   Роман Шабанов
   Лаборатория имен
   Невероятная повесть для детей

   Посвящается моему племяннику Валентину, давшему мне «добро» на эту идею

   Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Начало

   – Сегодня с вами диджей «Ъ», – неслось из перевернутой колонки под потолком. – А это, значит, день будет проходить под моим контролем. Я вижу, как опоздавшие спешат в класс, роняя учебники и обеды, но есть и такие, кто не торопится попасть туда, объясняя тем, что у них есть дела и поважнее докучливого брюзжания человека с указкой…
   Место действия – кабинет директора школы. В нем двое – Карл и мистер Пок. Первый – ученик седьмого класса, второй – сам директор. Простой кабинет с висящими фоторамками побед, достижений, грамот. «1 место в собачьем конкурсе «Ноги от ушей», «3 место за победу на олимпиаде «Для думающих собак», «Фаворит в фестивале «Лающий бог». Стол с большим количеством папок и круглая печать сверху. Орущий приемник.
   – Чем можно заменить сочинение в тетради, выведение кружков и декламация стихов, бег на время с более сильными, веря, что в этот раз обойдешь их, споры на уроках истории, особенно на тему войны?
   У Карла была разбита губа и глаз. Кулаки были красными и если задернуть майку, можно было увидеть еще тринадцать синяков. Он тяжело дышал, как будто только что проглотил что-то большое и еще не успел, как следует прожевать.
   – Что может быть важнее сложения десятичных дробей или решения квадратного уравнения? – не унималось школьное радио. – Наверное, только спор о том, стоит ли изучать английский только для того, чтобы на ответ «Хау ду ю ду» отвечать добрым «Гуд бай, пипл».
   Директор фыркнул, быстро подошел к приемнику, потянулся, чтобы охладить задорного МС, но понимая, что слишком низок, чтобы дотянуться, встал на стул и выключил вещание. Радио хрюкнуло и замолкло. По всей вероятности, это должно было успокоить мистера Пока, но напротив он стал еще более нервно ходить по кабинету, не поднимая ног, отчего ковер вздымался и становился похожим на холмистую долину.
   – У меня есть собака, Она не любит, когда я свищу или говорю «апорт». Она ждет, что я скажу «принеси».
   Карл ждал, когда пластинка сделает второй круг. Он думал, что на этом все закончится. Синяки болели, хотелось закрыться в туалете, смыть с себя грязь и по возможности привести в порядок. Но директор не замолкал. Он умудрялся жевать орешки из целлофанового пакетика и говорить. Он никуда не торопился – у него не было ушибов и ничего не болело, разве что дергался глаз, и чесалось всегда одно и то же место за спиной – в лопаточной части.
   – Все дело в уважении. Ты относишься к нему, как к самому себе. Я же не могу себе сказать «пошел» или «взять». Принеси! Гоп-гоп! Давай-давай! Однако могу сказать по-другому…
   Директор был лыс и его лицо напоминало собачью морду. Наверное, когда очень долго общаешься с собакой, начинаешь походить на нее. У него был пес. Две фоторамки «С мячиком» и «Купание» стояли на столе, третья сверкала на рабочем столе компьютера. Там у пса текла слюна то ли от голода, то ли от злости. Неудивительно, если тебя фотографируют как модель. Можно и покусать. Но пес сдерживался. Разве можно кусать себе подобных. Вот и сейчас речь мистера Пока походила на лай – громкий и обрывистый.
   – И в ответ она слушается… – завершил он вступительную часть, сделал паузу, и всыпал в себя горсть орехов и стал так судорожно жевать, как будто если он так не сделает, то орехи оживут и смогут убежать. – Если хочешь нормального отношения к себе, продолжил директор, подойдя к Карлу поближе, снизив диапазон в разы, – то назови его по имени, то, что было дано ему при рождении. Лайни, принеси мне тапочки. Благодарю, Лайни. А теперь подойди ко мне. Поговорим. Как ты себя сегодня вела, Лайни? Покажи дневник.
   Карл представил, как пес главного по школе преподносит тому дневник, чтобы тот поставил отметку или расписался за поведение, и как потом они разговаривают по душам на крыльце дома – человек о том, что у него сотни учеников, от которых нет жизни, а пес – о тысячи донимающих его блох, от которых тоже несладко.
   – Она не сразу стала такой. Сперва она не понимала, что такое возможно. Она не имела ни имени, ничего. Она не знала, что можно ладить с людьми. Она ничего не знала. Пока я ей не объяснил.
   Пес дира сидит за специально сделанной собачьей партой и пытается запомнить алфавит. Открывает пасть, чтобы произнести «а», но получается «е» или пуще того «ы».
   Карл потрогал лоб, словно проверяя, все ли у него на месте. Ему хорошо досталось. Он повертел головой, вправо-влево, вперед-назад. Легкое головокружение. Хорошо, что стулья стояли повсюду, и была возможность сесть, но директор не положительно оценил этот поступок, и мальчику пришлось встать. Перед глазами были торопливые кулаки, их казалось больше чем два – некоторые из них пролетали мимо, но были и такие, которые достигали своей цели. Тем временем мистер Пок начал говорить о происшествии, которое и привело Карла в административное помещение. Он уже сказал о том, что драка – это плохо, что все вопросы можно решить по-другому и остановился на причине ссоры.
   – Все в порядке – клички уместны. Кто не называл своего соседа по парте за его нос картошкой. Или за вес. А то и за неуклюжесть. Это весело. Это нормально. Я и Лайни иногда зову Ленивицей. Но при этом я помню, что она Лайни. Она не Ленивица, она Лайни. Важно не забывать про свое имя. Называя его Трафаретом, ты должен помнить, что его зовут Шерман. Называя его Пончиком, вспомни о его настоящем имени – может быть оно ему идет больше.
   Карл не хотел ни о чем думать – разговор итак затянулся. Мистер Пок, наверняка, забыл или не знал вовсе, что после драки не хочется выслушивать назидательные речи, а хочется пить, в душ и никаких уроков. Но директор продолжал, казалось, что с каждым словом его речь становится ярче, пронзительнее и он, понимая это, повышал голос, думая, что это красит его, как директора.
   – Если бы это было в первый раз, тогда ладно. Но за тобой тянется бесконечный шлейф этих прозвищ. Уборщица для тебя ведьма. Монтер Джек – Терминатор. Каждый попадает в твою лабораторию, под твои опыты. Ты, наверное, и свое-то имя начинаешь забывать. Ты помнишь, что тебя зовут Карл? – спросил директор, прикончив пачку, выдавливая из нее последний приставший к дну орешек.
   – Не произносите его, – процедил мальчик, чувствуя, как душно в этом кабинете. – Я его ненавижу.
   Карл вытер сочащуюся кровь из губы.
   – Да ты что? – удивленно вопросил мистер Пок. – Карл – удивительное имя. Если бы моего пса не звали…
   Карл не был поражен. То, что директор сравнивал его со своим псом – нормально. Все руководители сравнивают своих подопечных с животным миром. Это еще повезло, что они собаки, а не другие представители, например, крысы.
   – Если бы моего пса так звали, я был бы более чем спокоен, – огрызнулся мальчик.
   Мистер Пок любил порядок, а Карл, как и все дети в его возрасте не всегда его соблюдал. Он, как и многие подростки, думал, что только через непорядок можно прийти к порядку. И сколько раз придется нарушить дисциплину – опоздать, прогулять, а то и подраться, он не знал.
   Был драка. Причина самая простая – он назвал большого мальчика с рельефными мышцами Шермана «Трафаретом». Тот, не понимая шутливого тона Карла, встал в стойку и пошел на него. Карл был маленьким и смог увернуться так, что большая туша рухнула на пол. К тому времени столпилась значительная масса народа. Шерман поднялся и не стал медлить с ответным ударом. Карл не дрался, он уворачивался и старался не бить первым. Но ему изрядно досталось – была разбита губа, образовался синяк под глазом и на шее, не говоря уже о том, что скрывалось под рубашкой. Ему казалось, что все тело стало синим и заплывший глаз помогал ему поверить в это. Трафарет успокоился только после появления охранника. Драка не могла остаться в тайне. Уборщица Хьюс, монтер Джек и толпа малышей, завидевшие происходящее в школьном дворике, не могли среагировать иначе, как прокричать «вот это да!». Мальчики делали ставки, а девочки кричали «караул», хотя большинство кричали «Карлаул!». Тут же звонкий поток долетел до ушей охраны, а потом и сам мистер Пок, был оповещен о ЧП и вынужден говорить с зачинщиком, отпустив второго, совсем не обязательно для того, чтобы виновный понял, как нужно себя вести, а скорее просто для того, чтобы тот знал, что в школе есть кто-то главнее, чем он, и с ним нужно считаться, если решишь драться или, например, привести носорога.
   – Кто я такой? – громко произнес мистер Пок.
   – А вы не знаете? – ответил мальчик, уставший играть в эту странную игру с человеком на самой скучной работе. Дир не ответил, ожидая, что Карл тут же исправиться. – Мистер Пок.
   – Правильно, мой мальчик, – с облегчением вздохнул взрослый. – И это имя, прежде всего, значит одно, что оно управляет, командует и как только ты услышишь Пок, ты должен вставать по стойке и подавать лапу… точнее, руку, – и в завершение к своим словам громко произнес. – Пок!
   Карл не среагировал. Директор повторил, но понимая, что его действия безрезультатны, подошел к столу, и среди завалов откопал еще один целлофановый пакетик, грубо разорвал его и высыпал часть в рот.
   Мистер Пок не любил, когда ученики повторяли свои «подвиги». Нарушили – привели к нему – разговор – в следующий раз другой мальчик, без приводов к нему. А тут – только неделю назад Карл отличился, назвал Черным квадратом темнокожего мальчика Густава. Еще и десяти дней не прошло, как он прокричал в радиоэфире о трех девочках Пауле, Лионоле, Рении – как о трехголовом монстре, одевающихся одинаково. И мало того, он был из тех, кто не любит молчать, и не боялся мистера Пока, как будто перед ним был не директор, а монтер Джек или сверстник. Дир мечтал о школе для собак, где бы он хорошо смотрелся. Но попав в этот кавардак, где приходится разговаривать не с желающими молчать детьми, он спасался своими историями о примерной собаке, которую нужно, наверное, отлить из бронзы и поставить перед крыльцом, как главный символ школы.
   – А теперь иди, и помни, что ты Карл и если бы у моей собаки не было имени, и она не была девочкой, то я бы наверняка ее назвал…
   – Я не Карл… – прервал его мальчик.
   – Тогда кто ты? – пожал плечами директор.
   – У меня много имен… – воскликнул ученик. – Вы можете звать меня…
   – Позволь мне звать тебя Карлом… – не дал договорить ему мистер Пок. – Мне так удобнее.
   На что мальчик не мог возразить. Он был простым мальчиком в школе, и его проблемы, прежде всего, беспокоили его самого, а все остальные думали только о том, как сделать так, чтобы его проблемы не коснулись их. Они и не понимали, что такие проблемы могут быть. Карл не любил своего имени. Странно?!

1

   За дверью оказалось приятнее. Здесь было тихо, только в другом пролете лестницы кто-то несся по перилам с восторженным «Э-хоу!». Карл медленно зашаркал по направлению к выходу.
   – Каррр! – услышал он за спиной, но не торопился оборачиваться. Показалось? Или нет? Ему было все равно, что кто-то решил продолжить мусолить его имя, как хлебный мякиш. За этим вороньим звуком последовала книга, ударившийся в спину и если бы не рюкзак, то удар был бы более внушительным. Это был учебник «алгебры». На обложке в самом названии была вставлена буква «к» в самом начале, и втиснута между «а» и «л» буква «р».
   – Ты идешь на «карлгебру»? – хитро спросила Бросательница учебников. Конечно же, это была Эллис. Его одноклассница, как и он любившая клички. Только свою любовь она не демонстрировала, не использовала одноклассников в качестве пробных экспериментов, довольствуясь тем, что это делает Карл, разве что иногда подтрунивала над ним. – Нас ждут карлосшибательные примеры во главе с мистером Уинсом.
   Карл сплюнул, ему не хотелось отвечать, он не знал, куда идет, и, наверное, должен был отсидеть хотя бы один урок, но с каждый шагом все больше сомневался в этом.
   – Ты такой смешной, когда злишься, – засмеялась Эллис. – У тебя лицо становится похожим на Эйфелеву башню. Рот на две лыжные палки, а глаза, как сломанный светофор, моргающий.
   Она прыгала перед ним, как будто знала, что сейчас он безобиден и ничего не сможет сделать. Карл действительно с трудом передвигал ноги, тяжело дышал, и ему не хотелось обращать внимания на эту попрыгунью, которой в одно время дал прозвище «Паприка». По причине острых шуток, наверное.
   – Зачем учебник испортила? – грубо спросил мальчик.
   – А я на своем тоже написала, – прошептала Эллис, сняла рюкзак, и достала точно такой учебник с точно такой же корректурой. – Вот смотри. Как у тебя. Это еще что? Я и физику тоже поправила. Зацени. «Физкарлика». А на биологии. «Биокарлогия»… – она перевернула рюкзак, высыпая содержимое на школьный пол, чтобы показать, как она постаралась удивить его. – Литературу сложно, но можно. «Карлитура», либо «Литкарлтура». Пока еще не решила.
   – Ты что совсем ду… – грубо спросил мальчик, не совсем понимая, зачем она так поступила. С его учебниками еще понятно, но со своими-то зачем так. – …ра, или только прики…, – это так походит на бред после сотрясения, – …дываешься?
   – Фу-у-у, – протяжно заголосила девочка, – я думал ты припас для меня клички поинтереснее. – Дура – как просто, – она прищурилась, как будто что-то заметила. – У тебя шрам, да какой. Вот отчего ты такой странный. Тебя поколотили, и ты не в настроении ни идти на урок, ни придумывать что-то новое.
   Она тут же подскочила и стала изучать его.
   – Какая красивая ссадина. А синяк. Еще один. Какая ровная царапина. В сочетании – человек-картина и место ему в музее.
   – Оставь меня, – грубо отрезал Карл. – Мое место точно не в этой школе, где у каждого навязчивая мысль достать меня.
   – Извини, я только хотела… – что она хотела, Карл не желал слушать, он знал, что все девочки в школе смотрят на то, что делают мальчики, а все мальчики дразнят Карла и уже отнесли его в свой черный список, где он занял место с ботаниками и неудачниками.
   – Она только хотела напомнить, что меня зовут… – пульсировало в висках, – что меня зовут…
   Однако на урок все же пришлось идти – на посту стоял охранник, во дворе занимались малолетки, и окно директора было открыто.
   Урок вел мужчина в зеленом костюме. Мистер Уинс. У него была странная привычка стоять у окна и протирать очки. Всем без исключения казалось, что таким образом он подает знаки. Все считали его шпионом и думали, что он помимо всех этих цифр владеет кодом, который способен подойти ко всем тайным ключам. Но это была одна из баек, созданная только потому, что сам предмет был ужасно скучным и если ничего не придумать, то на него и ходить нет смысла. А так появлялся стимул – он агент, который сигналит своим коллегам о том, что начинает урок.
   – Выражения с переменными, – сказал учитель протяжно так, как будто он только что съел вкуснейший бутерброд с варением, – это такие выражения, которое содержит числа, переменные, знаки алгебраических действий, скобки, ну конечно. Например…
   Мистер Уинс привел пример, изобразил на доске несколько формул. Карл этого не слышал – ему казалось, что все плывет перед ним – числа сливались с буквами, приглашали их на дуэль и предлагали им специальные перчатки на кулаки, последние отказывались, но те не слушали и уже были готовы атаковать.
   – У Карлуши проблемы, – услышал он за спиной. – Надо бы его пощекотать после уроков, а то он все как-то других щекочет. Наверное, пора… давно уж руки чешутся.
   Он повернулся назад. Денвер и Базилик показывали ему кулаки, Желудочный сок нарисовал на развернутом листе тетради картину – где Карла давит фура с сидящими в ней довольными одноклассниками. Они специально говорили громко, чтобы он мог их услышать.
   – Вы… вы… – он хотел назвать их как-то очень обидно, чтобы у них отвисла челюсть, чтобы они раз и навсегда отстали от него, но навалившаяся усталость действовала и мешала ему придумать что-то по-настоящему едкое и вызывающее отвращение.
   – Карлозавр хочет удивить нас новым прозвищем, – серьезно сказал Денвер, названный так за то, что ходил как денверский гиппопотам Майк с кабельного канала. На что Базилик – вегетарианец передал информацию Желудочному вечно голодному соку, а тот сделал так, чтобы почти весь класс вытянул шеи, кроме ее ботаническо-неудачниковой части.
   – Вытри нос, Сопля, – выдал Карл, собравшись с мыслями. – Или попроси своих друзей подобрать.
   – Что? – воскликнул Денвер, пытался приподняться, но учитель уже заметил волнение и появился, чтобы рассказать, какое это увлекательное занятие – изучать новую тему по алгебре, знакомиться с новыми терминами и наслаждаться трудностями. – Да я тебе сейчас так подберу, что мало не покажется.
   Но на уроке ничего не сделаешь – это факт. Как бы Денвер не рыпался, не пытался придумать что-то достойное для своего обидчика, у него ничего, кроме «Еще не вечер, Карлсон» не получилось.
   – Как это похоже на нас – один класс, а столько переменных, – подвел черту своим примером тему урока учитель. Никто не засмеялся, и только мистер Уинс оценил свою шутку и открыл рот с желтыми подгнившими зубами. Карл снова вернулся к бесполезной розне букв и чисел, как через минуту услышал за спиной.
   – После уроков… я тебе покажу Сопли.
   Числа уже оседлали буквы и кричали им вперед, когда Мистер Уинс решил в оставшееся время дать возможность отличиться. Валидол первым пошел к доске. Карла вызвали третьим, после Заячьей губы, но задача оказалась труднее, чем у всех.
   – На земле существует три тысячи тайн. Для того чтобы найти их отправились в путь две тысячи четыреста тридцать семь любознательных. Как правильно распределить тайны между участниками этой экспедиции, чтобы все были довольны.
   Буквы не хотели драться, ссылаясь на то, что им нужно пойти в поход. Числа не отпускали их, так как тоже хотели, но на всех не хватало, поэтому розня возобновилась.
   – Некоторые из них… – начал говорить мальчик, – некоторые из них должны остаться дома.
   Все засмеялись. Сейчас он видел, как числа держат буквы в воздухе, подкидывают их и не торопятся отпускать. Разве не достаточно того, что их значительно больше? Но их, кажется, это не волновало, они продолжали.
   – Но как же по-другому. Или тайн должно стать на тысячу, две больше, чтобы они смогли их поделить…
   Смех возобновился. Все смеялись. Денвер, Базилик, Желудочный сок, Революция, Топинамбур, Забинтованный, Валидол, Олень, Заячья губа, все… И Паприка тоже.
   – Карл… – сказал мистер Уинс, широко улыбаясь. И он тоже. Эдипов комплекс, Щекастый, Обруч, Геракл, Веник, Зеркальный, Ундервуд, Фламинго гоготали, как полоумные. Паприка со второй парты улыбаясь показывала на учебник литературы, на котором было выведено «Карлитература».
   – Не надо меня так звать, – закричал мальчик. – Я не хочу!
   Учитель растерялся. Он тут же достал очки и стал их вытирать, но понимая, что это не помогает, повернулся к классу, чтобы там найти ответ.
   – А у него боязнь своего имени, – поднялся Базилик, и Денвер тут же добавил. – Так что хочешь его напугать, зови Карлом. Это что-то вроде уязвимого места.
   Учитель так и не мог выйти из ступора – он замер и не знал, как поступить – на него никогда не кричали ученики. Тем временем класс уже поверял Карла на уязвимость, произнося его имя снова и снова.
   – Хватит! – зажимал мальчик уши, но, даже, закрыв их, он все равно слышал отчетливо:
   – Карл, Карл. Каррррррл!
   – Нет, – закричал мальчик и попятился к выходу. Тем временем мистер Уинс вышел из растерянного состояния и произнес:
   – Прекратите.
   Но это прозвучало так тихо, что никто не обратил внимания на этот шепот. К тому же детей было трудно остановить. Они продолжали. Наверняка, они хотели отомстит Карлу за свои прозвища.
   – Нам нужно продолжать, – с отчаянием в голосе произнес учитель, и тут же имя стоящего мальчика пропела половина класса с таким неистовством, что мистер Уинс подошел к окну, как будто надеялся найти спасение там. Но класс ликовал – нашлось уязвимое место у человека, которого давно нужно было проучить.
   Карл не выдержал, добежал до двери, открыл ее и, отталкиваясь от стены, побежал.
   – Карл у Клары украл кораллы… – неслось вдогонку. – Стой! – заголосил знакомый тембр Денвера. – Он не должен уйти! – продолжил Базилик.
   Но мальчиков не отпустили с урока, а нарываться на неприятности, которые могут привести к встрече с мистером Поком, их не слишком радовала. Через мгновение в классе затихло, и только голос следовал за ним попятам.
   – Карл у Клары…
   Но Клары никакой не было. Был только Карл, думающий, что кроме него не бывает других мальчиков по имени Карл и если и есть такие, то они живут в другом месте. Не в этом городе, школе, где уважают не только самого человека, но и его имя тоже. Поэтому он несся по коридору, пошатываясь, как будто после еще одной драки. К тому же она оказалось значительно серьезнее.

2

   Важно то, что Карл стал привыкать к прозвищам. Он не любил свое имя, но предпочитал и других не называть. Ему казалось, что имя должно быть дано по достоинству. Если он назвал Шермана Трафаретом, то это значит только одно – он похож на него. Он видел в раздевалке на пупке такие кубики, такие ровные, по которым можно чертить геометрические фигуры. Если Дорик был похож на зайца, у него выступали зубы, и он при походке даже попрыгивал, то как такого не назвать Заячьей губой. Да он должен благодарить его за то, что тот так верно подметил это. А Геракл намного лучше Карика, не правда ли? Тем более, двенадцать подвигов (начиная с поднятой руки на всех уроках истории, заканчивая внеплановыми дежурствами в последний день учебы перед каникулами) Карик успел совершить – и все в пределах школы. Поэтому звание школьного Геракла ему идет намного больше, чем беззвучный Карик. Да все получили свои имена за то, что они такие. Не какие-то там Марки, Зои, Бобы – они же Забинтованный, Фламинго и Топинамбур, точно говорящие о том, что у первого постоянные переломы, вторая – ярко одевается, а третий – тихий, как подземная груша.
   Но никто этого не понимал. Всем нравились глупые имена, и они гордились, что у них есть названия для тела, пусть и не совсем понятное название, но свое. Как ни пытался Карл убедить хотя бы одного человека из школы, что человек вправе сам выбрать себя имя, как рубашку, как место в кинотеатре, как свое будущее, все смеялись над ним. И только Эллис серьезно отнеслась к его словам, позволяя называть себя Паприкой, но все равно до конца не понимала, почему он так бурно реагирует на ее «карлики». Она смеялась и как бы была и за тех, у кого есть имена, данные при рождении, и за тех, кто довольствовался кличками.
   И даже были попытки сказать об этом учителям. Карлу казалось, что уж они-то точно смогут понять его – они взрослые люди, которым наверняка за столько лет наскучили их ничего незначащие имена и фамилии. Чего взять с глупых и мало что понимающих учеников – они может быть, еще не скоро поймут это. Но взрослые – совсем другое дело. Однако он слишком наделся на взрослое поколение. Попытки ни к чему не привели. Те пожимали плечами, не принимали его всерьез, не думали, что мальчик говорит об этом сознательно. Они пытались его переубедить, перетянуть на свою сторону, и Карл перестал докучать их своими идеями, оставив силы для более сговорчивых. Но таких не было на горизонте. Разве что оставались родители, но он пока не решался сказать им.
   Впереди еще три урока. Злая химичка, слишком добрая литераторша и учительница музыки, на уроках которой он не любил петь, как все, а пытался сразу по ходу песни менять текст (имена героев песни, как можно нетрудно догадаться). Постепенно переосмысливая слова, называя Робина – Жадным увальнем, он добивался того, что все, как один повторяли не оригинал, а ту версию, что предлагал Карл, доводя учительницу до негодования. Что там впереди? Мисс Зеленая маска, Ветвистый дуб и Моцартина. Ни за что! Обязательно найдется и для него задачка, самая трудная, конечно, над которой все будут потешаться. Не пойдет!
   – Музыкарл… – неожиданно произнес он, сплюнул и поплелся в неизвестную сторону.
   – Ты чего не на уроке? – раздался бас. Жертва репрессий – тонкий, долговязый мальчик, дежурный по школе, дотошный, как пылесос, стоял перед ним. Карл бы ниже его на две головы и для того, чтобы понять, что тот хочет, пришлось задирать голову, как в кинотеатре на первом ряду. – Еще плюешься здесь, – недовольно произнес тот.
   Карлу казалось, что никого не существует. Что этот голос – лишь отголосок, идущий из класса. И стоящий перед ним мальчик – продолжение того самого мальчика, смеющегося над ним. От того он сбежал, теперь предстояло уйти и от этого. В этом он не сомневался. И в доказательство того, что его мало волнуют эти замечания, он плюнул еще раз.
   – Перестань, – растерялся Жертва, посмотрел по сторонам, нет ли зевак, и когда последовал еще один плевок со стороны прогульщика, он был готов закрыть нарушителю рот рукой, лишь бы тот не нарушал порядок.
   – Ты из какого класса? – спросил он. – Седьмого?
   Во-первых, Карл не хотел ни с кем разговаривать, во-вторых, он сейчас не помнил ни в каком он классе, ни как его зовут, ни то, что он кому-то что-то должен. Для него эта ходячая трость была смешна, она была продолжением этих глупых, ничего не понимающих сверстников, которые милые на уроке, а после уроков ведут себя фальшиво. Он не удержался и прыснул.
   – Ты Жертва, – все больше разражался он. – Ты обычная Жертва. Как все. Жертва-тва!
   – Не нужно, – кротко произнес дежурный мальчик. – Тебя могут услышать, – он приложил указательный палец к губам, стиснув зубы.
   – Ты Жертва, – продолжал Карл, понимая, что ему становится все труднее остановиться. – Ты ходишь по школе, как будто над тобой опыты делают. Выкачивают кровь и все остальное.
   Он видел, как мальчик тускнеет, в его глазах появляется страх, но это продолжалось всего мгновение.
   – Знаю, – воскликнул он. – Я Жертва репрессий. Ты меня давно уже так называешь, но меня это не слишком волнует. Если бы меня так называл мистер Пок, тогда я, может быть, и задумался, но ты. Кто ты для меня?
   Карл перестал смеяться. Самый худой ботаник, один из неудачников только что осадил его.
   – У тебя химия, – резко сказал Жертва. Мало того, что он должен был отвести того на урок, он еще и должен знать, что тот досидит на нем и больше ни разу не плюнет по дороге.
   – Пошли, – тихо сказал дежурный, – Третий этаж. Сейчас мы с тобой поднимемся по лестнице.
   Но Карл сейчас не мог сидеть в кабинете. Он был слишком зол на всех. И теперь перед ним самый худой мальчик на планете и хочет отвести его на урок, как маленького. Только что он дал ему понять, что не уважает его, что ему наплевать на его мнение, что он никто.
   – Так ты идешь? – продолжал противник. Карл не выдержал. Как только длинный подошел к нему, чтобы взять того за руку, он оттолкнул его от себя. Да так сильно получилось, что тот упал. В тот самый момент шла уборщица и вскрикнула. А директор, который после долгого разговора сейчас шел на обед, и уже был на лестнице, с которой был прекрасный обзор и, конечно же, заметил лежащего и стоящего мальчиков.
   – Ты чего? – восклицал лежащий.
   – Держи палец на звонке, – отвечал стоящий.
   Второй раз оказаться у директора в кабинете – это было нечто. Поэтому лучший способ справиться – упасть в обморок. Что Карл и сделал. Но, конечно же, он сделал это не специально. Так получилось.
   – Тебе плохо? – запричитал дежурный.
   – Ему нехорошо, – подтвердила Хьюс.
   – Тебе нехорошо? – машинально спросил длинный мальчик, пока Хьюс хлестала его по щекам и приводила в чувство. Карл очнулся на мгновение, но уборщица продолжала свою восстановительную гимнастику так, что мальчик снова отключился.
   – Неси его к Якобине, – заключила Хьюс, вцепилась в швабру и уже через мгновение терла пол вокруг Карла.
   И вместо третьего этажа, Жертва понес его в медкабинет, на первом этаже. Звонок с урока прозвенел значительно позднее. Это не могло не радовать учителей, но никак не детей, которые считали каждую минуту до конца нудного учения.

3

   Якобина была доброй женщиной, но детей не слишком любила. Пока она сидела одна в кабинете, на ее лице было нарисовано состояние благолепия. Она любила эти часы спокойствия, когда идут уроки и есть еще время до перемены, когда и может произойти нечто такое, что может привести в ее кабинет и заставить что-то делать. Например, забинтовать руку упавшего с лестницы, либо голову убежавшего с урока прямиком на дерево, где, по его мнению, никто не станет мешать. А то и спасать целую гурьбу от внезапно напавшей хандры, являющейся по всей видимости итоговой контрольной за полугодие.
   Она спокойна, в окне – ласточки и голубой небо. Шторы в крапинку и улыбка на лице с жующим виноградом – хорошо. Но проходит мгновение счастье и уже на второе пришествие в кабинет врывается жердеподобный мальчик, взлохмаченный и взволнованный, к тому же держащий в руках другого мальчика без явных признаков чувств. Последнего она знала, как невоспитанного, правда здоровающегося, но так, что его вежливость ни в какие ворота не воспитанности не помещалась. Как можно отнести «Доброе утро, Мракобина Флай», когда ее звали Якобиной, а не как иначе. А «До свидания, Мра-а-кобина». И ничто не могло подействовать на него – ни угрозы, ни инъекции, ни отказы писать справки во время прогулов. Он продолжал ее звать так, как ему вздумается, а она угрожать ему расправой в своем кабинете с помощью уколов, которые так боятся все дети.
   Но она не могла забыть, что она, в первую очередь, врач и Карл, прежде всего, пациент, нуждающийся в помощи. Поэтому она тут же освободила кушетку от старой оранжевой грелки, зеленой груши и тарелки с виноградом, который она мечтала полакомиться после обеда, и уложила Карла, который еще пребывал в беспамятстве.
   – Все вы деретесь, – приговаривала она, рассматривая его разукрашенное лицо, поворачиваясь к обеспокоенной «Жертве». Тот крутил головой, показывая знаками, что в этих отметинах он не виноват. Но Якобина его не слушала – она уже нарисовала для себя картину произошедшего – Кард назвал тощего не по имени, за что и получил по заслугам. – А спрашивается зачем? Чтобы на вас лекарства расходовались?
   Карл не сразу очнулся. Большую часть слов он не услышал, хотя сквозь пелену происходящего до него доносилось что-то невразумительно странное.
   – Что разве поговорить нельзя? – вопрошала женщина, смачивая ватные тампоны перекисью, – на крайний случай обойдитесь щелчком по лбу, легким шлепком, – она недовольно обрабатывала ссадины с прищуром посматривая то на одного, то на другого мальчика. – Нет, надо доводить дело до медпункта.
   Жердяю надо было уходить подавать звонок, и уже через минуту раздался запоздалый трезвон. Он и помог очнуться Карлу, тот открыл глаза, но тут же закрыл, сжал их довольно сильно – ему показалось, что голова стала в этот момент меньше, и снова открыл.
   – Мракобина? – удивленно закричал Карл. Он уже давно не падал в обморок, хотя ему казалось, что никогда не падал, и реакция на жирную кожу с чавкающим ртом – нормальная.
   – Что? – спросила она, и вероятно, зная про свое второе имя, тут же продолжила. – Нужно таким, как вы носить свою аптечку, а не ходить ко мне, да еще с такими, с такими…
   Она не подобрала нужного варианта, так и зависла, пока дверь не приоткрылась, и не показались две фигуры – робкие, застенчивые.
   – Мисс Флай, – кротко сказал один, – добрый день, – почти хором сказали оба.
   – Добрый, – добродушно сказала женщина. Ей явно нравились эти мальчики. Она была готова лечить несколько таких, как они, которые умеют правильно к ней обращаться, чем одного такого, как Карл.
   – Вот он где прячется… – как бы между прочим произнес первый, – а вы уже заканчиваете лечить… – спросил уже более громко второй.
   Мисс Флай кивнула головой.
   – И снова под надежной защитой… – прокомментировал тот, что повыше, – ну хорошо, что заканчиваете, – продолжил мальчик пониже, – нас попросили оказать поддержку нашему попавшему в беду однокласснику, довести его до дома. В целости и сохранности, – последние слова произнес, ну, конечно же, Денвер, а поддакивал во всем ему Базилик.
   Карл не испугался. Ни на уроке, ни когда сбежал с него (а не от них, как кто-то может предположить), ни сейчас, когда они окружили и теперь он уже побитый раз, будет побит и второй, на этот раз не одним Трафаретом, а его друзьями и теми, кто так невзлюбил Карла.
   – Ничего сейчас он выйдет… – продолжили шепотом обмениваться впечатлениями друзья, – до свидания, мисс Флай. Хорошего дня!
   Они исчезли. Мисс Флай улыбнулась, давая понять Карлу, что была бы довольна такими пациентами, но приходиться иметь дело с подобными Карлу. Через минуту в открытом окне показался самый главный из «банды». Денвер. Если Трафарет был самый сильный, но не самый умный, то этот был пусть и без значительных пропорций, но достаточно умен, чтобы вести за собой класс, увлекая всех в основном разного рода глупостями. Без него не было бы такого отношения к Карлу, он первый начал к нему придираться и отметил, что клички – из ряда вон плохо, хотя сам любил иногда использовать их, объясняя тем, что некоторые достойны их больше. Например, все ботаники или противные нарушители дисциплины. А он – Роберт и если что-то и добавлять к его имени, то разве что Босс, или Главный, но никак не имя динозавра.
   – Мы тебя ждем, – сказал он губами, улыбнулся и показал на часы, затем на Карла и изобразил, как он качает его, что-то приговаривая шепотом. Через мгновение показались остальные – Базилик и Желудочный сок, чтобы показать более тривиально то, что их босс имел ввиду – четыре кулака в воздухе и смыкающиеся зубы.
   – Хороший день – это день, который начинается удачно. А у меня он уже пошел не в ту сторону, – приговаривала медсестра, заканчивая обрабатывать раны Карда. Банда не унималась – они изображали друг на друге как будут его воспитывать. – Если бы ты подрался завтра в выходной день, или же попозже, после уроков, тогда другое дело. Вся забота бы досталась твоей маме.
   Денвер колотил Базилика и тот делал вид, что ему безумно больно. Желудочный сок тем временем выбрал себе в качестве жертвы цветочный горшок и душил его.
   Карл не выдержал – нервы его и так были на пределы после двух разноплановых драк, он вскочил, забрался на подоконник и всадил «Соку». Так получилось, что один удар пришелся троим – он ударил правого, тот дернулся задел босса, который в тот момент, завидев то, что жертва сама устремляется в капкан, ринулся к окну, и, получив пасс, от неожиданности дал затрещину левому.
   – За что? – восклицал Базилик, «Сок» схватился за ухо и запрыгал как полоумный и только Денвер догадался схватить Карла и вытащить его на улицу. Через минуту они валялись на клумбе, и хотя силы были неравны, Кард подмял под себя двоих и только, так как «Сок» отполз в сторону и вероятно сбежал.
   – Караул! – закричала Якобина, когда мальчики валялись на клумбе, и второй убегал в неизвестном направлении.
   – Получай, получай! – кричал Карл, не зная, что и третий из «банды» исчез, оставив мальчика колотить руками воздух.
   Вбежал Пучеглазов, школьный охранник, не понимая, что произошло. Якобина подсказала, кто виноват, указав на Карла и охранник, не долго думая, схватил мальчика и повел к директору, который только что вернулся после обеда и ничего не замечая устроился в кресле, чтобы насладиться новой компьютерной игрой «Собачьи каникулы».
   – Отпусти меня, – грубо сказал Карл.
   – Не-не по-поло-ложеложе-но! – ответил охранник, не подразумевая, что уже давно прозван этим мальчиком, как Заика с пучей, вместо глаз.
   – Ты же понимаешь, – пытался оспорить свою невиновность мальчик, – он меня назвал, а я его и все по-честному. Так, как обычно решается между сверстниками. А директор тут не поможет. Он будет рассказывать про пса, но причем тут пес? Мы же не собаки.
   Хотя в последнем он немного сомневался. Если директор так считает, то в скорейшем времени все будут бегать по приказу и ходить не как обычно, а на задних лапах.
   – Я-я-я н-н-не им-им-име-име-ю праправа, – начал свое трудный разговор зам по порядку, – ка… ка… как тебя… Ка-Ка-Ка…
   – И вы туда же, – разочарованно провозгласил мальчик.
   – Я не ту… я не ту… – пытался ответить Заика, но Карл устал слушать этих притир. Ему надоело терпеть их нелепые законы – нельзя ни плевать, ни называть так, как ты хочешь. Сплошные запреты и теперь его ведут в стены Большого мистера П, чтобы утереть нос своим шелудивым псом.
   – Да чтобы ваша школа провалилась! – резко сказал он, вцепился зубами в руку охранника, отчего тот разжал ладони и Карл оказался на свободе. – Мне достали ваши разговоры. Про пса, про то, что у вас есть настоящее имя, про то, что оно лучше, чем прозвище. А я хочу… – закончил он свой спич и ринулся к выходу.
   Навстречу ему попался Трафарет. Тому тоже досталось после первой драки, и он зализывал раны в столовой, съев тройной обед и отсиживаясь там, пока не кончатся уроки. И только он вышел оттуда, решив пойти домой, как перед ним возник Карл, будучи не тем Карлом, которого тот знал до, во время и после драки. Тут был другой мальчик – разъяренный и даже безумный, о чем выдавали его глаза и неровное дыхание. Поэтому Трафарет испугался, сжал кулаки, но не успел ничего сделать.
   – Да пошел ты… – закричал мальчик, и Трафарет сел на довольно грязный кафельный пол. К нему вовремя подоспел Заика, но только развел руками, так как нарушитель бежал довольно быстро.
   Карл преодолевал метр за метром, представляя, что он сделает со своей школой. Наверняка, что-то ужасное.
   – Взорву. Подожгу. Поменяю название… на дурдом, на санаторий для заик.
   – Карлик, стой… – неслось вдогонку. Это была Эллис. Но он не хотел останавливаться, даже если бы это был сам мистер Пок. К тому же Эллис была, как и все. Она смеялась над ним – разве это не главное доказательство тому.
   Он вбежал в дом, быстро снял кроссовки, и, конечно же, задел стоящую у входа вешалку.
   – Карл, это ты? – послышался голос с кухни.
   – Мама! – завизжал мальчик, топнул ногой и помчался в свою комнату.

4

   – Карл, милый, ты почему кричишь?
   Мама не понимала, почему ее сын бросил вещи и закрылся в комнате. Она, будучи опытным генетиком, сталкивалась с разного рода проблемами, и, как настоящий профессионал своего дела, начала ставить диагноз происходящему, вспоминая, не было ли у нее, или у кого-нибудь из предков нечто вроде внезапных срывов. Не вспомнив никого, разве что глухого деда, который из-за того, что ничего не слышал, все делал слишком громко – ходил, разговаривал, и даже пил чай, она снова услышала в комнате сына глухой звук и крик «да что они понимают?!».
   – Успокойся, – прошептала мама, скорее себе для начала, потому что знала, что успокаивать нужно, не выказывая волнение.
   Появился папа. Он только что договорил по телефону и был, видимо, доволен прошедшим разговором, смотря на телефон, как на слиток золота. Он появился в комнате в тот самый момент, когда мама произносила «успокойся», вдыхая и выдыхая через нос. И все принял на себя.
   – Никакого спокойствия, дорогая, – бодро сказал папа. – С этого момента мы все будем стоять на ушах.
   Мама с испугом посмотрела на него – двух генетических пробелов она не сможет выдержать. Хотя со вторым уже было давно все ясно. Отец работал в страховой компании и, судя по всему, ему удалось кого-то уговорить застраховаться.
   – И эта рыба попала в наши сети, – потирая руки, сказал он, обнял маму и поцеловал так звучно в щеку, что сам зажмурился от этого.
   – Какая рыба? – машинально спросила мама, меняя объект внимания слишком часто.
   – Большая, – довольно захохотал папа, – как ты и я, и наш Карл вместе взятые. Как наш старый «Бьюик». Я ее долгое время ловил. И, наконец, он забрел в нашу заводь, где ему была подготовлена приманка, он долго бродил рядом, не решаясь и, наконец, осмелился, и… ам, попался угорь.
   Он стал прыгать, как кенгуру, при этом стал подкидывать телефон, словно мяч, а когда сделал повторный круг, закричал «Рры-ба!» и показал пантомиму – плывущая рыба, сделав губы бантиком, но, не проделав и двух метров, закричал снова «Большая рры-ба!».
   – Наш сын закрылся в комнате, – тревожно сказала мама. Но папа не думал о том, что есть проблемы поважнее, чем у него. Поэтому он взял маму за руки и продолжал говорить, не останавливаясь:
   – И теперь мы будем его поджаривать на медленном огне, пока он не запросит пощады. Мне хочется обратно в воду. Верните меня к своим. Я соскучился по карасикам, по окунькам, по щуке, которая меня защищала.
   Папа всегда, как только получал хороший заказ, не мог остановиться. Он не слушал никого, ему хотелось носить весь дом на руках, и это тоскливое выражение на лице мамы было некстати. И он попытался ее снова обнять, но завидев, что она нервничает и повторяет что-то про сына, хлопнувшего дверью и, пусть он не считал, что не нужно мешать парню, все же сдался.
   – Сынок? Ну, хорошо. Зайдем на минутку.
   Они постучались в дверь с висящим на ней расписанием уроков (чтобы родители, прежде всего, знали), но Карл не ответил. Конечно же, маму не могло удивить то, что сын пришел раньше на два урока. В голове роились множество предположений – от обычного прогула до взрыва на уроке химии. И только они решили не ждать, пока их сын скажет «милости просим», встретит их у дверей, чтобы все объяснить, а сами приоткрыли дверь, и уже занесли ногу в пределы Карлового пространства, как у папы сработал телефон.
   – У меня звонок, – прошептал папа, но мама тут же выхватила аппарат и нажала «отказ».
   – Не сейчас, – прокомментировала она свои действия.
   – Но он очень важный, – прошептал папа, едва не плача, – это наверняка ры-ба. Ну, ты же понимаешь крупная…
   – А меня не волнует, – сквозь зубы выдала она. – Из-за этой рыбы ты все на свете забыл.
   И папа не спорил, он кивал головой и был готов сделать все что угодно по дому (пусть даже самую немужскую работу в виде натирания моркови и резания лука), только бы ему не мешала ни мама, ни другие.
   – Да, когда я долго стою и жду, пока у меня будет клевать, я медитирую, – говорил он. – Зову. Приплыви, приплыви. Но она же не сразу плывет. У нее же сразу появляется желание. Таких рыбаков уйма. Все хотят рыбку, и все конечно снесут улов, но к кому подплывет эта рыбина, вот вопрос.
   – Ты со своей рыбой… – огрызнулась мама. Звонок раздался снова.
   – Однако, если бы не я, то… – он пытался взять телефон из рук мамы, но она ловко убрала руку. – Отдай телефон, – умоляющим голосом заверещал папа.
   – Не отдам, – твердо сказала мама. И папа схватил ее за правую руку, но мама успела переложить трубку в левую. Тогда он схватил и левую, но и там аппарата не оказалось.
   – А то, что у меня происходит, вас не волнует? – выскочил Карл. Папа тем временем вырвал у мамы телефон, который оказался у мамы подмышкой.
   – Что у тебя происходит? – спросила мама. – Мы с папой волнуемся. Да, папа? – при этом она хлопнула папу по ягодицам, как шкодливого ребенка.
   Папа, изучающий пропущенный звонок, посмотрел на сына с интересом. Наверняка он не мог подобрать нужную для него форму страховки. Через минуту телефон снова заверещал.
   – У меня звонок, дорогие мои, – объяснил отец и исчез за дверью. – Это акула!
   Мама посмотрела в его сторону с такой злость, что была готова кинуть вдогонку что-то потяжелее, но перед ней был сын и у сына что-то произошло, поэтому очень скоро маска злости сменилась на волнение. Карл не хотел говорить с родителями об этом, но сегодня, когда все в школе были ему ненавистны и он не предполагал, как пойдет туда на следующей неделе, осталась одна надежда – на родителей. Они все объяснят, успокоят и подскажут верное решение.
   – Мама, почему мне досталось такое имя? – он не знал, как начать разговор, и первый вопрос прозвучал, может быть, странно, но в нем было все выражено – непонимание и желание узнать, что делать дальше.
   – Не понимаю, – пожала плечами мама. – У тебя замечательное имя.
   – Замечательное? – воскликнул Карл. – Ничего себе замечательное?! Да от него одни беды.
   – Не может быть, – удивилась мама. – Когда мы тебя нарекли, нам казалось, что лучше имени для тебя и нет. Оно единственное, что тебе подходит.
   – Единственное? – возмутился мальчик. – Да вы что? Вы мне добра желаете или хотите, чтобы я всю жизнь мучился?
   Вошел папа. Он вернул себе былое состояние победы, и вернулся, чтобы поделиться со всеми продолжением его феерии, наверняка забыв про то, что есть какая-то проблема. Карл, напротив, видя, что мама не понимает, что он хочет, устремил все свои усилия на папу.
   – Папа, я хочу, я хочу… – начал он.
   – Он хочет другое имя, – быстро сказала мама.
   Папа развел руками, посмотрел на маму. Мама показал ему, что сделала все возможное и теперь очередь отца решить эту сложную задачку. И отец, сморщив лоб, почесав нос, начал медленно ходить из стороны в сторону, размышляя:
   – Но имя дается только раз в жизни и каждый человек должен любить его, носить его с достоинством.
   – Но я не хочу его носить. Мне хочется его скинуть, сбросить с себя.
   – Снимай его только для того, чтобы погладить ил постирать, но не для того, чтобы выбросить, – продолжал философствовать отец. Но он никак не ожидал, что мальчик говорит об этом слишком серьезно. Есть дела и поважнее – сделка, например, где крупная рыба (птица, носорог).
   – Тебя не били, трижды не вызывали к директору, ты не хлопал дверью. Ты не падал в обморок, не терпел ненавистные прозвища, ни то, ни другое… – мальчик рыдал. А папа с мамой разводили руками и смотрели друг на друга.
   – Карлуша.
   – Уходите! – грубо сказал Карл, выталкивая их за дверь.
   – Пойдем, – согласился отец. Но мама медлила, но снова раздался звонок, и мальчик, воспользовавшись заминкой – мама ждала, как среагирует отец, захлопнул дверь.
   – Это рыба, – утверждал папа, отвечая на звонок. – Да, рыба, ой мистер Лонг. Ваш звонок очень важен.
   Папин голос пропал, однако мама что-то шептала и если очень близко стоять к ней, то можно было услышать, о чем она разговаривает сама с собой.
   – Все же у него что-то на генетическом уровне. То ли дед, то ли от него начинается новый ген, которого и не было ни у кого.
   Карл уткнулся в подушку и не слышал, как через минут десять кто-то стучался. Но на этот раз дверь была закрыта.

