Cybernetics and Philosophy of mind. L., 1976. 265 p.
   Sheldon　E.B. and Freeman　H.E. Notes on Social Indicators: Promise and Potential//PoUcy Science, 1970. Vol. 1, N 1. P. 97–111.
   Social Goals and Indicators for American Society. Vol. 11–11,1967. The Annals of American Academy of Political and Social Science. Vol. 373. Sept. 1957. 291 p.
   Gastil Raimond　D. Social indicators and Quality of Life // Public Administration Review, 30/November-December/, 1970. P. 596–601.
   Cuttman Louis. Social Problem Indicators // The Annals of the American Academy of Political Science. VoI. 393/January/, 1971. P. 40–46.
   Hankis　E., Manchin　R., Fustos　L., Szakolrai　L. Interactions between Socio-Econo-mics Factors, Ways of Life and Value orientations. SS. 83./Conf./13.3. Paris. December, 1982. 121 p.
   Horn　R.V. Social Indicators: meaning, methods and applications. Bradford, 1980. 44 р.
   Jantsch Erich. Technological Planning and Social Futures. L., 1972. 256 p.
   Johnston　D. Social Indicators and Social Reporting in The United States. SS/C/44/82/. Paris. August, 1982. 54 p.
   Information and Society. N.Y. 1982. 154 p.
   International telecommunications and information policy: selected issurs for thel980’s. Wash., 1983. 60p.
   Kamrany Nake　M. and Alexander　N.　Christakis. Social Indicators in Perspective // Socio-Economic Planning Science. Vol. 4, /June/, 1970. P. 207–216.
   Knight Kennel　E.　Mc Daniel Reuben　R. Organisations: An information systems perspective. N.Y., 1979. 191 p.
   Land Kenneth　C. On the Definition of Social Indicators // The American Sociologist. N 6/November/, 1970. P. 322–325.
   Markley　O.W. Changing images of man. N.Y. 1982. 255 p.
   McLuhan M. Understanding media: The extensions of man. N.Y. 1964. 382 p.
   Social Indicators: Preliminary guidelines and illustrative series. N.Y., 1978. 134　p.
   Social Indicators. 1973. Wash., 1973. 258 p.
   Social Indicator models. N.Y., 1975.123 p.
   Social Trends. L., 1981. 254 p.
   Social implications of the scientific and technological revolution. UNESCO 1981. 392 р.
   State Govemement Information Services. N.Y., 1983. 95 p.
   Semiotics and dialectics: Ideology and the Text. Amsterdam, 1981. P. 573.
   Semiotics unfolding. Mouton, 1983. 678 p.
   Sebeok Thomas　A. Perspectives in zoosemiotics. The Hague-Paris, Mouton, 1972. 188 р.
   Terleckyf Nestor. The state science and research: some new indicators. N.Y., 1975. 201 р.

II. Материалы социальной статистики по　странам

   CANADA
   Perspective Canada. A compendium of Social Statistics.　– Ottawa: Statistics Canada, Ministry of Industry of Trade and Commerce.
   FRANCE
   Donnes Sociales. Paris: Imprimerie National.
   FRG
   Bundesministerium fur Arbeit und Socialordnub. Gesselschaftliche Daten, Bonn: Pressenne Informationsamt der Bundesregierung.
   GREAT BRITAIN
   Social Trend. London. Her Majesty’s Stationary Office.
   INDONESIA
   Indicator Social. Djakarta: Biro Pusat Statistik.
   JAPAN
   Economic Planning Agency. White paper on National Quality of Life in Japan. Tokyo: Overseas Data Service　Co.
   MALA YSIA
   The Quality of Life in Malaysia. Economic Report. Kuala Lumpur.
   NORWAY
   Social Survey, Oslo: Centrale of Statistics.
   PHILIPPINES
   Indicator of Social Development. Manila: The Bureau of Census and Statistics.
   SWEDEN
   Social Utvecling. Stockholm: Statistika Centralbyrav, forthco ming.
   USA
   Toward a Social Report. Washington: Superintendant of Documents.
   Social Indicators. Washington: Superintendant of Documents.

III. Специализированные рубрики

   1)　Сравнительные исследования
   Ishida, Hiroshi. Educational Credentials, Class and Labour Market: A Comparative Study of Social Mobility in Japan and The United States. Dissertation Abstracts International. A: The Humanities and Social Science, 1987, 47, 11 May, 4204-A.
   Krymkowski, Daniel　H. The Process of Stratification in Comparative Perspective. Dissertation Abstract International. A: The Humanities and Social Science, 1987, 47, 12, 1, June, 4513-A.
   Lane Christel. The Impact of the Economic and Political System on Social mobility: Soviet Lower White-Colour Workers in Comparative Perspective. In: Sociology, 1987, 21, 2 May.
   Kohn, Melvin　L. Cross-National Research as an Analytic Strategy. The American Sociological Review, 1987, 52, 6, Dec.
   Thomas Diets, R.　Scott Frey, Linda Kaloj. Estimation with Cross-National Data:
   Robusand Nonparametric Methods. The American Review, 1987, 56, 6, Dec.　IX.

   2)　Культура и　социокультурные ценности
   Goldfarb, Jefrey. Bringing Culture Back in by Keeping it out./ASA/1988/4746/.
   Eisenstadt, S.N. II Contributio di Martin Buber All, aniisi Sociologia, 1986, 24, 2, Apr.　・ June.
   Kippax, Susan. Personal Views of Cultural Reproduction: The Role of «Talent» and «Hard Work». ASA/1988/4823.
   Rindos, David. The Evolution of Capacity of Culture: Sociology, Structuralism. Current Anthropology, 1986, 27, 4, Aug.-Oct.
   Robertson Roland. Globalisation Theory and Civilization Analisys. Comparative Civilization Review, 1987, 17.
   Rollwagen, Jack　R. Reconsidering Basic Assumptions: A Call for a Reassessment of The General Concept of Culture in Anthropology. The Urban Anthropology, 1986, 15, 1・2.
   Stratton　J. Sociology and Category of Culture: The Problem of Specificity. The American and New Zealand Journal of Sociology, 1987, 23, 2, July.

