-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
| Валерия Жакар
|
| Sex 21
-------
Валерия Жакар
Sex 21
Предисловие
В Вену я приехал на бал. Работа такая. Даже смокинг себе купил. А накануне бала брел, кутаясь в пальто, по улице. Вижу – идет девушка моей мечты (если судить по внешним данным), на меня, естественно, не смотрит, витрины разглядывает: очень я ей нужен – турист в пальто.
Мы уже разминулись, и вдруг я понимаю, что вообще-то мы с этой девушкой знакомы. Даже очень хорошо знакомы (так, попрошу без пошлостей, вам еще предстоит оценить высокий характер наших отношений). Просто очень давно не виделись. А вы ведь, наверное, знаете, что если долго с кем-то не видеться в Москве, то лучший способ повстречаться – уехать куда-нибудь за границу. Вот как раз на эту тему мы и пошутили первым делом, когда я девушку окликнул.
Сели в каком-то умеренно фольклорном ресторане, заказали Россбахер и принялись рассказывать. А там было что вспомнить и рассказать друг другу, поскольку не виделись мы и вправду давно, а история эта начиналась в одна тысяча девятьсот восемьдесят…
В общем, в конце прошлого века.
Я в ту пору работал обозревателем «Комсомольской правды». И была у меня мечта: очень мне хотелось опубликовать в газете заметку, в заголовке которой было бы слово «промискуитет». И добился-таки я своего: вышла моя заметка с заголовком «Лето – пора промискуитета». Такчто программу я, можно сказать, перевыполнил: еще и в рифму получилось. Заметка имела шумный успех, я чуть было не прославился.
И вот именно в это самое время приходит к нам в редакцию девочка. Позвольте сэкономить на эпитетах, да и не силен я по части описания женской красоты. Скажем так: это была очень красивая девочка. В меру застенчивая, но это не помешало ей слету спросить меня: «Так это вы про промискуитет написали? Научите меня чему-нибудь, я к вам на стажировку пришла».
Мне это все показалось милой шуткой, но отказывать девочкам – неправильно, поэтому стажировка началась. Я коллегам все объяснил просто: хочу, дескать, возродить традиции наставничества и т. д. И даже когда с мамой девочки однажды встретился, так ей и представился: «Я наставник вашей дочери» (маме, судя по всему, полегчало, когда она поняла, что я не ухажер). Учить мне девочку было решительно нечему, она оказалась бойкой и смышленой, но общаться с ней нравилось. Я прекрасно понимал, что ни в какую журналистику она не пойдет. А вот поди ж ты – ошибся.
Девочка окончила журфак МГУ. Потом уехала во Францию. Там училась в Сорбонне, снималась в сериалах, была моделью (я же говорю, это красивая девочка). Потом вернулась в Россию, работала на телевидении, пошла учиться на высшие режиссерские курсы, писала сценарии. Это все я узнал от нее много лет спустя, когда мы сидели в венском ресторанчике и весело напивались, предаваясь воспоминаниям.
Мы договорились встретиться в Москве. Один раз даже встретились, потом опять перерыв в несколько лет. Я читал ее интервью про любовь и секс в журнале FHM. Разворот «Все без ума от Леры», долгая была рубрика, около четырех лет выходила. Я-то от этих текстов точно был без ума, мне импонировали новые для меня качества в молодом авторе: здоровый цинизм, чувство юмора и профессиональный задор. Но тут, сами понимаете, примешивались личные мотивы: чуть было на полном серьезе не ощутил себя наставником юного дарования, еще и удивлялся, откуда столь богатый опыт в таком-то возрасте (она мне в ту пору по-прежнему девочкой казалась, несмотря на ее замужество и развод).
Прошли годы. Звонит: «У меня книжка выходит. Напишешь предисловие?» Я: «Как книжка называется?» Она: «Sex 21». Ну, понятное дело, при таком-то наставнике.
Я, признаться, не люблю, когда женщины на подобные темы пишут. Это обычно салонные дуры с цирковым макияжем, норовящие на светских приемах сфотографироваться на пресс волле и попасть в модный блог, которые пишут примерно так: «он вошел в меня нежно, и в тоже (тоже – слитно) время страстно, рыча, словно дикий не обузданный (не обузданный – раздельно) зверь». А мораль, заключенная в каждом их сюжете, уныла, как совет сексолога: «хочешь быть счастливой – полюби себя».
В этом смысле книга «Sex 21» совершенно аморальна. Никаких нравоучений, просто констатация, детальная и четкая, как в фотоснимке. Есть, правда, некоторые признаки мелодраматического дидактизма в рассказе «Опоздание», но признаки легкие, не раздражающие. Если вы женщина – для контраста сразу же прочитайте «Интервью № 1», там все гораздо веселее. А если мужчина – то «Муху», там все еще жестче и форма повествования оригинальная. Если всплакнуть – то «Дневник десяти дней», а если посмеяться – то «Девушка из коробочки».
А вообще про мужчин самое интересное и точное – в рассказе «Любовь 21». Это истории об одиночестве, расставании, предательстве, зависимости, мечте, желании, счастье, привязанности и страсти. И главное – заканчивается всегда жизнеутверждающе: освобождением, прогрессом, духовным ростом, короче – добро побеждает зло. Важно, что герои, пройдя через сложности, недуги и обман, в итоге получают свободу и просветление. Нет рассказов с плохим концом, и это воодушевляет.
Десять разных, совсем не похожих историй – от детектива и маркиздесадовской куртуазности до романтической комедии с зощеновским прищуром, каждая – это жизнь, характер, ситуация и главное – эмоция. Кстати, и секса в книге достаточно. Во всевозможных вариантах, и даже промискуитет встречается. Я, сами понимаете, в слезах умиления.
Судя по всему, теперь нам с Лерой снова предстоит разлука на долгие годы. Но это ничего. Теперь у меня есть ее книга. А у нее – мое предисловие к ее книге.
Леонид Захаров
Кома
Согласно моему другу, доктору Мишелю Пинсону, в настоящее время признано существование трех видов комы:
Кома 1: псевдокома. Сознание отсутствует, но пациент реагирует на внешние раздражители. Может продолжаться от тридцати секунд до трех часов.
Кома 2: пациент более не реагирует на внешние раздражители, например, щипки или уколы. Может продолжаться до одной недели.
Кома 3: глубокая кома. Прекращение всех видов деятельности. Начало разрушения головного мозга.
Б. Бербер, «Танатонавты»
Лена и Митя разводились по-взрослому, цивилизованно, без скандалов и истерик. Они сидели в ЗАГСе друг напротив друга и ждали своей очереди на подачу заявления. Он держал перед собой газету, а она болталась взглядом по периметру комнаты. Рядом тучная женщина в очках, похожая на Нонну Мордюкову, нервно поглядывая на часы, ждала свою половину, чтобы отторгнуть ее. Она занимала полтора стула. Вот, пошатываясь, явно под градусом, из коридора выплыл щуплый мужичок в тренировочных штанах с вытянутыми коленками и смиренно уселся рядом с супругой на оставшуюся половину стула. Она сверкнула на него глазом. Мужичок скорчил виноватую гримасу, волнами распространяя вокруг винные пары. Мордюкова страдальчески закатила глаза. Первыми в очереди шли усатый дядя с животом, как у давно беременной женщины, и растрепанная блондинка, похожая на цыпленка. Усатый еще ближе придвинулся к двери с надписью: «Регистрация актов гражданского состояния. Расторжение брака» и замер, как скала. Блондинка бросила испуганный взгляд на дверь и плотнее придвинулась к мужу. Руки ее не могли успокоиться: она теребила ручку сумки, подол плаща, принялась крутить кольцо на безымянном пальце, потом схватилась за белесый хвостик, разделила его надвое и потянула концы в разные стороны. Ее волосы затопорщились еще больше.
Дверь распахнулась, и новоразведенные вышли оттуда, как из чистилища. Усатый дядя с животом степенно поднялся, загребая с собой жену-цыпленка. Она вздохнула и с мольбой, словно стоя перед пропастью, тихо спросила:
– Петь, может, еще подумаешь?
Его лицо скривилось, как у обиженного ребенка, и он твердо нажал на ручку двери. Пара исчезла в недрах комнаты.
Лена сидела напротив своего будущего бывшего мужа и старалась сохранить отсутствие выражения лица. Митя хладнокровно читал газету и ни разу на нее не взглянул. «Неужели он тоже может спросить, не передумала ли я? Вдруг спросит? Вряд ли. Он гордый. Он скорее удушится, – подумала она. – А я? Подойти к нему сейчас, обнять, попросить забыть все, как страшный сон, умолять, рыдать, валяться у него в ногах всем тут на потеху…» – Лена наблюдала, как ее муж шелестел страницами.
«Никогда не сделаю этого, хотя бы потому, что я этого не хочу. Кого из них я люблю – теперь поздно думать. Неужели он и вправду читает эту дурацкую газету? Ему действительно все равно? Все-таки у него нет сердца. Я всегда говорила, что он бездушный робот».
Митя краем глаза поглядывал на жену и думал: «Почему она так спокойна? Даже улыбается. Неужели ей элементарно не стыдно? Пялится на меня, может, хочет поговорить? Вряд ли. Скоро это закончится. Не думай о ней. Не будь тряпкой. Никто не может поступать так с тобой, даже она. Никто. Надо отвлечься, подумать о работе. Менеджер Сунцова довела окончательно. Еще одна ошибка – и я вышвырну ее без всяких компенсаций. А этот придурок Кондрашов – в суд собрался подавать. Я удивляюсь, ну как можно быть таким идиотом. Придется время на него тратить. Все равно проиграет. Пусть спасибо скажет, если в живых останется. Надо Синцовых в гости позвать, сделаем наш фирменный салат с семечками, баранью ногу можно запечь в духовке. Черт, какой салат, какая нога? Ее больше нет. Нет твоей Лены. Пойми ты. Ее нет. Она умерла. Не веришь? Смотри, вот кладбище, там, возле могильной ямы, полно народу. Она умерла молодой, ее гроб весь в белых цветах. Многие плачут. Тут ее мама с бульдожкой Жулей, обнялась с моей. Обе тихо всхлипывают, стараются держаться. Даже ее отец появился. Такое событие, сейчас не до семейных дрязг. Вижу ее нескольких старых дружков. Что они тут делают? Это мои похороны, наши семейные похороны, я их не приглашал. Ладно, пусть стоят, раз пришли. Гроб я выбрал элегантный, не слишком вычурный, но дорогой. Ей бы понравился, у нее был хороший вкус. Хотел похоронить ее в том колье, которое я подарил ей в день нашей свадьбы, но побоялся. Мало ли… На пальчике блестит только маленькое обручальное колечко… Я так долго его искал, именно то, которое она хотела. Ее размера, конечно, не было, пришлось уменьшать. Белые тонкие руки аккуратно покоятся на шелке. Даже в день свадьбы она не была такой красивой… А это кто там, в толпе, прячется за деревом? Это он? Зачем он пришел, он что, не понимает, это из-за него она умерла! Это просто хамство – появляться в такой день. Что ему надо? Ее? Так ее уже нет. Разрушай жизнь кому-нибудь другому…
«Это для тебя ее нет, а для меня есть!» – нагло заявляет этот недоносок, этот подонок, разбивший мою семью, мое счастье, мою единственную любовь. Что ты сказал? Тебя здесь вообще не должно быть! Это мои похороны, я их представил, а тебя не существует». Митя дернул головой, желая поскорей избавиться от ненужного видения. «Надо взять у нее рецепт салата и бараньей ноги, пока не развелись окончательно. И Синцовых я все равно приглашу. И сам все приготовлю. Ей назло», – Митя, демонстративно шурша, перевернул страницу газеты и заинтересованно уставился в новые квадраты текста.
Пытаясь отвлечься, Лена изучала выдержки из Гражданского кодекса на стенах приемной. Оказалось, что мужчина не может развестись с женщиной, пока она беременна. Еще выяснилось, что после развода паре дается шанс: если в течение двух месяцев они передумают, они не будут считаться разведенными. Есть время подумать. Может, это их с Митей шанс…
Дверь распахнулась, и грузный мужчина с беременным животом выволок из комнаты женщину-цыпленка с покрасневшими глазами. Они ушли вместе. Возможно, цыпленку удалось его смягчить?
Мордюкова отблеском очков пригласила супруга проследовать за ней. Муж, в последний раз обдав присутствующих винными парами, обреченно поднялся.
Лена взглянула на Митю, пытаясь подслушать его мысли. Митя старался больше не думать. Он не мог дождаться, когда его отпустят отсюда, когда он сядет в машину и уедет из этой жизни. Он знал, что дальше будет только хуже, дальше придется все это забывать. И соляные разводы моря между золотистых волосков на ее теле,
и сладкие стоны, и салат с семечками, и нежность сплетения рук, и смех, бессмысленные обиды и долгожданные примирения, и фотографии на стене в спальне, и запах сосновых шишек от ее волос, и умиротворяющее ощущение тепла рядом. У него больше нет семьи, маленькой, но дорогой ему семьи, которую не заменить. Никем. Можно только ампутировать, как руку.
«Конечно, я не умру без нее, – пытался трезво размышлять Митя. – Я сильный, она это прекрасно знает. Я умею вычеркивать из жизни людей, умею. Но чего это будет стоить? Какая разница, у меня нет другого выхода. А может, есть? Она смотрит. Может, все-таки хочет поговорить, попросить прощения? Она так ни разу и не попросила у меня прощения. Я бы простил. Наверное».
Лена не хотела и боялась говорить. С нее хватило решений. Свое решение она вроде как приняла. «Разве мне было плохо с ним? – отстранение подумала она, разглядывая четыре Митиных пальца с каждой стороны газеты. Митя заерзал, Лена опустила глаза: ноги Мити в джинсах и серых ботинках, как обычно, смешно косолапились. Она на секунду улыбнулась, но сразу опомнилась и отвела взгляд. «Он всегда был уверен в том, что делает. У него все есть: деньги, работа, он – главный. Он состоялся. А я кто? Я его жена. Домохозяйка. Хуже быть не может. Он не давал мне шанс. Он подавлял меня», – продолжала думать Лена, пытаясь оправдать свою измену.
Митя оторвался от газеты и посмотрел на часы. Через полчаса у него встреча в офисе. Сколько еще ждать? Мысли невольно вернулись к Лениному предательству: «Как она могла, как нож в спину всадила! Чем я это заслужил, я любил ее, жил для нее. У нас было все хорошо, все друзья нам завидовали. У нас был секс, хороший – регулярно».
Дверь резко открылась, из комнаты выплыл тщедушный алкаш, за ним выросла крупногабаритная бывшая супруга. Мужик улыбался в пустоту, вынимая пачку «Примы» из кармана треников, а на лице Мордюковой застыла печаль.
– Ну, это самое, я пошел, – промямлил мужичок и исчез. Мордюкова, охая, принялась перекладывать что-то в авоське, нашла платок и громко высморкалась.
Подошла очередь Лены и Мити. Он в первый раз прямо взглянул на будущую бывшую жену. Лена продолжала сидеть, как приклеенная. Из дверной щелки сочился белый свет. Митя аккуратно сложил газету вчетверо, оставил ее на стуле, открыл дверь и остановился, пропуская Лену вперед. Лена поднялась, как сомнамбула, автоматически поблагодарила, как будто он придержал для нее дверь в подъезд, и вошла первая. Дима закрыл за собой дверь. Спустя 15 минут они вышли из ЗАГСа и молча двинулись по тропинке вдоль серых пятиэтажек.
– Ну, я пошел, пока.
– Пока.
Дима развернулся и направился к машине. Она смотрела ему вслед, пытаясь сконцентрироваться.
– Мить, – позвала она, но он не обернулся.
Лена побрела к машине, наблюдая за носками своих лодочек. Они отсвечивали голубым лаком: левая, правая, левая, правая, левая. Внезапно ее сознание отключилось. Ощущение тела потерялось, растаяло, пространство сложилось вчетверо, как Митина газета. Лена очнулась на земле, на той же тропинке возле ЗАГСа. Тщедушный мужичок, бывший супруг Мордюковой, неловко поднимал ее одной рукой, держа бычок от сигареты в другой.
– Вы, дамочка, того, чего валяетесь? – спросил он, видимо, надеясь встретить родственную душу собутыльника.
– Не знаю, – честно ответила Лена. Ее руки и пальто испачкались. Голубая лодочка слетела и лежала в пыли. Мужичок неловко попытался надеть на нее туфлю, как принц-неудачник Золушке. Лена глотала воздух, пытаясь вернуть ощущение реальности.
– Я, если че, свободен, – сообщил мужичок, видимо, намекая на свой недавний развод.
– Сесть надо, – выдавила Лена и сама удивилась странным звукам, которые произнес ее рот. Мужичок понял и поволок ее к троллейбусной остановке, где была скамейка.
– Вот тут, дамочка, отдышитесь, – сказал мужичок. – Может, стольник на пиво, а?
Лена вперилась в него непонимающим взглядом, мужичок понял, что дамочка не в себе, и, оставив ее на остановке, направился к ларькам возле метро. Лена пыталась осознать, что значил набор звуков, исходящих от мужичка, кто она сама и зачем вообще все. Она растопырила пальцы и уставилась на них с удивлением. Недоверчиво поскребла ногами по асфальту, пытаясь оценить ощущения. Подъехал троллейбус, несколько кучек людей, как кусочки пластилина, смешались и влились общим потоком в открывшуюся пасть. Лена сощурилась: пластилин растекся и потерял контуры. Дверь троллейбуса выдохнула и захлопнулась. Лена откинулась на скамейку и попыталась сфокусировать взгляд: она всматривалась в движение прохожих, машин и никак не могла вернуть прежнее изображение. В левом глазу мерцало огромное пятно и мешало видеть. Она точно закостенела, а все, что попадало в поле ее зрения, приобретало причудливые формы и краски: люди расслаивались на кубические сегменты, как хамелеоны, переливаясь фиолетовым и зеленым. Проехал автобус, протянув за собой оранжевую и желтую полосы. Картина делилась пополам двумя окружностями: реальная по краю, а центр – вибрирующий, живой, дышащий. Она пошевелила пальцами и нажала на брови. Неужели она потеряла сознание? Лена сделала над собой усилие и вытащила телефон из кармана пальто. Потыкала пальцами в экран. Через некоторое время ей удалось набрать номер.
– Мне плохо, – промямлила Лена не своим голосом. Возле ЗАГСа. Тут транспорт ездит. Забери меня, я не могу сейчас сама. Я тут посижу.
Лена, как собачка, наклонила голову набок и стала наблюдать. Изображение пред глазами стало похоже на рисованный мультик. Все покрылось разноцветными штрихами. Время от времени глаза застилала серая полоса, за которой, как после затемнения в кино, вспыхивал новый сочный кадр. Пешеход перебегает улицу, оставляя за собой малиновые брызги, и исчезает в недрах автобуса. Вспышка. Ребенок отрывается от руки матери, падает на мягкий мучнистый асфальт и в безголосом крике открывает рот. Вспышка. Печальная женщина-птица меняет синюю связку бананов на лиловую. Вспышка. Звук не доходил до Лениного сознания – она продолжала наблюдать немую, безумно окрашенную картину. Наконец он приехал. Посадил ее рядом, опустил сидение, чтобы ей было удобно. Сел за руль.
– Тебе плохо? – озабоченно поинтересовался он и попробовал рукой ее лоб. – Тебе холодно?
– Не знаю, – ответила Лена. Она все еще смутно осознавала, что с ней произошло. Слова доносились гулко, издалека.
– Тебя отвезти к доктору?
Как Лена ни пыталась, ей не удалось воссоздать ассоциацию, обозначающую поход к доктору.
– Не надо, – ответила Лена, потому что других вариантов ответа представить не смогла.
– Куда ты хочешь?
– Не знаю.
«Кажется, это я уже говорила», – вспомнила Лена.
Он замолчал. Они выехали на шоссе.
– О! Хочешь суши? – с надеждой спросил он, как будто это был самый легкий вопрос на экзамене.
Лена мучительно пыталась объяснить себе, что такое суши, но ее мозг не слушался.
– А что такое суши?
– Ты серьезно?
– Да. Не могу вспомнить…
Он бросил на нее тревожный взгляд.
– Ты обожаешь суши.
– Я?
– Тебе надо к врачу.
– Нет, не надо, поехали, сейчас пройдет… Суши…
К Лене постепенно возвращалось зрение, разноцветные хвосты престали тянуться за транспортом. Сознание вновь запускалось. Внезапно, как в телевизионный кадр, в поле зрения въехала знакомая машина. Номер 969, его номер, внутри защемило, сердце подпрыгнуло. За рулем, точно часть ее видений, бывший муж. Митя тоже заметил жену, повернулся влево, притормозил. Он двигался параллельно, наблюдал за соседней машиной и ужасался. «Боже, как гадко, только что мы были мужем и женой, и вот этот подонок уже рядом с ней, как будто так и должно быть. За рулем автомобиля, который я, между прочим, ей подарил. Низость. Конечно, дело сделано, чего ей теперь прятаться. Теперь она разлеглась на сиденье, и они, наверное, смеются и обсуждают сегодняшний фарс, этот идиотский развод. Неужели она никогда меня не любила?» – Митя горько усмехнулся и заметил, как Лена покачала головой, уловив его ироничный взгляд. Она попыталась что-то произнести, но осеклась и прикрыла рот ладонью. Митя поднял большой палец вверх, давая понять, что оценил ее оперативность, и нажал на газ. Какое-то время Лена молча вбирала в себя несущийся навстречу город. Ритм в груди постепенно замедлился, она узнала очертания знакомых зданий на Литейном. Реальность снова влилась в Ленино тело. Ей захотелось есть, и она вдруг сообразила, что такое суши. Да, суши– комочки риса с рыбой, она точно помнила, что обожает суши. Тогда, в ту самую минуту, Лена и Митя по-настоящему развелись.
Санкт-Петербург, 2006
Муха
Какой страшной властью меня к вам влекло? Что это было? Тяготенье слабого к сальному? Падающего к восходящему?
Или то была любовь? И это – любовь?
Да знаете ли вы, что такое любовь?
Август Стриндберг, «Фрекен Жюли»
На его руке под синей татуировкой в виде дракона белеют шрамы от неудачного суицида. Я стою у него за спиной, но ему пофиг. Он щурится на лист картона с акварельными разводами. Аккуратно держа кисточку, болтает ею в банке с сиреневой водой и проводит по акварели. Кисть касается листа – на картоне проступают контуры мужской фигуры. Краска течет, картина становится мокрой – кажется, идет дождь и персонаж промочил ноги. Он выводит четкие линии одной кисточкой, потом откладывает ее и берет другую, еще более тонкую. Облизывает ее, дотрагивается до краски – и на рисунке появляются мельчайшие детали: стрелки на часах, складки на брюках, морщины возле глаз. Я наблюдаю из-за его плеча, как острый кончик кисти жалом ложится на его язык, и мне хочется, чтобы он перестал рисовать и трахнул меня.
Он замирает, хмуро оглядывается, как будто только заметил, что я тут.
– Хочешь сок?
– Хочу.
– Не стой за спиной – не могу сосредоточиться.
Кисть булькает в воде, он выходит на кухню, заглядывает в холодильник, наливает сок в две белые чашки.
– Держи.
– Спасибо.
Беру чашку обеими ладонями и пью.
Он затыкает уши наушниками и опять растворяется в картине.
Я открываю форточку, плюхаюсь на диван, беру книжку «Молот ведьм» и делаю вид, что читаю.
В комнату влетает навозная муха. Большая и тяжелая, она нагружена чем-то гадким и едва летит. Мрачно жужжа, муха принимается описывать круги, пытаясь подняться к потолку. Ее жужжание одновременно раздражает и успокаивает.
Сегодня мне приснился черно-белый клоун, который вдувает в мой рот через дудочку светящийся порошок. Во сне у меня длинные волосы. На самом деле теперь они у меня короткие – я подстриглась, потому что Максиму так больше нравится. Я думаю, черно-белый клоун – это Максим, а порошок – это моя зависимость от него. А может, нет – просто вариант трактовки.
Я расскажу про этот сон Максиму, сейчас подберу слова, сформулирую, чтобы не запинаться и не выглядеть глупо, и расскажу, когда он дорисует. Я хожу к нему почти год, и каждый раз сценарий примерно одинаковый: я читаю или смотрю на него, он рисует и слушает музыку, потом мы трахаемся, засыпаем, на следующее утро опять трахаемся, и я ухожу до его следующего звонка. Я никогда не знаю, о чем с ним говорить. Сегодня мы сказали друг другу всего пару слов.
Муха – ворсистая, черная – болтается по комнате, ее жужжание усиливается при столкновении с предметами. Неприятный, монотонный звук.
Пытаюсь вспомнить, как попала в эту квартиру в первый раз.
Это произошло больше года назад. Точнее – 16 мая. Я ехала домой с Охотного ряда на Юго-западную. На Кропоткинской в вагон зашел высокий парень в зеленых джинсах. Сел напротив. Я следила за ним исподлобья. Коротко стриженный, в ушах наушники, на ногах салатовые кеды. «Размер 45, не меньше», – подумала я. Невозможно было оторвать взгляд от его рук – они гипнотизировали меня четкостью движений, брутальной грацией. Его пальцы двигались в такт музыке, точно щупальца осьминога. Он аккуратно положил ладони на малиновый рюкзак «Джане Спорт» и замер. Я исподтишка наблюдала за ним. Из-под куртки на запястье выглядывала темная татуировка. Он резко посмотрел на меня, я смутилась и отвела взгляд. Он перевел на одну сторону две застежки рюкзака, потом пересел ко мне и спокойно сказал:
– Привет.
– Привет, – ответила я.
Мы вместе проехали одну станцию, он сообщил, что он художник, едет домой на Фрунзенскую.
– Максим, – сказал он.
Пока я проигрывала в голове кокетливые фразы о том, что не даю телефон незнакомым парням, он вытащил из рюкзака маленький желтый стикер, написал семь цифр, наклеил его на указательный палец и протянул мне.
– Мы снимаем ролик до завтра. Потом буду отдыхать. Звони послезавтра, – сказал он и вышел на Фрунзенской.
Двери закрылись, его силуэт пронесся мимо, а я сказала: «Ага, сейчас, позвоню». Я всегда считала, что в метро знакомятся одни придурки и неудачники.
Не знаю, что произошло, но этого «послезавтра» я ждала, как месячных после секса с бывшим. Я вспоминала его пальцы, прямые и длинные, как карандаши. Раздираемая мучениями самолюбия, я все-таки решила позвонить: из автомата, в целях конспирации. Я добрела до бесплатного таксофона рядом с метро. Достала бумажку: у него прикольный почерк – четверка красивая, сразу видно – художник. Несколько гудков: сердце колотилось. Еще гудки. Не берет трубку. Он же сказал: «Звони послезавтра». Я представила себе, как он трахается, слышит звонок, но не подходит, а наоборот, его это возбуждает, и он кончает.
С этого момента я каждый день звонила ему с разных телефонов. С каждой попыткой я чувствовала себя все более глупо. «Завтра наберу в последний раз», – решила я.
На следующий день на факультете я попросила у подружки телефон и снова извлекла желтую бумажку из сумки. Вид у нее был потасканный, на клейкой полоске собралась пыль. В трубке раздавались бесконечные гудки. Гудки. Вдруг я услышала голос. Тягучий, медленный. «Алло», – сказал голос, не слизнявое «алле», а твердое «алло». Сердце выпало из груди и раскололось, как рюмка. Черт, что говорить? Может, он вообще меня не помнит? Он даже не знает, как меня зовут.
– Привет. Это Лена, помнишь, мы в метро познакомились… – промямлила я.
– А, привет. Сегодня первый день беру трубку. Съемки затянулись. Снимали круглые сутки. Вот отдыхаю, – устало сообщил он, как будто был уверен, что я звонила ему все эти дни, как дура. Что он о себе вообще думает?
