Я – Одри Хепберн
Cоставитель Е. Мишаненкова

Одри Кэтлин Растон, впоследствии Хепберн, родилась в Брюсселе 4 мая 1929 года, в семье голландской баронессы и ирландского авантюриста.

   Мать Одри, Элла ван Хеемстра, происходила из старинного баронского рода, ведущего свою родословную с XVI века. Как и все аристократические семьи, ван Хеемстры находились в родстве с дворянскими родами чуть ли не всей Европы, так что в Элле смешалась кровь голландцев, французов, венгров и евреев. Впоследствии обширные родственные связи очень помогли в жизни и ей, и ее дочери Одри.
   Их семья не была особо богатой, несмотря на то, что отец Эллы, барон Арнольд ван Хеемстра, был известным юристом и поочередно занимал достаточно высокие должности: чиновник в министерстве юстиции, судья, мэр, губернатор южно-американской колонии Суринам (Голландская Гвиана). Однако у Арнольда ван Хеемстра было много детей, каждого из которых пришлось обеспечить, поэтому все они стали людьми состоятельными, но отнюдь не богатыми.
   Словно в противовес Элле, отец Одри, Джозеф Виктор Энтони Хепберн-Растон был человеком «из ниоткуда». До сих пор неизвестно толком, кто он, где родился и чем занимался. Он совершенно неожиданно возник в жизни Эллы ван Хеемстра, а через несколько лет навсегда пропал из виду.
   К моменту рождения их единственной дочери Одри Джозеф носил фамилию Растон, но позже сменил ее на Хепберн-Растон, чтобы подчеркнуть свое родство со знатным шотландским родом Хепбернов.

Для обоих родителей Одри Хепберн это был не первый брак.

   Элла ван Хеемстра в юности подумывала о карьере оперной певицы, но родители сочли это неподходящим занятием для дочери барона и поспешили отправить ее в путешествие. В Батавии (сейчас – Джакарта) она познакомилась с голландским аристократом ван Уффордом и вскоре вышла за него замуж.
   Их брак просуществовал недолго – с 1920 по 1925 год, после чего они по неизвестным причинам развелись. Элла осталась одна с двумя сыновьями, но она и не думала унывать – благодаря ее привлекательности, приличному состоянию и баронскому титулу она легко могла найти себе нового подходящего мужа.
   Однако она вдруг выбрала совершенно неподходящего Джозефа Растона, яркого красавца, нравившегося дамам, но совершенно не привыкшего работать. Он быстро развелся со своей предыдущей женой, и они с Эллой поженились.
   Надо сказать, она довольно скоро поняла, что Джозеф не стремится работать, а интересуют его только светская жизнь и политика – он был ярым антикоммунистом. Но она стремилась сохранить брак и через связи своего отца нашла для мужа хорошее место в британской страховой компании в Бельгии. Так они покинули Батавию и отправились в Брюссель, где у них и родилась дочь Одри. Зарегистрировали ее, кстати, в британском вице-консульстве, поскольку ее отец имел британское гражданство.

Первые годы Одри Хепберн прошли в атмосфере постоянных скандалов.

   Ни Джозеф, ни Элла не могли похвастаться мягкостью и терпимостью, к тому же они оба обладали бурным темпераментом. Поэтому их ссоры всегда проходили очень шумно, и позже Одри вспоминала, что при первых звуках близящегося скандала она тут же пряталась под обеденный стол, где и пережидала очередную «грозу». Возможно, именно эти болезненные детские впечатления и стали причиной того, что, повзрослев, она сама никогда ни на кого не повышала голос.
   Но в целом ее детство было совершенно обычным, не хуже, чем у других детей. Она часто бывала в поместье у бабушки с дедушкой, играла со сводными братьями и слугами, да и родители, когда не ссорились, занимались воспитанием детей, причем на удивление успешно.
   Одри, как это часто бывает, больше любила красивого яркого отца, который не обращал на нее особого внимания, чем строгую мать, прививавшую ей дисциплину и трудолюбие. Повзрослев, она с грустью вспоминала, что ей очень не хватало материнской теплоты. Элла делала для детей все, что могла, но ласку они от нее видели не часто, а ведь это было именно то, в чем Одри особенно нуждалась. Она настолько была переполнена нереализованной нежностью, что тискала всех животных и маленьких детей, которые ей встречались, и даже пыталась взять себе младенцев, оставленных в колясках.

В мае 1935 года отец Одри ушел из семьи.

   Для нее это стало страшным ударом. «Я была совершенно сломлена, – вспоминала она позже. – Я проплакала несколько дней подряд, развод родителей был первым ударом, который я пережила в детстве… Я боготворила своего отца и очень скучала по нему с того самого дня, как он ушел. Расставание с отцом в возрасте каких-нибудь шести лет ужасно. Если бы я могла время от времени встречаться с ним, я бы чувствовала, что он любит меня. Но в той ситуации мне оставалось лишь постоянно завидовать другим, у которых были отцы, и я всегда возвращалась домой в слезах, потому что у них был папа, а у меня его не было».
   Как и первый развод Эллы ван Хеемстра, ее разрыв с Джозефом тоже окутан тайной. Почему они расстались, никто так и не узнал, поэтому строилось немало предположений. Биографы писали, что Джозеф начал спиваться, что он растратил большую часть состояния жены, ну и наконец, искали причину в его политических взглядах.
   Дело в том, что Джозеф Растон открыто сочувствовал нацистам. И первое время Элла его в этом поддерживала, существует даже подписанная ее именем статья о «зове фашизма». Но она довольно скоро разочаровалась в идеях национал-социализма.
   Как бы то ни было, они с Джозефом развелись и больше не встречались.

В 1939 году мать записала Одри в балетный класс.

   Танцами она увлекалась давно – еще в раннем детстве стоило зазвучать музыке и Одри принималась танцевать. Поэтому в балетный класс она пошла с радостью, занималась там легко и с удовольствием, чего нельзя было сказать об ее учебе в школе. «Мне нравились девочки и учителя, но сам процесс обучения в классе не нравился никогда, – вспоминала она. – Я была очень активной и не могла часами сидеть за партой. Мне нравилась история, мифология и астрономия, но я по-настоящему ненавидела все, что было связано с арифметикой. Школа казалась мне скучной, и я была рада, когда все это наконец закончилось».
   Танец стал для застенчивой Одри средством самовыражения и даже в какой-то степени образом жизни. Она не переставала заниматься балетом даже во время немецкой оккупации – пока у Эллы были деньги, чтобы оплачивать уроки, к ним приходила учительница; когда денег не стало, Одри сама начала давать уроки младшим девочкам.
   Занятия балетом сформировали знаменитую фигуру Одри Хепберн – тонкую, стройную, гибкую и в то же время аристократически прямую. Ее грация, ее великолепная осанка – все это тоже результат многолетних занятий балетом.
   Одри видела себя в будущем знаменитой балериной, и понадобилось много лет и много разочарований, чтобы она отказалась от этой мечты.

В мае 1940 года Голландию заняли германские войска. Одри оказалась в оккупации.

   А ведь летом 1939 года они с матерью отдыхали в Англии у родственников и с началом войны могли остаться там. Но Элла была уверена, что нейтральной Голландии ничего не грозит, и вернулась на родину, где поселилась в городе Арнеме. Это было ее большой ошибкой, да и не только ее – никому из семьи ван Хеемстра не пришло в голову уехать из страны.
   Они довольно быстро поплатились за свое легкомыслие – вскоре после оккупации их счета были арестованы, а ценности конфискованы. Никогда не знавшие материальных проблем, ван Хеемстры оказались на грани нищеты. Но на этом их несчастья не закончились: вскоре один из братьев Одри был схвачен и отправлен в лагерь за связь с Сопротивлением, другой оказался в плену, и о нем до конца войны ничего не было известно, а дядя и два кузена попали в облаву и были расстреляны.
   Одри вспоминала, что жила в то время в постоянном иррациональном страхе: «Я не боялась, не попаду ли я, как многие молодые девушки и женщины, в дома, предназначенные для «развлечения» германских офицеров и других мужчин. И я не знала, не заберут ли меня на день или на неделю на уборку или на полевую кухню. Я знала лишь, что мне двенадцать лет и мне страшно».

После начала оккупации Элла велела дочери забыть имя Одри. Теперь ее звали Эддой.

   В школу ее устроили под именем Эдды ван Хеемстра, подделав документы. Кроме того, ей было запрещено говорить по-английски. «Меня никогда не звали Эдда ван Хеемстра, – рассказывала впоследствии Одри. – Это имя было только для школы. Мама считала, что во время немецкой оккупации разумнее иметь голландское, а не английское имя».
   Это не было простой причудой – у Эллы были серьезные основания бояться за дочь, ведь Одри еще при рождении была записана британской подданной. Если бы это выплыло наружу, она имела бы все шансы оказаться в лагере, несмотря на свой юный возраст.
   Однако у страха и репрессий был и обратный эффект – после всех несчастий, обрушившихся на их семью, даже осторожная Элла, еще несколько лет назад сочувствовавшая нацистам, стала помогать Сопротивлению.
   По иронии судьбы, как раз в мае 1940 года, когда Германия оккупировала Голландию, отец Одри, британец Джозеф Хепберн-Растон, был арестован в Англии за «связь с представителями вражеского государства». Для этого были серьезные основания – Джордж занимал пост директора контролируемого нацистами агентства новостей, да и своих профашистских взглядов он никогда не скрывал.
   Вот так родители Одри фактически оказались по разные стороны баррикад…

В годы оккупации Одри давала частные концерты, чтобы собрать деньги для Сопротивления.

   Продолжать заниматься балетом было все сложнее – не было денег уже не только на учителей, но и на специальную обувь. Элле пришлось сшить для дочери туфли из обрезков фетра. «Туфли не давали той поддержки, которую обеспечивают настоящие балетные туфли, – рассказывала Одри. – Но для моих молодых пальчиков они были в самый раз».
   В этой самодельной обуви она и выступала перед публикой. «Я сама придумывала себе танцы. У меня была подруга, которая играла на фортепиано, а мама шила мне костюмы. Все это было чистым любительством, но в то время у людей совсем не было развлечений. Они с радостью пользовались возможностью послушать музыку, – вспоминала потом Одри, как всегда стесняясь и принижая собственные заслуги. – Концерты проходили в частных домах, окна и двери плотно закрывали. Никто снаружи не догадывался, что происходит внутри. После концерта мы собирали деньги и передавали их голландскому подполью».
   Это было рискованное занятие, за такое и она, и участвовавшие в этом другие девочки, могли жестоко поплатиться. Публика тоже рисковала, собираясь на эти концерты, – подобные многолюдные сборища были запрещены. Поэтому представления проходили в тишине, зрители даже не аплодировали, чтобы не привлечь внимание немецкого патруля. Впрочем, юные артистки и так знали, что их ценят, – ведь чтобы посмотреть на них, зрители рисковали жизнью.

Участие Одри в делах подполья не ограничивалось сбором денег.

   Она помогала распространять антифашистские листовки и копии нелегальных передач «Би-Би-Си» и подпольных голландских радиостанций. Поскольку детей меньше подозревали, они выступали в качестве связных – Одри и другим юным артисткам обычно передавали записки во время концертов, они прятали их в туфли, а потом где-нибудь в автобусе или в парке передавали по назначению.
   Это занятие было куда опаснее тайных концертов, но когда спустя много лет у Одри спрашивали, как она решалась на такой риск, она только удивлялась: «Для голландских детей было совершенно естественно рисковать, чтобы спасти подпольщиков».
   Это была не игра, ей на самом деле приходилось смотреть в лицо смерти. Один раз она едва не погибла по чистой случайности – попала в облаву и только чудом сумела сбежать. В другой раз ее едва не схватили в Арнемском лесу, куда она ходила, чтобы передать инструкции английскому парашютисту. Она все выполнила, но на обратном пути ее остановил немецкий патруль и спросил, что она тут делает. Требовалось хорошее самообладание, чтобы не запаниковать, но Одри после трех лет оккупации уже привыкла к железной самодисциплине, поэтому изобразила, что не понимает по-немецки, и подарила солдатам цветы, которые собирала в лесу. Те улыбнулись и пропустили эту милую безобидную девочку, смотревшую на них такими искренними невинными глазами…

От голодной смерти Одри спас расстрел ее дяди.

   В 1944 году после неудачного наступления англичан немцы почти разрушили Арнем и отобрали у жителей всю провизию. «Мы несколько дней шли, не имея никаких продуктов, – рассказывала Одри, – а потом оказались в доме, где не было ни света, ни тепла… Очень долго нам было нечего есть, кроме луковиц тюльпанов. Беженцы шли сплошным потоком, люди приходили к нашим дверям, прося пищи и крова. Человеческие страдания были невыносимы… Мы приютили сорок человек, но пищи у нас не было, и им пришлось уйти».
   Она вспоминала, что весила в то время сорок пять килограммов при росте в 1 метр 69 см. Она страдала от малокровия, ноги у нее распухли, а вдобавок ко всему она еще и заболела желтухой.
   Безжалостная статистика говорит, что не меньше трех тысяч беженцев из Арнема умерли от голода. В декабре 1944 года такая же участь грозила и Одри. «Утром 24 декабря сестра моей матери сказала, что в доме не осталось ни крошки, – рассказывала она. – Я слышала, что чувство голода притупляется во сне. Тогда я решила проспать Рождество, но для этого сначала нужно было подняться в мою комнату. Я попыталась, но мне не удалось – я была слишком слаба».
   Спасли их консервы, принесенные человеком из Сопротивления. Позже они узнали, что такие посылки получили семьи казненных немцами заложников. По злой иронии судьбы Одри и все остальные остались живы благодаря ее дяде, расстрелянному после нападения подпольщиков на немецкий отряд.

Одри Хепберн вспоминала, что свобода пришла к ней «с запахом английского бензина и английских сигарет».

   4 мая 1945 года она увидела входящих в город английских солдат и, несмотря на то, что была еле живой от голода и болезни, выбежала на улицу. «Я вдохнула запах их бензина, словно это были драгоценные духи», – рассказывала она. Солдаты угостили ее сигаретой и шоколадкой, и с тех пор она на всю жизнь сохранила страсть к курению и шоколаду.
   Сигареты вообще в то время сыграли в жизни Одри особую роль. В разоренной Голландии они были универсальной валютой – их можно было обменять на что угодно или продать на черном рынке за большие деньги. Поэтому, когда Элла ван Хеемстра в отчаянии написала своему старому другу, англичанину Майклу Берну, что ее дочь больна, а денег на лекарства нет, он прислал ей сигареты. Она продала их и на вырученные деньги купила пенициллин для Одри. Кстати, сам Берн тоже был многим ей обязан – когда он был в немецком концлагере, Элла присылала ему продукты через Красный Крест. Теперь он расплатился тем, что помог спасти жизнь Одри.
   К счастью, уже в июне в Голландию начала поступать гуманитарная помощь, и призрак голода отступил. Вскоре вернулись ее братья, Элла нашла работу – жизнь постепенно налаживалась.

В 1946 году Одри растолстела до шестидесяти восьми килограммов.

   В этом не было ничего удивительного – после голода, болезней и постоянных стрессов она, как и многие другие люди, дорвавшись до еды, просто не могла остановиться. Она вспоминала, например, что однажды съела целую банку сгущенки, а потом заболела от одного из блюд гуманитарной помощи, потому что насыпала слишком много сахара в овсянку.
   К тому же ситуация усугублялась свалившейся на нее депрессией. После жизни в страхе, напряжении и ожидании она вдруг оказалась без цели в жизни (раньше таковую заменяла мечта о победе) и без понимания, что же делать и как жить дальше. Очень тяжелая ситуация даже для взрослого человека, а уж тем более для подростка.
   «Я пережила годы войны, не имея пищи, денег, книг, музыки и одежды, – вспоминала она впоследствии. – Потом я начала есть все, что попадалось мне на глаза, особенно шоколад. Я стала толстой, как воздушный шар, и очень некрасивой».
   Справиться с депрессией ей помог балет. Сразу, как только она смогла вновь оплачивать уроки, она начала заниматься танцами под руководством известной преподавательницы Сони Гаскелл. Но вскоре Соня вынуждена была закрыть школу и уехать. Однако она предложила порекомендовать Одри своей знаменитой лондонской коллеге Мари Рамбер. Но для того чтобы продолжать заниматься балетом, нужно было срочно сбросить вес. Сказано – сделано, через несколько месяцев Одри весила 55 килограммов и была готова ехать в Лондон.

Первый раз Одри попробовала себя в качестве актрисы еще до отъезда из Голландии.

   Произошло это случайно – компания «KLM» в целях рекламы решила снять документальный фильм «Голландский за семь уроков» («Nederlands in 7 Lessen»). Это была, так сказать, документальная комедия об операторе, путешествующем по Голландии и снимающем ее достопримечательности. Голландская версия была длиной в 79 минут, английская – в 39.
   На роль стюардессы им потребовалась девушка, которая одинаково хорошо владела бы голландским и английским, и они взяли Одри. Вероятно, получить эту роль ей помогла Элла, у которой были связи в руководстве авиакомпании, ведь сама Одри в то время не испытывала к кино особого интереса. Но она в то время старалась воспользоваться любой возможностью подработки и с радостью согласилась.
   Одри там переходит дорогу, привлекает внимание оператора, который останавливает ее и расспрашивает, кто она такая. Она говорит, что стюардесса, красуется в форме на фоне самолета и закадрового рассказа об авиакомпании, а потом предстает в мечтах оператора в романтическом образе – с лютней в руках и пером в волосах.
   По словам одного из постановщиков, Xайнца Иозефсона, «она была весела, очаровательна, мила… она светила, как яркое солнышко». И любой поклонник Одри Хепберн при желании может убедиться в правоте этого отзыва, посмотрев в Интернете отрывок с ее участием.

В 1948 году Одри с матерью перебрались в Лондон.

   Именно тогда она решила отказаться от фамилии отца и сохранить лишь ту ее часть, которая была девичьей фамилией прабабушки. Так она из Одри Растон стала Одри Хепберн.
   Они с Эллой сняли квартиру в Лондоне, Одри приняли в школу Мари Рамбер, но чтобы оплачивать квартиру и уроки, им обеим пришлось много работать. Впрочем, совсем беспомощными они не были – Элле помогал ее старый друг, состоятельный голландец Пауль Рюкенс, давно перебравшийся в Англию. Однако говорить, что он их полностью обеспечивал, было бы опрометчиво. Сама Одри так вспоминала о первых годах жизни в Лондоне: «Денег постоянно не хватало, хотя я бралась за любую мелкую работу… Мой первый урок начинался в десять утра, а последний заканчивался в шесть вечера. У меня была работа, работа, работа – весь день и почти всю ночь… Уроки танцев превратились для меня в самое изматывающее занятие, какое только можно придумать».
   Элла, по разным сведениям, работала в отеле, в цветочном магазине, экономкой в богатом доме, сопровождала туристов. Одри фотографировалась для торгового каталога, переводила документы и подрабатывала секретарем в туристической фирме, рекламировала шляпки, мыло и шампуни. Но увы, она все лучше понимала, что ее мечте стать великой балериной сбыться не суждено.

