Ольга Абдуллаева
Катюша

Глава 1
Плотина, самолет, девочка

   Лето 1926 года. До начала Великой Отечественной Войны осталось 15 лет.
   Этот июнь случился не таким жарким, как бывало до этого, а потому Алеша Дробышев, ученик 4 «А» класса был весьма огорчен этим обстоятельством. Вместо того чтобы пропадать на улице, играть с друзьями, мальчик просиживал дома, слушая радио или наблюдая за тем, как серый кот Васька гоняется за своим хвостом. В такие минуты мальчик сожалел, что не способен вот также дурачиться, и что за окнами льет дождь почти до самого вечера. В общем-то, ему ничего не оставалось, кроме как читать книги о всяких приключениях, историях. Лучше уж было спрятаться за страницами книги, чем слушать мамино ворчание о том, что он простудится, если выйдет на улицу, промочит ноги в луже, упадет с температурой и так далее… А то, что лето пропадает, пока Алеша сидит здесь в четырех стенах – это не аргумент! Алеше казалось невероятно несправедливым, почему это ходить в школу можно при всякой погоде – и в снег и в дождь – а вот гулять запрещается. Совсем неверно придумали взрослые, а потому надо срочно исправлять положение. И он с азартом принялся за это дело.
   Выбрал один из июньских вторников, когда родители были на работе, а старшая сестра занималась каким-то своим важным делом, имя которому, как знал Лешка, было Никита, но сестра запретила упоминать всуе это имя категорически, и отправился к своему любимому месту – к плотине, где уже собрались другие мальчишки, чтобы порыбачить и просто побездельничать. Воздух после дождя был пропитан свежестью, которая так и манила раскинуть руки и лететь. Асфальт серого цвета напоминал Алеше доспехи рыцаря, защищающегося от молний, грома. А Лешка защищаться не станет, он наоборот любит дождь, пусть с лужами и грязью, но зато после него мир кажется каким-то чистым, будто бы умылся, широко открыл глаза спросонья и смотрит на Лешку. Он же тем временем бежит как спринтер к плотине, чтобы снова почувствовать себя свободным, чтобы снова видеть будущее. Удивительное дело, но с плотины почему-то замечательно можно представлять себя взрослым, смелым, мечтать о чем угодно. Леша знал, что на этот раз вся их компания решила перебраться немного дальше от привычных мест, в надежде исследовать новые территории, чтобы не было скучно. Хотя Лешке, честно говоря, и на прежней стороне было очень даже хорошо, но спорить он не стал. Может и правда на новом берегу окажется интереснее.
   Сегодня на плотине было не так много друзей – рыжий Женька, веснушчатый и решительный, Димка, врунишка и хулиган, Санька – вот уж мечтатель, каких поискать, вообразил, что станет большим ученым и изобретет машину счастья. И тут взгляд Алешки упал на незнакомую девочку – светлые косички, голубые бантики и белое платье в голубой горошек. Надо же – девчонка! Нужно непременно выяснить, что она тут делает. Лешка широким шагом приблизился к компании, в кругу которой была незнакомая девочка.
   – О, Лешка, здорово! – приветствовал его рыжий Женька, улыбаясь так, что веснушки, казалось, улыбаются вместе с ним. Димка с Санькой тоже поздоровались. Девочка молчала. Леша в упор смотрел на нее. Теперь вблизи ему стало видно, как хорошо голубые бантики подходят к такого же цвета глазам незнакомки. Тут выступил Димка:
   – Знакомься, это Катя, она недавно переехала в наш район и живет со мной в одном подъезде.
   «А со мной в одном доме», – подумал Лешка. Впервые он чувствовал себя как-то не так, то есть, словно потерял слова, отчего-то смутился. Он как будто впервые вообще увидел девочку в своей жизни, не представляя раньше, какими они бывают волнительными, красивыми. Даже собственная сестра не казалась ему такой красивой, скорее просто такой, которая старается быть красивой.
   – Что ты так смотришь на меня? У меня волосы растрепались? – щечки Кати покраснели от смущения, ей не очень нравилось, когда на нее так пристально смотрят. Лешка отрицательно помотал головой.
   – А Лешка в Катьку влюбился! Жених и невеста, тили-тили-тесто! – заголосил Димка. Запрыгал вокруг них, показывая язык и смеясь. В один из моментов он так раззадорился, что начал наступать на Катю с Лешей, они оказались почти вплотную прижаты друг к другу. Остальные мальчишки просто стояли и смотрели на происходящее, между тем как девочка начала все ближе отступать к краю берега. Ни один из них не подсказал ей, что нужно отойти дальше. Димка продолжал потешаться над девочкой, а Лешка просто не знал, как себя вести, потому что не заступиться для него было стыдно, а заступиться казалось еще более невероятным, потому что тогда бы Димка стал дразниться еще сильнее. Потому Леша молчал, а Катя продолжала пятиться. Внезапно на сырой от недавно прошедшего дождя земле девочка поскользнулась и стремительно полетела с берега в холодную воду небольшой реки. С минуту мальчишки на берегу стояли, застыв с открытыми от изумления ртами. Горошины голубого цвета на Катином платье теперь были похожи на внезапно выросшие из воды чудесные круглые цветы. Бедная же девочка о подобном и подумать не могла, она барахталась, высоко поднимая руки, с бульканьем призывая кого-нибудь на помощь. Димка, как зачинщик и главный виновник всего происходящего, спрятался в кусты, боясь прихода взрослых. Женька был бледен как облака на небе, потому что не умел плавать. Надежда оставалась на Саньку и Лешу. Первым бросился в воду Санька. Было видно, как он усердно работает руками, отталкивается ногами. На мгновение Лешке показалось, что между Санькой и рекой началось соревнование, и теперь весь вопрос заключается в том, кто сможет выплыть, а кто останется здесь навсегда. От этой мысли противные мурашки побежали по Лешкиной спине. Однако еще страшнее стало, когда Санька заорал громче Кати, кружа на одном месте, создавая мощные круги вокруг себя. Из его криков можно было понять только то, что он запутался ногой в коряге и теперь не может выбраться. Никогда еще Леше не приходилось видеть Саньку таким напуганным. Карие глаза друга наполнялись все больше слезами отчаянья. Лешка принялся осматриваться вокруг в поисках того, что бы ему сейчас пригодилось для спасения друзей. Теперь он сожалел о том, что они забрались неизвестно куда, ведь в старом месте каждый кустик мальчику был известен, каждая тропинка, да и за взрослыми отсюда бежать далеко. Катя с Санькой продолжали бороться с рекой, но время утекало быстрее, чем капельки воды сползали с травинок под ногами. Лешка и сам не понял, как страх придал ему сил, решимости, он просто побежал наугад вправо от плотины, посмотреть, что там есть. «Куда ты, Лешка?!» – успел крикнуть ему вслед Женя, почти теряющий сознание от страха. Леша посмотрел на товарища, громко призывая того бежать за помощью. Неважно, успеют прийти взрослые или нет, главное – хоть что-то делать. От слов Лешки Женя словно проснулся, бросившись к домам. За ним из-за кустов вылез и Димка. Оба они мчались хоть к кому-нибудь. А в это время Лешка успел нырнуть в зелень деревьев и пробежать метров пятьсот, но ничего не отыскав, готов был вернуться к берегу, как вдруг перед его глазами предстало нечто совершенно невероятное.
   Прямо посреди рощи, словно гигантский зверь, которого покинула жизнь, лежал самолет. Его металлический корпус в большей части покрылся зарослями сорняков, мощные крылья распластались по земле. По ним то и дело прыгали солнечные зайчики, но самолету было все равно. Он умер, пожалуй, не так давно, потому что краска не всюду успела слезть. Лешу как магнитом потянуло к самолету, его мощь и в то же время неподвижность завораживали. Вот рука мальчика коснулась холодного тела самолета, Лешка ощутил рельефные буквы «ССР». Предпоследняя «С», ярко-красная когда-то, теперь облупилась, так что от гордого названия не осталось и следа. Увидев это чудо, мальчик понял, что его мечта здесь. Теперь-то он не станет мечтать о всяких глупостях наподобие велосипеда. Быть ему летчиком отныне и навсегда, купаться в облаках и укрощать громадины, подобные этому самолету. Но мечтания прервал донесшийся с берега крик Кати, выведя Лешку из ступора. Чуть пригнувшись, он принялся заглядывать внутрь самолета. Двери уже не было, так что вход был открыт. На этот раз мальчику повезло – на сиденье пилота лежал обрывок веревки, похожий на затаившуюся змейку. «Этого должно хватить», – подумал наш герой и бросился бежать со всех ног к берегу. А там Санька уже встречал его, насквозь промокший, дрожащий. Катины бантики больше не виднелись над водой. С колотящимся сердцем Алеша бросился в реку, сжимая в правой руке веревку, а в левой – зажав крестик, который очень кстати оказался спрятан у него в кармане. Тогда ничего подобного не разрешалось, но бабушка мальчика все же напутствовала, что крестик – это как маячок для твоего ангела-хранителя, чтобы он не потерял тебя, особенно если ты в беде, а потому крестик всегда нужно носить с собой. Вот теперь-то ангел-хранитель нужен как никогда. Когда Лешка нырнул с головой в воду, весь мир покрылся, словно толстой пленкой, сквозь которую рассмотреть что-то было сложно. Камешки, тина, рыбки… снова рыбки, песок, водоросли… и вот, наконец, голубые горошины на белом платьице! Лешка рывком приблизился к девочке, которая ни на что не реагировала. Обмотав веревкой ее талию, мальчик принялся тянуть девочку за собой на поверхность. А там до берега – рукой подать. Как хорошо, что в воде не чувствуется человеческий вес, иначе бы не вытянуть Алексею Катю с помощью хилой веревки, да и сам он большой силищей похвастаться не мог. Через несколько минут, которые показались Леше невероятно долгими, Катя была спасена. За руки и ноги они вместе с Санькой вытянули девочку.
   – И что теперь делать? – спросил уставший от напряжения Леша.
   – Нужно делать искусственное дыхание в рот, я в книжке читал. Ты давай вдыхай, а я буду руки ей в стороны разводить и сердце массажировать.
   – Ну уж нет! Ничего я не буду вдыхать, да еще в рот, это целоваться что ли?
   – Да не целоваться! – запротестовал Санька, – нужно чтобы она дышать стала, а для этого ей нужен кислород, понимаешь?
   – Так вокруг кислорода – бери, сколько хочешь, при чем тут я? – Лешка вдруг почувствовал себя таким беспомощным. Катя нравилась ему, но для него было легче вытащить ее еще пару раз из воды, чем целовать. При этой мысли все внутри у него сжималось и холодело. Спор мальчиков мог бы продолжаться и продолжаться, но тут как раз подоспели взрослые, которые увезли Катю в больницу. Лешке с Санькой после этого случая в школе объявили благодарность за спасение человека и когда друзья снова встретились, чтобы отметить это событие чаем с конфетами, Катя сама поцеловала Лешу в щеку, так что спаситель раскраснелся не хуже мака. Хорошо, что на двор спустились сумерки, и друзья в полумраке беседки под светом керосиновой лампы этого не заметили. Хорошо, что теперь у Леши есть Катя.

Глава 2
На расстоянии дыхания

   Май 1935 года. До начала Великой Отечественной Войны осталось 6 лет.
   – Катюшка, я не представляю тебя учительницей!
   – Алексей Максимович, да будет вам известно, что рыбы тоже не представляли, как это можно жить на земле и говорить, однако же, вы сами видите, мы вполне благополучно все здесь живем!
   – Вот об этом-то я и говорю! Ты уже школу закончила, а все такая же фантазерка. Вот откуда тебе знать, о чем рыбы могли иметь понятие, а о чем не могли, а? – Леша легонько указательным пальцем вздернул носик девушки, стоящей напротив него. Удивительное дело, как время способно преображать мир. И Катю. Она превратилась в красавицу: стройная, худенькая, с маленькими плечиками и выразительными голубыми глазами, которые в хорошем настроении приобретали интересный бирюзовый оттенок. В свои 18 девушка оставалась по-детски открытой, идеи, фантазии так и били ключом из ее светлой головки. Такой непосредственностью и легкостью характера она притягивала к себе не только Лешку, но и большую часть своих одноклассников. А Лешка ревновал, категорически не признаваясь себе в этом. И Кате не признаваясь, что вот уже девять лет в нее влюблен. Впрочем, Кате, похоже, было не до этого. Она сморщила лоб и посмотрела на друга взглядом, который говорил, что кто-кто, но уж он-то меньше всех похож на летчика. Парень понял этот взгляд.
   – Хорошо-хорошо, мне все ясно! Из тебя выйдет отличная учительница, просто класс, а из меня летчик – просто ас! – Леша поднял вверх большие пальцы обеих рук в знак восторга.
   – Пойдем уже, ас! У нас, если ты помнишь, сегодня торжественная линейка, а потом выпускной. Вернее завтра в 14 часов! Ровно! – на последнем слове девушка сделала ударение, резко развернулась и побежала по коридору к выходу. При беге волосы, собранные в хвост на затылке, покачивались из стороны в сторону, а Лешка любовался этим подпрыгивающим хвостиком, таким же неугомонным, как и сама Катя. «Завтра во всем признаюсь ей», – решил он, догоняя подругу.
   Воздушный шарик голубого цвета сегодня был счастлив как никогда. Ему не верилось, что он дождался дня, когда может раздуться, стать большим, невесомым, чтобы устремиться в синее небо. Каждый воздушный шарик мечтает об этом! Но голубенькому шарику повезло особенно, потому что он не просто так улетит в никуда, а сначала будет гостем на празднике выпускников московской школы. Как много красивых девушек и молодых людей он сможет увидеть сегодня! А сколько добрых, теплых слов услышит, запомнит и подарит солнышку, когда нить, которая удерживает красный шарик в ладонях белокурой девушки, освободится! Кстати, голубой воздушный шарик уже познакомился со своей хозяйкой – это Катя, и она волнуется. На голове девушки – темный беретик, сдвинутый на одну сторону. Беленькая блузка из ситца заправлена в сатиновую юбку-клеш синего цвета, доходящую до щиколоток. Образ завершает черный пиджак с коротенькими большими отворотами. На ногах красуются белые носки с небольшими аккуратными туфельками. Воздушный шарик знал, что так одеться Кате было сложно, потому что семья ее копила деньги, да к тому же вместо формы, костюма построже, дочь на выделенные финансы купила совсем не то, что предполагали родители. Но Катя привыкла отличаться от всех и делать то, что ей хочется. И вот теперь она идет такая нарядная, с голубым воздушным шариком в руках, а шарик подпрыгивает от радости, отражая насквозь в себе горизонт, светлый и чистый, открывающийся перед Катей. Вот уже на горизонте показалась компания из Катиных одноклассников. Все они шумно смеются, разговаривают, о чем-то весело спорят. Рыжий Женька, тот самый, с плотины, как всегда шутил. Приметив Катю, он опустил глаза, заулыбался, подошел ближе.
   – Ты сегодня очень красивая.
   – Только сегодня? – Катя кокетливо рассмеялась, вручила воздушный шарик оторопевшему Женьке и влилась в шумную компанию ребят с девчонками. Кое-как высидев торжественную часть, они всей оравой отправились гулять в парк. Катя впервые пила вино. Кто-то из ребят принес собой старенький патефон, так что его запустили прямо на улице, включив пластинки самых известных исполнителей. Звучала очень популярная танцевальная мелодия Билла Эванса «Девушка из Мадрида», танго «Милая моя», джаз. Катя все время выискивала взглядом Алешу. Хоть и было вокруг много внимания, но во всей этой круговерти именно его отчего-то не хватало. Наконец девушка приметила молодого человека в светлом костюме бежевого цвета с белой рубашкой навыпуск. Эта одежда удивительно подходила Алексею под светло-карие глаза. Широкие плечи в пиджаке смотрелись еще более мужественно, а начищенные до блеска ботинки придавали какое-то непередаваемое обаяние. Алексей подошел к Кате, протянул руку. Ее маленькая ладошка мягко потонула в ладони парня, он слегка сжал тонкие пальчики девушки. Не говоря ни слова друг другу, они закружились в танго, притягивая взгляды окружающих. Чувствуя жаркие прикосновения Леши, которые даже сквозь ткань платья обжигали волнением, Катя тонула в нежности, которой никогда раньше не испытывала. Ей хотелось, чтобы музыка не кончалась как можно дольше, чтобы оставаться на расстоянии дыхания друг от друга. Когда музыка закончилась и Алексей чуть отстранился, Катя полушепотом спросила его:
   – Ты и правда решил ехать в Барнаульское высшее военное авиационное училище летчиков?
   – Правда.
   – Но почему так далеко? Неужели нельзя найти что-то ближе к Москве? Чтобы… – тут Катя запнулась, не договорив. Но Леша и так все понял. В его груди сердце вдруг радостно запрыгало от нахлынувших эмоций. Слов было не нужно. Вместо того чтобы что-то говорить, он крепко прижал девушку к себе. Катя засмеялась. Ее руки как-то сами собой обвились вокруг Лешиной шеи, щеки их оказались совсем близко, так что чувствовались вдохи и выдохи друг друга. Но вдруг в один миг все оборвалось – голос Жени выдернул молодых людей из обоюдной теплоты.
   – Ребят, вы идете в кино? Тут некоторые собрались…
   Не сговариваясь, Катя и Леша замотали отрицательно головами. Они взялись за руки и побежали, сами не зная куда. А Женька так и остался стоять в недоумении, даже его веснушки померкли от грусти. Как же долго он скрывал, что Катя нравится ему и вот, похоже, опоздал. От этой мысли сердце словно разрезали на кусочки напильником без наркоза. Катя и Леша же будто сами находились под наркозом, пьяные от собственного счастья. Всю ночь они гуляли по московским улочкам, а на рассвете, когда Леша проводил Катю до дома, они поцеловались. Неловко, смущенно и искренне. Кате казалось, что это и есть высшее счастье на земле, пусть даже оно кончится через несколько дней, когда Леша уедет. Она сможет это преодолеть. Перед тем как отпустить Лешину руку, девушка прошептала ему: «Я приеду к тебе обязательно. Только если ты будешь ждать». «Буду», – отозвался будущий летчик и обнял любимую. Наконец, он может не прятать своих чувств, а расстояние всегда можно преодолеть. Пять лет – это не так много. Но очень одиноко.
   Ночами обычно всегда бывает тоскливо, особенно когда любишь и не видишь уже полгода любимого человека. Катя ворочалась в постели, то закрывая глаза, то открывая и устремляясь во мрак комнаты. Закрывать глаза было хуже, потому что тогда перед ней возникало Лешино лицо, но смотреть в пустую комнату было нисколько не легче, ведь тогда накатывало чувство тоски. Промаявшись так до трех часов ночи, Катя наконец стремительно встала с постели. Босые ноги приятно холодил пол, словно окончательно пробуждая. Уверенными движениями девушка принялась вытаскивать самые необходимые вещи из шкафа и складывать их в старенький клетчатый чемоданчик. Сама она оделась в теплого коричневого цвета пальто с белым шарфом и беретом. Мягкие кожаные полусапожки еще сильнее прибавили решимости, потому что Катя чувствовала себя в них не просто красивой, но еще ей в них было удобно, а значит – по перрону бежать будет легко. Ни на минуту у нее не возникло сомнения в том, правильно ли она поступает. Потому что там, где любовь, правильного или неправильного просто не существует. В последний момент, снова окидывая комнату взглядом, Катя вспомнила, что нужно написать родителям записку, иначе они с ума сойдут от беспокойства. В кармане пальто очень кстати оказался тетрадный листок. Искать карандаш было некогда, и Катя воспользовалась губной помадой. При бледном свете луны, льющемся из окна, она написала несколько предложений, а потом, тихо ступая по дощатому полу, вышла в прихожую. Сегодня она благодарила папин храп, доносившийся из родительской спальни, потому что он не дал услышать, как Катя открывает двери и выскальзывает на лестничную площадку. Теперь осталось всего ничего – преодолеть три этажа, поехать на вокзал, заказать билет и найти Лешку. Стоп! А как же посреди ночи добраться до вокзала? Об этом она не подумала! Поразмыслив несколько минут, девушка заулыбалась сама себе. Женька поможет ей, точно! В честь поступления сына в педагогический институт, где, кстати, и Катя училась, богатые родители подарили сыну автомобиль. Для нее было удивительно, почему парень с такими связями из хорошей семьи пошел в педагоги, а не куда-то выше и лучше, но уж это не ее дело. Главное – пусть поможет. Нашарив в кармане пальто нужное количество копеек, Катя устремилась навстречу любимому. Катиных же родителей утром встречала короткая записка, оставленная на кровати. Алым по белому было написано: «Уехала к Алексею. Скоро вернусь! Целую, Катя».

Глава 3
Сама не своя

   Февраль 1936 года. До Великой Отечественной Войны чуть больше пяти лет.
   Предмартовские снежинки уже не такие колючие, как январские или декабрьские. Стоять под их градом вовсе не холодно, а даже очень красиво. Пожалуй, это и есть то время, когда чувствуешь себя, словно в зимней сказке. К тому же из-за сонных облаков солнышко проглядывает чаще, так что даже не холодно. Так наверняка подумает каждый, кто сидит в теплой квартире, согреваясь, при первом желании горячим чаем. Однако Катя вовсе не чувствовала себя сказочной феей, которой выпала удивительная возможность полюбоваться солнцем в феврале по другую сторону окна. Зябко сжимая плечи скрещенными руками, наша путешественница переступает с ноги на ногу, чтобы создать видимость хоть какого-то движения и согреться. Теперь-то ей ясно как никогда, что пальто с февралем сочетаются скверно, пальцы без перчаток продрогли и скоро отвалятся, а в голове шумит северный ветер, который, знай себе, посвистывает то в одном ухе, то в другом. Но это еще полбеды! Как же она не подумала, что в летное училище так просто не допускают. Теперь вот стой перед ограждением и жди, пока какой-нибудь курсант выйдет, а ведь это неизвестно когда. Если учесть к тому же, что курсанты могут оказаться такими же непробиваемыми, как парень на посту, проверяющий пропуска, у Кати нет шансов. Как уж она уговаривала, упрашивала, ничего не действовало. Напоследок девушка полушепотом проворчала «Как хорошо, что я не твоя девушка! Я скорее начну есть снег, чем поверю, что кто-то может влюбиться в такого бесчувственного чурбана!».
   Отойдя в сторону, Катя сделала вид, будто уходит, но на самом деле идти ей было некуда. До сумерек оставался примерно час, а до отчаяния – и того меньше. Готовая окончательно пасть духом, девушка отмеряла шагами остатки собственного терпения, как вдруг услышала знакомый голос. Обернувшись, Катя увидела того, кто снился ей этой ночью и почти каждую ночь – своего Алешку. В форме он выглядел еще мужественнее, еще красивее. Гостья словно снова влюбилась в него, почувствовав прилив нежности. Сама не отдавая себе отчета в том, что делает, Катя бросилась к любимому и крепко обеими руками обняла его за плечи. Не ожидавший Катиного появления Алексей свалился в снежный сугроб, которых, несмотря на февральские оттепели, еще хватало вокруг. Берет девушки сбился на бок, шапка Алексея слетела, они лежали на снегу, еще не осознавая, что видят друг друга.
   – Катюшка, неужели ты?! – большими горячими ладонями Леша прикасался к голове девушки, гладил волосы, раскрасневшиеся щеки. А Катя не могла говорить, она только смеялась, счастливая как по волшебству. Вот теперь-то она может сказать, что верит в сказку. Только реальность слишком быстро напомнила о себе голосом командира. Молодые ребята шли под руководством старшего лейтенанта, мужчины лет 35 с худыми щеками и блеклыми серо-зелеными глазами. Его нельзя было назвать ни красавцем, ни уродом, скорее, просто – обычным. И только здесь, исполняя роль наставника, учителя, этот человек самоутверждался. Тон, манеры, движения – все отдавало жесткостью.
   – Сержант Дробышев, как вы можете вести себя подобным образом в присутствии старшего по званию? А вы, барышня, что здесь забыли? Если вам так хочется поваляться в снегу, то будьте добры делать это в другом месте.
   Катя выпрямилась, встав вслед за Алексеем, отряхнулась и прямо в глаза посмотрела старшему лейтенанту. Для нее он вовсе не был грозным и страшным начальником, а потому без тени сомнения она сказала:
   – Вы знаете, я бы с удовольствием, как вы говорите, повалялась в другом месте, но дело в том, что снег у вас здесь совершенно особенный, я просто не смогла устоять!
   На такую реплику хрупкой девушки, неизвестно откуда появившейся, да еще противостоящей лейтенанту, курсанты, наблюдавшие за всем действием, дружно рассмеялись. Алексей, не ожидавший, что Катя скажет нечто подобное, хотел заступиться за нее, чтобы принять весь удар гнева лейтенанта на себя, но не успел. Старший лейтенант круто развернулся спиной к зачинщице беспорядка и стремительным шагом начал удаляться в сторону академического корпуса. Один из курсантов, немного приземистый и полноватый молодой человек с искрящимися радостью глазами, подошел к Алексею и Кате.
   – Ну, друг, как я понимаю, эта Снегурочка по твою душу пришла, а значит, ты просто обязан нас с ней познакомить, – за спиной товарища послышались еще голоса курсантов, которые одобряли подобную идею, подходили ближе. Такое внимание смутило Алексея больше, чем Катю, но он не подал виду. В конце концов, он просто обязан гордиться своей девушкой, раз ради него она приехала сюда. Широко улыбаясь, парень сказал громко, с воодушевлением:
   – Знакомьтесь, ребята, моя невеста Екатерина Смирнова. Москвичка, умница. Будущий педагог.
   Теперь пришел черед Кати смущаться. Дрожащими то ли от холода, то ли от волнения пальцами, девушка пыталась привести в порядок растрепавшиеся волосы. На нее были устремлены десятки глаз. Одни улыбались приветливо, другие натянуто, но Кате все равно было приятно находится здесь, потому что рядом Лешка. Тот самый курсант, что подошел первым, весело прокомментировал:
   – А я – Петр, будем знакомы, – все ребята по очереди назвали свои имена, – Да, нашему старшему лейтенанту педагог бы не помешал, хороших манер ему явно недостает, так что, ты как раз вовремя! – Леша с Катей засмеялись вместе с ребятами. Вдруг веселье резко оборвалось. Леша неожиданно осознал, что в помещение то Катю не допустят, ведь она мало того что не курсант академии, так еще и девушка! Высказав эти мысли вслух, парень встревоженно посмотрел на любимую – не на улице же ей теперь ночевать. Казалось бы, все пропало, но Катя вдруг выдала идею, показавшуюся на первый взгляд абсурдной:
   – Послушайте, ребят! А что если мне просто взять и стать как вы? – встретив непонимающие взгляды, девушка вдохновленно принялась объяснять: – Все просто! Главное – мне нужна такая же форма, как и у вас, а если стать похожей, то в такой куче меня и не заметят! Если доберусь до Лешиной комнаты, то спрячусь в шкафу или на крайний случай, под кроватью, как вам, а?
   Леша отрицательно покачал головой. Для него это было слишком рискованно, а вот Петр поддержал. Для него все мероприятие представлялось приключением, которых здесь не хватает, сплошные занятия да практики. Парень подмигнул Кате, приступив к бомбардировке товарища мощными аргументами.
   – Леш, да Катя просто гений у тебя! Вот что я тебе скажу – ты счастливчик! Во-первых, потому что у тебя есть такая решительная девушка, во-вторых, мы живем с тобой в одной комнате, а значит, проблем не будет, потому что я за вас, и, в-третьих, – это удачный отъезд нашего соседа, то есть третья койка свободна, вот что значит вовремя ретироваться! Так что, прятать Катюху в шкафу или под кроватью не придется!
   Последний довод добил Алексея, он решился на подмену. Остальные ребята вроде как тоже одобряли план, кто-то из них даже говорил о том, что непременно переймет его, чтобы также прошла в академию и его девушка. В общем, дело оставалось за малым – раздобыть форму. Но и тут выручила одежда уехавшего соседа. Петр сбегал за ней, сделав вид, что возвращается после занятий, стройно маршируя с другими курсантами. Алеша остался с Катей за ограждением. Катя теперь без смущения прижалась к любимому, вдыхая его запах.
   – Скажи, а это правда? То, что ты назвал меня невестой?
   – Конечно, правда, разве ты не веришь?
   – Не верю, потому что это будет когда… – закончить фразу ей помешал подоспевший Петр. Он выглядел довольным и взволнованным от того, что становится важным действующим лицом в разыгрываемом спектакле.
   – Переодевайся в комнатке пропускающего дежурного, – напутствовал Катю Лешин друг, – Только давай скорее, чтобы я успел, а то этот дежурный – такой зануда.
   Катя поддержала идею. Втроем они подошли к пропускному пункту, только девушка пряталась за спинами молодых людей. По счастью на улице стемнело, так что Катю было невидно, особенно за широкими спинами курсантов. И вот в игру вступили Петя с Лешей. Они принялись расспрашивать дежурного о том, не видел ли он сегодня такую-то девушку. Дежурный подтвердил. Тогда они дружно принялись рассуждать о том, что современные девушки совсем распустились, готовы достать где угодно. Курсантам повезло, что дежурный оказался очень правильным, а потому тоже усердно принялся осуждать современные нравы, приплетя сюда не только Катю, но и почти всю молодежь. Дело чуть не дошло до споров, когда Катя, наконец, появилась в форме курсанта. Волосы были собраны под шапкой, плечи немного обвисли. Сапоги были на несколько размеров больше. При этом девушка старалась выглядеть серьезнее, важнее, и от этого производила еще более комичное впечатление. Леша с Петей чуть не лопались от смеха, но дежурный, не обладавший чувством юмора, только рассердился. Он сделал замечание, что если курсант снова опоздает, то его не впустят. Катя согласно кивнула, проугукав нечто невнятное. Дежурному не особо хотелось разбираться, а потому он пропустил ребят внутрь. Удачно миновав того строгого старшего лейтенанта, Катя прямиком отправилась в комнату Петра, Алексея и отсутствующего соседа под предлогом плохого самочувствия для старших по званию. Так как в курсе дела были лишь курсанты-летчики, а остальные – инженеры, техники и прочие обучающиеся в академии не входили в число посвященных, то такая отговорка была принята как правдивая. Катя дожидалась Лешу в по-спартански обставленной комнатке в восемь квадратных моторов. Небольшой стол, три железные кровати по углам, несколько стульев, шкаф для вещей с тремя полками и таким же количеством вешалок для верхней одежды – вот и все убранство помещения. Смотрелось это все не так уютно, как домашняя обстановка, но тоже выглядело неплохо. Катя так устала от всех волнений, что незаметно заснула на одной из кроватей и проснулась только от чего-то теплого, окутывающего голову. Это Леша гладил девушку по волосам, пристально всматриваясь в лицо любимой. За полгода она повзрослела, стала еще более женственной, притягательной. Когда Катя окончательно проснулась, оказалось, что Петра нет в комнате. Но задать вопрос о тактичном исчезновении товарища Катя не смогла, потому что Леша уже целовал ее. Долго и жарко. С каждым поцелуем и вдохом притяжение между молодыми людьми нарастало, так что желание раствориться друг в друге скоро достигло пика. Все преграды были разрушены, все одежды сброшены. Этой ночью они вместе открыли новые стороны любви, которая теперь тоже повзрослела вместе с Катей. Когда влюбленные, наконец, выплеснули накопившуюся страсть и уже лежали в объятиях темноты и друг друга, Катя тихонько прошептала: «Вот теперь я по-настоящему твоя невеста».