– У меня сегодня рано занятия закончились, вот нашла твою бумажку и решила позвонить… Так просто…
Я не знала, что еще сказать. Он молчал. Было слышно, как он затягивается сигаретой.
– Заходи завтра. Около шести, – наконец предложил Максим.
Мне не нужно было приходить к нему. Хотя тогда я об этом не задумывалась, и ровно в шесть я уже нажимала на звонок его двери. Его однокомнатная квартирка показалась мне симпатичной, хотя сразу было понятно, что она съемная. Паркет елочкой. Старый телик и диван цвета морской волны в шторм. Советский торшер с плиссированной шляпкой. Краски, кисти, бумага, холсты, краски, картон, карандаши, краски. На стенах – картины, похожие на комиксы про Спайдермена или Бэтмена. Пахло благовониями.
– Все твои? – спросила я.
– А чьи же, – сказал он.
– Вот за эту работу, – он показал на зловеще ухмыляющегося клоуна в зеленых бубенцах, – я получил первый приз на конкурсе комиксов в Берлине.
– А это что?
На столе лежал незаконченный рисунок – мужчина за столом в костюме в окружении оранжевых пузырей.
– Эскиз декорации. Товарищи делают программу на ТВ, попросили помочь.
– Круто.
Он размял папиросу из сине-розовой пачки с надписью «Беломорканал». Мне вспомнились военные фотографии дедушки.
– Будешь?
– Я – нет, спасибо.
Он поднес к губам папиросу, наклонился над мусорной корзиной, резко дунул: табак шуршащей струей влетел в смятые бумажки. Он очистил от полиэтилена небольшой зеленый комочек, сплюснул его линейкой и разрезал канцелярским ножом, как будто делал нейрохирургическую операцию какому-нибудь насекомому. Взял сигарету Парламент, выкрутил из нее табак и смешал с зеленой крошкой. Папироса в его руках смотрелась так же элегантно, как, например, кисть или монокль. Он чиркнул спичкой, затянулся, держа косяк прямыми выгнутыми вверх пальцами, и протянул мне. Я вдохнула дым, горло стянул едкий спазм, я закашлялась.
– В себя, по чуть-чуть, – сдавленным голосом посоветовал он.
Я задержала дыхание. Он воткнул провод в айпод и нажал на кнопку пульта. Появилась музыка. Звук струился из колонок, вливаясь в комнату, как вода.
– Мне надо рисовать, завтра работу сдавать. Хочешь, ложись здесь. Все равно я до утра спать не буду.
Он придвинулся к столу и забыл про меня. Я откинулась на диване и закрыла глаза. Музыка в моей голове выстроилась в четкую кристаллическую структуру, ее можно было изобразить формулой. Она раскладывалась на слои, которые сворачивались цветными коврами, поочередно перетекая в мозг и смешиваясь там, как в банке на столе Максима, в искрящуюся краску. Меня закрутил водоворот, и я провалилась в эту тягучую многоцветную субстанцию.
Я приоткрыла глаз и поморщилась – было часов шесть утра, слепило солнце. Рядом, опершись на локоть, лежал Максим и сверлил меня взглядом.
Я почувствовала, как вторая его рука сжимает мое бедро.
– Блин, солнце в глаза, задерни занавески. Спать хочется.
Я отвернулась и опять уснула.
Когда я снова открыла глаза, он рисовал за столом.
– Привет, – улыбнулась я.
– Привет, – мрачно ответил он, не поворачиваясь.
Я пошла в ванную, вернулась и опять попыталась завести разговор.
– У тебя есть поесть чего-нибудь? Яичница хотя бы?
– Нет.
– Ну ладно, я пойду тогда.
– Дверь захлопни.
Стоя в недоумении на лестнице, я сообразила: он злится, потому что я ему не дала. «Так откровенно высказывать недовольство и еще чувствовать себя правым! – возмутилась я. – Я что, должна была? Да пошел он!»
Вечером я обнаружила, что забыла кольца в его ванной. «Все равно не буду звонить», – подумала я, заводясь. Мог бы сам позвонить. Из вежливости. Просто предложить отдать мои вещи. С каждым днем мое раздражение нарастало, несколько раз я даже хваталась за телефон, но заставляла себя отложить трубку. Спустя пару недель обида пошла на убыль. Я мысленно похоронила свои кольца и Максима вместе с ними.
Прошло больше месяца. Как обычно, я возвращалась вечером из института.
С Библиотеки имени Ленина я доехала до Парка культуры, и тут объявили, что поезд дальше не идет, просьба освободить вагоны. Я вышла, остановилась посередине у лестницы, облокотилась о кафельную стену и открыла книжку Аристофана – на носу был экзамен по античной литературе.
Читать было лень. Я стала наблюдать поверх книжки за течением людской массы. Люди двигались во все стороны, как молекулы. Я пыталась вычислить порядок в хаотичном движении. Вдруг вдалеке показалась коротко стриженная темная голова, его голова. Она возвышалась над толпой и двигалась мне навстречу.
Я почему-то не удивилась, увидев его, наоборот, мне показалось это нормальным. Я вышла из-под лестницы и поймала его взгляд. Максим подошел ко мне вплотную, грудью я почувствовала его ребра. Из его наушников доносился размеренный бит. Я молча смотрела на него снизу вверх. Он улыбнулся одним краем рта, впился мне в губы и засунул язык между зубами. Мне почему-то захотелось плакать. И стоять так вечно. Человеческая река разделялась на две части, огибала нас, а потом опять сливалась в единый поток.
Я отстранилась и перевела дух:
– Я у тебя кольца забыла.
Он выдернул наушник.
– Что?
– Кольца я у тебя забыла.
– Звони. Приходи. Забирай.
Он шагнул на лестницу, нырнул в течение и исчез.
Конечно, я позвонила и пришла. В квартире ничего не изменилось, только картинки с человеком в оранжевых пузырях уже не было, теперь на столе лежал графический портрет какой-то квадратной женщины с короткой стрижкой.
– Это кто? – спросила я.
– Одна знакомая.
Он сел рядом и поцеловал меня в щеку. Я поняла, что нужно решать: сейчас или никогда. Я помедлила и сделала выбор в пользу сейчас. Я поцеловала его в рот, тогда он резко заломил мне руки и впился в шею. Я дернулась, но высвободиться не хватило сил. Он сжал мои запястья, стягивая с меня джинсы. Я лежала под ним, казалось, он меня сейчас разорвет. Он засунул мне в рот руку и трахал, не отрываясь смотря мне в глаза. Я стонала, вцепившись зубами в его пальцы, он кончил. Я распласталась на диване, неудобно вывернув ногу, не имея сил пошевелиться, а он невозмутимо отодвинулся, застегнул джинсы, вышел на кухню и включил чайник.
– Чай будешь? – спросил он.
– Наверное, да – промямлила я.
Он кинул два пакетика Липтон в кипяток, взял свою чашку и сел рисовать. Все произошло слишком быстро, от волнения и боли я не кончила, а ему, похоже, было все равно. Остаться он не предложил, и я поехала домой, забыв про свой чай на кухне. В метро было пусто, я сидела в послесексовой задумчивости, представляя, что надену на следующую встречу с Максимом: точно не джинсы, надо надевать юбку и желательно без трусов. Мне почему-то вспомнился его глаз – зеленый с коричневым сектором и родинкой рядом с ним. Странный глаз. Мне хотелось, чтобы он еще раз сделал со мной то, что сделал.
С этого все началось, и я до сих пор не понимаю, как дважды совпали числа в этой рулетке событий. Каков был шанс на эти встречи – сначала в одном вагоне, потом в переходе? Теперь я хожу к нему, и мы трахаемся. Мы почти не общаемся, он просто звонит и говорит, когда прийти.
Максим продолжает рисовать, я делаю вид, что читаю, а на самом деле пытаюсь проанализировать, есть ли что-то позитивное в наших отношениях и есть ли отношения вообще. Зачем я ему? Такой, как он, может позвать любую, и любая сразу окажется там, где он скажет, и будет выполнять все, что он ни попросит.
Жирная муха опять попадает в поле зрения. Она продолжает свой полет по комнате. Вот она делает очередной заход на посадку – безуспешно. Из нее исходит гулкий звук, как из распыляющего удобрения кукурузника, она кажется самым отвратительным и жалким существом в мире.
Тогда было утро субботы, хотя я редко оставалась у него в выходные. Максим пошел в душ. Я выпуталась из скомканного одеяла и растянула красный отпечаток его ладони у себя на бедре. «Будет синяк, – подумала я, – это хорошо, у меня останется что-то на память до следующего секса». Хотелось спать – у него я никогда не могла нормально выспаться. Из ванной доносился звук воды. Зазвонил домашний телефон. Я долго слушала гудки, размышляя, брать трубку или нет. Решила: если еще три раза позвонит – возьму. Через три звонка подняла трубку.
– Алло.
– Алло, – сказал женский голос.
– Алло, – повторила я. С тех пор как мы познакомились с Максимом, я говорила «алло», а не «алле».
– Я, вообще-то, Максиму звоню.
– Он сейчас не может подойти. Перезвоните минут через десять. Может, передать что-нибудь?
– Привет от Насти передайте, – девушка повесила трубку.
Когда Максим вышел из душа, я сообщила, что звонила Настя.
– Можно узнать, почему ты здесь берешь трубку?
– Как-то автоматически, – соврала я.
– Не надо так больше делать.
– Почему? – я решила полезть на рожон.
Он вскинул брови и стал похож на Джека Николсона из фильма «Сияние».
– Дай-ка телефон.
Я покорно протянула ему трубку, и он набрал номер.
– Привет, Котя, привет. Не мог подойти. Это – никто. Приезжай ко
мне завтра. Да. Пока.
Он поднял на меня глаза и улыбнулся, как обычно, – уголком рта.
– Это я – никто?
– Ты, – ответил он, – я же тебе говорил, не бери трубку.
Следующие несколько дней он не звонил, а я проводила время, представляя, как он трахается с этой Котей. Как они весело ужинают где-то, он обнимает ее своими прекрасными руками и влажно смотрит на нее зеленым глазом с коричневым сектором и родинкой. Как они хохочут и засыпают в обнимку. Потом, следуя советам из психологических книжек, я постаралась думать о том, что происходит со мной сейчас, а не о том, что, возможно, делается с другими в прошлом или будущем. «Потому что это существует только в вашей голове» – так там было написано. Это немного подействовало, и я набрала его номер.
Я надела юбку и колготки, хотя стоял ноябрь и было холодно. По дороге к нему я прикидывала, могу ли я, например, взять и не поехать. Просто не прийти. Без предупреждения. Ведь, если разобраться, у меня с ним нет ничего общего, мне с ним скучно. Секс? С кем-нибудь другим тоже может быть секс. Интересно, что он обо мне думает? Думает ли он обо мне вообще? Нравлюсь ли я ему хоть немного? Я продолжала размышлять об этом, сидя в углу дивана цвета морской волны и зажимая чашку горячего чая между озябшими коленками. За окном гудел проспект. Свет от фонаря делил комнату надвое, теплую и холодную части.
Максим поджег косяк и затянулся, сощурившись.
– Что у тебя за прическа, эти кудряшки, челочка, – он посмотрел на меня с какой-то смесью жалости и презрения. – Ты себя нормально ощущаешь?
Я смутилась.
– Вроде нормально. Говорят, у меня красивые волосы.
– Кто говорит?
– Друзья.
– Они тебе врут.
Максим поджег палочку, вставил ее в спину деревянного слоника и полулег на диван напротив меня, согнув ногу. Потом заложил руку за голову и улыбнулся уголком губ, так было всегда, когда он хотел секса. Я придвинулась, села сверху и начала лизать его лицо, как собака. Он скинул меня, навалился всем весом и задрал юбку. Раздался треск рвущихся колготок, их куски так и остались висеть вдоль бедер. Я не могла пошевелиться под его тяжестью. Диван неприятно скрипел. Замерзшие коленки краснели сквозь дырки в колготках, я смотрела в потолок и жалела себя. Он резко остановился.
– Что-то не так?
– Все так.
– Тебе что-то не нравится?
– Нет.
– Не нравится?
– Мне как-то скучно.
Он отодвинулся и стиснул челюсти, так, что выступили желваки на скулах.
– Тебе скучно как-то? – протянул он.
– Да нет, все нормально.
– Значит, хочешь, чтобы было весело…
Он встал и голый подошел к столу. Его кожа казалась матовотемной в свете уличного фонаря.
– Я знаю, что тебя развеселит.
Он подцепил пальцем широкий серебристый скотч и вернулся ко мне.
– Перевернись, – приказал он.
– Я не хочу.
– Хочешь.
Он резко дернул меня за руку и перевернул на живот, схватил за запястья и скотчем стянул руки за спиной. Я завизжала, он зажал мне рот, я почувствовала клейкий запах пластика на губах. Представились сцены из криминального кино, где связывают заложников и заклеивают рот скотчем. Он сел на меня сверху и вошел сзади. Я заметалась от боли, пытаясь высвободиться.
– Этого хочешь?
Я мотала головой, скуля.
– Все еще скучно? Уже веселей?
Тело мое обмякло, по инерции сотрясаясь в конвульсиях.
Он замер. Дернул скотч с губ. Мое лицо пылало. Он отодвинулся и закурил.
– Сними, пожалуйста, – слезы катились безостановочно.
– Нет, – процедил он, зажав в губах сигарету.
Он обернулся пледом, разложил мольберт и установил на него чистый картон. Я лежала на дурацком скрипучем диване со связанными руками и ревела.
– Развяжи, – всхлипнула я.
– Нет, – он начал рисовать меня, шурша грифелем, переводя холодный взгляд с мольберта на меня, с меня на мольберт, голую, растерзанную, не вынимая сигареты изо рта.
На следующий день я чудесным образом получила «пять» на экзамене по античной литературе. Забавно, мне попался вопрос по Аристофану, которого я читала тогда в метро во время нашей второй встречи с Максимом. Хотелось спать, но настроение было бодрое. В курилке я рассказала подруге о том, что случилось вчера, и, к своему удивлению, вместо осуждения прочла в ее глазах восторг. Я позвонила Максиму, но он не взял трубку. Тогда я отправилась гулять. Зашла в книжный на Тверской, полистала литературу, увидела Стриндберга «Слово безумца в свою защиту». Открыв первую попавшуюся страницу, я наткнулась на фразу: «… она боится меня! Меня, который, как собака, покорно распластался у ее ног, который готов валяться в грязи, целовать ее белые чулки, который остриг свою львиную гриву и теперь носит челку, словно лошадь, который стал подкручивать усы и расстегивать ворот рубахи только для того, чтобы походить на ее возможных любовников!» От прочитанных фраз защекотало внизу живота. Я сразу почувствовала близость с автором, несмотря на то, что он был мужчиной. Я купила книжку, положила ее в рюкзак и зашагала вверх по Тверской в сторону Маяковской. В одной из витрин отразился мой силуэт. Я остановилась. Максим прав, у меня дурацкая прическа, эти ужасные кудряшки, эта челочка…
На другой стороне улицы бликовали окна салона красоты. «Если я подстригусь, может, он оценит», – подумала я. Через час от моих золотых кудрей остался только завиток на затылке. Стрижка получилась совсем короткая. Я улыбнулась своему отражению, от легкости меня охватила эйфория. Моя голова была похожа на золотистый бутон. Я позвонила ему прямо из салона. На этот раз он ответил.
– Привет, Максим, это Лена. (Я почему-то всегда называла его полным именем, назвать его кем-то вроде Макса язык не поворачивался). – У меня для тебя сюрприз.
– Не люблю сюрпризы, – угрюмо ответил он.
– Тебе понравится.
– Ну приезжай.
Моя голова еще лучилась, когда я стояла у него на пороге. Максим открыл дверь и отшатнулся.
– Нравится? – я покрутилась на месте.
– Это ужасно.
– Совсем прямо ужасно? – выжимая улыбку, спросила я.
– Да, особенно этот кошмарный завиток сзади.
– Понятно.
Золотистый бутон завял.
Максим принес с кухни табуретку и поставил ее посередине комнаты.
– Сядь и повернись, – приказал он.
Я села и повернулась. Максим расстегнул мне кофту. Лифчика на мне не было, ему так больше нравилось. Он взял ножницы. Я почувствовала холод на шее. Резкий металлический скрежет – короткие светлые иглы посыпались мне на грудь. Соски стали твердыми, по коже поползли мурашки.
– Ну вот, так лучше.
Он обошел меня, отстранился и оглядел мою голову, сощурившись.
– Спасибо.
– Ты стала похожа на мальчика.
– Да?
Я опустила глаза, потому что не знала, что еще говорить. Я сидела полуголая, с плеч на паркет мягко, как лепестки, опадали волосы. Он провел пальцами по моей шее, дошел до груди и замер. Грудь точно легла в его ладонь. Он зажал сосок между пальцами, как сигарету. Я прикрыла глаза.
– У тебя помада есть? – спросил он.
– Есть, кажется, в сумке.
– Давай.
– Сейчас.
Я попыталась встать.
– Сиди.
Он сам вытащил из моей сумки розовый тюбик. Я не шевелилась, подставив лицо. Он наклонился и медленно накрасил мне губы, как будто рисовал. Потом выпрямился и расстегнул пуговицы на джинсах. Его член стоял перед моим ртом. Он улыбнулся уголком губ, большим пальцем размазал помаду мне по лицу, засунул пальцы мне в рот, сжал щеки и притянул к себе.
Я сижу и читаю «Молот ведьм», средневековый свод правил, как распознать ведьму и бороться с ней. Что нужно сделать, чтобы избавиться от боли? Сжечь себя? Интересно, когда он резал себе вены, он тоже хотел избавиться от боли? Не буду спрашивать – все равно не скажет. Он грациозно достает сигарету Парламент из пачки, закуривает. Хочется отрубить его палец и носить на шее, как амулет. А если попросить его нарисовать для меня татуировку. Нарисует? Если сделать такую же, как у него на руке? Он, наверное, разозлится.
По комнате медленно, как уставший ИЛ 86 с сиплыми двигателями, продолжает вращение жирная муха. Что будет, если ее раздавить? Звук – как у лопающегося пластикового пузыря, а из тельца потечет тошнотворный коричневый гной. Взгляд Максима рентгеном проходит сквозь меня, как будто я невидима, он молча встает и уходит в ванную.
Максим не звонил две недели. Я металась без него, как раненый зверек. Он снился мне каждую ночь, и каждая моя мастурбация была посвящена ему. Я вдыхала вещи, которые побывали в его квартире и сохранили ее запах: запах секса и благовоний. Меня бесила моя короткая прическа, я превратилась в озлобленное андрогинное существо: стала агрессивной, оскорбляла всех подряд без причины. Мне доставляло удовольствие обходиться с другими так же, как он вел себя со мной, – это была моя месть человечеству за собственную слабость. Потом я заболела. Завернувшись в одеяло, как в кокон, я сквозь жар разговаривала с Максимом. С тем Максимом, который жил во мне и по-настоящему был моим парнем, я могла обсуждать одежду, учебу, возможную работу, новую музыку или моих подруг, делиться страхами и внутренне хохотать. С этим другим созданном мною Максимом я не чувствовала себя зажатой бедолажкой. Он был как всегда насмешлив, но внимателен и тактичен. Я осознавала, что Максим вселился в меня и паразитирует на моем мозге, но сама была не в силах повлиять на свою зависимость и расстаться с ним.
Утром он позвонил из Питера и просто сказал: «Приезжай, я болею». Этого было достаточно, чтобы через пару часов метаться по Шереметьево в поисках билета, забыв о собственной температуре. Улететь ближайшим рейсом оказалось невозможно. Я добралась до директора аэропорта и соврала ему, что мой одинокий питерский дядя при смерти. Он нашел для меня билет. Через полтора часа я уже ехала с интеллигентным водителем «шестерки» из Пулково в гостиницу «Аврора».
Я поднималась на советском лифте с треснутым зеркалом. Мое отражение разделилось пополам, я улыбнулась, но улыбка раскололась надвое кривой гримасой. Рядом на стене был приклеен прейскурант одноименного буфета «Аврора» на пятом этаже: шницель, котлета по-киевски, каша гречневая, бефстроганов… Пластиковый квадрат зажегся цифрой четыре.
Я двигалась по коридору, отыскивая номер 435. Каблуки оставляли вмятины в выцветшем ковролине, сердце колотилось. Я подошла к двери и уже занесла руку, чтобы постучать. Из номера доносился разговор. Мужской голос и женский. Мужчина отрывисто бросал реплики, женщина смеялась. Внутри что-то съежилось и закололо. В голове путались обрывки: я в Питере, стою перед его дверью. У него женщина. Зачем он меня звал? Специально. Он хочет, чтобы я умерла прямо здесь. Не буду стучать, не буду заходить. Я опустилась на пол. Спина чувствовала холод стены. Я подняла глаза. Номер 453. Это не его номер, мне нужен 435. В груди, как кувшинка, вновь распустилось обнадёживающее свечение. Я развернулась и поплелась в другой конец коридора. 435. Прислушалась. Тишина. Я поскребла ногтями дверной шпон. Максим открыл, горло его было обмотано шарфом, белки затянула красная сетка лопнувших сосудов, голос хрипел.
– Быстро ты, – прокашлял он и он вяло улыбнулся.
– Час на самолете.
– Заходи. Чай будешь?
– Буду.
– Сделай, ладно? Вот чайник, вот заварка. У меня температура, я в кровать.
– Конечно.
Мы лежали рядом, и мне было наплевать, что у него грипп. Я была рада, что он болеет и у него нет сил на раздирание меня на части. Я обвилась вокруг него, как самка удава, и тихо упивалась счастьем, боясь спугнуть. Максим провел пальцем по моей переносице, по брови, по волосам.
– Лен, – проскрипел он.
– Что?
– Скажи правду, с кем ты там спала, пока меня не было?
– Не поверишь – ни с кем. Глупо, я понимаю, но как-то не хотелось.
– Не верю.
– Я ж говорила. А ты? – зачем-то спросила я.
– Что – я?
– С кем ты спал в Питере?
– Обязательно отвечать?
– Ты сам начал.
– С Танькой спал. С Наташей, с Лизой и Надей.
Дыхание перехватило – ощущение спокойствия тут же рассыпалось.
– Вместе что ли? – бодрясь, продолжала я себя истязать.
– Ну да.
– А как это?
– Да вот так. Грибов наелись и ебались втроем.
– А с Танькой?
– Она сама ко мне приходить начала.
– Тебе она нравится?
– У нее фигура на твою похожа. Сиськи похуже – а так похожа.
– Буду считать, что это комплимент.
Я встала, оделась, взяла сумку.
– Ты что, Лен?
– Мне что-то нехорошо. Я хочу подышать.
Меня бросило в жар, наверное, снова поднялась температура.
Я вышла под моросящий питерский дождь и запрокинула лицо к тучам.
Я помню каждую нашу встречу, каждую деталь, все его фразы и запахи.
Я хочу впитать его движения и интонации, полуулыбки и полувзгляды, чтобы они остались во мне. Я готова покрыть свое тело татуировками из его слов, выполнять любые его прихоти. Прошло три часа, а я ни разу не перевернула страницу «Молота ведьм». Максим не замечает. Звонит телефон – он выходит на кухню. Смеется. Почему он не может общаться при мне? Опять, как он говорит, «одна знакомая». Очередная маленькая пытка. Я смотрю на него и сама себе удивляюсь – почему я не решаюсь ничего сказать? Сначала я пыталась говорить с ним, даже несколько раз удачно шутила. Удачно, потому что мне удавалось вызвать легкую ухмылку на его губах. Теперь не получается. У меня все время заплетается язык, я теряю мысль, поэтому могу объясняться только короткими фразами – да, нет, не знаю, ок. Он думает, что я идиотка. Мне хочется, чтобы он увидел меня с другими – как люди веселятся, когда я что-то рассказываю, как парни ищут общения со мной, как подруги уважают. Наверное, я и есть идиотка.
Навозная муха продолжает утробно жужжать, ей что-то мешает сесть.
У другого бы уже давно сдали нервы, и он бы гонялся за насекомым по комнате с мухобойкой. Максим в наушниках погружен в себя, не слышит, а мне все равно – я хочу посмотреть, что муха будет делать, когда окончательно выбьется из сил.
Прошел месяц после моей питерской поездки, когда Максим снова позвонил. Он сказал, что вернулся в Москву, и пригласил зайти, как ни в чем не бывало. Я сказала: «Ок». На самом деле он появился в тот момент, когда я собиралась ехать к нему и, если бы его не оказалось дома, лечь под дверью и ждать, пока он не придет. Было уже темно, когда я оказалась у него на пороге. В рюкзаке перекатывались баночки холодного чая. В квартире стояла густая влажность, хотя окна были нараспашку. Сквозь темные ветви деревьев мерцал Комсомольский проспект. В духоте сумерек то приближался, то удалялся комариный писк. Возле его головы замаячил комар – хлопок, Максим раскрыл ладони и элегантно снял мертвое насекомое. Я выставила банки чая на стол, Максим протянул руку: железный язычок щелкнул, выпустив шипение.
– Зачем пришла?
Он сделал глоток, его кадык поднялся и вернулся на место.
Я почувствовала, как обжигает сосуды новый прилив боли.
– Ты же сам позвонил.
– А, да. А так бы не пришла?
Он посмотрел на меня исподлобья.
– Не знаю, – соврала я.
– Понятно. Иди сюда.
Он поманил меня к себе и посадил на колено.
– Зачем тебе все это? Ты что, любишь меня?
Резко защемило в солнечном сплетении. Я не знала, что ответить.
– Почему ты все время молчишь?
– Зачем ты спрашиваешь? – сказала я, чтобы что-то сказать.
– Хотелось бы знать, зачем тебе это.
– Не знаю. Не знаю точно.
– Врешь, ты меня любишь. И ты это знаешь. И я.
Он приблизил свое лицо к моему, я вдохнула запах благовоний с его кожи, и прошептал мне на ухо:
– А я не люблю тебя, я тебя не люблю. Поняла?
Внутри вспыхнуло и забурлило, как будто влили плавленый свинец.
– Поняла, – улыбнулась я. Он ждал, а я невозмутимо смотрела на него. Я могла бы сейчас так же спокойно встать и выйти из окна.
– Ты странная. Я же говорю, что не люблю тебя. Тебе все равно?
– Да. Мне все равно. Пойдем спать.
Он перенес меня на диван, сжал и трахал, пока мы вместе не кончили: он – стиснув зубы, а я – обливаясь слезами. Он отпустил мои предплечья, на них алыми пятнами отпечатались его пальцы, потянул на себя одеяло и отвернулся к стене. Рядом пронзительно запищал комар. Еще один писк, более тонкий, присоединился к нему. Потом еще. Убийственный комариный хор. Я терла мокрые ресницы и думала, что большего унижения испытать невозможно, но это оказалось не так.
– Максим, дай одеяло, пожалуйста.
– Чего тебе надо? – не понял он спросонья.
– Одеяло, одеяло мне надо. Хотя бы кусочек маленький.
– Иди на хуй, – буркнул он.
Меня хлестнули эти слова больнее, чем все, что он говорил до этого.
Я вскочила.
– Что ты сказал?
– Иди на хуй, дай поспать, – спокойно повторил он, не открывая глаз.
– Как ты смеешь мне такое говорить? Ну-ка извиняйся.
– Ты в своем уме? Успокойся.
– Извиняйся, или я уйду.
– Уходи.
Я встала и начала медленно одеваться, в надежде что он попытается меня остановить. Он накрылся с головой и, казалось, снова уснул. Я вышла на лестницу и захлопнула дверь. Уселась на холодные ступеньки. На щиколотке и плече выступили красные бугорки.
