Владимир Царицын
Уфолог

   © ЭИ «@элита» 2012

   Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

1. Профессор из Степного

   Макс посмотрел на часы. Профессор не просто опаздывал, он фатально опаздывал. Было совершенно понятно, что назначенная встреча не состоится.
   Макс кивком подозвал официантку. Когда та подошла и подала счёт, он, ничем не выразив удивления по поводу порядка цифр, аккуратно выстроенных в ряд под не менее аккуратной и ровной горизонтальной чертой, отсчитал причитающуюся заведению сумму. Однако подумал:
   «Лучше бы профессор Москаленко назначил встречу в университетской столовке»
   Подняв голову, он заметил, что Марианна (имя было написано на ламинированной бэйдже) смотрит в его раскрытый тощий бумажник с какой-то грустью и состраданием, как богомольная старушка на нищего с церковной паперти. С гордым выражением лица Макс добавил к деньгам, что причитались заведению за напёрсток чёрного кофе без сахара и стакан минеральной воды без газа, выцветшую, ставшую ветхой от длительного и весьма активного обращения, десятку. Сунув бумажник в карман, Макс вышел из кондиционированной прохлады кафе на шумную улицу.
   Июльская жара, городская духота и вонь выхлопных газов не стали церемониться – накинулись скопом и сразу, – едва не вдавив Макса своей обобщённой плотностью в расплавленный асфальт. Отсутствие в черте города какого-либо более-менее приличного водоёма говорило само за себя. Редкие унылые деревца и ещё более редкие островки пожелтевшей от безжалостных потоков ультрафиолета травы казались раритетами, которым не место в мёртвом царстве асфальта, стекла и бетона.
   Прохожих не наблюдалось. Оно и понятно: кому захочется подвергать свой организм таким испытаниям? Солнце было активным до неприличия, даже агрессивным, несмотря на то, что часы показывали самое начало одиннадцатого. Спасительная тень имела место быть только внутри помещений.
   Макс отцепил повешенные на мысик белой футболки солнцезащитные очки и надел их. Существенного облегчения зрению это не принесло.
   «Итак, – стал размышлять он, – Москаленко назначил встречу в кафе, которое находится довольно далеко от университета и ещё дальше – от дома, в котором он живёт вместе с женой и двумя незамужними дочерьми. Ясен пень, боится быть замеченным кем-то. Кем?.. Скорей всего, своими коллегами, или людьми, живущими в соседних домах. То бишь, соседями. А кто его соседи?.. Всё те же коллеги – в зелёной зоне университетского городка других не селят, это закрытая территория. И мне, между прочим, туда так просто не проникнуть. А светиться Карачун не велел. Даже удостоверение сотрудника БСР запретил с собой брать, отправляя в эту странную, если не назвать дурацкой, командировку…»
   Макс подошёл к таксофону и набрал номер кафедры. Трубку подняли сразу.
   – Кафедра.
   «Сухо, крайне сухо. Что за кафедра? Кто говорит?..Голос молодой, девичий, но злой, раздражённый. Секретарша?.. Я бы такую секретаршу уволил, будь я профессором и заведующим кафедрой уфологии» – подумал Макс и представился:
   – Доцент Иванов. Можно поговорить с профессором Москаленко?
   – Кто его спрашивает?
   «Глухая, что ли?»
   – Доцент Иванов, – повторил Макс смиренно. – Иванов Михаил Петрович, бывший ученик профессора. Из Энска.
   – По какому вопросу?
   «Вот зануда…»
   – По личному, милочка.
   – Я вам не милочка, – резко ответила зануда. – Профессор Москаленко не может вас принять.
   Весело зазвучали короткие гудки отбоя.
   Вот так вот! Взяла да и повесила трубку, решив, что говорить больше не о чем. Милочка…
   «Сука» – мысленно ругнулся Макс, впрочем, без особенного раздражения.
   Он снова стал набирать номер кафедры, но на последней цифре, передумав, ударил по рычажку и набрал другой номер – более длинный, но крепче других номеров сидевший в памяти.
   – Слушаю!
   Голос шефа ярко отражал специфику его профессии. В нём звучало много чего, а конкретно:
   1) раздражение от частых проколов и неудач и следующих за ними разносов от высшего руководства. Как правило, несправедливых;
   2) постоянное недосыпание, а как следствие – отвращение к завтракам и неизбежный в таких случаях гастрит, сопровождающийся мощной изжогой;
   3) не проходящая усталость, которая не компенсируется короткими обрывками перманентно прерываемых отпусков, что также не способствует избавлению от изжоги;
   4) чрезмерное употребление народных «антидепрессантов» – кофе, сигарет и некоторых других (чаще всего натощак), а это и вовсе гробит здоровье, точнее, его остатки.
   – Это я, Боливар, – Макс назвался именем, придуманным только для этой операции и которое знали только они вдвоём – он и Карачун, то бишь, полковник Карачаев.
   – Здравствуй, Боливар, – вкрадчиво поздоровался шеф и на всякий случай предупредил: – Говори на сленге. Что у тебя? В Багдаде всё спокойно?
   Сотовый Карачуна не должен был прослушиваться, но… шефу видней.
   – Как вам сказать э… уважаемый. В Багдаде сплошные непонятки.
   – Что так?
   – Визирь в чайхану не пришёл. Во дворце – зловредный стражник. Вернее, стражница. В гарем, думаю, пока соваться не стоит.
   – Правильно думаешь. Попробуй всё-таки пробраться во дворец. Как-нибудь… через заднее крыльцо.
   – Я это умею, – заверил шефа Макс.
   – Звони. – Карачун повесил трубку.
   Макс снова внимательно послушал короткие гудки, кивнул и сказал в трубку:
   – Как только что-нибудь стоящее выясню, обязательно сообщу об этом вам, господин Карачун.
   Площадь перед университетом была похожа на раскалённую сковородку. Если бросить на неё шмат сала, оно сразу зашкварчит, разбрызгивая жировые капли и чадя жёлтым дымом. А потом пару яиц, и будет прекрасная глазунья. Сверху посыпать рубленой зеленью…
   Есть, впрочем, в такую жару не хотелось, мысли о яичнице с салом появились в голове Макса лишь потому, что, побродив между старинными корпусами университета и поджарив пятки на горячем размягчённом асфальте, он вспомнил о своём студенчестве…

   …Оно, студенчество, было в его жизни периодом недолгим – всего два с половиной курса. Макс вовремя понял: экономика и бухгалтерский учёт – это не его, слишком скучно и однообразно, а система двойной записи, изобретённая когда-то очень давно Лукой Паччоли и практически оставшаяся неизменной по сей день, просто выводила из себя. Информация усваивалась легко, но учеба не приносила удовлетворения, и даже раздражала.
   И Макс решил сменить профиль…

   …Заходить в здание главного корпуса, где находилась кафедра уфологии, Макс поостерёгся. И через центральный вход не пошёл, и через заднее крыльцо. Июль – время каникул и отпусков. На кафедрах остались единицы персонала. Был бы сентябрь, другое дело! Затеряться среди сотен студентов и получить нужную информацию, прислушиваясь к разговорам, – чего проще? Сейчас действовать нужно более осторожно.
   Купив по дороге местную газету (газета называлась «Степняк», что было совсем неудивительно), Макс зашёл в пивной бар, расположенный на противоположной от главного корпуса стороне площади. В баре натужно гудел давно переживший первую молодость кондиционер, ему явно не хватало мощности, но всё-таки он по-стариковски не сдавался – пыжился, пытаясь охладить воздух. Впрочем, это ему почти удавалось, так как дополнительной нагрузки было немного – лишь бармен, со скучающим видом протирающий белоснежной салфеткой высокие бокалы тонкого стекла.
   При появлении Макса бармен отставил бокал в сторону, а кондиционер взревел с удвоенной энергией, приветствуя вошедшего.
   Макс поздоровался, и, подойдя к стойке, стал внимательно изучать табличку с заявленным ассортиментом пива. На верхней строчке значилось пиво местного производства, конечно же «Степное». Цена у него была выше других. Макс заказал большой бокал дорогого «Степного», чем явно расположил к себе бармена.
   – Что будете к пиву: чипсы, сухарики, орешки? – угодливо осведомился бармен, нацеживая пиво.
   Максу хотелось только пить – холодного и много, залпом.
   – Могу предложить копчёные сырки, – продолжал бармен.
   – А креветки у вас имеются? – Макс решил не портить впечатления служителя общепита о своей персоне.
   Но лицо парня вытянулось, он был ужасно огорчён тем обстоятельством, что не может удовлетворить просьбу клиента.
   – Креветок, к сожалению, нет, – извиняющимся тоном пролепетал он.
   – А что есть из морепродуктов?
   – Вяленый кальмар, палочки лососевые, анчоусы. Хотя они не очень… О! – нашёлся бармен. – Есть! Правда, это не совсем море продукт… Раки! У нас есть раки. Свежие, их привезли только сегодня утром, они ещё живые. Если вы подождёте буквально семь с половиной минут…
   – Я готов подождать даже восемь минут, – согласился Макс. – Как тебя звать?
   – Сергеем, – расплылся в улыбке бармен и умчался варить раков, а Макс, ополовинив бокал пива, осмотрелся.
   Зал был оформлен в молодёжном стиле – яркие модернистские рисунки на кирпичных не оштукатуренных стенах, граффити, горизонтальные металлизированные жалюзи на окнах. Пластиковые столы и табуреты. Музыкальный автомат в полутёмном углу. Сейчас играло и пело что-то нерусское, но, слава богу, не такое громкое и надрывное, что любит молодежь.
   Макс подошёл к окну и, оттянув ламель, посмотрел на площадь – она оставалась такой же пустынной, как и пару минут назад…

   …решил сменить профиль.
   И стал специальным агентом БСР. Конечно не сразу. С улицы в Бюро Специальных Расследований не берут. Да и до выхода из призывного возраста было далековато…
   Забрав документы из Академии финансов, и выслушав от декана лекцию о человеческой глупости, которая иногда калечит судьбы людей, болтался без дела и ожидал весеннего призыва.
   Призвали, как положено, в мае. Службу Макс нёс на западной границе. Между нарядами и тревогами усиленно самосовершенствовался – овладел немецким и английским языками и получил первый дан айкидо. После демобилизации вернулся домой, и когда вставал на воинский учёт, получил от военкома предложение о работе в полиции. Думал недолго, согласился.
   Четыре года отработал на земле, параллельно закончив высшие полицейские курсы, и стал одним из лучших оперов в районе. С доски почёта его мужественную, с коварной хитринкой во взгляде тёмно-серых глаз, физиономию практически не снимали. За четыре года четырнадцать задержаний и одно ранение, лёгкое. В смысле – не тяжёлое. А однажды Макса вызвали в главк и сделали предложение, от которого отказываться было глупо. Он ещё в армии мечтало чём-то подобном.
   До того момента, когда Макс стал секретным агентом, ему предстояло ещё немного подучиться. Новые курсы и новые знания…

   – Прошу! Ваши раки, – лицо бармена светилось радостью.
   Макс подошёл к стойке.
   – Мало клиентов в этот час? – осведомился, заводя разговор.
   – Наши клиенты в основном – студенты, а сейчас лето: кто на каникулах, кто на практике. Скоро абитура хлынет, вот тогда клиентов будет, хоть отбавляй. А сейчас….иной день вообще никто не заходит.
   – И всё же ты держишь неплохой ассортимент. Даже раки вон…
   Сергей широко улыбнулся и вдруг смутился.
   – Раков у нас не бывает, – признался он.
   – А эти как здесь оказались? – удивился Макс.
   – Этих раков лично мне привезли. Младший брат, из деревни. Для собственного, так сказать, употребления. Но вы не думайте, я за них денег не возьму!
   – Ну, ты, Серёга это брось, – возмутился Макс. – Я к халяве не приучен. Заплачу, сколько скажешь. В противном случае я к ним не притронусь.
   – Нет, нет, – запротестовал Серёга. – Считайте это угощением. Лично от меня. Откажетесь – обижусь.
   Вид у бармена был и вправду обиженный.
   – Ну, хорошо, уговорил, – согласился Макс, решив, что даст Серёге повышенные чаевые. – Студенты, говоришь? А преподавательский состав? Доценты, аспиранты, ассистенты разные? Они что, пиво не пьют?
   – В университете для преподавателей свой бар имеется. Так что они там в основном обслуживаются. Правда, бывает, и к нам забредают, но редко. А сегодня так вообще… – Серёгино лицо стало таинственным.
   – А что случилось сегодня?
   – Да переполох у них. Этой ночью профессора какого-то убили. Всем сегодня не до пива. Полиция в университете работает. Допрашивают всех по очереди. С полчаса назад приехали на двух «волгах». И сразу допрашивать. Все кабинеты опечатали. У меня там свояк работает, тоже барменом в университетском баре. Звонил мне, перед тем, как вам прийти.
   – Как так – убили? – Макс изобразил крайнюю степень изумления. – Какого профессора?
   – Я не знаю, какого, – ответил бармен Серёга. – В университете профессоров и прочих доцентов не меньше, чем студентов. Они же там не только студентов учат, они ещё и наукой занимаются.
   – А где его убили? Я к тому, что ты сказал: ночью.
   – Так там, в университете, и убили. В собственном кабинете. Он, профессор этот, припозднился вчера с каким-то экспериментом, так свояк сказал. Утром приходят, к десяти, а он – труп…
   Серёга замолчал, потому что дверь открылась, и в бар вошли двое посетителей, на вид – конкретные учёные.
   Конкретные учёные хотели пива и чипсов.
   Макс взял своих раков и недопитое пиво, и сел за центральный столик, с расчётом попытаться что-нибудь услышать, если мужчины сядут даже в дальний угол. Он развернул газету, отгородившись ею от посетителей, и сделал вид, что увлечён чтением, изредка отхлебывая из бокала. Раки стояли нетронутыми.
   – Да-а-а, – протянул один из мужчин, хрустя чипсами. – Кто бы мог предположить, что Арсен вот так, трагически…
   Макс уже давно догадался, что убиенный профессор был его несостоявшимся клиентом. Арсен! Человек, назначивший встречу представителю Бюро, звался Арсением Арсеньевичем Москаленко.
   – Кто теперь кафедру уфологии возглавит? – задумчиво произнёс второй. – Шутов, наверное?
   – Скорей всего, – ответил первый. – Если только не выяснится, что он замешан в убийстве.
   – А ты думаешь, Шутов замешан?
   – Кто знает…
   Больше они не разговаривали. Допили пиво, встали, расплатились и ушли. Макс подошёл к бармену и тоже расплатился, не забыв про щедрые чаевые.
   – А раки? – спросил Серега, увидев, что Макс их не трогал.
   – Я их с собой заберу, можно?
   Он свернул из газеты кулек и один за другим опустил в него всех трёх крупных головоногих. Потом подмигнул Сереге, и, пообещав ему зайти ещё как-нибудь, вышел из бара. Голубенькие таксофоны стояли неподалёку.
   – Это Боливар….Визирь заболел.
   – Я уже в курсе. Возвращайся.
   И всё.
   И весь разговор. Макс даже не успел поведать шефу о своих планах и о подвигах, которые собирался совершить в ближайшие несколько часов.
   В этом был весь Карачун. Сказал: «возвращайся» и повесил трубку. Ну, что ж, начальству виднее. Впрочем, Макс не возражал: в тему он ещё не погрузился, что называется, по уши. Да что там по уши, не знал даже в общих чертах, что за тайна, которую предстоит раскрыть. «Вся информация – из уст профессора Москаленко, дальше – по обстоятельствам. Со мной советоваться обязательно!» – это Карачун так инструктировал перед тем, как отправить Макса в Степной.
   «А теперь, стало быть, отбой. И новое задание. Хорошо бы куда-нибудь в менее жаркие районы нашей необъятной Родины… Интересно, – думал Макс трясясь в раздолбанной шахе, на крыше которой красовалась ярко-жёлтая пирамидка с чёрными шашечками, – зануда-милочка сообщила полицейским операм о звонке некоего доцента Иванова. Наверняка сообщила. Хорошо, что я додумался прихватить ещё один паспорт. На имя Петрова…»
   В Москве он был в начале шестого. Взял со спецстоянки оставленную ночью «ниву» и помчался домой. Москва за время его последнего отсутствия ни капельки не изменилась. Та же сутолока и те же наглые таксисты – обгоняющие, подпирающие и подрезающие.
   Впрочем, отсутствовал он недолго: всего лишь несколько часов.
   В однокомнатной холостяцкой квартирке было душно. Уходя, Макс закрыл все окна – от пыли и тополиного пуха. Поставить бы антимоскитные сетки, да всё некогда. Да и незачем – дома Макс практически не жил.
   Закинув пакет со «степными» раками в холодильник, в котором, кроме банки полузасохшей горчицы, не было ничего съестного, Макс сразу полез под холодный душ. Смывая с себя пот и пыль города Степного, он размышлял над тем, куда на этот раз пошлёт его шеф и связано ли новое задание с неудачной поездкой в южный город. Честно говоря, Макс был несколько удивлён, что Карачун столь спешно отозвал его из Степного, не потребовав выяснить обстоятельства смерти профессора. Поручил другому агенту?.. Маловероятно.
   Побритый и посвежевший, Макс почувствовал, что снова готов к бою. Есть не стал – в самолёте подали недурной ланч. Оделся и бодрым шагом двинулся к двери. На полпути остановился и, подумав, вернулся к холодильнику, переложил раков из общего отделения в морозильную камеру. На всякий случай…

2. Школьные товарищи

   Когда Макс перешагнул порог карачаевского кабинета, часы на стене показывали без двух минут восемь. Основная масса кабинетных работников Бюро ушла домой ещё два часа назад. Но то, что Карачун будет на месте, и будет ждать его, Макс не сомневался ни капельки. Таких придурков, которые в пятницу вечером, да к тому же в разгар дачного сезона, засиживались на работе, в Бюро было немного. Карачун был именно таким.
   – Закрывай дверь на хер, – устало приказал полковник.
   – Не понял, – Макс дурашливо поморгал. – Дверь можно запереть на замок или на щеколду, подпереть чем-нибудь, в конце концов, но закрыть на хер…
   – Не придуривайся, – приструнил Макса Карачун и швырнул в него ключом.
   Макс поймал его налету.
   Карачун был без галстука и под небольшой дозой «антидепрессанта». Под совсем маленькой дозой, граммов двести – двести пятьдесят, не больше.
   – Кофе будешь? – спросил Карачун и встал с кресла, направляясь к сейфу, спрятанному за дубовой дверкой встроенного шкафа.
   – Кофе? – удивился Макс. – На ночь-то?
   – Ты спать собрался? – вопросом на вопрос ответил Карачун, и обнадежил так, как это мог делать только он: – Не переживай, спать не скоро будешь. Разве что в самолёте вздремнёшь. Но, прежде всего – инструктаж. Инструктаж – прежде всего. Да.
   «Какой я предусмотрительный», – подумал Макс, вспомнив о раках.
   Карачун тем временем достал из сейфа бутылку водки, отпитую ровно наполовину, и бутылку кофейного ликера, на дне которой плескалась страшная тёмно-коричневая, похожая на столярную морилку, жидкость. Поставил бутылки на стол и снова засунул руку в сейф. Макс ожидал, что Карачун вытащит какую-нибудь закуску, ну хоть лимон, на худой конец, для ускорения процесса язвообразования, но в руке шефа оказалась тоненькая ядовито-жёлтая, как вышеупомянутый лимон, пластиковая папка.
   Папку Карачун щелчком толкнул по столу к Максу, мол, знакомься, а сам занялся приготовлением кофе. Полстакана водки и один бульк кофейного ликера – это в понимании шефа и был настоящий кофе. То, что подавала Карачуну его строгая, средних лет и средней полноты секретарша Леокадия Альбертовна, он называл бурдой, бульоном из негров или просто – говном.
   Макс раскрыл папку и увидел фотографию, одну единственную фотографию и больше ничего. На фотографии был запечатлён бородатый мужик лет пятидесяти – пятидесяти с небольшим. Борода у мужика русая, глаза светлые и колючие. Черты лица – обыкновенные, непримечательные. Волосы на голове – редеющие и забраны сзади в хвост, или в шишак, не видать. Лицо мужика Максу чем-то не понравилось. Он перевернул фотографию, подписи не было.
   – Помянем Арсена, – сказал Карачун, протягивая Максу пластиковый стакан с «кофе» и залпом осушил свой. Макс последовал его примеру.
   Закурили.
   – Это и есть профессор Москаленко? – спросил Макс, держа в руках фотографию бородатого мужика с хвостом. Или с шишаком.
   Карачун мотнул головой, и было непонятно: толи это отрицательный жест, толи полковник отгонял надоевшего комара. Кстати, комар имел место быть. Он пищал нудно и зловеще.
   – Это другой… профессор. – Карачун внимательно следил за комаром, который не решался пока перейти к решительным действиям, летал поодаль. – Лёшка Вошкулат. Мой школьный товарищ.
   – А Москаленко? – спросил Макс.
   Карачун молча кивнул. Надо понимать, что и профессор Москаленко тоже был школьным товарищем полковника Карачаева.
   Комар оставил полковника и переключился на выцеливание Макса, потому что был голоден, а неподвижный Макс казался ему менее опасным. Дурак! За это и поплатился. Нельзя подлетать к специальному агенту на расстояние вытянутой руки. Макс разжал кулак – на ладони краснело пятнышко крови. Чья кровь? Карачаевская?..
   – Мы с ними тридцать шесть лет не виделись, если не считать прошлогодней встречи… Ты должен помнить, наше Бюро принимало участие в обеспечении безопасности симпозиума уфологов в сентябре.
   – Я в прошлом сентябре дело псевдовампиров раскручивал.
   – Ну и что?
   – Нет, я помню, конечно… о симпозиуме. Всё тогда гладко прошло, кажется… Просто я хотел сказать, что не присутствовал при столь значительном событии.
   – Вот на этом шабаше мы и встретились. Лёшка, Арсен и Колька – все они, оказывается, в уфологи подались…
   – Кто такой Колька? – спросил Макс, но Карачун продолжал, словно не расслышал вопроса.
   – Как оказалось, все эти тридцать шесть лет они дружили и сотрудничали. Даже в одном университете трудились. Мы встретились, бухнули, как положено, после симпозиума, телефонами и адресами обменялись. А потом всё забылось. Я никому не звонил и мне никто. До вчерашнего…
   – Кто такой Колька? – повторил Макс свой вопрос.
   Карачун вздохнул и потянулся за водкой.
   – Мне одного кипяточка, если можно, – попросил Макс.
   Карачун хмуро глянул на Макса, пожал плечами и добавлять в его стакан кофейного ликера не стал. Зато себе набулькал двойную порцию.
   – Колька… – сказал он задумчиво. – С ним мы в школе ближе, чем с остальными были. Николай Бугаев. Бугай… Светку Морозову у меня увёл. На выпускном. Я быковатый был («Это точно, ты и сейчас такой», – подумал Макс), а Колька эдакий… интеллигент. Увёл, мерзавец… А, – Карачун махнул рукой. – Не жалко. Всё равно они потом развелись. Помянем Кольку, – и хлопнул стакан.
   – Как? – Макс вытаращил глаза. – И его?
   Карачун мотнул головой и закурил.
   – Вчера вечером мне позвонил Арсен. Сказал, что Бугаев погиб в автокатастрофе неделю назад. И ещё сказал, что не верит в случайность его гибели. Попросил прислать к нему кого-нибудь головастого (при этих словах Макс удивлённо посмотрел в полковничьи глаза), хотел рассказать о чём-то важном, касающемся находки на Дальнем Востоке.
   – Какой находки?
   – Он так и сказал: хочу рассказать нечто очень важное, касающееся нашей находки на Дальнем Востоке. А что за находка, хрен её знает. Не сказал…
   Макс тоже закурил.
   – И что мы имеем? Два трупа. Таинственная находка, о которой никто ничего не знает. Стоп! Почему никто? – Макс взглянул на фото бородатого Лёшки с редкой фамилией Вошкулат.
   – Вот именно, – сказал Карачун. – Сегодня вылетаешь в Артём. Из Артёма, минуя Владик – в Собачки. Там филиал Степного университета, где работает Алексей Владимирович Вошкулат.
   – Какие-такие Собачки? Я и не слыхивал, что такой населённый пункт существует. Как я туда доберусь?
   – Да уж доберись как-нибудь! Если есть такое название, стало быть, и населённый пункт имеется. А раз имеется… то и добраться до него можно. Короче! Инструктаж закончен. Встречаешься с Вошкулатом, сообщаешь о случившемся, получаешь информацию и действуешь по обстоятельствам. Вопросы есть?
   – Вы считаете, что Вошкулат не в курсе последних событий в Степном? – спросил Макс.
   – Вошкулат ничего не знает. Он отбыл из Степного в Собачки за день до автокатастрофы, в которой погиб Бугай. Связи со Степным нет, там вообще нет связи.
   – Так не бывает, – возразил Макс.
   – То же самое я сказал Арсену, когда он мне позвонил.
   – И что?
   – Да дичь какая-то! Поля, флуктуации, аномальные зоны… Короче говоря – уфология, чёрт её дери!
   Карачун стал прибираться на столе. С сомнением посмотрел на остатки водки и ликёра в бутылках, но всё же убрал бутылки в сейф. Пластиковые стаканчики смял и бросил в корзину для мусора.
   – Всё, – сказал он, – пошли. Тебе уже в аэропорт пора.
   – А деньги? – удивился Макс.
   Карачун поморщился, как от зубной боли, и взглянул на часы, висящие на стене. Макс повернул голову в ту же сторону. Часы показывали половину девятого. Инструктаж вместе с ловлей комара и распитием «кофе» занял тридцать две минуты.
   – Касса, наверное, уже закрыта, – задумчиво произнёс Карачун.
   – Уже два с половиной часа, как закрыта – грустно отозвался Макс.
   Полковник решительно достал из внутреннего кармана пиджака свой видавший виды бумажник, и, убедившись, что денег в нём недостаточно для поездки подчинённого на Дальний Восток, так же решительно засунул обратно.
   – Придумаешь что-нибудь!
   – Я и на командировку в Степной денег не брал, – возмутился Макс. – Не успел, как всегда. Что я придумаю?
   – Придумаешь! Ты специальный агент или хрен собачий? – рассердился Карачун. – Считай свою поездку тестом на выживаемость. Вернёшься, за всё получишь… – Последняя фраза прозвучала как-то зловеще, даже Карачун это понял, и потому уточнил: – В кассе.
   Домой ехать было бесполезно, разве что зубную щётку взять. Денег в доме Макс не хранил (чаще всего по причине их отсутствия), на карточке тоже пусто. Оставалось одно…
   – Привет, малыш! – радостно завопил Макс, едва в трубке раздалось привычно-протяжное «Ало-о-у».
   – Максик? Ты что, в Москве?
   – Проездом, малыш, проездом. Буквально на полчаса. Сугубо ради встречи с тобой тормознулся. – Макс уже выяснил время вылета самолета, забронировал авиабилет, задействовав спецдиспетчера, и рассчитал, что на встречу с «любимой» (итогом этого свидания должна стать добыча денег) у него приходится полчаса, от силы минут сорок.
   – Полчаса?.. – обиженно произнесла Альбина. – Я за полчаса даже халатик расстегнуть не успею.
   – Успеешь, малыш, успеешь, – обнадёжил её Макс. – Я помогу тебе. Честное слово, помогу. Я умею это делать.
   – Даже не знаю, – жеманно ворковала девушка, – смогу ли я? И нужно ли мне всё это? Вы, молодой человек, появляетесь так внезапно… так неожиданно…
   «Началось», – подумал Макс, пытаясь вставить хоть слово в Альбинин монолог, который она произносила всегда, готовясь к сексу. Этот монолог был своего рода прелюдией. Она говорила, говорила и говорила, распаляя себя и как бы исподволь приближаясь к пику сладострастия. Это, конечно, сильно смахивало на извращение, но нисколько не мешало и Максу получать удовольствие, даже напротив – упрощало задачу. Мужчин в жизни Альбины хватало, Макс нисколько не комплексовал по этому поводу, потому что считал отношения с ней временными и вполне устраивающими обе стороны. Альбина никогда не требовала от Макса каких-либо обещаний и легко переживала частые разлуки, иногда длительные. Тем не менее, Макс знал, что девушка-нимфоманка предпочитает его всем остальным «друзьям». Он даже предполагал, что позвони он ей, когда она будет не одна, Альбина тотчас выпроводит горе-любовника из опочивальни, и будет ждать его, Макса.
   И в своих предположениях он был не далёк от истины, Альбина так бы и поступила…
   – …как ураган какой-то, – продолжала девушка, – как стихийное бедствие… А я похожа на щепку, которую этот ураган швыряет из стороны в сторону, то вверх, то вниз…
   – Я страшно соскучился, малыш, – вставил Макс, когда Альбина переводила дыхание.
   – …то к небесам, то на землю… Но мне приятно быть щепкой и отдаваться на волю стихии. – Макс представил, как Альбина раскачивается, сидя на низком пуфике, закрыв глаза и облизывая губы.
   – И у меня мало времени, – сказал он, дождавшись очередного перевода дыхания.
   – …Делай со мной всё, что захочешь, мой ураган… Бери меня…
   – Лечу!

   …Они учились в одной школе и сидели за одной партой. Потому что хотели сидеть рядом, а потом, после занятий, вместе идти домой. Это не было любовью. Просто была дружба.
   Потом родители Машки переехали на новую квартиру, из Чертанова на Кутузовский, и Машка стала учиться в другой школе. Они легко забыли друг о друге, как это часто бывает, если тебе всего лишь четырнадцать…
   Встретились случайно, когда прошло одиннадцать лет. Макс к тому моменту отслужил срочную, отпахал четыре года на земле и уже второй год числился в списках сотрудников Бюро. А Машка стала Альбиной. Она успела сходить замуж, овдоветь и стать хозяйкой модного салона «Альбина» в центре Москвы.
   Они сразу узнали друг друга, несмотря на то, что Макс жестоко возмужал, а Машка из невзрачной пигалицы превратилась в роскошную даму – светскую львицу. Они кинулись друг другу в объятия, и, едва соприкоснувшись телами, сразу поняли, что хотят одного и того же, причём вполне конкретного.
   – Ко мне? – спросила Машка.
   – А куда быстрее?
   – Вот мой дом…
   У Макса был отпуск, а Машка сама себе хозяйка, поэтому в постели они провели трое суток, пока Макса не нашли и не вызвали в Бюро, отправив в командировку.
   С тех пор они с Альбиной и встречались.
   В короткие промежутки времени между командировками Макса…

   …Альбина была в одном халатике на голое, разгорячённое самоподготовкой тело. Макс не стал терять времени…
   Сегодня всё было не так, как обычно: чуть более страстно, чуть менее вдумчиво. Темп задавала Альбина, сегодня она была неутомима и ненасытна. Макс даже опасался, что ему придётся перенести время вылета на более поздний рейс. Но вдруг она успокоилась и зарылась лицом на подушку, тяжело дыша и впившись ноготками в его грудь. Максу показалось, что Альбина всхлипнула, но, перевернув её на спину и заглянув в лицо, увидел улыбку.
   Они курили одну сигарету, поочередно затягиваясь и передавая её друг другу после каждой затяжки. Таков был ритуал.
   Спальня была освещена рассеянным светом ламп, замаскированных по периметру высокого потолка и над зеркалом. На сервировочном столике стояло блюдо с виноградом и персиками, бутылка «Хенесси» и хрустальная чаша с подтаявшим льдом.
   «Как в импортном кино для впечатлительных домохозяек», – подумал Макс. Он взглянул на часы, которые не снял с руки, когда любил Альбину. Время, отведённое им для встречи с девушкой, истекало, а предстояло ещё решить финансовый вопрос.
   – Маш… – Макс затушил окурок.
   – Что, пора?..
   – Пора-то пора, но у меня к тебе просьба. Я тут в одну коммерческую операцию ввязался. В авантюру, можно сказать…
   – Сколько? – Альбина была деловой женщиной и всегда говорила и действовала конкретно, без ненужной дипломатии, если дело касалось денег.
   – Я верну сразу по возвращению. Это дня два, три…
   – Сколько? – повторила Альбина.
   Макс назвал сумму, которая ему самому казалась значительной, почти громадной, но если взять меньше, могло не хватить, а там, на Дальнем Востоке второй Альбины нет. Да что на Востоке, второй такой…
   – В евро? Или в долларах?
   – Да ты что? В рублях, естественно.
   – А у меня рублей нет. Мне они не к чему. Если тебе всё равно, дам доллары, разменяешь.
   – Спасибо, Маш.
   – За удовольствие нужно платить, – Альбина вздохнула, вставая с постели и направляясь к сейфу, закрытому картиной, дорогой, но непонятной для восприятия человека, чьё культурное развитие базировалось на классических представлениях о живописи.
   Макс любовался холеным крепким и загорелым телом подруги: положение бизнес-вумен обязывало Альбину чутко за ним следить – посещать солярий, массажный и косметический кабинеты, спортивный зал и бассейн.
   «Как жаль, что Машка такая богатая», – подумал Макс и стал одеваться. Время, отведённое на любовь, истекло.
   Макс уже застегивал молнию на джинсах, когда Альбина подошла к нему, засунула в карман джинсов несколько зелёных бумажек, и, поцеловав в круглый шрам на груди – след от огнестрельного ранения, полученного им ещё в бытность опером, – сказала:
   – Здесь за работу и премиальные за то, что эту работу ты выполнил хорошо. Даже отлично.
   Макс удивлённо посмотрел на подругу. Так жёстоко Машка никогда не шутила. Что-то было не так.
   – У тебя неприятности, Маш? – спросил он.
   – У меня всё замечательно, – ответила Альбина. – Только не называй меня Машей. Я Альбина. Я забыла имя, которое мне дали родители.
   – Хорошо. – Макс чуть не добавил: «Маша».
   – Иди…
   Уже в дверях он спросил снова:
   – У тебя неприятности, – даже не спросил, сказал утвердительно.
   – Да с чего ты взял? У меня всё за-ме-ча-тель-но! – и она вытолкнула его из квартиры.
   Макс составил свой маршрут в Интернет-кафе, ожидая рейса в Артём. По расчётам, в Собачках он должен оказаться завтрак вечеру, точнее, не в Собачках, а в самом близком от Собачек населённом пункте. Название «Собачки» на карте присутствовало, но статус Собачек был не определён – ни город, ни село, ни деревня – непонятно, что. В графе «население» стоял прочерк. И в этих загадочных Собачках, не имеющих статуса и даже населения, функционировал филиал всемирно известного университета.
   Интересно… Бугаев. Москаленко. Филиал степного университета. Вошкулат. Собачки… Бюро. Симпозиум уфологов.
   Более чем интересно. Угнетало Макса лишь то, что он не понимал, что или кого он ищет…
   Уснул Макс не сразу, думал не о предстоящем задании – не давали покоя мысли о странном поведении Альбины.
   «У Машки явно какие-то проблемы, – думал он. – Либо с бизнесом, либо со здоровьем, либо с чем-то ещё. А может, не проблемы, может, что-то… Вернусь, нужно разобраться…»

3. Собачки

   До Пологих Сопок из самого восточного аэропорта страны Макс доехал на рейсовом автобусе не вечером, как рассчитывал, а почти ночью. Автобус дважды ломался в пути и один раз застрял в размытой дождями колее. Едва выбрались, объединив усилия всех шести пассажиров, трое из которых были женщины. В начале июля на Дальнем Востоке засухи не бывает.
   Пологие Сопки, населённый пункт, лежащий на маршруте, конечной точкой которого являлись пресловутые Собачки, был погружён в темноту, разжиженную светом редких уличных фонарей, и тишину, неразжиженную ничем. Искать гостиницу Макс не стал, подозревая, что таковой здесь не имеется – приезжие, по всей вероятности, сюда наведывались редко. Сдвинув два ряда пластиковых кресел, связанных в обойму и положив под голову кейс, он уснул крепким молодецким сном.
   Утро было хмурым, но без дождя.
   Макс вышел из здания автовокзала, массируя бока, которые отлежал на жёстком импровизированном диване, и одновременно разминая шею. На деревянной брусчатой лавочке с изогнутой спинкой (такую лавочку можно теперь встретить, пожалуй, только в Пологих Сопках) сидел седовласый старичок с окладистой бородой. Одет он был весьма примечательно. На нём были серые потёртые кожаные брюки, порванные на бёдрах и застроченные в местах разрывов чёрными, как антрацит, нитками. Поверх сиреневой рубашки, застёгнутой на все пуговки, накинут модельный пиджак, не самого дешёвого пошива, к тому же находящийся практически в идеальном состоянии. Светло-коричневый, в тонкую белую полоску, он сидел бы безукоризненно, будь у старика плечи шире, а руки – длиннее. На голых ступнях дедушки красовались жёлтые сандалии, а на голове – бейсболка цвета хаки.
   – Доброе утро, – дружелюбно улыбнувшись, поздоровался Макс.
   Дед сначала посмотрел на солнце, бледным пятном просвечивающее через марево неразрывной пелены серых облаков, потом перевёл взгляд на улыбающегося незнакомца, и загадочно ответил:
   – День тоже будет неплохой.
   Макс закурил. Вообще-то он редко курил натощак.
   – Откуда будете? – поинтересовался старик.
   – Из Москвы.
   – Ну, и как там она, Москва-то? Стоит?
   – А куда она денется, отец? – сказал Макс. – Стоит. На семи холмах. Как ей и положено.
   – Ну и славно, – подытожил дед и добавил после недолгого молчания, – …сынок.
   Макс понял, что обращение «отец», по сути не обидное, старику почему-то не понравилось.
   – Вы меня простите, – сказал он, – я не представился. Меня зовут Максим. Максим Хабаров.
   – Хабаров, – повторил старик. – Знатная фамилия. А я Верещак. Иван Трофимович… По делу в наши края? Или так – отдохнуть?
   – По делу, Иван Трофимович. Не подскажите, как мне в Собачки попасть? Там филиал нашего университета находится…
   – Университет? Ха-ха-ха! – засмеялся Верещак. – Ну, ты уморил, Максим! Ну, ты дал! Это ж надо же – Университет!
   – Филиал, – поправил его Макс.
   – Да хоть и филиал. Если он в избушке на курьих ножках расположился, тогда оно конечно – филиал. Филиал… Смех, да и только!
   Макс терпеливо ожидал, когда закончится взрыв веселья. Он достал из пачки новую сигарету и разминал её в пальцах.
   – Ты это, – отсмеявшись, сказал Верещак, пододвигая к себе матерчатую сумку, расшитую бисером, – натощак не кури, вредно. На вот, поклюй лучше.
   Старик извлёк из сумки газетный свёрток, и, развернув, протянул Максу бутерброд, по размерам не уступающий знаменитому американскому Биг-Маку. Бутерброд был составлен из двух кусков белого хлеба, между которыми розово-сочной нагло выглядывали толстые пласты красной рыбы.
   Макс не заставил себя упрашивать.
   – Спасибо, – последние звуки слова благодарности увязли в начинке бутерброда.
   – Моя в дорогу собирала, перестаралась. Мне столько не съесть. – Верещак тщательно упаковал сверток и убрал в сумку. – К дочке еду, во Владик. Зубы хочу новые сделать, – он с завистью посмотрел, как Макс расправляется с бутербродом. – Ты-то, вон оно как! Зубки то, небось, все свои?
   – Тридцать два, – объявил Макс, проглатывая последние крошки. – Рыба – прелесть! Сами коптили?
   – А то! – вскинул седую бороду Верещак. – Не в сельпо же покупать. Да и нет в сельпо такой рыбёхи.
   – Это точно, – кивнул Макс, – в наших московских сельпо тоже ничего подобного не продаётся… Так как мне в Собачки добраться всё-таки? На чём?
   Верещак внимательно осмотрел Макса с головы до ног.
   – А вот, – сказал, кивая на его кроссовки, – на них.
   – То есть, пешком, – догадался Макс.
   – Ага, пёхом. Вон тропинку видишь? – Верещак указал на едва заметную, заросшую травой и подорожником тропу, бывшую когда-то грунтовой дорогой. – Она между сопок идёт, километров десять до Собачек, однако. А то и все двенадцать.
   Макс с тоской посмотрел вдаль.
   – Туда теперь транспорт не ходит, – продолжал Верещак. – Да и не ходил никогда. Два года назад в Собачках метеостанция базировалась, так туда раз в неделю бобик бегал, метеорологический. Ну, там, продукты, медикаменты разные привозились. А когда зелень эта объявилась, так метеорологи из Собачек съехали. Забздели.
   – Какая зелень? – не понял Макс.
   – Как, какая? Инопланетяне. Зелёные человечки, мать их душу. На своих тарелках.
   – И что? Вы этих инопланетян видели?
   – А то, – подтвердил Верещак наихудшие опасения Макса. – Один ихний у нас в Пологих Сопках жил, правда, недолго. Помер. Зелёный, как лук.
   – И куда он делся?
   – Я же сказал: помер.
   – А труп?
   – Похоронили, знамо дело.
   Макс сел на скамейку, рядом с дедом. Дело из загадочного превращалось в невероятное.
   «Еще инопланетян мне не хватало!» – мысленно усмехнулся спецагент.
   – Так что, я тебе в Собачки идти не советую. Дурное это место. Да и нет там никого. Никакого филиала.
   – А другая дорога в Собачки есть?
   – По земле нет. Но вертушки, бывает, летают. Откуда-то с севера. Либо с Уссурийска, либо ещё откуда… Ну, мне пора. Вон автобус идёт… Бывай.
   Автобус был маленький, корейский – тот самый, на котором Макс сегодняшней ночью прибыл в Пологие Сопки. Он лихо развернулся на привокзальной площади, и водитель открыл переднюю дверь, приглашая на борт единственного пассажира. Ступив на подножку, Верещак обернулся и сказал:
   – А этого инопланетянина потом выкопали. Через месяц примерно. Утром на кладбище как-то прихожу – могила разрыта, а гроб пустой. А, может, сам откопался…
   «Конечно, сам. Они, зелёные человечки, всегда сами из могил откапываются» – хотел пошутить Макс, но почему-то промолчал.