   3)　Этика
   Helle, Horst Yurgen.
   Soziologie als Ethik? Das Problem des Sollens in Sozial-wissenschaften der Gegevwart. Annali di Sociologia. Soziologisches Jahrbuch, 1986,/11/, 11・29.
   Langsdorf, Lenore. Ethical and Logical Analysis as Human Sciences. Human Studies, 1988, 11, I.　Jan.
   Lorenzen, P. Social Technology and Statistics. Synthese, 1987, 71, 2 May.

   4)　Религиозные, культурные и　этнические общности
   Conversi, Daniele. Teorie dell etno-nazionalisme. La Critica Sociologica, 1987, 81, Apr.-June,/l-88/ITA/.
   Hodi, Gunter. Uber den Reichtum Kultureller Veilfalt– der Beitzag der Kleinen Volker. Europe Ethica, 1987, 44,1, 1・8.
   Lieberson, Stanley and Waters, Mary　C.
   The Location of Ethnic and Racial Groups in The United States. Sociological Forum, 1987, 2, 4.
   Matthews P.W. Ethnidemography. Plural Society, 1987, 17, 1, May.
   Meffert, Peter Rudolf. The Population and Rural Economy of the Kazakh Soviet Socialist Republic. Dissertation Abstracts International. A: The Humanities and Social Sciences, 1987, 48, 6, Dec. 1546-A. of Consciousness. Sociological Analysis, 1988, 49, 1, Spring.
   Pace, Enzo. New Paradigms of Popular Religion. Archives de Sciences des Religions 1987, 32, 64–1. July-Sept.

   5)　Макросистемные факторы и　мировые проблемы
   Bell, Daniel. The World and the United States in 2013. Daedalus, 1987, 116, 3, Summer.
   Girand, Pierre-Noel. Japan at the Turning Point. Futures, 1987, 19, 4, Aug.
   Gulap, Halden. Capital Accumulation, Classes and Relative Autonomy of State. Science and Society, 1987, 51, 3.
   Kruzien, Mojmir. «Civil Society» and The Modernization of Soviet Type Societies. Praxis International, 1987, 7, 1, Apr.
   Kukreja, Sunil and Miley, Jems　D. The Relationship between World System Position and the Division of Labour: A Cross-National Analysis. Sociological Spectrum, 1986, 8, 1.
   McCormic B.J. and Marshall　G.P. Profit-sharing, Job Relation and Permanent Employment; The Large Japanese Firm as a Producer, a Co-op. Economic and Industrial Democracy, 1987, 8, 2, May.
   Liflon, Michail. Development Studies; Findings, Frontiers and Fights, World Development, 1987, 15, 14, Apr.
   Smil Vaclav. Perspective on Global Environment Crises. Futers, 1987, 19, 3, June.
   Wallerstein, Immanuel. World System and Civilization. Development, 1986, 1–2.

   6)　Качество жизни, социальное благополучие
   Cereseto, Shirley and Waitzkin, Howard.
   Capitalism, Socialism and The Phisical Quality of life. International Journal of Health Service, 1986, 16, 4.
   Cereseto, Shirley and Waitzkin, Howard. Living Conditions and Subjective Well-Being 1978–1984, Social Indicator Research, 1987, 19, 1, Feb.
   Furham, Adrian and Rose, Maria. Alternative Ethic: The Relationship Between The Wealth, Welfare, Work and Leisure Ethic. Human Relations, 1987, 40, 9, Sept.
   Silvert, Henry　M. Post-Industrial United States: A Prototipical Study of The Breakdown of Impact of Energy Consumption on Social and Economic Indicators. Dissertation Abstracts International A: The Humanities and Social Sciences, 1987, 47, 12 l/. June, 4526/A, 4527/a.
   Ziman, Oleg. Quality of Life and Human Dignity. International Journal of Contemporary Sociology, 1985, 22, 1/2, Jan-Apr.
   Williamson, John　B. Social Security and Physical Quality of Life in Developing Nations: A Cross-National Analysis. Social Indicators Research, 1987, 19, 2, May.

   7)　Оценка технологических нововведений
   Cole, Sam. The Global Impact of Information Technology. World Development, 1986, 14, 10–11. 0ct.-Nov.
   Fincham, Robin. From «Post-Industrialism» to «Informative Society» Sociology. 1987, 21, 3, Aug.
   Franke, Richard. Technological Revolution and Productivity Decline: Computer Introduction in The Financial Industry. Technological Forecasting and Social Change 1987, 31, 2, Apr.
   Sethi, Amajit　S. Culture and Technology. Journal of Comparative Sociology and Religion Bulletin., 1985, 12.
   Subramanian, S.K. Technology, Productivity and Organisation. Technological Forcastingand Social Change, 1987, 31, 4, July.
   Smith, S.J.
   nformation Technology; Taylorism or Human Central Office Systems. Science and Public Policy, 1987, 14, 3, June.
   Ungson, Gemado en van Dijk.
   Concurren in de Postindustriel Maatchappij:
   De Verenigde Statrn, Japan en Europa. Mendo, 1987, 41, 5, Sept-Oct.