5

   Часы пробили, семь раз кукушка раскрывала створки, чтобы прокричать неестественным голосом из механического желудка. Только что вставал папа, прошаркал мимо, чтобы выпить воды и посмотреть в окно, на месте ли его драндулет. Мама, как всегда, проворчала на него, но он не ответил, зная, что в таком случае разговор может затянуться. Карл осторожно пробрался к двери, накидывая на себя рюкзак средней тяжести со всем необходимым, открыл щеколду и вышел в зябкое утро. Солнце еще скудно освещало двор, позволяя большей части оставаться в тени. У соседа напротив солнце покрыло часть двора, и, наверняка, поэтому они просыпались значительно раньше. И это было только на руку беглецу. Сейчас он был, как никогда рад, что у него нет собаки, которая могла его выдать. Все складывалось удачно – родители спали, соседи зашли в дом, чтобы позавтракать, а Карл тем временем открыл калитку, последний раз посмотрел на дом, на окна родителей, и быстро побежал в сторону главной дороги. Ночью прошел дождь, и земля под ногами чавкала, а мокрая трава приятно щекотала ноги. Вдалеке показалась машина, но она пронеслась мимо, оставив после себя клуб пыли. Водитель посмотрел на идущего мальчика, но Карл не подал знак, не поторопился, чтобы спросить, куда тот направляется, немного испугавшись делать поспешные шаги. Он еще раз посмотрел в сторону дома, где совсем скоро прозвенит будильник и мама поторопиться на кухню, чтобы поставить в ковшик воды, чтобы сварить яйца, нарежет хлеб для тостов, и положит в блюдце абрикосовое варение. Потом встанет папа, по дороге в ванную постучит Карлу, и после того, как примет контрастный душ, вернется за сыном, чтобы выйти на кухню вдвоем и плюхнуться на угловой диван и ожидать, что тебя обслужат, как в ресторане. Но как только будет намазан первый бутерброд и наполовину съедено яйцо, начнутся разговоры – сперва о чем-то постороннем (об экономическом кризисе, подорожании масла) и обязательно все закончится школой и месте в нем Карла. О вчерашней проблеме, наконец. Но, после вчерашнего, после того, как они уверенно сказали, что имя «Карл» – единственное, которое ему подходят и его нужно носить, как нижнее белье. И он ужасно разочаровался в них, а разочароваться в своих родителях – наверное, самое ужасное, что вообще может быть. Последняя надежда рухнула, и дом вместе с вкусным завтраком и папой с телефоном тоже развалился, как карточный домик. И теперь нужно искать другой дом, имя, школу, а то и вообще не учиться. Чем заниматься – подскажет эта неровная дорога, таящая в себе множество тайн. И он, еще увереннее зашагал по тропинке, впадающей в более крупную, которая, в свою очередь, давала начало большому магистральному шоссе.
   Солнце уже достигло верхушек деревьев в ближайшем лесочке, когда он увидел грузовик, везущий что-то под темно-синим тентом. На этот раз мальчик не растерялся, высоко поднял руку, даже для этого спустил рюкзак, чтобы тот не помешал ему в этом, и машина остановилась.
   – Куда путь держишь? – бодро спросил водитель с рыжей бородой и усами, похожий на ящерицу.
   – Туда, – показал мальчик в направлении горизонта, где было множество дорог и все они вели куда-то.
   – Поехали, – предложил человек-ящерица, подал ему руку, и Карл забрался в кабину.
   Грузовик взревел, и последовал по дороге, сделав небольшой вираж. Карл подпрыгнул, крепко вцепился в рюкзак, куда накидал много нужных вещей от фонарика до складного ножа.
   – Извини, – сказал водитель, – везу кенгурят. А они у меня неспокойные. Чуть что, так подпрыгивают. Да и машина вместе с ними тоже.
   Карл обернулся и заметил, что тент время от времени подергивается. Мальчик улыбнулся, чувствуя вкус к дороге с первого километра. Только успел выйти за порог, как машина с кенгуру!
   – Вот сейчас их там тринадцать, – продолжил водитель, подергивая ус. – У каждого на шее табличка с именем, чтобы не перепутать. Я вожу груз и мне приходиться разное возить. Вчера, например, вез большую тыкву с выставки. Она под сто пятьдесят килограмм. На весь кузов. Сегодня поступил заказ для одного мистера. Решил устроить ферму для кенгуру. А на той неделе я вез сгущенное молоко. Щедрый оказался заказчик. Целую канистру мне подарил. Хочешь, угощу?
   Карл радостно кивнул, и Ящерица подал ему стакан и налил туда сгущенного молока из пятилитровой канистры. Мальчик облизнулся и набросился на лакомство. Позавтракать ему сегодня не удалось, как и вчера поужинать. Водитель тем временем проехал большой магазин, школу, церковь и въезжая в большой поток других грузовиков, легковых и фур, спросил мальчика о предполагаемом маршруте следования.
   – Мне нужно уехать, – невнятно сказал Карл, – из этого города.
   – Ты что-то натворил? – спросил водитель, но понимая, что мальчик вряд ли ответит на него, похлопал его по плечу и долил сгущенки до краев. – А если и натворил. Я водитель грузовика, везу кенгурят богатому фермеру. Мне, как и им не важно.
   – Но я… – начал было мальчик, но тут же осекся. Он бы и рад сказать, но разве он что-то натворил? Нет? Скорее, все в этом городе сделали так, чтобы он уехал. Они устроили – сперва в школе от учеников до директора, потом – мама с папой. И Карлу ничего не оставалось, как только кивнуть и продолжить уплетать сладкую молочную субстанцию. Кенгурята снова устроили танцы, и машина несколько раз подпрыгнула. Человек-ящерица, как будто не заметил этого, но мальчику пришлось оттирать сгущенку с рюкзака. Некоторое время они ехали молча, машина отнимала колеса от земли вместе с ними и Карл был более осмотрителен, успев прикончить сгущенку, разве что делал большие глаза, когда груз устраивал волнения, заставляя мальчика касаться потолка кабины.
   – Знаешь, я езжу по всему миру, – неожиданно сказал Ящерица. – И на той неделе я подвозил одного мальчика Он тоже, как и ты, не знал, куда ехать. Он тоже, как и ты любит сгущенку. Довез я его до большой площади, до дорожного рынка на трех дорогах. Там собираются автомобили со всего мира. И если ты решил не возвращаться, то я могу оставить тебя там.
   – Годится, – радостно воскликнул Карл. – А про дом я уже и забывать стал.
   Водитель улыбнулся. Он не хотел верить в то, что можно так быстро забыть дом, но так как сам был человек дороги, которому постоянно не сидится на одном месте, он согласился, что такое может быть.
   – Он был маленький, еще меньше тебя, – продолжил он, – и мне показалось, что ему грустно. Но я как мог его веселил, предложил ему оставить эту затею, и он, оказавшись на площади трех дорог, поймал машину, но не для того, что искать приключения, а чтобы вернуться. Но, тем не менее, вы не похожи – он был мрачен, а ты, я гляжу весел и без моих прибауток.
   Карлу однако было немного грустно – он думал о реакции родных на его исчезновение, он даже не оставил записки, ничего, просто исчез, и только сознание того, что он едет к чему-то новому, что ему поможет в дальнейшем, подзадоривало его. Что на пути его ждут много интересных событий, и люди, что ему попадутся, будут обязательно добрыми и внимательными к нему. Как этот человек-ящерица.
   – Еще сгущенки? – спросил водитель, и Карл радостно кивнул, так как наесться сгущенки, как ему казалось, невозможно, как конфетами и картошкой «фри» с сырным соусом. За окном мелькали деревья, но так как стекло стало грязным от пыльной дороги, он видел только размытые картины еще его родной местности – деревья, дома, в которых большинство людей проснулись и пьют чай. И только он хотел попросить у Ящерицы воды, как незаметно для себя уснул, и когда машина в очередной раз подпрыгнула, он проснулся и увидел, что машина подъезжает к большой площади трех, идущих от нее, дорог.
   – Приехали, – подтвердил водитель. Карл спрыгнул на землю, поблагодарив человека-ящерицу, попрощался с ним и его беспокойным грузом и тут же попал в водоворот нового места, где ему предстояло как-то освоиться и найти еще одного человека (не обязательно ящерицу), который поможет ему достичь до заветного города.

6

   Автомобилей было множество. Такого разнообразия Карлу еще не приходилось видеть. Его отец редко ездил на «Бьюике», так как большую часть времени он провозился с ее мотором, который страдал хроническим кашлем. И теперь оказавшись здесь среди «Фиатов», «Понтиаков», «Жуков», новых и старых, чистых и покрытых тройным слоем пыли, он раскрыл рот от изумления. Торговцы подбегали к автобусам с разминающимися туристами, предлагали им рыбу, сандвичи и молоко, что лучше не совмещать. Те, кто успел подкрепиться и поторговаться вдоволь, уезжали, освобождая место для вновь прибывших. Казалось, в таком месте нельзя просто стоять – нужно обязательно что-то делать, бежать к торговым палаткам или в туалет, передавать что-то друг другу и даже говорить как-то быстро, как будто потом это сделать будет уже невозможно.
   И Карл естественно растерялся. Он не знал, к кому подойти. Денег у него не было, чтобы приобретать рыбу и молоко. Да и пока не очень-то и хотелось после трех кружек сгущенки. Во-первых, нужно было выбрать направление. Он считал, что в ближайшие Дубы и Перешейки ехать не стоит. Нужно расстояние. Он увидел, что у одного полного водителя на лобовом стекле было написано «Big City» и Карл подумал, что он-то уж точно едет не близко. Это водитель был в широких брюках-шароварах, теплом свитере с ковбоями и шляпе с продавленным котелком.
   – Вы едите в город? – спросил мальчик все же решившись подойти к нему.
   – Да… – согласился тот, внимательно осматривая подошедшего к нему мальчика, – я ехать в город, и у меня есть важный задание.
   – Подвезите меня.
   – Ты хотеть, чтобы я везти тебя за бесплатно? – растеряно спросил он.
   – У меня нет денег, – тяжело вздохнул мальчик, немного жалея о том, что в последний момент не вытащил деньги из семейной шкатулки, в которой обязательно были какие-то сбережения. И только он собирался повернуться, чтобы найти другого, более сговорчивого водителя, как этот Шаровар взял его за руку.
   – Мани, – сказал он, – то есть деньги – это не есть самый главный плюс. Если твой карман – пустой, не надо плакать.
   – Правда? – воскликнул мальчик. – Значит, вы подвезете меня за так? Это здорово. Вы меня так выручите.
   Мальчик верил, что это нормально – что он может поехать с кем-то совершенно бесплатно, при этом быть сытым, как в первом случаем с водителем, везущим кенгуриное семейство.
   – Деньги, – показал жестами полный, – почему нет, поступок. Разный поступок. Например, ты – делаешь мне польза, развлекать дорога, а я драйвинг. Везу. И пока ты меня… я тебя драйвинг…
   – Развлекать? – не совсем понял Карл. – Но что значит… как я могу развлекать. То есть рассказывать истории, петь? Но я не умею петь, да и жизнь моя не такая интересная, чтобы про нее рассказывать.
   Но водителю видимо было неважно, что Карл не умеет ни травить байки, ни петь, как оперный тенор.
   – Это значит, что ты слушать, что я сказать, – продолжил он. – Например, я хотеть гамбургер. Ты бежать в кафе, заказывать и потом нести мне. А когда я буду спать, а мы ехать, ты меня «дэйнджер, опасность!» и я не спать. То есть помогать мне.
   Он приблизился и прошептал ему на ухо, как будто следующее нельзя было говорить вслух:
   – А когда я просить… – никто не услышал, что он сказал, даже Карл, который хоть и услышал слова, но не понял их значение. Шаровар говорил что-то про трудные моменты и помощь и его американский акцент мешал высказать мысль более точно.
   – Но я не понимаю, – развел руками мальчик. – То есть я должен в трудные моменты…
   – Позже понять, – А пока залезай в кабину, – и подтолкнул его. Но мальчик тут же снова оказался в воздухе и почему-то на земле в результате. Он повернулся и понял, что какой-то парень – высокий, в джинсах и кожаной курточке, похожий на ковбоя со свитера американца, вернул его на землю. Было, отчего растеряться.
   – Отпусти его, – произнес он.
   Этот человек появился неожиданно. Откуда? Он не был похож на водителя. Карл заметил бы его. Тот вероятно вообще был без машины и явно не был ни туристом, ни торговцем с рынка.
   – Мне нужда попутчик, – ответил американец. – Я ехать далекий край и чтобы не спать, я взять этот мальчик.
   Карл тоже не понимал, что хочет этот «спаситель», ему хотелось как можно быстрее уехать, чтобы найти то, что он ищет.
   – Я знаю, кто тебе нужен, – сказал ковбой. – Поэтому проваливай в свой Big city без попутчика.
   – Он согласен, – клялся Шаровар, вздымая руки к небу. – Это не обманывать. Я ему сказать обо все условия.
   Ковбой недоверчиво закивал и тут же вытянул руки. Американец растерянно смотрел то на парня, то на мальчика, который уже был в машине и если бы не этот ненормальный, они бы уже проехали километр-другой.
   – Что ты хотеть? – оторопел водитель.
   – Руки, – сказал Ковбой.
   – Руки? – повторил жирдяй, вытянул свои, на что парень быстро среагировал, вцепившись в них, и тот в свою очередь тоже, наконец, поняв, что он хочет. Они стояли, напрягаясь мышцами, ломая друг друга – американец кряхтел, произносил «shirt», «дюряк» и «мы договориться». Соперник стоял, как вкопанный, по всей видимости, не прилагая для этого большого усилия. И только Шаровар снова кряхтел, произносил что-то непонятное, пока не сдался.
   – Твоя взять, – устало сказал он, ворчливо забрался в кабину, машина фыркнула и умчалась. На площади среди шума рыночный суеты и постоянно снующих машин, среди дневной пыли остались стоять двое. Один из них явно не был доволен таким поворотом событий.
   – С чего ты взял, что можешь распоряжаться мной, как тебя вздумается? – расстроено спросил мальчик. – Он, если хочешь знать, обещал меня довезти, до самого города. И что теперь? А теперь, благодаря твоей милости, я должен искать другую возможность. Одно но – у меня нет денег. Ты знаешь, как трудно путешествовать без денег, – эту фразу он сказал резко, как будто выплюнул ее.
   – Знаю, – согласился парень. – Без денег, без чистой одежды, без уважения со стороны себе подобных коллег.
   Последний намек был адресован Карлу, но тот ни причислял этого «спасателя» ни к своякам, ни к помощникам, а скорее тех, кого можно назвать – оказывающим медвежьи услуги.
   – Я могу исполнить любое твое желание… – неожиданно сказал ковбой. Он был очень спокоен и эта ситуация не вывела его и не вызвала даже дрожи в теле.
   – Ты кто? – подозрительно спросил мальчик. – Чем торгуешь? У меня все равно нет денег.
   – Я волшебник, – все также спокойно ответил парень. – И мне не нужны деньги.
   Но Карл уже по-своему стал понимать это место – здесь все искали что-то свое, у каждого был свой интерес. У торгующих рыбой – денежный, у водителей – рыбный или молочный, а то и как у того Шаровара – развлекательный. Значит, и у этого ковбоя тоже был какой-то интерес, только пока непонятно какой.
   – …разве что уважение, – добавил он после небольшой паузы.
   – Не дури меня, – громко сказал Карл, чтобы тот, наконец, понял и отошел от него. Мальчик уже стал высматривать другого водителя.
   – Да я и не думаю дурить, – ответил парень. – Не веришь? Могу доказать. Ты что-то хочешь?
   Карл переел сладкой сгущенки, и поэтому у него было еще одно желание, помимо желания уехать.
   – Хочу пить, – робко сказал он.
   – Проще простого, – хлопнул в ладоши ковбой. – Жди меня здесь.
   На глазах у мальчика ковбой подошел к торговцу охлажденного морса и что-то сказал, тот занервничал и оставил прилавок. Парень, недолго думая, наполнил два пластиковых стаканчика и подошел к Карлу. Остальные торговцы были слишком заняты, чтобы обратить внимание на это – их атаковали клиенты.
   – Пей, – протянул он мальчику стаканчик с ароматным напитком.
   – Не буду, – заявил Карл. – Ты украл это и предлагаешь мне выпить? И считаешь это нормальным? – он хотел отшвырнуть от себя стаканчик, но Ковбой успел убрать руку в сторону.
   – Не кипятись, мой друг, – улыбнулся парень, – мы взяли у него то, что он может позволить себе. Тем более, сейчас его волнует выключенный утюг куда больше, чем какой-то стаканчик морса.
   Карл хотел сказать, что даже если бы он умирал от жажды, то не стал был пить, но как только стакан оказался у него в руках, он сперва только вдохнул идущий ягодный аромат и сам не заметил, как осушил его.
   – Пей и второй, – предложил парень.
   – Спасибо, – кивнул головой мальчик, но как только он увидел смеющийся взгляд ковбоя, остановился. – Нет, это же…
   – Можно назвать это воровством, – прервал его парень, – и мучиться угрызениями совести, а можно дать всему этому другое название, тогда все намного проще… – он ждал, когда в глазах его слушателя появится хоть одна искорка, и она, по всей видимости, появилась, – например, волшебством. Ты захотел пить, и абра-кадабра-сладкая розовая вода появилась.
   Это помогло. И мальчик проглотил второй стакан, облизнулся и довольно похлопал себя по животу, выдавив:
   – Мне нравится…
   – Если так, то нам нужно сделать запасы, и прощаться с этим увлекательным местом, – сказал Ковбой, похлопав себя по животу, и тот неожиданно заурчал.
   – Опять утюг? – спросил Карл.
   – Ну, разве это интересно? Я стараюсь, что наше волшебство совершенствовалось.
   Карл не знал, как к этому отнестись, но у него не было денег и действительно, если это назвать по-другому, скажем так – дать этому процессу не имя, а кличку, ту, что подходит, удобно носимую, тогда все выглядит иначе. «Волшебство» – почему нет? Он же хотел пить и действительно напился, как и хотел.
   Через минут пять у героев были достойные припасы – три жаренные курицы, две палки колбасы, две лепешки, помидоры, огурцы и мешок грецких орехов.
   – Что ты сказал? – уже с интересом расспрашивал Карл, наблюдая, как парень подошел то к одному, то к другому торговцу, и те после недолгого разговора обеспечили его всем необходимым.
   – Что я – дегустатор. Дегустирую пищу, чтобы привлечь, как можно больше клиентов. Мне кажется они дали бы и больше, но у меня же только две руки. Пусть я и волшебник.

7

   Карл никогда не встречал таких людей, как Ковбой. Раньше он знал только школу, дом и дорогу от школы до дома. Сейчас он увидел, что есть и другие дороги, другие люди, идущие по ним, и главное у Карла все больше росло желание узнать о них. Наверняка, там другие школы и имена всем даны такие, которые они хотят. Взять, например, ковбоя – у него нет имени. На вопрос, как его зовут, он так хитро прищурился и спросил: «А как ты думаешь?», и когда мальчик предложил «Ковбой» точно подойдет», то ему понравилось, добавив «Как это я сам не догадался». Он же не знал, что у мальчика исключительная способность давать точные имена. Карл, в свою очередь, скромно спросил, на кого он похож. И парень назвал его Робин Гудом. И мальчик согласился. Правда, через минуту тот назвал его Бравым индейцем, а через две – Реактивным самолетом. Тогда и Карл для него придумал на пару кличек больше. Теперь он стал для него Волшебником (что очевидно), Дорожным рэйнджером (спас же он его от американца), Чуткий нос (он знал, куда идти). Это и подсказало Карлу, что с ним надежный человек. Ненадежные остались в его городе и не посмеют выйти из него.
   – Я прихожу в любой город, – сказал парень, когда она отошли от площади на значительное расстояние, свернув на тропинку, перпендикулярно идущую от главной дороги, – и получаю от них подарок.
   – Но как же полиция…? – не понимал мальчик. – Они же могут схватить, посадить и надолго?
   Ковбой засмеялся, да так громко, что мальчику показалось, что никогда не слышал такого громкого смеха, разве что от всего класса, когда те смеялись над ним.
   – Что здесь смешного? – обиделся Карл. – Разве я не прав – ты нарушаешь, они хватают. Ладно, ты смог договориться здесь, но в магазине или в кафе. Разве можно договориться в кафе?
   Но когда он посмотрел на Волшебника, то понял, что можно все. Что того не останавливает ни самый серьезный ресторан, ни простая забегаловка для деревенщины. Он может все. Ну, конечно же, мальчику нужны были объяснения. И теперь, когда они поднимались на возвышенность, что немного смущало мальчика, но не настолько, чтобы остановиться, он снова задал «Разве можно?».
   – Им же нужно как-то развлекаться, – объяснил Дорожный рэйнджер. – Представляешь, появляется в городе преступник со страшным именем и оставляет после себя разговоры. Не только полиция, но и газеты ждут этой сенсации. Журналисты, писатели. Художники. Все. А режиссеры снимают кино, делая этого преступника главным героем… им же нужны идеи. А идея сама приходит и диктует им сценарий.
   – Я думал, они все выдумывают, – растерянно прошептал Карл, когда пришлось подниматься вверх, карабкаясь по склону.
   – Разве можно выдумать то, что существует вокруг? – воскликнул парень, преодолевая трудности на раз-два. – Только те, кто сидит безвылазно, думает, что ничего нет, и есть только ящик, космос и страх выйти на лишний километр. Ты уже его преодолел, чему явно рад.
   Карл действительно испытывал чувство превосходства перед теми, кто остался дома и дрожит от страха перед новым. Однако еще не мог привыкнуть ни к тому, что не нужно идти в школу, слушать мамины крики и отцовское «сейчас иду», и волшебника, который как-то умело заменил ему всех.
   – Мы так и будем идти? – наконец, спросил мальчик, сказав это, когда ему пришлось вцепиться в острый камень и подниматься, пачкая одежду и напрягая мышцы.
   – Ты что-то имеешь против пешего похода? – сказал Чуткий нос откуда-то сверху. – Только пешему доступна вся красота.
   Он протянул руку мальчику и подтянул его наверх. Карл поднялся, не успев как следует отряхнуться, увидел под собой огромное пространство. Оно начиналось зелеными кронами, переходили в цепь невысоких гор и рек, замыкаясь в густонаселенном красками месте, с торчащими трубами и крышами. Казалось, что это место дышит. Как тот грузовик с кенгуру.
   – Да… – даже растерялся мальчик. – Я и не думал.
   – Вон видишь тот городок, – показал Ковбой на точку за горизонтом. – Я направляюсь туда. Через два леса, небольшую гору, реку, и…
   – Как далеко, – как бы мысленно прошел этот маршрут мальчик, предполагая, какими они придут в тот город.
   – Это только так кажется, – успокоил его парень. – Но тебе вовсе не обязательно идти туда. Если посмотреть направо, можно увидеть еще одну дорогу – она тоже ведет в город, правда он значительно дальше. Взгляни вправо – там тоже есть дорога. По ней нужно ехать дня два, а идти, примерно неделю, и город… не знаю, порадует ли он тебя. В любом случае, у тебя свой путь…
   Он заставил его карабкаться на самый верх, чтобы сказать, что каждый пойдет своей дорогой? Но сейчас, когда он видел перед собой, по словам Ковбоя, очень близко, город, в котором была вероятность того, что он найдет себя искомый приют, он не хотел ни того городка, что находится по левой дороге, ни того, до которого надо шагать целую неделю.
   – А можно я с тобой? – робко спросил мальчик. – Вдруг и мне нужно в этот город.
   – Сомневаюсь, – задумчиво сказал Ковбой, посмотрел на мальчика, и, понимая свою ответственность за то, что заставил его подниматься сюда и то, что именно он повел его с площади, где тот мог найти кого-то более «хорошего». Просто разговорился, показал свое мастерство, которое не все так ценят, и не заметил, как тот привязался за ним, и как они оказались на горе-перепутье. – Но в любом случае пойдем, – решил он. – Не оставлять же тебя здесь.
   Он спустились с горы (по другую ее сторону), прошли сперва редкий ряд деревьев, увеличивающихся с каждым шагом и, наконец, оказались в лесу. Карл успокоился, будучи уверенным, что он направляется туда, куда нужно, и ему не нужно идти в какие-то другие города, не видимых с обозримой возвышенности.
   – Этот лес придумал мой дед, – продолжал говорить парень. – Он посадил первые три дерева вот здесь. А они и дали ростки всем последующим.
   Карл понимал, что все это выдумка – не мог его дед посадить эти деревья. Карл точно знал, что этот лес существует здесь давно, он знает о нем достаточно много – еще первые переселенцы жили здесь, а потом вторые и третьи, пока не решили остаться. А это было не одну сотню лет назад. Однако тот продолжает говорить, приводит массу аргументов, показывает, как все это было. Как дед копал землю, на какую глубину помещал саженец, как поливал. Одно, второе, третье… Ковбой настолько увлекся этим рассказом, что нельзя было не поверить ему. Хорошо.
   Почему ему нельзя говорить то, что хочется? Пусть будет его дед. Он придумал лес – до этого здесь было пустынное место.
   – Оттого и лес растет, – уверял парень. Карл, конечно же, кивал в знак того, что ему нравится то, что тот говорит. Вот если бы учителя могли так. Не следовать четко параграфам в учебниках, а придумывать что-то свое.
   Они вошли в более густую чащу, где приходилось поднимать ветки, чтобы пройти сквозь нее. Послышался хруст – как будто кто-то ломал деревья.
   – Осторожно, – сказал Ковбой, подумав, что это Карл неосторожно задел ветку, сломав ее, проходя густые заросли.
   – Но это не я, – сказал мальчик, как повторно послышался треск и вдобавок ко всему задорный смех. Ковбой ускорил шаг и поспешил туда.
   Хруст слышался где-то совсем близко. Карл едва поспевал за Ковбоем, хотя не совсем понимал, зачем они так торопятся. Ну, ломает кто-то ветки, мало ли почему. Им-то какая забота? Для них важнее пройти этот километраж и выйти на главные ворота города. Однако он шел за своим сопровождающим, пока они не вышли на небольшую поляну. Мальчик лет пятнадцати-шестнадцати с прической, напоминающей неподстриженную сорняковую траву, ломал ветки для костра, приготовив, таким образом, изрядную кучу.
   – Вы что делаете? – резко спросил парень, выхватив у растерявшегося мальчика несломанную ветку.
   – Ты че, мужик? – грубо спросил Сорняк. – За младшего брата меня принял? Гляжу, у тебя есть один. Так и я тоже не один здесь.
   После этих слов он свистнул. Могла завязаться драка. Тем более их было больше – еще трое прибежали на свист.
   – В чем дело? – спросил самый крупный, похожий на Бегемота.
   – Ваш друг ломает живое дерево, – объяснил Ковбой. В глазах троицы он увидел такое равнодушие, непонимание, о чем говорит этот пришелец, что значат эти слова «ломает», «живое дерево».
   – И? – спросил второй, выкидывающий то одну, то другую ноги, с не знающими за что взяться руками.
   – Он ломает дерево, – повторил парень, все еще надеясь, что сможет достучаться хоть до одного из них.
   – И че? – завершил вопрос третий из клуба долгодумов. Он был похож на… на… Трафарета. Подтянутый и такой же недалекий.
   – То, что сухих веток достаточно много, чтобы ломать живые, – продолжал говорить Ковбой. Карл не понимал, зачем они это делают, однако они уже здесь и им предстоит не только объяснить этим недоумкам, но и попытаться уйти живыми.
   – И че? – продолжал говорить то Бегемот, то Сорняк, а то и Копия Трафарета. Дерганный молчал – достаточно было и того, что он весь дрожал, как будто недавно получил электрический разряд.
   – Чтобы он собирал сухие, – у Ковбоя было неотступное желание доказать им, что то, что они делают – не совсем хорошо. Но Карлу не нравилась эта затея – тут никакое волшебство не поможет. Придется обойтись бегством.
   – Слышь, братан, собирай сухие, – заговорил дерганный. – Ты че живых в трупы превращаешь? Народ волнуется.
   – А что здесь за житье? – заговорил Сорняк. – Скука. Вот сейчас мы их в костер и у них праздник.
   Они продолжали насмехаться. И только Карл собирался шепнуть на ухо Ковбою, что им пора, как тот сказал:
   – Тогда мне придется вас проучить.
   – Че? – спросил Сорняк, а Трафарет-2 стал делать шаги в сторону любителей леса. Ковбой закрыл глаза, и замер. Карлу стало не по себе.
   – Пошли, – прошептал он. – У них серьезные лица.
   Но Ковбой не слушал. Он неожиданно плюхнулся на колени, поднял руки к небу, опустил голову и, не поднимая ее, стал говорить:
   – Все духи леса! Обращаюсь к вам! Просыпайтесь, кто спит, а те, кто занят наказанием нарушителей, заканчивайте казнить их, и приходите сюда. У нас появилось еще три жертвы. Сегодня мы сможем полакомиться их черными душами. Мы сможем насладиться их криками, мольбой о прощении. Но как бы надрываться они не стали, мы не отпустим их.
   Действительно поднялся ветер. Ковбой задрожал. Карл испугался и прислонился к дереву. Компания застыла на месте и не двигалась.
   – Слушай, он точно псих, – предложил Сорняк. Бегемот согласился, и только Трафарет все норовил идти, но двое держали его. Дерганный упал, и стал медленно отползать в ближайший куст. Тем временем голос Ковбоя стал еще более зловещим, он приподнял голову, и мальчик даже вздрогнул – у Волшебника было неестественное лицо, оно выражало холод и страх, и смотреть на него без ужаса было невозможно.
   – Мы должны выбрать то наказание, которое они заслуживают, – говорил то ли Ковбой, то ли Лесной мститель. – Например, смерть в муравейнике, что вполне подходит этим людям. Или лучше ли подвесить их к дереву, чтобы птицы могли узнать, каков на вкус хулиган из города. Они любят таких. Подскажите мне духи. Только так я смогу найти верное наказание. Потому что точное наказание вернет лесу былую гармонию.
   Один из них точно задрожал. Другие как будто стали похожими на деревья, хотя те в тот момент были более движимыми, чем эта четверка.
   – Пошли отсюда, – решили «туристы», солидарно кивнули, и через минуту уже скрылись в чаще. Ковбой глубоко вздохнул, кивнул головой и махнул мальчику рукой, что пора двигаться.
   – А что это было? – спросил Карл, с трудом выходя из недоуменного состояния.
   – Что? – спросил Ковбой в недоумении, как будто не понял, о чем его спрашивают. – Волшебство с научным уклоном.
   Карл попросил объяснить ему. На что Ковбой, а может быть и Лесной мститель сказал:
   – Они думают, что выбрались на свободу. А на самом деле, они попали в ее ловушку. С ней нельзя так. Многие называют себя туристами. Мы жжем костер, потому что избавляем природу от старого, не понимая, что природа сама знает, куда использовать сломанные сучья и прочее. Она и без нас прекрасно будет существовать. Лесники существуют не потому, чтобы помогать ей, а чтобы не допускать разного рода хулиганов. Но они решили, что так нужно, назвав ее местом для релакса или местом доя отрыва. А за это есть суровое наказание… Духи леса! – продемонстрировал Ковбой. Карл вздрогнул, но понимая, что это только шутка, успокоился.

8

   Они уже шли не меньше трех часов, а лес все продолжался, и становился гуще, разнообразнее. Деревья, растопырив ветки, приветствовали их на своем пути. Тропинки становились то совсем узкими, то расширялись до размеров большой поляны. Островки с выжженной травой с оставленной горкой угля и пепла вызывали у Ковбоя не самые приятные эмоции. У Карла не поворачивался язык сказать, что это только трава. Однако он решил спросить:
   – Но мы же не станем искать виновников?
   – Нет, – тяжело вздохнул Ковбой, но только на мгновение грусть пребывала с ним и уже в следующий момент он бодро провозгласил. – Ты что думаешь, я один? Нет, духов, скажу я тебе по секрету, мой мальчик, много. И они наверняка остановили этих поджигателей и отшлепали для закрепления этого урока. Или же это были мы? Духи…
   – Мщения? – предположил мальчик.
   – Нет, – только спасения. Я еще раз тебе повторяю – научись называть вещи своими именами. Поясняю. Я спас лес, нас, конечно, и этих ребят, которые когда-нибудь поблагодарят меня за этот урок.
   Они двигались через очередную чащу. Парень подвязывал сломанные ветки, отчего у мальчика невольно возник вопрос «А зачем?». На что Ковбой пожал плечами, улыбнулся, но все же попытался ответить:
   – Не знаю, я просто хочу это делать. Сломанное должно быть восстановлено, грустный должен развеселиться, голодный насытиться. Кстати о приятном. Пора бы привалиться к какому-нибудь древу, разложить наши припасы и съесть по возможности все скоропортящееся.
   Карл не возражал. Через метров пятнадцать они остановились около двух сращенных друг с другом дубов, разложили припасы на траву, и без церемоний начали уплетать куриные крылышки, ножки, одновременно закидывая в себя кусочки колбасы. Когда первый этап насыщения наступил, они прислонились к деревьям, взяв в руки по паре грецких орехов, но вовсе не для того, чтобы вскрыть их и добраться до внутренностей, а просто так, скорее для того, чтобы размять руки. Карл подумал, что два ореха – это они с Ковбоем, такие же крепкие и содержательные. Его приятель думал о другом.
   – Когда я был маленьким, – сказал он, – мне нравилось, как и ты, убегать из дома. Не совсем так, конечно, как ты, а с обязательным возвращением к вечеру, а то и к ужину. Убегать куда-нибудь, чтобы… как бы тебя сказать… придумывать свой мир. Дома никто этого не позволял делать, да и дома был мир, созданный не мной, а родителями, теми, кто построил его. Правда, у меня был свой чердак, где я мог спрятаться от всех. Чтобы начать создавать что-то свое, и я пытался обустроить мир там, но папа завалил его старыми покрышками. Мой мир это не стерпел и развалился. А потом был сарай, но и там не нашлось место для меня. Там стояло все старое, ржавое и не используемое, а в моем представлении мой мир выглядел иначе. В школе тоже не было его – правда я несколько раз влезал в актовый зал и устраивал там концерты для несуществующей публики. Мне нравилось – публика достойно реагировала на это. Как меня тогда поразило то, что мир, который должен быть в отдельности у каждого совершенно другой, чем его пытаются делать все. Никто не хочет учиться, а все учатся. Никто не хочет получать двойки, а их ставят. И порой мы не в силах что-то изменить. Тогда я решил попробовать.
   Это была настоящая тайна. Одна из самых сокровенных, поэтому Карл даже перестал дышать, и шепотом спросил:
   – И ты стал волшебником?
   – Точно. Тогда я еще не понимал, что это возможно. Просто помогал всем, дважды срывал уроки, на которых учителя повышали голос и устраивали внеплановую контрольную. Мне хотелось, чтобы мир стал другим. И я попытался. Но в школе я был один. Остальные боялись, и тогда я решил уйти из нее, но не оставлять всех. Звонил директору, сообщал о бомбе, инфекции, слал письма якобы от президента. И в какой-то момент, я понял, что они во мне не нуждаются. В этой школе уже объявилось несколько похожих на меня активистов, продолжающих мое дело. И я ушел.
   – Куда? – затаил дыхание мальчик.
   – Из города, – сказал Ковбой, и хрустнул орехами. – Из дома, от родителей, от правил, которые они придумали. В другой город, чтобы помочь другим школам, пока в них не появятся достойные продолжатели.
   – Так ты идешь в город, чтобы «заложить бомбу».
   – Не совсем, – улыбнулся парень, – но можно и так сказать. Но это бомба не уничтожительная, а скорее – со здоровым эффектом.
   – Как стать таким, как ты? – спросил мальчик. Ковбой как будто не понял вопроса, и Карл продолжил… – Волшебником?
   – Им не каждый может стать и в то же время каждый, – ответил он. – Для этого надо быть добрым. Называть вещи…
   – …своими именами, – продолжил мальчик.
   – Да, – согласился парень. – Видеть опасность и не трусить.
   – Но когда их много, – растерялся парень, – разве может прийти в голову изобразить из себя духа леса, и напугать их.
   Ковбой засмеялся, подняв руки к небу, напоминая этого самого «духа».
   – Это приходит с опытом, – сказал он. – Но по-настоящему опыт появится, когда ты пойдешь один. Без меня.
   – Поэтому ты и хотел, чтобы мы пошли разными дорогами? – догадался Карл.
   – Может быть, – согласился Ковбой. – Сейчас ты во мне не нуждаешься. И чем раньше ты пойдешь своей дорогой, тем раньше я смогу сконцентрироваться на своих делах, а ты стать духом…?
   – Спасения, – завершил мальчик. – Я запомнил.

9

   После небольшого привала, они продолжили путь. Они шли по более трудным тропинкам, с еще большими неровностями, с более узкими тропинками, и густыми деревьями, стесняющие их, и Карл забеспокоился. Он, конечно, шел за Ковбоем, и, наверное, не нужно было сомневаться, но сознание того, что прошла большая половина дня, и солнце уже отказывается светить так ярко и склоняется за горизонт, беспокоило его. Но парень, как будто почувствовал, что его напарник поник духом, затянул песню, да так громко, что было очень странным в тихом вмещающем в себя только пение птиц и шелест листвы, лесу.

     Когда тебе дойти легко, ты разеваешь рот от скуки,
     Когда ты трудности нашел, от радости ты потираешь руки.
     Когда ты знаешь, что дойдешь, то место нужное само к тебе идет,
     А если ты забыл его, то нужно вспомнить наперед.

   Карл воспрял духом и тоже стал подпевать Ковбою:
   – От радости ты потираешь руки… то нужно вспомнить наперед… то место нужное само к тебе идет.
   Река открылась перед ними. Карл знал, что она должна где-то быть, но в душе лелеял надежду, что они ее обошли. Но как оказалось, она была еще шире, чем казалось сверху.
   – Какая широкая, – произнес Карл. – Издалека она мне казалось полоской.
   – Нужно ее перейти, – серьезно сказал Ковбой.
   – Но как? – после небольшой паузы спросил мальчик. – Она с виду довольно глубокая, и вряд ли нам ее пройти вброд. Может, стоит ее обойти?
   – Так мы потеряем больше времени, – сказал парень, заложил за спину руки и стал ходить, из стороны в сторону. Он сейчас стал походить на его папу. Только папа всегда ходит взад-вперед и ничего в результате не решает. Неужели и он тоже не сможет ничего предпринять?
   – Ну а как? – с досадой в голосе сказал Карл. – Не перелететь же нам ее.
   – Не перелететь, – согласился ковбой, – нам нужно назвать ее маленькой речкой… – радостно продолжил парень, – и тогда мы сможем пройти здесь без проблем.
   – Так просто? Назвать и пройти?
   Его немного разозлил тот факт, что Ковбой слишком самоуверен. И не лучше найти другой путь, да и вообще, зачем они пошли пешком, когда можно было поймать машину и доехать до города за минуты. Да, красиво, но разве его цель – природа. Его цель пройти ее и найти город, где не одни деревья, а скопления людей, которые поймут его проблему. А деревья разве поймут? Они молчат и все.
   – Да, – спокойно ответил Волшебник, и Карл не выдержал и еще раз повысил голос, хотя знал, что здесь он станет звучать как звон огромного колокола.
   – Но здесь не с кем договариваться. Это же не водители и не торговцы на рынке. Это же – река.
   И парень снова засмеялся, и смех его по громкости превышал крик мальчика раз в пять, если не больше.
   – Нет, – завертел он головой, – она – река, и мы кто? Волшебники. И чтобы ее перейти, нужно назвать ее маленькой.
   – Но как же это сделать, – нервно спросил Карл, – если она большая?
   – Элементарно, мой мальчик, – он показал на сухое дерево. Потом взял один конец, показал Карлу, за что тот должен взяться и через минуту дерево лежало на воде. Потом они взяли еще одно и еще – сложили так, что получился некое подобие моста. Карл не понимал, как такое могло получиться, но спрашивать не стал, так как тот бы ответил просто, что он… сами знаете кто.
   – Для этого они и ломаются, чтобы помогать в трудных ситуациях, – прокомментировал Ковбой. И в этот момент его папа со своим бесцельным хождением оставался далеко позади.
   Достигнув другого берега, они прошли еще один лес, более густой и дошли до небольшой горы с пещерой.
   – Здесь бы мог прятаться какой-нибудь тролль, – прокомментировал Ковбой, продолжая сочинять. У Карла автоматически возник страх перед неизвестностью и темнотой в пещере.
   – А что если правда он там сидит и ждет, пока кто-нибудь пройдет, чтобы схватить, – недовольно сказал мальчик.
   – Не нужно думать о неприятностях, – сказал парень, явно не получая удовольствия от повторения своих слов. – Если будешь думать о них, то из пещеры действительно вылезет тролль, чтобы сделать из твоих тощих костей суп, а то и рагу на косточке.
   Ковбой был прав, но Карлу было трудно еще привыкнуть к дороге. В комнате дома все знаешь, но даже ночью казалось, что под кроватью кто-то сидит и ждет, когда ты опустишь ноги, чтобы схватить, а тут все незнакомое. Тем более эта пещера. Темная и непроглядная.
   – Не зайдешь? – хитро спросил парень, зная наперед, что скажет Карл.
   – Я? – испуганно спросил мальчик и отошел от входа в пещеру, как будто она могла затянуть его туда. – Зачем?
   В пещере было темно, и странно, что мальчику, ушедшему из дома, чтобы найти город, с которым он найдет общий язык, было страшно войти в пещеру.
   – А я, пожалуй, загляну на огонек к троллю, – уверенно сказал парень, и Карл попытался его переубедить в этом, но у Ковбоя были свои веские аргументы: – Тем более это кратчайший путь в город. Есть еще один, но для этого нужно подниматься вверх, потом спускаться вниз, а я не желаю царапать руки и колени.
   – Мы идем не с пустыми руками! – радостно сказал Ковбой, доставая цельную палку колбасы, орехи и курицу. – Тролли только и ждут, что к ним зайдет какой-нибудь добряк и оставит лакомство у входа. Тем более, скоро будет город, и мы найдем новую пищу.
   Только парень нырнул в темную дыру, как Карл почувствовал себя неуверенно, оставшись один. Дул легкий ветер, шелестела листва, слышался какой-то посторонний звук, похожий на треск сучьев. Мальчик подумал, что какие-то хулиганы снова вздумали устроить очаг возгорания в лесу, и решил не оставаться один, так как все равно у него получится ничего с духом спасения. По крайней мере, сейчас. Да и оставаться здесь тоже нельзя, так как Ковбой уже наверняка прошел половину пещеры и в скором времени выйдет из нее, чтобы увидеть город.
   – Подожди, – закричал Карл, вбежал в пещеру и понял, что в ней намного темнее, чем он предполагал.
   – Ковбой, где ты? – кричал он. – Волшебник! Чуткий нос! Это я. Робин Гуд. Ответь мне. Ну, пожалуйста, – что-то опустилось на его плечо. Мальчик вздрогнул, попытался смахнуть, как оказалось, что это рука.
   – Ты забываешь, что здесь нельзя кричать, – услышал он слегка измененный, но все же знакомый голос. – Нас могло завалить. И я, боюсь даже, мои способности не помогли бы нам.
   Они прошли пещерный коридор с висящими на потолке сталактитами. Карл набил себе шишку об один из них, в отместку незаметно для Ковбоя отломил кусочек. Но как только он попытался пройти узкий проход, поцарапал себе ухо и зацепился рубашкой за камень, порвав ее в двух местах. Быстро пройдя этот не самый счастливый участок, они вышли в залу, которая была интересна по-своему. Помимо висящих образований разной величины, на стенах были выведены различные имена. «Щедрин был здесь». «Конопатый спал здесь две ночи. На третью пришел Парикмахер». «Роден и Фандора прятались от Циклопа с Пряником». «Барсук сочинил здесь песню про Жабу. Жаба не была здесь, но Барсук обязательно приведет ее сюда».
   – Что это? – удивленно спросил Ковбой, читая одну надпись за другой.
   – Может быть, это и есть настоящие имена, – предположил Карл. – Если бы они оставили что-то вроде «Джон и Макбет были здесь», то было бы трудно представить, как выглядит этот Джон, и тем более Макбет. Но когда Барсук сочинил песню про Жабу, то картинка оживает. Конопатый спал здесь… как прекрасно. Он мне так и видится, как он подложив под ухо самый мягкий камень, вытирая нос…
   – Может быть, может быть, – согласился парень, – Только тот, кто живет здесь, может рассказать нам.
   – А разве здесь кто-то живет? – шепотом спросил Карл.
   – Конечно, – убедительно сказал Ковбой. – Прислушайся.
   Здесь кто-то точно был. Посторонних звуков было много – только что кто-то вошел в пещеру или не выходил из нее.
   – Он хочет, чтобы мы его оставили, – сказал парень, фонарик погас, и Ковбой куда-то исчез. Карл оглянулся, попытался ощупать место руками, но так как было темно, тем более после того, как глаза привыкли к фонарику, он ничего не увидел, только зацепился за торчащий камень и присел на не совсем гладкий выступ.
   – Дорожный рэйнджер! – взвыл мальчик, но никто не ответил ему. Он не понимал, куда делся Ковбой и, забыв о том, что не стоит кричать в пещере, продолжил повышать голос. Сверху что-то посыпалось, и, сильно испугавшись, мальчик побежал вперед, не думая о том, что впереди, заботясь о том, что может быть похоронен под каменной грудой, продолжая все так же кричать, вызывая повторные осадки в виде каменной стружки. Достаточно было сделать десяток больших шагов, как он увидел струящийся свет. Карл поспешил к нему, едва заметив силуэт, тесно прижимающийся к стене. Ну, конечно же, это был Волшебник. Он же Чуткий нос. Он де Дорожный рэйнджер. Ему тоже удалось спастись от этого небольшого камнепада.
   – Так, когда же мы придем? – растеряно спросил он у силуэта. Тот не сразу ответил, как будто ему что-то мешало это сделать.
   – А… – протянул он, – мы уже пришли.
   Перед ними в двух шагах был широкий выход. Они поднялись по каменным ступеням, как будто специально выдолбленные гостеприимным троллем, вышли на поверхность, и увидели город. Он зажигал вечерние огни, и становился еще более близким. Это были огни города, который мог стать ТЕМ САМЫМ. Он причудливо моргал, шептал «Я лучший», звал, маня своей отдаленностью и тайной. Карл впервые смотрел на новый город, как спасение, видя в нем живое существо, человека, который примет его, поймет и даст возможность говорить то, что он думает, не прикрываясь. И пока он видел только положительное. «Иди ко мне». «Это лучший город». «Здесь Вам всегда будут рады». «Мы умеем быть гостеприимными».
   – Так вот он, – произнес Карл.
   Ковбой, как будто что-то хотел сказать, как будто о чем-то не договорил с хозяином этой пещеры.
   – Да это он.
   Но Кард понимал, что с ним. Он сам был в том же состоянии. Каждый думал о своем – у каждого были свои планы на этот город.

