Оксана Ткаченко
Меняя пароли

Без истинной дружбы жизнь – ничто.
Цицерон

Везде всё то же вечное переливание из пустого в порожнее, то же толчение воды, то же наполовину добросовестное, наполовину сознательное самообольщение…
И. Тургенев, «Вешние воды»

Глава 1. Заглядывая в прошлое (мы, как правило, получаем не то, что хотим)

   Берёзовый сок капал через тонкую трубочку в стеклянную банку. Бледно-жёлтая жидкость немного напоминала воду из крана, воду, долго отсутствовавшую, а потом вдруг с диким рёвом хлынувшую на всю мощь. В детском саду №8 стояла тишина. В выходной день здесь никого не бывает. Разве что подростки любят иногда собираться стайками, чтобы «побазарить». Правда, чаще они пробираются на площадку в вечернее время. Так сказать, темнота друг молодёжи… Замок на воротах не помеха. Ещё бы. Даже если дверь закрыта, всегда найдётся другой вход в нужное пространство. Дошкольное учреждение было обнесено сетчатым забором, который порядком износился. Проволока в нескольких местах пропала. Кто-то сломал назло – удивительная месть. Кто-то забрал для определённого дела. Напротив облупившегося уличного бассейна, который не работал последние одиннадцать лет, имелась громадная дыра, в которую без труда пролезали и дети, и взрослые. В садике не функционировал не только бассейн. Проблемы накапливались быстрее, чем падал снег. Впрочем, руководство города это не волновало.
   – Подожди. Давай ещё наберём сока, – завопила Ира, увидев, что её одноклассница Вика Дорошева взялась за трубочку.
   – Хватит. Он уже не капает, – ответила Вика, но руку резко отдёрнула.
   – Нет, у берёзы ещё много сока. Надо подождать.
   – Откуда ты знаешь, что много?
   – Чувствую.
   – Почему же я не чувствую?
   – Потому что в тебе не развита интуиция, – возразила Ира Голубенко.
   – Неправда. У меня тоже есть женская интуиция. Вот Женька Водонаев бегает за мной, а не за тобой. Значит, я нравлюсь ему как женщина, – заявила Вика и выпрямилась во весь рост.
   Ира продолжала сидеть на корточках. Слова Дорошевой её больно задели. Ведь она была влюблена в Водонаева. Вернее, они обе влюблены в него.
   – Ну, и что из того, что он бегает за тобой! Женька издевается над тобой. Дёргает за волосы, подставляет подножку. Вик, это не любовь. Это унижение, – сказала Голубенко.
   – Нет. Это знаки внимания. Значит, я ему небезразлична в отличие от тебя, – заулыбалась Дорошева.
   – Подумаешь, знаки внимания. Нам только десять лет. Хотела бы я посмотреть на его выражение любви к тебе через три года или через семь лет. Будет ли любовь ваша жива? Интересно, – продолжала настаивать на своём Ира.
   – Увидишь.
   – Тихо. Кто-то идёт.
   К девочкам подошли трое юношей. Ира испугалась. Она боялась мальчишек, которые были старше. Вика не подавала виду, что ей страшно. Её спокойное лицо раздражало Голубенко. Эмоциональность натуры не причём. Просто не имелись в наличии частички мозгов. Особенно бесило Иру то, что Дорошева доверяла другим людям, считая, что они больше о ней знают, чем она сама. Например, они вместе учились с первого класса. Окончив его, они сразу попали в третий в связи с перестановкой в учебном процессе. Затем перешли в чётвертый… Ира Голубенко часто ей говорила об этом. Однако Вика с пустыми глазами настаивала на том, что двоюродная сестра сказала ей, будто бы она училась во втором классе. Трудно общаться с теми, кто владеет искажённой информацией, да ещё и не понимает, где кривизна.
   – Чё вы тут делаете? А, малышня? – спросил подросток в чёрной куртке и бросил окурок под ноги.
   Ира с Викой переглянулись.
   – Дерево портите. Кто разрешил? – грубо произнёс подросток в чёрной куртке и схватился за трубочку. «Ещё секунда и он выдернет её. А мы так долго её вставляли, чтобы набрать берёзового сока», – подумала с грустью Голубенко и чуть не заплакала.
   – Не надо. Пусть набирают, – вступился второй мальчишка и подставил палец, на который тут же упала капелька.
   – Ладно. Пошли, – согласился подросток в чёрной куртке, и их трио, в котором самый младший в голубой кепке сильно смущался, двинулось дальше.

//-- 11 апреля 1999 года Воскресенье --//
   Сегодня у меня хороший день. Утром я смотрела сериал «По ту сторону зеркала» и передачу «Проснись и пой». Потом мне как всегда стало скучно. Наверное, из-за скуки мне пришлось поглядеть ещё в 11:20 передачу «Караоке на площади». После того как я покушала, за мной зашла моя подружка Вика. Мы с ней отправились гулять. Неожиданно нам взбрело в голову набрать берёзового сока. Вернувшись, мы взяли банки и трубочку. Я набрала грамм 50, а Вика грамм 100. Вскоре мы разошлись по домам. Снова приём пищи. Затем я стала смотреть сериал «Приключения Синдбада». В девять часов я легла спать.
   На этом мой день заканчивается.
   Пока, Ира!

   Ирина Голубенко мучительно рассмеялась, перечитывая записи, сделанные цветными ручками. Девчонки сходили с ума по этим чернилам. Десять стержней в одной толстой ручке. Потрясающе! Мода тогда охватила всю школу. Конечно, в рабочих тетрадях ими нельзя было пользоваться. Но заполнять анкеты, вести личные дневники… Свобода. Каждое предложение кричало о себе определённым цветом. Оранжевый, розовый, зелёный, голубой, красный… А гелевые! Здесь вообще нет слов.
   Дневник пятнадцатилетней давности попался на глаза Голубенко случайно. Она не собиралась копаться в прошлом. Она чувствовала себя там неуютно. Любые вопросы, связанные с минувшими событиями, приводили её в трепет. Ира начинала дрожать. Дрожать не внешне, а внутри. Если становилось очень больно, она просто убегала. Убегала, чтобы не давать ответов, чтобы не вспоминать… Зачем издеваться над сердцем? К тому же теперь.
   – Ириска, идём! – позвал мужской голос.
   «Сколько просила, чтобы не называл меня Ириской. Я – не конфета и не цветок. У меня нормальное человеческое имя. Надо исчезнуть», – вспыхнула Голубенко. Она спрятала в сумку тетрадь с малиновым сердечком, в центре которого красовались двое – мальчик и девочка. Белые очертания фигурок. Женская гордо вздёрнула нос и отвернулась, а мужской силуэт, опустив голову, протягивает руку к девичьей спине.
   – Ирис, что ты делаешь? Уснула? – спросил Андрей и сел на скамейку. – Я купил тебе подарок.
   – Спасибо! – горько усмехнулась Ирина Голубенко. «Как я могла с ним куда-то поехать?».
   Андрей Вторников раздражал Иру. В нём била ключом энергия, которая не была его достоинством. Он не знал, как управлять собою. Иногда выплёскивал из себя глупые шуточки, которые нравились исключительно ему. Он не умел создавать атмосферу спокойствия. Он не интересовался людьми, не проникался их чувствами, не подстраивался под ситуацию. Он продолжал гнуть своё. Он прав. Он. Он. Собственное тело дороже чужого. И даже возникшая привязанность к чужому телу не меняла Андрея. Хотя он и пытался совладать с некоторыми привычками. Безуспешно. В нём всё было неправильным.
   – Ты скучала без меня, – сказал Вторников. Он не спрашивал, а наивно утверждал. Его пальцы потянулись к Голубенко. Ира хотела остановить прикосновение, показав ладонь. Он не догадался, что она не желает утешения, тем более в крупном торговом центре. Андрей вцепился в её тонкие, длинные пальцы, переплёл со своими. «Красивый жест. Очень», – посчитал он. Ира оглянулась назад, как будто что-то заметила. На самом деле, она брезгливо сморщилась.
   – Нет. Не скучала. С чего ты взял? – девушка кинула ему в лицо слова. «Неужели и сейчас не поймёт, что я поехала сюда с ним только, чтобы сбежать от несладкой новости? Что никогда не буду с ним? Его дружба мне неприятна. Я томлюсь его навязчивыми идеями».
   – У тебя печальное лицо.
   – Правда?
   – Да.
   Заиграла мелодия. Слезливая брамсовская симфония №3 раздавалась из мобильного телефона Вторникова.
   – Извини. Я отвечу, – произнёс Андрей. Он встал и быстро зашагал по коридору.
   Ира достала зеркальце и взглянула на себя. «Печальное лицо. А твоё, словно светится от счастья. Болван, который стал слушать классическую музыку. Что он этим демонстрирует? – подумала Голубенко и вздохнула. – Какая пренебрежительность! Выбирать подарок в присутствии той, кому собирается дарить. Поразительно, как он согласился на то, чтобы я подождала его возле бутика, а не стояла рядом и не смотрела, как мне же заворачивают сюрприз. Таких людей я ещё не встречала. Он – первый, и очень надеюсь, что последний».

Глава 2. Переезд (это побег от себя, от окружающих людей, от города)

   Шестьдесят шестой километр, на котором Ира Голубенко вышла вместе с отцом и матерью, невозможно было разглядеть. Они приехали ночью. Миновали крошечный вокзал и поспешили в центр города. Их ждали.
   Ира не плакала, когда узнала, что им нужно переехать. Сначала представила, что это будет грандиозное приключение. Она не интересовалась подробностями скоропалительного отъезда. В десять лет многое остаётся за кадром. Достаточно пары фраз, чтобы кое-что понять и нечто пропустить. «Просто в стране неблагоприятная финансовая ситуация. А раз бабушка с дедушкой живут в другой стране, где обстановка получше, то нам следует собирать вещички», – объявила Мария Борисовна, мать Иры. Отец после невероятно длительных уговоров всё-таки решился. Сергей Валентинович жутко не хотел уезжать, бросать родную землю. Ему стоило немалых усилий побороть неуверенность и страх новой жизни. Видимо, он ощущал, что не сможет там прижиться. Построить свой дом – тяжёлое произведение искусства. Но принять чужое жилище в собственное сердце ещё тяжелее.
   Девочка подобно отцу настороженно оглядывалась вокруг. Её предупредили о переезде. Однако никто не спросил о её желании. Она мечтала путешествовать. Ведь её любимые книги рассказывали о счастье и подарках судьбы, которые легко получить, завоевать, когда находишься далеко от дома. Единственная боль, прорвавшаяся в её отроческую душу – расставание с друзьями. Ира слушала мамины монологи о хорошей русской школе и новых друзьях вполуха. Она осознавала, что переехав, ей придётся забыть о Женьке Водонаеве, о прогулках с бессменной вот уже три года подружкой Викой. Перед ней откроются другие двери, а те, старые закроются навсегда.
   – Мы переезжаем, – прошептала Голубенко за минуту до окончания перемены.
   – Куда? – недоумённо спросила Дорошева.
   – За границу, – прищурив глаза, ответила Ира. Она хотела создать атмосферу таинственности, важности и того, чего так ей не хватало – внимания.
   – В Америку? И ты увидишь Ди Каприо?
   – Вика, ну, почему сразу в Америку?
   – Не знаю. Мой любимый фильм «Титаник». Я тебе писала в анкете.
   – Кино и возможности – разные вещи. Они не всегда могут совпадать. Мы едим к дедушке с бабушкой, в Россию.
   – Ира, это не новость. Ты же каждое лето туда ездишь.
   – В этот раз мы оттуда не вернёмся. Я буду учиться в другой школе.
   – А я? А наша дружба? С кем я буду разговаривать?
   Прозвенел звонок.
   4 «А» гудел. Начало пятого урока вызвало бурные обсуждения. Детей пересаживали. Вика Дорошева оказалась во втором ряду за третьей партой.
   – Голубенко Ира будет сидеть с Водонаевым Женей, – громко проговорила учительница.
   Сердце девочки застучало. Ближайший месяц она проведёт бок о бок с самым лучшим мальчиком класса. Подарок судьбы на прощание. Голубенко пересела. Осторожно положила книгу, тетрадь, ручку на парту и посмотрела на Вику. Её взгляд ничего не выражал. Ревнует? Злится? Боится? Неясно.
   – Мы с тобой первый раз вместе будем сидеть. Здорово. А то мне Федичкина надоела уже, – прошептал Женя.
   – Угу, – только и смогла произнести Ира.

//-- 6 апреля 1999 года Вторник --//
   Сегодня у меня просто замечательный день. Утром я встала и пошла в школу. По украинскому языку я получила двойную оценку за диктант. 4/5. И ещё по чтению я получила пятёрку. А на пятом уроке нас пересаживали. Меня пересадили к Водонаеву Жене, а мне он из класса больше всех мальчиков нравится. Когда все уроки закончились, я пошла домой. Покушала и стала делать уроки. Потом ко мне пришла моя подружка Вика. Мы гуляли и говорили о будущем. Она боится остаться одна, без меня. Ведь мы всегда ходим вдвоём. Нас даже стали дразнить розовыми. Я не очень понимаю значение этого цвета. Но Дорошева сказала, что это что-то нехорошее. А мне всё равно. Пусть говорят, что хотят. Они просто завидуют нашей дружбе. Я вернулась домой и смотрела сериал «Беверли Хиллз» и «Угадай мелодию». Ещё потом я смотрела сериал «Бобби». Сегодня была вторая серия. После всех сериалов я легла спать.
   На этом мой день заканчивается.
   Пока, Ира!

