&nbsp;-------<br>|&nbsp;Библиотека iknigi.net<br>|-------<br>|&nbsp;&nbsp;Пьер Саворньян&nbsp;де Бразза<br>|<br>|&nbsp;&nbsp;Экспедиции в Экваториальную Африку. 1875–1882. Документы и материалы<br>&nbsp;-------<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пьер Саворньян де Бразза<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Экспедиции в Экваториальную Африку. 1875–1882. Документы и материалы<br></h3><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;© Кривушин И.В., Кривушина Е.С., перевод с французского, комментарии, научные статьи, составление указателей, 2012<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;© Оформление. Издательский дом Высшей школы экономики, 2012<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Список сокращений<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;бух. – бухта<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;вдп. – водопад<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;г. – гора<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;гос-во – государство<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;деп. – департамент<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;дин. – династия<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;зал. – залив<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;кол. – колония<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;кор-во – королевство<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;лаг. – лагуна<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;лит. – литературный персонаж<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;м. – мыс<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;миф. – мифологический персонаж<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;н. п. – населенный пункт<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;обл. – область<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;о-в – остров<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;оз. – озеро<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;п-в – полуостров<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;пр-в – пролив<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;пров. – провинция<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;р. – река<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;ущ. – ущелье<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;ANOM – Archives Nationales d'Outre-Mer (Aix-en-Provence)<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Введ.-1. – Франция в эпоху раздела мира<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Введ.-2. – У Африки в плену: жизненный путь Пьера Саворньяна де Бразза<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Отч.-1. – Отчет Пьера Саворньяна де Бразза об экспедиции 1875–1878 гг. перед Парижским географическим обществом<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Отч.-2. – Отчет Пьера Саворньяна де Бразза об экспедиции 1879–1882 гг. перед Парижским географическим обществом<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пис. – Пьер Саворньян де Бразза. Письма (1875–1877 гг.)<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пис. 4.03.1881. – Пьер Саворньян де Бразза. Письмо к матери от 4 марта 1881 г.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Путеш. – Пьер Саворньян де Бразза. Путешествия на Африканский Запад<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Введение<br></h3><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;1. Франция в эпоху раздела мира<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Французская колониальная империя родилась в начале XVII в., вскоре после завершения Религиозных войн (1562–1598 гг.). В первой половине XVIII в. она включала обширные территории Северной Америки (Канада, Луизиана), а также ряд владений в Карибском бассейне, на побережье Африки и в Индии. Однако после поражений в Семилетней войне (1755–1763 гг.) и в Наполеоновских войнах (1799–1815 гг.) Франция практически лишилась своей заморской империи, от которой сохранились лишь небольшие осколки: часть побережья Гвианы, карибские о-ва Гваделупа и Мартиника, крохотный архипелаг Сен-Пьер и Микелон у берегов Канады, устье Сенегала, о-в Реюньон в Индийском океане и пять крепостей на побережье Индостана.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Эпоха Реставрации (1815–1830 гг.) оставила очень скромный след в истории французской колониальной политики: консервативные Бурбоны не проявляли особой заинтересованности в приобретении новых заморских владений. Только перед самым своим падением они приступили к завоеванию Алжира (июнь – июль 1830 г.). Сменившая режим Реставрации Июльская монархия (1830–1848 гг.) в 1830-х годах фактически отказалась от колониальной экспансии. В 1840-х годах она возобновила ее, хотя и с весьма скромными результатами: в 1840–1845 гг. был установлен французский протекторат над рядом о-вов Восточной Полинезии (Маркизские о-ва, восточная часть о-вов Общества и западная часть архипелага Туамоту), в 1841 г. началось подчинение Коморских о-вов в Индийском океане, а к 1847 г. завершилось завоевание приморского Алжира. Но в годы Второй рес публики (1848–1852 гг.) заморская экспансия снова остановилась.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Некоторая активизация колониальной политики происходит в эпоху Второй империи (1852–1870 гг.). В 1853 г. французы захватили меланезийский остров Новая Каледония, в 1855–1867 гг. значительно расширили свои владения в Сенегале, в 1858–1867 гг. подчинили Кохинхину (Южный Вьетнам) и Камбоджу, в 1862 г. закрепились на африканском берегу Баб-эль-Мандебского пролива. Усилилось французское проникновение на Ближний Восток (приобретение концессии на строительство Суэцкого канала в 1854 г., военная экспедиция в Сирию в 1860 г.), в Китай (получение широких торговых привилегий по Пекинской конвенции 25 октября 1860 г.) и в Латинскую Америку (попытка в 1862–1867 г г. создать Мексиканскую империю во главе с французским ставленником Максимилианом Габсбургом).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Такое расширение французских заморских владений в целом отвечало самой природе режима Второй империи, для которого внешнеполитический и военный успехи были одними из ключевых моментов политической идентификации. Показательно, что большинство колониальных экспедиций пришлось не на 1850-е годы, когда военные победы над Россией и Австрией обеспечили Франции статус ведущей европейской державы, а на 1860-е годы, когда Наполеон III потерпел ряд весьма ощутимых дипломатических поражений на европейской сцене [1 - Неудачное давление на Россию во время Польского восстания 1863–1864 гг., провал попыток помешать объединению Германии вокруг Пруссии, обострение отношений с Северными штатами, одержавшими победу в Гражданской войне 1861–1865 гг. в США.]. Потребность в поддержании имперского имиджа толкала режим на заморские авантюры. Колониальные экспедиции Наполеона III диктовались не только коммерческими интересами, но прежде всего соображениями престижа, стремлением оставаться первой скрипкой в «европейском концерте». Вторичность колониальной политики для правящих кругов Второй империи по отношению к европейским делам сочеталась также с общей индифферентностью и даже враждебностью к ней (особенно в годы Мексиканской авантюры) большей части французского общества. Неудивительно, что присутствие Франции в заморских владениях ограничивалось администраторами (как правило, военными), гарнизонами и исследователями-энтузиастами. Колониальная империя того периода представляла собой главным образом цепь опорных военных баз в ключевых местах побережья, позволявших контролировать важные торговые коммуникации, и ряд отдаленных мест для отбывания каторги (Гвиана, Новая Каледония). Ни одна колония, за исключением Алжира, где численность европейского населения к 1871 г. достигла 300 тыс. чел., не стала объектом хоть сколько-нибудь массовой миграции из метрополии.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Падение Второй империи (1870 г.) привело к новой паузе в заморской политике. Однако после установления Третьей республики (1875 г.) и прихода к власти умеренных республиканцев (1879 г.) Франция развернула колониальную экспансию, не сравнимую по своим масштабам с предшествующими эпохами. С 1880-х годов и до начала Первой мировой войны она принимала самое активное участие в грандиозной эпопее, которая получила название «раздел мира». Основными зонами ее интересов стали Африка, Дальний Восток и Океания. К 1914 г. французская колониальная империя уступала по величине лишь Великобритании: ее территория составляла 10 634 тыс. км&nbsp;-------<br>|&nbsp;Библиотека iknigi.net<br>|-------<br>|&nbsp;&nbsp;<br>&nbsp;-------<br><br><br>; на ней проживало более 58 млн чел. После победы в Первой мировой войне, получив мандат на управление бывшими германскими колониями Камеруном и Того (Версальский мир 1919 г.) и находившимися прежде под властью Турции Сирией и Ливаном (Севрский мир 1920 г.), Франция увеличила площадь империи на 625 тыс. км&nbsp;-------<br>|&nbsp;Библиотека iknigi.net<br>|-------<br>|&nbsp;&nbsp;<br>&nbsp;-------<br><br><br> с населением 5,5 млн чел.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Это впечатляющее превращение Франции за несколько десятилетий в великую мировую державу стало результатом глубокой социально-психологической трансформации французского общества. Можно сказать, что в последней трети XIX в. французская цивилизация расширяет не только свои пространственные границы, она меняет свою сущность, осознавая себя как нечто большее, чем она была прежде, и добавляя к своему традиционному европейскому (греко-римскому и христианскому) измерению новое – всемирное.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В Европе XIX столетия в великом историческом противостоянии универсализма и национализма перевес, казалось, склоняется на сторону последнего: после краха Наполеоновской системы континент раскалывается, национальные государства множатся и усиливаются, тогда как внутреннее напряжение в уцелевших европейских империях (особенно в Австрийской/Австро-Венгерской) постоянно нарастает. Однако в конце XIX в. на авансцену истории выходит новая форма политического универсализма – колониальные империи, которые создаются в большинстве своем национальными государствами. Универсализм торжествует, но уже не на европейском, а на более высоком уровне, в масштабах всей планеты.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Это явление имело, однако, не только общие, но и специфические для каждой страны причины. К общим в первую очередь относится наступление в последней трети XIX в. нового этапа глобализации – процесса, рожденного еще Великими географическими открытиями XV–XVI вв. Развитие капитализма, постепенное включение прежде изолированных регионов мира в единую коммерческую систему провоцировали поиск новых рынков сбыта и источников сырья. В усилившейся экономической конкуренции между странами, пережившими индустриализацию, идеальным решением становилось создание относительно замкнутой и постоянно расширяющейся системы метрополия – колония, в которой колонии обеспечивают метрополию сырьем, метрополия производит товары, а колонии их потребляют; одновременно дешевизна сырья делает товары, производимые в метрополии, более конкурентоспособными на мировых рынках. Для Франции, в частности, потребность в такой системе диктовалась не в последнюю очередь усиливавшимся торговым соперничеством на южноамериканских рынках с Великобританией и США (после окончания Гражданской войны 1861–1865 гг.). «Колониальная политика, – говорил один из ее главных апологетов, “создатель колониального меркантилизма” Жюль Ферри [2 - Жюль Ферри (1832–1893 гг.) – французский политический деятель; один из лидеров умеренных республиканцев; мэр Парижа в 1870–1871 гг.; министр народного просвещения в 1879–1881, 1882 и 1883 гг.; премьер-министр с 23 сентября 1880 г. по 10 ноября 1881 г. и с 21 февраля 1883 г. по 30 марта 1885 г.], – это дочь индустриальной политики» [3 - Ferry J. Le Tonkin et la m&#232;re patrie. Paris, 1890. P. 40–41.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Экономическая потребность индустриального государства в колониях дополнялась потребностью политической, тесно с ней связанной. Если в новых исторических условиях экономическое – и, следовательно, военное – могущество государства зависит в значительной степени от наличия у него колоний, то такое государство не может отказаться от колониальной экспансии хотя бы потому, что в противном случае оно неизбежно окажется проигравшим в обостряющейся политической борьбе между европейскими державами. Таким образом, в действие вступал принцип экспансионистского соревнования, часто подавлявший соображения экономической целесообразности. Колониальные державы чутко реагировали на действия друг друга, поэтому попытка одной из них установить контроль над стратегически важными пунктами в том или ином регионе мира неизбежно вела к его разделу между всеми участниками игры: «застолбив свой участок», иногда не имевший никакой ценности для экономики метрополии, они нередко на долгие десятилетия теряли к нему интерес, как свидетельствует пример многих островов Океании. Эта игра разворачивалась уже по собственным правилам, требуя – такова природа любой империи – экспансии «без конца», порой уже практически бессмысленной.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вместе с тем у каждой страны были свои особые мотивы для участия в разделе мира. Во Франции важную роль сыграло поражение в войне с Пруссией 1870–1871 гг., которое нанесло сильный удар по национальному чувству. Утрата Эльзаса и Лотарингии серьезно скомпрометировала идею величия французской нации. Периодически повторявшиеся финансовые и экономические кризисы, политические скандалы (дело Вильсона 1887 г., Панамская афера 1892 г., дело Дрейфуса 1897–1899 гг.), давление со стороны крайне правых (буланжистское движение 1887–1889 гг.) и крайне левых (социалистическая агитация) делали республиканский режим весьма неустойчивым. В этих условиях концепция заморской империи, прежде находившаяся на обочине французской политики и культуры, стала приобретать не свойственную ей значимость. Колониальная экспансия начала восприниматься самыми разными социальными слоями как оптимальный путь возрождения страны. Главным носителем идеи заморской империи стало так называемое «колониальное лобби» – группа, выступавшая за активизацию колониальной политики. Люди, входившие в нее, относились к самым разным спектрам общества (ученые, исследователи, писатели, журналисты, дельцы, политики), и ими двигали самые разные мотивы – от научного интереса и любви к экзотике до чисто материальных соображений.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но усилия этого лобби никогда не оказались бы столь эффективны, если бы пропагандируемые им ценности и взгляды не нашли благоприятного отклика во французском обществе. В эпоху Третьей республики, в отличие от прошлых периодов, идея заморской империи превратилась в неотъемлемую составляющую массовой культуры: французы приобщались к ней со школьной скамьи, они впитывали ее, посещая музеи и всемирные выставки, читая литературные произведения, они сталкивались с колониальной реальностью в различных сферах повседневной жизни: от колониальных товаров до рекламных изображений; многие из них следили за сообщениями о заморских экспедициях, как за интригой детективных романов. Миграция французов в колонии приобрела значительные масштабы: к 1914 г. численность белых колонистов достигла почти полумиллиона человек. Если в конце 1870-х – 1880-е годы колониальная экспансия еще встречала сильное сопротивление и в обществе, и в политических кругах, причем не только со стороны монархистов, радикалов [4 - Прежде всего, Жоржа Клемансо и Камилла Пельтана.], социалистов, но и части умеренных республиканцев, таких как Фрейсине, Рибо или Делькассе [5 - Вспомним хотя бы отзыв в 1893 г. по приказу Делькассе, тогдашнего секретаря по делам колоний, полковника Луи Аршинара из Западного Судана в разгар кампании против Самори Туре. См.: Kanya-Forstner A. S. The French Marines and the Conquest of the Western Sudan, 1880–1899 // Imperialism and War: Essays on Colonial Wars in Asia and Africa / Eds. J. A. de Moor and H. L. Wesseling. Leiden, 1989. P. 128.Шарль-Луи де Соль де Фрейсине (1828–1923 гг.) – премьер-министр Франции в 1879–1880, 1882, 1886, 1890–1892 гг. Александр Рибо (1842–1923 гг.) – премьер-министр Франции в 1892–1893, 1895, 1914, 1917 гг. Теофиль Делькассе (1852–1923 гг.) – министр колоний (1894–1895 гг.), иностранных дел (1893–1905, 1914–1915 гг.), ВМФ (1911–1913 гг.).], то к 1890-м годам большинство французов «привыкло» к своей заморской империи. Более того, идея заморской империи стала одним из важнейших элементов французской национальной идентичности. Если неудача Тонкинской экспедиции 1885 г. [6 - Французская колониальная экспедиция 1883–1885 гг. по завоеванию Северного Вьетнама (Тонкина), переросшая в декабре 1883 г. во франко-китайскую войну. Неудачная попытка французских войск захватить город Лангшон у китайской границы (конец марта 1885 г.) привела к падению кабинета Ферри.] вызвала у французов возмущение колониальной политикой собственного правительства, то в 1898 г. их гнев обратился уже против англичан, заставивших отряд Маршана [7 - Жан-Батист Маршан (1863–1934 гг.) – французский военный и исследователь. В 1896–1898 гг. возглавлял экспедицию в бассейн Верхнего Нила, имевшую цель создать непрерывную полосу французских владений в Африке от Атлантического до Индийского океана. Отряд Маршана сумел укрепиться в Фашоде на Белом Ниле, однако под давлением англичан был вынужден уйти из Бахр-эль-Газаля.] уйти из Фашоды.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Идея заморской империи приобрела во Франции характер культуртрегерства. Гуманитарный и цивилизационный аспекты колониальной экспансии, утверждал Ферри в своей речи в палате депутатов 28 июля 1885 г., заключаются в том, что «у высших рас есть право цивилизовать низшие расы, поскольку это их долг» [8 - Textes historiques: La fin du XIXe si&#232;cle (1871–1914). Pt. 1: Transformations &#233;conomiques, techniques et sociales. La France: histoire int&#233;rieure et politique coloniale / Ed. M. Chaulanges, A.-G. Manry, R. S&#232;ve. Paris, 1961. P. 140.]. Концепция особой культурной миссии, которая восходит как к христианству с его универсализмом и призывом к обращению всех народов в истинную веру, так и к Французской революции с ее интенцией распространять среди всех народов идеалы свободы, замешивается в последней четверти XIX в., таким образом, на специфической разновидности расизма. Миссия Франции – в том, чтобы нести отсталым расам лучшие достижения и своего прошлого (наследие Античности, Возрождения, Просвещения), и своего настоящего (успехи науки и техники, права человека, демократический строй). Если раньше, особенно в эпоху Июльской монархии, расширение заморских владений, как правило, инициировалось честолюбцами в погонах (как ярко свидетельствует, например, история завоевания Алжира), то к концу XIX в. главным мотором экспансии становится само французское государство. Если прежде колонии рассматривались преимущественно как сфера деятельности военных или место принудительной изоляции антисоциальных элементов, то теперь для некоторых идеологов они представляются своеобразным «полигоном прогресса», где проходят апробирование новые социальные, политические и экономические технологии. И даже католическая церковь, сталкиваясь со все большей секуляризацией французского общества, обращает на колонии свои взоры в поисках новых питомцев, еще не испорченных пагубным влиянием атеизма.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Так, Франция, жаждавшая реванша в Европе, нашла компенсацию в колониальном мифе. Этот миф, скрывавший порой страшную реальность Заморской Франции, сумел сохранить свою витальность до Великой войны 1914–1918 гг. Однако ему была суждена участь всех мифов, и уже в межвоенные годы он начал рушиться, чтобы после Второй мировой войны исчезнуть навсегда вместе с самой Французской колониальной империей.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;2. У африки в плену: жизненный путь Пьера Саворньяна де Бразза<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пьетро Паоло Франческо Камилло Саворньян ди Брацца (Пьер-Поль-Франсуа-Камиль Саворньян де Бразза) родился в Риме 25 января 1852 г. в знатной итальянской семье. Его отец Асканио, граф Черньеу Саворньян ди Брацца (1793–1877 гг.), принадлежал к древнему венецианскому роду. По семейной легенде, он вел свое происхождение от Севериана Аквилейского, внука императора Либия Севера [9 - Либий Север (ум. 465 г.) – император Западно-Римской империи в 461–465 гг.], заложившего в 462 г. первый камень в строительство будущего родового замка Саворньянов во Фриули [10 - Фриули (Фриуль) – историческая область на северо-востоке Апеннинского п-ва между рекой Ливенца на западе, Карнийскими Альпами на севере, рекой Тимаво и Юлийскими Альпами на востоке и Венецианским заливом на юге. Название происходит от лат. Forum Julii (поселение римского времени). В эпоху лангобардов и Ранних Каролингов – герцогство (568–828 гг.), в эпоху Поздних Каролингов – маркграфство (846–896 гг.). Затем в составе Веронской и Аквилейской марки (896– 1077 гг.), патриархата Аквилейского (1077–1420 гг.), Венецианской республики (1420–1797 гг.).]. Преданный идеалам Венецианской республики и непримиримый враг Габсбургов [11 - В 1797 г. Наполеон I упразднил Венецианскую республику и по Кампоформийскому мирному договору передал большую часть ее территории, в том числе Фриули, австрийским Габсбургам. После нескольких лет пребывания в составе королевства Италии (1805–1814 гг.) вся Венецианская область по Пер во му Парижскому миру отошла к Австрийской империи и оставалась ее частью до 1866 г. В результате Австро-прусской войны 1866 г. была включена в состав Итальянского королевства.], он дал в юности клятву не иметь семьи, чтобы не поставлять сыновей на службу австрийской короне. Он преклонялся перед Наполеоном I, принесшим итальянцам мимолетную надежду на освобождение; он помнил перстень на руке матери, Джулии Пикколи, подаренный, по преданию, императором в 1797 г. во время краткой остановки в Пальманове на его триумфальном пути к Вене [12 - О хороших отношениях семьи ди Брацца с французскими оккупационными властями во время Наполеоновских войн см.: Martin J. Savorgnan de Brazza (1852–1905): une &#233;pop&#233;e aux rives du Congo. Paris, 2005. P. 11.]. Достигнув совершеннолетия, Асканио ди Брацца покинул Италию, решив вернуться домой только тогда, когда там не будет австрийских мундиров. Он провел многие годы во Франции и Англии. Ум, изысканные манеры, безупречный французский язык открывали чужестранцу двери парижских салонов. Его воспринимали как равного в художественных и литературных кругах Лондона; он был знаком с Вальтером Скоттом. Когда великий Антонио Канова [13 - Антонио Канова (1757–1822 гг.) – известный итальянский скульптор, представитель классицизма.] предложил Асканио обучить его искусству ваяния, тот приехал на короткое время в Италию, а затем вновь пустился в путешествия, на этот раз по Средиземноморью: он посетил Грецию, Турцию, Египет и даже поднялся по Нилу до Судана.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;После долгих странствий уже сорокалетним мужчиной Асканио возвратился на родину, но не во Фриули, остававшийся под владычеством Австрии, а в Рим, где встретил свою будущую супругу Джачинту Симонетти (1817–1907 гг.). Джачинта, как и он, была родом из знатной семьи: ее родители – отец Филиппо Симонетти, маркиз Гавиньяно, и мать Маддалена Маккарани – происходили из римских патрицианских родов, а ее бабка по материнской линии была потомком знаменитой фамилии Приули, давшей Венеции трех дожей [14 - Лоренцо Приули был дожем с 1556 по 1559 г., Джироламо Приули – с 1559 по 1567 г., Антонио Приули – с 1618 по 1623 г.]. Чтобы не нарушать клятвы юности, Асканио перешел в папское подданство, получив по решению Совета нотаблей статус римского патриция, и заключил в 1835 г. брак со своей юной избранницей. Союз с наследницей Симонетти и Маккарани значительно расширил и без того немалые земельные владения ди Брацца. Вскоре Асканио стал членом римской Коллегии хранителей (conservatori) [15 - Коллегия хранителей – коллективный орган городского управления при сенаторе (мэре) Рима; создана в 1363 г. папой Урбаном V (1362–1370 гг.).]; в его ведении находился Музей Капитолия.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Несмотря на различие взглядов (мать – глубоко верующая католичка, отец – убежденный республиканец), в семье царила атмосфера любви и взаимопонимания. Родители будущего покорителя Конго, чуждые светской суете, следовали патриархальному укладу жизни. «Скорее спартанцы, чем римляне» [16 - Chambrun J. A. de. Brazza. Paris, 1930. P. 12.], они воспитывали детей в суровых условиях – «комнаты были холодными, кровати жесткими, еда простой и в малом количестве» [17 - Chambrun J. A. de. Brazza. Paris, 1930. P. 12.]. Что касается педагогических принципов, то во главу угла ставилось свободное развитие личности – никакого принуждения, никаких уговоров, даже подсказки при выборе решения, т. е. всего того, что могло бы помешать естественному становлению характера. Неудивительно, что все дети (в большинстве своем мальчики [18 - Семья была многодетной: Джачинта ди Брацца родила, не считая умерших во младенчестве, тринадцать детей – одиннадцать мальчиков и двух дочерей. Пьетро был седьмым ребенком.]) избрали разные пути в жизни; только Джакомо, младший брат Пьетро, стал, как и он, исследователем Африки [19 - Граф Джакомо Саворньян Черньеу ди Брацца (1859–1888 гг.) – исследователь бассейна Конго. Джакомо (Жак) был участником Третьей экспедиции Пьера де Бразза в 1883–1886 гг.; его научные коллекции хранятся в Музее естественной истории и в Музее этнографии в Париже. Умер в возрасте 29 лет вследствие болезни, полученной в Экваториальной Африке.]. Но было одно, что объединяло их, – глубокое уважение к предкам и высокое чувство долга.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;С раннего детства Пьетро ди Брацца мечтал о дальних странах. Он жадно читал приключенческие романы (Даниеля Дефо, Фенимора Купера, Майна Рида и других), заполнявшие бесчисленные полки домашней библиотеки. Он погружался в изучение древних карт и атласов, его притягивали к себе белое пятно на Африканском континенте между Лагуатом [20 - Лагуат – город в Сахарском оазисе на реке Джези у южного основания Сахарского Атласа в 400 км к югу от города Алжир; основан, вероятно, в XI в.; в 1852 г. захвачен французами. Ныне – административный центр одноименной провинции Алжирской Народной Демократической Республики; население (2005 г.) – 126 тыс. чел.] и Томбукту [21 - Томбукту (Тимбукту) – город на восточном берегу озера Фагибин, в 15 км к северу от Среднего Нигера; основан кочевниками-туарегами не позже XI в.; в 1324–1433 гг. в составе империи Мали, в 1468–1590 гг. – империи сонгаев. В XV–XVI вв. пережил «золотой век», став центром транссахарской торговли. В 1660–1760 гг. – под властью марокканских султанов. Первым европейцем, сумевшим проникнуть в этот загадочный для Запада город, был англичанин Александр Ленг (1826 г.). 28 де кабря 1893 г. захвачен французами и включен в состав Французского Судана. Ныне – один из крупнейших городов Республики Мали (54 тыс. чел.).] и слова terra incognita в зоне экватора. Он мог бесконечно слушать рассказы отца о его странствиях по свету; когда же в память о них тот принялся расписывать фресками старые стены родового замка во Фриули, сын потребовал подробных комментариев о морях, городах и портах, которые возникали перед его восхищенным взором. Воображение мальчика тревожили бивни слона на гребне геральдического щита графов ди Брацца. В прошлом многие его предки участвовали в морских сражениях против турок и на кораблях венецианского флота доплывали до африканского побережья, откуда, вероятно, и привезли этот экзотический символ. Но самым притягательным персонажем для Пьетро был двоюродный дед, покинувший молодым родной дом, он долгое время не давал о себе знать; говорили, что он побывал и в Америке, и в Африке, и даже в Китае.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Начальное образование Пьетро, как его братья и сестры, получил у домашнего учителя. В 1862 г. ребенка отдали в иезуитскую школу. Кроме математики и естествознания, его не интересовали никакие другие дисциплины, на уроках латинского и греческого он тайком читал свои любимые книги. Самое большое удовольствие ему доставляли занятия по астрономии с Анджело Секки [22 - Анджело Секки (1818–1878 гг.) – итальянский иезуит; астроном, один из основателей спектроскопии, с 1850 г. возглавлял астрономическую Обсерваторию (Specola Vaticana) при Римском коллегиуме (Папском Григорианском университете). Иностранный член-корреспондент Петербургской АН (1877 г.). Его имя носят кратеры на Луне и на Марсе, а также прибор для измерения прозрачности воды (диск Секки).], в обсерватории которого он мог пропадать часами. Преподобный отец, знавший, о чем мечтает его ученик, посоветовал ему нанести визит адмиралу де Монтеньяку [23 - Луи-Раймон маркиз де Монтеньяк де Шованс (1811–1891 гг.) – военный и политический деятель Франции; адмирал (1865 г.); депутат от Алье (1871 г.); министр военно-морского флота и колоний с 22 мая 1874 г. по 9 марта 1876 г. (в кабинетах Эрнеста Курто де Сиссе, Луи Бюффе и в 3-м кабинете Жюля Дюфора); пожизненный сенатор с 1876 по 1891 г.], посетившему Рим в 1865 г. Тринадцатилетний мальчик, который с порога срывающимся голосом крикнул: «О, адмирал, возьмите меня к себе во французский флот!», покорил прославленного моряка. С этого момента судьба Пьетро ди Брацца (отныне Пьера де Бразза) была решена.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В 1866 г. он уже в Париже, где сначала учится в иезуитском коллеже Св. Женевьевы (1866–1868 гг.), а затем 22 сентября 1868 г. поступает в Военно-морское училище [24 - Школа подготовки офицеров французского ВМФ, основанная в 1827 г. в Ангулеме в честь Луи Антуана д’Артуа, герцога Ангулемского, старшего сына короля Карла Х. В 1831 г. переведена в Брест; первоначально располагалась на учебном корабле «Орион». С 1914 г. базируется на суше – к югу от брестского рейда в Ланвеоке (Ланвеок-Пульмик). Обучение длится четыре года; его финалом является практика на военном корабле («Жанна д’Арк»).] («Борда») на правах иностранного слушателя. Успехи Пьера в науках довольно скромные, зато он среди первых на учебном корабле. Окончив в 1870 г. училище сорок четвертым из шестидесяти двух выпускников того года, де Бразза получает назначение в Южную Атлантику – наконец-то сбываются его мечты! Но разразившаяся франко-прусская война нарушает планы аспиранта 2-го класса [25 - Аспирант – низший офицерский ранг во французском ВМФ, промежуточная ступень между старшиной и младшим лейтенантом; курсант старшего курса Военно-морского училища, кандидат к производству в офицеры.]. Он забрасывает Министерство военно-морского флота настоятельными просьбами отправить его на театр военных действий. Желание Пьера удовлетворено – он будет служить на крейсере-фрегате «Реванш», бороздящем воды Северного моря. С борта корабля он посылает ходатайство о предоставлении ему французского гражданства.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;По окончании войны де Бразза получил назначение на корабль «Жанна д’Арк», входивший в состав Средиземноморской маневренной эскадры, которому было поручено доставить военный десант на побережье Алжира для подавления восстания кабилов [26 - Кабилы – берберский народ, живущий в горных районах Северного Алжира. В 1857 г. Кабилия была захвачена французами. 16 марта 1871 г. кабилы подняли восстание во главе с Мохаммедом эль-Мокрани (1815–1871 гг.), шейхом ордена Рахмания; в нем приняло участие до 800 тыс. чел. Восстание было с трудом подавлено к концу января 1872 г.] в Суммамской долине [27 - Долина реки Суммам на северо-востоке Алжира, впадающей в Средиземное море у Беджайи.]. Тогда он впервые вступил на африканскую землю и тогда же, свидетель жестокой расправы с повстанцами, осознал недопустимость насилия по отношению к «отсталым» народам.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вернувшись в Париж и сдав экзамен на аспиранта 1-го класса, де Бразза был приписан к штабу контр-адмирала Кильо [28 - Антуан-Луи-Мари Ле Курьо дю Кильо (1815–1877 гг.) – французский военный моряк; контр-адмирал (1870 г.); командующий Южноатлантическим военно-морским дивизионом (бывш. Военно-морской дивизион у Западных берегов Африки) в 1872–1874 гг.], командующего Южноатлантическим военно-морским дивизионом, в задачу которого входила борьба с работорговлей у западных берегов Африки. Весной 1874 г. фрегат «Венера» бросил якорь в устье Огове. Воспользовавшись увольнительной, де Бразза с двумя друзьями доплыл на пироге до ближайшего селения, где вступил в контакт с его жителями и обменял швейные иголки на местное оружие. Это первое общение с туземцами еще больше укрепило в молодом офицере желание продолжить дело Альфреда Марша [29 - Антуан-Альфред Марш (1844–1898 гг.) – французский естествоиспытатель и исследователь; организатор и участник экспедиций в Центральную Африку (в 1872–1874 гг. с де Компьенем, в 1875–1877 гг. с де Бразза), на Филиппинские и Марианские о-ва. Автор сочинений: Marche A. Trois voyages dans l'Afrique occidentale: S&#233;n&#233;gal, Gambie, Casamance, Gabon, Ogoou&#233;. Paris, 1879; Idem. Lu&#231;on et Palaouan; six ann&#233;es de voyages aux Philippines. Paris, 1887; Idem. Note de voyage sur les iles Mariannes. Tunis, 1898.] и Виктора де Компьеня [30 - Луи-Альфонс-Анри-Виктор Дюпон, маркиз де Компьень (1846–1877 гг.) – французский исследователь. Вместе с Маршем при финансовой поддержке Парижского географического общества в 1872–1874 гг. предпринял экспедицию в поисках истоков Огове и водного пути в центральные области Африки; путешественники прошли 400 км вверх по Огове и достигли водопада Бове. После возвращения во Францию намеревался продолжить вместе с Маршем исследование Огове, но состояние здоровья (малярия) заставило его отказаться от этих планов. В 1875–1877 гг. – генеральный секретарь Египетского географического общества. Автор сочинений: Compi&#232;gne V. de. Voyage d’exploration dans l’Afrique &#233;quatoriale. Paris, 1874; Idem. L’Afrique &#233;quatoriale. Vol. 1: Gabonais, Pahouins, Gallois. Paris, 1875 (рус. пер.: Компьень В. де. Экваториальная Африка. Габонцы. Пагуины. Галлуасы. СПб., 1879); Idem. L'Afrique &#233;quatoriale. Vol. 2: Okanda, Bangouens, Osy&#233;ba. Paris, 1875; Idem. Voyages, chasses et guerres. Paris, 1876.], исследовавших в 1872–1874 гг. Среднюю Огове и вынужденных прекратить разведку из-за враждебности меке [31 - Этнос, обитавший в окрестностях водопада Бове.]. 23 июня 1874 г. де Бразза обратился с письмом к министру военно-морского флота и колоний (этот пост уже занимал де Монтеньяк) с просьбой дать согласие на экспедицию в бассейн Огове. Его целью было выяснить, судоходна ли эта река в своем верхнем течении и можно ли добраться по ней во внутренние области Африканского континента – открытие этого пути способствовало бы расширению торговых контактов с местным населением, что отвечало интересам Франции.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чтобы ускорить принятие решения, де Бразза берет отпуск и в августе 1874 г. едет в Париж, где узнает о предоставлении ему французского гражданства [32 - Президентский декрет от 12 августа 1874 г.]. К сожалению, при получении желанного статуса аннулируются все воинские звания, присвоенные ему как иностранцу. Он теперь простой матрос. Для зачисления в офицерский состав военно-морского флота ему необходимо сдать экзамен на чин капитана дальнего плавания. Готовясь к нему, де Бразза одновременно собирает информацию для предстоящего похода, знакомится с исследователями, побывавшими в разных частях света, в том числе с Маршем и де Компьенем [33 - Де Бразза специально отправился в поместье де Компьеня Фюлиньи (Шампань), чтобы прочесть его записки о путешествии по Средней Огове.], а также с видными политиками – Леоном Гамбетта [34 - Леон Гамбетта (1838–1882 гг.) – французский политический деятель; один из лидеров умеренных республиканцев; министр народного просвещения в правительстве Национальной обороны (1870–1871 гг.); председатель палаты депутатов с 31 января 1879 г. по 27 октября 1881 г.; премьер-министр и министр иностранных дел с 14 ноября 1881 г. по 30 января 1882 г. Прах его находится в Пантеоне (с 1920 г.).] и Жюлем Ферри [35 - См. сн. 2 к Введ.-1.], поборником «мирной колонизации»; в будущем и тот и другой станут его друзьями и покровителями.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;15 февраля 1875 г. адмирал де Монтеньяк подписывает приказ о назначении Пьера де Бразза, уже кадрового офицера, руководителем экспедиции в Экваториальную Африку; ее спонсируют Министерства военно-морского флота и колоний, иностранных дел, народного просвещения, Парижское географическое общество [36 - Парижское географическое общество – первое географическое общество в мире – было основано 15 декабря 1821 г. с целью распространения географических знаний и поддержки исследовательских экспедиций в малоизученные регионы и страны.]; свой вклад вносят сам Бразза и его итальянские родственники. В состав экспедиции входят Марш, врач Ноэль Балле [37 - Ноэль-Эжен Балле (1847–1902 гг.) – французский врач, исследователь и колониальный администратор; участник Первой и Второй экспедиций де Бразза; представитель Франции на Берлинской (1885 г.) и Брюссельской (1890 г.) международных конференциях. Вице-губернатор Французского Конго (управляющий Габоном) с 29 июня 1886 г. по 12 марта 1889 г.; первый губернатор Французской Гвинеи в 1891–1900 гг.; основатель Конакри, нынешней столицы Республики Гвинея; генерал-губернатор Французской Западной Африки с 1 ноября 1900 г. по 26 января 1902 г. Умер во время эпидемии желтой лихорадки. Его имя носит одна из парижских улиц.] и флотский квартирмейстер Виктор Амон. Де Бразза – самый молодой среди них, ему в этот момент двадцать три года.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;10 августа 1875 г. на борту «Луаре» путешественники отплыли из Бордо и взяли курс на африканское побережье. Прибыв 4 сентября в Сен-Луи, они набрали команду лапто [38 - Лапто – сенегальцы, находившиеся на французской военной службе.] и вместе с ними 20 октября высадились в Либревиле [39 - Либревиль («Город свободы») был основан 17 октября 1849 г. французами на правом берегу Габонского эстуария как поселение для чернокожих рабов с захваченного бразильского судна «Элизия»; центр французских владений в этом регионе и отправная точка европейской колонизации долин Комо и Рембое; административный центр Французского Конго (1882–1904 гг.) и колонии Габон (1906–1960 гг.); с 1960 г. – столица Республики Габон.]. Отсюда корабль береговой охраны «Марабу» доставил их 12 ноября в Ламбарене [40 - Ламбарене (Илимба-Рени, Лемба-Рени) – племенной центр иненга на левом берегу Огове.]. Получив у местного правителя Реноке [41 - Реноке – слепой правитель племени иненга, признавший в августе 1873 г. протекторат Франции.] пироги и гребцов, 13 января 1876 г. де Бразза со своими спутниками покинул это селение. Так началась их первая экспедиция по Огове.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Исследователей ожидали неимоверные трудности. Речь шла не только о тяжелом климате (жара и влажность) и о тропических болезнях (ни один европеец не выносил более двух лет в этих краях). Основной проблемой была проблема вхождения в чужую цивилизацию. Единственно возможным способом для ее разрешения де Бразза считал «мирную экспансию». Только так можно было продвигаться по незнакомой стране, только так можно было получить продовольствие, проводников, пироги, гребцов и, что особенно важно, право на беспрепятственное плавание по Огове (река делилась на участки, каждый из которых контролировался каким-нибудь одним из прибрежных племен). Чтобы растопить лед недоверия местных жителей к белому человеку, де Бразза всячески демонстрирует уважение к их укладу жизни, не отказывается селиться в их хижинах и принимать их пищу, изучает местные наречия, охотится вместе с ними, участвует в деревенских празднествах, исполняет обязанности третейского судьи, а главное, выказывает высокое почтение к вождям, даря им щедрые подарки и терпеливо выслушивая их неторопливые речи.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Уже после первой встречи с Реноке, королем иненга, о Пьере де Бразза распространилась слава как о «добром белом» и даже «волшебнике», которая начала опережать его. Когда же разнеслась молва, что он освобождал невольников, выкупая их у хозяев, его стали называть «Отцом рабов». Правда, не всегда миролюбивая дипломатия оказывалась действенной. Возникали ситуации, при которых приходилось прибегать к жестким мерам и даже брать в руки оружие – однажды де Бразза застрелил одного туземца, угрожавшего его жизни и жизни его спутников.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Экспедиция длилась три с половиной года. За двадцать первых месяцев было пройдено 740 км, из которых половина по неизведанной территории. В июле 1877 г. исследователи достигли водопадов Пубары, за ними Огове была практически несудоходна. Это нежданное открытие, однако, не охладило их желания продолжить поиски дороги во внутренние области Африки. В своем верхнем течении Огове резко отклонялась на юг. Они же пошли на восток, на этот раз по суше, и в июне 1878 г. натолкнулись на небольшую речушку Нгампо, относящуюся к другой речной системе. Нгампо впадала в Алиму, которая, по словам носильщиков-туземцев, несла свои воды в могучую реку, откуда до них доходили европейские товары (де Бразза тогда не знал, что это Конго [42 - Конго – река в Экваториальной Африке. По площади бассейна (3691 тыс. км2) и водоносности (средний расход в год – 46 тыс. м2/сек) занимает первое место в Африке и второе в мире. Длина – 4320 км. Делится на Верхнее (Луалаба), Среднее (от устья Луалабы до Малебо-пула) и Нижнее Конго (от Малебо-пула до эстуария). Основные правые притоки – Луфира, Ловуа, Арувими, Убанги, Санга; основные левые – Ломами, Лулонга, Руки, Касаи. К ее бассейну относятся озера Танганьика, Киву, Бангвеулу, Мверу и Маи-Ндомбе. Судоходна практически на всем среднем (от Кисангани до Киншасы) и на большей части верхнего течения (от Букамы до Конголо и от Кинду до Убунгу). Устье открыто в 1484 г. португальцем Дьогу Каном, Луалаба – в 1868 г. англичанином Дэвидом Ливингстоном. Первым, кто прошел по Конго от Луалабы до устья (в 1876–1877 гг.), был его соотечественник Генри Мортон Стэнли.]). Алима находилась под контролем воинственного племени апфуру, и, когда в начале июля де Бразза со своими людьми стал спускаться по ней, апфуру преградили им путь и атаковали со всех сторон. Отряд был вынужден, побросав лодки, спешно покинуть эту негостеприимную землю, совершив нелегкий ночной переход по болотистому берегу. Враждебность апфуру объяснялась тем, что в феврале 1877 г., незадолго до появления французской экспедиции, по их владениям с огнем и мечом прошелся знаменитый Стэнли [43 - Генри Мортон Стэнли (наст. имя Джон Роулендс; 1841–1904 гг.) – английский журналист и исследователь Африки. В 1871–1872 гг. по поручению американской газеты «Нью-Йорк Геральд» отправился в Восточную Африку на поиски Ливингстона; после встречи с ним исследовал регион Великих озер. В 1874–1877 гг. пересек всю Экваториальную Африку с востока на запад. Поступив на службу к Леопольду II, в 1879–1884 гг. осуществил захват левобережья Конго (Заир). В 1887–1889 гг. совершил экспедицию в Экваториальную Африку с целью освобождения Эмина-паши. В Бельгийском Конго его имя носили город Стэнливиль (совр. Кисангани), водопады Стэнли (совр. Бойома) и озеро Стэнли-пул (совр. Малебо-пул).], и поэтому в каждом белом они видели врага.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Оказавшись на дружественной территории, путешественники решили повернуть на север. Поход этот оказался чрезвычайно тяжелым. Хотя местные племена были настроены миролюбиво, они не могли предоставить им продовольствие – страна голодала после страшной засухи. Из-за болезней и недоедания отряд терял последние силы, и де Бразза пришлось разделить его на две части: самые слабые под началом Балле и Амона вернулись к прежней стоянке у Пубары, сам же де Бразза с шестью сенегальцами и десятью носильщиками продолжил разведку в северном направлении. В июле 1878 г. они вышли к бассейну Ликвалы, правого притока Конго, и в начале августа пересекли экватор, но приближение сезона дождей заставило путешественников повернуть обратно, к месту слияния Огове с Пассой, где их ждали Балле и Амон. Вновь объединившийся отряд без труда добрался на пирогах до устья Огове и вскоре достиг Либревиля.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Уезжая на родину, отважные исследователи увозили с собой ценные сведения о природе Экваториальной Африки, ее богатствах и ее народах. Их с нетерпением ждали в Европе; в течение трех лет пресса подробно информировала читателей о перипетиях экспедиции – в газетах и научных журналах оперативно печатались отчеты и письма ее участников. В общественном мнении де Бразза воспринимался как герой, жертвующий собой ради славы Франции: власти готовили посвящение его в рыцари Почетного легиона. В конце декабря 1878 г. на Орлеанском вокзале прибывших встречали друзья, официальные лица, члены Парижского географического общества, многочисленная толпа. Правда, главный триумфатор был настолько истощен, что сын адмирала де Монтеньяка Пьер еле узнал в этом покрытом лохмотьями скелете своего друга детства.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не успел де Бразза восстановить свои силы, как снова стал рваться в Африку. Его звали туда не только открытия и исследования. Торопить события заставляла необычайная активность Леопольда II [44 - Леопольд II (1835–1909 гг.) – король бельгийцев с 19 декабря 1865 г. из династии Саксен-Кобург-Гота. «Отец» Бельгийской колониальной империи; подготовил с помощью Стэнли создание Свободного государства Конго на территории совр. ДРК (5 февраля 1885 г.) и более 20 лет управлял им как собственным коммерческим предприятием (прежде всего, по добыче каучука).], претендовавшего на свободные территории в Экваториальной Африке. В 1876 г. бельгийский король инициировал созыв в Брюсселе Международной географической конференции. Результатом ее стало создание в 1877 г. Международной Африканской ассоциации, которая провозгласила своей главной задачей приобщение к «цивилизации» народов Экваториальной Африки. В 1878 г. под покровительством короля был организован Комитет по исследованию Верхнего Конго, ставивший перед собой, прежде всего, коммерческие цели. Для их осуществления Леопольд II привлек на службу Стэнли. Он предложил сотрудничество и де Бразза, но тот решительно отказался: «Я французский офицер, и если Его Величество желает что-либо от меня, Ему придется договариваться с правительством моей страны» [45 - Цит. по: Dorgel&#232;s R. Sous le casque blanc. Paris, 1941. P. 8.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пьер де Бразза убеждал как научные, так и министерские круги в необходимости как можно скорее организовать экспедицию в бассейн Конго, предупреждая их о намерениях Леопольда II; он говорил об огромных природных богатствах этого региона (каучук, слоновая кость, пальмовое масло, ценные породы деревьев, залежи железа и меди) и о плодородии поч вы, пригодной для выращивания кофе, какао, арахиса, сахарного тростника, хлопка; по его мнению, у Франции, «как ни у какой другой страны, есть право претендовать на эти территории – и в силу географического положения колонии Габон, и в силу того, что недавнее исследование было осуществлено по решению правительства французским офицером» [46 - См. далее Докладную записку министру военно-морского флота и колоний.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;13 октября 1879 г. Французский комитет Международной Африканской ассоциации [47 - Национальные комитеты Ассоциации были созданы во многих странах мира, и они действовали практически независимо друг от друга.] выступил с предложением создать две научно-исследовательские и гуманитарные станции: одну на восточном, другую на западном побережье Экваториальной Африки. При поддержке Гамбетта, ставшего к тому времени председателем палаты депутатов, и Ферри, занявшего пост министра народного просвещения, французский парламент санкционировал этот проект и выделил на его осуществление 100 тыс. франков. 4 декабря организация западного поста – между Огове и Алимой – была поручена Пьеру де Бразза и Балле. Правда, финансирование экспедиции оказалось более чем скромным – пока 10 тыс. франков аванса. Если Стэнли, который 15 августа 1879 г. высадился в устье Конго с огромным багажом и четырьмя разборными паровыми судами, смог набрать отряд из четырнадцати европейцев, шестидесяти восьми занзибарцев и двухсот африканцев, то команда де Бразза, помимо Балле, насчитывала двух европейцев, двенадцать солдат-сенегальцев и нескольких бывших рабов из Либревиля, освобожденных им во время первого путешествия. Недостающие средства на оплату будущих расходов руководителю придется черпать из собственного кармана.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;27 декабря 1879 г. на английском почтовом судне де Бразза отправляется из Ливерпуля в Африку. В феврале 1880 г. он высаживается в Либревиле, где собираются все члены экспедиции, и в марте прибывает в Ламбарене. В то время как его соперник Стэнли, жестоко подавляя сопротивление враждебных племен, с огромным усилием прокладывает дорогу через непроходимый буш [48 - Буш – невозделанная земля, покрытая кустарником.] и скалы, де Бразза идет по землям своих союзников: иненга, галуа, бакале, оканда, меке и батеке обеспечивают ему свободный проход и оказывают самый радушный прием. Достигнув места слияния Огове и Пассы, он основывает 13 июня 1880 г. недалеко от водопадов Пубары французский пост Нгими, который вскоре назовут Франсвилем. Франсвиль станет центром притяжения для беглых рабов, там они найдут и убежище и защиту.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Намереваясь установить контроль над бассейном Конго, де Бразза решает создать еще один пост где-нибудь в низовьях этой великой реки. 22 июня он оставляет Франсвиль и приступает к поискам подходящего места. Двигаясь по суше на восток, его отряд достигает притоков Алимы, а затем поворачивает на юго-восток, пересекает Плато ашикуйя и 20 июля подходит к Лефини, правому притоку Конго. Теперь уже на пирогах он спускается вниз по течению и ведет разведку в окрестных землях. В конце августа де Бразза добирается до Мбе (Ндуо) [49 - Деревня Мбе располагалась к югу от Лефини.], резиденции Макоко [50 - Макоко – в строгом смысле не имя, а титул, однако в эпоху Пьера де Бразза он использовался в значении имени собственного. Имя тогдашнего короля батеке было Ило Лубат Имумба I.] Ило I, короля батеке. Осознавая неизбежность «белой» экспансии и стремясь предотвратить нашествие конкистадоров типа Стэнли, о жестокости которого давно идет молва, Ило I решает искать защиты у Франции. Его подвигает на такой шаг личность де Бразза, уважение и доверие к нему со стороны племен, у которых он уже побывал. 10 сентября 1880 г. в Мбе в присутствии вождей-вассалов Макоко подписывает договор о передаче всех своих обширных владений по обоим берегам Конго под протекторат Французской республики; гарантией новых отношений становится французский флаг, водруженный Пьером де Бразза перед королевским дворцом. Добравшись до Нкуны (Стэнли-пул), де Бразза 3 октября вступает во владение участком территории на правом берегу Конго, где основывает пост Нтамо; позже по предложению Парижского географического общества его назовут Браззавилем.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Так, без единого выстрела, были заложены основы для создания французской колонии Конго.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Оставив в Нтамо сержанта-сенегальца Маламина [51 - О Маламине см. сн. 25 к Отч.-2.] с двумя лапто, де Бразза 18 октября покидает землю батеке, спускается к устью Конго и 15 декабря прибывает в Либревиль. В начале 1881 г. он возвращается во Франсвиль, чтобы обеспечить нормальное функционирование новых французских постов. Ему приходится также взять на себя организацию работ по строительству дороги между Огове и Конго, которые тормозятся из-за бюрократической волокиты в Министерстве военно-морского флота (задержки с финансированием, с доставкой необходимых материалов). Одновременно де Бразза ищет другой, более короткий путь, который соединил бы пост Нтамо с побережьем, и в марте 1882 г. находит его: это река Квилу-Ниари [52 - О Квилу-Ниари см. сн. 142 к Отч.-2. О железной дороге Конго-Океан см. сн. 184 к Отч.-2.], к тому же ее долина богата залежами свинца и меди. Кстати, во время своих поисков 8 февраля 1882 г. он наталкивается на небольшую лужицу – исток Огове, желанную цель его первого путешествия.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вторая экспедиция, длившаяся два с половиной года, подходит к концу. 17 апреля де Бразза прибывает в Кабинду [53 - Кабинда – прибрежная область к северу от устья Конго, занимающая большую часть долины Чилоанго. В эпоху Великих географических открытий – одна из главных зон торговли между туземцами и европейцами (португальцами, голландцами и англичанами) на западном побережье Африки. С февраля 1885 г. – владение Португалии. Ныне – провинция Республики Ангола.], а в мае 1882 г. садится на пароход, направляющийся в Англию. В первых числах июня он высаживается в Портсмуте уставший, больной и без единого су в кармане. Французский консул телеграфирует министру военно-морского флота: «Бразза и механик Мишо прибыли из Габона без всяких средств. Должен ли я оплатить их проезд?» Министр отвечает: «Действуйте немедленно, оплатите проезд и отправьте Бразза самым экономным путем» [54 - Цит. по: L’Afrique noire fran&#231;aise. Paris, 1930. P. 8.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;7 июня 1882 г. де Бразза возвратился в Париж с бесценным подарком – богатейшей колонией, составляющей треть территории Франции, и стратегическими пунктами, обеспечивающими контроль над бассейнами Верхней Огове и Среднего Конго.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сначала официальные круги не выказали особого интереса к тому, что удалось сделать настойчивому итальянцу. Ему пришлось убеждать политическую элиту в полезности недавних приобретений и одновременно отражать атаки Стэнли (тот находился в то время в Париже), подвергавшего сомнению законность договора о протекторате, заключенного с Ило I. Что касается французской общественности, прежде всего поборников колониального проекта, то она была на стороне Пьера де Бразза. Свидетельством тому – хвалебные статьи в газетах и журналах, встречи в ученых аудиториях и с деловыми людьми, восторженная реакция публики на многолюдных собраниях (на одном из них амфитеатр Сорбонны не смог вместить и половины желающих). Даже на национальных похоронах Гамбетта (январь 1883 г.), куда де Бразза пришел отдать последний долг своему другу и покровителю, после окончания церемонии его окружила толпа почитателей и на плечах донесла до дома. Людей привлекала не только харизматическая фигура Пьера де Бразза, но и его вера в цивилизаторскую миссию Франции (лозунг колониального лобби), которая, «как никакая другая нация, всегда способствовала распространению великих и благородных идей» [55 - Слова Пьера де Бразза из речи, произнесенной в Историческом обществе 31 октября 1882 г. Цит. по: Maran R. Brazza et la fondation de l’A.E.F. Paris, 1941. P. 199.]; неизбежным следствием ее прихода в Африку должно стать уничтожение «в самом зародыше» [56 - Слова Пьера де Бразза из речи, произнесенной в Историческом обществе 31 октября 1882 г. Цит. по: Maran R. Brazza et la fondation de l’A.E.F. Paris, 1941. P. 199.] такого недопустимого для современного мира явления, как торговля людьми. И где бы ни выступал наш герой, он упорно повторял, основываясь на собственном опыте, что единственным принципом вхождения в другую цивилизацию является принцип ненасилия.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наконец лед тронулся. Парижская ратуша устраивает в честь молодого исследователя прием; он награжден большой золотой медалью. 30 ноября 1882 г. договоры с Макоко, единогласно одобренные Национальным собранием, приобретают силу закона. 27 декабря депутаты приступают к обсуждению вопроса о финансировании Третьей экспедиции в Экваториальную Африку под эгидой Министерства народного просвещения. В итоге палата депутатов четырьмястами сорока одним голосом против трех голосует за выделение на этот проект одного миллиона двухсот семидесяти пяти тысяч франков – суммы, многократно превосходящей средства, выделенные государством на две первые экспедиции. Пьера де Бразза назначают генеральным комиссаром Французской республики на Африканском Западе с присвоением ему звания капитан-лейтенанта (11 февраля 1883 г.). Он отказывается от жалования, положенного ему по должности, оставляя за собой лишь офицерский оклад.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Теперь де Бразза предстоит решать главным образом политические задачи, а именно: закрепление уже завоеванных в бассейне Конго и Огове позиций, создание новых постов и обеспечение безопасного плавания по Огове, разведка в бассейне Квилу-Ниари (проектирование удобного и короткого пути от Нкуны на запад к Атлантическому побережью [57 - Де Бразза уже давно осознал ошибочность своего старого проекта по установлению системы коммуникаций между побережьем и Конго через долину Огове.]) и, наконец, исследование Верхнего Конго. Собственно, речь идет о захвате, хотя и «мирном», обширной территории, которая вскоре обретет статус колонии сначала под именем «Французское Конго» (1886 г.), а затем «Французская Экваториальная Африка» (1910 г.). Отсюда широкие полномочия, предоставляемые генеральному комиссару. Отсюда и значительные средства, позволяющие ему набрать большую и компетентную команду, в которую войдут руководящее ядро (восемь специалистов различного профиля от военных до ученых), помощники (двадцать один человек), обслуживающий персонал (двадцать пять человек), небольшая группа участников Второй экспедиции, оставшихся во Франсвиле и на Алиме, а также более ста шестидесяти человек охраны (лапто-сенегальцы и алжирские стрелки). Кроме того, он получает в свое распоряжение небольшое паровое судно «Олумо» для организации транспортного сообщения между Либревилем и Средней Огове.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Предварительно отослав в Африку две группы: одну 1 января 1883 г. в Габон для подготовки к размещению экспедиции, другую месяцем позже в Сенегал [58 - В Сенегале к ним, по решению де Бразза, присоединился Маламин, который в мае 1882 г. был вынужден эвакуировать пост Нтамо по указанию коменданта Франсвиля Антуана Мизона (см. о нем сн. 162 к Отч.-2).] для найма солдат, Бразза с остальным персоналом 22 марта покинул Пойак [59 - Пойак – небольшой порт (5,3 тыс. чел.) на левом берегу эстуария Жиронды, в 50 км к северу от Бордо, в округе Леспар-Медок в департаменте Жиронда.] и 22 апреля прибыл в Либревиль. Здесь он столкнулся с явным нежеланием Эмиля Массона, коменданта Габона [60 - Эмиль Массон (1832–1890 гг.) – офицер французского ВМФ; комендант Габона в 1881–1883 гг.], оказывать ему какое-либо содействие [61 - Массон опасался, что появление нового руководителя, наделенного большими полномочиями, умалит его собственный авторитет среди местного населения.] – ничего не было готово к их встрече, ни жилья для людей, ни складов для грузов. Тем не менее Пьеру де Бразза удалось разместить своих спутников, разгрузить корабль и 30 апреля отправиться в Ламбарене.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Так началась его третья одиссея в Западной Африке, продлившаяся два года и одиннадцать месяцев.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Де Бразза задержался на несколько дней в Ламбарене, чтобы запустить механизм по организации экспедиции в страну Макоко по маршруту Верхняя Огове – Лекети – Алима – Конго. Оперативно решив эту задачу, он отправился на Атлантическое побережье, где его ждали неотложные дела. В бассейне Квилу-Ниари, который он исследовал в марте – апреле 1882 г., сложилась нежелательная для Франции ситуация. За время его отсутствия эмиссары Леопольда II поспешили отрезать пост Нтамо от Габона, устроив на побережье между устьем Огове и устьем Конго несколько бельгийских факторий под охраной хорошо вооруженных наемников. По просьбе де Бразза туда был предварительно послан сторожевой корабль «Сажиттер». Его команда столкнулась с враждебностью как местных жителей, так и европейских торговцев, за спинами которых стояли агенты Стэнли. Поэтому капитану пришлось действовать довольно жестко. Французы блокировали побережье: никому не дозволялось покидать деревни. После задержания нарушителей блокады, а таких оказалось за неделю более двухсот человек [62 - Их держали на корабле; среди них было двое европейцев.], местный вождь подчинился французским властям. Что касается бухты Лоанго [63 - Лоанго – бухта к югу от устья Квилу-Ниари.], одной из самых удобных стоянок для судов, то ее переход под контроль Франции решился без проблем. 20 мая вельбот, отвозивший послание Пьера де Бразза вождю прилегающих к бухте земель, потерпел крушение и был разграблен его подданными. Узнав о случившемся, де Бразза прибыл в деревню вождя. Опасаясь возможных репрессий, тот уступил Франции часть своих владений.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В конце мая 1883 г. де Браза покинул Лоанго, оставив там Альбера Долизи [64 - Альбер Долизи (1856–1899 гг.) – лейтенант артиллерии; участник Третьей экспедиции де Бразза в 1883–1886 гг.; в 1884–1886 гг. исследовал бассейны Санги и Убанги; в 1890–1894 гг. – комендант Браззавиля; с 1 июня 1894 г. по 22 января 1899 г. – вице-губернатор Французского Конго (управляющий Габоном). О нем см.: Joli V. Albert Dolisie (1856–1899) et les d&#233;buts de la pr&#233;sence fran&#231;aise au Congo. Paris, 1980.] с поручением продолжать работу по утверждению французского присутствия во внутренних областях между Квилу-Ниари и Конго. Сам же он вернулся в Ламбарене, откуда должен был начаться его поход в земли Ило I. Чтобы устранить все сложности с наймом носильщиков, гребцов и охранников, де Бразза ввел для прибрежных жителей – окота, апинджи, оканда, адума – трудовую повинность: за несколько месяцев обязательной службы им платили товарами, кроме того, им гарантировалась защита со стороны французских властей. Для обеспечения эффективного снабжения экспедиции был установлен временный запрет на торговлю по Средней и Верхней Огове – по ней могли следовать только пироги, обслуживавшие его отряд [65 - Впоследствии этот запрет на торговлю спровоцирует серьезные волнения среди прибрежных племен, особенно фанов. Они станут нападать на пироги экспедиции и даже убивать гребцов, что вызовет ответные действия: в июне 1884 г. будет сожжена деревня Нзум, в октябре – деревня Атакама. В апреле 1885 г. запрет будет снят, мир восстановлен, и на Верхней Огове вплоть до Бове начнут создаваться новые фактории.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Из Ламбарене де Бразза со своими людьми отправился в путь 10 июня. Поднимаясь по Огове, он останавливался в удобных бухтах и создавал там посты [66 - Самым важным из них стал Мадивиль, который в 1886 г. переименуют в Ластурвиль в честь его коменданта, верного соратника Пьера де Бразза, Франсуа Ригайя де Ластура (1855–1885 гг.), горного инженера, скончавшегося в июне 1885 г. от тяжелой формы тропической лихорадки.]. 22 июля путешественники прибыли во Франсвиль, после чего по суше добрались в середине сентября до бассейна Алимы, где на станции Дьеле их ждал Балле. Ему предстояло плыть по Алиме в страну Макоко, чтобы узнать, остаются ли в силе соглашения 1880 г. 16 октября 1883 г. де Бразза провожал своего друга, полный тревоги, ибо помнил о нападении на них апфуру на Алиме летом 1878 г. Тревога была напрасной: Балле успел наладить дружественные отношения с прежними врагами, и те уже не чинили никаких препятствий. Теплый прием он нашел и у Макоко.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Получив от Балле добрые вести, 18 февраля 1884 г. генеральный комиссар на борту парового судна и с эскортом пирог тоже начал спуск по Алиме. 12 марта они вошли в воды Конго, а 27 марта высадились в деревне Нганшуно, главного вассала Макоко, у которого остановился Балле. 9 апреля де Бразза, его брат Жак, Нганшуно, де Шаванн [67 - Шарль де Шаванн (1853–1940 гг.) – французский юрист; с марта 1883 г. – личный секретарь де Бразза, участник его Третьей экспедиции; руководил строительством Браззавиля. Вице-губернатор Французского Конго (управляющий Габоном) с 12 марта 1889 г. по 1 июня 1894 г. См.: Chavannes Ch. de. Avec Brazza. Souvenirs de la mission de l’Ouest Africain (Mars 1883 – Janvier 1886). Paris, 1935; Idem. Le Congo fran&#231;ais. Ma collaboration avec Brazza (1886–1894). Nos relations jusqu’&#224; sa mort (1905). Paris, 1937.], Маламин в сопровождении переводчиков, лапто, туземцев-носильщиков прибыли в резиденцию Ило I. Жители приветствовали их несмолкаемыми звуками тамтамов. В торжественной обстановке де Бразза вручил Макоко договоры, ратифицированные палатой депутатов; таким образом, снова было подтверждено право Франции на протекторат над землями батеке по левому и правому берегам Конго. После праздничной церемонии де Бразза отправился в Нтамо, чтобы окончательно решить вопрос о месте будущей столицы Французской Экваториальной Африки. Де Шаванн выбрал для нее широкий холм, с которого открывался живописный вид на берега могучей реки и на далекие горные цепи, обнимающие все пространство.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Де Бразза попытался, ссылаясь на договоры, подписанные Макоко, создать французские посты и на левобережье Конго, где закрепились люди Стэнли. Но все его усилия оказались безуспешными; бельгийцы категорически отказывались уступить Франции эту часть владений Ило I. Де Бразза оставил свои попытки и, заручившись письменными свидетельствами Макоко, отправил в Париж с ворохом документов Балле (май 1884 г.), назначенного представителем Франции на Берлинской конференции, которая должна была открыться в ноябре 1884 г. Однако по достигнутому на ней франко-бельгийскому соглашению от 5 февраля 1885 г. левый берег Конго отойдет к Свободному государству Конго, а в качестве компенсации Франция получит бассейн Ниари-Квилу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А пока генерального комиссара ждали новые заботы. Его присутствие было необходимо и на Огове, и на океанском побережье, и в бассейне Конго, где ему приходилось решать нелегкие проблемы то с туземным населением, то с агентами Леопольда II, то с французской администрацией Габона. Затем внимание де Бразза сконцентрировалось на исследовании и освоении бассейна Среднего Конго. Члены команды получили задание вести разведку вдоль его притоков, истоки которых терялись в еще не изведанных землях; им удалось проникнуть в районы Санги [68 - Санга – правый приток Конго длиной 790 км, образованный слиянием Кадеи и Мамбере. Площадь бассейна – 213 тыс. км2. Основные притоки – Джа (правый) и Ликвала-оз-Эрб (левый). Течет с севера на юг и впадает в Конго у Мосаки. Санга открыта Альбером Долизи в 1884 г. См.: Bruel G. La France Equatoriale Africaine: Le pays. Les habitants. La colonisation. Les pouvoirs publics. Paris, 1935. P. 99–103.] и Убанги [69 - Убанги – правый приток Конго длиной 1120 км, образованный слиянием Уэле и Мбому. Площадь бассейна – 755 тыс. км2. Течет сначала на запад, затем на юг и впадает в Конго напротив озера Тумба. См.: Bruel G. Op. cit. P. 91–95.] и, следуя принципу «мирной экспансии», установить дружественные контакты с местными племенами. Сам де Бразза, хотя и больной, планировал возглавить экспедицию в долину Санги. Надо было спешить, чтобы поставить под контроль незанятые территории до прихода туда конкурирующих держав – Великобритании, Португалии, Бельгии и Германии.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;После принятия на Берлинской конференции Генерального акта, определившего границы французских владений в Африке, и в обстановке развернувшейся антиколониальной кампании, связанной с Тонкинской экспедицией, Париж посчитал миссию Пьера де Бразза исчерпанной. В марте 1885 г. должность генерального комиссара была упразднена, а управление колонией Габон и внутренними областями к западу от Конго перешло в ведение Министерства военно-морского флота и колоний. Эта весть дошла до де Бразза только 15 июля 1885 г.; получив ее, бывший генеральный комиссар немедленно покинул Дьеле. На этот раз он спустился к побережью не по Огове, а по новому, краткому, пути – по Алиме и Конго – и 18 октября уже был в Либревиле.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В Париж де Бразза прибыл 19 ноября 1885 г. На Орлеанском вокзале его встречала тысячная толпа и родные, приехавшие из Италии, чтобы «помочь ему перенести тяжкую ношу успеха» [70 - Chambrun J. A. de. Op. cit. P. 118. Доля этого успеха по праву принадлежала его семье. В особняке ди Брацца в Риме хранилась бухгалтерская книга под названием «Конго ди Брацца», куда старший брат записывал суммы, выделенные родными на нужды трех экспедиций; к этому времени они составляли 700 тыс. франков.]. Тридцатитрехлетний исследователь снова клал к ногам Франции богатые дары: восемь постов в бассейне Конго, восемь – в бассейне Огове, пять – на Атлантическом побережье и в долине Квилу-Ниари, стратегически важную коммуникацию от бухты Лоанго до Нижнего Конго, будущую столицу Французского Конго – Браззавиль и контроль над долинами Ликвалы, Санги и Нижней Убанги. Заслуги де Бразза были отмечены присвоением ему звания офицера Почетного легиона (13 августа 1885 г.).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Во Франции еще не утихли «колониальные» страсти, вызвавшие отставку Ферри [71 - 30 марта 1885 г.]. Противники заморской экспансии во главе с Жоржем Клемансо [72 - Жорж Клемансо (1841–1929 гг.) – политический деятель Франции, один из лидеров радикалов; премьер-министр в 1906–1909 и в 1917–1920 гг.] считали недопустимым растрачивать средства на захват новых территорий, когда требовалось мобилизовать их на проведение срочных реформ и на укрепление армии для возврата Эльзаса и Лотарингии; они подвергали уничтожающей критике тезис о «низших расах», которым должны прийти на помощь цивилизованные нации. Сторонники же Ферри настаивали на том, что победы в Африке и Азии не только помогут французам забыть постыдное поражение во франко-прусской войне и вернут им веру в величие страны, но и позволят значительно преумножить экономический и военный потенциал Франции в преддверии ее нового и неизбежного столкновения с Германией.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В этом ожесточенном противостоянии де Бразза оказывался как бы над схваткой. Он был героем дня. Его воспринимали не как завоевателя, а как отважного исследователя, открывателя новых земель, патриота. У него брали интервью корреспонденты влиятельных французских и зарубежных газет, он принимал многочисленные приглашения, ему выражали свое восхищение Ферри и другие политики, члены географических обществ разных стран, предприниматели, журналисты, простые французы. Свидетельством признания его заслуг стал митинг в Зимнем цирке [73 - Зимний цирк был построен в 1852 г. архитектором Якобом Игнацем Гитторфом (1792–1867 гг.), автором Летнего цирка и Северного вокзала в Париже; назывался сначала Цирком Наполеона в честь Наполеона III (1852–1870 гг.), затем Национальным, а с 1873 г. Зимним. Рассчитан на 4 тыс. мест.] Парижа 21 января 1886 г., когда пять тысяч зрителей стоя приветствовали исследователя Конго. В своей речи [74 - Expos&#233; pr&#233;sent&#233; par M. P. Savorgnan de Brazza, lieutenant de vaisseau dans la s&#233;ance g&#233;n&#233;rale extraordinaire tenue au Cirque d’hiver le 21 janvier 1886. Paris, 1886.] де Бразза говорил не только о своей десятилетней деятельности в Экваториальной Африке, но и изложил собственные взгляды на будущее новой колонии. Он видел это будущее не в колонизации (освоении) страны посредством европейской эмиграции. Колонизовать (осваивать) свои земли должны сами туземцы. Миссия же европейцев заключалась в том, чтобы готовить их к этому, т. е. научить их быть тружениками, производителями и потребителями. Успешно решить такую задачу могли и должны были те, кто хорошо знал жизнь африканцев и имел долгий опыт общения с ними. Де Бразза предостерегал от поспешных, тем более насильственных методов: принудительное навязывание другому народу иного образа мыслей и иных порядков вызовет неизбежное сопротивление; единственно приемлемый способ действия – доброжелательность, бесконечное терпение и твердость. Но действительность оказалась совсем другой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Несмотря на падение кабинета Ферри, Париж продолжал оставаться одним из главных игроков в борьбе за передел мира и не желал отступать перед напором своих соперников – Германии, Великобритании и Бельгии. В апреле 1886 г. парламент законодательно оформил появление новой колонии Французское Конго и проголосовал за выделение кредитов на создание ее административного аппарата. Пьер де Бразза назначался генеральным комиссаром по управлению Габоном и Французским Конго [75 - Габон пока еще оставался отдельной колонией. 11 декабря 1888 г. обе колонии были объединены, а 30 апреля 1891 г. получили общее название «Французское Конго».]; его заместителем, ответственным за Габон, стал Балле, а его полномочным представителем на остальной территории колонии – де Шаванн. Прежде чем отправиться на место назначения, де Бразза провел переговоры с торговыми палатами крупнейших городов Франции и продавцами хлопчатобумажных тканей, нанял служащих, организовал отправку продовольствия, материалов, товаров для предстоящих экспедиций. Он не преминул обратиться к правительству с предложением рассмотреть вопрос о постоянном морском сообщении между метрополией и новой колонией. Решив организационные и кадровые вопросы, де Бразза 5 марта 1887 г. прибыл в Либревиль.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Началось политико-административное строительство колонии. Одновременно покоритель Конго приступил к осуществлению своего проекта по просвещению местного населения, его приобщению к цивилизованному образу жизни. Речь шла не только о борьбе против использования рабского труда. Необходимо было приучать туземцев к новым формам трудовой деятельности; для этого стали открываться новые школы, где можно было получить начальное образование и тут же овладеть каким-либо ремеслом; оказывалась помощь и миссионерским центрам. Де Бразза думал также о развитии экономики; он даже пытался заложить основы интенсивного земледелия: был создан своего рода опытный участок по отбору лучших сортов местных растений и по внедрению привозных. Вынужденный решать такой сонм проблем, генеральный комиссар был в постоянных разъездах и всегда оказывался там, где требовалось его присутствие: его почти не видели в Либревиле. Франсуа Жозеф Лами [76 - В 1892–1893 гг. Лами (1858–1900 гг.), будущий завоеватель Чада, в чине капитана участвовал в научной экспедиции Альфреда Ле Шателье, исследовавшей район между Лоанго и Браззавилем.], побывавший в те годы в Конго, считал де Бразза примером того, как можно эффективно управлять колонией без применения силы и располагая чрезвычайно ограниченными средствами. «Для этого, – говорил Лами, – надо поступать, как он, нужно долго жить среди туземцев, изучать их в непосредственной близости, знать их потребности, уметь играть на одних струнах и не касаться других; словом, действовать с максимальной осторожностью и с исключительным тактом» [77 - Lamy F.-J. Lettre &#224; M. Masqueray, directeur de l’Ecole des Lettres d’Alger, Loango, le 20 d&#233;cembre 1893 // Le Commandant Lamy d'apr&#232;s sa Correspondance et ses Souvenirs de Campagne / Ed. E. Reibell. Paris, 1903. P. 213.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Шло активное освоение внутренних областей новой колонии, в котором было задействовано большое число служащих. Как пишет в своей книге де Шамбрен, «офицеры, администраторы, технические работники – все, кто был на ногах, пробирались по бушу, прокладывали тропы, поднимались по водным потокам с теодолитом, компасом и алидадой в своих рюкзаках. Dolce far niente в Либревиле предназначалось для больных» [78 - Chambrun J. A. de. Op. cit. P. 139. Теодолит – инструмент для измерения на местности горизонтальных и вертикальных углов. Алидада – часть теодолита в виде круга с делениями; линейка, с помощью которой производится наведение инструмента на какую-либо точку. Dolce far niente — сладостное ничегонеделание (итал.).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Де Бразза должен был выполнить и другую важную задачу, а именно, присоединение новых земель: членам его команды поручалось продолжить разведку в бассейне Конго и его притоков Санги и Убанги, а затем начать продвижение на север и северо-восток. Одна группа направилась к Камеруну, чтобы не допустить расширения германских владений, другая – к озеру Чад и Верхнему Нилу, чтобы поставить преграду дальнейшей экспансии Бельгии и Великобритании. И та и другая столкнулись с отчаянным сопротивлением местных племен; потери оказались значительными, и французам пришлось отказаться от своих намерений и отступить.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Деятельность Пьера де Бразза на посту генерального комиссара не проходила без осложнений. Министерство колоний [79 - Министерство колоний было создано в 1894 г. на базе Секретариата по делам колоний, существовавшего с 1881 г. то в составе Министерства военно-морского флота и колоний (1882–1889 и 1892–1893 гг.), то в составе Министерства торговли, промышленности и колоний (1890–1892 и 1893–1894 гг.).] не переставало чинить ему всяческие препятствия. Его полномочия ограничивались, персонал сокращался, финансирование постоянно урезалось, принятие бюджета то и дело откладывалось. Для разрешения финансовых конфликтов де Бразза приходилось периодически наведываться в Париж. В 1895 г., во время одной из таких поездок, которую генеральный комиссар совместил с отпуском (он не отдыхал с июня 1890 г.), произошло счастливое событие:<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;12 августа 1895 г. он сочетался браком с Терезой де Шамбрен [80 - Мария Тереза Виржиния Франсуаза де Бразза, урожденная де Шамбрен (1860–1948 гг.), по материнской линии была праправнучкой маркиза Мари Жозефа де Лафайета (1757–1834 гг.), видного политического деятеля Франции, героя Войны за независимость в Северной Америке 1775–1783 гг. Ее брат, Жак Альдебер Пинетон граф де Шамбрен (1872–1962 гг.), написал биографию Пьера де Бразза.]. До этого конголезское предприятие, требовавшее полной отдачи моральных и физических сил, не давало ему возможности серьезно думать о женитьбе, хотя претенденток было предостаточно. В каждый приезд в Париж героя Конго одолевали поклонницы, которые не только засыпали его письмами, но и осмеливались стучаться в его дверь; правда, они неизменно получали один и тот же ответ от секретаря: «Господин де Бразза бережет себя для первой француженки, родившейся в Браззавиле» [81 - Цит. по: Chambrun J. A. de. Op. cit. P. 143.]. Придуманную хозяином фразу тот произносил с огромным удовольствием.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Свою юность Тереза провела в США, где ее отец граф Шарль де Шамбрен [82 - Шарль Адольф Пинетон маркиз де Шамбрен (1831–1891 гг.).] работал во французском посольстве советником по правовым вопросам. О Пьере де Бразза она впервые услышала в Риме, куда приехала навестить своего деда по материнской линии Клода-Франсуа де Корселя [83 - Клод-Франсуа Тиркюи де Лабар де Корсель (1802–1892 гг.) – французский политический деятель; посол в Ватикане в 1873–1876 гг.; был женат на внучке маркиза де Лафайета.], французского посла в Ватикане; ей было тогда пятнадцать лет; в салонах Рима только и говорили что о молодом итальянце, добивавшемся подданства Франции. Много лет между ними существовала виртуальная связь благодаря тому, что семья посылала Пьеру денежную помощь в Африку через посредничество де Корселя. Наконец они встретились у общих знакомых в Париже и сразу почувствовали взаимную симпатию. Де Бразза оценил твердость характера, независимость в суждениях, открытость и жизнерадостность Терезы и, главное, близость их взглядов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;После бракосочетания молодые супруги, побывав у родных в Риме, возвратились в Париж, где 3 января 1895 г. де Бразза удостоили звания командора Почетного легиона. Они не стали задерживаться в столице и почти сразу же уехали в Конго.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Здесь генерального комиссара ожидали прежние трудности. Из бюджета колонии пришлось брать средства для знаменитой экспедиции капитана Маршана, которую де Бразза считал слишком запоздалой [84 - За несколько лет до этого де Бразза сам предлагал организовать экспедицию в долину Верхнего Нила, однако к 1896 г. ситуация значительно изменилась – к этому времени англичанам удалось установить контроль над большей частью Судана.]. Но самая большая угроза исходила от предпринимателей из метрополии, рассмат ривавших Французское Конго как даровой источник обогащения. Туда хлынули потоки концессионеров, неразборчивых в средствах, с единственной целью отхватить кусок побольше от «конголезского пирога». Де Бразза опасался, что в погоне за наживой эти дельцы поделят страну на части и станут по примеру бельгийцев беззастенчиво эксплуатировать туземное население, а у него не будет полномочий вмешиваться в их отношения. Так и случилось: к 1898 г. вся колония представляла собой шахматную доску, разделенную на сорок две концессии. На этом поле проконсул Французского Конго с его цивилизаторскими идеями был лишь досадной помехой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Осенью 1897 г. у де Бразза обострилась желчная гематурия [85 - Аллергическая реакция на хинин, блокирующая работу почек.], осложненная болотной лихорадкой, и врач предписал ему сменить климат. Для больных бронхов было опасно сразу после знойной Африки оказаться в холодном Париже, и семья остановилась в Алжире. Там 13 января 1898 г. де Бразза получил известие о своей отставке. Приказ, подписанный 4 января 1898 министром колоний Андре Лебоном [86 - Андре Лебон (1858–1938 гг.) – министр торговли и колоний в 1896–1898 гг.; в 1897 г. ввел концессионный режим во Французском Конго. В 1898 г. ушел из политики и стал одним из первых французских государственных деятелей, перешедших в частный бизнес; работал в компаниях, занимавшихся эксплуатацией колоний.], гласил: «Я имею честь сообщить Вам, что постановлением от 2 января 1898 г. Вы увольняетесь в запас с жалованием с 13 января 1898 г., даты окончания положенного Вам отпуска по болезни» [87 - Autour de Savorgnan de Brazza: Lettres in&#233;dites // La Revue. T. 58. 1905. P. 392.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На оскорбительный тон приказа, оказавшегося для него к тому же полной неожиданностью, завоеватель Конго ответил молчанием – ни протеста, ни тем более жалоб. И только по прошествии трех лет, в 1901 г., он взял слово, чтобы дезавуировать обвинения Лебона, опубликовавшего книгу «Политика Франции в Африке» [88 - Lebon A. La politique de la France en Afrique, 1896–1898: mission Marchand, Niger, Madagascar. Paris, 1901.], в которой резко осуждалась деятельность Пьера де Бразза как администратора, в частности, его нежелание помогать «герою Фашоды». 6 мая 1901 г. экс-генеральный комиссар послал новому министру колоний Альберу Декре [89 - Альбер Декре (1838–1915 гг.) – министр колоний в 1899–1902 гг.] рапорт с документально подтвержденным перечнем средств, выделенных на экспедицию Маршана из бюджета Французского Конго, из-за чего пришлось значительно сократить финансирование других статей. Рапорт заканчивался просьбой восстановить его честное имя и признать его право на достойную пенсию. Он был услышан, правда не сразу. О нем вспомнили, когда 12 января 1902 г. в Сент-Этьенне торжественно открывали памятник Франсису Гарнье [90 - О Франсисе Гарнье, французском исследователе реки Меконг, см. сн. 40 к «Путешествиям». Сент-Этьенн, административный центр деп. Луара (Центральный массив), был родным городом Гарнье.]. По этому поводу «Тан» писала: «Хорошо, когда прославляют умерших, но было бы еще достойнее чтить живых» [91 - Цит. по: Chambrun J. A. de. Op. cit. P. 178.], имея в виду судьбу Пьера де Бразза, который потратил на нужды экспедиций в Африку все свое состояние, а теперь еле сводил концы с концами. По инициативе двух депутатов [92 - Шарля Лемира де Вилье (1833–1918 гг.), депутата от Кохинхины (1889–1902 гг.), бывшего военного моряка и специалиста по колониальным вопросам, и Эжена Этьенна (1844–1921 гг.), депутата от Орана (1881–1919 гг.), в 1887 и 1889–1892 гг. занимавшего пост государственного секретаря по делам колоний.] и при поддержке премьер-министра Пьера Вальдека-Руссо [93 - Пьер Рене Вальдек-Руссо (1846–1904 гг.) – политический деятель Франции; председатель Совета министров в 1899–1902 гг.] парламент 29 марта 1902 г. единодушно проголосовал за назначение де Бразза государственной пенсии в размере десяти тысячи франков, которая в случае его смерти переходила к вдове (не выше шести тысяч), а после ее кончины делилась поровну между детьми (сыновьям – до совершеннолетия, дочери – до конца жизни) [94 - См.: Collection compl&#232;te des lois, d&#233;crets d'int&#233;r&#234;t g&#233;n&#233;ral, trait&#233;s internationaux, arr&#234;t&#233;s, circulaires, instructions, etc. Vol. 102. Paris, 1902. P. 458. Закон вступил в силу 1 августа 1902 г.]. Помимо де Бразза такой пенсии был удостоен только Луи Пастер (1874 г.) [95 - Луи Пастер (1822–1895 гг.) – знаменитый французский химик и биолог.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;После отставки де Бразза жил частной жизнью, деля свое время между семьей и друзьями. Вскоре он обосновался в «Белом городе» – Алжире, наведываясь то в Рим, то в Париж. В январе 1899 г. у него родился сын Жак [96 - Первого ребенка де Бразза назвал в честь своего уже покойного младшего брата Джакомо (Жака).], за ним появились Антуан, Шарль и Марта. К несчастью, Жак умер в пятилетнем возрасте. Это стало для отца страшным ударом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Отлученный от Африки, де Бразза, тем не менее, не переставал думать о ней. К тому же представители власти, в том числе президенты республики Феликс Фор [97 - Феликс Фор (1841–1899 гг.) – политический деятель Франции; президент рес публики в 1895–1899 гг.] и Эмиль Лубе [98 - Эмиль Лубе (1838–1929 гг.) – политический деятель Франции; президент республики в 1899–1906 гг.], при решении колониальных проблем неизменно обращались к нему за советом. Его глубоко потрясли сообщения в прессе о чудовищной эксплуатации туземцев в Бельгийском Конго, вызвавшие волну протестов по всему миру.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Антверпенская торговая компания (основана в 1892 г.), получившая концессию в долине Монгалы [99 - Правый приток Конго.] и обладавшая монополией на добычу каучука, слоновой кости и ценной древесины (контрольный пакет акций находился в руках Леопольда II), творила немыслимые преступления. За уклонение от работы или невыполнение нормы у туземцев отрезали руки, брали в заложники женщин, убивали, выставляя головы казненных на палисадах, сжигали деревни; в одном селении были убиты двадцать две женщины и двое детей только за то, что они не успели к положенному сроку доставить лодки с каучуком. Счет жертв шел не на десятки, а на многие сотни. О бесчеловечных методах торговцев каучуком мир узнал из британской и немецкой прессы [100 - В 1899 г. в «Блэквудз Мэгэзин» была опубликована серия статей известного английского писателя Джозефа Конрада (1857–1924 гг.) о злоупотреблениях концессионеров в долине Монгалы, вошедших затем в его знаменитую книгу «Сердце тьмы» (1902 г.). В 1900 г. его соотечественник, журналист Эдмунд Морел выступил с разоблачениями политики Леопольда II в Конго; собранный Морелом материал лег в основу его сочинения «Кровавый каучук» (1906 г.), название которого превратилось в символ конголезской трагедии. См.: Fox Bourne H. R. Civilisation in Congoland: A Story of International Wrong-Doing. London, 1903. P. 252–254.]. Комиссии по расследованию из представителей разных стран, побывавшие в Конго, подтвердили выявленные факты [101 - После скандала, вызванного докладом британского консула Роджера Кейсмента о преступлениях агентов Леопольда II по отношению к местному населению (1904 г.), парламент Бельгии в 1908 г. лишил короля его конголезской вотчины, которая перешла под юрисдикцию Бельгийского государства. См.: Vangroenweghe D. La Soci&#233;t&#233; Anversoise du commerce au Congo et la violence structurelle dans l'Etat Ind&#233;pendant du Congo // http://cas1.elis.ugent.be/avrug/violence/ dvg_viol.htm].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Де Бразза опасался, как бы такие бесчинства не повторились во Французском Конго. И его опасения были не напрасны. До Франции стали доходить тревожные вести. Де Бразза узнавал о них не только из газет, но и от миссионеров, возвращавшихся из колонии. Они рассказывали, что после циркуляра от 25 августа 1903 г., предписавшего устанавливать оплату чиновникам и торговым агентам в зависимости от собранных ими налогов, эксплуатация перешла все границы – туземцев, работавших на каучуковых плантациях, фактически превратили в рабов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;15 февраля 1905 г. разразился скандал Го – Токе. Газеты сообщили, что 14 июля 1903 г. – в день французского национального праздника – два служащих колониальной администрации Форт-Крампеля (Убанги-Шари) Фернан Го и Жорж Токе устроили публичную казнь одного туземца – Пакры, обвиненного в убийстве надсмотрщиков: они повесили на шею приговоренного динамит и взорвали его. Им хотелось, признавались они на суде, внушить страх остальным – Пакра умирал не от пули и не от копья, а от небесной кары, которая может поразить каждого восставшего против белых. Франция, считавшая себя поборницей цивилизации, была потрясена: от властей потребовали отправить в Конго комиссию по расследованию, и возглавить ее должен был не кто иной, как Пьер де Бразза. Обе палаты проголосовали за выделение на эти цели чрезвычайного кредита в 268 тыс. франков.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;5 апреля 1905 г. в сопровождении инспекторов по делам колоний и представителей трех министерств (колоний, иностранных дел и народного просвещения) де Бразза вместе с женой покинули Марсель и 29 апреля прибыли в Либревиль. Миссия длилась четыре месяца; за это время ему удалось объехать значительную часть Французского Конго от Огове до Убанги и Верхней Шари. На каждом шагу де Бразза и его сотрудники встречали глухое сопротивление концессионеров и служащих колониальной администрации, пытавшихся скрыть свои преступления; им отказывали в необходимой документации, в транспортных средствах, в телеграфной связи или вообще игнорировали их присутствие. Туземцы, опасаясь мести, лишь в редких случаях решались рассказывать Пьеру де Бразза о своих бедах, но бывало, что они говорили с ним на языке танца, который тот прекрасно понимал.