10

   – Я должен отлучиться, – сказал Ковбой. – Видишь магазин игрушек «Зайка ищет хозяйку». Встречаемся около входа через два, нет три с половиной часа. Понял?
   – Но я хочу с тобой, – сказал Карл, не желая оставаться один.
   – Нет, это невозможно, – ответил парень, повторил название магазина и тут же нырнул в переулок.
   – А я… – пытался обратить на себя внимание мальчик, но Ковбоя уже не было рядом и только город, новый город был перед ним. Невысокие дома с прямоугольными крышами и шпилями с вертящимися флюгерами на самом верху, центральной площадью с парком скамейками и телеграфом. С бегающими спортсменами, влюбленными и продавцами сладкой ваты. С дорогами с редкими машинами, и детьми, идущими из школы.
   Этот город был совсем недалек от его родины и был почти точной копией, и, возможно, нужно было уехать дальше, но мальчик доверял Волшебнику – если ему этот город подходит, то значит и Карлу вполне. Тем более, здесь не было той самой школы с мистером Поком во главе и учениками вроде Денвера и Базилика. Этот город как непопробованное мороженное – пока не лизнешь, не узнаешь, насколько это вкусно.
   И тут, как в самой детской сказке, появился мороженщик с передвижным холодильником. И мальчик, почувствовав себя сильным, решил попробовать, каково это – быть Ковбоем.
   – Я волшебник, – уверенно говорил Карл, направляясь к мороженщику с широкой улыбкой. – У меня получится.
   – У вас утюг, – возбуждено сказал мальчик, пытаясь показать расстройство и изумление на глазах. – Он остался включенным и боюсь, что от вашего дома мало что осталось.
   – Но я не включал сегодня утюг, – растеряно проговорил Мистер Улыбка. – И вчера. Я человек холостой, поэтому брюки мне гладят в химчистке, Да и все остальное тоже.
   – Я не знаю, но что-то у вас дымится, – настойчиво говорил Карл.
   – Что-то? – возбужденно спросил мороженщик, на мгновение задумался, вспоминая, что же это могло дымить, серьезно посмотрел на мальчика, – Что-то! – и побежал в сторону, продолжая говорить «что-то». Карл спокойно открыл морозильник, выбрал брикет с рисунком клубники, и только собирался открыть его, как перед ним возник Мистер Улыбка.
   – Решил меня обмануть? – нервно сказал он, хватая мальчика за волосы. – Я живу в этом доме, – показал он на стоящий в двух метрах от них дом, бросающий тень на половину площади, – и, наверное бы, я увидел, если бы он стал гореть. И как только я сразу не понял, что ты меня хочешь надуть. Заставил бежать меня целый квартал. И куда на это смотрит полиция?
   – Не надо никакой полиции, – послышался знакомый глас, и мальчик с облегчением вздохнул. Мороженщик ослабил хватку и отпустил мальчика. Ковбой тем временем что-то шептал Улыбке, тот внимательно слушал, кивал, пожимал руку парню, трепал Карла, и не стал забирать мороженое, достав еще одно для Ковбоя (с шоколадной крошкой).
   – Ну, хорошо, – сказал он. – Всего доброго… Ох уж эти дети, – и поехал дальше, расхваливая свой товар.
   – Рассказывай, – вздыхая, сказал Ковбой, срывая обертку. Мальчик не решался есть мороженое, и был готов побежать за мороженщиком, чтобы извиниться. Но сперва нужно было объяснить спасителю «в который раз».
   – Я пробовал договориться, сказал, что у него утюг… А у него дом здесь, вот этот. Вот, если бы его дом был далеко, тогда другое дело, а он совсем рядом. А у тебя так ловко получилось. Что ты ему сказал, а?
   – Что у него самое лучшее мороженое в округе, и что я думаю, написать о нем в журнале «Лучшие имена в городе», – быстро сказал Ковбой, беспокойно смотря на часы на магазине игрушек. – Мне пора.
   – Но я захотел мороженое, – пытался оправдать себя Карл. – Я думал, что он живет далеко.
   – Он захотел мороженое, – пробубнил себе под нос парень, уходя в очередной раз. – Хорошо, что я был недалеко.
   Карл снова остался один. Хорошо, что все обошлось. И Ковбой всегда рядом. Только сейчас он действительно ушел и нужно быть осторожным.
   – Ничего, попробую в другой раз, – успокоил себя Карл, ступив на покрытую булыжником площадь с каким-то булыжником вместо памятника. Он сел на свободную скамейку, и осмелился развернуть подтаявший брикет.
   «Мама, мама» – кричал радостно мальчик в белой курточке и гольфиках. Он бежал к женщине в лимонного цвета платье, радостно размахивая руками. «Зайчик, ты мой» – воскликнула женщина, протягивая ему руки, чтобы обнять. И это мальчик 3–4 лет действительно был похож на зайчика. Он как будто не бежал, а прыгал, да и зубки у него выступали. И когда мальчик, чуть младше Карла, гонялся с алюминиевой банкой по проезжей части, то кричал другому стоящему на «воротах» из кирпичей: «Эдвард не только руки, но и ноги-ножницы, держись?» и банка летела в сторону Эдварда, а тот, растопырив руки, кричал в ответ: «Баллон, не сдуйся!». Девушка, на соседней скамейке, общаясь со своей подругой, использовала, как минимум, три имени (в сочетании с глаголами, что позволяло понять, что это люди) – «Вендетта не пришел», «Катастрофа не выдержала» и «Носорог звонил полчаса». Кафе называлось «Апельсиновый сад» с торчащими в разные стороны деревьями с желтыми плодами. Все правильно. Этого зовут Фазан – из-за яркого «оперения, ту Савраска – по суетливости и нервозности в движениях. А вот этого…
   – Тебя зовут… Шагомер… ты меряешь шаги, точно зная, сколько надо пройти.
   – Да, наверное, – растерянно сказал мальчик.
   – А твоего друга… Орлиный глаз. Он замечает каждый камешек на дороге.
   – Да, но откуда? – удивленно спросил другой.
   – Я знаю, – довольно сказал мальчик.
   Карл нашел свой город. Это тот самый. Не нужно больше никуда идти. Надо найти место, где можно остановиться, но разве это большая проблема. У них в городе есть специальные пансионаты, где живут те, которым жить негде. Там вполне уютно и есть большая возможность подружиться со всеми. Главное, что он нашел его.
   – А вас наверняка зовут Карнавальная маска? – говорил он направо – девушке в шляпе с черной вуалью.
   – Может быть, – скромно ответила она.
   – А тебя Свиной окорок, – говорил он налево – там оказался крупный мужчины с лоснящимся на солнце лицом. Но мужчина, вместо того, чтобы поблагодарить Карла за то, что мальчик так точно нашел для него имя, что теперь может все измениться в его жизни – он задумается и перестанет так много есть, начнет заниматься бегом, и тогда и будет выглядеть по-другому (тогда может и имя поменяться), разозлился.
   – Да как ты смеешь? – прорычал мужчина и схватил мальчика за ухо.
   – Не надо, – закричал Карл, так как это было действительно больно. – Отпустите меня. Я же вам оказал большую услугу.
   – Услугу? – заорал Окорок. – Да я тебе покажу услугу, щенок? Я тебе так ухо выкручу.
   И мужчине не было достаточно того, что мальчику было больно, он хотел продолжить, не думал ли он оторвать ему ухо и взять его на память.
   – Ковбой! – закричал Карл, понимая, что кричать «мама, папа» бессмысленно. – Волше… – и в следующий момень Свиной окорок так вкрутил ему ухо, что мальчик чуть не потерял сознание. – Ковбой!
   – Кричи, кричи, – довольно говорил рассерженный мужчина. – Думаешь, все можно? Назвал и пошел. Разве не нужно извиняться? А, господин полицейский?
   – Да, – подтвердил полицейский с лицом, напоминающее сушенный виноград. Он подошел сразу же, как мужчина стал кричать. – Вы должны извиниться. А вы должны разойтись, – говорил он образовавшейся толпе, но те и не думали это делать, так как подобное могло стать главным событием этого дня в маленьком провинциальном городе.
   – Но за что? – воскликнул мальчик, поворачиваясь ко всем. – Я же только сказал правду.
   Кто-то засмеялся, человек во втором ряду с растрепанными волосами крикнул «да ладно, отпустите парня», но мужчина и не думал этого делать – для подтверждения он мял в руках ухо Карла, причиняя ее небывалые мучения.
   – Что произошло? Хотя разве это имеет значение, просто давайте посмотрим на это с другой стороны, – протараторил вернувшийся спаситель.
   – Если бы вас назвали Свиным… – но парень вернул былое равновесие. Для этого ему пришлось поговорить с полицейским (естественно, шепотом), отчего тот смеялся так, что то и дело хватался за живот, как будто боялся лопнуть, мужчине-Окороку, который сперва не хотел его слушать, но уже через пятнадцать секунд слов, жестов и ужимок на лице, тот уже не мо ничего возразить – только кивал и внимал словам Ковбоя и, наконец, с толпой, объявив, что представление закончилось. Когда все разошлись, в том числе и любопытные зеваки, он подошел к Карлу, трущему глаза.
   – Снова притягивал неприятности? Рассказывай.
   И мальчик рассказал ему, как принял город за свой, но как жестоко поплатился. Хотя, что рассказывать и так все видно – ухо было красным, да и на глазах выступили слезы.

11

   – Не надо ничего пробовать, – строго сказал Ковбой. – Горд такой, каким ты его себе представляешь. Решил, что город – тюрьма, он постоянно будет смыкать на тебе наручники. Если же думаешь о городе развлечений, то тебя ждет безудержное веселье. Если же смотришь на город, как на возможность найти работу, то она тебе обязательно подвернется.
   Ковбой нервничал, то ли оттого, что ему пришлось успокаивать половину города, то ли еще отчего-то, что было трудно разглядеть в его суетливых движениях, особенно в поворотах головы и корпуса.
   – Но я хотел, чтобы он был другим, – бормотал Карл. – Чтобы все были такими. И мне показалось, что он именно такой.
   – Что тебе показалось? – возбужденно спросил парень, срываясь на крик. Мальчик не выдержал и расплакался.
   – Что того парня зовут Шагомер, а ту женщину Карнавальная маска, – вытирая глаза, говорил он.
   – От такого прозвища и я бы не отказался, – быстро сказал Ковбой. – Не знаю, как ты, но мне пора.
   – Снова? – растерялся мальчик, шмыгая носом. – Но зачем?
   – Не спрашивай… – нервозность достигла высшей отметки – теперь Ковбой не мог спокойно стоять на месте, двигая плечами, как в каком-нибудь туземском танце… – меньше будешь знать, с аппетитом будешь спать.
   – Это как? – не понял мальчик.
   – Бегать умеешь? – резко спросил парень.
   – Да.
   – Тогда вперед! – скомандовал Ковбой.
   – Куда? – но мальчик не успел, как тот схватил его за руку и потянул куда-то в сторону. Карл едва успевал перебирать ногами. Пробежав переулок, затем еще один, спустившись по каменной лестнице вниз и оказавшись с другой стороны площади, они остановились. Из распущенной рубашки Ковбоя выпало несколько школьных журналов. И только сейчас заметил, что Волшебник стал немного толще.
   – Классный журнал, – растерянно произнес мальчик, поднимая один. – Но зачем тебе…?
   Ковбой не сразу ответил – его мысли были заняты другим, но мальчик не отступал:
   – Ты говорил, что помогаешь детям, но причем тут журналы?
   – Они несут в себе самое главное… – ответил он, пытаясь отвязаться этим, но в ответ не услышал ни «понятно», ни усмиренных глаз, поэтому пришлось продолжить, – …все просто – ворую школьные журналы, уничтожаю картотеку… нет имен, нет ничего… – завершил он, ожидая, что мальчик примет это объяснение.
   – Всего-то, – сказал Карл с иронией, – А я думал, что в этом городе есть магазины, где продаются заполненные журналы или архивы.
   – Возможно, – машинально сказал парень, застегиваясь как можно плотнее. – Есть и дети, которые получают двойки. И если бы они не получали, то мне бы не пришлось залезать по водосточной трубе в окно учительской.
   – Я был частым гостем у мистера Пока, – тяжело вздохнул Карл, но парень не хотел знать, что за мистер Пок, и почему мальчик был частым гостем – он, кажется, что-то решил. Во всяком случае, его выдавал уверенный взгляд.
   – Мы должны разбиться, – сказал Ковбой. – Иначе нас поймают. Я еще в лесу думал тебя оставить, но ты увязался, я думал, что обязательно найду возможность, но она подвернулась только в пещере, но и там не вышло разделиться. По моим расчетам, мы должны были прийти в город не вместе. Но раз так получилось, то хотя бы уйдем из него по отдельности.
   – Но мне бы не хотелось… – растерянно сказал мальчик. Он не хотел прямо сейчас, когда стал понимать, что этот город не совсем то, что ему нужно. Когда он может уйти вместе с Ковбоем, которому какая разница с кем выйти. Его же не нужно на руках нести. – Меня же не нужно на руках нести, – повторил он свою мысль.
   – Ты лучший, но только без меня, – резко сказал Ковбой и был готов в следующее мгновение бежать, навсегда исчезнуть. Поэтому Карл вцепился в его рубашку, для пущей надежности схватил один из журналов, и захныкал:
   – Не оставляй меня здесь.
   – Не надо, – сухо сказал парень. – Ты уже сам волшебник. И они плачут только тогда, когда режут лук.
   – У меня не получится.
   – Получится… ах, тихо.
   Полиция промчалась мимо, среди них был тот, который так мило улыбался. Они явно были недовольны. За ними мчались женщины с высокими прическами-пирамидами и еле передвигающаяся женщинами с палочкой. Все как один кричали «это катастрофа», «его надо найти». Нетрудно было догадаться, о какой катастрофе они говорят и кого нужно найти, чтобы ее предотвратить.
   – Видишь, вон ту подворотню, что вправо от нас, – сказал Ковбой. Тебе – туда. А я – налево.
   – Зачем? – не унимался мальчик. Его душили слезы.
   – Я в следующий город… – ответил парень.
   – Я с тобой… – кричал мальчик.
   – Понимаешь, – повернулся он к нему, положил руки на плечи и сказал мягко, как может говорить только самый близкий человек, – ты хочешь найти город, в котором тебе будет хорошо. Этот город может быть следующим, а может не быть и тридцатым. Ты его не сразу найдешь. Когда ищешь среди тысячи один тот самый так оно всегда бывает. У меня же все по-другому – мне нужны школы. Все школы в мире. В каждом городе. Без исключения.
   – Но когда все школы закончатся? – машинально спросил Карл, вытирая глаза. – Они же когда-то закончатся?
   – Я посчитал, что их хватит мне на всю жизнь, – таков был ответ, перед тем как сказать «прощай» и команда «ну, давай!»
   Карл выбежал на площадь, замешкался среди гуляющей толпы, был облаян маленькой собачкой, но все же скрылся в подворотне, как и хотел Ковбой. Здесь пахло молоком и сеном. Ему показалось, что за ним кто-то идет, но повернувшись, никого не увидел. Тут же послышался скрежет где-то впереди, Карл отчетливо уловил дыхание, и ему показалось, что он точно знает, кому оно принадлежит.
   – Ковбой, это ты? – закричал мальчик, пошел на шум до конца переулка, но как только до выхода оставалось не более двух шагов, он погрузился в темноту – его накрыли что-то похожее на мешковину, скрутили, взвалили и торопливо понесли. – Что ты делаешь? – закричал он. – Кто это?
   Послышался довольный смех. Его небрежно бросили на твердую поверхность, хлопнула крышка багажника, а затем и дверца, кто-то уселся на сидение и включил зажигание. Машина не сразу дернулась.
   – Каналья! – пробурчал мужчина, повернул второй раз. И только на четвертый машина фыркнула достаточно сильно, чтобы дать ход. Она двинулась, и Карл уже не кричал, так как понимал, что его сейчас мало кто слышит. Тем более он не видел, кто был этот человек, который так любит ругаться. Он точно знал, что это был не его друг. Это был кто-то другой.

12

   – Хороший мальчик, – сказал мужчина. – Я его сразу приметил. Он пытался обмануть мороженщика, правда, тот тоже оказался не промах, но зато, как ловко убегал от полицейских. Правда, так же ловко забежал в подворотню, как раз туда, где свидетелей мало. Где я с мешком наготове.
   – Ты думаешь, он подойдет нам? – сомневалась женщина.
   – Уверен, – грубо сказал он. – Когда я знаю, что говорю, у меня нос становится ярко-оранжевым.
   – Он краснеет потому… – вероятно они оба знали, почему это происходит, поэтому он оборвал ее:
   – Потому что это редчайшая особенность моего организма, – проговорил мужчина. – Дело в том, что наш род всегда отличался такой спецификой – как только мы начинаем говорить, то лицо становится не красным, а ярко-оранжевым, в том числе и нос.
   – Я вот что думаю, – сказала женщина, – в этот раз я буду на первых ролях, а ты будешь бегать с «кушать подано».
   – Это почему же? – рассердился мужчина. – Не желаю быть на вторых ролях. Моя порода этого не позволит.
   – Твоя порода уже отличилась в прошлый раз, – проворчала женщина. – Выйти на сцену в полумертвом состоянии – для тебя ничего? Ты же провалил номер. Назвать меня вместо Патриции Козочкой.
   – Мне удалось рассмешить эту высушенную телевизором публику, – говорил мужчина. – Их только пошлые шутки интересуют. Если назовешь себя Пиратом, то они умрут на представлении от скуки, но когда ты им предложишь что-то неожиданное. Например, Бельевая прищепка. Так я назвал женщину с дальнего ряда. А Дохлой улиткой ту, что не могла допить шампанское. Для меня публика – мелкая и грубая. Она похожа на земляных червей, которым лишь бы копаться в земле, не желая знать, на что способны мастера своего жанра.
   – Но другая половина плевались, – возразила женщина. – Ты же знаешь, я люблю, чтобы все шло по плану, чтобы мы шли точно по сценарию, но твоя страсть к импровизации все портит. И разве мальчик виноват? Как только он выскочил на сцену и стал кричать…
   – Как всегда очень убедительно, – довольно сказал мужской голос.
   – Да, но ты же отшлепал его. Ты сказал, что он «слюнтяй». Ты хотел обратно засунуть его в мешок…
   – Мне показалось, что он хамит мне.
   – Он хамил, потому что так было задумано. Это же была твоя идея, красть на один спектакль уличную шпану, и до начала спектакля не говорить им о том, что их ждет. Ты час хотел реалистично и что в результате – напиваешься, как свинья, чтобы зрители потребовали возвращения билетов.
   – Но этот пацан особенный. Он так ловко убегал от полицейского, и назвал одного мужика Окороком. Свиным Окороком. Вот, молодец. Я его точно не захочу отшлепать, хотя как пойдет. Как пойдет.
   Карл не понимал, что происходит. Его связали, посадили в тесное пространство с твердыми стенками с запахом пыли и кислой капусты. Он не мог двигаться, попытки звать на помощь ни к чему не привели. Оставалось только предполагать, на что может пойти похититель с грубым голосом. И самые отчаянные догадки приходили на ум – рабство, опасные эксперименты. И, если бы мальчик мог услышать разговор, происходящий между похитителем и его сообщником, то понял бы, что происходит. Но эти двое не могли допустить, чтобы мальчик понял все, поэтому этот разговор происходил втайне от него, в достаточно далекой комнате, за двумя каменными стенами.
   – Ковбой, – взывал мальчик.
   – Мама, – из последних сил. – Папа.
   – Вы меня звали? – послышался грубый мужской голос.
   – Папа, это ты?
   – Да, тут тебе и папа и мама, – продолжал говорить мужчина. – И все вместе взятые. Тетя Нортон и дядечка Буцефал пришли к тебе. Чтобы так сказать поговорить о твоем поведении. На тебя жалуются.
   – Я не знаю никакой тети Нортон и Буцефала не знаю, – истерично ответил Карл, и закричал что есть мочи: – Отпусти меня, мерзкий тип.
   Это вызвало приступ смеха. Карл кричал ему, чтобы тот успокоился, но мужчина смеялся так громко, что наверняка не слышал ничего вокруг себя.
   – Да сколько можно, – продолжал неистово вторить Карл. – Я хочу знать, что я здесь делаю. Может быть, вы привыкли спать в мешке, ходить в нем в туалет, но мне это неудобно.
   Зря он это сказал. Новый приступ продолжался дольше. И мальчик уже не кричал, а терпеливо ждал, пока не совсем нормальный похититель успокоиться, чтобы все ему объяснить. Прошло не менее года, как показалось Карлу, прежде чем мужчина завершил смех кряхтением и «ну, надо же», продолжая говорить:
   – Главное в человеке – чувство юмора. Если оно у него не присутствует, то тут и операция никакая не поможет. Я шучу.
   – То есть вы хотите сказать то, что я сижу в мешке и дышу пылью – это шутка? – возбужденно спросил мальчик.
   – Это все ради искусства, – ответил мужчина.
   – Какого искусства? – раздраженно спросил мальчик. – Что за дурацкая философия? Чувство юмора, искусство, я в мешке – это нормально?
   Третий залп смеха последовал незамедлительно. Мужчина подпрыгивал, вероятно, он был довольно тяжелым, так как от его передвижений помещение сотрясалось.
   Послышался скрип. По всей видимости, отворилась дверь. Мужчина успокоился сиюминутно.
   – Ты что тут делаешь? – заверещал женский голос. – С ним же нельзя разговаривать.
   – Мы говорили о деле, – оправдывался мужчина, превратившись из большого удава в робкого кролика.
   – Да я тебе сейчас покажу… – послышался шепот, а потом и вовсе умолк, сменившись на шлепки и похлопывания – женщина, вероятно, использовала другие формы объяснения своего недовольства.
   – До встречи на алее славы, – шепотом выдал мужчина и послушно последовал за женщиной. Скрипнула дверь, и все звуки исчезли.
   Карла не видел их, но представлял себе мужчину с лицом, напоминающим кору дерева. А женщина… Она точно была не менее «красива», чем ее муж. Их двое и почему-то нельзя с ним разговаривать. Для чего они держат его? Что им нужно? Какой противный город. Здесь его тоже не понимают. С ним обходятся даже хуже, чем в родном городе. На родине хотя бы никто не засовывает в мешок.
   – Что вы от меня хотите? – кричал он, только этот крик был слышен только ему. Тем не менее, он не останавливался. – Почему я в мешке? Какого черта! Я волшебник. Только что я могу сделать с этим знанием? Тут нужна сила или как минимум что-то острое.
   Он бы мог порвать мешок, если бы у него было шило или что-то в этом роде, то он бы уже был на свободе.
   – Отпустите меня!
   Было темно и холодно. Он продолжал кричать, пока не выдохся, потом уснул. Ему ничего не приснилось, разве что какие-то мрачные тени ходили вокруг и пытались вытащить его из мешка. Он слышал, как отворилась дверь, как кто-то подошел к мешку, взвалил его на себя. Карл явно чувствовал запах вина вперемешку с кислой капустой. Человек шел, шатаясь, несколько раз задел мешок о дверной косяк и, чертыхаясь, вышел на улицу. Закинул его куда-то и захлопнул (по всей видимости, снова в багажник). Так оно и было – послышался рев автомобиля, женский голос «Сиди уж» и машина тронулась. Машину трясло, и мальчик судорожно думал, куда его везут, что за «искусство», про которое говорил мужчина и почему его не выпускают.

13

   Машина остановилась в людном месте.
   – Без фокусов, – шепотом произнесла женщина и мужчина беспрекословно, правда, немного шатаясь, вышел из машины, открыл багажник, вытащил мешок и поставил его на землю. Открылась вторая дверца, и женщина куда-то засеменила на каблуках.
   – Это она не только мне сказала, – прошептал мужчина, похлопав по мешку, нащупав голову Карла. Потом послышались шаги, более осторожные и тихие, нежели у женщины.
   – Эй, мистер, – прокричал мальчик. – Вы еще здесь?
   Мистера Похитителя рядом не было. Мальчику не удалось выбраться из мешка (у него не появилось ничего острого), но удалось немного сдвинуться. Если он сделал одно движение, то сможет сделать и другое. Он двинулся еще и та обрадовался тому, что он делает шаги к спасению, что запел. И не важно то, что он перепутал слова, главное настроение, с которым звучали слова.
   Когда тебе дойти легко, от радости ты потираешь руки.
   Когда ты знаешь, что дойдешь, то нужно вспомнить наперед.
   Он двигался еще, и никто не обращал на это внимание. Стояла такая исключительная тишина, что мальчику казалось, что про него забыли, его как будто здесь специально оставили. Не обязательно знать, что они хотели, главное, что он сейчас спасается. Передвижение конечностями по твердой булыжной мостовой, конечно, были не слишком удобны и несколько болезненны для коленей (он уже успел ободрать до крови), но сознание того, что он спасает себя, радовало его и подзуживало совершать движения все чаще. Он прошел изрядно, но в какой-то момент понял, что не двигается – он уперся в какую-то стену. Он решил повернуть, но стена оказалась и в противоположной стороне, и в двух других.
   – Решил отправиться домой? – послышался смешливый голос. Это была женщина. Та самая из плохих. Она вернулась. – А где этот? Ну, ничего я ему задам.
   Она несколько раз толкнула мешок ногой, отчего Карл возмутился, но снова остался без внимания. К тому же у нее появился другой объект внимания.
   – Как хорошо, что мир у нас лежит перед ногами, – пел мужчина, подходя все ближе. – Но это мир похож на наш мешок из льна. Не правда ли поэтично?
   – Я тебе такую поэзию сейчас покажу, – за этими словами последовала невербальная форма с пощечиной. – У тебя мешок, то есть пацан, чуть не убег, а ты где-то ходишь?
   – Так я водички, – последовал ответ.
   – Странная у тебя водичка, – язвительно сказала женщина, срываясь на крик, – делающая твое лицо красным.
   – Ярко-оранжевым! – отметил мужчина.
   – Идем, – грубо сказала женщина, и они пошли по дороге, не забыв при этом мешок. Они поднялись по лестнице, вошли в дверь, миновали узкие проходы и неудобные лестницы – мешок не слишком оберегали от нежелательных соприкосновений. Карл пытался кричать, чтобы несли аккуратнее, но его или не слышали или только делали вид. Наконец, все стихло. Его положили на ровную поверхность, он хотел сдвинуться, но понял, что движение в сторону невозможно. Нужно найти что-то острое, что поможет вскрыть этот мешок. Он ощупал все пространство по радиусу и ничего, кроме швабры и еще одного мешка не нашел.
   – Эй, – прошептал он, осторожно задевая мешок, веря, что в нем, есть такой же мальчик, которого, как и его поймали на улице и привезли, чтобы что? Он участвует в ток-шоу? – Ты меня слышишь? – спросил он. «Мешок» не отвечал. – Если ты меня слышишь, то знай, что я хочу вылезти из этого мешка. Наверное, и тебе не шибко нравиться эта квартирка.
   – Мешок с тряпками не очень разговорчив, – услышал он голос с винным запахом, Карла взвалили на себя и пронесли по коридору. Теперь у него возникло ощущение, что его несут на съедение дикому зверю. Сейчас откроют клетку, бросят сонному животному, он сперва поиграет с ним, и потом не спеша начнет есть. С какого места он начнет делать это?
   Мешок сбросили. Он услышал хлипкие аплодисменты. Лев на глазах у публики раздирает мальчика.
   – Черт! – застонал Карл. Послышался громкий звон. Мальчик зажал уши, не понимая, что происходит. Возникло ощущение, что его засунули в центрифугу и выжимают. В какой-то момент Карл так испугался, так захотел домой, что дайте ему только возможность выбраться и он первым автобусом до дома.
   Вокруг было спокойно. Он пытался ползти, но у него ничего не вышло – мешок, по всей видимости, привязали или закрепили. Где-то неподалеку слышалось, как мужчина ругается с женщиной. Он смеется, поет куплеты, а она обзывает его, дает пощечины. Мальчик понимал, что они выступают, но не совсем понял, для чего им понадобился он. Если им был нужен двигающийся мешок, то не проще набить его кошками или работающим пылесосом.
   – Твой выход, – услышал он женский глас.
   Его вытащили куда-то, где смех и грохот были в несколько раз отчетливее. Мужской голос произнес «Кто там?». Послышался смех. Карл пытался двигаться. Смех стал громче.
   – Так что у нас здесь? – произнес знакомый голос, и потащил куда-то мешок. Карл попытался вырваться, уже, конечно, понимая, что никакого льва не будет, но, во всяком случае, хотел дать понять, что это не тот мешок с тряпками, который он принял за живой, и поэтому стал снова пытаться вылезти из крепкой мешковины. – Он что двигается? – заверещал мужчина, и Карл замер, так как ему казалось, что за этим визгом может последовать что-то действительно опасное – например, удар молотком или чем-то потяжелее. – Нужно его… только я немного боюсь, у меня и ключа нет.
   Раздался бурный смех и овации. Карл теперь уже точно думал, что здесь замешано телевидение и наверняка его откроют не сразу. Но его предположения не оправдались – мешок развязали почти сразу. Карл вылез на поверхность с ярким светом и увидел мужчину высокого, статного, и не сразу понял, что перед ним тот самый похититель. Это была сцена с софитами и декорациями комнаты. Вероятно, его затащили через этот проем в двери. Раздались громкие овации – и только сейчас Карл обратил внимание, что редкая публика реагирует на его появление.
   – Ты кто? – спросил мужчина. – Я заказывал пиццу, а прислали тебя. Не понимаю.
   – Я не знаю, – пожал плечами мальчик, не понимая, что он должен делать. Все же он был на сцене и на него смотрели.
   – Он не знает, – разочаровался мужчина. – А я разве должен? Я точно знаю одно – мне нельзя не ужинать. У меня от этого нос становится ярко-оранжевым.
   – Можно я пойду? – спросил Карл, понимая, что единственное желание у него убраться от этого света, похитителей, не жаловаться ни кому, так как это только растянет его времяпровождение в городе. Но на этот вопрос мужчина отреагировал слишком бурно – перекрыл дверь, и как только мальчик решил идти через авансцену, зрительный зал, то запричитал:
   – Я заказывал пиццу, вместо этого я на пороге обнаруживаю мешок с мальчиком внутри. И если они решили мне прислать мальчика вместо пиццы, то почему он говорит, что куда-то хочет уйти. А как же я и мой большой желудок? Я слишком хочу есть, чтобы решать эти трудные задачи.
   И он, кочевряжась, под музыку, которая внезапно заполнила зал, стал танцевать. Мужик тесно прижался к его лицу и сквозь зубы произнес:
   – Подыгрывай мне.
   – Но вы же меня похитили, – честно сказал Карл. Мужчина замотал головой. – Ну, как же нет?
   – Я ж тебе объясняю, – во весь голос воскликнул мужчина, – что у меня раз в месяц жена уходит из дома. Женский кризис. И ничего не оставляет. Я беру свою копилку, достаю оттуда накопленные за месяц деньги, звоню и заказываю на них пиццу. И вот я, глотая слюнки, жду, когда ее принесут, вдруг слышу звонок, бегу, предвкушая горячий ужин, как передо мной мешок со странным неадекватным мальчиком. Откуда ты здесь?
   – Я шел в переулке, вы схватили меня, увезли к себе домой, чтобы потом использовать.
   «Обиженный муж» попятился от Карла, и когда до края сцены оставалось не больше метра, повернулся к залу и произнес:
   – Может быть, я не тем номером воспользовался. Интересно, все продавцы пиццы такие?
   Все немногочисленные зрители смеялись. Публика, по всей вероятности, была довольна. Карл не хотел кланяться и выходить на «бис», но его партнеры по сцене схватили его под руки – с одной стороны она, с другой – он.
   – Я же говорил, что мы не прогадаем, – говорила женщина.
   – Жаль, но с ним нужно расставаться, – прошептал мужчина.
   Они продолжали кланяться, у Карла заболела спина – он и так не успел размяться после долгого пребывания в мешке. Наконец, они вышли за кулисы, и эти двое, коварных похитителей, которые, по его мнению, хотели вскормить Карла, дикому зверю или отправить мальчика на лабораторные опыты недоброму профессору с труднопроизносимой фамилией, обняли его и расцеловали. И мужчина сказал, потирая глаза «всё, уходи!».
   – Так я что могу идти? – прошептал он, но похитителей через мгновение уже не было. Карл не знал, что делать. Ему уже не так хотелось домой, так как вернулась желание продолжать поиски, так как возвращаться сейчас – испуганный, голодный и поклявшийся терпеть свое ненавистное имя не прельщало. Он точно знал, что не только артисты нашли его, но и он сам тоже нашел их. Только так он сможет продолжать движение. Через Волшебника, Свиной Окорок, через этих похитителей. Для этого достаточно сделать шаг.
   Перед ним было две двери – можно было шагнуть за эту исцарапанную или за эту новую, отшлифованную. И только он хотел сделать шаг в сторону «отжившей свое» двери, как почувствовал на своем плече чью-то руку. Он резко повернулся и увидел мужчину – высокого, под два метра, в длинных клетчатых брюках, которые ему явно были малы, на подтяжках, с пышной шевелюрой и прыгающими глазками, как на пинг-боле.
   – Стой, – воскликнул он умоляющим тоном. – Мне нужен артист.
   – Ну и что? – быстро отреагировал мальчик, присматриваясь, нет ли у него в руках мешка или чего-нибудь неприятно твердого. Но он продолжал восторженно, как будто перед ним был не Карл, а известное медийное лицо:
   – А то, что я видел, как ты с ним обошелся, и это было действительно здорово. У тебя есть талант, который нужно показывать людям. Потому что только люди смогут оценить его.
   – И что? Он воспользовался мной, и что теперь – ты тоже хочешь? Чтобы я вылезал из пыльного мешка и меня сравнивали с куском пиццы?
   Карл был зол. Эти двое убежали, но с каким бы удовольствием он наговорил им кучу гадостей, он припас для них множество кличек, одну другой лучше (хуже), и теперь все доставалось этому парню со странными штанами.
   – Не знаю, чем он тебя так обидел, – сконфузился Два метра веселья. – Если ты об условиях, то можешь не беспокоиться – бесплатный стол и заработок. Тебе точно хватит на новый костюм, да и на место в гостинице.
   Карлу бы деньги точно не помешали. Он понимал, что сейчас, когда Ковбой уж точно не вернется, он может надеяться только на себя. И не смотря на то, что он был очень зол, он был готов пойти и на это тоже. Тем более он верил, что сейчас наступает белая полоска. После черной всегда белая – так обычно. Даже если денег хватит только на гостиницу, то уже не ночь не покажется такой черной. Оставалось узнать только одно. Самое незначительное.
   – И что вы делаете? – спросил он.
   – Смеемся.
   – И этого достаточно.
   – Вполне, чтобы заработать.
   – Но я ищу город.
   – Мы тоже.
   Карл не знал, соглашаться ли на эту авантюру. Он только что был не в самой лучшей компании, и если это называется работой – то, что он сидел в мешке, то не нужно ему такой жертвы искусству.
   – Я согласен. Только я обязательно должен его найти. Город.
   – Мы тоже.
   Все вроде бы совпадало. По крайней мере, глаза у «Двух метров…» ни разу не моргнули.

14

   Их было пятеро. «Циркачи» – как первоначально подумал мальчик, и ожидал увидеть тяжелоатлета, ворочающего пудовые гири, женщину с удавом, гимнастов, старичка с собачками и тощего слона от постоянных передвижений, что сказалось на его мускулатуре. Он думал, что цирк – это что-то вроде салата, в котором не может быть один компонент, в нем обязательно несколько составляющих как бы из разного теста (номера). И что в результате? Увидел пятерых клоунов. На первый взгляд они были очень похожи, но это только на первый взгляд.
   – Мне очень понравилось. Я, кажется, влюбился в этого мальчика. Я в тебя влю…ой, я же мальчик. Теперь я стану сожалеть о том, что я мальчик. Тогда, тогда я полюблю твой номер «В мешке».
   И он продемонстрировал его, и через мгновение стал самым настоящим мешком – округлился, выпятив руки, встав на корточки. На мертвенно-бледном лице было написано, что «я мешок и не смейте меня открывать».
   Этот клоун был самым маленьким, даже немного ниже Карла, с полными щеками и тонкими ногами. На его лице не было грима, но возникало ощущение, что он ему не особенно нужен – его лицо светилось от улыбки, и она была такая широкая, что тут придавала всему лицу состояние безумства и наглости, что и отличает циркового клоуна.
   – А мне нет. Он постоянно поворачивался задом. А поворачиваться задом – нельзя. Вот если бы у тебя были на заду глаза, тогда, пожалуйста.
   Этот оказался самым ворчливым. Однако этой невежественностью и мрачным видом он и был смешон. Конечно же, он показал, что бы случилось, если бы у него были глаза на том самом месте – и нельзя было удержаться, чтобы не рассмеяться, так как когда у человека зад находится немного выше головы, и совершает обычные для нее движения, то не смеется только один исполнитель, все остальные обязаны покатываться. Что собственно и было.
   – Мне кажется, что в следующий раз я сам пойду в ту подворотню и подставлю голову под мешок, – говорил третий, нервно грызущий ногти.
   Этот клоун напоминал небольшую, но упитанную свинку – округлые розовые щеки, арбузный живот, и взгляд жалкий с мокрыми глазами. Глаза его бесконечно моргали, он кусал нижнюю губу, да и сама челюсть ходила то вправо, то влево. Не говоря о неровных ногтях, дрожащих коленях и того, что он знает о том происшествии в подворотне и о мешке тоже.
   – Так вы что знаете их? – воскликнул мальчик.
   – Ну конечно, кто не знает мистера и миссис Тюнс, – ответил мужчина в клетчатых штанах. – Они постоянно приводят новые партии беспризорников в мешке, все уже к этому привыкли, но такого аншлага, как сегодня я давно не видел. Ты был хорош не только в мешке, но и когда вылез из него. И мы отсматриваем, и так как мы знаем, что все актеры с улицы, и им некуда идти, мы делаем предложение. Не всем, конечно.
   Он был главный. Странно было предположить, что и он выступает в каком-нибудь смешном номере. Он слишком был серьезен, но и он был на афише их цирковой семьи – в центре держал за вихры двоих – Ворчуна и смешливого. Первый с недовольной гримасой, второй – счастливый, как будто нет ничего приятнее, чем быть схваченным за волосы.
   – А ты что для это делал? – не унимался грызущий ногти. Это клоун явно был Завистник. На афише он тоже присутствовал и делал маникюр огромной пилкой в метр длиной.
   – Ел много сгущенки, – в сердцах бросил мальчик, которому наскучили эти вопросы. У него у самого было их не меньше.
   – Он ел сгущенку, – закричал Весельчак, подпрыгнул и, опускаясь, обхватил себя. – Ой, держите меня.
   – Он худоват, – сказал Завистник. – И к тому же мелковат.
   – Нет, ты не прав, у него очень хорошие данные, – настойчиво говорил смешливый клоун, подходя и измеряя его талию, живот и шею и при этом показывал Ворчуну, который продолжал скептически замечать:
   – Как же он выдержит по три концерта, большую дорогу и питание по одному разу в день?
   – Не преувеличивай, – вступился Два метра, – у нас редко, когда бывает более двух концертов, разве что в крупнее праздники, питание у нас трехразовое и ты первый не даешь забывать об этом. А дорога – у нас настоящее удовольствие.
   – Он же ничего не умеет, – делал отчаянные попытки грызущий ногти, – Вылезти из мешка и изобразить на лице удивление каждый может.
   – Я никогда не ошибаюсь, – уверенно сказал Главный, но Завистник не унимался:
   – А на этот раз ошибся.
   Из-за него назревал конфликт. Карл не мог этого допустить – в чем-то этот грызун был прав – для мальчика все ново и берется он за это не потому, что всю жизнь мечтал кататься на микроавтобусе и выступать в маленьких городах после ночи в дешевых гостиницах с неприятными насекомыми. Но разве он не имеет право попробовать? Как все. У всех есть один шанс.
   – Хорошо, я попробую, – бодро сказал мальчик. – Например, я умею жонглировать и мог встать на голову. Это все в моем возрасте умеют. Я могу сделать пару кульбитов, быстро бегать и еще у меня хорошо получается изобразить мима.
   Они находились во дворике перед двухэтажной постройкой с обвалившейся лепниной, где они выступали. Циркачи расположились перед микравтобусом, расписанный когда-то яркими, а сегодня выцветшими красками. «Семь глотков смеха» на поляне. Там и произошла демонстрация способностей Карла. Сперва он попал в замкнутое пространство, по всей вероятности, стеклянное, так как, перемещаясь, он постукивал и изображал трезвон, отзывающийся в голове. Затем он попал в густую массу и с трудом двигался через высокоплотную жидкость, изображая на лице невероятное смятение, отчего все клоуны должны были прийти в восторг. Однако они сидели грустными, как будто Карл показывал что-то ужасно глупое. Но причина была в другом. Самый смешливый постарался объяснить:
   – Все хорошо, только есть одна маленькая штука. Мимы никому не нужны. У них нет ни имени, ни лица. Они как будто не существуют. И поэтому совсем не покупаются.
   И Весельчак стал показывать этюды мима – «скалолаз» и «снимите с меня паука». Это было действительно смешно, и Карл не удержался. Взревел от смеха прямо. Однако он был один, кто так реагировал.
   – Мы тоже ими когда-то были, – ответил Ворчун, – только нас даже не кормили за это. Им не нравилось то, что мы прятали лицо за белым гримом, но когда мы и от него отказались, то они придумали другую причину – зритель не хочет этого танца», ему нужен экшен. И теперь мы должны набивать себе шишки, чтобы…
   – Ничего, – прервал его Главный, – я думаю, что мы обязательно придумаем для тебя что-то особенное. Что-то невероятно смешное и оригинальное. Чтобы все смялись так, что не успевали бы сделать вздох. На нашем самом лучшем представлении было немало жертв.
   Карл представил, как в толпе один за другим валятся люди, прося о пощаде и стакан воды.
   – Что это будет? – спросил он, едва сдерживая любопытство.
   – Пока не знаю, – пожал плечами Два метра.
   – Его нужно проверить, – воскликнул Завистник. – А что вы все на меня так смотрите? Мы все проходили проверку перед тем, как вступить в труппу бродячего театра «Семь глотков смеха».
   – Он уже прошел, – говорил Смешливый, и даже Ворчун махал рукой.
   – Ничего он не прошел, – отвечал на все это Завистник. – Он должен это сделать как все…
   Они спорили и были готовы устроить гладиаторские бои, поставив на кон Карла. Мальчику это не нравилось.
   – Подождите! – закричал он. – Я еще не дал согласие. То есть я согласился, но еще не знал условия. Про экшен, например. Вы что на сцене убиваете друг друга? И почему вас только пять, а в названии «семь…». Где остальные? Я так понимаю, с ними что-то случилось.
   Все как один застыли. И даже Весельчак как-то притих.
   – Какой прозорливый пацан, – отреагировал он.
   – А я сразу говорил, что он только болтать умеет и показывать дешевого мима, – выдал Завистник и залез в машину, громко хлопнув дверью.
   – Я хочу знать, – серьезно сказал Карл. – Иначе, иначе… я покидаю этот цирк.
   – Ну, если тебе есть куда идти? – ответил Весельчак, который сейчас был похож скорее на Хмурого.
   – Нет, – завертел головой мальчик. – Но разве я не должен знать все. Чем вы занимаетесь, в какой номер вы хотите меня включить. Со мной только что поступили не совсем честно – засунули в мешок, продержали там без еды ночь, день, и только пьяный похититель дышал мне в мешок, как будто кормил меня этим противным воздухом. А потом выставили на посмешище людям, которые еще на это билеты покупали. Разве сейчас я не имею право знать?
   И Карл уткнулся в свои колени, только не заплакал. Ему просто не хотелось смотреть на этих «друзей», которые «выбрали» его среди всех «мешочных». Но Два метра присел на траву к нему поближе, приобнял, и произнес:
   – Вот что. Нас пять, потому что двое из нас решили сменить профессию, оставшись в одном маленьком, но вполне удобном для их бухгалтерской жизни городом. Каждый из нас тоже мечтает, как и ты, найти город. Только мы не намерены перевоплощаться в продавцов хозтоваров или менеджером по продаже звезд на небе. Мы хотим найти город, где мы станем любимцами публики.
   Карл некоторое время не хотел поднимать голову. Ему было немного стыдно, но когда оторвался от колен, то увидел, что все смотрят на него и даже Завистник прилип к окну.
   – Я с вами, – пожал плечами мальчик. Ему пришлось повторить, так как все снова замерли, как будто не услышали его слов. – Я с вами, будьте уверены.