Глава 4
От ворот поворот и смертельный отвар

   Такого скандала как в тот мартовский понедельник 1936 года дом на улице Грушевая еще не слышал и не видел. Отец семейства, Смирнов Николай Анатольевич, ругался последними словами. Соседи удивлялись, как в такой интеллигентной с виду семье могут так выражаться. Можно сказать, что вся репутация рухнула, как только загулявшая дочь (это известно кто – Катя Смирнова), вернулась от своего летчика. Теперь-то уж всему дому было известно, что Катин отец думает об этом летчике, которому все крылышки пообломать нужно, да и еще кое-что отрезать не помешало бы, чтоб девчонок молодых не соблазнял. Девушка упиралась как могла, отстаивала себя, но потом не выдержала:
   – Да, папа, да, если хочешь знать, между нами все было! И я несказанно рада этому, слышишь? Потому что люблю его, и он меня любит. И наши чувства стоили того, чтобы сказаться в институте больной, чтобы ехать вдаль, чтобы прыгать в окно, лишь бы нажаловавшиеся на Лешку курсанты не поймали нас. Это все того стоило и я ни о чем не жалею!
   Бедный Сергей Анатольевич осел на стул, схватившись за сердце. Он чувствовал, как у него подскочило давление, в висках застучало. Никогда не мог представить честный труженик, что его единственная дочь превратится в обманщицу, беглянку, что будет дерзить отцу, в конце концов.
   – Натали, – позвал он супругу, – накапай мне валерьянки. А лучше – чего покрепче, иначе все это я не переживу!
   Подтянутая стройная женщина несмотря на свои «за сорок» управлялась быстро с домашними делами, выглядела моложе и никогда не перечила мужу. Это были ее самые лучшие качества. В остальном же приверженность правилам общества, страх перемен делали ее жесткой, если не сказать бездушной. Вот и сейчас, вместо того, чтобы поддержать дочь, она поспешила угодить Сергею Анатольевичу. Катя смотрела на все это и понимала, что теперь видит перед собой истинное лицо матери. Теперь девушке даже стало казаться, что повисни она с отцом перед пропастью, мама спасет отца, а не ее.
   От внезапно открывшейся правды сердце больно защемило. Сейчас Кате бы тоже не помешало что-то крепкое, чтобы успокоиться. Однако о спокойствии даже и думать не приходилось, потому как Сергей Анатольевич продолжал кричать, правда, теперь не так связно. Было что-то в его речи про исключение из партии, про несмываемый позор, про то, что он даже готов отречься от дочери после всего что случилось. Последние слова поразили Катю своей жестокостью. Вот уж что бы ни было, но сама она никогда бы не решилась сказать такое родному человеку. С пылающим от обиды лицом девушка выбежала на улицу. Куда бежать? Она все в том же пальто, которое не успела снять после приезда, потому что как только горе-путешественница переступила порог, стартовал скандал. Вариант только один – переждать события у соседа Димки. Хоть он – изрядный задира и трус, и еще с детства таким был, но зато не откажет в ночевке. А завтра Катя придумает, как быть. Может, напишет заявление на предоставление общежития при институте, станет по вечерам подрабатывать… Далеко унестись в своих планах у девушки не получилось – остановил мамин голос. Кате подумалось, что сейчас та станет уговаривать ее вернуться дочь домой, они поговорят по-хорошему, и все устроится.
   – Дочь, слушай, – женщина старалась отдышаться, – ты не возвращайся домой, пока отец сердится. Переночуй у друзей, у подружки… я дам тебе знать, когда можно будет вернуться.
   Чего-чего, но такого напутствия Катя не ожидала. Глотая слезы, она устремилась в противоположную от дома сторону, больше не слушая маминых слов. Глупенькая, размечталась, что мама сможет понять ее, поддержит чувства дочери и разделит радость, ведь и сама любила когда-то. Впрочем, может и не любила. По крайней мере, если и любила, то вовсе не так как любит Катя. Думая обо всем этом, девушка несколько раз пробежалась по парку, который находился совсем близко, а потом вернулась к дому, только теперь поднялась не в свой подъезд, а в Димкин. Бесполезно гадать, пустит-не пустит, нужно просто идти. Квартира у них – трехкомнатная, так что, местечко для Кати найдется. Но когда дверь открылась, оказалось, что в Димкиной квартире отыскалось место для его девушки Насти, нескольких незнакомых девчонок и Женьки. Вот его-то Катя не ожидала здесь встретить, потому что Женька обычно сторонился таких посиделок, предпочитая проводить время в более красивых местах с более интересными людьми. Димка приветствовал знакомую как всегда с подколом:
   – Ну что, лягушка-путешественница, хорошо отдохнула? Полетала с летчиком-то?
   – Не волнуйся, до Марса долетела!
   Димка присвистнул, желавший продолжить препирательства, но Женя остановил его.
   – Катюш, проходи. Что-то случилось у тебя? – на этот вопрос девушка только горько вздохнула, не решаясь сказать о том, для чего пришла. Но на Катино счастье Женя и сам обо всем догадался.
   – Димыч, ты ведь будешь рад, если Катя здесь переночует? Ты с дамой удалишься к себе, а мы с Катей останемся в большой комнате, я лягу на полу, а Катюшку пристроим на диване, – Женины слова звучали так, словно он не спрашивал разрешения, а утверждал, все сам за всех решив. И Дима не возражал. Двоих девушек, с которыми Катя так и не успела познакомиться, отправили в срочном порядке по домам, благо, что это были Димины соседки, так что идти им предстояло всего на два этажа ниже. Неожиданная гостья пыталась протестовать против того, чтобы Женя спал на полу, но других вариантов не было, потому как хоть и уехали Димины родители к родственникам на неделю, он строго запретил, по его выражению «осквернять родительское ложе». Катя никогда бы не подумала, что он способен на такие фразы.
   Когда комната погрузилась в темноту, Катя дала волю слезам. Еще никогда в жизни она не чувствовала себя так одиноко как сегодня. Спит в чужой постели, ушла от родителей, внезапно тоже оказавшихся чужими, слушает Димкины охи-вздохи за стенкой и Настино кокетливое хихиканье. Почему не она сейчас так же вот милуется с Лешкой? Почему он далеко?
   Девушка злилась на себя, на него, на свою любовь за то, что все они – Катя, Леша, любовь между ними – такие нескладные, такие несчастные. Стоило закрыть глаза, как в памяти всплывала их самая первая ночь, когда они стали единым целым, так что и не разделить. Снова вспоминались жаркие объятия, обнаженные тела, слова, которые никогда не перестанут говорить друг другу люди во все времена. И вдруг ощущения прикосновений стали настолько явными, что Катя даже вздрогнула. Резко открыв глаза, она увидела перед собой темный силуэт – это был Женька. Секунду назад он гладил Катю по головке, по плечам, спине, а вот теперь отдернул руку.
   – Мне показалось, что ты плакала. Я хотел успокоить тебя, не подумай ничего плохого, пожалуйста.
   – Не подумаю. У меня все хорошо, тебе, наверное, приснился плохой сон. Я не плачу – в Катиных словах, хоть и произносимых шепотом, чувствовалась жесткость. Женя все понял. Он снова спустился на пол и, пристроившись на матрасе, через час заснул. Катя же до утра не сомкнула глаз.
   Последующие 28 ночей недосыпа, в течение которых Катя мыкалась от подруги к другу, спала в чужих квартирах, не на своем месте, все время тревожилась, наконец, дали о себе знать на лекции по педагогике, когда преподаватель, запорошенный словно снегом, сединой волос, попросил Катю назвать методологический аппарат изучаемого предмета. Девушка встала, не поднимая головы, сердце от испуга так и стремилось выскочить из горла. Только она открыла рот, чтобы хоть что-то наболтать строгому преподавателю, как все перед глазами поплыло.
   Парта изменила плоскость с вертикальной на горизонтальную, и темнота выплеснулась, словно черная акварельная краска на белый лист. Катя потеряла сознание, а когда очнулась, то с первого раза не могла разобраться, где находится. Наконец, до нее дошло, что она – в больничной палате, а женщина, стоящая у окна – это ее мама. Словно почувствовав, что дочь очнулась, женщина подошла к Катиной постели. Лицо ее было белее больничных стен, но голос, когда она заговорила, звучал твердо.
   – Врачи сказали, что ты ждешь ребенка. Уже четыре с половиной недели. Срок небольшой, но для того, чтобы найти хорошего специалиста у нас с отцом не хватит средств. Так что, – Катина мама замялась, – придется испробовать другой вариант.
   Другим вариантом оказалась какая-то деревенская бабулька, к которой Катю повезли этим же вечером после выписки из больницы. Пока три часа тряслись в дороге, мама старательно внушала Кате, что родить она успеет всегда, что сейчас нужно встать на ноги, определиться по жизни. Что Алексей сперва должен закончить учебу, и она тоже. У Кати отчего-то не было сил возражать. Она испытывала только одно чувство – страх перед тем, что ждет ее впереди. Девушка еще не могла понять, что значит стать матерью, а потому безропотно согласилась ехать в неизвестную даль, чтобы там, окунувшись в запахи травок, в виды старины, забыться крепким сном на теплой печи.
   Единственным, что Катя запомнила, были морщинистые руки старушки-знахарки, подававшей ей мисочку с каким-то неприятным питьем, а потом большое алое пятно крови на льняной в васильках простыне. Это пятно расползалось словно Катина душа – израненная и бесформенная. После приезда мама позовет Катю домой.
   Для Алексея Катина поездка останется тайной, которую та не решится открыть любимому еще долгих 17 лет…

Глава 5
Это страшное слово – война

   Май 1941 года. До начала Велико Отечественной Войны остался месяц.
   Маленький воробышек прыгал по дорожке в поисках хлебных крошек или семян, которыми можно угоститься. Он привык сам добывать себе пропитание, потому что был старшим птенцом в большой воробьиной семье, а этим можно гордиться. Вообще, надо сказать, что воробьем быть чрезвычайно опасно: ты – такой маленький, что прохожие так и норовят не заметить тебя, пуская пыль в глаза от ботинок, свободолюбивые кошки ни с того ни с сего вдруг придумают потаскать тебя за хвост, а уж о собаках и говорить нечего. Хорошо хоть для последних воробьиное мясцо не представляет ценности, так что можно прыгать возле какого-нибудь лохматого Тузика или Бобика, не опасаясь быть съеденным, главное – слишком близко к носатой морде пса не подбираться.
   Зато, несмотря на все невзгоды воробьиной жизни, можно радоваться тому, как тепло греет солнышко, как замечательно перелетать с ветки на ветку, и пусть ты мал, но есть существа, большие по размеру, которые не умеют летать. К примеру, те же кошки с собаками или люди. Маленький воробышек знал, что люди тоже любят собираться в стайки, как этим майским днем. Птенец видел, как молодые люди и девушки что-то оживленно обсуждают, стоя у репродуктора. Кажется, какое-то важное сообщение. Воробышек залетел внутрь большой воронки уличного репродуктора, из которой доносились обычно голоса дикторов по радио, передававших последние новости. Но вместо какого-то важного послания, из прибора полились звуки танго. Воробей, не ожидавший такого подвоха, а настроившийся исключительно на политические и общественные новости, стремительно вылетел из репродуктора. Внизу послышались оживленные голоса и смех, но птенцу было уже не до них, он чувствовал себя обманутым.
   – Неужели ты веришь, что Советский Союз и Германия заключили настоящий мир? Этому Гитлеру верить нельзя.
   – Катька, какой же ты скептик! Есть соглашение, которое ни один политик в здравом уме не нарушит, – Женя успокаивающе смотрел на подругу.
   – Вот то-то и оно. В здравом или не в здравом, это еще большой вопрос, – девушка не унималась в своем ворчании.
   – Послушай, вот у меня к тебе вопрос так вопрос – что там с Лешкой? Он ведь, кажется, тоже заканчивает летное свое?
   – Да, заканчивает, – видно было по вспыхнувшему от смущения лицу Кати, что перемена разговора пришлась ей по душе. – Приезжает на днях, чтобы мы вместе отметили мой и его выпускной. Скажу тебе по секрету, что этим летом мы с ним собираемся расписаться!
   Восторженный Катин взгляд говорил о ее счастье красноречивее любых слов, так что она даже не заметила поникшего выражения на Женькином лице. А парень старательно маскировал разочарование улыбкой радости.
   – Меня-то пригласите на свадьбу в качестве свидетеля?
   – Конечно, да, Женек! Леша будет только «за»! Ты главное – подружку себе присмотри.
   «Уже присмотрел, только она не моя», – с тоской подумал парень, а потом принялся весело шутить, как это обычно случалось, когда ему было особенно скверно на душе.
   После выпускного в институте, завершения торжественной части, ребята дружной компанией отправились к старосте группы в гости, посидеть в домашней обстановке, потанцевать, пообщаться. Однако Кате с Женей было не до особого веселья. Они ждали вместе одного и того же человека. Катя – с любовью и трепетом, а Женя – с завистью и тревогой. Как бы там ни было, ожидание сделало молодых людей неспокойными, так что, они не способны были в полной мере после сложных экзаменов и волнений насладиться отдыхом и радостью от новых начинаний. Наконец, Кате надоело так бездейственно ждать, и она побежала к Леше домой, не зная, будет ли в этом смысл. Двери открыла его мама, Алевтина Викторовна, которая в отличие от родителей девушки, души не чаяла в избраннице сына. Катя обняла женщину, принеся с собой запахи приближающегося лета, цветов и молодости.
   – Проходи, Катенька! Что это ты не веселишься с друзьями? У вас ведь выпускной сегодня?
   – Выпускной, да мне не до него, честно говоря! Алеша когда обещал приехать, вы знаете? – Катя с мольбой в голосе смотрела на Алевтину Викторовну, которая уже расставляла на кухонном столе чашки, настаивая ароматный чай с мятой и кипятя воду.
   – Не знаю, дорогая моя! Может, сегодня приедет, а может – на днях. Сама уж изволновалась!
   – Тогда давайте вместе волноваться? Если вместе, то это уже не так волнительно, правда-правда! – Катя тепло обняла женщину, обе засмеялись. Весь вечер они просидели в небольшой уютной кухоньке, рассуждая обо всем на свете.
   Катя, сама не зная как, рассказала о своих мытарствах в самом начале Алешиного отъезда, о том, как родители были против, чтобы дочь встречалась с будущим летчиком. Единственное, о чем сказать язык не повернулся – это аборт. Да и хорошо, что сделать это не получилось, потому как к вечеру вернулся отец семейства, Александр Афанасьевич, а при нем о таких тонкостях говорить было ну уж совсем неудобно. Ночью Катя засыпала с мыслями о любимом, как и все предыдущие ночи.
   Утром семейство Дробышевых (и Катя в том числе, которая вот-вот станет частью этой семьи), проснулись от громкого крика зеленого волнистого попугайчика, который жил в квартире. Птичка кричала почти как человек: «Вставать пора, вставать порра!». Хозяин дома принялся ругать питомца за столь раннее пробуждение, громкие крики. Попугай летал по комнатам, словно реактивный самолет, то по-птичьи голосил, то по-человечьи. Наконец причина такого оживленного поведения птицы была обнаружена – в дверь громко стучали. Алевтина Викторовна, на ходу одевая тапочки с халатом, поспешила открыть дверь столь раннему гостю. При этом женщина немного ворчала: «Кого это там принесло в седьмом часу утра?». Она-то грешила на хулиганов, которым делать нечего или на какого-нибудь заплутавшего человека, но когда открыла дверь, возглас радости и удивления сам собой вырвался из груди.
   На пороге стоял ее сын Алексей. Он словно стал выше, лицо округлилось, все черты и движения стали по-настоящему мужественными. Парень бросил на пол сумку с вещами и крепко обнял мать, немного даже приподнял, отчего женщина звонко заойкала, засмеялась. Навстречу сыну вышел отец. Теперь он чувствовал мужчину в своей кровиночке, в крепком рукопожатии Алексея жили сила и уверенность, которых раньше не было в мальчике. Катя, которая не совсем еще проснулась, слыша голос любимого, представляла, что это только сон, а потому не вышла его встречать. Когда родные люди наобнимались, насмотрелись друг на друга, Алексей осторожно прошел в свою комнату, где нежилась в постели его Катюшка. Светлые волосы расплескались по подушке, ноги согнуты, а руки сведены вместе, так что казалось, будто спит маленькая девочка, свернувшаяся калачиком, будто защищающаяся от тревог с невзгодами, которые таит в себе пробуждение. Леша присел на край кровати. Прикоснуться к этой хрупкой девушке, которая не испугалась расстояний, приезжала к нему на протяжении всех этих лет, для него сейчас было не только высшей наградой, но и чем-то непостижимым. Он боялся разрушить ее покой, потревожить.
   С минуту оставаясь неподвижным, боясь даже дышать, Леша все же решился тихонько погладить любимую по голове. Окуная пальцы в мягкие пряди льняных локонов, парень чувствовал, что отыскал, наконец, свою судьбу, которая теперь единственная для него по жизни. От такой нежности, разливавшейся реками теплоты по всему телу, Катя проснулась окончательно. Как же она удивилась, когда перед собой увидела своего любимого летчика. Ее губы разомкнулись и сложились в улыбку, полную радостного восхищения. Теплые руки, словно две белые птицы, легли осторожно на плечи парня. Несколько секунд они не говорили ни слова, просто смотрели друг в другу в глаза, а потом Катя прошептала:
   – Ты ко мне прямо с неба прилетел, мой летчик?
   Леша отозвался.
   – Прямо к тебе и прямо с неба.
   – Навсегда?
   – Навсегда.
   Точка в этом коротком, но таком значимом для молодых людей диалоге была поставлена долгим горячим поцелуем, в котором слились любящие души. Им казалось, что весь мир для них поет свои песни, для них распускаются цветы, светит солнце. Чтобы насладиться свободой, выбежать навстречу южному ветру, влюбленные, недолго думая, отправились загород, в Подмосковье к озеру. Оно странным образом походило на пейзаж из детства, того самого, в котором было спасение Кати, плотина, детская дружба, а потом и любовь. Место, которое облюбовали Катя с Лешей, утопало в море зелени, где каждый солнечный лучик казался невероятно ярким и теплым. Если какой-то из них попадал на гладь озера, то оно словно взрывалось подобно вулкану сотнями блестящих искр. В такой красоте хотелось находиться часами, но дождаться здесь заката молодым людям не удалось. Внезапно будто гром, десятикратно прибавленный в громкости, сотряс молчаливую природу. Катя вздрогнула. Испуганный взгляд девушки говорил вместо слов, как она напугана, как ей хочется знать, что происходит. Но Леша дать ответа не мог, потому что сам не ожидал ничего подобного. Тогда все стихло также неожиданно, но тревога долго отдавалась эхом в их сердцах и вскоре подтвердилась: когда через месяц, нагостившись у родственников, Катя и Леша вернулись домой, их ждало известие не меньшее по силе, чем странный гром на исходе мая. По всей стране было объявлено военное положение, а 24 июня 1941 года Алеша получил повестку с призывом на фронт. Катя долго плакала, не находила себе места. Ей казалось странным, почему это Леша такой спокойный, уверенный. Как можно быть таким, когда разлука фактически стоит на пороге, разве это верно? Девушка лихорадочно придумывала, что предпринять, чтобы любимого не забрали на фронт. После трех бессонных ночей ей в голову пришла идея – то ли сумасшедшая, то ли гениальная…

Глава 6
Подделка

   – Женька, ты мне должен помочь! Просто обязан! – Катя с горящими от возбуждения глазами и дрожащими руками, которые она то и дело заламывала в волнении, стояла на пороге Жениной квартиры. Парень, хоть и не представлял, что в таком состоянии Катя может делать у него, все равно был рад ее приходу. Жестом пригласив гостью войти, он отправился на кухню разогревать чай.
   – Мне сейчас не до чаев! – отрезала Катя, так что Женя так и остался стоять с чайником в руках, не успев водрузить его на плиту. Девушка тем временем собиралась с духом, чтобы сказать о том, зачем пришла. Друг молчал. Наконец, шумно выдохнув, Катя произнесла то, чего Женя меньше всего ожидал услышать.
   – Помоги мне устроить нападение на Лешку, – сказав главное, Катя начала тараторить, словно из пулемета, ее прорвало. – Ты ведь знаешь, что война с немцами началась. До столицы не дошло, но ведь какая разница! Лешу на фронт отправляют, у него есть направление. Как же теперь я сожалею, что он летчик, ты себе не представляешь! Был бы какой-то простой работяга, так его быть может и не взяли, вот тебя ведь не берут, да?
   Ответа девушка дождалась в виде легкого кивка, которым одарил ее Женька. О причинах, по которым молодого учителя стороной обходит военная служба, Катя узнает позже и это чуть не сломает их дружбу. Ну а пока она свято верит в бессмысленность отправки своего любимого на фронт, потому что война будет длиться не долго, а значит – отсутствия летчика Дробышева никто не заметит. И без него храбрецы найдутся.
   – Я все продумала – ты не сам принимай участие, а подключи каких-нибудь своих друзей, знакомых. Пусть они Лешку просто немножко побьют, чтобы он оказался на некоторое время в больнице, а потом призыв кончится и все про моего Лешку забудут, понимаешь?
   – Понимаю только одно – ты с ума сошла, Катя! Что ты говоришь?! Какое избиение?!
   – Значит, ты отказываешься мне помочь?! Будешь спокойно смотреть, как твоего друга посылают на верную гибель, а я страдаю, слезы ведрами проливаю каждый день?
   – Успокойся, не драматизируй так, – Женя приблизился к подруге, взял ее за плечи. – Я помогу тебе, но только более безопасным способом без такого риска для Лешки и для тебя. Но тогда ты кое-что должна мне пообещать взамен.
   Катя от этих слов смутилась, однако не отвела взгляда, а только кивнула в знак согласия. Оказалось, что Женька хочет пригласить ее в кино на новую картину, которую недавно привезли. Катя должна прийти туда завтра вечером, а Женя подготовит все необходимое для Лешиного спасения, так что больше не нужно будет переживать. Конечно, просьба друга показалась девушке странной, о чем она непременно высказалась, но в ответ услышала разумные доводы том, что ничего страшного в их походе в кино нет, ведь если грядет война, мы тем более должны не поддаваться панике, то есть жить как жили. Да и, в конце концов, что есть нехорошего в том, что друзья сходят в кино, а потом обсудят фильм, разделят друг с другом впечатления? В общем, таким убедительным как тогда, Женя еще не был, и Кате ничего не оставалась, как принять условия друга. К тому же, девушка намеревалась сохранить все это втайне от Леши, чтобы не давать поводов для ревности. Однако, мало того, что по отношению к любому из нас справедлива истина о рано или поздно становящихся явными любых тайнах, так к тому же план провалился с треском.
   В назначенное время придя к кинотеатру, Катя встретила там улыбающегося, довольного собой Женю. Она словно не замечала причин его счастливого вида, а может просто не хотела понимать, что причина здесь одна и очевидная – это Катя.
   – Ну что, сперва в кино, а потом о деле? – растягивая до ушей улыбку, задорно проговорил Катин спутник на вечер. Оптимизм Женьки никак не хотел передаваться Кате, она была скорее встревожена, взволнована, но никак не рада.
   – Давай о деле, чтобы потом спокойно можно было смотреть фильм? Рассказывай, что ты придумал?
   – Я не только придумал, но и сделал, – при этих словах Женька вытащил из кармана вскрытый белый конверт без марок, надписей. Просто белый прямоугольник из бумаги. Протянул его подруге. Катины пальцы при этом предательски дрожали, а Женька изменнически молчал, не пытаясь объяснить смысла происходящего. Когда девушка все же решила взглянуть на то, что таится в конверте, в ее руках оказался лист, на котором первым делом замечен был круглый штамп. Приглядевшись, Катя поняла, что это медицинская справка. Присмотревшись к надписям, можно было прочесть, что выписана она на имя Алексея Дробышева, и что согласно ей он не может по показаниям физического здоровья нести службу в армии, да и вообще служить. Смысл написанного доходил до Катиного сознания не сразу, но скоро она поняла, что держит не просто липовую справку, а билетик к собственному счастью. По мере того, как эта мысль загоралась в голове ярким огоньком, лицо ее тоже озарялось улыбкой. И в ней Женя видел благодарность и радость. Девушка обняла друга за шею.
   – Женька, спасибо тебе огромное! Ты даже не представляешь, сколько это для меня значит!
   – Представляю, поверь мне! А само дело – пустяковое, ты же знаешь, что мой отец – не последний человек в медицинских кругах, так что, состряпать для него эту справку не составило труда. Правда, он удивился, когда я назвал ему имя Леши. Но врачи – народ скептически настроенный, так что задавать лишних вопросов он не стал, и можешь за тайну появления справки быть спокойна.
   Катя настолько воодушевилась открывающимися для нее с Лешей возможностями, что не обратила внимания на слова об удивлении Жениного папы на то, что тот может не только подумать, но и наговорить о Леше всяких гадостей, а ведь это для честного советского гражданина хуже смерти. Для Кати в тот момент даже опозоренное имя Дробышевых мало что значило по сравнению с грядущим расставанием. Чтобы не разлучаться с любимым, девушка готова была пойти на обман, в кино, хоть к самому черту в печь. Впрочем, до встречи с чертями время еще есть.
   Кино и в самом деле оказалось хорошим, а может Кате так показалось от того, что сама она была в приятном расположении духа. Конечно, впереди ждала сложность – как признаться во всем Алеше. Оставалось только гадать, как он воспримет план девушки, сможет ли понять. Единственная мысль грела особенно: «Если любит, то поймет. Ведь, конечно, он выберет меня, а не самолеты и риск. Потому что любит». Последние три слова были решающими в убеждении Кати. В унисон Катиным мыслям, только вслух, говорил и Женя. Надо сказать, что он вел себя так воспитанно, сдержанно, удивляя тем свою спутницу, – так легко было с ним в этот вечер, что Кате даже прощаться было жаль. Они пожелали друг другу доброй ночи и разошлись на углу Катиного дома.
   На самом деле эта ночь для Кати была ни доброй, ни злой, а скорее – возбужденно-тревожной. Часов в пять девушке, наконец, удалось провалиться в глубокий сон до девяти утра, благо, что это была суббота. Наскоро сделав все дела, юная аферистка отправилась на свидание с Лешей. Особенно приоделась, сделала прическу. Леша ждал любимую в парке у фонтана, вокруг которого гуляли люди, ели мороженое дети, влюбленные парочки держались за руки, бабульки прогуливались под руку со спутниками своей непростой жизни. Солнце весело отражалось в окнах домов, брызгах фонтанов и на улыбающихся лицах прохожих так, что, глядя на все это счастье, нельзя было и представить, что где-то уже вовсю шагает по стране война, оставляя кровавые следы за собой. Приблизившись к Леше, Катя закрыла его глаза своими ладошками, встав позади лавочки, на которой тот сидел. Леша прикоснулся своими руками к тоненьким хрупким пальчикам девушки и радостно назвал ее имя. Катя рассмеялась, хотела убрать руки, но парень порывистым и одновременно нежным движением прижал Катины пальцы к своим губам, жарко целуя. От этого движения у Кати захватило дыхание. Она всегда будто таяла, когда Леша целовал ее, а теперь – особенно, потому что волновалась, как обо всем ему рассказать. Присев на край лавочки, девушка стала смотреть на своего летчика так, что тот смутился.
   – Катюшка моя, что так смотришь? О чем молчишь?
   Катя вместо ответа крепко обняла Лешу, прижалась к его широким плечам.
   – Ты прав, я действительно молчу о чем-то важном. Потому что не знаю с чего начать.
   – Начни, как и положено, с начала, – рассмеялся парень. – Обычно люди так и делают.
   – Обычные люди может и да, но я ведь не такая как все, ты же знаешь!
   – Знаю, этого и опасаюсь!
   – Хватит шутить! Лучше посмотри, что есть у меня, – при этих словах Катя открыла сумочку и извлекла оттуда некий листок. Бережность и осторожность, с которой она это делала, позабавила Лешу. Он ждал чего-то невероятно интересного, но такого представления, которое перед ним разыграла его Катюшка, не ожидал. По мере того, как он узнавал знакомые буквы, а потом собственные имя и фамилию, улыбка его меркла, превращаясь в гримасу страдания. Катя, наблюдавшая за изменившимся в лице Лешей, сама чуть не потеряла сознание от страха. Почему он так реагирует? Неужели не рад такому шансу? Парня не то, что радостным назвать было нельзя, в его глазах искрилась, била током злость. Он медленно повернулся в Катину сторону, некоторое время молчал, сжимая кулаки. Девушка с ужасом смотрела, как он сминает спасительную справку.
   – Что ты делаешь? – пролепетала она еле слышно.
   – Это ты что делаешь?! – Леша сверлил подругу взглядом. – В предателя меня превратить придумала? Да как в голову тебе такое пришло?! Хочешь сказать, что мне нужно отсиживаться дома в тепле, пока такие же как я гибнут?! Ну, спасибо тебе, любимая моя!
   – Почему ты кричишь на меня?! – взорвалась Катя. – Я хотела сказать, что этот документ дает нам с тобой возможность быть вместе, тебе – не рисковать своей жизнью, неужели не понимаешь? Мы все за тебя, я и Женька и… – но договорить у Кати не получилось, потому что Леша окончательно разозлился.
   – А! Так вот кто тебе помогал?! Женькин отец, ну конечно! Может, ты с ним уже и любовь крутишь?! Я понимаю, теперь все понимаю! Да ты думаешь только о себе, о том, как сама будешь страдать, если что случится. При этом тебе все равно, что я могу спасти не одну невинную жизнь, отдать долг родине, в конце концов!
   Проходившие мимо люди оглядывались на жестикулировавшего и громко кричавшего статного молодого человека и на сжавшуюся на лавочке девушку со светлыми волосами. Она походила на забитую птичку, над которой витал разъяренный коршун. На самом же деле оскорбленным себя чувствовал Леша. В одно мгновение он задохнулся от предательства, на которое оказалась способна та, которую он любил больше всего на свете. Катя глотала слезы, с тоской глядя на валяющийся под ногами клочок справки, от которой теперь ничего не осталось. Когда девушка подняла глаза, чтобы прямо взглянуть на своего летчика, того уже не было рядом. Он стремительными шагами удалялся от нее, ни разу не обернувшись. А Катя не бросилась догонять его. Она, снова захлебнувшись рыданиями, упала на колени, уронив голову на руки. В ее кулачке умирала разорванным клочком бумаги надежда на счастье. В ее сердце теснилась тоска.