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Перед ним предстала мрачная картина человеческого несчастья и опустошения. Многие деревни, некогда процветавшие, обезлюдели: туземцы покидали их, скрываясь от жестокости концессионеров, или просто вымирали. Мало кто выдерживал подневольный труд носильщика. Не лучшей была участь и тех, кто добывал каучук: их не только обманывали при заключении контрактов, не только платили ничтожно мало, причем часто натурой, а не деньгами, но и брали в заложники их семьи. Жен и детей захватывали и держали в специальных лагерях, пока их мужья и отцы не соберут нужного количества каучука. Если те не выполняли нормы, то заложников отправляли на посты, где под палками надсмотрщиков заставляли работать гребцами на пирогах. Условия содержания были ужасающими. Так, в Банги шестьдесят шесть заложников жили в хижине длиной в шесть метров без окон и при закрытой двери; за двенадцать дней там умерли двадцать пять человек. Не менее страшный концентрационный лагерь существовал и в Форт-Крампеле [102 - Отчет де Бразза не был опубликован, но сохранились его записи о результатах проверки, которые он посылал членам комиссии, инспектировавшим другие регионы, их собственные свидетельства, в первую очередь воспоминания молодого ученого и журналиста Фелисьена Шалле (1875–1967 гг.), делегированного Министерством народного просвещения.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Гнетущее впечатление от увиденного, атмосфера ненависти и страха, возникавшая при его общении с местными властями и каучуковыми дельцами, физическая усталость, постоянные болезни подорвали последние силы де Бразза [103 - «Эти жуткие разоблачения, – пишет Шалле, – потрясли де Бразза до глубины сердца. Глубокая скорбь, безмерная печаль подточили его силы, ускорили его конец» (Challaye F. Le Congo fran&#231;ais. La question internationale du Congo. Paris, 1906. P. 15).]. Вернувшись после инспекции в Браззавиль, он почти не вставал с постели, а если и вставал, то только для того, чтобы писать отчет следственной комиссии. Это были дни, когда завершался процесс над Го и Токе; суд приговорил обоих к небольшому сроку – пяти годам тюрьмы. Снисходительность к преступникам еще раз подтвердила отношение белых к туземцам, как к бесправному объекту эксплуатации, как к товару.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;29 августа 1905 г. знаменитый исследователь навсегда покидает город, названный его именем. Корабль перевозит его на другой берег, в Леопольдвиль, откуда по железной дороге он добирается до побережья. В Матади [104 - Порт на Нижнем Конго.] с большим трудом де Бразза поднимается на борт «Масейо», где передает все полномочия своему заместителю Шарлю Оаро-Дерюиссо [105 - Шарль Жозеф Огюстен Оаро-Дерюиссо (1846–1918 гг.) – генеральный инспектор колоний.]. Прощаясь с ним, он говорит, что их миссия была крайне необходима, в противном случае Франция не избежала бы скандала еще более серьезного, чем бельгийский; нельзя было допустить, чтобы «Французское Конго стало второй Монгалой» [106 - Challaye F. Le Congo fran&#231;ais. P. 18. Описывая этот момент, Шалле подчеркивает, что «судьба Конго волнует де Бразза больше, чем его собственная. Пока он еще в силах что-то сказать, он говорит только о Конго» (Ibid. P. 17).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;По прибытии в Дакар 13 сентября 1905 г. умирающего Пьера де Бразза на носилках относят в военный госпиталь. Он оставляет этот мир 14 сентября 1905 г. в шесть часов вечера. Тереза де Бразза перевозит его тело в Париж. 3 октября Франция отдает последний долг великому путешественнику, организуя национальные похороны. Они проходят при огромном стечении народа в присутствии видных государственных деятелей и близких друзей. Гроб с телом покойного опускают во временный склеп на кладбище Пер-Лашез, чтобы позже перенести его в Пантеон или в Дом инвалидов. Но вдова убеждена, что он должен покоиться не здесь, а в той стране, с которой связал свою жизнь: «Эта африканская земля, – часто говорил де Бразза, – должна в конце концов взять меня к себе» [107 - См. прощальную речь близкого друга де Бразза Шарля де Шаванна: Chavannes Ch. de. Le Congo fran&#231;ais. P. 389.]. В 1906 г. втайне от всех Тереза вывозит прах своего мужа в Алжир и хоронит его на христианском кладбище на холмах Белого города в квартале Эль-Маданья. Эпитафия на надгробии кончается словами «Его память чиста от крови».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;После 1905 г. началась посмертная жизнь Пьера де Бразза. Почти сразу одна за другой стали выходить биографии и книги воспоминаний, написанные его друзьями, родными, участниками трех экспедиций, сотрудниками колониальной администрации Конго, членами инспекционной комиссии 1905 г. [108 - Следует отметить, что предисловие к книге Шалле «Воспоминания о колонизации» (Challaye F. Souvenirs sur la colonisation. Paris, 1935), рассказывающей об инспекционной поездке Пьера де Бразза в Конго, посчитали своим долгом написать два великих француза – Ромен Роллан (1866–1944 гг.) и Поль Ланжевен (1872–1946 гг.).], а затем и научные исследования (и не только французские). В трудах, посвященных истории Экваториальной Африки, обязательно присутствовал раздел о деятельности де Бразза в Габоне и Конго. Ученые ХХ века передали эстафету своим коллегам XXI века. Из самых последних работ можно выделить монографии Жана Мартена «Саворньян де Бразза, эпопея на берегах Конго» [109 - Martin J. Savorgnan de Brazza (1852–1905): une &#233;pop&#233;e aux rives du Congo. Paris, 2006.], Марии Петринга «Жизнь ради Африки» [110 - Petringa M. Brazza. A Life for Africa. Bloomington, 2006.] и Патрика Девиля «Экватория» [111 - Deville P. Equatoria. Paris, 2009.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;О миссии Пьера де Бразза в долину Огове постоянно вспоминал Альберт Швейцер [112 - Альберт Швейцер (1875–1965 гг.) – великий гуманист, мыслитель, музыковед и органист, протестантский теолог и миссионер, врач, нобелевский лауреат 1952 г., член Французской академии, почетный доктор многих университетов. Организовал в 1913 г. больницу в Ламбарене. Умер и похоронен там же.], построивший свою знаменитую больницу в Ламбарене на том месте, где когда-то стояла хижина «Отца рабов». Великий Доктор считал себя его преемником и любил подчеркивать их сущностную – почвенную – связь. В 1952 г. он откликнулся на столетнюю годовщину со дня рождения де Бразза посланием, в котором отдал должное его борьбе против рабства. В нем были такие слова: «… в то время, как я пишу эти строки, передо мной, у подножья холма, на котором стоит наша больница, струит свои воды тот самый приток Огове, по которому юный исследователь 12 ноября 1875 г. на заходе солнца прибыл в Ламбарене, деревню короля Реноке» [113 - Цит. по: Швейцер А. Письма из Ламбарене. Л., 1978. С. 363.]. Швейцер оставался хранителем памяти о де Бразза до конца своей жизни. В речи, произнесенной 18 апреля 1963 г. по случаю пятидесятилетнего юбилея больницы, он снова говорил об общей для них африканской земле, питавшей их духовный союз.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пьер де Бразза всегда воспринимался как знаковая фигура, воплощавшая в себе связь двух цивилизаций. Потому он оказался особенно востребован в конце Второй мировой войны. Его идея «мирной экспансии» прекрасно вписывалась в новую колониальную политику де Голля – от Французской империи к Французскому Союзу, – которая была продиктована «тектоническим сдвигом» в сознании арабского и чернокожего населения Французской Африки [114 - Де Голль так писал об этом: «Но в то же время трепет надежды и освобождения коснулся душ африканцев. Драма, потрясшая мир, эпопея на грани чудесного, развернутая “голлистами” на их континенте, зрелище усилий, которых она от них потребовала и которые изменили условия их существования, – все это приводило к тому, что в хижинах и на стоянках, в саванне и в лесах, в пустыне и на берегах рек миллионы чернокожих, до этого времени согбенные тысячелетием несчастий, поднимали голову и задумывались о своей судьбе» (Gaulle Ch. de. M&#233;moires de guerre: L'unit&#233;, 1942–1944. Vol. 2. Paris, 1960. P. 31. Пер. наш. – И. К., Е. К.).], пробудившимся чувством самоуважения после того, как африканцам пришлось бок о бок с белыми сражаться против общего врага [115 - Французские колонии первыми откликнулись на призыв де Голля к сопротивлению. Почти две трети войск «Сражающейся Франции» составляли африканцы. «Начиная с 1940 г., – писал герой Второй мировой войны генерал Филипп Леклерк де Отклок, – удивленный мир смог увидеть, как наша империя устремилась на помощь матери-родине. Эта империя стала театром первых побед нашей возрождающейся силы. Она также была одной из участниц этих побед, поскольку ее ресурсы позволяли нам воссоздать французскую армию» (Цит. по: Tchemo H. M. La francophonie de sang 1940: aper&#231;u sur l'effort de guerre en Afrique Centrale (AEF, Cameroun). Yaound&#233;, 2004. P. 68).]. Уже 30 января 1944 г. основателю Французского Конго в Браззавиле был поставлен памятник. После освобождения Шарль де Голль поспешил в знак уважения к знаменитому исследователю издать указ о значительном увеличении пенсии для его семьи [116 - До 1944 г. ее размер ни разу не пересматривался, и из-за инфляции она постепенно обесценивалась, поэтому Тереза де Бразза с детьми жила в Алжире в чрезвычайно стесненных обстоятельствах.]. В 1951 г. в столице Алжира появился лицей имени Саворньяна де Бразза. В 1952 г. к столетию со дня рождения в его алжирском доме был открыт музей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пьер де Бразза остался жить и в памяти африканцев. Легенда об Отце Рабов передается в Габоне из поколения в поколение. Что касается конголезцев, то его особенно чтят в земле Макоко, принявшей в 1880 г. протекторат Франции. Показательно, что после обретения независимости в 1960 г., когда повсюду развернулась кампания по переименованию чужеземных имен и топонимов (Леопольдвиль стал Киншасой, Стэнли-пул – Нкуной), жители Республики Конго (РК) сохранили имя де Бразза в названии своей столицы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В 2005 г. власти РК, Габона и Франции широко отметили столетний юбилей со дня смерти великого путешественника. Было решено совместными усилиями возвести в Браззавиле Мемориал Пьера де Бразза (усыпальницу, музей и библиотеку) и перенести туда из Алжира его прах и прах членов его семьи. К знаменательному событию кинематографисты трех стран выпустили документальный фильм о жизни де Бразза, а Центр заморских архивов Национального архива Франции разместил на своем сайте экспозицию, посвященную его экспедициям в Африку. В рамках юбилейной программы была подготовлена конференция с участием африканских и французских ученых. 5 февраля 2005 г. три президента – Дени Сассу Нгессо (РК), Омар Бонго (Габон) и Жак Ширак (Франция) – заложили первый камень в строительство Мемориала. Обращаясь к собравшимся, представительница фонда «Пьер Саворньян де Бразза» Белинда Айесса подчеркнула непреходящую роль де Бразза как символа единства народов: «От Франции до Конго и через Габон, – сказала она, – Пьер Саворньян де Бразза соткал за время своей грандиозной одиссеи узы, до сих пор связывающие наши народы. Он был великим и гуманным человеком, он любил Францию, он любил Африку, он страстно любил Браззавиль. Он был гуманистом и осуществлял свою миссию мирным путем. Под флагом Франции он боролся против рабства, за что удостоился имени «Отец Рабов». Отныне прошлое примирилось с настоящим, История исправлена, и теперь мы будем писать сообща ее новую страницу» [117 - Сноска утеряна.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Открытие мемориала и перезахоронение состоялись 3 октября 2005 г. На церемонии присутствовали Дени Сассу Нгессо, Омар Бонго, Франсуа Бозизе (президент ЦАР), Макоко Огюст Нгемпио (потомок Ило I) со своим главным вассалом Нгелино, министр иностранных дел Франции Филипп Дуст-Блази, другие официальные лица и общественные деятели, представители рода де Бразза.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Однако юбилейные торжества были восприняты африканцами по-разному. Оппозиция критиковала президента РК за его желание «выслужиться» перед Елисейским дворцом и за пренебрежение интересами страны – возведение Мемориала потребовало непомерных расходов, тогда как конголезцы переживают не лучшие времена. Помимо политиков, некоторые участники конференции подвергли сомнению апологическую оценку деятельности Пьера де Бразза. Они считали неприемлемым прилагать к нему определение «гуманный», поскольку гуманность и колонизация – вещи несовместимые [118 - См.: Simonet P. Un mausol&#233;e pour Brazza // http://www.rfi.fr/actufr/articles/082/article_46581.asp (04/10/2006).]. Докладчики прибегали и к более жестким терминам, почерпнутым из лексикона политической пропаганды, типа: «Бразза был не кем иным, как агентом колониального империализма…» [119 - Цит. по: M’Paka A. D&#233;mocratie et vie politique au Congo-Brazzaville: Enjeux et recompositions politiques. Paris, 2007. P. 62.]<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как бы отвечая им, Нгелино заявил в своей речи на церемонии открытия: «Де Бразза пришел на наши земли не для того, чтобы господствовать над нами и колонизовать нас; он пришел сюда, руководствуясь гуманистическими идеалами – идеалами толерантности, справедливости, честности, вопреки утверждениям некоторых историков, исказивших дух дружбы между ним и Ило I» [120 - Цит. по: Brea J. Congo-Brazzaville: Should a Colonizer Be Honored Like a Founding Father? // http://globalvoicesonline.org/2006/10/09/congo-brazzaville-should-a-colonizer-be-honored-like-a-founding-father (October 9th, 2006); Brice Elion Ch. Savorgnan de Brazza et sa famille reposent d&#233;sormais &#224; Brazzaville // http://blog.francetv. fr/JAIMELECONGO/index.php/La-vie-a-brazzaville/2006/10 (3/10/2006).]. Первый вассал Макоко высказал сожаление, что «история, рожденная дружбой двух замечательных личностей, была на некоторое время забыта или просто замалчивалась» [121 - Brea J. Op. cit.], и выразил надежду, что правительства РК, Габона и Франции восстановят ее в своей подлинности и она войдет наконец как неотъемлемая часть в программы школ и культурных центров.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Личность Пьера де Бразза, как и его миссия, вызывали и продолжают вызывать до сих пор обостренный интерес и жаркие дискуссии. Итальянец, пожелавший стать гражданином Франции, но нашедший свой дом на африканской земле; европеец, воспитанный на латинской культуре и органично вошедший в культуру иноземных племен; талантливый исследователь, исповедовавший гуманистические идеалы, и одновременно завоеватель чужой территории; человек, подаривший своей второй родине огромную колонию и познавший всю горечь непонимания и пренебрежения, – вот богатейшее поле для исследования как экзистенциальных, так и глобальных цивилизационных проблем. Речь идет не только о извечной теме нравственности в политике, но и о критически важном для XXI века вопросе о судьбах бывших колоний, их вхождении в постиндустриальный мир и исторической ответственности бывших метрополий за их будущее.<br>
&nbsp;//--&nbsp;* * *&nbsp;--//&nbsp;<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Современники Пьера Саворньяна де Бразза познакомились с историей его путешествий еще при жизни исследователя. В газетах и научных журналах публиковались письма де Бразза родным и друзьям в итальянском и французском вариантах. В 1882 г. и 1886 г. были напечатаны тексты его выступлений в Парижском географическом обществе соответственно о Первой и Второй экспедициях в Африку. В 1887 г. Наполеон Ней выпустил их отдельной книгой, добавив к ним отчет о Третьей экспедиции, письма Пьера и его брата Жака, а также ряд других документов. Сам де Бразза на основе дневниковых записей начал издавать с 1887 г. в журнале «Вокруг света» воспоминания о своих путешествиях на Африканский Запад, но не завершил их – работа в должности генерального комиссара Конго поглощала все его время. Другие ценнейшие материалы – дневники исследователя – долго ждали своего часа. Ученые приступили к их расшифровке только в 1960-х годах. В 1965 г. были опубликованы страницы, посвященные заключению договоров с Макоко, в 1966 г. – событиям, предшествовавшим этим переговорам, и заключительному периоду Второй экспедиции. Одновременно началось осуществление фундаментального проекта по изданию всего комплекса документов, посвященных жизни и деятельности де Бразза; в 1966 г. вышел в свет том «Бразза-исследователь: Огове (1875–1879)» [122 - Brazza explorateur. Vol. 1: L’Ogoou&#233; (1875–1879) / Ed. H. Brunschwig. Paris, 1966.], в 1972 г. – «Бразза-исследователь: договоры с Макоко (1880–1882)» [123 - Brazza explorateur. Vol. 2: Les trait&#233;s Makoko (1880–1882) / Ed. H. Brunschwig. Paris, 1972.], в 1989 г. – «Бразза – генеральный комиссар: Французское Конго 1886–1897» [124 - Brazza commissaire g&#233;n&#233;ral: Le Congo fran&#231;ais, 1886–1897 / Ed. H. Brunschwig et E. Rabut. Paris, 1989.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вниманию читателей предлагается перевод сочинений Пьера Саворньяна де Бразза (мемуаров, отчетов перед Парижским географическим обществом, писем), освещающих историю его Первой экспедиции на Огове и Алиму и Второй экспедиции на Конго и Квилу-Ниари. Именно эти две экспедиции, помимо своего политического и экономического значения, сыграли особо важную научную роль: благодаря им де Бразза познакомил Европу с географией, геологией, климатом, флорой и фауной обширного региона к западу от Конго и с существовавшими там культурами разнообразных этносов, многие из которых до того времени были совершенно неизвестны западной цивилизации.<br>
<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Часть I. Первая экспедиция (1875–1878 гг.)<br></h3><br><img border=0 src="i_001.jpg">&nbsp;&nbsp;&nbsp;Портрет Пьера Саворньяна де Бразза работы Ксавье Альфонса Моншаблона. 1886 г.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пьер саворньян де бразза. Путешествия на Африканский Запад [125 - Африканский Запад (L’Ouest Africain) – использовавшееся во Франции в 1880-е годы название западной части Центральной Африки к северу от долины Конго.]<br></h3><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава I. Проект миссии на Африканский Запад. Отъезд<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;В 1868 г. [126 - На самом деле, в 1870 г.], когда я учился в Военно-морском училище [127 - См. сн. 16 к Введ.-2.], в «Морском и колониальном журнале» [128 - Журнал издавался (ежемесячно) с 1861 по 1896 г. в Париже (издательство «Ашетт») сначала Министерством военно-морского флота и колоний, а затем (после его разделения в 1889 г.) – Министерством военно-морского флота; тогда он стал называться «Морским журналом» (Revue maritime). Всего вышло 128 томов.] была напечатана статья о недавнем путешествии капитан-лейтенанта [129 - Капитан-лейтенант (lieutenant de vaisseau) – звание во французском ВМФ; соответствует званию армейского капитана и капитана ВВС.] Эме [130 - Антуан-Мари-Огюст Эме (1836–1910 гг.) – французский военный моряк и исследователь Африки; окончил Военно-морское училище (1854–1856 гг.). Аспирант (1856 г.), лейтенант (1860 г.), капитан-лейтенант (1865 г.). Участвовал в Мексиканской экспедиции, после которой служил в Габоне с 1866 по 1871 г. Капитан 2-го ранга (1881 г.). В 1867 г., исполняя поручение командующего Военно-морским дивизионом у Западных берегов Африки адмирала Флёрьо де Лангля продолжить исследования Поля Серваля и составить карту Огове, совершил на канонерской лодке «Пионер», которой он командовал с 1867 г. по 1869 г., плавание по нижнему течению этой реки, воспользовавшись первым (и самым крупным) весенним половодьем. Несмотря на противодействие местного вождя Редингве, преодолел Пуэнт-Фетиш (у впадения в Огове Нгунье) и продвинулся еще на несколько километров вверх по Огове, но (из-за спада воды) не смог достичь своей цели – порогов у Лопе (водопада Оканда). Заключил серию договоров с местными вождями. В целом ему удалось пройти по Огове 90–110 км от устья.Описание путешествия Эме см.: Aym&#232;s A. Exploration de l’Ogoway. Recherches G&#233;ographiques et Ethnologiques sur le bassin du Gabon // Revue Maritime et Coloniale. T. 28. 1870. P. 525–561; T. 29. 1870. P. 54–73.], командира канонерки [131 - Канонерка (канонерская лодка) – небольшое военное судно с малой осадкой, вооруженное орудиями большого калибра и предназначенное для обороны берегов или действий на реках и озерах. Впервые была использована французами в конце XVII в.] «Пионер» [132 - Небольшое паровое судно мощностью 20 лошадиных сил, с 1861 г. находившееся в составе Военно-морского дивизиона у Западных берегов Африки. Благодаря малой осадке «Пионер» был наилучшим образом приспособлен для исследования Огове: уже в 1861 г. тогдашний его командир Поль Серваль совершил на нем плавание по нижнему течению реки, открыв период ее интенсивного изучения.], приписанной к военно-морскому посту в Габоне [133 - Речь идет о французской территории Габон, учрежденной (по договору с местным вождем) в 1839 г. на берегу эстуария Комо, центром которой был основанный в 1849 г. Либревиль. Название происходит от традиционно использовавшегося европейцами названия этого эстуария – «Габонский эстуарий» или «река Габон». Такое имя дали ему португальцы (первооткрыватели этого региона) за сходство его очертаний с мордой кабана (порт. gaba&#245; – «кабан»).]. Эме исследовал район дельты Огове [134 - Огове – самая крупная река Габона; ее длина – 1200 км, площадь бассейна – 224 тыс. км2.] от Фернан-Ваша [135 - Речь идет о лагуне Фернан-Ваш (совр. лагуна Нкоми), расположенной к югу от дельты Огове (их связывает река Обандо). Лагуна имеет форму буквы «U»; ее площадь – около 500 км2; длина достигает 40 км, ширина – 30 км. На ее берегах и многочисленных островах обитает этнос кама (нкоми). Распространено мнение, что лагуну открыли португальцы то ли в 1472–1473 гг., то ли в 1475 г. (см., напр.: Raponda Walker A. Notes d’histoire du Gabon. Brazzaville, 1960. P. 82), однако нет свидетельств, его подтверждающих. В XVI–XVIII вв. лагуна считалась устьем гипотетической «реки Фернана Ваша» (от имени португальского мореплавателя конца XV в., хотя, возможно, это название, впервые появившееся на «Морской карте» Гаспара Вьегаса (1534 г.), стало результатом искажения имени другого португальского путешественника Фернана ду По, исследовавшего Гвинейский залив около 1472 г.). В 1731 г. французский географ Жан-Батист Бургиньон д’Анвиль предположил, что между «рекой Фернана Ваша» и рекой Кама (совр. Нкоми) находится лагуна, но факт ее существования был окончательно подтвержден только после того, как этот регион исследовал в 1857 г. Поль Беллони дю Шайю. С того времени название «Фернан-Ваш» было перенесено на лагуну и прилегавшую к ней территорию, которые по договору 18 февраля 1868 г. перешли под протекторат Франции. См.: Bruel G. La France Equatoriale Africaine: Le pays. Les habitants. La colonisation. Les pouvoirs publics. Paris, 1935. P. 72; Gaulme F. Le Pays de Cama: Un ancien &#201;tat c&#244;tier du Gabon et ses origines. Paris, 1981. Р. 25–29.] и бухты Назарет [136 - Бухта на побережье Габона, которую с юго-запада ограничивает мыс Лопеш; в нее впадает река Рембо Конджо (Rembo Kondjo), прежде называвшаяся рекой Назарета.] до земель иненга [137 - Иненга (эненга) – габонский этнос, в эпоху Пьера де Бразза обитавший к северо-востоку от Ламбарене вокруг озера Зиле, между островом Азанге и местом впадения в Огове Нгунье; принадлежит к этнической группе мпонгве. «Некогда они [иненга] обитали на Верхней Огове, у острова Алембе, у Молонги и Жюнквиля, – пишет Рапонда Уокер. – Оттуда они спустились вниз по реке и обосновались на берегах озера Зиле… Их прибытие в эту область произошло намного раньше прихода сюда их нынешних соседей галоа, поднявшихся вверх по реке» (Raponda Walker A. Op. cit. P. 62). Долгое время иненга были торговыми посредниками между жителями Атлантического побережья и племенами Верхней Огове. Первым европейцем, сообщившим миру о существовании этого этноса, стал англичанин Томас Эдвард Баудич (1819 г.), а первым европейцем, посетившим их, – его соотечественник Роберт Брюс Наполеон Уокер (первая половина 1866 г.). В августе 1873 г. иненга признали протекторат Франции, однако реальный контроль над их землями французы установили только в начале 1880-х годов. В целом см.: Raponda Walker A. Op. cit. P. 62–64.В настоящее время насчитывается от 1 до 5 тыс. иненга.] и галуа [138 - Галуа (галоа, галва) – габонский этнос, принадлежащий к группе мпонгве. В эпоху Пьера де Бразза галуа обитали в низовьях Огове (район Ламбарене и к западу от него до озера Онанге) и насчитывали около 10 тыс. чел. (Savorgnan de Brazza P. Voyages d’exploration de M. Savorgnan de Brazza. Ogoou&#233; et Congo // Revue Maritime et Coloniale. T. 76. 1883. P. 533); их племенным центром был Адолинанонго. В этот регион галуа мигрировали в начале XVII в., вероятно, из района Фернан-Ваш, поднявшись вверх по Огове; владевшие этой землей иненга уступили им часть своей территории (Raponda Walker A. Op. cit. P. 12, 16, 65). Долгое время галуа были торговыми посредниками между жителями Атлантического побережья и народами Средней и Верхней Огове; их колдуны пользовались большим авторитетом среди соседних племен. До середины XIX в. галуа находились в зависимости от иненга, но при Нкомбе освободились от нее. В августе 1873 г. они, как и иненга, признали протекторат Франции, но фактически французы закрепились в этом регионе лишь после Второй экспедиции де Бразза (1880–1882 гг.). В настоящее время, по разным оценкам, численность галуа – от 2 до 11 тыс. чел. См.: Codjo Rawambia L. Histoire des Galwa du Gabon, d&#232;s avant le XVIIIe jusqu'&#224; la fin du XIXe si&#232;cle: du temps d'Abundje et d'Olando-Nchuwa &#224; celui de Nkomb'Ademba. Paris, 1993. Vol. 1–2 (диссертация); Ogoula-M'Beye. Galwa, ou Edongo d'antan. Fontenayle-Comte, 1978; Pounah P.-V. La recherche du Gabon traditionnel: hier Edongo, aujourd'hui Galwa. Paris, 1975; Raponda Walker A. Op. cit. P. 65–69.]. При чтении этого рассказа на меня вдруг нахлынули все те детские мечтания, которые из-за моих занятий на какое-то время были забыты. Мои прежние стремления обрели четкие очертания: я видел перед собой пример осуществленной воли и поклялся, что своими трудами добьюсь подобной и единственно желанной для меня награды.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Окончив в 1870 г. учебу, я возобновил свое прошение о гражданстве, с которым в первый раз обратился в 1864 г. [139 - Ошибка. Следует читать – «в 1868 г.».] при поступлении в училище. Я уже собирался отправиться в качестве аспиранта [140 - См. сн. 17 к Введ.-2.] в Южную Атлантику, однако известие об объявлении войны <Пруссии> снова изменило ход моих мыслей. Я отказался от счастливой возможности совершить далекое плавание, которую мне предоставляла моя новая служба, и приложил все усилия, чтобы участвовать в этой великой кампании; я стал осыпать министерство [141 - Министерство военно-морского флота и колоний.] настойчивыми требованиями и, получив наконец согласие, поднялся в должности аспиранта 2-го класса на борт крейсера-фрегата «Реванш» [142 - Крейсер-фрегат «Реванш» был спущен на воду в 1860 г., закончил службу в 1893 г. Вооружение – восемь 240-миллиметровых орудий, три 190-миллиметровых, два 138-миллиметровых и два 120-миллиметровых.], отправлявшегося в Северное море под командованием капитана Лежена [143 - Лоран-Жозеф Лежен (1817–1895 гг.) – французский военный моряк; контр-адмирал (1875 г.).] и адмирала Фуришона [144 - Леон Мартен Фуришон (1809–1884 гг.) – французский военный и политический деятель; на службе в ВМФ Франции с 1824 г.; аспирант (1826 г.), лейтенант (1829 г.), капитан-лейтенант (1833 г.), капитан 2-го ранга (1843 г.), капитан 1-го ранга (1848 г.), контр-адмирал (1853 г.), вице-адмирал (1859 г.). Депутат от Дордони (1871–1876 гг.). Министр военно-морского флота с 4 сентября 1870 г. по 19 февраля 1871 г. (в правительстве Национальной обороны) и с 9 марта 1876 г. по 17 мая 1877 г. (в 4-м кабинете Жюля Дюфора и в кабинете Жюля Симона). Пожизненный сенатор (1876–1884 гг.).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;С окончанием войны, перейдя под командование Альна дю Фрете [145 - Ипполит-Мари Альна дю Фрете (1811–1893 гг.) – французской военный и политический деятель; на службе в ВМФ Франции с 1835 г.; аспирант (1837 г.), лейтенант (1841 г.), капитан-лейтенант (1846 г.), капитан 2-го ранга (1861 г.), капитан 1-го ранга (1868 г.), контр-адмирал (1877 г.). Долгие годы командовал учебным судном «Борда». Комендант порта Рошфора (1878 г.), порта Бреста (1879 г.). В 1881 г. вышел в отставку и занялся политикой. С 1882 г. – сенатор от деп. Финистер (консерватор-монархист).], я оказался в Африке; мы были посланы на подавление восстания кабилов. Каждый день наш десант вел огонь в долине Суман [146 - Суммам. См. сн. 19 к Введ.-2.]; ныне здесь среди мирных деревень, цветущих полей и виноградников уже ничто не напоминает о прошлых боях. Вернувшись во Францию, я сдал экзамены на аспиранта 1-го класса. Возраст еще не позволял мне воспользоваться законом, который давал участникам войны преимущественное право на получение французского подданства, и мне пришлось ждать некоторое время, чтобы потом со свидетельством о гражданстве быть зачисленным в постоянный личный состав <флота>.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пока же, вновь погрузившись в мысли об осуществлении своей главной мечты, я решил побывать в неизвестных местах Африки. Адмирал Кильо [147 - О контр-адмирале дю Кильо см. сн. 20 к Введ.-2. В августе 1873 г. он совершил плавание по Огове до Ламбарене и заключил с правителем галуа Нкомбе договор о протекторате. Об этом плавании см.: Quilio A.-L.-M. du. Voyage dans l’Ogoou&#233; // Revue Maritime et Coloniale. T. 41. 1874. P. 5–26; Marche A. Trois voyages dans l'Afrique occidentale: S&#233;n&#233;gal, Gambie, Casamance, Gabon, Ogoou&#233;. Paris, 1879. P. 146–147.], командующий военно-морским дивизионом [148 - Группа кораблей одного типа.], в зоне ответственности которого находились Габон и области, описанные Эме, отправлялся с надзорной миссией к <берегам> Сенегала, Габона, мыса <Доброй Надежды>, Южной Америки. Я был назначен к нему помощником. В июле 1872 г. фрегат «Венера» [149 - Винтовой фрегат смешанного типа водоизмещением 2750 т; построен на верфях Бреста (1861–1864 гг.); спущен на воду 27 декабря 1864 г. Назывался «боевым крейсером» или «боевым винтовым корветом». Участвовал в Мексиканской экспедиции (1865–1867 гг.), после которой был приписан к Военно-морскому дивизиону в Тихом океане, затем к Военно-морскому дивизиону в Китайском море (курсировал у берегов Бразилии, Японии, Индокитая, Китая). С мая 1872 г. – в составе Южноатлантического военно-морского дивизиона; до 1874 г. плавал у побережья Гвинеи и Латинской Америки. С 1883 г. действовал в Средиземном море в составе Левантийского военно-морского дивизиона (курсировал в Эгейском море). Разоруженный в 1886 г., использовался в качестве понтонного моста, а в 1909 г. был продан на торгах и разобран на части.] бросил якорь на рейде Габона.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Во время плавания мои самые смелые мысли обгоняли ход корабля. Вдохновленный недавними публикациями Ливингстона [150 - Дэвид Ливингстон (1813–1873 гг.) – британский (шотландский) миссионер и путешественник; национальный герой викторианской Англии. В 1841–1857 гг. занимался миссионерской деятельностью в Южной Африке. В 1852–1856, 1858–1864 и 1866–1873 гг. совершил серию путешествий по Южной и Экваториальной Африке. Говоря о вдохновивших его публикациях, де Бразза имеет в виду сообщения об открытиях, сделанных Ливингстоном во время последнего путешествия (открытие реки Луалаба и озер Нгами, Малави и Бангвеулу, исследование озер Танганьика и Мверу). О Ливингстоне см.: Martelli G. Livingstone's River: A History of the Zambezi Expedition, 1858–1864. London, 1970; Ross A. C. David Livingstone: Mission and Empire. London; New York, 2002; Waters J. David Livingstone: Trail Blazer. Leicester, 1996.], я тоже жаждал броситься на завоевание Африканского континента; белые пятна на карте привлекали меня тем более, что я видел их почти рядом с <линией> побережья. Надо сказать, что и адмирал Кильо, и доктор Геньрон [151 - Луи-Александр Геньрон де Ла Гийотьер (1824–1886 гг.) – врач французского ВМФ; врач-принципал (1866 г.); во время службы в Африке изучал местные болезни, в том числе сонную, о которой написал специальную работу: Gaigneron L.-A. De la maladie du sommeil, affection end&#233;mique parmi les n&#232;gres de la c&#244;te occidentale d’Afrique // Recueil de M&#233;moires de m&#233;decine militaire. Vol. 10. 1864. No. 419. В августе 1873 г. сопровождал контр-адмирала Кильо во время плавания по Нижней Огове (Marche A. Op. cit. P. 146–147).] с большим интересом относились к моим планам.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Каждый раз, когда я задерживался в кают-компании, мы принимались за обсуждение географических проблем; величественная Огове, которая перед нашим взором несла из каких-то неведомых стран свою водную дань океану, вызывала у нас особенно жаркие споры. Однако не все мои товарищи разделяли мой энтузиазм, и шутливая ирония капитана Дюперре [152 - Шарль-Мари Дюперре (1832–1914 гг.) – французский военный моряк; окончил Военно-морскую школу в 1849 г.; лейтенант (1854 г.), капитан-лейтенант (1859 г.), капитан 2-го ранга (1866 г.), адъютант императорского принца (1867 г.), капитан 1-го ранга (1870 г.). Участник Крымской 1854–1856 гг. (воевал на Балтике), Австро-франко-сардинской 1859 г. (воевал на Адриатике) и Франко-прусской 1870–1871 гг. войн. В мае 1872 г. был назначен капитаном лопастного фрегата «Венера» в составе Североатлантического военно-морского дивизиона; в августе 1873 г. сопровождал контр-адмирала Кильо во время плавания по Нижней Огове. Затем стал командиром крейсера «Реванш». Контр-адмирал (1878 г.). В 1879–1881 гг. – командующий Военно-морским дивизионом в Китайском и Японском морях. Вице-адмирал (1884 г.). Командующий военно-морским округом Лорьяна (1885–1887 гг.), Шербура (1887–1888 гг.), Тулона (1888–1890 гг.). С 1890 г. – командующий французской эскадрой в Западном Средиземноморье и на Леванте, позже – председатель Совета по военно-морским работам. В резерве с 1897 г.] по моему поводу всегда находила отклик. Я вспоминаю одну карикатуру из двух картинок, где я фигурировал в роли главного персонажа. На первой я был изображен в костюме, от которого не отказался бы и сам Тартарен [153 - Главный герой известной повести Альфонса Доде «Тартарен из Тараскона».]; я упирался головой в вывеску «Проход закрыт»; на заднем плане павины [154 - О павинах (фанах) см. Приложение 1; о каннибализме фанов см. далее сн. 402.] танцевали вокруг гигантского котла, единственным содержанием которого был, без сомнения, белый человек. Второй рисунок показывал меня в почти первобытной одежде и истощенным до предела, а разочарованные павины смеялись надо мной, желая доброго пути.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В будущем нам представится много случаев, чтобы вспомнить о павинах и их легендарном котле. Мы узнаем, что путешественнику не стоит опасается «кулинарных последствий» при контакте с ними, но зато он может быть вполне уверенным, что достигнет той степени худобы, которой меня одарили на втором рисунке: именно мне было суждено полностью оправдать эту часть забавных пророчеств моего друга Карадо.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вместе с ним, а также с Латуром [155 - Франсуа-Жозеф-Антуан-Адольф Латур (1851–1901 гг.) – французский военный моряк; выпускник Военно-морского училища (1868–1870 гг.); на службе в ВМФ Франции с 1870 по 1898 г. Лейтенант (1874 г.), капитан-лейтенант (1881 г.). Будучи командиром торпедной лодки 2-го класса № 45 в составе Дальневосточной эскадры, участвовал в сражении при Фучжоу, во время которого без особого успеха атаковал китайский корвет «Фусин»; был серьезно ранен, однако отказался покинуть свой пост, пока не закончится битва. Капитан 2-го ранга (1898 г.). Сошел с ума (1898 г.) и умер в психиатрической больнице.], который совсем недавно торпедировал <корабли> у Фучжоу [156 - Речь идет о начальных событиях франко-китайской войны (август 1884 г. – апрель 1885 г.), когда 23 августа 1884 г. у стоянки Пагода в бухте Мавей в 15 км к юго-востоку от города Фучжоу французская Дальневосточная эскадра под командованием адмирала Амеде Курбе (1827–1885 гг.) менее чем за час почти полностью уничтожила китайский Фуцзяньский флот (9 из 11 кораблей).Фучжоу – крупнейший город и порт Юго-Восточного Китая на берегу эстуария Миньцзян, административный центр провинции Фуцзянь (КНР); население (2009 г.) – 2,7 млн. Известен с конца IV в. до н. э.; в 202 г. до н. э. стал столицей царства Миньюэ, и вокруг него были возведены первые стены. В 110 г. до н. э. включен в состав империи Младших Хань. В 909–945 гг. – столица царства Минь (одного из «Десяти царств»). В эпоху империи Мин (1368–1644 гг.) – важнейший порт Восточной Азии; в первой трети XV в. был отправной точкой китайских экспедиций в Индийский океан. После Первой опиумной войны, согласно условиям Нанкинского мирного договора (1842 г.), стал одним из пяти китайских портов, полностью открытых для европейских купцов и миссионеров. С 1846 г. являлся одним из центров протестантской миссионерской деятельности в Китае.], я воспользовался несколькими днями увольнения [157 - Весной 1874 г. (Marche A. Op. cit. P. 240).], чтобы впервые заглянуть во внутренние области <страны>. На лодке мы добрались до одной деревни <в низовьях Огове>, где оставили целый запас игл в обмен на ассагаи [158 - Дротики у африканских племен.], арбалеты и ножи.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Этот поход еще больше укрепил мои намерения. За время плавания я написал довольно восторженный рапорт, хотя и не совсем точный, в конце которого выражал надежду на новое назначение <в Африку> после возвращения во Францию.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мое возвращение состоялось два года спустя. В то время Морское министерство возглавлял адмирал де Монтеньяк [159 - См. сн. 15 к Введ.-2.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я имел честь познакомиться с ним еще в Риме. Я был тогда учеником коллежа, где вместе с собранными по классам обрывками латыни и греческого накопил огромную массу скуки. Под обложками, оторванными от Корнелиев Непотов и Цицеронов, часто прятались книги о путешествиях; я был очень далек от того, чтобы серьезно заниматься древностью и ценить ее. И вот однажды директор Обсерватории, отец Секки [160 - См. сн. 14 к Введ.-2.], который с неизменным терпением переносил мое любопытство касательно окружавших его механизмов, завел рассказ о Монтеньяке. Я сразу же бросился к адмиралу, один, и со всей наивностью стал умолять его освободить меня от моих преследователей <учителей> и уговорить родителей не препятствовать моему желанию стать военным моряком.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Память об этой эскападе строптивого школьника благоприятно сказалось на судьбе пылкого аспиранта.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Адмирал не удивился, получив тот знаменитый рапорт; он послал мой проект в Департамент донесений, карт и планов [161 - Создан королевским декретом от 19 ноября 1720 г. при Военно-морском министерстве под названием «Департамент карт, планов, дневников и мемуаров, касающихся мореплавания» (D&#233;p&#244;t des Cartes, Plans, Journaux et M&#233;moires Relatifs &#224; la Navigation), став наследником появившегося еще в 1680 г. Королевского департамента карт и планов (D&#233;p&#244;t des cartes et plans du Roy). В 1778 г. был преобразован в Департамент карт и планов колоний (D&#233;p&#244;t des cartes et plans des colonies). В эпоху Пьера де Бразза назывался Департаментом карт и планов военно-морского флота (до создания в 1886 г. Гидрографической службы).]; благодаря <положительному отзыву> [162 - Глава департамента Шарль Плуа, инженер 1-го класса, дал крайне благоприятное заключение 23 июля 1874 г. Его текст см.: Documents pour servir &#224; l'histoire de l'Afrique &#233;quatoriale fran&#231;aise. Vol. 3. Paris, 1969. P. 25–28.] я мог отправиться в экспедицию, о которой так страстно мечтал.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мне только что исполнился двадцать один год; я был лейтенантом и получил наконец столь желанные документы о гражданстве. Можно понять мое разочарование, когда я узнал, что статус французского подданного лишал меня чина, полученного за время шестилетней службы. У меня оставалось только одно средство в борьбе с отчаянием – вновь лелеять мечты об исследовании новых земель. Я принялся за книги и сдал экзамен на капитана дальнего плавания; это звание давало право на должность нестроевого лейтенанта. Теперь можно было готовиться к путешествию. Охваченный возбуждением, я рассказывал своим друзьям о предполагаемом отъезде, который мне не терпелось осуществить немедленно; тогда же я завел одно из самых лучших и самых полезных знакомств.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Однажды в небольшом ресторанчике Латинского квартала [163 - Квартал на левом берегу Сены, занимающий территорию Пятого и часть Шестого округа; центром его является Сорбонна. Получил название благодаря тому, что в Средние века студенты, составлявшие основную массу обитателей квартала, обучались на латинском языке.], объединявшем нас, чей полный табачного дыма зал издавна славился посетителями из числа знаменитых исследователей [164 - В этом местечке, где мы иногда с удовольствием встречаемся, накопилось много альбомов типа «золотых книг», которые постоянно иллюстрируются благодаря богатой фантазии сотрапезников; на их страницах можно найти, например, такие имена, как Франсис Гарнье, Дюверье, Ами, Пинар, Марш, де Компьень, Крево, Серпа Пинту, Кэмерон, Бертон. Стэнли – один из немногих путешественников, ни разу не садившихся за наш стол, за которым председательствовал в течение тридцати лет генеральный секретарь Географического общества. Если бы мы с таким же энтузиазмом и в такой же дружной компании побывали на Северном полюсе, в Кохинхине, на Мадагаскаре, в Сахаре, в Тонкине, мы, может быть, стали бы <со Стэнли> более добрыми соседями и в Конго (примеч. авт.).Мари Жозеф Франсис Гарнье (1839–1873 гг.) – французский военный моряк и путешественник. В период службы во Французской Кохинхине (1863–1866 гг.) возглавил экспедицию по изучению реки Меконг (1866 г.). В 1873 г., стремясь добраться до истоков Меконга, проплыл по верхнему течению реки Янцзы от озера Дунтинху до границ Сычуани (май – август), но был отозван в Индокитай. Трагически погиб во время попытки захвата французами Тонкина в ноябре – декабре 1873 г. Автор двух сочинений: Garnier F. La Cochinchine francaise en 1864. Paris, 1864; Idem. Voyage d'exploration en Indo-Chine, effectu&#233; pendant les ann&#233;es 1866, 1867 et 1868. Т. 1–2. Paris, 1873. О нем см.: Petit E. Francis Garnier: Sa vie, ses voyages, son oeuvre (1839–1874). Paris, 1894; Pouvourville A. de. Francis Garnier. Paris, 1931; Vercel R. Francis Garnier &#224; l'assaut des fleuves. Paris, 1952.Анри Дюверье (1840–1892 гг.) – французский путешественник, географ, исследователь туарегов; совершил несколько экспедиций в Северную Африку (1859–1861, 1874, 1883, 1885, 1886 гг.). Покончил жизнь самоубийством. Его основные сочинения: Duveyrier H. L'exploration du Sahara. Les Touaregs du Nord. Paris, 1864; Idem. La confr&#233;rie musulmane de S&#238;di Mohammed ben ‘Ali Es-Seno&#251;s&#238; et son domaine g&#233;ographique en l’ann&#233;e 1300 de l’h&#233;gire (1883 de notre &#232;re). Paris, 1884; Idem. Journal d'un voyage dans la province d'Alger. Paris, 2006. О нем см.: Casajus D. Henri Duveyrier. Un saintsimonien au d&#233;sert. Paris, 2007; Heffernan M. The Limits of Utopia: Henri Duveyrier and the Exploration of the Sahara in the Nineteenth Century // The Geographical Journal. Vol. 155. 1989. No. 3. P. 342–352; Pottier R. Un prince saharien m&#233;connu: Henri Duveyrier. Paris, 1938.Эрнест Теодор Ами (1842–1908 гг.) – французский врач, антрополог и этнограф; основатель Этнографического музея Трокадеро (1880 г.); один из создателей французской этнографии и американистики. Активно сотрудничал с французскими путешественниками, в том числе с Пинаром (см. ниже), ради пополнения музейных коллекций. О нем см.: Vallin L. Les pionniers de la Pr&#233;histoire r&#233;gionale: Ernest Hamy (1842–1908) // Cahiers de Pr&#233;histoire du Nord. 1989. No. 5. Р. 16–19.Альфонс Луи Пинар (1852–1911 гг.) – французский этнограф, лингвист, археолог, путешественник и коллекционер; исследователь американских этносов. Совершил экспедиции на Аляску и Алеутские о-ва (1871–1872 гг.), в Канаду и США (1875–1876 гг.), в Вест-Индию, Южную Америку, Полинезию, США и Мексику (1877–1882 гг.). См.: Pinart A. Voyage &#224; l’ile de P&#226;ques (Oc&#233;an Pacifique) // Le Tour du Monde. T 36. 1878. P. 225–240. О нем см.: Parmenter R. Explorer, Linguist, and Ethnologist: A descriptive bibliography of the published works of Alphonse Louis Pinart, with notes on his life. Los Angeles, 1966.Жюль Никола Крево (1847–1882 гг.) – французский военный врач и путешественник. В 1873–1874 гг. – военный врач на корабле «Мотт-Пике» в составе Южноатлантического военно-морского дивизиона. Совершил серию исследовательских экспедиций в Гвиану и бассейн Амазонки (1874–1876, 1877–1878, 1878–1879, 1880–1881 гг.). Во время путешествия в Боливию с целью изучения реки Пилкомайо был захвачен в плен местными индейцами и убит. Описание его путешествий см.: Crevaux J. Voyages dans l'Am&#233;rique du Sud. Paris, 1883. О нем см.: Percebois G. Les explorations et la mort tragique de Jules Crevaux vues par ses contemporains nanc&#233;iens // &#201;tudes g&#233;ographiques sur l’Aquitaine: Actes du 104e Congr&#232;s national des soci&#233;t&#233;s savantes, Bordeaux, 1979. Section de g&#233;ographie. Paris, 1980. P. 69–80; Pierucci-Perot N. Jules Crevaux, m&#233;decin et explorateur (1847–1882): Ses &#233;crits m&#233;dicaux et biologiques. Nancy, 1981 (диссертация); Rivi&#232;re Ё. Jules Crevaux. Paris, 1885.Алешандри Алберту да Роша ди Серпа Пинту (1846–1900 гг.) – португальский офицер и путешественник; виконт (1899 г.). Совершил несколько экспедиций с целью изучения бассейнов Замбези и Конго и областей, прилегающих к озеру Ньяса (1869, 1877–1879, 1885–1886, 1889–1890 гг.). Губернатор Кабо-Верде в 1897 г.Верни Ловетт Кэмерон (1844–1894 гг.) – британский офицер и путешественник, шотландец по происхождению; в 1873–1875 гг. возглавлял экспедицию, отправленную Королевским географическим обществом на помощь Ливингстону; первым из европейцев пересек Экваториальную Африку от Индийского до Атлантического океана. Автор сочинения «Через Африку» (Cameron V. L. Across Africa. London, 1877. Vol. 1–2). О нем см.: Butcher T. Blood River: A Journey to Africa's Broken Heart. London, 2007.Ричард Фрэнсис Бертон (1821–1890 гг.) – британский офицер, путешественник, лингвист, этнолог, переводчик и дипломат. В 1851–1853 гг. совершил путешествие в Мекку, в 1854–1855 гг. – в Северо-Восточную Африку, в 1857–1858 гг. – в Экваториальную Африку (регион Великих озер). Автор многочисленных трудов, в том числе: Burton R. F. First Footsteps in East Africa. London, 1856; Idem. The Lake Regions of Central Africa. London, 1863. О нем см.: Farwell B. Burton: A Biography of Sir Richard Francis Burton. New York, 1963; Godsall J. R. The Tangled Web. A Life of Sir Richard Burton. Leicester, 2008; Ondaatje Ch. Journey to the Source of the Nile. Toronto, 1998.], мне представили будущего доктора Балле [165 - См. сн. 29 к Введ.-2. О Ноэле-Эжене Балле см.: Cartier B. No&#235;l Ballay (1847–1902): M&#233;decin, explorateur, diplomate et empereur sans sceptre // Histoire des sciences m&#233;dicales. Vol. 39. 2005. No. 4. Р. 421–432.], а пока еще студента медицинского факультета [166 - Речь идет о воссозданном в 1808 г. на базе Парижской медицинской школы (осн. в 1794 г.) медицинском факультете (старый медицинский факультет Парижского университета, возникший еще в XII в., был ликвидирован вместе с университетом в 1793 г.). В описываемый период он являлся одним из подразделений Парижской академии (осн. 1806 г.). В 1896 г. медицинский факультет вошел в состав новообразованного Парижского университета, а в 1970 г. был ликвидирован.], готовящегося к защите диссертации [167 - В 1874 г. Балле закончил экстерном курс обучения в Парижском госпитале, однако защитил диссертацию скорее на географическую, чем на медицинскую тему: «Несколько слов об Огове и Нижнем Конго и выгодах, которые они имеют для торговли» (Quelques mots sur l'Ogoou&#233; et le Bas Congo et les avantages qu'ils offrent au commerce). См.: Bulletin de la Soci&#233;t&#233; de g&#233;ographie. S&#233;r. 7. Т. 4. 1882. Р. 98–102.]. Я сразу же распознал в нем душу, одержимую священным огнем; можно только вообразить, какие мощные взрывы благородного энтузиазма раздавались тогда в нашем зале.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Интерес к исследованиям Африки, впрочем, приобрел уже всеобщий характер. В 1872 г. маркиз де Компьень [168 - О Луи-Альфонсе-Анри-Викторе Дюпоне, маркизе де Компьене см. сн. 22 к Введ.-2.] и Марш [169 - Об Антуане-Альфреде Марше см. сн. 21 к Введ.-2.] предприняли путешествие по Огове, пытаясь разрешить, по крайней мере, часть тех же самых географических вопросов, которые занимали и меня. Достигнув порогов [170 - Сначала путешественники исследовали озера Онанге и Огемве и нижнее течение Нгунье, затем, двигаясь вверх по течению Огове, добрались до Лопе (1874 г.).] в стране оканда [171 - Оканда (совр. конде) – этнос Центрального Габона, который, по мнению Леона Гираля (см.: Bruel G. Op. cit. P. 306), мигрировал в долину Средней Огове с северо-востока, из долины Ивиндо. В 1860-х годах оканда населяли берега Огове между землями апинджи на западе и адума на востоке; они покупали у оссьеба и адума слоновую кость, каучук и особенно рабов, которых затем перепродавали иненга и галуа (Walker R. B. N. Relation d’une tentative d’exploration en 1866 de la rivi&#232;re de l’Ogov&#233; et de la recherche d’un grand lac devant se trouver dans l’Afrique Centrale // Annales des voyages, de la g&#233;ographie, de l’histoire et de l’arch&#233;ologie. Vol. 205. 1870. P. 143; Compi&#232;gne V. de. L'Afrique &#233;quatoriale. Paris, 1875. Vol. 2. P. 164). Главным торговым центром оканда было местечко Лопе, куда ежегодно в ноябре прибывали караваны иненга и галуа (Compi&#232;gne V. de. Op. cit. Vol. 1. P. 151). Однако в начале 1870-х годов оссьеба вытеснили их с правого берега Огове (Ibid. P. 117), поэтому во время Первой экспедиции Пьера де Бразза они занимали только левый берег от Ворот Оканда до места впадения в Огове реки Офуэ.Первым европейцем, посетившим страну оканда, был капитан-лейтенант французского ВМФ Антуан Эме (май 1867 г.).В настоящее время насчитывается около 2 тыс. оканда, которые обитают в провинции Огове-Ивиндо в западу от Бове. Говорят на языке мокандеканде, принадлежащем к языковой семье цого. До сих пор практикуют обряд мужской инициации (мвири).], они прошли всю первую их цепь до реки Ивиндо [172 - Ивиндо (Ливиндо, Ливингове, Изинда, Агине) – самый крупный из правых притоков Огове длиной 570 км; течет с северо-востока на юго-запад; истоки находятся на плоскогорье Восточного Габона. Эта река, достаточно спокойная в своем среднем течение (340 км), спускаясь с плато около города Макоку, проходит через серию водопадов. Марш считал, что Ивиндо вместе с рекой Дило (на самом деле правый приток Огове) образует дельту шириной от 19 до 22 км (Marche A. Op. cit. P. 332).], но там из-за враждебности павинов [173 - Это были меке (фаны-макеи), населявшие долину Ивиндо, объектом экспансии которых в тот период стало среднее течение Огове.] были вынуждены прервать свой путь. В 1874 г. [174 - Экспедиция завершилась 19 мая 1874 г., когда путешественники вернулись в Либревиль (Ibid. P. 237).] они вернулись, заслужив славу первопроходцев, преодолевших первое препятствие в еще не изведанной стране.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Их возвращение еще более разожгло мое желание. Благодаря положительному отзыву адмирала дю Кильо, благосклонности де Монтеньяка, поддержке Парижского географического общества [175 - В период Первого путешествия Пьера де Бразза Парижское географическое общество (см. сн. 28 к Введ.-2) возглавлял (с 1873 по 1881 гг.) вице-адмирал Камилл де Ларонсьер-Ленури (1816–1881 гг.). О роли Общества в эпоху раздела мира см.: Lejeune D. Les soci&#233;t&#233;s de g&#233;ographie en France et l'expansion coloniale au XIXe si&#232;cle. Paris, 1993.] и министерств народного просвещения [176 - В этот период (до передачи культовых дел в ведение Министерства внутренних дел в 1908 г.) оно называлось Министерство народного просвещения, культов и изящных искусств (создано в 1828 г.); ныне носит имя Министерства национального образования (с 1932 г.). Тогда его возглавлял Артюр де Кюмон (с 22 мая 1874 г. по 10 марта 1875 г.).], иностранных дел [177 - В тот период главой Министерства иностранных дел (фактически существует с 1547 г.) был Луи Деказ (с 29 ноября 1873 г. по 23 ноября 1877 г.).] и торговли [178 - В тот период Министерство торговли (создано в 1812 г.) возглавлял Луи Гривар (с 22 мая 1874 г. по 10 марта 1875 г.).] я получил официальное разрешение на экспедицию [179 - Решение было принято 15 февраля 1875 г. Официально экспедицию курировали два министерства – военно-морского флота и народного просвещения (Marche A. Op. cit. P. 239).]. Правительство [180 - Кабинет Эрнеста Курто де Сиссе.], кроме того, разрешило мне взять с собой доктора Балле и Марша, последнего в качестве естествоиспытателя [181 - Кабинет Эрнеста Курто де Сиссе.]. Я отправился в Руан, чтобы приобрести необходимые товары, а затем в Тулон, чтобы проследить за их упаковкой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Однако нужно было подумать и о наборе людей. Поручив Балле завершить дела с отправкой товаров, мы уехали в Сенегал (10 августа 1875 г.) [182 - Путешественники прибыли в Сен-Луи (Сенегал) 4 сентября (Отч.-1. Гл. II).]. По нашим расчетам для нашего эскорта требовалось двенадцать местных лапто [183 - Их имена де Бразза приводит в письме министру военно-морского флота: Самба Гаму (командир), Самба Ндику, Жугофалли Джем, Омар Геи, Амади Самба, Метуфа, Дети, Малик Кумба, Балла Туре, Нурре, Самба Джало, Бирахим Фов, Латир Диоп (Lettre de M. de Brazza au Ministre sur la situation de l’exp&#233;dition au commencement de l’ann&#233;e 1876 (Lambar&#233;n&#233;, 11 janvier 1876) // Revue Maritime et Coloniale. T 76. 1883. P. 551–552). Итальянский вариант списка см.: Пис. IV.], нанятых на определенный срок. Мне в этом очень помог Гаспар Деве [184 - Гаспар Пьер Бруно Деве (1826–1901 гг.) – крупнейший торговец Сенегала второй половины XIX в.; метис (сын бордосского купца Бруно Деве и сенегалки Сильвии Ардо Ка). В 1875–1880 гг. был мэром Сен-Луи. См.: Robinson D. Soci&#233;t&#233;s musulmanes et pouvoir colonial fran&#231;ais au S&#233;n&#233;gal et en Mauritanie: 1880–1920 / Trad. par H. Tourneux. Paris, 2004. P. 179–184.], торговец из Сен-Луи [185 - Сен-Луи – город-порт, основанный в 1659 г. на небольшом острове того же названия в устье реки Сенегал торговцами из Дьеппа (Нормандия); первый город, построенный французами в Западной Африке; быстро стал транзитным центром торговли слоновой костью, золотом и рабами. Столица Французского Сенегала и Французской Западной Африки до 1902 г.]; после самого тщательного отбора двенадцать мусульман должны были дать клятву. Они поклялись на Коране скрестив пальцы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Несколько дней ушло на их обучение стрельбе: я показал лапто, как обращаться с карабином Гра [186 - Ружье, изобретенное французским офицером Базилем Гра, которое заменило в 1874 г. во французской армии винтовку Шаспо; калибр – 11 мм. В 1886 г. ему на смену пришло ружье Лебеля.], который еще не был освоен в армии, и мы были первыми, кто стал им пользоваться. Наконец, когда Балле и Марш присоединились ко мне вместе с багажом, мы отправились в Габон [187 - На борту корабля «Луаре», который прибыл в Габон 20 октября 1875 г. (Отч.-1. Гл. II; Пис. I). Марш приводит другую дату – 19 октября (Marche A. Op. cit. P. 239).].<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава II. Персонал и материальное обеспечение миссии<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;С какими же людьми я собирался совершить мое первое путешествие и какими средствами я располагал?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я уже назвал Ноэля Балле и Альфреда Марша.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Четвертый европеец в экспедиции – это <Виктор> Амон, молодой боцман военно-морского флота, обладающий огромной физической силой и неистощимым оптимизмом, у него золотые руки, как, впрочем, у любого настоящего моряка.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Цветная часть персонала представлена четырьмя переводчиками и отрядом сопровождения из лапто.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все лапто – мусульмане, люди смелые, хотя их задиристость слишком часто выливается в потасовки [188 - На борту корабля «Луаре», который прибыл в Габон 20 октября 1875 г. (Отч.-1. Гл. II; Пис. I). Марш приводит другую дату – 19 октября (Marche A. Op. cit. P. 245–246.]. В самом начале похода двоих заболевших я был вынужден отправить обратно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Из моих переводчиков – Детьюма [189 - Дени Детьюма (Дотьюм, Дольюме) – павин, переводчик с мпонгве и павине (фан). См.: Пис. III–IV; Lettre de M. de Brazza au Ministre sur la situation… Р. 552.], Шико [190 - Шико, переводчик с мпонгве, был габонцем, принявшим католическую веру. См.: Отч.-1. Гл. I; Пис. III–IV; Lettre de M. de Brazza au Ministre sur la situation… P. 552. В письме от 10 января 1876 г. де Бразза называет его также «бывшим рабом из Конго» (Пис. IV). В письме от 3 июля 1877 г. он говорит, что Шико был знаком и с языками племен, обитавших в долине Конго (Пис. Х).], Изингона [191 - Изингона (Исингоне) – павин из племени огула, переводчик с павине (фан). См.: Пис. III–IV; Lettre de M. de Brazza au Ministre sur la situation… Р. 552.] и Мандо-Манго [192 - Мандо-Манго – павин из племени огула, переводчик с павине (фан) и бакале. См.: Пис. III–IV; Lettre de M. de Brazza au Ministre sur la situation… Р. 552.] – я рассчитываю более всего на двух первых [193 - Де Бразза раньше не знал Изингону и Мандо-Манго, их рекомендовал ему комендант Габона (Пис. I).]. Я знаю старину Детьюма с 1873 года [194 - Ниже (гл. XXI) де Бразза указывает 1872 г.], мы встречались с ним на Комо [195 - Комо – третья по размерам река Габона длиной 230 км (площадь бассейна – 5 тыс. км2); берет начало на юго-западе плато Волё-Нтем в совр. Экваториальной Гвинее. В данном случае имеется в виду район эстуария Комо, который издавна привлекал европейцев в гораздо большей степени, чем болотистая дельта Огове. Эстуарий был открыт португальцами в 1472 г.; вместе с прилегающей областью он был изучен во второй половине 1840-х – 1850-е годы благодаря экспедициям Шарля Пижара (1846 г.), Огюста Бодена (1853 г.), Лорана-Адриена Реверана дю Мениля (1857 г.), Жюля-Эдуарда Брауезека и Луи-Виктора Женуайе (1857–1859 гг.), а также Поля Беллони дю Шайю (1858 г.). Первое постоянное французское поселение в устье Комо (Форт-Омаль) было основано в 1843 г.]; гарантией надежности Шико для меня является его бывшая служба у де Компьеня. Все они прилично говорят на мпонгве [196 - Мпонгве (омьене) – язык этнической группы мпонгве (орунгу, нкоми, галуа, иненга, аджумба).], бакале [197 - Язык бакале имеет сходство, с одной стороны, с языками бенга и бакота, а с другой – с языками фанов и басеке. См.: Raponda Walker A. Op. cit. P. 131–132.] и павине [198 - Павине – язык фанов. О нем см.: Martrou L. La langue fang et ses dialectes // Journal de la Soci&#233;t&#233; des Africanistes. T. 6. 1936. No. 2. P. 205–211; Raponda Walker A. Op. cit. P. 137–138.] и также способны произнести несколько слов на французском [199 - В письме от 24 декабря 1875 г. де Бразза сообщает, что Дени Детьюма «очень хорошо говорит по-французски» (Пис. III). Ниже (в гл. XXI) сказано, что Дени – один из первых павинов, выучивших французский.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;У Детьюмы больше нет того прежнего колоритного вида, когда он облачался в свой национальный костюм: сейчас на нем матросская одежда, обвешанная оберегами и амулетами [200 - В письме от 24 декабря 1875 г. де Бразза пишет об этом по поводу сенегальца-мусульманина лапто по имени Дени, а не павина Дени Детьюма (Пис. III).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;У Шико, которому суждено быть и поваром, и переводчиком, не очень приятная внешность из-за его глуповатого взгляда и рук, спускающихся ниже колен; но он беспрекословно выполняет приказы, что является большой редкостью, к тому же он никогда не лжет [201 - Ср.: Пис. III.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наше вооружение насчитывает четырнадцать винтовок Шаспо [202 - Модель ружья, изобретенная в 1863 г. Антуаном Шаспо и принятая на вооружение французской армией в 1866 г.] и восемь револьверов; у переводчиков наши охотничьи ружья.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Девяносто запаянных железных ящиков весом каждый около двадцати двух килограммов и двадцать шесть жестяных ящиков по пятьдесят килограммов содержат мелкие предметы или товары для обмена: ткань, бисер, ножи, зеркала, порох, патроны; в сорока остальных находятся тяжелые вещи, такие как медная утварь, сабли, товарные ружья и т. д. Весь багаж весит восемь тонн [203 - Подробно см.: Отч.-1. Гл. I.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Эти сто пятьдесят шесть ящиков составляют наш капитал: теперь нам предстоит заставить его работать и приносить плоды.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава III. Из Габона в Анголу<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я сразу же расскажу о препятствиях, возникших в начале нашей экспедиции. Самая большая неприятность заключалась в отсутствии пирог, которые, однако, я специально заранее заказал. Маршу пришлось отправиться [204 - На «Пионере» (Marche A. Op. cit. P. 241).] раньше, 26 октября [205 - Марш называет другую дату – 27 октября (Ibid. P. 241); в письме же самого Пьера де Бразза от 2 ноября 1875 г. говорится, что это произошло «пять дней тому назад» (Пис. I). Марш прибыл в Ламбарене 1 ноября и провел там три недели до приезда основной части экспедиции (Marche A. Op. cit. P. 244).], чтобы найти и купить лодки [206 - Пироги и гребцы были заранее заказаны Реноке, вождю иненга; однако по прибытии к нему Марша оказалось, что заказ не выполнен (Ibid. P. 242–243).], без которых мы не могли бы пройти через пороги. Ожидая окончательного отплытия, готовые стойко встретить все превратности судьбы, мы воспользовались оказией и сели на борт «Марабу», небольшого парового судна [207 - Канонерской лодки.], приписанного к местному посту, на котором могли доплыть до Комо и вступить там в контакт с фанами, или павинами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дело в том, что капитану «Марабу» [208 - Ив-Мари Ле Троке (1833–1879 гг.) – французский военный моряк; на службе в ВМФ Франции с 1854 г.; участник Крымской войны; нестроевой аспирант (1855 г.), капитан дальнего плавания (1859 г.). В 1860–1862 гг. плавал на торговых судах, но затем вернулся в ВМФ. Лейтенант (1865 г.), капитан-лейтенант (1868 г.). В 1872 г. был направлен в Габон в качестве старшего помощника капитана парового катера «Кордильер», а затем назначен командиром «Марабу» (см.: Отч.-1. Гл. II; Marche A. Op. cit. P. 241). После краткого перерыва (1877–1878 гг.) был вновь послан в Габон в качестве командира сторожевого парового судна «Арбалет».] поручили [209 - Это поручение дал капитан 2-го ранга Феликс-Амбруаз Клеман, комендант Габона в 1875–1876 гг.] выступить в качестве арбитра для разрешения одного спора. Незадолго до этого у некоего сенегальца, который владел здесь несколькими факториями, разграбили один из складов, и он потребовал надежной охраны. В одну из ночей охраннику показалось, что туземная пирога слишком близко подошла к торговым судам, и он выстрелил в сторону гребцов. Те в испуге бросились в воду и опрокинули пирогу: один ребенок утонул. Среди павинов сразу же вспыхнуло сильное возмущение, они объявили войну сенегальцам; те, в свою очередь, подали жалобу с просьбой не допустить враждебных действий.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Таким образом, нам представляется случай быть свидетелями судебного разбирательства.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы извлекаем ребенка из могилы, хотя уже прошло три дня с его гибели: наш мужественный доктор Балле констатирует, что смерть наступила не от пули охранника. С этим заключением мы возвращаемся туда, где слушается дело. Деревня уже встала на тропу войны. Все товары, впрочем, давно унесены из хижин.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прения затягиваются до бесконечности из-за длинных речей ораторов, каждый из которых формулирует свои выводы только после тысячи ненужных отступлений. Наконец наполовину по доброй воле, наполовину по принуждению, после обещаний подарков и угроз сжечь деревню спор разрешается, и стороны расстаются, как видно, не тая обиды.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;3 ноября мы покидаем Габон на том же самом «Марабу», который должен доставить нас вместе с багажом в Мимба Реми, или Ламбарене [210 - Тогдашний Ламбарене (Илимба-Рени, Лемба-Рени, Мимба Реми) располагался на левом берегу Огове. Во время своего Третьего путешествия де Бразза создал немного ниже по течению на восточном побережье острова Азанге одноименный французский пост, позже превратившийся в город (ныне административный центр провинции Средняя Огове). О происхождении названия Ламбарене см.: Lisimba M. Les noms de villages dans la tradition gabonaise. Paris; Saint-Maur, 1997. P. 121–122; Raponda Walker A. Op. cit. P. 670.], конечный пункт европейских постов в низовьях Огове примерно в двухстах сорока километрах от побережья.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Напомню здесь сразу о первой напасти, которая обрушивается на всякого путешественника, оказавшегося в Африке. Эта напасть – комары [211 - О «легионах комаров» пишет и Марш (Marche A. Op. cit. P. 245; см. также: Ibid. P. 278), который, кроме того, упоминает о маленьких мошках, не оставлявших путешественников в покое даже днем (Ibid. P. 245).]. Европейцу трудно представить, насколько многочисленны эти насекомые, fourous, pullex penetrans [212 - Прокалывающая <кожу> блоха (лат.).], чье тонкое и острое жало может проколоть самое толстое одеяло. Чтобы спастись от них, необходим накомарник, его делают или из местной плотной ткани, или из муслина, поскольку он пропускает воздух и в нем свободнее дышится.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ни один негр не ходит без накомарника, который одновременно служит ему и палаткой; под таким пологом сохраняется тепло от дыхания, и, следовательно, можно спокойно спать, не страдая от холода.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы достигаем дельты Огове и ждем большой воды, чтобы без труда войти в реку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ночь наступает стремительно, что обычно для экваториальных областей. Нас охватывает пронзительное чувство тоски. Атмосфера удушающая, небо покрывается серо-свинцовым цветом; острова, выстроившись перед нашим взором в бесконечную цепочку, едва выступают из воды. От невыносимого ощущения монотонности нас спасают только плотные ряды мангровых деревьев [213 - Красное мангровое дерево (Rizophora mangle) – вечнозеленое дерево семейства ризофоровых с гладкой толстой серо-коричневой корой, растущее в лагунах и болотистых местах. В большом количестве встречается в дельте Огове. Обычная высота – 6 м, но иногда достигает 24 м. Имеет ходульные корни, создающие для него опору в полужидком иле (особенно при приливах и бурях), а также воздушные корни, торчащие в виде столбиков из ила. Укрепляет зыбкую прибрежную почву. Древесина используется в строительстве, корни и стебли – в традиционной медицине, а из коры добывают краситель. См.: Tomlinson P. B. The Botany of Mangroves. Cambridge, 1986.], окаймляющих берега; но их зелень, потемневшая с приходом ночи, рождает в сердце какую-то тревожную неуверенность. Корни, отходящие от стволов на достаточно большой высоте [214 - Более 2 м.], переплетаются друг с другом, прежде чем погрузиться в ил; несметное количество таких ветвей образует причудливый таинственный каркас из небольших сводов, естественных мостов, клетей, непроходимых зарослей. Вокруг нас вьются тучи огромных летучих мышей [215 - Речь идет о молотоголовых летучих мышах (Hypsignathus monstrosus) из семейства крыланов (Pteropodidae), самых крупных летучих мышах Африки. Обитают в экваториальной зоне; чаще всего встречаются в прибрежных лесах, мангровых зарослях, пальмовых рощах и болотах; особенно их много в долине Верхней Нгунье и в стране батеке. Вес мужских особей достигает 400 гр. (женских – 275 гр.); размах крыльев – от 70 см до 1 м. Имеют необычно большую морду с ноздрями, напоминающую морду гиппопотама. Ведут ночной образ жизни; днем прячутся на верхушках деревьях и в пещерах. Живут большими стаями. Являются излюбленным лакомством для туземцев, особенно оканда (Marche A. Op. cit. P. 333–334). См.: Langevin P., Barclay R. M. R. Hypsignathus monstrosus // Mammalian Species: The American Society of Mammalogists. 1990. No. 357. P. 1–4; Truxton G. T. The calling behavior and mating system of a non-lekking population of Hypsignathus monstrosus. Stony Brook, 2001 (диссертация).], в их свисте нам чудятся траурные звуки [216 - Благодаря широким ноздрям, большой гортани (в три раза больше женской) и губам мужские особи издают очень громкие резонирующие звуки.]. Мы укладываемся спать на палубе в надежде, что утреннее солнце вернет нашу прежнюю радость.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Действительно, на следующий день мы просыпаемся, купаясь в мягком свете, который расцвечивает окружающий мир живыми тонами. Бриз приносит свежесть, под его дуновением колышется, переливаясь на солнце, зеленая гамма трав, листьев, а еще дальше – полей. Вчера воды Огове казались темно-красными из-за растительного сора, приносимого с прибрежных болот, и водорослей, покрывающих ее русло; теперь же в ней отражается синева неба, а ее берега украшены праздничными гирляндами гигантских деревьев, обвитых лианами. Наконец мы выходим из этого лабиринта наполовину утонувших островов и, подталкиваемые прибывающей водой, направляемся к Анголе, первой деревни <на нашем пути>.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В ней живут люди из племени орунгу [217 - Орунгу (омбек) – этнос Западного Габона, относящийся к группе мпонгве; в эпоху Первой экспедиции Пьера де Бразза населял Атлантическое побережье Габона от Сангатанги до мыса Лопеш, а также правый берег Огове до мыса Дембо (Savorgnan de Brazza P. Voyages d’exploration… P. 533). Согласно легенде, вождь орунгу Рето Ндонго (ок. 1670 г. – ок. 1730 г.) из клана Абулия в конце XVII в. привел свой народ в эти места с помощью проводника-пигмея (многие ученые считают, что эта миграция произошла раньше, в начале XVII в.) и около 1700 г. основал государство Орунгу во главе с агамвинбони («король») – уникальный случай в истории этого региона, где, как правило, власть вождя не выходила за рамки одной деревни и он редко являлся единоличным правителем. Монархическую традиции орунгу возводят к легендарному правителю Мани Понго. Государство Орунгу вскоре утвердилось в качестве торгового посредника между европейцами (особенно португальцами и испанцами) и племенами внутренних областей Габона, в первую очередь иненга и галуа; орунгу также имели тесные коммерческие и клановые связи с мпонгве Габонского эстуария; сначала главными предметами этой транзитной торговли были слоновая кость, воск, копал, черное и красильное дерево, но в последней трети XVIII в. на первый план вышел «живой товар». Торговля с европейцами превратила государство Орунгу в ведущую политическую силу Центрального Габона. Только в 1853 г. король Оманго Рогомбе (1840–1862 гг.) формально запретил работорговлю, но нелегально она продолжалась до 1870-х годов. В 1856 г. государство Орунгу посетил Поль Беллони дю Шайю, а в 1862 г. – Октав Пейёр-Дидло, Поль Серваль и Марк-Теофиль Гриффон дю Белле. 1 июня 1862 г. король Нгебулия (1862–1865 гг.) подписал с Францией договор о протекторате и уступил ей мыс Лопеш и бухту Назарет, а в 1873 г. король Нченге (1865–1882 гг.) – остров Манджи (где расположен совр. Порт-Жантиль), хотя французы начали обосновываться здесь лишь с 1880 г. Упадок работорговли ослабил королевство Орунгу, которое фактически распалось на несколько независимых единиц, а в 1927 г. было ликвидировано колониальными властями. В настоящее время численность орунгу составляет около 10 тыс. чел. См.: Akalaguelo A. Esquisse d'histoire ethnique du Gabon // Pr&#233;sence Africaine. 1984. No. 132. P. 3–32; Ayamine-Ancuilet P. Les arts et techniques Bantu: Le cas des Orungu // Africa. 1999–2001. No. 22–23. P. 49–86; Gray Ch. J. Colonial Rule and Crisis in Equatorial Africa: Southern Gabon, ca. 1850–1940. Rochester, 2002; Isichei E. A History of African Societies to 1870. Cambridge, 1997; Meyer L. E. The Farther Frontier: Six Case Studies of Americans and Africa, 1848–1936. London; Toronto, 1992; Patterson K. D. The Mpongwe and the Orungu of the Gabon coast, 1815–1875: The transition to colonial rule. Stanford (СА), 1971; Raponda Walker A. Op. cit. Р. 70–81.]. Деревня представляет собой достаточно длинный ряд хижин, который оканчивается у берега. Все жилища похожи друг на друга. Их крыши из пальмовых листьев, уложенных в виде чешуи и прикрепленных к стропилам из тонкого бамбука, поддерживает двойной ряд толстых ветвей водяной пальмы. Хижины имеют примерно метров пятнадцать в длину; высота входа достаточна только для человека среднего роста; потолка нет, есть только крыша. Внутри земля утрамбована и слегка приподнята; в доме обычно две комнаты: первая служит приемной, вторая – спальней. Кровати сделаны из бамбука; для освещения используют смоляные факелы, которые втыкают в землю; кухня находится снаружи.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Жители Анголы – первые туземцы, которых мы увидели собранными в одном населенном пункте. Как известно, в глазах европейцев негры ничем не отличаются друг от друга: у всех лица, напоминающие обезьян, крепкое тело, тонкие запястья и лодыжки, высокие икры и белые ладони, на которые неприятно смотреть. Здешние туземцы – почти все бывшие работорговцы; до сих пор рабы трудятся у них на плантациях; благодаря контактам с неграми внутренних <областей>, орунгу говорят на адума [218 - Адума (бадума, совр. дума) – южногабонский этнос из группы нзеби; говорит на наречии дума. Адума – прекрасные гребцы и изготовители пирог (из дерева окуме), поэтому получили прозвище «речных людей» или «мастеров пирог». Обитают вдоль Огове от водопада Думе до водопада Бунджи, в районе совр. Ластурвиля (Манджи, «деревня адума») в провинции Огове-Лоло. Согласно устной традиции самих адума, они пришли сюда с востока или с юго-востока, сначала спустившись вниз по течению Себе к Огове, а затем по Огове к порогам Думе. Некоторые ученые полагают, что адума мигрировали из долины Санги и окрестностей горы Бунджи-Эдуми по Ивиндо, обосновавшись на некоторое время у горы Нгуади на ее левом берегу, а затем через долину Офуэ достигли верховьев Огове. По мнению Милетто, адума пришли на Верхнюю Огове в середине XVIII в.В колониальный период французская Компания Верхней Огове вовлечет адума в торговлю каучуком, слоновой костью и эбеновым деревом.См.: Avelot R. A. Recherches sur l'histoire des migrations dans le bassin de l'Og&#244;ou&#233; et la r&#233;gion littorale adjacente. Paris, 1906; Miletto G. Notes sur les ethnies de la r&#233;gion du Haut-Ogoou&#233; // Bulletin de l'Institut d'Etudes Centrafricaines. NS. No. 2. 1951. P. 19–48.]; но их обычные языки – габонский и наречие кама.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Работорговля естественно привела к неизбежным последствиям: нравы здесь более чем свободные [219 - Деревня предлагает своих женщин точно так же, как и гребцов (примеч. авт.).]; пьянство остается самым распространенным пороком.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы испытываем некоторое облегчение на следующий день, когда вновь пускаемся в путь. После чрезвычайно теплого приема вождя и ночи, проведенной близ деревни, мы продолжаем на борту «Марабу» подниматься вверх по реке.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава IV. Из Анголы в Ламбарене<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вскоре мы отмечаем изменение растительности. Мангровые деревья уступают место высоким травам и папирусу [220 - Папирус (Cyperus papyrus) – многолетнее травянистое растение семейства осоковых до 3 м в высоту с очень сильным ползучим корневищем и с безлистным почти трехгранным стеблем и зонтичным соцветием на верхушке; растет в лагунах и болотистых местах; в эпоху Пьера де Бразза не представлял для европейцев коммерческого интереса.]. Масличные пальмы [221 - Масличная пальма (Eloeis guineensis) – дерево из семейства пальмовых, растущее вдоль рек; высота – от 20 до 25 м; имеет цилиндрический вертикальный ствол с продолговатыми листьями (5–7 м длиной), образующими пышную крону. Плод яйцевидной формы с мякотью желто-оранжевого цвета. Внутри у него косточка весом от 1 до 6 граммов, очень твердая, состоящая из скорлупы и пальмового зерна. Из мякоти плода (путем выжимки) и из вылущенных зерен косточки, содержащих до 50 % липидов, туземцы делали пальмовое масло, а из сладкого древесного сока, полученного путем подсечки, изготавливали посредством ферментации хмельной напиток с терпким вкусом (пальмовое вино). Ветви пальмы употреблялись при строительстве хижин (крыши).] уже показывают свои хрупкие стволы, увенчанные султаном из листьев. Пласты красноватой глины, покрывающие песчаные слои подпочвы, обрамляют верхнюю часть берегов. Горизонт то расширяется, то сужается. Мы входим в зону лесов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Здесь властвует бамбуковая пальма [222 - Бамбуковая пальма (Raphia vinifera) – дерево из семейства пальмовых высотой до 16 м, растущее в экваториальном лесу; отличается необыкновенно длинными листьями. Широко использовалась туземцами в строительстве, для изготовления оружия и одежды. Кроме того, из ее сладкого сока делали винный напиток.], и мы восхищаемся ее раскидистыми ветвями, которые растут без стебля прямо из земли; они грациозно изгибаются, образуя гигантский веер, нередко более двадцати пяти метров высотой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;12 ноября [223 - Де Бразза планировал достичь Ламбарене 9 ноября (Пис. I).] после полудня мы достигаем большого острова Азанге-Нинги [224 - Азанге (Озанге Ненге, «остров света») – большой (длиной в 17 км) остров на границе Средней и Нижней Огове; в его северо-восточной части расположен совр. Ламбарене, поэтому и остров сейчас называют «остров Ламбарене».]. С его возвышенной, северной, части [225 - Высота этой части острова достигает 250 м (гора Эйонге).] можно любоваться чарующей перспективой. Взгляд устремляется к месту впадения Нгунье в Огове; сливаясь, два потока образуют нечто подобное озеру, усеянному лесистыми островками; оно разделяется на два рукава, каждый шириной от трехсот до четырехсот метров. Там, где начинается правый рукав (река Ужугавиза [226 - Река Ужугавиза, которая связывает Ламбарене с озером Азинго, к югу от него уже зовется Нгумба вплоть до своего впадения на юго-западе в Огове (примеч. авт.).]), мы различаем два параллельных ряда хижин; это деревня племени галуа [227 - Адолинанонго. Деревня располагалась на холме, господствовавшем над рекой, напротив северной оконечности Азанге. По свидетельству Марша, посетившего эту деревню, после смерти Нкомбе она пришла в полное запустение; находившаяся там немецкая фактория перебралась на другое место (Marche A. Op. cit. P. 244). Некоторое время спустя почти все галуа, теснимые бакале, покинули правый берег Огове и переселились на ее левый берег и на Азанге, и Адолинанонго на несколько десятков лет оставалась заброшенной. Только в 1925–1926 гг. Альберт Швейцер построил здесь свою вторую больницу, которая ныне является главной достопримечательностью этих мест.] и покойного Нкомбе [228 - Нкомбе Адемба (Король-Солнце) (ум. 29 декабря 1873 г.) – вождь галуа в третьей четверти XIX в.; племянник правителя иненга Ремполе.После смерти Ремполе сумел ликвидировать зависимость галуа от иненга и установил контроль над торговлей на Нижней и Средней Огове. В августе 1873 г. признал французский протекторат. По слухам, был отравлен ядом (Compi&#232;gne V. de. Op. cit. Vol. 2. P. 57–60). О Нкомбе см.: Ibid. Vol. 1. P. 242–244; Marche A. Op. cit. P. 122–123.], или Короля-Солнца. Мы следуем вдоль левого берега Огове и за несколько минут до наступления сумерек высаживаемся в Ламбарене, небольшой деревушке, расположенной на узкой полоске земли между Огове и озером Зиле [229 - Озеро Зиле, расположенное к востоку от Огове, тянется параллельно ей с севера на юг; длина озера – 7 км, ширина – 2 км.], резиденции короля иненга Реноке.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На следующий день мы соединяемся с Маршем [230 - Marche A. Op. cit. P. 244.]; в тот же день «Марабу» уходит в Либревиль [231 - См. сн. 31 к Введ.-2.]. Итак, мы подошли к крайней границе территории, на которую распространяется власть администрации Габона; правда, эта власть остается скорее номинальной, чем реальной; только два или три раза в год корабли поднимаются по реке до двух факторий – немецкой [232 - Торгового дома «Вёрман», основанного в 1837 г. гамбургским коммерсантом и судовладельцем Карлом Вёрманом (1813–1880 гг.).] и английской [233 - Ливерпульской фирмы «Хаттон и Куксон», доминировавшей в европейской торговле с Габоном. См.: Savorgnan de Brazza P. Voyages d’exploration… P. 535.], последних европейских постов на пути к внутренним областям страны. Теперь мы вынуждены полагаться только на собственные ресурсы: отныне самой важной для нас будет проблема транспорта, которую не так-то просто решать в местах, где не знают денег, где за каждую услугу надо платить товарами, а значит, тащить за собой большой груз.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нам наносит визит старейшина Реноке в сопровождении своих жен. Он хочет узнать о мотивах нашего появления и о наших планах.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он, кажется, полон добрых намерений и предлагает нам козу. Но я предпочитаю не вступать с ним в отношения товарообмена, где могу только проиграть. Я надеюсь завоевать его уважение с помощью подарков, которые должен преподнести так, чтобы он понял, что я не жду от него ответного шага. Я отказываюсь от козы и дарю Реноке несколько вещей, говоря при этом, что я слишком большой вождь, чтобы что-нибудь принимать взамен; после этого мы вступаем в переговоры.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда путешественник-европеец первый раз оказывается в стране негров и его главная цель – проникнуть в нее как можно глубже, то все его поступки и слова служат одному – непрерывному движению вперед. Интерес же туземных вождей – в том, чтобы задерживать у себя как можно дольше владельца столь желанных товаров и спекулировать на его потребности приобретать у них продукты повседневного спроса.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пока еще малознакомый с этими тонкостями, я начинаю разговор с просьбы дать нам гребцов. Реноке слушает меня, дымя своей огромной трубкой, которую мальчик зажег об уголек; он долго вдыхает в себя дым, а затем выпускает небольшими и быстрыми клубами. Проходит четверть часа, а вождь так и не удосуживается прервать свое блаженное спокойствие. Затем трубка начинает путешествие по кругу; она останавливается у каждого рта: и вот настает момент выслушать королевский ответ.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Речь Реноке длится еще больше, чем ее ожидание; я, кажется, понимаю, что он согласен помочь нам подняться до страны оканда, где он и его люди ведут торговлю, но хочет дождаться спада воды и более спокойного течения, чтобы облегчить плавание. Кроме того, говорит он, после деревень бакале [234 - Бакале, или акеле (на языке фанов, «обрезанные»; совр. келе) – этнос, в начале XIX в. населявший территорию к северо-востоку от Габонского эстуария (прежде всего междуречье Комо и Бокуэ), куда, возможно, бакале мигрировали из долины Верхней Ивиндо (см.: Merlet M. Le pays des trois estuaires: 1471–1900. Quatre si&#232;cles de relations ext&#233;rieures dans les estuaires du Muni, de la Mondah et du Gabon. Libreville, 1990. P. 33). Первоначально жившие за счет охоты, бакале в XIX в. в основном переориентировались на транзитную торговлю: они покупали во внутренних областях (преимущест венно у фанов) рабов и слоновую кость и затем перепродавали жителям побережья (мпонгве); с 1853 г. к предметам их торговли добавился каучук. По крайней мере с 1840-х годов (когда мы имеем первые достоверные сведения от европейских путешественников) фаны, стремившиеся прорваться к Габонскому эстуарию, постепенно вытесняли (отчасти ассимилировали) бакале из долин Комо, Бокуэ и Рембое. Под их давлением бакале к началу 1860-х годов перенесли центр своей торговли на юг, на Среднюю Огове (см.: Serval P.-A. Le Gabon. Description de la rivi&#232;re Rhambo&#233; et de ses affluents // Revue Maritime et Coloniale. T. 3. 1861. P. 402–404; см. также: Raponda Walker A. Op. cit. P. 133), где их партнерами стали, главным образом, галуа и иненга (Compi&#232;gne V. de. Op. cit. Vol. 2. P. 80); основными предметами обмена остались слоновая кость и каучук (Savorgnan de Brazza P. Voyages d’exploration… P. 533). В 1860-х годах бакале контролировали оба берега Огове от низовьев Абанги до низовьев Нгунье (до Леса Советов в 9 км выше Пуэнт-Фетиша, согласно де Компьеню: Compi&#232;gne V. de. Op. cit. Vol. 1. P. 229), оттеснив к югу местные племена (вили и др.); их владения располагались между землями иненга на юго-западе и окота на северо-востоке (Walker R. B. N. Relation… P. 130). Самым крупным их поселением являлась Самкита. Но во второй половине 1860-х и в 1870-е гг. фаны постепенно выдавили бакале с правого берега Огове (сначала с территории выше Самкиты, а затем и ниже по течению; см.: Compi&#232;gne V. de. Op. cit. Vol. 1. P. 229).В 1880 г. они населяли только левый берег Огове и низовья Нгунье (Savorgnan de Brazza P. Voyages d’exploration… P. 533).Первым европейцем, установившим прямые контакты с бакале (сентябрь 1846 г.), был француз Пижар (см.: Pigeard Ch. Exploration du Gabon, effectu&#233;e en ao&#251;t et septembre 1846 // Annales maritimes et colonials: Revue Coloniale. Т. 3. 1847. P. 263).В настоящее время насчитывается чуть более 9 тыс. бакале, которые живут рассеянными группами в провинции Средняя Огове к югу от Огове (от долины Лоло до верховьев Бендоло, притока Нгунье), в основном в верховьях Икои и Огулу. В целом о бакале см.: Raponda Walker A. Op. cit. P. 131–136.] надо плыть три дня между пустынными берегами [235 - Ср. свидетельство де Компьеня (1874 г.): «Начиная <с Леса Советов>, идут, причем только на левом берегу, поселения бакале; … правый же берег, на который павины, а еще выше по течению ошеба совершают постоянные набеги, совершенно безлюден. На расстоянии двухсот миль (370 км. – И. К., Е. К.) там не встретишь ни одной деревни. Зато на левом берегу бакале чрезвычайно многочисленны» (Compi&#232;gne V. de. Op. cit. Vol. 1. P. 229).]: необходимо, следовательно, запастись провизией, обменяв ее на товары.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Предвидя, что наше пребывание будет достаточно долгим, я спешу отремонтировать большую бамбуковую хижину, которую прежде занимал торговый агент, и устраиваю там нашу первую штаб-квартиру.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;До сих пор мы питались продуктами, привезенными из Европы. Чтобы не израсходовать их в самом начале экспедиции, нам приходится знакомиться с африканской кухней.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Здесь свежую рыбу [236 - Рыболовство являлось одним из самых главных занятий у большинства прибрежных племен Огове, особенно у орунгу, галуа и верхних бангве; для сохранности рыбу высушивали (Marche A. Op. cit. P. 294). Огове и ее притоки были чрезвычайно богаты рыбой; самые крупные особи относились к семейству сомовых (достигали 80 кг и 1,5 м в длину); популярностью пользовались также карповые.], куриц [237 - В экваториальной зоне было мало домашних животных, и они не играли важной роли в хозяйстве туземных племен. Исключение составляли куры, которых разводили повсеместно и в большом количестве. Однако куры эти не отличались большими размерами (Ibid. P. 315), и их никогда не откармливали; кроме того, туземцы не употребляли в пищу куриные яйца.Вероятно, куры проникли в Тропическую Африку в середине I тыс. н. э. или с севера (из Северной Африки), или с северо-востока (через долину Нила и восточноафриканское побережье).], козлят [238 - Для экваториальной зоны были типичны коротконогие козы с редкой желтоватой шерстью. Туземцы разводили их в небольшом количестве.] едят с маниокой [239 - Маниока (Manihot utilissima) – древесный кустарник семейства молочайных. Его длинный и конусообразный корнеклубнеплод бурого цвета, богатый крахмалом, кальцием, фосфором и витамином С, являлся главным продуктом питания жителей Экваториальной Африки. Посевы маниоки давали очень большой урожай (на второй год), но быстро истощали почву, тем более что туземцы практически не использовали естественных удобрений – золы и перегноя, поэтому им постоянно приходилось осваивать целинные территории вокруг деревни, а иногда даже переселяться на новое место. В долине Огове выращивалась горькая маниока (с содержанием синильной кислоты), которую приходилось перед употреблением в пищу в течение нескольких дней вымачивать в ручьях. Это южноамериканское растение было завезено в Анголу в конце XVI в. и стало культивироваться туземцами со второй половины XVII в. См.: Jones W. O. Manioc in Africa. Stanford (CA), 1959. P. 60–69, 108.] или бананами, которые являются основой питания каждого африканца. Крупные бананы едят сырыми; менее мучнистые очищают, затем кладут с верхом в котел с водой; все это покрывают листьями и варят на пару. Что касается маниоки, то перед употреблением в пищу ее держат три дня в воде, чтобы вышел содержащийся в ней цианид, затем растирают [240 - Перед этим от мякоти отделяют кожуру (1 мм толщиной) и волокна.], кладут в медные тазы, которые называют «нептунами» [241 - В стране имеется огромное количество таких тазов. Ими туземцы пользовались раньше для выпаривания черной соли из болотной воды. Теперь соль поставляется из прибрежных факторий (примеч. авт.).], и тоже варят на пару; потом эту массу скатывают в комки и формуют галеты [242 - Этот способ немногим отличается от способа приготовления хлеба из маниоки жителями Луанды в конце 1660-х годов: они растирали маниоку, превращая ее в тесто, а затем лепили из него лепешки, которые, завернув в листья, варили на пару или в кипятке. См.: Michael Angelo of Gattina, Denis de Carli of Piacenza. A Curious and Exact Account of a Voyage to Congo in the years 1666 and 1667 // A Collection of Voyages and Travels. London, 1752. P. 491. Ср.: Швейцер А. Письма из Ламбарене. Л., 1978. С. 65.