В октябре 1948 года Одри Хепберн рассталась с мечтой о балете.

   В школе Мари Рамбер ей пришлось нелегко – мадам была очень жесткой преподавательницей и по воспоминаниям учеников за неправильную позицию могла хлестнуть стеком прямо по рукам. После ее занятий одни рыдали, другие давали ей прозвища, но все вынуждены были терпеть, потому что она была настоящим мастером своего дела. Одри тоже долго терпела и резкие замечания, и все остальное, потому что, как она сама говорила: «Моей мечтой было надеть пачку и выйти на сцену Ковент-Гарден».
   Но в конце концов ей пришлось смириться с жестокой реальностью. Она была слишком высокой для балерины и начала заниматься танцами слишком поздно. Осенью 1948 года Мари Рамбер сказала ей об этом прямо и посоветовала попытать счастья в музыкальном театре или стать преподавательницей.
   «Моя техника не шла ни в какое сравнение с техникой тех девушек, которые пять лет учились в «Сэддлерс Уэллс», за учебу которых было кому платить, у которых всегда были пища и бомбоубежища, – с горечью вспоминала Одри. – Здравый смысл подсказывал, что в балете мне успеха не добиться. И все же я продолжала считать, что участие в мюзиклах ниже моего достоинства». Здравый смысл все же возобладал – в октябре 1948 года Одри покинула общежитие балетной школы в Кенсингтоне и занялась поисками работы в театре.

22 декабря 1948 года Одри Хепберн дебютировала на сцене.

   Ее первая роль, если можно так назвать участие в кордебалете, была в мюзикле «High button shoes» (один из вариантов перевода – «Высокие ботинки на пуговицах»). Эта комедия уже два сезона успешно шла на Бродвее, и ей прочили большое будущее в Лондоне, поэтому можно сказать, что Одри повезло – ее отобрали в постановку. Тем более что у нее совсем не было опыта, а платили там вполне прилично – около восьми фунтов в неделю.
   В театре ей пришлось тяжело. «Когда меня выбрали, я не могла отличить одной синкопы от другой, – рассказывала она. – Мне приходилось работать гораздо напряженнее, чем остальным девушкам». К тому же ее голос был слишком слабым для сцены, и ей пришлось много заниматься, чтобы он прибрел необходимую звучность.
   Но все старания Одри были почти впустую – никто ее особо не заметил, ни в одной рецензии ее не упомянули. Надежду внушало лишь то, что после окончания лондонских представлений в мае 1949 года продюсер Сесиль Лэндо пригласил ее в другой мюзикл – «Соус Тартар». Обдумав все, Одри отказалась ехать с «Высокими ботинками на пуговицах» на гастроли и приняла предложение Лэндо, ведь он предлагал ей хоть небольшую, но роль, и даже со словами, а не только танцы в толпе других девушек. Это было правильным решением – «Соус Тартар» выдержал больше четырехсот представлений, и в нем Одри наконец заметили и критики, и зрители.

Участвуя в «Соусе Тартар», Одри Хепберн впервые влюбилась.

   Ее избранником стал партнер по сцене, молодой французский певец Марсель Ле Бон. Отношения у них поначалу были вполне серьезные – во всяком случае, Элла уже почти смирилась с мыслью, что ее зятем станет певец кабаре. Радовало ее лишь то, что молодые люди не спешили связывать себя узами брака, и можно было надеяться, что первая влюбленность скоро сойдет на нет.
   Но вот Сесиль Лэндо в отличие от нее очень возражал против этого романа. Он напомнил Одри, что если их с Ле Боном отношения станут известны публике, ей это может стоить карьеры. И для такого заявления у него были все основания. Все-таки не стоит забывать, что как раз заканчивались ханжеские 40-е и начинались еще более ханжеские 50-е. Мужчина мог заводить сколько угодно интрижек, обществом это не возбранялось, если он при этом не разрушал семью. Тогда как женщина могла из-за одной интрижки потерять репутацию и навсегда остаться с клеймом распутницы.
   Одри приняла это к сведению, и они с Ле Боном стали встречаться очень осторожно. А там и надежды Эллы оправдались – после того, как Лэндо устроил Одри подрабатывать еще и в кабаре, она стала возвращаться лишь под утро, и Ле Бон быстро переключился на другую, менее занятую девушку. Впрочем, чувства Одри к нему уже тоже остыли, и она восприняла расставание спокойно.

Игра Одри в «Соусе Тартар» и его продолжении – «Пикантном соусе» стала привлекать внимание режиссеров и продюсеров.

   Ее запомнили зрители, о ней начали писать критики, и наконец на нее обратили внимание люди из мира кино. Сама она вспоминала об этом времени с некоторым недоумением, считая, что пресса незаслуженно уделяла ей слишком много внимания. Но она всегда была излишне самокритична.
   Партнер Одри по сцене, Боб Монкхаус, в будущем известный комик, рассказывал: «Ее внешность была столь прелестна, что у вас перехватывало дыхание, когда она улыбалась и взмахивала ресницами». А одна из танцовщиц высказалась более резко, но не менее конструктивно: «У меня была самая большая грудь в кордебалете, а все смотрели на девицу, у которой ее вообще не было!» Кстати, сама Одри как раз очень комплексовала из-за своих скромных форм и имитировала бюст при помощи подкладок из свернутых носков.
   В это же время Одри успешно делала карьеру и в рекламном бизнесе. Успех шоу и помощь Лэндо, старавшегося везде продвигать своих артистов, чтобы их запомнили, помогли ей познакомиться с хорошими фотографами, и вскоре ее снимки стали украшать многие известные журналы.
   Очарование Одри Хепберн, которому предстояло покорить весь мир, постепенно набирало обороты.

В 1950 году Одри Хепберн начала карьеру киноактрисы, снявшись в фильме «Зернышко дикого овса».

   Роль, конечно, была эпизодическая, Одри провела на экране всего несколько секунд и сказала лишь пару фраз. Зрители не обратили на нее почти никакого внимания, зато ее заметили на студии. Возможно, дело было в ее природном обаянии, а может быть, этому способствовало и то, что она брала уроки актерского мастерства у талантливого педагога Феликса Эйлмера.
   Кстати, именно с его подачи ее приглашали на пробы нескольких фильмов, среди которых был голливудский блокбастер «Камо грядеши». Причем там она настолько понравилась режиссеру, что он вполне серьезно настаивал, чтобы ее взяли на главную роль. Если бы киностудия не побоялась брать неизвестную актрису, слава могла бы прийти к Одри Хепберн на пару лет раньше.
   А пока она снималась в эпизодических ролях – за «Зернышком дикого овса» последовали «Смех в раю», «Банда с Лавендер-хилл», «Рассказы молодых жен» и «Дитя Монте-Карло». И хотя она сама говорила о своих первых фильмах, что «даже если сложить их все, то материала не наберется и на одну крохотную роль», свое дело они сделали – Одри заметили и стали рассматривать как реальную претендентку на более серьезные роли. Одним из первых ее оценил продюсер фильма «Банда с Лавендер-хилл» Майкл Бэлкон, но пока он раздумывал, не предложить ли ей контракт, это уже сделала другая кинокомпания.

Первый контракт с «Ассошиэйтед Бритиш пикчер корпорейшн» (ABPC) Одри Хепберн заключила, еще играя в «Пикантном соусе».

   Что такое контракт с кинокомпанией в те времена? Это постоянный договор, по которому актеры получали некий постоянный оклад на какой-то период времени, за который они обязаны были сниматься в предложенных картинах и не имели права работать у кого-нибудь другого. Если актер не становился известным, его контракт был убыточным, но если он вдруг выходил в звезды, студия сдавала его «в аренду» другим кинокомпаниям за огромные деньги, тогда как он сам продолжал получать все ту же сумму, что записана в контракте.
   Особенно жесткие контракты были в США, там киностудия могла вмешиваться в личную жизнь актера, заставлять его перекрашивать волосы (как было с Мэрилин Монро), вставлять зубы, делать пластические операции. Нельзя было ни выйти замуж, ни развестись без одобрения киностудии. Это было практически крепостное право. В Англии условия были помягче, но тоже сильно ограничивали свободу.
   Одри была еще совсем неопытной актрисой, но что-то такое она все же подозревала, поэтому подписала договор только на три фильма. Если бы она прославилась одним из них, она могла бы в дальнейшем обойтись без постоянного контракта и заключать с киностудиями договор на каждый фильм по отдельности. Увы, ABPC не дала ей возможности проявить себя, и после трех крошечных ролей она оставалась все такой же неизвестной актрисой.

После фильма «Банда с Лавендер-хилл» на ABPC предложили Одри Хепберн продлить с ними контракт.

   Ей очень не хотелось этого делать, но особого выбора у нее не было – звездой она пока не стала, а получать роли без контракта было почти нереально, поскольку студии предпочитали работать с теми, кто связан с ними договором. Поэтому она согласилась на продление контракта, и как поначалу казалось – не зря, потому что вскоре ее пригласили на пробы в политическом триллере «Засекреченные люди».
   Роль была буквально создана для Одри – сестра главной героини, юная танцовщица, подкупающая своей невинностью. Но препятствием вновь едва не стал ее слишком высокий рост – режиссер не хотел, чтобы она возвышалась над своей «старшей сестрой». Помогла Валентина Кортезе, игравшая главную героиню, – она предложила Одри разуться и пообещала вставать на цыпочки, чтобы казаться выше рядом с ней.
   От нее же Одри получила совет (который потом называла «лучшим советом в мире»), подтвердивший то, что подсказывала ей интуиция. Когда журналисты приехали брать интервью у актеров, Кортезе сказала: «Мы должны иметь право на личную жизнь. В Голливуде же настоящий ужас. Здесь ожидают от тебя того, что ты станешь рабыней, тебе нужно быть готовой выполнить любое требование в любой момент, и не только тогда, когда ты снимаешься в фильме. – И, повернувшись к Одри, добавила: – «Хорошо подумай, прежде чем ты решишь подписать долгосрочный контракт. Свобода – вот самая чудесная вещь на свете».

Вскоре после подписания контракта с ABPC Одри Хепберн познакомилась с миллионером и плейбоем Джеймсом Хэнсоном.

   Он имел репутацию любителя красивых женщин, ходили слухи о его романах с Авой Гарднер, Джин Симмонс и Джоан Коллинз. Никто не ожидал, что он вдруг остепенится, но это почти произошло, когда он встретил Одри.
   Возможно, познакомься они немного раньше, и в мире никогда не появилось бы кинозвезды по имени Одри Хепберн. Их роман вспыхнул очень быстро, у обоих были серьезные намерения, и не будь Одри связана контрактом, по которому должна была сыграть еще в нескольких фильмах, она наверняка вскоре вышла бы за Хэнсона замуж и оставила кино. Немало артисток меняли карьеру на выгодный брак, а уж у нее для этого были все предпосылки: она хотела семью и детей, была по-настоящему влюблена в Хэнсона, а будучи воспитана в семье барона, легко могла взять на себя роль светской дамы и супруги бизнесмена. Да и Элла ван Хеемстра была рада, что ее дочь нашла такого отличного жениха – красивого, богатого и из хорошей семьи.
   Но работа оставляла Одри не слишком много времени для личной жизни, а уж после того, как ее наконец заметили и пригласили играть сначала на Бродвее, а потом в Риме, и вовсе стало ясно, что свадьба откладывается на неопределенный срок.

Первая серьезная роль славы Одри Хепберн не принесла – фильм «Засекреченные люди» был принят публикой холодно.

   Саму Одри, пожалуй, в основном хвалили, ее Нора получилась очень живой и естественной. Журналисты писали: «В Одри Хепберн красота сочетается с талантом, особенно ярко проявившимся в двух коротких танцевальных сценах». Но зрителей оттолкнула непонятная фаталистическая мораль фильма, из-за которой они не смогли проникнуться симпатией к главной героине и ее сестре.
   Однако работа в «Засекреченных людях» дала Одри необходимый актерский опыт и избавила от многих иллюзий. Теперь, когда она играла большую роль, а не крохотный эпизод, она воочию увидела, что такое работа киноактера – дубли, дубли и еще раз дубли. Все снималось крохотными частями, даже танцевальные номера, а перфекционист-режиссер требовал повторять каждый дубль до тех пор, пока все не получится идеально. «Я готова была завопить, – рассказывала Одри, – слыша снова и снова повторения все той же полудюжины тактов».
   К тому же, рекламируя фильм, кинокомпания активно эксплуатировала ее красоту и свежесть, поэтому ее фотографии замелькали во многих журналах, и это, конечно, принесло свои плоды. Пусть фильм и не удался, но Одри Хепберн наконец-то многие заметили и запомнили.

В 1951 году карьера Одри Хепберн стремительно рванула вперед.

   По иронии судьбы толчком для этого стало участие Одри в слабеньком фильме «Дитя Монте-Карло», снимавшемся сразу на двух языках (английском и французском) и на обоих провалившемся в прокате. Она даже не хотела в нем сниматься и согласилась лишь потому, что, во-первых, ей обещали оставить платье от Диора, в котором она должна была играть, а во-вторых, потому что съемки должны были проходить на теплом средиземноморском побережье.
   Хоть роль и была небольшой, работа оказалась нелегкой – Одри ужасно уставала вызывать в себе необходимые эмоции сначала для дублей на одном языке, потом на другом. К тому же она скучала по Джеймсу Хэнсону и мечтала поскорее вернуться в Лондон.
   Но в один прекрасный день в обеденную залу Отеля де Пари, где снимали очередную сцену, вкатили инвалидную коляску, в которой сидела хрупкая старушка с проницательным взглядом. Это была не кто иная, как гостья принца Монако, легендарная Колетт – классик французской литературы и одна из самых знаменитых женщин века.
   Колетт была фигурой на самом деле знаковой – артистка и писательница, звезда Прекрасной эпохи, она сменила много мужей и любовников, написала полсотни романов, которые экранизируются до сих пор, занималась благотворительностью, дружила с королями и элитой мировой богемы. Она всегда получала то, что ей было нужно. И сейчас ей нужна была Одри Хепберн.

Колетт предложила Одри Хепберн сыграть главную роль в бродвейском спектакле по ее роману «Жижи».

   Это было просто феерическое предложение для начинающей актрисы. Правда, сама Одри сомневалась в своих способностях, да и подходящего сценического опыта у нее фактически не было – в Лондоне она ведь была танцовщицей, а не драматической артисткой.
   Но все это уже не имело никакого значения – Колетт нашла свою Жижи и не собиралась отказываться от нее из-за каких-то девичьих сомнений. Она слишком долго ее искала, видела подходящие черты в разных девушках, но ни одна из них не была способна играть на сцене. И тут такой подарок – случайно замеченная на пляже девушка идеально подходящего типа оказывается профессиональной актрисой, да к тому же еще и свободной от других обязательств, а значит имеющей возможность через пару месяцев отправиться в США.
   В Одри сразу же вцепились, с одной стороны, помощники Колетт, которые уже и не чаяли, что она наконец утвердит какую-нибудь актрису на главную роль, а с другой – представители ABPC, для которых это предложение было настоящим подарком судьбы, ведь статус бродвейской звезды сразу поднимал Одри в цене. Быстренько провели пробы, и ее почти не глядя утвердили на роль, решив, что все недостатки ее игры, а также слишком слабый для театра голос можно исправить по ходу репетиций.

Но не успела Одри Хепберн отплыть в Америку, как ей сделали новое, еще более блистательное предложение.

   В июле 1951 года ей позвонил Роберт Леннард – режиссер, который год назад первым обратил на нее внимание и убедил ABPC подписать с ней контракт. Он сказал, что компания «Парамаунт» хочет попробовать ее на главную роль в новом фильме, действие которого будет происходить в Риме.
   Конечно, в тот момент никто еще и представить себе не мог, какая оглушительная слава ждет этот фильм со скромным названием «Римские каникулы». Но в любом случае главная роль, да еще и в картине такой крупной знаменитой киностудии была для Одри настоящим подарком судьбы. Тем более что режиссером был назначен дважды лауреат «Оскара» Уильям Уайлер, а главную мужскую роль должен был играть блистательный Грегори Пек.
   Как ее умудрились выбрать на роль, которую прочили таким звездам, как Элизабет Тейлор и Джин Симмонс? Похоже, это был результат того самого счастливого случая, о котором мечтает каждый человек. Пока искали актрису, в фильме дал согласие сниматься Грегори Пек, который потребовал права самому утвердить партнершу. Тем временем на глаза Уайлеру, просматривавшему европейских актрис (он хотел, чтобы у принцессы был легкий акцент), попался журнал с фотографией Одри, он заинтересовался, заказал кинопробу, они с Пеком ее посмотрели и решили, что девушка – как раз то что нужно.

«Парамаунт» выкупил Одри Хепберн у ABPC за огромную сумму в полмиллиона долларов.

   Плюс они имели право на часть дохода от всех фильмов с ней, которые будут сняты на студии «Парамаунт». Для сравнения – сама она получила за съемки в «Римских каникулах» всего около десяти тысяч (раз в двадцать меньше, чем, например, Грегори Пек).
   По новому контракту Одри должна была сыграть у «Парамаунта» или в тех компаниях, которым ее сдадут «в аренду» в семи фильмах, по одному в год. Плюс – в двух фильмах ABPC в качестве компенсации. «Парамаунт» имел право разорвать контракт, если в «Римских каникулах» Одри не оправдает возложенных на нее ожиданий. Она в свою очередь получала право в перерывах между фильмами работать в театре и на телевидении.
   Не остались внакладе и постановщики «Жижи». Поскольку в июне 1952 года Одри должна была начать сниматься в Риме, а значит не могла продолжать играть в спектакле, ей пришлось согласиться принять участие в гастролях по Америке с «Жижи» сразу же по окончании съемок «Римских каникул».
   Фактически все эти многочисленные пункты и обязательства означали, что на молодую неопытную актрису делается разом столько ставок, что если она их не оправдает, ее репутация будет полностью загублена, ведь тогда она подведет сразу и американскую киностудию, и английскую, и бродвейских продюсеров. Кто тогда захочет иметь с ней дело?

В конце октября 1951 года Одри отплыла на корабле в Нью-Йорк.

   Ехать ей пришлось одной – и Джеймса, и ее мать задержали важные дела. И хотя они довольно скоро должны были отправиться следом за ней, Одри, конечно, чувствовала себя очень одинокой и напуганной. Возможно, это и стало одной из причин того, что на корабле она налегла на еду и к концу пути набрала лишние семь килограммов. Другой причиной стало то, что она впервые с довоенных времен увидела столько еды – в Англии к тому времени часть продуктов продолжали продавать только по карточкам.
   В общем, когда бродвейский импресарио Гилберт Миллер приехал ее встречать, его ждал неприятный сюрприз. Анита Лоос, адаптировавшая «Жижи» для сцены, вспоминала: «Когда Гилберт увидел ее, он был в ужасе. Он заключил контракт с эльфом, а получил упитанный пирожок». К счастью, это было поправимо – Одри немедленно посадили на диету, и к премьере спектакля она уже вновь была в прекрасной форме.
   Куда сложнее было научить Одри играть на сцене. Тем более что вскоре в Нью-Йорк приехал Джеймс Хэнсон. Вдова режиссера спектакля, Раймона Руло, вспоминала: «Первые восемь дней работы с Одри были поистине чудовищны. Она играла из рук вон плохо, совершенно не понимая смысла текста, уходила из дома поздно вечером и приходила в театр рано утром страшно измученной…» Руло вынужден был поставить перед Одри ультиматум, и она скрепя сердце стала уделять меньше времени Хэнсону и больше репетициям.