   – Ириска, что ты читаешь? – полюбопытствовал Андрей.
   Голубенко закрыла тетрадь с малиновым сердечком на обложке и запихнула в сумку.
   – Прошлое, – ответила она, предполагая, что Вторников не поймёт. Если он что-то не понимал, то терял к этому интерес.
   – Тебе нельзя такое читать.
   – Почему?
   – Я не хочу, чтобы ты читала…
   – Послушай, Андрей, – перебила его Ира. – Тебе не кажется, что ты зашёл на чужую территорию, где есть свои законы и правила, которые ты не вправе менять?
   – Ты приехала сюда со мной. Я смею надеяться, что мы вместе, потому что оба хотим быть друг с другом. Может быть, даже сыграем свадьбу. И я имею право говорить тебе то, что я хочу.
   – Не-а. Не имеешь, – тихо проговорила Голубенко, и глаза её заблестели.
   – Это глупые капризы. Ирис, у меня обнаружились дела. Не против, если вернёшься в одиночестве? – хмурился Вторников.
   – Буду только рада.
   Андрей ничего не ответил. Тускло улыбнулся и ушёл.
   Ирина снова опустилась на скамью. «До него явно не доходит, что я его не люблю, а терплю лишь для того, чтобы побыть здесь, в незнакомом городе. Вот так возьмёт и, правда, устроит свадьбу без согласия невесты. Ужас. Надо позвонить Сашке», – голова девушки раскалывалась от нелепого спора и той пули, что никогда не извлечь из сердца.
   – Саш, привет! Спаси меня от этого демона, – скороговоркой прошипела Голубенко. Она спешила пожаловаться своему лучшему другу, пока медленно возвращалась в домик, снятый Вторниковым.
   – Ира, это ты? Привет! Что случилось? Наш Вторник к тебе приставал? – весело произнёс Саша Соболев.
   – К счастью, не приставал. Но достал до чёртиков. Видеть его уже не могу.
   – Чего ты беспокоишься, он всех достаёт. От него мозги кипят даже после его ухода. Это не смертельный номер.
   – А как быть с тем, что он мне час назад заявил. «Мы вместе, потому что оба хотим быть друг с другом». Про свадьбу что-то промямлил. Ты ведь знаешь, почему я поехала с ним. Знаешь то, чего не знают другие, – расплакалась Ира.
   – Тихо-тихо. Не плачь. Конечно, знаю. И не забуду никогда. Я же мечтал, чтобы ты отдохнула, отвлеклась от воспоминаний. Неужели Андрей влюбился в тебя? Несомненно, в тебя влюбиться легко. Но чтобы Вторник с пустой душой? Смешно, – сказал Соболев.
   – Только мне с ним не смешно. Каждый день недели – Вторник. Причём с большой буквы. Тяжко.
   – Да, самолюбование ему присуще в огромном количестве. А ещё он – отвратительный собственник.
   – Вот-вот. Саш, он мне запрещает читать.
   – А что ты читаешь?
   – Дневник. Ну, там… Он… О нём… И я… Не могу говорить. Прости. Пока, – покусывая губы, чтобы сдержать очередной поток слёз, произнесла Ира.
   – Ладно. Пока. Я позвоню Андрею, постараюсь объяснить, чтобы не строил планы.
   Девушка нажала на кнопку, и спрятала телефон в левый карман джинсов. Сентябрьское солнце на морском побережье грело по-летнему. Только Ира не собиралась загорать. Она села подальше от всех, и закрыв лицо руками, разрыдалась.

Глава 3. Красивая ленточка на старом платье (напоминает женщину, внешность которой не меняют годы)

   Невыносимо возвращаться в дом, где находится человек, который не должен там находиться. Конечно, он должен быть в том месте. Но желание, чтобы его не оказалось, чтобы он исчез, чтобы никогда не встречался больше, разъедает душу. Придётся его терпеть и слушать пышно-фальшивые речи.
   Голубенко стёрла остатки макияжа влажной салфеткой. Только что звонил Вторников. Ждёт её. Слёзы забрали последние силы. У Иры отсутствовала жажда бороться с жизнью. Сейчас она вела себя как послушная девочка. Она безропотно двинулась по направлению к домику, снятому Андреем.
   – Где ты была? – накинулся на неё Вторников.
   – А что? – недружелюбно взглянула Ирина.
   – Мне надоело твоё «а что?». Почему бы не ответить нормально.
   – Отстань. Я устала.
   – Ты уходишь от ответа. Я вернулся ещё час назад. Где ты пропадала? – допытывался Андрей.
   – На пляже, – сказала Голубенко и подумала: «Если не отвечу, он всё равно не отстанет. Зануда». В любви всегда так бывает. Кому-то приходится капитулировать, а кому-то – праздновать победу.
   – Ты загорала? В джинсах?
   «Он совсем потерял чувство меры в своих допросах. Пусть Сашка заберёт меня. Не хочу я здесь быть. Что толку было приезжать сюда. Мысли-то остаются прежними, не меняются, как ни проси», – нахмурилась Ирина.
   – Так. Молчание. Ириска, мы с тобой знакомы месяц. И за это время я понял, что ты любишь отвечать молчанием. Тебе нет дела до партнёра и до его нервов.
   «Партнёра? Это он себя имеет в виду? Странный тип. Хоть Соболев и говорил, что мания величия у него зашкаливает, я не предполагала, что до такой степени. Записывается в женихи, когда нет даже намёка на симпатию», – злость охватывала сознание девушки.
   – Ирис, ты, где сейчас? Со мной? – не унимался Андрей.
   – Андрей, что тебе от меня нужно?
   – Внимание.
   – А зачем?
   – Ну, мы же вместе. Ты ведь поехала…
   – Во-первых, мы не вместе. Мы – просто знакомые. Помни о том, что нас познакомил Сашка Соболев. А поехала я с тобой совсем не потому, что ты себе нафантазировал. Понимаешь?
   – Ты меня не любишь?
   «Вот это вопрос! Как я могу тебя любить, если я не могу забыть его!» – хотела закричать Голубенко. Пересилив воспоминания, которые толкали её сердце в учащённом ритме, она произнесла.
   – Нет.
   – Но ты… Ты – первая девушка, которую я полюбил. Полюбил серьёзно. До встречи с тобой я был другим. Соболев, твой дружок, может подтвердить, – громко проговорил Вторников.
   – Мне не требуются доказательства. Это твои чувства, – ответила Ира, а секунду спустя прошептала чуть слышно. – Я вообще думала, что ты – холодный человек, у которого не может быть положительных эмоций.
   – А зря.
   «Договорились. О, Господи, так хочется испариться, оказаться с тем, кто понимает без слов, кто не пытает тебя, видя, что тебе итак паршиво», – промелькнуло в голове Голубенко. Она развернулась и пошла в спальню.
   – Ира, – окликнул её Вторников. – Если память мне не изменяет, то, по-моему, с утра ты была накрашена.
   – Была, – отозвалась девушка.
   – Нам же сейчас идти в клуб. Придётся ждать, пока ты наложишь свой макияж. Только время тратишь.
   – А я не собираюсь накладывать макияж, – засмеялась Ирина.
   – Что? Пойдёшь вот такая? С опухшими глазами? Ты плакала? – поинтересовался Андрей.
   «Неужели заметил следы слёз? Трус. Водит меня с собой в качестве трофея, прекрасного украшения. Надеется, что друзья будут ему завидовать. Вернулся с охоты в родной городишко, чтобы показать себя удачливым парнем. Знали бы они, как всё на самом деле».
   – Опять в облаках?
   – Что?
   – Я жду. Собирайся.
   – Я не хочу никуда идти.
   – Почему?
   – Андрей, тебе всегда нужны ответы. А ты разве не знаешь, что не на все вопросы существуют ответы в этом мире?
   – Оставь свою философию для работы. Мне нравится конкретика.
   – Ненавижу чёткие планы. Жить стихийно гораздо круче.
   – Этим ты мне напоминаешь Соболева. У него всё никак у всех.
   – Просто в твоей жизни нет слова «свобода». Твоя душа зажата в тисках. Разожми их.
   – Ириска, подкрашивайся. Нам пора.
   – Значит, без макияжа я тебе не нравлюсь?
   – Нравишься. Ты – самая красивая девушка Вселенной. Но выходить в свет следует тогда, когда доведёшь свою внешность почти до идеального состояния. С годами люди стареют, а не молодеют. И то, что в человеке было восхитительным, например, глаза, губы или что-то другое, останется изюминкой. Не более того. Это как красивая ленточка на старом платье. Никакие красивые глаза не спасут женщину, если её тело постарело, – сказал Вторников.
   «Будет меня ещё учить, когда и как мне краситься, причём унижая слабый пол», – задумалась Ирина.
   – Я не стану сегодня краситься, – промолвила она.
   – Я тебя обидел? Я сказал правду. Сказал то, что думаю. Тебе уже четверть века. Возраст с каждым годом увеличивается, а значит, остаётся меньше шансов на брак.
   – Ты что меня пугаешь? – спросила Ира. «Заставляет поверить в него как в шанс на брак. Ей-богу, зануда. Я молода, а он вечно торопит время, словно хочет поскорее завершить свой жизненный путь, разложить всё по полочкам и воскликнуть: „Смотрите, я сделал всё правильно, как должно быть!“. А в этих цифрах нет ничего правильного. Нервы и никакого удовольствия».
   – Предупреждаю.
   Их спор перебил Брамс со своей третьей симфонией. Вторников бросился к мобильнику.

Глава 4. Бросая вызов (себе и миру)

   – Алло. Привет, Саш! Всё отлично! Собираемся в клуб, – весело заговорил Андрей.
   Ира подозрительно на него посмотрела: «Хватает же наглости врать. Вот Соболев – хороший. Пообещал позвонить и выполнил обещание. По крайней мере, заботится обо мне, не забывает. А этот Вторник только о себе и думает, о своём комфорте и статусе».
   – Ирочка, – прошептал Вторников, оторвавшись на секунду от телефона. Голубенко вздрогнула. Он впервые так обратился к ней. Молодой человек дотронулся пальцем до глаз, намекая девушке идти краситься. Она не успела ему ничего ответить. Андрей вышел на улицу.
   С безмерной грустью в душе Ирина прошла в ванную. Открыла кран и долго любовалась водой. Потом набрала в ладони и плеснула в лицо. Она наложила на веки тёмно-коричневые тени, подвела глаза чёрным карандашом, на ресницы нанесла тушь, причём не два-три раза как принято, а пять. Она решила специально сделать вульгарный макияж, назло Андрею. После нескольких минут сомнения, остановила свой выбор на очень коротком серебристом платье. «Пусть только попробует сказать, что платье слишком короткое. Тогда вообще пойду в купальнике», – промелькнула язвительная мысль у девушки. Разглядев себя с разных сторон в зеркале, она осталась довольна результатом. Сегодня она не будет скромным редактором телевидения. В эту ночь она превращается в роковую женщину.
   – Это ещё что такое? – долетело до Иры.
   Она обернулась и увидела испуганный взгляд Вторникова.
   – А что не так? Вот пытаюсь тебя соблазнить, – пошутила Голубенко.
   – Ты не меня пытаешься соблазнить, а призрака, которого не существует в реальности, – брякнул Андрей.
   «Он намекает на… Не смей касаться этой темы», – подумала Ирина.
   – Тебе Соболев звонил? – спросила она.
   – Да. Просил, хотя не знаю, зачем, относиться к тебе бережно. Ты что – хрупкая ваза?
   «Бесчувственный. Нет у тебя сердца. Ничего не понимаешь», – Ире захотелось снова плакать.
   – Идём, – сказала девушка.