15

   Они погрузились в машину и совершили свой первый общий круг по городу. Мальчику объяснили, что это нормально, когда в их труппе появляется новый человек и они совершают торжественный заезд по местности. Когда они миновали несколько улиц и площадь, город неожиданно закончился. Тогда они остановились у пиццерии, у самого выезда и решили устроить собрание, чтобы подсчитать средства и наметить планы.
   – Хорошо, – сказал Два метра, – мы заработали достаточно, чтобы нормально ехать, есть и не спать на улице. У нас даже остается немного денег на еще одного члена нашей семьи. Его зовут… да, как тебя зовут? – спросил Главный. На что Карл не нашел ничего лучше, как пожать плечами. – Тогда нужно дать ему имя.
   – А можно я пока останусь без имени? – скромно спросил мальчик.
   – Артист без имени не может существовать, – недовольно произнес Грызун через открытое окно. – Это также важно, как носить голову. Ты что можешь ходить без головы? Вот бы посмотреть.
   – Хорошо, – громко сказал мальчик, – только я не знаю, вы лучше сами придумайте мне.
   И клоуны задумались. Они думали не долго, за это время мальчик забрался на крышу микроавтобуса, чтобы посмотреть по сторонам – откуда они уезжают и куда направляются. Про последнее мало что было понятно – впереди был лес, наверняка снова горы и только бы никакого водоема на пути. А город, что они оставляли, был прочувствован им всецело – здесь были такие же жители, как и в его родном городке. Они также не могут понять, что имена даются не потому что оно красивое, а потому что подходит человеку. Здесь корыстолюбивые артисты, да и школы не очень, так как если бы у Волшебника не возникло желание красть журналы, то и Карла тоже не возникало желание хотя бы один урок провести в такой школе.
   – Дороти, – неожиданно произнес Весельчак. Мальчик вздрогнул и чуть не упал с кузова. Но Главный был рядом и его рост позволял потянуться в радиусе полутора метров, чтобы успеть спасти.
   – Это женское имя, – сказал он. Но что самый маленький (по росту) юморист воскликнул даже с некой обидой в голосе:
   – Она свела с ума своим смехом тысячу пятьсот тридцать семь человек. У нее бесконечный запас шуток. Это имя будет носить с достоинством любой человек, даже мужчина.
   – Только не я, – возразил мальчик спускаясь сверху, уже без помощи Двух метров.
   – Только не он, – согласился с этим Главный. – Пусть будет… пусть будет Ветерок.
   – Может быть Молния? – предложил Завистник. – Или Грозовая туча. Пусть все самые громкие мена достанутся ему.
   – Взрыв, – воскликнул Смешливый.
   – Горностай, – выдал Ворчун.
   – Мистер Мешок, – сказал Мистер Клетчатые брюки. И за ним, все как один, стали предполагать:
   – Безымянный смехач.
   – Животонадрывный.
   – Шуткомет.
   – Острый рот.
   Но ни одно прозвище из названных не впечатлило мальчика. Он просто вертел головой и ждал, пока клоуны найдут подходящее.
   – Пазуха смеха.
   – Перевертыш.
   – Яблочный джем.
   – Повидло?
   Да сколько же можно! Нет! Все это не то. Он не похож на джем – по крайне мере, он себя не чувствует им. Как и Острым ртом. Так и Шуткометом его невозможно назвать – не такой уж он и Смехач или… надрывный. Но клоуны продолжали:
   – Бессонница.
   – Королевский жезл.
   – Повелитель острова смеха.
   И только один клоун постоянно молчал. Как выяснилось, у него не было языка. Весельчак рассказал, что он потерял его после недели голода, когда их накормили одни добрые люди.
   – Он был так голоден, что проглотил свой язык, – рассказывал он. – А так как суп был жидок, он даже и не заметил. И только, когда уже выходил из-за стола, хотел поблагодарить, и вместо «спасибо», получилось «пабаба».
   – Пабаба, – подтвердил Главный, и Ворчун и Завистник кивнули почти одновременно.
   Теперь понятно, почему он молчал. Тот клоун, что на афише стоит спиной с нарисованным на майке смайликом. Но как же он смешит? С помощью чего? И только Карл подумал, что из него получился бы отличный мим – мимам не обязательно говорить, вся их сила в движении, как Клоун без языка вдруг издал не просто звук, а вполне понятный членораздельный голос.
   – Да что вы такое говорите? – возмущенно спросил он, без малейшего дефекта. – У меня нет языка? – и он продемонстрировал свой язык, особенно мальчику, который больше всех сомневался в этом.
   – Две хорошие шутки заменяют пирожок с капустой, – воскликнул Смешливый, – а четыре обед из трех блюд.
   Это сразу же подействовало на общее голодное состояние – почти у всех запели желудки, кроме Молчаливого.
   – Я просто думаю, – серьезно сказал он. – И вот что я решил. Во-первых, лучше Мистер Нама имя не найти. Во-вторых, нужно накормить мальчика.
   Он был идейный. Мальчику понравилось имя. И вторая идея пошла на ура – все прошли в пиццерию и съели самую большую пиццу. Карл был доволен, так как не ел уже почти сутки, хотя по ощущениям казалось, что прошла целая вечность. И пусть он съел самый маленький кусочек, он был сыт тем, что находился в компании настоящих друзей, которых у него никогда не было.

16

   Старый Фольксваген Транспортер шел по проселочной местности, минуя неровности и буераки, коих было великое множество. Повороты, зигзаги, змейки – главные отличия дорог за городом. Грязь, пыль, крепко держись! Но в то же время воздух, природа и тишина, кроме дребезжания старого мотора. Но в то же время предвкушение нового, неизвестного никому, и зудящий голод, на этот раз в карманах, перед получением гонорара за выступление.
   Природа была чудесная. Ранняя осень дарила теплые дни, и каждое мгновение было на счету. Деревья покрывались желтой шкуркой, и превращал зеленые цвета в более светлые.
   Карлу было спокойно, что он едет в город, где может быть намного лучше, нежели в предыдущем. Во-первых, потому что он дальше от дома, во-вторых, что он не один и уверенности даже больше чем с Ковбоем, примерно раз в пять (по числу человек). А уверенность – это тот самый двигатель, помогающий преодолевать плохие города в надежде найти хороший.
   – Нужно отрепетировать номер, – сказал Главный – Нельзя терять время. Будем репетировать в дороге.
   Но у них не было номера. Об этом знали все. Идейный молчал, как будто о чем-то серьезно думал. Кроме него никто не мог предложить что-то действительно стоящее – которое будет не только смешным, но и хорошо покупаемым.
   – Да что там думать, – сказал мальчик. – Вышел, показал Чарли Чаплина, упал несколько раз, дал по уху и полный порядок.
   – Он думает, что мы ерундой занимаемся, – заголосил Ворчун. – Вышел, показал… ишь, какая самоуверенность.
   – Клоунское искусство – очень серьезно, – сказал Весельчак, снова превратившись на этот раз в Профессорское лицо. – Ты на все смотришь через улыбку. Что бы ни происходило вокруг – драка от двух человек и больше, катастрофа районного или мирового масштабов, мы должны говорить об этом так, чтобы люди смеялись.
   – Но разве это нормально? – не совсем понял Карл, так как по его теории, нужно как раз говорить и делать то, что соответствует действительности – если грустно, плакать, если парень классно ловит мяч, то говорить, что он Лучший Голкипер.
   – Нужно запомнить – умение смеяться – серьезно, – продолжил Весельчак, как будто выводил мелом на доске, чтобы Карл (а теперь Мистер Нам) успел закрепить. Но мальчик и не предполагал, что все, что они делают, связано с большим трудом. Ну, не покупаются у них мимы, ладно, можно придумать другой номер. Все дети умеют это. Может быть, когда происходит взросление, приходится над этим больше работать?
   – Я думал, что это просто, – заключил он, а Весельчак улыбнулся, перевоплощаясь из профессорской личины в свою родную, смешливую.
   – Все смеются, но смеяться до слез, чтобы потом было ощущение, что ты съел ведро сметаны не из магазина, а настоящей жирной, 60 %-ной.
   Машина повернула на полной скорости. За поворотом стоял голосующий мужчина. Автомобиль с артистами объехал его, правда мужчина замер, подскочил и ничего не произнес, но пройдет не менее минуты, как негодование начнет переходит в злость и ему захочется отомстить, но обидчики будут далеко. Останется разве что произнести со всей мочи:
   – Ублюдки!
   – Мы чуть его не задавили, – произнес Ворчун. – Вечно ты спешишь. В твоем фургоне какие-никакие, но артисты, и, наверное, тебе хочется, чтобы мы доехали до города более или менее целыми.
   – Простите, друзья, – ответил Босс. – Но мы не можем себе позволить это происшествие. Тем более мы тоже наглотались пыли, а это не очень приятно.
   – Он так смешно подпрыгнул, – Смешливый снова был в своем репертуаре. – Зрачки запрыгали как жаренные яйца на сковородке. Я даже услышал писк. Это заплакал его желудок.
   – Он вспомнил всю жизнь за эти мгновения, – проговорил Завистник. – Перед тобой проехал смешной автобус и смешно только тем, кто в нем, а те, кто ждет его или другой, неважно, им не слишком весело. Однако ему наверняка никогда не было так хорошо, от того, что он остался жив, – прошептал он.
   – Так все успокоились, – заговорил Главный Юморист. – Никакой паники. Остается примерно три мили до города. Давайте их поведем с пользой.
   – Я буду спать, – бодро сказал смешливый. – Какое самое лучшее время для сна, мальчик?
   – Ночь? – предположил Мистер Нам.
   – Неа. Самое лучшее время, когда ты хочешь спать. А ночью артист спит редко. Чаще днем, во время переездов из одной артистической точки в другую.
   – От тебя вечно нет покоя, – забурчал недовольно ворчливый клоун. – Потому что мальчик был прав – ночью спит и артист, и любой человек, потому что когда темно, хочется спать, а когда светло…
   – Везет вам, вы спите ночью, – с тяжелым вздохом заговорил Завистник. – А у меня которая ночь бессонная.
   – Нужно весь день улыбаться, – сказал Весельчак, показывая на своем примере, – и смеяться так, чтобы мышцы устали. Только усталые мышцы нуждаются в настоящем отдыхе. Если ты весь день ходил, как брюква, то тебе не то, что спать, тебе есть не положено.
   – Это мне-то не положено есть, – бурно отреагировал Ворчун, – это мне не положено.
   Он уже собирался полезть на Смешливого с кулаками, перелез через сидение, задел Завистника, занес руку над обидчиком, и когда отпустил, то Весельчак успел увернуться и удар пришелся по голове Босса.
   – Так достаточно! – воскликнул Два метра, – мы только что чуть не задавили человека и все потому, что вам неймется. Вот приедем, будете ваши мышцы изводить. А если мы ничего не подучим, то никто не сможет уснуть. От голода.
   – Друзья мои, – жалостливым тоном проговорил Весельчак, – извините, но я слышал не только писк, мне кажется он…
   – Я придумал, – заголосил идейный.
   – Ну, надо же, он придумал, – сказал Ворчун.
   – Наш великий мозг вышел из спячки, – пробурчал Завистник. – Он сейчас скажет такое, что нам и не снилось.
   Он даже зажал уши, чтобы сразу не шокировать себя.
   – Ребята, слушайте, – спокойно сказал Идейный. – Вот что мы сделаем.
   И в течение пяти минут он подробно обрисовал, что нужно будет сделать. Карлу понравилось. Да и все были довольны. По крайней мере, Завистник не сидел, зажав уши, а Ворчун даже слегка улыбнулся. Босс молчал, а это означало только одно – он не против.

17

   – Мы ставим пьесу, – навис над ним Босс. – Есть такая лаборатория, она делает имена. Кому не нравится, тому присваивается другое имя. Кто не согласен, тому голову с плеч.
   – Я согласен, согласен, согласен… – шумели вокруг.
   – А ты почему молчишь, мальчик? – вопросил Главный. – Тебе что голова не нужна. Если так…
   Карл вскочил и, потеряв равновесие, упал. Машина неслась на полной скорости. Он и не думал, что микроавтобус способен развивать такую скорость.
   – Репетируешь? – спросил Главный, будучи по совместительству водителем клоунской труппы.
   – Нет, а что уже… – растерянно спросил мальчик, потирая глаза спросонья.
   – Мы подъезжаем к городу, – объявил водитель, будучи по совместительству еще и гидом по незнакомой местности, – если верить карте, то сейчас будет заправка, самой большой в стране магазин ловушек для домашних грызунов, и через сто метров въезд в сам город. Поэтому повторить не помешает.
   Но не прошло и минуты, как показалась заправка, за ней огромный магазин со знаком мыши, попавшей в мышеловку, около него масса людей с кошками и разве можно было в этот момент что-то еще делать, кроме того, чтобы смотреть в окно и любоваться новым неизведанным городом. Карл смотрел на зеленые столбы с загадочными орнаментами и думал о том, что если этот город окажется тем самым, то тут же напишет письмо домой.
   Машина остановилась около большого концертного зала с колонами. На скамейках расположились спортсмены в красных костюмах с эмблемой белой луны, поедающей звезды. В двух метрах на палисаднике они выстроили пирамиду из тел, которая распадалась на глазах и превращалась в большой шар, уменьшающийся на глазах, вырастающий снова до неба.
   – На этот зал у меня давно слюна течет, – загадочно сказал Два метра, – открывая водительскую дверцу, запуская ногу на улицу. – Пожелайте мне удачи, ребята. Хотя разве нам кто-нибудь отказывал?
   – Нет, – ответил Весельчак.
   – Не мелочись, – сказал Ворчун.
   – Не забудь рассказать про наш номер, – крикнул Идейный. – Только ничего не перепутай.
   – Какие мы счастливые, – прошептал Завистник.
   Гид, по совместительству и администратор веселого кордебалета, пошел договариваться с главным в этом зале. Спортсмены выстроили пирамиду, превышающую высоту здания в полтора раза. У Нама возникло желание устроить щекотальный синдром нижнему слою, чтобы пирамида быстрее претерпела метаморфозу. В этом было что-то клоунское (о чем говорил Весельчак).
   – Ну, теперь-то мы можем повторить? – спросил Ворчун. – Сейчас Босс придет, скажет, что через час выступление, а у нашего номера ни начала, ни конца. Тем более репетировать негде – весь двор облепили какие-то спортсмены.
   Пирамида разделилась на ломтики, как колбаса, покружились по периметру местности и снова взлетели вверх.
   – Значит, ты все запомнил? – серьезно спросил Идейный. – Ты стоишь на дороге. Уже час как ловишь машину. Погода замечательная. Ты дышишь воздухом. Я думаю показывать тебе, как правильно дышать, не стоит.
   Мальчик пожал плечами. Они вышли на небольшую площадку, непроглядную ни для спортсменов, ни открытую для окон. Мистер Нам встал в выжидательную позицию.
   – Авто и водитель, – скомандовал Мистер Мозг, и двое Смешливый и Завистник встали напротив.
   – Все точно. А ты… – указал он на Ворчуна.
   – А я в салоне.
   – Да, только салон не испортьте, – предусмотрительно сказал Смешливый.
   – Итак, – продолжил Идейный, – ты стоишь и ждешь. Но нельзя забывать, что ты клоун и ждать машину превращается в настоящее шоу. Тут одними подсматриваниями на часы не обойдешься. А, например, вспоминаешь, что у тебя есть в кармане конфета, но так как было жарко, а ты про нее забыл, то ты вытаскиваешь вместо конфеты что-то похожее на жвачку.
   Мальчик сделал недовольную физиономию, вытер лоб, показывая, что довольно долго ждет, полез в карман, что-то нашел, довольно улыбнувшись при этом, только хотел вытащить руку, но не смог этого сделать. Она как будто прилипла. Он попробовал еще. Но попытка не увенчалась успехом. Тогда он попытался помочь другой рукой, и наконец, после долгого мучения, он ее вытащил, медленно потянул, подняв одну руку вверх, другой желая оборвать эту цепь, но снова прилип.
   – Нет, – воскликнул Идейный, взяв на себя бразды правления режиссера, – лучше ты решаешь залезть на дерево, чтобы посмотреть далеко ли машина. И когда ты будешь там, то видишь, что машина совсем близко, ты стараешься спуститься…
   – Но на сцене не будет дерева, – ответил мальчик…
   – Ты же артист, – серьезно сказал и.о.
   В глазах Нама было «я конечно попробую, но ничего не обещаю». Он сделал вид, что карабкается на дерево, дважды упал и растерянно посмотрел на смотрящих. Завистник захлопал, Весельчак тоже был в восторге, только Ворчун, что и следует делать такого рода людям, ворчал:
   – Не морочь голову парню. И, в конце концов, когда мы тронемся с места. Я в цирк опаздываю. Там сегодня пятеро клоунов выступают. Мне рассказывали, что они такие смешные…
   Карл повторил все действия с жвачкой, дерево решил пропустить, но потянулся на цыпочках и упал от натуги.
   – Итак, машина, – скомандовал Идейный.
   Заработал мотор. Весельчак загудел, Завистник деловито включил счетчик, повернул ключ-ухо, повернувшись к клиенту-Ворчуну, и увидев его недовольное лицо, тут же надавил на газ, хлопнул по плечу и они покатили. Мальчик специально повернулся, чтобы сделать вид, что не видит машину, как Идейный хлопнул:
   – Стоп, стоп. Это не смешно. Должно что-то происходить. Например, разговор между водителем и клиентом. Должен возникнуть конфликт. Отчего рулящий зазевался и не заметил стоящего парня…
   – Я его ударил, – сказал Весельчак. – В ухо.
   – За что? – возмутился Ворчун.
   – За то, что ты плохо себя ведешь в моей машине. Я таксист и я имею право вас никуда не везти. Вы слишком много ворчите, а моя машина очень чувствительна к ворчливому воздуху.
   – Что? – не стерпел «Клиент».
   Через мгновение они сцепились, конечно. Ворчун оказался сильнее. Завистнику меньше всего понравилось их склока.
   – А вы машину не спросили? – возмущенно спросил он. – Вот сейчас как скину.
   Появился Главный. В тот самый момент, когда двое – водитель и клиент такси валялись на траве. И когда пирамида из спортсменов стала напоминать дугу, один конец которой прочно стоял на земле, а другой не доходил до земли примерно на метр.
   – Ну что? – почти хором спросили все. У Босса было не слишком довольное лицо.
   – Не получилось, – сказал он. – Говорит, что у нас плохая репутация.
   – Что это значит? – удивился Весельчак.
   – То, что мы неизвестны, – ответил Два метра. – Наше имя не блещет… про нас никто не знает. К ним договариваются за полгода. А мы приехали и хотим представление в этот же день. Надо мной посмеялись.
   Посмеяться над клоуном – наверное, самое приятное, что может быть, однако Босс был как-то не очень рад.
   – Мы готовились… – заголосил Идейный.
   – У них запланированы гимнасты из Сингапура на ближайшую неделю, – печально сказал Главный. – Я просил их дать нам шанс.
   Но шанса не было. Был незаконченный, но, по словам Идейного, очень успешный номер, были клоуны, жаждущие выступления с полным залом и мальчик, который верил, что у него появится возможность заработать на еду, ночлег и на билеты в другие города.
   – Пожалуй, мы поедем, – решил Два метра. – Может быть, повезет в следующем городе.
   – Но мы же готовились, – воскликнул мальчик. – И имя у меня есть.
   – Зато у нас имени нет.
   Карлу нужно было искать свое место, и он должен был отказаться от этого скитания. У них была своя цель, у него – своя. Хорошо, что они дали деньги на гостиницу. Поэтому они легко расстались – артисты испытывать судьбу в другом городе, а он оправдать свой побег из города, в котором есть класс, где его дразнили Карлсоном и на учебнике «алгебры» выводили «карлгебра».

18

   Номер в гостинице «Комариный звон» достался самый дешевый. На чердаке. По сухой старой лестнице он поднялся туда и когда отворил, то его чуть не вывернуло. Паутины и отсутствие окна его не сильно заботили. Без ужина и завтрака – тоже можно было привыкнуть (наверняка найдется что-то). Но то, что помимо него, в комнате были и другие жильцы – невыносимо. Не люди, кошки или мухи. В комнатке были клопы. Карлу не понравилось и это, и то, что не обеспечили его пусть самым тонким, но одеялом. Было тонкое покрывало и слабо мерцающая лампочка. Стояла в графине вода, и лежали искусственные фрукты – яблоки, виноград, которые, конечно, можно было есть, но с плачевными последствиями. Вид на старую площадь, где до сих пор колесили велосипеды, бродили ночные люди – в поисках артистов для своего мешка, цирковой труппы или того, о чем Карл (без клоунов он переставал быть мистером Намом) не желал знать.
   Нужно было подумать, что делать дальше. Пройдет ночь, наступит утро, и нужно будет решать. Вперед? Этот город не такой хороший, как он показался на первый взгляд. Но уже в конце первого часа стали появляться неприятные персонажи в виде артистов-импровизаторов с чудо-мешком, недовольных прохожих, не желающих надевать на себя свои же маски, делая вид, что они им не принадлежат. Этот город жаден, алчен, он отказал таким хорошим циркачам! Может быть, конечно, это их не первая неудача, и они что-то скрывают. Возможно, что и Ворчун уйдет из труппы и Завистник тоже, и только Весельчак и Два метра, правящий «Семью глотками улыбок» останутся и будут бороздить города как ни в чем не бывало.
   Очень хотелось есть (он уже не помнил вкуса того маленького кусочка пиццы). Однако денег хватило только на постель, и уговаривать держателей гостиницы накормить его хотя бы хлебом он не мог решиться. Он вспомнил, как Ковбой без проблем мог достать и курицу, и колбасу, и свежий хлеб. От этого только закружилась голова.
   – Что бы сделал на моем месте Волшебник? Сказал бы нечто такое, отчего у владельца куриной ножки появится желание отдать ему ее, даже если она и была единственный составляющим его ужина.
   Он попытался уснуть, но сделать это было довольно трудно, когда у тебя в желудке зияет пустота, величиной с Каньон и после каждого вздоха, в нем отдается такое троекратное эхо, что снова мутит и появляются желтые расплывчатые пятна перед глазами.
   – Так и вовсе не уснешь, – пробурчал он. – Нужно добыть еды.
   Он подумал, как жаль, что у него нет возможности выйти на кухню в своем доме, пока родители спят, и выпотрошить холодильник на четверть и, разложив все по карманам (если не в трусах только), и закрыться в комнате и при лунном свете уплетать бутерброды с ветчиной и сыром, запивая молоком и на десерт – мороженое или кусочек трюфельного торта.
   – От этих мыслей я, кажется, вдвойне ослаб, – подумал мальчик. – Нужно разбудить соседа, а может быть, мне повезет – он не спит, и поделиться со мной.
   Он вышел из номера, спустился по старой скрипучей лестнице и увидел коридор и пару номеров по одной стороне, три – по другую. Чувство голода и слова Ковбоя, что он тоже Волшебник, подбодрили его. Он постучался в первую дверь. За ней было тихо, и он уже было подумал, что за ней никого нет. И только Карл собрался переключиться на другой объект с цифрой «6», как дверь приоткрылась, и показалось сморщенное лицо старой женщины.
   – Быстро, – сказала она, схватила мальчика за руку и быстро заперла за собой дверь. Было, отчего вспотеть и закричать. Однако старуха зажала ему рот и резко спросила: – Принес? Только учти я заказывала самые, что ни на есть сырые. Один раз они мне хотели подсунуть жаренные, но я заметила. И им не поздоровилось.
   – Нм.…ммм, – промычал мальчик, пытаясь возразить и вернуть свою былую свободу, но эта Сморщенная старушенция продолжала держать его в своих цепких руках и зажимать рот потной ладошкой, пахнущей сушенными травами.
   – Я не буду платить, – громко сказала она, – если все окажется так, как я и предполагала.
   На этих словах она разжала свои тиски и позволила мальчику свободу в действиях.
   – Но у меня ничего нет, – ответил он.
   – Поверь мне, я заметила это, – грубо сказала она, решительно потирая руки. – Ну и где?
   – Что? – не понял мальчик.
   – Где мои суши? – строго сказала старуха и ее морщинки заходили, как будто рисунок на щечках ожил и стал короткометражным мультфильмом.
   – Я вас не понимаю, – вертел головой Карл. – Я зашел только для того, чтобы спросить вас о том, что…
   – Господи, я заказывала суши, – закричала она и была готова расплакаться – точнее, она опустила голову, скрыв лицо, но когда его подняла, то у мультфильма на лице появилось продолжение, не уступающее первой части. – Я заказывала суши, а вместо этого, приходит мальчик. Он что как-то походит на сырую рыбу с рисом? Не походит.
   Это напоминало… да не может быть. Этот город в каждом его уголке насквозь пропитан… ложью. Все хотят пиццу, но вместо этого приносят мешок, и этот мешок должен был пролежать целые сутки, чтобы Похититель смог произнести свою фразу. А для того, чтобы эта старуха увидела в мальчика сырую рыбу, ему нужно было существенно проголодаться. Эти два города были так близко, что Карлу казалось, что они неразличимы друг от друга.
   – Но у меня нет суши, я пришел для того, чтобы попросить у вас немного еды. Понимаете, я совсем недавно в этом городе.
   Какое-то время она молчала, как будто впитывала эту информацию, и мальчик надеялся, что она поняла, но все оказалось намного труднее.
   – Ты из больницы, да? – неожиданно спросила она.
   – Нет, я не из больницы, – продолжал оправдываться парень. – Я из номера наверху. Что на чердаке. Мне достался номер с клопами, без ужина и завтрака. Вот я и спустился к вам в надежде найти что-то съедобное.
   Она завертела головой и его аргументы по поводу оставленного без крова и еды ее мало волновали. Он не был доставщиком суши, значит остается одно – он, по ее логике, должен быть из больницы.
   – Запомни! – воскликнула Дама. – Мне плевать на врачей. Они мне запрещают есть. Да я могу есть все. У меня организм любую живность переработает.
   У мальчика было дежа вю. Это с ним уже происходило. Совсем недавно, когда они репетировали с «Семью голосами», да и на сцене, когда она показался из мешка и Мистер Похититель ожидал увидеть пиццу. На этот раз мешка не было, хотя возникало ощущение, что этот город был одним мешком, из которого было трудно выбраться. То одно, то другое, то сошедшие с ума старухи.
   – Я бы тебя выгнала, но ты с виду безобиден. Жаль, что ты не доставщик суши. Это было бы очень кстати. Гляди ж и тебе бы досталось немного. Только учти, я заказала две порции и только если у вас есть акция что при покупке двух порций, третью получаете в подарок, то так и быть половину третьей ты можешь съесть. Или нет, одну третью часть. А то я такая голодная, что сейчас готова съесть все четыре. И должна пить эту мерзкую воду, которые даже клопы не желают пить.
   Нужно было двигаться дальше, пока не было слишком поздно и жильцы не спят. По крайней мере, если кто и спит, то вряд ли разложив постель – скорее всего так, после прогулки или сытного ужина. Снова мысли о еде не давали покоя. И мальчик знал себя, что пока он не найдет пищу, он не успокоится. Как и так мысль о городе – что пока не найдет его… нет, сперва поесть, а потом уже и о планах назавтра.
   И только мальчик собрался выйти из комнаты, как старуха промолвила:
   – Может быть, я неправильно назвала гостиницу или город? – спросила недовольно старуха. – Это же город Ю?
   На стертом указателе, когда они проезжали, мальчик заметил Букву «П».
   – Не думаю. С чего вы так решили?
   – Потому что все здесь как один юродивые, – сказала с таким раздражением старуха, что, казалась, она сейчас рассыплется.
   Если «П», то все здесь психи или повернутые на неправильном. А с такими мало кто хочет водиться. И если даже и есть нормальные – маленькие, то они все равно станут как эта бабка – заказывающие еду по телефону не на тот адрес и бегающие от врачей.
   – А гостиница «Комариный писк»? – растерянно вопросила пожилая Дама.
   – «Комариный звон».
   – Так вот в чем дело. Я же говорю. Юродивые. Нормально гостиницу назвать не могут. Комары не могут звенеть, они пищат. Разве я не права?
   Конечно, она была права во всем. С такими людьми нужно во всем соглашаться, иначе… да кто же знает, чем пропитан этот воздух, чтобы ловить людей в мешок и называть родной город Юродивым. Почему вместо хорошего представления предпочитают пирамиды из спортсменов, а имена людям даются наобум, выбрав в алфавите случайные буквы.
   – Уходи, – сердито сказала она. – И передай всем врачам, что они не получат меня, так как я ненавижу эти противные каши. И не надо меня искать, я сегодня же съеду, сейчас же. Только получу… Он, что и вправду не придет? – засуетилась старушка, быстро подбегая к телефону. – Можно две порции суши не жаренной только. В город Ю. В «Комариный писк».
   Странная старуха. Такие и не питаются вовсе. Как говорят энергетические вампиры. Ну, разве что только суши.
   Мальчик выскочил из комнаты. Ему показалось, что он пробыл там больше часа. Как жалко, что у него нет интуиции, чтобы предчувствовать, какой человек за дверью. Так было бы намного проще. А то приходится встречаться с такими особями, что мало схватиться за голову.
   От этого не стало сытнее. Поэтому нужно было стучать дальше, искать хотя бы яблочко. И с каким-то отчаянием он постучался в дверь.
   – Кто там? – спросил писклявы голос.

19

   Дверь номер «6» открыл маленький человек в синей пижаме с желтыми ромбиками и треугольниками. Он вопросительно посмотрел на мальчика. Не втягивал его к себе, чем уже обрадовал.
   – У вас не будет хлебца? – извиняющим тоном спросил Карл. – Или чего-нибудь такого, съедобного?
   Человек как будто не понял его, посмотрел, серьезно ли он – потому что человек, у которого есть деньги на номер, вряд ли останется голодным. И поэтому застыл, но через мгновение ожил, засмеялся, пожал плечами и сказал:
   – Только что поужинал. Прости, но как будто именно сегодня у меня проснулся жуткий аппетит. Я заказал себе спагетти с фрикадельками и тремя ломтиками пшеничного хлеба. И все до последней крошки съел, оставшимся кусочком хлеба смазал и… до сих пор облизываюсь.
   – Как жалко, – отреагировал мальчик, и уже собирался повернуться, чтобы продолжить поиски, как Маленький человек сказал, показывая правой рукой «внимание»:
   – Хотя постой…
   У Карла появилась надежда. Он вошел за Маленьким хозяином в его небольшой, но довольно уютный номер (разительно отличающийся от его чердачного помещения), и проследил, как тот стремглав залез под кровать, потом раздвинул шторы, и даже открыл шкаф, перерывая карманы пиджака и куртки.
   – Сейчас, сейчас… – воскликнул он, перебегая из комнаты в ванную. Он искал и на стеклянном столике и в самой ванной и под ней, и под телевизором, и под ковром. – Куда же она запропастилась?
   Следующим местом был огромный чемодан, который стоял в дальнем правом углу. Он раскрыл его и стал поворачивать какой-то странный инструмент.
   – Может быть, это такая штука, которая делает еду, – в надежде простонал про себя мальчик. Маленький человек встал посреди комнаты (для него эти апартаменты были действительно королевскими), засунул руки в карманы и тут же подскочил, как ошпаренный.
   – Вот она, – воскликнул он и протянул мальчику что-то зажатое в руке. – Вот она, пропащая.
   – Но это же… – он даже не договорил, так как еще можно было понять горсть конфет или орехов, или бутерброд с сыром. Но что такое одна конфета? Тем более, которая может уместиться в почти детской, по размерам, руке.
   – Да, это конфета, – согласился мужчина. – И если бы я был серьезно голоден, то был бы счастлив найти ее.
   Наверное, он был бы счастлив, если бы нашел только обертку от этой конфеты. Для него тарелка спагетти – это было существенный перебор, не говоря уже о трех пшеничных кусках. Он был ниже мальчика примерно наполовину, но аппетит был ничуть не меньше. Если бы мальчик был таким же, как и он, то он бы обошелся одним запахом с кухни.
   – Благодарю, – сказал Карл, положил конфету в карман, чтобы слопать ее у себя в номере или вообразить, что это сосиска и долго ее есть, напрягая воображение, превращая карамель в переработанное мясо.
   – Я бы с удовольствием тебе заказал то же самое, – извиняясь, проговорил Карлик, – но у меня все подсчитано. И эта тарелка со спагетти тоже. Даже хлеб. И, конечно, сам номер в гостинице. Я попросил самый крошечный. Оказалось, что это и есть самый маленький. Но для меня и этот слишком роскошен. Однако нужно было где-то ночевать, вот я и остался.
   Карл не мог ничего изменить – этот мужчина экономил, хотя с таким телом можно, напротив, позволить себе больше прямо пропорционально своим меньшим размерам. Мальчик спросил, где находится кухня, но оказалось, что та уже закрыта и на глазах Карлика-мэна, повариха отправилась домой с остатками супа и макарон. Он про себя выругался, едва выдохнул, наблюдая, как мужчина вытаскивает из чемодана длинный механизм («тот, что делает еду»), напоминающий эспандер с ручками и деревянной планкой.
   . – Еду на свадьбу к своему брату, – прокомментировал Маленький человек. – Хочу сделать подарок.
   Свадьба – это было такое место, где собирается большое количество человек, чтобы есть. В основном есть. Там еще есть какие-то мероприятия, но стол – это главное, что есть на свадьбе. Этот мужчина из «6» номера мог и не есть те спагетти, дождавшись, когда его пустят к столу.
   – Он у меня самый высокий, – серьезно сказал Карлик. – На три сантиметра выше.
   Мальчику было не очень интересно это. Если это не преобразователь еды, тогда какая разница, куда отправляется этот человек, и что это такое. Но Мужчине видимо очень хотелось поделиться с нежданным гостем.
   – Это специальное устройство растягивать человека, – таинственно сказал он. – Понимаешь, мы все в семье маленькие, а мне хочется, чтобы наш род наконец-то стал расти. Пусть он первый начнет. У него это лучше всех получиться. Он выше.
   Маленький человек еще долго мог говорить, и говорил какое-то время, пока мальчик не представил, как сотня гостей поедает большими вилками огромного носорога, приправленного арбузами.
   – Я пойду… – устало сказал мальчик.
   – Да, – согласился Маленький человек, – обратись к соседу. Мне показалось, что там постоянно кто-то чавкает.
   И мальчику ничего не оставалось делать, как перейти на следующий уровень, теряя силы в каждом.

20

   Только он хотел сделать шаг в сторону следующей двери, как неожиданно она сама открылась, и оттуда показался худой высокий человек с горбом. Он на цыпочках подошел к стоящему в коридоре креслу, присел, сложив руки на колени, и только тогда заметил мальчика. Он кивнул головой и закрыл глаза. У мальчика появилась еще одна возможность. Этот человек хоть и закрыл глаза, но почему-то была уверенность в том, что он вышел из комнаты с большими завалами съестного и он специально вышел оттуда, чтобы стерпеть соблазн.
   Только Карл подошел к Горбу и хотел обратить на себя внимание покашливанием или обращением «Мистер», как тот не открывая глаз, прошептал:
   – Тихо, он только что уснул.
   – Мне бы… – начал говорить мальчик.
   – Но он спит, – ответил мужчина спокойно, полушепотом.
   – Но я…
   – Он все не укладывался, – печально произнес Горбатый. – Я ему и песенку спел, и массаж с оливковым маслом, не хочет. Что-то его беспокоило.
   – У вас есть… – мальчик понимал, что должен, наконец, объяснить причину своего появления. Но это тощий с деформациями человек не хотел его слушать – то ли то, что он произносил было частью какого-то странного сна, то ли он был настолько взволнован, что его ничего больше не интересовало, кроме… кроме чего? Кого? Ребенка? У него плакал малыш, и он, успокоив его, вышел сюда, так как тот занял кровать. Это какой же малыш должен быть. Возраста Карла?
   – Наверное, переел, – еще печальнее сказал мужчина. – Сегодня на обед была говяжья печень, его любимое блюдо. А потом он напился молока. На ужин он ел суп-лапшу с пирогом с рыбьей начинкой. А потом снова напился молока. Не понимаю, все было таким свежим.
   У мальчика все больше выделялся желудочный сок, и все меньше хотелось слушать про то, как чей-то ребенок (согласитесь, странный ребенок) ест без меры и сейчас непонятно отчего мучается. Наверное, во всем клопы виноваты. Не печень, не суп, не совместимое со всеми блюдами молоко. Именно, клопы.
   – Он у меня красавец. Первые места, медали, но половину медалей пришлось снять – ему было слишком тяжело носить их. Когда он наклонялся к миске со своими наградами, то у него голова падала прямо в блюдо, отчего его прекрасная мордочка пачкалась. Поэтому часть медалей висит у него в его комнате, а другая по всему телу. Чтобы распределить нагрузку.
   Собака! Ну, конечно. Тут человеку есть нечего, а у него собака. Сам не ест, тощий, как смерть, и все достается псу, который сейчас откушав тридцать три блюда, почивает на кровати Горбуна, выставив его своим несварение за дверь.
   – И здесь мы тоже получили парочку, – продолжал говорить Горбун, не поднимая век. – За отличную шкурку и за хороший аппетит. Мы нашли единственный город в мире, где дают такие медали. Мы с моим Жерлоком долго искали такой город, и все же нашли. Его шкурка этого достойна, не говоря об аппетите. Только последний здесь испортился.
   Мальчик представил собаку, покрытую желтыми медальками, при хождении еле-еле передвигающей ноги, а когда подходит к миске, то не наклоняется, а сперва ложится, и в лежачем положении, лакает молоко и прочее, что ей положат. При этом ее шкурка лоснится и напоминает граненный алмаз. А за ней много охотников и ценителей дорогих шуб.
   – А у вас ничего не осталось…? – сделал попытку мальчик, предполагая, что если собаке стало дурно, то наверняка что-то и осталось. – А то у меня с аппетитом полный порядок.
   И мужчина, как будто услышал его и, наконец, решил ответить хотя бы на один вопрос:
   – Пришлось выбросить. А вдруг в пище была какая-то зараза. Теперь будем терпеть до самого дома. Там моему Жерлоку всегда хорошо. Даже после праздничного ужина, состоящего из восьми блюд. На первое – овощное рагу с крупными кусочками мяса, на второе – варенная спаржа с языком, на третье – жаренная картошка с гусем и черносливом, на четвертое…
   Мальчик не желал больше этого слушать. Он зажал уши и пошел к следующей двери, А этот Горбатый…
   Он так и не проснулся. Назавтра этот мужчина и не вспомнит, что к нему кто-то подходил и спрашивал про… еду, которую как в каменном веке, сейчас добывал маленький человек по имени Карл, мечтающий найти один город и пробовать жить оставшуюся ночь в другом. Почти умирающий от голода…

21

   Комната «8»… терять ему было нечего. Он уже забывал свое имя от голода. Он и не знал, что голод может так сильно подчинить. Будучи дома, он не понимал такой обыденной ценности, как во время приготовленный завтрак или наличие забитого под завязку холодильника.
   – Заходите, – услышал он. Мальчик открыл дверь и попал в полную темноту. В центре комнаты светился зеленый огонек, и через мгновение Карл заметил, что за столом, на котором стоит прибор с огоньком, сидит человек.
   – Мы только начинаем, – произнес он. – Садитесь в кресло.
   Мальчик послушно сел. Ему в любом случае нужно было как-то расположиться, чтобы начать разговор, а тут хозяин сам предлагает сесть за стол, на котором пусть и нет пока ничего съедобного, однако сесть за стол уже приближает к понятию приема пищи.
   – Я бы хоте спросить… – как пословицу повторил мальчик, но мужчина шикнул и прошептал:
   – Обязательно спросите, примерно через минуту, – белое полотно, которому мальчик не придал особое значение, осветилось. На нем стали вырастать горы, плавно перетекающие в мускулатуру. Огромные экскаваторы зачерпывали землю, сгружая все в одном месте, превращая ровную плоскость в высоченные холмы. Эти холмы перерастали в мышцы на теле мужчины, делающего тягу с двухсоткилограммовой штангой. Камера плавно скользила по всему телу, останавливаясь на места особого напряжения – бицепсы, трицепсы, кубики на животе. Звучала напряженная музыка с тяжелым дыханием. И его лицо – потное, злое, стискивающее зубы перевоплощалось в горящий огонь – пламя, сжигающее целые леса. И снова горы, снова экскаваторы… темнота. Зажегся свет, и Карлу удалось увидеть человека, смотрящего странные фильмы. Светлые волосы, зачесанные назад, под сорок, черная пижама и черные тапочки с клювом. Он вскочил со своего места, придвинул стул, чтобы как можно ближе быть к «гостю».
   – Ну, как? – возбужденно спросил он.
   – Что как? – не понял мальчик.
   – Появилось желание?
   – Ну, наконец-то! – подумал мальчик. – Хоть один сразу понял, что он хочет.
   – Да, я хочу есть, – озвучил Карл свое желание.
   – Странно, – пожал плечами Блондин, – после этой хроники должно появиться несколько другое желание. Накачать мышцы, например. Или хотя бы увеличить массу. Вот ты я вижу худоват.
   – Так накорми меня, – кричало внутри, – чтобы я набрал и массу, и не вызывал содрогание.
   – Но я и вправду хочу есть, – воскликнул мальчик. – Я ничего не имею против вашего кино, но оно тут не причем.
   Это сильно озадачило человека в черном. Он встал, подошел к экрану, потрогал его, провел пальцем по всей поверхности, повернулся, подошел к проектору, провел и по нему пальцем, как будто это должно было помочь понять. Однако это ему дало некоторое объяснение:
   – Значит, его нужно смотреть в сытом состоянии.
   – Я готов всю ночь смотреть этот фильм, если вы настаиваете, – с трудом произнес мальчик, понимая, что этот номер совершенно не похож на пункт бесплатной выдачи горячих булочек с маком, – только если вы накормите меня, – произнес он едва слышно, чтобы не слишком шокировать Человека-кино.
   – Накормить? – удивился тот, снова стал ходить по комнате, вернулся к столу и сел за него. – А, нет, – замотал он головой, увидев голодный взгляд мальчика. Неотступного, как кинофильм, навязывающий заниматься – Да, у меня было кофе. Если хочешь. Там на подоконнике.
   Мальчик быстро подошел к окну. Почему-то казалось, что помимо кофе, там должно быть что-то еще. Но хозяин этого мини-кинотеатра не обманывал. Банка с кофе примерно на две чашки. Без сахара и молока. От этого кофе стало еще хуже. Тем более он был не самого лучшего качества.
   – Спасибо, – поблагодарил его мальчик, чувствуя как горький напиток раздражает стены желудка и делает его еще более слабее. – А больше ничего нет?
   – Есть… нет… – ответил мужчина, – это сейчас не так важно. Важно то, что ты чувствовал. В тебе что-нибудь пробуждалось?
   – Аппетит, так как снежная гора напоминала мятую картошку, а эти мышцы на колбасу.
   – Нет, это все не то, – недовольно среагировал Мужчина в черном костюме. – Должно появиться тяга к наращиванию мышц, тяга пойти в спортивный зал и бегать каждое утро. Я показываю кино, и у человека появляется желание. Я демонстрирую эмоции, – он улыбнулся, показывая так, как будто мальчик не были знакомы ни радость, ни грусть, ни чувство раздражения. – Если человек хочет смеяться, то у меня даже два фильма. Но я знаю, что тебе нужно, – воскликнул он. – У меня есть то, что тебе надо.
   Он выключил свет, зарядил фильм, и через мгновение на экране показалось голова коровы, перемалывающая пищу. Она была крупная и ужасно противная. Однако ела с таким аппетитом, что мальчик стал невольно грызть ногти. Рот коровы превратился в человеческий. Розовые полные губы молодого человека с едва заметным пушком над губой двигались. Они кушали суп.
   – Это первое, – прокомментировал Человек-кино.
   «Актер» медленно погружал ложку в тарелку и, поднимая ее, улыбался, потом ответственно погружал в рот и, глотая содержимое, закрывал глаза. Оставалось только догадываться, что это было за такое блюдо, от которого закрываются глаза. Потом появилось второе – картошка с котлетой.
   – Это второе, – внимательно следил за действиями хозяин темной комнаты. Рука ловко орудовала котлетами. Вероятно, они были вкусны, так как язык то и дело появлялся, чтобы облизать губы. Последний кусочек котлеты был ловко обмазан картошкой и запущен в рот. Рука придвинула к себе стакан с компотом.
   – И компот, – радостно прокомментировал Человек, демонстрирующий эмоции. – Абрикосовый.
   Мальчик почувствовал, как его мутит. Он мечтал о том, чтобы этот персонаж на экране подавился, чтобы испортилась лента, чтобы произошло что-то непоправимое. Только бы он не видел, как эти полные губы открываются, чтобы залить внутрь целый стакан абрикосовой влаги. Но кино закончилось сразу же после того, как компот был выпит. Снова свет и опять взбудораженное лицо Хозяина и новое ожидание со старым вопросом:
   – Ну, как? Наелся?
   Он еще и спрашивает.
   – Нет, конечно, – недовольно ответил мальчик.
   – Не может этого быть, – вскочил мужчина. – Я провел эксперимент в шестидесяти странах, в разное время суток. Они все говорили, что почти не хотели есть после этого. Они были довольны увиденным.
   – Вы уверены, что они были голодны, как я? – спросил Карл.
   – Нет, но я точно говорил им не обедать, – растерялся Человек-синематограф. – И они должны были меня слушать.
   – А те, кто и не завтракал, и не обедал, – серьезно сказал мальчик, – те, кто голоден так, что у него внутри стали появляться таблички «Здесь уже давно не пробегала пища».
   – Мой фильм действует только на тех, кто не слишком голоден, – прокомментировал Черный костюм через несколько шагов по комнате и проведениям пальцем по экрану.
   Мальчик вскоре вышел. Ему хотелось колотить руками и ногами по стене, завопить, что он хочет есть и что ему нужна помощь. Но помогло бы это, он точно не знал. Но сознание того, что переходя от комнаты к комнате, он все же сможет найти того человека, у кого завалялся хотя бы самый маленький кусочек, все еще оставалось и он решил подойти к следующей двери и постучать.