Я нажала на них ногтем крест-накрест. Не помогло. «Рассвет, наверное, через час, метро – через два», – прикинула я, расчесывая комариные укусы. Я поднялась, приложила ухо к двери. Тишина, потом хлопок. Значит, не спит – комары мешают, а может, он ждет, что я вернусь? Нет, он не ждет. Я нажала кнопку звонка. Он открыл. – Не могу уйти.
Он усмехнулся, прошел в комнату и лег, полностью завернувшись в одеяло. Я разделась и легла рядом, сложив руки на груди, как покойница. Я глядела в потолок, вслушиваясь в комариный писк. Меня не было, как комара, которого он раздавил. Я лежала и думала, что отдала бы мизинец, чтобы освободиться от этого чувства. Все тело было покрыто липкой пленкой и чесалось, заснуть так и не удалось. Когда с Комсомольского проспекта донеслось дребезжание первого троллейбуса, я поняла: самое прекрасное, что есть в любви, – это боль.
Я сижу на скрипучем диване цвета морской волны во время шторма, собака на невидимом поводке. Хочу рассказать ему про свой сон с клоуном, порошком и длинноволосой девушкой. Опять звонит телефон. Максим смотрит на номер и сбрасывает звонок. Когда он говорит по телефону – он другой. Или это другие с ним другие? Я тоже хочу стать другой. Я мечтаю стать с ним хотя бы такой, какая я с другими.
Грубое жужжание навозной мухи проникает в уши. Она не прекращает свою битву с препятствиями. Вот три шероховатых удара о стекло, о стену, о лампу. Дура. Она тыкается в поверхности, отскакивая от них, как пузырь в невесомости. Я неподвижно, одними глазами, слежу за ее траекторией. Внезапно муха проделывает петлю, входит в штопор и исчезает в чашке Максима. Жужжание резко обрывается, будто вырвали шнур из розетки. Выжидаю, но муха не показывается. В комнату просачиваются отдаленные звуки: шум проспекта, птичье чириканье за окном и ровный ритм из наушников. Хочется заглянуть в его чашку и убедиться, что тело навозной мухи там, но я не шевелюсь. Я знаю, что она кляксой плавает в соке, бессмысленно перебирая ворсистыми лапами, балансируя на пергаментных крыльях. Она пытается выплыть, но соскальзывает с вертикальных стенок чашки и ослабевает. Максим поглощен рисованием, единственный свидетель смерти мухи – я. Наверное, нужно ему сообщить. Как? Перебираю варианты. К примеру, вскочить и закричать: «Муха, муха, к тебе в сок попала муха!» и сделать полные отвращения глаза. Или, наоборот, хладнокровно подойти, вылить его сок в раковину, а потом выдать каламбур типа:
«В твоей чашке утопилась муха, но ты же хотел пить, а не есть».
И непринужденно рассмеяться. Глупо. Тогда надо спокойно взять чашку, обратить его внимание, что там муха, и попытаться карандашом выудить из чашки темное тельце со слипшимися лапками – для наглядности. Максим прерывается, замечает «Молот ведьм» у меня на коленях.
– Ну, чему научили тебя ведьмы?
– Молчать, – отвечаю я.
Максим потягивает спину. Вспоминает про сок, берет своими точеными пальцами чашку и выпивает большими глотками. Я подхожу к столу и вглядываюсь в чистое пустое дно. Я застываю, пытаясь осознать, что произошло. Только что в его нутро опустился труп гигантской навозной мухи. Он выпил ее, поглотил, прожевал. Он не знает, а я знаю. Я ощущаю мягкое покалывание – долгожданная пустота расползается от середины живота до самого мозга. Щеки вспыхивают. Внезапно меня охватывает легкость, я чувствую себя беззаботным шариком с гелием, который вырвался из рук ребенка и взмыл ввысь. Кажется, будто я вылечилась от смертельной болезни, освободилась от душившей опухоли. За секунду мир меняется, будто случился большой взрыв, создавший новую вселенную внутри меня. Все, что скажет и сделает этот мужчина, теперь не в счет. Он больше не идеален: он превратился в обычного человека, потерял власть надо мной. Его существование больше не имеет значения, его больше нет, его уничтожило изнутри это гадкое насекомое. Я улыбаюсь, надеваю туфли, слышу, как он что-то произносит мне вслед, но мне все равно. Стук каблуков о ступеньки выводит меня во двор, по телу разливается теплая мелодия, я смеюсь и вбираю в себя новый воздух.
Сторсунд, 2011
Девушка из коробочки
Парень в рваных джинсах, лет тридцати, по имени Саша открыл дверь своего Пежо и сел за руль. Была середина апреля, но кое-где по краям дороги еще мелькал грязный снег. Справа на пассажирском сидении валялся навигатор.
– Черт, разрядился, наверное, – сказал он, пытаясь включить устройство. Табло зажглось оранжевым: отобразилось приветствие и буквы. Саша ввел название улицы, пытаясь понять, где он сейчас находится, и прикинуть маршрут. Он приклеил навигатор к стеклу и пристегнулся. Внезапно женский голос слишком громко произнес:
– Возьмите левее. Продолжайте движение прямо.
Саша вздрогнул и вжал голову в плечи.
– Господи, ты меня убьешь когда-нибудь.
– Продолжайте движение прямо.
– А потише нельзя?
– Продолжайте движение прямо, – сбавил тон голос из коробочки.
– Ладно, знаю, что прямо, – сказал Саша и нажал на газ.
Он доехал до следующего светофора и затормозил. По бокам остановились Лексус и старая Киа с латышскими номерами. Водители завращали головами, коротая красный.
– Через 150 метров поверните налево, – произнес навигатор.
– Куда ж налево? Здесь не надо налево. Здесь прямо, – заупрямился Саша.
– Поверните налево.
– Слушай, ты как знаешь, а я прямо поеду. Ок?
– Поверните налево, – настаивал навигатор.
– Ну зачем налево-то здесь, ну зачем?
Саша досадливо цыкнул и развел руками. Соседи в Лексусе и Киа с интересом наблюдали за водителем, который говорил сам с собой. Светофор сменился на зеленый. Саша рванул прямо.
– Все, прения окончены, еду прямо. Сорри, если че не так.
– Ок, – ответил женский голос.
– О к, – кивнул Саша.
– Пересчитывать теперь, – обиделся навигатор.
– Сложно пересчитать?
– Может, и сложно, – сказал голос. – Пересчет маршрута. Продолжайте движение прямо.
– Нет, вот как раз здесь налево, – не унимался Саша.
– Нет, прямо, – упорствовал женский голос.
– Нет, налево. Вечно ты со мной споришь.
– Это моя работа, я лучше знаю, куда ехать, дружок, – победоносно ответил голос из навигатора.
– Работа… Твоя работа затащить меня черт знает куда, вечно возишь меня кругами. А мне потом самому выбираться. Дружок, тоже мне.
– Ну а как, может, по фамилии к тебе обращаться?
– Нет, только не по фамилии. А твоя фамилия знаешь какая?
– Ну какая? – не удержался от любопытства навигатор.
– Сусанина! – Саша довольно хихикнул.
– А твоя – Козлов, – мстительно парировал голос из навигатора.
– Я ж просил не называть фамилий тут.
– Ты первый начал.
Саша закурил и выпустил дым в лобовое стекло.
– Фу, не дыми тут! – потребовала девушка.
– Еще чего.
– Мог бы извиниться, между прочим, – ответил женский голос.
– Это еще за что? – удивился Саша.
– Вот видишь, ты даже не догадываешься, – взвизгнула девушка.
– А между прочим, ты меня оставил одну на холоде на всю ночь.
– Одну… на холоде, – Саша похоже скопировал ее интонации. – Прям ты замерзла?
– Предположим, не замерзла, но одна всю ночь – это нормально?
– Ну забыл я, ну спускаться уже потом не хотелось.
Навигатор обиженно затих. Внезапно Сашино Пежо подрезал черный Ниссан Мурано с выгнутым номером.
– На дорогу смотри, – выкрикнула девушка из коробочки.
– Ага, – Саша вздрогнул и притормозил. – Придурок, ну куда прешь-то? И не ори так, а то у меня инфаркт будет. Я сам все вижу.
– Ну и пожалуйста, сам так сам, – пискнул навигатор.
– Ну и спасибо, – парировал Саша.
– Вы проехали поворот. Выполните разворот. Разворот через три километра, – торжествующе сообщила девушка в навигаторе.
– Сучка.
– Подлец.
– Я с тобой не разговариваю.
– Это я с тобой не разговариваю.
Воцарилось молчание. Саша включил радио «Серебряный дождь», как раз шли новости. Президент ответил на интернет-вопросы зрителей Первого канала. Телезрительница Людмила Грин, спросила, когда легализуют марихуану, и получила ответ: никогда. Саша попытался сосредоточиться на дороге. Это что? Магистральные улицы… это какая? Вторая Магистральная или Четвертая?
– Черт, зачем ты потащила меня через эти автосервисы? Вот где я? – занервничал Саша.
В салоне повисла удручающая тишина. Саша понял, что лучше наступить на гордость и спросить. Он крутанул радио на минимум.
– Куда сейчас-то?
Навигатор молчал.
– Эй, ты жива там? Куда ехать-то?
– Никуда! – злобно процедил женский голос.
– Направо или прямо?
– Вы проехали поворот, развернитесь. Развернитесь.
– Понятно.
Саша укоризненно посмотрел на черную коробочку. Та безразлично лежала на краю серого тряпичного сиденья, матово отливая черным лаком.
– Слушай, а у меня для тебя кое-что есть, – потеплев, улыбнулся Саша. – Слышишь?
Коробочка отмалчивалась. Саша открыл бардачок и вытащил прозрачную пластиковую упаковку, сквозь которую просвечивало нечто розовое. Притормозив на очередном светофоре, Саша разорвал упаковку и вытащил яркий тряпичный чехольчик. По краям чехла засверкали в вечернем солнце стразы.
– Вот. Тебе, – Саша натянул на коробочку розовый чехол.
– Это что еще? – раздался заинтересованный женский голос.
– Что, что. Одежку тебе купил, как ты хотела. Вернее, она для коммуникатора, но тебе почти как раз. Да?
– Как раз, вообще-то. И сидит неплохо, – изучающе констатировала девушка из коробочки.
– Отлично сидит, как на тебя шили.
– Спасибо, очень мило. Мне нравится. Прямо езжай.
– Еду, еду. Не злись.
– А я не злюсь.
– Ну вот. Мир?
– Ладно, мир. Налево сейчас, – смягчившись, указала девушка.
– И кстати, теплее в нем опять же.
– Не вздумай меня еще раз на ночь в машине оставить, я тебе такое устрою! Отправлю в Магадан, – пригрозила девушка из навигатора.
– Что ты, это в первый и последний раз, – примирительно пообещал Саша.
– То-то же. Через 100 метров вы у цели.
– Да знаю, знаю.
– И заметь – без пробок.
Саша засмеялся и въехал во двор. Крыши плотно припаркованных машин тускло освещало предзакатное солнце. Саша сощурился, предвидя мучительные поиски заветного кусочка асфальта, но удивительным образом прямо возле подъезда оказалось свободное место.
– Вы у цели, – еще раз констатировала девушка.
– Нам везет, – обрадовался месту Саша.
– Вы очистили свою карму, – произнес навигатор строгим тоном.
– Теперь у вас все будет отлично! – более игриво добавила девушка из коробочки.
Саша удовлетворенно улыбнулся, вечер начинался удачно, и лихо припарковался прямо у входа. Две бабули на лавочке внимательно наблюдали за Сашиными маневрами и незаметно перешептывались. Саша продолжал диалог:
– Спасибо тебе, моя хорошая. Смотри, я беру тебя с собой. Вот видишь, хоп, – Саша опустил навигатор в розовом чехле в карман и вышел из машины, продолжая громко болтать. – Тебе идет этот цвет, правда. Я давно уже задумал тебе эту штуку подарить, даже раньше, чем ты сама попросила. Как-то представил тебя в ней и понял: это твое… У тебя итак идеальная внешность, а одежда просто подчеркивает твои достоинства, углы, так сказать, сглаживает. Я б вообще тебе настоящие бриллианты купил, если б деньги были, хотя стразы тоже ничего. Ты ж у меня самая лучшая, ни за что тебя ни на кого не променяю. Давай сейчас лазанью подогреем и «Игры Престолов» посмотрим? И заначка пива осталось вроде в холодильнике. Что скажешь?
Старушки, поджав морщинистые губы, сердобольно провожали Сашу взглядом. Саша набрал код на домофоне и бодро шагнул в подъезд.
Амстердам, 2013
Опоздание
«Откуда мне было знать, что он меня любит? Может, просто интрижка?
Отчего мы вечно говорили «просто»?
С другой стороны, в те времена мужчины и женщины примеряли друг друга небрежно, точно костюмы, и отбрасывали все, что не подходит».
Маргарет Этвуд, «Рассказ Служанки»
7 марта 2020 года в 17 часов мимо памятника Репину прошла женщина средних лет в черном плаще и берете. Монумент проводил ее влажным взглядом. Впереди через реку дугой полз в туман мост. За десять лет чугунные узоры ограды обросли замками, любовными символами, до такой степени, что едва просматривались. Темные ромбы фонарей мертвой симметрией кланялись редким мимолетным прохожим. Моросил дождь, женщина явно чувствовала себя неуютно. Она обхватила белыми руками ледяные перила и свесилась вниз. Капли отскакивали от мутной воды с осколками талого льда. На мост вбежал юноша в шапке, за ним девушка с тремя нарциссами. Парень неловко обхватил девушку, чмокнул в щеку, она вырвалась и засмеялась. Женщина вглядывалась в колючее водное полотно, размышляя. «Он вряд ли придет. Скорее всего, забыл. Глупо, конечно. Мало ли, что у него за эти десять лет произошло. Абсурд какой-то. Он меня даже с днем рождения никогда не поздравляет, и я его – тоже. И зябко. И перчатки еще забыла… Почему мы договорились именно в марте? Десять лет ждала, можно было и до мая дотянуть». Она подняла воротник и запустила руки в рукава, как в муфту. «Господи, мне сорок, а я все еще сентиментальная дура. Почему мы отложили это на десять лет? Потому что страшно было. Вот почему. А кому страшно – мне или ему? Я бы развелась тогда, а он – нет. Надо было трахаться, пока хотелось, как все, и не усложнять. Но мы тогда
думали, что у нас что-то настоящее. Или это только мне казалось?» Потом, уже после их договора, она обнаружила, что их случай не уникален, что не только их, а каждая любовь считает себя чем-то особенным, «не таким, как у всех», самым невероятным, что могло случиться только с двумя конкретными влюбленными. Дальше, пройдя развод, она утвердилась в мысли, что и это заблуждение. Любовь – это просто химическая реакция с участием гормонов, которая протекает у всех одинаково и вскоре проходит. Несмотря на эти доводы, по мере ее взросления, это обещание жило, развивалось внутри нее, как плод. Этот март был десятым после расставания, плод созрел, и она, подчиняясь какой-то неведомой программе, отправилась к месту встречи, логикой осознавая абсурдность своих действий.
«Боже, что я здесь делаю? Неужели можно любить десять лет подряд, при этом не встречаясь и живя параллельными жизнями? Нет, конечно. Я же не наивная идиотка, – самокритично заключила женщина, поразившись своей самонадеянности. – Но он может прийти из-за элементарного любопытства. С другой стороны, он может найти меня на фэйсбуке. Ок, я уже искала там, его нет в фэйсбуке».
Почему она пришла? 7 марта 2010 года они виделись последний раз, она помнила жгучую безысходность, отрывистые прикосновения, мокрые соленые поцелуи и это обещание, ложка варенья в гадкой микстуре. Они были настолько идеалистами, что договорились встретиться через десять лет на этом мосту напротив памятника Репину? И вот тогда пожениться. «Ну, сначала переспать, а потом пожениться», – резонно скорректировала дама, греясь воспоминаниями. Ее губы тронула улыбка. Очевидно, они и вправду подходили друг другу. Она знала, что он тоже знает. «Ладно, подожду еще десять минут, – одернула она сама себя. Мартовский холод нахально пробирался под пальто, подворовывая новые участки тела. – Зато я это сделала. В отличие от него». Осколки темной воды мрачно зияли в ледяном месиве. «Если броситься туда, перешагнуть через ограду и – вниз, шмякнуться о слякоть, цепляться за снег, а потом беззвучно раствориться в темной глубине вод? Никто и не заметит. Фу. Ужас». Она поежилась. Мысли о разных видах самоубийств доставляли волнующе-колющее наслаждение. Всего лишь мысли – никаких конкретных планов. «А вдруг помнит, вдруг придет? – она представила себе, как он появляется со стороны памятника. Такой же широкоплечий, волосы чуть поседели, но это ничего, с этим его хмуро-нахальным взглядом, с сигаретой, скорей всего, курить он так и не бросил.
Неловкое тепло сверху вниз по телу, отголосок желания. – Зря я нацепила этот берет, он старит». Женщина взглянула на часы – 17.20. «Дура», – утвердилась она в мысли и, развернувшись к Репину спиной, засеменила по набережной. Дождь усилился. Ее берет обмяк, силуэт ссутулился. Она оглянулась в последний раз, растирая покрасневшие ладони. Мост был пуст. Тусклое небо обволакивало мокрые репинские кудри, но монумент уверенно держал палитру с тремя кистями, как будто стоял под душем, а в руках у него были не краски, а мочалка и мыло. Женщина свернула за угол.
В 17 часов 26 минут 7 марта 2020 года на мост вбежал высокий мужчина в серой куртке. Он несколько раз прошел вдоль ограды, остановился возле статуи, вставил в губы сигарету и, безрезультатно щелкая зажигалкой, с досадой посмотрел в бронзовые глаза памятника. По лицу Репина, как слезы, струились мутные капли.
Саше Г.
Рига, 2011
Любовь 21
Хроника одного года жизни Артема К.
Познакомился тут с красивой девушкой, Олей, правда красивой, она была похожа на Уму Турман, только лучше. Она мне понравилась. Ее непосредственность и наглый взгляд. Когда она смеялась, глаза ее увлажнялись. Я встретился с ней в кафе, после второго кафе мы поехали ко мне, и она не вынимала мой член изо рта, наверное, больше часа. Я это оценил. Она вообще оказалась хорошей в плане секса. То, что надо. Через пару недель мы уже трахались втроем с одной симпатичной актрисой, потом вчетвером с двумя симпатичными актрисами. В воскресенье Оля опять осталась у меня, мы занимались сексом четыре раза, немного, зато качественно. Утром, когда я варил кофе в турке, которую привез мне Вадик из Стамбула, я вспомнил, как она ночью кончала, и у меня опять встал. Оля вышла из ванной, ее круглую грудь частично закрывали белые прямые волосы, сердце мое забилось, как у кролика, и я сказал ей следующее: «Олюшка, девочка моя, мне кажется, я знал тебя всю жизнь. Какие же у тебя бездонные потрясающие влажные глаза. Я хочу тебя, я хочу тебя так, как никогда никого не хотел. Мне кажется, у нас с тобой родство душ. Ты мой самый близкий и родной человек. Я люблю тебя». Она подошла, расстегнула мне ширинку и опять взяла в рот мой член. Потом собралась и уехала, даже кофе не выпила. После этого она мне не звонила, ну и я ей тоже.
Потом работа и работа. Потом улетел в Лондон. А когда вернулся, встретил на тусовке Таню. Ну и красивая же она, зараза. Волосы темные, длинные, улыбкой сверкает, как в рекламе, похожа на Монику Белуччи, только моложе. И Каббалой занимается – продвинутая. Понравилась она мне очень. Сходили мы с ней на пару презентаций, в «Крышу», съездили в Валь Торанс. И вот после лыж и фотосессии в снегу, сидя у камина с коньяком, я провел рукой по ее шелковым волосам и сказал: «Танюшка, маська, какая же ты лапушка, сил нет. Мне кажется, я знал тебя всегда. Ты самое прекрасное, что случилось со мной в жизни. Я хочу тебя, я хочу тебя так, как никогда никого не хотел. Мне кажется, у нас с тобой родство душ. У меня такое чувство, что мы были с тобой знакомы когда-то раньше. Ты мой самый близкий и родной человек. Я люблю тебя». Я увидел в ответ ее сияющую улыбку, и кажется, мы в сумме в эту ночь кончили восемь раз. Она стала бывать у меня почти каждый день. И вдруг смотрю, кроме ее зубной щетки у меня ее вещи в квартире образовались, все больше и больше, кремы какие-то в ванной стоят, прокладки, в гардеробе платья, сумки, мне уже и майку повесить некуда. И все чаще и чаще она у меня оставаться стала, типа чтобы к родителям в Выхино не ехать. И вот сварила она мне кашу гречневую утром, налила молока, а сверху еще сгущенки бухнула, чтобы подсластить пилюлю, и стала торопить: давай жить вместе, женись на мне, семья и все такое. И как-то мне так тоскливо стало. Как-то неуютно и безысходно, как будто в угол загнали и дрессируют. Еще сгущенка эта – липкая, приторная. Я сказал, что не готов. Она обиделась. Уехала. А кашу пришлось выбросить, хотя я гречку люблю, еще с детства. Потом она еще два месяца у меня по платью в день забирала. Когда настал черед последнего платья и крема из ванной, она сказала, что не хочет расставаться, что любит и готова ждать. Так больно все это было, но я понял, что не смогу. Через неделю выхожу утром, а моя машина вся сердечками разрисована. Так приятно, позвонил Тане, а это не она, это Оля, оказывается. Я подумал, что с Олей было проще, и минет она как-то задорней делала. Решил опять с Олей встретиться, но в тот же вечер увидел Юльку.
Она была прикольная. Похожа на Риз Визерспун, только волосы шатенистые. Хохотала постоянно. Помимо этого бывшая модель, а сейчас модой занялась. И еще стихи писала. Люблю творческих. И в сексе так все правильно делала, как по учебнику. Я опять уехал в Лондон, а она ждала. Писала мне стихи, я аж плакал, какие трогательные. Правда, простоватые, но ей простительно, она же девочка. Я вернулся, мы сходили на показ Чапурина, а потом сели в кафе. Я заказал салат из утки, а она – ризотто с белыми грибами. Она сказала, что готовит утку в сто раз лучше. Потом мы хохотали, как ненормальные, кривлялись, целовались, и я был счастлив. Я собрался с духом и сказал: «Юльчик, девочка моя, знаешь, мне кажется, ты послана мне свыше. Ты самое прекрасное, что случилось со мной в жизни. Я хочу тебя, я хочу тебя так, как никогда никого не хотел. Мне кажется, у нас с тобой родство душ. У меня такое чувство, что мы были с тобой знакомы когда-то раньше. Ты мой самый близкий и родной человек. Я люблю тебя». Мы стали встречаться, и она считалась моей девушкой. Ходили на показы и презентации, и она действительно потрясающе готовила утку. Все было ок, но чего-то не хватало. Уж слишком правильно она все делала, как по учебнику. И стихи у нее были слишком простые, банальные, даже глуповатые. Да и внешность – вроде все хорошо, но что-то не то. Некоторые детали стали меня раздражать, например обнаружилось, что у Юли слишком короткий и широкий ноготь на большом пальце, вроде ерунда, но это бесило.
Кроме того, я встретил Иру. Она была похожа на ту темненькую из группы Абба, только более молодая и стильная. Ируся вообще от меня ничего не хотела, она просто радовалась тому, что есть в данный момент, как цветок. При этом она была красивая и с чувством юмора. Но замужем. Мужа она не любила, но жила с ним. Как-то я пригласил ее в гости и… нет, секса не было, но было такое ощущение тепла и единения, какого никогда ни с кем раньше не было. Мы процеловались весь вечер, и я влюбился. Я поехал к Юльке и сказал, что я не тот, кто ей нужен. Что я не готов к серьезным отношениям, что я ее не достоин, а она прекрасный и действительно родной и близкий мне человечек. Она влепила мне пощечину, кажется задев щеку своим коротким ногтем. Потом разрыдалась и сказала, что готова измениться, стать такой, как я хочу. Все это было тяжело и неприятно. Я сказал, что не могу, потому что я уже влюбился в Ируську и не мог думать ни о ком другом, кроме нее. Было в Ирусе что-то такое неуловимо загадочное, какая-то тайна, которую хотелось разгадать. Она была со мной на одной волне, это было как слияние душ. Помимо этого она была умна, мне было с ней интересно. Мы стали встречаться, несмотря на то, что у нее был муж, и это было плохо. Секс был бурный, резкий и обжигающий. С утра до вечера я думал только о ней, это не прошло даже когда я уехал на неделю в командировку. Мы писали друг другу робкие эротические смс-ки, как будто между нами еще ничего не было, и это жутко заводило. Вернувшись, я безоглядно утонул в ее синих глазах, упиваясь запахом ее каштановых кудряшек. Я познакомил ее с друзьями, и она влилась в нашу компанию, как будто общалась со всеми всегда. Я сказал ей, что никогда не встречал человека, который был бы так близок мне по духу. Она ответила, что тоже это чувствует. Она проницательно догадалась, что я – перфекционист, что ищу что-то, чего, возможно, нет вообще. А потом добавила, что я уже нашел это. Я был с ней согласен. Я нашел женщину, с которой мне действительно хорошо. Я сказал ей: «Ирусик, маська ты моя родная, мне кажется, я знал тебя всегда. Ты моя ласточка, половинка моя, ты самое прекрасное, что случилось со мной в жизни. Я хочу тебя, я хочу тебя так, как никогда никого не хотел. Мне кажется, у нас с тобой родство душ. У меня такое чувство, что мы были с тобой знакомы когда-то раньше. Ты мой самый близкий и родной человек. Я люблю тебя». Через две недели Ира стояла у меня на пороге с сумкой, набитой вещами. Она сказала, что ушла от мужа. Это было неожиданно. Тем более муж ее действительно любил и был хорошим парнем. Я не был уверен, что она поступает правильно, и не был готов участвовать в их семейных разборках. Я не хотел брать на себя такую ответственность. Ира повела себя достойно и сдержанно, даже извинилась. Мне было неловко, но я сказал, что никогда ей ничего не обещал, тем более не готов быть причиной разрушения семьи. Она вышла в ванную, и, кажется, я услышал, что она плачет. Я предложил ей дружить, ну, может, трахаться иногда, ведь мы с ней близкие родные люди. Она ответила, что подумает, и больше я ее никогда не видел. В фэйсбуке она меня почему-то заблокировала.
Но это было уже неважно, потому что к нам в офис пришла Наргиза. Такой красоты и грации я давно не видел. Она была похожа на принцессу Жасмин из диснеевского мультика, только настоящая. Я просто не мог оторвать от нее глаз. Я не хотел с ней сближаться, потому что только недавно вышел из отношений, и это было горько. Но она сама пригласила меня на юбилей к своему папе, и я поехал. Я подарил папе видеокамеру Гоу Про Хироу 3, а ей – просто так, в знак дружбы, небольшое украшение Тиффани. Я купил его на день рождения Иры, но не успел подарить. Сексом Наргизочка занималась сносно, но как-то обычно, без огонька. Лениво как-то. Ей хотелось просто лежать, а я чтобы делал все. Я, в общем, был не против, но в какой-то момент устал. Мы поехали с ней в Турцию, в этот новый белый отель, и были дни, когда мы не трахались вовсе. Когда мы вернулись, она сказала, что ей надоела ее старая машина, и попросила новую. Это неприятно резануло. Мы встречались всего два месяца, она хотела от меня суперсекса, а сама пососать лишний раз ленилась, а теперь вот еще и машина. Я решил предложить ей сделать паузу. Никогда я не видел такой прекрасной взбешенной женщины. Она разгромила мне всю квартиру, сломала стол, отодрала обои, разбила все зеркала и телик. Уходя, она швырнула камнем в стекло моей машины. Сигнализация в машине орала тише, чем сама Наргиза. Надо было объясняться с ней в ресторане, а не дома. На следующее утро позвонил ее папа.