Глава 5. Музыка (позволяет узнать человека лучше)

   Она не любила громкую музыку. Её уши вынуждены были на определённый промежуток времени привыкнуть к бешеному звуку. Привыкнуть, не желая привыкать. Непросто. Ирина то и дело оттягивала вниз платье. Лихорадочная смелость растворялась, и откровенный наряд заставлял девушку смущаться. Зато Андрей находился на своём месте. Это его образ жизни. Образ, в котором действующим лицом выступал бокал, наполненный крепким напитком.
   – Ириска, что будешь пить? – спросил Вторников, протягивая руку, чтобы обнять Голубенко за талию.
   – Ничего, – ответила она, отступая на шаг назад.
   – Может, какой-нибудь коктейль?
   – Я же сказала, что ничего не буду пить.
   – Мне не нравится твоё поведение.
   – Вот забавно, а мне твоё.
   – Не зли меня.
   – А ты меня.
   – Короче. Развлекайся. Я пошёл в бар.
   «Иди. У тебя одно занятие. Поглощать алкоголь», – подумала девушка.
   Голубенко села на красный диванчик, мило примыкавший к белому круглому столу, в центре которого стояла искусственная ромашка в крошечной вазе. Молодая особа принялась рассматривать стены. В какое бы помещение она не приходила впервые, всегда знакомилась с неодушевлёнными предметами раньше, чем с людьми. Цвета, узоры, линии, геометрические фигуры, планеты занимали её гораздо больше, чем живые существа. Взгляд блуждал по залу и наткнулся на Вторникова. Он пытался столкнуться с ней глазами. Ирина отвернулась. Наступала очередь и для двуногих, пришедших в клуб «подёргаться». Так говорила бабушка. Она называла этим словом всех танцующих, которых видела по телевизору, в кино. Ира запомнила и теперь сама часто его использовала. Учитывая, что «дёргающихся» она встречала живьём. Сама она не причисляла себя к данному клану. Ирина ненавидела танцы. И Андрей знал об этом, но всё равно таскал Голубенко за собой.
   – Уже соскучилась? – поинтересовался Вторников, ставя на столик две бутылки пива.
   – Не успела, – ответила Ира.
   – Подкреплюсь, и пойдём танцевать.
   – Вряд ли.
   – Почему?
   – Я ненавижу музыку, ненавижу танцы. То есть не то, чтобы я терпеть не могу музыку, но… В общем, ты не поймёшь, – махнула рукой девушка.
   – Иришка, продолжай.
   – Не люблю шум. А здесь очень шумно.
   – Это «Дискобар». Здесь всегда шумно. Обожаю музон, который тут крутят. Вспоминаю юность, – состроил мечтательную физиономию Андрей.
   – Странно, что тебе нравится такая музыка.
   – Странно? Отчего же?
   – А как же быть с классикой, льющейся из твоего мобильного? – спросила Голубенко.
   – В человеке много загадок. Он не может сам себя объяснить.
   – После первой же бутылки ты превращаешься в философа.
   – Спасибо за комплимент!
   – Это не комплимент. Просто факт.
   – Ты не одобряешь мой выбор? Мой напиток?
   – Андрей, это твоя жизнь, твой напиток. Какое мне дело до твоего желания?
   – Ириска, ты ведь скоро станешь моей супругой.
   – Не забывайся. Ты мало ещё выпил, чтобы говорить о свадьбе, – брезгливо сморщилась Ира, когда Вторников открыл следующую бутылку.
   – А теперь? Мы можем начать беседу о нашем будущем?
   – Не уверена.
   – Мне кажется, ты постоянно в чём-то сомневаешься.
   – Неужели заметно?
   – Ага.
   – У каждого своя тайна. Я не могу тебе рассказать, что меня беспокоит, – ответила Ирина и вздохнула. Она устала смотреть как Вторников то и дело прислоняется к горлышку и отхлёбывает пиво, от запаха которого ей уже начало тошнить.
   Андрей смотрел в сторону, и не обратил внимания на последние слова спутницы. Он увидел приятелей.
   – Сюда! – крикнул Вторников.
   Голубенко обнаружила, что к их столику приближаются двое парней и девушка. «По крайней мере, они избавят меня от мучительного допроса этого типа, с которым я пришла в клуб. Что я здесь делаю?» – промелькнуло в сознании Ирины.
   – Здорово! Андрюх, а ты время в крупном городе не теряешь! Барышню завёл себе. Симпатичную, – чуть ли не орал старый друг, пожимая Андрею руку.
   – Да.
   – Привет! Знакомь нас, и побыстрее, – протараторил второй парень, которого тут же дёрнула за рубашку девушка.
   – Это моя Ириска, – сказал Вторников, обнимая Голубенко. – Ирис, а эти громкоговорящие и картавящие ребята – мои лучшие друзья, друзья юности и вот молодости, а насчёт старости, ещё не знаю. Чувства надо проверять.
   – Андрей, ты забыл назвать наши имена, – заметила девушка.
   – Ой, прости, Ника. Это Вероника, может танцевать ночь напролёт. Справа от тебя Димон, а слева Руслан, Руська наш. Любят юмор, и очень даже неприличный.
   «Куда я попала? Господи, уведи меня от этих людей», – взмолилась Ирина.
   – Ириска, наверное, вкусная конфетка, – засмеялся Дима.
   – Предполагаю, очень, – вставил свою реплику Руслан. Мужчины захохотали от души. И только Вероника слегка съёжилась и покосилась на Иру.
   – Меня зовут Ирина, – не выдержала Голубенко наглого вторжения в личную жизнь.
   – Ну, если наш Вторник сказал, что ты ириска, значит, ты ириска. Ему лучше знать, какая конфета, – уточнил Руслан.
   – Русь, а ты знаешь, я её ещё не пробовал, – честно признался Андрей.
   – Что?
   – Ты хочешь, чтобы мы в это поверили?
   – Спросите мою девушку, если не верите.
   – Андрей, ты много выпил, и кажется, забыл, кто ты, а кто я. Я – не твоя девушка, и никогда ею не буду, – воскликнула Ирина, и быстро направилась к выходу.
   – Подожди! Пацаны, что вы наделали! Она же чересчур умная, книжки читает. Блин! – расстроился Вторников и потянулся к бутылке.
   – Ничего, вернётся, – проговорила Ника и улыбнулась. Наконец-то она избавилась от представительницы того же пола, что и она. Теперь мужчины будут говорить о ней. Она станет королевой вечера.
   – Расслабься, братан. Давай лучше выпьем за встречу, – предложил Дмитрий.
   Вчетвером они разместились за столиком.

Глава 6. Обида и воспоминания (врываются в нашу жизнь довольно часто)

   Ирина лежала в постели и плакала. Плакала от обиды, от боли воспоминаний, от своей слабости. Она не ожидала, что Вторников до такой степени мерзавец. Она впервые столкнулась с человеком, который совсем её не понимает, не стремится понять. Жуткий собственник и эгоист. Его личная значимость не позволяет увидеть других людей. Он, словно затыкает уши в тот момент, когда следует внимательно слушать. Впрочем, говорить с пьяным всегда испытание.
   «Завтра же вернусь домой. Лучше буду страдать, чем отвлекаться от страдания в компании Андрея», – решила девушка. В три часа ночи Голубенко не спалось. Слишком перенервничала, а успокоиться не хватало терпения. Тишина чужого дома давила на её душу, особенно после оглушительной атмосферы клуба. Впрочем, ночное молчание временами отдавалось приятным ритмом в сердце, которое продолжало ныть, которое искало утешения и не находило его. Оно не могло найти его здесь, на территории, пропитанной духом отчаяния, на земле, где фигуры позабыли о красоте существования, о чувстве такта, о нежности и помощи. «Ах, если бы я могла встретиться с Женькой! Если бы могла», – и слёзы выбегали на бис. Ира сжимала подушку и заставляла себя остановить мысли, но они её не слушали подобно тому, как шаловливые ученики игнорируют замечание своего учителя. Не выдержав муки, навалившейся в эту одинокую ночь, где тоска – повелительница мира, Голубенко встала с кровати. На секунду она задумалась о Вторникове. Вернётся ли он сейчас или будет уничтожать своё сознание в кучке друзей по интересам? Ира очень надеялась, что он не придёт. Его хмельной взгляд противен.
   «Что же делать?» – вопрос блеском лёг на губы. И тут Ирина вспомнила о Сашке. Соболев – человек, который знает, что делать, когда и как. Посмотрев на часы, девушка недовольно хмыкнула. Поздно. Глубокая ночь. Все спят, а она – исключение. Звонить неприлично в это время. Но ей необходимо, чтобы её поддержали, хотя бы словом. Ожидание утра – самое трудное состояние потерявшейся души. Ира снова легла в постель.
   Количество мыслей, ползающих в голове, напоминало муравейник. У каждой думы, как у муравья была своя цель в виде переноса соломинки, которая должна попасть в нужное место. Голубенко вспомнила Институт телерадиовещания. Она окончила его пару лет назад. Возник следующий лучик фонаря, когда она делала свой первый сюжет. Оператор достался ей высокомерный, корчил из себя гения, профессионала, а на самом деле был простым самоучкой. Настраивал камеру, ходил без слов по углам, определяя лучший ракурс съёмки, а ещё язвительно прищуривал глаза, когда смотрел на юного корреспондента. Своим видом он внушал отвращение. Не только Голубенко, но и остальным работникам телевидения. Она слышала гадкие отзывы о нём. К счастью, это был их единственный совместный репортаж. С того момента она всячески его избегала. Испытывала судьбу или судьба испытывала её. Они соперничали друг с другом. Зато именно тот первый телеопыт подарил ей верного товарища. Она встретила Сашку Соболева.
   …Премьерный спектакль «Княгиня Трубецкая» – её задание номер один. Ира крепко обнимала микрофон и блокнот с ручкой. Она старалась вести себя непринуждённо. Но её ёрзанье на стуле выдавало дикое волнение. Да, вдобавок оператор прожигал своим злым взглядом. Удача в виде сидящего рядом проницательного молодого человека спасла девушку.
   – Вы с телевидения? – спросил он.
   – Да, – ответила она.
   – Вам нравится?
   – Что? – не поняла Голубенко.
   – Спектакль, – улыбнулся Соболев.
   – Нравится. Очень. Особенно декорации. Люблю оранжевый цвет.
   – Спасибо.
   – За что?
   – Я – художник-декоратор. Это я придумал и сделал сцену.
   – Правда? Вот здорово. Значит, вы мне после окончания спектакля дадите интервью.
   – Отлично. Александр Соболев. Саша, – сказал парень.
   – Ира Голубенко, – ответила девушка.
   Он проводил её домой, перед этим поставив на место вредного оператора, настояв на интервью на фоне афиши. Когда она удалялась от жестокого лица в обществе художника, то чувствовала себя защищённой, явственно охраняемой от всех бед.
   …Ирина услышала громкий стук дверью и пронзительный стон.
   – Ириска, ты где?
   «О, нет! Утро пришло, но вместе с любимым временем суток пришёл и этот тип. Боже, как он похож на того мерзкого оператора! Сашка, забери меня отсюда», – промелькнуло в сознании девушки. Она быстро побежала в ванную комнату и замкнулась изнутри.
   – Трезвый он ещё хуже, чем пьяный. Вторник. Лучше бы он был воскресеньем, – громко проговорила Голубенко воде, которая торопилась покинуть кран – свою тюрьму.

Глава 7. Отъезд (как маленькое спасение собственной души)

   – Ирис, останься. У меня ещё продолжается отпуск, – настаивал Андрей, провожая девушку на поезд.
   – Послушай, Андрей, за эту неделю, что я провела здесь, мне кажется, что тебе пора было запомнить моё имя. Один миллион раз я тебе говорила, как меня зовут. Но больше миллиона раз повторять это тебе я не в силах. Возвращаюсь домой, к людям, которым интересны мои чувства. В этом городе я не стала счастливей, – произнесла Голубенко.
   – А я? Своим отъездом ты точно не сделаешь меня счастливым.
   – Люди приносят счастье друг другу, когда слышат друг друга.
   – Я слышу тебя.
   – Нет. К тому же я и не хочу, чтобы ты меня слышал.
   – Я тебя не понимаю.
   – Наконец-то ты это признал.
   – Ты ловишь меня на чём-то несущественном.
   – Несущественное иногда превращается в смысл жизни.
   – Ира! Почему ты уезжаешь? Ты обиделась на Димку и Руслана? Но они всегда себя так ведут. Они – вечные приколисты. Понимаешь? Им нравится…
   – Замолчи! Мне дела нет до твоих друзей. А повели себя они вчера и, правда, ужасно. Речь не о них. Ты. Ты позволил им этот вульгарный тон, позволил оскорбить меня, – раздражённо сказала Ирина.
   – Я не хотел. Я ведь выпил, и поэтому… – начал оправдываться Вторников.
   – Не продолжай, – перебила она.
   – Мы встретимся, когда я вернусь? – спросил с надеждой Андрей.
   – Вряд ли. Если только случайно столкнёмся в магазине, – улыбнулась Голубенко, радуясь, что ей почти удалось победить этого невыносимого упрямца.
   – Я люблю тебя.
   – Не надо. Не надо говорить это. Я уезжаю. Мне пора садиться в вагон.
   – Неужели ты уезжаешь только из-за того, что я называю тебя ласково Ириской, а не Ирой?
   – Конечно, не только из-за этого.
   – Какая ещё причина?
   – Не могу сообщить. Это очень больно – произносить вслух фразы, в которых много тоски.
   – А ты забудь тоску. Позволь мне помочь тебе её забыть.
   – У тебя не получится.
   – Ты не даёшь мне шанса.
   – Он тебе не нужен.
   – Но я хочу быть с тобой. Хочу.
   – Андрей, твоё желание для тебя закон. А моё желание для меня закон. И в моём желании нет места для тебя.
   – Ира, пожалуйста, не уезжай. Я позвоню Соболеву. Он сможет тебя переубедить, – заявил парень.
   – Звони. Пока!
   – Я тебя найду, – крикнул Вторников, когда Голубенко уже села возле окна.
   «Больше не нужно притворяться. Можно открыто страдать. И никто не будет требовать внимания, когда ты его не в состоянии подарить», – думала Ирина, наблюдая, как Андрей на улице складывает ладони сердечком и посылает ей воздушные поцелуи.