Глава 7
Угонщик поневоле

   Вот уже несколько недель его звали исключительно старшим сержантом Дробышевым и никак иначе. Впервые попав на фронт, молодой парень понял, что на войне не бывает имен, а есть только звания, фамилии или прозвища. Последним Лешу пока не наградили, но и без этого веселья ему хватало. Конечно, в ироничном смысле. Хоть и старался он забываться службой, но по ночам перед ним представало Катино лицо, та сцена в парке, когда они кричали друг на друга, когда девушка подсунула ему ту гадкую бумажку. До сих пор Лешу передергивало от мысли, что у Кати с Женей может быть роман. Надо было перед отъездом набить ему морду, терять то все равно было нечего. Что ж, предательство открывается однажды, хорошо, что теперь. Когда все потеряно, и умирать не страшно. А еще лучше не умереть, а стать героем, чтобы люди, которым Лешка так верил, предавшие его так решительно, знали, что он выше их, сильнее. Да, он вернется летчиком-героем, и пусть Катька потом сожалеет, что не пришла с ним проститься на вокзал, не проводила, не обещала ждать.
   Однако, вместо героических мечтаний, Лешу ожидало вполне земное разочарование. Еще не искоренив в себе способность доверять людям, не закрывшись окончательно, он особенно сдружился с молоденьким сержантом Митькой. Закончить летную академию тому не удалось, и весь его курс выпустили на полтора года раньше, так что Дробышев представлялся недавнему выпускнику наставником, старшим братом. Случалось даже так, что, когда парнишку отправляли со сложным поручением за линию аэродрома, Алексей вызывался его заменять. Осталась в Мише еще детскость, наивность, которая напоминала Дробышеву его самого. Оттого и тянулось сердце к нему, потому что не хотелось потерять ту часть себя. Дружба их крепла с каждым днем. Однажды они вместе занимались починкой самолета, который вышел из строя. Механиками их рота была обделена, а потому справлялись, как могли. Михаил, обычно тихий, неразговорчивый, неожиданно разоткровенничался, когда у него из кармана выпало фото миловидной девушки с длинной черной косой.
   – Вот, посмотри, Алексей, правда, красавица? Мы с ней со школьной скамьи знакомы. Как только война закончится – обязательно поженимся.
   Леша только угукнул и слегка усмехнулся таким мечтательным планам товарища. Ему, как никому другому, было известно, что красивые чувства частенько заканчиваются предательствами. Его так и подмывало разочаровать юного Ромео, чтобы тот открыл глаза на правду жизни. И Леша не выдержал, когда парень принялся красочно живописать достоинства своей избранницы.
   – Эх, друг ты мой! Скажу я тебе такую примечательную вещь, нет такой женщины, пусть даже самой распрекрасной, которая хоть один раз да не обманет. Все они лживые, как есть.
   От таких слов Михаил даже прекратил работу, в упор уставившись на Лешу. Гаечный ключ выпал из рук. Парень подошел к наставнику и встал над ним, пока тот возился с колесом. Заметив, что на самолет падает тень, Леша обернулся, а встретив обиженный взгляд товарища, улыбнулся.
   – Ну что ты, Миша. Это и есть правда. Пусть уж лучше я тебе сейчас скажу об этом, чем ты потом поймешь горькую правду из своих ошибок.
   – А как же любовь? То есть получается, что чувств вообще не существует? Все есть ложь?
   – Я, конечно, этого не утверждаю, но знаю, что там, где любовь, там есть и неправда, и нож в спину, разочарование, – Леша встал в полный рост так, что теперь голова Михаила доходила ему до плеча. – Прими дружеский совет – особо-то не надейся, что твоя любимая намерена тебя ждать долго и верно.
   Вот уж подобного замечания тихоня Михаил вынести не мог. Со всего маху, со всей силы, на какие только он был способен, он зарядил старшему товарищу кулаком по лицу. Не ожидавший ни в коем разе такого поворота событий, Леша отшатнулся. У него из носа пошла кровь. Прикрывая ладонями место повреждения, Дробышев округлившимися от удивления глазами смотрел на напарника, выкрикивая при этом почти в ладонь:
   – Ты что, солдат, ошалел совсем?
   Миша и сам испугался того, что только что наделал. На глаза начали наворачиваться предательские слезы слабости, отчаяния, а голос между тем выбрасывал в воздух слова абсолютно противоположные.
   – Никому не позволю оскорблять честь любимой девушки, никому, кто бы это ни был! – парень то приближался к Леше, то отдалялся. Бить Мишу не было смысла, потому что судьба сама скоро ударит молодого мечтателя, причем очень больно, Леша это знал. Тогда они разошлись не врагами, но уже и не друзьями. Укрепили это положение дальнейшие события.
   По прошествии еще одной недели Алексею Дробышеву удалось принять участие в боях. Огромная доза адреналина влилась в поток крови, которым наполнился каждый сосудик Лешиного тела. Он чувствовал, как вибрирует от напряжения его сердце, стучащее в такт с вибрациями железной птицы, которой предстоит управлять. Конечно, во время учебы курсанты проходили практические занятия, причем, немало, но здесь, в реальных полевых условиях, дело другое. Чувство покорной техники и собственного превосходства по оснащенности над врагом придавали летчику сил. Недавно командир, собравший всех ребят, рассказывал им об особенностях немецкой техники, о том, какие маневры они чаще используют. О слабых местах противника упоминалось особенно, не упускались из виду недочеты и советского военно-воздушного флота. В общем, теоретически Алексей был подкован как нельзя лучше, дело оставалось за практикой в реальном бою. Молодой летчик не просто представлял врага в лицо, но знал наверняка, что не спасует, когда встретится с немецким штурмовиком на просторах неба. Поднявшись в воздух, Дробышев вдруг подумал о том, что раз не биться ему теперь за счастье с Катюшей, то остается сражаться во имя счастья таких вот влюбленных как он юношей и девушек. Пусть немцы ответят за то, какую цену пришлось заплатить Алексею, чтобы быть здесь и отвоевывать у недругов мирное небо над головой, по голубому атласу которого плыли как ни в чем не бывало белоснежные облака. Странным в какой-то миг показалось это сочетание спокойной небесной тишины с кровавыми событиями, происходящими внизу. А там уже разворачивалось сражение. Примерно метрах в семи от себя, летчик приметил немецкий самолет. Он надвигался подобно грозной туче, которая давит всех и вся на своем пути. Чувствуя, как ветер проносится над ним, отсчитывая секунды до победы или поражения, Леша сильнее взялся за штурвал, направив своего железного ястреба прямиком к висящему с левой стороны облаку. Успев порадоваться, что за этой белесой дымкой можно отлично спрятаться, Дробышев сделал крутой разворот в нужную сторону, и внезапно словно испарился с поля зрения врага. Конечно, стрелять из такого укрытия рискованно, потому как видимость никакая, можно просто промахнуться. Но риск того стоил, если учесть, что за первым немецким самолетом наш летчик успел приметить еще один такой же. Главное – действовать быстро, успеть нанести удар, чтобы немцы не опомнились, не смогли дать ответного огня. Мысленно сосчитав про себя примерное время приближения врага, прислушиваясь к гудению моторов, Алексей приготовился открыться, чтобы тут же сбить неприятеля. Счет начался с десяти и как только дошел до единицы, советский самолет нанес залп из орудий с боковой стороны. Получилось так, что немцы пролетали мимо Леши, подставив ему правые борта самолетов. Хоть и смогли немецкие летчики засечь нашего, но только посмеялись над его неопытностью, думая, что только полный идиот способен залететь в облако, ведь там до гибели рукой подать. Такого сумасшедшего даже бомбить смешно, а потому, не сговариваясь, противники решили не терять времени на поиски русского балбеса и направили свои аппараты напрямик к советской военной безе, которая, по их сведениям, находилась в пятидесяти километрах от этой точки.
   Однако немцы рано списали со счетов странного сумасшедшего летчика, то есть Алексея Дробышева, стремительно вылетевшего прямо перед врагом. И тут заголосили орудия, пущенные в ход смельчаком. Несколько огненных вспышек было нужно, чтобы отобрать у противника жизнь. Немецкие самолеты загорелись, словно новогодние бенгальские огни. Правда, такой радости не принесли. Леша, наблюдавший за падением немецких самолетов, испытывал скорее чувство опустошения. Так бывает, когда ждешь особенно некого подарка, а, получив, теряешь интерес. К тому же, раньше Леше не приходилось убивать, а тут – сразу несколько человек. Понятно, что даже если немцам удастся спуститься на парашютах, выжить в расстилающихся под ними лесах вряд ли удастся. Конечно, в этом сражении Дробышев принимал участие с напарником, который отклонился от курса восточнее, приметив еще один немецкий самолет, но справившись с врагом быстрее, так как не придумывал хитроумных маневров, а противостоя открыто, товарищ успел прилететь к Алексею. Только-только он хотел выручить друга, как стал свидетелем блестящего Лешиного триумфа. Именно он и засвидетельствовал перед командованием невероятно смелый ход Дробышева. Но, как ни странно, вместо похвалы летчик встретился с холодным взглядом офицера. Прочитать в этом взгляде понимание или одобрение было просто невозможно, потому что таких чувств не было и в помине. Ничего не понимая, парень остался в землянке у командования. Оставалось только ждать либо приказа, либо строгого нагоняя. Один из командиров поднялся и стройным шагом приблизился к Алексею. В руках он держал какую-то бумагу, исписанную мелким почерком. Не говоря ни слова, новоявленный герой принялся читать. Сначала сложно было понять, о чем речь: какая-то Маша сообщает бывшему возлюбленному, что выходит замуж, просит прощения, умоляет не делать глупостей. Приписка в конце проясняет ситуацию – послание адресовано Мише, тому самому, с которым Леша недавно поссорился на тему женщин, любви. «Вот ведь как вышло. Прав я оказался, – горестно сокрушался Дробышев. – Выходит, что беду накликал, пусть и невольно». Вопросительно посмотрев на командира, Леша словно спрашивал, чего от него хотят сейчас. Долго ждать ответа не требовалось: громким басом командир Фролов, не старый, но уже с сединами на висках, проговорил:
   – Младший сержант Михаил Потапов этой ночью дезертировал, угнав самолет. На его поимку отправлен летчик, но терять время мы не можем. Что вам известно о намерениях вашего подоплечного?
   Леша ошарашенно смотрел на строгого мужчину, сидевшего за столом напротив себя, и не мог поверить ушам своим. Он рассказал как можно подробнее все, что знал, не упоминая о драке, разумеется, чтобы еще больше не навредить парню. Однако все слова Лешины рассыпались мелкой пылью, которую каждый день на дорогах топтали солдатские сапоги. Командир молча протянул летчику очередной листок. На этот раз это была записка, написанная самим Мишей, и значилось в ней имя старшего сержанта Дробышева. Прежний друг обвинял Алексея в подготовке дезертирского побега. Оказалось, что летчик, только что так залихватски одержавший победу над немцами, не только подготовил бегство младшего товарища, но и подговорил его решиться на такой шаг ради любимой. Слова кончились, силы иссякли в один момент. Леша опустил руки с зажатым в них посланием. Что он мог сказать в свое оправдание? Кто поверит его устному рассказу о драке, когда вот оно есть живое доказательство обратного. Все это было очевидно даже по взгляду, которым наградили его офицеры, собравшиеся здесь. С этой минуты честный Алексей Дробышев превратился для них в преступника. Какое наказание ждет его как преступника, оставалось только гадать.

Глава 8
Наваждение и неизбежность

   Кленовые листья сегодня вальсировали на ветру особенно трепетно. В каждом их кружении чувствовалась легкая грусть с какой-то тихой радостью. Катя шла медленно по аллее, усыпанной красочным ковром из опадающей листвы. Ей нравилось вдыхать постепенно остывающий воздух, который словно упивался осенним коктейлем. Кате бы сейчас тоже не помешало напиться, если бы только было можно, чтобы забыться, закутать в туман бессознательного горестные мысли. Конечно, у девушки теперь была интересная работа в школе, она преподавала в младших классах, были друзья и вечера, во время которых обсуждали все, что касалось войны, только вот главного не было – любви…
   Как удивительно устроена жизнь – можно заниматься тем, что нравится, окружить себя интересными людьми, наполнить жизнь событиями, заботами, но странным образом все это теряет смысл, если тебя никто не ждет, если сердце не трепещет волнительно при звуке родного имени, если есть только пудовое чувство одиночества и вины. Именно эти два чувства не давали Кате жить счастливо, притягивали к земле так, что девушка даже глаз не поднимала, шла с опущенной головой. Шла и не замечала никого вокруг, ничего. Так бы и проплыла невидимкой мимо, если бы знакомый голос не окликнул.
   – Катюшка, подожди, я провожу тебя домой! Девушка не реагировала, потому что уже знала, что это Женя ее зовет. С того самого момента, как она поссорилась с Лешей, желание общаться именно с Женей улетучилось. Краешком сознания девушка признавала присутствие в себе мысли, что если бы не та справка, ничего бы плохого не случилось, а значит, Женька виноват в ее разладе с Лешей. Конечно, глупо это было, но ничего поделать с собой она не могла. Даже сбежать сейчас была не способна. Женя догнал девушку и встал прямо перед ней, преградив дорогу. Его огненно-рыжие волосы на фоне осеннего пейзажа смотрелись очень гармонично, словно он и сам был рожден по воле осени, являлся ее неотъемлемой частью. Подумав так, Катя неожиданно поняла, что для нее этот человек такой же холодный, как и осенний ветер или утренний заморозок, касающийся земли пушинками инея. Сейчас Женя касался своими руками Катиных плеч.
   – Привет, дружочек! Куда это ты все торопишься? Бежишь от меня?
   – Бегу. Но только не от тебя. Скорее, в поисках себя.
   – Ух, ты, как здорово сказано, совсем по-философски. Если ты потеряла себя, то давай искать вместе, ведь тогда вероятность отыскать то, что нужно, повышается ровно в два раза, правильно?
   – Нет, неправильно, – Катя, до этого старательно прятавшая глаза, осмелилась прямо заглянуть в Женино лицо, чтобы понять, чему он так потешается, радуется. Так и подмывало ударить его, чтобы не мнил о себе больше, чем есть. – Все это не так, зачем ты вообще ходишь за мной, чего хочешь?
   Улыбка резко сползла с лица парня.
   – А сама, правда, не догадываешься? Люблю тебя давно и знаю, что безответно, потому и молчу. Мне жаль, что с Лешей так получилось, но я действительно хотел помочь. Сама посуди, разве способен я заставить тебя полюбить меня хотя бы сотой долей той любви, которую я несу в себе столько лет? И разве мои чувства могут быть помехой для нашего дружеского общения?
   Катя молчала, теребя в руках край голубенького шарфика. Потом нетвердой рукой поправила беретик такого же цвета на голове, просто не знала, куда деть руки, и посмотрела на Женю.
   – Прости, я тебя не обвиняю. Просто я сама не своя с тех пор, как Леша уехал. Мы ведь даже не простились. Он так и уехал, а вдруг мы больше не увидимся? – последние слова, непонятно как, вырвались слезами. Катя больше не сдерживаясь, плакала. Женя прижал головку девушки к своей груди, осторожно гладил по волосам. Оттого, что тепло и сочувствие были подарены Кате так быстро, так нежно, она плакала все сильнее и сильнее. Сейчас ее не волновала испытываемая несколько минут назад к Жене неприязнь. Только отрешенность. Только слабость. Вдруг девушка поняла, что очень давно не чувствовала себя такой вот беззащитной, хрупкой. Жалость к самой себе нахлынула, словно воды ниагарского водопада, обрушивающиеся на речные камни. Проревевшись, Катя, немного икая, произнесла:
   – Спасибо тебе, Жень, ты все-таки хороший. Правда. Если бы я тебя любила, то была бы просто счастлива!
   Женя смотрел снизу вверх на чуть отдалившуюся от его плеча подругу, но не убиравшую рук, и улыбался. В этой улыбке можно было угадать заверение о том, что все будет хорошо, все наладится. И Катя верила. Ведомая этой верой, девушка приняла как-то очень легко приглашение друга посидеть сегодня вечером у него дома, повспоминать былые денечки. Против аргумента, что Женина мама очень ждет Катю, а ее ватрушки тем более – ждут-не дождутся, когда Катя придет, чтобы их съесть, девушка рассмеялась, представив, как ватрушки от нетерпения подпрыгивают на тарелке, спорят, кто скорее окажется укушенным и чей бочок окажется мягче. Итак, окончательно решив, что этот вечер она проведет у Жени в гостях, Катя приобняла друга и они вместе пошли вдоль по красочной аллее.
   Алла Алексеевна, как и говорил Женя, была очень рада видеть Катю, так что целых пять минут не размыкала объятий, вдыхая запах легких цветочных духов, которыми пользовалась девушка. Женщина сразу принялась ворковать о том, как Катя хорошо выглядит, как повзрослела, настоящая невеста. Это замечание на секунду кольнуло в груди иголочкой воспоминания о той ночи с Алексеем, когда они впервые любили друг друга по-настоящему, когда Катя назвала себя его невестой. Теперь она больше не невеста, сидит в Женькиной квартире за большим круглым столом из лакированного дуба, устланного ажурными салфетками, и уплетает ватрушки. Кто бы мог подумать, кто бы мог представить…
   В этот вечер отца семейства дома не было, а потому Катя могла чувствовать себя свободно. Надо сказать, что Женин папа, Григорий Викторович, принадлежал к породе истинных аристократов, то есть соблюдал всевозможные правила приличий, того же самого требуя и от других. К сожалению, Катя не соответствовала таким требованиям, а значит и в любимицах у Григория Викторовича не значилась. Раньше Кате это было просто безразлично, а теперь даже радостно, потому что отец не допустит женитьбы сына на такой анти-аристократке в свете недавнего Жениного любовного признания. Однако тревога поднялась в душе девушки, когда Алла Алексеевна, шумно извиняясь, удалилась к соседке за чем-то очень важным. Кате казалось, что это только предлог. Она в некоторой панике смотрела на Женю, чувствовавшего себя совершенно спокойно. Тихими легкими шагами молодой человек отправился на кухню, и вернулся с бутылкой красного вина.
   – Выпьем немного за этот вечер? – с улыбкой спросил Женя. Катя пыталась отнекиваться, правда, получалось это у нее не очень-то убедительно. Тогда она решила встать из-за стола, чтобы чувствовать себя увереннее. Конечно, это не помогло, потому что Женя стоял совсем близко.
   – Не волнуйся, совсем немного. Всего бокал, чтобы снять напряжение. А потом я провожу тебя домой, если ты позволишь.
   – Позволю, – кивнула Катя, снова присаживаясь. Она наблюдала, как темно-красного цвета жидкость разливается в самое сердце прозрачных бокалов, заполняя их до краев. Девушка представила себя таким вот бокалом, внутри которого струится одиночество. Такое же терпкое, такое же неотвратимое, как и хмель, который дарит вино. Женя и Катя подняли бокалы, чокнулись. Гостья залпом осушила свой бокал, немного поморщилась и неожиданно для себя самой протянула руку, чтобы снова Женька наполнил его вином. Мысли ее сбывались, ведь часа три назад, когда она брела по аллее, внутри вспыхивало желание забытья, а ведь вино – лучший путь к забытью. Оно снимает оковы, преграды. Именно это и было нужно, особенно Жене. После второго бокала он осмелился пригласить Катю потанцевать. У него были новые пластинки, так что грех было не послушать. Катя согласилась.
   Они осторожно двигались в такт музыки, не прижимаясь слишком близко друг к другу. Катины руки лежали на Жениных плечах, не таких широких, как Лешины, но тоже мускулистых. Женя мягкими ладонями сжимал талию девушки, не совершая никаких лишних жестов. Это нравилось Кате. В какой-то момент она окончательно расслабилась, потеряла равновесие, невольно приблизившись к другу. В мгновение губы их оказались близко-близко, так что дыхания смешались. Женя, старавшийся сдерживать себя весь вечер, на этот раз не смог устоять: он притянул Катю к себе и жарко поцеловал. Катя, не ожидавшая такого поворота, начала сопротивляться, стучать кулачками по Жениной спине, однако скоро сдалась. Вино ударило в голову, тоска ударила в сердце. Эту ночь Алла Алексеевна провела у соседки, а Катя – с Женей.

Глава 9
Куда глаза глядят

   Васильки, словно чистые, наивные пришельцы с небес, покачивали головками на ветру. Их хрупкие ножки сжимала крепкая рука капитана Фролова, того самого, что разговаривал с Алексеем, отдавая ему письма дезертировавшего Миши.
   Василькам было неизвестно, что строгий капитан сделал с Лешей, но они знали, кому достанутся сегодня – хорошенькой медсестричке Наде с большими зелеными глазами. Васильки обладали удивительной способностью, иметь которую хотели бы многие люди. Васильки видели с первого взгляда, что из себя представляет тот или иной человек. Вот сидели они себе сначала в клумбе, потом в цветочном магазине, и все время наблюдали за всеми, кто проходил мимо. Если бы васильки умели говорить, они бы обязательно сказали, что одни люди похожи на летний день, а другие – на зимнюю беззвездную ночь.
   Капитана Фролова, не больше часа тому назад купившего их у худенькой девушки, бывшей продавщицы цветочного магазина, васильки представляли как нечто среднее между летом и зимой. Он, скорее, походил на осень, в которую куталась сейчас земля. Зажатые в капитанской руке, осколки неба скучали по своей прежней хозяюшке, которая, чтобы хоть как-то прокормиться, отнесла цветы домой и тихонько продавала желающим, ведь тяга к любви и красивым ухаживаниям не исчезает даже в такие сложные времена. Чтобы не грустить, не уронить окончательно свои головки, васильки принялись фантазировать о том, какой окажется их новая хозяйка. Она оказалась стройной и очень улыбчивой, с ямочкой на правой щеке. Ямочка появилась, как только Надя увидела трепетавшие в руках Фролова цветы. Они так не вязались с внешностью капитана, сурового и решительного, что девушка невольно улыбнулась такому контрасту. Фролов, немного переминаясь с ноги на ногу, посмотрел на медсестру.
   – Здравствуйте, Наденька. Вот, это вам, – васильки из рук капитана переместились в теплые нежные ладони девушки. Она не могла услышать этого, но васильки звенели от радости, потому что окунулись в летний день.
   – Спасибо, Владимир, – тут она запнулась, а потом добавила отчество, – Владимирович.
   Капитан приблизился к столу, за которым сидела Надя. Его рука легла поверх девичьей, а губы произносили:
   – Наденька, я же просил вас обращаться ко мне просто по имени. Вы меня старите, сами того не замечая.
   – Прошу прощения. Это просто уважительно.
   – Вместо уважения я бы предпочел, чтобы вы меня любили.
   Эти слова смутили Надю. Она встала, оказавшись разделена стулом от капитана. Сейчас эта преграда была ей необходима, потому что в глубине души она боялась этого человека. Не глупая, девушка понимала, что он ухаживает за ней, но ответить взаимностью не пыталась. Не могла. Потому что сердце ее неожиданно забрал другой человек, но как рассказать об этом капитану? Нет, он не поймет. И Надя не ошиблась. Обычно не такой решительный, на этот раз Фролов словно с ума сошел. Стремительным движением он отбросил в сторону стул и стал надвигаться на медсестру. Они были почти одного роста, но при этом капитан был сильнее, так что противостоять ему Надя не смогла. Фролов прижал девушку к стене и принялся жадно скользить по ее телу. Он шептал ей на ухо: «Тихо, тихо, не сопротивляйся. От этого лучше никому не будет. Люблю ведь тебя, дурочка. Если будешь со мной, ни один солдатик к тебе пристать не посмеет, будешь под моим покровительством. Ты еще недавно здесь и не представляешь, как женщинам, особенно таким хорошеньким как ты, тяжко на войне без крепкого мужского плеча. Сейчас не трону тебя, не зверь ведь какой, но ты подумай, Наденька. Хорошенько подумай». Закончив говорить, капитан поцеловал девушку в губы, соленые от слез, катившихся беззвучно по Надиному лицу. Наконец, руки капитана отпрянули, словно морские волны покинули берег, который жадно ласкали секунду назад. Надя, обессиленная, в распахнутом белом медицинском халате с помятой юбкой, сползала по стене. Пальцы ее дрожали, прижимая рот и нос, чтобы громкие рыдания не вырвались из груди. Нужно было что-то делать, чтобы избежать собственной погибели.
   Той же ночью Алексей долго не мог заснуть. Его уже долго не допускали до полетов, но и не отсылали домой. Что думать, парень не знал, но и возвращаться к родителям в качестве врага народов не хотел. Капитан Фролов, за что ему большое спасибо, не спешил отдавать Дробышева под трибунал, потому как здраво рассуждал, что мужская сила на фронте никогда лишней не бывает. Вот и маялся Леша, выполняя черную работу по уборке, готовке, да караулу, отлученный от неба, подобно послушнику, совершившему тяжкий грех и отлученному от церкви. В очередной раз, повернувшись на бок, он зацепился за темноту, которая вставала мягкой преградой между миром реальным и выдуманным, стоило только закрыть глаза. Почти совсем схватившись за эту стену, Леша начал погружаться в нее, словно она была сделана из зыбучего песка. Главное – не забывать дышать. Но тут его погружение резко прервалось. Кто-то тряс парня за плечо. Конечно, никого из врагов здесь быть не могло, никого, кто мог бы причинить ему вред, но все же волнение пульсировало с силой, впрыскиваемое под кожу ночным пришельцем. В этот момент Леша не мог порадоваться, что находится в своем укрытии один. Однако страх мгновенно отступил, забившись в самый дальний уголок, чтобы там снова плести свои сети подобно паучку, когда летчик обернулся и увидел перед собой стройный силуэт, принадлежащий медсестре Наде. Она смотрела на него в упор и молчала. Леша приподнялся на постели и решительно спросил:
   – Надя, что вы здесь делаете? Что-то случилось?
   Девушка ответила не сразу. Должно быть, она старательно искала слова, чтобы выговорить в ночь то, что в результате сказала. Они говорили шепотом, поэтому летчику не слышно было волнение, перехлестывавшее за край в Надиной речи. Было очевидно только, что гостья торопится.
   – Алексей, случилось! С вами уже случилось, а со мной вот-вот! Но мы должны помочь друг другу, выручить, вы – меня, а я – вас!
   – Постойте, Надежда, объясните толком, что вы имеете в виду. Дайте мне хотя бы свет зажечь, – Леша, пригибаясь, так как землянка, в которой он жил, была тесновата для человека, рост которого был почти два метра, нащупал на столике, сооруженном из деревянного ящика, спички с керосиновой лампой. Мгновение, – и в жилище вспыхнул слабый огонек света. Хоть и был он не ярок, но и при нем можно было разглядеть, какими напуганными глазами она смотрела на Лешу. Только теперь он заметил, что девушка дрожит, словно продрогла. Первым порывом его было обнять бедняжку, успокоить, но сдержанность и выросшее до размеров пятисотметровой горы недоверие помешали. Говорить медсестре стало сложнее, но она просто обязана была продолжать.
   – Послушайте, я уверена в вашей невиновности, в том, что вся эта история с Михаилом – просто нелепость, подстава. Но капитан Фролов неровен час, отдаст вас под суд. Вы и так не летаете, а дальше может быть хуже. К тому же… – тут гостья замерла, прислушиваясь то ли к уличным звукам, то ли к самой себе, и чем дольше ждала, тем большим румянцем наливались ее щеки. – К тому же, капитан Фролов сегодня ясно дал мне понять, что я должна… что мы должны с ним быть вместе, понимаете? А я просто не могу, потому что у меня есть человек, которого я люблю, которого не могу предать. Ни физически, ни морально.
   Леша слушал, и лицо его мрачнело с каждым произносимым Надей словом. В памяти всплывал Катин поступок, то предательство, которое она совершила по отношению к нему. Неужели на самом деле есть еще девушки, готовые на решительные поступки ради любимого? Ответ был прямо перед Лешиными глазами – самый живой и настоящий.
   – Но что мы можем сделать с вами, вы что-то придумали?
   – Придумала. Я вижу только один выход. Не спешите отмахиваться, осуждать. Дайте себе время на то, чтобы все хорошенько обдумать. К сожалению, я не такая смелая, чтобы решиться на этот поступок самостоятельно, поэтому для меня важна ваша поддержка. Бежим прямо завтра, Алексей? Также ночью? Я знаю, что это очень опасно, но со своей стороны, кроме полной секретности и готовности могу пообещать, что сделаю все от меня зависящее, чтобы с вами ничего плохого не случилось. Так как я медик и имею доступ к медикаментам, то смогу сделать солдату, заступающему завтра в караул, укол, который усыпит его через некоторое время. Тогда для нас и откроется путь. Убежим в лес, примкнем к партизанам – ведь это тоже польза. Сможем сражаться с врагом изнутри, внедряться и побеждать, ничем не хуже, чем летать! А медсестры сейчас – так вообще на вес золота! Что скажете, Алексей?
   Ответить нечто вразумительное прямо сейчас летчик не мог, потому что затея представлялась ему крайне рискованной, не стоящей того, чтобы подвергать опасности свои жизни. С другой же стороны просиживание в землянке, черные работы, перспектива быть осужденным, вовсе не радовала. Да и Надю губить не хотелось, ведь молодая, красивая, верная. В конце концов, взвешивая все за и против, к следующей ночи Дробышев готов был дать ответ – он согласен на авантюру, если и самому не удастся сбежать, так хоть девушка сбережет свою честь, не опустится, не разочаруется в жизни, не научится раскрывать объятия каждому приласкавшему ее солдату.
   Бежали в половине второго ночи. Надя, как и было оговорено, сделала предварительно караульному укол со снотворным, дающим эффект не мгновенно, а спустя семь часов. Другим солдатам для вида тоже были сделаны прививки, но только с раствором глюкозы, о чем те, естественно, представления не имели. Беглецы собрали небольшие рюкзачки, взяв с собой только самые нужные вещи, и осторожно направились к опушке леса, то есть туда, где заканчивался лагерь летчиков. Впереди шел Алексей. Надя старалась не отставать, но сделать ей это было сложно, потому что шаги их были широки не одинаково. Когда до цели оставалось совсем немного, ребята услышали громкий окрик позади себя. Девушке не нужно было даже оборачиваться, чтобы понять, что это Фролов. Огонек его папироски стремительно ударился о землю, тут же угаснув, а шаги приближались с каждым Надиным вдохом-выдохом. Леша подбежал к девушке, схватил ее за руку и так они вместе бежали в темноту – лишь бы прорваться. Вступив в лесную темноту, – густую, словно нарисованную несколькими мазками черной краски на невидимом холсте, – Дробышев стал невидим для погони, неуязвим. Его спутница часто спотыкалась, бежать было тяжело, но крепкая мужская рука ни на секунду не отпускала хрупкой ладони.
   В какой-то момент летчик, во время очередного крутого поворота обнаружил, что их с Надей руки разжались. Кричать он не решился, и возвращаться тоже. Вокруг было темно, как в подземелье. Вернуться – значило погубить их обоих. Леша пробежал еще с полкилометра, потом отыскал высокое дерево, забрался на него, привязав себя покрепче к толстому суку, на котором устроился полулежа, и заснул. Утром он все же решился вернуться к тому месту, возле которого, возможно, потерял Надю. После бесплодных блужданий в течение получаса, беглец стал сожалеть об убитом зря времени, как вдруг заметил под одним из кустов знакомый рюкзачок. Это были Надины вещи. Растормошил поклажу спутницы в поисках чего-то полезного, а в итоге обнаружил то, что никак не ожидал – собственное маленькое фото, спрятанное бережно в боковом кармане. Карточка была завернута в целлофановый пакет, вероятно, чтобы не испортилась. На оборотной стороне ее значилось: «Любимый мой летчик». Написаны эти слова были Надиным почерком, а фотографию, она, должно быть, взяла из личного дела Леши. «Так вот, кого она любила и не могла предать!» – осенило Дробышева. А он смог. Не вернулся за девушкой, которая хотела спасти ему жизнь. Одинокая горячая слеза проложила дорожку по небритой несколько дней щеке. Алексей впервые в жизни чувствовал себя настоящим трусом.