Учить Одри Хепберн сценическому искусству взялась опытная актриса Кэтлин Несбит, которая должна была играть бабушку Жижи.

   «В первые дни репетиций меня можно было услышать только с переднего ряда, – вспоминала Одри. – Но я работала день и ночь. Каждый вечер, приходя домой, я проговаривала слова текста четко и громко».
   Кэтлин в свою очередь рассказывала: «Одри ужасно трусила. Она не представляла себе, что такое фразировка. Она не умела играть и выходила на сцену, как перепуганная газель. Но Одри обладала одним уникальным качеством – она умела очаровывать публику. Когда она появлялась на сцене, все смотрели только на нее».
   Уроки Кэтлин не прошли даром, и к премьере Одри уже вполне уверенно держалась на сцене, а ее голос можно было услышать не только в первом ряду партера. Но гораздо важнее для нее оказалось совсем другое – дело в том, что в Кэтлин Несбит она обрела не только наставницу, но и друга. В какой-то степени та даже заменила ей мать – Элла много сделала для дочери, но вот чего от нее было трудно дождаться, так это теплоты и доброго слова. Посмотрев на Одри в «Жижи», она сказала только: «Ты играла очень хорошо, дорогая, учитывая то, что у тебя нет никакого таланта». Другое дело Кэтлин – она всегда готова была поддержать, подбодрить, помочь в трудную минуту, то есть она как раз восполняла то, чего Одри недополучала от родной матери.
   Их дружба длилась много лет, до самой смерти Кэтлин.

Премьера «Жижи» прошла вполне успешно, отзывы критиков об игре Одри Хепберн были в основном положительные.

   Саму пьесу при этом в основном ругали, спектакль находили вульгарным, но от Одри почти все были в полном восторге. Уолтер Керр из «Нью-Йорк Таймс» писал: «Она привносит простодушную невинность и остроумие подростка в роль, которая в иной ситуации могла бы стать неприятной». Ему вторил Брукс Аткинсон из «Нью-Йорк Таймс»: «Она создает живой и полнокровный образ, начиная с безыскусной неуклюжей девчонки в первом акте и до потрясающей кульминации в последней сцене. Перед нами великолепный пример настоящего сценического творчества – актерского исполнения, которое отличается непосредственностью, ясностью и особым очарованием».
   Находились, впрочем, и те, на кого очарование Одри не действовало, например драматург Ноэль Кауард записал в дневнике, что спектакль представлял собой «оргию преувеличений и вульгарности. Кэтлин Несбит хороша и величественна… Одри Хепберн слишком неопытна и довольно криклива, а спектакль в целом очень плохо поставлен». Но его голос утонул в хоре тех, кто полностью попал под неповторимое обаяние Одри Хепберн и уже не обращал внимания на недостатки ее актерской игры.
   Гилберт Миллер тут же отреагировал на ситуацию – через несколько дней на афишах спектакля было написано уже не «“Жижи”» с участием Одри Хепберн», а «Одри Хепберн в “Жижи”».

4 декабря 1951 года лондонская «Таймс» опубликовала объявление о помолвке Джеймса Хэнсона и Одри Хепберн.

   На самом деле до свадьбы было еще далеко – Одри полностью погрузилась в работу над ролью Жижи, потом ей предстояли долгие съемки в Риме, а все личные дела она отложила до следующего года, когда закончит с «Римскими каникулами». Так что вряд ли это объявление ее порадовало, она и так устала отбиваться от вопросов журналистов о своей личной жизни, а теперь их стало еще больше.
   К тому же вполне вероятно, что ее чувства к Хэнсону в то время начали уже остывать. Если на съемках в Монте-Карло она смертельно по нему скучала, то в Нью-Йорке, вкусив настоящий успех, она могла впервые заметить, что работа становится ей дороже жениха. Тем более что она чувствовала – он не ценит ее достижений по достоинству и не видит, как многого она уже добилась. «Я полагала, что быть звездой Бродвея означает, что тебя всюду будут приветствовать и поднимать в твою честь бокалы с шампанским. Но на самом деле со мной этого никогда не было. Я думала, что я буду вплывать в переполненные рестораны, и одной моей улыбки старшему официанту будет достаточно для того, чтобы мне нашли столик, – рассказывала она. И добавляла фразу, в которой мелькало что-то вроде затаенной обиды: – Но Джимми не хотел рисковать – он заказывал столик заранее».
   Она все еще хотела за него замуж, но… уже не так сильно, как раньше. И уж чего она точно не хотела, так это выйти замуж, чтобы вскоре развестись.

Готовясь к «Римским каникулам», Одри Хепберн познакомилась с Эдит Хэд – одной из величайших голливудских художниц по костюмам.

   У Эдит было уже три «Оскара» за костюмы к фильмам, а впереди ее ждали еще пять (в том числе два за фильмы с Одри) и бесчисленное количество номинаций. Она из любой девушки могла сделать принцессу, а именно это сейчас и требовалось.
   Одри сразу произвела на знаменитую модельершу самое лучшее впечатление. Та с первого взгляда оценила ее прекрасную фигуру, манеру держаться и хороший вкус в выборе одежды.
   «Эта девушка всегда шла впереди высокой моды. Она сознательно выглядела не так, как другие женщины. Она подчеркивала свою стройность, по праву считая ее своим основным достоинством, – рассказывала Эдит. – Но самое глубокое впечатление на меня произвела ее фигура. Я поняла, что она станет идеальным манекеном для любого моего костюма. Я чувствовала огромное искушение создать костюмы, которые затмят ее. Я могла использовать ее для демонстрации собственного таланта, но не сделала этого. Поверьте, это было нелегко. Я не раз думала об этом».
   При этом надо заметить, что с Одри было не так уж легко работать – у нее на многое было свое собственное мнение. Так было и с костюмами – Одри настояла на том, чтобы Эдит Хэд внесла них некоторые изменения. И удивительнее всего было то, что обычно деспотичная Эдит согласилась и признала, что эти изменения улучшают костюмы и делают их более подходящими для героини.

12 июня 1952 года Одри Хепберн вылетела в Рим на съемки «Римских каникул».

   «Жижи» торжественно закрыли после двух с лишним сотен спектаклей и сразу же анонсировали в сентябре гастрольный тур по стране. Ну а пока Одри и остальным членам съемочной группы предстояло несколько ужасных недель в Риме.
   Ужасными они были по нескольким причинам – тут и невообразимая жара, бьющая в том году все рекорды, и взяточничество итальянских чиновников, и толпы туристов, желающих поглазеть на Грегори Пека. Впрочем, воспоминания участников съемок как нельзя лучше доказывают, что все это ерунда, если есть хорошие отношения между людьми. Несмотря на сложности, почти все вспоминали о работе над этим фильмом с большим удовольствием.
   «Пек всегда смешил меня перед началом съемок, – рассказывала Одри. – Нам было хорошо вместе, никто не устраивал сцен, не возводил эмоциональных барьеров. Я очень скоро научилась расслабляться, полностью полагаясь на Пека и Уайлера. Я доверяла им, и они ни разу не обманули моего доверия».
   Грегори Пек, в свою очередь, вспоминал: «В Одри не было ничего наносного или фальшивого. Она обладала счастливым характером и умела очаровывать людей. Она не была похожа на тех хищных, фальшивых, болтливых женщин, которых так много в кинобизнесе. Мне она очень нравилась. Я по-настоящему любил Одри. Ее было очень легко любить».

После выхода фильма «Римские каникулы» еще долго ходили слухи о романе между Одри Хепберн и Грегори Пеком.

   Причина, конечно, была проста – они так органично смотрелись в роли влюбленных, что зрителям ужасно хотелось, чтобы это было на самом деле. Немало способствовало слухам и то, как хорошо они друг о друге отзывались, и тем более то, что Грегори Пек великодушно предложил, чтобы на афишах к фильму их имена поставили рядом, хотя по контракту его имя должно было стоять выше.
   Слухи подогревали и два совпадения, которые по мнению публики никак не могли быть случайными – вскоре после «Римских каникул» Одри рассталась с Хэнсоном, а Грегори Пек развелся с женой. Но, как ни странно, это действительно лишь совпадения. Брак Пека уже был на грани распада, а на съемках он действительно нашел женщину своей мечты, но это была не Одри, а журналистка Вероник Пассани, на которой он вскоре женился.
   Что же касается Одри, то в Риме она даже купила свадебное платье, но, вернувшись в США, поняла – им с Хэнсоном лучше расстаться. «Мое расписание вынуждает меня сниматься, играть на сцене, а потом опять вернуться в Голливуд, – сказала она журналистам. – А Джеймс проводит большую часть времени в Англии и Канаде. Нам будет очень трудно вести нормальную супружескую жизнь». Было и то, о чем она промолчала – например о его романах (что было неудивительно, учитывая, как редко они виделись за последние месяцы). В любом случае Одри было понятно – совмещать карьеру актрисы и брак с Хэнсоном не удастся.

Еще до выхода в прокат «Римских каникул» на студии «Парамаунт» начали подготовку к съемкам нового фильма с Одри Хепберн – «Сабрина».

   Это была экранизация бродвейской пьесы Сэмюэля Тейлора «Прекрасная Сабрина» – история про очередную Золушку, но такая изящная и остроумная, что Одри, ознакомившись со сценарием, сразу захотела в ней сниматься.
   Режиссером, продюсером и одним из авторов сценария этого фильма стал Билли Уайлдер – талантливый мастер комедий, уже не раз номинированный на «Оскар», хотя главный его шедевр, «В джазе только девушки», был еще впереди.
   Но несмотря на талант Уайлдера, фильм получился далеко не так хорош, как мог бы. Тонкие шутки плохо ложились в киносценарий, Уайлдер безжалостно его переделывал, но не всегда удачно. Ирония превращалась в откровенную насмешку, сказочное очарование рассеивалось и улетучилось бы полностью, если бы не участие в фильме Одри.
   «Самой трудной для меня оказалась сцена, – вспоминал еще один соавтор сценария Эрнест Леман, – где чванливый старший брат и восхитительная Сабрина понимают, что влюблены друг в друга. Билли хотел сделать ее более интимной и намекнуть, что парочка отправляется в постель. „Билли, – сказал я, – это все испортит. Герои сказок не спят друг с другом“».
   Леман оказался прав – он был одним из первых, кто разглядел ауру невинности, выгодно отличающую Одри от остальных актрис Голливуда. Все фильмы с ней казались немного сказками, и в этом была их неповторимая особенность, так нравящаяся зрителям.

Работа над «Сабриной» далась Одри Хепберн очень тяжело.

   Главной причиной этого стал конфликт с Хэмфри Богартом, игравшим одного из двух главных героев. Точнее, это у Богарта был конфликт с Одри, а заодно с Билли Уайлдером и Уильямом Холденом, игравшим второго главного героя.
   Первоначально на роль приглашали Кэри Гранта, который куда убедительнее бы смотрелся в роли немолодого мужчины, покоряющего сердце юной девушки. Но Грант счел, что между ним и Одри слишком большая разница в возрасте. Тогда Уайлдер и пригласил Богарта, который не только был слишком старым, а выглядел еще старше, но еще и обладал очень тяжелым характером.
   «Богарт считал, что режиссер должен пресмыкаться перед ним», – рассказывал потом его агент Ирвинг Лазар. А когда стало ясно, что Уайлдер этого делать не будет, Богарт его возненавидел. Еще больше он невзлюбил Одри, которой по его мнению в картине уделялось слишком много времени, куда больше, чем такой звезде, как он.
   «Я ненавидел этого ублюдка, – вспоминал Холден, – он вечно всех критиковал и злился». Другие актеры тоже вспоминал о поведении Богарта с неприязнью, в частности, они были страшно шокированы, когда он обозвал Уайлдера, родившегося в Австрии, «нацистским ублюдком», хотя все знали, что Уайлдер еврей, а его мать, отчим и бабушка погибли в Освенциме.
   Дуэт Одри Хепберн и Хэмфри Богарта в итоге вышел неубедительным, но зато имя Богарта привлекло в кино многих зрителей, что для создателей фильма было куда важнее.

На съемках «Сабрины» у Одри Хепберн начался роман с Уильямом Холденом.

   Много лет спустя в автобиографии Холден вспоминал: «Порой по ночам я брал с собой переносной проигрыватель и ехал за город на маленькую полянку, которую мы облюбовали. Мы ставили балетную музыку… И Одри танцевала для меня в лунном свете. Некоторые из самых сказочных мгновений мы пережили именно там…»
   Роман их протекал тихо, даже не все члены съемочной группы о нем знали. Эрнес Леман вспоминал, что однажды без стука зашел к кому-то из них и был буквально ошеломлен – ему и в голову не приходило, что между ними есть что-то серьезное.
   Между тем это действительно не было обычным служебным романчиком, Одри на такое была просто не способна. Она серьезно подумывали о том, чтобы выйти за Холдена замуж. Вообще-то он был женат и даже имел двух детей, но говорить о разрушении брака в данном случае не приходилось – у него с женой были «свободные отношения», и они давно друг другу изменяли, не зря их брак называли «то ли патетической мыльной оперой, то ли пошлой комедией».
   Но вскоре Холден признался Одри, что сделал операцию, чтобы больше не иметь детей. Это и поставило крест на их отношениях. Как писал один из ее биографов: «Мужчина, который сознательно лишил себя способности иметь детей, не мог стать мужем для женщины, мечтавшей о нормальной семье».

Часть костюмов для фильма «Сабрина» Одри Хепберн приобрела у начинающего модельера Юбера Живанши.

   Среди них были в том числе и самые знаменитые наряды Сабрины, ставшие после фильма классикой: серый костюм, в котором она возвращается из Парижа в Америку, белое бальное платье, расшитое черным шелком, в котором она приходит на вечеринку, и маленькое черное платье для коктейлей.
   Однако когда вышел фильм, Живанши ждал неприятный сюрприз – его имя в титрах было даже не упомянуто, а единственным художником по костюмам значилась Эдит Хэд. И даже когда вручали «Оскара» (из всех номинаций «Сабрина» получила награду только за костюмы), Эдит взяла статуэтку и ни словом не обмолвилась о Живанши.
   Но зато он приобрел нечто более ценное – дружбу с Одри, которая стала его постоянной клиенткой и прославила его на весь мир. «Есть лишь немного людей, которых я любила бы больше, чем его, – говорила она. – Он единственный из тех, кого я знаю, кто обладает истинной цельностью натуры». В свою очередь Живанши признавался: «Нежность в ее взгляде, ее изысканные манеры с первого же мгновения покорили меня».
   С тех пор он одевал ее почти во всех фильмах, и вместе они создали тот безукоризненный стиль простой элегантности, который стал визитной карточкой Одри Хепберн.
   Кстати, в 1954 году Живанши сделал по ее фигуре манекен для примерки платьев, и сколько бы лет ни проходило, ему ни разу не пришлось этот манекен менять. Фигура Одри оставалась такой же безукоризненной.

Летом 1953 года «Римские каникулы» вышли в прокат и сразу покорили публику.

   Причем в Европе успех фильма был больше, чем в США. Частично это объяснялось тем, что в отличие от европейцев большинство американцев никогда в жизни не были в Риме и не слишком им интересовались.
   Но была и другая причина. Как раз в июле 1953 года по Англии, а потом и по всей Европе стал распространяться сенсационный слух – младшая сестра королевы, принцесса Маргарет, завела открытый роман с капитаном Питером Таунсендом и собирается выйти за него замуж. В то время королевская семья еще не стала притчей во языцех, и подобное событие было на самом деле шокирующим и притягивающим к себе всеобщее внимание. Обеспокоенная королева срочно отправила сестру путешествовать, а Таунсенда отослала служить атташе в английском посольстве в Брюсселе.
   Студия «Парамаунт» ликовала – слух, что принцесса Анна в «Римских каникулах» списана с Маргарет, заставил людей буквально ломиться в кинотеатры. Скандал создавал у зрителей впечатление, что они не просто смотрят фильм, а словно бы подглядывают в замочную скважину Букингемского дворца.
   Такая реклама обеспечила картине полные залы. Одри сразу же стала звездой и образцом для подражания – стало модно делать стрижку, как у принцессы Анны, носить платья и туфли в стиле принцессы Анны и гонять на мотороллере, как делала она в свой единственный счастливый день «каникул».

Летом 1953 года Одри Хепберн познакомилась с актером и режиссером Мелом Феррером, за которого впоследствии вышла замуж.

   Считается, что впервые Одри увидела Мела Феррера в фильме «Лили» и была так восхищена, что ходила на него в кино несколько раз. Но реальное знакомство произошло немного позже, на приеме, устроенном ее матерью в честь премьеры «Римских каникул».
   Мел Феррер сразу произвел на нее большое впечатление. Он был прекрасно образован, говорил на нескольких языках, а главное, был человеком большой силы воли, что не могло ее не восхищать.
   Но с другой стороны, Феррер был на двенадцать лет ее старше, и к тому же в то время он был женат, да еще и в третий раз (правда, вновь на своей первой жене). Впрочем, это не мешало им сразу проникнуться взаимным интересом, пусть пока и достаточно осторожным, поскольку Одри не желала разрушать чужие семьи.
   Но Мел даром времени не терял – сразу же предложил Одри после съемок в «Сабрине» вновь вернуться на сцену и сыграть с ним в романтической пьесе «Ундина», о русалке, полюбившей рыцаря. А получив ее согласие… отправился к жене и сообщил, что подает на развод.
   К тому времени, как Одри закончила съемки в «Сабрине» и разочаровалась в Уильяме Холдене, Мел Феррер был уже свободен и для работы, и для нового брака.

В феврале 1954 года Одри Хепберн с успехом дебютировала в спектакле «Ундина».

   Примерный сюжет этой истории в России известен по стихотворному переводу Жуковского – водная нимфа Ундина влюбляется в прекрасного рыцаря и выходит за него замуж, но он вскоре влюбляется в другую. Водяные духи карают его за измену смертью, а безутешная Ундина возвращается в водное царство.
   Спектакль понравился далеко не всем, но в отношении Одри публика и критики были единодушны – она оказалась великолепна в роли Ундины. Порхая по сцене в эфемерном наряде из рыбацкой сети, с волосами, припорошенными золотой пудрой, она и в самом деле казалась сказочным существом.
   Критика захлебывалась от восторга. «Роль Ундины очень сложна. Она вся состоит из нюансов – из настроения и впечатления, разочарования и трагедии, – писала «Нью-Йорк Таймс». – Каким-то чудом мисс Хепберн удается перевести эти чувства на язык театра безыскусно и естественно. Ее игра исполнена грации и очарования, и в то же время молодая актриса инстинктивно осознает все реалии сцены». Известный обозреватель Аткинсон восторгался: «Ее движения стремительны, неуловимы и естественны. Она изображает Ундину в человеческом мире с естественной чистотой и грацией. Под ее очарование подпадаешь сразу же и бесповоротно. Ундина – это не волшебное создание, а живое существо, и сыграть лучше, чем это удалось мисс Хепберн, просто невозможно».