   Дорога до Собачек оказалась не такой длинной, как пугал Верещак – километров семь, не больше, и идти по ней было легко. Травы на глиняно-гравийной грунтовке росло немного, а иногда попадались совершенно лысые участки. Зелёные сопки слева и справа от Макса полого круглились и казались ровно подстриженными полями для гольфа, вполне подходящими и для посадок космических кораблей пришельцев. Но летающих тарелок на сопках и над ними не наблюдалось. А наблюдался вполне земного вида вертолёт, который взмыл в небо из-за ближайшего пригорка и умчался куда-то на север. Солнце прорвало-таки пелену облаков и ярко освещало сопки и улетающий вертолёт.
   Деревянное щитовое здание бывшей метеостанции возникло внезапно, вынырнув из-за поворота дороги. О том, что здесь когда-то жили метеорологи, и пытались предсказывать погоду, говорила высокая ажурная вышка с раздутым полосатым сачком на шпиле и вышки поменьше, с лесенками, доходящими до кабинок с метеоприборами. Издали здание казалось пустым и заброшенным.
   Макс поднялся на крыльцо и с минуту постоял у двери, прислушиваясь. Он разобрал лёгкие шорохи, вздохи и учащённое дыхание. Эти звуки Макс идентифицировал как некое интимное действо, поэтому не стал открывать дверь, не предупредив о своём визите, а постучал в неё. Звуки затихли, но никто не сказал: «войдите, пожалуйста». Тогда Макс толкнул дверь и вошёл без приглашения.
   На широкой лежанке, стоящей у дальней стены, сидели двое – мужчина и женщина. Женщина приводила в порядок комбинезон. Мужчина оказался совершенно не похожим на Вошкулата, во всяком случае, он был моложе Алексея Владимировича лет на тридцать и бороды не носил. Оба глядели на Макса удивлённо, они явно не ожидали появления кого бы то ни было. Губы у обоих были красными, особенно у женщины.
   – Как говориться, картина Репина «Не ждали», – сказал Макс, не поздоровавшись. – А где господин Вошкулат?
   – А вы кто такой? – женщина пришла в себя раньше приятеля. Женщины, надо отдать им должное, всегда в таких случаях раньше мужчин берут себя в руки.
   Она была молода, лет двадцати, возможно, чуть старше, и довольно смазлива. Припухлость губ, отчасти врождённая, отчасти приобретённая в течение последних минут пятнадцати, добавляла её облику определённую пикантность, а блеск в глазах делал её почти красавицей. Всё дело портил свободный комбинезон, который скрадывал нежные изгибы тела, и делал его обладательницу похожей на танкистку; шлемофона не хватало.
   Макс решил не шифроваться, полагая, что в данной местности его удостоверение не вызовет никакой негативной реакции, напротив, поможет быстрее решить проблему.
   – Капитан Хабаров Максим Игоревич, – представился он. – Бюро специальных расследований.
   Чёрная книжица с золотым гербом впечатление произвела. Молодой человек поднялся с лежанки и обрел дар речи.
   – Мы только что прибыли на точку, – оправдываясь, произнёс он. – Ещё даже вещи распаковать не успели, – и кивнул на гору картонных коробок у двери.
   – Повторяю вопрос, – сказал Макс строго. – Где господин Вошкулат?
   – Когда мы прибыли, Алексея Владимировича не было здесь, – подала голос девушка. – Думаю, он где-то в зоне. Возможно, в центральном схроне, он там чаще всего бывает, но может быть где угодно.
   Макс присел за стол, забросив ногу на ногу, и сунул в рот сигарету. Девушка услужливо придвинула ему половинку раковины морского гребешка, служащую пепельницей, и расположилась напротив. Её приятель сел во главе стола на правах старшего, и изобразил на лице готовность отвечать на вопросы человека, работающего на правительство.
   – Что такое центральный схрон? Где он находится? Когда Вошкулат туда ушёл? Зачем? Когда вернётся? И кто вы такие? – Макс решил не тянуть резину и получить максимальное количество ответов на свои вопросы в самое короткое время.
   Выяснилось, что вся территория, отведённая Степному университету Российской Академией Наук для уфологических исследований (около ста квадратных километров), именуемая зоной аномальных явлений, разбита на квадраты. В каждом квадрате оборудованы некие схроны, в которых можно, в случае надобности, переночевать или просто отдохнуть. Кроме функции временного пристанища, схроны играют роль полевых лабораторий, где имеется необходимый набор самодельных уфологических приборов и инструментов. Часть приборов работает в режиме самописцев, фиксируя все изменения в напряжённости электрических, биоэнергетических и каких-то ещё неведомых Максу полей.
   Вошкулат два раза в месяц совершал плановый обход схронов, для считывания информации с самописцев и для переналадки оборудования. Иногда он уходил в зону, когда того требовали обстоятельства – если в атмосфере возникали световые сполохи, похожие на северное сияние, или над сопками начиналась пляска огненных шаров. Такие явления были предвестниками событий, ради которых и существовал филиал Степного университета в Собачках: либо открытие временного коридора, либо ноль-пространственного тоннеля, либо следовало ожидать появления гостей из космоса.
   – Стоп, – сказал Макс и крепко зажмурился. Потом снова открыл глаза и увидел, что молодые люди (Антон и Лиза, аспиранты Степного университета) по-прежнему сидят перед ним и выглядят абсолютно серьёзными. – Связаться с ним можно?
   – Связь в пределах зоны не работает, – ответил Антон. – Но мы можем подать сигнал, и если Алексей Владимирович его увидит, он ответит.
   Антон открыл металлический оружейный ящик и извлёк ракетницу. Он вышел на крыльцо в сопровождении Макса и выпустил в воздух зелёную ракету. Подождали несколько минут, ответа из тайги не последовало. Парень выстрелил ещё раз, а через некоторое время выпустил третью ракету. Безрезультатно. Небо оставалось бледно-голубым и чистым – ни огоньков летающих тарелок, ни ответных ракет.
   – Может быть, спит? – предположил Антон. – Или просто не видит?
   – Может быть, – согласился Макс, хотя его интуиция и опыт в унисон бубнили о том, что встретиться с Вошкулатом ему не суждено. По крайней мере – здесь, в Собачках. – А когда он ушёл, определить можно?
   – Если оставил видеосообщение… – Антон повернулся к двери.
   Они вернулись в комнату. Лиза уже включила компьютер.
   На мониторе возникло знакомое Максу по фотографии лицо Алексея Владимировича Вошкулата. Сверху справа мерцала дата – пятое июля сего года. И точное время – восемь сорок.
   – Привет Антон, здравствуй Лизавета, – вещал Вошкулат. – Сегодня ночью я наблюдал над центральной сопкой пляску плазменных шаров… Учитывая расстояние, я определил максимальный диаметр шаров в полтора метра. Очень активные. И цвет необычный – сиреневый. Схожу туда, пожалуй… Вы должны сегодня к вечеру прибыть. Располагайтесь. Готовьте оборудование к возможному контакту. Если не возникнет проблем, буду на точке завтра утром. Всё, ребята, до встречи.
   – Точка, это то место, где мы находимся? – на всякий случай уточнил Макс и, получив утвердительный ответ, посчитал: – Запись от пятого, вернуться Вошкулат обещал шестого утром, сегодня седьмое, утро. Задержка на сутки – дело обычное?
   Макс взглянул на молодых аспирантов и увидел на их лицах тревогу. Интуиция и опыт снова дружно вякнули. «Цыц» – мысленно прикрикнул на них специальный агент.
   – Вы, господа уфологи, должны были прибыть на точку пятого вечером, а прибыли только сегодня утром. Почему? – жёстко спросил он.
   – В нашем университете ЧП, – сказал Антон. – Убили профессора Москаленко. Милиция всё вверх дном перевернула. Лаборатории почти все закрыты. Планы научных работ сбиты. График исследований и опытов – кошкам под хвост. Никому нельзя было отлучаться из города, пока преступника не найдут.
   – Вас отпустили, стало быть, нашли?
   – Нашли… – Ответ Антона прозвучал как-то грустно.
   – И кто?
   – Доцент Шутов.
   Один из посетителей Серёгиного пивбара как в воду глядел.
   – Ну что? – спросил Макс. – Будем организовывать поиски?
   Аспирант Антон закивал головой. Аспирантка Лиза, припухлость губ которой стала потихоньку спадать, сказала:
   – Думаю, что к центральному схрону пойдём мы с Максимом Игоревичем. Не спорь, Антон, у меня больше опыта в контактах с внеземным разумом. Я бывала в Пермской и Арзамасской аномальных зонах. И здесь я уже второй сезон.
   – Я не хуже тебя владею методиками контактов. Кроме того, там, куда ушёл Алексей Владимирович, может быть опасно, – возражал Антон.
   – И всё-таки пойду я. Неведомое для мужчин не менее опасно, чем для женщин.
   – Лиза! Я, как старший…
   – А кто тебя назначал старшим?
   – Стоп! – Макс решительно прервал их спор. – Старший здесь я. Как представитель органов власти и как более опытный и зрелый человек. Со мной пойдёт Лиза. – Краем глаза Макс заметил, что девушка показала Антону язык. – И объясняется это очень просто, – он строго посмотрел на обоих. – Я ТАК РЕШИЛ.
   Было видно, что Антону явно есть что возразить, но он промолчал.
   – Оружие на точке имеется? – Макс спросил для проформы, в оружейном ящике он заметил вертикалку.
   – Дробовик шестнадцатого калибра, – угрюмо сказал Антон.
   – Тогда ракетницу отдай Лизе. Всё! Времени терять не будем. До центрального схрона далеко?
   – Пять с половиной километров, – доложила Лизавета.
   – Вперёд! – скомандовал Макс, и, обернувшись к Антону, добавил: – Если к утру не вернёмся, иди в Пологие Сопки и поднимай тревогу.

   Схрон оказался самой обыкновенной землянкой с узкой лежанкой и столом, заваленным приборами, о назначении которых Макс даже не пытался догадаться. В землянке никого не оказалось, и определить – был ли кто-то в ней некоторое время назад, тоже было невозможно: ни окурков, ни остатков пищи. Макс тщательно осмотрел землянку и место вокруг неё, предоставив Лизе заниматься приборами.
   Метрах в пятидесяти от землянки Макс обнаружил большую поляну, в центре которой чётко прорисовывалось круглое бурое пятно пожухлой, местами сгоревшей, травы. Макс поползал по пятну на четвереньках, но ничего существенного не нашёл, а точнее, не нашёл вообще ничего. Взяв образцы почвы и травы из круга и вне его, он вернулся к Лизе.
   – Странно, – задумчиво говорила девушка, мило оттопырив нижнюю губку. – Очень странно…
   – Что-то нашла?
   – Кое-что. То есть, ничего. То есть совершенно ничего, никаких записей. Словно самописцы отключились, или их отключил кто-то.
   – Время отключения определить можно? – спросил Макс.
   – С точностью до секунды, – кивнула Лиза.
   – И…
   – Ровно двенадцать часов дня, пятое июля. Это странно…
   – Да? Странно, говоришь… Пошли, покажу ещё одну странность, – Макс взял девушку за руку, рука была тёплой и мягкой.
   Он отвел Лизу к поляне с бурой плешью.
   – Да, это они. – аспирантка-уфолог посмотрела на Макса снизу вверх.
   – Кто?
   – Инопланетяне.
   – Класс! – констатировал Макс. – День только начался, а впечатлений – выше крыши. – И мрачно подумал: – «Нужно звонить в Москву. Карачун будет просто в восторге».

   Макс не ошибся: Карачун был в полном восторге, ведь в Москве сейчас раннее воскресное утро – семь тридцать одна.
   – Какого хрена надо?!
   Хорошее начало разговора.
   – Шеф, – радостно закричал в трубку Макс, – как приятно снова слышать речь реального человека! Вы себе не представляете, каково общаться с придурками.
   – Ты кого имеешь в виду?
   – Ну, этих… уфологов.
   – Почему это – не представляю? – возразил Карачун. – Короче: что там у тебя?
   – Клиента умыкнули инопланетяне.
   – Можно без сленга.
   – А я и говорю без сленга.
   – Подробно.
   Макс подробно изложил ситуацию исчезновения школьного товарища шефа и попросил дальнейших указаний.
   Карачун долго сопел в трубку, потом выпалил:
   – Свяжись с местным отделением БСР. Пусть организуют прочёсывание зоны. Дождись результатов и возвращайся. Всё!
   «Ага, – подумал Макс. – По-видимому, я лишил Карачуна его законного выходного»
   – А что делать аспирантам?
   – А тебе не один хер?
   – Резонно.

   Прочёсывание местности ничего не дало. Ни Вошкулата, ни его трупа в зоне аномальных явлений обнаружено не было. Алексей Владимирович исчез бесследно.

4. Следы ведут в Лурпак

   Полковник Карачаев, несмотря на поздний вечер, был трезвее новорождённого. И, тем не менее, задал вопрос, который Макс никак не ожидал услышать из уст трезвого человека.
   – Во что был одет инопланетянин?
   – Какой инопланетянин? – Макс даже опешил.
   – Их там что, несколько было? – спокойно спросил Карачун.
   – А-а-а, – догадался Макс, – тот, про которого Верещак рассказывал? Вы что, господин полковник, верите в эту чушь?
   – Анатолий Сергеевич.
   – Что? – не понял Макс.
   – Я разрешаю тебе называть себя по имени-отчеству, когда мы не на службе, – пояснил Карачун.
   – Мы с вами, Анатолий Сергеевич, всегда на службе! – бодро отреагировал спецагент Хабаров.

   Макс вернулся в Москву поздно вечером во вторник, девятого июля. Полковник Карачаев уже ушёл с работы, и после звонка Макса из аэропорта пригласил его к себе домой.
   – Супруга уехала… к маме в Новосибирск. Так что, угощать мне тебя особо нечем. Чай? Кофе?
   – Только не кофе, – слишком поспешно ответил Макс.
   Карачун усмехнулся:
   – Хорошо, помянем Лешку Вошкулата чаем.
   – Тело вашего товарища не найдено, – заметил спецагент.
   – Так я и предлагаю чай, – резонно ответил полковник.

   – Инопланетянином я этот объект назвал условно. – Карачун размешивал сахар в стакане с чаем осторожно, стараясь не задевать ложечкой о стенки. – Так во что он был одет?
   – Простите, господин полковник… – Макс поперхнулся. – Простите, Анатолий Сергеевич, я счёл этот эпизод несущественным, брехнёй, проще говоря, и не стал проводить расследование.
   – Не я ли тебя учил, что любую информацию нужно не только фиксировать, но и проверять? И что в нашем деле несущественного не бывает?
   – Вы, Анатолий Сергеевич!
   Карачун отхлебнул горячего чаю, поморщился, и с тоской посмотрел на стоящий в углу кухоньки холодильник, в котором, наверняка имелось всё необходимое для приготовления стаканчика крепкого ароматного «кофе».
   – Так что же ты делал двое суток, пока наши дальневосточные коллеги прочёсывали сопки? Бамбук курил?
   – В Приморье бамбук не растёт, – возразил Макс. – По крайней мере, в тех местах, куда вы меня заслали.
   – Не заслал, а отправил с ответственным заданием. Ты на вопрос ответь.
   – Принимал посильное участие в поисках вашего школьного товарища, – соврал Макс, не моргнув глазом.
   На самом деле он двое суток трахал Лизоньку, замещая улетевшего за подмогой Антона. В той самой землянке, положение вещей и приборов в которой нужно было обязательно сохранить до прибытия основных уфологических сил в полной неприкосновенности. Оказалось, что секс Лизе нравится, пожалуй, не меньше уфологии. Несмотря на свою молодость, она знала и умела многое. Макс даже подозревал, что подобного опыта у Лизы в её двадцать с небольшим было больше, чем у него в его двадцать с большим.
   – Посильное, – хмыкнул Карачун. – Прокол, Макс. Это называется: прокол. Но убивать тебя за него я не буду. Я и сам допустил много проколов в этом деле.
   – Вы имеете в виду смерть профессора Москаленко?
   – Нет. Предотвратить его смерть мы бы всё равно не успели. А вот с Вошкулатом… Арсен ведь намекнул мне, что дело касается находки на Дальнем Востоке. Нужно было тебя в Степной, а кого-нибудь – в Собачки отправить. Может быть, тогда и Вошкулат никуда бы не делся.
   – Ошибочка, господин полковник, то есть, Анатолий Сергеевич. Если бы этот «кто-нибудь» вылетел в Собачки одновременно с моим вылетом в Степной, то добрался бы до места, учитывая разницу во времени, только к вечеру пятого июля. И это в лучшем случае. Приплюсуйте сюда полное незнание маршрута, возможные задержки рейса на Артём, поломки маршрутного автобуса. А Вошкулат исчез пятого в полдень. Или утром. На таймере видеописьма стояло восемь пятнадцать, am.
   Карачун почесал щетинистый подбородок и задумчиво произнёс:
   – Где же вы теперь, друзья однополчане?.. – и в упор посмотрел на Макса: – Ты диск с видеописьмом Вошкулата изъял?
   – Само собой.
   – Молодец. Завтра его и пакетики с образцами в лабораторию. Прямо с утра. А сейчас по порядку. Что мы имеем в деле?
   – Два мёртвых профессора и один исчезнувший, – поторопился с ответом Макс.
   – Хронологически, – жёстко приказал Карачун.
   – Несчастный случай с профессором Бугаевым.
   – Или убийство, замаскированное под автокатастрофу. Скорее всего, убийство. Я вчера в Степном побывал. Дела Бугаева и Москаленко объединили в одно, и занимается им Стас Сокольский, ты его должен знать.
   – Естественно, я его знаю. На полицейских курсах в одной группе обучались. Но он же опером был.
   – Был. Теперь следак. И неплохой, между прочим. Много чего интересного нарыл. Например, то, что «Лексус» Бугаева за день до аварии вышел с СТО в идеальном техническом состоянии и никак не мог заглохнуть на том злосчастном переезде. Техническая экспертиза предполагает то же самое. Кроме того, на плече Бугаева зафиксирован след от внутримышечной инъекции. Правда, ни яда, ни снотворного, ни какой иной дряни, которой можно человека обездвижить или обезволить, в крови Колькиной патологоанатомы не обнаружили. Зато обнаружили в крови и костях кое-что, чего там быть в принципе не должно. Интересный факт: в крови и костях Арсена также найден этот элемент.
   – И что же это за элемент.
   – А сколько их в таблице у Менделеева?
   – Сто одиннадцать, кажется…
   – Так вот, если тебе кажется правильно, то для этого элемента можно смело рисовать сто двенадцатую ячейку. Атомная масса – двести восемьдесят три с копейками, почти, как у урана, только наоборот: у урана двести тридцать восемь. Но не уран, разумеется.
   – О, как! – удивился Макс, не имеющий никакого понятия, каков атомный вес урана.
   – Ага. Но на теле Арсена ни одного следа инъекций не обнаружено. Он, Арсен, вообще здоровый был, как конь.
   – А его каким образом?..
   – Выстрел в голову, в затылок. Транкер, скорей всего. Пластиковый, на один выстрел. Такие только в Лурпаке производили до двадцать восьмого года.
   – Да и сейчас производят, думаю… Я слышал, убийцу уже взяли.
   – Взяли сдуру, да уже выпустили. Там, в Степном, не все такие, как Сокольский. Есть и другие – выскочки и карьеристы. Придурки, одним словом. Проявил один такой придурок инициативу… А ты где успел узнать про Шутова?
   – Аспиранты поведали.
   – А-а, ну да. – Карачун кивнул и продолжил: – У доцента, видите ли, алиби не оказалось. У всех алиби – жёны, дети, друзья, а доцент Шутов – парень холостой. Ни жены, ни детей. Только любовница, имя которой из этических соображений доцент, естественно, назвать отказался. Его за это в обезьянник… Коллеги, опять же, подсобили, как могли, от всей широты российской души. Обосрали бедного доцента с ног до головы. Хорошо, Сокольский вмешался: отмёл ложные факты, наветы, вычислил любовницу, аспирантку малолетнюю (Максу вдруг очень захотелось узнать имя малолетней аспирантки). Та, слегка поломавшись, призналась, что в ту ночь, когда Арсена застрелили, Шутов драл её, как сидорову козу. В десять вечера начал и к утру закончил.
   – Гигант, – с завистью в голосе произнёс Макс и полюбопытствовал – А что за аспирантка?
   – Тебе фамилию, что ли назвать? – удивился Карачун заинтересованности Макса, но вдруг захохотал: – У неё и фамилия подходящая – Дралова. Олеся. Вундеркиндша. Восемнадцати ещё нет, а уже аспирантка… – Отвлеклись. Карачун закурил. – Следующий в списке?
   – Вошкулат. Исчез при весьма загадочных обстоятельствах. Предположительно отправился в гости к зелёным, как лук, человечкам.
   Карачун не выдержал. Он рывком поднялся с табуретки, подошёл к холодильнику и извлёк на свет стоваттной лампочки бутылку водки и бутылку импортного кофейного ликера.
   – В исчезновении Вошкулата, – сказал Карачун, с треском свинчивая пробки с бутылок, – кроется разгадка всех тайн. Я так думаю. Кофе хочешь?.. Ну, как хочешь. А я, пожалуй… – Карачун набулькал порцию и с удовольствием выпил. Причмокнул и продолжил: – Как тебе известно из детективной литературы и личного опыта расследований, исчезает, как правило, ключевая фигура. То, что его исчезновение связано как-то с гибелью Бугаева и Москаленко, лично у меня сомнений нет. В это воскресенье, как только ты позвонил мне из Собачек, я предпринял кое-какие действия по составлению досье на профессора кафедры биоэнергетических исследований Степного университета, доктора всевозможных наук Вошкулата Алексея Владимировича.
   Карачун встал и вышел из кухни, вернулся через минуту с диском, упакованным в бумажный конвертик.
   – Изучи, завтра поговорим, – сказал он, вручая диск Максу.
   Макс посмотрел на циферблат ручных часов: обе стрелки приближались к двенадцати.
   – Там немного, – успокоил его полковник, – сто с небольшим страниц. Быстрому усваиванию информации тебя учили. На утро не откладывай, может быть, за ночь что-то дельное в голову придёт. Сейчас тебя грузить своими выводами не буду, дабы исключить элемент зомбирования. Версий не жду, только направления поисков дополнительной информации.
   Макс решил, что посмотрит диск утром. На Альбинином компьютере.
   – Я пошёл? – спросил он разрешения.
   – Иди. Только ты это… не увлекайся мистикой разной. Реально смотри на происшедшее.
   – А это не зомбирование моего нежного, не искалеченного полтергейстом сознания? – Макс был уже в прихожей.
   – Завтра с утра в лабораторию, в девять тридцать ко мне, – напомнил Карачун и вытолкал молодого человека за дверь.

   Альбина взяла трубку сразу, словно сидела возле своего шикарного, стилизованного под старину, телефона. Или только что положила, закончив предыдущий разговор.
   – Ало-о-у?
   – Привет. Ты ещё не спишь? – совершенно идиотский вопрос, но что поделать – что сказал, то сказал.
   – Сплю, коль слышу твой голос. – Обида. Непритворная обида. – Как бизнес? – Сказано настолько сухо, что у Макса стало горько во рту. Сказано просто так, чтобы что-то сказать. Альбину совершенно не интересовал в эту минуту вопрос о его бизнесе. Да она и не была дурочкой; никогда не спрашивала о том, где работает её любовник, но зато знала совершенно точно, что Макс и коммерция – вещи несовместимые.
   – Великолепно! – Макс попробовал проглотить горький комок. – Дивиденды получу завтра. И сразу же верну долг.
   – Боюсь, не вернёшь…
   – Напрасно боишься. Никто не может упрекнуть меня в том, что я не возвращаю свои долги. – Макс произнёс эти слова тоном человека, оскорблённого недоверием до глубины души.
   – В твоей порядочности я нисколько не сомневаюсь. Я улетаю сегодня ночью… Через четыре с половиной часа вылет.
   – Далеко?
   – Далеко.
   – И всё же, куда?
   – В Лурпак.
   – Когда вернёшься?
   – Не знаю.
   – Альбина! – Макс испугался, что она сейчас повесит трубку.
   – Что?
   – Мне не нравится, как мы разговариваем с тобой сейчас.
   – Мне тоже… Извини.
   – Я приеду?
   – Зачем?
   – Поговорить.
   – Зачем?
   – Альбина!
   – Что?
   – Я сейчас приеду, Машка!
   – Нет. Не приезжай, Максим. Не нужно. Я не хочу.
   Максим долго вслушивался в короткие гудки. Хотел набрать снова Машкин номер, но передумал.
   «Надо полагать, в наших с Машкой отношениях наступил некий перерыв, – подумал он. – Может, это и к лучшему?..»

   В квартире Макса было, как всегда, пусто, тихо и душно. Макс распахнул окна и с улицы в комнату ворвался свист припозднившегося троллейбуса и прохладный ночной воздух, надувший парусами тонкие шторы.
   Спать не хотелось, выспался в самолёте. Когда Макс укладывал мёрзлых раков на блюдо, чтобы засунуть в микроволновку, раки весело гремели панцирями. Перед поздним ужином Макс решил заглянуть в досье Вошкулата.
   Вначале он лениво прокручивал колёсико мышки, бегло просматривая основные этапы жизни и научной карьеры профессора, но, когда добрался до событий двухлетней давности, стал ощущать острый интерес к его персоне.
   Вошкулат оказался человеком странным, противоречивым и каким-то… скользким. Выяснялось, что он никогда не увлекался уфологией, даже напротив, был её ярым разоблачителем и первым оппонентом в любом споре с представителями этой лженауки, как он её называл. А ещё он называл уфологию опиумом для слабонервных и мыльной оперой для тех, кому хочется ходить в дураках. Он вообще не был сдержан в эпитетах, называл уфологов бездельниками, паразитами и даже шизофрениками от науки. Таких убеждений Вошкулат придерживался до определённого момента, а точнее, до третьего августа позапрошлого года.
   В тот день в Крафте, университетском пригороде Айзенбурга, столицы Лурпака, проходил симпозиум уфологов. В неформальную группу скептиков входил и Алексей Владимирович. Более того, именно он должен был выступить с разгромным докладом, который тщательно готовился всеми участниками вышеназванной группы. На симпозиуме произошла сенсация: Вошкулат, не поставив в известность никого из коллег, от доклада отказался, сорвав тем самым разгром уфологов. Под негодующие взгляды коллег и торжествующие взгляды противников, Алексей Владимирович покинул Крафт и вернулся в Россию, а, вернувшись, стал, ни с того, ни с сего, убеждённым уфологом. Казалось бы: ну, чего странного? Человек поменял убеждения, такое случается. И довольно часто. Но принимать на веру искренность учёного Максу не хотелось, мешала стремительность перерождения.
   Облачившись в одежды уфолога, и издав пару монографий на эту тему, Вошкулат за очень короткий срок, примерно за год, становится едва ли не самым известным уфологом в России и большим специалистом по зонам аномальных явлений. По приглашению одного из университетов в Крафте выезжает туда с курсом лекций по методикам исследований аномальных зон. Вернувшись из Лурпака, увольняется с прежнего места работы. Нет, сначала идёт в отпуск, и целый месяц проводит неизвестно где. Данных о его местопребывании за период отпуска нет. Через месяц снова вылетает в Лурпак, оставив в отделе кадров НИИ геологии и геофизики заявление об увольнении. Цель поездки в Лурпак неизвестна. В Лурпаке на этот раз задерживается всего лишь на три дня, а, вернувшись, едет в город Степной, где находится университет, который по роду научной деятельности имеет резкий крен в сторону уфологии, и в котором работают его школьные друзья – Москаленко и Бугаев. Москаленко – зав кафедрой уфологии, Бугаев преподаватель той же кафедры. Они предлагают ему занять вакантное место заведующего кафедрой биоэнергетических исследований. Вошкулат принимает предложение и с ходу принимается за лоббирование интересов университета по передаче зоны пресловутых Собачек под полигон уфологических исследований Степного университета. Это ему удается легко – благо, территория небольшая и никому не нужная. Далековато от Степного? Ну и что? Середина двадцать первого века! Расстояния – категория относительная…
   За последний год в Лурпак не летал ни разу.
   Лурпак! Что-то слишком часто название этого государства стало звучать в жизни Макса.
   Транкер, производства Лурпака.
   Симпозиум уфологов в Лурпаке.
   Поездки Вошкулата в Лурпак по делу и без оного.
   Альбина сегодня улетает в Лурпак. Альбина…
   Макс посмотрел на часы – четыре часа тридцать минут. Альбинин самолет уже на рулёжке. Через несколько минут он взмоет в ночное небо и унесёт благополучную Альбину в Лурпак к ещё более благополучным жителям этого чужого и крайне благополучного государства.
   Макс выключил компьютер и упал на тахту.
   «Спать! Спать», – приказал он себе.
   И уснул.

5. Старший брат

   – Карачун сказал: «Передай Гоше, что если пояснительной записки по всем образцам не будет к обеду, то он поспособствует твоему переводу в патологоанатомы. Благо, твое образование осуществлению этого перевода не мешает».
   – Шустрый какой! – позавидовал Гоша непонятно кому: либо полковнику Карачаеву, имеющему полное представление о сроках проведения подобных экспертиз, либо Максу, решившему в шутку попугать эксперта. – Что ещё он сказал?
   Давить на Гошу бесполезно, это знали все сотрудники Бюро. Гоша был асом в своём деле, и прекрасно осознавал, что он ас. Другого такого эксперта найти трудно, если вообще возможно. Даже старшие братья из ФАЭТ (Федеральное Агентство Эффективных Технологий) завидовали директору Бюро и неоднократно пытались переманить Гошу к себе. Но Гоша был не только асом, но и фанатиком, трудоголиком, работающим не для того, чтобы жить, а живущим для того, чтобы работать. В Бюро были созданы для этого все условия. Зарплата не очень, зато работы – вагон. Да какой работы! Специальные и секретные агенты Бюро, коих было достаточное количество, разъезжали по стране, выискивали всякую бяку и привозили Гоше из командировок такие загадки и шарады что эксперт только хрюкал от удовольствия.
   Гоша безосновательно считал, что в ФАЭТе ему будет скучно. А если начистоту – Гоша был жутко ленив и инертен, только не в отношении работы, а в отношении всего того, что касалось построения собственной карьеры.
   – Больше ничего не сказал. Только это.
   Гоша посмотрел на Макса через толстые линзы очков почти с любовью, и хрюкнул, что у него означало смех.
   – Ну, показывай: что там у тебя?
   Макс протянул Гоше пакет. Гоша вытряхнул содержимое пакета на стол и стал раскладывать пасьянс из пакетиков. Диск отодвинул в сторону.
   – Откуда образцы?
   – С места предполагаемой стоянки летающей тарелки.
   – НЛО, понятно… Дело обычное. Фотографии места стоянки сделал?
   Макс протянул Гоше сотовый.
   – Ты чего это, даже не удосужился фотки на флешку закинуть? – удивлённо воззрился на него эксперт.
   – Не поверишь, Гоша, некогда было.
   – Ну-ну… – Гоша подключил телефон к компьютеру, скачал информацию и вернул Максу.
   – Что хочешь получить с диска?
   – Всё.
   – Понятно. Вечерком загляни. Если раньше сделаю, сам тебя найду.
   – Спасибо, Гоша! Ты…
   – Сам знаю.

   Леокадия Альбертовна жестом остановила Макса, едва его широкоплечая фигура возникла в проёме входной двери.
   – У Анатолия Сергеевича посетитель, – сухо сказала она.
   Макс посмотрел на часы: девять двадцать девять, он пришёл на минуту раньше. Макс раскрыл объятия и двинулся на Леокадию Альбертовну, имитируя крайнюю степень сексуального порыва, но наткнулся на выставленные вперёд ладони.
   – Простите, дорогая Леокадия Альбертовна, что я вот так, по-простому, без цветов, – произнёс он извиняющимся тоном. – Поиздержался в командировке.
   – Сядь, Хабаров, не мельтеши перед глазами, – предложила гостеприимная Леокадия, указывая на стулья, выстроенные в ряд напротив кабинета шефа. – У меня сегодня голова побаливает с самого утра. Мигрень.
   Макс бухнулся на стул.
   – Что-то тебя долго не было видно, – сказала Леокадия.
   – Да дела всё, – посетовал Макс. – То фуршет, то презентация. А кто у Карачуна?
   Леокадия пожала круглыми сдобными плечами:
   – Мужчина. Серьёзный такой.
   Зазвонил внутренний. Леокадия нажала кнопку громкой связи.
   – Хабаров где? – Карачун был конкретен, как всегда.
   – Здесь, в приёмной.
   – Пусть зайдёт.
   Макс подмигнул секретарше и вошёл в Карачаевский кабинет.
   В кабинете витал лёгкий ненавязчивый запах дорогого парфюма и хорошего табака. Посетителю полковника Карачаева было на вид лет тридцать пять – тридцать шесть, но его коротко стриженые, уложенные в красивую причёску волосы были совершенно седыми. Или мужчина был альбиносом. Он сидел спиной к двери, и, когда Макс вошёл, повернулся и посмотрел на Макса так, как смотрят профессионалы – внимательно и оценивающе быстро зафиксировав облик в памяти.
   Макс ответил аналогичным взглядом и так же профессионально запомнил черты незнакомца: серые глаза, высокий лоб, прямой аристократический нос, лёгкая ироничная улыбка на бледных губах. Неплохое лицо – мужественное и даже, можно сказать, красивое. Но во взгляде было что-то, Макс не смог определить что именно: печаль, боль или усталость?
   – Знакомьтесь, – сказал Карачун. – Данович Тимур Станиславович… Хабаров Максим Игоревич.
   Данович встал и протянул Максу руку.
   Силён, подумал Макс, пожимая жёсткую, как деревяшка, ладонь.
   – Господин Данович – наш коллега, – продолжал Карачун. – Он работает… – взглянул на Тимура.
   – Я работаю в ФАЭТ, – сообщил Данович. – Решение о сотрудничестве двух силовых структур в этой операции принято на соответствующем уровне, поэтому будем называть вещи своими именами и разговаривать конкретно.
   – Может быть, кофе? – предложил Карачун.
   Данович согласно кивнул, а Макс испугался, что Карачун сейчас вытащит из сейфа две бутылки и три пластиковых стаканчика. Но шеф нажал кнопку селектора и попросил Леокадию принести в кабинет кофе. У Макса отлегло от сердца.
   – Я, наверное, глупый вопрос задам, – сказал Макс. – О какой операции речь ведёте, господин… разведчик?
   Карачун печально вздохнул. Данович улыбнулся.
   – Речь идёт об операции по пресечению деятельности спецслужб Лурпака на территории России, – сказал он.
   – Круто! – радостно отреагировал Макс. – А конкретней?
   – Как вы знаете, Лурпак – государство внешне лояльное и демократическое, – начал рассказывать Данович. – И нейтральное до сомнений, нейтральнее Швейцарии и Гании, вместе взятых. В политические дрязги не лезет, своего мнения в международной политике резко не высказывает. Ни с кем не ссорится, но особо ни с кем и не дружит. Одним словом, создаёт о себе мнение как о государстве, которому по барабану всё, что происходит за его границами. Однако это не так. Дело в том, что основа благосостояния Лурпака не только в надёжности его банков, которые на самом деле крайне надёжны и привлекают в страну мощные финансовые потоки. Основа – во внутренней политике, ориентированной на науку. Научный потенциал Лурпака велик и он возрастает из года в год благодаря деятельности спецслужб.
   – Научный и промышленный шпионаж, – догадался Макс.
   – Именно, – кивнул Данович. – Но не в буквальной, традиционной форме. Методы работы Лурпакских спецслужб разнообразны. Не буду сейчас читать лекцию о способах добывания секретной научной информации и методах её легализации в научных программах Лурпакского учёного сообщества. Уверяю, ФАЭТ старается держать ситуацию под контролем.
   – Старается? – съязвил Макс.
   – Проколы есть у всех. Разве не так? – Видя, что Макс отвечать не собирается, Данович продолжил: – Под негласной эгидой спецслужб создано множество коммерческих фирм и Инвестиционных Фондов, которые принимают финансовое участие во внутренних и международных научных программах. Деятельность одного из таких Фондов находилась под пристальным вниманием Агентства. Основные темы, инвестируемые Фондом – энергосберегающие технологии и поиски альтернативных энергоносителей. Темы крайне актуальные, особенно учитывая ситуацию, сложившуюся в европейских странах после нефтяного и газового кризисов. И международная премия, учреждённая за успехи в этой области, немалая.
   Дальнейшее повествование старшего брата было прервано появлением в кабинете Леокадии Альбертовны с подносом в руках. Кофе, естественно, был растворимый. Карачун поморщился, сделав глоток, лицо Дановича осталось беспристрастным, Макс отхлебнул чёрного горячего напитка с удовольствием. Закурили одновременно.
   – Рассказ очень интересный и познавательный, – выдув тонкую струйку дыма, произнёс Макс, – но хотелось бы конкретики. Как говорится, ближе к телу, господа.
   – Тело замаячило на горизонте около двух лет назад, – отозвался Данович. – Некий профессор, наш соотечественник, преподаватель одного из Московских НИИ стал частым посетителем того самого Инвестиционного Фонда. Причём никакого контракта Фонд с ним не заключал, но в Айзенбурге, в банке, учреждённом этим же Фондом, был открыт счёт на имя… – Данович сделал очередной глоток кофе.
   – Вошкулата Алексея Владимировича, – хмуро обронил Карачун.
   – Совершенно верно, Анатолий Сергеевич, – кивнул Данович. – И на этот счёт в прошлом году была положена кругленькая сумма.
   – В качестве гонорара за предательство на симпозиуме уфологов? – сделал предположение Макс, вспомнив события, указанные в досье.
   – Не думаю, – возразил Данович. – Скорее всего, за выполнение какого-то задания. А предательство единомышленников на том симпозиуме было простым тактическим ходом. Фонду зачем-то потребовалось, чтобы Вошкулат стал уфологом, и Вошкулат им стал.
   – Я надеюсь, сотрудники Агентства наблюдали за Вошкулатом всё это время? – спросил Карачун.
   – Скажем так: мы держали деятельность Вошкулата в России под контролем с момента зачисления на его счёт денег. Однако ни в чём предосудительном он замечен не был. Руководил учебным процессом на кафедре биоэнергетических исследований, читал лекции студентам, регулярно посещал филиал Степного университета на Дальнем Востоке. За последний год Вошкулат ни разу не выезжал в Лурпак, и, вообще за границу. Мы не вдавались в детали его работы, но не упускали его из поля зрения.
   – И всё же упустили, – заметил Карачун.
   Данович кивнул.
   – Признаюсь, мы успокоились. Да тут ещё в ФАЭТе произошли кадровые изменения. Кроме того, много сил пришлось бросить на другие участки. А таких участков немало, могу вас заверить… После того, как нам стало известно, что Бюро составляет досье на Вошкулата, мне было поручено навести резкость в этом вопросе.
   – И вы пришли за помощью к младшему брату, – просиял Макс.
   – Как я уже сказал, – невозмутимо ответил Данович, – совместная работа двух наших спецслужб согласована, и я думаю, что это как раз тот самый случай, когда такое сотрудничество полезно.
   – Может, ещё кофейку, – предложил Карачун, разряжая обстановку.
   – Можно, – согласился Макс.
   – Спасибо, – сказал Данович, не уточнив – спасибо «да», или спасибо «нет».
   – Леокадия Альбертовна, кофе! – подал Карачун команду в селектор.
   Вошла Леокадия, собрала пустые чашки и вышла.
   – А, между прочим, господин Вошкулат похищен инопланетянами, – радостно сообщил Макс Дановичу и испытующе на него посмотрел. – Вы как относитесь к НЛО, Тимур Станиславович?
   – Спокойно, – без улыбки ответил Данович. – Бывать на НЛО не приходилось, инопланетян не видал – ни живых, ни мёртвых.
   – А в небе не наблюдали? Светящиеся диски? Треугольники разные?
   – Не наблюдал.
   – Стало быть, вы скептик, – предположил Макс.
   – В данном случае, когда на кону большие деньги, – сказал Данович, – инопланетяне, скорей всего, ни при чём.
   – Большие? – удивился Макс.
   – Немалые. Сегодня из Лурпака пришло сообщение, что на счёт Вошкулата упала четверть миллиона евро.
   – Надёжность Лурпакских банков не вызывает никакого опасения, – хохотнул Макс.
   – Наши люди – профессионалы, – напомнил Данович.
   – Мужики! – Карачун опёрся руками о стол и хмуро глянул на обоих: – Работать придётся сообща, поэтому от того, какими будут ваши отношения, таков и будет результат операции. Хабаров, это тебя касается в первую очередь! Хватит заниматься под… – Карачун задумался, вспоминая слово, – подначками. Ещё одна подъё… подначка, и я назначу на это дело кого-нибудь другого.
   – Да я… – попытался оправдаться Макс, но тут в кабинет вошла Леокадия с подносом и сказала:
   – В приёмной Георгий Аркадьевич. Интересовался: где этот торопыга Хабаров.
   – Пусть войдёт, – распорядился Карачун.
   Гоша Дистенфельд вошёл и остановился в дверях, близоруко прищурившись на присутствующих. У него в руках был пакет, который час назад ему передал Макс, и листы бумаги, видимо, пояснительная записка.
   – Проходи, Георгий Аркадьевич, – сказал Макс. – Не стесняйся. Здесь все свои. Рассказывай, что нарыл?
   Гоша никогда не стеснялся, потому что был немного не от мира сего; звания и должности роли для Гоши не играли никакой, невзирая на то, что Гоша был военным, имел звание капитана и занимал майорскую должность. Его секундное замешательство было вызвано лишь тем, что Гоша своим близоруким взглядом отыскивал Макса, для которого и делал изыскания. Когда Макс подал голос, Гоша, по-граждански буркнув «здрасьте», подошёл к спецагенту и сунул в его руки пакет. Потом повернулся к полковнику Карачаеву и протянул пару отпечатанных на принтере листов. Совершив эти действия, он плюхнулся в кресло, и, взяв чашечку кофе, которая стояла перед Максом, отхлебнул из неё и сказал:
   – Неплохой кофе.
   – Я рад, что он тебе понравился, – вздохнул Макс.
   Карачун надел очки и принялся изучать текст Гошиной пояснительной записки, но потом передумал и сказал:
   – Раз ты здесь, своими словами расскажи, что там с хабаровским и образцами.
   Гоша двумя глотками расправился с кофе и отобрал у Макса пакет.
   – Вот это образцы травы, растущей вблизи таинственного круга, – сказал Гоша, бросая на середину стола один из пакетиков. – Трава, как трава. Семейство осоковых. Вот это, – Гоша извлек из пакета следующий пакетик, – та же трава, но с изменённой структурой. Она из круга.
   – Что за изменения структуры? – поинтересовался Карачун.
   – Тривиальное тепловое воздействие.
   – А феном такое сделать можно? – неожиданно спросил Макс.
   – Феном? – Гоша удивлённо взглянул на Макса. – Можно и феном.
   – Я просто вспомнил, – пояснил Макс свой вопрос, обращаясь к Карачуну, – Лиза искала на точке свой фен, чтобы просушить волосы, и не могла найти.
   – Какая Лиза?
   – Ну, та аспирантка из Степного.
   – Почему в отчёте этого нет? – спросил Данович.
   – А в нём даже нет того, сколько раз за время командировки я ходил по-большому, и сколько по-маленькому, – съязвил Макс.
   Данович улыбнулся и промолчал.
   – Вот это… – Гоша за уголок приподнял следующий пакетик с чёрными травинками, – та же самая трава, но с более сильными структурными изменениями. Это, – Гоша извлёк пакетик с землёй, – простая земля. Ничего необычного. Химический состав интересен, но никаких посторонних соединений. Радиация в норме… И в этом и в другом пакетике – та же самая земля. Всё.
   – А диск с видеописьмом Вошкулата? – напомнил Гоше Карачун.
   – Письмо, как письмо. Человек, произносящий слова послания, находился в адекватном состоянии. Не пьяный, не загипнотизированный, не обдолбаный наркотой, в здравом уме, так сказать и в трезвой памяти. Синхронизация звучания и артикуляции – стопроцентная. Видеофон устойчивый. Картинка чёткая. Мое заключение – не фальшивка. Что еще…? Ах, да, самое главное: таймер установлен вручную.
   – То есть? – не понял Карачун.
   – Ну-у-у… запись произведена с помощью компьютера. Обычно на диск переходит текущее время, которое отсчитывается на жёстком диске компьютера. В данном случае время выставлено вручную.
   – И это можно определить? – удивился Макс.
   Гоша довольно ухмыльнулся:
   – У меня имеются некоторые фишки.
   – А на жёстком диске компьютера фиксируется факт и время создания видеописьма? – спросил дотошный Карачун.
   – Конечно, – ответил Гоша Дистенфельд. – Только сначала надо найти тот самый компьютер.
   – А что его искать, – сказал Макс, – он на метеостанции стоит.
   – Понятно. Спасибо, Георгий Аркадьевич, вы свободны. – Карачун выпил свой остывший кофе и заходил по кабинету.
   Гоша ушёл.
   – Мистификация?.. – задумчиво произнёс Карачун, ни к кому не обращаясь конкретно, и сам же ответил: – Скорей всего. Ну что, господа, приступим к составлению плана оперативно-розыскных мероприятий. Первое, что нужно сделать – это перетрясти списки пассажиров, вылетевших из Степного в Артём с двадцать шестого по двадцать восьмое июня. И рейсы из Артёма в Степной четвёртого и пятого июля. – Приказ был адресован, естественно, Максу.
   – Вы считаете, что Бугаев и Москаленко погибли от руки Вошкулата? – догадался Макс.
   – Во всяком случае, это надо проверить.
   – Я думаю, – сказал Данович, – временные рамки проверки необходимо расширить, а также проверить и другие направления возможных перемещений Вошкулата. – Предвидя возмущения полковника по поводу объёма работы, он добавил: – Это вопрос я беру на себя. – И пояснил: – Тем более что он уже решается.
   Макс понял, что спецагенты ФАЭТ с великим энтузиазмом шерстят сию минуту все города и веси огромной Родины в поисках беглого профессора, предположительно – лурпакского шпиона. И, видимо, не только Родины. Он внимательно слушал разговор двух старших коллег, не вмешиваясь, и параллельно размышлял над странностями дела.
   Дело об исчезновении Вошкулата в реестр официальных расследований Бюро было внесено только в минувший понедельник. А фактически началось на четыре дня раньше, после частного звонка из Степного. Дело, которому присвоено кодовое название «Уфолог», было каким-то неправильным, мутным, не имеющим чётких очертаний и граничных условий. Как размокшая в воде буханка хлеба. Факты и непроверенные данные приходили с разных сторон, создавали некий фон, но выстраиваться в единую цепочку не желали. Лурпак с промышленным шпионажем, Инвестиционными Фондами и научным потенциалом. Вошкулат с неустойчивой научной ориентацией, счётом в лурпакском банке и украденным у Лизы феном. Степной с университетом, двумя мёртвыми профессорами, Стасом Сокольским и неведомым элементом, которого нет в периодической системе Менделеева. Собачки со сбежавшими метеорологами, неработающей связью и вылезшим из могилы зелёным, как лук, человечком. А ещё какая-то находка… Что за находка?
   – Что за находка?.. – пробормотал Макс, не предполагая, что говорит вслух.
   – Это тоже необходимо выяснить. – Карачун в этот момент разговаривал с Дановичем о той же самой, упомянутой Москаленко, находке. – Надо изучить все научные планы университета, проверить записи опытов и исследований, которые проводились в университетских лабораториях. Особенно на кафедрах уфологии и биоэнергетических исследований.
   – Это колоссальная работа, – возразил Данович.
   – Привлечём тамошних умников, – встрял в разговор Макс. – Главное – правильно сформулировать задачу. А правильно её сформулировать может Гоша Дистенфельд. Искать чёрную кошку в абсолютно тёмной комнате – это ему в радость. Особенно, если её там нет. Но Гоша всё равно найдёт, на то он и Гоша. Его только самого надо ввести в курс дела. И договориться с вышестоящим начальством.
   – Хорошо, я решу этот вопрос. А в курс дела введёшь Георгия Аркадьевича ты, – Карачун кивнул Максу. – Всё! Идите, прорабатывайте детали. В семнадцать десять – ко мне.
   Данович и Макс вышли из приёмной, и, остановившись в коридоре, переглянулись.
   – Ну что, ко мне в камеру? – предложил Макс.
   Данович посмотрел на ручные часы.
   – Время обеденное…
   Макс тоже взглянул на часы. Да, время самое обеденное. Даже касса не работает. Впрочем, он всё равно не составил и не подписал у Карачуна отчёт о командировках. Макс вытащил из заднего кармана джинсов свой видавший виды портмоне и убедился в том, что он пуст. Не совершенно пуст, но на обед явно не хватало: два российских червонца и какое-то серебро с медью в кармашке для мелочи. Макс оторвался от созерцания тощего бумажника, и, подняв голову, перехватил взгляд Дановича. Этот взгляд был ему знаком. Официантка из Степного точно также с грустью и состраданием глядела в то утро, когда он узнал о смерти одного из профессоров. И этот взгляд снова больно кольнул его самолюбие.
   – Что-то не хочется кушать, – Макс убрал бумажник. – Кофием карачуновским аппетит перебил. А ты бы сходил, тут через дорогу неплохое кафе.
   Данович, проигнорировав совет Макса, сказал:
   – Тогда ведите меня в ваш кабинет.
   – Кабинет – это громко сказано… Может быть, перейдём на ты? – предложил Макс.
   – Давай, – легко согласился Данович.
   Кабинет Макса, который он в шутку называл камерой, был шириной метра два, а в длину целых четыре. Окошко маленькое и немытое. Ещё бы решетку на него, и тогда точно – камера. На старом шатком столе (давно стоило посмотреть, что там с ножкой) кроме тонкого слоя пыли, ничего не находилось, даже писчей бумаги. Телефонный аппарат «Panasonic», с трубкой, перемотанной скотчем, и тот стоял на подоконнике, не менее пыльном, чем стол. Зато кресло было знатным – широкое, кожаное, чёрное, с высокой спинкой. В кабинетике находился ещё один стул и стеллаж с полками, прогнувшимися под тяжестью архивных папок. На подоконнике, кроме телефона, стоял электрический чайник.
   – Ты здесь один обитаешь, или с напарником? – поинтересовался старший брат.
   – Это мой персональный, как ты выражаешься, кабинет.
   – А что, в нём никогда не убирают?
   – Забывают, – буркнул Макс, достал из-за стеллажа тряпку, чуть-чуть смочил её водой из чайника и принялся усердно протирать пыль, правда, только в тех местах, к которым они могли прикоснуться и испачкаться.
   На самом деле от этого кабинета был только один ключ. Второй он случайно утопил в Яузе вместе с ключами от машины и от квартиры. А тот, что у него был сейчас, Макс отобрал у уборщицы. Замок давно уже было нужно поменять, как того требовала инструкция, но Максу всё было некогда. В принципе он вообще редко работал в кабинете – ещё реже, чем ночевал в своей квартире.
   Когда с экспресс-уборкой было покончено, Макс уселся в кресло, предложив коллеге из ФАЭТа стул напротив.
   – Чаю хочешь? – спросил он.
   – Хочу, – кивнул Данович.
   Макс достал из ящика стола упаковку чайных пакетиков «Липтон», два бокала и коробочку с цилиндрическим сахаром. Потом открыл крышку чайника и понюхал: вода слегка отдавала плесенью.
   – Сейчас свежей воды наберу, – сказал он, выходя из кабинета.
   По коридору шёл грустный Гоша. Он грустил, несмотря на бумажный пакет, который держал в руке. Через бумагу проступали масляные пятна. Макс спросил, кивком указывая на пакет:
   – Пирожки?
   – Беляши, – возмущённо ответил Гоша.
   – Где взял?
   – Купил в буфете.
   – Небось, сейчас сожрешь всё в гордом одиночестве?
   – А какие есть предложения? – заинтересованно спросил эксперт.
   – Согласись, – с жаром принялся объяснять Макс, – поглощать беляши, пусть даже в меньшем количестве, но в приличной компании, гораздо приятней, чем в одиночку. К тому же у меня есть чудесный английский чай, и даже сахар имеется.
   – Ну, допустим, чай с сахаром у меня тоже есть, – возразил Гоша Дистенфельд. – А желающих слопать мои беляши найти нетрудно.
   – Я не сказал самого главного, – торопливо произнёс Макс. – Карачун велел ввести тебя в курс дела по операции под кодовым названием «Уфолог». Ты принят в мою группу и являешься моим подчинённым, – Макс поглядел на часы. – Уже целых двадцать минут.
   Макс цапанул Гошу под незанятую пакетом руку и повёл по направлению к туалету, на ходу приводя Гоше аргументы, которые убедили бы его поделиться беляшами.
   – Дело архиинтересное и архитаинственное. И в этом деле твоё участие является, пожалуй, главным условием, – говорил он Гоше. – Работы море. Работать будешь совершенно независимо. Я бы даже сказал, бесконтрольно. Вся профессура, доценты, аспиранты разные – все будут выполнять твои указания. Дело государственной важности. Сейчас у меня, – Макс уже наполнил чайник и потащил Гошу к двери своего кабинета, – сидит суперагент из ФАЭТ. Да ты его видел у Карачуна, когда заносил результаты экспертизы. Он тоже в деле.
   – И тоже твой подчинённый? – ехидно спросил Гоша.
   – Скажем так: мы сотрудничаем, – солидно ответил Макс.
   Он открыл дверь. Данович, прижав к уху миниатюрный мобильный телефон, внимательно слушал телефонного визави. Изредка отвечал на немецком, в основном «ja» или «nein». Макс включил чайник и достал из ящика стола пластиковый стаканчик: третьего бокала у него не было.
   Данович сказал собеседнику «Auf viedersehen» и захлопнул крышку мобилы. Протянул руку Гоше.
   – Данович. Тимур.
   – Георгий. Можно просто Гоша.
   – Мне сообщили, – сказал Данович. – Вошкулата обнаружить пока не удалось. Но в Лурпаке он не объявлялся, во всяком случае, с руководством Фонда на связь не выходил.
   – То есть, мы пока стоим на месте, – констатировал Макс.
   – Не совсем, – сказал Данович. – Удалось установить, что на момент обоих убийств никакого алиби у Вошкулата нет. Из Степного он вылетел не двадцать шестого, как указано в журнале регистрации творческих командировок, а двадцать восьмого июня утром. В восемь тридцать утра Вошкулат зарегистрировался на рейс «Степной – Артём». Напомню, что смерть профессора Бугаева наступила предположительно в полночь с двадцать седьмого на двадцать восьмое июня. Так что господин уфолог имел возможность убить своего школьного приятеля и преспокойно улететь на Восточную окраину нашей Родины.
   – А относительно второго эпизода? – спросил Макс.
   – Предположение Георгия о том, что время, выставленное в видеописьме, может не соответствовать реальному, подтвердилось. На письме стоит дата – пятое июля, и время – восемь пятнадцать утра. Вошкулат не мог быть на точке пятого утром, потому что находился в это время в Степном, а может быть, где-то ещё, но никак не в Собачках. Он вылетел из Артёма вечерним рейсом в Степной четвёртого июля.
   – А его что, в спецслужбе Лурпака не инструктировали, что пользоваться своим паспортом при авиаперелётах нельзя? – пошутил Макс.
   – Мужики, – встрял в разговор Гоша. – А вы меня зачем сюда позвали? Чтобы я слушал эту абракадабру?
   – Прости, Гоша, – сказал Макс, разливая кипяток по бокалам. – Увлеклись. Дело уж больно интересное.
   – Ну да, ты говорил – архиинтересное, – вспомнил Гоша.
   Беляши были ещё тёплыми, а Гошино погружение в тему заняло не больше десяти минут. Гоша был парнем быстросоображающим.
   Потом они ещё долго совещались, изобретая версии и разрабатывая планы дальнейших действий.