Приложение

Отзыв
на рукопись Я.В Рейземы «информатика социального отражения. (Теоретико-методологические проблемы социального отражения)

   Монография Я.В. Рейземы «Информатика социального отражения» посвящена важным, актуальным проблемам теоретической и прикладной социологии, связанным с анализом информационных и социокультурных процессов современного социалистического общества, в том числе с новыми постановками и подходами к формированию единой системы социальной информации, с разработками новых явлений социально-гносеологического отражения. Книга Я.В. Рейземы развивает перспективное направление, связанное с разработкой экспертных систем, базирующихся на анализе культурно-исторических и цивилизационных факторов общественного развития. В книге даётся конструктивная критика американской и японской информатики, широко исследуется опыт отечественной науки по проблемам статистического, образного и знакового отражения социальной действительности.
   Данная монографии Я.В. Рейземы продолжает, развивает и по новому освещает указанные проблемы, исследованные автором в его первой монографии «Информационный анализ социальных процессов», получившей положительную оценку в нашей научной печати.
   Я как редактор новой монографии Я.В. Рейземы – «Информатика социального отражения» трижды читал эту рукопись, сделал ряд конкретных замечаний, касающихся более чёткого взаимодействия понятий социального отражения и социального мышления, более органичной адаптации исторических понятий культуры к современности и прежде всего к контексту конкретных социологических исследований. Все замечания редактора автором учтены.
   Считаю весьма важным, что проблематика социального отражения и информатики решается автором в тесной связи с категорией образа жизни и социальными показателями, интегрирующими и преломляющими фундаментальные процессы социального, экономического и духовного развития общества, в тесной связи с методологией и конкретными материалами Всесоюзного социологического исследования образа жизни советских людей.
   Особо значимую, конструктивную роль выполняет в новой монографии Я.В. Рейземы разделы, связанные с развитием ленинской теории социального отражения, в том числе и в особенности с дальнейшей разработкой положений В.И. Ленина о роли социокультурных факторов в построении социалистического общества.
   Монография Я.В. Рейземы «Информатика социального отражения» – капитальный труд, вносящий новые подходы в теоретическую разработку социально-информационных и социокультурных основ перестройки.
   Считаю, что книга Я.В. Рейземы «Информатика социального отражения» по уровню научной культуры исследования, творческому решению сложных проблем теоретической и прикладной социологии заслуживает положительной оценки и несомненно может быть рекомендована к публикации в издательстве «Наука».

Отзыв
на монографию Я.В. Рейземы «Информатика социального отражения. (Теоретико-методологические проблемы)

