   Юрий Енцов
   Иван Оруженосцев
   Жизнь как бой

Предисловие

   Эта повесть написана по реальным событиям, должна читаться легко и с интересом. Ведь вся жизнь ее героя, Тадеуша Касьянова – это борьба, поиски, свершения. Думается, что многие увидят или захотят увидеть в нем себя.
   Его характер в детстве формировали война, голод, разруха. Встав рядом с первым мастером восточных единоборств Советского Союза Алексеем Штурминым, навлек на себя подозрение госпартаппарата и ненависть структур МВД. Но Касьянов всегда шел вперед, принимая на себя многочисленные удары судьбы, доказывая, что развитие боевых искусств полезно для страны. Именно Касьянов с небольшим числом единомышленников сохранил для России этот вид спорта в период непонятного и мрачного его запрещения с 1981 по 1989 гг., постоянно популяризируя каратэ – вид спорта, которому отдал большую часть жизни.
   Воинские единоборства закалили его волю, а застенки постсоветского ГУЛАГа, сделав его инвалидом, не сломили силу духа и неиссякаемый оптимизм. В 90-е годы ХХ века наша пенитенциарная система – мало чем отличалась от «Главного управления лагерями» времен Берии.
   Многие годы на нем лежал груз ответственности и принятия решений. Ему никогда ничего не предлагали, ему звонили только с просьбой о помощи. Истинный патриот, беззаветно любя Россию, болезненно пережил развал Союза, но не как политической структуры, а скорее как географической. Будучи истинным профессионалом, обладая даром предвидения, оставил в странах СНГ многочисленных учеников и подразделения Федерации.
   Сложись его жизнь по-другому, может, и не выжил бы он, как многие другие из его окружения тех лет и настоящего времени, но видимо, Провидение хранило его для будущего. На Тадеуша Рафаиловича было организовано покушение, и он чудом остался жив. Теперь людей такой судьбы, живущих принципами, мало, и он, видимо, один из «последних могикан», поэтому читателю будет небезынтересно познакомиться с судьбой этого неординарного человека, уверенного, что не надо бояться трудностей. Будет жива Россия, будем живы и мы!
   Еще ребенком, нечаянно попав в пионерскую организацию, продержался в ней дня три-четыре, а затем был исключен и уж больше ни в какие комсомолы, а тем паче члены КПСС никогда не совался, интуитивно чувствуя ложь, фальшь, карьеризм людей из этих организаций.
   Касьянов верил и надеялся, что доживет до конца Советской власти. Когда коммунистами-предателями была ликвидирована Коммунистическая партия Союза, его радости не было границ, тарантул сожрал тарантула! Но как до, так и после этих событий, он не верил ни одному политическому лидеру и всегда оказывался прав.
   Тадеуш Рафаилович твердо убежден, что какой бы новый, любого толка, «царь» ни занял кресло, народу эти политические игры и возня, кроме забот и горя, ничего не принесут, до тех пор, пока народ сам не начнет строить свое будущее.
   И. И. Оруженосцев

Чукаловка

   На Второй Тверской-Ямской улице, неподалеку от его школы Тада поджидала компания. Он не помнил точно, как его звали – того смазливого старшеклассника, из-за которого была эта «стрелка», помнил только кликуху. Один из этой бады вытянул вперед руку с растопыренными пальцами, и пошел на Тада со словами:
   – Иди сюда, я сказал!
   Он хотел взять Тада за физиономию своей пятерней и толкнуть что есть силы. Этим – все могло и ограничится. А если заартачишься, то остальные присоединятся и запинают, компенсируя собственные душевные комплексы, душевную ущербность. Подростки склонны к крайностям, порой непомерная гордость порождает такое же унижение, и все оттого, что они так мало знают о себе самих, и об окружающих.
   Не дожидаясь, когда грязная пятерня коснется его лица, Тад через эту вытянутую руку, махнул и – бац бестолкового по морде. В боксе этот удар называется кросс. Тад уже был без пяти минут перворазрядник по боксу. Нападавшие этого не знали, просто видели, что новенький – грамотно дерется. Но рассчитывали, что впятером-то с ним справятся.
   Важак по кличке Бык – шлепнулся на землю. Перешагнув через него, Тад бросился на других. Один из мальчишек пытался его стукнуть, но кулак вяло прошел над головой. Он пригнулся, и тут же сделал два резких удара по корпусу, которые попали в цель. Второй из пацанов, вслед за Быком, согнулся пополам и опустился на колени со сбитым дыханьем, ловя перекошенным ртом воздух.
   Двое других предпочли отбежать на безопасное расстояние, и оттуда стали грозить и материться. Еще один, видно тоже из их компании, растерявшись остался стоять на месте, засунув руки в карманы, в уголке его рта дымилась папироса:
   – Да я вообще не с ними,– сказал он на всякий случай Таду, хлопая глазами.
   – Да?– спросил Тад недоверчиво,– ну иди тогда отсюда.
   Вся эта свалка началась из-за одного парня, старавшегося верховодить в их классе, и которому Тад дал по роже, чтобы не «наезжал», чтил права других. Классу это понравилось. Тад видел, что от издевательств Быка все натерпелись, но побаивались из-за того, что он водил знакомства со шпаной. Сам же этот ублюдок драться не лез, только пригрозил:
   – Ну, смотри же…
   Таду от них ничего не было нужно. Он просто хотел как-то закончить восьмой класс. Но в этой школе среди старшеклассников сколотилось из парней несколько групп, которым нравилось задираться к таким одиночкам, как Тад, к новеньким, да и просто к тем, кто помягче характером или не мог себя защитить.
   Но сегодня они нарвались на боксера.
   В Москве было две кузницы советского бокса – «Трудовые резервы» и «Крылья Советов». Вот «Крылышки», более чем на двенадцать лет, и стали родным домом Тадеуша Касьянова. В «Крыльях» было четыре тренера по боксу: Михаил Паногьевич Ли, Михаил Соломонович Иткин и Виктор Михайлович Тренин, над всеми возвышался и руководил четвертый, Виктор Иванович Огуренков, величайший тренер, которого знал и уважал весь боксерский мир. Осознавать все это Тад стал много позже, когда уже начал показывать результаты, а сначала им занялся дядя Миша.
   Возле него крутилось много таких пацанов, как Тад и то, что впоследствии Тад стал «технарем», а не «нокаутером», в этом основная заслуга дяди Миши.
   «Челночок, игра ног, левой, левой, правой»– учил он, и не только начинающие, но и выступавшие боксеры выполняли задание беспрекословно. В группе с Тадом занимались Володя Грачев (сам впоследствии известный тренер), Юра Карпенко, Володя Певзнер. Была в секции, в зале какая-то особая атмосфера мужественности, какой-то особый запах мешков, перчаток и здорового пота, которая сначала немного пугала Тада, но потом – затягивала все больше и больше.
   Он старался придти в зал на полчасика пораньше и посмотреть на тренировку мастеров. С немым восторгом наблюдал, как работает на ринге многократный чемпион СССР Борис Степанов и восходящая звезда, будущий олимпийский чемпион Олег Григорьев.
   Поскольку Тад рос среди женщин, то комплексов у него хватало, он страшно смущался, когда кто-нибудь из старших товарищей обращался к нему с каким-нибудь вопросом или просьбой, не знал, что ответить и как поступить…
   Родился Тадеуш в Замоскворечье, одном из сонных, патриархальных уголков Москвы. Но его первые детские воспоминания, как пишет в своей книге «Еще не вечер» И. И. Оруженосцев, начинаются с военной поры: вой сирен и бомбоубежища, заклеенные стекла и понемногу доходивший до него голод. Вся большая семья Чистяковых, кроме деда Ивана и бабушки Антонины, была эвакуирована на Урал. Их эшелон на выходе из Москвы разбомбило. Мама своих детей Тада и его сестру чуть не потеряла, нашла уже в детском доме на Урале, куда их и эвакуировали. Сначала эвакуировали в Уфу, потом в Белорецк, еще на 400 километров дальше.
   Тад смутно помнил детский дом, куда попал, постоянный холод в комнатах и почему-то темень, но, как объясняли взрослые: «Так нужно, маскировка!»
   Затем почему-то стали жить у староверов, Людмиле, маме Тада и ее двум сестрам: Вере и Ларисе, была выделена комната. Здесь в эвакуации жить было сытнее, но порядок в доме поддерживался строгий, и сестрам москвичкам постоянно давали понять, что они здесь гости, и гости нежеланные.
   Но жизнь есть жизнь, и Люда, работая и обзаводясь новыми знакомыми, решала какие-то местные проблемы. Глава приютившей их семьи – Кузьмич, мирился с пребыванием московских, ну, а его жена Матрена и сестра ее, баба Оля, были хоть и строгие, но сердобольные женщины, и когда не было дома «самого», то нет-нет, подкармливали иногородних.
   Город Белорецк в то время был просто большим рабочим поселком, родители «пахали» от зари и до зари, а многонациональная детвора – гоготала на улицах, убегая в лес, начинавшийся прямо на окраине городка, купалась в реке Белой.
   Тад рос чернявым крепким мальчишкой. Он был так похож на местных, что как-то раз один башкирский «аксакал», проходя мимо, заговорил с ним на своем языке. Увидев, что Тад не понимает, присел, посадил его на одно колено, вытащил из-за пазухи лепешку, разломил пополам, дал мальцу. После этого на Тада меньше нападали, меньше бранили и дрались с ним.
   В Белорецке дислоцировались две польские дивизии, иной раз офицеры заходили в дом, и теперь уже сестры подкармливали их. У молодых москвичек был повод относиться к полякам почти по-родственному, но об этом мы расскажем чуть ниже…
   Поляки грустили о своей далекой родине, и сестры как могли, успокаивали их, добротой и лаской вселяли уверенность в мятущиеся души.
   Всем было плохо, беда объединяет людей. Поляки, уходя на фронт, обещали за доброту вызвать русских женщин после войны в свободную Польшу, отпраздновать победу. Но… благими намерениями устлана дорога в ад, а война жестокое занятие, какой бы справедливой она не была, то ли были убиты, то ли забыли, толи еще что, но ни одной весточки из «Речи Посполитой» в Россию не прилетело…
   Война потихоньку откатывалась на Запад. Мать Тада, съездив в командировку в Москву, решила перетаскивать семью обратно в родной город, тем более что на Урал стал подкрадываться голод.
   Вернувшись из эвакуации в Москву, вся семья собралась в доме №6 по Стремянному переулку в квартире №6. Сейчас на этом месте стоит новый вестибюль Института имени Плеханова. Тетка Вера, немного пожив с мужем, вернувшимся с войны, у Чистяковых, переехала на станцию Лось в Подмосковье.
   Весь дом, где родился и жил Тадеуш, когда-то занимала семья священника, но НКВДешникам показалось, что служитель культа слишком хорошо живет и его, как это водилось в те годы, переселили куда-то на север, а квартиру – предложили деду Ивану. Но в воспитании деда сказался «синдром нищеты», побоялся Иван Иваныч взять всю квартиру священника, вдруг вернется, а за две комнаты как-нибудь можно и отговориться.
   Так что среднюю комнату заняла какая-то жуткая воровская семья во главе с бабкой Хаей. За печкой на кухне на девяти метрах поселилась еще одна семья Любчиковых. Как они там одиннадцать человек умещались, известно было только им самим. Глава семейства, похожий на бурундука, тащил все в дом бочками и мешками. Запасы стояли и воняли в кухне, вызывая междоусобицы.
   Своего отца Тад практически не знал. Не видел никогда, и потому никакой тяги к отцу у него не было. Мать, Людмила, вышедшая замуж вторично, сказала, что он погиб за несколько дней до конца войны, будучи полковником МГБ. Так ли оно было на самом деле, или мама чего-то скрывала, мальчик никогда не интересовался.
   В семье воевали все. Только дед работал на железной дороге главным кондуктором, у него была, как тогда говорили, «бронь», освобождение от воинской службы, и, к тому же, он уже был старый, за шестьдесят. Бабушка была, прежде всего, домохозяйкой. Конечно, она еще работала. Одно время в домоуправлении, в Щипковском переулке напротив больницы им. Семашко, домуправом. Тад к ней ходил туда помогать. Она заведовала бумагами, владела печатями. Народу к ней приходило много узнавать что к чему. Бабка происходила из мелкопоместных дворян, была не просто грамотная, а владела несколькими языками: французским, польский для нее был как родной. У народа она была на хорошем счету, как женщина сердобольная и отзывчивая.
   Ее дочь, мать Тада, перед войной работавшая заведующей сберкассой, после войны стала старшим инспектором в Министерстве финансов. Она была знакома с творческой интеллигенцией.
   В семье с родителями жила младшая мамина сестра Лариса, а брат Олег быстро женился и переехал к жене. Стало чуть попросторнее. На тридцати шести квадратных метрах в Стремянном переулке дом 36, квартира 6 осталось жить шестеро. Естественно люди «мозолили глаза» друг другу, уставали, от этого вспыхивали маленькие конфликты, ведь людям свойственно желание уединится, оставшись наедине с собой.
   После войны буханка хлеба стоила на черном рынке 800 рублей. Бабушка шила из тряпок какие-то фартуки, продавала на рынке, чтобы хоть что-нибудь на стол принести. Жили бедно, тяжело. Купить, надеть на себя какую-нибудь обновку – это был праздник. Но бедность – хороший опыт для способных учеников.
   Жизнь была тяжелая, но строгая по духу, по иерархии. Старших дети должны были уважать. Любой незнакомый взрослый мог на улице дать пацану подзатыльник «за шалость», если считал, что тот неправильно себя ведет, и мать шалуна – говорила за это спасибо.
   Тад рано был приучен помогать взрослым, и когда, убираясь, мыл кухню и туалет, то иной раз через его голову летали и втыкались в дверь уборной ножи и вилки. Соседская семья любила покачать права. Скандалы и драки были в этой квартире явлениями частыми и закономерными.
   Соседка, бабка Хая втихаря доливала в чужие кастрюли сырой воды вместо супа, воровала котлеты, а Любчиковы, вылезая ватагой из-за печки, начинали махаться чем под руку попадет, но вместе все они – не любили бабушку Тада за врожденную интеллигентность и отвращение к ссорам. В общем, в чистом виде – коммуналка, большевики знали, что делали, селя вместе людей различного социального происхождения.
   Бабушка Тада была родом из обедневших саратовских дворян. На нее в юности положил глаз Иван, тогда всего лишь денщик ее отца. Видя большое взаимное влечение молодых людей, отец, помещик и офицер, решил положиться на судьбу и предложил солдату сыграть за руку своей младшенькой дочери в карты. Проиграл и не стал молодым мешать. Но постепенно с годами, разница в происхождении стала проявляться, жизнь бабушки стала пыткой…
   Пацаном Тад рос тихим, скромным, но крепким. Часто приходилось подрабатывать, и уже в 7—8 лет Тад один двуручной пилой управлялся с кубометром дров, затем колол все это и складывал в штабель, получая за это 25 рублей в ценах до реформы 1948 года. Во дворе 36– го дома жило три интеллигентных семьи: Лебедевы, Чегисы и Чистяковы. У первых двух были девочки, а Тадеуш со своим иностранным именем – был постоянной мишенью для насмешек и драк.
   Любили же некоторые родители давать своим детям имена: Ноябрина, Вилор, Марлен, совершенно забывая, что этим детям, так обозванным, идти по жизни, и что, вероятно, у них тоже будут дети, с такими жуткими отчествами, а родителей, как известно, не выбирают.
   Иной раз приезжали в гости бабушкины сестры: Елизавета, Зинаида со своими сыновьями, Бэноном, Зигмундом. У старшей и средней бабушкиных сестер, мужья – были поляки, Франц и Ян. Соответственно мамины двоюродные братья – Бенон Янович и Сигизмунд Янович Рынкевич и сестра Цецилия Францевна Василевская. Мать Людмила и Таду «залепила» нерусское имя в честь национального героя Польши Тадеуша Костюшки.
   К тому же предки Тада некоторое время жили в Польше: бабушка вместе со своим отцом и сестрами. Есть такой под Краковом форт Згерж, очень маленький тихий польский город в Лодзинском уезде Петроковской губернии, на левом притоке Вислы реке Бзуре. Отец ее, прадед Тада – служил там. Тогда в первое десятилетие ХХ века, как и теперь офицеров переводили с места на место, из одного гарнизона в другой.
   Потом, уже став взрослым, заинтересовавшись историей своей семьи, Тад узнал, что когда во время Первой мировой войны Брусилов стал командующим западным фронтом, то тогдашний верховный главнокомандующий всеми сухопутными и морскими силами Великий Князь Николай Николаевич обратился к полякам с предложением, от которого они не могли отказаться.
   1 августа 1914 года он издал воззвание к полякам о воссоединении польского народа под скипетром Русского Царя и о возрождении Польши, «свободной в своей вере, в языке и в самоуправлении». 5 августа это воззвание к освобождаемым зарубежным славянским братьям были опубликовано и принято поляками с восторгом. Предполагалось объединить Польшу, до того момента разъединенную между Россией, Австрией и Германией. Поляки были «за». Это потом, когда к власти пришло большевистское правительство, началось противоборство. А прежде нигде нападений на русских солдат не было: ни в Чехословакии, ни в Болгарии, ни в Румынии, ни в Польше.
   Польша – страна своеобразная: то это «задворки Европы», то ее же «разменная монета», то «санитарный кордон» от надуманной «угрозы с востока». Но ни прадед Тада, ни его дед об этом, скорее всего, не задумывались. Дед, прежде чем стать у бабушкиного отца вестовым, был крестьянином. Крестьяне жили на земле, возделывали ее, и им – ничего другого не было нужно. Среди них были и богатые, которые прекрасно справлялись со своей землей и брали еще в аренду у помещиков. Выкупали себя, торговали хлебом, рабой.
   Россия была крестьянской страной. С четырех лет ребенок, прутиком выгонял на пастбище скотину. Потом вечером с матерью или отцом загонял живность обратно. Наше крестьяне – были трудолюбивые, стойкие, но социально не защищенные люди.
   Коммунисты воспользовались этим, уничтожив поочередно пять сословий: крестьян, сельских священников, казачество, интеллигенцию, что, может быть, самое страшное, ведь это – культурный слой нации. Им не нужна была русская интеллигенция.
   Теперь многие небезосновательно считают, что «богоизбранный народ», приходя в любую страну, прежде всего, уничтожал культуру, традиции. Когда уничтожаются традиции, нация становится неполноценной. И, наконец, уничтожили практически всю военную верхушку, элиту. Ну, какой Троцкий главнокомандующий!
   Поговаривают, что после того, как сефардов выгнали из Испании и Португалии, их «Молчаливое правительство» осело в Польше. Потом, когда Польша стала частью Российской империи, они расползлись по России. Во всех партиях перед революцией преобладали инородцы. У эсеров из русских были только Савинков, да Керенский.
   Коммунисты как-то по-особому понимали счастье для народа и методы, которыми они пользовались, вряд ли назовешь цивилизованными. Равновесие в обществе было нарушено, и мир рухнул в пучину революций и войн…
   Потом вроде бы наступил расцвет большевицкой «дружбы народов»: «чехословаки», «латышские стрелки», немцы, евреи. В Советский Союз приехала большая группа испанцев. Они у нас становились пионерами, комсомольцами, коммунистами. Но слава Богу, почти все уехали из России.

На углу Стремянного

   Дворы тех времен были нашпигованы шпаной, «деклассированным элементом». Это было время белых шарфов, кепок-восьмиклинок с козырьком в два пальца и пуговкой на темечке. Блатные ватаги собирались на углах Стремянного, Большого Строченовского переулков, и улицы Щипок, под гитару «бацали» чечетку, распевая «Мурку», другие воровские песенки, некоторые из которых были очень душевные и трогали Тада за живое.
   Он издали наблюдал за блатными, близко не подходил. Интуитивно он не верил в это блатное братство и боялся его. Всегда пугает неизвестность, а эти люди со своей какой-то бесшабашностью и жестокостью были ему непонятны, это беспокоило.
   Во дворе жили два воровских авторитета: Витя матрос (потому что ходил в тельняшке) и Васька однорукий, жуткая пьянь и дебошир, хватавшийся за финку даже тогда, когда скандалил со своей родной матерью. Всё в округе переулков до улицы Дубининской и Павелецкого вокзала «ходило под ними».
   Витька-матрос был страстный гоняльщик голубей. У него были какие-то особые породы, и Тад часто наблюдал, как Витька, забравшись на сарай, выпускал своих черно-чистых в синее небо. Он, Витька, знал каждую особь, как говорится, в лицо, и если какой-нибудь голубь пропадал, то блатные из других дворов отдавали Витьку его собственность, хотя это считалось честной добычей.
   Несколько раз Тад, ближе подходя к блатным, наблюдал разборки. Этого чернявого мальчишку подпускали. Тад видел, как на «базарах» били, а иной раз и резали виновных, но обидеть малолетку было «за падло», это значит, обидчик подписывал себе, чуть ли не «вышку». Тогда в блатной среде за этим следили строго. Иной раз собирались большие ватаги, человек по 300. С цепями, кастетами и ножами ехали выяснять отношения в Марьину рощу, Кожухово или Косой переулок. Шпалеры (револьверы) имели только воры и, кстати, пускали в дело их крайне редко.
   Очень любила вся эта блатота смотреть, как дерутся мальчишки поменьше и часто старались их стравливать. В эти драки пытались частенько втащить и Тада, обзывая его обидными словами. Тад старался отойти и не лезть в драку, но это не всегда получалось, потому что пристающих и нападающих всегда было больше и уж очень обидны были их действия, особенно, когда что-то отрывали от костюма Тада или пачкали. Вся эта дворовая публика догадывалась, что Тада дома будут за это ругать и не выпустят потом гулять на улицу.
   Это продолжалось годами. Тад не помнил, чтоб хоть когда-то он дрался с дворовыми один на один, их всегда было больше: и двое, и трое, и пятеро. Но где-то в душе Тад все-таки мужал, и один раз, когда уже было невмоготу терпеть, дал ответ самому главному своему обидчику – Шурке Марфушкину.
   В 1948 году в Москву стали проводить стационарный газ, не обошли этим и Стремянный переулок. Во дворе 36– го дома раскопали глубокую и длинную траншею. В один из дней Тад вышел во двор погулять и присел на откос траншеи, наблюдая за газовщиками. Он не заметил, как за спиной у него оказался Шурка, а газовщики, устав, присели отдохнуть, им хотелось зрелища и они потихоньку стали дразнить Тада и Шурку, а тут еще и блатные подошли, подливая масла в огонь. Шурка, чувствуя поддержку блатоты, тут же полез в драку и ударил Тада по лицу.
   От обиды и внезапно возникшей злобы в душе у Тада все захолонуло, и он с рычаньем кинулся на обидчика, схватив его за горло. Они балансировали на краю траншеи, пытаясь скинуть в нее друг друга, но все-таки грохнулись туда вдвоем. Тад, как безумный, не почувствовав боли, молотил Шурку с обеих рук, вдобавок на дне траншеи он оказался сверху и, уже не помня себя, шарил вокруг глазами, чем бы добить Шурку. Под руку попался кусок колючей проволоки и Тад, мгновенно обмотав горло, стал душить противника.
   Все кончилось бы плохо, но газовщики и блатные сами испугались за жизнь Шурки, кинулись разнимать дерущихся. Тада едва оторвали, он рвался на обидчика. Его отвели домой, умыли, но даже бабушка не ругала его за порванную и измазанную одежонку.
   Все! После этого случая Тада сверстники зауважали, прекратились издевательства и драки. Во дворе его оставили в покое, а Шурка в недалеком будущем стал даже приятелем Тада, что в жизни часто бывает после потасовки.
   С ним в классе в школе №54, что в Стремянном переулке, учился будущий журналист международник Валентин Зорин. Будущий писатель Юрий Бондарев жил здесь же. Все было близко: Зацепа, Строчиновский, Дубининская.
   Прошла война, страна зализывала раны, а народ жил трудно, не хватало жилья, одежды, еды. На улицах городов появилось очень много нищих калек. Эти герои войны не могли работать из-за своих увечий и добывали себе пропитание тем, что собирали возле себя толпу сердобольных, простых людей, рассказывали байки, басни и невыдуманные истории. Некоторые женщины, слушая их, плакали и все кидали в шапку какую-то мелочь. Те, кому дать было нечего, хоть краюшку хлеба, но приносили этим артистам поневоле.
   Тад часто встречал у ограды Плехановского института героя-калеку, у которого не было обеих ног и рук. Он ездил на доске с колесиками из подшипников, с сумкой на локте. Грудь от плеч до ремня его френча, была увешана орденами и медалями. Ему много подавали, хотя он был без просыпу пьян – очень смешно он рассказывал басни Крылова в своей интерпретации. Девчонки-продавщицы из булочной (что до сих пор стоит на углу Стремянного и Строчиновского переулков), выносили ему довески хлеба и, пригорюнившись, слушали его, затем, смахнув слезу, уходили.
   Скоро это все закончилось, «струпья войны» бередили душу «органам», партии и их быстро убрали в больницы, спецприюты. Больше они оттуда не вышли. «С глаз долой, из сердца вон»– ведомство Лаврентия Берии жалости не знало.
   Все много работали, и мать Тада, уходя утром, домой возвращалась только затемно. Бабушка была очень хорошей портнихой и работала от зари до зари. Она шила и фартуки и платьица, всякий «ширпотреб», чтобы поскорее продать на рынке. Но если заказывали, она по моде шила такие вещи, что залюбуешься. Тад тоже носил одежду, которую она шила. Его даже спрашивали: откуда такая красивая вельветовая куртка?
   Еще бабушка прекрасно готовила. Как-то так получилось, что до замужества отец ее любил, и больше доверял ей, а вот у своей мамы, прабабушки Тада, она была не в фаворе. Вот ее и гоняли на кухню, и она там научилась вести хозяйство. Отлично знала старую русскую кулинарию, прекрасно делала пасху. Бывало, посылала внучка искать хороший булыжник, потом его мыли, бабушка ставила творог под пресс. Так же очень хорошо она пекла куличи, делала котлеты и многое другое.
   Магазины ломились от продуктов, но у семьи Тада не было денег, жили очень бедно, чтоб не сказать больше. Бабушка поднимала Тада ночью, и они шли стоять в очереди за мукой. Стояли до утра, бегая из подъезда в подъезд от холода с написанными на руках номерами. Никто не возмущался, все верили, что когда-нибудь будет лучше. Было страшно, когда воровали карточки, по которым отоваривалась семья в магазине, тут хоть под трамвай ложись. И в такое время она с горьким смехом вспоминала, что когда они жили в Саратове, перед тем, как переехать в Москву, у них был там свой двухэтажный дом, с подвалом для хранения продуктов, и вот в подвале, на кованых железных крюках – висели копченые говяжьи и свиные окорока, хранилось на холодке по две тысячи яиц. Она в очередях за мукой тихонько рассказывала Таду, какие были праздники в старину, как люди на этих праздниках гуляли.
   Здесь в Стремянном переулке дети были в основном из бедных семей, но кто-то был побогаче. И на них смотрели как на каких-то капиталистов, со всеми теми понятиями, которые пропагандировали в те времена газеты. В своих симпатиях и антипатиях мальчик знал только черное и белое, он не признавал полутонов. У Тада была тяга к какой-то сверхсправедливости. Этот пацан либо любил, либо ненавидел что-то, без всяких неопределенностей. Тадеуш, в детстве особенно, человек крайностей был способен глубоко любить и быть преданным. Но любой, кто подводил этого подрастающего парня так, что это воспринималось им как предательство, никогда снова не обретал его доверия.
   Тад ходил в обносках с чужого плеча, маек у него «ни вжисть» не было, первые длинные брюки подарила дальняя тетка в 14 лет. На гимнастерку надевался пиджак, тоже кем-то подаренный. Если зима, то шапка, и все, ни о каких рукавицах и пальто разговора не было. Клюшки и прочие причиндалы для игры во дворе парень делал себе сам, как, впрочем, и многие другие.
   Весной и летом он много путешествовал по старой Москве, пешком, а после, когда та же тетка подарила тяжелый дорожный велосипед, то на нем. Его глазам открывался неизвестный зовущий мир.
   У Тада уже развивалась сильная интуиция, он старался смотреть вглубь, так что мало что могло укрыться от его пытливого взгляда. От него было бесполезно что-то скрывать. Мальчик стремился, и, как правило, ему это удавалось, получить правдивые ответы на все интересующие его вопросы.
   Стояли в развалинах церкви, но народ молился. Бабушка Тада, Антонина Ивановна ходила в церковь на улице Ордынке к «Скорбящей Божьей матери». Тад ходил с ней, но храм как-то подавлял его, и он часто дожидался бабушку на улице. Бабка не настаивала:
   – Все придет в свое время,– говорила она.
   И время, правда, чуть позже, но действительно пришло. Впоследствии, когда уже не было бабушки…
   Уже став Мастером спорта СССР по боксу Тад, часто приходил в эту знакомую с детства церковь, становился где-нибудь в углу церковного портала, наблюдая службу, слушая пение хора на клиросе. Здесь он отдыхал, мысли уносились далеко, на душе становилось легко и спокойно. Тад не молился, просто ему было хорошо, и он был рад, что никому не сделал ничего плохого…
   Учился Тад отвратительно. Наверное, мешала какая-то внутренняя несобранность. На уроках был часто невнимателен, мысли уплывали куда-то, на улицу, где он представлял, как носится с ватагой таких же пацанов по крышам сараев и разрушенных зданий. Первым его школьным учителем был Гаврила Ильич, очевидно, фронтовик, потому что ходил в галифе, сапогах и пиджаке.
   Это был скромный, спокойный и сердобольный человек. Тогда в школах детей подкармливали, и стоило это всего один рубль, в ценах 1947 года, но мать Тада даже этого не могла заплатить, потому что его, рубля, не было, семья часто голодала. Гаврила Ильич, видя голодные детские глаза у окна буфета, где выдавали обед, сам платил за нескольких учеников, ласково подталкивая их к мискам. Добрый. Правильный. Мало улыбчивый, улыбаться было особенно не с чего.
   Как отблагодарил бы Тад этого человека потом, и чего бы только для него ни сделал! Но не было их уже в живых, этих героев быта, лишь только память бередит душу, да воспоминания. Но семена доброты не пропали даром, уже много позже, когда Тадеуш стал личностью, сам старался поступать как его Учитель.
   В школе преобладала старая когорта учителей. Дети их боялись и уважали. Сделать что-то неподобающее перед учителем – казалось святотатством. С четвертого класса он попал к Анне Федоровне. У нее еще дядька Тада учился, Олег и это накладывало определенные обязательства…
   Жестокое, лживое было время, хотя партия и комсомол прикручивали молодежь к себе как могли, кидая в разного рода авантюры. В пионеры принимали тогда рано, где-то лет в восемь «оприходовала» эта организация и компанию ребят вместе с Тадом. Но выдержки им хватило только дня на три-четыре, ребята взорвали за школой самодельный заряд. Так же как принимали, всех скопом их исключили из пионеров, а Тада еще и из школы на неделю, чему он был несказанно рад. Больше уже ни в какие красноперые структуры Тад не совался никогда в жизни.
   По весне мальчишеские ватаги направлялись на Воробьевы горы. Спортивного комплекса Лужники еще не было, не было никаких набережных. Стояла деревня Воробьево и лужайка с нею рядом. Проходя через Андреевский монастырь, в маленькой булочной покупали буханку черного хлеба, пару соленых огурцов, мальчишеских копеек хватало только на это и по домам ватага возвращалась голодная как стая волков.
   В Нескучном саду, рядом с метромостом с тех пор сохранились два пруда. Когда в 1950 году вышел фильм «Тарзан» с чемпионом мира по плаванью, Джонни Вейсмюллером в главной роли, мальчишки, изображая Тарзана привязывали к склоненным ивам веревки-тарзанки и раскачиваясь на них сигали в пруд. Вода уже была теплая, купальный сезон начинали на месяц раньше, с первого мая, хотя в реке можно было купаться только в начале июня.
   Никаких тренеров по плаванию не было. Учились сами, интуитивно. Не умея плавать, прыгали в воду, барахтались по-собачьи. Потом когда научились плавать, начали нырять под баржами, которые перевозили по Москве реке песок. Вынырнуть с другой стороны плывущей баржи считалось шиком.
   Вообще на лето мать Людмила Ивановна отправляла Тада в пионерские и спортивные лагеря. Кормить дома было нечем, да и боязно, что сын свяжется со шпаной. Тогда многие так делали, стараясь на две или три смены отправить детей на природу и дать им немного подкормиться.
   Это были прекрасные места Подмосковья: Ильинское, Кратово, Валентиновка, Домодедово, казавшиеся детям страшно далекими от Москвы, ведь возили туда ребят не на электричках, а на грузовых машинах и без сопровождающей кавалькады милиции, с одним пионервожатым или просто парнем постарше.
   Тад до сих пор с благодарностью вспоминает женский персонал этих лагерей. Это были тетки, повидавшие жизнь, испытавшие на себе голод и разруху, терпеливо и по-матерински относившиеся к ребятам. Поварихи приходили смотреть на стол «ударников», за которым Тад оказался еще с двумя такими же бедолагами из неустроенных семей.
   Каждый из пацанов съедал по 3—4 тарелки супа, столько же второго, запивая все это 10—12 стаканами компота или киселя, а тетки, рассевшись вокруг, подперев подбородки ладонями, с грустью смотрели на этих изголодавшихся ребят, незаметно вытирая слезы. Когда вся эта троица: Саша Воропаев, Рудик Степочкин и Тадик Касьянов – вставала из-за стола, единственная выпуклость присутствовала на их теле – желудок, в остальном же ребята были тощие, но крепкие. Первый раз Тад после войны наелся в 1950 году.
   Как у всех детей того времени у них был популярен зимой хоккей, а летом футбол. Очевидно, не из кого было выбрать игроков и его брали играть левым полузащитником, он никогда не был левшой, почему его поставили на левой край ему было непонятно. Зато на воротах стоял Евгений Майоров, а капитаном команды был его брат Борис. Вот оттуда, из далекого послевоенного детства, начиналась карьера этих, впоследствии знаменитых спортсменов.
   Не особо талантливый в этом виде спорта, Тад добросовестно мешал и не давал пройти противнику по своему краю, и это у него получалось. Играли с более богатыми и сильными лагерями: Министерства обороны и всяких других министерств, нужен был результат, поэтому тренировались все свободное время.
   Любовь к футболу закончилась одним событием. Борис Майоров сильно попал мячом в нос Рудольфу Степочкину, пошла кровь. Рудик – полез в драку. Саня и Тадеуш вступились за него, а остальная команда за Бориса. Тусанули друг друга по нескольку раз, но больше досталось троице. Так и ушли три друга из команды. Это было последнее лето, когда они были вместе, затем их жизненные пути разошлись, больше они не встречались никогда.
   А вот с братьями Майоровыми Тадеуш встретился мимоходом в Госкомспорте много лет спустя. Они довольно холодно кивнули друг другу, и Тад в душе усмехнулся. Ему было не до того, он спешил в кабинет к могильщику советского каратэ Александру Михайловичу Самсонову…
   Занятия футболом и то, что Тад летнее время бывал в спортлагерях, бегая, подтягиваясь на турнике и плавая сколько хотелось, сделали его сильным, жилистым парнишкой. Но потихоньку проявляющаяся черта характера – искать что-то свое.
   Годах в 50– х Тад увидел фильм «Первая перчатка» и аж похолодел от восторга. Он влюбился со всей детской непосредственностью в героев этого фильма, особенно в Ивана Переверзева, сам решив заняться этим чрезвычайно трудным спортом.
   В семье к спорту относились скептически и считали занятием несерьезным, поэтому Тад не стал никому дома говорить, что хочет записаться в секцию бокса. Вообще в Таде потихоньку стал формироваться характер. Постоянные драки и потасовки со сверстниками, когда помощи ждать было неоткуда, заставляли его рассчитывать только на свои силы. Он никогда не грозил сверстникам, если не мог справиться сам, молча проглатывал обиду, усвоив этот принцип на всю жизнь. Но если чувствовал, что справится, то давал отпор и нескольким противникам. Он потихоньку стал заглядываться на девочек, надо было соответствовать: Тад подспудно понимал, если он среди разгула послевоенной шпаны не сможет достойно защитить себя, то, как он будет защищать свою девчонку? Эта мысль не давала покоя. Все это подталкивало его к поступкам.
   Тад пришел записываться в, одну из кузниц Советского бокса, секцию «Крылья Советов», что на Ленинградском шоссе. Таких, как он, во Дворце оказалось много, и Тад в этот год не попал в секцию, попал только в следующем, 1953 году, сразу после похорон «Отца народов».
   В то послевоенное время бокс был развит в Москве, Ленинграде и, может быть, Харькове, так как чемпионы были родом из тех городов.
   Когда Тад стоял среди страждущей толпы подростков, ему вдруг подал мяч, попросив надуть его, один из старейших тренеров «Крыльев Советов» Михаил Паногьевич Ли – советский кореец.
   Насосы тогда были не в моде и Тад, попросив тренера зажать ему уши, хорошо надул мяч ртом.
   – Годится,– воскликнул Михаил Паногьевич,– у парня отличные легкие, пойдешь в группу к дяде Мише!
   Так Тад попал к старшему тренеру ДЮСШ Михаилу Соломоновичу Иткину, а проще – к дяде Мише, как того любовно называли и молодые спортсмены, и старые маститые боксеры.
   Потихоньку сбивалась группа ребят-единомышленников, которые тоже были зациклены на боксе. Психологические комплексы Тада – как-то само собой стали пропадать. Позанимавшись полгода, Тад почувствовал себя много уверенней и в школе, и во дворе. К нему почти не приставали, а когда старшие ребята в переулке пробовали его толкнуть или шутливо ударить, то их руки находили пустоту. Тад легко увертывался, нырял и с улыбкой отходил в сторону. Он понимал: еще не время показать себя.
   А группа, в которой занимался Тад, сплачивалась все больше и больше, появились новые имена: Виктор Фарсюк, Стас Покровский, Толя Карабанов. Они стали выступать на открытых рингах, страшно радуясь успеху, и переживая поражения друг друга.

