Константин Толин
Шорох

Сведения об авторе

Константин Толин (литературный псевдоним), 1970 года рождения. Два высших образования. Большая часть жизни была связана со сферой социальной помощи населению, где прошел путь от рядового работника до руководителя отрасли. Первый литературный опыт пришел сравнительно поздно – в 40 лет, однако, сразу же оказался успешным, позволив Константину Толину стать финалистом и лауреатом нескольких крупных всероссийских литературных конкурсов 2011–2012 годов. Имеет публикации не только в России, но и за рубежом. В творчестве отдает предпочтение мистической и современной прозе, фантастике.

Божья птаха

   Ад полон добрыми намерениями и желаниями
Джордж Герберт

//-- * * * --//
   Село, спрятавшееся среди невысоких холмов, окаймляющих прибрежную равнину, мало чем отличалось от других таких же. Уступами, словно прилепленные друг к другу, на поросших маквисами и буком склонах, теснились построенные из подручного белого известняка и покрытые светло-коричневой черепицей одноэтажные домишки.
   Сельчане, подавляющее число которых, за исключением чудом выживших здесь после последней балканской войны и этнических чисток нескольких сербских семей, представляли албанцы, уже не помнили, как в их селе появился, а позднее и поселился на его окраине, примыкавшей к берегу вечно изумрудного Адриатического моря, этот человек.
   Его фамилия – Ньюман, могла быть равно как немецкой, так и английской. К тому же, один сельчанин – серб, случайно подслушавший, как однажды новый сосед на повышенных тонах разговаривая с каким-то толстым незнакомцем европейской внешности, употреблял слова, явно имевшие славянские корни, предположил, что он может быть поляком, украинцем или даже русским! Устав ломать голову над его национальной принадлежностью, а также происхождением безупречного английского, на котором он объяснялся с капитаном как-то причалившей к пирсу дорогой морской яхты, народ постепенно махнул на чужака рукой, смирившись, в конце концов, с его существованием.
   О том, что он доктор, сельчанам рассказал бедняга Генти, до войны бывший вполне удачливым рыбаком и главой большой, многодетной и шумной семьи. Сорвавшейся с пилонов натовского бомбардировщика ракете было всё равно до его отеческих чувств, и она, не долетев пары километров до сербского авангарда, угодила прямо в дом Генти, мгновенно отобрав у него вместе с семьёй и смысл всей его мужицкой жизни. Вот тут-то в селе и появился Ньюман, уведший за собой прямо с руин родового дома практически невменяемого от горя рыбака.
   Постепенно доктор отремонтировал полуразрушенный пустующий дом, купленный им за бесценок, пристроил к нему ещё несколько чуть меньших размером строений и надстроил над старым каменным забором новый, спрятав от любопытных глаз за трёхметровой высоты глухим ограждением своё жилище.
   Мирная послевоенная жизнь потихоньку входила в своё русло, и к доктору привыкли, отмечая лишь регулярно появляющиеся в селе дорогие машины или причаливавшие со стороны моря к дому затворника катера.
//-- * * * --//
   Сделав скальпелем последний разрез и аккуратно извлекши из распростёртого на операционном столе человеческого тела печень, доктор Ньюман осторожно, не доверяя даже надёжному Генти, сам лично уложил её в криоконтейнер. Внимательно осмотрев содержимое переносного хранилища, и оставшись довольным увиденным, он, неспеша, закрыл крышку и только после этого позволил себе сначала снять хирургическую маску, а затем и перчатки, швырнув их в мусорную корзину. «Все, хватит на сегодня», – подумал черный трансплантолог, но, что-то вспомнив, взял маленький, увесистый, чтобы при ударе не отскакивал, остеотом – острейшее хирургическое долото, и аккуратно приставив к темечку трупа, несколько раз сильно ударил по нему специальным молотком. «Тук, тук, тук», – отозвалась звонкая сталь. Не сумев пробить кость, доктор раздосадовано отбросил инструменты и вышел из операционной.
   – Генти, это уберёшь, а потом… как обычно, – на диалекте, представлявшем собой странную смесь североалбанского, итальянского и греческого языков, доктор обратился к стоявшему поодаль от операционного стола небритому, мрачного вида мужчине, молча кивнувшему в ответ и тут же направившемуся в угол комнаты, где среди разного медицинского инструментария ожидала своего часа хирургическая пила.
   Стараясь не смотреть в лицо трупу, еще недавно бывшим четырнадцатилетней девчонкой, легкомысленно отправившейся в поисках приключений в один из ночных клубов Белграда, мужчина, как заправский мясник, сначала отделил от тела голову с пустыми глазницами. Окровавленные, лишенные роговиц глазные яблоки ненужными ошмётками лежали здесь же в сгустках крови и лимфы – самое ценное из них уже было заботливо упаковано для транспортировки.
   Генти, так и не свыкшийся за три года со своим ремеслом и старательно заливавший алкоголем жуткие видения, посещавшие его теперь не только бессонными ночами, но и днём, знал, что дальше будет легче и, привычно отделив пилой конечности, разделал на равные части само тело. Вытерев о фартук руки, развернул заранее приготовленный непрозрачный пластиковый пакет для мусора и сложил туда часть того, что ещё несколько часов назад было человеком. Потом так же методично, как и первый, он наполнил второй мешок, а за ним и третий. «Ближайшие три дня в море точно не выйти – шторм. Жаль…», – невесело вздохнул бывший рыбак и поплёлся вниз, где в цоколе дома была устроена кочегарка, время от времени служившая крематорием для человеческих останков.
   Чтобы чёрным густым дымом не привлекать ненужного внимания, он разжигал печь по ночам, а иногда выходил в море и использовал их в качестве приманки для ловли небольших местных акул – катранов, чьё мясо, умело пожаренное на сетке прямо на открытом огне, делалось чрезвычайно вкусным, а запах подгорающего на углях жира, стекающего с сочных кусков, верно заманивал нередких в этих местах туристов на главную торговую площадь села, где можно было попробовать нежнейшего козьего сыра, местной ракии и прикупить на память сувениров: декоративных тарелочек, кинжалов, поделок из мрамора и всевозможных брелков.
   Пока его помощник прибирался, доктор Ньюман успел переодеться в легкий костюм и, прихватив криоконтейнер, вышел из дома. Во дворе, рядом с крыльцом его ждала машина, на которой он собирался отправиться на встречу с одним из своих многочисленных клиентов. Обычно Ньюман, дабы не рисковать самому, предлагал клиентам забирать товар самостоятельно – это было одним из главных, помимо цены, его условий, но для этого покупателя, влиятельного в определённых кругах человека, он не мог не сделать исключения. Не мог, потому что в противном случае сам рисковал бы разделить участь тех несчастных, что прошли через его безжалостные руки.
   Поставив на заднее сиденье транспортировочный бокс, в котором бережно, стерильно упакованными, в специальных отсеках лежали почки, сердце, печень, поджелудочная железа и глазные роговицы только что препарированной им девушки, доктор, убедившись, что контейнер занимает устойчивое положение, удовлетворенно погладил его крышку и захлопнул дверь: «Главное сейчас не торопиться, ехать недалеко, успею», – и аккуратно вывел машину на улицу. Дальнейшая судьба этой партии товара стоимостью более полумиллиона долларов его не беспокоила, так как он точно знал, что только легальная очередь, стоящих на трансплантацию, составляет десятки тысяч человек по всему миру.
   Повороты горного серпантина сменялись один за другим. Некоторые из них были довольно опасны, так как, не имея бокового ограждения, ничем не защищали водителей от риска сорваться вниз. Маршрут этой узкой горной дороги был хорошо знаком Ньюману, поэтому в светлое время суток и сухую погоду для осторожного водителя, каким, несомненно, являлся доктор, он не представлял никакой угрозы.
   Светлая полоса асфальта внезапно сменилась на темную, что свидетельствовало о недавно прошедшем здесь дожде. «Странно, вроде бы никакой грозы не обещали», – успел подумать он и, нажав на педаль тормоза, не почувствовал привычной тугой упругости. Резкий тревожный звук бортового компьютера, предупреждающий о неисправности тормозной системы, усилил нарастающую панику и парализовал волю водителя, теряющего драгоценные секунды. Рывок рычага ручного тормоза запоздал лишь на какие-то мгновения, заблокировав задние колеса уже проваливающегося в бездну автомобиля. Оглушительный жесткий удар капотом о скальные породы водитель разбившейся машины уже не почувствовал. В первую же секунду после столкновения с землей его тело, не пристёгнутое ремнем безопасности, словно невесомую тряпичную куклу бросило на рулевое колесо. Осколки ребер острыми иглами пронзили легкие и сердце. Затем, уже почти бездыханное швырнуло назад, с хрустом разрывая шейные позвонки.
   Сознание доктора на миг озарилось ослепительной вспышкой, сменившейся холодом и темнотой, из которой начали медленно проступать контуры какой-то комнаты с большими окнами. В каждом из них была одна и та же картина: парящая в ночной темноте фигура молодой женщины, закутанной с головой в плотную чёрную ткань. Открытыми оставались только холодные, безжалостные глаза и руки, сжимавшие автомат. Ньюман кинулся к стоящему рядом письменному столу и, выдвинув ящик, трясущимися от ужаса и страха – не успеть – руками схватил револьвер и начал стрелять по женским силуэтам. К своему удивлению, разрядив обойму, он не услышал звука выстрелов и не увидел сколь-нибудь нанесённого вреда противнику, который всё ближе приближался к окнам. В панике доктор выскочил из комнаты и по деревянной скрипучей лестнице взбежал наверх, где, словно одежда на вешалках, висели автоматы. Схватив один из них, он остановился, решая, где можно вырваться из ловушки, но в этот самый миг со всех сторон: из окон, дверей, из коридора начали появляться безмолвные черные фигуры, направляющие в него автоматные стволы. Ледяной холод парализовал его волю. Он видел перед собой только безразличное к нему женское лицо, безжалостные чёрные глаза которого смотрели на него со сверлящим укором. В тот же миг доктор содрогнулся от ощущения словно тысяч впившихся в него одновременно острых льдинок и понял, что в него начали стрелять. Ньюман стал медленно проваливаться сквозь деревянный коричневый пол в какую-то темноту, откуда веяло смертельным холодом и ужасом безысходности, но, внезапно, сила, влекущая его, ослабила хватку, и он снова оказался в знакомом помещении, но уже свободном от черных женских фигур. Оглядевшись, доктор осторожно спустился на первый этаж и, увидев льющийся из окон дневной свет, потянул на себя входную дверь.
//-- * * * --//
   Проводив доктора на встречу с очередным клиентом, Генти, закрыв ворота и собрав свой нехитрый скарб, поплелся на сельский рынок, где хорошо приготовленному им шашлыку из акульего мяса всегда были рады не только туристы, но и местные. На рынок бывшего рыбака вела отнюдь не жажда наживы – хозяин хорошо платил своему подручному, просто ему хотелось затеряться среди людей, неважно каких: уставших от ежедневной борьбы за выживание угрюмых односельчан или праздношатающихся, сытых и лощеных туристов, лишь бы не оставаться одному в этом доме, страшном подвале, наедине с собой и своими мыслями.
   Разведя в мангале огонь, Генти, приветливо здороваясь с прохожими, открыл крышку бидона и вдохнул аромат маринада – теперь оставалось дождаться, когда прогорят дрова, и можно будет выкладывать на сетку нежные куски акульего мяса.
   В эти минуты он забывал о своей ненависти: к этому миру, отнявшему у него самое ценное – семью, к доктору Ньюману, давшему ему эту чудовищную работу и научившему быть безжалостным, к самому себе, боявшемуся признаться, что из доброго весёлого рыбака он превращается в угрюмого жестокого зверя. Но больше всего он ненавидел себя за свою трусость. Генти уже сотни раз давал себе обещание выдать ненавистного черного трансплантолога полиции и освободить свою душу от ежедневных кошмаров, но каждый раз его что-то останавливало, в последний миг лишая решительности и парализуя волю. От этого Генти страдал еще сильнее и, не видя в себе мужества разорвать круг безысходности, впадал в депрессию и многодневное алкогольное забытьё. Возвращаясь к реальности и обнаруживая, что еще жив, он, проклиная всё на свете, снова спускался в подвал, где брал в руки хирургическую пилу и непрозрачные пакеты для мусора, и в который раз давал себе обещание рассказать всё капралу Бориславу.
   – Генти, здорово будешь! – услышал он чье-то приветствие. Увлекшись приготовлением шашлыка и погрузившись в свои невесёлые думы, бывший рыбак не заметил, как к нему подошёл тот самый полицейский, о котором он только что подумал.
   – Здравствуй, Борислав! Как служба? Шашлыка? – стараясь быть приветливым, бодро предложил он.
   – Да, одну порцию. На всём побережье не сыскать такого вкусного барбекю, как у тебя, Генти!
   – Спасибо, господин капрал.
   – Генти, что-то ты какой-то вялый. Случилось что? – полицейский внимательно взглянул в его лицо, стараясь понять, что могло обеспокоить этого грубого сельского мужика.
   – Да нет, Борислав, всё нормально… – пряча глаза, ответил тот.
   – Точно? А где доктор Ньюман? Или уехал куда по делам? – детектив упорно продолжал пытать вопросами едва сдерживающегося от признания односельчанина.
   «Надо ему всё рассказать! Не трусь! Он тебе поможет!», – набрался было решимости Генти.
   «Меня посадят до конца моих дней, и я сгнию в тюрьме! Я что, враг себе? Лучше потрачу свои деньги на девочек и вино! Моя работа такая же, как и любая другая, со своими «плюсами» и «минусами»! Чем лучше ремесло солдата, который убивает людей, которых даже не знает?», – резонно, как ему показалось, возразил он сам себе.
   «Покайся за грехи свои! Отбудешь свой срок и выйдешь на свободу честным человеком! Твои ночные кошмары прекратятся, ты перестанешь уничтожать себя алкоголем! Ты положишь конец преступлениям этого мерзавца Ньюмана! Ты сохранишь свой рассудок и доброе имя. Капрал сумеет тебя защитить, откройся ему сейчас же! Ну, решись, наконец!», – звучал в его голове голос ангела – хранителя, который ласково гладил Генти по плечам своими белыми крыльями, стараясь успокоить и придать ему мужества.
   «Даже если не подохнешь в тюрьме, то кому ты будешь нужен – больной, разбитый доходяга, когда выйдешь на волю? Да тебя дружки Ньюмана пришьют раньше, чем ты успеешь рот открыть и начать давать против него показания! Ты же знаешь, сколько у него деньжищ – откупится! Да ещё и всю вину на тебя свалит! Да и потом, сдать ты его всегда успеешь. Поднакопи улик против него, выжди удобного момента – тогда и действуй! Давай, Генти, не раскисай. Зачем пилить сук, на котором сидишь?», – отвечал ему другой голос, принадлежащий выглядывающему из-за его левого плеча демону-искусителю, который, набрав в легкие побольше воздуха, выпустил струи чёрного дыма, тотчас же окутавшие бывшего рыбака с головы до ног.
   Генти почувствовал, как его сердце сжали тиски страха, как на душе стало тревожно, и, тоскливо озираясь вокруг, в тщетной надеже зацепиться взглядом за что-то спасительное, он наконец-то хриплым голосом выдавил из себя:
   – Ньюман уехал по делам, скоро вернётся. Господин капрал, вам с соусом или зеленью?
   В этот момент с безупречно чистого ярко-синего небосклона раздался глухой раскат грома, от которого оба – и Генти и Борислав – вздрогнули и задрали головы вверх.
   – Странно… Ни облачка на небе. Что за гром? – удивился полицейский.
   – Может, где-то гроза идёт? – вторил ему не на шутку испугавшийся бывший рыбак.
   – Может, и гроза… а, может, грешника какого-то Господь покарал… Генти, не боишься? Мне кажется, что ты что-то скрываешь. Если ты участвуешь в чём-то плохом, то твой долг христианина – прекратить богопротивное дело, – глядя ему прямо в глаза, отчётливо проговаривал каждое слово капрал, который, почему-то, уже был одет в длинную черную сутану со стоячим воротником и держал в правой руке Евангелие. – Если ты собираешься совершить богоугодный поступок, то делай это, не раздумывая и не откладывая на потом – иначе может быть поздно, можешь не успеть! Намерения, даже самые благие, но не ставшие поступками, приведут тебя в ад, ибо на Страшном Суде судить тебя будут по делам твоим!
   Бедняга вытаращил глаза, не понимая, откуда здесь взялся священник, но потом, тряхнув головой и с трудом отогнав видение, суеверно перекрестился и нашел в себе силы ответить полицейскому:
   – Я не понимаю, о чём вы говорите, господин полицейский…
   – Эх, Генти, Генти! Плохо ты кончишь! – сокрушенно прекратил свои расспросы капрал и, рассчитавшись за покупку, пошёл по своим делам.
//-- * * * --//
   Придя домой, Генти с удивлением обнаружил, что хозяин ещё не вернулся и решил, что тот по каким-то причинам задержался в городе и объявится не раньше завтра.
   – Ну что, тем хуже для тебя – у меня будет время подготовиться! Сам бог отдает тебя в мои руки! Завтра я прикончу тебя, ублюдок! – не боясь быть услышанным посторонними, Генти вслух разговаривал сам с собой, направляясь к небольшому сараю с задней стороны дома. Там, под ветошью, в земле был закопан цинк из-под патронов, с замотанным в полиэтилен пистолетом. Во время войны оружие, от самого современного до образцов еще с первой мировой, практически свободно гуляло по рукам мирных селян, и обзавестись почти задаром полицейским «вальтером» не составило для Генти особого труда. Раскопав землю, он достал цинк и вытряхнул его содержимое. Потом, стряхнув землю, сунул свёрток в карман и вышел из сарая, направляясь к дому.
   Войдя внутрь, он остановился, размышляя: сразу спуститься в кочегарку или сначала выпить стаканчик ракии. Голова болела, язык распух, руки плохо слушались – сказывалось похмелье после вчерашнего обильного возлияния. Он представил, как всего спустя несколько минут, выпив янтарной терпкой жидкости почувствует облегчение: голова прояснится, мысли обретут стройность, окружающий мир из темно-серо-коричневого превратится в яркий и красочный. Генти уже было взялся за ручку двери, ведущую в гостиную, и даже приоткрыл дверь, как снова остановился. Причиной его задержки стал возникший образ капрала Борислава, который теперь опять предстал в виде святого отца, немым укором взирающего за его внутренней борьбой.
   – Да иду, я иду… Уйди! – разговаривая с наваждением и одновременно стараясь отогнать его, Генти всё же отложил выпивку и, кряхтя, стал спускаться в кочегарку.
   Оказавшись в глухом без окон, и оттого звуконепроницаемом помещении с земляным полом, он достал из кармана штанов свёрток, развернул его и взял пистолет. Генти не умел обращаться с оружием, только видел, как это делали другие, поэтому, неловко передернув затвором и оценивая вес «вальтера», постарался прицелиться в невидимую точку. Потренировавшись, бывший рыбак извлёк из свёртка коробку патронов и медленно, неловко перебирая грубыми пальцами, зарядил обойму. Потом, наведя ствол пистолета в смятую пачку из под сигарет, валявшуюся в углу кочегарки, медленно нажал на курок. «Вальтер» дернулся в его руке, но не так сильно, как он ожидал, и, вообще, всё оказалось не так страшно как ему представлялось. Поэтому следующие несколько выстрелов он сделал совершенно спокойно, осмысленно стараясь поразить цель. С третьего раза ему это удалось, потом ещё и ещё. Расстреляв две обоймы, довольный собой бывший рыбак в конце своего упражнения насчитал четыре большие дыры в пачке теперь уже больше похожей на кусок рваного картона.
   – Ну что же, теперь я готов! Держись, кровопийца! – погрозил Генти кулаком невидимому Ньюману, в деталях представляя, как завтра убьет своего хозяина и наконец разорвет путы страха, накрепко привязавшего его к кровавому доктору.
   Однако, поднявшись из подвала наверх, почувствовал, как решимость снова покидает его, но на этот раз не из-за страха перед всесильным и безжалостным хозяином или неверия в правосудие, а по причине, имевшей совсем иную природу. Дело в том, что Генти и ранее с должным трепетом относившийся к Церкви, после несчастья, происшедшего с его семьей, совсем превратился в ревностного христианина. С одной стороны, вера не позволяла ему окончательно сойти с ума, с другой – он всё сильнее чувствовал отвращение к себе и тому образу жизни, который вёл. Сейчас же, вдыхая ароматный, поднимающийся от прогретой за день земли воздух, он осознал, что убить даже такое чудовище, каким, по его мнению, был доктор Ньюман, он не сможет, и нужно искать другой выход.
   Вернувшись в дом и войдя в свою комнату, бывший рыбак направился в угол помещения, где, потоптавшись на месте, ловко извлёк из пола скрипучую половицу и, пошарив рукой, достал из темноты подполья деревянную коробку. Это был своеобразный сейф, где Генти хранил свои сбережения, документы и самое ценное – старое, доставшееся ему от покойного батюшки растрескавшееся распятие. Прятать его подальше от глаз людских несчастного рыбака вынудили колкие насмешки доктора, который не раз и не два заставал своего подручного склонившимся над распятием и открыто надсмехался над религиозными чувствами бедняги:
   – Где он был, твой бог, когда ракета попала в ваш дом?! А, Генти?! Ну что ему стоило направить её на несколько метров чуть левее или правее?! Он же всемогущ! Что молчишь, а?! Тебе нечего сказать? На вот лучше, в этого бога я верю и тебе советую, – и швырял рыбаку несколько стодолларовых купюр.
   Отогнав неприятные воспоминания, Генти помолился и, устроившись за столом, принялся писать заявление в полицию. Эта работа заняла у него больше часа и отняла массу сил: ему даже приходилось молитвой подкреплять свою решимость довести начатое до конца. Наконец, сложенные вчетверо несколько листов бумаги, исписанных неровными строчками и со следами исправлений, оказались у него в кармане штормовки. Оставалось последнее – отправить письмо по нужному адресу, и он был преисполнен решимости сделать это во чтобы то ни стало.
//-- * * * --//
   Не дождавшись хозяина ни в этот вечер, ни на утро, Генти, не находя отсутствию обычно пунктуального Ньюмана каких-либо разумных объяснений, тем не менее решил не тратить времени в пустом ожидании, а вышел на своей лодке в море наловить свежих катранов.
   На море стоял полный штиль, что вполне утраивало рыбака. Нанизав куски человечины, оставшейся от последнего донора, на многометровую с крупными крючьями снасть, он опустил её в воду и, закрепив руль, стал терпеливо ждать клёва.
   Неожиданно метрах в ста от лодки прозрачная изумрудная гладь воды потемнела и покрылась рябью. Вмиг на доселе спокойной воде образовалась многометровая волна, которая со страшной силой обрушилась на утлую рыбацкую лодку, в мгновение ока разлетевшуюся под её ударом в щепки. Рыбака закружило в водовороте, швыряя из стороны в сторону, оглушая и увлекая в бездонную морскую пучину.
   Не в силах сдерживать дыхание Генти сделал вдох, и солёная вода, пронзив грудь острой болью, мгновенно наполнила его лёгкие, вытесняя из них воздух хороводом пузырьков, устремившихся вверх. Медленно опускающееся на дно в толще воды тело сразу привлекло внимание стаи маленьких разноцветных рыбок, весело кинувшихся обследовать невесть откуда взявшегося чужака.
   Сделав вдох, Генти открыл глаза и, не понимая, почему он опускается все ниже и не делает попыток всплыть, яростно заработал руками и ногами, устремляясь к поверхности. Неожиданно для себя осознав, что может беспрепятственно дышать под водой, он резко затормозил своё движение и огляделся вокруг. Внизу, в темнеющей глубине, он краем глаза заметил что-то очень хорошо знакомое ему – какой-то большой предмет, медленно опускающийся в разноцветном хороводе рыбок на дно. Рыбак интуитивно осознал, что упускает что-то очень важное, что может объяснить всё с ним происходящее, и, развернувшись, ловкими сильными гребками направился вслед за интересующим его объектом.
   За эти несколько минут, что он находился в воде, Генти уже свыкся со своими новыми способностями дышать под водой и даже радовался столь чудесно открывшимся у него талантом, фантазируя, какие возможности перед ним – рыбаком, теперь открываются. Методично сокращая расстояние до цели, он всё больше и больше ощущал растущую внутри него тревогу и страх перед тем, что ему, возможно, предстоит увидеть – слишком знакомым ему казался приближающийся силуэт. В это время над морем из облаков вновь появилось солнце и своими яркими лучами осветило морские толщи, выхватив из темноты погружающегося на дно. В этот миг Генти, находящийся в каком-то метре от цели, отчетливо разглядел, что гнался… за самим собой же! Вернее за своим телом, которое словно неживая кукла продолжало медленное погружение. Генти сначала оторопел от увиденного, но, прогнав ненужные в эту минуту вопросы о причинах и природе происходящего, принялся, словно стараясь разбудить, тормошить его. Убедившись в тщетности своих усилий – его руки проходили насквозь и не оказывали никакого воздействия на тело, он, не понимая, что же происходит на самом деле: почему он раздвоился, почему видит себя со стороны, почему большая рыбина проплыла сквозь его голову, почему морские обитатели не замечают его присутствия… испытал великую грусть и тоску.
   Созерцая со стороны свое, такое родное и любимое тело, он понимал, что почему-то расстаётся с ним безвозвратно. Окинув его прощальным взглядом, Генти развернулся и поплыл наверх, к солнцу, к воздуху, к волнам.
   Едва вынырнув на поверхность, подручный доктора Ньюмана зажмурился от великолепия царившего вокруг: яркого солнечного света, бездонного голубого неба, расчерченного хаотично проносившимися белыми облачками, крика чаек, шума и пены волн, и поблагодарил Господа за то, что остался жив, цел и невредим после внезапно разразившегося шторма. Оставалось последнее – доплыть до берега. В том, что ему это удастся после всех испытаний, выпавших на него сегодня, Генти нисколько не сомневался. Однако, не успев сделать и нескольких гребков, рыбак почувствовал, как какая-то сила поднимает его над водой и с ошеломительной скоростью увлекает куда-то ввысь. Через мгновение ощущение движения исчезло, сменившись на чувство спокойствия и радости.
//-- * * * --//
   – …Множественные переломы позвоночника, разрывы внутренних органов, не говоря уже о том, что хирургам пришлось практически заново его сшивать… Удивительно, как еще жив остался?! Просто феномен какой-то!
   – Не повезло коллеге…
   – …Что уж говорить – какая незавидная участь! Прожить остатки своей жизни полностью обездвиженным, являя собой фактически растение…
   – …Ну, на все воля божья! В нашей клинике, да с такой страховкой, доктору Ньюману будет хорошо, лучше, чем где-либо.
   – Да, коллега. Похоже, что он приходит в сознание, пойдемте, профессор, не будем ему мешать. Грета, оставляем вам вашего подопечного, вы знаете, что делать.
   – Да, господин Клаус, спасибо, господин Клаус, – крепко сбитая, среднего возраста, сестра милосердия в легком поклоне дождалась, когда директор клиники и лечащий врач выйдут из палаты и повернулась к больному.
   Доктор Ньюман с закрытыми глазами и багровыми синяками на бледном лице обездвиженной куклой, словно манекен, лежал на белоснежных простынях в кровати отдельной VIP палаты. Медсестра бережно поправила его голову на большой подушке таким образом, что больной оказался в полулежачем положении – так ему будет удобнее приходить в себя. Грета это знала по многолетней работе в этой элитной частной немецкой клинике, спрятавшейся в густых лесах предгорьев Альп. Мельком взглянув на дисплей прикроватного кардиомонитора, медсестра точно определила миг пробуждения своего подопечного и терпеливо дожидалась, что он с минуты на минуту откроет глаза.
   На самом же деле Ньюман пришел в себя раньше и слышал разговор двух уважаемых докторов, но так как хотел знать правду, то не торопился раскрывать свое истинное положение. Услышанное настолько ужаснуло бывшего трансплантолога, что его сознание снова милосердно, чуть было, не отключилось. Не веря в это, доктор осторожно, стараясь не выдавать себя, попытался пошевелить кончиками пальцев правой руки – но тщетно! Что там пальцев, он не чувствовал рук, впрочем, и ног тоже! Он пытался снова и снова, теперь уже не маскируясь, пробовал повернуть голову, хотя бы почувствовать мышцы тела, но безрезультатно! Он не чувствовал своего тела вообще! Как будто бы его не было… Только одна голова и все! «Говорящая голова», – подумал Ньюман, но тут же испугался: «А говорящая ли?». Оказалось, испугался не напрасно – не говорящая. Язык не слушался, вместо мычания ему удалось выдавить из себя только слабый, еле слышный стон. И уже больше не скрываясь, больной открыл глаза, полные слез.
   – С пробуждением, господин Ньюман! – услышал он мягкий, приветливый женский голос, а потом и увидел открытое лицо, с мягкой, чуть виноватой улыбкой. – Меня зовут Грета. Я ваша персональная сестра по уходу. Вам сейчас, наверное, очень плохо, но… главное, вы – живы! Жизнь это великое чудо! Не сомневайтесь, вы пойдете на поправку! У нас очень хорошая клиника. Если вы не можете говорить, то я научу вас глазной азбуке…
   Ньюман смотрел в ее лицо и практически не понимал, о чем она говорит. Он – живой труп и пойдет на поправку?! Сейчас он хотел только одного – умереть и впервые в жизни обратился к богу: «Господи, почему ты не прибрал меня к себе, там, в ущелье?!».
//-- * * * --//
   Ощущение радости и какого-то безмятежного счастья не покидало бывшего рыбака. Ярко светило солнце, весело шумел ветер в кронах бука и редких в этих местах елей. Вид со второго этажа на поднимающиеся по склону заросли самшита и разноцветье был настолько восхитительным, что у Генти чуть не закружилась голова. Чтобы совладать с собой, он посмотрел под ноги и с удивлением наткнулся взглядом на красные, суховатые, в прожилках лапки. Правда удивление было мимолетным, и Генти тут же забыл о нем. Сейчас он с восхищением отметил, как цепко эти маленькие лапки с тонюсенькими коготочками держат его на поверхности крашеного металлического оконного отлива. Ему захотелось пройти по этому отливу дальше, и Генти пружинисто прыгнул вперед. «Цок – цок – цок», – тут же отозвался металл. Легкость и свобода, с которой Генти удалось это проделать и не сорваться вниз, была настолько восхитительной, что рыбак не удержался и громко возликовал: «Чжик-циик-чир-цжик-циик-чир!». «Да я могу все!», – пронеслось в его голове, и, пружинисто оттолкнувшись, он взлетел. Ловко улавливая восходящие теплые потоки воздуха, Генти, резкими и частыми взмахами крылышек, легко поднялся над клиникой, которая теперь с этой высоты казалась детским, игрушечным разноцветным домиком и, сделав круг над ее ухоженной территорией, снова возвратился к знакомому окну, мягко приземлившись на металлический отлив. Склонив голову набок, рыбак посмотрел одним глазом через стекло – внутрь комнаты. Потом скакнув, повернулся другим боком и снова заглянул в больничную палату, где на кровати лежал человек с замотанной бинтами головой и синяками на лице. Сначала Генти показалось, что этот человек мертв – настолько обездвиженной и безжизненной была его поза, но потом тот открыл глаза и взглянул на него. Только эти, полные муки глаза на мертвенно-бледном лице свидетельствовали о том, что в этом теле еще есть жизнь.
   «Да это же доктор Ньюман!», – озарила его сознание догадка. «Ньюман… какой Ньюман? Кто это? Что такое доктор? Доктор?», – через секунду от былого озарения в мозгу Генти не осталось и следа. Более того, ему была не интересна картина этой палаты, этот человек, и все, что находилось там – за тонкой перегородкой прозрачного стекла. Гораздо интереснее было тут. Краем глаза Генти заметил, как маленький темно коричневый жучок – короед, он откуда-то знал это совершенно точно, неосмотрительно за какой-то своей надобностью выполз из-за рамы на край металлического отлива. Даже не успев сообразить, что нужно делать, рыбак молниеносным движением схватил клювом жучка и тут же проглотил. «А еще? А еще есть? Хочу еще!», – он несколько раз попрыгал рядом с рамой, поворачиваясь то одним боком, то другим, стараясь заглянуть в щель между стеной, рамой окна и отливом, и обнаружил целые залежи съестных припасов: зернышки и семена деревьев, цветов и кустарников, копошившихся в трухе и невесть как здесь взявшейся земле, червячков, личинок и жучков.
   Уже не раздумывая ни о чем, Генти принялся долбить своим маленьким, но крепким клювом в эту щель, пытаясь добраться до всех увиденных им богатств.
//-- * * * --//
   Ньюман потерял счет дням. Он не мог сказать, сколько уже здесь находится. Ничего в его положении не изменилось – он по-прежнему был живым трупом. Медсестра Грета окружила его всевозможными вниманием и заботой, стараясь предугадать желания лишь по одному взгляду, и надо отдать должное – зачастую ей это удавалось.
   Свое беспомощное существование бывшему трансплантологу было по-прежнему ненавистным и он бесконечно длинными часами ничего в жизни так сильно не желал, как умереть! Однако состояние его оставалось стабильным, и больной, может быть, уже давно бы и примирился со своим положением, но одно доводило Ньюмана до исступления – это маленькая пичуга, которая, облюбовав его окно, изо дня в день с садистской настойчивостью что-то долбила клювом. Металлический монотонный и одновременно ритмичный стук отдавался в его голове так отчетливо, словно кто-то стоял у изголовья и маленьким блестящим остеотомом пытался пробить его теменную кость.
   Вот и сейчас божья птаха, устроившись у оконной рамы, принялась методично пробиваться в заветную кладовую: «Тук-тук. Тук-тук-тук. Тук-тук…» и снова: «Тук-тук. Тук-тук-тук. Тук-тук…». Ньюману казалось, что пичуга не там, за окном, а здесь, вцепившись в его волосы своими когтистыми лапками, маленьким и крепким клювом долбит его прямо в темя, пытаясь проникнуть в мозг. Боль была почти физически ощутимой и каждый раз, когда это повторялось, Ньюман чувствовал, что находится на грани помешательства. Еще несколько минут такой усердной долбежки, и он перешагнет уже зыбкую грань сумасшествия, погрузившись в его темные беспокойные образы.
   На счастье, дверь в палату открылась и вошла Грета. Ньюман, как ни прискорбно было его положение, почувствовал себя по-настоящему счастливым! Ну, все, его мучениям придет конец! Он сможет объяснить медсестре, чтобы та прогнала ненавистную птаху! Грета опытная сиделка и поймет его. «Сейчас, показать глазами… еще раз, еще и еще, так, да… да… кажется поняла!», – возликовал больной, когда медсестра, внимательно наблюдая за движениями его глазных яблок, пошла к окну.
   – Душно, да, господин Ньюман? Да, конечно же, здесь душно! Как же я сама не догадалась… Сейчас, потерпите секундочку, сейчас я открою окно, и вам будет хорошо», – успокаивающе-заботливо ворковала медсестра, широко открывая створки окна и вместе со свежим воздухом впуская в палату громкий и отчетливый, показавшийся ей таким жизнерадостным стук: «Тук-тук. Тук-тук-тук. Тук-тук…» и снова: «Тук-тук. Тук-тук-тук. Тук-тук…».

   31.10.2012.

Голуби и белки

//-- * * * --//
   В этой северной стране и в этом городе я оказался первый раз в жизни. Мне несказанно повезло прилететь сюда в командировку на целую неделю, и теперь я вовсю наслаждался окружающим комфортом, красотой и порядком. Днем я работал, а по вечерам гулял по тихим живописным улочкам центра, широким магистралям торговых районов, любовался особняками викторианского стиля, наслаждался кофе и сладостями в открытых уличных кондитерских. Мне нравилось здесь все: и англо-франко говорящий люд, и женщины афро-европейской наружности, вальяжно шествующие по улицам с длинными тонкими сигаретками в еще более длинных и тонких мундштуках, и бородато-кудрявые мужчины с небрежно повязанными шарфами, позволяющими себе заказывать в ресторанах коньяк в обеденное время, и чисто вымытые улицы, и фасады зданий, и постмодернистские скульптуры, встречающиеся то там, то здесь.
   Окружающая идиллия настолько убаюкивала, что, выходя из подземки на улицу, я даже не расстроился при виде местного бомжа, спящего у самых дверей стеклянного входа в метро. Бомж был типичным, не этим загранично-красиво-ухоженным, как все вокруг, а самым обычным – страшным. Вид нестарого мужчины, которому еще жить и жить, но уже безнадежно запущенного, больного, грязного, со следами необратимых, губительных последствий своего образа жизни на лице, в любое другое время и в любой другой ситуации вызвал бы у меня как минимум жалость и сострадание. Но сейчас, в этом образцово – организованном и богатом городе, где все тщательно продумано, я воспринял увиденное как данность: так и должно быть. Раз он здесь лежит, значит так и нужно. А иначе как? Совершенная машина городского хозяйства и социального устройства работает без сбоев!
   Сейчас, сидя на скамейке в сквере возле городской ратуши, я уже позабыл о только что увиденной неприглядной сцене на выходе из метро и отдыхал, любуясь живописным, словно на открытке, видом на небольшую площадь и стоявший в центре нее памятник. Памятник был самым заурядным – скульптурой какому-то историческому или политическому, или культурному деятелю этой страны. Преисполненный уважением к народу, который создал эту страну, город и живет здесь, я решил поинтересоваться: кто же из ее сограждан заслужил такой великой чести? Подойдя к скульптуре, прочитал на постаменте имя человека, годы его жизни и о его заслугах. Интуиция (или жизненный опыт) меня не подвела – памятник был установлен, действительно, в честь национального политического деятеля. Его имя ничего мне не говорило, значит, личность была не мирового, а так сказать, местного масштаба.
   Удовлетворив любопытство, я уже было собрался вернуться на скамейку, как вдруг кольнула мысль: «Памятник-то какой чистый! Неужели моют?». Меня удивило отсутствие каких-либо следов на памятнике или даже намеков на птичий помет, ставший настоящей проблемой российский городов. «Голубей-то нет!», – внезапно осенило меня. И, действительно, за почти полчаса, что я находился в сквере, я не увидел ни одного из них. Сразу же вспомнились многочисленные стаи голубей и их собратьев поменьше – воробьев, уже давно являвшихся неотъемлемым атрибутом и проклятием наших парков, скверов и площадей.
   «Ну и ну?! Куда же они делись?», – удивленно подумал я. Мысль, что можно вот так, без птичьего помета, перьев, хлебных крошек и антисанитарии спокойно наслаждаться городским пейзажем, не умещалась в моей голове.
   Занятый своими мыслями я направился к скамейке, как вдруг, сделав несколько шагов, едва успел остановиться и не наступить на что-то серо-рыжее, шевелящееся внизу. Это «что-то» оказалось довольно крупной белкой, уставившейся на меня черными бусинками глаз.
   «Странно, что не убегает!», – поразился я, вспомнив ее российских хвостатых сородичей, предпочитающих избегать людского внимания. «Наверное, прикормленная, ручная», – найдя подходящее объяснение, я продолжил свой путь.
   В это время, откуда не возьмись, одинокий сизый голубь, может быть, заметив меня, и в надежде разжиться едой, описав полукруг, плавно приземлился в нескольких метрах. Гуля и двигая шеей в такт движению, птица осторожно, внимательно наблюдая за мной, стала приближаться. Через несколько секунд, не встретив с моей стороны ничего для себя опасного, голубь успокоился и по идеально стриженому газону смело двинулся ко мне.
   Я и птица, последние минуты занятые друг другом, не заметили, как по коричневым стволам голубых елей, линией высаженных позади памятника, серо-рыжие молнии белок устремились вниз на траву. Еще несколько мгновений, и, высоко задрав пушистые хвосты, стая из двух десятков особей медленным полукружьем вплотную приблизилась к нам. Я, в отличие от голубя, у которого белки находились сзади, успел их заметить, и заторможено наблюдал за тем, что будет дальше.
   Долго ждать не пришлось. В следующую же секунду, словно по команде вожака, стая, как одно целое, кинулась на голубя. Прямо на моих глазах, почти у самых ног, зеленую траву газона покрыло небольшое шевелящееся покрывало серо-рыжих пушистых тел, под которым мгновенно исчезла застигнутая врасплох птица. Торчащие вертикально хвосты образовали собой большой пушистый комок, через который ничего не было видно. Угадывалась какая-то борьба, да и то не долго. Я оцепенел. Омерзение, ужас и жалость к несчастному голубю боролись во мне! Но сильнее всех оказалось любопытство! Я понимал, что мог спасти голубю жизнь, одним пинком ноги отогнав кровожадных белок, но поведение зверей было настолько необычным, что я решил досмотреть этот фильм ужасов до конца.
   Пушистый клубок копошился и издавал глухой многоголосый писк, от звука которого к горлу подкатил ком, беличьи хвосты мерно покачивались, потом так же внезапно зверьки вдруг разом отпрянули от центра своего смертоносного круга и серо-рыжими зигзагами, распластавшись по газону, стремительно «взлетели» обратно на вершины елей.
   Я опустил глаза в то место, где совсем недавно на меня доверчиво смотрел голодный голубь, и с большим трудом заставил себя не отвести их в строну: рядом с небольшой кучкой окровавленных перьев и небольшими комочками каких-то темных ошметков, сидела крупная белка и черными бусинками глаз смело смотрела на меня. Мордочка и усы зверька были в чем-то красном.
   Приступ тошноты мощным и быстрым импульсом поднялся откуда-то из живота и опрокинул меня на колени, заставив уткнуться лицом в траву и забиться в конвульсиях рвоты.
   Когда, успокоившись, через несколько минут я поднял голову, белки рядом уже не было. Почему-то показалось, что пока я стоял на четвереньках и был беспомощен, она могла прыгнуть мне сзади на шею и попытаться острыми зубками разорвать кожу. От этой мысли меня передернуло, и по спине пробежала ледяная судорога. «Тьфу, гадость-то какая! Надо выпить водки или виски, не важно чего, только быстрее… Быстрее в гостиницу!», – подгонял я себя, пока почти бежал из сквера обратно к метро.
   «Вот почему у них такие чистые фасады зданий и памятники! Ни одного пятнышка! Ничего птицами не загажено! Как же я раньше не заметил, что нигде не видно голубей. Нигде! Теперь понятно почему – их всех сожрали белки! Зато белок – целые полчища…», – открылась мне очевидная истина. «Что же это такое?! Как такое может быть? Неужели люди этого не замечают? Или это всех устраивает? Чистота и никаких хлопот? Удобно, что и говорить… Но это же противоестественно!», – негодуя, я все дальше удалялся от злополучного сквера.
   Вот и знакомая станция метро. Распахнув стеклянную дверь в павильон, я шагнул внутрь мимо лежащего на боку уже «знакомого» мне бомжа, который вдруг выбросил руку и крепко схватил меня за брючину. От неожиданности я вскрикнул и, чтобы не упасть, остановился, пытаясь одновременно сохранить равновесие и освободить ногу.
   – Они всех их сожрали! Да!.. И нас… и нас сожрут! Да! Помоги… – приподняв над полом черное от грязи, засохших кровоподтеков и синяков лицо, бездомный впился в меня взглядом безумных глаз.
   Прохожие шли мимо, не обращая на нас внимания. Я никак не мог освободить ногу и не знал, что делать дальше. Ну не бить же мне этого несчастного!
   Внезапно стеклянные двери с улицы распахнулись, и вошли двое высоких мужчин крепкого телосложения, одетых во что-то серо-неброское. Молча подойдя к нам, один из них расцепил руку бродяги, которой тот по-прежнему пытался держаться за меня, другой в это время ловким движением заклеил бомжу рот скотчем и вдвоем, уложив бродягу на складные матерчатые носилки, они вынесли его на улицу. Кинувшись к дверям, я успел заметить черный микроавтобус, в который, распахнув задние дверцы, неизвестные затолкали носилки с бездомным. Один из них повернулся ко мне. Я в ужасе оторопел – на меня смотрели две черные бусинки глаз и беличья мордочка с темными усами, испачканная чем-то красным:
   – Чистота и никаких хлопот! – и погрозил мне пушистым мохнатым рыже-серым пальцем, после чего сел на водительское сиденье и, тронув машину с места, исчез в городском потоке.
   Я стал задыхаться, казалось, что потолок станции метро опустился всей своей многотонной громадой на меня и вот-вот раздавит. Не в силах больше оставаться здесь, я выскочил на улицу и побежал вдоль дороги.
   Многие водители автомашин, троллейбусов и автобусов, заметив размашисто и одиноко бегущего по улице мужчину спортивного телосложения, с сосредоточенным лицом, в хорошем деловом костюме, галстуке и кожаной коричневой папкой в руке, искренне радовались за этого приверженца здорового образа жизни и, сигналя клаксонами, приветствовали меня взмахами рук.

   17.10.12 г.

Случай в урочище Погибловская

   История основана на реальных событиях. Все совпадения не случайны
//-- * * * --//
   – Здравствуйте. Ваш паспорт, – вежливо, но сухо, не отрывая головы от каких-то записей, попросила женщина в медицинской униформе, – …так, проживаете… проживаете в деревне По…ги…бловская? – и подняла удивленное лицо на согнувшуюся в окошко регистратуры просто одетую миловидную женщину лет тридцати. – Погибловская? Я не ошиблась? – еще раз, с сомнением переспросила она.
   – Да, Погибловская, все правильно, – подтвердила посетительница. Дежурная склонила голову на бок:
   – Да уж… Куда идете?
   – К гинекологу, – немногословно ответила женщина.
   – Сегодня прием только на операцию…
   – …Да, я знаю, – стушевавшись, негромко ответила та, – я по записи… предварительной.
   Дежурная скользнула взглядом полным искреннего непонимания по незнакомке и, встав со стула, направилась к стеллажам с медицинскими картами. Быстро найдя нужную, вернулась к рабочему месту и, молча, протянула посетительнице.
//-- * * * --//
   – Мама, мама, а когда ты с папой в голод поедете, купите мне блатика, а? или сестленку, – смешно не выговаривая букву «р», спросил Ваня. Супруги в этот момент ужинали, а трехлетний сынишка играл большими разноцветными кубиками на ковре возле теплой русской печи.
   Родители мальчика переглянулись, после чего отец опустил глаза в тарелку, а мать, слегка поперхнувшись, не сразу ответила:
   – Купим, потом. Денег сначала заработаем, а потом обязательно купим. А ты расти быстрей, помощником нам будешь хорошим.
   – Мама вот только из города приехала… хороший подарок тебе привезла, нравится? – попытался перевести разговор на другую тему отец.
   – Да, нлавится, – охотно ответил малыш, тут же переключившись на полностью завладевшие его вниманием яркие кубики.
   – Как ты себя чувствуешь, Аня? – обратился мужчина к жене.
   – Коль, да хорошо все. Нормально уже себя чувствую, – с улыбкой погладив его запястье, поторопилась с ответом миловидная женщина. – Вот только… – низко опустив голову и прижав ладонь к груди, не договорила она.
   Николай, встав со своего места, обошел стол и, прижав голову женщины к себе, погрузил широкую заскорузлую ладонь в ее мягкие, пшеничного цвета волосы:
   – Все будет хорошо, все пройдет… Ань, надо сено убирать. Вся следующая неделя еще сухой будет, а потом до конца июля – дожди. Не успеем скосить и увезти, дороги раскиснут, и все сгниет на поле.
   – Уберем, конечно же, уберем. Ванька уже совсем большой, один дома посидит.
   – Да, на поле работать он нам не даст. Тяжело мальцу будет с зари весь день там… с оводами да слепнями, – согласился с женой Николай.
//-- * * * --//
   Солнце приближалось к зениту, и Николай, уперев косу рукоятью в землю и вытерев косынкой пот со лба, скомандовал:
   – Все, на сегодня хватит!
   Женщина, стряхнув сырую, темно-зеленую траву с зубьев граблей, перехватила черенок посередине и направилась к ближайшему стожку, в тени которого стояла объемистая бело-зеленая клетчатая сумка со снедью и питьем.
   – Коль, иди хоть покушай, а?! – позвала Анна, – так работал много.
   – Да я то что… Вот ты у меня – молодец! Что бы я без тебя делал?!
   Привалившись спиной к мягкой стене сена, мужчина с блаженством выпрямил ноги и выгнулся в пояснице:
   – Э-э-эх! Ну, давай, что там у тебя.
   И в этот момент супруги неожиданно услышали громкий и отчетливый детский плач. Оба остановились, прислушиваясь. Так и есть, звук очень похожий на плач ребенка доносился из-за рощицы, со стороны болота. Едва подумав, что это мог потеряться чей-то ребенок, муж и жена собрались было бежать на помощь, как вдруг звуки резко изменились и стали похожи на крик какой-то большой птицы. Высокие визгливые ноты пробирали тело до дрожи. Хотелось заткнуть уши. Но так продолжалось недолго: пронзительные вскрикивания снова перешли в громкий отчетливый плач, потом всхлипывания, а вскоре и вовсе прекратились.
   Под впечатлением услышанного, с мрачным, подавленным настроением приступили к обеду. Несмотря на голод, ели без аппетита, молча, думая о пронзительных нечеловеческих звуках, раздававшихся поблизости.
   Николай, хоть и невысокого роста – впору жене, был жилист и вынослив, и другим, более крепким с виду мужикам в деревенской работе мог запросто дать фору.
   Из-за ненадобности он брился раз в неделю, по воскресеньям, и сейчас, в четверг, имел ощутимую на вид и, особенно на ощупь, темную щетину. Анна всегда удивлялась: почему сам темно-русый, а щетина почти черная? Закончив есть, Николай смахнул крошки хлеба и яичного белка из дебрей колючей нарождающейся бородки и, заложив руки на затылке, заросшем почти до плеч волнистыми волосами, удобно устроился в податливом ароматном сене для короткого отдыха.
   – Спасибо, все было вкусно, – коротко поблагодарил он жену, – хорошо поработали. К воскресенью точно закончим.
   Супруга была согласна с мужем: работа, так же как и вся их семейная жизнь, ладилась. Вот только три месяца назад заминка одна произошла: забеременела Анна. После долгих сомнений и раздумий супруги пришли к очень трудному решению – не время сейчас для еще одного ребенка. Денежной работы нет. В агрофирме даже их мизерную зарплату уже полгода не выплачивают. Во всей деревне вместе с грудничками и старухами и ста человек не наберется. Вымирает Погибловская. Не ценится крестьянский труд, а за гроши никто уже работать не хочет, вот и уезжают молодые в город. Те, кто остался, живут натуральным хозяйством, да кое-что из выращенного продают на рынке. Куда уж сейчас пополнением обзаводиться? После долгих и тяжелых раздумий Анна решилась на аборт. Николай не подталкивал ее к этому решению, но и не отговаривал, и в назначенный день проводил жену до автостанции, а сам остался с сынишкой «на хозяйстве».
   Молодая здоровая женщина быстро восстановилась после болезненной операции, а время, чистый воздух и живописная природа: речушки, поля и рощи делали свое дело, вселяя в эту семейную пару свойственным сильным людям оптимизм: мы еще молодые, заведем еще деток, и не одного!
//-- * * * --//
   Вернувшись с поля и отперев ключом дверь, супруги вошли в дом. В комнате было тихо, и это сразу насторожило родителей. Где их неугомонный веселый Ванятка? Почему не выбегает навстречу? Не теребит мать за подол в надеже получить гостинец… Наскоро осмотрев спальню, комнаты, кухоньку родители совсем было ополоумели от страха и остановились в растерянности, как вдруг услышали какой-то звук, не то плач, не то скулеж, едва различимо доносившийся со стороны большой русской печи. Рывком отодвинув занавеску, Николай увидел сынишку, забившегося в самый дальний угол лежанки. Мальчик сжался в комок, подобрал колени и уткнулся в них лицом. Вытащив Ваню из укрытия, испуганный отец передал сына матери, сразу же покрывшей все его заплаканное лицо поцелуями и запричитавшей:
   – Ну, что ты? Что случилось? Ох, и напугал ты нас с отцом!
   С трудом успокоив мальчика, взрослые вернулись к своим делам, а сынишка все время крутился рядом, стараясь находиться возле матери. Ближе к вечеру, перед сном, укладываясь в кровать, он жалобно попросил:
   – Мама, не оставляйте больше меня одного! Анна в недоумении уставилась на него.
   – Не оставляйте! – просительно повторил мальчик, заглянув ей в лицо ясными голубыми глазами и пояснил, – а то она меня съест.
   Отец и мать подавленно переглянулись, не зная, как реагировать, что ответить малышу.
   – Кто? Ты что-то видел? – настойчиво попытался выяснить Николай, но Ваня уже замкнулся в себе и отвечать не хотел.
   Едва дождавшись, когда ребенок уснет, Анна сразу же вернулась к беспокоившей их теме:
   – Кто его мог напугать? Может, он тоже слышал эти странные крики?
   – Не знаю… – в раздумье протянул Николай. – Может, мультиков насмотрелся, а сейчас мерещится всякая ерунда, монстры…
   – Может быть, – неуверенно согласилась с ним жена. – Надо завтра ему побольше игрушек оставить, сладостей, чтобы не пугался.
   На этом и порешили.
//-- * * * --//
   На рассвете следующего дня, отправляясь на сенокос, мать подтолкнула маленькое ватное одеяло с боков, натянула его на детские плечи сына – пусть дольше поспит и, неслышно ступая, вышла из спальни. Закрыв замок уличной двери, чтобы Ваня не выбежал во двор, полный опасностей для трехлетнего ребенка – один колодец чего стоит, супруги направились к калитке, открывавшей путь в лес, к полю. Анна обернулась назад: что-то тревожно саднило в груди и звало ее вернуться обратно, к Ване, но переборов минутный неосознанный приступ страха за сына, жена догнала ушедшего вперед супруга и присоединилась к нему.
   Дом Чаплыгиных стоял на краю деревни. Широкая тропа вела от дома к лесной речушке, превращавшейся летом в неширокий ручей, впадающий в небольшое заболоченное озерцо. Дальше тропинка петляла среди деревьев и кустарника вытянутой в длину рощицы и минут через десять неспешной ходьбы выводила на широкое поле. Эти поля, когда-то совхозные, сейчас были заброшены и, никем не обрабатываемые, заросли высоким сочным разнотравьем – лучшим кормом для домашней скотины.
   Хорошо поработав и утолив голод, так же как и накануне, супруги стали собираться домой, как вдруг… снова раздался громкий жалостливый детский плач, а через минуту – пронзительный, душераздирающий крик. Охваченные ужасом, предчувствуя недоброе, они схватили свой скарб и побежали к дому. Пока бежали через рощицу, детский плач и всхлипывания прекратились. Открыв замок уличной двери, вломились внутрь, и… снова их встретила гнетущая тишина. Но, наученные горьким опытом, родители быстро обнаружили сына там же, где и вчера – на лежанке печи, в самом дольнем углу.
   Мальчик выглядел зареванным и напуганным пуще, чем раньше. На настойчивые расспросы не на шутку встревоженных родителей отвечал лишь:
   – Она снова плиходила… хотела меня сожлать, но я залез на печку, и она меня не достала. Не оставляйте меня одного, она меня сожлет!
   – Да кто «она»? Ваня, кто? – безуспешно допытывались супруги, добившись лишь обратного – сын закрыл лицо руками и уткнулся головой в грудь матери.
   Вечером, уложив кое-как успокоившегося ребенка спать, муж и жена в смятении пытались найти объяснение происходящему. Однако как не пытались, ничего, что могло бы хоть как-то пролить свет на эту загадку, они не придумали. Угадывалась какая-то зловещая связь между воплями на болоте и сильным испугом мальчик, но какая?
   – Один день осталось, один день! Завтра все сено вывезем с поля, и уже не надо будет уходить надолго из дома, – как заклинание повторял Николай.
   Ранним утром на следующий день, поцеловав в лобик спящего сынишку, Анна прошептала еле слышно:
   – Сынок, потерпи, пожалуйста… всего полдня, к обеду вернемся…
//-- * * * --//
   Работа спорилась: погрузчик быстро грузил стогованное сено в большую тракторную телегу. Николай вилами помогал, поддерживал сползающие пласты с высокого борта, перекидывал обратно в кузов выпавшее сено; Анна граблями быстро подбирала то, что не мог взять погрузчик и прибирала остатки сена за мужем. Работать надо было быстро – каждый час аренды погрузчика стоил дорого. Наконец, закончив, и едва вытерев с лица пот, супруги без передышки, покидав инструмент в телегу, не дожидаясь, когда трактор развернется в сторону деревни, зашагали домой.
   Напряженный труд отогнал вчерашние страхи и ночные кошмары, беспокойство за ребенка притупилось. Более того, обеспечив свое хозяйство сеном на весь следующий год, супруги почувствовали неимоверное облегчение от свалившегося с их плеч груза и радостно строили планы на будущее.
   Они быстро пересекли рощицу и миновали заросшее тиной и камышом с кувшинками озерко, как внезапно остановились от… отчетливого детского плача за спиной. Что за зверь или птица могли издавать такие звуки?! Николай решительно развернулся в сторону болотца и собирался раз и навсегда прояснить природу этих пугающих воплей, но жена, крепко схватив его за руку, отчаянно потащила в противоположную сторону. В это время плач сменился на леденящий кровь хохот:
   – Э-х-х-хе-хе, эх-хе-хе! О-о-о-х-хо-хо! О-о-о-х-хо-хо! И больше не мешкая, люди побежали к своему дому.
//-- * * * --//
   Мертвая тишина пустых комнат встретила их и на этот раз. С бухающим, готовым не то остановиться, не то, наоборот, выпрыгнуть из груди через горло сердцем, Николай осматривал одну из них за другой – сына нигде не было видно. Анна, закусив кулак и из последних сил сдерживая рыдания, следовала его примеру, проверяя другие помещения. К печи они кинулись первой, но на этот раз их ждало парализующее волю разочарование – лежанка была пуста.
   Обессилено усевшись на стулья, супруги решили перевести дух:
   – Так, думаем хорошо. Думаем. Где он может быть…
   – Дверь была закрыта снаружи, ты сам ее открывал. Окна закрыты, стекла на месте – значит он в доме, – лихорадочно соображала Анна.
   – Посмотри еще раз на печи, может, там игрушка какая его осталась или вещица… сообразим, что он делал. Надо восстановить хронологию событий. А я – в подпол. Не мог он, конечно, люк открыть, слишком тяжелый, но мало ли что…
   Николай потянул за металлическое кольцо и с рывком оторвал квадратную крышку люка от пола. Из подполья пахнуло затхлостью, сыростью и… чем-то неживым. Так пахнет провалившаяся после весеннего паводка свежая могила. Всматриваясь в темноту в поисках лесенки: куда поставить ногу, Николай низко склонил лицо над проемом. Ему показалось, что чернота внизу как будто бы сгустилась, и он, оперевшись руками о края проема, еще ниже опустил голову в мрачный провал. Мужчина отчетливо ощущал волны опасности, какой-то враждебной всему живому субстанции, явно побывавшей здесь, а может, до сих пор притаившейся в темноте подполья, и изо всех сил таращился подслеповатыми в мрачном сумраке глазами… как вдруг… услышал пронзительный крик жены:
   – Ой! Ой! Коль, Коль, иди сюда, скорей!
   Мужчина быстро выпрямился и кинулся к жене. Анна, держась рукой за колено, ошеломленно всматривалась во что-то внизу, у основания печи, указывая пальцем:
   – Смотри!
   К задней части печи, для того чтобы забираться на лежанку, была приставлена небольшая деревянная лесенка.
   – Я собиралась подняться по ней, но нога неожиданно провалилась в пол, вон, всю коленку разодрала, – возбужденно объясняла женщина.
   И, действительно, там, куда указывала Анна, Николай увидел… большое, сантиметров тридцать-сорок в диаметре с неровными краями отверстие в полу. Мужчина присвистнул и, сев на корточки, опасливо провел пальцем по его краю: толстые, не менее семи сантиметров толщиной половые доски были очень грубо чем-то пропилены.
   Истерзанное дерево имело многочисленные резаные следы, на спиле всюду виднелись волокна и крупные опилки, небольшие щепки. Взяв одну из них – покрупнее, мужчина поднес ее к глазам и внимательно рассмотрел. Его тело била мелкая дрожь. Потом поднял лицо к жене и убитым голосом произнес:
   – Если бы я верил в чудовищ, то сказал бы, что такие следы могли оставить только их зубы. Я не знаю, каким инструментом можно так изуродовать крепкую древесину. Впечатление, будто бы доски не выпилили, а… прогрызли…
   Эти слова стали последней каплей в чаще истерзанных за последние три дня нервов молодой женщины и она, больше не сдерживаясь, разрыдалась.
//-- * * * --//
   Весть о том, что у Чаплыгиных пропал малолетний сын, быстро облетела деревню, и к их дому тут же потянулись сочувствующие и любопытствующие односельчане. Некоторым из них вначале даже удалось проникнуть внутрь и потом, вернувшись обратно к причитающим старухам, строящим догадки мужикам, ревущим бабам, рассказать о зловещих подробностях, главной из которых являлась пугающая дыра в полу. Вместе с мужиками Николай тщательно обследовал подпол, и вскоре сельчане ужаснулись еще от одного открытия: в грунте, ниже фундамента дома кем-то или чем-то был вырыт ход, округлая дыра от которого обнаружилась в дальней, самой темной части подвала. Но больше всего людей напугала другая находка: на земляном полу и внутри самого отверстия насколько позволял заглянуть внутрь хода луч электрического фонаря, виднелись… крупные, отчетливые следы какого-то существа. Николай с товарищами долго всматривался в незнакомые отпечатки, строя догадки: что могло их оставить, пока один из мужиков осторожно не предположил:
   – Похожи на лягушачьи, только очень большие.
   Действительно, следы имели по четыре отчетливых углубления каждое, как от пальцев лягушачьей лапы, разделенных друг от друга перепонками. Мужики не знали, что и думать. Но еще больше их озадачил другой след – тонкая полоска в грунте, тянувшаяся за неизвестным существом.
   Анна, выпив изрядную порцию успокоительного, сейчас в окружении соседок лежала на кровати, отказываясь верить в страшную правду, а хозяин дома с горящими глазами схватил двустволку и в сопровождении нескольких мужиков выбежал на крыльцо.
   Летний вечер стремительно закатывался. Солнце вот-вот собиралось спрятаться за линию горизонта. Охваченные неудержимым порывом, группа сельчан, во главе с Николаем пошла в сторону болота, откуда несколько дней раздавались зловещие звуки: плач, всхлипывания, хохот. Оказалось, что не только Чаплыгины слышали их, но и еще несколько человек. Толпа становилась все многочисленнее, и увлекаемая азартом охоты, а может быть, из сострадания, тоже двинулась вслед за обезумевшим от горя отцом.
   Быстро достигнув заболоченного озерца, люди рассредоточились по его берегу в надежде что-то отыскать, и их усилия не оказались напрасными. Почти сразу на невысоком обрыве, в полуметровой толщине светло-коричневой глины, кто-то обнаружил… такое же отверстие, как и в подвале дома Чаплыгиных.
   Одна, противоположная часть берега была недоступна людям, так как представляла собой сплошную топь, заросшую густым камышом. В темноте зарослей угадывались очертания большой коряги – полусгнившего ствола тополя, давным-давно вырванного с корнем и упавшего в воду. В это время красный диск солнца, показавшись из-за небольшого облачка, прощальным лучом осветил болото и торчавшую у берега корягу. Через минуту солнце окончательно скрылось за горизонтом, и окрестности погрузились в быстро сгущающиеся сумерки, но этого времени оказалось достаточным, чтобы кто-то из деревенских заметил на коряге нечто необычное и криком:
   – Смотрите, смотрите! – привлек внимание остальных.
   В лучах солнца перед десятками пар человеческих глаз предстало… какое-то, никем из них ранее не виданное, размером с дворнягу, существо. Оно сидело к ним боком, почти спиной, и на крик повернуло голову. Все без исключения от приступа ледяной волны первобытного ужаса потеряли дар речи и оцепенели. Чудище имело лягушачье тело, покрытое темно-зеленой грязной, лишенной шерсти или чешуи кожей. Туловище покоилось на четырех лапах, две из которых – задние, были мощными и явно приспособлены для прыжков. Лапы были увенчаны длинными пальцами с перепонками, на концах которых виднелись загнутые коричневые когти. Туловище дополнял длинный, не менее метра хвост как у ящерицы. Шеи у чудовища практически не было – голова как-будто вросла в покатые плечи. Когда существо медленно повернуло в сторону людей голову, то многие из них отшатнулись, настолько необычным и отвратительным было увиденное: голова чудища была… человеческой! Ее лицо было, несомненно, женским, скорее даже молодой девушки или совсем девочки. Люди разглядели спутанные, темные волосы до плеч, не скрывавшие треугольных, остроконечных ушей. Рот был непропорционально большим для этого лица и в свирепом оскале обнажил два ряда длинных острых зубов:
   – Э-х-х-хе-хе, эх-хе-хе! О-о-о-х-хо-хо! О-о-о-х-хо-хо!
   Казалось, что еще мгновение, и монстр в два-три длинных, по высокой дуге прыжка преодолеет разделявшее его от людей расстояние и вонзит когтистые лапы в грудь ближайшего из них, остервенело разрывая горло несчастного острыми клиновидным зубами.
   Неожиданный мерзкий хохот вывел людей из оцепенения и, растолкав сельчан, Николай вскинул двустволку. Раздались один за другим два выстрела, но за секунду до этого неизвестное существо спрыгнуло с коряги в густые заросли камыша, и с шумом раздвигая высокие стебли, ушло в темную воду.
   – Кикимора! Это кикимора! – прошелестело среди толпы, и чья-то догадка разом охватила сельчан. – Это кикимора украла Ванятку, кикимора!
   Древнее языческое слово хлестануло сознание Николая. На ум пришли позабытые детские воспоминания о душах неродившихся детей, воплощавшихся в болотных чудищ. «Неужели, неужели все это правда?», – ошеломленно думал он, едва передвигая непослушные ноги по пути к дому.