Вкратце все сводилось к тому, что он не позволит оскорблять его дочь и при встрече убьет. Я сказал, что готов с ним встретиться в любой момент, он бросил трубку.
Квартира после погрома требовала ремонта, и по рекомендации Вадика я позвонил дизайнерше Марине. Я не ожидал, что дизайнеры могут быть еще и красавицами. Грудь у нее была, наверное, размера четвертого, это было впечатляюще. Она пришла в асимметричном платье, с ровным каре, с молекулярным запахом. Она была похожа на Наталью Эмбрулью, только рыжая и покрупней. Я объяснил ей, что нужно, и она сразу все поняла. Длинными пальцами с цыплячьим лаком Марина вытащила пакетик с белым порошком, и мы двое суток не выходили из квартиры. Когда в дверь позвонили, она сидела голая на кухне перед компьютером и хохотала над наркоманом Пашей в ютюбе. Я открыл и увидел Наргизу. А Наргиза увидела Марину и меня и остатки белого порошка на стеклянном столике. Наргиза обвела своими жасминовыми глазами комнату, в которой уже нечего было громить. Зашла, попросила трубочку, и мы провели еще двое суток не выходя из квартиры. Мне кажется, Наргиза хотела доказать, что я потерял бриллиант, и ей это почти удалось. Я уже начинал жалеть, что не купил ей машину, но тут к моему рту придвинулась вагина Марины, и я понял, что поступил правильно. Потом Наргиза ушла, обещав решить вопрос с папой, а Марина осталась. Она исправила мне квартиру и почти не взяла за это денег. Мы ходили по клубам, нюхали порошок, ели таблетки и улетали во время секса в невероятные миры. Я чувствовал, как наши души сливаются там и превращаются в один светящийся шар. Однажды я зарылся в ее необъятных грудях и прошептал: «Маришка, лапочка, мне кажется, я знал тебя всегда. Ты самое прекрасное, что случилось со мной в жизни. Какая же у тебя приятная упругая грудь. Я хочу тебя, я хочу тебя так, как никогда никого не хотел. У меня такое чувство, что мы были с тобой знакомы когда-то раньше. Ты мне близкий и родной человек. Я люблю тебя». Марина тоже сказала, что любит, и мы съели еще по таблетке. Мы встречались около двух месяцев, и я стал уставать. Мне хотелось спокойствия, просто посидеть дома, выпить красненького, посмотреть кино, а ей – тусоваться. Мне стало не хватать пространства. Позвонил Вадик, и я спросил его про Марину. Вадик сказал, что она – торчок, и я расстроился. Я думал, что она просто веселая тусовщица, а оказалось, что она наркоманка. Я позвонил Марине и сказал, что уезжаю на две недели. Мне хотелось отдыха и чего-то по-настоящему серьезного.
На дне рождения товарища по работе я увидел Сашу. Она была взрослая, младше меня всего на два года. И у нее было двое детей. Но выглядела она потрясающе, никогда не скажешь, что вообще рожала. Она была похожа на Дженнифер Анистон, только не лопоухая. Глаза у нее были бархатные, темно-зеленые, как у олененка Бэмби. Она мне понравилась. Весь вечер мы провели вместе, проболтали, мне было приятно, что она такая спокойная, такая мягкая, теплая, такая мамочка. Мы встретились на следующий день и пошли в кино на новый фильм Вуди Аллена. Там мы поцеловались. Через три дня она пригласила меня на обед. Была здоровая еда: овощи, салаты, индейка. Были ее дети – мальчик и девочка, дети как дети. Уходя, я поблагодарил и нежно поцеловал ее. Она позвонила через пару дней и сказала, что я забыл у нее свой рэй бан. Спросила, когда можно завезти. Саша заехала с очками вечером, мы сели пить чай с вареньем из кизила, которое она привезла. Варенье было кисло-сладким, и ее губы тоже. Достаточно романтично все у нас получилось. Фигура у нее была отличная, женская такая. Она сначала хотела уехать, сомневалась, а я сказал, что если мы будем вместе спать, то наверняка влюбимся друг в друга навсегда. Ей это понравилось. Она осталась, мы заснули в обнимку, а утром я ее еще раз трахнул. Она стала приезжать, меня переполняло чувство нежности и легкости. Однажды я проводил Сашу до машины и, возвращаясь, наткнулся на Марину. Оказалось, что она стояла у меня под подъездом уже четыре часа. Видно было, что она не в себе. Ее трясло, она отказывалась поверить, что у меня кто-то есть. Несла какой-то бред, что за нами следят и что я совершил кармический грех. Психованная наркоманка. Я постарался вежливо объяснить ей, что мы можем остаться друзьями. Марина побежала к машине, споткнулась в пыли, встала, с грязными коленками села за руль и газанула, визжа тормозами.
На фоне сумасшедшей Марины Саша показалась мне воплощением спокойствия и нормальности. Мы сидели в «Марио», нам зажгли свечку, я заказал ей Моет Шандон, и она была такая милая и родная со своим высоким хвостиком и глазами олененка Бэмби. Я сказал ей: «Сашенька, знаешь, еще никогда ни с кем я не чувствовал себя так спокойно, уютно и нежно. Мне кажется, я знал тебя всегда. Ты самое прекрасное, что случилось со мной в жизни. Ты воплощение женственности. У меня такое чувство, что мы были с тобой знакомы когда-то раньше. Мне кажется, у нас с тобой родство душ. Ты мой самый близкий человек. Я люблю тебя». Сашенька подняла тост за самого прекрасного, доброго и чуткого мужчину на свете, то есть за меня, и предложила съездить куда-нибудь в Европу. Может быть, в Рим или Барсу. Я был не против. Когда я уже собирался покупать нам билеты, Саша сказала, что ей некуда деть детей, и предложила взять их собой. Я подумал и решил, что это как-то неправильно.
У детей есть отец, и я не готов брать на себя отцовские функции. Я предложил перенести поездку. Саша помолчала и согласилась. Потом она позвонила и сказала, что нам надо серьезно поговорить. Я очень не люблю такие заходы с «нам надо серьезно поговорить», но я приехал, так уж меня воспитали. Саша сказала, что относится ко мне не как к мимолетному увлечению и что если я хочу быть с ней, то должен принять ее детей. Я обнял ее, сказал, что для меня нет роднее человечка, чем она, но такую большую ответственность так сразу нести не готов, и предложил дружить. Саша немного расстроилась, а потом вообще почему-то исчезла, но она не выходила у меня из головы. Целуюсь я, например, с девушкой в клубе, а думаю о ней. Мне реально не хватало наших вечеров с кизиловым вареньем, но я ей так и не позвонил. А потом отпустило. У меня было пусто и тяжело на душе из-за Сашеньки, и Вадик вытащил меня на премьеру спектакля в «Театр. док». Спектакль был кустарный, но была в нем одна актриса. Такая нежная и в то же время упрямая. Как она трясла своими светлыми кудряшками, как стучала каблучками, вкладывая в игру душу! Она была единственным естественным элементом в этом искусственном надуманном шоу. Потом мы с Вадиком зашли в гримерку, и он познакомил меня с Лианой. Она была прелесть, похожа на Катрин Денев в молодые годы. Я шутил, Лиана заливалась смехом, я чувствовал, что нравлюсь ей. Я предложил поехать ко мне, Лианочка согласилась, хотя сказала, что это не в ее правилах – вот так сразу ехать домой к незнакомому мужчине. Мы провели неплохую ночь, хотя Лиана все время меня поправляла и направляла, как будто я был подростком. С другой стороны, я оценил, что она точно знает, что ей надо. Ей понравилась моя квартира, она сказала, что любит белый. Правда, двери надо поменять и журнальный столик со стеклянной поверхностью уже не модный. Я сказал, что уверен в ее вкусе и сделаю все, что она посоветовала. Лиана стала приезжать ко мне, а я ходил на ее репетиции. Мне нравилось наблюдать за ее упрямыми локонами и гордой осанкой. Вскоре я купил новый журнальный стол из темного дерева, она одобрила, тогда я посадил ее к себе на колени, накрутил ее кудряшку на палец и сказал: «Лианка, девочка моя, мне нравится твой вкус и твоя уверенность, ты девушка со стержнем. Мы с тобой похожи. У меня такое ощущение, что я знал тебя всегда. У нас с тобой стопроцентное родство душ. У меня такое чувство, что мы были с тобой знакомы когда-то раньше. Ты мой самый близкий и родной человек. Ты такая классная, такая талантливая. Не сомневаюсь, что ты будущая звезда. Я люблю тебя». В ответ Лианочка поцеловала меня и сама трахнула прямо на стуле в кухне. Мне надо было опять уезжать в Лондон, и Лиана попросилась со мной. Для меня это был серьезный шаг, но я согласился. Мы приехали в мою лондонскую квартиру. Лиана сказала, что ей не нравится, что тут только душ и нет ванны. А она любит ванну. Потом она сказала, что ей не нравятся мои тимберленды и мой свитер, что я одеваюсь, как лох, но она все исправит. На следующее утро она заявила, что, когда я ем, у меня вечно грязная футболка, и это невозможно терпеть. Когда мы вернулись обратно, я был обесточен. Мне казалось, что со мной рядом поселился вампир и высасывает все силы. Лиана придиралась ко всему, что меня окружало, и с каким-то звериным упорством пыталась это изменить. Когда она приехала с дружком-парикмахером и сообщила, что «сейчас Тимурчик будет тебя укладывать», потому что у меня залысины и это надо как-то скрыть, я выставил его за дверь, посадил ее напротив и сказал, что не готов меняться. Она не поняла, а я попытался ей объяснить, что мне и так неплохо. Она обиделась и сказала, что у нее были на меня серьезные планы, поэтому она уделяла мне столько внимания и старалась для меня. Я ответил, что это было лишним, и что меня в ней все устраивает, кроме ее серьезных планов. Лиана наговорила мне всяких обидных гадостей про мой кривой нос, некрасивые губы, бардак в ящиках и неправильные трусы. Я предположил, что она слишком идеальна для меня. Лиана встряхнула своими кудряшками и ушла. Я стал в ванну, принял в ней душ, и понял, что душ мне нравится больше.
Я почти впал в депрессию, но тут на выставке старинных автомобилей мы познакомились с Тамарой. Тома, моя Томочка, масечка моя, хорошенькая и смышленая, похожая на Одри Хепберн, только еще милее. Мы встречаемся уже месяц, и я счастлив. Это женщина моей жизни, такая нежная и страстная. Мне кажется, я знал ее всегда. Я думаю, что ее послал мне Бог. Хочу ее постоянно. Она самое прекрасное, что случилось со мной в жизни. У нас с ней стопроцентное родство душ. Она мой самый близкий и родной человечек. Я люблю ее. Я люблю тебя, Томусик, как никого никогда не любил.
Москва, 2012
Интервью № 1
Люся с усилием открыла пищащую дверь подъезда и поднялась к лифту. На ней была короткая юбка, грубые модные сапоги и дутая куртка. Угловатые коленки сиротливо розовели сквозь черную лайкру выходных колготок. Ей было пятнадцать, она оканчивала школу и уже знала, куда будет поступать через год: на журфак. Она приняла это решение быстро, раз и навсегда еще в четырнадцать, потому что папин друг, в которого она была тайно влюблена, был известным журналистом. Другие варианты она не рассматривала. В одной руке у Люси была бумажка с адресом, в другой – алая роза. Она спешила к подруге на день рождения, вид у нее был по-юношески сексуальный и парадный: густая тушь выделяла огромные карие глаза, розовый блеск заманчиво переливался на губах.
Люся нажала на кнопку лифта. Квадратики с номерами этажей засветились в порядке убывания. Подъездная дверь запищала, вошел мальчик с собакой колли. Наконец спустился большой лифт и медленно разинул пасть. Люся и мальчик с собакой шагнули внутрь. В это время писк раздался снова, и внутрь вбежал невзрачный мужичок в шапке-петушке, синей куртке и рейтузах. В последнюю минуту он заскочил в лифт.
– Вам какой? – спросил мужичок.
Мальчик переглянулся с собакой и молча нажал на третий. Люся развернула бумажку с адресом. «Восьмой этаж, квартира 56». Мальчик и собака вышли.
– Мне семнадцатый, – сказал мужичок.
Люся нажала на восьмой и взялась за розу обеими ладонями. Внезапно мужичок дернулся и нажал на кнопку «стоп».
Люся испуганно отшатнулась. Она слышала истории про изнасилования в лифте, и все они тут же предстали адскими картинами у нее перед глазами. Баллончика с газом у нее никогда не было, да и вряд ли она сумела бы им воспользоваться. Мужик в
петушке надвинулся на нее.
– Только не кричи, – прошипел он. – Будешь кричать – хуже будет.
– Что вам надо? – задала неуместный вопрос Люся. Она все еще не могла поверить, что это происходит в действительности, именно сейчас и именно с ней.
– Будешь молчать – ничего особенного.
– Это как?
Мужичок алчно пялился на ее колени, сиротливо выступающие из-под юбки.
– Какие же у тебя коленки…
Люся посмотрела на свои коленки и пожалела, что вырядилась в короткую юбку.
– Может, поедем? Давайте я нажму… – робко спросила Люся. Корпус мужика резко перегородил панель с кнопками.
– Не дергайся, попозже поедем. Будешь орать – убью, – прохрипел насильник.
– Я не буду орать.
Люся сообразила, что происходит нечто ужасное. Она собрала всю силу воли, чтобы не усугублять ситуацию.
– Вот молодец. Покажи коленки. Я на коленки возбуждаюсь. Будешь стоять тихо, я займусь тут в сторонке, посмотрю на них и все. Люся попятилась и наткнулась спиной на холодную стену лифта. Первый ужас схлынул, но сердце продолжало бешено колотиться. Она тихонько взглянула на кнопки этажей и нажатую кнопку «стоп».
– Даже и не думай, – проследил за ее взглядом мужичок. – Рыпнешься – пожалеешь.
– Да я не рыпаюсь, вы не переживайте, – сказала Люся.
– Правильно, а то только хуже будет, – одобрил преступник, расстегивая ширинку.
Он опустился на пол в противоположном углу лифта и начал копошиться в фиолетовых трусах, пробивающихся сквозь серые рейтузы.
Люся наблюдала за тщедушным подонком, переминаясь с ноги на ногу, сжимая стебель цветка обеими руками. Она прикинула в уме все варианты: если она сейчас заорет, как резаная, он вскочит, зажмет ей рот рукой, может быть, даже ударит, а потом изнасилует. Если она сама нападет на него, она, возможно, с ним справится. Но вдруг у него нож, что тогда? В любом случае, уверенности в победе у нее нет. Если она сначала заорет, а потом набросится на него, а потом нажмет на кнопку вызова в лифте, если кнопка работает – то шанс есть, а если нет… Пожалуй, лучший вариант – оставить все как есть. Пока он не прикасается к ней, а безобидно возится со своими трусами с целью кончить, глядя на ее коленки, – ситуация неприятная, но не критическая. В этом случае лучше подождать. Несмотря на эти мысли, ее трясло от страха, даже в самых ужасных кошмарах она не могла предположить, что нечто подобное может случиться с ней. На тот момент в ее сексуальном багаже были только поцелуи Кольки Крушевского из десятого «б», ну и еще петтинг со старшим братом Машки. Люся мысленно ругала себя за невнимательность и вспоминала мамины наставления: «С незнакомыми мужчинами в лифт не садись»… Но было поздно. Мужичок уже принялся водить рукой вверх-вниз, поглядывая на ее коленки, когда Люся задала свой первый вопрос:
– А зачем вы это делаете?
Насильник на секунду остановился. Белесые глаза его округлились.
– Коленки женские люблю… – Люся явно застала его врасплох.
– Только коленки, а вот, например, туфли женские…
Люся вспомнила эротический фильм «Дневники красной туфельки» с ее любимым Дэвидом Духовны, где герой облизывал женскую туфельку и сладострастно стонал.
– Не, туфли нет, только коленки…
– И часто вы этим занимаетесь? Ну, вот так, в лифте, на полу… – снова задала вопрос Люся.
– Как придется…
– Что значит, как придется?
Мужичок удивленно взглянул на Люсю, одышка сбила его дыхание.
– Не всегда удается, чтобы совпало все, – отрывисто выдавил дядя.
– А что не совпадает? – продолжала интервью Люся.
– Ну, на кнопки всякие нажимают, иногда орать начинают…
– Орать… А что вы делаете, когда орут?
Мужика явно отвлекал незапланированный разговор.
– А тебе какое дело?
– Просто интересно, все равно стоим, – резонно констатировала Люся.
– Чего болтаешь постоянно? Постоять не можешь тихо? – раздраженно брякнул он.
– Могу.
– Сосредоточиться не даешь…
Мужичок стянул с головы шапку-петушок и начал работать активнее.
– А жена у вас есть? – снова поинтересовалась Люся, переминаясь с ноги на ногу и продолжая держать розу сразу двумя ладонями.
– Есть, – выдохнул он.
– И дети тоже есть?
Люся шарила глазами по стенам лифта, стараясь не фокусироваться на мужичке в левом углу.
– И дети.
– А жена знает?
– Нет, конечно.
– А дети?
– Ты что, дура?
Он начал отвечать отрывисто, короткими фразами.
– Значит, вы все тайком, тайком… – сочувственно вздохнула Люся.
– Да замолчишь ты или нет?
Мужик разозлился, по вискам каплями струился пот, он устало и часто дышал.
– Может, вам все жене рассказать? – участливо предложила Люся.
– Ты что, больная совсем? – мужик замер.
– Да нет, серьезно, если вы все расскажете близкому человеку, вам станет легче. А еще лучше обратитесь к врачу, к психологу. Вот есть такая очень известная Гипенрейтер, не знаете? Классный психолог, к ней моя мама ходила. Но вам не обязательно к ней. К любому психологу можно. У вас же болезнь.
– Да ты ненормальная, – буркнул насильник, запихивая парашют фиолетовых трусов обратно в рейтузы, – невозможно сосредоточится, не выходит ничего.
– Вот видите, дела обстоят еще хуже, чем кажется, – диагностировала Люся.
– Сбила меня, психичка.
– Вы обратитесь, очень рекомендую. Даже лучше к психоаналитику. Они такими делами занимаются, там у них и похлеще случаи есть. Не буду вам рассказывать подробности, если вы не против.
– Чокнутая совсем, попал я, – мужик завращал глазами в поисках спасения.
– Может, я могу вам чем-нибудь помочь, проводить вас до больницы?
Мужик, цедя ругательства, нажал на кнопку первого этажа.
– Конечно, вы можете рассказать жене, но, боюсь, она вас бросит тогда. Хотя если вас сначала вылечить, то, может, и простит.
– Хватит, – прошипел мужик.
– Ну хорошо, вот как вас зовут? – спросила Люся.
– Меня никак не зовут, ненормальная.
– Да я же просто… Это же просто интервью.
– Ходят здесь сумасшедшие всякие, опасно связываться, – с подозрением поглядывая на Люсю, мужик нервно пытался застегнуть куртку.
Можете не представляться, но все-таки подумайте, проанализируйте все. Вам надо кому-то рассказать.
Дверь лифта шумно отъехала, и мужик, обронив свой петушок, выпрыгнул наружу.
– Врач по сексуальным расстройствам вам нужен. И не держите все в себе, – советовала вдогонку Люся.
– Психованная, – бросил насильник, выскакивая из подъезда. Дверь еще не до конца закрылась, и Люся прокричала ему вслед:
– Эй, дядя, вы шапку забыли!
Подъездная дверь захлопнулась. Люся выдохнула. Сердце по-прежнему колотилось. Люся разжала влажные кулаки с цветком. Шипы прокололи кожу настолько сильно, что проступила кровь. Она повернула руки и молча смотрела на две алые капли, текущие из продолговатых ранок в каждой ладони. «Похоже, это было журналистское крещение», – подумала Люся и нажала кнопку восьмого этажа.
Сегодня Люся Д. делает собственное шоу на ТВ на тему человеческих взаимоотношений, ее блог читают 500 тысяч человек.
Москва, 2008
Дневник десяти дней
ПЕРВЫЙ ДЕНЬ: четверг
Что чувствует человек, который наконец сказал то, что держал долго в себе? Облегчение? Что испытывает тот, кто прав и повел себя решительно? Радость и гордость за самого себя? Что кажется тому, кто считает себя незаслуженно обиженным? Что теперь справедливость восторжествовала? Да. Да. И я почувствовал это. Как хорошо разрубить одним махом узел, плюнуть на все, стукнуть кулаком по столу, снять стресс, копившийся последние месяцы, и выдохнуть! Как сорвал галстук, душивший все это время! Вот теперь посмотрим, что будет дальше. Вот теперь я буду делать все, что захочу. Теперь я буду тусоваться. Я напьюсь, поеду в «Куки», познакомлюсь с телкой, возьму ее за волосы и кончу ей в рот прямо в машине. Теперь у меня есть моральное право. Теперь я свободен.
ВТОРОЙ ДЕНЬ: пятница
Прошла первая ночь. Спал как убитый, с чувством человека, выполнившего свой долг. Сегодня пятница, и ночка обещает быть веселой. Вечером бросаю машину и отправляюсь в «Шоколад». Там Чичварин, Палтус, Лурдес, Данила с Софкой и Джони Уокер. На вопрос, где Дина, всем отвечаю, что мы поссорились и временно не живем вместе. Все недоумевают и не понимают, с чего это мы так поссорились. Лурдес переживает, что все произошло из-за нее, потому что она сглазила нас, когда говорила Палтусу, какая мы замечательная пара и как мы подходим друг другу. (Было это сравнительно недавно, когда они были у нас в гостях, так что я точно знаю, что Лурдес тут ни при чем.) Потом мы едем в «Куки», тусуемся, бухаем, как в последний раз. Под утро, встретив пару персонажей из числа бывших знакомых и поговорив ни о чем, возвращаюсь домой. Дома тихо, пусто и одиноко. Собака написала около телевизора.
ТРЕТИЙ ДЕНЬ: суббота
Суббота прошла в мелких делах, но в 12 я был в спортзале, несмотря на то, что Макс позвонил и сказал, что не придет. Как ни странно, это меня не остановило, и я пошел, потому что где-то в глубине души я надеялся, что встречу тебя. Нет, конечно, я себе не признавался, что это так. Просто я хотел быть в форме, качать пресс и мускулы. Но это был лишь предлог. Вечером с Палтусом и Лурдес пошли в «Сайгон». Еоворили о тебе, я был весел и безжалостен, горд собой и упивался свободой. Я вскользь познакомился с симпатичной официанткой, двумя телочками, поедавшими панакоту за соседним столиком, и около туалета обменялся телефоном с виджеем Любой. Прочитав статью про секс с незнакомками моей приятельницы Леры Семеновой в журнале FHM, мне стало интересно, попросит ли меня Люба посмотреть, как она мастурбирует на заднем сиденье моей машины. Потом я сообразил, что мне не 22, а 32, и, следовательно, это все не очень укладывается в Леркину схему. Потом я поехал в «Куки», встретился с Ленни, и Ленни сказал, что он очень любит Динку, что она ему понравилась еще раньше всех, еще в «Чайхане» на Рублевке, а после того как он узнал, что Динкин друг – Хохол, с тех пор он еще больше полюбил Динку. Дина самая лучшая, и ты, Михалев, за нее держись, Динку не обижай. Вообще, все парни говорили, какая ты прикольная и какая мы хорошая пара, и что нам надо обязательно помириться, и что редкие ссоры идут на пользу дальнейшим отношениям, но все равно нельзя рубить с плеча и надо жить вместе. А все девушки говорили мне, что наверняка это я был неправ, что так не надо было нам разъезжаться и что надо было во всем спокойно разобраться. А не мне они говорили, что если Дина действительно виновата в нашей ссоре, то она будет полная дура, если потеряет такого золотого мужика, как я. Я слушал все эти доводы, но не мог им всем сказать, что послужило истинной причиной.
ЧЕТВЕРТЫЙ ДЕНЬ: воскресенье
Депрессия начала подкатывать, когда я заехал в «Смоленский пассаж», чтобы купить телефон, и вспомнил, как мы часто бывали там с тобой. Я вглядывался в людей, входящих и выходящих из магазина, и искал тебя. Я даже пошел позагорать – вдруг ты там? По иронии судьбы оказался в том самом вертикальном солярии, где загорала ты. Мне стало еще тяжелее. Депрессия накрывала. Я поехал домой. Но теперь все было по-другому. Пустота больше не воодушевляла меня, как пару дней назад. Наоборот, я стал присматриваться к вещам, и каждый предмет, который попадался мне на глаза, напоминал о тебе. Я смотрел на желтую биговскую ручку с синим колпачком и вспоминал, что именно эту ручку ты грызла, когда мы слушали диск Стинга, который подарил нам Никитос. Твоя привычка грызть ручки показалась мне такой трогательной и родной, я обещаю, что больше не буду делать тебе замечания – грызи сколько хочешь. Я заметил, что в ванной пусто, потому что ты забрала свои тюбики и флакончики. В гардеробной по-прежнему висели твои вещи, сумочки, туфли, я прошелся по ним рукой, как арфистка по струнам, и наткнулся на твое красное платье от Валентино, в котором ты была на нашей свадебной парти. Я не сдержался и понюхал его. Оно пахло воском и тобой. Помнишь, сколько свечей было на нашей вечеринке? Мы зачем-то выбрали настоящие восковые свечи, и в конце все помещение, гости с их шанелями и Валентинами и мы вместе с ними были по уши в воске. Помнишь? От твоего запаха мне стало еще горше. Я решил не мучить себя и отвлечься – например, покормить нашу несчастную Кузю. Мясо для нее закончилось, я подумал, что еще недавно мы вместе раскладывали мясо по пакетам и клали в морозилку – Кузе на черный день. Короче, я начал вспоминать те дурацкие мелочи, из которых в числе прочего состоит семья. Похоже, черный день настал не только для Кузи. Стало пусто и холодно. Ощущение потери чего-то важного начинало душить. Позвонил Палтус, предложил сходить в кино. Фильм был дурацкий, но я пошел, чтобы не оставаться наедине с депрессией. В темноте кинозала я обдумывал дальнейший план. Я еле досидел до конца, я уже знал, что буду делать. Я вышел из кино, сел в машину и поехал к тебе на Юго-западную. Зачем? Не знаю, зачем. Я не был готов идти и встречаться с тобой. Я просто хотел посмотреть на твою машину, на светящиеся окна, почувствовать, что ты рядом. Что ты есть. Но тебя не было. Может, ты еще не приехала, а может, просто ночевала не там. Не знаю. Я обошел дом вокруг, вспоминая, куда выходят окна, несколько раз сосчитал этажи, выкурил пять сигарет. Через час я поехал домой. Я всматривался в каждую движущуюся мне навстречу машину. Я искал тебя. Ты знаешь, оказывается, когда едешь по МКАДу, совершенно не видно, какие машины едут тебе навстречу. Потом мне показалось, что ты можешь быть у Карины, – бред, конечно, какая Карина в два часа ночи. Но я проехал мимо ее дома. И даже дважды объехал двор. Выкурил еще пять сигарет. Подъезжая к нашему дому, я вглядывался в окна. Вдруг они светятся? Вдруг ты дома? За те секунды, что я доезжал от шлагбаума до въезда в гараж, я объяснял сам себе, что ты уже спишь, и поэтому окна не горят. Высматривал твою машину на обычном месте. Но в линии аккуратно припаркованных автомобилей зияла дыра.