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Отныне это станет нашим обычным меню.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Племена, с которыми мы завязываем отношения, уже были описаны де Компьенем и Маршем [243 - Compi&#232;gne V. de. Op. cit. Vol. 1. Ch. 6; Marche A. Op. cit. P. 120–131, 243–244.]. Здесь это иненга, а напротив нас, на правом берегу, галуа. Оба племени обладают монополией на транзит по Огове между Ламбарене и Лопе [244 - Торговый центр оканда у впадения в Огове реки Лопе, «расположенный на 9°16&#8242; восточной долготы по Парижу» (Отч.-1. Гл. II).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Деревни иненга, к слову сказать, немногочисленные, располагаются вдоль левого берега. На холмах, окаймляющих на востоке озеро Зиле, находятся плантации, где трудятся женщины и рабы. Иненга не любят, чтобы чужеземцы посещали эти места; они опасаются суровых санкций, ибо работорговля давно запрещена. Однако доктор Балле однажды побывал там. Он был поражен, увидев целые селения рабов, купленных в верховьях реки; они, как ему показалось, не жалуются на свою судьбу; их считают почти членами семьи, и у них нет никакой иной обязанности, кроме как обрабатывать землю, чтобы поставлять продукты питания своим хозяевам. Некоторых из них, однако, посылают работать гребцами; по возвращении они неизменно отдают свой заработок, ибо ничто не должно им принадлежать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хитрецы, лентяи [245 - В письме от 24 декабря 1875 г. де Бразза сообщает: «… здесь трудятся только рабы, купленные в верховьях Огове. <…> … трудятся только женщины и дети, да и они, поверь мне, не очень усердствуют» (Пис. III).] и попрошайки [246 - «Все – попрошайки, начиная с вождя, который приходит ко мне за милостыней – стаканом водки» (Пис. III).] иненга представляют собой вырождающееся племя. Впрочем, их пороки – те же, что и у других племен [247 - О пороках галуа рассказывает Марш (Marche A. Op. cit. P. 243–244).], вступивших в контакт или с продавцами человеческого товара, или с первыми авантюристами, прибывшими на эти берега.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Их вождь Реноке, уже давно подчинившийся Франции [248 - В августе 1873 г.], пользуется неоспоримым влиянием среди прибрежных племен Огове вплоть до <земель> оканда.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Несмотря на то, что он сам ослепил себя, якобы ради подтверждения своей значимости, его рассудок остается ясным. Его поведение, всегда достаточно корректное по отношению к Франции, свидетельствует, что он понимает свои интересы. Его законный наследник лишен этих достоинств. Каково же будет будущее <племени>? Говорят, что влиятельный вождь по имени Риканга расчищает себе путь, чтоб занять место Реноке.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Влияние Реноке основывается на статусе законного вождя и одновременно статусе жреца фетишистского культа.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фетишизм, если не принимать в расчет те или иные варварские приемы, является совокупностью религиозных, социальных и политических правил, знание которых передается по традиции и дает его обладателям значительную власть над невежественным и суеверным населением независимо от того, миролюбиво оно или воинственно. Если великий колдун племени добавляет к этому званию титул законного вождя, который он получает благодаря репутации смелого воина и авторитету, проистекающему из его богатства или обширных торговых связей, его власть, и так абсолютная над собственными подданными, распространяется далеко за эти пределы и возрастает еще больше за счет многочисленных брачных союзов, заключенных с женщинами из соседних племен. В подобных благоприятных условиях существовала некогда и династия, к которой принадлежал Реноке; но прежде могущественная, она пришла в упадок [249 - «Вот уже двадцать лет» (Пис. II).] в результате отмены работорговли, внутренних распрей, вторжения бакале [250 - См. выше сн. 110.] и контактов с европейцами. Сейчас на голове Реноке цилиндр, к которому прикреплена корона маркиза [251 - Корона маркиза – промежуточный вид между графской и герцогской. Она имела три листа и шесть жемчужин, которые первоначально располагались так же, как на графской короне, но позже утвердился обычай оформлять их в виде трилистников.Корона, подаренная Реноке, была сделана из позолоченной меди (Пис. II).], украшенная фальшивыми драгоценными камнями [252 - Старье из Императорского театра в Тюильри, которое при моем отъ езде мне подарило Географическое общество (примеч. авт.).], – мой щедрый дар. Король-слепец пришел ко мне ради стакана рома, в то время как его жены, родственники и рабы разворовывают его склады.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как мы уже сказали, галуа обитают на противоположном берегу. Они принадлежат к той же расе, что и иненга, но их намного больше. Когда-то их объединял под своей властью Король-Солнце (Нкомбе); теперь же в этом племени царит великий беспорядок из-за соперничества нескольких вождей, каждый из которых пытается захватить бразды правления [253 - Марш пишет: «Я нашел эту страну изменившейся. Целые деревни исчезли или сменили свое место. Бакале вторгаются сюда со всех сторон; в настоящее время они завоевывают земли галуа и иненга» (Marche A. Op. cit. P. 242).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Галуа и иненга знают, что без их помощи невозможно преодолеть пороги; к тому же отсутствие конкуренции позволяет им завышать цену [254 - В письмах конца 1875 г. – начала 1876 г. (Пис. III–IV) де Бразза винит в этом немецкого путешественника Оскара Ленца, развратившего туземцев своей щедростью.]. Найдя их претензии чрезмерными, я посылаю Балле и Марша [255 - С несколькими лапто (Marche A. Op. cit. P. 245) и переводчиком-павином (Ibid. P. 249, 251). В «Трех путешествиях» Марш совсем не упоминает об участии в этой миссии Балле.] в Самкиту [256 - Самкита (Самбекита) – крупное селение на левом берегу Огове, главный торговый центр бакале и восточная граница их владений; здесь Роберт Брюс Наполеон Уокер в 1866 г. учредил торговое представительство ливерпульской фирмы «Хаттон и Куксон». Ныне – административный центр департамента Огове и Озера (провинция Средняя Огове).], селение бакале в двух днях плавания вверх по реке, с поручением привести оттуда пироги и гребцов [257 - В действительности Маршу было поручено нанять в Самките пироги и гребцов, добраться с ними до Лопе и прислать оттуда в Ламбарене лодки с гребцами-оканда за основной частью экспедиции (Ibid. P. 244; см. также: Пис. III); самому же Маршу надлежало отправиться дальше в страну оканда (Пис. IV). Марш прибыл в Самкиту 12 декабря и оставался там до 14 января. О трудностях, с которыми он столкнулся в Самките, см.: Marche A. Op. cit. P. 244–250.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мои храбрые заместители уплывают на двух пирогах, купленных Маршем на озере Азинго [258 - Одну из них он приобрел у фанов (Ibid. P. 243).]. К несчастью, спустя четыре дня доктор Балле возвращается обратно совсем больным. В полной тревоге я поручаю ему охрану нашей штаб-квартиры и принимаю предложение одного торговца [259 - По свидетельству Марша, это был немец Смидер из фактории в Ламбарене (Ibid. P. 247).] доставить меня в Самкиту [260 - Ср.: Пис. III.]. Его паровая шлюпка берет на буксир большую пирогу, нагруженную нужными для Марша товарами [261 - Прежде всего продовольствием (Marche A. Op. cit. P. 247).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;1 января 1876 г. [262 - Около 16:00 (Ibid. P. 246–247; Пис. IV).] я прибываю в Самкиту. Год начинается плохо. Из-за усталости и лихорадки у меня едва хватает сил снять показания с приборов, чтобы определить местоположение деревни [263 - Де Бразза был вынужден проводить астрономические измерения дважды – сначала по Луне, затем по Солнцу (Пис. IV).]. Однако время не терпит, и уже на следующий день, оставив Маршу необходимые вещи, я отправляюсь [264 - На той же самой шлюпке (Marche A. Op. cit. P. 247; Пис. IV).] в Ламбарене.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Из-за головокружения и приступов тошноты я с трудом передвигаю ноги; небольшое облегчение нахожу, только лежа в гамаке на носу баркаса [265 - На рубке (Пис. IV).]. Вскоре баркас, идущий на полном ходу, сталкивается со стволом дерева. Сильный толчок – и меня выбрасывает за борт; пока я осознаю случившееся, и пока наш баркас восстанавливает равновесие, я борюсь, насколько хватает сил, против течения, одновременно выпутываясь из своего гамака и одеял [266 - Затем де Бразза сумел доплыть до шлюпки и забраться на борт. См.: Пис. IV.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;К счастью, это купание не имеет каких-либо серьезных последствий, если не считать громадной усталости, но она скоро проходит. Бросив наш севший на мель баркас, вечером того же дня мы возвращаемся на маленькой пироге в Ламбарене. Мы находим там доктора Балле выздоровевшим; спустя два дня лихорадка оставляет и меня до нового приступа.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;С 1 января мы становимся обладателями четырех больших пирог, за которые я заплатил товарами [267 - Подробно см.: Пис. III.]; в целом стоимость каждой обошлась нам в сто франков. Здешние пироги совсем не похожи на пироги из Анголы, относительно короткие и с вы пуклым дном; длина наших – от пятнадцати до семнадцати метров, а ширина около метра. Они вырублены из цельного ствола окуме [268 - Дерево окуме (Aucoumea klaineana) – дерево розового или белого цвета из семейства бурзеровых, растущее в прибрежной полосе экваториального леса. Достигает 30–40 м в высоту; имеет широкое основание, диаметр большей части ствола – от 1 до 2,5 м. Деревья окуме растут на близком расстоянии друг от друга, поэтому корни их часто переплетаются. Поскольку плотность окуме невелика (0,44 кг/м2), и оно не тонет, его древесину издавна употребляли как строительный материал для пирог; сок же, по свидетельству Гриффона дю Белле, применялся для изготовления факелов (Griffon du Bellay M.-T. Exploration du fleuve Ogo-Wai (Juillet et ao&#251;t 1862), c&#244;te occidentale d’Afrique // Revue Maritime et Coloniale. T. 9. 1863. P. 71). В колониальный период окуме стало главным экспортным деревом Французской Экваториальной Африки; использовалось преимущественно для изготовления филенки (для облицовки мебели и стен) и мелких предметов домашнего обихода (шкатулки и пр.).], одного из самых прекрасных деревьев этого бассейна, у них плоское дно, прямые борта, вытянутые нос и корма; с грузом от шестисот до тысячи килограммов они поднимаются над водой лишь на восемь – десять сантиметров [269 - Ср.: Пис. IV.]. Багаж крепко привязывают на случай, если пирога вдруг потеряет равновесие, перевернется и окажется в плену у течения.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Впереди стоят с веслами два-три человека, которые управляют лодкой. Груз занимает пространство от шести до восьми метров, за ним стоят десять или двадцать негров [270 - На самых больших пирогах (Пис. IV).], которые орудуют веслами или, когда проходят пороги, шестами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я заполучил гребцов только после того, как выдал вызвавшимся поработать на меня аванс ромом и табаком, пообещав еще, показывая им на запас водки [271 - Де Бразза пришлось с этой целью выписать из фактории сорок литров водки (Пис. III).], прибавку [272 - Вдобавок к основной плате – товарам стоимостью 35 франков на каждого гребца (Пис. III).] в конце путешествия [273 - В письме от 10 января 1876 г. де Бразза приводит иную версию: он сумел вызвать у иненга и галуа опасения, что собирается нанять в качестве гребцов бакале и оканда; те испугались конкуренции и согласились на эту работу (Пис. IV).]. Впрочем, я намеревался применить систему португальцев на Конго [274 - О реке Конго см. сн. 34 к Введ.-2.]: чтобы не обременять себя огромным количеством товаров и сделать для туземцев оплату более удобной, я решил рассчитываться с моими гребцами в день окончания службы талонами, которые затем можно было отоварить в факториях.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наш отъезд, намеченный сначала на 11 января [275 - Согласно письму де Бразза от 10 января 1876 г., отъезд был первоначально запланирован на утро этого дня (Пис. IV). Из письма от 6 апреля создается впечатление, что состоялся он не 13, а 12 января (Пис. V).], а потом на 12-е, происходит 13 января. Мы покидаем Ламбарене вместе с Реноке, который плывет в собственной пироге. С нами едут сто двадцать галуа и иненга, все наши ящики, за исключением нескольких не очень ценных, закреплены на десяти больших пирогах, из которых восемь принадлежат нам [276 - Так же в «Отчете» (Отч.-1. Гл. II). Однако в письме от 10 января 1876 г. де Бразза говорит о девяти пирогах (Пис. IV).].<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава V. От Ламбарене до Самкиты<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Время нашего плавания по реке будет распределено следующим образом: каждый день между шестью и семью часами утра гребцы садятся за весла и останавливаются около полудня предпочтительно у песчаной мели, где мы организуем стоянку. Эта остановка используется для обеда; между половиной второго и двумя часами мы снова пускаемся в путь; плавание должно завершиться к пяти часам дня, ибо важно устроиться на ночлег до темноты, которая в этих широтах наступает внезапно [277 - См. также: Пис. IV.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Итак, к вечеру уже выбрано место, и мы вытаскиваем пироги на песчаную отмель; бананы очищены и положены в «нептуны»; пойманная накидной сетью рыба и куры становятся нашим основным блюдом. После трапезы люди располагаются группками рядом с кострами и засыпают в своих накомарниках. Мы же, укрывшись в палатке, укладываемся на циновках и одеялах [278 - Постель Марша во время плавания по Огове, по его словам, состояла из двух циновок, накомарника и резинового коврика (Marche A. Op. cit. P. 334).], констатируя, что сон приходит здесь гораздо медленнее, чем тогда, когда мы ожидали его в своих европейских кроватях.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Доктор Балле и Амон, к несчастью, заболевают: их организм не переносит вредоносных испарений, обычных в переходный период между сезоном дождей и сезоном засухи; я не питаю надежд на их немедленное выздоровление, и хотя на пирогах невозможно создать для них сколько-нибудь комфортные условия, мы собираем всю нашу волю, чтобы снова пуститься в путь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Выбравшись из <лабиринта> островов, которыми усеяно ее русло, Огове свободно несет свои воды между двумя плотными рядами деревьев, чья гигантская высота убывает только при удалении от них на тысячу метров. Берега, то вытянутые по прямой линии, то описывающие дугу большого радиуса, создают впечатляющую картину, рамкой для которой служат очертания высоких холмов на бескрайнем горизонте.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы вскоре познакомимся с новым народом – бакале, чьи многочисленные селения раскинуты и справа и слева. Поскольку берега еще достаточно низкие, мы можем, прежде чем остановиться, видеть все эти ряды хижин, которые, как мне кажется, построены примерно на два метра выше максимального уровня воды при половодье.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы достигаем важного пункта торгового пути, где бакале, с одной стороны, получают европейские товары и откуда, с другой, отправляют свои собственные во внутренние <области страны>. Здесь всегда большое скопление туземцев. Могущественные вожди, такие как Мдинге [279 - У Марша – Ндинге (Ibid. P. 244). Марш называет его верховным вож дем бакале (Ibid. P. 244–245).], Каза, Нтамби [280 - Нджамби.], Алика, контролируют обширную торговлю своих подданных, а также ведут дела с коммерсантами из низовий реки [281 - Большую роль в селениях бакале играл также совет старейшин (Ibid. P. 247).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Характер бакале еще более труден, чем у иненга и галуа. Ни одна торговая сделка не обходится без обмана, к этому добавляется еще их склонность к скандалам. Спор может перейти в драку, но это случается только тогда, если у них есть шанс победить: сильный соперник быстро обнаруживает их трусость и разрушает всю эту вздорную дипломатию.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;<Надо отдать им должное> – бакале отличные охотники: они часто организуют облавы на слонов [282 - В Габоне обитают два вида африканского слона – саванный (Loxodonta africana) и лесной (Loxodonta cyclotis).] и загоняют тех в ловушки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Природное пристрастие этого народа к кочевой жизни подкрепляется во многом его религиозными представлениями или, точнее, дремучим суеверием.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда в какой-нибудь деревне случается несчастье, например, когда умирает вождь, бакале сразу же покидают свои жилища и плантации, чтобы поселиться в месте, которого еще не коснулся никакой злой рок [283 - Ср.: Ibid. P. 254–255.]; понятно, что эти перерывы в земледельческих работах вкупе с абсолютным безразличием к тому, что производит земля, становятся причиной частого голода. Однако мало-помалу коммерческая значимость того или иного места принуждает к оседлости: выгода одерживает верх над предрассудком, и в таких деревнях, как деревни Мдинге, Алики и Нтамби, состав населения остается практически неизменным.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Можно только с большой оговоркой говорить о нравах бакале; скорее, речь идет об отсутствии нравов [284 - Предшественники Пьера де Бразза также давали бакале весьма негативные характеристики (дикие, агрессивные, живущие за счет грабежей и охоты за людьми). См.: Deschamps H. Quinze ans de Gabon (les d&#233;buts de l’&#233;tablissement fran&#231;ais, 1839–1853) // Revue fran&#231;aise d’histoire d’outre-mer. Vol. 50. 1963. No. 180–181. P. 342.]. Муж, как только у него появляется возможность, спешит заработать на своей жене, и агенты факторий, к сожалению, не отказываются от подобных сделок. Все объясняется просто: поскольку агенты не испытывают никакого стыда, «беря комиссионные» в размере трех четвертей товаров с туземцев, последние прибегают к самому надежному средству, чтобы компенсировать потери.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Положение женщин здесь намного тяжелее, чем у иненга или галуа. Мы уже сказали, что бакале торгуют только с внутренними <областями страны>. Они уезжают группами, куда входят члены одной семьи, если можно назвать родственниками шуринов, чье число увеличивается с каждым днем; они следуют по узким туземным тропам, обменивают европейские товары на слоновую кость или каучук; затем, когда обмен завершен, возвращаются в свою деревню. Во время этих экспедиций мужчины не несут никакого груза, он распределяется между рабами и женщинами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нередко женщинам приходится нести от тридцати до сорока килограммов. Понятно, что они предпочитают оставаться в каком-нибудь селении в качестве залога, что случается, когда у их мужей кончаются товары. Мужчины уходят за новыми и отсутствуют некоторое время, а по возвращении отыскивают и забирают обратно отданных под залог жен. Те обычно не жалуются на пребывание у чужих; временные владельцы обращаются с ними относительно хорошо, тем более что женщинам позволяется принимать их ухаживания. Таким образом жены возмещают натурой процент с суммы, одолженной их законным мужьям.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Торговля бакале простирается достаточно далеко. Люди из Самкиты действительно добираются до земель бангве [285 - Бангве – этнос из группы бакале, часть которого в эпоху Пьера де Бразза населяла земли к западу от долины Офуэ (Marche A. Op. cit. P. 271). Марш, посетивший этих северных бангве в начале июля 1876 г., рассказывает: «Деревни бангве напоминают деревни бакале; впрочем, для меня это та же самая раса, говорящая практически на том же языке, обладающая такой же коммерческой жилкой и отличающаяся такой же неопрятностью, которая особенно свойственна женщинам» (Ibid. P. 274). Он также называет их «прекрасными охотниками» (Ibid. P. 275). Другая часть бангве обитала в верховьях Огове южнее Думе; в их жизни большую роль играло рыболовство (Ibid. P. 294).] к югу от страны оканда. Бангве же, в свою очередь, доходят до земель симбо [286 - Симба – этнос, возможно, из группы оканда, населявший в эпоху Пьера де Бразза в основном левобережье Средней Офуэ. Это племя посетил Марш в первой половине июля 1876 г. «Деревни симба, – пишет он, – в целом добротно построены и очень опрятны; хижины высокие и сделаны из бамбука; в центре деревни – одно или два сторожевых сооружения; мужчины довольно красивые; женщины следуют той же моде, что и оканда, и украшают себя медными заколками» (Ibid. P. 274).В настоящее время в Габоне насчитывается около 3 тыс. симба; они обитают в районе между Мимонго и Синдарой.] и окона [287 - Окона (кона) – этнос, возможно, из группы оканда.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы останавливаемся в деревне Нтамби и с удовольствием проводим послеполуденные часы в обществе господина Нассау [288 - Роберт Хемилл Нассау (1835–1921 гг.) – американский миссионер-протестант (пресвитерианец); врач и теолог; в 1861–1906 гг. осуществлял миссионерскую и гуманитарную деятельность в долине Огове, с 1874 г. – у бакале, галуа и иненга. Автор сочинений: Nassau R. H. Fetichism in West Africa: Forty Years' Observation of Native Customs and Superstitions. New York, 1904; Idem. My Ogowe: Being a Narrative of Daily Incidents During Sixteen Years in Equatorial West Africa. New York, 1914.], миссионера-протестанта из Америки [289 - Американцы были первыми миссионерами на Огове, но после установления французского колониального господства они были вынуждены покинуть Французское Конго (1897 г.), передав свои функции Парижскому миссионерскому обществу (Швейцер А. Указ. соч. С. 13; Raponda Walker A. Op. cit. P. 69).]. В 1875 г. [290 - Американская протестанская миссия была основана Нассау в 1874 г. в деревне Беламбила в 37 км выше Ламбарене, но в 1877 г. он перенес ее в окрестности Ламбарене. См.: Raponda Walker A. Op. cit. P. 69.] он самостоятельно обосновался у бакале. Господин Нассау в отчаянии, что его миссия не приносит желаемых результатов в стране, где у его противников, агентов факторий, есть масса возможностей споспешествовать падению нравов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нам представляется случай оказать ему услугу. За несколько дней до этого некий вождь, которому другой поручил продать бивень, предложил собственнику слоновой кости недостаточное количество товаров; не согласившись с ценой, тот потребовал свой товар обратно. Чтобы дать ход делу, он задержал пирогу Нассау и заявил, что не возвратит ни ее, ни гребцов, пока не удовлетворят его ходатайство. Мы сумели, правда не без труда, вернуть все бедняге Нассау, который, впрочем, не очень удивился этому происшествию, вызвавшему у нас странные мысли о некоторых нравах туземцев. Согласно обычаям страны, третья сторона, которую таким способом вынуждают стать арбитром, должна использовать свою власть для того, чтобы вершить правосудие, а не для того, чтобы избавляться от чрезмерно назойливых просителей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На следующий день [291 - 14 января.] мы прибываем в Самкиту, где нам сообщают, что Марш только что покинул селение [292 - Marche A. Op. cit. P. 251.]. Ему так и не удалось избежать ссоры с туземцами, и он смог достать только одну пирогу [293 - Потерпев неудачу у бакале, Марш попытался нанять пирогу и гребцов у окота, но также без особого успеха; ему удалось лишь приобрести продовольствие в деревне оссьеба на правом берегу Огове (Ibid. P. 252). О путешествии Марша из Самкиты на Сангалади см.: Ibid. P. 251–253.], на которую погрузил часть своих товаров, а другую оставил под охраной двух сенегальцев.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы проводим четыре дня в Самките. Из-за болезни Балле и Амона мы не можем продолжать наше совместное путешествие; впрочем, я и сам против общего отъезда, поскольку не надеюсь на пополнение ресурсов в этой местности; я должен быстрее продвигаться вперед, чтобы добыть их для своего отряда.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я слежу за устройством больных в одной из хижин, построенных Маршем [294 - Марш устроил в Самките настоящий лагерь и обнес его палисадом, стремясь предотвратить воровство и излишнее любопытство со стороны туземцев (Ibid. P. 246).], и оставляю им четырех лапто; они будут находиться там, пока я не пришлю за ними кого-нибудь из оканда.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Приняв все предосторожности, 18 января я покидаю Самкиту. Мое подавленное состояние мешает мне осуществлять полный контроль за десятью пирогами [295 - В «Отчете» (Отч.-1. Гл. II) говорится об одиннадцати.] и примерно ста шестьюдесятью участниками плавучего каравана.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава VI. От Самкиты до Сангалади<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы вскоре достигаем точки слияния какой-то речки с Огове с правой стороны [296 - Речь идет о реке Абанга, правом притоке Огове длиной 225 км.]. В своем верхнем течении она орошает земли, где, как говорят, обитает некая новая раса людей – это смелое и воинственное племя павинов, которые постепенно мигрируют к реке. Бакале, охотясь во внутренних областях страны, иногда встречаются с ними, но стараются избегать столкновений с чужаками, не понимая, что те, в силу своей малочисленности, никогда бы не стали предпринимать каких-либо враждебных действий.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;До настоящего момента мы плыли между низкими и болотистыми берегами, прорезанными каналами. Никаких следов скал; почва, казалось, полностью образована наносами. Острова, первоначально просто песчаные мели, куда течение мало-помалу выбрасывало всякий растительный мусор, укрепились благодаря выросшим на них мощным деревьям, давшим начало рощам. Вокруг нас простиралась равнинная земля, которая начинала подниматься только на расстоянии двадцати километров от берегов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Теперь же картина резко меняется. Огове, уже не столь широкая, но зато более глубокая, стиснута между двумя высокими берегами; мели встречаются реже; крутые берега обнажают корни, которые, корчась долгое время в пустоте, наконец падают в воду и уносятся потоком, чтобы превратиться в строительный материал для какой-нибудь новой отмели. Молчание широкого водного полотна, сверкающего под раскаленным небом, сменяется шумом буйной волны, бьющейся о скалистые берега; мы не страдаем больше от гнетущей неподвижности воздуха, которую не нарушало даже самое легкое дуновение; сейчас порывы ветра вместе с рекой приносят нам ощущение свежести. Становятся другими и краски окружающего мира: Огове меняет свой цвет от отраженных в ней темных силуэтов прибрежных растений, склоненных над водой; солнце умеряет свой блеск на темно-зеленом фоне деревьев, на котором сверкают иногда только яркие пятна комбо-комбо [297 - «Пробочное», или «зонтичное» дерево (Musanga Smithii, Musanga cecropioides Tedlie); из семейства цекропиевых, высотой от 10 до 15 м, со съедобными плодами. Встречается в экваториальном лесу, как правило, на вырубках, где благодаря питательному толстому слою перегноя растет очень быстро. В настоящее время из его древесины изготавливают изотермические потолки. См.: Dalziel J. M. The Useful Plants of West Tropical Africa. London, 1997. Vol. 4.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы входим в зону террас, откуда начинается центральное плато этой горной области. С некоторых точек уже можно различить вдали за первыми холмами голубоватые очертания окотезских гор [298 - Страны окота.]. Миновав узкий проход, мы наталкивается на выступающую из воды огромную глыбу конической формы, которую туземцы считают богом Верхней Огове; проплывая мимо, каждый из них окропляет несколькими каплями этот каменный фетиш.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы достигаем островов Нджоле [299 - Пустынный остров в среднем течении Огове к северо-востоку от Ламбарене в 335 км от устья, за которым начинаются пороги. Французы основали на нем военный пост, ставший зародышем города Нджоле, административного центра совр. деп. Абанга-Бинь (провинция Средняя Огове); основная часть Нджоле ныне располагается на правом берегу реки напротив острова.]; здесь сила течения резко возрастает. Мы высаживаемся и, как обычно, разбиваем лагерь; надо проверить, хорошо ли закреплены грузы на пирогах, ибо мы уже на подступах к порогам.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мои люди скручивают у костра длинные лианы, превращая их в гибкие веревки. Ящики крепко связаны и помещены в некое подобие сети, прикрепленной к борту. Все гребцы вооружаются шестами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Караван покидает Нджоле, поднимаясь почти по прямой к маленькому острову Миссанга [300 - Необитаемый островок к северо-востоку от острова Нджоле; место ссылки (1898–1900 гг.) и смерти (2 июня 1900 г.) Самори Туре (ок. 1830–1900 гг.), правителя государства Уасулу (Верхний Нигер), боровшегося против французских колонизаторов. Топоним «Миссанга» сохранился в названии одного из кварталов совр. Нджоле.], где нас ждут пороги.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Первые пороги расположены между этим островом и правым берегом Огове: их можно обойти, если идти по фарватеру у левого берега. Но туземцы предпочитают, хотя это и нелегко, продвигаться среди скал, отталкиваясь от них шестами или же волоча пироги на лианах, а не грести в открытом пространстве реки, что требует огромного напряжения. Иногда само русло ощеривается скалами с причудливо выточенными краями. Высокие горы теперь совсем близко от нас: мы видим вершину Конгве [301 - Гора Конгве находится к северу от Огове в 48 км от Нджоле.], поднимающуюся более чем на тысячу метров. Проход через этот огромный массив все более и более сужается, затрудняя продвижение.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;К концу дня мы входим в настоящий амфитеатр из скал, между которыми с яростью рвутся волны. Приходится сражаться со встречными течениями; особенно опасны водовороты, которые Огове коварно прячет под спокойной гладью вод.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;После неимоверных усилий, которые, однако, не истощают нашего упорства, мы наконец подходим к Сангалади, самому большому из трех островов, которые в этом месте фактически перегораживают реку. Мы оказываемся в первом селения окота [302 - Речь идет об одной группе этноса окота (бакота, «большие»; совр. кота), обитавшей в эпоху Пьера де Бразза в долине Леледи и на левом берегу Огове от острова Камба до острова Алембе между землями акеле и оканда. Де Компьень пишет об этих окота: «Дома сделаны из древесной коры, трава вокруг них не выполота, и все у этих дикарей грязное и бедное» (Compi&#232;gne V. de. Op. cit. Vol. 2. Р. 83). О другой группе окота см. гл. XIX. В настоящее время в Габоне 34,5 тыс. окота, живущих преимущественно в провинции Огове-Ивиндо (в бассейне Лассио). В целом об этом этносе см.: Anderson E. Contribution &#224; l'ethnographie des Kuta. Uppsala, 1953–1991. T. 1–3; Chaffin A., Chaffin F. L'art kota: les figures de reliquaire. Meudon, 1979; Perrois L. Chronique du pays kota (Gabon) // Cahiers de l’Office de la Recherche Scientifique et Technique d’Outre-Mer. S&#233;r. Sciences humaines. Vol. 7. 1970. No. 2. P. 15–110; Idem. Note sur quelques aspects de la circoncision bakota. Libreville, 1967.], у вождя Джумбала. Проход, который мы только что миновали, теперь расширяется, превращаясь у наших ног в огромный бассейн, усеянный рифами и обрамленный высокими лесистыми горами. Нас сковывает усталость; но мы понимаем, что перенесенные трудности лишь подготовка к еще более тяжелой работе, которая предстоит нам в последующие дни.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Если в Самките, как мы увидели, идет активная торговля каучуком и слоновой костью, то здешнее население незнакомо со сбором каучука. Окота продают козлят и рабов [303 - «Работорговля – почти единственный вид коммерции, которым промышляют окота» (Compi&#232;gne V. de. Op. cit. Vol. 2. Р. 83).]; торговые дела они ведут с прибрежными жителями; для этого им приходится спускаться вниз по реке до Ламбарене или подниматься вверх до страны оканда. Свой основной доход, впрочем, они получают от налога, который взимают с тех, кто проходит по их территории.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На Сангалади, куда мы прибыли 22 января [304 - Marche A. Op. cit. P. 253.], я встречаю Марша, который уже два дня [305 - Марш прибыл в деревню Кинджа на Сангалади 20 января (Ibid. P. 52).] не может отправиться в путь из-за отсутствия гребцов [306 - Как происходило дезертирство гребцов, см.: Ibid. P. 253.]. Бакале, доставившие его сюда, отказались, не имея опыта, проходить пороги. Однако главными виновниками дезертирства были местные жители [307 - Окота.], которые уговорили их покинуть эти места [308 - Как свидетельствует Марш, окота в подобных случаях действовали либо угрозами, либо подкупом, бесплатно предоставляя дезертирам небольшие пироги (Ibid. P. 252).], поскольку были заинтересованы как можно дольше задерживать у себя Марша с его товарами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Долгие переговоры с Джумбалой и остальными вождями завершаются обещанием предоставить нам людей. Чтобы у моих иненга и галуа, подобно бакале, не возникло искушение удрать, я покидаю Сангалади.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;24 января пополудни Марш [309 - Когда де Бразза отправился в Эдибе, Марш остался на Сангалади. Де Бразза не смог прислать из Эдибе пироги за Маршем, однако последнему удалось в конце концов нанять местных гребцов и 24 января уехать с Сангалади (Ibid. P. 253).] присоединяется ко мне в небольшом селении Эдибе [310 - Крупнейшее селение окота, расположенное в месте впадения в Огове реки Окано. Первым из европейцев его посетил Роберт Брюс Наполеон Уокер в августе 1866 г. (Walker R. B. N. Relation… Р. 130).].<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава VII. От Сангалади до горы Отомби (Окота) [311 - Горы Отумби (654 м) на правом берегу Огове возвышаются между горой Меконго на западе и горой Нкамо на северо-востоке и тянутся вдоль реки на протяжении 3 км; у их подножия располагаются опасные пороги Банганья. Высшая точка, вулкан Отумби, достигает 2,5 тыс. м; туземцы верили, что на его вершине находится озеро. К моменту появления в этом районе первых французских экспедиций (начало 1870-х годов) оссьеба уже заняли склоны Отумби, вытеснив оттуда бапинджи. См.: Marche A. Op. cit. P. 408.] (22–30 января 1876 г.)<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;В прежние времена окота жили на обоих берегах Огове [312 - Еще в 1866 г. окота контролировали правый берег Огове выше Эдибе (Walker R. B. N. Relation…).], но с некоторых пор павины, спустившиеся сюда по реке Оконо [313 - Река Окано (Кун) – правый приток Огове длиной 260 км; ее главный приток – Лара (120 км). В своем верхнем течении представляет собой череду каналов, разделенных порогами из рыхлого сланца; в нижнем же течении зажата между высокими горами и довольно бурная.], вытеснили их на острова [314 - Сангалади и Алембе.], оставив им левый берег, где и поныне можно встретить достаточно много селений окота [315 - «Окота, изгнанные оссьеба из своих деревень и со своих полей на правом берегу Огове и вытесненные на противоположный берег, очень страдают от голода» (Compi&#232;gne V. de. Op. cit. Vol. 2. P. 83).]. Это небольшое племя усвоило нравы речных народов, иненга и галуа; однако оно сохраняет для внутреннего общения собственный язык.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Окота занимают один из самых опасных участков большой реки; недаром они славятся своими гребцами. Их встречаешь повсюду, от деревни к деревне, на пирогах, которые здесь называют «муссиками». Эти лодки, длиной от двух до трех метров, такие узкие, что человек может расположиться там только боком. Окота умело маневрируют между встречными течениями, обходят водовороты и продвигаются довольно быстро, несмотря на множество трудностей, сопровождающих плавание. Мы бы могли набрать здесь для прохождения порогов самых лучших гребцов, если бы их было побольше и особенно если бы при переговорах мы не столкнулись с абсолютным отсутствием у них честности. Но, называя их подозрительными людьми, неисправимыми лицемерами и лжецами, не даем ли мы им слишком примитивную оценку? Разве любое другое племя, слабое и помещенное в те же самые условия, не увидело бы в действиях белых серьезную опасность, угрожающую сохранению их прав, и не попыталось бы равным образом использовать хитрость в качестве оружия? Как бы там ни было, мы вскоре увидим, насколько важно быть крайне осторожными в отношениях с окота и ялимбонго, племенем той же расы, с которым мы встретимся позже.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И вот мы уже на подступах к порогам и можем поздравить себя с покупкой новой пироги: груз в ней действительно размещается более равномерно, что увеличивает наши шансы на благополучное их преодоление.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прохождение порогов, без сомнения, менее опасно, когда плывешь вверх по Огове. Совсем иное, как мы увидим позже, когда спускаешься по ней: шум воды и быстрота потока заглушают приказы старшего, стоящего на носу, поэтому гребцы должны смотреть только вперед, чтобы немедленно отвечать единым и мощным ударом весел на его команду, отданную руками. Но и теперь <когда мы поднимаемся по реке>, хотя опасность не столь велика, трудностей остается не меньше. Одни толкают пирогу шестами, другие тянут ее на лианах от одной скалы к другой. Работа вторых особенно утомительна. Сначала нужно добираться до скалы, где им должны бросить растительный канат; они ползут по дну на коленях, уйдя с головой под воду и цепляясь за все неровности грунта, чтобы не быть унесенными водной лавиной. Достигнув рифа, они поднимаются и хватают лиану, и как только пирога проволочена, снова погружаются в воду и продвигаются дальше, повторяя тот же самый маневр.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как мы сказали, окота отличаются умением преодолевать любые преграды. Путешественнику, впервые оказавшемуся в их пироге, остается только молча наблюдать, демонстрируя хладнокровие, как из-за неосторожных движений или недостаточных усилий лодка, иногда наполовину залитая водой, то уносится потоком вперед, то отбрасывается назад, рискуя разбиться о раскиданные в беспорядке скалы. Гребцам, которых никакой глупый приказ или совет никогда не может сбить с толку, почти всегда удается направить пирогу по встречному течению или же в более спокойные воды, чтобы затем снова попытаться одолеть бурную реку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы удачно проходим самый большой порог [316 - Порог Кондо-Кондо.], который находится как раз в месте слияния Огове и реки Оконо. Мы плывем теперь по узкому проливу [317 - Правый рукав Огове, образованный о-вом Алембе; длина – 5 км, ширина —300 м.], также усеянному рифами, но общий вид местности постепенно меняется. За горами и холмами, покрытыми сплошным лесом, следуют пригорки с деревьями, растущими у подножья и в расщелинах, а их склоны и вершина устланы высокой травой. Мы оставляем с правой стороны почти непроходимый рукав Огове [318 - Этот левый рукав имеет ширину 80–100 м.], который под именем Отенге [319 - Молонги.] снова соединяется с нею у острова Ндонго [320 - Островок, примыкающий с востока к Алембе.]; затем, лавируя среди скал и небольших порогов, мы достигаем острова Эменье [321 - Остров Боконджо (Омеме).] и разбиваем лагерь в деревне Бумба.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Остров Эменье, длинный, узкий и лесистый, можно считать границей между собственно окота и племенной группой ялимбонго. Каждый из двух рукавов Огове, охватывающих его, имеет примерно от шестидесяти до восьмидесяти метров в ширину. Чтобы подняться вверх по течению, выбирают южный рукав, более пригодный для плавания; чтобы спуститься вниз, наоборот, выбирают северный рукав с более глубоким руслом, если, конечно, гребцов не пугают головокружительные водовороты между скалами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;К острову Эменье прилепились два маленьких островка – Миссоку на западе и Нгозо на востоке. Напротив Нгозо возвышается довольно высокая, покрытая лесом гора Океко [322 - Горная цепь вокруг Лопе.]. Огове снова расширяется, и хотя рифов еще немало, плавание в этих местах представляет лишь относительную трудность.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Полдюжины аккуратных деревушек на левом берегу принадлежат племени окота-ялимбонго. Теперь можно составить общее и достаточно верное представление о здешнем крае. Мы только что миновали холмистую, даже гористую местность, которая в своей внутренней части щедро одарена лесом в отличие от возвышенностей, обрамляющих берега. Горные цепи не тянутся параллельно главному направлению Огове; четко вырисовываясь на горизонте, они, кажется, разрезают ее почти перпендикулярной линией, которая соответствует линии скал в районе порогов. Это наблюдение, сделанное у Нджоле, подтверждается, стоит нам увидеть перед собой две горные гряды – Конгве, или Окота, и Отомби. На этом участке Огове превращается в реку без долины или просто в поток, несущийся по каменным ступенькам вниз.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вверх по течению от деревень ялимбонго Огове делает довольно резкий изгиб, чтобы затем течь – уже больше не отклоняясь, – к горе Отомби, которая издалека кажется преградой на ее пути. Эта прямая линия примерно в десять миль [323 - 18,5 км.] теряется в бесконечности. Русло часто сжимается до предела; нам приходится с огромным напряжением сил бороться с возрастающей мощью потока; местами гребцы вынуждены держаться левого берега и снова орудовать шестами или тянуть лодки волоком.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;У подножия горы Отомби река круто сворачивает в сторону; здесь дно полно рифов. Вскоре мы достигаем большого порога Нгана [324 - Банганья.], гораздо более опасного, чем порог в земле окота во время спада воды.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Однако мы почти беспрепятственно одолеваем его, а затем лавируем среди извилистых проходов, где скорость волн все нарастает и нарастает. Больше нет ни островков, ни скал, о которых разбивались бы пенистые воды. Поток несется сплошной массой; теперь уже не встает вопрос, плыть ли по фарватеру, как справляться со встречным течением или как обходить буруны; нужно просто идти, прижимаясь к берегу, удерживая пирогу неимоверным усилием весла или опираясь шестами об острые верхушки рифов, выступающих из воды.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;К вечеру, безумно усталые, мы наконец подплываем к островам Каве, где нас ждет отдых. Здешняя природа намного веселее; зелень, вырывающаяся из глубины оврагов, поднимается к перевалам, разделяющим вершины нагорья Лелиди, или Воте. Берега реки пустынны, но нам сообщают, что совсем недалеко, на левом берегу, находятся первые деревни апинджи [325 - Апинджи (бапинджи, совр. пинжи) – этнос, относящийся к группе оканда (канде). Существует гипотеза, что апинджи некогда мигрировали на Среднюю Огове с северо-востока (из долины Ивиндо); в середине 1860-х го дов они населяли оба берега Огове от порога Банганья почти до Ворот оканда (Walker R. B. N. Relation… Р. 201); в 1870-х годах под давлением фанов оставили правый берег Огове и мигрировали в долину Нижней Нгунье, но к концу XIX в. были вытеснены ими, а также бакале на Среднюю Нгунье; часть из них была ассимилирована оканда. Первым европейцем, посетившим земли апинджи, был дю Шайю (1858 г.). В эпоху Пьера де Бразза они имели репутацию умелых гребцов. Ныне населяют правый берег Средней Нгунье между Мвилой и Мигаби (провинция Нгунье). Число их быстро сокращается (сейчас – менее 5 тыс.). Об апинджи см.: Raponda Walker A. Op. cit. Р. 125–130; Swiderski S. Le Bwiti, soci&#233;t&#233; d'initiation chez les Apindji au Gabon // Anthropos. 1965. Bd. 60. S. 541–576.].<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава VIII. От островов Каве до Лопе (Апинджи) (30 января – 10 февраля 1876 г.)<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Страна апинджи представляет собой полоску земли, тянущуюся вдоль левого берега Огове. Племени принадлежат восемь или десять селений; это ряды бамбуковых хижин с лиственными крышами; внутреннее убранство жилищ говорит о том, что их хозяева далеко не состоятельны. Однако апинджи, высокие, сильные, деятельные, кажутся намного умнее прибрежных жителей в нижнем течении реки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Оттесненные павинами, которых не покидает намерение поселиться как можно ближе к реке, апинджи постепенно закрепились на левом берегу: они переплывают Огове только для того, чтобы время от времени контролировать свои плантации, расположенные на другой стороне.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы прибываем к апинджи в момент, когда все население находится в страшном волнении. Два охотника, заблудившиеся на противоположном берегу, попались в руки врагов; один из них спасся, избежав таким образом почетной участи стать коронным блюдом на пиршестве павинов. В полном испуге жители каждой деревни горячо обсуждают вопрос, не запретить ли вообще переход через реку: ведь из-за своей малочисленности они не способны предпринять против павинов какие-либо репрессивные меры.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы проводим один день на левом берегу, и я использую это время, чтобы познакомиться с новыми местами. Здесь в изобилии произрастают продовольственные культуры; земля дает каучук, коноплю [326 - В данном случае, по-видимому, имеется в виду конопля посевная (Cannabis sativa), однолетнее растение, достигающее 2–6 м в высоту, которое выращивалось некоторыми племенами Центральной Африки ради прекрасного текстильного волокна, добывавшегося из его стеблей. Конопля проникла в этот регион из Египта и Эфиопии еще до появлением европейцев. См.: Nelson R. A. A History of Hemp. Ch. 1: The Early History of Hemp (http://www.rexresearch.com/hhist/hhist1.htm).] и другие волокнистые растения, из которых туземцы ткут ткань и плетут циновки. Местность богата разнообразной дичью: мне даже посчастливилось убить нескольких антилоп [327 - Антилоп в экваториальной зоне было много и самых разных видов: не только африканские карликовые антилопы (весом до 20 кг), обитавшие в лесах, – белобрюхий (габонский) дукер (Cephalophus leucogaster), дукер Петерса (Cephalophus callipygus), черномордый дукер (Cephalophus nigrifrons), желтоспинный дукер (Cephalophus sylvicultor), дукер Огилви (Cephalophus Ogilbyi) и ншери (Cephalophus pygmeus), – но и более крупные: эллипсовидная водяная антилопа весом от 160 до 240 кг (Kobus ellipsiprymnus), предпочитавшая буш, западная (низинная) бонго весом до 300 кг (Tragelaphus eurycerus eurycerus), самая большая из лесных антилоп, и болотная газель (Tragelaphus gratis) весом 114 кг, жительница заболоченных зон. Некоторые туземцы ловили антилоп, искусно имитируя издаваемые этими животными звуки.]; начиная с Габона наше меню, неизменно состоявшее из маниоки, бананов, фисташек [328 - Фисташковое дерево (Pistacia vera Laura) – небольшое (от 3 до 10 м высотой) лиственное дерево, которое хорошо адаптируется к суровым климатическим (выживает при температуре от –10 до +40 °C) и почвенным (может расти на почвах с высоким содержанием соли) условиям. Наиболее благоприятные факторы его роста – солнце и сухая почва; в то же время плохо переносит влажность. Главным его врагом Марш называет цесарок (Marche A. Op. cit. P. 292).Плод фисташкового дерева, о котором идет речь, – косточковый, с твер дой беловатой скорлупой и продолговатым зерном, которое имеет розовато-лиловую кожуру и светло-зеленую мякоть и содержит большой процент жиров, углеводов и протеина; оно широко использовалось и используется в кулинарии.], батат [329 - Батат, или сладкий картофель (Concolvulus batatas), – растение семейства вьюнковых с мучнистыми корнеклубнеплодами, которые употребляются в пищу; часто в кулинарии используются также его молодые побеги и листья.] и цыплят, уже давно приводило нас в отчаяние своим однообразием, так что сейчас мы можем полакомиться мясом антилопы, очень полезным и весьма приятным на вкус.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Во время моей экскурсии я встречаю нескольких окоа, или ака, представителей расы пигмеев, у которых почти нет постоянных мест обитания; они рассеяны по всей Экваториальной Африке. Эти черные кочевники говорят на своем особом языке. Должно быть, они повсюду оказываются в подчиненном положении, если вообще можно применить это выражение к кочевникам: их селения всегда зависят от соседних туземных деревень [330 - Прежде всего оканда (Ibid. P. 344).]. Многочисленные смешанные браки уже изменили их расу, но нравы остаются дикими [331 - Марш высказывает несколько иное мнение: «Трудно изучать нравы окоа; несмотря на то, что они почти не смешиваются с соседними народами, они охотно перенимают их нравы и обычаи, и исконные черты их расы значительно изменились» (Ibid. P. 344).]: они не возделывают землю, живут охотой, обитают в лесу в ужасных маленьких шалашах и, будучи крайне недоверчивыми и боязливыми, покидают свою стоянку при малейшей тревоге; однако их считают отважными охотниками; говорят, что окоа могут напасть на слона даже с простыми копьями: речь идет, возможно, об ассагаях, которыми они утыкают балки обычных ловушек [332 - Марш, посетивший это племя в начале июля 1877 г., пишет: «Окоа – та самая раса карликов, о которой говорит дю Шайю. Строго же говоря, это не раса карликов, а раса людей небольшого роста, если судить по измерениям, которые я сделал. У одного старика, который слывет среди своих великаном, рост 1,62 м; средний рост мужчин – от 1,5 до 1,52 м, женщин – от 1,4 до 1,43 м. Они не уроды и имеют нормальные пропорции. Женщины прекрасно сложены, их несколько округленное лицо довольно приятно; они выщипывают себе ресницы, как и оканда, но гораздо менее кокетливы, чем те. Окоа – отменные охотники, достаточно храбрые, и они часто устраивают засаду в буше, чтобы убить оссьеба. Окоа очень любят мясо питона, на которого в этот сезон постоянно охотятся; они поджигают траву, окружают горящее место и убивают ударами ассагаев змей, пытающихся выбраться из этого круга. <…> Они выращивают табак… <…> Вождь деревни окоа обладает могущественным фетишем, дающим ему способность защищать малолетних детей от смерти и воспитывать их. Поэтому изо всех соседних деревень к нему отправляют на обучение малышей в сопровождении матерей, что приносит ему немалый доход, ибо он берет очень высокую плату» (Ibid. P. 342–343).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;По возвращении я занимаюсь тем, что делаю запасы провизии, так как до <земли> оканда нам не встретятся никакие селения. 2 февраля мы отправляемся в путь с восходом солнца, чтобы успеть к вечеру доплыть до очень трудного участка, где, вероятно, придется разгружать пироги. В утренние часы мы без всяких проблем преодолеваем опасное место около острова Теричи, или Чечи, где лодки часто затягиваются в водовороты, наполняются водой и идут ко дну. Мы с равным успехом проходим теснину реки немного выше этого острова. Между берегами с наклонным скатом расстояние примерно тридцать метров, дно очень глубокое, вода течет бесшумно, но с невероятной быстротой. Довольные первой частью дня, мы пристаем к песчаному пляжу, чтобы приготовить еду.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Во время завтрака я принимаю депутацию моих гребцов: старшие по пирогам хотят поговорить со мной о мерах предосторожности, которые необходимо принять, чтобы беспрепятственно пересечь главный порог апинджи, расположенный выше по течению у деревни Маджо. Русло Огове шириной в сто пятьдесят метров там настолько загромождено скалами, утверждают они, что невозможно на протяжении шестисот метров различить с берега хоть какой-нибудь фарватер, к тому же каждый сезон приносит свои трудности, связанные с изменением уровня воды [333 - К тому времени, по свидетельству Марша, уровень воды чрезвычайно понизился (Ibid. P. 254).]. Конечно, можно плыть вдоль правого берега, не разгружая пирог; но, говоря это, туземцы стараются всячески показать, что очень боятся павинов: они заявляют, что откажутся плыть дальше, если я вместе с моими лапто не буду идти по берегу, чтобы защитить их от любого нападения.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я соглашаюсь, полностью поверив их словам: я оставляю Марша и трех человек, чтобы они следили за отплытием, и в сопровождении лапто иду по берегу, но уже очень скоро река скрывается за деревьями и высокой травой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы идем с ружьями наготове: сначала с большой осторожностью, затем в полной беспечности, которую оправдывает абсолютное спокойствие леса. Вдруг с реки раздаются крики, которые заставляют нас вернуться назад. Люди Марша сообщают, что моя пирога опрокинулась; считая ее самой надежной, я поместил в нее все наиболее ценное из нашего груза; теперь же тюки выброшены в беспорядке на скалы, многие уносит течение. Я ловлю один ящик с инструментами, открываю его и вижу, что один из моих хронометров остановился; число ящиков угрожающе сократилось.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мне сообщают, что в тот момент, когда моя пирога наполнялась водой и еще не опрокинулась, гребцы перерезали веревки, крепящие наш багаж, несмотря на сопротивление одного из моих лапто. Расчет этих хитрых мерзавцев был действительно очень простым: как же я не догадался, что они разыграли страх, чтобы удалить меня?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я тем более кляну себя за свою доверчивость, что другие знаки катастрофы свидетельствуют о новом несчастье. На скале лежит на боку вторая из моих больших пирог; вода яростно бурлит вокруг нее; крепления тюков скоро ослабнут; я различаю в водной пене ящики, которые начинают раскачиваться из стороны в сторону; однако на помощь приходят смелые лапто. Мое беспокойство с каждой секундой нарастает, но им удается вплавь добраться до рифа, привязать лиану к борту пироги и общими усилиями вытащить ее на землю.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Две спасенные лодки освобождаются от оставшегося в них груза; лапто, отправившись за остальными, идут вдоль реки, беспомощно наблюдая за вереницей тюков, уносимых течением; в еще большую ярость их приводят апинджи, которые, узнав о несчастье, явились к месту аварии на пироге и теперь вылавливают наши ящики с намерением их присвоить.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наступает вечер; у нас нет никакой утвари для приготовления пищи. Крайне усталые, с тяжелыми мыслями о будущем мы устраиваемся на ночлег; и вдруг новая тревога [334 - Эта история подробно изложена в письме де Бразза от 6 апреля 1876 г. (Пис. V).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Человек, стоящий на страже, кричит нам на этот раз, что пирога Ниони-Мполо с вырванным колом, к которому она была привязана, плывет по течению. Это уже слишком! Я приказываю схватить и связать главного среди гребцов; пообещав строго наказать его, если вина туземцев будет установлена, я решаю сам поймать лодку и спасти ее от разграбления.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В темноте с крайним трудом мы продвигаемся вперед по скалистому берегу; мои ноги изранены о камни; постепенно к усталости прибавляется отчаяние.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы идем уже три часа: если пирога нас не обогнала, мы обязательно должны ее увидеть там, где Огове суживается между двумя большими скалами. Я приказываю зажечь большой костер; благодаря вогнутости одной из скал пламя освещает значительное пространство. В то время как мои люди попытаются немного поспать, я буду ждать появления пироги или, возможно, ее обломков, которые сообщат мне о нашей новой потере.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Во время ночного бодрствования я перебираю в голове все перенесенные трудности. Мысль, что наше будущее с каждым днем становится все более неопределенным, усиливает мою усталость. Мы лишились одиннадцати больших ящиков: наша сменная одежда повреждена; наши коллекции и большая часть тканей, приобретенных в факториях Нижней Огове, погибли. Как продолжать без обменных товаров путь, когда плавание по этой гигантской реке и так оказывается для нас столь опасным? Найдем ли мы нашу третью, дрейфующую, пирогу? Неужели мы будем обречены на возвращение?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Однако встает солнце, и мы забываем об усталостях и утратах предыдущего дня. В пятистах метрах от нашего наблюдательного пункта мы видим нашу пирогу, выброшенную на скалу; она не повреждена и даже не заполнена водой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы даем залп из револьверов [335 - В том же письме де Бразза пишет, что этими выстрелами он отбил желание у группы апинджи, следовавших за его флотилией в отдельной лодке, разграбить пирогу – он заставил неудачливых грабителей высадиться на берег и принять участие в спасении грузов (Пис. V).]; в ответ то там, то здесь по реке раздаются выстрелы из карабинов: это наши люди оповещают Марша об удачном окончании поисков.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Этот день и следующий за ним мы заняты тем, что сушим промокшие вещи и проверяем крепления для нашего багажа. 5 февраля мы снова трогаемся в путь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;При половодье ширина Огове выше главного порога страны апинджи достигает примерно трехсот метров; при спаде воды проход сокращается на две трети из-за многочисленных скал, выстроившихся почти перпендикулярно главному направлению реки. Мы замечаем несколько деревень на южном берегу немного ниже Нингве [336 - Нингве – левый приток Огове длиной 80 км, впадающий в нее водопадом высотой 2–3 м.], достаточно большого притока Огове. Спустя некоторое время мы проходим между двумя огромными темными скалами, которые туземцы называют «скалы-идолы Самба».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;До острова Канджа пейзаж не меняется: все те же заросли около берегов, затем лесистые овраги и наполовину голые холмы; впрочем, он остается почти таким же до первых селений оканда. Огове, напротив, часто меняет свой характер, она то разливается, как, например, у Леледи [337 - Леледи – левый приток Огове длиной 80 км.], более чем на километр в ширину и лениво накатывает свои волны на песчаные или скалистые отмели, то грохочет, зажатая в узком коридоре Бендже, то, немного дальше, несется с быстротой Роны [338 - Рона (лат. Родан) – самая полноводная из французских рек длиной 812 км, берущая начало на леднике Фурка в горном массиве Сен-Готард (Швейцария) и впадающая в Средиземное море. Из-за чрезвычайно сильных половодий ее прозвали «фантастической рекой». Имеет очень высокую скорость, поэтому навигация по ней сопряжена с большими трудностями. По данным на 1862 г., скорость Роны в ее среднем течение (ниже Валанса) составляла более 2,1 м/с (Combe J.-M., Escudi&#233; B., Payen J. Vapeurs sur le Rh&#244;ne: histoire scientifique et technique de la navigation &#224; vapeur de Lyon &#224; la mer. Lyon, 1991. P. 242).]; расстояние между ее берегами почти такое же, как между берегами Сены у моста Согласия [339 - Сена (лат. Секвана) – река Франции, берущая начало на плато Лангр и впадающая в пролив Ла-Манш у Гавра. По данным на 1855 г., у моста Согласия ширина Сены составляла 154,5 м. См.: Lazare F., Lazare L. Dictionnaire historique des rues et monuments de Paris: 1855. Paris, 2003. P. 100.Мост Согласия – арочный мост через Сену между площадью Согласия на ее правом берегу и Бурбонским дворцом на левом; построен в 1787–1790 гг., отчасти из камней разрушенной Бастилии; в 1791–1792 и 1814–1830 гг. назывался мостом Людовика XVI, в 1792–1795 гг. – мостом Революции. Современное название получил в результате переименования площади Революции в площадь Согласия 26 октября 1795 г. См.: Lazare F., Lazare L. Op. cit. P. 291.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Плавание становится менее тяжелым; мы спешим как можно скорее прибыть в страну оканда, поэтому почти не задерживаемся у деревушек бангве, не считая кратких остановок, предназначенных для того, чтобы запастись кое-какой провизией у местных женщин.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Около острова Вате Огове начинает описывать довольно широкую кривую, которая неожиданно завершается изгибом у подножья горной цепи Обомби [340 - Горная гряда на левом берегу Огове.]. Река течет здесь среди совсем иного пейзажа. Берега и все обозримое пространство покрыты лесом; мы приближаемся к деревне на склоне Обомби, граничащей с землей оканда.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Неожиданно водное полотно расширяется. Его обрамляет теперь величественная рамка: на слегка холмистом левом берегу сверкают ярко-зеленым цветом плантации банановых деревьев [341 - В долине Огове туземцы выращивали как банановые деревья (Musa sapientum), так и плантайны (Musa paradisiaca), принадлежащие к семейству банановых. Плоды плантайна («свиной банан») более крупные, чем у бананового дерева: они достигают 30 см, богаты азотистыми веществами и отличаются малым содержанием сахара. Поэтому если более сладкие плоды бананового дерева традиционно употребляют в пищу сырыми, когда они созрели, то плоды плантайна обычно варят, когда они еще зеленые и содержат много крахмала; при созревании же его содержание резко снижается. Плоды и плантайна, и бананового дерева являлись важнейшим массовым продуктом питания обитателей экваториальной зоны Африки, уступая по значению только маниоке, несмотря на то что каждое отдельное дерево дает только один урожай. Кроме того, африканцы использовали стволы бананового и плантайнового дерева, банановую кожуру и волокна и в других целях (строительство, производство соли и одежды). Как правило, банановые и плантайновые деревья окружали кольцом как туземные деревни, так и отдельные хижины. Когда дерево переставало плодоносить, его срубали, высаживая рядом корневые отпрыски. Для их выращивания использовались единственные известные местным жителям удобрения – зола и перегной.] с их длинными и широкими листьями [342 - В данном случае речь идет, по-видимому, о плантайнах, которые имеют более крупные и массивные листья, чем банановые деревья.], за которыми то тут, то там прячутся деревни; на правом берегу леса, кустарники и травы стелют свой темно-зеленый покров по склонам высоких остроконечных холмов вплоть до гор Мокеко [343 - Горная цепь Мокеку высотой 1 тыс. м, тянущаяся с севера на юг и упирающаяся своими южными отрогами в Огове.]. Однако эта огромная рамка постепенно сужается и соединяется с берегами; Огове течет уже по прямой линии; на протяжении трех километров ее русло свободно от какого-либо препятствия, что удачно контрастирует с высокими холмами на том и другом берегу. В самом конце этого широкого коридора река делает неожиданный поворот и попадает в тесные объятия Мокеко и отрогов Бикучи [344 - Горная гряда, тянущаяся с юга на север и упирающаяся своими северными отрогами в Огове.]: проход здесь не больше пятидесяти метров; мы находимся у Ворот Оканда.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наши пироги продвигаются в строгом порядке; люди счастливы, что наконец-то после долгого месяца тяжких трудов настал момент отдохновения; они держат наготове свои ружья; как только Ворота пройдены, раздаются залпы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы входим в обширный водоем [345 - Его ширина – 3 км, в центре находятся два острова – Бумби и Ниганджи.], усыпанный скалами; пироги просто летят под мощным напором весел; мы стремительно преодолеваем отрезок в пятьсот метров после места впадения в Огове реки Лопе [346 - Правый приток Огове.] и останавливаемся около песчаной отмели; пение гребцов прекращается.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Это происходит 10 февраля. Мы поднимаемся на берег высотой примерно в десять метров, где собираемся на некоторое время разместить нашу штаб-квартиру.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава IX. Штаб-квартира в Лопе (Оканда) [347 - Ср. краткую характеристику пребывания де Бразза в Лопе в его письме от 20 апреля 1877 г. (Пис. VIII).]<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лопе обычно безлюдно. Но раз в году, в феврале месяце, иненга и галуа приезжают сюда торговать живым товаром; как только сделки с оканда завершены, все участники покидают стоянку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;С этого высокого места открывается вид на зеленые прерии в узкой долине со слегка холмистым рельефом и почти безлесной, которая тянется насколько хватает глаз между двумя горными цепями Мокеко и Моквеле [348 - Горная цепь Макуле тянется с севера на юг параллельно более западной гряде Мокеку; ее южные отроги спускаются к Огове напротив устья Офуэ. Мокеку ограничивает Долину Оканда с запада, Макуле – с востока.]. Раньше эти горы принимали за вулканы и неточно определяли их местоположение; подобное заблуждение можно, вероятно, объяснить конической формой вершин и туманом, который то увенчивает их, словно шпилем, то обволакивает макушки беловатой дымкой. Ныне эта ошибка исправлена.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Страна оканда делится на три района, в которых расположены около тридцати селений и многочисленные хутора. Район Ньямба, с которым мы уже познакомились, – это страна холмов; их верхний слой полон кварцевой россыпи, поблескивающей через редкую траву. Район Лопе и район Ашука [349 - Район Ашука расположен к востоку от района Лопе в долине Нижней Офуэ. Ашука – этнос группы оканда.] тянутся от Ворот Оканда до реки Офуэ [350 - Офуэ (Гогу) – левый приток Огове длиной 235 км, ширина устья 100 м. В нижнем течении несудоходен из-за порогов на протяжении 80 км до порога Банджа. В среднем течении (ширина от 50 до 100 м) доступен для небольших судов до порога Буджумба. Первыми европейцами, посетившим устье Офуэ, были де Компьень и Марш (3 марта 1874 г.). См.: Compi&#232;gne V. de. Op. cit. Vol. 2. P. 167. По свидетельству Марша, в ту эпоху ее берега населяли племена «шаке, окота, мбона, машамабель, окона, машанга, мпобе или мпоби, ичого» (Marche A. Op. cit. P. 268).]; начиная с этой точки оба берега Огове принадлежат уже племени оссьеба (павинам).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Оканда в целом красивые люди, умные, изобретательные и миролюбивые; физически они похожи на иненга. Их главное занятие – возделывание земли; у них есть большие плантации, где растут маниока, бананы, сахарный тростник [351 - Сахарный тростник (Saccharum Laura) был завезен португальцами в конце XV – начале XVI вв. на о-ва Сан-Томе и Принсипи, в Анголу и Конго, откуда он проник и в долину Огове.], ананасы, цитрусовые [352 - Возможно, лимон или лайм, с которыми африканцев познакомили португальцы в первой половине XVI в. См.: Johnston H. H. A History of the Colonization of Africa by Alien Races. Cambridge, 1913. P. 91. Марш сообщает, что оканда приносили ему на продажу огромное количество этих плодов (Marche A. Op. cit. P. 335).]. Из-за отсутствия запруд рыбная ловля не является для оканда серьезным подспорьем. Они не охотятся и у своих соседей бангузе [353 - Бангве.] выменивают продукты на кабанину [354 - По свидетельству Марша, женщины бангве приходили в Лопе, чтобы продавать продукты для экспедиции де Бразза (Ibid. P. 273).], а у симба – на баранину. Надо сказать, что женщинам запрещается есть мясо [355 - Этот запрет распространялся только на мясо домашних животных – женщинам позволялось употреблять в пищу некоторые виды дичи, добытой на охоте. См.: Ibid. P. 341.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Оканда изготавливают гончарные изделия и ткут из волокон бамбуковой пальмы ткань, которую обычно окрашивают в черный цвет [356 - В колониальный период европейцы стали использовать эти волокна (пиассаву) для изготовления щеток.]. Их деревни, в основном небольшие [357 - Марш описывает одну из таких деревень – в ней проживало пять семей: пять мужчин, тринадцать женщин и дети (Ibid. P. 341).], разбросаны по равнине; хижины, построенные из бамбука и покрытые листьями, положенными друг на друга на манер черепицы, обеспечивают определенный комфорт. У вождей только по две или три жены. Число чистых представителей этой расы не превосходит и двух тысяч, и приходится только сожалеть, что оно с каждым днем сокращается. Одна из причин – практика абортов, к которой прибегают неразборчивые в связях женщины [358 - «В целом, – утверждает Марш, – жизнь оканда более чем беспорядочная, а их мораль свободная» (Ibid. P. 342). Он приводит несколько случаев супружеской измены, о которых широко оповещают всю деревню сами обманутые мужья (Ibid. P. 335–336); их обида, однако, быстро удовлетворяется выкупом (Ibid. P. 335). В то же время Марш сообщает, что женщины этого племени нередко подвергаются избиениям со стороны своих мужей (Ibid. P. 341).]; к тому же им запрещено рожать больше одного ребенка в три года, отсюда и убыль населения.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;У оканда нет общего короля [359 - По утверждению Марша (Ibid. P. 255), в тот период на верховенство над всеми оканда претендовал Боайя (см. ниже).]; не существует единого правителя и на уровне района: у каждой деревни есть свой собственный вождь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Общие вопросы решают на переговорах между восьмью или десятью вождями, которые благодаря своему состоянию или брачным союзам пользуются большим уважением и вокруг которых группируются младшие вожди.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мбуенджиа [360 - Марш называет его «вождем реки» (Marche A. Op. cit. P. 255). Он был главным колдуном оканда и оказывал политическую поддержку Боайя.], известный жрец оканда, чья власть распространяется на многие села, обладает по семейной традиции чем-то вроде монополии на дорогу к адума вверх по течению; с его смертью эта привилегия перейдет к племяннику жреца. Что касается дороги вниз по течению, дороги к иненга, такая монополия принадлежит вождю Боайя [361 - Марш называет его «бывшим поваренком» (Ibid.).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В районе Лопе власть делится между Мбуенджиа и Боайя, наследником <вождя> Авеле. В более важном районе Ашука влиятельными вождями считаются Ашука [362 - О нем см.: Ibid. P. 253. Его деревня располагалась при впадении Офуэ в Огове.], Ндунду, Адумака и Белеле.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы прибываем в Лопе в то время, когда галуа и иненга заняты устройством временных жилищ из москитных сеток с крышами из бамбука. Мы же сооружаем огромное укрытие для наших товаров и устанавливаем палатки на некотором расстоянии от туземцев, выбирая место подальше, чтобы не присутствовать при сценах торговли рабами, которая должна вот-вот начаться.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Теперь мне остается рассчитаться с гребцами; я констатирую, что потери, понесенные на порогах страны апинджи, еще более значительны, чем я думал. Вещи в семи из двенадцати больших спасенных ящиков практически непригодны. Наши водонепроницаемые ящики оказались поврежденными: при отъезде из Ламбарене их пробили гвоздями, когда прикрепляли к пирогам. Из-за ущерба, причиненного водой, я могу только частично заплатить гребцам товарами; те с радостью принимают талоны, за которые потом получат соответствующее возмещение в факториях побережья.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тогда же [363 - На следующий день после прибытия экспедиции в Лопе (Ibid. P. 255). Де Бразза еще в Габоне планировал присоединиться к Ленцу (Пис. I).] мне сообщают, что доктор Ленц [364 - Оскар Ленц (1848–1925 гг.) – австрийский геолог, этнограф и путешественник. В 1874–1877 гг. по поручению Германского общества по изучению Экваториальной Африки совершил путешествие по Огове с целью выяснить, связан ли ее бассейн с бассейном Конго; несмотря на разнообразные трудности и препятствия, сумел поднялся по Огове до места впадения в нее Себе. В 1879–1880 гг. предпринял экспедицию в Сахару; в 1885–1887 гг. – в Конго и пересек всю Африку с запада на восток. Сочинения Ленца см.: Lenz O. Skizzen aus Westafrika. Berlin, 1879; Idem. Timbuktu. Reise durch Marokko, die Sahara und den Sudan. Leipzig, 1884. Bd. 1–2; Idem. Wanderungen in Afrika. Wien, 1895. О нем см.: Weis H. Zur Erinnerung an die Reise von Oskar Lenz durch Marokko, die Sahara und den Sudan in den Jahren 1879–1880 // Mitteilungen der &#214;sterreichischen Geographischen Gesellschaft. Bd. 127. 1985. S. 158–169.] находится в двух дня пути [365 - «В четырех или пяти часах пути от нас», – пишет Марш (Marche A. Op. cit. P. 255).] от нашей стоянки. Мне обязательно надо отдать ему почту, взятую на побережье. Я тем более спешу к нему, что один из моих лапто болен. Подталкиваемый двойным нетерпением, я проделываю с ним путь форсированным маршем. Можно понять мое разочарование, когда по прибытии Ленц заявляет мне, что он доктор, но – геологии! Тем не менее, призвав на помощь весь наш опыт, нам удается вылечить пациента. Узнав, что запасы доктора Ленца кончаются, я предлагаю ему присоединить одну из его пирог к каравану, который мы собираемся отправить вниз по течению.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вернувшись в Лопе, я вступаю в переговоры с оканда, чтобы те послали кого-нибудь из своих людей за Балле. Влияние Реноке вновь избавляет меня от бесконечных задержек. 26 февраля двадцать пять оканда во главе с Боайя отплывают вниз по Огове на борту нашей самой большой пироги; их сопровождают мои прежние гребцы галуа и иненга. Я уверен, что с их помощью Балле без труда поднимется вверх по реке и что караван с новыми запасами вскоре прибудет к нам целым и невредимым.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мои отношения с оканда принимают все более дружественный характер. Вожди осыпают меня подарками и беседуют со мной о делах их племени, не забывая и о своих личных. Я советуюсь, каким образом мы сможем справиться с трудностями, ожидающими нас впереди, когда мы будем продвигаться по стране и перевозить наши товары к адума. По словам оканда, в качестве ближайшей стоянки нам больше всего подойдет Думе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прежде земли оканда и адума тянулись вдоль Огове, и между этими соседними племенами существовали самые наилучшие отношения. Старики рассказывают мне о том времени, когда дважды в год они отправлялись <вверх по реке> на центральный рынок в Бунджи [366 - Это туда они приходили обменивать на рабов или слоновую кость европейские товары, купленные ими у иненга или галуа (примеч. авт.).Речь идет о торговой стоянке у водопада Бунджи на Верхней Огове, служившего границей страны адума.]. Воинственное племя фанов оссьеба, обосновавшись на лесистых берегах реки между Думе [367 - Водопад Думе высотой 2 м на Верхней Огове.] и Лопе, нарушило эту мирную торговлю; начался достаточно длительный период враждебных действий: фаны то убивали оканда, попавших в засаду на суше или застигнутых врасплох ночью на стоянке, и те становились пищей для кровожадных агрессоров, то внезапно нападали на их конвои при прохождении какого-либо порога. Груз с пирог, увлеченных течением или разбившихся о скалы, оказывался тогда добычей фанов, которые на своих маленьких, наспех сколоченных плотах из комбо-комбо смело бросались в поток, что не представляло для них никакой опасности; другое дело, если бы им пришлось преодолевать течение, поднимаясь по реке. Оканда оказывались бессильными перед нападением этих почти невидимых врагов, к которым невозможно было даже приблизиться. Они обнаруживали только брошенный фанами плот, пришвартованный к прибрежным деревьям, но такая потеря мало значила для его прежних владельцев. Устав от войны и не надеясь больше на безопасность своих экспедиций, оканда отказались от регулярных контактов с адума.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Еще какое-то время их небольшие пироги осмеливались подниматься вверх по Огове ночью, скрываясь днем среди островков от фанов, сидевших по берегам в засаде; затем эти путешествия, мало прибыльные и чрезвычайно опасные, полностью прекратились. Таково было положение вещей, когда в 1874 г. оканда, уступив настойчивости Компьеня и Марша, согласились все-таки сопровождать их. Они уповали при пересечении вражеской территории на помощь белых. Но, как известно, решимость покинула их у впадения в Огове Ивиндо.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кроме того, в эпоху, о которой мы говорим, Ленц не смог еще перейти реку Офуэ [368 - Подробнее см.: Пис. VII.]. После безуспешных попыток достичь земли оссьеба и адума он смирился с вынужденным ожиданием, не находя возможной альтернативы [369 - Марш так описывает немецкого путешественника: «Это был человек среднего роста с приятным лицом, очень терпеливый, слишком терпеливый даже с теми, кто часто принимает терпение и доброту за страх» (Marche A. Op. cit. P. 255–256).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наученные примером наших предшественников, мы хотим сначала опробовать все мирные средства и только потом думать о том, чтобы силой открыть дверь, которая, по всей вероятности, сразу же за нами и захлопнется. Насилие может иметь своим конечным итогом лишь то, что наши связи с побережьем будут прерваны и при установлении торговых отношений мы столкнемся в дальнейшем с огромными трудностями.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;С другой стороны, прекратить ненависть между оканда и оссьеба, примирить два племени, чья ожесточенная вражда вела свое начало с их первой встречи, было предприятием очень долгим и в данный момент нам не по силам. Разумнее было бы сохранять нейтралитет; мы должны были завоевать дружбу павинов и убедить их не нападать на оканда, нанятых нами на службу, или на конвои, находящиеся под защитой французского флага.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прежде всего я должен был заручиться поддержкой оканда. В то время как Марш занимался возведением настоящего жилища для нас и садом, в котором посадил европейские овощи, я отправился в сопровождении двух человек к главным вождям племени. Это было настоящее предвыборное турне, ибо я собирался во время переговоров доказать свое миролюбие, изложить свою программу и добиться ее одобрения. Впрочем, моя репутация опережала меня и повсюду обеспечивала добрый прием.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В отношении оканда я мог делать ставку на коммерческую выгоду. Они оказались готовыми разделить наши взгляды и горячо желали восстановить свои прежние связи с адума. Но, хотя наши лапто с их скорострельными ружьями вызывали у них большое доверие, они испытывали непреодолимый страх, чтобы решиться – даже под нашей защитой – на новые рискованные предприятия. Страх делал из них весьма слабых помощников.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чтобы установить контакты с павинами, нам пришлось прибегнуть к самой осторожной политике. К счастью, мне было известно, что Ндунду, вождь одной из деревень оканда, был связан через брачный союз с Мамьякой, вождем павинов; зять и тесть виделись довольно часто: Ндунду никогда не препятствовал визитам Мамьяки, хотя сам не осмеливался наносить ответные своим вечным врагам. Послав несколько подарков вождям оссьеба, жившим по соседству с нами, я явился к Ндунду в тот день, когда, как я знал, могу встретить там Мамьяку и некоторых других его сородичей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Во время разговора я прямо спросил оссьеба, не хотели бы они отвести меня в их деревню. Вопрос был деликатным, ибо павины, помня, какое жестокое сопротивление они оказали предыдущим исследователям, могли подумать, что я пытаюсь проникнуть к ним для того, чтобы сначала ознакомиться со страной, а затем вернуться хорошо подготовленным и отомстить за их нападения на белых.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Рекомендация Ндунду и моя настойчивость привели к тому, что Мамьяка согласился помочь мне.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Спокойный за нашу штаб-квартиру, куда только что прибыли с необходимыми товарами Балле и Амон, я отправился в путь в сопровождении четырех лапто и отряда оссьеба; что касается оканда, ни один из них не решился подвергать себя опасности.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;5 апреля мы были в деревне Мамьяки.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава Х. Штаб-квартира в Лопе (продолжение). Фаны оссьеба, или павины<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Каждое селение павинов состоит из двух рядов хижин, между которыми тянется широкая улица. Можно входить и выходить только там, где она начинается и кончается, нет никаких боковых проходов, поскольку хижины очень тесно прижаты друг к другу. Впрочем, вход и выход тоже не свободны: вы должны пройти через сторожевые посты – сооружения в виде сарая из толстых досок и с многочисленными амбразурами [370 - Марш так описывает немецкого путешественника: «Это был человек среднего роста с приятным лицом, очень терпеливый, слишком терпеливый даже с теми, кто часто принимает терпение и доброту за страх» (Marche A. Op. cit. P. 283).]; такие посты установлены не только на краях деревни, но и внутри нее на определенном расстоянии друг от друга; их число соответствует числу глав семей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы проходим через первый пост, где стоят несколько вооруженных оссьеба, демонстрирующих полное безразличие. Однако во взглядах женщин и детей, находящихся у своих хижин, читается нескрываемое любопытство; невероятная новость о нашем прибытии уже распространилась повсюду, и за нами следует внушительный эскорт фанов из соседних деревень.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мамьяка приглашает нас войти в довольно просторную хижину, которая сразу же заполняется толпой. Я не вижу на лицах никакой враждебности, а только удивление; я спокойно усаживаюсь; лед недоверия быстро сломлен.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В то время как Мамьяка объясняет цель моего визита, я наблюдаю за моими новыми хозяевами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фаны большого роста, хорошо сложены и не такие темные, как туземцы побережья. По первому впечатлению они отличаются от классических негров своим телосложением, чертами лица и бородой в той же мере, как от европейцев цветом кожи. У женщин, как и у мужчин, широкий, открытый и выпуклый лоб, умный взгляд, немного выдающиеся скулы, не слишком приплюснутый нос и не очень толстые губы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;У них горделивая осанка, но выглядят они более дикими из-за зубов, обточенных под острым углом, и татуировки красного цвета, покрывающей все тело. Украшения – их единственная одежда. Это бусы из ракушек и медные браслеты на запястьях и лодыжках; на тонком поясе крепится кусок коры, а чаще шкура лани или обезьяны, так что издалека их можно принять за пресловутых хвостатых людей Центральной Африки [371 - Вера в существование хвостатых людей родилась еще в античности и была весьма распространена в Средневековье, когда местом их обитания, как правило, считалась Азия (см., напр.: Книга Марко Поло. Гл. CLXIX. М., 1955. С. 179). В Новое время, однако, благодаря расширению своих знаний об азиатских странах европейцы в поисках областей, населенных хвостатыми людьми, все чаще обращали взоры на неисследованные внутренние области Центральной Африки. Гипотеза о хвостатых племенах в Африке нашла сторонников и в XIX в. (Иоганн Крапф, Чарльз Бик). См.: New Monthly Magazine. Vol. 122. 1861. P. 17.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мужчины носят длинную бороду, разделенную на две или несколько косичек, которую смазывают, так же как и волосы, красной мазью или помадой. Впрочем, прическа сводится обычно к длинному пучку на макушке; остальная часть головы тщательно выбрита. Почти у всех на перевязи широкий и длинный железный нож, мешочек с порохом, различные амулеты: зубы обезьяны, леопарда и т. п. У большинства имеются ружья, у остальных копья и маленькие стрелы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Женщины больше обнажены, чем мужчины, их руки и ноги украшены множеством медных браслетов, их татуировки, как правило, голубого цвета. Они среднего роста, полные, массивные и ходят, выпятив грудь вперед. Девушки кажутся достаточно симпатичными, несмотря на дикарский вид; но они быстро утрачивают привлекательность: время оставляет на них свои разрушительные следы, мстя за пренебрежение к гигиене.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Положение женщин очень тяжелое: их заставляют делать любую работу. От этой доли не избавляет и материнство. Даже кормя грудью малышей, привязанных сбоку перекинутым через плечо ремнем, они продолжают выполнять свои обязанности.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не без труда Мамьяке удается освободить для нас хижину, чтобы мы пожили в ней некоторое время.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я делю ее с четырьмя лапто, козленком и двумя курицами, дарами вождя оссьеба. Нет ничего более неудобного, чем жилище фанов. Прямоугольной формы, с покатой по обеим сторонам крышей, сколоченная из бревен и обшитая корой, она настолько низкая, [372 - «Хижины низкие и сделаны из коры деревьев» (Marche A. Op. cit. P. 274–275).] что европеец невысокого роста сможет войти туда, только согнувшись [373 - Ср.: «Так как хижины очень низкие, мне пришлось наклониться, чтобы пройти через внешнюю дверь…» (Ibid. P. 283).]. Внутренняя часть обычно разделена на три или четыре отсека, включая кладовую и кухню, куда и воздух и свет проникают только через дверь. Чтобы заснуть, нам приходится свыкнуться с дымом и специфическим запахом в хижине, а также с шумом, царящим на улице до поздней ночи [374 - «Жители очень неопрятные и шумные» (Ibid. P. 275).], да еще надо найти удобное положение на кровати из узких досок, грубо отесанных и к тому же неровно прикрепленных друг к другу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вторая часть дня занята тем, что я приучаю дикарей к моему присутствию. Вечером Мамьяка, уже представивший своих сыновей и жен, собственноручно приносит мне обед. Я получаю корзину спелых бананов, нежную маниоку, копченую дичь: наверняка, меня принимают как почетного гостя. Я засыпаю, полный надежды.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Следующий день посвящен тому, чтобы окончательно завоевать моих острозубых друзей. Я провожу настоящие сеансы фокусничества и пиротехники: удары током, взрывы, яркие вспышки магния имеют бесспорный успех, каждый видит в них проявление нашей сверхъестественной силы. Я демонстрирую действие разрывной пули. Мои гости теперь уверены, что я могу из магазинной винтовки сделать столько выстрелов, сколько пожелаю. В целом мне удается внушить им самое твердое убеждение в могуществе белых и обеспечить себе дружбу всех присутствующих.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я провожу еще один день в качестве экспоната, на который приходят посмотреть многочисленные посетители. Их фамильярность возрастает и становится назойливой, но я позволяю им подходить и без конца трогать меня, в то время как другие столь же многочисленные зрители внимательно наблюдают за моими малейшими действиями [375 - Ср. впечатления Марша во время посещения им оссьеба в июне 1876 г. (Ibid. P. 268–271).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Однако я намереваюсь расширить контакты. Не думая пока о том, чтобы проникнуть еще глубже в эту страну, я обхожу родичей и союзников Мамьяки. Я обмениваю несколько стеклянных украшений на провизию, которую мне не устают приносить жены вождей, рассказываю о товарах, оставленных в Лопе, и <говорю>, что хотел бы заехать к ним еще раз, чтобы по пути одарить каждого; одним словом, пытаюсь заинтересовать всех нашим близким визитом. И везде я встречаю самый теплый прием: не только мои носильщики отказываются от какого-либо вознаграждения, но мне со всех сторон еще приносят мясо и другую провизию. Я уверен теперь, что молва о нас распространится повсюду и вскоре наше пребывание не будет встречать никаких препятствий.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Покидая эти места, чтобы вернуться в Лопе, я хочу взять с собой павинов. Мне еще раз удается уговорить моего друга Мамьяку. Со свитой в тридцать человек, безоружный, он соглашается встать под мою защиту и сопровождать меня по вражеской территории. Можно только представить радостное удивление моих соратников, когда 7 апреля они видят меня возвращающимся в окружении подобного эскорта! Павинам оказывается восторженный прием, приводящий их в восхищение. Мамьяка с явным удовольствием гостит у нас нескольких дней. Когда он уходит, я сообщаю, что снова нанесу ему визит, так как имею серьезное намерение обойти вместе с ним всю страну оссьеба вдоль берегов Огове.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А пока мы решаем, каким образом будем осуществлять наше предприятие. Еще не наступил благоприятный для нас сезон большой воды, но, с другой стороны, оканда собираются спускаться на пирогах в землю окота за товарами, необходимыми для покупки рабов. Мы думаем воспользоваться этой оказией, чтобы отправить в Габон нескольких лапто, которые уже не в состоянии продолжать поход [376 - Балле увез с собой 24 апреля четырех больных лапто (Пис. VI).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Марш остается руководить нашей штаб-квартирой в Лопе. У не го будет достаточно свободного времени, чтобы изучить этот регион и пополнить свои коллекции [377 - В конце мая – первой половине июля 1876 г. Марш совершил поход к Офуэ, посетив племена симба, оссьеба и бангве (Marche A. Op. cit. P. 260–275).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Балле, хотя его здоровье уже сильно подорвано, не отказывается от утомительного путешествия вниз по реке, которое обрекает его на двухмесячное плавание на пироге [378 - Принадлежавшей одному оканда (Пис. VI).]