Глава 10
Любить и ненавидеть

   Ольга с тоской всматривалась в пейзажи, проплывающие за окном. Осень близилась к своему логическому завершению, как и все в этом мире, а война продолжалась отчего-то. Также как и эта война, продолжалась ее любовь, безответная, горько-сладкая. Неизвестно, кончится ли война когда-нибудь и сумеют ли иссякнуть чувства девушки, но сейчас очевидно только одно – Ольга любит Евгения до мозга костей, так что каждая клеточка тела кричит от счастья, если им удается пересечься в стенах школы, поговорить, пусть не о любви, но хотя бы об успеваемости учеников. До сих пор девушке живо вспоминалась сцена их знакомства: она шла по школьному коридору, нагруженная тетрадками для проверки после диктанта, и не заметила, как позади нее несется орава ребят. Один из мальчишек, то ли нечаянно, то ли нарочно, налетел на учительницу. Естественно, она споткнулась, а тетрадки вылетели из рук. Мало того, что по коридору разлетались тетрадки, которые Ольга не успела еще проверить, так еще и движение в коридоре изрядно застопорилось, ведь кто-то обходил, а кто-то топал прямо по тетрадкам, другие же ждали, пока нерасторопная Ольга справится с кипой бумаги, даже не спешили помочь. В довершение ко всему, очки учительницы разбились об пол, ведь их она несла в руке. Надевались очки исключительно для ведения уроков, чтения и письма, так что несчастная даже не сообразила припрятать их в сумочку, чтобы ненароком не разбить. И так вот она ползала на коленях, собирая тетради, натыкаясь на чьи-то ноги. Но неожиданно вместо снующих туда-сюда ботинок, Ольга заметила пару рук, явно мужских. Они тоже помогали собирать тетради, при этом очень ловко, живо. Учительница подняла глаза на помощника и встретилась взглядом с молодым мужчиной. Волосы его пылали рыжим цветом, а в лазах светился огонек какой-то мысли. В тот момент Ольга сожалела, что короткие волосы ее, доходящие до плеч, растрепаны, а глаза на мокром месте, но незнакомца, кажется, это ничуть не смущало. Он просто протянул руку, назвал свое имя, улыбнулся. Можно сказать, что с той улыбки все и началось. Конечно, Ольга не была наивной дурочкой и знала, к кому преподаватель истории неровно дышит. Да что там говорить, половина школы знала, что Катя, учительница начальных классов, запала в сердце Евгения. Ольга смирялась, терпела, молчала, но в последнее время Евгений ходил сам не свой, что-то с ним происходило и в этом винить, как казалось учительнице, можно было одну Катю. Вот и сейчас, краем уха слушая, что за дребедень читает Максимов Никита, вместо заданных на дом стихов Пушкина про осень-унылую пору, Ольгу не покидали тягостные мысли о сопернице.
   – Так, Максимов, достаточно. Я поняла из твоего выступления, что осень у Александра Сергеевича Пушкина – это пора не просто унылая, но самая несчастная, если судить по тому, каким голосом ты читал это произведение.
   То тут, то там в классе раздались смешки. Ольга смотрела на горе-чтеца, а в голове ее неожиданно родилась идея, как использовать Максимова себе во благо, да и ему тоже. Что ж, если любовь – это война, то на войне все средства хороши, и Ольга с этого дня вступает в бой, вернее, даже с конца этого урока. Когда прозвенел звонок, Ольга попросила мальчика остаться в классе. Пройдя от окна до стола и обратно несколько раз, Ольга решилась обратиться к ученику с вопросом:
   – Скажи, Никита, хотелось бы тебе получить в этом полугодии четверки по русскому языку и литературе?
   – Еще бы, – отозвался мальчик, – мне бы мама тогда купила новенькие сапоги, меховые, я бы был как солдат. Папа у нас на фронт ушел, мы с мамой вдвоем остались, на всем экономим, но раз такое дело – аж целых две хороших оценки…
   Но мальчик не успел договорить, потому что Ольга прервала его ровным, без эмоций тоном.
   – Я поняла тебя. Но ты ведь уже не маленький и понимаешь, что в жизни просто так ничего не бывает. Ты получишь хорошие оценки вместо нынешних натянутых троек, если выполнишь мою просьбу. Главное – будь решителен и тогда все получится.
   Спустя неделю Катю неожиданно попросили заменить заболевшую учительницу математики, которая должна была вести занятие в пятом «В» классе. Почему выбор пал именно на Катю, девушка не знала, но хваталась за любую работу, лишь бы только отогнать горестные мысли о предательстве, измене, которую совершила по отношению к Алексею, когда под покрывалом ночи, пару месяцев тому назад, обнимала Женю.
   Конечно, работа не могла спасти от неприятных воспоминаний, но хотя бы время так бежало скорее, а ведь оно – лучший лекарь. Женя старался не напоминать девушке о произошедшем, но всякий раз, встречаясь с ним взглядом, она невольно вспоминала о своем моральном падении. Конечно, никто кроме нее подобным образом тот поступок не назвал бы, особенно Женя и особенно те, кто просто не знал о слабости девушки, но Катя корила себя сама с лихвой за всех их. Когда она входила в класс, ей казалось, что даже ученикам обо всем известно. Жизнь в школе для Кати стала невыносимой, так что она готовилась после нового года уходить, тем более уже ходят слухи, что большинство школ в городе закрыто, а учителя направлены рабочими на заводы и фабрики. Сама в том себе не признаваясь, она даже ждала, когда и их школу закроют, чтобы отправиться простой работницей на предприятие, где нужно прикладывать много физических усилий. Пусть тело выматывается, тогда может и мозг откажется работать, просто отключится, как в комнате выключают свет.
   Итак, войдя в математический класс и встретившись с ребятами из незнакомого 5 «В», Катя с новой силой почувствовала, как ей хочется начать жизнь с чистого листа, не здесь, но где-то в другом месте. Вопреки страхам, что ребята не примут ее, начнут выставляться, Катя увидела, что класс довольно дружный, все отвечают, пусть на разном уровне знаний, но все же. Однако, так было до того момента, пока к доске не вышел Максимов Никита. Мальчик минут пять мялся у доски, не приступая к решению уравнения с дробями, потом неуверенно принялся считать прямо на доске рисуя пошаговые действия, что на что умножить и что из чего вычесть. Конечно, Катя видела, что ученик решает неверно, но критиковать не спешила: пусть решит целиком, а уж после разберемся, где спрятались ошибки. Но разобраться девушка не успела, потому что после того, как мальчик должен был закончить решение, согласно Катиным представлениям, вместо цифр с черточками дробей и окончательного ответа, она увидела на доске надпись: «Есть предательницы похуже немцев». Щеки девушки тут же раскраснелись оттого, что она отнесла эту надпись на свой счет. В общем-то, так и было, Никита сделал это нарочно и если его спросят, кого он имел ввиду, мальчик укажет на Катю. Девушка действительно спросила ученика о том, что он хотел сказать своей надписью, на что тот промычал чуть слышно, мол, вас, Екатерина Сергеевна. Хоть и не громко произнесены были эти слова, но весь класс их услышал. И тут, неожиданно как для самого Никиты, так и для Кати, из-за парты выбежал один из учеников и ударил горе-писца прямо в живот, так, что тот скорчился от боли. Сменщица-учительница подбежала к мальчикам и принялась разнимать их. Все трое кричали каждый на свой лад, пытаясь донести друг до друга свою правоту. Тот мальчик, что встал на защиту Кати, совсем разбушевался, даже укусил обидчика за руку. В какой-то момент Катя рывком отдернула одного драчуна от другого, и получилось так, что Никита не устоял на ногах, упал, ударившись головой об учительский стол. Катя вместе со всеми учениками оторопела. Урок был сорван.
   Такого исхода не планировалось Катиной соперницей, и уж тем более пострадавшим Никитой, но позже, когда выяснилось, что Никита получил сотрясение мозга, и Катю отстранили от преподавательской деятельности по причине профнепригодности, соперница ликовала. Теперь она смело могла начинать завоевывать внимание Евгения, который по-прежнему работал в школе. Она, конечно, не одобряла его действий во время заступничества за Катю перед советом школы, но сразу ничего не могла поделать. Ольга решила для себя, что вода камень точит, и что со временем все получится, он будет принадлежать только ей.

Глава 11
Если враг оказался вдруг…

   Говяжьи консервы – лучший деликатес, если тебе приходится вот уже три дня скитаться по лесу в поисках живой души и хоть какой-нибудь еды. Леша никогда бы ни подумал, что придется ему считать съестные запасы, распределяя их от восхода солнца до заката. Воды в фляге оставалось тоже совсем немного, так что нужно экономить. Летчик, волею судьбы оказавшийся лесным скитальцем, теперь сожалел, что не научился у отца навыкам выживания в дикой местности. Все, что он мог, – это устроить себе лежанку под большой сосной. Соорудил небольшой окоп и устлал его дно листвой игольчатой и вообще любой, какую можно было еще найти на земле, не прикрытой снегом, Алексей ложился в эту своеобразную колыбель, а сверху прикрывал себя сосновыми и еловыми ветвями, как бы маскируя укрытие. Четыре ночи такой способ казался беглецу надежным, пока на пятую ночь он не проснулся от странного шуршания, доносившегося сверху, то есть над головой. Не решаясь раскрыться, он лежал неподвижно, стараясь даже не дышать. Можно было только гадать, какому это зверю приспичило копаться в иглах, что зверь тут учуял, и что это за зверь. Вопросы теснились в голове как люди в очередях, но ответ нашелся только тогда, когда нос к носу Леша встретился с серым волком. Впрочем, в темноте ночи это было все равно, скорее так подумалось из-за многих сказок, которые обычно рассказываются детям.
   Морда животного оказалась всего в каких-нибудь тридцати сантиметрах от лица парня, так что тот почувствовал даже зловонное дыхание лесного бродяги. Первым порывом было вскочить на ноги и бежать в темноту, но здравый смысл подсказывал, что не стоит делать резких движений. Леша ждал, что будет делать волк, рассудив, что есть исхудавшего и оголодавшего летчика тот не станет, просто посчитает это ниже своего достоинства. Хотя, конечно, рассчитывать, что волки обладают чувством достоинства, весьма рискованно, но что остается делать, когда над тобой стоит смертельная угроза – только сохранять чувство юмора. Этим Леша и пытался вооружиться.
   Однако не только это пришло ему в голову: волк, скорее всего, пришел сюда, влекомый запахом консервы, а значит – лучшим вариантом будет отдать их ему, пусть ест, а Леша тем временем успеет забраться на дерево, привяжет себя так же, как в первую ночь. Перспектива отдавать дикому зверю остатки запасов продовольствия не радовала, но куда было деваться. Хорошо, что рюкзак с едой находился рядом, здесь же в импровизированной постели, да к тому же в изголовье, так что долго тянуться не пришлось. Осторожно, чтобы не раздразнить волка, который по-прежнему копошился рядом, отпрянув, слава Богу, от Лешиного лица. Наконец, рука нащупала рюкзак, застежку, а там и консервы, которых оставалось две штуки. Все остальное, то есть спички, бумагу, фонарик, веревку и покрывало, которое они с Надей стащили из лагеря, он засунул в рюкзак меньшего размера, приготовившись бежать из укрытия, отвлекая волка консервами. Само собой, волк тоже был не дурак и предпочел этой ночью устроить себе поздний ужин из консервов, а не из человечины, так что, пока хищник с рыком боролся с жестяными крышками, Леша бросился к сосне, которая показалась ему самой высокой. Парень взбирался наверх и слышал, как хищник позади него ломает корпус банки, чтобы добраться до вкусного содержимого. Взобравшись на дерево, летчик-беглец с тоской размышлял о том, что цена его жизни теперь составляет несколько консервов и не более. Сидя на высоте, оставалось только наблюдать, как волк, довольный, сытый, разворошил лежанку Леши и сам в нее улегся, словно большой пес, свернувшись калачиком, поджав хвост. Спасаясь, можно было только надеяться, что с наступлением утра незваный гость покинет это место. Ясно одно – нужно уходить отсюда, искать что-то новое, потому что, однажды придя, наевшись, волк привыкнет бывать здесь постоянно.
   Алексей так и сделал. Мало того, что предстоит искать другую безопасную территорию, так еще и питаться теперь нечем, ведь все было пожертвовано вчерашней ночью. Силы почти иссякли, сегодня двигаться было сложнее, ноги словно стали ватными, а голова периодически заплывала в тумане. Шагать наш беглец старался осторожнее, чтобы не напороться вдруг на вражеский лагерь, хотя, насколько он знал во время службы летчиком, эти места еще не были заняты немецкими солдатами. Прошагав почти полдня в направлении к северу, где по предположениям должен был находиться еще один аэродром, Дробышев, вконец уставший, пристроился в кустах прямо на земле. От нее веяло холодом, но идти больше не было сил, а передохнуть хотелось. Нужно было хотя бы попить воды. Но здесь путника ждало разочарование – фляга, видимо, не плотно закрытая вчера, сегодня оказалась пуста. От пролившейся воды промокло дно рюкзака и, что самое горькое, спички! Увидев все это, Леша издал стон отчаяния, опустил голову на руки и принялся ругать самого себя недотепой, трусом, идиотом. Но был разве в этом смысл? Спички уже не годны, воды нет, еды тоже. А живот предательски урчит, просит хоть что-нибудь в себя забросить. И парень придумал забросить только одно: рывком он оторвал клочок травы, которая уже пожухла, потускнела, и такую, грязную, с комьями земли, засунул в рот. Челюсти отказывались пережевывать непонятную пищу, содержимое просилось обратно. Тогда парень прикрыл рот рукой, чтобы трава все-таки не смогла вылезти наружу, а скатилась в желудок. Пусть хоть чем-то он наполнится. Тут вдруг вспомнилась история про деревенскую бабульку, которая питалась землей и песком, причем жила очень долго. Про нее ходили байки не только по деревне в Подмосковье, но и по столице. Странная женщина получается, никакой нужды в том нет, а она землю ест, должно быть, сумасшедшая. «Значит, проживу до ста лет», – с горькой иронией подумал про себя летчик, глотая очередную порцию травы. Конечно, особо помочь такой обед не мог, но зато теперь чувство сонливости потихоньку отступало. Теперь Леша решил попробовать поискать что-то существенное в пищу, сделать ловушку, потом разжечь костер и найти укрытие для ночлега. Как раз невдалеке с дерева на дерево скакала белочка. Зверек симпатичный, садится на веточку и перебирает шустро лапками, потом возьмет желудь и грызет, старается. Жалко такого убивать, но куда деваться?.. Алексей набрал горсть желудей, попутно думая, что вместо травы мог бы догадаться тоже погрызть желуди, теперь будет умнее. Когда желудей набралось достаточно, а белочка исчезла, парень залез на дерево, где лесная гостья только что сидела, и выложил плоды на большом лопухе, словно на тарелке. Конечно, не факт, что она вернется, да прямиком в руки Леше, горе-леснику, но уж лучше так, чем ничего не делать.
   Однако переживания парня скоро улетучились, потому что белочка вернулась. Тут пришла пора действовать: охотник, притаившийся на соседней ветке и не шевелившийся лишний раз, метнул в гостью нож. Отличное зрение не подвело, оружие угодило прямо по животу зверьку. Белочка упала вниз, желудь из ее лапок выпал. Она была еще жива, когда Алексей подошел к ней. Прыгать резво она не могла, но пыталась ползти. Ком встал в горле от жалости. Никогда Дробышеву не приходилось причинять боль животным, которые беззащитны перед человеческой волей. Сейчас эта воля была движима голодом, а он способен порождать жестокость.
   Прищурив один глаз, добытчик камнем величиной с кулак проломил голову белке. Теперь тушка окончательно обмякла, острым ножом кое-как с непривычки через час шкурка была снята. И только приготовился парень разжечь костер, вооружившись сухими веточками, чтобы трением их друг о друга вызвать искру, как услышал странные звуки. Издавать их животное не могло, потому что слишком они были протяжными, глубокими. Отодрав от старого бревна, валявшегося под Лешиной сосной, значительный кусок дерева, и держа его перед собой наподобие дубины, парень двинулся вперед. Пройдя примерно полметра в направлении звуков, летчик заметил, что на земле кто-то лежит. Этим кем-то оказался парень со светлыми волосами, голубыми глазами и выразительными чертами лица. На вид ему было не больше, чем Дробышеву, на лице его выражалось страдание, а одна из ног была неестественно подогнута. Нерешительно приближаясь к незнакомцу, удалось заметить, что это не просто незнакомец, а немец. Он что-то лепетал на своем языке, что-то непонятное, но явно не говорящее о радости встречи. Когда Леша понял, что парень не может сдвинуться с места, то принялся обшаривать походную сумку, которая принадлежала немцу. Здесь отыскалась вода, зажигалка, карта, компас и немного еды, завернутой в махровое полотенце. Незнакомец умоляюще смотрит на Алексея, разговаривает. Дробышев забирает найденные вещи себе, а потом пристраивается на пенек и смотрит на свою находку. По брошенному здесь же парашюту можно догадаться, что найденный тоже является летчиком. Видимо, он неудачно приземлился и сломал ногу.
   – Мда, положение твое – незавидное. Ты знаешь, что я сейчас могу просто взять и прирезать тебя этим ножом? – Леша потряс перед немцем орудием, которым только что расправился с белкой, на нем остались следы крови. Немец засуетился, принялся махать руками из стороны в сторону, выставив их перед собой ладонями вверх, словно хотел прикрыться.
   – Я не злой, не злой! – заговорил незнакомец на ломаном русском. Леша засмеялся на эту реплику.
   – Ага, конечно, прямо святоша! – тут он не выдержал, подскочил к парню, подставив нож к его горлу. – Да из-за вас теперь мы здесь все погибаем! Если бы не ты, сволочь, я бы сейчас жил припеваючи с любимой, вместо того, чтобы землю жрать!
   Испуганные глаза немца наполнялись слезами страха, предсмертного трепета. Дробышев не сможет его убить, он это знает и немец знает. Смачно сплюнув под ноги, он отошел от скорчившегося в беззвучном плаче вражеского солдата.
   – Я такой же воин, как и ты, подчиненец приказов. Я не избирал воинствовать, – немного успокоившись, и видя, что русский солдат не уходит, заговорил немец, коверкая слова.
   – Как хоть зовут тебя, подчиненец? – иронично спросил Леша.
   – Генрих.
   – Вот что, Генрих. Я помогу тебе сейчас добраться до своего укрытия, мы поедим то, что есть, а там видно будет. Надо бы шину наложить тебе, да не знаю, получится ли.
   Генрих энергично закивал головой, готовый на все, лишь бы остаться в живых. «Конечно, пока немец не передвигается, он не опасен, но нож лучше держать при себе», – решил Леша, потом помог новому знакомому приподняться, схватил за пояс, перекинув руку парня себе на плечо. Так они осторожно двинулись в сторону, где ждал их ужин из белки и ночлег в лиственных постелях.

Глава 12
Обстоятельные обстоятельства

   – Катя, ну что ты все лежишь? Пошла бы, развеялась. Совсем зачахнешь, – мама присела на край постели дочери, погладила по голове. Катя отстранилась, словно это прикосновение было неприятно. Вообще девушке все опостылело: дом, родные, она сама себе. Теперь ее еще уволили с работы и что делать, она не знала. Впереди новый год, а настроения никакого. К тому же чувствует себя она в последнее время не очень хорошо – подташнивает, все время хочется спать и кушать по утрам. Об этом она никому не говорила, поэтому посоветоваться было не с кем, она держала все в себе. Оттого становилось еще хуже. Еще и мама приставала с уговорами, расспросами. А что тут ответишь? Что Катя совершенно одинока? Что изменила тому, кого на самом деле любит? И неизвестно, сможет ли она когда-нибудь встретиться с Алексеем, попросить прощения… Нет, мама здесь ее не утешит, не поможет. Как только мама ушла, Катя встала, быстро оделась и вышла из дому. Уже ударили первые заморозки, на дорогах было скользко. Катя, сама не зная куда, спешила, и на повороте поскользнулась. Все произошло так стремительно, что девушка, не понимая как, очутилась на земле. Удар пришелся на живот. Его вдруг пронзила такая острая боль, что у Кати помутилось в глазах, и вырвался вздох. Падение привлекло внимание прохожих, какой-то мужчина поспешил на помощь, подхватил девушку за руки и быстро поднял на ноги.
   – Спасибо, спасибо, я сама.
   – Будьте осторожны, девушка. Сейчас очень опасно, – и тут возглас удивления, от которого Катя даже вздрогнула: – Катюшка, ты что ли?
   Девушка всмотрелась в человека, который стоял возле нее. Это оказался Женя. «Вот же принесла нелегкая! Вечно как привязанный ходит за мной». Злость вдруг вспыхнула в сердце.
   – Ты в порядке?
   – Могло бы быть и лучше, но тебя не касается, – пробурчала спасенная.
   – Что ты все сердишься, давай поговорим? Теперь так и станем избегать друг друга?
   – Я никого не избегаю, это ты, видимо меня преследуешь, не устал?
   Женя ничего не стал отвечать. Он просто последовал за Катей. Молча, опустив голову.
   – Не ходи за мной! – прокричала девушка громко, так что люди вокруг стали оборачиваться. Женя отстал, притаился за углом дома, мимо которого они проходили, и стал подглядывать за удаляющейся Катей. Как же так случилось, что он влюбился в эту гордую девчонку, не может теперь никак от нее отвыкнуть? Теперь ему постоянно приходит в голову ночь любви, которая была между ними: Катина нежная кожа, горячее дыхание, волнующие изгибы стройного тела, волны светлых волос и мягкие губы. Только утром все испарилось, словно ничего и не было. Страстная Катюшка превратилась в снежную королеву. К ней нельзя было подступиться. Если он хотел завоевать девушку, которую так долго любил, не помешало бы действовать поактивнее, но он не мог пойти против воли девушки. Или мог?
   Следующим утром Женя отправился разговаривать с директрисой школы, в которой раньше они работали вместе с Катей. Он готов был бороться до конца, чтобы отстоять честь любимой, пусть даже сам он при этом пострадает. Его встретила улыбчивая, немного сухощавая женщина с собранными в строгий пучок волосами на затылке. Весь вид ее выдавал аристократку. При разговоре она скрещивала тонкие пальцы между собой, выставляя ладони в форме треугольника. Так она словно устремлялась всей своей масштабной личностью к вершинам, которых, по глубокому ее убеждению, другим не достичь. Впрочем, другие и не особо стремились достичь. Кроме Жени. Он вошел в кабинет уверенным шагом, произнес приветствие, подождал, когда собеседница присядет, а потом пристроился с боку стола, рядом.
   – Валентина Валерьевна, мне нужно с вами серьезно поговорить.
   – Хорошо, конечно. Вы хотите обсудить вопросы образования? – женщина благосклонно посмотрела на Женю.
   – Речь пойдет о Екатерине Смирновой, – при упоминании этого имени директриса поморщилась.
   – По-моему, все очевидно. Вы так не считаете?
   – Считаю, что вопрос рассмотрен не со всех сторон. Данная ситуация была спровоцирована самим учеником, который нагрубил учительнице, а ведь она ничего плохого ему не сделала. Ее даже бросился защищать другой ученик, так что мальчики подрались, Катя же просто хотела их разнять, понимаете?
   Директриса встала из-за стола, опираясь пальцами на его крышку, а потом, не утруждаясь даже назвать имя собеседника, раздельно по буквам произнесла:
   – Да, я понимаю, что для вас человек, о котором вы говорите, не просто педагог, а «Катя». Конечно, ваши личные отношения меня не касаются, и тем более держите при себе собственные мнения относительно ее профессиональных способностей. Откуда вообще вам известны подробности этой истории, если даже я о них не знаю?
   – Екатерина Смирнова сама мне рассказала. Я верю ей. Только вот комиссия посчитала иначе, но мне кажется, что вы могли бы заступиться за своего работника, ведь раньше нареканий никогда не было.
   Жене хотелось еще что-то сказать, но директриса его остановила.
   – Послушайте, может быть, вы не заметили, но в стране война. Если мы с вами перестанем заниматься своими прямыми обязанностями, то все вокруг просто перевернется, встанет с ног на голову. Скажу я вам, молодой человек, чтобы вы не лезли не в свое дело, вот и все. Вопрос решен, и не подлежит больше рассмотрению. Прошу покинуть мой кабинет.
   Здесь возражать было уже нечего. Женя просто вышел. Пожалуй, впервые обстоятельства оборачивались против него, а ведь раньше он считал себя хозяином, управленцем событий. На него вдруг напала такая злость, что он с размаху ударил кулаком в стену, сбив несколько косточек на пальцах. Даже боли не чувствовалось, потому что адреналин в крови просто зашкаливал. «Ну, ничего, я еще покажу, кто здесь главный!» – вспыхнули в голове мысли, а ноги сами собой понесли Женю к собственному дому. В надежде застать отца, парень влетел в его домашний кабинет. Отец был дома. На такую стремительность сына он отреагировал только тем, что слегка сдвинул очки на кончик носа, поверх них посмотрев на сына. Его взгляд спрашивал о причинах Жениного прихода, а тот не заставил долго ждать.
   – Отец, мне нужна твоя помощь. Помоги пристроить Катю учительницей в школу.
   Григорий Викторович снял очки и так посмотрел на Женю, будто впервые видит его.
   – И тебе это не надоело? – поинтересовался он сухим тоном у возмутителя собственного благородного спокойствия.
   – Что именно мне «не надоело»?
   – Заступаться за эту девчонку. Вообще, я не понимаю, сын, что ты в ней нашел, чем она тебя привлекает? Просто не могу взять в голову, ей Богу! То Алексею, жениху ее, помоги, то теперь ей, – на последних словах тон Григория Викторовича повысился, переходя в крик.
   – Представь себе, мне не надоело. Потому что люблю я эту девчонку, а других нет. Думаешь, я не пробовал? Да много раз, но только Катино лицо всегда перед глазами.
   – Нарочно стараться хочешь, чтобы внимание на тебя обратила? – от такого замечания отца Женя невольно покраснел, потому что это была наполовину правда. Тон парня немного притих.
   – Отец, я не намерен с тобой ссориться, спорить. Если ты не готов помочь, то лучше так и скажи, я буду искать другие пути.
   – Какие хоть пути, скажи ты мне! Разве не я сделал для тебя справку, точно такую же, как для Леши, память короткая? А кто тебе помог пристроиться на работе с твоими-то тройками в дипломе? Скажешь, почтальон Печкин? Ты ни на что путное сам не способен, вот и весь сказ!
   Григорий Викторович ходил по кабинету из угла в угол, измеряя шагами пространство, но в сторону сына смотрел нечасто. Когда же взгляды мужчин пересекались, взгляд отца, казалось, выжигал все Женино нутро, столько в нем было злости, столько горечи. Возражать парень не стал. У него был только один ответ – громкий хлопок массивной деревянной дверью, так что одна из настенных декоративных тарелок, висевших около двери, с грохотом упала, разбившись вдребезги.
   Спустя несколько часов глава семьи вышел из кабинета, чтобы поговорить с Женей, но того не оказалось дома. Куда он мог пропасть поздним вечером, оставалось только гадать. А парень тем временем не просто скитался по улицам, но отправился с неожиданным визитом к старинному приятелю – Мите Крюкову, который занимался скупкой старинных ценностей. У Жени тоже имелась старинная вещица – крестик ручной работы на золотой цепочке, доставшиеся ему в наследство от деда. Эту-то реликвию он и намерен был продать. Митя встретил товарища весьма настороженно, и в мирное время его самовольный бизнес был скрытным, а теперь – тем более. Парень даже чихнуть лишний раз боялся. Наверное, как только немцы доберутся до Москвы, сбежит куда подальше с такими-то финансами, а пока все чего-то выжидает, не торопится. Что ж, сегодня это даже на руку Жене. Сговорились спустя полчаса на достаточно крупной сумме, которая устроила обоих. Прямиком от товарища Женя отправился в дом к директрисе, благо знал, где та живет.
   Женщиной она была одинокой, так что вряд ли слишком ее потревожит приход коллеги. «Хотя, если бы ко мне ближе к ночи заявились с такой суммой, я бы, пожалуй, растревожился», – усмехнулся про себя добытчик. Директриса открыла не сразу, а когда все же задвижка отодвинулась, изумление в глазах Валентины Валерьевны говорило само за себя. Женя, не говоря ни слова, мощным движением протиснулся в квартиру и прикрыл за собой дверь.
   – Вот, возьмите, – притянул он пухлый конверт с деньгами.
   – Что это?
   – Это деньги. Надеюсь, их хватит, чтобы оплатить ваше заступничество за Катю?
   Женщина шумно втянула в себя воздух, готовая возмутиться, но Женя выскользнул в коридор и быстро побежал на улицу. Он не сомневался, что такая благовоспитанная особа как Валентина Валерьевна примет деньги и притом, само собой, выполнит свой долг. Так и случилось: на следующий день Жене стало известно, что директриса, видимо, обратившись к неким своим знакомым, пристроила Катю в школу соседнего района. Когда парень с радостной новостью примчался к подруге, ему сообщили, что вчера ночью Катю отвезли в больницу – она ждет ребенка и лежит на сохранении.

Глава 13
Пленник

   Ганс остался жить вместе с Алексеем еще на несколько недель. Когда нога его более-менее начала заживать, он стал вести себя активнее: чистил добытые Дробышевым тушки, караулил ночью их маленький лагерь, готовил скудную еду и просто рассказывал о своей жизни. Из его рассказов Леша узнал, что Ганса забрали на фронт прямо с лекций по мировому праву. Он был студентом и мечтал стать адвокатом. А потом началась политика партии нацистов, и он оказался здесь, теперь у него сломана нога, а может быть еще и жизнь. Алексей старался особо не вдаваться в подробности, чтобы не сблизиться с немецким солдатом, однако это получалось все хуже и хуже. Дошло до того, что он стал воспринимать Генриха чуть ли не как брата. С этим нужно было срочно что-то делать, и в один из дней, отправившись на добычу съестного, Леша просто ушел. Он особо не тревожился за немца, потому что тот мог подпрыгивать на одной ноге, держась за палку, служившую чем-то вроде трости, и так передвигаться. Пойманную добычу Дробышев разделил пополам, оставив одну часть для Ганса, когда незаметно прокрался в их маленький лагерь. Лешин путь по-прежнему лежал на аэродром, где были советские летчики и самолеты, а значит – небо, свобода. Компас и карта очень выручили Дробышева, так что он уже через сутки сумел добраться до цели. При выходе из леса его встретил караульный, приставивший к груди скитальца винтовку.
   – Кто такой? Откуда идешь?
   – Я – советский летчик Алексей Дробышев. Был сбит над лесом, теперь вот ищу своих.
   Надо сказать, что вид у летчика был не очень доверительный: волосы спутались, лицо покрылось щетиной, под глазами были синие круги от недосыпа.
   – Ну и как успехи? – усмехнулся караульный.
   – Вас нашел.
   Больше вести диалог не пришлось, потому что к ним подошли другие военные. Расспросив Алексея о том, кто он такой, они повели его в штаб, состоящий всего из одной комнаты в небольшом деревянном доме, одиноко пристроившемся у опушки. Больше расспросов не было, Дробышеву дали умыться, накормили и отправили отдыхать. Проспав до следующего рассвета, Алексей стал проситься за штурвал самолета. Ему хотелось показать, на что он способен. Конечно, вверять незнакомцу технику было рискованно, но иначе – никак не удостовериться в правдивости слов. Дали добро. Когда Леша снова услышал гудение двигателей, почувствовал высоту, его сердце защемило от радости. Вот что значит жить! Однако Дробышев вылетел не просто так, ему сразу дали военное задание по перехвату немецкого самолета, который был обнаружен на высоте 4.500 метров в районе Одинцовской деревни. Выполняя поручение по перехвату врага, Алексей тотчас вылетел ему наперерез. Скоро ему удалось увидеть вражескую машину по левую сторону от себя. Благодаря очень большому запасу скорости, Дробышев мог свободно настигнуть фашистского стервятника. Пришлось даже сбавлять газ, чтобы не получилось, что немец остался позади. Было видно, что врагу, как говорится у летчиков, требовалось «лететь на всю железку», то есть, выжимая максимум из техники. Затем Алексей придумал зайти неприятелю в хвост, пустив пулеметную очередь и повредив правый мотор. Бомбардировщику ничего не оставалось, как развернулся и броситься наутек. Но Леше этого было мало. Он решил преследовать уходящий самолет, расстреливая его из пулемета. Однако, «беглец» оказался опытным.
   Упорно увертываясь от огня, противник продвигался вперед, пусть и со снижением. К тому моменту у Алексея закончились боеприпасы, и он принял рискованное решение – пойти на таран. Стараясь поближе подойти к немцу, летчик пытался с помощью винта отсечь вражескому бомбардировщику хвост. Когда до противника было не больше метров десяти, из хвостовой точки немецкого самолета начала искрами смерти вылетать пулеметная очередь. Пролетая с правой стороны кабины, пули обожгли Леше руку. Тогда он разозлился, еще больше поддал газу и врезался в самолет фашиста. От удара самолет летчика опрокинулся сверху вниз, словно черепашка, упавшая на панцирь лапками кверху. Нужно было прыгать. Высота – 2.500 метров. Дробышев выбирался из кабины, прихватив с собой парашют, сделал затяжку на 900 метров. Он ясно слышал гул собственного самолета, который теперь пролетал мимо. Когда парашют раскрылся, удалось увидеть, как горит бомбардировщик врага, устремленный к земле. Приземлиться Леше удалось благополучно около деревни, находящейся в 35 километрах от Москвы. Смелый летчик был встречен колхозниками по-братски: ему перевязали руку, поменяли одежду, напоили молоком, а потом помогли добраться до воинской части, находящейся в округе. Немного отдохнув, Дробышев с военными из части поехал к месту, где упал немецкий бомбардировщик. В обломках машины были обнаружены четыре трупа. На шее одного из летчиков была видна рана от пули, прошедшей навылет. В кабине самолета также был найден план Москвы с личными документами экипажа, оружием, браунингами и ножами. Оказалось, что немцы планировали сбросить на Москву смертоносный груз – зажигательные бомбы. После такого удачного полета Алексея повысили в звании, направив соответствующую бумагу в главный штаб. Дробышев боялся, что капитан Фролов написал докладную на сбежавшего летчика, но похоже ничего подобного не было, так как присвоение нового звания прошло успешно. Теперь на груди у Алексея красовался значок за отличное несение службы. Ему стали доверять ответственные задания, а сам он уже не воспринимал себя как убийцу, он просто делал свое дело, отдавал долг родине, вот и все.
   Окрыленный успехом, парень словно стер из памяти все прошлые горести, учился жить настоящим. И однажды это настоящее преподнесло смельчаку неожиданный подвох. В один из своих полетов, когда задание заключалось в том, чтобы обнаружить, а потом нанести на карту места нахождения военных немецких баз на территории радиусом в семь километров, проверив таким образом сведения, которые предоставили лазутчики, Алексей совершил ошибку. Он просто в какой-то момент пролетел над землей ниже, чем положено, чтобы преодолеть облачность и лучше рассмотреть местность, и тут на него обрушился град огня, выпущенного из дальнобойных орудий.
   Самолет в одно мгновение получил неисправимые повреждения корпуса, загорелся. Алексей, всегда сдержанный, запаниковал. Если прыгать с парашютом, то угодишь в немецкий плен, если не прыгать, то…
   Дрожащими руками летчик достал из-под сидения пистолет, заряженный всего одним патроном. И судьба у этого патрона была не завидная – принести смерть молодому 26-тилетнему парню, который и сам боялся того, что ждет его за гранью выстрела. За гранью жизни. В случае, если советский солдат подвергается риску угодить в плен, то единственным выходом для него, как приказывают командиры, является самоубийство. Также по уставу должен был поступить и Дробышев, но рука его предательски дрожала, когда он поднес дуло пистолета к собственному виску. Глаза его были зажмурены, на лбу выступили капельки пота. Секунды утекали со скоростью света, а решимости не прибавлялось. И тогда Алексей засунул оружие за пояс, глубоко выдохнул и приготовился прыгать.
   Парашют раскрылся за мгновение до того, как самолет, оставшийся одинокой птицей без пилота, словно горящий феникс, устремился к земле в последнем кружении. Только клубы черного дыма взвились к небу, посылая известие о том, что погибла еще одна железная птица. Мелькание пейзажей, быстрый полет и удар о землю, а потом – острая боль. В глазах даже поплыли черные круги. Источник боли обнаружился только тогда, когда Алексей попытался бежать – правая нога оказалась сломана. В одночасье роли изменились – теперь он сам оказался на месте немца Ганса, которого месяц назад нашел в лесу. Сегодня Алексею выпала участь побывать в пленниках у вражеских солдат. Адреналин девятибалльной волной, словно при морском шторме, накатил на сердце. Парень, зажав в зубах пилотку, чтобы не стонать от нестерпимой боли, скрежещущей, протяжной, принялся ползти к опушке леса, чтобы спрятаться в кустах от немцев. Но притаиться не пришлось, потому что солдаты в серых шинелях с нацистской эмблемой уже бежали к Алексею.
   Они, конечно, видели падение самолета, быстро сориентировались и уже направили группу захвата. Немецкая речь коробила слух советского летчика, он старался скорее и скорее двигаться, но это было сложно. Попробовал привстать, запрыгал на одной ноге. Дело пошло быстрее, но тут неожиданно под ногу подвернулась коряга, и Леша упал прямо лицом в грязь, которой после недавнего дождя было навалом. Испачканный, уставший от напрасных усилий, он уткнулся лбом в руку и заплакал. Это были слезы отчаяния, тоски, одиночества, которые до сих пор прятались в потаенных уголках души, которые Леша старательно маскировал, словно художник, пытающийся перерисовать испорченную картину, сделать шедевр из совсем неважного образа. Слезы продолжали литься и тогда, когда за Алексеем пришли немецкие солдаты. Они ткнули летчика автоматом в бок, будто проверяли, жив ли он. Им было непонятно, почему тот не спасается бегством, не встает, лежит в грязи. Быть таким безразличным мог быть только мертвец. В общем-то, Лешу тоже было можно назвать мертвецом, но только не снаружи, а внутри, потому что там давно все чувства были выжжены как в пустыне без дождей. Дробышеву вдруг стало все равно, что с ним станет. Пусть лучше немцы его убьют, чтобы прекратились мучения. Но мучения ждали Лешу впереди, он понял это, когда один из немецких солдат пнул летчика сапогом, а потом приказал на ломанном русском: «Встать и иди!». Звучало почти как в Библии при чудесном исцелении неходячих, но только ситуация была противоположной до невероятности. Когда Леша не послушался, немец повторил приказ, но и тогда эффекта не было.
   Наконец, один из немцев понял, что у русского сломана нога. Они говорили между собой, по-видимому, об этом, потому как периодически указывали на Лешины ноги. Леша думал, что сейчас его расстреляют, чтобы не возиться с калекой-пленным, но немцы решили иначе – один из них снял шинель и на нее уложили Дробышева. Солдат как раз было четверо, каждый смог, взявшись за свой край, нести Лешу. Конечно, его периодически потряхивало, нога ужасно болела, но он терпел. Неизвестно, что ждало его впереди. Только синее небо покачивалось над головой, молчаливое, глубокое. В этой глубине Алексей сейчас с удовольствием бы потонул, если бы мог дотянуться. Не хватало только крыльев, которые отныне были сломаны.