Первый бой

   Тад запомнил это ощущение на всю жизнь. Ему достался парень-одноклубник, на полголовы выше и мощнее сложением. Его товарищи суетились вокруг него, косо посматривая в сторону Тада, прочили победу своему другану, убеждая, что он легко разделается с Тадеушем. Вокруг Тада почитателей было не меньше, все подбадривали его и желали победы.
   И вот они на ринге. Звучит команда «Бокс»… и тут произошло невероятное. Тад перелетел половину ринга мухой и обрушил град ударов на своего противника. Тот даже не понял в чем дело, оказавшись на канатах. Рефери сказал: «Брейк», но Тад, не слыша команды, продолжал молотить противника.
   Судья едва растащил дерущихся. Серьезный спорт не имеет ничего общего с игрой, это война, но – без убийства. Второй раунд, едва начавшись, также, быстро закончился. Бой был остановлен в виду явного преимущества Тада. Он, как во сне, стоял на середине ринга, а его руку поднимали в знак победы, его глаза блуждали, в душе рождались какие-то неведомые ощущения, на глазах появились слезы радости и восторга, а вокруг ринга бесновались друзья, и когда он пролез под канатами, Вовка Певзнер подхватил его на руки, крича:
   – Ну, ты даешь, он даже не попал по тебе ни разу.
   Проигравший парень тоже подошел и, вежливо поздравив Тада с победой, спросил:
   Какой у тебя бой?
   Первый,– ответил Тад.
   Бывший противник удивился, сказав:
   – У меня это четвертый, а первые три я выиграл.
   Как ни странно, но бокс тех времен был совершенно иной, он был более игровым, зрелищным, но с хорошим завершающим ударом. Тренеры очень много работали над защитной техникой.
   Со временем вся группа Тада была передана двум играющим тренерам, Борису Ивановичу Тишину и Виктору Алексеевичу Лукьянову. Первый – трехкратный чемпион СССР в весе до 71 кг. Когда Борис Иванович выходил на ринг, то женщины и девушки кричали, рукоплескали ему минут пять, не давая начать соревнования.
   Он действительно был хорош своей мужской красотой: где-то под метр восемьдесят ростом, смуглый, с черными волнистыми волосами, гладко зачесанными назад, с прекрасной атлетической фигурой, он представлял удивительное зрелище. Обладал филигранной техникой и – страшным ударом справа.
   Молодые боксеры боготворили его, готовы были нестись куда угодно и выполнять его просьбы. Выступая в Европе, Борис Иванович два раза выигрывал бой у Ласло Паппа, трехкратного чемпиона Олимпийских игр, послав того в глубокий нокдаун, и только минута отдыха спасла олимпийца от полного разгрома в первом бою.
   Виктор Алексеевич Лукьянов – был полной противоположностью своему товарищу. Широкое русское лицо с глубоко посаженными глазами, волевым ртом и квадратным подбородком. Второе место в весе 75 кг в Союзе. Он немного пренебрегал защитой, был силен и тоже обладал мощными ударами с обеих рук, был феноменально вынослив и, как говорится в профессиональном боксе, «умел держать удар».
   Эти два человека – очень много дали своим ученикам и как бойцы, и как личности. Тад боготворил обоих, всегда бывал на соревнованиях, где они выступали. Молодые боксеры присутствовали в роли молчаливых оруженосцев, и если кто-нибудь из них дарил взгляд или улыбку, то Тад задумывался: «К чему бы это?»
   Первые десять боев Тад выиграл как бы играючи. Шесть – ввиду явного преимущества и четыре – по очкам.
   В школе №554, где он учился, все знали, что Тад серьезно занимается боксом, и даже старшие ребята относились к нему с опаской и уважением. Тад пробовал затащить заниматься ребят со двора, но блатные посмеивались:
   Нам это не надо, у нас ножи и пистолеты, все равно побьем.
   Но подраться с Тадом они уже не хотели. Правда, Шурка Любезнов, пойдя в ту же секцию, выполнил 3 разряд, но дальше не пошел и вскоре бросил заниматься боксом вовсе. Тад все дальше и дальше уходил от двора, меньше встречаясь со сверстниками, они ему были уже неинтересны.
   В семье тоже назревали большие перемены. Выяснилось, что бабушка Антонина Ивановна больна раком пищевода и как-то все затихли от ожидания предстоящего. Мать Тада с ним и бабушкой переехали к Белорусскому вокзалу в Большой Кондратьевский переулок в дом 13 (теперь на этом месте стоит детский сад). Отдельный маленький домик, две комнатушки и сарай для дров принял небольшую семью Касьяновых. Так как денег матери на жизнь не хватало, Тад решил идти работать.
   К тому же в школе начались постоянные драки. Опять та же компания Быка подловила его. На этот раз их было не пять, а все десять человек. Двое, как быстро выяснилось, с ножами.
   Было уже темно. Они сразу же со всех сторон навалились на Тада и стиснули его с такой силой, что он не мог даже вытащить, неизвестно как там оказавшуюся, правую руку, из-за спины. Он левой бил нападавших по ребрам, по печени, по животам, но если даже кто-то был накаутирован, то из-за тесноты и давки не мог отвалиться.
   Таду и в этот раз почти не досталось, но все могло бы кончиться очень плохо. Помогли взрослые мужики, извозчики на конных подводах, перевозивших дрова. Раньше так отапливались старые районы Москвы. Вот они-то с криками:
   – Что напали на одного!– кнутами полоснули по спинам этой компании. Нападавшие расступились, Тад засадил кому-то по морде и побежал. А бегал он хорошо.
   Чтобы стать выносливее Тад участвовал в соревнованиях по легкой атлетике. Выступал за «Метрострой» в забегах на пять и десять тысяч метров.
   Он бежал, вспоминая книгу Джованьоли «Спартак», тактику Горациев, которую они применили против Курациев, и чувствовал спиной, что за ним гонятся. Он обернулся на ходу, и – бамц первому догоняющему, тот упал. Тад побежали дальше. Так же случилось со следующим «бегуном». Двое, трое – получили, остальные поняли, что догонять бесполезно.
   Однако Тад был один, противников – много. Пришлось ему уйти из этой школы. Хотя Тад к тому времени уже мог привести свою команду боксеров, они теперь всегда помогали друг другу, но Тад не хотел никаких эксцессов. Он не считал, что проиграл, все кто хотел – получили. Просто учиться в таких условиях стало трудно. О том, что можно покалечиться самому или покалечить кого-то, попасть в тюрьму, мальчишки мало думали. Когда не один на один, а на одного двое-трое, четверо-пятеро, а тем более – десятеро, то Тад за последствия не отвечал. Но – пронесло. Тогда в 1955—56 годах не было еще статьи в Уголовном кодексе «мера допустимой самообороны».
   В основном мальчишеские драки возникали из-за взаимной антипатии. Кто-то кому-то не приглянулся: физиономия не понравилась или усы, модная прическа, что-то новое надето – не понравилось. Тогда была мода на брюки-дудочки, ботинки на «манной каше», на толстой белой подошве. За это били те, чьи родители не могли или не хотели себе позволить так нарядить своего отпрыска.
   Вот Тад и ушел из 9 класса, не оглянувшись и не пожалев, но, предполагая, что когда-нибудь закончит свое образование. Он устроился на 27– й завод, что на Пресне, стал работать фрезеровщиком, продолжая заниматься боксом в «Крыльях», теперь это стало удобно, потому что все было рядом.
   В 16 лет он стал учеником фрезеровщика, замечательного мастера, русского человека, Михаила Романовича, который научил Тада отношению к работе. Это был рабочий интеллигент, владеющий всеми станками, начиная от наших и заканчивая американскими. В основном там стояли станки «Цинцинати».
   У Романыча было опущение желудка, он ходил в специальном поясе, поскольку заготовки были тяжеленные, весили 90 килограмм. Тад, пацан 16 летний, эти заготовки поднимал, помогал ему. Сначала работал под его руководством, потом его поставили одного на линию. Тад из «сырой» болванки вытачивал ротор для лопастей вертолета.
   Тогда было на Пресне было несколько военных авиационных заводов, которые называли «заводы-гиганты». Спортивные коллективы на них были обычно известны по фамилии заместителя директора завода. Был «коллектив Даниельянца», или «коллектив Скотникова», в котором занимался Тад.
   На завод Тад пришел перворазрядником по боксу, а норматив Мастера выполнил, выступая за коллектив завода. Товарищ Скотников любил свою команду. Своих подопечных премировал в открытую деньгами, а майки, трусы, боксерки выдавали централизовано на складе завода. Все коллективы заводов-гигантов входили в спортивное общество «Крылья Советов». Крылья – это значило авиация.
   Тад приносил очки и баллы взрастившему его заводу. Следующие десять боев Тад выиграл, действуя обдуманно, слыша подсказки тренера и секундантов.
   Ему очень хотелось знать о боксе больше, и для этого он записался в Библиотеку им. Ленина. Тад вообще очень любил читать, но особенно книги по истории и географии. В Ленинке же ему пришлось читать методическую литературу. Тад брал труды о подготовке чемпионов мира боксеров-профессионалов: Джо Луиса, Рокки Марчиано, Флойда Паттерсона, Джека Дэмпси. Он как завороженный поглощал книги об этих гигантах бокса, мысленно стараясь хоть как-то походить на своих кумиров.
   На тренировках Тад старался как можно меньше получать ударов в голову, тщательно отрабатывая защиту, подчинив все свободное время жесткому режиму. Но жизнь, как известно, брала свое, а в молодости так много хочется, и так мало достается. Работа стала для Тада не больше, чем хобби, а спорт становился всей жизнью. Не зря же еще знаменитый русский историк Ключевский говорил, что спорт быстро становится любимым предметом размышления, а потом – единственным методом мышления…
   Дома по-прежнему скептически смотрели на его занятья. Потом, когда Тад стал показывать результаты, говорили: «О-о!». Но все равно в душ не считали спорт серьезным делом.
   Шел период хрущевской оттепели, жить становилось легче, да и воспоминания о вурдалачьих временах как-то потихоньку уходили в небытие. Молодость – ни с чем несравнимое состояние. Спортивный мир готовился к Олимпиаде 1956 года в Мельбурне.
   Виктор Иванович Огуренков нажимал на тренеров, чтобы лучше готовили команду, а Таду он сказал:
   – Хватит дурака валять, бери курс на Мастера спорта и на Олимпийские.
   Но в Мельбурн Тад попасть не успел, туда поехала очень сильная команда боксеров (и шестеро из девяти вернулись домой чемпионами Олимпийских игр). А поехать так хотелось, ведь туда должна была прилететь звезда аргентинской эстрады и кино Лолита Торрес, по которой Тад сходил с ума, и не он один; эту удивительно обаятельную актрису любили все. Ее песня «Коимбро – наш город чудесный» была, пожалуй, одной из самых популярных песен того времени.
   Выиграв первенство Центрального Совета общества «Крылья Советов» во втором полусреднем весе, Тад стал готовиться к первенству Москвы, но этому событию предшествовало еще более значимое событие – Международный фестиваль молодежи и студентов в Москве в 1957 года. Такого праздника практически никогда не было в нашей стране. Ожидая много удивительного, и необычного, многие не знали, как к нему отнестись.
   КГБ и МВД «стояли на ушах», но это не мешало происходить казусам всякого рода, ведь народ-то наш, задерганный и задавленный первый раз вот так, более или менее свободно (сорвавшись с цепи коммунизма) общался с иностранцами. Ох, народ, народ ты наш русский, откровенный и простодушный! Сколько после этого фестиваля появилось детей всех цветов и оттенков, сколько наших дурех осталось несчастными, Богу только известно.
   Тад принимал участие во многих встречах, гуляньях, но как-то интуитивно не сближался ни с кем и не лез ни к кому в друзья, ему хватало его компании боксеров.

Rock and roll
Рок-н-рол

   Примерно в это время Тад познакомился с двумя прекрасными боксерами, братьями Владимирскими – Адольфом и Гансом, и очень интересным человеком – Михаилом Варшавским. Это был уже взрослый, сложившийся мужик с невообразимо трудным неуживчивым характером, лет на 10—12 старше той компании Тада.
   За одесское происхождение, за морские истории, рассказанные им, за умение выходить из самых сложных ситуаций, молодняк наградил его прозвищами: Мишель, Майкл Шкипер. Он удивительным способом влиял на настроение ребят и в хорошую, и в плохую стороны. Молодые боксеры его уважали и даже побаивались его острого языка, всезнайства и предвиденья, хотя многие легко выигрывали у него тренировочные бои. Он был очень работоспособен, но не особенно талантлив в боксе, хотя впоследствии стал чемпионом «Спартака» и Московской области. Наверное, сказывался возраст, ведь он пришел в секцию в 28, если не больше, а Таду и ребятам было по 18 лет.
   Стасик Покровский, Адольф и Ганс Владимирские, Миша Варшавский, Володя Грачев, Вася Скворцов, Валера Голубоцкий и Тад – они вместе ездили на танцевальные вечера, старались уйти в одно и то же время, даже не сговариваясь, а интуитивно охраняя себя. Если начнется «чукаловка» надо помочь друг другу. Так и бывало.
   Они никогда не ставили как сейчас на первое место деньги. Каждый понемногу зарабатывал, но никаких нелегальных видов заработка у них не было. Кто-то устраивался разносить письма на почту. Кому-то давали родители. У Стаса Покровского отец был военный атташе в Соединенных Штатах. Вот оттуда появились первые журналы о профессиональном боксе, «Кеч энд кетч кен». Друзья знали всех профессиональных боксеров, культуристов. Приходили хорошие польские журналы: «До около свята», «Кобете и жиче». Эти журналы друзья покупали. Американских не было, СССР и США тогда не очень ладили, в то время, началась «холодная война», а в польских журналах – освещалось все, весь спорт мира.
   Спустя некоторое время и о Касьянове написали в польском журнале «Спортовец, но до этого еще нужно было дожить.
   Молодые люди были очень сильно настроены патриотически. Их никто в этом не убеждал. Очевидно, такими сделали их война, невзгоды. Они, конечно, не кричали «За нашу Советскую Родину», это в их кругу выглядело бы нелепо. Но они, как ни странно, при увлечении всем западным, были до глубины души патриотами, даже больше, чем многие ребята в красных галстуках и комсомольскими билетами в карманах.
   Патриотизм проявлялся в том, что они осознавали не сговариваясь: наша Родина – самая лучшая. Словно бы это откуда-то из воздуха приходило в их души. Они тогда были твердо уверены, что «американцы – козлы, немцы и прибалты – фашисты, западные украинцы – бандеровцы». Их никто этому не учил, и литературы особой не было. Просто интуиция, инстинкт, голос крови.
   Они отлынивали от комсомольских собраний. Тада несколько раз пытались принять в комсомол, забыв, что исключили из пионеров. Он отвечал:
   – Я лучше буду заниматься спортом.
   В то прекрасное время на эстрадах сверкали отечественные звезды: трубач и дирижер Эдди Рознер, король джаза и наставник многих ударников Лаци Олах. Многие из музыкантов-одногодков Тада стали впоследствии знаменитостями: Гаранян, Зубов, Лукьянов, Гареткин; а так же, убежавшие одними из первых от коммунистического режима во время гастролей в Японии, Мидный и Бирукшиц. Но особенно Тад и его компания подружились с феноменальным ударником Володей Журавским (трагически погибшим впоследствии в авиакатастрофе), бывая на всех вечерах, где играл Володя и, естественно, защищая его и его друзей музыкантов.
   Часто возникали драки, на знаменитом «шестиграннике», на Пресне, располагавшемся прямо на пруду, в виде острова, и от него шел хлипкий мостик к берегу. Однажды Тад со Славой Суховым затеяли драку с какими-то парнями, потом к ним присоединились еще, и еще, в результате стали драться человек триста. Люди в панике бросились оттуда по этому мосту, поломали перила, человек пятьдесят-шестьдесят девчонок попадали в воду. В своих пышных юбках с кринолином они как цветы-кувшинки плавали в мутной воде. Там не глубоко, всего метр двадцать, метр пятьдесят, никто вроде бы не утонул…
   В те времена были модны прически под Элвиса Пресли, «кок» или как их в народе называли «вшивый домик». Узкие брюки. Идеологический отдел ЦК Партии и комсомол направляли на вечера и праздники дружинников (надо же обозвать эту «сексотню» таким хорошим русским словом) с повязками, дабы очистить зал от носителей вредоносной капиталистической скверны. И вот эти «мирифлютики», являясь на вечера, целыми ватагами, резали ножницами узкие брюки, портили прически и тащили ребят в милицию, сообщая о приводе на работу или учебу.
   Как-то раз, на праздник 7 ноября, Журавский с музыкантами наблюдали со сцены такую картину: дружинники попробовали вывести из зала нескольких ребят за то, что те стали танцевать рок-н-ролл. За ребят вступилась ватага Тада, а за дружинников какая-то рабочая бригада с московской окраины.
   Ребята-спортсмены сначала увещевали работяг отстать от них, но тщетно… Несколькими ударами их отправили на пол, но особенно жестоко боксеры отделали дружинников. В зале началась всеобщая драка, в которой компания Тада чувствовала себя как рыба в воде. Правда, с мероприятия пришлось уходить. В дело полезли менты, но боксеры, зная все входы и выходы «Крыльев», беспрепятственно исчезли из танцевального зала под звуки рок-н-ролла оркестра Володи Журавского.
   Братья Чигирькины, Олег и Юрий, Витя Фарсюк (талантливый художник и боксер), Юра Карпенко, Вася Скворцов, Женя Бочаров, Володя Грачев; и более близкая компания: Адольф и Ганс Владимирские, Шкипер, Валера Голубоцкий, Толя Карабанов, Станислав Покровский и Тадеуш Касьянов – были удивительно чистые ребята, готовые всегда придти на помощь, надолго сохранившие это теплое чувство друг к другу. Все неоднократные чемпионы Москвы. Но жизнь, как водится, разметала и их.
   На осеннем чемпионате Москвы, где главным судьей был великий русский боксер Николай Федорович Королев, четырехкратный абсолютный чемпион СССР: 1936, 1937, 1944 и 1945 годов, девятикратный чемпион СССР в тяжелом весе, Королев установил своеобразный рекорд, который до сих пор не побит. Четырнадцать раз, с 1936 года по 1949 год, он достойно отстаивал свое звание сильнейшего боксера страны. Легендарный спортсмен, он был учеником другого человека-легенды, Аркадия Харлампиева.
   Тад выиграл три боя: один по очкам и два за явным преимуществом. Четвертый бой должен был состояться между ним и, восходящей звездой советского бокса Борисом Лагутиным, но врач снял Тада с соревнований. Обе брови у него были рассечены, один глаз заплыл, а другой покраснел.
   Часто работая друг с другом на тренировках, так и не выяснили в этот раз эти два одноклубника: кто есть кто? Но друзьями остались. Между боями в раздевалку, где разминались бок серы, зашел Королев, проходя мимо Тада, он спросил: «Где туалет, сынок?» И, получив ответ, потрепал Тада по плечу. Тад напомнил Николаю Федоровичу:
   – Когда вы жили на сборах в городе Ступино в 1956 году, то на тех же сборах жили мы с командой старших юношей, готовившейся в ЦС «Крылья Советов».
   Тогда Королеву врачи запретили выступать самому, ему было уже 44 года, и он присутствовал для натаскивания молодых боксеров и поддержания их духа. Еще раз ласково потрепав Тада по густой шевелюре, Королев молча вышел из раздевалки…
   Очень важной психологической школой, особенно в подготовке к соревнованиям и умении вести себя в исключительных ситуациях, Тад считал уличные драки. Конечно на улице все не так как в зале, все гораздо жестче и безжалостней, но зато уж если ты одерживаешь верх на улице, то на ринге после такой подготовки много легче. Живя в Большом Кондратьевском переулке, Таду приходилось участвовать в десятках драк и разборок против разной шпаны в Тишинских переулках, на Лесной и Ямских улицах.
   Все грузинские улицы населяли ассоры, то есть московские ассирийцы. А на углу у Тишинского рынка сидела мама Нателла, управлявшая всеми соплеменниками, специализировавшимися на чистке обуви. Она заправляла лотками. Все чистильщики обуви в те годы, что называется, «ходили под ней». Еще в Москве жило 800 тысяч татар. Стали появляться армяне, грузины. Азиатов еще не было. Они стали появляться после корейской войны.
   Под воздействием этой среды складывался и формировался характер Тада, он стал злее, безжалостнее. Но только внешне, внутренне он оставался таким же добрым и отзывчивым парнем как и прежде.
   Норму Мастера спорта СССР по боксу Тад выполнил, и хотел дальше продолжать свое образование. Решил поступать в Цирковое училище, что на улице Правды. На экзаменах поскандалил с одним из членов приемной комиссии – темнокожим парнем по имени Анатолий Бовыкин, который когда-то сыграл свою единственную роль маленького негритенка в фильме «Максимка», сыграл хорошо, но потом на советских хлебах превратился в нахала. Тад кинулся на него, дать ему в рожу, но подоспевшие преподаватели разняли их. Ну, какой уж тут проходной балл!
   Да вдобавок увидели: у Касьянова боксерские трусы с эмблемой «КС», и что он в походке подволакивает правую ногу. Решили, мол, нам боксеров, да еще хромых, не надо, хотя Тад за собой такого дефекта не замечал.
   Тогда Тадеуш стал поступать в Калининское художественное училище народных промыслов, что за Миусским кладбищем, на Стрелецких улицах. И, в общем-то, поступил. Приемная комиссия, посмотрев его рисунки, определила, что у них в училище так рисуют на третьем курсе. Но Таду опять не повезло, пришла повестка в армию.

В погонах

   Тогда в Венгрии начался антикоммунистический путч, которому помогали все, кто мог, но и СССР дорожил своими границами в Европе, держа большие силы на западе и не щадя своих солдат и техники. Конечно же, путч, продолжавшийся почти год, задавили. В общем-то ЦРУ США «получило по морде» так, что смеяться надоест.
   Вот туда, в этот котел, и должен был попасть Тад, но врачебная комиссия военкомата, как и в цирковом училище, обратила внимание на правую ногу, и на пару лет отбраковала его. Тад скрыл, что он постоянно действующий, результативный боксер.
   Открывался простор для разного рода деятельности. Естественно бокс бросать Тад не собирался, и, так как в художественное училище не попал из-за армии, решил посвятить этот отрезок времени самообразованию и закреплению успеха в спорте.
   Как мы уже говорили, отец Стаса Покровского, был военным атташе в советском посольстве в Вашингтоне и постоянно присылал сыну заграничные журналы о великих боксерах и кетчистах (кетч – борьба без правил), о культуристах. Вот этим зарождающимся видом спорта занялся Стас, а вместе с ним и вся их компания. Стасом нельзя было не любоваться, когда он выходил на ринг. Но боксу большие мышцы противопоказаны и Стас из-за них, и из-за отсутствия дыхания стал проигрывать в боксе, что не мешало ему продолжать заниматься культуризмом.
   Тад тоже улучшил фигуру этими же упражнениями, ведь в молодости можно лепить из себя что захочется, было бы желание. А желание было, хотелось избавиться от комплексов, стать сильным и независимым. В этот период Тад очень много читал и собирал свою фонотеку. До самозабвения любя джазовую классику и рок-н-роллы, Тад приходил к другу художнику Володе Садковкину в дом миллионеров на Арбате, что напротив театра Вахтангова, и в компании таких же меломанов часами слушал джаз и танцевал рок-н-ролл. С подобными ощущениями жизнь казалась богаче.
   В мире бокса Тада знали, уважали, и уже в который раз Тад хотел начать учиться, но опять пришла повестка в армию. Толи в военкомате узнали, что он действующий боксер, толи кто-то донес, но на этот раз даже спрашивать не стали, а посмотрели на сухую, крепкую фигуру, и тут же назначили номер команды.
   Тад со зла наговорил военкому кучу дерзостей и поклялся, что через год они увидятся вновь. Служить Тад не хотел. Только когда он в будущем сам стал тренировать спецподразделения, Тад понял, как, зачем и почему надо служить Родине. В нем постепенно зарождалась та самая обида за «Державу». До поры она лишь дремала в глубине души.
   В общем, служить Тад начал как бравый солдат Швейк, только тот – драться не умел, да и не издевались над Швейком, как в нашей армии над новобранцами. Он попал в Латвию, в курортный город Цесис, на аэродром стратегических бомбардировщиков. В бане, куда их привели помыться после дороги, лежал лёд. Давали две шайки теплой воды, это в Латвии-то, где копни пол лопаты в землю и выступит вода. Сначала надо было снять рубашку и помыть голову и туловище, затем, надев гимнастерку, мыть ноги и все прочее. Выйдя в предбанник, Тад застал одного из сержантов, примеряющего его джемпер.
   – Слушай, парень,– сказал ему Тад,– положи на место, это не твое.
   – Ты, салага, как со мной разговариваешь?– возмутился сержант,– да ты знаешь, что мы с тобой сделаем?
   – Да ничего не сделаете,– ответил Тад,– вот видишь табуретку, все восемь углов в твою башку влетят. Я тебе сказал положи джемпер, а то в харю получишь.
   Рядом возмущенно зашумели «старики»:
   – Ну, ты сегодня вечером дождешься, москвич паскудный.
   Тад сделал им жест, показывающий, что видел всех их в гробу в белых тапочках, и отобрал у них свою гражданскую одежду, решив, что лучше порвет, порежет ее, но этим козлам не отдаст. Так же поступили и остальные москвичи, их было шестнадцать.
   Вечером в казарму, переделанную из коровника, холодную и неуютную, нагрянули «старики». Разговор начался с правокачания. Старослужащие никак не могли объяснить новеньким, чем они лучше и почему «зелень» должна их слушать. Тад и еще два москвича, борзых говорильщика, разбивали все доводы «стариков», а когда Тад сказал, что прошел и детдом, и сходняки, и по «фене» сказал несколько слов, прибавив сюда, что он Мастер спорта по боксу, то «старики» стали как-то неуверенно переминаться с ноги на ногу, а в голосе у них появилось козлячье блеяние.
   Но проверить Тада все-таки решили, выставив против него здоровенного хохла-ефрейтора Старостенко, весившего 96 кг, Тад в то время весил 71 кг. Чувствовал он себя превосходно, что поддерживалось внутренней злостью, которую Тад скрывал. Надели перчатки и договорились работать как обычно: 3 раунда по 3 минуты и «стоп», если кто не выдержит.
   Начался первый раунд, Тад был прекрасно подготовлен к самому жестокому бою. Секунд 10—15 дав ефрейтору помахать по воздуху руками, Тад быстро нанес с прыжка несколько жестких ударов по корпусу с переводом на голову. Ефрейтор, как говорится в боксе, «поплыл»– нокдаун. Оптимизма в фигуре «старика» поубавилось, он ни одного раза не попал по Тадеушу, затихли и другие «старики». Второй раунд Тад начал покровительственно и обидно для «стариков» улыбаясь, вдруг резко нырнув под руку Старостенко, двумя апперкотами по печени и левым боковым хуком отправил ефрейтора на пол.
   Тут уж загудели все:
   – Хватит, и так все ясно!
   Но ефрейтор, желая «сохранить лицо» и еще на что-то надеясь, надо отдать ему должное, все-таки решил продолжать бой. Тад в буквальном смысле слова издевался над ним, жестоко избивая, с благодарностью при этом вспоминая своих учителей и «Крылышки». В третьем раунде, отбив ефрейтору печень и сбив дыхание, Тад его буквально «расстреливал» образцово-показательным способом, чтоб остальным неповадно было. Новобранцы визжали от восторга и, когда бой закончился, бросились качать москвича.
   Вот так, личным примером уничтожался ложный авторитет старослужащих и дедовщина. «Старики» ушли из казармы хмурые, а на следующее утро Тад доказал своему ротному – спесивому эстонцу, что бегает много лучше его. Дистанция была 7 км по аэродрому в сапогах при двадцатиградусном морозе, очень редком для Латвии, Тад пришел в казарму первым. Однако отношения с командованием батальона не сложились. Тад через пару дней ушел в самоволку, а там, убегая от патрулей, дал в рожу догонявшему его ретивому солдату и все равно ушел, но это каким-то образом стало известно командиру, ведь такой бегун был в части один. Офицер вызвал Тада на разговор по душам.
   Тад выслушал его, дав потом понять командиру, что тот не его духовный отец, культурно послал его далеко и, повернувшись, вышел. Судьба Тада в этой части была решена. Он плохо влиял на других новобранцев, и его было решено перевести в личную охрану военного коменданта Риги, полковника Хотяшева.
   В обязанности роты Хотяшева входило патрулирование улиц столицы Латвии и охрана гауптвахты на Комсомольской набережной – бывшей политической тюрьмы, где сидели Калинин и Крупская. Потом в этих камерах пришлось посидеть и Таду. Взводным командиром у Тада был недалекий, но интеллигентный латыш, старший лейтенант Местерс, он слезно уговаривал Тада не ходить в самоволки и не драться, но это у него не всегда получалось.
   В этой патрульной роте оказались неплохие ребята, никогда не выдававшие друг друга. Чуть что многие смывались в самоволии. Соблазнов в Риге было предостаточно.
   Тад, памятуя «базары» блатных, что в таких войсках служить позорно, всячески старался попасть в стройбат. Но на его просьбы о переводе начальство не отвечало, а только каждую неделю вызывало в спецчасть или идеологический отдел округа. Как-то раз в самоволке Тад зашел в Рижский СКА (того деревянного здания, где он располагался уже нет) на тренировку боксеров. Тренер, спросив, у кого Тад тренировался, и, узнав квалификацию, попросил его раздеться и поспарринговать.
   Тад послал в нокдаун их лучшего полутяжа литовца, и тренер поставил его с чемпионом Вооруженных Сил средневесом Анатолием Трепшей. После трехраундового боя Толя разбил Таду нос, а Тад ему бровь и поставил фингал под глазом, но оба как истинные спортсмены были не в претензии друг к другу. Тренер тут же включил Тада в сборную округа и пообещал, что похлопочет перед начальством. Но из этого ничего не вышло, армейское начальство никак не могло найти способов воздействия на Тада и очень негативно к нему относилось.
   В роте Тад подружился с одним тверским парнем Юрой Логачевым и эстонцем Юханом Куламой, вместе они отваливали в самоволки в портовый клуб, ДОК «Корея» и выплясывали там рок-н-ролл, которому Тад обучил ребят. Вместе они дрались с патрулями, вместе сидели на «губе» под присмотром своих сослуживцев. Старослужащие боялись и уважали Тада, и когда он приходил с тренировок голодный и усталый, всегда старались оставить ему что-нибудь вкусненькое и порасспрашивать, с кем Тад работал на тренировке.
   Служба в Риге тоже не получилась, полковник Хотяшев несколько раз вызывал парня на беседы, по актерски, хватался за сердце, искоса поглядывая на Тада. Касьянов молчал, и когда «спектакль» заканчивался, молча вставал и уходил. У Хотяшева глаза лезли на лоб от поведения Тада.
   Короче, таких, как Тад, по округу «ПрибВО» собралось 43 человека. Их месяца два повозили по Латвии, Литве и Эстонии. Затем опять привезли в Латвию в местечко Залите, в болота, где строилась база межконтинентальных ракет класса «Земля-земля». Отряд, куда они попали, был интернациональный, тут служил весь Кавказ и вся Прибалтика, но 43 человека были москвичи и ленинградцы. Постоянные выяснения отношений приводили к жутким потасовкам, но Москва и Питер большей частью держали сторону Кавказа, считая среди прибалтов много «подлых полуфашистов», что, впрочем, в будущем и подтвердилось. Вот так в СССР «крепла дружба народов».
   Однако, Тад понял, что если он каким-то образом не смоется из армии, то это может плохо кончиться для него. Поэтому, почитав литературу по невропатологии и усилив некоторые симптомы начинающегося в болотах Залите радикулита, Тад попал в окружной Рижский госпиталь. Невропатология – наука тогда еще темная, малоизученная, Тад смог сыграть в больного и через месяц после появления в госпитале его комиссовали с диагнозом хронический радикулит.
   Десять месяцев Тада не было в Москве, из них четыре, день в день, он отсидел на гауптвахте. Проехал и пожил в трех республиках и Калининградской области, вынес для себя много нужного и полезного, а главное – в его глазах развеялся миф о братстве народов СССР. Ведь если верить вурдалаку Ленину, что «национализмом заражены только маленькие народы», то все они любили нас до смерти.
   Когда Тад вновь становился на учет в военкомат, брови военкома приподняли фуражку.

Московский таксист

   Что-то неуловимое ушло из Москвы за время разлуки, и Тад внимательно присматривался – что? Опять в магазинах появились очереди, люди стали как-то равнодушней друг к другу. Тад не понимал: как же так, он там, в Прибалтике ставил Москву очень высоко, а, вернувшись, увидел, что это никому не надо? Но родину любят не за что-то, а просто потому, что родина. В городе прибавилось много приезжих, как тогда говорили, лимитчиков, «лимиты», ведь отстраивались громадные новые районы, делалась кольцевая дорога. В общем-то, Москва преображалась, но в то же время что-то, незримо происходящее в обществе, беспокоило Тада.
   Может быть, просто он стал старше, опытней и по-другому воспринимал действительность? Знакомые и друзья были рады его возвращению, приглашали в гости, на вечера. Но, хоть молод был еще Тад, но как-то меньше хотелось улыбаться попусту, разыгрывая из себя воспитанного человека. Надо было думать о будущем, устраивать свою судьбу, зарабатывать деньги. Посоветовавшись с матерью, и попросив ее потерпеть немного, Тад устроился на курсы шоферов в автокомбинат на улице Яблочкова и через три месяца закончил их.
   Водить машину его учил старый московский таксист Алексей Федорович. Он с таким упоением рассказывал о Москве, которую знал феноменально, так интересно говорил о таксистах, их нравах, что Тад про себя тоже решил поработать таксистом.
   – Ты же будешь свободен как птица,– говорил Таду Алексей Федорович,– на линии тебе никто не начальник, ты сам себе хозяин.
   Отношения между ними установились теплые, и Алексей Федорович учил Тада своим таксистским приемам и манере вождения, изредка треская Тада по затылку за ошибки, но так, по-отечески, что Тад не обижался.
   Алексей Федорович знал, что перед ним боксер, и ему нравилось, что Тад спокойно сносил подзатыльники и критику. Он, смеясь, говорил Таду:
   – Ты меня не смеешь тронуть… ведь ты сильней меня!
   Тад не раз добрым словом впоследствии вспоминал этого старого москвича, и, уже когда Алексей Федорович был на пенсии, приезжал к нему с бутылкой какого-нибудь хорошего вина повспоминать былое.
   Работать шофером Тад стал на 7– й базе легковых автомобилей в Большом Харитоньевском переулке. Ему дали неплохую «Победу», утром он возил какого то профсоюзного босса, а вечером машина работала как такси. Встречаясь на линии, сокурсники по шоферским курсам делились секретами зарабатывания денег.
   Вообще семье Тада стало полегче, появились деньги, и можно было спокойно осмотреться. Знакомых было много, девчонок – море, и Тад не тужил. Очень хотелось продолжить занятия боксом и, уладив все свои дела, Тад наконец-то снова подался в «Крылышки».
   В тренерском коллективе тоже произошли непонятные Таду изменения. Уже не работал и не выступал Борис Иванович Тишин. Сердце Тада сжала какая-то непонятная тревога. Но зато увидел старых друзей-боксеров, подтянулись и возмужали бывшие юнцы: Женя Фролов и Женя Богаев – прекрасно выступали, зарабатывая громкие титулы.
   Как раз в это время снимался фильм о боксе по рассказу Джека Лондона «Мексиканец», в главной роли – Олег Стриженов, а спарринг-партнерами стали маститые боксеры из «Крыльев»– Альберт Яковлев, Володя Ковригин, Слава Рогов и братья Степановы, Виктор, Анатолий и Геннадий. Этот фильм наделал много шума в прессе.
   Пообщавшись с ребятами и поговорив со своим тренером, Виктором Алексеевичем Лукьяновым, Тад пообещал ходить тренироваться. За время вынужденного простоя Тад потяжелел и с большим трудом согнал вес до 75 кг. Ноги словно свинцом налились и, выступая на каких-то незначительных соревнованиях, Тад проиграл в этом весе первые два боя.
   Он все видел, понимал, но сделать ничего не мог, тело было как не его, и не слушалось. Удрученно он задумался о будущем. Но самым нерезультативным весом для Тада оказался вес до 71 кг. Тад провел в этом весе пять боев и все проиграл. Он страшно не любил, когда его жалели, но остаться в своей любимой весовой категории до 67 кг ему не позволяла уже сама жизнь. Во время простоя Тад частенько качался штангой, гантелями, подтягивался на турнике, поэтому оброс мышцами.
   На работе вроде бы было все нормально, но новые машины давали только старым водителям и «своим людям», а Тада это не устраивало. Поругавшись с начальством и треснув кому-то по голове, Тад подал заявление об уходе.
   Открывался новый 15– й таксомоторный парк, и Тад двинул туда.
   На новых машинах работать было куда приятнее, вдобавок Тад познакомился с Витьком Табулиным, жутким пройдохой, бывшим офицером Советской Армии. Тот как-то пробил перевозку почты в Ярославль и Орел. Он был запросто с директором парка Роденвальдом, пинком ноги открывая дверь в его кабинет. Витьку тоже импонировало, что у него такой сменщик.
   Тад как-то раз, во время техобслуживания машины, ТО-1 сильно треснул слесарю за то, что плохо проверил машину перед выпуском на трассу, и полезшему защищать того таксисту заодно досталось. Это обстоятельство окончательно расположило Витька к Таду. Вообще для Тада в такси опять начался период драк.
   Лупить приходилось и своих коллег таксистов, которые вечером после работы, приняв стакан водки в ночном буфете, рассказывали небылицы, а, когда их уличали, разгоряченные спиртным, лезли драться, естественно, получали так, что мало не казалось. Часто в рожу получали и клиенты за несносный характер или еще за что-то. Так что работать в такси было весело и интересно.
   Но однажды в проезде Шокальского его попытались ограбить профессионалы. Уже научившись понимать людей, их намерения Тад был внутренне готов к нападению. Он увернулся от ножа, выдернул ключ зажигания и выпал из машины. Нападавших было трое, но бежать, бросив машину, Касьянов не мог. К счастью, когда он из салона выскочил, для него открылся простор для маневра. После двух-трех ударов, нападавшие поняли, что лучше не связываться и убежали. Тад отдышался, сел за руль, завел мотор и уехал…
   Поездки в другие города были тоже трудны и опасны. «Волга»– не та машина, на которой можно ездить быстро и с комфортом, да и дороги тех лет оставляли желать лучшего, но заработок у Витька с Тадом был прекрасный. Они модно одевались, в кармане на всякий случай всегда имелась пачка купюр. Друзья не знали, где закончат смену: «В Киеве, на Умани или Москве».
   Они классно водили машины, пришел опыт общения с людьми, ребята многое могли себе позволить, деньги давали им возможность быть независимыми, в любой среде это вызывало уважение. Парни осматривались вокруг, какой следующий шаг им предпринять, но пока душу ничего не грело, и в голову ничего не шло.
   На тренировки Тад ходил, но как-то бокс стал терять для него первозданную прелесть, и Тадеуш потихоньку плыл по течению, пытаясь выступать не больше двух-трех раз в год. Все так же тщательно отрабатывая защиту, стараясь беречь голову от ударов.
   Зажигался Тад только в уличных потасовках, но несколько раз противники пинали его ногами, и он с трудом и ущербом для здоровья смог пробиться через эту преграду. Тогда он задумался: что-то в тактике уличного боя надо менять.
   На слух попалось какое-то непонятное слово «каратэ». Сколько Тад ни спрашивал у друзей и знакомых, что это такое, никто по этому поводу ничего не знал и объяснить не мог. Так он и пребывал в неведении еще несколько лет.
   А пока работа в такси продолжалась. Тад все глубже узнавал людские характеры, Москву, в которую был влюблен без памяти. Продолжал поддерживать форму, занимаясь боксом. Компания друзей тоже сузилась, остались рядом только самые-самые, кто пока не мог существовать друг без друга.