. Именно ему предстоит завербовать новых людей и запастись продовольствием и товарами для обмена. Чтобы продемонстрировать нашу непредвзятость жителям Ашуки, которые ревниво отнеслись к тому, что мы сначала предпочли людей из Лопе, хорошо им заплатив, мы нанимаем теперь гребцов из Ашуки и назначаем старшим Ндунду. Балле уезжает 24 апреля.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тем временем [379 - Если исходить из письма Пьера де Бразза от 22 апреля 1876 г., то Мамьяка прибыл в Лопе вечером 21 апреля, Балле должен был уехать в Ламбарене ранним утром 23 апреля, и на тот же самый день де Бразза планировал свой поход к оссьеба (Пис. VI).] мой преданный друг Мамьяка, не вытерпев разлуки со мной, неожиданно является к нам с тридцатью двумя соплеменниками [380 - В письме от 22 апреля 1876 г. де Бразза указывает другое число – тридцать пять (Пис. VI).], которые готовы сопровождать меня до их деревни. Я ухожу с ними и на следующий день, 30 апреля, снова оказываюсь в самом центре страны оссьеба.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я сразу же понимаю, что мне будет трудно избежать всеобщего внимания. Мамьяка явно противится моему плану посетить, не откладывая, соседние деревни и водопады Бове [381 - Первыми из европейцев водопад Бове увидели де Компьень и Марш (7 марта 1874 г.). См.: Compi&#232;gne V. de. Op. cit. Vol. 2. P. 176.] и Ивиндо [382 - Водопады Нижней Ивиндо – Конге (45 м), Мингули (52 м), КагьяМангой (35 м), Микума (10 м), Ченге Леледи (19 м).], поэтому делает все, чтобы как можно дольше удерживать меня; так как я не могу найти проводника, то вынужден смириться с неизбежностью и делать вид, что интересуюсь праздником, устроенным вечером в мою честь под аккомпанемент тамтама [383 - Тамтам (африканский барабан) – самый распространенный в Экваториальной Африке ударный музыкальный инструмент, использовавшийся во время праздников и религиозных церемоний; он также часто выполнял коммуникативную функцию (средство оповещения). Представлял собой деревянный цилиндр, выдолбленный изнутри, на одно или оба отверстия которого натягивалась кожа антилопы; для извлечения звука по ней ударяли палочкой или ладонью. О разновидностях тамтамов см.: Bruel G. Op. cit. P. 178.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Женщинам не позволяется присутствовать на подобной церемонии; они уходят в свои хижины, откуда украдкой наблюдают за происходящим на улице. Мужчины выстраиваются в ряд, как для фарандолы [384 - Провансальский танец, во время которого танцующие двигаются, держась за руки и образуя цепочку; танец сопровождается аккомпанементом одного или нескольких музыкантов, играющих на флейтах или тамбуринах.]. Их ведет племянник Мамьяки Забуре, который является одновременно и дирижером, и первой скрипкой. Одеждой ему служат пояс из коры, ожерелье из зубов леопарда и корона из белых перьев, увенчанная огромным черным пером. Он зажимает одну ноздрю, а в другой держит стебель камыша, <отверстие которого> закрыто пленкой – той самой, в которую пауки откладывают яйца; эта странная тростниковая дудочка издает гнусавый звук, сопровождающий всю игру. Одурманенный им, Забуре доводит себя до исступления, передавая свое состояние музыкантам, которые самозабвенно бьют по пустым калебасам [385 - Калебас (Lagenaria siceraria) – однолетнее стелящееся или вьющееся травянистое растение с длинным стеблем, которое африканцы выращивали как огородную культуру ради его мясистого плода сферической или продолговатой формы (до 1 м в длину), часто похожего на бутылку или амфору с основной выпуклой частью и более или менее вытянутым горлом; из этого плода, очищенного от мякоти и высушенного, изготавливали посуду, кухонную утварь и музыкальные инструменты, особенно ударные (прекрасные резонаторы звука).] или потряхивают бубенцами; наэлектризованная черная цепочка раскручивается вслед за ним, и всю ночь танцующие меняют движения и мелодии, не переводя дыхания и не выказывая никаких признаков усталости.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Блистательный прием, однако, грозит затянуться, что никак не входит в мои планы. Проходит три дня; туземцы продолжают уклоняться от ответа на просьбу дать мне проводника; наконец, когда мое нетерпение доходит до предела, один человек соглашается проводить меня по берегу Огове до острова Мбамо [386 - Мбана (Мбамо), остров длиной 3 км, расположен чуть ниже места впадения в Огове Малой Окано.], примерно в трех часах пути от деревни Мамьяки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы покидаем ее 5 мая; я иду с твердым намерением нигде больше не останавливаться, чтобы не создавать новых подобных препятствий. По пути мы встречаем большую деревню, охраняемую пятью сторожевыми постами; ее вождь отказывается дать нам аудиенцию, потому что, по его словам, суеверный страх <перед белыми> мешает ему видеть души мертвых. Затем мы минуем еще две деревни, и в конце концов лесная тропинка приводит нас в Нбеле, селение на берегу реки, откуда открывается широкий вид на норд-норд-ост.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В Нбеле к нам неожиданно присоединяется Мамьяка. Мой очень эгоистичный друг еще раз пытается отговорить меня от похода к Бове: его покровительство, убеждает он, не распространяется дальше, на ту землю, а там ненавидят чужих; моя смелость непременно повлечет за собой непредвиденные несчастья, которые очень огорчат его, хотя в них не будет его вины; он намеревается вернуться обратно, утверждая, что упрямство и поспешность белого вождя все погубили.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Так как во время этих речей я не выказываю никаких колебаний, Мамьяка вынужден сменить аргументацию. Он признается, что после моего прихода в его деревню явился Нааман, вождь Бингимили [387 - В письме от 23 ноября 1876 г. де Бразза называет это селение «Бингилли» (Пис. VII).], селения, расположенного на правом берегу Огове, немного выше водопада Бове. Оказывается, Нааман уже давно наблюдает за мной, но, чтобы быть свободным в своих действиях, он потребовал не выдавать его присутствия. Лучшее решение – это вернуться назад, ибо отныне я могу идти только под защитой Наамана.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Проклиная в душе эту восхитительную предосторожность дикарей, я возвращаюсь к Мамьяке. Лицо Наамана мне на самом деле известно; он явно досадует, что его раскрыли; несмотря на это, я немедленно начинаю с ним переговоры. Новые обсуждения, новые неудачи, завуалированные отказы. Тем не менее время требует от меня решительности. Если опасно демонстрировать силу, то еще более губительным будет выказать страх. Я созываю вождей на последнюю палавру [388 - Палавра (от португ. palavra «слово») – собрание вождей и старейшин деревень, на котором обсуждались важные вопросы или разбирались спорные дела.], куда прихожу, держа в одной руке несколько вещей как знак дарения, а в другой – пулю. Я кратко формулирую мою просьбу; Нааман, клянясь в своей личной дружбе ко мне, продолжает говорить, что не может принять на себя ответственность, чтобы провести меня в глубь страны. Тогда очень спокойно я перечисляю богатства, которые мы хотим привезти на наших пирогах, и те высшие силы, которые покровительствуют нам в случае войны:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«У белого, – говорю я, – есть две руки: одна, полная даров для его друзей, другую же вооружает против его врагов сама смерть; середины нет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы можем подняться вверх по реке двумя способами: или предлагая прибрежным жителям обмениваться товарами, из чего они извлекут большую выгоду, или же расчищая берега огнем нашего оружия, которое стреляет без остановки [389 - Так туземцы называют наши магазинные винтовки (примеч. авт.).] и убивает с дальнего расстояния.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нааман считает, что он не несет никакой ответственности. На самом же деле только от него зависит, обернется ли поход белых счастьем или бедствием для его страны. Либо они оставят на своем пути щедрые дары, либо вскоре Огове покатит к побережью воды, окрашенные кровью оссьеба».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Заявив, что сказал свое последнее слово, я удаляюсь среди полного молчания, которому серьезность происходящего придает особую значимость.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На следующий день я испытываю одну из самых великих радостей в моей жизни. На собрании всех вождей страны Нааман сообщает мне о принятом решении: он соглашается представить меня своим людям как друга. Дорога по Огове, закрытая до этого момента, отныне свободна.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;10 мая мы пересекаем Огове выше впадения в нее реки Кан [390 - Ке, или Малая Окано, – правый приток Огове длиной 90 км. Течет с севера на юг и впадает в Огове западнее Бове.] и следуем вдоль левого берега. Оссьеба с гордостью показывают мне многочисленные плантации, которые они отобрали у племен оканда. 11 мая мы прибываем в деревню Микок, где проводим ночь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы находимся совсем недалеко от деревни Наамана, только она расположена на другом берегу. У лодки, которая должна была перевезти нас туда, адума, пока мы спали, обрезали швартовы. Наутро мы пересекаем реку на плоту комбо-комбо. На некотором расстоянии от берега, немного выше водопадов Бове, посредине обширной саванны мы видим хижины Бингимили, нашей новой резиденции.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Туземцы, которым Нааман представил меня, проявляют ко мне то же самое любопытство, что и люди Мамьяки. Бедная хижина из коры и сухих листьев, которая будет служить мне жилищем, заполняется людьми; они следят и комментируют каждое мое движение. Поскольку Нааман воздал хвалу моему хладнокровию, мужчины направляют на меня дула ружей и пытаются тысячью способами поймать в моих глазах хоть какой-то проблеск страха. Следуя обычаю, первая жена вождя приносит мне еду; она приглашает на мою трапезу целую толпу, и вскоре десять или двенадцать голов закрывают единственный низкий проход в хижину, а их брызжущее из глаз удивление заполняет все ее пространство.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они не оставляют меня и с наступлением темноты; волей-неволей я вынужден позволить им смотреть на мои приготовления ко сну; любопытство зрителей удовлетворяется только тогда, когда, увидев мои обнаженные ноги, они издают крик: «У него пять пальцев!», после чего удаляются, и я могу спокойно спать до утра.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;С каждым днем отношение ко мне туземцев становятся все более и более благосклонными [391 - Де Бразза потряс местных оссьеба, застрелив из ружья крупную антилопу (Пис. VII).]. Одни приносят мне плоды своей охоты, другие угощают сидром, сделанным из спелых бананов – первый сброженный ликер, который я пью в этой стране. Я хожу к водопадам Бове и изучаю топографию всех окрестностей: их знание может оказаться полезным в случае, если события вынудят нас форсировать отъезд; к счастью, эта крайняя ситуация минует нас. Ко мне приходят [392 - Из письма де Бразза от 23 ноября 1876 г. следует, что вожди оссьеба с берегов Ивиндо явились к нему не тогда, когда он находился в Бингимили, а несколько позже, когда он уже вернулся в деревню Мамьяки (Пис. VII).] многие вожди из соседних деревень, расположенных по реке Ивиндо; кажется, у них есть желание жить в добрых отношениях с белыми [393 - Наши успехи на охоте приводят их в восхищение, они начинают осознавать всю пользу, которую могут извлечь из знакомства с нами (примеч. авт.).]. Хотя они пока еще препятствуют моему намерению нанести им ответный визит, тем не менее у меня есть надежда, что позже они обязательно помогут нам. Я щедро воздаю им за дары и обещаю привезти Нааману дорогой подарок, когда мы будем подниматься по Огове на пирогах. Считая превосходными достигнутые результаты и не желая торопить события, я возвращаюсь в деревню Мамьяки [394 - Куда незадолго до этого прибыл Ленц (Пис. VII).], а затем 20 мая [395 - В письме от 23 ноября 1876 г. де Бразза указывает иную дату – 21 мая (Пис. VII).] в Лопе, где застаю нашу штаб-квартиру в прекрасном состоянии.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава XI. Разведка по землям между Лопе и Думе (Фаны оссьеба, шаке [396 - Шаке (башаке) – этнос, принадлежащий к группе бакота; обитает в бассейнах Лассио, Себе, вдоль Огове ниже водопада Бунджи и в низовьях Офуэ. Многие, вслед за де Бразза, включали его в этническую группу фанов. По сведениям, полученным Маршем, шаке (оссьебо) раньше жили у устья Лоло, куда некогда мигрировали из долины Лазо (Лассио), однако затем под давлением пришедших с севера оссьеба были вынуждены подняться вверх по Огове; оканда же, прежде их непосредственные соседи, наоборот, спустились по ней вниз, за водопады Бове (Marche A. Op. cit. P. 331–332).], оссьеба, адума) (24 мая – 27 июня 1876 г.)<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Став друзьями самых влиятельных вождей, мы можем в дальнейшем не бояться враждебных акций, которые в недавнем прошлом остановили европейских исследователей; лед растаял. Мы уверены, что, действуя с терпением и тактом, будем неуклонно продвигаться вперед; отныне и доктор Ленц пользуется общим доброжелательным отношением к белым и готов продолжить свой путь. Правда, оканда демонстрируют по отношению к нам такую горячую дружбу и бросают на наши склады товаров такие выразительные взгляды, что возникает опасение, как бы они не помешали нашей экспедицией покинуть эти места без потерь. Чтобы предотвратить любые неожиданности, я уже решил, что на каждом новом этапе нашего путешествия буду вербовать туземцев из разных племен, живущих в верхнем течении Огове: если между Ламбарене и Лопе на нас трудились оканда, то между Лопе и Думе мы доверим транспортировку грузов адума.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тем временем мне удалось завершить мою пропагандистскую кампанию двумя маневрами, равно удачными. Незадолго до моего возвращения случилось вот что: плот, на котором находились трое павинов, унесло вниз по течению и прибило к острову как раз напротив земли оканда. Те сразу же захватили потерпевших крушение и надели на них рогатки. Я убеждаю людей из Ашуки, к слову, не слишком воинственных, что белый – такой же друг павинов, как и их друг, и он не может терпеть, чтобы при нем наказывали кого-либо из его союзников. Я уговариваю снять с пленников рогатки, а затем и освободить их, и те беспрепятственно возвращаются в свою деревню. Но несколько дней спустя один из вождей оканда узнает, что павины подстерегли и захватили двух его людей. Я вынужден снова вмешаться. Я отправляюсь к ним, не питая особой надежды на успех; тем не менее мне удается умерить гнев оссьеба: я напоминаю им о своем недавнем участии в деле трех павинов, и оба оканда возвращаются домой целыми и невредимыми. Переговоры, без сомнения, ни к чему бы не привели, если бы павины первыми взяли в плен оканда; как бы там ни было, молва о нашем миролюбии будет теперь распространяться еще быстрее, ибо отныне наши слова подкрепляются делами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я понимаю, насколько далеко простирается эта молва, когда Мамьяка официально представляет мне своего племянника Забуре, вождя деревни в одном дне пути выше устья Лоло [397 - Лоло – левый приток Огове длиной 300 км. Берет начало на массиве дю Шайю. Чрезвычайно извилистая в верховьях, когда пересекает очень гористую местность, эта река близко подходит к Огове немного ниже Ластурвиля, но не впадает в нее, а некоторое время течет параллельно, иногда приближаясь к ней на расстояние менее 4 км. В нижнем течении Лоло минует четырнадцать порогов. При впадении в Огове близ селения Джаконамой ее ширина достигает 150–180 м.], и сообщает, что тот лично будет сопровождать меня до страны адума.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как только все приготовления завершены, 24 мая [398 - См.: Marche A. Op. cit. P. 260.] я покидаю Лопе, чтобы начать экспедицию, которая, по моим расчетам, продлится не более двух недель. Мамьяка [399 - В деревню которого де Бразза прибыл 26 мая (Пис. VII).] дает мне в качестве носильщиков четырнадцать мужчин и двух женщин [400 - См.: Пис. VII.]; кроме того, в отряд входят проводник Забуре, переводчик Дени и два сенегальских лапто Метуфа и Балла Туре.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;27 мая мы наконец отправляемся в путь [401 - Подробное описание путешествия де Бразза из Лопе в страну адума дано также в его письме от 23 ноября 1876 г. (Пис. VII).]; сначала нам приходится идти через лес [402 - Необходимость выбора пути через девственный лес была обусловлена тем, что племя Забуре вело войну с прибрежными жителями, поэтому его люди не могли воспользоваться наиболее удобным речным путем вверх по Огове (Пис. VII).] по достаточно хорошо протоптанной тропинке, затем по руслу какого-то ручья, вода в котором доходит до колен. Вскоре мы оказываемся в настоящей лесной чаще: Забуре, уже проходивший здесь до нас, когда навещал своего дядю, распознает дорогу только по ветвям, которые обломил во время первого путешествия. Почву развезло из-за беспрерывных дождей, обычных для этого сезона, и мы двигаемся очень медленно и с большим трудом. Чтобы не потеряться среди непроходимого леса, мы время от времени окликаем друг друга, но только одна далекая песнь турако [403 - Бананоед – птица из семейства бананоедов из отряда лазающих; довольно крупная, с подвижным хохолком на голове, коротким высоким сжатым с боков клювом, средних размеров крыльями, длинным широким хвостом и длинными крепкими плюснами. В Западной Африке обитает разновидность бананоеда – большой голубой турако (Corythaeola cristata); его длина – 70 см, оперение на голове и на шее ярко-голубого цвета, на груди зелено-желтого, в нижней части ржаво-красного; он живет в лесах, имеет звучный голос, питается почками листьев и ягодами.] отвечает на наши призывы. Мы идем в полутьме: густая листва почти не пропускает лучей, если не считать просветов, образовавшихся на месте деревьев, упавших от дряхлости или ударов молнии. Мы то скользим среди лиан и ветвей, то преодолеваем какой-нибудь ручей или реку без брода по высохшему стволу; этот естественный мост раскачивается так сильно, что я пропускаю вперед себя моих людей, прежде чем самому отважиться на чудеса эквилибристики. Несмотря на наши усилия, мы проходим всего пять миль [404 - 9 км.], или девять километров, и едва успеваем нанести на карту пройденный маршрут, как вдруг лес стремительно погружается в беспроглядную темноту, оповещая нас о заходе солнца.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На этой сырой земле, или, скорее, слое опавших листьев, пропитанных влагой, европейцу было бы трудно добыть необходимое тепло и место, где можно было поспать. Однако благодаря туземцам в одно мгновение дрова расколоты, огонь разожжен, и в то время как бананы, освобожденные от кожуры, очищенные и разрезанные, варятся в котле, столь же быстро устраиваются постели и навесы. Нельзя сказать, что четыре рогатины, вбитые в землю и покрытые ветвями и листьями, делают место отдыха комфортным; но, по крайней мере, здесь можно спастись от сырости; костры, разведенные у каждого края этой конструкции, делают одеяла лишними; шалаш представляет собой некое подобие рамы, которую держат в наклонном положении колья; он практически не пропускает воды, так как щедро устлан листвой и кусками коры.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что касается меня, мне не стоит никакого труда соорудить для себя собственную палатку; для этого достаточно повесить гамак между двумя деревьями и набросить на перекладину одеяло.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наш бивак готов: мы можем обсохнуть, поесть и даже довольно хорошо выспаться.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В один из последующих за этим дней Забуре признается мне, что вскоре у нас возникнут проблемы. Его люди, говорит он, полностью доверяя моему оружию, которое никогда не пропускает дичи [405 - Слава о необычайных охотничьих способностях путешественников широко распространилась среди оссьеба. Ср.: Пис. VII. Марш, посетивший практически в это же время деревни оссьеба на левом берегу Огове, рассказывает историю, случившуюся с ним в одной из них, где его встретила огромная толпа: «… так как разнесся слух о белом, убивающем птиц на лету, сомневающиеся просят продемонстрировать это умение и показывают пальцами на всех птиц, пролетающих в небе. Чтобы отвязаться от них, я убиваю одну к великой радости присутствующих, которые кричат, топают ногами и хлопают друг друга по плечу. Те, кто подобрали птицу, показывают другим дырочки от дроби…» (Marche A. Op. cit. P. 270).], не позаботились захватить с собой провизию; теперь они ждут от меня ежедневного рациона. Мое беспокойство велико, ибо я вижу, что наших запасов едва хватит на три дня: охота становится единственной надеждой; но, несмотря на то, что мы идем очень осторожно, в полной тишине и напрягая все наше внимание, нам не удается обнаружить на верхушках деревьев никаких обезьян – добычу, на которую обычно рассчитывают [406 - Описание охоты Марша на обезьян в земле бакале см.: Ibid. P. 249–250.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Рацион сокращен. Забуре уверяет нас, что мы найдем пропитание на покинутых плантациях около реки Лоло; я начинаю уже всерьез подумывать о возвращении, но в один из вечеров вдруг замечаю, что идущие впереди носильщики подают друг другу какие-то знаки. Я ускоряю шаг, предположив, что речь идет об обезьяне, но переводчик сообщает мне, что это должен быть слон [407 - Лесной африканский слон (Loxodonta cyclotis) немного меньше саванного слона и редко превышает 2,5 м; он более длинный и не такой широкий, с более густым волосяным покровом коричневого цвета и ушами округлой формы. Питается листьями, плодами и древесной корой. Туземцы охотились на него, устраивая засады (Marche A. Op. cit. P. 249).]. Слышен его топот, и каждый из спутников радостно оборачивается ко мне, как если бы зверь уже лежал на земле.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Инстинкт мне подсказывает, что наша тяжелая ситуация наконец-то разрешится [408 - В письме от 23 ноября 1876 г. де Бразза, наоборот, упоминает о своих колебаниях, вызванных, в частности, тем, что только один ствол его карабина имел нарезку и что у него не было пули для гладкого ствола (Пис. VII).]; движимый этим чувством, я почти несусь по указанным следам. Один из лапто, Метуфа, пытается не отставать от меня [409 - Хотя и держится все же несколько позади де Бразза (Пис. VII).], павины же, более осторожные и к тому же не имеющие других ружей, кроме кремневых, отстают с багажом. Я бегу некоторое время, как вдруг шум ломающихся ветвей предупреждает меня, что слон совсем рядом; повернув голову, я сразу же замечаю его сквозь лианы примерно в двадцати шагах от меня. Чтобы не промахнуться, я опускаюсь на колено и жду, когда он повернется так, что откроется точка между глазом и ухом – попав в нее, пуля становится смертельной. Примерно минуту животное стоит неподвижно, показывая мне свой лоб. Я прицеливаюсь, скользя дулом по бивням, чтобы попасть во впадину плеча, стреляю, и, пока дым не рассеивается, у меня на какой-то миг остается надежда, что пуля достигла цели, но внезапный треск ломающихся сучьев предупреждает, что слон идет на нас. Мне не удается сразу отпрыгнуть в сторону, и вот я весь обрызган кровью убегающего зверя. Но красные пятна четко обозначают его путь. Я преследую беглеца с двумя павинами, полный решимости не оставлять добычу, которая рано или поздно будет нашей. Спустя четверть часа мы достигаем оврага, в глубине которого течет небольшой ручей. Слон, без сомнения, там, ибо мы видим темную массу, несущуюся по воде [410 - Позже выяснится, что это была группа из четырех диких быков, обратившихся в бегство при появлении людей (Пис. VII).]. Я стреляю, мои люди устремляются вперед, и их радостный вопль говорит, что на этот раз мой выстрел был удачным. Каково же, однако, мое удивление, когда, спустившись вниз, обнаруживаю, что моя пуля поразила хребет дикого быка [411 - Дикие быки долины Огове очень напоминали домашних быков и весьма отличались от обитавшего в этом регионе африканского лесного (каффрского) буйвола (Syncerus caffer nana), имевшего изогнутые рога и красновато-коричневую окраску и весившего от 265 до 565 кг.]! Но голод больше не угрожает нам, и мы можем оставить в покое нашего слона. Конечно, Забуре хотел бы продолжать преследование, рассчитывая хорошо заработать на продаже бивней. Я отговариваю его, объясняя, что такие маленькие бивни не стоят того, чтобы за ними гнаться, и тем самым спасаю отряд от ненужной задержки. Павины разделывают быка своим способом; они съедают бо&#769;льшую его часть с жадностью, которой может похвастаться каждый дикарь, когда речь идет о куске свежего мяса; остальное коптится, и мы трогаемся в путь с большим запасом провизии, который выручит нас в случае неудачной охоты в последующие дни.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ливень не прекращается, осложняя наше путешествие, к тому же один из моих лапто, Балла Туре, занозил ногу, и мы вынуждены идти не так быстро. Однако 3 июня мы достигаем <левого> берега Огове около устья Лоло, и радость встречи с этими местами заставляет нас забыть о перенесенных трудностях. Компьень и Марш остановились у Ивиндо, где им пришлось к тому же столк нуться с порогами. Здесь же река, шириной в шестьсот метров, величественно и неторопливо катит свои воды, и ни один риф не встает на пути ее спокойного и мощного течения.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Однако вопрос о продовольствии снова серьезно тревожит нас, ибо мы обнаруживаем, что все плантации, на которые рассчитывал Забуре, вытоптаны слонами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наш запас бычьего мяса истощается, состояние раненого лапто ухудшается [412 - В письме от 23 ноября 1876 г. де Бразза пишет о болезни не Балла Туре, а Метуфы, у которого, по его словам, началась лихорадка, сопровождавшаяся кровохарканьем (Пис. VII).]; если мы надолго задержимся, ожидая его выздоровления, то голод неминуем.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я решаюсь оставить здесь [413 - Согласно письму де Бразза от 23 ноября 1876 г., больного лапто (там – Метуфа) оставили одного еще до того, как отряд достиг берега Огове (Пис. VII).] Балла Туре с большей частью багажа, щедро обеспечиваю его пищей и спешу переправиться на другой берег <Огове>, чтобы попросить адума как можно скорее послать за больным пирогу и привезти его к нам.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чтобы пересечь Огове, мы садимся на плот, который оканда пренебрежительно называют «пирогой павина». Его сооружают из стволов комбо-комбо, связанных лианами. Это незаменимое плавательное средство для прибрежных жителей. Древесина комбо-комбо, даже сырая, чрезвычайно легка, тогда как другие деревья в этих местах, очень плотные и очень тяжелые, могут держаться на воде, если только их хорошо высушат. Когда туземцам нужно попасть на другой берег, чтобы поохотиться в лесу или набрать орехов нойка, им не стоит труда быстро собрать такой плот, да и весла для него тоже делаются наспех. По возвращении они бросают свою «пирогу» на волю волн.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В первый вечер [414 - 3 июня.] мы разбиваем лагерь достаточно близко к правому берегу; ночью мы слышим выстрел из ружья – это, без сомнения, Балла Туре, который хочет избавиться от какого-то непрошенного визитера [415 - Де Бразза также пришлось в ту ночь стрелять, чтобы отпугнуть тигра (Пис. VII).]. На следующий день у меня начинается приступ лихорадки, и вопреки всем моим усилиям я не могу тронуться в путь. Наш поход возобновляется 5 июня. Мы продвигаемся еще медленнее, чем когда-либо; к тому же мне приходится идти босым, так как Метуфа по неосторожности сжег мой ботинок, когда сушил обувь у костра. Вечером 6 июня мы наконец приходим в деревню Забуре.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она расположена на возвышенности, на небольшом расстоянии от реки, в ней живет очень похожее на фанов племя шаке [416 - Ср.: Пис. VII.], которое обитает по берегам Огове между рекой Лоло и землей ошеба, или оссьеба [417 - Речь идет о меке, этнической группе, которую прежде часто считали восточной ветвью фанов.]. Деревню защищает крепкий частокол; тропинка, ведущая к потайному ходу, усеяна маленькими дырами диаметром в один фут [418 - Фут – мера длины, соотвестствующая длине человеческой ступни. Французский фут был официально установлен в 1799 г. и составил 32,48 см. Его непосредственный предшественник – «фут короля Франции» («каролингский фут»), просуществовавший с конца Раннего Средневековья и до 1799 г., происходил от древнеримского фута (9/8 его размера, т. е. 32,34 см) и делился на 12 дюймов.]. Когда идет война, в каждую из этих дыр втыкают бамбуковые палки с заостренными отравленными концами. Сейчас во избежание несчастного случая ствол дерева, скрывающий западню, отодвинули в сторону.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Забуре дает мне несколько человек, и я сразу же отправляю их с двумя поручениями: одни вместе с Метуфой поплывут на плоту с грузом бананов для Балла Туре, оставшегося в одиночестве, и будут находиться там до тех пор, пока я не пошлю за ними пирогу; другие во главе с шаке Ндолла должны подняться вверх по реке до земли оссьеба и попытаться купить для меня лодку, ибо из-за крайнего истощения у меня не будет сил добраться до земли адума сухопутным путем. Чтобы моему посланцу поверили, я вручаю ему реторту с магнием и бенгальский огонь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Теперь нужно рассчитаться с носильщиками. Их требование заплатить им за двухнедельную работу удовлетворяется без труда: каждому выделяю полную ложку соли, сажень [419 - Сажень – мера длины, соответствующая размаху рук. В данном случае имеется в виду французская «новая сажень» длиной 1,624 м и состоящая, в отличие от древнегреческой сажени и средневекового туаза (ок. 1,8 м), не из шести, а из пяти футов.] материи и нож стоимостью в одно су [420 - Су – французская монета, происходящая от древнеримского золотого солида; после реформы Карла Великого превратилась в серебряную (1/20 се ребряного ливра). Денежная реформа 1795 г. упразднила ее вместе с турским ливром, но в обиходе французы стали называть «су» монету в 5 медных сантимов, т. е. 1/20 франка. Эта монета чеканилась до 1930-х годов и окончательно была изъята из обращения в 1940-х годах.]. Я решительно отказываю им в порохе, зато вся компания шумно радуется подаренному колокольчику [421 - По свидетельству Альберта Швейцера, европейские колокольчики, с которыми туземцы познакомились еще в XVIII в., использовались ими в качесте фетишей (Швейцер А. Указ. соч. С. 38).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Однако проходит шесть дней, и Ндолла не только не доставляет мне пирогу, но и не подает о себе никаких вестей, хотя для выполнения такого поручения требуется самое большее три дня. 12 июня я сам трогаюсь в путь в сопровождении Забуре и нескольких человек из деревни, снова пересекаю реку и иду на юг вдоль левого берега. На следующий день нас пытаются задержать на некоторое время в деревне, которую я до сих пор продолжаю называть странным именем «Залакон». Дело в том, что, когда мы подходили к ней, я спросил у моего переводчика, как она называется, на что он ответил: «Залакон», и я по наивности записал это слово как имя собственное. Только позже я узнал, что оно означало «неизвестно» или «не знаю». Это первое место в верховьях реки, куда пришли фаны-макеи; их привел вождь, который затем спустился по Огове до Рембое, притока Габона [422 - Рембое (Рамбуе) впадает в Габонский эстуарий с юга.], где и умер. Фаны смогли за полвека установить более или менее мирным путем свою власть над частью правого берега Огове протяженностью приблизительно в триста километров.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы не задерживаемся в Залаконе и вечером 13 июня [423 - Исходя из письма от 23 ноября 1876 г., можно заключить, что это произошло 12 июня (Пис. VII).] прибываем в деревню шаке. Я нахожу там Ндоллу и его спутников в плену у вождя Джокондо. Мой бедный посланец не вызвал у него никакого доверия, и, несмотря на все попытки Ндоллы объясниться, его заподозрили в том, что он замышляет какое-то неожиданное нападение. По моей просьбе Джокондо незамедлительно освобождает его; кроме того, он обещает предоставить мне на следующий день пирогу, за которой и явился Ндолла; в знак благодарности я делаю ему большой подарок. Но на следующий день [424 - Согласно тому же письму, де Бразза попытался уехать из деревни Джокондо 13 июня, но из-за приступа лихорадки был вынужден вернуться обратно и смог отправиться в путь только 14 июня (Пис. VII).], к моему огромному разочарованию, я познаю все минусы преждевременной щедрости, вынужденный покинуть шаке не только без пироги, но и без проводника.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Надо сказать, что два месяца, которые я провел под открытым небом в сезон проливных дождей, не прошли для меня безнаказанно. Уже во время походов к Бове я перенес сильный приступ лихорадки, а недавнее путешествие по лесу добавило к недомоганию изрядную долю усталости. Постоянный прием ипекакуаны [425 - Рвотное средство, приготовляемое из корня одноименного кустарника, произрастающего в тропических зонах Северной и Южной Америки.] и хинина [426 - Натуральный белый кристаллический алкалоид, добываемый из коры хинного дерева, тормозящий размножение малярийных плазмодиев и обладающий жаропонижающим и обезболивающим действием. Известная как лекарственное средство еще перуанским индейцам, эта кора была доставлена в виде растертого порошка в Европу в первой половине XVII в. и являлась эффективным средством при лечении малярии до середины XX в.] не спас меня от последствий тех ночей, когда мы, промокшие до нитки, были вынуждены сушить на себе нижнее белье и верхнюю одежду.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Несколько часов спустя после моего визита к Джокондо меня настигает еще более сильный приступ: в одно мгновение я теряю способность продолжать путешествие.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Положение тяжелое. С 3 июня Балла Туре оторван от нас, он остается позади, около реки Лоло; правда 7 июня Метуфа доставил ему запас продовольствия, они теперь вместе, но продукты должны уже закончиться. Вдали от поселений оба обречены на голодную смерть, если никто не придет к ним на помощь. Любая задержка непозволительна. Я сам не могу тронуться с места из-за болезни: за мной ухаживают два шаке. Поэтому я посылаю к адума Забуре и Дени в сопровождении нескольких шаке. Только от этого отряда может теперь прийти спасение. Его задача – добраться как можно быстрее до их первого селения, где Забуре, предложив вождю товары от моего имени, должен рассказать ему о моей роли в деле примирения павинов с их прежними врагами, о нашем путешествии по суше и тяжелой ситуации, в которой мы оказались. Я запрещаю ему возвращаться, пока он не получит провизию и пироги.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мой славный проводник шепчет мне на ухо, что одних рассказов Дени недостаточно, чтобы адума поверили, что к ним идет белый вождь. Ведь у Дени, как и у павинов, зубы подпилены под острым углом, [427 - По утверждению Марша, этот обычай, считавшийся отличительным признаком каннибалов, существовал не только у павинов, но и у оканда. Он так описывает саму операцию: «Сегодня это делают с тремя мужчинами в возрасте от двадцати до двадцати пяти лет; на этот раз используют сломанный скальпель, который я подарил Бойя (Боайя. – И. К., Е. К.). Их окружают соседи; каждому кладут в рот круглый кусок дерева, служащий наковальней, чтобы при обработке зуб оставался неподвижным. На него ставят нож и другим куском дерева, выполняющим роль молотка, бьют по нему под углом; конечно, эта операция довольно болезненна, однако пациенты переносят ее без стона; при каждой гримасе присутствующие хохочут во все горло и осыпают их насмешками. По окончании церемонии пациенты уходят со слегка кровоточащими деснами и совершенно счастливые от того, что все завершилось. Я спросил, зачем нужна эта операция – чтобы было удобнее кусать мясо, ответили мне» (Marche A. Op. cit. P. 337).] а на затылке татуировка из семи полос. Я вынужден расстаться со своим ружьем, чья система незнакома туземцам, а также вручаю Дени магний и ракету для фейерверка. Впрочем, у меня нет сил следить за последними приготовлениями моего маленького отряда, который скрепя сердце подчиняется столь необходимому приказу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Перейдем теперь к тяжелым часам отчаяния, с которым мне, истерзанному болезнью, почти невозможно бороться. Шаке [428 - В тот момент с Пьером де Бразза оставались только два шаке (Spedizione al fiume Ogou&#233; del conte Pietro Savorgnan di Brazz&#224;, lettere e notizie del socio G. Uzielli // Bollettino della societ&#224; geografica italiana. Т. 14. 1877. Р. 219).], обеспокоенные тем, что у меня на случай нападения <тигра> остается только один револьвер, выказывают к тому же большой страх, видя, что я не способен принимать пищу: как известно, для большинства черных человек, отказывающийся от еды, вскоре должен умереть [429 - В письме от 23 ноября 1876 г. де Бразза утверждает, что шаке собирались поджарить его и съесть (Пис. VII).]. Но после двух дней бреда, заполненного кошмарами, я могу наконец поднять веки и смотреть на верховье реки, откуда мы ждем спасения. И вот на четвертый день [430 - 17 июня (Spedizione al fiume Ogou&#233;… Р. 220).], к полудню, крики одного из моих людей возвращают меня к жизни. Я вижу пирогу, на ней Дени и мои смелые оссьеба: но где же Забуре?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дени рассказывает мне о посещении вождя Джумбы [431 - Марш называет Джумбу «вождем шаке» (Marche A. Op. cit. P. 344).], о долгих переговорах с главными жителями деревни, о чувстве недоверия, которое не смогли рассеять ни обещания, ни зрелища, ни подарки. Белый, говорили они, никогда не путешествует по суше: без сомнения ружье доказывает, что в страну действительно пришел белый, но этот белый был убит, затем ограблен павинами, которые, вероятно, намереваются захватить у них пирогу; никогда ни один адума не позволит обмануть себя подобной хитростью. Дени сообщает мне о крайнем решении Забуре, который отдал себя в заложники. Он поклялся, что останется пленником в деревне Джумбы, пока пирога, на которой они вернулись и которая была получена благодаря его преданности, не доставит нас туда. Если же через неделю мы не появимся, чтобы подтвердить истинность его слов и освободить его от клятвы, он заплатит жизнью за свое бескорыстное благородство.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Потрясенный до глубины души таким поступком дикаря, которого едва знаю, я немедленно отдаю приказ об отъезде. Гребцы адума упорно отказываются спуститься с нами ниже по Огове, до того места, где нас ждут Балла Туре и Метуфа; несмотря на мои уверения, они продолжают считать, что находятся во вражеской стране, поскольку их окружают деревни павинов. Однако сын Джумбы, старший на пироге, идет нам навстречу, и вечером следующего дня [432 - 18 июня (Ibid.).] я радостно приветствую двух моих сенегальцев, мужественно преодолевших тяжелое испытание.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы грузим ящики с товарами, оставленные на их попечение, и поднимаемся вверх по Огове к великому удовлетворению оссьеба. 18 июня, проплывая мимо Залакона, мы узнаем, что доктор Ленц с трудом продвигается по суше [433 - Ленц отправился из Лопе в страну адума вскоре после де Бразза (Marche A. Op. cit. P. 260). В письме от 23 ноября 1876 г. де Бразза сообщает, что он встретился с Ленцем еще раньше – вечером 15 июня и что это произошло в деревне Забуре (Пис. VII; Spedizione al fiume Ogou&#233;… Р. 220).]. Утром 20 июня мы прибываем в деревню Джумбы, где находим Забуре, который, хотя и с рогатиной на шее, дружелюбно беседует со своими сторожами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Джумба, наслышавшись о нас различных историй, начиная с пребывания у оканда, оказывает нам чрезвычайно теплый прием. По сравнению с вождем иненга Реноке он обладает бо&#769;льшей властью среди шаке, и поэтому ему важно продемонстрировать перед нами свое богатство. Он принимает нас в окружении своих жен и жен своих друзей, которых представляет как собственных; он дарит нам великолепного барана; поскольку в низовьях реки это животное было для нас большой редкостью [434 - Разведением баранов занимались некоторые племена, обитавшие в долине Средней и Верхней Огове (фаны, окота, оканда и адума), но и у них не было стремления выращивать этих животных в больших количествах. Баранов разводили преимущественно ради шерсти.], мы принимаем дар вождя с огромным удовольствием.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наше приезд совпадает с любопытным обрядом обрезания, который проходят здесь молодые люди от восемнадцати до двадцати лет [435 - Более подробно де Бразза описывает этот обряд в письме от 23 ноября 1876 г. (Пис. VII).]. После операции их облачают в женские одежды, то есть обвешивают браслетами и бусами, и мажут лица чем-то вроде известки, затем все жители, танцуя под звуки тамтама, проносят их вокруг деревни. Потом я вижу, как они собираются под деревом и какой-то человек, устроившись на его вершине, опускает в их рты по огромному куску вареного мяса. По завершении этой странной трапезы юношей отводят в хижину на отшибе, где им предстоит жить целый месяц отдельно от общины, после чего они возводятся в ранг мужчин своей деревни.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как и оканда, адума и другие племена Африканского Запада – фетишисты. Практика обрезания у них существует независимо от религиозных представлений, хотя на первый взгляд в смене имени обрезанных можно увидеть что-то похожее на крещение. В целом они допускают существование доброго и злого духов: первого зовут Манконго, а второго Абамбу. Никто не проявляет особой заботы о добром духе, который как таковой не ждет, чтобы его попросили о каком-либо благодеянии, в то время как злого стараются задобрить молитвами, жертвами и клятвами [436 - Ср.: Marche A. Op. cit. P. 339.]. Помимо этих двух главных духов, священными, или фетишами, считаются различные предметы, животные и даже места. Люди полностью приспособили верования к своим интересам, они используют их по самым разным поводам: любопытно, например, что плоть животных является фетишем для женщин, и только мужчинам позволено угощаться ею во время пиршеств. Туземцы верят также в жизнь души после смерти [437 - Марш, однако, пишет по поводу оканда, что у них нет никаких представлений о загробной жизни, только отдельные люди верят, что после смерти человек превращается в какое-либо животное, птицу или насекомое, «но это особые случаи, которые ничего не доказывают» (Ibid. P. 339).]: память о предках свято хранится в каждой семье; от поколения к поколению передаются фетиши, украшения, оружие. Кто же не чтит памяти умерших родителей, того ожидает со стороны покойных неизбежная кара.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тем временем настает момент, когда я с большим сожалением расстаюсь с Забуре, который спешит отправиться в свою деревню вместе с другими людьми, щедро мною вознагражденными. Джумба заверяет меня в своей готовности предоставить пироги, как только я захочу уехать отсюда. Впрочем его гостеприимство не знает границ. Он не скупится ни на подарки, ни на заботы, ни даже на галантные предложения, отдавая в наше распоряжение и своих жен, и жен друзей. Я соглашаюсь на услуги кухарки; это Малонга, собственная дочь Джумбы, которая, явившись ко мне, не скрывает желания сблизиться со мной. Когда я пишу, она просит меня насурьмить ей брови чернилами или же написать на груди ее имя; она откровенничает со мной, сообщая, что вожди, за которых отец хочет выдать ее замуж, не кажутся ей достаточно сильными как мужчины. Однако, видя, что моя каждодневная благодарность ограничивается лишь покраской бровей и груди, она переключается на Дени и моих сенегальцев, которые готовы кое-что подарить ей за мой счет. Но так как наши припасы начинают сокращаться, Малонга ищет и находит более щедрых и более богатых поклонников, не забывая при этом и своих прежних друзей. Она приобретает такой опыт в сердечных делах, что, когда отец наконец решается выдать ее замуж, ставит свои условия и сохраняет для себя свободу, которой у нас на родине пользуются, только если нарушают брачный обет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Между тем я узнаю, что один из соседних вождей, прибывший просить руки этой самой Малонги, отвергнут ею и возвращается к себе в деревню. Я сообщаю Джумбе о своем желании воспользоваться столь удобной оказией: я намереваюсь оставить здесь наши товары и двух человек для их охраны [438 - Речь идет о Метуфе и Балла Туре.], сам же вместе с Дени собираюсь продолжить путешествие и дойти до Думе, конечной цели нашей экспедиции.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;23 июня ко мне присоединяется доктор Ленц [439 - См.: Ibid. P. 276.]: он приплывает в деревню Джумбы на пироге, которую я добыл для него у Маты [440 - Этому вождю, умершему во время эпидемии оспы в 1877 г. (вероятно, в мае), де Бразза дает подробную характеристику в своем письме от 20 апреля 1877 г. (Пис. VIII).], вождя адума [441 - Де Бразза достиг первых селений адума 21 июня (Spedizione al fiume Ogou&#233;… Р. 220).]. Он уезжает на следующий же день, а я – 25 июня. Так что, продвигаясь по стране адума (у меня будет случай рассказать об этом немного позже), мы идем с ним, можно сказать, одним путем, и наши пироги поочередно обгоняют друг друга.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Первую остановку мы делаем в деревне Ндумбы, где мой проводник и его люди, досадуя, что я не собираюсь задерживаться в ней, требуют оплаты. Ситуация деликатная, ибо они не выполнили договоренности сопровождать меня до Думе, но, с другой стороны, они верно служили мне в начале похода. Поэтому, чтобы они не подумали, что я хочу удержать для себя долю товаров, которую они не получат, если прервут срок службы, я собираю всех гребцов во главе с вождем, показываю предназначенные им вещи и в то время, когда они вожделенным взором смотрят на них, бросаю все в костер. Люди Ндумбы, свидетели этой сцены, сразу же предлагают заменить недовольных; я соглашаюсь, и путешествие продолжается.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;27 июня я останавливаюсь в Нгеме [442 - Нгеме – деревня вождя Нгеми.], 28-го – в деревне Кумбы Манджило [443 - В письме Бразза от 23 ноября 1876 г. – Марибо (Пис. VII).], доктор же Ленц то следует за мной, то опережает меня. 29 июня утром [444 - В 9 часов утра (Пис. VII).] я первым [445 - Ленц утверждал, что именно он первым достиг Думе (Marche A. Op. cit. P. 276). Но в письме от 23 ноября 1876 г. де Бразза говорит, что немецкий путешественник подошел к водопаду только 30 июня (Пис. VII).] пребываю к Думе, небольшому водопаду примерно в полтора метра высотой при низкой воде, который во время половодья только с натяжкой можно назвать порогом [446 - Марш пишет: «Водопад Думе, рубеж, у которого остановился де Бразза в 1876 г., не очень большой; его высота не превышает полутора метров; я считал его более опасным в это время года, чем он есть на самом деле; в сезон высокой воды он становится естественной плотиной, образующей огромный водоворот: это уже больше не водопад. Сейчас же он перекрывает реку по всей ее ширине, оставляя узкий проход лишь у правого берега; по нему еще можно спуститься, но невозможно подняться…» (Marche A. Op. cit. P. 293).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нет более удачного места для устройства новой штаб-квартиры. Думе должен пока стать рубежом моей разведывательной экспедиции по неизведанной стране. В то время как доктор Ленц попытается сделать последнее усилие, чтобы подняться еще выше по Огове, я спущусь по ней и попробую завязать дружеские отношения с адума.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;По правде говоря, я не слишком рассчитываю на успех. У меня нет хороших переводчиков; я нахожусь среди народа, на первый взгляд гораздо менее интересного, чем иненга, бакале и особенно фаны. Низкорослые, полные, тяжелые, ленивые и, по-видимому, трусливые, адума известны своей беспечностью, что естественно: существование в такой плодородной стране не требует особых усилий.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я собираюсь сразу начать среди них ту же самую предвыборную кампанию, успех которой у оканда и фанов позволил нам быстро пройти по их землям.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава XII. Первое селение в стране адума<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;На обратном пути я останавливаюсь в деревнях адума, где приглашаю к себе всех местных вождей, веду с ними переговоры о предоставлении нам пирог и гребцов, обсуждаю условия транспортировки грузов [447 - Эта встреча произошла в Нгеме; затем де Бразза уехал в деревню Ндумбы (Пис. VII).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я встречаю с их стороны самый радушный прием. Адума, несмотря на их стычки с фанами, все же отваживаются время от времени спускаться на пирогах (муссиках) вниз по Огове, поэтому они знают о доброй репутации, которая закрепилась за нами среди оканда. В них, однако, еще живет страх перед павинами; но после моих настойчивых уверений, что мир наступил, они, кажется, уже близки к тому, чтобы пойти навстречу моим планам. В деревне Нгеми мне обещают три пироги; еще одну гарантируют люди Ндумбы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тем временем домой возвращается сам Ндумба. Я оставил этого вождя в Лопе у оканда; он должен был, выждав благоприятный момент, подняться по реке со всем нашим багажом в сопровождении гребцов адума. Какая же серьезная причина заставила его отправиться раньше и отважиться на опаснейшее путешествие в одиночку?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я не слышу от него никакого удовлетворительного объяснения. Единственное, на что он ссылается, так это на свое нежелание оставаться в чужой стране, что же касается оканда, то здесь он предельно сдержан.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мое беспокойство возрастает, когда в последующие дни я замечаю у всех адума необычную холодность. Их прежнее дружелюбие исчезает, и я не в силах понять истинную причину такой резкой смены настроения.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ндумба, отослав к Джумбе мою большую пирогу [448 - Согласно письму от 23 ноября 1876 г., де Бразза сам отправился к Джумбе, а затем вернулся в деревню Ндумбы, уверенный, что тот выполнил свои обещания и подготовил необходимые для путешествия лодки. Из того же письма следует, что собственная пирога де Бразза оставалась в деревне Ндумбы, который фактически ее экспроприировал (Пис. VII).], отказывает мне в обещанном транспорте. Таким образом, вместе с переводчиком и одним из лапто я отрезан от деревни Джумбы, где остается другой мой человек, охраняющий товары. Я начинаю проявлять нетерпение, которое, как кажется, тревожит Ндумбу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Под предлогом поиска пироги, в которой я так нуждаюсь и которую он якобы не может сам предоставить, Ндумба отвозит меня к одному из своих друзей, вождю деревни, расположенной на противоположном берегу. В то время как я веду переговоры с этим человеком, он пересекает реку и оставляет меня одного.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Еще два дня меня кормят обещаниями, которым, видно, нет конца. Необходимо решительно выходить из этого тупика. Я требую к себе вождя, который приносит мне продукты и беззастенчиво просит за них какой-нибудь подарок. Я в последний раз объясняю моему дикарю, который, кажется, совсем не слышит меня, что мне нужны не продукты, а пирога, и бросаю в огонь вещи, предназначенные для ее оплаты, после чего Дени [449 - Если верить письму де Бразза от 23 ноября 1876 г., это совершили «два лапто», т. е. Метуфа и Балла Туре (Пис. VII). На основании же текста «Путешествий» создается впечатление, что Метуфа в тот момент оставался в деревне Джумбы.] хватает вождя и подвергает его легкому телесному наказанию. Ужас жителей доходит до предела; охваченные паникой, они удирают со всех ног во главе с высеченным вождем; несмотря на эту неприятную ситуацию, мы разражаемся смехом, поняв, что сами неожиданно превратились в абсолютных хозяев деревни.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Однако пирога Ндумбы, пришвартованная к другому берегу, а следовательно, у нас на виду, всего в ста метрах, будто насмехается над нами. Остается принять единственно возможное решение. Балла Туре не умеет плавать, и я вижу, что и Дени не отваживается на такое предприятие. Поэтому я один, вооруженный револьвером, бросаюсь в воду и одолеваю течение Огове. Когда я достигаю берега и вхожу в деревню, мой гнев оставляет меня. Нет никого, на ком я мог бы его выместить! Все сбежали; в своем облачении первобытного завоевателя я прогуливаюсь среди пустых хижин. В результате поисков я нахожу только двух мужчин, забившихся в какой-то угол, и веду их, дрожащих от страха, к пироге.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы прежде всего забираем Балла Туре и Дени, а затем спускаемся вниз по реке; при прохождении порогов мои импровизированные гребцы, естественно, два или три раза опрокидывают лодку. Наконец 11 июля мы прибываем к Джумбе, и мое беспокойство немного утихает, когда я вижу на плаву обещанную пирогу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Туда же [450 - В тот же день (Пис. VII).] возвращается доктор Ленц [451 - Ленц отправился в обратный путь от Думе 2 июля 1876 г. (Ibid.).], еще более неудовлетворенный, чем я: оказывается, что, как только он достиг [452 - Путь Ленца от Думе до устья Себе занял три дня (Marche A. Op. cit. P. 276).] места впадения в Огове реки Себе [453 - Себе – правый приток Огове длиной 245 км, открытый Ленцем в июне 1876 г.; течет первоначально на запад, а потом на юго-запад; в нижнем течении река весьма извилиста. Себе впадает в Огове чуть ниже Лифуты у местечка Зугуани.], спутники неожиданно бросили его [454 - См.: Ibid. P. 276.]; теперь он возвращается в Европу, чтобы восстановить здоровье, пошатнувшееся за три года тягот и лишений, мужественно им перенесенных. 12 июля – день нашего прощания [455 - 16 июля 1876 г. Ленц вернулся в Лопе (Ibid. P. 276), а затем продолжил спуск по Огове. О трудностях, с которыми он столкнулся на пути в Самкиту, см.: Ibid. Р. 277.]; я снова остаюсь единственным белым на этой земле.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но время идет, а мы так и не получаем обещанную пирогу. Устав от ожидания, которое угрожает затянуться до бесконечности, я уже разговариваю с Джумбой на повышенных тонах и обещаю, что если через четыре дня он не сдержит своего слова, я покину его, хотя в нашем распоряжении имеется только одна маленькая плохенькая пирога.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Джумба куда-то уходит, якобы в поисках уже готовой пироги, а в действительности, чтобы дать нам время успокоиться. Я жду шесть дней. Так как по возвращении Джумба нагло продолжает кормить нас неопределенными обещаниями, мы, вопреки всеобщей злой воле, садимся в нашу лодку, отчаливаем от берега и плывем вниз по реке.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;К досаде, что местные жители загнали нас в угол, добавляется беспокойство, которое нам внушает встреча с ближайшими порогами. Но когда мы проходим последнюю деревню шаке, нас неожиданно окликают с берега. Вождь <Джокондо> обещает нам пирогу и гребцов, если мы согласимся остановиться у него на три дня. Наученные горьким опытом, мы грозим ему наказанием, если он не сдержит данное нам слово, после чего принимаем его предложение и пристаем к пологому берегу у деревни. Все это происходит 26 июля.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На следующий день до нас доходит неприятная новость. В доктора Ленца только что стреляли из ружей около Буно, деревни оссьеба [456 - Ленц со спутниками не пострадал, но им пришлось провести целую ночь, спрятавшись за скалами (Ibid. P. 277).], куда Нааман, как помнится, не захотел меня вести. Мы не находим объяснения этому нападению, но, во всяком случае, нам нужно немедленно предупредить Балле и Марша. К счастью, по моему настоянию, вождь разрешает двум своим сыновьям [457 - В письме от 23 ноября 1876 г. де Бразза говорит только об одном сыне (Пис. VII).] сопровождать Метуфу в Лопе с посланием; но чтобы отъезд состоялся, ему необходимо посоветоваться с идолами [458 - Более подробно эту церемонию де Бразза описал в письме от 23 ноября 1876 г. (Пис. VII).]. Вождь берет в руку трещотку, обладающую способностью пробуждать духов, и испрашивает совета у черепов своих предков, подкрепляя просьбу подношением корзины с бананами. Их ответ явно благосклонный. Тогда молодые люди срезают у себя несколько прядей волос, по одному ногтю на каждой ноге и каждой руке, а затем почтительно склоняются перед своим отцом. С большой важностью он собирает все эти пряди и все эти обрезки и кладет их в мешочек, который торжественно помещает в хижину идолов. Теперь нашим путешественникам ничего не угрожает.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Скажем сразу же, что, несмотря на идолов и их добрый совет, мой бедный Метуфа не очень-то легко справился со своей миссией. Имея неосторожность высадиться на короткое время в стране оссьеба, чтобы встретиться с вождем деревни, его бывшим другом, он по возвращении на берег не нашел ни гребцов, ни пирог [459 - Ниже, в гл. XIV, и в письме де Бразза от 23 ноября 1876 г. говорится, что у Метуфы была только одна маленькая пирога (Пис. VII).]. Лишенный товаров, Метуфа с огромными трудностями продвигался по суше; чтобы добыть себе пропитание, он рассказывал туземцам о всеобщем мире, который недавно установили белые люди; теряя последние силы, он все-таки добрался до нашего лагеря, где с таким нетерпением ожидали вестей о моей экспедиции.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В деревне Джокондо, однако, обещанная пирога еще не готова, и в то время как я пытаюсь не принимать близко к сердцу новую задержку, мне наносит визит Джумба. Ему, по всей видимости, стыдно, что он нарушил данное мне слово; он просит вернуться к нему в деревню; я отвечаю, что вместо того, чтобы предлагать мне снова идти вверх по течению, пусть прикажет пригнать лодку сюда.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Случайно я узнаю, что этот обманщик за моей спиной уговаривает вождя деревни не предоставлять мне пироги.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мое терпение становится уже нелепым. Во время разговора с Джумбой я не могу сдержаться, чтобы не всыпать ему как следует. Тот в ярости, особенно из-за того, что мне помогал Балла Туре, «мой раб», удаляется, пригрозив, что обратит против меня фетиш.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Однако вечером [460 - 12 августа (Пис. VII).] у меня появляется надежда на наше примирение, ибо одна из его жен приносит мне большое количество ананасового вина, которое я с удовольствием пью [461 - О способах приготовления ананасового вина туземцами см.: Raponda Walker A. Pr&#233;paration du manioc et du vin d'ananas au Gabon et en Amazonie // Revue internationale de botanique appliqu&#233;e et d'agriculture tropicale. Vol. 33. Janvier – F&#233;vrier 1953. P. 86.]. Но за трапезой следует общее недомогание и рвота. Все уверены, что сработал фетиш Джумбы; что же касается меня, то я проклинаю свою доверчивость и опасаюсь отравления.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наутро я чувствую себя неспособным даже выйти из своей хижины, а в следующие дни окончательно теряю силы. Вождь, обеспокоенный тем, что главным виновником моей болезни сочтут в первую очередь его, спрашивает совета у своих идолов, но те не называют никаких способов исцеления. Более всего вождь, конечно, боится, как бы белые люди в случае моей смерти не пришли сюда со значительным подкреплением и не потребовали у него объяснения [462 - Тот же самый страх заставляет вождя оканда Боайя сказать тяжело больному Маршу (июль 1877 г.): «Малеси, ты что, собираешься умереть? Ты понимаешь, что если ты умрешь, белые и все черные на реке будут говорить, что это мы убили тебя. Не нужно умирать» (Marche A. Op. cit. P. 338).]. Страх войны с неизвестными врагами оказывается действеннее всех моих обещаний и даров. Мне сразу же предоставляют пирогу; мои сенегальцы переносят меня на борт; по приказу вождя четыре гребца туземца садятся вместе с нами и готовы, хотя и скрепя сердце, везти нас. Но не успеваем мы проплыть совсем немного времени, как я замечаю у них некоторые признаки беспокойства. Проводник предлагает остановиться и позавтракать на суше, ссылаясь на то, что есть в пироге запрещено, но я отказываю ему. Его настойчивость наводит меня на мысль о тайных намерениях туземцев. Вот их замысел: я нахожусь без сил на дне лодки и не могу идти, а они бросают нас на берегу; мы оказываемся в самом затруднительном положении, а наши ловкие мошенники избавляются от необходимости плыть в страну павинов и спокойно возвращаются к себе, где, может быть, будут радоваться вместе с вождем, что так легко освободились от меня.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я приказываю постоянно держаться середины реки. Дени стоит впереди, а Балла Туре на корме, они гребут так, чтобы парализовать любое усилие четырех адума. Мы плывем таким образом некоторое время; когда же начинаем приближаться к земле оссьеба, я чувствую, что мои туземцы готовы пойти на любой риск. Сильными рывками они пытаются раскачать лодку, чтобы перевернуть ее, а затем, воспользовавшись нашим замешательством, достигнуть берега вплавь [463 - Согласно письму де Бразза от 23 ноября 1876 г., «мятеж» гребцов произошел в тот момент, когда пирога проплывала мимо их родной деревни (Пис. VII).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В состоянии, в котором я нахожусь, это вопрос жизни и смерти. Дени и я хватаемся за оружие; я даю понять старшему, что не пощажу его, если он не остановится, но угроза не действует. Я стреляю, но так, что задеваю только ухо упрямца. Наконец в том момент, когда пирога, продолжая раскачиваться, должна вот-вот опрокинуться, раздаются два наших выстрела [464 - Один выстрел сделал сам де Бразза, убив вожака «мятежа», другой – Дени, застрелив раба из племени окота; при этом пирога была обстреляна жителями деревни Джокондо (Пис. VII).], и два негра падают навзничь за борт; два других одним прыжком бросаются в воду, хотя мы и не собираемся стрелять в них.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И вот мы снова вынуждены полагаться только на собственные силы, чтобы пройти пороги, хотя я, распростертый на дне пироги, ни на что не способен. Все зависит от Дени и Балла Туре, которые пытаются, насколько могут, сохранять нужное направление. Вечером мы пристаем к пологому берегу у деревни Забуре; я так слаб, что не могу дойти до хижин и остаюсь на берегу. На следующее утро Дени идет в деревню за Забуре, который, по крайней мере, предоставит мне возможность немного отдохнуть.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И тут со стороны Огове до нас доносятся звуки песен. Голоса поющих приближаются к нам. Без всякого сомнения, это гребцы какого-то большого каравана, идущего вверх по течению. Вскоре из-за излучины реки, прямо перед нами, появляется целая флотилия. Какое же радостное потрясение мы испытываем, когда видим в одной из двадцати двух пирог оканда Балле и Марша, за которыми следуют пироги с нашими товарами [465 - Это произошло 17 августа (Пис. VIII; Marche A. Op. cit. P. 288).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В этот момент я забываю о своей болезни, настолько велико счастье заключить в объятья тех, с которыми был разлучен в течение трех месяцев [466 - Балле и Марш приняли решение плыть на выручку де Бразза, когда узнали от Ленца, что руководитель экспедиции никак не может нанять гребцов в стране адума, хотя немецкий путешественник уверял их, что дорога по Огове непроходима из-за оссьеба (Marche A. Op. cit. P. 276–277).]. В итоге все разъясняется. Оканда, недовольные моим отъездом в страну оссьеба и адума, прибегли к различным уловкам, чтобы заставить адума отказать нам в помощи; они хотели сами вести наш караван вверх по Огове [467 - Ср.: Пис. VII.]; при этом устроили так, что мы не смогли отплыть все вместе: Амон до сих пор находится в Лопе, сторожа оставшиеся товары. Ндумба же выполнял роль тайного агента.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Теперь становятся понятными его неожиданное возвращение и резкая перемена отношения к нам со стороны жителей после его появления в деревне. Но все уже позади, мы наконец все вместе; я, конечно, серьезно болен, чтобы руководить экспедицией, но зато могу доверить все полномочия Балле, и мне не надо больше тревожиться за безопасность всего отряда.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Предполагаемое отравление, в котором я винил Джумбу, на самом деле – воспаление легких, которое усугубляется моей общей слабостью. Балле подумывает задержаться у Забуре, пока я хотя бы немного не восстановлю свои силы. Я уговариваю его двигаться дальше, дав твердое обещание спокойно вести себя в пироге. Мы берем курс на Нгеме, где планируем на время устроить нашу новую штаб-квартиру.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мое тяжелое состояние подсказывает Балле прекрасный способ, чтобы ускорить движение такой громадной флотилии с таким большим количеством людей. Он приказывает старшему моей пироги плыть первым, не заботясь о других, и плыть, не останавливаясь, до Нгеме, куда необходимо доставить меня как можно быстрее. Оканда, зная, что у адума открывается рынок рабов, прилагают, естественно, все свои усилия, чтобы не отстать; колонна, таким образом, двигается с удвоенной скоростью.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Путешествие проходит по намеченному плану: мои люди, которых подталкивает неугасшее возмущение против адума, отчаливают каждое утро до восхода солнца. Я же почти без сознания лежу в лодке, не ощущая заботы, которой меня окружают. 24 августа мы прибываем в Нгеме [468 - У Марша – 25 августа (Marche A. Op. cit. P. 288).]. Несмотря на мои протесты, Балле приказывает перенести меня в самую лучшую хижину, где в течение полутора месяцев болезнь будет держать меня в своих цепких руках.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава XIII. Пребывание в Нгеме. Балле и марш. От Лопе до Нгеме. возвращение в Лопе<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Неспособный принимать какую-либо пищу, кроме воды, прокипяченной с сахарным тростником, я целый месяц вызываю у Балле самую большую тревогу. Страницы его дневника за это время свидетельствуют о реальной опасности, которой я тогда подвергался. Огромное нервное напряжение, парализующее мою энергию, еще более усугубляет болезнь. Наконец после бесконечного месяца неустанных забот друзья могут поздравить себя с моим спасением.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В период выздоровления я принимаю вождей адума, которых Балле пригласил после нашего приезда и которых называли виновниками моем болезни; они делают все, чтобы я забыл о тех тяжелых днях. Одно из самых лучших проявлений внимания – запрет жителям деревни готовить около нас пальмовое масло [469 - Белое пальмовое масло – основа кухни адума. Они изготавливали его из семян косточки плода масличной пальмы.], чей запах для меня невыносим. Я теперь могу питаться молоком и медом; меня стараются немного развлечь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Каждый день два человека выносят мое бамбуковое ложе и ставят его около моей хижины в тени большого дерева, которое высится над рекой [470 - В письме от 20 апреля 1877 г. де Бразза рассказывает, что эти два туземца, кроме того, в течение первых десяти дней, когда ему было разрешено выходить на воздух, выносили его из хижины, держа за ноги и за голову (Пис. VIII).]. Туземцы приходят толпой, выказывая если не искренний интерес, то, по крайней мере, благожелательное любопытство. Я могу охватить взглядом линию холмов на горизонте, окаймляющих широкие равнины, – страну изобилия. Среди темной зелени леса я вижу большие светло-зеленые пятна и различаю плантации маниоки, масличных пальм, банановых и фисташковых деревьев [471 - Марш указывает на большое коммерческое значение фисташек для адума (Marche A. Op. cit. P. 292).]. С моего наблюдательного пункта я смотрю на веселую возню малышей: вождь посылает ко мне своих детей, которые счастливы, что нашелся зритель их забав. Внизу у моих ног сидят цепочкой рыбаки с удочками; другие на песчаных отмелях бросают накидную сеть; я приветствую охотников, возвращающихся непременно с чудесной цесаркой в руках; мимо меня идут на плантации женщины, они шествуют друг за другом с выпрямленным станом, несмотря на тяжелую ношу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мои друзья не устают окружать меня заботами, и мое нервное напряжение мало-помалу спадает. Я слушаю рассказы о трудностях, обрушившихся на них во время плавания, с которыми они превосходно справились [472 - Отряд во главе с Маршем уехал из Лопе 28 июля вместе с Боайя и его людьми. 1 августа их догнал Балле, еще не полностью оправившийся от болезни, с большей частью багажа, оставшегося в Лопе. 8 августа они покинули пределы страны оканда. См.: Ibid. P. 277–279.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я поднимался вверх по Огове один, можно сказать, безоружный, следовательно, не мог спровоцировать какого-либо враждебного действия. Наоборот, Балле и Марша, заключивших союз с главными вождями оканда, сопровождало сто пятьдесят человек [473 - Согласно Маршу, в отряде было 22 пироги и 200 гребцов (Ibid. P. 287).] из этого племени, которое воинственные оссьеба издавна рассматривали как врага [474 - Оссьеба говорили Маршу, что они открыли бы стрельбу по оканда, если бы те были одни, поскольку оканда – воры: «Они приходили к нам, забирали наших жен и детей и стреляли в нас; но теперь у нас также есть ружья, и мы больше не боимся их» (Ibid. P. 284–285).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;После дружественного приема у Наамана в окрестностях Бове [475 - Отряд преодолевал Бове с семи утра до пяти вечера 10 августа (Ibid. P. 279); 11 августа путешественников гостеприимно приняли в деревнях оссьеба, которые де Бразза посетил в середине мая (Ibid. P. 282). 12 августа они покинули окрестности Бове и 13 августа достигли деревень оссьеба, куда еще не ступала нога европейца, но и там им оказали радушный прием (Ibid. P. 283–284).] их флотилия достигла деревень, в которые я не заходил и где доктору Ленцу пришлось отражать нападение местных жителей. При ее приближении весь берег мгновенно покрылся туземцами, готовыми к бою; наши люди в пирогах уже хватались за ружья; генеральное сражение было неминуемым, но присутствие духа у Балле и Марша спасло положение. Оторвавшись от колонны на пироге, управляемой небольшим числом невооруженных гребцов, мои храбрые соратники подплыли к берегу, сошли на землю, как ни в чем ни бывало подошли к изумленным павинам и протянули руки вождям в знак дружбы [476 - Это событие произошло 15 августа. Марш так описывает развязку: «Я подбегаю к вождю, отвожу ружье, направленное на меня, и говорю: “Ты видишь, что я безоружен и что пришел как друг?” Он решается протянуть мне руку, продолжая трястись от страха. Мой переводчик старается передать смысл моих слов всем… Вождь отвечает нам (Маршу и подоспевшему Балле. – И.К., Е.К.): “Поскольку ты говоришь, что белые – мои друзья, приглашаю вас к себе в деревню”. Мы идем туда, и он дарит нам, как и вождь соседней деревни, козленка» (Ibid. P. 287).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Во время путешествия Марш преодолевал любую усталость [477 - У него даже случился приступ лихорадки, сопровождавшийся бредом (Ibid. P. 286).]. Даже сейчас он собирается идти в разведку [478 - Уже 3 сентября Марш отправился за продовольствием (прежде всего за курами) к обамба на правый берег Огове, а затем с той же целью побывал у Думе в деревнях адума и оссьеба (Ibid. P. 289–292). Он также успешно поохотился на цесарок (Ibid. Р. 292).], Балле же остается со своим пациентом и, может быть, немного отдохнет, что ему так необходимо.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Намереваясь исследовать область выше водопада Думе, Марш хочет выяснить ситуацию на реке и отношение к нам прибрежных туземцев. Он покидает Нгеме 17 сентября [479 - На одной пироге с шестью лапто и семью адума (Ibid.; в другом месте (Ibid. P. 310) говорится о восьми адума).] и проходит по Огове сто двадцать пять километров, удаляясь от Думе на девяносто четыре километра; он оставляет свою пирогу у водопада Мопоко [480 - Водопад на Верхней Огове в провинции Огове-Лоло в нескольких километрах выше порога Банганья недалеко от места впадения в Огове реки Ликаби. «В этом месте, – пишет Марш, – река узкая: от двухсот до двухсот пятидесяти метров; три четверти ее ширины занято порогом, или скорее водопадом трехметровой высоты; у правого берега есть проход с резким спуском» (Ibid. P. 305–306). Ср. также: «Посередине бурлит порог, образующий почти во всю ширину реки водопад высотой от трех до четырех метров, и здесь можно пройти только между маленькими островками, рассыпанными у правого берега» (Marche A. Op. cit. P. 317).] и идет по суше до порогов Думба-Майела [481 - Водопад на Верхней Огове в нескольких километрах выше по течению от селения Маила.]. Марш останавливается в семидесяти километрах от реки Себе, крайней точки, достигнутой доктором Ленцем <и возвращается обратно> [482 - Описание этого похода см.: Ibid. P. 292–320. Отряд Марша 18 сентября пересек Думе, 19 сентября достиг устья Себе, 21 сентября – деревни Либосси, 22 сентября – устья Нкони, 23 сентября – устья Ликаби;24 сентября все адума дезертировали, захватив с собой пирогу и весла.25 сентября Марш добрался до устья Лекеи, но 26 сентября был вынужден повернуть назад. 28 сентября он пересек Думе и 29 сентября был в штабквартире. Во время похода он посетил племена бангве, окота, обамба, ондумбо и анджани.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Теперь мы знаем, что Огове судоходна на участке протяженностью в семьдесят один километр между Думе и местом впадения в нее реки Лебока [483 - У Марша (Ibid. P. 308), как и далее у де Бразза (гл. XIX), она фигурирует как Эбога без префикса “L” (указателя на реку) и даже как Экабо (Marche A. Op. cit. P. 318). Речь идет о реке Ликаби (Лекаби, Ибако), правом притоке Огове, который впадает в нее ниже совр. габонского городка Бандеге. Ликаби была открыта Маршем 23 сентября 1876 г. (Ibid. P. 308).], затем на протяжении тридцати одного километра путь снова преграждают пороги [484 - «Непроходимые», по свидетельству Марша (Ibid. P. 304).]. Но, начиная с Думба-Майела, река, по словам туземцев [485 - См.: Ibid. P. 311.], опять судоходна вплоть до водопада Машого [486 - Машого (Массуку) – водопад на Верхней Огове высотой 6 м; расположен в нескольких километрах ниже места впадения в Огове реки Пасса.] или водопада Пубара [487 - Пубара – водопад на Верхней Огове (Ребаньи) высотой 12–15 м. См.: Bruel G. Op. cit. P. 107.], выше впадения в нее Пассы [488 - Правый приток Верхней Огове длиной 135 км; впадает в Огове близ Франсвиля; в своем нижнем течении эта река глубокая и быстрая и имеет в ширину 70–80 м. Основной приток – Джуме (Двеле, Бавеле).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;По всей видимости [489 - Это мнение Марша (Marche A. Op. cit. P. 311).], эту страну с побережьем Атлантики или с бассейном Конго связывает река Либумби [490 - Либумби (Лебомби, Либумба, Абомбе) – левый приток Верхней Огове длиной 140 км; ширина при впадении в Огове – 30 м; главный приток – Ликоко. Впадает в Огове в нескольких километрах выше совр. Бикого.], один из левых притоков Огове. На берегах Верхней Огове, менее населенных, чем земли адума, обитают племена бангве [491 - Этих бангве (мбангве) следует отличать от бангве Средней Огове. Они делились на две группы, одна из которых обитала выше водопада Думе, а другая (основная) – в долинах Пассы и Ребаньи. В настоящее время мбангве насчитывается более 5 тыс. чел., и они живут преимущественно к югу и западу от Франсвиля в провинции Верхняя Огове.], мбамба [492 - По-видимому, в данном случае речь идет об обамба.], ондумбо [493 - Ондумбо (миндумбо) – этнос группы бадума (адума), обитавший в долине Пассы, в верховьях Огове, в долине Нкони и даже, по свидетельству Марша, в низовьях Офуэ (Ibid. P. 304).] и анджани [494 - Точнее, анджиани, т. е. «трусы». Эту кличку жители долины Средней Огове давали баканике, а также нередко и миндумбо, которые бежали из бассейна Себе из страха перед умбете. См.: Bruel G. Op. cit. P. 270–271. «Адзиана (анджани. – И. К., Е. К.), – пишет Марш, – почти не отличаются от обамба» (Marche A. Op. cit. P. 306). Он описывает способ приготовления ими соли («они берут кожуру спелых бананов, сжигают ее, моют пепел, потом кипятят его и используют эту воду как приправу»; Ibid.) и рассказывает, как они ловят рыбу с помощью плавучего заграждения (см. ниже сн. 527). Он также утверждает, что анджани ведут торговлю с умбете и мало отличаются от них в одежде: «Мужчины носят набедренные повязки, которые изготавливают из волокнистых растений; такие набедренные повязки прекрасно сделаны, очень прочные, и их легко стирать. Женщины носят спереди и сзади небольшой кусок плетеной ткани. Все дети, которых я видел, имеют на себе больше одежды, чем дети адума… Здесь даже самый маленький носит клочок материи величиной в ладошку. У женщин в ушах кусочки дерева размером не меньше большого пальца; некоторые из них заменяют это украшение листьями или травой» (Ibid. P. 309). «Мужчины вооружены копьями, ножами, небольшими луками и отравленными стрелами» (Ibid. P. 310). Анджани, как и адума, строят свои хижины на расстоянии друг от друга (Ibid. P. 314). «Они выращивают маниоку и получают всегда хороший урожай; фисташки и бананы – менее важные культуры. Кроме того, они разводят также табак и сеют мелкую красную фасоль, тогда как у адума она белая и более крупная; они также едят бобы, очень вкусные, хотя и твердые…» (Ibid. P. 315). У них много коз и баранов (Ibid. P. 314–315).], которые, кажется, не проявляют враждебности к белым, но, к сожалению, не могут предложить никаких плавучих средств.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Из рассказа Марша понятно, что адума обладают бесспорной монополией в верхнем течении реки; нуждаясь в пирогах и гребцах, мы, следовательно, оказываемся в полной зависимости от них. С другой стороны, мы вынуждены волей-неволей продлить пребывание здесь, поскольку из-за отсутствия хороших переводчиков нам очень сложно общаться с туземцами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Однако необходимо, чтобы кто-нибудь из нас отправился за нашими людьми, оставленными в Лопе; дело в том, что оканда не хотят спускаться одни вниз по реке, боясь фанов-оссьеба. Я решаюсь отправиться сам. Доктор Балле назначен ответственным за нашу штаб-квартиру и сможет отдохнуть от выпавших на его долю забот; Марш посвятит свое время изучению естественной истории [495 - И изучению местных нравов (Ibid. P. 321).]. Что касается меня, то я рассчитываю использовать свое путешествие в оба конца, чтобы вернуться к работе географа [496 - Де Бразза намеревался составить карту Огове (Пис. VII).], прерванной с момента нашего отъезда из Лопе [497 - См. также: Marche A. Op. cit. P. 321. В письме от 20 апреля 1877 г. де Бразза жалуется своему брату Антонио, что он с конца 1876 г. из-за большой облачности не смог произвести ни одного астрономического наблюдения (Пис. VIII).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;27 октября [498 - В письме де Бразза от 23 ноября 1876 г. плавание от Думе до Лопе датируется концом сентября – началом октября 1876 г. (Пис. VIII).] я покидаю Нгеме на двух пирогах вместе с Боайя, вождем оканда, который и раньше сопровождал меня. Я, впрочем, знаю, что пироги оканда, оставленные в Бунджи, уже ждут меня.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;28 октября я прибываю в Бунджи, где хитрец Джумба так долго кормил меня обещаниями. Но теперь он понимает всю выгоду, которую можно извлечь из добрых отношений с белыми, поэтому сам приходит ко мне и просит забыть о нанесенном вреде. Можете представить, с каким удовольствием я веду с ним высокопарную дружескую беседу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На следующий день мы уже плывем по быстрому течению Огове. К пирогам оканда присоединились десять пирог адума; наша флотилия насчитывает теперь тридцать две лодки [499 - В письме от 23 ноября 1876 г. де Бразза указывает другое число – тридцать четыре (Пис. VIII).], на каждой из которых находится более тридцати человек.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мне приходится изображать наивного человека, который не замечает группу рабов, принадлежащих нашим оканда. У этих несчастных на руках деревянные колодки; никто из ста восьмидесяти пленников [500 - Сто восемьдесят два, согласно тому же письму де Бразза (Пис. VIII).] – ни старики, ни малолетние дети – не освобождены от подобной канги [501 - Так португальцы называли китайскую пытку шейной колодкой.]. Мое косвенное вмешательство избавит мучеников от этой пытки, но еще не пришло время, чтобы добиться их освобождения. Я вынужден закрывать глаза, когда перед опасными участками туземцы высаживаются на берег и гонят впереди себя длинную цепь своих будущих заключенных-работников [502 - Ср.: Marche A. Op. cit. P. 326–327, 330, 332.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;30 октября в полдень мы проплываем мимо места впадения в Огове реки Лоло и в пять часов вечера разбиваем лагерь на острове Ландже в устье Ивиндо. Именно здесь Компьень и Марш были остановлены оссьеба. Я провожу несколько астрономических наблюдений, чтобы определить положение острова.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;31 октября мы входим в зону порогов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я даю указание своим гребцам сохранять некоторую дистанцию между нами и остальной колонной, чтобы следить за ее общим движением. Вскоре, однако, порядок нарушается, и я вижу, как опрокидывается пирога вождя Нгеми. Кричу, чтобы помогли рабам, которые крепко связаны и не способны спастись сами. Но никто, как видно, не беспокоится о несчастных, терпящих бедствие. Гребцы изо всех сил борются с яростным течением, а Нгеми захвачен водоворотом. Я приказываю своим людям плыть вперед. Все пироги расступаются; мне удается выловить нескольких человек [503 - Де Бразза удалось спасти шестерых туземцев (Пис. VII).], еще держащихся на поверхности; но когда я хочу броситься за Нгеми, то наталкиваюсь на сопротивление Боайя и гребцов. Напрасны мои старания убедить их, что наш долг помогать тем, кто нас сопровождает, что наша пирога не слишком нагружена, чтобы попытаться, даже без каких-либо шансов на успех, их спасти. Я разбиваю свой кулак о спины моих упрямцев, но ни один из них не двигается. Мы видим, как Нгеми, которому сначала удается ухватиться за скалу, соскальзывает с нее, снесенный волной; еще два или три раза он появляется среди пены; наконец поток уносит его навсегда.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И сразу со всех пирог раздается хор стенаний.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;С наступлением вечера мы высаживаемся на берег, и я становлюсь свидетелем смехотворной сцены отчаяния.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все туземцы выказывают самую глубокую скорбь по поводу смерти Нгеми. Они плачут, кричат; многие катаются по земле. Я пытаюсь объяснить этим лжестрадальцам, что они сами стали причиной смерти вождя; мои упреки только удваивают их стоны; я удаляюсь, чтобы не дать гневу овладеть всем моим существом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;После тяжелой ночи, проведенной в нескольких километрах от устья реки Офуэ, мы вновь отправляемся в путь; на второй день [504 - 2 ноября.] после полудня мы прибываем в Лопе.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава XIV. Выздоровление. Цивилизованные и каннибалы<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ноябрь 1876 г. Наконец я снова в стране оканда, в Лопе, нашей прежней штаб-квартире, после того как я прошел по лесам павинов и чуть было не умер в деревне адума.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мне казалось, что я выбрался из какого-то страшного кошмара, и все происшедшее со мной растворилось в небытии; отныне я мог предаться покою и отдыху.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Эти лишения, эти трудности, это душевное напряжение, эта чрезмерная нервная возбудимость, которые не оставляли меня ни на миг, начиная с того дня, когда я бросился один во тьму неизвестности, ушли далеко в прошлое, и я чувствовал, что ко мне возвращается вся чарующая сила жизни, которую испытывает каждый в момент выздоровления [505 - В письме от 20 апреля 1877 г. де Бразза сообщает, что сразу по прибытии в Лопе у него возобновились приступы лихорадки, и он практически не мог ничего есть (Пис. VIII).]. Если два месяца тому назад я уже примирился со смертью, то теперь страстно хотел жить.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Каким же уютным казался мне дом, в котором я поселился; он был построен еще во время нашего первого пребывания в Лопе. В нем оставался наш славный Амон, стороживший часть товаров [506 - В письме от 23 ноября 1876 г. де Бразза сообщает, что после своего прибытия в Лопе он отправил Амона в Ламбарене за тремя прибывшими из Европы ящиками с продовольствием (Пис. VII).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я встретился с беднягой Метуфой, лапто, участником наших трудных походов. В тот день, когда ему поручили доставить письмо нашим друзьям, а один из адума увел у него маленькую пирогу [507 - Ср. гл. XII и Пис. VII.], он чуть было не сошел с ума из-за своего слишком обостренного чувства ответственности.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Стены нашей хижины из бамбуковых стволов, наспех подогнанных, пропускали местами солнечные лучи; вечером вихри насекомых врывались в мою спальню; неважно, главное – мы в нашем доме, в стране оканда, среди друзей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Два месяца болезни сильно сказались на моей природной худобе; я был крайне слаб; приходилось поддерживать меня, чтобы я смог дойти от кровати до импровизированного кресла на веранде.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Это там я проводил часы своего медленного выздоровления, вдыхая усталыми легкими живительный бриз, дующий утром с моря. Это там, постепенно набираясь сил [508 - В письме от 20 апреля 1877 г. де Бразза подробно рассказывает, как он ходил на охоту во время своего пребывания в Лопе и застрелил более дюжины диких быков (Пис. VIII).], я ожидал желанного момента, чтобы подняться вверх по Огове в страну адума с оставшимися людьми и товарами. Это оттуда я любовался чудесной панорамой. Земля оканда развертывала перед моим взором свои покрытые травой холмы, тянущиеся до подножия горной цепи Океко, которая окружала их, словно огромным амфитеатром.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они прекрасны, эти горы; их величественные вершины четко вырисовываются в лазури неба; они великолепны со своими лесами и зелеными рощами посередине склонов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;За ними, на севере и на востоке, сквозь трепещущую дымку проступали темные леса оссьеба, уходившие в таинственные дали.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;С восходом солнца я смотрел на расположенные вокруг нас деревни, позолоченные первыми лучами, где пробуждалась жизнь: их обитатели, подобно черным точкам, усеивали все тропинки, ведущие в Лопе. Это были мужчины, вернувшиеся вместе с нами из страны адума, которые хотели узнать о моем здоровье, или их жены и отроки, поздравлявшие меня с благополучным прибытием; приходили также жена Ндунду, жена Ашуки, два пожилых вождя из ближайших к Офуэ селений, старая мать Боайя, гордящаяся своим сыном, юным вождем, чьи знания и усердие многое сделали для успеха нашей экспедиции. Среди посетителей были дети из ближайших деревень, которых родители приводили посмотреть на белого человека, и молодая мать, попросившая приласкать ее новорожденного младенца, суеверно полагая, что мое прикосновение станет залогом его богатства и счастья.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Таким образом, в атмосфере всеобщего уважения и симпатии я обретал с каждым днем все больше и больше сил.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вся эта страна, которую я год назад считал затерянной где-то в самом центре Африки, ее люди, которые казались мне дикарями, теперь представали передо мной в совсем ином свете.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что же такое произошло?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А произошло вот что: чужак, которого все опасались, превратился в вождя и большого друга, так как употребил все свое влияние, чтобы объединить племена для общего и полезного дела, которое принесло достаток на их землю; я привязал туземцев к себе взаимными интересами, и выгоду от этого они уже почувствовали.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пироги оканда, прибывшие со мной, были полны рабов, баранов, козлят, пальмового масла, накомарников, туземных тканей. К нам присоединились даже пироги адума, уверовавших в мою звезду: у них появилась надежда, что теперь они смогут беспрепятственно проплывать мимо павинов. Словом, оканда везли с собой огромное количество товаров, чтобы обмениваться ими с иненга и галуа, чьи лодки с европейскими товарами поднимались вверх по Огове.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В этом можно было увидеть первый шаг к восстановлению торговых отношений между оканда и адума. До моего приезда сюда оканда если и покупали рабов у адума и шебо, то только в малом количестве и в тех редких случаях, когда удавалось обмануть сторожевые посты оссьеба.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но то были последние крохи некогда процветавшей торговли. Прежнее благоденствие могло возродиться только при условии, если враждующие племена прекратят препятствовать деловым связям. Вот почему мое появление с большим караваном, нагруженным различными товарами, стало событием и было встречено с радостью всеми сторонами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я считаю необходимым сказать здесь несколько слов о непрерывной, медленной, но неудержимой миграции племен фанов, которые смогли объединиться, достичь процветания, а затем исчезли, не оставив после себя никаких следов, кроме туманной традиции, разрушающейся под воздействием времени.