Глава 8. Солнце начинает светить (именно в тот момент, когда очень нужно)

   Серое небо постепенно светлело. Превращало тусклый оттенок в голубой цвет. А в голубом цвете мелькали жёлтые огоньки. Солнце принималось за работу. Ирина медленно шла по улице. Несмотря на то, что она провела бессонную ночь в поезде, ей не хотелось спать. Она любила утро. Если бы сейчас ей не мешала тяжёлая сумка в руке, которую она еле несла. Если бы ей не мешали грустные мысли. Если бы не было «если бы» жизнь выглядела бы милой игрушкой.
   – Ты приехала! – услышала девушка за спиной знакомый голос.
   Голубенко обернулась. Высокий шатен в чёрной рубашке с бордовым галстуком и болотном в клетку пиджаке решительно спешил к ней.
   – Сашка, – тихо проговорила Ира.
   – Ты приехала, – повторил Соболев и забрал у девушки сумку.
   – Приехала, – устало произнесла она.
   – Вторник мне звонил. Вчера.
   – Жаловался? Просил убедить меня быть с ним?
   – Ага.
   – А ты? Что ты ему сказал?
   – Я сказал, что это смешно – заставлять человека делать то, что он не хочет.
   – Хороший ответ. Но только он наверняка его не понял.
   – Так и есть. Ира, представляешь, он даже психнул, разозлился на меня, мол, что я на твоей стороне.
   – Саш, Андрей – странный. Сначала обижает, а потом говорит, что это любовь. Как можно верить этому типу?
   – Я предупреждал тебя, что с ним будет сложновато, но ты сама согласилась.
   – Не вини себя за то, что познакомил меня с ним. Это был полезный урок. Теперь я осознала, что в какой бы новый город я не приехала, я всё равно буду Ирой Голубенко, а не кем-то другой, весёлой, беззаботной, счастливой. Мы думаем, что стоит нам оказаться в чужом месте, и весь мир будет у наших ног и наше сердце взлетит как птица в небо. Глупо так думать. Ничего не меняется. Внутри смятение. Оно разъедает душу. Жить становится трудно. Очень трудно.
   – Да, вижу ты «хорошо» отдохнула на море. «Позитивных» мыслей набралась. Я не ожидал, – Соболев ущипнул Ирину за щёчку.
   – И не говори. «Прекрасный» отдых.
   – Ты, наверное, хочешь меня «поблагодарить» за это?
   – Ты угадал. Хочу.
   – Ир, прости. Я не думал, что он совсем с катушек слетит.
   – Саша, ты что! Какое «прости»? Наоборот, спасибо тебе за эту поездку. Вторников – непростая личность, однако это неважно. Он был временным попутчиком. И всё. Надо поскорее забыть его выходки. Зато я увидела впервые осеннее море. В сентябре оно чудесно.
   – Значит, что-то всё-таки было прекрасным?
   – Да. Но я устала. Потом расскажу.
   – Ладно. Ты позвонишь? Или я могу тебе позвонить?
   – Я буду ждать твоего звонка.
   Голубенко вошла в подъезд. Пока она поднималась по лестнице, то думала, почему она не сказала Соболеву, что так хотела позвонить ему в три часа ночи и не решилась.

Глава 9. Дома (намного легче слушать жалобы сердца)

   Она сидела одна в своей комнате. Родители на работе. Удивительное счастье – одиночество. Порою возникает мечта раствориться в нём. Неужели существуют люди, которым не нравится одиночество, которые боятся его? Разве они не чувствуют потребности говорить только с собой? Зачем им другие фигуры? Зачем напрягаться и слушать кого-то, делать умное выражение лица, когда тебе безразлично, что тебе рассказывают? Вместо изнурительной борьбы между уважением и терпением лучше послушать собственное сердце. Оно-то точно не обманет. Скорее подскажет, что предпринять. Хотя и то, что оно предлагает, не всегда бывает верным. Левая часть тела любит поспорить с правой. Но это не имеет значения. Главное, какие в конечном итоге мысли приходят в голову в связи с сердечной подсказкой.
   Голубенко после долгого душа легла в постель. Спать она не собиралась. Не хотела. Ира надеялась, что в горизонтальном положении к ней придут интересные идеи, которые отвлекут от случившегося в её жизни. Первые два часа она провела в более или менее приятном расположении духа. Она вспоминала книгу, восстанавливала в подробностях сюжет. Ирина влюбилась в Германа Гессе после прочтения его романа «Демиан». Никогда не думала, что есть на свете, правильнее, был на свете человек, великий писатель, который писал о том, что волновало её сегодня. Она размышляла о своём внутреннем пути. Размышляла относительно короткое время, поскольку телефон – пресловутое средство связи, которое её нервировало – заявил о себе. Голубенко ненавидела разговаривать по телефону. И звонила только по необходимости. Для неё легче было выдержать визуальный контакт, чем общение по разные стороны трубки. Впрочем, дело заключалось не в том, что говорить, а в том, с кем говорить. Если бы это был Сашка Соболев, она подпрыгнула бы в кровати от радости. Она ждала его звонка. Честно ждала.
   На дисплее мигали два слова – Андрей Вторников. А с ним ей не о чем беседовать, особенно после последних дней, проведённых вместе и как-то далеко друг от друга. Ира выключила бы телефон совсем, если бы не Соболев, который обещал позвонить.
   Художник-декоратор не позвонил. Слегка расстроенная Голубенко каждые десять минут брала в руки мобильник и вертела им, полагая, что таким образом Саша почувствует призыв и наберёт её номер. Взглянув на часы, она пришла к выводу, что сегодня он не будет с ней разговаривать. Неясно почему, однако бывает, что некоторые обещают позвонить или написать, а потом передумывают, даже жалеют, что обещали. И страх залез Ирине под кожу. Она испугалась: «Если Сашка не позвонит, как я буду жить?». Она ещё не понимала, какое сильное влияние он оказывал на неё. Естественно, ведь для девушки он был просто хорошим другом, старшим товарищем, который немного больше и лучше её знает жизнь. А знает, не потому что много читает, а потому что много думает.
   Ужин с родителями прошёл в молчании. У отца с матерью в её отсутствие каждый день происходили ссоры, пустячковые, но досадные. Ира старалась соответствовать их настроению. Хотя подстраиваться ей особо не требовалось. Она сама находилась в растрёпанном состоянии. Усталость наконец-то дала о себе знать. Сон хватал её за веки, тревожил ресницы, заставлял закрыть глаза. Голубенко его послушалась. Только засыпая, она всё время повторяла про себя единственное имя, от которого так болело сердце. Женька.

Глава 10. Новый день (приносит разного рода информацию)

   Сашка позвонил утром, когда Ира листала школьный фотоальбом.
   – Привет, если хочешь поговорить, то подходи через полчаса к мастерской, – быстро произнёс Соболев.
   – Привет! Конечно, хочу. Я приду, – ответила Голубенко, закрывая левой ладонью фотографию десятилетнего Женьки.
   Она отправилась в художественную мастерскую, где работал Сашка, короткими переулками. Ей хотелось поскорее его увидеть. «Соскучилась? Не знаю», – она спрашивала себя и не могла определить, почему ей необходимо быть рядом с Соболевым, советоваться с ним по каждому поводу. Словом, она изучала собственную натуру, пыталась раскрыть тайну. И боролась. Боролась с детскими воспоминаниями. Их имелось у неё немного. Однако все эти ребяческие записки в её душе были выкрашены в радужные цвета. Когда-то грязные монетки теперь превращались в крупные купюры. Она придавала им значение, хотя и понимала, что в них нет никакого смысла. Но переубедить себя в настоящее время, когда взрослое сознание уже сформировалось, сложилось именно благодаря этим крошечным событиям, которые даже трудно называть событиями, невозможно. Нет, если постараться проникнуть в сердце, поговорить с ним откровенно, может что-то и выйдет полезное из такого урока. Предсказать тяжело, так как все игрушки детства переходят, правда, в ином виде, в молодость. Из молодости кочуют в старость. Короче, они навсегда остаются с нами.
   Александр Соболев стоял на улице. Засунув руки в карманы коричневой ветровки, он наблюдал за рабочими. Рядом с художественной мастерской возводили новый дом. Его строили на месте старого, аварийного, который снесли всего за два дня. Художник следил за сооружением жилья и втайне мечтал однажды воздвигнуть свой большой дом. Дом для семьи, для любви.
   – Ты меня давно ждёшь? – спросила Ирина. Оказавшись с Сашкой на расстоянии в несколько сантиметров, она почувствовала себя гораздо спокойнее, словно приняла хорошую дозу транквилизаторов.
   – Нет. Ир, ты ведь знаешь, что мне всё равно сколько ждать, если я жду тебя, – ответил Соболев.
   – Спасибо! – как-то грустно улыбнулась девушка и подумала: «Спросить?».
   – Ну, что, куда пойдём?
   – Не знаю. Саш, а тебе разве не надо сегодня работать?
   – Этот день в твоём распоряжении.
   – Почему?
   – Потому что ты грустишь. А я не хочу, чтобы грусть пылала в твоих глазах. Мне становится от этого страшно.
   – Нас напоили грустью ещё в младенчестве. Она соединилась с кровью, и живёт в наших телах. Так что бороться с собственной меланхолией нельзя. Победа на её стороне.
   – Мне не нравится твой обречённый тон.
   – Мне тоже. Но что я могу поделать?
   – На какое-то время забыть. А когда вспомнишь, то поймёшь, что грусть больше не причиняет тебе боль.
   – Ох, Сашка! Если бы это было возможно. Ладно. Не будем говорить об этом. Я не хочу, чтобы и ты погрузился в то потерянное состояние, в котором я обитаю.
   – Вдвоём легче переносить страдание, – заметил художник.
   – Да. Однако в том случае, если эти двое связаны друг с другом. Думаю, что это не наш случай, – почти прошептала Голубенко.
   – Мы-то как раз и связаны друг с другом. А значит, это наш случай.
   – Александр Константинович, вы о чём?
   – О, нет! Ирочка, только оставь эту официальную муть. Я про дружбу, а ты что навоображала?
   – Ничего.
   – Скажи.
   – Ничего.
   – Как хочешь.
   – Вчера мне звонил Вторников, – сообщила Ира, меняя тему.
   – Он мне тоже звонил, – сказал Соболев, про себя отметив смущение Голубенко.
   – Я ему не ответила. Он раз шесть звонил.
   – Вот это да! Я тоже ему не ответил. Был занят.
   – И чем же ты был занят? Почему не поговорил с другом?
   – Я работал. Заказ. Вывеска. Я и тебе не смог позвонить. Зато сегодня у меня выходной.
   – А-а, понятно.
   – Он подумает, что мы с тобой договорились его игнорировать, – проговорил Александр.
   – Пусть думает, что хочет. Мне всё равно. Наверное, наши сердца знают, что делают, – произнесла Ира.
   – Наши сердца? Возможно, ты права. Говорят, что влюблённые чувствуют связь друг с другом на расстоянии.
   – Я не любовь имела в виду. Ну, ладно. Неважно. Позавчера в три часа ночи мне очень хотелось тебе позвонить, но я не позволила себе тебя разбудить. Видишь, какая я тактичная.
   – Позавчера? Это когда ты звонила и плакала? А потом вечером я разговаривал с Андрюхой и он сказал, что вы идёте в клуб? Это тогда?
   – Да.
   – Я про клуб очень удивился. Ты же не любишь громкую музыку, пошлые танцы и много людей!
   – Вот-вот. Ты знаешь. А он, несмотря на то, что я постоянно об этом напоминала ему, потащил меня туда. Он вообще не умеет обращать внимание на того, кто рядом.
   – Он тревожится о своём комфорте. Разве это плохо – любить себя?
   – Это замечательно.
   – В чём же дело?
   – Ты ведь не такой.
   – Нет. Но ты сама захотела поехать с ним. Я просто вас познакомил. Нашёл ему попутчицу, а тебе предоставил возможность насладиться новым лицом…
   – Стоп. Я не желаю об этом говорить. Саша, ты обещал, если, конечно, не забыл, научить меня кататься на велосипеде. Только не смейся!
   – Я помню. Что – сегодня?
   – Да.

Глава 11. Лучше поздно, чем никогда (или лучше никогда, чем поздно)