Глава 14
Не стерпится, не слюбится

   Ярко-красные розы в букете низко опустили бутончики, словно устали, тяжело было их нести, гордо держать высоко поднятыми, потому что вышло их время. Горько смотреть, как умирают цветы, они тоже костенеют, замирают в одном положении, как и люди, застигнутые приближением заката жизни. Теперь, при взгляде на когда-то радовавшие цветы, возникало чувство опустошенности, безысходности. Такими же чувствами наполнялось и Катино сердце, когда она стояла перед большим зеркалом и видела себя в белом платье невесты. Сегодня она сама была похожа на цветок, медленно увядающий, засыхающий без спасительной любви. Девушка была бледна, словно из нее выкачали воздух, всю лишили сил, воли, желаний. Не хотелось совершать ни единого движения, было безразлично, что вокруг все суетятся, спешат подготовиться к торжеству.
   Да, конечно, Катины родители несказанно были рады тому, что их дочь выходит замуж за Женю. Приятно породниться с хорошей семьей, у которой, к тому же, есть несколько личных счетов в банках. Такого зятя грех не любить. Даже можно холить и лелеять. Мама, видевшая, как дочка страдает, пыталась утешить ее очень своеобразно, говорила: «Стерпится-слюбится», вот и все. И возразить было нечего на такое. Катя, сама не помня как, оказалась за праздничным столом, периодически ей приходилось выныривать из своего космоса, тумана, чтобы отозваться на крики «горько». Когда Женя целовал Катю всего какие-то доли секунды, ему казалось, что он целует куклу, ни живую и не мертвую, ни холодную, ни горячую, скорее пустую. Она никак не откликалась на его прикосновения, ласковые взгляды. Наконец когда торжественная часть закончилась, и молодые супруги остались наедине, Женя решился заговорить.
   – Катя, милая, ну что с тобой? У тебя такое лицо, будто кто-то умер.
   – Да, умер. Я умерла, – бесцветным тоном проговорила девушка.
   – Что ты такое говоришь?! Нельзя так! Неужели тебе со мной настолько плохо, неужели ничего нельзя сделать для того, чтобы ты была счастлива?!
   Катя некоторое время молчала, а потом вдруг лицо ее преобразилось, словно в голове появилась невероятная мысль, идея. Девушка встала, приблизилась к Жене, взяла его за руки и умиротворительным, ласковым голосом сказала:
   – Да, ты можешь кое-что сделать, чтобы я чувствовала себя счастливой. Помоги мне избавиться от ребенка. Я знаю, это можно, так делают. Ничего страшного. Срок небольшой, так что, пережить можно, я все стерплю.
   Женя в ужасе отшатнулся от любимой. Как она может быть такой жестокой, такой злой?! Просто невероятно!
   – Да ты что, совсем ума лишилась? Что ты говоришь? Хочешь, чтобы я убил собственного ребенка? – парень отдернул Катину руку, которой она вцепилась в его рубашку.
   – Не люблю я тебя, ты слышишь? И ребенка этого не люблю, не хочу, не хочу! – Катя сорвалась на крик, а потом начала рыдать в голос, стуча маленькими кулачками о венчальное платье. В порыве она разорвала кружева, испачкала белую ткань растекшейся по щекам тушью с губной помадой.
   Она походила на чудовище, которое выбралось на свет изнутри некогда прекрасного человека. Женя не мог всего этого видеть и просто ушел, не говоря больше ни слова из квартиры, которую им к свадьбе выхлопотал отец. Катя, оставшись одна, на ватных ногах побрела в кухню. Утирая слезы тыльной стороной ладони, подошла к зеркалу, тому самому, что показывало ее отражение сегодня утром.
   Теперь по ту сторону матового стекла на нее смотрела уродина, ненавидевшая сама себя. Несколько минут они переглядывались, обмениваясь укорами в адрес друг друга, и вдруг та, что стояла за стеклом, подмигнула. Она словно передала некую мысль, которой Катя тут же решила последовать. Быстрым бегом она примчалась в кухню, открыла холодильник. Так-так, только бы найти скорее то, что нужно. Отодвинув несколько банок с солениями, тарелки с салатами, оставшимися после банкета, отыскав попутно початую бутылку вина и сделав из нее внушительный глоток, девушка, в конце концов, отыскала то, что требовалось – пузырек с уксусом. От него не очень приятно пахло, вообще запах уксуса отталкивал. Катя поморщилась. Для храбрости выпила еще вина, и еще, и еще… когда почувствовала, что теперь смелая, готова на все, откупорила склянку с уксусом и выпила.
   Тут же жгучая боль разлилась с противной жидкостью по всему пищеводу и плюхнулась где-то в глубине, оставив неприятное чувство, будто тебя вывернули наизнанку внутренними органами наружу. В какой-то момент стало настолько нестерпимо больно, что сначала запульсировало в висках, а потом глаза стали просто закрываться сами собой. Организм беременной женщины противостоял нанесенному удару, пытаясь сохранить ресурсы для жизни. Катя потеряла сознание, бутылки с вином и уксусом выпали из рук, жидкости разлились по паркетному полу, смешались и вспенились. Маленькие пузырьки родились от этого слияния, зашипели, можно подумать, что это шипение было зловещим, насмешливым, но Кате было уже все равно.
   Какое-то неясное чувство тревоги поднималось в Женином сердце. Сам себе он не мог объяснить, что происходит, но неясные ощущения не отступали, шли по пятам. Первой мыслью было напиться. Чтобы забыть неприятные события сегодняшнего дня, второй – вернуться к жене, поговорить. Он не станет трогать ее сейчас, тревожить. Пусть она успокоится, примирится, осознает, что Женя вовсе не такой плохой, ведь он всегда ей помогает, всегда оказывается рядом в трудные минуты, неужели она этого не замечает? Когда Жене подумалось о трудных минутах, что-то острое кольнуло в сердце, так что он бросился бежать к дому, чтобы вернуться к Кате. Как только он переступил порог квартиры – сразу понял, что что-то не так. Девушка не отзывалась на имя, никаких возражений, никаких признаков присутствия. Он прямо в обуви прошелся по комнатам, добравшись до кухни. Здесь-то он и обнаружил Катю без сознания. Женя бросился к ней, начал трясти ее за плечи, бить по щекам. Не заметил с первого раза, что на полу валяется бутылка с уксусом, не обратил внимания на запах, а когда обнаружил, побежал к телефону вызывать скорую и открывать окна.
   Каждая минута ожидания представлялась для Жени длиной в сто лет, если не больше. Пока он ждал врачей, тысячу раз успел укорить себя, что бросил Катю одну в таком состоянии. Он волновался за ребенка, которого едва сумели спасти во время Катиного падения на лед, случившегося не так давно, когда Женя пришел на помощь. Почему же сейчас он не успел, почему? Но вместо ответа из прихожей раздался звонок в дверь. Это были врачи. Как всегда, не особо эмоциональные, сдержанные, они никак не отреагировали на суетящегося взволнованного мужчину, который то и дело пытался объяснять им, как и что лучше делать. В конце концов, один из фельдшеров не выдержал.
   – Послушайте, гражданин, если вы такой умный, то займитесь-ка сами своей женой, а мы воздержимся, не будем тратить время на вас. Пациентов-истериков и так хватает.
   Жене ничего не оставалось, как замолчать. Катю отвезли в центральную больницу, где проделали все необходимые процедуры, чтобы пищевод и внутренние органы привести в нормальное состояние. Правда, пока глотать девушке положено было только через трубочку, питаться жидкой пищей. Говорить не получится. Евгений, дежуривший денно и нощно в больничном коридоре, был невероятно счастлив, что Катю удалось спасти, зато когда ему сообщили, что плод, то есть ребенка, пациентка потеряла, Женя пришел в отчаяние. Всю ночь он сидел дома на кухне, грыз соленый огурец и запивал водкой. Компанию ему составлял Митька, тот самый, что купил старинный крестик.
   – Да, брат, попал ты по полной, скажу я тебе. Просто влип – на этих словах товарищ прислонился к Жениной голове, положив руку ему на плечо, отчего оба немного покачнулись, хорошо, что сидели, иначе бы упали прямиком на пол.
   – Все я понимаю, думаешь совсем дурак? – Женя хотел постучать себе по лбу, но немного не рассчитал, промахнулся и попал по носу. Впрочем, что так, что эдак, разница одна, – Но понимаешь ты, люблю я, люб-лю! А сердце, оно ведь глупое, не спросит.
   Митька согласно кивнул, угукнул, приготовился толкнуть какую-то заумную речь, но вместо этого сказал кратко и веско:
   – А давай-ка мы с тобой по бабам?
   Женя не возразил, хотелось ему душу отвести. Вылезли на улицу, пару раз упали в снег, поднимались, снова шли нетвердой походкой. Честно говоря, никто из них не знал, где искать этих самых баб, и как по ним ходят, потому что оба были уже влюблены, но каждый думал про другого, что тому-то все известно, как да что положено. Так бы и бродили горемыки по району, напоролись бы, не дай Бог, на блюстителей порядка, угодили за решетку, если бы не встретилась им по пути Ольга, коллега Евгения. Игриво посмеиваясь, она рассказывала что-то про то, как возвращается от подруги, как боится по темноте одна идти домой, как уже замерзла и хочет согреться. Последние несколько замечаний сделали свое дело – Женя пригласил Ольгу к себе домой. Тут Митька запротестовал, мол, ему тоже нужна подружка, попутно приметив, что Женька, оказывается, ходок, каких поискать. По дороге женщин, к огорчению Крюкова, больше не встретилось, так что, остался он на ночь одиноким, улегся на диване и шумно захрапел. Ольга же, в миг просекшая, что семейная жизнь Жени, только начавшись, уже дает трещину, не упустила своего шанса. Наскоро приготовив горячий ужин, расстелив постель, она сделала все, что требовалось в нужной последовательности: сначала накормила, а потом спать уложила, сама не поскромничав и пристроившись рядышком. Хоть и был Женя не трезв, но без женской ласки находился долго, а потому не смог устоять. То ли Ольга оказалась невероятной любовницей, то ли в Жене что-то изменилось, но этой ночью у них все получилось.
   Так было положено начало страстным Жениным изменам и Ольгиным самым прекрасным минутам, перетекающим в часы. Конечно, утром было немного стыдно, но влечение было сильнее, так что встречи Жени с Ольгой продолжались на протяжении всего времени, пока Катя лежала в больнице. Ольга послушно исполняла все желания своего возлюбленного, не спорила, не упрашивала открыть Кате правду. Она сама уже все придумала, оставалось только дождаться возвращения обманутой женушки…

Глава 15
У дружбы не бывает национальности

   Маленькие деревянные бараки смотрелись как сиротки, которых выставили побираться на улицу. Худые крыши хилых построек того и гляди унесет ветром в неизвестном направлении, будто отнимет протянутую руку, которая просит подаяния. В одном из таких бараков трудился и Алексей. Нога его зажила, так что теперь ему поручали самые тяжелые работы – он таскал кирпичи, устранял неполадки в технике, в общем, делал все, что приказывали. И только ночами, когда сердце как черная дыра накрывала тоска, выжидавшая будто подходящего момента, летчик вспоминал о том, как совершал маневры, летал, падая в высоту неба. На ум приходили события прошлого, вспыхивая красочными слайдами в сознании. Их можно было прокручивать с любой скоростью, останавливать кадры, возвращаться к уже просмотренному или перематывать. Особенно нравилось Дробышеву смотреть кино про детство, когда они с мальчишками были свободны и даже не могли представить, что когда-нибудь придет такая страшная жизнь. Можно сказать, что Алексею еще повезло, потому что барак, в котором его поселили, не был наполнен людьми, в других же бараках спали спина к спине, плечо к плечу, так плотно, что и продохнуть нельзя было. От немытых потных тел исходил запах грязи, у многих образовались язвы от порезов, а синяки от побоев так вообще стали второй кожей. Они просто не успевали рассасываться, когда наносились новые и новые удары по больным местам. Особенно слабых и больных не держали. Просто куда-то увозили в больших вагонах, словно скотину на убой. Что поразило Лешу в первое время, так это дети и женщины. Сюда попадали целыми семьями, причем, стариков, женщин и детей приравнивали. Главное – чтобы ты приносил пользу, работал. Не справляешься – дни свои можешь пересчитать на пальцах. Конечно, наверняка Дробышев не мог знать, куда увозили таких пленных и для чего, но видя, что творилось в стенах лагеря, не трудно было догадаться об истинных действиях немцев. Если попадешь за ограду – уже не вернешься. Об этом знали наверняка. Ходили также слухи, что люди пропадали не просто так, а чтобы стать подопытными в экспериментах немецких врачей, ведь известно, что Гитлер одержим теорией расовой чистоты, что важны только немцы, не смешанная кровь. Леша верил и не верил, в то, что говорили. Особо задумываться над этим было некогда. Он мучился тем, что находится в плену, что вместо сражений помогает немцам. Нужно было вредить, но что придумать Дробышев не знал.
   Однажды в этом ему поспособствовал другой пленный – Валдис. Эстонец по национальности, он, вопреки существующим предвзятым мнениям о медлительности этого народа, показал себя как расторопный, активный арестант. Пока другие выполняли одну работу, он уже принимался за вторую. Сам Валдис объяснял это тем, что бабушка его вышла замуж за кавказца, а потому в его жилах течет горячее желание подвигов, движения. Леша отговаривал его так скоро работать, потому что в этом случае товарищу поручали в несколько раз больше дел, требовали и требовали. Но угомониться эстонец не мог и вот придумал начать вредительскую деятельность, в которой Леша согласился помочь. К примеру, они сломали крышку на баллоне с газом, так что содержимое потихоньку источалось вокруг. Ребята рассчитали все таким образом, чтобы под врыв газа попали не пленные, а немцы. Сделать это оказалось совсем не сложно.
   Выбрали такой день, когда знали, что работы в помещении закончатся, смастерили из тряпья и всякого мусора чучело, подсунув его таким образом, что торчали только ноги, будто в полосатой робе и ботинках какой-то заключенный придумал залезть под днище барака, стоящего на подпорках, так, что между землей и основанием барака было свободное место. Естественно, вокруг странного человека столпились немцы, стали что-то кричать на своем языке. Догадаться, о чем на самом деле шла речь, было довольно просто – ругались, причем словами нецензурными, это уж точно. Один из солдат пнул непослушного заключенного, а тому хоть бы хны, лежит себе как прежде. Тогда принялись вдвоем пинать, потом втроем. Нулевой результат. Даже уже выстрелили в ногу, но ни криков, ни стонов не услышали. Наконец, сообразили, что нечто странное творится, нагнулись посмотреть, что там с человеком. Но темно было под бараком, лица не разглядеть. Стали разговаривать о том, что заключенный, должно быть, мертв. Слово «мертвец» можно было часто услышать в границах лагеря, а потому каждый здесь его знал от и до, по слогам мог произнести даже в полуобморочном состоянии, настолько глубоко въелось оно в здешнюю жизнь, в людей. Казалось, что сейчас вся операция сорвется, но тут на удачу дождались как раз, когда газ заполнит собой все помещение и солдату приспичило закурить.
   Искры было достаточно, чтобы произошел мощный взрыв. Немцев отбросило по сторонам, кому-то даже оторвало полноги. Вероятно тому, кто рискнул закурить. Позже Валдис шутил, мол, будет теперь немец знать, что курить вредно для здоровья. Тогда разбираться, кто подстроил такую злую шутку, не стали, потому как для подобного выяснения нужны были начальники и начальники начальников, а что тут с пленными возиться? Все равно передохнут как собаки. Однако, заключенные, по крайней мере, Валдис, сдаваться не собирались, так что Леша с тревожным сердцем ждал новых идей товарища.
   Но пока Валдис не подкидывал сюрпризов, они приходили с другой стороны. В один из дней, когда Лешу отправили разгребать мусор у ограды, он услышал шорохи. Подумалось, что это копошится какой-то зверек, но живности поблизости не было видно. Тогда парень принялся вглядываться в сумеречное пространство вокруг. В сгущающемся полумраке неожиданно мелькнула какая-то тень. Леша для верности зажмурил, а потом снова открыл глаза. Ничего не менялось, расстилался только густой полумрак. Пленник даже решил не моргать, чтобы не упустить момент и ему это удалось. Вновь стала заметной тень, только теперь она приблизилась. Показалось, что это человеческий силуэт. Зверь, явно, так двигаться был не способен. Сердце Лешино в груди запрыгало, словно зайчик. Вот бы сейчас его пристрелить, чтобы не мешало прислушиваться к шорохам, становившимся все громче и громче. Наверное, даже моргнуть Леша не успел, как у самой ограды, вдруг совсем-совсем близко, расслышал шепот:
   – Леша, я прийти тебе на помочь!
   С ума сойти, знакомый акцент и манера речи были различимы даже при разговоре не в полный голос – это был Ганс! Дробышев не мог поверить собственным ушам. Вот теперь-то он знал, что это такое значит – не верить ушам!
   – Ганс, как ты здесь оказался? Разве ты не ушел к своим, к немцам? Что ты здесь-то забыл? Лучше бы поберегся, а то тебя поймают как предателя, если засекут, как ты общаешься со мной. Уходи, возвращайся.
   – Найн, найн! Немец мне не свой! Ты мне стал свой, ты меня жалеть, не убивать и я тебе благодарность несу. Хочу помочь. У меня есть… эээ, как там говорится? Планировка!
   Леша прыснул смехом от такого выраженьица. Хоть и обстановочка не очень подходящая была, слушать Ганса было весело. Парень обернулся, чтобы убедиться, что никто его не видит. Все было спокойно.
   – Давай, выкладывай свой план, что там?
   – Тебе нужно работу тут делать долго. Три дня, четыре. Тогда нам получится успеть копать яму под оградой, в нее, чтобы пролезть.
   – Не так-то просто это, понимаешь? Кругом ведь солдаты вооруженные, думаешь, они не заметят, что я здесь постоянно нахожусь? Хотя, постой-ка, – Дробышев вспомнил неожиданно историю-аферу, которую они провернули с Катей в летном училище. Как же все просто оказывается!
   Воодушевившись, парень принялся излагать суть всего мероприятия: он раздобудет немецкую форму, в которую Ганс переоденется и пройдет спокойно на территорию лагеря. Можно сделать вид, что он прислан взамен погибших при взрыве солдат в качестве контролера, сослаться, что пока он прибыл один, но скоро объявится еще с десяток хороших немецких воинов, истинных патриотов и так далее. Главное – наговорить всего с упором на патриотизм и расовое превосходство. Когда же Ганс окажется по эту сторону ограды, то станет особенно придираться к состоянию ограждения, к тому, что многое не доделано, кругом мусор, грязь, а это – источник заразы, от которой потом страдают не только заключенные, но и доблестные солдаты третьего рейха. В общем, главное сделать так, чтобы Леша с Гансом могли работать над ямой, углублением, через которое потом сбегут. Идея Гансу очень понравилось, хоть и была рискованной, но немец согласен был даже на это, чтобы вытащить товарища из заключения.
   «Удивительное дело, – размышлял, возвращаясь в барак Дробышев, – Как же иногда жизнь крутанет, что враг оборачивается другом». Не мог летчик дождаться утра, чтобы увидеть, как все получится, не раскроется ли их план. Валдису для безопасности говорить ничего не стал: мало ли что в голове сидит у человека… Теперь Дробышев не только другим не доверял, но и себе. Но всего предвидеть было не в его силах, а потому от простых размышлений он перешел к действиям, то есть, первым делом, раздобыл форму. Далось это сложнее, чем предполагал Леша, потому как на работы по выдаче белья его не направляли, пришлось договориться с заключенным, который нес ответственность за выдачу и распределение. Тот молоденький парень высокого роста, словно каланча, в больших очках с толстыми стеклами, сначала стал сопротивляться, мол, не положено и так далее, что вы тут придумали?..
   Видя, что просто так договорится не удастся, Леша пошел на хитрость: он соврал, что его прислал один из штабных офицеров, а на вопрос, где распоряжение и почему он сам не явился, выкрутился, мол, у офицера казус случился – какой-то негодяй на новые брюки посмел обмочиться, когда офицер, подвесив его за запястья на деревянной балке в сарае, с помощью хлыста учил правильному поведению и уважению тех, кто выше по статусу и вообще по жизни.
   Само собой разумеется, что нахала теперь не то что побить мало, но и убить – так офицер выразился. При этих словах лицо парня побелело, потому что он представил, что же с ним сделают, если форма не будет доставлена вовремя. Жить всем хочется, какими бы ни были условия, поэтому Леша тут же получил все, что ему требовалось. Этим же вечером в сумерках он передал форму Гансу, который прямо с утра пришел к главному охраннику. По счастью, он поверил и даже документов не спросил, направил к главному. Там молодого человека тоже приняли без проблем, польщенные тем, как хвалебно он отозвался об организации жизни в лагере, о здешнем командовании.
   Единственным, правда, что не совсем нравилось новоприбывшему контролеру, были ограждения. Уж больно ненадежные, хлипкие. Надо бы направить туда какого-нибудь заключенного, чтобы он взялся за работу. Решали недолго. Послали, как и планировалось, Лешу, но потом вышла небольшая промашка, потому что к нему в напарники поставили Валдиса как одного из самых выносливых и трудоспособных заключенных. Это могло полностью сорвать план, но Алексей отступать не собирался. Теперь предстояло много работать, чтобы отвоевать собственную свободу.

Глава 16
Изменять и изменяться

   Катя выходила из больницы твердыми шагами, уверенно смотрела перед собой, готовая для новых начинаний. Пришел март 1942 года и с этой весной девушка словно тоже переродилась. Вросла корнями в жизнь, которую однажды по собственной глупости чуть не потеряла, а ведь второй уже не будет. И пусть война, пусть сложно, но жизнь есть жизнь и глупо таким даром пренебрегать. Это Катя особенно остро поняла, когда находилась в больнице, когда узнала, что ребенок погиб, и что теперь не о ком ей заботиться. Да, нелепо отрицать теперь, что тогда ей на самом деле противен был малыш от нелюбимого человека, что она своими руками принесла ему смерть. Но назад ничего не вернешь, а значит нужно двигаться дальше. И этим дальше будет развод с Евгением.
   «Нельзя жить так, чтобы душа постоянно была в слезах», – сказала Кате соседка по палате, бабушка лет семидесяти. Сколько времени они лежали вместе, но ни единого раза женщина не высказала жалобы, принимала все как должное. Часто соседка пела песни, рассказывала интересные истории из жизни, а когда Катя ее однажды спросила, почему она постоянно такая вот веселая, жизнерадостная, получила ответ: «Потому что, дорогая моя, что живу я на свете уже много лет и знаю, что в жизни стоит огорчаться только от двух вещей – это если к тем, кого ты любишь, смерть приходит в гости раньше, чем к тебе, и когда у тебя напрочь отсутствует чувство юмора, потому что тогда посмеяться над шуточками, которые постоянно преподносит жизнь, просто не получится».
   Эти слова Катя запомнила и теперь вложила в укромный уголок своего сердца. Вспоминая эту славную старушку просто нельзя не подивиться ее силе воли, решимости. Даже война не пугает женщину, потому что в ней она видит не больше чем насмешку судьбы – если люди не научатся понимать друг друга, то им останется убивать, а к пониманию способны иной раз собаки гораздо лучше, чем люди, поэтому стоит ли здесь чему-то удивляться? Всю дорогу до дома Катя размышляла над этим, а когда открыла дверь квартиры, то поняла, что пришло время для испытания ее собственного чувства юмора, потому что ее глазам предстала картина совершенно неожиданная: в спальне на постели Женя предавался страстным любовным утехам с Ольгой.
   Со спины она Катя сразу ее узнала. Девушка сидела сверху, словно наездница и без смущения запрокидывала голову, вскрикивала, в общем, всячески демонстрировала невероятное удовольствие, на которое Катя, словно приросшая к полу, смотрела с открытым от изумления ртом. В какой-то момент взгляд Ольги упал на трюмо с большими зеркалами, и она смогла увидеть в них Катино отражение, как раз они отражали вход в спальню. Вздрогнув, девушка прикрылась одеялом, тут же выскользнула из Жениных объятий. Тот, не сообразивший сперва в чем дело, недоуменно посмотрел на Ольгу, а проследив за ее взглядом, обнаружил и Катю. Хотел вскочить, но вспомнил, что не одет, обмотал вокруг пояса простынь, поднялся на ноги, подбежал к Кате, принялся ей объяснять то, что она и сама прекрасно видела, понимала. Слова здесь больше были не нужны. Катя вышла из спальни, оставив любовников в растерянности. Женя бросился бежать за девушкой, чтобы все объяснить, но не успел догнать. Наскоро одевшись как попало, парень выскочил вслед за своей женой.
   – Катя, милая, подожди, прошу тебя!
   Девушка не оборачивалась больше, просто стремилась к концу улицы, за которой случится новый поворот, а там и новая жизнь.
   – Катюшка, не убегай, хочу поговорить с тобой, – запыхавшийся Женя преградил дорогу. – Понимаешь, на самом деле я не хотел того, что ты видела сейчас, просто так сложились обстоятельства. Прости меня.
   Катя выдохнула глубоко, прямо в глаза посмотрела человеку, который по капризу судьбы стал ей мужем, а теперь по капризу судьбы изменял. Очень спокойно она сказала:
   – Знаешь, пока я лежала в больнице, я многое поняла. И прежде всего то, что жить нужно по душе. Заниматься тем, что по душе, любить, тех, кто по душе, понимаешь? Потому что жизнь – одна, неповторимая, единственная…
   – Ты – моя неповторимая и единственная, – Женя упал на колени перед Катей, обхватив ее ноги руками. – Мне жизни без тебя не будет, ты моя душа, мой смысл.
   – Бывает так, что смысл оказывается ложным. Ты еще найдешь настоящий смысл в другой женщине, но не во мне. То, что случилось, это как бумеранг, возмездие за то, что я не люблю тебя и… – Катя помедлила, – никогда не полюблю.
   Женины глаза при этих словах наполнились слезами. Он больше не держал Катю, руки его безвольно упали, голова опустилась, однако плакать себе позволить он не мог. В какой-то момент он порывистым движением обнял девушку, зашептав ей на ухо: «Прости меня. За все прости». Это было так трогательно, что Катя не смогла не откликнуться. «И ты меня прости. Ты – хороший и достоин большего – того, чего я не могу дать тебе». Они соединились в теплом объятии, теперь уже дружеском.
   За вещами Катя вернулась через несколько дней. Жени не было дома, хозяйничала только Ольга. Что-то готовилось на кухне, кипело, жарилось-парилось. На звук открывающейся двери девушка вышла в прихожую, а встретив на пороге Катю, не особо приветливо улыбнулась.
   – Что-то забыли здесь, Екатерина Сергеевна? – Ольга потрясала поварешкой в руках, словно вот-вот ударит ею соперницу.
   – Пришла вещи забрать, вот и все. Это не займет и получаса, не волнуйтесь.
   – Надеюсь, сами справитесь, помощь не нужна?
   Вместо ответа Катя отрицательно покачала головой. Не хотелось ей говорить с бывшей коллегой, да еще в таком тоне. Пусть будет довольна, если в этом состоит ее смысл, Катя мешать не намерена. Управившись с вещами, она попрощалась с Ольгой, но та не откликнулась. После себя неудавшаяся жена оставила только ключи на полочке в прихожей. Ключи от чужой квартиры, ключи к чужому счастью.
   Однако Катя рано с облегчением выдыхала, потому что дома ее ждал разнос еще похлеще. Мама не так сильно ворчала, но вот отец устроил настоящий спектакль, шоу-представление. Его крики разносились, наверное, по всему подъезду, и возвещали они о том, что родил он такую непутевую дочь, не только гулящую, но еще и жену никудышную, которая от мужа уходит.
   – Можешь катиться на все четыре стороны, честное слово! Терпения моего больше нет на твои выходки!
   – Что ты такое говоришь, отец?! Ведь родная она нам, – пыталась заступиться за Катю мама.
   – А ты вообще молчи, тебе слова не давали. Твое дело маленькое – за домом присматривать и за распорядком, что тебе остается, если дочь упустила?
   Несчастная Катя, на которую сейчас летели все шишки, ничего не говорила, просто молчала, она уже с прошлого раза знала, что доказывать свое мнение бесполезно. Нет уж, крику больше будет. Еще разболеется, потом же и Катю снова станет обвинять. Девушка решила дождаться самого пика, вершины отцовской злости, чтобы посмотреть, каких обидных слов ему не жалко для дочери, какими колючими фразами он готов раскидываться с ходу.
   «Как странно, что хорошие слова говорить мы жалеем, стесняемся, а на плохие никогда не скупимся», – с горечью заметила девушка. Пожалуй, никогда раньше она не видела его в таком состоянии как сегодня. Столько злости в нем было, столько желчи, что удивительно, как это все помещается в одном человеке. И ведь не задумается он, что своим ядом себя же и отравляет, потому что никто рядом с таким человеком жить не сможет рано или поздно.
   Для Кати наступило как раз это поздно, когда она готова была пойти на все, лишь бы больше не находиться в доме, где каждый вдох ее, каждое движение будут рассматриваться под микроскопом критичности, осуждения. Не посвящая никого в свои планы, Катя просто выложила принесенные вещи, выбрала из них самые нужные, сложила обратно в сумку и вышла прочь. Мама поспешила за дочерью, как тогда, много лет назад, когда произошла ссора, связанная с Лешей. На этот раз женщина умоляла Катю не делать глупостей, одуматься, вернуться. На мамины уговоры Катя поневоле с грустью ответила: «Мама, мамочка! То, что мы постоянно ссоримся, не умеем и не пытаемся понять друг друга, поддержать – вот настоящая глупость. Будь спокойна, глупости большей, чем возвращение в родной дом, я не сделаю». Слова эти были сказаны с легким укором и мать его почувствовала. С новой силой слезы брызнули из глаз, но успокаивать ее было некогда. Катя наскоро поцеловала мамину мокрую щеку, и устремилась прямиком в ночь. Все повторялось, все менялось. На самом деле Катя не придумала, куда пойдет, где переночует. В городе пока было относительно безопасно, потому что немцы не успели подобраться, но все равно бродить вот так вот одной не стоило. И только девушка поймала себя на этой мысли, как позади нее послышались чьи-то шаги. Не оборачиваясь, она чуть прибавила шаг. За спиной продолжилось движение в том же темпе. Снова ускорилась – и шедший человек ускорился. Тогда Катя с колотящимся сердцем бросилась бежать со всех ног. Преследователь тоже не отставал. Девушка уже начала молиться про себя, хотя до этого особо не обращалась к молитвам и тому подобным вещам. «Забежать в подъезд и постучать в первую попавшуюся квартиру, звать на помощь, кричать!» – подсказывал инстинкт самосохранения. Катя повиновалась ему и с криком «Спасите, помогите!» заскочила в ближайший подъезд. Хорошо, что свет здесь оказался включенным, похоже, кто-то из жильцов забыл его погасить, хотя оставлять свет теперь особо-то не разрешалось, чтобы не дай Бог не привлечь бандитов, дезертиров и так далее.
   Конечно, во всех городах России ввели военное положение, но вот до комендантского часа особо дело не дошло, по крайней мере, в столице. Сейчас этому обстоятельству можно было только радоваться, потому как иначе Катя бы не вышла из дома в столь поздний час, не стала бы убегать, не попала бы в чужой подъезд… стоп! А вот здесь как раз самое время и огорчиться, но только сделать это у Кати не получилось, потому как, когда она обернулась, набравшись храбрости, то увидела, что гнался за ней вовсе не отъявленный преступник, а всего-навсего мальчик лет семи с карими глазками, полными страха.
   Катя присела на корточки и крепко обняла ночного друга. На ее удивление, он тоже протянул руки и обнял девушку за шею. Им обоим вдруг так захотелось нежности, теплоты, что они, не сговариваясь, доверились друг другу вот так просто. Когда удалось разговорить Сашу, – так звали Катиного найденыша, – оказалось, что папу его куда-то увезли дяди в форме, а мама от горя попала в больницу. Месяц почти он жил у соседей, но тетя Инесса злая, потому Саша и сбежал. Приютились этой ночью они у старого друга Димки, который теперь обзавелся семьей, но подругу детства переночевать все же пустил, тактично намекнув, что утром нужно обязательно смыться. Катя с Сашей так и сделали, как только солнце открыло глаза и засветилось в окнах рассветом.