ПЯТЫЙ ДЕНЬ: понедельник
Сегодня утром мне было по-настоящему тяжело и плохо физически. Я поехал в Аэрофлот менять наши билеты. Понятно, что всю дорогу я думал о нас и о нашей несостоявшейся поездке. А потом были вопросы: на какую дату вам менять билеты? И я не знал, что сказать. Потом я приехал на работу, но работать не мог. Я все время думал о тебе, мысли разбегались, я не мог сосредоточиться, и все недавно важные вопросы оказались какой-то раздражающей ерундой, на которую и не стоило отвлекаться. Мне хотелось бросить все, отключить телефон и уехать в какой-нибудь Серебряный бор. Мне хотелось швырнуть бумаги и заорать им всем, чтобы они отстали от меня, что это все так мелко и ненужно. Хотелось остаться одному. Биться головой об дерево, кататься по траве и выть, кусаться, плыть в ботинках и одежде до изнеможения к другому берегу реки (а вдруг не доплыву?). Хотелось причинить себе физическую боль, которая смогла бы заглушить боль в сердце. Помнишь, как Янковский в фильме «Полеты во сне и наяву»? Захотелось, чтобы наступила такая поздняя-поздняя осень. Холодный и мрачный ноябрь – свинцовые тучи на небе, студеный ветер гонит истлевшие листья под ногами, пар изо рта, падают редкие первые снежинки. И одиночество. Такое же, как у меня в душе. Пришла Захарова. В шоке. Смотрит в ужасе расширившимися глазами, моргает ресницами. Мы с ней час разговаривали. Вернее, говорила она. Я выдавливал слова. Знаешь, тяжесть в груди, дышать трудно. Потом как будто полегче стало. Тяжело же в себе держать и перемалывать. А так вроде отдушина какая-то. После работы заехал в магазин купить Кузе мясо. Подумал, что ни разу за последние два года я не посещал «Седьмой континент» так быстро. Мне нечего и не для кого покупать. Мясо собаке и пачка соды. Мясо и сода. Все. Не спрашивай, зачем я купил соду, – я не знаю.
ШЕСТОЙ ДЕНЬ: вторник
Только что по радио играла та песня. Ну, про то, как парень провожал девушку, которая должна была лететь в Рио. Она оглянулась и улыбнулась, помахав ему на прощание рукой, а самолет разбился. Помнишь? На французском… Я подумал, что у меня сейчас такое же состояние. Я потерял тебя. Только там раз – и все. А здесь это мучительно, тяжело и очень грустно. Не знаю, у меня очень плохое состояние. Не могу поверить, что теперь так будет. Виолончель звучала особенно пронзительно. Вчера не мог заснуть до 5 утра. Все время думал о тебе. (Как ты заметила, я теперь это делаю постоянно.) Этот дневник дается мне очень тяжело. Когда я его пишу, у меня
в груди разрастается ледяная глыба, которая разрывает меня. Не знаю, что это. Может, когда хочешь рыдать, но сдерживаешься? Да, хотел тебе сказать, что в этом полусонно-полубодрствующем состоянии мне пришла в голову мысль. Ведь суббота – это как раз день нашей свадьбы. Я подумал, что я позвоню тебе сам. Я же могу поздравить тебя с этой когда-то радостной датой? Я подожду до четырех часов – вдруг ты позвонишь первая? Это было бы круто… Но если ты не позвонишь, я наберу тебе сам. Да, точно, я позвоню в 16 часов и поздравлю тебя с годовщиной. Ты помнишь, как в этот день мы ездили в ЗАГС, как не было тети Зины, и ты расстроилась, а я разозлился на Карину, что она слишком рано начала хвататься за кольцо и рассматривать его… Я позвоню тебе, поздравлю и приглашу на ужин.
В какое-нибудь новое место, где мы еще не были. Например, в «Лонж-кафе». Потом я, правда, подумал, что ты туда не захочешь и скажешь, что тебе там не нравится.
И тогда я предложу какое-нибудь другое место. А потом я подумал, а вдруг ты вообще откажешься? Скажешь, что у тебя запланирована какая-то встреча или что ты вообще за городом (где? с кем?)… Я гоню от себя эти мысли, но они все время накатывают на меня, душат, не хватает воздуха. Если все получится и ты согласишься встретиться, то я надену полосатую рубашку, джинсы (тебе же нравится, когда я в джинсах, а не в брюках) и куплю розу. И сделаю тебе подарок. Это небольшой, но ценный подарок. Я нашел для тебя твоего кумира – СТИЧА! Я облазил весь Интернет, но нашел его. Оказалось, что Стич обитает только в Штатах. И есть только один сайт, который может отправить Стича в Россию. Но на этом сайте Стич ЗАКОНЧИЛСЯ! Я был в панике. Стич ускользал буквально из рук. В Штатах у меня знакомых нет, но я нашел папиного армейского товарища, который живет в Филадельфии. По моей просьбе он приобрел через Интернет Стича, а потом отправил его экспресс-доставкой мне. Но Стич потерялся где-то на границе, и я уже истратил на телефонные переговоры с США столько денег, что на них можно было бы купить 2 °Cтичей. В результате Стич был найден, и сегодня утром я вызволил его. Утром до работы поехал на Варшавку и получил Стича на почте. Оказывается, его привозили, но меня не застали и увезли обратно.
Я вот сейчас пишу, и вроде как легче становится. Как будто с тобой поговорил. Звонил твоей маме. Набирал три раза, каждый раз спрашивают: «Как вас представить?», а потом говорят, что ее нет, нет, нет, уже не будет и т. д. Почувствовал себя прокаженным. Представил себе, как она звонит тебе и спрашивает: «Что делать, что ему говорить?» А ты ей холодно так отвечаешь: «Не знаю. Что хочешь, то и говори». Она пугается и предпочитает вообще трубку не брать.
Ты знаешь, я хотел попросить ее ничего не говорить моей маме. Сейчас, по крайней мере. Она уезжает в отпуск в воскресенье, и я подумал, что лучше, если она обо всем узнает уже после возвращения. Должен был встретиться с ней, забрать доверенность, еще что-то, но испугался, что она по моему виду все поймет, и сказал, что мне срочно в Питер уезжать надо и встретиться мы не сможем.
Проверяю мэйл каждые пять минут, нет ли от тебя письма. Нет. А ведь ты где-то недалеко – смеешься, ешь, болтаешь по телефону. Если взлететь над городом, можно увидеть одновременно меня и тебя. Пятнадцатимиллионный город, а вот они мы, две точки. Вот я сел в машину и куда-то поехал. А ты в этот момент жуешь яблоко, зашла в подъезд и поднимаешься в лифте. Вот Гугл мэпс проложил маршрут: пункт А – это я, пункт Б – это ты: расстояние в 14 километров, 26 минут езды. Мы совсем рядом, но не вместе.
СЕДЬМОЙ ДЕНЬ: среда
Позвонила твоя мама. Ей передали, что я звонил. Оказывается, ее действительно не было на работе. Мы разговаривали минут сорок. Зря ты с ней так жестока. Может, не стоило ей все говорить? Вдруг у нас все разрешится? А она плачет не переставая. Мы разговаривали, а она плакала. Может быть, ты подрастешь и начнешь понимать и ценить те вещи, которые не ценишь сейчас? Субботний план, который я себе придумал, немного меня успокаивает. Появилась надежда. Может быть. В любом случае, все разрешится и закончится. Ждать осталось недолго. Разговаривал с Максом. Он говорит, покопайся в себе: она не права, она поступила как сука, но подумай, что было не так в тебе? Вот я сижу и думаю. Что было не так?
Тебе не нравилось, что я запрещаю тебе общаться с твоим дружком Гришей, потому что он наркоман. Тебе казалось, что я контролирую и проверяю тебя. Тебя это бесило, ты называла меня «контрол фрик». Может, действительно я был не прав? Началось это с пароля твоего почтового ящика. Для меня было странно, что у тебя могут быть какие-то секреты от меня. Я обижался, мы разговаривали с тобой об этом не раз, но все это ничем не заканчивалось. Непонятно, почему ты не хотела говорить мне свой пароль. Я чужие письма не читаю. Мне совершенно все равно, кто и что тебе пишет. Мне все равно, где ты и с кем. Мне все равно, что ты делаешь днем, когда я на работе. При одном условии: если я тебе доверяю. Просто тогда я знаю, что все твои знакомые, поклонники, мимолетные встречи и случайные знакомства ничего не значат. У тебя есть Я, а у меня есть ТЫ. Все это несерьезно, и об этом, шутя и смеясь, можно рассказывать друг другу. Ну типа как я тебе рассказал про телку на Мерседесе или про то, как мне писали записки на салфетке. Понимаешь? Это и есть откровенность в отношениях, которая так для меня важна. И тогда мы оба можем не заморачиваться, когда один из нас уезжает куда-то или приходит домой под утро. Мы все равно знаем, что на нашей планете живет очень много людей, но мы среди них – вдвоем. Ты и я. Дина и Саша. По-настоящему вдвоем. Это слишком наивно? Да?
ВОСЬМОЙ ДЕНЬ: четверг
Сегодня неделя, как мы не вместе. Такое ощущение, что прошел месяц. Сижу дома, и каждый раз сердце начинает биться, когда я слышу на площадке стук каблучков. Но потом все стихает – это соседка. Теперь живу только мыслями о субботе. Только что я специально поехал в «Лонж-кафе», чтобы заказать столик. Вернее, я хотел не только заказать столик, но и выбрать его. Ведь ты такая придирчивая, тебе сложно угодить. А я хочу, чтобы тебе понравилось. Выбрал, на мой взгляд, самый удачный – в углу, подальше от кондиционера, прохода и других столиков, но на небольшом возвышении. Не знаю, что ты скажешь. Столики они не резервируют. Я встретился с директором. Пытался объяснить ситуацию. Ни в какую. Предлагал 100 долларов за резервацию. Потом 200. Она смотрит на меня и говорит: «Да что у вас случилось?» Говорю, у меня важное романтическое свидание с возможно бывшей женой. Она переспрашивает: «С будущей?» Я говорю: «Нет, с возможно бывшей». Я решил, что на всякий случай приеду за два часа и займу этот столик. Буду сидеть и ждать тебя. Вместе со Стичем. Пока договаривался, встретил своего старого знакомого. Мы с ним когда-то очень давно пересекались, и у нас были общие знакомые. С ним была его девушка. Просто потрясающая. Похожа на Пенелопу Круз, только высокая. Очень эффектная, с обаятельной улыбкой и умным взглядом. Скоро у них свадьба. Они веселые, элегантные и счастливые. Такие же, как и мы три года назад. Я хочу вернуть это время. И мне кажется, что это нетрудно. Ведь мы любим друг друга. Да?
Иногда в голову лезут дурацкие мысли, что в субботу все может пойти не так, как я задумал. Что-нибудь случится и помешает. Как в фильме «Мужчина и Женщина». Он ехал к ней издалека на машине и представлял, как он купит цветов и сразу пойдет к ней. Потом он считал время и понимал, что приедет слишком рано и она будет еще спать, а он ее разбудит. Тогда он подумал, что отправит ей телеграмму из какого-нибудь города. Потом он придумывал, что же он напишет в этой телеграмме. Отбрасывал вариант за вариантом. В результате решил, что напишет: «Люблю. Целую. Скоро буду». Потом он думал, как лучше подписаться. А потом он испугался, что почтальон разбудит ее, а потом, когда она уснет, он разбудит ее второй раз. И решил отказаться от этой идеи вообще. А в результате, когда он приехал, консьержка сказала, что ее нет дома, она уехала накануне. Вот и я думаю, а вдруг не получится? Вдруг у тебя будет выключен телефон? Или ты не будешь брать трубку? Тогда я позвоню Карине и попрошу, чтобы она нашла тебя и попросила позвонить мне. Хотя может так быть, что мы поговорим, а ты скажешь, что вообще не хочешь со мной встречаться. Тогда я передам Стича и этот дневник через кого-нибудь.
Я хочу, чтобы у нас была семья. Чтобы у нас были дети. Ты будешь учить их французскому языку. Я буду делать вид, что тоже учусь и все понимаю, но буду специально делать все не так. Ты, например, говоришь детям по-французски: «Сейчас папа принесет нам ну, например, чашку». А я с важным видом вытаскиваю с балкона пылесос. Или ты говоришь: «Покажите, что такое – круглое и тикает?» Ну, дети, естественно, показывают на часы. А я притаскиваю Кузю. Она растопырила лапы, упирается, прижимает уши и смущенно косится в сторону своего коврика. Мне кажется, это будет очень смешно. И дети будут смеяться. А еще я умею шевелить ушами и знаю кучу всяких фокусов с бомбочками, дымовухами и как правильно запускать воздушного змея. Мне кажется, я буду хорошим отцом.
ДЕВЯТЫЙ ДЕНЬ: пятница
Сегодня звонила моя мама. Спрашивала – когда мы уезжаем. Я сказал, что вечером. Она обрадовалась, что сможет днем позвонить и поздравить нас с годовщиной свадьбы. Потом просила набрать ей из Лондона, когда мы прилетим…
Вечером ужинал с Данилой, Софой, Палтусом и Лурдес. Когда прощались, Лурдес на своем красивом русском испанском пожелала мне удачи. Курю, как Карина, – по две пачки в день. Что будет, если я до тебя не дозвонюсь? Еоню от себя эти мысли. А если мы встретимся, но эта встреча будет последней?
Каждый раз, подъезжая к дому, не могу удержаться и не посмотреть на наши окна. Но света нет. Дома пусто. На столе записка от домры: «Саша, обратите внимание – Кузя не линяет, а лезет (как шкурка). Очень сильно лезет!!!» Кузя как будто понимает, что это про нее, понуро вращает глазами под вешалкой в окружении клоков шерсти. Надо купить ей собачьих витаминов.
ДЕСЯТЫЙ ДЕНЬ: последний
Вот наступила долгожданная суббота. Теперь уже скоро. Утром я отправился упаковывать Стича. Решил не лишать его временного домика в виде посылочной коробки. Кто знает, сколько времени ему в ней придется провести. Дневник распечатаю и положу в конверт, а розу куплю, когда приеду. Мне кажется, что окружающие недооценивают происходящее. Весь ужас. Почему они не кричат, почему не связывают нас, не засовывают в багажник машины и не везут куда-нибудь, где можно оставить наедине? Почему они так пассивны? Они воспринимают происходящее, как само собой разумеющееся? Ну, жили-были, а потом развелись. Все. Все?!!! И это финал отношений? Нашей любви? Как такое может быть? Я не могу в это поверить. Я не хочу сдаваться. Не верю. Что происходит? Еще недавно это и в голову не могло прийти ни мне, ни тебе, ни им. Хотя… Может, это не так. Может, это я все идеализирую. Напридумывал себе. А все оказалось проще, приземленней и прозаичней.
Только что я тебе набрал. Целый день ждал этого момента. Смотрел на часы каждые полчаса. Хотя сама ты не позвонила, я был невероятно рад, что ты взяла трубку. Прошло пять гудков. Я представлял себе, как ты увидела мой номер и думала, что делать. Но потом все же решила поговорить. Голос у тебя был как всегда насмешливый, но мне показалось, что ты была рада моему звонку. Это вселяет надежду. Ты согласилась встретиться, и через три часа я увижу тебя. Что будет потом – не знаю.
Никогда нельзя спрогнозировать события. Ты, например, неожиданно предложила мне встретиться прямо сейчас и не поужинать, а пообедать. Честно говоря, я этого не ожидал. Я же не успею побриться, переодеться. И, потом, мне надо распечатать этот дневник. Я решил отдать его тебе только в том случае, если наша встреча будет последней, если ты скажешь, что больше не любишь меня и хочешь развестись.
Поэтому, если ты сейчас читаешь его, значит, ничего не получилось. Значит, ничего больше нет и ничего больше не будет. Это конец.
Париж, 2007
Проклятье
Охранник Николай был по природе своей человеком незлобивым. Уже год он работал в клубе-бильярдной в Ясенево по соседству с домом, и за это время здесь не произошло ни одного инцидента. Клуб был ночной, поэтому днем там было спокойно. Его товарищ, водитель Алик, доставив начальника на работу в соседнее офисное здание, частенько заходил к Николаю в дневное время, и они, раздавив по пивку, позволяли себе партийку-другую в бильярд. Коллектив покрывал Николая, поскольку он был отзывчив и добр. В этот день Алик заехал к Николаю на традиционную партию. Но в бильярдной он застал жену Николая Людмилу, истеричную белесую женщину на сносях. Со слезами она голосила, что Николай не может позаботиться о родах, что только протирает штаны на своем стуле при входе, что его вечно нет и денег тоже. А в роддом ехать пора.
– О, собутыльник явился, – прокомментировала она, завидев Алика. День был испорчен.
– Кто отвезет меня в роддом? – продолжила атаку Людмила. Николай помыслил и перевел взгляд на Алика.
Алик имел в распоряжении транспорт и мог помочь корешу совладать с женой.
– Не, я не могу. Хозяин узнает – уволит, – прочитав просьбу в глазах товарища, всполошился Алик.
– Да ладно, брат, никто не узнает. Отвези, будь человеком, – настаивал Николай.
– Не получится. Вдруг я ему понадоблюсь, а меня нет, – убьет.
– Да что там, до Зеленограда ну час езды, полтора, а такси тыщу, а то и полторы стоить будет…
– Пойми, Колян, если б мой транспорт был, да я бы… ну, ты знаешь, атак… не могу.
Людмила уселась на стул и начала внимательно наблюдать за противоборством, как прекрасная дама за поединком двух рыцарей.
– Тут случай неординарный, сам видишь, не просто покататься ведь прошу.
– Да чего вам в этот Зеленоград ехать – в толк взять не могу, что ей тут не рожается?
Людмила собрала брови домиком и печально исподлобья посмотрела на мужа, поглаживая живот.
– Да у нее там сестра акушеркой работает, со своими-то лучше, сам понимаешь…
– До Зеленограда полтора туда, полтора обратно, итого три часа, хватится начальник, а меня нет. Разорвет, как тузик грелку. Риск большой. Не могу.
– Если днем без пробок – должно быть быстрее.
– Ты пойми, автомобиль дорогой, если что случится, мне отвечать.
– Ты по городу бомбишь, небось, – и ничего. А Людмилу отвезти – «не могу»…
Людмила придвинулась к мужу вместе со стулом, сделав круговое движение бедрами.
– Прости, Колян, я на машину коплю, мне проколов сейчас никак нельзя…
– Вы ведь друзья с Колей, – ненавязчиво подлила масла в огонь Людмила.
– Да какие тут уж друзья, – осерчал Николай. – Видишь, друг проявляется в трудную минуту.
– Да пойми ты, Колян… – вступил было Алик.
– Не хочу я ничего понимать, гадюка ты продажная.
– Да ты чего, Колян? – удивился Алик.
– Как бесплатно в бильярд играть да пиво пить, так это ты здрасьте пожалуйста, а как помощь нужна…
Алик потупился, Людмила всхлипнула.
– Уходи отсюда, – тихо произнес Николай.
– Коль, пойми ты меня тоже…
– Уйди с глаз моих, – более величественно произнес Колян.
Алик развернулся и поплелся прочь, надеясь все же на лучшее.
– Будь ты проклят… – тихо сказал Николай ему вслед.
В дверях Алик повернулся: последние слова Николая напугали его, в глазах застыл ужас.
– Зачем ты так? – с болью произнес он.
– Будь ты проклят, – твердо повторил Николай.
С тех пор как Николай проклял Алика, они не виделись. Меж тем у Алика все пошло наперекосяк. Начальник уволил его, потому что пассажир, которого подвозил Алик, уронил горящий пепел от сигареты на дверь – и Алик не смог скрыть от хозяина кратер оплавленной пластмассы. Тем не менее Алик уже имел на руках достаточную сумму для покупки автомобиля «трешка» БМВ 2005 года выпуска, к которому давно присматривался. Алик не стал медлить и приобрел авто на все сбережения. Но в первый же день он был остановлен сотрудником ГИБДД и проинформирован, что его машина в розыске за наезд на пешехода. Алик обратился с вопросом к прежнему владельцу, но ответ получил в форме тяжелых побоев. Таким образом Алик лишился своих накоплений и их воплощения – автомобиля БМВ цвета мокрый асфальт.
В синяках и ссадинах Алик не мог найти новую работу. Медсестра Татьяна, которая нравилась Алику, залатала, конечно, как могла, его раны, однако сообщила, что счастлива предложением врача-уролога проживать совместно, так что Алик и здесь оказался в пролете.
Он совсем раскис и перестал следить за собой. Медленно, но верно злые обстоятельства скатывали его к ситуации «шнурки», как это сам Алик называл, обсуждая падения товарищей и знакомых с бывшим другом Николаем в просторной бильярдной.
К ситуации, когда такая мелочь, как разорвавшийся шнурок, может решить проблему существования кардинально. Учитывая, что до шнурка от тебя ушла жена, сгорел дом и тебя уволили с работы, этот шнурок – последняя и решающая неприятность в беспросветной череде несчастий. Теперь падение случилось у самого Алика, и он устал бороться.
Брат Алика Иван заезжал к нему в комнату в Мытищи и привозил пельмени «Дарья», хлеб и кетчуп «Балтимор».
– Пора за ум браться, брат, – предлагал Иван.
– Э-эх, – только мог противопоставить младший брат.
– Меня уже Наталья тиранит, мол, куда деньги уходят, не верит, что тебе на еду.
– Я объявление хочу дать в «Из рук в руки»: водитель со стажем и все такое…
– Объявление – дело хорошее, и чего – дай, – одобрил брат.
– Да ну, заебало все, – констатировал Алик. – Четыре месяца в полной жопе. Невезуха.
– Раньше ведь нормально жил, Наташка говорит, сглазили тебя.
– Не сглазили, а прокляли, – вдруг вспомнил Алик.
– Как это – прокляли? – не понял брат.
– Ну, так – прокляли, товарищ проклял. Николай. Отказал я ему в помощи, побоялся, смалодушничал – вот он и проклял.
– Так что ж ты раньше молчал! – как-то радостно отреагировал Иван, набирая номер по мобильнику.
– Алле, Наташ. Ну, ты была права, рыба моя. Че, че – прокляли его – вот че.
Иван затих, трубка доносила уверенные интонации «рыбы» Ивана – он получал четкие инструкции.
Иван нажал отбой.
– Короче, братан, снимать проклятие надо. Иначе – хана, – резюмировал он Наташины слова. – Так и помереть недолго, были и такие исходы, Наташка в этих делах ого-го!
Похоже, и сам Алик понимал это, но гордость брала свое.
– Да ладно, брехня это, – попробовал проявить неуместный атеизм Алик.
– Я тоже так думал, но тут случай был. Подруга Наташкина своего мужика приворожила – в борщ месячные ему подмешала, так тот у нее теперь по струнке ходит, все делает, получку всю сдает, не бухает.
– Что, вообще? – скорчился Алик, отныне испытывая смутное недоверие к борщу.
– Как отрезало, – траурно подтвердил Иван, зловеще округлив глаза. – Я теперь все супы Наташкины на ней сначала пробую, а то мало ли… Черная магия – это, брат, дело такое, шутки плохи… Давай звони.
– Не буду я ему звонить, не заставишь.
Иван почесал переносицу.
– Давай телефон.
Алик развернул блокнот, поводил пальцем и выписал на отдельный листок телефон Николая.
Иван вышел на лестничную площадку, уважая чувства брата. Набрал номер с листка.
Алик подавлено, но с надеждой ерзал на тахте. Иван приоткрыл дверь.
– Жди, никуда не уходи, – приказал он брату и отбыл.
Через полтора часа охранник Николай был доставлен в Мытищи в комнату Алика.
Николай, добрый по природе своей, не мог отказать неизвестному мужчине, объяснявшему, что вопрос по бывшему товарищу касается жизни и смерти последнего. Николай согласился приехать, несмотря на то, что его Людмила разродилась сыном два месяца назад, и ему было не до этого.
Иван ввел Николая в комнату. Алик так и заснул на углу тахты, скрючившись в эмбриональной позиции.
– Принимай гостей, – бодро гаркнул Иван в дверях.
Алик расклеил глаза и увидел перед собой бывшего товарища Николая. Молча, с состраданием смотрел он на сверху Алика.
– Ну, давай, Коль, – прошептал Иван таинственным голосом, – снимай проклятие.
Николай не совсем знал, как это делается, но он также помнил, как именно он наложил проклятие на друга. От Ивана он узнал возможные неприятные последствия для него самого. Ответственность момента заставила его принять торжественную позу. Он вытянул пред собой руку и наложил ее на голову покорно ссутулившегося Алика.
– Я снимаю с тебя проклятие, – громогласно произнес Николай и резко одернул руку, чиркнув ею по Аликовой макушке. Алик просветлел.
– Спасибо тебе, Коля, – всхлипнул он и распростер объятья к Николаю, двусмысленно обхватив его за бедра.
– Да ладно тебе, – засмущался Николай.
Рядом Иван улыбался во весь рот.
– Ну, теперь пойдемте, отметим, – Иван извлек из портфеля бутыль.
– Вы же за рулем, – удивился, направляясь на кухню, Николай.
– За такое дело и за рулем не грех, – констатировал Алик.
– Ты ведь, Николай, ему сейчас жизнь спас, ты пойми это. И зла не держи на него. Все в прошлом, – покровительственно добавил Иван.
– Да ладно, я зла не держу, и сын у меня недавно родился – так что повода два.
Через час Алик сбегал еще за водкой, и было принято серьезное решение – назвать сына Николая Аликом в знак дружбы и прощения.
Через год Алик купил себе «Мицубиси» цвета ночной баклажан, женился на медсестре Татьяне, дерзко отбив ее у уролога, и еще через полгода у него родилась дочь. Рождение дочери вместо запланированного сына поставило Алика в тупик, поскольку имя будущему ребенку – Николай – он выбрал еще тогда, в тот памятный вечер в Мытищах, когда проклятие было снято.
Тверь, 2010
Три секунды счастья
Город Кольюр на побережье Средиземного моря. Порт, не курорт, когда-то был фортом, охранял морские границы страны, с множеством крепостей и донжонов. Лето. Местность холмистая. Берег устлан галькой, а дальше – до самых скал – гигантские валуны, светло-серые, сверху соленые, а внизу – темные от соприкосновения с мокрым пепельным песком. Глядишь в мелкую воду – между камней кишмя кишат морские ежи: босиком нельзя, лучше сразу плыть.
До сих пор в городе идут учения. Между отдыхающими то и дело снуют солдатики в форме, с тяжелыми рюкзаками, обливаются потом, но бегут, гонимые тяжелым голосом командующего. Только что они поравнялись с нами, но вот уже от берега по одной отслаиваются лодки, по четверо в каждой. Солдаты, энергично и складно гребя, скрываются за скалой.
Ночь. Тепло и ветрено, шкварчат цикады. Луна зияет в черном небе белой дырой. Перламутром бликует морская поверхность, на горизонте устало моргает маяк. Привязанные лодки покачиваются в устье ручья, который водяной нитью сшивает песчаную насыпь и морскую лиловую ткань. Морской воздух, точно бисквит, пропитан влажным ароматом диких цветов.