25 марта 1954 года Одри Хепберн получила «Оскара» за фильм «Римские каникулы» как лучшая актриса 1953 года.

   Ей же достался и «Золотой глобус» – почти столь же престижная премия Британской киноакадемии. А через несколько дней и ее «Ундина» получила премию «Тони», бродвейский вариант «Оскара», в номинации «лучшая актриса сезона на Бродвее».
   Надо сказать, что оценили в обоих случаях не только ее. «Римские каникулы» получили «Оскара» еще и за лучший сценарий, а «Ундина» – премии «Тони» за лучшую режиссуру, сценографию и костюмы. В обоих случаях Одри могла гордиться тем, что участвовала в высококачественном проекте и работала с настоящими профессионалами. Она и гордилась, но от этого еще больше комплексовала.
   К тому же постоянная занятость плохо сказалась на ее здоровье – она худела, бледнела, все больше курила и постепенно впадала в глубокую депрессию. Не помогала даже поддержка Мела, очень гордившегося ее достижениями и окружавшего ее такой заботой, что начали даже поговаривать, будто он хочет ее полностью себе подчинить.
   В конце концов Одри по совету врачей отказалась от всех предлагаемых ей проектов и отправилась отдыхать в Швейцарию. Она не стала участвовать даже в рекламной компании «Сабрины», а насчет возможных будущих планов ответила, что со сценой покончено – это отнимает слишком много сил.

25 сентября 1954 года Одри Хепберн вышла замуж за Мела Феррера.

   А ведь всего несколько месяцев назад, отвечая на вопросы журналистов, она ни словом не упомянула, что между ними есть что-то серьезное. Даже когда ее прямо спросили, есть ли у нее сейчас с кем-то романтические отношения. «Мисс Хепберн улыбнулась, – писали потом репортеры, – и сказала, что на данный момент такие отсутствуют. Тем не менее она может сказать, что очень любит лошадей в центральном парке».
   Возможно, она не так уж лукавила. Несомненно, Мел Феррер уже настаивал на браке, но, судя по всему, Одри долго сомневалась. Мел защищал ее, помогал ей, заботился о ней, но она не могла не видеть, что он стремится ее подавить. Не из желания унизить, ни в коем случае, просто Мел Феррер пытался подавить, подмять под себя всех вокруг. Он по натуре был руководителем и просто не мог иначе.
   К тому же Элла ван Хеемстра тоже очень скептически относилась к перспективам этого брака. Она считала, что Феррер слишком похож на ее собственных мужей, от которых у нее были одни неприятности.
   Но в конце концов Одри все же решилась. Она любила Мела, чувствовала себя рядом с ним защищенной и знала, что он полностью поддержит все ее карьерные устремления.
   Обвенчались они в Швейцарии, в присутствии нескольких родственников и друзей, а также представителя студии «Парамаунт» в Лондоне и Курта Фрингса – нового агента Одри, нанятого по совету Мела.

Идиллию омрачало лишь то, что у Одри Хепберн и Мела Феррера стремительно заканчивались деньги.

   Одри зарабатывала слишком мало, поскольку студия «Парамаунт» продолжала платить ей по контракту, заключенному еще до того, как она стала звездой. За «Ундину» ей на Бродвее в итоге заплатили в два раза больше, чем за «Сабрину», хотя доходы от спектакля не могли и близко сравниться с прибылью от фильма. А теперь она и вовсе не работала, поскольку ждала ребенка, и им приходилось жить на доходы Мела.
   Они быстро поняли, что гонораров Мела на беззаботную жизнь не хватает. В то же время Одри еще не была психологически готова возвращаться в Голливуд и тем более на Бродвей – она только-только подлечила расстроенные нервы вдалеке от журналистов и фанатов.
   В это время им и предложили экранизировать «Ундину». Мысль была заманчивая, тем более что снимать предполагалось в Англии, а значит можно было пока не возвращаться в Америку. Но вдова автора пьесы запросила такие деньги за разрешение на экранизацию, что пришлось отказаться от этой идеи. Потом обсуждался вариант забыть о пьесе и вернуться к сказочному первоисточнику, а действие перенести в современность. Но тут против оказались и Мел, которому нравилась именно пьеса, и студия «Парамаунт», считавшая, что роль современной русалки не для Одри.
   В итоге об «Ундине» было решено забыть. Но проблема денег осталась, а значит, Одри срочно нужна была новая роль.

В 1955 году Одри Хепберн и Мела Феррера пригласили на роли Наташи Ростовой и Андрея Болконского в «Войне и мире».

   Продюсер Дино де Лаурентис лично приезжал их уговаривать. «Кинг Видор, – сказал он Мелу, имея в виду режиссера, – считает, что Наташу может сыграть только Одри, а вам известно, что на роль князя Андрея я давно уже выбрал вас».
   Предложение было заманчивое, тем более что у Одри случился выкидыш, и теперь работа нужна была ей не только из-за нехватки денег, но и чтобы отвлечься от переживаний. Она не хотела надолго расставаться с мужем, а здесь им очень удачно предлагали сыграть вместе.
   «Мел имел очень большое влияние на Одри, особенно в первые годы их брака, – рассказывал их общий приятель актер Роберт Флеминг, – и нет сомнений в том, что Одри поступала так, как он говорил ей». Впрочем, бывший возлюбленный Одри Уильям Холден придерживался другой точки зрения: «Я думаю, что Одри позволяет Мелу думать, будто он оказывает на нее влияние».
   Сам же Мел говорил: «Нас ужасает сама мысль о расставании. Вы только взгляните, что произошло с множеством голливудских семей из-за таких временных расставаний».
   В итоге они согласились сниматься в «Войне и мире», но слухи о том, что Мел полностью подчинил себе Одри, не утихали, и ей даже пришлось дать большое интервью под заголовком «Мой муж мною не управляет».

За «Войну и мир» Одри Хепберн получила в тридцать раз больше, чем за «Сабрину».

   За двенадцать съемочных недель Одри по новому договору должны были заплатить 350 тысяч долларов плюс по 500 долларов в неделю на повседневные расходы и 27 500 долларов за каждую неделю работы сверх съемочного плана. Кроме того, ей предоставлялся автомобиль с шофером на двадцать четыре часа в сутки на весь период съемок, и ее одобрение должны были получить сценарий, актерский состав, оператор и гримеры.
   Одри в одночасье стала одной из самых высокооплачиваемых актрис в мире. В этом, конечно, была заслуга Мела и ее нового агента Курта Фрингса, который и вел основные переговоры с продюсером. Сама она, когда Фрингс озвучил ей итоговую сумму, не могла поверить, что ей готовы столько платить, и даже сказала: «Я этого не заслуживаю! Это просто невозможно! Пожалуйста, никому об этом не говорите».
   Но конечно, через несколько дней все газеты уже только и писали о новой роли Одри Хепберн и фантастической сумме ее гонорара. Начались и нападки – английские журналисты вдруг вспомнили, что у нее британское гражданство, и не упустили случая упрекнуть ее в том, что она не снимается в Англии. О том, какие роли ей там давали, разумеется, никто уже не вспоминал.
   Ситуация усугублялась еще и тем, что Мел и Одри получили вид на жительство в Швейцарии. Причина была самая банальная – в Англии и Америке налоги «съели» бы 90% их гонораров. Но, конечно, это был хороший повод обвинять их обоих в отсутствии патриотизма.

Роль Наташи Ростовой оказалась не самой удачной в карьере Одри Хепберн.

   Газеты писали о ней достаточно сдержанно, хоть и в основном положительно. Самый резкий отзыв принадлежал английскому критику Полу Дену, который писал, что «ее хорошенькое личико с большими глазами московитки, одновременно вызывающая в памяти мордочку олененка и облик фавна, ничуть не меняется». Но и другие критики, пусть и в более мягкой форме, соглашались, что образ Наташи Ростовой в фильме нисколько не эволюционирует, какая она в начале этой истории, такая и в конце, а попытка ее побега с Анатолем вообще выпадает из характера и выглядит надуманной и пошлой.
   Но сказать по правде, вина Одри во всем этом была минимальной. В фильм вложили много денег, сшили роскошные наряды, пригласили отличных актеров, режиссера, оператора, но не потрудились написать для него хороший сценарий. Начиналась эпоха блокбастеров, когда упор стал делаться на зрелищность, а все остальное отодвигалось на второй план. Поэтому даже когда режиссер потребовал заменить первый сценарий фильма, наскоро сляпанный из нескольких кусков, ситуацию это не спасло – новый написали за считаные дни, и он получился сухим, нелогичным и без души.
   Одри делала что могла, но ей не удалось даже добиться того, чтобы на роль Пьера взяли идеально подходящего Питера Устинова – по мнению продюсеров, Наташа обязана была выйти замуж за стройного красавчика, а не за увальня, как в романе.

После «Войны и мира» Одри Хепберн начала сниматься в картине «Забавная мордашка».

   Новые сценарии ей стали предлагать еще до того, как она закончила работу над ролью Наташи. Самыми интересными выглядели экранизация пьесы Уильямса «Лето и дым» и фильм по знаменитому «Дневнику Анны Франк». Но первый не устраивал Одри тем, что там были намеки на изнасилование, а второй она отвергла со словами: «Я не хочу наживаться на святости».
   К тому же роль Наташи отняла у нее много сил, и она хотела в противовес сыграть в чем-нибудь легком и веселом. И тут ей показали сценарий милого и забавного мюзикла под названием «Забавная мордашка», где она кроме всего прочего могла продемонстрировать свое умение петь и танцевать. А чтобы она не слишком долго раздумывала, сообщили, что главную мужскую роль согласился играть великий танцор Фред Астер, которым она давно восхищалась. «Снимаясь в мюзикле вместе с Фредом Астером, я реализую мечту всей своей жизни», – говорила она.
   Кстати, Астера уговорили точно так же – сказали, что в фильме будет играть Одри. Не совсем честно, но зато эффективно. Оставалось уговорить «Парамаунт», потому что «Забавная мордашка» была картиной другой студии. Боссы «Парамаунт» наотрез отказались одалживать свою звезду конкурентам, но согласились перекупить права на фильм. Это было правильное решение – картина имела большой успех у зрителей, ну а слава Одри в очередной раз взлетела до небес.

На съемках «Забавной мордашки» Одри Хепберн страшно нервничала.

   Она, как всегда, боялась сделать что-то не так, сыграть плохо, выглядеть не так, как надо, но больше всего она боялась ударить в грязь лицом перед Фредом Астером, которого заслуженно считала величайшим танцовщиком в мире. И действительно, работалось им вместе нелегко – Астер раздражался на ее промахи, несколько ревновал ее к успеху и к тому же тоже комплексовал, постоянно помня, что она моложе его почти на тридцать лет.
   Впрочем, он был человеком достаточно чутким, чтобы заметить, что Одри нервничает куда больше него самого. Поэтому, когда она стала слишком часто сбиваться в песнях, он намеренно взял неверную ноту, чтобы показать ей, что никто не идеален. Одри это подбодрило, и остальные песни они записали гораздо легче.
   Несмотря на то что съемки в этом фильме давались ей тяжело, потом она вспоминала о нем и о своем партнере только хорошее: «У меня возникло такое ощущение, как будто все мое тело налилось свинцом, а сердце ушло в пятки. И тут внезапно я почувствовала, как он обнял меня за талию и с присущим ему неподражаемым изяществом и легкостью в буквальном смысле взметнул меня вверх».
   Но пожалуй, кроме Одри и Астера был и третий человек, сделавший из этого банального мюзикла почти шедевр – это Живанши, создавший для фильма целую коллекцию феерических нарядов, выдвинутую потом на «Оскар».

Сразу после «Забавной мордашки» Одри Хепберн пригласили сниматься в фильме «Любовь после полудня».

   Переговоры об этом велись уже давно, и в конце концов Одри согласилась, хотя играть в трех фильмах подряд для нее было очень тяжело. Но во-первых, режиссером был уже знакомый ей по «Сабрине» Билли Уайлдер, во-вторых, в партнеры ей обещали знаменитых Гэри Купера и Мориса Шевалье, ну и наконец, она могла часто видеться с Мелом, у которого тоже планировались съемки где-то поблизости.
   Фильм получился средненький, несмотря на прекрасную команду актеров, отличного режиссера и вполне неплохой сценарий. Но Уайлдер сделал ту же ошибку, что и в «Сабрине» – Купер выглядел рядом с Одри слишком старым. Настолько, что снимать его крупные планы приходилось все время с затемнением или прибегая к каким-нибудь другим уловкам. Да и Одри старалась быть в кадре максимально асексуальной, чтобы у зрителей не возникало неприличных мыслей.
   К счастью, Купер по характеру выгодно отличался от Богарта, никого не третировал, поэтому сами съемки шли достаточно спокойно и не трепали Одри и без того расстроенные нервы. Публика тоже приняла фильм вполне доброжелательно – Гэри Купер и Одри Хепберн были в то время так популярны, что зрители готовы были смотреть с их участием что угодно и легко простили фильму некоторые недостатки.

В январе 1957 года Живанши подарил Одри Хепберн духи, созданные специально для нее.

   Они назывались «L`Interdit» («Запрет») и в продажу должны были поступить только через двенадцать месяцев, то есть в течение года пользоваться этим ароматом могла лишь сама Одри.
   Их сотрудничество и дружба продолжались много лет. Одри не просто нравилась одежда, которую он создавал, эта одежда стала для нее «второй кожей», только в ней она чувствовала себя уверенно. Поэтому, например, в фильме «Любовь после полудня» ее героиню опять одевал Живанши, хотя по логике бедная дочка частного детектива никак не могла позволить себе такие наряды. Одри пыталась даже убедить Живанши сделать платья и для Наташи Ростовой, но тут уже он сам отказался, поскольку не считал себя профессионалом в историческом костюме. Прошло немало лет, прежде чем нашелся режиссер, сумевший убедить Одри сниматься в одежде от другого модельера.
   «Одри всегда взирала на Живанши как на Бога, – вспоминает Генри Роджерс, занимавшийся связями Одри с прессой. – Он создал ее стиль одежды. Она ходила на все демонстрации его моделей. Она фотографировалась в туалетах из его коллекции. Он создал духи специально для нее, а особую их концентрацию – только для нее. Но Одри никогда не получала денег за свою рекламу моделей Живанши».

В 1957 году Одри Хепберн и Мел Феррер сыграли в телепостановке «Майерлинг».

   Снимал этот чрезвычайно дорогой телевизионный фильм о любви и смерти кронпринца Рудольфа и его любовницы Марии Вечеры их общий друг Анатолий Литвак – известный режиссер русского происхождения, прославившийся в Германии, но эмигрировавший в США после прихода к власти нацистов. Литвак был известным мастером исторического кино, и никто не сомневался, что фильм будет иметь успех. Тем более что никто не собирался экспериментировать, за образец был взят знаменитый фильм самого Литвака 1936 года.
   Одри получила за эту двухнедельную работу 150 тысяч долларов (рекордный для того времени гонорар за участие в телепостановке), Мел – 100 тысяч. Кроме них были приглашены и другие известные актеры, а для антуража Литвак отснял прекрасный материал в Вене.
   Но надежды не оправдались. Фильм получился красивый, пышный, с роскошными костюмами и декорациями, но он совершенно не трогал зрителей. «Более плоскую и примитивную версию знаменитой истории трудно себе вообразить», – писали критики. Литвак вяло оправдывался: «Очень трудно заставить Мела грубо с ней обращаться».
   Одри и Мел прекрасно подходили на роли внешне, но им совершенно не удалось передать накал страстей, приведший к трагической развязке. «Казалось, эти любовники обречены на то, чтобы до смерти надоесть друг другу», – писал один из критиков. На экране они были тем же, чем и в жизни – спокойной семейной парой, а не несчастными влюбленными.

После «Майерлинга» Одри Хепберн решила взять годовой отпуск.

   Она отвергла все предложения и уехала в Мексику, где Мел Феррер снимался в фильме «И восходит солнце». Когда стало известно, что она берет творческий отпуск, пошли слухи, что она вновь беременна. Одри решительно их опровергла: «Нет нет, никто бы не поехал в такое место, как Мехико, чтобы рожать ребенка». Но конечно, слухам это не помешало, тем более что никто не мог понять, какие еще причины могут заставить актрису на пике славы отказаться от съемок на целый год.
   Причин же, вероятно, было две. Прежде всего Одри очень устала – последнее время она снималась практически без перерыва, причем некоторые картины дались ей очень тяжело. Второй же причиной стало понимание того, что после «Римских каникул», за которые она получила «Оскара», все, в чем она снималась, было слабее, причем иногда намного. И сами ее роли тоже были слабее, да и к тому же однотипные – либо юные прелестницы, очаровывающие зрелого мужчину, либо скучные аристократки в исторических костюмах. Можно сказать, она деградировала как актриса, и это ее очень беспокоило.
   Поэтому она без сожаления отказалась от всех таких же предложений и решила посвятить год укреплению отношений с Мелом и поиску собственного творческого пути, не отвлекаясь на зарабатывание денег и общение с множеством не всегда приятных людей.

В Мексике Одри Хепберн получила сообщение о большом успехе у зрителей фильма «Забавная мордашка».

   «Рецензии просто великолепные… – с облегчением писала она режиссеру Роджеру Иденсу. – Мы побили все кассовые рекорды!!! Я бесконечно благодарна вам! Ура! Ура!.. Спасибо… Я очень рада и счастлива за всех нас».
   Ее радость была тем более велика, что рецензия в «Тайм» сильно подогрела ее страхи насчет собственной актерской деградации и снижения качества фильмов, в которых она играет. «Можно предположить, что Одри Хепберн на самом деле всего лишь подделка, способная носить лишь поддельные драгоценности», – писал ехидный критик, разнося в пух и прах примитивный сюжет мюзикла, нужный лишь для того, чтобы дать актерам возможность спеть, станцевать и пройтись в нарядах от Живанши. Правда, и этот критик все же похвалил Одри, которая по его мнению сумела спасти фильм от полного провала: «Она не просто от начала и до конца фильма сохраняет свое светлое, прозрачное совершенство; ей также удается исполнить несколько милых танцев (хотя и не с Астером) и неплохо пропеть своеобразным речитативом с нотками абсента в нем и древесного спирта – в нижних его регистрах».
   Но как сказано выше, такая рецензия, пусть и авторитетная, была только одна. Остальные критики рассыпались в похвалах. Однако «Тайм» задела больное место Одри и укрепила ее в решимости больше не растрачивать себя на что попало. Следующая ее роль обязательно должна была стать триумфом.

Вскоре агент Одри Хепберн, Курт Фрингс, предложил ей сыграть главную героиню в фильме «История монахини».