6. Инопланетянин

   С планами действий было проще, чем с версиями.
   Гоша завтра утром вылетал в Степной, искать чёрную кошку. На сегодняшнем вылете Макс настаивать не стал, у Гоши была уважительная причина – день рождения маминой подруги.
   Когда Гоша это выдал, Данович скупо улыбнулся и промолчал, а Макс вообще потерял дар речи. Очухавшись от неожиданного шока и поразмышляв трезво, Макс решил, что гению можно простить некоторые странности в мотивации поступков, а в том, что Гоша был гением, он нисколько не сомневался.
   Итак: Гоша – в Степной.
   Он, Макс, должен снова побывать в Пологих Сопках и окунуться с головой туда, откуда он мог не вынырнуть, то есть в уфологию. Уфология – вещь опасная. Как трясина. Макс уже пожалел, что включил в отчёт о командировке в Собачки дурацкий рассказ Верещака о похороненном, но выбравшемся из могилы и убежавшем с погоста зелёном человечке. Макс не верил ни в инопланетян, ни в полтергейст, ни в потусторонние силы. Но из отчёта, как из песни, слова не выкинешь. Любая информация должна быть проверена – этому его учил Карачун. Сейчас слова шефа повторил Данович.
   – Ты же сам говорил, – заметил Макс. – На кону большие деньги, значит, инопланетяне тут ни при чём.
   – Если абориген пошутил, чтобы тебя удивить или напугать, – сказал Данович, – поставишь крест на этом направлении расследования. А если это человек…
   – Человек?!.. – удивился Макс. – Зелёный-то?
   – А почему нет? – Вопрос Дановича прозвучал так, словно он нисколько не сомневался, что люди могут принадлежать не только к белой, чёрной, красной и жёлтой расам, но и к зелёной, и к синей, и вообще – быть какого им заблагорассудится, цвета.
   Макс слегка опешил, и про себя повторил: «А почему нет?..»
   – Походи по деревне, – продолжал Данович, – поговори с местными жителями. Свяжись с представителями власти. Выясни, зафиксирован ли случай смерти и факт захоронения неизвестного. Можешь водки попить со своим приятелем. Верещак, если не ошибаюсь?
   – Верещак, – подтвердил Макс. – Иван Трофимович. Ну, что ж? Попью, раз надо… А ты-то сам что делать будешь?
   – Продолжать заниматься поисками Вошкулата и готовить наш с тобой возможный вылет в Лурпак.
   – Предполагаешь, что Вошкулату всё же удастся покинуть Россию?
   – Задействованы все наши осведомители. Разосланы ориентировки всем сотрудникам Агентства, работающим на транспорте. Меры по поиску беглого уфолога принимаются. Мы в силах поставить своих людей на всех терминалах аэропортов, на железнодорожных и автомобильных погранпостах, но не исключён и нелегальный способ пересечения границы. А может быть, Вошкулат уже покинул Россию под чужим именем, и теперь находится в Лурпаке или в какой-либо другой стране.
   – В морге он находится.
   Все повернули головы к входной двери. Карачун стоял, прислонившись плечом к косяку. Он появился совершенно неслышно, как и положено оперу его уровня.
   – В морге находится господин Вошкулат, – повторил Карачун. – В морге центральной больницы города Степного. Звонил Стас Сокольский. Сегодня утром на окраине Степного, в лесополосе, найден сгоревший «БМВ» Вошкулата. А в нём Лехины останки.
   – Хорошо ещё, что в БМВ, а не в НЛО, – сказал Макс, и спросил у полковника: – А Стас уверен, что это останки Вошкулата?
   – Труп частично обгорел и уже довольно сильно разложился, – сказал Карачаев. – Когда убили этого человека, сказать трудно. Жара в Степном неимоверная. До сорока доходит.
   – Это точно, – согласно кивнул Макс.
   – А его убили? – спросил Гоша.
   – В затылке пулевое отверстие, а лица практически нет. Если бы Вошкулат решил застрелиться, то стрелял бы в рот, в висок, в сердце, наконец. Я не встречал самоубийц, стреляющих себе в затылок, а потом поджигающих свою машину. – Карачун уселся на край стола и закурил. – Поезжай туда, Гоша, проведи вскрытие, разберись, что к чему. Прямо сегодня и поезжай.
   Гоша почесал мускулистые залысины.
   – А завтра можно? – спросил он, уже понимая, каков будет ответ.
   – Завтра можно, – согласился Карачун и добавил ласково: – Но лучше сегодня. Мы, Георгий Аркадьевич, с этим делом в такой жопе сидим, что я не знаю, выберемся ли. Поезжай, Гоша. А завтра, с утречка, и распотрошишь моего школьного товарища. Ага?..
   Гоша удручённо кивнул.
   – Так если всё повернулось таким образом, может, мне не стоит ехать в Пологие Сопки? – спросил Макс. – Может, я лучше вместе с Гошей, в Степной?
   – Ты, Макс, поедешь сегодня вечерним рейсом туда, куда вы запланировали. Нам сейчас любая информация важна. Понял?
   Макс понял, что сегодня ему, во что бы то ни стало, надо успеть в кассу до закрытия.

   Едва Макс открыл дверь своей квартиры, он сразу уловил характерный запах разложения.
   «У меня в доме кто-то умер», – подумал он.
   Запах был сконцентрирован на кухне, а точнее, тугими волнами валил из микроволновки, несмотря на продекларированную фирмой «Elenberg» герметичность дверок. Раки прекрасно выдержали отрицательную температуру холодильника, но в микроволновой печи им стало худо.
   Макс кинулся за полиэтиленовым пакетом, скинул в него раков, блюдо залил водой, а пакет с протухшим деликатесом спустил в мусоропровод. После этого раскрыл окна и вышел на лестничную площадку с сигаретой.
   Дело, в котором он принимал участие вот уже неделю, нравилось ему всё меньше и меньше. Если учесть то, что оно не понравилось Максу с самого первого дня, то его теперешнее отношение к нему можно охарактеризовать, как отвращение. Стойкое отвращение с яркими ассоциациями. Теперь дело «Уфолог» уже не казалось ему буханкой хлеба, размокшей в воде, а казалось буханкой хлеба, размокшей в воде и покрытой пятнами зелёной плесени, ко всему прочему, имеющей неприятный запах протухших раков. Раков из города Степного.
   Макс не мог уяснить конечной цели своего расследования. Начало было вполне конкретным: у Москаленко появились подозрения по поводу несчастного случая, произошедшего с его другом. Москаленко не верил в несчастный случай, и, как выяснилось позже, не без оснований. Профессор обратился за помощью не к местным сыщикам, а к своему школьному приятелю, который работает в известных органах и занимает не самую низкую ступеньку в табели о рангах. Почему?.. Версий много.
   Версия первая. Москаленко подозревал в смерти Бугаева своего друга Вошкулата, но у него не было прямых улик. Москаленко решает, что местные полицейские его отфутболят, и обращается к тому, кто, по его мнению, может ему помочь. Логично?.. Да.
   Вторая. Подозрения-то у него против Вошкулата имеются, но он боится ошибиться, а потому не желает, чтобы проверка была официальной. А в Москве есть тот, кто в состоянии провести негласное расследование. Логично? Более, чем.
   Третья версия. Имеет место некая тайна. Может быть, тайна государственного масштаба. Москаленко не доверяет профессионализму сотрудников полиции. Боится утечки. Москаленко знает, что такое Бюро, и знает, что Карачун именно в Бюро и работает, а потому обращается к полковнику. Логично?.. Логично. Тем более, что Арсен намекает Карачуну о какой-то находке…
   Находка… Чья находка? Москаленко назвал её «нашей находкой на Дальнем Востоке». Либо находка Москаленко и Бугаева. Либо Москаленко, Бугаева и Вошкулата. Эту-то находку они и не смогли поделить. Находка на Дальнем Востоке. Инопланетянин? Зачем делить трупик зелёного человечка? А может быть, находка – не инопланетянин, а что-то другое?
   Карачун прав – в Собачки лететь надо…
   Сигарета обожгла пальцы. Макс выпустил окурок, и он полетел вниз, в узкую щель между перилами лестничного марша.
   «Ах, как некрасиво получилось», – подумал Макс и зашёл в квартиру.
   Вони поубавилось, но она не исчезла совсем. Макс взял из ванны баллон с мужским дезодорантом и опрыскал все помещения своей однокомнатной квартиры. Запахло «Олд Спайсом», смешанным с ароматом протухших раков.
   «Да, – подумал Макс, – надо ехать в Собачки. Там, по крайней мере, пахнет намного приятней».

   В самолёте Макс сразу заснул.
   Ему снилась размокшая буханка хлеба, покрытая пятнами лазоревой плесени. Буханка лежала посредине мутной лужи, и зачем-то была ему нужна. Причём так сильно нужна, что ни о чём другом он думать не мог. Макс попытался её достать, вступив в жижу, но небольшая с виду лужа оказалась зыбким болотом. Ноги Хабарова стали медленно погружаться в трясину. Он пытался их вытащить, но утопал ещё больше. А рядом проходил Иван Трофимович Верещак. Увидав погружающегося в трясину Макса, старик остановился и стал с интересом наблюдать за попытками молодого человека вырваться из цепких лап смерти. Макс хотел крикнуть: «Помогите!», но слова застревали в горле. «А я тебе говорил, – сказал Верещак насмешливо, – не ходи туда. Место дурное. Пошёл, не послушался». Макс погрузился уже по пояс, а Верещак стоял и ухмылялся в бороду. Бейсболку он повернул козырьком назад. «Помогите!», – наконец удалось выкрикнуть Максу, и он проснулся.
   Проснулся и увидел милое курносое личико стюардессы, склонившейся над ним.
   – Вам плохо?
   – Как тебя зовут? – спросил Макс.
   – Альбина. Вам что-нибудь принести?
   – Я хочу тебя, Альбина, – прошептал Макс, мысленно обращаясь к другой Альбине, той, которую он возможно никогда больше не увидит.
   – Простите, я не поняла. Принести вам что-нибудь? – повторила стюардесса Альбина.
   – Нет, спасибо. – Макс посмотрел в иллюминатор.
   Самолёт заходил на посадку.

   На этот раз он добрался до Пологих Сопок ещё засветло. Дом аборигена Верещака удалось найти довольно быстро – оказалось, в посёлке Ивана Трофимовича знает каждая собака. Впрочем, тут обо всех всё знали. Пологие Сопки были посёлком, составленным двумя сотнями дворов, дощатого автовокзала, похожего на сарай, двухэтажного домика, сложенного из силикатного кирпича, в котором несла службу поселковая администрация, и такого же двухэтажного домика-близнеца, над входом в который красовалась вывеска, расписанная под хохлому, с надписью «Дворец культуры». Если бы Максиму Хабарову довелось пожить в годы легендарного развитого социализма, то сейчас от увиденного его утянуло бы в жуткую ностальгию. Но Макс, не подозревая о том, что попал в затерянный мир, шёл по одной из двух главных улиц, крестом рассекающих посёлок на четыре сектора. Этот крест, наверняка хорошо заметный с высоты, словно хранил жителей посёлка от бед и всяческих напастей, дарил им покой и умиротворение. Злым потусторонним силам в Пологих Сопках делать было абсолютно нечего.
   Над посёлком ярко светило солнце. Небо было на редкость чистым и голубым, только над сопками, теснящими посёлок с востока, оно стало приобретать сиреневатый оттенок, напоминая Максу, что день рано или поздно должен закончиться, и о ночлеге надо позаботиться заблаговременно.
   Дом Верещака находился недалеко от автовокзала. Забор, за которым он прятался, был высоким и выкрашенным в традиционный зелёный цвет. К доскам калитки прикручено шурупами тяжёлое кованое кольцо, предназначенное для подачи звукового сигнала хозяевам дома. Едва Макс ударил кольцом о калитку, как во дворе залаяла собака. По тому, как она лаяла – отрывисто и глухо – Макс понял: собака явно не мелкая. Послышались шаркающие шаги.
   – Туман, не мешайся под ногами, – услышал Макс голос старика.
   Калитка приоткрылась, и из щели высунулись две головы – седая голова в бейсболке цвета хаки и кудлатая голова кавказской овчарки, оскалившаяся желтоватыми клыками. Собачья голова располагалась на уровне его пояса (вернее, чуть ниже); Макс проворно отступил от калитки на два шага, опасаясь, что псина может броситься и что-нибудь ему отгрызть.
   – Максим Хабаров! – Верещаку на память жаловаться не приходилось.
   – Р-р-р-р-гав! – а псу было грех жаловаться на тембр голоса.
   – Здравствуйте, Иван Трофимович, – поздоровался Макс.
   – И ты не хворай, – ответил Верещак. – Туман, иди на место. Это свой.
   Туман уходить не собирался, стоял и хмуро глядел на Макса.
   – Не уйдёт, зараза, пока не откусит кусочек, – весело сообщил старик гостю. – Такая своенравная псина!
   Максу был вовсе не чужд подобный юмор, но сейчас он стоял в совершенной нерешительности, не зная, что делать.
   – Струхнул? – поинтересовался Верещак. – Не бойся, Максим Хабаров, это я пошутил. Туман – кобель серьёзный. Он без команды не нападает. Я ему сказал, что ты свой, стало быть, он тебя обнюхать должен, запах твой запомнить. Подходи, не бойся, не тронет.
   Макс подошёл к калитке. Туман начал с кроссовок, потом обнюхал джинсы, зевнул и посмотрел на хозяина.
   – Свой, – повторил Верещак и потрепал Тумана по голове. – Ну, иди на место. А ты, Максим проходи. Только резких движений всё-таки делать не советую. Туман – кобель серьёзный и послушный, но иногда может выкинуть фортель. Зверь, всё же… – Верещак любовно посмотрел на упавшего возле будки лохматого зверя. Зверь глядел на Макса внимательно.
   Дворик утопал в виноградной зелени. Лозы, привязанные к шпалерам, установленным в противоположных концах двора, тянулись вверх, к солнцу, и сплетались между собой, образуя купол. Среди листьев Макс увидел рыхлые кисточки будущих гроздей винограда. Их было много. Урожай обещал быть богатым.
   – Иван Трофимович, – обратился Макс к старику, – а ведь я к вам по делу.
   – А то как же, – отозвался Верещак, присаживаясь за стол, стоящий в тени виноградных кущ и приглашая Макса садиться напротив. – Я сразу догадался, что ты парень деловой. Ну, что, нашёл свой университет?
   – Филиал, – поправил Макс. – Нашёл. Вы правы, Иван Трофимович, он мало похож на филиал университета, но всё же это филиал. И там даже два аспиранта работают. Был и профессор, но… уехал.
   – Я знаю. Моя рассказывала. Целый полк солдатиков приезжал, искали того профессора. А ты ими вроде как руководил. И что – не нашёл?
   Макс отрицательно покачал головой.
   – А я тебе говорил: место дурное. Видать, инопланетяне твоего профессора умыкнули. Хрен теперь найдёшь. Сейчас, небось, на Тау Кита живёт. С какой-нибудь таукитаянкой, а то и наоборот.
   – В каком смысле – наоборот? – не понял Макс.
   – С ним какой-нибудь таукитаец, – пояснил Верещак.
   Макс почувствовал, что погружается в трясину, перед глазами возникла разбухшая заплесневевшая буханка. Он встряхнул головой, чтобы сбросить наваждение и настроить себя на деловой лад.
   – Иван Трофимович, оставим пока всех гипотетических инопланетян в покое, а поговорим об одном, конкретном.
   – Это, о котором? – прищурился Верещак.
   – О том, о котором Вы мне рассказывали в нашу с вами первую встречу. О том, которого похоронили на местном кладбище, а он потом взял, да и сбежал.
   – Что-то я не припомню такого… – Глазки Верещака забегали.
   – Ну, как же, Иван Трофимович? – Макс достал из кармана удостоверение сотрудника БСР и положил его на стол перед стариком. – У меня и запись нашего разговора на автовокзале имеется.
   Никакой записи у Макса не было, естественно, но ложь подействовала. Верещак не стал раскрывать удостоверения и убеждаться в полномочиях Макса, угрюмо отодвинул его от себя и изрёк трагическим голосом:
   – Язык мой – враг мой.
   – Что, Иван Трофимович, придумали про инопланетянина? – Макс очень сильно надеялся, что огорошенный Верещак сейчас признается в обмане, но старик горько вздохнул и сказал:
   – Да нет. Митьку подставил.
   – Какого Митьку?
   – Да участкового нашего, Митьку Мамалыгу, Дмитрия Андреича, то есть.
   – И каким же это образом?
   Туман зарычал из своего угла. Макс на всякий случай сунул руку под мышку – к кобуре с табельным пистолетом.
   – Радостно рычит, – сообщил Иван Трофимович. – Видать, хозяйку почуял.
   Туман поднялся, бодрой походкой подошёл к калитке и завилял хвостом.
   – Моя пришла! А больше и некому прийти-то… – Верещак обрадовался смене обстановки и кинулся открывать калитку.
   Вошедшая была на полголовы выше Верещака и моложе его минимум вдвое. Туман по-щенячьи заскулил и стал тереться о крутое бедро хозяйки. Женщина потрепала его по кудлатой голове и ласково сказала мужу, не заметив сидящего в виноградной тени Макса:
   – Заждался, козлик? Пришла твоя козочка.
   Верещак смутился, и тихо, почти шёпотом, пролепетал:
   – Мы не одни, Верунчик. К нам в гости приехал большой начальник. Из Москвы. Интересуется…
   Макс поднялся из-за стола и сделал несколько шагов по направлению к разговаривающим супругам. Туман угрожающе зарычал, заставив Макса остановиться на полпути.
   – Здравствуйте, – сказал Макс. – Меня зовут Максим Игоревич Хабаров. Можно просто – Максим.
   – Здравствуйте.
   Женщина немного растерянно взглянула на Макса огромными чёрными, как смородины, глазами. Макс слегка оторопел. Кроме красивых карих глаз, жена Верещака обладала и многими другими достоинствами. Высокий рост, статная фигура и русая коса, уложенная вокруг головы в тугое тяжёлое кольцо, делали её похожей на классическую русскую красавицу, словно сошедшую с полотна Васнецова. Правда, одета она была не в сарафан. Большой вырез на груди лёгкого ситцевого платья позволял лицезреть её высокие загорелые прелести, на которых покоился маленький золотой православный крестик. Макс старался не смотреть… на крестик.
   – Я – Вера, – представилась красавица, и, взглянув на пустой стол, упрекнула мужа: – Что же ты гостя не угощаешь? Он, наверное, с дороги, проголодался.
   – Я сейчас. – Верещак метнулся было к дому, но был схвачен сильной Вериной рукой за воротник рубашки.
   – Стоять! – жёстко сказала Вера, и добавила: – Я сама. Это обязанность хозяйки дома. А ты гостя развлекай пока.
   И снова поглядела на Макса, теперь уже не растерянно, а оценивающе. Макс был большим мальчиком, не новичком в отношениях полов, а подобные взгляды ловил на себе довольно часто. Он тут же осознал, чем может закончиться его знакомство с Верой Верещак, и поэтому строго сказал себе: «Стоп, спецагент Хабаров! Только дело». Врываться в тихую жизнь супругов из Пологих Сопок в его планы не входит. Баб полно везде. Пологие Сопки – не единственное место на Земле, где можно встретиться с женщиной, обладающей такими аппетитными формами.
   Размышляя над этим, Макс глядел вслед удаляющейся Вере и покачивающей тем, что не могло не покачиваться при ходьбе. Покачивание не было вульгарным, а если и было, то самую малость. Отведя взгляд от хозяйской попки, он заметил, что и Верещак смотрит в ту же сторону с не меньшим вожделением.
   – Так каким образом вы подставили Дмитрия Андреевича Мамалыгу? – повторил Макс вопрос, усаживаясь за стол.
   – Я, пожалуй, Вере помогу, – попытался увильнуть от вопроса Верещак, но Макс, копируя интонацию Веры, жёстко приказал:
   – Сидеть!
   И Верещак поплыл. Он резко опустился на стул, и, не глядя Максу в глаза, принялся сбивчиво рассказывать:
   – Это случилось в прошлом году. Осенью. В конце лета тайфун прошёл. Тайфун «Земфира». Слышали?.. Ну, не важно. Мы, пологосопчане, к тайфунам люди привычные. Но этот был такой, каких давно не было. С неба вода лилась сплошным потоком. На двор выйдешь – захлебнуться можно. Вздохнёшь – и захлебнёшься. Ей-богу! Не верите?.. У меня весь урожай винограда пропал. Я уж об остальном не говорю. Столбы телеграфные все повалились. Провода оборвались. Ни света, ни связи, ни хрена…
   – Ближе к делу, – подстегнул старика Макс, – и можно снова на ты.
   – Куда уж ближе! И так самую суть… Стихийное бедствие! Потом аж до зимы последствия устраняли. Добраться до нас только через полмесяца смогли. Да и то потому, что после тайфуна сразу жара наступила. Да и когда тайфун гулял, тоже не холодно было. Только мокро. Если бы Пологие Сопки не на сопках располагался, смыло бы посёлок к едрене фене.
   – А если ещё ближе? – сказал Макс, уставший слушать про тайфун.
   – Заканчиваю. Тайфун, значит… Что делать – ни света, ни связи. Ах, да, я уже рассказывал… Бухали все, у кого водка да вино в запасах было. И Митька Мамалыга бухал. А что не бухать, если вино есть, а работы нет? Куда сунешься, если идти некуда?..
   Макс достал сигареты и без разрешения хозяина закурил. Он хотел было ещё раз напомнить Верещаку, что пора бы уже переходить к инопланетянину, но тот и сам решил, что пора.
   – Вот в аккурат к окончанию Земфиры он и выплыл. И прямиком к моему огороду. Его даже Туман трогать не стал, обнюхал, чихнул и пошёл к себе в будку.
   Верещак замолчал, задумчиво глядя на Тумана, лежащего у будки.
   – Что было дальше? – спросил Макс.
   – А дальше, мы его с Верой к себе в дом занесли. Еле от коряги оторвали, он к моему огороду на коряге приплыл. Зелёный весь, лысый… Только недолго он у нас прожил. К вечеру помер. В себя так и не пришёл… Царство ему небесное! – Верещак перекрестился, но, спохватившись, что рассказывает об инопланетянине, сплюнул и вытер щепоть о штаны.
   – Но вы хоть пытались его спасти?
   – А то, как же. Я фельдшера Ваську Прилепского сразу позвал. Он, правда, тоже бухой был. Сильно бухой. Но пришёл. Посмотрел на инопланетянина и говорит: «Я врач, а не ветеринар. Выкинь ты из дома эту погань дохлую». И ушёл дальше бухать. Я тогда к Митьке Мамалыге. Но он… – Верещак махнул рукой, – вообще, чуть живой. Лыка не вяжет никакого.
   – Ты о чём это? – Макс и Верещак были увлечены разговором и не заметили появления Веры.
   Верещак вздрогнул и, заикаясь, вымолвил:
   – Да я о и-ино-п-планетянине этом.
   Вера опустилась на лавку и вздохнула:
   – Растрепал-таки! Трепло ты, Верещак. Ты же Митьке обещал никому ничего не рассказывать!
   – Так получилось, Верунчик.
   – Трепло.
   – Я не мог молчать, – оправдывался Верещак. – Дело государственной важности. Эти сволочи, Верунчик, я инопланетян имею в виду, увезли с собой известнейшего на всю страну профессора. Выведают у него все государственные тайны и расскажут японцам. А японцы только того и ждут, чтобы отобрать у нас Курилы. Политическая ситуация такова, что…
   – Хватит заливать, – оборвала его Вера. – Лучше в погреб за вином слазай. Трепло…
   – Я сейчас. Я мигом. – Верещак юркнул в просвет между лозами.
   Вера придвинулась к столу так, что на её сложенные, как у школьницы, руки, легли груди, размеру и форме которых позавидовала бы любая голливудская кинодива. Крестик лежал на правой.
   – Митька Мамалыга мой брат двоюродный. Вы из полиции, Максим? – Вера сверкнула глазами, что должно было повергнуть Макса в шок.
   Не повергло.
   Макс достал удостоверение, которое Вера внимательно изучила.
   – Ну, всё равно, – сказала она, возвращая чёрные корочки, – Дмитрий ваш коллега. И он совершил должностное преступление. А мы с Иваном его сообщники. Получается так… Но вы поймите, Максим, – Вера высвободила руку из-под грудей, при этом крестик провалился в ложбинку, и положила горячую ладонь на руку Макса. – Вы поймите! Что нам было делать с мертвяком этим? Сюда, в Пологие Сопки, спасатели только через полторы недели добрались. Связи не было, совета спросить не у кого, доложить некому. То есть, было кому, но как?
   – А мобильная связь? – возразил Макс.
   – Что? – удивилась Вера. – Мобильная? Да мы тут, в Пологих Сопках, как хуторяне живём. Без связи с внешним миром, так сказать. Мобильники, они молодым нужны, они без них жить не могут. А у нас тут одни старики. Скоро вымрем все, как мамонты.
   – Вера, если кто-то при мне осмелится назвать тебя старухой, я заставлю его откусить себе язык. – Возможно, эти слова и выглядели, как комплимент, но Веру они явно не порадовали.
   – Мне сорок два, и я в поселке самая молодая, – невесело усмехнулась она.
   А Макс подумал, что выглядит она значительно моложе, Вере можно было дать от силы тридцать с небольшим. И ещё он подумал, что невесела Вера потому, что замужем за стариком, хоть и бодрым ещё, но стариком. Почему она не уедет отсюда? Любовь? Вряд ли. Неверие в собственные силы? Может быть. Страх перед неизвестным? Вполне возможно… Но зачем ему, специальному агенту БСР, копание в чужой жизни?! Ему дело нужно делать, а не в душах людских ковыряться. Что, да почему…
   Вера между тем продолжала:
   – Вот и решили мы его похоронить потихоньку. Я, Иван, да Митька – втроём… Поймите, Максим, я почему никому говорить Ване про это не велела? За Митьку очень боялась. Выгонят его из полиции. Он ведь, Митька-то, хотел доложить своему начальству о том, что со стороны Собачек в наш посёлок неизвестного приволокло потоком, да всё никак решиться не мог. А потом дела закружились – мародёры, беглые зэки. А когда труп пропал, то и докладывать вроде не о чем стало. Растерялся Митька… Мы на семейном совете решили: о том, что случилось, никому. Будто и не было ничего. Человека того всё равно не воскресить, а если Митьку из полиции выгонят…
   – Человека? – перебил Веру Макс. – Верещак мне о зелёном инопланетянине рассказывал.
   – Ну да, зеленоватым он был. Может, болел чем. Может, от того и умер. Но всё-таки человек, хоть и роста небольшого. У него всё, как у людей было, мы же его раздевали, он же мокрый был весь.
   – А я говорю: инопланетянин! – Верещак видимо подслушивал, затаившись в тени виноградных лоз. – А что пиписка, так что тут такого?! Пиписка у всех есть, даже у Тумана нашего. Да что там у Тумана, у котов и тех….Зелёных людей не бывает. Я во Владике специально для этого дела справочник терапевта и анатомический атлас купил. Прочитал от корки до корки. Нет таких болезней, при которых человек зеленеет. Желтеет – да, если печень…
   – Ты вино принёс, инопланетянин? – строго спросила Вера.
   – Принёс, а то, как же, – заверил супругу Верещак, предъявляя графин из розового стекла. Таким графином пользовались ещё при советской власти, этот сохранился чудом. На боку графина красовалась большая выпуклая гроздь винограда, а внутри плескалось пенистое рубиновое вино.
   Вера ушла в дом, за приготовленной едой, а Верещак уселся за стол, поставив на середину запотевший графин, и безапелляционно заявил:
   – То был инопланетянин, это точно. Жалко, что его свои забрали, а то бы сейчас можно было… – Иван Трофимович блеснул эрудицией, – эксгумацию провести.
   – Жалко, – согласился Макс. – Было бы неплохо провести исследование останков. – Он уже заподозрил, что именно можно было обнаружить в костях мнимого инопланетянина. – Кому вы ещё рассказывали о нём?
   – Никому. Ей богу, никому! – поклялся старик. – Ни единой живой душе. – Но глазки забегали, выдали старика с головой.
   – А дочери? – догадался спросить Макс.
   – Ну, дочке… – Верещак замялся. – Дочке рассказал. Они с зятем вместе со спасателями, с первым десантом сюда пожаловали.
   – И зятю рассказали? – Макс почувствовал, что напал на след.
   – Муж и жена – одна сатана. Рассказал, чего уж…
   – Как фамилия зятя?
   – Вошкулат.
   – Как?! – округлил глаза Макс.
   – Вошкулат, – повторил Верещак испуганно. – А что?
   – Имя!
   – Иван Трофимович Верещак.
   – Зятя!
   – Андрей Владимирович… Вошкулат Андрей Владимирович.
   Макс сунул руку за пазуху, чтобы достать мобильный телефон, но Верещак заподозрил что-то другое, и побледнел.
   – Что у вас за шум? – Вера подходила к столу с огромным подносом, на котором стояли тарелки со всевозможными яствами, но Максу было не до еды.
   – Анатолий Сергеевич, – тихо сказал он в трубку. – У меня новости…

7. Кое-что проясняется

   Новости были не только у Макса.
   Гоша оказался не только гениальным экспертом-криминалистом, но и отличным организатором. Наверное, он всегда был им, просто проявить себя с этой стороны ему как-то не довелось. Едва переступив порог университета, Гоша развернул такую бурную деятельность, что местные «ботаники» мигом взмокли от хлынувшего на них потока указаний. На их вялые возражения и ссылки на занятость (вступительные экзамены были в полном разгаре), Гоша рявкнул: надо! И потряс удостоверением сотрудника БСР с такой патетикой, что возражения рассосались. Особенно много работы выпало на долю заведующего лабораторией кафедры уфологии доцента Шутова, ему даже пришлось забыть на время Гошиного расследования о своей любимой аспирантке, юной Олесе Драловой.
   Пока университетские работники шерстили свои научные планы и сверяли их с планами работы лабораторий, выискивая какие-либо несоответствия и несуразности, Гоша съездил в морг центральной больницы, где лично произвёл вскрытие трупа, извлечённого из сгоревшего БМВ. Ещё до вскрытия Гоша определил, что труп Вошкулату не принадлежит. Антропометрические характеристики останков явно отличались от параметров, вписанных в медицинскую карту Алексея Владимировича. Сгоревший был ниже его ростом и намного щуплее.
   Неведомого элемента, найденного при исследованиях тел Бугаева и Москаленко, обнаружено не было. Вообще ничего интересного в трупе не определилось, кроме того, что весь он был пропитан алкоголем, как губка. Печень представляла собой комок жира, и если бы погибшего не застрелили, она бы сама собой перестала функционировать в самое ближайшее время. Труп, по-видимому, принадлежал бомжу, или одинокому алкоголику, которого никто не искал, и кончину которого некому было оплакивать. Убит этот человек был тем же способом, что и профессор Москаленко, и, по-видимому, из того же самого оружия – транкера, лурпакского производства. Пулю обнаружить не удалось, что и говорило о типе оружия. Изготовленная из особого сплава, она, разорвавшись в голове убитого и снеся ему половину лица, разлетелась на мельчайшие осколки, которые, вступив в реакцию с кислородом, находящимся в воздухе, испарились. Сам транкер нашли в промежутке между передним, водительским, и задним сидениями автомобиля в виде чёрной лужицы расплавленного пластика.
   Вернувшись из морга, Гоша принял у доцентов и аспирантов результаты их расследований. С научными планами был полный порядок – все темы прорабатывались строго по графику и теми научными работниками, которые значились в списках разработчиков. Результаты трудов праведных фиксировались в пояснительных записках и оформлялись в виде рефератов и прочих, установленных местной профессурой, выкладок. Если и были какие-то внеплановые темы, то велись они индивидуально и конфиденциально, без следов в реестрах университета.
   «Надо бы просмотреть все файлы домашних компьютеров сотрудников университета, – подумал Гоша, но, видимо, придётся ограничиться компьютерами Бугаева, Вошкулата и Москаленко. Да компьютерами, стоящими в лаборатории».
   График работы лаборатории соблюдался безукоризненно два предшествующих года. И в этом году до начала июня всё было в порядке. В лаборатории проводились опыты ежедневно, включая выходные дни. Они осуществлялись, как правило, в дневные часы, но иногда и ночью, если того требовали условия проведения опытов или их срочность. Для всех кафедр, не имеющих своих лабораторий, устанавливалось определённое время. Если опыты переносились или отменялись, в журнале делались пометки. Всё, как везде.
   Начиная с июня этого года, началась чехарда. Участились случаи переносов и межкафедральных замен. Количество ночных опытов возросло в разы. В основном это касалось кафедры уфологии. Москаленко, Бугаев и Вошкулат стали фигурировать в журнале чаще других сотрудников университета. Темы исследований указывались нечётко или не указывались вообще. Некоторые страницы из журнала были варварски выдраны, причём недавно, это было заметно и без экспертизы. Последняя страничка на день, когда был убит профессор Москаленко, также отсутствовала.
   Гоша журнал изъял и распорядился отправить в Москву контейнеры с препаратами, применёнными в опытах и исследованиях университетских уфологов. К счастью, не все эти препараты были своевременно утилизированы.
   Обнаружил Гоша Дистенфельд и ещё одну интересную деталь: некоторые файлы в главном лабораторном компьютере были стёрты. Но следы на винчестере должны были остаться. Гоша и компьютер лабораторный приобщил к другим вещдокам и отправил в Москву, в свою родную лабораторию.
   Домашний компьютер Арсения Москаленко для работы не использовался. Гоша нашёл в нём только кулинарные рецепты супруги профессора да массу компьютерных игрушек, которыми забавлялись его дочки. Компьютер Бугаева использовался примерно так же. А в пустом коттедже Вошкулата компьютера вообще не оказалось. Профессор Вошкулат пользовался ноутбуком, который постоянно носил с собой. Об этом Гоше поведал Стас Сокольский, который за последние несколько дней снял показания со всех в Степном, кто хоть единожды контактировал с пропавшим уфологом.
   Следователь городской прокуратуры Станислав Янович Сокольский ел свой хлеб не зря. Он разрушил до основания алиби Вошкулата в отношении убийств Бугаева и Москаленко. Стас нашёл трёх свидетелей пребывания Вошкулата в Степном, с вечера двадцать седьмого до утра двадцать восьмого июня.
   Первым свидетелем был некий Сергей Орешкин, бармен из пивбара, расположенного напротив главного корпуса университета. По фотографиям Орешкин твердо опознал Вошкулата и его спутника, которым оказался Николай Бугаев. Они не были в тот вечер посетителями бара, Орешкин увидел их сидящими в автомобиле марки «Лексус», когда выходил через служебный вход, чтобы закрыть бар на ночь. Было темно, но Орешкин хорошо разглядел лица, так как в машине горел свет. Он узнал мужчин – раньше ему приходилось обслуживать их в своём баре. Бармен заметил, что оба сильно взволнованы, если не сказать – раздражены, и что-то обсуждают на повышенных тонах. Ночь была жаркой и душной, и стёкла в автомобиле были опущены, поэтому Орешкину удалось услышать обрывки фраз. Вошкулат говорил: «Ты идиот, Николаша. Отказываешься от таких денег!», на что Бугаев отвечал: «Ты сам идиот! И предатель!». И ещё что-то в том же духе. Чем закончится ссора, Орешкин слушать не стал, так как ему было неинтересно, и он торопился домой. Произошло это в одиннадцать ноль пять вечера двадцать седьмого июня.
   Вторым свидетелем был таксист, который отвозил Вошкулата в аэропорт к восьми часам утра. Он забрал его из района старых кварталов, где легко можно снять квартиру или комнату на сутки или даже на ночь. Стас, естественно, направил туда двух стажёров из школы полиции, но скорее так, для проформы. Найдут свидетелей – хорошо, не найдут – ну и хрен с ними. А для стажёров тренировка. Таксист Вошкулата запомнил хорошо, тот всю дорогу молчал, нервно поворачивался то к одному, то к другому окну, то назад и выглядел сильно помятым. Потому таксист его и запомнил…
   Стюардесса рейса «Степной-Артём» тоже опознала нервного пассажира.
   Пребывание Вошкулата в Степном в ночь с четвёртого на пятое июля также было доказано, причём документально. Его изображение было зафиксировано двумя камерами видеонаблюдения, установленными в университетском посёлке. Кроме того, охранник на поселковом КПП, который пропускал БМВ Вошкулата через ворота, сделал отметку в журнале: пятое июля, час тридцать восемь ночи.