Мы давно отошли от освещенного центра и шагаем в темноте по пыльной дороге, по обе стороны – пологие холмы, поросшие мелким кустарником с розовыми цветами, кое-где едва видны тропинки, ведущие куда-то вверх. Ветер терпкими дуновениями прикасается к лицу, целует тело сквозь шелк сарафана. С пути сворачивать страшно, кажется, что в кустах прячется змееподобное чудовище. Смело предлагаю сойти с дороги, но двигаюсь вторая, внимательно ступая между шершавыми булыжниками. Мы взбираемся на холм, перед нами вырастает громада полуразрушенной крепости. Желтым кантом покрывает лунный свет сколотые зубы стен. Пустыми глазницами смотрят окна старой башни. Тяжелые каменные плиты подставляют свои бока луне. Мы направляемся к руинам. Я наступаю на ветку, нарушая тишину, и мой взгляд падает на нечто темное и округлое в траве, какой-то гигантский кокон. Эта зловещая масса буквально в нескольких метрах от меня. Сердце замирает. Что это? Щурюсь. Вглядевшись в черный ком, догадываюсь: это спальный мешок. Рассматриваю человека внутри. Солдатик мирно спит. Вот рядом еще один, за ним вижу еще два кокона. Насчитываю спящих двадцать. Вспоминаю, как все они бегали и гребли днем, вряд ли кто-то сейчас проснется. Главное, на них не наступить. Пробираемся поближе к крепости, с одной стороны стена совсем разрушена, другая часть сохранилась лучше – высокая, пористая, шириной в несколько метров. Скрежеща, карабкаюсь по груде валунов, чтобы попасть на сплошной участок и потом добраться до самого верха. Наконец оказываюсь на широкой площадке. Выше некуда. В лунном свете крепостные камни кажутся светло-бежевыми, кофе с молоком. Сажусь, свешиваю ноги, оглядываюсь. Справа – шуршащая морская бездна, внизу – спящие солдаты, целая рота аккуратных коконов, а вокруг – небо, расшитое звездами, как бисером. Наверху порывы ветра еще резче – волосы упруго хлещут по лицу. Тело как сахарное, по частицам растворяется в воздухе, крупинка за крупинкой. Непроизвольно улыбаюсь.
Улыбка все еще держится на губах, вдруг понимаю, что это происходит само собой, радость идет изнутри, из камней, из воды, из воздуха, из меня… Ощущение спокойствия и тепла. Невыносимо дикого тандема одиночества и единения со всем вокруг. Такое же сладкое ощущение, когда представляешь себе, как что-то очень большое быстро-быстро становится совсем маленьким или когда проводишь по коротко стриженным волосам и тысячи игольчатых прикосновений пронзают ладонь, или вспоминаешь секс – такой, что электрический разряд проносится от низа живота через солнечное сплетение в кончики пальцев и через них мурашками просачивается наружу. Новый секс. Сияющая волшебная пустота до краев заполняет тело, как сосуд. Становлюсь против ветра, дергаю за узел сарафана, шелк отлетает в сторону, как шелуха, и парусом цепляется за камень. Развожу руки, по щекам почему-то текут слезы. Ветер лижет кожу, выдувая в ночь молекулы сознания. Кажется, еще немного – и невесомость, возможность душе посмотреть на свой дом со стороны. Это оно, то самое чувство. Вот оно, вот оно. Секунда, две, сколько еще?
Монпелье, 2008
Ограбление
//-- I. --//
У Нади с Андреем все начиналось легко и многообещающе, Надя и не предполагала, что это знакомство втянет ее в ситуацию, которая повлияет на всю ее последующую жизнь.
Три месяца назад Надя приехала из Твери и поселилась у двоюродной тети, пока не найдет работу. Подружка рассказала, что в новый магазин модной одежды в центре города нужен симпатичный продавец-консультант. Надя решила, что она как раз подходит, надела лучшие джинсы, серую футболку с сердечком и поехала. Выйдя из метро и немного поплутав, она наконец увидела кирпичный жилой дом, на первом этаже которого светилась белая, как будто от руки, надпись «City Look». Надя решительно потянула дверь магазина. Внутри было пусто. Она огляделась и провела языком по брекетам на зубах. Иногда она забывала о них, но, когда они царапали внутреннюю часть губы, тут же вспоминала и старалась не улыбаться.
На улице стояла жара, но внутри было прохладно. Плотные пестрые ряды одежды вибрировали в ритмичном звуке диско. Желтые, оранжевые, салатовые, полосатые и в горошек платья, блузки, брюки, яркие сумки сливались в одну экзотическую картину. Фиолетовые и малиновые палантины обвивали шеи черных лаковых манекенов в прозрачных топах и светлых кожаных юбках. Через стеклянный потолок первого этажа (он же – пол второго) открывалась панорама на прозрачные полки вдоль зеркальных стен с перилами, как в балетном зале, заставленные невероятной обувью на каблуке или платформе, с перьями, стразами и цветами. Наде представилось, что она попала в диковинный сад, где на каждой полке-ветке сидит удивительная туфлептица.
Из подсобки показался стройный, слегка сутулый светловолосый парень примерно ее возраста.
– Привет, – сказал он, расплывшись в улыбке.
– Привет, а где владелец или директор? Я по делу, – серьезно ответила Надя, стараясь не обнажать металлические брекеты на зубах.
– Я директор и владелец, – сообщил улыбчивый парень. Надя не поверила. Но Андрей представился и вполне внятно рассказал, что он с двумя партнерами недавно открыл магазин модной одежды и рассчитывает, что скоро дела пойдут в гору. Особенно когда они изменят концепцию: добавят к Кавалли, Версаче и Занотти кое-что посерьезнее. В магазин должна была прийти коллекция модных бельгийских дизайнеров – верхняя одежда, сумки, бижутерия.
– А меня зовут Надежда, – произнесла Надя.
– Надежда – мой компас земной, – обрадовался Андрей.
– Надежда умирает последней, – поддержала разговор Надя, привыкшая к подобным цитатам.
– Ну как вам, Надежда, наш интерьер?
– Я в шоке. Как в рай попала, – зачарованно призналась Надя.
– Пойдем, покажу тебе магазин, – Андрей автоматически перешел на «ты».
Андрей поднимался по прозрачной лестнице на второй этаж. Надя последовала за ним. Сияющая обувь на платформе вызвала у нее возглас восхищения.
– Вау! Никогда-никогда в жизни я такое не носила! – Надя перевернула первую попавшуюся босоножку и увидела цену.
– Ого! Это стоит как одна моя зарплата… если вы меня, конечно, возьмете.
Андрей проигнорировал Надин намек и снял с полки желтую туфлю с оранжевыми ромбами на платформе.
– На, померяй. И вот это тоже, – он открепил с вешалки синюю плиссированную юбку, как у порочной школьницы, нежно развернул шелковый топ с голубыми и желтыми цветами и отодвинул занавеску, за которой открылась зеркальная примерочная.
Надя подумала, что вряд ли ей еще когда-нибудь в жизни представится возможность надеть что-то подобное.
– Я сейчас, – она задернула занавеску и поспешила сменить свои джинсы и серую футболку на подобранное Андреем одеяние. Он сел на белый пуфик напротив примерочной. Через пару минут, дождавшись нужной паузы в музыке, Надя резко раздвинула занавески и вышла к Андрею, как на сцену.
Нормально, – прокомментировал Андрей. Улыбка снова растеклась по его лицу. Зеркала отражали все ракурсы, размножая Надю и усиливая эффект. Андрей восхищенно уставился на нее.
Надя захихикала и начала танцевать, двигаясь вдоль перекладин. Танец напоминал смесь балета и стриптиза. Андрей взял пульт и сделал громче. Надя перемещалась вдоль перил задорно и раскованно, вспоминая на ходу движения стриптизерш. Андрей одобрительно щелкал пальцами, пружиня на пуфике. На очередной паузе в бите Надя замерла, стоя спиной к Андрею и смотря в глаза своему отражению. Заключительным движением ее номера стал наклон вперед – так, чтобы Андрей увидел сзади ее трусики. Судя по тому, как он зааплодировал, он это не пропустил. Под овацию и присвисты Андрея Надя зачем-то поклонилась в землю, как солистка народного ансамбля, и, продолжая хихикать, скрылась в примерочной. Когда она аккуратно, чтобы не испортить, начала стягивать с себя вещи, Андрей приоткрыл ткань занавески и спросил в щелку:
– Можно войти?
Не успела она отреагировать, как Андрей уже оказался рядом. Надя стояла в одних трусиках. Андрей притянул ее за талию и поцеловал. Он сделал это так скромно и ненавязчиво, что Надя ответила ему сильным поцелуем, забыв про приличия и свои железяки на зубах. В этот момент Андрей резко дернулся и вскрикнул, схватившись за рот. Из его нижней губы сочилась кровь.
– Извини, я забыла…
– Ничего, – он опять улыбнулся окровавленными губами и стал похож на молодого вампира, которому наконец удалось насытиться.
//-- II. --//
На работу Андрей Надю не взял, зато они стали встречаться. Все дни Андрей проводил в магазине, поскольку вся ответственность за успех бизнеса лежала на нем. Для стартапа Андрей нашел двух инвесторов. Андрей был директором компании, занимался растаможкой и всеми продажами, но ничего не вкладывал, а два других партнера в делах магазина не участвовали, зато оплачивали покупку коллекций и развитие компании.
По вечерам перед закрытием Надя заходила за Андреем, и они трахались либо в примерочной в окружении зеркал (их тела казались Наде чужими и прекрасными и сладко возбуждали), либо в офисе между двух сейфов и вороха бумаг. Полусогнуто лежа на столе, опершись локтями о лакированный шпон под дуб, Надя успевала прочесть цифры на платежках, пункты договоров на английском, итальянском и русском, прайсы на товар, а потом кончить. Дальше Андрей провожал ее до квартиры тети и ехал к родителям.
Та плиссированная юбка, цветастый топ и блестящие босоножки на платформе перешли в Надин арсенал. Во многом благодаря им ее почти приняли на работу хостесс в модном ресторане.
Через два месяца Андрей предложил Наде снять квартиру и жить вместе. Надя обрадовалась: оставаться у двоюродной тети становилось неудобно. Надя зашла на сайт «Из рук в руки» и занялась поиском. Через пару дней выскочило объявление о квартире между Бауманской и Садовым кольцом на Спартаковской улице, однокомнатной, но просторной, с деревянным полом, в сталинском доме с высокими потолками. Андрей и Надя съездили вместе посмотреть квартиру, и она им понравилась. Из мебели в ней был только шкаф, полуторная кровать и кухонный стол с двумя стульями. Но это было лучше, чем набитая чужой скрипящей рухлядью квартира вдвое дороже. Еще была плита, но не было холодильника. Стоял сентябрь, холода уже дышали в спину, и Надя решила, что зимой можно прожить и без холодильника, выставляя, по старой советской традиции продукты в оконную раму, а для глубокой заморозки – в сетке за окно. Они представились парой, которая собирается вскоре пожениться, и сняли жилплощадь. Надя сообщила по скайпу родителям, что остается в Москве. Из сахарных голливудских мелодрам в Надиной голове составился коллаж ее с Андреем свадьбы: она – в дизайнерском белом платье и в сверкающих туфлях из Андреева магазина, покруче, чем у Леди Гаги, и он – в кремовом костюме, белой рубашке и хризантемой в петлице. Свадьба в ее мечтах проходила в готическом соборе, с множеством роз, тюльпанов и, может быть, еще ландышами. Их аромат окутывал и поднимал ее с Андреем вверх к фрескам, мимо витражей, сквозь которые солнечные лучи проецировали на их светлые одежды цветные фигуры. Надя обнажала идеально ровные зубы без брекетов, а толпа гостей задирала вверх головы и приветствовала их, сказочных молодоженов, парящих под сводами храма, и даже отец Нади улыбался своими суровыми морщинами и махал ей рукой. Потом фото ее свадьбы должны были появится в журнале «Хэллоу», лучше – на обложке журнала.
Наконец долгожданный шаг к свадьбе был совершен, и Надя с Андреем в первый раз собрались ночевать в новой квартире. Свой чемодан Надя перевезла накануне, а следующим вечером она поджидала Андрея у метро Бауманская, держа в руках остатки своего имущества. Из Надиной сумки торчала ручка от сковородки, которую дала ей тетка в качестве приданого. Андрей подскочил сзади и зловеще крякнул. Надя взвизгнула, засмеялась, и они вместе зашагали к дому, сцепив пальцы, как образцовая парочка.
Андрей выложил два полотенца, постельное белье и чайник, Надя извлекла сковородку и мешок с косметикой, и они начали совместную жизнь.
Вечером у них была любовь, Андрей поставил ее раком и трахнул, ему вообще нравилось трахать Надю сзади – он объяснял это тем, что так ее брекеты находятся на безопасном расстоянии. Минета Андрей избегал, потому что не был уверен, что железки на зубах Нади не раздерут его плоть. Потом немного посмотрели канал 2x2 и стали засыпать. Кровать оказалась непозволительно узкой и неудобной. Шанс заснуть на ней вдвоем был невелик. Невозможно было лежать друг к другу спиной, кто-то один обязательно сваливался. Все движения нужно было производить синхронно и спать, как выразилась Надя, «ситроеном», то есть либо Надя должна была со спины обнимать Андрея, либо наоборот. И вот если наоборот, то можно было снова трахнуться. Уже глубокой ночью они, обессиленные, немного отодвинули кровать от стены, чтобы выиграть пару сантиметров, и кое-как уснули.
Наутро после первой совместной бессонной ночи оба выглядели убитыми. Зевая, они друг за другом поплелись в ванную, безжизненно намазали пасту на зубные щетки и принялись чистить зубы, разглядывая в зеркале опухшие лица друг друга. На кухне Надя залила скрученные червячки зеленого чая кипятком прямо в чашки, порезала хлеб и сыр, вытащив припасы из промежутка между двумя оконными рамами. После бутербродов с крепкой заваркой Андрей почитал смс-ки и повеселел:
– Наконец растаможили новую коллекцию. Зимнюю, – сообщил он Наде.
– Опять все разноцветное? – спросила Надя, докладывая сыр на хлеб Андрея.
– Нет, черное, серое, чуть-чуть оранжевого и фиолетового, много отделки серебром, очень крутое все. Анн Демельмейстер, Дирк Биккенбергс, Дрис Ван Нотен – знаешь таких?
– Дирк Ван кто?..
– Биккенбергс. Ван Нотен… Это крутые бельгийские дизайнеры. Антверпенская школа. Вся коллекция почти миллион долларов стоит.
– Ого, круто, – отреагировала Надя на невероятную сумму и тут же забыла эти странные имена.
В пятницу новую коллекцию завезли, бесконечно выгружали драгоценные коробки, Андрей вернулся домой за полночь и с товарищем. Надя знала про Вадика, что он друг детства Андрея, что он экстремальщик, бейс-джампер или что-то вроде этого.
Пока Андрей с Вадиком курили на кухне и о чем-то шептались до четырех утра, Надя вольготно уснула одна на узкой кровати. Она и не заметила, как Андрей лег. Утром он проснулся раньше нее. Уходя, он поцеловал Надю в плечо.
– Заходи за мной после шести, покажу тебе, что пришло. Потом вместе домой поедем.
Надя мурлыкнула сквозь сон в знак согласия.
//-- III. --//
Она заехала к Андрею в магазин, как он и просил, после шести, ей не терпелось взглянуть на этого чудо-Ван-Нотена за миллион долларов, но коллекция оказалась упакованной в полиэтилен. Андрей лишь приподнял краешек пленки, обнажив кусок черной ткани на молнии с тонкой серебристой каймой и аппликациями.
– Ой, курточка! А еще? – рассчитывая на большее, спросила Надя.
– Пока все. Завтра будем распаковывать и вешать, – мечтательно пообещал Андрей.
Андрей отпустил бухгалтера, охранника и двух продавщиц домой, сказав, что сам закроет магазин. Надя села в офисе, пока Андрей убирал какие-то накладные и звенел ключами. Она гадала, будут ли они, как обычно, заниматься любовью в магазине или все-таки дотерпят до нового дома. Похоже, ему тоже хотелось быстрей закончить дела и отправиться в их гнездышко. Андрей вышел в коридор, но резко развернулся и зашагал обратно, двигаясь, как сломанная марионетка. Лицо его было перекошено от ужаса. Вслед за ним в офис ввалились четыре одинаковые мужские фигуры в черных балаклавах. У одного темнел в руке пистолет, у другого – короткий автомат, у третьего тоже был пистолет, а у четвертого руки были свободными. Надя наблюдала, как четвертый повалил Андрея на стол, прижав щекой к лакированной поверхности, почти так же, как это недавно делал Андрей с ней, второй приставил к его голове ствол и заорал ему в ухо с явным акцентом:
– Где ключи от сейфа? Давай ключи от сейфа, сука, я сказал, а то убью!
Андрей, согнувшись, тяжело дышал и ничего не отвечал. Подошел первый и пнул Андрея в бок автоматом. Темные глаза бандита блестели сквозь дыры в шапке.
– У меня нет ключей, – выдавил Андрей, – клянусь, нету.
Тут второй перевел взгляд на вжавшуюся в стул Надю. Он подскочил к ней, ткнул в висок холодным дулом и гаркнул в направлении Андрея:
– Давай ключи, сука, а то твоей телке башку прострелю нахуй!
Только почувствовав твердый холод у виска, Надя осознала, что происходящее реально. Ей совсем не хотелось визжать или дергаться, как обычно делают девушки в кино. Она сидела неподвижно и пыталась оценить шанс на то, что этот невменяемый безымянный ублюдок сейчас выстрелит ей в голову. Такая вероятность была вполне реальной, особенно после того как Андрей повторил, что ключей у него правда нет, иначе он бы их отдал. Это взбесило грабителей, они начали истерично расшвыривать все, что попадалось им под руку, бессвязно ругаясь. После того как второй с пистолетом отошел от Нади, она заметила, что руки у всех были в перчатках. Направляя поочередно пистолет то на Андрея, то на Надю, первый указал им на подсобку и заорал:
– Встать, сука! Туда! Быстро!
Андрей и Надя подчинились, как зомби, они засеменили в подсобку, совмещенную с туалетом, дверь за ними захлопнулась. Надя услышала, как с внешней стороны звякнули ключи и повернулся замок. Андрей приложил ухо к двери. За ней раздавались ритмичные шаги. Удар. Потом скрежет – видимо, сейф повалили на пол и потащили. Грохот, ругань – скорей всего, сейф оказался слишком тяжелым и упал. Дверь резко открылась, отбросив Андрея, вбежал грабитель с автоматом и опять закопал дуло в его волосах. Андрей съехал на пол и закрыл голову трясущимися руками.
– Ты, гнида, блядь, где ключ, пиздюк, мозги вышибу, и тебе, и телке твоей, ключ давай! – заорал грабитель. Надя оцепенела, как мумия, но внутри от прилива адреналина сердце бешено пульсировало.
– Нет ключа, его бухгалтер домой забрала, – прохрипел Андрей. Надя, съежившись, смотрела на темную фигуру бандита полными ужаса глазами и гадала, правда ли у Андрея нет ключа? А если есть? Конечно, она верила Андрею, конечно, он отдал бы ключ, если бы тот у него был, ведь речь идет об их жизни. О ее жизни. В голове возникла картина из боевиков: глянцевая пуля, лениво вращаясь, проделывает четкое отверстие в коже, чуть опаляя волосы у виска, а через секунду ее выносит фонтан красной и белой жидкости с другой стороны черепа. Надя моргнула, чтобы отогнать видение. Налетчик выругался и выскочил из подсобки, снова закрыв их. Андрей опять подполз к двери. Там послышалось шуршание и тихие переговоры. Потом опять скрежет – сейф поволокли по полу. Потом шаги туда-обратно.
– Шмотки выносят, – прошептал Андрей, обернувшись к Наде и, кажется, впервые сообразив, что она тоже тут.
– Ты как?
Надя молча вращала глазами. Внутри рта она почувствовала соль крови – незаметно для себя она разодрала брекетами внутреннюю часть губ. Она подняла взгляд и уставилась на потолок с мигающим красным глазком пожарной сигнализации. За дверью по-прежнему шуршали коробками. Боль во рту вернула Наде способность двигаться, она подобрала кусок плинтуса, который валялся в подсобке, проворно взгромоздилась на тумбочку и сбила пожарную сигнализацию. Андрей дернулся, обозначая, что ей не стоило этого делать, но Надя уже опустилась на пол рядом с ним. Она провела языком по неровным кусочкам кожи внутри рта и прислушалась. Шаги за дверью то приближались, то удалялись, потом возле подсобки послышалось шуршание, металлический звук, удар. Андрей и Надя услышали, как хлопнула входная дверь, все стихло. Они сидели молча несколько минут, переваривая произошедшее. Первым очнулся Андрей. Он дернул ручку, но дверь не поддавалась. Помимо замка, с внешней стороны ее как будто подперли чем-то тяжелым. Андрей разбежался и ударился плечом о поверхность. Потом отошел подальше, разбежался и врезался в дверь с новой силой. Надя отодвинулась в угол и наблюдала, как Андрей воюет с дверью, остервенело рыча при каждом ударе. Он орал и бил всем телом о дерево, заглушая позор беспомощности. В конце концов он обессиленно сполз вниз и в тихой ярости сжал губы. Отдышавшись, он поднял глаза на Надю.
– Там с другой стороны что-то есть, дверь не выбить. Телефоны там остались. Так и сдохнем здесь.
– Вода есть, – успокоила Надя, кивнув на унитаз. Андрей криво усмехнулся.
Надя подняла кусок плинтуса, подставила к двери строительную табуретку в белой краске, встала на нее и принялась отковыривать слои шпона с верхнего угла. Андрей помог, и через некоторое время сверху двери образовалась небольшая дыра.
– Давай подсажу. Посмотри, что там.
Андрей поднял Надю вверх за ягодицы, она стала ему на плечи и высунулась в дыру.
– Там какая-то железяка, как распорка – прохрипела Надя. Даже для худенькой девушки отверстие в двери было слишком узким. Андрей втянул ее обратно.
– Домкрат. Поставили домкрат между стеной и дверью, чтобы выиграть время. Суки, суки, суки, – взвыл Андрей, но быстро взял себя в руки.
– Тебе надо сдвинуть его вниз. Поняла? Вылези еще раз и подвинь его вниз, – втолковывал Андрей Наде. – Сможешь?
– Ок, сейчас, – быстро сообразила Надя и, к удивлению Андрея, шустро, как обезьянка, вскарабкалась по нему снова и повисла в дыре. Андрей придерживал ее барахтающиеся в воздухе ступни. Надя закряхтела с обратной стороны.
– Готово, тяни – раздалось из дыры.
Андрей потянул Надю за бедра, одежда ее затрещала, Надя рухнула вниз. Отряхнувшись, Надя показала ребром ладони на уровень ближе к полу.
– Подвинула, железяка сюда съехала.
– Молодец, – выдохнул Андрей и отодвинул Надю. Он отошел к противоположной стене, разбежался и врезался плечом в дверь. Толчок, дерево скрипнуло, но выстояло, Андрей разбежался и еще раз ударился о дверь. Андрей перевел дыхание и с новой силой яростно бросился на препятствие. Верхняя часть двери с хрустом отвалилась, как шоколадка отломилась, и Надя увидела голые кронштейны и сияющие пустотой прозрачные полки магазина.
//-- IV. --//
Надя ерзала на том же стуле в офисе, на котором сидела перед нападением, теребя сумку, благородно оставленную ей бандитами. Пропали только телефоны и пакетик ванилина, которые Надя отсыпала у подруги, чтобы печь вишневый пирог. Наверное, воры приняли белый скрипучий порошок за кокаин. Андрей присел рядом на угол стола. Перед ними, покручиваясь в кресле Андрея, не спеша записывал в блокнот показания следователь. Сальное горло его серого свитера было неприятно растянуто, Надя заметила, с какой антипатией Андрей смотрит следователю на кадык. По магазину бродили два младших сержанта в форме не по размеру, разглядывая себя в зеркала, они огибали темные следы грабителей на прозрачном полу, но их грязные ботинки оставляли рядом новые. Выяснилось, что полицию вызвали соседи, которые были возмущены шумом в вечернее время.
– Так, значит, четверо. Пистолет, еще пистолет и что-то побольше. Возможно, автомат. У четвертого – ничего. Так?
– Так, – ответил Андрей.
– Хотели ключ от сейфа. Ключ не получили, вследствие чего забрали сейф целиком.
– Да, вон следы на полу, где сейф тащили, – Андрей кивнул на кривые царапины, бороздящие пол от офиса вдоль подсобки до выхода.
– А это что? – внезапно проявил смекалку один из вошедших полицейских, указывая на небольшой железный ящик на столе.
– Это второй сейф. Там денег нет, – устало пояснил Андрей.
– Знал, какой брать. Наводка, – для себя подытожил следователь.
– Значит, в сейфе триста тысяч. Плюс коллекция. Что там? Вещи? Одежда?
– Да, одежда, обувь, аксессуары на сумму восемьсот тридцать пять тысяч долларов.
– Так. Вы где были в этот момент? – следователь развернул растянутое горло в сторону Нади.
– Я тут сидела. На этом стуле. Один приставил мне пистолет к голове, угрожал, что убьет, если Андрей ключ не даст. Но у него не было.
– У вас не было ключа? – с проницательным прищуром вернулся к Андрею следователь, будто он – Тим Рот из сериала «Обмани меня».
– Нет, я же сказал, – устало ответил Андрей.
– Что вы сделали?
– Ничего не сделал, сказал – нет ключа.
– Как они выглядели? – обратился следователь к Наде.
– Не знаю, они в шапках были, в черных таких. Говорили с каким-то акцентом, на кавказский похоже.
– Ясно, – следователь вывел пару слов в блокноте.
– И что вы сделали?
Андрей покосился на Надю, как бы извиняясь за туповатые вопросы следователя.
– Ничего, – удивилась Надя, – просто сидела. А! – вспомнила она.
– Потом, когда они нас в подсобке заперли, я встала на толчок и сорвала пожарную сигнализацию.
– Так, – нахмурился следователь, – приезжали?
– Кто? – не поняла Надя.
– Пожарные, кто… Петренко, звони.
Сержант набрал номер, оказалось, что действительно, вызов был, да, пожарные подъехали оперативно, увидели, что люди грузят в газель вещи из магазина, огня нет, задымление отсутствует, тревога ложная, и отбыли.
– Так, – следователь опять перевел кадык на ссутуленного в Андрея,
– поедете с нами в отделение.
– Кто? – распрямился Андрей и тут же поморщился от боли: его плечо после борьбы с дверью серьезно ныло.
– Вы и девушка.
– Товарищ майор, она-то здесь при чем? Она вообще здесь случайно оказалась, я поеду, а ее не трогайте, – взмолился Андрей.
– Я старший лейтенант, – хохотнул следователь.
– Вот дело раскроете, и майора дадут, – льстиво убеждал Андрей.
– Забирайте его, – приказал следователь двум сержантам. Все впятером они вышли на улицу, Андрея подсадили в уазик сзади, как преступника. Отъезжая, он держался за прутья и устало смотрел на одиноко мнущуюся Надину фигурку, обтекаемую в полутьме бодрящим светом вывески «City Look».
//-- V. --//
Ночью Надя поглощала вилкой кукурузу из банки в холодной пустой квартире и вспоминала события этого вечера. Что бы случилось, если бы она приехала в магазин чуть позже? Или если бы пожарные все-таки вошли внутрь? А если бы кто-то из бандитов выстрелил? Она снова ощутила холод дула на своем виске, ее передернуло. Она подошла к зеркалу и вывернула губу: розовая влажная кожица была усеяна мелкими саднящими ранками. Надя подняла кофточку: на талии и бедрах краснели полосы от острых деревянных зубов двери. Если бы она не опустила этот домкрат, сколько бы они там сидели? И что теперь будет, украли все, что было, всю новую коллекцию и сейф с деньгами. Миллион долларов – это же целое состояние! «Ладно, соберись, – приказала себе Надя, – завтра Андрей вернется, надо быть сильной, ты должна помочь ему», – внушала она себе. Не раздеваясь, Надя свернулась на узкой неудобной кровати и уснула.