Встреча длиною в жизнь

   Жизнь постоянно преподносила сюрпризы. Пару раз Тад выступил на собрании против администрации таксопарка и его тут же пересадили с новой машины на старую, не помог даже Витя Табулин. Что делать, надо было продолжать зарабатывать на жизнь.
   18 февраля 1965 года стоял холодный пасмурный день. С красными глазами, в пальто, извалянным в пуху, небритый и злой Тад выехал на линию. Помотавшись по городу, он подхватил какую-то старуху и привез по ее просьбе к Институту имени Мориса Тореза, высадил и хотел было тронуться, как услышал крик:
   – Такси, такси!
   В зеркало заднего вида увидел: какая-то длинноногая девица, сломя голову, неслась к машине, отчаянно размахивая руками.
   – Скорее на Преображенку, у меня пожар,– выпалила она, плюхаясь на сиденье рядом.
   – Как поедем?– спросил Тад, искоса поглядывая на пассажирку.
   – Как угодно, но быстрее»,– взмолилась она. Тад лихо вырулил от Института на Садовое кольцо и понесся по адресу. Клиентка затихла, но Тад нет-нет, кося глазом, видел, что она переживает.
   Когда машина с Потешной улицы повернула на 2– ую Бухвостову, Тад удивился: он думал, что знает Москву, а тут, на перекрестке 2– й и 3– й Бухвостовых улиц, оказывается и проехать нельзя – проложена узкоколейка и ходит, словно игрушечный, паровозик.
   Дом оказался на месте, и не горел. Оказывается пришла квартирантка и выключила газ. На счетчике было 1 руб. 54 копеек, клиентка ушла в дом, а Тад сидел в машине и ждал. Он очень устал, сказались три бессонных ночи ремонта, болел желудок, и Тад, расстегнув ремень, закрыл глаза и, откинувшись на спинку сиденья, расслабился.
   Его потрясли за плечо, пассажирка звала его в дом расплатиться. В комнате, держа в руке 3 рубля, она смущенно смотрела на таксиста, сказав, что они у нее последние.
   – Дайте мне Ваш телефон,– сказал Тад,– на счетчике немного, я Вам позвоню.
   А сам упорно не отрывал взгляда от складочки над верхней губой девушки. Что-то ужасно милое, домашнее, женственное было в этом лице. «Вот он – рок, вот оно, наверно, мое! »,– подумал, уходя Тад. Много лет спустя, в том же самом призналась и Лена, у нее тоже екнуло сердце, она тоже подумала: что-то должно произойти.
   Он позвонил ей через неделю, и Лена пригласила Тада в гости.
   Когда он приехал, ворота дома были закрыты наглухо, спросить, туда ли он попал, было не у кого. На улице безлюдье, мороз и темень. Тад, подпрыгнув, подтянулся и перемахнул забор, но тут из-за угла дома с яростным лаем выскочила собака, а за ней выбежала Лена и, схватив Тада за рукав, потащила его в дом.
   Тад предстал перед Еленой коротко стриженный под полубокс, с синяком под глазом, в настоящей канадской штормовке на леопардовом меху и с фиалками в кармане. Но сначала он осмотрел все подходы к дому и еще больше удивился: мимо дома, пыхтя паром, прополз паровозик, толкая перед собой вагонетки. Было такое впечатление, что все это происходит не в Москве, настолько патриархальным казалось все вокруг.
   В доме было тепло и уютно, на столе стоял торт с буквой «Т». Ощущение какого-то громадно го счастья переполняло Тада весь вечер, и он понял, что будет встречаться с Леной каждый вечер.
   Они поженились через четыре месяца, 17 июля 1965 года, но примерно за неделю до свадьбы Тад переехал к Лене уже насовсем. Как уже говорилось выше, дом, в котором проживала Лена, находился в очень старом, еще Петровских времен, районе Москвы, о чем свидетельствовали названия улиц: Потешная, Суворовская, 9– я рота, Бужениновская.
   Когда-то юный царь Петр устраивал здесь военные потехи со своими сверстниками, из которых был создан Потешный полк, а затем Преображенский и Семеновский. Улица же, где стоял дом Лены, носила имя первого русского офицера Сергея Бухвостова, который первым надел иностранный кафтан взамен стрелецкого. Еще это место называлось «Гучки», так как земли со всеми стоящими домами – некогда принадлежали фабриканту-суконщику Гучкову. На доме, где стали жить молодожены, висела табличка: «Застрахован Варшавским обществом в 1872 г.»
   Надо сказать, что половину дома Лена купила у рассорившейся еврейской семьи. Глава этой семьи, бабка Лия, жила в этом доме с 1924 года и завещала его детям. Те, как это бывает, повздорили, и старшая дочь Галина – продала вторую половину дома Лене, но… с начинкой, т. е. со своей младшей сестрой Кларой, хотя должна была сначала ее выселить. На это пришлось пойти, поскольку никакой жилплощади у нее не было.
   Дело было так: однажды Лена увидела на Арбате объявление, что продается частный дом в Москве, на Преображенке. Деньги дали родители, точнее мама, отца – уже не было. Кандидат медицинских наук известный специалист по лечебной физкультуре, ЛФК не только у нас в стране, но и на международном уровне, он много печатался в научных журналах. И вообще, в то время профессура – зарабатывала очень неплохо.
   Когда Тад только женихался, он очень нравился Кларе Семеновне и ее мужу Бэру Бенциановичу, но когда они поняли, что у Лены с Тадом все серьезно, Тад тут же стал плохим.
   Тад видел, что эти Матлины, будучи просто квартирантами, сильно притесняли Лену. Поскольку она жила одна, то мирилась с такими взаимоотношениями. По законам той коммунистической поры, их можно было выселить, только предоставив жилплощадь. Но Тад создал им условия, при которых они съехали через семь месяцев, при вящем неудовольствии жильцов второй половины дома, но Таду было глубоко наплевать на все их маланские настроения (маланец, по-одесски,– еврей).
   На свадьбу Лена и Тад никого не пригласили, считая происходящее таинством для двоих, а по сему никого и не надо. Со стороны Лены была ее подруга Тамара Каретникова, а со стороны Тада – сменщик Витя Табулин. На улице шел страшный ливень, верная примета – к счастью. Витек привез пятнадцать громадных ярко-красных маков, на столе было много шампанского и две жареные утки.
   Родителям отбили телеграмму о происходящем. Мама Лены всплакнула от счастья, мать Тада разозлилась, ведь это был день ее рождения, ей стукнуло 50, но Лена с Тадом вечером приехали и поздравили ее с этой знаменательной датой. Для Тада начинался новый этап жизни – семейный.
   После свадьбы Тад обследовал дом и сад. Везде было запустенье и грязь. Надо было все приводить в порядок.
   Тад заасфальтировал дорожки, сам построил гараж, в саду развесил снаряды и боксерские груши. Это страшно не понравилось жильцам из второй половины дома, по какой-то странной неожиданности они считали землю сада своей. Пришлось Таду и их разубедить в этом. Были конфликты как у Египта с Израилем за Суэцкий канал. В результате соседям пришлось ходить строем от своего парадного входа до ворот…
   Как оказалось, Лена тоже родилась в Москве, ее первый дом был в Армянском переулке, и училась она в школе, там же неподалеку. Ее первые детские воспоминания о том, как они, дети в школьном дворе рвали и ели немытой заячью капусту.
   Отец у нее был военным врачом. Во время войны их квартира в Москве пропала. Точнее даже не квартира, а комната, в которой жило человек двенадцать. Все были эвакуированы. Осталась одна невестка, которая, быстренько сориентировавшись, поменяла огромную комнату на какую-то квартиру. Когда семья Лены вернулась из эвакуации в Москву, то оказалась без жилплощади. Тогда они поехали к отцу в Хабаровск, и там прожили три года.
   Ее воспоминания о Дальнем Востоке это, прежде всего, американские продуктовые посылки, сухое молоко, у нас этого еще не знали. Сухой яичный порошок. Его разводили и ели. Голодали ужасно. Если отец ходил на охоту и добывал зайца, тянули его долго. Но все так жили и не жаловались, потому, что понимали, что после войны надо страну поднимать и восстанавливать.
   Потом они жили в Читинской области, Лена там училась в школе в поселке Даросун. Там отец занимался с полными инвалидами лечебной физкультурой. Так что детство ее связано с Дальним Востоком, с Хабаровском, с рекой Амур.
   Потом отец был заведующим учебной частью в Малаховском физкультурном техникуме (теперь это институт физкультуры). Родители Лены были очень известные до войны спортсмены. Отец – легкоатлетом, чемпионом и даже рекордсменом Союза по метанию молота. Впоследствии когда уже ее дочки учились, проходили по программе Историю спорта, им рассказывали об их дедушке – Арсении Федоровиче Порошине.
   Когда папа работал в техникуме после войны, жили они в спортзале. Им там выгородили кусочек. Они не жаловались, понимая, что очень многие так же не устроены.
   Затем отцу предложили кафедру лечебной физкультуры в Кубанском мединституте. Семья поехала туда и поэтому школу Лена заканчивала уже в Краснодаре. Там родители недорого купили домик. Ленина мама – стала разводить огород. И только потом Лена решила вернуться в Москву, ведь здесь были все родственники: дедушки, бабушки. Родные дед с бабкой умерли, а это были их братья сестры. У них Лена и жила некоторое время.
   Она поступила в Институт иностранных языков имени Мориса Тереза. Закончила его. А диплом тогда на руки не выдавали, надо было отработать три года. Ее послали по распределению в Тюменскую область, на станцию Вагай и она там преподавала почему-то не английский, а немецкий. Ей сказали во время распределения:
   – Ну и что с того, что у тебя второй испанский, выучишь третий, немецкий и будешь его преподавать.
   Она, конечно, имела представление о том, что есть такой язык – немецкий. Но его еще нужно было учить. Лена шла на урок и по пути учила немецкий. Английские классы у нее тоже были, но младшие, пятые. А немецкий ей дали – шестой, седьмой. Но Лена была не самый худший вариант, ей рассказывали, что там был один якут, который много лет преподавал якутский, и все думали, что он учит детей какому-то иностранному языку.
   Учителя питались в основном в столовке железнодорожников, потому, что в магазине купить было нечего. Лена с ее соседкой ходили собирать грибы, ягоды, которых было очень много. Соседка ее была такая же приехавшая по распределению акушерка, она была очень востребована, ведь рожали – очень много.
   Но нужно было возвращаться в Москву. Лена приехала на каникулы и – быстренько вышла замуж за брата своей близкой подруги Олега. Молодые люди хотели помочь друг другу, но ничего из этого не вышло: он очень не хотел ехать на Сахалин по распределению директором школы и надеялся, что его – женатого, не пошлют, но ему сказали:
   – Ты мужик. Пусть жена едет с тобой!
   Они с Олегом оказались совершенно разные. Он московский красавец. «Тусовщик», как теперь принято говорить. Их так называемый брак – продлился пять лет – он на Сахалине, Лена теперь в Москве. Все-таки она ему помогла вернуться в Москву, когда он свое отработал, помогла тем, что они не разводились.
   Когда Лена заскочила к Тадеушу в такси, их отношения быстро стали развиваться. Хотя она и была формально замужем. Просто она сказала своему мужу:
   – Давай Олежка разводиться, ты уже в Москве.
   Развелись, а через три дня – подали заявление с Тадеушем. Через три месяца расписались, тогда только-только ввели этот испытательный срок, стали жить-поживать, добра и детей наживать…
   Жить с Леной в старом доме и в этом районе очень нравилось Таду. Вокруг их дома стояли точно такие же дома соседей, резные, старые, очень красивые.
   Продолжая работать в такси, Тад иногда привозил в эти переулки иностранцев и те просто «балдели» от первозданности этих мест, говоря, что эти дома надо брать под стеклянные колпаки и делать на этих улицах заповедники. Народ жил вокруг тоже довольно экзотичный. В 4– ом Зборовском переулке, рядом с Тадом, продавали «травку», как тогда говорили «план», и другую наркоту. Часто заезжали менты, охраняя и «беря дань» с продавцов.
   И вот накурившись и нанюхавшись «зелья», некоторые из соседей, теряя ориентиры, пытались лазать в сад к Таду. Пришлось ему пометать топоры в этих «скокарей», и желание нарушить территориальный статус быстро улетучилось. Обстановка вокруг была настолько домашняя, что в тапочках переходили улицу в булочную, и добротная русская женщина, тетя Настя, советовала, какие булочки брать, доставала из-под прилавка лимонные дольки, до которых Тад был сильно охоч, а Лена угощала ее своими пирогами.
   Так и жили годами. Сюда к нему часто приходил его старый приятель, трехкратный чемпион Москвы по боксу Ганс Владимирский, тоже живший неподалеку в Сокольниках, около Остроумовской больницы. Вместе боксировали, работали по мешкам, качались штангой, строили планы на будущее. Но за всем этим зримо и незримо стояла Лена, она мягко и тактично внушала Таду, что свое образование надо продолжать, указывала на изъяны во взаимоотношениях Тада с приятелями.
   Очень быстро научившись хорошо готовить, она покоряла окружающих блюдами русской кухни по книгам Елены Ивановны Малаховец и рецептам сталинского периода. В те времена стали открываться прекрасные магазины «Дары природы», по тем деньгам в них многие продукты стоили копейки, и уж Лена с Тадом наслаждались и изюбрятиной, и медвежатиной, подавая все это на стол с лесными ягодами.
   Они были не такие уж юные, Лене было 27 лет, Таду 26. Лена преподавала в Институте иностранных языков, училась в аспирантуре. Не защитилась, потому, что назревало событие большой значимости. Ленуля, как ласково называл жену Тадеуш, была беременна, и Тад вот-вот готовился стать отцом. Соня, Сонюра, как уже загодя Лена и Тад называли ребенка, если будет девочка, родилась 12 апреля 1966 года в год «огненной лошади».
   Софья, по-гречески, мудрая, действительно оправдала свое имя в будущем в каждом своем движении. Соня росла спокойным, крепким ребенком, удивительно похожим на отца. Тад приезжал с линии пообедать, клал дочку, завернутую в одеяло, рядом с собой на стол и кормил ее борщом, который ел сам. Медсестры приходили в ужас и стыдили родителей. Но еще с большим удовольствием Соня обсасывала хвост селедки, зажав его в кулак, и все это в четыре-пять месяцев отроду. Видно, Бог всегда был рядом с ней и дал ей красоту и здоровье.
   Потом она бегала с папой по набережной. Жили они в их домике очень здорово и счастливо, потому, что были молоды и здоровы.
   В этот период Тад пытался постигать русскую культуру, покупая книги по искусству и истории Руси. Тад с Леной потихоньку обходили все театры и музеи Москвы, но особенно их поразил и покорил Дом-музей художника Васнецова, где-то между Троицкой улицей и Садовым кольцом. Страшно интересной оказалась книга профессора Сытина из музея реконструкции Москвы, как какая-то завораживающая музыка звучали древние названия мест и улиц, история некоторых восходила аж к двенадцатому веку.
   Свой дом Тад тоже старался обустроить на русский лад. Как-то на Преображенском рынке Тад увидел комиссионный мебельный, и забрел в него. Потолкавшись меж старой рухляди, уже собирался было уходить, но какой-то пьяный продавец, пристально взирая на него, вдруг произнес:
   – Тадик, ты чо, парень, не узнаешь сваво однокашника?– и бросился Таду на шею.
   Оторопевший Тадеуш, напрягши память, действительно вспомнил в нем Борьку, с кем просидел за одной партой с первого по третий класс.
   – Что тебе надо? Пойдем в запасники, покажу все,– счастливый Борька не знал, как услужить другу. Тад тут же купил старинный дубовый стол на 16 персон и набор из двенадцати стульев с Николаевским гербом на кожаной спинке, все за такие гроши, что было даже смешно. Обставил гостиную в стиле добротного купечества, а спальню, которую подарил Лене,– в стиле «русский ренессанс». Остальные две комнаты были детскими и убраны просто и удобно.
   Поскольку дом был деревянный, то летом там всегда было прохладно, и царил легкий полумрак, приятный для глаз. Вообще же Тад, став отцом, как-то все больше проникался, что он – хозяин дома, а не квартиры в многоэтажном гособщежитии. Ведь коммунисты выхолостили из русского народа понятие «дом», и вот как бы вновь эта традиция возрождалась в семье Тада.
   Он потихоньку стал собирать старинные русские народные песни, романсы и многие даже в джазовой обработке выглядели прелестными. Народный хор и оркестр под управлением Осипова приводил Тада в тихий меланхолический экстаз, он поражался широте и глубине этого пласта старинной культуры. На этой почве Касьянов познакомился с одной пожилой аристократкой, собирательницей русской старины, она на многое и по-новому открыла Таду глаза.
   Вообще же этот период: работа в такси и жизнь в этом старом доме – стали одним из самых счастливых периодов жизни семьи Касьяновых. Их характеры притерлись, они беззаветно верили друг другу, что давало силы Лене переносить далеко не ангельский характер мужа. И когда возникали проблемы, порой мучительные, жена и дочери вставали за отца стеной, веря в него, надеясь на свои силы и Провиденье.
   Не даром говорили древние, что подобно тому, как ветки и плоды украшают дерево, а густой лес – гору, так мужа украшают его дети и его жена. Человек, у которого нет семьи – незначителен даже в глазах своих врагов. Он словно дерево, растущее на перекрестке: каждый прохожий рвет его плоды.
   Они никогда не ссорились вдвоем, очень мало из-за детей, самые большие конфликты возникали в из жизни потом, из-за учеников Тада. Лена интуитивно чувствовала фальшь, откровенную зависть и злобу в отношениях некоторых людей к Таду. Она предсказала конец многих учеников и начатых с ними дел, но всегда поддерживала Тада в каждом новом начинании, зная, что у него все получится, и, веря в него. Многих лоботрясов (и просто откровенных врагов в недалеком будущем) она кормила, поила и укладывала спать, требуя своими действиями одного – порядочности. Взаимностью ответили единицы.
   Так текла жизнь удивительной пары: они могли сутки пролежать голова к голове, не сказав друг другу ни слова, да это и не надо было делать, ведь они понимали друг друга с полувзгляда, став одним целым.
   Смутное время, наступившее потом, не раз и не два ударило по этой цельной, крепкой семье, остается только удивляться и преклоняться, как выстояла Елена Арсеньевна с дочерьми вместе в борьбе за родного человека…

«Ваня Лазарев» и другие

   Поскольку пришлось переехать жить на Преображенку, надо было подыскивать работу где-то поближе к дому. Тад решил переводиться в 16– й, как его таксисты в шутку обзывали, «Краснознаменный парк», что на Открытом шоссе. Как это часто бывает в жизни, «желаемое вчера, сегодня приедается»– Тад устал от всего этого быдла вокруг и подумывал: «Куда бы в другое место пойти работать?» Но он знал: «Куда бы ни пришел работать водителем, таксистов – очень не любят». Это обстоятельство сильно сдерживало его уход.
   За семь лет работы в такси Тад преуспел во многом, но самое главное – пришел опыт общения с людьми, и это было самое неоценимое. Часто работая допоздна, Тад знакомился со многими деятелями культуры и искусства, артистами: Белокуровым, Грибовым, Леоновым; у него развилась поразительная зрительная память, он узнавал клиентов, которых возил только раз и много лет назад.
   Поработав в нескольких парках, он многое мог бы рассказать о работе таксиста. В это же время Тад закончил десятилетку и курсы автомехаников по программе автотехникума. Им сказали, что из них будут готовить начальников посольских гаражей в Англию, Канаду и другие страны. Но власти вообще много чего обещали, а «воз и ныне там!»
   Ему предложили стать начальником автоколонны, он отказался. Предложили должность начальника гаража – опять отказ. Тад не хотел никем командовать, его удовлетворяло, что он мог себе выбрать любую смену, быть свободным, тренироваться, проводить время с семьей и повышать самообразование.
   На линии у Тада происходили подчас удивительные встречи. Как-то раз ему пришлось быть гидом одной богатой американки из штата Алабама, по имени Тээн. Американка обалдела от зеленых окраин Москвы, а когда Тад привез ее домой и познакомил с Леной, то Тээн была приятно удивлена ее прекрасному английскому и наговорила Лене кучу комплиментов, не забыв, как бы невзначай, упомянуть, что она расистка. Лена преподавала в Институте иностранных языков, училась в аспирантуре. Они с Тадом, глядя на удивительно стройную, хрупкую фигуру дочки сенатора, хохотали до упада, представив ее в одеянии Ку-Клукс-клановки.
   Подобно тому, как ее мама пробовала работать в школе, но смогла выдержать только четыре месяца, Лена тоже не очень долго преподавала в школе. Хотя ей очень нравилось работать с детьми в английской спецшколе, но школьный учительский коллектив ей показался не просто «болотом», а какой-то «помойкой»: серые, никчемные, завистливые бабы. Если и было среди большого школьного коллектива пять-шесть нормальных женщин – это уже хорошо. Но в школе тогда работать было выгоднее, когда Лена работала в ВУЗе, то получала 105 рублей и никаких надбавок. А в английской школе платили гораздо больше, 150, плюс двадцать рублей доплата за язык, за классное руководство, за тетради. Получалось в два раза больше чем в ВУЗе. Но она вытерпела два месяца. Поняла, что не сможет. Она любила детей, дети любили ее, и родители к ней изумительно относились, но директриса была одинокая суровая коммунистка сталинского призыва.
   – Одно бабье – это не естественно,– высказывалась Лена мужу.– Должны быть и мужики тоже. Ведь чисто женский коллектив – это змеюшник. Разговоры только о том, кто что надел, кто как причесался. От кого муж ушел.
   – Ну и уходи оттуда,– спокойно посоветовал Тад.
   Удивительная встреча произошла у него зимой последнего года, когда Тад дорабатывал в такси. К нему в машину прыгнул парень в дубленке с ярким галстуком типа «пожар в джунглях» и попросил отвезти в общежитие ВГИКа, куда-то за ВДНХ.
   Разговорились, оказалось, что Джон Линд приехал из Англии учиться операторскому искусству в нашем киноинституте. Мама его была русская из Владивостока, а папа английский лорд. Закончив у нас обучение, он получал заказ от крупной фирмы снять фильмы об экологии в тридцати четырех странах. Тад доставил Джона в общежитие, и они тепло распрощались, договорившись вскорости встретиться вновь.
   Через какое-то время действительно встретились, и Тад напрямую спросил у Джона:
   – Ты бывал в школах каратэ там, у себя, на Западе, что это за штука и с чем ее едят?
   Иван как-то эмоционально и запутанно стал объяснять, что это такое, но потом, сбившись, и, махнув рукой, сказал Таду просто:
   – Я тебе в следующий раз литературу принесу!
   Прошло пару месяцев. Дело подходило к лету, Тад уже ушел из такси и работал в Мосресторантресте на «Москвиче-434», как его называли водители «мать-одиночка»: с одним пассажирским сидением. Машина с путевками стояла дома, это было удобно, и Тад пользовался ею как личной.
   «Ваня Лазарев из Прибалтики», как шутливо за акцент Лена с Тадом называли Джона, действительно принес книгу американского полковника зеленых беретов Эда Паркера «Багуа».
   Тад, будучи действующим боксером, удивленно смотрел на какие-то пассы, позиции, движения руками и ногами нарисованных там человечков и недоумевал, считая, что бокс эффективнее. Как уже потом стало известно Таду, «багуа», это жесткий стиль китайского кунг-фу а не каратэ, но видно для издателя было все равно, «что палка, что лопата».
   Вот эту книгу Тад держал между сиденьями, изредка раскрывал ее и каждый раз от непонимания, возмущаясь изображениями в ней.
   Если бы Ваня-Джон только знал, какие замечательные последствия возымеет их встреча, и эта книга, послужившая толчком для многого, что произойдет на громадной территории государства, именуемого СССР…
   А пока Касьянов ездил по Москве и однажды, остановившись у метро Аэропорт, он увидел, как шестеро избивали какого-то мужчину, правда, здоровенного. Но у него – как-то ничего не получалось. Нападающих было пять мужиков и одна баба. Она-то и особенно зверствовала. В ней было килограмм сто веса, в руках у нее металлическая ручка от портфеля, и ею она этого парня охаживала так, что у него на плечах были кровавые следы, кровь брызгала во все стороны. А он – не отвечал! Видимо, воспитан был так, что не мог женщину ударить, что ли?
   Тад к нему подскочил и говорит:
   – Ты чего позволяешь им себя колошматить?! Да дай ты ей один раз!
   Он не стал разбираться кто прав кто виноват. Нападавшие были подвыпившие, а мужчина, которого били, трезвым и – производил хорошее впечатление.
   «Но если это впечатление было обманчиво, и он, допустим, в чем-то провинился, скрутили и отвели бы в милицию, уродовать то зачем?»– решил Тад, просто промелькнула такая мысль, раздумывать особо времени не было.
   Он без лишних слов засадил двоим в рожу, уложив их на асфальт, остальные трое тут же отпрянули. Потом кинулись, на него. Тад развернулся: тресь одного, бац другого. Четверых из пяти положил на землю.
   Но они быстро оклемались и все прыгнули в «Волгу», со словами:
   – На Белорусский сейчас съездим за подмогой.
   Тад был на своем «Москвиче» «мать одиночка» с одним пассажирским сиденьем. Он сказал пострадавшему:
   – Поехали за ними, догоним их и еще надаем, у меня на Белорусском вся шпана знакомая, жил там неподалеку.
   Но у Белорусского вокзала они никого уже не застали.
   Надо чувствовать драку, особенно ее начало. Быть уверенным в своей правоте. Если угрожает опасность и знаешь, что от этого не уйти, нужно начать первому. Для устрашения остальных надо кого-то треснуть так, чтобы кровавая пена пошла изо рта. Так он и делал всегда…

Учитель

   В начале августа 1969 года Тад так же катился на своем «Москвиче» от метро Сокол в сторону центра. У Скаковой аллеи какой-то худощавый «додик» (модный парень) тянул руку, желая поехать.
   – На Каретный ряд,– попросил он.
   – Рублишко»,– объявил ему Тад.
   – Да хоть два, только побыстрее,– сказал парень, и тут взгляд его упал на «Багуа» Эда Паркера.
   – Занимаешься?– спросил парень.
   – Да нет, дерьмо какое-то несерьезное,– буркнул Тад.
   – Это не дерьмо, а вещь путевая,– ответил пассажир.– Кстати, меня зовут Алексей Штурмин.
   Они познакомились.
   – Может быть и путевая для любителей,– сказал Тад,– но я то боксер, Мастер спорта.
   – Ну и что, это ничего не значит,– сказал Алексей уверенно.
   – Ну давай поспаррингуем,– предложил полушутливо Тад. Алексей сказал на это совершенно серьезно:
   – Я сейчас к девушке спешу, потом меня не будет в Москве неделю, а затем можно встретиться и решить, что сильнее: бокс или каратэ.
   Через неделю они действительно встретились у ипподрома. Тад был элегантно одет, что Алексей отметил в новом знакомом, и пошли на квартиру к Алексею, она была в двух шагах. Уже дома Алексей стал объяснять Таду принципы и технику каратэ, а затем предложил Таду нападать на него.
   Скинув пиджаки, они стояли друг против друга, слегка улыбаясь ситуации, и Тад не видел ничего угрожающего в позе Алексея. Тад двинулся на него с кулаками, и тут же ноги Алексея замелькали у лица Тада, а по туловищу он получил несколько легких ударов.
   Попробовал снова пробиться через зону ног, но получилось то же самое. Самолюбие его было сильно задето, Тад поднял руки и сказал:
   – Учи. Я буду самым прилежным учеником, хочу знать эту штуковину!
   То, что он услышал от Алексея и увидел, потрясло Тада. Они стали встречаться почти каждый день, и Тад часами выспрашивал у Алексея, что и как, а дома в саду тренировался как скаженный.
   У его нового знакомого была очень хорошая память. Конструктивное мышление в личных делах, особенно в вопросах здоровья, питания. Здравый смысл по вопросам повседневной жизни. Хорошо подвешенный язык, выражался он метко и разумно, был прекрасный собеседник. В молодости в нем была особая прелесть, грация. Дипломатичность, приятность в общении. Спокойный, уравновешенный, в отличие от московской шпаны и таксистов, с приятным голосом он словно был послан Таду свыше.
   Касьянов узнал у Штурмина, что как-то в МАДИ тот познакомился с северокорейским мастером и тоже был настолько потрясен увиденным, что попросил мастера научить его. Кореец согласно кивнул, но сказал, чтобы Алексей пришел с партнером. Очевидно, судьбе было угодно, чтобы им оказался Слава Дмитриев, друг и однокашник Алексея по институту. Взамен ребята помогали мастеру в других дисциплинах и, подружившись с Учителем, два года и восемь месяцев тренировались под его руководством.
   Тренировок, в понимании европейцев, не было. Был этикет востока, философия, показ, и, в общем-то, поколачивание учеников, правда, легкое, но ребята представляли, чтобы с ними было, если бы мастер бил их по-настоящему.
   То, чему учил ребят мастер, было не каратэ, а жесткий стиль КВОН-ТХУ (кулак-бой), то есть в переводе «рукопашный бой», которым занималась северо-корейская полиция и армия. Мастер был очень продвинутый инструктор одного даосского монастыря и занимался этой системой с детства.
   Обычное круглое восточное лицо, но с очень пытливым и проникающим взглядом. Взглянув на такое лицо, на востоке говорят: «Может», и уже больше не объясняют ничего. Невысокого роста, с гладкой мускулатурой, прыгучий, очень сильный при своих габаритах, от него исходила какая-то притягивающая энергия и уверенность. Получив у него урок, ребята еще долго оттачивали приемы, чтобы на следующий день соответствовать. Часто мастер улыбался: он видел, ребята росли.
   Но все в нашей жизни когда-нибудь заканчивается. Подошли к концу и встречи мастера с учениками, исчезая внезапно, как это водится в этих системах на востоке, мастер попросил никогда не искать его, если будет нужно, он появится сам. Тогда Алексей спросил у него:
   – Какая у нас квалификация, чего мы со Славой достойны?
   – Вы оба достойны носить черные пояса, но он у меня один»,– сказав это, мастер передал пояс Алексею.
   Ребята стояли, понурив головы, но в то же время что-то большое и значимое рождалось в их душах от общения с Учителем, которого они уже больше никогда не увидели в жизни.
   Если бы он только знал, какие силы всколыхнулись им, сколько тысяч бойцов были обучены и подготовлены в стенах будущей Школы! Но и ему, очевидно, не поздоровилось бы от своих силовых структур, если бы они поняли, кто виновник всего этого и что произошло в стране их западного соседа.
   Алексей в то время был еще слегка не от мира сего, это давало ему некое божественное вдохновение. Сам того не предполагая, он стал кем-то вроде основателя новой в СССР религии – каратэ. Являлся ли он действительно неким посланником? Трудно сказать. Но он «посетил сей мир в его минуты роковые»… Таким людям очень важно иметь хорошо развитый интеллект, который будет контролировать впечатления души, так как часто бывает трудно отличить настоящее вдохновение от самообмана, от проекции на ситуацию собственных бессознательных желаний.
   Это были теперь уже далекие, но всегда прекрасные времена, потому что участники этих событий были молоды: корейскому мастеру – 28, Алексею и Славе соответственно 21 и 22, а будущему руководителю Школы СЭН’Э, собирателю и продолжателю российского рукопашного боя Тадеушу Касьянову было 30 лет.
   В сентябре 1969 года Алексей впервые приехал к Таду в дом на Бухвостову улицу и тоже поразился, как же хорошо вокруг, как много зелени. Сад ему очень понравился и он тут же дал Таду дельные советы, как сделать макивару и другие снаряды для тренировок. Дал примерить Таду кимоно, тогда возникло предложение, что раз уж первый ученик Алексея надел каратэ-ги, считать этот день Днем основания Школы, а случилось это как раз 10 сентября 1969 года.
   Этой же осенью произошло знакомство с основателем и собирателем русской самозащиты, самбо – Анатолием Аркадьевичем Харлампиевым. На протяжении всех лет, пока он был жив, он, Заслуженный мастер спорта и Заслуженный тренер СССР, обладатель почетного 8 дана по дзюдо, как бы являлся духовным отцом зарождающегося в СССР каратэ. В юности цирковой акробат и борец, разносторонний спортсмен, Анатолий Харлампиев был одним из создателей самбо и большим знатоком разных видов борьбы.
   Целый год Алексей с Тадом тренировались вдвоем: то у Харлампиева в зале МЭИ, то еще в каких-либо других залах, но больше на улице или дома у Тада. Правда, Алексей хотел привлечь еще ребят, но Тад убедил его этого пока не делать:
   – Научи сначала меня, и я буду тебе помогать, ведь тренировал же я боксеров и этот процесс мне известен, но сначала научи.
   Они работали над собой очень много, именно в этот год были заложены основные принципы и навыки будущей Школы. Тад еще больше почистил сад, повесил горизонтально мешок на растяжках – сунатовару и тренировался, тренировался, отодвинув на второй план работу и добывание денег.
   Как-то в самом начале знакомства Тад сказал Алексею:
   – Леш, вот смотри, я сегодня кладу в нашу с тобой кассу 5 рублей и буду делать это каждый месяц.
   – Ты что, зачем?– возмутился Алексей.– Я же тебя не за деньги тренирую.
   Но Тад продолжал:
   – Будет группа больше, каждый внесет свою долю. Надо же будет на какие-то снаряды, на аренду зала и прочее, да мало ли что, не тащить же тебе деньги из дома, а так они потихоньку накапливаются и все о'кэй! Я буду и кассиром и начальником отдела кадров,– закончил Тадеуш,– а у тебя пусть голова не болит об этом.
   Подумав, Алексей согласился. Эта финансовая политика работала более двух десятков лет, помогая бойцам Школы быть более независимыми…
   Тад перешел работать водителем в Институт психиатрии на Потешную улицу, чтобы быть ближе к семье и дому. Лена говорила ему:
   – Я рада за тебя, рада, что ты нашел себя в новом деле.
   Она кормила Тада с Алексеем в саду под громадным вязом, ласково, где-то даже по-матерински поглядывая на друзей. Сначала Алексей нравился ей, но это только сначала.
   Дочка Сонюра росла чудесной здоровой девочкой. Кушала с четырех месяцев борщ с папой. Потом бегала с ним по набережной.
   Соня была в полном восторге, что на Бухвостовой улице часто бывали гости, сначала папины друзья, коллеги, потом все больше стало появляться учеников. Ей, девочке, нравились, что это большие сильные мужчины, они сидели, общались, пили чай, рассказывали что-то, шутили. Наверное, это хорошо когда дети чувствуют себя под защитой. Она часто просила, чтобы папа взял ее на тренировку. Периодически он мог это себе (и ей) позволить. Бывало, когда она маленькая была, даже засыпала на матах в зале.
   Родилась еще одна дочь Настя, случилось это 26 августа 1970 года. Тад все больше привязывается к дому и семье. Жили они в их домике очень здорово, хотя удобств не было никаких.
   Их никто не трогал и никто не мешал, власти понятия не имели, что такое каратэ и мнения своего пока не высказывали.
   С конца семидесятого года Алексей и Тад стали выступать в показательных выступлениях с самбистами Харлампиева. Анатолий Аркадьевич прекрасно говорил, объяснял и – показывал, несмотря на свои 66 лет. К концу выступлений он объявлял:
   – А теперь посмотрите на чистое каратэ.
   Выходили Алексей с Тадом и показывали, в общем-то, пока небогатую программу, но естественно она раз от разу усложнялась. В них была необыкновенная энергия и дух. Они могли выдержать больше обычного и больше обычного добиться. Храбрость и несгибаемая воля – позволяли им заглянуть за границы человеческих возможностей. Страстность, жадность, эгоцентризм молодости, были помножены на опыт и волю их старшего наставника…
   Анатолий Аркадьевич попросил включать побольше работы против оружия. Друзья очень много почерпнули у Старика. Те приемы работы с оружием и против, переработанные с каратистской сутью – живут и поныне. Но для всего этого нужна была серьезная работа в зале, которого не было, а также были необходимы единомышленники, партнеры. Это привело к тому, что друзья стали искать зал, и каждый привел по паре своих друзей и знакомых.
   Со стороны Алексея пришел Гена Чубаров – мидовский разведчик, и Володя Томилов, тогда еще студент. Со стороны Тада пришел Ганс Владимирский, чемпион Москвы по боксу, и Саша Каретников, десятиклассник. В таком составе группа просуществовала еще несколько месяцев.
   С залом помог все тот же Анатолий Аркадьевич. Он посоветовал ребятам обратиться к Президенту Федерации дзю-до Москвы Николаю Алексеевичу Масолкину, и тот, уже зная Алексея и Тада, дал им адресок. Зал оказался в самом центре Москвы на площади Маяковского во дворе Аргентинского посольства. Зала этого уже больше нет, на том месте расположили детский сад.
   Много лет этот зал играл громадную роль в спортивной жизни столицы и страны. Поскольку находился он во Фрунзенском районе, то и название у него было «Фрунзенец», а группу каратистов, начавшую там заниматься, стали называть «ребята с Маяковки». Так они и вошли в историю каратэ СССР.
   Зал как будто был создан для подобных занятий, мог вместить где-то от 50 до 80 человек. Две большие раздевалки, балкон, на котором можно было отдыхать, наблюдая за тренирующимися. Все это было как нельзя кстати и вовремя. По утрам в зале был баскетбол, а вечерами – платные группы самбо, которые вели тот же Масолкин и Владимир Давидович Михайлов.
   Не смотря на то, что группа разрасталась, Алексей с Тадом попросили у хозяина зала, Володи Бухова только утро субботы. Пока денег хватило только на 2 часа аренды четыре раза в месяц.
   Тогда, в начале семидесятых годов, в Москве было всего три точки, где практиковали каратэ: Петровка, 26 (спортзал «Динамо»), спортзал Университета им. Патриса Лумумбы и вышеозначенный зал «Фрунзенец»– «ребята с Маяковки».
   Поскольку два первых зала – были режимными, то естественно, контингент занимающихся в них был очень мал. Группа с «Маяковки» пошла другим путем, свободно принимая всех желающих. И это было правильно. В 1971– м группа выросла до 50– ти человек. Сюда приходили заниматься: разведчики, офицеры десантных войск, рабочие, врачи, даже сын члена Политбюро Кузнецова. Группа разрасталась, приобретая известность и связи.
   Своей работоспособностью и серьезным отношением к делу Тадеуш потихоньку стал выдвигаться вперед, становясь как бы старшим учеником, сэмпаем, заменяя Алексея в моменты его командировок.
   И авторитет Алексея как Учителя, создавался во многом именно Тадеушем. Конечно, у Алексея проявилась способность планировать действия, чтобы они соответствовали общепринятым нормам. Он становился все более известен, как некий общественный пример. В нем была энергия, чтобы справиться со многим. У него была прекрасная репутация. Его любили сильные мира сего. Он тогда достаточно серьезно относился к своим обязанностям.
   Сначала многие из занимающихся – пробовали обратиться к Алексею панибратски и даже похлопать по плечу. Тад живо прекратил эти фамильярности, сначала пояснениями, а затем в спарринге, которым владел уже неплохо, вспоминалось боксерское прошлое. Был также объяснен этикет вида и градация поясов, то есть, кто есть кто. Тада зауважали. Сказалось и бурное прошлое, и жизненный опыт.
   Анатолий Аркадьевич Харлампиев – тоже не забывал группу, часто приходя, давая ценные указания и поражаясь дисциплине, царящей в группе. Иногда возникали дискуссии, что все-таки действеннее: каратэ или самбо? Ведь первое, в основном, удары, второе – броски. Анатолий Аркадьевич безо всякого педантизма пояснял: «Иногда трудно бывает сразу бросить на землю. Тогда нужно сначала ударить, а потом бросить».
   В 1971 году Тад сдал экзамен на красный пояс, и купил фирменное кимоно. Эмблему каратэ вышил, никогда до этого не держав иголки в руках, себе и учителю, сенсею Штурмину, да так хорошо, что оба – лет десять носили ее на груди.
   Масолкин и Михайлов, видя по субботам переполненный зал, попросили Алексея и Тада организовать показательные выступления каратэ для абонементных групп по самбо и, конечно же, за плату. Показывали и рассказывали Тад с Гансом, демонстрируя технику каратэ и приемы против оружия.
   Выступление прошло на ура, и руководители курсов самбо Масолкин и Михайлов предложили подумать о создании таких групп и курсов по каратэ. Расплатились за выступление.
   Вот тут очень некрасиво повел себя Гансыч, как шутливо называл своего друга Тад. Когда он увидел, что большую часть денег Тад отложил в сторону, «жаба жадности» задушила его. Он стал требовать поделить деньги поровну, но Тад ответил ему:
   – Большая доля уйдет в кассу Школы, а мы с тобой – ученики ее, обойдемся малым.
   Финал: обидевшись, Ганс отделился, открыв в Сокольниках подпольную группу и, обирая ее. Дела у него шли плохо и он, бросив преподавание, куда то исчез на несколько лет, но затем вынырнул у одного из боковых учеников Школы Вадима Вязьмина в его группе «Тхарма марга» (путь добродетели). Затем опять неудача и вновь пропадание, но уже на несколько десятков лет. И вот объявился в Израиле, женатый четвертый или пятый раз на гражданке этой страны.
   Это было первое негативное проявление корысти учеником Школы, в будущем, к сожалению, этого будет значительно больше.