   Современно состояние информационного обслуживания в мире и в Советском Союзе характеризуется большой пестротой информационных систем.
   Советские информационные системы обычно ориентированы на производство и научно-техническое информирование. Коммерческие и демографические аспекты у нас развиты слабо. Очень плохо обстоит дело с информационным обслуживанием в библиотеках. Большинство библиотек не имеет современного информационного оборудования и с трудом отвечает на вопросы о библиографии. Примером этого может служить библиотека имени В.И. Ленина. В плохом состоянии находятся все ведомственные и вузовские библиотеки. Информационные сети в СССР не соединены. Поэтому перейти из одной информационной системы в другую практически нельзя. Как и везде в мире, системы искусственного интеллекта, такие как машинный перевод или САПР, не имеют содержательных контактов с системами информационного поиска. Это состояние дел не отвечает современным условиям, современному состоянию идеологии, современным условиям жизни, так как ориентировано на очень слабое культуропользование и консервативный тип поведения личностей, на неспособность личностей принимать самостоятельные решения.
   Вместе с тем мощности наших информационных систем очень велики. За 25 лет информационными работниками проделана колоссальная работа и накоплен огромный информационный материал. Это объясняется тем, что в наших информационных службах работает около миллиона человек, что почти в двое превосходит число информационных работников в США. Основной трудностью в области информационной деятельности является, с одной стороны, фактическое отсутствие юридических основ информационной деятельности и в частности отсутствие правовой защиты абонентов информационных систем, а с другой стороны, общественное мнение направлено как бы против информационной деятельности. Это общественное мнение вот уже 30 лет тормозит развитие информационной деятельности и не позволяет создать обстановку широкого пользования информационными системами. Отсутствие широкого пользования информационными системами естественно ослабляет компетентность решений с одной стороны, и производственное мастерство всех категорий работников, с другой.
   Информационная деятельность на базе ЭВМ называемая информатикой, необычайно расширяет информационные возможности общества, а это значит, что колоссально увеличиваются культурные ресурсы общества и культурные ресурсы личности. Например, в докомпьютерной информационной технологии основная масса технических проектов, не получивших промышленное использование, поступала в архив и через определенный срок уничтожалась. Это же касается и целого ряда нетехнических документов, например, кадровых, а также печатной продукции. С введением информационной технологии на базе компьютеров сложилась материальная возможность расширить объемы хранящихся материалов, навести в них порядок, сделать удобной содержащуюся в них информацию.
   Был поставлен вопрос об объединении различных информационных систем в единую информационную сеть. Такая единая информационная сеть как бы объединяет весь состав информации, имеющей значение культурных ресурсов общества, но к сожалению этот проект, разрабатываемый более 10 лет, не получил реализации при всей его выгоде.
   Это объясняется тем, что у проекта единой информационной системы отсутствовало философско-методологическое основание. Объединение информационных систем в единую информационную сеть понималось как чисто техническая задача. Однако оказалось, что это задача не только техническая, но прежде всего философская, так как единая информационная сеть содержит знание общества о самом себе в виде знания о социальном опыте и знание об интеллектуальных возможностях современного общества.
   Только на этой базе может быть удовлетворительно сформулирована и поставлена задача перед программистами и инженерами, строящими ЭВМ.
   Я.В. Рейзема взял на себя большую и, по своему опыту знаю, неблагодарную задачу, начать философское осмысление проблем социального отражения присутствующих в информационных процессах. Должен сказать, что я не видел еще у нас ни одного информационного работника, научная судьба которого складывалась бы счастливо. Силы, тормозящие перестройку общественного сознания, настолько основательны в своей аморфной злобности, что бороться с ними, как показывает мой личный опыт и опыт любого доктора-информатика, задача очень трудная из-за анонимности противника, из-за того, что противника поддерживает массив невежественных лентяев, которые бывают изобретательны по части клеветы по самым разным поводам.
   Ни одна научная специальность – ни физика, ни химия, ни биология, ни тем более литературоведение не несет в себе такого потенциала несчастья как информационная деятельность.
   Я уже третий раз читаю книгу Я.В. Рейземы и потому, что эта книга написана об информационных процессах, об их идеологической основе, она никак не может пойти в печать, постоянно подвергаясь по выражению классика: «грызущей критике мышей!» хотя дело тут вовсе не в понимании текста, так как текст написан просто. И вовсе не в защите интересов советского государства, так как автор защищает интересы советского государства, вовсе не в отсутствии философской эрудиции у автора, так как автор хорошо владеет марксистской философской литературой. Дело тут в том, что данная книга написана о предмете, который кажется критикам Я.В. Рейземы опасным.
   Я.В. Рейзема предлагает ввести в социологию информационную компоненту. Рейзема считает, что теория информационного обслуживания является вспомогательной исторической наукой по отношению к социологии. А раз так, то грамотным сочинением по социологии должно считаться такое, котрое использует данные вспомогательной исторической науки, подобно тому как технический работник, разрабатывая конструкции должен знать библиотеку патентов на данную тему.
   Эти предложения Рейземы ведут к тому, что грамотной работой по социологии будет считаться работа, основанная на знании информационных процессов и овладении материалами информационных систем. Прямо против этого возражать трудно, но можно возражать косвенно, например, не обсуждать работу, не читать ее, то есть устраивать цензурные задержки и другие организационные препоны.
   Что же предлагает Рейзема в своей работе? Мысли Я.В. Рейземы просты. Во-первых, Рейзема показывает, что объяснение общественных процессов всегда строилось на системе данных, которые организовалсиь той или иной вспомогательной историко-социологической дисциплиной. Например, статистикой (нематематической). Критика статистики должна проводиться как с точки зрения внутренней закономерности самой нематематической статистики, так с точки зрения анализа языка и языковых текстов. Обобщающий характер нематематической статистики делает ее историческим предшественником единой информационной системы с точки зрения содержательных категорий этой единой содержательной информационной системы, а численные операции – показатели позволяют усмотреть в ней использование искусственного интеллекта ради получения тех или иных выводов.
   Таким образом, Я.В. Рейзема усматривает две стороны критики информационных систем. Во-первых, историко-философская и, во-вторых, языковая, понимая язык в широком смысле слова, наподобие использования языка математики (1 и 2 главы монографии). В качестве примера правильной социологической работы Сивер ван Рейзема разбирает В.И. Ленина. Во-первых, то, как Ленин исследовал гносеологическое отражение и использовал статистику, и, во-вторых, как В.И. Ленин сам организовывал социальное отражение. В.И. Ленин, как известно был создателем системы массовой информации в СССР.
   Исследование прецедентов гносеологических и социологических исследований у В.И. Ленина, данное в третьей главе настоящей работы, необычайно интересно, так как указывает на особенности устройства информационной деятельности в СССР и на правила использования социологических данных для построения социологической теории.
   В 4 главе Рейзема расширяет понятие источников социалной информации и информатики. К этим источникам Рейзема относит не только язык, но и любые семиотические системы. При этом Рейзема показывает, что каждая семиотическая система обладает своими гносеологическими возможностями, а информация в ней имеет определенное содержание, отличное от содержания других семиотических систем. Рейзема утверждает, что одна семиотическая система дополнительна другой, что в семиотических системах нет излишеств, а есть общественно необходимый объем информации. Действия со всеми семиотическими системами в их совокупности есть как бы социальный интеллект. Этот социальный интеллект развивается по мере развития семиотических систем, его деятельность совершенствуется вместе с историей и развитием семиотических систем.
   Пятая глава представляет собой переход от функционирующей социальной информации к накопленной исторической социальной информации, цементирующей общество с исторической точки зрения. Так, ставится вопрос о цивилизации. Рейзема использует понятие социалистической цивилизации и рассматривает функционирование культуры общества и культуры личности при социализме.
   В работе исследуется ленинское наследие по вопросам духовного развития нашего общества. Рейзема формулирует общие тенденции развития духовной культуры социализма и на этом фоне указывает на задачи прогностики как задачи соединения воль отдельных людей в единую волю общества. Отсюда Рейзема подчеркивает необходимость научности и объективной мотивации прогноза, с тем чтобы прогноз не заводил общество в тупик. Логично развертывается и последняя седьмая глава, где показаны именно тупиковые прогнозы на примере социально-информационных разработок США и Японии.
   Книга Я.В. Рейземы представляет собой методологическое основание для построения единой информационной системы. В ней показана роль единой информационной системы для формирования широких общезначимых социальных решений. Книга необычайно важна и полезна. Она будет с благодарностью встречена читателем, особенно молодым, для которого единая информационная система станет реальностью в недалеком будущем.
   Книга Я.В. Рейземы необычайно полезна потому, что показывает философско-методологические основания информационной деятельности, ее гносеологическую и практическую важность. Она представляет собой своеобразный поворот от математического понимания информатики к гуманитарному пониманию. В этом новизна предлагаемых автором решений.
   Считаю, что книга Я.В. Рейземы заслуживает скорейшего издания.

Отзыв
На монографию Я.В. Рейземы «Информатика социального отражения (теоретико-методологические проблемы)» (Москва, 1987, 451 с., рукопись)