//-- VI. --//
Андрей не появился ни на следующий день, ни через день. Надю трясло, она плохо понимала, что необходимо предпринимать в таких случаях, ей было неизвестно, кто и куда увез Андрея и где он сейчас. Она каждый час исступленно набирала номер Андрея в надежде на чудо, но абонент был недоступен. Надя выяснила телефон отделения полиции по адресу магазина, но инспектор ответил, что человека, которого назвала Надя, у них нет. Потом Надя звонила подруге, та утешала ее, обещая, что все образуется, не убьют же его, в самом деле, и не стоит так убиваться из-за парней в принципе. Надя вспомнила, что Андрей брал ее телефон, когда его разрядился, чтобы отправить смс Вадику, она с надеждой ухватилась за этот номер, набрала – гудки, но трубку не взяли. Она отправила смс с просьбой перезвонить и что Андрей в беде. Звонка не последовало. Надя не спала вторые сутки и наконец решилась на крайнюю меру: позвонить отцу. Отец Нади, отставной военный, хоть и был пенсионером в Твери, сохранил неплохие связи в столице. Надя вкратце передала отцу ситуацию, полностью исключив себя из этого дела, сообщив лишь, что Андрей ее жених, его магазин ограбили, его увезли в отделение и уже третьи сутки она его не видела. Папа мрачно выслушал, высказал Наде свои пожелания держаться подальше от этого молодого человека, но через полчаса перезвонил, сказал, что задействовал свои связи, знакомый генерал милиции, то есть полиции, сделал пару звонков, Андрея нашли и скоро отпустят. Впервые за эти дни Надя испытала чувство защищенности, чмокнула папу в трубку, и по его потеплевшему голосу ей показалось, что он улыбнулся.
К вечеру Надя услышала слабый стук на лестнице. Она бросилась в прихожую, распахнула дверь и увидела Андрея, облокотившегося на дверной косяк, ссутуленного сильнее обычного, исхудавшего и мрачного. Черные круги расползались от глаз по всему лицу, тонкие костяшки рук синели. Андрей медленно прошел через комнату, скинул куртку, свитер и майку на пол и упал на кровать. На плечах его расплылись синим ушибы, кое-где на ребрах и груди краснели ссадины. Надя попыталась заговорить с ним, но Андрей молчал, уставившись в потолок. Чтобы отвлечься и почувствовать себя нужной, Надя заварила чай, намазала бутерброды и поставила ужин перед Андреем на стул. Вместо этого он попросил воды, Надя с готовностью сбегала на кухню, наполнила стакан и поднесла Андрею. Он залпом выпил.
– Как ты, Андрюшенька? Что случилось? Почему ты так долго? Почему они тебя не отпускали? Какое счастье, что ты нашелся, – Надя не выдержала и положила голову на грудь Андрея, как щенок. Он застонал и скинул ее.
– Осторожно, болит все. Они хотели, чтобы я подписал признание.
– Какое признание? – не поняла Надя.
– Что я сам ограбил магазин.
– В смысле сам, тебя же чуть не убили? Зачем тебе грабить собственный магазин? Бред какой-то.
– Я тоже им так сказал, но они, оказывается, могут держать меня трое суток по подозрению, а за это время я могу передумать.
– С какой стати тебе передумывать? Ты потерял все из-за этого ограбления. У тебя украли миллион, – Надя положила руку на грудь Андрея.
Андрей скорчился.
– Не дави, больно.
– Они тебя били! – осенило Надю, и она внимательней всмотрелась в ссадины на его теле.
– У них свои методы, чтобы не видно было. Внутренние ушибы. По печени в основном. Еще такую каску на голову надевают и пиздят до одури. После такого на все согласишься.
Из Надиных глаз покатились слезы.
– Зачем они тебя били?
– Хотели, чтобы я подписал.
– Андрюша, миленький, мне надо было поехать с тобой, они бы не посмели, если б я была.
– Боюсь представить, что бы было, если б ты была…
В глазах Нади вырос ужас. Она закрыла лицо руками и опустилась лбом на пол, как будто молилась. Дерево пола расходилось и сходилось неровными овалами вокруг срезов от сучьев.
– Ну почему так все несправедливо? Почему?
В Надиной памяти опять всплыли события того вечера, вооруженные люди, пистолет у виска, ограбление – все это казалось нереальным, как будто съемки фильма Гая Риччи. Но Андрей лежал здесь, избитый и обвиненный в преступлении против самого себя, а рядом Надя вдавливала острые коленки в пол и мечтала, чтобы все стало, как раньше, чтобы все вернулось на три дня назад, чтобы вновь обрести умиротворяющее ощущение счастливого будущего, которого лишили ее воры в черных масках. Мысли Нади вернулись обратно в комнату, она тревожно заглянула Андрею в глаза и взяла за мизинец.
– Ты подписал?
– Нет.
//-- VII. --//
Постепенно жизнь вошла в обычное русло, хотя состояние смутной тревоги не покидало Надю. Ее взяли хостесс в ресторан, а Андрей оставался дома, зализывая раны. К ним никто не приходил, а Надя после работы спешила на последний поезд в метро, чтобы позаботиться о своем парне. Днем Андрей спал, а ночью смотрел мультики на 2x2 или мерил шагами квартиру. Нарочито вскользь, как будто это было само собой разумеющимся, Андрей сообщил Наде, что его партнеры по бизнесу разорвали с ним отношения. Надя выразила сочувствие и надежду, что все образуется, они ведь еще могут передумать, и погладила его по соломенному ежику волос. В ответ Андрей огрызнулся и сбросил ее руку. Он практически не выходил из дома, ел то, что приносила Надя из ресторана или из продуктового. За квартиру Надя тоже платила сама, без обсуждений с Андреем, чтобы не задеть его. Надя чувствовала, что Андрею тяжело, и старалась его не раздражать.
С каждым днем это становилось все сложнее. Однажды она вышла из ванной и застала Андрея, просматривающего ее телефон. Она стояла в полотенце и наблюдала. Заметив Надю, он не смутился, а задал вопрос в лоб:
– Что это за Дима Кошкин, который тут с тобой сюсюкается? Надюша… Чмоки-чмоки… Что это за пидор?
Надя опешила.
– Да это менеджер наш. Хороший парень, – она затянула на себе полотенце.
– Скажи, чтобы этот «хороший парень» больше тебе не писал. А если еще раз назовет тебя Надюшей – убью. Так и скажи своему Кошкину.
– Андрюш, ты что, ревнуешь? Не парься, это ж Димон наш, – она попробовала перевести разговор в шутку.
– Ты поняла меня? – Андрей подошел к Наде и взял ее за щеки так, что губы ее сложились бантиком. – Поняла?
– Поняла, – испугавшись прошлепала Надя. Брекеты неприятно задели кожицу внутри губ.
После этого случая Надя тщательно стирала свои звонки и смс-ки, а Андрей стал еще изощренней в своем недоверии и подозрительности. Надя списывала перемену в его характере на стресс после того события и на отсутствие общения. Ее подруга считала, что коль ревнует, то точно любит, и еще говорила, что всегда больше всего достается самым близким и любящим людям, то есть ей, Наде. Секс у них стал более агрессивным, Андрею нравилось брать ее за волосы и трахать сзади до тех пор, пока Надя не начинала скулить и просить остановиться. Иногда он называл ее «шлюшкой» или «грязной сучкой», иногда говорил об их менеджере Димоне, который дрочит на Надю, в то время как Андрей ее ебет. До какого-то момента такой секс даже заводил Надю, пока она не осознала, что удовольствия от этого меньше, чем боли.
//-- VIII. --//
До Нового года оставалась десять дней, в их заведении уже была подготовлена новогодняя программа: концерт и фаер-шоу во дворе. Вернувшись с работы, Надя предложила Андрею встретить вместе Новый год в ресторане.
– И что я там буду делать? Стоять и смотреть, как ты кокетничаешь с мужиками? Я даже за шампанское не могу заплатить.
– Да там бесплатно будет, Андрюш, – наивно ответила Надя и поставила греться чайник.
– Не надо мне бесплатно. Хочешь – иди, я тут буду.
– Ладно, я тоже останусь. Чай будешь?
– Нет.
Надя поместила пакетик в чашке, залила кипятком и залезла ложкой в банку с медом.
– Не надо этих жертв, иди там празднуй, тебе же хочется.
– Раз ты так просишь – и пойду. Сиди тут один, – обиделась Надя и помешала мед в чашке.
– Ну и пиздуй, ты ж не можешь без блядства, – злобно выкрикнул Андрей.
– Ну и пожалуйста, может, я и правда без блядства не могу, – разозлилась Надя, со звоном швырнув на стол чайную ложку. Андрей вскочил, и в ту же секунду резкая боль обожгла ей щеку. Ее чай вязко стекал с лица по плечу, пакетик чая отклеился от кофточки и плюхнулся на пол. Надя вскрикнула и увидела перед собой округлившиеся в ярости глаза Андрея.
– Я просил тебя, не испытывай мое терпение, не нарывайся, – орал он, а Надя стояла, как вкопанная, ошарашенно приложив руку к ошпаренной щеке.
– Ты сумасшедший, кипятком в лицо, идиот, – пришла в себя Надя и направилась вон из кухни, готовая заплакать. Андрей настиг ее, стиснул в объятиях.
– Прости меня, я не хотел, прости, это же просто чай, это как-то машинально вышло. Прости, прости…
Он сжимал Надю слишком сильно, она пыталась вывернуться, лепеча, что ей больно, но Андрей исступленно просил прощения, сдавливая еще сильней.
– Хорошо, хорошо, Андрюша, отпусти, поздно уже, давай завтра поговорим, все, не надо. У меня щека, наверное, вся красная.
– Прости, Наденька, ты такая хорошая, сил нет, ты слишком хорошая, я хочу тебя, я хочу тебя, давай, сними все это, сними, Надюша…
Андрей стал сдирать с Нади одежду, она вырывалась и визжала, он зажал ей рот рукой, она его укусила.
– Отпусти, я не хочу сейчас, потом, сейчас не надо.
– Нет, сейчас, надо сейчас, я хочу тебя.
Андрей стянул с нее джинсы, Надя поползла в комнату, Андрей ухватил ее за ногу, потянул к себе, ухватился за кружево трусов, раздался треск, разорванные трусы отлетели в сторону, он развернул Надю спиной, прижал к полу и вошел в нее. Она обессиленно сжала губы, сотрясаясь и чувствуя животом прохладу деревянного пола.
На следующий день Андрей говорил, а Надя молчала, испытывая опустошенность и обиду. Андрей умолял простить, становился на колени, объяснял свой срыв депрессией, осознавал, что причинил ей боль, обещал исправиться и сам сделал для нее чай с бутербродами. Надя поплакала и простила.
Новый год они провели дома, Надя принесла с работы шампанское и крошечную елочку, под которую подсунула коробочку с айподом. Андрей тоже положил под елку сверток для Нади. Надя, как ребенок, захлопала в ладоши и аккуратно развернула бумажную обертку. Внутри лежала куртка из коллекции Дрис Ван Нотен, черная, с молнией и серебряной каймой.
– Ой, я видела ее у тебя в магазине. Этот же Ван кто-то там… Да?
– Да, – таинственно ответил Андрей.
– Откуда?
– Купил.
– Где купил? – недоверчиво пытала его Надя.
– В другом магазине. Думаешь, Ван Нотен только у нас был? Померяй.
Надя развернула вещь. Это была длинная теплая куртка на подкладке из меха с толстым, как спасательный круг, воротником и тонкой серебряной полосой вдоль застежки.
– Супер. Сидит идеально, – Андрей удовлетворенно поднял Наде воротник, – тебе идет.
– Спасибо, – Надя побежала к зеркалу в ванной, чтобы рассмотреть себя. Фасон по форме напоминал колокол, Надя стала похожа на матрешку. Вернувшись, она аккуратно сняла куртку и свернула ее почти так же, как она была сложена вначале.
Вдруг в дверь позвонили. Андрей вскочил и испуганно поднес палец к губам, призывая Надю молчать. Он прокрался в коридор и приложил ухо к двери. С другой стороны забарабанили, Надя различила голос Вадика, который просил открыть. Андрей выдохнул и повернул замок. Вадик стоял в дверях, его кудрявые черные волосы выбивались из-под серой гномьей шапки. Надя, гостеприимно следуя приличиям, позвала Вадика в дом, но он отказался, сказал, что забежал буквально на пять минут с Новым годом поздравить, просто мимо ехал. Андрей вышел на лестницу и прикрыл за собой дверь. Щелкнула зажигалка. Надя различала голоса парней, интонации то повышались, то сходили на шепот. Наде казалось, что Вадик чем-то недоволен, а Андрей оправдывается. Ей слышались слова «раньше времени», «не тупи», «офшор», «следствие». Еще раз звук зажигалки. Обычно некурящий Андрей всегда курил, когда встречался с Вадиком.
Андрей вернулся, Надя спросила, почему Вадик ее избегает, но он уверил, что Вадик вечно занят и всегда спешит, поэтому ни с кем не общается. Потом они с Андреем пили шампанское, и на время Надины невзгоды растворились в праздничных пузырьках.
//-- IX. --//
Шли дни, состояние мечтательной легкости, которое Наде всегда так нравилось в ней самой, исчезло. Вместо этого внутри нее поселился неосознанный страх. Она никак не могла нащупать его источник, но ее природная жизнерадостность была отравлена молекулами беспокойства, которые не испарялись, как раньше, а группировались, кристаллизировались, расцветая причудливыми оттенками от легкого волнения до колючего ужаса. По ночам Андрей смотрел телевизор или играл в покер в Интернете, а Надя пыталась уснуть. От разницы в режимах, Надя совсем перестала высыпаться. После одной из таких ночей перед работой Надя заскочила в ванную. Она провела по губам розовой помадой, замазала синяки под глазами и подбавила румян, чтобы скрыть последствия бессонной ночи. Андрей наполнял ванну, в последнее время он пристрастился принимать ванну с утра. Надя гордо взбила чернобуровый воротник своего нового пальто – ее первой покупки с зарплаты за три месяца – и легонько улыбнулась себе, так, чтобы не было видно зубы. Внезапно Андрей вырос у нее за спиной.
– Почему ты не носишь куртку, которую я тебе подарил?
– Холодно в ней сейчас.
– Между прочим, она мне дорого стоила.
– Я понимаю, Андрюш, сейчас потеплее будет, надену обязательно.
– Нет, ты не понимаешь. Куда это ты так напомадилась?
– Да никуда, на работу, – вздрогнула Надя.
– Так никуда или на работу? Димону своему хочешь понравиться? Или кто теперь там у тебя? Ты зачем все смс-ки стираешь? Думаешь, я дебил?
– Да никому я не хочу понравиться, Андрюш, ну хватит, просто хочу нормально выглядеть.
– И ты ни с кем сегодня не встречаешься? – он схватил ее за локоть.
– Нет, Андрюш, пусти.
– А тот чувак, который отвозил тебя до дома, это кто был?
– Это я машину поймала, потому что поздно было. И холодно от метро идти, мороз на улице. И парень нормальный попался, денег не взял.
– Да ладно, а что взял? Чем ты с ним расплачивалась, может, сосала? Нет, сосать с твоими железяками вряд ли…
Надя не выдержала и ляпнула:
– Я думала, у нас все будет хорошо, я все делаю, чтобы у нас все было хорошо, а ты реально маньяк какой-то. Ну крашусь, ну и что? Чего ты доебался-то?
– Это ты до меня доебалась. Все время меня провоцируешь.
– Железяки мне скоро снимать будут, так что и сосать смогу у кого захочу.
Не успела Надя договорить, как Андрей схватил ее за волосы и швырнул, как куклу, в наполненную до краев ванную. Надя оказалась в одежде под водой, ее лицо облепил мокрый мех, теплая влага приклеила одежду к телу. Надя ухватилась руками за бортики, пытаясь вынырнуть и глотнуть воздуха, но сильная рука Андрея вжала ее лоб в воду. Захлебываясь, Надя начала барахтаться, широко распахнув глаза на расплывчатый силуэт Андрея, на его перекошенное лицо и мокрую майку. Андрей надавил на ее череп двумя руками, так что ноги поднялись вверх, а голова оказалась совсем на дне. Тело девушки извивалось и дрыгалось, как в каком-нибудь триллере про убийство в ванной. В мозгу щелчками сменялись образы: вот Надя в реке наступает на горлышко бутылки, из пореза ступни течет кровь, хмурая досада в лице отца, вот разлетаются в стороны блестящие туфли на высоких каблуках, вот волшебный готический собор рассыпается, как в калейдоскопе, на множество мозаичных осколков, свет от лампы в потолке превращается в тусклое далекое солнце, которое она видит в последний раз. Глаза Нади закатились, она перестала биться и обмякла, хватая воду открытым ртом, как рыба. Хватка Андрея ослабла, он опустился на пол. Надя собралась с силами, подняла голову на поверхность. Хрипя и откашливаясь она впустила в себя воздух. Постепенно очертания ванной приняли прежний вид. Надя сидела в воде в своем пальто и ботинках, с отвращением и страхом уставившись на Андрея. Он раскачивался на полу, обхватив голову руками, и стонал.
//-- X. --//
На следующее утро Надя собирала свой чемодан, а Андрей кружил вокруг акулой, заламывая руки. Зазвонил Надин мобильный. Андрей выхватил телефон.
– Незнакомый номер. Надь, не отвечай.
– Это, может быть, с работы, я сказала, что у меня отравление, они, наверное, волнуются.
Надя взяла трубку. Звонил следователь по делу об ограблении. Надя говорила односложно: да, да, хорошо, я позвоню, конечно, хорошо.
Андрей подошел к Наде и обнял, ластясь, как кот. Надя напряглась.
– Надя, извини меня, если сможешь. Ты же видишь, у меня проблемы, но я справлюсь, если ты мне поможешь.
– Ты никогда не говорил, что ты меня любишь. Ты меня вообще любишь?
– Ну конечно, дурында! Без тебя бы я пропал.
– Я не дурында.
– Ты же моя надежда, мой компас земной, забыла?
– Это ты забыл.
– А ты меня любишь, Наденька?
– Да, – прошептала Надя и опустила взгляд на его пальцы. Вчера эти руки вжимали ее в воду, а сегодня казались такими мягкими и безобидными.
– Прости. Я знаю, я вышел из себя. Я болен, ты мне сейчас очень нужна.
– Ты меня чуть не утопил. По-настоящему. Понимаешь?
– Я устал, я очень устал, мне надо снова заниматься делом, я схожу с ума.
– Если ты меня еще раз ударишь, я уйду.
– Этого никогда не будет, я обещаю. Мы ведь жених и невеста, помнишь? В горести и в радости, да?
Надя обмякла и чмокнула Андрея в шею.
– Чего хотел следователь?
– Ничего такого. Просил позвонить, если что еще вспомню. Говорит, могут снова вызвать для дачи показаний.
– Не ходи к ним. Без повестки они не имеют права, а повестку тебе лично в руки должны отдать. Не говори им, где ты работаешь, дверь не открывай. Ничего не говори. Видела, что они со мной сделали?
– Хорошо, – согласилась Надя, – я только хочу, чтобы все это закончилось.
Надю вновь охватило сосущее под ложечкой ощущение опасности.
– Я тоже этого хочу. Давай я уеду на пару недель, приду в себя, а ты пока тут поживи, успокойся. Я вернусь, и все будет по-старому. Только не общайся с ними, запиши этот телефон и не бери больше.
– Ладно. Может, тебе тоже поискать работу?
– Хорошо, кажется, я уже готов. Я вернусь и что-нибудь придумаю. Бери только знакомые номера, когда я звоню – отвечай всегда, чтобы я не волновался.
– Возьми деньги под ящиком в шкафу, – предложила Надя.
– Спасибо, – Андрей поцеловал ее в губы, демонстративно не боясь, что ее брекеты его поранят. Надя благодарно вздохнула и запустила пальцы в его короткие соломенные волосы.
//-- XI. --//
Надя разобрала чемодан и осталась. Тем более идти ей было особо некуда. Тетка затеяла ремонт, а подруга сама жила в съемной квартире напополам. На следующий день Андрей уехал, а Надя осталась одна. Вечерами она думала о том, что все образуется, мечтала, что они поедут в Таиланд в марте, думала, какой купальник выбрать и, может быть, еще парэо, хотя ноги у нее были вполне ничего. Она залезла в шкаф, выдвинула полку, под которой хранились деньги. Пересчитала и поняла, что неплохо было бы поработать в две смены, чтобы достойно провести каникулы. Близился день снятия брекетов, и она представляла восхищение Андрея, когда он увидит ее лучезарную улыбку, которая озарит все вокруг и сотрет неприятности, свалившиеся на нее в этом жестоком городе. Постоянное чувство тревоги, не оставлявшее ее последние четыре месяца, смешивалось с ощущением обладания чем-то важным, Надя верила, что в ее жизни теперь есть и приключения, и страсть, и настоящие чувства.
Андрей звонил каждый день, проверял, все ли в порядке, рассказывал, как хорошо дышится в деревне в Тверской области, как умиротворение и силы вновь наполняют его. В то утро, когда Андрей должен был вернуться домой, Наде сняли брекеты. Она выскочила на мороз из стоматологической клиники светящаяся и полная надежд. Стоял образцово-литературный солнечный день. Голубые сугробы искрились в лучах, как сталактиты в сказочной пещере. Солнце играло в снежных кристаллах, бликуя ярче перламутрового лака на Надиных ногтях. Надя, широко улыбаясь и холодя зубы, шагала по зимнему бульвару к месту работы, но, зайдя в ресторан, она решила отпроситься и сделать любимому сюрприз. По случаю избавления от брекетов шеф-повар преподнес ей коробку со сладостями, и Надя, окрыленная, устремилась навстречу Андрею. Она ступила за порог квартиры, стянула шапочку, поставила на пол сумку. Андрей еще не приехал. Девушка огляделась, ей хотелось праздника, она схватила сумку и снова вышла, чтобы добежать до ближайшего магазина: за моцареллой, помидорами и красным вином. Шапка и перчатки остались в прихожей, голову сковал колючий морозный воздух. Надя решила сократить путь и пройти через двор, вошла в арку, свернула за угол и двинулась по диагонали тонко протоптанной снежной дорожкой. На углу была припаркована громоздкая газель, Надя пустилась в обход, мелко семеня, чтобы не поскользнуться. Когда она почти обогнула машину, послышался родной голос. Надя остановилась. Это и вправду был Андрей. Он стоял к ней спиной, на плече висел рюкзак, воротник куртки был поднят. Рядом, поставив ногу на колесо свежевымытой машины, стоял Вадик. Его черные кудряшки сливались с черной вязаной шапкой носком, из-за чего казалось, что волосы у него почти по лопатки. Надя почему-то сделала шаг назад за газель и прислушалась, дыша на руки паром.
– Нахрен ты с этой дурой связался, я тебя предупреждал, она проблемная, – сказал Вадик, пиная колесо.
Андрей прикурил две сигареты, затянулся обеими, передал одну Вадику.
– Зато заботливая. Ты что ли мне будешь бутерброды делать?
– А ты попроси. Может, и сделаю. А если она к следователю еще раз попрется, что тогда? Убьешь?
– Не попрется, она обещала.
– Ха-ха, насмешил, с дурами шутки плохи, никогда не знаешь, чего от них ждать, – злобно парировал Вадик. – Не надо было ей куртку дарить. Это реальная подстава, себя подставляешь. И меня.
– Я знаю. Надо же мне было ей на Новый год подарок где-то брать.
– Твой романтизм нас погубит.
Вадик сковырнул замерзшую каплю со сверкающего крыла машины, Андрей мягко накрыл его руку своей.
– Тебе вроде нравился мой романтизм.
Вадик хмыкнул. Андрей повторил движение Вадика и тоже пнул шину.
– Хорошее ведро, – похвалил Андрей.
– Нормальное. Ездить можно, – небрежно ответил Вадик, затягиваясь.
– Я, вообще-то, торчу дома четвертый месяц, живу за ее счет, а мне, может, тоже на новой тачке охота покататься.
– Не кипишуй пока, сейчас уляжется все, дело закроют, я тебе твою часть на счет переведу. В марте поедем поныряем? – солнечный луч попал в глаз Вадику, он сощурился и выдохнул дым с паром в лицо Андрею.
– Да я хоть сейчас готов, ты ж знаешь. Не могу больше, устал, она такая хорошая. Старается для меня, а я не могу. Бесит страшно. Только чтоб глупостей не наделала.
– Ты сам ее в дело втянул, тебе свидетель нужен был, вот теперь расхлебывай.
– Да все нормально будет, разберемся, Вадь.
Надю трясло то ли от холода, то ли от новой порции адреналина. Она привычно провела языком по зубам, но на месте металла ощутила скрипучую рифленую поверхность зубов.
Вадик приблизился к Андрею настолько, что издалека они казались одним организмом с двумя головами – светлой короткостриженой и темной кучерявой.
Парни продолжали разговор, а Надя машинально побежала обратно к дому. Зайдя в квартиру, она выволокла свой чемодан, наскоро закинула одежду и пузырьки из ванной. Очертания вещей расплывались пятнами сквозь влагу в глазах. Она уже потянула за замок, но взгляд ее зацепился за аккуратно запакованную черную куртку на молнии с серебряной каймой. Надя выложила вещь на кровать, закрыла чемодан. В прихожей она оглянулась. В комнате одиноко выделялся ситцевый остров ровно застеленной кровати с темным свертком на ней, между окнами в кухне белел пакетик с сыром. Надя повесила ключи на гвоздь возле входа, решительно выкатила чемодан и захлопнула за собой дверь.
Рига, 2013
Реинкарнация, или Интервью для мужского журнала
Пьеса в трех действиях с эпилогом и тремя смс
Действующие лица:
МУЖЧИНА
ЖЕНЩИНА
ДРУГИЕ ЛЮДИ
Действие I
//-- 1. Кафе. --//
Ж одна за столиком. Нервничает. Звонит по телефону.
Ж. Алло, слушай, ну его нет. Сорок минут, я никогда никого столько не ждала. Все, пойду. Ок. Ладно. Пять минут – и все.
Заходит М.
М. Знаю, опоздал.
Ж недовольно разводит руками.
Ж. Я уже собиралась уходить.
М. Задержался на съемке программы, про фильм рассказывал – думал, уйдет час, а ушло три. Актеры все заняты, а кино-то надо кому-то продвигать.
Ж. У меня уже настроение пропало с вами общаться.
М. Что ж вы за журналист такой, отбросьте эмоции, сконцентрируйтесь.
Ж. Не хочется как-то…
М. Раз я уже пришел, давайте тогда просто чаю выпьем?
Ж. Вы все всегда так делаете – в последний момент?
М. Это уже интервью?
Ж. Ок, давайте пропустим эту часть и будем считать, что вы сказали: «Извините, я опоздал. Больше так не буду».
М. Вы предлагаете мне еще встретиться?
Ж. В смысле?
М. Ну, вы говорите, что «больше так не буду», на случай если мы еще встретимся.
Ж. Да, рановато.
М. В конце интервью это выглядело бы более уместно.
Подходит официант.
М. Дайте чай ягодный.
Официант. Только у нас малина закончилась.
М. Ну что теперь делать – давайте без малины.
Ж (официанту). И мне тоже (М). У нас будет такой разговор про вас, про ваше отношение к жизни, к любви, к сексу. И про фильм ваш тоже. Хорошо? Просто поговорим.
М. Читал ваше интервью с Башаровым. Смешно.
Ж. Спасибо. Люблю поржать. Я включу диктофон?
М.Ок.
Ж (ставит диктофон). Фильм, который вы сняли, он про что?
М. Он про любовь. И про судьбу. Про то, что есть единственная настоящая любовь в жизни.
Ж. Ваше вранье – это правда?
М. Я думаю, да. Я уверен.
Ж. У вас есть такая любовь?
М. Нет пока.
Ж. Давай на ты?
М. Давай. А у тебя, похоже, есть (кивает на ее кольцо).
Ж. Похоже, есть.
М. Вы давно женаты?
Ж. Недавно.
М. По любви?
Ж. Просто мы давно встречаемся, и я подумала – ладно уже, можно и пожениться. Надо же когда-то определяться.