   Это была биографическая драма по бестселлеру Кэтрин Халм, за год разошедшемуся трехмиллионным тиражом и переведенным на десятки языков мира. Фрингс выторговал для Одри поистине королевские условия – 200 тысяч долларов плюс десять процентов от общего кассового сбора, начиная с того момента, когда окупится ее гонорар. Причем свои 200 тысяч она получала гарантированно, даже если фильм провалится в прокате.
   Но Одри согласилась бы и на меньшие деньги. Она сразу поняла, что «История монахини» – тот самый фильм, которого она ждала.
   Героиня этой истории, бельгийская девушка Габриель, приняла постриг под именем сестры Люк и работала с прокаженными в Бельгийском Конго. Во время Второй мировой войны она помогала бельгийскому Сопротивлению, а потом и вовсе была вынуждена уйти из ордена. Но не потому, что потеряла веру в Бога, а из-за моральной дилеммы. Монахини должны были одинаково ухаживать за ранеными союзниками и нацистами, а для сестры Люк это оказалось неприемлемо. Поэтому она покинула монастырь и стала обычной медсестрой.
   Наконец-то Одри предложили фильм не о любви или страсти, а о духовном развитии личности, поиске себя, роль, которая должна была показать ей самой – настоящая она актриса или очередная голливудская однодневка.

Коко Шанель терпеть не могла драгоценности и говорила, что носить бриллиантовое ожерелье – это все равно что обернуть вокруг шеи банковский чек.

   Она была неистощима в насмешках над модницами, которым приходится каждый вечер снимать ожерелье и прятать его в сейф, а роскошные драгоценности, подаренные ей герцогом Вестминстерским, надела пару раз, а потом просто разобрала на камушки.
   При этом нельзя сказать, что она не любила украшения – ни в коем случае. Она их обожала, и на ней всегда было много ожерелий, браслетов, цепочек, серег. Что она ненавидела, так это драгоценности ради их стоимости, с ее точки зрения в украшениях, как и в одежде важнее всего была их функциональность. Ну а какова их главная функция? Конечно же, делать женщину красивее. И какая тогда разница, бриллианты это или блестящее стекло, если эффект один и тот же?
   Руководствуясь этими принципами, Коко еще с 1922 года занималась изготовлением собственной линейки украшений, называя их фантазийной бижутерией. Для создания их она не прибегала к услугам профессиональных ювелиров, заявляя, что их творения нагоняют на нее скуку. Эскизы для ее бижутерии по ее указаниям рисовал сначала ее старый друг Этьен де Бомонт, потом герцог ди Веруда. Да и сама она любила сидеть у себя в салоне, обложившись коробками с настоящими и поддельными камнями, и составлять из них узор будущих украшений. На это пошли, кстати, и драгоценные рубины и изумруды из разобранных ею подарков герцога Вестминстерского.

Готовясь к съемкам в «Истории монахини», Одри Хепберн провела несколько дней в католическом монастыре.

   Идея принадлежала режиссеру Фреду Циннеману – он решил, что для большего вживания в образ Одри и двум другим актрисам, игравшим монахинь, надо провести несколько дней в настоящем женском монастыре, наблюдая и по возможности участвуя в монашеской жизни. Правда, оказалось, что придумать это легче, чем осуществить. Актрисы, конечно, согласились, а вот монастыри, в которые он обращался, дружно отказывались от подобного эксперимента.
   Возможно, Циммерман так и махнул бы на это рукой, если бы не Одри, настаивающая на том, чтобы пожить в монастыре. Она очень тщательно готовилась к роли, изучала обряды, молитвы, посещала монастырские больницы, познакомилась с автором романа и с Мари-Луизой Абэ, прототипом своей героини. Но ей продолжало казаться, что она недостаточно готова и недостаточно понимает монахинь.
   Наконец, Циннерману удалось договориться с несколькими парижскими монастырями, и 2 января 1958 года он отвез актрис на четырехдневное вживание в монашескую жизнь. «Ежедневно в десять утра я приезжал на такси, посмотреть, как они поживают… – вспоминал он. – Зима была чрезвычайно холодная, а монастыри едва отапливались… Все они выходили из своих обителей совершенно синие от холода, но в восторге от того, с чем они здесь столкнулись, и взволнованные тем, как им приходится готовиться к исполнению своих ролей».

Одри Хепберн принимала все, что касалось сестры Люк, близко к сердцу.

   Пожалуй, это был первый фильм, снимаясь в котором, она не только выполняла указания режиссера и сценариста, но и сама участвовала в создании образа своей героини.
   «Я думаю, что нам нужно слегка изменить концепцию характера сестры Люк, – писала она Циммерману в ноябре 1957 года, когда готовилась к съемкам и изучала свою героиню. – Меня беспокоит то, что сестра Люк в финале фильма называет себя «неудачницей». Она слишком умна, чтобы демонстрировать фальшивое смирение. Мне хочется, чтобы она высказалась иначе. Она может признать тот факт, что ей не удалось стать настоящей монахиней, но в то же время мы должны увидеть, что надежда и вера помогли ей родиться как свободному человеку, и в новом состоянии ее вера стала еще сильнее и крепче, чем раньше. Я хочу показать, что сестра Люк стоит на пороге нового, еще более важного этапа своей жизни. Она вовсе не неудачница, ее уход из монастыря – это не поражение. Финал картины должен быть таким, чтобы у зрителей не возникло неприятия монашества, и в то же время они не воспринимали ее уход как крушение жизненных идеалов».
   Циммерман согласился с ее точкой зрения, в сценарий были внесены коррективы, но все равно многие люди восприняли финал как отказ от обетов, а не как уход по избранному пути. Мало кто обладал достаточной широтой взглядов, чтобы по достоинству оценить выбор сестры Люк.

Одри Хепберн часто изображают эфирным созданием, оторванным от мира, тогда как на самом деле она была очень практична.

   Один из ее биографов, Александр Уолкер, пишет: «Архивы съемочной документации «Истории монахини» показывают, что в это время Одри занимали далеко не только религиозные проблемы. Она требовала заверений, что в Африку ее будет сопровождать лучший доктор с современными препаратами. Кроме того, карантинные правила, принятые в Бельгийском Конго, не должны помешать ее крошечному терьеру сопровождать ее в путешествие. И еще: к ее приезду в гостинице «Сабена» в Стэнливиллс, где будут расквартированы члены съемочной группы, должно быть установлено биде. Вероятно, это было единственное биде на всю Центральную Африку в то время».
   Она не зря принимала столько предосторожностей – в Африке съемочной группе пришлось тяжело. От дневной жары не спасали никакие кондиционеры, а ночные холодные туманы угрожали легочными заболеваниями. Вероятно, это плохо сказалось на здоровье Одри, потому что едва вернувшись из Африки, она свалилась с почечной инфекцией. А ведь болеть было никак нельзя – студия теряла большие деньги, и к тому же под угрозой срыва оказался следующий проект, «Зеленые поместья».
   Так что она взяла себя в руки и, едва поправившись, вернулась в строй, а еще через несколько недель отправилась сниматься в «Зеленых поместьях».

Фильм «Зеленые поместья» стал самым большим провалом в карьере Одри Хепберн.

   Материал был многообещающий – популярный роман о трагической любви политического беженца и юной дикарки на фоне южноамериканских джунглей. Ставил картину Мел Феррер, и Одри снималась там исключительно ради него, хотя, прочитав сценарий, засомневалась, что роль невинно-сексуальной дикарки ей подходит.
   Студия вложила в фильм много денег: для него доставляли экзотических животных, сочиняли «первобытную» музыку, готовили рекламную кампанию. На роль главного героя пригласили талантливого актера Энтони Перкинса… «Муж Одри Хепберн приказывает другому парню заняться с ней любовью», – завлекательно писали журналисты. Но и это не спасло картину от провала.
   Возможно, из этой истории получился бы неплохой спектакль, но для фильма она была слишком наивной, нудной и пафосной. Критики разнесли «Зеленые поместья» в пух и прах.
   «Одри исполняет свою роль, как верная жена: качает в люльке оленят, подражает голосам птиц, бегает босиком в плотной хлопчатобумажной ночной рубашке с распущенными волосами по импортированному студийному лесу, – писали газеты. – Тони, вприпрыжку бегающий за худенькой девушкой и при этом стонущий о своей неуверенности в ее реальности, выглядит крайне глупо».
   Зрители оказались солидарны с критиками – в прокате фильм с треском провалился.

Перед премьерой «Истории монахини» Одри Хепберн с удивлением узнала, что на киностудии опасаются провала.

   Студийные боссы сочли фильм слишком «затянутым, мрачным, с недостаточно напряженным сюжетом, с избытком документальных подробностей из жизни монахини».
   К счастью, фильм все же выпустили на экраны – премьера состоялась 18 июня в нью-йоркском «Рейдио Сити Мьюзик Холл», ровно через три месяца после провальной премьеры «Зеленых поместий». Автор сценария Роберт Андерсен так писал об этом событии: «Очереди протянулись до Пятой авеню. Тысячам людей билетов просто не досталось. Мы с Фредом присутствовали на вечернем сеансе. В нашей жизни никогда не будет фильма лучше и сильнее, чем «История монахини».
   Картина продержалась в Нью-Йорке больше месяца, к кинозалам стояли многочасовые очереди, а потом такие же очереди выстроились по всей стране. На следующий год «Историю монахини» выдвинули на «Оскара» в восьми номинациях, включая «лучшую актрису».
   Когда были подсчитаны все доходы и расходы, оказалось, что «История монахини» стала одним из самых кассовых картин всех времен. А лично Одри почти до самой смерти продолжала получать доходы с этого фильма и в общей сложности заработала на нем около четырех миллионов.
   Радовало ее и еще одно обстоятельство – то, что студия затянула с выпуском «Истории монахини» на экраны, помогло зрителям быстро забыть о провальных «Зеленых поместьях».

Закончив работать над «Зелеными поместьями», Одри Хепберн приняла сразу два предложения – сняться в фильмах «Непрощенная» и «Без залога за судью».

   «Непрощенную» снимал мастер приключенческого кино Джон Хьюстон, а на главную мужскую роль был приглашен звездный Берт Ланкастер. Одри предстояло сыграть девушку из индейского племени, но к сожалению, она согласилась сниматься, не видя сценария. А когда увидела, отказываться было уже поздно.
   К тому же накануне съемок она узнала, что беременна. Ей совершенно не хотелось ехать в таком состоянии в мексиканскую пустыню и тем более садиться в седло, как полагалось по роли. В конце концов она все же выполнила свои обязательства и жестоко за это поплатилась – лошадь ее сбросила. Итогом стал перелом четырех ребер, и, вполне возможно, именно это падение стало причиной того, что через несколько месяцев, незадолго до родов, у Одри случился выкидыш.
   Увы, фильм не стоил и сотой доли всех выпавших на ее долю несчастий. У зрителей он особого успеха не имел, критика его ругала, а через несколько лет и Джон Хьюстон, рассказывая обо всех неудачах, преследовавших его во время съемок, признался: «В конце концов, самым ужасным стала та картина, которую мы сняли. У меня есть картины, о которых я не вспоминаю, но «Непрощенная» – единственный фильм, который мне по-настоящему не нравится… Недавно его показывали по телевидению, и через несколько минут мне пришлось выключить чертов телевизор. Я просто не мог этого вынести».

От съемок в фильме Хичкока «Без залога за судью» Одри Хепберн вообще отказалась.

   Вообще-то она давно мечтала сняться у Хичкока. Он в свою очередь тоже хотел с ней поработать – ему импонировал ее тип настоящей леди, и он был настоящим мастером делать секс-символов из холодноватых изысканных дам. Их сотрудничество могло открыть в ее таланте новые грани, но… Одри сделала ту же ошибку, что и с «Непрощенной» – не прочитала сценарий, прежде чем соглашаться.
   Когда же она наконец ознакомилась с окончательной версией сценария, то пришла в ужас – ее героиню должны были изнасиловать и чуть не задушить. Да она фильмы с такими сценами и сама никогда не смотрела и уж тем более не собиралась в них сниматься!
   Одри поспешно отказалась от съемок под предлогом того, что врачи прописали ей отдых. Хичкок, конечно, был в ярости, но ничего не мог поделать, поскольку никто не позволил бы ему заставлять играть в сценах насилия беременную женщину (это произошло еще до выкидыша), а ждать, пока она родит и придет в себя, он не мог.
   Вообще-то, фильм так и так не состоялся бы – лондонские власти вскоре сообщили, что не могут разрешить снимать на улицах города некоторые запланированные сцены. Но Хичкок все равно смертельно обиделся на Одри Хепберн и больше не пожелал иметь с ней никаких дел.

Летом 1959 года Одри Хепберн увиделась со своим отцом, Джозефом Хепберн-Растоном.

   Она посетила лондонскую премьеру «Истории монахини», после чего они с Мелом улетели в Дублин, где она и встретилась с отцом, которого не видела двадцать четыре года. Найти его удалось через ее связи в Красном Кресте, а возможно и в министерстве иностранных дел, где знали местонахождение людей, которым было запрещено возвращение в Англию.
   Никакого сближения между ними, разумеется, не произошло. Встретились два чужих человека, почти не помнящие друг друга и не имеющие общих интересов. Все, что Одри вспоминала об отце, когда уже после его смерти рассказывала об этой встрече, сводилось к тому, что он жил в маленькой, но приличной квартирке, с молодой женой, а ей – много лет назад забытой дочери – сказал: «Конечно же, ты поступила глупо, сев на этого серого жеребца», – имея в виду лошадь, сбросившую ее на съемках, о чем он, видимо. читал в газетах.
   О том, где он жил и чем занимался все эти годы, Одри никому не рассказывала, а возможно и сама не знала. С отцом она больше не общалась, только понемногу помогала, чтобы он ни в чем не нуждался. «Это помогло мне успокоить призраки прошлого», – объясняла она.

17 июля 1960 года у Одри Хепберн родился долгожданный сын.

   Она забеременела довольно скоро после выкидыша и на этот раз решила не рисковать. Никаких съемок, никакого риска – вопреки своим прежним правилам не разлучаться надолго она даже не поехала с Мелом в Италию и Францию, где он работал над двумя фильмами.
   «Не проходит ни одного мгновения без того, чтобы я не думала о малыше, – признавалась она. – Я подобна женщине, заточенной в монастыре и считающей часы до своего освобождения».
   Когда же счастливый час наконец пробил, одними из первых об этом узнали Мария-Луиза Хабетс, прототип сестры Люк из «Истории монахини», и автор книги, Кэтрин Халм. Одри познакомилась с ними еще перед съемками и продолжала дружить и в последующие годы. После рождения сына Мел по ее просьбе отправил им телеграмму и получил ответ: «Мы отправили семь тысяч добрых фей к колыбельке Шона. Очень скучаем по вам троим. С любовью, Лу и Кейт».
   Два месяца спустя ребенка крестили в той же часовне, где Одри и Мел несколько лет назад обвенчались. Его крестильное платье было от Живанши, он сразу получил двойное швейцарско-американское гражданство и был официально назван Шоном Хепберном Феррером… А сама Одри всю жизнь называла его Пухом – в честь Винни-Пуха.

Осенью 1960 года Одри Хепберн приступила к съемкам в фильме «Завтрак у Тиффани».

   Она не особо рвалась работать, но боссы «Парамаунт» настаивали, да и деньги опять заканчивались. Ну и кроме того, Одри все же не собиралась навсегда порывать с кино, поэтому ей надо было сниматься, чтобы зрители ее не забыли.
   Однако ее смущало – что придется играть роль девушки сомнительного сорта, тогда как главной фишкой ее образа, отличавшей ее от других голливудских актрис, всегда была чистота и даже почти невинность. Но Курт Фрингс цинично предложил называть героиню «девушкой без предрассудков» и сказал, что 750 тысяч долларов, которые Одри предлагают за фильм, вполне окупят это неудобство.
   При этом и Трумен Капоте (автор рассказа, по которому ставился фильм) тоже был не в восторге от ее кандидатуры. «Холли Голайтли, – говорил он, – была настоящей – сильный характер, совсем не похожий на Одри Хепберн. Я хотел, чтобы эту роль играла Мэрилин Монро… В Холли должно было быть вместе с тем что-то трогательное – незавершенное. В Мэрилин это было. Но «Парамаунт» решил по-своему…»
   Время показало, что и Одри, и Трумен Капоте ошибались – это была ее роль, с которой никто не справился бы лучше. Именно такую Холли зрители готовы были принять и полюбить.

Холли Голайтли стала героиней нового времени и визитной карточкой Одри Хепберн.

   «Я прочла книгу, и она мне очень понравилась, – рассказывала Одри. – Но я ужасно боялась, что не подойду для этой роли. Мне казалось, что у меня нет чувства комедии. Для этой роли требовалась актриса-экстраверт, я же – настоящий интроверт. Но все вокруг уговаривали меня согласиться. И я согласилась. Я страдала все время, пока шли съемки, я худела. Во время съемок была абсолютно убеждена, что играю плохо».
   Холли не была близка ей ни по взглядам, ни по духу, но она не могла играть героиню, которая совсем ей не близка, поэтому попыталась найти с ней что-то общее. Помогли воспоминания о голодной юности, когда сама Одри танцевала в кабаре и общалась с людьми не самих строгих моральных устоев. «Она утратила жизненные основы. Была совершенно растеряна. Но продолжала притворяться с тем же упорством, что и я».
   К тому же режиссер фильма Блейк Эдвардс убеждал Одри, что образ Холли будет «очищен самим стилем, в котором намечено снимать фильм», и после первой же сцены станет ясно, что она вовсе не так плоха, как кажется.
   Так и случилось. Хрупкая изящная Холли в черном платье от Живанши – это бриллиант, который даже под слоем грязи остается таким же чистым и совершенным. Маленькая заблудшая девочка и одновременно икона стиля, над которой не властно время.

Специально для Одри Хепберн композитор Генри Манчини написал песню «Лунная река».

   «Я понял, как мне следует писать эту мелодию, в первое же мгновение нашей встречи с Одри, – рассказывал он. – Я в точности знал, как будет звучать песня, когда она запоет ее своим слегка хрипловатым голосом».
   «Лунная река» стала не просто главной песней фильма, она сформировала весь образ Холли и помогла Одри почувствовать характер героини. Именно благодаря ей удалось создать такую ауру невинности, что «Завтрак у Тиффани», несмотря на всю свою двусмысленность, стал фильмом, на который можно ходить всей семьей.
   «Одри напевает эту песню под гитару, сидя на пожарной лестнице, и мы слышим печальную мольбу «порхающей бабочки» о невинности и простоте. «Лунная река» – это лейтмотив, на который настраивается сложный и даже двусмысленный образ… – писал Александр Уолкер. – Это крайне редкое явление в кино, когда песня так тесно связана с образом героя фильма и следует за ним повсюду. Но это был именно тот случай. «Лунная река» была «аурой» Одри на протяжении многих лет».
   Как ни странно, на «Парамаунте» песню не оценили и даже хотели убрать ее из картины. Но Одри ответила, что это можно сделать только через ее труп, после чего вопрос, разумеется, сразу был закрыт.

За роль Холли Одри Хепберн в четвертый раз выдвинули на «Оскара».