   20.01.2014 г.

Мечты сбываются

//-- * * * --//
   Хозяйка кабинета, элегантно одетая женщина средних лет, едва глянув на лежащий перед собой документ, размашисто поставила подпись. Затем торопливо выдвинув верхний ящик стола и, взглянув на небольшую икону Божьей Матери, устроившуюся поверх слегка потрепанного телефонного справочника, пробормотала: «Господи, прости меня грешную!», – после чего выдохнула и, уже неспеша, вернула ящик стола на место.
   – Лена… пусть поставят печать, и позвони Михаилу Васильевичу, чтобы приехал акт забрал… – властным тоном начала наставлять вошедшую на вызов секретаршу, совсем еще девчушку, старающуюся не встречаться взглядом с грозной владелицей роскошного кабинета.
   – Да, Елизавета Андреевна, хорошо. Еще что-нибудь?..
   Не дождавшись ответа от сосредоточенно набирающей номер мобильного телефона начальницы, закончила:
   – Ну, тогда хорошего вам отдыха и поскорее возвращайтесь!
   – Спасибо, Леночка! – бросила та, уже диктуя кому-то в телефон: «Да, да, сегодня, в двадцать пятьдесят, да…»
   Вечером этого же дня, уютно устроившись в удобном кресле «лайнера мечты», новейшего Boeing 787 Dreamliner китайской авиакомпании AIR CHINA, утолив голод сочным лососем и вернув миловидной стюардессе поднос с ужином, Елизавета Андреевна подняла пластиковую шторку иллюминатора. Рассмотреть что-нибудь с высоты одиннадцати тысяч метров в кромешной темноте за бортом самолета было невозможно, зато в толстом стекле пассажирка отчетливо увидела свое отражение – правильный овал лица с волевым подбородком, широко расставленными выразительными глазами, высокую прическу – этакая Валентина Терешкова в пору ее легендарного теперь уже полета в космос. Чуть вздернутый небольшой нос, чувственные губы и идеальный платиновый цвет волос выдавали в строгой государственной даме привлекательную, еще не поставившую на себе крест, женщину.
   Не сумев отвлечься пейзажами из иллюминатора самолета от назойливо сосущей где-то в груди тревоги, чиновница постаралась переключиться на более радужные мысли.
   «Все, хватит хандрить! Впереди две недели отпуска! Целых полмесяца отдыха и удовольствий! Каждый живет, как может…», – откинувшись на спинку кресла, приказала себе Елизавета Андреевна, и, привычно прошептав: «Господи! Прости меня, грешную! – завернулась в шерстяной плед, – утром проснусь уже на Гавайях…».
//-- * * * --//
   Из окна типичного американского пятизвездочного отеля открывался вид на прилегающую территорию, а за ней – на широкую светло-желтую полосу пляжа и темно-синие волны океана. Первый день отдыха пролетел незаметно и оказался заполнен хлопотами с приездом, размещением и знакомством с местом, где ей предстояло прожить почти две недели. Туристка даже успела искупаться в теплых водах Тихого океана и, осматривая причудливой формы галерею бассейнов, тропический сад, открытую эстраду ресторана, конечно же, отдыхающих, коих здесь было в изобилии, поужинать на террасе своего номера.
   К своим сорока шести годам, не сумев обзавестись семьей и построить личное счастье, чиновница, а Елизавета Андреевна занимала ба-а-альшую государственную должность, махнула рукой на свою, когда-то романтичную и чистую натуру, и конвертировала всю неуемную энергию и богатейший опыт в твердую валюту и родные российские рубли. Конечно же, она не стала законченной мерзавкой. Более того, почти всегда стыдилась своего мздоимства, обращалась к богу в надежде замолить грехи и испытывала хоть и слабые, но отчетливые угрызения совести, как те, что мучили ее весь многочасовой перелет сюда. Справедливости ради следует отметить, что ее нравственные терзания не ограничивались только «внутренними» душевными метаниями, а как у любой деятельной натуры, какой, несомненно, Елизавета Андреевна являлась, требовали выхода «наружу» и воплощались в многолетней и весьма ощутимой помощи кризисному центру для женщин. Телефона и адреса этого учреждения нельзя было найти ни в одном справочнике – только так можно было обеспечить полную анонимность молоденьким девушкам и женщинам постарше, многим с детьми – жертвам домашнего насилия – сбежавшим в приют, спасаясь от своих мужей-тиранов, алкоголиков, садистов.
   Для чего ей нужны были деньги, Елизавета Андреевна знала всегда: в молодости – как у всех, чтобы элементарно выжить и наладить быт, в зрелом возрасте они стали эквивалентом ее успеха, сейчас же они нужны были главным образом как средство для устройства личного счастья, которое никак не складывалось, но которое она во чтобы то ни стало надеялась обрести. Женщина тщательно следила за собой, посещая модные спа-салоны и фитнесс центры, и одевалась в дорогих магазинах. Ее нередко можно было встретить в самых разнообразных местах Москвы: на презентациях, выставках, модных показах, скачках, автошоу – везде, где была вероятность встретить достойного ее мужчину. Курорты в этой системе глобального поиска по праву занимали важнейшее место, и, едва отдохнув от утомительного перелета и осмотревшись, Елизавета Андреевна вышла «на охоту».
   С высоты третьего этажа, быстро оценив обстановку, она решила, что наиболее выгодным положением для наблюдения будет широкий проход между дальней оконечностью бассейна, примыкавшим к ним ротондам с горячей радоновой водой, и густой стеной сочно-зеленого кустарника, начинающегося тропического сада.
   Устроившись на бамбуковом шезлонге в тени пальмы, туристка устремила свой взгляд поверх предусмотрительно прихваченной с собой «читалки» в сторону разношерстной многоликой толпы, шумно оккупировавшей плавно спускающиеся в воду бассейна ступени эстрады. В этой группе туристов Елизавета Андреевна заметила интересных мужчин и жестом подозвала официанта. По роду основной деятельности она ежедневно шла на компромиссы, поэтому оставаясь наедине с собой, решительно отметала все полутона и условности: «Темный Bacardi!».
   Заказав любимый ром, женщина, не спеша, встала с шезлонга и, плавно покачивая округлыми бедрами, мягко прошла по нагретым солнцем овальным камням к ближайшей, изящной древнегреческой архитектуры, ротонде. Большая, метра четыре в диаметре, мраморная ванна была пустой. Вернее – в ней не было людей, зато она была полным-полна маленьких, не больше указательного пальца в длину, темно-коричневых рыбок. «Peel. $15 – 0,5h» гласила надпись на витиеватой стойке тут же. «Ну, а что? Пилингтак пилинг, почему бы и нет?! А радон, видимо, дальше, в других – завтра залезу…», – Елизавета Андреевна обрадовалась возможности попробовать экзотическую процедуру.
   Спустя еще минуту, оплатив за целый час: «Кашу маслом не испортишь!», – небрежно бросив электронную книгу рядом на махровое полотенце и одев ажурные наушнички МРЗ плеера, она, опираясь на руку боя-мулата, аккуратно, боясь поскользнуться, ступая по ступенькам и охая не то от новых ощущений, не то от страха наступить на хаотично заметавшихся рыбок, погрузилась в прохладную воду. Вдоль борта ванны по всему периметру на разной высоте шли три ступеньки: так можно было выбирать глубину погружения. Усевшись на самой высокой, и тем самым позволив воде подняться только до талии, туристка с любопытством привыкала к новым ощущениям. Стая рыбок тут же плотно облепила ноги, бедра и ягодицы женщины.
   «Какие голодные!», – промелькнуло в голове, когда она рассмотрела, как жадно юркие пигалицы тычутся своими маленькими ротиками в ее кожу-броню. Понаблюдав за ними минуту-другую, женщина определила, что среди них есть и второй вид рыбок: они были еще меньше размером – с полпальца и имели слегка приплюснутую голову. Окончательно успокоившись, Елизавета Андреевна осмелела настолько, что опустилась еще на одну ступеньку – теперь вода достигла ее полной груди.
   К этому времени интересующая ее группа веселых шумных мужчин и женщин переместилась за столики открытого, продуваемого океанским бризом ресторана, и почти выпала из зоны видимости, оставив ее наедине с собой.
   «Ну и хорошо… отдохну. Через час они от меня тоже никуда не денутся!», – нисколько не расстроилась россиянка. Вместо этого она быстро, но не жадно, мелкими глотками опустошила принесенный официантом бокал сладкого и одновременно обжигающего рома, опустила светло-кремового цвета пляжную шляпу пониже на глаза и, включив плеер, закрыла глаза.
//-- * * * --//

     «Без тебя, без тебя
     Все ненужным стало сразу без тебя,
     От заката до рассвета – без тебя,
     Так нужна ты мне – любимая моя.
     Без тебя, без тебя…»

   негромко лился из наушников голос любимого певца. Ром приятно согрел, и волна тепла мягко покатилась дальше – к ногам. Тем временем, гарра руфа – специально завезенные с Востока рыбки, уже безбоязненно облепили тело женщины и неистово счищали с ее кожи омертвевшие чешуйки, открывали поры, массировали мириады нервных окончаний. Ощущения были восхитительными, очень похожими на щекотание или легкие поцелуи! Елизавета Андреевна сначала хихикала от щекотки, потом постанывала от удовольствия, а затем, чему немало способствовали приглушенные лучи солнца и выпитый ром, полностью расслабилась и погрузилась в дрему.
   «Да и черте ними, этими фальсифицированными медикаментами… Некачественное мясо… запредельно дорогое оборудование для школьных столовых… ничего страшного, о себе сам не позаботишься, а о тебе тем более никто…», – словно огромные валуны мысли тяжело перекатывались в ее сознании.
   А потом, она и вовсе… заснула. Расслабленное тело медленно, не встречая на своем пути сопротивления, сползло еще на одну ступеньку ниже – теперь не закрытым водой оставалось только лицо женщины. МРЗ плеер, висевший на шнурке на груди, сразу же замкнул и перестал работать, голос певца в наушниках смолк, а шляпа в воде всплыла и закрыла лицо Елизаветы Андреевны. Тропическое солнце неслось к горизонту, уступая небо быстро надвигающейся южной ночи, но чиновница ничего этого не видела и не чувствовала – измотанная от непосильных служебных дел, она безмятежно спала глубоким сном.
   Если бы сейчас женщина пробудилась от целительного сна, то увидела бы, что одна из рыбок, тех – другого вида, что в два раза меньше гарра руфа, подплыла сбоку к ее бедру и остановилась в воде на одном месте, словно что-то рассматривая. Этим «что-то» была маленькая, почти черного цвета родинка, отчетливо оттопыривавшаяся на фоне белоснежной гладкой кожи.
   Рыбка тоже была не простой. Это был гавайский бычок, примечательный тем, что вынужден периодически мигрировать из морской воды в пресную и обратно, преодолевая по суше и скалам расстояние до тридцати метров. Для этой цели природа наградила его мощным ртом-присоской и второй присоской на брюшке – для лазания по вертикальным поверхностям. Ну, и, конечно же, эта удивительная рыбка, могла продолжительное время находиться на воздухе.
   Предприимчивые гавайцы для усиления пилингового эффекта усовершенствовали древнюю, уходящую тысячелетними корнями к традициям Индокитая и Малой Азии технологию, и стали помимо гарра руфа использовать своих бычков, благо те были доступны и проживали повсеместно. Один гавайский бычок по скорости удаления омертвевших и ороговевших чешуек кожи с лихвой заменял несколько дорогих и прихотливых гарра руфа. Выгода была очевидна!
   Как раз такой же представитель местной фауны, присмотревшись к заинтересовавшему объекту, наконец, решительно атаковал его. Секунда-другая, и маленькая черная родинка на теле высокопоставленной россиянки была безжалостно оторвана мощным ртом-присоской и безвозвратно проглочена маленькой темно-коричневой рыбкой.
   На месте сорванной родинки тут же образовалась кровоточащая ранка, к которой с новой силой прильнул гавайский бычок. И если гарра руфа, счищая старые омертвевшие слои эпидермиса, обрабатывали микротрещинки, ранки, ссадинки, открывавшиеся участки молодой, новой, розовой кожи специальным антисептическим составом, то гавайский бычок, напротив, выделял секрет, не способствующий свертыванию крови.
   Прошло несколько минут, и вода в ванной буквально закипела – это по сообщающейся системе труб на запах сочащейся крови приплыли тысячи сородичей гарра руфа и гавайских бычков еще из нескольких ротонд и специального подземного резервуара, куда они помещались на ночь. Конечно же, безобидные рыбки не были плотоядными и не могли причинить серьезного вреда Елизавете Андреевне, но вкус крови сбил их с толку, заставил волноваться и привлек внимание к ее источнику. Еще через какое-то время природный инстинкт возобладал и каждой из вновь приплывших рыбок, так же как и тем, что уже были здесь, нашлось занятие по их прямому предназначению – отшелушивать верхние слои кожи Елизаветы Андреевны.
   А женщине в это время снился сон, будто долгожданный суженый, лица которого она почему-то не видела, обнимает ее целиком и нежно гладит, и целует все ее тело. Истосковавшаяся по ласке женщина не помнила, когда еще ей было так хорошо! И не собиралась просыпаться.
//-- * * * --//
   Вечер катился к закату, еще немного и на белоснежный отель опустится непроглядная, наполненная ароматами бурной растительности и нагретой океанской глади, интригующими и манящими звуками южная ночь. Территория его опустела: большинство переместилось в многочисленные бары и рестораны, кто-то отдыхал от дневного зноя в кондиционированной прохладе номеров, другие проводили время за зеленым сукном рулетки, наиболее неугомонные отправились на яхте в океан на ночное шоу. Служащие отеля в это время начали готовиться к следующему дню и приводить в порядок огромное хозяйство роскошного отеля.
   Чистильщик бассейнов, осматривая: не забыл ли кто личные вещи, где и сколько мусора предстоит убрать, не поломаны ли лежаки, исправна ли подсветка и другое техническое оборудование… направлялся к белеющим в темноте ротондам, из которых ему для начала предстояло спустить радоновую воду и лишь потом чистить, а из ванн с фиш пилингом всю воду вместе с рыбками необходимо было слить в специальный резервуар. Он методично обходил одну за другой, открывая задвижки спуска воды, пока не дошел до последней. Едва взглянув внутрь ванны, мужчина, обомлев, хотел закричать и бежать отсюда со всех ног, но многолетняя выучка взяла вверх, заставив его остаться на месте. Собрав все свое мужество в кулак и едва сдерживая отвращение, служащий отеля подошел вплотную к мраморному бортику ванны и внимательно рассмотрел то, что вызвало в нем волну ужаса.
   В голубой прозрачной воде, подсвечиваемый снизу разноцветными огнями, приткнувшись одним концом к бортику, накрытым зачем-то пляжной шляпой, лежал большой темно-коричневый цилиндрический предмет. Поверхность предмета не выглядела статичной, напротив, она шевелилась! Присмотревшись еще внимательнее, служащий отеля понял, что толстый коричневый слой – это многие тысячи рыбок для пилинга, плотно облепившие человеческое тело. «Матерь божья!», – воскликнул про себя чистильщик бассейнов, и быстро вызвав по рации старшего дежурного по отелю, открыл кран сброса воды.
   К тому времени, когда на место происшествия прибежали дежурный и двое спасателей, вода, плотной, густой от обилия рыбок массой уже вышла из бассейна в специальные резервуары, оставив на глянце благородного камня одиноко лежащее тело женщины, лицо которой по-прежнему было прикрыто широкополой шляпой.
   – Бедняжка! Такая трагическая смерть! – воскликнул один из спасателей.
   Прибывшие стояли у бортика ротонды и шокированные увиденным зрелищем не торопились спуститься внутрь. Пока старший дежурный по отелю лихорадочно соображал, удастся ли скрыть от постояльцев это ЧП, другой спасатель перепрыгнул через бортик и мягко приземлился на дне ванной рядом с телом несчастной.
   Осторожно протянув руку, он медленно снял с лица женщины шляпу и, вскрикнув, резко отпрянул назад, неловко сев прямо на пол. Его вскрик заставил сильно вздрогнуть и так напряженных до предела напарников, а потом и смачно выругаться, каждого на свой манер. Дело в том, что лицо женщины покрывали собой две или три дюжины гавайских бычков, которые, как известно, некоторое время могут прекрасно обходиться без воды, и которые, не сумев растолкать более удачливых сородичей и пробиться к телу, использовали свои присоски для того, чтобы вскарабкаться на лицо. Присутствие людей и сброшенная в сторону шляпа никак не отразились на их поведении: рыбки продолжали увлеченно двигать губами, шевелить плавниками и извиваться.
   – Ну, уж хватит! – шумно сопя, второй спасатель, оказавшийся рядом и, видимо, обладавший более крепкими нервами, чем первый, стал лихорадочно отрывать рыбок от лица неизвестной, европейской наружности женщины, смахивать и скидывать их вниз.
   Бедняга едва убрал последнюю рыбешку, как вдруг женщина… глубоко вздохнула… и широко открыла глаза!
   – А-а-а-а, сгинь, сгинь! – заголосил спасатель и беспомощно плюхнулся рядом со своим товарищем, растерянно хлопавшим глазами и сидевшим в нелепой позе на дне ванны.
   Старший дежурный, напротив, мгновенно оценил обстановку и мигом оказался рядом с чудом ожившей гостьей отеля.
   – Что… что… здесь…происходит? – медленно выговорила незнакомка, ошарашено разглядывая окружавших ее мужчин, затем приподнялась на локте и, сладко зевнув, опустилась на заранее заботливо подставленную руку дежурного по отелю:
   – Вы, видимо… немножко… заснули, мадам… Позвольте, я вам помогу.
   Елизавета Андреевна чувствовала во всем теле сильную слабость – настолько глубокой была релаксация, и поэтому с благодарностью приняв предложенную помощь, позволила приобнять себя за талию, но, ощутив внезапную острую, словно ожог, боль, там, где представитель отеля касался ее тела, неожиданно для себя ойкнула.
   – Быстро, предупреди врача! – одними губами, опасаясь напугать женщину, приказал он одному из спасателей, а сам уже вел россиянку в сторону медицинского блока. Дежурный давно работал в отеле и знал, какими опасными и болезненными могут быть солнечные ожоги. А тело и лицо этой несчастной выглядели как раз так, словно она многие часы пролежала под прямыми лучами солнца. Самым правильным в этой ситуации было передоверить туристку врачу – пусть он разбирается, что стало с ее кожей, и почему она имеет такой нездоровый ярко-розовый цвет – что дежурный незамедлительно и проделал.
//-- * * * --//
   – Max Snigirev или по-русски – Максим Снигирев, с мягкой приветливой улыбкой и легким акцентом представился симпатичный худощавый, с тонкой линией носа и густым, седым на висках ежиком темных волос, склонившийся над ней мужчина. – Не удивляйтесь, я, так же как и вы – русский, да-да!.. Давно это, правда, было, больше двадцати лет уже… я имею в виду – уехал из России, – воркуя над ней, врач, а это был именно он, ловкими движениями наносил на кожу туристки противоожоговый гель.
   Доктор уже успел поочередно обработать одну ногу за другой и теперь поднимался вверх по телу, изредка, чтобы ответить на очередной вопрос пациентки, отрываясь от своего занятия.
   – Да, да, вы совершенно правы! И никакой это вовсе не ожог! Да и откуда ему там, солнцу, под портиком было взяться… да еще и по всему телу?!
   Елизавета Андреевна слушала негромкий баритон мужчины, которого сразу же нашла обаятельным, смеялась вместе со смешинками в его карих глазах, послушно отзывалась навстречу нежным и одновременно сильным пальцам Снигирева и к концу процедуры успела полностью проникнуться к врачу доверием.
   – А теперь, дорогая вы моя, давайте выпьем витаминчиков… так, хорошо… умница, теперь успокоительного, да, да – надо, вот так, хорошо. Сейчас закроем глазки, а я еще обработаю ваше лицо. Постарайтесь заснуть, у нас будет еще время поговорить. Обещаю, что завтра вы будете чувствовать себя намного легче и расскажете мне, что с вами произошло, а я вам – свою версию. Договорились? Ну и славно! До завтра!
   Елизавете Андреевне очень хотелось, чтобы он поцеловал ее на прощание, ну хотя бы в лоб – она чувствовала себя с ним непривычно уютно и спокойно, но врач лишь мягко встал с краешка расстроено-скрипнувшей кровати и бесшумно вышел из палаты.
   Спустя несколько минут Снигирев уже входил в свой кабинет. Приготовления также не заняли много времени – уже скоро Макс склонился над окулярами микроскопа, что-то внимательно рассматривая в пробе крови русской туристки. Еще несколько мгновений и напряженная складка над переносицей разгладилась, а доктор, удовлетворенно хмыкнув, откинулся на спинку кресла.
//-- * * * --//
   Сон никак не шел: слишком много впечатлений, обрушившихся на Елизавету Андреевну за такое короткое время, требовали своего осмысления, оценки. Была ли она напугана? Нет. Скорее смущена тем, что ее, успешную и всесильную на родине, застали здесь беспомощной в какой-то совсем нелепой, унизительной ситуации! Что еще? Конечно же, главное – Макс. Нравился ли он ей? Ну, по крайней мере, она была в восторге от его уважительной манеры общения, приятного тембра голоса, неподдельного внимания и заботы! На какое-то время туристка почувствовала себя в далекой юности – настолько безмятежной и комфортной оставалась атмосфера в палате даже и после его ухода. Елизавете Андреевне было легко со Снигиревым, ее влекло к доктору, и, странно – ей совсем не хотелось кокетничать с ним и морочить ему голову даже самыми маленькими женскими хитростями.
   Осознав это, женщина открыла глаза и уставилась в небольшой постер на противоположной стене – настолько удивительным и приятным было новое для нее ощущение искренности, привыкшей за многие годы профессиональной деятельности и болезненных неудач на личном фронте к постоянной фальши, полуправде, а то и откровенной лжи. Она чувствовала, что внутри нее что-то буквально переворачивается и меняется. Сначала это перерождение насторожило чиновницу, но, прислушавшись к себе, Елизавета Андреевна ощутила легкость, будто розовые отсветы восходящего солнца блеснули, на пока еще темном, но уже стремительно светлеющем небе. Эти радостные предчувствия последними промелькнули в ее сознании перед опустившейся непроглядной пеленой, вызванной снотворным.
   На следующий день туристка проснулась гораздо позже обычного – солнце ярко-желтыми лучами уже вовсю пробивалось сквозь плотно прикрытые жалюзи окна одноместной палаты. По всему чувствовалось, что ее организм пережил сильнейший стресс и сейчас требует больше времени для отдыха. Встав с кровати, Елизавета Андреевна обрадовано почувствовала, что кожа уже не только не саднит, но и заметила, что та потеряла свою нездоровую, воспаленную красноту. А присев к зеркалу макияжного столика – так и вовсе охнула от удивления! Да что там удивления?! Увидев отражение своего лица, она испытала радостное, граничащее с помешательством возбуждение. И было от чего! Еще раз, опасаясь, горького разочарования, женщина, теперь уже самым внимательным образом всмотрелась в свое отражение – и не узнала себя! Вернее узнала, но та, что сейчас из глубины амальгамы смотрела на Елизавету Андреевну, выглядела лет на десять-пятнадцать моложе прежней чиновницы. Куда подевались возрастные морщинки возле носа, где трагические складки у рта? А где этот, образовавшийся от постоянных волевых усилий залом кожи над переносицей? А некрасивый жировик слева, на крыле носа? А кожа? Откуда у нее такая прекрасная кожа! Гладкая, плотная, матовая, будто слоновая кость и одновременно бархатисто-шелковистая, словно созданная исключительно для нежных поцелуев! Что это за чудо такое с ней произошло? «Сегодня у меня будет самое лучшее в моей жизни свидание!», – всматриваясь в свое помолодевшее, привлекательное лицо, твердо вслух произнесла Елизавета Андреевна и принялась тщательно собираться.
//-- * * * --//
   – Елизавета Андреевна, вы восхитительны! – Снигирев в легком поклоне приветствия галантно поцеловал самые кончики пальцев протянутой руки, отметив при этом гладкую, без единой морщинки или другого дефекта ее шелковистую кожу, и помог даме устроиться за столиком.
   Врач не скрывал своего восхищения русской туристкой и не собирался этого делать и дальше. Давно разменяв пятый десяток, добившись достатка и уважения в профессиональной среде, Макс мог уже себе позволить быть естественным с партерами и коллегами, говорить то, что думал не только немногочисленным друзьям, но и столь же редко вторгавшимся в его жизнь женщинам.
   – Спасибо, Максим, – прочувственно ответила Елизавета Андреевна. – Вы оказались совершенно правы – я отлично себя чувствую! Расскажите скорее, что за чудо-кремом вы вчера меня намазали? Я себя не узнаю! Вы мне верите?! Я чувствую себя так, будто мне снова тридцать лет! Не томите же… рассказывайте скорее! – потребовала она и попыталась нахмурить брови, но вспомнив что-то, лишь заливисто рассмеялась.
   – Дорогая Лиза, можно я буду так вас называть?..
   «Конечно, можно… Называй меня как хочешь, только в печку не ставь, – некстати пронеслась в ее голове часть какой-то пословицы. – Причем тут печка?», – Елизавета Андреевна еще больше удивилась своему внутреннему диалогу.
   Выдержав из вежливости паузу в несколько секунд, достаточную для того чтобы убедиться – она не против, продолжил:
   – … В том, что вы действительно выглядите на тридцать, мой крем совсем непричем…
   – Вот как? А что же тогда?.. – растерянно начала она.
   В этот момент подошел пожилой уже официант, и паре пришлось прерваться для заказа. Быстро разобравшись с меню, тем паче, что чиновница доверилась вкусу своего визави, собеседники вернулись к разговору.
   – Виной всему – рыбки.
   – Рыбки?.. – недоуменно переспросила женщина. Было видно, что ее изумление неподдельно. – Какие рыбки?
   – Те самые, что делали вам пилинг: гарра руфа и гавайские бычки. Вы, видимо, расслабились, возможно, задремали, а потом и вовсе заснули…
   – Да, так именно и было… Я помню, что слушала музыку, закрыла глаза, было спокойно и приятно, – она медленно вспоминала, – выпила бокал рома…
   В этот момент Снигирев незаметно, одними уголками губ улыбнулся и как-то по-новому взглянул на Елизавету Андреевну.
   А та продолжала рассказывать и не собиралась останавливаться. Более того, ей не хотелось что-либо приукрашивать или придумывать.
   – Я ведь и не собиралась никаким пилингом заниматься. Зачем он мне? Удобно оттуда было наблюдать за отдыхающими… Мне сорок шесть, ни мужа, ни семьи, ни детей… Одна, – горько чеканила фразы женщина. – Да, есть работа. Она меня и спасает, и кормит, и поит. Она для меня и семья, и друзья, и подруги… Ненавижу ее! – неожиданно блеснув глазами, закончила она.
   Снигирев, мягко взял ее руку:
   – Ну, зачем вы так? Вы еще будете счастливы… Но мы отвлеклись… Так вот, вы заснули и пробыли в ванне гораздо дольше, чем предусмотрено процедурой. К тому же, что-то сильно привлекло к вам рыбок из соседних ванн и резервуара, в результате они вас немого… как бы это сказать… ну… объели что ли… – найдя нужно слово, Макс осторожно улыбнулся, наблюдая за реакцией опешившей женщины. – Да не пугайтесь вы так! Получился суперпилинг, сверхглубокое очищение кожи, замена всего верхнего тончайшего кожного покрова, массаж и омоложение организма.
   – Так вот почему я чувствовала себя, будто обгорела?!
   – Да, дорогая Елизавета… Если упрощенно, то примерно то же самое. Ваша молодая кожа была вчера очень нежна и уязвима, поэтому я ее и защитил специальным гелем.
   – Максим, вы просто волшебник! Если бы вы знали, как я вам благодарна! Но, что же во мне не так? Чего они… взбесились?
   – Когда я вас вчера осматривал, то обнаружил, что у вас на бедре, ближе к ягодице – маленькая засохшая ранка. Скорее всего, это была родинка, которую, вы, очевидно по неосторожности, сковырнули, либо, что более вероятно, это сделал гавайский бычок. А дальше уже совсем просто – его железы выделяют вещество, замедляющее процесс свертывания крови, наверное, какой-то эволюционный рудимент…
   – Как говорят на нашей общей родине – нет худа без добра… – задумчиво покачивая бокалом, промолвила его собеседница. И внезапно поддалась желанию задать давно мучивший ее вопрос: – А вы-то сами как?
   – В смысле: жена, семья, дети? – безошибочно угадал он. – Я холост и никогда не был женат. Сейчас я свободен.
   – Что же так? Вы интересный состоявшийся мужчина, и одиноки? – Елизавета Андреевна пыталась по максимуму воспользоваться минутой откровенности.
   – Видите ли… Вы были предельно честны со мной, поэтому я отвечу тем же, – Снигирев глубоко вздохнул, посмотрел в сторону синевы бескрайнего океана и перевел на нее взгляд своих проницательных глаз, – когда я был молодым, то не торопился жениться. Считал, что надо сначала «встать на ноги». Справедливо? Потом рухнул Союз, и появилась возможность уехать. Первые годы погрузился в работу с головой, нашел возможность начать свою практику… а потом думал, что еще молодой, успею. Здесь я бываю в курортный сезон всего лишь несколько раз в году – друг, хозяин отеля приглашает. Совмещаю отдых с работой, и ему и мне выгодно. К тому же, являясь членом Национальной ассоциации спасателей, обучаю здешних парней правилам первой медицинской помощи… Где-то лет десять назад поймал себя на мысли, что пора бы найти спутницу жизни, все уже вроде бы есть, дальше будет примерно тот же бег по кругу, но увидел вокруг себя лишь алчущих чужого достатка нимфеток. Да и чего греха таить, обжегся на таких «модельках» пару раз. Дошло до того, что как-то раз, делая заказ в кафе, почувствовал, что этой милой, обольстительно улыбающейся официантке я не интересен. Более того, ей и мой заказ тоже не интересен, а вот то, что я собираюсь оплатить счет кэшем – наличными, что дает надежду на чаевые – это да, это совсем другое дело! Я совсем перестал верить в искренность женщин! Как я мечтал встретить ту, которой могу доверять, которой нужен я, а не мой банковский счет! Но все тщетно! Даже съездил несколько раз в Россию, в надежде встретить свою Наташу Ростову, да только стало еще хуже: как узнают, что у меня американский паспорт и частная практика в Штатах, готовы на все и сразу. Признаются в любви чуть ли не через полчаса после знакомства, и как искренне! Старик Станиславский в гробу бы перевернулся и воскликнул: «Верю!», а в итоге очередная «любовь с первого взгляда и до гроба», оказывается следующим в длинном ряду фарсом…
   – Хм, – ничуть не смутившись тем, что прервала собеседника, улыбнулась Елизавета Андреевна, – я обеспечена, привлекательна, достаточно молода и вы… видели меня голой… ну почти… голой, – поправилась, заливаясь смехом туристка, – значит, вы, как истинный джентльмен, обязаны теперь на мне жениться!
   – А почему бы и нет?! – ослепительно улыбнувшись в ответ и несколько опешив от напора собеседницы, поддержал ее кураж Макс. – Но давайте… для начала хотя бы потанцуем?
   Елизавета Андреевна не ожидала, что ее кавалер от слов сразу же перейдет к делу, и когда, выйдя на танцпол, Макс, под ритмичные аккорды румбы, энергично прижал партнершу к себе, та, не успев совладать с накрывший ее волной возбуждения, невольно вскрикнула, однако, тут же нашлась:
   – Кожа… молодая… нежная, очень-очень… простите…
   – Ну, что вы, моя дорогая, это вы меня простите, неуклюжего. Вам срочно нужно повторить вчерашнюю процедуру, для профилактики…
   – Не возражаю, я… ах…
   Не возвращаясь к своему столику, пара быстро покинула ресторан.
//-- * * * --//
   Оставшиеся до возвращения Елизаветы Андреевны в Россию десять дней, доктор и его бывшая пациентка провели вместе, не расставаясь. Бессонные ночи и дни, наполненные страстью, пошли им обоим на пользу: каждый словно скинул по десятку лет и чувствовал себя превосходно!
   Помолвку они отмечали в ресторане на знаменитом на весь мир пляже Пуналуу, черный, крупнозернистый, словно осетровая икра, песок которого, придавал особенную торжественную атмосферу их вечеринке.
   А потом они вместе улетели в Россию – заключить законный брак и сыграть свадьбу. Была, правда, еще одна весомая причина как можно скорее вернуться на Родину: Елизавета Андреевна приняла решение уйти с государственной службы. Она это объяснила так:
   – Не могу больше врать. Найду чем заниматься… Фонд благотворительный создам, сиротам буду помогать. Полжизни брала деньги, теперь отдавать черед настал.
   Максима это решение возлюбленной нисколько не удивило, так как он знал о ней больше, чем даже она сама о себе. Знал, но молчал – не время еще.
   Устроив голову на плече любимого, убаюканная монотонным гулом мощных турбин, Елизавета Андреевна прошептала:
   – Макс, мне не нужны ни твои деньги, ни гражданство, ни положение… Как долго я тебя искала! Мне нужен ты!
   Снигирев впервые за многие годы поверил женщине, поверил с первой их встречи. Ему импонировала ее откровенность, и он знал, что она ему не лжет и, самое главное – не будет лгать никогда! Однако дело здесь было не только, и даже не столько в его интуиции. Будучи по образованию микробиологом, Макс был прекрасно осведомлен о том, что утаил от своей возлюбленной: многие местные рыбы, в том числе и гавайские бычки, являлись переносчиками очень редкого, безопасного для аборигенов вируса, как раз такого, что он обнаружил в крови Елизаветы Андреевны после ее памятного «купания» в ванне с рыбками. Его особенностью было то, что при попадании в кровь представителей белой расы, вирус мутировал, при этом оставляя результатом своей жизнедеятельности один из видов алкалоидов – скополамин, который, в свою очередь, является основным компонентом широко применяемой спецслужбами «сыворотки правды». Происшествие с фиш-пилингом сыграло с чиновницей еще одну, добрую шутку.
   «Мне б самому сейчас сыворотка правды не помешала, – отчего-то смешался Макс. – Нехорошо, как-то… Спасибо, конечно, гавайскому бычку за то, что мое патологическое недоверие разрушил, но полюбил-то ведь ее не за это. Обязательно расскажу Лизе потом… после свадьбы…», – подытожил свои мучения Снигирев, а затем нежно поцеловал будущую супругу в бархатистую щечку и ласково ответил:
   – Я знаю, моя дорогая, спи, нам предстоит еще долго лететь.

   25.03.2013 г.

Хозяйка Маркуса

//-- * * * --//
   Что бы вы сделали, уважаемый читатель, окажись на месте Алексея? А место это, прямо скажем, было необычным – в глуши удмуртских лесов, в три часа ночи, при тридцатиградусной январской стуже на крыльце одиноко стоящего, рядом с плохо расчищенным зимником, деревенского дома. Наш герой оказался здесь, выехав ранним утром из Питера и стремясь как можно раньше попасть в Ижевск, где его ждал давний друг – бывший однокурсник, собирающийся на днях сочетать себя священными узами брака.
   Проведя за рулём своего внедорожника целый день, и изрядно вымотавшись, ему удалось преодолеть немалую часть пути, однако до конца маршрута предстояло проехать ещё четыреста километров непростых российских дорог. А сначала нужно было найти среди сугробов эту самую чёртову дорогу! Алексей, не раз и не два сверяясь с навигатором, возвращался, снова ехал вперёд, останавливался, но никак не мог понять: куда она делась? По карте – вот она: широкая, желтого цвета федеральная трасса, а в реальности за окном – узкая колея в две стороны, с нависающими лапами вековых елей и шапками высоченных сугробов, окруженная кромешной тьмой, тишиной, отсутствием движения и признаков человеческого жилища на десятки, а может, и сотни километров вокруг.
   Всё началось со знака «Объезд» и кустарного, из поваленной сосенки поперёк дороги, шлагбаума, перегородившего путь к ближайшему в сорока километрах селу. Двинувшись засветло по направлению указателя, он так и не смог выбраться обратно на федеральную трассу и который час подряд плутал по несуществующим на карте зимникам и просёлкам. Отчаявшись найти дорогу и опасаясь остаться в этой безлюдной глуши на свирепом морозе без топлива, герой нашего рассказа, тем не менее, по упрямству характера методично пробивался всё дальше и дальше, местами только чудом преодолевая снежные заносы, как вдруг заметил, словно мираж, мелькнувшие вдалеке огоньки. Приободрившись, вертя головой в обе стороны, опасаясь проглядеть спасительный оазис цивилизации, Алексей крепко сжал разом вспотевшими ладонями руль и, пристально всматриваясь в темноту, направил автомобиль к выплывшему из темноты строению – темному деревенскому дому. Рядом с избой стоял сарай, нелепый в своём одиночестве уличный фонарь освещал забор, ворота с калиткой и деревянный тротуар к дому. Откуда здесь, в глухом лесу, взялась вся эта роскошь, так и осталось для нашего героя загадкой. Но, главное, его окна гостеприимно горели (и это в три часа ночи!), словно зазывая заблудившегося путника воспользоваться неожиданным приютом. Остановив машину и преодолев сомнения, Алексей всё-таки решился побеспокоить хозяев жилища. Спустя минуту после сначала осторожного, а затем всё более настойчивого стука железной скобой ручки по деревянной двери, внутри послышался шум, и дверь мягко приоткрылась, сначала немного, а потом – на всю ширину, выпустив наружу хозяйку.
   Перед молодым человеком оказалась симпатичная молодка лет тридцати, в накинутой на плечи фуфайке, с выглядывающей из-под неё цветастой ночной рубахе, белыми округлыми икрами и надетыми на босую ногу срезанными по щиколотку валенками. Странно, но женщина не выглядела ни заспанной, ни недовольной тем, что её внезапно потревожили среди ночи. Напротив, она кокетливо улыбнулась и, озорно стрельнув чёрными глазами, стала ожидать, когда Алексей заговорит.
   – Здравствуйте! Извините за беспокойство. Я заблудился. Уже несколько часов, после того как свернул на объездную дорогу, плутаю.
   Женщина слушала, не перебивая, лишь понимающе покачивала головой в такт его словам. Ободрённый, наш герой продолжал:
   – До Очиново далеко? Там вроде как прямая дорога дальше идёт?
   – Да, там дорога в город хорошая. Километров сорок до неё будет ещё…
   Отвечая, она немного придвинулась к нему, отчего фуфайка сползла, оголив округлое плечо и распахнувшись на полной груди.
   – Километров сорок, всего! – обрадовался он замаячившему «свету в конце тоннеля». «Доеду до села, заправлюсь и можно будет в машине прикорнуть на пару часиков. Поспать надо обязательно, – подумал Алексей, автоматически отметив про себя слабый сладкий запах вина, исходивший от собеседницы. – Ух, какие глаза у неё шаловливые!».
   Женщина, не стесняясь, с удовольствием разглядывала высокого, под два метра роста молодого, сильного мужика:
   – Да, всего-то сорок километров осталось. И заправка там есть, – словно угадав его мысли, продолжала хозяйка дома. – Всё время прямо езжайте, никуда не сворачивайте… а то у меня заночуйте? А с утра поедете, – вкрадчиво предложила она, мягкими нотками в голосе обещая не только ночлег.
   Алексей подумал, что ослышался, но, взглянув на замершую в ожидании его ответа женщину, понял, что нет – слишком откровенной была её заинтересованность.
   Наш герой оказался перед трудным выбором: он буквально засыпал «на ходу», его измученный многочасовым сидением за рулём организм настоятельно требовал небольшой передышки перед заключительным, но тоже отнюдь немалым отрезком пути. С другой стороны, он торопился на свадьбу к другу, куда опаздывать ему было ну никак нельзя! А то же какая свадьба без свидетеля?
   Придя к трудному, мучительному решению в пользу короткой передышки, Алексей направился к своему автомобилю, не садясь в него, выключил зажигание и плотно захлопнул дверцу. Возвращаясь навстречу радостно потупившей взор незнакомке, гостеприимно распахнувшей дверь, он с тревогой подумал о том, что оставшиеся до рассвета часы могут оказаться короткими как никогда.
   Предчувствие его не обмануло. Хозяйка, подперев изнутри дверь метлой на длинной деревянной ручке, гостеприимно пригласила гостя к столу. Затем, сбросив с себя верхнюю одежду и закутавшись в белую шерстяную кофту, уселась напротив и, подняв на него взгляд больших, слегка с поволокой глаз, представилась:
   – Яна.
   – Алексей, – в тон ей ответил молодой человек и они, не сговариваясь, сразу перешли на «ты».
   Гость принял приглашение хозяйки из вежливости, надеясь для приличия немного пообщаться, а затем выспаться и отдохнуть. Однако то ли природная любознательность толкала Алексея к поиску мотивов этой молодой и привлекательной женщины добровольно заточить себя в дремучем лесу, то ли ее откровенная женственность притягивала его, не позволяя пойти спать, но он решил, что может себе выделить часок-другой для общения с этой случайной незнакомкой.
   – Яна, а… что ты здесь делаешь? Как ты тут живешь, как здесь очу…? – начал, было, путник, но внезапно, от мягко, но ощутимо покачнувшейся вверх-вниз избы, замолчал с открытым ртом на полуслове.
   – Ч-ч-что это? – наконец выдавил он из себя.
   – Где? – не поняла Яна.
   – Вот… это, только что…
   – Да что? – продолжала недоумевать женщина.
   – Дом так сильно качнулся… вверх-вниз. А ты не заметила? – в свою очередь удивился Максим.
   – Нет, – серьезно, не улыбаясь и пристально глядя парню в глаза, ответила хозяйка. – Тебя с дороги качает, переутомился ты. Давай-ка, сейчас хорошую настойку, на травах, выпей, поможет… и спать ложись.
   Путник послушно принял из рук Яны граненный стакан, наполовину наполненный какой-то янтарного цвета жидкостью. «Без изысков, однако», – оценил он емкость и принюхался к содержимому: пахло спиртом и анисом. Выдохнув и посмотрев на хозяйку, терпеливо, с непроницаемо-доброжелательным лицом ожидавшую рядом, парень, зачем-то зажмурившись, большими глотками, стараясь не задерживать питье во рту, проглотил жидкость и как заправский выпивоха крякнул. Алексей был чужд подобных привычек и не любил показные жесты, но терпкая и обжигающая настойка вынудила его на это, да к тому же, заставила изрядно прослезиться.
   – Хороша! – перехваченным горлом просипел Алексей. – Что это за…
   – Вот и умница, – перебила Яна, забирая пустой стакан и коснувшись его мягким бедром, помогла встать, а затем проводила к стоявшему у стены разложенному двуспальному дивану, заменявшему, видимо, хозяйке кровать.
   Нога, где коснулась его своим бедром женщина, тут же отозвалась волной горячего возбуждения, кругами быстро распространившегося по всему телу Алексея. Дабы не смущать гостя, Яна отвернулась и отошла к небольшому окну, выходящему на дорогу. Молодой человек, оценив такт хозяйки, без лишних расспросов быстро разделся и улегся на мягкую постель.
   «А ведь не ответила… ни в первый раз, ни второй…», – подумал он, затем зачем-то поерзал, словно пытаясь убедиться в надежности ложа, и повертел головой влево-вправо, будто высматривая что-то. И не зря: его взгляд задержался на русской печи, лежанка которой была скрыта от посторонних глаз полотняной цветастой занавеской. Между краем материи и широкой кирпичной трубой оставалась неширокая щель – занавеска была прикрыта не полностью. И вот эта темная щель и привлекла внимание парня – оттуда, из глубины пространства на него пристально смотрело… два ярких огромных, желтых пятна. Молодой человек, несмотря на то что был не робкого десятка, вздрогнул всем телом и вскрикнул.
   Яна быстро развернулась на шум и, проследив за взглядом Алексея, махнула рукой в сторону печки:
   – Маркус, кыш, уйди!
   На звук ее голоса что-то большое, живое и темное ринулось сверху из-под потолка на пол. С глухим стуком, присев сразу на все четыре лапы, в центре комнаты очутился огромный совершенно черный кот, даже усы которого были темными. Внимательно всмотревшись в лицо Алексея своими янтарно-желтыми глазищами, кот медленно прошел мимо дивана и, дойдя до двери из комнаты, исчез.
   «Вот котище! Глаза у него какие-то странные, не кошачьи…», – тревожные мысли стали возникать сами собой.
   Алексей, задумавшись, не заметил, как хозяйка оказалась рядом с диваном и присела на край. Теперь ее лицо демонстрировало озабоченность:
   – Испугался? Не бойся, ТЕБЕ не надо бояться Маркуса… – прошептала, склонившись к его уху, женщина. Потом провела теплой ладонью по его, сразу же всколыхнувшейся груди и, глядя прямо в глаза, нагнувшись, прильнула своими теплыми, мягкими губами к его губам.
   На этот раз Алексей не почувствовал от хозяйки сладковатого запаха вина. Он ощутил пульсирующее упругое пламя, разом охватившее все тело, проникшее прямо в сердце. Извиваясь словно уж, он пытался выбраться из-под плотно придавившей его своей грудью Яны, но безуспешно. Парень чувствовал себя зажатым многотонной железобетонной плитой, оставившей ему зачем-то возможность вполсилы дышать. Постепенно давление сверху ослабло, паралич прошел, и молодой человек смог перевести дух. Он лежал теперь совершенно свободно, никто и ничто не ограничивало его движений. Яны в комнате не было видно. Когда и куда она ушла, Алексей не заметил или забыл. Мысли его начали путаться, потолок стал уходить вправо, на его место пришла стена, потом пол, все завертелось, сначала медленно, но все быстрее и быстрее. Пытаясь справиться с головокружением и тошнотой, парень в отчаянии крепко зажмурил глаза, и навалившаяся темнота разом поглотила его сознание, вспыхнув последней искоркой: «Отравила, сука!».
//-- * * * --//
   Яркий луч солнца морозного зимнего утра медленно передвинулся с переносицы парня на его правый глаз, заставив Алексея сначала сильнее зажмуриться, а потом, отвернувшись в сторону, открыть глаза и окончательно проснуться. Молодой человек внутренне напрягся, готовясь к чему-то плохому. Ему казалось, что он должен увидеть, услышать, почувствовать или на худой конец, вспомнить какую-то гадость, что-то нехорошее, приключившееся с ним за последние сутки. Однако, к своему удивлению, внимательно осмотрев уютную, наполненную солнечным светом комнату, кровать, заправленную чистым бельем, и, втянув носом вкусный запах жаренного лука, Алексей ничего подобного не обнаружил.
   – Ну, что, проснулся? – услышал он приветливый женский голос – это хозяйка, не замеченная им, выходила из другого угла комнаты, скрытого за большой русской печью. В ее руках на деревянной подставке скворчала черная чугунная сковородка, накрытая зеленой эмалированной крышкой, из-под которой и вырывался тот, сводящий с ума, сладкий и одновременно дразнящий запах лука, обжаренный на свином деревенском сале до золотистого цвета и залитый сверху четырьмя яйцами с большими ярко-оранжевыми желтками.
   Алексей рефлекторно выбросил ноги из-под одеяла и сел на кровати, намереваясь встать, однако в последнюю минуту застеснялся женщины и остановился: «Было у нас с ней что-то или нет?». Он не мог ничего вспомнить и ответить себе на этот вопрос. Поискав глазами брюки и придя к выводу, что ничего у них с хозяйкой не было, потянулся к ним, однако мелькнувшее видение Яниного лица с закрытыми глазами и прилипшей к потному лбу пряди волос, ритмично двигающегося вверх-вниз прямо перед ним, заставило молодого человека в нерешительности остановиться: «Или было?».
   Внимательно наблюдавшая за ночным гостем хозяйка усмехнулась над его мучениями и бросила Алексею брюки, а сама, повернувшись к нему боком, встала у стола, устраивая завтрак.
   Ели молча. Вернее ел только он, а она, теребя в руке салфетку, смотрела в маленькое окошко, выходящее на дорогу. Его взгляд невольно скользнул по округлостям открытых плеч, груди и, опустившись до столешницы, накрытой цветастой клеенкой, вернулся обратно: «Жалко, если ничего не было… Ух, хороша ж!».
   Яна выглядела сосредоточенной. Налив большую кружку крепкого черного чая, женщина, дождавшись, когда он закончит с яичницей, заботливо протянула кружку гостю, снизу вверх заглянув своими необычными, слегка с поволокой глазами в его. И тут Алексея словно током ударило: тот же затуманенный взгляд снизу, у его колен, размеренно двигающаяся взад-вперед ее голова: «Да, чтоб тебя! Или было?! Да или нет? У-у-х!». Алексею очень хотелось, чтобы было!
   Чтобы как-то переключиться от этого становившимся навязчивым вопроса, молодой человек по примеру Яны тоже посмотрел в окно. За ним в лучах солнца искрился первозданной чистоты пушистый снег, дальше – черный от старости невысокий деревянный забор, за ним узкий зимник, потом – густой и темный, словно монолитная стена хвойный лес.
   Внезапно… с глухим стуком к внешней стороне окна, прыгнув откуда-то снизу, прижался большой черный кот. Он был так огромен, что своим телом закрыл большую часть поступающего в комнату света, отчего та тут же погрузилась в полумрак. Его прыжок и появление было настолько неожиданным для Алексея, что инстинктивно отпрянув, парень чуть было не упал со стула на пол. Котище же, в свою очередь, ничуть не смущаясь чьего-то присутствия по ту сторону окна, внимательно осмотрел через стекло стоявший на столе завтрак, облизнулся и сердито, как показалось молодому человеку, взглянув на него, куда-то исчез.
   Повернувшись с возмущенными восклицаниями к Яне, Алексей, к удивлению для себя, обнаружил, что и хозяйка куда-то исчезла. «Что за чертовщина!», – пронеслось в его голове, а взгляд сам невольно задержался на длинном хлебном ноже. В ту же минуту без звука распахнулась входная дверь, и в комнату вошла Яна. «Да когда же она успела?!», – изумился Алексей.
   Женщина уже облачилась во вчерашнюю фуфайку и обрезанные валенки и держала на руках кота, весь вид которого выражал настороженность.
   – Маркуса впустила, – коротко пояснила она. – Алексей, тебе пора…
   – Да, Яна, я почти готов. Спасибо за гостеприимство, сейчас соберусь, – быстро встав из-за стола, парень оказался рядом с хозяйкой, намереваясь пройти к дорожной сумке, стоящей у дивана.
   – Возьми вот его… – неожиданно предложила женщина и протянула гостю своего питомца, чья морда сейчас выражала смирение и задумчивость.
   – Зачем? – растерялся Алексей.
   – Он тебе поможет выбраться из этих мест, не спрашивай как. Просто возьми и все, – разом предупредила все его вопросы Яна.
   Затем женщина, освободившись от тяжелого кота, тут же всем телом прижавшегося к груди молодого человека, привстала на цыпочки и быстро, смущаясь своего порыва, поцеловала его в щеку:
   – Иди… и возвращайся…
   «Значит, все же было!», – возликовал Алексей, и бестолково улыбаясь: «А что было-то? Ничего не помню!», – прижимая к себе Маркуса, вышел из избы, попрощавшись:
   – Спасибо тебе за все, Яночка!
//-- * * * --//
   Проходя через двор к машине, Алексей невольно обратил внимание на крестообразные, большого размера – метр на метр – следы возле крыльца, да и с обеих сторон дома. Их было много, как-будто что-то или кто-то большой топтался здесь этой ночью. Молодой человек невольно передернул плечами, отгоняя неприятный озноб, но ощутив ладонью тепло мирно сидящего на руках кота, успокоился.
   Прогревая мотор джипа, Алексей обратил внимание еще на одну деталь – крыльцо дома, да и похоже, что и вся изба целиком как будто бы стояла не совсем на своем месте, вроде бы на полметра-метр чуть в стороне – на снегу это было отчетливо видно.
   «Опять какой-то ребус…», – уставший удивляться и не находить объяснения тому необычному и непонятному, что он увидел здесь за недолгое время, молодой человек лишь апатично отметил про себя это несоответствие и тронул машину с места.
   Маркус сидел на переднем пассажирском сиденье, внимательно всматриваясь в дорогу и изредка вертя головой, выглядывая что-то среди деревьев. Его поведение сначала настораживало, а потом, наоборот, стало действовать на Алексея успокаивающе: молодой человек чувствовал, что эта загадочная женщина не хотела причинить ему зла, и ее подарок – благо.
   Сама лесная дорога, словно по мановению волшебной палочки, в самых опасных местах: на поворотах и в низинах оказывалась плотно укатанной, а местами – расчищенной. К тому же, приближаясь к очередной развилке, кот поворачивал свою морду в ту или иную сторону и начинал требовательно и громко мяукать. Один раз, в самом начале, Алексей проигнорировал вопли животного и свернул туда, куда ему подсказывала логика и водительский опыт. Маркус, молча, повернулся к водителю, больно укусил его в бедро, спрыгнул в проход между сиденьями и ловко увернувшись от ладони матернувшегося человека, ушел назад. Спустя полчаса, провалившись в глубокой колее и зарывшись в рыхлый снег по самые двери, Алексей убедился, что заехал не туда, и вслух извинился перед черным котом.
   Каково же было изумление молодого человека, когда Маркус с обиженным выражением морды тут же вернулся на свое место, а машина, пусть и с трудом, но выползла из снежного болота на твердый грунт. После этого эпизода Алексей уже не импровизировал с поиском пути, а внимательно сверялся со своим необычным штурманом. Так, без новых происшествий, они преодолели оставшиеся сорок километров до ближайшей, стоявшей на «большой дороге», заправки.
   «Ну, все, мучениям конец! Цивилизация! Теперь только прямая дорога…», – радовался молодой человек, заправляя машину. «Кот – молодец, помог из тайги выбраться, если бы не он, там бы и остался без бензина в какой-нибудь просеке… Спасибо тебе, Яна», – с теплом вспомнил он хозяйку затерянного в глухомани дома.
   Закрывая бензобак, Алексей обратил внимание, что передняя пассажирская дверь прикрыта неплотно – как будто в спешке, при этом он хорошо помнил, что закрывал ее утром сам, и все было в полном порядке. Удивленный, не зная чего от этого ожидать, молодой человек открыл дверцу и, ничего странного не обнаружив, хорошенько ее захлопнул. И только усевшись на свое место и начав движение, парень понял, что в машине нет его странного спутника – Маркуса. Резко остановив джип, Алексей обыскал всю машину, включая багажник, но кота нигде не нашел. «Ушел…», – констатировал молодой человек и даже не удивился: «Как?» – слишком необычными был этот черный кот, да и его хозяйка тоже.
//-- * * * --//
   Свадьба удалась! Свидетельница – эффектная блондинка с голубыми глазами, этакая кукла Барби, с первой же минуты знакомства с Алексеем – свидетелем со стороны жениха, прониклась к нему симпатией и оказывала парню всевозможные и весьма откровенные знаки внимания. По правде сказать, он этого заслуживал – немногословный, брутальный, холостой и обеспеченный.
   И я не знаю, что бы сделал уважаемый читатель, окажись он на месте Алексея, но наш герой на следующее же утро после свадьбы, наскоро попрощавшись с молодоженами и гостями, с кем удалось, буквально запрыгнул за руль своего внедорожника и, оставив в полном недоумении грудастую голубоглазую блондинку, умчался.
   К вечеру того же дня его черный джип опять съехал с федеральной трассы рядом с хорошо уже знакомой водителю бензозаправкой и медленно двинулся по грунтовке, с каждой минутой углубляясь в глушь первобытных лесов.
   На этот раз молодой человек не торопился. На его губах играла легкая улыбка, руки крепко охватывали «баранку», спина непринужденно расслаблена – он методично утюжил лесную дорогу, периодически с тоской вспоминая своего, самого необычного в жизни пассажира, так ловко помогшего ему вырваться из лесных дебрей в прошлый раз.
   Уткнувшись капотом в очередной тупик из поваленных и занесенных снегом деревьев, машина остановилась. Алексей уже устало включил заднюю скорость, намереваясь выехать обратно, как вдруг на нижних ветках огромной, практически черного цвета ели, под толщиной снега почти превратившей дерево в сугроб, что-то шевельнулось. Пока Алексей всматривался в темноту, рассеченную голубым светом биксеноновых фар, это «что-то» большим черным пятном метнулось в его сторону и грохнулось на капот машины: перед лицом изумленного водителя во всей красе предстал Маркус. Изумление человека быстро уступало место радости, однако котище успел разинуть свою розовую пасть раньше и что-то потребовать. Недолго думая, парень открыл дверь, и вместе с морозом в салон автомобиля ворвался черный кот.
   – Ну, что, штурман, веди! – радостно воскликнул разом взбодрившийся Алексей и вдавил педаль газа в пол.
   Маркус повернул свою огромную голову к водителю и… улыбнулся. Молодой человек от изумления резко остановил машину, благо на дороге они были одни, и… улыбнулся в ответ: скоро, уже очень скоро знак вопроса в его отношениях с Яной, кем бы она ни была, сменится утвердительной точкой.
   08.05.2013 г.