Глава 17
Выбирать не приходится

   Вот скажите, отчего так бывает, что если ты родился в буквальном смысле слова мешком из-под мусора, то тебя ни в грош не ставят? Никому не придет в голову, что если бы не он – мешок – то едва ли люди смогли дальше сотни метров пронести всякий хлам, который по жизни копят. Но нет! Придумать такое человеку и во сне не приснится и в сумасшествии не привидится, так что приходится бедному мусорному мешку довольствоваться самой скромной ролью на свете – ролью хранителя людских тайн и секретов, которые уже отжили свое. И нет – чтоб заметили, возвеличили полезность мешка для мусора, ведь мало того, что он причастен к чистоте, так еще и молчит при этом, не возмущается, когда в него впихивают всякую гадость. Пожалуй, он даже в такие минуты способен на философствования, к примеру, порассуждать о том, что люди, некоторые, так сказать, экземпляры, сами очень часто похожи на мусорные мешки, а считают себя лучше, больше, выше. Нееет, это все неправда. Вот взять, допустим, того парня, что сейчас убирается возле ограждения в лагере военнопленных: бос и беден, но как борется за чистоту – любо-дорого посмотреть! И честное слово, вот уж он-то не похож нисколечко на мусорный мешок. Да такому приятно подставить все свое полиэтиленовое нутро, чтобы оно заполнилось всякими ненужностями. Лишь бы этот человек добросовестно делал свое дело, лишь бы не отступался от того, чем так усердно занимался. Много на свете довелось повидать мусорному мешку, но то, что происходило здесь, было очень загадочно, и скоро он сам станет свидетелем интересных событий.
   А тем временем события действительно приближались к некому своему завершению. Леша старательно наводил чистоту, а когда выпадала возможность – делал подкоп под ограждением: раскапывал землю лопаткой для замешивания строительных смесей. Инструмент, конечно, был не самый подходящий, но хотя бы что-то имелось, чем совсем ничего. Генрих вот уже три дня блестяще исполнял роль важного посланника, без которого здесь не обойтись, словно без воздуха. Валдиса всячески старались ограждать от истинных намерений двух приятелей. Однако от внимания наблюдательного эстонца не ускользнул тот факт, что Леша общается с новоприбывшим немцем как-то иначе, чем с остальными. Надзирателей внутри лагеря он боится, а этого человека – нет. Посчитав такую особенность странной, Валдис решил выяснить, в чем суть да дело. Улучив подходящий момент, когда его снова отправили на перекур, как это часто делал Дробышев под предлогом того, что другу и так достается, эстонец притаился за бараком поблизости и принялся наблюдать, выжидая, когда появится молодой начальник-немец. Примерно в половине седьмого вечера тот пришел и встал возле Леши, будто наблюдая. Но, к громадному разочарованию следившего, с такого расстояния слышно ничего не было. Побродив некоторое время в раздумьях о том, что бы здесь можно было изобрести, парень нашел выход – когда немец с Лешей остались наедине, он заранее пристроился за большой тачкой, на которой вывозили мусор. Чтобы никто ничего не заподозрил, он сказал немцу, что болен сегодня и не сможет заниматься работами. К своему удивлению Валдис обнаружил, что его не собираются ни бить, ни убивать, а просто согласно кивают головой на просьбу. Это породило еще больше вопросов: ну какой фриц здесь так спокойно отнесется, если заключенный станет избегать работы? В этом и состояла, пожалуй, главная ошибка, которую Ганс совершил, сам того не ведая. Итак, Валдис с выбранного места за тачкой теперь мог спокойно слушать все, что говорилось Лешей и Гансом, а говорилось ими вот что:
   – Леша, мне кажется, что тебе лучше быть торопливым, а то начнут расползаться подозрения, – стараясь верно выговаривать слова, вполголоса делился опасениями Ганс.
   – Я все понимаю, мне осталось совсем немного, но каждый раз, когда мне нужно копать, я боюсь, что меня засекут, раскроют. Валдис постоянно ходит близко, будто высматривает, выясняет. Это меня останавливает, потому что мы рискуем, понимаешь?
   Ганс согласно кивнул на справедливые доводы друга, но только латышу этого видеть не пришлось, зато он все услышал. Причем гораздо больше, чем ожидал. Кровь прилила к лицу, сердце бешено заколотилось. Сложно было поверить в то, что у него под носом происходят такие невероятные дела, а он вовсе и не в курсе. Что ж, больше времени терять нельзя.
   Как только Алексей переступил порог барака, сразу сообразил, что вокруг витают словно сотни электрических зарядов. Атмосфера просто трещала от накала. Физическое ощущение напряжения вот-вот готово было придавить Дробышева к земле. Отыскать источник можно было не иначе как во взгляде Валдиса, который так воззрился на товарища по несчастью, что казалось, сделай сейчас Леша некое движение, за него тут же последует жестокое наказание.
   Валдис не говорил ни слова, пока Леша устраивался на деревянном настиле для отдыха, если конечно можно отдыхать на подобном ложе. Когда Дробышев прикрыл глаза, готовый провалиться в тяжелую дремоту, голос латыша просто выбил все желания, намерения. Всего три слова были сказаны, но такие, что усталость со сном как будто и никогда не нужны были Леше, будто он и мыслить о них не смел. Валдис, с расстановкой, боясь, что смысл сказанного в точности не сможет дойти до Дробышева, или что он не поверит, провозгласил как великую истину: «Мне все известно». Леша моментально как по команде, открыл глаза. Он мог бы поинтересоваться, что конкретно ему известно, о чем речь и прочее-прочее, но и без того было ясно, что тот имеет ввиду. Было достаточно посмотреть на самодовольное выражение лица эстонца, говорившее, что отпираться бесполезно, что их секрет раскрыт. Леша встал, оказавшись практически нос к носу с Валдисом.
   – Что тебе нужно?
   – Ничего лишнего. Только то же, что и тебе, – свобода.
   Наверное, целую минуту они стояли молча и пялились друг на друга, готовые протереть дырку во лбу у соперника, только чтобы выяснить, что у того на уме. Как жаль, что такое было невозможно, иначе бы Леша сумел выяснить дальнейшие намерения Валдиса, решившего действовать по всем направлениям.
   – Хорошо, давай говорить начистоту. Втроем мы выбраться не сможем, потому что нас приметят. Самое большее – это двое человек, понимаешь? Потому что чем больше людей – тем выше риски. А ведь цена за риск не просто свобода, но и жизнь.
   – Только вот не надо меня сейчас запугивать, – отмахнулся латыш. – Думали по-тихому сбежать и все тут? Э-нет! Так не получится! Или вместе, сообща, или никак. Тогда у меня не останется выбора, кроме как рассказать все нашим добрейшим блюстителям порядка. Посмотрим, какими наградами они придумают тебя порадовать, когда выяснится, что ты планировал побег, да мало того – готовился к нему. Твоему немцу вообще не поздоровится, скажу я тебе. Уже предвижу, как он извивается на костре, корчится в муках и просит, чтобы его пощадили, ведь они – одной национальности. И ты сможешь убедиться, что он и сеть предатель, потому что в минуты отчаяния вспоминаешь о тех, кто говорит с тобой на родном языке. Вот увидишь, так и случится, но только если вы не включите меня в свой план.
   Дробышев слушал эту речь, и ему становилось дурно. Хотелось не то что ударить Валдиса за его низость, но, пожалуй, даже убить. Если бы Леша был чуточку жестче, чуточку бессердечней, он, не сомневаясь ни минуты, так бы и поступил, однако природа его была немного другой. И сейчас парень сожалел об этом как никогда. Сквозь зубы, будто челюсти свело невероятной судорогой, парень прыснул Валдису в лицо ненавистью, сказав только, что как Ганс решит, так и будет, все это не делается просто так, с разбегу. Латыш, чувствуя, что инициатива принадлежит теперь ему, приутих, согласившись, но предупредив, что глаз с Алексея не спустит.
   Следующий день оказался, пожалуй, самым мрачным из всей Лешиной лагерной жизни. Он переговорил с Гансом, надеясь, что тот скажет «нет» и, благодаря доверию, которым пользуется у здешних немецких командиров, сможет приструнить разошедшегося эстонца. Только тот отчего-то согласился, а почему – Леша понять так и не смог. То ли добр так был, то ли глуп. Догадываться у Дробышева времени не было, потому как Валдис торопился. Торопливость эта, как оказалось спустя всего день, принесла несчастья. Когда Леша как ни в чем ни бывало, делал вид, будто занимается уборкой, а на самом деле вовсю рыл путь к свободе, к нему неожиданно приблизился Ганс. Он быстро заговорил возбужденным шепотом.
   – Кажется, я подозревателен. Сегодня уже несколько немцев сыпали вопросы, которые ответы были мне засекречены. Честное слово, – только закончить предостерегать Ганс не смог. За его спиной уже твердым чеканным шагом двигались немецкие солдаты. Они явно были настроены воинственно. Обмолвиться у Ганса с Алексеем получилось не словами, а лишь взглядами, в которых отражался страх. И он усилился, когда оба заметили в рядах немцев Валдиса. Дробышев сразу все понял.
   Их предали, и бежать было некуда, это ловушка. Смертельная ловушка, из которой выхода не было. Фрицы приближались, а Ганс не стал в панике метаться из стороны в сторону. Он твердо и уверенно встал на ноги, высоко подняв голову, готовый принять свою судьбу с гордо поднятой головой. Леша последовал его примеру. Встав рядом с другом, которого раньше вряд ли смог назвать так, до войны, Дробышев молча всматривался в будущее, которое перед ним представало в виде врага. Он думал только об одном: любой враг победим, если правда на твоей стороне.

Глава 18
Воевать – не щи варить

   – Так чего вы хотите от нас, гражданка Смирнова, скажите честно и искренно? – молодой офицер откровенно насмешливым взглядом «ощупывал» Катю с ног до головы.
   – Хочу отправиться на фронт, помогать родине, – ничуть не смущаясь, отозвалась Катя.
   – Помогать вместе с этим мальцом собираетесь? – тут внимание переключилось на Сашу, которого девушка зачем-то привела с собой в военный штаб. Просто не знала с кем его оставить, а ведь не выгонишь – пропадет.
   – Понимаете, это не мой ребенок…
   – Таак, украли, значит?
   – Товарищ офицер, ну, причем здесь украли?! – не выдержала Катя, – Он нашелся, а мне некуда его определить, не на улице же замерзать. Хочу я служить, понимаете? На фронте ведь всегда люди нужны. Могу помощницей, первую помощь оказывать могу. Поручения исполнять, если нужно. Можно и очень важные.
   – Ишь, какая шустрая, – теперь уже не скрывая, смеялся офицер. – Кто ж вам важное доверит, когда вы и за дитем-то присмотреть толком не способны?!
   – Почему не способна? Я очень способна и ко многому, не надо судить по внешности или по тому, что я – женщина!
   Спор мог бы продолжаться, если бы не вошел в комнату статный мужчина лет пятидесяти с грустным взглядом, таким многозначительным, словно любой вопрос, любая трудность была разрешима для этого человека. Незнакомец присел за стол к офицеру, который разговаривал с Катей, что-то спросил у него, а, получив ответ, похоже, остался недоволен. Тогда Катин собеседник встал и сам лично привел девушку в комнату просторнее, где вдоль стен стояли только лавки. На них, где поодиночке, где группками, сидели девушки. Все, как определила Катя, не многим старше ее самой, а может и моложе. С приходом нового человека ничего не изменилось, только тут и там повернулось в сторону Кати несколько любопытных девичьих лиц. Катя скромно присела на свободный край одной из лавок, Саша пристроился у нее на коленях. Говорить ничего не хотелось, внутри только, словно в вулкане, клокотало волнение. Кате сложно было сказать, сколько прошло времени с момента, когда она вошла в это помещение и до того момента, как пришел сюда незнакомец с невероятно грустным взглядом. Все девушки как по команде последовали за ним, но идти на самом-то деле никуда не пришлось, потому что он остановился в центре комнаты. Конечно, это был военный. Его стать и выправка были видны даже невооруженным глазом, хотя на его простой солдатской одежде отсутствовали какие-либо отличительные знаки. Окинув всех девушек взглядом, мужчина проговорил не громким, но настолько решительным тоном, что и без повторений все было ясно:
   – Товарищи женщины, приказываю построиться в одну шеренгу.
   На этот раз девушки, до того столь смело говорившие о своих намерениях служить, замешкались. Одной место не нравилось, на котором она стояла, другой соседка не приглянулась, в общем, из-за чего поспорить всегда найдется! Одна только Катя не разглагольствовала, не ворчала, когда ее нечаянно толкали во время очередной перестановки. Минут пять прошло, не меньше, пока все успокоились и встали так, как более-менее всех устраивало. Мужчина, недовольно наблюдавший за происходящим, прошелся вдоль ряда, снова присматриваясь. Некоторые опускали глаза – то ли от смущения, то ли от страха. Катя не опустила. Посмотрела прямо в глубину грустных зеленых глаз и нашла отклик. Словно внутри них отражение девушки согласно кивало в знак того, что все у нее получится, со всем она справится. Стало от этого немного жутковато, почудится же такое. И пока Катя взвешивала все аргументы, причислить себя к сумасшедшим или нет, незнакомец уже обращался к пришедшим с вопросом.
   – Скажите мне, кто из вас действительно хочет на фронт?
   Все подняли руки, даже Санька.
   – У каждой из вас свои причины для того, чтобы идти по ту сторону мирной жизни, но, к сожалению, не каждая понимает, что война, хоть и женского рода, но занятие не бабское. Можно говорить сколько угодно о равноправии и тому подобном, но когда почти вся часть мужского населения воюет, умирает, калечится и побеждает, тогда вся надежда на вас остается, ведь вы хранительницы мира. Это я, конечно, красиво загнул, – тут мужчина тихонько засмеялся. Похоже, что вовсе не был он непроходимым пессимистом, а даже человеком, который любит пошутить. Это понравилось девушке. «Не судите по внешности», – вспомнила она свои недавние слова. И тут кто-то из строя откликнулся:
   – Так мы что, лекции сегодня слушать станем или делом заниматься? Наши женихи, братья, друзья, значит, сражаются, а мы тут умничать стоять будем? Так не согласна я! – несколько одобрительных голосов с разных сторон поддержали смелую рыжеволосую девчонку с длинными косами. Вся она была крупновата, голосиста, высока. Как сказали бы, настоявшая русская баба! Таким только дай волю покомандовать – сразу возьмут свое. Но командир был не из таких. Близко подойдя к хулиганке, так что они почти сравнялись ростом, он посмотрел ей в глаза.
   – То есть вы хотите сказать, товарищ… Ковалева, что мы здесь ерундой занимаемся, вместо того, чтоб вас сразу из жизни под пули к немцам класть, так получается?
   Девушка не нашлась что ответить, потупила взгляд, а Катя про себя подумала – отчего фамилия этой девушки известна, а Катина – нет? Ведь ей никакой анкеты заполнить не дали. Офицер завалил дурацкими вопросами, и какой толк? Но огорчиться от этого не получилось, так как очередь неожиданно перескочила на Катю. Теперь командир стоял перед ней, но больше не изучал. Сразу спросил, указывая на Сашу:
   – Вместе с сыном на фронт? Да вы жестокая женщина, товарищ…
   – Смирнова, – вставила Катя, боясь, что фамилию ее тот насмешливый офицер упомянуть забыл в разговоре с командиром.
   – Что-то вы не очень смирная, Смирнова, не оправдываете фамилию. Личность мальчика установим и определим в дом для сирот, если потребуется. Пока пусть поживет в части, будет с малолетства знать, что такое оружие и война, чтобы, когда вырастет, и не думал за такое мутное дело браться.
   Катя мало знала Сашу, его характер, а потому никак не могла предвидеть, что мальчику тоже захочется высказаться. Он вдруг оторвался от Кати, приблизился сзади к командиру и громко-громко заявил:
   – Я не буду браться ни за что мутное, честное слово. Буду родину защищать, только не отдавайте меня неизвестно кому, мне Катя нравится!
   Одна из девушек в строю, кареглазая Ника Будина, засмеялась:
   – Ну вот, занят жених уже, а я-то на взаимность надеялась! – эта простая шутка разрядила атмосферу и рассмешила всех, даже капитана. Он не стал больше говорить о женских и неженских делах, обернулся к девушкам.
   – Что ж, милые защитницы, давайте знакомиться – я буду вашим командиром, а зовут меня Дмитрием Михайловичем Зуевым. Конечно, не все из вас войдут в мой отряд, а только те, кому под силу окажется выполнить одно задание.
   – Это как в сказках бывает? Хорошо хоть одно, – провозгласила миловидная блондинка с волнами волос льняного цвета и кокетливой родинкой над верхней губкой с правой стороны, Виктория Токарева.
   – Ну, уж сказки-не сказки, а скучать вам не придется. Пока же вас проводят отдохнуть. Пообщайтесь друг с другом, присмотритесь. Вам ведь не запрещается дружить, а даже наоборот. Как говориться, в дружбе – сила!
   Этим вечером для девушек устроили небольшой стол, собрали скромно вкусностей, позвали гармониста. Зуев справедливо решил, что девчатам нужно немного развеяться, поднабраться сил. Конечно, на его месте другой командир бы и осудил такое поведение, но Дмитрий Михайлович был мужчиной понятливым, соображал, что не скоро девчонкам вновь придется также вот собираться, петь песни, общаться в спокойной обстановке. После маленького самодеятельного праздника в честь девушек, Катя особенно подружилась с рыжеволосой Настей Ковалевой, Никой Будиной и Викторией Токаревой. У всех них были свои истории, свои причины идти на войну. К примеру, Настя шла на фронт из-за того, что отца ее убили фашисты (жил он не в Москве и до их города немцы добрались раньше). Насте хотелось отомстить. Ника отправилась на войну вслед за молодым человеком, который солдатом ушел на фронт. Вместо того, чтобы постоянно переживать за любимого, девушка решила сама окунуться в нелегкую фронтовую жизнь. Для себя она решила так: пусть они вместе погибнут или вместе вернутся живыми, иначе никак. В отличие от подруг у Вики Токаревой не имелось благородной цели. Здесь она просто оттого, что совершенно одинока, что у нее нет любимого, что дома родным не до нее. Катя с Настей и Никой удивлялись, как у такой красивой, милой Виктории нет парня, ни к чему она не стремится, только качали головами. Вика же отмалчивалась, не посвящая никого в подробности своей жизни.
   Впрочем, на фронте особо не до подробностей, потому как здесь, если и были когда-то отдельные истории, все они слились воедино в трагедии, которую сейчас переживала страна, весь русский народ. Единственное, что оставалось девушкам, – это стоять до последнего, не сдаваться, не опускать руки. Они готовы были на очень многое, а потому, придя следующим утром к Зуеву, всячески демонстрировали уверенность, отвагу и оптимизм. Однако даже для самых непробиваемых явилось неожиданностью то, что им предложили сделать в качестве задания, после которого большинство кандидаток отсеется.
   Перед девушками поставили кастрюли, выложили овощи и приказали… готовить. В запасе имелся вилок капусты, свекла, морковь и картофель. Вика проворчала себе под нос: «Это что, курсы кулинарные что ли?», но громко проявлять недовольство не решилась. Итак, девушки, пусть и с недоумением на лицах, приступили к приготовлению. Не говорилось, что именно нужно готовить, можно было изобретать что угодно. Честно говоря, Катя готовить не очень любила, как-то не ладилось у нее с продуктами: то пересолит, то недосолит, то пережарит и так далее. Вариантов было множество, поэтому девушка с содроганием взялась за нож и начала борьбу с овощами. Через полчаса они сошлись все-таки в первом блюде, Катя приготовила щи, конечно, без мяса, но смотрелось вполне съедобно. Свекла при этом осталась бесхозной, и из нее было решено сделать салат, натерев на терке, так что получилось целых два блюда. У кого-то на столе красовался винегрет, у кого-то – нечто вроде запеканки овощной, в общем, кто на что горазд! Дмитрий Михайлович и тот офицер, что вчера принимал Катю, пробовали блюда поочередно. Когда дело дошло до Катиных щей, командир поморщился, отодвинув тарелку.
   – Что-то ты перестаралась, пересолила! Есть невозможно! Воевать – это тебе не щи варить, понимаешь ли! Но за изобретательность, – тут Зуев указал на свеклу, – ставлю отлично!
   – Я обязательно научусь готовить, товарищ командир! – отчеканила Катя.
   В итоге из всей группы – 35 человек – взяли только 12, причем, как выяснила потом Катя, тех только, кто не очень хорошо приготовил. Может быть, Дмитрий Михайлович по-своему рассудил, что если готовить не умеют, значит воевать у них лучше получится, а может, решил, что такие девчонки готовы учиться большему, потому что не все в жизни умеют, оттого и подладить их под себя будет проще?
   Как бы там ни было, Катя оказалась в числе девушек, принятых в разведывательный отряд капитана Зуева. Вместе с Катей, к ее радости остались Настя, Ника и Виктория. Начались сложные тренировки, когда их учили, как правильно обращаться с оружием, как бросать гранату, как маскироваться, оказывать первую помощь в случае ранения и многому другому. На все про все у них было только два дня. В четверг, 28 марта 1942 года, треть Москвы уже была оккупирована немцами, ждать было больше некогда.

Глава 19
Падение в пропасть

   Немецкая речь напоминала Леше лоскуты ткани, нерадивой портнихой криво-косо в спешке отрезанные, чтобы скроить полотно смысла, который требуется донести до слушателя. В другой бы раз можно было засомневаться, правильно ли сшиты полоски ткани, собран по кусочкам смысл, но только не сейчас, когда немецкие солдаты, словно одев на свои лица непроницаемые маски, шли навстречу неудачникам-беглецам. Один из солдат крикнул так громко, что Ганс вздрогнул: «Стоять на месте! Не делать ни шагу!». Дробышев отметил про себя, что русский его был очень даже неплох, так что в какой-то момент в его сердце затеплилась надежда на то, что они смогут договориться, объяснениями повернуть ситуацию в свою сторону. Однако это ожидание померкло очень быстро, потому что именно этот немец, приблизившись к Гансу, ударил его в живот прикладом автомата. Ганс согнулся пополам, глубоко выдохнув, словно внутренности с силой сдавили. Заступаться Леша не мог, просто стоял и смотрел. К подставному контролеру начали обращаться с вопросами на немецком, так что для Дробышева оставалось непонятным, о чем говорят. Впрочем, и здесь, как в случае с чучелом куклы, когда немцы долго ходили вокруг да около ненормального заключенного, примерно сориентироваться в смысле было не так сложно. Особенно если смотреть на лицо Ганса, которое бледнело все больше и больше с каждой минутой так, что создавалось впечатление, будто бедолага вот-вот свалится на землю в бессознательном состоянии. Как оказалось, не менее напуганным выглядел и сам зачинщик разоблачения. То ли предчувствовал что-то, то ли просто трусил, но было видно невооруженным глазом, что Валдис теперь сожалеет о том, что так опрометчиво поторопился. Можно было обыграть все иначе, но теперь игра управлялась не им, роли распределялись не по его сценарию. Говорил с Гансом один солдат, а избивать стали все, кто пришли к ограждению. Алексея почему-то не трогали, и это казалось странным для него. Когда он увидел, что человек, пытавшийся его спасти, протянуть ему руку помощи в тяжелую минуту, истекает кровью, душа его не выдержала. Он бросился к Гансу, рискуя получить не меньше тумаков, чем его друг. Тем не менее, столь благородный порыв заметили. Бить перестали, но вместо того, чтобы переключится на Лешу или хотя бы их обоих начать бить, немцы стали отталкивать Дробышева, прогоняя отсюда. Это показалось еще более странным. Леша принялся кричать, что они совсем все с ума сошли, что они все уроды и Советский Союз непременно победит, ведь не может же земля носить таких уродов.
   Тот фриц, что понимал русский, со всего маху ударил Дробышева кулаком по лицу. В ожидании новой серии ударов Леша принял оборонительную позу, но защищаться не пришлось, потому что летчика схватили под руки, скрутив их за спиной, и куда-то повели.
   Ганс так и остался лежать, истекая кровью, всеми забытый, и никому не нужный. Таким же отверженным почувствовал себя Леша, когда его привели в чулан без окон, темный и жутковатый. По углам пространства, облаченного в прямоугольную форму, свисала паутина, пахло сыростью. Прилечь здесь можно было только на полу, а о том, чтобы что-то постелить или укрыться – и речи не было. Пленник свернулся калачиком, прижав ноги к телу, подтянув к подбородку и обхватив их руками.
   Так, лежа в позе эмбриона, он думал о том, что теперь станет с бедным Гансом. О том, как бывает порой в жизни невероятно, что люди, которых можно было счесть за врагов, приходят на помощь, и наоборот. Теперь-то Дробышев знал наверняка, что не национальность определяет человеческое в людях, а исключительно свободный выбор этих самых людей между плохим и хорошим, правдивым и лживым. К примеру, Алексей выбирал первое, а вот Валдис – второе. Для чего он все рассказал немцам, ведь сам же собирался бежать на свободу? А может он – шпион, подставное лицо? Эти вопросы были не менее важными, ответы на них хотелось знать не меньше, чем о Гансе. Только, сидя взаперти, ничего сделать нельзя, чтобы попытаться найти ответы на эти вопросы. Оставалось только ждать и смотреть красивые сны о мирной жизни. Вот и все. Ожидание могло продолжаться долго. Не то что даже несколько недель или месяцев, но несколько бесконечностей. Так и казалось Алексею, пока в один из дней за ним не пришли. Не сказали, куда и для чего, просто приказали двигаться по направлению границ лагеря. Дробышев знал, что за этими границами расположен дополнительный немецкий штаб, своего рода центр управления и контроля за лагерной жизнью.
   Лешу без лишних церемоний повели напрямик к какому-то важному командиру. Он справедливо так подумал, рассудив, что кроме важных людей здесь сидеть никто не может, хотя, само собой, лично для советского летчика немецкие начальники никакой ценности не представляли. Приведенного сразу усадили на табурет, швырнув, словно старую тряпичную куклу. Руки привязали толстым шнуром к перекладине между ножками табуретки. Получилось, будто Леша немного склонился вперед. Это ему не нравилось, потому как получалось, что он преклоняет голову перед немцем, а делать этого совсем не хотелось, особенно перед немцем, вошедшим в помещение и усевшимся за стол напротив Леши. Невысокого роста с зачесанными на пробор волосами и намазанными, похоже, каким-то средством, потому что блестели до крайности, отражая блики света от висевшей на потолке лампочки, он был похож на какое-то странное существо с другой планеты. Странно было, почему он сидит при включенном свете даже днем? Должно быть, страстно желает продемонстрировать сияние своих волос?.. Далее черты были еще более неприятными, потому как незнакомец до мельчайшей детали копировал внешность Гитлера: те же усики, та же челка набок и взгляд, полный металлического блеска, так что, если захочешь посмотреть в эти глаза, рискуешь быть раненым металлом, его острыми краями. Первый раз, взглянув на этого человека, Леша даже чуть не охнул от неожиданности – настолько реальным было сходство между ними. Конечно, Гитлера Дробышев видел на фото, и симпатии ни ко внешности фанатика, ни к нему самому как личности, не испытывал. Но смотреть на человека, сидящего за столом перед собой, было, пожалуй, еще отвратительнее. Потому что он не просто исполнял свою работу, а еще и исполнял роль, в которую верил. Вот его-то действительно можно назвать фанатиком, который слепо следует примеру фашиста не только внутренне, но и внешне. Итак, сидя привязанным перед этим подобием ужаса, Леша пытался представить, что с ним станут делать. Наверное, мучить всякими хитрыми способами. Сперва найдут слабые места, а потом – бац – ударят по ним без жалости. Только вопреки ожиданиям немец не принялся как дурной колотить пленника палкой, совать иголки под ногти или придумывать что покруче. Прежде всего, он призвал на помощь к себе всю любезность, которая только еще осталась в нем.
   – Итак, Лекс, – выговорил он первых несколько слов на таком русском, о котором Ганс и представления не имел, не помешало бы двойнику Гитлера год-другой подучиться составлять буквы в фразы и подгонять их по смыслу. Теперь смысл заключался в том, чтобы русского солдата привлечь на свою сторону. – Мы злительны. Есть дело, отрицать его скорости нельзя. Подумать хорошо, как сказать у русских: семь раз меряйся и раз удаляй. Интересность такая, что если мы имеем вас сказать «да» работать с нами, жизнь останется.
   – Я не дорожу своей жизнью. Можете убивать меня, если хотите.
   – Своя не дорогая, а другие? – задав этот вопрос, немец с ехидцей улыбнулся, будто готовится подложить огромную свинью. Так и вышло. Дальнейший разговор, хоть и сложный для понимания из-за сильного акцента лживого предводителя нацистов, дал понять, что если Леша не согласится сражаться на стороне немцев, то не только он, но и его друзья могут прощаться с белым светом. Речь шла о Гансе и Валдисе, которого, оказывается, тоже посчитали врагом, потому что он мог заложить в любой момент, предать, а этого никак не нужно в немецком лагере, а тем более – в штабе, куда на самом деле метил эстонец. Дробышев мог бы запротестовать, отказаться, настоять на своем, ведь не был же он трусом, но тут случилось так, что пленника снова вывели из помещения. На этот раз привели его в подвал наподобие музея со старинными предметами разных эпох и стран.
   Обстановка была жутковатой: цепи с металлическими ободками, стальные шипы, поблескивающие остриями своих наконечников, торчали из стола, сделанного из металла и другие всевозможные инструменты. Холодок пробежал по Лешиной спине. Это была камера пыток, сомнений не оставалось. Неужели его будут пытать? Но только Дробышев успел так подумать, как в помещение ввели Ганса. Он заметно осунулся, под глазами были синяки, руки дрожали, а ноги подгибались. Встретившись с Лешей взглядом, полным отчаяния, он словно говорил, что жизнь его теперь кончена, выхода больше нет, но проблеск в них, который летчик на секунду приметил, пробудил силы внутри, способность сопротивляться. Ее будто руку помощи Ганс протягивал невидимой ниточкой Дробышеву и тот хватался за нее. И дальнейшее развитие событий усилило в Леше желание сопротивляться немцам, как будто вся энергия, бывшая в Гансе, перетекла в тело Дробышева. Он смотрел, как его друга кладут на стол с торчащими шипами, как эти шипы впиваются в тело, готовые проникнуть, кажется, насквозь. Потом Гансу под ногти на руках стали втыкать иглы, дальше придумали одеть на ноги раскаленные сандалии из стали. Криков не было. Только в самом конце, истерзанное муками, тело содрогнулось в предсмертных судорогах.
   Лешу заставляли смотреть на все это зрелище: когда он отворачивался, голову поворачивали обратно, когда зажмуривал глаза, их силой открывали. Это были не единственные пытки, которые в тот раз увидел Леша. Следом за Гансом в подвал привели Валдиса. Вот уж он-то не скупился на жалобы, мольбы о помощи и крики. Дробышеву хотелось запротестовать, мол, вы обещали сохранить этим людям жизни, но он не смог бы. Похоже, что так они пытались запугать русского летчика. Только он был не из пугливых.