   Карьера ее в очередной раз пошла вверх, а вот в семейной жизни дела были не так хороши. Несмотря на то что «Оскар» за «Римские каникулы» так и остался у Одри единственным, в голливудской табели о рангах она стояла намного выше Мела, что не могло не сказываться на их отношениях.
   «Конечно, когда жена превосходит мужа, как Одри, это всегда проблема, – неохотно признавался Мел. – Когда продюсеры звонили мне, чтобы обсудить картину, я всегда чувствовал, что на самом деле они хотели заполучить Одри, а меня использовали для отвода глаз». Он старался не обращать на это внимания, много работал, помогал жене чем мог, но напряжение продолжало расти, особенно после провала «Зеленых поместий», больно ударившего его по самолюбию.
   В свою очередь Одри такое положение тоже смущало. Она стремилась к покою и тихому семейному счастью и вовсе не желала доминировать над мужем. Ей хотелось наконец приобрести постоянный дом, который стал бы настоящим семейным гнездом, жить там с мужем и сыном и быть простой домохозяйкой. Хотя бы временно. Но стремление Мела быть не хуже нее приводило к тому, что они все время переезжали, и он был постоянно занят.

Весной 1961 года Одри Хепберн начала сниматься в фильме «Детский час», в котором поднималась проблема лесбийских отношений.

   В то время в Голливуде действовал так называемый «Кодекс Хейса», не пропускавший на экраны фильмы, которые могли «подорвать нравственные устои» зрителей. В число запрещенных тем входила и однополая любовь. Однако Уильям Уайлер рискнул перенести на экран знаменитую пьесу Лилиан Хеллман о двух учительницах, которых затравили после обвинения в лесбиянстве.
   Одри казалось, что подобный фильм поможет ей закрепить репутацию серьезной актрисы, ведь пока у нее в активе был только один фильм, поднимающий серьезные жизненные вопросы, – «История монахини». Ее партнершей стала талантливейшая Ширли Маклейн, да и Уайлеру она доверяла еще со времен «Римских каникул».
   Увы, надежды не оправдались. Фильм вышел откровенно неудачным, хотя сама Одри сыграла в нем прекрасно, да и Ширли Маклейн была не хуже. Но сценарий, подогнанный под требования кодекса, был слишком невнятным, а потом еще киностудия в «приступе цензорской истерии» вырезала из готового фильма все, что хоть как-то указывало на излишне романтический интерес героинь друг к другу. В итоге острая трагическая история была загублена и не нашла отклика в сердцах зрителей. Актрисы, правда, удостоились вялых похвал критиков, но для их карьеры картина оказалась пустой тратой времени и сил.

Закончив работу в «Детском часе», Одри приняла предложение сняться в комедии «Париж, когда там жара».

Она была должна «Парамаунту» еще один фильм и выбрала именно этот, потому что он во всех отношениях был подходящим: съемки планировались в Париже, костюмы должен был делать Живанши, гонорар ее устраивал, ну и наконец, после предыдущей тяжелой картины она была рада сняться в комедии. Правда, Одри немного смущало, что ее партнером должен был стать Уильям Холден, с которым у нее был роман, когда они играли в «Сабрине». С другой стороны – воспоминания о прежней любви вызывали у нее романтическую ностальгию, и она решила, что вреда от этого не будет.
Но и этот фильм оказался не слишком удачным. Несмотря на хороший сценарий, интересную идею и целое созвездие отличных актеров, особого успеха он не имел. Частично из-за того, что сатира на кинобизнес в нем была излишне тонкой, не все ее поняли (а у тех, кто понял – в частности у боссов «Парамаунта», пародия вызвала только раздражение). Частично дело было в Уильяме Холдене, которого пришлось во время съемок лечить от алкоголизма, что привело к большой потере времени и денег. Поэтому картина вышла на экраны с большим опозданием и почти без рекламы, да еще и вызвала нападки критиков, большинство из которых даже не поняли, что это сатира, а не романтическая комедия.

Осенью 1962 года Одри Хепберн получила предложение сняться в фильме «Шарада».

   Она приняла его не раздумывая, едва пролистав сценарий. Роль была словно создана для нее, Одри чувствовала, что играть Реджину Лэмперт будет легко и приятно. Сценарий тоже был прекрасен – страшный, смешной, безумный и совершенно неправдоподобный, что только добавляло ему очарования. Снимать «Шараду» собирался ее старый друг Стенли Донен, режиссер «Забавной мордашки». Ну и наконец, Одри привлекало то, что ее партнером в этом фильме должен стать блистательный Кэри Грант.
   Он мог стать партнером Одри еще в «Сабрине», и в «Любви после полудня», но оба раза отказался, и роли достались куда менее подходящим актерам. «Шарада» показала, какой прекрасной парой были они с Одри: несмотря на большую разницу в возрасте, они играли любовь убедительно и с большим юмором.
   «Работать с ним было большим удовольствием, – рассказывала Одри. – Он был очень выразителен и в то же время сдержан… Грант показался мне очень уязвимым человеком, и он почувствовал такую же уязвимость во мне. Мы были очень похожи. Но он был гораздо мудрее и многому меня научил. Как-то раз, когда я сильно нервничала и не могла справиться с волнением, он сказал мне очень важную вещь… «Ты должна научиться больше любить себя». Я часто вспоминаю его слова».

В «Шараде» героиня Одри Хепберн впервые была не объектом мужских ухаживаний, а сама «охотилась» на мужчину.

   Изначально этого не было в сценарии, но Кэри Гранта беспокоило, что он на двадцать пять лет старше Одри, поэтому специально под него переписали диалоги и сделали флирт со стороны Реджины более настойчивым. Эти изменения пошли на пользу фильму, они придали образу героини дополнительную пикантность и помогли Одри раскрыть неизвестные прежде грани ее комедийного таланта.
   Стенли Донен рассказывал, как он познакомил Кэри Гранта с Одри в одном парижском ресторане: «Одри заметила, что не может поверить, что обедает с Грантом, не говоря уже о съемках в одном фильме. «Я так волнуюсь, – продолжала она, – я уверена, мне не удастся завершить этот обед, а что говорить о фильме…» Кэри умел снимать напряжение. Лекарство было у него, что называется, на кончике языка. «Садитесь, – сказал он Одри, – положите руки на стол… Хорошо… Опустите голову на руки… Хорошо… Сделайте глубокий вдох… Расслабьтесь». И тут Одри локтем опрокинула бутылку красного вина, залив Кэри весь его безупречный желтовато-коричневый пиджак».
   Одри пришла в ужас и пыталась извиняться, а Грант спокойно снял с себя залитый вином пиджак, попросил отнести его в химчистку и приступил к еде. На следующий день он прислал Одри подарок и утешительную записку. Этот эпизод задал тон их отношениям на съемках, а Донен был так восхищен, что вставил похожую сцену в фильм.

20 октября 1962 года Одри Хепберн подписала договор на съемки в фильме своей мечты – «Моя прекрасная леди».

   Первый раз в жизни она не плыла по течению, а по-настоящему сражалась за роль. Она мечтала сыграть Элизу с тех пор, как мюзикл «Моя прекрасная леди» впервые был показан на сцене. Но когда зашла речь об экранизации, конечно же первой кандидатурой рассматривалась та актриса, которая играла в бродвейском спектакле, то есть Джули Эндрюс.
   Одри никогда прежде не пыталась отбить чужую роль, это было против всех ее правил. К тому же она понимала, что даже в случае победы она будет в невыигрышном положении, поскольку все будут сравнивать ее с Джули. Тем более что та не только была звездой бродвейской версии мюзикла, но еще и пела куда лучше Одри.
   Но все доводы рассудка отступали перед велением сердца. «Нет ни одной другой роли, которую я так страшно хотела бы сыграть. Я должна сыграть Элизу», – говорила Одри. И в конце концов ее желание сбылось.
   Все решили деньги – права на экранизацию мюзикла обошлись «Уорнер Бразерс» слишком дорого, и чтобы окупить их, им нужна была настоящая звезда в главной роли. Джули Эндрюс тоже была прекрасной актрисой, но ее знали только театралы, а Одри Хепберн знали все.
   Джули Эндрюс приняла свое поражение спокойно и только мягко предупредила Одри, что вокальные партии в мюзикле сложные, придется немало потрудиться. Она как в воду глядела…

За роль Элизы Дулиттл Одри Хепберн получила больше миллиона долларов.

   Это был самый большой гонорар, какой только можно было себе представить в то время, даже больше, чем Элизабет Тейлор получила за «Клеопатру». По договору, подготовленному незаменимым Куртом Фрингсом, Одри получала этот миллион в виде семи ежегодных выплат. Такая система выдачи гонорара значительно уменьшала сумму налогов, которую ей надо было уплатить.
   Но то, что Одри получала за свою роль больше всех, не означало, что на съемочной площадке с ней носились. Наоборот, с нее и спрашивалось больше всех. Ей тяжело давалась первая часть фильма – образ замарашки, жуткий акцент, плохие манеры. Она неловко чувствовала себя в костюме цветочницы и с завистью смотрела на великолепные наряды, приготовленные художником по костюмам Сесилом Битоном для статистов, игравших роли аристократов.
   Однажды она не выдержала и стала примерять эти костюмы. Они настолько ей шли, что Джек Уорнер позволил сделать фотосессию, впоследствии признанную одной из лучших подборок фотографий Одри Хепберн. На них она на самом деле прекрасна. «Ее рот, улыбка, зубы восхитительны, выражение глаз изумительно, и все в ней заставляет умолкнуть любую мысль о каком-либо отклонении от высочайших критериев красоты», – говорил Сесил Битон. И с ним соглашались все, кроме разве что самой Одри.

Одри Хепберн очень хотела сама исполнять в фильме «Моя прекрасная леди» все песни.

   Она, конечно, понимала, что уступает по голосовым данным Джули Эндрюс, но тем не менее петь она умела, и у нее уже был успешный опыт исполнения вокальных партий в мюзикле «Забавная мордашка». А главное – она была уверена, что если песни запишут другим голосом, это будет выглядеть искусственно и испортит фильм.
   Режиссер пообещал, что если она расширит голосовой диапазон, то ей позволят все песни спеть самой и только на самые сложные высокие ноты возьмут дублершу. Воодушевленная Одри взялась за дело. Сесил Битон вспоминал: «Со дня приезда она упорно работала, и голос ее окреп настолько, что она совершенно свободно могла бы справиться с большинством вокальных номеров Элизы».
   Но Уорнеры решили не рисковать и, не говоря ей ни слова, сделали студийные записи всех песен в исполнении профессиональной певицы Марни Никсон. Одри досталась лишь одна песня «Just You Wait», да и та лишь для того, чтобы в титрах могли написать, что она часть песен поет самостоятельно.
   Это было большой ошибкой – если посмотреть сохранившиеся отрывки, в которых поет сама Одри, хорошо видно, насколько они живее и ярче. Оперный голос Никсон звучит как в студии звукозаписи, тогда как Одри каждую песню исполняла, зная, что в этот момент должна чувствовать Элиза. Фильм многое потерял из-за этого решения, а в образе Элизы появилась некоторая фальшь, из-за которой Одри даже не выдвинули на «Оскара».

22 ноября 1963 года Одри Хепберн выпал печальный долг сообщить всей съемочной группе об убийстве президента Кеннеди.

   Работа шла на закрытой площадке, куда не допускались посторонние, поэтому так и получилось, что трагическую новость, взбудоражившую весь мир, они узнали с некоторым опозданием. Одри разговаривала с режиссером Джорджем Кьюкором, когда к ним подбежал человек с радиоприемником.
   «Я был слишком потрясен, чтобы сообщить об этом съемочной группе, – рассказывал впоследствии Кьюкор. – Никто из нас не решался ничего сказать. И тогда Одри просто сказала: «Я это сделаю». Она взяла громкоговоритель, в широченной юбке лондонской цветочницы влезла на стул и произнесла: «Президент Соединенных Штатов убит. Давайте пару минут помолчим. Пожалуйста, помолитесь или сделайте то, что считаете наиболее уместным». Многие плакали, кто-то просто не понял, что произошло. Через несколько минут Одри сказала: «Пусть он покоится с миром. Да будет Господь милосерден к его душе и к нам».
   Когда Кьюкор через несколько минут заглянул в ее гримерную, он увидел, что она рыдает. Но съемочный день на этом не заканчивался, и вскоре Одри вернулась на площадку, привела себя в порядок и стойко отработала до конца дня.

23 октября 1964 года прошла премьера «Моей прекрасной леди» в Нью-Йорке. Одри Хепберн вызвала у публики настоящий восторг.

   Приглашенные на премьеру избранные зрители были настроены достаточно негативно, поскольку все они видели театральную версию с Джули Эндрюс. И первые минуты фильма вроде бы подтверждали их уверенность, что Одри не справилась с ролью, но… как только Элиза стала превращаться из цветочницы в леди, даже самые большие скептики поддались ее очарованию. После премьеры стало ясно – Одри заслужила каждый цент из своего миллионного гонорара. Если она сумела покорить элитную публику, то уж обычный зритель будет от нее в полном восторге.
   Так и случилось. «Моя прекрасная леди» с триумфом прошла по экранам всего мира, несколько раз окупив свой бюджет, ее включили в сотню лучших американских фильмов всех времен, в десятку лучших мюзиклов и во множество других рейтингов. А в 1965 году картину номинировали на двенадцать «Оскаров», восемь из которых она получила.
   Одри Хепберн тоже присутствовала на церемонии, но только как гостья. Ей поручили вручить статуэтку ее партнеру по фильму Рексу Харрисону, исполнявшему роль Хиггинса. А лучшей актрисой стала Джули Эндрюс за фильм «Мэри Поппинс».
   Знаменитая однофамилица Одри, актриса Кэтрин Хепберн, восемь раз выдвигавшаяся на «Оскара» и получившая его только один раз, прислала ей утешительную телеграмму: «Не печалься. Когда-нибудь ты получишь его за роль, которая не стоит того».

Карьера Одри Хепберн вновь шла в гору, а вот брак разваливался.

   И это были вещи взаимосвязанные. Одри становилась все знаменитее, а у Мела дела шли пусть и неплохо, но до жены ему было далеко. И это все больше его раздражало. К тому же они все чаще снимались по отдельности, все реже виделись и все хуже друг друга понимали. Например, когда Мел из самых лучших побуждений попытался предложить Юберу Живанши платить Одри за то, что она рекламирует его наряды и духи или хотя бы предоставлять ей их бесплатно (кстати, Живанши сразу согласился), она сочла это настоящим оскорблением. Для нее было неприемлемо осквернять дружбу деньгами.
   После съемок в «Моей прекрасной леди» она в очередной раз попыталась спасти брак и как хорошая жена поехала за Мелом в Испанию, где он работал над тремя фильмами. «Я понимала, как тяжело быть мужем мировой знаменитости, признанной повсюду, быть всегда вторым на экране и в жизни. Как Мел страдал… – рассказывала она. – Но поверьте мне, для меня карьера всегда была на втором месте».
   Но эта попытка тоже оказалась неудачной. Когда Одри в очередной раз заговорила о том, что им нужен собственный дом, где они смогут обосноваться, Мел предложил Испанию и не желал слушать другие варианты. А Одри хотела жить в Швейцарии. И хотя она еще пыталась найти компромисс, ее терпение было уже на исходе.

Вскоре Одри Хепберн и Мел Феррер приобрели дом в Швейцарии и виллу в Испании.

   Компромисс был найден, и брак временно удалось сохранить. Выбранный Одри дом находился во французском кантоне, в пятнадцати минутах езды от Лозанны, поскольку Одри очень хотела, чтобы Шон говорил по-французски.
   Новый дом ей очень нравился, оглядывая его, она говорила: «Вот то, о чем я всегда мечтала». Она привела в порядок сад, посадила цветы, приказала соорудить во дворе детскую площадку и обставила дом мебелью, которую собирала уже много лет и хранила на складе в ожидании собственного жилья. В этом доме, который она называла «Ла пасибль» («Мирное место») она прожила всю оставшуюся жизнь.
   Мел смирился с ее выбором, но не собирался навсегда оседать в тихой швейцарской глубинке. Он любил ездить по незнакомым местам, знакомиться с разными людьми и разной культурой. А если уж поселиться где-то – считал он – то в теплом Средиземноморье. Так что, следуя его желанию, они с Одри купили виллу на испанском побережье, которая конечно же большую часть времени пустовала.
   Отношения с Мелом стабилизировались, и Одри решила, что самое время родить второго ребенка. Возможно, если бы ей это удалось, их брак продержался бы еще несколько лет. Но к несчастью, эта беременность опять закончилась выкидышем.

В августе 1965 года Одри Хепберн приступила к работе над фильмом «Как украсть миллион».

   Режиссером этой авантюрной комедии был Уильям Уайлер, который уже снимал ее в бессмертных «Римских каникулах» и не слишком удачном «Детском часе». Большая часть съемок к радости Одри проходила в Париже, а художником по костюмам стал Живанши, что на сей раз было абсолютно оправдано, поскольку она играла дочь преуспевающего жулика-коллекционера.
   Неожиданно Живанши вдруг решил создать ей новый образ и более того – преуспел в этом. Новая Одри была уже не элегантно-консервативная, а элегантно-современная. С новой стрижкой, в короткой юбке и ультрамодном костюме с плоскими пуговицами она выглядела на десять лет моложе своего возраста и легко сошла бы за свою среди золотой молодежи Парижа. Это была уже не принцесса из «Римских каникул», а девушка-хулиганка эпохи «Битлз». Когда фильм вышел на экраны, мир вновь захлестнула мода в стиле Одри Хепберн, тысячи девушек стриглись под нее и носили такие же, как у ее героини, стильные пиджачки и огромные солнечные очки.
   «Одри уже относилась к «старому поколению», которое пока еще могло претендовать на связь с молодежью при условии, естественно, соответствующей перестройки, – писал Александр Уолкер. – Фильм «Как украсть миллион» доказал, что Одри способна на это: ее шикарный и хорошо воспитанный гамен возродился в образе очаровательной кошечки шестидесятых годов».

Партнером Одри Хепберн по фильму «Как украсть миллион» стал Питер О'Тул.

   За его плечами уже была заглавная роль в легендарном «Лоуренсе Аравийском», поэтому по звездному статусу они были почти равны. Но в отличие от всех предыдущих актеров, с которыми Одри приходилось играть любовь, он был не старше ее, а младше на три года. Образ юной девушки остался в прошлом, во всех последующих фильмах ее партнеры тоже были моложе, чем она.
   На съемочной площадке Одри и Питер легко нашли общий язык. Он оказался одним из тех редких людей, кто быстро оценил особенности ее характера и понял, что она обычно немного сдерживает себя. Для Питера это было неприемлемо – сам он всегда выкладывался на сто процентов и хотел того же от партнеров. Но он легко нашел подход к Одри – он не пытался за ней ухаживать, но с удовольствием флиртовал и смешил ее, благодаря чему между ними быстро установились прекрасные отношения. А когда Одри чувствовала себя комфортно, она переставала «зажиматься».
   Съемки шли легко и весело, иногда даже слишком весело; рассказывали, что сцену в кладовке долго не могли снять, потому что актеры все время смеялись. Но в итоге это благотворно сказалось на фильме – он получился легким, веселым и увлекательным. Зрители приняли его восторженно. А кинобоссам стало ясно, что Одри не осталась в прошлом вместе с пятидесятыми, а легко вошла в число звезд нового времени.