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Издавна племена внутренних областей мигрировали с северо-востока на запад: инстинктивное чувство толкало их к побережью. Эта миграция гнала вперед или рассеивала по сторонам племена различных рас. В какой-то момент они разделились на две ветви: одни направились к рекам Габон, Муни [509 - Рио-Муни (Мбини на языке фанов) – река на юге Экваториальной Гвинеи, которая дала название материковой части этой страны. Банту мигрировали в этот район несколькими волнами в XVII–XIX вв.; последней из них было переселение фанов.] и рекам севера, другие – по долине Ивиндо к Огове.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Первую ветвь составляли фаны-бачи, или павины, вторую – многочисленная семья фанов-макеев, более известных на берегах Огове под именем оссьеба.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Одно только их имя наводило ужас на прибрежные народы, которые отступали перед захватчиками, имевшими недобрую славу агрессоров и каннибалов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Каковы же причины этого движения на запад? Какая сила заставляла эти племена покидать бескрайние леса, чей мрачный и дикий гений, казалось, они олицетворяли?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Неужели междоусобные войны вынуждали слабейших уходить как можно дальше от сильнейших?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Неужели эта раса – может быть, единственная, избежавшая нравственной деградации, порожденной рабством, – сохранила в своей первобытной дикости здоровую кровь и поэтому извергала излишки населения; или же ее переселение на запад было вызвано потребностью иметь более легкий доступ к соли и европейским товарам? Трудно с абсолютной уверенностью ответить на эти вопросы. Весьма вероятно, что перемещение различных племен павинов и их смешение имели в своей основе весь комплекс причин.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На наш взгляд, их переселение скорее напоминает медленную иммиграцию, а не территориальный захват.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они обосновываются в местах, где могут стать торговыми посредниками между племенами: они занимают такие стратегические пункты, которые позволяют им действовать так, как некогда действовали вожди-феодалы, контролировавшие перевал или брод, чтобы брать дань с проезжающих мимо купцов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В целом павины не привязаны к земле. Когда плантации истощены, а в лесу перебита вся дичь, вождь деревни переходит в новое девственное место, разбивает временный лагерь и открывает «большую охоту». На огромной территории вырубают деревья, а затем в конце сухого сезона сжигают их. Женщины отправляются на выжженные участки, чтобы разбить там плантации для выращивания бананов, маниоки, ямса, бататов и кукурузы [510 - Для туземцев кукуруза была второстепенным продуктом питания; они или обжаривали ее зерна, богатые крахмалом, или размалывали их либо в ступе, либо на плоском камне, чтобы сделать из них муку.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как только продовольственный вопрос решен, вся деревня снимается с места и селится возле новых полей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В этой части Африки павины являют собой варварский мир, остальные народы <в том числе оканда> – цивилизованный.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И вот наконец и те и другие встретились в первый раз на берегах Огове.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Находясь в постоянном контакте с племенами побережья, ведущими торговлю рабами, оканда переняли от них определенную склонность к роскоши, неизвестную во внутренних областях страны. Они стали шить набедренные повязки из небольших квадратиков, сотканных из волокон рафии [511 - Бамбуковой пальмы. См. выше сн. 98.] и подогнанных друг к другу с определенным художественным вкусом. Эта опрятная одежда, черного цвета или ярко раскрашенная, резко контрастировала с набедренными повязками пришельцев из размягченной коры. Женщины оканда со своими волосами, собранными на макушке, вызывали ревнивое восхищение у несчастных оссьеба; их спину едва прикрывала шкура ншери (маленькой антилопы) [512 - Ншери (Cephalophus pygmeus) – карликовая антилопа, обитавшая в лесных районах Габона, с которой познакомился еще дю Шайю (Chaillu P. B. du. Lost in the Jungle. New York, 1900. P. 20, 98). Вес – от 2 до 3 кг, длина – от 50 до 57 см (длина хвоста – от 4,5 до 5 см); мужские особи имеют небольшие рожки (от 3,8 до 5 см). Мех на спине ншери темнокаштанового цвета, а ближе к бокам он светлеет. Питается листьями, побегами, травой, древесными грибами и злаками.], которую некоторые модницы украшали колокольчиками, ярким жемчугом [513 - Марш сообщает, что туземцы Нижней Огове особенно ценили красный жемчуг (Marche A. Op. cit. P. 313).] и медными кольцами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не один только цивилизованный мир изобрел шиньоны и накладные волосы и менял моду. Оканда также умели модифицировать свои прически и придавать им все более презентабельный вид [514 - Марш поражается их ухищрениям: «Я видел одну из них, которая додумалась до того, что пользовалась для укладки волос двумя зеркалами, установленными наподобие трюмо; я бы никогда не подумал, что кокетство сможет сделать негритянку настолько изобретательной, что она постигнет законы отражения» (Ibid. P. 336).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На то, чтобы создать нечто чудесное на голове, у оканда уходило два дня. Приходилось буквально перебирать волос за волосом, сплетать их в тугие косички, а образовавшиеся между ними бороздки покрывать желтой пастой. Затем все косички соединялись вместе на макушке и промасливались жирным веществом красного, что было особенно модно, или черного цвета. Несколько шпилек из меди или слоновой кости утопали в этом монументальном сооружении.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Последним штрихом было наложение желтого грима, что делало кокетку поистине неотразимой [515 - «Невозможно представить, – пишет Марш, – сколько времени тратят эти женщины на то, чтобы покрасить себя в белый, желтый, красный и – кто бы мог вообразить – в черный цвет» (Ibid.).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;С такой огромной копной на голове было почти невозможно устроиться на спальном ложе, если бы не чурбак, использовавшийся вместо подушки, о который женщина опиралась затылком, чтобы не повредить прическу. Правда, из нее вынимались шпильки, и это единственное, что немного облегчало положение.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На первый взгляд шпильки воспринимались просто как предметы украшения, но по тому, как женщина яростно втыкала их в свое художество, чтобы прогнать оттуда паразитов, сразу же обнаруживалась их практическая польза.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Несмотря на неудобство такой прически, от нее не отказывались; она продолжала оставаться модной, хотя и явно абсурдной, поскольку лишала страдалицу сна и не позволяла ей поворачивать голову ни вправо, ни влево; но, что поделаешь, мода есть мода.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зато такая пытка оканда сполна вознаграждалась при встрече с павинкой, которую представительница цивилизованного и галантного мира просто уничтожала презрительным взором. И, действительно, эта дикарка со своими простенькими косичками, бесхитростно болтающимися на висках, казалась жалкой; у нее был такой вид, словно она извинялась за свое появление на свет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разве она не была смешной с этим волосом, выдернутым из хвоста слона и пропущенным через носовой хрящ? На расстоянии можно было подумать, что она носит усы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А ее серьги с мелким красным или голубым жемчугом на конце!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А эти толстые браслеты у щиколоток, над коленной чашечкой, на предплечьях и это медное кольцо на большом пальце; какими жалкими, дешевыми, безвкусными они казались рядом с тонкими браслетами оканда, нанизанными один за другим и подогнанными по размеру рук и ног. Павинка хорошо это понимала, она чувствовала себя раздавленной превосходством соперницы; поэтому, чтобы как-то возвыситься в собственных глазах и произвести на других лучшее впечатление, она душилась соком местного чеснока и натирала тело мазью, приготовленной из пальмового масла и красного дерева [516 - Т. е. из сандалового дерева. О сандале см. ниже сн. 556.], растертого в порошок [517 - Марш пишет, что таким составом пользовались как раз женщины оканда (Marche A. Op. cit. P. 336).]. Говорят, что этот состав очень эффективен при кожных заболеваниях, чрезвычайно распространенных в Африке [518 - Прежде всего фрамбезия и сифилис.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Издавна оканда пользовались кремневыми ружьями, за которые расплачивались рабами. Относительно богатые по сравнению с пришельцами, они злоупотребляли своим преимуществом и смотрели с презрением на этих варваров, поставлявших им лесную дичь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Павины же, хозяева леса, вооруженные искусно выточенными ножами, железными ассагаями и арбалетами, отравленными соком онажа [519 - Онаж, или оней, – местное название яда, использовавшегося в Габоне и в некоторых других областях Африки (Гвинея, Сенегал); им отравляли стрелы. «Оней извлекается из плода лианы, киньинзе на языке батеке. Это плод коричневатого цвета продолговатой формы приблизительно 30 см в длину. Он содержит сотни продолговатых семян примерно 15 мм длиной и 2 мм шириной… Чтобы приготовить яд, некоторое количество хорошо высушенных зерен растирают и, после того как они превратились в порошок, смешивают с соком растения лиди… Человек, которого поражает отравленная онеем стрела, быстро умирает. Однако его можно спасти, если сделать надрезы вокруг раны и наложить на них вентузы, которые вытягивают почерневшую и загустевшую кровь. Когда кровь краснеет и разжижается, лечение прекращают» (Dusselj&#233; E. Les T&#233;gu&#233;s de l’Alima, Congo franсais: Pays, moeurs, coutumes, m&#233;tiers, chasse, p&#234;che. Anvers, 1910. P. 88–89).], и не знающие усталости, делили свое время между охотой [520 - Марш называет оссьеба «прекрасными охотниками» (Marche A. Op. cit. P. 275).] и войной.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Оканда, сильные и ловкие при прохождении порогов, отважные в схватках с Огове, обладали монополией на реке и обогащались благодаря этой исключительно благоприятной коммерческой ситуации.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Постепенно они начали злоупотреблять своим положением, считая себя намного выше оссьеба, которых эксплуатировали, как могли.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Однако с каждым годом все новые и новые массы павинов выходили из северных лесов, и их селения занимали все бо&#769;льшую территорию на правом берегу Огове.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Антагонизм между двумя племенами становился все глубже. Павины установили по суше торговые связи с Габоном; их передовые отряды достигли побережья, у них уже было огнестрельное оружие. Не нуждаясь больше в оканда, чтобы обеспечивать себя товарами, бывшие парии стали разговаривать как хозяева с теми, кто прежде так долго эксплуатировал их. Чувствуя, что им не справиться с нашествием диких и грубых пришельцев, оканда посчитали разумным обосноваться на левом берегу Огове, создав таким образом почти непреодолимый барьер для каких-либо контактов с павинами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Произошло то, что всегда происходит в подобных случаях: оставив правый берег ради левого, оканда забыли урегулировать текущие дела и расплатиться с долгами, думая, что переселение обеспечит им безнаказанность.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Такое вероломство стало последней каплей, переполнившей чашу негодования павинов: отныне река перестала быть безопасной. Любого прибрежного жителя, попавшего в руки оссьеба, убивали и съедали. Любой караван, поднимавшийся вверх по Огове, невидимые враги, засевшие в буше [521 - Буш – невозделанная земля, покрытая кустарником.], расстреливали в упор.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Оканда отвечали им тем же. Каждый павин, не справившийся с течением или по какой-то другой причине попавший в руки врагов, становился их пленником. Будучи более цивилизованными, оканда не съедали его, а – будучи более практичными – продавали в рабство.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И вот однажды оссьеба, чье число беспрерывно возрастало, пересекли Огове, закрепились на обоих берегах ниже места впадения в нее реки Лоло и отбросили оканда на левый берег Офуэ, отрезав их таким образом от адума.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В течение полувека павины контролировали Огове, передавая от поколения к поколению ненависть к врагам и строго соблюдая запрет на общение с ними.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Блокада реки привела оканда к обнищанию; не имея рабов, они не только не могли добыть для себя товары, но и лишились возможности использовать адума на работах, которые те выполняли в качестве оплаты за проживание у оканда в течение пяти или шести месяцев, необходимых для совершения сделок.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Их плантации были заброшены, так что к отсутствию товаров добавился и голод; память о нем до сих пор жива и служит хронологической вехой их истории.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Такова в целом была психологическая атмосфера в тот момент, когда я впервые вступил на землю оканда. В этой чрезвычайно напряженной ситуации они были готовы на все, чтобы только восстановить прежние торговые отношения. Они очень рассчитывали на престиж белого человека, чтобы устрашить своих врагов, поэтому советовали нам без долгих церемоний объявить павинам войну.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ничто не было бы более политически недальновидным, как взять на себя роль посредника между ними и воинственными племенами, чья гордыня возросла от сознания собственной силы. Если бы хозяева обоих берегов Огове увидели в нас союзников их исконных врагов, они бы стали и обращаться с нами соответственно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прибыв в первый раз в Лопе, я оставил своих спутников у оканда, поручив им подготовку к экспедиции, а сам поселился у павинов, чтобы доказать последним, что хочу держаться нейтралитета в межплеменных спорах.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Согласно их традиционным представлениям, белый человек был финальным звеном в цепочке покупателей рабов, и наше появление у оканда казалось им совершенно естественным.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;По мнению павинов, я прибыл, чтобы оживить опустевшие рынки; мне было очень трудно внушить им, что моя цель – совсем другая; она заключалась в том, чтобы поспособствовать общим торговым интересам. Туземцы, продающие слоновую кость за смехотворную цену, не могли поверить, что я прибыл к ним с желанием облегчить их коммерческие отношения с побережьем.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Если бы белые люди брали в жены наших женщин, – говорили они мне, – мы бы могли доставать и ружья, и порох, и другие продукты, в которых нуждаемся; кроме них, нам нечего предложить белым в обмен. О каких же общих интересах можно тогда говорить?»<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;За все то время, которое я провел с ними, мне все-таки удалось внушить им мысль, что если их сородичи, фаны-бачи, мигрировавшие к Габону, стали такими богатыми, то только потому, что торговали с белыми напрямую, продавая слоновую кость по более высоким ценам.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И поскольку они не знали, как добывать каучук и какую цену за него брать, я объяснял им: «Вы не понимаете наших общих интересов; разве вам нечего продавать? Например, лианы, встречающиеся повсюду в ваших лесах: подсочите их, соберите живицу и сделайте из нее шарики; прибрежные торговцы дадут вам за них хорошую цену».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В течение четырех месяцев, обходя деревню за деревней, я излагал жителям все эти новые, необычные для них теории, одновременно давая им понять, что хотя и ищу их дружбы и способен установить отношения между ними и европейскими торговцами, это не означает, что я боюсь войны, если вдруг они захотят обратить против нас часть той ненависти, которую испытывают к оканда. Я позволил им оценить превосходство нашего оружия и его скорострельность, словом, сделал все для того, чтобы они почувствовали к нам уважение и поддержали наши планы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Действуя таким образом, мы смогли шесть месяцев тому назад беспрепятственно провести по Огове наш первый караван.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава XV. Рабство<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Известие о моем возвращении быстро распространилось в низовьях Огове; к оканда явились иненга со своим старым королем Реноке, затем галуа, окота и апинджи. Уже давно рынок в Лопе не был таким оживленным; сделки заключались в двух шагах от нашего флага, свидетеля позора, который совершался совсем рядом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Эта открытая рана рабства еще больше разжигала мое желание заставить туземцев жить другими интересами. Неужели наши усилия и наши лишения должны были увенчаться таким финалом? Неужели наши труды и наши страдания должны были завершиться возрождением торговли живым товаром, поставляемым из внутренних областей страны?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Конечно, эти дикари-каннибалы не были носителями гуманности и прогресса, но, возможно, их деятельность была в какой-то мере небесполезной. Наши же высокие побуждения, которые влекли нас в страну адума, могли привести к возрождению прежней работорговли, когда вновь откроется свободное плавание по Огове.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я осознавал трудности, с которыми мне придется столкнуться в борьбе против рабства, но не мог упустить случая, чтобы не сделать здесь первую попытку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все туземцы из низовьев Огове, собравшиеся в Лопе, прекрасно знали, хотя мы и делали вид, что ничего не замечаем, наше отрицательное отношение к работорговле, поэтому они расположили свой рынок на некотором расстоянии от нашего поста, подальше от моих глаз [522 - Ср. поведение рабов при появлении Марша на торговой стоянке оканда в стране адума (Ibid. P. 326).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но однажды ночью меня разбудил чей-то голос, это был сбежавший раб, просивший защиты. На следующий день его повсюду разыскивали. Хозяин, узнав, что тот скрывался у меня, явился за ним.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;По представлениям туземцев, я мог бы оставить раба у себя, но это повредило бы тому влиянию, которым я пользовался у вождей, чьим интересам прямо угрожал мой поступок. С другой стороны, сам факт, что убежищем был избран дом, над которым развевался французский флаг, напоминал мне о долге не выдавать несчастного беглеца. Я разрешил проблему, предложив очень дорогой подарок его хозяину. Узнав об этом, вожди оканда также пожелали произвести подобный обмен; но поскольку вопрос о неприкосновенности жилища уже не стоял, я предпочел просто купить у них по обычной цене шестерых рабов, которых они мне предложили.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Накануне закрытия рынка в Лопе, следуя своему плану, я объявил собиравшимся плыть в низовья Огове, что намерен выкупить всех желающих. Но эти несчастные, испытывавшие суеверный страх перед белыми, предпочли остаться у своих черных хозяев и отправиться в районы, откуда, вероятно, никогда не вернутся. Только восемнадцать из них приняли мое предложение; я заплатил за них боной [523 - Бона – краткосрочное долговое обязательство, в данном случае выданное европейской коммерческой фирмой.] в триста франков, которую можно было отоварить в факториях Ламбарене, и отвел во двор нашего поста.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В этих обстоятельствах я посчитал необходимым торжественно подтвердить прерогативы нашего флага. Такой акт, совершенный в присутствии многочисленных представителей различных племен, приглашенных на церемонию, должен был произвести огромное впечатление не только на туземцев, собравшихся в Лопе, но, несомненно, и на население самых отдаленных регионов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Посмотрите сюда, – говорил я, показывая на мачту, по которой мы поднимали трехцветное знамя, – все, кто дотронется до него, свободны, ибо мы не признаем ни за кем права удерживать людей в рабстве».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;После того как каждый из невольников прикасался к флагу, с него снимали рогатку и разбивали колодки на ногах; тут же мои лапто брали на караул. Стяг, величественно рея в воздухе, казалось, укрывал и защищал в своих складках всех обездоленных сынов человечества.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Несмотря на мою уверенность и на торжественность церемонии, эти несчастные не осознавали того, что отныне они действительно свободны и могут сами распоряжаться своей судьбой. Они не могли понять великой идеи, заключенной в трех словах – свобода, равенство, братство, – которые впервые прозвучали на этой рабской земле. Но зерно было брошено, и взрастить его было уделом будущего.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сколько я им ни говорил, что в их воле уехать или остаться, что, работая у меня гребцами или слугами, они имеют право на оплату, они отказывались верить в свое освобождение.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я стал занимать их на различных работах и не очень интересовался их жизнью.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Однажды, заранее договорившись, они пришли ко мне с просьбой разрешить им сходить в дальний лес, чтобы собрать там плоды ншего, которые туземцам очень нравились. Они ожидали отказа, и каково же было их удивление, когда я не только позволил сделать это, но еще дал им ружья и порох на случай возможного нападения. Хитрецам ничего не оставалось, как отправиться в лес. Два дня спустя они возвратились. В полном составе. Ибо тогда они поняли, что свободны; если бы они продолжали считать себя рабами, никто бы из них не вернулся.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хорошо одетые, получавщие довольно высокую плату и питавшиеся качественной пищей, которую наши лапто добывали на охоте, они даже вызывали зависть у оканда.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Опасаясь полностью лишиться рабов, Реноке ускорил свое возвращение в низовья Огове. Перед отъездом он пригласил на большую палавру всех вождей, которые не побоялись проделать путь в триста или четыреста километров вверх и вниз по реке, привлеченные в Лопе воскресшей славой его рынка. Среди них находились павины Мамьяка и Буно, приехавшие с небольшим сопровождением просто повидаться со мной «Великие вожди Огове, – произнес Реноке сначала на священном языке, а затем по очереди на языке каждого племени. – Я, благодаря которому европейские товары идут по реке, вверяю вам этого белого человека. Здесь кончается дорога, которая принадлежит мне и членам моей семьи; отныне он пойдет по дороге, охраняемой Мбуенджиа и фетишами оканда. Белый вождь хочет идти дальше, туда, где фетиши Думбы и Джумбы оберегают путь по реке. Он направляется к народам, живущим в верхнем течении, которые неизвестны даже самим адума. Фетиши, запрещающие каждому из нас переступать границы своей торговой территории, не должны останавливать белого человека.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он пришел не для того, чтобы отнять наши доходы от торговой монополии, которую каждый унаследовал от своих предков. Вы, обереги таинственных областей внутренней части земли, слушайте меня: я, Реноке, благодаря которому товары идут по реке, вверяю вам белого вождя; и вы, народы верховий, не забывайте, что если сейчас путь наших предков открыт, то этим мы обязаны ему».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Суеверные туземцы повсеместно считали старого и слепого вождя высшим фетишем, поэтому он обладал определенным влиянием среди всех прибрежных народов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но они не вызывали у меня опасений: мы уже завоевали их доверие, использовав коммерческий интерес. Самое большое препятствие олицетворяли два вождя, представлявшие воинственное и агрессивное племя павинов. Вот их то и было необходимо привлечь на нашу сторону; я знал, что без их помощи не добьюсь тех результатов, которые уже предвкушал в будущем.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Эти два вождя и их люди сидели в сторонке, гордые и молчаливые. Они впервые присутствовали при таком скоплении различных народов, объединенных общими интересами в некую федерацию, и, может быть, видя, как остальные вожди склоняют голову перед белым человеком и принимают мое покровительство, начинали понимать, что есть нечто большее, чем грубая сила. Такое могущество человека, совсем не похожего на воина, вызывало у них глубокое удивление.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На палавре я пришел к мысли о необходимости установить контакты с павинами, с которыми нас до сих пор не связывали какие-либо интересы; мы еще не знали, что таилось в их сердцах – желание дружбы или ненависть к европейцам.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Помня уроки прошлого, мы не должны были допустить, чтобы они вновь стали относиться к нам с той враждебностью, с какой я уже столкнулся в 1872 году во время моих первых визитов к их соплеменникам, живущим по берегам габонских рек.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава XVI. Фаны-бачи, или павины Габона. Фетиши<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Выше я рассказывал об отношениях между южными фанами, или оссьеба Огове, и давними обитателями этой земли и коснулся их первых контактов с нами. Теперь мне остается дать краткую историю северной ветви этой расы, павинов Габона, и их связей с местными племенами, населяющими морские берега, и с европейцами. Лучше всего это сделать, предложив читателю отрывок из статьи генерала Федерба [524 - Луи Леон Сезар Федерб (1818–1889 гг.) – французский военный деятель и администратор; генерал (1863 г.); губернатор Сенегала в 1854–1861 гг. и 1863–1865 гг.; основатель Дакара. В момент написания статьи служил в Сенегале в качестве начальника инженерных войск и управляющего путей сообщения (с 8 декабря 1852 г.) в чине капитана 1-го класса. О нем см.: Coursier A. Faidherbe, 1818–1889: Du S&#233;n&#233;gal &#224; l'Arm&#233;e du Nord. Paris, 1989; Demaison A. Louis Faidherbe. Paris, 1932; Hardy G. Louis Faidherbe. Paris, 1947.], опубликованной в журнале «Иллюстрасьон» [525 - «Иллюстрасьон» – французский иллюстрированный еженедельник, издававшийся в Париже с 1843 по 1944 гг. Освещал обширный круг тем, обращая преимущественное внимание на актуальные вопросы политической, экономической, социальной жизни, науки, культуры, спорта. См. о нем: Marchandiau J.-N. «L’Illustration» 1843–1944, vie et mort d’un journal. Toulouse, 1987.] 26 ноября 1853 года, о первой волне павинов, дошедшей до побережья: «Племя павинов, воинов и умельцев, охотников за слонами, мастеров по железу, пришло из внутренних областей страны и постепенно расселилось по побережью. Павины – каннибалы, но не в такой степени [526 - Мнение о каннибализме фанов приобрело широкую популярность благодаря дю Шайю: Chaillu P. B. du. Voyages et aventures en Afrique &#233;quatoriale. Paris, 1863. Ch. 9-10; Idem. Journey to Ashango-Land and further penetration into Equatorial Africa, 1863–1865. London, 1867. P. 429–432. См. также: Burton R. F. Two Trips to Gorilla Land and the Cataracts of the Congo. London, 1876. Vol. 1. Ch. 9. Марш пишет, что никогда не находил у оссьеба никаких следов людоедства, но при этом не сомневается в том, что они его практикуют (Marche A. Op. cit. P. 275); он даже сообщает об обычае оссьеба после каннибальской трапезы вырывать себе один зуб (Ibid. P. 288). Определенные сомнения по поводу людоедства фанов высказывает де Компьень (Compi&#232;gne V. de. Op. cit. Vol. 1. P. 159). Анализ рассказа дю Шайю и порожденной им традиции см.: Demeulenaere A. Le r&#233;cit de voyage fran&#231;ais en Afrique noire (1830–1931). Essai de sc&#233;nographie. Berlin, 2009. P. 108.], как жители некоторых островов Южного моря [527 - Южное море – имя, данное Тихому океану Васко Нуньесом де Бальбоа, первым увидевшим его (в 1513 г.) европейцем (оно простиралось к югу от Дарьенского перешейка, отсюда и название). В XIX в. этот термин обозначал часть Тихого океана к югу от Японии и Гавайских островов. С 2000 г. Южным называется океан, омывающий Антарктиду.Людоедство в XIX в. было распространено среди туземных племен Новой Зеландии, Маркизских и Соломоновых о-вов, Новой Каледонии, Новой Гвинеи и о-вов Фиджи, которые даже получили прозвище «острова каннибалов».]…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Капитан Боден [528 - Огюст Лоран Франсуа Боден (1800–1877 гг.), французский военный моряк и колониальный администратор, был командующим Военно-морским дивизионом у Западных берегов Африки в 1851–1854 гг., в чине капитана 1-го ранга. До этого, с 1 декабря 1847 г. по 21 августа 1850 г., занимал пост губернатора Сенегала. Позже контр-адмирал (1855 г.), губернатор и командующий Военно-морским дивизионом Французской Гвианы (с 19 февраля 1856 г. по 18 мая 1859 г.), командующий военно-морскими силами в Алжире (с 3 апреля 1860 г. по 4 октября 1862 г.).], начальник Военно-морского поста у Западных берегов Африки [529 - Т. е. командующий созданного в 1839 г. Военно-морского дивизиона у Западных берегов Африки, задачей которого было обеспечивать безопасность французских факторий на Горе, на Золотом Береге и в Габоне. С 26 февраля 1859 г., когда Горе был переподчинен губернатору Сенегала, его главной базой стал пост, построенный в 1850 г. к югу от Форт-Омаля в местечке под названием «Плато» рядом с основанным в октябре 1849 г. селением Либревиль (ныне на этом месте находится президентский дворец); в зоне ответственности Дивизиона остались, помимо Габона, три фактории Золотого Берега – Гран-Басам, Асини и Дабу; с 1865 г. последние получили отдельное управление.], имел намерение в прошлом году [530 - 1852 г.] посетить деревни павинов, но его всячески отговаривали от этого местные мпонгве [531 - Мпонгве – габонский этнос из одноименной этнической группы. Мпонгве первыми из банту прибыли в зону Габонского эстуария и заселили его еще до появления европейцев в конце XV в. В XVI–XIX вв. они являлись главными посредниками в торговле между белыми и племенами внутренних районов; их язык омьене долго служил основным средством общения в западных областях Габона. В XIX в. численность и экономическое могущество мпонгве стали быстро сокращаться. Они раньше других габонских этносов испытали влияние европейской культуры и христианства и в 1842–1846 гг. приняли французский протекторат. В начале ХХ в. в условиях миграционного давления фанов урбанизировались. После Второй мировой войны играли важную роль в социальной и политической жизни Габона. В настоящее время их численность составляет от 1 до 4 тыс. чел.; они живут в Либревиле и его ближайших окрестностях. О мпонгве см.: Bucher H. Mpongwe Origins: Historiographical Perspectives // History in Africa. Vol. 2. 1975; Idem. The Atlantic slave trade and the Gabon Estuary: The Mpongwe to 1860 // Africans in bondage: studies in slavery and the slave trade / Eds. Ph. D. Curtin and P. E. Lovejoy. Madison, 1986. P. 137–154; Idem. The Mpongwe of the Gabon Estuary: A History to 1860. Madison, 1977 (диссертация); Hauser A. Notes sur les Omy&#232;n&#232; du Bas-Gabon // Bulletin de l’Institut Franсais d’Afrique Noire. S&#233;r. B. Vol. 16. 1954. No. 3–4. P. 402–415; M’Bokolo E. Le Gabon pr&#233;colonial: &#233;tude sociale et &#233;conomique // Cahiers d’Etudes africaines. Vol. 17. 1977. No. 66–67. P. 331–344; Raponda Walker A. Op. cit. P. 12, 49–59.], которые, не жалея красок, рассказывали ему о тысячи препятствий и опасностей, ожидавших каждого в подобном путешествии. Тем не менее Боден побывал в одном из их селений, Акуенго [532 - Это селение являлось аванпостом фанов на Комо; основная зона их обитания находилась намного дальше, в Хрустальных горах.], на Комо, где был приветливо встречен жителями [533 - В 1853 г., когда он вместе с Луи Эдуардом Буэ-Вийоме поднялся на 200 км вверх по Комо до подножий Хрустальных гор (чуть выше совр. Мбеля); в результате французы выяснили, что Комо стекает с этих гор и что из-за мелководности она трудно проходима даже для небольших судов.]; как выяснилось, мпонгве также пытались настроить павинов против нас; например, они убедили их в том, что мы съедаем негров, купленных у работорговцев, и что наше вино готовится из негритянской крови, подвергшейся переработке.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Установив отношения между служащими французского поста и павинами, мы сможем помочь последним совершать прямые сделки с белыми или хотя бы немного умерить всевластие местных торговцев, сыграв на страхе, что мы привлечем к морю народ, которого они очень бояться и которому не способны оказать сопротивления» [534 - Faidherbe L. Etablissements fran&#231;ais sur les c&#244;tes d'Afrique. Le Gabon // L'Illustration. 26 novembre 1853. P. 347–348.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В течение двадцати трех лет коммерсанты и племена побережья следовали линии поведения, которую так хорошо описал Федерб. Торговые посредники, движимые собственными интересами, изображали павинов как жестоких и несговорчивых дикарей, грабителей и каннибалов, которых надо уничтожать огнем и мечом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Перед этими примитивными и невежественными людьми они кичились своей причастностью к власти белых, создавая впечатление, будто эта власть озабочена единственно тем, чтобы поддерживать их ложь, их жульнические сделки, а иногда прикрывать их распущенность по отношению к прекрасному полу, которую как богачи они себе позволяли; они действительно были богатыми; это для них павины, чье число все более и более увеличивалось, добывали каучук в лесах, примыкающих к побережью. Экспорт приносил им многомиллионные доходы [535 - Экспорт каучука из Габона начался в 1853 г.], а дикари за свой тяжелый труд получали лишь несколько сотен тысяч франков.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Гражданские и военные власти, сконцентрированные в Либревиле, почти не вмешивались в их отношения, а если и вмешивались, то защищали только одну из сторон; так что павины познакомились с нашей цивилизацией исключительно как с силой, постоянно подвергавшей их наказанию, – деревни павинов просто сжигались.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прошло уже двадцать три года с их появления на побережье, но до сих пор наш контроль над судоходными реками Габонского эстуария не распространяется далее ружейного или пушечного выстрела и сохраняется до тех пор, пока там стоят наши канонерки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И теперь, когда выродившиеся племена, которых мы поддерживали, исчезли, сметенные массовым вторжением павинов; когда каучуковые запасы ближайших к побережью лесов оказались исчерпанными [536 - Быстрое исчезновение каучуковых деревьев и лиан было связано с нерациональным способом их эксплуатации: туземцы безжалостно вырубали их, добывая сок из листьев и стеблей, вместо того, чтобы делать подсечку. См.: Guillaume H. Du miel au caf&#233;, de l'ivoire &#224; l'acajou: la colonisation de l'interfluve Sangha-Oubangi et l'e&#769;volution des rapports entre chasseurs-collecteurs pygm&#233;es Aka et agriculteurs (Centrafrique, Congo) 1880–1980. Louvain; Paris, 2002. Р. 300.]; когда ради стабильного процветания нашей колонии мы встали перед необходимостью развивать промышленность и сельское хозяйство, – вместо того, чтобы использовать силу нового народа, который бы своим трудом заставил плодоносить эту благодатную землю, особенно пригодную для культуры кофе, сахарного тростника и какао, мы сталкиваемся с глубоко укоренившимся в нем чувством ненависти, враждебности и агрессивности по отношению к белым, что делает неизмеримо трудным сближение, столь нужное для мира и блага этой страны.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но вернемся к оканда и ошеба Огове, павинам из внутренних областей, которые помогли перенести по суше через их территорию наш багаж и среди которых я и мой эскорт в составе двух лапто прожили несколько месяцев в полной безопасности.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Торги завершились; деловая суета покинула землю оканда; погода нам благоприятствовала, и мы были готовы к отъезду. Пришло время прощаться с нашими друзьями, которые, хотя и с печалью в сердце, желали нам доброго пути: из всех деревень, мимо которых мы проходили, до нас доносились слова: «Да пребудет мир с вами!»<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Адума очень гордились тем, что поведут наши пироги, груз которых значительно увеличился за счет освобожденных рабов, к слову, очень плохих гребцов; они радовались, что скоро увидят родной край. Батто, один из вождей, удостоился чести вести мою лодку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Оканда, чувствуя себя под нашей защитой, планировали использовать плавание ради личных дел. Каждый гребец погрузил на борт сундучок, полный самых разнообразных вещей. От тяжести лодки едва не уходили под воду.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наша эскадра состоит на этот раз из тридцати трех пирог, из них семь больших, на которых находится по восемнадцати или двадцати гребцов, двадцать пирог среднего размера и десять маленьких [537 - Ошибка в подсчете.]. Последние с двумя или тремя гребцами на борту выполняют разведывательные задачи, следуя впереди или позади колонны.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Несколько молодых женщин оканда сопровождают своих мужей; они ночуют в разбитом на песчаной мели лагере и садятся в свои муссики, как только замечают, что мы слишком удалились от них. Мы запаслись большим количеством мпунду (сушеная или обжаренная на огне маниока) на случай, если павины, когда мы будем проезжать мимо них, окажут вооруженное сопротивление или же откажутся продать продукты питания, что, по правде говоря, маловероятно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;По пути нам приходится задержаться на два или три дня на островах напротив устья Офуэ, чтобы подождать отставших.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мбуенджиа, нганга [538 - Нганга (у фанов – нган) – жрец, обладающий властью над фетишами. См.: Bruel G. Op. cit. P. 260.] фетишей в верховьях Огове, совершает с некоторой пышностью ритуал очищения: он дает каждому старшему по пироге кулек из листьев с зернами, травинками, когтями или шерстью животных – словом, всеми предметами, которым суеверие приписывает сверхъестественную силу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;По возвращении расходы на культ будут оплачены из расчета один баран и один накомарник с лодки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Несколько камешков и немного земли, помещенных на носу пироги, обеспечивают путешественникам покровительство ларов [539 - Боги домашнего очага.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Впрочем, перед тем, как решиться на отъезд, каждый старший по пироге советуется со своими личными фетишами, какую линию поведения выбрать; лучшей считается та, которая пришла ему на ум в момент контакта с духами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Духи готовы подсказать людям решение только тогда, когда те разбудят их, тряся ротанговой флягой, наполненной зернами, и окропляя слюной, смешанной с соком пережеванной колы [540 - Речь идет о плодах (орехах) дерева кола, вечнозеленого тропического растения из семейства стеркулиевых высотой до 20 м, которые содержат кофеин и имеют острый вкус. Они вызывают эйфорию и стимулируют работу сердца и деятельность нервной системы. Во многих западноафриканских племенах практиковалось индивидуальное или коллективное жевание колы, нередко в ритуальных целях.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Некоторые виды камыша и другие травы, растущие перед обителью фетишей, также считаются оберегами. Гребцы обматывают ими лодыжки или запястья и не снимают в течение всего путешествия.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Конечно, туземцы увидели волшебную силу и в вспышке бенгальских огней, когда те внезапно осветили весь лагерь, живописно разбросанный по маленьким островкам и песчаным мелям.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава XVII. Из страны Оканда в страну Адума. Фаны-макеи, или ошеба<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;На следующий день, весело рассевшись по лодкам, мы поднимались вверх по Огове, увозя в нашу новую штаб-квартиру багаж, долгие месяцы остававшийся в Лопе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мне не понадобилось много времени, чтобы понять, насколько плохо был закреплен наш груз – наспех и в беспорядке. Проходя один из тех порогов, которые особенно опасны, потому что почти незаметны, моя пирога делает ошибочный маневр, поворачивается к течению боком и не слушается гребцов; несколько мгновений спустя мы ударяемся о скалу и останавливаемся; поток сразу же обрушивается на ящики, связанные лианами. Я думаю только о том, чтобы спасти секстант и хронометр. Мы рискуем лишиться многих вещей. Верный Амон прилагает все усилия для их спасения. Мои промокшие книги, бумаги, карты представляют жалкое зрелище.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;От большого порога Паге [541 - Порог к западу от места впадения в Огове Малой Окано.], бурлящего у подножья массива Моквеле (восточной оконечности Долины Оканда), до нашего лагеря, который вечером мы разбиваем выше большого острова Мбама, Огове пролагает свое русло между холмами – отрогами высоких соседних гор. Левый берег менее холмистый, чем правый; оба они покрыты лесом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы плывем по теснинам, напоминающим теснины в стране окота или апинджи, однако рельеф гор иной: если там они представляют собой вертикальные или косые гребни, местами с провалами, то здесь это горизонтальные пласты, наложенные друг на друга в форме чешуи. Меняется и характер порогов, а следовательно, и действия гребцов. Шесты помогают мало, поэтому люди размещаются на каменистом берегу, и в то время как двое самых сильных, оставшихся на пироге, держат направление и смягчают удары, другие, опираясь о скалы, тянут лианы и, напрягая все свои мускулы, с невероятной медлительностью тащат за собой лодки, которые постоянно заливаются водой [542 - Ср.: Marche A. Op. cit. P. 277–278.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;У западной оконечности острова Мбама мы причаливаем почти у подножия Моконго. Гора отвесно поднимается приблизительно на сто пятьдесят метров. Фаны, живущие в деревнях, расположенных на высоких берегах, контролируют узкий проход, защита которого не представляет для них никаких трудностей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Адума и оканда, кажется, встревожены, увидев фанов, бегом спускающихся к самому краю реки. Они так близко, что можно различить жемчужины в бородах, заплетенных в косички, тонкие камыши, протыкающие ноздри у женщин, и татуировки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вооруженные как обычно, фаны узнают меня и встречают с нескрываемым дружелюбием. Мы покупаем у них кое-какие продукты. Остановка здесь коротка, поскольку мы должны до ночи миновать Нджего, на что потребуется три часа энергичной гребли.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Порог Нджего, то есть «Тигр» [543 - Туземцы называли «тиграми» местных леопардов. Порог Нджего находится на правом рукаве Огове, образованном островом Мбана.], обязан своим именем грохоту волн, которые стремительно несутся по коридору шириной не более двадцати метров. Небольшой лесистый островок, покоящийся на высоких скалах, делит здесь Огове на два рукава; но этот коридор, как бы вырезанный между двух отвесных стен, – единственный, по которому можно пройти, и мы готовы рискнуть. Мои страхи, что гребцы оробеют, лианы порвутся и пироги опрокинутся, на этот раз, к счастью, не оправдываются: к вечеру мы беспрепятственно прибываем к месту нашей новой стоянки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Утром мы расплачиваемся за свой ночной отдых. Неожиданно поднявшаяся на восемьдесят сантиметров вода унесла две лодки. Боайя и его люди на пустых пирогах бросаются на поиски.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;После двух часов головокружительного спуска они находят лодки, целыми и невредимыми выброшенными на берег недалеко от Ашуки. Несколько туземцев приходит им на помощь; мы ждем довольно долго, пока уплывшие пироги и их спасители не присоединятся к общему каравану. Наконец 20 марта мы снова пускаемся в путь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Несмотря на дружеское расположение, проявленное павинами, оканда и адума не чувствуют себя в безопасности, поэтому они дают знать павинам о моем присутствии, распевая во все горло песенку гребцов и настойчиво повторяя мое имя, хорошо тем известное:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Едет командир.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Отныне он – вождь страны» [544 - Похожим образом вели себя оканда и на обратном пути (июнь 1877 г.), когда, при прохождении Бове, чтобы предотвратить нападение оссьеба, они попросили находившегося с ними Марша возглавить их колонну и оповещали об этом вооруженных врагов, очень громко распевая: «Это оканда спускаются, и Малеси, Малеси с нами!» (Ibid. P. 333).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нам предстоит теперь преодолеть отрезок пути, гораздо более трудный, чем прежде, – порог Оганджи и водопады Бове.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Утром мы проходим несколько порогов и достигаем устья небольшой, но очень строптивой речушки Икано [545 - Малая Окано.]. Ее бурлящий поток еще долго сохраняет свой след в водах Огове, русло которой доходит здесь до восьмисот метров в ширину.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Немного дальше – новый изгиб; Огове расширяется еще больше: мы находимся у Оганджи. У левого берега река образует, в зависимости от сезона, то небольшой водопад, то непроходимый порог; мы плывем мимо правого берега, тоже довольно каменистого, в надежде найти менее опасный проход, пусть даже он потребует больших усилий. Вскоре мы оказываемся в лабиринте островов и скал, среди которых взгляд напрасно ищет какой-нибудь фарватер. По высоким берегам, отстоящим друг от друга на пятьсот или шестьсот метров, можно определить только общее направление реки; однако гребцы останавливаются и, показывая на облако, белеющее на юго-востоке, кричат: «Бове!»<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Грохот водопада едва различим среди шума окружающих нас вод, но постепенно заглушает его. Мы продвигаемся вперед; последний остров остается позади, и уже ничто не защитит нас от бушующих стремнин и водоворотов. Надо останавливаться, разгружать пироги, переносить по суше груз, а потом и сами лодки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Посередине реки груда скал, между которыми корчатся несколько хилых кустарников, отражает напор волн, разбивая их на два потока. Левый, пятидесяти метров в ширину, обрушивается вниз сплошной массой с четырех– или шестиметровой высоты. Правый бьется о сверкающие и отполированные глыбы черного гранита и несется с неистовой силой по наклонной плоскости [546 - Вот как описывает Бове Марш: Водопад «перегораживает реку с северо-востока на юго-запад. В то время (10 августа 1876 г. – И. К., Е. К.), поскольку вода была низкой, она проходила только через главный сток, находящийся у левого берега и по форме напоминающий широкую подкову. Этот берег образован холмами высотой от двухсот пятидесяти до трехсот футов, густо покрытыми лесом, и он круто обрывается вниз. Поток достигает водопада, описав кривую, и устремляется со страшной быстротой в воронку из скал. Пусть читатель представит себе эту массу воды, которая в пятистах метрах выше по течению образует бассейн, раскинувшийся более чем на один километр, и которая несется по проходу шириной не более пятидесяти метров. <…> Трудно определить точную высоту водопада, так как вода, устремляющаяся в воронку, создает нечто вроде вихря и, крутясь вокруг себя, вздымается вверх. <…> Центральную часть водопада Бове образуют скалы различного размера и различной формы, сгрудившиеся на наклонной плоскости, среди которых наперекор ветру и воде держатся несколько скрюченных деревьев. <…> Выше и ниже по течению тянутся отмели из мелкого и красноватого песка, в котором поблескивают слюдяные чешуйки» (Marche A. Op. cit. P. 279–281).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нужно переносить багаж и тащить пироги по гранитным скалам водопада. По моему зову Нааман и все его павины в количестве двухсот или трехсот человек спешат нам на помощь. Они включаются в эту утомительную работу [547 - Вот как описывает Бове Марш: Водопад «перегораживает реку с северо-востока на юго-запад. В то время (10 августа 1876 г. – И. К., Е. К.), поскольку вода была низкой, она проходила только через главный сток, находящийся у левого берега и по форме напоминающий широкую подкову. Этот берег образован холмами высотой от двухсот пятидесяти до трехсот футов, густо покрытыми лесом, и он круто обрывается вниз. Поток достигает водопада, описав кривую, и устремляется со страшной быстротой в воронку из скал. Пусть читатель представит себе эту массу воды, которая в пятистах метрах выше по течению образует бассейн, раскинувшийся более чем на один километр, и которая несется по проходу шириной не более пятидесяти метров. <…> Трудно определить точную высоту водопада, так как вода, устремляющаяся в воронку, создает нечто вроде вихря и, крутясь вокруг себя, вздымается вверх. <…> Центральную часть водопада Бове образуют скалы различного размера и различной формы, сгрудившиеся на наклонной плоскости, среди которых наперекор ветру и воде держатся несколько скрюченных деревьев. <…> Выше и ниже по течению тянутся отмели из мелкого и красноватого песка, в котором поблескивают слюдяные чешуйки» (Marche A. Op. cit. P. 279–281).], не очень уверенные в успехе предприятия. Ложка соли каждому из моих новых друзей – щедрое вознаграждение за труд.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;К пяти часам вечера дело закончено. Пироги снова спущены на воду в небольшом бассейне, удобной гавани, созданной природой за порогом. Мы вышли наконец из зоны скалистых плато. По моим расчетам, разница между уровнем нашего лагеря и тем местом, где мы высадились, составляет пятнадцать метров.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Амон падает от усталости. Моряк, ставший речником, он теперь умело руководит гребцами, как настоящий туземный вождь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;От Наамана, моего давнего друга, и главных вождей я получаю подробную информацию о местности. Здесь изобилие каучуковых лиан [548 - В этих областях были распространены два вида каучуковых лиан – Landolphia Kleini и особенно Landolphia owariensis, вечнозеленые плодовые растения из семейства кутровых, порой достигающие 10 м высоты.], но никто не добывает из них живицу. Фаны-макеи Верхнего Комо, которые имеют некоторые связи с местными павинами, не придают каучуку большого значения, так как очень сложно доставлять его к побережью. Я узнаю, однако, что обитатели Комо совершают достаточно далекие путешествия по суше, несмотря на их опасность, ведь деревни постоянно конфликтуют между собой. Походы предпринимаются, чтобы найти невесту среди более бедных племен и по ходу дела приобрести немного слоновой кости, заплатив в пять раз меньше цены, установленной на побережье.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фаны умеют ловить много вкусной рыбы с помощью вершей, которые они устанавливают поперек течения в узких проходах между порогами. Но их основная добыча – это дичь: фаны охотятся на диких быков, антилоп, даже на слонов, а из обезьян – на горилл [549 - Горилла – самый крупный из существующих приматов; обитает в Центральной Африке. В данном случае речь идет о горилле западных равнин (Gorilla gorilla), населяющих густые влажные леса гористых, равнинных и болотистых районов Габона. Рост – 165–175 см, вес – 140–205 кг. Она более стройная и проворная, чем восточная (особенно горная) горилла, и имеет менее темную (нередко коричневую или сероватую) и менее густую шерсть. Сейчас популяция западных горилл насчитывает около 225 тыс. особей. Они питаются плодами и порой насекомыми, живут семейными стаями, состоящими из вожака-самца, 5–7 самок и их потомства и иногда нескольких самцов-недоминантов. Ведут главным образом древесный образ жизни; на высоте около 2 м над землей строят жилище из сучьев, листьев и мха; по земле передвигаются, как правило, на четырех лапах.], которых они, как видно, боятся больше других зверей. Соль у них ценится очень высоко из-за трудности ее доставки по суше. Нехватку соли восполняют содой, получаемой из пепла окультуренного тростника.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На следующий день, 21 марта, пройдя небольшое расстояние, мы встречаем несколько плотов с фанами; в полной панике те начинают отчаянно грести к берегу, но затем, узнав меня, меняют направление и продолжают спуск по реке. Они возвращались из леса в деревню Наамана с запасом орехов ндика [550 - Ндика – богатое жиром и протеином семя съедобного желтого плода (напоминающего манго) дерева оба (Irvingia gabonensis), из которого туземцы выжимали масло.] и нджави [551 - Нджави (джаве) – крупное семя сочного плод дерева джаве (африканского грушевого дерева), из которого получали вкусное масло, богатое пальмовой кислотой и являвшееся важным компонентом туземной кухни.]. Они отправились туда, как обычно, пешком; затем, собрав урожай, соорудили из комбо-комбо плоты, легкие, как пробка, сами собой плывущие по течению.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;После полудня мы прибываем в две большие деревни <вождя> Буно, чьи жители своими враждебными действиями вынудили де Компьеня и Марша в 1873 [552 - В 1874 г.] году прекратить экспедицию. За несколько месяцев до нас они стреляли в доктора Ленца, который возвращался в Европу после того, как побывал со мной в стране адума.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ко мне приходят вожди. «При появлении белого, – объясняют они, – наши люди сделали то, что делали всегда, увидев плывущую пирогу. Но с тех пор ружья молчали, и когда два твоих белых человека прибыли к нам, мы стали их друзьями». Я на деле убеждаюсь в том воздействии, которое оказала на них встреча с Балле и Маршем, первыми поднявшимися по Огове, чтобы встретиться со мной у адума. Наша беседа с вождями имеет немедленный результат: все наши пироги, лишенные провизии, наполняются бананами. Мы покупаем у них табак [553 - По свидетельству Марша, табак возделывали все племена, которые он посетил, даже пигмеи (Marche A. Op. cit. P. 343), и его курили все, включая рабов (Ibid. P. 327). В особо значительных масштабах табак выращивали бакале и умбете. Его распространенность позволяет Маршу сделать следующий вывод: «Эта культура кажется совершенно типичной для Африки. Так считали Кэмерон и Стэнли, и это наводит на мысль, что хотя родиной табака обычно считают Америку, у него также и африканское происхождение» (Ibid. P. 343). В действительности же табак был завезен в Африку европейцами в конце XVI – начале XVII в. В Габон он, по-видимому, попал через Конго, где использование табака прослеживается с 1692 г. (Merolla G. Relatione del viaggio nel regno di Congo nell' Africa meridionale. Napoli, 1692. P. 460). См. более подробно: Laufer B., Hambly W. D., Linton R. Tobacco and its use in Africa. Chicago, 1930.] – главный продукт их земледелия [554 - О возделывании табака фанами см.: Laufer B., Hambly W. D., Linton R. Op. cit. P. 186–187.] – и расстаемся добрыми друзьями.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;К одиннадцати часам следующего дня мы достигаем реки Ивиндо.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В пути один из оканда украл табак у мальчика-павина, и его наказание послужило уроком для других [555 - Марш рассказывает о таком же событии, случившемся во время его плавания вместе с Балле в середине августа 1876 г. вверх по Огове (Marche A. Op. cit. P. 284).]. Несколько дней спустя одного из вождей-павинов приговорили к штрафу за то, что он попытался украсть соль у одного из гребцов. Три курицы и гроздья бананов, которые составили штраф, были порезаны на куски и брошены в воду, чтобы дать туземцам истинное представление о нашем правосудии [556 - Похожим образом поступил Марш во время пребывания у бакале (Ibid. P. 247–248).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы потратили тринадцать часов на то, чтобы одолеть на пирогах двадцать шесть километров, отделяющих Бове от острова Кандже в месте слияния Ивиндо и Огове. Огове снова возвращается к своему главному – восточному – направлению, слегка отклоняясь на юг. После горного массива, где реке приходится вплоть до земель оканда пробиваться сквозь довольно глубокие ущелья, ее встречает совсем другой ландшафт. Если смотреть поверх густой зелени, покрывающей теперь уже низкие берега, то перед взором предстает целый ряд плато, на которых украшенные лесом холмы прочерчивают свой волнообразный рисунок. При половодье Огове – красавица, несущая с огромной скоростью свои воды между берегами, отдаленными друг от друга на триста метров. При спаде воды она оказывается поделенной на шесть участков гладкими скалами, которые образуют такое же число порожистых преград; ширина русла между ними не более ста метров. Едва миновав одну преграду, ты встречаешься со следующей, преодоление которой требует столь же изнурительного труда. Три последних порога, особенно Банганья [557 - Порог у подножья горы Отумби.], представляют реальную опасность.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тем не менее мы проходим этот длинный в сто семьдесят пять километров коридор, прорезающий от Нджоле до Ивиндо основной массив горной цепи. Теперь Огове будет следовать параллельно морскому побережью; порогов станет намного меньше, и появится несколько участков, пригодных для судоходства.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Реку Ивиндо, которую фаны называют Агине, т. е. «Черная», из-за темного цвета воды, можно считать – после Нгунье – главным притоком Огове. При своем впадении в Огове она делится небольшим островком Кандже на два рукава. Южный имеет в ширину двести метров, северный же намного у&#769;же и загроможден скалами; по моим расчетам, дебит Ивиндо составляет немного больше трети дебита Нижней Огове. Она, кажется, находится на очень низком уровне, в то время как Огове почти достигает максимума; мы можем заключить, исходя из несовпадения между разливами реки и сезоном дождей, что бассейн Ивиндо занимает достаточно большую область к северу от экватора.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;23 марта мы продолжаем подниматься по Огове: отныне свободная от всяких препятствий, она разматывает свою широкую темную ленту сквозь лесные просторы [558 - «Начиная с этого места (устья Ивиндо. – И. К., Е. К.), – пишет Марш, – пейзаж становится монотонным: порогов или мало, или совсем нет; лес подходит к самому берегу» (Ibid. P. 286).]. Мы оставляем справа небольшую речушку Эйло [559 - Имеется в виду река Дибо (Исило), правый приток Огове 140 км длиной; при впадении в Огове ее ширина достигает 30 м.], темную, как и Ивиндо, а слева реку побольше – Лоло и в ночь с 14 на 15 [560 - Опечатка. Речь идет, конечно, о 24 и 25 марта.] причаливаем к песчаной отмели около острова Забуре, вождя, доказавшего мне свою преданность, когда в лесу, тяжело заболев, я не мог даже идти.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Деревня Забуре расположена выше по течению, в трех километрах от берега. Желая повидаться с ним, я заблаговременно покидаю лагерь, чтобы потом успеть вернуться к назначенному сроку отъезда.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ранним утром я подхожу к деревне, окруженной, как это принято у павинов, палисадом. Я был знаком со всеми жителями по моему прошлому визиту, но тем не менее поступил неосторожно, поскольку, не дождавшись ответа на свой призыв, принялся сам отодвигать бревна, закрывавшие потайной ход. В тот момент, когда через низкое и узкое отверстие я выходил наружу, какой-то павин вдруг сбил меня с ног, бросившись между мной и юношей, готовым выстрелить. К счастью, выстрел ушел в воздух: его отвел этот человек, Забуре, узнавший меня. Я был немного возбужден, когда, дружески похлопывая по спине молодого стража, дрожавшего от страха, убеждал родных не наказывать его. Ведь он вообразил, что перед ним враг, что извинительно для такого юнца, тем более что в то время деревня, недавно ввязавшаяся в войну с соседями, денно и нощно была начеку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На выстрел в великой тревоге сбежались все павины; они старались загладить свою вину, хотя я их ни в чем не обвинял. Я попросил не волноваться по этому поводу и закупил у них продовольствие.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Полчаса спустя мы загрузили пироги большим количеством бананов и маниоки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;После Ивиндо нам больше не встретилось никаких островов или островков, поэтому нам пришлось ночью пристать к крутому берегу и разбить стоянку в лесу, совсем рядом с рекой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы расчищаем землю от травы и опавших листьев, вдыхая воздух, пропитанный запахом гнили, и сожалеем о песчаных отмелях.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Оканда натянули накомарники и лениво покуривают индийскую коноплю [561 - Конопля индийская (Cannabis indica) – однолетнее растение семейства коноплевых, отличающееся от конопли обыкновенной меньшим размером (до 1,5 м) и более широкими и короткими листьями; имеет много ветвей и пирамидальную крону. Содержит сильные психотропные вещества, в том числе тетрагидроканнабинол, поэтому издавна использовалось как наркотическое средство. Первоначально его сушеные листья жевали, затем курили; существует гипотеза, что этот обычай распространили в Южной и в Центральной Африке голландские мореплаватели в XVII в. (Nelson R. A. Op. cit.). У фанов курение конопли было элементом религиозных церемоний.], смешанную с табаком. Недальновидные адума, продавшие свои последние циновки, ложатся на сырую землю, едва прикрытую тонким слоем опавшей листвы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Повсюду зажигаются тысячи огоньков; их свет отражается в куполах густой зелени, в неясной тьме которой угадываются силуэты стволов высоких деревьев, окружающих нас.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лагерь приобретает величественный и таинственный вид.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Гребцы отдыхают после трудного дня и тихо переговариваются между собой. Главная тема – страна адума, где у нас будет всего в достатке.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава XVII (продолжение). Из страны Оканда в страну Адума. Фаны-макеи, или ошеба<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы продолжаем наше плавание среди девственной природы. Гигантские деревья тянутся далеко в небо, раскрывая в вышине свои роскошные опахала. С тяжелых ветвей, склоненных над водой, свешиваются вьющиеся растения с самой причудливой листвой. Но надо всем властвует каучуковая лиана, до которой в этих местах еще не дошла рука человека; ее изобилие создает иллюзорную картину берегов в убранстве огромных апельсиновых деревьев, сгибающихся под тяжестью созревших плодов [562 - Что касается самих апельсиновых деревьев (Citrus sinensis), то они были завезены в Тропическую Африку из Индии, Малакки или Китая португальцами в первой половине XVI в. См.: Johnston H. H. Op. cit. P. 91. Существует гипотеза, что плод апельсинового дерева, который из-за большого количества зерен считается ягодой, был древним культурным гибридом мандарина и помело.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Видя добрый прием, который павины оказывают мне во всех своих деревнях, мои оканда и адума тоже проникаются глубоким уважением к моей персоне. Со своей стороны и павины, кажется, убеждаются в том, что сплоченный отряд, возглавляемый мною, представляет силу, с которой надо считаться.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Всякий раз, когда, пройдя определенный отрезок пути, мы останавливались на отдых в каком-нибудь селении, знакомство с вождем начиналось с подарков, после чего его жены приносили мне обед, так что моя щедрость оказывалась небескорыстной. Дени, павин-переводчик, исполнявший у меня одновременно функции повара, камердинера и телохранителя, оценил все преимущества такой ситуации и превратил трапезу в один из видов ритуала для проявления почтения к моей особе. Амон тоже был не против туземных блюд, к которым я сам давно привык.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но один обед, пожалуй, вряд ли сотрется из моей памяти.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как-то жена одного вождя, постелив циновку в тени широкого навеса, принесла по моей просьбе сваренную на пару нежную маниоку, размягченную в кипящей воде кукурузу, зеленые бананы, тушеные с толчеными тутовыми ягодами [563 - Речь идет о плодах африканской шелковицы (Morus mesozygia), листопадного дерева с прямым стволом и густой кроной, растущего в лесах Центральной и Южной Африки, которое, в отличие от других видов шелковицы (обычно не выше 10–15 м), достигает в высоту 30 м. Плоды его маленькие, мясистые и шарообразные; как правило, их не готовят, а едят сырыми. См.: Katerere D. R., Eloff J. N. Management of Diabetes in African Traditional Medicine // Traditional Medicines for Modern Times: Antidiabetic Plants / Ed. A. Soumyanath. London; New York, 2006. Р. 215.], копченую кабанину, приправленную семенами с запахом чеснока. Особенно мне понравился матлот [564 - Кушанье из кусочков рыбы в соусе из разных приправ и (в Европе) красного вина.] из рыбы, крабов и креветок с острой приправой из перца и щавеля. Необычно вкусной была рыба, напоминавшая белое и плотное мясо угря. Я спросил, как она называется. «Это змея» [565 - Змей употребляли в пищу не только фаны, но и другие племена, например, адума (Marche A. Op. cit. P. 329), окоа и оканда (Ibid. P. 343). Жак де Бразза сообщал о тридцати семи видах змей, встречающихся в Габоне (питоны, удавы, зеленые змеи, черные змеи, рогатые гадюки и др.). См.: Bruel G. Op. cit. P. 137.], – ответила хозяйка, чрезвычайно гордая высокой оценкой, данной ее мастерству.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Удивительная сила воображения! Никогда еще огромные дозы ипекакуаны, которые я проглотил, не производили столь молниеносного эффекта.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Именно своим кулинарным искусством трудолюбивая и исполненная долга женщина из племени павинов берет реванш над модницей из племени оканда. У нее всегда есть в изобилии семена ндика, нджави, разнообразная рыба и дичь. Мужчины оканда, которые добывают довольно мало живности, используют фетиши, чтобы оправдать собственное чревоугодие. Женщинам племени надлежит воздерживаться от мяса домашних животных, таких как куры, козы, бараны, а также многих видов рыбы и дичи; они вынуждены довольствоваться почти исключительно овощами и толчеными фисташками в качестве приправы к маниоке или бананам.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Между деревнями Забуре и Джокондо обитает племя шаке; они почти не живут на берегах Огове, но зато их весьма много на севере. Северяне, вероятно, приобрели привычку жить большими селениями, ибо я в первый раз за всю мою экспедицию встретил у них отхожие места.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Шаке – не каннибалы, как их соседи. Они лицемеры и хитрецы в отличие от опрометчивых и вспыльчивых павинов. Пристрастие последних к человеческому мясу несколько преувеличивалось. Не остывшие от кровавой схватки, павины съедают убитых, а нередко раненых и пленных, давая таким образом выход своей ненависти к врагам; они верят, что к ним переходят магическая сила и мужество их жертв.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы доплыли до деревни бангве Эпеме и на следующий день были уже в Бунджи, где нас ждали пороги.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава XVIII. Страна адума<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Земли адума и шебо тянутся вдоль берегов Огове на пятьдесят километров от Бунджи до Думе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Места здесь довольно приятные. Плантации и селения, окруженные банановыми деревьями, оживляют светлыми пятнами унылую монотонность леса, почти свободного от бурелома. Тонкие стволы разбросанных повсюду пальм создают некоторое разнообразие линий и красок на его одноцветном фоне.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Перед Нгеме нас встречают пороги столь же яростные, как и в низовьях Огове; здесь река рассечена на части бесчисленными островками и скалистыми отмелями с густой растительностью. Наши пироги то проскальзывают между огромными каменными глыбами, и грохот падающей каскадами воды таков, что я еле слышу команды старшего на пироге; то нас задевают ощетинившиеся кусты пандануса, и мы с трудом уклоняемся от их продолговатых листьев с тремя рядами колючек [566 - Вечнозеленый кустарник или дерево семейства пандановых с укороченным и ветвящимся от основания стволом и отходящими от него воздушными корнями; размеры значительно варьируются – от 1 до 20 м. Имеет узкие длинные листья (от 30 см до 2 м в длину); у большинства видов их края покрыты крепкими острыми шипами, расположенными тремя плотными спиральными рядами, поэтому панданус часто называют «винтовой пальмой». В долине Огове панданусы представлены эндемичными видами Pandanus parvicentralis и Pandanus teuszii.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;30 марта голова каравана уже подходит к Нгеме.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В мое отсутствие Балле и Марш перенесли штаб-квартиру к подножию Думе [567 - В феврале 1877 г. (Marche A. Op. cit. P. 326). Там путешественники прожили четыре месяца.], поэтому мы нигде не будем задерживаться. К тому же я оставил Амона в деревне Ндумбы, чтобы поторопить опаздывающих. Подплывая к каждой деревне, мы встречаем целые толпы народа, приветствующие возвращение гребцов. Семьи приходят в полном составе – старик-отец, жена, дети; некоторые бросаются в воду, чтобы побыстрее обнять своих родных. Жены с блеском радости и алчности в глазах принимают подарки, добытые за время плавания [568 - Марш описывает очень похожую реакцию женщин оканда на возвращение мужей из страны адума (Ibid. P. 334).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А сколько соблазна и обещаний в глазах девушек! Сколько гордости у жен удачливых супругов! Сколько зависти и тайных угроз во взоре тех, чьи мужья отказались ехать со мной! «Я тоже стану гребцом, чтобы иметь все эти прекрасные вещи, – думал каждый мальчик, совершенно нагой [569 - Дети у адума, пишет Марш, «до полового созревания носят костюм нашего праотца» (Ibid. P. 309).], – когда я выросту, у меня тоже будут ножи, бисер, колокольчики и красные береты». А пока он заскакивал в пирогу и ехал с нами до следующей деревни, пытаясь грести, как взрослый.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Привезенные безделушки – целое состояние для семьи, поэтому каждому надо посмотреть, потрогать, открыть сундучки из жести. Полный восторг вызывают красивые бусы и отрезы ткани с яркой и пестрой расцветкой. Сундучки кажутся неисчерпаемыми: оттуда извлекают соль, «нептуны», котелки, пустые консервные банки, которые превратятся в кухонную утварь или туалетные принадлежности.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В каждой деревне повторяется та же картина. Взрывом энтузиазма встречают не только нанятых мною гребцов, но и освобожденных рабов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Теперь, когда бывшие невольники кое-что заработали за свой труд, к ним обращались с самыми различными предложениями, им давались самые заманчивые обещания. Их уговаривали покинуть меня, для этого прибегали ко всем средствам: использовали страх перед неизвестными странами, куда мы намеревались отправиться; доходило до того, что им угрожали вредоносным фетишем ньемба, обладающим свойством сглаза, перед которым все племена испытывали суеверный ужас. Недоверчивость и сила привычки, естественно, делали свое дело: бывшие рабы желали вернуться туда, где они долгое время жили и даже к тем, кто их продал; они шли ко мне один за другим и просили позволения уйти.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я скептически смотрел на все знаки внимания, которые им оказывали. Я достаточно долго пробыл в этой стране, чтобы не питать больших иллюзий. Тем не менее я все же надеялся удержать кого-нибудь, но всякий раз обманывался в своих надеждах. Невозможно было убедить их, что, покидая меня, они рисковали снова быть проданными в рабство.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Подходил конец нашему плаванию. С момента прибытия в страну адума число гребцов с каждым днем сокращалось, и освобожденные рабы тоже уходили от нас.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда в стране оканда я выкупал их у туземных вождей, те не уставали давать мне советы, как обращаться с таким товаром [570 - См.: Пис. Х.]. Когда же я заявил, что каждому верну свободу, меня посчитали безумцем, выбрасывающим ценный товар в реку. Иногда я оказывался невольным свидетелем странных сцен. Однажды, остановившись в полдень на отдых, я услышал жаркий спор: один из освобожденных, ко всеобщему возмущению, не желал возвращаться к своему брату, который продал его; он еще колебался и не знал, покидать меня или нет, а сей прекрасный родственник, который, может быть, мечтал его снова продать, кричал: «Посмотрите-ка на него, он не хочет признавать свою семью! Позор! Он отрекается от нас!»<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я говорил себе: «Хоть один у меня останется» [571 - В письме от 3 июля 1877 г. де Бразза сообщает, что один раб по имени Ньеме все же не ушел от него (Пис. Х). Однако кажется, исходя из последующего повествования, что этот раб не сопровождал его в дальнейшем путешествии; по-видимому, он остался в стране адума.]. На следующий день тот ушел, даже не предупредив меня, вероятно, опасаясь, что я задержу его силой [572 - См. также: Пис. Х.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Оставим в стороне все эти грустные мысли, которые приходили мне тогда на ум.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я прибыл к Думе 31 марта [573 - См. также: Пис. VIII.]. На следующий день к нам присоединился Амон, и уже в третий раз после нашего отъезда из Габона вся наша экспедиция была в сборе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Меня очень утомили бесконечные дни плавания в пироге под палящим солнцем.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В первые апрельские дни я могу наконец отдохнуть. Доктор Балле обустроил штаб-квартиру на славу; туземцы щедро снабдили его домашней птицей, баранами и дойными козами. Наши хижины, расположенные на высоте шести или семи метров над средним уровнем реки, прекрасно проветриваются; они окружены банановыми деревьями со спеющими плодами; на ухоженных грядках зреют редис, тыква, фасоль и шпинат [574 - А также сахарный тростник и табак (Пис. VIII). Листья шпината путешественники употребляли в пищу сваренными в бараньем жире с перцем и солью (Там же).]. Естественно, время от времени сторож недосчитывается какого-нибудь животного, попавшего в лапы тигра [575 - Т. е. африканского леопарда (Panthera pardus pardus), самого крупного и распространенного вида леопардов; вес его достигает 90 кг, длина – 1,9 м, не считая хвоста (около 1 м). В Габоне он обитал и обитает преимущественно во влажных экваториальных лесах; в эпоху де Бразза похищал не только домашних животных, но и нападал на людей. Марш сообщает о большом количестве пантер к югу от Думе. См.: Marche A. Op. cit. P. 295–296.], правда самые опасные воры – адума, но их поползновения сдерживаются вождями, наверняка подкупленными Балле и Маршем [576 - См.: Пис. VIII.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все, таким образом, к лучшему. Наш стол не оскудевает; нам все поставляет земля, кроме сахара, кофе и водки, предназначенных исключительно для важных случаев.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Конечно, потребовалось очень много труда, чтобы перенести сюда нашу штаб-квартиру; мы не только собрали достаточное количество пирог и гребцов, не только возвели в короткий срок все постройки, не забыв ни одной детали, но общими усилиями приступили к серьезному исследованию соседних областей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В то время как Марш продолжал пополнять свои коллекции, которые дают теперь достаточно полное представление о регионе, доктор Балле за три экспедиции собрал информацию о неизвестных территориях, куда мы намереваемся проникнуть. Он смог также подняться по Огове до ее слияния с рекой Нкони [577 - Т. е. Ликони (Лекони), правый приток Огове длиной 210 км; в своем основном течении имеет ширину 50–60 м. Впадает в Огове выше БонгоБадума. Река была открыта Маршем 22 сентября 1876 г. (Marche A. Op. cit. P. 304); Марш оказался также первым европейцем, попытавшимся подняться по ней, однако смог пройти не более 4 км (Ibid. P. 305).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Так как его данные подтверждаются сведениями, добытыми Маршем, мы выбираем местом нашей будущей штаб-квартиры пункт в окрестностях водопада Пубара, после которого, по утверждению аборигенов, Огове становится уже недоступной для пирог.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;С 10 мая я тоже включаюсь в работу: обхожу окрестности и наношу визиты вождям, пытаясь заинтересовать их нашими планами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они, кажется, не очень привлекают адума.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Основная проблема, которую необходимо решить, – это транспортировка на далекое расстояние огромного груза.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;До этого времени при общении с более бедными племенами соблазн хорошего заработка был главным стимулом при найме гребцов; теперь приходилось действовать иначе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Адума соглашались в крайнем случае сопровождать меня до реки Нкони, где они обычно покупают рабов [578 - По свидетельству Марша, адума покупают рабов у аванджи и обамба (Ibid. P. 328).], баранов [579 - Марш сообщает, что в верховьях Огове туземцы (анджани) разводили бесшерстных баранов, внешне напоминавших антилопу, которые давали очень вкусное мясо (Ibid. P. 315).], козлят и железо [580 - По свидетельству Марша, железо адума, как и анджани, получали от нджаби (Ibid. P. 316).] за те редкие товары, которые могут достать. Но они никогда не переходят этого рубежа [581 - По словам Марша, адума никогда не заплывали дальше острова Эбеди, южной границы владений обамба на Огове (Ibid. P. 303).]: никакая выгода не заставит их идти дальше.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Действительно, европейские товары высоко ценятся на некотором расстоянии от Думе, но их ценность падает по мере того, как поднимаешься выше Мопоко, где соль и некоторые другие вещи, уже вошедшие здесь в употребление, получают непосредственно с побережья, из Маюмбы [582 - В письме от 20 апреля 1877 г. де Бразза сообщает, что с некоторых пор батеке стали получать европейские товары из долины Конго (Пис. VIII).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Новые племена, с которыми мы намеревались познакомиться, не использовали Огове как судоходную трассу, и нам не было никакого смысла доставлять груз до реки Нкони, поскольку тамошние туземцы не умеют управлять пирогами и никто из них не смог бы помочь нам продолжить наше путешествие [583 - У них также не было больших лодок, необходимых для такой экспедиции (Пис. VIII).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Рассчитывать на оканда, которые до того сопровождали меня, уже не приходилось: те были слишком поглощены своей торговлей. Если мы смогли тогда уговорить их подняться с нами по Огове, так только потому, что они понимали выгоду, которую представляло для них возобновление прежних коммерческих отношений, и были уверены, что наше присутствие защитит их от оссьеба. Но ни за что на свете оканда не согласились бы переступить через заколдованную черту. Суеверный страх останавливал их на границе регионов, доступ к которым находился под запретом фетишей адума. Впрочем адума наверняка сумели бы заставить уважать религиозное верование, стоявшее на страже их торговой монополии, и фетиш ньемба мог бы стать настоящим ядом для тех, кто осмелился бы пренебречь табу. Только адума могли дать мне гребцов, но они хотели, чтобы я подольше оставался у них. Разве мое присутствие в их стране не гарантировало им безопасность торговых связей с оканда? Они надеялись, что из-за недостатка транспортных средств мне придется надолго задержаться у Думе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;У адума мы ни в чем не нуждались; их жены делали жизнь наших лапто максимально приятной, не забывая при этом рассказывать всякие ужасы о стране, куда мы намеревались отправиться.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они поведали им об обамба [584 - Обамба (омбамба) – этнос группы бадума (адума), обитавший в лесистой зоне между Себе и Лекони (совр. провинция Верхняя Огове); в середине 1870-х годов самое южное их селение на Огове располагалось на острове Эбеди (Marche A. Op. cit. P. 303). Первым европейцем, посетившим земли обамба, стал Ленц (Lenz O. Exp&#233;dition dans l’Ogoway // Revue Maritime et Coloniale. Т. 54. 1877. P. 532–533).] и умбете [585 - Умбете (мбете, мбеде, амбете) – этнос группы бадума (адума), населявший лесистую область к востоку от Верхней Огове и к югу от Лекони.], обитателях лесов, которые, по слухам, растворяются в воздухе, чтобы в каком-нибудь отдаленном месте неожиданно напасть на врага и уничтожить его; они поведали также о таинственных батеке [586 - Батеке (теке) – этнос, обитающий на западе ДРК, на юге РК и в Юго-Восточном Габоне. По местным поверьям, происходит от легендарного вождя Ндууну. Еще до появления первых европейцев батеке основали королевство Анзика, занимавшее обширные пространства к востоку от Лоанго и к северо-востоку от Конго. В XVI–XVIII вв. батеке активно участвовали в атлантической работорговле. Марш называет их племенем каннибалов (Marche A. Op. cit. P. 316). 3 октября 1880 г. королевство Анзика признало французский протекторат. В настоящее время этнос насчитывает 800 тыс. чел. (в Габоне, в провинции Верхняя Огове, – 54 тыс.). О батеке см.: Ebiatsa-Hopiel-Opiele. Les T&#233;k&#233;: D&#233;finition historique des hommes et de leur espace (avant le XVIIIe si&#232;cle) // Muntu. No. 7. 1989. P. 33–47; Idem. Les T&#233;k&#233;, peuples et nation. Montpellier, 1990; Mouayini Opou E. Le royaume t&#233;k&#233;. Paris, 2005.], которые не говорят, а только поют, как птицы; от одного лишь прикосновения их боевых ножей необычайной формы воспламеняются хижины [587 - Ср.: Пис. VIII.]. Слушая такие рассказы, наши сенегальцы и габонцы начинали терять решимость в страхе перед неизвестностью.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нам же, скептикам, говорили, что река полна непроходимых порогов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Одним словом, туземцы не жалели доводов, чтобы разубедить нас.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тем не менее, несмотря на их уверения, мы были убеждены, что можем доплыть на пирогах до Машого, где предполагали разбить временный лагерь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я знал, что мне потребуется много дипломатии и особенно терпения, чтобы достичь этой цели.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;К несчастью, оканда принесли с собой бациллу оспы [588 - Эпидемия началась уже в первой половине апреля 1877 г. (Пис. VIII; ср.: Marche A. Op. cit. P. 327–328).], и последствия с каждым днем становились все серьезнее [589 - См.: Пис. VIII.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мои старые друзья, не устававшие повторять, что никогда не откажут мне в помощи, первыми покинули лагерь. Мата, которому я доверял как никому другому, пал жертвой эпидемии, а его сына Лидиенго мало заботили мои планы. Что касается Думбы и Джумбы, то они были слишком заняты торговыми операциями с оканда. Многие из вождей умерли, а остальным надо было решать коммерческие дела.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Недовольный своим предвыборным турне по стране адума и шебо, я понял, что единственно правильным решением в этих условиях было ждать конца эпидемии, а также конца торговой лихорадки, ибо, несмотря ни на что, на стоянках оканда работал невольничий рынок [590 - В письме от 20 апреля 1877 г. де Бразза сообщает, что с началом эпидемии оканда из Ашуки спешно вернулись домой, однако оканда из Лопе остались в стране адума (Пис. VIII).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Эпидемия особенно свирепствовала среди гребцов, прибывших с нами из страны оканда. Началась всеобщая паника. Адума говорили, что собираются покинуть свои деревни и укрыться во внутренних областях у аванджи [591 - Аванджи (баванджи, совр. ванджи) – этнос, обитавший к западу от Верхней Огове южнее земель адума, к которым аванджи близки в культурном и лингвистическом отношении; жители преимущественно внутренних областей, они существовали в основном за счет охоты. Первым европейцем, посетившим аванджи, стал Ленц (Lenz O. Op. cit. P. 532–533). Ныне численность аванджи составляет около 11 тыс. чел.; они населяют пограничные районы провинций Огове-Лоло и Верхняя Огове, в том числе и города (особенно их много в Ластурвиле и Моанде). См.: Akalaguelo A. Op. cit. Р. 3–32.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Туземцы были убеждены, что мы – виновники бедствия. Один из них так говорил мне:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Когда мы спустились с тобой в страну оканда, болезни не было. Ты сказал нам: “Оканда и адума! Мы отправимся в путь в новолуние”, и тогда адума собрались на песчаной отмели Пассангои; там ты спросил нас: “Где оканда и остальные адума?” Мы тебе ответили, что они придут завтра. Тогда ты страшно разгневался, и, когда оканда наконец явились, ты рассеял болезнь по воздуху».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мог ли я тогда подумать, что вспышка магния причинит такой ущерб моей репутации!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;От доктора Балле мы узнали, что один из вождей оканда добавлял к этой версии несколько новых деталей. «Белые – злые, – говорил он, – они носят с собой ящик с болезнями. Когда белые останавливаются в какой-нибудь деревне, они открывают его, и люди быстро умирают» [592 - Ср.: Пис. VIII.]. Но если туземцы считали нас способными распространять болезни, то одновременно они верили, что мы обладаем силой излечивать их [593 - Оспой не заболел ни один из европейских участников экспедиции (Пис. IХ). Туземцы несколько раз пытались выяснить у де Бразза причины их неуязвимости. (Пис. VIII).]; вожди приходили за лекарствами, и доктору Балле приходилось разрываться на части, чтобы успеть обойти всех заболевших.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Состояние гигиены у аборигенов отнюдь не способствовало прекращению эпидемии, совсем наоборот; доктору Балле с неимоверным трудом приходилось заставлять их следовать его предписаниям, ведь таких больных выгоняли из деревни и оставляли без помощи в буше [594 - Марш приводит несколько ярких примеров жестокого отношения туземцев (прежде всего оканда) к больным – как к рабам, так и к свободным (Marche A. Op. cit. P. 328, 331, 340). В письме от 3 июля 1877 г. де Бразза рассказывает историю об одном заболевшем вожде адума, которого бросили умирать в лесу его собственные жены (Пис. Х).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда же несколько человек вылечилось [595 - В письме от 17 июня 1877 г. де Бразза сообщает, что в области верхних адума, где находился лагерь экспедиции, число умерших, благодаря усилиям Балле, оказалось невелико, тогда как в области нижних адума эпидемия собрала очень обильную жатву (Пис. IX).], новость об этом разлетелась мгновенно [596 - В письме от 20 апреля 1877 г. де Бразза выражает опасения, что адума из-за этого начнут относиться к Балле как к божеству и постараются всеми способами задержать его в своей стране (Пис. VIII).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Доктор Балле пишет в «Бюллетене Географического общества»: «Лечение у туземцев состояло в принятии холодных ванн в реке [597 - Об этом способе лечения и его летальных последствиях сообщает также Марш (Marche A. Op. cit. P. 327).]. Во время появления сыпи они вскрывали пустулы [598 - Пустула – гнойничок, элемент кожной сыпи.] и покрывали все тело красноватой мазью, составленной из растертого в порошок красного дерева и пальмового масла. Те, кого смерть до того щадила, умирали очень быстро. Мое лечение состояло в следующем: купание было запрещено, больного помещали в закрытое помещение, защищенное от внешнего атмосферного воздействия, где огонь очага поддерживал постоянную температуру. От запора давалось слабительное из сульфата натрия [599 - Глауберова соль.], а отвар сахарного тростника с несколькими каплями алкоголя провоцировал потоотделение. Все те, кто прошел эти простые процедуры, начали выздоравливать, и смертность заметно снизилась».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Доктор Балле полагал, что эпидемия, которая так легко поддавалась лечению, не была серьезной, но это также свидетельствовало, насколько меньшей была бы смертность у этих несчастных племен, если бы их научили и особенно заставили следовать элементарным правилам гигиены.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;15 июня эпидемия уже подходила к концу; оканда собирались возвращаться к себе домой, и Марш решил присоединиться к ним: из-за болезни [600 - Лихорадки (Ibid. P. 323–324).] и перенесенных трудностей он был уже не в состоянии продолжать путешествие [601 - См. также: Пис. IX.]; он увозил во Францию необычайно интересную коллекцию по естественной истории Африки [602 - Марш расстался с членами экспедиции 15 июня 1877 г. (Marche A. Op. cit. P. 325). Чтобы добраться до Лопе, он присоединился к флотилии оканда, возвращавшихся домой. 