   За три года дружбы Ира не знала, как выглядит квартира Соболева. Художник приглашал её несколько раз в гости. Приглашения поступали от него ещё в первые месяцы со дня знакомства. Но Голубенко их не принимала. Она не подпускала к себе близко никого. Ирина с десяти лет любила Женю Водонаева, бывшего одноклассника. Она не видела его лет пятнадцать после переезда в Россию. И не увидит никогда. География здесь ни при чём. Девушка сжала кулачки, и ногти впились в кожу, оставляя следы. «Не думать», – приказала она себе. Сашка вывез велосипед.
   – Ну, готова? – спросил он.
   – Не уверена, но попробую, – сказала Ира.
   С ума сойти! Она не умела кататься на велосипеде. Разумеется, в пятилетнем возрасте Голубенко ездила на трёхколёсном, как и многие малыши. Двухколёсный монстр её пугал. Одноклассники, друзья детства гоняли после уроков на этом транспорте, а Ира – приличная девочка – сидела дома и читала книжки или же совершала пешие прогулки в компании Вики Дорошевой, закадычной подружки. Жизнь в другой стране не дала особых плодов по количеству приятелей. Голубенко избегала тесных контактов и в школе, и в институте. Ей нравилось быть одной. Ну, да, виртуальный мир открыл ей иную сторону возможностей для одинокой натуры. В социальной сети пиши, что хочешь, не стесняйся, добавляйся в друзья, выкладывай на всеобщее обозрение откровенные картинки. Ирина приняла достижения технического прогресса. Приняла, но не так, как все. Она не сидела ночами в ВКонтакте, не заглядывала каждый день в ЖЖ… Ей хватало терпения. Она не видела необходимости в ежеминутной проверке своей странички. Живой разговор и электронные предложения с ошибками – триумф всегда был за первым. Её душа знала, где не стоит искать истину. Она – исключение в молодом поколении. Подобных ей – единицы. И к счастью, они всё-таки есть, те разумные, которые постигли, что жизнь не заканчивается интернетом.
   Научиться кататься на велосипеде как-то раз предложил Соболев. Он ей сказал, что когда едешь на велосипеде где-нибудь за пределами города или на его окраине, то чувствуешь себя, словно животное, которое может бежать куда хочет и когда хочет. Ирина запомнила и решила попробовать. К тому же Сашку она считала подходящим для себя учителем. Он не высмеивал её неумение. Он просто понимал.
   – Когда ты в последний раз прикасалась к велосипеду?
   – Лет двадцать назад. Давно. И это был трёхколёсный товарищ. Я тебе уже говорила.
   – Придётся тебе представить себя несколько моложе.
   – А что разве поздно начинать учиться, если за плечами четверть века? – спросила Голубенко.
   – Хочешь получить честный ответ? – улыбнулся художник.
   – Хочу.
   – Поздно. Конечно, поздно.
   – А как же пословица: «Лучше поздно, чем никогда»?
   – Ты – особенная личность. Твою жизнь, Ира, нельзя измерить пословицами, поговорками и известными афоризмами.
   – Почему?
   – Ты прилетела с другой планеты. А потому велосипед для тебя не может стать преданным другом. Вы поздно встретились. В общем, лучше никогда, чем поздно. Это про тебя.
   – Слушай, Саш, помолчи. Я хочу всё-таки попробовать.
   – Ок.
   Ире не удавалось держать равновесие. То и дело её клонило в стороны. После нескольких попыток она бросила в отчаянии руль, не имея сил и способности остановиться. Соболев подбежал к ней, хотел помочь и поймать. Вдвоём они запутались, Голубенко сбила с ног художника и свалилась сама. Впрочем, пострадал и велосипед. Несильно, но всё же.
   Соболев склонился над ней.
   – Тебе больно?
   – Нет. Саш, встань с меня.
   «Похоже, я не очень-то ей нравлюсь», – подумал молодой человек и поднялся. Он протянул ей руку. Ира встала. «Он раньше никогда на меня так не смотрел. Что происходит?» – задумалась девушка.
   «Всё дело в этом Женьке, в глупой детской любви», – размышлял Соболев, рассматривая велосипед.
   – Что? Я погубила его? – поинтересовалась Голубенко.
   – Порядок. Только думаю, что тебе не стоит учиться кататься. Не твоё это занятие. Лучше работай со словом, в том же духе.
   – Спасибо за совет!
   Они расстались на углу улицы Мира, той, что разделяет на две части площадь Ленина.

Глава 12. Прошлое (есть тень человека, от которой он никуда не может спрятаться)

   «И не нужен мне велосипед. Не вижу я ничего увлекательного в такой езде», – обижалась на свою неспособность Ирина. Она шла домой, то и дело беспокойно отряхиваясь от пыли. У неё впереди целая свободная неделя, которую следует чем-то занять, чтобы не изнурять себя печальными мыслями. Большую часть отпуска провела она невесело. Хотя надеялась, что он будет лучшим в её жизни. Судьба пожелала её испытать на прочность. Ей придётся выдержать испытание. Испытание прошлым – самое жестокое испытание на свете. Мы думаем, что прошлое растворяется в воздухе, исчезает как снег весной, но это не так. Прошлое смотрит на нас с фотографий, которые мы неизвестно зачем храним. Впрочем, не в одних снимках живёт вчерашнее время. Оно в наших сердцах, которые создают дискомфорт организму.
   Голубенко прошла в свою комнату и села на кровать. Потянулась к тумбочке и взяла тетрадь с малиновым сердечком. Она вела дневник всего один месяц, вернее, чуть больше месяца. С первого апреля по седьмое мая тысяча девятьсот девяносто девятого года. Четвёртый класс. Маленькая девочка с длинными волосами, заплетёнными в косу. Именно она уговорила Вику завести дневник. Они купили тетради в один день. К счастью, обложки разные. Несмотря на сильную привязанность друг к другу, Ира не хотела становиться похожей на подругу. Индивидуальность ценила уже тогда. Девушка вспоминала тот вечер в подробностях, словно это было вчера. Да, как будто они вчера примчались в квартиру семьи Голубенко. Ирина села за большой стол, а Дорошеву посадила за журнальный столик. И каждая начала летопись. Мемуары десятилетней девочки. Забавно и прекрасно.
   …Солнце посылало последние сигналы перед своим уходом. Но девчонки не обращали внимания на эти знаки. Они находились в том возрасте, когда настроение не зависит от солнечного света, когда нет страха ни перед будущим, ни перед настоящим, ни уж тем более перед прошлым, ведь оно у них такое короткое и ничтожное. Страха нет. Есть лишь одно предвкушение счастья, ожидание чего-то восхитительного и волшебного, которое не поддаётся описанию. Это блаженство обитает внутри тела.
   – Ира, а что мне написать в дневнике? Я не знаю, – спросила Вика.
   – Напиши о том, как ты провела сегодняшний день, что ты делала, про школу, – поучительно ответила Голубенко.
   – Хорошо. Дай мне твою большую ручку. Я хочу нарисовать звёздочки на первой странице.
   – Бери. Только мне сейчас она тоже понадобится. Я буду некоторые предложения, в которых есть секреты, выделять жёлтым цветом.
   – А я буду писать зелёным.
   – Всё пиши. Не отвлекай меня.
   Каждая трудилась над бумагой, выводила на ней буквы, думала о жизни и незначительных вещах.
   – Ты будешь писать про Водонаева? – полюбопытствовала Дорошева.
   – А ты? – с упрёком сказала Ира.
   – Я первая спросила. Отвечай.
   – Ты любишь его?
   – Люблю. И он меня тоже любит.
   – Неправда. Он тебя не любит. Он меня… Не твоё дело.
   – Ну, ты будешь писать про Женьку?
   – Это личный дневник. И ты, и я будем в него вкладывать свою душу. Никто не должен знать о нашей тайне.
   – То есть ты не дашь мне почитать свой дневник?
   – Нет.
   – Тогда и я тебе не дам.
   – Я и не просила. Пиши, что хочешь. Про Водонаева, про противную Терехову, про меня.
   Через десять минут первая запись была сделана. Голубенко проводила Вику до школы, в которой они учились. Школа как точка отсчёта в их жизни и дружбе. Она находилась посредине между их домами. Именно от школы для Иры и для Вики было одинаковое расстояние. Ни та, ни другая не желала пройти лишнее и сделать так, чтобы кому-то из них идти до дому короче. Несправедливость больно ранила, а потому они не причиняли друг другу боли.
   …Ирина плакала и смеялась. Ей хотелось перенестись туда, в тот дивный уголок безмятежности существования. Она отлично понимала невозможность этого, но всё же мечтала и страдала.

//-- 14 апреля 1999 года Среда --//
   Сегодня у меня прекрасный день. Утром я пошла в школу. Водонаев Женя опять меня дёргал за хвост. Сегодня я с ним дежурила. Потом, когда все уроки закончились, я пошла домой. Дома я покушала и отправилась к своей подружке Вике. Я с Викой купила жвачки-переводки. Давно мечтала. Мне попался орёл, а Вике – жаба. Переводки мы сделали на руку. Мы гуляли очень долго в садике №8, а затем разошлись по домам. Дома я помыла голову и стала смотреть сериал «Район Беверли Хиллз». И ещё я смотрела мультфильм «Ниндзя-черепашки», и в 6 часов 30 минут передачу «Угадай мелодию». В восемь часов также смотрела сериал «В плену страсти».
   На этом мой день заканчивается.
   Пока, Ира!

Глава 13. Друг (это фигура, обладающая одним замечательным качеством – честностью)

   – Ты почему так долго не брала трубку? – взволнованно проговорил Соболев.
   – Долго? Да, я только сейчас услышала телефон, – удивилась Голубенко.
   – Что же ты делала?
   – Тебя это не касается.
   – А я знаю. Мучила себя ушедшими днями и лицами, которые не могут быть рядом.
   – Саш, зачем ты? Ты понял, да?
   – Ага.
   – У каждого из нас своя жизнь, своя странная, иногда красивая история. Мы не можем заплести двух человек в одну косу, не можем сделать их одной милой ленточкой. Они не станут бантиком, даже если и хотят. Слишком много препятствий.
   – Ира, дело не в препятствиях, а в сомнении, с которым нужно бороться.
   – Я не умею бороться.
   – Я тебя научу.
   – Ах, Соболев! Ты издеваешься надо мной. Ты меня уже научил кататься на велосипеде. Благодарю, – насмешливо сказала девушка.
   – Научу бороться с мыслями. Это теория. А езда на велосипеде – это практика. Тебе подходит теоретическая работа. Это твой конёк, – задумчиво произнёс художник.
   – Ты звонишь по какому-то вопросу? Или…– специально не договорила Голубенко.
   – Да, у меня к тебе много вопросов. Ты… А вообще-то не надо. Нет. Я просто хотел спросить, как у тебя дела, – смутился Сашка.
   – Неплохо.
   – Я рад.
   – А ты как? Рисуешь, то есть пишешь?
   – Да. Большой заказ. Где-то неделю буду занят. Круглыми сутками.
   – Неделю? Именно ближайшую неделю?
   – Ага. А что?
   – Ничего.
   – Почему тебя беспокоит эта неделя?
   – Это будет моя неделя одиночества.
   – У тебя ещё не закончился отпуск?
   – Нет, не закончился. Я же раньше срока вернулась с моря.
   – Надо было потерпеть Вторникова.
   – Сам его терпи.
   – Я своё вытерпел. Он у нас афишу заказывал к своему магазину. Замучил. Ужас!
   – Представляю. Ещё бы мне не знать, как он умеет мучить людей. Я же с ним в одном доме жила.
   – Тебе понравилось совместное проживание?
   – Александр Константинович, я сейчас отключу телефон. Отключу нарочно, поскольку вы знаете ответ.
   – Не надевай холодную маску. Я не вынесу этого.
   – А ты не доводи меня до такого состояния, когда остаётся один выход – скрыть лицо.
   – Не буду. Так значит, у тебя свободное время объявилось, и ты не знаешь, что с ним делать?
   – Да. Может, ты подскажешь.
   – Ира, а ты не хочешь мне помочь?
   – Что? О чём ты?
   – В ближайшие дни я буду делать декорации к спектаклю. Раскрашивать и так далее. Ты могла бы давать мне советы по поводу цветов, орнамента. У тебя же врождённое чувство прекрасного!
   – Ты серьёзно?
   – Если не хочешь, я не обижусь. Но думаю, что тебе не будет скучно.
   – Я согласна.
   – Ура! – воскликнул Соболев.
   – А ты не боишься, что может возникнуть спор на творческой почве и нашей дружбе придёт конец? – весело проговорила Голубенко.
   – Даже если придёт конец дружбе, то настанет другая фаза наших отношений.
   – Какими-то загадками говоришь. Точно меня в авантюру затягиваешь.
   – Вполне вероятно, что эта авантюра будет иметь последствия. Главное – не волнуйся. Последствия не будут опасными для жизни.
   – Заинтриговал.
   – Старался.
   – У меня скоро разрядится телефон.
   – Это намёк, что ты мне надоел?
   – Нет, Саш. Ты мне не надоел.
   – Надеюсь, что это правда.
   – Это правда.
   – Спасибо. Ладно, отдыхай. Мне пора работать.
   – Пока!
   – До связи.
   Ирина поставила мобильник на зарядку и подумала: «Хорошо, что у меня есть такой друг, как Соболев».

Глава 14. Украинская литература (манит не только неповторимой красотой, но и мудростью)

   Прозвенел звонок. Ира немного опоздала. Она пропустила первый урок – урок украинского языка. Пришлось вместе с мамой сдавать в библиотеку учебники и решать документационные вопросы. Голубенко и, правда, уезжает навсегда. Покидает школу, в которой провела четыре года. Голубые стены останутся в её сердце. Она знала, что никогда их не забудет. Ведь она полюбила это трёхэтажное здание, в котором постоянно терялась. Слишком много переходов и лестниц для маленькой девочки. Если бы она осталась, то вероятно став старше научилась узнавать коридоры, по которым пока что блуждала растерянная и испуганная. Странно, что ей нравилась такая школа. Школа, про которую ходило много слухов. Молва касалась не учеников, не их успеваемости. Речь шла о трагедии, случившейся двенадцать лет назад, то есть до рождения Ирины. Её родители знали, но всё равно отдали свою дочь в эту школу. Отдали, конечно, не специально из-за того давнего происшествия, а из-за близости к дому. Ира не понимала, почему некоторые большие мальчишки и девчонки из её двора дразнились словом «самоубийца». Школа-самоубийца ничем не выделялась среди остальных городских учебных заведений. Исключение – тот далёкий вечер, который создал несчастную атмосферу. А произошло вот что. Десятиклассница из-за неразделённой любви к учителю русской литературы оставила на столе в его кабинете записку, в которой имелось содержание весьма печального характера. Дословно никто не знал, что написала девушка. Точными сведениями располагала лишь милиция, но она промолчала, постаралась скрыть факты. Однако разлетелась по городу весть, что школьница написала правду, так как на следующий же вечер учитель повесился в классе.
   Ира села за парту. Начался урок украинской литературы. Она выучила стихотворение «Мені тринадцятий минало» Тараса Шевченко. Учительница разрешила выучить любое поэтическое произведение великого кобзаря. Поэтому каждый ученик зазубрил то, что было по силам.
   – На украинском языке мы писали предложения, разбирали их. Будешь переписывать? – прошептал Женя Водонаев и раскрыл бледно-зелёную тетрадь.
   – А тебе она сегодня не нужна? – спросила Голубенко.
   – Нет. У нас больше не будет украинского языка. Сегодня последний урок был. Каникулы через несколько дней. Но правила важные. Ты перепиши, – ответил Женя.
   – Спасибо, – сказала Ира.
   Девочка спрятала его тетрадь под учебник по украинской литературе и услышала, как Вика Дорошева стала декламировать:

     Сонце заходить, гори чорніють,
     Пташечка тихне, поле німіє,
     Радіють люде, що одпочинуть,
     А я дивлюся… і серцем лину
     В темний садочок на Україну.
     Лину я, лину, думу гадаю,
     І ніби серце одпочиває.
     Чорніє поле, і гай, і гори,
     На синє небо виходить зоря.
     Ой зоре! зоре! – і сльози кануть.
     Чи ти зійшла вже і на Украйні?
     Чи очі карі тебе шукають
     На небі синім? Чи забувають?
     Коли забули, бодай заснули,
     Про мою доленьку щоб і не чули.