Следующим фильмом Одри Хепберн стала мелодрама «Двое на дороге».

Режиссером и продюсером этой картины был Стенли Донен, который уже снял с ней два прекрасных фильма «Забавная мордашка» и «Шарада». Именно это помешало Одри отказаться от проекта сразу – она доверяла Донену и очень хорошо к нему относилась. Несмотря на то что она совсем не видела себя в роли Джоанны Уоллес, она согласилась обсудить сценарий, но честно сказала: «Это – великолепная идея, но из нее ничего не выйдет». Однако Стенли Донен умел убеждать и искренне верил в успех будущей картины, несмотря на то, что та была на самом деле странной, непохожей на все прежние фильмы Одри и очень непривычной как для США, так и для Англии.
«Двое на дороге» – это, так сказать, комедия с печальным подтекстом о людях, которые любят друг друга, но сами доводят свой брак почти до распада. «Мы переносимся то в прошлое, то в будущее в ходе четырех путешествий, совершаемых семейной парой. Эти путешествия во времени и пространстве охватывают двадцать лет, где были ухаживания, женитьба, супружеская измена, почти развод и некое подобие «вооруженного перемирия». Вспыхивает ссора, и они объявляют друг другу войну, затем вновь заключают мир и предаются любви с той же искренностью, с какой только что набрасывались друг на друга».

В фильме «Двое на дороге» Одри Хепберн впервые снялась полуобнаженной.

   Это было непривычно для нее, и режиссер со сценаристом долго убеждали, что это на самом деле необходимо для картины. «Одри страдала излишней чопорностью, но она была тем, что французы называют «рudique» («стыдливая»). «Скромная» – вот, мне кажется, то слово, которое лучше всего ее характеризует, – рассказывал автор сценария Фредерик Рафаэль. – Ее всегда ограничивала и сдерживала мысль о том, какое представление о ней может сложиться у зрителей».
   Но сказать по правде, Одри больше беспокоила не эта сцена и даже не то, что ее героиня по сюжету изменяет мужу или ругается грубыми словами. Куда сильнее ее нервировало то, что она увидела в сценарии очень много параллелей со своей собственной жизнью. Нет, Рафаэль писал не о них с Мелом, просто многие не слишком счастливые браки чем-то похожи друг на друга. И Одри, прочитав сценарий, вдруг отчетливо осознала, что ее брак действительно несчастливый.
   Она хотела отказаться, надеясь забыть об этом и все же сохранить свою семью. Но Мел неожиданно поддержал Донена. «Одри всегда сама принимает решение, сниматься или не сниматься в фильме, – рассказывал он. – Но когда я прочел сценарий «Двоих на дороге», я сразу же посоветовал ей согласиться на эту роль – и был прав».

Мужа Одри Хепберн в фильме «Двое на дороге» сыграл Альберт Финни.

   Он был на несколько лет моложе нее, и у него в активе было лишь четыре фильма, но за один из них он получил номинацию на «Оскар» и «Золотой глобус». Впрочем, Финни вообще снимался мало – он был прежде всего талантливым театральным актером, и его даже называли «новым Лоуренсом Оливье».
   Кроме того, он был большим шутником и при первой встрече ошарашил Одри, изображая перед ней смешного самовлюбленного красавчика нетрадиционной ориентации. Она была в ужасе от его ужимок, но хорошее воспитание заставило ее терпеть и улыбаться. А режиссер с интересом на них смотрел и гадал, кто сдастся первым. Оказалось – все же Финни. «Терпение у него лопнуло, – вспоминал Донен, – и он взорвался приступом дикого хохота. Глаза Одри округлились, сделавшись огромными глазами Хепберн, известными всему миру. Она поняла, что ее разыграли, и она, не тая никакого зла, присоединилась к восторгу Финни, а он забрасывал ее заверениями, что с ним все в полном порядке».
   Этот розыгрыш пошел фильму во благо, поскольку не только помог Одри и Альберту Финни сразу найти общий язык, но и задал нужный тон отношениям их героев. А промелькнувшая в первый день знакомства симпатия сначала переросла в теплые дружеские отношения, а потом и в нечто большее. Впервые за много лет у Одри начался роман с ее партнером по фильму.

Стенли Донен заставил Одри Хепберн сниматься в магазинной одежде, а не в эксклюзивных нарядах от Живанши.

   Для этого ему пришлось выдержать настоящую войну. Одри упорно сопротивлялась, как всегда, когда кто-то вставал между ней и одеждой от Живанши, в которой она всегда чувствовала себя защищенной. Но Донену как раз нужно было, чтобы она на экране выглядела менее уверенной и более уязвимой.
   Конечно, Одри он этого говорить не стал, а привел простой и убедительный аргумент, что Джоанна Уоллес – не миллионерша и не светская дама, поэтому у нее не может быть платьев от такого дорогого модельера. А поскольку «Двое на дороге» были не сказкой, как многие другие фильмы Одри, а картиной в реалистическом жанре, такое несоответствие бросалось бы в глаза.
   Живанши готов был упростить стиль Одри, сделав ее одежду более похожей на магазинную, но Донена это не устраивало – он не хотел воевать с ней потом из-за каждой детали. Наконец Одри сдалась. Правда, консультант по костюмам вскоре не выдержал ее придирок и уволился, но зато пришедшая на его место Клэр Рендлсхэм оказалась дамой крепкой и вскоре одела Одри в готовое платье из дорогих магазинов.
   «Одри Хепберн в „Двоих на дороге“, – писал один журнал мод, – урок всем тем девицам, которые считают, что когда вы перешагнули тридцатилетний барьер, вам больше ничего не остается, как подобрать волосы и повязать платок пониже. Одри доказывает, что это не так».

Несмотря на то что Одри Хепберн с Альбертом Финни вели себя очень сдержанно, слухи об их романе дошли до Мела Феррера.

   Раздули эти слухи, конечно, журналисты, потому что даже на съемочной площадке далеко не все были уверены, что между ними существует нечто большее, чем просто дружба. Ирвинг Шоу, приезжавший на съемки, рассказывал: «Они вели себя так, словно были подростками, братом и сестрой. Когда появлялся Мел, Одри и Элби сразу же становились официальными и даже несколько неуклюжими, будто теперь они вынуждены были вести себя подобно взрослым».
   Биограф Одри, Дональд Спото, писал, что незадолго до конца съемок она вдруг очень сильно разнервничалась, и никто не мог понять почему. Потом выяснилось, что Мел потребовал немедленно прекратить отношения с Финни, иначе он грозил подать на развод по причине ее неверности. Одри была в ужасе – такой скандальный развод мог лишить ее сына, ведь в те времена суд ни за что не оставил бы ребенка «гулящей» матери.
   Все знали, что Мел тоже не был чист и невинен: их отношения с Одри давно были прохладными, и у него случались интрижки на стороне. Но об этом не трубили в прессе, а значит, он был куда в менее уязвимом положении, чем она.
   Ради сына Одри тут же порвала с Финни. Но ее брак с Мелом Феррером это уже не спасло.

Мало кто знает, что Одри Хепберн боялась воды.

«Я обнаружил своеобразный страх в Одри, – рассказывал режиссер фильма «Двое на дороге» Стенли Донен. – Она не любила погружаться в воду, будь это море или плавательный бассейн. Когда мы дошли до сцены, где Альберт берет ее и бросает в гостиничный бассейн, она мне сказала: «А не могли бы вы использовать здесь дублёра?» Я ответил: «Одри, это такая сцена, которую я никак не могу снять с дублером. Зритель должен понять, что в бассейн бросили именно тебя и никого другого». «Ну что ж, – сказала она, – если Элби бросит меня туда, со мной вполне может случиться сердечный приступ».
Одри упорствовала три дня, но как и в вопросе с костюмами, Донен оказался упрямее, а его аргументы убедительнее. В конечном счете Одри смирилась и согласилась сниматься в этом эпизоде. Но о причинах своих страхов она рассказала только много позже: «Видите ли, когда мне было девять лет, в Голландии, купаясь в пруду, я запуталась в водорослях. Тогда я почти совсем не умела плавать. Водоросли тянули меня вниз, а у меня оставалось все меньше и меньше сил. Я наглоталась воды, пытаясь выпутаться, и пока не подоспела помощь, я думала, что утону. Даже сейчас я, проплыв совсем немного, чувствую возвращение той паники. Хотя Мелу все-таки удается уговорить меня войти в море, я плаваю, высоко подняв голову над водой».

В начале 1967 года Одри Хепберн начала сниматься в фильме «Дождись темноты», продюсером которого был Мел Феррер.

   По удивительной причуде судьбы она была знакома с режиссером этого фильма Теренсом Янгом, но не по работе, а еще со времен войны. Он был в составе британских войск, освобождавших Голландию, получил ранение в бою за город Арнем, после чего лежал в госпитале, где были сестрами милосердия Элла ван Хеемстра и ее дочь Одри. В 1945 году Янг снял документальный фильм под названием «Люди Арнема», с которого и началась его успешная режиссерская карьера.
   Одри в фильме «Дождись темноты» предстояло играть роль слепой девушки, преследуемой наркоторговцами. Сама эта мысль ее ужасала, но делать было нечего – продюсировал картину Мел Феррер, для него это была очень важная работа, и Одри не могла его подвести, тем более после ее недавней измены. Автором пьесы был Фредерик Нотт, знаменитый благодаря своему триллеру «В случае убийства наберите „М“. Студии права на экранизацию обошлись довольно дорого, и Мелу необходима была Одри, чтобы быть уверенным в коммерческом успехе фильма.
   Однако напряженность в их отношениях была очень хорошо заметна окружающим, и некоторые даже деликатно советовали Одри сходить к психологу. Она наотрез отказалась. А после окончания съемок они с Мелом договорились временно пожить раздельно.

Готовясь к роли слепой девушки, Одри Хепберн ездила в клинику для слепых и училась ходить на ощупь.

   В клинике она общалась со слепыми и расспрашивала докторов, как люди восполняют отсутствие зрения. Вернувшись, она стала надевать на глаза специальную повязку и передвигаться на ощупь. Она ходила с помощью трости, пыталась узнать людей по звуку шагов, вслепую пользовалась телефоном и готовила чай.
   Благодаря такой подготовке в фильме она очень естественно изображала слепую. Но оказалось, что этого недостаточно – на пленке ее глаза выглядели слишком выразительными и слишком ярко блестели. Пришлось заказать контактные линзы. Визуально они давали нужный эффект, но у Одри от них сильно болели глаза, что, конечно, не улучшало ее настроение.
   А настроение у нее и так было плохое – киностудия «Уорнер Бразерс» отказалась переносить съемки в Европу, и из-за этого Одри пришлось заплатить со своего гонорара очень большие налоги. К тому же ей сообщили, что костюмы от Живанши обойдутся слишком дорого, поэтому одежду для ее героини будет шить модельер подешевле. Студия экономила буквально на всем, и лишь благодаря Курту Фрингсу, который еще на стадии заключения контракта сумел выговорить для Одри некоторые привилегии, ей удалось дожить до конца съемок без нервного срыва.

За фильм «Дождись темноты» Одри Хепберн в последний раз была номинирована на «Оскар» и «Золотой глобус».

Вообще-то фильм получился довольно средний, и если бы не великолепная игра Одри и умение режиссера нагнетать напряжение, он забылся бы сразу после выхода на экраны. В пьесе Фредерика Нота было много нестыковок и искусственно созданных ситуаций, но они компенсировались определенной внутренней логикой и динамикой. Динамика в фильме осталась, а вот логика исчезла на стадии сценария окончательно – например, слепой героине ни разу не приходит в голову мысль запереть дверь, чтобы злодеи не могли проникнуть в ее дом.
Но Одри была так органична и искренна в роли слепой девушки, что критики простили фильму все недостатки и в один голос восхищались ее талантом. Понравился фильм и зрителям – они сочувствовали героине и с удовольствием пугались за нее и вместе с ней. Тем более что во время показа фильма в кинотеатрах для большего эффекта в последние пятнадцать минут в зале полностью гасили свет, и на экране почти ничего не было видно, а были только слышны крики героини и учащенное дыхание пытающегося ее убить злодея. Напряжение достигало такого уровня, что на улице возле крупных кинотеатров дежурили машины «Скорой помощи».

После окончания съемок «Дождись темноты» и очередного выкидыша Одри Хепберн решила расстаться с Мелом Феррером.

   Она не собиралась разводиться официально, ведь она всегда считала, что замуж надо выходить один раз и на всю жизнь, и два развода ее матери стали для нее примером того, как не должно быть в ее жизни. К тому же Мел был ей по-прежнему очень дорог и как отец ее сына, и как хороший друг, много сделавший для нее и для ее карьеры. Если бы не он, она так и работала бы за гроши.
   Но главное – она боялась в случае официального развода потерять сына. Если бы Мел стал судиться за опекунство, суд скорее всего стал бы на его сторону. А это для Одри стало бы настоящим крахом мира. Поэтому они с Мелом договорились просто пожить отдельно какое-то время, чтобы отдохнуть и подумать о будущем.
   Это известие, сразу же подхваченное журналистами, совпало с выходом фильма «Двое на дороге», поэтому пошли слухи, будто бы разъезд знаменитых супругов – лишь рекламный трюк. Но те, кто знал Одри, поняли, что все серьезно, она такими вещами никогда не шутила даже ради самой большой рекламы.
   Мел занялся работой над новой постановкой «Майерлинга». Одри он приглашать уже не стал, и она с удовольствием уехала в Швейцарию. Но покой и размышления не привели их к примирению. В начале 1968 года Одри все-таки подала на развод.

После фильма «Дождись темноты» Одри Хепберн заявила, что решила сделать перерыв в работе и временно покидает кино.

   «Пройдет много времени, прежде чем я снова появлюсь на экране, – сказала она. – Я обещала сыну не меньше двух тысяч часов моего времени».
   Вряд ли тогда кто-то мог предполагать, что этот перерыв затянется на восемь лет. Сама Одри и впоследствии объясняла свой «отпуск» тем, что она хотела побольше бывать с сыном. «Я бросила работу, когда мой сын Шон пошел в школу. Я всегда так хотела иметь детей, что ужасно страдала, когда мне приходилось расставаться с ним ради съемок. Я не могла больше выносить разлуку с ним, поэтому перестала сниматься».
   Но большинство биографов считают, что Одри немного лукавит, объясняя свой уход из кино только желанием быть с сыном. Она не могла не заметить, что в кино настала новая эпоха, где ее героиням уже не было места. А меняться в соответствии с требованиями времени и сниматься в фильмах, где много секса и насилия, она не хотела. «Двое на дороге» и «Дождись темноты» – это был предел того, что она могла себе позволить, не поступаясь принципами. Тем более что за последние фильмы она заработала достаточно, чтобы ни в чем не нуждаться.
   Так и получилось, что с 1968 года Одри Хепберн стала домохозяйкой…

Летом 1968 года Одри Хепберн познакомилась с итальянским врачом Андреа Дотти.

   Большинству ее друзей было сразу ясно, что Одри недолго пробудет одна. Она слишком привыкла, что рядом с ней есть человек, к которому можно обратиться за советом и поддержкой. Мел не был идеальным мужем, но она всегда знала, что может на него опереться.
   К тому же развод с Мелом совпал с ее уходом из кино, поэтому получилось, что она разом порвала не только личные, но и деловые связи. Одри вдруг поняла, что оказалась в пустоте – ей практически не с кем было поговорить и нечем было заняться. Оказалось, что быть только матерью для нее недостаточно, она привыкла много работать и общаться с большим количеством людей.
   Тогда ее приятельница графиня Лователли, к которой она периодически ездила в гости, здраво решила, что Одри нужен новый мужчина. И начала активно знакомить ее с подходящими женихами. Весной и летом 1968 года журналисты периодически фотографировали Одри то со знаменитым матадором Антонио Ордоньесом, то с принцем Альфонсо де Бурбоном, то с князем Марино Торлониа. Все это были яркие интересные люди, но по разным причинам ни с одним из них отношения у нее не сложились.
   Пока наконец в круизе на яхте французского промышленника Поля Вейера она не встретила итальянского графа Андреа Дотти, горячего поклонника ее таланта.

В январе 1969 года Одри Хепберн вышла замуж за Андреа Дотти.

   «Я влюбилась и счастлива, – говорила она. – Никогда не думала, что со мной может произойти такое. Я почти перестала надеяться».
   Он был почти на десять лет моложе нее, обаятельный, улыбчивый, внимательный. Еще во время круиза он сумел вывести ее из депрессии, чему немало способствовали его профессиональные навыки – Дотти был заместителем директора психиатрической клиники Римского университета. Хотя сам он говорил: «Я никогда не был для нее психиатром. Наши отношения были совершенно другими. Мы вместе развлекались на яхте с нашими друзьями, и постепенно, день за днем, наши отношения становились более серьезными и глубокими».
   А уже осенью Живанши, которого она навестила в Париже, рассказывал: «Она заметно воспрянула духом. Нет, конечно, она ничуть не поправилась, это было не в ее стиле. Но она была счастлива, и по ее телу это было заметно».
   Дотти нельзя было заподозрить ни в меркантильности, ни в желании прославиться за ее счет. Он был преуспевающим врачом, графом с большими связями. Он хотел иметь детей, и главное – он подружился с Шоном. Ну как можно было ответить отказом на его предложение руки и сердца? «Он такой жизнерадостный и энергичный человек, – говорила Одри. – И совершенно очевидно, что, когда я поближе с ним познакомилась, я поняла, какой он думающий и глубоко чувствующий человек».

Одри Хепберн и Андреа Дотти поселились в Риме.

   Свекровь предлагала ей два этажа своего палаццо, но несмотря на то, что у нее были хорошие отношения с родней мужа, Одри предпочла вежливо отказаться. Они с Дотти сняли прекрасную квартиру с видом на Тибр в доме, бывшем когда-то кардинальской резиденцией.
   Одри увлеченно занималась ремонтом новой квартиры и вообще с явным удовольствием играла роль итальянской домохозяйки. Она даже не читала присылаемые ей сценарии – сейчас ей это было неинтересно, ее внимание полностью занимали муж, сын и новый круг общения.
   Семья Дотти приняла ее прекрасно. Вообще-то итальянская аристократия весьма сдержанно относилась к бракам вне своего круга, но Одри была голливудской звездой, а это в их глазах равнялось почти королевскому происхождению. Поэтому они с удовольствием приняли ее в свой круг, приглашали в гости и с гордостью демонстрировали друзьям.
   Кино же теперь интересовало Одри в основном теоретически. Она ходила в кинотеатр, но знакомство с новинками лишь больше убеждало ее, что возвращаться нет смысла. Фильмов, в которых она могла бы сыграть, просто не было. В ее вкусе были разве что приключенческие истории про Джеймса Бонда, но даже они казались ей слишком жестокими.

8 февраля 1970 года Одри Хепберн родила второго сына.