   Обо всём этом Макс узнал только в субботу тринадцатого июля, когда вернулся в Москву. А сейчас он должен был срочно попасть во Владивосток и допросить младшего брата профессора и зятя словоохотливого Ивана Трофимовича.
   Не дожидаясь, когда Макс доберётся до Владивостока, Карачун связался с дальневосточным региональным отделением БСР. Не вдаваясь в подробности дела, он попросил навести справки о некоем Вошкулате Андрее Владимировиче и ежели будет на то необходимость (вдруг тот окажется в отъезде или соберётся куда-нибудь выехать) найти и задержать его до приезда сотрудника московского отделения Бюро Хабарова Максима Игоревича. Карачун даже не счёл нужным назвать дальневосточным коллегам статус объекта: кто он – потерпевший, свидетель или подозреваемый. Собственно говоря, он и не мог его назвать, так как не имел представления.
   С тоской посмотрев на запотевший розовый графин и блюда с едой, Макс засобирался в дальний путь на ночь глядя. Кто-то должен довести его до Владивостока… Наверное, местный участковый Митька Мамалыга громко икнул в этот момент.
   – А может, всё-таки как-то можно избежать огласки? – спросила Вера, с мольбой глядя на Макса. – Я на всё готова, чтобы помочь брату.
   Макс нисколько не сомневался, что Вера действительно готова на всё, причём своё обещание она будет выполнять не по принуждению, а с великим желанием и усердием. Максу вдруг стало жалко эту женщину, возможно ни разу в своей сорокадвухлетней жизни не вкусившую радость любви и бурного качественного секса.
   – Митька сам виноват. – Верещак подскочил с лавки, будто у него сзади была пружинка. – Бухать надо поменьше. Скоро все мозги пропьёт.
   Энергичный старик! Макс подумал, что, может быть, он ошибается относительно сексуальной неудовлетворённости Веры, однако откровенный взгляд её чёрных глаз всё же говорил об обратном.
   – Всё будет зависеть от ряда причин, – туманно произнёс Макс. – В частности, от того насколько ваш «инопланетянин» вписывается в рамки моего расследования… Кстати, – Макс вдруг вспомнил о вопросе, который ему задал Карачун. – А во что он был одет, когда вы его нашли?
   – В скафандр, ясное дело, – поспешил с ответом Верещак.
   – Ни в какой не в скафандр, – опровергла слова мужа Вера. – Комбинезон самый обыкновенный.
   – Вы его в нём и похоронили? – спросил Макс, так, на всякий случай.
   – Конечно в нём, – снова выскочил вперёд Верещак и снова был осажен женой.
   – Нет. Мы труп в старый Иванов костюм обрядили, – сообщила она Максу. – Комбинезон весь мокрый был и грязный. Я его отстирала и отгладила. Сейчас принесу.
   Вера удалилась, а Верещак молча ёрзал на лавке, избегая смотреть на Макса. Вера вернулась через пару минут с пластиковым пакетом в руках.
   – Вот. В целости и сохранности, – сказала она, протягивая пакет Максу. – Я как знала – сохранила. Верещак хотел его во Владике на барахолке продать, я не разрешила.
   Комбинезон был тёмно-синий, с яркими оранжевыми вставками, с множеством карманов и кармашков на замках-молниях, и очень маленький – его вполне можно было принять за детский. Ярлыки на вороте и на рукаве говорили, что данное текстильное изделие пошито на швейной фабрике «Штанзе», Германия, по специальному заказу одного из комитетов Евросоюза. Что это за комитет и что за спецзаказ, предстояло выяснить в Москве.
   – Спасибо, Вера, – поблагодарил Макс. – Вы проводите меня к Дмитрию? Мне нужно срочно попасть во Владивосток.
   – Конечно, провожу, – ответила Вера и стала складывать в пакет сооружённые наспех бутерброды.
   – Может, я? – предложил Иван Трофимович, но Вера строго на него взглянула и сказала:
   – Сиди уж. Всё, что ты мог, ты уже сделал.
   – Так поздно уже! – Было совершенно ясно, что отпускать жену одну с приезжим ему очень не хочется. – Скоро совсем темно будет.
   – Ничего, – ответила Вера. – Я Тумана возьму. Заодно и выгуляю.
   – Ну, если так, то конечно…

   Во Владивосток Макс попал к утру. В здание дальневосточного регионального отделения БВР он вошёл, когда его ручные часы показывали восемь ноль пять местного времени. Дмитрий Мамалыга изъявил желание подождать Макса, мало ли чего, но Макс отправил его обратно в Пологие Сопки.
   Дальневосточное отделение сильно отличалось от московского. Качеством ремонта помещений, технической оснащённостью кабинетов, непонятной сутолокой в коридорах, а главное – внешним видом сотрудников. Какие-то все они были взъерошенные, небритые, раздражённые. И одеты были кто во что горазд, но, в основном, в джинсы и футболки. Рукоятки пистолетов у многих торчали из-под мышек, а у некоторых – из-за поясов джинсов, что придавало сотрудникам БСР лихой вид. Создавалось впечатление, что и спят они с пистолетами под подушками. Позже Макс понял причину увиденного: денег из Москвы сюда перепадало гораздо меньше, чем центральному отделению, а дел в производстве находилось немало, возможно, больше, чем у московских коллег. Регион был тяжёлым и беспокойным.
   Начальник отделения, полковник Фомин, молча выслушал Макса, и, нажав кнопку на селекторе, буркнул:
   – Неженца ко мне. – И пояснил Максу: – Вчера производил задержание вашего Вошкулата лейтенант Неженец.
   Макс пропустил мимо ушей определение «вашего» и удивлённо спросил:
   – Задержание?
   – Ну да, – ответил полковник и замолчал, углубившись в изучение каких-то бумаг.
   «Ну да», – повторил про себя Макс, и подумал, глядя на уставшую лысину полковника Фомина, что тот очень похож на Карачуна, и не только внешне.
   – Вызывали, господин полковник?
   В кабинет вошёл здоровенный розовощёкий парень в белой футболке, белых же кроссовках и светло-голубых выцветших до желтизны джинсах. Из жёлтой кобуры, висящей под мышкой, высовывалась рифлёная рукоятка пистолета. Короткие рукавчики майки были закатаны до самых подмышек и полностью обнажали загорелые и мускулистые руки бодибилдера. Парень был, конечно же, небрит и имел причёску «бобрик». Он жевал мятную жвачку, распространяя аромат на весь кабинет.
   – По твоему вчерашнему, – хмуро изрёк Фомин, кивнув на Макса. – Из Москвы. Свободны. Оба.
   Неженец подмигнул Максу: аудиенция у полковника была закончена. Оказавшись в приёмной, он протянул Максу руку и представился:
   – Лейтенант Неженец. Звать Владимиром. Можно просто – Вован.
   – Привет, Вован, – Макс пожал протянутую руку. – Тогда я – Макс.
   – Ну что, Макс, пошли ко мне – кофейку жахнем?
   – Хорошо бы, – вздохнул Макс, – да времени нет.
   Вован согласился:
   – Да, ты прав, времени мало. А дел много. Этот твой Вошкулат, он в кутузке. Мы его на всякий случай в одиночку определили. Твой шеф моему шефу такой пурги нагнал, что… – Вован махнул рукой. – Кстати, Вошкулат со сранья на допрос рвётся.
   – Ну, так давай его в допросную.
   – Да там это… – замялся Вован, – в общем, не прибрано.
   – Ну и что?
   – Так это… поскользнуться можно. Там вчера каннибала допрашивали, ну… малость переусердствовали. А уборщица на больничном. Обещали бойцов из школы милиции прислать, да вот что-то нет пока… А давай лучше в камере этого гаврика допросим.
   – Бардак, – покачал головой Макс.
   Прежде, чем войти в камеру, Макс через специальное окошечко посмотрел на арестованного. Андрею Вошкулату на вид было лет сорок пять. Его сходство со старшим братом Алексеем, которого Макс видел, правда, только на фотографии, было очевидным. Оно было бы ещё более сильным, если бы не припухшая нижняя губа с запёкшейся кровью в правом уголке, и лиловый синяк под левым глазом.
   – Это кто его так? – спросил Макс строго. – Ты?
   – А хули, – искренне удивился Вован. – Он на меня с кулаками кинулся. Удостоверение моё мне же в рожу швырнул. Послал в жопу и сказал, что никуда не пойдёт, потому, что завтра ему в рейс… Ну, двинул разок левой.
   Макс скептически поглядел в открытое доброе лицо Вована.
   – Похоже, не разок, – заметил Макс. – И не только левой.
   – Глазом он сам в вешалку ткнулся. Ей-богу.

   Допрос Андрея Вошкулата проходил при полном взаимопонимании сторон. Проводил допрос Макс, а Вован сидел сзади и выразительно похрустывал суставами сильных пальцев. Вошкулат, проведя ночь на нарах, осознал, что отрицать что-либо бессмысленно и выложил всё, что знал о том случае с «инопланетянином». Видимо, это было единственное тёмное пятно в его безупречно чистой биографии.
   Андрей, не предполагая тогда, чем всё это закончится, рассказал брату по телефону историю, поведанную ему тестем. А через двое суток старший брат неожиданно прибыл во Владивосток и заявился к нему домой.
   Андрей знал, что брат уфолог и поэтому просьба о помощи в патологоанатомическом исследовании зелёного человечка в шок его не повергла. За четыре ящика водки Андрей договорился со своим товарищем, пилотом вертолётного звена береговой охраны, о рейсе в Пологие Сопки. Слетали, откопали, переложили тело в пластиковый мешок, привезли во Владик и определили в морг второреченской больницы, в котором трудился санитаром ещё один товарищ Андрея Вошкулата. Вскрытие Андрей произвёл сам – по специальности он был медиком и числился судовым врачом на теплоходе «Капитан Никодим Фугасов».
   – Всё это вы совершили из приверженности к уфологии, или из любви к старшему брату? – спросил Макс, пристально глядя в честные глаза Андрея Владимировича Вошкулата.
   Вошкулат потупил взор и тихо ответил:
   – Лёшка денег обещал.
   – Много? – поинтересовался Вован из-за спины Макса.
   – Сто тысяч долларов.
   – Ни х… себе! – эмоционально отреагировал Вован.
   – Когда выяснилось, что это не инопланетянин, а обычный человек, я, честно признаться, сильно испугался. А Лёшка, наоборот – почему-то обрадовался…
   – Рассчитался с тобой брательник? – задал вопрос Вован.
   Вошкулат покачал головой:
   – Нет пока. Но на прошлой неделе звонил. В пятницу, кажется… да, в пятницу, точно. Обещал: скоро.
   – Ясно, – сказал Макс. – Что вы ещё выяснили, кроме того, что это человек? Например, почему у него кожа зелёная?
   – Клетки эпителия оказались заполненными какой-то зелёной жидкостью. Химический состав мы определять не стали. Вскрытие ведь в больничном морге проводили, и ночью. А лаборатория ночью закрыта…
   – Отчего он умер?
   – Асфиксия.
   – А его, случаем, не того? – Вован сжал кулак, изображая удушение.
   – Нет, бог с вами! – запротестовал Вошкулат. – У трупа на всех внутренних органах какие-то наросты имелись. Костистые наросты неизвестного происхождения. В том числе и на гортани. Я не знаю, что это было. Но у меня дома хранится аудиокассета с записью вскрытия и фотографии.
   – Гистологические исследования проводили? – спросил Макс.
   Вошкулат отрицательно покачал головой.
   – Алексей увёз с собой образцы новообразований, костных и мышечных тканей.
   – А почему кассету и фотографии не забрал?
   – Забрал. Но я себе дубликат оставил.
   – Зачем?
   – Не знаю… На всякий случай. – Наверное, теперь Андрей Вошкулат был рад, что оказался таким предусмотрительным.
   – Труп куда дели? – спросил Вован. По ходу допроса он уже полностью погрузился в тему.
   – Кремировали.
   – Где? – резко спросил Макс.
   – В крематории, естественно.
   – У вас и там друзья имеются?
   Вошкулат тяжело вздохнул и закрыл глаза.
   – Вот так живёт человек… – задумчиво произнес Вован, нагоняя тоном голоса страх на Вошкулата. – Неплохой вроде бы человек, примерный семьянин, хороший специалист – мудака на «Фугасова» не взяли бы. Законопослушный… с виду. А копнёшь – столько всякой мерзости в своей жизни сотворил, лет на пятнадцать строгого режима тянет. Не меньше.
   У Вошкулата затряслась распухшая губа.
   Макс встал и сообщил Вовану:
   – Мне пора.
   – А с этим что делать? – спросил Вован, кивнув на глотающего слёзы Вошкулата. – В камеру?
   А действительно, что? Максу вдруг вспомнились просящие Верины глаза и прикосновение её упругих, как у девушки, но больших, как у взрослой женщины, горячих грудей к своей руке, когда она провожала его к Митькиному дому. Она специально прижималось ими к Максу, пытаясь вызвать в нём страсть или хотя бы желание. Желание было, и очень сильное, но Макс сдержался…
   – Возьми подписку о невыезде, и пусть валит домой, к семье… Хотя нет. Сейчас поедем к нему и реквизируем кассету и фотографии. А подельников его не трогай, пусть ни о чём не догадываются, нам спокойней будет.
   – Слышал, нет, мудило? – сказал Вован Вошкулату. – Никому ни слова.
   – Подписку о неразглашении пусть даст, – подсказал Макс.
   – Ну, это само собой…
   Идя по коридору к выходу, Макс остановился у двери в комнату проведения допросов, она была распахнута, а в её полутемной глубине два молоденьких курсанта школы полиции драили полы. Вода в ведре была бурой и пенистой, а на внутренней стороне двери на приклеенном скотчем листе бумаге было написано: «Уходя, гасите»…

8. Скучный выходной

   От нечего делать, Макс зашёл в Альбинин салон. Он не знал, зачем туда забрел, просто ноги принесли. Двери салона были распахнуты настежь, но к верхнему косяку была подвешена табличка «ЗАКРЫТО». Макс приподнял табличку над головой и прошёл под ней. Кондиционер не работал. С силиконовых баб-манекенов были сняты парики и верхняя одежда, впрочем, немногие могли похвастаться и нижней. Зал был пуст, но за перегородкой кто-то разговаривал. Мужчина и женщина.
   – Дорогая, я сам решу, чем тебе заниматься, – говорил мужчина. – Скажу, что здесь будет публичный дом – ты станешь директором борделя, мамочкой, так сказать. Скажу, что здесь будет публичная библиотека – будешь директором библиотеки.
   – Серж, милый, – отвечала женщина. – Я вовсе не претендую на полную самостоятельность в бизнесе, но ты пойми: место раскрученное. Вся Москва знает, что на этой улице, в этом доме, салон «Альбина».
   – Вот именно, «Альбина», а не Пелагея.
   – Я же не виновата, что меня так родители назвали.
   – Может быть, я виноват? Когда твои мама с папой решали, как назвать свою дочурку, я…
   Запел сотовый.
   – Подожди, – сказал мужчина собеседнице и через несколько секунд возмущённо закричал в трубку: – Ты чем слушаешь, когда тебе шеф говорит: не надо?! Я же ясно сказал: мне на хер не нужны эти акции. Пусть их Мансур скупает, если денег девать некуда… Ну и что, что дёшево?.. Что? Почём?!Конечно, покупай, придурок!..Когда?..Хорошо. Хорошо, буду… Через час… Хорошо, через полчаса… Всё. Так на чём мы остановились? – Это, по-видимому, уже Пелагее.
   – На том, что меня зовут Пелагея, и что ты не хочешь оставлять профиль салона прежним, – с обидой в голосе сказала женщина.
   Макс со вздохом щёлкнул резинкой от трусиков по впалому силиконовому животу манекена и деликатно кашлянул.
   – А это ещё что за фигня? – зло проворчал Серж и вышел из-за перегородки.
   Он оказался не совсем таким, каким представлял его Макс – быковатым, с толстыми и короткими пальцами веером, – то есть совсем не таким. Мужчина имел вполне респектабельный вид – был высоким и худощавым, упакованным в дорогой костюм. Но лицо при этом имел неприятное. Хотя издали его можно было назвать красивым. Но только издали и только тогда, когда Серж молчал. Едва он раскрывал рот, как вся респектабельность мигом улетучивалась.
   – Тебя что, в школе читать не научили? – спросил он Макса тоном человека, привыкшего к подобному обращению с зависимыми от него людьми.
   Но Макс от него не зависел, более того, он никому не разрешал так разговаривать с собой, даже тем, от кого зависела его карьера. Впрочем, те люди и не позволяли себе ничего подобного. Разве что Карачун, но ему Макс прощал многое, так как знал – полковничья грубость напускная, а внутри он добрый.
   – Или ты шибко… – Серж осёкся на половине фразы, натолкнувшись на жёсткий взгляд Макса.
   Из-за спины Сержа выглянуло лицо Пелагеи с азиатским разрезом глаз и пухлыми губами. Макс улыбнулся.
   – Здравствуйте, сударыня. Я зашёл сюда в надежде встретиться с хозяйкой салона. Но… видимо, в её жизни произошли какие-то перемены.
   – Да, – ответил за Пелагею Серж. – Альбина продала этот салон мне. Теперь тут будет новая хозяйка, моя жена.
   – А вы знакомы с Альбиной? – Макс по-прежнему обращался к Пелагее, игнорируя Сержа.
   – К сожалению, нет, – ответила Пелагея и снизу вверх посмотрела на мужа.
   – Я хорошо знаю Альбину, – не унимался Серж.
   – Да, действительно, жаль, что вы не знаете Альбину, – продолжал Макс диалог с Пелагеей. – Наверное, вы могли бы стать подругами… Ну, что ж, простите, что оторвал от дел.
   Макс улыбнулся и галантно склонил голову. Направляясь к выходу, он думал о том, что этот хлыщ наверняка был одним из Альбининых поклонников, а может быть, и спал с ней. По сердцу Макса царапнула ржавая игла ревности.
   – Чёрт знает что! – услышал он за спиной голос Сержа. – Ходят всякие мудаки! Как у себя дома.
   Макс резко обернулся и прищурился.
   – Я легко запоминаю внешность людей, – сказал он. – А вот ты… юноша, напрягись и запомни меня. Запомнил? Молодец. Постарайся не попадаться мне на глаза. Ради своего же здоровья.

   Макс долго и бесцельно болтался по городским улицам и скверам. Делать было абсолютно нечего, идти некуда. Двое его друзей с семьями укатили в Италию, в Римини. Альбина наслаждалась жизнью в Лурпаке, а может быть, где-нибудь ещё.
   Макс присел на скамейку, и, достав записную книжку, стал её листать, отыскивая среди многих женских имён, телефонный номер той, с которой сейчас можно было встретиться и оттянуться по полной программе. Позвонить, договориться о встрече, и, по возможности скорее заняться сексом. И не потому, что ему этого так сильно хотелось, а для того, чтобы заполнить вынужденную паузу, убить время. Потом можно посидеть в каком-либо баре, сходить на дискотеку или просто погулять, разговаривая о разных пустяках, и ни о чём. А потом купить чего-нибудь съестного и горячительного и забуриться в его холостяцкую квартиру. До утра.
   Вдруг Макс осознал, что смотрит в записную книжку, не видя имён, и машинально листает страницы. Больше всего он хотел бы сейчас вызвать абонента, номер телефона которого ему не нужно искать в своей книжке. Вызвать и услышать протяжное: «Ало-о-у», а потом, улыбаясь долго слушать Альбинин речитатив и представлять себе, как она раскачивается, сидя на низком пуфике, закрыв глаза и облизывая губы. Не отключая телефона и не прерывая её монолога, поспешить к ней и позвонить в дверь. Альбина подойдёт, разгорячённая, в халатике на голое тело, откроет, и, как сомнамбула, двинется в спальню, не переставая говорить. Сумасшедшая… Сумасшедшая Машка! Они упадут на её шикарную итальянскую кровать и сольются в экстазе, забыв обо всём на свете. Они долго будут любить друг друга. Очень долго. Так долго, как в дни их первой встречи после детской разлуки.
   Макс вынул телефон из футляра, пристегнутого к поясу и он, вдруг, заиграл знакомую мелодию.
   – Машка?!
   – Здравствуй, Максим.
   – Здравствуй, Машка! Где ты?
   – В Лурпаке, я же тебе говорила.
   – Машка, я… – «Чёрт, в горле пересохло!» – Я… соскучился по тебе, Машка. Я… думаю о тебе. Постоянно думаю. Я… – «Чёрт, чёрт! Почему я не могу сказать этого слова?» – Может быть, ты вернёшься, Машка? Мне без тебя хреново.
   – Мне тоже… очень хреново.
   – Так в чём дело? Возвращайся.
   – Не могу.
   – Почему?
   Молчание. Максу послышалось, что Альбина плачет.
   – Машка!
   – Я замуж выхожу, Максим… Я не вернусь. Никогда.
   – Машка! – Максу вдруг сделалось холодно. – Ты хорошо подумала?
   – Да, Максим. У меня было время подумать.
   – Кто он?
   – Он хороший. Он хочет детей. Он меня любит.
   «Я тоже» – хотел сказать Макс, но подавился этими словами. Они застряли в его горле, как плохо прожёванный кусок. Я тоже?.. А что – он тоже? Тоже хороший? Или тоже, как и тот, неизвестный Максу Альбинин жених, хочет детей? Макс опять обошёл слово «любит». Он боялся этого слова?.. Да, боялся. Он даже мысленно никогда не произносил его. Почему?.. Может, ему пора к психоаналитику?..
   – А ты его? – спросил Макс, опустив слово «любишь».
   – Это неважно.
   – Машка! – Макс не знал, что говорить, в душе было пусто и холодно.
   – Прощай, Макс.
   – Машка!!
   В трубке раздались короткие гудки. Они больно били в ухо. Макс достал сигареты. Когда прикуривал, заметил, что пальцы слегка дрожат. С чего бы это? Неужели всё-таки он любит эту странную, взбалмошную, непостоянную Альбину. Машку…

   Виски совершенно не пьянили, и Макс перешёл на водку.
   Народу в баре было немного, но все столики были заняты. Макс сидел у стойки и пил. Бармен был рад такому выгодному для заведения посетителю, и, лихо жонглируя шейкером и бутылкой, ждал когда Макс прикончит рюмку, чтобы тут же подать следующую. Это превращалось в конвейер. Денег у Макса было, как у дурака махорки. Долг отдать возможности не представлялось по причине отсутствия кредитора. Кредитор выбыл из страны, возможно, поменял гражданство и возвращаться на Родину не собирался.
   «Скорей бы на работу, – грустно мечтал Макс. – Это воскресенье чересчур затянулось. Не выходной – сущая каторга. Свихнуться можно от безделья!.. Ну, не беда, осталась только одна ночка, и я снова брошусь на поиски пропавшего уфолога… Вошкулат лёг на дно и чего-то выжидает. Может, ждёт, когда его перестанут искать, может, разрабатывает план перехода границы, а, может, находится в могиле и медленно разлагается. Но, если жив, он должен проявиться где-нибудь. И, скорее всего, в Лурпаке. А там его ждут ребята из ФАЭТ…
   Теперь, когда данных набралось предостаточно, можно и поупражняться в выстраивании версий… Опустим события на симпозиуме. Пока опустим. Данович уверен, что Вошкулат завербован спецслужбой Лурпака и получил от них какое-то задание. Какое? Учитывая темы, инвестируемые Фондом, это задание связано с поисками альтернативного энергоносителя. Новый – сто двенадцатый – элемент, о котором мы пока ничего не знаем, в качестве альтернативного энергоносителя может вполне подойти. Если наука скажет нет, что ж, выстроим другую версию. А пока… Итак: Вошкулат получает задание, связанное с тематикой Фонда. И начинает рыскать по аномальным зонам России в поисках этого самого энергоносителя. Находит он его в Собачках. Но сначала находит «инопланетянина». Совершенно случайно…
   Прежде, чем продолжать выстраивать версию, разберёмся с зелёным человечком. Комбинезон был Верой Верещак тщательно отстиран и отутюжен, но частички сто двенадцатого элемента полностью удалить не удалось, наши эксперты его нашли. Поехали дальше. Карачун выяснил в министерстве торговли, что подобная продукция Россией никогда не закупалась, а Данович разузнал всё про спецзаказ немецкой фабрике по пошиву спецодежды «Штанзе». Конечным потребителем оказался всё тот же Инвестиционный Фонд. Стало быть, суммируя все факты, можно предположить, что «инопланетянин» – шпион и занимался на территории России тем же, чем впоследствии стал заниматься Вошкулат – поиском альтернативного энергоносителя. Смелое предположение? Возможно, но красивое…. Инопланетянин погиб, но его дело продолжает другой. Другой шпион…»
   Макс допил водку и затушил окурок. Бармен тут же подсунул следующую рюмку и поменял пепельницу. А Макс закурил новую сигарету.
   «Выходит, что первооткрывателем нового элемента стали не трое школьных приятелей Карачуна, и не профессор Вошкулат персонально, первооткрывателем был маленький, позеленевший от усердия и от контакта с этим чёртовым веществом, сто двенадцатым элементом или альтернативным энергоносителем, «инопланетянин». А дальше всё просто. Вошкулат ищет месторождение этого нового горючего в Собачках, потому что, распотрошив труп зелёного человечка из Лурпака, понимает, где надо его искать. Первым делом он добивается, чтобы Собачки отдали университету, а потом, под вывеской изучения аномальных явлений, приступает к поискам этой шняги… Теперь можно вернуться к событиям, связанным с предательством Вошкулатом своих коллег на симпозиуме в Крафте. Как там Данович сказал?.. «Фонду зачем-то потребовалось, чтобы Вошкулат стал уфологом, и Вошкулат им стал». Вполне вероятно, что этот энергоноситель надо искать в аномальных зонах. Поэтому Вошкулат становится уфологом и специалистом по аномальным зонам. Так. И с этим разобрались. Что дальше на горизонте?..»
   А на горизонте появились раскосые глаза и пухлые губки Пелагеи. Она, по-видимому, уже давно наблюдала за Максом, устроившись на другом конце стойки. Макс приветливо улыбнулся и поманил её пальцем. Девушка прихватила свой бокал, и, зажав сумочку под мышкой, послушно подошла.
   – Здравствуй, Пелагея, – Макс сразу перешёл на ты.
   – Здравствуйте. А я уже давно здесь, – девушка взглянула на миниатюрные золотые часики. – Целых пятнадцать минут. Сижу и смотрю на вас, а вы и не замечаете.
   – Пелагея, ты это… давай без выканья, – предложил Макс. – Я Максим, – представился он, – но все зовут Максом.
   – Почему? – наивно спросила Пелагея.
   – Действительно… почему? – Макс пожал плечами.
   – Ты кого-то ждёшь?
   – До понедельника я совершенно свободен.
   Пелагея прыснула.
   – Смешного в моих словах ничего нет. – Максу почему-то вдруг захотелось быть откровенным. – Женщина, которую я мог бы ждать, – он вздохнул, – находится очень далеко, и я её, наверное, никогда больше не увижу. К тому же она выходит замуж. И, как это ни прискорбно, не за меня. Вот такая грустная история.
   – Ты говоришь об Альбине?
   Макс угрюмо кивнул, допил водку и щёлкнул пальцем, подзывая бармена, деликатно отошедшего в сторону.
   – Водки. Заказать тебе что-нибудь?
   – Нет, спасибо. – Пелагея подняла свой бокал, и, качнув им, сказала: – Это сок. Я не пью ничего другого. Только сок.
   Макс внимательно посмотрел на девушку. Мила, сказать нечего. До фотомодели не дотягивает в связи с невысоким ростом, но сложена неплохо. И грудь хорошая. Максу захотелось протянуть руку и проверить – настоящая или силиконовая? Попытался определить визуально, но Пелагея отставила бокал с соком, и, сведя пальцы в замок, переместила руки на уровень декольте, перекрыв обзор.
   Макс закурил.
   – Скучаешь? – спросил он.
   – Я поссорилась с Сержем, ну… с тем человеком, которого ты видел сегодня утром в салоне.
   – Это печально, – согласился Макс. – Но не смертельно. Помиритесь.
   – Не знаю… – задумчиво сказала Пелагея.
   Она раскрыла сумочку, достала пачку сигарет. Сигареты были теми, что обычно курила Альбина. Макс щёлкнул зажигалкой, и когда Пелагея прикурила, вдохнул знакомый аромат.
   – Её зовут Мария, – сказал Макс. – Она всегда была Марией, а потом решила стать Альбиной… Не меняй своего имени, Пелагея. Оно у тебя доброе. Не меняй, если даже муж будет настаивать.
   – Серж не муж мне, – призналась Пелагея. – Он сделал мне предложение, и в качестве свадебного подарка оформляет на моё имя предприятие, которое будет находиться на месте салона «Альбина».
   – Неплохой подарок, – кивнул Макс и залпом осушил поданную барменом рюмку, бармен тотчас налил новую.
   – Ты много пьёшь, Максим, – сказала девушка.
   Макс удивлённо посмотрел на неё, но ответить не успел – на плечо легла тяжёлая рука. Макс медленно повернул голову и увидел перед собой лицо, способное напугать до смерти кого угодно. Обладатель страшного лица был похож на древнего человека, первобытного обезьяноподобного предка. Рука, сжимающая плечо Макса, поросла густой чёрной шерстью. А глаза смотрели не зло, скорее, безразлично.
   – Шагом марш в машину! – раздался знакомый голос справа от Макса.
   К стойке подходил жених Пелагеи. Он сменил костюм на светлую ветровку и джинсы, а модельные коллекционные туфли на кроссовки, тонкую шею обвивал шёлковый стильный платок. Перемены во внешнем виде, однако, не коснулись его лица, оно осталось таким же неприятным, как и утром. Но сейчас оно было ещё более надменным и заносчивым.
   – А этого козла, Григорий, – Серж кивнул на Макса, – надо проучить.
   Пелагея жалобно, как побитая собака, посмотрела на нового знакомого, а он бодро подмигнул ей:
   – Дождись меня на выходе. Я ещё должен выпить на посошок и расплатиться за выпивку. – И повернувшись к Сержу тихо, но весьма убедительно произнёс: – За козла ответишь… Сержик.
   Жених Пелагеи зло посмотрел на Макса, и, грубо схватив невесту за руку, поволок её к двери. Макс не спеша выпил последнюю за этот вечер рюмку водки, бросил на стойку смятую купюру и повернул голову к горилле.
   – Давай, Гриша, учи меня правилам хорошего тона. – И, не дожидаясь начала урока, прижал Гришину обезьянью кисть к своему плечу ещё крепче, нырнул под руку, и, оказавшись за спиной противника, ударил кулаком по вывернутому плечевому суставу.
   Ударил не сильно. Руки телохранителей такого уровня – их главный рабочий орган, Макс не хотел лишать Гришу работы на длительное время. В конце концов, Гриша не желал ему зла, он просто выполнял свою работу.
   Выйдя из бара, Макс увидел как Серж с помощью своего водителя, по внешнему виду мало чем отличающегося от Григория, пытается затолкнуть Пелагею в «Мерседес». Надо отдать Пелагее должное – сопротивлялась она отчаянно. У водилы на лице горело яркое пятно пощёчины, шейный платок Сержа был развёрнут кончиками назад.
   – У вас совести нет, господа, – громко сказал Макс, направляясь к дерущимся. – Вдвоём на одну хрупкую девушку… Нехорошо.
   – Ты?! – задыхаясь, вымолвил Серж. Глаза его налились кровью, как у разъярённого быка.
   – Меня Максимом зовут, – преставился Макс.
   – Разберись с ним, – приказал Серж водителю, а сам прикрылся Пелагеей, как щитом, сжав сзади её локти.
   Вторая горилла, выполняя приказ хозяина, бросилась на Макса, сломя голову.
   «Господи, – подумал Макс, пропуская его мимо себя, – на какой помойке Серж отыскал своих телохранителей? Ну, ничего не умеют, даже скучно как-то…»
   Сзади загремело, наверное, пролетевший по направлению ко входу в бар водитель-телохранитель врезался в одну из высоких медных плевательниц, стоящих, как часовые, по обеим сторонам двери. Не обращая внимания на грохот, Макс медленно двинулся к Сержу, прикрывшемуся Пелагеей.
   – Отпусти девушку, щенок, – грозно приказал он. – Она не желает с тобой ехать, неужели не заметил?
   Пелагея приподняла свою красивую ножку и с силой воткнула каблучок в кроссовок Сержа. Серж охнул и ослабил захват. Пелагея вырвалась и бросилась к Максу, но тот мягко отодвинул её в сторону и подошёл к Сержу. В отличие от горилл, этого господина щадить он не собирался. Серж сунул руку за пазуху и вытащил газовик, но Макс легко отобрал пистолет у Сержа, и, не раздумывая, ударил его в лицо. Ударил коротко и жёстко, но чуть-чуть не так, как бьют, чтобы убить. И, всё же, пластическая операция Сержу была обеспечена. Побитый женишок сполз по капоту машины на асфальт.
   – Ты его убил? – испуганно спросила Пелагея.
   – Нет, конечно. Как я могу убить твоего жениха? – ответил Макс, но на всякий случай прикоснулся пальцами к шейной артерии. Пульс ощущался. – Ну, что, может быть, прогуляемся по ночной Москве перед сном?
   – А, по-моему, нам не до прогулок, – ответила Пелагея. – Погляди назад.
   Макс оглянулся.
   На ступеньках перед входом в бар, тряся головой, сидел водитель-телохранитель. По его лицу текла кровь. В дверях стоял оправившийся от шока Григорий, и, кривясь от боли, тыкал непослушными пальцами в кнопки мобильника, видимо, вызывал подкрепление. За его широкой спиной толпился народ. Кто-то из посетителей бара, а может быть, и сам бармен, вызвал полицию, и уже были слышны приближающиеся звуки сирены.
   – Бегом! – Пелагея схватила Макса за рукав и потащила за угол дома.
   Там, за углом, был припаркован чёрный двухместный «Порше».
   – Твой? – спросил Макс восхищённо.
   – Мой. Садись. Куда за руль, пьяный! Я сама поведу.
   Макс безропотно плюхнулся на мягкое пассажирское сидение. Пелагея дала задний ход, выруливая с парковочного места на проезжую часть, к счастью оказавшуюся свободной, и рванула с места, как заправская гонщица. Несколько секунд – и они уже были далеко от места происшествия.
   – Куда ты меня везёшь? – поинтересовался он, глядя на мелькающие огни ночного города, и, ухмыльнувшись, предположил – К себе домой?
   – Нет, к тебе.
   – Тогда мы едем не в ту сторону… А почему ко мне?
   – Я думаю, Серж станет меня искать.
   – Это вряд ли. Ближайшие несколько часов его будут развлекать челюстно-лицевой хирург, стоматолог и терапевт. А потом Сержик будет нуждаться в покое, боюсь, что у него сотрясение мозга… Нет, ты не подумай, ради бога, что я против ночной гостьи. Напротив, я безумно рад…

   – Ты есть хочешь? – спросил Макс, когда они вошли в его квартиру и расположились – Максим на тахте, Пелагея в кресле напротив.
   – Ночь уже, – возразила Пелагея, но вдруг замолчала, прислушиваясь к своему организму. – А ты знаешь, хочу.
   Максим подмигнул и отправился на кухню. Вчера вечером после продолжительной беседы с Карачуном он решил навести в своём жилище порядок – расставил все вещи по местам, протёр пыль и пропылесосил ковровое покрытие. Потом сгонял в круглосуточный супермаркет и накупил продуктов, которыми заполнил обычно пустующий холодильник под завязку. Весьма кстати, как оказалось. Теперь у него было много чего съестного: каралька полукопчёной и батон варёной колбасы, две вакуумные упаковки сосисок, несколько банок рыбных консервов, банка зелёного горошка, свежие овощи и консервированные фрукты. Стояла на нижней полке и коробка с яблочным соком, апельсиновый он терпеть не мог.
   – Да… не густо, – Это замечание, прозвучавшее у него за спиной, оторвало его от любовного осмотра содержимого холодильника и привело в состояние искреннего изумления. Макс считал, что в его холодильнике царит райское изобилие.
   Невеста покалеченного Сержа стояла в дверях и улыбалась, но в её улыбке Макс издёвки не заметил.
   – Ты так считаешь? – хмуро спросил он.
   – Прости, – девушка смутилась. – Я давно не ела простой пищи. Я…
   – Не продолжай, – перебил её Макс. – Моя бывшая… подруга тоже предпочитала морепродукты, спаржу и фрукты. Но, как говорится, чем богаты, тем и рады. Сосисок отварить?
   Пелагея подошла к Максу и прикоснулась губами к его щеке, встав на цыпочки. Этот по-детски нежный поцелуй Макса немного позабавил, но понравился.
   – Прости, – вновь попросила прощенья Пелагея. – Я не хотела тебя обидеть…. Я буду сосиски. У тебя кетчуп есть?
   – Кетчуп? – Макс почесал макушку. – Кетчупа нет, есть горчица.
   Они ели сосиски с засохшей горчицей, зелёным горошком и чёрным Бородинским хлебом и запивали еду яблочным соком.
   – А почему ты говоришь об Альбине в прошедшем времени? – вдруг спросила Пелагея. – Ты думаешь, что будущего в ваших отношениях не будет?
   – Будущее – это то, о чём мы ничего не знаем, – философски заметил Макс.
   – Значит, ты всё-таки надеешься на продолжение ваших отношений?
   Макс отрицательно покачал головой:
   – Машка выходит замуж. Кажется, я тебе об этом говорил… А слово «замужняя» означает для меня «неприкасаемая».
   – Но ведь ты её любишь?
   Макс кивнул и радостно подумал, что этого слова он не произносил, за него произнесла Пелагея. И тут же подумал ещё: «Да, дружище Макс, кушетка психоаналитика тебя заждалась».
   – А она тебя?
   Макс задумался.
   – Мы никогда не говорили этих слов друг другу, – ответил он через минуту. – Мы не клялись друг другу в верности, да и не хранили её. Каждый жил своей жизнью. Встречались, когда хотели. И когда было время для встреч. А теперь, когда она уехала… мне стало чего-то не хватать, чего-то такого, что нельзя заменить другим. И ей, я думаю, тоже… Она плакала, когда разговаривала со мной по телефону, сегодня днём.
   – Значит, она тоже любит тебя, – Пелагея сделала такой очевидный, как ей казалось, вывод. – Но тогда почему? Почему она выходит замуж за другого?
   – Я не могу создавать семью, – ответил Макс. – Мне это противопоказано.
   – Почему?
   – Ты задаёшь слишком много вопросов.
   – Ну, пожалуйста, – не унималась Пелагея, – ответь мне на последний вопрос: почему тебе противопоказана семья?
   – У меня наследственность плохая, – брякнул Макс. – В родословной сплошные дебилы, психопаты и сексуальные маньяки.
   – Не ври!
   – Давай спать. Завтра мне утром на работу. У меня тяжёлая физическая работа, и я должен отдохнуть и набраться сил. Мне надо много работать, чтобы каждый день есть сосиски с зелёным горошком. Богатой невесты, которая могла бы меня содержать, у меня нет.
   – И у меня нет богатого жениха, – тихо произнесла Пелагея, вставая с кресла и приближаясь к Максу, который тоже встал с тахты. – У меня вообще нет никакого жениха – ни богатого, ни бедного.
   Она прижалась к нему всем телом, обхватила его шею руками и глядела, глядела своими азиатскими, чуть раскосыми, жгучими глазами в его глаза. И шептала что-то, Макс не мог разобрать слов, что-то, похожее на молитву или заклинание. Он почувствовал, что у него слегка кружится голова.
   – Ты шаманка? – хрипло выдавил он.
   – Да, – прошептала Пелагея. – В моей родословной сплошные шаманы, колдуны и маги…
   Утром Макс проснулся от осознания опоздания.
   Место рядом было пустым, но ещё тёплым. Однако ни журчания воды из ванной, ни запаха кофе с кухни до Макса не доносилось. Ночная гостья ушла, не попрощавшись. Макс встал и подошёл к окну. «Порше», который она ночью припарковала в кармане напротив его подъезда, не было. Его место занял серебристый «Фольксваген» соседа по площадке.
   На журнальном столике Макс увидел записку.
   «С наследственностью у тебя всё в порядке. Для дебила ты слишком умён. Для психопата излишне уравновешен. А вот сексуальный маньяк из тебя получился бы: в постели ты неистов!
   Пелагея.
   P.S. Постарайся не потерять ту, которую любишь. Ты всю ночь называл меня Машкой».
   Макс грустно улыбнулся. Скорей всего, он больше никогда не встретит Пелагею. Она ушла, чтобы не вернуться.