Семья и Школа

   Примерно в то же время Тадеуш ушел из Института психиатрии и начал работать мастером производственного обучения и инструктором по автоделу в обычной средней школе №615 на Верхней Красносельской. Его начальником был милейший человек Борис Львович Хаинсон, с которым они проработали бок о бок семь лет, пока в школе не закрыли автодело.
   Средняя школа давала Таду много свободного времени и спортзал, в котором хозяйкой была сестра великих боксеров Лидия Ивановна Огуренкова. Две машины: грузовая и легковая, были тоже в распоряжении Хаинсона и Касьянова, давая возможность подработать, а главное было полное состояние покоя, необходимое Таду после громадных нагрузок, ведь тренировался он от трех до шести часов каждый день. Чтобы больше быть на улице, Тад с Преображенки в школу и обратно ходил пешком, иногда пробегая какую-либо часть пути, а это 5 км в одну сторону.
   Администрация школы, зная квалификацию Тада, часто оставляла его подежурить на праздниках и выпускных вечерах, он прекрасно справлялся с этими обязанностями без патетики и криков «Банзай». Школьники в нем души не чаяли. Он спокойно разобрался с местными хулиганами к неописуемому восторгу директора школы, старого контрразведчика.
   Тад и Лена всегда много работали. Своих детей они воспитывали сами. В результате они оказались не подготовлены идеологически в детском саду. Когда воспитательница как-то раз показала Соне портрет Ленина и спросила: кто это? Она ответила: «Дедушка». А Кремль назвала «замком».
   Хотя они читали много сказок, девочки знали русских писателей, художников, они знали спорт, но школьные учителя ужаснулись: кто воспитывал этих детей, они что из глухой деревни? Оказалось, что родители – преподаватели.
   В 1973– м Тад сдает на коричневый пояс, в 1974– м – на черный. Это была первая сдача на черный пояс в Москве человека, который учился у себя на родине, а не у иностранцев.
   Экзамен принимали самые старые представители восточных единоборств: Володя Ковалев – джиу-джитсу, Слава Дмитриев, еще какие-то специалисты, имена которых уже стерлись в памяти. Тадеуш сдал все прекрасно. Осталось только повесить пояс. Поехали в больницу к Харлампиеву (он в это время сильно хворал) и спросили, можно ли вручать? Вердикт был таким:
   – Можно и нужно!
   Из группы самбо в том же зале в 1973– м году появился и стал тренироваться советский кореец Виталий Пак, а в следующем 74– ом в группу пришел лауреат премии Ленинского комсомола скульптор Александр Рукавишников, затем приведший с собой акробата, чемпиона мира Сергея Шаповалова. Это были непростые ребята, они, скоро обогнав «стариков», заняли в группе главенствующее положение. Группа очень много выступала с показательными выступлениями, а это можно было делать только при железной дисциплине.
   Как-то раз спортсменов посетил большой чин из МВД Анатолий Иванович Костенко, и когда увидел, как Тадеуш сломал ударом кулака 6– сантиметровую доску, а Рукавишников ногой брус 12 см, он воскликнул, сдвинув кепку на затылок:
   – Ребята, вас надо регистрировать как охотничьи ружья!
   Несколько раз приходил на тренировки Владимир Высоцкий, приглашенный Алексеем. В зале мягкий полумрак, ребята тренируются, он сядет тихо в уголке и смотрит, никто к нему не пристает с расспросами, затем встает и так же тихо уходит. Он хотел написать гимн каратэ, хотел ощущение каратэ пропустить через себя, но сильно болел в ту пору и вот не сподобился.
   Зимой 1975 года Масолкиным и Михайловым все-таки было принято решение о передаче группы самбо в группы каратэ, они просили Тадеуша тренировать их. На первую же тренировку пришел 101 человек. Из группы вышло много хороших и плохих людей. Некоторые из них, не усвоив моральный дух каратэ, а только его верха, приспосабливали под себя эту древнюю науку, оправдывая подчас свои гнусные действия.
   В это время произошло плотное знакомство с армейским контингентом, так как в группах было много военных. В общем-то, все получилось, группы обучались, устраивались внутренние соревнования по Олимпийской системе. Но названия у Школы – не было.
   Когда открыли еще две группы на самоокупаемости, одну взял продвинутый инструктор, комсомольский деятель Виктор Смекалин, а другую – Илья Спивак, ударник симфонического оркестра Большого театра. Вот у него-то в группе и начал заниматься доктор физико-математических наук Лев Слабкий, который на досуге, просматривая корейские словари, нашел иероглифы, соответствующие представляемой руководителями Школы духовной концепции, получилось СЭН’Э (путь жизни, дорога жизни, дело всей жизни).
   Лев вместе со своим родственником Мишей Селезневым был переведен в группу Сэмпая, и получил премию сто рублей, что по тем временам было немало. Школа стала называться СЭН’Э.
   Учитывая полное отсутствие обучения рукопашному бою в армии, Касьянов с учениками с 1975 года в спортзале «Фрунзенец» приняли участие в создании больших воинских групп.
   Каждый входящий в зал мог увидеть три плаката: в центре висела эмблема Школы, слева – высказывание Ленина: «Неразумно и даже преступно поведение той армии, которая не стремится овладеть всеми приемами или методами борьбы, которые есть или могут быть у неприятеля… » Справа висел плакат со словами Брежнева: «Все, что завоевано Революцией, должно быть надежно защищено». Поди придерись!
   Школа готовилась защищаться от идеологов коммунизма, а попытки придержать ее уже начались. Службы МВД и КГБ стали потихоньку вживлять своих агентов в группы тренирующихся. Но тем и хороша была система Школы, что наверх трудно было пробраться, сексотов просто и тривиально физически выбивали. Наверх в руководство Школы не пробился никто.
   Сюда приезжали со всего Советского Союза, подраться, показать свою силу, научить Москву, конец был всегда один… странствующие самураи бывали всегда биты и больно.
   Собственно приезжающим хотелось схватиться и побить Алексея Штурмина, но – опять работала система Школы, они должны были встретиться вначале со старшим учеником, а им был – Тадеуш. Ему было в удовольствие подраться. Бывали схватки жестокие и кровавые, но Тадеуш все равно выигрывал бои. Если же приезжала команда, то такие бойцы, как Саша Рукавишников, Сергей Шаповалов и многие другие в пух и прах разносили их.
   «Ребята с Маяковки» были сильна духом, к ним медленно, но верно приходила известность и слава. Это стало пугать партийные органы. Им казалось, что создается государство в государстве. По сути, так оно и было, но партийцы никак не могли понять, что это спортивное сообщество – работает на Державу.
   Вот примерно тогда и появилась в польском журнале «Спортовец» статья. Она называлась «Дети Маяковки». Этот журнал на польском языке у Касьянова сохранился до сих пор, польский журналист Cezary Matyjas писал:
   «Po oficjalnym uznaniu zawodu. Kasjanow powołał w Moskwie sludio filmowe „Kaskader“, którego jest szefem W jago ramach planuje miedzy innymi otworzyć szkołę kaskaderów. Kaskaderzy, jak wspomnałem, przeważaią w karateckiej grupie Kasianowa, ale są w niej również studenci i przedstawiciele innych profesji. W grupie ludzi w kimonach można zauważyć również jedną kobitę. To Sonia Kasianow, córka Tadeusza – jedyna kobieta będąca instruktorem karate w ZSRR. Obecnie o sporcie tym mało się tutaj pisze, w prasie rzadko można spotkać notatkę o karate. Nie jest równtez dostępna literatura o wschodnich sztukach walkj.
   Już niedługo – powiedział Kasjanow – karate będzie prawdopodobnie dyscyplmą oitmpijską. Może, doptero wtedy zechce ktoś nam pomóc. Wierzę, że i my pąedziemy na olimpiadę po medal…»
   Все и так понятно без перевода…
   В Школу зачастили комиссии и корреспонденты. Среди последних были честные люди, такие как экс-чемпион СССР и Европы по штанге Дмитрий Иванович Иванов, спецкорр. газеты «Советский спорт». Разобравшись во всем, он стал другом и писал хорошие нужные статьи, на всех уровнях поддерживая Школу, но особенно симпатичны оказались друг другу он и Тадеуш, которого Дмитрий Иванович близко принял к сердцу. Его хорошо знали в журналистской среде и уважали, его помощь Школе – была неоценима. Их дружба продолжалась до самой кончины Дмитрия Ивановича – от перенапряжения и стрессов отказало сердце. Он умер в 1992 году.
   Обычно войдя в зал Алексей опускался на колени и кланялся.
   – Что-то вы мне сегодня не нравитесь,– говорил своим ученикам ровным, немного глуховатым голосом Алексей Штурмин появившись так на тренировке в 1978 году,– что с вами?
   По-кошачьи мягко он прохаживался перед четким, прямо-таки армейским строем.
   Он начинал по-японски отсчет:
   – Ити, ни, сан.
   Человек сорок учеников повторяли за ним движения. Это были лучшие из более тысячи учеников Школы.
   Все как один подобно шатунному механизму руки и ноги людей поднимались и опускались. Взлетали над головой с поражающей неосведомленных ловкостью и слаженностью.
   Продолжая счет, Алексей вдруг взмахивал ногой сделав вертикальный шпагат. Потом когда упражнение закончились, он дал команду расслабиться. Все преобразились, превратившись из тигров в лебедей скользящих по глади озера.
   Нарочитая свирепость и замысловатые как индийский танец приемы. За всем этим стояла многовековая система воспитания духа через воспитание тела. Каратэ – это беспредельная преданность и благодарность ученика учителю. Уважение, терпимость и внимательность. Тело становится гибким как лоза и крепким как сталь.
   В те дни Школу посетил генеральный секретарь Европейского союза каратэ Пауль Хёглунд из Швеции. Посмотрев тренировку он сказал:
   – Я побывал в сотнях школ, эта – одна из лучших.
   – Главное для нас не доски разбивать,– объяснил Алексей Штурмин,– а воспитать всесторонне развитого человека. Каратэ этому помогает.
   Короче говоря, Школа СЭН’Э развивалась, множество продвинутых инструкторов открыли группы по всей Москве, под началом Тада работали, как уже говорилось, Виктор Смекалин, Илья Спивак, Сергей Соколов, детскую группу доверили Ивану Мишневу. Небольшого роста, коренастый, скоростной, он как-то смешно и даже безграмотно говорил, но находил подход к детским душам, родители и дети были от него без ума.
   Старшая дочь сэмпая Софья тоже занималась у него, хотя уже с четырех лет она бегала и занималась физкультурой с папой в саду у дома, потихоньку приобщалась к занятиям в Школе.
   Каратэ она начала заниматься под руководством отца дома в 10 лет, затем с 11 лет занималась в детской группе спортзала «Фрунзенец» на Маяковке под руководством Мишнева. В 1979 году была переведена вместе с несколькими молодыми спортсменами в старшую группу, к Тадеушу Рафаиловичу на Цветной бульвар, в Дворец спорта «Мир». А детская группа и несколько начальных групп – остались на Маяковке. Естественно проходили отборы в старшую группу из младшей, а в младшую начинающие спортсмены – добирались просто «с улицы», проблем с набором не было, народ валом валил, многие хотели заниматься каратэ.
   – Так я прилипла к этому виду спорта,– вспоминает Софья,– а он ко мне. Всю жизнь мне нравилось рисовать, заниматься дизайном интерьеров, чем я по сути дела до сих пор занимаюсь, но уже для себя и своих друзей.
   Отец говорил ей: «Может, когда-нибудь поедешь учиться, будешь этим заниматься профессионально?» Но жизнь сложилась так, что пришлось заниматься совсем другим.
   – Я не могу отделить свою жизнь от жизни отца.
   В будущем она обошла своего инструктора Мишнева и заняла одно из главенствующих положений в иерархии Школы, а пока сэмпай, рожденный Скорпионом, жестко и требовательно подходил к воспитанию своих детей, самозабвенно любя их.
   В 13 лет Софья приобрела первый опыт тренерской работы – заменяла Касьянова в тренировке группы сотрудников 135 отделения милиции Москвы в Лужниках. В 15 лет сдала на «красный пояс».
   Множество прекрасных бойцов и спортсменов выросло в детской группе, один из них – чемпион Москвы 80– х годов юниор Варуджан Григорян уехал в США и, разъезжая по Штатам, громил там бойцов любого калибра, практически не встречая сопротивления. У Ивана Мишнева начинал и лидер русских националистов Баркашов. Да… пути Господни неисповедимы!
   Попадание в Школу неблагонадежных лиц или уголовных элементов было исключено, потому что в секцию или группу брали по протекции; тот, кто приводил будущего ученика, ручался за него письменно.

Странные встречи

   Алексей Штурмин побывал в нескольких туристических поездках по капиталистическим, как тогда говорили, странам, где наблюдал тренировочный процесс западных школ и имел возможность убедиться, что и их Школа СЭН’Э развивается и идет правильным путем.
   Алексею и Тадеушу хотелось сравнить: а чем же занимаются их оппоненты из того же «Динамо» на Петровке, 26? Приглашение посетить этот зал руководители СЭН’Э получили не сразу, с большим трудом, ведь там занимались люди из КГБ!
   И вот, наконец-то Леша, Тад и Володя Томилов – приехали на Петровку. Время в запасе еще было и ребята – зашли в аптеку, что прямо напротив арки, у входа в зал.
   Из окна они увидели, как подкатила машина японского посольства, из нее вышли два японца с прекрасными фотоаппаратами и долго топтались, оглядываясь, как бы наблюдая: не следит ли кто за ними? Но все вроде бы было спокойно и они – нырнули в арку.
   Ребята последовали за ними, раздевшись, спустились вниз, довольно большой спортзал был в подвале. Тренировку проводили братья Эдлины, а сенсей Сато, присланный профсоюзами каратэ Японии, стоял и руководил процессом одетый не в кимоно, а в обычную одежду. Какая-то шушера бросилась было выпроваживать ребят, Тада и Лешу, но с ними был еще русский переводчик с японского. Он что-то быстро сказал Сато и тот мановением руки остановил «сексотов».
   В зале тренировалось человек двадцать и те двое фотографов из арки, усиленно работая фотоаппаратами, снимали наших секретных агентов в фас и профиль. У Алексея и Тада глаза полезли на лоб от удивления и возмущения: их – советских долгое время не пускали сюда, а японцам снимать выходит можно! Ситуация была предельно ясна. Кстати, «большой друг» СССР г-н Сато, более двух десятков лет занимаясь непонятно чем, потихоньку для прикрытия подтренировывая сотрудников МВД и КГБ.
   Ребята через своих друзей сообщили об этом руководству 5 Управления КГБ, те сначала даже не поверили, а, проверив, рвали на себе волосы. Сато же, тем временем, спокойно вывозил серебряные и золотые оклады икон, драгоценные камешки. Был уличен на таможне, но по какому-то непонятному обстоятельству… оставлен в СССР.
   Алексею и Тадеушу работники КГБ высказали слова признательности и благодарности. А братья Эдлины, «очень любящие Россию», решили через несколько лет, что им лучше жить в Америке…
   Уходя тогда из зала, ребята предложили Сато спарринг, но тот ответил:
   – Не все решает кумитэ.
   Руководители СЭН’Э из вежливости согласились и откланялись. Ребята понимали, что с такой постановкой дела и такими тренерами правоохранительные органы – долго-долго будут терпеть неудачи, что, в общем-то, и сейчас соответствует истине…
   В спортзал Университета им. Патриса Лумумбы они не пошли, узнав, что там занимались полторы калеки, это было не интересно.
   Ученики Школы продолжали много выступать. Их пригласило командование училища Верховного Совета, ребята провели классное выступление и командиры захотели научить этому курсантов, но одно дело хотеть, другое дело дать возможность организовать процесс обучения.
   Туда безрезультатно ездил преподавать ученик Касьянова, Володя Дюков, но после нескольких посещений обучение прекратилось.
   Комсомольцы из ЦК ВЛКСМ постоянно пытались подтянуть под себя это развивающееся движение, часто приглашая Штурмина и Касьянова в свой комсомольский лагерь «Олимпиец», что в Шереметьево, там со спортсменами общались комсомольские боссы, товарищи Мишин и Пастухов.
   Семь раз приглашал к себе команду инструкторов Школы бывший летчик-испытатель, Герой Советского Союза, полковник Георгий Константинович Мосолов, тогда уже директор Высшей комсомольской школы (ВКШ). Контингент присутствующих и занимающихся состоял в основном из уроженцев стран Южной Америки, Африки, Палестины. Ребята из СЭН’Э, всё рассказав и показав, предложили этой разноцветной толпе поспаринговать, но вышли только трое, считавшихся подготовленными. Их быстро и без труда уложили на пол, они очень не любили переносить боль, их лица были полны страха. Правда, на телах некоторых были видны шрамы, то ли следы пыток, то ли еще чего.
   Ездить к ним было противно, но таким образом Школа имела прикрытие. И все же коммунисты не считали Школу своей: то втихаря ревизию Отдела милиции по борьбе с расхитителями социалистической собственности (ОБХСС) натравят, то какую-либо идеологическую комиссию райкома партии пришлют. Брезгливая мина на лицах партчиновников присутствовала всегда.
   Несколько нужных выступлений было организовано на офицерских курсах «Выстрел», что в Солнечногорске, где тоже присутствовал темнокожий контингент. Инструкторов СЭН’Э, переодев, выдали за армейских, и африканцы – поражались спецподготовке нашей армии. Маршал бронетанковых войск, знаменитый Олег Александрович Лосик, присутствовавший на этих выступлениях, подошел поблагодарить и пожал инструкторам руки, сфотографировался с Касьяновым и его старшей дочерью Софьей.
   Поскольку в Школе к тому времени занималось около тысячу пятисот человек только в Москве, довольно трудно было уследить за работой отдельных инструкторов, которые открывали группы в новых строящихся районах и в Подмосковье. Ездить туда было далеко и неудобно. Тем не менее, Штурмин и Касьянов приехали посмотреть на группу Володи Томилова, тренировавшуюся в Кунцево.
   С удивлением руководители Школы увидели несколько красных поясов, присвоенных спортсменам самостийно Владимиром. Техника и моральный дух вызывали сильное сомнение, и Томилов крутился «как карась на сковородке». Кстати, таким по жизни он и остался, плюя на каноны Школы, которыми никогда не старался проникнуться. Много раз у Штурмина и Касьянова возникало желание расстаться с ним, но вот почему-то терпели. Только в 1977 году, сделав вид, что законопослушный ученик Школы, кое-как он сдал на черный пояс. Пройдет немного лет и станет ясно, что это было маской.
   Попытки своевластия и неправильной трактовки идей Школы жестоко пресекались сэмпаями, но уже в глубине здания под названием «Школа СЭН’Э» наметилась маленькая трещинка. Нужен был только прецедент, встряска, чтобы разрушение пошло дальше…
   Институт военных переводчиков по инициативе своего замполита, генерал-лейтенанта Рыбникова, пригласив Касьянова к себе на работу, с 1978 по 1979 гг. практиковал каратэ и рукопашный бой, одновременно обучая от шестисот до девятисот курсантов. Тадеуш Рафаилович превосходно справлялся с такой многочисленной аудиторией и прекрасно выполнял поставленные задачи.
   Когда в Москве собирались провести Олимпийские игры, люди с Петровки подъехали к Таду и попросили заполнить анкету для того, чтобы он занялся подготовкой отряда безопасности Олимпийской деревни.
   Он удивился, но на самом деле зря, ведь он был старший тренер Центральной школы каратэ. У него занималось много и чекистов и милиционеров и военных. Наверное, это их подвинуло выбрать именно его.
   Они взяли его заполненную анкету, увезли с собой. Проходит неделя, две – молчок, никакого ответа. Потом приходят еще:
   – Давайте,– говорят,– еще заполним анкету.
   Тад заполнил еще раз.
   Проходит еще месяц. Снова визит:
   – Заполните еще анкету.
   – Зачем?– удивился Касьянов,– я уже два раза заполнял!
   – Тадеуш Рафаилович, так надо.
   Надо так надо. Он заполнил, и – они пропали уже окончательно.
   Его это не удивило, не расстроило. Он всегда знал, что такие козни и интриги, были, есть и будут в этих службах. Несколько раз к нему обращалась окружная контрразведка МВО:
   – Что нового в тактике уличных боев?
   Но Тадеуш Рафаилович всячески уклонялся от контактов с ними:
   – Если я начну объяснять эти методы, они вам очень не понравятся,– сказал он.
   – Да нет, Тадеуш Рафаилович, не волнуйтесь, давайте взаимодействовать.
   В общем, постепенно у него складывалось впечатление, что с ними работать вообще нельзя. Там люди не то, что не интеллигентны, они не жалеют своих, а уж приходящих со стороны – и подавно.
   Когда он несколько позже стал печататься в журнале «Боевые искусства планеты», с этим журналом сотрудничал, публиковал свои статьи некий инструктор, рассказывавший, что существовали такие подготовки систем рукопашных боев, в результате которых подготовленную команду потом просто уничтожали. Дело в том, что ученик с недобросовестным учителем – делаются в какой-то момент замкнутой системой, отдельной от остального мира. Хозяин в ней – учитель. С помощью пресловутых тайных знаний и упражнений, которые работают как насос, он просто выкачивает энергию из занимающихся.
   Выражаясь медицинским языком, в учениках на определенном этапе – развивают контролируемую шизофрению, разрушительное безумие, сродни тому, что было в арсенале древних скандинавских бойцов берсерков. Но она в любой момент может выйти из-под контроля. Зачем же нужны такие люди? Они опасны в повседневной жизни. Поэтому после выполнения задания команда подлежит ликвидации.
   «Спасибо, дорогие товарищи спецслужбисты,– подумал Касьянов.– Я с вами работать не собираюсь. Только с армией».
   Он всегда предпочитал традиционный спорт, делающий людей сильными и здоровыми, помогающий жить, а не наоборот.
   Зимой 1981 года попросился присутствовать на тренировке заведующий отделом Московского Облисполкома по фамилии Юшкевич, сам он оказался родом из Норильска и был мастер спорта по штанге. Он занимал пост замполита ЦС «Динамо» в майорском звании.
   Приехав на тренировку, он попросил провести ее по всем канонам востока, со всеми правилами этикета. Тренировались тогда в школе №527 на Павелецкой набережной и, как оказалось, последние месяцы. Опять помогли «друзья» из Спорткомитета Москвы: Милованов (кстати, аттестованный Тадом как тренер-преподаватель в 1979 году) и Воронцов, начальник отдела массовых игр. Ссылаясь на Приказ министра Высшего и среднего образования, запрещающий использование спортзалов школ для занятий секций каратэ, два этих «милых» человека вскоре отняли у них зал…
   Сел Юшкевич на лавку и стал смотреть. Тренировка была обычной, насыщенной по нагрузке и довольно жесткой. Тад искоса наблюдал за ним, иной раз даже подходил, чтобы пояснить значение того или иного действия, приема. Тот следил за тренировкой с напряженным интересом, а когда она закончилась, спросил:
   – Нельзя ли побывать и поужинать у вас дома?
   – Нет ничего проще,– ответил Тад.– Сейчас только предупрежу жену, чтобы что-то приготовила.
   – Что меня больше всего поразило,– сказал Таду Юшкевич в машине, когда они ехали к нему домой,– так это то, что ни у одного вашего ученика на лице не отображалось никакой злобы и желания отомстить даже тогда, когда партнер пропускал тяжелый удар. Секундная остановка, легкий поклон один другому, улыбка понимания и спарринг продолжается. Как вы этого достигаете?
   Ну, как объяснить материалисту духовное? Тад ответил:
   – Все это вырабатывается в процессе многих лет тренировок. Задача тренеров: сначала сделать ученику голову, а не мышцы. Ученик изучает в процессе тренировок историю вида спорта, этикет, который, кстати, направлен не на унижение, а на привитие вежливости не только в Школе, но и в жизни, и на воспитание характера.
   – Теперь я понимаю, почему за вами идет молодежь. Очень зрелищный и притягательный вид спорта,– заметил Юшкевич.
   Дома были обычные кислые щи с грибами, каких-то два салата, картофельная запеканка, ну и хороший чай. Юшкевич был приятно удивлен их отношениями с Леной и тем, что у них в доме – не пьют спиртного.
   – Да, у вас в семье просто идиллия,– сказал он, вставая из-за стола.– Спасибо за прекрасно проведенный вечер, я – на вашей стороне! Вы всегда можете на меня положиться и сослаться, вот вам мой телефон. Я попытаюсь стать вашим учеником, буду даже самым прилежным из всех, но в смысле философии и духа постараюсь вас переубедить.
   Вот так воздействовал Тадеуш Рафаилович на идеологов коммунизма. Обеспокоенные «руководящие товарищи», в данном конкретном случае пытались как-то изучать и влиять на руководство Школы СЭН’Э. Очевидно, восточные единоборства – всколыхнули у массы занимающихся как положительные, так и отрицательные качества.
   Думается, что именно этим объясняется та жестокая борьба между стилями каратэ, клубами, школами, федерациями. По сути дела, просто, развернувшаяся во всех концах и уголках Союза на протяжении многих лет, борьба между отдельными личностями. Борьба, тайно изнутри подогреваемая спецслужбами и чиновниками Госкомспорта.
   Гнетущая обстановка в стране также повлияла на распад многих союзов. Не обошло стороной это явление и Школу СЭН’Э. Пришлось избавиться от некоторых старших сэмпаев, понимавших субординацию в Школе только как власть и деньги себе. Отринутые, в большинстве очень скоро они были забыты, так и не оставив следа ни в спорте, ни в движении традиционного каратэ и рукопашного боя. Некоторые погибли: либо морально, а порой и буквально – в, разного рода, преступных конфликтах.

Каскадеры

   Годы неумолимо уходили. Группы Школы тренировались, но основной центр подготовки был создан Тадеушем все-таки в саду дома на Бухвостовой улице. Этот старый район потихоньку сносился, люди из этих мест уезжали, и вот в пустующих домах в плохую погоду тренировались приезжающие к Тадеушу продвинутые инструкторы, желая поднять квалификацию и пообщаться с сэмпаем. После тренировки обязательно все рассаживались за столом под раскидистым вязом, и Лена поила всех чаем из самовара. Обсуждались тренировки, строились планы на будущее. Обе дочки Тада вертелись возле папы, крутя палки и облегченные нунчаки.
   В этот дом с зеленым, благоухающим сиренью садом, приезжал пару раз Володя Высоцкий отдохнуть и отпраздновать день рождения своего друга Лешы Штурмина. Милиция тут же обкладывала дом и близлежащие переулки, но Вова, отдохнув, лихо удирал от ментов на своем «Мерседесе».
   Сад, как нельзя лучше располагал для раздумий и анализа тренировок. Везде висели мешки, стояли макивары и мишени для метания ножей, пластин, топоров. Тадеуш Рафаилович от двух до четырех часов метал эти предметы, в том числе, на слух, на вспышку света, меняя всевозможные дистанции. Дочери помогали ему, при этом обучались сами. Все это, как нельзя лучше подходило для создания фильмов, в которых принимал участие Тадеуш с инструкторами Школы.
   И вот как-то раз в этот дом и сад Алексей Штурмин привез своего знакомого сценариста Евгения Месяцева, специализировавшегося на создании фильмов об армии. Посидели, поговорили, и затем Евгений написал сценарий об элитных воздушно-десантных войсках, ВДВ.
   На предварительных съемках Алексей повредил ногу, снимаясь в роли лейтенанта Тарасова, и роль передали артисту Борису Галкину.
   Отрываться от своей работы во ВНИИ ВОДГЕО Штурмин также не мог и полномочия руководителя-постановщика трюков передали Тадеушу. Режиссера Андрея Малюкова устроило такое положение дел и фотогеничный тип лица Тадеуша, тем более, что он должен был дублировать молдавского актера Михая Волонтира.
   Несколько позже одна корреспондентка уверяла Тадеуша Рафаиловича, что Волонтир в фильме все делал сам, это ему дублеру было очень интересно услышать. Съемки проходили в Литве, в учебном центре ВДВ Ионава, и Тадеушу пришлось объехать все семь полков, стоящих в то время там, и убедиться в слабоватой подготовленности наших элитарных войск по рукопашному бою.
   Заодно пришлось познакомиться с легендарным командующим ВДВ Василием Филипповичем Маргеловым. Конечно, это была личность! В десантных войсках его обожали. Он, чтобы не рисковать жизнями других офицеров, приказал прыгать вслепую в танке с грузовым парашютом своему младшему сыну Александру.
   Фильм «В зоне особого внимания» был очень популярен у молодежи тех лет, подняв престиж десантников. Но как обманулись ребята, не найдя в реальной армейской жизни той романтики, о которой кричал фильм.
   За время съемок пришлось месяца два потренировать чекистов Каунаса, на которых местными националистами были организованы нападения Бедняги боялись с оружием соваться в толпу, так как было несколько случаев отбора табельного оружия демонстрантами. Они пришли в неописуемый восторг от работы нунчакой и яварой против одного и нескольких человек, которую им показал Касьянов, и сразу же заказали себе несколько экземпляров.
   Тадеуш Рафаилович очень много дал им за это время. Та простая и рабочая обстановка, в которой происходила учеба, очень нравилась чекистам и, прощаясь с ними, Тадеуш увез с собой двенадцать благодарственных подписей в книге «Советская Литва». Своего ученика Романа Степина, служившего в Ионаве, он оставил еще два года тренировать МВД и КГБ Каунаса.
   Этот фильм подтолкнул к созданию новых кинолент об армии и выявил возможности Школы. Пока Евгений Месяцев писал следующий сценарий, Школа снялась на Таджикской студии в фильме о чекистах «Стрельба дуплетом». Следующий фильм «Взлет» о Циолковском снимался в Калуге. У Тада была роль студента лесотехнического училища.
   На съемках фильма в большой сцене драки черносотенцев с рабочими грубо повели себя самбисты из Обнинского милицейского училища. Подвыпив в момент отдыха, они откровенно полезли драться на каратистов, ну и, как водится, получили свое. На этом фильме Тадеуш познакомился с прекрасным актером Георгием Бурковым, исполнителем главной роли Евгением Евтушенко, которым очень понравилось как работают бойцы Школы. Впервые с Тадеушем Рафаиловичем участвовал тогда начинающий каратист и каскадер Александр Иншаков, будущий президент Ассоциации каскадеров.
   Начали снимать фильм «Ответный ход» Месяцева, но пришлось уйти с него, так как администрация картины обманула Тадеуша Рафаиловича, не заплатив обещанных денег. Этот фильм быстренько подхватил Иншаков. Правда, являясь учеником Школы и лично группы Тадеуша, он не должен был этого делать, но слишком велико было желание выдвинуться.
   Почти перед Московской Олимпиадой Тадеуш Рафаилович познакомился со Станиславом Говорухиным и Борисом Дуровым, создателями и сценаристами фильма «Пираты XX века».
   Тадеуш снялся в роли боцмана Михеича, практически все трюки выполняла команда инструкторов, привезенная им из Москвы, но были приглашены и другие каскадеры, из Одессы, Володя Жариков и Олег Федулов.
   Сначала чиновники перестраховщики из Госкино СССР не хотели выпускать картину в прокат, но ее показали Брежневу. Леонид Ильич у себя на даче много раз смотрел фильм и, всплакнув, говорил:
   – Вот какие у нас есть ребята!
   Картина имела необычайный успех, за последующие десять лет ее посмотрело около 250 млн. человек, а ведь фильм стоил недорого, всего каких-то 470 тыс. руб., принеся более 100 млн. долларов прибыли.
   Началась горбачевская «перестройка». В трудные годы был снят фильм «Набат» по заказу Аэрофлота и КГБ СССР. Тадеуш Рафаилович – играл роль командира группы захвата и опять, подряд второй раз, с замечательным актером Петром Сергеевичем Вельяминовым. Фильм прошел под рукоплескания Чебрикова, председателя КГБ и его сотрудников, но не исполнителей главных ролей, ни режиссера на этот просмотр не пустили.
   Правда, Тадеуша за создание фильма наградили Почетной грамотой, подписанной министром Гражданской авиации Бугаевым. Буквально по этому же сценарию из Тбилиси был угнан самолет год или два спустя.
   В создании семнадцати фильмов приняла участие Школа: «Акция», «Верными останемся», «Аэлита, не приставай к мужчинам», «Авария – дочь мента», «Расследуется убийство», «Казенный дом» и другие.
   Чуть позже была создана студия «Каскадеры» при Московском агентстве театров-студий, в которой Тадеушу Рафаиловичу предложили должность зав. отделом теории и методики театральных и кинематографических трюков. Студией «Каскадеры» был создан центр, в котором можно было спокойно работать, совершенствоваться и создать по стране сеть таких групп, а также путешествовать, выступая в шоу-программах, в том числе с дочерью Софьей.
   Жену его, Елену, начиная с 1979 года стали посылать за границу, как переводчицу. Она ездила в Ливию, в Египет. Возможно, она шутила по этому поводу, что это счастье – когда у тебя есть дружная, заботливая, любящая семья… в другом городе. На самом деле все очень скучали друг по другу, муж и девочки – по маме, она – по ним. Но очень хотелось повидать мир! Ведь она путешествовала с детства вместе с родителями, а тут вдруг – остановилась на целых полтора десятка лет. Дочери подросли, обихаживали любимого папочку. Они научились хорошо готовить к тому времени, хотя еще учились в школе.
   Очень интересны показались Лене некоторые арабы. Она познакомилась с женщиной инженером – арабкой. К ее удивлению, та оказалась христианкой. Красавица, умница, хохотушка. Она еще в те годы назло всем ходила в джинсах. Были и другие интересные, приятные и неприятные встречи, знакомства.
   Советский Союз тогда строил в Ливии ядерный объект. Советский врач там оказался очень бестолковый. Когда Лена его спросила:
   – А что ты закончил вообще?
   Он ей откровенно ответил:
   – Я из Узбекистана, там все покупается.
   Русские специалисты боялись у него лечится. А ближайшая клиника была в 40 километрах от стройки, в Триполи. И вот Лена возила заболевших в местную больницу.
   Однажды ей местный врач араб сказал: «Вы бомбу готовите!»
   Лена ответила, пытаясь сохранить самообладание:
   – Я работаю на химическом заводе. А вы – лечите больного…

Рукопашный бой

   В отношениях Штурмина с Касьяновым уже в начале 1980 года наметилась трещинка. Но дружба, обычно все-таки довольствуется тем, что есть, не требуя ничего. А друг и «хороший человек»– это не всегда одно и то же. Можно дружить и с плохим, либо не замечаешь, либо прощаешь что-то. Постепенно выяснилось, что Алексея – поддерживали некие теневые группировки, а также сынки административного и партийного аппарата. Тадеуша – спортсмены Центральной Школы Каратэ.
   Ну а пока, летом 1980 года, в Москве проходили Олимпийские игры и перед этим событием все спортивные залы, и другие помещения приводились в порядок. Дворец спорта «Труд» как бы провел перед Олимпиадой генеральную репетицию, приняв множество делегаций из восточных стран.
   Различные спортивные делегации приходилось принимать самому Касьянову, поскольку, находясь по четырнадцать часов во Дворце, он осуществлял тренировочный процесс не только со своими, но и с зарубежными спортсменами. Это дало ему и ученикам сильный и качественный толчок. Взяв у гостей многое по технике и методике преподавания, Тадеуш Рафаилович с учениками сами показали и свою квалификацию, повергнув в изумление представителей Востока.
   За тренировками Касьянова внимательно наблюдал и, как он представился, старший тренер по дзю-до и каратэ, пожилой кореец из США, а затем сказал Касьянову:
   – Я был бы рад, если бы у меня была такая команда.
   Тад с учениками уже несколько лет практиковал упражнения «ЧИ-САО» или «прилипающие руки». Это специфическая техническая тренировка из одного из стилей кунг-фу – «Винг-Чунга», которая помогает научиться контролировать действия нападающего противника, ощущать его направления атаки, помогает экономить силы, минимализируя движения. Они практиковали основы «ТХАЙДЗИ-ЦУАНЯ»– наиболее древней школы китайского боевого искусства. Познакомившись также со стилями кунг-фу – «Багуа» и «Хунгар». Все это наложило серьезный отпечаток на дальнейшую систему проведения вольных боев.
   На тренировках Тадеуш Рафаилович очень мягко и аккуратно работал с учениками, практически не нанося ударов в голову, оберегая их здоровье и психику, чего совершенно нельзя сказать о некоторых «продвинутых» учениках, пытающихся каждую тренировку превратить в соревнования. Таких – приходилось трескать и сильно, приводя в чувство. Правда, все это сказалось в лучшую сторону в процессе подготовки сборных команд.
   Поскольку Алексей Борисович бывал во Дворце спорта крайне редко, в основном «витая в эмпиреях» и кабинетах партаппарата, в нем возникало раздражение, ревность к любому новшеству, привносимому Касьяновым на тренировку ученикам. Хоть он и вел группу инструкторов по утрам в субботу, раз в неделю, хоть он и считался идеологом, но все знали и видели, что по многу часов возится с командой, тренирует, конечно же, «Папа Касьянов». Ни один из спортсменов – не принимался и не изгонялся из Школы, не пообщавшись и не поговорив с Тадеушем Рафаиловичем. Отсюда приходили известность и уважение…
   Осенью 1980 года Касьянову пришлось объявить о своем уходе из ЦШК. Семидесяти пяти спортсменам, присутствовавшим на тренировке, было предоставлено право выбора: остаться во Дворце со Штурминым или уйти с сэмпаем, а значит со Школой в никуда. Не захотели уйти в никуда двое, Гендельман и Казаков.
   Администрация Дворца спорта в лице Марии Борисовны Беляевой – также сильно повлияла на раскол, организовав беспардонную травлю Касьянова, в результате которой его постоянно пытались обвинить, то в антисоветчине, то в совершении каких-то противоправных действий.
   Через шесть месяцев после ухода Тадеуша из ЦШК она прекратила свое существование, как и предсказывал Касьянов. Моральный климат испортился (оставшиеся тренеры стали писать доносы и анонимки друг на друга), это стало известно в Центральном комитете Профсоюзов, поэтому было принято решение о ликвидации Центральной школы каратэ. Спортсмены рассыпались на группировки различных мастей, и ушли в подполье. Державе был нанесен ощутимый ущерб. Невольно еще раз вспомнишь о роли личности в истории.
   Точно так же были закрыты некоторые филиалы Школы в Союзных республиках. А в 1981 году партийные структуры с подачи КГБ и МВД вообще запретили каратэ в СССР.
   В июле 1982 года Алексей был привлечен к уголовной ответственности по целым четырем статьям УК РСФСР: 88 (валюта и контрабанда), 154 (спекуляция), 218 (оружие), 228 (порнография). Он просто делал то, что через десять лет – уже не считалось преступлением, а тогда на это отваживались немногие, либо самые хитрые и наглые, либо те, кто имел поддержку на самом верху. Алексей такую поддержку конечно имел. Но его арест был, скорее всего, инспирирован спецслужбами для запугивания остальных. Отсидел Алексей 6 лет…
   Власть у нас вообще никогда не берегла таких людей, как Штурмин, Касьянов и прочих ведущих спортсменов и тренеров. Они были этой власти не нужны и даже опасны, потому что имели собственную позицию и авторитет. Власть никогда не защищала таких людей ни физически, ни духовно, наоборот, это они вольно или невольно защищали ее.
   Пути двух бывших друзей разошлись практически навсегда. И если кто-то считал, что Штурмин – чуть ли не отец отечественного каратэ, то с 1980 года он невольно встал на путь его уничтожения – своим поведением и образом жизни. А вот спасать советские каратэ и рукопашный бой, как виды спорта, пришлось Касьянову и его ученикам.
   До самого ареста Алексея в июне 1982 года продолжались гонения, и Тадеушу за эти два года пришлось с учениками сменить несколько спортивных обществ. Ученики узнавали Москву по адресам сменяющихся залов, многие из которых были отремонтированы на их деньги. Но приходил какой-нибудь очередной партийный или профсоюзный босс и отбирал уже приведенный в порядок зал, даже не сказав спасибо. У Тадеуша Рафаиловича зла на этих козлов не хватало. Последний такой зал был отобран на улице Москвина, в подвале дома №4.
   Лену тем временем первый и единственный раз послали на учебу. На этот раз она попала в Лондон, где встретилась – с совершенно потрясающими людьми. Естественно с русскими. И – узнала изнанку взаимоотношений в «русской деревне», russian village. То есть в том маленьком городке, в мирке, в котором собралась обособленная «комьюнити», сообщество 500—600 человек. Большинство себя называли торговцами.
   «Ну, зачем 600 человек в Лондоне будут торговать матрешками и водкой?– размышляла она.– Ничем другим мы вроде не торгуем. С этим два три человека справились бы!»
   Елена там познакомилась с торгпредом Ивановым Виктором Михаиловичем, это потрясающий человек, а еще лучше – его жена, она была совершенно «искрящаяся» женщина.
   Она Елене иногда говорила:
   – Ну, пошли потрепемся в парк.
   Только в парке – можно было поговорить. Нашими и британскими службами. прослушивалось все. Торгпердство было окружено домиками с закрытыми занавесками…
   Приехав, Елена со смехам рассказала обо всем увиденном мужу.
   Тадеуш считал, что занимался конкретно каратэ или квон-тху где-то лет шесть, т. е. до момента открытия больших групп, куда начали стекаться люди со всего Союза, да и не только, неся в зал все, что умели. Далее у Тадеуша Рафаиловича с учениками – началось творчество. Ведь когда-то, еще вначале они со Штурминым договорились: брать самое лучшее и рациональное из других Школ, оттачивать все это, доведя до совершенства.
   Никто в то время не работал с холодным оружием столько, сколько в Школе СЭН’Э. С Касьяновым постоянно тренировался прекрасный фехтовальщик и педагог Александр Шаров.
   Один из учеников Тадеуша, Евгений Мордкович знал боевое искусство Кен-до (путь меча) и, сделав себе защитные приспособления, Ученик и Учитель – включили эти элементы в свой тренировочный процесс. Евгений так же познакомил Тадеуша Рафаиловича со спортсменами штыкачами, и сам Тадеуш с небольшой группой учеников вновь стали культивировать штыковой бой, занятия которым в Державе запретили, нанеся непоправимый вред, урон боеготовности нашей Армии, в 1963 году. Складывалось впечатление, что среди маститых военачальников сидят или тупицы, или люди, которые очень не любят Россию, что, по сути, равно предательству.
   Все-таки в Армии, в любую эпоху, штыковой бой – куда нужней строевой подготовки, а Касьянов – гражданский человек – всегда понимал это, и популяризировал штыковой бой как только мог.
   Касьянов уже давно собирал коллекцию холодного оружия, скопировав эту черту у своего Учителя Харлампиева. Оно было всякое: и европейское, и восточное.
   Уйгур из Алма-Аты подарил Тадеушу «чедибя»– многосекционную нунчаку и показал, как ею работать. Какой-то китаец познакомил Тадеуша Рафаиловича с еще более необычным оружием «бисюдзу»– острый со смещенным центром тяжести грузик на семиметровой веревке. Если бы просто кому-то пришлось подержать это оружие, находящееся в доме в руках, то только на это ушло бы около двух часов.
   Одновременно шло изучение многих других видов холодного оружия, и Тадеуша вместе с Евгением стали приглашать в запасники Исторического музея как экспертов по оружию. Вот из всего этого медленно, но верно выкристаллизовывались лицо и квалификация рукопашника, так сильно пригодившиеся в недалеком будущем.
   Он как-то раз ехал на тренировку, везя в сумке разные виды холодного оружья. И вот, надо же такому случиться, какие-то два типа – стали прогонять с места сидящую молодую женщину:
   – Дай нам посидеть, чего расселась!
   Тадеуш стоял рядом. Один из грубиянов был с него ростом, другой чуть повыше.
   Трамвай подъезжал к метро Преображенская площадь. Женщина испугано ответила:
   – Ну ладно, ладно, вы не ругайтесь, я встану конечно.
   А Таду в мозг словно молния ударила, он увидел, что дама – на сносях, он цап ее за руку:
   – Сядьте.– Спокойно, но твердо сказал,– сидите.
   Потом повернулся к бестолковым мужчинам:
   – В чем дело то? Вы чего не видите, в каком положении женщина.
   А женщина была на седьмом-восьмом месяце беременности.
   – Да ты че, кто ты такой!– пошли на него чудаки.
   Тад не долго думая – бамс пальцами по глазам ударом «нуките» первому и коленом в пах другому. Они близко стояли друг от друга. А народу было довольно много было, трамвай подкатывается к остановке.
   Второй «дернулся», стал сбоку обходить его с нехорошими намерениями. Открылась дверь, Тад – захватил подъемом ноги поручень, но кожаные мокасины – соскользнули, и он стал вываливаться из трамвая головой вниз, еще и сумка с железом потянула туда же.
   Хулиганы выскочили за ним, стали махать руками и ногами, но – по воздуху, ни разу в него не попали, потому, что Тад уклонялся. Но народ все равно кричал:
   «Молодого человека бьют!»
   Какое там бьют! Он быстро вскочил – один из нападавших спиной к столбу встал. Тад ему с прыжка влепил удар ногой «ёко». Тот спиной и затылком – так и припечатался к этому фонарному столбу и сполз на землю. А второй увидев это, рванул бежать. Народу много – заходило в трамвай, выходило из трамвая, вся драка – заняла несколько секунд.
   Однако, ножи и нунчаки из сумки даже доставать не пришлось, у него и времени на это не было. Та женщина, очевидно, дальше поехала. Будем надеяться у нее не случились от увиденного преждевременные роды.
   А Тад пришел на тренировку, у него на лице – синяк от падения, немного припухла щека. Но ученики сделали вид, что ничего не замечают.