22

   Комната «9»… «10». Нам решил попытать счастья с последней, так как решил обмануть неприятность, которая пока что следовала за ним попятам. Она его будет поджидать в «Девятке», а он, тем временем, успеет побывать в «Десятке» и, возможно, ему тогда и выпадет «десяточка».
   – Заходи, – отреагировали за дверью на его стук. Он дернул за ручку, та не поддалась. Он постучал еще, дверь по-прежнему оставалась закрытой, однако неожиданно открылась «9», и показалась лысая голова.
   – Я здесь, – ответил хозяин номера. – Номер «9-10».
   Двери, и соответственно то, что находилось за ними, принадлежали одному человеку, что было, конечно, странно, но сейчас было не время удивляться и расспрашивать об этих привилегиях.
   – У вас есть…? – традиционно начал спрашивать мальчик, не желая тратить время, если искомого нет.
   – Есть, – быстро сказал Лысый, заставив мальчика улыбнутся, и последовать за человеком, живущим в двойном номере.
   Мальчик вошел, и сразу же услышал фруктовый запах. Сделав шаг вперед, он уловил и копченую колбасу, и яйца, и огурцы. Возникало ощущение, что здесь недавно было значительно пиршество и совсем недавно все угомонились, оставив стол наполовину нетронутым, так как всего нас столе было предостаточно для повторного праздника живота. И этот недоеденный стол, наверняка, находится в соседнем номере, отделенный от этого стеной и хлипкой дверью, которую следовало как можно быстрее открыть, чтобы увидеть…
   – Я снимаю две комнату уже достаточно давно, и по моей просьбе, сделали дверь в соседний номер, чтобы я мог жить в двух комнатах. И мне это необходимо. Две комнаты, пара ботинок, пара часов. Две комнаты, позволяющие мне быть собой. В одной человек – отдыхающий, в другой – работающий. Потому что я работаю дома.
   Он был одет в костюм, что в такое позднее время было странно. Халат, тапочки или что-то из спортивного – нормально, но пиджак, застегнутый на все пуговицы выглядел чересчур.
   – У меня часто бывают гости, – продолжил мужчина, предлагая мальчику сесть и несколько удивившись, что тот не принимает его гостеприимства. – И как только он появляется, – настойчиво предлагал хозяин место одно другого лучше – в кресле, на диване, – то должен познакомиться с моим товаром. Это непременно. Потому что работаю я круглосуточно и хожу в ту комнату, которая под замком, только тогда, когда клиент уходит. Но как только он здесь…
   – Вы сказали, что у вас есть то, что мне нужно, – напомнил Карл, настырно встав в одно место, у самого выхода.
   – Это уж точно, – загадочно ответил Лысый. – У меня есть все. И сейчас ты это поймешь.
   Он взял мальчика за руку, и не смотря на его растерянный вид, посадил в кресло, налил в стакан воды и скрылся в комнате. Карл поднес стакан к носу – вода была точно такая же, как и в его номере. Пыльная, противная, исключительно для клопов. Через секунду появился Лысый, выкатил два показательных стенда, хлопнул в ладоши и сорвал с них тряпки. Карл ахнул. Нет, на них не было образцов колбасы и печеночного паштета, но такого количества ручек он еще не видел. Они были настолько разнообразными, что мальчик прикусил язык.
   – Купив коллекцию лучших ручек от передвижного магазина Мистера Хашера, – провозгласил мужчина, – вы получаете пожизненную гарантию качества. Эти ручки особенные. Они никогда не заканчиваются. Поэтому поторопись начать, чтобы никогда не исписать.
   Он сделал поворот, и укатил образцы и, как оказалось, это было не все. Еще три стенда на колесиках оказались перед мальчиком и ручки разнообразных тонов предстали перед ним.
   – А эти ручки не только пишут на бумаге, – возбужденно говорил Лысый мужчина, показывая образцы и тут же, демонстрируя их на себе. – Они также предназначены и для того, чтобы писать на коже. А то и вырезать солдатиков, или имя на коре дерева. Если очень глубоко вырежешь, то надолго сохранится.
   Тут на глазах у мальчика он вырезал «Комариный звон» на деревянном столике, не думая о том, что администратор был бы не слишком доволен такому «искусству».
   – Но я вас спрашивал о другом, – крикнул мальчик вслед удаляющемуся в комнату номер «10» мужчине.
   – Терпение, терпение, мой друг, – крикнул он, скрипя колесиками еще одного стенда. – Это еще не все.
   Он уехал, чтобы вновь вернутся с совершенно новой коллекцией ручек с зеркалом, шуруповертом и пилой.
   – Всегда что-то ломается, – печально сказал Лысый, – и не всегда есть под рукой пила, но всегда есть ручка.
   Он нажал на кнопку и пила заработала, отпиливая ножку у того самого столика, уже познавшего вкус ручек мистера Хашера. Ножка надломилась, столик сел на один бок, а хозяин двухкомнатных апартаментов воскликнул так, как будто попал в самое яблочко.
   Прикоснувшись другой ручкой, нажав на необходимую кнопку, он вкрутил саморез в ножку, и стол встал в свою привычную стойку, правда, став немного выше с одной стороны.
   – Мне ничего из этого не подходит, – охладил его мальчик, как можно быстрее произнеся все то, что он был намерен сказать, пока его не перебил этот деловой человек «9-10». – Я же думал, что у вас есть какая-нибудь еда. Я поэтому к вам и зашел, думая, что вы со мной поделитесь.
   – Нет, – растеряно сказал Лысый, – но у меня есть ручка, колпачок который содержит цитрусовый сок, – в ту же секунду он вбежал в комнату «10», и через мгновение выскочил с предлагаемыми образцами. – Со вкусом апельсина, лимона, лайма…
   – И что же она съедобная? – недоверчиво спросил Нам, вертя в руке один из образцов.
   – Нет, – покачал головой мужчина в застегнутом костюме. – Но во рту становится приятно.
   – До свидания, – резко сказал мальчик и направился к двери. Лысый мужчина все не унимался. Он показывал рукой «подожди» и убегал, вынося все новые образцы.
   – Есть ручка с жующим хвостом. Если ты очень голоден, то можешь его съесть. А некоторые чернила можно пить. Есть ручки с музыкой, с натюрмортами. Есть ручки-муляжи. В виде сэндвичей, шоколадок, пирожков… Если ты можешь подождать, то через неделю, мы придумаем что-то по-настоящему съедобное…
   Он не хотел его отпускать, но у Карла не было недели. Он хотел есть сейчас и понимал, что лучший способ избавиться от этой мысли вернуться в комнату, укрыться одеялом и сделать попытку уснуть снова.
   – Все надо возвращаться, – примерное содержание того, что он решил по дороге. Примерно о том же он думал, когда с грохотом входил в номер, шел к своей разобранной кровати и плюхался туда, как будто обошел половину земли, а не два города.
   Он хотел домой. Не пропадать же ему здесь. Выберется на дорогу, а там договориться с каким-нибудь дорожным Волшебником – наверняка, такие водятся не в единственном экземпляре, тот достанет еду, а пока можно обойтись и водой, которую даже и клопы не пьют. Конечно, жизнь не изменится, ему вернут его кличку, а также его прошлую жизнь.
   Да и терпеть свое имя тоже можно. Как же все остальные. Живут же они, и он тоже сможет. Да, он будет злиться и может быть снова появиться убежать и если тогда он будет старше и у него будет достаточно денег, то станет намного проще…
   Клопы почувствовав, что на кровати-тарелке появился человек-блюдо, и инстинктивно стали его кусать. Сперва мальчик старался не обращать внимания на эти покусывания, но сознание того, что он голоден, а они его, голодного во всех отношениях, поедают, мешало оставаться равнодушным.
   – Все, – закричал он, обернулся одеялом и, как ему показалось, не оставил ни единой возможной лазейки для этих кровососов.
   Он не будет нуждаться в продуктах, не надо будет снимать номер и терпеть эти неудобства. Дома есть мама, которая пусть и не понимает его, но никогда не даст в обиду, и папа – постоянно занятый, но так приятно утром слышать, как он стучит в комнату и вместе выходить на кухню к завтраку. Есть свои плюсы. И минусы тоже. Была бы возможность, он бы и сейчас ушел.
   Какой-то клоп его особенно достал. Он не выдержал, вылез из одеяла, сжал его из последних сил, и стал колотить подвернувшимся под руку башмаком.
   – Съесть меня хотели?! Не получится. Получай! Еще!
   Он колотил одеяло, восклицая все громче и громче, но когда пошел второй десяток, он услышал что-то еще помимо своего голоса и ударов по одеялу.
   – Не бей меня, – примерно так. Или… – Остановись.
   Это была мольба о пощаде.
   – Что? Не мог же в его кровать попасть говорящий клоп или что-то говорящее. Да к тому же кусающего его.
   Мальчик снова замахнулся, на этот раз сильнее.
   – Мне это же показалось? – спросил он. – Это же мне кажется. Я голоден и у меня помутнение. Всего-навсего. Правда же?
   Ответ последовал незамедлительно:
   – Я не…
   Нам вскочил, как ошпаренный, отбежал к двери. Кровать сохраняла спокойствие. Никакого движения, голосов. Ничего.
   – Во всем виноват голод…
   Для пущей убедительности, мальчик быстро подбежал к кровати и сорвал одеяло. На кровати никого не было.
   – Показалось, – с облегчением вздохнул мальчик, и только собрался забрать одеяло, чтобы лечь и попробовать в очередной раз уснуть, как понял, что одеяло стало тяжелее раза в три. Но в очередной раз, ссылаясь на усталость, он, тем не менее, потянул одеяло, которое как будто прибили гвоздями к полу. И все бы хорошо, если бы Карлу не пришлось его поднимать, потому что вместе с одеялом он поднял… что-то живое.
   – Ты кто?
   – Я… я… не клоп, – испуганно ответил незнакомец.

23

   С первого взгляда, можно было предположить, что он обыкновенный мальчик – незначительных габаритов, с еще детским, не успевшим сломаться, голосом. Но у Карла все равно возникало ощущение, что не такой уж он и маленький. Лицо его было детским – гладким с розовыми щечками, с выпавшими молочными зубами, но ужасно строгий взгляд вынуждал думать по-другому. Немного больше клопа – всего-то в раза два меньше, чем Карл, но какая-то особая значимость была в каждом сантиметре. Когда мальчик увидел его, то чертовски сильно растерялся, да и гость тоже не блистал храбростью – лицо его было напуганным, отчего он сразу вытянул руки и сжал кулачки. На нем был оранжевый свитер, а на голове – темно-зеленая кепка с буквами «ВЛИ». Такая же эмблема стояла и на черных ботинках с толстой подошвой.
   – Ты не… – говорил он, подразумевая «Ты не трогай меня».
   – Я не… – отвечал Карл – «Я не трону».
   – Я ду… – делал попытку сказать гость, имея ввиду «Я думаю, что нам надо поговорить», на что Карл реагировал по другому:
   – А не… – что значит «А не выкусишь?».
   Этот бессмысленный разговор мог продолжиться, если бы не Карл. Они друг друга боялись, и не решались подойти. Но мальчик, успевший увидеть в этом городе много странного, это появление не слишком удивило. Конечно же, что-то должно было произойти. И пусть пока ничего не происходит. Так, по крайней мере, меньше хочется есть.
   – Я понимаю, что ты не клоп и не представитель темнокожей расы, – сказал мальчик, наконец, решившись выяснить все. – Ты можешь просто ответить, кто ты есть? И не надо так дрожать, как будто эта кровать напичкана оголенными проводами.
   – Я агент… – прошептал оранжевый человечек. Он тоже боялся его, и все прятал голову под одеяло, добрый кусок которого стянул с кровати.
   – Какой агент? – устало сказал мальчик. – Агент по продаже средства против клопов? Или агент по недвижимости, специально запускающих противных насекомых, чтобы выжить людей из своих номеров ради лучшего номера где-то совсем рядом.
   – Сейчас объясню, – разговорился гость, размахивая руками. – У тебя есть вода?
   – Немного, – сказал Нам, указывая на графин. Маленький человек, не слезая с кровати, потянулся к графину, но мальчик перехватил его и сердито произнес: – Но сперва ты мне скажешь, кто ты и что ты здесь делаешь? Это что ты меня постоянно кусал?
   – Нет, это не я, – нетерпеливо сказал маленький. – Я тот, что тебе поможет.
   – Поможет? – расслабился мальчик и потерял бдительность. Гость заметил это и перехватил емкость. – Не понимаю. Откуда ты знаешь, что я нуждаюсь в помощи? Я об этом кому-то говорил?
   – Тебе не обязательно говорить, – жадно глотая воду, говорил маленький человек, – все и так понятно. Почему эта вода имеет такой странный вкус?
   – Да что же понятно? – воскликнул мальчик, раздражаясь с каждым мгновением. – Ты один из тех ненормальных? Из тех, что продают ручки, едят суши, и снимают фильмы для ненормальных? Из какого ты номера? С первого этажа? Из подвала?
   Карл был готов отправить этого всезнайку куда подальше, выкинуть из окна, если бы оно было. Было разве что маленькое отверстие в стене, в которое поместится только клоп. Ну, хорошо, целое семейство. Но маленький человек там бы точно застрял.
   – Успокойся, я ненадолго, – ответил он, забираясь на кровать и располагаясь поудобнее.
   – Да какая разница, насколько ты сюда пожаловал, – сердито сказал мальчик, возмутившись вольным поведением этого оранжевого гостя в своей комнате. – Главное, что ты оказался в моей кровати, в одеяле. Нельзя было просто постучать в дверь, я бы открыл и выслушал тебя?
   – Так уж вышло, – ответил шкет, – я еще не слишком умею транспортироваться. Я хотел попасть в гостиницу, указал нужные координаты, но не рассчитывал, что этой системой нужно управлять.
   – Не рассчитывал? – воскликнул Карл. – Транспортироваться? Ты что пришелец? Какого черта?
   Мальчик был не в себе. В его комнате находился пацан, который утверждал, что он неправильно десантировался. Этого только не хватало. Он думал, что быть голодным – это самое ужасное, что может быть.
   – Мне не нужен номер, – сказал оранжевый – Я не останусь ночевать. Мне нужно успеть до полуночи, чтобы вернуться домой. Я надеюсь, что мы с тобой быстро завершим это.
   – Что завершим? – испугался мальчик и ринулся к двери. – Я не хочу в этом участвовать. Берегись, я могу и закричать. Помогите, – закричал Карл. – В моем номере какой-то ненормальный…
   Агент поднял руку.
   – Тихо… – прошептал он. – Не надо будить соседей. Ты уже успел их побеспокоить.
   Но разве можно было остановить мальчика, который испугался. Он продолжал вопить, но у него не было достаточно сил, чтобы кричать долго, поэтому, когда агент повторно поднял руку, то он уже затихал, хрипя из последних сил «спасите, кто может!», падая на кровать рядом с ним, уже понимая, что если даже этот гость и опасен, то у него все равно нет сил сопротивляться.
   – Как я долго за тобой бегал, – сказал оранжевый пришелец.
   – Долго? – спросил мальчик, издавая усталый стон. – Я думал, ты появился только что.
   – Мне постоянно что-то мешало. Как только ты сел в машину с кенгуру, мне пришлось какое-то время сидеть среди этих непоседливых животных. Чуть что они норовились прыгать. Пришлось забраться одному в сумку, чтобы не быть придавленным. Я ждал, что у тебя не получится уехать, и тогда понадобиться моя помощь. Но появился Одногодник.
   – Кто? – не понял мальчик.
   – Парень, ловко орудующий языком, – ответил человечек. – Болтун.
   – Ковбой? – воскликнул Карл, и воспоминания о нем придали ему дополнительную энергию. Он приподнялся, чтобы слушать этого пришельца, неправильно транспортирующегося на местности, более внимательно.
   – Да как угодно, – ответил тот. – Волшебник, ковбой, человек с массой возможностей, но не поддающийся никакому влиянию. Скорее, он сам влияет. Ой, я не хочу говорить о нем. У меня сразу появляется аппетит. У тебя не будет что-нибудь… – спросил он, – боюсь, что тринадцать бутербродов с ветчиной и сыром будет недостаточно, – он стал вытаскивать и своего внутреннего кармана оранжевого свитера бумажные пакетики со съедобным. – Ой, спасибо, мне положили блинчиков с мясом. Я и не заметил.
   Мальчик едва не грохнулся в обморок, потому что увидел сразу столько еды – не в соседнем номере, а в своем я на той самой кровати, где он умирал с голоду.
   – Можно? – тонким голоском спросил мальчик.
   – Да, конечно. Ты ешь, а я продолжу рассказывать. После того, как ты расстался с ним, после всех ваших перипетий, я так наделся, что он отпустит тебя, что ты, наконец, останешься один, но ты все держался за него – и в пещере, и в лесу, когда устроили магический ритуал. И, наконец, когда он убежал по своим школьно-журнальным делам, я был уверен, что смогу подойти к тебе, но тут ты надумал поесть мороженое и повторить подвиги Одногодника, а потом и решил устроить великое именное распределение, тут уж было не до меня. И вот, наконец, ты в номере, правда ты ушел и ходил по этим соседям в надежде добыть кусок хлеба, но вернулся же, чтобы встретиться со мной… здравствуй, Карл. Я агент по изменению имен Бонз из всемирной лаборатории имен «ВЛИ».
   – Я не Карл… а ты вовсе не агент, – раздраженно ответил мальчик, продолжая глотать один блинчик за другим. – Ты жуткий монстр, только очень маленький…
   – Прости, но почему-то все во мне видят монстра. Я же такой, как ты. Только ниже ростом. Ну, есть у меня горбинка на носу и шрам на бровной дуге – упал в детстве на асфальт.
   – Прости, – извинился Карл, с каждым последующим блинчиком становясь добрее и отзывчивее. Облизавшись и понимая, что съел все запасы агента Бонза, он немного растерялся, но был уже в более спокойном расположении духа, чем пять минут ранее. – Что значит агент по изменению имен? – наконец, спросил он. – ВЛИ?
   – Ты недоволен своим именем, правильно? – спросил агент.
   – Ну и что? – невозмутимо ответил мальчик, как будто это обычное дело, что кто-то недоволен именем.
   – Так вот! – радостно воскликнуло оранжевое «чудо». – Для этого есть я.
   Карл, конечно, был благодарен этому малому за то, что тот накормил ему, но больше всего он был рад, что к нему вернулся былой рассудок, чтобы понять, что этот оранжевый говорит полную ересь. Однако он появился здесь непонятным образом, знает всех, с кем он встречался за последние двое суток и самое главное знает, что он хочет поменять имя. Кто он? Шпион из города. От родителей? Из школы? От всего города, может быть? Он осторожно подошел к окну – город спал, только два уличных фонаря слабо освещали площадь, с двумя бродячими собаками, медленно бредущими, через каждые два шага нюхающие друг у друга под хвостом.
   – И? – спросил мальчик, желая узнать эту полезность того, что «он есть».
   – Ты должен выбрать имя, – сказал агент.
   – И что потом? – собаки нырнули в темноту, оставив площадь тихой и неживой.
   – Второй этап, – деловито продолжал оранжевый человечек, – мы подберем для тебя способ возвращения в город с совершенно новым именем. То есть полное перерождение.
   – Я не вернусь в свой город, – беспокойно отреагировал мальчик.
   – Хорошо, – задумался Бонз, – тогда… тогда у тебя должна появиться новая семья. В другом городке. Как можно дальше от твоего. Это не так уж и трудно. Немного сложнее, конечно, чем в первом случае. Здесь придется сообщить твоей семьей что-нибудь неприятное.
   – Что именно? – не понял Карл. Агент спрыгнул с кровати и подошел к нему ближе. Они были разного роста, и чтобы оранжевый мог посмотреть мальчику в глаза, ему пришлось забраться на стол.
   – Что ты погиб при загадочных обстоятельствах. Например, дорожная катастрофа. Столкнулось пятнадцать машин, и в одной из них был ты. Или дикий зверь. Ты же был в лесу. Или утонул в реке. Вы же переправлялись через реку.
   – Но зачем? – растерялся мальчик. – Зачем чтобы дать мне имя, меня нужно убивать?
   – Тот человек, который носил имя Карл жил в городе, его имя числится в картотеке, и он не может просто исчезнуть. Он должен куда-то уйти, уехать, пропасть без вести. Нельзя сделать так, чтобы ты числился пропащим в одном городе и благополучно жил в другом. У нас отчетность.
   – То есть ради отчетности ты готов грохнуть меня? – возмутился мальчик. – Хорошенькое дело.
   – Я же говорю, у нас отчетность, – продолжал повторять маленький человек. – А не соблюдение грозит строжайшим наказанием.
   – Да что ты заладил, – все больше раздражаясь, произнес Карл. – Отчетность, наказание. Мне-то какое дело. Я разве должен отвечать за какое-то там наказание… – его голос все больше становился тише, как будто он о чем-то думал. – Что, правда, любое имя можешь дать? – неожиданно воскликнул мальчик.
   – Нет, не совсем любое. У нас есть определенные списки.
   – Так и знал, что и в этом есть подвох.
   – Если это имя не абракадабра и числится по словарю имен, – успокоил его агент Бонз, – то можешь не беспокоиться. У нас с тобой есть три дня. А за три дня можно столько имен подобрать, что тебе и не снилось. Но так как нам нужно всего одно, то…
   Мальчик стоял перед выбором. Это был самый настоящий подарок. Помимо скромного ужина из тринадцати бутербродов с ветчиной и сыром и не меньшего количества блинчиков с мясом, у него появилась возможность изменить имя. Выбрать из списка и вместе с именем получить новую жизнь. По крайней мере, агент говорил более чем убедительно.
   – А что потом? – с интересом спросил мальчик. И гость не сразу ответил. Он как будто даже испугался этого вопроса. – Что потом? – переспросил Карл, на что агент поднял руку, что вероятно означало только одно – «Все будет в порядке».

24

   Под утро они выбрались из гостиницы. На лестнице они встретили Лысого человека и бабулю, разговаривающих друг с другом. Наверняка, пожилая леди так и не дождалась свои суши, и мужчина все в том же костюме с застегнутыми до одной пуговицами нашел для нее подходящий вариант ручек. В виде суши или рыбы. Но, так или иначе, она была заинтересована в том, что он говорил.
   – Мы что пешком пойдем? – спросил мальчик усталым голосом. Он не выспался, потому что три часа, что были даны на сон, он провел за изучением этого существа – с виду обычного человека, только работающего в какой-то неведомой лаборатории, занимающейся преобразованием имен. Он также спал, и ему не чуд был голод, так как, проснувшись, ему тоже хотелось есть, и сходить по-маленькому. Они поели оставшимися блинчиками и пирожками (оказалось, что у оранжевого был еще один запасной карман), запив все той же водой для клопов. И когда вышли из гостиницы, то мальчику, прежде всего, хотелось не менять свое имя, а выспаться, например, в вагоне экспресс-поезда, отправляющегося с ближайшей станции в город его мечты. Отправиться пешком через этот город не очень хотелось.
   – Нет, – ответил агент Бонз важным голосом. – У нас есть с тобой свое средство передвижения.
   – Но где же оно? – вывел его мальчик из заоблачной радости, потому что двор был пустой и только все те ночные собаки продолжали нюхать то, что нюхали ночью.
   – Должны были появиться, – растерялся оранжевый «инопланет», хватаясь правой рукой за мочку левого уха. – У нас проблемы… мы не можем найти транспорт. Что вы говорите? – громко спросил он. – Где? За углом? Да, я помню, что наши приборы не должны быть на виду. За каким углом? Их тут четыре.
   То, что он имел ввиду, был мотоцикл, только на четырех колесах, прикрытый тряпкой, стоявший за самым первым углом, направо при выходе из гостиницы, Мальчик хотел посмеяться над тем, что на таком ящике на колесах можно было десантироваться на голову прохожему или в волны неблизкого океана, как агент заговорил:
   – У нас по отчетности есть мотоцикл, а также завтрак, обед и ужин. В течение трех дней мы должны проделать большой путь. Ты держишься?
   – Что? Но мне еще нужно… – пытался предложить Карл, как мотоцикл дернулся, но остался на месте. Оранжевому это явно не понравилось – он попытался надавить на рычаг, поднялся и сел снова, однако это не производило никакого эффекта.
   – Нужно покрутить, – тихо произнес Карл, наблюдая за этой клоунадой. – Вот эта, – показал он на рычаг сцепления, – Нажимаешь на него, крутишь ручку и вперед…
   – Я все знаю, – громко сказал агент, сел на сидение, нажал на педаль, покрутил неловко, но мотоцикл только фыркнул, как будто произнес «накуси-выкуси». – Так, как ты сказал…? – извиняющимся тоном спросил Бонз, и мальчик показал, но только со второго раза мотоцикл выдвинулся.
   Мальчик сидел позади, но лучше бы он пошел пешком. Они ехали, останавливаясь каждые три метра. Оранжевое «чудо» робко нажимал на рычаг и мотоцикл несколько раз глох прямо на оживленной дороге. Два раза они останавливались вплотную к автобусу, три раза к грузовику, надышавшись угарным газом, так как заботливая лаборатория не позаботилась о шлемах, и один раз по-настоящему выехали на встречную полосу. Карл был начеку и помогал вовремя повернуть, остановиться, но он был сзади и этот молодой агент, не получивший права и аттестат зрелости, не смотря на нарушение закона и неумение водить, все же домчал до какого-то дома, у подъезда которого он и остановил мотоцикл.
   – Нам на самый верх, – серьезно сказал этот оранжевый, как будто Карл должен был его подкинуть. – Это устройство должно летать, – тут же он ответил на вопросы, вставшие между ними.
   Если бы не Карл, то они бы разнесли пару балконов, и стекол, погнули не одну пару столбов. А так – мальчик взял бразды правления в свои руки и, зная немного технические штуки (благодаря отцу и его вечно ломающемуся «Бьюику»), без труда поднялся.
   – Круто, – только и мог вымолвить мальчик.
   – Она должна и подводой хорошо плавать, – поделился своей радостью оранжевый человечек.
   – Это так необходимо? – испугался мальчик, предполагая, что под водой он не сможет контролировать вождение этого ненормального.
   Агент Бонз только пожал плечами, так как знал, что инструкция могла поменяться в любую минуту. Они оказались на балконе нового дома. На ней стояли новые лыжи, коробки со всякой рухлядью и искусственная елка. За окном была детская, что выдавали рисунки и карта мира на стене, разбросанные поделки и деревянная лошадка. В центре комнаты стоял мальчик, поднимающий гантели. При этом его лицо было жутко смешным и одновременно безмерно серьезным.
   – Учтем одну вещь, – сказал агент. – Чтобы выбрать имя, нужно увидеть, как его носят. Имя – это все равно, что одежда…
   Который раз он слышал это – в пятый, двадцатый… имя-одежда.
   – … В ней тебе должно быть удобно. Есть проспект, в котором все написано. Не читай сейчас, прочтешь позже. А пока…
   – Он нас не видит? – растеряно спросил Карл, оглядываясь, понимая, что спрятаться не хватит места.
   – Нет, – повертел головой агент, – все, что мы сейчас увидим – это своего рода схема. Сконструированная специально для тебя.
   Карл не совсем понял, что имел ввиду агент Бонз, но, тем не менее, успокоился – они невидимы, значит порядок.
   – Это Майк Послушный мальчик. Мечтает быть спортсменом. Каждый день тягает гантели, отжимается, подтягивается и бегает дважды утром и вечером. Питается он четко по системе, без фастфуда и газировки. Мечтает накачать мышцы, как у Сталлоне. Сейчас у тебя появиться возможность узнать, каково быть Майком.
   – Но как? – не понял Карл.
   – Все просто. Заходи и скажи ему, что ты на время станешь им.
   – Ты уверен, что он знает…? – начал было предполагать мальчик, но оранжевый человечек прошептал:
   – Конечно. Схема. Специально для тебя.
   Ну, раз так, то… Мальчик вошел, вооружившись уверенностью агента. Было небольшое сомнение, появившееся во время дорожных перемещений, и когда он рассказывал про маму и пирожки – какой-то он был несерьезным, хотя и творил на лице всевозможные маски, чтобы выглядеть по-другому. Но он обещал имя и семью, а ради этого можно стерпеть любого агента.
   – Я хочу поменяться с тобой, – сказал Карл, войдя в открытую дверь и подойдя к мальчику с гантелями – судя по всему, Майку.
   – Хорошо, – ответил тот, – передал Карлу гантели и тот едва удержал их, стиснув зубы от неожиданного веса. Настоящий Майк скрылся за дверью, а псевдо Майк остался. Он застыл посреди комнаты с тяжелыми гантелями, наконец, догадался положить их – с громким стуком. И что дальше? Я – Майк? Только если я сейчас в этой комнате, где он спит и играет в видеоигры, то это не значит, что у него получится понять, как живет этот таинственный Майк. Да – качается, да – с виду симпатичный, только, причем тут это – это не перейдет ему в любом случае. Перейдет жизнь – комната, люди, которые его знают. – Интересно, – подумал мальчик, – что это за люди? Он хотел спросить у Бонза, но почему-то на балконе никого не было видно. Но что же он должен делать? Тягать гантели, да не очень и хочется. Сидеть в этой комнате, пока не сможет понять, как живет качок Майк. Он встал перед зеркалом, подвернув рубашку на правой руке, стиснув ее так, что она напряглась.
   – Я качок Майк, и у меня нет забот. Одной рукой я поднимаю маму, другой – папу. Какая ересь, – сказал он, однако продолжил. – Я качок. У меня нет врагов. Меня все уважают.
   В дверь постучали. Карл тут сел на кровать, и зачем-то накрылся.
   – Майчик, Майчик, – разхдался женский голос, и женщина с большими габаритами еле втиснулась в дверь. – Мамочка принесла тебе полезный коктейль, – с добавлением сырого яйца и специальных грибков для твоих мышц.
   Она поднесла к нему ближе, желая видимо, чтобы он выпил прямо у нее на глазах. Она кивала головой, но мальчик не хотел пить. На самом деле он не очень любил коктейли сомнительного содержания, да и вообще если в еде были сырые яйца и что должно быть в составе и пропечено, то он не принимал. Но «мамочка» настаивала – она желала увидеть пустой стакан, поэтому поднесла его к губам и дождалась, пока ее желание сбудется.
   – Фу… – отреагировал «Майк», высовывая язык, – какая гадость.
   – Но разве он не твой любимый? – удивилась женщина. – Что с тобой? Ты почему в кровати. Ты что плохо себя чувствуешь?
   Она называла его Майком в то время, как они совершенно не были знакомы. Она поила его ненавистным коктейлем. Она успела уйти, пока он не успел ей высказать массу слов и то имя, что ей должно принадлежать – Гора.
   – С этим должно быть покончено, – сказал он, решительно подошел к балкону, хотел открыть его, и даже сделал это, но когда вышел, то не обнаружил там ни оранжевого человечка, ни мотоцикла. Посмотрев по сторонам, не обнаружив никаких следов пребывания агента, и решив, что тот бросил его, оставил его в этой квартире навсегда, он растерялся. А что же делать? Вот и все. Я теперь в другой жизни и должен привыкать к ней? Но у меня же должно быть право выбора. Куда же оно запропастилось? Бонз, ты где?
   Агент не появился, однако кто-то другой неожиданно оказался у него за спиной и закрыл ему глаза.
   – Бонз, это ты? – смешивая злость с успокоением, прокричал «Майк».
   – Майка, – послышался женский совсем юный голос (?), неизвестная разжала руки, и мальчик увидел девочку с растрепанными волосами, – ты чего не гремишь своими железяками. Я уже привыкла, что ты каждый день их туда-сюда, сюда-туда. И без них мне даже… А кто такой Бонз? – с интересом завершало появившееся создание. На что «Майк» пожал плечами, не желая говорить о том, за что его могут принять за сумасшедшего. Но сказать что-то нужно было.
   – Я уже.
   – Слушай, у меня к тебе предложение. У нас в школе есть мальчик, симпотный, ваще. Нужно, чтобы он увидел меня с кем-нибудь. Нужен тоже не хуже – симпотный, ваще. Поможешь?
   Мальчик пожал плечами, не совсем понимая, что от него хочет, по всей видимости, его родная сестра.
   – Это значит да? Ну, все, братишка, – воскликнула девочка-ураган, – я зайду за тобой завтра в пять.
   «Майк» остался растерянно стоять посреди комнаты. Он конечно понимал, что от него хотят, но эта вся жизнь была какая-то чужая, ему неблизкая, тесная и неудобная. И прежде всего, конечно, имя. Решив бежать, понимая, что пусть даже и не через балкон – ведь есть же здесь другие проемы. Он вышел в темный коридор, столкнулся с вешалкой, но успев во время ее поймать, сразу увидел дверь, открыл ее, но понял, что попал в чулан – на него рухнули лыжи с палками, несвязанными воедино. Перейдя в другую линию лабиринта, он увидел выход. Подойдя к двери, он услышал.
   – Тебя к телефону.
   – Макаша, опять твоя Зази.
   – А когда у тебя соревнование?
   – Пора ужинать.
   Он успел открыть дверь и нырнуть на улицу. Пробежав по лестнице, заметив, что на первом этаже ждет его настоящий Майк. Тот тоскливо посмотрел на него и сразу все понял.
   На улице прямо перед подъездом его ждал Бонз. Он ничего не сказал, только посмотрел на мальчика глазами, в которых брезжил всего один вопрос «неужели, не подошло?».
   – Нет, не подходит. Майк-Найк. Может быть, ему удобно носить это кроссовочное имя. Да он помешан на спорте. Я не хочу, чтобы у меня в голове была пудовая гиря и ко мне обращались Макаша.
   – Дальше! – воскликнул агент, и мотоцикл отправился к следующему балкону. Правда, это оказался не совсем балкон.

25

   Мотоцикл преодолел несколько районов, крыш и оказался за городом. Там стоял небольшой, но очень милый домик, напоминающий игрушечный. Казалось, что внутри этого домика бумажная мебель и пластиковые люди.
   – Мы что в игрушечном городе? – пытался пошутить мальчик, но агенту было не до шуток – он продолжал знакомить имяненавистника со своим будущим «родственником», если так можно назвать:
   – Живет на окраине города и очень любит цветы. Сажает в разноцветные горшки. На это тратит большую часть времени. Победитель в конкурсе на самого трудолюбивого в районе. Очень любит свою маму. Много читает и знает столько, что ей бы позавидовал любой школьник.
   – Ей? – переспросил Карл.
   – Ну, да, – ответил агент. – Ей. Это девочка. Робертина.
   – Девочка? Робертина? Ты ничего не перепутал? Я вроде бы мальчик, или для тебя это не имеет особого значения?
   Однако мальчик не успел возразить, так как девочка сама к нему подошла. У нее было ярко-желтое платьице в малиновый горошек. На лице веснушки, рассыпанные звездами по лицу, как знаки зодиака в галактике. В руках держала лейку и какой-то непосаженый росток с лохматым корнем и небольшой горсткой земли на нем. Она не было удивлена, словно ждала его. И оранжевое чудо, как всегда, куда-то испарилось.
   – Ты хочешь поменяться? – спросила она.
   – Я? – растерялся мальчик. – С чего бы это?
   – Хорошо, – ответила девочка, как будто у нее, кроме вопроса и ответа «да» ничего не было заложено. Вручила ему лейку с наполненной водой (довольно тяжелую, напоминающую гантели) и росток. И тоже испарилась – вышла за калитку и как-то очень ретиво скрылась в ближайшей роще.
   – Прекрасно, – воскликнул мальчик. – Спасибо! – теперь это мое, да? Ну, спасибо, инопланетный разум за то, что дал мне этот конфетный дом и огромные поля с фиалками.
   И только желание пройти этот этап, чтобы приступить к следующему мотивировало его погружаться в мир ненормальной девочки, похожей на сорняк. Во-первых, он нашел лопату, чтобы посадить этот куст неизвестного происхождения. Сделав небольшое углубление в земле, он утопил его и присыпал. Во-вторых, у него была емкость, у которой было свое предназначение.
   Он тянул за собой большую лейку. Цветы были колючими. Площадь была огромной. Он устал. Сперва, были золотые шары, мерно покачивающиеся на ветру. Они как будто поклонились ему, когда получили водяной каскад.
   – Кто следующий? – спросил «Робертина», направляя нос лейки на астры ярко-красные, фиолетовые и белые. – Я вас полью. Без проблем. Я же Робертина. Так решил агент Бонз, а если он решил, то значит все.
   Флоксы, нарциссы, петунии, гладиолусы, георгины и даже подсолнух, одиноко стоящий в углу сада освежились благодаря псевдо девочке. Вода кончилась, и нужно было накачать воду, чтобы дать воду оставшейся половине цветов.
   – Не хочу, не хочу, – прошептал мальчик, вытирая лоб. – Я не стану. Пусть она сама этим занимается, – но никто его не услышал. Возникало ощущение, что он здесь совершено один, и что только цветы, разноцветными пятнами раскиданные по периметру сада – и составляют его окружение.
   – Там была хотя бы ненормальная мамаша и сеструха, – подумал он. – А здесь лейка, цветы, снова лейка и опять цветы. Не хочу, – воскликнул он. Не хочу. Вы меня слышите? Нет? Агент Бонз, я вызываю агента Бонза и его мотоцикл, – сказал он еще более смелее. – Не слышите? Ничего. Я буду кричать до тех пор, пока меня не услышат.
   Он бросил лейку, забрался на забор и, размахивая лопатой, кричал свой протест против этой жизни и, конечно, имени. С лопаты летели ошметки грязи, напоминающие салют.
   – Все, успокойся, – услышал он голос оранжевого человечка. Рядом с ним стоял мотоцикл, и на лице агента уже не было вопроса «не подошло?». Тот все сразу понял.
   – Зачем ты мне это показал? – Она ненормальная. Я уже не говорю о том, что она девочка.
   – Просто твое имя может иметь производную от женского имени. Например, Роберт – Робертина, Джулия – Джон…
   – Это должно быть настоящее мальчишеское имя, – твердо сказал мальчик. – Никаких производных. Ты что на самом деле хотел, чтобы я поливал цветы и разговаривал с ними?
   Агент Бонз понял и послушно кивнул. Вероятно, это означало одно – он понял, что Робертом мальчику не быть. Поэтому нужно следовать дальше.
   Потом был мальчик Эдвард, любитель читать и, проведя более двух часов в его мире, Карл запросил пощады. Он ничего не имел против чтения, но стоящие кругом книги и ничего кроме, вызывали некоторую оторопь. Он не хотел менять мир на книжные полки.
   Потом была целая команда – три брата – один другого лучше. Они любили драться, разговаривать и копаться в папиной машине. Они почти ничем не отличались друг от друга – с ваксой на лице и техническими шутками. Карлу было достаточно того, что он прожил жизнь двоих.
   За время этих перемещений оранжевый инопланет, в конец, научился править выделенным транспортом – аккуратно садился на балконе, в центре двора, не тревожа близлежащие постройки. А Карл продолжал принимать все новый обличия, сменив две ночи.
   – Келвин, Зак, Павик, Док, Боб, Хаймер, Якобс… – отвечали ему все то же нарочитое «Хорошо» на предложенное им «Поменяться». И он шел, общался, смотрел, представлял, что он любит бабочек и крестоносцев, представлял, что это нормально, когда на твоей кровати сидит сенбернар, под кроватью черепашка, а вместо телевизора – какаду. Они не спали, так как времени было в обрез, и агент гонял свой мотоцикл то вверх, то вниз, меняя маршрут неожиданно.
   И эта конструкция была самым настоящим театром – все вокруг подыгрывали ему, как будто так и должно было быть. И очень сожалели о том, что ничего из этого не выходило.
   За эти дни он увидел не менее двух сотен мальчишек (про девочек они соблюдали табу), и все время вертел головой. Этот Пак был слишком наглым и только и думал о деньгах, как бы что-то продать, мечтая о разделе имущества. На его полке стояли книги Кийосаки и Карнеги, а на стене висели идолы Форд и Будда. Леон обожал рисовать, что очень импонировало, однако его привычка рисовать все слишком искаженно, да к тому просиживать столько времени сперва с карандашом, а потом с кистью, пачкаясь, не слишком доставляло удовольствие мальчику.
   Были мальчики-вундеркинды, очередные спортсмены с наградами, стоило только взять их имя и все – слава и прочее уже есть, но Карл ничего этого не хотел. Он думал только о самом имени. А они ему не нравились.
   – Ты что издеваешься? – разводил руками оранжевый пришелец.
   – Вовсе нет, – отвечал мальчик.
   – Но так не бывает, чтобы ни одно из имен тебе не подошло. Я с тобой уже третий день вожусь, а ты мне не помогаешь, – он капризничал, как не должен вести себя агент, как может себе позволить только маленький ребенок.
   – Но что я могу поделать?
   И самое главное Бонз тоже ничего не мог сделать. В его инструкции было указано, чтобы он показал, предложил, а все остальное зависело только от Карла. А тот думал – может быть, слишком долго, но выбор имени – непростое дело. От этого могла перевернуться жизнь с ног на голову, но как найти имя, чтобы оно перевернуло все, и в то же время позволяло сохранить равновесие, никто не знал.