   – Это очень красивое стихотворение, но мне больше нравится «Мені тринадцятий минало. Я пас ягнята за селом…». Я его выучил, – проговорил Женька.
   – Я тоже, – улыбнулась Ира.
   Когда Голубенко вышла из школы, Вика спросила её:
   – О чём ты говорила с Водонаевым? Вы мне мешали рассказывать стих.
   – Ни о чём, – сделала загадочное лицо девочка.
   – Не ври. Почему и ты, и Женька выучили одно и то же стихотворение? Вы что договорились?
   – А ты ревнуешь?
   – Он любит меня.
   – Это ты так считаешь, но не он.
   – На общей фотографии мы стоим рядом, а ты совсем в другом конце.
   – Это ничего не значит. К тому же в классном журнале моя фамилия идёт сразу после его.
   – Это ничего не значит.
   – Ну, не знаю.
   Девочки, не сказав друг другу «пока», разошлись в разные стороны.

Глава 15. Тетрадь (для одного – просто бумага, для другого – жизнь)

   Ирина тяжело вздохнула, пролистывая бледно-зелёную тетрадь. Почему она не смогла ему вернуть её? На следующий день он не пришёл в школу. Потом какие-то дела возникли. Поход в лес. Уборка класса. Летние каникулы, которые раскололи их на две части. Украина и Россия. Голубенко вытерла слёзы: «Женя, как бы я хотела тебя увидеть! Как бы я хотела посмотреть на тебя взрослого. Твои раскосые бледно-зелёные глаза, как и эта тетрадь, останутся в моём сердце. Листья на деревьях стареют и падают, но они не умирают, если мы превращаем их в гербарий и бережно храним в книжках. Твои глаза – мой гербарий, который невозможно потрогать, на который невозможно бросить взгляд. Он внутри. Он невидим».
   Она могла бы оставить тетрадь Водонаева Вике. Дорошевой нетрудно было бы передать ему. Однако Ира не захотела сделать такой царский подарок своей подружке. Они поссорились. За неделю до отъезда Вика стала общаться с Леной Терещенко, другой одноклассницей, ещё одной нормальной среди остальных соперниц. Тем не менее, Голубенко чувствовала себя ужасно. Её бросили до того, как она уехала. Они перестали её замечать, будто она и впрямь уже за пределами страны, за пределами их выдуманной детской территории.
   Девушка сидела на кровати и держала его тетрадь. «Он вручил свою тетрадь мне, давая тем самым понять, что я ему нравлюсь. А может, всё не так было. Просто беспокоился, чтобы я не пропустила новых правил. Но вот именно! Если бы я была ему безразлична, разве он дал бы мне тетрадь? Вряд ли. Дорошевой он никогда не давал своих рабочих тетрадей, даже когда они сидели вместе. Она бы поделилась со мной столь ценной информацией, – размышляла Ирина. – Как бы там ни было, теперь это не имеет значения. Вика – пустоголовая девчонка, которая доверяла другим больше, чем себе, которая боялась остаться одна после моего отъезда, потому и начала искать мне замену, с кем бы ей беседовать на переменах и покупать булочки».

//-- 13 апреля 1999 года Вторник --//
   Сегодня у меня прекрасный день. Утром я встала и пошла в школу. В школе меня Водонаев Женя дёргает за хвост. Я получила 5 по валеологии. Странный это предмет. Нас взвешивают, меряют рост, а мы записываем цифры, чтобы через некоторое время обнаружить изменения. Мне не нравится, потому что все одноклассники начинают сравнивать результаты друг с другом. И получается обидно, кто весит больше, значит, тот – толстый. Но я полюбила упражнение для глаз. Надо сначала быстро-быстро поморгать, а потом закрыть глаза и сверху ещё прикрыть ладошками, и ещё надо представить чёрный цвет. Учительница сказала, что это полезно для глаз, что так они отдыхают. Когда все уроки закончились, я пошла домой. Покушала и сразу же сделала уроки. Почему-то чувствую себя неспокойно, когда дела не сделаны. Я пошла к своей подружке Вике. Мы с ней гуляли в нашей школе на стадионе. Потом разошлись по домам. Я читала книгу. Очень люблю читать. В пять часов я смотрела сериал «Район Беверли Хиллз». Мне стало очень скучно и грустно. Грустно, потому что все говорят, что скоро будет конец света. 2000 год – какие-то три несчастливых нуля. Мне очень страшно. В восемь часов я смотрела сериал «В плену страсти». После этого сериала я легла спать.
   На этом мой день заканчивается.
   Пока, Ира!

Глава 16. Это жизнь! (каждый по-своему сходит с ума)

   Девушка с трепетным наслаждением вдыхала сентябрьский воздух. Она спешила в мастерскую к Соболеву. Он ждал её помощи. Он нуждался в ней или, по крайней мере, делал вид, что нуждается. А Голубенко очень требовалось, чтобы кто-то в ней нуждался, и особенно, чтобы этим «кто-то» был именно Александр Соболев, её лучший друг. Она решила погрузиться в его творческую деятельность, чтобы забыть о себе.
   – Привет! – воскликнул Андрей Вторников.
   – Привет, – недовольно ответила Ирина.
   – Как дела? Давно не виделись.
   «Ненавижу этот глупый вопрос», – подумала Голубенко, а вслух произнесла:
   – Ты уже приехал?
   – Да. Без тебя мне там нечего делать.
   – Надо же.
   – Ты к художнику идёшь?
   – А тебе какая разница?
   – Ты его любишь?
   – Что? – изумилась Ира, и душа её всхлипнула: «Ты просто не знаешь, кто такой Женька Водонаев».
   – Ириска, я всё понял. Ещё тогда, когда Сашка нас познакомил. Вас что-то связывает друг с другом. Я сначала не хотел замечать. Потом стал наблюдать и пришёл к выводу. Это любовь.
   – Андрей, ты сегодня завтракал?
   – К чему этот вопрос?
   – Просто думаю, может, ты от голода такую чушь несёшь.
   – К сожалению, это не чушь.
   – Ты сходишь с ума! – вспыхнула Голубенко.
   – Ирис, каждый из нас по-своему сходит с ума, – возразил Вторников.
   – Уйди из моей жизни.
   – Не могу. Ты мне нужна.
   – Но ты мне не нужен.
   – Я знаю. Тебе Соболев нужен.
   – И Соболев мне не нужен. Это твоя фантазия, возникшая от ревности или неизвестно от чего.
   – Ирка, ты просто сама ещё не понимаешь, кого любишь. Так бывает. Это жизнь.
   – Андрей, тебе кто-нибудь когда-нибудь говорил, что ты – невыносимый тип? Прости, я не хочу тебя обижать, но я не могу поступить иначе. Ты ведь тоже обижаешь меня.
   – Про свою невыносимость я в курсе. Природа сделала мне такой дар. И я не имею права ей перечить. Только скажи, ты сейчас идёшь к нему?
   – Даже если и к Сашке, то это не говорит ни о какой любви. Я буду ему помогать с заказом. У меня ещё отпуск. Куча времени и…
   – Если бы тебе был безразличен художник, ты не стала бы тратить на него своё время, пусть и свободное время. Зачем тебе уставать от его работы? У тебя впереди своя.
   – Слушай, отстань от меня. Не порти уже испорченное настроение.
   – Соболев тебе его поднимет. Не сомневаюсь.
   На две минуты на смену словесной борьбы заступило молчание.
   – Я хотел бы быть на Сашкином месте. Я люблю тебя, – произнёс Вторников.
   – Андрей, я не давала поводов для каких-то чувств. Спроси Соболева. Он скажет, что ты – фантазёр, – быстро проговорила Голубенко.
   – Я был у него. Как раз от него и иду.
   – Да?
   – Да.

Глава 17. В мастерской (иногда хочется верить)

   Просторная художественная мастерская окутывала теплотой. Цвет решает всё. Оранжевые стены превращались в солнце и грели, становились милыми лучиками, на которые можно смотреть без очков. Голубенко ощутила себя частью этого приятного мира, в котором смешались запахи красок, растворителей, ватманов, холстов. Она решила не говорить Соболеву о встрече с Андреем Вторниковым. Не хотела знать то, что уже фактически знала. Она нарочно уничтожала в себе какие-то намёки, не давала, запрещала сердцу снова стучать в счастливом ритме. Ирина полюбила человека, которого не желала любить. Просто она никогда не представляла художника своим возлюбленным. У неё был Женька Водонаев, образ того мальчишки, который давным-давно уже не был мальчишкой. Но она настаивала на сохранении дивного чувства. Наверное, с отъездом её детство оборвалось, поскольку она по-прежнему хранила мгновения жизни в малоросской школе. Воспоминания не отпускали. Жить с ними трудно. А без них нереально. Почти регулярно человек возвращается в ушедшие дни. Восстанавливает события, действия, людей, ароматы, цвета, настроения, вещи… То, что было раньше, всегда будет лучше, чем то, что есть в конкретную минуту. Недовольство общественным строем, собственным существованием, поступками близких порождает ненависть и боль, которые преобразуются в негативные слои. Они покрывают тело прозрачными морщинами, не давая ему радоваться даже явлениям природы. Ветер становится врагом. Бабочки выглядят уродливыми кокетками и гоняются по свету только с корыстной целью. Подозрительность и неуверенность – страшные качества. Они мешают душе. Они её отравляют.
   – Наконец-то ты пришла! Я уже сомневался, – проговорил художник.
   – Я обещала придти, и я пришла, – сказала Голубенко.
   – Сразу за работу? Или как?
   – Естественно. Только работа.
   Девушка принялась вырезать фигурки кукол. Она сидела за столом и старалась не смотреть на Соболева, стоящего за мольбертом. Он рисовал что-то срочное. Ира не спрашивала. Теперь она предпочитала молчать. Иногда она чувствовала на себе его взгляд. «Неужели проверяет? Работаю или отвлекаюсь?» – рассуждала про себя Голубенко. После двух часов непрерывного движения ножницами перед нею на столе образовалась кукольная гора.
   – Я закончила, – объявила она.
   – Я ещё нет, – ответил Александр.
   – Теперь их надо раскрашивать?
   – Да. Гуашью.
   – Ты мне доверяешь эту работу?
   – Конечно.
   – А вдруг я испорчу?
   – Ты не можешь испортить.
   – Почему ты так уверен во мне? Я не могу себе верить.
   – Поэтому ты и запуталась, – как-то тихо произнёс художник.
   – Что ты имеешь в виду? А, Саш? – испуганно спросила девушка. «Он догадывается?».
   – Ир, у тебя кислое выражение лица, будто ты выпила чай с лимоном. Ты ведь терпеть не можешь лимоны.
   – Опять загадки.
   – Никаких загадок. Только правда и вера в слова.
   – Иногда мне хочется верить, но я боюсь.
   – Сегодня ко мне заходил Андрей. Утром.
   – Саш, а можно я завтра продолжу твои куклы раскрашивать? Я устала, – соврала Ирина.
   – Хорошо, – ответил Соболев. – Я буду ждать.