   Рецензируемая рукопись представляет собой фундаментальное исследование, в котором, как нам представляется, впервые в отечественной и зарубежной практике работ гуманитарного цикла, ставится обширная задача описания исторического процесса становления взаимодействия разнородных структур социального отражения, разработки понятий и категорий социальной семантической информации, их семиотического анализа, изучения предметных областей, методов и методик социологической информатики, соединяющей различные уровни фундаментального и прикладного социологического знания.
   Исследование включает: предисловие, семь глав, заключение, таблицы, обширный список литературы. В первой главе «Исследование социальной семантической информации как теоретико-прикладная задача» формулируется постановка проблемы, отмечается ее ее актуальность в связи с реформами, происходящими в советском обществе, анализируются методологические принципы социального отражения, сформулированные К. Марксом. Социальное отражение определяется в работе как «всеобщая форма общественного мышления – соположения, сравнения, различения, обобщения итогов деятельности и образа жизни общественных индивидов» (с. 5). Здесь же очерчен круг проблем, попадающих в поле зрения социологической информатики, предметом которой «является научное изучение социальной семантической информации, циркулирующей в обществе» (с. 9). Марксистская социологическая информатика призвана, как отмечает автор, соединять различные способы, формы и уровни социально-гносеологической деятельности, изучая конкретные социально-информационные системы, сопряжены с образом жизни общественных индивидов, их деятельностью, интересами, установками и культурой, с содержательной разработкой программ искусственного интеллекта.
   Во второй главе «Исторические предпосылки формирования социологической информатики» автор намечает ретроспективу отечественной социологии, выявляя ее источники, к которым относятся «философская статистика», ряд философско-филологических разработок XIX в. и, в частности учение А. А. Потебни о двух формах образного отражения, другие прикладные социально-гносеологические исследования мышления и языка в русской университетской науке XIX в. Завершает главу хронологическая таблица разработанных в русской науке XVII–XIX вв. существенных положений, послуживших впоследствии развитию отечественной информатики (с. 92–93).
   В третье главе «Ленинская теория отражения и социально-информационный процесс» описывается ленинский подход к социально-информационной практике как качественно новый этап в развитии отечественных исследований в социологии. Положения В.И. Ленина о системном разнообразии социально-экономической жизни как критерии общественной развитости, критерии стилистической правильности социально-информационных текстов, положение о «марксистском содержании социальных данных» создают на основе Марксистской гносеологии теоретико-прикладной перевод гносеологических категорий в непосредственную социально-информационную практику.
   В четвертой главе «Современные знаковые подходы к социальной информации и социальному отражению» показано, что ленинская теория гносеологического отражения положена в основу новейшей социалистической информатики, развиваемой в отечественной гуманитарной науке. Информационная проблематика, как отмечает автор, все более осознается в последние годы, во-первых, как проблематика философская, затрагивающая важнейшие факторы и формы социального отражения и, во-вторых, как проблематика комплексная, теоретическая, прикладная и организационная, связанная с определением существа знаковых отношений в современную эпоху. Существенным вкладом в разработку этой последней проблематики явилась социальная семиотика, в значительной мере опирающаяся на достижения филологической мысли в области изучения знаковых феноменов как явлений социального мышления и культуры (В. Гумбольдт, Л.Г. Якоб, А.А. Потебня). Важнейшую роль в развитии современной методологии социальной семиотики, как подчеркивает автор, принадлежит Ю.В. Рождественскому, который вслед за В.В. Виноградовым, Н.И. Конрадом, А.Ф. Лосевым, выявил базовые социально-семиотические системы, дал глубокую характеристику знаковой ситуации как неотъемлемой части социально-гносеологической ситуации, разработал учение о социальном семиозисе как внутренней форме той группе социально-культурных отношений, которые выражаются категорией «цивилизация». В советской школе социальной семиотике выдвинут ряд положений, связанных с выяснением социально-информационного существа общественных процессов, которые вносят существенный вклад в развитие социологии и должны быть включены, как подчеркивает автор, в состав современной социологической информатики.
   В пятой главе «Культура и цивилизация как субъекты и объекты социального отражения» и в шестой главе «Социалистическая цивилизация и духовная культура» рассматриваются – в широком теоретическом и прикладном аспектах – связи социальной информации и духовной культуры, понятие цивилизации как культурно-информационной и предметной формы образа жизни, дается характеристика социального функционирования современного социокультурного потенциала, приводятся показатели и индексы цивилизационной развитости общества.
   В седьмой, заключительной главе «Американские и японские социально-информационные разработки» критически осмысливаются модели информационного общества, предложенные японскими и американскими социологами.
   Заключение посвящено философскому осмыслению содержания социологической информатики и ее связи с гносеологией.
   Рецензируемая рукопись, как уже отмечалось, представляет собой обширный фундаментальный труд, в котором – во многом новаторским путем – предпринята попытка развить методологию социальной информатики на основе органического соединения достижений в различных областях гуманитарного знания. Исследование, безусловно, вызовет интерес и, возможно, полемику со стороны философов и социологов; с позиций же филологической компетенции в работе следует отметить очевидные достоинства, которые следует учесть при решении вопроса о публикации рукописи:
   1. В работе совершенно методологически правильно, как нам представляется, реализуется подход, характеризуемый последовательным включением культурной компоненты в состав социологических исследований. Вообще, необходимость широкого междисциплинарного контекста для исследований такого рода косвенно подтверждается, как это и отмечается в работе, тесными отношениями, в которые вступают экономика, политика, культура в реальном жизненном процессе. Включение теории типов общественных семиозисов и базовых знаковых систем Ю.В. Рождественского в состав социологической информатики демонстрирует глубокое понимание автором роли филологии в развитии гуманитарного знания – роли, которая часто недооценивалась, в частности, в философской и социологической литературе. Значение филологических разработок в области языка и других знаковых систем для исследования процессов мышления, без которых вряд ли возможен мировоззренческий иконкретно-социологический анализ, выявлено в работе со всей очевидностью и, надо полагать, будет оценено по достоинству научным сообществом.
   2. Безусловной заслугой автора, с нашей точки зрения, является введение в научный оборот ряда текстов, забытых, малоизвестных или невключенных в современные научные парадигмы. Так, например, если имя русского филолога А.А. Потебни достаточно известно в истории лингвистики, то его теория о двух формах образного отражения, рассмотренная автором под углом зрения теоретической социологии, – несомненно, открытие для обществоведов. Здесь же отметим особо, что выявление отечественных истоков социологической информатики, в частности в трудах ученых русских университетов XIX в., не только возвращает должное отечественной традиции, но и способствует правильной методологической ориентации предмета.
   3. И последнее. В работе продемонстрированы не только эрудиция и теоретическая оснащенность автора, но и новый, интегративный подход к гуманитарным наукам, когда они соединяются, чтобы делать то, к чему они изначально призваны – изучать человека и человеческое общество. В этом подходе, который постоянно прослеживается в книге – путь к реальному практическом вкладу общественных наук в дело перестройки.