26

   Они остановились в парке, чтобы перевести дух, позволить отдохнуть мотоциклу, и решить, что делать дальше. Не смотря на то, что у Карла от такого количества имен и образом ходила кругом голова, как у актера после трех детских спектаклей подряд, где ему пришлось сыграть разных персонажей, Бонз не думал об этом и не позволял прислонившемуся к дереву мальчику отдохнуть.
   – Почему тебе не нравится свое имя? – неустанно повторял агент. – Карл – имя, данное при рождении. Имя, которое ты уже проносил некоторое время и в какой-то степени привык. Карл, Карлуша, Карлеоне, – он как будто тоже издевался над ним. – Может быть, ты его оставишь? – умолял Бонз.
   Карл вспомнил Трафарета, смеющийся класс и дира, повторяющего, что его пес умнее всех учеников вместе взятых, город, буквально вынудивший его бежать, не желающий его слушать и понимать. Он вспомнил, как Эллис назвала его именем все имеющиеся предметы и даже надписала учебники при этом. Перед его глазами были город, который потерял свое название.
   – Ни за что? – воскликнул он, и тут же всплыл мистер Уинс, и учительница по пению, где ему хотелось петь иначе, и дорога домой, на которой обязательно встречался какой-нибудь «доброжелатель», говорящий «Добрый день, Карлик» или «Передавай привет родителям, Карлуша». Боже, как все это невыносимо. И как он только мог подумать о возвращении, чтобы терпеть все снова – если бы не это голодное помешательство, если бы не этот агент, утверждающий, что у него имя тринадцатого президента города «П». – Я не Карл и никогда больше им не стану! – сказал он более чем убедительно.
   Агент посмотрел на него с таким жалким видом, как будто был готов расплакаться. Он уже часто моргал, и дышал как будто через тонюсенькую трубочку.
   – У нас остается всего ночь, – растерянно говорил он. – А это очень мало. Позади большая часть имен.
   Может быть для Карла – это не было концом света, но для агента, вероятно, это грозило несоблюдением инструкции и соответственно штраф или что у них там бывает за плохо выполненную работу.
   – Есть! – решительно сказал агент, заводя байк.
   – Что это за место? – спросил мальчик, когда их транспорт несся над городом.
   – Чью жизнь, ты будешь мерить, – прокричал Бонз сквозь пронзительный ветер.
   – Ты хотел сказать, имя?
   – Имя, жизнь… да какая разница?
   За окном, второго этажа их было много. Однако все, как один (и даже самые полуночные), уже спали. Агент Бонз и Карлбыли подвешены за карниз, так как в детском доме балконов не было.
   – Что я должен делать? – спросил мальчик. – Они же спят.
   – Ничего, – невозмутимо ответил агент. – Обычное дело – подходишь, спрашиваешь, он говорит «хорошо», ложишься, пытаешься уснуть, тебе снится один сон, потом идешь к следующему, повторяешь и пойми, нужно определиться в этой комнате… эта комната последнее, что у нас есть.
   – Нельзя просто услышать рассказ о каждом ребенке, – предложил Карл, – чтобы мне не будить их?
   – Эта информация даже мне недоступна, – ответил Бонз. – Я только знаю, что ты должен подойти к первой кровати, сказать «Я пришел…». Потом ко второй и так пока ты не найдешь… только заклинаю, остановись на третьем, максимум на пятом…
   – Все ясно, – резко сказал мальчик, и направился в комнату. Окно было открыто – почти бесшумно отворилось, он спрыгнул с подоконника и направился к первой кровати. Все, конечно, спали. В комнате было темно, только свет из окна и включенное бра в самом углу рисовали примерную картину этого места. Усталые, изможденные дети после активного дня учебы, гуляния, игр, общения, дум, чтения сейчас прильнули к подушкам, и наверняка видели сны, один другого интереснее. И он сейчас должен подойти к каждому из них и разбудить… Что-то подсказывало ему не делать это. Так странно было будить этого мальчика, что вытянулся и сладко причмокивает от удовольствия. И того, что обнял подушку, и даже прикусил ее, тоже. Все они спят, а он должен подойти и сказать какую-то ересь про «поменяться». Конечно, агент говорит, что они уже знают и сейчас вероятно притворяются, что спят, но разве можно так играть. Нет, они по-настоящему спят. – Может быть, пусть отдыхают, – подумал Карл. – Можно же, это сделать как-то по-другому, не беспокоя никого. Как-то узнать, как их зовут. Должны же быть сведения о каждом.
   Он подошел к угловому столу (к светящему бра), и стал искать то, что ему поможет. Он перебирал лежащие бумаги, открывал шкафчики, вытаскивал все новые аргументы для своего неповиновения агенту. Он не видел, как Бонз стучит в стекло и показывает ему кулак, делая невероятно смешное лицо. Мальчик был занят разбором одного журнала, потом другого. Дети продолжали спать, а Карл положив ноги на стол, водил глазами по спискам. Наконец, списки закончились, как и сами журналы и мальчик направился к окну, выбрался из комнаты, естественно встретившись с невероятно сердитым агентом Бонзой.
   – Что ты сделал? – свирепо спросил он. Теперь уже он не был так смешен – у него был суровый тяжелый взгляд, и текла слюна, как у самого голодного хищника.
   – Я решил сделать то же самое, – спокойно ответил Карл, – но по-своему.
   – То же самое? – закричал агент. – Это не то же самое. То же самое – это когда ты все же попробовал примерить на себя…
   – Так я и попробовал, – убедительно говорил мальчик. – Я прочитал списки живущих здесь детей, и их приложенные характеристики. Они как будто ждали, что я приду.
   – Все это неправильно, – не унимался агент. – Не так, как у нас принято… меня за это будут ругать, – он еще долго не мог успокоиться, казалось, что он будет рвать на себе волосы, так он был бесконечно зол, но не могло же это продолжаться вечно, поэтому вскоре успокоился. – Ну, хорошо, – сказал он после минуты спокойствия, – если на этом наши полеты завершены, и ты примерил на себя все имена и нашел то самое, то я забуду об этом.
   Но как бы он не мечтал, мальчик не собирался его радовать. На его лице был написан ответ примерно такого содержания:
   – Я тебя огорчу.
   – Нет, я не хочу ничего слышать, – пропечаталось на лице оранжевого человечка.
   – Хочешь ты или не хочешь, произнес мальчик, – но ни одно из имен не лезет мне ни на ногу, тесновато в плечах.
   – Не вынуждай меня обратиться к моему боссу, – воскликнул агент и это то, что он не хотел произносить – то, что должно было прозвучать в минуту отчаяния. Вероятно, она наступила.
   – Обращайся, – говорил взгляд Карла, так как у него не было другого ответа. Он действительно перерыл весь журнал, никого не пропустив, но что ни имя, то все не туда. Как бы он ни хотел, из огромного списка никто не подошел.
   Агент отошел в сторону и стал говорить по рации со своим «боссом». Карл понял, как он сейчас зависим от агента. Теперь он уж точно решил идти до конца. Теперь уж не было ни толики сомнений. И что решит босс его не так волновало. Наверняка у того есть какие-то запасные имена, в сейфе, и тот их выдаст. В крайнем случае, придется с кем-нибудь поменяться.
   – Ну, ладно, – вернулся Бонз. – Тебе придется ехать со мной.
   – Ехать? – удивился мальчик.
   – Я тоже не думал, что будет так трудно, – ответил агент.
   – Надо искать, – решительно сказал Карл. – Если тебе даны только три дня, то я могу продолжить и без тебя. Я запомнил – «поменяться», они мне ответят «Хорошо».
   – Нельзя, – серьезно сказал Бонз. – Ты отправляешься со мной, – твердо сказал он, не уступая.
   – Куда? – грустно спросил мальчик.
   – Близко и далеко. Никто не может попасть туда, однако для меня и для тебя сейчас горит зеленый свет.

27

   Спустившись в канализацию (что было неожиданно), вдохнув не совсем приятный воздух, пройдя несколько сот не самых удобных метров, они оказались перед водостоком – бурным и с первого взгляда непроходимым. Это напомнило реку в лесу, только здесь не было ни дерева, ни трубы, которую можно свалить, чтобы использовать как мост. Тем более мотоцикл они оставили наверху – здесь не было ни дорог, чтобы ехать, ни свободного пространства, чтобы летать. Тем не менее, Бонз был спокоен – он встал посреди небольшого участка вдоль стены, свистнул. Сперва ничего не происходило – оранжевый чудак смотрел на воду, словно ждал, что из нее что-то появится. Через минуту из темноты, из прикрытой орнаментом труб заводи, появился старичок на лодке в плавательной шапочке и болотных сапогах с палкой в руках. Он плыл неторопливо, размерено водя палкой по воде. Причалив свою лодку, агент спустился к нему, они о чем-то пошептались (Калу не было слышно), и Бонз махнул рукой, чтобы мальчик спускался.
   – Это не опасно? – спросил он, спускаясь в лодку.
   – Конечно, опасно, – ответил старик загадочным голосом, как может говорить инопланетянин. – Вся наша жизнь – опасна, поэтому мы на лодке. Но если лодка перевернется, то мы поплывем. Надеюсь, ты умеешь плавать. И если мы устанем, тогда кто-нибудь из нас утонет. Но хотя бы один спасется, чтобы сообщить о нашем путешествии к рыбам. Хотя какие тут рыбы, одни… – он подвигал носом и показал на усы, имея в виду серых хищников, живущих здесь, как дома.
   Этот старик был не самый приятный собеседник, поэтому Карл предпочел плыть молча. Агент тоже был спокоен, сосредоточившись на дороге, смотря по носу лодки, и у мальчика сперва появилось желание расспросить его о пещере, но эта лодка таила в себе некую молчаливую таинственность. Лодка, в отличие от мотоцикла позволяла оглянуться, увидеть, что вокруг – серые трубы, по всей плоскости стены, с которых капает жидкость, блестящие, благодаря фонарику в руках старика, едва видные надписи. Да и сама вода была удивительной. Несмотря на запах, она таила в себе тайну. Мальчик засмотрелся – в темную воду, плывущий картон, листья, пластиковые бутылки, крысиные носы… Что?
   – Это что крысы? – подскочил мальчик, и вцепился в старика.
   – Тихо, – прошептал тот, – мы должны миновать крысиный остров, договориться с их главным, и если он даст добро, то мы проедем. Или же они примут нас за нарушителей и устроят атаку. И тогда один из нас должен…
   Мальчик зажал уши. Понятное дело, что имел ввиду этот главный по лодке. Один из них должен пойти на корм – примерно так. Что-то неприятное. Его лодка была старой, темной, как и манеры этого старика – вероятно, они появились в этой жуткой среде. Да и с кем ему общаться, кроме как с крысами, диггерами, и такими, как он, потерявшими имя.
   Проехав огромное скопление крыс, так называемый крысиный остров, и вероятно главный (хотя было трудно определить – они все были похожи) дал добро, в результате их лодка нырнула в еще один трубный тоннель с необычным эхом-бумерангом, возвращающемся с тройной силой. За ним был еще один, самый темный тоннель и слабо мерцающий фонарик не спасал, но тоннель был короткий и никто, в частности Карл, не успел испугаться.
   Лодка уткнулась во что-то твердое, напоминающее ворота. Впереди был вход, и маячил какой силуэт на маленьком ялике.
   – Свои, – крикнул Шутник. – Четверо конопатых и один пернатый.
   Среди них не было ни одного конопатого и тем более пернатого, однако шлагбаум в виде металлической трубы открылся, и они поплыли дальше. Только уже через два метра лодка снова уткнулась, и мальчик увидел впереди себя маленький причал с уже привязанными лодками и деревянной лестницей. Впереди был коридор, освещенный желтыми огнями, ведущий к какой-то двери.
   – Все, дальше вы сами, – пробурчал старик, крепко обнял Карла, как будто уже успел прикипеть к нему. – А тебе пацан удачи. Она тебе пригодится.
   – Зачем он это сказал? – спросил мальчик, ища ответ у оранжевого начальника. – Что он имел ввиду?
   Но агент ничего не говорил, он был сконцентрирован на другом. Мальчик шел за ним, сердце у него бешено колотилось, так как не знал, что его ждет – почему этот старик так сказал? Да он ненормальный.
   Они подошли к двери, минуя светлый коридор, вошли в белую комнату с обычным спящим охранником. Агент Бонз поздоровался с ним, тот вскочил, растеряно не зная, что предпринять, кивнул. Они подошли к лифту, зашли внутрь, нажали на кнопку «-2», и стали подниматься вверх.
   – А мы были на каком этаже? – удивленно спросил мальчик.
   – Да, я прошел крысиный остров, – неожиданно ответил агент, – сейчас на базе. Поднимаемся.
   Это было вряд ли похоже на ответ – агент с кем-то связывался по рации. Лифт открылся и они вышли. Белый коридор, белые халаты, проспекты с детьми. Нам стенах стенды – как правильно кормить ребенка, о видах смеси, имена…
   – Это что за место? – растерялся Карл.
   – Я не знаю, почему так вышло, – продолжал говорить Бонз, не отвечая на вопрос мальчика. – Я старался, но разве можно было все предвидеть? Можно?
   – Детский сад? – предполагал мальчик.
   Агент мотал головой – то ли позволяя мальчику самому выбрать правильный вариант ответа, то ли таким образом реагировал на то, что он слышал по рации.
   – Мы четко соблюдали инструкцию. Разве что… ах, вы знаете?
   – Магазин по продаже пустышек? Ползунков? Детская говорильня? Книжный? Что, неужели, роддом?
   Агент молчал. Он был явно чем-то обеспокоен, но Карл не замечал этого – он, прежде всего, думал о том, что ему предстоит и старался как можно скорее узнать, где то самое место, где выдают хорошее, со знаком качества, имя и определяют в лучший, со знаком качества, город.
   – Это что и вправду роддом? – переспросил мальчик, догадываясь, что он прав, услышав несколько раз детские крики где-то очень далеко за стенкой.
   – Да, а ты как думал… – грустно ответил агент, остановившись около стойки, с лежащими проспектами «Что значит имя?», «Как правильно назвать ребенка?», «Нужно ли его спрашивать об этом?».
   – Не понимаю, – развел руками мальчик. – Это значит, что они в курсе с самого начала?
   – Ну да, – согласился Бонз, – как только рождается ребенок, отец или мать должны сразу же задуматься об имени. Они садятся рядом, обсуждают, спорят, чаще уже знают, как его назвать, и тут вмешиваемся мы… в 90 % процентах они полностью уверены, и мы только контролируем этот процесс. В 10 % они не знают, и мы предлагаем им на выбор несколько подходящих имен…
   Карл от изумления открыл рот – он и не предполагал, что все настолько серьезно. Он-то думал, что папа с мамой решили дать ему имя наобум.
   – А в моем случае? – воскликнул он. – Мои родители были уверены?
   – Если бы подбирали мы, – ответил оранжевый человечек, – то мы бы избежали этого.
   Значит, они были уверены. На целых 90 %. К ним подошла девушка, похожая на стюардессу – на ней тоже был строгий костюм синего цвета и только значок «ВЛИ» на поясе и берете отличал ее от тех, кто летает.
   – Нам назначено.
   Она кивнула, позвонила по рации, точно такой же, как у Бонза, и показала куда нужно идти, одарив их приятной улыбкой.
   – Для того, чтобы туда попасть, нужно запомнить одну считалочку, – сказал агент Бонз. – Это вроде пароля. Запоминай Имя-Ями-Имя-Ями-Имя-Имя-Ями-Ями.
   Карл шел за маленьким человечком, с которым провел последние три дня и даже стал привыкать (как когда-то к Волшебнику и к артистам тоже), только он – единственный, кто по-настоящему ему помогал. И теперь они здесь, что завершить эти поиски плодотворно – найти имя, и только нужно запомнить считалочку. Но чем дальше они шли, тем у мальчика закрадывалось какое-то сомнение – только с чем это было связано, мальчик не мог определить. Они шли молча, в воздухе висело напряжение, а они все шли и шли. И мальчику хотелось крикнуть «стоп!», но это бы все равно не остановило Бонза – он это чувствовал. И когда они замедлили шаг в коридоре номер x, то Карл понял, что среди бесконечных дверей без табличек и номеров, есть та самая, в которую ему предстоит попасть. И правда – через семь полных шагов и один полушаг они остановились у двери без таблички.
   Агент как-то грустно посмотрел на мальчика, прошло мгновение или два, он пожал Карлу руку, и что-то вертелось у него на языке и он не сразу с этим расстался. Но через минуту ожидания (печального, странного, как будто прощального), он сказал, что мальчик должен войти туда один, и, не смотря на нежелание Карла расставаться с этим смешным оранжевым чудом, он все же должен был его оставить – не Бонз же хочет поменять имя и найти другую жизнь, а Карл и он должен быть более самостоятелен. Но как было трудно расстаться сперва с Ковбоем, теперь с этим агентом «с серьезным взглядом», он должен был себя перебороть. К тому же никто его в этот раз не спрашивал – агент без лишних слов направлялся по коридору к другой двери, наверняка, с другой считалкой. И сразу же пропала уверенность, и сама считалка…
   – Я забыл ее, – крикнул мальчик.
   – Имя-Ями… – не поворачиваясь, подсказал агент.
   – Дальше я помню, – грустно сказал Карл. – Имя-Ями-Имя-Ями-Имя-Имя-Ями-Ями.
   Дверь открылась, и мальчик вошел.

28

   – Где я? – растерянно спросил мальчик. Большой осьминог в фиолетовой шапочке смотрел на него. У него были большие глаза и размеры, как у самого настоящего. Большое количество щупалец, напоминающие спутанные провода. – Хорошая машина, – решил Карл, но не успел восхититься увиденным вполную – осьминог задвигался, что вызвал у Карла шок и дрожь в ногах. – Тихо, ты что настоящий? Что же это? В подвале роддома живет осьминог. Нормально. Может быть, ты мне объяснишь… хотя ты же не можешь говорить.
   Карл растерялся. Все равно, что оказаться в клетке со львом. В закрытой клетке, так как мальчик попытался дернуть дверь. Та не поддалась.
   – Ты в первом имянете, – сказал головоногий моллюск скрипучим голосом, открывая мощные клювообразные челюсти, шевеля при этом восьмью длинными щупальцами. – Здесь мы обследуем тебя на предмет того, почему ты отказался от всех предложенных тебе имен.
   – Ну, надо же, – воскликнул мальчик. – Говорящий осьминог. Как же ты тут? Наверное, не очень удобно сидеть в кабинете? – иронично спросил Карл, но встретившись с большими хрусталиками глаз этого монстра, понял, что тот не слишком понимает юмор, – Ладно, что будем делать? Как ты будешь меня обследовать?
   Осьминог выставил щупальца – одним из них достал с полки несколько листов бумаги, другим взял ручку, третьим включил вентилятор, четвертым поднял Карла и усадил его на стул. Мальчик сперва испугался, но понимая, что ему ничего не грозит, успокоился. Монстр был мрачный – бурого цвета и постоянно находился в движении, что вполне нормально в воде, но здесь, в воздушной среде это выглядело довольно жутко. Он заполнял какой-то листок и Карл заметил в нем свое имя и слово «наказать». Мальчик только собрался приподняться, чтобы как можно лучше увидеть написанное, как шестая «рука» получила возможность быть задействованной – она вернула мальчика на место.
   – Это неправильно, – возмутился Карл, пытаясь достать одну из «рук». – Детей нельзя бить. К тому же наши силы не равны. У тебя рук в четыре раза больше, – и тут же седьмая «рука» шлепнула Карла по щеке, на этот раз значительно больнее. – Где Бонз? – воскликнул мальчик. Он со мной обращался значительно лучше. А вам воспитания не хватает, Головоногий.
   Осьминог снова выпучил свои хрусталики и позволил своим незанятым щупальцам перерыть несколько полок, чтобы найти две желтые бумажки с кранными черточками.
   – Ваш агент Бонз, – пробурчал длиннорукий, – Нэймер номер 7, проверяется на предмет его эффективности. Если окажется, что он плохо работал, то нам придется повторить процедуру переименования.
   – Снова летать по городу и меняться? – воскликнул мальчик. – Ну, уж нет. Три дня играть роль придурков, помешанных на «Звездных войнах», железной дороге и времени. Я достаточно их развлек.
   Осьминог не шутил. Теперь все его щупальца устремились в его сторону, сжали его со всех сторон так сильно, что Карл почувствовал, как особенно пятая и седьмая «рука» сдавили его и еще немного могли раздавить.
   – Ваша взяла, – устало сказал мальчик, испугавшись не на шутку. Осьминог вытянулся и стал плоским, как камбала. Он слышал о том, что у осьминогов так принято – принимать нужную форму, когда это особенно нужно. – Разве он не мог принять форму человека? – подумал мальчик, но у осьминога были свои соображения на этот счет – он расплылся на столе, как плавленый сырок, поменяв цвет на огненно-красный. Только щупальца не менялись, продолжали шевелиться, как водоросли в воде.
   – Кто ты? – спросил головоногий.
   – Занятный вопрос, – сказал мальчик с иронией в голосе. – Вы наверняка знаете обо мне все, но все равно спрашиваете на предмет…
   – На предмет отчетности, – подсказал ему Осьминог, надуваясь как шар, меняя цвет на оранжевый. Он освободил мальчика, поднимая щупальца вверх, каждый из которых был готов впиться и не пощадить. Сам длиннорукий стал напоминать живую голову с взлохмаченной прической.
   – Опять эта дурацкая отчетность! – прошептал мальчик, по возможности тихо, не вызывая охотничьих рефлексов у головоногого монстра. – Осьминожа, давай так. Я тебе помогаю выйти отсюда – сперва в канализацию, оттуда в проточную воду к реке, и так гляди же к следующему лету ты уже будешь играть в салочки с себе подобными.
   Дисциплинирующая все «рука» закрыла ему рот.
   – Ты не ответил на вопрос, – грубо продолжил длиннорукий. – На предмет…
   – А мне не хочется на предмет моего характера, – схватил со стола степлер, и пришпилил контролирующую руку к столу. – Когда я что-то не хочу, то я не делаю. Сейчас тот самый случай.
   Карл подбежал к двери, дернул ее еще раз, но она не поддалась, Карл ударил что есть силы и дверь скрипнула, и если бы у Карла было в запасе еще хотя бы пять секунд, то он бы успел открыть дверь и отбежать на несколько безопасных шагов. Но у него их не было, поэтому он остался в комнате – какая-то из свободных «рук» схватила его за вихор. Конечно, их у головоногого предостаточно. Взлохмаченная голова увеличилась и стала походить на колючий кустарник, который сейчас все ближе и ближе приближался к мальчику.
   – Не стоит этого делать, – грубо произносил огромный клюв длиннорукого монстра. – Нэймер номер… или агент Бонз, под которым именем ты его знаешь не справился с тобой, не выполнив должного задания. Он сосунок, ребенок. Совершенно не годится для этой работы. Ему прямая дорога в подмастерья. Другое дело – мы. Мы проводим ту трехдневную процедуру иначе.
   Он посадил мальчика на место, но три щупальца из восьми окружали его – создав замкнутое пространство.
   – Что вы сделаете? – скептически спросил мальчик. – Сперва усыпите меня, сотрете мне память, а потом посадите меня среди трудных подростков, чтобы они съели меня?
   – Ты ужасно догадлив, – прошипел монстр, образуя на теле Карла еще одно кольцо. – Если мы с тобой не сможем договориться, то тебя ждет ренэйматор, – смешного ничего не было, но головоногий начал смеяться открыв свою пасть так, что мальчик кажется увидел три его холодных сердца.
   – Что еще за ренейматор? – переспросил мальчик, но пронзительные хрусталики глаз вторили бесконечно «Ты уверен, что хочешь знать об этом? Ты уверен?» и мальчик действительно слышал – этот голос как будто звучал повсюду. Он стал частью его организма, как язык или засаленные волосы. «Так ты уверен, сопливый пацан?».
   – Как я могу быть в чем-то уверен, – не мог сдержаться Карл. – Я прочел дурацкую считалочку и оказался в комнате с говорящим осьминогом, который ведет себя, как не позволял себе вести мой директор в школе, не говоря уже о папе. Кому расскажу, не поверят. Хотя кому я расскажу?
   Внезапно загудела красная лампочка. Осьминог встрепенулся, ослабив хватку, позволил Карлу свободно вздохнуть. Но мальчик уже не рисковал сбежать от него – у него ужасно болело тело – ему казалось, что его наказали за что-то действительно серьезное, но вряд ли бы к этому так серьезно отнеслись в его городе – может быть, потрепали, не больше. А тут тебя истязает настоящий осьминог и, кажется, это еще не все.
   – Так я и знал, – прошипел головоногий, и его щупальца взлетели вверх так, что пять из восьми точно дотронулись до потолка.
   – Что случилось? – робко спросил мальчик. – Мы взлетим на воздух? Я превращусь в осьминога? Или все люди на земле будут носить одно и то же имя. Например, Ральф. Дурацкое имечко. Ральф один миллион пятьсот тридцать семь…
   – Он не справился, – грубо сказал длиннорукий. – Придется отдать тебя в руки Нэймеру номер…
   Вот когда новость хочется изменить, отредактировать ее так, чтобы она звучала по-другому – например, он справился, или оставить все как есть, но дать шанс.
   – Что за шутки, Осьминожка? – разозлился Карл. – Я не хочу другого Нэймера. Мы так славно спелись с Бонзом. Он меня понимает. Появится еще один и мне нужно будет налаживать с ним контакт А у нас не так много времени.
   – С ним, я думаю, вы справитесь значительно быстрее, – ответил головоногий, вытягиваясь в разные стороны, превращаясь в плоскую доску.
   – Да и я с Бонзом многое успевал, – продолжал спасать положение Карл. – Зачем мне другой нэймер?
   Но положение уже было не спасти – щупальца вернулись на прежние места, вернув дисциплинирующие кольца мальчику, которые не унимался и продолжал кричать, уже не принимая во внимания участвующие в его успокоении все восемь щупалец:
   – Я буду жаловаться. Вот только выйду отсюда, заявлю в общество охраны людей, что с нами делают животные. И тогда берегись, длиннорукий. Тебя ждет водяная клетка пожизненно.
   В дверях появился странный субьект – длинный и довольно взрослый.
   – Номер 8, проведи с ним операцию номер 9, – прошипел осьминог.
   – Есть, – громко сказал новоявленный, подошел к Карлу, подождав пока головоногий снимет свои противные кольца и подтолкнул мальчика к выходу.
   – Я сам пойду, – резко сказал он.
   – Так положено на предмет… – ответил номер 8, по-солдатски, …на предмет отчетности.
   И он туда же.
   – Зануда, – не удержался Карл.
   – Что? – не расслышал долговязый.
   – Ну, да, я иду за тобой, потому что если не пойду, меня пришмякнет этот урод.
   Карл поднялся и направился к двери. Его ждала следующая неприятная стадия. Как же ему хотелось вернуться в самое начало.

29

   Коридор Карлу показался похожим на змею, даже на несколько десятков змей, связанных между собой хвостами. Когда он все же закончился, они сели в какой-то узкий, совсем не предназначенный для перевозки людей, лифт и стали спускаться, теснясь в нем, как сельди в бочке. Спуск тоже можно отнести к разряду продолжительных. Долговязый верзила почти без волос на голове, кроме редкой пряли в височной части стоял спокойно, протирая дыру в кабине лифта. Мальчика беспокоили несколько вопросов – на какое же они расстояние спускаются? Предположение – к самому ядру земли? И будут ли еще осьминоги? А то кто-нибудь и пострашнее. Вот бы знать с кем предстоит встретиться, тогда можно морально подготовиться. А так терзать себя – то ли существа с пастью, как у крокодила или пушистые безобидные котята. Хотя на последних можно было не надеяться.
   Лифт остановился резко, как будто затормозил перед не соблюдающим правила движения пешеходом, и при выходе из него, мальчик никак не наделся, что за ним будет ждать еще один коридор – значительно темнее и унылее, нежели предыдущий. Не говоря о том, что он напоминал связанных между собой не змей, а удавов, в такой же числовой единице. Карл чувствовал себя заключенным – да и как иначе, если два человека идут по коридору и один из них здесь впервые, а другой – свой человек, они постоянно молчат, то возникает неприятное чувство конвоя – тебя куда-то ведут, и отнюдь, не для того, чтобы кормить мороженым.
   – Знаешь, – сказал мальчик, чтобы снять завесу тишины, – я хочу сразу сказать, что мне уже старик тот в лодке не понравился, не говоря о многоруком генерале, и я намерен в скором времени уйти. Давай так, ты показываешь мне выход, а я забуду о том, что у тебя такое страшное лицо.
   Агент молчал. Он продолжал идти, как игрушечный заяц, заводящийся ключиком на спине. Пока завод не кончится, он будет идти вперед, не сворачивая. Но его было достаточно не только на коридор, но и на глубокий лифт туда и обратно. Чтобы его остановить, нужно было что-то действительно серьезное. Только что? Агент ровно шел, переступая так, как наверняка его где-то учили, весь такой правильный, услужливый. Четко выполняющий инструкции и все делающий по режиму… Хороший. Отнюдь!
   – Ты не справляешься, – неожиданно сказал мальчик. Нэймер номер 8 остановился. Ему явно это не понравилось. – И если ты лучший, – пожал плечами Карл, – тогда я… человек-летучая мышь.
   – Я хороший агент, – возразил он.
   – Не-а – повторил Карл. Восьмой остановился. Он немного нервничал, сжимая и разжимая кулаки.
   – Да нет же, я хороший агент – чуть громче сказал «Восьмой». У него не было щупалец, но были другие чувствительные места.
   – Вот ты говоришь, что ты хороший агент, – сказал мальчик, – тогда почему ты не говоришь со мной.
   – О чем? – строго спросил длинный.
   – Во-первых, где Бонз? – хитро спросил Карл, прищурился, и резко повернулся, чтобы посмотреть прямо в глаза.
   – Это запретная информация, – растерялся агент, запнувшись в какой-то момент, но через мгновение уже продолжил путь, еще более вытягиваясь, и размахивая руками.
   – Тогда ты плохой… – едва слышно сказал Карл, но этого было достаточно для того, чтобы долговязый остановился, поправил одежду и произнес:
   – Его ликвидировали.
   – Что? – не ожидал мальчик, подошел вплотную к «Восьмому», посмотрел вверх, примерно туда, где располагалась его голова. – Это означает, что его пах и все?! – воскликнул он. – Ты не умеешь шутить, значит это, правда? Но зачем?
   – Он плохо справлялся, – ответил агент. – У него было три дня, чтобы все сделать, а по нашим меркам три дня возятся только с самыми отъявленными имяненавистниками. У тебя стандартное имя, и чтобы справиться нужно не более дня. А он и за три дня не успел.
   Говорил он холодно, как будто ликвидировать и ущемлять в правах таких, как он – мальчиков, находящихся в поисках имени – вполне традиционное для него занятие.
   – Но он же не причем, – возразил Карл, переходя на крик. – Он не виноват. Просто ни одно из имен, что он предлагал мне, не подходит. Не он же списки составляет. Он-то здесь причем. К тому же я выбираю.
   – Нет, – сквозь зубы прошептал Восьмой, и было в этом шепоте и насмешка, и злость, и ненависть, – сейчас выбираем мы.
   Следующие пятьсот метров говорить совсем не хотелось. Коридор странно вился и, казалось, что они здесь они уже были и этот мерзкий Нэймер специально его водит по кругу, чтобы свети с ума. И только у мальчика появилась мысль повторить школьный подвиг с побегом, и уже наметил, как он протаранить агента, сделав два шага назад для разбега и… как неожиданно появилась лестница вверх. Карл тяжело вздохнул, предполагая, что им придется снова долго подниматься, и это далеко не последний подъем-спуск, однако они поднялись только на одиннадцать ступеней, как показалась дверь. Вскоре они ее открыли… чтобы забыть о недавних трудностях. Всех неприятностях, словах, грубых, угрожающих жизни и достоинству. Чтобы Карл перестал думать о том, какой бы прием применить к Нэймеру, чтобы его обезоружить и доказать ему, что он не самый «хороший». Чтобы поверить в возможность существования имени для него. Нового имени…
   Это был самый настоящий завод. Вокруг были длинные, короткие, средние трубы. Переходящие одни в другие, этакие лабиринты. В воздухе пахло сахаром. По лестницам бегали маленькие человечки в белом. Они подкручивали большие вентили, другие подавали огромные мешки, третьи переговаривались, четвертые – творили что-то действительно серьезное – принимали из резервуара горячую заготовку и помещали ее в холодный, чтобы потом целый экспертный совет мог дать слово по этой продукции.
   – Что это? – удивился мальчик.
   – Это наша лаборатория, – ответил агент. – Здесь создаются новые имена.
   Мальчик от изумления открыл рот. Новые имена – те, которые еще не существуют, но в скором времени будут кому-то принадлежать. Как здорово. И он сейчас наверняка выберет себе одно из них. И злость сразу же испарилась, и появилось чувство благодарности к этому агенту и согласие с тем, что Бонз – был мальчишкой, неумехой, и он вряд ли бы смог дать ему настоящее имя. Вот этот – агент постарше и повыше – от него жди большего.
   – Но нам не сюда, – сказал верзила вдруг, и Карл сперва не расслышал, разгадывая, какой из работников первым подойдет к нему и выдаст имя «с пылу, жару» – тот, что очень быстро бегает и ловко карабкается по лестницам или тот, что заправляет баки мешками с разной смесью. Или же те, что стоят и крутят ручку огромного механизма, вращающего лопату-мешалку. Или… но тут он обратил внимание на агента, что повернул голову в знак того, что они должны идти.
   Они направились по коридору, более короткому, но вскоре нужно было снова сесть в лифт, чтобы спуститься нереально низко. К тому же их сопровождали трое маленьких человечков, чем-то напоминающие Бонза – такие же дети, только с взрослыми глазами. Они, все, как один, были одеты в темно-зеленые костюмы из грубой ткани, одинаково непричесанны и с налетом то ли сажи, то ли пыли на лице.
   – А кто это? – шепотом спросил мальчик у «Восьмого».
   – Подмастерья, – сухо ответил агент. – Выполняют самую черную работу.
   Про черную работу он не успел спросить – лифт остановился, и они вышли. Помещение выглядело мрачно и уныло – стены из камней, каменные лестницы, как в замке. Подмастерья подбежали к двери, ругаясь и споря, кому ее открывать, наконец, отворили ее и попросили мальчика войти. Карл, ни о чем не подозревая, вошел в полную темноту, надеясь, что кто-нибудь догадается посветить внутрь. Дверь скрипнула, лягнул ключ в замке, и мальчик оказался в полной темноте, кроме маленькой дырочки от замочной скважины.
   – Они будут охранять тебя, – сухо ответил агент, и застучал ботинками, с каждым шагом затихая.
   – Охранять? – закричал Карл, не ожидая такого поворота. – Вы меня запираете? Но зачем? Нельзя разве просто получить список предлагаемый имен от вашего босса, я выберу и остановлюсь на каком-нибудь из них? Разве нельзя это сделать за столом? В более уютном месте. Чтобы там был свет. И зачем меня охранять? Я разве похож на преступника? Я ничего не совершал. Да, я не послушал Бонза и не стал будить этих сладко спящих, но я же выяснил, как их зовут…
   Ему никто не ответил. По крайней мере, охранники могли стерпеть его возмущения, а «плохой-хороший агент» ушел. Карл остался один в темном помещении. Еще недавно он мог удобно растянуться на кровати, подкидывая теннисный мячик так, чтобы он отпрыгивал от потолка. Конечно, можно было представить, что где-то здесь есть кровать, в точности напоминающая его, стены того же цвета, но это было намного труднее, чем можно было предположить. Было холодно, мрачно, он хотел получить имя, а вместо этого он на глубине Земли, где-то около центральной его части, и его охраняют, как самого отпетого нарушителя. Но он не такой. Нужно им сказать об этом. Они просто все не так поняли.
   – Пить, – попросил он.
   – Хорошо, – ответил один из чернорабочих, и они снова стали ругаться, кому налить воды и поднести к камере. Но так как дверь нельзя было открывать, то они пожали плечами и разделили воду между собой. Но мальчик не так хотел пить, как узнать про это место, про то, зачем он здесь и надолго ли.
   – Слушайте, друзья, – доверительно сказал Карл, думая, что настал тот самый момент, чтобы начать разговор, – вы мне не поможете…?
   Они зашушукались, как будто решали, кто из троих будет помогать.
   – Не поможем, – ответил один.
   – И мы тоже когда-то попали на этот крючок, – сказали второй.
   – Тот, кто на него попадает, нельзя спасать, – пропищал третий.
   «Крючком» называлось это мрачное место, в которое шел Карл, думая, что его ждет «Диснейленд» и аттракцион с призом-именем в конце. А теперь выясняется, что они тоже когда-то… что? Пробуждение было быстрым.
   – Неужто, и я могу стать таким? – спросил мальчик.
   – О, да, – воскликнули подмастерья хором, и это им доставило огромное веселье.
   По спине Карла пробежал холодок.

30

   Утром его разбудили, хотя он почти не спал, так как оставшуюся часть ночи промучился. Ему все виделись какие-то нелепые картины – как будто у его имени отрывают одну букву, но оно не хочет, сопротивляется, но невиданные и в то же время невидимые силы с мясом открывают ее, и вот она, первая буква его имени, висит на волоске, болтаясь, мешается. Неожиданно подбегает собака с мордой агента Номер 8 и отрывает букву «К», заглатывая ее, громко чавкая, потом и с «Л» происходит то же самое, и наконец, от имени остается только «Р». И это самое «Р» убегает от ненасытного пса и, понимая, что он все равно догонит, оставшаяся буква распадается, превратившись в горку мусора. Пес подбегает к ней, долго нюхает, поднимает ногу…
   – Отстань, – прокричал Карл, открыл глаза, и увидел перед собой не агента-собаку, а восьмирукого осьминога. Каким-то образом, он оказался во вчерашней комнате пыток. Помимо головоногого, который сегодня как будто отправил свои щупальца в отпуск, не трогал мальчика, а позволил ему самому сидеть на стуле, без колец и мерзкого пахучего дыхания, за столом сидели человечки в белых костюмах. Перед ними лежали желтые листочки, и у каждого в руке были по красному маркеру. Карл даже обрадовался, веря, что момент вручения имени все же наступит. Ну, пожурили немного, пора и отпустить восвояси.
   – Надеюсь, ты хорошо подумал? – сказал маленький человечек, размахивая маркером в воздухе, как указкой.
   – Я? – растерялся мальчик. – Хорошо ли я подумал? О чем я должен был подумать? Подразумеваю, о том, случае в детской. Но они же спали, и я не хотел их будить. А вы меня… постойте, а как я здесь оказался?
   Они зашушукались, и мальчика это разозлило. Сперва, эта ночь на холодном полу, а теперь эта комиссия. Самое время вспомнить дом, но почему-то сейчас ему казалось, что дома уже нет, а на его месте сейчас довольный мальчик, которому все устраивает и никто ни о чем не подозревает, что его подменили.
   – Да, – наконец сказал один из «белых», – мы специально поместили тебя в темную комнату. Она рядом с этой. Мы водили тебя по кругу, а ты не заметил. Ты должен был решить для себя… понимаешь, ты здесь не потому, что выиграл билет на экскурсию по секретной лаборатории. Ты не любишь свое имя. А это ЧП для нас. Такое случается, но нам удавалось чаще всего решить эту проблему на начальном этапе. С тобой оказалось все намного труднее – ты отказался от всех предложенных нами имен. И теперь мы собрались здесь, чтобы узнать, что ты думаешь по этому поводу?
   – А что я должен решать? – растерялся мальчик.
   Они снова зашушукались, как компьютеры старого поколения, долго загружающие новые программы.
   – Осталось всего три имени… – наконец, произнес человечек. И Карл, узнал его. Этот «белый» засыпал содержимое резервуара, а тот, что с краю принимал заготовку специальными щипцами.
   – Но как же те, что только что создаются? – спросил он. – Я же видел, что у вас в лаборатории производится достаточно новых имен.
   Это вызвало еще большее перешептывание, которое было скорее похоже на споры между сидящими за столом. И только осьминог сегодня был спокоен – она наблюдал за происходящим со стороны, как будто уже выполнил свою миссию вчерашним днем.
   – Они еще не опробованы, – сказал центральный, после небольшого откашливания. – Пройдет немало времени, прежде чем эти имена станет кто-то носить. А из проверенных осталось три… и если они не подойдут… то будет не очень хорошо для тебя, – закончил эту фразу головоногий, презрительно усмехнувшись своим клювом.
   Осьминожка смотрел на него пронзительно. Пока «белые» мололи языком, длиннорукий пробудил свои щупальца и они зашевелились, но пока держались своего места – три на столе, остальные – под ним.
   – Хорошо, примерю еще тройку, – согласился Карл.
   – Мне кажется, ты не понимаешь всю серьезность положения – это последние три имени… – прошипел Осьминог, взметнув щупальца вверх, изобразив взлохмаченную голову.
   – Да-да, последние, – лениво сказал мальчик, уставший от этих экзаменаторов, скучных, как и все учителя, наверное, во всем мире.
   Очередное шушуканье, тасование желтых листочков, и выбор нужного среди трех – это напоминало вручении премии киноакадемии за лучший фильм. Но здесь скорее вручение премии за худшее поведение не по сценарию ВЛИ. Премия – имя.
   – Имя Дон, – объявил центральный человечек. – Мы даем имена тех, кто стал известен, получил медаль или что-то открыл. Дон Шоперт – известный кинорежиссер, снял массу культовых фильмов. Дон Клакс – дизайнер-художник, обрисовавший на луне несколько пещер. Собирается лететь на Марс, Плутон и по возможности на все планеты Солнечной системы. Дон Пупер – известный шахматист, самый первый и всех шахматистов, получивший возможность играть, как только начал ходить.
   – Дон Лайв – организатор свадеб, – сказал сосед.
   – Дон Ног – кинолог, – воскликнул человечек с краю.
   – Дон Фрайди – человек-парашют, – эстафетная палочка вновь вернулась к центральному.
   Карлу не хотелось это слушать. Это имя не могло принадлежать ему. Не смотря на то, что из него выросли кинологи и шахматисты, художники и режиссеры Он напоминало колокольный звон. Дон-дон-дон.
   – Можно услышать следующее? – прервал он их ликование. Они снова зашушукались, стали тасовать оставшиеся две карточки, чиркнув красным маркером на первой и отложив ее в сторону. Теперь из восьми щупалец головоногого – пять были на столе.
   – Имя Клайв… – прогремело в воздухе, – очень похожее на ваше. Среди Клайвов встречаются такие фамилии, как Друг, Жопр, Хавани. Они прыгают в высоту, читают по пять книг в день, и умеют готовить пиццу «пепперони». И эта похожесть вам поможет как можно быстрее привыкнуть к нему.
   Карл задумался. Клайв. Странное имя. Да, немного напоминает Карл. Но все равно не то же самое. Вместо Карла его будут дразнить Лаем. И, правда, какое-то лающее имя. Может быть, он мог привыкнуть к нему, но только ненадолго. Сперва его будет бесить, как оно пишется в дневнике, потом как к нему обращаются друзья и родители, а потом он будет сожалеть о том, что он не выбрал его, как нечто исключительное, а пошел на компромисс. Если и менять имя, то по-настоящему. Если сейчас у него имя из четырех букв, то выбрать он должен из десяти, на крайний случай, восьми, не содержащие буквы «к», «р» и «л».
   – Извините… – сказал он, дав понять «комиссии», что он не согласен. На этот раз они не перешептывались, как будто точно знали. И, правда – имя-то осталось одно, и размышлять было не о чем. Только центральный что-то надписал красным на второй карточке.
   – Третье, – громко провозгласил человечек в белом, сидящий с краю, взял в руки желтую карточку, и сам произнес – Фолли…
   Ну, уж точно нет – это первое, что прокричал внутренний человечек (отвечающий за все, что происходит внешне, помогающий, если хозяин в чем-то неуверен).
   – Фолли Шак – телевизионная суперзвезда, – продолжал «белый». – Все звезды меняют имя, а Фолли с фамилией Шак взял свое собственное имя, данное при рождении. Вместе с именем вы получаете возможность выбрать телевизионную карьеру, контракт на ближайшие пять лет, возможность сниматься в рекламе и ситкоме про нашествие инопланетян. Вам не нужно будет учиться и у вас не будет родителей, так как телевидение – будет вашим домом.
   Заманчиво… конечно. Только все это не стоило того, чтобы носить препротивнейшее имя Фолли.
   – Все же нет… – робко сказал он, и не заметил, что на столе все также пять щупалец, но три из восьми были не под столом, а вцепились в шею Карлу, и зловонное чрево монстра изрекала с грубым шипением:
   – Безобразие, мы с ним только в лото не играем. А он заладил. Нет и нет. Мы же тоже можем сказать «нет».
   «Белые» продолжали шушукаться, маркировать третью карточку, пока головоногий сжимал шею мальчику. Тот уже стал терять сознание, когда в комнату вошел «Восьмой» и забрал его, чтобы отправить в камеру.