Глава 18. Картина (это удивительное свидетельство жизни человека)

   Художник проводил Иру до дверей. Вернувшись к мольберту, он взял в руки начатый портрет. Портрет Голубенко. Её лицо, рассматривающее куклы, притягивало. Конечно, до идеального изображения было ещё далеко. Но черты, сделанные коричневой краской, угадывались. Если бы Ирина увидела, то поняла бы этот знак. Соболев скрывал, что рисовал её.
   – Сложная девушка. Она чувствует. Однако не хочет говорить об этом. Что же делать? Сколько придётся ждать, чтобы она забыла своего Женьку? Сколько? И забудет ли вообще? Не понимаю, как можно любить человека, который умер, – бормотал художник над картиной.
   Впрочем, Саша обманывал себя. Он прекрасно знал, как можно любить умершего человека. Ведь он сам до недавнего времени умирал от любви.
   Александр Соболев был эмигрантом, как и семья Голубенко. Правда, на украинской земле художник не имел семьи. За свои тридцать два года он ни разу не произносил слов «папа» и «мама». Не произносил их не из какого-то принципа или гордости. Когда говорят эти слова, то подразумевают под ними определённых людей, родных людей, которые отсутствовали у Сашки. Он воспитывался в интернате. Хотя и выделялся среди прочих детдомовцев. Он не лазил по деревьям, не воровал, не дрался, не обижал. Он жил в своём мире. Зло не имело возможности в нём поселиться. Лет в тринадцать стал рисовать. Одна воспитательница заметила и всячески помогала ему развивать талант. Даже способствовала его поступлению в художественное училище. Именно учёба в нём привела к тому, что Соболев попал в Россию. Проходила выставка стран СНГ, и русские члены жюри отобрали его работы. А потом пригласили продолжить совершенствовать мастерство. Он согласился, и в конечном итоге стал гражданином этой страны.
   Через несколько лет создал себе художественную мастерскую, постепенно раскручивал её. И влюбился! Его очаровала молодая женщина. Она заказала ему картину. Принесла фотографию, изображающую индийского слона.
   …Её плавные жесты восхищали. Она умела так красиво показывать пальцами свои желания, что её нельзя было не полюбить.
   – Когда я смогу забрать готовую картину? – спросила она.
   – Через две недели, – ответил покорённый художник.
   За эти дни, что рисовал слона, Соболев влюбился и жил в предвкушении встречи с нею.
   Она не пришла. Ни через две недели, ни через месяц. Он звонил ей. Но телефон молчал. И Александр не знал, что делать. Он постоянно думал о ней, тревожился. Картина осталась у него. А спустя полгода он, рассматривая фотографию индийского слона, на оборотной стороне обнаружил запись, сделанную простым карандашом. Он не заметил её раньше, поскольку всё время вертел снимок в руках пока писал картину. Фраза стёрлась немного. Тем не менее, если постараться, то можно прочитать: «Меня обещают убить». Соболев испугался. Значит, она специально пришла к нему за помощью, а он не догадался. Она посылала сигналы, а он их не услышал. Он повёл себя наивно. Однако откуда ему было знать, зачем она пришла! В его мастерскую приходят заказывать картины, а не спасение своей жизни. Соболев впал в мрачное состояние. Значит, красавицы уже нет в живых. Она – первая девушка, которую он полюбил. Полюбил так странно. Он сжёг фотографию слона. Картину же послал по почте в свой интернат. Имя не указал, чтобы не искали. Последующие месяцы жил мучительным ожиданием её возвращения. Хотя понимал, что она не вернётся.

Глава 19. Возвращение на работу (порою незабываемое путешествие, которое лучше было бы избежать)

   Голубенко старалась незаметно проскользнуть на своё рабочее место. Но её увидела Алина Павлова, любопытная журналистка, влюбляющаяся в каждого героя репортажа.
   – Привет! Ну, как прошло путешествие с любимым? – спросила она.
   – Привет. Путешествие с любимым? – повторила изумлённо Ирина.
   – А как же ещё назвать?
   – Как угодно, но только не путешествие и не с любимым.
   – То есть поездка на море – это не путешествие? А Андрей Вторников – не твой жених?
   – Алина, ты начинаешь тупеть, когда пользуешься готовыми фразами из своих старых сюжетов. Рекомендую читать книги и развиваться, а то так и до старости дотянешь с минимальным запасом слов, в которых не найти смысла жизни, – возразила Ира.
   – Послушай, я старше тебя. И знаю лучше, какими словами и когда надо пользоваться. Я работаю здесь уже пять лет. А ты и двух ещё не осилила. У меня опыт имеется в отличие от некоторых, – рассердилась Павлова.
   – И что? Количество отработанных лет говорит о том, что ты больше знаешь? Смешно. Лучше бы молчала о своих трудоднях, – улыбнулась Голубенко.
   – Вот именно! Количество отработанных лет свидетельствует об опыте, о профессионализме, – заметила Алина.
   – Только профессионализм не упоминай. Он-то тут точно не к месту.
   – Да, кто ты такая, чтобы указывать мне, что говорить!
   – Алина, в отличие от некоторых я окончила Институт телерадиовещания. И знаю, как работают столичные профессионалы и провинциальные самоучки, которые по несколько раз в неделю и даже целый месяц повторяют репортажи, утратившие свою актуальность.
   – Почему тогда ты пришла работать сюда? Если ты лучше всех, как ты твердишь.
   – Вообще-то я никогда не говорила о том, что я лучше кого-то. И работаю я здесь временно. Не собираюсь тратить жизнь на неинтересные вещи, да и на людей, которые находятся на телевидении лишь из-за финансов.
   – Ах, деньги для тебя не главное. Что же важнее в этом мире? Жертва?
   – Алин, я не пойму, что тебе надо от меня? Я только что вышла из отпуска. Мне нужно с головой окунуться в дела, а ты мешаешь работать. Хочешь, чтобы я пожаловалась шефу?
   – Не угрожай. Любимица, блин, его нашлась.
   – Вот в чём фишка. Завидуешь?
   – Что?
   – Прелюдия о путешествии с любимым была всего лишь из-за моего повышения?
   – Не только. Я работаю дольше тебя. А директор почему-то сделал тебя редактором телевидения, а меня оставил корреспондентом. Где справедливость? Может, ты взятку ему дала? Или расплатилась чем-то другим? А?
   – Идиотка! Если у тебя нет мозгов, то опыт тут не поможет.
   – Но почему? Почему он выбрал тебя?
   – Откуда мне знать, почему. Значит, ему понравилось, как я пишу, озвучиваю.
   – Я не о работе уже. Я про Андрея.
   – Про кого? – задумалась Голубенко.
   – Про Вторникова, с которым ты провела отпуск, – злобно ответила Павлова.
   – Я не проводила с ним свой отпуск. Не фантазируй. Да, и какое тебе дело до моего отпуска? Ничего не понимаю.
   – Я первая с ним познакомилась. А ты его увела у меня. Три месяца назад я делала сюжет про открытие его магазина. Он уже почти увлёкся мною. Но тут появилась ты и заморочила ему голову.
   – Ревнуешь? Алин, успокойся. Неужели ты думаешь, что у нас любовь? Это же бред.
   – Почему тогда он мне не звонит?
   – Откуда я знаю? Мы на работе. Может, хватит вести допрос?
   – У вас что-то было?
   – Бесстыжая ты.
   – Скажи правду.
   – Я её только что озвучила, – дерзко проговорила Ирина и прошла в свой кабинет.
   «Господи, это какой-то сумасшедший дом, а не телерадиокомпания. И почему она меня так ненавидит с первых же дней? Зависть и ревность – вот что ею движет, а ведь она губит сама себя. Путешествие с любимым. Как же! Скорее совершишь путешествие, находясь на работе. Тут точно столько открытий и впечатлений, что год будешь отходить от нахлынувших эмоций и не захочешь вовек такого странствия», – пронеслось в сознании Голубенко, когда она включила компьютер.
   – Ты всё-таки мне соврала! – воскликнула Алина Павлова, влетая в кабинет.
   – Ну, это уже полное безобразие! Где твоё воспитание? – возмутилась девушка.
   – Выгляни в окно, – сквозь стиснутые зубы сказала журналистка.
   Ирина подошла к окну и посмотрела вниз. На улице стоял Андрей Вторников с букетом ирисов. «Он сошёл с ума. Позорит меня», – подумала Голубенко.
   – Ну, продолжишь распространять ложь? – съязвила Павлова.
   – Это недоразумение, – прошептала Ира.
   – Любовь не может быть недоразумением.
   – Может, ещё как может.
   – А ириски он принёс нашему директору? Да, Ириска?
   – Замолчи.
   Голубенко села за компьютер и принялась заниматься рабочими вопросами. Алина покосилась на неё.
   – Ты что к нему не выйдешь? – спросила она.
   – К кому?
   – К Андрею. Он же тебя ждёт.
   – А с чего ты взяла, что он меня ждёт? Он стоит на улице. В здание не заходит. Мало ли кого он ждёт.
   – А цветы?
   – Тебе принёс.
   – Ага, ирисы и мне.
   – Выйди из кабинета. И больше сюда не заходи.
   Павлова, молча, вышла. А Ирина быстро набрала номер.
   – Андрей, привет. Что ты здесь делаешь? – спросила девушка.
   – Ира, спустись ко мне, – ответил Вторников. – Я решил тебя завоевать. Ты ведь не любишь Соболева или…
   – Если ты любишь меня, то немедленно подари свой букет Алине Павловой, журналистке. Она делала сюжет про твой магазин. Пожалуйста.
   – Я принёс ирисы для своей любимой Ириски.
   – Не сделаешь то, что я прошу, больше никогда меня не увидишь. Я, наверное, люблю художника. Ты прав. Ты очень проницательный человек, – сказала она и отключила телефон. Голубенко увидела, как Павлова подошла к Андрею. Вторников спрятал мобильник в карман и протянул цветы девушке.

Глава 20. Грустные вести (приходят неожиданно и кусают душу)

   Время обеденного перерыва в телевизионной индустрии – время, наполненное словесной бурей. Сильный ветер из подозрительных взглядов вечно подстерегает вас в стенах, где создаются новости, где тексты проверяют на слух, где картинки подстраиваются под чужие мысли, где любая информация превращается в видеоисторию со смыслом.
   Но сегодня поселилась тишина. Ирина осталась одна, если не считать двух-трёх сотрудников, закрывшихся в операторской. В тёплые дни обычно проводятся социологические опросы. Например, в сентябре первой темой становится прошедшее лето. Как правило, задавая вопросы, связанные с отпуском, журналист знает ответы. Ему даже иногда не хочется слышать предложений, выливающихся из уст опрашиваемого. Потому что в провинциальном городе почти все говорят одинаково. Или кино так воздействует на людей, что они постоянно его копируют, то есть не сам фильм, а яркие реплики, устойчивые выражения из него, или люди просто устали искать истину и соединять слова в ином порядке. Несколько корреспондентов отправились на задания, а кто-то поспешил в столовую – насытить своё тело после умственного напряжения.
   Голубенко сидела неподвижно за столом. Она не пошла на обед. Редактор телевидения еле выносила мучительный момент ухода и возвращения. В общем, её сложная натура не желала тратить целый час на поглощение пищи. Девушка перекусывала на рабочем месте и продолжала заниматься репортажем или новостной подборкой. Однако в этот день ей жутко не хотелось ничего делать. Её раздражала собственная жизнь. Бесили окружающие индивидуальности, которые гордо выпячивали свою «избранность». Она понимала, что что-то не так не в самих людях и не в ней. По крайней мере, не на сто процентов. Что-то не так было в настроении, в воздухе, в мире. Все понемногу сходили с ума. Вселенная переворачивалась. Хотя и не стремилась к этому. Её заставляли глупые фигуры, которым нравилась кровь. Любовь к красному и чёрному – искусство модельеров. Но когда данные цвета используют не по назначению, а из-за каприза, из-за взрослых, не ставших взрослыми или ставших слишком взрослыми – это не любовь. Друзья, это война.
   «Похоже, Лена с Викой тогда лишь ненадолго превратились в подруг. Я уехала и теперь мне никогда не узнать, как всё было без меня. Атмосферу школы никто не сможет передать словами. Там надо находиться, присутствовать лично, чтобы чувствовать особый дух того настоящего, которое навсегда в сознании перемещается в левую колонку – в прошлое», – подумала Голубенко и открыла свою страничку в социальной сети.
   Елена Терещенко
   Приветик, Ира! Очень рада, что ты нашла меня. Конечно, я тебя помню. Ты уехала после четвёртого класса. Мы жили в соседних домах. И иногда после уроков возвращались вместе. Вика Дорошева (кстати, она уже замужем, и её фамилия теперь Щербакова) по тебе немного скучала. Не знаю, писала она тебе или нет об этом. Мы тебя первое время вспоминали часто. Нам не хватало твоих подсказок, советов. Ты ведь столько книжек таскала из библиотеки. Мы думали, что ты знаешь больше, чем наши родители. Забавно вспоминать, но всплывает в голове наш сбор рябины. Уверена, ты помнишь. На уроке труда мы делали бусы из красной рябины. Ты сделала тогда за меня, потому что я укололась цыганской иголкой. И только благодаря тебе получила хорошую оценку. Ах, да, с твоим отъездом у нас многое изменилось в школе. Я даже тебе какое-то время завидовала. У нас больше не было таких оценок, как 5, 4, 3, 2. Была введена балльная система. Ладно, это уже неважно. Не буду тебе забивать голову ерундой. В шестом классе нас разъединили с Дорошевой. Мы с ней как-то перестали разговаривать. Вика попала в « Б», а я в «В». Вместе со мной оказались в одном классе Женька Водонаев, Лёшка Зубченко, Катька Вдовина. Мы с ними до одиннадцатого класса дошли. Ну, а потом пути разошлись. Каждый год проходит встреча выпускников. Многие приходят, так что я со всеми общаюсь. Мы общаемся не только живьём, но и здесь, ВК, почти все одноклассники, можешь поискать их у меня в друзьях. Правда, недавно случай один произошёл. Ты, наверняка, не знаешь про Водонаева. Я, кстати, в курсе, что вы с Дорошевой были в него влюблены. А он… А теперь какая разница, кого он любил. Классный пацан был, умный, давал списывать на контрольных, особенно по математике, которую я терпеть не могу. В июне это случилось. Три месяца прошло. Уже привыкаем. Хотя и необычно будет, что он не придёт на встречу выпускников в следующем году. Короче, Ир, Женька упал с девятого этажа. Говорят, что его скинули. Мне вообще знакомые сказали, что он хотел покончить с собой. Я как-то в последнее не очень-то верю. Он не такой был. Мы же с ним дружили. Может, он поспорил с кем-то. Одних ребят допрашивали. Ну, не знаю, что точно произошло той ночью. Я была на похоронах. Дорошева нет. Она родила дочку недавно. Не до этого. А так практически все одноклассники были. Странная судьба. Рано ещё уходить. Но… Судьба (((. Не грусти.
   Ирина перечитала сообщение от Лены Терещенко, своей бывшей одноклассницы. Она прислала его месяц назад, когда Голубенко добавила её в друзья и спросила о Вике Дорошевой. С того времени Ира и лишилась покоя. Она больше пятнадцати лет любила Женьку. До сих пор помнила каждое слово, сказанное им в её адрес. Все эти детские прикосновения, игры на переменках, записи в дневнике жили в её душе. Девушка даже лелеяла надежду, что когда-нибудь они встретятся. Похоже, не надо никогда строить планы. Судьба нарушает сроки. Ей нельзя верить. «Если бы вернуться на полгода назад и поехать туда и увидеть его. Я была бы счастлива», – размышляла Голубенко. Она закрыла раздел диалогов и вышла из интернета. В голове промелькнула ошеломляющая мысль. Она написала смс-ку Соболеву: «Уезжаю на историческую родину. Надо отдать тетрадь». Через секунду пришёл ответ: «Кому ты её отдашь?». Ира набрала: «Лучше не спрашивай».