9. Встреча старых друзей

   Данович остановил свою неприметную бежевую «десятку», не доехав с полквартала до приземистого двухэтажного здания старинной постройки, расположенного на юго-западной окраине Москвы. Здание обнесено высоким каменным забором, из-за которого виднелась только зелёная железная крыша с мансардными окошками, да верхушки молодых кедров. Над крышей возвышалась огромная тарелка спутниковой связи. Ворота, так же, как и крыша, выкрашены в зелёный цвет. Табличка на воротах извещала о том, что собственность самая что ни на есть частная, и вход-въезд на территорию строго запрещён. Под табличкой изображение свирепого цепного пса. На каменной прямоугольной колонне слева от калитки ворот торчала кнопка звонка, а вверху фиолетово мерцал холодный глаз видеокамеры.
   Данович нажал кнопку, отошёл на метр от калитки и подмигнул видео глазу. Замок на калитке должен разблокироваться сигналом, переданным ему компьютером после того, как изображение человека, стоящего у калитки, поступит в базу данных и будет сверено с изображениями лиц, допущенных к посещению этого секретного объекта. Через три-четыре секунды замок щёлкнул, и калитка приоткрылась. Данович привычно шагнул во двор, охранник в камуфляже вышел из стеклянной сторожки.
   – Куда? – коротко спросил он.
   – В двадцать шестой, – так же коротко ответил Данович.
   Дворик перед домом с зелёной крышей был маленький и ухоженный. Данович частенько бывал здесь, и всегда – зимой ли, летом – дворик был чист, строг и параден, как демобилизующийся срочник. За три года, в течение которых он ни разу не посещал этого заведения, здесь ничего не изменилось. Узкая автомобильная дорога шириной в одну машину вела к дому и огибала его кольцом. Прямые и ровные пешеходные дорожки были посыпаны хрустким ярко-оранжевым гравием и окаймлены побелёнными поребриками. Вдоль забора – молодые кедры, словно солдаты, застывшие по стойке «смирно», охраняющие царящие здесь тишину и покой. По краям невысокого мраморного крыльца сидели на задних лапах два гипсовых льва с добрыми, сглаженными непогодой мордами.
   Предъявив дежурному офицеру пластиковую карточку со своей фотографией и кодовым номером, Данович поднялся на второй этаж, прошёл по правому рукаву коридора до конца и остановился перед дверью с номером 26.
   Кабинет принадлежал начальнику спецподразделения ФАЭТ, старому боевому товарищу Дановича подполковнику Черемных Зиновию Андреевичу, хотя теперь уже, наверное, полковнику…
   Хозяин кабинета вышел из-за массивного стола и двинулся навстречу. Одет он был в серый гражданский костюм, внешность имел вполне заурядную – лицо неприметное, округлое, с небольшими оспинками, глаза серые, широко расставленные под белёсыми короткими бровями. Губы тонкие, их уголки слегка подняты кверху, даже когда он не улыбался. Но теперь он улыбался и был явно рад встрече. Роста Черемных был высокого, но чуть ниже Дановича.
   – Рад, что ты снова в строю, Дантист, – сказал он, раскрывая объятья. Друзья обнялись.
   – Здравствуй Зинка, – сказал Дантист, слегка отстраняясь и рассматривая лицо друга. – Ты нисколько не изменился. Разве что немного поправился. Или мне кажется?
   – Да нет, ты прав, зажирел. Физической нагрузки маловато.
   – Полковник?
   Зинка кивнул:
   – Год уже… Садись, – Зинка усадил Дантиста на мягкий кожаный диван. – Кофе? Или…
   – Только не кофе! – воскликнул Дантист, зная, что секретарш в этом здании нет, и никогда не было, а если его друг лично брался заваривать кофе, то получалось нечто ужасное.
   – Тогда по чуть-чуть.
   – А как же твои принципы – с утра ни грамма?
   – А… – Зинка махнул рукой. – Излишняя принципиальность, как правило, однажды перерастает в ослиное упрямство. Да и причина больно уважительная – снова работаем вместе.
   Он извлёк из встроенного бара бутылку армянского коньяка, два пузатых бокала и блюдце с тонко нарезанным лимоном, припорошённым корицей и сахаром, поставил на хрупкий стеклянный столик, разлил коньяк по бокалам. То, что тонкие лимонные кругляшки не подсохли и не скукожились, говорило о том, что Зинка выпивку планировал и приготовил закуску к коньяку недавно, специально к приходу.
   – Будем! – Зинка поднял свой бокал.
   – А куда мы денемся? – ответил Дантист, чокаясь, и улыбнулся.
   Зинка засунул в рот лимонный пластик, а Дантист закусывать не стал, полез в карман за сигаретами.
   – Стой! – остановил его Зинка. – У меня тут подарок от Скифа.
   Он снова подошёл к бару и вытащил блок сигарет знакомого ядовито-жёлтого цвета, на ходу снял целлофановую обертку и протянул блок Дантисту. Дантист распечатал пачку, вытащил сигарету и, не прикуривая, понюхал.
   – Понятно: Скиф в Джамалтаре. – Дантист не спрашивал, но Зинка кивнул:
   – Уже третий месяц. Это его вторая командировка в Джамалтар. Первая длилась полгода, и эта будет не короче. Сейчас в Джамалтаре работы много. Мы думали, что после Басмангалея там мир и покой воцарится. Ни фига подобного!
   – Зинка! – укоризненно сказал Дантист. – Я же не на Луне всё это время жил. Газеты читаю, новости по телевизору смотрю.
   – Да это я так, наболело. Помогаем, помогаем этим… – Черемных едва удержался, чтобы не ругнуться, – выполняем чуть не все их просьбы, а они очередную революцию устроят и все наши потуги – псу под хвост… С Аристократом встречаешься? – неожиданно спросил он.
   – Редко. А ты?
   – Бывает. Он же, кроме бизнеса своего, и поручения Агентства выполняет, наших бойцов тренирует. Ты же знаешь: бывших шпионов не бывает… Но, как говорится, на вполне легальной коммерческой основе… Ну, а у тебя как? Как Ольга?
   – Я один. Ольга ушла.
   Дантист произнёс эти слова спокойным ровным голосом, и на лице его ничего не отразилось, но Зинка понял, что вопрос он задал зря.
   – Прости, – сказал он.
   – Да нет, ничего. – Дантист закурил. – Из этой затеи всё равно ничего не могло получиться… А как твоя дочурка?
   – Растёт. Через неделю два годика исполнится.
   – На кого похожа? На тебя?
   – Слава богу, на маму. – Зинка снова наполнил бокалы. – За нас?
   – За нас всех: за нас с тобой, за Скифа, за Аристократа.
   – И за Чудака.
   – И за Чудака, – согласился Дантист. – За всех живых.
   Они чокнулись и выпили.
   – Теперь о деле, – сказал Зинка. – Я изучил все материалы, но, может быть, у Карачаева есть что-то новенькое? Давай поступим так: ты расскажешь мне всё, что вам удалось выяснить за последние два дня, то есть за прошедшие выходные. А я дам тебе послушать одну очень интересную запись, которую я поднял из материалов совершенно другого дела, но выяснилось, что она напрямую касается дела «Уфолог».
   Дантист затушил окурок и принялся рассказывать. Собственно, рассказывать было нечего. Кроме того, что комбинезон «инопланетянина» был пошит на немецкой швейной фабрике по заказу того самого лурпакского инвестиционного фонда, ничего другого выяснить не удалось. Местонахождение Вошкулата по-прежнему оставалось неизвестным. Содержимое контейнеров, отправленных Гошей Дистенфельдом в лабораторию БВР, находилось на исследовании, но результатов пока не было. Файлы из главного лабораторного компьютера Степного университета были удалены очень профессионально. Гоша вторые сутки не отходил от компьютера, пытаясь их восстановить, но пока безрезультатно. Что касалось загадочного сто двенадцатого элемента, то над ним работали специалисты из ФАЭТ, и если и была какая-нибудь информация, то её Дантист мог узнать только от самого Зинки.
   А Черемных развёл руками: спецы Агентства по этому вопросу тоже пока безмолвствовали. Орешек оказался твёрдым. Пока было установлено совершенно точно лишь одно – неизвестный элемент не является изотопом какого-нибудь другого элемента, входящего в периодическую систему Менделеева и имеет, скорее всего, внеземное происхождение. Находится ли он на поверхности Земли, либо в её недрах, в свободном состоянии или входит в состав какого-нибудь соединения, непонятно. Короче говоря, на разгадку тайны сто двенадцатого элемента требовалось время.
   Зинка поставил диск на прослушивание и тоже задымил джамалтарским табачком.
   По качеству записи было понятно, что она осуществлена с помощью электронного жучка с поэтическим названием «опавший лист клёна», активирующегося дистанционно и самоуничтожающегося через десять минут записи. Собственно, записей было две, и произведены они были в разное время, а потом объединены на одном диске. В первой записи собеседников было двое. Разговор вёлся на немецком языке.

   – Из вашего доклада, Йозеф, следует, что Малыш скорее мёртв, чем жив. Я сделал правильный вывод?

   Голос говорившего показался Дантисту знакомым. Очень знакомым. Едва заметный акцент, родным языком говорившего был, скорее всего, английский. И хрипотца в голосе, по-видимому, этот человек злоупотреблял курением. Если бы качество записи было хоть чуточку лучше, Дантист бы его узнал.

   Йозеф: Естественно, вы, шеф, сделали правильный вывод. Но я и не пытался скрывать своё мнение по поводу молчания Малыша. Мы с Малышом знакомы уже более тридцати лет, что называется, с младых ногтей. Я знаю его семью, крошку Эльзу, ребятишек – Чака и Кассандру. Внуки Малыша по моим коленям ползали. Я знаю, как Малыш дорожит ими. Он никогда не предаст свою семью, а, стало быть, и интересы Фонда.
   Шеф: А кто говорит о предательстве? Кроме предательства и смерти существуют и другие варианты. Малыш может быть лишён связи по причине своего нахождения в казематах российских спецслужб.
   Йозеф: Этот вариант исключён.
   Шеф: Почему?
   Йозеф: А на основании чего его могут взять? Легенда у него стальная – уфолог-международник. Действует не по своей инициативе, а по программе, утверждённой премьерами России и Лурпака. Документы подлинные, не фальшивка. Малыш облазил все аномальные зоны западной и центральной части российского государства. Два года уже там, и всё шло гладко. Если бы даже взяли, то давно бы выпустили. Нет оснований.
   Шеф: Ну что ж… логично… Значит, от Малыша нет известий уже месяц?
   Йозеф: Тридцать шесть дней.
   Шеф: Есть ещё один вариант…
   Йозеф: Весь – внимание.
   Шеф: Если Малыш нашёл то, что искал, то в месте находки может отсутствовать связь. Об этом предупреждали наши головастики.
   Йозеф: Да, но тридцать шесть дней – слишком много. Вполне можно было выйти из района радиомолчания и сообщить о находке.
   Шеф: Малыш увлёкся.
   Йозеф: Я не встречал более уравновешенного человека, чем Малыш. Прежде всего – выполнение работы, в соответствии с инструкцией, а уж потом азарт и оттяжка. Нет, шеф, я убеждён: только смерть не позволила Малышу послать сообщение о том, что он жив, и продолжает поиски.
   Шеф: Тогда каковы могут быть причины его смерти. Возраст? Несчастный случай?
   Йозеф: Малыш уже не молод, это так, ему за семьдесят. Но, думаю, всё же дело не в возрасте. Малыш был бодрым стариком. Более вероятно второе предположение.
   Шеф: Несчастный случай?
   Йозеф: Именно. По данным синоптиков, по тихоокеанскому региону прошёлся мощный тайфун. Много бед натворил. Русские назвали его Земфирой. Свои поиски Малыш осуществлял в последнее время именно там – в аномальных зонах востока России. Время прохождения тайфуна совпадает с прекращением сеансов связи.
   Шеф: Как бы то ни было…
   Йозеф: Брут как раз находится в Айзенбурге. Он успешно прошёл первый этап программы. Готов к применению.
   Шеф: (со смешком) Йозеф, я рад, что у меня есть такой умный и расторопный сотрудник, как вы, но нельзя так явно демонстрировать шефу свой ум и свою расторопность, это тактически неправильно.
   Йозеф: Я просто стараюсь хорошо делать свою работу, шеф.
   Шеф: Молодец. Единственное для меня утешение, что пока я генерирую идеи. В частности, задание готовить замену Малышу вам дал я…

   На этом первая запись заканчивалась, но после короткой паузы начиналась следующая. Теперь на плёнке было три голоса: уже знакомый прокуренный баритон «шефа», голос его расторопного сотрудника Йозефа и третий, в котором Дантист сразу узнал голос профессора Вошкулата, услышанный им при просмотре видеописьма, сделанного в Собачках. Вошкулат говорил по-немецки правильно, но с ужасным акцентом.

   Шеф: Итак, господин Брут, Вы стали известным уфологом, чем, не скрою, весьма нас порадовали. Мы даже не надеялись на такой результат.
   Вошкулат: Стать уфологом проще, чем геофизиком, господин…
   Шеф: Называйте меня Куратором.
   Вошкулат: Имея определённый багаж знаний, которым обладаю я, господин Куратор, можно стать кем угодно. Уфологом легче всего.
   Шеф: И тем не менее…

   Послышался щелчок, и слышимость резко ухудшилась.

   Йозеф: Я уже вкратце обрисовал Бруту ситуацию, которая сложилась в Фонде из-за потери связи с нашим агентом. Насколько я смог уяснить, принципиальных возражений у Брута нет.
   Шеф: Вот и замечательно.
   Йозеф: Но у него есть к вам вопрос, шеф. Вопрос, касающийся финансирования его деятельности.
   Вошкулат: Не только финансирования, но и материального обеспечения. Ведь…

   Снова раздался щелчок. Запись оборвалась.
   Зинка пояснил:
   – Жучок был плохо закреплен под столешницей. Он оторвался и был раздавлен чьим-то ботинком.
   – А это не…
   – Нет. Просто накладка. У нашего человека не было времени качественно закрепить жучок перед началом беседы… Узнал того, кто назвался Куратором?
   – Пытаюсь вспомнить… А ты узнал?
   Зинка горестно вздохнул:
   – Мне не нужно вспоминать голос этого человека. Я давно слежу за его деятельностью. Он появился в Лурпаке три года назад. Это… – но Дантист не дал Зинке назвать имя, вспомнил сам.
   – Берг! – обрадованно произнёс он. – Ян Берг. Глава службы безопасности независимой Берберры.
   – Он самый, – подтвердил Зинка. – Только я не пойму: чему ты радуешься? Берг – хитрая бестия. Он очень опасен.
   – Потому и радуюсь. Тогда, в Городе Будущего, нам не удалось переиграть его. Надеюсь взять реванш.
   Зинка расхохотался во весь голос, но смеялся он по-доброму, без издёвки и сарказма. Отсмеявшись, сказал:
   – А ты всё тот же, Дантист. Я очень рад. А в том, что мы можем поквитаться с Бергом, я тоже не сомневаюсь.
   – И поквитаемся. Какую должность в Фонде занимает Берг? Насколько мне известно, директор этого Инвестиционного Фонда некий Франц Куц. Финансовый директор Иахим Мелецки. Коммерческий…
   – Можешь не перечислять, – остановил Дантиста Зинка. – Не сомневаюсь, что ты изучил списки сотрудников Фонда и досье на каждого. Все эти люди – пустышки. Они занимаются легальной деятельностью Фонда. Истинным руководителем является Йозеф Вайнштейн, тот, кто участвует в обеих беседах. А Берг вообще не сотрудник Фонда, он инспектор тайной спецслужбы Лурпака. У него десятка полтора подобных Фондов и коммерческих фирм. Берг, как челнок, мотается из одной фирмы в другую и осуществляет контроль над шпионской деятельностью этих организаций. Встречи с руководителями фирм и агентами происходят чаще всего в кафе, и носят спонтанный характер, заранее не планируются. Поэтому наши люди пишут всё подряд – всё, что удастся. А потом ненужное отсеивается и передаётся в архив. Записи, которые мы сейчас слушали, были сделаны почти год назад.
   – И целый год пылились в архиве, – укоризненно заметил Дантист. – Но вы хоть пытались установить личность Малыша?
   – Тебе ли не знать, Дантист, что одной рукой за два интересных места не ухватишь. Я тебе больше скажу: первая запись и неудачная вторая друг с другом не связывались. Разговоры эти велись в разные дни. Из второй записи, если её не рассматривать вкупе с первой, и не обладать некоторой дополнительной информацией, вообще что-либо понять невозможно. А про Вошкулата мне совершенно ничего не было известно, он по моему ведомству не проходил… Что поделаешь – нет в наших подразделениях нормального обмена информацией. Да и… – Зинка махнул рукой, – супостаты лезут со всех сторон, как саранча. Тут уж не до тотальных проверок всех один раз промелькнувших агентов. Ну, узнали мы, что у Йозефа Вайнштейна был агент Малыш, ну, погиб он при невыясненных обстоятельствах. Так и хрен с ним…
   Дантист с недоумением глядел на Зинку. Его боевой товарищ, в некотором роде учитель и наставник, старший по должности и по званию, не раз вправлявший ему мозги за вольнодумство, будто оправдывался перед ним, перед рядовым (правда, элитным) секретным агентом. Оправдывался не за себя, а за тот бардак, который царил не где-нибудь в районном отделении внутренних дел, а в одной из самых серьёзных и могущественных государственных организаций – Федеральном Агентстве Эффективных Технологий.
   – Ты прав, Зинка, – успокаивающе сказал Дантист, – хрен с ним, с этим карликом. Его прах уже год как удобряет щедрую дальневосточную землю. Давай лучше версию выстроим, и подумаем, как нам Вошкулата разыскать.
   – Давай. Ты строй, а я тебя остановлю, если будешь ерунду молоть.
   – Поехали! – Дантист закурил новую сигарету из подарочного блока. – Вошкулата вербуют либо в Лурпаке, либо здесь, в России – не суть важно. Вербуют два года назад. Подловить по большому счёту профессора не на чем – учёный-геофизик, довольно значимая фигура, но от государственных секретов далёк, репутация не подмочена. Одинок – ни жены, ни детей. Скорей всего, купили. На симпозиуме в Крафте он уже действующий оплачиваемый агент, которому дано первое задание – переквалифицироваться в уфологи. Вопрос: зачем? Ну, это понятно – для того, чтобы он легально посещал зоны аномальных явлений и искал в них то, что интересует его хозяев. То есть всё, что может в дальнейшем работать на экономику Лурпака…
   – Стоп! – перебил друга Зинка. – Что значит – всё?
   – Ты «Пикник на обочине» Стругацких помнишь?
   – Не уверен…
   – Там об одной такой зоне. В ней находили множество необычных непонятных штучек. Некоторые на первый взгляд совершенно бесполезны, а некоторые… В общем, агенты Фонда «Энергия, как, впрочем, и других фондов, тащат всё, что им под руки попадётся – образцы породы, артефакты, информацию о необычных явлениях природы – а учёные потом разберутся… Но вернёмся к Вошкулату. Учитывая его специализацию, а также специфику Фонда «Энергия», на профессора возлагалась задача поиска альтернативного энергоносителя. Спецагент с позывным Малыш уже два года кочует по аномальным зонам России. Спросишь: почему именно Россия?..
   – Нет, не спрошу, – ответил Зинка, но Дантист продолжал, словно не слышал Зинкиного ответа:
   – Прежде всего – огромная территория, большое количество аномальных зон и белых пятен. Добавь сюда наш традиционный бардак и постоянно растущий уровень коррупции в правительстве и в Думе… Конечно, Россия – только часть программы Фонда, наверняка спецагенты роются и в других землях. Но Россия всегда была Клондайком для желающих разбогатеть, такой и остаётся. Разве нет?
   – Истину глаголешь, – согласился Зинка. – Дальше.
   – Малыш не молод, давно пора на покой. Лурпакская спецслужба подготовила ему достойную замену.
   – Вошкулат тоже не мальчик, – возразил Зинка.
   – Но и не старик. А им молодой и не нужен. Вошкулат имеет определённый вес в российской науке, связи кой-какие, друзей. Нет, Вошкулат им удобен… Далее. Малыш находит в районе Собачек нечто необычное, но погибает, заразившись от своей находки, не успев доложить о ней руководству.
   – А из чего следует, что Малыш что-то нашёл?
   – Странное позеленение. Неизвестное заболевание.
   – Это всего лишь предположение.
   – Естественно. А мы с тобой сейчас версию строим, а не обвинительное заключение составляем. Дальше продолжать?
   – Угу, – Зинка кивнул в знак согласия.
   – Умирающего Малыша потоки воды выносят к дому жителя Пологих Сопок, посёлка, находящегося в нескольких километрах от Собачек, некого Верещака Ивана Трофимовича, который по чистой случайности оказывается тестем родного брата нашего уфолога. Малыш, по всей вероятности, карлик, или, правильнее сказать, лилипут. К тому же неизвестная болезнь окрашивает его кожу в нежно-зелёный цвет. Немудрено, что Верещак принимает его за инопланетянина… Малыш умирает, и его тайно хоронят на местном кладбище, решая сохранить всё происшедшее в секрете, дабы не поставить крест на карьере местного участкового, Дмитрия Мамалыги. Но шила в мешке не утаишь… Обидно, что наш агент плохо закрепил «кленовый лист» и мы не услышали, какое задание получил Вошкулат от Берга. Но, в принципе, и так ясно – либо ему было поручено разобраться в обстоятельствах предполагаемой гибели Малыша, либо продолжить его работу, либо то и другое… Информация о зелёном человечке из Собачек как нельзя кстати. Вошкулат с помощью брата проводит нелегальную эксгумацию и вскрытие трупа Малыша, и сообщает о результатах работодателям. Время передачи в Фонд этой информации совпадает со временем зачисления на его счёт двухсот пятидесяти тысяч евро.
   – А не многовато ли за обнаружение трупа пожилого агента?
   – Скорей всего, информация о Малыше не единственная. Вошкулат сообщает им, что близок к открытию месторождения той фигни, которую искал его предшественник Малыш.
   – Фигни… – задумчиво повторил Зинка.
   Дантист развёл руками:
   – Извини. Другого названия пока нет… Наверное, Вошкулат эту… это вещество находит, и, используя лабораторные мощности Степного университета, проводит различные исследования. Одному ему заниматься подобными исследованиями сложно, и он вынужден привлечь к экспериментам друзей – Москаленко и Бугаева. А может быть, они узнают о находке Вошкулата случайно.
   – Или Вошкулат привлекает их ещё раньше, в первоначальный период – период поисков в Собачках.
   – Так, или иначе, они принимают участие в экспериментах, и каждый из них получает дозу облучения, или, иначе сказать, заражаются, контактируя с неизвестным элементом, которого нет в таблице Менделеева.
   – В таком случае Вошкулат тоже заражён, – заметил Зинка.
   – Думаю, он заражён сильнее, чем были заражены Москаленко и Бугаев. Он больше других, исключая покойного Малыша, возился с этой…
   – Фигнёй, – подсказал Зинка. – Да-а-а. Дела. Если всё окажется правильным в твоих умозаключениях, зону аномальных явлений в районе Собачек нужно закрывать. И проводить тотальные обследования местного населения.
   – И всех сотрудников Степного университета. И студентов.
   На столе у полковника Черемных тренькнул звонок внутреннего телефона. Зинка снял трубку и минуту молча слушал сообщение. Потом коротко сказал: «ясно», и, положив трубку, повернулся к Дантисту.
   – Продолжай, – сказал он.
   – Я всё же надеюсь, что пандемия России не грозит. Эта фигня не год назад появилась в Собачках. Она пролежала в дальневосточной земле тысячи лет, а может быть, миллионы. Скорее всего, заражение происходит при непосредственном контакте с ней. Вошкулат был предупреждён смертью Малыша. На точке обнаружена упаковка резиновых перчаток, два десятка респираторов и три лабораторных комбинезона для работы с токсичными и слаборадиоактивными веществами.
   – И всё-таки Москаленко и Бугаев заразились. – Зинка закурил и подошёл к окну. – Я продолжу… Вещество, найденное Малышом и повторно найденное Вошкулатом и его школьными товарищами и коллегами, Москаленко и Бугаевым, представляет собой новую, совершенно неизвестную современной науке субстанцию кристаллического строения. Эта субстанция не вступает в какие бы то ни было реакции ни с одним из известных химических реагентов, рентгеновские лучи пропускает, не оставляя следа, практически не радиоактивна, и обладает свойствами поистине сногсшибательными. Под воздействием солнечного света генерирует различные высокоинтенсивные поля. При этом не теряет массы и первоначальных свойств. Найденное вещество может стать топливом для вечного двигателя или абсолютным оружием, в зависимости от того, где захочет его применить государство, которое им обладает. Воздействие этого вещества на человеческий организм пока не выяснено, но не думаю, что оно нейтрально.
   – Это ты сам сейчас придумал? – усмехнулся Дантист, впрочем, будучи уверенным в том, каким будет ответ.
   – Мне позвонили и доложили о промежуточных результатах исследования содержимого контейнеров из Степного, проведённого в лаборатории БСР. Все препараты и результаты исследований из лаборатории Бюро уже переданы в нашу лабораторию. Материалы засекречены. Вовремя я перетащил дело «Уфолог» в своё подразделение. Теперь оно будет проходить только по нашему ведомству и гриф секретности – четыре нуля. Участие Бюро специальных расследований с настоящего момента исключается.
   Снова на Зинкином столе просигналил телефон внутренней связи. На этот раз Зинка слушал собеседника совсем мало, всего несколько секунд.
   – Вошкулат в Лурпаке, – сообщил он Дантисту, положив трубку. – Он вышел на переговоры с Йозефом по Интернету.
   – Если уфолог связывается со своими работодателями через Интернет, то он может находиться где угодно, – усомнился Дантист.
   – Нахождение объекта в Лурпаке – факт установленный, – покачал головой Зинка.
   – Понятно… И о чём они говорят?
   – Торгуются. Вошкулат не дурак, понимает, что у него в руках.
   – А что у него в руках?
   – Контейнер с веществом «Х».
   – Я вылетаю в Лурпак один?
   – У Знахаря в Лурпаке есть люди. Тебе помогут. Но ты можешь выбрать из выпускников спецшколы любого, который тебе приглянется. Ребята неплохие. Им стажировка с таким опытным агентом, как ты, будет на пользу. Да и тебе уже сейчас надо думать о напарнике или даже о группе.
   – А я уже приглядел одного.
   – Когда успел?
   – Не наш. Из БСР. Максим Хабаров.
   – Чужой?.. – Зинка задумался.
   – Чужой, который станет своим, если ты дашь добро.
   – Дантист, ты меня ставишь в неловкое положение. Ты ведь знаешь: существует негласная договорённость с младшим братом – друг у друга людей не переманивать. У них – своя свадьба, у нас – своя. Сотрудничество, но не конкуренция.
   – Жалко парня, – сказал Дантист. – Закиснет он под Карачаевым. Или сопьётся, как его начальник. Потеряем хорошего агента.
   – Что, пьёт Карачун?
   – По лицу видно. А ты с ним знаком?
   – Сотрудничали, – коротко ответил Зинка.
   Видимо, от этого сотрудничества у Зинки остались не особенно приятные воспоминания, потому что лицо его стало кислым.
   – Хабаров плотно в теме, – продолжил Дантист уговаривать Зинку – С самого начала. Сперва нелегально. Карачун после звонка Москаленко не хотел делу официальный ход давать, всё-таки школьные товарищи. Отправил Макса в Степной даже командировочных не выплатив. Макс дважды побывал в Собачках. Большая часть информации – его заслуга.
   – А сам-то он как к своему переводу отнесётся? Может, он патриот Бюро.
   – Парню расти надо. А Карачун его на коротком поводке держит. В БСР у Хабарова карьеры не получится. А агент стоящий. Спортсмен, немецким языком владеет.
   – Да это всё понятно, можешь не рекламировать, – махнул Зинка рукой. – В Бюро недоумков не держат…
   – Так что? – Дантист в упор посмотрел на Зинку.
   – Хорошо, – вздохнул полковник. – Решу. А ты переговори с Хабаровым. А то я договорюсь, а он брык – и в отказ.
   – Переговорю.

9. Новая работа Макса Хабарова

   – Как у тебя с языком? – Вопрос Дановича прозвучал по-немецки.
   – Владею в совершенстве, герр майор, – не задумываясь, ответил Макс, также по-немецки.
   – А ну-ка, поговори немного, я послушаю.
   – А что говорить?
   – Да что хочешь.
   – Тетя Эльза, – начал Макс, – ушла на рынок за молоком, потому что у малютки Ганса от сухого рейнского разыгралась страшная изжога, – заговорил Макс на баварском(как он наивно полагал) диалекте. – Но коровьего молока на рынке не оказалось. Было только козье, да и то вчерашнее…
   Данович поморщился.
   – Когда будем в Лурпаке, постарайся реже разговаривать с местным населением. Нет, лучше вообще не разговаривай. По легенде ты чистокровный ариец, а с произношением у тебя большие проблемы. Любой житель Айзенбурга сразу поймёт, что ты родом в лучшем случае из какой-то прибалтийской республики. Вернёмся из командировки, займёмся усовершенствованием твоих лингвистических навыков. У нас имеются совершенные методики и отличные преподаватели.
   – А если так? – Макс захрипел, словно у него была фолликулярная ангина: – Малютка Ганс постоянно срыгивал и протяжно пукал. Тетушке Эльзе ничего другого не оставалось, как расстегнуть пуговицы на своём любимом шёлковом халате, вытащить большую молочно-белую правую грудь и сунуть в рот расхворавшегося дитяти твёрдый лиловый сосок. Ганс хрюкнул от удовольствия и вцепился жёлтыми прокуренными зубами в источник своего успокоения… Так лучше?..
   – Немного лучше, – с серьёзным видом произнёс Данович, – но над стилистикой нужно поработать. Это тоже по возвращению. Сейчас некогда. Время не ждёт. Берг может принять условия Вошкулата. Хотя, я думаю, он сделает проще – выследит нашего уфолога, прикончит его и заберёт контейнер даром. Этого мы допустить не имеем права.
   – Жалко профессора? – пошутил Макс.
   Данович не ответил. Посмотрел на часы.
   – До вылета два часа и одиннадцать минут, – сообщил он. – Времени осталось только выпить по чашечке кофе и пора выдвигаться. Ты как насчёт кофе?
   – Чёрный с сахаром и побольше. Сливок не надо.
   – Побольше кофе или побольше сахара? – улыбнулся Дантист.
   – И того, и другого!
   Данович ушёл на кухню, и вскоре оттуда донеслось жужжание кофемолки. Макс выбрался из глубокого кресла и внимательно осмотрел жилище напарника. Данович явно не бедствовал; о его благополучии, как ни странно, можно судить не по обилию дорогих вещей, а, напротив – по их отсутствию. Гостиная Дановича обставлена в духе минимализма. Мягкая мебель – диван белой обивки и два таких же кресла – относилась к какому-то современному стилю, Макс в этом не был большим специалистом – то ли модерн, то ли хайтэк, а может быть, что-то другое. Плоский экран телевизора вмонтирован в гладкую светло-бежевую стену. Пульт от телевизора лежал на стеклянной столешнице журнального столика рядом с толстой книжкой. На обложке готическим шрифтом написано: «Фридрих Ницше». Написано по-немецки. Откуда-то от стен, или с потолка, доносились тихие звуки классической музыки. Это был Чайковский. Макс разбирался в классической музыке ничуть не лучше, чем в современных мебельных стилях, но нужно быть полным невежей, чтобы не узнать творение великого композитора.
   На стенах никаких украшений, кроме трёх небольших офортов – что-то от Дюрера. Окна были занавешены чёрными полупрозрачными шторами. Свет в гостиную проникал частично через них, частично откуда-то из примыкания стен к высокому потолку, но этот верхний свет не казался искусственным. На полу толстый ковёр с чёрно-белым орнаментом. Кроме дивана, кресел и журнального столика никакой мебели, только на одной из стен – искусственный камин, на верхней полке которого – единственная женская фотография в тонкой золотой рамке. Макс подошёл к камину и взял в руки фото.
   Женщину нельзя было назвать красивой. Даже наоборот, на первый взгляд она показалась Максу страшненькой – впалые бледные щёки, нос с горбинкой (Макс предпочитал курносых), тусклые волосы прямыми прядями спадали на худые обнажённые плечи. Ко всему прочему, на щеках и носу женщины проступали веснушки, а для Макса это было слишком. Нет, возлюбленная Дановича не отвечала эстетическим требованиям Хабарова. Проще говоря, она была не в его вкусе. Но, чем внимательнее Макс вглядывался в грустное лицо на фотографии, тем больше и больше оно его завораживало. Завораживали, гипнотизировали глаза, большие, глубокие и грустные. Они словно жили своей жизнью на лице женщины. Фотография была чёрно-белой, и Макс гадал, каким был цвет глаз. Не голубым, и не серым. Скорей всего, синим. Синим или зелёным…
   Данович появился незаметно.
   – Кофе.
   Макс вернул фотографию на место и оглянулся. Данович смотрел на него пристально, с каким-то напряжением во взгляде, ставшем вдруг холодным.
   – Жена? – Макс не был в других комнатах, не был даже на кухне, но был уверен, что в квартире живёт один человек.
   Данович помешал кофе ложечкой, ответил, не глядя на Максима:
   – Эта женщина умерла.
   – Прости, – искренне произнёс Макс. Данович молча кивнул.
   Помолчали. Макс отхлебнул кофе. Кофе оказался горячим и крепким. Сахару было ровно столько, сколько Макс положил бы сам.
   – Ты когда-нибудь курил такие? – Данович протянул Максу распечатанную пачку сигарет.
   Пачка была ядовито-жёлтого цвета и испещрена арабской вязью. Макс вытащил сигарету, и с видом знатока, каким не являлся, вдохнул в себя незнакомый аромат – смесь крепкого табака и пряных трав.
   – Джамалтарские, – пояснил Данович. – Таких в свободной продаже не встретишь. Только на чёрном рынке из контрабандных поставок, да в таможне можно приобрести, если знакомые имеются.
   – А эти откуда? – спросил Макс, затягиваясь, и закашлялся – не зная, насколько крепки сигареты, не рассчитал затяжку.
   – Можешь считать контрабандой.
   – Бывал в Джамалтаре?
   – Приходилось. – Данович уже допил кофе, и, подождав, когда Макс допьёт свой, сказал: – Ну что, по коням.

   Регистрация на рейс шла полным ходом.
   Данович, увлекая Макса за собой, подошёл к узкой двери, стоящей в одном ряду с туалетами. Эту дверь Макс всегда считал входом в техническую комнату для уборщиков, но за ней оказался коридор, в конце которого была дверь с глазком посредине и кодовым замком. Данович набрал код. За дверью тянулся ещё один коридор, и в конце его виднелась ещё одна дверь – без замка, но с видеоглазом над ней. Данович достал из кармана пластиковую карточку, и, подняв над головой, предъявил невидимому стражу. Потом так же поступил с карточкой Макса.
   Такую карточку Макс получил сразу после своего молниеносного увольнения из Бюро Спецрасследований и не менее молниеносного трудоустройства в Агентство Эффективных Технологий. Точнее, в канцелярии Агентства ему выдали обычное удостоверение – синее с серебряным гербом, но потом они с Дановичем поехали за город, в какой-то особняк с зелёной крышей, где Данович его оставил в машине, а сам исчез за забором, забрав с собой новенькие корочки Макса. Вернулся он через полчаса и вручил Максу пластиковую карточку, на которой была его фотография и под ней ряд цифр, больше ничего.
   Дверь, сухо щёлкнув скрытым за металлической обшивкой замком, открылась, и они оказались в маленькой комнатке, где, кроме стола, табуретки и сейфа, занявшего пол стены, ничего не находилось. Крупный, немного рыхловатый мужчина лет шестидесяти, с усталым лицом и отросшей за смену седой щетиной, стоял у порога. Одет он был в форму таможенника, но без фуражки. Мужчина молча протянул широкую, как лопата, ладонь, и Данович так же молча положил на неё два удостоверения – своё и Макса – и две пластиковые карточки. Таможенник убрал документы в сейф с ячейками (Макс углядел, что большинство ячеек не пустовало), взял их иностранные паспорта, билеты, сделал необходимые пометки, и, вернув их, нажал какую-то кнопку на столе. Слева отошла в сторону дверь, которую Макс сначала и не заметил.
   Напарник потянул его за собой, и они запетляли по узкому коридору, сворачивая то направо, то налево, иногда поднимаясь по лестнице, иногда спускаясь. Данович шёл по коридору уверенно, было ясно, что он в этом лабиринте не впервые и ориентируется здесь прекрасно. Вскоре они вышли из коридора в зал ожидания для VIP-клиентов.
   – Вот мы и за границей, – сообщил Данович напарнику, усаживаясь за столик валютного кафе. – Приходилось бывать за рубежом?
   – Не-а, – ответил Макс, оглядываясь по сторонам. – Даже в Турции не оттянулся ни разу. Море видел только Черное, да и то с нашего берега. Хотел во Владике в Тихом океане окунуться, но куда там… до океана доехать не удалось.
   – К сожалению, в Лурпаке моря нет.
   – Это плохо.
   – Я срочную в морской пехоте служил, – сказал Данович. – А море полюбить не смог.
   – Почему? – удивился Макс.
   Данович улыбнулся:
   – Мёрзну.
   В ожидании посадки они выпили по чашечке капучино. Макс ощущал себя до неприличия богатым, и хотел взять в дьюти-фри что-нибудь спиртного – коньяка или какого-нибудь рома, или виски. Ему не то чтобы хотелось выпить, не терпелось потратить немного командировочных, но, решив, что Данович может расценить его порыв, как раннюю стадию алкоголизма, подавил в себе это глупое желание.
   Вместе с ощущением неожиданно свалившегося на него богатства, Макс чувствовал в себе ещё кое-что, а именно – лёгкие угрызения совести. Ведь он был чуть-чуть предателем. Он предал людей, которые возлагали на него определённые надежды, предал Карачуна…
   Если бы полковник попытался хоть как-то его задержать, если бы он просто сказал: «Останься Максим, ты мне нужен», Макс остался бы. Но Карачун не произнёс этих слов. Наоборот, он сказал другое: «Ну и вали. На хер ты тут нужен! Пользы от тебя…», и махнул рукой. Макс обиделся. Дурак! Разве Карачун мог сказать иначе? «Я бедный, но гордый», частенько повторял Карачун. И ещё одно его любимое изречение: «Я плохо одет, но хорошо воспитан». Второе утверждение было настолько же спорным, насколько бесспорным первое. Карачун дослужился в БСР до должности начальника отдела «Корунд», и до звания полковника, отдав службе в органах более тридцати лет жизни.
   А начинал, так же, как и Макс – опером в полиции. Полковника ему дали недавно, да и то потому, что начальство стало относиться к нему, как к потенциальному пенсионеру. Карачун был им неудобен. Слишком своенравный и дерзкий, к тому же в последнее время стал злоупотреблять спиртным. Макс уже встречался с будущим руководителем «Корунда», молодым, не старше Макса, но уже подполковником. Наверняка чей-то протеже.
   Встреча, которая произошла в приёмной у шефа БСР, была мимолётной: познакомились, козырнули друг другу, и – в разные стороны. Макс с Карачуном на ковёр к генералу, подполковник с блестящими, только что прикрученными к погонам звёздочками, дальше – делать карьеру. После накачки у генерала, когда они в карачаевском кабинете зализывали душевные раны, держа в руках пластиковые стаканчики с «кофе», Карачун спросил: «Запомнил этого гондона? Подполковника, что мы встретили в генеральской приёмной? Скоро твоим шефом будет». «А вы, Анатолий Сергеевич?» – удивился Макс. «А я… на дачу, живые витамины, блядь, на грядках выращивать! – зло ответил Карачун.
   Карачун намеренно послал Макса на три буквы, хотел обидеть. Ведь он желал Максу добра, знал, что с новым шефом тому будет несладко. Что Макс – парень своенравный и дерзкий, а коли так, то на его дальнейшей карьере надо ставить крест…
   – О чём задумался? Считаешь себя предателем? – Данович будто бы читал мысли напарника. – Не переживай. Ты не совершил ничего дурного. Чем ты занимался в Бюро?.. Служил Отечеству. А чем будешь заниматься теперь?
   – Служить Отечеству, – угрюмо произнёс Макс.
   – Вот именно. Главная задача не изменилась…
   Максу не хотелось сейчас рассуждать о нравственности. Он решил поменять тему разговора и спросил:
   – Тимур, а ты знаешь этого человека, того, кому отдал на хранение наши ксивы? Таможенника?
   – Он не таможенник, – ответил Данович. – Он такой же сотрудник Агентства, как мы с тобой. Его имя Вепрь. Я не знаком с ним лично, в том смысле, что мы не дружим, но знаю о нём многое. Вепрь – личность легендарная. Сколько, думаешь, ему лет?
   – Лет пятьдесят пять. Ну, может, шестьдесят.
   – Почти угадал… Вепрю за семьдесят, он в Конторе уже полвека. А в аэропорту стал работать после того, как врачи порекомендовали ему вести менее активный образ жизни.
   – А до аэропорта?
   – Об этом не принято говорить. Но все говорят. Часть этих разговоров – легенды. Кое-что соответствует действительности, кое-что – выдумка или приукрашивание. Людям нужны герои, вот и придумывают всякое… Но Вепрь на самом деле герой. Впрочем, каждому из нас, спецагентов, за годы службы возможность погеройствовать не раз представится. И про тебя тоже лет эдак через десять молодые сотрудники начнут легенды складывать.
   – А что говорят про Вепря?
   – Вепрь работал, в основном, по юго-восточному региону. Однажды в Илии его чуть не съели, принц Гуарам со своей свитой. Удалось сбежать. А в северной Корее он провёл в застенках Ким Вон Чена четыре года.
   – Тоже сбежал?
   – Агентство выкупило.
   – А почему Вепрь? – спросил Макс.
   Данович пожал плечами.
   – У нас у всех есть оперативные позывные, – сказал он. – Иногда оперативный позывной является производной от фамилии или от имени, иногда – по аналогии с характером человека или с его увлечением. Иногда просто – потому, что так решило начальство. По-разному бывает.
   – А твой оперативный позывной?
   – Дантист.
   – Дантист? – удивлённо произнёс Макс, и, поиграв в уме с этим словом, довольно улыбнулся – А, я понял! Потому, что ДАНович ТИмур СТаниславович?
   – Скорее, наоборот, – сказал Дантист, и, заметив непонимание на лице напарника, пояснил: – У нас много имён и фамилий. Новое задание – новая легенда – новое имя. Наши настоящие имена знают немногие. Да я и сам иногда забываю, как меня звать на самом деле… А позывной решает многие вопросы. А ты, Макс? Какой позывной хотел бы себе взять? Или не думал на эту тему?
   – Однажды Карачун окрестил меня Боливаром.
   – Как? – Дантист снисходительно улыбнулся. – Симон Боливар личность, конечно, известная и уважаемая, но в нашей разговорной речи это имя ассоциируется с лошадиной кличкой. Это очень символично, что Карачун так окрестил тебя – ты был его рабочей лошадкой.
   – О полковнике Карачаеве попрошу плохо не говорить, – обидевшись за бывшего шефа, резко заявил Макс.
   – Извини.
   Они закурили и немного помолчали.
   – Ты всё же подумай над позывным, – сказал Дантист немного погодя. – Позывной – это, как правило, на всю жизнь.
   – Хорошо, я подумаю…
   Создавшуюся неловкость разрушило объявление посадки. Багажа у них не было, а из ручной клади – только матерчатый баул у Макса и кожаный кейс у Дантиста. Вместе с другими пассажирами – русскими и иностранцами, белыми, чёрными и жёлтыми, не было только ни одного зелёного – они прошли по длинному рукаву перехода и ступили на борт «Боинга», улетающего в Лурпак.

10. Лурпак

   Ночная жизнь Айзенбурга, столицы благословенного Лурпака, оказалась настолько бурной, даже можно сказать – бурлящей, что видавший виды москвич Макс был совершенно ошарашен. Улицы были ярко освещены огромным количеством галогеновых и люминесцентных ламп, фарами автомобилей, и светом, льющимся из окон жилых домов, витрин кафе, ресторанов и бесчисленных круглосуточных супермаркетов. Всё ночное небо испещрено голографическими картинками рекламы, вспыхивающими и меняющимися одна за другой. Макс подумал, что днём здесь менее светло, чем ночью. Все улицы заполнены медленно двигающимися автомобилями, а пешеходные тротуары – весёлыми и шумными людьми. Многие из прогуливающихся (Макс с удивлением заметил, что среди прогуливающихся немало детей разного возраста, даже совсем маленьких) в руках держали горящие бенгальские огни или искусственные факелы.
   – Это что, – спросил он у Дантиста, – фиеста?
   – Фиеста длиной в жизнь, – ответил Дантист. – Праздники в столице не прекращаются ни на один день. Понедельник ничем не отличается от воскресенья, а среда от пятницы.
   – А когда же они работают?
   – А они не работают. Днем спят, ночью тусуются и тратят деньги.
   – Невероятно…
   Люди всё шли, и каждый улыбался им навстречу.