31

   И снова черная комната со светящейся замочной скважиной, снова спорящие друг с другом подмастерья, кому подать воды и выпивающие ее сами, снова… неизвестность. На вопрос «что со мной будет?», ему ответили глубокомысленным молчанием. Они будут решать. Слишком все неоднозначно. У Карла была такая возможность, и он ею не воспользовался.
   – Но не мог я стать Доном, – шептал он, прислонившись к холодной стене, – И Клайвом тоже, и Фолли.
   Но если действительно нет больше имен, то что же получается? Конечно, у него был ответ – ему было нужно новое имя. Только эти осьминогообразные и белые, а также «Восьмые» и те, которых он не видел в лицо (если оно у них есть) считали по-другому и предполагали, что… да, интересно, что его ждет? Ренэймэтор? Или что-то более страшное?
   Стена, к которой он прислонился, была теплой – как будто за ней что-то готовили. Они варили ему имя, которое он будет носить, независимо от того нравится оно ему или нет. В больших котлах, добавляя туда ингредиенты, от которых варящаяся субстанция бурлит и покрывается маленькими пузырьками.
   – Назовут меня Ым, и буду я всю жизнь мучаться. Да, наверное дразнить не будут – слишком трудно произносить, но каково самому, когда тебя спрашивают «Ваше имя?» и ты… Или Ботинком, например. Меня зовут Ботинок… Не печалься, зато у каждого они есть и все возятся с ними по несколько раз на дню… Зубочистка. Тоже хорошее имя… для них, естественно. А для меня, – подумал мальчик. – Все будут говорить одно и то же – подойди ко мне, мальчик, я только что покушал.
   С этими мыслями он и уснул, и ему мерещились звезды, шахматисты и художники, расписывающие космические корабли, повара, умеющие печь хлеб размером с грузовик. Они стучались в дверь, ругались друг с другом за право поменяться. Наседали, на раз-два, протаранили дверь, ворвавшись…
   – Проснись, – услышал Карл, открыл глаза, но кроме черноты ничего не увидел. – Да проснись же! – повторили где-то рядом, и этот голос показался таким знакомым, что его невозможно было ни с кем перепутать. Он подбежал к маленькому отверстию в двери, и увидел перед собой оранжевое чудо, а точнее его свитер и серьезный взгляд на детском личике. Вот кому он был действительно рад.
   – Бонз! – радостно воскликнул мальчик. – Ты что здесь делаешь? Я думал, что тебя убили… так мне Нэймер номер 8 сказал.
   – Он был прав, – меня ликвидировали – то есть лишили возможности работать. И кто я теперь? А что я делаю? – передразнил агент, переходя на шепот. – Теперь я могу сказать, так как меня все равно уволили. Только тихо, так как подмастерья будут спать крепко не более пятнадцати минут. Ты должен соглашаться на одно из трех имен. Если ты не согласишься, то они сделают из тебя агента…
   – Но я уже… – робко сказал мальчик.
   – Что? – растерянно спросил Бонз. – Тебе уже предлагали? Все три имени?
   – Да, – еще более тише ответил Карл.
   – И ты отказался? – спросил агент.
   – Да, – совсем тихо сказал мальчик.
   – Вот черт… – прошептал Бонз, и стал тихо, но нервно стучать головой о дверь, – это плохо. Это очень плохо. Как же так? Я думал, что они дадут тебе больше времени подумать. Обычно они дают больше одной ночи. С тобой почему-то они поспешили. Так поступают с самым…
   Он перестал молотить дверь, послышался топот, и, не смотря на зов Карла, Бонз куда-то исчез. Он точно знал, что это были подмастерья и возможно они услышали этот звук головы о дверь и… остальное ему неизвестно. Как плохо быть запертым – нельзя увидеть, как все на самом деле происходит, остается одно – воображать. Вот сейчас ему казалось, что агента скрутили эти тупоголовые подмастерья и несут в лапы головоногому, чтобы тот размял на нем свои щупальца. И что говорил оранжевый про…
   – Они снова проснулись… – послышался голос, от которого Карл чуть не подпрыгнул до потолка от радости, – пришлось им подушку подложить. Ух, ребятки не пили бы вы столько воды, не спали бы сейчас так сладко.
   Та вода, что не доставалась Карлу, выпивалась этим чернорабочими, а Бонз, по всей видимости, подсыпал что-то сонное, чтобы они не мешали им разговаривать.
   – Про какого агента ты мне говорил? – спросил мальчик. Возникла пауза – она позволила Бонзу собраться с духом, а Карлу еще что-то понять. – И не значит ли это то, что ты тоже был… как и я…?
   – Да, я тоже, – спокойно сказал оранжевый.
   Через пять минут Карл знал, что у Бонза есть не только настоящее имя Жак, но и настоящая семья, что его звали Жадным Жаком (похожая история) в школе, во дворе, и один придурковатый аниматор взял своему герою имя и образ. Сейчас Бонз похудел и уже не выглядит так, как прежде. Он говорил, что они (те, кто не согласен со своим именем) слабые, и они не в силах что-либо изменить, то, что члены лаборатории сами распоряжаются этим. Кому по-настоящему не нравится имя, уходит. Тот, кто еще верит, что сможет привыкнуть, терпит. А такие, как они (Бонз и Карл) и много других они уходят и попадают в руки агентов или осьминогов. И то, что те, кто не определяется с именем, получают самую черную работу – Нэймеров, подмастерьев, что сейчас охраняют Карла. И у тех нет имен – они на всю жизнь остаются без имени. И есть вероятность, что Карла ждет подобная судьба.
   – Но разве нельзя убежать? – испуганно спросил Карл.
   – Нет, без имени жить нельзя. И они обязательно поймают… Тихо, мне кажется, я что-то слышал. Я пойду.
   – Не оставляй меня, – воскликнул Карл, забывая о том, что у камеры прекрасная акустика и их может быть слышно.
   – Я должен идти, – торопливо сказал оранжевый человечек. – Сегодня будет суд, а я… я только агент, хотя и не агент уже тоже, так человечек без имени, но я хотел предупредить тебя, но, как оказалось, ты уже сделал свой выбор.
   Карл слышал, как агент Бонз крадучись прошел, прижимаясь к стенке, как просыпаются подмастерья и «поят» заключенного, как в соседней комнате у осьминога что-то намечается – какой-то непонятный шум. Мальчик снова не спал – он ждал, когда наступит утро. Это было самое долгое его ожидание.

32

   Утро наступило, как только скрипнула дверь и подмастерья повели его по знакомому коридору. После того, что ему рассказал Бонз (или Жак), мальчик не был так спокоен. Он думал о возможном отказе тогда в гостинице – «Я не пойду с тобой, у меня есть свой маршрут» или «Вызовите полицию, в моем номере неизвестный!», или же «Я не куплюсь на ваши дешевые трюки, мистер. Меня мама учила не разговаривать с незнакомцами, ничего не покупать, не брать бесплатно у них, и если они настойчивы, оказывать сопротивление». Могло бы это что-то изменить? Да кто же может сказать об этом, когда гостиница и возможные варианты далеко, и никто пока не изобрел машину времени, чтобы вернуться и все изменить. Хотя, они бы все равно его нашли. У них этих нэймеров и осьминогов куча.
   Его привели в огромный зал с деревянными помостами. Здесь собрались все маститые. Судья в синей мантии с эмблемой «ВЛИ», имеющий синие бакенбарды и шапочку на голове, из-под которой выглядывали острые уши, нетерпеливо постукивал по столу. В зале было достаточно народа – в основном все были в белом, и только незначительная часть в костюмах других, но, тем не менее, светлых тонов. Карла завели в деревянную клетку с решетчатым стулом. Он сел и неприятно поежился – сидеть в камере, где темно – это одно «удовольствие», но находиться в клетке, вокруг которой собралась изрядная толпа, смотрящая на тебя, как на обезьяну или антилопу Гну – совершенно другое. Тут ты на обозрении.
   – Начнем собрание, – провозгласил человек-острые уши. Зал зашумел – послышались возгласы «это тот самый мальчик, который не захотел носить свое имя». «Безобразие!».
   Судья поднялся, поднял руку и зал притих.
   – Ведется дело мальчика по имени Карл, – громко провозгласил он. – Он утверждает, что имя, данное ему при рождении родителями, папой и мамой соответственно, больше не подходит ему. – Реакция была бурной – зал не молчал. – «Ненормальный!», «Вот бы его выпороть», «И куда смотрят родители?». Судье пришлось снова применить свой эффектный жест, чтобы все продолжить. – Сегодня ему дается последний шанс.
   «Как шанс?», «Какой шанс?» – послышалось со всех сторон. Как будто мухи тоже обсуждали это. И крысы, и блохи. Все были заинтересованы в этом процессе. «Зачем шанс?» – не понимали люди. «Ах, ему дается шанс?». «А кто он такой, чтобы получать шанс? Король какой-такой страны?
   Конечно, это было неожиданно. Бонз говорил, что те три имени были последними. Да все так говорили. А тут выясняется, что ему уготовили еще одно. В виде исключения. Но для чего? Чтобы показать свою добродетель? Или в очередной раз высмеять перед толпой? Какая диковинная фигура объявилась – капризная, избирательная, прямо гурман какой.
   И пока зал шумел, судья совещался с кем-то по рации – в основном вертел головой, с чем-то не соглашаясь, но, наконец, стал кивать и отключил переговорное устройство.
   – Это имя… это имя, – как-то лениво проговорил он, не желая быть в этот момент палачом, желая быть добрым торговцем, у которого осталась последний килограмм конфет, достающийся Карлу, а не кому-нибудь еще.
   В зале стало тихо… только самые разговорчивые шепотом повторяли «Это имя, это имя…»
   – Имя Дук, – твердо сказал Острые уши, хлопнул по столу и посмотрел на опустившего голову мальчика. Не только судья, но и зал задрожал, замычал в предвкушении. Их вниманием завладел мальчик из незнакомого города, уставший носить старую «шляпу». Для этого все и собрались, чтобы посмотреть, как эта самая шляпа полетит с голову мальчика. Как ее сбросит ВЛИ. Зал затих, ожидая услышать долгожданный ответ и увидеть «картину».
   – Все ждут, – нетерпеливо воскликнул судья, и половина зала закивала головой в знак того, чтобы он согласился, а вторая ждала – шоу, поэтому всячески показывала, что, напротив, нужно ни в коем случае не соглашаться (иначе представление не будет таким фееричным). Но Карлу не нужна была подсказка, он знал, что он сейчас скажет. Даже с закрытыми глазами.
   – Нет нет и нет, – прошептал он. Что случилось с залом – они возмущенно кричали, даже те, кто хотел, чтобы мальчик не согласился. «Он отказался!» «Это неслыханно!». «Он – самоубийца!». Даже судья растерялся – он не стал утихомиривать этот гвалт, так как сам был готов присоединиться к нему.
   – Но Дук Мокрый – самый известный сыродел, – говорил он. – А Дук Желтый – один из первооткрывателей воздушного спорта для самых маленьких. Нельзя так, – грустно сказал он и даже вытер выступающую слезу из правого глаза.
   Шум продолжался. «Он обидел Дука Мокрого! Да кто он такой? Сын какого-такого посла?».
   – Все ясно… – сказал судья, и поднял руку, чтобы все затихли. Карл был ни жив, ни мертв, казалось, что только клетка спасала его от безумия толпы. И когда они успокоились, то мальчик все равно знал, что они думают о нем что-то неприятное – достаточно было увидеть их глаза, готовые его уничтожить.
   Комиссия объявила о пятиминутном перерыве. В зале слышалось (уже шепотом) «пропал мальчик» (сочувствующая сторона), «теперь он уже не узнает, что значит быть Карлом» (злорадствующая). И у мальчика так защемило в груди, ему так стало жалко самого себя – столько выпало на его долю… и этот клоунский мешок, и эти бесконечные обмены, и, наконец, тюрьма. Он как будто проходил многоуровневую игру, результатом которой может быть не обязательно победа.
   Комиссия вернулась на место. Судья вернул былой порядок, сделал небольшую паузу, чтобы убедиться, что его слушают, и огласил приговор:
   – Отправляем его в Безымянку. Там он проведет столько времени, сколько понадобиться для того, чтобы забыть себя…
   «Доигрался!» – шептала в зале одна сторона. «Это самое страшное место!» – говорила другая.
   Судья сперва кивал, но неожиданно стал вертеть головой, как будто его ударило током – он говорил по рации. С чем-то он был не согласен, но на том проводе был человек, который мог убеждать. Или не человек. Например, осьминог.
   – Тише, внимание, – сухо сказал судья. – Как утверждает наш адвокат Кормик, хоть я и слабо верю в это, – у мальчика есть двадцать четыре часа, чтобы вернуть себе имя, дом, родителей… То есть он еще может быть Карлом… но спустя сутки, он уже теряет такую возможность.
   И снова зал обернулся к мальчику – все замерли, как будто решалась не его судьба, а их. Судья устало смотрел на Карла, как будто знал, что тот решит. У мальчика в голове было две мысли – сказать да, вернуться, чтобы потом снова продолжить борьбу, как он уже однажды думал, но так ведь можно и привыкнуть к имени, которое не чтешь. Вернешься и все на круги своя – теплый дом, традиционные мамины «Карлуша», и папины «У меня важный звонок». Конечно, неприятные, но терпимые дразнилки, которые когда-нибудь закончатся, потом колледж, стипендия, работа, семья и все время Карл, Карл. На груди будет бейдж «Карл», и когда у девушки будет звонить телефон, то будет высвечиваться «Карлик» или «Карлеоне». И когда будет приходить посылка, почтальон будет спрашивать «А здесь живет Карл…?»
   – Но разве нельзя еще попробовать? – воскликнул мальчик. – Разве нельзя? В нашем мире… да что там, мы живем в одном с вами мире… там есть такая привычка – помогать тем, кто в это нуждается. В моем городе, к сожалению, этого нет, именно поэтому я и стал искать город, где мне помогут. Я не справляюсь. А когда меня закрывают в камеру и щекочет не по-дружески осьминог, то я еще более чувствую бессилие. Что все против.
   Зал притих. Большинству в зале, наверняка, понравилась его речь. Карл сам почувствовал, что никогда не говорил подобное. Однако судья, поправил шапочку и не сменил тон на милость, сказав:
   – Вот поэтому мы и отправляем тебя… в Безымянку. Там тебе помогут, – он зевнул на последнем слоге «гут».
   Карл понимал, что эта помощь – не похожа на ту, что ему была нужна. Что он станет не тем, кем он мечтал. И даже если он еще не успел помечтать об этом, то у него уже не появится возможность сделать это. Потому что загадочная «Безымянка» сделает из него подмастерье – тупоголовое существо, вечно спорящее и никому не нужное.
   – Увести! – прокричал судья, и подмастерья засуетились. Мальчик не видел разницы выходить из одной клетки, чтобы попасть в другую. Но его об этом никто не спрашивал.
   Карл снова оказался в своей камере. Темной, противной. Она вызывала тошноту. Он не мог сдержаться – он не хотел больше здесь находиться, ни одной минуты, и чтобы найти выход своей безудержной энергии, начал колотить кулаками в стену. Ему хотелось, чтобы его руки могли пробить эти камни, чтобы он смог сбежать туда, в сторону дома, чтобы обнять маму и спросить ее, как было все на самом деле – была ли комната, спорили они с отцом или нет, и помогал им кто-то. И чтобы они назвали его по-другому. Как? Он и сам не знал. Нам? Нет. То имя было временно – все равно, что сценический псевдоним. Нужно такое, которое можно носить всю жизнь, в любом месте, не только на сцене. Но стена была слишком твердой. Странно, что подмастерья не обратили на это внимания.
   – Сегодня, – неожиданно услышал он.
   – Что? – не понял мальчик. Около двери снова был Бонз. Он его сразу узнал. Карл быстро подбежал к двери и прислонился то глазом, то ухом.
   – Сегодня пять, семь, один, – прошептал оранжевый. – Комом вышел блин. Семь, один, пять, не надо блин ронять.
   – Что это? – не понял мальчик.
   – Запоминай, – громко прошептал Бонз. – Это должно тебе помочь выбраться отсюда.
   – Я не могу, – сказал Карл, предполагая, что ему нужна помощь. – Здесь стены такие твердые.
   – Не такие твердые, как ты думаешь, – прошептал Бонз.
   – Я пытался, – тщетно пытался сказать мальчик, так как его уже никто не слышал. Агент исчез. Возникло ощущение, что мальчику это все показалось. Что не было агента, что он сам себе его сейчас выдумал, чтобы хоть как-то обнадежить.
   «Лаборатория закрывается» – слышалось повсюду.
   Пять, семь… как же там. Один… Комом вышел блин… не помню. Да как можно помнить то, чего нет. Нет, он все же был. Явился наяву или в мыслях, на подсознательном уровне – не имеет значения. Главное, что он точно помнил, что была какая-то считалочка, которая должна непременно помочь.
   «Закрывается…» – продолжали хлопать двери с такими же заключенными, которых ждут суды, переименования, что-то еще… и наверняка кто-нибудь из них не сильно сопротивляется. Он спокойно принимает эту жизнь, где творят, по сути, не такое уж и плохое дело – следят за тем, чтобы у каждого человека было имя и чтобы оно ему нравилось. Правда, тут есть небольшие подвохи – они уничтожают человека, если тот отказывается от предложенных имен. Но кому-то, наверное, хорошо жить без имени. Кто-то живет и ладно, а то, что его никак не будут называть – ничего, главное, что сыт и спина не мерзнет.
   Карл так и не смог уснуть… он сомневался, должен ли он сбегать. Может быть так правильно, что он останется здесь, будет помогать. Здесь интересно, совершенно другая жизнь, насыщенная и… А имя – да ну его. От него одни неприятности. Отберут имя, отберут и все неприятности разом.
   – Не толкайся… – услышал он.
   Они снова спорили.
   – Да хватит уже… – недовольно бурчал один из подмастерьев.
   Они не могли угомониться, на этот раз, не из-за воды.

33

   И снова невероятные сны преследовали его. Имена с руками и ногами, вооружившись пиками с насаженными на них точками, на лошадях с вопросительными носами шли в наступление на ряды имен во всем белом. Новые имена медленно и чинно шли, соразмеряя каждый шаг, в то время, как имена «старые» неслись, как угорелые и кричали громкие слова, порой не совсем «положительного» содержания. Копыта месили землю, солнце жмурилось, и было готово завалиться от страха. Они сближались. «Вперед ротозеи!» шло параллельно с добрыми возгласами «Мир-мир!», но до сближения оставалось совсем немного – они уже точно знали, кого им предстоит подмять, в чье имя вонзить копье с окровавленной точкой.
   – Один есть! – раздался крик, и одновременно скрежет. – Ах, так?! – отвечал пораженный, поднимая окровавленную руку с мечом наперевес, вонзая ее в самую сердцевину Нового имени. – И ваши ряды редеют! – на что получил удар пикой, летящей со второго ряда идущей конницы. – Вперед! – прокричал командующий старыми именами, повернулся, чтобы призвать свое войско, увидел, что его нет – большинство лежат на земле, только некоторые ползут, веря в успех своего Старого имени. И тогда он побежал один, с одним мечом, не думая, о том, что с ним может быть. Сквозь ветер, пыль, гарь, не только потому, что хотел уничтожить. Он мечтал взять их в плен, чтобы отобрать имя, чтобы… Его бег оборвал неожиданный стук. Его ранили? Нет. Кто-то бил в барабан?
   – Кто там? – спросил мальчик, открыв глаза, все равно не понимая, что происходит – вокруг полная темнота, и если бы не суета у двери, он вряд ли бы понял, что проснулся.
   – Это мы, – раздался шуршащий голос. – Те, что тебя охраняют. Просто мы хотим договориться с тобой.
   – Вы? – удивился Карл.
   Он не верил, что эти «черные» людишки могли хоть как-то помочь ему. Но воспоминание о том, что в прошлом они принадлежали к такому же классу что и он – у них были семьи и они тоже не хотели, чтобы их имя склонялось. Поэтому в Карле проснулось что-то родственное.
   – Потом может быть поздно, – едва ли не хором произносили они. – Мы хотим взять твое имя…
   – Мое имя? – удивился мальчик. – Взять? Но зачем? И как вы собираетесь это сделать?
   Они стали спорить, кому из них говорить об этом. Наконец, претендент был выбран.
   – Тебе оно не нравится, – сказал писклявый. – С тебя его снимут. Значит, у тебя не будет имени, – сделал он вывод, тяжело вздыхая. Понятно было, что он нелегко дошел до этой фразы. – А твое имя должны будут передать другому, – прошла минута, прежде чем он сказал: – Я бы хотел его взять…
   Как только он закончил, началась склока – теперь был спор о том, кому достанется имя «Карл». Один говорил, что это имя ему больше подходит, и он всю жизнь завидовал соседу, носившее это имя, но тот любил его и не хотел расставаться. Другой утверждал, что это имя очень подходит к его характеру – «Я Карл – Кар-Кар!», взрывному значит. Третий говорил, что про это имя ему рассказывала мама и говорила, что когда-то у него появится шанс обрести его и, не смотря на то, что это может быть где угодно, он должен согласиться. Ни одно из предложенных аргументов не было таким убедительным, чтобы они перестали спорить. Пока не вступил в спор сам Карл.
   – Но оно пока мое, – громко сказал он. – И я не собираюсь его никому отдавать, пока для меня не найдется что-то подходящее.
   Подмастерья сразу перестали спорить, застыли, примерно секунд пять, но ровно на шестой секунде дружно засмеялись. Особенно смеялся тот, что со «взрывным характером».
   – Они все так говорят, – сказал завистник. – Все так говорят. Но завтра твое имя утилизируют, – продолжил маменькин сынок. – Но перед этим ты можешь назвать человека, которому ты бы хотел передать его, – завершил «Кар-Кар». – Ты должен выбрать сам кому…
   И они вытянулись перед камерой – прямо, как на кастинге, чтобы Карл мог видеть и показать пальцем на более лучшую кандидатуру. «Это я, это я» слышал он, правда, очень тихо.
   – Но я не знаю… – растерялся мальчик.
   – Думай, – почти хором говорили они. Они с тобой церемониться не будут.
   – Да, завтра будет поздно… – они почти пели.
   – У них большие щу-у-пальца-а, – тянули они слова так, что не было никакой возможности выносить это.
   – Мне нужно больше времени, – быстро сказал мальчик, не желая терпеть то, как его атакуют самые низкие существа лаборатории.
   – Он просит подумать… ну, не знаю, – произносили они, усмехаясь. – Ладно, мы еще зайдем через часок-другой. Подумать… Ну, думай, думай, философ. Только не слишком. А то у нас таких философов на Безымянке великое множество. И все бы сейчас хотели оказаться на твоем месте.
   Карл снова прислонился к стене. Она была еще горячее, чем прежде – казалось, его имя начало пригорать.
   – Отдать свое имя? – задумался он. – Это подождет. Завтра – вот что важно. Его не должно наступить. Иначе – Безымянка. А это по рассказам – что-то вроде раскаленной сковороды. Сколько осталось до утра? – но на этот вопрос было невозможно ответить – не было окна и бьющих часов где-нибудь на башне. – А, сколько бы ни осталось, – нервно сказал он. – Все равно, пора.
   Он зажмурил глаза, подошел к двери, прислушался – нет ли близко тупоголовых, и, убедившись, что все спокойно, произнес:
   – Пять, семь, один. Комом вышел блин. Семь, один, пять, не надо блин ронять.
   Он открыл глаза. Ничего не произошло. Должна была открыться дверь, но дверь была по-прежнему закрыта. Он выругался, подбежал к стене, думая, что может быть, в ней откроется какая-нибудь потайная дверь, о которой он и не подозревал. Он повторил считалку, закончив «…блин ронять» так четко, что даже устал. Но и в этом случае стена не сдвинулась, не исчезла, ничего… Но когда он повторил «пять, семь, один…» в третий раз, и потянулся, чтобы пощупать дверь (может быть ее нужно двинуть – стены старые, несмазанные), как его рука утонула, а за ней и все тело.
   – А! – закричал мальчик. – Что это?
   Он оказался в толще стены – и за ее пределами. Это было невероятно. Он повторил это – и спокойно прошел и во второй, и в третий раз не застрял в толще стены. И в четвертый…
   – Так это значит, что я могу… – воскликнул он. – Не такие твердые? – его радости не было предела. – Так вот он что имел ввиду.

34

   Он прошел через стену, и оказался в «осьминожнике». Подмастерья шубуршали о том, что время думать закончилось, что пора принимать решение, и Карл их убедил в том, чтобы они дали еще один час. Те недовольные удались, споря о том, как нужно правильно носить имя Карл – произнося твердо «к» и мягко «рл», либо наоборот акцент сделать на букве «р».
   Осьминог в тот самый момент не был готов ко встрече с кем-либо – он спал, причмокивая. Свет не был таким ярким, как днем – горел ночник с плывущими в круглом стеклянном сосуде разноцветными рыбками Стол переговоров сейчас служил кроватью отдыха, перед тем как приведут очередного малого, решившего содрать с себя имя, данное при рождении. Головоногий, как будто не менял своего места, продолжая то ли сидеть, то ли лежать, растекшись по столу, как скатерть.
   – Вот так, – решил Карл, когда сделал первый шаг к выходу. До ближайшей стены было почти пять, если гигантских шагов или пятнадцать простых. Он почти не помнил, как попал в эту лабораторию – как они спускались, плыли, шли, и поэтому решил действовать наугад – проходить через все стены, которую встретятся, пока не выберется на поверхность.
   Осьминог в своем скатертеобразном состоянии спал, положив правый щупалец на кнопку тревоги – достаточно чуть сильнее на нее надавить, и раздастся сирена и Карлу несдобровать. Он лишит такой возможности этого длиннорукого, и уберется отсюда, пока тот крепко спит. Кроме гигантских и простых шагов, есть быстрые. В данном случае, ими лучше воспользоваться – они скоротят время пребывания с этим монстром. Мальчик разбежался (отклонился назад), ринулся, повернув правое плечо вперед, но произошло неожиданное столкновение, мальчик стукнулся, ушиб руку и упал как подкошенный на пол. Осьминог задвигался, поднял свой хрусталики, и, не смотря на то, что Карл пытался залезть под ковер, все равно его заметил.
   – Ты куда? – воскликнул он, вытягивая пятый, уже знакомый мальчику, щупалец – но Карл успел увернуться, попробовал снова пройти, выставив левое плечо, но снова повредил руку. – В чем же дело? – подумал он, но осьминог уже давил на кнопку, орущая, как тысячи гигантских комаров. – Считалочка! – понял мальчик. – Нужно произнести считалочку и тогда все сработает. Перед каждым проходом через стену нужно говорить считалочку.
   Осьминог выпускал то один, то другой щупалец, но то ли осьминог со сна не слишком хорошо владел своими «руками», то ли мальчик был настолько ловок, что они крутились по кабинету, как серпантин в воздухе, от которого казалось бы невозможно убежать, однако это было по силам мальчику.
   – Пять, семь, один, – громко воскликнул Карл. – Комом вышел блин. Семь, один, пять, не надо блин ронять.
   – Никто еще не убегал из нашей лаборатории, – воскликнул головоногий, продолжая размахивать «руками» вхолостую.
   – А я буду первым, – прокричал мальчик, повторил считалочку, разбежался и прошел стену.
   – Стой, стой, – но осьминог то ли не знал этой считалочки, то ли для осьминогов существуют другие способы прохода через стену, но этот длиннорукий остался в комнате растерянно кричать в рацию:
   – Держите его! Вы должны схватить его. Если имя просочиться, то наша лаборатория… дальше вы все знаете… – остальное Карлу не удалось услышать, хотя чертовски было интересно узнать продолжение. Но сейчас нужно было выжить и главное – убежать по возможности, дальше.
   Мальчик тем временем просочился через три стены, одна из них выходила в шахту лифта, и Карл едва не полетел вниз, и оказавшись в кабине, удачно спрятался за белой спиной сотрудника, который его снова привел (сам он об этом не догадывался) на завод с новыми именами, и появилось желание попробовать снова… Но что он должен сделать? Найти бригадира, или менеджера по распространению? К тому же времени у него было в обрез, да и человечки в белых халатах уже странно поглядывали на него. Они не могли предположить, что самый злостный нарушитель по их именным лабораторным методам разгуливает по лаборатории в такой час, когда половина сотрудников еще не приступила к своей деятельности. Правда орущая сигнализация вывела их из оцепенения, и заставила объединиться, и направиться к мальчику, чтобы схватить его. Но они не знали, что у того есть считалочка.
   – В другой раз поговорим, – решил он, пробегая еще одну стену, оказавшись в комнате, в которой сидел лысый мужчина в джинсовом костюме и напротив него женщина в вязанном жакете. Карл как-то удачно спрятался за белым шкафом. Он ничего не видел, но все хорошо слышал.
   – Бен, – строго произнесла женщина, и мальчику показалось, что этот голос очень похож на мамин. – Сейчас не время спорить.
   – Но мы же с тобой обо всем договорились, – растеряно говорил мужчина, как ребенок, у которого что-то отбирают. И этой своей слабостью он походил на отца.
   – Договорились, но у меня был сон, – ответила женщина, и мальчик уже почти не сомневался, что голос в точности передает ее интонацию.
   – Какой сон? – спросил «отец». Может быть, конечно, мальчик слишком давно их не видел, и поэтому ему мерещиться голос. Но даже если и так, то какое странное ощущение, когда твои родители сидят рядом и обсуждают, как назвать ребенка. – Но я же у них один, – мелькнуло в голове.
   – Приходил он и сказал, что хотел бы иметь имя… – почти как сказку рассказывала «мама».
   – Ребенок еще не может говорить, – прервал ее «папа».
   Человечек появился неожиданно. Хорошо, что он не заметил Карла.
   – Мы вам поможем, – добродушно произнес он. – Имя – это самое важное, что может быть у человека. Это его первая духовность. От него она начинается, обрастает листвой, плодами. И то, как вы сейчас его назовете, зависит, скажет ли он спасибо.
   Карл не мог больше это слушать – он представил, что мама и папа также могли сидеть. В такой же комнате, но могли просто отказаться от помощи и сами накликали его, чтобы он всю жизнь мучился. Эти «родители» только похожи на них голосом, но никак не внутренним содержанием. И он сделал шаг к стене, чтобы оказаться за ее пределами.
   Стены, стены, стены… куда лучше, чем коридоры, лифты, коридоры, лифты. Его несколько раз преследовали, но он успевал произнести «пять, семь…» и проходил через очередную стену, иногда попадая в спальни, кладовки, снова в комнаты, в которых пара сидела и думала, уже придумала, нуждалась в помощи, уже получала совет одного из членов ВЛИ. За ним гнались «белые», осьминог, который, как оказалось, был один-единственный, агенты и подмастерья. Но чем дальше он двигался, команда преследования редела. Последнего кого он видел, был Нэймер номер 8 и подмастерья, что торопились обогнать его, но у них ничего не выходило.
   Вскоре он был наверху. Ему удалось поймать машину с хлебом и водитель, расспрашивая его о том, кто он, не смог ничего добиться. Карл не знал, что ему ответить, а сказать, что его преследует осьминог или агент, который хочет подвергнуть его стерилизации памяти, было не очень верно. Да никто в это не поверит – прежде всего. Поэтому он сказал, что ездит автостопом по странным городам, фотографирует памятники, но потерял рюкзак и чумазый потому, что спал на земле, а рядом не было водоема, чтобы умыться.
   Когда они приехали в маленький город, то Карлу удалось привести себя в порядок, водитель в шляпе от солнца напоил его кофе и горячими булочками с абрикосовой начинкой. Как было приятно пить кофе – прошло всего семь или немногим больше дней, как он был в гостинице и принимал угощения от Бонза. Где он сейчас? Увидятся ли они снова? Если же нет, то он будет о нем помнить. А сейчас – он путешествующий автостопом турист, ужасно уставший от дороги, и мечтающий попасть домой.

35

   Они проехали довольно большое расстояние. Водитель то и дело клевал носом, но Карл его подталкивал, чтобы тот не устроил что-то наподобие аварии. Сейчас хотелось ехать и знать, что он доедет до дома без происшествий. Было бы обидно погибнуть сейчас, когда позади монстры из ВЛИ.
   – Две ночи не спал, – объяснил водитель. – Вышел не в свою смену. У моего сменщика сын родился, вот я и согласился. Сам помню, что это такое, когда на свет появляется божья, то ли радость, то ли наказание, – при этом он закрякал, как самый настоящий утенок.
   Как только появился на свет ребенок, лаборатория начинала работать. Они точно знали, когда наступит время рождения, благодаря связям в роддоме, и уже здесь, когда двое, из-за которых появляется ребенок, решают выбрать имя. Может быть, они и приходят на помощь родителям, чтобы те подобрали нужное имя, только новорожденного-то нельзя спросить об этом – он хлопает глазками и кричит, как полоумный. Может быть, в сознании и есть это, только не может он говорить членораздельно, каким бы он вундеркиндером не был.
   – Ты не против, если я высажу тебя на площади? – спросил водитель-утка. – А я все же посплю. Не хочу, чтобы мой сменщик своего сына назвал Причиной катастрофы, – он снова закрякал и припарковал свой грузовик на ближайшей придорожной площади. С рынком, множеством машин, и суетой, как в базарный, так и в любой другой день.
   Карл оказался на торгово-дорожной площади, очень похожей на ту, что встретилась ему в первый день его побега из дома. Теперь тоже побег и снова площадь, и что его ждет – неизвестно. На площади заезжали, разворачивались фуры, легковые автомобили и стояли такие столпы дыма, что окутывали это место, как в самый туманный день. Торговля жареным, печеным, главное свежим шла полным ходом. Продавцы расхваливали свой товар, давая дегустировать только после того, как клиент покажет деньги.
   Если в первый день, оказавшись в таком месте, мальчик чувствовал себя неуверенно, то сейчас для него было пара пустяков найти водителя, который едет в сторону его города за двумя холмами и рекой. Разве среди этой массы, он не найдет того самого. И его как будто услышали – мужчина в синей куртке и канареечной кепке подошел к нему.
   – Мы предлагать тебе удобный дорога, обед и ужин, если хотеть, – воскликнул он. – Ты не будешь ни в чем нуждаться.
   Это был другой мужчина, но так сильно напоминающий Толстяка, с которым он тогда так и не поехал – до сих пор не понимал почему. Тот уже успел отовариться на рынке – в его руках было три пакета, наполненные всякой всячиной с рыбьими хвостами и колбасным запахом.
   – Не надо думать долго, – продолжил мужчина. – Мы самый правильно сервис и все потому, что желать добро всем путешественникам. Ты есть путешественник? – заинтересованно спросил он.
   – Можно и так сказать.
   – Только они могут сопровождать мой и хороший доставка в руки, – он был весел, и Карл подумал было, отчего бы не согласиться? Сейчас у него нет выхода. Да и про что «плохое» говорил тогда Одногодник (так его, кажется, зовут). Все самое «плохое» уже давно было позади, впереди дорога к дому, а она должна быть удачной – он чувствовал это.
   – Хорошо, – кивнул мальчик, и весельчак, шурша пакетом, открыл дверь, подтолкнул Карла и как только мальчик оказался в машине на удобном месте с подушечкой, то получил первое доказательство «сервиса» – чашку горячего чая и бутерброд с колбасой.
   – Мы ехать! – бодро сказал водитель, надвинул кепку от палящего, но скудного осеннего солнца, и надавил на газ. Но машина не тронулась с места. – Мы ехать! – повторил он более настойчиво, и снова надавил на главную в движении педаль. Но машина не хотела его слушать. Она слушала что-то другое.
   – Я пойти посмотреть, а ты сидеть, – грубо сказал водитель, как будто всему виной был Карл и если бы не он, то машина поехала. И он действительно глядел в самый корень.
   Мальчик остался. Ему хватило времени, чтобы увидеть полуоткрытый бардачок, и торчащий оттуда пистолет, а также вырезанную из газеты заметку о «маньяке, подвозящий детей домой, только к себе домой». И когда он услышал хлопок, и когда открылась дверь, Карл был готов отразить удар направленным на него пистолетом. Только весельчака уже не было. Перед ним был другой человек – не совсем простой с элементами волшебства.
   – Привет, – улыбаясь, сказал он. – Жизнь тебя совсем не учит. Я же тебе говорил, чтобы ты опасался мужчин в больших машинах. Или не говорил? Так, знай.
   Его самоуверенность, какая-то магическая форма появления – в самые трудные моменты, его волшебство…
   – Ковбой! – радостно воскликнул мальчик.
   – Поехали, Бравый индеец! – решительно сказал он, не дождавшись ответа, надавил на газ, и машина слегка задела почтовый грузовичок и пончиковый фургон.
   – Да, но…? – растерялся мальчик, не выпуская из рук пистолета. – Это же не наша машина.
   – Мы ее одолжим, – спокойно сказал Ковбой, выруливая на большую дорогу. – У плохих людей можно брать машины. Тем более, я ее отвязал. Убери это, – не выдержал и он тоже, показывая на устремленное на него орудие, – а то мне не очень нравится вести грузовик под дулом, пусть не заряженного, но пистолета.
   Мальчик закинул пистолет обратно в бардачок, но по совету Ковбоя, выбросил его в окно. «Чтобы себе не навредить».
   Наконец, они отъехали от площади на такое расстояние, что большие машины казались черточками, а рыночные палатки точками. И, наверное, наши друзья ехали бы молча, если бы Карл не заметил странный грузовичок, из открытых окон которого он увидел щупальца. Они и раньше умели находить, как общий язык, так и общую минуту молчания. Грузовик уже был довольно близко. Фура, на которой они ехали, не могла развивать большую скорость. Даже если она и была набита ватой и тряпками, которые ничего не весят. Волшебник понимал, что мальчик волнуется, но ждал, пока тот сам расскажет про преследователей. Конечно же, он тоже заметил. Грузовичок был совсем рядом. Мальчик ясно видел, пусть не осьминога, который ему явно померещился, но «Восьмой» и эмблема «ВЛИ» не могли не пугать. Тот встретился глазами с Карлом и прищурился. Это означало одно – он ужасно зол.
   – Помоги мне, – не выдержал мальчик. – Меня преследуют.
   Ковбой, казалось, был спокоен.
   – Снова ты кого-то назвал не по имени, Робин Гуд? – спросил он, немного увеличивая скорость.
   – Нет… – робко ответил мальчик. – Тут такая история… – и он бы рад рассказать ему, но ВЛИ-грузовичок тоже набрал скорость, и времени на это катастрофически не хватало.
   – Ладно, – прервал его парень, – я тоже не фантики разбрасывал по городу. Слушай, Реактивный самолет… вчера у меня был лучший день – я украл тринадцать классных журналов… в одном из них были три Карла, четыре Жака, пять…
   – Правда? – удивился мальчик.
   – Что я украл или то, что в одном классе может быть три Карла? – иронично спросил он. – Да, Индеец, мне показалось странным, что у двух Карлов отличные отметки.
   – А у того… третьего, – тихо спросил он.
   – У него три двойки карандашом, что значит…
   – Он исправит… – радостно закончил Карл, сам не понимая, чему так радуется.
   – Конечно, исправит, – подтвердил Волшебник.
   Нэймер номер 8 не отставал – теперь они ехали почти параллельно. Тем более, впереди была пробка, которая не позволяла ехать быстрее 60 км/ час.
   – Слушай, Карл я уже двадцать три года как Волшебник, Ковбой, Одногодник, у меня много было имен, и их количество постоянно пополняется, – сказал парень, – и знаешь, что я думаю – я ужасно скучаю по своему настоящему имени. Как вспоминаю, каким я был в детстве. Как меня звали… Роном.
   – Рон? – удивился мальчик.
   – Вот именно, Реактивный самолет.
   Как удивительно, что такой человек, как Ковбой станет думать о своем родном имени. Казалось, что он уже давно определился с ним. Но вот, стоило ему украсть тринадцать журналов, чертову дюжину, как он начал думать о том, как его называли в детстве. Может быть, всему виной большая пробка на дороге?
   – Сделаем так, – неожиданно сказал Рон (?), – ты выходишь из машины, обходишь грузовик с другой стороны, я сажаю вместо тебя эту подушечную куклу, и жду развития событий. А ты ныряешь в лес и идешь по проселочной дороге. Как я тебя учил. Надеюсь, ты запомнил основные уроки?
   – Да, Ковбой… то есть Рон, – растерянно сказал мальчик. – Но они же тебя тоже ищут.
   – Ничего, я смогу договориться, – уверенно сказал он. – И поверь, они также не хотят видеться со мной, как и я с ними.
   Карл осторожно открыл дверь, спрыгнул, обошел грузовик, и побежал в ближайшую чащу, скрывшись там в одно мгновение. На его месте уже давно сидела подушечная кукла, за которой пристально следил «Восьмой».