Ароматная бухта [1 - Гонконг – пер. с китайского, кантонский диалект (прим. автора).]

//-- * * * --//
   Мне сорок три года, я работаю в крупной государственной фармацевтической компании, и у меня заканчивается отпуск. Последний год был непростым: неприятности большие и маленькие сыпались на меня как из рога изобилия. За последние три года это было мое третье место работы, и опасаюсь, что не последнее. Дошло до того, что я, будучи по природе человеком очень деятельным, устав от безрезультатной борьбы за свое светлое сегодняшнее и завтрашнее, смирился с неизбежностью предначертанного и, уверовав в фатализм, отдался на волю «жизненного течения». Сейчас оно вынесло меня к небольшому островку в виде отпуска, поэтому получив долгожданный отдых, я с удовольствием защелкнул упругий замок туго набитого дорожного кофра и умчался в Китай. Двухнедельное турне по Поднебесной подходило к концу, и вот теперь я, наконец, спустившись по трапу аэробуса, ступил на отвоеванную людьми у океана землю гонконгского аэропорта.
   Насладившись в Пекине гармонией древних императорских садов, дворцов и гробниц, вволю прожарившись под горячим солнцем курортного Хайнаня – «китайских Гавайев», как рекламируют туроператоры этот гостеприимный остров в Тихом океане, теперь я намеревался совершить прыжок в будущее, в город высоких технологий и высочайшего комфорта, и прожить в нем последние два дня своего дальневосточного дерби.
   Встретившая меня представительница туриндустрии – Елена, привлекательная женщина лет тридцати, русская, без лишних разговоров довезла меня на такси до отеля, пожелала спокойной ночи, так как по местному времени уже был вечер, и, посоветовав хорошо отдохнуть перед завтрашней насыщенной экскурсионной программой, упорхнула через стеклянную вертушку дверей, напоследок, однако, чисто по-женски успев заинтриговать:
   – В восемь лазерное шоу на набережной бухты… Очень красиво!
   Через пятнадцать минут на балконе своего люкса на двадцать восьмом, далеко еще не последнем этаже отеля, я вдыхал теплый, влажный воздух этого тихоокеанского Вавилона, рассматривал маленькие немногочисленные фигурки купальщиков в подсвеченной голубой воде бассейна внизу, на крыше самой широкой – нижней части отеля, и одновременно любовался яркой, разноцветной панорамой ночного мегаполиса.
   «Вот ведь зараза!», – подумал я про себя, в очередной раз безуспешно пытаясь отогнать мысль о лазерном шоу в бухте. – Ох уж эти женщины, умеют ведь… когда хотят… мертвого из могилы… – ворчал я уже вслух, приняв соблазнительное, но рискованное решение идти в ночной чужой экзотический город на поиски впечатлений… и приключений. – Дома отосплюсь, – поставил я окончательную точку в споре с самим собой.
//-- * * * --//
   Вооружившись подробной картой Гонконга, о чем побеспокоился мой туроператор еще в Москве, и отметив для себя ориентир – Аллею Звезд, непосредственно примыкавшую к бухте, я двинулся к ней по ярко освещенным неоновой рекламой улицам города. Поражаясь теплому, но не душному и не загазованному воздуху и обилию прохожих на улицах в это позднее время суток, я скоро достиг конечной точки своего маршрута. Возбуждение и радость царили на лицах людей в этой многоликой и многоязычной толпе. Я сам невольно предался разлитой в воздухе радостной лихорадке и с наслаждением, словно трехлетний мальчишка, впервые получивший в подарок большую красную пожарную машину, забылся в созерцании поистине восхитительного шоу.
   Через несколько минут от усталости после сегодняшнего четырехчасового перелета в Гонконг, дорожных хлопот и треволнений не осталось и следа, и я решил в этот вечер не ограничиваться только светомузыкальным шоу. Мое внимание привлек корабль, слегка покачивающийся на волнах у причала. Судно было небольшим, наверное, как шхуна. Очертания корпуса кораблика и его паруса были типичными китайскими: жестко натянутые на перекладинах мачты трапециевидной формы – такие можно увидеть на многочисленных картинах и гравюрах средневековья. Необычным был только цвет парусов. Он был ярко-красный. В памяти тут же всплыла романтическая история о верившей в чудо девушке по имени Ассоль, дождавшейся своего принца на прекрасном корабле с алыми парусами.
   Недолго раздумывая, я пробился сквозь толпу зевак и оказался на причале. Еще полминуты, и, заплатив несколько долларов, я оказался на борту шхуны в числе двух десятков таких же беспокойных туристов – кораблик катал нашего брата по бухте, развлекая чудными видами этого океанского города, раскинувшегося по ее берегам.
   Мы плавно отчалили, и я, к сожалению, очень скоро убедился в тщетности рассмотреть что-либо: в темноте тропической ночи вода казалась непроглядно-черным эфиром, по которому почти беззвучно и мягко двигалась шхуна. Океанские лайнеры, яхты, рыбацкие баркасы и лодки, теснившиеся на рейде и вдоль берега, вызывавшие у меня – сугубо сухопутного жителя огромной материковой страны, бессознательный интерес, также были трудноразличимы в темноте. Так что оставалось любоваться всполохами разноцветных лучей на ночном небе и громоздившимися по берегам черным в темноте башням небоскребов, обильно разукрашенных самой немыслимой неоновой рекламой.
   Утром выяснилось, что после вечерних развлечений в памяти почему-то ярче всего запечатлелись две картины. Первая: большой, метра три в высоту, черный, во всяком случае, таким он казался в густой темноте, валун на самой кромке берега недалеко от причала. Мы уже возвращались после «кругосветки» по бухте, светомузыкальное шоу к этому времени закончилось, и в свои права на сразу потемневшем небе в полную силу вступило ночное светило. Мне показалось странным, что Луна вчера ночью была какой-то маленькой, как десятикопеечная монета. Дома, на Европейском Севере России я привык видеть ее совсем другой – близкой и большой. Здесь же она выглядела так, как будто находилась гораздо дальше от Земли. Я не сведущ в астрономии, поэтому все отнес к тому, что нахожусь в тропическом поясе; на Дальнем Востоке и ночное небо должно выглядеть как-то по другому, чем у нас, на северо-востоке Европы. Тем не менее, силы света, который отражала Луна в эту точку земного шара, хватило для того, чтобы осветить часть берега, выхватить из темноты этот прибрежный валун и… застывшую на самой его вершине… крупную белую цаплю.
   Птица стояла на тонких и длинных ногах неподвижно, голова и клюв были направлены вниз, словно она высматривала что-то там, в черных, всепоглощающих волнах океана. От всей ее, застывшей в напряжении, со склоненной вниз головой фигуры веяло невыносимой безысходностью и тоской. Меня передернуло от этого видения.
   «Если они так охотятся, то… им не позавидуешь. Чего только в жизни не бывает. Не хотел бы я быть цаплей…», – пронеслось в моей голове.
   Подобные мысли, только совсем с другой – радостной, эмоциональной окраской всякий раз посещали меня, когда я с восхищением наблюдал по телевидению, а случалось что и вживую, за эпизодами из жизни некоторых представителей фауны: львов и тигриц, медведей, волков. Мне всегда нравились крупные животные. А из птиц – или разноцветные тропические пичуги, или величественные хищники, как орлы, ястребы, беркуты. Но цаплей, теперь я это точно знал, в следующих моих воплощениях, если же, конечно, реинкарнация существует, я бы не хотел быть, ни при каких обстоятельствах.
   И вторая картина из вчерашних воспоминаний: это могильно холодный, сырой и смертельно опасный эфир, по которому двигалась шхуна. В тот момент у меня пронеслось в голове: окажись я по какой-то причине за бортом кораблика, ну мало ли, зазевался, вертел головой, рассматривая разноцветное небо и берега, слишком близко подошел к борту, качнуло, не удержался… эти тяжелые и безжалостные волны проглотят меня в тот же миг. Я даже пикнуть не успею, никто и искать меня не будет. Не будут, потому что не успеют. Все произойдет мгновенно – быстро и безмолвно. Забортная чернота просто замкнется над головой непредусмотрительной жертвы. А у меня не будет сил и желания барахтаться в воде – бездонность океанской пучины и черное покрывало ночи, раскинутое над ней, уже парализовали мою волю. Жертва уже готова к закланию.
//-- * * * --//
   День пролетел незаметно. В сопровождении Елены, выполнявшей одновременно две функции – гида и переводчика, я посетил лишь малую часть из того, что так красочно расписывают туристические сайты: и величественный пик Виктория, и аутентичную деревню Аббердин, и живописнейшую Бухту Отпора, а также многочисленные монастыри и храмы, торговые кварталы и рынки, парки и знаменитые на весь мир небоскребы. От массы нахлынувших впечатлений во второй половине дня я почувствовал усталость и решил несколько сбить темп своего знакомства с городом, тем более что завтра у меня для этого оставался еще целый день.
   Мое намерение изменить свою сегодняшнюю туристическую программу Елена встретила с пониманием: «Желание клиента за его деньги – закон!» и на прощанье, следуя своей, по всей видимости, всегдашней иезуитской привычке, снова заинтриговала меня:
   – Обязательно поужинайте в «Джамбо»!
   – …«Джамбо», это что? Ресторан? Где… – выкрикнул я несколько запоздало, высунувшись из номера в коридор. Однако за бывшей соотечественницей уже мягко сомкнулись позолоченные створки лифта.
   «Твою мать! Не успел… Ну вот, вечер будет испорчен, пока я не разберусь с этим чертовым… слоном. Интересно, есть ли что-нибудь о нем в проспектах?»
   Странно, но в моих рекламных буклетах о «джамбе» я ничего не нашел, поэтому решил действовать по самому надежному и многократно проверенному алгоритму: «Язык до Киева доведет», благо, что в этой части света на языке бывшей метрополии худо-бедно разговаривали все.
   Выйдя из отеля, я двинулся вчерашним, уже хорошо знакомым мне маршрутом.
   «В порту всегда многолюдно: туристы, местные. Будет кого расспросить», – рассуждал я, подспудно отдавая себе отчет в том, что с успехом мог выяснить все у портье, без этих блужданий по городу наугад. Спустившись в подземный переход, я, остановившись у карты-схемы подземной развязки, включавшей в себя и станцию метро, сделал вид, что внимательно ее изучаю. На самом деле я настойчиво искал причины, чтобы не идти в порт, чтобы погасить в себе пока еще нарождающееся, тлеющее желание снова оказаться на набережной.
   «Зачем?», – раз за разом задавал я себе один и тот же вопрос. И каждый раз честно отвечал на него, как шелуху с луковицы снимая ненужные, наносные и фальшивые ассоциации, пока отчетливо не осознал: «Я снова хочу оказаться на воде, совершить прогулку по бухте. Мне нужно днем, при ярком солнечном свете увидеть волны бухты, рассмотреть ее обитателей, развеять ледяной страх, поселившийся в душе. Нет черного, холодного и смертельно опасного эфира. Есть только спокойные, величественные, наполненные глубиной темно-синие, теплые, а может быть, даже и ласковые волны». Вдохнув полной грудью и медленно выдохнув, отчетливо представляя свои последующие действия, я решительно зашагал к набережной.
   На вчерашнем причале корабля с алыми парусами не было – его место занимало несколько рыбацких баркасов, с увешенными автомобильными покрышками бортами. Два из них уже были заполнены туристами, а один еще пустовал. Пока я соображал, можно ли на этом баркасе совершить экскурсию по бухте, оба кораблика один за другим неуклюже развернулись носом в сторону противоположного берега и, негромко тарахтя слабыми моторами, медленно отплыли. Я огляделся в растерянности: на причале никого кроме меня не осталось. Приветливо улыбаясь, я нерешительно направился к последней оставшейся у причала лодке. Нерешительность моя объяснялась двумя причинами: могу ли я на целом баркасе покататься в одиночестве и насколько безопасно вообще в него садиться, когда им управляет… женщина. Да к тому же не просто женщина, а пожилая, или, если честно – то совсем старуха!
   «Как она своими слабыми ручонками будет руль держать и лодкой управлять?», – опасался я, тем не менее не останавливаясь и приближаясь к лодке.
   К моему удивлению, на мой предельно вежливый вопрос о возможности экскурсии по бухте, старуха, заметно помедлив, ответила утвердительно и назвала плату.
   Поразительным было не столько даже ее согласие совершить вояж по бухте для одного единственного туриста, сколько… сам ее голос, которым она произнесла несколько коротких слов. Я ожидал от нее услышать свойственное старости: что-то трескучее, дребезжащее, слабое и нечленораздельное, может быть, быстро-отрывистое, однако был шокирован ее глубоким и низким голосом. Его звук и тембр был очень похож на горловое пение наших российских северных шаманов, однако в отличие от них, моя собеседница говорила замедленно, с явным усилием выталкивая слова.
   Сомнение в ее способности безопасно провести баркас по водному маршруту вновь на мгновение овладело мной, но, переборов нерешительность, я, протянув хозяйке лодки десятидолларовую купюру, неловко с непривычки перешагнул на борт баркаса. Под моим почти стокилограммовым весом баркас заметно качнулся, отчего я случайно коснулся рукой кисти женщины. Она была неожиданно холодной! Я испытал крайне неприятное ощущение, сходное с тем, когда трогаешь лягушку или змею. Непроизвольно потерев, словно стараясь очистить, руку о штанину своих парусиновых шорт, я подумал: «Наверное, кровь от старости совсем ее уже не греет…».
//-- * * * --//
   Для устойчивости широко раздвинув ноги, я уселся на скамье спиной к носу баркаса в двух метрах прямо напротив хозяйки лодки. Старуха сидела на корме, управляя лодкой. Находясь вблизи, я смог внимательно рассмотреть эту, вызывающую все большее любопытство, колоритную во всех отношениях фигуру. Возраст китаянки я не смог определить, ей могло быть как пятьдесят лет, так и все сто. Ее волосы были густыми и черными. «Не седеют, не стареют? Что за чертовщина?», – пронеслось в голове. Одета женщина была в просторную блузку с коротким рукавом черного же цвета в крупных кровавого цвета розах и черные просторные бриджи. На ногах я заметил кожаные сандалии тоже черного цвета. Вообще, во всем облике хозяйки лодки доминировали всего два цвета: черный и красный. Исключение составляли лишь бусы из ярко-белого жемчуга, украшавшие ее шею. Они вступали со всем обликом пожилой китаянки в такой острый диссонанс, что не заметить этого было невозможно. «Они бы классно смотрелись на изящной шее какой-нибудь молодой девушки…», – машинально отметил я отсутствие вкуса у старой рыбачки.
   Вблизи хозяйке баркаса можно было бы дать не больше пятидесяти лет, но… все портила кожа. Вернее ее серый, землистый цвет без всяких следов загара жаркого тропического солнца. Как такое могло быть – я не мог понять. Так же как и разгадать загадку ее странного тембра голоса. Последнее, что заставило меня не на шутку встревожиться, это были ее глаза. Неподвижные, выцветшие, как-будто водянистые. Никогда не встречал таких раньше! Уставившись этими глазами прямо в меня, китаянка что-то незаметно тронула сбоку от себя рукой и лодка, плавно покачиваясь на воде, мягко отошла от причала. Старуха, надо отдать ей должное, ловко управляла суденышком, держа одной рукой руль. В другой руке она держала большую, объемом не меньше литра цилиндрическую, серебристого металла кружку, из которой что-то отхлебывала. Что было в кружке, мне разглядеть не удалось, так как за время моего недолгого пребывания на баркасе, старуха лишь один раз отставила ее вниз к ногам, предварительно тщательно закрыв такой же серебристой рельефной крышкой. Но капля чего-то темного, застывшая в правом углу ее рта, заставила меня невольно содрогнуться.
   Решив вести себя как можно более естественно, чтобы никак не спровоцировать неизвестно на что эту странную женщину, при этом внимательно за ней наблюдая, я принялся осматривать бухту. Первое, на что наткнулся мой рассеянный взгляд, это был вчерашний валун. Сегодня при свете солнца он не выглядел зловещим. Это был обычный крупный, серого цвета камень, с округлыми, отшлифованными ветром и водой краями. Одно только кольнуло прямо в мозг – он был каким-то другим, осиротевшим что-ли… Еще мгновение-другое, и пришло озарение – цапли на его верхушке сейчас не было!
   Как я и предполагал, вчерашние видения черного гибельного эфира, расстилавшегося кругом, были рассеяны безжалостными, ослепительными солнечными лучами и, на его месте предстали безобидные прозрачные, местами обезображенные кучками бытового мусора волны. Его щедро сбрасывали с многочисленных кораблей, яхт, шхун и лодок всех мастей, мирно покачивающихся тут же. Многие из них имели ржавые, неприглядные корпуса, обезображенные какими-то бытовыми постройками на палубах, натянутыми веревками с бельем, хаотично торчащими телевизионными антеннами. Но были и такие, наподобие яхты, мимо которой мы проплывали сейчас, не залюбоваться которыми было просто невозможно! Приземистый, сильно наклоненный назад корпус яхты, выглядел настолько стремительным, что даже сейчас, неподвижная, она выглядела так, словно неслась со скоростью реактивного самолета-истребителя. Наглухо тонированные иллюминаторы и матово-черная окраска корабля придавали ему совсем футуристический вид. Две большие буквы «ОМ» на корме, несомненно, обозначали что-то важное для ее владельца, но что, я даже предположить не мог.
   Разглядывание чуда морской техники несколько снизило мою бдительность и отвлекло от хозяйки баркаса. И эта оплошность чуть не стала для меня роковой!
   Старуха все так же сидевшая на корме и смотревшая прямо на меня, чуть шевельнула сухими бледными губами, как будто собиралась свистеть, и моего слуха коснулась неизвестная мне мелодия. «Плюти-плюти-плют, – лились приятные, нежные звуки – плю-ти-плю-ти-плют…». Я впал в истому. Неизвестно, сколько бы я находился в сладостном оцепенении, если бы не произошедшее вслед за этим: старуха пошевелила ногой, что-то внизу себя толкнула или нажала, и я мгновенно провалился вниз. Я не успел сообразить: «Что произошло!?», как вдруг добротный пол лодки под моими ногами раскрылся, куда-то исчез, и я рухнул вниз, вмиг оказавшись в воде под дном баркаса. Люк над моей головой тотчас же закрылся, включились насосы, откачивая попавшую воду, и баркас, как ни в чем не бывало, продолжил свое мерное движение, ни на секунду не обратив на происшедшее чьего-либо внимания.
//-- * * * --//
   Вчерашние ужасные видения сейчас превращались для меня в жуткую реальность. Как я и опасался – никто не кинулся мне на помощь – слишком быстрой была развязка. Оставалось надеяться только на самого себя. Может быть, благодаря яркому солнечному свету, без следа разогнавшему прежнюю зловещую темноту сливавшихся воедино воды и неба, но моя воля не была парализована. Открыв глаза, я осмотрелся в мутной серо-зеленой воде и с ужасом для себя обнаружил, что нахожусь в нескольких метрах под лодкой – ее темный силуэт отчетливо прорисовывался на светлом фоне воды. Ужасным оказалось то, что я, словно пойманная рыба, беспомощно барахтался в большом мешке из рыболовной сети, прикрепленной к днищу баркаса. Волна отчаяния, захлестнувшего мое сознание, была настолько сильной, что я чуть было не открыл рот и не глотнул полной грудью соленую океанскую воду: «Зачем мучатся, когда шансов на спасение ни-ка-ких! Еще полминуты, и я задохнусь, или… захлебнусь, или… какая разница как правильно!? Сдохну одним словом…». Несколько раз дернув тонкую и крепкую сеть, я убедился в тщетности своих усилий. Ради интереса посмотрел вниз, однако видимость заканчивалась через несколько метров, а может быть, десятков метров. Какая разница? Что-то там темнело, безотчетно враждебное. Я всегда боялся этой бездонной глубины и всякий раз, безудержно работая руками и ногами, стремительно выныривал на поверхность. Но только не в этот раз. Опять захотелось взвыть от отчаяния и горького сожаления от такой нелепой кончины, да и прожитой жизни тоже. Сколько нужно было сделать по-другому! Как глупо…
   Как ни странно, но готовясь принять смерть, я расслабился, правильнее сказать, смирился, и последние секунды жизни провожал с олимпийским спокойствием, прощаясь и прося прощение у родных и близких. Затем, вынув из-под рубашки нательный православный крестик, поцеловал его, намереваясь прочитать молитву, как вдруг меня… осенило! Одну сторону нижней части креста, всего какой-то сантиметр металла, я шутки ради несколько лет назад собственноручно, словно бритву, заточил мелким надфильком. Не знаю, зачем я тогда это сделал… Вот уж воистину непостижим нам Промысел Божий! Сейчас я уже точно знал, что спасусь, и это знание придало мне сил.
   Едва сдерживая дыхание и сорвав с шеи серебряную цепочку, я принялся быстро надрезать крестом одну за другой тонкие путы сетки, окончательно разрывая их руками с невесть откуда взявшейся во мне нечеловеческой силой. Прошло не больше десятка секунд, как проделав в сети достаточную брешь, я, сунув крестик в карман шорт, освободился из ее плена и стремительно, словно пробка, вынырнул в нескольких метрах от лодки. В тот миг я меньше всего думал о баркасе и старухе, главным было оказаться на поверхности и вдохнуть живительного воздуха! Начать дышать…
//-- * * * --//
   Повернув лицо к небу, я жадно хватал ртом воздух, по неосторожности несколько раз глотнул соленую воду, потом отплевывался и откашливался. Шум, который я производил не остался незамеченным для старухи, остановившей баркас и чего-то выжидавшей. Наверное, так она топила не первую свою жертву и, не торопясь, ждала, когда даже самый выносливый и живучий человек умрет. Неожиданно, я увидел ее лицо над бортом лодки. Хозяйка баркаса перебралась с кормы лодки и уставилась на меня. Ее лицо ничего не выражало: ни удивления, ни досады, на радости, ни злобы – ничего! Это была серо-землистая неподвижная маска с мертвыми остекленевшими глазами и бледной узкой полоской рта. Прошло несколько мгновений, маска над бортом оставалась неподвижной. Нас разделяли всего несколько метров.
   «Пока она медлит, надо отсюда смываться!», – подумал я, и ободренный своей первой победой и тем, что остался жив, с новыми силами заработал руками. Я плыл так, словно ставил олимпийский рекорд. Надо сказать, что я неплохо плаваю. Любой мальчишка, выросший на Севере, с его многочисленными озерами и полноводными стремительными реками, до конца жизни остается хорошим пловцом. Сейчас же я несся по водной глади, чему немало способствовал полный штиль, так, что в первые минуты мне самому казалось, что я временами взлетаю над поверхностью. Я крепкий парень, ростом сто восемьдесят четыре сантиметра, в молодости активно занимался боксом, потом легкой атлетикой, и к своим сорока трем годам сохранил неплохую физическую форму. К тому же, я уже четыре года как не курил и не злоупотреблял алкоголем. Желание жить было таким сильным и так передавалось моему телу и мышцам, что от сильных гребков торс заметно поднимался из воды. Я несколько умерил свой пыл, так как понимал, что от такого темпа скоро выдохнусь, и перешел к более размеренным движениям. Я не оглядывался назад, надеясь, что мне удалось выиграть время и на несколько десятков метров оторваться от преследовательницы. Но я понимал, что эта фора будет недолгой – соперничать с двигателем ее баркаса в несколько десятков лошадиных сил, я, конечно же, был не в силах, и рано или поздно она меня догонит.
   «Лучше поздно!», – твердо решил я и устремился к какому-то разноцветному строению, высившемуся над водой всего в ста метрах от меня.
   «Далеко! Не успею!», – понимал я, но продолжал упрямо двигаться к спасительному кораблю, надеясь, что меня заметят и придут на помощь. «Даже если она меня сейчас настигнет, хотя, может быть, передумает, не станет поднимать переполох на глазах многих свидетелей и отстанет от меня, я не сдамся, а подниму как можно больше шума. Привлечь чужое внимание – единственное спасение для меня…», – так, рассуждая, я методично продвигался метр за метром к своей цели.
//-- * * * --//
   Владелец плавучего ресторана «Джамбо» стоял на последнем этаже своего многоярусного ресторана и наслаждался видом гавани. Это была редкая минута отдыха, во время которой ресторатор выпивал чашку своего любимого чая сорта «Алеющий Восток». В это время его нельзя было беспокоить никому. Его ресторан был одним из самых роскошных, дорогих и престижных заведений подобного рода в Гонконге и насчитывал целых три этажа, где для посетителей были созданы интерьеры настоящего дворца, щедро украшенные кантонской позолотой. Выбор блюд соответствовал самому взыскательному вкусу как восточной, так и европейской кухни.
   Над тремя основными этажами высились еще два, но совсем небольших, увенчанных традиционными, плавно изогнутыми кверху, «взлетающими» крышами – это были личные покои и офис самого владельца. Ресторатор отхлебнул горячей, но не обжигающей ароматной жидкости, задержал ее во рту и проглотил, ожидая послевкусия. Оно тут же пришло, заставив его прослезиться от наслаждения. Бизнесмен пил свой любимый чай только из посуды восемнадцатого века, когда китайское искусство ее производства достигло наивысшего расцвета. Невесомая чашка тончайшего фарфора, покрытого «пламенеющей глазурью», как нельзя лучше соответствовала энергетике его любимого «алеющего» сорта чая, в этом он был убежден.
   Внезапно бизнесмен почувствовал, что гармония, мгновение до этого царившая в бухте, нарушена. Его внимание привлекло какое-то, пока не совсем понятное движение на воде, совсем рядом с его рестораном. Сощурив глаза, ресторатор впился взглядом в водную гладь в ста метрах от «Джамбо» и отчетливо разглядел пловца, энергично, выбиваясь изо всех сил, плывшего в его сторону. Отличное зрение помогло китайскому бизнесмену разглядеть, что это мужчина, достаточно еще молодой, европейской внешности. Он даже увидел небольшую лысину на голове пловца, слипшиеся от воды волосы, крупный нос и квадратный подбородок, которые тот всякий раз, хватая ртом воздух, выставлял над водой. В небольшом отдалении сзади от пловца двигался небольшой рыбацкий баркас, на каких местные жители катают туристов по гавани. Расстояние между ними сокращалось, и чем дольше бизнесмен наблюдал за ними, тем быстрее. Очевидно, что лодка настигала пловца, а тот почему-то, во что бы то ни стало, пытался от нее удрать.
   «Надо помочь европейцу… со своими потом разберемся», – решил ресторатор и бросил несколько фраз в позолоченный «Верту». Не успел он опустить телефон в карман льняного (эту ткань в жарком и влажном климате он предпочитал всем другим) светло-кремового пиджака, как внизу что-то взревело и от ресторана на бешеной скорости, извергая на несколько метров вверх упругую струю воды, к пловцу устремился скутер.
   «Странно, на баркасе отчетливо видят мой скутер, но преследование не прекращают?! Что же там такое произошло?!», – бизнесмен почувствовал, что сильно заинтригован. И еще, его проверенное чутье подсказывало, что он стоит на пороге какой-то тайны, и что он, может быть, сопричастен к ее разгадке. Если только правильно поведет себя, оценит ситуацию. Ресторатор, услышав свой внутренний голос, только одобрительно хмыкнул: «Что-что, а оценить ситуацию и действовать с максимальной выгодой для себя, за свою жизнь, я научился».
//-- * * * --//
   Я слышал, как сзади монотонно тарахтит мотор баркаса. «Не форсирует движок, значит, тоже не хочет лишнего шума. Я так и думал, мне это на руку…», – соображал я, размеренно перемалывая руками кубометры воды и толкая свое тело вперед. «Только не останавливаться, только не останавливаться!», – заклинал я себя, чувствуя, что если остановлюсь, то потом уже не смогу плыть. Руки постепенно налились свинцом и уже с трудом поднимались из воды для очередного гребка. У меня почти не осталось сил, поэтому я просто бросал их в воду. Моих усилий едва хватало, чтобы снова и снова попеременно толкать руки вверх и вперед. Голова начала кружиться. Шум воды перекатывался из одного уха в другое. Я закрыл глаза. Сначала стало легче, но потом я испугался, что собьюсь с кратчайшей траектории, и едва успел открыть глаза, промаргиваясь от попавшей в них воды, как мой слух разорвал новый звук – визг работающего на высоких оборотах малолитражного двигателя. Этот новый звук совершенно заглушил слабое тарахтение баркаса сзади, однако, я, сколько ни вертел головой, ничего пока не видел. Заметил только, что лодка со старухой продолжила приближаться и практически настигла меня. Самой хозяйки баркаса не было видно, видимо сидела у руля на корме, направляя лодку.
   Вдруг, из-за заметно приблизившегося многоэтажного строения, к которому я плыл, показался скутер и, описав короткую дугу, стремительно понесся прямо на меня. «Спасение близко! Еще пару секунд, и он будет здесь!», – не знаю, как и что произошло, но я четко осознал, что кто-то решил мне помочь. Иначе, зачем бы этот скутер летел сюда в самую последнюю, критическую минуту для меня? Я уже не плыл, а просто держался на воде. Баркас шел прямо на меня, еще чуть-чуть, и он меня утопит. Резким, насколько хватило оставшихся сил, движением, я сдвинулся с траектории лодки и оказался по ее правому борту, всего в нескольких сантиметрах от него. Баркас взревел двигателем и остановился. «Дал обратную тягу… Что она попытается сделать?», – не дожидаясь ответа на свой вопрос, я, вяло перебирая почти онемевшими от усталости руками и ногами, медленно отплыл от баркаса на расстояние вытянутой руки и продолжал отодвигаться. И как вовремя!
   Над бортом внезапно появилось лицо старухи. Но сейчас оно перестало быть неподвижной маской мумии. Оно было искажено нечеловеческой злобой, нижняя челюсть выдвинулась на несколько сантиметров вперед, и с нее прочной нитью на дерево борта стекала гнилостного, темно-зеленого цвета слюна. Издав низкий, горловой вопль старуха с какой-то механической заторможенностью выкинула правую руку вниз. В пергаментной, землистой коже ладони был крепко зажат длинный кривой нож с сужающимся к концу лезвием.
   «Точно как у пиратов в древности!», – некстати мелькнули в моей голове кадры исторических фильмов, прежде чем мне удалось отчаянным движением мышц шеи еще на пару сантиметром отодвинуть лицо от борта. В этот миг рука старухи с зажатым в ней клинком описала дугообразное движение. Ничего кроме воды и воздуха не задев своим оружием, старая рыбачка повторила попытку, потом еще, но безуспешно – я находился уже почти на метр от опасной лодки. В пылу схватки я не заметил, как скутер оказался позади, и чьи-то сильные руки рывком вытянули меня из воды, уложив животом вниз поперек сиденья.
   – Держись крепче! – выкрикнул мой спаситель, и едва я уселся за его спиной, обхватив руками, скутер взревел и понесся вперед. Я обернулся назад – баркас нас не преследовал, а оставался на том же месте. По центру лодки стояла фигура хозяйки с поблескивающим ножом в руке.
   Даже отсюда, на расстоянии, она выглядела устрашающе. «Как я мог забраться к ней в ловушку?! Сам?! О чем я думал, куда смотрел?!», – негодовал я.
   Мы быстро приближались к загадочному строению, которое я и выбрал целью своего спасения. Его можно было бы назвать большим трехпалубным кораблем, если бы ровно отсечь нос и корму. Однако, присмотревшись, я понял, что это большой, трехэтажный, пусть и плавучий, но обычный дом. В центре над первым этажом виднелась огромная надпись «Джамбо», а внизу, в воде, на искусственном фонтане, бившем из-под волн, крутился большой, двухметровый в диаметре шар золотого цвета. Красиво! «Вот, «Джамбо», я тебя и нашел! – усмехнулся я. – Осталось только поужинать…», – эта мысль вызвала у меня приступ безудержного веселья. Мой спаситель встревожено покосился на меня через плечо и, что-то неодобрительно буркнув, отвернулся. Минуту мое тело сотрясала дрожь. Я понял, что меня «отпускает», выходит нервное напряжение, что со мной происходит обычная истерика. Как только до меня дошла эта простая мысль, мое веселье тотчас же сошло на нет. Выдохнув и вытерев тыльной стороной ладони набежавшие слезы, я вновь сосредоточился на плавучем ресторане, тем более что мы уже пришвартовались к его широкому причалу.
//-- * * * --//
   Китаец, доставивший меня на скутере в «Джамбо», был немногословен. Он критически окинул меня взглядом: в промокшей одежде, трясущийся не то от холода, не то от пережитого, я представлял собой жалкое зрелище. Однако, преодолев видимое сомнение и следуя каким-то неведомым мне инструкциям, жестом пригласил следовать за собой. Проведя боковой лестницей на второй этаж, повернул направо, остановившись около красивой, темно-коричневого цвета какой-то благородной породы дерева двери, намереваясь тут же покинуть меня. Я едва успел схватить своего спасителя за локоть и, проникновенно прижав кулак клевой части своей груди, глядя ему прямо в темно-коричневые глаза, поблагодарил на китайском: «Сесе!». Глаза китайца блеснули, мне показалось, что удовлетворенно. Наконец, собравшись с духом, я мягко толкнул красивую дверь и осторожно вошел внутрь, оказавшись в небольшой комнате со столиком на четверых по центру. «В таких обычно проводят приват-встречи и конфиденциальные переговоры», – едва я успел подумать, как на противоположной стене открылась незаметная дверь, и в комнату вошел незнакомый мне мужчина. Это был среднего роста и такого же возраста китаец. Одет он был вполне по-европейски – в легкий светлый костюм; кремовая рубашка из хлопка, на ногах – легкие кожаные туфли.
   – Как дела! – незнакомец поприветствовал меня на сносном английском и на английский манер.
   Я поблагодарил этого господина за помощь и гостеприимство, коротко рассказав, что я турист из России и чуть не стал жертвой разбойницы.
   – О, Россия! Хорош! – коверкая слова, тут же на русском отреагировал незнакомец, выставив вперед в одобрительном жесте большой палец. – Я родился в Харбин, русский город, так в Китай говорят.
   Потом владелец ресторана, а это был именно он, представился сам, попросив его называть любым русским именем.
   – Так вам будет легче, – прокомментировал он, усмехаясь, – о мое китайское имя вы язык сломаете.
   Предложение поужинать я вежливо отклонил, сославшись на отсутствие аппетита после такого испытания, а вот от чая не отказался. Следующий час мы провели за оживленной беседой и приятнейшим чаепитием.
   Мой собеседник задавал наводящие вопросы, ловко, но ненавязчиво проясняя для себя все детали происшествия. Я подробно описал ему старуху, особенно остановившись на странностях в ее внешности и поведении.
   – Я знаю эту женщину. Она всегда здесь была. Ничего плохого за ней замечено не было… всегда… – тут он внезапно замолчал и удивленно посмотрел на меня.
   Я вежливо ждал объяснений.
   – Она всегда здесь жила. Все ее знают, но никто не помнит, откуда она здесь взялась, откуда пришла, и она всегда была такой, ну, старой. Никто не помнит ее другой, – наконец пояснил ресторатор, – может, старуху посетил дух безумия? Нет, не похоже, – сам себе ответил мой визави.
   Южное солнце стремительно закатилось за горизонт, и на город, а вместе с ним и бухту – опустилась ночь. Здесь не было привычного, видимого для нас вечера, с медленным угасанием яркого дня, красивым закатом, бледными сумерками и постепенно сгущающейся темнотой. В этих краях кромешная темнота ночи наступала сразу, хотя часы показывали только вечернее время.
   Ресторатор сидел с чашкой в руке, о чем-то задумавшись. Я старался ему не мешать. По всему было видно, что это опытный и сильный человек, к тому же я был преисполнен к нему самой искренней благодарности. Зачем же ему досаждать по пустякам? В этот момент незаметная дверь в стене, откуда часом назад появился сам хозяин ресторана, вновь беззвучно открылась, и в комнату, коротко поклонившись, быстро вошел мой недавний знакомый со скутера. Вид этого уравновешенного человека сейчас выдавал бушующее в нем сильное смятение. Получив разрешение, он подошел к ресторатору и, склонившись у его уха, что-то негромко гортанно заговорил на китайском.
   Я сидел в расслабленной позе, вежливо улыбаясь, стараясь своим присутствием не мешать им. Наконец, о чем-то договорившись, хозяин кивком отпустил своего помощника и, дождавшись, когда за тем закроется дверь, обратился ко мне.
   – У вашей удивительной истории, судя по всему, будет еще более удивительное продолжение… – загадочно проговорил ресторатор, – интересно?
   Я, молча, кивнул и одним глотком допил чай:
   – Что случилось?
   – Я стал случайным свидетелем вашей попытки спастись и признаюсь, был очень удивлен. Здесь уже лет сорок, с закатом эпохи знаменитой мадам Вонг, ничего подобного не происходило. Конечно, у нас и раньше убивали и продолжают убивать людей… Но чтобы так, в открытую, среди белого дня, обычного туриста… нет, никто этим не будет заниматься – зачем? Вреда от этого всем будет несоизмеримо больше любой выгоды… я думаю, это очевидно. В общем, вы сами плыли мне в руки, надо было только немного помочь вам, вырвать вас из рук этой сумасшедшей. И я мог бы спокойно удовлетворить свое любопытство: кто вы, что вы, кому понадобилась ваша жизнь и почему, а, самое главное, выяснить, угрожает ли что-то сложившемуся здесь балансу интересов? А вот кто напал на вас? Это мне и захотелось выяснить, для чего я попросил своих ребят проследить за странной лодочкой. На верху ресторана установлена самая современная аппаратура видео и электронного слежения, и ваш новый знакомый, – здесь он слегка склонил голову набок, словно принимая слова благодарности, – только что сообщил мне интересные новости. Мы отследили этот баркас и его хозяйку, и сейчас я собираюсь кое-куда прокатиться. Я уверен, что вы, как лицо заинтересованное, тоже захотите поучаствовать в этой небольшой прогулке по гавани…
   – Конечно, же! – обрадовано воскликнул я, едва дав ему договорить.
   Через несколько минут мы уже стояли на палубе в носовой части длинного морского катера и, держась за поручни, ожидали отплытия. Наконец, последние приготовления были закончены, и катер, осветив прожектором перед собой широкую полосу водной глади, слегка вздрогнув всем корпусом, мягко отшвартовался от ресторана. Мы шли не быстро, по прямой пересекая гавань. Скоро я увидел знакомый причал, затем мы оставили его слева по борту, и вдоль берега прямиком направились к тоже мне знакомому… валуну. Еще издали, в свете мощного прожектора, я заметил покачивающийся рядом с ним зловещий баркас. Воспоминания смертельной опасности, которой мне чудом удалось избежать, разом захватили мое воображения, и только не на шутку разозлившись, мне удалось их отогнать. Я пытался понять: что я чувствую к человеку, который всего пару часов отчаянно пытался отобрать у меня самое драгоценное – мою жизнь! Сейчас я испытывал к этой сумасшедшей (а кем же иначе она была?) злость и не более. Да, мне хотелось как-то отомстить ей, засадить в тюрьму, добиться, чтобы ее оштрафовали на крупную сумму, что-нибудь в этом роде. Но у меня не было желания причинить ей физический вред, лишить ее здоровья, а тем более и самой жизни. Мне были непонятны мотивы ее агрессии по отношению ко мне, и это сильно охлаждало мой гнев.
   Наш катер медленно приближался к цели, и тут я рассмотрел что-то светлое на валуне. Быть этого не может! Это снова была вчерашняя белая цапля! Что же, черт возьми, здесь происходит? Внезапно птица подняла голову от воды и повернула ее в нашу сторону, внимательно рассматривая катер и меня с ресторатором. Затем тяжело взмахнула крыльями, потом все быстрее, и медленно оторвавшись от валуна, взлетела в ночное небо, почти сразу растворившись в нем. Мы с хозяином катера вертели головами в ее поисках, как вдруг птица сама себя обнаружила, с громким клекотом обрушившись на нас сверху. Бизнесмен что-то крикнул мне на китайском, и я его прекрасно понял: «Ложись!». В то же мгновение мы почти одновременно рухнули на палубу, закрывая головы руками. Цапля, пролетев совсем рядом, с шумом взмыла вверх и снова исчезла. Ресторатор не спешил подниматься и что-то громко кричал своему помощнику, высунувшемуся на шум из каюты с встревоженным лицом. Тот сразу исчез в рубке, зато тонкий луч вспомогательного прожектора стал лихорадочно метаться по небу, освещая пространство над катером. Мы осторожно поднялись и несколько минут всматривались в небо, однако цапли больше нигде не было видно.
   Ресторатор был человеком с крепкими нервами. Он с самым невозмутимым видом обратился ко мне:
   – Продолжим наши поиски?
   – Да, – поспешно подтвердил я. – Но что мы ищем?
   – Хм, как бы объяснить. Да что объяснять, пойдемте, на видео сами все увидите, – и он увлек меня в рубку.
   Втроем с ресторатором и его помощником мы образовали небольшой полукруг возле жидкокристаллического монитора. На цветном экране был отчетливо виден разворачивающийся возле места сегодняшней драмы баркас.
   – Немного ускорим, сейчас она будет пересекать гавань. Направляется к этому самому месту, где мы сейчас стоим. Здесь будет все самое интересное, – коротко прокомментировал происходящее на экране ресторатор и включил «прокрутку» записи. – Ага, вот здесь…
   Я напряженно впился в экран взглядом, стараясь не пропустить ни одной мелочи. Так, баркас замедлил ход и, ткнувшись носом в берег, остановился. Вот старуха встала со скамейки на корме и, перейдя на нос, бросила в воду небольшой якорь. Пока ничего необычно. И тут! У меня аж перехватило дыхание: старуха, ни с того ни с сего встав на борт, вдруг спрыгнула вниз, в воду. Камера беспристрастно фиксировала происходящее. Но в том-то и дело, что больше ничего не происходило! Ничего. Всплеск волн от упавшего тела, и все. Больше ничто не нарушало спокойствия воды. Как будто старухи никогда и не было! Если бы я только что не посмотрел видеозапись, то никогда бы не поверил, что эта странная женщина не приснилась мне в кошмарном сне. Запись кончилась. Я ошеломленно взглянул на ресторатора, тот в ответ лишь вежливо улыбнулся:
   – Я вижу, вы немало удивлены.
   – Да уж, – крякнул я, – что есть – то есть. Удивлен! Потрясен!
   «Неужели это она из-за меня покончила с собой? Побоялась законного возмездия? – я не знал, что и думать. – Если собралась на тот свет, то зачем ставить баркас на якорь?! Он ведь там ей уже не понадобится? И почему здесь, у валуна? Мало ли места в гавани…», – продолжал я недоумевать. Видимо похожие мысли одолевали и ресторатора, во всяком случае, выглядел он задумчивым.
   – Давайте… осмотрим баркас, – осторожно предложил я. В конце-концов вся эта история приключилась только со мной, и я никого не собирался обременять лишними хлопотами.
   К моей радости китаец с одобрением подхватил мою идею, и вдвоем, вооружившись мощными фонарями, мы осторожно перебрались на баркас. Помощник ресторатора остался на нашем катере – мало ли что… в этом деле и так было очень много странностей.
   Тщательно осмотрев лодку, мы не обнаружили ничего необычного, ну разве что маленькую педаль, скорее даже выступ в полу, который и открывал искусно замаскированный люк под пассажирской скамьей. Злодейка тщательно все продумала и, скорее всего, давно занималась своим преступным промыслом. Мы уже собирались покинуть баркас и вернуться обратно на наш катер, как что-то толкнуло меня еще раз осмотреть валун, благо он находился совсем рядом. Я скользнул мощным лучом фонаря по его вершине, но ничего необычного там не увидел. Меня не покидала мысль о том, что же там каждую ночь «высиживает» цапля? Что ее тянет туда? Что необычно в этом большом камне? Почему она напала на нас?
   Я вслух поделился своими мыслями с бизнесменом. Он с пониманием выслушал меня и присоединился к моему занятию. Вдвоем мы обшарили лучами обе, развернутые к нам стороны валуна, но тоже ничего странного не заметили. Я повернулся к своему партнеру сказать, что надо заканчивать и уходить, но не рассчитал, что он окажется так близко от меня. Я неловко отшатнулся, оперся рукой… о воздух и, чтобы не перевалиться, не найдя опоры за борт, выпустил из рук фонарь, а затем, перегнувшись в поясе, наконец, оперся рукой о борт баркаса.
   Мы оба рефлекторно кинулись вслед за упавшим предметом и, склонившись над темными водами, с удивлением замерли, наблюдая, как фонарь медленно опускается в толще воды. Устройство было дорогим, в надежном прорезиненном корпусе, с мощным запасом аккумуляторов, поэтому освещало траекторию своего погружения на дно бухты и в воде. Какой была глубина у берега в этом месте, я бы затруднился сказать. Известен эффект искажения расстояния в толще воды – здесь могло быть и три, и все десять метров. Но вот фонарь достиг дна и осветил ближайшее пространство перед собой. Мы не ожидали сегодня больше никаких сюрпризов, но, увидев, что он нам показал, мы оба от неожиданности, а я еще и от страха, отшатнулись. Там, на дне бухты, у самого подножья валуна… лицом вверх, с широко открытыми глазами лежала наша утопленница. Преломление света в многометровом слое воды делало свое дело, и оптический эффект приближал все, что находилось на дне. Казалось, что старуха лежит не глубже чем в метре от нас.
   Сдерживая ужас и отвращение, я внимательно рассматривал землистое неподвижное, безжизненное лицо той, что совсем недавно пыталась убить меня, а сейчас сама лежит на дне моря, мертвая. Вдруг мне показалось… или не показалось? что в какой-то момент взгляд ее мертвых бесцветных глаз стал… осмысленным и… остановился на мне. Я физически ощущал его сверлящую тяжесть у себя на переносице! Я поежился. Ощутимая рябь пробежала по спине между лопатками, во рту пересохло, захотелось бежать отсюда без оглядки. Но тут ее тонкие губы, чуть шевельнувшись, раздвинулись… и над водой вокруг нас снова раздались уже знакомые мне высокие мелодичные звуки: «Плюти-плюти-плют. Плюю-ти-плю-ти-плют. П-лю-ти-плю-ти-п-лют». В то же мгновение утопленница вскинула правую руку вверх! Я заворожено смотрел, как словно телескопическая антенна ее рука быстро вытягивается, и скрюченными пальцами уже показавшись над поверхностью воды, хватает воздух, отчаянно стремясь дотянуться до моей шеи. Я не знаю, что случилось бы дальше, если бы не мой партнер. В его руке невесть откуда взялся небольшой черный пистолет, мгновенно выплюнувший пять или шесть пуль одну за другой в отвратительную цель. Рука утопленницы безвольно опустилась…
//-- * * * --//
   – Не знаю, русский, кто вы и что натворили, если даже в мире мертвых вас хотят убить… – после тягостной паузы, наконец, произнес ресторатор.
   Мы сидели в каюте его катера в окружении роскоши: красное дерево ценных пород, тончайшая, искусно выделанная кожа не менее ценных пород животных, обильная позолота на всем чем можно, невесомость изысканного фарфора, и пили коньяк. Сегодня я родился как минимум два раза. И своими «рождениями» я был обязан сидевшему напротив меня, сосредоточено насупившемуся в раздумье китайскому бизнесмену.
   Вывод, к которому он только что пришел, огорчил меня и подтвердил мои самые худшие опасения.
   «Страшно оказаться на пути сверхъестественного. Чувствуешь себя абсолютно беспомощной жертвой. Знаешь, что твои дни, а может быть, минуты уже сочтены, и кто-то пришел за твоей жизнью, но когда этот кто-то протянет свою когтистую ледяную руку и заберет ее – не знаешь. И не знаешь – как. Но ожидаешь каждую секунду: днем, ночью, во сне, на работе, на отдыхе – везде! И в этом сводящем с ума ожидании ты уже не живешь, ты уже труп. Твоя душа уже мертва, осталось дело за немногим – за тленным телом… Тьфу, какая гадость, надо прекращать… не дождетесь, мрази!», – с трудом встряхнув с себя парализующую магию Страха, я одним большим глотком осушил бокал и полный решимости что-то делать, бороться, с вызовом обратился к хозяину катера:
   – Ну и что? Не знаю! У нас говорят: против лома, нет приема… если нет другого лома.
   – Да, слыхал. У русских много мудрых изречений, но и мы, китайцы… не шиты… э, э, – запнулся в затруднении, подыскивая подзабытые русские слова, ресторатор.
   – Не лыком шиты! – я с готовностью помог вспомнить полюбившуюся, видимо, ему пословицу.
   – Да, верно. Я думаю так же, как и вы. И сейчас мы направляемся к очень опасному господину. Если кто и может нам сейчас помочь, то только он. Другой вопрос – захочет ли?
   – И кто этот господин?
   – Старейшие и сильнейшие маги, колдуны, заклинатели этой части света выбрали его быть своим предводителем и представителем в делах сил Света и Тьмы, – и после короткой паузы, убедившись, что я слушаю его самым серьезным, без тени иронии образом, закончил, – они нарекли его Океанским Медиумом. Это высший титул в их иерархии.
   Да, информация была очень серьезной. «Океанский Медиум… океанский… медиум, о…м, неужели?!».
   – Я видел яхту в бухте, абсолютно черную с аббревиатурой «ОМ» на корме… – удивленно начал я, но мой собеседник не дал мне закончить.
   – Да, это его корабль. Мало кому из ныне живущих довелось там побывать – медиум ведет затворнический образ жизни. И при обычных обстоятельствах я никогда бы не стремился попасть на черную яхту и никому бы не советовал. Такие встречи очень опасны: никогда нельзя предсказать, чем они закончатся. Но ваш случай особый. Он угрожает не только вам, но и безопасности всей гавани и города, а значит, это уже и наша проблема.
   Так, переговариваясь, мы подошли к намеченной цели: катер бизнесмена остановился на почтительном удалении от черной яхты. Извинившись и сославшись на необходимость телефонного звонка медиуму, ресторатор встал и покинул каюту, направившись в рубку. Я видел, что там установлена самая разная электронная аппаратура и предположил, что бизнесмен побеспокоился о том, чтобы его переговоры с катера никем не прослушивались.
   – Нас готовы принять. Попросили немного подождать, – коротко пояснил вернувшийся ресторатор.
//-- * * * --//
   Чьи-то руки развязали сзади плотную темную повязку, и она упала на колени. Эти же руки незаметно, из-за спины тотчас же убрали ее. Именно так, с завязанными глазами, нас приняли на борт яхты. Я осмотрелся и обнаружил, что нахожусь в небольшой квадратной комнате на оббитом чем-то мягким, наподобие ковролина, полу. Сзади меня у стены лежало несколько больших подушек, украшенных традиционным китайским орнаментом. Сами стены и потолок были задрапированы бордовой ворсистой тканью и украшены панно с изображениями каких-то сцен, преимущественно батальных. Героями этих эпизодов были изображены люди, звери, в основном змеи и драконы, и совсем непонятные существа. Откуда-то сверху, из искусно спрятанных светильников, лился мягкий, приглушенный красный свет. Прямо в центре комнаты передо мной стояла высокая, почти до самого потолка фусума – традиционная китайская перегородка. Вощенная бумага, которой был оклеен деревянный каркас ширмы, несла на себе изображения вспененных морских волн, плавно сливающихся с ночным звездным небом.
   Кроме меня в комнате находился и ресторатор, устроившийся справа в позе лотоса, с прикрытыми глазами. Я никогда так не сидел, поэтому взяв одну из подушек, подложил ее под колени и опустил ягодицы на икры ног.
   Едва я устроился и сосредоточился на происходящем, как за фусумой качнулась легкая тень, и мягкой, скользящей походкой на середину комнаты вышел невысокого роста, сухой как стебель старец. Он тут же принял позу лотоса и только после этого коротко поздоровался с нами на китайском: «Нихао!».
   Одет медиум был в длинный темно-синий халат, наглухо застегнутый под горло на пуговицы. Ноги в темно-бордового цвета брюках прятались в черных мягких туфлях. Лицо было лишено всякой растительности за исключением недлинной седой клиновидной бородки. Наголо обритую голову венчала низкая квадратная шапочка такого же цвета, что и халат, украшенная по нижнему краю узкой полосой позолоты традиционного орнамента.
   – Почтенный господин сказал ЧТО привело тебя сюда, европеец. Желаешь ли ты что-то добавить?
   Я посмотрел на медитирующего ресторатора и отрицательно покачал головой. Мой короткий опыт знакомства с этим человеком убеждал в том, что все, что было нужно для дела, он медиуму передал:
   – Нет.
   – Хорошо. Сейчас ты закроешь глаза и представишь, что качаешься на больших качелях… Как в детстве, помнишь? Вверх… вниз… туда… обратно… раз… два… три… четыре…
   «Пять» и «шесть» я уже не услышал, так как погрузился в гипнотический сон или транс. Я не разбираюсь в этом, поэтому точно не знаю, как правильно назвать свое состояние.
   Перед моим мысленным взором пронеслось несколько разноцветных картин, и я проснулся. Из того, что приснилось, ничего не помнил, только чувствовал прилив сил. Я вопросительно посмотрел на медиума, потом взглянул в сторону – ресторатор уже закончил медитировать и неподвижно сидел с открытыми глазами, всем видом показывая наивысшее внимание.
   – Европеец, я проник в твой мозг и увидел все, что произошло с тобой. Также я использовал твое тело как сосуд, хранящий живую память о той, что хотела тебя убить. Ты касался ее, ты слышал ее голос, чувствовал ее запах…
   Я ловил каждое его слово, боясь пропустить что-нибудь. Пока ничего, проливающего свет на произошедшее, я не услышал. Я где-то читал, что река времени течет на Востоке особенно медленно и приготовился к долгому ожиданию. Между тем, медиум продолжал:
   – Женщина, что лежит на дне бухты у большого камня – "джанг-ши", оживший мертвец.
   – Как?! – не удержался я от восклицания. Мне хотелось выкрикнуть все то, что накопилось в душе: что этого не может быть! Что, может, это чей-то глупый розыгрыш, мистификация, искусно замаскированный под человека робот – все что угодно! Но только не зомби! Мой практический склад ума отказывался верить в настоящее существование нежити. И хотя мой рассудок вскипал при этой мысли, однако же, в душе я склонялся к осознанию страшной правды. Я покосился на ресторатора. Судя по удивлению, написанному на его лице, он был потрясен не меньше моего.
   Медиум, дав нам хорошенько осознать услышанное, продолжил:
   – В древнейшем трактате «Книга гор и морей» сказано, что много тысяч лет назад в Ароматной бухте, так называлась в те древние времена Гонконгская гавань, жило могущественное племя танка. Сейчас уже доподлинно неизвестно, за что танка прогневали древних богов, но они были наказаны: им запретили жить на суше. С тех пор, вот уже много тысяч лет они живут на воде. Это народ рыбаков и моряков. Танка запрещено даже ступать на сушу. Им нельзя разговаривать с людьми, живущими на земле, и тем более все отношения с жителями суши строжайше запрещены. Но однажды танка нарушили волю богов, за что их племя было обречено на вымирание. Сейчас это малочисленный, исчезающий народ. Одним из тех, кто ослушался запрета, был прекрасный юноша по имени Пель.
   Старец прервался и посмотрел на ресторатора:
   – Почтенный господин уже, наверное, о многом догадался. Для тебя, европеец, расскажу дальше. Этот юноша был высок, строен и красив, и однажды молодая девушка из семьи гончара, часто полоскавшая белье у большого серого камня на берегу, увидела, как Пель удит рыбу. Он тоже любил рыбачить в этом спокойном и глубоком месте. Сердце несчастной было сразу же разбито. Юноша тоже с первого взгляда полюбил черноволосую красавицу. Они много дней не осмеливались заговорить, так как о запрете богов прекрасно знали, но молодость и горячность взяли вверх. Однажды поздно вечером Пель сошел на берег у большого серого камня, они встретились и провели ночь вместе. В память о той ночи любви юноша подарил девушке прекрасное ожерелье из самого крупного жемчуга, который можно было найти в бухте. Но дерзость людей не осталась незамеченной богами. Прародительница Нюйва, создательница всех вещей и людей, устроительница брачного ритуала, жестоко наказала ослушников. У девушки она забрала волю и разум, превратив ее в живую куклу и заставив на глазах возлюбленного прыгнуть с камня в воду и утопиться. А Пеля она заставила каждую ночь оберегать покой своей возлюбленной, так как приказала несчастной днем выходить со дна моря и убивать молодых мужчин танка. Вот и вся история.
   Чувствовалось, что старец устал от длинного монолога, последние слова он произнес совсем ослабевшим, еле слышимым голосом. Ресторатор, устремив взгляд сощуренных глаз, молча смотрел в пол. Я не знал, как проходят подобные встречи и, опасаясь, что медиум уйдет, снова обратился к нему.
   – А я-то тут причем? Я – не танка! Да и выглядит она не как девушка…
   – Европеец, даже "джанг-ши" стареют. Ей очень много лет, и даже заколдованная плоть тленна. Многие века она пролежала без движения на дне бухты, так как в начале нашего тысячелетия была изобличена людьми танка, поймана и брошена на дно гавани, а сверху ее придавили тем самым валуном, с которого она кинулась в воду. В пятидесятых-шестидесятых годах прошлого века англичане, тогдашние хозяев Гонконга, делали дноуглубительные работы в порту, строили противотайфунные заграждения, укрепляли набережную и случайно подняли со дна валун, да так и оставили его там, на берегу… как и много тысяч лет назад. А "джанг-ши" снова стала с рассветом выходить из воды и нападать на мужчин. А что касается тебя… Тебе, европеец, просто не повезло. На твоем месте мог оказаться любой одинокий мужчина. В бухте ежегодно пропадало несколько человек: и туристов, и местных жителей. Полиция искала преступников, но безрезультатно. У местных народов сильны суеверия, поэтому они очень скоро прекратили свои развлечения. Для передвижения по бухте пользуются только паромом «Стар ферри». Так что в лапы зомби стали попадать одни туристы. Однако вы можете положить этому конец.
   Мы с ресторатором быстро переглянулись:
   – Как?
   – Очень просто, и никакого колдовства не потребуется. Сделайте так же, как когда-то сделали танка – завалите её валуном. Я уверен, что почтенному господину, – и старец в знак уважения слегка склонил голову в сторону ресторатора, – под силу и более трудные задачи. Поторопитесь, вы еще успеете до рассвета!
//-- * * * --//
   Поблагодарив медиума, мы быстро покинули черную яхту и, перебравшись на катер, резко дали двигателям тягу. Катер ресторатора резво шел по спокойной водной глади, и до знакомого валуна у нас оставалось несколько минут хода.
   Пользуясь относительным затишьем в сумасшедшей гонке сегодняшнего дня, я спросил:
   – А что он имел в виду, когда, рассказывая о Пеле, кивнул в вашу сторону? Что вы знали, а я не понял?
   – Пель в переводе с китайского значит… белая цапля, – коротко ответил бизнесмен.
   Тут все окончательно встало на свои места. Сложная гамма чувств накрыла меня с головой. «Неужели у этой несчастной пары все было предопределено с самого начала, и они просто выполняли непонятный нам замысел создателей?! Для чего таким изощренным способом надо было вбивать в наши человеческие головы элементарные правила бытия: что можно делать, а чего нельзя? Кажется, Великий Потоп из той же серии…», – сейчас у меня не было сил отвечать на эти тяжелые вопросы. Потом, когда-нибудь… если я жив до сих пор, значит, мое время еще не пришло.
   Уже издали помощник хозяина катера осветил вспомогательным прожектором валун и выхватил из ночной темноты фигуру крупной белой цапли. Не дожидаясь ее атаки, ресторатор неприцельно, несколько раз выстрелил из пистолета в сторону птицы. Ему удалось вспугнуть цаплю, и с резким вскриком она улетела в ночь.
   Пока я размышлял обо всем, что со мной приключилось здесь, в гавани за последние сутки, ресторатор успел с кем-то поговорить по телефону и коротко пояснил, для меня:
   – Сейчас доставят большой манипулятор.
   В ожидании техники мы стояли на палубе катера. Каждый из нас думал о чем-то своем. К тому времени от усталости, да и пережитого, я уже ни о чем думать не мог – просто смотрел на разноцветье огней Гонконга. И тут одна единственная мысль возникла в темном пространстве моего сознания – как же я далеко от дома! Как на другой планете… Россия, Москва, мой дом… как все это далеко, и как я уже туда хочу!
//-- * * * --//
   Рано утром следующего дня вместе с моим уже теперь китайским другом, хозяином великолепного ресторана, мы, на его лимузине подъехали к стеклянно-позолоченному входу в мой отель. Вышколенный портье с бесстрастным лицом наблюдал, как мы долго что-то друг другу говорили, трясли за руки, обнимались, потом затянули «Подмосковные вечера» (мы оба были изрядно подшофе) и даже на прощанье по-русскому обычаю облобызались. Наконец лимузин вместе со своим хозяином уехал, а я, прошагав по ослепительно роскошному вестибюлю, стал подниматься на лифте к себе. И хотя лифт был скоростным, память, прежде чем его створки раскрылись, успела прокрутить последние события вчерашней длинной ночи.
   Большой грузовик с белой кабиной приехал на место минут через двадцать. Остановившись в десятке метров от кромки берега, водитель, в такого же цвета, как и кабина, каске пружинисто спрыгнул на землю и быстро развел лапы упоров по три с каждой стороны. Потом залез на раму сзади кабины и поколдовал там что-то с рычагами. Лапы тут же вдавились в землю и подняли машину над грунтом. Сейчас грузовик стал похож на большого устойчивого жука с широко растопыренными лапами.
   Вслед за этим водитель вытянул кран-стрелу в сторону воды таким образом, что такелаж завис прямо над валуном. Из кабины грузовика выскочил второй техник, и вдвоем они быстро и надежно опутали валун стальными тросами. Потом так же точно и аккуратно, не поднимая брызг, опустили валун на дно бухты. Тут нашлась работа и для меня, так как, не сговариваясь с ресторатором, мы решили не посвящать в эту тайну посторонних. Таким образом, я светил, а бизнесмен командовал оператору гидроманипулятора.
   Вся операция заняла не больше получаса. И лишь тщательно, в свете мощных прожекторов осмотрев дно и берег, мы отдали всем команду «Отбой!». Ну, а потом… отметили нашу победу! Способ этот интернационален, и называть я его не буду. Уже отчаливая от берега, катер сделал небольшой разворот, благодаря чему луч его прожектора скользнул вдоль береговой линии, пока не рассеялся вдали, и я увидел, а может быть, мне показалось, невдалеке белое пятно. Неужели цапля? Следила за нами, но от безнадежности даже не пыталась нам помещать?
   …Лифт остановился на нужном этаже, и я, не веря, что все кончилось, что можно прямо так, не раздеваясь, хлопнуться в кровать, ввалился в свой номер. Последнее, что я сделал, прежде чем, наскоро раздевшись и умывшись, прыгнул в роскошное двуспальное ложе, это был мой звонок гиду Елене:
   – Изя сдох! – и, не дожидаясь, когда она поймет мою шутку, пояснил, – анекдот, старый, потом расскажу. Завтра… то есть уже сегодня, я сплю. Жду утром в день вылета…
   – Хорошо отдохнули? – оптимистично поинтересовалась Елена.
   – Класс! Со мной никогда еще такого не происходило! – и это было правдой.
//-- * * * --//
   Проходя к своему месту в салоне самолета, я внимательно всматривался на указанные возле иллюминаторов номера сидений. «А вот и мое! – наконец нашел я. – У окна – это хорошо, у двигателя – плохо. Ничего, переживем. Это не самое страшное, что может произойти в отпуске», – усмехнувшись, я начал устраиваться в кресле.
   Большую часть вчерашнего дня я отсыпался – нервная система требовала восстановления. Ближе к вечеру поужинал, потом пошел в бассейн на крыше нашего отеля, тот самый, что в первый вечер наблюдал с балкона. Там, пробуя поочередно многочисленные алкогольные напитки, наклюкался. Потом бегал вдоль бассейна по поребрику крыши, опасно приближаясь к ограждению, чем не на шутку пугал охрану и персонал расположенных рядом баров и фитнес зала. В общем, развлекался, как мог. Когда мне все это надоело – пошел отмокать в сауну, потом – здоровый сон. В тот день Гонконга я так и не увидел. А сегодня рано утром приветливая Елена, пожелав мне хорошего дня и счастливой дороги, отвезла меня в аэропорт.
   Самолет летел в Пекин, а дальше с пересадкой – в Москву. Миловидные стюардессы предложили напитки, раздали леденцы, и аэробус вырулил на взлет. Мощные двигатели низко взревели, короткий и стремительный разбег, и вот уже под нами исчезла бетонка взлетной полосы и заблестела синяя вода океана. Из иллюминатора этот вид был таким потрясающе красивым, что я доставил себе удовольствие несколько минут не отрывать от него взгляд. И тут… я подумал, что у меня галлюцинации: сзади и ниже крыла показалось какое-то размытое белое пятно. Потом это пятно поднялось и еще приблизилось, его очертания приобрели четкость. Так и есть – цапля!
   «Пель, что тебе надо?! Лети домой!», – мысленно я обратился к птице. У меня не было никаких сомнений, что это именно он. Таких совпадений и случайностей не бывает. Тем временем цапля внезапно исчезла. Я повертел головой, высматривая пространство снизу, сбоку крыла, спереди и даже сверху. Птица исчезла. «Ну и хорошо, значит, вернулся домой…», – только подумал я, как в переднем узком секторе видимого из иллюминатора кусочка неба мгновенно промелькнуло что-то большое, белое и вмиг исчезло в огромной турбине самолета. Облаком взрыва из задней части двигателя вылетели тысячи больших и мелких белых перьев. Турбина на секунду изменила низкий утробный звук, затем кашлянула и… замолкла. Самолет тряхнуло, как на небольшой яме, а потом ощутимо накренило на правую сторону. Набор высоты не успел закончиться, и машина была очень неустойчива, готовая в следующее мгновение сорваться в смертельный штопор.
   Я оцепенел от леденящего ужаса: «Неужели конец?!». Ни о чем другом в этот момент я думать не мог. Не верилось, что сейчас все может оборваться для меня и для других трехсот пассажиров. И из-за чего? Из-за какого-то древнего проклятия?!…Пель замкнул круг. Предопределенность настигла и нас. Я думал об этой чудовищной игре высших сил, когда жертва до самой последней минуты не предполагает своей незавидной участи и задавался вопросом: «За что? Для чего? В чем смысл нашей жертвы?». Нелепость неминуемой гибели воспринималась мной с особенной яростью, потому что я – жертва, был слеп и не видел, не понимал круга происходящих событий! Так палач одевает приговоренному к казни мешок на голову, чтобы последний не видел ликования черни и снисходительного удовлетворения знати, перед тем как его окровавленная голова, с открытыми, еще не остекленевшими глазами, скатится на деревянный помост. Уверен, что мне было бы легче умирать с открытыми глазами. Только как их открыть?!
   Смолкла единственная турбина. На секунду возникло ощущение невесомости. Показалось, что самолет всей своей массой сполз на хвост. Все!.. Но нет, мгновение-другое, и лайнер, обретя устойчивость, мягко скользнул на крыло и с плавным разворотом над безбрежной гладью океана начал снижаться. Турбина взревела с новой силой и медленно, словно преодолевая сопротивление чего-то густого, аэробус продолжил движение к близкой кромке берега.
   «…Значит не все…», – не веря чудесному спасению, тихо ликовал я. Третий раз за последние трое суток я был на грани смерти, но только сейчас понял, что ни-ка-кой предрешенности не существует! Ни-чего не пре-до-пре-де-ле-но! А есть… Провидение. В чем разница? В том, что первое – от Лукавого, лишает тебя воли, свободы выбора, а значит, и всякой перспективы на лучшее и спасение. Второе – от Создателя, помогает сделать наилучший выбор и, оберегая от всего, что может причинить вред, вселяет в душу мягкое спокойствие, а в сердце – светлую радость.
   Эта простая истина открылась мне со всей очевидностью, дав ответ на тысячи накопившихся за всю жизнь вопросов к себе. В этот миг будущее перестало тревожить меня, прошлое отпустило, а сегодняшнее сделало счастливым.
   Авиалайнер благополучно совершил посадку там, откуда четверть часа назад взлетел. Еще через два часа наш аэробус заменили, и рейсом «Гонконг – Москва», теперь уже прямым, я без приключений вылетел домой.
   30.08.2013 г.