   В заключение отметим: мы полагаем, что рукопись может быть рекомендована к напечатанию в том виде, в котором она представлена автором.
   Отзыв обсужден и утвержден на заседании Отдела филологических наук ИНИОН АН СССР от 24 сентября 1987 г., протокол № 20.

Отзыв
на монографию Я.В. Рейземы «Информатика социального отражения. (теоретико-методологические проблемы)»

   Рецензируемая монография Я.В. Рейземы посвящена комплексному исследованию взаимосвязей информатики и социального отражения, Выявление этих взаимосвязей представляет важную задачу современной гуманитарной науки и непосредственно связано с разработкой социологических основ информатики.
   Задача эта сложна и многогранна. Дело в том, как справедливо отмечает автор, существующие исследования по теории информации, ее переработке, хранению и передаче в недостаточной степени сопряжены с социально-гносеологической практикой общества, развитием культурно-исторической и социологической компоненты общественного отражения. Построение ныне действующих информационных систем, включая экспертные системы, системы САПР, различные системы искусственного интеллекта основывается главным образом на технической информатике (Computer Science), включая соответсвующие средства программного обеспечения. В стороне, однако, до сих пор остаются вопросы внутренней социально-информационной структуры индивидуального и коллективного мышления, отбора культурных образцов, определяющих направленность творческой активности людей.
   Для изучения отмеченных выше положений, Я.В. Рейзема привлекает обширный, а по ряду аспектов малоизвестный даже узким специалистам материал по формированию русской философской статистики и семиотики. Введение этих материалов служит необходимой базой для выводов автора о том, что современные оперативные разработки, ведущиеся советскими учеными по проблеме социальных показателей, семиотическому истолкованию социальной информации должны осуществляться не только с учетом достижений американской и японской информатики, но в полной мере опираться на исторический опыт отечественной науки.
   Ключевую роль в раскрытии замысла монографии Я.В. Рейземы играет постановка вопроса о соотношении фундаментальных и прикладных уровней исследования социального отражения. Вопросы эти рассматриваются автором с позиций глубинного взаимодействия науно-технического, социального и духовно-культурного прогресса общества.
   Опорное место в рецензируемой монографии занимает исследование работ К. Маркса, Ф. Энгельса и в особенности В.И. Ленина, связанных с раскрытием механизмов общественного отражения, критериями цивилизационного развития общества. Автор показывает, как от формирования первичных машинных органов общественного разума (выражение К. Маркса) в обществе происходит накопление гносеологической методологии, нарастающее по мере усложнения производства и техники, дифференциации труда, духовной и социальной жизни, развития массовых коммуникаций, образования и социальной статистики, разнообразия всех форм образа жизни.
   В этих условиях чрезвычайно важно правильно формировать общую картину развития общества, отражать эту картину в соответсвенных показателях деятельности и образа жизни общественных индивидов, отдельных сфер и регионов, производственных отраслей и коллективов. Однако осуществить правильный перевод обощенной информации о жизни общества в нисходящие социально-информационные формализмы можно лишь при помощи особой теоретико-прикладной деятельности, которую автор именует социологической информатикой, выступающей по отношению к фундаментальной теории социального отражения в качестве вспомогательной дисциплины.
   Формирование автором положений социологической информатики можно отнести к несомненному общенаучному достижению.
   Опираясь на труды Н.И. Конрада по типологии и культур, работы Ю.В. Рождественского по социальной семиотике мышления и культуропользования Я.В. Рейзема вводит эти разработки в контекст социологической теории, развивает положения фундаментальной теории к требованиям социологической информатики, направленной на активное информационное отражение социалистического образа жизни.
   По мысли Я.В. Рейземы социологическая (социальная) информатика составляет, вернее должна составлять одну из важнейших структур научного социального отражения, давать управлению, каждому коллективу и индивиду вторичные данные, раскрывающие вклады социальных субъектов в общий культурно-цивилизационный базис общества, способствовать выражению общественной эффективности конкретной деятельности социальных групп, коллективов и индивидов. Сделать это можно, как показывает Я.В. Рейзема, лишь посредством единой общегосударственной системы научно-технической и социальной информации. Система эта многоуровневая и состоит из следующих рядов: 1) Сравнительные показатели формационного и цивилизационного планов, отражающие глобальные и региональные уровни мирового развития. 2) Внутрисоюзные показатели, отражающие уровень развития науки, технологий, производства, социальной сферы и духовной культуры общества, в том числе по регионам и республикам. 3) Внутрисоюзные показатели, отражающие конечные результаты функционирования экономики, образа жизни, правосознания и правопорядка. 4) Показатели самочувствия индивидов во всех сферах общественной и личной жизни, включая их оценки и мнения. 5) Показатели развитости социально-информационных исследований, включая конкретно-социологические и эконом-математические исследования, исследования по формированию перспективного культурно-исторического прогноза.
   Создание единой общегосударственной системы научно-технической и социальной информации с терминалами коллективного и индивидуального пользования является, по суждению автора, с одной стороны, могучим средством повышения информированности общества. С другой стороны, такая система существенно повысила бы и мировоззренческую культуру советских людей, укрепила бы позиции перестройки, гласности и демократизации социалистического общества, способствовала бы раскрытию творческой энергии личности.
   Важную роль в авторской концепции социального отражения играет категория культуры, которая разрабатывается Я.В. Рейземой применительно к социалистической цивилизации. В высшей степени актуально и поучительно читаются разделы монографии, посвященные ленинскому плану культурного строительства и развития советского общества. Цивилизованность, претворение образцов культуры и этики в повседневную действительность, цивилизованность и культурность как критерии эффективность управления и экономики – эти ленинские требования, составляющие фундамент перестройки, являются одновременно важнейшими критериями и для перестройки самой социологической науки, включая организацию конкретных социологических исследований.
   Я.В. Рейзема показывает, что перевод культуры на машинные носители неизбежно предполагает функционирование и развитие информатики как единой технико-гуманитарной дисциплины. Но это означает также, что информатика как вид теоретической, мировоззренческой деятельности не может не стать философской дисциплиной, посколько социальное отражение – это форма социального мышления и как таковое не только соотнесено, но и соподчинено культурно-цивилизационным основаниям общества.
   Насколько актуальны требования, исходящие от этого основания, показываются в монографии Я.В. Рейземы на примерах информатики США и Японии. Не только в прикладном плане, но и на уровне фундаментальных исследований нам противостоит оснащенный и подготовленный противник. Включение в последнее десятилетие в круг этих исследований, особенно в области искусственного интеллекта, экспертных систем, культурно-исторической проблематики, в том числе футурологических подчеркивает как важна эта проблематика для методологии социального отражения.
   Вышесказанное подчеркивает также, насколько важно опубликовать монографию Я.В. Рейземы, опубликовать быстро, без всяких проволочек. Книга эта – сложная, многие положения нуждаются в дальнейшем прояснении и развитии, но главное ясно – это нужная книга.
   При издании книги было бы желательно 1) выделить особо важные положения исторической части курсивом. 2) провести по каждому крупному разделу монографии конкретные выходы в формирование единой общегосударственной информационной системы.
   Монография Я.В. Рейзема «информатика социального отражения» написана на высоком уровне марксистской философской и социологической культуры. Опубликовать это капитальное исследование – необходимо.