СКА-13

   Спорткомитет Министерства обороны тогда возглавлял генерал-десантник Сидоров, вот перед ним и генералом Брюховым, из отдела кадров армий, было организовано профессиональное показательное выступление в Спортивного Клуба Армии №3 Московского Военного Округа в Лефортово.
   На показательных выступлениях присутствовала вся Олимпийская сборная по штанге во главе с чемпионом мира Леонидом Жаботинским, какие-то армейские инструкторы и работники МВД СССР.
   Со стороны Тадеуша Рафаиловича участвовало тридцать гражданских и десять офицеров, это и сыграло роль в дальнейшей судьбе группы Касьянова. Тадеуш – стал тренером по рукопашному бою в СКА-13, где начальником клуба был Евгений Александрович Пеньковский, экс-чемпион мира по штанге. Это был друг журналиста Дмитрия Ивановича Иванова, человек, имеющий высокие принципы, а чуть позже, став также другом группы Касьянова, он много сделал для развития каратэ и рукопашного боя как в МВО, да и во всей стране.
   Это позволило группе Тадеуша Рафаиловича осмотреться, перегруппироваться, почистить свои ряды, и – пойти дальше, но уже качественно выше и сильнее. Никто не мешал развиваться. Группа продолжала сниматься в кино, делая рекламу Школе и зарабатывая деньги, которых постоянно не хватало.
   Любимая жена Елена тем временем побывала в Египте. Ее поселили там в «клоповнике». Дали трехкомнатную квартиру с тараканами, без кондиционера. Крысы бегали по постели. Это был какой-то кошмар! А начальником городка иностранцев – был естественно араб.
   Она узнала, что он – бывший полицейский. Лена взяла фотографию, на которой Тадеуш, пробовавшийся на роль в фильме, изображен в форме офицера морской пехоты. Подумала: сойдет за полицейского.
   Пришла, записавшись к нему на прием, и говорит:
   – Узнала, что вы бывший полицейский. Мой муж – действующий полицейский (откуда он знает, какая у нас милицейская форма). И вы жену коллеги поселили с крысами. Вижу, что вы настоящий мужчина, и как вы допустите, что у меня в постели крысы. Я что с крысами должна жить?
   – Но мадам, вы мне поставили такую цель! Если я дам вам хорошую квартиру, то все русские потребуют хорошие квартиры!– ответил тот.
   – Да, но они не жены полицейских!
   Он написал заместителю директора едиственного на весь Египет сталелитейного завода: «Прошу удовлетворить просьбу и дать квартиру в американском доме».
   Для американцев в этом же городке был свой отдельный дом, для англичан свой, а для русских – все остальные дома похуже. Без кондиционеров. И Лена одна из всех русских, поселилась в хорошем доме, за что ее многие тут же возненавидели.
   Она жила в трехкомнатной квартире с кондиционером, с потрясающей мебелью, с кружевным бельем, с посудой, которую… очень быстро убрала прислуга. Но она подумала: «Что из-за посуды я жаловаться не буду. Бог с ними!»
   К ней стали многие русские приходить со словами:
   – Можно мы к тебе придем, посидим на холодке?
   Отказать было неудобно, ведь жара сорок градусов.
   Другая фотография Тадеуша, уже в кимоно – помогала ей провезти в арабскую страну копченую колбасу. В арабских странах категорически не допускается свинина. Только баранина, от которой с ума сойдешь, жуткая говядина (старая-престарая, от каких-то быков долгожителей), и куры. А хочется! Поэтому из России всегда брали копченую колбаску, хотя достать ее тогда, во времена дефицита, было сложно. И чай отчего-то в арабские страны не давали ввозить. Тогда, в те времена все возили с собой: сервелат, гречневую кашу, консервы, кипятильники.
   И вот, на таможне арабы раскрывают чемодан. А там – фотография Тадеуша в черном кимоно.
   Арабские таможенники спрашивают:
   – Кто это?
   – Это мой муж, араб,– «на голубом глазу» отвечает Лена.
   – Мадам, мы жену араба не досматриваем.
   Так Тадеуш помогал своей жене за границами нашей Родины. А сам в это время вплотную работал с Армией.
   Начальником по физической подготовке Московского Военного Округа был в то время Самуил Александрович Тейтельбаум, известный тем, что обширные площади войсковых частей занимал под застройку «качалок», которые никому не были нужны, и практически на них никто не занимался, но они всегда стояли покрашенные и выглядели красиво. Вызвав к себе Касьянова, он произнес сакраментальную фразу:
   – Нам не нужна высшая математика, нам нужна арифметика Магницкого
   Это означало, каратэ армии не нужно, а нужны отдельные приемы рукопашного боя.
   Затем он посадил Тадеуша Рафаиловича в машину и повез по подмосковным дивизиям, добавив при этом:
   – Хватит сидеть в столице, твоя основная точка – поселок Чучково Рязанской области, там стоит спецназ ВДВ, вот и мотай туда, занимайся с ними.
   Уходя от Тейтеля (как за глаза того звали все), Тадеуш Рафаилович был назначен старшим тренером округа по рукопашному бою, а это уже было серьезно.
   С 1981 пару лет в Военном институте им. Лесгафта в Ленинграде Касьяновым проводились теоретические и практические занятия с преподавателями и курсантами, на которых говорилось и показывалось, чему и как надо учить армию.
   Первый раз Тадеуш Рафаилович привез с собой четверых феноменально подготовленных инструкторов и семь видов холодного оружия, которые в нашей армии и в глаза не видели, не говоря уже об умении им пользоваться. Кафедра в это время в полном составе, и по плану, ушла в лес на лыжах. На вопрос Касьянова:
   – Что бы это значило?– ничего, кроме многозначительного молчания Тадеуш Рафаилович со стороны зам. командира Института генерал-майора Чихачева так и не услышал. То, чему обучали на этой злосчастной кафедре за четыре года, у Касьянова на занятиях познавали за год. Опять-таки усилиями Касьянова и его инициативной группы, была введена должность инструктора рукопашного боя в войсках. Однако армия, как и в былые времена, продолжает также активно… не заниматься.
   Старшая дочь Касьянова Софья по окончании средней школы поступила в Московский областной институт физической культуры, на кафедру спортивных игр, будучи выпускницей спортшколы по баскетболу (1– ый разряд). Софья всегда ездила с отцом на тренировки и соревнования насколько это позволяла учеба в школе, потом в институте. Софья серьезно занялась этим видом спорта и через два года выполнила норматив КМС по баскетболу, и тогда же сдала на «коричневый пояс» по каратэ.
   Отец в 1983 году уезжал на сборы в Эстонию с фехтовальщиками и взял Софью с собой. Касьянова пригласили поработать со сборной командой фехтовальщиков общества «Зенит», их тренировал замечательный человек, Заслуженный тренер Российской Федерации, Эдуард Владимирович Солерс. Вскоре он стал и тренером Софьи. Эдуард Владимирович с Тадеушем Рафаиловичем попытались соединить то, что разошлось в веках. Ведь раньше не было такого: фехтование – отдельно, единоборство – отдельно. Это все – было единым. Они попытались вновь объединить методы тренировок и посмотреть: что из этого будет? Это помогло фехтовальщикам, они выиграли массу турниров, стали понимать лучше некоторые тактические и технические приемы. Нельзя сказать, что обучение фехтовальщиков приемам рукопашного боя было в этом решающим, спортсмены уже были Мастерами спорта СССР, это Валерий Хандога, ученик одного с Софьей тренера, Солерса, Алексей Слемзин, и даже чемпион мира Александр Перховко. Но занятия каратэ помогли им.
   Она потихонечку стала обучаться, осваивать фехтование, а с сентября – пошла тренироваться к Эдуарду Владимировичу. Занималась у него четыре года. Он ее отправлял на сборы. Поскольку у него девочек не было, только мальчики шпажисты, а на тот момент женщины занимались только рапирой, он ее отправил в Центральный институт физкультуры, что на Черкизовской. Вот там она ездила на сборы со знаменитым фехтовальщиком, заслуженным тренером СССР Давидом Абрамовичем Тышлером.
   Однажды он ей даже предложил: «Давай переходи к нам».
   Но у настоящих спортсменов не принято менять тренеров. Пока Софья не закончила с фехтованием официально, она от Эдуарда Владимировича не ушла. Поступила туда же на работу, взяв сначала группу начинающих, затем занималась уже с продвинутыми, кандидатами в мастера спорта. Но на четвертом курсе пришлось выбирать. Она вышла замуж: замужество, рукопашный бой, фехтование – это было многовато. Пришлось от чего-то отказываться, Софья – сделала выбор в пользу каратэ.
   …Уже нет в живых Эдуарда Владимировича, но Софья ему очень благодарна, та школа, которую он ей дал, школа жизни и школа тренерства – очень ей помогла. Это действительно был очень хороший человек.
   Институт Софья окончила с красным дипломом, получив квалификацию «тренера преподавателя по баскетболу». Сразу поступила в аспирантуру, все время обучения официально работала тренером-преподавателем по фехтованию и затем по рукопашному бою.
   Она работала с отцом в кино, занималась обучением актеров боевым искусствам, участвовала в трюковых сценах. Окончила курсы ВГИКа по специальности режиссер-постановщик трюковых сцен. Работала в Театре-студии «Каскадеры», как каскадер и как преподаватель творческого сценического движения.
   С оттепелью для каратэ, в 1986—87 годах, началась гастрольная деятельность. Фехтование очень часто использовалось в шоу-программах. Оно, на самом деле, отнюдь не какой-то устаревший, оторванный от жизни вид спорта, как некоторым представляется. Если сравнивать его с популярным сейчас так называемым историческим фехтованием, в котором практикуются внешне эффектные, но отнимающие массу сил, размашистые движения, то в спортивном фехтовании зрителю порой кажется что спортсмен только «слегка дотрагивается» до противника. Но это только кажется. Кроме того, что значит «дотронуться» когда у тебя стальной клинок? «Дотронулся» и все – руки нет. Ее проткнули. Бывали случаи, и не однажды, когда сабли и рапиры ломались в процессе спортивного боя, и человек, того не желая, протыкал насквозь своего противника. Спортивное фехтование – более профессионально. В нем все минимизировано. Историческое фехтование – хорошо смотрится, но в поединке между историческим и спортивным фехтовальщиком спортсмен победит, а в реальной схватке – убьёт рыцаря сразу.
   Софья очень много для себя почерпнула из фехтования, потому, что для единоборства очень важно передвижение. Фехтование дает понять: как двигаться: когда ты в атаке, когда ты в защите. Она и сейчас очень много этих вещей дает на тренировках, естественно, преломляя через каратэ. Софья делает это постоянно, учит своих подопечных работать: паками и ножами, это тоже оружие наподобие шпаги, просто чуть короче или чуть длиннее.
   Как-то незаметно отступали в прошлое годы запрета и надвигалось потепление. В 1988 году студия «Каскадеры» под руководством старейшего каскадера Москвы Евгения Гуськова и Тадеуша Касьянова организовала фестиваль во Дворце молодежи на Комсомольском проспекте.
   Три дня выступлений, три дня – аншлаг и всеобщий триумф.
   Дальше больше, группа рукопашников, став каскадерами, выступая как профессиональные артисты, была приглашена в Ригу на фестиваль У-ШУ и там стала первой, а на предварительных тренировках – сильно потрепала команду тэквондистов из Минска.
   Сложились предпосылки для образования Всесоюзной федерации рукопашного боя. И это событие произошло – несколько позже, осенью, когда собранные и разработанные инициативной группой из СКА-13 документы были поданы в Коллегию Госспорта СССР на регистрацию, а 29 ноября 1989 года был утвержден новый национальный вид спорта – рукопашный бой. Такого успеха не знала еще ни одна федерация воинских единоборств.
   В конце апреля 1990 года Всесоюзная федерация провела 1– й аттестационный семинар для инструкторов рукопашного боя в «Ватутинках». Он как бы являлся смотром сил не только центральных областей, но и российской «глубинки».
   Люди на семинар приезжали аж с острова Сахалин и Чукотки, всего прибыло тысяча человек из двухсот сорока городов и областей Союза.
   На этом семинаре неприглядно показала себя армия, около семидесяти участников из ее рядов были удалены с семинара за пьянку, а ведь это были, в основном, прапорщики и офицеры. «Динамо» присутствовало – в зачаточном состоянии.
   Центр тяжести смешался в сторону работы на Федерацию, и Тадеуш Рафаилович ушел со своей должности старшего тренера МВО, уже, будучи избранным на пост Президента Всесоюзной федерации рукопашного боя и традиционного каратэ (стиль фудокан). После его ухода в МВО практически полностью прекратилась работа по подготовке инструкторов рукопашного боя и популяризации этого вида единоборств. Стало тихо как на кладбище. Держава, правда, расплатилась за это тысячами убитых: Чечня, Таджикистан…
   Касьянов точно предсказал районы. Крым, Прибалтика, а возможен значительно более страшный конфликт – Китай. У нас в Сибири живут тридцать семь миллионов, а на границе с Россией в Китае миллиард двести миллионов человек. Спокойно жить они Державе не дадут. Что думают по этому поводу политики-аналитики, или они рассчитывают не дожить до этого момента?
   У него часто возникал вопрос: «Почему у офицеров современной русской армии, начиная с полковника, талии, как у баобабов, щеки лежат на погонах, а солдаты попрошайничают, голодают, подвержены дистрофии, и будет ли то же самое происходить с контрактной армией?!
   – Самые боеспособные американские части,– не уставал объяснять он,– так называемые «зеленые береты» в процессе четырехмесячной (у солдат, и восьмимесячной у сержантов) подготовки, по два часа в день изучают каратэ. Офицеры этих частей должны иметь коричневый пояс. Гарантирую, что если наши призывники начнут заниматься, то будут владеть приемами рукопашного боя не хуже, а лучше «зеленых беретов».
   Наш спортивный рукопашный бой стабилизирует психику, делает человека спокойным и уверенным в себе.
   Думы и тревога за Державу не покидали этого человека постоянно. Появилась программа подготовки допризывной молодежи и методы борьбы с дедовщиной. С небольшим коллективом офицеров создано руководство или наставление для войск национальной безопасности с финансовым обоснованием, которое можно опробовать на любом спецподразделении.
   Летом того же 1990 года, откликнувшись на приглашение Тадеуша Касьянова, согласился приехать в Советский Союз и провести несколько тренировок, обладатель 7– го дана, трехкратный чемпион Европы по каратэ и пятнадцатикратный чемпион Югославии, доктор Илья Йорга.
   Его имя стояло и стоит в одном ряду с такими звездами каратэ, как Тонака Осака, Чак Норрис. Доктор медицинских наук, автор 12 книг, а так же, на том момент, технический директор и член технического комитета Международной федерации традиционного каратэ (ИТКФ). И вместе с тем, доцент, и преподаватель Белградского университета специалист по клинической физиологии спортивной медицины. Человек, свободно владеющий пятью языками.
   Три дня по нескольку часов он раскрывал советским спортсменам свои секреты, свое видение каратэ. Говорил: «Вы должны понять, что и для чего именно делаете». Убеждал: «Не старайтесь запомнить исполнение одного элемента, запоминайте все сразу». Настаивал. «Не забывайте о мелочах. Каратэ и состоит из маленьких, но очень важных вещей».
   Степень открытости доктора Йорги свидетельствовала о его доверии к нашей школе рукопашного боя. Приходилось переводить на русский язык каждое слово, но, кажется, наши ребята многое схватывали до перевода. Ничего удивительного в этом нет, люди, преданные одному делу, всегда легко находят общий язык.
   Как только Глеб Горячев один из «черных поясов» заканчивал проведение разминки, на середину зала частыми шагами выходил этот средних лет, среднего роста, средней комплекции, среднего роста улыбающийся человек. Сорок пар глаз внимательно смотрели на него. Сорок душ с этой минуты ему принадлежали. И он вдруг преображался: брови сошлись к переносице, взгляд стал пронзительным, движения обнаружили огромную степень концентрации энергии.
   После очередной тренировки обычно происходил его разговор с российскими спортсменами.
   – Так кто же вы, господин Йорга,– спросили его однажды,– «врач в каратэ» или «каратист в медицине»?
   – Я и caм не знаю, что для меня является хобби – медицина или каратэ. Скорее всего, медицина,– с улыбкой отвечал он – Врачебную карьеру я начинал как хирург. Но потом понял, что эта профессия требует стопроцентной отдачи. Именно в это время я проиграл чемпионат Европы по каратэ. И тогда решил перейти в науку, потому что здесь у меня было больше свободного времени.
   Ну, а чемпионат Европы я все-таки выиграл. Причем со сломанной ногой. Это было в 1970 году, в финале я встретился с Хорстом Ханделом чемпионом ФРГ по каратэ.
   Хандел перед этим только что вернулся из Японии, где год тренировало, у профессора Очи. Между Очи и моим профессором Казе существовало что-то вроде конкуренции. И победа на чемпионате означала не просто победу Йоргн или Хандела, а победу стиля, школы.
   Я первым атаковал Хандела ударом мае гэри. И он, блокируя мой выпад локтем, сломал мне ногу. Я упал на пол. Ко мне сразу же подбежал наш спортивный врач Муевич. Но я не мог покинуть зал, потому что это означало бы мое поражение. Собравшись с силами, я оперся на пятку, поднялся и нанес удар Хорсту. Меньше всего он ожидал этого от меня и потому пропустил очко. Основное время закончилось «вничью». Нам дали дополнительное. Мы вроде бы на равных с Ханделом, но у меня сломана нога. И вот здесь свою роль сыграл вопрос тактики. Ханделу достаточно было «крутиться» вокруг меня, и я бы не смог двинуться за ним. Но как любой немец, который любит четкость и порядок, он атаковал меня прямым ударом, на какие-то доли секунды я опередил его и выиграл.
   – Это была, конечно, великая победа, но не могли бы вы подробно рассказать о своих учителях?– спросили Илью.
   – Самым первым моим учителем был мой брат Владимир.– Многие из присутствующих в зале знали, что Владимир Йорга долгое время являлся директором Европейской федерации фудокан каратэ-до.– И хотя он старше мне всего на год, я все делал вместе с ним. Он всегда был заводилой во всех наших выдумках. В детстве по характеру я отличался от него.
   Я играл на пианино, увлекался скульптурой. А брат считал все это не мужскими занятиями. И по ночам. Когда я спал он пробирался в мою мастерскую и делал там «погромы». Он был уверен, что в мужчине главное – смелость, сила духа. И это все мог дать спорт. Сам он тогда записался в секции дзюдо, и однажды демонстрируя на мне прием, сломал мне руку. Но и это его не остановило…
   Доктор Йорга попросил, чтобы в России (тогда в Советском Союзе), начали развивать стиль фудокан. И вот, после его приезда, в 1990 году – появилась «Всесоюзная федерация традиционного каратэ (стиль каратэ-до) ». Сначала ее возглавлял А. Н. Сутугин, но вскоре съезд освободил его от занимаемой должности. Через год, в 1991 году «Всесоюзная федерация традиционного каратэ (стиль каратэ-до) » была объединены с «Всесоюзной федерацией рукопашного боя» под руководством Тадеуша Рафаиловича, тогда и появилось словосочетание «Всесоюзная федерация рукопашного боя и традиционного каратэ».
   После 90 года отношения в Федерации стали более профессиональными. Прежде это было любительство. Люди действительно любили боевое искусство, им было весело общаться. Постепенно пришло понимание, что надо работать и давать результат. Любая работа, профессия – требует рамок, порой рамок жестких. Постепенно Федерация пришла к такому порядку, что региональные отделения – работают с областными спорткомитетами, их поездки на соревнование всероссийского уровня худо-бедно финансируются, а значит, с них спрашивают. Денег дают мало, но много спрашивают: какие завоевали медали, каково число занимающихся?

Тюрьма делает слабых – слабее, а сильных – сильнее

   Он стоял, окруженный 26– ю омоновцами, смотрел на свой балкон и думал: «Видит ли происходящее здесь, внизу жена?» Тадеуш сразу же понял, что произошло, и в душе закипала злоба. В голове мелькнуло: «Если кинуться на ближайших милиционеров – стрелять не будут, слишком близко они стоят друг от друга». Но где-то в глубине билась и другая мысль: «Зачем бежать? Ты ни в чем не виноват».
   Подъехали два Уазика. Некий широкоплечий, кургузый человек в гражданском пригласил Тадеуша Касьянова сесть на заднее сиденье одной из машин. В салон запрыгнули омоновцы и один из них (впоследствии представившийся капитаном Ануфриевым) сказал, что для порядка и профилактики надо надеть наручники.
   Арест Тадеуша напоминал дешевый детектив. Задержание происходило в Москве, а производил его ОМОН Татарстана! Случилось это 24 июля 1992 года – канун провозглашения независимости этой поволжской Республики.
   Он попросил привести к машине жену и, когда увидел ее широко открытые, испуганные прекрасные серо-голубые глаза, прижался к ним прощальным поцелуем, предчувствуя, сколько всего драматического будет впереди.
   Как выехать с Преображенки на город Химки менты не знали, и Таду пришлось подсказывать своим конвоирам дорогу – чтобы быстрее добраться до места и прояснить свое положение. В стране уже начинался разгул правового беспредела.
   Тадеуш даже не спросил, кто эти люди, захватившие его, т. к. доброжелатель из Казани позвонил ему за два дня до ареста, сказав, что его выехали «брать». Лишь в КПЗ города Химки кургузый представился полковником МВД РТ и показал краешек удостоверения из нагрудного кармана пиджака. Он и его подчиненные как-то осторожно передвигались около Тадеуша, смотря на него словно на зачумленного. Все-таки председатель Федерации рукопашного боя страны, мало чего «отчубучит», лучше поосторожней, и подальше от него, и оружие наготове.
   Несколько раз и полковник, и его подчиненные пытались заговорить с Тадеушем, и в разговоре сразу же навязать ему его мнимую вину, но Тад ушел в себя, лицо его было бесстрастно, отвечал односложно и неинтересно для милиционеров.
   – Если снимем наручники – драться не будешь?– вдруг спросил полковник. «Да… со спецподготовкой у них туго,– отметил про себя Тадеуш,– и с духом тоже».
   Осмотрев сумку-визитку, отобрав документы и 38 тысяч рублей (которые никогда так и не вернули), Тадеуша отвели в одну из камер шириной 2x2.
   «Жуткие серо-коричневые тона помещения, запах мочи, и еще какая то вонь заставили бы воскреснуть мертвых, но как есть, так есть»,– думал про себя Тад.
   В камере четыре «шконки» (нары), две заняты какими-то парнями, которые предупредили, что на других могут быть клопы и вши, но была уже ночь, Тад страшно устал и, расстелив носовой платок на подушку, он закрыл глаза и попытался проанализировать день.
   «Да… так красиво начался этот день, жарой, но в то же время и какой-то смутной тревогой и предчувствиями».
   Интуиция редко подводила его, и он ожидал, что вот-вот что-то должно произойти. Произошло – вот тебе и «школа выживания». Выживай! «От тюрьмы и от сумы не зарекайся» гласит старая русская поговорка.
   Ночь пролетела быстро, уже в четыре утра его выдернули из камеры, едва дав умыться, и повезли на аэродром, объяснив, что его переправляют, за его же деньги, в Казань, где он, якобы, совершил преступление, и что следствие будет вестись там. Дополнили также, что если он «дернется» к побегу, то дан приказ применять оружие на поражение.
   Тадеуш чувствовал, что омоновцы вокруг него хотят заговорить с ним, но мешало начальство, а Тад, чисто профессионально, подмечал, что так, как его охраняют, он бы спокойно ушел с травмами и членовредительством для охранявших.
   В то же время, будучи человеком дисциплинированным, он не хотел никаких непоняток, и предположил, что милиционеры далеко зашли в своих заблуждениях. Он надеялся, что все встанет на место, но предчувствие, что накатывается что-то большое, нехорошее, темное, не оставляло его.
   «Да… надо мне все это в мои 55 лет,– думал про себя Тад,– разрушат ведь, козлы, все то, что создавалось такими трудами, а самое главное – не их руками. Разрушать-то всегда легче, чем строить».
   На аэродроме подъехали прямо к самолету и заняли место, крайнее у входа. Вокруг расположились вооруженные омоновцы. Экипаж узнал Тадеуша и командир корабля спросил:
   – На соревнования к нам, Тадеуш Рафаилович?
   Тад только улыбнулся в ответ: наручников не было видно, на скованную руку, была перекинута джинсовая куртка. Но когда прилетели в Казань, улыбок на лицах экипажа уже не было, все всё поняли, милицейские машины стояли у выхода из лайнера, мигали и гудели сиренами.
   Как только Тада и Рамиля Амирова, молодого помощника, работавшего с Тадеушем Рафаиловичем перед арестом, посадили в машины, за ними следом поднялся милицейский вертолет, ведь везли «опасных преступников». И вся эта кавалькада – понеслась на печально известное «Черное озеро», еще в тридцатых годах описанное в книге Евгении Гинзбург «Крутой маршрут»,– вотчину МВД Татарии.
   Была суббота 25 июля 1992 года – День провозглашения суверенитета Татарстана. Нужен был громкий процесс над человеком из Центра, надо показать всем, что жители солнечной Татарии – на самом деле вполне суверенны. Не дав опомниться, Тадеуша сразу же выдернули на допрос к следователю по особо важным делам полковнику Арабаджану. Над его головой возвышался портрет его идейного вдохновителя, «отца народов» И. В. Сталина.
   Глаза Тада фиксировали каждую мелочь, даже то, что что-то положили с чайной заваркой в чайник. Но страшно хотелось пить, ведь шли уже вторые сутки мучений, а никто не предложил ни глотка воды, ни крошки хлеба, поэтому Тад плюнул на подозрения и хлебнул чайку.
   Горечь чая насторожила Тада, но сильно хотелось пить, и он делал глотки, еще и еще. Уже много позже выяснилось, почему быстро высыхал язык, становились красными глаза и движения принимали замедленный характер.
   Мастер спорта, чемпион Европы по боксу (как он представился), «коллега» Арабаджан любил подсыпать в чаек на допросах аминазин или галаперидол, расслабляя волю и психику подследственных. Допрос начался вкрадчиво, но интуиция и многолетний опыт общения с властями подсказывали Тадеушу, что это враг, и враг серьезный, хотя пытается показаться либералом.
   В результате ответы прозвучали и легли в протокол округло. Тад вины за собой не чувствовал и ничего не признавал, а в конце допроса задал Арабаджану вопрос, знает ли полковник, что такое «социалистический плюрализм?» Тот ответил, что нет.
   – Это когда следователи с подследственными меняются местами,– пояснил Тадеуш,– помяни мое слово, года не пройдет, будешь сидеть на моем месте.
   Забегая вперед, скажем, что и Арабаджан, и еще семеро, кто арестовывал Тадеуша и его учеников, действительно сами были арестованы и провели много месяцев под следствием за коррупцию, но были отпущены такими же ментами на свободу, «ведь ворон ворону глаз не выклюет».
   А пока Арабаджан не знал, что с ним произойдет в будущем, и сам позвонил жене Касьянова, чтобы приехала, но обязательно с деньгами и побольше. То ли действительно хотел за деньги освободить, но больше, пожалуй, хотел на взятке арестовать и жену Тада.
   Десять дней провел Тадеуш на «Черном озере», особых издевательств не было, но кормили один раз в сутки и то какой-то «блевотиной». Похудев на 10 кг, Тад влезал и вылезал из джинсов, не расстегивая их. Какой-то специалист из МВД составил рацион подследственных, сам, очевидно, страдая ожирением.
   Из истории нашей пенитенциарной системы надо вспомнить, что рацион немецких концлагерей был составлен эсэсовцами по образцу и подобию советских концлагерей. Многое из методики НКВД взяли наши диетологи из кабинетов красоты. Несмотря на эти первые трудности, Тадеуш тренировался по два раза в день, хотя поел первый раз только на седьмой день после ареста.
   Публика в камеру поступала разная, но всегда присутствовала пара «дятлов» (стукачей-доносчиков). Тадеуша узнавали почти сразу же и относились к нему с уважением, желая на будущее добра и свободы. Была еще пара допросов, и Арабаджан получил ответ один в один, как и первый день.
   Очная ставка с Беляковым (якобы потерпевшим) прошла неинтересно, этот проворовавшийся ублюдок пытался обвинить Тада, которого еще до недавнего времени называл не иначе как отцом родным, во всех своих злоключениях. Естественно допросы велись с обвинительным уклоном, и Тадеуша пару раз вызвал к себе даже зам. министра МВД РТ полковник Виноградов Иван Петрович, этакий красивый гоголевский Держиморда.
   Он, ласково улыбаясь, пообещал, мол, не сознаешься – сделаем из тебя террориста и дадим лет восемь.
   «Ну как этим уродам доказать, что я не виновен, что приезжал отдохнуть, а не сводить счеты с Беляковым»,– думал про себя Тад. Президент федерации рукопашного боя Татарстана Василий Зюкалин пригласил Тадеуша отдохнуть в Казани денька два-три от московских забот, и Тад принял приглашение.
   Первая казанская тюрьма «стояла на ушах», все уже знали, что привезли какого-то знаменитого спортсмена. «Хозяина» не было, и его принимал зам. начальника тюрьмы подполковник Кирсанов, как старого знакомого, он попросил какого-то опера закрыть дверь на ключ, чтобы не мешали, и только тогда задал вопрос:
   – В чем дело, Тадеуш Рафаилович, что случилось?
   Увидев, как Тадеуш пожал плечами, мол, превратности жизни, сам себе ответил:
   – Ну, свою невиновность Вы доказывайте следствию, а наша задача создать Вам сносные условия,– и, позвонив врачу, распорядился, чтоб диета была, и камера с деревянным полом.
   Провожавший до камеры охранник полушепотом сказал, что занимался здесь, в Казани, у ученика Тада:
   – Осторожно, в хате пара подсадных, ради Бога, осторожней, я знаю, Вас просто не взять.
   «Да, даже в этом темном царстве и то есть солнечные блики,– подумал Тад.– Они сделали для меня все, что могли, Бог не фраер, он все видит».
   В «хате» Тада встретили спокойно, предложили чаю и кусок хлеба с колбасой, что после голодовки на «Черном озере» было подарком, и выделили шконку (нары), правда, недалеко от параши, но уже вечером «смотрящий» за хатой по фамилии Рабинович сообщил Таду, что завтра он будет лежать у окна.
   На следующий день он лежал у окна, обдуваемый ветерком,– смотрел сверху со шконки телевизор. Была Олимпиада в Барселоне, мелькали события, а мысли Тада текли далеко-далеко, он страшно устал и пользовался этой короткой передышкой, чтобы восстановить силы, предчувствуя, что легкого в будущем не ждать…
   Тада беспокоила мысль, что делать, если менты попросят потренировать их. Ведь по тюремным законам этого нельзя делать. Он поделился этой мыслью с Рабиновичем. В хате посовещались и решили устроить встречу со «смотрящим» за корпусом. Встреча состоялась на другой день в хате 126 у «смотрящего». Им оказался старый знакомый Тада Феликс Хайрулин. Они познакомились незадолго до этих событий, на Чемпионате СССР по рукопашному бою 1991 года в Казани, когда Феликс, сам будучи неплохим боксером, с товарищами зашел к Таду засвидетельствовать свое почтение и поболтать о текущих делах.
   Радости (если в этих местах еще можно радоваться) и смеху не было границ. На столе появилась еда, чаек. За разговорами и воспоминаниями час пролетел, как минута, и, прощаясь, Феликс назвал Тада Батей, и это прозвище так и прилипло к нему, пока он находился в тюрьме. Этот визит и то, что вся камера поголовно, включая даже стариков, уже неделю занималась каратэ, не осталось незамеченным администрацией – еще один авторитет, правда, из другого мира,– этого для одной тюрьмы было много, и Тада решили перевести во Вторую казанскую тюрьму…