   Эти улыбки… они обрушились на Макса ещё в здании аэровокзала Айзенбурга. Макс, более привыкший к хмурым выражениям лиц своих сограждан, почувствовал себя неуютно. Данович, заметив нервозность напарника и сразу поняв её причину, пояснил:
   – Всё нормально, Макс. Они улыбаются просто так.
   – Зачем? Рады меня видеть?
   – Это правило хорошего тона. Столкнувшись взглядом с человеком, даже незнакомым, цивилизованные люди улыбаются, чем выражают своё расположение. Они не задумываются над этим, всё происходит автоматически.
   – А зачем мне их расположение?
   Дантист пожал плечами. Макс насупился и проворчал:
   – Значит, я нецивилизованный человек. Если на меня с улыбкой пялится какой-то придурок, я начинаю задумываться: а не забыл ли я застегнуть ширинку после сортира. И это тоже происходит автоматически…

   Макс вертел головой во все стороны. Возможно, где-то здесь, в этой человеческой толчее, похожей на кипящее варево из светлячков, затерялся один маленький светлячок по имени Альбина. Возможно, она веселится с другими, такими же, как она, светлячками, расставаясь со своей беспечной независимой жизнью, и готовится стать добропорядочной любящей мамашей и верной женой. Возможно…
   – Процентов семьдесят из всех, находящихся в заведениях и на улицах Айзенбурга – приезжие, – продолжал Дантист, – туристы, приехавшие в Лурпак оттянуться на полную катушку и растрясти свои кошельки. В столице Лурпака более тысячи казино, а сколько здесь баров, бистро и ресторанов я не знаю, наверное, несколько тысяч. Кроме того, куча разных аттракционов, парков, бассейнов, дискотек, четыре постоянно действующих ярмарки. Короче говоря, есть, где деньги оставить.
   – А как же мы здесь работать будем? – спросил Макс. – Тоже по ночам? Днём-то мы здесь будем заметны, как два тюленя на льдине. Нас в два счёта срисуют.
   – Можешь не волноваться по этому поводу, – успокоил его Дантист. – Нам в Айзенбурге делать нечего. Мы с тобой будем работать в другом, более тихом городе – в Бенкельдорфе. От Айзенбурга сорок восемь километров. Именно там находится офис интересующего нас Инвестиционного Фонда, и именно туда должен припожаловать господин уфолог со своим контейнером, если уже не припожаловал. Сейчас возьмём какую-нибудь малолитражку напрокат и двинемся в Бенкельдорф. А по улицам столицы я повёл тебя с ознакомительной целью. Считай это бесплатной экскурсией.
   За свою активную автомобильную жизнь, Макс исколесил едва ли не всю матушку-Россию. Приходилось ездить и по плохим дорогам, и по ужасным, и по хорошим, и по очень хорошим, и даже по супермагистралям, где за наличием трещинок и ямок денно и нощно следят специальные службы. Но трасса Айзенбург-Бенкельдорф оказалась чем-то средним между супермагистралью и виртуальной трассой из компьютерных гонок. Дантист специально доверил Максу руль, чтобы тот почувствовал, что такое автобан европейского качества; сидел рядом и посмеивался, глядя на вытянутое лицо напарника.
   Сорок восемь километров, отделяющие Бенкельдорф от столицы, они преодолели на далеко не скоростном «Фольксвагене» за девятнадцать с половиной минут. Ограничений по скорости на трассе не имелось, и Макс выжал из «немца» всё, на что тот был способен. Когда Дантист, ехавший штурманом, сообщил Максу, что до места назначения осталось меньше километра, Макс хотел начать заранее тормозить, опасаясь, что оставшееся расстояние уйдёт на тормозной путь. Однако сцепление с гладкой, как стекло, дорогой, было на удивление прочным.
   Они остановились в уютном, утопающем в зелени раскидистых лип, отеле с не менее уютным названием – «У вдовушки Марты», сняли два одноместных номера с индексом эконом-класса, вписав свои имена в гостевую карту. Дантист по легенде был бизнесменом из Берлина Отто Шульцем, а Макс тоже бизнесменом, и тоже из Берлина. Новое имя Макса – Макс Лямке.
   Убранство номера, который предназначался Максу, уже не вызывало у него бурных эмоций. Он начал новую жизнь и к роскоши следовало привыкать. Единственное, о чём он мимоходом подумал, так это то, что если номер для бережливых похож на президентский люкс, то как выглядит президентский люкс, если таковой в этом отеле имеется?
   – Не всегда тебя будет окружать комфорт, – порадовал Макса Дантист, стоящий в коридоре за его спиной. – Иногда придётся жить в тростниковых хижинах или в землянках. Но в Лурпаке подобной экзотики нет. – И напомнил, посмотрев на часы: – Спать осталось четыре часа.
   – Мне хватит, – заверил его Макс.
   И все-таки он проспал. Мало того, Макс мог провалить всю операцию: когда зазвонил телефон, стоящий на прикроватной тумбочке, он проснулся, но, ещё не слишком хорошо соображая, чуть было не рявкнул в трубку своё обычное «Хабаров у аппарата». Он уже начал произносить первую букву этой фразы, но вовремя спохватился. Получилось примерно так:
   – Х-х-х-хелло…
   Дантист (это, слава богу, был он) не заметил оплошности Макса, или сделал вид, что не заметил. Сказав, что будет ждать его в снэк-баре отеля на эрдгешоссе, повесил трубку.
   Макс бросился в душ и через десять минут уже входил в уютный маленький барчик. За столиком, покрытым розовой скатертью, его ждал, дымя сигарой и читая местную газету, Отто Шульц. Он был при полном параде – в светло-сером лёгком костюме, при галстуке, в плетёных кожаных туфлях; рядом на столике лежала соломенная шляпа. Оставалось загадкой: где он раздобыл такой прикид, если вчера на нём была простецкая серенькая футболка, джинсы и кроссовки, а в руках кейс, в котором могла поместиться лишь папка с бумагами да зубная щётка с пастой.
   – Откуда… одежонка, герр Шульц? – как было оговорено заранее, простуженным голосом осведомился Макс, на секунду запнувшись, подбирая в уме немецкий аналог русского слова «одежонка».
   – Служба доставки заказов в Лурпаке работает круглосуточно, – объяснил Дантист.
   – Понятно… А вы, герр Шульц, вы что, не спали?
   – Я сплю очень мало. Двух-трех часов мне вполне достаточно для того, чтобы полностью восстановить силы. Но это, естественно, в том случае, если затраты сил незначительные. Если физическая и моральная нагрузка велики, я отвожу на сон часов шесть. Но пока мы с тобой, Макс, перетрудиться не успели. Тем не менее, нужно подкрепиться. Я уже позавтракал. Рекомендую булочки с кунжутом, масло, сыр и кофе со сливками. Сливки в Лурпаке восхитительные. Выпечка тоже хороша. А вот с мясными продуктами большая проблема, слишком уж местные жители обеспокоены содержанием холестерина в крови. Колбасу есть просто невозможно. Ветчина и та – из геномодифицированной кукурузы.
   – Вот как? – удивился Макс, но, подумав, согласно кивнул логичности собственных размышлений. – В принципе, всё правильно: отсутствие негативных явлений – это химера. Полной гармонии не существует.
   Он сделал заказ, учитывая рекомендации Дантиста, и нашёл, что сыр в Лурпаке тоже очень даже ничего.
   – Каковы наши планы на сегодня? – спросил он, пытаясь приклеить к кончику указательного пальца кунжутное семечко, отвалившееся от булочки и лежащее на блюдце. Очень хотелось послюнить палец.
   – Чёткого плана действий у меня пока нет, одни размышления. – Дантист попыхивал сигарой и внимательно следил за манипуляциями Макса с семечком. – Сначала мы поменяем место нашего проживания.
   – Тебя не устраивает уровень сервиса в этом отеле?
   – Уровень сервиса меня устраивает вполне, – ответил Отто Шульц, – но для целей нашего бизнеса есть более подходящее место. Я уже кое с кем созвонился, пока ты спал.
   – У меня складывается такое впечатление, что я проспал всё, что только можно. Так и до комплекса неполноценности недалеко… И что это за место?
   – Место неплохое – на окраине города, в зелёной зоне. Все удобства, хорошее техническое оснащение, до центра города минут десять при отсутствии пробок.
   – Ага, – обрадовался Макс, – у них ещё и пробки! Это ещё раз подтверждает моё утверждение по поводу отсутствия гармонии.
   – Ты меня убедил: Лурпак – дыра.
   – Да нет, я себя пытаюсь убедить, хотя и не знаю, зачем это делаю…

   Дантист догадывался, почему Макс ищет минусы в лурпакском бытие, и радуется, когда их находит – здесь, в Лурпаке обосновалась бывшая пассия Макса, Мария Гагарина, известная в московских бизнес-кругах как Альбина. И произошло это совсем недавно. Скорей всего, Макс питал к Альбине определённые чувства, и поэтому недовольство её отъездом перенёс на страну, которую она выбрала для проживания.
   Предложение о переводе Макса в Агентство произошло не спонтанно и не на основании внезапно возникшей симпатии. Прежде чем делать это предложение, Дантист внимательно изучил досье на Максима Игоревича Хабарова, навёл кое-какие справки и получил в результате исчерпывающую информацию о своём потенциальном напарнике. Он знал, что Макс был сиротой, что похоронил родителей пять лет назад. Одного за другим. Сначала умерла мама Максима, погибла от случайной пули при проведении милицией операции по захвату наркодилера – дикая трагическая случайность. Отец Макса пережил супругу на полтора месяца. У Игоря Ивановича было больное сердце, он умер от обширного инфаркта.
   Сбережений у родителей Максима не было. На деньги, полученные от продажи трёхкомнатной квартиры в Чертаново, Макс заказал двойной мраморный памятник, купил подержанную «ниву» и перебрался в квартиру меньшей площади, но расположенную ближе к месту работы. С тех пор он жил один в однокомнатной квартире, не предлагая никому из многочисленных подружек поселиться вместе с ним. Подружки были на одну ночь, максимум, на две. Макс свято берёг свою свободу и независимость, расставаться с холостяцкой жизнью не собирался. Дантист, читая эти строки, улыбался, вспоминая себя, когда ему было столько же лет, сколько сейчас Максу. Он тогда был его точной копией и не спешил связывать себя узами Гименея.
   С Гагариной (до её первого и единственного замужества – Белкиной) Макс был знаком давно – с первого класса средней школы. Точнее, с первого по седьмой класс длился первый (детско-юношеский) этап их взаимоотношений. После первого этапа был перерыв в одиннадцать лет, а четыре года назад их встречи возобновились, приобретя характер частых, но нерегулярных отношений, частота встреч, в основном, зависела от степени занятости Макса работой в Бюро. Одной Марии Максу было явно мало – в промежутках между свиданиями с ней он успевал пользовать своих однодневок, или, правильнее сказать, одноночек.
   У Дантиста не было данных на Гагарину, но в досье у Макса имелась фотография Марии. Брюнетка, смуглая или сильно загорелая, с очами чёрными и страстными, как в известном романсе. Макс с Марией могли бы составить красивую пару.
   Пары не получилось. Альбина уехала на постоянное место жительство в Лурпак…

   Место, о котором рассказывал Максу Дантист, являлось бенкельдорфским отделением резидентуры ФАЭТ в Лурпаке, и было замаскировано под строительный участок, огороженный хлипким заборчиком, сооружённым из бетонных столбиков и стандартных пластиковых секций. Въезд на территорию участка преграждал полосатый (оранжевый с белым) шлагбаум. При въезде был установлен щит с надписью, извещающей о том, что паспорт объекта согласован с администрацией города Бенкельдорфа и что строительство коттеджного посёлка ведется компанией «Майер и сыновья». Ниже был изображён план будущего посёлка. Планировалось построить двадцать коттеджей и четыре здания административно-технического назначения. Пока ожидали подъёма шлагбаума, Макс насчитал поверх забора два возведённых коттеджа и четыре в нулевом цикле. Строить ещё да строить…
   – Майер – человек Конторы? – спросил он у Дантиста.
   – Да, но он коренной житель Бенкельдорфа, и его строительный бизнес совершенно легален. Кстати, он миллионер.
   – Контора купила лурпакского миллионера? Меня просто распирает от гордости, что я работаю в такой богатой организации.
   – Не всё решают деньги, – усмехнулся Дантист.
   – Подловили на чём-то пакостном?
   – Вроде того.
   К шлагбауму подошёл толстый коротышка в синей клетчатой рубахе навыпуск и белых штанах, испачканных цементом и кирпичной пылью. Он снял штангу шлагбаума с крючка, и она взлетела кверху, прочертив на голубом небе оранжевую дугу. Такую несложную операцию они могли бы проделать и сами, подумал Макс и хотел даже сказать это вслух, но одёрнул себя: слишком много в последнее время из него прёт иронии.
   Коротышка протянул Максу руку.
   – Богер, – ладошка была тёплая и мягкая, как у ребёнка.
   – Макс… Лямке.
   – Здравствуй, Фридрих, – улыбнулся Дантист, в свою очередь пожимая руку коротышке. – Давненько не работали вместе.
   Коротышка Богер закатил глаза кверху и зашевелил толстыми губами, считая годы.
   – Семь лет, пожалуй, – ответил, и тоже улыбнулся. – Со стажировки в Илии. Если не считать моего заочного участия в операции в Ямбе и Берберре. Мы тогда вместе со Знахарем готовили легенды для членов вашей группы.
   – Не знал, – покачал головой Дантист, – спасибо. Ваша дотошность в проработке деталей нам очень помогла. Благодаря вам мы обманули главу службы безопасности независимой республики Берберра-2. Кстати, ты знаешь, что нынешнее дело с той операцией связано некоторыми общими персонажами?
   – Ты имеешь в виду Берга?
   Дантист кивнул.
   – Ничего, – обнадёживающе заявил Богер, – мы его снова переиграем, не велика фигура.
   – Переиграем, – согласился Дантист.
   Кроме двух возведённых коттеджей и четырёх котлованов с не полностью залитыми фундаментами, на территории строительного участка фирмы «Майер и сыновья» находился ещё один объект, спрятавшийся под кронами ветвистых сосен. Он стоял в стороне и был совершенно не виден с дороги, поэтому Макс его и не заприметил. Объект должен был по завершению строительства стать одним из административно-технических сооружений, а сейчас, если верить временной табличке над воротами, выполнял функцию склада строительных и отделочных материалов. Нижняя часть фасада была обшита металлом, верхняя заложена газоблоками, оконные проёмы затянуты полиэтиленовой пленкой, внутри было темно. Именно сюда, к этому объекту и подвёл их Богер.
   В здание они вошли через низкую дверь в металлических воротах, головы Максу и Дантисту пришлось пригнуть, а Богеру этого не потребовалось, позволял невеликий рост. На полу тамбура валялись куски засохшего раствора, в углу стояли деревянные козлы, на которых находились штукатурные инструменты и красный пластмассовый таз.
   – Сим-сим, откройся, – сказал Богер по-русски, и кирпичная кладка торцевой стены тамбура бесшумно разъехалась в стороны, образовав вход в потайное помещение.
   Картина, открывшаяся Максу и Дантисту, впечатляла. Помещение было отделано качественно и со вкусом: тканевая обивка стен, приятного светло-салатного цвета, бархатистая на ощупь, мягкий ворсистый палас на полу, высокие натяжные потолки – белые, как свежевыпавший снег, – светлая офисная мебель. Компьютеров было четыре, явно мощные, с большими, не менее двадцати девяти дюймов, мониторами. Кондиционированная прохлада, стоящая в помещении, показалась Максу, только что вошедшему с жары, даже чрезмерной, он зябко передёрнул плечами. Наверх поднималась витая лестница с деревянными ступенями. Такая же лестница вела в подвал. Оставалось только догадываться, сколько подземных уровней было в здании.
   – Нравится? – спросил Богер, и похвастался: – Остальные помещения отделаны не хуже, а спальни даже лучше. При каждой спальне санузел.
   – А не расслабляет такой комфорт? – спросил Дантист.
   – Ну, что ты, Саша, разве это комфорт? – возразил Богер. – Помнишь, в каких апартаментах мы с тобой жили в замке принца Гуарама? И не расслаблялись.
   – Помню, Федя, – заверил его Дантист, но погружаться в воспоминания не стал, перешёл к делам текущим: – Кто нам с Максом будет помогать? Кого Знахарь выделил в нашу группу от щедрот своих? Ведь у тебя, насколько я понимаю, других дел полно.
   – Непосредственно в операции «Уфолог» будет участвовать один наш человек. До окончания твоей миссии в Лурпаке. А если тебе потребуется кто-то ещё для разовых акций, обращайся, решим вопрос.
   – Кто он?
   – Из последнего выпуска «Смены». Но стажировку уже прошёл. Позывной – Харизма. Шустрый паренёк, не пожалеешь. Пойду, позову. – Фридрих Богер, или Федя, как назвал его Дантист, спустился по винтовой лестнице.
   – Что такое «Смена» и почему Федя назвал тебя Сашей? – спросил Макс у Дантиста, когда круглая лысинка Богера исчезла в подвальном отверстии. – Ты же Тимур.
   – Сейчас – Тимур, а Федя знает меня как Сашу, – пояснил Дантист. – Чтобы не путаться в именах, зови меня Дантистом. Или Отто, если мы среди чужих. А «Смена» это спецшкола по подготовке молодых агентов.
   Насколько выделенный Знахарем спецагент молод, Макс увидел, когда Богер поднялся с ним из подземелья. Увидел и от удивления захлопал глазами.
   – В Агентстве даже дети работают? – спросил он тихо напарника.
   Дантист не ответил.
   На вид пареньку было лет четырнадцать-пятнадцать, не больше. Ростика он был небольшого, щупл и наголо острижен. Худобу и хрупкость не скрывали, а, наоборот, подчеркивали свободная серая рубашка и такие же брюки из лёгкой хлопчатобумажной ткани. Если бы Максу пришлось описывать внешность паренька, он бы оказался в затруднительном положении, настолько черты лица были размыты и невыразительны: небольшой прямой нос, самый обыкновенный – не курносый и без горбинки, тонкие губы, белёсые брови и ресницы, серо-голубые глаза. Лицо у спецагента полностью соответствовало профессии и полностью не соответствовало прозвищу, оно было никаким, и в то же время могло стать любым.

11. Харизма

   Паренёк по-взрослому протянул узкую ладошку Дантисту, потом Максу. Дантист назвался Отто Шульцем, Макс, по примеру старшего товарища, – Максом Лямке.
   – Харизма. – Голос у спецагента также соответствовал возрасту. – Времени терять не будем, давайте, мужики, к компьютеру.
   Макс с Дантистом переглянулись, а Богер усмехнулся, и, подмигнув, вышел наружу.
   – Мне поручено заниматься делом «Уфолог» с момента появления Вошкулата в Лурпаке, – продолжал Харизма, усаживаясь за один из компьютеров. – Так что я в теме уже больше суток, и досконально изучил все материалы дела. – Харизма пошевелил длинными худыми пальцами над клавиатурой, словно пианист, готовящийся к игре на фортепьяно, и забарабанил по клавишам, продолжая между тем говорить: – Вошкулат прилетел в Лурпак в ночь с четырнадцатого на пятнадцатое июля рейсом 13132, Москва-Айзенбург. Он прилетел по подложным документам, и, видимо, загримировавшись, поэтому наши его и проглядели.
   – Тогда откуда уверенность, что он прилетел, да к тому же этим рейсом? – спросил Макс.
   – Вошкулат позвонил из таксофона в аэропорту Айзенбурга своим лурпакским хозяевам и доложил о прилёте, – ответил Харизма. – Этот звонок зафиксирован и записан нашим человеком в Фонде «Энергия». Вошкулат звонил Йозефу. Можете послушать разговор. – Харизма вывел на экран две фотографии. Одна принадлежала Вошкулату, со второй, прищурившись, глядел довольно пожилой и полный, почти лысый человек с мясистым пористым носом и квадратным подбородком. В динамиках послышался голос Вошкулата:

   В: Это Брут. Я прилетел в Айзенбург рейсом 13132.
   Й: Приветствую вас, Брут на благословенной земле Лурпака. Прислать за вами машину?
   В: Машины не надо.
   Й: То, что нас интересует у вас?
   В: Естественно. Иначе я бы не приехал…

   Послышался сухой кашель Вошкулата.

   Й: Вы нездоровы, Брут?
   В: Ерунда! Видимо, кондиционер. Давайте о деле, Йозеф.
   Й: Вторая часть гонорара будет завтра, вернее, она уже сегодня перечислена на ваш счёт.
   В: Это прекрасно. Только я решил изменить условия нашего контракта. Учитывая качество… товара (снова кашель), считаю, что первоначальная стоимость сильно занижена.
   Й: Вот как? Вы решили изменить условия контракта в одностороннем порядке? Не уверен, что моё руководство благосклонно отнесётся к вашей… инициативе. И сколько же вы хотите, уважаемый Брут?
   В: Цену я назову позже. Ждите моего сообщения по электронной почте…

   Раздались короткие гудки.
   Макс почесал затылок и сказал:
   – Значит Вошкулат, исследовав неизвестное вещество из Собачек, и поняв, что за «бомба» у него в руках, решил поторговаться…
   – Его алчность нам на руку, – заметил Дантист, – она дала нам время для манёвра, – и повернулся к юноше – Электронную почту перехватили?
   – Это было проще сделать, чем записать телефонный разговор, – ответил Харизма. – Всего упало в электронный ящик Вайнштейна четыре письма. И было три ответа. Я сгруппировал письма в виде диалога, – он пощёлкал по клавишам, и на мониторе появились следующие слова:

   В: $1.000.000.000.
   Й: Вы сошли с ума!
   В: Я назову место, где хранится товар, после того, когда буду убеждён, что на счёт (далее следовал цифровой и буквенный код счета и наименование банка в Иллинойсе, США) переведён $1.000.000.000.
   Й: Сумма слишком велика. Кроме того, у нас нет полной уверенности в качестве товара.
   В: Качество товара не вызывает никаких сомнений, но поверить придётся на слово.
   Й: Я не могу единолично решить такой вопрос. Мне нужно время, чтобы обсудить его с моим руководством.
   В: Обсуждайте, но не затягивайте. Помните, имеются и другие покупатели.

   На этом электронный диалог обрывался. Дантист откинулся на спинку кресла и закурил. Харизма протянул ему пепельницу. Откуда он ее добыл, осталось загадкой – как фокусник из рукава. Во всяком случае, на столе её прежде не было.
   Макс тоже закурил. Юный спецагент курить не стал, но к сигаретному дыму отнёсся совершенно спокойно.
   – Блеф? – спросил Дантист.
   – Ты по поводу очереди из покупателей? – отреагировал Макс. – Думаю, да. Потенциальным покупателем может быть кто угодно, хоть Монголия, я уже не говорю о США. Но у Вошкулата не было времени смотаться туда, выйти на определённых лиц и провести какие-нибудь более или менее значимые переговоры. Хотя, с другой стороны, счёт в американском банке…
   – Счёт в банке можно открыть, не вылезая из-за письменного стола в своём кабинете, – авторитетно заметил Харизма. – Но у Вошкулата может иметься помощник.
   Дантист с Максом переглянулись. До сего момента они рассматривали действия Вошкулата, как действия одиночки. А что, если Харизма прав, и Вошкулат затеял свою игру намного раньше? Обзавёлся помощником, или помощниками, и лупит на два фронта. Что, если его угроза не блеф?
   – Я подумал о сообщнике профессора, когда занимался с электронной перепиской, – продолжал развивать свою мысль Харизма. – Все четыре письма Вошкулата Йозефу были сброшены с разных компов. Каждое послание каждый раз из нового Интернет-кафе. С интервалами минут в сорок, пятьдесят.
   – Ну и что? – возразил Макс. – Что здесь говорит о сообщнике? Ну, послал одно сообщение из Интернет-кафе и поехал, чтобы не светиться, в другое. Наоборот, всё говорит о том, что Вошкулат один и помочь ему, бедолаге, некому.
   – Не скажите, уважаемый господин Лямке. – Харизма разговаривал как-то по-взрослому, используя в своей речи слова и обороты, совершенно не свойственные ребёнку четырнадцати лет. – Не скажите, уважаемый господин Лямке. В Бенкельдорфе двенадцать Интернет-кафе, всего двенадцать, и такой серьёзной организации, как Инвестиционный Фонд «Энергия», способной контролировать весь город, ничего не стоит поставить своих людей во все точки, снабдив их фотографией взбунтовавшегося агента. Если Вошкулат не полный кретин, он и единожды в Интернет-кафе не сунется… А так всё укладывается в схему. Каждая передача и каждый приём информации он, сообщник, осуществляет из разных точек. Время между сеансами связи ему требуется для того, чтобы передать Вошкулату ответ Йозефа, получить от Вошкулата инструкции, добраться до другого Интернет-кафе, и, перед очередным сеансом связи, поиграть в какую-нибудь компьютерную игру, для отвода глаз. При такой организации электронного общения, если, к тому же, не знаешь, кого искать, вычислить виртуального собеседника очень трудно. Я убедил вас?..
   Дантист кивнул, а Макс пожал плечами.
   – Ещё один аргумент, – сказал Харизма. – Город Бенкельдорф – большой город, но и в нём можно запросто найти человека, особенно приезжего. Прежде всего, в отелях и в пансионатах. Труднее, если человек не зарегистрирован и живёт где-то на частной квартире, не выходя из неё. А такую квартиру кто-то должен снять, а лучше всего сделать это заранее.
   – Убедил, Харизма, – согласился Макс. – Но кто же этот таинственный помощник? Попробуем рассуждать логически… Родных у Вошкулата нет, если не считать младшего брата, а он под нашим контролем и под подпиской о невыезде. Друзей в живых, кроме Карачуна, тоже нет. Карачун, ясное дело, исключается из числа подозреваемых. Что известно о его интимной жизни, Дантист?
   – Вошкулат не является сторонником традиционных взаимоотношений между мужчиной и женщиной. Поэтому у него и нет семьи.
   – Ага! – обрадовался Макс. – Значит, он пидор. Не доработал Карачун его досье. А вы-то, разведчики?.. Небось, всех моих подружек проверили, прежде чем на работу принимать? А про мальчиков нашего нетрадиционного профессора забыли.
   Дантист, казалось, не слышал упрёка Макса, во всяком случае, внешне его лицо оставалось таким же беспристрастным, как всегда.
   – Нужно послать запрос в Центр, – обратился он к Харизме, – на предмет проверки всех сексуальных партнеров Вошкулата, всех, что числятся в нашей картотеке. – (Харизма застучал по клавишам). – Нужно выяснить, кто где находится, нужно…
   Макс не стал дальше слушать Дантиста. Он встал и сладко, с хрустом, потянулся. Он был горд своей логикой и смекалкой.
   «Ай да Макс, ай да сукин сын, – думал он, прохаживаясь по комнате. – А ты, Макс, способен продаться за один миллиард американских долларов? Нет, даже за триллион не продашься. Ты, Макс, патриот своего Отечества. Ты призван ловить таких вот Вошкулатов и пинками отправлять их на скамью подсудимых… Да и зачем тебе триллион? Что с ним делать? В море-океане искупаться, водки заморской испить, омарами закусывая. Девок иностранных потискать. Не было у тебя, Макс ни одной негритянки, ни одной японки. Одни русские, хохлушки да татарки… А какая разница? Все они одинаковые и не стоят так дорого. А настоящая… – Макс зажмурился, но выдавил из себя это слово: – любовь не стоит нисколько. Она либо есть – бесплатная, дармовая, как воздух, солнце, как пенье птиц, – либо её нет. А если нет, то и за триллион не купишь. Машка… Тьфу ты! Не выходит из головы, чёртова баба»
   Он вернулся к компьютеру, за которым сидели Харизма с Дантистом. Запрос в Центр был уже сделан, теперь оставалось только ждать.
   А если сообщник – ложный путь? А если Вошкулат действует всё-таки в одиночку? Если его учёная степень заставляет его думать, что он умнее всех и в состоянии в одиночку противостоять спецслужбе Лурпака? Он ведь не профессиональный шпион, он – дилетант. Конечно, умные и опытные шпионы из лурпакской разведки кое-чему его обучили, кое в чём поднатаскали, научили заметать следы, пользоваться транкером. Но ботаник всегда остаётся ботаником, как ни старайся сделать из него крутого парня. Он легко может проколоться, не чуя опасности, не зная, насколько коварными могут оказаться люди, против которых он затеял опасную игру.
   Похоже, что и Дантист с их юным помощником обсуждали тот же самый вопрос.
   – Нет, вы правы, Отто, – говорил Харизма. – Профессор может оказаться более беспечным, чем мы предполагаем. Поэтому… мы не должны сидеть, сложа руки, пока наши коллеги из Центра проверяют партнеров Вошкулата. Вот две карты Бенкельдорфа. Я пометил на каждой все двенадцать Интернет-кафе. Мне карта не нужна, я город как свои пять пальцев знаю. Предлагаю разделиться: нас трое, Интернет-кафе дюжина. Каждому…
   – По двенадцать, – опередил Харизму Макс.
   – Да, ты прав, Макс, – согласился Дантист. – При таком графике мы имеем больший охват по времени. Как быть с транспортом? – спросил он у Харизмы. – Макс в городе возьмёт автомобиль напрокат. А ты? На общественном транспорте много не наездишь.
   – Обо мне не беспокойтесь, я умею водить машину, – ответил юноша.
   – В этом-то я не сомневаюсь, – заверил его Дантист. – Вот как насчёт водительского удостоверения? В Лурпаке права выдаются с шестнадцати лет…
   – С этим тоже всё в порядке. Только вам придётся подождать меня… минут двадцать. – Не дожидаясь ответа, Харизма спустился по лестнице.
   – Что скажешь? – спросил Дантист у Макса, когда юноша ушёл.
   – Ты насчет Харизмы? Смышлёный пацанчик. Со временем из него может получиться хороший разведчик.
   – Он уже разведчик. Стажировку прошёл, значит, стал разведчиком.
   – А я? Я теперь кто?
   – Пока стажёр, но, учитывая опыт работы в БСР, твоя стажировка ограничится участием в деле «Уфолог». Естественно, при удачном завершении этого дела… Пока ждём Харизму, надо изучить план города, запомнить сетку автокоммуникаций и определить ориентиры.
   Дантист вывел на экран монитора план Бенкельдорфа, и они принялись фиксировать в памяти названия улиц и площадей, перекрёстки, объезды и прочие автомобильные развязки. Они не заметили, как прошло около получаса, от компьютера их отвлёк звук, который они никак не ожидали услышать – дробный и весёлый перестук дамских каблучков по деревянным ступеням лестницы. Дантист и Макс одновременно повернули головы и увидели прекрасную незнакомку.
   Девушке на вид можно было дать лет восемнадцать – худенькая и тонкокостная, но с расцветающими упругими формами. Одета в белый брючный костюмчик из тонкого мятого хлопка, белые босоножки на высоком каблуке с застёжками в виде пикантных розовых сердечек, через плечо – розовая сумочка с такой же застёжкой, только красной. Макияж, нанесённый умелой рукой, ярок, но не вульгарен. Выбеленная чёлка почти касалась тонкой оправы солнцезащитных очков со слегка затемнёнными стеклами.
   Лёгкой походкой незнакомка подошла к оторопевшим разведчикам, достала из сумочки пачку «Данхилла», извлекла из неё тонкую коричневую сигаретку и замерла в ожидании. Дантист и Макс одновременно щёлкнули зажигалками. Девушка прикурила, склонившись над огоньком зажигалки Макса, и, выпустив облачко дыма из прелестного ротика, протянула руку и произнесла нежным бархатным голосом:
   – Ядвига.
   – Очень приятно, – сказал Макс, принимая в свою руку тонкую кисть Ядвиги с длинными тонкими пальчиками и узкими ногтями, покрытыми ярко-красным лаком. – Макс Лямке. – И потянулся губами к руке девушки, но она, вдруг отдёрнула руку и засмеялась.
   – Я готов к поискам нашего клиента, господа! – сказала она, отсмеявшись, и подмигнула опешившему Максу.
   Дантист уже давно понял, кто скрывается под маской Ядвиги.
   – Харизма?! – выдохнул Макс. – Ну, ты даёшь!
   – Бывает. Но только по любви, – пошутила Ядвига и жеманно добавила – Некоторые неотёсанные хамы считают, что девушка моего возраста и моей внешности только и мечтает прыгнуть к ним в постель.
   – Не дай мне бог когда-нибудь так ошибиться, – сказал Макс, вытирая вспотевший лоб, – и затащить такую красотку в койку.
   Харизма изящно поднял и изогнул руку, оттопырив наманикюренный мизинчик и, взглянув на маленькие часики на тонком браслете, охватывающем запястье, сообщил:
   – Уже почти одиннадцать часов дня. Пора ехать. У нас на каждого по двенадцать объектов. Если на каждое Интернет-кафе тратить по полчаса, да ещё минут по десять на дорогу от одного до другого, да перекусить где-то надо… – Харизма повернулся и направился к потайному выходу. Бёдрами он покачивал весьма по-женски. Макс не удержался и шлёпнул его по ягодицам.
   – Попа накладная, естественно, – не оборачиваясь, заметил Харизма, – но силикон качественный. Почти как настоящая, правда?
   – Не дай бог, – повторил Макс, покачав головой.

   Бенкельдорф был вторым по занимаемой площади и численности населения городом в Лурпаке. В нём так же, как и в Айзенбурге, полно приезжих прожигателей жизни и, соответственно этому – достаточное количество ресторанов и заведений питейно-игрально-развлекательного характера. Хозяева заведений старались сделать их непохожими одно на другое. Возможно, и была какая-то разница, но Максу все заведения казались братьями и сёстрами-близнецами. Ему часто приходилось сверяться с картой и выискивать на фасадах домов таблички с номерами и названиями улиц. Но вскоре он разработал свою собственную систему ориентирования, совместив картинку плана, зафиксированную в памяти, с панорамой гор на западной и северной окраинах Бенкельдорфа и освещённостью непрерывной ленты домов и стал довольно неплохо разбираться в лабиринте улиц и проспектов.
   Макс регулярно перезванивался с Дантистом и Харизмой, чтобы не допускать накладок в посещениях Интернет-кафе, и после каждого посещения обводил проверенный объект на карте кружком. Он уже до одури насмотрелся на мониторы компьютеров и чуть не вывихнул глаза в поисках алчного профессора, и, вообще, чего-то необычного. Посетителей в Интернет-кафе было немного, поэтому людей из «Энергии» вычислить оказалось легче лёгкого. Собственно говоря, Макс был даже слегка удивлён, насколько угадываемо выглядели и непрофессионально вели себя его противники. Они откровенно пялились на сидящих за соседними с ними компьютерными столами и даже не делали вид, что пришли сюда поиграть в компьютерные игры или выудить из глобальной сети нужную информацию. Возможно, не все они работали на Фонд, и, возможно, не все из них искали Вошкулата (может быть, кого-то другого), но то, что они не являлись обычными посетителями, казалось несомненным.
   Когда Макс подъехал к последнему в его списке компьютерному храму, на часах было почти восемь вечера. Уже не веря, что сегодня что-нибудь произойдёт, он шагнул в прохладный полумрак заведения. Оплатив обязательный час пребывания в глобальной сети, Макс окинул скучающим взглядом полупустой зал, не останавливая его на двух крепеньких парнях, занявших очень удобные места – один у парадного, второй у чёрного выхода. Оба мельком глянули на вошедшего Макса и вернулись к прерванным занятиям. Тот, что сидел у чёрного выхода, зевнул и принялся крутить колёсико мышки, пролистывая какой-то текст. Тот, что сидел рядом с входной дверью, продолжил рассматривать фотографии знаменитых бейсболистов.
   «Ребята на посту, враг не пройдёт» – внутренне усмехнулся Макс, и, выбрав компьютер в центре зала, лицом к входу, застучал по клавиатуре, привычно набирая адрес сайта «История основания Бенкельдорфа». Информацию, размещённую на этом сайте, за сегодняшний день он изучил практически наизусть.
   Минут через десять в дверном проёме появилось некое создание без явных признаков половой принадлежности, нечто сутулое и субтильное, с жидким сальным хвостом за спиной и впалой грудью. Ребята, дежурившие на выходах, напряглись.
   «Неужели это тот самый гомик, которого мы ищем?..» – Макс внутренне собрался.
   Поклонник бейсбола, поднявшись с кресла, шагнул за спину вошедшего, перекрыв плечами всю ширину дверного проёма, не оставил и щёлки. Вошедший юноша – наверное, его можно было, хоть и с большой натяжкой, отнести к мужскому полу, – испуганно посмотрел в глаза второму крепышу и попятился. Пятился он недолго, уткнулся выпуклой спиной в грудь первого крепыша, вздрогнул и обмяк.
   «Куда они его выведут? – подумал Макс, – если через чёрный выход, оно лучше, во дворе народу меньше, а на улице ещё светло и прогуливающихся там – пруд пруди».
   Бедолагу повели к чёрному выходу. Макс собирался выйти следом, но за плечо его кто-то легонько тронул.
   – Я веду этого парня уже полчаса. – За спиной Макса стоял Харизма в облачении Ядвиги. – В предыдущее Интернет-кафе он соваться не стал, срисовал людей «Энергии» с улицы. Ты не лезь туда, засветишься. Лучше я.
   Харизма сказал это тоном, не предусматривающим возражений. Макс послушался, пропустил юного спецагента вперёд, но сам всё же двинулся следом.
   Парень отчаянно упирался, но его сопротивление было сродни сопротивлению мухи-цокотухи коварному маньяку-пауку. Вернее, двум паукам-маньякам. Добры молодцы тащили его по направлению к чёрному «Геленвагену», стоящему в тени дома, а он хватался руками за всё, до чего мог дотянуться, но тщетно.
   Харизма-Ядвига выбежал (выбежала) во двор и пропищал (пропищала), впрочем, достаточно громко:
   – Куда вы его тащите?!Что он вам сделал?
   Неожиданное вмешательство незнакомой бойкой девушки повергло мужчин в замешательство. Они разинули рты и остановились, замерла и их жертва.
   – Отпустите его немедленно! – пищала Ядвига. – Это мой парень! Он не принимает запрещённых наркотиков и всегда вовремя подаёт декларацию о доходах.
   Один из крепышей повернулся к напарнику:
   – Может, и её прихватим, Вилли?
   Вилли пожал плечами:
   – Ты старший, Свэн, тебе решать.
   Свэн повернулся к Харизме и поманил его пальчиком:
   – Эй, ты, инженю сраная, подойди-ка сюда.
   – Тебе надо, сам подойдёшь, коп вонючий, – нагло выдал Харизма.
   – Ах ты!.. Ты как меня назвала?!.. Подержи-ка парня, Вилли. Сейчас я разберусь с этой шлюхой.
   Оставив субтильного юношу на попечение напарника, Свэн двинулся к Харизме. Подойдя вплотную, он хотел схватить его за выбеленную чёлку, но вдруг хрюкнул, выпуская воздух из лёгких, и как подкошенный свалился к стройным ногам спецагента, обутым в белые босоножки с пикантными розовыми сердечками.
   – Ты что с ним сделала, сука! – закричал Вилли, и, забыв о пленнике (который, впрочем, не воспользовался ситуацией и не сбежал, а стоял, открывая и закрывая рот, как рыба, вытащенная из воды), бросился на Харизму.
   То, что произошло дальше, навело Макса на мысль о возобновлении тренировок по айкидо. Харизма стоял совершенно спокойно, но в момент, когда кулак атакующего почти коснулся его лица, совершил грациозное неуловимое движение, и крепыш пролетел мимо, протаранив головой оцинкованный короб воздуховода. Харизма ткнул поверженного врага двумя пальцами куда-то пониже почек, и тот остался лежать на грязноватом асфальте двора – недвижимый и похожий на перепившего бродягу.
   – Стоять, сопляк! – скомандовал Харизма, дёрнувшемуся было парню, и тот послушно замер, а Харизма вытащил бумажники из внутренних карманов Свэна и Вилли, быстро проверил их содержимое. Озадаченно почесал парик.
   Макс, подойдя к дрожащему парню, который к тому же ещё и обмочился, аккуратно намотал его конский хвост на кулак. Потом вытащил ключ из замка зажигания «Геленвагена» и зашвырнул в просвет между мусорными контейнерами.
   – Поехали отсюда, – сказал Харизма. – Я свою машину оставил там, у предыдущего Интернет-кафе. Поедем на твоей.
   Они быстрым шагом обошли дом. Пленник шёл, не сопротивляясь, словно сам поскорее хотел уехать вместе с ними.
   Харизма сел за руль, а Макс запихал пленника на заднее сидение автомобиля, сам сел рядом и тут же позвонил Дантисту.
   – Птичка попалась, – сообщил он, когда Дантист ответил. Мы в тридцать шестом квадрате. Едем, – Макс посмотрел в окно: – А куда мы едем, Ядвига?
   – Передай ему, что мы едем в сторону автомобильного моста на юго-запад, – ответил Харизма, поглядывая в зеркало заднего вида. – Будем ждать его под мостом. Там справа съезд.
   Макс принялся передавать Дантисту инструкции Харизмы, но Дантист остановил его, сказав: «Я слышал». И отключился.
   – Похоже на то, что погони за нами нет, – сказал Макс Харизме.
   – Похоже, – согласился юный спецагент. – Но мы ещё немного покружим.
   Они покружили по городу, проверяясь, но всё было спокойно. Так спокойно, как бывает, если тянешь пустышку. У Макса даже заныли зубы от предчувствия неудачи.
   Пленник сидел молча и переводил взгляд с Макса на Харизму и обратно. В его глазах стоял немой вопрос.
   – Что смотришь? – спросил его Макс. – Запоминаешь? Зря. Теперь придётся тебя убить.
   – Вы люди Ринка? – спросил, наконец, пленник.
   – Ринка? Какого ещё Ринка?
   – Артур Ринк, местный мафиозо, – пояснил Харизма.
   – Понятно, – вздохнул Макс. Он уже был уверен, что прихваченный ими парень не тот, кто им нужен. Раз уж он поминает местную братву, значит, орбита его деятельности с орбитой господина Вошкулата пересекаться может только теоретически. – Нет, мы не люди Ринка, мы сами по себе. А ты, педик, кто такой? Почему тебя хотели забрать с собой эти люди?
   – Я не педик, – сквозь редкие жёлтые зубы процедил парень.
   – Хорошо, – согласился Макс. – Ты не педик, ты гей.
   – Я не гей.
   – Так как же тогда мне тебя называть? – возмутился Макс. – Ты не хочешь откликаться ни на одно из предложенных имён.
   – Мое настоящее имя известно только мне самому, да господу Богу, – с достоинством, граничащем с паранойей, ответил парень.
   – О как! – восхищённо произнёс Макс. – А как поживает наш общий знакомый, господин Вошкулат?
   Парень посмотрел на Макса так, что если у того и оставались какие-то сомнения по поводу ошибки в объекте, то они тут же рассеялись.
   – Мне кажется, что мы оба ошиблись друг в друге, – задумчиво сказал парень и надолго замолчал.
   – Скорей всего, ты прав, – пробормотал Макс.
   Впереди сверкнула лента чистой неширокой речушки, и вскоре показался мост. Харизма свернул направо, и машина зашуршала покрышками о щебёнку съезда. Макс увидел автомобиль Дантиста, стоящий в тени пойменных кустов и его самого, стоящего на берегу. Харизма припарковал машину рядом с автомобилем Дантиста и заглушил мотор. Дантист подошёл и с интересом поглядел на пленника, который сидел с отрешённым видом и не собирался покидать своего места. Макс за шиворот выволок его из машины.
   – Кого это вы привезли? – хмуро спросил Дантист.
   – Не хочет представляться, гнида. – Макс не больно двинул пленника по макушке. – На имена «педик» и «гей» не откликается, на нашего профессора вроде бы не похож. Придётся применять определённые меры воздействия… У нас есть сыворотка правды, Ядвига?
   – Где-то завалялся один шприц, – подыграл Максу Харизма и стал рыться в своей сумочке с озабоченным видом.
   Пленник скосил глаза на странную девицу, он был явно напуган, но продолжал хранить молчание. Харизма стал доставать из сумочки различные предметы и раскладывать на капоте автомобиля. Чего здесь только не было: початая упаковка гигиенических прокладок, несколько ярких пакетиков с презервативами, пачка сигарет «Данхилл», элегантная узенькая зажигалка, косметичка, ключи на брелоке, какая-то мелочь. Последним предметом, извлеченным из розовой сумочки, были наручники, не профессиональные, а из секс-шопа, отличное подспорье активной девушке для занятия сексуальными играми.
   – Не могу найти! – с досадой произнёс он. – Наверное, дома оставила. Придётся вот этим. – Харизма раскрыл косметичку и поднял над головой, сверкающую в лучах заходящего солнца острую пилку для ногтей. – Если под ногти засовывать поочередно, то результат может быть не хуже, чем от сыворотки. А можно вот этим. – И он достал из косметички никелированные маникюрные щипчики.
   – Орать будет громко, – с сомнением в голосе произнёс Макс.
   – А ты ему рот скотчем заклей. Он в отделении для перчаток лежит.
   Парень в бессилии опустился на землю у ног Макса и заплакал.
   – Они же убьют меня, – ныл он. – Я не могу ничего рассказывать. Меня обязательно убьют. Если я хоть слово…
   – Кто? – жёстко спросил Макс.
   – Ринк. Люди Ринка. Они меня убьют.
   Макс опустился на корточки и пообещал, заглянув парню в глаза:
   – Если будешь работать на нас, не убьют. – И добавил, видя, что парень поплыл: – Ну, давай, колись. Жизнь я тебе гарантирую.
   – Вы, наверное, с самого начала знали, что я Линн Кресс? – спросил пленник, с надеждой глядя на Макса.
   – Естественно, – кивнул Макс.
   – Сначала я подумал, что вы люди Ринка, – сказал Линн. – Вы меня спасли, а потом решили проверить. Попугать ещё раз. Но потом я понял, что вы работаете на господина Шандора. Я прав?
   Макс выпятил нижнюю губу и пожал плечами.
   – Продолжай, Линн, – сказал он. – Не тяни резину.
   – Я не сделал господину Шандору ничего плохого, – пролепетал Линн, – ни цента не украл, честное слово. – И потупился, признаваясь: – Не успел. Я долго выбирал, в каком Интернет-кафе провести акцию. Я не заметил копов сразу, там с улицы ничего не видно. Так что, я чист перед господином Шандором.
   – Формально. Формально чист, Линн.
   – Ринк меня заставил. Он не оставил мне выбора. Ринк сказал, что если я не сделаю этого, он меня не просто убьёт, он меня своим пираньям скормит. Я видел, как эти убийцы расправлялись с одним из провинившихся. Ринк столкнул несчастного в аквариум, у него в саду огромный аквариум с пираньями, как бассейн. Парень так кричал!.. Бедняга подплывал к краю аквариума, а Ринк отталкивал его шестом. Вода была красная от крови. Вы мне верите?..
   Макс не ответил. Он поднялся с корточек, подвёл пленника к машине и пристегнул его наручниками Харизмы к рулю. Потом подошёл к товарищам.
   – Бред какой-то. Я ничего не понял, – сказал он и плюнул в воду.
   – Ты не понял потому, что не знаешь, кто такой Кресс и кто такой Уильям Шандор, – стал объяснять Харизма. – Линн Кресс личность известная в хакерском мире. Он только на вид молодой, на самом деле ему около сорока. Его ещё называют Гением Крессом. Он в состоянии взломать любую защиту в любом банке. Много раз задерживался полицией, но сидел только однажды, в юности, когда ещё не имел прозвища Гений.
   – А Шандор?
   – Уильям Шандор появился в Бенкельдорфе недавно. Денег у него очень много, никто не знает точно – сколько. Источник их происхождения тоже неизвестен. По-видимому, Ринк хотел с помощью Гения залезть в карман к Шандору, а Шандор каким-то образом узнал об этом и обратился за помощью в полицию. Те двое в Интернет-кафе были полицейскими, в их бумажниках лежали удостоверения Бенкельдорфской криминальной полиции. Я когда их увидел, подумал: неужели Йозеф нанял полицейских?
   Макс закурил.
   – А не придумал ли все этот… гений?
   – Нет, – покачал головой Дантист. – Он не врёт.
   – Откуда такая уверенность? – усомнился Макс. – Считаешь, что этот малохольный недостаточно хорош для нашего профессора?
   – Он не имеет к Вошкулату никакого отношения.
   – Откуда знаешь?
   – Вижу.
   – Ты кто? Экстрасенс? Медиум? Ясновидящий?
   – В некотором роде. Давай об этом потом поговорим, ладно?
   – Потом, так потом, – согласился Макс. Он бросил окурок под ноги и растёр его каблуком. – Что с этим… делать будем?
   – По инструкции мы обязаны избавиться от нежелательного свидетеля, – сказал Харизма. – Меня он не узнает, а вот вас запомнил хорошо. Его обязательно надо прикончить. Если хотите, я это сделаю. Гений легко уйдёт, даже не поймёт ничего… В бассейне с пираньями он будет долго мучиться.
   Макс ужаснулся от обыденности, с которой Харизма рассуждал о предстоящей смерти Линна Кресса и от предложения самому лишить человека жизни. А ведь парню всего четырнадцать!!.. Что с ним будет, когда душа его окончательно очерствеет?
   – Он, конечно, сам выбрал свою судьбу, – сказал Дантист. – Но мы не вправе вмешиваться в естественный ход событий. Линн случайно оказался на нашем пути, это было и нашей ошибкой.
   – Отпустить? – Теперь Макс был удивлён словами прожжённого шпиона, каким он считал старшего напарника. – Но тогда нам появляться в городе будет небезопасно.
   – Я уберу наши образы из его памяти. – Дантист подошёл к хакеру и встал перед ним, уставившись своими холодными глазами в его лицо.
   Он стоял так минуты три. Молча. Сначала Линн глядел на Дантиста с трепетом, надеясь на своё освобождение, потом занервничал и попытался отвести взгляд, но у него не получилось. А потом замер, как кролик перед удавом, и Макс увидел, как глаза Гения застыли и стали похожими на глаза замороженной рыбы. Дантист по-прежнему не произносил не слова, посылая в мозг Линна мысленные импульсы. Потом подошёл к Максу, забрал у него ключи от наручников, отстегнул Кресса, и, повернув лицом к дороге, легонько подтолкнул в спину. Гений Кресс, не оглядываясь, зашагал прочь. Двигался он, как сомнамбула по коньку крыши, осторожно и мягко ступая.
   – Он придёт в себя минут через двадцать, – сказал Дантист.
   – Уверен? – спросил Макс.
   – Придёт.
   – А что потом?
   Дантист пожал плечами:
   – Может быть, вернётся в Интернет-кафе и ограбит Шандора. Может быть, попадёт в полицейскую ловушку и сядет в тюрьму. Кто знает?
   – Или прямиком в аквариум с прожорливыми рыбками, – сделал предположение Макс.
   – Это его судьба…
   Харизма молча собирал с капота и складывал в сумочку свой переносной антураж. Что будет с Гением Линном Крессом, молодого злодея совершенно не интересовало.