36

   Карл сбежал на неровную поверхность и оступился, скатившись в неглубокую выемку с накопившейся в ней мутной водой. Попробовав подняться, он понял, что без чьей-либо помощи он не сможет продолжить путь – права нога в районе щиколотки, как только он на нее наступил, испытала кричащую боль. А тут еще и преследователи, наверняка заметили его исчезновение. Открыли дверь, пропороли куклу насквозь и сейчас допрашивают свидетеля-соучастника. Конечно, Ковбой не выдаст, однако нюх у Восьмого не подведет и он пойдет по невидимым следам в самое недоступное место только потому что нужно выполнить задание.
   – Как не вовремя, – раздосадовался мальчик. – Не мог я подвернуть ее где-нибудь возле дома.
   Он ковыляя, дошел (скорее подходит «дополз») до проселочной дороги, даже придумал, как перемещаться без усилий, съезжая на мокрых лопухах по склонам, но на ровной поверхности он «шел» не так быстро…
   Карл примерно знал, что нужно пройти этот лес, потом будет город, и еще один, и еще лес, а после река, и гора, и если попадется еще один город, то он не слишком удивится – в голове была не карта местности, а настоящая каша – однако интуиция подсказывала, что он движется в верном направлении.
   Так бы он, наверное, и шел много дней и ночей, если бы не услышал какой-то шум. Думая, что они все же его настигли, он, не долго думая, прыгнула в кусты и на его счастье попал на достаточно мягкий холм и, не смотря на то, что этот холм оказался муравейником, терпел некоторое время и даже накрыл себя горкой достаточно влажных листьев.
   Мимо него проехала Фольсваген транспортер с клокочащими криками – уже старый, фыркающий, и портящий воздух, с пожухлыми красками и надписью «Семь глотков смеха».
   – Это же… – воскликнул мальчик, – стойте, – еще громче закричал он, настолько сперва испугавшись, а теперь обрадовался, что не чувствовал, как его кусают мелкие насекомые. – Босс, Весельчак, Ворчун…
   Но они его не услышали – слишком громко они, по всей видимости, репетировали. Тогда Карл взял камень и опрометчиво кинул его в сторону циркомобиля. Камень попал в самую цель. Репетиция тут же прекратилась, Фольсваген остановился, открылась дверь и показалось лицо растерянного Босса, держащего в руках монтировку.
   – Ты чего? – сердито спросило показавшееся лицо Ворчуна.
   – Он думает, что это очень весело, – прокомментировал случившееся Весельчак.
   – Сейчас я его проучу, – грозно сказал Главный и сделал шаг к «задире». – Будет знать…
   Конечно же, они его не узнали – всему виной были муравьи, что облепили его тело, одежду и со стороны он был похож на чудовище из леса, нежели на мальчика, который решил остановить машину.
   – Это я, Карл, – тихо ответил он.
   – Какой такой Арл? – пробурчал Ворчун.
   – Он больше напоминает монстра, – шепотом сказал Весельчак, тут же преобразившись во вторую копию «облепленного черным и движущимся», поднял руки для пущей убедительности и издал рык.
   Теперь и мальчик почувствовал, что его тоже кусают. Раньше он не мог придавать этому значения, другие эмоции перебивали боль – сперва, страх, теперь – радость от встречи с друзьями. Но страх прошел, радость тоже, так как семья клоунов не хотела его признавать, но появилась боль в спине, на животе, голове подмышках… кругом. От мелких, но достаточно болезненных укусов, он стал прыгать, стряхивая самых назойливых, кто уже принял Карла за жертву.
   – Или ненормального, – заключил Главный.
   – А что если это больной и вот эта гадость на нем заразная? – воскликнул Ворчун. Со стороны могло показаться, что какой-то ненормальный сдирает с себя «живую» кожу и она, сама убегает от него. При этом некоторые части «кожи», он подбрасывает, жонглируя ими в воздухе.
   – Да, он точно того, – прошептал Веселый, подбирая сбежавших от Карла черных существ. – Муравей – раз, муравей – два.
   – Это же Нам, – сказал Идейный, делая шаг вперед.
   – Какой такой Нам? – спросил Весельчак себя. – Нам? – обратился он ко всем? – Кто-нибудь помнит… мистер Нам? – он сделал большие глаза под стать своему округлому телу. – О, это же наш любимый, – запел он. И тогда все узнали Карла, не смотря на его камуфляж. И все, как один обрадовались. Правда, был среди них один, кто не слишком выказывал свою радость.
   – Мы торопимся, – прохрипел Ворчун. – Нам нужно репетировать. Нужно еще придумать то, что мы будем…
   Босс бросил монтировку, помог мальчику обрести лицо и тело, достав из грузовика воду и полотенце. Следов от укусов почти не осталось, разве что на животе и лопатке.
   – Ничего, я так понимаю, что нашему другу нужна помощь. – Карл, молча кивнул и полез в фургон, ежась от холода, обернув себя тройным полотенцем. – Ну вот, что я говорил?
   – Ты на ужин? – спросил Весельчак. – Но мы только что… знаешь, когда мы обедаем или ужинаем, то у нас ничего не остается Закон дороги.
   – Н-нет, й-я-я х-хо-хо-хочу спрят-т-таться… – ответил Карл, стуча зубами от холода.
   – У нас через минуту представление, – сказал Главный, поворачивая ключ.
   – Й-я с-с-с в-ва-ва-вами…
   Машина тронулась, оставив муравьев и их скандальный муравейник, не зная, что примерно через минуту на их след падет агент и ухмыльнется, зная, что у них «отчетность…». Босс вертел баранку, говоря о том, что «неплохо было бы придумать номер», Весельчак поймал оставшихся с головы Карла муравьев и пытался их поддать дрессировке, прикрикивая на них «але гоп!». Ворчун, как и принято ему было, ворчал о том, что «нужно репетировать!», Идейный сидел в углу и насупившись о чем-то идейном. Все разговоры о репетиции были только разговорами о репетиции, о том, что нужно такое, но никто не мог придумать, а Идейный отмалчивался.
   – Ты был в том городе? – спросил Завистник у Карла. – Если возвращаешься, значит был. – Счастливый, – восторженно сказал он.
   – Его нет, – грустно ответил Карл.
   – Как нет? – удивился Весельчак.
   – А вот так, продолжил мальчик, не желая смотреть в глаза своим спасителям. – Того города, что я искал не существует. Поэтому я возвращаюсь. – Он поднял голову, и понял по взглядам, что сказал что-то не то. – О, это не значит, что вашего города нет. Он есть. Это моего нет, а ваш…
   – А то, что нашего нет – мы уже давно поняли, – ответил Босс. – Если бы он был, то мы бы успокоились и превратились в жирных, никому не нужных артистов. Мы бы не были так смешны…
   – Город, который нас приютит, обогреет – какая глупость, – продолжил его мысль Завистник. – Вот еще. Я бы никогда не согласился жить там.
   – Да пусть я сдохну, – завершил тему «чудо-города» Ворчун, – если соглашусь на город с комфортом.
   Мальчик был поражен, как клоуны, колесящие, вечно спорящие, недоедающие, недосыпающие, мечтающие об уюте, сейчас так просто от него отказываются. Как будто им предлагали выступать на помойке и жить там же. Номер люкс в контейнере с отбросами.
   – Никогда! – завершил Весельчак, продолжая тренировать муравьев. – Вперед, а ты за ним, Не робей, залезай на него. Ты, третий с разбегу. Должна получиться пирамида. Первый, ты куда? – нервно закричал он, случайно задев Ворчуна, тот в свою очередь дотронулся до успевшего прикорнуть Завистника, который резко вскочил и толкнул Босса, который в этот самый момент повернулся, и резкого удара, повернул руль, и свернул в лес, успев затормозить перед деревом в сантиметре. Все замерли. От шока. Даже водитель.
   – Я понял, – радостно провозгласил Идейный. – Нам нам поможет.
   – Нам нам? – передразнил его Ворчун. – Без репетиции?
   Они выехали на площадь. С памятником какому-то известному человеку в городе, с гуляющими в красивых костюмах людьми и торговцами сладостями. Конечно, здесь присутствовала и сцена, куда наши герои и подъехали, в считанные минуты переодевшись.
   – А я? – спросил мальчик. – У меня будет свой костюм?
   – Тебе не нужно, – ответил Идейный.
   Карлу нужно было домой, но сейчас и они тоже нуждались в нем. После представления, его снова ждет дорога и бегство от неприятностей. А сейчас – небольшая пауза, клоуны, смех и…
   – Уважаемая публика, – воскликнул Главный. – Сегодня мы приветствуем Вас на нашем спектакле.
   Агент был близко. Он уже стоял в толпе и пристально вглядывался на знакомую физию, выглядывающую из-за кулис.

37

   – Ну, давай. Ни пуха.
   Карл вышел на сцену. На него смотрели заинтересованные лица, готовы плакать и смеяться. Они хотел увидеть что-то интересное. И мальчик должен бы сделать это. Он не должен был подвести «Семь глотков…».
   Он встал, вытянул руку, высматривая то ли машину, то ли вертолет. Зрители тоже стали оглядываться – так правдоподобно мальчик делал это. И провожая взглядом очередную «без тормозов», он тяжело вздыхал и махал рукой и параллельно с ним публика вздыхала и ругала не желавшего подвезти мальчика водителя. Карл пожал плечами, снова вздохнул и полез в карман, за чем-то заранее положенным туда, но только он хотел вытащить оттуда этот что-то, то не смог, прилипнув. Публика засмеялась. Сперва скромно, но когда мальчик решил помочь себя другой рукой, но и она прилипла тоже, то люди, стоящие перед сценой просто взорвались – они смеялись, как будто долго копили в себе эту смеховую энергию и, наконец, получили возможность выпустить ее.
   «Он такой юный». «Смотрите, а теперь как он выкрутиться? Ну, надо же, какой ловкий!». Все смеялись, тут же комментировали увиденное, в первую очередь хвалили мальчугана, что залез на дерево (на портал этой сцены) и высматривал оттуда машину и как, заметив, не смог слезть, так как слишком высоко забрался.
   Люли плакали. Они хотели еще, и, конечно, получали, так как спектакль «Ждущий» продолжался. Когда у него получилось слезть с дерева, и достать эту злосчастную конфету, то он смог насладиться воздухом, солнцем, а на самом деле – смехом, эмоциями, что он дарил людям.
   Мальчик не думал о том, что в толпе есть человек, который ничего не понимает в актерском мастерстве – у него есть приказ и все. Восьмой стал протискиваться через толпу. На сцене появилась долгожданная машина-трио клоунов. Карл в то время смотрел на солнце, которое так хорошо грела его макушку, не замечая, как фыркающая машина двигалась прямиком на него. Нэймер все ближе подходил к сцене, проталкиваясь сквозь смеющихся, хватающихся за живот людей. Сам он был серьезен, даже слишком. Он был готов схватить мальчика, а не повторять за этими глупцами. Он бы верен «отчетности». Но публика была слишком восторженна увиденным, что не могла оставаться спокойной к равнодушным, мешающим ей смотреть.
   – Возмутительно! – кричала полная дама, с двумя годовалыми отпрысками на плече. – Куда на это смотрит полиция?
   – У полиции тоже есть дети, – послышалось из толпы. Это был полицейский, позволивший залезть своим и не только детишкам на служебную машину, постоянно приговаривая «только осторожнее, не топчите, а то крыша обвалится».
   – Полиция не за все отвечает, – строго сказал Восьмой, смотря в глаза крупной даме, которая решила стать на время каменной стеной.
   – Он прав, мы не можем… – ответил мужчина-полицейский, – вы же видите.
   Дети, не смотря на его уговоры, прыгали, желая повторить все в точности, что происходит на сцене. Они все ловили машину, но никому из них не удавалось ее поймать. Достаточно было взглянуть вниз, и они бы поняли нелепость своего положения. Полицейский махал рукой и устав, сел внутрь, нажал на клаксон, чтобы хоть как-то повлиять на подрастающее поколение. Однако это их только завело, и они стали еще больше прыгать и вторить происходящему на сцене.
   Дама сдалась и пропустила агента. Тот быстро взбежал на сцену, но машина-трио, что мчалась на мальчика, свернула и подсекла агента. Из-за кулис выбежал Главный, отстранил Восьмого, быстро сказав:
   – Он потерял имя… но во время его нашел. После спектакля можете делать все что угодно, но сейчас не нужно… если не хотите скандала.
   Восьмой согласился – ему не хотелось настраивать после себя толпу. Большинство из них были довольны своими именами и обращались к «Лаборатории…», когда испытывали трудности. К тому же он хотел все сделать тихо.
   Спектакль продолжился. Мальчик поймал машину и уехал. На сцену вышел Главный.
   – Это еще не все, – продекламировал он. – Следующее приключение ждет нашего героя. Но после того случая, как наш герой поймал машину, прошло достаточно времени. Мы объехали с десяток городов – где-то нас встречали радушно, где-то нет, но наш мальчик тоже не сидел на месте и немало прошел дорог, и вот наши с ним пути снова пересеклись.
   Мальчик выполз на сцену, весь облепленный чем-то черным. В данном случае клоунская братия использовала заварку от чая. Не могла же она найти в городе муравейник. А тех муравьев, что дрессировал Весельчак, было в недостаточном количестве, и пройдет немало времени, прежде чем они покажут что-то действительно сценическое. Тут же подоспел «мобиль», который изображали Весельчак, Завистник и Ворчун. Весельчак загудел, Завистник дернул счетчик-волосы, и Ворчун пробурчал «едем». Но этот «покрытый чайной заваркой» стоял у них на пути.
   – Ты кто? – спросил Весельчак, и машина вздрогнула, как будто тоже заинтересовалась этим.
   – Я Карл, – ответил мальчик.
   – Кто? – не понял самый веселый.
   – Это Монстр, – проговорил Завистник.
   – Это человек, у которого проблемы, – неожиданно заговорил автомобиль.
   – Это наш друг, – неожиданно появился Идейный. – И чтобы найти нас, своих друзей, ему пришлось броситься в муравейник, и терпеливо ждать, пока его недоброжелатели пройдут мимо, и наконец, завидев нашу машину «Семи голосов…», он кинул в нас камень.
   – Разбил фару и габаритные огни тоже не фурычат, – воскликнул Весельчак, как будто радуясь тому, что сделал мальчик.
   – И два колеса проколото, – удивленно сказал Завистник, не понимая, как у Карла это получилось.
   – И у меня тоже синяк под глазом… – выглянул Главный, закрывая глаз, как будто пряча синяк.
   Наконец, занавес закрылся, публика взревела. Главный продолжил:
   – В третьем акте наш герой переодевается в девушку…
   Это не могло не смутить Восьмого. Он тут же взбежал на сцену и увидел стоящего актера, покрытый чайной заваркой. Только он хотел схватить, чтобы усадить рядом с тобой на соседнее сидение в грузовичке, чтобы уже сегодня быть перед Осьминогом, отчитавшись за удачное возвращение ценного преступного объекта, как понял, что в «преступнике» что-то не так. Будучи опытным агентом, он четко запоминал габариты, вес, и только подмостки, что были выше и некоторое расстояние помешали ему видеть объективно. Но сейчас он понимал, что мальчик чуть выше, и немного полнее. К тому же сквозь заварку можно было заметить морщины и недовольное лицо. Это был Ворчун.
   В то время, как Восьмой был под колпаком у клоунского розыгрыша, Карл спешил к выезду из города. Впереди было совсем немного. Какая-то река. Какая-то гора, Какая-то площадь. Первую он прошел, не глядя – она обмелела, и не нужно было валить деревья, вторую он прошел он резво, так как из нее торчало много удобных для карабканья камней и корневищ. А площадь… он просто прошел мимо, как будто это место не для него вовсе. Оказавшись на дороге, после длинного пути, светового дня и ночи, он едва не стал ее целовать и обнимать. Но очень непросто обнять дорогу, достаточно сделать это внутри себя – как будто бы она имеет спину, где можно скрестить руки.
   – Наконец-то я на своей дороге, – восторженно прошептал он.
   По этой дороге он уехал из дома, по ней же и вернется обратно.

38

   Как приятно возвращаться домой и знать, что за тобой уже никто не гонится. По крайней мере, никто не дышал в спину. Солнце почти закатилось за горизонт, и ветер был скорее попутный, чем нет. Хотя настроение было такое, что никакое погодное явление не могло его изменить. Карл бежал. Ему казалось, что расстояние до его дома слишком велико – вот бы его подрезать, чтобы уже через сто метров был поворот на его город – пыльная, не покрытая асфальтом, но такая родная и желанная дорога. Встреча с родителями…
   Вот они удивятся. Поругают, конечно, но это ничего. Главное, что будут рады. Он им расскажет о своих приключениях, не упустит ни одну маломальскую деталь. Станет героем. Может быть, тогда все перестанут и накормят по-домашнему. Как же он соскучился по нормальной еде. Чтобы первое, второе. Ему, казалось, что он так отощал, что его могли попросту не узнать. Мама посмотрит на него и скажет «Это не мой сын. Мой был с круглыми щечками, а этот какой-то тонкий, как стебелек». Ничего, папа поможет – мужик мужика видит издалека. Но все это конечно не может быть правдой – родители, конечно же, его узнают. Тем более, мама. Она, наверное, вся извелась, а он все эти дни даже и не особенно думал, как она, сильно ли переживает его отсутствие… сколько его не было? Ему казалось, что его не было несколько лет – он вырос, возмужал, стал другим, а родители они не могли измениться – и не только они, но и все, даже коврик при входе и как стоит вешалка, повернутая сломанным крючком к стенке. Он вышел пару часов назад, и мама даже не успела понять, что его не было больше чем час. Папа все также говорит с «крупной рыбой» по телефону, а мама гладит белье или же жарит куриные котлеты. А он осторожно откроет дверь, войдет, чтобы никто не слышал и со всей мочи прокричит: «Я дома!». Мама бросится к нему, папа замешкается, но потом не выдержит и подойдет. Объятия, обещание ничего подобного не делать, обед и первая бессонница в своей кровати с бесконечными мыслями о приключениях, не успевших улечься в голове. Да разве они могут улечься сразу – это все равно, что смотреть десять телевизоров, по которым идет что-то интересное, одновременно.
   Этот мальчуган шел по дороге… За спиной был рюкзак, в глазах уверенность, шаги метровые. Карл не заметил, как засмотрелся на него. Тот обратил на это внимание, оценил стоящего, грубо сплюнул в сторону и спросил:
   – Если буду идти прямо, то получится выйти куда-нибудь?
   Он был немногим ниже Карла, упитанный и чем-то напоминал Бонза – серьезным взглядом.
   – Можешь, – растеряно ответил Карл.
   Незнакомец кивнул, уверяясь в том, что и сам знает, и спросил только потому чтобы убедиться в том, что не только один он знает об этом. Снова сплюнул, вытащил сигарету, закурил, смотря в ту даль, где он еще не был. Он точно шел на поиски чего-то – предположил Карл. Только что его не устраивает? Навряд ли, ему не нравится свое имя. Есть что-то другое.
   – А куда ты направляешься? – спросил Карл.
   – Мне нужно, – сухо ответил он, бросил бычок, примял его ногой, поправил лямки на рюкзаке и пошел дальше.
   Он не хотел говорить, но Карлу было ясно – конечно, он не знал, за каким таким кладом тот отправился, собрав рюкзак, но точно знал, что этот мальчика не устраивает сегодняшняя жизнь. А если не устраивает, нужно сбегать… и Карл тоже это сделал. И даже не важно, что он возвращается, он все же попытался.
   – Тебя как зовут? – крикнул он вслед удаляющемуся объекту.
   – Никак, – огрызнулся тот.
   – Я все же очень надеюсь, что тебя как-то зовут.
   Мальчик остановился, повернулся, кивнул и помчался дальше.
   Что-то очень знакомое было в нем. Уверенность и желание что-то найти. Не поворачиваться назад, где сейчас оказался Карл. Он видел, как мимо пронесся грузовик, остановился около мальчика «никак», тот запрыгнул в кабину и через мгновение от него остался долго оседающий клуб пыли.

39

   Через час он бы в пятидесяти метрах от дома. Дом, в котором он прожил более десяти лет, дом, дом, дом… да что там, что-то попало в глаз. Нет, он не плачет, это все дорога, не покрытая асфальтом.
   Он открыл калитку, она скрипнула, как будто поприветствовала его по-своему. Он прошел по каменой выложенной дорожке, сердце было готово выпрыгнуть, и чтобы не допустить такого, он вбежал со скоростью света. Дверь была открыта, он приоткрыл ее, медленно вошел, ступая на знакомый коврик и обратив внимание, что вешалка стоит поцарапанной стороной к стене. – Все по-прежнему, – с облегчением вздохнул он, осторожно ступая, пытаясь услышать хоть какие-то звуки. Но было тихо, и дом казался пустым и безжизненным. Но как только, он совершил пятый и с ним шестой и седьмые шаги, то он уловил, как мама напевает что-то нечленораздельное где-то в районе кухни. Карл хитро улыбнулся, он построил в голове десятки вариантов, как он войдет и что скажет – в отцовской одежде, «Я забежал на минутку», но ноги несли его к маме, и варианты отпали сами собой.
   Мама была растерянной. Она мешала что-то в кастрюле правой рукой, а в левой держала перечницу и перчила «неизведанное с паром блюдо». Завидев мальчика, она опешила – утопила ложку и немногим переборщила со специями. Карл ринулся к ней и повис на шее. Мама застыла, как будто ее заколдовали. Но Карл не слишком удивлялся. Не шутка – его не было достаточно долго, чтобы они успели похоронить его и решить то, что он уже не вернется. Наверняка отсюда и этот вид.
   – Как же я соскучился, – воскликнул он, продолжая сжимать маму. – Мне так вас не хватало. А где папа? Он, наверное, еще на работе. Или уже пришел? Я бы хотел его тоже обнять ничуть не слабее.
   Он ждал, что мама вскоре выйдет из этого состояния «я не ожидала», но она не торопилась снимать маску изумления. Напротив, она холодела и принимала все более недоступный вид.
   – Ты кто? – растеряно спросила она, пятясь от мальчика к окну. Карл мог предположить все, но только не это. Неужели он так сильно мог измениться. Или это такая шутка. Только она не слишком уместна.
   – Как кто? Ваш сын…
   – Сын? – еще более растеряно произнесла женщина.
   – Да! – твердо сказал мальчик. Почему он должен был объяснять, кто он в своем доме. Разве родители не должны ответно броситься к нему на шею и зарыдать в три ручья. А тут «Добро пожаловать домой, вот тебе первая головоломка. Разгадай, иначе…». – Мама, ты чего?
   – Но у нас уже есть сын, – ответила мама, вытягивая шею. – Гарри, – воскликнула она. – Мальчик мой.
   – А? – повернул голову Карл, как будто не расслышал, что сказала мама. Он так напрягся и стал не менее напряжен, чем его родительница. – Гарри? Меня что так долго не было, что вы успели завести еще одного ребенка?
   В дверях появился мальчик, выше его на голову. Он был похож скорее на Дельфина, чем на Гарри-сына, Гарри-брата, Гарри-незнакомца, который занял его место.
   – Да мамочка, – произнес он кротко тонким писклявым голоском. В его руке был учебник «алгебры».
   – Это твой друг, да? – спросила женщина, подойдя к Гарри-дельфину. – Отвечай.
   – Нет, – ответил тот, пожимая плечами. – Этот мальчик ошибся дверью, – радостно воскликнул Дельфин. – Ему, наверное, нужно к миссис Свеклсон. Она учит игре на виолончели. Это, наверное, ее ученик.
   – Никакой я не ученик, – закричал Карл. – Точнее я ученик, только в нашей школе, где директор – мистер Пок.
   – Я не знаю, кто это, – удивился фальшивый сын.
   – Но здесь только одна школа, – твердо сказал Карл, как будто доказывал сложную теорему.
   – Да, – согласился Гарри, – и директор в ней мистер Шарк.
   – Да нет же, – решительно возражал Карл, – В нашей школе директорствует мистер Пок. У него еще есть собака. Он про нее часто рассказывает.
   Гарри-дельфин пожимал плечами, растеряно посматривая на маму. Но и та ничего не могла объяснить. Разве что вернуть былое равновесие – выловить ложку из кастрюли, долив воды и отправить за дверь «гостя».
   – Уходи, иначе я вызову полицию, – строго сказала она.
   – Никуда я не уйду, – решительно сказал Карл, сел за стол, взял в руки нож и стал намазывать масло на хлеб. – Я ваш сын, а он – я не знаю, кто он такой, но они подменили, внушили, я не знаю, что они сделали. Но они могли пойти на многое, только, чтобы я не смог вернуться.
   На шум появился мужчина с телефоном в руках. Он был удивлен, увидев на кухне новое лицо.
   – Папочка, – воскликнул Карл и бросился к нему на шею.
   – Что? – растерялся тот, но решил тоже обнять мальчика. – Это что наш далекий родственник, о котором я ничего не знаю? Он приехал к нам погостить, да? – но разве могли мама и его «сын Гарри» что-то на это ответить. Мама уже сжимала трубку телефона в попытке набрать номер, а Дельфин присел в углу и стал листать книжку про «мужчину в полном расцвете сил».
   – Это же я, – как можно громче воскликнул Карл.
   – Но я впервые тебя вижу, – растеряно произнес отец, посмотрел на маму, которая уже слышала в трубке гудки.
   – Этого не может быть, – теперь мальчик и вовсе растерялся. Не могли же родители так быстро его забыть. Что могли подмешать члены ВЛИ в их пищу, воздух, чтобы они стали думать, что какой-то Гарри их сын. По всей квартире висели фотографии с ним, где они вместе на рыбалке, в Париже, празднуют пятый, двенадцатый, четырнадцатый дни рождения – со свечками и треугольными шапочками.
   – Уходи мальчик, – строго сказал отец. Мне бы, не хотелось шутить. Разве можно называться тем, кем ты не являешься?
   И все подтвердили его слова, кивая вслед удаляющемуся Карлу.
   Он вышел из дома. Растеряно побрел по дорожке, по которой еще недавно шел, предвкушая удивительную встречу. Она, действительно, его удивила. Как и «лаборатория», которая наверняка приложила к этому руки.
   – Привет, – послышалось со стороны. Он повернулся и ничего не увидел. Показалось. Включенный где-то телевизор, на соседней улице дядя Рик встретил мистера Леонело. – Привет, – воскликнул он, – я обязательно найду того, кто меня помнит.
   Должен же хотя бы один помнить его. Мистер Чанс, Дона Паулина, Женифер, Щедра. Все пожимали плечами, принимая его за продавца сладостями, и выгоняли. Он пытался им напомнить, что его зовут Карл, и что он запомнился им, так как часто бывал у них в гостях.
   – Как я разлил варение по всему полу, мы все катались, как на катке.
   – А то, что я прошел по крыше от вашего дома до своего, и вы меня фотографировали. Должны же были остаться хоть какие фотографии.
   Они пожимали плечами. И снимков у них тоже не было. Были другие. С пикников, школьных собраний, но на них не было Карла. Его, казалось, никогда не было в этом городе.
   Выбегая от очередного соседа, который едва не спустил на него собак, чтобы остановить мальчика, который хотел рассказать, как выглядит квартира мистера Утоноса, он увидел, что дорога перекрыта. Восьмой стоял около своего грузовика, сложив руки в замок. Он не торопился.
   – Вернешься…? – читалось в его взгляде. – Здесь ты никому не нужен. У тебя один выход.
   Он был прав – все уже за него решили…
   – Постойте! – неожиданно воскликнул Карл. – Не все было потеряно, – читалось в его глазах.

40

   Агент ждал, пока мальчик не сдастся. Тому было некуда деться – убежать он не мог, дома у него не было, точнее того дома, где его ждут и не смотрят с раскрытым от изумления ртом – кто ты. Оставался только один путь – следовать за Восьмым, либо…
   – Мне нравится свое имя, – сказал Карл. – Я Карл… Карл. Не Гарри и не Густав, а Карл.
   – Поздно, – грустно сказал агент. Казалось, что он даже сочувствует ему. Только он был на службе, а мальчик – всего лишь один из тех немногих, которыми заполняется списки отчетности за год.
   – Не надо меня дурить, – решительно сказал мальчик. – Я точно знаю, что у меня есть двадцать четыре часа…
   – Но сутки уже прошли, – сказал Восьмой, доставая из кармана часы, прислушиваясь, идут ли.
   – А вот и нет, – Остался еще час.
   Это было правдой – до завершения действия оставался целый час. Карл был настолько уверен, что его ничто не могло переубедить в обратном. Казалось, он был готов сверить все возможные источники времени, чтобы доказать, что есть час. Это шестьдесят минут. И для него это не так мало. Но на агента это заявление не произвело особого впечатления.
   – Ты думаешь вот так просто, – сказал он, впервые за все время с некоторой долей усталости. – Можно сбегать от нас, портить нервы нашему главному, отказаться от всего того, что мы тебе предложили? У нас есть на тебя планы и мне бы не хотелось, чтобы они нарушались. Что тебе даст этот час? Для этого нужна поддержка всех тех, кто повлиял на твою неприязнь. Они должны доказать, что ты доволен. Ты же видишь, что тебя никто не признает.
   Он бы убедителен, только не знал, что Карл отвечает за то, что говорит.
   – Я смогу! – воскликнул мальчик. – Прошу, дайте мне этот час, – умолял он. – И если у меня ничего не получится, то я сам сяду в ваш автомобиль, и вы меня отвезете назад в вашу лабораторию.
   – Ну, я не знаю, – растерялся тот. – Ты итак слишком много доставил хлопот нашему начальству. И если я тебе поверю, то меня могут…
   – Напротив, вы докажете, что сделали все верно, по инструкции, что вы хороший агент. Вы же хороший? – кротко спросил мальчик, прищуриваясь.
   Это подействовало безотказно. «Восьмой» согласился. Он понимал, что мальчик уже в его руках и что этот час только поможет ему как-то успокоить Карла, с которым еще предстоит ехать длинный путь. Спокойный мальчик куда лучше беспокойного, постоянно думающего, как бы сбежать. И агент отпустил его. В последний раз.
   – Я скоро, – сказав это, Карл не стал медлить. Он быстро направился к школе. Там были те, к кому у него остались вопросы. Они могли спасти его. Они должны были помочь ему. Кто, как не они. Те, из-за которых он ушел из дома. Те, которые не могли его начисто забыть.
   На спортивной площадке на турнике, свесив ноги, сидел Трафарет. Он беззаботно качал то одной, то другой ногой, смотрел в небо и, казалось, что он занимается серьезным делом.
   – Сейчас, проверим, – воодушевленно прошептал Карл, подбежал, проделав то же самое на соседней перекладине. Трафарет не ожидал этого, потеряв равновесие, свалился на землю, ударившись пятой точкой.
   – Что тебе от меня надо? – нервно спросил он, возвращаясь в исходную позицию.
   – Привет, Трафарет! – задорно сказал Карл. – Как обычно, прогуливаем алгебру?
   – Слушай ты, я тебя не знаю и ты меня тоже, – ответил высокий мальчик. – И если не хочешь схлопотать…
   Своим поведением он показывал, что не знает его – только в таких случаях он опасался ввязываться в драку, не зная противника.
   – Но это же я тебя назвал Трафаретом, – пытался убедить его Карл. – И по животу тебе заехал.
   – Что? – рявкнул высокий мальчик. – Да кто меня так назвал, уже давно за это получил. И если ты тоже хочешь… – он закатал рукава рубашки, предпринимая что-то нехорошее. Но Карл не боялся – у него было слишком мало времени, чтобы бояться.
   – Да, это я тебя назвал, я, – воскликнул Карл, когда Трафарет замахнулся и тот уже зажмурился, но продолжал говорить, – и потом у нас была драка, а еще меня вызывал директор, и он долго говорил про своего пса…
   – Ересь какая… – проговорил высокий, и кулак пролетел по воздуху. Карла уже не было на том самом месте – он бежал в сторону директорского кабинета. Школа не изменилась, стены все того же цвета детской неожиданности, кабинет директора на втором этаже.
   – Хорошо, кто следующий? – проговаривал про себя Карл. – Все на уроке? Тогда к вам, мистер Пок.
   Его как-то успокаивало то, что он говорит с самим собой. Только он узнавал себя. Все другие – нет.
   Он ворвался в кабинет. Директор был тот же самый. Он пил чай и смотрел в окно, покачивая головой. Наверняка, ему не нравилось то, что отдельные ученики не на уроке. И когда вбежал мальчик, его голова еще более закачалась. На одного отсутствующего на уроке ученика больше.
   – Здравствуйте, мистер Пок, – сказал Карл. – Извините, что врываюсь, но у меня к вам всего один вопрос.
   – Мальчик, ты откуда? – спросил директор. – Я не помню твоего лица.
   – Я ваш ученик, Карл. Недавно вы меня отчитывали за то, что я дрался, и еще вам не нравилось, что я придумываю другие имена. Еще у вас есть собака, про которую вы так много…
   – Но у меня нет собаки, – перебил директор. – У меня волнистый попугайчик и черепаха. Я никогда бы не стал заводить волосатое животное у себя дома. Это же так негигиенично.
   По всей видимости, это был мистер Шарк с лицом мистера Пока. Как же так получилось, что он его поменял. Но мальчик не терял надежды убедить его в обратном. Карл напомнил ему о том, в каком классе учится, и что получает, вспомнил про журналы, и, убедившись, что его нет в списках, вышел за дверь. Время шло беспощадно. Только на директора он потратил пятнадцать минут. Но еще было достаточно много времени, чтобы осуществить все задуманное.
   Например, пробежаться по всем классам, где идут уроки, и найти хотя бы одного, кто его помнит. Может быть, команда из ВЛИ упустила кого-то из виду и забыла загипнотизировать.
   – Я Карл, – кричал он, вбегая в класс. – Вы меня помните?
   – Не хулиганьте, – говорил учитель алгебры, а учительница пения пропела ему, – Покиньте-те помещение, мой друг. А его сверстники, и те, кто был постарше и помладше – никто не хотел признаваться. Все вертели головой, и смотрели на учителя, который смог бы объяснить, что это за вбежавшее в класс явление.
   – Я же Карл, – кричал мальчик, пробегая между рядами, вглядываясь в лицо Базилика и Толстого. – Вы-то меня помните?
   Но его никто не помнил. Еще пятнадцать минут прошли впустую. Вскоре прозвенел звонок и дети, большим стремительным потоком понеслись в столовую, едва не сбив Карла. Он вышел на крыльцо, присел на ступеньки, думая, что предпринять в оставшееся время.
   – Пошли, дорогой… – показывал жестами Восьмой.
   – Карл? – прозвучало за спиной. Это была Эллис. Мальчик повернулся к ней, вскочил, не веря своему счастью.
   – Ты меня помнишь? – растеряно спросил он.
   – Да, конечно, Карлсон, – улыбаясь, сказала она.
   – Но почему же на тебя не подействовало? – растеряно спросил он.
   – Наверное, потому, что… – она пожала плечами, развела руками, – …я знаю, что ты Карл.
   – Но все же об этом знают.
   – Да, все знают, – ответил он, – по-другому.
   – Как…? – не понимал Карл. – Что значит по-другому?
   Она загадочно смотрела на него. В этих кристально чистых глазах не произошли никакие изменения. Они все также смотрели на него, хлопали, и это придавало уверенности в том, что и остальные тоже могут стать прежними. Просто есть те, кто слабее, кого лаборатория быстро подчинила, а есть и такие, которые не поддались злым чарам «ВЛИ»… и если среди них, только Эллис, то она поможет вернуть всех. Она тоже заинтересована в этом.
   – Слушай, они меня все достали, – сказал Карл. – Мне бы хотелось им сказать, чтобы они узнали все о том, что я думаю. Только как сделать так, чтобы они все меня слышали, чтобы не говорить с каждым и чтобы не остались те, кто в этот момент… – он говорил безостановочно, как будто старался найти то самое слово среди тысячи, – послушай, – решительно сказал он, – у меня появилась мысль. Мне нужно вернуться в школу. У вас по-прежнему есть радио?
   – Да, у нас есть дверь с табличкой «школьное радио», – ответила Эллис, догадываясь, но не до конца понимая, что хочет сделать Карл, – только ее заколотили.
   – Примерно с месяц назад?
   – Да, – удивилась Эллис, но откуда…?
   – Не важно, – ответил Карл. – Надеюсь, радио работает.

41

   Он вбежал в радиорубку. Перед этим они долго открывали дверь, так как ключи, как выяснилось, давно потеряны и охранник не знает, что там. Да и вообще про радио никто не помнил, и учителя, заслышав про это, морщились – как можно в школе включать музыку, бестолкового диджея с непотребными шутками. Дверь открылась, скрипнув старой мелодией. Карл оглянулся. Эллис включила фонарик. В темном пространстве стоял покрытый пылью микрофон, старый компьютер, и стена, увешанная фотографиями с неизвестными, подписанные «Рок», «Металл» и «Классика». Для бывшего MC все в школе подразделялись по стилям в музыке. У Карла затеплилась надежда.
   – Надеюсь, все работает, – воскликнул он, и стал нажимать на все возможные кнопки, щелкать тумблеры со стертыми обозначениями. Эллис чихая, пробралась к пульту, помогая Карлу реанимировать этот забытый всеми закуток вечной музыки и приятного говорения.
   Но компьютер не хотел включаться. Как и микрофон тоже. Они только надышались пылью, чихнули бессчетное количество раз, заметили двух пауков и большого таракана, живущего здесь явно не в одном экземпляре.
   – Ну, давай же. Не сейчас, – умолял мальчик нагромождение приборов в толстом слое пыли и ребусов из паутины. – Раз-два, – кричал он, – раз-два.
   С досады он треснул по стене – загорелась лампочка на системном блоке, экран монитора засветился, и микрофон воспринял слова Карла и превратил «раз-два» в троекратное эхо. К тому же в комнатушке появился свет, и теперь можно было различить не только безобразно оставленную кем-то радиорубку, но и лица Карла и Эллис, потемневшие от местной пыли.
   – Ура! – воскликнул мальчик. – Работает.
   – Если бы я не включила рубильник, – скромно сказала Эллис в самом углу комнаты, – то вряд ли бы у тебя что-то получилось.
   – Спасибо, – быстро сказал мальчик, надел наушники и откашлялся. Эллис показала знаками, чтобы тот начинал. Приемно-передаточная аппаратура работала как надо, и где-то по школе прошлось троекратное эхо с голосом забытого всеми мальчика.
   – Послушайте меня… – сказал Карл, и осекся. Эллис вопросительно смотрела на него, не понимая, почему он не продолжает. Но то ли он не знал, что еще можно сказать упорным жителям этого города, чтобы пронять их, то ли решил этого не делать. «Ну, давай же!» – говорили глаза Эллис. «У тебя получится!».
   «Но я не уверен!» – отвечал Карл.
   «Это нужно не только тебе».
   Он решился. Сперва чихнул, огласив на всю школу, разбудив, таким образом, многих и через мгновение начал:
   – Это Карл. Надеюсь, вы меня слышите. Если да, то вы сможете понять меня. Сейчас мне нужно это, как никогда. Раньше я не понимал, что значит имя. Имя – звук, сочетание правильных букв, и если оно неудачное, то жизнь нарушена. Я раньше думал, что придумывая для меня имя, не слишком старались. Пусть он зовется как-нибудь. И с этим как-нибудь я жил долго, пока однажды не решил сбежать. И сбегая, шаг за шагом, я возвращался назад, к себе, своему имени. И это не зависит от того, как я бегаю – быстро или медленно. Буди ли я ехать на машине со скоростью ветра или передвигаться медленным шагом. Не важно. Мое имя всегда со мной. Оно со мной ест, пьет горячий чай, у него тоже болит голова и нуждается в поддержке. Оно может смеяться и плакать и с ним нужно бережно обращаться, как с близким человеком. Кто бы вы ни были. Жаренный Петух или Лорд Красавчик. У вас есть выбор – ходить с кривым лицом или же радоваться тому, что вы и только вы имеете универсальное имя, приносящее удачу.
   Эллис плакала. Карлу казалось, что сейчас плачет вся школа. Урок приостановились. Какая литературы и спряжение глаголов, какая физика и оптические опыты. Все плачут. И слезы растопят это забытье, вернут былое равновесие. Эллис тому подтверждение.
   – Как ты думаешь, все получилось? – спросил Карл. – Они меня услышали?
   Эллис кивнула, Карл с облегчением вздохнул. Оставалось только выйти, чтобы проверить, хотя почти не сомневались в успехе. Он говорил так проникновенно, как говорил Ковбой-Волшебник со всеми, убеждая их в чем-то. И пусть он не слышал ни одного слова от Ков…Рона, Рона, он попытался следовать одной важной заповеди. Говорить правду. И тогда все услышат. Вот оно настоящее волшебство, которое скрывал Рон.
   – Где бы ты ни был, Рон, – подумал Карл, но не успел. В дверь, которую они предварительно закрыли, стучали. Эллис кивнула, и Карл с воодушевлением решил ее открыть. – Они пришли, чтобы сказать, что помнят меня, – решил мальчик, подходя к двери. – У них слезы на глазах, и на губах предвкушение теплых, если не горячих, слов.
   – Откройте, – послышалось за дверью. – Это хулиганство какое-то, – раздался голос учителя математики, – Невероятно, – прошептала упавшим голосом учительница пения. – Нет возможности нормально вести уроки, – жаловались другие. Их было много, и все они были сильно возбуждены в нехорошую сторону.
   – Не подействовало, – с досадой в голосе произнес Карл. – Но почему? Что я делал не так? Зря я надеялся на то, что какой-то радиосигнал сможет пробить эту толстую шкуру ВЛИ.
   Времени было намного меньше, но оно тем не менее было. Но мальчик потерял надежду, хотел открыть дверь, чтобы выйти за ее пределы, спуститься вниз по лестнице, пройти коридор, оказаться на улице, где его уже давно поджидает один субъект из лаборатории, находящейся в подвале роддома. Однако не всем так казалось.
   – Нужен передатчик большего радиуса, – воскликнула Эллис. – Я постараюсь помочь. Мы можем подсоединиться к центральному пульту. Для этого мне нужно, для этого мне нужно, – задумчиво произнесла она.
   – Что тебе нужно? – взволнованно спросил Карл.
   – Чтобы ты успокоился, и позволил мне подсоединить провода, создав электропроводник. Мы подключим ее к вот к коммуникатору, в данном случае, им будет служить старая, но очень верная сеть, и сигнал сможет подаваться не только во все радиоприемники, но и телевизоры, а также все, что имеет антенну, – Она накручивала провода один на другой, а Кард все удивлялся, что она так много знает. – На уроки надо ходить. На Карлгебру, на литералгебру… все готово, – сказала она, чтобы показать, что у нее получилось, – осталось только замкнуть цепь и город наш. – Извините, уважаемые телезрители, но наш канал прерывает свое вещание в связи с важным информационным сообщением.
   Эллис соединила провод, выставила чрез трубу антенну, выставила режим, и дала отмашку, чтобы Карл говорил.
   В этот самый момент во всем городе люди, сидящие по привычке перед телевизором, уплетающие ужин, не открывая глаз от экрана, где происходило очередная серия сериального помешательства, увидели, что сперва пошла полоса, а потом на фоне душещипательного разговора героев «мыльной пены», послышался голос.
   – Я Карл и не хочу зваться ни Дуком, ни Дагом, – произнес мальчик. И пусть не получилось с первого раза, всегда есть второй. И третий. И главное, что он не один в такую ответственную для него минуту. – Вы меня простите… – продолжил он. Эллис затаив дыхание следила за работающим, немного искрящимся проводником, – …я говорил не всегда то, что думал, и поплатился за это сполна. Но, надеюсь, что мне не придется расплачиваться за это всю жизнь. Достаточно и тех дней… «Время!» – раздался голос Восьмого. Он прозвучал не менее громко, чем глосс Карла – казалось, что агент тоже знал устройство электрических цепей и подсоединился. И все в городе слышали это. И все что-то почувствовали.
   Карл не мог говорить, он ничего не видел – в глазах возникло желтое пятно, потом другое и, наконец, скопление этих желтых пятен. Они облепили его, утаскивая за собой. В черную бесконечную дыру. Он падал, а на него смотрел осьминог с лицом Бонза и подмастерья, приготовившие блюда под второе, вытянув вилки, ждали его внизу.
   – А! – закричал он. – Не надо.
   – Тихо, – услышал он голос, такой знакомый и родной. Он открыл глаза и увидел сперва осьминога, но уже через мгновение пелена кошмара спала и… на него смотрела мама, папа…
   – Где Восьмой? – воскликнул мальчик, стараясь приподняться, хотя и чувствовал слабость.
   – Кто? – не поняла мама. – Ни восьмого, ни девятого здесь нет. Есть мы, твои мама и папа.
   Весь класс (по возможности, кто смог втиснуться в это микропомещение) смотрел на него. Они были обескуражены. В их глазах читалось что-то невероятно странное – они не понимали, почему здесь и были растеряны. Только что они услышали голос незнакомого мальчика, потом что-то произошло, и они удивились, как могли не узнать Карла.
   – Что здесь происходит? – раздался сердитый голос. – Почему все столпились здесь, а не в классе? – Я не понимаю.
   Он прошел сквозь толпу, чтобы разглядеть пристального внимания большинства. Когда их глаза встретились, Карл спросил:
   – Мистер Пок?
   – Да, – ответил он.
   – Как поживает ваша собака?
   – Прекрасно, – удивился директор. – Но почему тебя интересует моя собака?
   – Меня интересует все, – радостно ответил мальчик. – Я так долго отсутствовал.

Эпилог

Осень подарила еще один солнечный день. Воробьи на ветках, как оставшиеся листочки бесконечно чирикали, веря, что холодные ветра отступили, что холод решил повременить и дать последнюю возможность погреться. Так думали не только птицы, но и те, кто не поленился выйти на улицу, пройтись, поговорить с соседом, не кутаясь в теплый картуз от ветра, так как ветер был сегодня благосклонен – он как будто выскочил из печки, и обогревал не только макушки, но и все тело.
Конечно, не сегодня-завтра дождь. Исчезнет пыль, папа выкатит свой «Бьюик», чтобы косой помыл пусть не на ходу, но тоже машину. Мама приготовит ужин, и вместе, сидя за столом, начнут говорить. Пока не наговорятся. Про то, как дела у папы с его новыми клиентами, в том числе крупной рыбой, о совместном времяпровождении в следующие выходные. О том, что он скучал. Ни слова о лаборатории, о Бонзе, Осьминоге, Восьмом, производящем новые имена заводе, тюрьме и подмастерьях. О городах, в которых он побывал, о клоунах, о «Семи глотках смеха» и о своем удачном дебюте в их спектакле. О Волшебнике, ставшим для него на время старшим братом, учителем, показавший своим примером, что нужно верить в себя и тогда все получится. О похитителях, что пусть и оставили о себе неприятное впечатление, но тоже являлись частью большого приключения. Пусть все это останется с ним. Так он решил. А имя. А что имя? Это имя дали ему родители. И оно не такое уж и плохое. По крайней мере, он попытается дать ему шанс. А шанс – это всегда надежда на лучшее.

Роман Шабанов Лаборатория имен Невероятная повесть для детей

Начало

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23

24

25

26

27

28

29

30

31

32

33

34

35

36

37

38

39

40

41

Эпилог

Роман Шабанов
Лаборатория имен
Невероятная повесть для детей