Суд да дело

   Елена Арсеньевна тем временем старалась держаться. Ей было плохо. Когда после первого свидания, она приехала из тюрьмы, ей вызвали скорую – у нее отнялась рука. Дело в том, что как только Тада арестовали, она, и его ученики на двух машинах выехали в Казань. Но в городе учеников… тут же задержали милиционеры, якобы за нарушение общественного порядка. Лена металась по отделению милиции, крича, что если их не отпустят, она перережет себе вены! Их так и не выпустили, они отсидели от пяти до пятнадцати суток, якобы за административные нарушения.
   Но мужу она ничего об этом не сказала. И в больницу ложиться было некогда. Нужно было зарабатывать деньги. Она бегала по урокам, только чтобы достать валюту. Потрясающе сволочной первый адвокат брал только доллары. А где и как было доставать эти доллары? Причем, надо было все делать так, чтобы и ее еще не «привлекли к ответственности»?
   Но она перед этим ездила в Югославию, преподавала английский и русский. Вернулась, а связи остались. Она учила детей знакомых югославов. Они ей платили три доллара за ребенка в час. Эти деньги она и отдавала адвокату, но затем от него отказались, потому, что он совершенно ничего не делал.
   Не смотря на все старания, честным учительским трудом заработанных денег, Лене хватало только на продуктовые передачи. Адвокатам Тада и Рамиля Амирова, арестованного вместе с ним, платили Софья и ее муж Андрей, работавший тогда в охранной фирме.
   У Касьяновых была охранная фирма «Кассиус», деятельность которой – не сворачивали. Но с клиентами заключались договоры – до определенного срока. Да было тяжело, особенно когда появились первые статьи, в газете «Коммерсант», например, после нее у охранной фирмы половина клиентов «отлетела». Но были люди порядочные, которые продолжали с ней работать.
   Дочери и зять работали, зарабатывали, платили адвокатам и казанским и московским. Мать Елена преподавала югославам, но это – был такой мизер, что ни на каких адвокатов не хватило бы. Но зять Андрей начав свой первый серьезный бизнес, стал прилично зарабатывать. Софье говорили: «Он тебя бросит, ни один мужик этого не будет терпеть: работа в федерации, постоянные поездки в тюрьмы».
   Он был замдиректора фирмы «Кассиус», стал им буквально перед посадкой, за три-четыре месяца, быстро вник в ситуацию, поскольку все было взвалено на него, ведь несерьезно, если к клиентам охранной фирмы будут ездить молодые женщины: Наташа, Настя или Соня. Ведь клиенты скажут: «Что они умеют, только кокетничать!» А тогда в охранном бизнесе дела были серьезные, времена были очень непростые: разборки, стрельба, взрывы.
   Затем, когда государство ужесточило лицензирование частных охранников, стало необходимо лицензировать каждого сотрудника, причем за такие деньги, что при текучести кадров, держать небольшую охранную фирму стало просто не выгодно.
   Вся эта история с посадкой Тада уже давно замышлялась силовыми теневыми и мафиозными структурами. Интересы трех сторон совпали, дело вначале оказались действительно громким, но затем, в конце процесса, съехало на нет, как спущенный баллон. Эти полтора года, беспричинно проведенные в четырех тюрьмах России, дали Таду многое. Он увидел, что около 30% по отечественным источникам и около 70% по зарубежным, сидело, как говорят, «бесплатно» (без причины). Просто следователи сводили счеты и самым наглым образом обманывали государство, создавая видимость работы, раздувая дела, устраивали геноцид собственного народа.
   Общеизвестно, что ГУЛАГ не воспитал и не исправил ни одного арестанта, зато, сколько миллионов похоронено и сколько семей сделано несчастными. Страшно то, что система, созданная ГУЛАГом («Главное управление лагерей» при Сталине) в России, будет нужна, и будет существовать всегда: при коммунистах, демократах, фашистах. Эту систему не поколеблет ничто. И самое удивительное, что в стране, где сидел каждый десятый, об этой системе мало знают, еще меньше интересуются и думают о ней. Но это до поры, пока не грянет гром…
   Во Второй казанской тюрьме Тада бросили в «дроби»– так назывались хаты (камеры) с дробями 2/1, 2/2, 2/3, 2/4. Сердце слегка ушло вниз, когда хата 2/3 распростерла свои арестантские объятия. Кубатура 1,5 х 3, туалет устроен так, что с нижней шконки видно, какого цвета у тебя геморрой, опять-таки амбре (запах). То, что называется окном, забито и приварено крест-накрест сантиметровыми полосками железа и только две дырки, величиной с ноготь, излучали свет и движение воздуха.
   В дверях хаты окошко на запоре, через которое арестанту дают пищу, колют уколы в зад и руку, подают грязную тряпку для мытья полов, и, иной раз, задают вопросы. А на дверях хаты пять внутренних и висячих запоров.
   «Не дай Бог, пожар,– много раз проигрывал ситуации Тад,– ведь никто не придет и не побеспокоится, или сгоришь или задохнешься». Да и по МВД есть указания не спасать зэков, да и подследственных тоже. Это ведомство всегда было «гуманным».
   «Так вот, где надо существовать, надолго ли придется здесь задержаться?»– окидывая хату взглядом, думал про себя Тад.
   Вообще при любых передвижениях по тюрьмам Тадеуш старался не думать ни о доме, ни о родных, гнал от себя мысли, специально создавая внутри себя пустоту, иначе сердце заходилось от боли и злобы.
   «За что?– спрашивал он себя иной раз.– Как много в мире зла, как приятно издеваться над человеком сильным и известным». Оставалось только терпеть, ждать и… тренироваться. Тад знал: надо быть готовым всегда, в любых условиях.
   Навстречу с нижней шконки поднялся человек с крупной головой и широкими сильными плечами. Развитые надбровные дуги и глубоко посаженные глаза говорили о жестком характере.
   – Геннадий Грибаков,– представился он, а глаза пристально и с тревогой следили за Тадом: «Какой масти арестанта привела судьба в хату?»
   Тад бросил пожитки на шконку и с интересом взирал на этого, уже почти седого мужика.
   – Да ты не волнуйся, я из мира спорта,– ответил Тад и увидел, как обмякло тело, и как схлынула напряженность с лица зека, а в глазок наблюдали, как произойдет знакомство, как снюхаются эти два непростых человека. Но в хате было все спокойно.
   У Тада были кое-какие продукты, разобрали шмотки, заварили чаек, и потекла беседа. Геннадий был местный, уже осужденный, и ждал этапа. Человек с кошмарно тяжелым прошлым, бывший Мастер спорта СССР по вольной борьбе, был специально «упрятан» по грязной статье. Он знал всех и вся в своем родном городе. Многие лидеры группировок родились и поднимались при нем. Это была его вторая ходка (судимость) и в МВД знали, что этот человек может повернуть молодняк в любую сторону, и боялись его, желая как можно скорее убрать и опорочить его. Вот с этим человеком Тад и провел пять месяцев в одной «хате».
   Буквально часа через два или три после появления Тада в камере открылась кормушка и «дубак» (охранник), не показывая своего лица, тихо произнес:
   – Касьянов, это тебе,– быстро протиснул подарок-передачу и добавил: – сам знаешь, от кого!
   В передаче были чай, шоколад, колбаса, сахар, сало и «малява» (записка). «Батя, делюсь, чем Аллах послал, не обессудь, что мало, это пока. Кого-то из твоих вот-вот привезут сюда тоже. Скоро постараюсь повидать тебя. Ф.» «Смотри-ка, а тебя знают,– констатировал удивленный Геннадий,– кто этот Ф.?»
   Тад несколько часов рассказывал Геннадию, кто он и чем занимался в жизни, и кто такой Феликс.
   Затем были дни, когда зам. начальника тюрьмы майор Мизяев, нормальный мужик, позволял Таду и Феликсу встречаться в прогулочном дворике, поболтать и потренироваться. Наступил сентябрь 1992 года, но на допрос Тада никто не вызывал, а у Геннадия начались гонки (переживания), и он очень страдал, так как дома осталась молодая жена и грудная дочка, которую Гена любил без памяти. Таду приходилось уговорами и массажем снимать его стрессовое состояние. За это время вышло несколько статей о беспределе, творившемся тогда в МВД Татарстана:
   «… в материале шла речь о незаконных методах задержания и следствия Тадеуша Касьянова,– писалось в одной из них,– президента Федерации каратэ и рукопашного боя России, Представитель истца начальник отдела следственного управления МВД Татарстана В. Шишляев настаивая на публикации опровержений содержащихся в статье фактов, порочащих честь татарских юристов, требовал возмещения моральных убытков в размере стоимости тиража одного номера и командировочных расходов Суд, скрупулезно изучив все обстоятельства дела, заслушав свидетелей с обеих сторон, иск отклонил. Прокурор Свердловского района Т. Шурупоева в своей обвинительной речи подчеркнула профессионализм газеты и журналиста, отметив, что это качество, увы, отсутствует, а работе следственных органов Татарстана и именно они, а не журналист Ольга Белан порочат и низводят к нулю авторитет организации, призванной защищать, честь, достоинство и жизнь граждан».
   Министерство внутренних дел Татарии было раздражено: как это так, центральные газеты защищают преступника, и разразилось рядом ответных компрометирующих материалов по «делу Касьянова». 10 ноября 1992 года по телевидению Татарстана показали тренировку по рукопашному бою, которую проводил Касьянов, с комментариями: «Вот, мол, главный мафиози, смотрите, чему учит». Вышли статьи Матвеева «Жертва на краю могилы» и Галимова «Стой, стрелять буду», в которой геройский опер Ануфриев захватывал Касьянова.
   Коллекция оружия, собранная за двадцать пять лет Касьяновым, значилась как орудия убийства. Но эти провинциальные журналисты Матвеев и Галимов очевидно не знали, что ту самую коллекцию показывали в свое время Андропову, уверяя, что, мол, есть у нас специалисты, могущие готовить паши спецподразделения и армию.
   Не обмолвились они и о том, что шестьдесят единиц совершенно невосполнимых экспонатов просто и тривиально украли слонявшиеся по квартире во время обыска офицеры МВД РТ и от всего отперлись, мол, ничего и не было, и мы ничего не брали. Вот оно, комсомольское воспитание и закалка: «мое – это мое, и твое – мое».
   Вообще со стороны отдельных сотрудников МВД Татарстана было много провокаций и по части съемок скрытой камерой, и по части засылали в хату провокаторов. Камеру 2/3 обложили и сбоку и сверху комитетскими и ментовскими стукачами! Но Гена превосходно разбирался во всей этой тюремной азбуке, и они с Тадом еще и еще раз доказали ментам, что усилия их подсадных бесполезны, постоянно «выкупая» (обнаруживая и проявляя) провокаторов. Учеников и сочувствующих у Тада было множество. «Дубаки» (охрана) помогали, как могли, пронося и еду, и «малявы».
   Тут же связали Тада с Рамилем, которого тоже перевели сюда же, наладили «дорогу» (для писем).
   Рамиля администрация всегда старалась посадить с самым тяжелым контингентом: то с убийцей девяти человек Шпагоновым, то с сумасшедшим убийцей, то с чеченом-убийцей. Делали это с подлой улыбкой, прекрасно зная, что нарушают внутренний распорядок и инструкцию.
   Но уж больно силен был дух рукопашного боя, и когда убивцы видели, что делал Рамиль на тренировках в хате, то забивались по углам и молчали, правда седина скоро заблестела в волосах этого 24– летнего парня.
   Допросы «следока» из Главной военной прокуратуры начались в первых числах ноября, и на каждом допросе следователь по особо важным делам полковник Александр Мельников убеждал и угрожал ученикам Тада, которые проходили по делу:
   – Валите все на Касьянова, он вывернется, а вас посадят.
   Последним он вызвал на допрос Тадеуша. Касьянов увидел, что это небольшого роста, худощавый с усиками-мерзавчиками над верхней губой человек, с подбритыми височками, с огромным алюминиевым «болтом» (перстнем) на пальце, морскими брюками-клеш, и маленькой, 39 размера, ножкой на каблучке. В ковбойской шляпке советского производства, из провинциального магазина, и – с громадным желанием заработать дивиденды, выдвинуться на этом деле, получить квартиру в Москве – Мельников, предстал перед Тадом.
   «Этакое „голубое чудо“ из Главной военной прокуратуры»,– подумал Касьянов.
   Тад очень быстро понял, кто перед ним – опереточный персонаж и не более, но обличенный большими полномочиями. Мельников сразу же запретил свидания с семьей и не допустил изменения меры пресечения, т. е. подписку о невыезде. Опять два безрезультатных допроса с очной ставкой с Беляковым, и Тадеуш отказался давать показания, заявив: то, что у него спрашивает Мельников, уже было, и что он, Касьянов, ни в чем не виноват, добавив:
   – Хотите вы или не хотите, но наши фамилии так и будут стоять до конца дней наших вместе.
   Мельников посчитал, что это угроза и написал докладную начальству.
   Особенно Тада возмущало, что все это происходит как бы на «вражеской территории», ведь если бы это было в Москве, можно было бы привлечь общественное внимание к процессу. Тут, в Татарии никого на твоей стороне нет, и в то же время, как сказал опер, капитан Н. П. Горшунов: «Вашим делом никто не занимается, Вас не разрабатывают».
   Все просьбы и жалобы, написанные Тадом и его казанским адвокатом Людмилой Митрофановной Дмитриевской, возвращались к тому же Мельникову. Людмила Митрофановна посоветовала Таду подать прошение о переводе в Москву, может быть, там будет что-то по-новому.
   Главная военная прокуратура упиралась, как могла, понимая, что в Москве дело может развалиться. Своими путями Тад связался с одной силовой структурой, и люди из этой структуры сделали все, что могли в том положении сделать для Тада, и наконец-то его перевели в Москву, в знаменитую «Матросскую тишину»…
   Вообще-то в Москве нет незнаменитых тюрем, все они построены были до революции, но за время советского режима людей погубили столько, что все тюрьмы и каторги царизма выглядели бы в сравнении просто богоугодными заведениями. Но до московской тюрьмы еще надо было доехать, а ехать то пришлось в «вагонзаке».
   Раньше, как гоняли зеков? По знаменитому Владимирскому тракту.
   Коммунисты – люди с большим историческим чувством юмора, обозвали этот тракт «Шоссе Энтузиастов». Энтузиазм чего? И по какому поводу? Энтузиазма хватило на 75 лет, срок для государства вроде бы и немалый, для Вечности – пылинка.
   Толпа плохо одетых людей, руки-ноги в кандалах и, если здоровья хватит, то до Сахалина пешком, русский народ долго зла не помнит, и на дорогу, где гнали арестантов, выходили люди, жалея отверженных, подкармливали и подлечивали их. Конвой никогда не мешал этой процедуре, считая происходящее делом богоугодным.
   Но появился человек, который подумал о своем народе, желая даже для арестантов человеческих условий, и чтоб до места быстрей доставить, и чтоб живыми были все, и хоть какую-то пользу обществу принести. Придумал перевозить арестантов вагонами – человека давно уж нет, а память о нем жива. Если кому-то доводилось проехать в «вагонзаке» из «Петербургских крестов» в Сибирь, то его выводили или выносили уже безнадежно больным человеком. Арестанты заболевали туберкулезом, «сажали» сердце, печень, почки, мочевой пузырь.
   В одно купе для четверых, если его можно так назвать, охрана набивала от 12 человек до 24 и только три раза в сутки выводила в туалет, сопровождая все это матом и пинками.
   «Откуда столько злобы у этих молодых ребят-охранников?»– думал Тад.
   Если у тебя есть еда – хорошо, нет – в дороге к коммунизму, как говорил дорогой «Бровеносец в потемках» Брежнев, кормить никто не обещал. Но, конечно же, арестанты и братва выручали друг друга. Очень же туго приходилось больным. В «Столыпине» врачей не предусмотрено, и ты предоставлен себе и Богу. Никто и никогда не вел подсчетов, сколько арестантов погибло в этих вагонах.
   Вот в таком вагоне в «тройнике», это половина купе с тремя лавками вверх, где перевозятся особо опасные, сумасшедшие и БС (бывший сотрудник) с записью в деле «перевозить отдельно», Тад прибыл в Москву. Диетологи из казанского СИЗО на дорогу дали полбуханки черного хлеба и конфетку на сутки.
   Все было как в той песне: «Вагон столыпинский, кругом решеточки, конвой из Вологды – не до чечеточки… » Одним словом, спасибо ребятам из силовой структуры и кое-кому в казанском остроге, начиналось восьмимесячное сидение в «Тишине».

Матросская тишина

   Развезя арестантов по всем тюрьмам Москвы, воронок прибыл в «Матросскую Тишину». Тадеуш был последним, кого она принимала. Рослый омоновец-офицер с усмешкой наблюдал как Тад, замерзший, на едва гнущихся ногах, вылезал из машины. Когда шли к зданию, омоновец произнес презрительно:
   – Тяжелые статьи у тебя, мужик, сидеть тебе точно.
   – Не боись,– ответил Тад,– сидеть не буду, есть ведь люди честные и порядочные, даже в вашей сучьей системе.
   И такая вдруг злоба охватила Тада. «С каким бы удовольствием я бы тебя, волчина, сложил бы пополам»,– подумал Тад. Омоновец видно что-то почувствовал, и в ответ только прогундосил типа:
   – Ну-ну!
   После всех унизительных процедур – шмона с раздеванием и заглядыванием даже в анальное отверстие, Тада проводили в хату 609. Камера была довольно большая, и Тад сразу же отметил, что можно было потренироваться, сделав несколько шагов в разные стороны. Две шконки у окна были заняты, одна, ближе к туалету, пустовала. Таду все равно, с кем было сидеть, лишь бы не с «петухами» и не с «черными».
   Один седой арестант из Екатеринбурга представился коммерсантом, но немного времени спустя Тад понял, по ласковости и обтекаемости разговора – это подсадной «ментяра». Другой арестант с хмурой рожей только что-то буркнул. Да уж где тут быть не хмурым, когда «вышак корячится».
   Это оказался Сергей Головкин, которого потом на телевидении обозвали удавом, он убивал детей, насиловал, пытал. Все это про него Тад узнал за пять минут до перевода в другую хату. А чтобы ничего не произошло, на всякий случай держали в хате стукача. Знал бы это Тад раньше, хотя бы покалечил того ублюдка. Вот в таком приятном коллективе Тад провел первые три недели в Москве.
   Было начало весны, и со светлыми солнечными днями приходила надежда и уверенность. Гулять давали час, и Тад старался использовать каждую минуту тренировки на воздухе. За 40 минут набегал в тюремном дворике от двух до четырех километров, в зависимости от погоды и самочувствия. 20 минут тратил на вольный бой с тенью и на ката. Охрана всегда глазела на него и, хоть нельзя было, но оглядывалась и спрашивала про те или иные методы тренировок.
   Иной раз Тад спаринговал, возился с арестантами, но тех быстро утомляла роль мышки. Поэтому в камере Тад в основном «качался» всеми подсобными предметами и отрабатывал отдельные мощные связки, представляя, что нападают сразу несколько человек в непредвиденных ситуациях.
   Несколько раз Тад предлагал охране:
   – Давайте, ребята, подеремся. Если боитесь один на один, то двое, давайте, трое, пятеро. И с палками, побейте меня, старого. Только без дураков, и не жаловаться начальству, а то вон какие животы разъели, сами себе крутыми кажетесь.
   Охрана и все эти «секьюрити» жались, переминаясь с ноги на ногу, но никто ни разу не дернулся.
   Как-то тренирующимся Тада увидел зам. начальника тюрьмы и спросил:
   – Зачем так сильно тренируетесь?
   Тад, пошутив, ответил:
   – Готовлюсь к побегу, ведь мой дом отсюда всего в трех километрах.
   Повисла неприятная пауза, после которой его всячески старались ограничивать в движениях, по Тад строго выполнял каноны Школы, быть готовым всегда и везде.
   После прогулки в камере забирался на окно и сквозь щели «намордника» видел дома на реке Яузе, мгновенно захлестывала волна воспоминаний о доме, о жене, о любимых дочках.
   «Как им там без меня тяжело! Они, мои родные, не сообщают о неприятностях, берегут меня, как могут… »
   В дикой ярости Тад соскакивал на пол, сердце «плакало» невыносимыми слезами, но лицо его оставалось бесстрастным. Молча падал он на шконку, зарывшись лицом в подушку, и лежал час-другой, успокаиваясь. Он выдавливал из души родные воспоминания, чтобы окончательно не сойти с ума. В такие минуты принимаются самые конкретные и ответственные решения, от выполнения которых человек не откажется никогда.
   Все арестанты знают, что такое «гонки» (переживания) и не лезут с расспросами и советами, давая человеку «перегореть» и успокоиться. Многие арестанты, сидевшие в других хатах, были сломлены и морально и физически после допросов и очных ставок, где их избивали, а порой и калечили. Тад восстанавливал их массажем, вправляя позвонки и суставы. От него исходила какая-то особая энергия, которая очень быстро успокаивала. Владея приемами Чжень-цзю терапии, он снимал зубную боль, сердечные приступы, ангину, насморк, желудочные боли. Арестанты это видели, чувствовали и тянулись к нему.
   Конфликтов между ним и «бродягами» не возникало, только как-то раз «подельник» вора в законе Багдасаряна, Дима Бакинский «наехал» на русский народ, и вот тут-то Тад взорвался:
   – Вы, мурлы поганые, только и живете за спиной русского народа и пользуетесь его долготерпением и еще что-то вякаете, ведь ежели что, вас сметут как пыль. И не думай, рожа неумытая, что тебя не достанут.
   Как это обычно и бывает в этих «заведениях», о споре и криках узнала администрация, и Дима как-то быстро исчез из хаты. Больше они не встречались. С «лицами кавказской национальности» у Тада и его компании спортсменов проблемы бывали с молодости. Малообразованные, наглые и жестокие они много горя приносили и в Москве, и в других районах России, издевались, пользуясь долготерпением русского народа, принимая это качество за слабость русских. Но Тадеуш, приучился давать им самый жесткий отпор. Эта «любовь» к кавказцам сохранилась у Тада на всю жизнь.
   В то время тюрьма месяца как три распростилась с ГКЧПистами, и режим был строг, охрана ни в какие контакты не вступала и тасовала арестантов, как колоду карт. Пришлось Таду посидеть и с Георгием Юзбашевым из Пушкинской группировки, и с Сергеем Маратовичем Мамсуровым, как его называли «погоняло Мансур», которого некоторое время спустя, застрелили омоновцы у него на квартире. Сын интеллигентных родителей, но – вот такая трагическая судьба.
   «И у него были какие-то мечты,– думал Тад.– В страшное время приходится жить, потомки будут удивляться нам: как мы терпели? А что поделаешь! В то же время, какое нам дело до потомков, когда жизнь дана сейчас и ненадолго».
   Защищать Тада продолжал с Казани Лев Васильевич Молчанов, как и Тад, коренной москвич, старый адвокат, и уже этим многое сказано. Они очень хорошо понимали друг друга, Тад внимательно прислушивался к мнению и оценкам Льва, хотя по возрасту, они были почти ровесники.
   Также с Казани против Тада вел дело его «важияк» Мельников. Он вызывал Тада на допрос и, зная, что Тад уже отказался от дачи показаний, задавал для проформы редкие вопросы, мало что значащие для следствия.
   Поскольку дела в прямом понимании этого слова не было, Мельников и его начальник полковник Шеин Виктор Степанович, раздували его, как могли. Уже в «Матросской тишине» добавили Таду еще одну тяжелую статью 171 УК РФ – должностные преступления, за то, что Тад запретил выдавать «Трудовую книжку» Белякову, когда тот не вернул в бухгалтерию Федерации четыре дорогих диктофона и 10 тысяч рублей. Лев Васильевич улыбнулся и произнес:
   – Суки и мрази они вместе с Шеиным, на суде статья отлетит как парша с выздоравливающей собаки.
   Так оно впоследствии и случилось, но желание «загрузить Тада по-крупному» у «следаков» из Главной военной прокуратуры было огромное. Когда пришлось закрывать дело, это были уже 12 пухлых томов от 250 до 300 страниц, и в каждом – сплошной «фуфель». Так работала бригада «следаков», возглавляемая вышеозначенным Шеиным.
   Подлость некоторых людей не знает границ, а ведь у них тоже есть жены и дети. Страшно и гнусно быть, если не палачом, то хотя бы его пособником. Жаль также, что таких людей, как Мельников и Шеин, не сажают в общие «хаты» в тюрьме, а в обычные зоны, они бы очень быстро поняли, как быть ментами по жизни, живыми они бы из зоны не ушли. Бывает все-таки, что и таких сажают, и часто, но… в «красные зоны», где они лишний кусок вымаливают себе тем, что «стучат», и предают уже себе подобных.
   В августе 1993 года Мельников объявил, что дело он закончил и даст его подписать Таду и адвокату. После прочтения и подписания Тадеушем, он уже будет числиться за судом.
   Лев Васильевич в один из августовских дней приехал в «Матросскую тишину», и вместе с Тадом они стали знакомиться с делом и статьями, которые Таду вменялись. Их было четыре: 126, 171, 148 и 218 статья Уголовного Кодекса. Главная военная прокуратура была уверена, что свое дело она выполнила прекрасно, и «следаки» в тиши кабинетов, хихикая, потирали руки: «Пусть Касьянов попробует отмыться, уж хоть какая статья, а прилипнет, а то вишь, гордый какой, мол, не виноват ни в чем, вот и посмотрим, кто сильнее».
   А сильнее оказалась истина… и честные люди!
   В последние годы возле Тадеуша собралось столько ненужных людей, столько мусора, что Тад не знал, как от них избавиться. Его арест подействовал на многих как шок, многие людишки – отлетели сразу же, другие отошли в тень и ждали, что будет, кто победит, чтобы в нужный момент выскочить и кричать: «А вот они мы, и мы помогали»,– кстати, таких было особенно много.
   И только немногие, верные старые сэмпаи Школы остались с Тадом и как могли, помогали и словом и делом. Володя Крутов и Валера Сухов, не считаясь со временем и деньгами, приезжали к жене Тада Елене Арсеньевне, наметив план действий, стараясь никогда не говорить: «Не получилось, не застал, не могу».
   Школа дала им многое, и вот теперь они умело возвращали то, чему учились долгие годы. Старались помочь и бойцы из низших эшелонов Школы, и совершенно посторонние люди, которым импонировала фигура Касьянова. Звонили и спрашивали, куда перевести деньги. Это до глубины души трогало жену Тада и дочерей, ведь многие отшатнулись от этой семьи, смотрели на этих женщин, как на прокаженных.
   Когда Тадеуша посадили, об этом были сообщения по телевидению, писали в газетах. И вот однажды раздается интересный звонок. Звонили бывшие слушатели Высших курсов иностранных языков (ВКИЯ). Елена Арсеньевна уже там несколько лет не работала, а эти люди несколько лет назад эти курсы закончили и уехали работать за границу.
   Они позвонили ей и предложили:
   – Елена Арсеньевна, мы к Вам хотим в гости зайти.
   Приехали два морских офицера и один сухопутный полковник, привезли кучу продуктов и деньги. Деньги она не взяла, продукты взяла, только потому, что это был такой период 1992 год, когда ничего в магазинах не было.
   – Мы хотели бы вам помогать, Елена Арсеньевна.
   Она ответила:
   – Спасибо, но вы то здесь причем? Нет, у него есть свои ученики.
   Тем не менее, они много сделали, платя за адвоката и поддерживая Лену морально.
   «Вот говорят: офицеры невоспитанные и неразвитые,– подумала Елена Арсеньевна.– Наверное, в любом коллективе есть разные, но мне очень везет на хороших людей». Может быть, они не очень способные к языкам ибо определенные трудности у них возникали, но с каким энтузиазмом они занимались. И теперь ни язык ни меня не забыли».

Проверка на прочность

   Недруги в этот момент предстали во всей красе, они ликовали. Все, с их «любимым» Учителем покончено! Теперь можно спать спокойно. Совесть отдохнет, а то ведь постоянно жили под гнетом, что всем, что у них есть, обязаны этому человеку, и «Дамоклов меч» не висит больше над темечком. Один из учеников, как иезуит тихонько подзуживал другого дать самые плохие показания против Учителя, но сам ни-ни. А ведь Тад с 13 лет воспитывал Семена и с 17– Романа, буквально «пинками в задницу» толкая их в жизнь. И уж Сема постарался, раскрылся змеей подколодной. Падению этих учеников очень способствовали их жены.
   Сорок пять страниц лжи и грязи, со всей армейской непосредственностью, вылил на своего бывшего тестя подполковник Советской Армии Женя Сокуров, взлелеянный семьей Касьяновых, первый муж старшей дочери Софьи.
   Ее первое замужество было неудачным, потому, что они с ее избранником оказались людьми с совершенно разными морально-этическими нормами. Но этот человек затаил обиду, представ «во всей красе» во время следствия над отцом Софьи, гадостей наговорив массу. Но это – дело его совести.
   Второе замужество – не просто удачный брак, это – просто брак. Они с ее избранником уже двадцать лет вместе. Семья – это вся ее жизнь. Муж, Андрей Ильич Пинчук – прошел с Софьей и с ее отцом «огонь воду и медные трубы». Придя за пару месяцев до ареста Тадеуша Рафаиловича в его охранную фирму, он стал его заместителем, продолжая сначала работать по своей первой профессии, а по образованию он врач. Потом вынужден был оставить медицину, потому, что пришлось много работать и зарабатывать.
   Андрей до сих пор успешно занимается бизнесом, что дает Софье возможность не бросать ее любимое дело, тренерскую работу. Ее зарплата тренера меньше того, что приходится платить няне.
   Были и другие недруги, умнее, которые действовали из темноты, куснут и спрячутся, а вдруг Касьянов выживет, тогда что? «Объективные» показания дал и старый «друг» Тадеуша, Анатолий Николаевич Сутугин, подполковник КГБ.
   Саддамом Хусейном представил Тада в своих показаниях старшина милиции Сергей Отрубянников.
   «Ну мент он и в Африке мент, что с него, недоумка, возьмешь»,– оценивал его показания Касьянов.
   Всю эту мерзость аккуратно и обстоятельно вынимал из этих людей рафинированный интеллигент «важняк» Малкович Юрий Николаевич, провокатор редчайшей квалификации, которого чуть позже убили в Люберцах.
   И в который раз промахнулась вся эта гнусная ватага. На суде не понадобились их иудины показания, не смогли утопить своего сенсея. А как хотелось, как близка была радость! Одно дело – давать показания один на один следователю, другое дело выступить открыто на суде, поэтому никто из них не явился на суд под разными предлогами.
   Одним словом, боялись, и правильно делали. Но особенно покоробило Тада известие, что его, жену и девочек продала, бросила – родня, которую он трепетно любил, жалел и вся чески оберегал, собираясь быть их опорой в старости. За полтора года не было сделано ни одного движения в сторону семьи Тада, ни звонка по телефону, ни рубля, ни посылки, ни ласкового слова. Верный сын партии и большой педагог, родной дядька Тада, продержав у порога Софью и Настю, вякнул:
   – Я знал, что этим кончится.
   Глубокая «доброта участия» прозвучала в этих словах, многое Тад мог бы простить, но не это. Еще один кусок мяса вырвал из души Тадеуш, зачеркнув эту страницу жизни для себя навсегда…
   Тад дочитал свое дело до конца и приятно был удивлен, что 12– й том весь состоял из ходатайств 90 различных федераций и учреждений о невиновности и об освобождении Тадеуша. Тут были и международные федерации, и сибирские казаки, и просто люди, которым была небезразлична судьба Касьянова.
   Мельников, последний раз прощаясь с Тадеушем, и здесь фарисействовал:
   – Все-таки я желаю вам добра, и чтобы вы во всем сознались, вы сильно виноваты,– произнес он.
   – Александр Васильевич, вы или полностью дурак, или подлец высшей марки,– ответил ему едва сдерживающийся Тад. Они были в кабинете одни, Мельников стоял уже одетый у двери на выход, у Тада появилось огромное желание всадить ему прямой удар ногой в печень. «Ну и что это даст?– быстро подумал Тад.– Пусть уходит, еще не вечер… » Так и расстались эти два разных человека. Единственно, что их объединяло – так это то, что они ненавидели друг друга.
   Дело вступило в заключительную фазу, и теперь надо было ждать, какой суд возьмется рассматривать его. Так как одним из «подельников» Тадеуша был армейский офицер, то судить «Касьянова и Ко» должен был трибунал какого-либо из военных округов. В Москве это делать боялись, процесс просто провалился бы, слишком хорошо знала общественность Тада. Да и из свидетелей не вытянуть ни слова, смотришь, дотошные журналисты раскопали бы инициаторов этой авантюры, что было бы очень нежелательно, так как одна сторона конфликта упиралась в концерн «Россия» и в фигуру одного из замов председателя КГБ Москвы, сотрудничавшего с концерном летом 1992 года.
   Несколько военных округов отказались принять это кляузное дело и тогда Главная военная прокуратура – постаралась найти город, подальше, на севере от Москвы. Мол, там не знают Касьянова, не разберутся, потихоньку срок сунут и дело с концом. Но оказалось, и тут не все так просто.
   Тада и ребят привезли в Киров, Вятку на бывшие ноябрьские праздники. Он попал в одну из самых тяжелых, беспредельных тюрем, но об этом Тадеуш узнал позже. А пока шел «шмон» в приемной, один из зеков обслуги пристально смотрел на него и глазами, подсказывал, ведь в тюрьме многое понимают с полувзгляда, чтобы Тад согласился пойти помыться в тюремной бане после дороги.
   «А чего,– думал Тад,– пойду отдохну под горячей водичкой, „в хату“ то всегда успею, да и устал от „столыпина“, как сволочь. Чего-то физиономия у парня знакомая, где-то встречались, а где – не помню».
   Прапорщик отвел Тада в баню и посоветовал не спешить. Как только он закрыл дверь, открылось окно хозобслуги, и тот парень, из приемной, спросил:
   – Тадеуш Рафаилович, вы меня не помните? Я – Андрей с юридического факультета «ВиМО». Здесь в тюрьме уже знали, что Вас привезут, тюряга беспредельная, в конфликты с администрацией не лезьте. Вы мойтесь, а я чаек заварю, устали, небось, с дороги-то. Я все буду знать, где вы и в какой камере, и, как смогу, помогу, да еще один из корпусных тоже ваш ученик, слышал, он хочет вас взять к себе в корпус.
   Помывшись, Тад пил чай с Андреем и болтал о превратностях жизни. Ученик снабдил сенсея буханкой свежего хлеба, сахаром и двумя килограммами жира, что особенно было ценно – в Вятке начинались холода.
   Пожелав Таду добра на дорожку, Андрюха простился и еще раз подтвердил, что будет следить за передвижениями Тада по тюрьме и обязательно поможет.
   – Только осторожней,– напутствовал он,– администрация – шакалы, каких свет не видел.
   Обнявшись, на том и расстались. Тад так и не спросил, за что здесь Андрей, да ему, в общем-то, было неважно, главное, увидел знакомое лицо, и на душе стало теплее. Тад давно уже никого не осуждал по принципу «не судите, да не судимы будете», и даже к тяжелым преступлениям относился спокойно, видя в арестантах глубоко страдающих людей. Людям, не прошедшим тюрьму, зону, лишения, этого не суждено понять.
   После бани Тада ждал сюрприз, его бросили в карцер.
   «Не понял,– подумал про себя Тад,– но как есть, так есть».
   В камере было холодно. Тад осмотрелся, объем: 2,20x1,5, полуподвал, по стене от окна струится вода, за окнами – минус. Быстро разобрав пожитки, поставил чаек и сел писать жалобу. Минут через 15—20, как только жалоба попала администрации в руки, за Тадеушем тут же пришли и перевели на первый этаж, в общую хату, там было тепло.
   «Экспериментируют, твари»,– отметил про себя Тад, вспоминая Андрея.
   Первые дни, при походах к врачу и на прогулку, его опекало по пять-восемь человек с собаками и перекладыванием оружия из кармана в карман, так, чтобы Касьянов это видел. Ну, как это не раз бывало, хата тут же начала заниматься каратэ, а это очень не нравилось администрации, и Тада вновь кинули в карцер. А буквально через день к нему подселили воркутинского корреспондента Володю Брагина, которого довели, по сути дела, до положения бомжа. Худой, изголодавшийся, без курева, и без одежды, этот человек очень страдал, вот с ним Тад и провел где-то полтора-два месяца до суда, слыша и наблюдая, как охрана избивает и материт арестантов в соседних камерах.
   Первый раз за долгие годы Тад, простудившись, сильно заболел. Он кашлял так, что, казалось, внутренности выскочат, но ни лекарств, ни врача администрация так и не предоставила.
   Зам. начальника тюрьмы Ляпустин входил в хату и сразу же к батарее:
   – Ой, чтой-то она холодная?– спрашивал он.
   – Да, гражданин начальничек, вам-то лучше знать, ведь в коридоре-то батарея горячая.
   «Только этим скотам не показаться слабым»,– думал Тад. И в таком состоянии вставал и тренировался дальше. Кстати, Лев Васильевич несколько раз предупреждал Тада не прибегать к помощи врача, а то точно могут отравить перед судом, видя, что у них ничего не получается. И Тад терпел как мог. За неделю до суда Тада перевели в общую камеру, как бы давая отдохнуть и отогреться.
   По сути дела, пытки голодом, холодом, избиением существуют по сей день на всей территории России от Питера до Южно-Сахалинска. Колоссальная смертность, особенно в тюрьмах. Подследственные тянут ту же лямку, что и осужденные, годами дожидаясь суда. За эти кошмарные преступления никто и никогда из администрации не ответил. Общество не слушает, а Правительство делает вид, что ничего не знает о беспорядках в пенитенциарной системе Гулага. Это ни к чему хорошему не приведет, так как человек, побывавший там, особенно незаслуженно, становится лютым врагом этой системы, Правительства и отчасти общества, которое его не защитило от геноцида и беспредела. Страшно все это констатировать в начале «цивилизованного» двадцать первого века.
   Но на воле шла борьба. Газеты писали: «… дело Тадеуша Касьянова продолжается. После полутора лет следствия оно, наконец передано в военную прокуратуру Вятки, Слушание дела назначено на 14 декабря. Газета «Собеседник» и дальше намерена объективно рассказывать о судебном процесса и дальнейшей судьбе известного тренера и спортсмена Касьянова. Интересы редакции в суде представлял известный московский адвокат Лев Молчанов».
   Из-за холода в карцере Тадеуш получил заболевание уха – отит. Сначала он не очень-то придавал этому значения, надеясь, что «само пройдет». Но то, что «проходит» без последствий в детстве и юности, в его возрасте – не прошло. Он так и оглох на одно ухо.
   Дня за два до суда приехал адвокат Лев Васильевич и предупредил, как вести себя на суде. То же самое сделала жена Льва Васильевича Светлана Ивиновна, адвокат Рамиля. На секунду в коридоре встретились с Рамилькой, страшно обрадовались друг другу, обнялись, осмотрели друг друга и отметили, что седины у обоих прибавилось, но дух не сломлен и оба готовы к предстоящему испытанию.
   И вот, наконец, этот день – 14 декабря 1993 года. В комнату, где шмонают (обыскивают) вызвали сначала Тада, облапали, словно «голубые» и, естественно, ничего противозаконного не нашли. Сюда же ввели Рамиля, и он сделал традиционный легкий полупоклон Таду, как старшему и сенсэю. Но видимо старшими себя считали здесь менты, и какой-то майор с необъятным животом подскочил с кулаками и заорал на Рамиля так, как будто что-то отрезали ниже ремня.
   Рамиль посмотрел на него, как Ленин на буржуазию, и раззявленное хайло – мгновенно захлопнулось. Ведь могут же когда нужно помолчать.
   Их сковали одними наручниками, затем эта же процедура была повторена с Нестеровым и Хисматулиным, спортсменами из Казани, проходившими по «делу», и всех вместе погрузили в «автозак».
   Ехать было недолго и Рамилька обменивался информацией, ведь так много хотелось сказать обоим, так много произошло за последние полгода и в то же время так мало. «Автозак» подогнали к самым дверям суда, и от дверей входа на второй этаж тянулась шпалера милиционеров и омоновцев, около семидесяти человек с автоматами на изготовку. На подступах к городу ГАИ-шники останавливали все машины с номерами других городов. Город лихорадило, начался процесс над «какими-то неместными бандитами-спортсменами». Обывателю было страшно, непонятно и интересно.
   Но буквально за неделю до суда вышла в «Российской газете» статья корреспондента Татьяны Корупаевой по письму Касьянова, о порядках в тюрьме и о ее «директорах»: Мышагине и Ляпустине. Она наделала много шума в городе. Весь тираж, пришедший на тюрьму, был в одночасье уничтожен, но знакомая охрана уж одну-то газетку Таду прислала.
   Потихоньку поднимаясь в зал суда, Тад вглядывался в лица ментов: «Боятся ребята, вдруг что не так, ведь эти парни в наручниках все такие рослые, умеют и без оружия расправиться с конкурентами, так мало ли что, лучше держать пальчик на спусковом крючке. А по харям видно: работать ни в хозяйстве, ни на заводах не хотят, ведь в сырую погоду поднеси мокрое полено к такой морде – вспыхнет. Вот здесь, в судах, понтится, да зеков избивать, это – да, это – они умеют!»
   – Черт, какая чушь лезет в голову,– удивлялся Тад. В зале суда стояла клетка, туда, сняв наручники со всех, и поместили, Тада, Рамиля и Хисматулина.
   «Вот ведь твари,– ругался про себя Тад,– все самое плохое берут на сучьем западе, как зверей сажают в клетку, а говорят с тобой только, когда ты в наручниках, вот, суки, моду взяли».
   Присели на лавки, огляделись, в зале много народу, все ученики сидят, одни прикрывают лицо руками, другие открыто приветствуют, улыбаются и тычут пальцами в первую скамью, где сидел с женой и братом, якобы «потерпевший» Беляков, жестами изображая, что бы они с ними сделали.
   Совсем рядом от Тада присела его жена и старшая дочь. Тад переглядывался с ними и шептал ласковые слова поддержки, что их любит, и чтобы ни было – страшно рад их видеть.
   Ему передали проникновенное стихотворение младшей дочери, Анастасии:

А мир увидит

     Мы без тебя…
     А мир не видел
     Тех, кто молчал и ненавидел,
     Тех, кто любил и отрицал,
     Но все же… дело продолжал.
     Мы без тебя…
     А мир не видит —
     Всех позабыл и ненавидит,
     Чьи мысли умные, слова
     Вселяют в души крик свободы
     О разразись ты, Боже! Годы
     Проходят мимо, даром, зря…
     Мы без тебя…
     А мир то видит —
     Умиротворенье
     Ушло… в далекое забвенье.
     Покоя нет, душа – в опале.
     Тоска, тревога, как устали
     Все, кто навечно… за тебя.
     И дело в каждом человеке
     Кто понял – истину вовеки
     Нельзя купить, нельзя продать,
     А можно лишь ее… загнать
     – Да, за решетку!
     Там – ей место!
     Ведь лжи, на свете белом тесно!
     Мы без тебя…
     Но мы – с тобою,
     Во тьме – под тихою луною,
     И ярким днем,
     И в дождь, и в холод,
     В сыром тумане,
     В слякоть, в грязь
     Идем с тобою – не спросясь!
     Мы выбор сделали, иначе…
     Уже давно никто не плачет.
     Все дело делают – молчат,
     У нас у всех тяжелый взгляд.
     На жизнь, на веши, на природу,
     Но мы не делаем погоду,
     Но твердо знаем, если солнце
     Закроет лжи тугая грязь,
     Мы будем в ней рубить оконце,
     Какая б не случилась власть!
     Мы без тебя…
     А мир увидит
     Тех, кто тебя так ненавидит,
     Тех, кто продал за гроши честь.
     Их покарают —
     Бог ведь есть!