19 июня он отплыл из страны адума, а 22 июня прибыл в страну оканда (Ibid. P. 329–334).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я же снова стал посещать деревни. Никогда еще мое терпение не подвергалось такому жестокому испытанию; я скоро понял, что все уверения адума в преданности были просто притворной лестью, имевшей целью выиграть время, чтобы дождаться сезона, когда они смогут отплыть в страну оканда. Тогда я решил закрыть дорогу, которую сам же и открыл для них.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я попросил прийти ко мне Мбуенджиа, великого мага оканда, с которым был в самых лучших отношениях и сказал ему, что если адума ради своих торговых дел хотят спуститься вниз по Огове до того, как помогут мне подняться до Машого, то я пошлю сообщение моим друзьям павинам, чтобы они снова закрыли путь между землей адума и землей оканда. Он поверил и объявил адума, обитавшим выше Нгеме, запрет на дорогу к оканда [603 - Это произошло перед самым отъездом Мбуенджиа домой: он возглавил ту флотилию оканда, к которой примкнул Марш (Ibid. P. 331, 335).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не зная точно, произвела ли эта мера большой эффект на адума, поскольку они уже перестают верить в фетиши, я решил подкрепить ее более решительными действиями.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Водопад Думе, крайняя граница страны адума, является стратегическим пунктом. Через него можно перебраться, только разгрузив пироги и перетащив их по берегу. Выше по течению река не знает препятствий на протяжении трех дней пути. Мы наблюдали из нашего лагеря, как по ней ежедневно проплывают пироги. Гребцы часто останавливались у нас, выпрашивая горсточку соли или пороха или же, если это были вожди, более существенные вещи. Мы радушно принимали всех, ибо адума – славные люди; хотя они и прикидывались глухими, когда речь шла о нашем отъезде, все же в глубине души, в са&#769;мой глубине, они были благодарны нам за свое процветание. Но если мы не хотели затягивать до бесконечности наше пребывание здесь, необходимо было действовать жестко.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я изменил линию поведения.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Адума были проинформированы, что я запрещаю им пересекать Думе, пока они не помогут нам подняться к Машого.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лапто, расположившись с двух сторон от порога, следили и днем и ночью за тем, чтобы никто не перебрался через него. Гребцам не причиняли никаких неприятностей, пироги не конфисковывались, просто им не позволяли проходить. Многочисленные визитеры пытались уговорить меня отказаться от такого решения; в ответ я клялся в своих искренних намерениях, в своей дружбе, спрашивал, как поживают их жены, их дети и даже покупал по цене золота (соли) пальмовое масло, которое они собирались продавать в другом месте; но что касается разрешения на переход через Думе, то тут я был неколебим.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Адума стали понимать, что сопротивление нашим требованиям может нанести ущерб их коммерческим интересам и что чем дольше продлится наше присутствие, тем больше неприятностей оно принесет. Вот этого-то я и добивался.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вожди уже заверяли меня в своей доброй воле и давали самые заманчивые обещания; но теперь я прекрасно знал, чего они стоят, и, дав соответствующие указания, вновь отправился по деревням. На этот раз я ограничился соседними поселениями. Зная, что вожди адума, обитавших у Думе, не пользовались большим авторитетом, я явился к Дуомалам-бомбе, влиятельному правителю нескольких деревень, расположенных выше Нгеме. Ему очень мешала блокада, и я надеялся, что соблазн быть богато одаренным привлечет его на мою сторону.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но как же долго он испытывал мое терпение, этот властитель черной страны, в котором я так нуждался! С какой щедростью я оплачивал его гостеприимство! Сколько было платонических заверений, которые ни на шаг не продвигали дело! У него всегда находился предлог, чтобы отказать мне, когда речь заходила об отъезде.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Раздраженный и уставший от уверток вождя, я прервал переговоры, готовый на все, даже на глупость.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;К счастью, мои гребцы сидели у костра и варили бананы, и я успокоился, осознав, что если выдержка покинет меня, то наш отъезд будет откладываться до бесконечности. Признаюсь, что мое терпение никогда не подвергалось такой жестокой проверке, как в тот день [604 - Ср.: Пис. Х.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Со своей стороны, и вождя посетила мудрая мысль; переговоры возобновились и прошли с большим успехом. Неужели он испугался резкого разрыва отношений? Или его поколебал ценный подарок, который я ему обещал? А может быть, мое возвращение польстило его самолюбию? Как бы то ни было, я уходил от него, получив заверение, что через два дня мы встретимся у Думе, чтобы прийти к окончательному решению.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наконец-то наступал некогда обещанный – ближайший – срок отъезда, задержавшийся на восемь месяцев.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Действительно, спустя два дня в складском помещении между мной и Дуомалам-бомбой состоялся решающий разговор с глазу на глаз. Вождь, исчерпавший до дна мое терпение, завершил мое образование путешественника, показав, что любой из нас обречен продвигаться по стране не иначе, как только с помощью ее жителей. Теперь он был моим лучшим другом. Но сколько раз он рисковал быть наказанным!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все хорошо, что хорошо кончается. Мы начали переговоры с другими вождями, которые обещали нам содействие при условии, что этот великий и могущественный правитель, столь же маленький, сколь и противный, поможет нам.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В результате они согласились предоставить нам двенадцать команд [605 - Первоначально де Бразза рассчитывал только на три – четыре пироги и сорок – пятьдесят гребцов (Пис. IX).]. Оставалось еще договориться с гребцами и со старшими по пирогам о вознаграждении.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Каждый получал за свой труд [606 - В своем письме от 3 июля 1877 г. де Бразза называет эту плату «немыслимо высокой» (Пис. Х).] четыре метра ткани (намба), коробочку пороха (мпира), нож (мбьеле), мерку соли (унгуа), зеркальце (дизи), колокольчик (игеленге), платок (рака), два [607 - Четыре, согласно письму де Бразза от 3 июля 1877 г. (Пис. Х).] кремня для ружья (адо минджиали), кружку (нгонго), бусы из белого бисера [608 - Двое бус (Пис. Х).] (матанга манвула), так называемые “капли дождя белых людей” [609 - А также медную цепочку, медный прут, медную проволоку и звонок (Пис. Х).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Каждый старший по пироге, сверх того, имел право на ружье (нджиали), красный берет (дуку), медный тазик (мбумбу), бусы из стеклянных колец голубого цвета [610 - В письме де Бразза от 3 июля 1877 г. упоминаются, кроме конголезских бус (голубых), также красные бусы из долины Ивиндо (Пис. Х).] (нджи нгонголо) и голубое ожерелье (нджи отьюбу) [611 - А также на бочонок пороха, десять метров ткани, два зеркальца, два ножа, четыре кремня для ружья и одну саблю (Пис. Х).]. Это богатство мы выставили напоказ под складским навесом, чтобы все могли полюбоваться им.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но мы подумали не только об оплате. Нас беспокоило еще, как бы гребцы не сбежали от нас в первой же попавшейся на нашем пути деревне. Поэтому я решил остаться вместе с пятью своими людьми [612 - Один сенегалец и четыре габонца (Пис. Х).] у Думе, пока весь наш груз будет плыть к Машого.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что касается вознаграждения, гребцы получат его по возвращении.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Предназначенные для этого товары находились в запаянных жестяных ящиках, по тридцать килограммов в каждом; чтобы предохранить их от ударов, мы поместили эти ящики в деревянные и держали, хорошо закрепив, в охраняемом месте.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Туземцы считали, что ящики, заполненные товарами, могут быть отправлены только со мной. Поэтому они не чинили никаких препятствий поспешному отъезду доктора Балле; они уже мечтали о долгих и счастливых днях, посматривая на огромный склад товаров, которые, по их предположению, являлись моей собственностью.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Остальные ящики, действительно набитые вещами, вместе со всем, что принадлежало нам, были погружены на тринадцать пирог, на которых Балле 1 июля со ста двадцатью адума двинулся в путь [613 - 1 июля (Пис. Х).] навстречу неизведанным регионам Верхней Огове. Они уезжали первыми; со мной же у Думе был только груз, предназначенный для оплаты гребцов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наконец-то наш громадный багаж покидал эти места.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;<Я хочу несколькими штрихами охарактеризовать народ адума>, но перед этим я должен признаться, что на мои оценки, естественно, повлияли те неприятные моменты, которые мы пережили у них.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Основная черта адума – склонность к коммерции. Они продают и покупают все; но с той поры, как фаны прервали их связи с низовьями Огове, оставшиеся у них рабы стали почти полноправными членами семей и, трудясь на плантациях, обеспечили продовольственное изобилие, которое мы нашли в этой стране.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Адума ловко управляют пирогами-муссиками, вмещающими не более трех человек. Некоторые отваживались иногда спускаться вниз по течению, привязав рабов ко дну легкой лодки типа байдарки [614 - Ср.: Marche A. Op. cit. P. 330.], и возвращались под покровом ночи, но это случалось крайне редко, так что европейские товары почти не доходили до них. Хитрый, непорядочный, раболепствующий перед сильными, жестокий и наглый со слабыми, адума лишен всякого благородства [615 - Еще более негативную характеристику адума де Бразза дает в письме от 20 апреля 1877 г. (Пис. VIII).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Племенные и семейные узы у адума так слабы, что они с легкостью избавляются друг от друга, не исключая и родственников [616 - О практике адума продавать в рабство членов своих семей де Бразза говорит также в письме от 20 апреля 1877 г. (Пис. VIII). Не обходит ее вниманием и Марш. «Те, кто не могут купить раба <у аванджи или обамба>, – пишет он, – продают членов своей семьи – отца, мать, братьев, детей; ибо того, кто при прибытии работорговцев не продаст хотя бы ребенка, сочтут бедняком. Чтобы заслужить уважение, нужно торговать» (Marche A. Op. cit. P. 328).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я приведу один типичный пример, свидетельствующий о их нравах. Среди небольшого количества освобожденных рабов, оставшихся с нами, были четырнадцатилетний юноша Мадьянга и молодой мужчина по имени Ликупа; они были родом из соседних деревень, расположенных недалеко от Думе, в нескольких часах плавания вниз по Огове.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они попросили разрешения пожить у нас, пока мы не отправимся в экспедицию во внутренние области. Они мне очень нравились, особенно юноша, который уже начинал говорить по-французски, поскольку долгое время находился при мне.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда же пришло время нашего отъезда из страны адума, оба попросили отпустить их домой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Очень довольные вознаграждением, полученным от меня, они сели со своим достоянием на плот, сооруженный из стволов банановых деревьев, и доверились воле течения, которое уносило их к родным берегам.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Оканда находили большое удовольствие держать меня в курсе моих филантропических провалов [617 - Марш рассказывает, что, когда он пытался помочь одной больной рабыне, его спутники оканда и даже их рабы смеялись над ним, говоря: «Как же ты, великий вождь и белый, можешь заботиться о женщине, которая к тому же еще и рабыня?» (Ibid. P. 331).]. Я знал, что почти все освобожденные рабы были заново проданы ими. Несколько дней спус тя после отъезда Мадьянги и Ликупы они изложили мне, хитро улыбаясь, историю Мадьянги: не успел плот исчезнуть из виду, как его спутник, крепкий детина, набросился на юношу, связал и привез к себе как раба.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Это уже переходило всякие границы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ранним утром следующего дня я прибыл в деревню нашего мерзавца. Местный вождь, которого мои люди отыскали, рассказал, что Ликупа отправился в лагерь оканда, чтобы продать несчастного Мадьянгу; он показал мне юношу, сидевшего за прялкой с колодками на ногах и рогатиной на шее – тот что-то прял для своего нового хозяина.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В полдень мы увидели его «верного товарища», который появился в великолепном красном берете и в красивой набедренной повязке, прикрепленной к яркому цветистому поясу. Он приближался, ни на кого не глядя, поглощенный звоном колокольчика, висевшего на его пука [618 - Пука – 1) корзина для копченой рыбы; 2) мешок. См.: Van der Veen L. J. Gedandedi Sa Geviya: Dictionnaire Geviya-Fran&#231;ais. Louvain, 2002. P. 386; Jacquot A. Lexique laadi (koongo). Paris, 1982. P. 35.]. Лапто остановили Ликупу в тот самый момент, когда он переступал порог, прервав его приятные мечтания о славе и богатстве.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Роли переменились: теперь уже маленький Мадьянга вел за рогатину большого Ликупу; мы же сели в пироги и вернулись к Думе [619 - История эта имела продолжение. Де Бразза предложил Мадьянге остаться у него на службе, но тот снова сбежал и снова вместе с Ликупой (Пис. Х).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Цена раба минимальная: за него дают два килограмма соли, медный таз, два отреза ткани, бусы – в целом примерно десять французских франков по европейскому курсу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Страна адума весьма населенная; деревни, расположенные по берегам, совсем близко подходят друг к другу [620 - Перед входом в деревню адума обычно вырывали небольшую яму, служившую ловушкой для ночных воров; ее дно было утыкано острыми отравленными эбеновыми колышками (Marche A. Op. cit. P. 289).]. Плантации ухожены [621 - Когда адума «хотят разбить плантацию бананов, сахарного тростника или маниоки, они срубают деревья, которые убирают по мере надобности» (Ibid. P. 290).]; с помощью запруд были созданы, во вред условиям обитания, многочисленные пруды, где заботливо выращивают одно крестоцветное растение [622 - Семейство двудольных растений, включающее одно-, двух– и многолетние травы и полукустарники.]; из его пепла получают содовую соль [623 - «Адума добывают соль, – сообщает Марш, – …из одного водного растения, которое они выращивают. Одну из этих странных соляных плантаций я видел в окрестностях Думе. Она располагалась в очень живописной долине, по которой протекала прозрачная речушка; каждый туземец устанавливал на ней загородку, отмечавшую его участок. Корень растения стелится по дну, а цветы находятся на поверхности. Его листья грязно-зеленого цвета, а цветок, кажущийся дряблым и липким, производит отталкивающее впечатление. Адума срывают его в момент цветения; они используют только головки, которые высушивают в деревне, разложив на земле, затем сжигают на медленном огне, собирают пепел, кипятят до полного выпаривания и таким путем получают соль, которая, по моему убеждению, является сильным слабительным средством» (Marche A. Op. cit. P. 306–307).], которая заменяет редко попадающую сюда морскую соль.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда идешь по деревне адума, всегда слышишь шум прялок. Торговля местной тканью из волокон Raphia vinifera приносит значительный доход [624 - Марш пишет, что адума изготавливают эту ткань «очень искусно», а оканда покупают ее за высокую цену и шьют из нее не только набедренные повязки, но и накомарники, которые затем весьма дорого продают иненга (Ibid. P. 330).]. Развито производство пальмового масла (Elaeis guineensix), которого нет в районах выше и ниже по течению. Здесь разводят в большом количестве кур, козлят и баранов; в каждой деревне можно насчитать от двадцати до тридцати голов скота. Козлята и бараны в основном предназначены для продажи, а также для больших праздников или палавр.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Шебо, живущие около Бунджи, отличаются от адума; их язык напоминает язык бакале и шаке. Шебо образуют многочисленное племя, обосновавшееся на севере: на берегах Огове встречается только несколько деревень. Их жители переняли обычаи адума.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Аванджи, живущие вдали от Огове, не умеют плавать на пирогах. Их деревни довольно большие, а их земли, расположенные между реками Лоло и Огове, тянутся на юго-восток до Мопоко. Шебо, обитающие в буше, и аванджи поставляют адума немало рабов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В этих регионах процветает полигамия. У богатых бывает до восьми жен, у остальных смертных – одна или две. Те же, у кого их три, считаются зажиточными.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В отличие от оканда, которые заключают браки исключительно между собой и для которых приданое имеет второстепенное значение, адума и шебо выбирают себе жен среди аванджи, окота [625 - Речь идет об основной группе окота, обитавших в то время во внутренних областях к юго-западу от Думе (Ibid. P. 294); их следует отличать от окота, населявших долину Средней Огове (см. выше гл. VI), о существовании которых, по свидетельству Марша, они ничего не знали (Ibid. P. 294295). Первым европейцем, посетившим этих окота, стал Ленц (Lenz O. Op. cit. P. 532–533).], шаке, а иногда и обамба – племен, более удаленных от торговых центров, у которых европейские товары в большой цене.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но семейные связи у них непрочные. Если мужу надоедает одна из жен, он отдает ее за плату другому или же продает в рабство [626 - О подобном случае сообщает Марш: «Жена одного из моих соседей пожаловалась на то, что муж плохо исполняет свои супружеские обязанности; оскорбленный муж уступил ее одному из своих друзей за умеренную цену. Новый же хозяин, в свою очередь тоже женатый, причем первая жена была стара и к тому же ревнива, подарил ее третьему» (Marche A. Op. cit. P. 329).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Богатые торговцы из племен, обитающих ближе к побережью, отправляясь по своим делам к адума, попадают в страну изобилия. Женщины готовят для них пищу и селят в своих жилищах. Толика соли и несколько стеклянных бус – королевская плата за необыкновенное гостеприимство, которое женщина оказывает гостям мужа. К торговцам же из внутренних областей относятся совсем иначе: они становятся жертвами женских соблазнов, и их рано или поздно застают на месте преступления, хватают и продают в рабство, если только родственники не покупают им свободу за несколько баранов или одного раба. Представление адума о морали основано на меркантильности, присущей всему этому племени, ведь чувство стыда свойственно лишь бескорыстным душам.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В определенные периоды [627 - В период менструации.] женщины живут отдельно; тогда им запрещается покидать свои хижины и готовить пищу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Для меня было откровением обнаружить, что они не имеют никакого представления, как долго длится беременность, и не знают, что у нее есть точный срок.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Рыбная ловля и труд на плантациях – удел женщин; мужчины же в основном заняты торговлей. Из украшений женщины предпочитают стеклянные изделия, конголезские бусы и круглый голубой жемчуг. Они прокалывают большое отверстие в мочке уха и вставляют в него резные тростниковые палочки; после нашего прихода они стали заменять их пустыми гильзами. В прически втыкаются маленькие лезвия и железные булавки, служащие для удаления волос.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как мужчины, так и женщины очищают от волос все тело, не оставляя ни ресниц, ни бровей, что производит курьезное впечатление [628 - Марш рассказывает о похожем обычае у оканда: «Они (женщины. – И. К., Е. К.) тратят часть своего времени на выщипывание ресниц как у самих себя, так и у мужчин, используя для этого острие ножа. Когда я спросил, зачем, они мне ответили: “Чтобы лучше видеть”, и подняли меня на смех: “Волосинки на твоих веках затуманивают твой взор и мешают смотреть”» (Ibid. P. 336–337).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Надо отдать должное кулинарным талантам женщин из племени адума. Бесконечные турне, во время которых мне приходилось жить их жизнью и питаться их пищей, предоставили мне широкую возможность по достоинству оценить их. Каждая хозяйка считала честью превзойти саму себя.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Для соусов они используют не только пальмовое масло, но и масло нджави, а также ндика, нджиака [629 - Речь идет о ньяка, растении семейства пасленовых; его листья и плоды использовалось туземцами преимущественно в традиционной медицине (для лечения ревматизма, флегмон и пр.) и в магии (для нейтрализации злых чар). Обычно листья варили либо отдельно, либо с маслом ндика; плоды же растирали в пасту, добавляя масло нджави. См.: Van der Veen L. J. Une soci&#233;t&#233; traditionnelle noire africaine et ses plantes utiles: les Eviya du Gabon (http://www.ddl.ish-lyon.cnrs.fr/fulltext/Van%20der%20Veen_&#224;%20para&#238;tre_a.pdf).] и толченый арахис [630 - Арахис культурный (Arachis hypogoea), или земляной орех, однолетнее травянистое растение 30–50 см высотой с бобовыми плодами, богатыми протеином, жирами и белковыми веществами, был завезен в Экваториальную Африку португальцами из Бразилии около 1800 г. и выращивался некоторыми племенами долины Верхней Огове (адума, батеке) в качестве дополнительного продукта питания на легких прибрежных почвах.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Свежая или копченая рыба, как и дичь – обезьяны [631 - В Габоне водятся, помимо человекообразных обезьян – западной гориллы (см. выше сн. 425) и шимпанзе обыкновенного (Pan troglodytes), – также несколько видов лори и галаго, толстотелы (Colobus guereza, Colobus satanas), мандрилы (Mandrillus sphinx) и мартышки, в том числе болотная обезьяна (Cercopithecus neglectus), названная в честь Жака де Бразза Cercopithecus Brazzae.], антилопы, белки [632 - В Габоне обитает несколько разновидностей белок: африканская карликовая белка (Myosciurus pumilio), гигантская лесная белка (Protoxerus stangeri), зеленая белка буша (Paraxerus poensis), пальмовая белка Вильсона (Epixerus wilsoni) и три вида полосатых белок – белка леди Бэртон (Funisciurus Isabella), белка дю Шайю (Funisciurus duchaillui), огненнолапая белка (Funisciurus pyrropus).] и пр., – играет важную роль в меню туземцев. Овощи представлены маниокой, огородным щавелем, листьями таро [633 - Таро (Arum esculentum, Colocasia esculenta) – растение семейства ароидных с щитовидными листьями, которое туземцы выращивали в кулинарных целях: в пищу шли, во-первых, корень (клубнелуковица), содержащий большое количество крахмала и пищевой клетчатки, и, во-вторых, листья, богатые витаминами и минеральными веществами. Таро считается одним из самых древних окультуренных растений. Разновидностью его является культивировавшееся габонскими туземцами макабо (Xanthosoma), которое отличается от таро прежде всего формой своих длинных (от 40 см до 2 м) листьев – у них верхний V-образный надрез доходит до места соединения черешка с листовой пластиной. Как и в случае с таро, туземцы употребляли в пищу клубнелуковицу макабо, его мясистые луковичные стебли и листья.], тыквой и грибами. Эти криптогамы [634 - Споровые растения.], ядовитые в Европе, здесь в своем большинстве съедобны.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Основа питания (хлеб) изготавливается из различных мучнистых растений, таких как бананы и маниока [635 - Как и у оканда (Пис. VIII).], которые в определенные сезоны заменяются сладкими бататами, иньямом [636 - Имеется в виду крылатый ямс (Dioscorea alata), многолетнее травянистое растение семейства диоскорейных со съедобными крахмалистыми клубнями, которые достигают 40 см в длину и весят до 5 кг.] и кукурузой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Масло, получаемое из жженых пальмовых зерен, используется как косметическое средство.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вооружение адума состоит главным образом из ассагаев, луков и отравленных стрел. В момент моего прибытия в их страну там насчитывалось не более тридцати ружей. Помнится, мой первый хозяин Джумба взял напрокат у бакале три ружья, отдав за них двух рабов и шесть баранов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Однако ружье здесь не является, как у павинов, неразлучным спутником мужчины; его вынимают из ящика только для того, чтобы наделать побольше шума во время публичных празднеств.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Скорее труженики, чем воины, адума плетут корзины, очень красивые циновки, рыболовные сети из ананасовых волокон [637 - Эти волокна добывают из листьев ананасового дерева. Из них некоторые африканские племена, в частности батеке и балали, также ткали полотно для набедренных повязок. См., напр.: Les Cahiers de Brazza (1880–1882) / Ed. H. Brunschwig // Cahiers d’Etudes africaines. Vol. 6. 1966. No. 22. Р. 219.], пука из хлопка, охотничьи сети из древесных волокон. Они ткут полотно из волокон бамбуковой пальмы, а из него делают накомарники – всегда востребованный товар. Они умеют обрабатывать железо и куют из него топоры, тесла, ассагаи, ножи; необработанный металл доставляется из верховьев Огове, где его добывают из чистейшей руды, собранной по руслам ручьев. Клинья и молоты – ходовой товар и непременная часть приданого – они покупают.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Адума ловят рыбу удочкой или накидной сетью; мастерски управляя пирогами-муссиками, они преодолевают на них многочисленные пороги и часто совершают дальние путешествия; в этих случаях весь багаж связывается вместе и прикрепляется к борту, и если пирога начинает крениться, ее можно очень быстро освободить от груза. Все, конечно, промокает, но ничто не теряется.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что же касается больших лодок, то тут адума менее умелы, чем иненга, оканда, апинджи и окота. После войны с фанами они практически не использовали пироги; только старики знают, как обращаться с ними. Зато адума – самые лучшие строители. Их пироги специфической формы очень легки, как, впрочем, и все другие, предназначенные для прохождения порогов; у них прекрасное скольжение, которое необходимо для такого вида навигации.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вековой опыт дикарей превосходит многие усовершенствования в судостроении последнего времени.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пирогу выдалбливают из ствола дерева и обтесывают; это происходит иногда на значительном расстоянии от реки; поэтому многие деревни объединяются, чтобы дотащить ее до воды. Три или четыре барана оказываются важным стимулом для добровольцев.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пирога окончательно готова только после того, как ее подвергнут месячному закаливанию – необходимая предосторожность, чтобы она не треснула. У самых больших ширина составляет один метр и тридцать сантиметров, а длина – восемнадцать метров. При таких размерах требуется двадцать пять или тридцать гребцов. При прохождении порогов эти лодки могут нести до полутора тонн груза.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что же касается смелости адума, то мы смогли оценить ее по достоинству после вооруженного столкновения, случившегося недалеко от Думе. Мы подарили Малембе старый кремневый пистолет. Он организовал большой поход в страну аванджи, чтобы напасть на них и попытаться захватить на плантациях женщин или баранов. До отказа зарядив пистолет туземной картечью, то есть мелкими камешками, кусочками меди и пр., адума двинулись в путь. Неожиданно столкнувшись с врагами, они выпустили всю обойму и, смяв свои ряды, бросились наутек. Доктору Балле пришлось лечить единственного раненого в этой гомеровской битве, у которого от сильной отдачи полностью заряженного оружия содрало кожу. Позже на месте схватки нашли пистолет – единственного героя, оставшегося на поле боя.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В нетерпении я уже начинал считать дни, но наконец адума вернулись из Машого, доставив туда доктора Балле и Амона. Когда я расплачивался с гребцами, то попросил их помочь и мне подняться вверх по реке. Они пообещали это сделать в следующем сезоне или даже в следующем году. Доводов для отказа было предостаточно, но о главной причине умалчивалось: они твердо намеревались эксплуатировать меня еще в течение нескольких месяцев.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но как адума были изумлены и крайне раздосадованы, когда поняли наш обман с ящиками; они совершенно искренне считали, что я возмутительным образом обокрал их.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Видя, что мне придется долго ждать даже одной-единственной пироги, я решил все же уехать без них.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Давно предвидя такую ситуацию, я оставил у себя одну лодку [638 - Небольшую пирогу в полметра шириной (Пис. Х).]. Мой переводчик Дени и пять габонцев занялись ее снаряжением. В случае необходимости Самба Ндигу, который только что вернулся вместе с адума из Машого, мог показать, где нам удобнее проходить.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На спокойных водах Габона мои люди были прекрасными гребцами; но какие же они гребцы на порогах?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Адума поражало то, что мы отправлялись с такой командой навстречу огромной опасности. По их мнению, никогда-никогда нам не удастся преодолеть пороги. А мы уезжали радостные и возбужденные. Правда, вынужденные купания во время пути и бесчисленные аварии значительно охладили наш пыл!<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава XIX. От Думе до Машого. Обамба и умбете. Ондумбо, авумбо [639 - Более подробно об авумбо, прежде всего об их занятиях, де Бразза говорит в «Отчете» (Отч.-1. Гл. III).] и баканике [640 - Баканике (баканиге, баканиги) – этнос группы бадума (адума), населявший плато, возвышающиеся над Огове и ее притоками в области Франсвиля. Существует предположение, что баканике родственны батеке. Марш называет их, как и батеке, племенем каннибалов (Marche A. Op. cit. P. 316).]<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;22 июля, утром, мы окончательно покидали Думе. Нам не нужно было доплывать до порогов, чтобы сбылись предсказания адума: не прошло и двух часов, как пирога опрокинулась; то же ожидало нас и в дальнейшем. Но тут ничего не поделаешь: «Взялся за гуж, не говори, что не дюж». Правда, эта прекрасная максима сразу же забывалась, стоило нам наглотаться воды из Огове, чрезвычайно неприятной на вкус.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;От Думе до первого порога за местом впадения в Огове реки Нкони – семьдесят километров; обычно его преодолевают за два с половиной дня. У нас же ушло шесть. После каждой аварии приходилось сушить все вещи. Такое продолжительное плавание предоставило мне возможность завязать отношения с окота. На правом берегу у них три больших селения. Жителей много; по своему языку они близки к племенам бакале, бангве и шаке.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;24 июля мы достигли места впадения в Огове реки Себе; ширина ее устья достигает ста метров [641 - «Эта река, – пишет Марш, – … имеет сто двадцать метров в ширину и течет со скоростью от двух до трех миль в час (4–5 км/ч. – И. К., Е. К.); ее берега низкие и болотистые. В месте впадения в Огове ее воды, оттесненные к правому берегу основным течением, не смешиваются с ним сразу, а образуют длинную полосу более темного цвета, которая прослеживается на протяжении одной мили» (Marche A. Op. cit. P. 299).]. Был сезон спада воды, во время же разлива она может подниматься на четыре метра. Ее глубина – в среднем три метра. Себе протекает по лесистой местности и, вероятно, берет свое начало в стране батеке, где растительности не так много.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;26 июля я остановился у одного из вождей обамба [642 - Марш дает описание одной из деревень обамба: «Мы проникаем внутрь крепкого частокола высотой от трех до четырех метров, который окружает ее <деревню>, оставляя справа хижину, основательно сбитую из бревен, предназначенную для стражи и одновременно служащую убежищем в случае нападения, и идем по деревне. Деревни обамба значительно отличаются от деревень других племен, в которых хижины примыкают друг к другу, редко оставляя зазор между собой. Здесь же дома разделены более или менее большим интервалом. Ладно скроенные из соломы и бамбука, они очень опрятны, как и вся деревня. Меня провели в самое красивое строение, какое я когда-либо видел в этих областях: его длина пятнадцать метров, ширина – восемь, высота в центральной части – пять или шесть метров. Внутри все покрыто листьями различных деревьев, слегка опаленных огнем, что придает им живописный вид. Посередине, в глубине – некое подобие алтаря, где находится фетиш; его, несомненно, спрятали от меня. Вокруг хижины устроены бамбуковые скамейки, длиной примерно в четыре фута; они отделены друг от друга перегородкой, тоже из бамбука» (Ibid. P. 290–291).], старого Либосси [643 - Этого вождя за десять месяцев до прибытия Пьера де Бразза (21 сентября 1876 г.) посетил Марш, который называет его «Босси» и описывает такими словами: «Это человек высокого роста и преклонных лет, передвигающийся с трудом. Он подходит ко мне, демонстрируя большой энтузиазм, но затаив в душе глубокое недоверие; он с ног до головы выкрашен в красный цвет» (Ibid. P. 302). Ср.: Ibid. P. 318 («включая бороду и волосы»).]; мой продолжительный визит к нему был вызван постоянной потребностью сушить наши вещи. Его люди, красавцы и крепкие малые, держались довольно гордо [644 - Эту особенность поведения обамба отметил и Марш во время своего путешествия по Верхней Огове во второй половине 1876 г.: «Слава богу, я не у оссьеба; вместо шума здесь глубокое молчание. Если кто-то позволит себе громкое замечание, все присутствующие шепотом призовут его к порядку» (Ibid. P. 291).]. Либосси принял меня очень сердечно и даже торжественно. Он представил мне главных персон деревни и своих жен с достоинством патриарха, что произвело на меня сильное впечатление. Он обращался со мной, как с вождем и другом; значимость церемонии подчеркивалась обильными кушаньями, в приготовление которых жены Либосси [645 - Если верить самому Либосси, их было не менее ста (Ibid. P. 302).] вложили весь свой кулинарный талант. Но как были раздражены эти дамы, когда увидели, что я пренебрегаю их кухней и ограничиваюсь яйцами! Они поворачивались ко мне спиной и плевались: казалось, их тошнит.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Либосси очень гордился своей юной дочерью, которая предлагала мне блюдо из копченых гусениц, приправленных пальмовым маслом и посыпанных мелко нарезанной травой. Стоя передо мной, она пробовала их, чтобы доказать, что у нее нет дурных намерений. Но осторожность здесь тоже не мешала.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Молодая особа была недурна собой; ее туалет отличался определенным кокетством. Пояс из конголезского бисера стягивал ее талию, сзади к нему был прикреплен платок из местной ткани шириной в ладошку, а спереди – узкая полоска материи, последний элемент одежды. Все тело девушки было покрыто красной мазью из сандалового порошка [646 - Краситель красного цвета из древесины сандалового дерева (см. ниже сн. 556). По свидетельству Марша, им покрывали свое тело не только дочь Либосси и он сам, но и все пожилые мужчины племени (Marche A. Op. cit. P. 318).], смешанного с пальмовым маслом, волосы уложены на прямой пробор. Маленькие косички с голубым бисером на концах свисали вокруг головы; резные браслеты из красной и желтой меди украшали запястья; ожерелье из крупных, как голубиное яйцо, бусин завершало туалет. Голубые бусы на шее указывали на то, что она не замужем. Многие влиятельные вожди мечтали о такой блестящей партии.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Небольшие зеркальца ценой в су, подаренные каждой женщине, принесли мне славу необыкновенно щедрого человека.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;<В тот же день> 26 июля я ночевал у Баллы, чья деревня расположилась на холмах. Вокруг этого вождя объединилось значительное число ондумбо, принадлежавших к той же самой племенной семье, что и жители Машого. Эти миролюбивые народы очень недовольны соседством обамба и умбете, обосновавшихся на правом берегу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Земля Баллы являет совсем другой пейзаж: лес, который тянется от земли оканда [647 - Марш рисует менее однообразную картину: «Выше водопада (Думе. – И. К., Е. К.) река широкая, красивая, полноводная и омывает лесистые берега. С обеих сторон она обрамлена завесой листвы со всеми оттенками зеленого, которую то тут, то там разряжают деревья с белыми цветами вместе с вьюнками ярко-красного цвета, раскрывающимися в этот утренний час, чтобы закрыться к ночи. Но здесь, как и в низовьях реки, берега – лишь узкая полоска земли: яркий покров зелени скрывает болота, которые местами вытянуты, подобно длинным лагунам…» (Ibid. P. 294). Однако уже южнее устья Себе левый берег Огове «окаймлен небольшими голыми холмами, а правый столь же низок, как у Себе» (Ibid. P. 299). А затем идет «возвышенная страна, почти полностью покрытая лесом; за редким исключением, деревень, хоть и расположенных на холмах, не видно с реки, так как они прячутся за плотными рядами деревьев» (Ibid. P. 301–302).], останавливается у ее границ. Бескрайнее лесное пространство, среди которого мы жили столько месяцев, своей мрачной монотонностью порождает в душе европейца тяжелое чувство подавленности. В его темных глубинах воздух пропитан теплыми испарениями, и ни одно дуновение ветерка не нарушает этой влажной неподвижности.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А теперь, насколько хватает глаз, перед нами расстилается многоцветная страна с широкими полями, оврагами, холмами, увенчанными то там, то здесь пальмовыми и банановыми деревьями, и с разбросанными повсюду деревнями. Под ясным небом вдыхаешь сухой воздух. Гуляющий над этими просторами ветер умеряет жар слишком яркого солнца.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;27 июля, утром, мы прошли устье реки Нкони шириной в семьдесят метров и глубиной от пяти до шести метров. Ее течение чрезвычайно сильное, вода прозрачная [648 - По свидетельству Марша, эта река не столь широка, как Себе, но превосходит ее по скорости течения и отличается бо&#769;льшей глубиной (Ibid. P. 304–305).]. Продолжая путь, мы приближались к порогам Верхней Огове, которые начинаются немного выше и не прекращаются до самого Думба-Майела [649 - См. также: Ibid. P. 304–305, 309. По словам Марша, эти пороги не столь многочисленны, но намного больше, чем те, которые он встречал ниже по течению (Ibid. P. 316).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы проволокли вдоль берега пустую пирогу и одолели первый порог, создающий двухметровый перепад на стометровом участке. Не успели мы миновать его, гордые своим успехом, как мощный водоворот отбросил нас в центр потока, и только благодаря усилиям гребцов мы смогли справиться с новым препятствием; один из них прыгнул на берег в тот самый момент, когда пирогу уже увлекало течением, и удержал ее [650 - Сравните, как преодолевал эти пороги отряд Марша в конце сентября 1876 г. (Ibid. P. 317–318).]. На этот раз мы отделались легким испугом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Несколькими часами позже мы принимали уже продолжительную ванну, хотя и не опасную, но малоприятную. Кильватерная струя прижала нашу лодку килем вверх к берегу, и та застряла между стволами деревьев, свисавших над водой. Мы высвобождали ее до самого вечера. Веревки, которые связывали багаж, лопнули, и мы лишились многих вещей. В суматохе мы не заметили, как весла унесло течением, и весь следующий день ушел на то, чтобы сделать новые.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В эту ночь мы вкушали сладость сна на манер адума, т. е. без всяких одеял. Спички промокли, и я потратил больше часа, чтобы развести костер. У нас не было кремневого ружья; мне удалось добыть огонь только тогда, когда я запалил с помощью пустого патрона сырой размятый порох, который и дал вспышку. Это очень практичный способ, и впоследствии я часто прибегал к нему. В нашей ситуации огонь был более необходим, чем ужин, впрочем, тоже унесенный течением.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сколько же раз наша пирога опрокидывалась! Сколько же раз нас бросало на скалы, затягивало в водовороты, возвращало на исходную позицию! Это путешествие доказало мне, что поездка по Огове была возможна единственно с туземцами, причем только с теми, кто живет на ее берегах, кто знает, как проходить пороги.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но не будем задерживаться на бесконечных перипетиях нашего плавания, настоящей одиссеи нового жанра. Мы продолжали свой путь так же, как и начали, и не один раз меня охватывал страх, что наша пирога разобьется и, таким образом, осуществятся предсказания адума.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Такое путешествие, естественно, не позволяло мне зафиксировать точный маршрут следования, но позже с помощью астрономических наблюдений я восстановил его точную географию.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Выше порога Думе, образовавшегося из кварцитовых пород, Огове величаво катит свои воды среди лесистых берегов, отдаленных друг от друга на восемьсот и даже на тысячу двести метров. Здесь ее течение почти такое же, как и в приморском регионе. В нее впадают многочисленные речушки, которые туземцы используют для рыбной ловли; они перекрывают устье, протягивая лиану и прикрепляя к ней плетеную загородку, в которой обязательно предусмотрены проходы для рыбы, чтобы она могла попасть в верши [651 - Марш описывает такую конструкцию, устроенную анджани у устья Ликаби (Эбоги): «Плавучее сооружение из стволов бамбука, щели между которыми затыкают камнями и травой, загораживает реку по всей ширине, оставляя лишь три или четыре узких прохода; проходы ведут в ловушки, устроенные позади этих отверстий; верши, упирающиеся в дно у основания сооружения и в своей верхней части закрепленные каждая двуми большими шестами, устанавливаются приблизительно под углом в 30°; поскольку течение очень сильное, вода яростно врывается в проходы и заполняет верши до определенной высоты. Как только конструкция поставлена, все – и мужчины, и женщины, и дети – бросаются в реку и, крича и взбучивая воду, гонят к ней рыбу, которая устремляется к отверстиям, где она, увлекаемая течением, попадает в верши. Верши достаточно высокие, чтобы рыба не могла выскочить; и когда она бьется там, мужчины, забравшись на сооружение, хватают ее» (Ibid. P. 308–309).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Выше реки Себе рельеф местности становится неровным; довольно долго Огове следует по прямой линии; резкие и узкие повороты встречаются редко.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вдоль берегов, источенных волнами, часто видны горизонтальные наслоения песчаника. Их покрывает толстый слой красно-желтой глины и перегноя.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сланцы, образующие главные пороги в земле окота, апинджи и оканда и придающие тем неспокойным и опасным местам грандиозный вид, сменяются здесь слоями кварцита и очень плотного мелкого песчаника, а иногда и гранитными обнажениями. Такое геологическое изменение почвы отражается и в структуре порогов. Скалистые горизонтальные пласты, равномерно рассеченные трещинами, образуют нечто вроде пола, по которому несется поток. В большинстве своем пороги имеют форму плотины или ступеней, отделенных друг от друга бассейнами со спокойной водной гладью. Первый порог, где нас чуть было не увлекло в стремнину, – это настоящий уступ, выдолбленный течением и перекрывающий реку, особенно крутой у правого берега. Другая его часть, не столь обрывистая, отходит от левого берега, подобно плотине, и покрывается водой только во время паводка. Такие конфигурации встречаются довольно часто. Перепад уровней на этих уступах обычно от одного до двух метров, на порогах в устье Лекеи [652 - Правый приток Огове. О пороге, «который перекрывает и загромождает его устье, образуя островок», см.: Ibid. P. 314.] и небольшой речушки Эбога [653 - О «большом пороге» в устье Ликаби дважды упоминает Марш (Ibid. P. 308, 318).] – от трех до четырех, у Мопоко – от десяти до двенадцати, так что можно пройти только по боковым каналам, где вода падает последовательными каскадами. Река усеяна скалистыми островками, источенными быстрым течением. На островках и на соседних берегах обитают племена аванджи и баканике.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;За полтора дня, преодолев новые пороги, мы достигаем Думба-Майела, т. е. Дороги Скал, – очень точное название, ибо река здесь загромождена островами и островками, между которыми вода бурлит и кружится вихрем во всех направлениях.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Там тоже живут баканике. Выше по течению Огове вновь выпрямляется, не встречает препятствий и почти не делает резких поворотов. Но встретившись с Либумби, самым крупным притоком левобережья после Лоло, она уже малосудоходна. Либумби спускается с высоких плато, населенных авумбо и нджаби. Неистовый поток ее мутноватых вод сражается с бесчисленными, часто неприступными порогами. Островов больше нет, лишь иногда появляются песчаные отмели, заливаемые водой во время половодья.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Низовья Либумби плотно заселены авумбо, ондумбо, баканике и ундасса. Машого находится выше по течению в трех днях плавания.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Племена, которые мы посетили, используют всю эту массу порогов и особенно естественных плотин для рыбной ловли. Рыба, идущая по течению, наталкивается на плетеные загородки, а плывущая против него попадает в верши [654 - Ср.: Ibid. P. 293.]. Проходя на пироге мимо таких конструкций, мы часто волей-неволей наносили им повреждения. Правда, сделать это было весьма непросто; чрезвычайная прочность подобных сооружений из балок, камыша и рогатин вызывает удивление.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;После Нкони Огове стала более живописной. Завеса деревьев, тянувшаяся обычно вдоль берегов, постепенно редела, и мы могли с пироги обозревать зеленые холмы с деревнями на их вершинах и возделанными полями на их склонах [655 - По свидетельству Марша, выше устья Лекони тянется «область полностью безлесная, за исключением берегов реки» (Ibid. P. 305).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нередко попадались обуглившиеся развалины сожженных хижин и разоренные плантации. Эти следы войны напоминали мне о реальности и вносили мрачный мотив в радостные картины природы. Меня поражало, насколько непрекращающееся торговое соперничество разъединяет народы, живущие бок о бок. Но над этими тысячами и тысячами мелких дрязг между племенами одного происхождения продолжает неизменно властвовать расовый антагонизм.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В низовьях Огове большая племенная семья фанов постоянно враждует с прибрежными народами; здесь же жители лесов, обамба, являются исконными врагами всех племен, обитающих на открытых пространствах.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Одни в силу того, что их предки испокон веков обитали в лесах, стали охотниками и воинами; они всегда держатся настороже и всегда готовы защитить себя от неожиданных нападений, жертвой которых становятся, стоит им только выйти за пределы территории, раскорчеванной для плантаций. Другие, кому судьба определила жить на открытой и радующей взор земле, более миролюбивы; они занимаются рыболовством, обработкой земли, а также разведением скота, их основного богатства.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все более близкое соседство этих двух рас, продиктованное торговыми интересами, оборачивается бесчинствами со стороны сильнейших, и слабые часто вынуждены оставлять свои дома. Народы, прежде обитавшие на правом берегу, перекочевали на левый и внедрились на чужие территории.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воинственные племена делятся на две ветви: обамба, чьи селения расположены поближе к реке, и умбете, населяющие внутренние области. Обамба гордятся своими торговыми связями с адума; умбете же, живущих еще дальше от Огове, они считают дикарями. Однако все они одной расы и, как и фаны, с которыми у них очень много общего, принадлежат к одному народу, рассеянному на огромных просторах еще не изведанного Севера.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Несколько лет тому назад обамба, обитавшие в долине Огове, находились под управлением одного довольно могущественного вож дя. Это был как бы зародыш небольшого африканского государства, которое создал и возглавил вождь по имени Джаин. Либосси, Либумби, Мвели и Лекумбо, союзники или родственники Джаина, признавая его верховенство, отправляли власть на местах.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда Джаин умер, никто не смог его заменить; в настоящее время все вожди независимы [656 - Либосси во время посещения его Маршем в сентябре 1876 г. заявил, что «он правит всеми обамба и что он – великий вождь реки» (Ibid. P. 302).], хотя иногда и объединяются для войны или грабительского похода. Воины обамба в достаточно большом числе собираются вместе, переплывают Огове и проходят по территориям, которыми будут обладать через несколько лет. Они оставляют после себя кровавые следы. Все разграблено и сожжено. Когда при известии об их вторжении население покидает этот район, обамба неожиданно нападают на другой. Всех, кто попадает им в руки, будь то мужчины, женщины или дети, они захватывают и продают либо западным адума, либо восточным батеке [657 - См. также: Ibid. P. 310.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вот таким образом обамба и стали главными поставщиками рабов, а все разрозненные племена левобережья пребывают в постоянной тревоге, перемещаются с места на место и не могут спокойно заниматься обычными делами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Только несколько групп деревень, обосновавшихся на скалистых островках Огове, пока еще благоденствуют, не боясь стать приманкой для обамба, которые, не знакомые с искусством навигации, не могут добраться до них.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Это как раз те скопления деревень, которые встретились нам на острове в устье Нкони, у Мопоко и Думба-Майела. Даже отмели, свободные от воды в сухой сезон, иногда используются жителями как временные пристанища.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Миролюбивые племена не в состоянии оборонять Огове, свою естественную защиту. Они уходят от нее все дальше и дальше на юго-восток и ищут на труднодоступных плато убежище от соседей-захватчиков, которые идут вслед за их медленной миграцией.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Молодой воин обамба хорош собой: когда он приходит в какую-нибудь дружественную деревню по торговым или каким-либо иным делам, у него за поясом нож, под мышкой ротанговый щит, а в руке ассагаи. Когда же его цель – женитьба, он одевается особенно нарядно. Орлиные перья горделиво воткнуты в его украшенные бисером и каури [658 - Каури, или ципрея (Cypraea moneta), – раковина, служившая средством обмена во многих областях Тропической Африки, а также в Индии и на островах Тихого океана.] заплетенные волосы, все тело покрыто свеженанесенной красной мазью, на фоне которой выделяется причудливой формы пятно из желтой колы (цвет фетиш); этот отличительный знак указывает на благородное происхождение или же на личные достоинства, если мужчина уже сумел добиться славы. Медные и железные браслеты, которые жених носит даже на ногах и которые при ходьбе ударяются друг о друга, свидетельствуют о высоком положении его рода.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Такой изысканный туалет не имеет единственной целью, как можно было бы подумать, поразить юную невесту, ибо часто той бывает не больше пяти лет, когда ее отсылают к будущему мужу, у которого избраннице суждено жить вместе с его детьми.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хорошо, если молодой человек сумеет получить немедленную компенсацию за свое путешествие и долгие хлопоты ради грядущего счастья. Но иногда, явившись в деревню, чтобы купить себе жену, он оказывается сам проданным в рабство вождем, который таким образом возмещает расходы, понесенные в честь претендента.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чем больше жен у вождя, тем могущественнее он считается; их количество прямо пропорционально числу воинов, желающих связать свою судьбу с его судьбой. Мужчины, совершившие какой-либо проступок или недовольные своим положением и поэтому сменившие родную деревню на чужую, иногда вознаграждаются за долгую службу новому господину – им отдают одну из жен, в чьей верности есть основания сомневаться.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Первая жена вождя – не фаворитка, которая пользуется его особым вниманием благодаря своей красоте и молодости, а первая по времени. Несмотря на возраст, она сохраняет влияние на супруга и власть над новыми женами; к ее советам всегда прислушиваются; она имеет право на знаки уважения и не является, как другие жены, частью наследства, которое делится между сыновьями, братьями или племянниками по смерти супруга.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Жена не испытывает чувства ревности. Напротив, она бы считала свою судьбу печальной, если бы была замужем за человеком, слишком бедным, чтобы иметь больше одной жены.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мужчина сам завоевывает себе место под солнцем, для этого он должен проявить сметливость в торговых делах, ловкость на охоте и мужество на войне. Что касается женщины, то ее положение в семье зависит прежде всего от положения ее родителей. Ей многое прощается, если она – дочь могущественного соседнего вождя.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда же бесконечные перемещения, вызванные войной или истощением почвы, отдаляют женщину от семьи отца или когда ее родственники теряют влияние, она рискует лишиться прежнего статуса и вести жалкое существование на доходы от небольшого хозяйства в деревне своего бывшего мужа и господина; ее могут также продать в рабство в чужую страну.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кроме нескольких фавориток, находящихся под постоянным присмотром, остальные жены, работающие на плантациях, пользуются свободой, которая компенсирует им горечь забвения.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Часто брачный выкуп за жену начинают платить, когда она еще ребенок; достигнув половой зрелости, более чем ранней в этих местах, она обычно получает право жить в отдельной хижине.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Брачный выкуп состоит из баранов, коз, железных слитков, медных браслетов, наконечников для ассагаев, бус из бисера, местной ткани, соли и нескольких редких европейских товаров. Он варьируется в зависимости от ранга семьи, с которой заключают союз. Самая большая забота каждого мужчины – достать товары, чтобы иметь жен. Именно их численность свидетельствует о богатстве человека и определяет его социальный статус.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Покупка жены и продажа раба – вот два главных стимула к деятельности в областях, где плодородие почвы, почти не нуждающейся в обработке, обеспечивает материальную жизнь человека и где климат не требует от него больших усилий, чтобы прокормить себя и иметь крышу над головой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Размышляя о работорговле, которая опустошает все эти регионы, я не мог не сравнивать между собой живущие там народы. Расе павинов, или фанов, которую мощная волна миграции вынесла к побережью из самых глубин внутренних областей, чужд любой вид работорговли. У них провинившегося человека убивают и съедают.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;У других, с более мягкими нравами, виновного продают. Это – первобытное правосудие. Но у всех племен, издавна участвовавших в работорговле, соблазн наживы исказил изначальный принцип правосудия, и ныне это уже больше не провинившийся, которого наказывают, а товар, который продают.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И как знать, не окажется ли наследник вождя обамба, гордящийся сегодня числом воинов, со временем слабым и одиноким, вынужденным продавать постепенно своих близких, чтобы добыть соль для стола или конголезские бусы для фавориток.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вытеснение вырождающихся народов народами со здоровой кровью, не такова ли причина африканских миграций?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нетрудно предвидеть печальное будущее смешанных племен ондумбо, авумбо и баканике, хотя наверняка у них было славное прошлое.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Исходя из родового имени «анджикани» [659 - Точнее, «анджиани». См. выше сн. 370.], которое им часто давали, как и по другим признакам, можно предположить, что они были осколками народа, в давние века довольно известного. Действительно, на картах XV века королевство Анджикани тянется далеко на северо-запад вдоль границ королевства Макоко [660 - Имеется в виду государство батеке Анзика (см. выше сн. 462), правитель которого носил титул «макоко» («микоко», «анзико»).]. Причину его упадка, по всей видимости, следует искать в продолжавшемся в течение нескольких веков падении нравов, порожденном рабством.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но вернемся к нашему путешествию. 6 августа к 9 часам утра мы добрались до места впадения в Огове реки Пасса, которую оставляем слева. Эта речушка более узкая [661 - Не более 80 м в ширину (Bruel G. Op. cit. P. 110).], чем Огове, почти столь же значима для навигации; ее вода прозрачная, а течение быстрое. Более же спокойная Огове становится теперь очень извилистой и окончательно избирает южное направление.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вечером мы подошли к подножью большого порога, который полностью перекрывает реку. Итак, мы достигли Машого, где я имел счастье найти в добром здравии Балле, Амона и весь отряд. Когда я соотнес Машого с соседней деревней, чье астрономическое положение сумел определить довольно точно, расчеты показали, что этот порог должен находиться приблизительно в восьмистах пятидесяти километрах от побережья, если плыть по Огове, – путь, который мы преодолели без каких-либо происшествий за двадцать месяцев.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Людей и багаж мы смогли на время разместить в лагере, разбитом доктором Балле, но нам нельзя было долго задерживаться у Машого, последнего пункта, до которого можно доплыть на пироге. Выше по течению пороги следуют один за другим вплоть до большого водопада Пубара двадцати метров в высоту, за которым Огове, или Ребаньи, рождающаяся где-то на юго-западе страны ашикуйя [662 - Ашикуйя – этнос, обитающий между Алимой и Нкени. Существует предположение, что ашикуйя представляют собой ветвь однумбо.], совершенно непригодна для навигации.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Миссия, которую правительство на меня возложило, завершилась в части, касающейся Огове. Эта река не была, как считалось, большим водным путем, позволяющим проникнуть в самое сердце Черного континента.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но если проблема Огове была решена, если наши надежды рушились, теперь мы, по крайней мере, знали, что в нескольких днях пути на восток находится другой бассейн, реки которого несут свои воды на северо-восток, во внутренние области Африки. По словам туземцев, там встречаются огромные водные пространства. Отныне они становились нашей целью.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нужно было, таким образом, оставить Огове, следуя по которой, мы слишком отклонились на юг, и начать новую экспедицию в абсолютно неизведанные регионы востока.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но прежде чем продолжить наш рассказ, хотя мы еще не покинули бассейн Огове, бросим последний взгляд назад, ибо отныне исследование новых областей и новых племен примет совсем другой характер.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава ХХ. Бассейн Огове<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Несмотря на то, что мы планировали совершать свой поход без особой спешки, нам не хватало времени для длительных разведок, чтобы исследовать районы по правую и левую стороны от избранного маршрута. Тем не менее наши наблюдения, дополненные сведениями аборигенов, позволяют составить общее представление о бассейне Огове [663 - Ср.: Savorgnan de Brazza P. Voyages d’exploration… P. 530–532.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Занимая площадь приблизительно в три квадратных градуса к северу и двенадцать градусов к югу от экватора, этот бассейн тянется от седьмого до двенадцатого градуса восточной долготы по Парижу [664 - Т. е. отмеряемой от Парижского меридиана.Вопрос о начальном меридиане, от которого следовало отсчитывать долготу, имеет долгую историю. В античности Гиппарх Никейский (ок. 190 г. – ок. 125 г. до н. э.) проводил его через остров Родос, а Марин Тирский (ок. 70 г. – 130 г. н. э.) и Клавдий Птолемей (после 83 г. – после 161 г. н. э.) – через Канарские о-ва. В Средние века арабские географы либо прочерчивали его через западную оконечность Африки, либо следовали Птолемею. Точку зрения Птолемея в эпоху Великих географических открытий принял Герард Меркатор (1512–1594 гг.). В 1634 г. на Парижской конференции математиков и географов было решено считать нулевым меридианом линию, идущую с севера на юг через Иерро, самый западный из Канарских островов; это решение утвердил король Франции Людовик XIII. Однако 21 июня 1666 г. математики Французской академии приняли за нулевой меридиан линию, проходящую через Париж (через место, на которой планировалось построить Обсерваторию); она отклонялась от меридиана Иерро на 20&#186; к востоку. Парижский меридиан использовался французами в течение более чем двух столетий. На Вашингтонской международной конференции 1884 г. 23 из 25 стран-участниц проголосовали за признание в качестве универсальной точки отсчета долготы Гринвичского меридиана, британского конкурента Парижского. Франция, воздержавшаяся при голосовании (вместе с Бразилией), продолжала применять Парижский меридиан для измерения времени до 1911 г., а в навигации до 1914 г.], и, возможно, его размеры равны примерно трети территории Франции.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Область, прилегающая к океану, низменная и болотистая, занимает приблизительно треть территории бассейна; внутренняя же область, неровная и возвышенная, является частью массива, параллельного побережью, который служит подножием для высоких плато, окаймляющих с запада большую впадину Экваториальной Африки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;После известняковых отмелей Либревиля, покрытых толстым слоем лимонита [665 - Ил.], идут аллювиальные почвы дельты Огове, сформировавшиеся в недавнее время.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Этот болотистый регион прорезают большие лагуны, озера и каналы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Повсюду в изобилии растут мангровые деревья, ротанговые пальмы [666 - Ротанговая пальма (Calamus rotang) – лазающая лиана из семейства пальмовых, растущая в очень влажных местах; самое длинное растение в мире – его тонкий (диаметром 7 см) и крайне гибкий ствол поднимается сначала вертикально (на высоту до 10 м), а затем вьется горизонтально (общей протяженностью до 200 м и более). Кора и ядровая древесина ротанговой пальмы отличаются особой прочностью, заболонь более мягкая и гибкая. Дерево использовалось туземцами прежде всего для изготовления предметов домашнего обихода (корзины и пр.).], панданусы с пирамидальными пучками корней [667 - Мощные воздушные корни пандануса, достигнув поверхности почвы, врастают в нее; постепенно нижняя часть ствола отмирает, и растение держится на этих корнях как на подпорках.]. Плотная завеса темной растительности, типичной для солоноватых вод, сменяется многочисленными рощицами масличных пальм. Их силуэты четко выделяются на полотне высоких трав и папирусов, заливаемых водой во время половодий. Они несколько оживляют равнинный ландшафт, который постепенно превращается в возвышенный.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Затем появляются первые скалы. Это голубоватые филлиты [668 - Плотные блестящие сланцевые породы, переходная форма от глинистых сланцев к слюдяным.], покрытые толстыми слоями желтой или красной глины, расцвеченной гидратом железа. Вдоль реки тянется полоса холмов и лесов из разных пород деревьев; огромный слой перегноя делает почву чрезвычайно плодородной; река течет широко и величаво, острова и островки больше не загромождают ее.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;По мере того как местность поднимается все выше и выше, деревни галуа, иненга, бакале жмутся все ближе к берегам; на неровной поверхности проступают гранитные обнажения. Затем деревни исчезают из виду, и густой лес накрывает своей тенью весь регион.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пальм уже нет, берега все ближе подходят друг к другу, и после пустынной местности между Самкитой, Нджоле и страной окота начинаются пороги.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Огове пролагает себе путь через пласты аспидного и слюдяного сланца. Нас встречают бесчисленные скалы, острова и островки, и среди этого хаотичного нагромождения можно увидеть груды кварцита, обкатанных камней и отмели из кварцитового песка со слюдяными чешуйками, которые кильватерная струя заносит в тихие затоны. Здесь обитают окота. Впервые появляются поросшие травой холмы, нарушая утомительную монотонность лесов; они тянутся за пределы земли оканда, где на поверхность выходят глыбы гранита, кварца и гнейса [669 - Гнейс – горная порода, образовавшаяся при метаморфизме осадочных или изверженных пород; состоит в основном из полевых шпатов, слюд, кварца и др.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но за страной адума лес, явивший всю свою мощь выше Бове, редеет; огромное пространство занято наслоениями кварцевого песчаника, покрытыми желтой или красной глиной; за ними следует песчаная область с долинами, разделенными высокими плато.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как уже было отмечено, между экватором и тропиками сезоны дождей зависят от склонения солнца. В экваториальной зоне два сезона дождей; но по мере удаления на север дожди все более запаздывают, а по мере удаления на юг они начинаются все раньше и раньше. В результате продолжительность одного дождевого сезона увеличивается, а другого уменьшается, так что в тропиках уже только один сезон дождей и только один сезон засухи.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В Габоне, расположенном около экватора, год делится на два сезона дождей и два сезона засухи неравной продолжительности. Это свойственно и для бассейна Огове, но с модификациями, связанными с разницей широт, воздействием атмосферных потоков, а также с расположением того или иного района относительно горных цепей, характером почвы, состоянием растительности и т. д., т. е. со всеми теми факторами, которые, независимо от общих законов, определяющих смену сезонов на побережье, по всей видимости, способствуют сокращению периода дождей по мере удаления от океана.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наблюдение за сезонами – с ними тесно связан режим реки, знание которого было для нас важно как с географической точки зрения, так и с точки зрения доставки наших грузов, – показало, что год делится на четыре периода:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Большой сезон дождей продолжается с января до мая; это самое влажное и самое теплое время года: в тени термометр поднимается выше +34 °С.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сменяющий его большой сезон засухи продолжается до сентября. Жара и влажность достигают своего минимума; это самое благоприятное время для европейцев. В сентябре температура повышается, и начинаются дожди; они усиливаются в ноябре и прекращаются в декабре. Этот второй сезон дождей сменяется очень коротким сухим периодом, длящимся с 15 декабря по 15 января. И снова частые грозы, виновницы высокой влажности, делают чрезвычайно неприятным этот момент перехода или передышки между двумя дождевыми периодами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Средняя температура +24 °С.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;За исключением торнадо, приходящих с востока, юго-западные и южные ветры почти не обновляют теплый и влажный воздух лесных пространств, будь то низины или возвышенности, поэтому воздух, как и вода, зараженный растительной гнилью, вызывает болезни, присущие тропикам.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В своих общих чертах страна делится на четыре зоны, отличающиеся друг от друга рельефом, геологической природой, высотой и климатом:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;1) приморская зона, низменная и болотистая;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;2) область обширных лесов с прогалинами, покрытыми травой;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;3) область зеленых холмов, разлинованных многочисленными ручьями, с лесистыми берегами рек и с плато высотой от трехсот до четырехсот метров;<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;4) зона водораздела, зона плато высотой от семисот до восьмисот пятьдесяти метров с глубокими ложбинами, откуда берут начало реки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глинистые плато высотой от трехсот до четырехсот метров и песчаные плато высотой от семисот до восьмисот пятидесяти метров являются самыми высокими местами в тех зонах, где они расположены. Характерная черта – вершины холмов и гор всегда ниже плато.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кажется, что подпочва этих возвышенностей различается строго по зонам. На глинистых плато она четко видна по обнажениям на берегах рек, где лежит мощными песчаными напластованиями темного, красного, а иногда голубоватого цвета. Песчаник же подножий высоких плато состоит из крупных и рассыпчатых частиц; можно обнаружить его нижние слои в русле рек, зажатых между крутыми берегами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Температура на плато варьируется от +13 до +33 °С, если брать крайние показатели в тени. В этом достаточно сухом воздухе хорошо ощущается свежесть; ветры, дующие беспрестанно над этими регионами, значительно смягчают зной.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Термометр, установленный в почве на метровой глубине, показывает всегда +24 °С; такова среднегодовая температура на этих возвышенностях.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В сухой сезон по ночам выпадает очень обильная роса, заменяющая дожди, не столь частые, как в приморской зоне.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Атмосферное давление, как и во всей экваториальной зоне, исключительно стабильно. Дневная кривая почти постоянна по амплитуде. Она варьируется между минимумом 3,5 мм и максимумом 4,5 мм ртутного столба.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Атмосферные возмущения редко влияют, да и то ненадолго, на барометр; но если этот прибор бесполезен для определения погоды, он чрезвычайно ценен для измерения высоты.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Температурные показатели более изменчивы, и на них воздействует состояние атмосферы. Они обычно достигают своего максимума к двум часам дня и своего минимума за час до восхода солнца.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;По термометру нельзя определить воздействие температуры на человеческий организм. Высокие температуры легче переносятся в ясную и сухую погоду, чем во время менее сильной жары, но при облачном небе, насыщенном водными парами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Гигрометр скорее, чем термометр, дает указания на этот счет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Электрическое напряжение также оказывает ослабляющее воздействие на организм.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Можно сказать, что лесная, или болотная, лихорадка [670 - Самым эффективным средством от болотной лихорадки (малярии) в эпоху Пьера де Бразза был хинин в больших дозах (от 1 до 5 г ежедневно).] – самая серьезная болезнь этих мест [671 - Марш, рассказывая о пребывании у бакале, сообщает также о язвенных болезнях, вызванных паразитами, в том числе клещами (Marche A. Op. cit. P. 248). Подробно о тропических гнойных язвах Габона см.: Швейцер А. Указ. соч. С. 58–59.]. Различны как ее проявления [672 - Ср. симптомы этой болезни в изложении Марша (Marche A. Op. cit. P. 323).] – перемежающаяся лихорадка, чрезвычайно сильные приступы желчного пузыря и гематурические приступы, так и непосредственные последствия – анемия, кожная сыпь и раны, которые долго не излечиваются, если только не меняется сезон, место обитания или пища. Случается, что сыпь исчезает после приступа лихорадки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Солнечные удары здесь очень опасны. Дизентерией [673 - В Габоне встречается как бацилловая, так и амебная дизентерия.] же болеют реже и в легкой форме. Туземцы подвержены и грудным заболеваниям. Я также встречал несчастных, пораженных сонной болезнью, которая обходит стороной европейцев. Только в последнее время врачи серьезно занялись ее изучением в госпитале Габона [674 - Подробно о сонной болезни, зонах ее распространения в Габоне, истории изучения и способах лечения см.: Швейцер А. Указ. соч. С. 54–58.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Огове, в своем среднем течении носящая имя Отембое или Рембо Мполо (Великая река), около побережья – Мигове, а в своем верхнем течении – Ребаньи, берет начало, как я выяснил позже, на западе высокого плато (восемьсот пятьдесят метров), в песчаной и безлюдной местности, которая отделяет возвышенную плодородную и безлесную страну ашикуйя от более низменного и лесистого региона балали.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Уровень Огове у ее истока выше уровня моря на четыреста пятьдесят метров. После ста пятидесяти километров пути на норд-норд-вест, прерывающегося водопадами и большими порогами, она достигает Пубары, где ее уровень понижается на тридцать метров, а у Машого еще на три метра. Он падает очень быстро – примерно по одному метру на километр пути; в конце концов Огове становится настоящей рекой и течет по долине параллельно побережью до слияния с Ивиндо, своим правым притоком, где после прохождения двух групп порогов ее уровень опускается на сто метров. На отрезке же от Думе до Ивиндо он снижается на семьдесят метров.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пролагая свой путь, Огове обнажает лежащие в регулярном порядке слои кварцита, что особенно характерно для района Думе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;У Бунджи, нижней границы порогов в стране адума, властвует гранит. Начиная с устья Ивиндо, пороги больше не образуют отдельных скоплений, но бесперерывно следуют друг за другом, за исключением участка выше водопада Бове.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ниже устья Себе начинается зона бескрайних девственных лесов, которая тянется до места впадения Нгунье в Огове; ее прерывает только безлесная территория оканда и апинджи.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;У островов Нджоле Огове пробивает себе путь сквозь скалистые преграды. Ее уровень понижается на сто восемнадцать метров и оказывается лишь на семьдесят метров выше океана, от которого она удалена на двести тысяч морских миль [675 - Морская миля – мера длины, использовавшаяся в навигации и соответствовавшая длине одной географической минуты. В эпоху Пьера де Бразза во Франции она исчислялась в 1852 м, в Великобритании – в 1853,184 м. В 1929 г. французская морская миля была признана единой международной мерой длины, но с 1960 г. она практически перестала использоваться.] и к которому беспрепятственно катит в юго-западном направлении свои спокойные и глубокие воды. Затем, расширяясь все больше и больше, она проходит через холмистые равнины приморской зоны, покрытые лесами, и оставляет за собой песчаные отмели и острова.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Выше Ламбарене это уже почти озеро; отсюда Огове течет в своем главном – западном – направлении; она разбрасывает направо и налево по низинам множество рукавов, связанных между собой естественными каналами, а те, в свою очередь, ветвятся и делятся, образуя на побережье лагуны и дельту, чья ширина между мысом Св. Екатерины и бухтой Назарет, куда впадает ее самый большой рукав, достигает примерно ста восьмидесяти километров.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;До Ламбарене, последнего европейского поста, Огове судоходна для пароходов с метровой осадкой во все сезоны; можно даже подняться до пустынных островов Нджоле и Миссанга. В период половодья по ней проходят суда с осадкой в два с половиной метра.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Намного длиннее Сены [676 - Длина Сены – 776 км.], Огове превосходит ее и по ширине, и по глубине, и по скорости течения [677 - Сена в эпоху Пьера де Бразза была судоходна (для речных судов) на протяжении 547 км от Труа до устья (для морских судов – от Руана). Согласно данным на 1855 г., ширина Сены в Париже составляла от 61 до 202 м, глубина – от 3,4 до 5,7 м. (Lazare F., Lazare L. Op. cit. P. 100), однако в период половодья ее уровень порой поднимался до 8 м (во время наводнения 1910 г. – до 9,5 м). Обычная скорость течения Сены – от 1 до 2 км/ч, но в половодье она достигала 4 км/ч.]. Постоянно изменчивая, она становится страшной, когда ее мрачные воды, поднимаясь выше среднего уровня на четыре-пять метров и удесятеряя свою массу, неудержимо устремляются вперед. О той невидимой и грандиозной разрушительной работе, которую она совершает, можно судить по ее мощным водоворотам.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Из-за того, что каждое племя обладает монополией на торговые пути, мы были вынуждены четыре раза менять гребцов. Можно представить себе скорость течения Огове, если путь на пироге без остановки от Нджоле до Машого вверх по течению занимает пятьдесят дней, а обратно – только шесть.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хотя Огове, как и большая часть ее бассейна, находится в южном полушарии, где разливы и спады воды зависят от сезонов, ее водный режим несколько меняется в нижнем течении после впадения Ивиндо из-за иного режима северных притоков.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;За исключением Нгунье, исследованной дю Шайю [678 - Поль Беллони дю Шайю (1835–1903 гг.) – исследователь и естествоиспытатель. Сын французского коммерсанта и мулатки с острова Реюньон, он в 1852 г. переехал в США и принял американское гражданство. До 1855 г. дю Шайю вел торговлю с племенами Габонского эстуария, покупая у них черное дерево и слоновую кость. Затем по поручению Филадельфийской академии естественных наук он организовал две научные экспедиции в Габон (1855–1859, 1863–1865 гг.), исследовав долины Тембони и Монда, а также области к югу от Огове (районы мыса Лопеш и лагуны Фернан-Ваш) и открыв реку Нгунье. Описание этих экспедиций дю Шайю дал в сочинениях: Chaillu P. B. du. Voyages et aventures en Afrique Equatoriale. Paris, 1863; Idem. Journey to Ashango-Land and further penetration into Equatorial Africa, 1863–1865. London, 1867; Idem. L’Afrique sauvage, nouvelles excursions au pays des Ashangos. Paris, 1868. Подавляющее большинство его более поздних произведений также посвящены Габону: Chaillu P. B. du. Stories of the Gorilla Country. New York, 1867; Idem. Wild Life under the Equator. New York, 1868; Idem. My Apingi Kingdom. New York, 1870; Idem. The Country of the Dwarfs. New York, 1871; Idem. Adventures in the great forest of Equatorial Africa and the country of the dwarfs. New York; London, 1899; Idem. Lost in the Jungle. New York, 1900; Idem. The world of the great forest: how animals, birds, reptiles, insects talk, think, work, and live. New York, 1900; Idem. King Mombo. New York, 1902; Idem. In African forest and jungle. New York, 1903. О дю Шайю см.: Bucher H. Canonization by repetition: Paul Du Chaillu in historiography // Revue fran&#231;aise d’histoire d’outremer. Vol. 66. 1979. No. 242–243. P. 15–32. О манере описания им своих путешествий в Африку см.: Demeulenaere A. Op. cit. P. 89–106.], притоки Огове еще не изучены. Наблюдения, проведенные в их устьях, выводы, сделанные на основе общей орографической системы, как и сведения, полученные от местных жителей, не позволяют считать их сколько-нибудь пригодными для судоходства. Левые притоки текут почти параллельно Огове; правые же расходятся от нее, словно веером. Среди первых, после Нгунье, стоит упомянуть только Либумби, Лоло, Офуэ. Правые – Нкони и Себе – малозначимы; но было бы интересно исследовать, выше ее первых водопадов, реку Ивиндо, основной исток которой, может быть, находится далеко на севере.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Племена бассейна Огове принадлежат к черной расе. Одни представляют классический тип, тогда как у других расовые признаки не столь резко выражены и цвет кожи не столь темный. Опираясь на совокупность этнографических признаков – за исключением ака, или окоа, редких образчиков пигмеев, затерявшихся на Африканском Западе, – мы попытаемся выделить определенные группы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я изучал эти черные племена как с антропологической точки зрения, так и с точки зрения той роли, которую каждое из них сможет играть в будущем. Тем не менее считаю полезным дать их общую классификацию по языкам.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Многие из этих племен различаются между собой больше по физическим, чем по нравственным характеристикам; влияние среды обусловило различия внутри одной расы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вот языки и народы, говорящие на них: мпонгве, на котором говорят габонцы, орунгу, нкоми, галуа, иненга, живущие в приморской зоне; бакале, на котором говорят булу, бангве, шаке, шебо и окота, обитающие выше Думе; фан, на котором говорят павины и ошеба, или оссьеба.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Производные от каждого из этих языков часто настолько различаются между собой, что люди одного происхождения с трудом понимают друг друга.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Если мы возьмем, например, обычное слово «вода» – аминго, манго, манджва, анджа, манджин, то легко увидим их общий корень.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И, наоборот, если взять слово «огонь» – огони, вивони, мейя, ига, ндва – нетрудно заметить, что огони на мпонгве, мейя на бакале и ндва на павинском не имеют ничего общего.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;При таком смешении народов и языков непросто осуществить строгую классификацию, ибо к этим трем основным языковым семьям добавляется четвертая группа наречий, на которых говорят адума, обамба, ондумбо, авумбо и, может быть, даже баканике и батеке. Произношение в некоторых из этих языков мягкое, как в мпонгве, в других – как в фан – твердое и гортанное. У мпонгве счет идет до десяти, а у бакале только до пяти.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я должен указать еще на очень четкое различие между туземцами: у тех, кто населяет берега рек, нравы мягкие, а те, кто живет вдали от них, – люди физически сильные и воинственные. Первые представляют прошлое, вторые – будущее.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Несмотря на свой каннибализм, фаны превосходят остальных аборигенов. Грубость их нравов связана с более суровыми условиями существования, с бесконечными войнами и с относительной бедностью. Их женщины, обреченные на тяжелый труд, строго соблюдают обязанности супруги и матери. Прибрежные жители, занимающиеся единственно торговлей, утратили свою дикость, но мужчины стали изнеженными, а женщины как нельзя более распущенными.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Да не потеряет павин своих природных качеств при контактах с прибрежными жителями и белыми!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;У фанов не существует рабства, как у других племен, но их объединяют с ними две вещи: полигамия и, в меньшей степени, фетишизм – разновидность культа духов, отправляемого оганга, которых мы называем шаманами. Естественно, мораль фанов соответствует рудиментарному состоянию их цивилизации. Что же касается религиозных верований, то, хотя мы с полным основанием критически оцениваем ряд грубых и часто жестоких ритуалов, приходится признать, что за ними часто скрывается некая абстрактная, спиритуалистическая идея.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Магометанство в силу своей монотеистической сущности могло бы наверняка обеспечить реальный нравственный прогресс для этих людей. Оно легко бы вписалось в их обычаи благодаря полигамии; однако высшие интересы нашей колониальной политики требуют отвергнуть ислам в пользу христианства, к которому они менее восприимчивы, но который сблизит их с европейскими нациями.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы уже отметили невежество, недоверчивость и относительно мягкий характер прибрежных жителей и говорили об их разъединенности и торговых монополиях. Наше влияние, которое прежде объяснялось слабостью политических связей между племенами, обязательно утвердится среди них, ибо интересы этих людей естественным образом привязывают их к нам. Знание реки и коммерческая жилка сделают их ценными помощниками; в свою очередь этим вырождающимся народам неизбежно потребуется для защиты наше вмешательство.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прибрежные жители не войдут в цивилизационное движение как производители, они будут его промежуточным звеном; они обречены на исчезновение перед лицом нашествия первобытных народов, воинственных и физически сильных. Разъединенные племена побережья нуждаются в нашей поддержке, чтобы, сплотившись, противостоять слишком стремительному вторжению пришельцев и оказывать на них нужное воздействие. Но, помогая им, мы должны добиться взаимопонимания между этими разрозненными племенами и их общим врагом и не допустить, чтобы в этой благоприятной для них ситуации они не стали обогащаться исключительно за счет того, что добыто трудом вновь прибывших.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Совсем иначе обстоит дело с этими последними. Их враждебность может ограничить нашу деятельность территорией, непосредственно примыкающей к морскому побережью и к судоходным рекам, и преградить нам путь во внутренние области. Наше влияние на пришельцев станет эффективным, когда мы заинтересуем их торговлей с нами. Если мы сумеем установить с ними коммерческие связи, сегодняшние строптивцы станут самой созидательной силой в будущем.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все это будет зависеть от того, каким образом мы сохраним равновесие между туземцами и различными интересами, которые могут привязать их к нам. Ныне внутренние области ничего не экспортируют, если не считать небольшого количества слоновой кости, которая по цепочке, из рук в руки, доставляется на побережье; торговля сводится к продаже рабов, хотя весь регион изобилует каучуком, но его не добывают даже вблизи Ламбарене, ибо местное население не знает его реальной цены.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Судя по внешнему облику страны, вся земля, за небольшим исключением, чрезвычайно плодородна, и от человека не требуется больших усилий, чтобы прокормить себя.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Беспечные и ленивые в силу благодатной природы, туземцы не делают запасов и живут одним днем, посвящая обработке земли ничтожную часть своего времени; они занимаются рыбной ловлей, охотой и особенно торговлей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Будущее страны тесно связано с организацией труда туземцев; только благодаря труду можно извлечь огромную прибыль из плодородных почв региона, культивируя кофе, какао и сахарный тростник, которые здесь прекрасно растут.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Промышленность может выгодно использовать имеющиеся в изобилии масличные, волокнистые, красящие растения и различные породы деревьев, в том числе эбеновое дерево [679 - Африканское эбеновое дерево (Diospyros crassiflora Hiern, Diospyros evila Pierre) – вечнозеленое дерево высотой до 15 м и до 2,2 м в обхвате, растущее в экваториальном лесу в сухих и полусухих зонах; кора черная, заболонь коричневая с черными прожилками, ядровая древесина черная и большой плотности (до 1,1 кг/м2). На экспорт шла только ядровая древесина, которую туземцы отделяли от коры и заболони и разрубали на бревна длиной 1,3 м и весом от 30 до 60 кг; в Европе она использовалась для изготовления мебели и музыкальных инструментов.], красный сандал [680 - Сандаловое, или красное дерево (Pterocarpus Angolensis), – вечнозеленое лиственное дерево из семейства сандаловых с пышной кроной, растущее в экваториальном лесу и в Южной Африке; обычно высота достигает 16 м, в особо влажных местах – 18–19 м. Имеет темно-коричневую кору, красноватую заболонь и коричневую ядровую древесину. Туземцы использовали сандал для изготовления пирог, музыкальных инструментов и лекарств (его красному соку, похожему на кровь, приписывались магические свойства), европейцы – для изготовления мебели. См.: Pterocarpus angolensis DC // http://www.sl.kvl.dk/upload/pterocarpus_angolensis_int.pdf.] и каучуковые лианы, которые сегодня составляют – наравне с пальмовым маслом и слоновой костью – главные предметы экспорта ближайших к побережью регионов [681 - Важными статьями экспорта являлись также пальмовый орех, воск и ракушки (Savorgnan de Brazza P. Voyages d’exploration… P. 535).