Глава 20
Убить или не убить – вот в чем вопрос

   «Раз, два, три, четыре, пять, фрицев будем убивать!». Потом снова. И опять. Так не один раз. Эта переделанная считалочка придавала Кате сил. Она повторяла ее шепотом, пожалуй, уже раз двадцать пятый, надеясь на тридцатом успокоиться. Она притаилась в кустах в ожидании немецкого отряда, который должен был проезжать по расстилавшейся перед Катиными глазами дороге. По данным, которые передали из другого отряда, немцы будут перевозить по этому пути груз, чтобы помочь другим оккупантам. Их прорыв нужно было предотвратить во что бы то ни стало, и отряд Зуева отправили караулить дорогу. В апреле земля еще не прогрелась, а потому Катя лежала на собственной шинели. Форму подходящего размера для девушек пошить не успели, приходилось довольствоваться большими объемами. Пожалуй, только одна Настя осталась довольна, потому что широкая кость выручала. Кстати, Настя притаилась где-то метрах в трехстах, очень удачно замаскировавшись. Переговариваться девушкам во время выполнения задания не разрешалось, можно было только издавать условные звуки. Например, кричать кукушкой значило, что требуется помощь, а ухать филином – что все в порядке, цель видна. Стрелять можно было, только если командир сам проухает, таким образом, давая знать, что пора действовать. Это была первая серьезная вылазка отряда Зуева, и он волновался, пожалуй, даже больше самих девчонок. Взял он только четверых – как раз Катю с подругами. Они были такими разными, но словно дополняли друг друга. У одной навалом было решимости, другая могла похвастаться острым умом и смекалкой, третья – исполнительностью, а Катя – терпеливостью. Даже сейчас, лежа на шинели и чувствуя, как холод от земли наполняет ее тело, девушка не жаловалась. Как ни странно, но только теперь, находясь в таких сложных условиях, когда риск каждую минуту, ей вдруг действительно захотелось жить. Она влюбилась в жизнь, готова была бороться с судьбой, с немцами, со всем миром за право дышать, чувствовать счастье. Катя чувствовала себя нужной, чувство вины перед Лешей, которым она мучилась все это время, наконец, отступило. Потому что война стирает грани между правыми и неправыми, на войне не существует ничего однозначного. Теперь Катя была солдатом, таким же, как и Леша, а значит – имела право на счастье, его она отвоюет всеми силами и принесет в дар любимому, если суждено им будет встретиться.
   Однако рассуждать о том, что суждено, а что нет, не стоит, если ты ожидаешь появления вражеских солдат. Весь слух, все зрение должны быть сосредоточены только на одном – вовремя заметить, вовремя выстрелить. Катя тем более была первой с той стороны, откуда ждали появления немцев, и должна была подать сигнал остальным, чтобы они тоже приготовились. Как только в поле ее зрения появился неприятель, она условно просигнализировала. Дальше по цепочке последовали уханья. Создавалось такое впечатление, что тут собралась целая стая филинов. Хорошо, что немец не знаком был с русской природой, иначе бы заподозрил неладное, услышав, что около проселочной дороги среди бела дня собралось столько ночных хищников.
   Спустя еще три уханья, которыми откликнулись девчонки, следовавшие за Катей, раздалась самая правдоподобная имитация филина – это был Зуев. Девочки все поняли, приступили немедленно к обстрелу колонны машин. Немецкие солдаты, шедшие впереди и позади колонны, выполняли функции охраны, но даже и они не успели среагировать на посыпавшийся град пуль. Катины руки дрожали, когда она спустила курок. Теперь уже в голос она повторяла считалочку про фрицев, услышать ее все равно в грохоте разрывающихся снарядов не могли. Вражеские солдаты падали, словно безжизненные марионетки, у которых кукловод решил обрезать ниточки. Пули попадали в крытые брезентом кузова машин, так что снаряды и порох, перевозимые в качестве груза, тут же взрывались.
   Крики, стоны, разлетающиеся в стороны конечности человеческих тел, кровавое месиво – все это напоминало фильм ужасов, только ставить здесь ничего не требовалось, потому что и декорации и актеры были настоящими. Катя зажмурила глаза, когда недалеко от себя она увидела оторванную руку, окровавленную, безжизненную, с кусками свисавшей плоти. На одном из пальцев она успела заметить перстень, потому что он ярко блеснул на солнце, и в этот момент к горлу ее подступила тошнота, такая сильная, что с ней трудно было совладать. Она зажала рот ладонями, сдерживая рвотные позывы, выронила автомат. В голове мутилось от всего увиденного. «Ну и слабачка же ты, Смирнова! – обратилась она сама к себе внутренним голосом. – Подумаешь, рука…». Но последнего думать не стоило, потому что тошнота стала нестерпимой, Катя больше не могла сдерживаться. Мощными толчками из нее выходило отвращение к чужим трупам, к крови, так что казалось в какой-то момент, что нутро вывернется сейчас наизнанку. Одежда заляпалась, сапоги были испачканы. Когда тошнота с рвотой поутихли, Катя стряхнулась, как смогла, почистилась снегом, который и сам-то был не очень чист, но уж лучше пусть подумают, что это она снегом испачкана, чем отвращением.
   Появляться в таком неряшливом виде перед командиром и другими девчонками было стыдно, но куда деваться. Катя с понурой головой пошла к своим. Больше маскироваться и скрытничать было не нужно, ведь цель полностью уничтожена, а потому девушки с Дмитрием Михайловичем переговаривались в голос. Когда появилась Катя, все взгляды устремились на нее. Оказалось, что она напрасно тревожилась за свой внешний вид, потому что Вика была не менее растрепана и грязна. Зуеву не нужно было ничего объяснять, он и так все понял. Когда девушки отправились отдыхать, а Катя осталась с Дмитрием Михайловичем наедине, он спросил вполголоса:
   – Очень страшно было?
   – Да, – выдохнула Катя, – и противно… Впервые в жизни видела, как люди умирают. Взрывы, безвольно падающих на землю солдат…
   – К такому привыкнуть никогда не получится. Вот я, хоть и всякое видывал за свою военную службу, не могу до сих пор примириться с тем, как погибают солдаты. Конечно, врагов тоже поначалу жалеешь, ведь человек – он и есть человек, какой бы национальности он ни был, а потом становится все равно. Стреляешь как автомат. Но вот с гибелью своих сослуживцев не смиряешься, – наступило молчание. Зуев протянул руку и обнял Катю. Она прислонилась к его плечу, почувствовав теплоту. Никогда ее так не обнимал родной отец, а тут – совершенно посторонний человек, и в нем она нашла больше сочувствия, чем в собственных близких людях. Горячая слеза разочарования и одновременно благодарности покатилась по щеке. Можно было бы продолжать так сидеть до самого рассвета, только Дмитрий Михайлович отстранился. Он и сам растрогался проявлением девичьей нежности, беззащитности, вспомнил, как собственную дочь, Катину ровесницу, со слезами на глазах отпустил на фронт. А что тут было делать, если та сказала: «Отец, не могу я сидеть спокойно, когда в стране такая беда. Тем более я медик и значит должна помочь, иначе это будет предательством».
   Как ни уговаривал Зуев ее, что работать врачом можно и в городской больнице, она не соглашалась, говорила, что в полевых условиях нужнее ее способности. Сейчас бы обнял он свою Машеньку также, утешил, поддержал, да только она далеко. Катя прокашлялась, прервав размышления командира.
   – Простудилась, наверное, на снегу-то? В другой раз утепляйся, нечего форсить!
   В прозвучавшем строго тоне девушка снова узнала Дмитрия Михайловича. Не домашнего, заботливого, но конкретного и серьезного. Она понимала – на войне иначе нельзя. Пора было отправляться спать, сегодня очередь дежурить Зуева. Завтра новое задание, поэтому не стали возвращаться в штаб, а пристроились на ночлег в палатках в лесу.
   – Утром, как только рассвет, отправляемся к пункту назначения, – напомнил командир. Катя согласно кивнула и направилась к палатке. Всю эту ночь ей снились трупы, оторванные руки и сверкающие перстни.

Глава 21
Противостояние

   Август 1944 года Леша встретил не таким, каким был раньше. Из веселого шутника, который с оптимизмом смотрел на жизнь, парень превратился в мужчину, на широких плечах которого лежал груз страданий, увиденных на войне и в плену. На него из зеркала смотрело мощное загорелое лицо, хоть и худое, но внушавшее строгость и даже некий трепет. В волосах после пыточного дня, когда на глазах Дробышева были изощренно измучены немцами люди, с которыми Леша провел много дней, которые превратились для него не просто в эпизодических персонажей собственной жизни, а стали друзьями. Особенно – Ганс. Этот молодой немец, вражеский солдат, на самом деле оказался куда человечнее, чем думалось поначалу. Такому обращению, выдержке мог позавидовать любой советский человек. И сейчас, стоя перед зеркалом, Леша словно видел лицо своего товарища, которое улыбалось, слегка кивало. Это значило, что он соглашается с Лешиным намерением, что так будет правильно.
   Наконец, оторвавшись от отражения в зеркале, Леша вытер полотенцем остатки пены для бритья и принялся одевать форму. Если бы кто-то из прежних товарищей решил посмотреть на переодетого подтянутого высокого мужчину со строгим взглядом, то не поверил бы, что перед ним стоит Алексей Дробышев, любимец девчонок и душа компании. Да это и неудивительно, ведь это теперь – не советский солдат, а немецкий.
   Леша был одет в форму немецкого летчика и сейчас сядет в немецкий самолет, чтобы одержать победу против своих же. Теперь полюса поменялись, роли распределены. Леша станет играть до конца, при этом оставаясь как можно дольше собой. А пока нужно выходить и садиться верхом на железную птицу, которая станет целиком и полностью подчиняться его воле. Летит он сегодня один, и это хорошо для осуществления задуманной тактики.
   Он уже не один месяц воюет на стороне неприятеля, но теперь пришло время разрешить ситуацию, поставить точку. Честно говоря, Леше до сих пор было удивительно, что немецкое командование именно ему доверяет, ведь может так случиться, что он повредит самолет, устроит диверсию, да мало ли что может быть! Однако, ни немцы не спешат с окончательным уничтожением советского летчика, ни Леша не торопится расправиться с вражеской техникой, навредить, испортить. Все это время он просто выжидает, готовится к чему-то важному и большему. Сегодня такой момент настал. Дробышева, завоевавшего доверие, направляют со срочным заданием в штаб в Москве. Советской авиации там почти не осталось, поэтому Леша может не опасаться быть сбитым или вступить в сражение. Все довольно безопасно, если не считать груза, который перевозится в самолете. Это супер-взрывчатка, как говорят немцы, гуд, которую нужно доставить для проверки, а потом – на летную площадку. Взрывчаткой заправят осторожно бомбы на специальном полигоне, погрузят в самолеты и станут сбрасывать всюду, где еще есть жизнь. Как было сказано, Леша заслужил доверие, а потому его посвятили в тонкости операции, рассказали о ее этапах. Это было как нельзя кстати для Дробышева, потому что тогда он мог продумать все до мелочей, рассчитать риски, угрозы с шансами на удачу. Конечно, всего предвидеть нельзя, но все же примерно летчик представлял свою тактику. Первым делом, поднявшись в воздух, он решил не просто лететь из одного пункта в другой, но как можно ниже пролететь над Москвой. Так хотелось ему повидать родной город, в котором прошло детство, самые лучшие деньки. Да, рискованно, да опасно, потому что заметят и могут доложить куда следует или сбить, если внизу будет военная летная база. Хоть и говорили немцы, что Москва вся им принадлежит, Леша не верил, что вот так вот просто все жители сдались. Не может быть такого. Они все равно продолжают бороться: есть отряды добровольцев, которые занимаются деятельностью вредительской, пусть и по мелочи, но они наносят урон немцам – портят технику, игнорируют постановления, поджигают, грабят и так далее. Они на самом деле ведут внутреннюю борьбу, и это правда. Леше известно об этом, потому что он слышал, как немцы переговаривались между собой, что уличные банды уже житья не дают. За время нахождения в плену понимать немецкий для Дробышева стало легче, теперь он даже мог обходиться без переводчика, как бывало раньше, когда ему приходилось общаться с каким-нибудь командиром-начальником. Летчика даже подучили чужому языку, чтобы во время полетов и передвижений он не вызывал подозрений в принадлежности к благородным фрицам. Конечно, возражать не приходилось, да и пригодиться навыки могли в любом случае. Дробышев притворялся, терпел, только чтобы однажды отомстить. И сегодня он это сделает. Приблизившись к Москве, до которой лететь было не больше часа, Леша снизил высоту.
   Он мог видеть зеленые верхушки деревьев, ощущать волны солнечного тепла, которое отовсюду растекается, преображая город мерцанием куполов церковных, искрами бликов в Москва-реке, птичьими голосами. И на всем этом фоне – разоренные и сожженные дома, трупы, которых издали можно было принять за решивших позагорать на лоне города людей, причем делали они это в весьма неестественных позах, лишенных жизни. Дробышева передернуло от того, что он увидел.
   Сознание отчаянно цеплялось за мысль, что в городе по-прежнему существуют люди, которые противостоят, борются, не отступают, потому что город москвичей, его город, превратили в скопище жестокости, зла, а разве так можно? Леша вспоминал, как вместе с друзьями несколько лет назад гулял по паркам и скверам, сейчас проплывающим под крылом самолета, как хорошо им жилось раньше, как счастливо. И все передряги на самом деле ничто по сравнению с тем, какой страшной является война, как она отнимает жизни, не спрашивая, без эмоций, равнодушно и холодно. Таким вот холодом овеяло сейчас и Дробышева, но вместе с тем и сил придало. Он взмыл в воздух, готовый, наконец, к осуществлению задуманного. Времени ждать и терпеть больше нет, но сперва нужно доставить взрывчатку на базу, где из нее сделают смертельное оружие.
   Щупленький лейтенант проверил Лешины документы, придирчиво перевел взгляд с лица на бумаги и обратно. Велел ждать. Леша принялся мерить пространство шагами, ходить от окна коридора до двери лейтенанта и обратно. К тому времени, когда лейтенант вернулся, Леша насчитал 201 шаг, потом резко повернулся и встал навытяжку, готовый выслушать дальнейшие указания.
   А указания были совсем другими, нежели изначально полученные: Дробышеву нужно было самому доставить бомбы, заполненные взрывчаткой на другой аэродром, потому что московский временно закрыт. Услышав последние слова, Леша обрадовался, потому что списал неприятность на деятельность партизан, которые не отступали в своей вредительской деятельности. «А говорят, что Москва взята! Да не будет этого до тех пор, пока есть такие вот смельчаки, изнутри готовые бороться и не отступать!» – подумалось летчику, и волна вдохновения наполнила все тело, словно открылось второе дыхание.
   Теперь пришло его время действовать, к тому же складывается все куда удачнее, чем можно было представить. Он готов пожертвовать жизнью, чтобы выполнить свой долг, чтобы искупить предательство, которое пришлось ему совершить, выбрав сторону немцев. Но все это делалось во имя большой победы, которую он одержит очень скоро. Решающий момент приближался по мере того, как в самолет с величайшей осторожностью погрузили бомбы, как Дробышев сел в кабину и привычными движениями запустил механизм, нажал соответствующие педали и кнопки, чтобы опасная птица взмыла в воздух.
   Когда база осталась далеко позади, Леша, вопреки указаниям, повысил скорость. Очень уж хотелось ему как можно скорее добраться до места, вернее, даже не до одного, а нескольких. Мотивируя это тем, что на малой скорости во время полета горючего тратится больше, он попросил заправить бак полностью, а не наполовину, как хотели немцы. Однако они были наслышаны о профессионализме этого летчика и беспрекословно выполнили все требования. Собственно говоря, из-за способностей Леши управлять первоклассно самолетами, они и не убивали его. Берегли для своей выгоды. Впервые увидев советского летчика, немцы удивились, что ему удалось так мастерски посадить самолет, сломав при этом только ногу, но не убившись насмерть. Тогда это спасло Леше жизнь, а теперь поможет забрать жизни у вражеских солдат, потому что Дробышев намерен лететь сначала в штаб, откуда его направили со взрывчаткой, потом к лагерю, в котором он столько времени пробыл пленником и после этого – на аэродром, где он сбросит остатки бомб. Сейчас их было шесть, то есть по две во всех трех местах. Пусть не думают, что так просто можно творить зло, убивая Лешиных друзей, заставляя шантажом получать выгоду. Однажды такая выгода против тебя и обернется, так что рано радоваться не стоит.
   Итак, полный решимости, твердо намеренный выиграть это противостояние, Леша направился к штабу. Там еще не успели получить извещение о переменах в плане, решили, что Дробышев просто возвращается, выполнив свою часть задания. Только понять глобальность своей ошибки они смогли, когда серебристый шар, гладкий и блестящий в солнечном свете, без единой выпуклости, идеально ровный, словно новогодняя игрушка, приземлился прямиком на здание, в котором для очередного построения плана захвата собрались начальники и командиры.
   Взрыв был не просто мощный, а оглушительный, так что образовалась воронка метров восемь в диаметре. Пока бомба летела до земли, Леша успел поднять самолет высоко, но и на высоте почувствовал, как его качнуло взрывной волной. Разрушения оказались внушительными и по сторонам от воронки, потому что волна была мощной. Вряд ли остался хоть один выживший. Это радовало Лешу одновременно пугало – это какую же силу он везет с собой, какая мощь могла бы обрушиться на советские города, не сложись так обстоятельства сегодня. Да первоначальный Лешин план о том, чтобы вывести из строя самолеты на аэродроме – конечном пункте просто ничто по сравнению с этим. Дальше Дробышев направил самолет сразу к аэродрому. Бомбить штаб при лагере пленных он не решился, потому что видел, какая смертоносная сила скрыта всего в одной бомбе. Несчастные люди погибнут в одночасье. Хорошо бы по пути разгромить пару-тройку военных немецких баз, чтобы бомбы пригодились, иначе ведь смысла во всей операции нет, нужно уничтожить как можно больше.
   Решив так, Дробышев повернул самолет вправо от намеченного курса. Он видел по картам, что в той стороне тоже должна находиться какая-то важная стратегическая точка. Сюрпризом для них стала очередная бомба. Потом еще одна и еще, которые Леша сбрасывал на территориях, оккупированных немцами. Конечно, мирные жители тоже пострадали, но другого выхода не было. Последним пунктом оставался аэродром. Только сбросить на него последний снаряд не удалось – индикатор показывал, что количество топлива близится к нулю. Оставалось совсем немного времени на прыжок, иначе самолет начнет падать и произойдет сильный взрыв, усиленный горением частей самолета, двигателей. Наскоро пристегнув парашют, Леша приготовился совершить прыжок. В памяти сами собой при этом воскресли воспоминания о прошлом прыжке, когда он сломал ногу. Счастливым или не очень считать тот прыжок, Дробышев сказать сейчас не мог, но вот в этот раз обстоятельства сложились куда хуже. Когда Леша уже выпрыгнул, а парашют раскрылся, раздался взрыв. Взрывной волной Лешу подбросило вверх, а один из осколков разлетевшегося на части стекла попал близко к глазу. Летчик не успел почувствовать, как из его раны заструилась кровь. Он не мог направлять парашют, потому что потерял сознание. Мощным толчком от взрыва его отнесло в противоположную первоначальному направлению сторону. Перед глазами стояла чернота беспамятства, а тело безвольно крутилось в воздухе, стремительно приближаясь к земле, которая подставила уже свои большие морщинистые ладони, чтобы принять своего сына живым или мертвым.

Глава 22
На крючке у фрица

   – Катька! Ну, скажи что тебе страшно, правда же? – Вика пугливым шепотом с придыханием от устремленного бега рысцой на полусогнутых ногах, обращалась к подруге в надежде отыскать поддержку.
   – Мне не страшно, – отозвалась упрямо Катя. – Ничуточки.
   – Ты всегда все делаешь из чувства противоречия. И сейчас говоришь так нарочно, я знаю! Не может быть не страшно.
   – Может-не может, какая разница, если мы сейчас с тобой отправлены на задание и нам нужно его выполнить во что бы то ни стало? Думаешь, немцы нас спросят с тобой, боимся мы или нет? Да прибьют с ходу и все тут! Лучше пригнись пониже, а то видно тебя за километр.
   – Вот-вот, вечно только командуешь, а что хоть сама-то знаешь про жизнь и про войну? – Вика не унималась, похоже, вконец решила разозлить подругу. И, конечно, Катя сорвалась. Нервы и так были напряжены, а тут еще Токарева под ухом зудит. Девушка выпрямилась в полный рост, уперла руки в бока и сердитым тоном сказала:
   – Послушай, Вика! Что-то случилось с тобой? Что происходит? Я не понимаю, в чем я перед тобой виновата? Расскажи, если что не так. Давай вместе разберемся, но только не сейчас, потому что говорить под носом у фрицев о своих проблемах – не самое подходящее время и место. Понимаешь?
   Но ответить, что понимает или не понимает, Вика не успела, потому что в этот самый момент над головой Кати просвистела пуля, задев пилотку, так что та упала на землю. От неожиданности Катя успела только открыть рот, но ничего не сказала, зато Вика взвизгнула. И это привело Катю в чувства. Она закрыла ладонью рот подруге, подскочив к ней, словно кузнечик, за доли секунды.
   – Тсс, тише. Иначе нас обнаружат, а ведь нам это не нужно, правда?
   Вика беззвучно кивнула, на лбу у нее выступил пот. Дрожащими руками она схватилась за рукава Катиной формы, начала их трясти, что значило не просто испуг, но панику. Видя, что положение не самое приятное, и что напарница вряд ли сможет себя контролировать, виновница обнаружения взялась командовать.
   – Успокойся, пожалуйста. Мы должны действовать сообща, согласна? – последовал кивок головы. – Начнем с того, что переместимся отсюда немного правее, запутаем след, чтобы если немцы решат догонять нас, им не так легко это далось. Нужно скрыться, хорошо хоть на земле много листвы и следов не видно.
   Последнее замечание немного порадовало Вику, но послышавшиеся голоса немецких солдат напугали. Девушки легли на землю и поползли. Форма их была серого цвета, так что они не бросались в глаза. Передвигаться ползком было дольше, но зато безопаснее. Когда отползли метров на десять от места, на котором Катю застала пуля, подруги поняли, что голоса фрицев не удаляются, а скорее приближаются. Странное обстоятельство оправдалось внезапной догадкой – Катя с Викой двигались не от врагов, а прямиком им навстречу. Мурашки страха и паники побежали по спине, даже волосы на голове словно зашевелились. Теперь Вика знала, как это бывает.
   – Возвращаемся! – зашептала она Кате, которая хотела сказать то же самое, предупредить напарницу. Чувство вины росло в Катином сердце, потому что если бы она не взялась читать нотации, не встала бы в полный рост, их бы не приметили. Если бы не указала направление, в котором нужно спасаться, то не приблизились бы они к врагу вплотную.
   «Вот и отыскали, называется место для минных ловушек», – сетовала на себя Катя, теперь следуя за Викой. Кусты в лесу не успели поредеть, так что за ними можно было отлично спрятаться, если не поднимать головы, плотнее прижиматься к земле. Теперь направление было туда, где недавно пролетела пуля, но немного в стороне. Катя с Викой не заметили, что пилотка, сбитая с головы пулей, осталась лежать на земле, а ведь это был след. Именно по нему и направился немец. Девушки тем временем продолжали свое странное бегство – мало того что по земле, так еще и скорость была далеко не спринтерской. Чтобы исправить ошибку с собственной невнимательностью, Катя старалась прислушиваться к любому шороху. Наконец, она уловила шуршание. Доносилось оно прямо за их спинами, но где-то дальше. Шуршать так могли только опавшие листья, чьи позвонки, хрупкие и тонкие, ломались под натиском человеческих шагов. Звери бежали почти бесшумно, это понятно. Значит, действительно человек, а кроме Вики и Кати здесь есть только немцы. Осознав это, словно ударившись током, Катя дернулась, потом привстала на ноги, полностью не разгибая спины, и позвала Вику.
   – Бежим, некогда ползти, за нами немец! – «гонится» она сказать не смогла, дыхание перехватывало от адреналина, мощным потоком впрыснутого в кровь пугливым мозгом, чтобы сердце тоже стало бояться. И оно боялось теперь у Вики и Кати еще больше, колотясь о ребра как сумасшедшее. Пригибаться к земле в таком состоянии было все тяжелее, все время хотелось выпрямиться и бежать наутек – так, чтобы пятки только сверкали. Но сделать это Катя запретила, бросив в сторону напарницы строгий взгляд. Хотя, какая уж тут строгость, когда за тобой гонится не просто вражеский солдат, а сама смерть. Девушки бежали рысцой, стараясь по-прежнему прислушиваться. Но тут слух сыграл с ними злую шутку. Казалось бы, шорохи доносятся позади, но они же и где-то впереди. Катя остановилась. Замешкалась, вопросительно глядя на Вику. Та тоже остановилась. Смысл остановки дошел до девушки не сразу, и только когда она тоже прислушалась, смогла понять – звуки путаются. Неясно, кто это шуршит – зверь или человек. А вдруг какая-то лисичка задумала покопаться в листве в поисках съестного? А что если немец на самом деле сейчас в той стороне, куда девушки бегут? Вопрос следовал за вопросом, так что сложно было ориентироваться. Все перепуталось, смешалось. Катя схватилась руками за голову, присела на корточки. Ей представлялось, что это конец. Выхода нет. Внезапно Вика начала с силой трясти подругу за плечо.
   – Ну что ты хочешь еще? Мы в ловушке, ясно тебе? И это моя вина! Моя! Убей меня теперь за это! – в голос отозвалась Катя, повышая тон все больше и больше. Однако Вика не собиралась никого убивать, потому что это за нее прекрасно мог сделать немецкий солдат, надвигавшийся прямо на них. Он приметил девушек минуту назад и теперь бежал в их сторону широким шагом. Теперь ясно, что шуршание впереди – это шаги немца, который теперь их засек, а изначально девушки двигались не туда. Только теперь раскаиваться в том, что признали врага за лисичку, а лисичку – за врага, было некогда. Катя с Викой, больше не таясь, бросились бежать по лесу, отбрасывая листву. Казалось, что даже деревья настроены против них – так и норовят выставить вперед то сук, чтобы он больно хлестнул по лицу, то корень, чтобы спотыкаться и падать было удобней. Катя бежала и прислушивалась к бегу позади себя. И неожиданно оторопела – бег Вики не был слышен. Девушка обернулась налево, где до этого могла отличить движение подруги, но там оказалось пусто. Вика пропала! Ужасные мысли завертелись в голове, ноги подкосились. Катя осторожно двинулась обратно, чтобы хоть немного приблизиться к стартовой точке, в надежде отыскать там Токареву. Однако делать этого не пришлось. Мужской голос остановил. Без сомнения, это был немец. Теперь он оказался не там, куда собиралась бежать Катя за подругой, а со стороны, где, как казалось Кате, можно было найти выход, то есть враг опередил Катю. Как это удалось ему сделать, проскочив так быстро вперед, было загадкой. Единственный ответ, который приходил на ум Кате, – это короткая лесная тропинка, о которой ей было неизвестно в отличие от немца. С бледным лицом Катя обернулась на голос. И чуть не потеряла сознание – немец сжимал одной рукой острый окровавленный нож, направленный на Катю, а другой рукой – голову Вики в буквальном смысле этого слова, потому что голова была отрублена.
   Как немец решился на такое и с помощью чего сделал? Неужели в кустах у него припрятана пила или нечто в таком роде, чтобы отрезать человеческие головы вот так вот на раз? Только ответом был метнувшийся в Катину сторону нож. Меткости и силы этому парню было не занимать, потому что лезвие вошло в Катину ногу сантиметра на три. Боль, которая проснулась от этого удара, была как нестерпимость, помноженная на десять. Вскрикнув, Катя упала на колени, пытаясь выдернуть нож из бедра. Только чем усерднее она старалась это сделать – тем больнее становилось. Теперь она не сомневалась, что с физической силой, которая была у немца, и с таким ножом даже человеческую кость проломить реально, что враг и сделал в случае с Викой, а что же он придумает по отношению к Кате и думать страшно. Немец же думал позабавиться, не хотелось так быстро расправляться с жертвой. Можно даже удовлетворить свою очень сильную потребность в женской ласке, которая на войне только снится. Точно! Сейчас он поиграет с красивой русской девушкой в ролевые игры, причем сюжет уже готов, так что и придумывать ничего не нужно! Довольный своей гениальной идеей, немец шагнул в сторону Кати. Конечно, с ножом, торчащим из ноги, о бегстве и думать было нечего. Горькие слезы отчаяния заливали лицо, рыдания клокотали в груди, но она до последнего продолжала бороться. Когда рука немца схватила Катю за волосы, ей подумалось, что сейчас то же самое что с Викой, случится и с ней, но вместо этого вражеский солдат притянул девушку к себе.
   Правой рукой он старательно расстегивал ремень на брюках. Пряжка поддалась не с первого раза, тогда была просто порвана в порыве нетерпения. Катино лицо находилось как раз на уровне пояса немца, когда ремень упал на землю, так что перед носом Кати оказалось нижнее белье немца. Он уже готовился грязным образом позабавиться с девушкой, только не ожидал, что в тот самый момент, когда оголится самая интересная часть, прямиком в мужское достоинство, от вида которого Катя испытала отвращение, вонзится нож. Девушке удалось вытащить его из ноги как раз вовремя, чтобы наградить, как следует, немца хорошей порцией боли.
   Враг закричал так, что казалось, верхушки деревьев содрогнулись. С каким большим удовольствием она бы сейчас отрезала неприятелю все ненужности, которыми он собирался Катю обесчестить, но времени на мщение не было. Встав на ноги, прихрамывая, она постаралась бежать. Давалось это сложнее, чем представлялось, нога кровоточила и при каждом движении изнывала от боли. Сжимая кулаки, выдыхая глубоко и часто, Катя бросилась бежать, пусть и не представляла, куда, но главное бежать как можно дальше. Немцу теперь точно не до нее, да и о своих грязных играх он теперь навсегда забудет. После такого тяжелого передвижения одежда насквозь взмокла. Хотелось пить и переодеться в чистое, сухое, последнее сделать не удалось, а вот попить вполне оказалось реально, потому что Катя вышла к реке. Вспоминая карту, которая осталось у несчастной Вики, девушка пыталась вспомнить, как далеко река находится от их лагеря. Наверное, это действительно не близко, потому что места незнакомы. Получается, что она заблудилась. Мысли о собственной участи, которая теперь незавидней прежнего, завертелись в голове, но влекомая прохладной водой, беглянка на время отбросила их, скинула вместе с окровавленной одеждой и оставила на берегу. Вода в реке была холодная, но окунуться тянуло. Нужно было промыть рану, перевязать. Трижды погрузившись в реку с головой, Катя смогла, наконец, ощутить прилив сил, которого ей так не хватало все это время. Аккуратно сполоснувшись, она занялась раной. Разорвала рукава рубашки, перевязала. Повязка не остановит надолго кровь, а потому нужно торопиться. Переплывать холодную реку с больной ногой – все равно что записываться в самоубийцы. Нужно высмотреть место для другого пути. Осмотревшись по сторонам, Катя приметила торчащие из-под воды камни, которые выстроились почти в ряд, образуя мостик, только строителем его была природа. Решив воспользоваться этим переходом, девушка собрала последние силы, встала. Подошла к переправе, замерла от накатившего страха. «Катя, ты сильная, ты справишься!» – сказала она сама себе и сделала шаг вперед. Идти было не только страшно, но и скользко. Просто дух захватывало от этого. И вот когда до противоположного берега оставалось каких-нибудь шагов пять, раненая нога соскользнула с камня, подвернулась. Девушка вскрикнула, почувствовав, что падает. Пальцы сжались инстинктивно, словно хотели ухватиться хоть за что-то, но ничего спасительного не нашлось вокруг. Катя полетела в воду, ударившись головой о камень природного моста, который, казалось, принесет спасение. Только вместо спасения накрыла темнота.