Вермиферма

//-- * * * --//
   Лоскутов на кухонном столе сосредоточенно чистил свой ПМ [2 - ПМ – пистолет Макарова, штатное оружие российской армии и спецслужб (прим. автора)]. Он недавно вышел на пенсию из полиции, и это был не совсем его выбор. Ему всего сорок пять, и можно было бы служить и служить – рвения и хватки у подполковника хватит на десятерых более молодых. Но в мирное время ему было тесно и душно в штабных кабинетах главка, а лихие и для кого-то благословенные девяностые безвозвратно ушли в прошлое, так же как и пять его командировок в горячие точки. Пистолет он привез из одной такой командировки – неучтенного оружия у федералов на руках ходила не одна тысяча стволов. Да, не те времена нынче пошли что раньше – статья в интернете какого-нибудь блоггера могла послужить предметом самого серьезного разбирательства, а порой и перечеркнуть всю успешную карьеру практически любого полицейского чина. Поэтому от таких, решительных, но простоватых в сравнении с «креативным классом» служак как Лоскутов, нынешнее, излишне чувствительное к колебаниям общественного настроения начальство, старалось по-тихому избавляться, отправляя с почестями в отставку.
   Три бывших жены подполковника в разное время ушли от него, не смирившись с постоянным и грубым вмешательством интересов службы в хрупкую семейную жизнь. К чести подполковника – он сумел обеспечить всех своих жен с детьми жильем и всегда помогал материально, зачастую отдавая последнее. Нельзя сказать, что он был неисправимым альтруистом или чудаком – нет, просто Лоскутов жил службой, а она в свою очередь с лихвой обеспечивала все его нехитрые материальные и бытовые запросы.
   Мужчина с любовью оглядел вычищенный до блеска пистолет, потом задумался о чем-то, держа оружие перед собой, и бережно положил его на газету, которая защищала стол от оружейной смазки. Заныл шрам на скуле – память от удара оружейным прикладом в одной заварушке в горах. Лоскутов привычно почесал светлую кривую нить шрама на заросшем однодневной седоватой щетине подбородке и, встав, открыл стеклянную дверцу навесного шкафчика – там стоял матового цвета пузатый графинчик с водкой. Темное стекло отразило широкое, подобно лопате лицо мужчины, на котором выделялся нос, с разбитой как у боксеров переносицей, острые скулы и глубоко посаженные глаза. Мужчина был явно не красавцем, но обладал притягательной магией настоящей грубой, первобытной мужской внешности. Чувствовалось, что он поднимется после самого сокрушительного удара. И не только поднимется, но и постарается добраться до обидчика и уничтожить его. И еще, от него веяло надежностью – такая немногословная, по-своему добрая и справедливая стена.
   «Нет, рано еще пить сегодня, день в самом разгаре», – подумал он, рассматривая из окна кухни бьющую во дворе многоэтажки жизнь… и поставил графинчик перед собой на стол. Плотно подогнанная стеклянная пробка, приятно сопротивляясь его усилию, была извлечена из расширяющегося наподобие древних амфор горлышка, и, глухо стукнувшись о дерево, нашла свое место на крышке стола. Лоскутов налил полный стопятидесятиграммовый с изысканной резьбой на толстых стенках хрустальный стаканчик и, не спеша, в несколько глотков выпил содержимое. Неохлажденная водка шибанула в носоглотку особенно сильно, заставив его на секунду зажмуриться и прокряхтеть.
   «Уф!», – наконец выдохнул мужчина и, закрыв графинчик, поставил его на место. Отставной полицейский, так же не спеша, открыл дверцу холодильника и, достав небольшую стеклянную баночку с французским гусиным паштетом, ложкой зачерпнул содержимое, а затем, мазнув ею по отломленной щепоти ноздреватого белого хлеба, забросил закуску в рот. Холодный нежный паштет как нельзя лучше заглушил пламя раздраженного водкой неба и языка, оставив ей растечься приятной, согревающей теплотой по пищеводу. Лоскутов ощутил, как появляется аппетит. Это был хороший знак, ведь за последние три дня, с тех пор как у него отпала необходимость в шесть утра просыпаться, бриться-мыться, разглаживать появившиеся за сутки складки на форменных брюках, собирать документы в плотно набитый коричневый кожаный портфель и, позавтракав, выкуривать ровно одну сигарету, ожидая четыре минуты, пока внизу под окнами не появится светло-серая, неброского цвета служебная «Волга»; это был первый раз, когда организм просигнализировал о возвращении к жизни. Нельзя сказать, что бывший подполковник впал в депрессию, он ведь давно не мальчик, и уж подавно не сопливая девчонка, чтобы наматывать слезы на кулак, нет… это была не депрессия, это была… пустота – лишенное всякого смысла и значимых мотивов существование. Состояние, когда сегодняшний день ничем не отличался от вчерашнего, а завтрашний будет точной копией бессмыслицы сегодняшнего. Вместе со службой ушла и вся его жизнь, осталась в прошлом. А новой, за эти три дня, он создать не успел.
   – Эй, Агат! Пойдем гулять! – крикнув вглубь квартиры, позвал ожидаемо повеселевший от спиртного Лоскутов, – пошли! Ты где?!
   Вскоре в ответ раздалось недовольное: «Мн-я-у?», и в дверном проеме показалась черная усатая, пушистая голова. Это был ангорский, некастрированный кот, любимец Лоскутова и единственный в настоящее время член его семьи. Агат, в то время еще совсем маленький котенок, достался Лоскутову при весьма трагических обстоятельствах больше трех лет назад. Тогда бандиты расстреляли прямо в собственной квартире всю семью его сотрудника: жену, двух маленьких дочерей и самого хозяина жилища. Лоскутова поразила невиданная жестокость убийства: даже на войне он не видел, чтобы над гражданскими учиняли такие расправы. Спальня, где гангстеры застали супругов, была залита кровью. Детская, где стояли две детские кроватки дочерей – тоже. На полу валялись десятки автоматных гильз, следы крови виднелись на стенах, в коридоре, куда, спасаясь, выползла раненая жена и где ее добивали ножами… Лоскутов поскользнулся в лужах скользкой и одновременно липкой крови, и чуть было не упал. Он, в молодости, будучи участковым опером, расследовал кражу на скотобойне, так в этой квартире подполковник ощутил, что снова оказался там же – не хватало только куч жужжащих крупных черных мух, облеплявших туши убитых животных. Да и не было пока сладковатого гнилостного запаха разлагавшейся плоти…
   Придя через несколько дней в опечатанную квартиру – надо было еще раз осмотреть место преступления, подполковник изучал интересовавшие его детали, как вдруг услышал… отчаянное мяуканье, и на его удивленное: «Кыс? Кыс?», к ногам откуда-то из-под дивана выкатился маленький круглый черный пушистый шар с истерично раздававшимися из розового ротика звуками. Котенок огромными, безумными от страха желтыми глазами смотрел на человека и умолял о чем-то. Едва подполковник присел и протянул руки к животному, как кот стремглав забрался к нему на грудь и вжался головой в подмышку. Той встречей их общая дальнейшая судьба была предрешена.
   Отставной полицейский, приговаривая, надевал специальный поводок на недовольно ворчавшего, и, вяло, из строптивости сопротивлявшегося кота – таков был сложившийся за годы ритуал. Агат любил, когда хозяин выводил его на улицу и радовался возможности вырваться из ограниченного пространства квартиры, но при этом пугался всего и вся, прижимаясь животом к земле, и замирал, словно парализованный. Так, по большей части на руках Лоскутова, он гулял по двору, нюхал траву, землю, листья на деревьях, становился объектом пристального внимания детей и почему-то женщин, многие из которых норовили погладить шарахавшегося от них кота и заговорить с его дружелюбно улыбающимся хозяином.
   Устраиваясь на скамейку и закуривая сигарету, хозяин отпускал Агата на поводке в «свободное плавание», после чего их прогулка подходила к концу, и он, с независимо выглядывавшим из-за руки котом, возвращался домой.
   Сегодняшний выход «на природу» прошел по обычному сценарию, и уже дома Лоскутов вспомнил, что забыл вынести мусор. Он вернулся на кухню и, схватив по-прежнему лежащую на столе несвежую газету, собирался было выбросить ее в пакет, как глаза случайно зацепились за короткое объявление: «Продается действующий бизнес. Срочно. Недорого». Это была популярная газета бесплатных объявлений, по-видимому, когда-то случайно захваченная им с работы. Мужчина расправил газету и невидящими глазами уставился в объявление.
   «А что? Может, это выход… Почему бы не попробовать? Надо чем-то заниматься», – размышлял отставной полицейский. Он понимал, что обратно в органы ему уже никогда не вернуться, и надо как можно скорее чем-то заполнить образовавшийся вакуум, иначе… Что может скрываться под этим «иначе» мужчина даже думать не хотел, но чувствовал, что ничего хорошего. Кое-какие средства у него были, нужных связей – предостаточно, жизненного опыта – хоть отбавляй: почему бы не попробовать?!
   Течение жизни все время выносило Лоскутова к чему-то совершенно для него новому, настолько незнакомому по предыдущей деятельности, что в первое время он буквально скрипел от досады зубами: «Опять все к чертям! Для чего я столько лет на это потратил? Весь мой опыт – псу под хвост! Опять, как мальчишка, учиться заново…». Так было после окончания пединститута, когда судьба вместо школы привела его в органы внутренних дел, к чему он, молодой Валерий, конечно же, совсем не был готов. Потом вместо спокойной кабинетной службы, к которой он за пять лет уже успел привыкнуть, швырнула парня на оперативную работу, затем на Кавказ. За десять неспокойных, полных ежедневной опасности лет, Лоскутов успел привыкнуть и к этому. Но только он втянулся, приспособился к тому образу жизни, к которому нормальный человек, в принципе, адаптироваться не должен, боевого офицера отозвали в главк и поручили аналитическую работу. Со временем Валерий научился не удивляться очередному зигзагу своего пути, и каждый раз терпеливо постигал новое, успешно осваивая секреты профессионального мастерства.
   «Хм, интересно, куда сейчас выведет…», – с любопытством, больше не колеблясь, Лоскутов позвонил по указанному в объявлении номеру и договорился на встречу с представителями продавца на завтра. Вечером, вытянувшись во весь рост, бывший подполковник засыпал с легким сердцем – он знал что делает. В его жизнь снова вернулся смысл и она, наконец, опять обрела осознанность.
//-- * * * --//
   – Лоскутов Валерий Павлович? – удостоверился нотариус, вписывая имя нового владельца бизнеса в договор купли-продажи. «Да, как Чкалов», – мысленно подтвердил Лоскутов. Он гордился этим сходством с легендарным летчиком, также как и поистине чкаловскими бесшабашностью и дерзостью своих спецопераций.
   Встреча с доверителем прежнего владельца прошла успешно, они съездили на место и осмотрели имущество, а после оформили все необходимые документы.
   – Успехов вам! – искренне пожелала консультант юридической фирмы, специально нанятой прежним владельцем для продажи бизнеса, и вручила отставному подполковнику элегантную пухлую папку с документами.
   Лоскутов приехал домой и, усевшись на диване, проанализировал свои наблюдения и ощущения – такова была его многолетняя привычка оперативника. Мозг, как бесстрастная видеокамера, фиксировал все, что он слышал, видел или чувствовал в течение дня, и надо было только потом все «разложить по полочкам», как сразу же прорисовывалась четкая картина последних событий.
   Все было неплохо: имущество в наличии, документы в порядке, вроде бы не афера… но что-то занозой царапало радужное восприятие от совершенной сделки… но что? Лоскутов сидел на диване, механически теребя рукой мягкую шерсть кота, расхаживал взад-вперед по комнате, курил в окно на кухне. И так часа два, пока не выстроилась следующая логическая цепочка:
   1. Почему хозяин или хозяева бизнеса сами не встретились с продавцом? Посредник объяснил это тем, что недавно хозяин умер, а бизнес продает кто-то из его наследников, живущий за пределами России.
   2. Почему умер хозяин? Причин может быть множество, но все же… Как полицейский, Лоскутов слишком хорошо знал, что часто такой исход связан с бизнесом, и ему, чтобы в будущем обезопасить себя, следует побольше разузнать о смерти хозяина.
   3. Почему при такой привлекательной цене никто его до сих пор не купил? Газета, как потом специально посмотрел отставной подполковник, была трехмесячной давности. Посредник что-то расплывчато рассказал о конъюнктуре… может быть, может быть…
   4. И почему бизнес – какая-то ферма, была неработающей? Не было ни одного человека персонала. Почему со смертью хозяина предприятие остановилось, и все куда-то разбежались? На этот вопрос у посредника никаких предположений не было – Лоскутову предстояло в этом, как и многом другом, разобраться самостоятельно.
   5. Последним был уже не вопрос, а простая констатация факта – он купил то, в чем совсем не разбирался и даже название правильно не запомнил.
   На мгновенье Лоскутов испытал такой же тошнотворный прилив бессилья, как много лет назад в горах… Их группа попрыгала с борта бэтээра, и каждый разбрелся по своим делам. Механик-водитель поставил машину на стояночный тормоз и присоединился костальным. Небольшая ровная площадка, куда они выскочили из ущелья, примыкала к крутому склону, больше похожему на обрыв. Сзади, за буксировочную проушину к бэтээру кинолог привязал кавказскую овчарку, натасканную на оружие – искали тайники в «зеленке». Через какое-то время машина сорвалась с неисправного тормоза и сначала медленно, потом все быстрее и быстрее покатилась под уклон в каменистый обрыв. У подполковника до сих пор в ушах стоял визг, звериный вопль, вой, отчаянный лай умной собаки, звавшей на помощь, скулившей от отчаяния и безысходности близкой, нелепой смерти, упиравшейся всеми четырьмя лапами в безнадежной попытке удержать многотонную машину на месте… Он отчетливо видел кувыркающееся через голову ее черное в холке туловище, красно-белую пену, пузырящуюся в пасти, безнадежно пытающейся перегрызть крепкий поводок… К счастью для животного длинная автоматная очередь солдата, ближе всего оказавшегося к бронетранспортеру, оборвала веревку в самый последний момент, и овчарка, поджав хвост и низко нагнув голову, медленно побрела к людям. Лоскутов навсегда запомнил ее человеческий, полный немого укора взгляд. Однако ему вспомнились и другие, поистине чудесные случаи избавления от неминуемой беды, и он, приободрившись, самоуверенно пообещал себе: «Прорвемся!».
//-- * * * --//
   Машина мягко катилась по узкой лесной дороге. Лоскутов слушал любимый аудиодиск и радостно во весь голос подпевал ритмичной песне:

     Хоп, мусорок, не шей мне срок,
     Машина «Зингера» иголочку сломала.
     Всех понятых, полублатных,
     Да и тебя, бля, мусор, я в гробу видала.

   Разухабистая музыка как нельзя лучше соответствовала его нынешнему состоянию – жизнь тоже куда-то разухабисто неслась и делала очередной крутой поворот. На переднем пассажирском сиденье восседал Агат – подполковник взял его с собой «прогуляться на природу». Слева и справа ее обступали высокие стройные сосны. Где-то виднелись хорошо узнаваемые силуэты разлапистых елей. Скоро дорога уперлась в металлический, выкрашенный в салатный цвет шлагбаум. «Надо скорее найти сторожей или охранников», – подумал Валерий и вышел из машины открывать проезд. За шлагбаумом начиналась территория заброшенного животноводческого комплекса – его нынешнего приобретения, въехав на которую, он испытал ранее неведомое ему и очень приятное ощущение – чувство собственника. Окинув хозяйским взглядом компактное здание котельной, Лоскутов миновал длинный серый одноэтажный корпус и, проехав его, увидел другой, на фасаде которого виднелся красочный баннер: «Вермиферма».
   – Вер-ми-фер-ма, – по складам вслух прочитал Валерий непривычное для него слово, – вот угораздило то…
   В торце серого, местами растрескавшегося бетона, здания находилась широкая, оббитая коричневым, ржавым железом дверь. Чуть поодаль стояла пустая собачья будка с оборванной веревкой. К подполковнику не вовремя вернулись неприятные воспоминания об овчарке… Подойдя к будке, он удивился изрытой, напоминавшей дуршлаг, только с дырками значительного большего диаметра, земле вокруг нее. Проследив взглядом, с удивлением обнаружил, что более темная, перепаханная ходами узкая полоска земли, тянется до бетонного отмостка у стены вермифермы и там теряется. Но еще больше его поразил найденный рядом кусок… серой шерсти. Осторожно взяв его кончиками пальцев, Лоскутов внимательно рассмотрел находку со всех сторон и… нахмурился: это была шерсть животного с кусочком уже ссохшейся кожицы, предположительно собачья. Валерий внезапно почувствовал явную угрозу, исходившую от этого места, но не мог пока понять ее природы. Подобравшись и стараясь не делать резких движений, он осмотрелся.
   Забор из сетки рабицы, в некоторых местах сильно порванной, отделял ферму от густого темного леса. Кроны высоких деревьев стояли неподвижно. Постояв и понаблюдав за деревьями, подполковник не сразу сообразил – что не так. Что-то в окружающем насторожило отставного полицейского еще сильнее… Яркий солнечный день, густой темно-зеленый лес рядом, но почему-то какая-то тягостная атмосфера ощущалась в этом месте. «Что не так?!», – в очередной раз спросив себя, Валерий, наконец, запоздало догадался – что. Полное безмолвие! Да, да, ни одной птицы на ветках деревьев, ни их щебета, ни пенья, ни стрекотанья и других звуков, которыми наполнен живой лес. Как будто бы птицы и другие обитатели покинули его. Мертвый лес. «Нет, напридумывал», – с досадой отмахнулся Лоскутов и направился к машине, чтобы забрать с собой кота. Взяв животное на руки, человек собрался было направиться к входу в здание, но вдруг, к его изумлению, Агат развернулся мордой к вермиферме и напрягся всем телом, как струна. А потом ощерился, и недвусмысленно выразив хозяину свое недовольство, с шипением вырвался из рук хозяина, спрыгнув сначала на капот машины, а потом запрыгнул на ее крышу и перебрался в самый дальний от человека угол.
   – Ну и ну! Ты что, Агат?! – воскликнул Лоскутов и попытался, было, снять кота с машины, но безуспешно – с его любимцем явно происходило что-то не так, и он настойчиво отказывался покидать свое убежище. Валерий по-новому взглянул на здание вермифермы, вызвавшее такой испуг кота: оно ему нравилось все меньше и меньше. «Спокойно. Это обычная заброшенная ферма. Что здесь может быть опасного?!», – привычно, как он проделывал это много-много раз, подполковник вернул себе уверенность.
   Оставив животное, бывший полицейский открыл дверь ключом и вошел в тамбур. Сделав шаг, он вздрогнул всем телом и резко отшатнулся назад, почувствовав, что в темноте наткнулся лицом на большую густую, полную засохших трупиков мух и мотыльков, паутину. «Зря вчера внутрь не зашли… надо было бы…», – запоздало укорил себя Лоскутов.
   Чертыхаясь, бывший полицейский очистил от грязных обрывков паутины лицо и, вытянув вперед руку, снова зашел внутрь. Слева от входа нащупал выключатель и с любопытством: «Работает?», включил свет. Лампочка зажглась тусклым желтым светом, осветив внутреннее пространство тамбура. Здесь располагался отопительный котел и вместительный расширительный бак. По сути, они представляли собой тепловой узел автономной системы отопления. На белой металлической поверхности котла зловеще выделялся небольшой топорик с темным деревянным топорищем. Подполковник брезгливо взялся за вымазанную чем-то бурым рукоять и приблизил к глазам выщербленное, тоже запачканное лезвие – топором явно пользовались… Зачем? Осмотревшись, Валерий никаких дров не обнаружил, да и по разноцветным проводам, торчавшим из широкой трубы над котлом, он сделал вывод, что котел электрический. Интересно… Дальше была еще одна дверь, наподобие наружной, с усилием толкнув которую, мужчина, наконец, оказался в основном помещении.
   Свет через небольшие окна, расположенные по обеим сторонам помещения, плохо проникал во внутреннее пространство огромного зала. «Царство мрака и… паутины!», – пришло на ум подполковнику, когда он осторожно вошел. Насчет паутины он точно не ошибся – ее было не просто много, а очень много! Казалось, что это помещенье заброшено очень давно, лет сто, а не каких-то два-три месяца. Осторожно, взмахами руки очищая перед собой пространство, где пригибаясь, а порой и обходя малозаметные, но при соприкосновении с ними, крайне неприятные нити, Валерий продвинулся вглубь помещения на десяток метров и остановился осмотреться. Из-за плохого естественного освещения все вокруг казалось серым: железобетонные стены, пол, высокий потолок. От вида густых сетей паутины, мрака и полного отсутствия хоть малейшего движения воздуха (как в закрытом склепе!) Лоскутов почувствовал себя неуютно. Оставаться дольше здесь очень не хотелось. Но выбора у Валерия не было, и он продолжил осмотр. Справа от входа находилась бытовка и офис одновременно – отгороженное стеклопакетами прямоугольное пространство с дверью и окнами в основной зал. Слева, у другой стены, виднелась какая-то металлическая конструкция, издалека похожая на очень длинную, трехъярусную кровать, с назначением которой, как и всем остальным, Лоскутову еще предстояло разобраться. В торце зала виднелись четыре полупрозрачных, как ему показалось, из мелкоячеистой металлической сетки, больших центрифуги. Ширина помещения была не меньше двадцати метров и столько же в длину. В этом, «малом зале», как для себя назвал эту половину фермы ее новый хозяин, с потолка, кроме спиралевидных энергосберегающих ламп свисали и еще какие-то устройства. С виду они были похожи на большие прямоугольники светильников дневного освещения, но снизу у них, вместо ламп, виднелись лишь матовые, мелкорифленые металлические пластины. Таких, непонятных светильников отставной подполковник начитал десять – ровно по пять пар по центру потолка.
   В противоположной стене малого зала виднелась еще одна дверь с большим белым пятном посередине. Осторожно продвигаясь вперед, опасаясь дотронуться до чего-либо или наступить куда-то, так как все выглядело грязно-серым, опасным, Валерий рассмотрел белое пятно на двери – это был рисунок, выполненный, скорее всего, белой масляной краской. Но едва увидев и осознав то, что нарисовано, Лоскутов резко остановился: «Что за?!». С двери на него смотрел крупный, метром в высоту и столько же в ширину, кролик… без головы. Кто-то начал рисовать кролика, мастерски изобразил туловище, лапки, шею, но голову нарисовал рядом, у его передней лапы. Она, с вытянутыми вперед длинными ушами, лежала на боку с оскаленной гримасой. Но это был не оскал злобы, а скорее – смертельного, абсолютного страха! Так, во всяком случае, показалось подполковнику. Кто и зачем нарисовал кролика? Причем тут кролик вообще?! И зачем художник оторвал ему голову? Что за гримаса ужаса или муки застыла на его морде? И еще один вопрос некстати холодной змеей заполз в мозг: «Почему неизвестный художник, так реалистично изобразивший кролика, упустил одну немаловажную деталь – он не нарисовал кровь?!» А она обязательно должны была быть: хлестать из рваной раны на шее, стекать по груди и лапам, ею должна быть вымазана кроличья морда. Отставному полицейскому приходилось перерезать горло животным, отделяя затем их голову от туловища, и он знал, как это выглядит! Нет, не мог художник этого упустить случайно… Что за рисунок? Подсказка? Предупреждение?! О чем?!
   От нервного напряжения застучало в ушах. Лоскутов набычился и шумно задышал, из-за плеча осматривая пространство сбоку и сзади себя. Потом резко развернулся, пружинисто отступив назад – …никого! Но он всей кожей чувствовал приближение опасности. Где? Откуда ждать нападения?! Такое с ним случалось не раз и не два на войне, когда знаешь, что противник где-то рядом и, возможно, держит тебя на мушке, а может, уже занес нож, чтобы резко выскочить сзади из-за укрытия и перерезать твою глотку… Но это было на войне, а что может быть здесь такого, на бывшем скотном дворе, а теперь вермиферме – предприятии по производству органических удобрений, как значилось в документах? Опасного настолько, что опытный полицейский почувствовал этот, знакомый ему неумолимый холод близкой гибели всеми клетками своего сильного, кряжистого тела.
   Неужели натренированный организм, сноровка, опыт начали подводить его? Неужели он начал терять форму? И так быстро, всего за неделю после увольнения?! Нет, он не мог ошибиться… Лоскутов привычно скользнул правой рукой за пазуху, под левое предплечье, но… с досадой остановился: табельного оружия в привычном месте, ровно, как и самой наплечной кобуры, не было. Взявшись рукой за дверную ручку и спрятавшись за косяк, бывший подполковник очень медленно, стараясь не производить ни малейшего звука, потянул ее на себя, а чуть приоткрыв дверь, резким пинком ноги распахнул ее во всю ширь проема, сам оставаясь за стеной.
   Тишина, только буханье пульса в висках и скрип двигающейся в обратную сторону по инерции на несмазанных петлях двери. Выждав полминуты, Валерий осторожно выглядывая из-за дверного косяка, за два-три приема быстро оглядел открывшееся пространство и, не заметив ничего подозрительного, вышел из-за своего укрытия.
   Мужчина удивленно присвистнул: он готовился увидеть все что угодно, но только не то, что сейчас предстало перед ним. Второй зал был вдвое длиннее первого, никак не меньше пятидесяти метров. И на всю длину, с равным расстоянием между собой, тянулись четыре… гряды земли. Лоскутов не знал наверняка: земля ли это? Но выглядела она именно так, как должен выглядеть торф или чернозем: черная, мелкой фракции, без комков. Отставной полицейский никогда не тяготел к дачно-огородным развлечениям, поэтому по внешнему виду не мог определить: что это? «Зачем здесь земля? Что, улицы мало? Хранить столько земли, тут тонн сорок, не меньше, в отапливаемом помещении… Зачем? Почему в грядках?», – размышлял растерявшийся и одновременно с этим сразу же расслабившийся подполковник. И действительно, земля была собрана в аккуратные гряды, шириной метр, в высоту – полметра. Тянулись эти гряды во всю длину второго, «большого», как назвал его Валерий, зала. Более мирной и безмятежной картины представить было трудно.
   Странно, но ощущение опасности, вытеснив удивление, снова вернулось и заполнило Лоскутова. Мужчина прошел в междурядье тоже метровой ширины до противоположной стены и наткнулся на очередную, такую же невзрачную дверь. «Еще одна загадка!», – сразу внутренне подобрался Валерий, и так же, как и в первый раз, осторожно ее открыл. Но ничего зловещего за ней не обнаружилось, только металлические до потолка стеллажи. Это был явно склад со своим выходом на улицу. «Так, с этим все более или менее понятно. Скорее всего, здесь складировали готовую продукцию и выгружали через ту дверь», – догадался подполковник. Несмотря на первое открытие, чувство тревоги не только не прошло, но еще более усилилось по мере того, как Лоскутов медленно, задумавшись, шел обратно вдоль гряды. Вдруг… ему почудилось какое-то движение сзади него. Он остановился и замер, прислушиваясь. Сумрак стирал границы между находившемся в помещении, делал их размытыми и очень осложнял наблюдение. Валерий ощутил неприятный холодок под ложечкой…
   – Да, черт возьми, кто здесь?! – захотелось закричать ему. Но он знал, что делать этого ни в коем случае нельзя. Так он покажет противнику, что боится… Это равносильно тому, как расписаться в своем бессилье: «Я твой… бери меня…». Он снова начал движение, скосив левый глаз вниз и назад. Так и есть! Ему не показалось! По гряде, сзади него, совсем близко, в каком-то полуметре за его спиной по поверхности пробежала какая-то… рябь. Это было похоже на едва заметную волну… Пока подполковник судорожно соображал: что же это происходит, к его ноге как будто протянулся темный наплыв земли из гряды. Уже не рискуя, Лоскутов резко ускорил шаг и почти бегом, не оглядываясь, выскочил из большого зала. Плотно закрыв за собой дверь и ощутив какой-то мягкий толчок в нее с обратной стороны, подполковник прижался спиной к стене и попытался успокоиться. Не сразу, но ему удалось отогнать от себя жуткое ощущение живой и плотоядной темноты, которая кралась за ним по пятам, охотилась на него! Кто или что скрывалось в этой темноте и где?! Подполковник мог себе поклясться, что такого страха он в своей жизни еще не испытывал… Это был почти неконтролируемый ужас! Его природа ничего общего с человеческим не имела. Ни один из людей, самый жестокий убийца, садист, изувер не мог создать таких гнетущих флюидов, готовящегося холодного и безразличного убийства. Лоскутов также почувствовал, что несостоявшееся убийство было бы невообразимым по исполнению и БЕЗУМНО БОЛЕЗНЕННЫМ для жертвы, то есть для него. Он знал, что был на волоске от гибели, необъяснимой по мотивам и форме исполнения, и от этого его бессилие в этот миг показалось ему совсем фатальным.
//-- * * * --//
   Хозяин фермы по-новому окинул взглядом «малый зал», и он показался ему уже не просто мрачным, а без преувеличения враждебным.
   «Что же здесь произошло? Почему умер хозяин? Почему так дешево продавали вермиферму?», – возникшие с новой силой вопросы требовали немедленного объяснения и, преодолев жгучее желание сбежать отсюда, подполковник, ослабевшей после сильного испуга, рукой открыл запертую на ключ дверь в бытовку. Больше не задерживаясь ни на мгновение, Валерий включил свет и… остановился приятно пораженный уютной обстановкой, царившей внутри. Комната напоминала кабинет: удобный письменный стол, диван, два глубоких мягких кресла, бюро, книжный стеллаж у стены, мини раздевалка в углу, санузел. На душе как-то сразу потеплело, но взглянув через окно внутрь малого зала, подполковник ощутил непреодолимое желание закрыть дверь на замок изнутри и все жалюзи на окнах – слишком гнетущее впечатление на него оказала темнота, хозяйничающая в помещениях вермифермы за тонкой перегородкой стеклопакета. Лоскутов решил здесь задержаться и попробовать найти ответы на мучавшие его вопросы: должны быть ведь какие-то деловые бумаги в офисе фирмы?! Его резонные предположения подтвердились практически сразу – в верхнем выдвижном ящике стола он обнаружил несколько объемистых темно-синих пластиковых папок на резинках и тут же приступил к изучению их содержимого. Здесь была деловая переписка по сертифицированию продукции с органами надзора и контроля, исследований, проверки качества и другие. В другой хранились договора на производство тары, упаковки, рекламы, сбыта продукции, трудовые соглашения с работниками, образцы буклетов, товарно-транспортная документация, накладные. В третьей… Лоскутов сначала даже не понял – что? Какие-то письма… Внимательно вчитавшись в текст верхнего в папке листа, он аж вздрогнул! Его почти заколотило от волнения: перед ним был… «привет с того света» от… бывшего владельца фермы – …его дневник. Подполковник, судорожно вцепившись в тонкую пачку листов, откинулся в кресле: «Я разберусь с тем, что здесь произошло!». В том, что с хозяином случилась трагедия, Валерий был теперь почти уверен, впрочем, так же как и в том, что к этому самым тесным образом причастна эта зловещая вермиферма. С содроганием вспомнив то, что он почувствовал в «большом» зале, бывший полицейский в своих предположениях уже не сомневался.
//-- * * * --//
   Лоскутов читал дневник прежнего владельца, все больше погружаясь в события недавнего прошлого:
   «27 октября. Получил долгожданный груз! Маточное поголовье красного калифорнийского червя в субстрате. Десять миллионное особей. Отлично! Сегодня будем заселять: как им придется наше сырье?
   15 ноября. Температура в помещении упала до +12. Включили тепловые пушки, подогреваем гряды по воздуховодам снизу. Температура поднялась. В грядах +25, отлично!
   23 декабря. Червь равномерно расселился, размножается хорошо, много яиц и молоди.
   15 февраля. Заселенность в одном квадратном метре субстрата увеличилась в 1700 раз! Отличный результат!
   3 марта. Надо срочно закупить электронных котов – слишком много развелось мышей-полевок. Приходят из леса, заселяют гряды, роют норки. Наносят урон популяции червя.
   26 апреля. Если не отключать «пугалки», то звук стоит невыносимый! Рабочие жалуются… Перевели на беззвучный ультразвуковой режим… Черви стали очень и очень подвижны! Размножаются с сумасшедшей скоростью! Просушка готового биогумуса идет очень медленно. Перепробовали все: электронагревательные кабеля, печи, тепловые пушки – результат неудовлетворительный. Крайне низкая выработка готовой продукции, с этим срочно надо что-то делать! Потребители грозят разрывом контрактов, веду переговоры, пока ситуацию удерживаю.
   1 мая. Главный инженер предложил сушить биогумус на больших площадях с помощью мощных инфракрасных ламп. Срочно закупили десять штук, повесили. Сушим тонким слоем на всей площади малого зала. Лампы помогают здорово! Выработка выросла до полтонны в сутки! Мы спасены!
   20 июня. Зоолог обратил внимание на возврат отсева в гряды: черви существенно увеличились в размерах, ведут себя очень подвижно.
   27 июля. Грызуны исчезли совсем. При разбрасывании биогумуса из гряд для просушки рабочие все чаще и чаще находят маленькие косточки каких-то животных, похожих на мышиные. Непонятно… надо переговорить с зоологом.
   31 сентября. Барс ведет себя очень странно: лает, прыгает, норовит сорваться с веревки.
   18 октября. Вернулся с Бали. Только приехал на ферму. Рабочие почему-то какие-то угрюмые, угнетенные. Что-то не так.
   13 ноября. Давно не видно местного кота. Спросил: где? Никто не знает.
   Новый год! Черви пожирают субстрат с поразительной скоростью! Съели годовой запас!
   28 февраля. Люди жалуются на… червей! Как такое может быть?! Один рабочий уволился после того, как его, по словам рабочего, укусил червь! Бред! Надо принять меры, чтобы не пили на работе. У червя нет зубов, он не может укусить!
   23 марта. Все хорошо. Отгружаем биогумус каждый день, надеюсь на прибыль в этом году.
   14 апреля. Куда-то подевался Барс. Веревка оборвана, его нигде нет. Очень жалко, хороший был пес. Надо срочно искать новую собаку.
   25 мая. Сегодня уволился главный инженер. Говорит, что предложили интересную работу. Отводит глаза: врет. Почему? Другие ушли раньше. Ничего страшного, на месяц остановимся, надо набрать новых рабочих.
   18 июля. Вернулся из Европы. Звонили с форелевого хозяйства. Интересуются червями в качестве корма. Завтра надо заехать на ферму, набрать».

   Листы с записями закончились. Лоскутов недоуменно пожал плечами и даже перевернул лист в поисках возможного продолжения, но, увы… Валерий встал и прошелся по кабинету. Вопросов меньше не стало. Напротив, полученная информация лишь добавила новые: «Что же, черт возьми, все это значит?!». Погрузившись на некоторое время в тягостное раздумье, бывший полицейский вытащил из кармана мобильный телефон и набрал чей-то номер. Поговорив минуту другую, подполковнике просветлевшим лицом попрощался с собеседником и выдохнул: «Ну вот, скоро все прояснится». Когда через пятнадцать минут зазвонил мобильник, Лоскутов схватил трубку со стола и прижал к уху. Потом медленно вернул его обратно. Полученная информация озадачила подполковника: предыдущий хозяин фермы… исчез в июле. И до сих пор никто не знает, где он. Возле входа в вермиферму нашли его автомобиль. И больше ничего. Перевернули все верх дном, отследили все контакты – но никаких результатов.
   Лоскутов подошел к окну в зал и раскрыл жалюзи. На улице смеркалось, поэтому в помещении уже царила настоящая темень. «Что там скрывается в этой темноте?», – размышлял отставной полицейский. Он столкнулся с чем-то необъяснимым, с тем, с чем еще в своей жизни не встречался. Лоскутов не боялся людей, зверей, стихийных бедствий и природных аномалий… До сегодняшнего дня он был уверен, что уже ничего не боится… Но здесь, в этом затерявшемся в лесу, бывшем скотном дворе происходило что-то выходящее за рамки его опыта, представлений об окружающем мире. Подполковник не верил в мистику, потустороннее и подобную чертовщину, но сейчас с удивлением обнаружил, что думает о тех животных, которых здесь уничтожили, многих – многих тысячах. Может, в этом корпусе и была скотобойня, и сейчас здесь поселился воплотившийся коллективный дух умерщвленных животных? Именно он напугал рабочих, да так, что те быстренько поувольнялись с вермифермы… А может, и не только напугал. Эти странные записи о костях грызунов, да и сам исчезнувший хозяин? Нарисованный кролик с оторванной головой… Может, это кто-то из последних выживших людей пытался подать знак тем, кто придет сюда? В том, что это была не просто хулиганская шутка, а зловещее предзнаменование чего-то очень нехорошего, что происходит, живет здесь, Валерий уже почти не сомневался.
   Лоскутов включил компьютер и вышел в интернет. «Зачем мне все это? Не был буржуем и, видимо, уже никогда им не стану… Надо признаться себе, что влез не в свое дело. Может, уже успокоиться и жить себе в удовольствие, по миру путешествовать… Может, позже снова попробовать, ну там, частное охранное предприятие создать, все ближе мне, чем это…», – невесело рассуждал бывший подполковник, погружаясь в глубины всемирной паутина. «О! То, что нужно – сайт бесплатных объявлений», – удовлетворенно воскликнул он и что-то начал набирать на клавиатуре. Потом еще минут пять так же сосредоточенно работал на компьютере, после чего сказал себе: «Все, на сегодня хватит. Пора домой», – и поднялся из-за стола. Затем направился к выходу из бытовки и, остановившись у двери, выключил свет. Теперь темнота воцарилась и здесь. Дверь из кабинета до тамбура отделяло всего метров десять свободного пространства «малого» зала, поэтому Лоскутову предстояло преодолеть их «на ощупь», тем более что фонарика у него всего равно не было. Он успел выйти из кабинета, закрыть на ключ дверь и повернуться… как почувствовал, что плечом уперся… во что-то… мягкое и… живое. Больше он сообразить ничего не успел, так как ощутил болезненный ослепляющий удар в лоб и отключился.
//-- * * * --//
   – Ну, что, оклемался? – Валерий услышал чей-то голос. Голова раскалывалась от сильной боли. Открыв глаза, увидел яркий свет и снова, так как боль стала невыносимой, поспешно их закрыл. Постепенно привыкая к свету электрической лампочки, бывший полицейский осмотрелся и увидел, что находится в своем кабинете, полулежа в широком кресле. Устроившись удобнее он, наконец, рассмотрел неизвестного: перед ним, вальяжно рассевшись на письменном столе, поигрывая черным пистолетом, расположился мужчина среднего роста, с большими залысинами и густо поросшей черными волосами переносицей.
   – Ты кто такой? – не дожидаясь ответа на первый, риторический вопрос, спросил чужак.
   Лоскутов молчал, стараясь выиграть время и придумать, как выкрутиться из этой ситуации: «Эх, добраться бы до топора!». Подполковник попадал в передряги гораздо опаснее этой, поэтому держал паузу и хладнокровно рассматривал бандита. В том, что это типичный гангстер, Валерий убедился с первых же секунд их знакомства: он слишком много перевидал в своей жизни подобной «братвы», поэтому мог отличить их в толпе с закрытыми глазами от десятков и сотен обычных людей.
   Хладнокровие жертвы явно выводило из себя неизвестного:
   – Что, погеройствовать решил?! Где хозяин? – помахал тот стволом пистолета перед лицом подполковника.
   «Ах, вон оно что, похоже, это обычный рэкет…», – предположил окончательно успокоившийся Лоскутов: с таким контингентом он знал как действовать. Хуже было бы, если бы напавший на него оказался представителем… того… другого, зловещего мира, названия которому подполковник не придумал, но чье присутствие он здесь явно ощущал. Вспомнив о живой твари, охотящейся за ним темноте, Валерий ощутимо вздрогнул. Заметив это, бандит расценил реакцию на его слова по-своему и закричал с нажимом:
   – Где он, сука! Он нам двадцать штук «зелени» задолжал! Говори, а то сейчас мозги твои вышибу!
   «Значит, и они его не нашли… Значит, все действительно очень серьезно», – озабоченно подумал Валерий и нехотя ответил:
   – Я хозяин. Со вчерашнего дня. Бандит облегченно рассмеялся:
   – Отлично! Вот ведь повезло нам обоим! Двадцать кусков с тебя…
   – Да я только… – попытался возразить подполковник.
   – Слушай, тот, предыдущий, куда-то скрылся, сбежал. Ты эту ферму купил, значит, долг на тебе. Все! – взревел он, когда Валерий попытался возразить. – Я тебя сейчас шлепну и все! Будешь платить?
   – Нет.
   – Ну, тогда, вставай, фраерок, пошли! – взбешенный рэкетир рывком за ворот рубахи поднял Лоскутова на ноги и, подталкивая дулом пистолета в спину, вытолкал из бытовки. – Веди на склад! – коротко приказал бандит и, споткнувшись в темноте, предупредил, – не вздумай, сразу шмальну… включи свет.
   Подполковник зажег свет, и они остановились – гангстер быстро осматривал зал:
   – Что встал?! Сказал же: веди на склад.
   Лоскутов под конвоем, послушно, но не спеша, пересек «малый» зал и, открыв зловещую дверь с нарисованным на ней безголовым кроликом, очутился в помещении с длинными грядами субстрата. «Либо он под «кайфом», и этим объяснятся его нервозность, либо решил попугать, инсценируя убийство. Второе, конечно, предпочтительнее, – бесстрастно анализировал поведение противника Валерий, – ну что, даже интересно…». Подполковник был уверен в себе и даже обрадовался этому небольшому приключению, которое вывело его из-под тягостного воздействия вермифермы.
   – Стой! – последовала команда. – Зачем нам склад? Здесь даже лучше – вон, сколько земли, здесь тебя долго не найдут!
   Бандит, держа бывшего полицейского на прицеле, обошел его и, зайдя вперед, повернулся к жертве лицом, направив ствол пистолета Валерию в грудь.
   – Сейчас, я тебя, падла, кончать буду. Может, есть желание какое предсмертное, ну там сигаретку выкурить… мы ж не звери, давай… баклань, – осклабился в гнусной ухмылке бандит.
   Но Лоскутов сейчас смотрел не на наглую рожу рэкетира, а за его спину. Там происходило что-то совсем невероятное и ужасное! Поверхность гряды метра два длиной за спиной гангстера вдруг начала… мелко вибрировать, дрожать. Колебания земли сочетались с едва заметными волнами, перекатывавшимися в разных направлениях, но все ближе и ближе подбирающихся к человеку. Бандит, заметил изменившееся выражение лица бывшего полицейского и, видимо, тоже сообразив, что происходит что-то неладное, скосил глаза вниз. Подполковник мгновенно воспользовался тем, что нападавший выпустил его из поля зрения и сильно, и точно пнул бандита в запястье руки, державшей пистолет. Оружие вылетело из руки и упало на противоположную гряду субстрата. Не теряя времени, четко поставленным хуком, Лоскутов отправил рэкетира в нокдаун. Бандит широко раскинул руки в стороны и упал спиной на шевелящуюся за ним землю.
   Сначала он, пребывая в отключке, лежал неподвижно, потом пришел в себя и… издал нечеловеческий вопль, полный невыносимой боли и ужаса:
   – А-а-а-а-о-о-о-о-а-а-а-а!
   В это время Валерий успел подобрать пистолет и остановился, ошеломленно наблюдая за происходившей с гангстером метаморфозой: тот на глазах буквально… таял. Так бывает с мороженным, когда его оставишь в теплом помещении на блюдце – оно оплывает и становится меньше, тоньше. Бандит тоже, как будто истончался, становясь все больше похожим на пустую обертку от конфеты, на полуспущенный надувной матрас. И тут, нечеловеческим усилием, собрав все остатки своих жизненных сил, ему каким-то чудом удалось оторвать свое тело от засасывающей его гряды и встать на ноги. Все это время несчастный кричал, сначала громко, потом все тише и тише, пока его вопли не превратились в громкие всхлипывания и звериные подвывания.
   Пошатываясь и медленно размахивая руками, словно ища ими опору в воздухе, рэкетир повернулся к Лоскутову спиной и остановился – последние силы покидали его.
   Валерий всякое повидал в своей жизни, но от увиденного даже у него перехватило дыхание! Вся задняя часть тела этого человека… отсутствовала. Она была… съедена кем-то. Кожа, мясо, сухожилья, мышцы: всего этого не было. Отчетливо виднелись кости скелета и конечностей, кровеносные сосуды, остатки мяса, мышц и соединительных тканей. Полицейский скосил взгляд вниз, туда, где только что лежал преступник: на черном фоне субстрата гряды четко выделялся силуэт человека – хорошо очерченный отпечаток какой-то красно-розовой, как тушенка… шевелящейся массы. Лоскутов пригляделся и его чуть не стошнило: это было скопище крупных, размером с толстый длинный карандаш червей, подслеповато тычущихся своими ритмично раскрывающимися круглыми ротиками в поисках внезапно исчезнувшей человеческой плоти. Миллионы и миллионы одновременно рефлекторно открывающихся и закрывающихся глоток-присосок! Промелькнуло несколько экземпляров особей гораздо крупнее – размером с ужа!
   «Они мгновенно его высосали! Что произошло с червями?! Мутация? Ультразвук отпугивателей… инфракрасное излучение сушилок… что еще?…отсюда гипертрофированные размеры, чудовищная прожорливость и плодовитость…», – несмотря на парализовавший его ужас, Лоскутов пытался анализировать увиденное. Бандит, израсходовав последние остатки сил, подломившись в коленях, лицом вниз навзничь рухнул в гряду субстрата. Черная земля вокруг него сразу зашевелилась, и тело человека начало оседать. Очень скоро бандит исчез. Даже его кости, не до конца обглоданные голодными червями, постепенно погрузились в полуметровую черную толщу живой гряды.
   «Надо обязательно здесь все зачистить!» – шок быстро проходил, и Лоскутов готов был действовать решительно. Теперь, увидев своего незримого врага во всей «красе», сумев оценить исходившую от него опасность, бывший полицейский надеялся, что ему будет под силу справиться с этой ситуацией. Мерзко? Да. Необычно? Да. Опасно? Да. Невыполнимо? Нет! Нет и нет! Это хоть и мутировавшие, но все-таки просто черви. Земляные черви. Он обязательно что-нибудь придумает. Это просто черви. Подполковник собрался было уходить, но… вдруг, на его плечо что-то упало сверху, потом еще и еще. Он почувствовал, как это «что-то» холодным щекотаньем уже оказалось у него не шее, и рукой стряхнул влажное и мягкое с себя, но ЭТО уже ползало по его груди, плечам, шее. Валерий, чертыхаясь, задрал голову вверх и увидел, что с прямоугольной трубы вентиляционного канала на него падают все новые и новые… черви! Да, это были те же черви, только что сожравшие рэкетира… Откуда они там! Это уже была настоящая охота на него по всем безжалостным законам животного мира! Подполковник почувствовал, как длинный червь с его шеи быстро перебрался к уху… еще секунда, и Лоскутов с омерзением ощутил, как холодное и гибкое инородное тело залезло сначала в ушную раковину и уже проникает в слуховой проход. Он ударил себя по этому месту в надежде, что паразит отвалится, но тщетно! Сразу же ощутил, что оглох на это ухо и вслед за этим острейший приступ боли в височной доле заставил его громко вскрикнуть и упасть на колени. Он сплюнул – другой червь, размером с небольшую гадюку, уже пытался через неплотно сжатые губы пролезть в рот. Человек несколькими взмахами руки попытался очистить голову от копошившейся на ней красно-розовой массы, но безуспешно – животных было слишком много, и действовали они организованно! Острейшая боль с новой силой разорвала его черепную коробку, и Лоскутов безжизненно упал на пол прямо в междурядье. Он еще был жив, хотя и без сознания, и не видел, что с двух сторон из черных гряд субстрата, к нему быстро ползет красно-розовая шевелящаяся масса. Еще минута – и он уже полностью оказался накрыт этим ковром.
//-- * * * --//
   – Да, дорогой, скоро буду, уже заканчиваю, – проговорила в телефон женщина в модных очках и, не отрываясь от ноутбука, положила мобильник рядом. Узел светлых волос на затылке, сосредоточенная складка над переносицей, светлый брючный костюм, дорогой маникюр, уверенный голос явно свидетельствовали о том, что бизнесвумен обладает решительным характером и деловой хваткой.
   – Так, что новенького появилось? – шепотом разговаривая сама с собой, незнакомка открыла крупный деловой сайт. Сосредоточенно вцепившись взглядом в появившуюся информацию, она чем-то заинтересовалась и отметила для себя, – надо обязательно посмотреть…
   Текст объявления, приковавшего ее внимание, был предельно лаконичным и гласил: «Продается действующий бизнес. Срочно. Недорого».
   30.01.2014 г.