12. «Затмение голубой звезды»

   – Мичманов Арнольд Святославович.
   – Чем мудрёнее имя и отчество, тем больше путаницы в генах, – заметил Макс, разглядывая цветное изображение дружка Вошкулата на мониторе компьютера. – Что не Арнольд, то педераст, что не Ариадна, то лесбиянка… Харизма, а как тебя звать по-настоящему?
   – Зови меня Харизмой. – Ядвига уже сняла с себя парик, переоделась и смыла косметику. Теперь за компьютером снова сидел наголо остриженный пацан с невыразительным лицом, облачённый в свободную серую рубашку и широкие брюки. От шикарной девицы не осталось и следа.
   Лицо Арнольда Мичманова отличалось порочностью и слащавой – не мужицкой – красотой. Глаза масленые и нахальные, как у нализавшегося валерьянки кота, губы пухлые, слега тронутые гаденькой улыбкой, нос прямой с тонкими трепетными ноздрями, на щёчках румянец, а на подбородке ямочка.
   «Вот гадость, какая!», – подумал Макс. Ему захотелось сплюнуть.
   – Итак: Мичманов Арнольд Святославович. Временно не работающий москвич двадцати трёх лет, не женат, детей не имеет, и т. д. и т. п., – сообщил Дантист, уже изучивший текст, присланный вместе с фотографией. – Последняя любовь Вошкулата. Первый контакт между ними зафиксирован в декабре прошлого года. Познакомились в одном из московских гей-клубов. Встречались не часто, обычно Вошкулат из Степного приезжал в Москву, но иногда и Мичманов проведывал в Степном своего дружка. Установлено, что с двадцать шестого июня сего года по шестое июля Арнольд Мичманов пропадал неизвестно где, во всяком случае, в Москве его не было.
   – Как это неизвестно? – вклинился Макс. – Очень даже известно. Помогал своему любовнику убивать Бугаева и Москаленко.
   – Очень может быть, – согласился Дантист и продолжил: – Шестого июля Мичманов, как ураган, пронёсся по всем традиционно и нетрадиционно сориентированным друзьям-приятелям, навестил всех своих более или менее обеспеченных родственников, даже побывал у родителей в Пушкино, с которыми встречается очень редко.
   – Прощался что ли?
   – Деньги занимал. Кто-то дал, а кто-то послал куда подальше.
   – Я знаю, куда его послали, – проявил догадливость Макс, ухмыльнувшись.
   – Куда конкретно – ничего не сказано. Зато известно, что через неделю, тринадцатого июля, он самолетом авиакомпании «ЛурАэро» вылетел в Айзенбург. Харизма, будь добр, проверь списки постояльцев всех гостиниц, пансионатов и мотелей Бенкельдорфа.
   – Этим я сейчас и занимаюсь, – отозвался Харизма из-за соседнего компьютера. – На всякий случай, помимо Бенкельдорфа, проверяю Айзенбург и другие города. Хотя, это лишнее, я думаю. Электронная переписка велась в Бенкельдорфе.
   – Ты уверен? – спросил Дантист.
   – Да, я установил ай-пи адреса компьютеров, с которых шли сообщения.
   – И всё-таки… – усомнился Макс. – В Лурпаке расстояния между городами незначительные, а дороги… знаю, ездил. Стало быть, Арнольдик вылетел в Лурпак заранее, чтобы подготовить мягкую посадку для драгоценной задницы своего дружка. Могу предположить, что идея поторговаться с Йозефом принадлежит не Вошкулату, а его сладострастному другу.
   – А какая разница, кому принадлежит эта идея? Главное сейчас найти эту сладкую парочку раньше, чем их разыщут люди Берга. Поверь, Макс, Берг, хоть и молод, но опыта ему не занимать. У него в России не один Вошкулат агентом трудился, запросто может вычислить нашего Арнольда, если уже не вычислил. Харизма, что у тебя по гостиницам?
   – Пусто, – отозвался Харизма. – Один господин Мичаев в Айзенбурге и супруги Мичурины в Бенкельдорфе.
   – Мичурины нам не нужны, – покачал головой Макс.
   – У кого есть соображения, как нам отыскать уфолога и его дружка? – спросил всех Дантист.
   – У меня есть идейка, – подал голос Харизма.
   – Говори.
   – Время сейчас подходящее, ночная жизнь только начинается. Прошвырнусь-ка я по гей-клубам. Будто бы ищу своего сбежавшего парня, возьму с собой фотографию Арнольда, буду показывать барменам. Чем чёрт не шутит? Голубые народ общительный. Если с ними по-хорошему.
   – Неплохая идея, – похвалил Дантист Харизму. – Думаю, ты прав: Арнольд вряд ли удержится от соблазна проверить местную голубую тусовку… Мы с Максом составим тебе компанию.
   – Вы? – удивился Харизма. – Да от вас неприязнью к голубым за версту несёт, особенно от Макса. Педики вмиг нас расколют. Да и прикида соответствующего у вас нет. Достать не проблема, но времени мало. Если хотите, поехали, но сидеть будете в машине, меня дожидаться. В клуб не ногой.
   – Договорились, – согласился Макс. – А то я и впрямь могу какому-нибудь «противному» физиономию качественно помассировать.
   – Тогда пойду, переоденусь. – Харизма спустился вниз.
   На этот раз перевоплощение заняло у него минут десять. По лестнице поднялось существо, в облике которого сосуществовали одновременно признаки как мужского, так и женского пола. Рыжий кудлатый парик смахивал на львиную гриву, а косметика была наложена ярко и вызывающе. Приклеенные ресницы торчали, как у дешёвой куклы, а на мочках ушей висели кольца, похожие на браслеты. На Харизме было чёрное вечернее платье с разрезами вдоль стройных ножек, но было совершенно ясно, что это не женщина, а мужчина-трансвестит. На шее болталась маленькая бархатная сумочка.
   Макс склонил голову набок, оценивающе оглядев юного спецагента, и сказал, причмокнув губами:
   – Ты оправдываешь своё прозвище: харизма в тебе есть. Если бы ты не пошёл в шпионы, стал бы великим артистом.

   Возле зеркальных дверей первого вертепа было полно полицейских и стояла карета скорой помощи, ожидающая выноса тела. Невдалеке от клуба небольшими группками стояли возбужденные «голубки» и что-то обсуждали. Харизма потёрся между ними минут пять, и вернулся к машине, которую Макс остановил, не доезжая с полквартала до гей-клуба, значащегося в их списке под номером один.
   – Здесь облом. Полиции до утра работы, – сказал он, усаживаясь на переднее сидение рядом с Максом.
   – Что случилось? – спросил Макс.
   – Двое выясняли, кому достанется третий. Один другому разбил о голову бутылку шампанского, вмешалась администрация, против неё выступили друзья пострадавшего. В итоге две черепно-мозговых, одно проникающее в печень и один труп.
   – Кто в роли трупа?
   – Тот, из-за которого весь сыр-бор.
   – Опасная у тебя нынче миссия. Не боишься, что на тебя западут сразу двое педиков и начнут выяснять, кому ты должен достаться?
   – Я умею общаться с голубыми, – заверил Макса Харизма. – Поехали.
   Макс отъехал от зачумленного объекта и спросил:
   – Харизма, ты отметил на карте только три гей-клуба, а нелегальные притоны секс-меньшинств?
   За Харизму ответил Дантист:
   – В Лурпаке гомосексуализм легален. Тут даже однополые браки разрешены. Лурпак – рай для голубых и розовых. Под запретом только садомазохистские секты и так называемый «Легион тантрических либералов».
   – А это ещё кто такие?
   – У тантрических либералов много направлений. Есть любители флоры и фауны. Трахаются с растениями и животными.
   – Значит, нам повезло, что наши клиенты более консервативны в своих сексуальных утехах.
   Гей-клуб «Затмение голубой звезды» был вторым в списке. Харизма припудрил носик, развернув на себя зеркало заднего вида, поправил микрофон, спрятанный в рыжих завитках парика, и, подмигнув, выбрался из автомобиля. Макс посмотрел ему вслед, ещё раз поразившись тому, как точно копирует Харизма походку и ужимки гомика, и обернулся к Дантисту:
   – Времени у нас полно. Может быть, расскажешь о своих экстрасенсорных талантах?
   – Видишь ли, Макс, – ответил Дантист, закуривая, – я не знаю что это – экстрасенсорные способности, которыми практически каждый человек обладает потенциально, но не каждый может применить их на практике, или это интуиция, пришедшая с годами и развившаяся в результате такого образа жизни, как наш.
   – Нет, Дантист, это не интуиция, – возразил Макс. – Интуитивно и я подозревал, что Гений не наш клиент. Но я подозревал, а ты был уверен, что он не врёт. Ты чётко просканировал его головешку.
   – Меня, конечно, учили кое-чему. И в Агентстве и… другие. Я могу ощущать настроение человека, могу понять, лжёт он, притворяется, или говорит правду. Я не читаю его мыслей, я действую, как полиграф, детектор лжи.
   – А зомбирование? Я видел, как ты его прозомбировал. Пошкандыбал Линн Кресс в гору, как кукла механическая.
   – Не зомбирование, гипноз. Этому можно научиться. По возвращению домой ты будешь зачислен на спецкурс разведшколы ФАЭТ. Там тебя многому обучат.
   – И долго мне в школярах придётся пробыть?
   Дантист не успел ответить: в наушниках раздался приглушённый голос Харизмы:
   – Арнольд здесь. Но не мы одни им интересуемся. Я срисовал двоих, но, возможно, их больше. Судя по стилю – не копы, работают профессионально.
   – Оставайся там, – приказал Дантист. – Ничего не предпринимай. В заведении запасной выход есть?
   – Наверняка, но я не знаю точно. Должен быть…
   – Хорошо, сами проверим. Не ввязывайся ни во что, я тебя прошу. Если наметится какое-нибудь движение, сообщай немедленно.
   – Понял. Конец связи.
   Дантист на минуту задумался.
   – Люди Берга? – спросил Макс.
   Дантист кивнул:
   – Как я и предполагал – Берг вычислил нашего Арнольда… Брать его не будут, доведут до логова профессора. Через запасной выход Арнольд вряд ли пойдёт. Но подстраховаться не мешает, вдруг он что-нибудь заподозрит?.. Сходи-ка, Макс, посмотри, есть ли из клуба чёрный выход и вообще – разберись, что к чему…

   Харизма занял очень удобную позицию – в правом ближнем углу зала на небольшом возвышении одной из четырёх барных стоек. Рядом с ним за стойкой сидели ещё двое – трансвестит в кринолине и широкополой соломенной шляпе с цветами, и его дружок в художественно изорванных джинсах и короткой кожаной жилетке. Всё свободное от одежды тело гея было покрыто тату. Влюблённые держались за ручки, нежно глядели друг на друга и о чём-то перешёптывались.
   Из подвешенных к потолку синих хрустальных шаров-светильников горели только те, что располагались в центре. Они освещали нежно-голубым светом медленно двигающиеся пары танцующих. Звучал негритянский блюз.
   Арнольд сидел на высоком табурете за стойкой, которая располагалась по диагонали от Харизмы, и пил пиво из горла полупинтовой бутылочки. Его глаза блестели, наверное, он грезил сейчас той жизнью, которая начнётся после того, как он станет обладателем состояния в один миллиард американских долларов. Мичманов не глядел на танцующие пары и не замечал ничего вокруг. Не видел он ни внимательных глаз Харизмы, ни других, не менее внимательных взглядов. Он витал в облаках и не подозревал, что ему не суждено стать обладателем мифического миллиарда, что скоро ему вообще не нужно будет никаких денег. Жить Арнольду оставалось всего ничего…
   Харизма помешивал соломинкой слабоалкогольный коктейль и мысленно взвешивал шансы на успех. А шансов было немного. Наверняка в клуб «Затмение голубой звезды» стягивались все свободные силы Инвестиционного Фонда «Энергия». Пока он засёк в зале только двоих – одетого в кожу с ног до головы бледного высокого блондина с множеством бриллиантовых серёжек в правом ухе и чернокожего здоровяка в белоснежной майке с тоненькими бретельками. Бижутерии на негре не было, но на чёрной, как смоль, кудрявой голове красовалась ажурная диадема. «Кожаный» и «Коронованный» изредка переглядывались, находясь по обе стороны от Арнольда, и иногда беззвучно шевелили губами. Оба делали вид, что увлечены созерцанием танцующих пар, но быстрые взгляды, которые они незаметно бросали на Мичманова, говорили о том, что из-под контроля они его не выпустят.
   «Пока людей Берга только двое, – размышлял Харизма, – у нас есть реальный шанс взять Арнольда. То, что педик расколется после первого этапа допроса с пристрастием, сомнений нет. Если дожидаться, когда Арнольд покинет клуб и поспешит к своему любовнику, подтянутся другие и тогда у нас будет куча проблем…»
   На самом деле людей из «Энергии» в зале было больше, но Харизма понял это слишком поздно.
   Неожиданно «Татуированный» повернулся к Харизме и спросил, глянув ему в глаза:
   – Не хочешь ли присоединиться к нам, крошка?
   – Вам мало одной дамы, мужчина? – лукаво улыбнулся Харизма.
   – А мы можем поиграть в одну забавную игру. Называется «Замкнутый круг». Чур, я буду замочком! – «Татуированный» положил тяжёлую мускулистую руку на тонкое запястье Харизмы. «Дама в кринолине» встал, и, обойдя Харизму, прихватил его за другую руку. Эти прикосновения нельзя было назвать нежными – словно холодные железные наручники сомкнулись на детских запястьях, Харизма понял, что попался. Краем глаза он заметил, что к «Кожаному» направляются два здоровяка, изображающие влюблённых педиков.
   – Что это ты тут бубнил? – спросил «Дама в кринолине» и запустил руку в его парик. – Ого! Да ты, оказывается, радиолюбитель! – Он двумя пальцами раздавил горошину микрофона. Харизма пожалел, что не успел активировать наушник.
   Его приподняли с двух сторон и легко, как пушинку, понесли в противоположный от выхода конец зала. «Кожаный», который, по-видимому, был здесь старшим, передав наблюдение подошедшей парочке, двинулся следом…

   Макс миновал тёмную арку между домами и осторожно из-за угла осмотрел двор. К зданию, в котором находился гей-клуб, на уровне второго этажа был пристроен переход в виде стеклянной галереи, который вёл к другому дому в глубине квартала. Переход был слабо освещён. Посредине перехода во двор спускалась металлическая лестница. Других выходов из клуба Макс не заметил. Под переходом стояло несколько легковых автомобилей. Все они были пустыми, лишь в одном, в том, что стоял ближе других к лестнице, Макс увидел два сигаретных огонька.
   Нужно было разобраться, кто это такие – педики, ожидающие товарища, или?.. Шаркая ногами по асфальту и покачиваясь, Макс двинулся по направлению к машине. Подойдя к ней со стороны пассажира, он облокотился на капот и постучал костяшками пальцев в боковое окно.
   – Господа, – прохрипел Макс так, как когда-то на экзамене по инязу, который у него принимал Дантист, – не найдётся ли у вас огоньку? Представляете, украли зажигалку…
   Человек в машине приопустил стекло и сказал, словно плюнул:
   – Пшёл вон, придурок!
   Макс бросил на него только один короткий взгляд, но и его было достаточно, чтобы понять – перед ним не педик, ожидающий дружка, а человек вполне определённой ориентации. И квалификации. Глаза злые, прищуренные. Рот – как бритвенный порез. Подбородок прямоугольный, слегка выдающийся вперёд. Нос, видать, парню ломали, и не раз…
   – Почему придурок? – Макс изобразил крайнюю степень изумления и заявил, продолжая простуженно хрипеть. – Я профессор ботаники и биологии. Я доктор наук! – Он ударил себя кулаком в грудь. – Да я кавалер ордена «Рыцарь науки»!
   Человек с ломаным носом повернул голову к водителю.
   – Макс, – сказал он, – разберись с этим… рыцарем.
   Тёзка Хабарова оказался огромным, но на поверку – рыхлым и неуклюжим парнем. Он грузно выбрался из машины и бросился на Макса, если это можно было назвать броском. Макс, изобразив пьяное покачивание, легко ушёл в сторону. Толстяк пролетел мимо, но, пролетев по инерции метра четыре, развернулся и повторил бросок, Макс снова уклонился. При этом он даже сделал вид, что чуть не упал, беспомощно замахав в воздухе руками. Новый бросок противника завершился новым промахом.
   – Макс, ну что ты возишься с этим ботаником? – зло проворчал парень с ломаным носом, выходя из машины.
   «Ну, теперь-то я вас, говнюков, сделаю» – подумал Макс и поменял тактику – из пьянчужки-профессора превратился в боевую машину.
   Новый противник Макса так ничего и не успел понять, Макс даже не дал ему возможности попытаться ударить. Он быстро обездвижил его приёмом из арсенала боевого джиу-джитсу, и повернулся к своему тёзке. Рыхлый Макс доставал из-за пазухи пистолет с глушителем. Доставал он его очень медленно, словно в замедленной съёмке, во всяком случае, так казалось Максу, реакции которого ускорились до предела. Наконец толстяк достал пистолет, но выстрелить ему не пришлось, Макс был намного проворнее.
   Оттащив в глубокую тень поверженных врагов, Макс поднял глаза и увидел, что по стеклянной галерее ведут Харизму со сбитым на глаза париком.
   – Дантист, – шепнул он в микрофон, – Харизму взяли. Надо спасать парня. Двое дежурили во дворе, я их нейтрализовал. Арнольда бери сам. Если успею, подсоблю.
   – Понял! Вариант «Б». – Дантист отключился.
   Харизму грубо стаскивали по лестнице во двор два живописно одетых здоровяка. Мальчишка извивался, как уж, и мотал головой, чтобы сбросить с головы мешающий парик. Сзади шёл высокий блондин в кожаном костюме.
   Когда все четверо спустились на землю и направились к автомобилю, Макс выскочил из тени, как чёртик из табакерки. Двумя выстрелами из пистолета рыхлого Макса он уложил конвоиров Харизмы. Блондина в кожаном костюме достать не получилось – на линии огня стоял Харизма, содравший, наконец, с головы ненавистный парик.
   Вновь обретя способность видеть, и мгновенно оценив ситуацию, парень с разворота ударил ногой в лицо «Кожаного», попав каблуком в глаз. Каблук вошел в глазницу мягко, по самую пятку, и застрял в черепе. Харизма запрыгал на одной ноге и упал, увлекаемый падающим телом «Кожаного», застёжка на босоножке лопнула. Харизма поднялся с асфальта и снял второй босоножек.
   – Людей Берга в клубе, как червей в банке у хорошего рыбака, – сообщил он Максу печальное известие.
   – Почему-то я так и подумал, – кивнул Макс. – Тебе сматываться надо. Вот стоит вполне приличный «Гольф», ключи в замке зажигания. Садись за руль и давай-ка, парень, дуй отсюда, пока другие не подтянулись.
   – А ты? – спросил Харизма.
   – Вариант «Б».
   – Хорошо, – согласился Харизма. – Я буду на пересечении сто четырнадцатой и первой кольцевой, как договаривались. Только вот… – Харизма поднял с земли парик и вытащил из него обломки микрофона.
   – Возьми мой. – Макс снял с себя переговорное устройство и протянул парню.
   – А ты? – снова спросил Харизма.
   – Яс Дантистом буду находиться в прямом визуальном контакте.

   Пройдя стеклянную галерею, ряд подсобных помещений, длинный полутёмный коридор и лестницу, ведущую в тамбур перед залом, где радовались жизни посетители гей-клуба «Затмение голубой звезды», Макс никого не встретил. Принимая во внимание его осторожность, можно предположить, что и он остался незамеченным. Из зала доносился гомон голосов и звуки весёлой зажигательной песенки о том, как славно быть голубым. Вход был занавешен плотной синтетической шторой. Макс пальцем отодвинул её край и посмотрел в зал. Дантиста он увидел сразу – тот стоял у парадного входа и пристально смотрел на кого-то, стоящего или сидящего спиной к Максу. Спроецировав взгляд Дантиста, Макс узнал Арнольда Мичманова, точнее, его кудрявый затылок. Дантист на мгновение оторвал взгляд от объекта, и, пристально посмотрев в щель между портьерами, за которыми прятался Макс, что-то шепнул в микрофон на воротнике – Макс заметил, как пошевелились его губы.
   «Ага, ты меня засёк и сообщил, что намереваешься сейчас предпринять. Но микрофон-то свой я пацану отдал… И что будем делать, напарник? – мысленно обратился он к Дантисту. – Примой визуальный контакт – это просто замечательно, но я-то спецкурс по гипнозу и чтению мыслей не проходил, твоего указания не пойму…»
   Макс пробежался взглядом по залу.
   Рядом с Арнольдом сидели трое типов, явно его пасущих – как показалось Максу, несмотря на царящее в клубе всеобщее ликование, вели они себя нарочито спокойно. Наверняка здесь находились и другие люди из «Энергии», но угадать «ху из ху» было проблематично – все посетители одеты вычурно и весьма специфически, а выражения и даже черты лиц искажались голубыми сполохами зеркальных светильников. Лысоватый певец в облегающем лиловом трико вихлялся в центре зала и пел свою песенку, шлёпая себя по ягодицам в такт музыке. Зал ревел от восторга.
   Арнольд раскачивался на стуле и томно посматривал по сторонам. Но вдруг, встретившись взглядом с Дантистом, замер и несколько мгновений сидел без движения. Потом встал, и, обойдя певца, направился к выходу.
   «Ага, – понял Макс, – в дело снова вступила пресловутая экстрасенсорика…»
   Трое «опекунов» Мичманова поднялись и двинулись следом. Дантиста в дверях уже не было. Макс ещё раз окинул взглядом зал; убедившись, что никто не смотрит в его сторону, он покинул укрытие и поспешил за топтунами. Выскочив на улицу, Макс увидел, что Дантист стоит у машины, открыв заднюю дверь, и ожидает, когда подойдёт Арнольд. Топтуны бросились Мичманову на перехват. Дверь микроавтобуса, припаркованного на противоположной стороне улицы, стала отъезжать в сторону, в щели показалась чья-то лысоватая голова.
   Макс вытащил из-за пояса два пистолета с глушителями, которые забрал у поверженных врагов во дворе, и открыл стрельбу с двух рук. Пук! Пук! Пук! Топтуны упали на тротуар с пробитыми затылками. Дантист сел за руль, а Макс, подбежав к машине, принялся запихивать Арнольда на заднее сидение. Но тут раздалось ещё несколько глухих выстрелов. Одна пуля обожгла Максу плечо, вторая просвистела над ухом, а третья… она нашла свою жертву – тело Арнольда обмякло и стало вдруг тяжёлым, а на спине между лопатками расцвело кровавое пятно. Макс поспешно втолкнул Арнольда в салон автомобиля и сам плюхнулся рядом. В ту же секунду машина рванулась так, что Макса вдавило в спинку сидения. Вдогонку стреляли, но все пули пришлись в багажник.
   – Что там?
   Макс увидел настороженные глаза напарника в зеркале заднего вида и понял, что Дантист интересуется вовсе не его жизнью. Он дотронулся до шейной артерии Арнольда.
   – Пульс есть, – Макс осмотрел бесчувственное тело Мичманова. – Но парень явно не жилец, надо бы поторопиться…
   Огромная скорость, с которой они летели по ночным улицам Бенкельдорфа, судя по стрелке спидометра, чуть возросла, хотя визуально определить было трудно. Макс оглянулся: микроавтобус, тот, что стоял у клуба, преследовал их плотно – не отставал ни на метр. За микроавтобусом с той же бешеной скоростью мчались ещё две машины, и у Макса не возникло сомнений, что они не просто случайно едут в ту же сторону. Откуда-то сбоку выскочил полицейский «Мерседес», и, пристроившись в арьергард колонны преследования, замигал проблесковым маячком и затявкал (в Лурпаке сирены полицейских машин не выли и не скулили, а противно тявкали). Из мегафонов зазвучал настойчивый приказ всем машинам остановиться; Макс процедил:
   – Да пошёл ты… – и сообщил Дантисту: – Харизма ждёт на пересечении сто четырнадцатой улицы с первой кольцевой дорогой.
   Тот кивнул в ответ и активировал наушник…

13. Здравствуй, мамочка!..

   Харизма уже давно слышал звук приближающейся погони – рёв автомобилей, несущихся на предельной скорости, сигналы полицейских машин. Это место, пересечение улицы с кольцевой дорогой, он выбрал не случайно. Харизма давно изучил план Бенкельдорфа и знал его как свои пять пальцев. Он ориентировался в переплетении транспортных артерий города не хуже, чем в родном Саратове, на улицах которого провёл беспризорником десять лет. А, может быть, даже лучше. Харизма знал, что здания, расположенные на обеих сторонах улицы перед перекрёстком, находятся на реконструкции, облеплены строительными лесами, а сама сто четырнадцатая в этом месте сужена, практически до ширины одного автомобиля. Вариант «Б» предполагал погоню, и на этом перекрестке они должны от неё избавиться.
   – Харизма, ты на месте? – услышал он в наушнике голос Дантиста.
   – Всё нормально, – ответил Харизма. – Постарайся оторваться от погони хотя бы секунд на десять. Тормози только возле самого перекрёстка, и сразу направо. Но не останавливайся, чтобы меня подобрать, я сам доберусь до базы. Конец связи.
   Харизма вышел из машины, достал из сумочки нераспечатанную пачку сигарет и сорвал с неё целлофановую обертку. Потом вытащил из пачки одну сигарету из заднего ряда, но только наполовину, повернул фильтр по часовой стрелке на пол-оборота и приготовился…

   Водитель микроавтобуса, наступающего автомобилю-беглецу на пятки, не ожидал такого резкого поворота и проскочил мимо, но легковушки, следовавшие за ним и потому имеющие хоть и секундный, но всё же резерв по времени, свернули на сто четырнадцатую, повторив маневр Дантиста. Полицейский «Мерседес» заметно поотстал.
   Макс ухмыльнулся, подумав:
   «Ну, всё как у нас! У ментов самые старые и самые дерьмовые машины»
   На финишной прямой Дантист выжал из мотора «Фольксвагена» всё, на что тот был способен, и понёсся, как аэроплан на взлёте. До перекрестка осталось метров пять, когда Дантист стал тормозить и выворачивать руль вправо – машину занесло и юзом проволокло до самой разделительной полосы. Они чуть не врезались задним левым крылом в большегрузную фуру, степенно ехавшую по встречке. Справа сзади ухнул взрыв и послышался грохот рухнувших двенадцатиуровневых лесов. Макс оглянулся и увидел, как из узкой щели сто четырнадцатой улицы выметнулся кудрявый столб огня и вылетели на перекресток обломки машин и покорёженные изогнутые элементы строительных лесов. Какой-то круглый предмет, возможно, чья-то оторванная взрывом голова, покатился по асфальту и хрустнул под задними колёсами проехавшей фуры.
   Страшная мысль больно, как удар тонкого бича, хлестнула по нервам. Харизма?!!..Уцелел ли парень в этом чистилище? Если уцелел, то только чудом. Невозможно убежать от мгновенного взрыва нитроглицериновой гранаты на расстоянии броска. Макс посмотрел в зеркало и натолкнулся на взгляд мёртвых глаз напарника, таких мёртвых глаз на лице живого человека Максу видеть ещё никогда не приходилось.
   – Мичманов жив? – спросил Дантист хрипло.
   – Жив, паскуда!
   – Это хорошо…. Успеть бы, довезти до базы. У Фридриха наверняка найдётся что-то реанимирующее, типа адреналина или ещё какой-нибудь дряни, – Дантист произносил эти слова только для того, чтобы не говорить о Харизме. – Как эти олухи умудрились его подстрелить?
   – Случайно, наверное…. Не в него стреляли, в меня.
   – Ты ранен?
   – Ерунда, царапина, – отмахнулся Макс. – А ты?
   – Меня пули не берут.
   – Заговоренный, что ли?
   – Не знаю… – Дантист щёлкнул зажигалкой, прикуривая. Он по-прежнему не снижал скорости, изредка бросал взгляд в зеркало, проверяя, нет ли за ними хвоста. – За всю службу одно прямое попадание в сердце, но… пуля угодила в медальон.
   – Везунчик, – заметил Макс.
   – Мне об этом уже говорили…
   Погоня прекратилась, преследовать их оказалось некому. Видимо, Берг не до конца просчитал ситуацию. Естественно, он не знал, что Вошкулата ищет не только он. Не знал, но мог бы предположить… Если им и нужно сейчас кого-то опасаться, так только полиции, но Лурпак – государство, в котором преступность сведена к минимуму, так прописано в его Конституции, а посему полицейская служба Лурпака не отличалась большим количеством сотрудников.
   Чтобы их не остановили на полицейском посту и не обнаружили полумёртвого пассажира, они свернули с кольцевой, и, попетляв по просёлочным и лесным дорогам, вскоре добрались до базы. С дороги Дантист позвонил Богеру и дал указания о том, что нужно подготовить к их приезду для реанимации раненного Мичманова.
   – Вы одни? – спросил коротышка, ожидающий у шлагбаума. – А Харизма? Озорует где-то?
   Дантист коротко рассказал Богеру о том, как они избавились от погони, и выразил обеспокоенность по поводу долгого отсутствия юного помощника. Он не один раз в дороге, пока они находились в зоне действия радиоустройства, пытался связаться с Харизмой, но слышал в наушниках только шум и сухое потрескивание.
   – Ничего, – успокоил их Богер. – Если ваш отход был запланирован, а не явился экспромтом, Харизма наверняка себя обезопасил. Он хоть и молод, но на редкость рассудителен и достаточно осторожен. Я хорошо его знаю. Можете не волноваться, с парнем будет всё в порядке. – Несмотря на спокойствие, с которым коротышка произнёс эти слова, Дантист и Макс разглядели тревогу в его глазах.
   На попытку реанимировать смертельно раненного Альберта ушло не меньше получаса. Несмотря на все усилия Дантиста и ассистирующего ему Богера, сообщник Вошкулата так и не произнёс ни одного слова. Он пытался что-то сказать, но вместо слов из его рта вырывался хрип, и текла кровавая пузырящаяся пена, ни малейшего понимания в глазах не появлялось. Вскоре он умер, захлебнувшись кровью.
   – Надеюсь, вскрытия делать не будем? – тупо пошутил Макс. Он стоял возле трупа и с грустью думал, что единственная ниточка, связывающая их с Вошкулатом, потеряна. Что делать дальше?
   – Вскрытия, как и заключения патологоанатома о смерти, нам не потребуется, – серьёзно ответил Дантист, – а вот осмотреть его карманы давно надо было.
   Макс воспринял слова напарника как упрёк и ринулся было к трупу, но Дантист уже сам принялся выворачивать карманы одежды Арнольда и выкладывать содержимое на стол. Вещей, понятное дело, оказалось не так много:
   – дешёвый портмоне из кожзаменителя, в котором лежал паспорт на имя Мичманова Арнольда, водительское удостоверение на то же имя и двести семьдесят евро с мелочью;
   – початая пачка сигарет «Житан»;
   – зажигалка «Ронсон»;
   – контейнер из-под контактных линз;
   – связка ключей с брелоком в виде человеческого черепа;
   – мятный освежитель для рта;
   – традиционная упаковка презервативов.
   Макс, скептически посмотрев на выложенные в ряд предметы, изрёк:
   – И что со всем этим делать?
   Богер, стянув окровавленные перчатки, и бросив их на грудь трупу, взял в руки связку ключей и перебрал в руках. Выбрав один, плоский и блестящий, и внимательно его осмотрев, сказал:
   – Этот ключик интересен тем, что подходит только к одному-единственному замку в мире.
   – По идее, любой ключик должен подходить только к одному-единственному замку, ну, или к немногим. Иначе это не ключ, а отмычка, – хмуро возразил Макс.
   – Я неточно выразился: этот ключик от замка марки «101 %», которые изготавливает фирма «Крустик» и такие замки вышеназванная фирма стала поставлять недавно. Изготовлена только одна партия, и эта партия полностью закуплена строительной компанией «Майер и сыновья». Вторая партия должна поступить в розничную торговлю, но, если я не ошибаюсь, ещё не поступала.
   – А ты точно не ошибаешься? – заинтересованно спросил Макс.
   – Это легко проверить, заглянув на сайт фирмы «Крустик». А что касается первой партии, в базе данных компании «Майер и сыновья» помечены все здания и коттеджи, где на дверях установлены подобные замки.
   – И много таких замков установлено? – спросил Дантист.
   – Партия была небольшая: тысяча двести штук, сто дюжин…
   – Ого! – воскликнул Макс.
   – …но установлено только сорок, – продолжал Богер. – Сорок замков, а не сорок дюжин, – уточнил он. – К тому же все сорок в одном месте – в коттеджном поселке «Гора Гора». Это совсем рядом.
   – Так чего мы стоим? – удивился торопыга Макс.
   – Не стоит торопиться, господа шпионы, – раздалось от входной двери.
   Все повернулись на голос – у разъехавшейся в стороны кирпичной стены стоял улыбающийся Харизма. Рыжий парик был слегка подпалён, разрезы вдоль бёдер удлинились до самых подмышек, весь он был перепачкан засохшей зеленоватой грязью и дурно пах. Элегантная сумочка, которая в начале операции болталась на его шее, пропала, а макияж размазался по лицу. Короче, выглядел он, как бомж, точнее, как бомж-трансвестит, но глаза горели огнём лихости и отваги.
   – Не надо никуда торопиться, – повторил Харизма. – Во-первых, как вы уже заметили, мне нужно привести себя в порядок, а потом мы изучим план посёлка и проанализируем списки владельцев коттеджей.
   – Ты где шлялся, шалопай? – нарочито строго спросил Макс.
   – Проверил работоспособность Бенкельдорфской канализации, потом немного побродил по подземным коммуникационным тоннелям, потом… долго ждал такси. Пойду, пожалуй, приму душ и переоденусь.
   Харизма ушёл, а Макс увидел, как посветлели лица товарищей. Он и сам был несказанно рад, что парень жив и даже не утратил способности шутить.
   – Шустрый паренёк, – сказал он.
   – А я вам что говорил? – заметил Богер.
   Харизма вернулся к ним минут через пятнадцать, бодрый, словно часы показывали не половину третьего ночи, а одиннадцать дня, и не было недавней схватки с агентами Берга и ещё одной – днём с копами, – взрыва на сто четырнадцатой, блужданий под землей, опасности и нервного напряжения. Даже двадцатидевятилетний Макс, сильный и тренированный физически и морально человек с девятилетним стажем работы, которую никак нельзя отнести к спокойной и размеренной, чувствовал себя немного уставшим. А пацан? Свежий, как огурчик! Всё ему нипочем. Впрочем, дети, они всегда восстанавливаются легче и быстрее взрослых.
   Харизма присел за компьютер и застучал пальцами по клавишам, потом прервался и, поднеся руки к носу, понюхал, дёрнул худенькими плечами и продолжил.
   На экране монитора возник план посёлка. Всего коттеджей сорок, и расположены они в шахматном порядке по обеим сторонам подковообразной дороги, ответвляющейся от внешней кольцевой магистрали Бенкельдорфа.
   Харизма уменьшил и передвинул изображение посёлка в сторону и нашёл место расположения базы. Измерив расстояние между поселком «Гора Гора» и базой, сообщил:
   – До посёлка двадцать километров с небольшим.
   Потом Харизма вытащил откуда-то и вывел на экран список жильцов посёлка, который вроде бы на первый взгляд ни о чём не говорил. Фамилии – ни одной русской, тем более знакомой. Напротив каждой фамилии – номер коттеджа, в котором проживает этот человек, а может быть, и не этот. Ну, и что дальше?..
   Харизма убрал список в угол экрана и стал вытаскивать из Интернета и открывать какие-то окна с реестрами, фотографиями и текстами. Возился он долго, минут двадцать. Макс с удивлением следил за тем, как одна информация на экране сменяется другой, не понимая, зачем Харизме понадобились файлы Лурпакского пенсионного фонда, запросы о заключённых в Лурпакских тюрьмах, расписания авиарейсов аэропорта Айзенбурга и многое другое, не относящееся, как ему думалось, к существу дела. Но у Харизмы была своя, не ведомая никому методика анализа и поисков.
   – Думаю, что нас могут заинтересовать в первую очередь следующие домовладельцы, – сказал он, откинувшись на спинку кресла. – Госпожа Хельга Армитедж, коттедж номер четыре. Господин Гэндальф Мартинсон, коттедж номер пятнадцать. И госпожа Ева Шафи, коттедж номер тридцать три.
   – Поясни, – попросил Дантист.
   – Всё просто, – сказал Харизма. – Хельга Армитедж и Ева Шафи – дамы преклонного возраста. У Евы Шафи сын находится в заключении, отбывает срок за преследование собственной жены. Бывшей жены, само собой, разведены три месяца назад. Столько почти и сидит, и ещё будет сидеть столько же. Хельга Армитедж и вовсе одинокая старушка. И та и другая живут в городских квартирах, вполне возможно, что коттеджи сдают в аренду. Но данных о сдаче нет, вероятно, сдают втихую, чтобы налоги не платить.
   – У меня нет слов, – удовлетворённо ухмыльнувшись, покачал головой Макс. – Законопослушные жители благословенного Лурпака, а ведут себя как какие-нибудь россияне!..
   – Всё это началось, когда в здешнее налоговое законодательство были внесены значительные послабления, – сказал Богер.
   – Жадность человеческая не имеет национальности. Единственное, что удерживает человека от преступления – боязнь наказания. Ну да ладно… А этот, с хоббитским именем? – спросил Макс у юноши. – Гэндальф Мартинсон, что ли?
   – Если ты Макс имеешь в виду персонаж книги Толкиена о Властелине Колец, – с видом знатока заявил Харизма, – то ты ошибаешься. Гэндальф был вовсе не хоббитом…
   – Тебе лучше знать, кем был Гэндальф, но у меня это имя ассоциируется именно с хоббитами. Хочу называть его Хоббитом. Есть возражения? – Макс обвёл взглядом присутствующих.
   Харизма пожал плечами:
   – Хоббит так Хоббит.
   – Так что там с этим Хоббитом? – спросил Макс.
   – Очень подозрительная личность, – ответил юноша. – Настоящее имя Геннадий Мартынов. Наш соотечественник. В миграционной службе Лурпака на него имеется досье, но в нём очень мало информации. Выехал из России два года назад по программе воссоединения семей. Но не с кем не воссоединился – живёт один, источник доходов не ясен. Сделать запрос в Центр?
   – Сделай, – согласился Дантист, посмотрев на часы. – Но, я думаю, нам времени терять нельзя: как бы наш профессор, обеспокоенный отсутствием любовника, не наделал глупостей.
   – Согласен, – поддержал Дантиста Макс. – Сгоняем, аккуратненько прощупаем Хоббита?
   Возражений не нашлось ни у кого. Богер пообещал отделаться от тела Мичманова. Как – говорить о подробностях не стал.