М. Я так не хочу. Я хочу, чтобы все было по-настоящему.
Ж. Как ты хочешь, «по-настоящему», – бывает только в кино. В таких романтических комедиях, как у тебя.
М. Ок, извини, просто мне стало интересно, как ты живешь.
Ж. Я обычно живу. Спокойно. И вообще, это я интервью беру, а не ты.
М. Ладно, ладно.
Ж. Ты женат, дети есть?
М. Нет, у меня есть девушка.
Ж. Ну и как у вас жизнь?
М. Все вроде бы хорошо. Она такая хорошая. Блондинка. Модель к тому же. Но что-то не так. Не знаю, не хватает чего-то.
Ж. Понимаю.
М. Да?
Ж. А я блондинов не люблю. Мужчин-блондинов.
М. Отлично. Тогда мне бояться нечего.
Ж. Ты дико самоуверенный. У тебя есть основания, конечно. Ты – крутой режиссер и все такое. Все тебя хотят. Баб, небось, у тебя куча.
М. Есть небольшая кучка.
Ж. Как же ты еще не выбрал ни одну?
М. Я жду. Я хочу это почувствовать. Я жил с девушкой пять лет, мы расстались два года назад. Оказалось не то.
Ж. Ты слишком часто говоришь, что тебе что-то не то.
М. Я – перфекционист. И зануда.
Ж. Это заметно. Можешь рассказать про твой последний секс?
М. Ничего особенного, просто секс. Вчера. Она все так правильно делает. Никаких претензий. Все очень хорошо.
Ж. Но чего-то не хватает.
М. А ты расскажи про свой. Когда у тебя был секс последний раз? Ж. Честно?
М. Да.
Ж. Прямо правду сказать?
М. Давай говорить друг другу правду. Это прикольно и легко – говорить правду незнакомому человеку.
Ж. Ок, давай. Полтора месяца назад.
М. Серьезно?
Ж. Сама удивляюсь.
М. Как же ты справляешься?
Ж. Как-то сама все, сама…
М. Ну ты даешь. Это проблема.
Ж. Я как-то забила на это.
М. Это бомба замедленного действия, поверь.
Ж. Я все решу.
М. Извини, это не мое дело.
Ж. Да. Расскажи про твой последний секс втроем.
М. Если хочешь всю правду, выключи диктофон.
Ж (убирает диктофон). Ок. Но я буду все запоминать.
М. Это было в Одессе. Я снимал там, вот недавно. И там была такая девушка… Гример, местная. С ней сначала пришел мой актер главный, Алик, а потом она говорит: а поехали ко мне. Втроем. Ну, я и поехал.
Ж. Конечно, как же ты мог не поехать. Ну?
М. Ну и у нее как-то все так весело было. Ну и, в общем, мы так ее оба гладим, и вдруг я по ошибке глажу ногу Алика, а не ее. Понимаешь? А потом чувствую – нога слишком волосатая какая-то, провожу рукой выше – а там яйца.
Ж. Ужас. Ему понравилось?
М. Думаю, он удивился. Я ржу, а он посмотрел на меня странно и ушел в другую комнату. А я еще до утра с этой девушкой… был.
Ж. М-да. Теперь я понимаю, почему ты еще не женат. Не на ком сфокусироваться.
М. Да нет. Это нечасто бывает. Я вообще-то могу быть верным.
Ж. Да ладно!
М. У тебя такое было?
Ж. Какое? Ноги волосатые и яйца?
М. Секс втроем?
Ж. He-а. Я с двумя мужиками… как-то не уверена. Хотя… Вообще-то, считается, что в фантазиях женщинам больше всего хочется секса с двумя мужиками. Только они не признаются. Но я могу обойтись одним, ну, может, еще какими-то дополнительными вещами. Хотя представляю себе часто двоих, а то и троих.
М. Ну вот ты и призналась. Хотя фантазии – это одно, а реальность – совсем другое, поверь.
Ж. Зато я была в секс-клубе. Под Амстердамом. С мужем.
М. Ну и как? Там все меняются и трахаются с кем попало?
Ж. Типа того. Там три этажа – на первом фуршет, алкоголь. Потом ровно в 12 играет определенная музыка. Это сигнал, что надо раздеваться. Все раздеваются до белья и перетекают на второй этаж.
М. О-о-о, а там…
Ж. А там уже все поделено на комнаты – разные тематически, и там уже все трахаются.
М. Что значит тематически?
Ж. Ну, садо-мазо комната, есть комната, где свет красный зажигается и гаснет, есть с креслом типа гинекологического…
М. А на третьем что?
Ж. На третьем лучше тебе не знать.
М. Ну что там?
Ж. Угадай.
М. Библиотека?
Ж. Ага. Библиотека с Камасутрой. Там просто все вместе в одном большом зале на таких матрасах – все со всеми.
М. Тебе понравилось?
Ж. Да так… Мы там побродили, поглазели. Потом скромно тоже пристроились. На третьем этаже. В самом центре.
М. Что ты любишь?
Ж. Вообще?
М. Вообще.
Ж. Я люблю танцевать. И кончать. А ты?
М. Я люблю мой дом в Нью-Йорке. Маму люблю. Папа умер, но я его продолжаю любить. Люблю свою работу. Люблю делать кино, я только это и умею. Кончать тоже люблю.
Ж. А я люблю бюсты, знаешь, такие белые гипсовые, это у меня еще с художки осталось, люблю мосты, люблю снежинки, люблю писать. Я же журналист – я все время что-то пишу. Люблю искренних людей. Люблю, когда хорошо.
М. Хорошо, когда в машине смотришь – а у тебя бензина еще больше половины.
Ж. Когда ждешь чего-то, а потом это неожиданно происходит.
М. Когда в зеленую линию попадаешь. Ну, когда едешь, и светофоры загораются – все зеленые…
Ж. Когда паришься, паришься, а потом вдруг перестаешь.
М. Когда случайно находишь сто баксов в кармане старой куртки. Ж. Согласна.
М. Ок, а что не любишь?
Ж. А не люблю я – тушеную капусту.
М. А я люблю тушеную капусту.
Ж. А еще я поверхностная.
М. А я глубокий.
Ж. И характер у меня сложный.
М. А у меня дико простой. Как пробка.
Ж. Вот и познакомились.
М берет Ж за руку. У него на руке татуировка.
Ж. Люблю татуировки.
М. Я тоже.
Ж. Я себе сделаю на ноге скоро. Я уже картинку придумала. Сама нарисовала. Дракона. Не такого попсового дракона, как у всех, а прикольного, мультяшного. Это потому что я сама – дракон.
М. А я – тигр. И день рождения у меня первого апреля.
Ж. Ну конечно, чего от тебя еще можно было ожидать.
М. Закажи что-нибудь.
Ж. Я буду вино, красное. И сигареты тоже какие-нибудь женские, тонкие. Что уж теперь. Раз уж пустилась во все тяжкие, то надо продолжать.
М (официанту). Бокал красного кьянти и сигареты женские (Ж). Я страшно рад, что ты не ушла.
Ж. Я тоже.
М. Мне с тобой просто и хорошо и смешно, как будто мы давно знакомы. Мне кажется, мы уже встречались.
Ж. Да, есть такое. Возможно, в прошлой жизни.
М. Поехали заедем ко мне? Покурим. Посидим просто.
Ж. Э-э-э… Так вот сразу к тебе?
М. А что такого? Просто в гости. Тебе же все равно блондины не нравятся.
Ж. Даже не знаю. А интервью?
М. Сама потом допишешь. Ты же можешь.
Ж. Могу, в принципе.
М. Поехали? Ну а что? Я же не маньяк какой-то.
Ж. Только никакого секса, ок?
М. Ладно.
ЭКРАН: ОКСАНА (менеджер, занимается йогой)
Не знаю, как зарождается это чувство, откуда оно приходит и почему именно к этому человеку. Может, правильно говорят, что это химия. Ну, действительно, на уровне молекул, феромонов там всяких. Вот с кем-то эта химия есть, а с кем-то нет. И никто не знает, почему. У меня так было несколько раз. Вот вроде объективно тебе человек и не нравится вовсе, а ты хочешь его и все тут. Меня муж увидел с любовником в Старбаксе. Сейчас мы разводимся. И любовника того уже тоже нет.
//-- 2. Квартира М. --//
М и Ж на диване перед компьютером. Курят. Смотрят ролик.
Ж. То, что ты делаешь, очень важно. Потому что ты приносишь радость людям. В этом твоя миссия. Мы свое призванье не забудем, смех и радость мы приносим людям.
М. Я знаю. А твоя – в чем?
Ж. Моя? Я просто муза.
М. Муза Иванна.
Ж. Знаешь, я все-таки сделаю интервью из того, что ты рассказал. Про кино побольше напишу, придумаю чего-нибудь. Тебе же нужен промоушн фильма.
М. Конечно, нужен. Покажи только, что получится.
Ж. Само собой.
М. Хочешь сырок глазированный? Советский?
Ж. Хочу. Сто лет их не ела.
М дает Ж сырок. Ж жует.
ЭКРАН: ДИМА (оператор)
Думаю, я никогда больше так не полюблю. Я когда ее увидел в первый раз в гардеробе – пальто на нее надевал, – я прямо дар речи потерял. Она дико, просто невероятно красивая. Она была воплощением мечты. Вы не думайте, что я ничего не делал. Я сделал все, что мог. Я говорил, говорил, я ей все сказал, я был готов на все, чтобы она была со мной. С ней я впервые и, наверное, единственный раз почувствовал, что я дома. Я все ждал, пока она разведется. Я готов был воспитывать ее детей. Я ждал ее шесть лет. Сейчас она ушла от мужа, но мы не живем вместе, она живет с другим.
КВАРТИРА М.
Ж и М целуются. Целуются на диване. Целуются на барной стойке. Целуются у стены.
М. Мы уже везде перецеловались.
Ж. Квартира у тебя маленькая. Быстро закончилась.
М. Давай по второму кругу, или вот кровать есть, или диван, или стойка барная – выбирай.
Ж. Давай по второму. Мы ж решили без секса, что нам еще делать? М. Это ты решила.
Ж. Ну да.
М. Я хочу тебя.
Ж. Я поеду, ладно?
М. Может останешься?
Ж. Не, поеду.
М. Ок, сейчас такси вызову.
Берет телефон, вызывает «гет такси». Она в дверях надевает обувь и куртку.
Ж. Ну, с другой стороны, у нас же могут быть такие отношения: ноу стрингс аттэчт – без обязательств, как в фильме с Милой Куинс и Джастином Тимберлейком.
М (быстро). Я согласен. Ничего личного, только секс.
Они целуются.
Ж. Помнишь, как в фильме «Последнее танго в Париже»?
(ЭКРАН: кадры из фильма, где они на полу).
Они встречались, он ее просто трахал. Они даже не знали, как кого зовут. И прекрасно проводили время.
М. Он ей масло сливочное, я помню, запихивал в задницу.
Ж. Ага. Алле, милый, заедь в магазин, привези килограмм масла. На вечер.
М и Ж хохочут. Ж в одежде надевает его шляпу. М становится сзади в дурацкой шапке.
Ж. В таком виде мы похожи на двух серийных убийц.
М. Да, я из первой серии, а ты – из второй.
М обнимает Ж.
М. Мне кажется, у нас с тобой могло бы быть очень круто. Я прямо точно это знаю.
Ж. Могло бы…
Звонит телефон.
М. Такси приехало.
Ж. Ты что завтра делаешь?
ЭКРАН: АЛЕКСЕЙ (актер)
Любовь – это форма предвзятости. Любишь то, в чем нуждаешься, любишь то, от чего тебе хорошо, любишь то, что удобно. Как ты можешь говорить, будто любишь одного человека, если в мире, может, десять тысяч людей, которых ты бы любила больше, если б знала? Но ты с ними не знакома. Хорошо, тогда мы стараемся, как можем. Еотов допустить. Но все равно мы должны понимать, что любовь – просто результат случайной встречи. Большинство на ней слишком залипает. А поэтому хорошую поебку не стоит недооценивать. Но и она – результат случайной встречи. Это чертовски верно.
Это не мое, это Буковски написал. Я полностью согласен, хотя люблю свою Светку. Если она это услышит, она меня убьет.
Действие II
ПРОШЛО ДВА МЕСЯЦА.
//-- 1. Квартира М. --//
М и Ж в кровати. Обнимаются. Музыка.
Ж. Знаешь, я заметила, что время может идти быстро и медленно, в зависимости от того, как ты не хочешь, чтобы оно шло.
М. Точно.
Ж. А еще, когда влюбляешься, все песни, даже самые дурацкие, обретают смысл.
М. Да. Ты тоже это заметила?
Ж (встает, вынимает журнал из сумки, кидает на кровать М). Я тебе журнальчик притащила. Мало ли, пригодится. Маме отдашь.
М (пролистывает журнал). Я читал уже. Интервью отличное. Правда, мы не говорили ни о чем, что там написано.
Ж. Я просто представила, что мы продолжаем говорить, и записала это. Это называется «погружение в персонажа».
М. Я – персонаж?
Ж. Да, ты мой сказочный персонаж. А на самом деле тебя нет.
М целует Ж.
М. А так?
Ж. Так ты начинаешь проявляться. Монстр мохнатый.
М. Это я – монстр мохнатый?
Ж. Ну да. Я представляю, как тебе на пляже в громкоговоритель кричат: «Мужчина в мохеровом свитере, снимите одежду, это ж пляж, а не каток!»
М. У тебя что, никогда не было волосатых мужчин?
Ж. Э-э-э… Вроде нет.
М. Значит, я первый.
Ж. Говорят, у Путина спина волосатая.
М. Никогда не видел спину Путина.
Ж. Я тоже, но с удовольствием посмотрела бы.
М. Посмотри пока на мою.
Ж. Тебя спасает, что ты – блондин.
М. Ты же не любишь блондинов?
Ж. Одного блондина – люблю.
М. А у тебя вообще за всю жизнь сколько мужчин было?
Ж. Пятнадцать.
М. Так быстро посчитала?
Ж. Я раньше уже считала.
М. Ну, по современным меркам это почти ничего.
ЭКРАН: ЛЕНА (экономист)
Есть дети, но если нет отношений между людьми, то это уже не то. Кстати, был соцопрос: что главнее – долг или любовь? В Америке 70 % ответили – долг, а у нас в России 70 % – любовь. Если людям было суждено встретиться, это не просто так, ничего не может быть просто так… Я развелась с мужем, когда нашим детям было десять и семь, и ушла к их няне. Мы живем с ней уже три года, и у нас любовь. Мы собираемся поехать в Нью-Йорк и пожениться – там это можно.
//-- 2. Квартира М. --//
Ж. Ты мое прекрасное чудовище.
М достает коробку. Ж открывает – там шарф с красными цветами.
М. Привез тебе аленький цветочек.
Ж (открывает упаковку). Ой, спасибо, красивый какой.
М. Провел вчера вечер со своей девушкой. Я должен был ей как-то сказать, что я не хочу больше с ней быть.
Ж. Сказал?
М. Сказал… Противно как-то. Я говорю ей, что не хочу серьезных отношений, что не готов. А сам понимаю, что кривлю душой, потому что хочу отношений. Только не с ней.
Ж. Надеюсь, это не из-за меня ты с ней расстался?
М. Нет, конечно.
Ж. Я бы так не смогла. Взять и сказать.
М. Тебе, наверное, сложнее.
Ж. Мне сложнее, у меня нет девушки, у меня есть муж.
М. Мне надо уехать послезавтра.
Ж (меняется в лице). Серьезно? Я думала мы побудем вместе хоть немного.
М. Если я не полечу, фильм не выйдет, я не могу не ехать.
Ж. Понятно (отворачивается, чтобы Мне видел, что она расстроена). Я не знаю, что сказать, правда. Как сосулька на голову. Отрезвляет. Как я буду, если ты уедешь?
М. Как раньше.
Ж (злится). Ок. Я постараюсь. Потом я уеду, так что увидимся через два месяца.
М. Ужас как долго.
Ж. Наверное, хорошо, что ты уезжаешь, а то бы я наделала глупостей. Сердце болит. У женщин бывает инфаркт?
М. У нас же все «без обязательств»?
Ж. Да. Значит, все правильно.
М. Да. Мы с тобой безнадежны, это факт.
Ж делает вид, что вешается на шарфе.
Ж. Останься. Плиз, останься.
М. Не могу.
ЭКРАН: ФЕДОР (психолог, увлекается эзотерикой)
С точки зрения психологии две половины целого притягиваются друг к другу и одновременно отталкиваются. В этот момент у женщины работает левое полушарие мозга, а у мужчины – правое. У мужчин любое чувство воспринимается как постороннее, ненужное, лишнее. Мужчине важно действие – только сделал ты или нет. А с какими чувствами он сделал, это неважно. У женщин наоборот – это чувство, стремление описать все через переживание. У меня есть одна пациентка… я ее давно лечу – она настолько сильно влюбляется, что для нее каждая влюбленность – это болезнь. Я знаю, что нарушаю врачебную этику, но я хочу позвать ее в ресторан, хочу поговорить не как врач с пациенткой, а как мужчина с женщиной.
Действие III
ПРОШЛО ДВА МЕСЯЦА.
Ж за рулем. Выглядит по-другому. Загорелая.
ЭКРАН:
Рука Ж пишет смс: «Я вернулась, позвони».
Стирает смс.
Опять пишет смс: «Привет! Ты где? Давай увидимся?»
Стирает.
Опять пишет смс: «Соскучилась».
Опять стирает.
Ж приходит смс от М:
«Я в городе, а ты?»
Ж улыбается, набирает М.
Ж. Привет.
ЭКРАН: СОФЬЯ (зубной врач)
Все эти браки-разводы… Это же чисто регистрационный акт. Если люди идут вместе духовно, тогда это действительно скрепляет их между собой и взаимно обязывает. Но если этого нет, то все остальное… Ну не знаю.
И еще я задаю себе вопрос: куда потом это все девается? У меня было такое: встала утром – стою в ванной перед зеркалом, брею ноги и вдруг понимаю: не люблю я его больше. Вчера любила – а сегодня больше не люблю, как свет выключился, одним щелчком… А может, я просто еще не встретила того, с кем это могло бы быть надолго.
//-- 2. Кафе. --//
Ж заходит в кафе, М сидит за столиком, пьет Перье. М видит Ж. Они обнимаются.
М. Привет. Какая ты… теплая.
Ж. Спасибо, я тоже рада тебя видеть.
М. Я скучал.
Ж. Знаешь, я нашла твою самую ужасную фотку и все время на нее смотрела – думала, полегчает.
М. Помогло?
Ж. Не очень.
М. Я подумал тут. Я подумал, что бог с ним со всем. С этим «без обязательств». И я подумал: может, попробуем. Я понимаю, у тебя муж…
Ж. Блин, кошмар какой-то.
М. Ну а что, почему нет?
Ж. Я сейчас могу в обморок упасть.
М. Нет, послушай меня сначала. Я хочу жениться на тебе, чтобы ты мне родила ребеночка. Я подумал, нам же хорошо. Нам же круто вместе. У меня сейчас такое ощущение, что я с тобой не расставался. Что мы всегда были вместе.
Ж. Каждую ночь я засыпала и думала о тебе. И просыпалась и тоже думала о тебе. Я жила, а ты был все время со мной. Каждая моя мастурбация посвящалась тебе. И шарф твой носила.
М. Ты моя девочка, поехали со мной? Куплю билет, полетим вместе?
Ж. Мне бы очень хотелось.
М. Ну, давай. Что скажешь?
Ж. Не могу.
М. Почему?
Ж. Поздно.
М. В смысле? Ты что, беременна?
Ж. Да.
М. Серьезно?
Ж. Да. Спасибо, что спросил, а то у меня не хватало смелости сказать.
М (ошарашенно). Не могу поверить. Я тебя поздравляю. Рад за тебя. Это здорово.
Ж. Спасибо.
М. Когда ты узнала?
Ж. Ну вот, как вернулась.
М. Почему ты это сделала?
Ж. Ты ж уехал. А я замужем.
М. Я не хотел тебе мешать. И мне надо было ехать. Блядь, а я уже все придумал. Я расстался с девушкой, чтобы у нас с тобой было честнее.
Я хотел… ну ладно…
Ж. Ну ладно…
М. Пиздец какой-то.
Ж. Я чуть не сошла с ума без тебя.
М. Как может все настолько не совпадать?
Ж. Я хочу жить с тобой, я хочу с тобой спать. Просто хочу с тобой ложиться и просыпаться вместе.
М. Не знаю, что делать. Это какой-то непостижимый для меня уровень сложности. Сложней не бывает.
Ж. Ну почему? Например, если б у тебя была жена и она была бы сейчас тоже беременна – вот это был бы уже высший пилотаж.
М. Не могу этого себе даже представить.
Ж. Да, попал ты.
М. Это какая-то ирония просто циничная.
Ж. Ирония судьбы.
М и Ж целуются.
М. Со стороны кажется, что мы счастливая пара.
Ж. Давай не будем об этом думать. Давай как-то радоваться моменту. Ну а чего еще делать? Мы же поверхностные.
М. Надповерхностные.
ЭКРАН: КАТЯ (директор по рекламе в издательском доме)
Мы с мужем знали друг друга со школы, потом институт, там мы начали встречаться. А потом произошла одна вещь. Меня сбила машина, я была в реанимации пять дней. После этой аварии я потеряла память, прямо как в сериалах. И парня, с которым жила, я забыла. То есть – его-то я помнила, но я забыла, что я его люблю. И все – мы расстались. Я вышла замуж, он женился на другой.
Я его снова встретила, когда как раз была беременна. Его жена тоже была беременна. И между нами опять это произошло. И это было так сильно, что мы стали встречаться, несмотря ни на что. Его жена родила, потом родила я, мы развелись и стали жить с ним вместе. Живем до сих пор. У нас еще есть сын. Вот так.
Ж. Я есть хочу, я закажу что-нибудь. Вот. Треску вот эту и овощи на гриле.
М (тому же официанту). Треску, овощи на гриле, а мне вот этот салат со свеклой (Ж). Как правильно говорить, свеклА или свЁкла?
Ж (пожимает плечами). Tie знаю.
М. Можешь сегодня остаться у меня?
Ж. Я?
М. Ты.
Ж. Могу.
М. Давай поспим вместе один раз. Мы же никогда не спали вместе. Поспим?
Ж. Звучит круто. Но я как-то не уверена.
М. Ты сейчас одновременно этого очень хочешь и очень не хочешь.
Ж. Да. Откуда ты знаешь?
М. Потому что у меня так же.
Ж. Может, не надо?
М. Может, и не надо. Если мы будем вместе спать, то мы потом друг друга никогда не забудем.
Ж. Тогда лучше не надо. Лучше встретимся в следующей жизни.
М. А реинкарнация есть?
Ж. Конечно, есть.
М. Значит, мы точно встретимся в следующей жизни. Как ты думаешь, мы узнаем друг друга?
Ж. Думаю, нет. Мы должны дорасти до такого состояния, когда мы будем помнить наши предыдущие жизни. А учитывая то, что мы сейчас творим, нам еще много раз придется перерождаться. Так что, даже если мы и встретимся, мы не узнаем друг друга.
М. Хреново.
Ж. Поэтому мы не должны сейчас расставаться. Поехали к тебе.
М (усмехается). Лучше жалеть о том, что ты сделал, чем о том, что не сделал.
ЭКРАН: ЭДУАРД (ди-джей с высшим музыкальным образованием, автор хита «Але, это ты?»)
Нет такого – единственная предназначенная тебе женщина или единственный предназначенный тебе мужчина. Вот эта красивая легенда про половинки – она просто легенда. Потому что самое главное, о чем в ней не говорится, – что половинок может быть много. Задача мужчины – заботиться о той женщине, которая рядом, а задача женщины – помочь мужчине достигать разные цели, создавать что-то. У женщины функция помогать. Она помощник, как, к примеру, Лисенок у Супер Марио.
//-- 3. Квартира М. --//
М и Ж в кровати.
У М не стоит.
М. Я не могу.
Ж. Я понимаю.
М. Я люблю тебя.
Ж. Я – вообще ужас. И ничего не могу с этим поделать. Итс бейонд май контрол. Кстати, я знала, что так будет.
М. Да ладно!
Ж. У меня «глаз в будущее». Точно. Все сбывается.
М. И что дальше будет?
Ж. Завтра ты уедешь, а потом я уеду рожать. И все. Больше ничего. М. Тогда лучше не знать об этом.
Ж (шепотом). Если ты мне дашь еще хоть чуть-чуть времени, чтобы побыть с тобой, я буду счастлива. Хоть немного, десять минут, час, месяц, всю жизнь, еще одну жизнь.
М и Ж обнимаются и так, в обнимку, засыпают.
ЭКРАН: АРКАДИЙ (владелец консервной компании, каббалист) Нет такого, что души перевоплощаются хаотично. После смерти женщина, естественно, снова воплощается в женщину, мужчина – снова в мужчину.
В материальном мире душа воплощается до тех пор, пока не «выучит свой урок» и не выполнит той функции, для которой она была создана. Когда эта цель достигается, душа перестает воплощаться. Я только что развелся и отсудил у жены двоих детей, потому что она мне изменила, но это к делу не относится.
Звук айфоновского будильника.
//-- 4. Улица. --//
Солнце. Машины М и Ж стоят рядом. М и Ж возле своих машин. М кладет чемоданы в багажник.
Ж. Блин, так спать хочется, умираю.
М. Какой же отличный день!
Ж. Отличный день для расставания навсегда.
М. Ну что ты…
Они обнимаются.
Ж. Все будет хорошо.
М. Это сто процентов.
Ж. В следующей жизни?
М. Ага.
Руки М и Ж расходятся.
ЗАНАВЕС
ЭКРАН:
Смс (звук смс) от Ж: (на экране видео руки М с телефоном):
«Все хорошее и красивое, что я буду делать, я посвящаю тебе».
Смс от М:
«Я не буду тебя забывать. Никогда».
Эпилог
ДОМ. М и Ж в кровати после секса.
Суббота. Солнце в окна. На часах полдень.
М. Дико хочется пасту.
Ж. Или пиццу.
М. С моллюсками.
Ж. С кем? С какими еще моллюсками?
Ж открывает занавески. Берет телефон. Набирает номер.
Ж (по телефону). Слушай, сынок, будь другом, забери мелкого из школы, мы собираемся в рестик пойти, чего-то моллюсков захотелось. Таких моллюсков – слизнявых! Фу-у. Это не мне – это папе. Спасибо, ты настоящий сын.
Ж включает музыку.
М. Ты манипуляторша.
Ж. Я – муза.
М. Муза Иванна.
М целует Ж. Ж танцует.
Ж. Макс из Перу вернулся, аж светится весь. Он там участвовал в магической церемонии, ел эту лиану, аяхуаску – помнишь, он рассказывал?
М. Галлюциноген?
Ж. Еще какой. Это местный ритуал. Проводит шаман. Готовишься в группе к нему сначала. А потом он дает тебе попить настоя из аяхуаски. И на пару дней у тебя путешествие в твое бессознательное.
Макс говорит, она волшебная. Показывает людям то, что они хотят узнать. Отвечает на вопросы. Такой трип внутрь себя. Двое суток не отпускает. Ты даже можешь увидеть свои прошлые жизни. Нашли его в обнимку с унитазом, но просветленного уже.
М. Звучит заманчиво, особенно про унитаз.
Ж. Поехали? Детей мамам оставим.
М. Поехали. Но нам же не обязательно все время есть эту лиану? Мы ж можем там поездить, поотдыхать, поесть вкусно, потрахаться?
Ж (смееется). И это тоже.
М. И просветлимся заодно с унитазом.
Ж. Давай – может, увидим, кем мы были в прошлой жизни. Может, мы были уже знакомы?
М. Были, конечно. Один раз точно. Как минимум.
Москва, 2011