Глава 23
Невидимки

   Январь 1944 года. Как часто можно слышать фразу «Глаза б мои тебя не видели», как опрометчиво мы говорим, что желали бы не лицезреть этого кошмара, несправедливости и так далее. Но только вся хитрость в том, что когда действительно способность смотреть ясными глазами на мир теряется, мы готовы отдать все что угодно, лишь бы снова обладать зрением. Смотреть, как солнце поднимается над горизонтом, как река разливается весной или искрится снег под ногами. Также думал теперь и Леша Дробышев, который больше не мог видеть. После падения, взрыва, произошло повреждение глазного нерва. Оно относилось к разряду повреждений частично механического, частично психологического характера.
   Доктор, которого летчик знал только по уверенному, но при этом не громкому голосу, объяснял, что при такого рода травме восстановление зрения возможно. Но в данном случае устраняя физиологическую неполадку, следует избавиться и от психологической. Это значит, что даже если операция будет проведена правильно, отлично, то не факт, что зрение восстановится, потому что для полного выздоровления нужно свести к минимуму стрессы, переживания, а ведь это в нынешних условиях невозможно. Следовательно, самым лучшим выходом станет уехать из страны и бросить летать. Для Леши эти выводы доктора значили то же самое, что дезертировать. Он и так уже был вынужден воевать на стороне немцев. Бегства его совесть просто не выдержит, сопьется, а кому же хочется такого будущего. Дробышев не собирался просиживать в подмосковной больнице просто так, тем более, что подходящих условий для проведения операции нет вот уже как четыре месяца, и все это время он находится здесь.
   Сюда его привезли партизаны, найдя полуживого немца, как они подумали по форме, в чаще леса. Удивительная русская душа откликнулась на горе молодого парня, хоть и выглядел он как враг, только справедливо рассудил командир партизан, что враг – не враг, но все же человек, а разве мы звери какие, чтобы так вот себе подобных на произвол судьбы оставлять? Протестовали, не соглашались многие, но против воли командирской пойти не решились. И вот лежит теперь Леша в госпитале. Оказывается, остались еще территории, не принадлежащие немцам, оказывается, есть еще сердца, не оккупированные жестокостью.
   Радовали сообщения по радио о том, что немцы с российской территории сбрасываются все активнее, гонят их обратно в Берлин. Не смог враг устоять перед силой русского характера и зимы, так что все меньше оставалось вокруг неприятелей. Это известие радовало, но все же в минуты отчаяния думалось летчику, что лучше бы его не спасали, а убили прямо там, потому что сил нет терпеть уже эту темноту.
   Для него теперь все люди превратились в невидимок, а сам он в человека, о котором вокруг только и шепчутся больные, мол, вот мы, советские и честные, а к нам фрица подселили. Сказать, что это неправда, язык не поворачивался, потому что тогда бы пришлось признать собственное предательство, а уж это вряд ли понравится кому-то больше, чем немецкая форма. Итак, верный намерению исправить положение и не сидеть, сложа руки, пока наши гонят немцев, Леша в один из дней подозвал медсестру, сказав, что хочет выйти на улицу, подышать воздухом. Молодая девушка, судя по голосу, не смогла отказать в просьбе раненому солдату. Помогла ему одеться, вывела на крыльцо. Когда девушку для какого-то срочного дела позвали в помещение, а Леша остался один, пришло время для него действовать. С помощью трости прощупывая пространство впереди, парень сообразил, что для того, чтобы спуститься с крыльца, нужно преодолеть ступеньку. Дело нехитрое, справиться не сложно. Но вот куда дальше? Вопрос в Лешином положении из области риторических.
   Сказав себе, что терять ему больше нечего все равно, летчик двинулся наугад в неизвестном и невидимом направлении. Прошел, наверное, не больше сотни шагов, как услышал голос позади. Какая-то девушка окликала его, но Леша не собирался останавливаться. Тогда послышался легкий бег, так что через несколько секунд Дробышев с досадой почувствовал на собственном плече прикосновение мягкой девичьей руки.
   – Алексей! – позвала девушка. Это был кто-то другой, не медсестра, которая помогала выбраться на улицу, точно. Леша заметил, что когда зрение исчезло, обострились другие органы чувств, так что он мог отличать голоса безошибочно, определять человека по походке, узнавать по запахам, которые у каждого человека свои.
   – Отстань, – нагрубил он незнакомке, которая помешала ему. Раз уж это не медсестра, то пусть это мать Тереза, которыми здесь вся больница полна, катится ко всем чертям. Только незнакомка тоже не собиралась отступать.
   – Леша! Постойте! Вы меня не узнаете? Это ведь я, Надя! Помните, мы хотели с вами бежать в начале войны? Только я, только вы… – тут она замялась, голос дрогнул, а перед Лешей стали мелькать, словно в ускорителе, кадры прошлой жизни. Надя! Та самая медсестра, которая хотела скрыться от Фролова, которая любила Дробышева, и которую он так предательски оставил. А ему-то думалось, что девушка погибла давно, что пропала без вести, представлялись всякие ужасы, а она вот здесь, за спиной. Отбросив трость, Леша резко повернулся и подхватил Надю на руки, отчего та по-девичьи взвизгнула.
   – Надюша, а я столько думал, столько переживал, что тогда за вами не вернулся, – заговорил летчик, когда опустил девушку на землю, поддаваясь страстным уговорам той поставить ее на землю.
   – Со мной все хорошо, – молчание было паузой-точкой, после которой последовало неожиданное продолжение. – Алексей, вы собрались сбежать, я угадала? Кроме вас никто из незрячих пациентов не просится на улицу, им достаточно для свежего воздуха форточки. Не бойтесь, я никому не скажу, но только если вы вернетесь в палату. Это очень даже хорошо, что вышли на улицу, потому что иначе я бы вряд ли вас приметила, ведь вами занимается другая медсестра, но теперь…
   – Надя, помолчите, – Леша коснулся ладонью правой руки плеча девушки, а потом скользящим движением стал опускаться ниже. Когда удалось коснуться запястья, он поднес ладонь девушки к губам. Поцеловал сначала ее, а потом каждый пальчик. – Я хочу вам сказать, что знаю ваш секрет, видел собственное фото с надписью. Спасибо вам. Не знаю, живы ли еще ваши чувства, но уверен, что я не достоин их, потому что я предатель и никак иначе. Сейчас если мне не уйти и не искупить вину, просто не будет жизни, а только одни уколы совести.
   Закончив говорить, Дробышев отпустил Надину руку. Молчали некоторое время, не двигались с места. Кто-то должен был нарушить тишину. Это сделала Катя. Подойдя вплотную к Леше, она заговорила шепотом, совсем как в ночь, когда пришла со своим планом в землянку к летчику.
   – Если хотите знать, я предательница не меньше вашего, потому что вышла замуж за Фролова. Он был моим первым и единственным мужчиной до сегодняшнего дня. Я не могла знать, что стало с вами в лесу, скрылись вы или погибли, а жить-то как-то нужно было. Но вот увидела вас, узнала и поняла, что как прежде люблю. Глупо и неправильно, а люблю, – и вместо ответа на дурацкий Лешин вопрос «кого?», который вылетел сам собой только чтобы заполнить неловкую паузу, девушка поцеловала его. Поцелуй был недолгим, но горячим, так что обоих даже бросило в жар, ведь они успели подзабыть, что значит страсть и желание.
   В тот день они под руку вернулись в палату, а последующие дни Надя старалась заполнить эмоциями, добрыми впечатлениями, чтобы летчик не вздумал больше бежать, ведь теперь, обретя счастье, о котором и мечтать не смела, девушка словно парила над землей. И война уже не так страшна, и с ранеными справляться легче. А тут как на удачу обещали оборудование подвезти, которое для операции требовалось.
   Оказывается, удалось освободить железнодорожный путь от немцев, которые занимали территорию и никого не пропускали. Лешу вдохновляли Надины внимательность и забота, он больше не вспоминал про Катю, которая даже не писала ему. Однако в справедливости последнего обстоятельства Леша ошибался. В больницу к нему как раз к этому же времени стали пачками приходить письма, которые до этого где-то в пути затерялись, оставались неприкаянными птичками лежать где-то в темных коробках и мешках. Были послания от родных и друзей, в том числе и Катины письма, объемистые, долгие. От других девушек кроме «Смирновой К.», как значилось на конверте, писем не было, так что Надя, которая получала на руки все письма, чтобы потом прочесть их Леше, не смогла устоять и вскрыла один из конвертов с посланием от той девушки.
   Вскрыла, и не смогла сдержать слез, так и плакала в маленькой коморке под лестницей, куда спряталась от посторонних глаз. Столько нежности было в строчках, столько просьб о прощении, отчаянии, что сердце разрывалось. Вчитываясь в слова, Надя угадывала историю двух молодых людей, повздоривших по глупости и разделенных войной. Катя дала обещание в письме, что станет писать Леше до тех пор, пока не получит ответа, пусть даже на это уйдет вся жизнь. Надя же, пряча письмо под подкладку больничного халата, дала себе обещание ни словом не обмолвиться с Лешей о Катиных письмах. Пусть он не будет знать. Пусть он будет принадлежать только ей одной.

Глава 24
Неожиданный спаситель

   Совпадения в жизни порой случаются самые невероятные, как и с нашими героями. Хоть и не знали они этого, но лежали в одной и той же больнице, только в разных ее концах. Так как Леша не видел, а Надя не передвигалась, они не могли встретиться и потому не догадывались о существовании друг друга в такой близости. Но ни автор, ни вы, дорогой читатель, пока не в силах раскрыть все карты. Так что нам с вами остается пока просто наблюдать за дальнейшим развитием событий, ведь наша история подходит к финалу. О финале мечтает и Катя. Да и что, скажите на милость, больше делать, когда ты прикована к больничной койке? Оказалось, что у девушки в месте ранения кость дала трещину – так сильно смог ножом ударить ее немец, хоть и орудовал им не с самого близкого расстояния. Рада бы Катя забыть о тех неприятных воспоминаниях, но пока нога не заживет, не обрести ей покоя. Да и вообще неизвестно, когда он теперь придет к ней. Хорошо хоть в новостях говорят, что СССР все увереннее теснит врага к границе, так что, дай Бог, скоро освободится Родина от врагов и вдохнет свободно полной грудью, а люди вокруг заживут как прежде со своими радостями и огорчениями. Кстати, об огорчениях…
   Огромной неожиданностью стало для Кати открыть глаза и увидеть, что на краю ее постели сидит призрак из прошлого. Вернее, конечно не совсем призрак, но тоже мало что хорошего. Да-да, речь идет о друге детства, рыжем Женьке с задиристыми веснушками. Хоть и возмужал он, стал выше, даже стройнее, а ведет себя также дурашливо, словно артист цирка. Это, пожалуй, Катю всегда в нем и раздражало. Но сейчас речь не о том, каким был Женя и каким остался, а о спасении Кати. Оказалось, что в той местности, где с девушками приключились все несчастья, как раз проезжал немецкий командир со своим помощником, коим и оказался Евгений.
   Об этом факте он хотел сначала умолчать, чтобы не пугать Катю, но потом решил, что если сможет, то поймет его, если же нет, то он уйдет, на этот раз навсегда из ее жизни, хоть и помогать тайком не перестанет. Вот так и случилось, что приезжали мимо реки и услышали в чаще крики. Остановились на берегу, дальше ехать не решились, чтобы не вмешиваться в ненужные заварушки, если есть такие, потому как для важных лиц это опасно. В общем, стали ждать, хорошо, что Жене удалось уговорить начальство на остановку. И вот видят, как на противоположный берег реки кто-то вышел, причем, очень неестественной походкой. Сперва не поняли кто это, а когда Женя взял бинокль и стал смотреть на ту сторону, сердце его запрыгало в груди как сумасшедшее. Он не мог поверить в то, что стекла бинокля отражают искаженное страданиями Катино лицо. Тут он бросился в воду, замочил одежду. Ему вдруг стало безразлично, что могут подумать о нем и что сказать, потому что гибла его любимая. Как только перед Женей разыгралась сцена падения Кати в воду, он чуть с ума не сошел от ужаса.
   Потом беглянка была без сознания, а ее доставили сюда, в самый лучший госпиталь, который только был поблизости. Пожалуй, это была единственная территория, на которой сходились и русские, и немцы. Удивительно, но никто из них не стремился спорить, доказывать силу, отстаивать правоту. Наверное, потому так было, что здесь больные независимо от национальности были равны перед одной бедой. Само собой, стычки тоже случались, без них не могло быть, но не такими они были мощными, потому что в глубине души все сочувствовали друг другу, заступались и помогали. Это было главное. В стенах больницы открывались истинные лица, сбрасывались маски храбрости, напыщенности, ведь боль не спросит, какая у вас национальность, на каком языке вы говорите или что предпочитаете на завтрак. Она просто есть, существует неотделимо от тела.
   Вот так и Катина боль не отлеплялась от нее, просто не было сил отталкивать Женину внимательность, быть гордой, неприступной. И он это чувствовал. Чувствовал, что не осуждает его, потому как теперь понимает, что нельзя в жизни ни от чего зарекаться, защищаться. Так случилось, что Женя, чтобы выжить во время войны, пристроился заместителем начальника по делам охраны самого Гитлера. Способствовать родители больше не могли ему, ведь квартира их сгорела, отец задохнулся во время пожара, а мать, когда узнала, что супруга ее больше нет в живых, сошла с ума. Выкручиваться как-то нужно было, чтобы прокормить жену, ту самую учительницу Ольгу, и маленького сынишку Николеньку. Вот так и получилось, что обстоятельства оказались сильнее, пришлось работать у немцев. На самом деле теперь Женя убежден, что не всякий немец плох, не всякий выбирал такую жизнь для себя и своей страны. Существует еще такая штука как деньги. Если есть деньги, то и власть при тебе, и голоса купить можно, и уважение. Так-то действовала нацистская партия, засовывая в глотки тех, кто пытался возмущаться либо пачки денег, либо сразу дуло пистолета. На первое соглашались охотнее, чем на второе, но находились и смельчаки. Женя принадлежал ко вторым и мог бы оправдать себя тем, что хотел жить, растить сына, любить. Правда, с любовью у них с Ольгой не очень получалось. Любила она мужа сильно, но так как он отвечал ей по большей части только благодарностью за столь пылкие чувства и иной раз влечением, выливавшимся в бурные ночи, девушка начала уставать. Все чаще жаловалась на нездоровье, а в последнее время кроме этого стала не ночевать дома, пропадать днями.
   Впрочем, теперь, когда отыскалась Катя, Жене было все равно, что станет с его семейной жизнью. Он бросил все силы на то, чтобы пробудить в ней хоть какие-то чувства по отношению к себе. Пусть хотя бы и благодарность. Потом он сумеет вырастить из этой благодарности любовь, просто нужно время и упорство. Решив так для себя, Женя принялся активно ухаживать за Катей, заменяя ей всех медсестер. Поправлял подушки с одеялами, приносил продукты, свежие газеты и книги, чтобы девушке не было скучно. Как на это реагировать, честно говоря, Катя не знала, потому что было не до того. Эгоистично больше заботила своя боль, чем чужое соучастие. Девизом Кати отныне стало: «Придет новый день и все разрешится, время все расставит по местам». С такой мыслью жить было легче. Зачем волноваться и переживать, если нам неизвестно, что будет завтра? А завтра несло с собой ой так много сюрпризов!
   Однажды Женя пришел такой мрачный, что, казалось, будто веснушки его поистерлись, поблекли. Катя не решалась спросить, что случилось. Все время почти молчали за исключением дежурных фраз. Перед самым уходом Женя присел снова на кровать и упавшим голосом заговорил.
   – Катя, у меня для тебя две новости. Знаешь, можно сказать, как в анекдоте – плохая и хорошая. Какую из них куда приписать решай сама. Первое. Вчера ночью, когда меня не было дома, я несколько дней находился в командировке, Оля напилась таблеток. Снотворное. И запила все это шампанским. Впрочем, оно тут особо ни при чем, потому что доза и без того была смертельной. Хорошо хоть сынишки не было дома, а то при нем это было бы ужасно. Гостил у бабушки. Боже, это бред, не могу поверить, – Женя опустил голову на руки. Жалость защемило Катино сердце. Она привстала на кровати, протянула руку, коснулась плеча друга. От этого простого, но искреннего жеста Женя будто воспрянул и продолжил говорить.
   – Новость вторая. Мне удалось выяснить, что Леша находится в этой же больнице, – теперь Катя не могла совладать с волнением. – Погоди радоваться. Он получил травму, как и при каких обстоятельствах особо мне неизвестно, но знаю, что он ничего не видит. Предстоит операция, которую он ждет очень давно. И здесь я могу помочь, если поговорю насчет поставки оборудования, – в Катиных глазах мелькнул лучик надежды, болью отразившийся в душе Жени, который почувствовал, что девушка любит своего летчика как прежде. Может быть, именно это заставило Женю омрачить радость девушки. Он поднялся на ноги, готовый уйти.
   – Я готов помочь, но только если ты согласишься остаться со мной. В другом же случае, когда придет оборудование и не будет ли уже к тому времени поздно что-то исправлять, неизвестно. Хорошо подумай над этим, прежде чем окончательно отвечать, хорошо?
   Такая альтернатива стала для Кати неожиданностью. Она открыла рот, словно собиралась что-то ответить, но не смогла, вместо этого только кивнув. Ночь не спалось ни ей, ни Жене, потому что следующим утром они должны были в точности знать ответ на поставленный вопрос, только для одних он сулит счастье, а для других – время тоски и одиночества. Однако, утром случилось то, чего в равной степени ни Женя, ни Катя не ожидали. Как нарочно именно в этот день Кате придумалось пройтись по коридору, выйти на улицу.
   Передвигалась она пока с помощью костылей, так как трещина в кости заживала медленно и полностью наступать на поврежденную ногу не давала. Конечно, в тайне даже от самой себя девушка надеялась, что сможет встретить Лешу, раз он лежит в этой же больнице. Бродила туда-сюда, высматривала знакомые черты, но ничего не происходило. В нетерпении стала спрашивать медсестер о таком-то пациенте, но все они только пожимали плечами в знак неведения. Катя совсем отчаялась, когда увидела, что к больнице подъехал Женя на автомобиле. Хотелось броситься на землю и превратиться, словно в сказках красны девицы, в прекрасную птичку, да чтобы улететь отсюда далеко-далеко, только чтоб не давать ответа, от которого душа стынет. Но не успела Катя смириться с судьбой, как увидела в конце скверика, по которому сама недавно ковыляла, знакомый силуэт. Можно было ошибиться, только ждать не было времени. Насколько быстро было это возможно, Катя устремилась в ту сторону. Лица мужчины она не видела, но сердечко подскакивало.
   «Если прогадала, значит не судьба, пойду за Женьку замуж!» – сказала она себе и, призывая на помощь все силы, преодолевая боль, которая от волнений в ноге усилилась, прибавила скорости, чтобы не упустить незнакомца. Чем ближе она подходила, тем волнительнее становилось в груди.
   Вот, наконец, Катя видит, как рядом с мужчиной, по-прежнему сидящему спиной к ней, сидит девушка, что-то рассказывает. Прерывать жаль, но сейчас не до приличий. Не в силах подавить волнение, прорывавшееся в голосе, Катя говорит только одно слово: «Леша?». Это вопрос, но ей кажется, что она уже знает ответ. Мужчина оборачивается, и Катя больше не сдерживает рыданий.

Глава 25
День победы

   Легендарному параду в честь Победы в Великой Отечественной войне суждено было состояться на Красной площади 24 июня 1945 года. Основанием послужил личный приказ товарища Сталина № 370 от 22 июня 1945 года. Главные организаторские вопросы решить о Параде Победы было поручено начальнику Главного оперативного управления Генштаба генералу-полковнику Сергею Матвеевичу Штеменко и начальнику Генштаба, генерала армии Алексея Иннокентьевича Антонова.
   Ярчайшим событием парада для советских граждан, которые присутствовали на главном празднике, стала конное шествие, возглавили которое командующий парада Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский и Маршал Советского Союза Г. К. Жуков, принимавший торжественное мероприятие, с моментом сожжения немецких знамен. По очереди, торжественно маршируя, по площади прошли барабанщики-суворовцы со сводными полками всех советских фронтов и сводным полком ВМФ. Возглавляли шедшие соединения их командиры, а Герои Советского Союза пронесли знамена частей и соединений. В честь каждого полка оркестр исполнил особый марш. После сводных полков пространство Красной площади заполнилось колонной бойцов, которые несли две сотни наклоненных снизу знамен и штандартов, принадлежавших вражеским войскам.
   Штандарты со знаменами поочередно бросили на специально выстроенный помост около Мавзолея, все действо сопровождалось барабанной дробью. Завершался Парад Победы частью Московского гарнизона: сводными полками Наркомата обороны и военной академии, курсантами военных и суворовских училищ, сводной кавалерийская бригада, танковыми, артиллерийскими, воздушно-десантными и мотомеханизированными подразделения и части. В финале торжественно прозвучал гимн «Славься, Советская наша страна!». Слушая слова, Катя готова была расплакаться. Готовилась-готовилась и все-таки расплакалась. Хорошо, что погода сегодня была дождливая. Правда это для Кати хорошо, а вот для парада не очень, потому что она слышала, что из-за погодных условий даже пришлось отменить воздушную часть парада с проходом колонн трудящихся.
   – Красиво было, правда? – приобнимая Катю за плечи, радостно проговорил Леша. Катя испугалась, но не от страха, просто вздрогнула от неожиданности, никак не верилось ей до сих пор, что ее любимый летчик рядом. Теперь его можно обнимать, говорить о всяком и быть собой. Прежней. Правда окончательно сделать это не получится, потому что война их обоих изменила. Теперь они ценят жизнь гораздо больше, ведь не раз были на краю гибели. Теперь с содроганием вспоминаются дни голода, холода, лишений. А чего стоит только их встреча в больничном сквере, когда Леша и Катя отыскали друг друга, но одна толком не могла обнять, а другой разглядеть. Называется – встретились калеки! Но вот теперь все испытания позади, остается только радоваться и любить друг друга. Катя подняла голову, посмотрела Леше прямо в глаза и серьезно сказала:
   – Милый, делай что хочешь, но я хочу ровно через год прийти сюда же на парад с сынишкой!
   От такого открытого, не к месту сказанного заявления Леша оторопел, а потом засмеялся.
   – Во-первых, любимая моя и непредсказуемая, даже если гипотетически допустить, что к тому времени мы успеем, то малыш вряд ли что-то поймет в таком возрасте, – тут Катя собиралась деловито возразить, только не успела. Леша приложил указательный палец к губам девушки в знак того, что сейчас помолчать – самое время. – Во-вторых, это звучит сейчас из твоих уст, словно приказ! Не могу же я проконтролировать столь тонкий процесс деторождения! – и тут они вместе засмеялись.
   Каким же счастьем было вот так просто идти за руки, любоваться летом и городом, который скоро, они знали это, восстановится и будет лучше прежнего. Теперь Катя с Лешей жили одни. Катиных родителей не стало, они погибли во время оккупации немцев, а Лешина родня покинула город, так что теперь у него оставалась только надежда найти близких. Ею он и жил. И еще, конечно, Катей, которую любил до безумия. Только теперь он понял это, и больше всего на свете снова боялся потерять ее, такую хрупкую и ранимую.
//-- * * * --//
   Именно Катя тогда помогла ему вернуть зрение, недаром же врачи говорили, что проблема здесь не только в ожоге, но и в психологии. Возможность снова обнимать любимую, вдыхать запах ее волос, слышать ее голос – все это вернуло ему желание жить и желание бороться с болезнью. А дальше… А дальше в больницу пришло оборудование, и тот же Женька, слушая мольбы своей любимой и глядя в незрячие глаза своего друга, уже не мог отказать ему в помощи. Многое произошло за эти годы, многое изменилось. Изменились и сами молодые люди, и их жизни сделали крутой поворот, но настоящую любовь не способно убить ни расставание, ни война.
   Под звуки любимой всеми «Катюши» молодые люди уходили с Красной площади.

     «Расцветали яблони и груши,
     Поплыли туманы над рекой.
     Выходила на берег Катюша,
     На высокий берег, на крутой»… – гремели динамики.

   А Катя думала о том, насколько разными могут быть судьбы тех, чьи жизни исковеркала война. Недаром же в эти годы у любимой песни появилось несколько финальных куплетов, и, наверное, каждый солдат, каждая женщина, ждавшая его возвращения, да что там говорить – каждый человек, исполнял из них тот, что был ему наиболее близок.

     «Пусть фриц помнит русскую «катюшу»,
     Пусть услышит, как она поет:
     Из врагов вытряхивает души,
     А своим отвагу придает!» – пели одни.
     «Отцветали яблони и груши,
     Уплыли туманы над рекой.
     Уходила с берега Катюша,
     Уносила песенку домой» – грустно заканчивали песню другие.

   А каким будет их с Лешей финал? Это пока, никому неизвестно, даже им самим…

Глава 26
Долгожданный ребенок

   Катя очень хотела ребенка. Маленького мальчика, похожего на ее любимого Лешу, такого же смешливого и веселого, каким Лешка был в детстве, такого же бесстрашного, как он, и такого же замечательного. Но забеременеть оказалось не так-то просто – прошлое не отпускало Катю, тяжелой ношей ложась на ее плечи.
   Оказалось, что война кончилась, но для Кати началась ее личная война – битва за право быть матерью. Ее жизнь наполнила целая череда разных врачей, анализов, процедур… Бледная, похудевшая и измученная она возвращалась домой, но упрямо продолжала пытаться и верила в то, что они все же станут родителями. Они с Лешей могли часами сидеть, придумывая имена для своего будущего ребенка… И потом врачи все же вынесли свой диагноз – по их мнению, Катя не сможет уже иметь детей. Никогда. Мир рухнул. Она продолжала жить, словно во сне, – ходила на работу – Катя устроилась медсестрой в больницу, делала домашние дела, но ничего не приносило ей счастья. Дни становились похожи один на другой и вот в один из таких дней, Катя утром шла на работу. Была зима, сапоги утопали в снегу, и передвигаться было катастрофически неудобно. От неожиданно услышанного крика она чуть не упала.
   – Мамочки, как больно! – кричал где-то неподалеку женский голос.
   Ноги сами понесли Катю на звук. Буквально через несколько секунд ее взору предстала картина: прямо на снегу сидела девушка, которая плакала, корчась от боли и обхватив руками еще не слишком большой живот. Катя подбежала к ней и докторским тоном спросила:
   – Где, где болит?
   Девушка, поморщившись, указала пальцем на правый бок. Катюша, с трудом подняв девицу из сугроба, поволокла ее к дороге, где поймала такси и отвезла несчастную в больницу, в которой работала. Там после укола обезболивающего девушка рассказала, что ее зовут Лена, и что утром ей стало плохо. Лена собралась ехать в больницу, но так и не дошла до шоссе.
   – Муж-то есть? – почему-то спросила Катя.
   Лена ничего не ответила, только неожиданно схватив за руку свою спасительницу, быстро зашептала:
   – Мне главное ребенка сохранить, что будет со мною – это не важно, главное малыш…
   – Леночка, но это ведь не последняя беременность, – растерянно проговорила Катя. Она просто повторила те слова, которые ей повторял врач, успокаивая девушку.
   – Нет, – упрямо проговорила Лена, – вы не представляете себе, как долго я пыталась забеременеть!
   Катя только молча кивнула, она все понимала, понимала так, как, пожалуй, никто другой. Девушки подружились. Катя много времени проводила со своей новой знакомой – обещала, что не оставит Лену и на родах, будет поддерживать ее. Но чем ближе приближалась предполагаемая дата родов, тем худее и бледнее становилась Лена. Дни складывались в недели, недели – в месяцы. Лена почему-то была уверенна, что она родит обязательно мальчика. Даже придумала своему сыну имя – Станислав, и все время повторяла его, нашептывая своему животу всякие нежности.
   – Стасенька мой, Стасик, ты даже не представляешь себе, как мамочка тебя ждет…
   У Кати сердце кровью обливалась, когда она слышала это, как ей хотелось вернуть время вспять, чтобы иметь возможность говорить то же самое своему мальчику или девочке…
   Роды были очень тяжелыми. Они длились несколько часов, у Лены открылось вкровотечение. Что ни делали врачи, но кровь не останавливалась. Ситуация стала и вовсе критичной, когда, как назло, не нашлось донорской крови нужной группы.
   – Мы ее теряем, – услышала Катя голос санитара Славика.
   – Слава, так найди донорскую!
   – Нету, – виновато пролепетал он, – и на станцию звонили – ну нет у них нужной нам группы.
   – А какая нужна? – спросила Катя, и ей показалось, что она уже заранее знает ответ.
   – Группа третья, резус отрицательный – отрапортовал Слава.
   – У меня третья резус отрицательный, – обрадовалась Катя. – Делайте прямое переливание от меня к ней.
   Катя почувствовала, как в вену медленно входит игра, услышала, как заработал насос, а дальше медленно начала проваливаться в пустоту. Только руку санитара Славы она остановила, когда тот, увидев, как она теряет сознание, кинулся, чтобы остановить переливание.
   – Не надо! Я хочу ей помочь! – заплетающимся языком проговорила она.
   Последнее, что услышала Катя перед тем, как полностью погрузилась в темноту, был надрывный детский плачь – этот звук был для нее лучше наградой, которую могли сейчас послать ей небеса…
   Процесс восстановления был долгим, если не сказать больше – очень долгим. Неделю Катя лежала в палате, отдыхая и приходя в себя, а потом ей сказали, что Лена умерла при родах, и остался только маленький мальчик.
   Как только Кате разрешили встать, она первым делом отправилась посмотреть на ребенка. Странно, но из всех детей, находящихся в детском отделении, она сразу узнала «своего» мальчика. Он был темненьким, похожим, почему-то, на саму Катю и чуть-чуть на Лешу… Сам Леша приходил навещать Катю каждый день, он ласково смотрел за тем, как Катюша, прижимая к себе маленького человечка и улыбаясь, шептала что-то безгранично нежное и ласковое в его крохотное ушко. Ребенок мирно спал у нее на руках, улыбаясь и причмокивая во сне. Конечно же, Леша был не против усыновить мальчика, да и мог ли он сказать что-то наперекор своей любимой Кате, которая сейчас, впервые за долгие месяцы, выглядела совершенно счастливой?!
   И вскоре Леша забрал из больницы и Катю, и ребенка, а еще через полгода выяснилось, что скоро в семье будет не один, а два малыша!

Ольга Абдуллаева Катюша

Глава 1 Плотина, самолет, девочка

Глава 2 На расстоянии дыхания

Глава 3 Сама не своя

Глава 4 От ворот поворот и смертельный отвар

Глава 5 Это страшное слово – война

Глава 6 Подделка

Глава 7 Угонщик поневоле

Глава 8 Наваждение и неизбежность

Глава 9 Куда глаза глядят

Глава 10 Любить и ненавидеть

Глава 11 Если враг оказался вдруг…

Глава 12 Обстоятельные обстоятельства

Глава 13 Пленник

Глава 14 Не стерпится, не слюбится

Глава 15 У дружбы не бывает национальности

Глава 16 Изменять и изменяться

Глава 17 Выбирать не приходится

Глава 18 Воевать – не щи варить

Глава 19 Падение в пропасть

Глава 20 Убить или не убить – вот в чем вопрос

Глава 21 Противостояние

Глава 22 На крючке у фрица

Глава 23 Невидимки

Глава 24 Неожиданный спаситель

Глава 25 День победы

Глава 26 Долгожданный ребенок