Ираельский серпантин

//-- * * * --//
   До Ираеля оставалось каких-то два десятка километра. Часы на приборной панели показывали всего пять вечера, но за окнами машины стояла непроглядная темнота. «Север… гребаный край. Как тут люди живут?», – злился, сидевший за рулем мужчина. Конечно, если бы мог, он не поехал бы куда-то к черту на кулички. Но он не мог – дисциплина в их «бригаде» была жестокой: за малейшее непослушание могли легко и убить.
   Товар: несколько тысяч доз чистого «герыча» был надежно спрятан в специальном контейнере в бензобаке – ни одна собака не учует. Работа наркотрафика была тщательно организована, что позволяло афганскому героину от восточных границ надежно доходить до западных областей страны. Их подразделение отвечало за поставку наркотиков со среднего Урала на Европейский Северо-Восток: территории Кировской, Архангельской областей и Коми.
   От одного вида сугробов и непроглядного густого хвойного леса Афера – так звали водителя, поежился. По молодости он занимался махинациями с валютой – отсюда кличка за первый, он же пока единственный, срок. За последующий после отсидки десяток лет Афера преуспел и существенно поднялся в криминальной иерархии. Среди братвы слыл он человеком умным, уравновешенным и вдумчивым, благодаря чему нередко получал разные сложные задания.
   Вот и сейчас ему предстояло разобраться с одной из таких «мутных» историй: уже второй курьер за эту зиму погибает на предпоследнем отрезке пути. Притом что раньше ничего подобного не происходило! Это был один из самых спокойных и безопасных маршрутов… До Ухты – нефтегазовой столицы всего Европейского Севера страны, все шло нормально: очередная часть товара оставалась у дилеров, а машина с «посылкой» ехала дальше. Оставался стотридцатикилометровый отрезок до железнодорожной станции Ираель, где товар перегружался на поезд и затем следовал до многолюдных, в этих малоосвоенных землях, городов: Печоры, Усинска, Инты, Воркуты, Нарьян-Мара. И вот на этом-то участке грунтовой дороги, петляющей среди болот и речушек в глубине вековой тайги, и произошло странное: обе машины нашли в кювете, водители от травм погибли на месте.
   Афера знал обоих: это были надежные, проверенные пацаны. Никаких «косяков» раньше за ними не числилось. Уснуть за рулем они не могли, согласно материалам доследственной проверки алкоголя в их крови также не было. «Что же тогда? – мужчина напряженно размышлял об этом, – что-то отвлекло их, или кто-то… Что-то помешало… Почему и один, и другой резко свернули с пустой дороги?! Других машин не было, менты выяснили… Что же?».
   «Минус двадцать семь», – чуть склонив обритую наголо голову к панели приборов, Афера рассмотрел маленькие цифры термометра, показывавшего «забортную» температуру. «Холодно!», – отметил водитель и содрогнулся всем телом, еще раз про себя матернувшись в адрес этой негостеприимной земли.
   Дорога, на удивление, была лучше, чем он себе представлял. Откуда было ему знать, что большую часть года, особенно после дождей, она превращается в месиво и, по сути, становится тем, чем и была всегда, до пришествия сюда людей – болотом. Сейчас это был вполне себе приличный зимник: крепко спаянный морозами, плотно укатанный машинами и хорошо расчищенный от снега грейдерами. С двух сторон ярко-белая в свете мощных фар лента дороги была тесно зажата черным дремучим лесом, он словно стена нависал над ней.
   «Как пересохшее русло реки на дне ущелья… так же вихляется», – промелькнули невольные картинки воспоминаний в голове мужчины.
   Джип, приближаясь к крутому повороту, несся по узкому полотну дороги, прямо по центру – все равно он был один. Афера хорошо видел изгиб и вовремя сбросил скорость, входя в него, и тут… на него, откуда ни возьмись, налетела повозка. Водитель успел в одно мгновение увидеть рыжую лошадь, сани, скользящие юзом, и мужичка во всем темном, державшего в меховых рукавицах натянутые вожжи. Но еще раньше, чем он успел все это разглядеть, его мозг отдал сигнал «Опасность!», и руки крутнули баранку влево до упора.
//-- * * * --//
   В кафе на бензозаправке, неподалеку от места происшествия, в утреннее время всегда малолюдно: уставшие и голодные водители пассажирских автобусов, дорожной техники, легковушек подтянутся сюда не раньше обеда. В пустом помещении было хорошо слышно, как оживленно переговаривались между собой буфетчица и посудомойщица:
   – Слышала… на серпантине опять… того… мужики тут вчера обсуждали…
   – Что, того – то?
   – Неужто не слыхала?! Покойника нашли!
   – Да иди ты!… Когда?
   – Да вечером уже поздно. Несколько часов в кювете пролежала машина, пока не нашли.
   – Вот беда-то! А что с…
   – А самое интересное, – не дослушав собеседницу, перебила первая, – говорят, жив он еще был… ну, водитель-то этот, когда его нашли, потом уже умер, пока скорую ждали…
   – Ужас-то, какой! Пьяный, небось?
   – Да причем тут пьяный?! Что сразу-то пьяный? Не все же мужики как твой… ой, прости… Ну, так вот… вроде что-то сказать успел…
   – Что сказать-то?! Ты чо?!
   – Да, ерунду какую-то… бредил уже горемычный, наверное…
   – Да не тяни, говори давай! – потребовала вторая.
   – Несколько раз сказал только: «Мужик на санях. Лошадь… сани», так и бормотал, пока не помер.
   – Да, уж, точно бредил. Спаси и сохрани! – и, вытерев руки о полотенце, толкнула первую:
   – Иди в зал, посетитель.
   Вошедший мужчина в это время снял форменную шапку-ушанку и положил на край стола, за который намеревался сесть. Темно-синий бушлат с четырьмя маленькими звездочками на погонах выдавали в нем офицера полиции. Незнакомец удобно устроился на мягком стуле и приветливо обратился к подошедшей с меню буфетчице:
   – Можно… яичницу с колбасой и… кофе с сахаром?
   Женщина коротко кивнула и ушла на кухню – готовить заказ.
   Спустя двадцать минут, закончив с завтраком, полицейский подошел к стойке буфета и, расплатившись, спросил:
   – Вы извините, я невольно услышал, о чем вы говорили с вашей подругой… Можно я задам вам несколько вопросов?
   Буфетчица торопливо ответила:
   – Конечно, можно, а вы… кто?
   – Следователь районного отдела полиции, капитан Корольков, Сергей Ефремович, – представился офицер.
   Опросив работниц кафе, капитан вышел на улицу и направился к припаркованному у крыльца служебному «уазику». Кряхтя, затащил грузное, немолодое уже тело в кабину и, включив мотор, закурил – надо было дать немного прогреться вмиг остывшей на морозе машине.
   «Уже третий курьер за несколько месяцев… что-то неладное творится. Если так дальше пойдет, то хозяева другой маршрут на Север найдут, минуя мой участок, – невеселые мысли медленно, словно тоже замороженные, текли в мозгу капитана. – И тогда, Ефремыч, придется тебе лапу сосать на одной ментовской зарплате. А оч-очень не хочется, на одну-то… к хорошему быстро привыкаешь. Надо во что бы то ни стало найти этого мужичонку с лошадкой».
   То, что он, по всей видимости, существует, Корольков почти не сомневался: три смерти при одинаковых обстоятельствах отметали все рассуждения о простом совпадении. И если после первых двух аварий никаких свидетельств или зацепок не оставалось, то сейчас появился след. Капитан, хоть и состоял в банде, где отвечал за перегрузку товара на поезд, следовавший дальше на Север, но был опытным следователем и «считать до трех» умел.
   Он уже собирался трогаться, как увидел рядом с машиной мужичка. Тот стоял, молча, всем своим жалостливым видом выражая какую-то просьбу. Капитан открыл дверь:
   – Что, подвезти? Куда тебе? Мужик радостно закивал головой:
   – Да, до райцентра, если можно.
   – Отчего не можно? Как раз туда и еду. Садись, – и Корольков приглашающее мотнул головой, показывая на пассажирское сиденье впереди.
   Полицейский едва успел моргнуть глазом, как мужичонка, непонятно как, уже оказался в машине. «Етиттвою мать, шустрый как понос!», – неодобрительно оценил торопливость попутчика капитан.
//-- * * * --//
   Сначала ехали молча, каждый думая о своем. Корольков, несколько раз взглянув на попутчика, примерно представлял, кем он может быть. Одежда незатейливая, но практичная: светлые с подгибом валенки, коричневые, грубой шерсти, а оттого теплые брюки, фуфайка, с торчащими из рукавов отворотами темно-синего свитера, примерно такого же серо-синего цвета широкий шарф на шее. Голову венчала кроличья шапка черного цвета. Рукавицы на меху, обшитые серым драпом, мужичок снял и держал на коленях. Через некоторое время, когда в салоне автомашины стало ощутимо теплее, пассажир снял и шапку, обнажив коротко стриженные русые, с обширной проседью на висках, волосы.
   «Фермер, скорее всего. Лицо чистое, гладкое, значит, не пьяница», – размышлял капитан.
   – Чем занимаешься? – напрямую спросил он. Спросил не из любопытства, а так, впрочем, чтобы как-то начать разговор: быстрее время в пути пролетит.
   – Фермер я, – подтвердил его догадку попутчик и снова замолчал.
   Разговор, не успев, как следует, начаться, иссяк сам собой.
   Корольков вел машину и никак не мог понять, что в этом мужичке не так? Что-то определенно, как заноза, зацепилось, вонзилось в мозг опытного «следака», но что, капитан никак не мог нащупать. От его соседа веяло невзрачностью, он был весь каким-то серым, почти неосязаемым, полупрозрачным. Говорил негромко, в глаза не глядел, отчего капитану так и не удалось их рассмотреть, одет был неброско – встретишь такого на улице, на следующий день и ни за что не узнаешь.
   «Да и хрен с ним, мало ли чудиков бывает…», – отмахнулся от уколов подозрительности капитан. Сейчас его всецело занимало последнее происшествие на этом участке дороги, поэтому, оставаясь служакой и ищейкой двадцать четыре часа в сутки, полицейский спросил наудачу:
   – Не знаешь, что прошлым вечером тут случилось? Машина в кювет улетела, водитель погиб… Может, люди что знают?
   На удивление Королькова попутчик на этот раз отреагировал гораздо охотнее:
   – Да, знаю. Погиб молодчик какой-то. Вроде как с Урала ехал зачем-то в наши края… Туда ему и дорога! – неожиданно закончил он.
   Осведомленность о том, что знали лишь опера, а самое главное, явное неодобрение погибшего, не на шутку удивило Королькова:
   – Что же ты злорадствуешь?
   – А как не злорадствовать, ежели негодяй сдох?! – еще больше удивил пассажир.
   – Ну, ты, батя, даешь… поясни, – уже потребовал заинтригованный полицейский.
   – Народ тут в селах окрестных поговаривает, что это… Вежов, знаете ведь его… мстит наркоторговцам, – произнес мужичок.
   Кто такой Вежов, капитан, конечно же, не знал, но зато хорошо знал, и не только по долгу службы, его историю. В прошлом году она не на шутку всколыхнуло местное население, из Москвы даже с телевидения приезжали, передачу снимали.
   Вкратце история была такой: старшеклассница – дочь Вежова, каким-то образом попала в сети наркоторговцев. Не углядел отец-вдовец единственную дочку-любимицу. Да, грешен, баловал ее, строго не спрашивал. А как не баловать, ежели дочка одна его родимая кровиночка осталась?! После трагической смерти жены весь мир для зажиточного фермера сосредоточился в одном человеке – любимой дочери. Когда понял, что та попала в беду, было уже поздно. Несчастливый отец как мог боролся за любимицу, но тщетно, костлявая рука смерти протянулась к ней вместе с роковым уколом передозировки. Несчастье до неузнаваемости преобразило прежде улыбчивого, уверенного в себе человека. Фермер замкнулся, забросил все дела, разорился, а на сороковой день смерти дочери закрылся в хлеву и поджег его. Сгорел вместе с последним, оставшимся от кредиторов, любимым рыжим мерином.
   Воспоминания вновь нахлынули на Королькова. Ведь была же и его вина в этих смертях! И как он ни убеждал себя в обратном, дескать, это естественный отбор – погибает слабый, голос совести до конца заглушить не удавалось.
//-- * * * --//
   Машина въехала в райцентр.
   – Куда тебе? – спросил капитан.
   – Да где удобно, можете и здесь… – тихим голосом ответил попутчик. Корольков закурил и, паркуясь у тротуара, подытожил их незаконченный разговор:
   – Да только нет его, Вежова-то… он же погиб… как он может кому-то мстить? На санях разъезжает, водителей пугает – сказки это все для детей и баб… Он уже давно там должен быть, – и показал пальцем вверх.
   – Туда его не пускают, самоубийца он, – спокойно возразил попутчик.
   – Ну, тогда – там, – усмехнувшись, капитан показал вниз.
   – Там его тоже нет – не за что, – снова раздался тихий голос мужичка.
   – Поди ж ты, на все у тебя свой ответ. Откуда ты ж такой выискался?!
   Длинный кусок пепла упал с кончика сигареты на колени водителя, заставив того нагнуться вниз и энергично отряхнуть форменные брюки и сиденье. Когда он поднял голову и кинул взгляд в сторону соседа:
   – Может, знаешь, где этого… Вежова искать? – того в машине уже не было.
   Капитан на секунду оторопел, но затем, упрямо тряхнув головой, открыл дверцу и, выйдя на улицу, зашагал в продуктовый магазин, стоявший в двух шагах.
   Купив продуктов и две бутылки водки, полицейский вернулся в машину и поехал в отдел. Здание полиции находилось на другом конце села, для чего предстояло проехать по мосту через речку, ровно посередине делившую село надвое.
   «Где ж его искать, мужичка на санях?», – тоскливо, так как понимал, что предстоит искать «иголку в стоге сена», думал капитан. В разные досужие вымыслы и небылицы о покойнике, кому-то и зачем-то мстившим, он, конечно же, не верил. «Вот, додумались!», – в сердцах ругался закоренелый материалист в адрес деревенского, склонного ко всяким мистификациям, народа.
   Машина скатилась под крутой уклон и на приличной скорости въехала на мост. Расслабленный от тепла автомобильной печки, водитель не сразу заметил, как почти прямо перед ним, всего лишь в нескольких метрах, возникла упряжь: рыжий мерин и сани. А в санях мужичок. Капитан успел подумать, что если он отвернет, то слетит с моста, а это наверняка смерть. С заклинившими от экстренного торможения колесами, машина по накатанному снегу понеслась еще быстрее, как на коньках по льду. Корольков инстинктивно закрыл глаза и, отдавшись на волю случая, приготовился к удару. Мгновение, еще одно… удара не последовало. Капитан открыл глаза и… как вовремя он это сделал! Еще немного и протаранил бы ограждение и слетел вниз. Резко вывернув руль и отпустив педаль тормоза, Корольков сумел вернуть машине управление и, с бешено стучащим сердцем, остановился прямо по центру моста, лихорадочно оглядевшись: никакой упряжки нигде не было видно.
//-- * * * --//
   Спустя полчаса, отпросившись на сегодня у начальства, капитан закрылся в своем кабинете и, сев за стол, устало откинулся на спинку стула. Залпом выпив полстакана водки, Корольков даже не поморщился – алкоголя сейчас он не почувствовал. Он узнал сидевшего в санях. «Это был он… сегодняшний попутчик. Он же – Вежов!», – простонал от досады запоздавшего озарения полицейский и с усилием сжал руками виски. Боль не проходила. Казалось, что голову насквозь пронзил длинный железный штырь. «Точно, шампур… А какие у него глаза… глаза… их нет… две пустые дырки… хе-хе», – от воспоминания капитан вздрогнул плечами и начал хихикать. Приступ безудержного хохота так же скоро закончился, как и начался. «Он меня предупредил, предупре-д-и-л!», – Корольков, вытирая слезы, лихорадочно соображал, что может сделать. Постепенно мысли улеглись, упорядочились, и чем больше он думал над своим положением, тем более успокаивался. Водка играла в этом не последнюю роль. Весело вылив остатки бутылки в стакан, полицейский открыл новую.
   – Не много тебе будет, паря? – раздался чей-то негромкий голос.
   Капитан от неожиданности чуть не подпрыгнул на стуле: прямо перед ним стоял Вежов.
   «Как он сюда вошел?», – первым делом пронеслось в голове полицейского. Быстро овладев собой, Корольков открыл сейф и взял с верхней полки табельный пистолет. Затем демонстративно снял его с предохранителя и, не выпуская из руки, положил на стол перед собой:
   – Что тебе надо?! Это ты убиваешь водителей на «серпантине»?
   – Я, – спокойно ответил фермер.
   Капитан внимательно всматривался в странного посетителя: мужик как мужик… Он попробовал поймать ускользающий взгляд Вежова… но наткнулся на леденящую пустоту глазниц. Судорога отвращения, перемешанного со страхом, пробежала по всему телу, заставив его невольно отпрянуть назад. Не выдержав этого зрелища, полицейский отвел взгляд и задал давно мучивший вопрос:
   – Зачем?
   Вежов не отвечал – как будто не слышал вопроса.
   – Ах, да… чего ж я спрашиваю… зло должно быть наказано, так ведь? За дочку мстишь… Тех убил, а дальше что? Меня теперь?
   – Пойдем со мной, – наконец, словно не слышал вопросов полицейского, прервал молчание фермер.
   Королькову показалось, что он ослышался – настолько неожиданными были последние слова Вежова. Да и весь смысл их разговора явно не укладывался сейчас в хмельном сознании капитана.
   – Куда?! Мне и тут неплохо, – возразил полицейский и демонстративно отложил пистолет в сторону, взяв вместо него стакан.
   – Это пока… – Вежов был по-прежнему немногословен. – Я раньше думал, когда говорили «душа разрывается», что это такая поговорка. Ан, нет, паря, это буквально надо понимать. Разорвут скоро на части душонку твою, уже слабенькую, никчемную теперь…
   – Кто… р-р-р-азорвет? – от мгновенного испуга капитан вспотел и начал заикаться.
   – Вестимо кто: черти, демоны… нечисть всякая. Но душа твоя не погибнет, ибо бессмертная, а будет вечные страдания сносить, потому что не сможет воссоединиться и вернуться в свое ристалище. И никогда эта мука не прекратится, слышишь, никогда!
   Капитан был ошеломлен и пытался осмыслить услышанное.
   «Да, это уже началось… Только водка и спасает», – Корольков тяжело вздохнул и, ненавидя себя, залпом опустошил полстакана.
   – Ты еще можешь спастись… пошли! – громким шепотом позвал Вежов. – Или оставайся здесь. У каждого есть выбор. Но тогда ты должен будешь полностью изменить свою жизнь. Ты к этому готов? Если так, то оставайся… Мне пора…домой.
   Корольков, едва успел схватить воздух рукой и крикнуть:
   – Постой! – но тщетно, фермера в комнате уже не было.
//-- * * * --//
   «Ничего нет хуже раскисшей дороги. Наверное, только гололед… хотя, грязь непролазная, тоже та еще…», – старательно объезжая глубокие лужи растаявшего снега, думал Граф. Да и машина его, красивый со стремительным силуэтом паркетник, была больше приспособлена для хорошего асфальта мегаполиса, но никак не для этой провинциальной дороги. Граф любил все красивое и изящное, отсюда и кличка. Ремесло свое он тоже любил, правда, за редким исключением подобных командировок по диким и глухим весям необъятной страны. Что может быть красивого в этих первобытных, убогих, лишенных цивилизации и маломальского комфорта местах? Если бы не этот ментяра, за каким-то лешим запалившим себя в своем же кабинете, то Граф сейчас «зависал» бы в каком-нибудь модном клубе: благо в столице среднего Урала их теперь «пруд-пруди».
   Официальная версия случившегося ЧП выглядела несколько иначе: неосторожное обращение с огнем, из-за которого выгорела часть здания и погиб капитан полиции Корольков Сергей Ефремович. Эпицентром и источником пожара, как впоследствии установила экспертиза, оказался его служебный кабинет. Принеся соболезнования родным погибшего, дело сразу после этого по-тихому закрыли: не нашли состава преступления. Да и откуда же ему, преступлению-то быть, когда следователи быстро установили истинную причину пожара: хозяин сам поджег свой кабинет. И почему-то не поспешил спасаться и звать на помощь, а предпочел задохнуться угарными газами. Сослуживцы сразу вспомнили о постоянных депрессиях капитана, найденных на месте пожара осколках бутылок из-под водки… и сделали для себя кое-какие выводы. Начальство, видимо, пришло к тем же выводам, поэтому едва начав расследование, его тут же закрыли.
   В наркокартеле приняли дополнительные меры предосторожности и стали выжидать. Однако, убедившись, что загадочная смерть Королькова никакого вреда организации не принесла, на Север со специальной миссией был послан Граф. Задача его состояла в том, чтобы найти замену выбывшему из цепочки капитану: завербовать подходящий полицейский чин. То, что ему это удастся, посланник не сомневался: также как и в красивых вещах, он отлично разбирался в красивых женщинах. И если не получится просто купить полицейского, то тогда его придется скомпрометировать.
   Размышляя о том, каким способом лучше завербовать нового рекрута, Граф, небрежно удерживая послушный руль паркетника, на большой скорости несся к видневшемуся издалека крутому повороту. С трудом удержав рыскающую в раскисших колеях машину, водитель только прошел поворот, как пришлось снова тормозить и перекладывать руль в противоположную сторону – дорога делала новый крутой изгиб.
   «Серпантин… какой урод додумался так строить эту дорогу?! Ну почему нельзя как в Штатах, прямую, как стрела – через все эти топи-болота было проложить? – негодовал Граф, закладывая рулем следующую траекторию, – так, еще и спуск! Ого, эх-эх, подъемчик! Так его…», – водитель невольно для себя втянулся в соревнование с дорогой: кто-кого? Он даже почувствовал азарт спортсмена, радость победителя, когда на скорости выскочил на короткий и относительно прямой участок дороги и тут же… налетел на невесть откуда взявшегося здесь полицейского с полосатым жезлом в руке. От резкого рывка рулем в сторону машину развернуло поперек дороги и, протащив юзом пару метров, перевернуло. Совершив не меньше десятка кульбитов, автомобиль, наконец, остановился.
   К покореженной груде металла неспешной походкой подошел капитан полиции и, заглянув через зияющую пустоту лобового стекла в салон паркетника, удовлетворенно хмыкнул. Затем, так же не торопясь, повернулся к машине спиной и прямо по лужам зашагал куда-то вдаль, скоро растворившись в синеве оттаивавшего от морозов хвойного леса, сырого снега и подрагивающего в восходящих потоках прогретого весенним солнцем воздуха.
   20.10.2013 г.

Пятно на стене

//-- * * * --//
   Джессика открыла глаза. Она лежала на спине и смотрела на потолок. Тревожно билось сердце. Молодая женщина не могла понять причины сильного беспокойства, охватившего ее, а, самое главное: почему она проснулась посреди ночи? Сердце лихорадочно колотилось, тело бил озноб. «Что происходит?!», – не понимала Джессика. Постепенно глаза привыкли к мраку, и кромешная темнота отступила.
   Что-то было не так. Она всем телом чувствовала чье-то присутствие. Но где ОНО?! Ей казалось, что кто-то, не спеша, с ледяным любопытством патологоанатома рассматривает ее тело. Взгляд скользнул с потолка на стену, еще ниже и… натолкнулся на какое-то… затемнение на светлых обоях. Внимательнее приглядевшись, Джессика с трудом смогла различить овальной формы, расплывчатое темное пятно. Больше ей, даже привыкнув к темноте, рассмотреть не удалось.
   «Что это может быть?», – силилась вспомнить девушка, однако на ум ничего не приходило. Ну не было на этой стене ничего подобного! В своей небольшой квартире на одиннадцатом этаже кондоминиума они жили вдвоем с мамой, уже пожилой женщиной. Домашних животных не держали, маленьких детей не имели и содержали свое жилище в опрятности. Тем более что еще вчера это была обычная стена: светлые обои с мелким голубоватым рисунком и все. Просто, чисто, лаконично: так, как любила она.
   Из единственного, ничем не зашторенного окна, пробивался слабый свет уличных фонарей. Изредка стену и потолок комнаты по диагонали пересекали лучи фар, проезжавших рядом автомобилей. В такие минуты в комнате становилось как-то уютнее и безопаснее. Джессика ощущала, что она не одна, что рядом есть люди, движутся машины, город не спит и живет насыщенной ночной жизнью. Девушка приободрилась и стала понемногу успокаиваться, и снова взглянула в то место на стене, где недавно заметила странное затемнение. И, о, Боже! Пятно явственно проглядывало на прежнем месте и даже как будто стало насыщеннее, чернее!
   Джессика в каком-то бессознательном порыве повернула, было, голову в сторону окна, надеясь увидеть на стекле причину этой странной тени, но не смогла пошевелить мышцами шеи! Она лежала с широко открытыми глазами, бессильная, словно парализованная! Скосив влево глаза, девушка все-таки смогла осмотреть и стекло, и карниз, и даже сдвинутую на одну строну легкую тюль, но ничего, что могло дать тень такого размера и формы на стене, там не было! Молодая женщина снова запаниковала. Но на этот раз больше оттого, что испугалась своего непослушного тела. Что с ней происходит?! «А если какая-то болезнь внезапно настигла меня? Да нет, быть такого не может, еще вечером все было в порядке, – лихорадочно рассуждала она. Но что же… что?.. Неужели?!».
   Догадка настолько ошеломила и напугала ее, что девушка даже в мыслях побоялась второй раз подумать об этом! Ее странное состояние как-то было связано с темным пятном на стене. Теперь она была в этом убеждена. Но как?!
   В этот момент очередные лучи автомобильных фар осветили потолок и часть стены комнаты, и девушке удалось лучше разглядеть предмет ее беспокойства. Это было нечто! Размер пятна был не больше полуметра в длину и еще меньше в ширину. Это был вытянутый овал. Края имели неправильную форму. А еще, оно было как бы… выпуклым, объемным. Ничего подобного прежде в своей жизни Джессика не видела. И… оно… шевелилось! Да-да! Эта темная, объемная, толщиной в несколько сантиметров масса плавно колыхалась, отчего поверхность пятна не была спокойной, а как будто клубилась. И еще: оно сползло вниз по стене. Немного, но… она это заметила.
   «Уйди, сгинь!», – в отчаянии про себя несколько раз вскрикнула Джессика… но пятно никуда не исчезло. «Надо встать, включить свет и рассмотреть стену как следует», – твердо решила девушка, но сделать этого не смогла: ее ноги и руки как будто пронзили одновременно тысячи иголочек, отчего они безвольно, словно тряпичные, лежали рядом. Они ее не слушались! Это было настолько новое, парализующее страхом всю ее волю и тело ощущение, что молодая женщина тотчас прекратила свои попытки подняться с кровати и, с вырывающимся из груди сердцем, бессильно откинулась на подушку. При этом рассудок ей подсказывал, что если она очень-очень захочет, то сможет заставить свое тело повиноваться. Но страх холодной узкой змеей уже проник в ее грудь и поселился в сердце: «А вдруг я не смогу? Что тогда?».
   Спасение пришло к ней… из детства. Джессика вспомнила, что всегда, когда ей было страшно, она справлялась с этим надежным, многократно проверенным способом: закрывалась с головой одеялом, отгоняла видения и приказывала себе заснуть. И на этот раз молодая женщина поступила так же. Она даже ощутила какой-то прилив сил, позволивший ей, извиваясь телом на простыне, вползти под одеяло с головой. Ей сразу стало лучше: воздух под одеялом был согрет телом, шум с улицы не проникал сюда. Джессика выждала несколько секунд, чтобы убедиться, что ничего страшно не произошло. Да, все как всегда. Под одеялом было тихо, уютно и… безопасно! Старый метод надежно сработал и в этот раз.
   «Утром проснусь, и никакого пятна на стене не будет. Это какая-то игра света, не более того», – с трудом успокоила себя Джессика и постепенно погрузилась в тревожный сон.
   А в это время в их квартире не спал еще один человек – ее мать, мадам Софья. Женщина, еще с вечера устроившись за столом на маленькой кухоньке, в неярком свете настенного светильника уже несколько часов рассматривала до боли знакомую фотографию, вспоминая и заново переживая счастливые дни своей жизни. На ней была изображена пара: улыбающаяся дама в легком летнем платье и мужчина, в расстегнутой на несколько пуговиц сверху рубахе и пляжной, кремового цвета, шляпе, молодецки сдвинутой на затылок. Пара была запечатлена на фоне роскошных кустов роз, в Карловых Варах, ровно двадцать лет назад. Да, да, именно сегодня Софья познакомилась с будущим отцом Джессики – ярким, темпераментным болгарином Радиком. Это был типичный курортный роман: стремительный, головокружительный и очень красивый! Результатом той мимолетной запоздалой встречи стала Джессика – плод и олицетворение их любви. Любил ли он ее?! Тогда она с уверенностью могла сказать: «Да!». А сейчас? Она же любила его всегда. Все эти двадцать лет мадам Софья ждала, что раздастся звонок в дверь, и на пороге она увидит своего Радика, со слегка виноватой улыбкой и лучащимися любовью глазами. Как же она ждала его! Но с каждым днем надежда становилась все слабее. Вместе со слезами во время многих бессонных ночей из нее истекала любовь. Несчастная женщина пыталась заставить себя забыть своего возлюбленного, но все тщетно! Забота о дочери, работа, друзья помогали отогнать наваждение, но только днем, а ночью воспоминания охватывали ее с новой силой. Картины, с каждым днем отдаляющегося прошлого, с такой реалистичностью представали перед ее внутренним взором, что мадам Софья боялась сойти с ума. Она одновременно ждала и страшилась этих бессонных ночей.
   Сейчас пальцы женщины ласково гладили милые черты лица Радика на фотографии. Мать Джессики, скорее по привычке, снова попыталась заплакать, но… глаза остались сухими! С удивлением она отметила, как где-то внутри нее зарождается новое чувство, и оно никак не было связано с прежними переживаниями! Указательный палец еще скользнул по глянцу фотографии, но уже… механически. Женщина с удивлением, словно впервые увидев, рассматривала холодное, чужое лицо самодовольного мужчины, того, кто, будучи женатым, обманул ее чувства и продолжал надеждой терзать ее сердце уже два десятка лет! Он всегда, с самой первой их встречи знал, что никогда они не будут вместе! Ради чего она напрасным ожиданием отравила столько лет своей жизни?! Украла их у себя, дочери, родных и близких?! Она ведь могла еще быть счастливой! Как же слепа она была! Какая чудовищная ошибка! Ну ладно, она… дура старая, а он-то не мог пройти мимо очередной юбки? А потом, не давая затухнуть на расстоянии тлеющему угольку страсти, о чем думал? Может, о «запасном аэродроме» для себя? Удобно всегда иметь в запасе дурочку, а лучше двух-трех, готовых в любой момент принять тебя в распростертые объятия…
   Новое чувство было очень сильным. Настолько, что на минуту она даже как будто ослепла: черная пелена злобы накрыла ее глаза и всепожирающей чернотой наполнила сердце. Любовь погибла, уступив место ненависти. Ножницы в руках мадам Софьи безжалостно кромсали фотографию со счастливой парой в Карловых Варах.
//-- * * * --//
   Утром мама Джессики, несколько раз стукнув костяшками о косяк дверного проема, мягко опустила ручку замка вниз и толкнула дверь в комнату дочери: «Дорогая, доброе утро! Что-то ты не встаешь?! Джессика, тебе уже пора на работу, не опоздаешь?».
   Однако дочь не отвечала. Она лежала на кровати, укрывшись одеялом с головой, и судя по всему, безмятежно спала. «Странно, – подумала мать, – всегда сама встает. Надо разбудить, опять допоздна, наверное, читала…».
   – Джессика, доча, вставай, дорогая! – мадам Софья потянула за край одеяла и откинула его, успев заметить на нем, в районе груди, какое-то серое пятно: «Хм… надо пододеяльник сегодня сменить…».
   Дочь лежала щекой на подушке с плотно закрытыми глазами. «Какая-то бледная», – пронеслось в голове у матери. Она тронула девушку рукой за плечо, намереваясь ее слегка потрясти и разбудить, как мгновенно отдернула свою руку от… уже холодного, окоченевшего тела.
   Спустя четверть часа прибыла полиция и судебно-медицинский эксперт. Еще спустя двадцать минут, закончив осмотр тела, мистер Сьют, приобняв за плечи безутешную от горя мать, развел руками и виновато склонил голову:
   – Я не знаю, что вам сказать, мадам Софья. В моей тридцатилетней практике такого случая еще не было. Я не обнаружил у вашей дочери признаков насильственной смерти. Из нее… просто… как будто… выпили… жизнь.
   17.11.2013 г.

Там, где нет соблазнов

//-- * * * --//
   О том, что коммандер Блэк катался за своим «Cochrane» [3 - Эскадренный миноносец IV флота ВМС США (прим. авт.).] на водных лыжах, моряки знали не только на Атлантике, но и далеко за ее пределами. Знали и одобряли: молодецкая удаль в воинском сообществе поощрялась во все времена в армиях и флотах ведущих мировых держав. Лавры рубахи-парня и спортсмена, которые заслуженно снискал Блэк, многим военно-морским офицерам флота США не давали покоя, в том числе и Чарльзу Стэптону, капитану миноносца «Manson», несшего службу в составе V флота в теплых водах Аравийского моря.
   Нельзя сказать, что он со своим экипажем страдал от безделья, что могло бы послужить толчком в поисках приключений, нет, напротив, работы было невпроворот. Северо-западная часть Индийского океана несколько лет назад получила мировую известность благодаря зловещему Аденскому заливу, бездонные воды которого сейчас бороздил быстроходный миноносец. Кроме корабля Стэптона в этой части Мирового океана находились сотни военных судов двадцати семи государств мира и еще больше – торговых. Количество последних было настолько велико, что военные, при всем своем желании, не могли эскортировать каждого из них. Необходимость обеспечивать безопасное сопровождение гражданских кораблей тоже возникла не так давно, и была связана с резкой активизацией деятельности сомалийских пиратов.
   Правда, ходили упорные слухи, что пираты – лишь ширма, позволяющая основным мировым игрокам присутствовать возле появившейся здесь в начале двухтысячных загадочной аномальной зоны. Кто-то называл ее магнитной воронкой, другие считали, что на дно океана упал НЛО, а третьи и вовсе верили, что под морской толщей скрываются Звездные врата – портал в другие пространства, галактики и измерения.
   Чарльзу в этом году только исполнилось тридцать, и он, среднего роста, мускулистый, был в отличной физической форме. Характер капитана отличался спокойствием и рассудительностью, что особенно ценилось в среде военных моряков: не истеричка же на капитанском мостике будет побеждать в бою?! Однако, при всей психологической устойчивости и внешней непоколебимости, внутри Стэптона сидела какая-то чертовщинка, эдакая маленькая искорка, которая раз за разом поджигала бикфордов шнур его дремлющего темперамента и подталкивала офицера к ярким безрассудным поступкам. Нет, конечно же, не настолько, чтобы это могло вредить службе и сдвинуть его со столбовой дороги военно-морского мироздания, но как тщательно подготовленному для ответственных соревнований жеребцу, ему очень хотелось разок другой взбрыкнуть.
   Капитан взглянул на сверкающее море – стоял штиль, и мириады солнечных бликов преломлялись на гребнях бесчисленных волн, отчего вся поверхность залива представляла собой одно большее блестящее зеркало. В напряженной в последние недели службе тоже выдалась передышка: ни одно судно не маячило на горизонте. Но Стэптон знал, что это затишье будет кратковременным и следующего удобного случая придется ждать очень долго….
//-- * * * --//
   Капитан первого ранга Давыдов – командир российской многоцелевой атомной субмарины проекта «Ясень» принял доклад акустика, из которого следовало, следовало…, ерунда какая-то следовала: «… по пеленгу 312 градусов шум…, шум…, предполагаю…, шум эсминца». «Так, ну с этим понятно – эсминец чей-то «болтается», а вот с шумами «малоразмерных надводных целей» что делать? Не смог акустик их классифицировать. Предположил, что моторные лодки, катера…. Что же получается? Рядом с эсминцем кружатся моторные лодки? Чьи, а главное, зачем?», – размышлял подводник. На ум пришло только одно логическое объяснение – военный корабль атаковал катера пиратов. Не наоборот же?! В любом случае, это была любопытная ситуация и капитан субмарины принял решение усилить наблюдение:
   – Боцман всплывай, дифферент пять градусов на корму! Глубина погружения восемь метров! Поднять перископ!
   Каперанг не боялся себя обнаружить, в любом случае лодка четвертого поколения, с «глушащим» покрытием корпуса и малошумными водометными двигателями, очень быстро снова уйдет в глубину, где никакие средства обнаружения кораблей вероятного противника не смогут ее достать. При этом сама подлодка имела сверхчуткие «уши»: ультрасовременную гидроакустическую крупногабаритную антенну, занимавшую всю носовую часть атомной субмарины, и антенны поменьше, расположенные на всем протяжении корпуса. Ее оборудование позволяло обнаруживать противника гораздо раньше, оставаясь при этом «незасвеченной». Да и лишний раз продемонстрировать нашим «друзьям» свое присутствие и технологические возможности, тоже не помешает.
//-- * * * --//
   – Сэр, – у нас нет противоакульих сетей. Может не стоит? – попытался отговорить командира старпом. – Вода кишит серыми мерзавками.
   Стэптон проследил за его взглядом и увидел несколько высоких треугольных плавников держащихся поодаль за кораблем. Даже отсюда, с палубы эсминца, они вызывали безотчетный страх. Это были акулы мако, одни из самых подвижных и агрессивных.
   – Подстрахуете меня на «рибах» [4 - RHIB или RIB – 24-футовые (7,32 м) полужёсткие надувные поисково-спасательные лодки (прим. авт.).]. Одна слева – другая справа. Все что окажется в воде ближе двадцати метров – расстреливайте. И поставь стрелков на «бушмастеры» [5 - Bushmaster – 25-мм автоматические пушки, которые устанавливаются на эсминцах этого типа (прим. авт.).], на всякий случай. Спасибо Джек, что беспокоишься…, но все будет о'кау.
   Зазвучали отрывистые команды и все пришло в движение. По три матроса уселось в каждый из катеров, еще двое встали по бортам у автоматов. Пока не появился капитан, металлическая рука подъемного крана плавно сняла одну лодку с шлюп-балки и опустила на воду. Двигатель катера тут же взревел и, вспенивая едва заметные волны, широкая поисково-спасательная лодка умчалась на свою позицию в пятидесяти метрах позади миноносца.
   В этот момент появился капитан. На Стэптоне был одет укороченный гидрокостюм из неопрена, белого цвета, с черными клиновидными вставками по бокам. В руках он держал парные лыжи, перчатки и защитные очки – шлемом и спасательным жилетом Чарльз решил пренебречь. Глаза коммандера горели, он был возбужден и поскорее хотел оказаться на водной глади. Лодка плавно опустилась и, взвыв двигателем, умчалась на свое место прямо позади корабля.
   Так как Стэптон был рассудительным малым, то опасения своего старпома насчет акул разделял. И поэтому решил, что длины фала в пятнадцать метров будет более чем достаточно. Правда в таком случае возникала другая опасность – быть затянутым под мощные винты турбодизельных General Electric.
   – Главное – без резких движений, обороты двигателя – плавные, не выше средних, – отдавал он последние, прежде чем покинуть борт эсминца, указания старшему механику корабля.
   – Есть, сэр!
   Ну вот, наконец-то!!
   Чарльз, сидя на мягком носу каркасно-надувной лодки, прицепил к ботинкам лыжи, опустил на глаза очки, и крепко сжав в одной руке кольцо-поручень, махнул другой:
   – Вперед!
   На эсминце его команду приняли и корабль мягко, все более увеличивая скорость, пошел вперед. В самое первое мгновение капитан до бедер погрузился в воду, но тут же, увлекаемый силой тянущего его корабля, оказался на поверхности воды. Ощущения были невероятными! Полусогнувшись в коленях и откинув корпус назад, лыжник легко скользил по дружелюбным волнам, оставляя за собой шлейф радужных брызг. Два катера с матросами послушно следовали по двум сторонам и чуть сзади своего капитана. А за ними…. Три высоких акульих плавника, ранее медленно следовавших широким треугольником, стали быстро ускоряться и сближаться, вытягиваясь в линию, друг за другом. Маневр морских хищниц не остался незамеченным людьми: матросы в лодках неотрывно наблюдали за эволюциями перемещений мако, крепко сжимая в руках автоматы.
   Внимание всей команды сейчас было приковано к капитану и крадущимися за ним акулами, поэтому обтекаемая, не оставляющая за собой буруна, головка перископа русской подлодки, оставалась никем незамеченной. Акустик «Manson» тоже не мог обнаружить субмарину – ее движение на «самом малом» производило шум, не выше фонового.
   Скорость эсминца достигла восемнадцати узлов, еще чуть-чуть, и казалось, что лыжник взлетит над водой. Акулы держались в опасной близости, пока лишь терпеливо наблюдая за потенциальной жертвой, и не спешили атаковать.
   Воодушевленный, переполняемый эмоциями Стэптон, согнув правую руку в локте, дал команду на поворот, и эсминец, резко замедлив ход, переложил руль в нужную сторону. Фал мгновенно ослаб и безжизненно качался на волнах. Лыжник по инерции на угасающей, но все еще большой скорости, быстро приближался к корме почти остановившегося эсминца: двенадцать метров, девять, пять…. Тревога резко и сильно ударила по сознанию военного моряка: близко, слишком близко приблизился…, но Чарльз, уверенный в своей команде, тут же ее отогнал. Он ведь приказал не делать резких движений и плавно увеличивать обороты. Старший механик отлично его понял и сделает все, так как надо. Оснований для беспокойства нет.
   Едва капитан успел об этом подумать, как на капитанском мостике, боевых постах, кубриках, везде тревожным громким звоном разнеслась команда: «Боевая тревога!! Перископ… градусов… справа по борту!!» и все пришло в движение.
   Старпом скомандовал маневр уклонения, и эсминец, дав полную тягу, взревел своими мощными двигателями. Два огромных пятилопастных винта моментально вспучили поверхность воды, образовав в ней глубокую воронку, с неудержимой силой увлекающую в себя кубометры воды.
   Стэптон, находившейся всего в нескольких метрах от кормы и ожидая неспешного маневра эсминца, вдруг увидел перед собой бешено закрутившиеся лопасти… и понеся к ним вместе со вскипевшей струей воды. В последний миг он попытался оттолкнуться от упругого края воронки и избежать смертельной участи, но сила тяги была слишком велика.
   Оцепеневшие в первое мгновение матросы на спасательных лодках, наконец, пришли в себя и принялись громко кричать, размахивая руками и паля в воздух из автоматов. На эсминце сообразили, что что-то пошло не так и их капитану угрожает опасность и старший механик дал команду: «Стоп машина!»…, но…, было уже слишком поздно.
   Замедлявший свое бешеное вращение правый винт легко, словно невесомую пушинку, крутнул на изогнутых лопастях человеческое тело в белом гидрокостюме и отрывая лыжнику конечности, швырнул его на соседний, отчего туман брызг под кормой окрасился в красный цвет, и на серый металл корпуса выше ватерлинии налипла густая мясокостная масса.
   Высоко и в сторону отлетела лишь голова несчастного в перламутровых защитных очках и еще несколько крупных кусков, похожих на части ноги, к которым тут же метнулось два незаметно приблизившихся остроконечных плавника.
   Винты безжизненно остановились. Те, кто был на корме, прижались к поручням и, рискуя свалиться вниз, свесились, ошеломленно всматриваясь в окрасившуюся в бурый цвет воду. Все произошло настолько быстро, что никто еще не успел осознать случившейся трагедии. Люди оцепенели в ужасе….
   Вдруг, с шумным плеском, рядом с лодкой из воды… выскочило серо-голубое продолговатое тело морской хищницы. Сидевший на носу лодки матрос остолбенело уставился в покрытый красным крошевом металл винта и сильно выдвинулся над водой. Бедняга успел лишь повернуть голову на шум и увидеть прямо перед своим лицом широкораскрытую пасть, полную тонких, изогнутых внутрь зубов, небольшие и неживые круглые глаза акулы, как тут же почувствовал резкую боль в плече и оказался в прозрачной голубой воде.
   Его товарищ на соседнем катере закричал от неожиданности – не выдержали нервы, и, оступившись и падая на спину, дал длинную очередь из автомата по мелькнувшей четырехметровой туше. Пули достигли цели лишь отчасти, успев разворотить черепную коробку человека и впиться в конусовидную морду хищницы. Другая их часть пропорола резиновый борт надувного лодки и задела ногу второго матроса, отчего тот истошно завопил. Левая сторона катера быстро оседала в воду. Рядом носились обезумевшие от запаха и вкуса человеческой крови акулы, число которых увеличилось. Матросы на тонущей лодке отчаянно кричали – они не хотели умирать. Другой катер вплотную приблизился к ней рассчитывая принять к себе несчастных, но и сам подвергся атаке мако – сначала раздалось несколько сильных толчков снизу, а потом люди услышали… громкий шум выходящего из лодки воздуха.
   – Они разодрали дно…! – кричал мастер-старшина. Люди оказались не готовы к атаке акул. Никто не ожидал, что они начнут кусать катер.
   С эсминца полетели спасательные круги. Матросы на корабле что-то кричали, стараясь помочь своим товарищам, дела которых с каждой секундой становились все хуже и хуже.
   Вода вокруг их полузатонувших лодок уже буквально бурлила – это сильные тела акул с невероятной скоростью носились по кругу, все, более сужая его и приближаясь к центру, где находились перепуганные до смерти матросы. Люди палили из своих автоматов без разбору, но очевидно, что для трехсоткилограммовых туш, не все из пуль были смертельны.
   Вот еще один неожиданный и громкий всплеск воды, за ним – душераздирающий короткий крик и…тишина. Матросов осталось на одного меньше. Они барахтались, отчаянно цепляясь за оранжевые спасательные круги и кружась вокруг своей оси в тщетной надежде что-то разглядеть в толще воды под собой и предугадать атаку кровожадных убийц. Но даже когда им это удавалось, что они могли сделать?! Что могли противопоставить сильным, быстрым хищникам, беспрепятственно откусывающим движущиеся в воде их ноги и руки?! Еще один матрос с хрипом и бульканьем исчез в воде…. Вместе со спасательным кругом. Правда скоро круг всплыл, вызвав вопль ужаса у оставшихся в живых: в центре торчал торс матроса в потемневшей от воды и крови куртке. Его руки по-прежнему крепко сжимали бока спасательного средства. Только голова у него отсутствовала. Торс заканчивался разодранной шеей. И все…. Вдруг останки несчастного поднялись из воды – это акула носом вытолкнула его и перевернула, стараясь добраться до, того, что застряло в тесном обруче оранжевого пенопласта – короткого обрубка, так как нижняя часть тела человека отсутствовала – ее съели раньше.
   Мастер-старшина выпустил короткую очередь чуть ниже высокого плавника, оказавшегося к нему ближе других. Пули достигли цели, так как акула резко замедлила ход и плавно ушла в глубину. Моряк держал автомат высоко над головой в одной руке, другой цеплялся за спасательный круг – его товарищи из всех сил тащили собрата на борт.
   Совсем близко от себя он увидел острую конусовидную морду хищницы. Та собиралась наброситься на него и быстро, в самый последний перед броском момент, раскрыла свою ужасную пасть. Мастер-старшина успел только одно – резко ударить прикладом винтовки акулу прямо в нос и о чудо! та резко вильнула в сторону и пронеслась мимо. Победа! Он будет жить! Моряк ликовал, его успеют вытащить! Длинная тень, что скользнула внизу – это вовсе и не тень, ему показалось, игра света….
   – Тащите скорее! – неистово кричал он.
   Но матросы на палубе и так делали что могли, отчаянно стараясь спасти жизнь своему сослуживцу. Веревка быстро и легко шла в воде, потом сильно натянулась, почему? Так, опять хорошо пошла, потом снова натянулась, вес стал тяжелым, ага, значит он уже в воздухе, так, всем дружно, ррр-р-аз! И на палубу, через поручень перевалился мастер-старшина!
   И все закричали! Только не от радости…. На руки матроса, стоявшего ближе всех, упала лишь… половина мастер-старшины…, верхняя. Тело заканчивалось ниже пупка и из него на палубу вывались сизые внутренности. Кого-то тут же стошнило. Несчастный моряк еще был жив. Его тело трясло – мышцы рефлекторно сокращались от боевого шока, лицо стремительно белело – кровь толчками вытекла из его разорванного туловища. Бедняга силился что-то сказать, но ему это не удалось. Он захлебнулся темной кровью, которая тут же стекла на подбородок из уголков губ и затих.
   – Т-во-ю-ю-ю м-а-а-т-ь!!! – взревел темнокожий детина с погоном рядового и, подскочив к свободному «бушмастеру» развернул дуло вниз, туда, где вода кишела от уже дерущихся между собой за куски человечины обезумивших акул.
   Раздался глухой размеренной стук автоматической пушки и двадцатипятимиллиметровые снаряды подняли сотни высоких фонтанчиков на небольшом пятачке водной поверхности перемешивая в кашу все, во что попадали: серые акульи туши, обезображенные окровавленные человеческие останки, черные куски резинового корпуса лодок, ярко-оранжевые круги и спасательные жилеты.
   На палубе воцарился невообразимые шум: гулкий треск очередей мощного автомата, горестные вопли моряков, топот ног; который внезапно стих, когда до слуха людей с капитанского мостика донесся слабый сухой звук одиночного пистолетного выстрела.
//-- * * * --//
   – Даже врагу такую смерть не пожелаешь, – горько констатировал капитан Давыдов, наблюдавший за трагической развязкой этой бездумной выходки незнакомого ему командира, и, сложив ручки перископа, приказал:
   – Дифферент на нос пятнадцать градусов…. глубина погружения сто двадцать метров… курс восемьдесят градусов… скорость десять узлов.
   Скоро здесь будет тесно от кораблей, всевозможных плавсредств и морской авиации: каждый сантиметр пространства прощупают приборами гидроакустической и радиолокационной разведки.
   Русской подлодке тут делать нечего. Хорошо, что она несет свою службу на глубине. Там, где нет никаких соблазнов.
   13.02.2014 г.