   Поселок «Гора Гора» был расположен западнее базы, на самой окраине Бенкельдорфа. Коттеджи змейкой обегали гору идеальной полусферической формы, поросшую тёмным кустарником. Улица, вдоль которой стояли дома, была ярко освещена, и, наверное, сверху выглядела как гигантская подкова, оторвавшаяся от копыта какого-то чудо-коня.
   – Слышь, Харизма, – обратился Макс к юному шпиону. – А почему у посёлка такое странное название – Гора Гора?
   – Поселок назван по названию горы, – ответил парень, – вон той, круглой, посредине. А кто такой Гор, я не знаю.
   – Вот как? – удивился Макс. – А я считал, что ты тут знаешь всё.
   – Пока не всё. Я в Лурпаке только второй месяц. К тому же этот Гор может не иметь к Лурпаку никакого отношения.
   – Второй месяц, – как эхо повторил Макс, а про себя подумал: – «Ни хрена себе, второй месяц! А впечатление такое, что он здесь полжизни прожил, как минимум». – Вслух спросил: – Начнем с Хоббита?
   Дантист не ответил, но тихо подъехал к коттеджу под номером пятнадцать и заглушил мотор. Коттедж небольшой, одноэтажный, типа бунгало. Окна в коттедже были тёмными, а дорожка к широкому крыльцу освещалась столбчатыми фонариками. Над дверью тоже горел фонарик.
   – Харизма, страхуешь окна на фасаде, – тихо приказал Дантист. – Макс, обойди дом с тыла. Если что, стрелять только по ногам.
   – Слушаюсь, господин Шульц, – с иронией в голосе отреагировал Макс, вылезая из автомобиля и демонстративно передёргивая затвор пистолета, Харизма выбрался наружу молча, оружия у него не было. Хабаров устыдился своего дурацкого поступка, и, поставив пистолет на предохранитель, сунул за пояс.
   Прохладный горный воздух приятно освежал.
   Дантист взошёл на крыльцо, и, убедившись, что друзья заняли позиции, дотронулся до дверной ручки.
   Ключ, изъятый у мёртвого Арнольда, лежал у Дантиста в кармане брюк, но воспользоваться им он не мог, его нельзя было даже поднести к замочной скважине, потому что если ключ не родной, то в доме тут же прозвучит сигнал, предупреждающий хозяина дома о том, что дверь пытается открыть кто-то посторонний.
   Дантист осторожно повернул ручку и слегка толкнул дверь плечом. Им повезло, дверь оказалась открытой. Впрочем, в Лурпаке редко закрывают двери на замок. Дантист бесшумно проскользнул в дом и замер, прислушиваясь. Тишина нарушалась только тиканьем настенных часов-ходиков с гирькой на длинной цепочке и окошком для механической кукушки. Такие часы можно было купить где угодно, не только в России, они продавались в специализированных магазинах всех городов и всех стран, но зачем они иностранцу, если он не бывший россиянин? Экзотика?.. А почему нет – украшают же стены европейских домов маски африканских вождей и бубны индейских шаманов.
   Дантист видел и ориентировался в темноте почти так же, как при свете дня.
   Прихожей в доме предусмотрено не было, сразу за дверью – большой зал с камином, телевизором и мягкой мебелью. На боковой стене напротив камина висели охотничьи ружья и большие ветвистые рога. Сомнительно, что олень был самостоятельно добыт хозяином в Лурпакских лесах, так как олени здесь перевелись лет сто назад. Скорее всего, рога покупные, или вообще – бутафория.
   Стена напротив входной двери делилась арками на две части. Слева две невысоких ступени опускались на кухню, справа – две такие же поднимались в спальню. В спальне было тихо, но Дантист чувствовал присутствие человека. Он осторожно поднялся по ступеням. На широкой кровати с балдахином лежал человек, дыхание его было ровным и спокойным, как у младенца. Отодвинув тонкую кисею балдахина, Дантист убедился, что перед ним мужчина, мало похожий на Вошкулата – он был лыс, не имел ни бороды, ни усов. От растительности, конечно, можно легко избавиться, но нацепить на лицо искусственный нос таких впечатляющих размеров было бы верхом неосмотрительности. Подобная бутафория выглядела бы, как гротеск; естественным казался лишь настоящий нос. Тем более на ночь эдакий фальш-шнобель лучше снимать, чтобы ненароком не задохнуться.
   Дантист повернулся и хотел уже уходить, как вдруг оголтелая кукушка вырвалась из окошка и четырежды кукукнула. Дантист замер, а Гэндальф заворочался на кровати, застонал и проснулся, увидав силуэт непрошенного гостя.
   – Кто?! Кто это?! – испуганно воскликнул он и дёрнул за шнурок ночника. Спальня озарилась неярким светом.
   Дантист повернулся к Гэндальфу Мартинсону и спокойно сказал по-русски:
   – Дверь нужно закрывать, если боитесь ночных визитёров, господин Мартынов. Ну, что вы так испугались? Не бойтесь, с вами не произойдёт ничего ужасного, я просто задам вам пару вопросов и уйду. Даже не пару, а всего один.
   Макс увидел, что в спальне зажёгся свет и подошёл к окну, встал на цыпочки и заглянул в щель между портьерами. Окно было плотно закрыто, и он ничего не услышал. Но увидел, что Дантист, сидя на пуфике рядом с кроватью, мирно беседует с толстым носатым дядькой лет шестидесяти-шестидесяти пяти. Дядька (им наверняка был господин Хоббит) выглядел до смерти напуганным, на его лысине матово поблескивали капли пота.
   Дантист показывал Гэндальфу фото Вошкулата и Арнольда Мичманова, тот кивал и указывал большим пальцем руки себе за спину, и что-то бубнил, шевеля толстыми влажными губами. Дантист сидел спиной к окну, поэтому Макс не видел, что он сделал с Гэндальфом, заметил только, как его напарник слегка покачнулся вперёд. Хоббит откинулся на подушку и остался лежать совершенно неподвижно, а Дантист поднялся с пуфика, выключил свет и спокойно направился к двери.
   Некоторое время Макс ожидал, следя за тем, не зашевелится ли на кровати Геннадий Мартынов, но тот лежал, как труп, и Макс покинул позицию.
   – Ты его что, грохнул? – спросил он Дантиста, сошедшего в тень с освещённого крыльца, Харизма уже стоял рядом.
   – Зачем? Отключил на время, – пожал плечами Дантист и повернулся к Харизме: – Твоё предположение, по поводу трёх наиболее вероятных коттеджей, оказалось неверным.
   – И на старуху бывает проруха, – философски заметил юноша.
   – Вошкулат с покойным Арнольдом обосновались в коттедже номер семнадцать, по левой стороне, через один коттедж от этого. Кому принадлежит тот дом, не помнишь?
   – Конечно, помню, – уверенно ответил Харизма. – Дом зарегистрирован на семейную пару Роберта и Монику Либман. Но в последнюю неделю они никуда не выезжали…
   – Всё правильно. Они никуда не выезжали. У них семейный бизнес – разводят пчёл и собирают мёд, поэтому большую часть года живут в трейлере где-то недалеко в горах, на пасеке, рядом со своими питомцами, а коттедж, чтобы не пустовал, сдают на это время.
   – Значит, у них два семейных бизнеса, – уточнил Макс.
   Дантист посмотрел на лица товарищей.
   – Операция вступает в решающую стадию, – сказал он.
   – Пора повидаться с профессором. – Макс тронул Дантиста за плечо: – Можно мне первому? Я просто мечтал об этой встрече. Я ведь первый начал расследование по делу «Уфолог», может быть, я его и закончу?
   Дантист внимательно посмотрел на Макса и молча кивнул.
   – Прикинусь Арнольдиком, не возражаешь? – Хабаров протянул руку, Дантист достал из кармана ключ от коттеджа и положил на ладонь Макса.
   – Внутренняя планировка там, скорей всего, такая же, как в доме Геннадия Мартынова. – Дантист подробно описал план коттеджа, в котором только что побывал сам. – Постарайся сделать всё аккуратно. Учти, что Вошкулат, увидев тебя, может пальнуть. В тебя или в себя, что ничуть не лучше. – Макс уже не удивлялся, что его жизнь не волнует напарника абсолютно. – А может, у него ампула с ядом. Будь готов ко всему.
   – Слушаюсь, ваш бродь! – тихо гаркнул Макс. Дантист улыбнулся.
   Позиции повторили, только на этот раз за дом отправился Дантист. Макс постоял у двери с минуту, приводя себя в соответствующее состояние – обостряя реакции и мысленно проверяя работу мышц. Потом решительно сунул ключ в замочную скважину, ключ вошёл, как в масло.
   Вошкулат сидел в кресле спиной к прогоревшему камину, в пол-оборота к входной двери, укрытый пледом до самого горла.
   – Здравствуй, мамочка! – сказал Макс, и, заметив движение под пледом, кувырком через голову подкатился к креслу.
   Этот маневр оказался правильным: в дрожащей руке профессора был зажат пистолет. Правда выстрелить из него Вошкулату не удалось, Макс легко завладел оружием.
   Потом проверил воротник стёганого халата (не зашита ли ампула с цианистым калием или какой другой бякой), обшарил карманы, после чего посадил Вошкулата на пол и пристегнул взятыми у Харизмы наручниками к тяжёлой чугунной каминной решетке.
   Заглянув в спальню и на кухню, убедился, что в доме нет ни единой живой души. Только после этого включил в комнате нижний свет, и, высунувшись за дверь, тихо позвал:
   – Эй, мужики! Заходите, господин Вошкулат капитулировал.
   Макс с улыбкой повернулся к профессору, и, увидев пленника при ярком свете, чуть не вскрикнул от неожиданности – перед ним на полу сидел сморщенный старичок с всклокоченными волосами и судорожно дёргающимся ртом, в котором узнать всемирно известного уфолога было практически невозможно. Лицо профессора было не просто бледным, оно было бледно-зелёным, а кожа сухой и тусклой.
   «Ещё один зелёный человечек, – подумал Макс, – его бы побрить и постричь на лысо – вылитый инопланетянин. Не мудрено, что Верещак принял Малыша за представителя внеземной цивилизации».
   Дантист и Харизма вошли в дом и тоже были поражены внешним видом Вошкулата. У Харизмы глаза сделались круглыми, как у чайки.
   – Вы люди Йозефа? – хрипло выдавил из себя Вошкулат, переводя затравленный взгляд с Макса на Дантиста и на юного Харизму.
   – Нет, мы служим в другой организации, – ответил Макс. – Но не думаю, Алексей Владимирович, что место нашей работы повлияет на характер вопросов, которые мы вам хотим задать.
   Вошкулат закашлялся, и Макс понял, что причиной его кашля была вовсе не простуда от сидения под кондиционером, Вошкулата ожидала участь агента с оперативным позывным «Малыш».
   – Где Арнольд? – выдавил из себя Вошкулат сквозь кашель.
   – Арнольд мёртв, – сказал Макс и подумал, а правильно ли он сделал, сообщив профессору печальное известие о смерти его любовника. – Выражаю своё соболезнование.
   – Вы его убили? – вопрос прозвучал сухо, без надрыва и горечи, что весьма удивило Макса. Ему даже показалось, что Вошкулат мстительно ухмыльнулся и удовлетворённо вздохнул, но, вероятно, он просто переводил дыхание между приступами кашля.
   – Это сделали люди из Фонда «Энергия», – ответил он.
   – Туда ему и дорога, – сказал Вошкулат и снова зашёлся в кашле.
   – Вы не скорбите по поводу смерти близкого человека?
   – Он пиявка, вампир, а не человек, – ответил Вошкулат. – Я знаю кто вы такие: вы – гэбисты.
   – КГБ не существует без малого шестьдесят лет, – возразил Макс. – Вы запутались в реальности, профессор.
   – Название не меняет сути.
   – Вы не правы, но не будем тратить время на бессмысленные дискуссии. Нас интересует один вопрос: где находится найденное в районе Собачек вещество? Передадите его нам, и мы обещаем доставить вас в Москву, мне кажется, вам не помешает консультация лора.
   – Отстегните меня от этого камина, чёрт вас подери! – раздражённо просипел Вошкулат. – Пистолет вы у меня отобрали, обыскали, чего ещё? Думаете, я в состоянии справиться с двумя молодыми и здоровыми гэбистами голыми руками?..
   Макс взглянул на Дантиста, тот едва заметно кивнул, разрешая. Вошкулат перехватил взгляд Макса, и, увидев кивок Дантиста, усмехнулся:
   – Значит, старший по званию – вы? А это, – профессор указал головой на Харизму, – ваш сын?
   – Внук, – уточнил Дантист. – Макс, освободи господина уфолога.
   Макс отстегнул наручники, и Вошкулат, кряхтя и покашливая, забрался в кресло и натянул на себя, повисший на подлокотнике, плед.
   – Лор мне не поможет, – сказал он. – Угостите сигаретой.
   – А вам хуже не будет? – спросил Дантист.
   – Хуже некуда. Я присутствовал при вскрытии Малыша, видел, что у него внутри… Мне жить осталось максимум неделю. Но так мне и надо, я сам себя наказал.
   Дантист полез в карман за сигаретами, а когда вытащил пачку, из кармана выпала фотография Арнольда Мичманова и спланировала на костлявые колени профессора, укрытые клетчатым пледом. Вошкулат взял фотографию в руки и долго рассматривал. Потом сказал грустно:
   – А красив, мерзавец. Был…
   Макс пожал плечами: о вкусах не спорят.
   – Всё из-за него, из-за Арнольда, – продолжал Вошкулат. – Зачем мне этот миллиард?.. Да и вообще, всё из-за него. И уфология эта чёртова, и перпетуум-мобиле чёртов, и Йозеф чёртов… – Вошкулат выронил фотографию и запустил пятерни в редкие космы и сидел так, покачиваясь. – И Лурпак этот…
   – Чёртов, – закончил за него Макс. – Где вещество, профессор?
   – В Москве, – тихо сказал Вошкулат, – где же ещё? Что я, дурак, тащить его через таможню? Это Арнольд дураком был, жадным и развратным дураком… Я контейнер с обычным речным песком с собой взял, ему сказал, что космическое горючее. А настоящий контейнер в Шереметьево в камере хранения оставил. Я ведь уже тогда знал, что сдохну скоро, хотел Арнольда проверить – я ему нужен? Я в приложении с деньгами? Или одни лишь деньги, без приложения в виде больного старика?
   – Проверили? – спросил Макс.
   Вошкулат не ответил, поднял глаза на Дантиста, и, увидев протянутую сигарету, взял её и сунул в рот. Прикуривая, сильно закашлялся, но от сигареты не отказался – стал курить, делая мелкие затяжки. Докурил до самого фильтра, швырнул окурок себе за спину, в камин, но не попал.
   Харизма поднял окурок и бросил туда, где тот и должен был оказаться.
   – Ячейка 666, номер Х-666. Смешно?.. Символично. – (Дантист отошёл в сторонку и, достав мобильный, стал куда-то названивать. Макс сразу догадался, куда и зачем он звонит). – Какашка Дьявола – вот что такое, это космическое горючее. Я друзей своих убил! Своих лучших друзей! Кольку Бугаева дрянью, что мне Йозеф дал, уколол и живого под товарняк сунул. Арсена – из пистолета в затылок.
   – А бомж, с помощью которого вы хотели инсценировать свою смерть? – спросил Макс, но Вошкулат только отмахнулся. Мол, что там какой-то бомж, так – расходный материал. Одним больше, одним меньше, кто эти отбросы когда считал?
   – А за что? – продолжал он предсмертную исповедь. – За то, что Родину предавать не захотели. А мне Арнольд тогда дороже Родины был. Я ведь всё хотел ему отдать. Лишь бы он со мной был. Всё, что угодно, готов был для него сделать. Мать родную убил бы, если бы он попросил. Не верите?.. – Вошкулат поднял на них глаза, они были красными, по впалым бледно-зелёным щёкам текли слёзы, они казались крокодильими.
   – И чем вас отблагодарил ваш друг? – спросил Дантист, он уже связался с кем нужно и теперь ждал момента, когда можно перезвонить и узнать результат.
   – Только мы поселились здесь, как он забрал контейнер с космическим горючим… ненастоящим, естественно, и больше здесь не появлялся. Наверное, нашёл себе дружка из местных, и жил у него. – Вошкулат посмотрел на Макса и сказал: – А ведь я не в тебя, я в него хотел выстрелить…

14. Встречи

   Дантист задумчиво помешивал белой пластиковой лопаткой остывший кофе. У Макса создавалось впечатление, что мыслями этот странный и таинственный, временами совершенно непонятный ему человек был далеко – в каких-то иных мирах и измерениях. В пепельнице, истлев до самого фильтра, едко дымила плохо потушенная сигарета. У Макса запершило в носу; он поморщился, и, определив источник своего дискомфорта, с силой вдавил чадящий окурок в стеклянное дно пепельницы.
   Они сидели в кафе аэропорта Айзенбурга, ожидали объявления рейса, пили кофе и молчали.
   Дело «Уфолог» завершено. Контейнер с таинственным веществом оказался именно там, где его оставил профессор Вошкулат – в камере хранения аэропорта Шереметьево. Сам профессор умер на следующий день после того, как был найден сотрудниками ФАЭТ в коттеджном поселке «Гора Гора» – один-одинёшенек, брошенный своим молодым любовником, потерявший в этой жизни абсолютно всё, включая и саму жизнь. Харизма вечером того же дня вылетел в Ямбу по приказу из Центра, ему предстояли встречи с новыми друзьями и новыми врагами…
   Максу надоело затянувшееся молчание. Он взглянул на мрачного напарника и решил задать вопрос, который в принципе его абсолютно не интересовал:
   – А каков был ответ из центра на наш запрос по Хоббиту? Я ведь сразу спать завалился, когда мы из этого милого посёлка вернулись, а вы с Харизмой ещё долго за компьютером сидели.
   – А, – Дантист дернул щекой, – ерунда. Геннадий Мартынов – совладелец одного из российских предприятий по организации досуга всяких бездельников. Предприятие не особенно крупное, но работает стабильно. Мартынов в нем не работает, и вообще нигде не работает. Живёт на перечисляемые дивиденды.
   – Понятно, – сказал Макс. Немного помолчали. – А что будет с телом профессора Вошкулата?
   – Его отвезли в наше посольство. Сегодня переправят в Москву. – Дантист закурил новую сигарету и взглянул на Макса как-то странно, спросил: – Ты не разочаровался в нашей работе?
   Макс пожал плечами:
   – Да, в принципе…
   – Понятно… Позывной себе придумал?
   Макс снова пожал плечами. Объявили посадку на самолёт, улетающий в Лондон. Дантист растёр очередной окурок в пепельнице (на этот раз тщательно), решительно встал и сказал:
   – Ну, мне пора.
   – Не понял, – удивился Макс. – Разве мы не вместе летим в Москву?
   – Я буду в Москве в пятницу. А ты сразу, как прилетишь, позвони по этому телефону. Запомни номер, – Дантист назвал ряд цифр. – Это телефон нашего с тобой шефа. Полковник Черемных Зиновий Андреевич. Назначит встречу – приедешь, доложишь об итогах операции. Обо мне скажешь: улетел в Лондон.
   – Ты в Лондон по делу?
   Дантист кивнул:
   – По личному.
   – А если полковник спросит, зачем ты в Лондон подался, что сказать?
   – Не спросит… Ну, бывай.
   Они крепко пожали друг другу руки, и Дантист пошёл к выходу.
   – Дантист, – окликнул его Макс. Тот оглянулся и вопросительно взглянул на него. – Уфолог. Я имею в виду позывной. Или ты считаешь, что это как-то…
   Дантист пожал плечами:
   – Да нет. Годится. Профессия уфолога ничуть не хуже профессии дантиста. Как, впрочем, и любой другой. – И, подмигнув, ушёл.
   Макс посмотрел ему вслед, потом взглянул на часы (до рейса на Москву оставалось около получаса), заказал ещё один кофе, и, закурив, погрузился в раздумья.
   «Странный человек этот Дантист, – думал он. – Впечатление такое, что профессионал высшего порядка, а свою работу не любит. Выполняет качественно, а не любит… Мы только что закрыли дело «Уфолог» – сложное, интересное дело. Рисковали жизнями, не спали сутками. Дантисту бы ликовать и радоваться вместе со мной. А он задумчивый и грустный, словно не подвиг совершил, а… очередную страничку скучной книги перелистнул. А иногда у него бывают страшные глаза, мёртвые. И всегда не знаешь, чего от него ждать…»
   – Здравствуй Макс, – услышал он и поднял глаза.
   – Машка?!
   – Я же просила не называть меня так. Я Альбина.
   Макс покачал головой:
   – Для меня ты Машка. Клянусь, что никогда не буду называть тебя Альбиной. Даже в мыслях.
   – Ты неисправим… Это был твой друг? – Макс понял, что Мария уже давно наблюдала за ними, не решаясь подойти, пока не ушёл Дантист.
   – Нет, – покачал головой Макс. – Пока нет. Мы работаем вместе. Да! У меня ведь теперь другая работа. Хорошо оплачиваемая, кстати сказать. Я даже легко могу рассчитаться с тобой, прямо сейчас. – Макс полез в карман за бумажником, но Мария остановила его, дотронувшись до руки.
   – Не надо, любимый. – Макса обожгло, словно потоком горячего сухого воздуха, вырвавшегося из каменки русской бани. Он почувствовал, что его щёки и уши пылают.
   – Машка!.. – слова застряли в горле, во рту мгновенно стало сухо, он закашлялся. – Машка! Вернись в Москву. Я не хочу тебя терять. Мне хреново без тебя, мне очень, очень хреново.
   – Прости, – Мария смотрела на него печально и с состраданием. Нет, не с состраданием, с горем – так смотрят на большую умирающую собаку, а может быть, она сейчас сама умирала, произнося слова прощения и прощания. – Прости, Максим, я не могу вернуться. Я всё решила, я порвала с прошлым. Нет, правда, я почти забыла, всё забыла. Я приказала себе забыть, и это у меня почти получилось…
   – Но ведь можно всё вспомнить! Вспомнить и начать сначала.
   – Зачем?
   Макс растерялся. Действительно, зачем? Что может он предложить Машке? Деньги, которые у него недавно появились, а у неё были всегда? Секс? Наверняка в мире полно жеребцов покруче него. Всё своё свободное время? Дудки!.. Может, и захотел бы, но вряд ли у него времени будет больше, чем раньше, а вероятнее всего – ещё меньше.
   Макс увидел, что Машка достала из сумочки тонкие длиннющие сигареты, и щёлкнул зажигалкой. Огонёк колыхался.
   – Ты куда-то улетаешь? – спросил он сухо.
   – Да, в Париж. Мой муж уже там. Сегодня мы отправляемся в свадебное путешествие на лайнере «Кардинал Ришелье». Атлантика, Средиземное море…
   Машка рассказывала о тех городах и странах, которые они с мужем намеривались посетить, а Макс слушал и ничего не слышал. Он думал о своей несбывшейся любви. Теперь он не боялся произносить мысленно это слово. Может быть, потому, что оно утратило для него смысл.
   Объявили посадку на самолёт. Макс сказал, что ему пора, склонился над протянутой рукой Марии, сухо прикоснулся губами к нежной бархатистой коже запястья, и, не оглядываясь, вышел из кафе. Он встал в конец длинной очереди и стал медленно продвигаться вместе со всеми к ожидающему самолёту. Думать ни о чём не хотелось, в душе было пусто и тихо, как в здании школы в период летних каникул. Уже в самолёте, когда он занял своё место, и, переведя спинку кресла в положение для сна, прикрыл веки, перед его мысленным взором возник далёкий силуэт Машкиного обнажённого тела, и он вдруг ощутил знакомый запах её духов.
   Макс открыл глаза и огляделся – рядом с ним сидела женщина приятной наружности и подходящего возраста. Но это была не Машка…
   Москва встретила героя и победителя в схватке с предателями и прочими коварными врагами России ничуть не приветливее, чем остальных, самых обыкновенных пассажиров. Макс взял такси (в его теперешнем финансовом положении это было равнозначно поездке на автобусе в те времена, когда он был бедным сотрудником БСР) и поехал домой.
   Зайдя в подъезд, увидел табличку «Лифт не работает», и, вздохнув, стал подниматься по лестнице. «Надо бы поменять квартиру», – подумал Макс, считая ступени. Лифт в его доме регулярно ломался, и восхождение на предпоследний, одиннадцатый этаж, где располагалась его однокомнатная берлога (по-другому не назовёшь) частенько приходилось совершать ножками. Двести восемьдесят ступеней. На двести двадцать четвёртой ему встретился сосед – владелец серебристого «Гольфа», – держащий на поводке своего ротвейлера Рика.
   – Привет, Макс, – радостно поздоровался сосед. – Что-то давно я тебя не видел, уезжал куда? – Рик также был рад встрече, он интенсивно вилял обрубком хвоста и шумно обнюхивал джинсовые штанины Макса.
   – Ага, – подтвердил Макс его догадку. – Отдыхать. На море.
   – На Чёрное?
   – Нет, на зелёное.
   – Ну, и как там, на Зелёном море? – поинтересовался простодушный парень, нисколько не сомневаясь, что море, о котором они говорят, существует. – Мне ещё не доводилось на Зелёном бывать.
   – Нормально.
   – Значит, понравилось?
   – Ещё бы…
   Двести восьмидесятая ступенька. Дверь с вечно заедающим замком… Нет, обязательно надо поменять квартиру.
   В квартире было, как всегда, душно. Макс бросил баул в миниатюрной прихожей, открыл окна, и, раздевшись, залез под холодный душ. Он долго стоял под ледяными струями, пока не замёрз. Потом растёрся полотенцем, накинул на плечи халат и взял в руки телефон. Набрав продиктованный Дантистом номер, прокашлялся, чтобы голос не был хриплым.
   – Черемных.
   – Здравствуйте. Это Хабаров.
   – А, Максим… Прибыли?
   – Я один. Э-э-э…
   – Дантист мне звонил, я в курсе. Жду вас, Максим, через два часа. – Макс посмотрел на часы: было четыре часа дня, соответственно, в шесть вечера должна состояться его первая встреча с шефом. – Знаете, как добраться?
   – Я видел дом, но внутрь не заходил.
   – Нажмёте кнопку, дверь и откроется – всё просто. На входе скажете, что направляетесь в двадцать шестой кабинет. В этот кабинет и проходите. Всё понятно?
   – Так точно, – по-военному ответил Макс.
   – До встречи.
   До загородного домика, в котором располагалось одно из секретных подразделений Конторы, езды было минут сорок, но Макс едва не опоздал, несмотря на то, что вышел из дома заранее, за час до назначенного времени. Он долго не мог завести свою «ниву», движок которой давно и настойчиво требовал капремонта. «Машину тоже стоит обновить», – думал Макс, прокручивая стартёр и рискуя залить свечи.
   Выехав со стоянки, он сразу же угодил в плотную пробку. На выезде из города Макса тормознули гаишники, но, увидев удостоверение, козырнули и незамедлительно пропустили.
   Пройдя через процедуру идентификации личности и ответив на вопрос охранника, куда направляется, Макс предстал перед строгим взглядом нового шефа. Трезвость и чистая, без нецензурных выражений, речь выгодно отличала полковника Черемных от Карачуна.
   – Собственно говоря, Максим, я вызвал вас сюда не для того, чтобы услышать отчёт о выполнении задания, – сказал Зиновий Андреевич, пожав протянутую руку Макса. – В целом, я осведомлён об итогах операции «Уфолог». Форма, по которой оформляются письменные отчёты, вам пока не известна. Составите отчёт вместе с напарником, когда тот вернётся из Лондона. Я хотел с вами познакомиться, так сказать, увидеть лично и… оценить. – Полковник Черемных слегка наклонил набок лобастую голову и прищурился. – Дантист о вас хорошо отозвался. Могу поздравить – стажировка была короткой, но будем считать, что прошла успешно и теперь вы – полноправный сотрудник Федерального Агентства эффективных технологий. За те двое суток, что вы провели в Лурпаке, вы, Максим доказали, что умеете работать в команде, принимать самостоятельные решения, неплохо владеете собственным телом и нервами. Крепкие нервы в нашей работе, пожалуй, важнее тренированных мышц и знания правил и приёмов ведения боя. – Макс решил, что сейчас ему прочтут лекцию о том, какими качествами должен обладать настоящий разведчик, но полковник вдруг спросил: – А вы какого мнения о людях, с которым пришлось работать?
   – Самого хорошего. Тимур Данович – очень опытный и знающий человек, но мы с ним не очень… сблизились. Закрытый он какой-то, близко не пускает.
   Полковник кивнул и закурил, указав Максу на кресло рядом с журнальным столиком, на столике стояла массивная хрустальная пепельница и лежала пачка сигарет, которыми его уже угощал однажды Дантист.
   – Можете курить, – сказал Зиновий Андреевич. – А другие?
   – С Фридрихом Богером непосредственно работать не пришлось, – ответил Макс. – А Харизма…
   – Ну-ну?
   – Жаль парня. Ему бы ещё в казаков-разбойников играть, а он…
   – Людей убивает?
   Макс промолчал.
   – У парня трудная судьба. И трагическая. Когда Серёже, настоящее имя Харизмы – Сергей Муромцев, так вот, когда Серёже было шесть лет, его родителей убили. Прямо у него на глазах. Семья Муромцевых возвращалась из заграничной командировки. Их убили в купе поезда. Мальчишке удалось убежать, прибился к цыганам и четыре года скитался с ними по городам и сёлам России. Потом осел в Саратове. Стал беспризорником, воровал. Часто приводился в милицию, устраивали его в детские дома, но он оттуда сбегал.
   – А потом его подобрали люди из Агентства?
   – Не подобрали, разыскали, – мягко поправил Макса полковник Черемных. – Родители Сережи были дипломатами, но имели некоторое отношение к нашей организации.
   – И много таких ребят работает у вас?
   – Таких, как Харизма, мало, – уклончиво ответил полковник.
   – Если честно… я бы с ним ещё поработал, – признался Макс.
   Полковник пристально посмотрел на Хабарова.
   – Харизма служит не в моём подразделении, – сказал он. – Но, в принципе, это вопрос решаемый. Честно говоря, я думаю о создании группы. Дело в том, Максим, что у нас, я имею в виду своё подразделение, одиночек нет. Все операции проводятся в составе групп из четырех-пяти человек.
   – А Дантист? – спросил Макс.
   – Дантист был в отпуске. Группа, в которой он работал, распалась. Теперь надо создавать новую…

   В аэропорту «Хитроу» Дантист не стал брать машину напрокат, поехал на такси.
   В это время года (середина июля) даже хмурый Лондон выглядел ярко и празднично. Солнце щедро поливало улицы тёплыми лучами, радужно отражалось в окнах домов и огромных стёклах двухэтажных автобусов. Даже некоторые прохожие, невзирая на многовековые пуританские традиции, оживлённо разговаривали и улыбались.
   С водителем Дантисту повезло: выслушав адрес, он молча кивнул и за всю дорогу не проронил ни слова, верно определив, что пассажир к разговорам на вечные темы – то есть о погоде и внешней политике – не расположен.
   Вдоль кладбищенского забора стоял ряд серых двухэтажных зданий, все первые этажи которых были заняты магазинчиками, торгующими свечами, оловянными и гипсовыми распятиями, венками и прочей ритуальной атрибутикой. Попросив водителя остановить машину возле одного из таких магазинов, Дантист вышел и отпустил такси, потом зашёл в магазин.
   В глубине помещения за прилавком сидела дородная женщина не первой молодости и вязала, спицы мелькали в её белых пухлых руках.
   – Здравствуйте миссис Паркер, – поздоровался Дантист. Женщина оторвалась от своего занятия и приветливо улыбнулась, вставая и подходя к нему, лицо её было круглым, румяным и добрым.
   – А, сэр Алекс! Доброго вам здоровья.
   Дантист улыбнулся одними губами и сказал:
   – Вот я и снова у вас. И мне, как всегда – три восковых свечи и букет белых лилий.
   Женщина положила на прилавок три тонких и длинных восковых цилиндрика и ушла в соседнюю комнату за цветами. Дантист осмотрелся. Здесь ничего не менялось уже более трёх лет – те же шторы на окнах, серые, с чёрными траурными лентами, то же бронзовое распятие в углу, подсвеченное двумя старинными канделябрами с дюжиной свеч на каждом, тот же специфический запах скорби и памяти, та же тишина…
   Миссис Паркер вернулась, неся в руках букет белых лилий.
   – Извините, сэр Алекс, сегодня цветы и свечи обойдутся вам на полтора фунта дороже, – произнесла она извиняющимся тоном. – Цены выросли со дня вашего последнего визита. Сами понимаете, инфляция…
   – Ничего, – успокоил женщину Дантист, доставая деньги. – Дополнительные полтора фунта меня не разорят, а инфляция – процесс от нас не зависящий. Как здоровье сэра Томаса? Не подыскал ли ещё себе замену?
   – Ну, что вы, сэр Алекс! О какой замене вы говорите? Томас без этой работы и дня не проживет. Не может он без своих покойников, никак не может. Ему на кладбище веселее, чем в гостях. Мы на рождество, сразу после вашего последнего приезда, к дочери в Париж ездили. Погостить толком не удалось. Этот старый трудоголик на третий день домой запросился. Только неделю-то всего и погостили у дочери. Я хоть с внучками понянчилась…
   – Значит старый добрый Томас на боевом посту?
   – А где ж ему быть?
   Дантист расплатился за покупку, вышел из магазина, и, войдя в кладбищенские ворота, по боковой аллее направился вглубь кладбища. Увидав его издали, сторож Томас Паркер, расплылся в улыбке и приветственно помахал рукой.
   – Фотографию я приделал, как вы просили, сэр Алекс, – сообщил он после того, как они поздоровались, крепко пожав друг другу руки. – А ещё отремонтировал проводку, поменял выключатель и поставил более мощный светильник. Теперь там светло, как днём.
   – Спасибо, сэр Томас, – поблагодарил Дантист. – Вы лучший кладбищенский сторож, которого я когда-либо встречал.
   – Да, бросьте… Просто я стараюсь хорошо делать свою работу… Ну, не буду вам мешать.
   Дантист открыл дверь склепа и вошёл; внутри было сухо и темно. Он не стал включать электричество, поставил свечи на мраморную столешницу в специальные гнезда и зажёг нитяные фитили. Огонь свечей осветил три ячейки в стене, На крайней справа была фотография женщины, такая же точно стояла в его московской квартире на каминной полке. Над фотографией надпись: Бажена Яржебинска. Под ней – дата рождения и дата смерти. Дантист подошёл к ячейке и провёл рукой по фотографии.
   – Вот и я, Винтик. Сколько меня здесь не было?.. Больше половины года, почти семь месяцев. Я расскажу тебе, что произошло за это время… Я снова один. Ольга ушла, а я не стал её удерживать… Её любовь ко мне не смогла победить мою любовь к тебе. Кое-кто уверяет, что любить можно несколько раз. Я им не верю. Но, может быть, они не врут и даже не ошибаются? Может быть, они просто другие? Или я другой? А, может быть, они просто не знают, что это такое – любовь? Может, они ошибочно называют любовью какое-то другое чувство? Привязанность, привычку… Многие из них не знают, каково жить без человека, без которого жить невозможно?.. Ночи без сна. Много, очень много ночей без сна… Сигареты. Кофе. Влажные простыни. Мысли. Воспоминания… Снова кофе. Снова сигареты. Снова воспоминания… И опять – кофе, сигареты, воспоминания. Так без конца… Какие ещё новости? Я снова работаю, снова занимаюсь тем, что я умею делать хорошо – охраняю мир от маньяков и преступников. Иногда спасаю от войны. Кстати, я только что, кажется, в очередной раз его спас. Работа заставляет меня отвлечься от воспоминаний. И ещё… она предоставляет мне шанс увидеться с тобой раньше, чем наступит естественная смерть. Маньяки и преступники – народ опасный, могут убить. Нет, нет, не думай, милая, что я специально подставляю тело под пулю или нож! Но… Больше всего на свете я хочу быть снова с тобой, Винтик. А вместе мы можем оказаться только там…
   Дантист присел на скамейку для молитв, и, прислонившись спиной к шершавому камню, закрыл глаза. Черты его лица расслабились, и оно стало каким-то детским, добрым и наивно-грустным. Губы тронула лёгкая улыбка. Он уснул. Наверное, во сне он видел её, свою любимую Бажену, Винтика, как он её называл…
   Когда он проснулся, свечи догорели, лишь фитилёк одной свечки, той, которая стояла справа, напротив ячейки с прахом Бажены, нервно вспыхивал в лужице расплавленного воска.
   Дантист сладко потянулся и поднялся с жёсткой скамьи.
   – Как мне хорошо, спокойно спится рядом с тобой, Винтик, – сказал он женщине на портрете. – Ты охраняешь мой сон. Я сплю беспечно, как ребёнок. Если мы не встретимся с тобой до того времени, как я состарюсь и уйду в отставку, я обязательно переберусь сюда, на окраину Лондона, и буду жить рядом с тобой, дожидаясь своего часа. Я буду работать кладбищенским сторожем вместе с Томасом. Или вместо него, если к тому времени он уже присоединится к вашему сообществу. – Дантист щёлкнул зажигалкой, чтобы посмотреть на часы, потому что фитилёк последней свечи потух и склеп погрузился в темноту. – Мне пора, Винтик, меня ждут живые. Не скучай, я скоро снова навещу тебя…

   Макс после встречи с полковником Черемных ехал домой, не спеша. Торопиться некуда, никто не ждал его в пустой холостяцкой квартире. Можно, конечно, сходить куда-нибудь – в бар или ночной клуб, – но идти никуда не хотелось. И домой тоже не хотелось…
   Зиновий Андреевич отпустил его в отгул до понедельника. А сегодня ещё только четверг, впереди трое суток ничегонеделанья. Трое суток, вечер и ещё одна ночь – уйма времени! Макс прикидывал в уме, как будет убивать это время, выискивал или придумывал дела и занятия.
   «Нужно пропылесосить ковровое покрытие и протереть везде пыль. Стоп! Какое покрытие и какую пыль? Я делал это четыре дня назад, и после этого в квартире, считай, не был. И окна закрыты, так что пыли взяться вроде бы неоткуда. Ну ладно, ещё раз протереть пыль не помешает. Продуктов – полон холодильник… Белье грязное сдать в прачечную, это да, это надо сделать. Что ещё?.. Сходить в парикмахерскую, поправить прическу. В баньку можно…»
   Слева послышался звук обгоняющего его мотоцикла. Макс повернул голову и столкнулся взглядом со знакомыми раскосыми глазами. Пелагея! Она ехала на задней половине седла спортивного «Джедая», обхватив за талию бородатого и длинноволосого байкера, одетого, как и все байкеры, в тяжёлую кожаную куртку грубой выделки с огромным количеством металлических замочков, бляшек и заклепок, и в чёрные джинсы. На голове – красная бандана. Сама Пелагея одета подстать моторизованному кавалеру – в косуху и узкие кожаные штаны. Чёрные, как вороново крыло, волосы развевались на ветру. Щёки девушки горели румянцем, а глаза – азартом скорости и авантюризма.
   Пелагея узнала Макса, она радостно улыбнулась и закричала, стараясь перекричать рёв форсированного двигателя:
   – Не потеряй ту, которую любишь! Слышишь меня, Макс?! – И умчалась вперёд.
   Макс не пытался догнать мотоцикл, это было ни к чему, да и невозможно догнать байкера на ровной и длинной дороге. Он долго смотрел вслед удаляющемуся «Джедаю» и думал о том, что Пелагея, наверное, нашла своё счастье. Вот оно, её счастье – свобода! И бесконечная серая лента дороги впереди. И ветер в ушах…
   Лифт в подъезде так и не починили, Максу снова пришлось считать ступени. Зайдя в квартиру, он упал на тахту и включил телевизор. Немного посмотрел какой-то американский боевик про Джеймса Бонда, в котором сексуальные сцены сменялись мордобоем, погонями и перестрелками. Подумал: а ведь в натуре всё выглядит иначе – не так красиво и не так эффективно. От одного удара по роже редко падают замертво, да и не всегда положительные герои одним выстрелом могут поразить сразу нескольких супостатов. А иногда и вовсе промахиваются.
   Потом он переключился на реалити-шоу и без интереса понаблюдал за тем, как оставшиеся в живых на необитаемом острове пытаются переиграть друг друга, чтобы в финале получить энную сумму в рублях. Надоело – наигранным всё это ему показалось, и мелким. Шоу! Но, глядя на то, как они, последние герои, выполняя задание ведущего, пожирают сырую рыбу, водоросли и моллюсков, ему почему-то захотелось есть.
   Макс встал и пошёл на кухню к холодильнику. Хорошо, что он вспомнил по дороге домой о том, что надо купить свежего хлеба. Соорудив гигантский бутерброд из толстого ломтя хлеба, сыра, варёной колбасы и помидоров, Макс, жуя, вернулся к телевизору и, переключив на первый канал, стал смотреть новости. Где-то в Атлантике столкнулись два судна – сухогруз, идущий из Португалии во Францию с пятьюстами тысячами тонн португальского портвейна, и океанский лайнер «Кардинал Ришелье», следующий…
   Что?!!
   «Кардинал Ришелье»?!!
   Машка!!!
   Кусок застрял у Максима в горле. Машка! Его Машка на этом чёртовом лайнере! Машка!!!
   Зазвонил телефон. Макс, не отрывая взгляда от экрана, на котором картинка катастрофы смаковалась телевизионщиками с разных ракурсов, словно видеооператоры знали о происшествии заранее и заблаговременно заняли удобные позиции для съёмки, взял трубку.
   – Ало-о-у! Максик? – У Макса изо рта вывалился застрявший кусок.
   – Машка? – прошептал он, и вдруг заорал не своим голосом. – Машка!!! Ты спаслась? Как ты спаслась? Где ты?
   – Макс, я тебя не понимаю…
   – Ты что, не на «Ришелье»?
   – Я отменила свадебное путешествие.
   – Слава богу…
   Макс даже не понял смысла, произнесённых Марией слов. «Она жива! – думал он, – слава богу, она не поехала на этом проклятом лайнере! Машка жива, – ликовал Макс, – это главное, это самое главное, что может называться главным».
   И тут до него дошёл смысл Машкиных слов: она отменила свадебное путешествие. Почему?..
   – Почему? – спросил он вдруг осипшим голосом. – Почему ты отменила свадебное путешествие?
   – Я передумала, – просто ответила Машка. – Я решила последовать твоему совету – вспомнить и начать всё сначала.
   – Где ты?
   – В Москве. Хорошо, что я не успела продать квартиру.
   – Я сейчас приеду.
   – Прямо сейчас?..Ну, не знаю, не знаю. Я только с дороги. Мне надо принять ванну, немного отдохнуть… – (Макс уловил знакомые до боли нотки), – выпить чашечку кофе. Вы, молодой человек, так нетерпеливы. Даже не знаю, что вам ответить. Я девушка степенная…
   Макс с идиотской улыбкой на губах слушал Машкин речитатив и представлял себе, как она раскачивается, сидя на низком пуфике, закрыв глаза и облизывая губы. Не отрывая трубки от уха и не прерывая её монолог-прелюдию, он выскочил из квартиры, захлопнув дверь, и запрыгал по лестничным маршам, в два прыжка перелетая с одной площадки на другую.
   «Нива» ждала его внизу, хорошо, что ближняя к дому стоянка оказалась забитой под завязку, а на дальнюю Макс ехать поленился.
   Он мчался по вечерней Москве и представлял себе, как войдёт в Машкин подъезд и позвонит в дверь. Машка подойдёт – разгорячённая, в халатике на голое тело, – откроет дверь, и как сомнамбула направится в спальню, не переставая говорить. Сумасшедшая! Сумасшедшая Машка! Они упадут на её шикарную итальянскую кровать и сольются в экстазе, забыв обо всём на свете. Они долго будут любить друг друга. Очень долго! Так долго, как в дни их первой встречи после детской разлуки…

   –//–

Владимир Царицын Уфолог