   …Также рядом сидела и журналистка Таня Корупаева, ее послали освещать процесс, и взглядами подбадривала Тада. Подошел адвокат Лев Васильевич и предупредил, что председатель суда Никитенко – мужик нормальный ни каких жалоб писать не будем. На том и порешили. Тад успокоился, и все вместе стали ждать начала суда.
   После выполнения всех юридических формальностей судья, полковник Никитенко, приступил к опросу «потерпевшего» Белякова, и Тад понял, что Белякову здесь ловить нечего.
   Вопросы судьи были поставлены остро, чувствовалось, что задает их профессионал, хорошо подготовившийся к процессу. Беляков пытался изворачиваться, вызывать жалость к себе, но по лицам собравшихся Тад видел, что он вызывает у зала лишь отвращение.
   К концу первого дня заседания Тад увидел, что Беляков – сломался. Да в общем-то уже до суда был сломлен, приехал в защитном бронежилете и сидел в нем на заседании суда, а когда первое разбирательство закончилось, прямо из горла – вылакал бутылку водки. Раньше, работая на ликеро-водочном заводе, он страшно пил. Став тренироваться в Школе, пить бросил, но перед судом – вновь запил горькую.
   Закончился первый день суда и перед тем как увезти Тада в тюрьму, было несколько минут, когда ученики, облепив охрану, совали Таду и ребятам шоколад, продукты, пожимали руки, подбадривали. Все чувствовали, что Фортуна поворачивается в сторону истины.
   Беляков пытался в кулуарах заговоривать с ребятами, но чемпион Союза Сергей Соловьев цыкнул на них, а Белякову сказал:
   – Ты, мразь, близко к нам не подходи, получишь в пятак.
   И Беляков совсем загрустил.
   Набитый продуктами, усталый, но довольный, Тад вернулся в камеру, распределил продукты на всех поровну и завалился спать, мысленно составляя план действий на следующий день, и готовя свое выступление с «последним словом».
   Последующие дни мало чем отличались от первого, но в перерыве суда Тада и Рамиля охрана уводила пообедать и, дожидаясь обеда, Тад и Рамиль тренировались в маленьком закутке, где можно было поработать ЧИ-САО (прилипающие руки) и выполнить ката, разбив ее на несколько частей.
   Тад был доволен Рамилем: за полтора года сидения он сильно подтянул технику и как-то интуитивно стал понимать упражнения из Винг-Чунга. Радости общения не было границ. Охрана, простые солдаты, а не менты, наливая суп в шленки (миски), старались побольше положить спортсменам мяска и не пялиться на них, давая спокойно пообедать и пообщаться.
   На столе судьи появлялось все больше и больше документов доказывающих, что Касьянов не причастен ни к одному обвинению, выдвинутому против него по четырем статьям. Суд шаг за шагом понимал, что все претензии Белякова – блеф, выдумки, откровенная ложь. Ни доказательств, ни документов или каких-либо фактов, которые хоть кто-то мог бы подтвердить его обвинения, у Белякова не было, и быть не могло.
   Боясь ответственности перед администрацией охранного общества «Эскорт», украв около 700 тысяч по ценам 1991 года, он, скрывая свою вероломную суть, не придумал ничего лучшего, как сообщить органам МВД Татарии, что его украли и рэкетируют. Его заявление пало на благодатную почву местечкового национализма, разгоравшегося в то время в Татарстане, где нужен был громкий процесс. И вот сейчас он терпел крах.
   Суд прервал на день свою работу для подготовки приговора.

Не виновен

   И вот, наконец наступил день 22 декабря 1993 года. Утро. Зал суда. Встает военный обвинитель полковник Бойко и буквально по пунктам отклоняет каждую из предъявленных Таду статей обвинения. Председатель процесса судья Леонид Александрович Никитенко объективно поддержал прокурора его и объявил:
   – По статьям 126, 218 и 148 УК Российской Федерации признать Касьянова невиновным за недоказанностью, а по статье 171 УК РФ – за отсутствием состава преступления.
   На объявлении приговора Белякова с семьей уже не было.
   В зале раздались рукоплескания, когда судья произнес:
   – Из-под стражи освободить.
   Еще в мае 1993 года, один из знакомых младшей дочери Тадеуша Анастасии, чеченец по национальности, поехал на родину, в аул, куда-то под Грозный.
   Там жил деревенский юродивый, этакий блаженный предсказатель. Алик, так звали знакомого, показал фотографию настиного отца. Колдун сказал, глядя на фото:
   – Этому человеку сейчас плохо, он в клетке и страдает, но в конце года он будет освобожден, его слава и известность будет большой и он будет богат.
   Все произошло, как предрекал блаженный.
   Ученики и друзья бросились к Таду и ребятам, обнимали их, желали здоровья и счастья, сообщили, что ресторан уже заказан и ждет всех. Тад и Рамиль зашли в канцелярию забрать бумаги дела, а затем пожать руку председателю Суда и поблагодарить, просто как человека за объективность.
   Затем, обнявшись, расстались, чтобы скоро встретиться вновь. Рамиль поехал с мамой на родину, помянуть умершую бабушку, а Тада жена и дочь с учениками потащили на вокзал, всем не терпелось скорее добраться до дома. Начинался новый этап жизни, пока неизвестно, какой.
   Но Главная военная прокуратура не успокоилась. Честь мундира – дороже судьбы человека. Ее не удовлетворило решение суда, и по апелляции прокуратуры было затеяно новое разбирательство, которое опять было проиграно прокуратурой с треском.
   Правда, здоровье Президента после четырех советских «санаториев» было уже не то, что раньше. Большой любитель подраться, пропуская через свои руки по 5—10 человек за тренировку, спаррингуя часами, он сейчас хоть и проводил тренировки, но больше, конечно, переключился на организационную работу. Через месяц после освобождения пришлось лечь в больницу, и, по выходу из нее, Тадеуш Рафаилович с грустью узнал, что ему оформили II группу инвалидности.
   Кто ответит за сломанное здоровье, за боль и унижение родных, за украденную в большей своей части коллекцию холодного оружия, которую Касьянов собирал более 25 лет? Ведь основные действующие лица этой драмы живы. Правда, пришло известие из Казани: где-то на задании в перестрелке погиб славный опер Ануфриев, бросивший когда-то фразу в статье «Стой, буду стрелять!» в одной из казанских газет: «Президент улыбался, но мы были готовы ко всему». Очевидно, хорошо стрелял не он один…
   Есть более высокая инстанция – Всевышний, а за все свои мерзости и предательства все равно придется платить по счетам.
   В тюрьме ему братва на прощанье сказала:
   – Тадеуш Рафаилович, вы себя нормально вели «на отсидке». На вас некому обижаться, если что надо будет, поможем на воле.
   Но Касьянов не хотел вступать с уголовниками ни в какие отношения. Менты пытались ему приписать, что он, то в Ореховской группировке, то в еще какой-то. Тад никогда ни с какой группировкой не связывался. И сам, без остатка отдавший жизнь спорту, не стал бы создавать никакую структуру, кроме, может быть, политической, которая бы не имела ни коим образом отношения к криминалу.
   Так что братва не играла в его жизни какой-либо роли. Были моменты, когда помогали друг другу взаимно, уже одно то, что не «прессовала» в тюрьме – кое-что значит. Но, во-первых, они видели в нем достойного противника, во-вторых, человека, убеленного сединами, ему пятьдесят пять было, когда он туда попал. Блатные, по большей части хорошие психологи, видели сразу: мужик-то перед ними не простой. Но никаких обязательств он им на будущее не давал и давать не собирался. Деньги у блатных не брал, по старой привычке, дистанцируясь от них.
   Артисту Иосифу Кобзону вменяют в вину, что он был знаком с уголовниками. Он отвечает, что у него на любом уровне, в любом слое общества есть друзья, приятели. Почему этого нельзя делать Касьянову, который попал в обстоятельства, еще более сложные и жесткие чем знаменитый певец?
   Так что выйдя из тюрьмы, он с «братвой» уже не общался. Разве что тот же Феликс Хайрулин позже пришел к Касьянову сказав, что «попал на деньги», попросил дать взаймы. Попросил не как «урка», а как бывший спортсмен. Тад дал, чисто по человечески. Хайрулин потом вернул.
   Просто в любом слое общества надо вести себя адекватно, считает Ксьянов. Ты попал в тюрьму, живи по ее законам, даже если считаешься для общества изгоем! В России и Советском Союзе в иные времена сидел каждый третий или четвертый. Только в партийной элите были неприкасаемые. А потом когда они сами стали попадать туда и по политическим статьям, и по криминальным, когда, как говорят на зоне, стали «крапчить» деньги (крапчить – воровать), продавать государственное имущество и секреты, они поняли как это – сидеть! Как это плохо и неприятно.
   Пока Тадеуш Касьянов находился под следствием с августа 1992 по декабрь 1993 года, его дочь Софья взяла на себя руководство Федерацией и охранной фирмой «Кассиус», продолжая заниматься тренерской деятельностью и готовя спортсменов и бойцов для Школы и Федерации. За эту работу Тадеуш присвоил ей «черный пояс» по стилю СЭН Э в мае 1993 года.

Возвращение президента

   Он вышел за неделю до Нового года, 24 декабря 1993 года он был в Москве. Придя в Федерацию, спросил:
   – Что у нас в кассе?
   В кассе – и в сейфе и на банковском счету – было пусто.
   В федерации во время полуторагодичного отсутствия Тадеуша Рафаиловича – денег поубавилось, но в принципе средства были. Соревнования проводились. Государство помогало меньше, Госкомспорт тогда не поддерживал вообще, только Московский спорткомитет. В кассе бывало и пусто: после проведения соревнований. А потом – она наполнялась.
   Это были первые дни 1994 года. Надо было доставать деньги. Год начинался довольно беспокойно, будущее казалось неопределенным, народ вообще был уже пессимистично настроен, в отличие от конца 80– х и самого начала 90– х годов. Хотя старались держаться начеку, и не срываться. Страна, общество, как тогда говорили «полевели». На самом деле страна просто потеряла направление, а «лево» это или «право» выяснилось позже.
   Таду хотелось проявить предприимчивость. Он, после долгих месяцев вынужденного безделья, был полон рвения. Вообще-то на него всегда можно рассчитывать, начиная дела.
   Им помог один из хладокомбинатов, громадное предприятие на Хорошовке. Они тут же перевели на счет Федерации миллион рублей. Это по тем ценам – не так уж и много, но на первое время хватило. Касьянов себя никогда от жизни Школы не отделял, взял только немного на пропитание. Приехали ученики, привезли еще пять миллионов. Все это положили в кассу.
   Он пошел по друзьям, надо было возрождать Федерацию. Многие «отскочили» со страху. Так всегда бывает, когда пугает неизвестность. Тад был даже рад этому, потому, что налипло столько вокруг ненужного народу, эти люди – только отнимали время, он даже обрадовался оттого, что этот контингент отвалился. А нормальные хорошие люди остались, те, которые верили в него, не выступали с лозунгами, и не распускали «пальцы веером». Вели себя спокойно и терпеливо.
   Федерация быстро приходила в свое прежнее состояние. С 1994 года началась активная спортивная жизнь: соревнования, поездки по семинарам. Стали подходить регионы: Тверская губерния, Красноярский край. Из Тульской губернии приехали люди, попросили их принять в Федерацию.
   Прошло более двух лет, прежде чем жизнь Тадеуша Рафаиловича и его учеников не вошла в обычную рабочую колею. Приходилось работать по 14—17 часов, как и прежде. Ведь спортивная жизнь во многих филиалах едва теплилась, и Касьянову пришлось эти два года много ездить, организовывать новые филиалы, помогая становиться на ноги старым.
   Таким образом, были открыты две краевые федерации рукопашного боя – Красноярская и Краснодарская.
   Число занимающихся рукопашным боем приблизилось к цифре 12 тысяч. Всероссийская федерация рукопашного боя и Тадеуш Касьянов заключили договор с Национальным Олимпийским комитетом, разработана классификация вида и правила. Апофеозом этих славных дел было создание Международной ассоциации рукопашного боя, и Касьянова вновь избрали еще на четырехлетний срок Президентом Всероссийской федерации, а также Президентом Международной ассоциации.
   Ожили филиалы, которые Касьянова не видели полтора-два года. Туда стал подходить народ. Из Белгородской губернии, ребята приехали, сказали: «Мы хотим развивать каратэ». Столько народу пришло, что даже тренеры удивились:
   – Не справимся, на тренировках по сто человек бывало в группах!
   Рязанскую губернию деятельностью Федерации охватили полностью. В каждом городе были созданы группы занимающихся. Сразу провели несколько соревнований. В городе Касимове сам мэр присутствовал на соревнованиях. В то время у них еще знаменитый Касимовский золотой завод работал, всем чемпионам подарили изделия из настоящего золота.
   Все быстро восстанавливалось, ведь шеф вернулся из темницы, доказав, что он ни в чем невиновен. Приходилось, конечно, много работать. Тад и сам стал опять интенсивно тренироваться, хотя он и в тюрьме не прекращал занятий, по три раза в день. Понемногу, правда, потому, что не хватало питания, воздуха, просто места, где можно было подвигаться.
   В том же 1994 году провели первенство Москвы, чемпионат России. Талантливым ученикам, желающим получить высшее образование, помогли устроиться в Институт физкультуры (МОГИФК), чтобы они и работали, и учились. Ученики должны были становиться хорошими тренерами, заводить свои команды, помогая школе деньгами и учениками. Действовал седьмой закон Школы: «Помоги Школе и Школа поможет тебе».
   Ничего экстраординарного к счастью уже не происходило: нормальная плодотворная работа. Писались планы на годы вперед учитывая четырехгодичные олимпийские циклы.
   В 1994—95 годах Софья Касьянова разработала наставление «Призывник» для групп молодежи, которая будет служить в Армии. Пытались работать с главным военкоматом Москвы, но получили отказ:
   – Нам этого не надо,– ответил главный военком Москвы генерал-майор Василий Красногорский.
   Возможно, это им действительно не надо было потому, что каждый военкомат получает деньги на призывников? Куда они уходят – не известно! Они могли бы платить за спортивные залы, у них была такая возможность, брать школьные залы для работы с призывной молодежью. Причем Касьянов предложил осилить любую цифру занимающихся, которую закажут военкоматы.
   – Хотя бы начать подготовку ребят для спецподразделений – две с половиной, три тысячи человек,– предлагал Касьянов. Но в ответ – молчание. Так представители власти поступали с ним и с общественностью постоянно. Но как только какая-то тревога: «Ой, помогите, вы должны быть патриотами!» А где ваш патриотизм был раньше?
   Нашим армейским политорганам по-видимому нужен был мертвый герой, он дешевле стоил. Обучать армию – это большие хлопоты.
   В 1996 году как альтернативные федерации рукопашного боя Касьянова появились еще две федерации рукопашного боя: армейская и милицейская.
   Когда еще в 1989 году Касьянов создавал свою Федерацию рукопашного боя, он предложил позвать туда и армейских рукопашников, и милицейских, ибо у них обучение рукопашному бою находилось в зачаточном состоянии, но встретил непонимание. А семь лет спустя, они взяли правила соревнований уже существовавшей и активно работавшей Федерации рукопашного боя Касьянова: правило отборочных туров, количество судей и по этому шаблону сделали свои федерации.
   Отличаются лишь словесные команды, у силовиков по-русски, у Касьянова по-японски. Почему? Японские команды все на выдохе: «Ич, ни сан, си, го», и так далее. Через пятнадцать минут тренировки, если по-русски командуешь, то голоса не хватает, ведь одна группа заканчивает заниматься, другая начинает, а тренер – должен продолжать работать.
   Тад доказывал чиновникам, что если командовать по-русски это и долго, и напрягает голосовые связки и сил не хватает. В фехтовании команды на французском, в боксе – на английском. Каратэ и дзюдо – на японском. Это понятно во время международных соревнований. Ведь у Школы есть еще такая Международная федерация рукопашного боя.
   Несколько лет Федерация Касьянова сотрудничала с Международной федерацией традиционного каратэ ITKF и ее президентом, известнейшим мастером Хидетакой Нисиямой, но в один прекрасный момент от традиционного каратэ решили отказаться. Уровень их соревнований малоинтересен, судейство становилось все более субъективным.
   В 1996 году Касьянов с молодыми инструкторами рукопашного боя проехали на машинах 53 тыс. км, встречаясь с главами администраций областей, мэрами городов, объясняя им спортивную политику Федерации, устраивая показательные выступления и популяризируя наш русский национальный вид спорта.
   География областных подразделений Федерации становилась все обширнее, и в тех районах России, где местные администрации шла на сотрудничество с Федерацией, преступность среди молодежи значительно снижалась.

Пришлось сменить машину

   10 декабря 1996 года Тадеуш Рафаилович со своим помощником Олегом Ощепковым садились в «Шевроле-сабурбан» Касьянова, большую очень красивую машину. Тад очень любил этот «дом на колесах». На этой машине за четырнадцать с половиной часов они с командой спортсменов ездили из Москвы в Сочи, на спидометре постоянно висело от 120 до 150. Тад по-прежнему водил машину практически как гонщик.
   Был хороший зимний день. Тад повернул ключ зажигания и – раздался мощный взрыв! Кашляя, они вылезли на воздух.
   – Ты цел?– спросил Тад помощника.
   – А? Вроде.
   Но машину всю «раздуло»…
   Вот что писали в одной из газет, журналисты Александр Шнур и Денис Братский в своей статье «От Пиратов ХХ века к разборкам 90-х»:
   «Вчера, в 12—3 у московского офиса Всероссийской федерации рукопашного боя и традиционного каратэ (Болотниковская, 53) было совершено покушение на президента этой федерации Тадеуша Касьянова. Широкой аудитории г-н Касьянов известен по фильму «Пираты ХХ века», в котором не только снимался сам, но и ставил ряд сцен единоборств.
   Когда к месту происшествия приехали корреспонденты, сотрудники техпомощи загружали автомашину «Шевроле-Сабурбан-2600» г-на Касьянова на технический эвакуатор. За происходящим наблюдала дочь президента, со слов которой корреспондентам удалось восстановить картину покушения.
   В половине первого дня г-н Касьянов и один из его помощников инструктор федерации Олег Ощепков вышли из подъезда и направились к джипу.
   Тадеуш Рафаилович сел за руль, включил зажигание, вставил карточку электронного кода сигнализации и стал набирать код. При нажатии на третью кнопку, произошел взрыв. Как потом выяснилось, под правым крылом иномарки сработало взрывное устройство небольшой (примерно10 0 г) мощности, снабженное взрывателем, соединенным с микросхемой автомобиля. К счастью ни водитель, ни его пассажир не пострадали. Взрывной волной выбило стекла правой передней двери, и порвало обшивку салона. По мнению дочери г-на Касьянова, преступники рассчитывали, что сдетонирует 1 6 0– литровый бензобак джипа. Однако бензина в нем почти не оставалось, и расчет преступников не оправдался.
   Говоря о возможных причинах покушения, дочь руководителя федерации, которая так же занимает в ней одну из ключевых должностей, предположила, что случившееся может быть связано с разногласиями внутри великого множества федераций рукопашного боя и каратэ. С ее слов возглавляемая отцом федерация, которая официально зарегистрирована в Москомспорте и пользуется его поддержкой, претендует на статус головной организации. Это вызывает недовольство других желающих влиять на ситуацию в этих видах спорта.
   Софья напомнила, что в 1992 году ее отец был задержан сотрудниками милиции по обвинении в незаконном хранении оружия и боеприпасов и должностном преступлении. Проведя полтора года в следственном изоляторе, г-н Касьянов был отпущен, а все обвинения с него были сняты. Не исключено, что тогдашние неприятности с правосудием и нынешний взрыв – звенья одной цепи.
   Корреспондентам удалось побеседовать и с самим Тадеушем Касьяновым. Он тоже затруднилсяпокапредположить кто именно может стоять за покушением. «Врагов у меня нет, но недоброжелателей хватает»,– заявил г-н Касьянов и согласился с предположением дочери, что корни покушения стоит искать среди рукопашников. «Мы не занимаемся коммерцией, не держим „крышу“, у нас нет магазинов и других источников дохода»,– утверждает глава федерации. В подтверждении своих слов Касьянов предложил осмотреть свой офис, в котором из-за отсутствия средств вот уже три года не может сделать ремонт.
   Кроме того, возглавляемая г-ном Касьяновым федерация выступает против контактного каратэ, а следовательно, и против неспортивных коммерческих турниров по этим видам спорта. Г-н Касьянов рассказал, что совсем недавно вернулся из поездки по России. В городах, где культивируется каратэ, он встречался с энтузиастами, объясняя ситуацию с этим видом спорта в стране. Возможно и это «хождение в народ» вызвало определенное недовольство противников, которые опасаются распространения влияния касьяновской федерации на провинцию.
   Отвечая на вопрос корреспондентов «Сегодня» намеревается ли г-н Касьянов как-то усилить свою личную безопасность, он заявил, что никогда никого не боялся и не боится, а посему делать ничего не собирается. «Я готовлю к печати книгу о рукопашном бое и там в главе «Спецконтингент» эпиграфом будут стоять слова, рожденные в кулуарах КГБ «Убить можно любого человека».
   Предположение о том, что покушение на Тадеуша Касьянова связано с разногласиями в среде любителей рукопашного боя и каратэ не лишено оснований. Чтобы оценить накал борьбы, достаточно вспомнить, что причиной для четырехлетней давности задержания Касьянова стала именно ссора с одним из его сподвижников, решившим отделиться и создать свою федерацию. Тогда Касьянова упрекали, что он и его люди организовали похищение конкурента. Однако доказать это не удалось, и единственное, что смогли инкриминировать Касьянову,– нарушение им КзоТа: он не отдавал оппоненту трудовую книжку из-за невозвращенного в кассу денежного долга«…
   Тад видел как накануне пару дней вокруг его «Шевроле» крутились кавказцы на белых «Жигулях».
   Он не обращал внимания, ну крутятся и пусть себе крутятся. А эти люди, оказывается, на заднее, правое колесо – положили взрывчатку, сто грамм в тротиловом эквиваленте. Как раз рядом с бензобаком. Думали, что бак взорвется. Но мощная рессора – загородила. Стремянки посбивало все, но бак, к счастью, остался цел.
   Милицию вызывать не стали. Но вскоре они приехали сами – человек сорок из восьми различных организаций: ГУВД, УВД и так далее – во главе с генералом Величко. Это был небольшого роста человек, которому очень хотелось, видимо посмотреть, что случилось с Касьяновым.
   Было много сочувственных звонков, Тад понял, что многие – за него.
   Машина обошлась ему в сорок пять тысяч долларов, остатки ее он продал за пятнадцать тысяч знакомому ремонтнику из автосервиса.
   Это были самые противные годы, с 1991 по 95– й. Потом стало все вроде бы стабилизироваться. Прошли криминальные войны между чеченскими и славянскими организованными преступными группировками (ОПГ). Чеченцы приезжали на каждую стрелку с ОМОНом или с людьми из ФСБ. Блатные – перестали с ними общаться и стали просто их «валить» на каждой стрелке по два по три. И те – побежали из города.
   В 1996 году из органов МВД было уволено без заведения дел более 20 тысяч человек. В 2000 году – 100 тысяч человек. Как государство могло бороться с преступностью, когда их орган сам был насквозь преступен?
   После взрыва машины Тад дал интервью и сказал:
   Как работал, так и буду работать, и ни на йоту не изменю свою жизнь.
   Покушение его не испугало. Просто на месяц он отошел от дел и как бы со стороны наблюдал, анализировал, откуда «прилетело»? Он догадывался кому перешел дорогу, впоследствии это подтвердилось.
   …Накануне того события у него получился интересный разговор в одном хорошем русском городе с тогдашним его мэром, который поддерживал и каратэ, и рукопашный бой.
   Там провели чемпионат. Тадеуш Рафаилович был на приеме, мэр, будучи эстетом, пригласил его к себе в кабинет, показал огромную картину на тему истории Руси местного художника: русские воины и просторы.
   – Я хочу получить ваш отзыв, ведь вы когда-то учились в художественном училище,– сказал он.
   Они разговорились. Чиновник захотел узнать мнение мнение Касьянова и о подготовке курсантов в местном милицейском училище. Тад, в свойственной ему манере, высказался. И еще добавил:
   – Армейский и милицейский рукопашный бой – это не система, а пьяная драка у пивного ларька.
   Это страшно не понравилось одному подполковнику, который занимался физподготовкой в местном милицейском училище и присутствовал на встрече.
   Он стал говорить про касьяновских ребят:
   – Да мы их поломаем!
   Тад ответил:
   – Хорошо, встречаемся в спарринге с контактом.
   Тад человек упорный. Его не волнует мнение старших по чину, или тех, кто, не будучи специалистом, возомнил себя последней инстанцией.
   Через некоторое время встреча команд стостоялась. В том городе был тренером ученик Тада. И его подопечные милиционеров в спарринге одолели. Например, Ян Мурадов, абсолютный чемпион Советского Союза и России – очень корректно проводя спарринг, выиграл – весьма убедительно, «уделал» своего соперника «как бог черепаху». Дрались на жестком полу, об него, конечно, не били, это все-таки просто спарринг, а не «бои без правил». Дрались, правда, жестко, но аккуратно.
   Причем ученики Касьянова были без защитных приспособлений, с голыми руками и босыми ногами, и все равно – одолели будущих милиционеров, некоторые из которых выступали в защитном снаряжении…
   Результат встречи очень разозлил их начальство.
   Конечно можно было бы Касьянову поступить дипломатичнее, чтобы, как говориться, «победила дружба». Но Тад ведь не дипломат, а спортсмен и тренер. Для него спортивный зал – это храм, а истина – постигается в схватке. И учеников он воспитал под стать себе. Когда учитель сказал: «Вперед!» им и в голову не пришло думать или действовать иначе.
   Желание победить у некоторых учеников – может доходить до безрассудства, как кажется со стороны. Да и трудно сопротивляться харизме Тада. Профессиональный опыт в боях давал ему в жизни преимущество. Его уважают даже тогда, когда пытаются убрать с дороги…
   – Ну подожди сука, мы тебе устроим,– сказал подполковник в сердцах.
   И устроили. Не только из-за той встречи, конечно, а еще из-за позиции, из-за отношения к их рукопашному бою. Тад сказал им:
   – Это не подготовка, а фуфло. Ваши бойцы всегда будут безоружны против преступников.
   Милиционеры очень болезненно пережили этот вердикт.
   А, между тем, Касьянов просто предлагал им другую, солидную подготовку…
   После взрыва машины были не только сочувственные звонки, но и угрозы. Позвонили, спросили:
   – Пират? Повесим тебя на реях! Ха-ха-ха!
   …Вместо взорванного «Шевроле», Таду его ученики подогнали точно такой же, только другого цвета. Касьянов в течение года-двух с ними расплатился. Машина была нужна ему не для показухи, а для работы, чтобы возить спортсменов на соревнования. Она как раз позволяла разместить восемь-девять человек, то есть практически всю сборную команду.
   Когда все это случилось, естественно, завели уголовное дело, но поручили вести его каким-то практиканткам, двум интеллектуально серым девочкам. То ли они были полудурочки, то ли притворялись – простых вещей не понимали. Касьянову показалось, что не понимают. Когда он употребил слово «фул-контакт», следовательница переспросила:
   – Это что новая группировка?
   – Да, группировка,– ответил Тад иронически.
   Она так и написала: «Группировка, фулконтакт». Хотя любой человек мало-мальски знакомый с английским языком знает, что имеется в виду единоборство в полный контакт. На этом дело и застопорилось…
   Прошло год-два. Касьянова опять вызвали в Зюзинскую прокуратуру, к следователю, который его почему-то узнал, хотя Тад его не видел никогда.
   – Проходите, садитесь,– начал что-то записывать. Тад сел, молча. Его же не спрашивали ничего, чего же набиваться на разговор?
   – Ну рассказывайте!– предложил следователь.
   – А чего рассказывать, все же в деле есть. Вы же вели это дело,– ответил Касьянов.
   – Ну, мы хотим к этому делу вернуться,– сказал следователь.
   А нужно пояснить, что как раз в это время произошло несколько взрывов в Москве.
   – Хотим привести все в порядок,– сказал следователь,– может быть эти несколько событий можно связать воедино?
   – Понимаете,– ответил Касьянов,– дело-то вам придется вести против своих.
   – Как?– не понял следователь.
   – Так, меня же менты взрывали,– объяснил Тад.
   – Откуда вы знаете?– спросил следователь.
   – Ну, если я говорю, я же не просто вякаю,– сказал Тад.– Не солидно для моего возраста. Если я говорю, значит, знаю. У меня есть друзья. Чекисты. Они произвели собственное расследование. Такой тип взрывчатки получали три города. В одном из них у меня враги.
   Следователь, почесав затылок, сказал:
   – Ну ладно, мы подумаем, до свиданья.
   И до сих пор думают. Это косвенное подтверждение правоты слов Касьянова…
   В 1998 году случилось еще одно судьбоносное для народа событие под названием дефолт.
   – Дефолт – это государственный «кидок»,– считает Касьянов.– Приходит человек в банк, говорит: дайте мне немного денег. Ему отвечают: нету. Как нету? Я вчера принёс мешок! Нету, инфляция.
   Значит, все мешки с нашими деньгами забрали и сказали: сообщите населению, что, мол, «инфляция и дефолт».
   Зато почему-то появилось 2—3 новых олигарха-миллионера…
   На Федерацию Касьянова это событие особо не повлияло. Конечно, схватились за голову: дальше что? Но не умирать же. Очень помогал Московский спорткомитет в лице Константина Константиновича Чернова, Сергея Ивановича Купина, которые остались их добрыми друзьями, постоянно бывая на соревнованиях Федерации.
   В 1999 году Тад с дочерью Настей побывал – по приглашению Польской федерации карате – в Польше, в Кракове. Как-то раз во время отдыха они в ресторане заказали бигос. Напоминаем, что еще родная бабка Тада, живя лет восемьдесят лет тому назад в Польше, научилась готовить польские блюда. Например, бигос – тушеную с шестью-семью сортами мяса капусту. И вот Тадеуш вызвал шеф-повара, тот пришел, Тад его спросил:
   – Можете ли вы готовить бигос?
   Повар развел руками и немного даже обидевшись ответил:
   – Как можно сказать нет, конечно да!
   Он сделал это блюдо по-своему – на тонком большом распластанном, хорошо отбитом куске мяса. Капуста была с различными сортами мяса, там были колбаски и сосиски. Бабушка Тада делала так же. Было очень вкусно.
   Шэф-повар, пан Станислав очень постарался и получил хорошие чаевые.
   Вообще поляки делали и делают этот бигос помногу, на две недели. Ставят в морозильник, замораживают и откалывают по кусочку по мере необходимости, разогревают и едят.
   Правда, кроме бигоса, лично Тада с Польшей ничего вроде бы не связывало. Только память предков. С польскими каскадерами Тад познакомился в 1989 году. Они подружились с Чезаре Матыясом, тот часто приезжал в Россию по приглашению Тада. Он договорился и Касьянова – приняли президент польской федерации каратэ Владимир Квенчинский, инструктор Павел Пшеваньский. Они очень хороший все устроили, номер люкс в гостинице, удилили гостям много внимания.
   Касьяновы побывали на соревнованиях по каратэ, которые им не понравились. Но зато познакомились с Президентом Всемирной федерации каратэ господином Нишиямой. Это оказался этакий «старый самурай», которому очень полюбились русские анекдоты про Чапаева. Он хохотал так, что чуть не свалился со стула.
   Предполагалось снимать вместе с поляками продолжение «Пиратов ХХ века». Встретились для этого с польским министром культуры, затем он приезжал в Москву, Тадеуш Касьянов покормил его в хорошем грузинском ресторане. Но… потом польские коллеги стали «крысить деньги», выделенные на написание сценария. Министр узнал и закрыл ту тему.
   Дочь Анастасия думала, что отца это огорчит. Она приехала к нему, чтобы узнать его реакцию. Но Тада это не очень задело, он понимал:
   – Мы русские всегда будем одни. Нас никто особо не любит, ведь мы самая независимая нация, если говорить не о правительстве, а о народе и его духовности. Россия оплот православия. На западе это мало куму нравится.
   – Почему на нас «наезжают», пытаются учить, предают, а мы все терпим?– спросила Настя, хотя наверняка сама знала ответ.
   – Потому, что русские – большая глубоко духовная нация,– ответил Тад.– Народу на козни Запада наплевать!
   – А большое количество китайских и американских фильмов – это несчастье,– подытожил Тад.– Правительство должно лучше регулировать, но там наверху не хватает на это желания и сил.
   В российском правительстве, по мнению Касьянова, пассионарием был один Сталин. Неправильно говорят про «сталинские репрессии». Они не сталинские. Репрессии начались еще при Ленине с Троцким. Потом были Ягода с Берия. У Сталина тоже родственники сидели. Не потому, что он так хотел, а потому, что обстоятельства так складывались, что ему пришлось их посадить. Конечно не следует делать из него агнца, это был очень жесткий человек. А как иначе? Страну получил с сохой, а закончил с атомной бомбой. Нас тогда боялись и уважали. И надо сделать так, чтобы боялись и уважали всегда.
   Нам навязывают разные дурацкие, подлые идеи, растаскивая наше внимание, наши силы. Наши финансы, нашу экономику. Потом все оканчивается провалом и никто не несет за это ответственности…
   Однажды после многолетнего перерыва на одном из соревнований состоялась встреча Тада с Алексеем Борисовичем Штурминым. В 2000 году его выбрали Почетным президентом Национальной федерации каратэ России (НФКР). Хотя Мастером спорта СССР по каратэ он так и не стал. В молодости Штурмин выполнил 3 разряд по самбо, 1 разряд по стрельбе из пистолета, и получил «черный пояс» по квон-тху, однако ни педагогического, ни физкультурного образования не имел.
   Встретились они несколько настороженно. Некогда большие друзья, они обменялись рукопожатиями. Оба сильно изменились за эти годы.
   – Как у тебя дела?– спросил Алексей Борисович,– как здоровье?
   – Нормально,– ответил Касьянов. Алексей Борисович спросил:
   – Сколько у вас народу занимается? Как Школа, Федерация?
   – Сегодня Федерация имеет филиалы в 46 регионах,– ответил Касьянов,– объединяет порядка 12 тысяч человек. Ежегодно проводим 6 турниров для юниоров и взрослых, в том числе один международный, Кубок Александра Невского. Приезжают спортсмены из Латвии, Польши, Узбекистана, Таджикистана, Молдавии, Армении, и, разумеется, России. Каждый год лично провожу в регионах семинары…
   Тад не стал подробно рассказывать бывшему учителю, что его ученики прошли все экстремальные точки: Ригу, Вильнюс, Фергану, Афганистан, обе чеченские войны. Убитых не так уж много, всего девять человек. Значит правильно готовили людей, наверное?
   Практически все элитарные группировки тренировались с Касьяновым: «Факел», «Витязь», «Вымпел». Командиром отряда «Витязь» в Дивизии Дзержинского был ученик школы СЭН Э Виктор Никитенко, которого воспитала Софья Касьянова, сделав его чемпионом страны и Мастером спорта. Он приезжает к учителю, они видятся. Саша брат его, правда, погиб недавно, он был командиром в отряде особого назначения «Русич»…
   За время тренерской деятельности она подготовила половину всех Мастеров спорта по рукопашному бою и традиционному каратэ в Школе, подготовила большое количество «красных», «коричневых» и двух «черный поясов», Ананьева и Моргунова. Государство отметило ее тренерские заслуги присвоением звания Заслуженный тренер России в 2000 году и Касьянов присвоил Софье 6 дан.
   Закончилось столетие, в котором России сильно не повезло: более семи десятилетий страной правили вурдалаки, преступники, партийные глупцы-неучи. Народ русский, если и успел пожить, то только до 1914 года при царе, остальное время были войны и геноцид. Остается поражаться, как он до сих пор сохранил себя и не потерял присущего ему оптимизма. Затяжное правление красных не осталось без следа, маньяк Ульянов, уничтожив интеллигенцию, которую нация выкристаллизовывала триста лет, обрек русский народ на духовную пустоту, бескультурье, преступность.
   Каждый последующий партийный царь, сменяющий предыдущего, обгаживал его, рождая сомнения и неуверенность в завтрашнем дне. Трудно предсказывать будущее Державы, но можно предположить, легким оно не будет, Россия – не прогнозируемая страна. Очень мало в Правительство попадает профессионалов, практически отсутствует интеллигенция, коррумпирована определенная часть силовых структур, сросших с мафией…
   Сразу после чудовищных терактов в Нью-Йорке и Вашингтоне с Тадеушем Рафаиловичем встретился обозреватель популярной тогда газеты:
   – В американском фильме «Пассажир рейса №57» с террористами бьется вооруженный пистолетом сотрудник спецслужб,– сказал он.– У вас тоже была разработана программа по борьбе с воздушным терроризмом? Нечто вроде той?
   – Нет,– ответил Тадеуш.– Никаких пистолетов. Да в них и нужды нет. Ведь, судя по той информации, которая пока до нас доходит, люди, совершившие последние теракты в США не имели огнестрельного оружия – это первое. Второе, согласно существующими между авиакомпаниями международному соглашению, сотрудники служб безопасности полетов не имеют права открывать огонь по террористам, захватившим лайнер, пока он находится в воздухе.
   Что же касается нашей программы, то мы начали готовить её ещё в 1983 году. Тогда ко мне обратились представители «Аэрофлота» и КГБ с просьбой разработать соответствующее наставление для пилотов и стюардесс. Мы эту просьбу выполнили, более того – мы сняли учебный документально-художественный фильм, в котором все приёмы противодействия воздушным пиратам были продемонстрированы наглядно.
   Не хочу хвастаться, но думаю, что «Набат», будь он запущен в прокат, смог бы конкурировать даже с «Пиратами XX века», самой кассовой советской картиной. Впрочем, речь сейчас не об этом…
   – Так что же скучилось с вашей программой?
   – Оно тихо почила в чиновничьих папках. Однако, после того как в середине 90-х чеченские террористы взяли моду угонять самолеты и убивать заложников на борту, мы уже сами стали обращаться и к руководству российских авиакомпаний, в том числе и «Аэрофлота» и в ФСБ предлагая свою помощь. Последние такие контакты состоялись уже после терактов в Вашингтоне и Нью-Йорке, и речь шла о том, что наша Федерация способна быстро и качественно подготовить команды сопровождения полетов. Программа занятий с пилотами и бортпроводниками рассчитана на 60 часов. У нас хватило бы инструкторов для того, чтобы за этот срок подготовить первые 160 человек. И стоило бы это недорого. Весь курс 9 тысяч долларов. Мне кажется, что для наших авиакомпаний с их гигантскими оборотами это не деньги.
   О сути программы: я не вправе сейчас обсуждать в прессе все ее детали могу лишь сказать, что речь идет об обучении летного персонала наиболее эффективным приемам рукопашного боя, владению холодным метательным оружием и использованию против террористов подручных средств. Кроме того, на первое время пока пилоты и стюардессы еще не окончат курса, федерация могла бы предстать для сопровождения полетов своих людей Для того же Ил-86– мы посчитали достаточно 4—6 человек. Пусть им только платят нормально, по-моему, это естественно, когда человек, работа которого смертельно опасна, получает за нее нормальные, достойные деньги.
   – И что, какая-то договоренность уже достигнута?
   – Нет.
   – Почту? Неужели дело все-таки в деньгах
   – О финансовых проблемах на пepeговоpax речь шла, но, повторюсь, мне кажется, что потратить на атитеррористическую подготовку несколько сот тысяч долларов наши авиакомпании вполне в состоянии. Думаю, дело не в этом. Могу предположить, что здесь имеется некоторое сопротивление нашей инициативе со стороны спецслужб, которые не хотят допускать в свою епархию «частников».
   Между тем, что-то делать надо уже теперь, без раскачки. Ведь сейчас наши пилоты практически беззащитны перед террористами. Ну допустим закроются они в кабине за бронированной дверью. А террористы начнут пассажиров и стюардесс резать, что тогда делать.
   – И что же.
   – Пассажирам, прежде всего мужчинам, которые не дай конечно бог окажутся в такой ситуации, я могу посоветовать только одно: оставайтесь мужчинами! Что толку вжиматься в свои кресла?! Вас же больше чем террористов на борту. Постарайтесь заблокировать им проходы к кабине пилотов, в хвост самолета. Да, кто-то из вас может погибнуть, зато вы спасете жизнь десяткам, а может быть десяткам тысяч других людей.