Всеобъемлющая сила любви

//-- * * * --//
   Дима не спеша рассматривал лицо девушки: благо времени было хоть отбавляй, и она не замечала его пристального взгляда.
   Светлая челка выбивалась из-под трикотажной, темно-зеленого цвета шапочки. Карие, правильного разреза глаза. Чуть тоньше, чем надо, губы. Прямой, среднего размера подбородок. Нос длинноват, отчего выражение лица принимало несколько хитроватое выражение. «Лиса!», – мгновенно возник образ, наиболее подходящий к ней. В целом правильные черты вместе должны были создать лицо красотки, но на самом деле как-то не очень гармонировали между собой. Каким-то угловатым оно получилось, суховатым. Диме нравились другие: мягкие лини полноватых губ, большие, широко открытые, хлопающие длинными ресницами глаза, округлые, желательно с ямочками щечки, и чтобы маленький и чуток курносенький носик! Насколько тонка линия носа или чист изгиб бровей, ему было наплевать. Он любил округлые, жизнерадостные женские лица, от которых веяло жизнью, эмоциями, страстями!
   Лицо этой незнакомой девушки было другим. Оно было холодным и каким-то совершенно чужим, не славянским, западноевропейским.
   «Прибалтийка…», – небезосновательно предположил Дмитрий, так как девушки из этого региона Европы были здесь отнюдь не редкими гостями.
   Незнакомка по-прежнему не замечала его, и в свою очередь глазела по сторонам. Плотная, немаркого цвета спортивного кроя куртка, такие же брюки и ботинки на толстой рифленой подошве дополняли ее гардероб.
   «Интересно, какая у нее фигура? – размышлял Дмитрий. – Одежда все скрывает… Прибалтийки обычно худощавые», – строил догадки молодой человек. Ему было двадцать четыре, он был холост, физически здоров, что вместе и обуславливало его повышенный интерес к женскому полу.
//-- * * * --//
   Неожиданно незнакомка чуть повернула лицо в его сторону, и их глаза встретились. Первое, что он заметил – промелькнувший в них испуг. Молодой человек отчетливо увидел сильную панику на лице девушки, ей явно захотелось спрятаться куда-то, скрыться от его взгляда, исчезнуть для него. Потом первый испуг уступил место злости и упрямству. Дима отчетливо видел, как она плотно сжала свои тонкие губы и с вызовом взглянула ему прямо в лицо.
   «Правду говорят, что некоторым женщинам идет, когда они злятся», – машинально отметил про себя Дмитрий, искренне залюбовавшись разъяренной незнакомкой. «Так она намного интереснее выглядит. Как кошка… бешеная. Погладить бы ее…», – мечтательно подумал он и непроизвольно, одними глазами и самыми уголками рта улыбнулся. Молодой человек не ошибся: сильные эмоции по-новому преобразили лицо девушки, сделав его гораздо привлекательнее.
   «Красотка! В такую и влюбиться можно. И судя по всему – с характером! Уважаю… Да и темпераментная по ходу…», – рисовал ее психологический портрет Дима.
   Девушка явно заметила мелькнувшую улыбку и нарождающуюся симпатию к ней со стороны молодого человека. Он с интересом наблюдал, как стянутые злостью черты ее лица разглаживаются, смягчаются вместе с уходящей из нее агрессией. Теперь основной доминирующей эмоцией на лице незнакомки становилось… удивление. Да! Она была не просто удивлена, а шокирована! Это значило, что девушка была совсем не готова к такому поведению незнакомого парня. И это было для нее приятным открытием: она также, одними глазами, чуть шире, чем обычно, раскрыв их и слегка разжав губы, робко улыбнулась в ответ.
   Мягкая, но очень сильная и теплая волна прокатилась по телу молодого человека, омыв сначала лицо, потом спустившись по напряженной шее, заполнив грудь и растворившись где-то в ногах. Это было чертовски приятно! Диме на мгновение показалось, что сейчас на его спине вырастут крылья, и он взлетит, одним махом преодолев разделяющее их пространство.
   «Уф! Успокойся… ты же не пацан четырнадцатилетний», – Дмитрий жестко взял себя в руки. Ему это удалось, но ненадолго: девушка как сильнейший магнит притягивала все его внимание, и он снова принялся разглядывать ее, теперь казавшееся уже таким родным, лицо.
   Где-то, какой-то частью рассудка он понимал, что внезапно охватившая его влюбленность к совершенно незнакомой девушке объясняется очень просто – физиологией. Просто пришло для него время, когда надо обзаводиться семьей, заводить детей, строить дом. «Женится тебе, парень, надо», – вспомнил Дмитрий расхожую фразу и неожиданно удивился: «А почему бы и нет?», – а потом принялся рассуждать дальше. «Мы с ней коллеги, значит, похожи по характеру, значит, нам легко будет понимать друг друга. А взаимопонимание – это семьдесят процентов успеха, – Дмитрий во всем любил точность (профессия обязывала), поэтому все измерял, – а остальное, любовь там и так далее, приложится».
   Девушка, в свою очередь, тоже продолжала разглядывать понравившегося ей парня, чье волевое, грубоватое, открытое лицо вызывало доверие и ощущение надежности. Странная ситуация, но кто знает: может, для нее тоже время пришло? Дмитрий видел ее дружелюбный заинтересованный взгляд и гадал: как ее зовут? «Хоть бы Наталья», – попросил неизвестно у кого парень. Ему всегда нравилось это имя, и он хотел, чтобы его девушку звали именно так. «Мою девушку? – усмехнулся молодой человек, – однако ж…». Дав этой мысли оформиться и начать жить самостоятельной жизнью, Дмитрий снова взглянул на незнакомку. Но на этот раз уже по-новому: не как на чужого человека, а как на свою девушку. А что? Разве не мог двадцатичетырехлетний парень об этом помечтать? Гипотетически она могла быть его девушкой. Своим логическим умом он прекрасно это понимал. А где грань этого возможного? Когда наступает тот момент, когда она стирается, делая невозможное возможным?
   Парень со смаком проговорил про себя: «Моя девушка… моя… Наталья. Моя Наталья!» и ощутил незнакомый для себя ранее прилив теплоты в груди. «Ну, а что? Ничего невозможного не бывает! Разузнаю через своих, кто она, откуда, найду, обязательно! – твердо решил Дмитрий. – Кто знает, может, этот моя судьба?».
//-- * * * --//
   Так молодые люди продолжали переглядываться на расстоянии, каждый думая о своем и строя планы на будущее. Дмитрий любовался девушкой, наблюдая, как она смешно сощурилась, когда ей в глаза попал прямой луч солнца. В этот момент неожиданно в поле зрения возник кто-то еще. «Откуда он взялся. Как я его не заметил?», – опешил от своей невнимательности Дмитрий и переключился на новый объект. Им оказался мужчина, одетый в военный камуфляжный костюм какие многие молодые люди предпочитают из-за практичности и подчеркивающей мужественность владельца крой. «Черные глаза, нос с горбинкой, щеки и подбородок курчавятся густой бородкой… – шептали губы Дмитрия, – что ему тут надо?».
   Незнакомка, Дмитрий отчетливо это видел, была рада новоприбывшему и не рада одновременно. Когда она повернула к мужчине лицо, то оно озарилось радостью, мгновенно сменившейся беспокойством: девушка пыталась что-то объяснить незнакомцу. Он, и это тоже было Дмитрию понятно, не понял ее, расположился рядом и по привычке… по привычке приобнял девушку за талию! Молодой человек видел, как поросшая густыми черными волосами кисть руки незнакомца в камуфляже по-хозяйски легла на спину… его, да, он уже свыкся с этой мыслью, на спину и талию его Натальи!
   Тягучая и черная как деготь волна какого-то нового, никогда прежде ранее не испытываемого им чувства, поднялась в груди и накрыла с головой, заставив вспыхнуть щеки и забиться в ушах громким стуком пульса. Это была… ревность! «Она такая же, как и все! – билась чугунными ударами мысль в голове, – чем он лучше меня?! Зачем ты позволяешь ему лапать себя?! Вам всем только бабло и нужно». Дмитрию показалось, что рухнул красивый, чистый, наполненный радостью и любовью мир. Его мир.
   «Размечтался… «моя Наталья»…Идиот! Да она сука из «белых колготок [6 - «Белые колготки» – отряд добровольцев (наемников) женщин-снайперов, вербовавшихся преимущественно в странах Балтии из числа бывших спортсменок, в основном биатлонисток. Отличались особой жестокостью при борьбе с солдатами и сотрудниками федеральных сил: безжалостно убивали и калечили, отстреливали гениталии. Получил широкую известность благодаря многочисленным свидетельствам очевидцев и участников боевых действий на Северном Кавказе, в Закавказье, в Приднестровье. Документальных подтверждений существования отряда нет (прим. автора).]». Надо было ее давно уже валить…», – костеря себя на чем свет стоит и, пытаясь выровнять дыхание, молодой человек плотнее прижал резиновый окуляр прицела снайперской винтовки к глазнице и поймал лежащую между двух крупных камней фигурку девушки в дальномерную шкалу. «Сирень, я четырнадцатый. Наблюдаю: два снайпера чехов [7 - Чех – общепринятое среди служащих силовых ведомств обозначение боевика, члена незаконных бандформирований на Северном Кавказе, слэнг (прим. автора).], ниже меня по склону двести метров в направлении на тринадцать часов. Ориентир – два крупных камня. Одного зачеркну. Второй – за вами. Как понял?», – стараясь не двигаться, негромкой скороговоркой в радиостанцию, закрепленную слева на груди, Дмитрий передал сообщение старшему командованию.
   Затем, убедившись, что его поняли, подвел основной треугольник прицельной сетки к складке над переносицей, ставшей снова чужой незнакомки. Она не просто перестала быть симпатичной, милой девушкой со светлой челкой, «его Натальей», она стала смертельно опасным врагом, а врагов Дмитрий за месяцы первой чеченской научился безжалостно уничтожать. «Двадцать два, двадцать три, двадцать четыре», – задерживая дыхание, медленно про себя считал молодой человек и, наконец, плавно, словно погладил, нажал спусковой крючок.
   Он видел, как за мгновение до этого, незнакомка, в точно такой же прицел внимательно следившая за ним, заметив что-то неладное в его поведении, напряглась, словно окаменела. Потом… догадалась о том, что произойдет в следующую секунду и выкрикнула в его адрес проклятье, или это была мольба о прощении, а может быть, она что-то указала напарнику – неизвестно, но в тот же миг на ее лбу появилась маленькая, издалека казавшаяся черной точка – аккуратная, с ровными краями, дырочка от его пули. Девушка, так и не успев закончить, с открытым ртом отвалилась набок, глухо стукнувшись виском о камни.
   «Ну, вот и все, – прошептали губы Дмитрия и послали воздушный поцелуй несостоявшейся невесте. – Теперь уходим». Надо было быстро менять позицию – оставался еще один вражеский снайпер. Дмитрий пригнул голову и стал, вжимаясь всем телом в каменистый грунт, отползать назад. Двадцать, сантиметров, полметра, еще чуть-чуть и большая спасительная воронка. Молодой человек уже радостно почувствовал, что пальцы ног потеряли опору, опускаясь в спасительную глубину, как ощутил сильный толчок в ключицу и безжизненно ткнулся лбом в землю – пуля второго снайпера настигла его.
   Командир мотострелкового батальона федеральных сил, напряженно следивший за дуэлью снайперов, увидев развязку, в сердцах швырнул бинокль на землю. «Жаль, если парня потеряем, хороший офицер… Второго, сука, не упустить бы! – и гаркнул в рацию: – Смирнов, по заданной цели, два залпа! Огонь!».
   Прошло меньше минуты и шесть восьмидесятидвухмиллиметровых снарядов минометной батареи с громким, жутким воем упали на небольшой клочок земли, в аккурат вокруг двух крупных камней. Когда осела пыль, трупа девушки уже не было: разорванный взрывами в клочья, он смешался останками с серыми камнями, корнями вырванного из земли кустарника, пожухлой травой и еще каким-то мусором.
   Вслед за первым последовал второй залп, перемолотивший плоть ее, не успевшего спрятаться напарника.
//-- * * * --//
   Дмитрий медленно поднимался над землей, с любопытством рассматривая темную от цвета военной формы, грузную массу своего согнувшегося ничком тела. Заметил полдюжины вращающихся вокруг оси мин, роем по нисходящей дуге пролетевших над ним. Растерянно озираясь, услышал за спиной удивленный возглас и, обернувшись, увидел… ее – свою несостоявшуюся невесту. Она парила в воздухе над тем местом, где пуля прервала ее жизненный путь. Незнакомка, выпрямившись во весь рост, улыбалась и манила рукой.
   «Действительно, худощавая», – наконец смог разглядеть ее фигуру Дмитрий. Молодой человек вновь почувствовал, как его влечет к этой девушке: неужели, он, теперь уже не через окуляр четырехкратной оптики, сможет любоваться ее лицом, слушать ее голос?! Они, не разделенные войной, смогут разговаривать, смеяться, гулять, взявшись за руки?! Неужели такое возможно! Дима снова не чувствовал к ней никакой ненависти или агрессии, он снова был погружен в любовь. Его давняя незнакомка, судя по распростертым в ожидании объятиям – тоже. Война, ненависть, злоба, муки, смерть, грязь, кровь – все это было теперь в прошлом, а впереди его ждала большая и чистая, всепоглощающая любовь… к вчерашнему врагу. Ну и что? Разве такое невозможно? Когда наступает тот момент, когда грань невозможного стирается, делая его возможным? Что за сила способна на это? И вдруг Дмитрий отчетливо, ослепленный яркой белой вспышкой озарения понял, что эта сила – любовь. Она сильнее зла и ненависти, сильнее даже смерти. Она есть начало и конец, она есть альфа и омега, она есть Бог.
   Это новое знание переполнило его. Он должен дать его людям. Они нуждаются в нем! Дмитрий плавно заскользил по воздуху обратно к своему телу, возле которого суетились солдаты и санинструктор с шприц-тюбиком в руке, и, остановившись у самой земли, обернулся к давней незнакомке, мысленно попрощавшись с ней: «Подожди, любимая, мы еще встретимся, обязательно!».
   25.11.2013 г.

Новогодняя примета

//-- * * * --//
   Нелюдим застонав, с трудом раскрыл глаза и помотал из стороны в сторону головой. Оглядевшись, матернулся. Во рту было сухо, голова тяжелым свинцом давила на шею. «Умыться и попить», – было отчетливым и самым сильным желанием. С трудом сев на каменной скамейке, свесил подбородок на грудь и рукой пригладил волосы. «Надо же, опять нажрался», – огорченно подумал мужчина. Вдруг с удивлением заметил, что вся внешняя сторона правой брючины покрыта какой-то белой пылью, похожей на мел. Попробовал отряхнуть ладонью – получилось. Провел пальцем по каменной плите сиденья – та же белесая пыль. «Высохшее мыло!», – наконец догадался Нелюдим, чем испачкал брюки. Ну, а как если спать в бане на лавке, на которой люди моются?
   Моечное отделение тускло освещалось несколькими лампочками в стеклянных защитных плафонах, отбрасывавших вокруг желтый свет. Освещение для такого большого помещения было явно недостаточным: перегородки душевых, пирамиды тазиков, водопроводные трубы, вентили никелированных кранов отбрасывали длинные густые тени, а пол из коричневой метлахской плитки казался темнее, чем был на самом деле. Откуда-то из глубины плохо освещенного помещения раздавался ритмичный гулкий звук, болезненно отдававшийся в голове и во всем теле: «Надо пойти и закрыть кран… вода капает, но сначала умыться и попить…». Раздавались еще какие-то шуршащие, шаркающие звуки, но похмельное сознание человека просто отмахнулось от них.
   Кряхтя, Нелюдим поднялся с сиденья и недолго подумав, направился в сторону парилки. Войдя внутрь, мужчина, наполнив ковш холодной водой из-под крана, сделал несколько больших жадных глотков, а остальное вылил на голову. Затем умылся и, проведя рукой по лицу, капая водой на рубашку и брюки, пошел обратно. Выйдя из парилки, на минуту задержался у овального зеркала, висевшего на стене: «Ну и видок! А что с глазами? Такие красные! Давление… сосуды полопались».
   Худой, невысокий, одно плечо выше другого, с большой головой, Калимов Никодим Дмитриевич или по-простому Нелюдим, из-за своей ущербной, малопривлекательной внешности всегда тяготился общением с другими, отчего многие называли его за спиной: Нелюдим Дмитриевич. Жизнь вел одинокую, а после того как за мародерство на пожаре его выперли из пожарных инспекторов, то и совсем замкнутую. К тому же, стал крепко попивать и, поменяв за три года два десятка мест работы, с трудом, наконец, зацепился за должность банщика мужского отделения городской бани. Вот здесь-то и застал его веселый и семейный праздник – Новый год. Но так как семьи у мужика никогда не было, то праздновал на работе, то есть в бане, с такими же бедолагами как и он: банщицей женского отделения Зосей, кочегаром Владимиром и сторожем Петей.
   Праздник удался на славу, и, судя по тишине, царившей в этой части здания, его коллеги и вчерашние собутыльники еще не пришли в себя и спали тяжелым хмельным сном. Настал первый день нового года, и Калимов решил всех разбудить: дабы отпраздновать это событие, если, конечно, осталось чем, да и похмелье полечить.
   Шаркающей походкой Никодим Дмитриевич прошел по серому, в заплатах, линолеуму коридорчика и толкнул дверь в раздевалку. В этот момент за его спиной – в моечном отделении раздался грохот, отчего мужчина чуть не подпрыгнул на месте. Заглянув через полуоткрытую дверь в полумрак моечного отделения, Нелюдиму отчего-то расхотелось идти туда. «Тазики упали…», – успокоил он себя объяснением внезапного шума и зашел в раздевалку.
//-- * * * --//
   Дальний угол моечного зала был наиболее удален от светильников, преимущественно располагавшихся на потолке ближе к центру, поэтому находился все время как в сумерках. В этом месте были устроены три кабинки душевых. Точнее, это просто были кирпичные перегородки до потолка, обложенные голубой кафельной плиткой, из стены в каждой из которых торчал рассеиватель душа, кран и рукоятки смесителя. Крайняя из них, примыкавшая к стене, была самой темной и сырой. Внизу, у пола виднелась шероховатость отслоившейся краски и серо-зелено-белые признаки плесени. Сейчас плесень выглядела совсем уж вызывающе: она как спелый фрукт налилась сочностью красок и тела, став ощутимо выпуклой и сильно раздавшись в размерах. Из отверстия для слива воды в полу, прикрытой металлической решеткой, вылетел сначала один комар, за ним поменьше – мошка, потом снова комары, и скоро над этим местом роился уже серый клубок насекомых. Внезапно часть роя отделилась и стала быстро уплотняться, превращаясь в нечто другое. Скоро оно сформировалось в хорошо различимую фигуру, упавшую на плитку пола и быстро вскочившую на короткие кривоватые ножки. Незнакомец был небольшого, менее метра, роста, все тело которого покрывала густая короткая черная шерсть. Существо имело хвост такой же длины, что и тело, на конце украшенный пушистой кисточкой. Руки и ноги его были соразмерны длине тела, также покрыты шерстью и вместо ступней заканчивались маленькими, раздвоенными светло-коричневого цвета копытцами. Мордочка имела вид смуглого человеческого лица за исключением совершенно круглых, с черными бегающими зрачками глаз и плоского поросячьего пятака. Голову существа украшали рожки длиной по два пальца каждый.
   Существо негромко злобно хрюкнуло и длинными скачками исчезло в глубине помещения. Вслед за ним рой насекомых «вылепил» еще одного его собрата, за ним следующего…
//-- * * * --//
   Никодим Дмитриевич вошел в раздевалку и поморщился от спертого воздуха, пропитанного зловониями остатков продуктов, перегара, пота и сигаретного дыма. Картину он застал ту, которую и ожидал: посреди раздевалки стоял деревянный стол, заваленный объедками, посудой, недоеденной пищей, рюмками с недопитым спиртным, окурками и мусором. Бутылки, в основном пустые, валялись на полу. Рядом со столом, на банной простыне, в заляпанном фланелевом, с фиолетовыми крупными цветами халате, на спине лежала и громко храпела Зося, тут же, но лицом вниз, в одних семейных трусах спал бывший военный летчик, а нынче кочегар Владимир. Сторож Петя – в прошлом школьный учитель физики, примостился, как был одет, на скамейке и тоже спал.
   Осторожно, стараясь ни на что не наступить, Никодим пробрался ближе к столу, нагнулся и высмотрел непочатую бутылку водки. Безжалостно скрутив крышку, присосался губами прямо к горлышку и сделал три больших глотка. «Все, хватит, а то опять «уйду»… – остановил себя мужчина, зная по опыту, насколько зыбка грань между спасительной опохмелкой и новой пьянкой.
   Закурив и выждав несколько минут, Никодим почувствовал себя гораздо лучше, отчего решил, что пора будить всех остальных. «Только как тут их добудишься?», – едва успел озабоченно подумать он, как неожиданно пришла помощь: из моечного отделения раздался сильный, более громкий, чем в первый раз, грохот.
   – Что за ек-макарек? – подал недовольный голос бывший летчик и принял сидячее положение, положив подбородок на стол.
   Банщица Зося, громко всхрапнув в последний раз, тоже проснулась и, колыхнув большим животом, перевернулась на бок, попробовав встать. С третьей попытки ей это удалось, и она, схватив со стола первый попавшийся стакан с недопитым соком, жадно осушила его. Ее маленькие, заплывшие жиром глаза, сейчас, после бессонной ночи и излишеств, превратились просто в щелочки. Возраста Зоей никто не знал: на вид ей можно было дать от тридцати пяти до пятидесяти. Виной тому – обрюзгшие от постоянных излишеств и вредных пристрастий тело и лицо: редко когда она проносила мимо своего рта рюмочку. Но пуще алкогольной зависимости она была неизлечимо больна похотью. В этом был ее злой рок, так как по причинам, описанным выше, женщина была сексуально непривлекательна и довольствовалась очень редкими, разовыми свиданиями с крепко подвыпившими мужичками, которые сама же и устраивала. Понятно, что это проблему нисколько не решало, поэтому свои сексуальные фантазии она подпитывала и утоляла здесь же, в бане, внезапно, под видом какой-то служебной надобности, регулярно наведываясь то в мужскую раздевалку, а то и в моечное отделение, бесстыдно при этом разглядывая голых мужиков.
   – Что там за шум, – повторно спросил Владимир, кивнув в сторону двери.
   – Не знаю… Заходил туда, умывался, все в порядке было, – невнятно пробормотал Нелюдим.
   – Слышь, молодой… иди, сходи, проверь… – привычно скомандовал сторожу бывший капитан военно-транспортной авиации, – а мы тут пока немного приберемся, да по рюмашке разольем.
   Петя, когда-то, по его словам, работавший учителем физики в школе, застегнул мятую рубаху, и, не заправив ее в брюки, не удосужившись найти и надеть второй носок, послушно поковылял из раздевалки.
   – Тьфу, чмо, – негромко, но отчетливо выругался ему в спину кочегар, когда за бывшим учителем закрылась дверь.
   Почему Петя ушел из школы не знал никто. Сам он, устраиваясь сторожем в баню, лишь коротко пояснил: «Надоело». Ему, конечно же, никто не поверил: разве же по доброй воле кто-то поменяет работу учителя на непрестижный труд сторожа? Была какая-то темная история в прошлом физика, но какая – пока его коллегам узнать не удалось. Чем-то гаденьким осязаемо веяло от него, но чем – непонятно. Поэтому решили держаться с ним настороже и… присматриваться.
//-- * * * --//
   Петя, еще до конца не проснувшись, позевывая, прошел по коридорчику и толкнул дверь в моечное отделение. Вошел внутрь и остановился, осматриваясь. Все было как обычно. Затем молодой человек, не спеша, обошел все помещение и вернулся к дверям. «Странно… все в порядке. Откуда грохот? – заторможено недоумевал бывший учитель. – Если только… что-то в парилке грохнулось? А что там может упасть?». Не сильно надеясь на успех, мужчина все-таки решил проверить оставшуюся комнату. «Быстро заглянуть и обратно, к столу», – наметил он план.
   Толстенная деревянная дверь в парилку для пущей надежности с обеих сторон была оббита оцинкованной, нержавеющей сталью, от чего стала еще более массивной. Не без труда потянув ее на себя за деревянную ручку, Петя, наконец, смог широко распахнуть дверь и… оцепенел на пороге. Ноги стали подкашиваться, и молодой человек попятился назад, но чьи-то руки с двух сторон сразу же подхватили его подмышки, легко оторвали от пола и, пронеся вперед по воздуху с метр, поставили перед… тем, перед… чем он и оцепенел от животного страха. Дверь за спиной плотно и беззвучно закрылась, надежно отрезав его от внешнего мира.
   В парилке было жарко, хоть парься. «Почему?», – пронеслась в голове человека нелепая из-за своей неуместности мысль. Вдохнув глубоко нагретый воздух, чтобы не потерять сознание, Петя поморщился: ощущался сильный запах сероводорода, как будто целое стадо крупнорогатого скота только что испражнилось тут. И источник этого смрада находился рядом, в каких-нибудь полутора-двух метрах от едва держащегося на слабых ногах и готового в любой момент провалиться в бессознание, молодого человека.
   Существо, из-за громады своего четырехметрового роста, едва умещалось на нижней полке. Голова, с лицом красноватого оттенка, венчалась небольшими рогами, упиравшимися в обшитый осиной потолок. Низкий лоб, круглые, красные глаза, вытянутое рыло как у кабана, большой черный провал безгубого рта с множеством острых коричневых зубов – таким предстал перепуганному до смерти человеку лик неизвестного зверя. Туловище существа было похоже на тело огромного кузнечика. По бокам туловища виднелось два больших крыла, сзади – длинный, увенчанный кисточкой хвост. Ноги заканчивались крупными, как у кабана, раздвоенными копытами, на пальцах рук виднелись загнутые внутрь желтые когти. Все существо, за исключением его лица, было покрыто черной густой шерстью.
   Петя инстинктивно отпрянул назад и повернулся, намереваясь бежать отсюда, куда глаза глядят, но натолкнулся на пару небольших, меньше метра ростом существ, отдаленно напоминавших орангутангов. Они тоже имели хвосты, рога и копыта. «Черти!», – безошибочно определил бывший учитель и от этого открытия рухнул навзничь.
   – П-р-и-в-е-д-и-т-е е-г-о в ч-у-в-с-т-в-о! – утробно прорычало существо.
   – Слушаюсь, господин барон-демон, – отчеканил один из двух чертей и плеснул из ковшика ледяной водой в лицо бывшего школьного физика.
   Петю быстро привели в сознание и снова поставили на ноги перед демоном.
   – Л-ю-б-и-ш-ь д-е-т-и-ш-е-к? – медленно, с трудом выговаривая человеческие слова, произнесло чудовище.
   – Я, не… да, то есть… не совсем… – начал лепетать Петя, не понимая, в чем подвох, и поэтому не зная, как отвечать.
   – Д-а… л-ю-б-и-ш-ь… о-с-о-б-е-н-н-о д-е-в-о-ч-е-к… да… – не то спросил, не то констатировал демон. – Я з-н-а-ю. О-н-и – н-е-ж-н-ы-е и в-к-у-с-н-о п-а-х-н-у-т…
   Петя слушал… и вспоминал. Перед его глазами пронеслась та история, из-за которой его без лишнего шума выгнали из школы. Родители девочки боялись огласки, а пуще того – травмировать ребенка, поэтому никто в милицию сообщать не стал, но с того дня за ним прочно приклеилось несмываемое клеймо: «Педофил». И каждый раз, когда пересекал в поисках работы порог очередной школы, его репутация уже обгоняла его самого, перекрывая всякую возможность трудоустроиться по профессии. Так он оказался сторожем бани.
   – Т-в-о-й п-о-р-о-к – в г-о-л-о-в-е. Н-а-м т-а-к-и-е н-у-ж-н-ы, – натужно проревело чудовище и чуть шевельнуло крыльями. Между ними на его спине, сложенная пополам, покоилась длинная костистая пика, которая теперь освободилась и, распрямившись, сбоку ударила по шее безвольно наблюдавшего за этим человека.
   Раздался глухой хруст разрываемых шейных позвонков, рвущихся мышц, лопающихся артерий, и голова бывшего школьного учителя с мягким шлепком упала лицом на деревянные доски пола. Безголовый теперь труп по-прежнему крепко держали за руки два черта. Из его разорванного горла, выталкиваемая последними толчками останавливающего сердца, прямо на копыта демона хлестала кровь.
   – О-т-д-а-й-т-е т-е-л-о… – прохрипело чудовище, и два черта мгновенно распахнули дверь парилки, выбросив в моечный зал обезглавленный труп. Тут же к нему метнулись десятки теней разного размера и с шумом, всхлипываниями и рычанием принялись рвать его на клочья.
//-- * * * --//
   – У-у-ф-ф! – крякнул кочегар, поставив на стол пустой стакан, – что-то давно нашего… Петушка нет, запропастился куда-то. Никодим, не хочешь прогуляться?
   Калимов никуда идти не хотел. Хмель с новой силой начал одолевать его, ему было хорошо, раздевалка уже казалась уютной, товарищи – хорошими, симпатичными людьми, а работа и вся его жизнь в целом – вполне приемлемой. Но как отказать Владимиру? Он тут был на правах старшего, а с такими лучше не ссориться. Неожиданно банщику на помощь пришла Зося. Она, изрядно подпив, вдруг решила, что у нее с Петей может что-то быть, тем более что обстановка располагала.
   – Пойду, поищу… Много не пейте, нам оставьте, – кокетливо запахнув на груди халат, женщина направилась на поиски бывшего учителя.
   – Давай, давай, шалава, – зло пробормотал ей вслед бывший летчик. Потом снова повернулся к Нелюдиму:
   – Горючего у нас что-то мало осталось, пойду у себя в кочегарке посмотрю.
   – Ну, а что? Не помешает! – охотно поддержал товарища банщик и, скрестив руки на груди, устроился, лежа на диване.
   Владимир встал из-за стола, пригладил ладонью ежик седых волос и круговыми движениями размял широкие плечи. Затем, пригнувшись в дверном проеме, вышел из раздевалки. Бывшего летчика природа щедро наградила физической силой: под два метра роста, широкоплечий, мускулистый, центнер веса. Владимир, работая кочегаром и перемещая тонны угля, физически только окреп. А стойко встречать превратности судьбы и не гнушаться своего положения его научила зона, куда он попал, ударом кулака убив по пьянке в ресторане какого-то гражданского гопника. Тот вел себя крайне вызывающе: задирал гостей заведения, приставал к женщинам, ну и, в конце концов, напоролся на чугунный хук капитана военно-транспортной авиации, в одиночестве коротавшего время с графинчиком водки на столе. И хотя сочувствие следствия и суда было на стороне офицера, к тому же имевшего положительные характеристики по месту службы, но фемида была обязана вынести приговор за непредумышленное убийство. Получив пять с половиной лет колонии общего режима, и, отсидев в Мордовии половину срока, Владимир вышел на свободу по условно-досрочному освобождению. Возвращаться на родину – в Краснодарский край не захотел – стыдно было перед станичниками, поэтому купил билет до Москвы и затерялся в огромном человеческом муравейнике, где, потолкавшись по овощебазам, быстро нашел теплое местечко кочегара. Работал Владимир за троих, поэтому и зарплату получал соответствующую. Его это более чем устраивало, впрочем, так же как и измученную вечной текучкой кадров администрацию бани.
   Кочегар вышел из мужского отделения в вестибюль, деливший баню на две половины: мужскую и женскую, и спустился по лестнице на первый этаж. Затем прошел по коридору до конца и свернул направо – к кочегарке. Сама баня была подключена к центральному отоплению, но вот печи в мужской и женской парилке топились по старинке: дровами либо углем, в зависимости от времени года. Топка печи находилась на первом этаже, а сама печь с каменкой и толстенным листом чугуна, на который плескали воду для получения пара, размещалась выше. Парилка была двухъярусной: нижняя часть – это печь, а в верхней располагались длинные широкие полки, на которых одновременно могло разместиться два десятка человек. Чтобы вниз, на печь, никто случайно не упал, парная по периметру была огорожена перилами с балясинами.
   Кочегар уже взялся за ручку двери, как внезапно до его слуха донеслись отчетливые звуки. Он прислушался. Так и есть: они были похожи на те, что издает металл, ударяясь обо что-то твердое, каменный уголь, например.
   – Что за ек-макарек, – удивленно вполголоса проговорил Владимир и чуть приоткрыл дверь, осторожно заглянув в образовавшуюся широкую щель. Несмазанные петли, громко скрипнув, тут же не замедлили выдать любопытствующего. Однако мужчина успел увидеть очень необычную картину: чугунная квадратная дверца топки была широко открыта, и два невысокого роста черта совковыми лопатами ритмично метали в нее черный, блестевший на гранях в отблесках оранжевого пламени уголь. Существа на звук повернули голову и, коротко переглянувшись, бросились на кочегара.
   Любой другой на его месте оказался бы парализован страхом и нереалистичностью происходящего, отчего, навряд ли сумел бы хоть как-то защищаться, тем более что на него нападали не просто хулиганы или даже закоренелые убийцы, а представители нечистой силы, что уже само по себе любого здравомыслящего человека поставило бы в тупик.
   Но не таков был бывшей капитан военно-воздушных сил и бывший зэк Владимир. Мужчина распахнул дверь и, ловко пропустив над собой выставленную вперед лопату, кинулся в ноги ближайшему из нападавших. Черт споткнулся о препятствие и, потеряв равновесие, отлетел в угол комнаты. Его напарник в это время остановился и, размахнувшись, занес для смертельного удара лопату над головой Владимира. Но человек даже не пытался увернуться, а просто, что есть силы, толкнул нападавшего в живот ногой, отчего тот пулей отлетел в другой угол.
   – Ну, что, козлы вонючие, поиграли и хватит… – многообещающе зло прорычал бывший летчик и мигом оказался на ногах рядом с печью. Черти, каждый из своего угла, с лопатами наперевес медленно двигались в его сторону. Мужчина удовлетворенно скользнул взглядом на пристенок и схватил правой рукой двухметровую, черную, прямоугольного сечения, загнутую, как хоккейная клюшка на конце кочергу. Покачав ее в руке, он стремительно бросился к ближайшему из противников и коротким ударом увесистого оружия с хрустом вонзил прямо между двух рогов тупой конец загиба кочерги. Не теряя времени на то, чтобы выдернуть застрявшее в черепе черта орудие убийства, он схватил легкое тело нечисти и швырнул прямо во второго врага. Нападавший увернулся, но потерял инициативу и был вынужден отступить. Бывший летчик воспользовался промедлением противника и одним прыжком оказался рядом, боднув того головой в подбородок. «Действительно вонючие… надо потом вымыться», – мелькнула мысль. Черт пытался подняться, выискивая пути отступления, но это его уже не могло спасти.
   Кочегар пинком ноги прямо в поросячье рыло снова опрокинул нечисть на кучу угля, а потом, схватив кусок покрупнее, стал бить им врага по голове. Он безостановочно молотил углем в одно место, методично превращая в мягкую кашу из обломков костей, мяса и кожи, то, что еще недавно было головой пришельца из преисподней. Лишь когда кусок угля от очередного удара переломился пополам, Владимир остановился.
   – Что там бабушка в детстве рассказывала… «чтобы убить черта надо снять с него шкуру живьем». С удовольствием! – тяжело дыша и разговаривая сам с собой, бывший летчик осмотрелся. – Вот, труба как раз сойдет.
   Владимир схватил зверя с размозженной головой за хвост и потащил к стене, по которой проходила труба водопровода. Не найдя ничего лучшего, мужчина привязал тело нечистого к этой трубе его же хвостом. Потом то же самое проделал и со вторым, не подававшим признаков жизни чертом. Удовлетворенно похлопал, стряхивая грязь, ладонями друг о друга, и только сейчас заметил, что кисти его рук вымазаны чем-то черным и серо-голубым. «Ну, черное – понятно, уголь, а вот это серое, что?», – пытался понять природу грязи человек, внимательно рассматривал свои ладони. Потом понюхал и перевел взгляд на висевшие на водопроводной трубе вниз головой тела: они тоже были вымазаны этой краской. «Кровь! – осенило Владимира. – Так вот какая она у нечисти…». Он всегда считал, что его уже невозможно чем-то удивить, но, как оказалось – ошибался. Сейчас бывший капитан ВВС был по-настоящему удивлен: мало кому из людей доводилось видеть кровь тех, кого называют «исчадиями ада».
   «Надо их освежевать, а то вдруг оживут», – решил Владимир и обвел глазами кочегарку: «Где-то у меня был сапожный нож…».
//-- * * * --//
   Зося вошла в моечное отделение и, чуть распахнув на груди халат, осторожно, стараясь не поскользнуться на всегда влажном полу, в поисках Пети начала осматривать помещение. Дойдя до душевых, она заглянула в первую из них и не в силах сдержаться от охватившего ее ужаса, завизжала: на нее смотрело несколько пар черных круглых глаз каких-то странных существ разного роста и размера, но очень похожих на то, как люди изображали чертей, среди которых были и крылатые твари.
   Банщица нашла в себе силы развернуться и побежать, но путь ей преградила длинная, как легковой автомобиль, черная, толстая и блестящая змея. Гадина имела три крыла: два по бокам туловища, а одно – между ними. Голова рептилии имела рубленную прямоугольную форму, была покрыта крупными чешуйками и имела огромную, напичканную острыми пиками зубов пасть. Она обвила хвостом лодыжки женщины и, легко свалив жертву на пол, потащила за собой. Зося от страха, не переставая, визжала. Так, с воплями, она оказалась на деревянном полу парилки перед еще более страшным чудищем. К несчастью, сознание не покидало бедную женщину.
   Рядом с демоном на полке сидел черт, одетый в коричневый кожаный фартук банщика, с войлочной буденовкой на голове. В руках на коленях он держал голову… Пети. Нижняя часть лица бывшего учителя была испачкана кровью, глаза закрыты.
   Чудовище прорычало:
   – Л-ю-б-и-ш-ь, ч-то-б-ы т-е-б-я «ж-а-р-и-л-и»? С-е-й-ч-а-с п-о-жа-р-и-м… П-о-р-о-ч-н-о-е т-е-л-о. Н-а-м т-а-к-и-е н-у-ж-н-ы.
   Внезапно голова Пети открыла глаза и заговорила, но не голосом погибшего, а каким-то другим, низким и сиплым:
   – Господин барон-демон, а как же я?
   Чудовище повернуло рогатую голову на звук и издало недовольный рык:
   – А-с-м-о-д-е-й!
   Падший ангел-истребитель разжал кольца своего могучего гибкого тела, выпустив ноги обреченной, а затем, свесившись над ее головой, разинул пасть и сомкнул зубы на шее банщицы. Еще секунда, и большой круглый комок вспух в шее змеи, медленно перемещаясь по туловищу.
   Несколько чертей тут же подхватили обезглавленное тело и, поскальзываясь копытами в луже липкой крови несчастной, потащили труп к ограждению. Потом жители преисподней, держа его за руки и за ноги, перемахнули по воздуху через перила и плавно опустили на раскаленную докрасна чугунную поверхность печи. Раздалось громкое шипение и треск – это от невыносимой температуры лопалась кожа, вытекал и тут же горел жир, запекалась и сгорала кровь. Место, где стояла печь, оказалось окутанным плотным, едким серым дымом. Постепенно отвратительный шум стих, система вентиляции вытянула дым, и взору нечистых предстала черная, обугленная, скорчившаяся из-за лопнувших мышц безголовая мумия.
//-- * * * --//
   Кочегар подправлял лезвие ножа на оселке, когда услышал какие-то отдаленные, приглушенные крики. Потом все стихло, и бывший летчик возобновил работу. Нож имел лезвие шириной два дюйма, на конце скошенное под углом сорок пять градусов, что давало сразу два острейших угла – один на кончике лезвия, другой – у рукояти. Примерившись, Владимир сделал неглубокий длинный надрез от копыта до паха вдоль правой ноги черта. Левой рукой стягивая, как чулок, волосатую кожу вниз, человек ловко кончиком ножа подрезал соединительные ткани. Работа спорилась: кожа отделялась на удивление чистой, без остатков серого мяса.
   – Хх-м, – удовлетворенно хмыкнул кочегар, – не так страшен черт, как его малюют, – и рассмеялся невольному каламбуру.
   Но тут снова до его слуха донеслись приглушенные вопли откуда-то сверху, со второго этажа.
   «Моечное отделение, – определил Владимир, что за ек-макарек там происходит?». Недолго раздумывая, бывший зек обтер лезвие ножа о шкуру черта и положил его на верстаку стены. Затем, отвязав от трубы одного зверя за другим, отнес к печи и, широко распахнув топку, затолкал их, помогая себе кочергой, внутрь, в бушующее пламя: «Некогда с вами, козлами, возится…». Потом крепко в правой руке сжал верную кочергу, в левую взял острейший сапожный нож и широкими, тяжелыми шагами, словно римский легионер, размеренно побежал на второй этаж.
   Ворвавшись в моечный зал, много повидавший в своей жизни человек на мгновение остолбенел: по потолку ползали какие-то твари – что-то наподобие гигантских малярийных комаров, только с зубастыми головами. С ними соседствовали черти, такие же, как те, что он недавно убил. Были здесь и другие – крупные, раза в два выше. По полу, извиваясь, ползали громадные змеи с головами ящеров и крыльями птеродактилей на спине и боках. Также он заметил и просто больших, шестиметровых в длину зубастых ящеров. Были и какие-то уж совсем странные чудища: что-то среднее между чертом и кузнечиком с одним крылом на спине, а вторым, недоразвитым – на животе. При появлении человека, вся эта нечисть замерла, ожидая, что произойдет дальше.
   Владимир, оценив силу и количество противников, сразу понял, что живым отсюда ему не уйти, и решил подороже продать свою жизнь. «Может, хоть что-то путное напоследок сделаю», – подбодрил себя мужчина и точным ударом в голову сшиб ближайшего к нему двухметрового черта. Сразу же вся черно-серая масса пришла в движение и ринулась на человека. В первые секунды мужчину спасло лишь то, что вход в моечное отделение был продолжением узкого коридора, поэтому все разномастное скопище нечисти в лютой попытке добраться до человеческой плоти просто мешало друг другу, чем облегчало задачу Владимиру. Ему пригодились навыки, приобретенные среди обозленных на весь окружающий мир и друг на друга зеков, и сейчас, попеременно орудуя кочергой и ножом, он пока оставался целым и невредимым.
   Возле него уже образовалась куча неподвижных тел: распоротый змей, несколько крупных и мелких чертей, полубес, с вырванным с мясом из живота крылом, несколько крупных насекомых с переломанными телами, гигантский паук с щупальцами вместо лап, зубастый скорпион. На какое-то время нечисть отступила. Ряды нападающих перестраивались, решая, как добраться до ненавистного человека.
   Владимир, весь в серой крови, с разинутым от недостатка воздуха и охватившей его ярости ртом, выглядел свирепо и устрашающе. Он решил пробиваться в парилку. Там, в замкнутом пространстве, легче отбиваться. К тому же, внизу стояла раскаленная докрасна печь, на которую он рассчитывал сбрасывать тела, выведенных им из строя врагов. Смертны они или нет, насколько ощутим вред, который он наносит, человек не знал, поэтому решил действовать наверняка – предавать нечисть очищающей силе огня.
   Мужчина внезапно выбежал на середину моечного зала, размахивая во все стороны кочергой, и понесся к парилке. Исчадия ада, сначала было отшатнувшиеся от внезапно ворвавшегося в центр зала человека, накинулись на него с новой силой. Вокруг Владимира образовался целый хоровод чертей, которые догадались залезть в тазы (так смертельно опасная кочерга становилась для них безопасной) и со свистом носились по воздуху, норовя ударить человека в незащищенное место. Одному из них это удалось: на полной скорости металлический летательный аппарат с чертом внутри врезался сзади прямо в шею бывшего военного летчика. Тот от сильнейшего удара потерял не только равновесие, но и сознание и, не добежав до парилки каких-то полметра, вытянулся на полу во весь свой гренадерский рост.
   Очнулся Владимир от потока ледяной воды, ударившей его в лицо. Когда вода стекла, и ему удалось раскрыть глаза, он увидел, что стоит в парилке перед чудовищем, которого ранее не видел. Рядом с ним на полке сидел черт в наряде парильщика, а также нечто, похожее на человека. Присмотревшись, Владимир ужаснулся: голова этого существа еще недавно принадлежала сторожу Пете. Сейчас эта голова смотрела на бывшего коллегу и, шевеля губами, говорила:
   – Что смотришь? Не нравится?
   И скосила глаза вниз. Кочегар проследил и тут же содрогнулся: то, на чем покоилась Петина голова, лишь с очень большой натяжкой можно было назвать телом. Туловище, руки, ноги – на этом сходство заканчивалось, так как в остальном – это был кусок скукоженной, сильно обгорелой плоти.
   – С-м-е-л-ы-й… н-е н-у-ж-н-о, г-л-у-п-о. 3-л-о-е с-е-р-д-ц-е. Х-о-р-о-ш-о… – прорычал огромный, заросший черной шерстью, с телом кузнечика и головой черта, зверь.
   «Главарь их», – проскочила мысль, – надо вырубить этого, тогда остальные разбегутся… или я их перебью поодиночке». Мужчина не собирался сдаваться и соображал, как ему вырваться из крепко державших его за руки и за ноги чертей и полубесов.
   Однако демон успел опередить Владимира. Внезапно появившаяся длинная костистая пика из-за его спины распрямилась и мгновенно прочертила глубокий разрез от ямочки между ключицами до пупка человека, после чего сложилась пополам и исчезла между крыльями зверя. В тот же миг исчадия ада, державшие его за руки, с силой потянули в разные стороны и… разорвали тело кочегара пополам.
   Черные, сизые, красные внутренности вывалились на пол, которые тут же начал пожирать змей. Обгорелый труп банщицы с головой сторожа встал с полки и, нагнувшись над обезображенным телом мертвого человека, запустил в разодранную грудь черные, скрюченные пальцы. Спустя несколько секунд, ходячий труп с силой вырвал руку из груди Владимира, держа в ней большой кусок мяса – его сердце.
   Демон протянул лапу и переломил у основания длинную иглу хобота гигантского комара, сидевшего на стене. Затем рыком подозвал к себе безобразный труп и пригвоздил этим штырем еще кровоточащее сердце кочегара к его груди.
   – Я н-а-р-е-к-а-ю т-е-б-я М-р-а-х-а-э-л-о-м, м-л-а-д-ш-и-м ч-е-р-н-ы-м а– н-г-е-л-о-м с-м-е-р-т-и. И-д-и в г-о-р-о-д и б-е-з-ж-а-л-о-с-т-н-о у-б-и-в-а– й в-с-е-х ж-и-в-ы-х, – растяжно прорычал демон, – п-р-о-л-е-й о-з-е-р-а ч– е-л-о-в-е-ч-е-с-к-о-й к-р-о-в-и…
   Мрахаэл издал утробный вопль и поклонился хозяину.
//-- * * * --//
   Пенсионер Вяткин, живший на четвертом этаже панельной хрущовки, вышел на балкон своей квартиры покурить. Вид из окон этой стороны дома, так же как и с его балкона, открывался на проспект, торговые центры, жилые дома и баню, стоявшую рядом с проезжей частью.
   Хмурое зимнее небо было серым, стоял легкий для начала января морозец. И, несмотря на то, что время уже приблизилось к полдню, на улицах было безлюдно – город еще спал после бессонной новогодней ночи. Пенсионер затянулся сигаретой и чуть не поперхнулся, увидев, что длинная молния вдруг разрезала под острым углом пасмурный небосвод и ударила совсем рядом с их домом – прямо в крышу общественной бани.
   – Мать, мать! – закричал Вяткин, наспех затушив сигарету и врываясь в комнату.
   – Ну что кричишь? – мягко поинтересовалась его супруга, читавшая в удобном, с высокой спинкой кресле газету.
   – Молния! Первый раз зимой видел молнию…
   – Ну, а что ты хочешь? Весь мир уже перевернулся. Все сверлим землю, добываем, качаем, вот природа и бунтует, – ворчливо отреагировала пенсионерка.
   – Так она ударила-то знаешь куда? В баню! Еще чуть-чуть – и в нас бы попала, вот! И странная она какая-то, не видел раньше таких. Она не оранжевая, а белая!
   – Ну, так что стоишь, старый?
   Пенсионер недоумевающе уставился на супругу.
   – Пожарным звони! Что тут не понять?! – пояснила она и снова взялась за газету.
   Ее совет был очень кстати, так как молния, пробив крышу бани, прошла через перекрытия и с грохотом взорвавшегося снаряда ударила в пол мужского моечного отделения. На месте ее удара мгновенно разлетелась напольная плитка, образовалось черное обугленное пятно и… большой, высотой в два метра, серебристого цвета шар. Этот странный объект был бездвижен и окутан легкой дымкой, наподобие той, которая окутывает сжиженный азот.
   Прошло несколько долгих минут, и распуганная внезапным появлением пришельца нечисть, начала потихоньку выползать из всех углов, осторожно стягиваясь к центру, там, где и находился непрошеный гость. Когда адские твари окружили его плотным кольцом, выжидая и не решаясь напасть первыми, шар неожиданно пришел в движение. С невероятной скоростью он начал метаться по помещению, как каток, прокатываясь по иным представителям нечисти, которые не успели увернуться, и, настигая тех, кто пытался избежать этой участи. После соприкосновения с шаром, слуги дьявола с шипением исчезали, оставляя после себя на полу лишь горстки светлого песка.
   Черти, хищные гигантские насекомые, ящеры и змеи, бесы и полубесы – все из них, кто еще не успел погибнуть, пытались улететь, сбежать, уползти, скрыться от вездесущего серебристого, окутанного белой дымкой шара. Некоторым из них это удалось: возле канализационного стока в крайней душевой кабине даже образовалась давка – нечисть пыталась вернуться в свое прибежище. Шар, если не успевал догнать разбегающихся одновременно в разные стороны выходцев преисподней, выстреливал из тела серебристыми брызгами своей субстанции, которые прожигали врага насквозь и, падая на пол большими тягучими каплями, немедленно возвращались обратно, тут же воссоединяясь с телом.
   – Э-т-о а-н-г-е-л… М-р-а-х-а-э-л и-д-и и у-б-е-й е-г-о! – проревел демон. Его войско стремительно таяло, но сам он не торопился вмешиваться в драку с силами света.
   Монстр вышел из парной и неуклюжими, но быстрыми шагами направился прямиком к серебристому шару. Ангел в этот момент застыл, словно в ожидании. Мрахаэл со страшной силой метнул во врага большой медный ковш. Метательный снаряд попал в цель и оставил на его поверхности отчетливую вмятину. Монстр воспользовался заминкой противника и быстро приблизился к нему вплотную. Шар никак не среагировал на происходящее, как будто находился в нокдауне. Мрахаэл вонзил в эфирное тело черные, скрюченные пальцы и погрузил в него свои ужасные руки по локоть. Затем, издав нечеловеческий вопль, оторвал ангела от пола и с силой метнул в стену. Потом, не давая опомниться, прыгнул ногами вперед и принялся топтать серебристую субстанцию.
//-- * * * --//
   А в это время в раздевалке бани, как ни в чем не бывало, спал банщик Калимов. Странный шум, периодически раздававшийся откуда-то из здания, практически не достигал его ушей, так как не мог преодолеть многочисленные перегородки, тамбуры, коридоры и двери.
   Ему снилось, что он тушит пожар. Вот он врывается в квартиру и осматривается. Открытого пламени нигде не видно, дым идет откуда-то из другой комнаты, скорее всего из кухни. Его товарищи еще внизу, в подъезде, разматывают пожарные рукава, выводят жильцов нижних квартир на улицу. Крышка секретера как магнит притягивает его взгляд. Он, словно сомнамбула, подходит к стенке и поворотом желтого ключа открывает секретер… и отходит на шаг назад. Его глазам предстает несколько аккуратных, оклеенных банковской лентой пачек купюр, деревянная инкрустированная шкатулка, какие-то документы, два мобильных телефона, еще что-то. Нелюдим видит себя как будто со стороны: вот он нерешительно, медленно протягивает руку, запихивает деньги в боковой карман куртки, затем открывает шкатулку, берет изящные женские часики в корпусе и с браслетом желтого цвета, держит в руке, а другой помогает себе. Слышит сзади удивленный возглас:
   – Ты что? Никодим?!
   И поворачивается с мобильником в руке на крик:
   – Я ничего не сделал, я спасаю вещи…
   Видит, как сослуживцы с растерянными лицами отворачиваются и выходят из квартиры, оставляя его одного.
   Этот сон Никодим знал наизусть, так как за последние три года видел его бессчетное количество раз. В этом месте сон прерывался, и человек просыпался с тяжелым ощущением случившегося с ним несчастья. Потом, долго не вставая, лежал, проклиная себя за минутную слабость, перечеркнувшую все, и мучился в бессильных попытках найти выход из жизненного тупика.
   Проснулся он и на этот раз. Проснулся и сразу сел на диване. Что-то было не так. Не было его шумных, а порой и довольно грубых, навязчивых коллег. Это было, по меньшей мере, странно и требовало немедленного прояснения.
   Калимов встал и прямиком направился в моечное – а где же им еще быть? «Парятся что ли все там?», – возмущался по дороге банщик. Но едва он переступил порог зала, как тут же обомлел, онемел и затрясся мелкой дрожью: вокруг все было усыпано мусором: известкой, штукатуркой, переломанной метлахской и кафельной плиткой. Тут и там был рассыпан светлый песок, валялись тазы, ковш, мочалки и другая утварь. Погром в зале был нешуточный! «Кто это все натворил?», – задавал себе вопрос Никодим, но не мог дать на него никакого, даже предположительного ответа.
   Так, заторможено осматривая помещение, он дошел до его дальней стены и остановился как вкопанный: какое-то страшное существо, отдаленно похожее на человека, пинало скрюченными ногами, молотило сожженными черными руками по большому, окутанному легкой дымкой большому, в человеческий рост шару.
   – Это что тут происходит?! – громко, и как ему показалось грозно, выкрикнул Калимов. – Ты кто та…
   Банщик не договорил – слова застряли в его горле, так как в этот момент незнакомец повернулся, и Нелюдим узнал в нем… Петю. Но он ли? На лице сторожа играла свирепая улыбка, глаза закатились, руки хватали воздух, а на груди, в мелких конвульсиях, пришпиленное какой-то длиной щепкой, билось… человеческое сердце.
   Мужчина оцепенело пятился назад, в то время как Мрахаэл быстрыми шагами приближался к нему и уже не обращал внимание на шар. Это и спасло человеку жизнь: из шара вылетел сгусток вещества и, пробив насквозь безобразное тело младшего ангела смерти, втянулся обратно в круглое тело. Мертвец упал сначала на колени, а потом, рассыпаясь в прах, всем телом – на пол. Еще секунда, и на этом месте осталась лишь вытянутая полоска светлого песка.
   Никодим Дмитриевич стоял, не в силах пошевелиться, и переводил взгляд то на пол, то на серебристый шар. Тот медленно подъехал к человеку и замер, как будто разглядывая его. Нелюдим готов был поклясться, что какой-то сильный интеллект, во сто крат превосходящий его собственный, сейчас взломал его черепную коробку и роется там, в его мыслях, страхах, надеждах и воспоминаниях.
   Шар, как в задумчивости, начал раскачиваться: вперед-назад, вперед-назад, потом, приняв решение, подкатился к человеку и плотно прижался к нему. По телу банщика пробежала заметная судорога, после чего он начал медленно оседать на пол. Ангел чуть откатился назад, а потом, легко перепрыгнув мертвое тело, покатился к парилке. Здесь шар на мгновение остановился, а затем прожег дверь и влетел внутрь.
   Но парная была уже… пуста. О недавнем присутствии демона в ней напоминал лишь устойчивый запах сероводорода. Ангел тоже не стал задерживаться, а, вытянувшись каплей, с громким взрывом, в виде насыщенного луча, через брешь в потолке покинул здание бани и Землю.
//-- * * * --//
   – Мать, мать, опять! – Вяткин теперь уже с незатушенной сигаретой ворвался в комнату, – беги скорее, гляди!
   – Да что опять стряслось, – поддалась уговорам пенсионерка и вслед за ним выбежала на балкон. – Что звал?
   Супруг смотрел на сумеречное небо и жалостливо оправдывался:
   – Да только, что… молния белая опять была. Там же, над нашей баней.
   – Ну, была и была… что переполошился то?
   – Так ведь она… наоборот была: снизу вверх…
   Теперь удивляться настал черед бабки:
   – Как это?
   – А вот так, сверкнуло, опять без грохота, и из крыши бани в небо молния ударила… а потом все успокоилось.
   Пожилая мудрая женщина внимательно взглянула в глаза старика и спокойно проговорила:
   – Ну, что ж… примета хорошая. Значит, новый год хороший будет. Пойдем, концерт по «первому» начинается, – и уволокла мужа за руку с балкона.
   Вяткин не сопротивлялся, но все пытался вспомнить, что за примета такая, новогодняя? И почему он о ней никогда не слыхал? Но при этом пенсионер тоже почувствовал, что все будет хорошо, хотя бы в этом, новом году.
   04.12.2013 г.

Гора мертвецов

//-- * * * --//
   Эти рукописи попали ко мне случайно. Их автор – еще ныне живущий, уже старый человек. В прошлом – инженер. Время действия – шестидесятые годы, увы, прошлого, двадцатого века. Место действия – Средний и Северный Урал. Убежден, что эта мистическая история могла произойти только там и нигде более. Древнейшая на гигантском континенте горная цепь, четко, словно по чьему-то замыслу, с севера на юг разделившая Европу и Азию, несомненно, является сакральным местом, хранящим в себе тайны аномальных зон, народную память о Хозяйке медной горы и известном пророке Заратустре. Эта история прошла бы мимо моего внимания, так как связана с нашумевшей в свое время трагедией на перевале Дятлова. О ней в последнее время с экранов телевизоров и страниц Интернета не говорил только ленивый, и мне казалось, что она себя исчерпала. Но магия неровных, местами плохо читаемых строк, написанных рукой современника, свидетеля и участника тех событий, оказалась настолько сильной, что я решил их воспроизвести, сохранив авторский стиль и подвергнув текст лишь минимальной и самой необходимой редактуре.
//-- * * * --//
   «Эта история об одной уральской трагедии – погибли девять туристов. Старшим у них был двадцатитрехлетний Игорь Дятлов. Но посвящена она не только дятловцам, но и моему старшему туристическому и заводскому товарищу Вадиму Брусницыну. Дело в том, что я чуть ли не с одиннадцати лет был в пионерских спортивно-туристических лагерях. Потом, в старшем возрасте пошли турбазы, походы. В.Брунсицын был на десять лет старше меня и слыл заядлым туристом, но мы ни разу с ним не пересекались, даже играли в волейбол друг против друга в разных командах. А когда я оказался с ним в походе, он научил меня многим туристическим хитростям. Позднее я перешел из проектного института «Уралгипротяжмаш» на работу в Уральский оптико-механический завод, где стал ответственным за все крупное литье под низким давлением в землю. Теперь я выдавал задания на проектирование кокилей конструкторскому отделу В.Брусницына. Некоторые кокиля были сложными, поэтому часто и подолгу с ним общался. Он много мне рассказывал о дятловцах, как он ходил с ними в походы, как готовились в поход на Северный Урал на гору Отыртэн, что в переводе с манси значит: «Не ходи туда». Вадим уговаривал Игоря Дятлова не брать девушек, так как январь месяц, холод и стужа, и поход большой на лыжах. В последние дни Вадима не отпустили с работы. Другие отказались или тоже не смогли участвовать в походе. Поэтому Игорь вместе с девушками набрал десять человек. Причина идти именно туда – нехоженый край, там местные жители видели не раз огненные шары. Каникулы. Другого времени просто не будет.
   Пишу по своим старым записям с дневника В.Брусницына, с записей Дятлова, с копий дел оперативника.
   С Игорем Дятловым Вадим со своей группой на Северный Урал ходил осенью. Уже тогда по ночам было холодно. Дятловцы собрались в поход на гору Отыртэн в январе 1959 года. Маршрут: на поезде до Серова, потом до Ивделя, затем в поселок Вижай. Из него на лыжах к горе Отыртэн… Эта гора находится на самой северной точке Свердловоской области, граничит с Коми-Ханты-мансийским округом. Рядом находится гора Халатчахль (в переводе – «Гора мертвецов») – самая суровая и мрачная гора Северного Урала… [8 - УПИ – Уральский Политехнический Институт (прим. автора).]

   Опытные туристы в зимнее время были на Северном Урале. Не только Вадим Брусницын, но и многие другие отговаривали дятловцев идти в этот суровый край в январе месяце. Стращали, что это еще и край заключенных, начиная с г. Серова и кончая Ивдельлагом. А в группе две девушки. Температура в этот период доходила до минус сорока по Цельсию и ниже, с северными, пронизывающими до костей холодными ветрами, особенно сильными на плоских безлесых хребтах.
   До поселка Вижай добрались благополучно, но у Юрия Юдина из-за «радикулита» стала отниматься нога. Он просто побоялся идти дальше. Это спасло ему жизнь. На ноги одевали много простых носков. Сверху одевали шерстяные носки, некоторые одевали еще портянки, чтобы не истиралась пятка шерстяного носка. Носки простые, которые были на теле, влажные от пота, снимали, либо вообще убирали, либо одевали поверх всех носков. Снегу много, поэтому лыжню прокладывает лыжник, идущий налегке. Его груз несут другие по очереди. Потом меняются. Первый берет свой груз и идет в хвосте. Снег глубокий. Идти было тяжело. Ветер не студеный, но дул сильно.