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Известно, что крупные европейские фирмы, ведущие торговлю в Западной Африке, обычно ограничиваются созданием факторий и торговых контор на побережье.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Караваны, приходящие туда издалека, привозят продукты и получают в обмен некоторое количество товаров; племена из отдаленных областей внутренней части страны привлекает к побережью именно возможность продажи с немедленной оплатой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На Африканском Западе все обстоит иначе. Товары и местные продукты переходят по цепочке, из рук в руки, от племени к племени, пока не пройдут путь от побережья до внутренних областей страны и обратно; оплата производится не сразу, а в форме аванса.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Первые негоцианты, прибыв в Габон, оказались в затруднительном положении, из которого прибрежные мпонгве вызволили их с выгодой для себя, став их агентами. <Схема такова>. Купец вручает посреднику-туземцу некие товары, платя ему за посредничество часть из них; тот далеко не уходит и живет на широкую ногу, благодаря товарам, взятым в качестве аванса. Он берет из них небольшую долю и в свою очередь отдает ее в качестве аванса туземцам, которые должны добыть требуемые вещи; те действуют тем же способом, вступая в сделку с другими туземцами, обитающими еще дальше; в результате производитель получает лишь сотую долю товаров, авансированных торговой конторой [682 - Ср.: Пис. V.]. Все получающие доход от такого вида сделки озабочены единственно тем, чтобы гарантировать себе этот прибыльный транзит. Отсюда огромное количество мелких торговых монополистов, которые перехватывают друг у друга коммуникации, соперничают и ведут бесконечные войны от деревни к деревне. В этих условиях коммерческие связи ограничиваются лишь небольшой зоной вблизи побережья. Такая авансовая торговля является источником злоупотреблений, конфликтов, вооруженных столкновений и расточительства.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы посчитали важным напомнить, как осуществляется коммерческая деятельность на побережье, поскольку не хотим, чтобы в таком виде она распространилась и на внутренние области, еще не затронутые ее деморализующим воздействием. Уже в 1866 г. несколько европейских компаний разместили фактории в низовьях Огове, но до сих пор Ламбарене остается конечным пунктом прямой европейской торговли.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Народы верховий реки можно разделить с коммерческой точки зрения на две группы: живущие на берегах Огове и обитатели буша.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Первые – исконные жители страны – считаются цивилизованными; на реке на своих пирогах они в своей стихии: это галуа, иненга, оканда и – немного выше – адума.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Жители буша – бакале, бангве, шаке, фаны – мигрировали поближе к прибрежным племенам, но не смогли сами использовать речной путь. Груз они переносят исключительно на спине. Это они поставляют то небольшое количество слоновой кости, которая поступает в районы, прилегающие к Габонскому эстуарию.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;У первых, ставших в силу обстоятельств нашими союзниками, мы просили пироги. Вторым, чьей враждебности опасались, мы говорили, что белые с побережья желают установить с ними коммерческие отношения. Благодаря надеждам, которые мы породили у них, самые большие трудности были устранены.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы располагаем только общими сведениями о торговых контактах жителей буша. Европейские товары доходят до племен внутренних областей главным образом из дальних районов Рембое и Комо (притоков Габона) и из деревень района Самкиты, находящихся на некотором расстоянии к северо-востоку от Ламбарене. Многие влиятельные вожди Самкиты монополизируют торговлю, извлекая из нее значительные доходы; они бы никогда не позволили посредникам, посланным к ним факториями, свободно вступать в прямые контакты с жителями буша.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Бакале ходят по суше к бангве на юг страны оканда, где покупают слоновую кость, платя сотую часть цены, установленной факториями; переходя из рук в руки она настолько уменьшается, что после года ожидания производитель получает лишь крохи от товаров, отданных коммерсантом первому посреднику.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Понятно, что в таких условиях только одна слоновая кость может выдержать все превратности столь длительного путешествия.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава XXI. Разведка в стране батеке<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Становилось все более очевидным, что дальнейшее плавание по Огове было невозможно, прежде всего из-за ее постоянного отклонения на юг, а также из-за непреодолимых препятствий, с которыми столкнулся доктор Балле у водопада Пубара.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я отправился в разведку, как всегда, с преданным мне Дени. Я познакомился с ним, когда тот еще был ребенком, в 1872 г. на реках Габона; он был один из первых павинов, выучивших французский.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Здесь, среди людей других рас, он говорил на языке, который никто не понимал; поэтому мне пришлось взять еще одного переводчика [683 - Ср.: Пис. VIII.]. Это был Дамба, кама [684 - Кама (нкоми) – этнос, принадлежащий к группе мпонгве; в эпоху Пьера де Бразза обитал на берегах реки Анимба, на Атлантическом побережье от лагуны Фернан-Ваш до устья Рембое, а также в низовьях Огове. Главными селениями кама на Огове были Ндонго, Нгомби, Овири и Эвенга. По численности кама превосходили орунгу. Они издавна имели контакты с европейцами. См.: Savorgnan de Brazza P. Voyages d’exploration… P. 533.] из Фернан-Ваша, пункта на Атлантическом побережье, куда сгоняли толпы невольников с Огове, чтобы продать их работорговцам.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кама говорят на мпонгве, но благодаря постоянному общению с рабами из различных племен внутренних областей они могли немного изъясняться на их языках.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я отплыл 11 августа. Гребцы, составлявшие мою команду, уже приобрели опыт управления пирогой и ни разу не позволили ей перевернуться.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Спустившись по извилистой и спокойной Огове, мы вошли в воды Пассы. У этой реки, зажатой между высокими берегами и текущей по ровному песчаному руслу, глубина неизменна – два с половиной метра.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И вот я снова вернулся к своему прежнему занятию: обхожу деревни, живу вместе с туземцами и пытаюсь, устанавливая добрые отношения с ними, разрушить легенду, которая изображала нас сказочными персонажами, вышедшими из Обо и питающимися мясом рабов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;По этой же легенде мы были естественными посредниками между черной расой и фантастическими народами, живущими в глубине вод, которые поставляют нам соль и товары.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Эти славные люди быстро поняли, что мы не каннибалы, но было довольно трудно внушить им, что эти товары – по их мнению, волшебного происхождения – производила наша промышленность; когда же я им говорил, что у белых есть страна, где всего вдоволь, они не могли уяснить, почему тогда мы ее покинули [685 - У туземцев бытовали самые разнообразные представления о белых и о тех землях, откуда они пришли. Так, оканда говорили Маршу: «По словам иненга, страна белых находится очень далеко, чрезвычайно далеко, в том месте, где небо и земля сходятся своими концами. По их словам, есть и другие белые, более могущественные, чем ты, у которых только по одной руке, по одной ноге и по одному глазу» (Marche A. Op. cit. P. 338–339).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Итак, наше прибытие очень интриговало их.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ночью мы разбили лагерь на песчаной отмели, недалеко от места впадения Пассы в Огове, рядом с тропой, проложенной слонами. На следующий день, заметив на левом берегу деревню, раскинувшуюся на холме, я направился туда, чтобы попросить на время приютить нас, так как хотел изучить окрестности и получить какую-нибудь информацию от ее жителей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Это была деревня Понго, которую населяли ондумбо. Кажется, фетиши благоволили мне, поскольку нас приняли с большим гостеприимством. Раньше деревня располагалась севернее, но перед нашествием умбете ее обитатели посчитали разумным переселиться на другой берег Пассы, хотя их плантации остались на прежнем месте. У ондумбо не было почти никаких связей с адума, поэтому они не могли представить себе, что мы приплыли по Огове. «Вы что – белые, вышедшие из Обо (море или побережье Маюмбы)?» – часто спрашивали они нас: свидетельство того, что оттуда, правда редко, до них все же доходили европейские товары.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вождь Понго дал мне ценные сведения о стране, и теперь я мог продвигаться по ней не вслепую.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я сделал ему относительно дорогой подарок, чтобы слава о нашей щедрости опередила нас и стала залогом хорошего приема.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;13 августа, перед тем как попрощаться, мой новый друг попросил меня остановиться по пути в деревне его родственника Нгими, который был уже предупрежден о нашем путешествии.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда я прибыл туда после полудня, то увидел сотню или даже полторы сотни человек, ожидавших меня на отлогом берегу. Наш облик чрезвычайно удивил их, но мое удивление было не меньшим при виде великолепного моста из лиан, переброшенного от одного берега Пассы на другой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Откуда же они узнали эту систему висячей конструкции, отвечающую всем инженерным законам? Здесь есть все: и устои на каждом берегу, и промежуточные опоры, и подвески – словом, все, что надо, и высокой прочности. Мост слегка прогибается под тяжестью нескольких человек, стоящих посередине; между двумя береговыми опорами я насчитал девяносто два шага. Настил, висящий над водой на высоте пяти метров, состоит из переплетенных лиан, положенных на толстые балки; его держат лианы той же породы, выполняющие роль цепей. Распорки, зафиксированные на каждом берегу, не дают мосту раскачиваться.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Это было коллективным творением жителей деревень, расположенных на высоком плато. Все они признавали своим вождем Нгими. Я встретил там одного молодого и влиятельного умбете, пришедшего сюда, чтобы взять в жены дочь Нгими; туземцы оказывали ему те же почести, которыми обычно удостаивали вождей собственного племени. Кстати, если вождь обамба громко выражал свою радость, принимая мой подарок, то вождь ондумбо скрывал свое удовлетворение под маской безразличия.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Слишком слабые, чтобы сопротивляться своим воинственным соседям и друзьям, ондумбо надеются предотвращать военные столкновения, выдавая за них своих дочерей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нельзя сказать, что они враждуют между собой, совсем наоборот. Но благодаря родственным связям чужаки начали чувствовать себя весьма свободно; и их становилось чересчур много: по численности они уже сравнялись с ондумбо.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Трудолюбивое население, сконцентрированное на высоком плато (сто тридцать метров над уровнем реки), преобразило всю страну; повсюду были разбиты обширные плантации, а многочисленные стада коз и овец паслись на лугах с нежной травой, которую периодически подпаливали.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Эта возвышенность со здоровым климатом, лежащая посреди земель, возделанных руками туземцев с мягким и миролюбивым нравом, должна была стать, по моему мнению, главным объектом нашей будущей разведки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Отсюда открывались бескрайние дали. В ясную погоду за темными лесами страны умбете проступали очертания ближайших горных вершин страны батеке. На западе и на юге можно было увидеть такие же плато, на фоне которых вырисовывались силуэты рощ. Ниже холмы, овраги и леса чередовались с лугами. То там, то здесь среди зеленеющих просторов располагались группы селений.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Если не считать пальм и банановых деревьев, то ландшафт этой страны очень напоминал некоторые ландшафты в Европе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мой визит интриговал местных жителей. Они спрашивали, какова цель моего приезда; они не верили, что у меня действительно было намерение дойти до батеке. По их словам, в той стране, с которой я хотел познакомиться, меня ожидали удивительные вещи: ее жители говорили на странном непонятном языке; земля, раскаленная днем, ночью становилась ледяной; там было много соли, европейских тканей и прочих вещей. Мне самому было любопытно узнать, есть ли правда в этих рассказах, и мое желание достичь владений батеке все более усиливалось.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Два дня, 14 и 15 августа, мы поднимались вверх по Пассе, которая слева вбирает на своем пути небольшой приток шириной в двадцать метров и с медленным течением. Мы проплыли мимо двух мостов из лиан, подобных мосту Нгими, и остановились у деревни Оленде, вождя бангве.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хотя Оленде был тестем Леумбо, самого влиятельного среди вождей умбете, он предусмотрительно переселился на берега Пассы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мост, соединяющий его деревню с левым берегом, на некоторое время обеспечит ее жителям покой, которым умбете пока позволяют им пользоваться, поскольку благодаря такому средству сообщения они могут свободно совершать набеги на южные территории; но людям Оленде всегда грозит опасность, ибо в случае неудачного рейда умбете их селение может стать жертвой жадности соседей, возвращающихся домой с пустыми руками.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Из деревни можно услышать шум водопада на Пассе, находящегося в трех или четырех километрах отсюда [686 - Этот водопад де Бразза назвал «водопадом Монтеньяка» в честь своего покровителя, министра военно-морского флота и колоний (Отч.-1. Гл. III).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;По моим сведениям, должна была существовать тропа между деревнями Оленде, Ниаманачуэ и страной батеке.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я приложил немалые усилия, чтобы получить право пройти по ней. Умбете, знавшие этот путь, отказывались брать нас с собой. Мне удалось заполучить двоих умбете в проводники только благодаря вмешательству Оленде: как будущий шурин одного из них, он использовал свое влияние, чтобы уговорить их сопровождать меня.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вечером на стоянке проводники не захотели спать рядом с нами. Они чего-то боялись и разожгли костер так далеко, что я даже заподозрил их в желании бросить нас одних посреди леса. На следующий день мы продолжили путь на северо-восток через лес, перемежавшийся полянами и болотами. Днем мы дошли до деревень умбете, главный вождь которых, Ниаманачуэ, принял нас с радушием, предложив угощение и подарив барана.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Судя по такому сердечную приему, молва о нашей щедрости опережала нас; более того, переходя из уст в уста, она ее значительно приумножила, что прочитывалось на лице Ниаманачуэ, явно недовольного, несмотря на весьма ценный подарок, полученный от нас.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не желая в дальнейшем связывать себя обязанностью делать подарки, которые больше походили на дань, я забрал все, что отдал, вернул барана и ушел из деревни.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Днем 18 августа я покинул деревню Думбы, где, по пути на восток, остановился на ночлег. Совсем близко от нас виднелись отроги песчаных гор страны батеке с их особым рельефом, за которыми угадывались бескрайние пространства. В деревнях все разговоры вертелись вокруг батеке; я понимал, что жителей пугала неопределенность, связанная с неизвестностью, и что никто не отважится вступить на их территорию. Только пообещав «разорительный» подарок, я смог найти двух проводников.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Парижское географическое общество подарило мне шкатулку, полную фальшивых драгоценностей, из запасников Императорского театра Тюильри [687 - Тюильри – дворец в Париже, располагавшийся на правом берегу Сены между Лувром и площадью Согласия; строительство его началось в 1564 г. на месте бывшей черепичной мастерской (отсюда и его название: tuile – «черепица»). Он являлся резиденцией многих французских королей и императоров – Людовика XIV (в 1664–1667 гг.), Людовика XV (в 17151722 гг.), Людовика XVI (в 1789–1792 гг.), Наполеона I (в 1800–1814 и 1815 гг.), Людовика XVIII (в 1814 и 1815–1824 гг.), Карла Х (в 18241830 гг.), Луи-Филиппа I (в 1831–1848 гг.) и Наполеона III (в 1849–1870 гг); в 1793–1795 гг. в нем размещались Национальный Конвент и правительственные комитеты, а в 1795–1799 гг. – Совет старейшин. 24 мая 1871 г. дворец был сожжен парижскими коммунарами; его остатки окончательно уничтожили в 1882 г.Императорский (и Королевский) театр Тюильри – театр, открытый 10 января 1808 г. по приказу Наполеона I как личный театр французских монархов и просуществовавший до падения Второй империи 4 сентября 1870 г. Специально для него в знаменитом Павильоне машин был устроен Зрительный зал. Театр стал наследником Королевского театра Тюильри, функционировавшего с 1662 г. до Французской революции и считавшегося одним из лучших театров Европы во второй половине XVII – конце XVIII в. См.: Donet A. Architectonographie des the&#769;atres de Paris. Paris, 1821; Wild N. Dictionnaire des the&#769;atres parisiens au XIXe si&#232;cle: les the&#769;atres et la musique. Paris, 1989.]. Они прекрасно имитировали бриллианты и другие драгоценные камни и, по всей вероятности, украшали благородных героев трагедий. После моего отъезда с побережья я безуспешно пытался заинтересовать ими туземцев. Здесь на них смотрели с еще большим пренебрежением.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зато я заметил, что взоры моих новых знакомых не отрывались от небольших колечек из голубого стекла, нгонголо на их языке. Известные в этих регионах с давних времен, но чрезвычайно редкие, они высоко ценились у них [688 - О популярности среди туземцев то голубого обработанного жемчуга, то мелкого белого см.: Les Cahiers… Р. 211, 217–219.]. Ящик с этими безделушками, хранившийся в штаб-квартире, стоил не менее пятисот рабов; такое количество невольников трудно приобрести за что-нибудь иное.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Подарок, цену которого я так давно пытался определить и чья «дороговизна» меня пугала, на самом деле состоял из двух конголезских бус, стоивших в Европе десять сантимов, здесь же на них можно было купить одного раба.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Признаюсь, что в конце концов я и сам стал находить великолепным этот скромный голубой бисер, предмет вожделения каждой женщины в этих местах, где пояс из нгонголо играет ту же роль, что и наши бриллиантовые украшения. Я уже переставал делать различие между бисером и бриллиантом чистой воды. А на самом деле, существовало ли оно, это различие? В Европе ценность драгоценного камня объясняется только его редкостью, а у ондумбо конголезское стекло тоже было редким! Бриллиант или голубой бисер, не слишком ли часто они становятся товаром, оплаченным человеческой плотью?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Благодаря нашей невиданной щедрости, которую жители этого региона не могли и представить себе, я смог проникнуть на территорию, на которую прежде никто не осмеливался вступать. В этой новой стране один из лапто, Метуфа, показал мне многочисленные виды растений, известные ему по Сенегалу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сама же земля батеке очень не похожа на другие. Оставшаяся позади нас глинистая и твердая почва страны ондумбо плохо впитывает влагу, поэтому ручьи текут повсюду – и в каждой долине, и по дну самого маленького оврага.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Здесь же на огромной холмистой территории с песчаной почвой уходящая сквозь песок вода стекает в подпочву и оставляет сухим дно оврагов. Только где-то далеко отсюда и в очень глубоких долинах можно встретить реки. У них широкое русло, даже у самих истоков; их вода прозрачна, и ее масса довольно быстро увеличивается, получая дополнительную дань от водоносного горизонта.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Страна батеке с большими пологими склонами являет собой грандиозную картину. Ее песчаное основание проступает только у берегов рек, зажатых между узкими лощинами. Огромных лесов уже не видно, как и буйной зелени, свойственной более плодородным землям.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лесная растительность, доходящая до берегов рек, исчезает там, где корни не дотягиваются до подземных вод. Иногда на плато вырисовываются силуэты пальм или купы деревьев, но их присутствие можно объяснить долгим пребыванием человека: предохраняя свое жилище от горящих каждый год прерий, он не выкорчевывал леса рядом с деревней. С течением времени и под давлением событий человек ушел отсюда, и только лес напоминает о том, что он когда-то жил здесь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;По мере того как мы продвигались вперед, земля поднималась все выше и выше, и ее рельеф обретал четкие черты.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Позади же нас – с северо-запада на юго-восток – тянется сплошной океан темной зелени, над которым колышется влажный покров легкого тумана; холмы в окрестностях Пубары мало-помалу теряются в неясных далях. После тяжелого перехода, который усугубляет нестерпимая жажда, к двум часам дня мы подходим к небольшой деревушке с бедными, плохо построенными хижинами и абсолютно безлюдной.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Жители покинули ее при нашем появлении. Не дождавшись возвращения беглецов, мои проводники требуют оплаты и сразу же исчезают: настолько велик их страх перед батеке.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Неужели мы действительно у народа, о котором нам так много рассказывали? Неужели это те самые батеке? Люди, сбежавшие из своей деревни, неужели они принадлежали к этой расе? Мы не хотели этому верить, несмотря на уверения проводников.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дамба считал, что эта земля из раскаленного песка и лишенная леса наверняка принадлежала батеке, но в деревне могли жить только их рабы; в определенной степени он был прав, ибо ее жителями оказались баканике.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Обосновавшиеся на территории между умбете и батеке, они служат посредниками для этих двух народов. Покорные первым и наполовину рабы вторых, они презираемы и теми и другими. Это посредничество приносило бы им выгоду, если бы, находясь между молотом и наковальней, они не подвергались грабежу со стороны своих торговых партнеров.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Обамба они продают ткани и соль, полученные от батеке, – продукты, приходящие непосредственно с побережья; батеке они поставляют рабов, мясо кабана [689 - Речь идет, по всей видимости, о гигантском лесном вепре (Hylochoerus meinertzhageni), самом крупном представителе семейства свиней. Иногда достигает 2 м в длину и 1,1 м в высоту; вес – до 273 кг. Отличается густой черной шерстью; клыки его гораздо меньше, чем у бородавочника, но больше, чем у саванного вепря. Обитает в лесах Западной и Экваториальной Африки уже несколько тысячелетий; живет большими стаями (до 20 особей); ведет ночной образ жизни.], собак [690 - Речь идет о басенджи (конголезская собака буша, конголезский терьер), древнейшей центральноафриканской породе собак (ок. 5 тыс. лет) небольшого размера (вес – 11 кг, высота – 41 см); басенджи имеют короткую шерсть черного или рыжего цвета с белыми пятнами, туго закрученный хвост и короткие остроконечные уши; они не умеют лаять – только издают, когда сильно волнуются, воющие звуки. Прекрасные охотничьи собаки, басенджи также часто использовались туземцами в пищу (фаны считали их мясо очень похожим на человеческое и налагали на него соответствующие табу – его запрещалось есть женщинам; мужчина же, если он питался им, не мог вступать в сексуальные отношения).], железо и красное дерево, приобретенные у обамба. Первые живут в лесных областях; вторые – на открытых пространствах. Хотя эти народы с различными нравами и обычаями хотят торговать между собой, они все равно остаются врагами, и границы их владений четко очерчены.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда паника улеглась, Нджабики, вождь деревни, пришел ко мне. Я подарил ему несколько вещей, и ночь мы провели у него. На следующий день вновь встал вопрос о проводниках; волей-неволей нам пришлось задержаться еще на один день, пока вождь сам не согласился сопровождать нас. Наконец Нджабики с половиной своих подданных – пятью мужчинами – приводит меня с большой торжественностью в деревню батеке. Оказывается, он заставил нас ждать, чтобы предупредить тех о нашем приходе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На этой холмистой местности, на высоких плато, солнце было бы просто нестерпимым, если бы не ветер, приносивший некоторую свежесть. Но эта свежесть не спасает ноги от раскаленного песка, по которому мы идем. У подножия холмов солнце палит нещадно; только в тени редких рощ, разбросанных то здесь, то там по холмам, дышится легче.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;К четырем или пяти часам утра на высоких плато мы оказываемся словно в другой климатической зоне. Уже требуются шерстяные одеяла. Несколько часов спустя температура поднимается на 12° или 15°С. Такие перепады заставляют нас идти быстрее.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;После долгого перехода впереди показываются пальмовые рощицы: наконец-то мы приближаемся к селениям.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы пересекаем поля, засаженные маниокой. Эти довольно богатые плантации доказывают, что совсем иное, чем в долине Огове, отношение к труду способно превратить скудную почву в плодородную.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;По прибытии мы наслаждаемся прохладой под сенью пальмовых деревьев, среди которых рассыпаны хижины; деревня похожа на оазис: вокруг растут табак, сахарный тростник, щавель и небольшое число банановых деревьев, которые выживают на этой сухой земле только благодаря заботе человека.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;О моем приходе здесь уже давно знали; тем не менее вождь Нджайоле не отказал себе в удовольствии заставить меня ждать. Решив, что пауза достаточна, чтобы вызвать уважение к его персоне, он появился в окружении вождей окрестных земель, своих родных и друзей, чье присутствие подчеркивало его высокий статус.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ради этой церемонии Нджайоле извлек из каких-то тайников головной убор, предназначавшийся для торжественных случаев, что-то вроде парика из растительных волокон, напоминавший шлем; какие-то штуковины на его верхней части, если смотреть на них издали, напоминали рога. Таков отличительный знак нганче, «вождя земли», под началом которого находились все деревни этого района.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Важные персоны и гости позаботились о своих туалетах и прическах, причудливо их украсив.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Женщины держались отдельной группой, в сторонке. Одни принесли с собой нежный табак, полученный с востока от нджаби, и листовой табак, привезенный с юга от ашикуйя; другие – молочных поросят из долины Нкони, хлеб из маниоки, арахис, сезам [691 - Сезам (Sesamum indicum) – однолетнее цветущее растение от 50 до 100 см высотой, распространенное в Южной Азии и Тропической Африке (родина – Индия); его зерна, извлеченные из стручков, туземцы использовали в основном для изготовления масла.] и даже просо, которое я видел впервые.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разделение по половому признаку – яркая черта нравов батеке – поразило меня столь же сильно, как и почти полное отсутствие украшений у женщин; украшения здесь являются исключительно привилегией сильного пола.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все, казалось, были потрясены моим появлением. Меня же поражало различие между их расой и теми народами, которые мы уже посетили. Я наблюдал за ними спокойно и незаметно, ибо любой жест или слишком заинтересованный взгляд мог бы напугать всех. Дети прятались за своими матерями, да и мужчины держались на почтительном расстоянии, словно опасались, что в какой-то момент я неожиданно прыгну на них.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они были вооружены ножами, широкими лезвиями характерной для батеке формы, ассагаями и луками с бамбуковыми стрелами, отравленными соком молочая, который заменяет здесь оней [692 - Онаж. См. сн. 395.], используемый павинами. Очень короткая набедренная повязка, окрашенная в черный цвет, несколько удлиненная за счет бахромы, охватывала бедра и завязывалась спереди. С пояса, сплетенного из кишок и покрытого ракушками и медными пластинками, свешивался спереди кусок ткани, который компенсировал весьма скромные размеры набедренной повязки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мало-помалу собравшиеся свыклись с моим присутствием. Нджайоле положил к моим ногам пакетик соли, бусы, несколько саженей дешевой ткани. Дав мне время вдоволь полюбоваться подарками, он с торжественным видом обратился ко мне со следующими словами:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Страны, которые ты прошел, бедные; в них ничего нет. Их дары состоят из маниоки, бананов, кукурузы, кур, баранов и рабов. Мы же, батеке, превосходим этих дикарей и счастливы подарить тебе вещи, пришедшие из твоей страны».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Надо признаться, что в данный момент кукуруза и маниока устроили бы меня намного больше; но батеке были озабочены прежде всего тем, чтобы поддержать свою репутацию, а не тем, чтобы накормить нас. Эти расчетливые хозяева знали, что обычно люди более щедры к богатым, и вождям, которых представил нам Нджайоле, не пришлось жаловаться на мои подношения. Судя по тому удовлетворению, которое я уловил в их глазах, хотя они и тщательно скрывали его, я понял, что, не желая того, перестарался с подарками.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;У многих посетителей имелись в изобилии продукты, но напрасно мы просили продать их нам. Они обменивались ими между собой, а нас отсылали к вождю, ибо в противном случае они составили бы конкуренцию самому нга-нче. Мои люди очень хотели есть, и такие маневры не доставляли им никакого удовольствия. Только глубокой ночью Нджайоле принес нам еду.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Впоследствии я не раз проклинал этот обычай батеке, особенно когда мы приходили в какую-нибудь деревню утром и, умирая с голоду, были вынуждены ждать вечернего угощения.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но у батеке есть пословица: «У голодного желудка – щедрая рука». Они поступают, следуя ей; поэтому я с ужасом думал о многочисленных нга-нче и о чрезмерных претензиях, которые мне придется удовлетворять в дальнейшем.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что касается нашего хозяина, то он был в восторге от мысли, что наше пребывание прославит его имя в самых отдаленных уголках страны батеке.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я же был очень раз знакомству с его людьми, которые имели опыт долгих походов, которые обошли свою страну от края и до края и которые рассказывали о путешествиях длиной в две недели пути. Они очень отличались от ондумбо, которые никогда не рискуют выходить за пределы своего горизонта и для которых земля в двух днях пути от них является Ultima Thule [693 - Дальняя (Последняя) Фула (Туле) – легендарный остров к северу от Британии, впервые упомянутый древнегреческим путешественником Пифеем (конец IV в. до н. э.). В Средние века авторы, писавшие о нем, обычно имели в виду Исландию, Оркнейские или Шетландские острова, на исходе Средневековья – также и Гренландию. Впоследствии название «Дальняя Фула» метафоризировалось и стало обозначать не только некий «далекий северный остров», но и любую землю на краю обитаемого мира, «последнюю землю».] известного им мира.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Типичные признаки батеке – очень темный цвет кожи, тонкая кость и чрезвычайная худоба. Тем не менее они мускулистые и крепкие. Батеке с легкостью переносят продолжительные переходы по раскаленному песку; сидя на земле или стоя, они не ищут тени и не испытывают никакого неудобства под беспощадными лучами палящего солнца. В них угадываются люди, привыкшие к тяготам и лишениям дальних путешествий.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как только я перестал привлекать всеобщее внимание, то начал ходить повсюду, наблюдая за всем и задавая вопросы с помощью взглядов и жестов. Туземцы удовлетворяли мое любопытство тем же самым способом: так они знакомили меня со своими обычаями и нравами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я делал вид, что меня очень интересует просо; не желая давать объяснений, мои новые друзья вместо этого рассказали мне, что оно произрастает в большом количестве за рекой Нкони, в одном дне пути на восток.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я заметил, что в стране батеке, когда хочешь о чем-то узнать, не надо задавать вопросов; если хочешь есть, надо скрывать свой голод; если они сообщают вам о всяких пустяках, значит, тщательно скрывают то, что может вас заинтересовать; от них легче узнать о стране, расположенной на расстоянии восьми дней пути, чем о географии и ресурсах ближайшего района.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я изучал батеке особенно тщательно, поскольку намеревался в дальнейшем какое-то время прожить среди них.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они отличаются от других рас столь же резко, как отличаются друг от друга их страны.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Аккуратные хижины батеке были особого типа. Впервые я увидел здесь соломенные крыши, а для стен они использовали плиты из пальмовых листьев, спрессованных между бамбуковыми рейками; у их лесных соседей для этой цели применялась кора.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Батеке не строят деревни по прямоугольному плану, как это делается в целях обороны в долине Огове. Жилища разбросаны в беспорядке; преградой в случае враждебных нападений соседей здесь служат глубокий овраг или река. Для защиты плантаций и деревни используются естественные препятствия.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Отсюда их большая зависимость от вождя; отсюда сплоченность жителей одной и той же нче (земли), что вполне понятно: множество противоположных интересов, коммерческие монополии, соперничество за пальмовые плантации порождают конфликты и столкновения между различными группами населения; чем острее вражда, тем глубже изоляция каждого района, тем труднее пересечь разделяющую их реку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Так что соседи Нджайоле хотя и редко воюют между собой, но никогда не посещают батеке, населяющих правый берег Нкони.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Батеке приобретают товары у балали [694 - Балали – этнос, населяющий часть левого берега Ниари и долину Верхней Лали (возможно, его историческая родина); отдельные группы балали обитают на правом берегу Конго и в устье Фулакари.], живущих на юго-западе, в обмен на рабов, которых они получают и от умбете, и от обамба, и от мбоко [695 - Мбоко – этнос группы бубанги.], обитающих на севере. Они объединяются в группы, формируют караваны из трехсот или четырехсот человек и за двенадцать дней доходят до земли балали. Остановившись на постой у своих друзей, они в течение нескольких месяцев ждут соль и редкие ткани, которые получат в обмен на рабов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Каждая группа организуется и действует самостоятельно, и если два каравана из враждующих районов вступают в коммерческие отношения, общая выгода сразу же примиряет их.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я с сожалением узнал, что главные пути, проложенные ими, тянутся с севера на юг, в то время как я направлялся на восток и проходил по районам, воюющим между собой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я понимал также, что мне придется иметь дело с вождями, не столь влиятельными, чтобы оказать нам помощь в длительных экспедициях, но зато достаточно полновластными в границах своих крошечных владений, чтобы запретить своим людям наниматься к нам для переноски грузов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Меня волновала в первую очередь проблема закупки продовольствия у туземцев. Я столкнулся с ней на рынке, который регулярно устраивался в последний день каждой недели (у батеке неделя состоит из пяти дней). На этот рынок приходили даже из других районов, но стоило мне там появиться, как все куда-то исчезали. Батеке не хотели посвящать нас в свои дела, и Нджайоле делал все, чтобы мы не узнали реальной цены того, что он перепродавал мне в пять раз дороже.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На Огове проблема продовольствия никогда меня не беспокоила; но у батеке я неизбежно оказывался во власти нга-нче и предвидел, что наши будущие походы будут зависеть не столько от доброй воли жителей, сколько от приказа, исходящего от влиятельного вождя.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Меня также интересовало, как они обрабатывают землю.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На берегах Огове система земледелия была одной из простейших. В начале каждого сухого сезона туземцы валят лес и поджигают его за несколько дней до первых дождей. Мелкие ветви, лианы, кусты сгорают полностью, и от всей этой растительности остаются только обуглившиеся стволы больших деревьев; участок, таким образом удобренный, отдается женщинам, которые сажают банановые деревья, маниоку и все, что составляет основу питания туземцев. Кроме кукурузы, которая вырастает первой, рано убирается и высевается заново, все другие культуры – многолетние и растут сами по себе. Они дают урожай в течение трех или четырех лет, и нет необходимости сеять повторно. Банановые деревья тоже не требуют новой посадки, а если дерево плодоносит только один год и погибает, у его корней поднимаются пять или шесть отростков, приносящих плоды в свой срок. Короче, все берется непосредственно с полей, и земля заменяет амбар; продуктов с лихвой хватает на целый год.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но в стране батеке все иначе. Плантации требуют постоянного труда, и они не дают такой богатый урожай. Вооруженные железными мотыгами женщины разрыхляют землю и делают из нее горки, куда сажают маниоку. Эти горки, вытянутые по прямой линии, издалека напоминают наши борозды и придают цивилизованный вид полям, разбитым на склонах холмов или на вершинах плато.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Конечно, их почва по плодородию не сравнима с почвой лесных и глинистых районов, но нужда заставляет человека извлекать из нее довольно хороший доход: батеке выращивают маниоку, просо, иньям, сезам, табак, арахис и нджу (разновидность бобовых), по вкусу напоминающий нашу обыкновенную фасоль. Урожай собирают раз в год; просо хорошо просушивают, кладут в тростниковые корзины и бережно хранят. Маниоку вымачивают три дня, делят на части, прессуют и высушивают. Запасы иньяма держат в хижинах.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Одним словом, если земля не очень плодородная, жизненные потребности делают человека более трудолюбивым и более бережливым. Вот почему западные племена отличаются беспечностью, а здешние народы чрезвычайно деятельны.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Язык батеке мало отличается от языка обамба или ондумбо, но произношение столь необычное, что очень трудно заметить их сходство; отсюда, без сомнения, легенда, бытующая среди племен долины Огове [696 - См. гл. XVIII.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Приближался сезон первых дождей; нужно было думать о переводе штаб-квартиры к батеке, прежде чем продолжить исследование региона.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Покидая батеке, я поделился с ними своими планами, сказав, к их великой радости, что вернусь вместе с товарами; но я уже сам стал настоящим батеке и скрыл, в каком направлении собираюсь проводить разведку в их землях.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я считал, что, побывав в стране батеке, с которой нам удалось в той или иной степени познакомиться, мы сможем затем продолжить поход на восток; но как переправить сюда наш багаж? У меня не было никаких иллюзий: никогда я не смог бы уговорить батеке пересечь пустынную территорию и леса, которые отделяют их от умбете. Но, может быть, когда мы окажемся у Нджабики на полпути от них, батеке решатся помочь нам?<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава XXII. От Машого до деревни Нгими. Первая переноска грузов по суше<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;22 августа 1877 г. мы покинули деревню батеке и направились к Нгими; по дороге я сделал крюк, чтобы посетить Леумбо, самого влиятельного среди вождей умбете.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мой визит не принес того результата, на который я рассчитывал. Слишком кичившийся своим относительным могуществом, старый Леумбо, привыкший получать подарки от своих соседей, очень надеялся на мою щедрость. Однако он просчитался; но и я решил в дальнейшем вести себя иначе. Мне больше повезло в деревне Нгими и в прибрежных деревнях Пассы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мои походы по разным маршрутам, мои европейские товары – бисер и ткани, – которые, как я им говорил, находились в штаб-квартире, мои постоянные расспросы о соседних странах, об их населении и о том, что они производят, показались туземцам если не подозрительными, то, по крайней мере, очень странными. От предположения к предположению они пришли к мысли, что я искал место, чтобы окончательно обосноваться в их стране, устроить плантации и даже, как знать, жениться на сестре Нгими, красавице Тонго с великолепной татуировкой, крепкого телосложения, но далеко не юной.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я совершил поход, длившийся двадцать пять дней, во время которого исследовал течение Пассы и часть ее бассейна, граничившего на востоке со страной батеке.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воды Пассы светлые, ее течение быстрое, но постоянное и размеренное до первых водопадов. Ширина реки – от семидесяти до ста метров, за исключением резких изгибов, где русло естественно сужается. Ее глубина почти везде одна и та же и колеблется между двумя и тремя метрами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Весь левый берег окаймляют высокие холмы; но начиная с деревни Нгими, уже оба берега спускаются крутыми склонами и сжимают реку, уровень которой оказывается выше соседних областей более чем на сто метров.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;5 сентября я вернулся к Машого, в нашу штаб-квартиру. Доктор Балле, установивший за это время отношения с соседними вождями авумбо, предоставил мне ряд ценных сведений.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На территории между Машого и батеке обитали ондумбо, авумбо, ундасса, баканике, бакале, умбете и обамба.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Далее к югу жили абома, а к юго-западу – баче и балали.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда авумбо рассказывают об этих племенах, то подносят руку к щеке, объясняя жестами, что их татуировка состоит из параллельных линий, идущих ко рту и подбородку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Окрестное население получает соль при посредничестве баче; при этом она проходит через руки байака [697 - Байака – этнос группы эшира (гешира), обитающий в долине Ньянги и в отдельных районах долин Лвесе, Лали и Нгунье. Байака оказали французам сильное сопротивление, особенно в бассейне Ньянги. Некоторые исследователи считают это племя родственным бакале, но принявшим диалект гешира.] и бавили [698 - Бавили (лоанго) – этнос Юго-Западного Габона, обитавший на Атлантическом побережье от Маюмбы до Кабинды. Бавили мигрировали в этот регион, вероятно, с юга, из страны Каконго, и основали здесь могущественное государство Лоанго. В колониальную эпоху они часто использовались в качестве носильщиков и на работах в факториях в Габоне и на Среднем Конго, и значительная их часть перестала заниматься земледелием. Жестокая эксплуатация и алкоголизм стали причиной резкого сокращения численности бавили.]; все товары идут с побережья Маюмбы [699 - Небольшой городок на Атлантическом побережье Габона (ныне – 2,5 тыс. чел.) в провинции Ньянга; расположен на полуострове, отделенном от материка лагуной Баньо. В XVI–XIX вв. являлся одним из основных транзитных пунктов торговли местных племен с европейцами, в том числе и рабами.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Баче знают о ценности каучука только от своих западных соседей. Но сок этой лианы начинают добывать и байака. Туземцы почти всегда расплачиваются за соль рабами, в редких случаях слоновыми бивнями; ружья же и ткани приходят с побережья.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;У балали и байака ружье уже заменило туземное оружие.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Исследование Пассы привело нас к печальному выводу, что река несудоходна и что отныне нам придется переносить груз на спинах людей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Понравилось ли ондумбо то, как я себя вел? Или их привлекла перспектива вознаграждения? Так или иначе, но на обратном пути к Машого нас, благодаря Нгими, сопровождали мужчины и женщины этого племени, которые согласились нести груз на первом этапе; ими руководила Тонго, которая таким образом воздавала мне за мои щедро расточаемые любезности.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Их задачей было доставить грузы в одно место в двух километрах за деревней Нгими.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Однако Амон, отправившийся с первым караваном, столкнулся с огромными трудностями, прежде чем довел его до пункта назначения. Добравшись до деревни Нгими ондумбо аккуратно сложили наши ящики в хижине совета и, как если бы они своим трудом заработали право собственности на наши товары, отказались нести их дальше.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Положение было затруднительным. К счастью, доктор Балле во время пребывания у Машого развил активную деятельность. Благодаря своим связям с соседними вождями авумбо, он смог собрать несколько человек и сформировать вторую группу. Его носильщики были рассержены на своих соседей ондумбо за то, что те взялись переносить наши товары с их территории. Несмотря на протесты возмущенных ондумбо, они взвалили брошенный груз на свои плечи и доставили его из деревни Нгими в заранее назначенное место недалеко от земли умбете, которых мы рассчитывали использовать на следующих этапах.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы, таким образом, окончательно оставили Огове и начали свое сухопутное путешествие; нам потребовалось две недели, чтобы преодолеть расстояние в восемнадцать километров.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Несмотря на досадные задержки, мы продолжали, хотя и с трудом, продвигаться вперед, сталкиваясь с массой сложностей, свойственных новому способу передвижения, да еще с людьми, нанятыми с грехом пополам то там, то сям.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сколько же у нас уйдет времени на то, чтобы пересечь лес умбете и добраться до нашего друга Нджабики? И когда мы будем там, захотят ли батеке прийти к нам и согласятся ли они нести наши грузы к Нджайоле?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вот какие тревожные мысли одолевали нас, но ситуация неожиданно разрешилась сама собой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Диаин, вождь умбете, живущий к северу от деревни Ниаманачуэ, решил, что белый человек, дающий цену раба только за то, чтобы ему указали дорогу, вероятно, подарил Нджабики дорогие подарки. Узнав от моих прежних проводников о расположении его деревни и о ее незащищенности, он увидел возможность поживиться; ранним утром, собравшись в многочисленный отряд, умбете окружили и впезапно напали на деревню Нджабики. Несчастный вождь баканике со своими женами и детьми попал к ним в руки; несколько человек спаслось; но в целом налет принес Диаину десять рабов, годных для продажи, не считая другой добычи.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Теперь ничего было и думать о том, чтобы идти этой дорогой. После недавних событий никто бы не захотел сопровождать нас.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Оказавшись в безвыходном положении, на какой-то момент мы испытали полное отчаяние; и было от чего. Ибо приходилось смириться с многомесячным пребыванием у Нгими.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сезон дождей уже начался, мы должны были дождаться его окончания. Для нас быстро возвели хижины; ондумбо, видя, что осуществляется их желание подольше задержать нас у себя, работали с огромным воодушевлением.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава XXIII. Штаб-квартира у деревни Нгими (франсвиль)<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наша экспедиция, таким образом, остановилась у границ земель ондумбо, умбете и бангве. В двух километрах к северу находились деревни Нгими и Линдуи; на северо-востоке – деревни Мадумы и Леумбо; на юго-востоке – деревни Ливолонго и Оленде. Не занимая ничьей территории, мы могли иметь связи со всеми ними и, пользуясь их добрым расположением, обратиться к ним в трудных обстоятельствах за помощью.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дорога к Нджабики была закрыта для нас, надо было выяснить, не существует ли других. Не дождавшись завершения обустройства штаб-квартиры, я возобновил свои походы. В сопровождении двух или трех человек, налегке, я мог повсюду без особого труда проводить разведку и возвращаться домой, только чтобы отдохнуть и забрать товары для оплаты проводников и для вознаграждения за щедрое гостеприимство, которое мне везде оказывали. Каждый вождь был заинтересован в моем визите и считал это честью для себя.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Со своей стороны, доктор Балле принимал гостей в штаб-квартире.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вожди окрестных областей не замедлили почтить нас своим присутствием. Благодаря нашей готовности делать щедрые подарки у нас быстро появились друзья, и мы приобрели определенное влияние если не на самых близких соседей, то, по крайней мере, на многих других. Было любопытно смотреть, как у нас на нейтральной территории происходили встречи вождей враждующих племен.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В январе, когда пришла моя очередь охранять лагерь, на разведку отправился доктор Балле, чтобы узнать, нет ли какой-нибудь дороги, ведущей к батеке в верховьях Пассы, но почти сразу же он слег от тяжелой болезни в деревне Кума Кули, и туземный вождь доставил его к нам в некоем подобии гамака. Такой поступок показал, что эти люди относились к нам с уважением.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Старые друзья доктора также не забывали его. Вождь Кука со своей женой и юным сыном приходил справиться о его здоровье. Носильщики авумбо, которых мы смогли нанять с помощью Балле, приносили нам пищу. Только Ичикули, один из вождей авумбо, держался настороженно; его мучила совесть за кражу двух кастрюль – мелкое воровство, на которое мы решили закрыть глаза, к великому неудовольствию нашего повара Шико, всегда с гордостью демонстрировавшего батарею кухонной посуды перед ошеломленными взорами негров, а теперь глубоко оскорбленного из-за сокращения медной утвари.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы были в прекрасных отношениях с туземцами, живущими далеко от нас; что же касается непосредственных соседей – Нгими, Линдуи и Леумбо, то все было иначе. Эти господа считали себя обкраденными, если не они оказывались объектом нашей щедрости. Недовольные тем, что мы с лихвой возмещаем подарки, принесенные вождями из дальних районов во время их первых визитов, они решили, что лучшим средством побудить нас к щедрости – дать понять, что мы не должны рассчитывать на их благосклонность.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;С этого времени они не скупились на самые мелкие оскорбления и придирки, которые в Африке, видимо, являются проявлением добрососедства.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вожди начали с того, что прекратили продавать продукты, но мы легко доставали провиант в других местах; тогда они прибегли к другим средствам. Сначала наша домашняя птица перестала находить дорогу к курятнику, затем исчезли бараны, «съеденные леопардом».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чтобы прекратить эти безобразия, необходимо было показать, что мы больше не собираемся закрывать на них глаза, и вот однажды туземцы с удивлением обнаружили, что пришел конец нашему долготерпению. Это случилось, когда они украли у нас двух молочных коз, а я приказал взамен отобрать у них четырех баранов, несмотря на присутствие многочисленных воинов ондумбо, угрожавших нам своими ассагаями, стрелами и даже единственным во всем регионе ружьем [700 - В «Отчете» (Отч.-1. Гл. III) де Бразза сообщает, что главным оружием ондумбо был короткий лук с отравленными стрелами.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Черт возьми, они хотели меня запугать!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На следующий день Нгими вернул нам одну из пропавших коз; другую – удивительное дело! – нам привели люди Леумбо с немыслимыми объяснениями о причине ее исчезновения. Я понял тогда, почему, несмотря на ультиматум, Нгими смог вернуть нам только одну из украденных коз: оба вождя действовали совместно, чтобы прозондировать почву.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Видимо, Нгими, наш самый близкий сосед, начал опасаться, что может довести нас до крайности. Более осмотрительный, он стал соблюдать приличия, но тем не менее не прекратил досаждать нам, на этот раз через своего сообщника Линдуи.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы брали воду из ручья, протекавшего через плантации первой жены Линдуи, респектабельной особы, которая, как и Тонго, была обойдена нашей щедростью. Линдуи начал с того, что потребовал возмещения за кражи, которые якобы совершали наши люди, идя за водой. Мы ответили отказом принять их рекламации, чья необоснованность была со всей категоричностью доказана; но они все равно не успокоились. То наши люди спотыкались о лианы, натянутые через тропинку, и разбивали кувшины; то, когда они по пути задевали ветви, сверху неожиданно падал обрубок дерева; то вода в ручье оказывалась грязной; и каждый раз изобретались новые козни.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Доктор Балле решил поймать виновника на месте преступления и стал его выслеживать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Это дало некоторую передышку. Но однажды, когда один из мальчиков пошел за водой, мы вдруг услышали его душераздирающие крики. Временное затишье последних дней усыпило его бдительность, и без опаски направившись к ручью, он наступил на наконечники стрел, воткнутых в тропинку, и серьезно поранил себе ступни ног. Прибежав на его стоны, лапто увидели, как старая жена Линдуи бесшумно удаляется от кустов, откуда она наблюдала за действием своей ловушки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Была организована очная ставка виновницы и ее жертвы, и в присутствии вождей ондумбо во главе с Линдуи мстительную матрону приговорили к наказанию, которое матери иногда применяют к своим малолетним детям. Судьи решили не подвергать ее слишком суровой каре и предпочли обратить дело в шутку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда эта новость дошла до деревни, где я в тот момент оказался [701 - В деревне Нгуалаки (см. далее).], местные жители встретили ее такими взрывами смеха, каких я не слышал никогда в жизни.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я находился тогда не в штаб-квартире, а в двух днях пути в юго-западной части региона, почти на границе страны баче. Меня гостеприимно принял Нгуалака, крупный работорговец и один из главных вождей; его щеки были исполосованы татуировкой, характерной для этой расы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В честь моего прихода он организовал большую облаву на кабанов. Накануне принесли в жертву белую курицу, и ее кровью окропили фетиши. Предсказание оказалось благоприятным; обычай запрещал с этого момента исполнять брачные обязанности, и едва ли нашелся бы такой смельчак, который рискнул бы в случае неудачи возложить всю вину на фетиши. На следующий день лесистый склон долины был перегорожен в нижней ее части огромными сетями, скрепленными друг с другом. Крики деревенских жителей, выстроившихся вдоль опушки, мешали животным выйти из леса с другой стороны; собаки с деревянными колокольчиками и охотники гнали их по направлению к сетям, где на определенном расстоянии друг от друга стояли туземцы, вооруженные охотничьими ассагаями. Они почти в упор метали охотничьи гарпуны в обезумевших кабанов, запутавшихся в сетях. Были убиты три кабана; остальные прорвали линию сетей и скрылись, унося на себе железные гарпуны, оторвавшиеся от веревки [702 - Веревки, с помощью которой наконечник привязывается к древку гарпуна.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Устав после такого дня, я отдыхал, лежа на циновке. Нгуалака принес мне почетный кусок – всю переднюю часть кабана. Мои маленькие друзья, деревенские ребятишки, привлеченные его запахом, были на этот раз более многочисленны и более шумливы. Дени, который знал о моих симпатиях, не забыл отрезать большой кусок для сынишки Ниакаме, моей соседки; ей я лечил рану на берцовой кости. Взрослые тоже хлынули потоком: красавица Мбо (Комариха) с эбеновой кожей, сверкающей черным отливом, жаловалась на несправедливое обращение с ней Нгуалаки, которого не без основания упрекали в том, что в семейных делах он уделяет слишком большое внимание Мпенде (Фисташке), своей фаворитке.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пришла и юная Бапуту (Кукуруза) с кожей цвета меди. Гордая своими пятнадцатью веснами, она откровенно пренебрегала первыми знаками супружеской благосклонности со стороны Нгуалаки и говорила шутя, что с ней обращались, как с Золушкой. Она была здесь просто из любопытства, так как знала, что старший сын Нгуалаки, несмотря на внешнюю антипатию к своей будущей мачехе, мог бы щедро возместить отцовскую скупость.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Были здесь также и другие жители деревни, будущие рабы, которых всегда выставляли на продажу, когда здесь появлялись баче. Они держались в сторонке и не пытались привлечь внимания Мпенды, помня, свободой скольких людей был оплачен жемчуг, который она носила.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Моя старая знакомая Ниакаме хорошо знала об этом. У нее было много детей, но как только они взрослели, их продавали в рабство. Сейчас они, может быть, работали где-то далеко на плантациях на побережье Маюмбы, и бедная женщина все время спрашивала меня, какая судьба ожидала их там.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нгуалака приступил к раздаче. Его сын убил одного из кабанов, поэтому получил бо&#769;льшую часть; за ним шли кузнецы, которые обрабатывают железную руду, добываемую в руслах рек; затем наконец наступала очередь каждой деревенской семьи. Кто побольше, кто поменьше, но все, до последнего ребенка или раба, имели свою долю. Вожди же соседних деревень сами распределяли добычу между своими людьми.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воздух был настолько прозрачным, что бесконечные звезды казались сверкающей пылью на фоне неба, слабо освещенного нарождающейся луной. Начинала выпадать роса, принося свежесть после знойного дня. Мир вокруг нас был наполнен стрекотанием тысяч насекомых, и в этом хоре четко выделялся голос сверчка, друга человека. Все купалось в волнах гармонии… Аромат копченой дичи поднимался из глиняных горшков, и сидящие вокруг костров вели более оживленные, чем обычно, разговоры.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вдруг все замолчали и стали прислушиваться: неясный призыв, слабый, словно эхо, доносился до нас из небольшой деревеньки, разместившейся на соседних холмах.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Так в регионе распространяются новости, и удары тамтама часто предупреждают о неожиданном нападении и помогают спастись.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Какое же известие пришло сквозь ясную ночь?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вдруг взрыв гомерического хохота прокатился по всей деревне, и из симфонии смеха и шуток я узнал, о чем идет речь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Это было сообщение о наказании, которое получила первая жена Линдуи; оно передавалось от деревни к деревне и наконец дошло до меня. Это наказание вызвало всеобщее одобрение и аплодисменты прекрасного пола. Я понял по взгляду юной Бапуту (Кукурузы), какое удовольствие она бы испытала, если бы я смог так же поступить с Мпенде, первой женой Нгуалаки, чей бдительный надзор мешал роману, который разыгрывался на моих глазах.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Многие мужчины и особенно женщины в этот вечер наверняка думали о том же.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сколько же ненависти вы навлекли на свою голову, госпожа Фисташка! Берегитесь! Нгуалака стар; после его смерти вас, быть может, обвинят в отравлении мужа с помощью фетишей, и вам придется выпить бунду [703 - Мбунду (мбондо) – туземное название икайи (Strychnos icaja Baillon), растения из рода стрихнос (семейство логаниевых), небольшой корень которого (обычная длина – от 50 до 70 см, ширина – от 1 до 3 см) содержит быстро действующий яд, названный английским ботаником Томасом Фрэзером «аказгин» (в нем нет бруцина, но есть стрихнин). Яд, добытый из коры корня икайи (гораздо реже из ее листьев и стебля), использовался туземцами либо в бою (им намазывали стрелы), либо для ордалий. См.: Compi&#232;gne V. de. Op. cit. Vol. 1. P. 291–292.Около 1670 г., благодаря голландскому врачу и географу Ольферту Дапперу, в Европе стало известно о существовавшей в королевстве Лоанго ордалии с использованием ядовитого корня бондес. В течение последующих ста восьмидесяти лет европейцам удалось выяснить лишь точное название «священного растения» – мбунду, поскольку едва возникала опасность, что оно попадет в руки белых (и, следовательно, утратит свои чудодейственные свойства), туземцы немедленно уничтожали его. Только в 1853–1854 гг. французам Адриену Франше и Шарлю-Эжену Обри-Леконту удалось приобрести корень и листья мбунду. В 1879 г. ботаник Анри Эрнест Байон классифицировал его как представителя рода стрихнос и дал видовое название «икайя». Цветы и плоды мбунду были доставлены в Национальный музей естественной истории в Париже лишь в 1903 г., что позволило Франсуа Пеллегрену дать его полное научное описание (1911 г.). См.: Aubry-Lecomte Ch.-E. Notes sur quelques poisons de la C&#244;te Occidentale d’Af rique // Archives de la M&#233;decine Navale. Vol. 2. 1864. P. 264–265; Year-Book of Pharmacy, comprising abstracts of papers relating to pharmacy, materia medica and chemistry contributed to British and foreign journals with Transactions of the British Pharmaceutical Conference. London, 1871. P. 61–64; Neuwinger H. D. African Ethnobotany. Poisons and Drugs: Chemistry, Pharmacology, Toxicology. London; Weinheim, 1996. P. 569–570.], яд для ордалий [704 - Ордалия – в традиционном обществе способ выяснения виновности путем «испытания» (поединок, пытка огнем или водой, принятие наркотических средств). В нашем случае обвиняемого заставляли выпить настойку корня икайи, после чего у него либо начинались столбнячные конвульсии, и он очень быстро умирал, либо (после обильного мочеиспускания) он выздоравливал, подтверждая тем самым свою невиновность.]! Берегитесь! Мадемуазель Кукуруза – хитрая бестия, несмотря на свои пятнадцать лет; вы пошли по ложному пути, ища ее поклонника не там, где надо! В тот день, когда сын займет место отца, возможно, получится так, что она унаследует ту власть, которая создает вам столько же врагов, столько ей милых дружков!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Было бы утомительно приводить все мои дневниковые записи о разведках, которые мы совершили в течение шести месяцев, оставаясь прикованными к деревне Нгими. Уже тогда я думал о том, как утвердить здесь надолго наше влияние. Изучая нравы этих народов, я в первую очередь стремился выяснить, что может способствовать их улучшению и прежде всего искоренению рабства, играющему столь важную роль в их жизни.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Предметом же наших непосредственных забот были поиск дороги, ведущей в страну батеке, и попытки, правда, бесплодные, получить какую-либо помощь от туземцев для переноски грузов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чтобы завершить историю первой экспедиции, мне остается еще рассказать о нашем путешествии по стране батеке, прибытии на берега Алимы [705 - См.: Отч.-1. Гл. IV–VI.], несущей свои воды во внутренний бассейн Конго, о моем исследовании региона к северу от Ликомы [706 - Ликвала. См.: Отч.-1. Гл. VI–VII.] и, наконец, о нашем возвращении во Францию в начале 1879 года [707 - См.: Отч.-1. Гл. VII.].<br>
<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Отчет Пьера Саворньяна де Бразза об экспедиции 1875–1878 гг. перед парижским географическим обществом<br></h3><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава I<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Плавание вдоль берегов Африки • На борту «Венеры» • Планы экспедиции • Путешествие Компьеня и Марша • Тайна Огове • В глубь таинственного континента • Неудача иностранных экспедиций • Мое письмо министру • План путешествия • Организация экспедиции • Различные задачи<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как известно, в 1842 г. Франция заняла часть побережья Габона, отданную ей местными вождями, чтобы иметь там пункт для стоянки и заправки кораблей, посланных в воды Западной Африки для борьбы с работорговлей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В то время географы почти ничего не знали о существовании Огове. Хотя эта река приносила Южной Атлантике поистине безмерную водную дань, она оставалась до последнего времени никому не известной. Причиной того было множество ее устьев, скрывающихся и теряющихся на огромном пространстве лесистых болот с болезнетворными испарениями, которые тянутся от бухты Назарет до мыса Св. Екатерины [708 - Мыс Св. Екатерины – мыс на Атлантическом побережье Габона к югу от лагуны Фернан-Ваш; к востоку от него находится обширная лагуна Нгове (Игела); открыт в первой половине 1470-х годов португальским мореплавателем Руем ди Секейра.]. На еще совсем недавно составленных картах нет никаких следов Огове.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Первый, кто высказал предположение о ее важности, был дю Шайю, когда в 1862 г. [709 - Возможно, еще в конце 1850-х годов.] он открыл Нгунье, пройдя сухопутным путем вдоль этого левого притока Огове. Но честь открытия большой реки на этом затерянном побережье принадлежит двум офицерам французского военно-морского флота – Сервалю [710 - Поль Серваль (1832–1886 гг.) – французский военный моряк и исследователь Африки; в 1850 г. окончил Военно-морское училище; служил в Габоне с 1860 по 1863 г. (в чине капитан-лейтенанта). В декабре 1860 г. поднялся вверх по Рембое, а затем по суше добрался до Оронго, селения акеле в непосредственной близости от Огове. В июле – августе 1862 г. вместе с Гриффоном дю Белле совершил путешествие в низовья Огове, доплыв до озера Онанге и установив контакты с орунгу, галуа и бакале. В 18811883 гг. командовал французскими военно-морскими силами в Сенегале. Капитан 1-го ранга (1885 г.). См.: Serval P.-A. Le Gabon. Description de la rivi&#232;re Rhambo&#233; et de ses affluents // Revue Maritime et Coloniale. T. 3. 1861. P. 401–404; Idem. Reconnaissance d’une des routes qui m&#232;nent du Rhambo&#233; &#224; l’Ogo-Wa&#239; // Revue Maritime et Coloniale. T. 9. 1863. P. 309–315.] и Гриффону дю Белле [711 - Мари-Теофиль Гриффон дю Белле (1829–1908 гг.) – французский военный врач и исследователь Африки; на службе в ВМФ Франции с 1849 г.; хирург 1-го класса (1862 г.), врач-принципал (1867 г.), главный врач (1876 г.); с 1878 г. в отставке. В период службы в Габоне вместе с Сервалем совершил летом 1862 г. экспедицию в низовья Огове. См.: Griffon du Bellay M.-T. Exploration du fleuve Ogo-Wai (Juillet et ao&#251;t 1862), c&#244;te occidentale d’Afrique // Revue Maritime et Coloniale. T. 9. 1863. P. 66–89, 296–309; Idem. Le Gabon, 1861–1864 // Le Tour du Monde. T. 12. 1865. P. 273–320.], которые одни из первых сумели подняться почти до начала ее необъятной дельты. Позже, в 1867 г., Эме достиг устья Нгунье, а в 1873 г. Уокер [712 - Роберт Брюс Наполеон Уокер (1832–1901 гг.) – английский коммерсант и исследователь Африки; с 1859 г. представитель ливерпульской фирмы «Хаттон и Куксон» в Габоне. В феврале – августе 1866 г. совершил путешествие, имевшее целью установить прямые контакты с племенами Средней Огове и даже, при возможности, добраться до Конго: поднявшись по Рембое, а затем, пройдя по суше, достиг Огове чуть выше места впадения в нее Нгунье, после чего спустился по Огове до племенных центров галуа и иненга, заключив с их вождями договоры, немного проплыл верх по Нгунье, а затем первым из европейцев добрался по Огове до Эдибе, племенного центра окота (Walker R. B. N. Relation d’une tentative d’exploration en 1866 de la rivi&#232;re de l’Ogov&#233; et de la recherche d’un grand lac devant se trouver dans l’Afrique Centrale // Annales des voyages, de la g&#233;ographie, de l’histoire et de l’arch&#233;ologie. Vol. 205. 1870. Р. 59–80, 120–144). В 1873 г. Уокер предпринял вторую экспедицию на Среднюю Огове и первым из европейцев достиг Лопе в стране оканда (Letter from R. B. N. Walker, F. R. G. S., on a Journey up the Ogowe River, West Africa // Proceedings of the Royal Geographical Society of London. Vol. 17. 1872–1873. № 5. P. 354–355). Его сын Андре Рапонда Уокер, родившийся в 1871 г. в браке с племянницей туземного вождя, стал первым епископом Габона. О Роберте Уокере см.: McMillan N. Robert Bruce Napoleon Walker, F. R. G. S., F. A. S., F. G. S., C. M. Z. S. (1832–1901), West African Trader, Explorer and Collector of Zoological Specimens // Archives of National History. Vol. 23. 1996. № 1. P. 125–141.], первым пройдя через пороги Огове, разведал путь до Лопе в земле оканда.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Год спустя [713 - Экспедиция Виктора де Компьеня и Альфреда Марша началась еще в 1872 г.] Компьень и Марш решили идти дальше и, поднявшись по Огове на пирогах, которыми управляли оканда, дошли до места впадения в нее Ивиндо.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но там, полные самых радужных надежд, в тот момент, когда перед ними предстала вся ширь полноводной реки, они увидели огромное число оссьеба (воинственное племя с репутацией каннибалов) с кремневыми ружьями и ассагаями [714 - Короткое копье.], усеявших ее берега, и им пришлось повернуть вспять; пироги понеслись обратно, подстегиваемые течением и страхом черных гребцов, вцепившихся в весла. Эта неудача вызвала большое сожаление, поскольку значительно осложнила решение проблемы главных водных артерий Африки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Почти в то же время Ливингстон открыл в самом ее сердце крупную реку – Луалабу [715 - Самый крупный по дебиту приток Конго длиной 1800 км, который традиционно считают его верхним течением (Верхнее Конго); берет начало на плато Катанга (Шаба) около селения Мусофи на высоте 1400 м над уровнем моря и впадает в Конго чуть выше водопада Стэнли к востоку от Кисангани; имеет множество притоков. Луалаба была открыта Дэвидом Ливингстоном 17 марта 1868 г. (The last journals of David Livingstone in Central Africa, from 1865 to his death; continued by a narrative of his last moments and sufferings, obtained from his faithful servants, Chuma and Susi. Vol. 1: 1866–1868 / Ed. H. Waller. London, 1874. P. 281); в феврале 1877 г. Генри Мортон Стэнли выяснил, что она является не истоком Нила, как полагали прежде, а началом Конго (Stanley H. M. Through the dark continent, or The sources of the Nile around the great lakes of Equatorial Africa and down the Livingston River to the Atlantic ocean. New York, 1878. Vol. 1. P. 283). См. также: Cameron V. L. Across Africa. New York, 1877. P. 269, 465–466.], которая текла с юга на север. Теперь предстояло ответить на два вопроса: впадала ли Луалаба в обширные экваториальные озера [716 - Это мнение Ливингстона: он предполагал, что Луалаба «или впадает в <озеро> Танганьика, или в какое-то озеро позади него» (The last journals… P. 261).] или же имела прямой выход в Атлантику; иначе говоря, где ее устье? Ученые терялись в догадках. <Что касается ее истока>, то в последнее время приобрели популярность два предположения: Огове вытекает либо из Луалабы, либо из экваториальных озер [717 - Это мнение де Компьеня (Compi&#232;gne V. de. L’Afrique &#233;quatoriale. Paris, 1875. Vol. 1. P. 93).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чтобы разрешить эту непростую проблему, и Кэмерон и Стэнли уже отправились в путешествие [718 - Кэмерон покинул Занзибар 2 февраля 1873 г. (Cameron V. L. Op. cit. P. 23), Стэнли – 12 ноября 1874 г. (Stanley H. M. Op. cit. Vol. 1. P. 67–68).] с Занзибара [719 - Занзибар – остров у восточного берега Африки. В 1505–1698 гг. находился под властью португальцев, в 1698–1861 гг. – султаната Оман; в 1861–1890 гг. – независимый султанат. В XVIII–XIX вв. – крупнейший транзитный центр арабской торговли рабами и слоновой костью, доставлявшимися из Восточной Африки, часть побережья которой («зандж») контролировалась правителями Занзибара. С 1822 г. Великобритания постепенно усиливала свое влияние на острове, пока в 1890 г. он не стал ее протекторатом.], но пока ни о том, ни о другом не поступало никаких известий. Со своей стороны я представил проект экспедиции по Огове, где обосновывал важность этой реки как канала сообщения с центральными областями Африки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прослужив два года на военно-морской базе в Южной Атлантике, я воспользовался отпуском и совершил разведку в Африку [720 - См.: Путеш. Гл. I.], после которой пришел к убеждению, что выше первых порогов Огове была судоходной и по ней можно проникнуть в глубины таинственного континента.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;23 июня 1874 г., вернувшись на фрегат «Венера», я обратился к министру военно-морского флота и колоний адмиралу де Монтеньяку с письмом, написанным еще в Габоне, с пометкой «С борта “Венеры”», в котором впервые официально поделился с высшим начальством своим проектом исследования Огове. Если река не окажется такой длинной, как я предполагал, я бы оставил ее и пошел в направлении ост-норд-ост. И, останавливаясь у различных племен и постепенно изучая их язык, продолжил бы свой путь в поисках озер или рек, откуда должна вытекать громадная масса воды, накапливающаяся после экваториальных дождей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Объем воды, изливаемой южными озерами, которые дают начало Луалабе Ливингстона, слишком велик для дебита Верхнего Нила [721 - Речь идет о Белом Ниле.]. На самом деле он должен был быть гораздо больше (в два или в три раза), чем тот, который установили исследователи. Мнение, что Луалаба течет в западном направлении и питает своими водами то ли Атлантику, то ли, скорее, одну из рек, впадающих в это великое внешнее море, было общепризнанным.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Именно эта точка зрения стала побудительным мотивом для блистательных походов Кэмерона и Стэнли с востока на запад и тяжелейших экспедиций немецких исследователей к Конго и австрийского доктора Ленца по Огове с запада на восток.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Если Конго по своему дебиту и могло в той или иной мере рассматриваться как водосток обширных экваториальных озер, то расположение его устья на юге, большое число и размеры уже открытых притоков вполне объясняли, почему оно отдает Атлантическому океану такую огромную водную массу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Огове, напротив, в своем нижнем течении сама давала начало многочисленным озерам, широким и глубоким. Казалось, что бо&#769;льшая часть ее вод теряется на огромном выступе из песка и аллювиальных почв, который тянется с севера на юг от Габонского эстуария до мыса Лопеш [722 - Мыс Лопеш (Лопес) – выступ на северо-западе острова Манджи в дельте Огове; самая западная точка Республики Габон; южная оконечность Гвинейского залива и западная оконечность залива Назарет (залив мыса Лопеш); находится в нескольких километрах к северо-западу от ПортЖантиля, административного центра провинции Приморская Огове (основан в 1885 г.). Открыт в первой половине 1470-х годов португальским мореплавателем Лопу Гонсалвишем, от которого и получил свое название; Альберт Швейцер (Письма из Ламбарене. Л., 1978. С. 12.), однако, связывает его этимологию с именем Одуарду Лопеша, католического миссионера, высадившегося на нем в 1578 г. В XVIII–XIX вв. на мысе располагался крупнейший в регионе рынок рабов. 1 июня 1862 г. король орунгу Нгебулия уступил его Франции.]. Создавалось впечатление, что Огове вытекает или из Луалабы, или из какого-то отклонившегося ее рукава.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Путешествие де Компьеня и Марша, впрочем, было небезуспешным. Если бросить взгляд на карту Экваториальной Африки, опубликованную доктором Петерманом [723 - Август Генрих Петерман (1822–1878 гг.) – немецкий картограф. В 1854 г. возглавил Географический институт Юстуса Пертеса в Готе, а в 1855 г. основал журнал «Географические известия Петермана». В центре его научных интересов была география внутренних областей Африки и Арктического региона.] в его знаменитых «Известиях» [724 - Этот старейший немецкий географический журнал, издававшийся с 1855 по 2004 г., являлся одним из ведущих европейских научных журналов, посвященных географической тематике. Точное его название – «Известия Географического института Юстуса Пертеса о важнейших новых исследованиях в области географии». См.: Smits J. Petermann’s Maps. Cartobibliography of the maps in Petermanns Geographische Mitteilungen, 1855–1945. t’Goy Houten, 2004; Der Erde ein Gesicht geben. Petermanns Geographische Mitteilungen und die Anf&#228;nge der modernen Geographie in Deutschland. Katalog zur Ausstellung der Universit&#228;ts– und Forschungsbibliothek Erfurt/Gotha im Spiegelsaal auf SchloB Friedenstein in Gotha 23. Juni bis 9. Oktober 2005 / Hrsg. von I. J. Demhardt (Ver&#246;ffentlichungen der Forschungsbibliothek Gotha. Bd. 42). Gotha, 2006.] в 1874 г. [725 - Petermanns Geographische Mittheilungen. Bd. 20. 1874.], то можно увидеть, что маршрут наших соотечественников, воспроизведенный, к слову, очень добросовестно немецким географом, уходит в глубь континента намного дальше маршрутов английских или немецких путешественников.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Одновременно с их экспедицией, осуществленной на скромные средства французского натуралиста Бувье [726 - Эме Бувье (ум. 1919 г.) – французский коммерсант, естествоиспытатель, охотник на диких зверей; создатель Французского зоологического общества (июнь 1876 г.). На основе данных, собранных Маршем и де Компьенем, Бувье составил орнитологический каталог: Bouvier A. Afrique occidentale. Catalogue g&#233;ographique des oiseaux recueillis par MM. A. Marche et Mis de Compi&#232;gne dans leur voyage, comprenant les pays suivants: S&#233;n&#233;gal, Gambie, Cazamance, Sierra-Leone, Bonny, Vieux-Calabar, cap Lagos, FernandoPo, Principe, Gabon, Fernand-Vaz et rivi&#232;re Ogoou&#233;, pendant les ann&#233;es 18721874. Paris, 1875.], были организованы еще три: одна – Англией (экспедиция Грэнди [727 - Уильям Грэнди – британский военный моряк, путешественник и коммерсант; в 1861–1865 гг. – помощник штурмана, в 1865–1870 гг. – штурман королевского военно-морского флота; участник Крымской войны 1854–1856 гг. С 1870 г. в отставке. В ноябре 1872 г. возглавил Западную экспедицию по поиску Ливингстона; планировалось, что она направится от побережья Анголы к Великим озерам, тогда как Кэмерон должен был идти с востока. С марта 1873 г. по апрель 1874 г. отряд Грэнди, преодолевая многочисленные препятствия, продвигался в глубь бассейна Конго, однако известие о смерти Ливингстона заставило его повернуть обратно. См.: Grandy W. G. Report of the Proceedings of the Livingstone Congo Expedition // Proceedings of the Royal Geographical Society of London. Vol. 19. 1874–1875. No. 2. Р. 78–105.]) и две – Германией (экспедиции Бастиана [728 - Филипп Вильгельм Адольф Бастиан (1826–1905 гг.) – немецкий этнограф, антрополог, психолог и путешественник. В 1850–1859 гг. совершил кругосветное путешествие, в ходе которого посетил Конго; в 1861–1865 гг. объехал Юго-Восточную Азию. Автор многочисленных сочинений, самым известным из которых является «Человек в истории» (1860 г.). В апреле 1873 г. основал Германское общество по изучению Экваториальной Африки, а в сентябре – декабре того же года предпринял разведывательную экспедицию в Лоанго. Описание его путешествия в Африку см.: Bastian A. Die Deutsche Expedition an der Loango K&#252;iiste, nebst &#228;lteren Nachrichten liber die zu erforschenden L&#228;nder. Jena; London, 18741875. Bd. 1–2.] и Гюсфельдта [729 - Пауль Гюсфельдт (1840–1920 гг.) – немецкий геолог и путешественник. Возглавил первую экспедицию в бассейн Конго (в долину Кви лу, в Лоанго), организованную Германским обществом по изучению Эква ториальной Африки (июль 1873 г. – июль 1875 г.); несмотря на большие затраты (10,5 тыс. фунтов стерлингов), не смог глубоко продвинуться во внутренние области Черного континента. В 1876 г. совершил путешествие в Египет, в 1882–1883 гг. – в Южную Америку. Описание его экспедиции в Африку см.: G&#252;&#223;feldt P., Falkenstein J., Pechu&#235;l-Loesche E. Die Loango-Expedition, ausgesandt von der Deutschen Gesellschaft zur Erforschung Aequatorial-Africas: 1873–1876. Leipzig, 1879–1907. Abt. 1–3.]). Несмотря на значительное финансирование, они полностью провалились по причинам, о которых мы не будем здесь упоминать. В это же время наши соотечественники, как говорится в «Ежегодном отчете» Мальт-Брена [730 - Виктор Адольф Мальт-Брен (1816–1889 гг.) – французский географ и картограф. В 1860–1867 гг. был генеральным секретарем Парижского географического общества, с 1867 г. – его почетным генеральным секретарем.] Географическому обществу в 1875 г., «водрузили французский флаг над водопадами Самба [731 - Водопады Самба-Нагоши на Нижней Нгунье между городками Фугаму и Синдара. Открыты в 1858 г. Полем Беллони дю Шайю, который назвал их водопадами Императрицы в честь Евгении Монтихо, супруги Наполеона III.] в стране ивейя [732 - Ивейя (эвеа) – народ из этнической группы мпонгве, обитавший в долине Нгунье к югу от водопадов Самба-Нагоши. Ныне существует лишь одно селение эвеа (на правом берегу Нгунье рядом с этими водопадами).], куда еще не ступала нога белого человека. Они вели себя среди этих диких племен так, что оставили самые добрые воспоминания о гуманности, достоинстве и честности; нет никакого сомнения, что после них те примут с открытым сердцем любого путешественника, особенно француза».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Адмирал Кильо, командующий базой в Южной Атлантике, пожелал лично удостовериться в важности Огове и в сопровождении адмирала Дюперре [733 - Шарль-Мари Дюперре был тогда не адмиралом, а только капитаном 1-го ранга.], тогда капитана «Венеры», и доктора Геньрона поднялся [734 - До озера Аванга на борту парового судна «Марабу», а затем на пироге.] до места впадения в нее Нгунье и здесь заключил договоры с Реноке, вождем иненга, и с Нгомби [735 - Нкомбе.], вождем галуа [736 - В августе 1873 г.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В письме, адресованном министру, я сформулировал только главные пункты моего проекта. Прежде всего, я хотел быть единственным белым в экспедиции. Правда, затем я быстро понял, что мои шансы на успех увеличатся, если я возьму с собой одного или, самое бо&#769;льшее, двух белых из числа тех, кто, как и я, жил в подобном климате и не спасует перед тяготами похода. Экспедиция должна была начаться с Пуэнт-Фетиша [737 - Пуэнт-Фетиш – выступ при впадении Нгунье в Огове; священная граница, за которую туземцам под страхом смерти запрещалось заплывать; считалось, что только могущественный фетиш иненга давал им (и галуа) силу преодолевать это препятствие. Первым европейцем, поднявшимся по Огове выше Пуэнт-Фетиша, был Роберт Брюс Наполеон Уокер (1866 г.).], там, где Оканда впадает в Огове [738 - Именем «Оканда» Гриффон дю Белле назвал часть Огове выше места впадения в нее Нгунье; по его данным, «река Оканда» спускается с гор, расположенных где-то на северо-востоке (Griffon du Bellay M.-T. Exploration… P. 303). По мнению же Уокера, она вытекает или из озера Танганьика, или из какого-то другого озера, находящегося западнее озера Альберта (Walker R. B. N. Relation… P. 144).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В этих землях с нездоровым климатом, среди народов, которые контролируют торговлю и боятся утратить монополию на перепродажу европейских товаров, если белые поднимутся по реке, наиболее разумным было бы решительно продвигаться в глубь страны, идя как можно быстрее и только в самых крайних случаях вступая в контакты с прибрежными жителями.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мое письмо оканчивалось так:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Я знаю, господин министр, об ожидающих меня опасностях. И хотя я во время пребывания на Африканском побережье стойко перенес все тяготы, которым сознательно подвергал себя, готовясь к подобной экспедиции, понимаю, что в таком климате самое крепкое здоровье может не выдержать многочисленных трудностей и лишений. Я знаю также, что нужно быть очень удачливым, чтобы результат, на который я надеюсь, увенчал мои усилия. Тем не менее я настроен решительно и горячо верю в успех своего предприятия: я принесу пользу, даже если Огове получит в моем лице свою первую жертву. Ибо другой, более удачливый, пойдет по проложенному мною пути».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Донесение директора Департамента карт и планов военноморского флота, представленное министру на основании моей записки, сопровождалось рекомендацией принять мой проект. Я получил приказ составить более развернутый и более разработанный проспект будущей экспедиции. Он был представлен мною в Париже 14 декабря 1874 г. и содержал общий план путешествия.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Речь шла о том, чтобы сначала подняться вверх по реке до Пуэнт-Фетиша к деревне Ламбарене. Там жил старый король Реноке, который, хотя и слепой, был самым влиятельным вождем на Огове; его власть распространялась до страны оканда, расположенной выше порогов. Здешние народы, очень заинтересованные в восстановлении торговых отношений с племенами Верхней Огове, наверняка встретят меня благожелательно. Правда, на другом берегу с недавнего времени обитали оссьеба (племя каннибалов-павинов), которые пользовались дурной репутацией.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Впрочем, ничто, если только не считать желания полакомиться человеческим мясом (хотя негры в общем не ценят мясо белого человека), не доказывало, что оссьеба поведут себя враждебно. Путешественник, прибывший к ним в сопровождении двух павинов с Конго в качестве переводчиков, по всей вероятности, будет принят хорошо, если явится с подарками и особенно когда продемонстрирует им действие современного оружия. Даже если бы они захотели помешать моему проходу, то все равно не представляли бы для меня серьезной опасности со своими кремневыми ружьями, стреляющими на небольшое расстояние и всего лишь кусочками металла.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Миновав страну оссьеба, я окажусь у адума, племени, дружественного оканда, которое, начиная с Лопе, поставляет гребцов для пирог. Пороги Огове оканчиваются перед впадением в нее Ивиндо, а затем, насколько известно, река не создает серьезных препятствий для плавания.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Были основания надеяться, что я смогу продвинуться по Огове достаточно далеко в глубь страны. Если же представится возможность продолжить поход на восток по суше, оставив водный путь, я, конечно, воспользуюсь ею. Я окажусь тогда в области, совершенно неизведанной; за славу ее первооткрывателей уже пытались соперничать англичане и немцы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не хотелось бы, чтобы Франция уступила другим честь этого исследования, отправной точкой которого была французская земля, и я твердо верил, что смогу успешно осуществить подобное предприятие.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;До Пуэнт-Фетиша меня должно было доставить паровое сторожевое судно «Марабу». Там мне требовались четыре большие пироги, рассчитанные каждая на экипаж от двадцати до двадцати четырех гребцов. Лодки должны быть без киля и походить на те, которыми пользуются при прохождении порогов галуа и иненга. Отряд должен состоять из двенадцати лапто [739 - Тринадцати (см. ниже).], тщательно отобранных, в том числе тех, кто говорил на языках внутренней части страны. Я уже остановил свой выбор на четырех: габонец Шико [740 - См.: Путеш. Гл. II; Пис. III.], который жил среди оканда; Шеллон, павин, прежний слуга Синклера [741 - Томас Синклер, шотландский негоциант, был генеральным агентом фирмы «Хаттон и Куксон» в Габоне, которая вела торговлю в этом регионе с 1857 г. См. о нем: Compi&#232;gne V. de. Op. cit. Vol. 2. P. 18, 50, 57, 62, 71, 138, 221, 224; Marche A. Trois voyages dans l’Afrique occidentale: S&#233;n&#233;gal, Gambie, Casamance, Gabon, Ogoou&#233;. Paris, 1879. P. 122, 131, 236, 241.], и, наконец, два павина с Конго, говорившие на мпонгве [742 - См. также: Путеш. Гл. II; Пис. III–IV.]