//-- 28 апреля 1999 года Среда --//
   Сегодня у меня хороший день. Утром я как всегда пошла в школу. Там было очень скучно и грустно. Я купила билет на цирковое представление. После четырёх уроков домой отпустили тех, кто идёт в цирк. Дома я быстро попила кофе, и снова отправилась в школу. Когда я пришла, уже строились парами. Вики Дорошевой и Кати Черниченко не было. Тогда учительница попросила кого-нибудь из ребят сходить к девочкам домой и поторопить их. Женька Водонаев вызвался пойти за Викой. Я расстроилась, но виду не подавала. Никто не должен был знать, как мне это неприятно. А за Катей пошёл Дима Воскобойников. Минут через десять они привели одноклассниц. Счастливое лицо Дорошевой меня разозлило. Я видела, что она праздновала победу. Но меня разозлила ещё и её глупость. Она перепутала время. Думала, что нужно придти на час позже. Как можно быть такой? Мы сидели в цирке вместе с Викой. Представление не понравилось. Артисты делали ошибки. Обручи падали, хотя их должна была ловить гимнастка. Вернулась домой. Покушала. В пять часов смотрела сериал «Беверли Хиллз». А в восемь часов я поглядела сериал «В плену страсти». Потом я легла спать.
   На этом мой день заканчивается.
   Пока, Ира!

Глава 21. Родная земля (не умеет делать подарки после расставания)

   Когда человек долго не появляется в каком-то месте, то попадая в него, испытывает восхитительные ощущения. Радость, горечь, счастье, меланхолия, лёгкость затопляют сердце. Они рассказывают разные сказки. И, конечно, в этих волшебных историях главным действующим лицом является носитель чувств. Ведь именно чувства движут людьми, но не наоборот. Если нет желания, человек никогда не сдвинется с точки, не сделает шаг. Эмоции – движущая сила. Они помогают личности обрести крылья.
   Голубенко оставила сумку в гостинице. Она приехала рано, около двенадцати дня. В её распоряжении несколько часов. Она может делать здесь всё, что хочет. Ирина отправилась в четвёртый микрорайон. Именно в этом районе в доме под номером шесть она когда-то жила. «О, Боже! Тут тоже сделали домофоны», – удивилась и немного расстроилась девушка. Она намеревалась войти в подъезд и посмотреть хотя бы дверь квартиры, в которой прошло детство. Войти в дом оказалось проблематично. Домофон. Ира набрала 78 и нажала на красную кнопку. Никто не ответил. «Значит, у нас дома никого нет. То есть не у нас, а в нашей бывшей квартире никого нет. Может, там вообще никто не живёт? Странно. Жаль, что я не помню тех людей, которые купили нашу квартиру», – задумалась Голубенко. Минут через двадцать заиграла домофонная мелодия и Ирина, не взглянув на выходившую женщину, быстро заскочила в подъезд.
   Поднявшись на третий этаж, молодая особа нерешительно остановилась. Ещё одно препятствие – тамбур. Она осторожно взялась за ручку и потянула. Дверь открылась и она вошла. Включила свет. Ничего не изменилось за эти годы в крошечном коридорчике, отделяющим две квартиры от остального мира. У соседей по-прежнему лежал коричневый коврик перед дверью, и даже старые серые шлёпанцы стояли на том же месте. Ира взглянула на чёрную дверь, покрытую белыми пятнами. «Как изуродовали дверь! Неужели нельзя её помыть? Цифры невозможно прочитать», – возмутилась Голубенко. Она протянула руку к звонку, но услышала шорох в соседней квартире и испугалась. Ирина выбежала из тамбура и понеслась вниз, на улицу.
   «Как прежде не будет никогда», – она пыталась внушить себе эту мысль. Однако слёзы текли по щекам, и девушка вытирала их незаметно, чтобы не привлечь внимание. Родной город стал чужим. Удивительно, что раньше здесь у неё были какие-то дела, она куда-то ходила, торопилась или растягивала время, когда нужно ждать. А сейчас все чем-то заняты, и только ей некуда пойти. У неё есть родственники, друзья, знакомые. Семья Голубенко общалась с ними, когда обитала в городе. Связь утратилась. Мир подул холодным ветром. И у неё теперь нет родственников, друзей, знакомых. Вероятно, они и не вспомнят, кто она. Её имя ничего им не скажет. Это очень больно. Непереносимо.
   «И всё-таки у меня есть место, куда я могу пойти. Школа», – грустно обрадовалась Ирина. Уроки уже закончились. Вечернее время отправило всех по домам. Голубенко прошлась вокруг трёхэтажного здания и остановилась посреди стадиона, расположенного на заднем дворе школы. Сколько счастливых моментов было пережито! Она присела на колесо, наполовину вдавленное в землю. Колёс насчитывалось восемь. Когда-то по ним они часто бегали. И по приказу учителя физкультуры, и по собственному желанию. Ира Голубенко и Вика Дорошева обожали гулять здесь. Залезали на турники и болтали, болтали, болтали. Болтали и ногами, и языками. Лучшее время – это всегда минувшее время, как ни крути свою жизнь, она укажет на счастливые дни хрупкого периода.
   Большой стадион не изменился. Правда, годы внесли в его жизнь разруху. Краска облупилась на лабиринте, по которому любили одноклассницы бродить. Ирина достала из маленькой сумки бледно-зелёную тетрадь. И неожиданно засмеялась. Голубенко припомнила, что именно на этом месте, где она сейчас сидела, на половинчатом колесе, она спорила с Викой по поводу слова «таз».
   …Каждая пыталась доказать, что права она.
   – У нас в ванной стоит розовый тазок, – сказала Дорошева.
   – Не тазок, а тазик, – возразила Ира.
   – Нет, тазок.
   – Правильно говорить «тазик». Не смеши меня. И ударение ставится на первую часть слова, а не так, как ты называешь. На «о» это слово несуществующее очень смешно звучит.
   – Моя мама тоже так говорит. Тазок. И бабушка. Отстань.
   – Но они ошибаются.
   – Взрослые не могут ошибаться.
   – Не-а, взрослые живут с ошибками.
   – Не понимаю я тебя.
   – И не поймёшь.
   Больше Голубенко не исправляла Вику. Бесполезно.
   …Ирина раскрыла тетрадь Женьки Водонаева. Просмотрела внимательно каждую страницу. Девушка была уверена, что если бы она вернула тогда эту тетрадь, то в настоящее время так бы не страдала. Может быть, и притяжения никакого не было бы. Она постоянно думала о нём. Она забывала о возрасте, о том, что каждый из них менялся, становился другим человеком. Превращался в того, кого и нереально любить. Она хранила в сердце тот образ мальчика с чуть раскосыми глазами. Создала его идеальный вариант, который нравился лишь ей, но которого в действительности никогда не было. Он – плод воображения, эфемерного существа, за который она цеплялась, который не отпускала, не хотела отпускать, держала обеими руками, умоляя оставить его и продолжать любить. Если бы она выросла рядом с ним, узнала бы его настоящее «я», то не берегла бы так детское чувство. Или бы встретила его взрослым, а не в детстве, он бы ей не понравился. Голубенко размышляла. Мучила душу. Но нужно на что-то решиться.
   Пискнула смс-ка. Ирина достала телефон. Соболев писал: «Я уже соскучился. Когда приедешь?». «Вот человек, который меня любит по-настоящему. Мужчина, которому я нужна. С ума сойти! Даже Вторников это заметил. И я. Я тоже люблю Сашку. Из-за Женьки, из-за вечно мелькающей мечты я не слышала своего сердца, которое уже любило художника, любит. Я питала фантазийный рисунок старыми высохшими красками. Но его смерть… И что? И его жизнь, и его смерть не касаются меня. Ну, да, я его знала. Знала так же, как и Ленка Терещенко, и Вика Дорошева, и Вдовина, и Зубченко. Как все одноклассники. Время прошло, проходит, когда-нибудь пройдёт. Надо остановиться, надо отпустить его», – открывала свою истину Голубенко.
   Ира уверенным шагом направилась в сторону дома номер девять. В нём жил Женя Водонаев. Она очень надеялась, что его семья по-прежнему проживает по старому адресу, который она помнила с конца девяностых. Подъездная дверь была открыта. Кто-то подложил кирпич, чтобы проветрить сырой подъезд. Ирина застыла возле почтового ящика с цифрой, написанной голубой краской. На стене внизу она увидела надпись, прочерченную ключом.
   Ира+Женя=Любовь
   «Моя мечта, записанная под влиянием ссоры с Дорошевой, до сих пор сохранилась! Невероятно», – изумилась девушка. Голубенко не позволила себе снова раствориться в невозможной любви. Она стремительно просунула бледно-зелёную тонкую в двенадцать листов тетрадь в почту и, не оглядываясь, вышла.
   Она вернула прошлое. Теперь её ждёт настоящее.

//-- 30 апреля 1999 года Пятница --//
   Сегодня у меня довольно неплохой день. Была в школе. Получила по русскому языку 5. После всех уроков пошла домой. Сперва я зашла в библиотеку сдать книгу «Маленькая принцесса». Вместо неё я взяла книгу, которая называется «Необыкновенные приключения Карика и Вали». Дома я покушала. В пять часов смотрела сериал «Беверли Хиллз». В 19:00 я смотрела передачу «Поле чудес». А в восемь – сериал «В плену страсти». Потом я легла спать.
   На этом мой день заканчивается.
   Пока, Ира!

Глава 22. Любовь не с первого взгляда (это путь в себя)

   – Привет! – воскликнула Голубенко.
   – Привет, Ира, – сказал Александр Соболев. – С возвращением!
   – Саш, ты веришь в любовь не с первого взгляда? – спросила девушка.
   – У одного человека она с первого взгляда, а у его половинки любовь через несколько лет проявляется. Да, верю, – ответил мужчина.
   – Больше не будем говорить о том, о чём я тебе когда-то рассказывала. Хорошо?
   – Хорошо. Ты решила свои дела?
   – Думаю, да.
   – Ты только думаешь, что решила или на самом деле разобралась?
   – Тебе надо непременно добраться до самого дна?
   – Это лишь из-за того, чтобы ты себя лучше чувствовала.
   – Я прекрасно себя чувствую.
   – Правда?
   – Ну, да. Мы же меняем каждые полгода пароли к электронной почте, к страничке в соцсети, значит, мы вполне можем поставить другой пароль и к своей жизни, чтобы обновить её декорации.
   – Кажется, нам действительно не стоит больше касаться этой темы.
   Длительное время они шли, не говоря друг другу ни слова. Художник размышлял о том, что сообщила ему Ирина. Правильно ли он понял намёки? Готова ли она к новой любви? Позволит ли ему любить её открыто? Непросто уловить оттенки настроения другого человека. Иногда нужно потратить несколько часов, чтобы любовное радио стало играть без помех. Голубенко же думала о когда-то сказанных словах Вторникова. Ведь именно Андрей указал на чувство художника. Впрочем, он и ей подсказал обратить внимание на собственное сердце, чтобы заметить желание и призыв к счастью. Она последовала совету. Она наблюдала за собой со стороны. Она проникала в глубины души, напрягала слух и слушала стук сердца. Она пыталась внять зову. Она познавала себя. Совершала путешествие в своё «я». Она сделала открытие. Она любила Соболева.
   Александр следил за выражением лица. Ему нравилось читать по глазам. Ира была интересной книгой, романом о духовном пути, который он желал пройти до конца. Художник влюбился в неё мгновенно, влюбился в театре, когда она сидела рядом и дёргалась от волнения. Он уже начал забывать ту странную женщину, заказавшую картину слона. Он мечтал встретить счастье. Счастье пришло в его жизнь в виде Ирины Голубенко. Она вызвала в нём приторно-очаровательную нежность, которой он давно собирался одарить любовь. Вот только ему пришлось ждать. У девушки, ставшей для него ангелом, были свои тайны, которыми она, кстати, с ним довольно быстро поделилась. И он принялся выжидать подходящее время, когда сможет ей открыть своё сердце, когда она забудет одноклассника, когда судьба сама подскажет, что делать.
   Каждый из них совершал путешествие в свой внутренний мир. Заново узнавал желания, надежды, привычки, увлечения, обязанности. Оба занимались строительством планов, созданием целей, о которых никому не рассказывали. И ещё они часто грезили. О мучительных грёзах никто не знал. Каждый страдал самостоятельно. Каждый успокаивался лёгкими фразами, наподобие этой: «Надо пережить это время. Перетерпеть его, переждать». Все люди терпят, все торопятся, все надеются.

Оксана Ткаченко Меняя пароли