   Вот что писал Игорь Дятлов 31 января: «…Наст, голые места, ветер пронзительный и сильный. Скорость ветра подобна скорости воздуха при подъеме самолета… Спускаемся на юг, в долину Пуснии. Толщина снега 1,2–2,0 метра. Усталые и измученные разводим костер на бревнах. Дрова хилые и сырые. Их мало. Ужинаем в палатке. Мы за сотню километров от населенных пунктов…».

   На следующий день дятловцы построили лабаз, укрыли его от зверей. Оставили в нем часть пищи и вещей, чтобы идти налегке и подняться на гору Отыртэн, а потом вернуться и идти дальше на юг.
   До леса было полтора километра, но ночевать они решили прямо на склоне горы в трехстах метрах от вершины на ветру, чтобы быстрее с утра забраться на гору. Вырыли яму в глубоком снегу и около семнадцати часов вечера по всем правилам, чтобы не упала от ветра, установили палатку…
   К назначенному сроку дятловцы не вышли. Это ЧП.
   Вадим Брусницын своим туристским чутьем почувствовал трагедию и спешно стал собирать свою группу на поиски дятловцев. Это была самая молодая группа, которая вылетела первой. Но почему-то потом все начальники обращались за разъяснениями не к Вадиму, а к самому молодому из них – Борису Ефимовичу, и неопытному, которого считали руководителем группы. Я видел, когда разговаривал с Вадимом Брусницыным, как он это переживал… Ему потребовалось столько сил приложить, чтобы собрать группу, договориться о срочной их доставке вертолетом в Ивдель. А потом Ефимович в последний день присоединился, еще как турист «зеленый».
   Брошенную палатку со всем снаряжением и питанием нашли только 26 февраля, на пятый день поисков. На нее наткнулся Борис Слобцов, студент третьего курса УПИ. «Вначале мы долго не могли выйти на след дятловцев. Даже когда вышли, часто его теряли, так как он на сотни метров был запорошен снегом. Но рядом с лыжней дятловцев шла свежая лыжня, по которой прошли два лыжника. Однако, не доходя несколько километров до горы Отыртэн, лыжня исчезла. На горе лыжни не было», – вспоминает Брусницын.
   Палатка стояла на склоне горы в трехстах метрах от вершины. Палатка по центру в двух местах была порезана сверху донизу, отчего ее середина упала, и ее завалило снегом. На входе в палатку виднелись следы, как будто из нее выходил человек в одних носках, без валенок. На палатке висела на лыжине дятловская штормовка, которую Вадим сразу узнал (Игорь Дятлов всегда таскал ее в походах). Он обшарил карманы штормовки и нашел металлическую банку с билетами и деньгами. В палатке нашли теплые вещи, фотоаппарат, коробку с продуктами и полную фляжку со спиртом. Было такое впечатление вначале, что дятловцы ушли налегке и скоро вернутся. Ребята уговорили Брусницына за успех поисков хлебнуть из фляжки. Не заметили, как распили и всех разморило. Раскопали снег в середине палатки и нашли почти всю обувь и верхнюю одежду, личные вещи, дневники, еду. Они стояли и ничего не понимали. Где была разрезана палатка, четко на насте были видны следы, идущие от палатки вниз на пятьсот метров к лесу, и дальше терялись. Замело следы. Следы были маленькие, оставленные ногами в носках. Попадались и от ног в валенках, и этот контраст в размерах сразу бросался в глаза. Следы были оставлены всеми девятью дятловцами. Они бежали почти голые по склону горы в лес.
   Они же понимали, что выжить в сильный мороз с сильным ветром, без одежды и валенок невозможно! Что заставило опытных туристов ночью, по-видимому, выскочить из палатки и, сломя голову, бежать к лесу вниз по склону горы: ураган, лавина, волки, медведь? Первым нашли запорошенное снегом тело Зинаиды Колмогоровой, где-то метрах в восемьсот пятидесяти от палатки, следом за ней – Рустема Слободина, в километре от палатки. Игоря Дятлова – еще через двести метров. Юрия Дорошенко с Гришей Кривонищенко нашли у костра, у кромки леса под кедром в полутора километрах от палатки. Все они лежали на одной прямой.
   «Откапывать тела из-под снега и металлическими щупами искать дятловцев нам помогала новая команда туристов, приехавшая на помощь через неделю. Искали вплоть до четвертого марта, так как не могли понять: куда девались остальные», – рассказывал Вадим.
   А остальные пытались уйти вниз вдоль кромки леса, но ушли совсем недалеко. Что-то им помешало, хотя они одеты были лучше других. Поэтому так долго продолжались поиски. Руки и лица у всех были обожжены, кожа – красновато-бурого цвета. На Дорошенко с Кривонищенко, которые лежали у костра у кромки леса, было одето только нижнее белье. Руки и лица их были почти черными, даже кожа на спине – багряной. На одном были только тонкие носки, другой лежал без носков. Позы тел – распластанные на снегу. По ним было видно, что они умерли раньше, чем замерзли от холода. Когда человек замерзает от холода, то он скрючивается, поджимает колени к животу, пытаясь удержать тепло. Ни один дятловец не лежал в позе скрюченного эмбриона. Лежали, в основном, лицом вниз, распластав руки кверху. Те, кто недалеко ушел от костра, скончались от травм, от множества телесных повреждений. Их долго искали под толстым, до четырех метров слоем снега, когда даже щупы не доставали земли. Им удалось уйти от костра всего на семьдесят пять метров. Это трупы Дубининой, Золотарева, Тибо-Бриньоля и Колотова. На них и рядом обнаружили одежду Кривонищенко и Дорошенко: брюки, свитера. Одежда была разрезана, так как уже снималась с трупов Кривонищенко и Дорошенко. Тибо-Бриньоль и Золотарев были хорошо одетыми, Дубинина – похуже. У Слободина и Тибо-Бриньоля обнаружены черепно-мозговые травмы. У Дубининой и Золотаревой сломаны десять и семь ребер соответственно. Какая либо гематома от ударов отсутствует. Кожа совершенно чистая, без синяков и ушибов. Все лица, конечности, кости рук, ноги целы. Никаких повреждений кожи нет.
   Вадиму сразу бросилось в глаза: верхушки елок по кромке леса – без хвои, рыжие. Верхушки как рыжие палки торчат, либо черные, либо их вовсе нет, как кем-то срезанные. Все это не дальше ста метров от костра. Дальше – деревья нормальные. Уже в Свердловске, проявив пленку, заряженную в фотоаппарате, Вадим обратил внимание на последние кадры, которые были засвечены. Три кадра полностью засвечены, а на четвертом, сделанном ночью, в тридцати метрах от палатки видны два больших огненных шара, в несколько раз больше шаровых молний. На третьем засвеченном кадре в километре от места фотографирования, в углу кадра хорошо видна кромка леса. Как будто снимок сделан днем, а не ночью. А до леса – целый километр. Это же, какое мощное свечение было, что лес в километре ночью получился так же как днем!
   Такое ослепляющее свечение происходит при взрыве атомной бомбы, при старте космической ракеты, при взрыве огромного количества топлива. Когда-то я работал на Каменск-Уральском литейном заводе в цехе магниевого литья. В термическом отделении загорелась термическая шахтная печь с магниевыми отливками. Это произошло в четыре часа ночи. Сила света огня превышала силу света Солнца в четыре-пять раз. Ослепнуть можно было запросто. Сила света на фотопленке была почти такая же. Это подтверждало, что дятловцы частично потеряли зрение. Вадим говорит: «Я сразу обратил внимание на то, как они готовили костер. Ребята действовали на ощупь, хотя имелся фонарик. С кедра и свежей елки они срезали хвою и пытались ее разжечь, хотя в пяти метрах от костра стояла сухая ель и под ней – сухой валежник. Они остались нетронуты. Костер горел не больше двух часов и потух, потому что в него не подкидывали дров. Глаза у всех дятловцев напоминали выпуклые, широко открытые глаза слепцов.
   Переломать десять ребер живому человеку прикладом или ногами без повреждения кожи невозможно. Будет гематома. Кроме того, когда на человека нападают – он защищается. То есть будут синяки, но у дятловцев, начиная с лица и до пят, никаких повреждений и гематом. Медведь отпадает, так как он бы оставил на теле следы когтей и следы на снегу.
   Многие звонили и писали в наши компетентные органы, что семнадцатого февраля видели в небе огненный шар, который оставлял после себя яркий дугообразный след. Десятки свидетелей, в том числе манси Анямов, Санбиндалов и Куринов видели в день гибели туристов, как пролетел большой огненный шар. Его видели даже в г. Серове. Манси нарисовали шар, однако позднее в Свердловске рисунки были изъяты из дела.
   Следователь Каратаев Владимир Иванович, которому поручили это дело, заявил первому секретарю обкома партии: «Я вижу здесь убийство! Потому что сам откапывал из-под снега трупы ребят, раскладывал по ящикам их внутренности». Некоторые родители и друзья не узнавали своих сыновей, товарищей. У них коричневые руки и лица, радиоактивные вещества на одежде. Эксперты утверждают, что после такого сильного излучения люди могут прожить не более полутора – двух часов. Лично сам первый секретарь Свердловского обкома партии Кириленко Л.П. дал приказ отстранить от дела следователя Ивдельской прокуратуры Каратаева Владимира Ивановича.
   Каратаев говорил Брусницыну: «Давай, Вадим, подведем итог. Итак, ночью кто-то, не надевая валенок, вышел из палатки по нужде. Он взял с собой на всякий случай ледоруб и фонарик (их мы потом нашли на крыше палатки). Он что-то увидел необъяснимое и страшное, по-видимому, это был большой огненный шар. Он кричит ребятам об этом, кричит, чтобы они просыпались, так как шар летит от гребня горы в сторону палатки. Они двумя ножами враз срезают палатку сверху до низа и всей толпой, даже не успев одеться, выбегают наружу. Первыми до кромки леса добегают пятеро, а четверо, бежавшие за ними, как бы своими телами закрывали впереди бегущих».
   Была ли это взрывная волна или специально, огненным шаром направленная волна на последних бегущих, но у Люды Дубининой были справа сломаны четыре ребра, слева – шесть, с проникновением в сердце. У Золотарева были сломаны пять ребер. Как будто в них на большой скорости врезался автомобиль. У Тибо-Бриньоль – обширное кровоизлияние в правую височную мышцу, то есть вдавленный перелом костей черепа размером семь сантиметров.
   Получается, что это не взрывная волна, а узкий пучок какой-то волны, исходящей из шара. Оставшиеся в живых забежали в лес, потом вышли из него и устроили костер, чтобы согреться. Видимо, огненный шар в это время куда-то улетел за вершину. Кривонищенко и Дорошенко срезают ветки и готовят костер, но тут же рядом вдруг умирают. Остальные по очереди лезут на верхушку кедра, чтобы увидеть, куда же девался огненный шар, но его не было, а Кривонищенко и Дорошенко умерли на их глазах враз. Оставшиеся снимают с трупов теплую одежду, некоторую разрезают. Три самых сильных и выносливых: Дятлов, Слободин и Колмогорова поползли от костра в сторону палатки. По их позам видно, что они от чего-то погибли, а после замерзли, не добравшись до палатки. Остальные наблюдают за ними, влезая неоднократно на кедр. Они решили идти к ручью вдоль кромки леса, но прошли лишь семьдесят пять метров, как их нагнал огненный шар. Это было видно по выжженным кончикам елок и сосен на лесной кромке в ста метрах от костра. Это был НЛО. Дятловцы теряли сознание и умирали. Золотарев нес Тибо-Бриньоля на спине. Они так и лежали в снегу друг на друге: Золотарев внизу, Тибо-Бриньоль вверху.
   Вадим обратил внимание на следующее:
   Ближе к хребту, где стояли высокие тонкие камни, образовалась как бы площадка диаметром шесть метров. Площадка почти без снега, видна земля и небольшие булыжники, а дальше ее – снег толщиной в один метр. Как будто приземлялся вертолет и под собой весь снег выдул.
   Инструктор Коуровской турбазы имел другую фамилию, имя и отчество, и присоединился к дятловцам лишь на вокзале (его знал только Игорь Дятлов). Видимо он был из КГБ. Во время войны служил он в раз вед во исках. Золотарев никогда не расставался ни с финкой, ни с фотоаппаратом.
   Вадим забрал фотоаппарат у Люды Дубининой и у Золотарева, висевший у него на шее под четырехметровым сугробом снега. Одна пленка была отснята и лежала в кармане в штормовке Люды. Другая была в фотоаппарате, их Вадим потом проявил. А пленки в фотоаппарате Золотарева и в его карманах не оказалось, что было непонятно. Игорь Дятлов охарактеризовал Золотарева как заядлого фотографа, когда оправдывался перед Вадимом, что берет в группу незнакомого человека.
   Ведь туристы – это как семья, и чужих, особенно зимой, никуда не берут.
   После двух суток как ушла группа Дятлова из поселка Вижай, над поселком на три часа повис НЛО, напоминающий солнце. Висел неподвижно, несмотря на ветер, а потом полетел в сторону горы Отортен. Местные жители привыкли к огненным шарам, но такой большой и «умный» видели впервые.
   Экспертизу дятловской палатки делала Макушкина Генриетта Елисеевна, и под уговоры военных написала, что прорези палатки сделаны изнутри. На самом деле они были сделаны снаружи и не обычным ножом, а однозначно относящимся к холодному оружию. Такое оружие, а точнее, финка, была только у Золотарева. Значит, это он выходил ночью из палатки «по нужде», а потом увидел что-то ужасное и стал резать палатку и помогать дятловцам выбежать из нее. Что же могло так напугать матерого мужика, фронтовика-разведчика?
   Экспертизу трупов (прошел один год) проводил судмедэксперт Борис Возрожденный. Когда сняли с погибших одежду, сразу все обратили внимание, что она имеет странный светло-фиолетовый оттенок. Он сказал, что одежда чем-то обработана. Имеет радиацию около девятнадцати миллирентген в час, и это несмотря на то, что целый год трупы поливались дождем и промывались потоками воды с горы.
   Удивило то, что внутренние органы ребят были смещены, даже сердце и почки. Это ненормально, непонятно.
   В ста километрах от Ивделя располагалась засекреченная группа инженеров в количестве трехсот человек. Это они занимались разработкой нейтронной бомбы. А на момент 1959 года разрабатывали и испытывали вакуумную бомбу. Такие бомбы малой мощности запускались небольшими ракетами радиусом действия до тысячи километров, в основном до четырехсот.
   Военные на Северном Урале ворчали недовольные: «Ну, что они все лезут к нам, как будто у нас все места медом намазаны? Ну, летают эти огромные шары, ну и что?».
   После дятловцев в 1961 году на Северный Урал выехала туристическая группа из Ленинграда. Они в панике выскочили из охотничьей избушки и побежали в разные стороны. Все туристы погибли на одинаковом расстоянии от избушки, очертив своими телами ровный круг, как будто кто-то сверху накрыл их огромным стаканом…».
//-- * * * --//
   Гриф секретности на двадцать пять лет давно истек. Пора открывать папку с документами. Мне кажется, это должны сделать родственники погибших. На поиски причин гибели дятловцев два раза вылетал их друг летчик, но на третий раз с вылета не вернулся.
   28.12.2013 г.

Разговор с ангелом

//-- * * * --//
   Крепкий чернявый малыш в темно-синей фуфайке взобрался на большую кучку промерзлого, как бетон, снега. По правде говоря, эта была не просто большая куча снега, а самая настоящая, с множеством хитроумных ходов, крепость. Высотой она достигала окон второго этажа ближайшей к ней грязно-серой панельной пятиэтажки, а в длину растянулась на полдома. Девяти – десятилетние мальчишки, а кроме крепыша возле крепости крутились еще двое, за несколько часов воскресной прогулки уже успели исползать ее длинные ходы, поиграть в «царя-горы», подраться до крови и помириться. Чернявого звали Димка, росточком пониже Колька, а самого нарядного Ленька. За старшего у них, как это почти всегда бывает в мальчишеских, да и мужских компаниях, был самый сильный и смелый, и обязательно тот, кто лучше всех дерется – Дима. Сейчас он собирался спрыгнуть с крепости в мягкий пушистый сугроб и подать пример остальным. С высоты кучи мальчишка не заметил, что под тонким слоем пушистого снега скрывается зеленого цвета металлическая труба на полуметровых стойках – ограждение, протянувшееся вдоль всего дома и отделявшее газон от проезжей части.
   Оттолкнувшись правой ногой от удобного твердого выступа, Димка по длиной дуге боком упал в самую середину сугроба – точно на ограждение. Вместо мягкого приземления в снежную пушистую перину, мальчик почувствовал сильный удар в бедро. Боль была настолько острой, что он даже не ощутил морозной свежести снега, колючими снежинками брызнувшего ему в лицо, и чуть не потерял сознание. Попытавшись перевернуться и приподняться, он ойкнул от приступа острейшей боли и прекратил свои попытки. Как назло, пацанов нигде не было видно, да и как их позвать, чтобы не потерять достоинства, он еще не решил.
   – Вот ты где! – услышал он такой родной голос и задрал голову, с удивлением уставившись на отца, одетого явно не для морозной улицы: в одной майке, спортивных трико и тапочках на босую ногу.
   – Пап, что ты в одной майке? Тебе не холодно?! – оторопело спросил, кривясь от боли в ноге, мальчишка.
   – Да мать прибежала ко мне на кухню и просто вытолкала на улицу, даже надеть ничего не дала! Сказала, что ты ногу сломал. Ты можешь ею пошевелить?
   Дима был ошарашен: прошло всего-то пару минут, он еще сам толком не понимал, что с ним случилось, а мать уже все знала и послала за ним!
   Отец склонился над сыном и увидел на его глазах слезы:
   – Не могу пошевелить! Она почему-то не двигается… Очень больно и… почему-то очень щекотно!
   Мужчина осторожно взял мальчика на руки и занес в подъезд. Кости в месте перелома при малейшем движении задевали друг друга острыми, сломанными краями и причиняли невыносимую боль, поэтому, чтобы как можно меньше трясти свою ношу, приходилось отдыхать между этажами.
   Позднее, после того как врачи наложили гипс, боль стихла, а родители немного успокоились, Димка спросил:
   – Мам, а как ты узнала, что я сломал ногу?
   – Я зашивала твои носки, как вдруг слышу… сверху…
   – Откуда сверху? Ангела, что-ли? – нетерпеливо перебил сын.
   – …Ну, пусть будет ангел, но только голос этот я впервые слышала. Он был совсем мальчишеский, тонкий, молодой. А раньше другие голоса были – взрослых и даже пожилых мужчин. А этот – просто мальчишка! И знаешь, как он сказал?! Говорит: «Ты, дура, какой-то ерундой занимаешься! Вот дура! А у тебя сын ногу сломал и лежит во дворе. А она, дура, и ухом не ведет. Ну и дура!». Представляешь, этот засранец меня четыре раза «дурой» обозвал! Четыре раза! Меня в жизни никто «дурой» не называл!

   Через пятьдесят лет

   За год до смерти пожилая женщина уже больше лежала, чем ходила. Ее взрослый сын, сам уже трижды дед, наблюдая в окно возню детворы в снегу, вспомнил давнюю историю и спросил:
   – Ты простила того мальчишку-ангела, который к тебе приходил, когда я ногу сломал? Ты еще раз его слышала?
   – Вот еще! Я его до смерти не прощу! Четыре раза меня «дурой» обозвал, негодяй! Я после того случая разговаривала с взрослым ангелом, мужчиной, и все ему высказала! Возмутилась: как так можно, какого-то бескультурного сосунка допускают до общения с людьми?! И ты знаешь… он обещал мне, что это не повторится, и они учтут мою просьбу…
   – Я не понимаю, как ты с ними общаешься? – набравшись смелости, мужчина спросил то, о чем давно хотел, но не решался, боясь обидеть мать.
   Старушка улыбнулась:
   – Ну, так же как и с тобой, только мысленно. Я его слышу, как тебя сейчас. А как он слышит меня, я не знаю. Их называют ангелами-хранителями. Но кто они такие, как выглядят, где обитают – понятия не имею.
   Мужчина с недоверием выслушал мать: вдруг заговаривается? Возраст-то уже дай бог каждому, самому бы сохранить ясность ума к тому времени…
   И еще, он вспомнил, что она несколько лет назад предсказала свою смерть через три года в день его рождения – одиннадцатого августа. Сегодня как раз этот день наступил, и сын еще больше утвердился: «Заговаривается. Придумала она все, а тогда… сердце материнское подсказало».
   Сын оказался прав – ошиблась его мать, придумала все. Умерла она не одиннадцатого августа, а шестнадцатого.

   02.01.2014 г.

Соленый гранатовый сок

//-- * * * --//
   Степан услышал слабые голоса. Они доходили до его слуха словно сквозь вату или подушку: были глухими и звучали невнятно. А еще, они были совсем незнакомыми, чужими.
   – Так, кажется, пробуждается.
   – Приходит в себя… Давай, дорогой, давай, пора.
   Голоса становились все громче и четче, как будто приблизились, или убрали подушку. Молодому человеку захотелось посмотреть на источник звуков, чья настойчивость начинала раздражать. Парень напряг мышцы лица и с большим трудом, со второй попытки, смог медленно приоткрыть веки… и тут же снова их закрыть: слишком резким и сильным показался свет, ударивший прямо в глаза.
   – В-о-т, молодец! Еще разок! – чей-то голос приободрял его и требовал очередной попытки.
   Степан собрался с духом и гораздо быстрее и увереннее, чем в первый раз, разомкнул веки. Однако сейчас он был предусмотрительнее: приоткрыл один глаз, затем другой, и лишь выждав секунду-другую, полностью их распахнул. И увидел два склонившихся над ним лица: мужское и женское. На головах – медицинские шапочки, маски с завязочками на лопухообразных ушах ниже подбородков, кроваво-красные губы растянуты в широких улыбках. Какие-то странные зубы: неровные, большие, кривые и острые. Зрение еще до конца не настроилось, поэтому картинка расплывалась. «Что за уроды?!», – встревоженно забилось медленно просыпающееся от наркоза сознание.
   – Мо-ло-дец! Сколько пальцев, а? – ласково спросил «монстр», вытянув перед Степаном руку с двумя оттопыренными пальцами.
   – Четыре, – тише, чем ожидал, ответил парень. «Голос еще плохо слушается», – подумал он и, коротко хрипнув, прочистил горло. – Да шучу! – словно резиновыми, чужими губами улыбнулся растерянно-огорченному доктору.
   «Уроды» в белых халатах облегченно переглянулись:
   – Хм, ш-шутник!
   – Один… один палец, простите…
   Врач с ассистенткой остолбенели, успев перекинуться очень встревоженными взглядами.
   «Ладно, хватит дурачиться… не то спугну», – одернул себя молодой человек и просительным тоном проканючил:
   – Поближе… не вижу, расплывается все… да… еще… так… хорошо.
   Медсестра неодобрительно наблюдала, как врач, немного обиженно, но вполне миролюбиво улыбался Степану, приблизив расставленные как латинская буква «V» два пальца к лицу пациента.
   Неожиданно больной резко придвинул руку доктора к своему лицу и сомкнул челюсти на среднем пальце. Потом резко, помогая себе, мотнул головой в сторону и с хрустом откусил его.
   Врач с медсестрой стояли, опешив. Женщина лишь в немом крике закрыла ладонью рот, а доктор широко открытыми глазами смотрел на рваную рану на ладони, откуда толчками вытекала темная красная кровь.
   Скривившись от вкуса резиновой перчатки, Степан покатал языком палец во рту и выплюнул его вместе с кровавой слюной на белую простынь:
   – Вот, теперь точно один. Я же сказал… – и, не договорив, потерял сознание.
//-- * * * --//
   Следователь опросил персонал больницы, несчастного, которому уже пришили палец, ассистентку и самого виновника происшествия. Выходило следующее: пациент, водитель дальнобойщик, почувствовал себя плохо прямо за рулем, во время рейса. Нашел в себе силы в первом же населенном пункте доехать до больницы и самостоятельно прийти в приемный покой с жалобами на острую боль в правом боку. Дежурный врач сразу установил, что камни и приступ хронического холецистита привели к разрыву желчного пузыря. Требовалась срочная операция. Потом, едва придя в себя после наркоза, пациент зачем-то откусил палец хирургу Гольцу и снова «отключился». О своих действиях в этот момент ничего не помнит. Оглушен случившимся, пребывает в депрессии. Привлеченный эксперт – заведующий отделением острых невротических состояний Окулов, объяснил поведение больного постнаркозным психозом.
   – Ну, психоз так психоз. Осторожнее врач должен был быть. Надо знать о побочных эффектах, – подытожил доклад подчиненного начальник следственного отдела и в возбуждении уголовного дела отказал, – некогда мне ерундой заниматься, вон… педофилы… и экстремисты… одни кругом.
//-- * * * --//
   Надо же! Еще вчера он был полон сил и гнал свой четырнадцатитонный рефрижератор в родной Нижний, а сегодня беспомощным трупом лежит на металлической кровати в унылой больничке какого-то малонаселенного пункта.
   – Где мой грузовик? – это было первое, что он спросил, когда в палату вошла незнакомая ему медсестра, представившаяся Ликой.
   – Ух, какой прыткий! Да не беспокойся, на месте… Где оставил, там и стоит – у приемного покоя.
   Медсестра была худой, высокой, какой-то угловатой, с длинной, ниже пояса черной косой, кончиком которой она все время поигрывала. Лицо ее тоже было угловатым – сужающимся треугольником книзу. На ее бледной коже выделялись два ярких пятна – тонкие кроваво-красные губы и черные, прямые, и густые, расходящиеся кверху брови, делающие ее лицо не просто непривлекательным, а по-настоящему злым.
   Возраста они были примерно одного, поэтому Степан тоже обратился к ней на «ты»:
   – Лика, долго мне тут?
   Медсестра не спешила с ответом, а подошла вплотную к кровати, скользнула по всему его телу ощупывающим взглядом, отчего молодой человек вздрогнул, и лишь после многозначительно ответила:
   – Это как повезет.
   И уже выходя, в дверях палаты, бросила вдогонку:
   – Ходи больше… быстрее заживет.
   «День-два, смогу нормально ходить и сваливать отсюда надо. Наталья Сергеевна убьет!., или уволит», – решил для себя молодой мужчина. Выбрав наиболее удобное положение, Степан постарался отогнать все мысли и заснуть: утро вечера мудренее! «Завтра с утра все будет выглядеть не так мрачно как сегодня, да и боль отступит. Все хорошо, могло бы быть гораздо хуже…», – подытожил он сегодняшний день.
//-- * * * --//
   Утром, действительно, он почувствовал себя гораздо лучше. Умывшись и тщательно расчесав у зеркала темные, короткие волосы, Степан придирчиво осмотрел футболку: нет ли на ней каких-либо пятен. Нахмурившись, разгладил ладонью образовавшуюся за ночь складку и вернулся к кровати. Но садиться на нее не стал, а, напротив, аккуратно заправил. После критически осмотрел старую, облезшую лаком светло-коричневую тумбочку, открыл дверцу, провел пальцем по пыльной полке и тщательно закрыл.
   Молодой человек во всем любил порядок, что особенно ценило его начальство. Ценили, да не все. Исключение составляла Наталья Сергеевна – завскладом сырья. Ему от нее доставалось больше всех: и то не так, и это… Другим она тоже спуску не давала, но его невзлюбила как-то по-особенному. «Конь с яйцами!», – вспомнил Степан женщину в очередной раз и тут же постарался отогнать ее пугающий образ.
   Среднего роста и телосложения, симпатичный, он был, пожалуй, единственным водителем в мясокомбинате, кто всегда ходил в наглаженных брюках, начищенных ботинках, свежей светлой сорочке, был аккуратно подстрижен и гладко выбрит. Это был тот редкий случай, когда фамилия человека полностью соответствует его образу. Этот же случай был и совсем уникальным, так как фамилии Чистов соответствовал не только его образ, но, как раньше говорили, и внутренний мир Степана. Порядочность, надежность и трудолюбие были его визитными карточками. Однако, как, к сожалению, это всегда бывает, в такой большой бочке меда нашлось место и для ложки дегтя, а может быть, и не одной.
   Главный недостаток водителя заключался в его излишней раздражительности и вспыльчивости. Может, это была и не его вина, а чисто физиологическая особенность (ведь недаром же этот чертов желчный пузырь все-таки лопнул), но так или иначе в общении с коллегами, а особенно близкими людьми, он порой был несносен. Справедливости ради надо сказать, что от вспышек гнева и раздражительности молодой мужчина отходил тоже быстро, но, как говорится: «осадок оставался».
   Окружающих Степан мерил тем же аршином, что и себя, но, так как гораздо чаще встречался с совершенно другими типажами, то постепенно научился по возможности избегать человеческого общения, что и стало основным при выборе его профессии дальнобойщика. Более того, он настоял на том, чтобы ездить одному, без напарника и прекрасно себя чувствовал в одиночестве синей кабины любимого грузовика.
   Мужчина медленно, стараясь не делать резких движений, прошелся по палате. Получилось не скрючиться от боли. «Надо больше ходить. Надо тренироваться. Быстрее все заживет», – повторял он про себя как заклинание. Утреннего обхода еще не было, на завтрак не звали, поэтому он проковылял до белой двери и, толкнув ее, вышел в коридор.
   Вид отделения был удручающим: залатанный во многих местах серый линолеум, окрашенные светло зеленой краской, частично облупившиеся стены, мутные шары плафонов освещения на длинных шнурах. Посередине коридора располагалась облезлая, когда-то коричневая конторка дежурной медсестры с красной, поцарапанной металлической настольной лампой. Дальше виднелись двери, а из конца коридора доносился не очень приятный запах пищи: по всей видимости, там находилась столовая.
   Степан, поглядывая по сторонам и немного припадая на правую ногу – так боль меньше отдавала в бок, двинулся в сторону столовой. Достигнув первой после медицинского поста двери, с красовавшейся на ней табличкой «Процедурная», толкнул ручку от себя.
   В расширяющуюся щель открывавшейся двери он успел увидеть у стены слева холодильник с открытой дверцей и стоящим на полке штативом с несколькими наполненными кровью пробирками. Рядом с ним, что-то поднеся ко рту, находилась его недавняя знакомая медсестра Лика. На кушетке у стены лежала какая-то худенькая бледная девушка, совсем еще девчушка, с перемотанным бинтом локтевым суставом. Степан сразу узнал ее – это она помогла ему, едва державшемуся на ногах, тогда, в приемном покое. При появлении в дверях Степана Лика быстро убрала руку с чем-то зажатым в ней и спрятала за спину, при этом другой рукой закрыла дверцу холодильника.
   – Что надо? – вместо приветствия недовольно «прошипела» медсестра.
   – Да… я тебя искал. Спросить хотел: когда завтрак?
   – Иди в палату, позовут, – так же недружелюбно отрезала Лика.
   Степан, стараясь загладить неловкость, почему-то вызванную его появлением, кивнув на лежащую без признаков жизни с закрытыми глазами девчушку, поинтересовался:
   – А с ней что?
   – Кровь на анализ брала.
   Мужчина с сомнением взглянул медсестре в глаза:
   – С ней все в порядке? Какая-то она бледная?
   – Иди, иди. Обмороку нее. Сейчас нашатыря дам, и придет в себя.
   «Тварь!», – дальнобойщик с трудом унял вскипающую волну бешенства, направленную на медсестру, с сочувствием взглянул на лежащую незнакомку и, неловко повернувшись, покинул процедурную.
   «Что она с ней делала?», – в поиске ответа тревожная мысль неприятным рефреном колотилась в его голове, пробудив к жизни какие-то подозрения и первые нехорошие предчувствия.
//-- * * * --//
   Время, наполненное процедурами, летело быстро. Степан успел познакомиться со старшей медсестрой и попросить у той личные вещи: нужно было сообщить о произошедшем на работу.
   – Потом сразу не забудь вернуть, – строго предупредила коренастая, с заметными черными усиками Изольда Гиреевна, протягивая черный полиэтиленовый мешок с его одеждой, – у нас тут строго!
   – Угу, – пробормотал тот, подумав при этом: «Ага, разбежался».
   Дальнобойщик сидел на кровати и «листал» телефонную книгу мобильника: кому позвонить? Как ни странно, кроме Натальи Сергеевны звонить оказалось некому… Ему очень не хотелось беспокоить требовательную начальницу, но делать нечего, и Степан набрал номер.
   – Знаю, знаю, – деловым тоном, скороговоркой, едва поздоровавшись, напористо протараторила завскладом, – по навигационному маяку тебя давно нашли. Уже сменщика к тебе отправили, сегодня вечером либо завтра утром жди, – и отключилась.
   Закончив разговор, Чистов едва успел убрать пакет с одеждой в тумбочку, как кто-то позвал в приоткрывшуюся дверь:
   – Обедать!
   Столиков в столовой было всего четыре, и часть мест была свободна. Степан ел медленно – старался отыскать взглядом девчушку из процедурной, а заодно присмотреться и к остальным постояльцам отделения. Дотянув время до того, что все пообедали и ушли, он остался один, но так и не дождался той, что искал. «Странно… почему она не пришла?», – забеспокоился молодой человек и во чтобы то ни стало решил ее разыскать.
   Прихрамывая, дальнобойщик вышел из столовой и по пустому коридору направился прямиком в ординаторскую: дверь с такой табличкой он тоже видел по дороге в столовую. «Ну, ладно, больные, они успели разойтись по палатам, а медсестра-то где? – негодовал Степан, – на посту как всегда никого нет…». В это время он доковылял до ординаторской и решительно открыл дверь, надеясь расспросить кого-нибудь из персонала об интересовавшей его девушке, но тут же, в нерешительности, остановился на пороге. В кабинете находилось трое: хирург Гольц, медсестра Лика и старшая медсестра Изольда Гиреевна. Они сидели вокруг накрытого напитками и закусками письменного стола и что-то отмечали. В момент появления на пороге ординаторской незваного гостя, коллеги как раз собирались чокнуться низкими, пузатыми, без ножек бокалами, наполненными чем-то густым и темно-красным, и при его появлении дружно, в немом гневе уставились на молодого человека.
   Смутившись, Степан попятился назад и, бормоча извинения, как можно скорее покинул кабинет. «Блин, как нехорошо получилось, – расстроился он, задумчиво двигаясь по коридору к себе в палату. – Нет, что-то не так, ерунда какая-то… Как бы проверить…», – смутная догадка стала нарождаться в его мозгу, и парню во что бы то ни стало захотелось с этим разобраться.
   Недолго колеблясь, он остановился у поста – прямо напротив него на стене красовался пульт пожарной сигнализации. Оглянувшись и убедившись, что он один, Степан поднял короткую рукоятку рубильника и под рев звукового оповещения быстро, насколько позволяла боль в боку, юркнул в соседнюю дверь кладовки.
   В отделении тут же начался переполох: кто-то что-то громко кричал, раздавался дробный топот многих пар ног, гремело железо, хлопали двери. Судя по шуму, дальнобойщик сделал вывод, что персонал начал эвакуацию больных. Так продолжалось где-то минут пять. Постепенно выведя всех пациентов и пытаясь организовать размещение людей в других помещениях, персонал тоже покинул отделение. Ненадолго, так как скоро сюда вернутся люди и будут искать причину срабатывания сигнализации, Степан остался один. Осторожно, прислушиваясь к каждому звуку, он вышел из своего укрытия и, преодолев несколько метров по коридору, прокрался в ординаторскую. Вся обстановка в ней была такой же, как и при первом его посещении. Подойдя к столу, Чистов внимательно осмотрел все, что на нем стояло, и протянул руку к одному из заинтересовавших его пузатых бокалов. Покатав тягучую темно красную жидкость по стенкам бокала, парень понюхал ее, сделал маленький глоток и, с трудом сдержав рвотный позыв, проглотил. Затем схватил высокий стакан с томатным соком и отпил из него несколько глотков.
   «Так и есть! Твари! Что же тут происходит?! – одна мысль обгоняла другую, – Надо быстро уходить, а то и меня… того…», – и, чертыхаясь про себя, вышел в коридор. И как вовремя! Едва поравнявшись с туалетом, парень услышал громкий недовольный окрик Гольца:
   – Чистов, тебе что, жить надоело! Ты чего тут ошиваешься?! Мигом на выход!
   Степан, как сумел, свалил все на заставшую его врасплох нужду и, благополучно протиснувшись мимо разъяренного хирурга, присоединился к остальным.
   Он никак не мог совладать с охватившим его возбуждением: «В бокалах была кровь! Человеческая!». В последнем, по правде говоря, он не был уверен, но в том, что это была самая настоящая кровь, нисколько не сомневался – слишком хорошо он с детства запомнил этот вкус!
   Дальнобойщик, как сейчас, снова увидел заколотого кабанчика, лежащего с распоротым брюхом на козлах ногами кверху; обступивших его мужиков, всех с небритыми угрюмыми лицами в каких-то черных бесформенных одеждах; ватагу пяти-шестилетних деревенских мальчишек в валенках и фуфайках и дядю Ваню, призывного машущего им рукой:
   – Айда сюда! Айда!..
   Дядя Ваня одной рукой раздвинул края разрезанного живота поросенка и сунул куда-то внутрь него другую руку, с зажатой в ней зеленой эмалированной кружкой. Подержав ее там некоторое время, с довольной улыбкой вынул из животного свою посуду и протянул Степану:
   – Пей! Она очень полезная. Здоровым будешь!
   Степан взял протянутую ему кружку, полную до краев темно-красной, казавшейся почти черной кровью, от которой на морозном воздухе шел пар и, недоверчиво приблизив к губам, сделал первый глоток. Потом быстро второй, затем третий и постарался проглотить. Он надеялся осилить всю емкость, но очень быстро понял, что не сможет: слишком противной она была. Кровь была густой, почти горячей, сильносоленой, терпкой и еще какой-то – очень невкусной. Под одобрительный смех взрослых, мальчишка отбежал в сторону и, захватив пригоршню снега, начал жадно его есть и плеваться, стараясь быстрее избавиться от навязчивого, мерзкого вкуса.
   «Надо идти к начальству! – вернувшись из воспоминаний в реальность, решил действовать Степан. – Пусть примут меры, уволят этих… этих… вампиров». Неожиданно для себя дальнобойщик дал название тому, что его так сильно тревожило и пугало. Блуждая по бесконечным, однообразным, унылым, а порой уж и совсем мрачным коридорам больницы, мужчина, наконец, нашел кабинет главного врача и в нерешительности (как начать разговор?) остановился перед дверью приемной. Но тут дверь сама распахнулась, и в него почти уперся лысый, с большими темными кругами под глазами, плотного телосложения и среднего возраста мужчина:
   – Вы кого-то ищете, молодой человек?
   – Главного врача…
   – Он в отпуске. Я его заместитель, что вас беспокоит? – и приглашающим жестом позвал за собой в кабинет напротив.
   Степан решил рассказать все как можно короче, без своих предположений – только факты и, устроившись на предложенном полукресле, доходчиво изложил суть дела.
   К его удивлению, доктор отнесся к рассказу спокойно, в нескольких местах даже улыбнулся, чем окончательно сбил решительность пациента:
   – Ну что же вы так обеспокоились? Ну, пили коллеги сок, гранатовый… ну разве ж это преступление? Конечно же, сок, да какая кровь… ну что вы… А девушка ваша найдется, обязательно найдется. Спасибо, что пришли, спасибо, мы обязательно возьмем это на контроль… вам надо больше отдыхать, да… Повышенная подозрительность всегда присутствует, да, синдром, конечно… после наркоза. Да, поправляйтесь, до свидания, выздоравливайте!
   «Соленый гранатовый сок. Разве такой бывает?.. Запивали томатным… Тьфу, бредятина какая-то. Наверное, прав доктор, напридумывал я все», – с такими мыслями молодой человек вернулся в палату.
//-- * * * --//
   В несвязных мыслях, воспоминаниях и самокопании прошел вечер. Спать не хотелось, но дрема постепенно начинала одолевать. Единственное окно в палате было не зашторено, и желтый свет от уличного фонаря широкой полосой освещал пол. Растущие рядом со зданием деревья колыхались от ветра, и колебанием своих веток создавали причудливую игру теней на этой освещенной полосе. Степан, меланхолично наблюдая за движениями света и тьмы, все глубже погружался в полудремотное состояние транса. Где-то в коридоре, а может быть в соседней палате, негромко, но отчетливо раздался глубокий мелодичный звон – часы пробили полночь. Через минуту-другую слуха засыпающего человека коснулся легкий шорох в коридоре, у его двери. В этом было что-то нелогичное, и мозг дал всему организму команду на пробуждение:
   – Тревога!
   Чистов мгновенно стряхнул с себя остатки липкой дремоты и вслушался в звуки ночи. На этот раз его уши не услыхали ничего подозрительного. Зато глаза заметили, как в узкой щели между дверью и порогом, в слабом свете дежурного освещения коридора, показалось какое-то темное пятно. Вернее – два. Молодой человек затаил дыхание. Движение за дверью прекратилось… но зато дверная ручка… начала медленно опускаться вниз. Еще секунда, и она достигла своего крайнего положения – больше ничто не удерживало язычок замка в дверном косяке. Сейчас дверь медленно откроется и… Степан лихорадочно скользнул взглядом рядом с собой в поисках хоть какого-нибудь оружия самообороны, но… ничего подходящего не было, только стакан, из которого он недавно пил воду. Времени на то, чтобы встать, у него уже не оставалось, так как в дверном проеме медленно, но неуклонно расширяясь, возникла полоска слабого, бледного коридорного освещения. И на фоне этого умирающего света четко выделялся длинный черный силуэт!
   Дальнобойщик схватил стакан и подтянул к себе колени, намереваясь выставить ноги в качестве хоть какой-то защиты от нападавшего, но тут… послышался чей-то приглушенный, отдаленный расстоянием крик: так кричат от боли, либо во сне от кошмарных сновидений; и дверь в его палату начала беззвучно закрываться. Еще не веря себе, Степан вглядывался и вслушивался, но так и есть – неизвестный ушел. Кто-то вспугнул его! Кому молодой человек обязан был своим спасением, он не узнает никогда!
   «Нет, ночевать здесь нельзя, по крайней мере, сегодня… а там – посмотрим», – решительность вытеснила все сомнения и страхи, заставив его действовать.
   Достав из тумбочки пакет с одеждой, Чистов начал быстро одеваться. Прошло еще несколько минут, и он уже крался по коридору отделения: «Если что, скажу, что не спится и вышел на крыльцо покурить». Но врать не пришлось – постовая сестра где-то отсутствовала, и он без препятствий спустился на первый этаж, а оттуда к запасному выходу. Дверь была закрыта изнутри на длинную щеколду и, отодвинув ее, парень, наконец, оказался на свободе. За несколько дней, проведенных в больнице, парень уже отвык от свежего воздуха, да так, что даже пришлось недолго постоять, ожидая, пока не перестанет кружиться голова.
   Обойдя со двора кирпичный четырехэтажный корпус больницы, молодой человек вышел к торцу здания, туда, где размещался приемный покой, и увидел его, своего верного товарища – грузовик с синей кабиной. Увидел и чуть не споткнулся: на темно-сером борту рефрижератора, во всей красе, большими белыми буквами виднелась надпись: «Свежее мясо».
   «Со-ле-ное… Тьфу, теперь на каждом шагу чертовщина эта мерещиться будет», – зло проворчал про себя дальнобойщик и, открыв дверцу, с трудом из-за боли забрался в кабину.
   Посидев в водительском кресле, Степан ощутил, как душевное равновесие медленно возвращается к нему. Недавние страхи отступили на второй план, снова захотелось спать. Молодой человек перелез в спальник и, удобно устроившись в знакомых, почти родных вещах и запахах, почувствовал себя счастливым и быстро уснул.
   Ему снился сон, как будто он заходит в процедурную и видит, оставаясь при этом сам почему-то незамеченным, что злобная медсестра Лика душит на кушетке своей длиной черной косой бледную худенькую девчушку, повторяя при этом: «Ум-ри! Ум-ри! Ум-ри!» и бьет ее головой о кушетку. Та, беспомощно раскинув руки, лежит уже с закрытым глазами и, мерно ударяясь головой о деревянную основу ложа, издает глухой стук: «Бух, бух, бух, бух, бух».
   Дальнобойщик проснулся и, раскрыв глаза, уставился в потолок кабины. «Ну и приснится же!», – ошалело подумал он, как услышал совсем рядом с собой глухой стук: «Бух, бух… бух… бух». Выждав секунду, он определил: звук идет с улицы – со стороны рефрижератора. «Хм, неужели воры забрались внутрь? Этого мне еще только не хватает! Меня же за недостачу Наталья Сергеевна в рабство продаст!», – он уже собрался прихватить бейсбольную биту и пойти разбираться со злоумышленниками, как вдруг его остановил низкий монотонный звук, шедший оттуда же: «Ум-ри… умри, ум-ри… ум-ри». Все недавние страхи разом навалились на него с новой силой! Сергей не был трусом или суеверным человеком, но ужас начал проникать и в его жилы. Он задавался себе вопросами: «Как и зачем туда забралась Лика? Кого она там душит своей длиной черной косой? Там же никого, кроме обезглавленных, разделанных коровьих туш нет?! Неужели эту несчастную девчонку, и что она ей, Лике, сделала такого? И если она так легко проникает сквозь стены и закрытые двери, то она так же легко доберется и до меня…». К несчастью для Степана, его чуткий слух уловил какое-то движение там, в холодильнике: монотонные мычание и «буханье» прекратилось, но зато… он услышал, лучше бы он никогда этого не слышал! он услыхал… легкое поскрипывание снега под чьими-то ногами, чьи-то шаги! Сначала рядом с кабиной, потом, вот-вот, вокруг! Кто-то ходил туда-сюда, словно намереваясь пробраться в закрытую изнутри кабину, проникнуть внутрь к нему, добраться до его теплой, мягкой плоти, терпкой и густой крови!
   «Как она узнала, что я здесь?! – Чистов уже почти не сомневался, что это Лика. – Или это Гольц? Хочет отомстить мне… Он тоже любитель «соленого гранатового сока». Ну, падлы, зубы об меня свои кривые сломаете, вампиры хреновы!». Сейчас он не боялся никого – ярость на короткое время ослепила, и водитель, схватив биту, стал перебираться из спальника на свое место, как услышал новый звук и… остановился. Этот звук был еще неприятнее, страшнее тех, что раздавались раньше. Это был негромкий скрежет металла о металл – так обычно пытаются открыть замок ключом, отмычкой или каким-то подходящим инструментом. Кто-то явно снаружи намеревался открыть замок двери и попасть в закрытую кабину.
   «Сейчас я тебе устрою… кто бы ты ни был!» – полный решимости дать отпор, молодой человек, стараясь не шуметь, переместился на сиденье. Затем взялся одной рукой за дверную ручку и приблизил лицо к стеклу, в надежде что-то разглядеть в темноте улицы, как вдруг… с той стороны к стеклу вплотную прижалось… уродливое лицо! От неожиданности оба заорали: «А-а-а-а! А-а-а-а! А-а-а-а!». Степан орал, орало и то нечто, что было с той стороны стекла. Не в силах больше сдерживать себя, дальнобойщик ударом распахнул дверь и кинулся сверху на нападавшего. Размахнувшись бейсбольной битой, молодой человек уже собирался с силой опустить ее на лысую голову неизвестного, меховая шапка которого отлетела в сторону и валялась тут же, как осознание увиденного начало доходить до него, и мозг отдал команду: «Стоп!».
   – Ты кто такой, сука! – коротко, так как слова застревали в разом сузившемся горле, «пролаял» Степан. – Говори, сука, не то убью!
   В этот момент дальнобойщик чувствовал, что действительно способен на убийство. Однако добавлять решимости неизвестному не требовалось – он и так был изрядно напуган:
   – И-и-игорь м-м-еня з-з-овут, – заметно заикаясь, ответил тот, – с-с-сменщик я т-т-вой.
   – Как сменщик? – растерялся Чистов и опустил биту.
   – Так вот и сменщик, – уже не заикаясь, успокаиваясь, ответил незнакомец.
   – Наталья Сергеевна прислала за рефрижератором.
   – Наталья? Сергеевна? – молодой человек не верил своим ушам, – Игорь, Игореха! Родной ты мой! Наталья! Сергеевна! Игорь!
   Степан помог подняться со снега сменщику и попытался обнять, но боль в боку невовремя дала о себе знать, и, охнув, отошел на шаг, продолжая радостно-возбужденно причитать:
   – Если бы ты знал! Если бы ты знал, как я рад! Как я рад тебе, Игореха! Ох, Наталья Сергеевна, спасибо же тебе! Дорогая моя!
//-- * * * --//
   Мужчины сидели в кабине и разговаривали.
   – Ну и напугал ты меня своей… рожей, извини, Игорь, не хочу обидеть, но, правда, выглядел ты…
   Сменщик, пятидесятилетний мужчина с лицом, изрезанным морщинами, двухдневной седой щетиной на впалых щеках, коричневой обветренной кожей и совершенно лысым черепом, прекрасно понимал, о чем говорит Чистов и не обижался на него, а лишь ухмылялся, поблескивая тремя передними металлическими зубами:
   – Да, ладно, проехали… Добрался я уже вечером. Больница закрыта, как тебя искать – не знаю. Решил с утра на «базу» звонить, а пока перекантоваться в грузовике. Ну и залез в холодильник… Мне же Наталья Сергеевна ключи дала, накладные, приказала товар пересчитать – может, местные все уже здесь раздербанили, пока ты в больничке чалишься…
   – А я-то думаю, что там за звуки такие странные… Слушай, а что ты там, разговаривал с ними, что ли?
   – С кем? – не понял сменщик.
   – Да я тоже думаю, что не с кем. Не с коровьими же тушами? – Степан с опаской взглянул на соседа.
   – А… вот ты о чем, – наконец сообразил Игорь, – нет, это я считал, вслух, чтобы не сбиться: двадцать три, тридцать три, ну и так далее.
   Молодой человек успокоился – все стало на места. Никаких мифических вампиров нет, никто за ним не охотится. Рядом надежный парень Игореха, который утром отгонит грузовик домой, а он, Чистов, тоже уже совсем скоро долечится и вернется к своим.
   За разговором, воспоминаниями шоферских будней, рассвет приблизился быстро и незаметно. Прощались на улице у машины.
   – Ну, что, братан, мне пора. Может, все-таки вместе?
   – Нет, Игорь, не могу пока. Надо тут еще кое с чем разобраться…
   – Ну, тогда давай, выздоравливай! Дай пять… – Игорь крепко пожал руку внезапно загрустившему Степану, запрыгнул на подножку, а оттуда на водительское кресло и, сверкнув в улыбке металлическими зубами, закрыл дверцу.
   Степану страшно не хотелось возвращаться в больницу! Как он сейчас завидовал Игорю и рвался на его, то есть свое место! Проводив взглядом отъехавший от больницы грузовик, молодой человек поплелся обратно. Вернувшись тем же путем, что и вышел, на этот раз встретил на посту заспанную, незнакомую ему медсестру и пробормотал скороговоркой:
   – Не спится, курить на крыльцо выходил… – и уверенной походкой, насколько позволяла притупившаяся после операции боль, прошагал в свою палату.
//-- * * * --//
   Следующий день Чистов начал с того, что после бессонной ночи проспал завтрак, чем вызвал раздраженное ворчание Изольды Гиреевны. Исподволь наблюдая за подозрительными медсестрами, дальнобойщик все больше убеждался, что его вчерашние опасения были напрасными: обычные, уставшие от напряженной работы женщины. Может, от этого, такие угрюмые и недружелюбные. Однако, не заметив на обеде интересовавшей его девушки, он снова насторожился и сразу после трапезы направился на пост.
   – Степан, – опередила его Изольда Гиреевна, остановив в коридоре, – наш замглавврача, ну, к которому ты вчера ходил, очень обеспокоился твоим состоянием. Тебе надо успокоиться. Вот доктор тебе попить успокаивающих таблеточек прописал. Один раз в день после обеда, – и протянула ему небольшой пластиковый мерный стаканчик.
   Мужчина взял его и намеревался, было, идти к себе в палату, однако медсестра перегородила дорогу:
   – Пей сейчас. Я должна быть уверена, что ты лечишься, а… не бегаешь по врачам и жалуешься! – и протянула стакан с водой.
   Спорить и пытаться увильнуть было бесполезно. Чистов взял пальцами маленькую, размером с два-три кристаллика белую таблетку и закинул в рот, потом языком затолкал ее в большую щель-дупло между нижними коренными зубами справа: «Вот и пломбочка», – и с удовольствием отпил из стакана.
   – А-а-а, – высунув язык, как на приеме у врача и широко раскрыв рот, промычал парень. Изольда Гиреевна хмуро кивнула и, взяв стакан обратно, повернувшись, направилась по своим делам.
   «Тьфу ты! Опять не спросил про девушку! – ругнул себя дальнобойщик, – позже спрошу, надо эту дрянь выплюнуть, мало ли что…».
   Вернувшись к себе, он сплюнул таблетку в умывальник, тщательно прополоскал рот, избавляясь от ее горького вкуса, почувствовал легкое головокружение и прилег на кровать. Внезапно перехватило дыхание, в голову ударила кровь, по телу пробежала сильная судорога, все стало расплываться и наступила темнота.
   Сколько для него длилось это черное, лишенное жизни безмолвие, Степан не знал и даже не мог предположить. Но в какой-то момент он почувствовал холод. Мерзли ноги, спина, все тело охватил озноб. Постепенно, вместе с холодом, к нему возвращались и чувства: он понял, что лежит на левом боку. Дальнобойщик открыл глаза и в тусклом желтом свете, падавшем сверху, разглядел в метре от себя темно-серую гладкую, окрашенную стену. Прямо перед носом он увидел металлическую полосу, тянувшуюся от его головы вниз – к ногам. Еще мужчина увидел край белой ткани, сбившейся на живот. Никаких мыслей не было. Он с трудом ориентировался в пространстве и медленно приходил в себя. Так, неподвижно, Чистов пролежал еще какое-то время и, ощутив судорогу холода, попытался подтянуть простынь повыше, чтобы укрыть плечи, как почувствовал, что она вырвалась из его слабых пальцев.
   – Замерз что ли? Значит, живой… А я сначала не поверил Лике, что жив наш покойничек оказался, сказала, что ты дышать начал… и стонать. Выплюнул таблеточку, да? Гаденыш!
   Степан с большим трудом перевернулся на спину и смог увидеть говорившего: в его ногах, у края оцинкованного, с высоким бортиком стола стоял замглавврача.
   – Вы? – изумленно выдавил парень из себя.
   – Я, а кто еще? Это же больничный морг. На полставки патологоанатомом подрабатываю, хреново нам, врачам, государство платит, приходится с такими вот жмуриками как ты возиться, хе-хе-хе. Говоришь – «не жмурик», скоро будешь, мужик, не сомневайся, хе-хе.
   С мучительной головной болью пришло воспоминание, как несколько лет назад он забирал из морга одного их товарища – водителя, разбившегося насмерть при лобовом столкновении. Там тоже был такой же оцинкованный стол с бортиками, на котором погибший, уже с воскового цвета кожей, обострившимися чертами лица, лежал в луже крови, лимфы, сукровицы, каких-то темных сгустков, а патологоанатом, собирая кусками бинта всю эту кровавую кашу и слизь, запихивал их мертвецу обратно в разрезанный живот. Закончив работу и очистив таким образом стол, врач грубо, большими стежками зашил разрез. Степана поразило, что кожа тянулась как резиновая. И еще, ему очень захотелось избежать такой же участи.
   – Что молчишь? Боишься? Не надо было везде нос свой совать, жил бы… Да, вот и с подружкой своей скоро встретишься, ха-ха-ха! – сухо рассмеялся мучитель и сдернул простынь с соседнего стола.
   Молодой человек с трудом повернул голову и увидел, что в небольшом помещении стоит еще три таких стола, два из которых – пустые, а на соседнем с его лежит та, которую он безуспешно искал.
   – Вы… ее… выпили… да? – с трудом спросил дальнобойщик.
   – Было дело, хе-хе! – трескуче усмехнулся замглавврача, – Лика переборщила, а девка эта слабенькая оказалась, доходяга. Кровь была нужна, не рассчитали. Да и хрен с ней, пэтэушница какая-то, никто всерьез и искать не будет. С тобой-то, мил-человек, что будем делать?
   Степан хотел сказать: «Отпустить», но садист его опередил:
   – Вот ведь, пригодилось-то ремесло! Следы-то замести – в самый раз! Что там у тебя? Ага, перитонит, заражение крови, плохая наследственность, низкий иммунитет и кирдык! Поздно обратился! Медицина бессильна! Только вот без анестезии теперь обойдемся, ладно? А то вдруг кусаться опять начнешь? Аккуратненько так разрежу тебе животик и кишочки выну, рядышком уложу. А ты все видеть будешь… хе, хе. Потом вскроем тебе подвздошную артерию и кровушку-то твою сольем вот в эту стерильную посудинку, а потом все аккуратненько вернем на место и зашьем. Никто ничего не найдет, даже если и сильно захочет! А ты уже будешь жмуром, как вот она…
   Дальнобойщик слушал его негромкий и вкрадчивый голос и понимал, что этот человек сделает все так, как и рассказал. И что самое главное, времени у него, Степана, для того чтобы что-то придумать, попытаться побороться за жизнь, уже почти нет! Хуже всего было то, что всем его телом и сознанием владела апатия. Он понимал, что это последствия отравления, но как вернуть в организм жажду жизни и энергию действия не знал. Действительно, похоже на то, что он сможет только безучастно наблюдать со стороны за расправой над собой, пока не умрет.
   А патологоанатом уже позвякивал инструментом, выбирая подходящий. Правда делал он это не для себя (скальпель его вполне устраивал), а для этого «жертвенного барана», который пока еще жив и обреченно наблюдает за приготовлениями своего палача, чтобы еще больше запугать и лишить его остатков воли.
   Мучитель, держа руки на весу, в правой – скальпель, с равнодушным, лишенным каких-то эмоций лицом, медленно подходил к столу, заходя слева. Степан хотел бы заплакать от отчаяния от такого нелепого и бессмысленного конца, но не мог. Он никак не верил в то, что сейчас умрет. Почему-то вспомнилась Наталья Сергеевна. Чистов подумал, что очень ее подведет, если не подготовит машину и не пройдет вовремя очередной техосмотр. Он не был готов умирать! Он еще думал о бытовых мелочах, житейских проблемах, он еще не «отпустил» жизнь!
   – Я не готов к смерти, – медленно проговорил Степан, стараясь как-то оттянуть развязку, – я хочу жить, это… неправильно. Так не должно быть. Тебе никто не дал права распоряжаться чужим. Не ты дал мне жизнь, не тебе и забирать…
   – Парень, это не имеет никакого значения. Тебе же не жалко тех коровок, которых ты сначала перевозишь в своем рефрижераторе, а потом делаешь из них котлетки?! Ты тоже, сейчас не больше чем пища для нас. Элементарная пищевая цепочка. Разве кушать это аморально?
   – Для кого… для вас? – раздался чей-то звонкий, наполненный решимостью голос сзади. Увлеченные последними, перед завершающим актом драмы откровениями, ее участники не услышали, как в помещение морга, широко распахнув дверь, вошла белокурая кудрявая молодая женщина в расстегнутом, с отворотами на рукавах светло-коричневом овчинном полушубке. Степан, лежа на столе, этого видеть вообще не мог, а замглавврача, стоя спиной к входу, увлекшись игрой с жертвой, «проспал» появление незнакомки.
   – Для вампиров, – ответил за патологоанатома дальнобойщик.
   Садист со скальпелем в руке уже успел развернуться всем корпусом навстречу незваной гостье и медленно двинуться к ней. Раздался хлопок, в замкнутом пространстве помещения прозвучавший как взрыв петарды, за ним еще один, второй, третий… Пять выстрелов насчитал Чистов, прежде чем женщина опустила руку с черным пистолетом и, осторожно обходя лежащее и громко стонущее на кафельном полу тело, подбежала к столу.
   – Степан, Степа! Жив, жив, как же я испугалась! – целуя щеки, ткнувшись губами в его сухие, обезвоженные губы, женщина положила голову парню на грудь и, негромко всхлипывая, заплакала.
   – Ну, не надо, ну что вы, Наталья Сергеевна, все хорошо, хорошо… – молодой человек неуклюже, непослушными пальцами гладил ее мягкие локоны, вытирал стекающие по щеке слезинки и… не помнил, когда ему еще было так хорошо!
   – Давай, Степа, надо уходить, – первой опомнилась женщина и помогла ему сначала сесть на столе, а потом и встать на ноги. – Держись, за меня. На улице машина, главное, выбраться отсюда, и сразу в полицию…
   Парень не возражал, а, обнимая женщину за плечи, изо всех сил помогал ей тащить себя.
   – А… этот? – Чистов кивнул на поверженного врага.
   – Не умрет, к сожалению. Пистолет травматический.
   – Как… Вы… ты… нашла меня?
   – Игорь приехал, рассказал, что ты очень напуган. Он заподозрил, что тут происходит что-то неладное, и ты в опасности, а сказать не решаешься. Вы же все больны вашим ложным чувством мужской гордости!
   – Кто «вы»? – не без кольнувшей его ревности, уточнил парень, однако Наталья Сергеевна оставила вопрос без ответа.
   – В «справке» сначала вообще ничего про тебя не хотели говорить: то не знают, то ты в этом отделении, то в другом, то в реанимации, пока я взятку не дала. Сообщили, что ты… умер… Я тогда чуть сама не умерла! Ну, выяснила, куда в больнице свозят умерших, и оказалась здесь. Чувствовала, что могу опоздать и не увидеть тебя… живого… или мертвого… любого. Успела! Теперь я тебя сама лечить буду и вообще… – но почему-то запнулась и мысль не закончила.
   Степан чувствовал тепло и упругую мягкость ее тела, вдыхал тонкий аромат духов, слушал ее мелодичный голос и был счастлив! Неужели, чтобы обрести свою любовь и осознать свое счастье, надо едва не погибнуть?! Размышляя об этом, молодой человек открыл для себя те глубины своей души, где уже давно жила, не осознаваемая его разумом одиночки любовь к этой женщине. На сердце стало тепло и спокойно. Он остановил Наталью Сергеевну и, забывшись в счастливом упоении и в благодарность за чудо спасения, попытался взять ее на руки, но вместо этого, не рассчитав своих еще не окрепших сил, под смех и визг уронил ее и себя на снег.
//-- * * * --//
   В кабинете начальника следственного отдела собралось пятеро: сам хозяин кабинета, следователь по особо важным делам, проводивший опрос Степана, психиатр Окулов, Наталья Сергеевна и сам Чистов.
   – Всех четверых задержали. Уже дают показания… друг на друга. Замглавврача у них за главного был. Больница уже года два как под наше подозрение попала – смертность увеличилась, причем все случаи какие-то сомнительные были: умирали в основном молодые люди и в зрелом возрасте. Притом что от каких-то совершенно заурядных причин. Но подобраться к ним, нащупать… у нас никак не получалось – шайка ловко заметала следы… – рассказывал полковник.
   – А зачем им все это нужно было? Эта патология какая-то? – перебил Степан.
   – Да какая там патология! Скорее социальная инфекция. Эффект психического заражения. Книжек начитались, фильмов про вампиров насмотрелись… весь интернет кишит объявлениями желающих познакомиться с вампиром, пообщаться. Форумы, клубы по интересам появились, да… До сих пор в голове не укладывается, что у нас в старинном русском городе вся эта нечисть завелась, – включился в разговор Окулов. – Удивительно, что Степан в измененном наркозом состоянии сознания увидел их реальный облик, ну, и соответственно отреагировал. Я долго ломал голову, чем вызвана эта необоснованная агрессия молодого человека и пришел к такому однозначному объяснению. Я думаю, что надо попробовать разработать методику диагностирования сущностей людей при помощи погруженного в трансовое состояние другого человека. Уверен, – психиатр в возбуждении потер ладони друг о друга, – что она будет востребована! ну, например, для лечения, так называемых, одержимых…
   – А зачем им все это нужно – разберемся, но опыт подсказывает мне, что «наши» вампиры ни к какой этой оккультной романтике дела не имеют… Скорее всего, речь идет о банальном зарабатывании денег, своеобразной такой, соглашусь, форме бизнеса, – возразил полковник.
   Присутствующие уставились на следователя.
   – А что вы удивляетесь? Кому-то первому из них пришла в голову идея создать тайную организацию со своими обрядами, ритуалами, уставом, целью, наподобие секты. Появилась новая популярная тема – мистика, оборотни, приведения, вампиры, наконец. Ну, а почему не попробовать получить на это денег?
   – В смысле? О кого? – переспросил совсем запутавшийся дальнобойщик.
   – Да в прямом. От тех, кто за всем этим стоит. А вы что думаете, что вся массовая культура просто так, что ли, популяризирует всю эту бесовщину?! Снимаются фильмы, телесериалы, пишутся книги, музыка, песни… все это распространяется огромными тиражами и клонируется в социальных сетях. Миллиардам людей доносится идея о доступности, возможности и праве на существование всех этих аномалий. Более того, формируется мода! Ну и, конечно, идеологам нужно, чтобы кто-то работал и «в поле», чтобы все это укоренялось и прорастало среди обывателей на бытовом уровне. И они готовы платить и платят немалые деньги на создание ячеек, сект, сообществ – полевой инфраструктуры… А кто или вернее «что» за этим стоит? Вы, наверное, не раз и не два слышали в своей жизни такую фразу: «враг рода человеческого»? Подумайте об этом.
//-- * * * --//
   Наталья Сергеевна, как и обещала, взялась лечить Степана самостоятельно и сразу привезла его к себе домой. Вечером, устроившись на большой двуспальной кровати, молодой человек ожидал любимую в нестерпимом предвкушении долгожданной близости. У них было время поговорить и по дороге, и уже у нее дома. Оказывается, что женщина тоже давно обратила внимание на симпатичного молодого мужчину, но так как уже имела печальный опыт неудачных отношений, очень боялась ошибиться во второй раз. Ее показная строгость и требовательность к нему была выстроенной ею самой же стеной защиты от зародившегося в сердце чувства, которое она одновременно боялась и лелеять, и вспугнуть.
   Наконец, Наталья Сергеевна появилась в спальне. В кружевном черном белье, обтягивающем ее стройное тело, женщина была похожа на большую экзотическую змею. Наверняка зная об этом внешнем сходстве, она, взобравшись на него верхом, изогнулась в спине и, прижимаясь грудью к его бедрам, потом животу, стала подниматься наверх, покрывая его торс и шею поцелуями, пока, наконец, их губы не встретились. Приглушенный свет и шуршание белья: «ш-ш-ш-ш» создавали еще более полную иллюзию присутствия здесь не женщины, а человекоподобной рептилии.
   Степан сначала наблюдал за движениями ее гибкого, сверкающего ажурными узорами тела, а потом от блаженства закрыл глаза… но ненадолго, так как, слившись с женщиной в страстном поцелуе, уже через секунду оттолкнул ее от себя и вытаращил глаза на ее рот. Она же, сладострастно приоткрыла свои полные красные, уже налившиеся кровью губы, и он увидел… раздвоенный как у змеи язык, которым, как ему показалось, она тянулась к нему! Два языка, от кончика до основания, помещавшихся во рту, двигались самостоятельно друг от друга, извиваясь и изгибаясь, скручиваясь и вытягиваясь. Цветные мурашки поплыли перед глазами молодого человека, и он с силой оттолкнул женщину от себя.
   – Ты что? – открыв глаза, возмущенно уставилась на него Наталья Сергеевна, обиженно скривив алые губки.
   «Как ей сказать, что мне уже хватило монстров за последнюю неделю! И почему она скрыла это?! За что мне все это?!», – отчаянно соображал Степан, не зная, что ответить любовнице.
   Вдруг недоумение на ее лице сменилось озарением догадки и, рассмеявшись, она снова высунула язык, при этом плотоядно пошевелив его раздвоенным кончиком:
   – Ты от этого?..
   Чистов молчал, не желая отвечать.
   – Эх ты – деревенщина неотесанный! Язык разрезается от кончика до корня, потом заживает и – вуаля – сплит язык готов! Это же Бод-Мод [9 - Бодмод (от англ. Body modification – модификация тела) – наиболее экстремальная форма самовыражения, заключающаяся в видоизменении собственного организма хирургическим путем (прим. автора).]. Некоторые продвинутые девушки делают это, чтобы доставить своим возлюбленным райское, неземное, слышишь, деревенщина! неземное наслаждение… я еще полгода назад сделала. А сегодня думала преподнести тебе сюрприз, – игриво улыбаясь, объяснила Наталья Сергеевна.
   Степану стало стыдно и неловко за свой неконтролируемый приступ страха, за незаслуженную обиду, которую он нанес любимой, и при этом он почувствовал непередаваемое облегчение. Она не монстр! Они смогут жить вместе и любить друг друга! Безмерно счастливый, он притянул женщину к себе и, поцеловав ее в мочку уха, прошептал:
   – У меня тоже есть сюрприз для тебя… Мой двадцать два…