Знакомство на стыке тысячелетий

   Однажды уже в 2001 году, летом во время фестиваля трюкового кино Тадеуш Касьянов с женой Еленой Арсеньевной были приглашены в кинотеатр Тбилиси, где Таду нужно было высказать свое мнение как члену жюри фестиваля.
   После просмотра фильма «Русский бунт» к Таду подошел очередной журналист – средних лет мужчина в черной кожаной куртке, и такой же черной кепкой в руке, спросил о фильме, который у него самого, по его словам, местами прошибал слезу. Но Касьянов отнесся к увиденному скептически:
   – Очевидно сама кинокартина могла бы произвести впечатление на обывателя,– сказал Тадеуш Рафаилович.– Но человеческие страсти, которые в ней отражаются, меня давно уже не трогают. Наверное я уже старый, мне ведь седьмой десяток уже. Все эти людские трагикомедии для меня малоинтересны. Я вижу каждый день столько драм, потому что много езжу по России. Вижу каждодневно моральные казни нашего народа. Ничего не меняется за столетия.
   – И ваша судьба складывалась драматически,– вспомнил репортер,– в начале девяностых пошел слух, что Тадеуша Касьянова в Казани за что-то посадили в тюрьму?
   – Это было в 1992 году,– подтвердил Тад.– Меня арестовали, и я провел в четырех тюрьмах полтора года. Я тогда воспринял это как ещё одну психофизическую тренировку. Арест инспирировали специально, для того чтобы убрать меня с политической и спортивной арены страны. Но мои противники потом за всё это ответили. Был суд и над ними.
   Меня хотели сломать любыми средствами. Сначала сидел в Казани. Инкриминировали буквально всё, начальник казанской тюрьмы даже пошутил по этому поводу, что странно, что в деле не записали изнасилование и покушение на Ельцина. Потом был в Матросской тишине и наконец в беспредельной вятской тюрьме. В Москве по сравнению со всем пережитым камера показалась курортом, там просто было тепло и даже телевизор в камере. А в Вятке специально разбили в СИЗО окно, отключили отопление. Думали помру, а я назло не помер. Две недели находился при минусовой температуре. В результате получил отит. Оглох на одно ухо.
   Потом я подал на них в суд. Он посчитал, что в моём деле отсутствует состав преступления. Тогда мне выплатили компенсации 45 миллионов рублей, а МВД Татарстана получило «по соплям».
   – Вся страна, люди, далёкие от боевых искусств узнали вас после фильма «Пираты ХХ века»,– сказал журналист.– Там был такой замечательный персонаж, боцман в чёрном берете.
   – Не «замечательный», а просто необычный,– добродушно поправил Тад.– Замечательного там ничего не было. Это был конец 1979 начало 1980 года. Вышел фильм на экраны в 80 году, и, я думаю, что он просто попал в очень хорошее время, когда наших фильмов подобных не было, а западные – только начинали проникать на наш экран. И мы хорошо ответили.
   – Наш ответ Голливуду?– спросил репортер.
   – Да. Сейчас уже не может быть второго такого фильма, сказал Касьянов вспомнив историю с поляками.– Вторые серии всегда бывают хуже, чем первые. Народ сейчас закормлен, устал. Его интересуют другие вещи.
   – Вы ведь руководите какой-то школой боевых искусств?– спросил журналист простодушно.
   – У меня есть не какая-то школа, у меня есть большая серьезная школа,– ответил Тад со сдержанной иронией по поводу неосведомленности журналиста.– Школа «СЭН Э», 17 лет мы были в подполье. На базе этой школы возникла Всесоюзная федерация, которая затем превратилась во всероссийскую. Сейчас под юрисдикцией этой федерации находятся 47 регионов, мы создали ряд молодёжных программ, одна из них «Допризывник», успешно работает в некоторых областях. Мы готовим молодёжь к службе в Армии. Во многих регионах работают наши ученики.
   Они побывали практически во всех локальных конфликтах, подготовка их спасает.
   – Значит фильмы-фильмами, это просто трюки, но и в практических делах подготовка помогает?
   – Каскадёры – это особая стать,– сказал Тад.– У нас была своя студия, но потом когда государство перестало финансировать кино, она приказала долго жить. Сейчас мы стараемся ее возродить.
   Каскадёры – это особые люди, они работают за гранью человеческих возможностей. Должна быть школа, своя русская. Как, например, в боксе школы: американская, французская и русская. Так и у каскадёров должна быть своя школа. У нас есть всё для этого.
   Тадеуш Рафаилович – человек занятой. Вот и в кинотеатре он был – на деловой встрече и поэтому вскоре извинившись, отошел для обсуждения некоторых вопросов. Но тут к репортеру подошла Елена Арсеньевна, прожившая с мастером долгую жизнь, они вместе на тот момент были уже 36 лет. Наверное, лицо у того репортера было растерянным после короткого общения с мастером, и она решила его поддержать. А то еще напишет обидевшись какую-нибудь нелепость. Разговор с нею – оказался ничуть не менее интересным.
   Репортер извинился перед ней, что, может быть, его вопросы покажутся ей наивными. По его мнению, Касьянов – актер одной роли стал широко известен после фильма «Пираты ХХ века», а как он попал на этот фильм, что было после фильма?
   – Режиссер этого фильма, Борис Дуров, тогда уже довольно известный – пригласил его в качестве каскадёра,– объяснила Елена Арсеньевна.– Тадеуш вообще не думал, что сможет сыграть как актёр, а ведь сыграл что-то. Помню, он говорил на съёмочной площадке примерно так: «Что мне пойти в воду изобразить спецназовца?»
   Незадолго до «Пиратов» он в фильме «В зоне особого внимания» поставил трюки. Ему сначала хотели тоже дать роль, которую потом прекрасно сыграл Михай Волонтир. Но в те времена было модно – продвигать нацменьшинств и в результате роль досталась красавцу «цыгану». Но Михай Ермолаич тогда был не очень молодой уже человек, к тому же пережил какую-то автокатастрофу, он даже ходил с трудом, о том, чтобы исполнять трюки – даже речи не было. Его дублировали. В том числе Тадеуш – я его узнавала по спине: «О, это мой побежал в лес!» Они ведь похожи, плотные фигуры, примерно одного роста.
   – Выходит в двух нашумевших советских фильмах экшн: «В зоне особого внимания» и «Пираты ХХ века» принимал – участие Касьянов. А как он стал мастером единоборств, наверное, это как-то связано с армией?
   – Нет мастером он стал не в армии. Он много лет проработал старшим тренером Московского военного округа. Боевые единоборства, каратэ – это все было запрещено и первым кто приютил каратиста, мастера восточных единоборств был институт Военных переводчиков в лице замполита, генерал-майора Рыбникова. Там было «продвинутое» по тем временам, прогрессивное руководство, которое решило: а у нас будет каратэ! Тадеуш полтора года там преподавал, хотя числился на должности заведующего залом или что-то в этом роде. В официальной графе не могли записать «инструктор по каратэ».
   – Да, вспоминаю. Это считалось «тлетворным влиянием запада»,– сказал журналист.– Но, тем не менее люди как-то жили, приспосабливались, старались объяснять идеологию. Делать это становилось все легче.
   – Он занимался со специальными частями, выезжал в элитные войска, готовил людей для отправки в Афганистан,– рассказала Елена Арсеньевна.
   – Ну а после фильма на него, что называется «обрушилась слава»?– спросил ее собеседник.
   – Не «обрушилась»,– поправила Елена Арсеньевна.– Слава к нему пришла раньше. После того как каратэ разрешили, не было такого выпуска «Советского спорта», «Московского комсомольца» другой какой-нибудь газеты где бы не было статьи с фотографией Касьянова. Это сейчас стало больше газет, больше каналов телевидения, а тогда после нескольких публикаций или сюжетов по телевизору популярность становилась очень большая.
   После фильма он продолжал заниматься со своими ребятами, продолжал тренировать спецназовцев.
   – Несколько лет тому назад я видел в каком-то журнале его фотографию с дочерью.
   – Да дочь тоже Заслуженный тренер России по рукопашному бою. Их всего два Заслуженных тренера по этому виду спорта, он и дочь. Ей и раньше могли дать это звание, всё считали, что она слишком молода. Сейчас у нее родился ребенок, наш внук. Назвали Арсением – это любимое имя в нашем роду.
   Собираются делать продолжение фильма «Пираты ХХ века» который будет называться «Пираты ХХI века». Деньги на этот проект пытаются достать. Но для нашей семьи главное не деньги. Когда тебе за 60 не это становится главным. Над тем фильмом работала славная компания. Паша Ремизов. Который играл доктора теперь владелец собственной газеты. Часто встречаемся с актерами, хотя многие вынуждены были менять профессию, потому, что актерство заработка не приносило. Многие бедствуют.
   – Будем надеяться, что постепенно все поправится,– сказал журналист,– ведь все происходит волнами, после увлечения американским кино наблюдается опять возвращение интереса к российскому, тем более что, как оказалось, в американском – много «мусора».
   – И этот «мусор» мы вынуждены смотреть, потому, что его нам навязывают. Недавно Тадеушу принесли сценарий фильма «Сильные люди», автор Татьяны Новиковой. Очень патриотический фильм. Сценарий понравился Тадеушу, и он прописал в нем многие сцены рукопашных боев. Осталось только найти инвестора. Думается, что именно спецслужбы должны в нем участвовать, ведь фильм о спецподразделении ОМСБОН.
   – Поскольку дочки ваши, обе были спортивными,– спросил журналист,– можно было не сомневаться, что сдачу они дадут в случае чего? Не дадут себя в обиду.
   – Я помню, что Соня расправлялась с мальчишками, сказала Елена Арсеньевна.– С шести лет она была при папе. С 14-ти она его заменяла на тренировках. Когда как-то раз Тадеуш отлучился на несколько дней, и его заменила дочка, милиционеры только вздыхали: когда вернется Касьянов. Потому что она ведь тогда не знала дозировки, не понимала, что имеет дело с уставшими после работы взрослыми людьми.
   Они попрощались, и журналист в тот момент никак не предполагал, что короткая беседа – продолжится долгим приятным знакомством с этой замечательной семьей…

Как жить дальше

   В 2001 году в газетах разразилась полемика между политиками Севастьяновым и Мироновым, бывшим министром печати. Александр Севастьянов, как показалось Тадеушу Рафаиловичу, очень убедительно доказал неправоту Бориса Миронова.
   Касьянову настолько понравились рассуждения Севастьянова, что Тад написал ему письмо. Через некоторое время 4 февраля 2002 года раздается звонок Севастьянова:
   – Тадеуш Рафаилович, пора действовать,– сказал он.
   – Приезжайте,– пригласил Касьянов.
   Александр Никитович приехал к нему домой. Они посидели, попили чайку. Севастьянову очень понравилось, как Елена Арсеньевна готовит. Он улыбнулся Касьянову:
   – О, да вы гурман?
   – Да покушать люблю, тем более что жена прекрасно готовит,– согласился Касьянов.
   Договорились о следующей встрече. Вскоре начался съезд партии НДПР. Касьянов приехал на него со своими ребятами, спортсменами, которые этот съезд еще и охраняли.
   Съезд проходил несколько часов, бурно, в результате был создан Центральный политический совет. Касьянов только фактом своего появления был принят в ряды соратников. Документально оформили партию чуть позже.
   Касьянов поднял вопрос службы безопасности, заговорил об этом, когда в конце съезда выбирались лидеры направлений. Ему предложили стать Заведующим отделом военно-патриотической и спортивной работы. Он согласился.
   Все идеи Национально-державной партии России оказались ему очень близки. Утвердили ее название. С тех пор он стал состоять в рядах этой партии. Ему было легко, ведь он никого не предавал, ни от чего не отказывался.
   Касьянов много ездил по стране, встречался с лидерами отделений Федерации, объяснял политику партии. Получалось вдвойне хорошо, считал Тадеуш Рафаилович, ведь спортсменами надо правильно «поставить голову», чтобы они были настоящими патриотами, и даже больше того, националистами. Ведь каждый националист стопроцентный патриот, но не каждый патриот стопроцентный националист.
   Он объяснял им, что у нас любят нейтралитет, пустоту в патриотизме, забывая, что нация первична, а государство вторично. Будет нация, будет и государство. Не будет нации, не будет государства, в чем мы смогли убедиться во время развала Советского Союза. Поэтому у некоторых народов нет своего государства, их так и называют «народности», а не нации.
   Еще в самом начале, поскольку Касьянов и прежде организовывал много разных структур, он сказал сопредседателям:
   – Вы знаете, нас еще ожидают впереди большие трудности и разочарования.
   Так оно и получилось. Много трудностей создал партии Борис Миронов. Терехов откололся, соединившись с Бабуриным. Им нужна была Дума. Бабурин в Думе просидел несколько лет, но толку от этого было мало. А НДПР партия народа и для народа…
   В 2004 году кремлевские политтехнологи решили возродить старый праздник 4 ноября, День независимости, чтобы народ забыл про 7 ноября. Но они быстро поняли, что сделали что-то не то. «Лекарство» у них оказалось страшнее «болезни». Ведь 7 ноября на улицы в основном выходили пенсионеры, а 4– го – повалила молодежь.
   Первый Русский марш 2005 года был успешным, на другой год прошел еще более организованно. Не смотря на то, что власти приняли решение его запретить, боясь этнического национализма и вообще слова «русский».
   Когда Касьянов приехал к месту сбора там уже были люди. Его соратники разного возраста. В том числе сопредседатель Национал державной партии России Александр Севастьянов, рассказывавший единомышленникам:
   – Когда поколение нынешних 40—50-летних, ходили в школы и вузы, в моде был марксизм, политэкономия. Насаждалось политэкономическое мышление, считалось, что экономика все определяет, а политика – лишь «концентрированное выражение экономики». Все и вся объяснялось с этой точки зрения. Ленин утверждал, что нации есть «буржуазная выдумка», и даже Сталин, давая определение нации, ставшее на десятилетия хрестоматийным, умудрился опустить в нем самый главный, конструирующий признак нации: общность происхождения.
   Политбюро ЦК КПСС сознательно закрывало глаза на этнополитические конфликты в стране, желая видеть вокруг лишь тишь, гладь и божью благодать, и в результате прозевало необратимые тектонические процессы, разрушившие страну, ибо процент русских в СССР упал до пятидесяти двух. Они уже не могли сцеплять, «цементировать» страну.
   – Лужков сделал из Москвы новый Вавилон,– произнес кто-то из присутствующих, озвучив волновавшую многих тему.– А судьба Вавилона известна всему миру. Кричат, что на зиму энергоносителей не хватит, некоторые кварталы будут отключаться. А почему около четырех пяти миллионов инородцев в столице? 85 процентов преступлений в Москве – это Кавказ, Молдавия, Украина. Они почему-то решили, что им можно жить в России со своими порядками и преступными привычками.
   Тут откуда-то со стороны раздалось: «Фашисты, фашисты!»
   Некоторые повернули голову в ту сторону.
   – Да. Вот «фашистами» обзываются,– заметил один из молодых людей, поеживаясь. В глазах у него было недоумение. Хотелось бы как-то понять ситуацию.
   – У нас часто любят это слово использовать к месту и не к месту,– похлопал его по плечу Тадеуш Рафаилович.– Кафедра «Государство и право» МГУ несколько лет назад выпустила учебник с определением понятия фашизм. Фашизм определяется так: Первое, одна партия запрещает все остальные. К этому дело идет: было тридцать партий осталось половина, скоро будет семь, а к самим выборам они хотят оставить четыре, и, наконец, всего две. Второе, давление партийного аппарата на чиновничий. Третье, сращивание партийной верхушки с чиновничьей. Это происходит в Кремле и в Думе. Четвертое, отнятие прав и свобод у населения. Ввели Статью 282, ввели статью об экстремизме, эти законы идут в полном несоответствии с 57 статьей Конституции. Теперь люди ничего не могут сказать, не могут высказаться. И, наконец, пятое, осуществление политического террора.
   Все это осуществила одна единственная «партия власти». А плоды ее деятельности, это монетизация, реформа ЖКХ, ОСАГО, КАСКО.
   – Какая это демократия?– заговорили вокруг.
   – Еще Черчилль поговаривал, что демократия – наихудшая из форм правления, к которым когда-либо обращалось человечество. Другие, правда, не намного лучше,– сказал Тадеуш усмехнувшись.– А у нас она стала чем-то вроде коммунизма, который строили-строили и никак не могли построить. Точно так же мы не сможем построить демократию, обязательно придем к гегемонии одной партии.
   – Но все-таки: в чем отличие нацизма и национализма?– спросил один из присутствующих.
   – Национализм – это огромная любовь к своему народу,– сказал Касьянов,– без него нельзя строить свое национальное государство. Мы словно бы лишены нации, живем как «Иваны, не помнящие родства». Поэтому буксует экономика наша, под видом демократии страной правит самая настоящая тирания, центр и провинция ненавидят друг друга, а ближнее и дальнее зарубежье боится нас как чертей, прекрасно понимая почему. В наших несчастьях не виноват никто, кроме нас. Надо любить и уважать себя и ближних своих, продолжать отеческие традиции.
   – Государство образующий народ у нас какой? Русский!– поддержал его кто-то.– И надо делать так, как хочет он. Нас заставляют смотреть на Европу, нам давно пора перестать смотреть на них. Во Франции если негр или араб год прожил, он считается французом. Что за идиотизм такой! Эфиоп будет писаться русским, это же смешно. Это предательство своей расы.
   – Наверное, я не зря стал националистом,– сказал Тадеуш Касьянов.– Я к этому шел, очевидно, всю жизнь. Другого быть не могло. И не должно. Иначе мы просто «прокакаем» Россию. Это уже случилось с коммунистической партией. Коммунистов было 19 миллионов, а рухнула партия в один день. Только из-за политкорректности и толерантности. Они якобы терпели. И сдали страну.
   – Советского Союза не стало, появился Европейский Союз,– сказал кто-то,– не так уж плохо жить в союзе.
   – Нам Евросоюз не нужен и даже вреден. Что творилось и творится во Франции!– сказал Касьянов.– Дети иммигрантов жгут машины. Поневоле вспомнишь ОАS (Organisation armee secrete) – секретную вооруженную организацию, существовавшую в Алжире и во Франции в 60-х годах ХХ века. Основана во время войны в Алжире (1954—62). В нее входили генералы Салан, Жуо, Гарди, полковники Аргу, Гард, Годар, капитан Сержан и нынешний политик националист Ле Пен тоже был капитаном и состоял в ОАS.
   – Иностранцам давать власть нельзя,– решили люди.– Европейцев и так на земле осталось меньшая часть. Остальное китайцы и прочее…
   Касьянов кивнул и пожал людям руки. Борец по своей натуре, резкий и вспыльчивый, он способен пожертвовать собой ради дела, способен на бескорыстие в великих делах. Упорный и независимый, он всегда шёл вперед и был готов ко всему.

Борьба, и нет покоя

   Накануне очередного дня рождения на Тадеуша Рафаиловича свалилась целая куча дел. Работа в Федерации, съемки в телефильме, где он ставил трюки как каскадер, потом нужно было побывать в офисе Национал державной партии, где он занимался на общественных началах руководством патриотическим воспитанием молодежи.
   Там разговорились о происшествии в Кондопоге.
   Эта история стала символичной, а название города – нарицательным. Ночью в ресторане «Чайка», принадлежавшем местному азербайджанцу, произошла драка между посетителями коренными жителями и барменом ресторана. Затем посетители ушли. А через некоторое время к ресторану подъехали на нескольких машинах чеченцы.
   С криком «Аллах Акбар» они, вооруженные битами и ножами, напали на случайных посетителей ресторана и просто прохожих. В ходе этого избиения были ранены несколько десятков человек. Двое скончались на месте, а раненых повезли в городскую больницу.
   Налетчики быстро сели в свои машины и скрылись места происшествия.
   На утро в Интернете были распространены призывы к жителям города защитить свои права, принять участие в митинге против бездействия органов охраны правопорядка, как в ходе самой драки, так и вообще бездействия милиции Кондопоги и ее неспособности защитить местных от кавказского криминала.
   Власти хотели предоставить этот случай как хулиганские действия молодежи, но следствие убедительно показало, что это не что иное, как межнациональная вражда, преступление, в котором виноваты только кавказцы.
   Когда стемнело, местное население стало жечь принадлежащие живущим в городе кавказцам магазины, и кавказцы побежали из города.
   – Тот бармен, из-за которого там, в Карелии началась заваруха, как писали газеты, жил без прописки и вида на жительство,– сказал Касьянов.– Его один раз выдворяли, и он приехал второй раз без разрешения. А у нас еще с 1130 года действует Указ князя Владимира, который гласит: «Если тебя выдворили, и ты вернулся, то ты вне закона и княжьей защиты, любой смерд тебя убить может». И этот закон никто не отменял.
   – Все это началось из-за обсчетов,– подтвердили люди, побывавшие там, на месте.– Продавали паленую водку. Местные возмутились!
   Тогда кавказцы позвали «крышу» чеченскую, ребятам местным уши поотрезали. Причем «под раздачу» попали невинные люди.
   На Кавказе всегда жили абреки. Триста лет они воюют с нами и при этом обязательно им нужно залезть жить среди русских, да еще себя поставить, что мы, мол, будем жить по своим законам.
   А русским это не нравится. Со своим порядками – убирайтесь к себе. А здесь – европейская культура и порядок, живите по нашему, вам никто слова плохого не скажет, хотя мы и устали от вас. А у нас сейчас пытаются внести в Думу поправку о том, что все народы у нас государствообразующие. Это преступная неправда, которая уже привела к большим проблемам.
   Когда хоронили погибших Усова и Слезова, то по местному телевидению был показан сюжет, в котором всё произошедшее было названо «бытовой дракой». Вечером после похорон в город прибыли представители Движения против нелегальной иммиграции.
   Состоялся городской сход, на котором были выбраны представители для переговоров с властями по поводу сложившегося в городе положения. Официальная власть назвала этот сход, собравший 2 тысячи человек, несанкционированным митингом, нарушив статьи Конституции №7. Люди требовали выдворить за пределы района нелегально проживающих в Кондопоге южан, запретить им водочную торговлю и закрыть принадлежащие им увеселительные заведения.
   Прибывший на место происшествия ОМОН бил людей и арестовывал. Министр внутренних дел Карелии развернул в Кондопоге оперативный штаб МВД республики. Были задержаны человек сто.
   Постепенно обстановка в городе, по сообщению местных властей, нормализовалась. В Кондопогу прибыла делегация движения «Наши», эти новые «хунвейбины» с новым «попом Гопоном» Васей Якименко «с целью ведения антифашистской пропаганды», как они это назвали, но успеха они не имели.
   Через неделю ночью был поджег в спортивной школе, тренером в которой был почему-то кавказец, поэтому семьи некоторых кавказцев для их безопасности были вывезены из города и размещены в пионерском лагере недалеко от Петрозаводска. Они настаивали на компенсации за свое испорченное или уничтоженное имущество, приобретенное на ворованные деньги и стоящее на не принадлежавшей им северной земле. Но местные жители требовали, чтобы выходцы с Кавказа, которых вывезли из Кондопоги, вообще больше в город не возвращались.
   Для власти гораздо удобней иметь дело с «диаспорами»– никаких рабочих движений, никаких профсоюзов, никакой классовой и социальной борьбы, считают аналитики. Инородцы не перемешиваются с местным населением, они работают на рабских условиях – хоть на московских стройках, хоть где. То же самое происходит и на карельских лесопилках.
   Службы безопасности структур, использующих труд гастарбайтеров, главным образом занимаются не тем, что «подавляют» недовольных. Так «диаспора» превращается постепенно в «мафию», связанную с властью. И вырваться, тому же азербайджанцу из «диаспоры» невозможно.
   Местным рабочим места нет, они либо должны переквалифицироваться в охранников и милиционеров, либо спиться. Рентабельность рабского труда азербайджанца выше, чем русского, которому надо платить какую-никакую зарплату и который может вдруг свои права начать отстаивать.
   – Но самосознание народа просыпается,– считает Касьянов.– На Русском марше присутствует все больше и больше молодежи, аж тысячи человек. Правда, менты в рупор кричали: «никого не трогать», в смысле не избивать. Испугались массовости и единения.
   Они же часто считают, что им все дозволено. Тадеуш знает в каждом конкретном случае, что надо делать: где надо сдержаться, объяснить свои действия присутствующим.
   Сначала милиция никого не трогала, но затем, когда люди после собрания шли в метро, уже были заготовлены автобусы, некоторые группы ребят захватывали и в автобусах возили по городу три часа, а потом передавали в другие отделения милиции за, якобы какие-то другие правонарушения.
   Уже глубокой ночью Касьянов дозвонился до сопредседателя НДПР Севастьянова, тот рассказал ему, что сам ездил с несколькими адвокатами, депутатами, всех ребят вытащили, хотя задержанных было около тысячи человек.
   Власть разошлась с народом в разные стороны. Они живут по-своему, народ живет сам, кто как может. Сейчас Дума принимает ужесточение в виде закона «Об экстремизме». Вплоть до того, что профсоюзы даже не могут выходить на улицы. Это наоборот приведет к социальному взрыву. А единоросы это не профессиональные люди, никакими экивоками, поглаживанием, политкорректностью и толерантностью не обойдутся.
   Власть объявила, что около 10 000 человек в России будут взяты на учет по поводу их якобы экстремистской деятельности. Под эту «раздачу» может попасть любой, кто угодно. И это называется «демократией».
   Но будущее любой страны – ее подрастающее поколение. За последние полтора десятка лет образовался вакуум в воспитании, в работе с молодежью. Нет ясных ориентиров, куда идти и зачем, нет положительных лидеров, за кем идти.
   Безработица, отсутствие элементарных социальных благ, насаждение западного и американского образа жизни могут привести к тому, что молодняк стройными рядами чуть ли не от груди матери продефилирует прямо в тюрьму, а там только и ждут такого пополнения. Со многими уже привитыми молодняку привычками, такими, как инертность, трусость, лень, зависть, жадность, жестокость и полное отсутствие патриотизма общество подчас просто не знает, как с этим бороться.

Эпилог

   Лет сорок тому назад их можно было сосчитать по пальцам одной руки. Сейчас в России боевыми единоборствами занимается 6 миллионов человек. Это целая «армия». Причем, армия никому до сей поры не подотчетная. Но имело ли государство этой армией право управлять? Ведь оно практически ничего не сделало для развития боевых единоборств в нашей стране, а постоянно, как могла, душила единоборства, устраивая разного рода провокации.
   Единоборцы объединились в Российский союз боевых искусств (РСБИ). Его возглавили два мастера единоборца: один из авторов дефолта 1998 года, Сергей Владиленович Кириенко, бывший премьер-министр, а на тот момент руководитель Федерального агентства по атомной энергии, президент Федерации «Айкидо Айкикай» России, он имел 2 дан «Айкидо айкикай», и Юрий Петрович Трутнев, министр Природных ресурсов РФ, президент Ассоциации «Киокусинкай» России, 5 дан по каратэ «Киокусинкай».
   В России уже существовала Национальная федерация каратэ. Как только оттуда ушел сильный человек – министр МЧС Сергей Кожугетович Шойгу, она развалилась. В один прекрасный момент он сказал: «Вы врете, приписками занимаетесь, мне это надоело». На развалинах Национальная федерация каратэ и был создан Российский союз боевых искусств.
   Однажды, опять же на соревнованиях Касьянов встретился с одним из руководителей РСБИ, Глебом Музруковым, и расспросил его о работе союза:
   – Немножко не так я себе его представлял. Но что получилось – то получилось. Союз работает, проводит съезды, заседания,– ответил Глеб Николаевич,– но многие ждали от него большего. Ждали помощи. Пока же всё это похоже на чисто политическую акцию.
   – То есть помощи, и поддержки, наверное, хотят от нас?– переспросил его Тад.– Некоторое время назад у нас собирались создать партию спортсменов. Был такой Отари Квантришвили. Представьте себе, если бы его не убрали, он остался жив и такую партию создал. Это была бы не самая слабая партия России. Деньги бы на нее нашлись. И темные силы не поскупились бы. Этого власть испугалась.
   Наверное, оба мастера думали примерно об одном: вот решили подтянуть под свой контроль миллионы занимающихся боевыми единоборствами. Но мастера, вошедшие со своими федерациями в Союз – это гордые люди. Хоть и нищие. Они руководствуются в своей жизни морально-этическими нормами, которые понимают не все в нашей стране.
   – Почему нашу армию не хотели обучать боевым единоборствам при коммунистах?– задал Касьянов вопрос, и сам же на него ответил:
   – Потому, что боялись. С вражеским окружением – можно оружием массового поражения справится, а как в случае чего справиться с солдатом, если он – владеет мастерством индивидуального поражения? А оно, это мастерство, если таких солдат много, становится, как говорится, «пострашнее атомной войны».
   Вспомните карьеру маршала Жукова. Армия, возглавляемая таким человеком как он, совершенно спокойно могла бы свергнуть хрущевское Политбюро, и, может быть, сделать в России нормальный строй, не тот коммунистический, во время которого мы получали одну десятую от заработанного. Вот и задвинули маршала, потому, что боялись. Жуков был очень популярен.
   Вот армию и не учили ничему. Никогда и ни чему. Ведь за боевыми искусствами – идеология. А у нас тогда только одна была идеология – марксистко-ленинская.
   – А сейчас в Армии как дела обстоят?– спросили собравшиеся.
   – Да ни как,– ответил Тад.– Как не занимались рукопашным боем так и не занимаются. Стоит приехать в любую часть, попросить распорядок дня солдата, мы увидим как: подметают территорию, лопатой шевелят какую-то землю. Увидим «шагистику». Как будто армия олицетворяется этими тремя упражнениями. Особенно – шагистика. Ну, сколько можно маршировать? Занятие с людьми боевыми искусствами никто и никогда не проводит и делается это по злому умыслу.
   Заинтересовавшись темой разговора, к мастерам стали подходить спортсмены.
   – Почему же сейчас нашу армию не учат, тоже боятся?– спросил один из них.
   – Боятся нужно другого,– сказал Касьянов с горькой усмешкой.– В Китае у-шу занимается 600 миллионов человек. В России боевыми единоборствами на серьезном уровне занимается – в сто раз меньше народа! Вот это действительно не комфортно – иметь такого соседа… Бойцы у-шу настолько спокойно жестокие люди, что конкурентов могут уничтожать как воробьев. У них есть методы, о которых наши «страусы» в приграничных регионах даже не хотят ничего знать. Как им не объясняешь, они в это не верят. Мы тоже не верили, что СССР может развалиться, однако это случилось…
   – Российский союз боевых искусств – мог бы здорово послужить для пользы страны, объединить людей,– сказал Касьяновов.– Помочь спортсменам. Но этого не происходит.
   – Приходят негативные известия,– заметил кто-то.
   – Если у царя Мидаса к чему бы он ни притронулся, получалось золото, то у нынешних – наоборот, к чему бы ни притронулись – получается не золото, а что-то совсем по-другому пахнущее,– заметил Касьянов.
   – Союз, назначая своих представителей по регионам, стал не объединять, а разрушать федерации, которые до сей поры нормально действовали,– сказал молодой спортсмен.
   – Некоторые «ставленники Москвы»– стали по хамски себя вести на местах,– подтвердил другой.– Как начальники: ну нас же поставили! Им платят нормальные по меркам регионов зарплаты.
   При создании РСБИ было задумано, что будут залы для занятий, что средства из бюджета поступят не только на зарплаты функционерам. Но ничего этого нет. Различные федерации боевых единоборств с помощью регистрации, аккредитации – держат как марионеток. А почему люди должны опасаться лишения аккредитации, если они постоянно занимаются, развивают свои виды спорта, не уходя со спортивной арены десятилетиями?
   – Всероссийская федерация рукопашного боя и Всероссийская Федерация каратэ СЭН Э – следят за политической, общественной и спортивной жизнью нашей страны,– сказал Касьянов,– мы входим и в Олимпийское движение, и в Российский Союз боевых искусств. Но ни какой особой помощи и поддержки не получаем: ни спортивных залов, ни денег никто не давал и не собирается. Как жили с конца 80-х годов на самоокупаемости, так и живем. В составе федерации стабильно 46—47 регионов. Но на соревнования съезжается в лучшем случае половина. Регионы не получают денег, но, тем не менее, Госкомспорт ставит это нам в вину.
   Мы готовы к сотрудничеству с властью. И не только к сотрудничеству спортивному. Но, к сожалению, никакого конструктивного взаимодействия пока не просматривается.
   – Но проходят же фестивали, на которых каждая федерация выступает со своим показательным выступлением,– подсказал кто-то.
   – Но многие федерации никогда нигде не выступали, а мы выступали еще и как артисты,– сказал Касьянов.– Знаем что показывать, что смотрится. Наши ребята: рязанцы удмурты, татары не говоря уж о москвичах – очень на высоком уровне работают. У нас очень часто начинают хвалить и возвеличивать каких-нибудь фигуристов, называя их героями, хвалить в общем-то не за что. Разве можно сравнить возможности футболистов и хоккеистов, которые получают по двадцать-тридцать тысяч долларов в месяц и меняют Родину. Если все они герои, то кто же тогда мы, единоборцы? А бойцы единоборцы все здесь в России. Все выполняют священный долг солдата перед Родиной.
   – Все эти фанаты с их драками,– заметил кто-то.– Самые криминальные виды спорта: футбол, хоккей, бои без правил. Там где деньги, там криминал. У единоборцев денег нет.
   – Для примера можно сравнить национальную сборную Франции по каратэ, у которой бюджет 50 миллионов долларов и взять наши федерации, которые в несколько раз больше их по составу,– сказал Музруков.– Когда осенью 2006 года был проведен чемпионат, «Сборная мира против Сборной России». 14—1, Россия выиграла. Один вид только проиграли Каратэ-до. Это говорит о многом.
   – Герои это не представители игровых видов спорта,– решили единодушно спортсмены.– Они просто выполняют свою работу, гоняя по полю свой шарик. Когда футболисты пробовали у нас заниматься, они трети тренировки не выдерживали…
   Касьянов попрощался с коллегами и единомышленниками, потому, что у него была назначена очередная встреча, очередное интервью, опаздывать на которое он считал невежливым.
   Подъехав к месту встречи, Тадеуш Рафаилович выключил мотор и задумался:
   «Уже прямо сейчас Правительству, интеллигенции надо думать о поднятии престижа Державы. Хватит заигрывать с многочисленными народностями. Те уже неоднократно доказали, как они нас „любят“, хотя только благодаря титаническому труду, терпению и коммуникабельности русского народа многие нацменьшинства живут лучше своего старшего брата, а это уже социальная несправедливость».
   Он увидел, как к машине спешит журналист. Узнав джип Касьянова, он помахал ему рукой. Они поздоровались.
   – Ну как ваши дела, Тадеуш Рафаилович?– спросил журналист,– давно мы не виделись. Что вас сейчас волнует, чем живете?
   – Мы ни в коем случае не должны позволить влиять на умы русской молодежи нашим недругам,– сказал Касьянов.– Мы должны сделать все возможное, чтобы русские, живущие в бывших странах Союза, тянулись к нам. Это наша страна, это нам решать, какую национальную политику нам проводить, мы должны забыть о тех, кто не с нами. Это мы – самый большой, сильный и талантливый народ на территории бывшего Союза. По сводкам западной прессы 74% мировых изобретений совершили русские и выходцы из России.
   Он уверенно ехал на своей машине, а автомобиль у него джип «Ренглер». Тадеуш считается профессионалом – за рулем сорок два года, много лет проработал таксистом. Ездит быстро, агрессивно, но аккуратно. У него прекрасный вестибулярный аппарат, он чувствует не только свое тело, но и машину, которая стала как бы его продолжением. Другим, может быть, и кажется, что экстремально, но в аварии, однако не попадал…
   На обгоне одному водителю показалось, что Касьянов очень близко проехал мимо его авто марки «Ока». Не придав этому происшествию большого значения, Тадеуш Рафаиловчи поехал дальше и тут же забыл бы об этом случае если бы владелец «Оки» не погнался за ним. Сделать это было не просто, поскольку в джипе лошадиных сил раз в пять больше. Но Касьянов, ничего не зная о погоне ехал не спеша и был просто ошарашен, когда через несколько минут его подрезала та самая «Ока», причем подрезала опасно, рискованно, Тад едва успел затормозить, и вышел для разговора.
   Крыло «Оки» повисло на бампере джипа. По-видимому, тому «водиле» не понравилось, что Тад слишком близко проехал от его машины, борт от борта в сантиметрах десяти, а может и того ближе. Но Тад со светофора быстрее уехал, у него же сто семьдесят лошадиных сил, а у водителя «Оки» пятьдесят. Водитель «Оки» выскочил и полез «выяснять отношения»:
   – Ты чего!
   Касьянов пытался его успокоить, но тот махал руками. Пытался стукнуть обидчика кулаком по лицу, увидев, что перед ним человек уже немолодой. Дело, наверное, было для него привычное. Сейчас ведь автомобилистов становится все больше. Машины в Москве у каждого третьего. И вот некоторые, будучи в жизни людьми довольно спокойными, за рулем преображаются, становясь агрессивными. Тадеуш естественно от удара технично ушел, не попал он в Касьянова. И Тад «встретил» его. Без слов, без ругани. Человек упал на колено. Касьянов подумал: «Может, хватит ему?»
   Тад «задел» его тихонечко. Мужчина не понял – какой-то «старикан» ниже его ростом на голову – пытается возражать. Он полез решительнее. Пришлось Касьянову «положить» непонятливого. Не подставлять же свою физиономию! Посмотрел краем глаза: кто сидит в салоне его «Оки»? А там – женщина с ребенком, ребенок стоит на коленях, смотрит в заднее стекло, как папа упал. А папа поднимается и опять с криком и руганью, бросается на Касьянова.
   Зверствовать Тадеуш Рафаилович, разумеется, не стал, пощадив нервы пассажиров вспыльчивого водителя. Так, отмахнулся. Хотя человек должен был видеть, что и машина у незнакомца «крутая», и сам он в спортивном костюме с эмблемой известного клуба, и физиономия не простая. Очевидно, был совсем не психолог, оттого и пострадал. Если бы он был без жены и ребенка Касьянов бы его размазал по асфальту.
   Мимо проходили какие-то азиаты, видимо гостарбайтеры и будто в этом была необходимость, стали заступаться за упавшего, как будто в этом была какая-то необходимость. Тад предупредил, что если они не отстанут, то же самое он сделает с ними.
   – Ну вот,– сказал Касьянов садясь за руль,– после перерыва опять пришлось немного «размяться» на улице, «повзаимодействовать» со случайным человеком, вспоминая молодость. Даже в тюрьме драться не пришлось!!!
   – Н-да,– сказал побледневший репортер,– этот случай, напоминает известный анекдот про столкновение джипа с «Запорожцем». Только результат другой, более реалистичный.
   – Так что я говорил? На чем нас прервали? Да, культура нашей необъятной Родины,– продолжил Тадеуш Рафаилович свои размышления,– богата древнейшими самобытными традициями и надо как можно больше о них рассказывать и показывать, не уставть объяснять, что такое хорошо, и что та кое плохо. Убрать с экранов телевизоров и кинотеатров фильмы о насилии, проституции, ужасах, они травмируют психику подрастающего поколения. Трудно даже подсчитать тот вред, который нанесла молодняку, а значит Державе, вся эта визжащая, орущая, патлатая серая масса, называемая музыкальными группами, по многу часов занимая экраны телевидения.
   Государство насквозь поражено коррупцией, дрязгами, обещаниями, которые никто не собирается выполнять. Но ведь за все ми этими делами стоят конкретные люди и даже целые группы, и чем их положение выше, тем безответственней ведут себя они по отношению к обществу, тем тяжелей их преступления, но никто и никогда не наказан. Ими же науськиваются кликуши разного рода, предрекающие России легкую светлую жизнь, но откуда? Многое не сказано в силу различных соображений, а в душе идет борьба, и все также нет покоя.
   Нет, нет, и еще раз нет, никакой легкой жизни не будет, по крайней мере до тех пор, пока нация сама, наконец, не задумается, как себе помочь.
   20 мая 2014 года

Юрий Енцов Иван Оруженосцев Жизнь как бой