   Беременность обнаружилась уже через четыре месяца после свадьбы. Одри это очень обрадовало, но, конечно, и обеспокоило – все-таки ей было уже почти сорок, и она пережила несколько выкидышей. Но к счастью, на этот раз все обошлось. Рожала она в Лозанне, путем кесарева сечения. Мальчика назвали Лукой.
   Этому ребенку радовались все, кроме разве что поклонников Одри, понимавших, что ее возвращение в кино откладывается. Дотти был счастлив, его родня тоже, а уж про саму Одри и говорить нечего, она давно мечтала о втором ребенке.
   Шон воспринял появление младшего брата спокойно, поэтому семейной идиллии появление Луки не нарушило. Правда, идиллия эта была не совсем настоящей – Одри прекрасно знала, что пока она была в Швейцарии, Дотти не раз фотографировали с красивыми женщинами. И хотя он отрицал какие-либо личные отношения, утверждая, что это его пациентки или коллеги, она чувствовала, что в слухах есть доля правды. Но как и во времена брака с Мелом, она предпочитала закрывать глаза на все, что могло нарушить ее душевное равновесие. Когда стало ясно, что Дотти не так идеален, как ей казалось, Одри предпочла не думать об этом, а сосредоточиться на воспитании сыновей.

Брак Одри Хепберн и Андреа Дотти был обречен с самого начала, поскольку они оба ждали от этого брака совершенно разного.

   Андреа Дотти женился на кинозвезде. Он влюбился в нее еще подростком, она была его мечтой, его райской птицей. И смотреть, как она превращается в обычную домохозяйку, для него было все равно что смотреть, как райская птица превращается в домашнюю курицу. «Ему потребовалось определенное время, чтобы понять, что Одри и девушка из «Римских каникул» – это не одно и то же, – говорил один из его друзей, – но когда он всё-таки это понял, он как будто бы пробудился от прекрасного сна. Реальность не могла удовлетворить его».
   Неудивительно, что он оказался чувствителен к искушениям, подстерегавшим его как мужа кинозвезды. «Я сказала ему, что некоторых людей – женщин в основном – может привлечь к нему тот факт, что он женат на мне, а это не только не принесет ему никакой пользы, но может оказаться рискованным для его профессиональной репутации», – говорила Одри. И она как в воду глядела.
   Дотти хотел гордиться женой, он с удовольствием давал интервью журналистам и не скрывал, что полностью за то, чтобы она снова начала сниматься. «Моя жена обязательно вернется в кино, – говорил он. – Она – великая актриса, и было бы преступно лишать ее того, что она любит». И конечно, его очень разочаровало, что она этого не сделала.

Между 1967 и 1976 годами Одри Хепберн появлялась на экранах дважды, но это нельзя было назвать возвращением в кино.

   В 1970 году она вместе с Барброй Стрейзанд, Ричардом Бартоном, Джули Эндрюс, Ширли Маклейн и другими звездами появилась в телевизионном фильме «Мир любви». Гонорар за этот фильм им не выплачивался, так как снимался он с благотворительной целью собрать деньги для ЮНИСЕФ – организации помощи детям в рамках ООН. Ради съемок в этом фильме Одри даже полетела в Америку, где не была со времен работы над фильмом «Дождись темноты».
   Второе появление Одри на экране в эти годы можно назвать практически полной противоположностью первому. В начале семидесятых годов она снялась в своей первой и единственной в жизни телевизионной рекламе. В четырех японских роликах она рекламировала – кто бы мог подумать – парики. Сделала она это по банальной причине – деньги. За полтора дня работы ей заплатили почти как за целый фильм. Впрочем, она знала, что ее очень любят в Японии, поэтому была рада передать привет своим поклонникам.
   От всех остальных предложений она отказывалась, хотя они продолжали поступать с завидной регулярностью. Однако время шло, деньги заканчивались, а Одри привыкла не стеснять себя в средствах. К тому же у нее заболела мать, и на лечение потребовалась очень крупная сумма. И в конце концов Одри стала внимательнее присматриваться к предлагаемым сценариям.

В 1975 году Курт Фрингс прислал Одри сценарий под названием «Возвращение Робин Гуда».

   Это была грустная и остроумная история о постаревшем Робине, вернувшемся из Крестового похода, и его бывшей возлюбленной, девице Мэриан, ставшей настоятельницей монастыря.
   Идея сразу подкупила Одри – ей показалось, что героиня чем-то похожа на нее. Да и вообще, сценарий был достойный, в таком фильме не стыдно было сняться после девяти лет перерыва. К тому же Робина должен был играть Шон Коннери, которого она обожала в роли Джеймса Бонда. Да и гонорар предлагали достаточный, чтобы решить ее финансовые затруднения.
   «Как только мы пообещали ей снять фильм в течение летних каникул, и поэтому она может взять детей с собой в Испанию, а также заверили ее, что мы закончим съемки к началу школьного учебного года, нам больше не потребовалось никакого давления, – рассказывал режиссер Ричард Лестер. – Но ее нужно было успокаивать, говоря, что на экране она будет выглядеть великолепно. И это потребовало некоторых усилий. Ведь она не снималась целых восемь лет. Кино за это время сильно изменилось».
   Обдумав все за и против, Одри Хепберн все-таки дала согласие сниматься. Это стало настоящей сенсацией. Режиссера, продюсера и актеров осаждали журналисты. Фильм сразу был переименован в «Робина и Мэриан». Все ждали – каким будет возвращение Одри Хепберн?

К облегчению Одри Хепберн, фильм «Робин и Мэриан» был доброжелательно принят зрителями и критикой.

   Она всегда нервничала, начиная работу над новой картиной, но в этот раз особенно. Ее беспокоило все – что она разучилась играть, что ее забыли, что она ужасно выглядит и на экране будет казаться старухой. «Освещение такое, – говорила она, – что я выгляжу так, будто меня уже сейчас нужно отправлять в гериатрическую клинику». К тому же она не понимала стиля работы режиссера, переживала из-за того, что фильм корректируют по ходу съемок, и страшно страдала от жары.
   К счастью, ей повезло с партнером – Шон Коннери старался уступать ей и помогал находить общий язык с режиссером. «Ему нравилось, когда работа шла быстро, – вспоминал режиссер, – он с радостью будет играть ту или иную сцену без всякой репетиции. Одри же предпочитала хорошенько выверить все заранее, а затем отделаться от проработанной сцены как можно скорее за один или за два дубля. Нам пришлось искать что-то среднее. Шон вел себя на репетициях как настоящий джентльмен».
   Их усилия не пропали даром – фильм получился печальный и трогающий за душу. «Перед нами, – писал Винсент Кэнби в «Нью-Йорк Таймс», – разыгрывается история любви без какой-либо умной болтовни и комических эффектов, и в основном благодаря великолепному лицу мисс Хепберн, которого время лишь слегка коснулось словно только для того, чтобы показать нам, каким испытанием стали для Мэриан последние двадцать лет».

После «Робина и Мэриан» об Одри Хепберн разом вспомнили и зрители, и журналисты, и киностудии.

   В начале 1976 года она отправилась в Америку рекламировать свой новый фильм, и там ее сразу пригласили в Лос-Анджелес, на церемонию «Оскара». Ей досталась почетная обязанность вручить премию за фильм «Пролетая над гнездом кукушки», и как писали журналисты – она была воплощением элегантности. Потом она поучаствовала в другой, более важной для нее церемонии – вручения Уильяму Уайлеру «Оскара» за достижения в области киноискусства.
   На этом мероприятии она произнесла речь, в которой благодарила режиссеров, у которых ей пришлось сниматься: «Я не пытаюсь скромничать, но без этих режиссеров меня бы просто не было… Во мне живет множество комплексов. Мне очень трудно выступать перед публикой…»
   Возвращаясь домой, она сделала остановку в Нью-Йорке, где как раз проходила премьера фильма «Робин и Мэриан». Когда Одри увидела тысячи поклонников, ожидающих ее у входа «Радио Сити Мюзикл Холл» с белыми розами и орхидеями, она расплакалась. Она и не ожидала, что кто-то до сих пор помнит, какие цветы она любит.
   Когда она вернулась в Европу, ей предложили несколько сценариев. Но достойным внимания среди них был только фильм о войне «Мост слишком далеко», от которого ей пришлось отказаться, потому что он будил тяжелые воспоминания.

К весне 1978 года брак Одри Хепберн и Андреа Дотти окончательно распался, хотя развод они оформили только в 1981 году.

   Сама она старалась сохранить достоинство и объясняла их расставание тем, что они слишком разные люди – Андреа любит город, шумные компании, развлечения, а она негородской человек, предпочитает тишину и покой. Но ее сын Шон спустя много лет говорил, что даже он знал о похождениях отчима: «Он был настоящий женолюб. Он просто не понимал, как это можно хранить верность. Не самый лучший выбор для женщины, которая стремится к стабильности и безопасности».
   Признавал это и Дотти – он говорил, что искренне любил Одри, но верностью действительно не отличался, хотя и старался скрывать от нее свои измены, чтобы не расстраивать. В свою очередь Одри поняла это довольно быстро, но делала вид, будто все в порядке: «Я решила, что мой второй брак будет и последним, и потому отодвинула в сторону мою профессиональную карьеру ради того, чтобы сохранить его. Когда у нас появился Лука, это еще больше укрепило мою решимость…»
   И вновь Одри держалась за брак до последнего. Даже после решения разъехаться она не оставляла надежды, что Дотти исправится и они заживут счастливо. В 1979 году они вновь пытались сойтись, но после нескольких недель совместной жизни трещина между ними стала только глубже. Стало ясно, что надо расставаться окончательно.

В 1978 году Одри Хепберн дала согласие сниматься в фильме по роману Сидни Шелдона «Узы крови».

   Несмотря на то что сценарий был гораздо хуже романа, да и роль ей не очень подходила, Одри все же решила, что стоит попробовать. Все-таки с режиссером Теренсом Янгом они вполне успешно работали в «Дождись темноты», актерский состав картины был достаточно сильный, да и гонорар ей предложили такой, от которого грех отказываться. «Я коплю себе на пенсию», – говорила Одри, и это уже почти не было шуткой.
   Сидни Шелдон специально под нее подкорректировал сценарий, сделав героиню на десять лет старше (изначально ей было двадцать пять), съемки решено было вести в Лондоне, Цюрихе, Париже, Нью-Йорке и Сардинии, костюмы для Одри вновь делал Живанши. Все это наполняло ее оптимизмом, увы, безосновательным.
   Фильм получился откровенно слабым. Критика разнесла его в пух и прах. «Отвратительный, банальный, начисто лишенный юмора, неряшливо сделанный… и настолько бессвязный фильм, что за сюжетом практически невозможно следить», – писала «Санди Экспресс». Правда, надо сказать, что Одри Хепберн эта волна негодования почти не коснулась. Ее критиковали в основном за то, что она решила сниматься в таком плохом фильме. «И что же, по мнению советников мисс Хепберн, она могла спасти в сценарии, представлявшем собой совершенно безнадежный хаос?» – писала «Ивнинг Стандарт».

После расставания с Андреа Дотти Одри Хепберн сосредоточилась на работе.

   Как раз в это время режиссер и сценарист Питер Богданович предложил ей главную роль в романтической комедии «Они все смеялись». Одри согласилась почти сразу – во-первых потому, что героиня была близка ей по духу (что неудивительно, поскольку Богданович во многом с Одри ее и писал), а главное, потому что гонорар за шесть недель работы в этой картине составлял миллион долларов. К тому же ее сына Шона тоже пригласили поработать на съемочной площадке и дали ему маленькую роль в фильме, что не могло ее не порадовать.
   К сожалению, картина не имела успеха, хотя была не так уж и плоха. Скорее она просто не попала «в струю». Да и Богданович переборщил с количеством сюжетных линий – зрители просто путались в происходящем. Одри опять хвалили, но писали, что режиссер так плохо ее показал, что «если бы это было не кино, а брачный союз, она вполне могла бы подать на развод».
   Но окончательно погубили фильм связанные с ним трагические события – через несколько недель после окончания съемок актриса Дороти Страттен, игравшая одну из основных ролей, была убита своим ревнивым мужем, когда решила уйти от него к Богдановичу. «Последствия гибели Дороти для фильма были крайне неблагоприятны… – писал он много лет спустя. – Теперь единственное, о чем мог думать зритель, глядя на экран, была смерть Дороти».

В конце 1979 года Одри Хепберн познакомилась с голландским актером Робертом Уолдерсом.

   Дело было еще во время подготовки к съемкам «Они все смеялись». На каком-то обеде Уолдерса посадили рядом с Одри, и они сразу нашли общий язык. Уолдерс недавно пережил большую трагедию – умерла его горячо любимая жена, актриса Мерл Оберон, с которой они счастливо прожили семь лет, несмотря на то, что она была на двадцать пять лет старше него.
   Все друзья пытались его утешить, но удалось это только Одри, которая в это время переживала из-за распада своего брака с Дотти. Встретив куда более несчастного человека, она забыла о собственных горестях и попыталась его подбодрить. «Меня словно молнией ударило, когда она произнесла несколько слов на голландском, – вспоминал Уолдерс. – Но я думал, что этот роман невозможен».
   Оказалось, что все возможно. Весной 1980 года они уже стали жить вместе, хоть и не афишировали этого, потому что Одри пока еще была замужем. Уолдерс помог ей пережить трудный бракоразводный процесс, и чем дальше, тем больше они становились нужны друг другу.
   И Шон, и Элла ван Хеемстра отнеслись к этому роману спокойно. Они знали, что Уолдерс очень состоятелен, значит в охоте за деньгами его подозревать не было смысла. К тому же они с Одри не собирались заключать брак. Им было просто хорошо вместе, и они не хотели ничего менять.

Несмотря на окончательный уход Одри Хепберн из кино, ее известность не уменьшалась.

   Ее часто приглашали на разные приемы в честь знаменитостей и для вручения наград. Она принимала эти приглашения, несмотря на любовь к тихой жизни. Все-таки с возрастом она стала больше ценить свою славу и радовалась, что ее помнят.
   А ее действительно не забывали – когда она снималась в телефильме, посвященном Уильяму Уайлеру, поклонники толпами собирались везде, где она появлялась. А когда она подписывала экземпляры книги «Сады этого мира», которую написала в соавторстве по циклу телепередач, очередь была такая, что ей в конце концов пришлось уходить через черный ход, чтобы не остаться ночевать в магазине.
   В 1986 году она приняла предложение сняться в телефильме «Любовь среди воров». Уже не ради денег или славы, а просто так, чтобы не скучать. Фильм был простеньким и ничего особенного из себя не представлял, но Одри сразу стали вновь присылать сценарии, в надежде, что она опять вернется в кино.
   Однако она не собиралась возвращаться. Эта страница ее жизни была закрыта. Но и просто сидеть сложа руки ей тоже надоело. Оказалось, что покой и тихая семейная жизнь тоже надоедают. Теперь Одри нуждалась в каком-нибудь новом деле, которым стоит заняться. И такое дело скоро появилось.

В октябре 1987 года началось сотрудничество Одри Хепберн с ЮНИСЕФ, которое продолжалось до самой ее смерти.

   Одри согласилась участвовать в гала-концерте, все участники которого пожертвовали свой гонорар в фонд ЮНИСЕФ (Международный чрезвычайный детский фонд ООН). После этого она решила, что должна сделать для детей еще что-нибудь и предложила ЮНИСЕФ принять участие в благотворительном концерте в Японии. «Число слушателей превысило самые фантастические предположения. Это было событие национального значения, – вспоминала Криста Рот, занимавшаяся координацией благотворительных проектов. – Я думала, что впечатления, полученные Одри на том концерте, заставили ее принять окончательное решение: если ЮНИСЕФ желает воспользоваться ее именем и славой для оказания помощи тем детям, которые в ней нуждаются, Одри пойдет на это. Но это было только начало. Никто не мог тогда предвидеть, к чему это все приведет».
   В 1988 году Одри в составе делегации послов доброй воли поехала от ЮНИСЕФ в страдающую от голода Эфиопию. С тех пор вся ее оставшаяся жизнь была связана с благотворительной деятельностью.
   Она ездила в самые нищие страны Азии и Африки, встречалась с главами государств, доставляла продовольствие, собирала деньги для голодающих, а главное – привлекала внимание всего мира к проблемам нуждающихся. «Я ждала эту работу сорок пять лет, – говорила она. – Наконец-то мне представилась возможность сделать что-то стоящее».

Последнюю роль Одри Хепберн сыграла в фильме Стивена Спилберга «Всегда» в 1989 году.

   Режиссеры и продюсеры регулярно предлагали ей вернуться в кино. Но прежняя работа казалась ей такой мелкой и незначительной по сравнению с тем, что она делала для ЮНИСЕФ, что она даже не рассматривала их предложения всерьез.
   Однако один сценарий все-таки ее заинтересовал. Любовно-мистическая драма о летчике, погибшем в бою и возвращающемся на землю в образе ангела, чтобы охранять свою невесту и помочь ей выйти замуж.
   Роль Одри была чисто символической – она играла ангела, встречавшего душу летчика и убеждающего его вернуться на землю, чтобы помогать тем, кого он любит. Но для Спилберга это была не просто эпизодическая роль, он считал, что ее должна сыграть звезда, при жизни ставшая легендой. Одри за эти несколько минут на экране предложили миллион. Конечно она согласилась, ведь теперь деньги были нужны ей как никогда. Большую часть своего гонорара она перевела на счет ЮНИСЕФ.
   «Одри оставляет впечатление бесплотного существа, хотя возраст уже успел заострить ее черты, а глаза стали неестественно огромными, – пишет Александр Уолкер. – Напутствие Одри летчику созвучно с теми словами, которые она давно уже сказала себе самой. «Не растрачивай свою душу на поступки, совершаемые ради себя самого, – говорит она ему, – но только на то, что делается ради других».

Последняя поездка Одри Хепберн по делам ЮНИСЕФ состоялась за четыре месяца до смерти, в сентябре 1992 года.

   Это была поездка в Сомали, африканскую страну, раздираемую гражданской войной. «Я думала, что готова ко всему… – сказала Одри, вернувшись оттуда, – но реальность превзошла все мои ожидания».
   Из Сомали она вернулась еле живая от нервного истощения и тяжелой болезни. Ее давно уже беспокоило здоровье, но Одри всегда стойко держалась и на этот раз тоже отказалась завершать свою поездку раньше времени. На болеутоляющих она дотянула до возвращения в Женеву, потом дала пресс-конференцию в Лондоне и только после того, как поведала всему миру о том, что увидела в Сомали, легла в больницу в Лос-Анджелесе.
   Там ей сообщили неутешительный диагноз – опухоль в толстой кишке. 1 ноября провели срочную операцию. Казалось, что все прошло удачно, через несколько дней Одри уже встала и смогла принимать посетителей. Но через три недели опухоль появилась снова. Стало ясно, что Одри осталось жить не больше трех месяцев.
   За нее молились во всем мире. Мать Тереза объявила о двадцатичетырехчасовом молитвенном бдении за «ее добрую сестру во Христе Одри Хепберн». Сама же она встретила известие о свое скором конце стойко и пожелала лишь вернуться домой, в Швейцарию. 25 декабря она провела в кругу семьи, а потом сказала: «Это было самое счастливое Рождество в моей жизни…»
   Одри Хепберн умерла 20 января 1993 года.

Я – Одри Хепберн Cоставитель Е. Мишаненкова