Заключение
О работе Я.В. Рейземы «Информатика социального отражения (теоретико-методологические проблемы)»

   Проблема исследования социального отражения и социального мышления приобретает сегодня особую актуальность в контексте происходящей компьютеризации, ибо сегодня автоматизированные информационные системы и сети становятся необходимым компонентом этих социальных феноменов. Осознание этих проблем позволяет автору показать какие реальные потребности общества могут быть удовлетворены за счет развития информационных дисциплин и видов деятельности. Но для этого удовлетворения нужен не только технологический (компьютерный) базис, но разработка содержательных оснований на уровне социологической информатики, предметом которой является социальная семантическая информация. Именно обоснование роли социологической информатики и выявление ее предмета составляет, на мой взгляд, основную заслугу автора и главный момент содержания рукописи. Надо подчеркнуть, что сама эта постановка вопроса о фундаментальной роли социологической информатики является новой, хотя и отвечающей назревшим потребностям в серьезном научном подходе к общественным аспектам процесса информатизации общества. Конституируемая в рамках данной рукописи дисциплина является, как указывает автор, вспомогательной по отношению к другим общественным наукам, но, при этом по отношению к информационным процессам она играет роль фундаментальной, ибо только на ее основе может быть выработано научное осмысление природы этих процессов.
   Автор сопоставляет задачи информатики как инженерной и как социологической дисциплины, показываю их тесную связь. Последняя, с одной стороны, оказывается прикладной гносеологией, а, с другой, носит социологический характер, Выделяется особая сфера информатики – социологическая информатика, занимающаяся той информацией, в которой представлены потенциальные социологические знания и которая содержит те факты, в которых запечатляется вся многогранная структура общества. Социологическая информатика призвана изучать динамику общества на основе изучения структуры социального мышления и взаимосвязей материального и информационного производства. Сюда входит и изучение информационных процессов в культуре. Автор справедливо отмечает единства материальных процессов, используемых для производства знаков и вещей (с. 22), причем используемые технологии влияют на качество и состав мыслительного отражения действительности. Социальная информация – это в широком смысле язык общества, а функция социологической информатики состоит в усилении этого языка, придании ему более широких возможностей. Этим определяется чрезвычайно важная роль последней в условиях перестройки. В сущности автор демонстрирует, что перестройка экономики должна опираться на перестройку информатики.
   Автор показывает, что методологические принципы социального отражения сформированы К. Марксом как учение об образе жизни и выделяет три важнейших момента марксистского анализа социальных процессов (с. 26). Способ существования индивидов в решительной степени определяет гносеологические возможности общества. Как показывает автор, из марксистского анализа вытекает, что этот способ зависит не только непосредственно от уровня развития производительных сил, но и от производственных отношений, и от, определяемого тем и другим, образа жизни индивида.
   Автор подчеркивает, что категория образа жизни есть категория «существования-деятельности-познания». В этой категории раскрываются познавательные и креативные возможности индивидов и социальных групп. Опираясь на положения Маркса о тесной связи познавательных и, вообще, культурных возможностей индивида с условиями его трудовой деятельности, о соотнесенности способов отражения внешнего мира с историческим способом материального производства, автор показывает значение социологической информатики в исследовании социальных процессов. Автор выделяет предвидение К. Маркса о роли автоматизации и возниконвения наукоемких производительных сил и о социально-мыслительных факторах, порождаемой научно-технической революцией. Работая. В. Рейземаявляется первым монографическим исследованием, где информатика связывается с социальным отражением. И это определяет ее значение в современной науке. Исходя из принятой XXVII-м съездом КПСС новой редакции Программы партии Я.В. Рейзема выделяет основные потребности общества в сфере социальной семантической информации и показывает, что удовлетворение этих потребностей требует разработок как в области создания современной информационной технологии, так и в области социологической информатики. Предмету и методу последней как раз и посвящено данное исследование. Современная информационная технология дает принципиально новые средства социального отражения. От способности социологической информатики к осмыслению процессов общественного развития зависит, как отмечает автор, эффективность социального мышления общества, необходимого для осуществления концепции ускорения. Характеризуя предмет социологической информатики, автор исходит из трудов К. Маркса и В.И. Ленина, опирается на концепцию социальной информации В. Г. Афанасьева.
   Очень интересен ретроспективный взгляд автора на формирование социологической информатики, в котором он выделяет три основных этапа, знаменующих последовательное увеличение концептуальности в сборе и организации социальной информации. С амо возникновение этой дисциплины связано с первоначальной статистической деятельностью. В связи с этим интересен анализ трактата «Политика», созданного Юрием Крижаничем в середине XVII века на прочном теоретическом фундаменте, а также и другие исторические экскурсы автора.
   Вообще, анализ исторического развития концептуальной системы социологической информатики, начиная от чисто статистических концепций, представляет существенный интерес. Весьма поучительна итоговая хронологическая таблица положений, послуживших впоследствие развитию информатики (с. 91–94).