   13.01.2014 г.

Я – герой

//-- * * * --//
   Я – герой! Кто-то не согласен?! Я – герой. Да, парни, именно так. И не потому, что мне всего пятьдесят, а я уже главред районной многотиражки! И вовсе не из-за того, что я три недели отдыхал на Кавказских минеральных водах, здравнице, где еще русские цари водичку пивали. Я спрашиваю себя, а почему? Да потому, парни, что я не дал себя укокошить! Не попутал ли я чего-нибудь? Нет, мужики, не попутал. Итак, все по порядку.
   Не буду описывать никому неинтересную хронологию моего проживания на всем известном курорте, скажу лишь, что оно того стоит. Стоит, чуваки, потраченных на это гребаных денег и своего драгоценного времени.
   В какой-то из дней, в первый раз в жизни получив такую жутко полезную процедуру как грязевые тампоны ректально, я возвращался из лечебного корпуса по мощеной дорожке санаторного парка к себе в номер. Вдыхая неповторимо ароматный и одновременно с этим (как такое может быть?) хрустально чистый горный воздух, я размышлял о том, сколько же в мире непознанного, интересного! Прожил полвека и ни хрена не видел! Вот, например, мне только что молодая красивая медсестра через специальную трубку засадила изрядную порцию черной лечебной грязи. По-хорошему, любому нормальному парню следовало бы тотчас обратить на нее самое пристальное мужское внимание. Не за грязь, конечно же, мы ведь не грязефилы или грязефобы, как-никак. А за то, что она молодая и красивая девица. И продолжать ее радовать до самого отъезда из санатория! А я что? Поежился попой и, смущенно улыбаясь, поблагодарил. Я уверен, она мне не простит этого до конца своих дней.
   Да, чуть не забыл… Внешность у меня заурядная – животик пятого месяца беременности и лысина. Незаурядного во мне тоже до хрена – нижняя челюсть и очень волевой подбородок (вот на него-то все бабы и западают, хе-хе-хе). Так, описал себя, двигаемся дальше.
   Размышляя о многогранности бытия: а ведь есть еще травяные микроклизмы! я додумался до того, что неплохо было бы… съесть мороженого. Так я оказался в торговых рядах. Местные жители сбывали здесь отдыхающим всякую хрень: травы, чай, сувениры, мед, меха, фрукты и много еще чего, но настоящим здесь было только мороженое. Остальное – отстой. Кто-то меня поправит, дескать: «Э-э, господин хороший, не имеете вы права так говорить! Правильно говорить не отстой, а полный отстой!». И он, парни, окажется прав. Также, как и я прав, когда говорю, что у этого мороженного был среднесоветский самый вкусный вкус! Не позднесоветский, когда все разваливалось и разворовывалось, и сливки для мороженого разводили водопроводной водой, и не раннесоветский, когда строители коммунизма поднимали Магнитку, а от голода жрали траву и кору с деревьев – не до сливок было, а именно средний период нашего местами счастливого прошлого. Уже наелись, но еще не зажрались.
   Так вот, со смаком поедая купленное мороженое и всем своим видом показывая: «А жизнь удалась!», я фланировал в этих рядах, когда неожиданно для себя уперся в рекламную «раскладушку». «Парашюты, дельтапланы, малая авиация», – гласил лаконичный текст. Вот те-на! Как вовремя! Ничто так не толкает в небо, как застрявшая в пятой точке пуля, пусть даже и грязевая. Позвонив по указанному номеру, услышал в трубке мелодичный молодой женский голос. «Надо ее закадрить», – рефлекторно пронеслось в голове. Сам же я в это время усиленно старался запомнить указания девицы о том, как проехать к этой гребаной горе. Почему гребаной? Да потому, что все горы гребаные. Не гребаным может быть только пляж. С белым песком и загорелыми на нем телками. Да, и еще тайга. Почему тайга? Да потому, парни, что малая Родина!
//-- * * * --//
   Вот и дорожный указатель – гора с названием из трех букв. Юца, к сожалению. Опять чуть не забыл сообщить: память, парни, стала подводить: приехал я на Кавказ на черном «дасавто». Так вот, свернул с дороги и пру на своем маленьком немецком танке в гору. Под колесами полоса щебня шириной два метра, справа каменистая стена, слева каменистый же обрыв. Сразу захотелось «по-большому», и чем выше поднимался, тем сильнее. Где-то посередине горы дорога выровнялась, значительно расширилась и превратилась в вытянутую ровную поляну. Позывы прекратились. Проехав еще немного, я оказался рядом с летным лагерем: большая палатка – кафе и несколько поменьше. Рядом с моим «немцем», вихляя обтянутыми черным трико бедрами, в распирающем грудью расстегнутом сверху камуфляже и с громоздкой рацией в руке, прошествовала в сторону кустов деваха. Где-то еще отголоском раздался женский смех. Втянув носом воздух, я завистливо утвердился: «А здесь того-этого!».
   Слева от дороги виднелась другая поляна – на ней как раз маневрировал маленький одномоторный самолетик. «Это у них ВПП – взлетно-посадочная поляна», – констатировал я. С парашютами, очевидно, прыгали с вершины горы – она была значительно выше.
   – Здравствуйте! – вывел меня из размышлений чей-то неприлично вежливый голос сзади.
   Я обернулся. Передо мной стоял высокий худой парень на полголовы выше моих ста восьмидесяти четырех. «Скелет какой-то. Так и буду его называть про себя, – сразу решил я, – как его ветром не сносит?». Вместо этого ответил:
   – Здравствуйте.
   После минутного разговора оказалось, что Скелет – инструктор, и именно он будет катать меня на парашюте. Договорившись со мной, Скелет полуобернулся в сторону лагеря и позвал: «Жека! Жека! Едем!».
   Ближайшие кусты раздвинулись, и на поляну вывалился по пояс голый молодой атлет в солнцезащитных очках. Я сразу окрестил его «солдатом удачи», не хватало только автомата в его мускулистых руках. Парень на ходу застегнул ширинку и, приблизившись к нам, протянул руку для приветствия. Я ответил ему крепким рукопожатием, отметив про себя, что от Солдата Удачи пахло потом и женскими духами. «Радистку Кэт (так я окрестил даму с рацией) допрашивал… с пристрастием. Везет!», – легкая зависть шевельнулась где-то внизу живота.
   Он сел за руль, Скелет вперед, а я с какими субтильным типом назад – прямо на мешки со снаряжением. «Уазик», в который мы все забились, был честным, как голая правда – обнаженное зеленое железо снаружи и внутри. Жутко не хватало пулемета на крыше, чтобы вылезти из кабины по пояс и жахнуть: «Тра-та-та-та-та!» – по белякам! А нет, мужики, по комунякам… да нет и не по ним, а по политикам, профукавшим великую страну. Так, любуясь на задранный к небу капот и взбивая облака пыли, мы взобрались на вершину горы.
   Облачившись в комбинезон, грубые ботинки и шлем (это снаряжение мне дал Скелет), я подошел к краю крутого склона и осмотрелся: все было маленьким, далеко и внизу. Кто-то трусливо внутри меня завопил: «Чо ты от жиру бесишься?! Беги отсюда! Человек – не птица. Грохнешься – костей не соберешь! Пожил до пятидесяти и хватит?». А рассудок… он просто захлопнул чугунную дверцу в подсознание, и вопли моего внутреннего «Я» прекратились.
   «Не бздеть! Терпеть!», – командовал он, и я с облегчением отметил, что пресловутая дрожь в коленках (а она, парни, реально существует!) стала понемногу исчезать.
   Скелет, меж тем, принялся меня инструктировать. Я слушал его правильную, насыщенную сложными оборотами и техническими терминами речь и думал: «Вечером коньяк или водку? Или вина… Н-е-е-е-т! Лучше дыню, да. Да, именно желтую длинную дыню. Главное при приземлении – ноги вместе, как одна, жестко и вперед… тогда останется чем на педали нажимать…».
   Тем временем, приехавший с нами субтильный тип спарился с Солдатом Удачи и полетел. Я не видел сам момент их прыжка. Увидел лишь, как они, чуть накренившись куполом парашюта влево, уходили за склон горы, из поля моей видимости. Пассажир пытался подтянуть тело на вытянутых руках и усесться на раме. Когда через несколько минут эта пара из-за склона снова появилась в поле моего зрения, парашют оказался ниже еще метров на сто. Мне показалось странным, что фигурка человека висела на парашютных ремнях тряпичной куклой: руки, ноги и голова безвольно свисали вниз, а тело ему так и не удалось усадить на раму. Однако же я не придал этому никакого значения, так как в тот момент думал лишь о том, как разбежаться и разогнать крыло-парашют, чтобы удалось взлететь с первой попытки.
   Ну, а потом инструктор прицепил меня к себе ремнями, и мы стали одним целым: я спереди, он – сзади. Последнее, что я увидел, это был шестьдесят шестой «газон», который все среднеазиаты бывшей великой империи до сих пор уважительно называют «король пустыни». Короткий бескапотный грузовик на больших колесах, задиристо задрав к небу морду цвета хаки, вползал на макушку горы, везя в открытом кузове с десяток крепких, с загорелыми открытыми руками парней.
   «Да тут, кажись, целый десант образовался! А наши-то знают, что немцы в городе?», – кисло, про себя, пошутил я. Уж больно сосредоточенные лица были у этих «туристов».
//-- * * * --//
   – Ну, что? Вперед! – не то скомандовал, не то попросил Скелет, и я принялся из всех сил, точно бурлак на Волге, тянуть инструктора с парашютом. Я ожидал трудной борьбы и приготовился отступать на прямых ногах, когда крыло, наполняясь воздухом, рывком потащит нас назад. «Это тебе, гад, за Олимпиаду в Ванкувере!», – крикнул я навстречу слабому западному ветерку и приготовился к борьбе!
   Но ее не случилось! Парашют сдался практически сразу – я сделал лишь один большой шаг вперед и маленький шажок назад. После чего, подхваченный страшной силой, очутился в воздухе, по инерции суча ногами и мысленно перефразируя Нила Армстронга: «Это один маленький шаг для человека, но гигантский скачок для всего меня».
   Мы летели! Я даже не успел испугаться, как ощутил плавное парение в воздухе и полное спокойствие в душе. Ликуя, я негромко напевал речитативом рэп собственного сочинения:

     Это город офисов и небоскребов,
     Телки в черных юбках и белых блузках —
     Собственность напыщенных снобов.
     Хочу ли я кофе со сливками? Да!
     Эй ты, новенькая! Я твой босс,
     Не огорчай меня и помни, ты – лимита!
     Йо…

   Внезапно что-то сзади меня на уровне головы затрещало, как катушка спиннинга, только намного громче. Я поинтересовался у инструктора: «Что за звук?», – на что получил ответ:
   – Высотометр. Набираем высоту…
   «Какую… на… набираем?..», – я отчетливо видел, что мы снижаемся.
   – Сначала мы снизимся, но потом наберем скорость и поднимемся… – продолжал объяснять Скелет.
   Но я его уже не слушал, а формулировал вопрос, смысл которого проще изложить привычным: «Ну что ты тут мне мозг паришь?!», но так нельзя. А можно по-другому, типа: «Э-э-э… вы уверены? Все нормально?». Вот с этим-то вопросом я начал было поворачиваться к Скелету, но он так и застрял у меня в горле. Ибо в это мгновение я ощутил, как что-то чувствительно кольнуло меня сзади в правый бок. А потом, блин, еще раз!
   – Ты чо, гад, тычешься?! – взревел я, увидев, что правой рукой, с зажатым в ней охотничьим ножом, инструктор пытается, зачем-то, как безмозглого ишака зарезать меня. Но с трудом, в неудобном шлеме и жестко пристегнутый к ремням парашюта, полуобернувшись вправо и взглянув на Скелета, я тут же осекся. Правда и он тоже прекратил свои попытки: на меня смотрело лицо, нет, не лицо… рожа – тоже нет, морда? Нет. Череп… да, череп! Голый, желтоватый, уродливый в своей наготе человеческий череп! Череп давно умершего человека… Как такое могло быть?! В тот момент я не мог найти ответа на этот вопрос, да и ситуация, прямо скажем, к этому не располагала.
   – Да ты… – я не мог подобрать слов от захлестнувшего меня бешенства, – да ты – Скелет Скелетович с большой буквы! – наконец нашелся я.
   Инструктор согласно молчал. Он был уверен в своем превосходстве и полном бессилии жертвы, то есть меня. «Вот, докатились. Говорил же я себе сегодня утром, что ничего не видел к своим полета годам, вот, блин, увидел! – ворчало мое внутреннее «Я». – Смотри, не ослепни!», – напоследок подкололо оно меня и, наконец, заткнулось.
   Надо сказать, что я очень хорошо воспитан. В минуты праведного гнева мое прекрасное воспитание проявлялось тем, что я не мог ругаться матом, не мог обзываться или оскорблять кого бы то ни было. И еще скажу об одной моей особенности, о которой Скелет Скелетович не знал, но мог бы и догадаться, заинтересовавшись номером на машине: «Что это за регион такой?».
   Дело в том, что я с нашего российского Могучего Севера. А у нас на Севере каждая вторая непьющая семья (каждая первая – это судейские, прокурорские и менты, у которых есть Забота о Государстве, которая их кормит, и им больше ничего не нужно) имеет собственную нефтяную вышку, угольную шахту или сто гектаров зрелой древесины, на худой конец. Да, чуть не забыл: есть еще третьи – оленеводы. Они вообще классно устроились: разъезжают на оленьих упряжках вдоль газопровода и за бабки отгоняют от него всех, правдами и неправдами старающимися стырить газ (даже в легкие набирать пытались). Так вот, возвращаюсь к вышкам, шахтам и лесу. Им, то есть нам, северянам, эту собственность приходится охранять, поэтому мы все с детства очень ловко обращаемся с оружием: можем топором белке в глаз попасть! И у меня с собой была «на всякий случай» маленькая короткоствольная травматическая «оса» – в нее то, заботливо уложенную в поясной клатч, и тыкал своим ножиком Скелет Скелетович.
   «Уже один раз спасла мне жизнь, спасешь и еще…», – теплотой отозвалась душа о пистолете, а левая рука скользнула через расстегнутую молнию внутрь комбинезона.
   – Негодяй! – сквозь зубы злобно проговорил я и выстрелил ему прямо в переносицу. Удар пули этого мощного оборонительного оружия был такой силы, что череп Скелет Скелетовича как будто бы взорвался изнутри и, превратившись в груду крупных осколков, осыпался вниз: за моей спиной теперь висел безголовый комбинезон.
   «Уф, вот так-то лучше…», – только я собрался перевести дух, как на меня навалилась новая беда. Пока мы боролись с инструктором, парашютом никто не управлял, и сейчас он, сильно накренившись, с большой скоростью несся на густо поросший деревьями склон. Дело осложнялось и тем, что эта часть горы находилась вне видимости летного лагеря, и случись что, никто не пришел бы мне на помощь, во всяком случае, быстро.
   Я едва успел подтянуть колени к животу, закрыв его от несущихся на меня веток деревьев, спрятал лицо за ладонями и выставил вперед локти, втянув шею в плечи, как началось: удар, еще один, треск, шум, хруст, рывок вбок и сильный рывок назад… Я почти лишился сознания и не торопился приходить в себя. Боялся, парни, что как только прислушаюсь к себе, то обнаружу, что у меня что-нибудь переломано или оторвано, или распорото, живот, например. Осторожно открыл один глаз, потом медленно вдохнул полной грудью и открыл второй. Обрадовано, что руки-ноги на месте, выдохнул. Осмотрелся: я лежу на земле, парашют висит на кроне невысокой сосны. Покрутил головой, пошевелил конечностями, вроде бы все в порядке. Ура! Покоптим еще небо!
   Что должен делать в такой ситуации опытный журналист? Правильно, парни – сломать рутину! Нарушить устоявшийся порядок событий! Быть непредсказуемым! И я был: перевернулся на спину и со счастливой улыбкой отдался, мужики, тишине и спокойствию, царившему вокруг: светило ласковое солнце, дул мягкий ветерок, зеленая мягкая трава радовала глаз своей изумрудной сочностью, деревья убаюкивающе шелестели листвой. Удалось шлепком убить комара. Благодать! Навалилась сонливость, веки все чаще и чаще стали закрываться, захотелось вытянуться и, повернувшись на бок, уснуть. «Адреналин рассосался, мать его…», – вяло констатировало сознание. Однако сонливость, как внезапно пришла, так же скоро и прошла. Я даже почувствовал прилив сил.
   «Ну что, отдохнул? Пора этим парашютистам задать извечный русский вопрос: «Ху из ху?», – разогревал я в себе гнев. Несколько минут у меня ушло на то, чтобы вылезти из комбинезона, одеть свою обувь и английский пробковый шлем, которые перед прыжком Скелет Скелетович сложил в свой рюкзак. Больше всего в жизни я люблю три вещи: «лендровер-диско», английский пробковый шлем и трубку с вишневым табаком. К тому моменту от курения я уже отказался, «лендровер» оставался несбыточной мечтой, поэтому за всех отдувался пробковый шлем.
   Внимательно осмотрев место своего приземления и, постаравшись лучше запомнить приметы, так как понимал, что скоро сюда надо будет привести людей и показать, и объяснить, что здесь произошло, я без особого оптимизма двинулся в лагерь. Да и откуда тут, мужики, оптимизму было взяться?! Понимал, что оставшаяся часть отпуска будет безвозвратно испорчена, а если мне не поверят следопыты и дознавалы, то и значительная часть оставшейся жизни тоже.
   Спустя четверть часа легкого теренкура и тяжелого пыхтения, я оказался на «нашей» стороне, осталось только, петляя между камнями, деревьями и кустарниками, спуститься метров на сто вниз по склону горы. И тут мое внимание привлекли разноцветные купола, дружно плавающие в небе. Я насчитал их больше десятка: двенадцать-тринадцать. Парашютировали они явно с макушки горы, меняясь местами, то поднимаясь вверх, то опускаясь, перемещаясь по горизонтали, но так или иначе, неумолимо стремились вниз – к лагерю. Сопоставив увиденное, я понял, что это спускался тот «немецкий» десант, что поднялся на гору на грузовике. Понаблюдав, как парашютисты один за другим приземлялись на взлетно-посадочную поляну, я продолжил свой путь.
//-- * * * --//
   Наконец, я достиг цели – подобрался к лагерю вплотную, но не спешил себя обнаруживать, а схоронился в густой зелени ближайших к поляне кустов.
   «Так, и что тут у нас происходит?», – внимательно всмотрелся я в происходящее. И чем дольше я наблюдал, тем больше, клянусь! у меня, парни, отваливалась челюсть! Правда, такого паноптикума я в своей жизни еще не видел: на открытом пространстве поляны, уютно по периметру огороженной от сильных ветров и чужого глаза маленькими палатками и большим шатром кафе, водили хоровод… скелеты! Да, черт, самые настоящие, как те, что стояли в каждом школьном кабинете анатомии и как тот, которому я только что разнес жбан!
   «Япона мать! Япона мать… япона мать… – ошарашено повторял я про себя, – что же это делается?!». Я инстинктивно вжался в каменистую землю, но убедившись, что остался незамеченным, перевел дух и снова стал наблюдать. Посередине овала, который, обняв друг друга за плечи правыми руками, образовали скелеты, лежало что-то темное. Присмотревшись, я понял, что это тот самый субтильный тип, который приехал со мной на «уазике», а потом безвольной куклой спустился на парашюте. «Зарезали, гады! – осенила догадка, – как меня хотели… У-у-ух!». Я еще сильнее заволновался: «Что же тут такое происходит? Банда скелетов зачем-то убивает людей…». Но пока вопрос оставался открытым. «Своих бандосов и гопников хватает! А тут еще… эти… по-на-ехали!», – в душе поднималась волна негодования, и я почувствовал, что скоро снова стану вежливым.
   Тем временем скелеты свободными левыми руками начали щелкать пальцами как испанские танцоры и, издавая ритмичный четкий звук, двинулись вправо по кругу. Сделав несколько шагов, дружно остановились, а затем, невысоко под углом подняли свои правые ноги. Со стороны это выглядело как пародия на канкан. Потом пошли влево, остановились, махнули левыми ногами, остановились. Затем, взявшись обеими руками, двинулись к лежащему в центре телу человека и, дойдя до него, издали короткий, но громкий взвизг, после чего расцепились. Затем каждый совершил по три оборота вокруг своей оси, и все вернулись на свои места. Потом все повторилось снова. «Танцуют! Да что же это такое?! Бред какой-то…», – я стал сомневаться в своей нормальности: «Может, все-таки сильно стукнулся при падении, и все это – плод моего больного воображения? Может, гематома на мозг давит?». Однако, вспомнив какой у меня был надежный шлем и, ощупав голову, убедился, что вся эта фантасмагория происходит наяву.
   Тем временем, день быстро катился к завершению – солнце стремительно опускалось к горизонту. Зная, как быстро на юге наступает ночь, я прикинул, что еще минут тридцать-сорок, и вокруг будет полная темень. Не понимая, что здесь происходит, а самое главное, не зная, чего еще ожидать от сегодняшнего длинного дня, я продолжал наблюдать за скелетами, одновременно осматривая лагерь и окрестности. И тут мое внимание привлекло какое-то бледное пятно, мелькнувшее в окне раздачи палатки-кафе.
   Сначала я подумал, что там хозяйничает очередной скелет, но, понаблюдав дольше, убедился, что это… человек! И не просто человек, а женщина! И, судя по всему – нестарая! Со всей решительностью опытного репортера прогнав всякие неуместные сомнения, типа: а кто она такая? А может, она – монстр? А может, она – переодетый скелет… ну и так далее, я тут же принялся мечтать, как мы с ней вдвоем проведем здесь пару-тройку дней.
   Я вообразил себя на необитаемом острове: она будет моей Пятницей, только она и я… Рассветы и закаты в обнимку, чай из котелка, поцелуи у костра, одна зубная щетка на двоих… романтика! И ни одной живой души вокруг… «Зато куча неживой!», – жестоко включился рассудок. Да, с этим, парни, надо было что-то делать. Ну и, правда, не могли же мне какие-то костлявые нежити помешать лишиться на этой романтичной горе своей невинности? Для чего я ее берег уже вот столь долгих пять дней?!
   Скелеты, тем временем, закончили свой странный танец и принялись… обниматься. «Неужто? Скелеты – геи! Кому расскажешь – не поверят. Сам бы не поверил, если бы сейчас все это не видел…», – ошеломленно думал я, наблюдая за происходящим. Однако все оказалось иначе. Поочередно обнявшись друг с другом, скелеты, а было их около двадцати, нестройной толпой, захватив с собой труп субтильного типа, пошли от лагеря в сторону дороги. Затем пересекли ее и разошлись по взлетно-посадочной поляне. «Братались что ли? Или прощались… на ночь?», – продолжал я строить догадки, невольно проникаясь уважением к этим, внимательным друг к другу дружбанам. Дальше случилось и вовсе непонятное. Разбредясь по поляне, скелеты в хаотичном порядке… улеглись прямо на траву и незаметно, прямо у меня на глазах, как бы истаяли. Исчезли куда-то. Вот только что, блин, были здесь, а сейчас их уже не видно. «Как сквозь землю провалились!», – воскликнул я про себя и, выждав еще несколько минут, осторожно, сзади, стал подбираться к кафе. Надо сказать, что несмотря на только что увиденное, на весь пережитый ужас последнего часа, а может, наоборот, благодаря этому, но я почувствовал, что чем ближе подбирался к палатке, тем большее сексуальное возбуждение меня охватывало.
   Мое воображение уже нарисовало изголодавшуюся по мужскому вниманию пышечку, отчего мужское достоинство распрямилось как копье, затвердело и мешало идти. Но идти было надо. Пригибаясь (так оно мешало значительно меньше), я перебежал оставшиеся метры и, откинув брезентовую дверь, беззвучно прокрался внутрь.
   Пятница по-прежнему стояла у окна, что-то выжидая, во что-то всматриваясь и вслушиваясь. Вспомнив навыки выживания в средней школе, я подкрался к ней сзади и, плотно закрыв ладонью рот, развернул к себе, заставив опуститься на корточки – так нас не было видно с улицы. Теперь я смог рассмотреть Пятницу как следует. Это была женщина лет тридцати пяти, светловолосая, довольно привлекательная, с аппетитной фигурой, мягкими чертами лица и уставшими от какой-то безысходности карими глазами.
   Не отрывая руку от ее горячего и влажного рта, я сказал:
   – Я – человек. Ничего плохого тебе не сделаю, если не станешь мне вредить. Я хочу отсюда выбраться живым и здоровым, и как можно скорее. Ты меня поняла?
   Женщина в ответ кивнула.
   – Хорошо. Тебя как зовут? – и осторожно убрал ладонь от ее лица.
   – Таня… – робко ответила Пятница.
   – А по батюшке? – зачем-то спросил я. Честно говоря, я не знал, что нужно говорить и делать в подобных ситуациях, хотя не раз и не два видел схожие сцены в фильмах. Однако в нужный момент из головы все улетучилось, поэтому спросил то, что первое пришло на ум. К моему удивлению, вопрос заставил женщину растеряться – она тоже смотрела фильмы и уж точно ожидала не этого вопроса, но ответила:
   – Борисовна.
   Тем не менее, ее растерянность сейчас играла мне на руку: я получил, пусть и ненадолго, возможность перевести дух и постараться вспомнить: что же в этих фильмах еще показывали? Вспоминалось, по правде говоря, только одно – секс. Ну, секс – так секс!
   – Борисовна, значит… – с доброй улыбкой, не удержавшись, обеими руками я крепко схватил ее за ягодицы и несколько раз сильно сжал. Пятница сидела передо мной на корточках в откровенно эротичной позе: грудь через футболку вызывающе выпирала вперед, задница маняще торчала назад. Ну как тут, мужики, не удержаться?!
   Женщина, как ни была напугана, но тоже не сдержалась и съездила мне в нос кулаком, отчего я тотчас упал на спину.
   – Э-э-э-х, Та-ть-яна Бо-ри-совна! – с укором протянул я.
   – Еще полезешь – убью! – зло сверкнув глазами и поднеся к самому моему носу свой маленький, но твердый как камень кулачок, прошипела Пятница.
   – Женюсь… – очень тихо и неразборчиво быстро пробормотал я. Кулачок стал заметно мягче. И еще тише, чем в первый раз, повторил: – Же-нюсь…
   О невероятных возможностях женского слуха к своим пятидесяти годам я знал уже достаточно, поэтому точно представлял, что последует дальше. Особенно после того как я сказал пароль. Конечно же, пароль! Хотя, какой он, на хрен, пароль?! Он, гадом буду – ключ! Большой золотой ключ к душе каждой, я ответственно, как главред, заявляю, каждой незамужней женщины. А все, все-все-все, без исключения незамужние или разведенные женщины, что бы они ни говорили, на самом деле хотят только одного – снова выйти замуж! Ничего так не уязвляет самолюбие женщины – как распавшийся брак. Осознавать, что ты дура! и вышла замуж за какого-нибудь долбоящера, от которого сама же и сбежала или выгнала – не важно, выше ее сил. Хуже, может быть только одно – если долбоящерицей оказалась она сама. И он тебя выгнал или сбежал сам, не важно… Интересно, а я кто? Быстро, по молодости, женившись и успев за семь лет брака народить с супругой двоих детей, мы расстались. Она жутко ревновала меня к работе. По правде сказать, было за что: работа собкора районки полна всевозможных опасностей, да и между нами говоря, соблазнов! Не каждый устоит! Грехопадет! Человеческая природа слаба. Но я не такой. Я сильный. Каждый раз я снова и снова находил в себе силы вставать и подниматься…
   Но я отвлекся. Вернемся к «ключу». Вот уже два десятка лет после развода это короткое слово «женюсь» прокладывало мне самый быстрый и надежный путь к сердцу любой незамужней женщины. И этим, ессественно, я радостно пользовался. Уместен вопрос: а как отличить замужнюю женщину от незамужней? Отвечаю, парняги: легко! Говори всем подряд. Незамужняя сразу отдастся, а замужняя похвастается мужу, дескать, смотри, на меня еще другие мужики заглядываются! И пока он начнет тебя искать – ты уже будешь далеко! А как же обманутые бедняжки? Или не обманутые? Конечно же, обманутые! А как еще?! Ну, не повезло им со мной, повезет в следующий раз, с другим… Правильно расставаться, это тоже целая наука. Ни одной не удалось меня захомутать за последние двадцать лет, да уже и не удастся, уверен на все сто. Журналистика, мать ее, всему научит!
   В общем, сказал я Пятнице свое волшебное словцо. И мои ожидания меня не обманули. Женщина, перебросив через мое туловище правую ногу, села на меня верхом, удобно устроившись на моем животе и бедрах. Потом этим же кулачком несильно несколько раз стукнула меня в грудь:
   – Дурак! Ты меня так напугал! Это… то, что ты сказал… правда?
   – Ну конечно, правда! – не уточняя, что именно она имела в виду, проникновенным голосом ответил я и смиренно закрыл глаза (ага, правда и ничего кроме правды).
   Что было дальше? А дальше, парни, я потерял свою драгоценно оберегаемую почти всю неделю невинность. По сути, я был многократно и причудливо изнасилован этой, действительно изголодавшейся по мужскому вниманию пышечкой. Опасаясь шуметь, чтобы не привлечь внимания опасных соседей, мы вынуждены были подавлять сладострастные крики и стоны, всю свою сексуальную энергию перенаправляя на переживания близости. Воистину, это был самый яркий секс в моей жизни!
   – Подожди… – в самом начале, едва вывернувшись из ее жарких объятий, я попытался прояснить ситуацию, – что… за… тут… скеле…
   – Потом… – Пятница набрала побольше воздуха, – все расскажу… – и снова впившись своими жадными губами в мои, оставила меня сгорать от любопытства.
   Правда очень скоро я забыл и о скелетах, и обо всем на свете. Отдыхая от секса в редкие перерывы, я снова начинал сгорать от любопытства, но Пятница быстро это замечала, и умело тушила разгорающееся пламя моей несексуальной активности новыми волнами плотских утех.
//-- * * * --//
   Наконец, забрезжил рассвет.
   – Татьяна Борисовна, теперь-то мы можем поговорить? – устало обратился я к женщине. – Ты обещала…
   Сейчас она напоминала опьяневшую от внезапно навалившейся сытости кошку, сожравшую большую миску густой белой сметаны. Да так, по сути, и было. Только моя сметана была не такой густой и белой. Нуда ладно… Лишь бы не было войны!
   Пьяная сытая кошка-нимфоманка (Пятница, конечно, а кто же еще?) тем временем свернулась у моих ног калачиком и, устроив голову у меня на коленях, принялась, сладко позевывая и посапывая, не спеша рассказывать:
   – Видел на улице, напротив кафе… хр… ржавую «двадцать четвертку»?
   – Да, заметил.
   – Пятнадцать лет назад… хр-хр… мы с мужем на ней приехали из Мурманска. Хр-хр… занимались парашютным спортом. Вернее, занимался он, а я занималась им… хр-хр. Нам здесь очень понравилось, нашлись единомышленники… хр… и мы решили организовать парашютный клуб. Хр… место было идеальным! Оставалось только выровнять небольшую часть склона горы и сделать взлетно-посадочную полосу. Хр… хр… хр…
   Посапывание затянулось и грозило перерасти в похрапывание. Пришлось легким подзатыльником согнать Пятницу с колен и потребовать:
   – Не отвлекайся!
   Женщина обиженно показала мне язык, но потом передумала дуться дальше и, как ни в чем не бывало, устроившись на раскладушке, продолжила:
   – В общем, пригнали бульдозеры, грейдеры и несколько дней ровняли площадку, ту, что сейчас ВПП.
   – Ага, понимаю, – поддержал я.
   – И, однажды, рабочие наткнулись на несколько могил… как наткнулись?.. Да просто разровняли их, по правде сказать, нашли человеческие кости, -
   рассказывала женщина. – Оказалось, что в этих местах было древнее захоронение, очень древнее. Приходили ученые, археологи… Заинтересовались, говорили о несомненной значимости этого захоронения для научного мира и возможных великих открытиях… Но дальше «бла-бла-бла» дело не пошло. Помнишь, времена какие безденежные были…
   Я, конечно же, помнил. Помнил настолько ярко… но это уже другая история, поэтому лишь коротко «дакнул».
   – А потом, однажды, мой муж вышел вечером покурить и заодно – «до ветру»… и больше не вернулся… искали его несколько дней, но все безрезультатно. Я до сих пор не понимаю, как я тогда не сошла с ума! Любимый человек пропал, я одна, двадцатилетняя девчонка, в чужом краю, почти без денег.
   – Как же ты… – ошеломленно подыскивал я нужные слова… – выкрутилась?
   …А как? Да – никак. Пришел он, через неделю. Я вот на этой самой раскладушке и спала в ту ночь. Сначала подумала, что кошмар снится: стоит в своей брезентовке, брюках, сапогах – как ушел, в том же… Да только это не он вовсе…
   – А кто? – нетерпеливо перебил я. Не люблю, когда сопли жуют. Конкретно надо: раз, два и все понятно, как Чапай.
   – Скелет это был…
   – Твою мать! Я так и знал! А почему они тебя не сожрали? Ты с ними… заодно? Что тут у вас вообще происходит?
   – Да как ты смеешь?!
   У нее начиналась истерика. Пятница, с глазами полными слез, упала на подушку и, повернувшись ко мне спиной, замолчала. Драгоценное время таяло на глазах. Еще один день я здесь не проживу – меня рано или поздно обнаружат и тогда… мне придется расстаться со своим любимым пробковым шлемом. «А нахрена мне такая жизнь, без шлема, нужна?» – рассудил я и бросился к Пятнице.
   – Танечка… Таня… Татьяна Борисовна… – я тряс ее за плечо, пытаясь безуспешно вернуть к разговору, – стерва ты, истеричка гребаная, будешь разговаривать, или я тебя брошу!
   Подействовало – перевернулась на другой бок, а потом и села.
   – Покажешь, где у вас тут бензин, керосин, ну, горючее? Запалим тут все… к чертям собачьим, На большой пожар прилетят пожарники, эмчеэсники, полисмены. Скелетам не до нас будет, а мы быстренько смоемся до прихода спасателей.
   – Покажу, – еще обижаясь, пообещала Пятница.
   Мы выскочили из палатки и помчались к стоянке. Сейчас здесь с отцепленными крыльями стояло несколько одномоторных самолетиков. В сумерках наступающего утра я разглядел и три силуэта двухместных вертолетов со снятыми лопастями. Сзади них, прикрытие маскировочными сетями, стояли бочки с горючим и несколько зеленых канистр. Убедившись по запаху, что это – то содержимое, что нам нужно, мы с Пятницей
   схватили канистры и побежали к ВПП.
   Обильно поливая траву и кусты, я возобновил прерванный разговор:
   – Так что там? Не договорила.
   – Ты про что? – запыхавшаяся Пятница повернула голову, на время оставив свое занятие.
   – Почему тебя не сожрали? – этот вопрос мучил меня больше других.
   – Да потому что не едят они никого…
   – Как это? – от удивления теперь и я поставил канистру на землю.
   – Да вот так. Они…
   В этот момент, не терять же за разговором время даром, я чиркнул спичкой и поджег траву. Керосин вспыхнул, и пламя с треском и черным дымом стало быстро охватывать обработанную нами поляну – самим бы не сгореть!
   – Родная, расскажешь потом, очень интересно, но потом… Бежим!
   Я махнул в сторону своего автомобиля, но Пятница, вырвавшись, рванула в сторону кафе, крикнув на ходу:
   – Деньги… документы…
   Я понял и побежал заводить машину. Пламя набирало силу. Сухая трава горела как порох, занялись и кусты. На глазах вся взлетно-посадочная поляна оказалась в огне и дыму. «Да, славный костер получится! Сейчас деревья займутся, в лесу сушь. Теперь-то этому разбойничьему гнезду точно капец придет…», – удовлетворенно размышлял я, ожидая Пятницу. Ну, вот и она. Развернув машину, мы тронулись. За спиной весело горел склон горы, помогая наступившему утру прогонять темноту, впереди – узкая извилистая дорога вниз. «Все самое страшное позади, осталось минут десять-пятнадцать осторожной езды по этому мини-серпантину, а там – автострада, санаторий, ванная, спальня, аппетитная баба, желтая длинная дыня…», – выстраивал я логический ряд событий предстоящего дня.
   – Ну, так почему? Что они? – я снова, в третий раз, вернулся к начатому ранее разговору.
   Но что за ерунда!? Продолжить опять не получилось – пришлось что есть силы жать на тормоза! Перед машиной стоял… вернее медленно, как поломанная механическая кукла, шел… мой вчерашний приятель Скелет Скелетович. По фамилии Безголовый. Без головы он нас не замечал и, точно сверяясь с каким-то своим внутренним компасом, шел в сторону поляны.
   Я выхватил свою «осу» и держал пистолет наготове, обдумывая: что ему отстрелить в первую очередь. Давить машиной не хотелось: краса, покраска и все такое. Убивать тоже. Я почувствовал какую-то ноющую боль в сердце: Безголовый-то – родной ведь почти! Психологи говорят, что те, кто вместе пережил смертельную опасность, очень сильно эмоционально привязываются друг к другу. Особенно палач и жертва. А мы вместе с ним пе-ре-жи-ли! Да и неплохой он, по сути, наверное. Вот только, парни, скелетова сущность его подвела. Так же и люди: человек он неплохой, только ссытся и глухой…Не хотелось, но придется. Я ведь тоже к нему привязался, не оставлять же теперь мне его здесь одного? Да и потом, уж больно смачно башка его разлетелась. Есть ведь еще руки, ноги, ребра вон… похрустит старикан еще напоследок, порадует туриста, мать его.
   Упруго вышел из машины. Зашел сзади: что там у меня в багажнике припрятано? Ага, маленькая саперная лопата… Подойдя к скелету вплотную со спины, я, не спеша, как следует, примерился и со всей силы рубанул по тыльной стороне колени. Ура! Я, как говорят кавказцы – ма-ла-тес! Голень отлетела в сторону и, Скелет Скелетович рухнул на землю, пытаясь при этом ползти.
   – Открой окно пошире, – весело крикнул я Пятнице, – такого ты никогда больше не услышишь!
   Вернувшись на водительское место, я медленно сдал машину назад, и когда почувствовал, что задние колеса уперлись в какое-то препятствие, от всей души надавил на педаль газа. Набирающее силу пламя своими сполохами ярко высветило с хрустом лопающиеся кости, разлетающиеся по сторонам ребра, дергающиеся фаланги пальцев руки.
   Несколько раз взад-вперед «проутюжив» то, что еще недавно было Скелет Скелетовичем, я вышел посмотреть на результаты моих трудов. Прекрасно! Размашистым пинком собрался было откинуть одиноко валяющуюся у колеса кисть руки подальше в траву, но передумал и, подняв, бросил ее на заднее сиденье. Отличный сувенир с курорта! Такого, парни, у меня еще не было! Не зря съездил. Бледная, притихшая женщина, увидев мою находку, завизжала. Пришлось нагнуться и через низко опущенное окно вцепиться губами в ее губы. Правда, запечатать поцелуем ее мычащий рот не получилось – она больно укусила меня за язык и оттолкнула:
   – Ты псих!
//-- * * * --//
   Что я думаю о ней, ответить не успел, так как из горящей поляны, с шумным хлопком, словно от гигантской бутылки шампанского, в небо стали взлетать… гробы! Нет, чуваки, я не сошел с ума, но как это можно назвать?! Вытянутые в длину серебристого цвета параллелепипеды. На что они больше всего похожи? Правильно – на серебристые гробы! Один за другим, некоторые одновременно по два-три, они с шипением взлетали по крутой дуге откуда-то из-под травы и маленькими звездочками терялись в светлеющем небосводе. Это надо было видеть! Я был настолько поглощен столь необычным зрелищем, что мог бы простоять так до скончания времен, если бы не верная Пятница. Она сильно дернула меня за руку: «Едем! Едем! Как бы это ни было лишь началом…».
   Я механически, сворачивая шею в сторону ВПП, повиновался. «Началом чего?» – заторможено думал я, осторожно ведя машину к подножию горы.
   – Началом чего? – спросил я вслух. – Ты что-то знаешь…
   – Да, знаю! Я все пытаюсь тебе рассказать, но ты не слушаешь! – с истеричными нотками в голосе громко вскрикнула Пятница. – Они не… скелеты. Ну, не совсем скелеты…
   Женщина что-то пыталась объяснить мне. Но я уже снова ее не слушал. Я прислушивался к другому. Мне показалось, что задрожала… земля. С отвесного склона под колеса машины посыпались мелкие камешки…
   – Они просто выглядят как скелеты…
   Земля снова задрожала. На этот раз заметно сильнее. Мы уже были у подножия горы и съезжали на равнину.
   – Они, они… смотри! – Пятница пронзительно завизжала, показывая вперед и вправо.
   Да что тут, черти, происходит?! Только что ровная земля рядом с дорогой вдруг треснула: несколько длинных, узких и темных трещин разбежались по зеленому ковру предгорья.
   Я резко дал по тормозам, и мы выскочили из машины, обернувшись назад на резко усиливающийся шум из-за спины. Там творилось нечто! Та часть склона горы, на которой находился лагерь и взлетно-посадочная поляна, очень медленно, с глухим треском разрываемых корней деревьев, горной породы, многометрового грунта стала отъезжать в сторону. Нет, нет, не сползать, а именно отодвигаться от основной части горы! Большой, вытянутый в длину, плоский кусок скалы медленно отошел на несколько метров влево и продолжал отдаляться, одновременно с этим плавно, но быстро поднимаясь по диагонали.
   На что он был похож? На плоский пломбир на палочке. Только очень-очень длинный и толстый. И палочки не было. Вдруг этот «пломбир» остановился и начал… переворачиваться. Вниз с грохотом и шумом полетели глыбы камней. Земля слоями осыпалась вниз. Деревья, вырываемые с корнем, увлекали за собой кустарник и многометровые куски дерна. Из-под всего этого наносного слоя все больше и больше проглядывала… темно-серая, матовая гладкая поверхность какого-то тела. Очень и очень похожего на авианосец, но без надстроек.
   – Они – инопланетяне… – внезапно ослабшим голосом закончил я за Пятницу.
//-- * * * --//
   – Я все пыталась тебе рассказать, но ты меня не слушал…
   Я, молча, кивнул, как бы поторапливая: «Давай-давай, не отвлекайся», а сам упрек пропустил мимо ушей. Мы не спеша возвращались в город по хорошему загородному шоссе, а ничто, как известно, не располагает к задушевным разговорам с попутчиком, как монотонная серая дорога,
   уютное урчание мотора и успокаивающий шелест покрышек. Усевшись вместе с ногами прямо на сиденье и заняв полулежащее положение, Пятница рассказывала:
   – Я прожила среди них почти пятнадцать лет. Постепенно они привыкли ко мне и начали доверять, и многое рассказывали. Тебя никогда не удивляло: почему в сказках и легендах почти всех народов мира есть упоминания о скелетах, встающих из могил и нападающих на людей?
   – Нет… да я и не сопоставлял, – ответил я, поглаживая правой, свободной рукой ее колени и внутреннюю сторону бедра, и подумал: «А ничо она, так-то, моя Танька… мягкая».
   – Когда-то очень давно первый их корабль приземлился на нашей планете, потом еще и еще, – между тем продолжала Пятница, не подозревавшая о чем я на самом деле думаю. – Пришельцы основали свои базы в разных частях света, в том числе и здесь. Причем, первый как раз сел на «нашей» горе, прямо на месте древнего захоронения.
   – Помню-помню, ты рассказывала, – подбодрил я рассказчицу. «А с чего она – моя?» – ужаснулся я.
   – Сами они выглядят как… наши земные огурцы, только гораздо длиннее – полутораметровые. И племя первобытных людей, живших неподалеку – у подножья горы, встретив впервые нескольких инопланетян, приняли их за огурцы-переростки и использовали по прямому назначению – то есть сожрали…
   Я не выдержал и заржал! Ну, хоть что-то! Нас целые стаи всякого рода пришельцев имеют, а мы в лучшем случае в роли статистов только способны выступать, а в худшем…
   – Название их планеты на наш язык переводится как… только пообещай не ржать как дурак! Ты же журналист – образованный и много повидавший человек, – укоризненно потребовала предусмотрительная Пятница.
   – Клянусь сметаной! – с самым серьезным видом, сдвигая, чтобы не мешал гоготать, свой пробковый шлем на затылок, пообещал я.
   – Она называется… Зеленый Кузнечик, – закончила женщина и виновато, как будто сказала что-то неприличное, искоса взглянула на меня.
   Я едва удержал машину на дороге: да что за беспредел такой творится последние сутки! Мозги закипают! То пляшущие и обнимающиеся скелеты, то взлетающие гробы, то ходячие огурцы, то скала улетела, то теперь какой-то Зеленый Кузнечик!
   – Борисовна, что ты там нюхаешь или куришь, или жуешь на своей горе?! Скажи, родная, обещаю: полиционэрам тебя не сдам, сам хочу попробовать! Не прет последнее время моя авторская колонка, дай, а?!
   Я еще многое собирался сказать, но вовремя остановился, так как видел, что и без того пухлые губки Пятницы на глазах надуваются. Пришлось «отматывать» обратно:
   – Прости, Танечка… нервы, просто устал чудовищно от всего этого… Кажется поверила. Продолжает:
   – Кому-то первому из них пришло в голову, что надо принять другой облик, благо их метаморфная белковая структура…
   – Какая?! Ты чо эт ругаешься? – я обалдело вытаращил на нее правый глаз, так как левым следил за дорогой. – Что за сокровенные знания такие поперли?
   – По образованию я – биолог… и чуть-чуть химик, – обрезала Пятница и вернулась к теме, – позволяет принять практически любой облик. Ну, а так как сели они на захоронении, то и попробовали с тем, что было «под рукой». Результаты превзошли все ожидания: люди при встрече уже не нападали, а сами в ужасе разбегались. Про нападения на людей, наверное, сам догадаешься – к себе изредка забирали для исследований. Подопытные чаще всего погибали. Вот вкратце и вся история.
   Некоторое время мы ехали молча, каждый погрузившись в свои мысли.
   Первым молчание прервал я, задумчиво протянув:
   – Слушай, да за это открытие Нобелевку по астрофизике дадут…
   – Наверное, только нужны убедительные доказательства, – вторила моя подруга.
   – А их нет, то есть, почти нет – одни наши с тобой свидетельства, но этого мало! – в сердцах сокрушался я.
   – Они почти есть, – в тон мне возразила Пятница. И удовлетворенно сверкнув глазами на мою вытянувшуюся физиономию, пояснила, – я все засняла на телефон.
   И помахала перед моим носом большим мобильником:
   – Но есть одно условие… Я выжидательно замер.
   – Ты выполнишь свое обещание. Напомнить какое?
   Я отрицательно помотал головой. Не надо напоминать. Я помнил. Ловушка захлопнулась. Пятница – серьезная женщина, я это понял с первых минут нашего знакомства. Пятнадцать лет прожить со скелетами… Ого-ого! И почему же они ее не сожрали, ну или там, на опыты не утащили? Я быстро взвешивал все «за» и «против». Нобелевка явно перевешивала холостяцкую свободу. Да к тому же, баба она, похоже, с головой. Может, и не скучно с ней будет…
   – Танечка, да разве же может быть по-другому? Я ведь обещал, – и почти остановив машину у обочины, посмотрел ей прямо в глаза самым искренним образом. – Выдержав паузу, придавшую моим словам необходимый вес, выдохнул и, тронув машину с места, сменил тему под ее веселый смех: – Я слыхал: на награждении очень строгий дресскод. Если нельзя в пробковом шлеме – не поеду!
   P.S. Нобелевскую, мать ее, нам не дали. Сочли видео качественной фальшивкой. Зато дали… Букеровскую! Мы с Пятницей поженились, и теперь она ведет в моей многотиражке колонку «Садоводам-огородникам», про огурцы рассказывает, а иногда и про кузнечиков… Ну, а я что? Хорошую бабу нашел, деньжат срубил, в схватке со скелетами жив остался… Кто же я теперь после всего этого?! Конечно же, парни, герой! Я – герой!
   28.09.2013 г

Константин Толин Шорох