   Принципиальный характер имеет глава, посвященная связи ленинской теории отражения и социально-информационного процесса. Сама теория отражения рассматривается в связи с открытием и развитием принципов историко-материалистического мировоззрения, способных «опережать стремительно нарождающиеся силы технического и научного прогресса». Автор подчеркивает роль В.И. Ленина в осмыслении категории отражения как особой формы человеческой деятельности, связанной с анализом и экспликацией структуры мыслительного процесса. Исходя из идейного наследия В.И. Ленина, Я.В. Рейзема показывает, что на передний план гносеологии постепенно выдвигается проблема понятийной культуры, позволяющей правильно осуществить информационное отражение. При этом подчеркивается значение ленинской идеи рассмотрения разнообразия как критерия развитости, и, тем саамы, получения этой категорией информационного статуса. Эта идея по сути означает, что развитость общества – есть прежде всего культурный, а не технико-экономический факт. В технике и экономике важен прежде всего достигнутый уровень ведущих показателей, а в культуре – многообразие возможностей.
   Автор показывает связь социальной информации как информации об обществе и его устройстве с нормируемыми социальными показателями. Интересны принципы «мерности», лежащие в основе этих показателей. Очень важно соображение о том, что в культуре последующее не отменяет, но развертывает предшествующее.
   Социальный показатель являются знаком. Но он оказывается метазнаком, когда применяется к описанию знаковых ситуаций в обществе. В связи с этим естественным является переход к изучению социальной семиотики, позволяющей обозреть информационный каркас социальной жизнедеятельности. Именно к этой сфере могут быть, как показывает Я.В. Рейзема, с успехом применены системы социальных показателей. Все это неизбежно ведет автора к детальному исследованию категорий социальной семиотики, изучению процессов семиозиса в обществе и постановке вопроса о необходимости органического включения социальной семиотики в предмет рутинного социологического исследования.
   В сущности это означает изучение культуры и цивилизации как объектов социального отражения. В исследовании подходов к такому изучению и состоит, как мне представляется, главное содержание данной работы. Речь идет о социологическом изучении знаково-информационных структур индивидов и социальных групп. В этой связи возникает изучаемый в данной работе вопрос о связи социальной информации и духовной культуры.
   Автор строит схему строения современной культуры, рассмотренной в систем семиозиса, ставит вопрос о типологии взаимодействий социально-экономической формации, цивилизаций и культуры. В работе предлагаются социологические показатели, характеризующие уровень развития культуры в обществе.
   Сама культура рассматривается как высшая форма социального отражения. Это справедливо, если опереться на определение культуры по Энгельсу как действительно ценного в исторических формах науки, искусства и общения. Иначе говоря, культура по определению составляет вершину накопленного человечеством духовного богатства. Возможность регулировать деятельность культура получает благодаря резервам свободного времени. Стоит заметить, что превращение науки в производительную силу этому не противоречит, ибо возможность такого превращения исторически обусловлена наличием свободного времени на принципиально необязательные занятия. Социологическое исследование образа жизни общества в значительной мере направлено на культуру. Знаковая природа культуры проявляется в семиотических актах (с. 210), но при этом духовная культура есть результат исторического отбора знаковых актов, которые хранятся и транслируются в культуре. Здесь автору удалось охватить важные моменты развития духовной культуры, показывающие ее связь с социальной информацией, закрепляющей знаковые акты в социальной памяти.
   В культурную память отбираются значимые образцы, а духовная культура, тем саамы, может быть определена как представленный в знаковых актах опыт человечества. (Этим культура отделяется от личностного знания, как неявного, не закрепленного в знаковой форме). Культура, тем самым, принципиально связывается с вербализованностью, явностью, знаковой выраженностью, словом, социальной информацией. Это наводит на мысль, что социологическая информатика это и есть культурология, во всяком случае, в ее отнесении к знаковой культуре. Правомерно считать, что социологическая информатика прежде всего направлена на исследование обеспечивающих существование культуры социальных институтов, занимающихся хранением знаковых актов. Автор пытается дать технологические признаки таких институтов. Очень важным является поставленный автором вопрос о рассогласовании элементов культуры, о временных ее отклонениях от ведущих тенденций. Интересным является также анализ распространения культуры и, главное, проблемы оценки уровня культуры (с. 241 и далее).
   Для этого автор развивает свою категориальную систему описания и оценки культуры на основе моделей социального стиля, соотнесенных с анализом социальных ролей, в частности, возрастных. Наконец, в последней главе описываются американские и японские разработки в сфере социологической информатики, содержащий полезный для нас опыт.
   Ценность рецензируемой работы я вижу прежде всего в выявлении социологической информатики и ее предмета как особой исследовательской области, чрезвычайно существенной для получения объективной картины общественных процессов. Не все в этой картине подробно дорисовано, но от открывателя нового материка нельзя требоать предъявления топографической карты. Ждать филигранной отделки деталей нельзя: сама жизнь торопит. Мне представляется, что публикация этой работы сама по себе явится значимым стимулом для развития исследований в новой предметной области, а запас авторских идей подвергнется при этом необходимому естественному отбору.
   Из сказанного вытекает желательность скорейшей публикации данной работы, желательность привлечения интереса социологов, философов, культурологов и информатиков к этой весьма актуальной проблематике, во многом определяющей судьбы прогресса и информатизации.

Ян Вильям Сиверц ван Рейзема Информатика социального отражения. Информационные и социальные основания общественного разума