. Материальная часть должна была состоять из оружия, приборов для наблюдения, снаряжения, боеприпасов, медикаментов и продовольствия.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Материальная часть, таким образом, делилась на:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Оружие. – Четырнадцать винтовок Шаспо с металлическими патронами; четыре ружья сенегальских стрелков; револьверы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Инструменты. – Два карманных секстанта [743 - Секстант – угломерный астронавигационный инструмент, применяемый для измерения высот небесных светил при определении местонахождения корабля. Представляет собой 1/6 круга, разделенную на градусы и снабженную двумя зеркалами и небольшой зрительной трубой.]; два горизонта [744 - Горизонт – прибор, состоящий из сосуда со ртутью или маслом, горизонтальная поверхность которого используется в качестве зеркала при некоторых астрономических и геодезических наблюдениях на суше.], масляный и ртутный; угломер; три шлюпочных компаса; три обычных компаса; три анероида [745 - Анероид – разновидность барометра, в котором атмосферное давление измеряется по степени деформации упругой металлической коробки.]; четыре термометра; два хронометра.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Снаряжение. – Четыре якоря с лапами; двести метров троса небольшого диаметра; багры, молотки, топоры, пилы и т. д.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лагерное снаряжение. – Семнадцать шерстяных одеял (матросские одеяла); три шерстяных одеяла (офицерские одеяла); семнадцать солдатских рюкзаков (крепко сшитых); ящики, приспособленные для удобной переноски грузов; восемь бочонков, жгуты и т. д.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Боеприпасы. – Пять боевых ракет в железном водонепроницаемом ящике; двадцать четыре сигнальные ракеты, упакованные по восемь штук в трех железных водонепроницаемых ящиках; три тысячи металлических патронов для винтовок Шаспо, упакованных по двести штук в железных непроницаемых ящиках; две тысячи металлических патронов для винтовок Шаспо, предназначенных для обучения лапто стрельбе перед отъездом; пятьсот револьверных патронов; двадцать килограммов ружейного пороха.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Медикаменты. – Сульфат хинина, хинный спирт и порошок, мышьяк, рвотное средство, сульфат морфина, настойка опия, ревень, «железные» пилюли, нитрат серебра, глицерин, феноловая кислота, свинцовая примочка, камфара, горчичники, ткань для припарок, пластырь, трут [746 - Трут – материал (фитиль, ветошка), зажигающийся от искры, который используется при высекании огня ударом огнива о кремень.], корпия, бинты.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Продовольствие. – Галеты, рис, кофе, сахар, тушеные сардины, водка, лечебное питание, шоколад.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я приобрел по статье «товары» шестьсот килограммов соли и по статье «подарки» сорок кремневых ружей, а также ткани, стеклянные украшения, ножи, лезвия и еще некоторое число кремневых ружей, одним словом, предметы, которые в Африке заменяют деньги и являются единственным средством обрести дружбу вождей и получить от них необходимое продовольствие.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сотрудниками моего рискованного предприятия были врач военно-морского флота Балле, Альфред Марш, участник предыдущей экспедиции, прикомандированный ко мне в качестве естествоиспытателя, и флотский квартирмейстер Виктор Амон, чье крепкое здоровье и профессионализм должны были стать для меня большим подспорьем.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нас сопровождали [747 - См.: Пис. IV.] тринадцать лапто – военные моряки, негры-магометане из Сенегала, обученные стрелять из «шаспо» – и четыре габонца-переводчика, в том числе Шико, обращенный в христианство в католической миссии, одновременно являвшийся и поваром экспедиции; последний талант мешал ему в должной мере исполнять функции переводчика. К средствам, предоставленным французским правительством и несколькими научными обществами для покупки товаров и оружия, я смог добавить некоторую часть моих личных сбережений.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;После года тщательной подготовки все материалы и товары были готовы и ждали отправки.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава II<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Отъезд из Бордо (4 апреля 1875 г.) [748 - Ошибка. См. ниже.] • Сенегал, затем Габон • На Огове • Ламбарене, конечный пункт европейских постов • Жадность туземцев • Пироги и носильщики • Трудности в стране окота • Доктор Балле заболевает • Лихорадка (1876 г.) • У апинджи • Авария при прохождении порогов • Ограбленные • Оканда • Штаб-квартира в Лопе • Переговоры • Эвакуация больных в Габон • Поход к каннибалам-фанам с тремя спутниками • Очень трудное путешествие. Страдания и лишения • Проводник Забуре • Доктор Ленц • Прибытие Балле и Марша в страну шебо • Я очень болен • Марш у реки Лекеле • 1877 г. Задержка в Лопе • Больной Марш возвращается в Европу<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Выехав из Бордо в августе 1875 г. [749 - 10 августа (Путеш. Гл. I).], мы достигли 4 сентября Сен-Луи в Сенегале, где взяли на борт наших лапто, к тому времени уже обученных стрельбе из более совершенного оружия, которое мы собирались вложить им в руки. Мы прибыли в Габон 20 октября. Французское паровое судно «Марабу» под командованием капитан-лейтенанта Ле Троке доставило нас в Ламбарене, крайний пункт европейских постов [750 - Подробное описание пути до Ламбарене см.: Путеш. Гл. III–IV.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Уже в Ламбарене мы обнаружили, что туземцы вели себя если не враждебно, то не слишком приветливо. Но мы не могли обойтись без их услуг: требовались гребцы, чтобы перевезти на пирогах огромное количество товаров, которые мы были вынуждены взять с собой в Африку. Там, где кончаются европейские посты, невозможно достать ни за золото, ни за серебро самые необходимые вещи и продукты; все оплачивается тканями, стеклянными украшениями, порохом, оружием и другими предметами обмена, причем негры назначают цену, какую им вздумается, и она варьируется от области к области.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нас ожидали также трудности иного порядка. Берега Огове населены различными племенами, каждое из которых выдвигает свои требования и пытается обложить данью тех белых, которых Провидение ему посылает. Кроме того, они почти постоянно ссорятся, а то и воюют между собой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Так что нам пришлось приложить много усилий, чтобы завязать контакты с первыми племенами, обитавшими на территории, по которой мы собирались пройти. Переговоры длились неимоверно долго. Но в итоге мне удалось приобрести восемь больших пирог и нанять целую сотню туземцев [751 - Сто двадцать (Путеш. Гл. IV; Пис. IV).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;У окота, к которым Марш отправился заранее, чтобы найти гребцов [752 - См. подробно: Marche A. Op. cit. P. 244–252.], новые неприятности. Они не только не откликнулись на нашу просьбу, но сделали так, что бакале, которых мы уже наняли, дезертировали [753 - См.: Путеш. Гл. IV.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы достаточно быстро добрались до Самкиты в стране бакале, где, к сожалению, были вынуждены оставить доктора Балле, который уже расплачивался за путешествие первыми приступами лихорадки [754 - См.: Путеш. Гл. V. Историю своих «взаимоотношений» с этой болезнью во время первого путешествия в Африку де Бразза подробно излагает в письме своему брату Антонио от 20 апреля 1877 г. (Пис. VIII).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чтобы больше не возвращаться к этой теме, скажу кратко о лихорадке – печальной спутнице европейцев, путешествующих по Экваториальной Африке. Действительно, нам пришлось с самого начала постоянно сражаться с ней и ее неизбежными последствиями – слабостью и анемией. Потребовалось много душевных сил, чтобы не поддаться отчаянию. И вот как раз в то время, когда мы были уже готовы отправиться в путь с верными мне лапто, болезнь сразила и меня, сковав все мои члены.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Это случилось в первые недели января 1876 г. Правда, я достаточно быстро оправился от недуга и встал на ноги, чтобы с одиннадцатью пирогами пойти на штурм первых порогов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тогда же я в первый раз был вынужден применить власть по отношению к одному из вождей, сопровождавших меня: с ним была рабыня, захваченная им в стране, мимо которой нам предстояло плыть. Так как он отказывался вернуть женщину в родное племя, я приказал одному из лапто отобрать ее, но туземец стал угрожать тому ножом; тогда мои люди силой заставили его бросить оружие и связали ему руки. Не знаю, был ли то страх или молчаливое одобрение моего поступка, но с этого момента пирога несговорчивого вождя оказалась одной из тех, на которую я менее всего мог пожаловаться, настолько точно ее экипаж исполнял мои приказы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В конце января мы прибыли в страну апинджи, где нас встретили самые опасные пороги. То ли по неопытности гребцов, то ли по их злому умыслу, но пироги опрокинулись [755 - В ночь со 2 на 3 февраля 1876 г. (Путеш. Гл. VIII).]. Понесенный от аварии ущерб оказался тем более тяжелым, что мы были только в самом начале пути. Сразу же на месте катастрофы появились апинджи, чтобы выловить из воды и забрать себе мешок табака и бо&#769;льшую часть наших товаров. Еще худшим несчастьем стала потеря многих приборов, одни из которых пропали, а другие пришли в негодность [756 - См.: Путеш. Гл. VIII; Пис. V.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наконец, к середине февраля [757 - 10 февраля (Путеш. Гл. VIII).] мы прибыли в Лопе, селение племени оканда, расположенное на 9°16&#8242; восточной долготы по Парижу. Я решил устроить здесь мою штаб-квартиру, ибо было необходимо: во-первых, начать переговоры с прибрежными племенами, жившими выше по течению, которые так враждебно встретили предыдущую экспедицию, и, во-вторых, восполнить утраченное.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я послал за доктором Балле, задержавшимся из-за лихорадки в Самките, и поручил ему привезти с собой недостающие вещи, что тот и сделал [758 - См.: Путеш. Гл. IX.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Туземцы соглашались плыть с нами только в сезон спада воды, что обрекало нас на вынужденную многомесячную задержку. Я воспользовался этим временем, чтобы отправить в Габон [759 - 24 апреля (Путеш. Гл. X).] несколько больных и тех, кто был уже не в состоянии продолжать путь. Их сопровождал доктор Балле с поручением нанять там новых людей [760 - См.: Пис. VI.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тогда же я завязал отношения с фанами-оссьеба [761 - См.: Путеш. Гл. Х; Пис. VI.], некогда преградившими дорогу Компьеню и Маршу. Один из их вождей, Мамьяка, к которому я ходил несколько раз практически один и без сопровождения, решил навестить меня со своими людьми и выразить нам самые добрые чувства [762 - См.: Путеш. Гл. X; Пис. VI.]. Он помог организовать непростое путешествие по суше к водопадам Бове, где я установил связи с другими вождями [763 - См.: Путеш. Гл. Х.]; кроме того, он дал мне своего племянника Забуре, чтобы тот проводил нас до доселе не изведанной страны адума [764 - См.: Путеш. Гл. XI; Пис. VII.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Предприятие было опасным, но и заманчивым. Мне предстояло пересечь страну оссьеба, или каннибалов-павинов, которые задержали Марша и Компьеня. Я отправился только с тремя сопровождающими, двое из которых были сенегальцами; багаж несли несколько фанов. Путешествие оказалось чрезвычайно тяжелым: мы столкнулись со всевозможными трудностями и лишениями; мне даже пришлось оставить в лесу двух моих людей, заболевших и не способных идти дальше; позже я вернулся за ними [765 - См.: Путеш. Гл. XI; Пис. VII.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда мы <в феврале> прибыли в Лопе, то встретили там австрийского исследователя доктора Ленца [766 - См.: Путеш. Гл. IX.], командированного Германским географическим обществом [767 - Точное название – «Берлинское общество по изучению Земли» (Ge sellschaft f&#252;r Erdkunde zu Berlin). Оно было основано в 1828 г. Карлом Риттером, одним из отцов современной географической науки. На самом деле экспедиция Оскара Ленца была организована не этой ассоциацией, а ее филиалом – Германским обществом по изучению Экваториальной Африки, созданным 19 апреля 1873 г.]; он опередил меня примерно на восемь месяцев [768 - Ср.: Marche A. Op. cit. P. 255. Ленц прибыл в страну оканда в июне 1875 г. (Пис. VII).]. Но когда он дошел до границы незнакомой земли, племена оссьеба воспрепятствовали его дальнейшему продвижению. Несмотря на невероятную энергию и упорство, все его попытки проникнуть в глубь страны были тщетными [769 - См.: Пис. VII.]; местные племена под разными предлогами пересылали его из деревни в деревню. После двух лет пребывания в стране оканда его здоровье было подорвано, а средства – исчерпаны. Однако теперь он сделал еще одну попытку, прошел по суше с фанами и присоединился ко мне в земле оссьебо [770 - Шаке.]. Мы добрались вместе до страны адума, где я остановился [771 - См.: Путеш. Гл. XI.], а он продолжил разведку неисследованного участка Огове до реки Себе. Это было его последнее достижение, после чего он вернулся [772 - См.: Путеш. Гл. XII; Пис. VII.] в Европу [773 - Слава первопроходцев этой страны принадлежит французам. Нижеприведенное письмо доктора Балле доказывает это:«Лопе, 21 июля 1876 г.Доктор Ленц, который находился здесь более года, не найдя возможности продвигаться дальше, воспользовался путем, который только что открыл де Бразза, и следовал по этому пути с отставанием в несколько дней; лишь благодаря этому ему удалось присоединиться к де Бразза в земле адума. В то время как де Бразза был занят тем, что заставлял адума спуститься <вниз по реке> за материалами для экспедиции, доктор Ленц продвинулся на пироге вперед на расстояние трех дней пути дальше пункта, достигнутого де Бразза, но по территории, по которой можно было пройти без всяких трудностей. <Теперь> доктор Ленц идет назад и возвращается в Габон…Я считал своим долгом, г-н комендант, сообщить об этих фактах немедленно и не дожидаясь возвращения де Бразза, чтобы слава первопроходца, одолевшего этот трудный путь, досталась тому, кто имеет на это право. Эта заслуга принадлежит де Бразза и только ему.Остаюсь Ваш Балле».(Письмо доктора Балле коменданту Габона).(Примеч. Н. Нея).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я надеялся, что уговорю оссьебо и адума спуститься со мной по реке до земли оканда, но из этого ничего не вышло. В полном неведении о своих спутниках, доведенный до предела ложью, лицемерием и двуличием туземцев и истощенный долгим походом через их земли, я был в таком состоянии, что думал: настал мой последний час [774 - См.: Путеш. Гл. XII; Пис. VII.]. <Но неожиданно появился> доктор Балле, который окружил меня всевозможными заботами, устроив в деревне Нгеме, где я провел два месяца на грани между жизнью и смертью [775 - См.: Путеш. Гл. XII–XIII; Пис. VIII.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дело в том, что Балле и Марш, чтобы не тратить зря времени, сумели – пока я болел и бездействовал – подняться вверх по Огове. Они встретили дружеский прием во всех прибрежных районах, населенных фанами, которые помогли им преодолеть трудные переходы у водопада Бове и в других местах. Миновав место впадения в Огове реки Ивиндо, последний пункт, до которого сумела дойти предыдущая экспедиция, они добрались до земли оссьебо, где я в тот момент уже почти без сил ожидал их помощи [776 - См.: Путеш. Гл. XIII; Пис. VII.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я передал руководство экспедицией доктору Балле, хотя он тоже был очень слаб из-за непрекращающихся жестоких приступов лихорадки. Я поручил Маршу продолжать разведку дальше пункта, достигнутого доктором Ленцем. Марш дошел до места впадения в Огове реки Лекеле [777 - Лекеи.], у деревни Мпоко, куда прибыл в сентябре 1876 г. [778 - 25 сентября (Marche A. Op. cit. P. 314).], продвинувшись в нашем исследовании верхнего течения Огове на семьдесят пять километров [779 - В «Путешествиях» (Путеш. Гл. XIII) говорится о семидесяти километрах, пройденных Маршем выше устья Себе – крайней точки, достигнутой к тому времени европейцами (Ленцем).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;К сожалению, нам пришлось оставить в Лопе некоторое количество товаров под присмотром квартирмейстера Амона и еще нескольких человек; поэтому, немного оправившись от болезни, я вернулся в нашу прежнюю штаб-квартиру, чтобы забрать оттуда последний груз [780 - Об этом путешествии подробно см.: Путеш. Гл. XIII–XVIII.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В апреле 1877 г. [781 - 31 марта (Путеш. Гл. XVIII).] я снова был у Думе со всеми участниками экспедиции. Тогда же мы с печалью в сердце простились с Маршем, состояние здоровья которого требовало возвращения в Европу.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава III<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вторая часть путешествия • В неизвестности. Куда же я иду? • Бесплодные разговоры с адума • Подкупленный главный колдун: своевременное проклятие нижнего течения реки • Оспа • «Подложные ящики» • Балле – великий колдун • Отъезд от адума • Настоящий груз • Череда крушений • Я теряю свои приборы • Решено: новая штаб-квартира будет у водопадов Пубара (при впадении Пассы в Огове) • Французский флаг, знакомый и почитаемый во внутренних районах Африки • Неизвестная Африка • Тайна востока • Без носильщиков<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы собирались предпринять вторую, самую трудную часть нашей кампании в малоблагоприятных условиях, без связи с побережьем, а значит, и с цивилизованными областями; к тому же тяжелые испытания значительно подорвали наши силы, однако мы были полны решимости довести до конца географическую разведку Огове и мечтали вернуться в Европу, только исполнив свою задачу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Водопад Пубара, о котором нам рассказывали адума, был выбран местом новой штаб-квартиры [782 - См.: Путеш. Гл. XVIII.]; доктор Балле и квартирмейстер прибыли туда заранее со всем грузом в июле 1877 г. Я же присоединился к ним позже, когда узнал, что они уже там [783 - О том, как спутникам Пьера де Бразза, а затем и ему самому удалось уехать из страны адума, рассказывается в следующих абзацах.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Всевозможные препятствия, порожденные тщеславием, упрямством, нечестностью, жадностью адума, искавших любой предлог, чтобы не выпустить наши товары со своей территории, были столь многочисленны, что у нас почти не осталось надежды на счастливый исход [784 - См.: Путеш. Гл. XVIII.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но мы все-таки нашли выход из создавшегося положения, хотя нам пришлось заплатить за это непомерную цену, пожертвовав бо&#769;льшую часть вещей в пользу главного колдуна [785 - Мбуенджиа, главного колдуна оканда.], который, получив столь высокое вознаграждение, наложил табу на нижнее течение Огове и пригрозил ужасными бедами тем пирогам, которые осмелятся спуститься по ней [786 - См.: Путеш. Гл. XVIII; Пис. Х.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;У этих суеверных народов считается, что открытое или скрытое сопротивление колдунам становится причиной самых ужасных несчастий не только для нарушителя, но и для всего его племени.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чтобы уехать, нам пришлось прибегнуть к хитрости [787 - См.: Путеш. Гл. XVIII; Пис. Х.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Несколько полупустых ящиков с вещами, не имевшими для нас большой ценности, мы выставили на виду у всех, до того тщательно заколотив их, чтобы туземцы думали, что в них содержится наше главное богатство.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда настал час отъезда, доктор Балле и квартирмейстер Амон погрузили на пироги ящики с действительно сто&#769;ящими вещами и поплыли вверх по реке. Чтобы не возбудить никаких подозрений, я остался в штаб-квартире с некоторыми из моих лапто [788 - См.: Путеш. Гл. XVIII; Пис. Х.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда уехавшие с Балле адума вернулись, я показал им на пустые ящики и объявил, что собираюсь, в свою очередь, уехать, но никто из них не согласился сопровождать меня. Чтобы присоединиться к нашим товарищам, нам оставалось только одно – сесть на пирогу без гребцов. Это было очень рискованное дело, ибо та часть Огове, по которой нам предстояло подняться, усеяна порогами, а мои люди не знали, как преодолевать их. Но в общем мы рисковали только собственной шкурой, на долю которой выпали действительно тяжелые испытания, так как из-за отсутствия опыта мы без конца опрокидывались в воду. Мой лучший компас, мой хронометр и мой секстант вышли из строя. После серии вынужденных купаний, ударов о скалы и прочих злоключений мы наконец-то воссоединились с нашим отрядом и нашим ценным грузом [789 - Подробно о путешествии де Бразза от Думе к Пубаре см.: Путеш. Гл. XIX.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Балле устроил новую штаб-квартиру у водопадов Пубара в стране авумбо. Река делится там на два рукава – Огове, которую туземцы называют Ребаньи, и Пассу. Оба потока, прерываемые водопадами и порогами, очень близко расположенными друг к другу, не судоходны и не могут служить путями сообщения. На них можно увидеть лишь несколько плохоньких небольших пирог, которыми пользуются только для того, чтобы перебраться с одного берега на другой. И Пасса, и Огове вскоре становятся совсем непригодными для навигации, и их можно перейти даже вброд.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В этой части верховий реки прибрежные племена достаточно многочисленны и живут в тесном соседстве.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Селения племен окота, шаке, аванджи, шебо, обамба следуют друг за другом на коротком расстоянии; за ними живут ондумбо; главным оружием последних является короткий лук, с помощью которого они выпускают маленькие стрелы с отравленными наконечниками, сделанными так, чтобы те застревали в ране.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Далее идут земли авумбо, расположенные между Пассой и Огове к северу от водопадов Пубары. Пасса является границей, отделяющей их на востоке от батеке, а на севере – от умбете, воинственного народа, который, по моим представлениям, может скоро занять с востока, а затем и с севера весь левый берег Огове от Пубары до Думе. За рекой Пасса среди холмов находятся несколько деревень ондумбо.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Однажды вечером, идя с визитом к вождям ондумбо, я был поражен, увидев перед собой огромный подвесной мост, соединявший оба берега Пассы и сделанный исключительно из лиан [790 - См.: Путеш. Гл. XXI.]. Посередине моста стояло несколько человек, ожидавших моего прихода; от их тяжести мост слегка прогибался, прочерчивая на фоне неба прямую или, скорее, выпуклую линию.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Женщины авумбо занимаются рыбной ловлей и славятся особым способом приготовления маниоки путем двукратной выпечки. Мужчины же – мастера по обработке железа; они собирают руду в ручьях и извлекают из нее металл по каталонскому методу [791 - Имеется в виду наиболее архаичная форма «каталонского метода» получения железа из руды без плавки, распространенная в Средние века в горных районах Западной и Юго-Западной Европы – в Альпах, Пиренеях и в Центральном массиве. В непосредственной близости от жилы вырывали неглубокую четырехугольную яму, где устраивали печь; в ней с помощью мехов разводили сильный огонь, который превращал руду в ковкую массу; эту массу кузнецы обрабатывали молотами, освобождая ее от шлаков. Когда жила истощалась или все деревья вокруг были вырублены, «кузницу» переносили на новое место. См.: Verna C. Le Temps des moulines. Fer, technique et soci&#233;t&#233; dans les Pyr&#233;n&#233;es centrales (XIIIe—XVIe si&#232;cles). Paris, 2001. О дальнейшей истории «каталонского метода» см.: Cantelaube J. La forge &#224; la catalane dans les Pyr&#233;n&#233;es ari&#233;geoises. Une industrie &#224; la montagne (XVIIe-XIXe si&#232;cle). Toulouse, 2005.], а затем превращают его в бруски весом в один килограмм; такие бруски являются предметом торговли и обмена с соседними племенами. У кузнецов есть молоты и наковальни, на которых они куют различное оружие и ножи.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;<Как я уже сказал> у Пубары река разделяется на два рукава: собственно Огове, которую туземцы называют также Ребаньи, и Пассу. Эти два потока вскоре становятся несудоходными и поэтому теряют свое практическое значение. Водопад Пубара на Огове, низвергающийся с высоты двадцати метров, достаточно живописен. Почти такой же водопад образует и Пасса приблизительно в трех днях пути от устья, к которому она устремляется, стиснутая между скалами, напоминающими вертикальные стены; у каждой речушки, отдающей ей свои воды, также есть собственный водопад высотой от пятнадцати до двадцати метров. Водопад Пассы, которому туземцы не дали специального имени, я назвал «водопадом Монтеньяка», выразив таким образом признательность прославленному адмиралу, назначившему меня руководителем экспедиции.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;С высот Пассы и Огове мне показали тянущуюся к югу горную цепь [792 - Речь идет о горном массиве дю Шайю в центральной части Южного Габона, расположенном между Огове и Нгунье. Средний уровень – от 500 до 800 м. Самая высокая точка – гора Милондо (1020 м) к юго-западу от города Куламуту, административного центра провинции Огове-Лоло. Название получил от Поля Беллони дю Шайю, увидевшего его во время своего путешествия по землям к югу от Огове в конце 1850-х годов. См.: Bruel G. La France Equatoriale Africaine: Le pays. Les habitants. La colonisation. Les pouvoirs publics. Paris, 1935. P. 59–61.], с западного склона которой стекают реки, несущие воды в Атлантику, в сторону Маюмбы [793 - С западного склона массива дю Шайю стекают Лвесе (главный приток Квилу), Ньянга и многочисленные притоки Нгунье.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Огове больше не была для нас тайной. Теперь стало ясно, что она имела второстепенное значение и не являлась прямой дорогой к центру Африканского континента. Исследование этой реки, которая так долго обманывала наши ожидания, подошло к своему концу; мы не добились того результата, на который рассчитывали. Однако наша миссия не была завершена. Перед нами стояла задача двигаться дальше на восток и попытаться приподнять завесу, за которой скрывался огромный неизведанный край, отделявший нас от областей Верхнего Нила и Танганьики [794 - Танганьика («плавать [tanga] по пустыне [nyika]» на суахили) – одно из Великих озер Африки площадью 32 900 км2; второе по объему воды (18 900 км2) и по глубине (1470 м) пресноводное озеро в мире после Байкала. Его воды через Луалабу и Конго поступают в Атлантический океан. Открыто в феврале 1858 г. англичанами Ричардом Бертоном и Джоном Спиком.], куда, как мы полагали, направились Стэнли и Кэмерон [795 - Ср.: Путеш. Гл. XIX.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Теперь нам предстояло проложить путь по суше и нести груз на спине. Но как найти носильщиков в стране, где их нет?<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава IV<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Неслыханные трудности с носильщиками • Использование рабов, мною освобожденных • Ужасное рабство • В стране батеке • Владения льва • Без обуви • Мы идем босыми! • Опасность • Наши батеке взбунтовались • Растущая враждебность • Крайние меры предосторожности • Святая Борода • Готовые к прыжку • Фетиш! • Спасены • Алима • Соль Судана • Я иду в Вадай?<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Многочисленные племена, с которыми мы вступили в контакт, в то время воевали между собой, и наша штаб-квартира у Машого стала нейтральной территорией, где часто встречались вожди враждующих племен [796 - В «Путешествиях» (Путеш. Гл. XXIII) де Бразза говорит это по поводу штаб-квартиры в деревне Нгими.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Какой путь выбрать, если нет ариадниной нити, способной вывести нас из этого лабиринта своевольных народов, когда не знаешь страны, окружающей нас?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как доставать необходимое пропитание, которое теперь требовалось в трехкратном размере, ведь надо было идти по суше и нести поклажу на спинах туземцев? Доктору Балле пришлось сократить багаж до восьмидесяти ящиков.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы с трудом находили носильщиков, собирая их по одному то тут, то там, они же часто бросали ношу на полдороге, как только получали плату [797 - Ср.: Путеш. Гл. XXII.]. Нашему возмущению не было предела, когда мы обнаружили, что после транспортировки многие из ящиков оказались открытыми и частично разграбленными.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Такие обстоятельства чрезвычайно осложняли наше продвижение вперед. Ведь мы намеревались пересечь обширную страну, отделяющую племена Огове от восточных племен. В то время и те и другие вели ожесточенную войну, и вряд ли кто-нибудь захотел бы сопровождать меня по земле, опустошаемой постоянными битвами. Даже уже нанятые люди, напуганные тем, что удаляются от реки, по которой они должны были вернуться к себе домой, своим пассивным сопротивлением создавали для нас очень серьезные трудности.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нам оставалось последнее средство – брать в носильщики рабов. Годом раньше я уже пытался использовать их как переводчиков, но потерпел неудачу. Как только рабы оказывались в своей стране, они немедленно покидали меня, пользуясь свободой, которую им сразу же предоставляли [798 - См.: Пис. VIII.], и возвращались к тем, кто их некогда продал и снова продаст в неволю [799 - См.: Путеш. Гл. XVIII.]. Мы стали свидетелями того, как один из двух освобожденных поспешил обратить в рабство другого, надев на его ноги колодки [800 - Подробно эту историю см.: Путеш. Гл. XVIII.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Миновав песчаные и лишенные растительности горы, образующие восточную границу бассейна Огове, мы достигли в конце марта 1878 г. земли батеке. Эта земля и ее жители совершенно отличны от уже известных нам стран и племен [801 - См.: Путеш. Гл. XXI.]. В лесистой и плодородной, хотя и с нездоровым климатом, местности, которую только что пересекли, мы встретили относительное изобилие продовольствия. Напротив, страну батеке, куда мы вступали, нам описали в самых мрачных тонах [802 - См.: Путеш. Гл. XXI.] – якобы ее населяли люди, часто воевавшие и занимавшиеся грабежом; им всегда недоставало продуктов питания; поэтому раздобыть провиант нам будет очень не просто, тем более для отряда, увеличившегося втрое.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Впрочем, я смог проверить часть этих слухов в ходе двух разведок, имевших целью определить наш будущий маршрут [803 - В «Путешествиях» подробно рассказывается об одной такой разведке во второй половине августа 1877 г. (Там же).]. Действительно, страна с песчанистой почвой напоминала пустыню, местами прорезанную глубокими ущельями, откуда выступали гранитные скалы [804 - В «Путешествиях» подробно рассказывается об одной такой разведке во второй половине августа 1877 г. (Там же).]. Я обнаружил следы льва, чьи владения, видимо, следовали за владениями слона и гориллы, обитавших в бассейне Огове.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Незадолго до того мы пережили жестокое разочарование. Железный ящик, в котором находились запасы обуви и который мы считали полностью водонепроницаемым, заполнился водой во время первых крушений на Огове. Когда мы открыли его у Пубары, содержимое оказалось совершенно негодным, так что, бросив по дороге нашу безнадежно развалившуюся обувь, мы были вынуждены идти босиком. Этот способ передвижения, такой естественный для негров, оказался для нас очень тяжелым. Однако приходилось с этим смиряться в течение почти семи месяцев. Мы уже начали к нему привыкать, но тут и одежда, превратившаяся в лохмотья, перестала защищать наши ноги от зарослей и колючих кустарников.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сезон дождей еще не закончился, однако, подгоняемые нетерпением, мы продолжили путешествие, не обращая внимания на потоки воды, которые каждый вечер безжалостное небо низвергало на наши уставшие тела.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы стали идти быстрее и пересекли страну умбете за двадцать дней, достигнув земли батеке, где местные жители сами предложили нам услуги носильщиков, а мы – в последний раз – имели наивность согласиться.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И получили серьезный урок.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воспользовавшись моментом, когда Балле с бывалыми носильщиками остался позади, полсотни батеке бросили свою ношу на землю и обступили нас, угрожая дротиками. Мгновение слабости стало бы для нас губительным, ибо эти люди только и ждали случая, чтобы захватить груз; к счастью, наша твердость удержала их в повиновении. Хотя и с явным нежеланием, но они снова взвалили поклажу на свои спины. Предвидя, что их недовольство может вылиться в новую выходку, я оставил их в первом же встречном селении, которое располагалось по берегам ручья, дающего начало реке Нкони [805 - Лекони.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Думая, что здешние обитатели не питают к нам злых чувств <и не представляют угрозы для моего маленького отряда>, я послал Амона к Балле: надо было провести отставших по самому короткому пути, чтобы они скорее присоединились к нам.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Однако после ухода Амона жители этой и соседних деревень, собравшись в большие группы и демонстрируя далеко не мирные намерения, начали постепенно окружать нас. Нас было четверо – я и три моих верных спутника, на мужество которых я полностью полагался. Я принял меры, чтобы сохранить имевшиеся у нас товары. К счастью, все это происходило при заходе солнца. Соорудив некое укрепление из ящиков, чтобы, по крайней мере, быть готовым к ночной атаке, я зарыл в землю перед нашей боевой позицией ящик с порохом, который смог бы легко поджечь <и взорвать>.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Эта ночная операция, осуществленная с необходимой при данных обстоятельствах предосторожностью, имела совсем другой эффект, чем тот, на который я рассчитывал. Батеке, сначала заинтригованных моими маневрами, а затем решивших, что я занимаюсь каким-то колдовством, внезапно объял суеверный ужас. Произнеся слово «фетиш», все эти мародеры отступили как можно дальше от места, где я находился, и больше не досаждали мне.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поскольку число постоянных носильщиков было недостаточным, приходилось делать три ходки вместо одной, т. е. переносить за один раз только треть товаров. Иногда удавалось, правда не без труда, совершить два перехода за пять дней. Продвигаясь таким образом, мы дошли до небольшой речушки, которую туземцы называют Нгамбо [806 - Нгампо – приток Дьеле, исток которого находится на горе Амайя Мокими; течет в юго-восточном направлении. Открыт в июне 1878 г. Пьером де Бразза, который спустился по нему до Дьеле и Алимы. В 1884 г. на его левом берегу был основан французский пост Нгампо, но уже в 1886 г. он был оставлен.]; затем еще до двух – Нгере [807 - Речь идет о Дьеле, притоке Алимы длиной 120 км; течет в северовосточном направлении. Иногда называется Верхней Алимой.] и Мпама [808 - Мпама – главный (правый) приток Алимы длиной 290 км; течет параллельно ей на удалении 20–25 км к востоку.]. Все они – притоки Алимы [809 - Алима (Кунья) – правый приток Конго длиной 515 км, чрезвычайно извилистый. Судоходен на протяжении 300 км. Течет сначала на северовосток, в 20 км от Бунджи поворачивает на восток, а затем на юго-восток. Имеет относительно стабильный водный режим: уровень воды меняется в течение года не более чем на 80–100 см. При впадении в Конго образует разветвленную дельту, находящуюся в 360 км к северо-востоку от Браззавиля. Алима была открыта в июне 1878 г. Пьером де Бразза, который спустился по ней на 100 км (см. ниже гл. VI). См.: Bruel G. Op. cit. P. 104–105.]. Ее воды необычайно прозрачны, и песок ее русла виден на глубине, равной росту четырех человек, поставленных друг на друга; она обычной ширины [810 - Средняя ширина Алимы – от 100 до 150 м.], но ее трудно пересечь; причиной тому глубокое дно [811 - Средняя глубина Алимы – 3 м.] и тропические деревья – пальмы и бамбуки, покрывающие заболоченные берега и образующие две чрезвычайно густые живые изгороди, которые создают почти непреодолимое препятствие.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы тогда думали, что Алима приведет нас к какому-то большому внутреннему озеру на юге Судана [812 - Исторически термин «Судан» (от араб. balad as-s&#363;daan – «страна черных») обозначал обширную территорию от побережья Сенегала на западе до западных отрогов Эфиопского нагорья на востоке и от сахеля на севере до долины Конго на юге, т. е. всю Западную Африку и северную часть Экваториальной. В данном же случае речь идет о Восточном Судане (южная часть современного государства Судан).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;От вождя деревни обамба, симпатичного старика с длинной бородой, встретившего нас с трубкой во рту, мы смогли получить ценные сведения. Он рассказал, что на некотором расстоянии от нас, к востоку, текла большая река, направлявшаяся с зюйд-зюйдоста на ост-норд-ост [813 - Конго.]. По ней ходили многочисленные пироги, и обитатели отдаленных областей приезжали к прибрежным жителям за маниокой, выменивая ее на копченую рыбу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Туземцы показывали черную соль, которой они пользуются; по моему мнению, ее могли добывать только в соляных озерах Центральной Африки; о возможности их существования говорили Нахтигаль [814 - Густав Нахтигаль (1834–1885 гг.) – немецкий врач, путешественник и колонизатор. В 1869–1874 гг. предпринял экспедицию в Сахару. В 1881–1884 гг. – генеральный консул Германии в Тунисе; в 1884–1885 гг. – специальный уполномоченный в Западной Африке, установил германский протекторат над Того и Камеруном. Описание его путешествия по Сахаре см.: Nachtigal G. Sahara und Sudan. Bd. 1–2. Berlin, 1879–1881; Bd. 3. Leipzig, 1889. О Нахтигале см.: Gustav Nachtigal 1869/1969. Bonn; Bad Godesberg, 1969; Tunis A. Gustav Nachtigal. Ein Philanthrop im Staatsdienst // B&#228;ssler-Archiv. Bd. 44. 1996. S. 407–424.] и Пьяджа [815 - Карло Пьяджа (1827–1882 гг.) – итальянский исследователь Африки. Совершил путешествия по Нилу (1856–1857 гг.), в Южный Судан (1860, 1863–1865 гг.), Эритрею (1871 г.) и Эфиопию (1873–1874, 1878 гг.). В 1875–1876 гг. предпринял экспедицию в Центральную Африку, в ходе которой исследовал озеро Альберта и открыл озеро Кьога в Уганде.]; по всей вероятности, Алима и должна была впадать в них. Это предположение подтверждалось свидетельствами аборигенов об огромных территориях, залитых водой; мы решили, что речь идет о больших озерах.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Из-за войны и неурожая маниоки было трудно обрести здесь друзей, и голод стал нашим постоянным спутником. Около двухсот пятидесяти граммов маниоки в день для каждого из нас – вот и весь рацион. Вскоре мы были вынуждены питаться ананасовыми листьями и, попирая все европейские предрассудки, ели также белых муравьев [816 - Популярное название термитов, отряда общественных насекомых, обитающих в тропической, субтропической и экваториальной зонах Африки. В Габоне и соседних областях (ДРК, РК, Камеруне) насчитывается более трехсот видов термитов. О них писали многие посетившие Габон европейские путешественники. «В Экваториальной Африке особенно, – сообщает де Компьень, – термиты представляют собой огромное бедствие; нет ни одной хижины, как бы основательно она ни была построена, которая бы не разрушилась в результате их неустанной и таинственной работы, если только предусмотрительно не поставить ее на сваи. Стоит путешественнику оставить свои ящики на земле, не пройдет и недели, как термиты превратят их вместе с содержимым – книгами, одеждой – в решето. <…> В Габоне великое разнообразие термитов; почти все они светложелтого цвета и отличаются друг от друга только способом строительства своих жилищ, которые все сделаны с необычайной изобретательностью. Слепленные из влажной земли, они очень прочны; внутри имеется бесконечное число крошечных ячеек, где термиты спасаются от ветра, дождя и особенно от нападений врагов, самыми опасными из которых являются муравьи башикуэ. Большинство этих небольших сооружений, встретившихся мне, были построены на земле и имели форму огромного гриба; многие из них достигали двух-трех футов высоты (от 60 до 90 см. – И. К., Е. К.); другие термиты устраивают свои жилища из глины и маленьких кусочков дерева на толстых ветвях деревьев высоко от земли. В Габоне негры называют всех термитов именем “иншелле”; их очень боятся…» (Compi&#232;gne V. de.Op. cit. Vol. 2. P. 49–50). См. также: Chaillu P. B. du. L’Afrique sauvage, nouvelles excursions au pays des Ashangos. Paris, 1868. P. 179–192.В организме термитов содержится высокий процент жиров и протеина. Неудивительно, что туземцы охотно употребляли их в пищу. Как правило, их ловили в период дождей, когда они массами стекались к любому источнику света; батеке же использовали иной способ – они плотно обкладывали термитники листьями, не позволяя мужским особям улететь. У пойманных насекомых удаляли крылья, а затем жарили; блюдо напоминало по вкусу орехи. Из них также изготавливали масло. См.: Bruel G. Op. cit. P. 141.], гусениц и саранчу, поджаренных в пальмовом масле [817 - Из-за высокого содержания в термитах жира туземцы обычно не использовали для их приготовления ни пальмовое, ни какое-либо другое масло.]; победив первое отвращение, я нашел этих насекомых весьма съедобными.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава V<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лишенные всего • Нужно ли возвращаться назад? • Я держу совет • Единодушие • Вперед, в неизведанное! • Ценные сведения • Племя апфуру • Первые селения • Туземцы напуганы • Приручение апфуру • Покупка пирог • Изобретательный квартирмейстер Амон • На реке • Война! • Ружейные выстрелы • Запертые в проходе • Приготовления к бою<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Алима предлагала нам более чем благоприятную возможность для дальнейшего продвижения на восток, и было бы неразумным не воспользоваться ею.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но надо было серьезно обдумать всю ситуацию. Двухлетнее пребывание в Африке не прошло для нас бесследно: наше здоровье было подорвано; мы нуждались во всем, приходилось экономить даже патроны.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Куда приведет нас эта река, которая, как нам казалось, не может впадать в море? С нашими истощившимися ресурсами и поредевшей командой, как нам потом выбраться из областей, в которые Алима собиралась нас завести?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я не считал себя вправе вовлекать своих спутников в столь рискованное предприятие без их согласия. Я посоветовался с ними и обнаружил у них ту же решимость и то же самопожертвование, которые ни разу не изменили им во всех наших тяжелейших испытаниях.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Путь, который открывался перед нами, вел в самое сердце неизведанного континента. Мы решили попытать удачу и идти дальше в поисках дороги на восток; никому и никогда не приходила мысль повернуть обратно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Батеке мало-помалу меняли свое отношение к нам, увидев наше дружелюбие, к тому же подкрепленное щедрыми дарами, и вскоре стали нашими друзьями. Они сообщили нам ценные сведения о людях, живущих в долине Алимы. Их деревни, говорили батеке, расположены там, где река кончается и впадает в другую, намного бо&#769;льшую [818 - Конго.], по которой можно плыть несколько месяцев. Их зовут апфуру [819 - Апфуру (бафуру) – этнос из племенной группы бубанги (см. ниже сн. 114), обитавший в долине Алимы.]. Апфуру приходят в верховья Алимы, чтобы обменять маниоку и слоновую кость на порох, оружие и белую ткань. У них нет здесь постоянных поселений, но по праву сильного они присвоили себе власть над всей судоходной частью Алимы и часто злоупотребляют своим преимуществом, обирая бедных людей, с которыми ведут торговлю. Забрав в этом году все припасы у местного населения, они довели страну до голода. Было бы божеским благословением, если бы белые могли напасть на апфуру и образумить их.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но в наши интересы не входило принимать сторону батеке; мы хотели, наоборот, попытаться завязать с апфуру дружеские отношения и добиться их расположения, как это было сделано в случае с фанами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Итак, мы начали спуск по Алиме, надеясь войти в контакт с каким-нибудь селением апфуру. Но первая стоянка, которую мы заметили на берегу, обезлюдела словно по волшебству.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я осмотрел стоянку; все указывало на поспешное бегство, причиной которого, без сомнения, было наше появление. На двух пирогах, пришвартованных к берегу, мы нашли брошенные в беспорядке ценные вещи.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чтобы доказать наше миролюбие, я взял их табак и немного пищи, потом положил на то же место товары, стоившие в десять раз больше, и удалился.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Несомненно, за мной наблюдали, ибо когда мы прибыли на другую стоянку, апфуру были уже не столь напуганы, и мы смогли, правда не сразу, начать переговоры с этими недоверчивыми людьми.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На следующий день я полностью поверил в добрые намерения апфуру. Они предложили нам приобрести новую пирогу, что увеличивало до восьми число транспортных средств, которыми мы могли располагать. Честно говоря, большинство из них было в плохом состоянии, но наш искусный квартирмейстер, чей изобретательный ум и природная ловкость проявлялись во всем, нашел способ починить их – он замазал щели растительной смолой, которую пришлось растопить; процедура стоила нам болезненных ожогов рук и ног.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы погрузили на пироги наш багаж, наших людей и наших носильщиков, радовавшихся при одной только мысли, что за несколько дней они одолеют бо&#769;льшее расстояние, чем то, которое прошли за три месяца, но наши иллюзии быстро рассеялись. Апфуру не могли допустить, чтобы кто-то плавал по их водам, особенно с товарами. Негры вообще самые подозрительные и самые безжалостные торговцы, которых я только знаю. Мы же вступали в ту особо негостеприимную область, где Стэнли пришлось не один раз вступать с ними в бой [820 - В феврале 1877 г. См.: Stanley H. M. Op. cit. Vol. 2. P. 291–292, 294–301, 304–305.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Батеке постоянно осведомляли нас о маневрах апфуру, которые, по их словам, хотели помешать нашему проникновению в их страну, туда, куда нас вела Алима.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чтобы преградить нам путь, апфуру покинули часть своих стоянок и сконцентрировались на более удобных в стратегическом плане позициях. Самым явным признаком их агрессивных намерений было то, что они отослали своих жен и детей в безопасное место. Однако мы продолжали упорно надеяться, что наше миролюбие и наша доброжелательность заставят их в последний момент отказаться от враждебных действий.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;2 июля 1878 г. на восьми пирогах мы начали спуск по реке и спокойно прошли мимо первой деревни апфуру. Неужели в их головах произошел полный переворот, а может быть, они не успели прийти в себя от изумления, увидев стремительное продвижение нашей флотилии? Но вскоре нашим догадкам пришел конец: раздался воинственный клич, и множество пирог бросилось за нами вдогонку, не подходя, однако, слишком близко. Когда впереди показалась новая деревня, крики преследователей усилились. Им отвечали из ближайших деревень, мимо которых мы должны были проплыть и где нас готовились встретить ружейными выстрелами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Больше не оставалось никаких сомнений, и носильщики сразу сообразили, что к чему. Они побросали свои весла и спрятались на дне пирог. Нашим людям пришлось сменить ружья на весла, чтобы удерживать лодки посередине реки. Мы отчалили ранним утром и к тому моменту, когда с берегов раздались первые выстрелы, прошли уже достаточно большое расстояние. Стрельба, сначала редкая и несколько беспорядочная, постепенно усиливалась и становилась все более опасной. Еще три гребца, получив легкие ранения, бросили весла и взялись за ружья, что осложнило ситуацию: пирогами управляли только мои люди, а носильщики отлеживались на дне.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все это время с высоких берегов и вершин холмов периодически доносились крики, пророчившие нам злую участь; они походили на конское ржание. Обемги [821 - Т. е. «бубанги» (бобанги) – племенная группа, к которой принадлежат бафуру; к ней также относятся этносы иребу, бонга, ликуба, мбоко, бабоши и собственно бубанги. Согласно Альберу Долизи, в начале XIX в. бубанги под предводительством вождя Котонго-Сунгу, теснимые более дикими племенами, спустились вниз по Убанги и расселились в Конголезской низине (Кювет). В середине XIX в. они потерпели поражение от батеке, у которых попытались отобрать торговую монополию. Но ко времени прибытия Пьера де Бразза бубанги контролировали речную торговлю к северу от Малебо-пула (Стэнли-пула). Их основными занятиями являлись рыболовство, торговля рабами и слоновой костью, которые они выменивали у окрестных племен, прежде всего у батеке, на ткань, циновки, гончарные изделия, сети, пальмовое масло, красное дерево, порох, огнестрельное оружие и медную проволоку. Земледелие играло в жизни бубанги меньшую роль – они выращивали преимущественно бананы и сахарный тростник; главным продуктом их питания была маниока, которую они покупали на Средней Алиме и в долине Кую. В колониальный период численность бубанги из-за эпидемий значительно сократилась. О них подробно см.: Bruel G. Op. cit. P. 294–295; Harms R. W. Competition and capitalism: the Bobangi role in Equatorial Africa’s trade revolution, ca. 1750–1900. Madison, 1978 (диссертация); Olson J. S. Boubangui // The Peoples of Africa: An Ethnohistorical Dictionary. Westport (CT), 1996. P. 110–111.] посылали таким образом сигналы о нашем приближении обитателям деревень, мимо которых нам предстояло идти. И так вплоть до вечера этого бесконечного дня нас атаковали жители всех селений, встречавшихся на нашем пути, а их пироги не прекращали преследования.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Солнце зашло за горизонт, и вот-вот на землю должна была опуститься непроглядная тьма. Мы с нетерпением ждали ее, надеясь, что она позволит нам продолжить спуск по реке. Но наша надежда быстро улетучилась. Нас заметила пирога, отправленная в разведку, так что о нашем движении были оповещены деревни, расположенные ниже по течению.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Доминировавшие над рекой многочисленные селения прекрасно контролировали с обоих берегов участок, по которому мы намеревались пройти. При известии о нашем появлении их жители испускали мощные возгласы и, видимо, уже давно были готовы к атаке.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Было рискованно предпринимать что-либо ночью против людей, которые хорошо знали реку и которые, без сомнения, приняли все меры, чтобы не дать нам пройти. Мы остановили наши пироги у отмели, покрытой водорослями, и стали ждать. То ли апфуру догадались о нашем плане, то ли они решили оставаться все время начеку, но на каждом берегу зажглись многочисленные огни, которые лишили нас всякой надежды проскочить незамеченными.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ночную тишину постоянно нарушали громкие крики, воинственные песни, звуки тамтама; какие-то тени мелькали в отдалении от нашего каравана. С восточной стороны доносился шум весел; это были пироги из деревень, расположенных ниже по течению, которые поднимались вверх по реке, чтобы принять участие в битве. Мы слышали, как наши враги пели о том, что мы станем мясом на их победном пиршестве. Перед лицом таких приготовлений и откровенно враждебного поведения я посчитал разумным занять позицию на берегу, где мои лапто чувствовали себя более свободными в своих действиях, чем в лодках.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава VI<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Выигранная битва • Мужество апфуру • Недостаток боеприпасов • Окончательное решение • Отступаем • Сожаление • Коллекции, принесенные в жертву • Тяжелое отступление • Никто не падает духом • Возвращение в страну батеке • Жажда • Рационирование • За пределами бассейна Алимы • Разведка • Разделение колонны • Ангье • Таинственная долина Ликоны • Речные народы<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;С восходом солнца мы увидели, как из-за одного мыса, который загораживал нижнее течение реки, появилось около тридцати пирог, полных негров, вооруженных ружьями. Эта флотилия делилась на два крыла, чтобы атаковать нас сразу с двух флангов. Приблизившись к нам на расстояние сорока метров, апфуру открыли огонь и с той и с другой стороны. Но у нас было пятнадцать ружей, да еще и в достаточно умелых руках. Быстрота стрельбы и точность попадания принесли нам скорую победу над врагами. Не прошло и нескольких минут, как они обратились в бегство.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наступила некоторая передышка, но необходимо было срочно принимать решение. Я предложил прорываться вперед, воспользовавшись первым моментом растерянности апфуру. Но подсчет наших боеприпасов показал, что они иссякнут прежде, чем мы достигнем конца этого длинного пути.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы прекрасно понимали, что, по мере того как мы будем спускаться по реке, нас будет встречать все возрастающее число врагов, да к тому же мы еще не достигли собственной территории апфуру, а находились только в той части Верхней Алимы, где были их временные стоянки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Надо сказать, что апфуру сражались мужественно. Я всегда буду помнить человека, стоявшего на головной пироге, на которую был направлен весь наш огонь. Он не сходил со своего поста и размахивал над головой фетишем. Казалось, что фетиш действительно охранял его от пуль, которые дождем сыпались вокруг него.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Незнание страны и малочисленность отряда не позволили нам продолжить спуск по реке. Это было бы уже не мужеством, а безрассудной отвагой, и самая мелкая неудача свела бы на нет завоеванный успех, не говоря уже об опасности, которой подвергались наши жизни.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Позже я сожалел, что не последовал своему первому побуждению, когда понял из рассказов о путешествии Стэнли, что мы могли бы менее чем за пять дней смелым рывком достичь вод Конго и не застряли бы (как думали) в тупике озер, став удобной мишенью для апфуру.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Единственным спасением было идти по суше, хотя без обуви, босиком, это было очень тяжело. Чтобы двигаться быстрее, мы решили оставить только тот багаж, который носильщики могли унести за один раз. Я приказал утопить семь ящиков с товарами; именно тогда доктору пришлось пожертвовать своими ценными коллекциями. Тем временем мы узнали, что апфуру готовятся ко второй атаке, которую они планировали на следующий день. На этот раз они думали напасть не только со всех своих позиций на реке, но и на суше, где намеревались взять нас в кольцо. Это известие подтвердил шпион, пойманный в болотистом лесу, который мы считали надежным убежищем, но который, если его окружат враги, мог превратиться в нашу могилу. В случае рукопашного боя мы неизбежно теряли все преимущество, которое давали нам скорострельные ружья.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поэтому, как только наступила ночь, мы тронулись в путь, полные решимости уйти как можно дальше на восток.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Начало нашего отступления было чрезвычайно трудным, так как нам пришлось идти более полукилометра по заболоченному лесу. В течение трех часов мы выбирались из этой трясины при свете дымящих бамбуковых факелов. С восходом солнца мы достигли подножья ближайших холмов и вечером уже были вне досягаемости апфуру.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Подводя итог нашему неудачному плаванию по Алиме, мы констатировали, что, идя вниз по течению, мы за два дня преодолели по прямой расстояние в сто километров.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я счастлив сказать, что, вопреки всем препятствиям и испытаниям, добрая дружба и полное согласие, царившие между нами, не понесли никакого урона. И как глава экспедиции я могу с законной гордостью высказать самую высокую похвалу моим смелым товарищам Балле и Амону, которую они заслужили по праву.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В стране батеке, куда мы вернулись, нас ожидала новая череда лишений и испытаний. Батеке, как я уже говорил, только что пережили голод, и – в довершении к этому несчастью – в их землях не хватало питьевой воды, так что цена за нее была чрезмерной; я решил тогда, что мы, белые, должны подать нашим спутникам пример воздержания. Продукты и вода были поделены на равные части по числу людей: и носильщиков, и сенегальцев, и переводчиков, и нас самих. Лишь после того как все члены нашего отряда получили свою долю, квартирмейстер, доктор и я взяли себе то, что осталось. Это решение имело самый благоприятный эффект, и в дальнейшем все тяготы переносились без каких-либо жалоб.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наше мужество перед лицом апфуру, быстрота, с которой мы отбили их атаки, обеспечили нам высокое уважение со стороны батеке; с тех пор они стали более гостеприимными. Благодаря этому мы смогли пересечь бассейн Алимы и достичь бассейна Ликоны [822 - Ликвала (Ликона, Ликулна, Ндеба, Мотвали, Боссака) – правый приток Конго протяженностью 520 км; площадь бассейна – 71 тыс. км2; открыта Пьером де Бразза в июле 1878 г. Основные притоки – Опа, Ленгве и Кую.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Состояние бо&#769;льшей части отряда было плачевным. Раны, полученные при ходьбе, и прочие напасти замедляли наш путь; посоветовавшись, мы решили разделиться на две группы. Я взял с собой шесть человек сопровождения и десять самых выносливых носильщиков, а других оставил под началом Балле и Амона, приказав им ждать меня вблизи Огове в окрестностях Пубары.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Теперь, более свободный в своих действиях, я пошел к Лебаи Нгуко [823 - Так де Бразза называет Кую (Куйю), правый приток Ликвалы длиной 310 км, текущий сначала на северо-восток, затем на восток, немного отклоняясь на юг. Основные (правые) притоки – Нгено (170 км) и Вума (115 км). Де Бразза пересек Кую 19 июля 1878 г.], где жили умбете. Слава обо мне опережала меня. Кстати, я обнаружил у них несколько голубых бусин, которые некогда подарил обитателям Верхней Огове [824 - См.: Путеш. Гл. XXI.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы приближались к владениям ангье, куда ни один туземец не рискнул сопровождать нас.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ангье [825 - Бангье – этнос, относящийся, по одной версии, к группе бакота, по другой – к группе бубанги. Обитал между Ликвалой и низовьями Опы.] – воинственное племя, которое наводит страх на соседние народы; они вооружены ружьями и совершают частые набеги за пределы своей страны. Ангье обитают на берегах большой реки [826 - На Опе (Мамбили), левом притоке Ликвалы длиной 300 км, который течет в юго-восточном направлении.]. Рабов, захваченных во время набегов, они уводят в такие далекие области, что еще не видели ни одного, кто бы вернулся оттуда.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В тридцати километрах к северу от Лебаи Нгуко я пересек Ликону; в этом месте она чуть менее полноводна, чем Алима. Ликона течет с запада на восток почти параллельно линии экватора и в своем нижнем течении принимает воды Обо [827 - Вероятно, речь идет о Нгено, притоке Кую.] и Лебаи Нгуко. Вскоре она становится такой широкой, что, по словам туземцев, нужно полдня, чтобы перебраться с одного берега на другой. Есть и такие, кто плавает по ней месяцами, находя по ночам убежище на островах. Это как раз те, кто ездит за рабами, захваченными ангье, а потом увозит живой товар туда, откуда никто не возвращается. Платой служат порох, ружья и белая ткань европейского производства.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сообщения туземцев, которые в то время вызывали у меня сомнение, ныне нашли подтверждение; мое прежнее недоверие объяснялось тем, что они <как мне казалось> путали нижнее течение Ликоны с нижним течением Конго.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава VII<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Опухшие ноги. Я не могу больше идти • Птица сезона дождей • Печальное возвращение к Огове • Опять соль • Африканская проблема решена • Судоходность Алимы • Связь бассейна Огове с бассейном Конго • Значение для Франции • Несчастные носильщики • Рабство • Быстрый спуск по Огове • Путь в страну оканда • Посылка от Географического общества и от бельгийского короля • Наконец-то! Французская полиция • Знаки признательности • Желание продолжить начатое<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Начиная с Ликоны, путешествие стало чрезвычайно трудным. Мои ноги, жестоко исхлестанные кустарником, покрылись ранами; наша команда и носильщики были не в лучшем состоянии, хотя они и привыкли продвигаться по бушу. Товары подходили к концу. У меня едва хватало их, чтобы обеспечить обратный путь. Неминуемое наступление сезона дождей, грозившего стране общим наводнением, могло помешать нашему возвращению. Однако мне удалось дойти до реки Лебаи Оква [828 - Леколи (Окания) – правый приток Опы длиной 95 км; течет сначала на юго-восток, а затем поворачивает на северо-восток.], расположенной в полуградусе к северу, т. е. в пятидесяти пяти километрах за экватором; на ее противоположном берегу жили оканда. Но птица, предвестница сезона дождей, уже пропела, и я с сожалением снова направился к Огове. Это было 11 августа.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Почти день в день три года тому назад я покинул Европу!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лебаи Оква на местном языке означает «соляная река». Дело в том, что туземцы получали этот столь ценный в Африке продукт выпариванием воды, взятой из маленьких ручейков, которые сбегают с холмов, богатых солью. Это открытие заставило меня усомниться в существовании озер в области Вадай [829 - Вадай (Ваддай) – немусульманское государство к востоку от озера Чад, возникшее в 1635 г.; в XIX в. распространило свою власть далеко на юго-запад вплоть до долины Шари; в 1912 г. покорено французами. Ныне это имя носит одна из восточных префектур Республики Чад.], к которым, как я думал, выведет нас Алима. Проблема африканской гидрографии казалась мне все более и более непонятной, так как я не мог и представить, что Конго катила свои величественные волны прямо передо мной, навстречу восходящему солнцу. Люди, лучше информированные, чем я, также считали это невероятным после первых заявлений Стэнли [830 - О том, что воды центральноафриканских озер Танганьика, Мверу и Бангвеулу поступают в Атлантический океан через Луалабу и Конго (Stanley H. M. Op. cit. Vol. 2. P. 50).]. Однако, как только я возвратился в Европу и прочел о его путешествии, все стало для меня очевидным. Череда водных артерий, которые я пересекал, заканчивалась великой рекой Ливингстона и Стэнли [831 - Конго и Луалаба (Верхнее Конго).]. Я осознал тогда, что наше открытие Алимы, которая становится судоходной совсем недалеко от того места, где Огове перестает быть доступной для навигации, имело важное значение не только с географической, но и с коммерческой точки зрения.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Действительно, расстояние между этими двумя реками совсем небольшое – примерно пятьдесят миль [832 - 93 км.], а земля ровная, удобная для переноски как товаров, так и разборных судов. Территория, отделяющая бассейн Огове от бассейна Конго, состоит из невысоких песчаных холмов; эта открытая местность без густой растительности легко проходима.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Паровые суда большого тоннажа могут плавать по Алиме до рубежа, которого мы достигли, и курсировать по Конго выше порогов, перегораживающих ее со стороны Атлантики [833 - Речь идет о водопадах Ливингстона – цепи огромных порогов (ок. 30) в нижнем течении Конго, тянущейся на 350 км от Матади (у начала эстуария Конго) до Малебо-пула. Самые крупные пороги и водопады (вниз по течению) – Нтамо, Калулу, Леди Алиса, Сето (Заби), Зинга (Бунгу), Пакабенди, Беза и Мансо, Малемба, Нтомбо Матака (Bruel G. Op. cit. P. 90). Представляют собой непреодолимую преграду для судоходства. Открыты Стэнли в начале августа 1877 г. и названы им в честь знаменитого английского путешественника (Stanley H. M. Op. cit. Vol. 2. P. 445).]; правда, в этом случае им придется преодолевать сопротивление враждебных племен, обладающих в этом районе монополией на торговлю. Так что если Огове и не представляет собой прямой дороги внутрь материка, то косвенным образом она является таковой, поскольку открывает путь к Конго и поэтому приобретает первостепенную важность. Наша решимость не ограничивать исследование лишь долиной Огове, а продолжить его дальше на восток, несмотря на более чем плачевное состояние отряда, была вознаграждена: мы получили результат, превзошедший все ожидания.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В то время, когда мы спускались обратно к побережью (и для нас это не было игрой), я думал о моих носильщиках. Что с ними станет? Они были так рады вернуться в свои родные края, что им и в голову не приходило сопровождать меня до Габона, единственного места, где они могли бы сохранить свободу. Большинство из них покинуло меня, и в первых же встречных деревнях почти все они были схвачены и обращены в рабство. Это стало уроком для тех, кто остался и кто решил плыть с нами до конца. И они могли поздравить себя, избрав такую участь, ибо я предоставил в их распоряжение деревню с хижинами, окруженными плантациями, и с целой армией кур, коз и т. д. Их жизнь прекрасна и вызывает зависть у соседей. Счастливые от того, что могут наслаждаться беззаботным существованием, которое для негра есть абсолютное блаженство, они по праву посмеиваются над глупостью своих бывших спутников, которые, поспешив расстаться со мной, сами отдались в руки своих преследователей и теперь бредут по земле с ярмом на шее и колодками на ногах.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что касается меня, то я не без грусти думаю о них, моих бедных помощниках, которым бы я желал лучшей доли. Тяжкая участь, на которую они, по-видимому, обречены навечно, покорность, с которой они переносят свое мучительное существование, часто занимали мои мысли. Я сожалел, что не смог избавить их от этого жалкого жребия и оказался бессильным перед лицом диких нравов и безропотного терпения несчастных людей, жертв этих нравов. Потребуются огромные усилия, чтобы справиться с варварскими предрассудками, укоренившимися в рабах еще сильнее, чем в работорговцах.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наше плавание вниз по Огове прошло быстро. У нас были очень опытные гребцы, и мысль, что они довезут нас до мест, где, может быть, уже отчаялись увидеть нас снова, удваивала их усердие. Каждый соперничал в ловкости и силе. Добрые отношения, которые установились у нас с прибрежными жителями, не могли замедлить наше возвращение, если не считать кратких задержек, вызванных необходимостью отвечать на проявления их дружбы. Это плавание вниз по реке стало бы триумфальным, если бы не случай, который показал нам, что у каждой победы есть своя оборотная сторона.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не успела моя лодка преодолеть пороги, как пирога Балле, следовавшая в пятидесяти метров от нашей, натолкнулась на гиппопотама. Врезавшись на полной скорости в это огромное животное, она сделала кульбит назад и завертелась посредине реки словно щепка. К счастью, доктору Балле удалось схватиться за борт, и я успел подойти вовремя, чтобы избавить его от опасности [834 - О таком же случае, происшедшем с ним в августе 1876 г., рассказывает Марш: «В тот же день (8 августа. – И. К., Е. К.) мою пирогу поднял гиппопотам, к великому ужасу моих людей (оканда. – И. К., Е. К.); в первый момент я подумал, что мы натолкнулись на скалу, но крики «Гуу! Гуу!» (гиппопотам), испускаемые гребцами, заставили меня схватиться за ружье, однако животное вновь погрузилось в воду и больше не появлялось… Однажды апинджи показали мне полностью разбитую маленькую пирогу, которая, как мне сказали, пострадала от зубов гиппопотама; человеку, управлявшему ею, удалось спастись вплавь» (Marche A. Op. cit. P. 279).В эпоху Пьера де Бразза гиппопотамы в большом количестве водились на Средней Огове (Ibid. P. 131, 133, 144). «Несмотря на фантастические рассказы туземцев об этом земноводном, – говорит Марш, – <гиппопотам> неопасен; он может опрокинуть пирогу или поднять ее, проплывая под ней, то, что случалось со мной неоднократно; но я не знаю примера, чтобы он набросился на лодку или же напал на людей, находившихся в ней. Это травоядное животное скорее боязливо, чем свирепо; когда ночью гиппопотам подплывает к берегу, чтобы найти места, где растет его любимая трава, он иногда целыми часами ждет, не решаясь выйти из воды; при малейшей тревоге он погружается в реку и долго не возвращается к тому месту, которое показалось ему опасным» (Marche A. Op. cit. P. 131–132). Тем не менее туземцы испытывали непреодолимый страх перед гиппопотамом: когда в июле 1873 г. близ устья Ивиндо Марш приготовился стрелять в стадо этих животных, гребцы-туземцы кричали ему: «Не стреляй! Гиппопотам нас съест!» (Ibid. P. 144).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вернувшись к оканда, мы оказались если не в цивилизованной, то, по крайней мере, в дружественной стране. Мы почувствовали здесь первое дуновение цивилизации, от которой были так долго оторваны. В стране оканда нас ожидали ящики, присланные Парижским географическим обществом. Хотя в Габон, к несчастью, они пришли уже разграбленными, без вещей, которые очень бы пригодились, дойди они до нас в нужное время, Буатар [835 - Жюль Буатар (1830–1911 гг.) – французский военный моряк и колониальный администратор; на службе в ВМФ Франции с 1848 г.; капитанлейтенант (1861 г.), капитан 2-го ранга (1875 г.); комендант Габона с 1876 по 1878 г.], главный комендант Габона [836 - Комендант Габона представлял в этом районе командующего Южноатлантическим дивизионом.] <отправил их нам>, наполнив вещами, в которых мы особенно нуждались в нашем нынешнем положении.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В связи с этим мы считаем своим долгом выразить сердечную признательность коменданту Буатару за его любезность и своевременную помощь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;У оканда мы также узнали, что вторую посылку, отправленную благодаря заботам Географического общества, постигла та же участь, что и первую, несмотря на все принятые предосторожности. Она попала в руки людей бессовестных и невежественных. Ее отправили нам по высочайшей милости короля бельгийцев, президента Международной Африканской ассоциации. Пусть его величество король Леопольд II [837 - См. сн. 36 к Введ.-2.] соблаговолит принять здесь выражения нашей глубокой признательности. Мы узнали по возвращении, что Бельгийский комитет Африканской ассоциации [838 - Речь идет о бельгийском отделении Международной Африканской ассоциации, созданной на Международной географической конференции в Брюсселе 12–14 сентября 1876 г. под патронатом Леопольда II Бельгийского. Помимо Бельгии, национальные комитеты ассоциации имелись в Германии, Австро-Венгрии, Португалии, Испании, Италии, Швейцарии и в США. Своими главными задачами ассоциация провозгласила исследование еще не изученных внутренних областей Черного континента и приобщение к цивилизации их жителей; она организовала четыре экспедиции в Центральную Африку (июнь 1877 г. – июль 1880 г.). Однако 25 ноября 1878 г. Леопольд II инициировал создание в Брюсселе Комитета по исследованию Верхнего Конго, который в своей деятельности руководствовался не столько гуманитарными и научными, сколько коммерческими целями (эксплуатация богатых территорий бассейна Конго). И Африканская ассоциация, и Комитет прекратили свое существование после учреждения 17 ноября 1879 г., опять же по инициативе бельгийского короля, Международной ассоциации Конго, которую тому удалось превратить по сути дела в собственную частную коммерческую фирму. Под ее эгидой в Конго была отправлена экспедиция Стэнли (1879–1883 гг.), в результате которой эта страна оказалась под контролем агентов Леопольда II. Берлинская конференция (15 ноября 1884 г. – 26 февраля 1885 г.) санкционировала создание на большей части бассейна Конго под суверенной властью Международной ассоциации Свободного государства Конго, которое стало фактически личным владением бельгийского монарха. Международная ассоциация исчезла вместе с упразднением Свободного государства Конго в 1908 г.], оказывая помощь французским путешественникам, стремился придать делу изучения Африки международный характер.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Начиная с этого дня [839 - Очевидно, со дня встречи с гиппопотамом.], наши лодки ускорили свой ход благодаря порогам, которые так сильно препятствовали нам в начале путешествия. Они стремительно донесли нас до поста, где мы наконец-то встретились с представителями европейской цивилизации. Было бы трудно найти более щедрых и более гостеприимных людей, чем доктор Нассау [840 - О нем см.: Путеш. Гл. V.], американский миссионер, и его милая супруга, мои товарищи по исследованиям. Кэмерону и Стэнли при отъезде с восточного побережья неоценимую поддержку оказали французские католические миссионеры в Багамойо [841 - Багамойо («Положи свое сердце» на кисвахили) – самый древний из известных городов Танзании, основанный в конце XVIII в.; расположен на восточном побережье Африки в 75 км к северу от Дар-эс-Салама, напротив Занзибара. В XIX в. – один из важнейших пунктов транзитной торговли слоновой костью, копрой и рабами в зоне Индийского океана. В 1886–1891 гг. – столица Германской Восточной Африки. Ныне – административный центр танзанийской области Рвани (население – ок. 30 тыс. чел.).В 1868 г. местные вожди выделили католическим миссионерам землю к северу от Багамойо: таким образом возникла первая христианская миссия в Восточной Африке. Ее гостеприимством пользовались многие европейские путешественники, отправлявшиеся во внутренние районы Черного континента, в том числе Бертон, Спик, Стэнли, Кэмерон и Джеймс Грант. Впечатления о Багамойо и католической миссии Кэмерона и Стэнли см.: Cameron V. L. Op. cit. P. 23–25; Stanley H. M. Op. cit. Vol. 1. P. 78–79.]; мы же удостоились самого сердечного приема в протестантской миссии [842 - В 1877 г. Нассау перенес свою миссию из страны бакале в окрестности Ламбарене.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Спустя четыре дня после радушной встречи с доктором Нассау мы были уже на французской территории в Габоне. Мы храним самые добрые воспоминания о приеме, оказанном нам временно исполняющим обязанности коменданта де Кодьером [843 - Поль Мишель Фредерик Кодьер (1822–1887 гг.) – французский военный моряк и колониальный администратор; капитан 2-го ранга; комендант Габона в 1878–1879 гг.]. Мы не были обойдены вниманием на всех остановках по пути в Европу. Нельзя не оценить гостеприимство Фонсеки, губернатора острова Принсипи [844 - Принсипи – небольшой остров (136 км2) в Гвинейском заливе в 350 км от побережья Габона. В настоящее время в составе Демократической Республики Сан-Томе и Принсипи (с 1969 г.); население – около 5 тыс. чел. Открыт португальцами 17 января 1471 г.; сначала назывался «остров Св. Антония» (Санту-Антониу), но в 1502 г. был переименован в «остров Принца» (Принсипи). С 1502 г. являлся частным владением, но в 1573 г. возвращен под непосредственное управление португальской короны. В конце XVI – начале XVIII в. неоднократно становился жертвой нападения английских и голландских пиратов. Голландцам трижды удавалось установить на нем, правда ненадолго, свое господство (1598, 1600, 1641–1644 гг.). В 1753–1910 гг. вместе с островом Сан-Томе составлял единую колонию Сан-Томе и Принсипи. Во время посещения острова Пьером де Бразза губернатором колонии был Энштанислау Шавьер ди Ассунсан и Алмейда (с 1 декабря 1876 г. по 28 сентября 1879 г.).], которое свидетельствовало о чрезвычайно благожелательном отношении португальского правительства к исследованиям Африки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В Лиссабоне один из самых августейших членов нашего Географического общества, его величество король Луиш Португальский [845 - Луиш I (1838–1889 гг.) – король Португалии и Алгарви с 11 ноября 1861 г.; из династии Браганца-Саксен-Кобург-Гота. Страстно интересовался океанографией; тратил значительные личные средства на организацию научных экспедиций для поиска и сбора различных видов океанской флоры и фауны. По его инициативе в Лиссабоне был устроен один из первых в мире общественных аквариумов.], которому мы были любезно представлены французским министром [846 - Речь идет о «полномочном министре», т. е. полномочном после.] де Лабуле [847 - Антуан-Поль-Рене Лефевр де Лабуле (1833–1905 гг.) – французский дипломат; сын известного французского юриста, поэта, писателя и политического деятеля Эдуарда де Лабуле (1811–1883 гг.). На дипломатической службе с 1855 г.; посол в Португалии (1878–1886 гг.), в Испании (1886 г.) и в России (1886–1891 гг.).], выказал нам бесценные знаки своего высочайшего благоволения. Его величество дон Луиш соизволил простить меня за то, что из-за длительного трехлетнего отсутствия в Европе мне пришлось нарушить некоторые пункты этикета, обязательного при представлении монарху, в том, что касалось моей одежды. Действительно, мой гардероб по возвращении был далеко не в блестящем состоянии.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я дал здесь только краткий обзор нашего путешествия в Экваториальную Африку. Нельзя рассказать в нескольких словах о трех годах, полных разнообразных происшествий, бесплодных попыток, неожиданных удач, впечатлений, иногда приятных, но в большинстве своем, увы, тяжелых.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В довершение я не могу не сказать, что территория, разведанная во время нашей первой экспедиции, занимает относительно небольшое место на карте Африки. Из этого следует, что географическое освоение такого огромного континента потребует все новых и новых усилий. Многие путешественники потеряют там свое здоровье, а может быть, и жизнь. Но французские исследователи никогда не пасовали перед возложенными на них задачами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что касается меня, то, едва вернувшись во Францию [848 - В конце декабря 1878 г.], я уже был готов начать новую кампанию. Восстанавливая свои силы, я не оставлял без внимания самые последние открытия в Африке, надеясь продолжить не завершенное мною предприятие.<br>
<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пьер Саворньян де Бразза. Письма (1875–1877 гг.)<br></h3><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;I<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Габон, 2 ноября 1875 г.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;С борта «Марабу» [849 - Письмо родителям. Итальянский оригинал см.: Due lettere del conte Pietro di Brazz&#224; scritte il 2 novembre 1875 dal Gabun a bordo del «Marabout» ai genitori // Bollettino della societ&#224; geografica italiana. T. 13. 1876. P. 196.]<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я прибыл сюда на борту «Луаре» 20 октября и завтра утром на борту «Марабу» отправляюсь в путешествие по Огове. Я покину судно, когда оно уже не сможет больше идти вверх по реке, и в сопровождении людей короля Реноке продолжу путь на пироге. «Марабу» высадит меня девятого числа следующего месяца примерно в двухстах десяти морских милях [850 - Около 390 км.] от побережья. Что касается доктора Ленца, если верить сведениям, которые я получил недавно, то он находится где-то посредине порогов Огове на границе с оссьеба, которые, несмотря на подарки, не хотят пропускать его на свою территорию. Я рассчитываю присоединиться к нему через месяц или полтора; думаю, что смогу пройти это расстояние быстро благодаря договору, заключенному в мае месяце между Реноке и капитаном «Марабу», тем более что он уже пять дней тому назад отправил к королю Марша, чтобы начать готовить пироги и людей. Вчера я вернулся с реки Кама [851 - Комо.] с командой «Марабу», посланной туда комендантом Габона урегулировать кое-какие спорные дела; я воспользовался этим обстоятельством, чтобы нанять двух переводчиков мпангве [852 - Фанов. Не путать с мпонгве.] по совету коменданта, который был знаком с ними вот уже три года; так что у меня теперь три переводчика мпангве, хотя я не знаю, что эти двое из себя представляют. Плавание по Кама подтвердило мое предположение, что оссьеба, которые, возможно, тоже попытаются воспрепятствовать моему путешествию, говорят на том же языке, что и мпангве. В целом все идет пока хорошо, я и мои спутники в добром здравии.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Целую вас всех.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;II<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Илимба-Рени, 13 ноября 1875 г. [853 - Письмо к матери. Итальянский оригинал см.: Lettera del conte Pietro di Brazz&#224; scritta il 13 novembre 1875 a Bimba-Reni alla Contessa sua madre // Bollettino della societ&#224; geografica italiana. T. 13. 1876. P. 197.]<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;От де Лансака [854 - Речь идет о лейтенанте де Лансаке, служившем в Южноатлантическом военно-морском дивизионе на фрегате «Кордельер». О нем как о добром друге упоминают де Компьень (Compi&#232;gne V de. L'Afrique &#233;quatoriale. Paris, 1875. Vol. 2. P. 247) и Марш (Marche A. Trois voyages dans l'Afrique occidentale: S&#233;n&#233;gal, Gambie, Casamance, Gabon, Ogoou&#233;. Paris, 1879. P. 104, 241).], который доставит тебе мое письмо, ты узнаешь последние новости; сейчас я вынужден остаться здесь еще на месяц, ожидая, пока иненга и галуа не будут готовы подняться по Огове до земли оканда.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В данный момент уровень воды в Огове слишком высок, чтобы можно было идти вверх по течению. Илимба-Рени – это деревня короля Реноке, который принял первого европейца в 1866 г. [855 - Роберта Брюса Наполеона Уокера. См.: Walker R. B. N. Relation d’une tentative d’exploration en 1866 de la rivi&#232;re de l’Ogov&#233; et de la recherche d’un grand lac devant se trouver dans l’Afrique Centrale // Annales des voyages, de la g&#233;ographie, de l’histoire et de l’arch&#233;ologie. Vol. 205. 1870. P. 71–72.] Я нахожусь в стране, где правит древнейшая в этой части Африки династия, самая сильная и могущественная во времена работорговли. Но вот уже двадцать лет, как она полностью утратила свой прежний блеск. Поверь мне, нет ничего более смешного, чем видеть нынешнего короля (этот титул можно дать Реноке), прогуливающегося по своей деревне в великолепном цилиндре, увенчанном не менее великолепной короной маркиза из позолоченной меди, которую украшают стеклянные драгоценности – все это от моих щедрот.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что касается доктора Ленца, то он еще у оканда, и я думаю, что его ресурсы почти исчерпаны. Он отослал часть людей из своего отряда. Скоро я напишу тебе более подробное письмо. Путешествие обещает быть удачным. Все мы в добром здравии.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Целую всех.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;III<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Илимба-Рени, 24 декабря 1875 г.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я все еще здесь с ноября, когда «Марабу» высадил меня на берег. Вода в реке пока не спала, чтобы можно было пройти пороги и встретиться с оканда; с огромным трудом и после утомительных переговоров я смог нанять гребцов пирог. Доктор Ленц платил им так много, что мне очень трудно найти нужное число людей; у меня сейчас около восьмидесяти человек, и я буду вынужден выдать каждому по тридцать пять франков. Маркиз де Компьень и Марш платили гребцам по двадцать пять франков, но на фоне пятидесяти франков, которые они получали от Ленца, я считаю большой удачей, что заручился их согласием за тридцать пять. Этого количества гребцов мне недостаточно, поэтому я послал Марша в Самкиту, чтобы он добрался до оканда и прислал мне дополнительные пироги; тогда мы сможем перевезти на них оставшуюся часть товаров. Как мне было сообщено, доктор Ленц находится еще у оканда или у их соседей бангве; он так и не смог вступить на землю оссьеба. Надо признаться, его деятельность создала для меня серьезные трудности.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Алугу, алугу» («водка, водка») – вот главное слово местного языка! И я, взявший с собой из гуманных соображений лишь небольшое количество этого напитка, теперь ничего не могу сделать без него. Деревенским жителям нравится указывать мне на подарок Ленца – винную бочку вместимостью сто пятьдесят литров. Они как бы смеются надо мной, потому что я никогда им не дарил ничего подобного; хотя, с другой стороны, мои ящики, полные товаров, вызывают у них определенное уважение.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наше пребывание здесь может оказаться вредным для сенегальцев, ибо дурной пример заразителен; к сожалению, я не вижу никакого способа уехать отсюда. Народ, среди которого я живу, еще ленивее, чем другие; здесь трудятся только рабы, купленные в верховьях Огове.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Заставить работать иненга – чрезвычайно сложное дело; когда мне нужна пирога, я прилагаю огромные усилия, чтобы набрать хотя бы дюжину человек, которым обещаю платить ежемесячно; трудятся только женщины и дети, да и они, поверь мне, не очень усердствуют. Все – попрошайки, начиная с вождя, который приходит ко мне за милостынею – стаканом водки. Словом, чтобы жить здесь, требуется необыкновенное терпение. Я надеюсь уехать через двадцать дней, но я не могу не думать без страха обо всех неприятностях, которые иненга, как и галуа, будут чинить мне во время пятнадцатидневного плавания на пирогах, пока мы не достигнем страны оканда.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сегодня пришли новости из Габона, и я узнал, что лейтенант Кэмерон покинул восточное побережье [856 - В марте 1873 г. (Cameron V. L. Across Africa. New York, 1877. P. 38).] и Танганьику и прибыл в Сан-Паулу ди Луанда [857 - В ноябре 1875 г. (Ibid. P. 437). Сан-Паулу ди Луанда (совр. Луанда) – город на северном побережье Анголы к северу от устья Кванзы; основан в 1575 г. португальским мореплавателем Паулу Диашем ди Новаишем (ок. 1510–1589 гг.); в 1627–1975 гг. – административный центр Анголы (с перерывом в 1640–1648 гг.). До 1836 г. – один из центров атлантической работорговли. С 1975 г. – столица Республики Ангола.], проследовав по реке Конго, начиная с ее истоков. Значит, он пересек Африку немного севернее, чем доктор Ливингстон. Теперь мой черед исследовать эту практически неизведанную землю. Кэмерон завершает свои труды, а я еще только переступаю порог цивилизации.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Думаю, у меня хорошие условия для осуществления моих планов; в первую очередь у меня есть самое главное – здоровье. Однако, как знать, не придется ли мне в будущем жаловаться на него?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На нас уже начинает воздействовать климат, особенно проливные дожди. Балле и Амон, еще больные, остаются в постелях (если можно назвать постелями то, что здесь предназначено для сна).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я не рассказал тебе о моем персонале. Из тринадцати лапто, которые были набраны в Сенегале, на одного я могу серьезно рассчитывать, его зовут Дени; есть еще трое мпангве, из которых один, Дени Долимни, очень хорошо говорит по-французски, двух других зовут Изенгона и Мандо-Манго. Есть также человек с Конго, наполовину габонец, и Шико, глуповатый, но очень преданный. Среди его качеств я особенно ценю одно, которое поражает меня: он никогда не лжет. В целом он прекрасный работник, правда очень некрасив. Старина Дени – сенегалец высокого роста, у него нет большого и указательного пальцев на левой руке; он очень живописен, когда облачается в длинные одежды своей страны, а в морской форме кажется неуклюжим увальнем. Впрочем, не надо смеяться над этим простаком, я уверен, что он сделает все, что мне потребуется.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вот небольшая история о нем. Уезжая из Сенегала, я запретил своим людям брать с собой из одежды что-либо, кроме флотской, которую дал им. Представь себе, когда я стал проверять их мешки, то обнаружил, что мешок Дени полон оберегов. Магометанские обереги – это амулеты против любых несчастных случаев, они спасают от пуль, ножей, камней, укусов акул, змей и т. д. и т. п. Там их было столько, что я просто остолбенел. Ну что же, этот славный человек верит в защиту сверхъестественных сил. В его мешке находилась также туземная одежда, буквально осыпанная оберегами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я забыл рассказать тебе о небольшом происшествии, случившемся около острова Зиле по соседству с деревней, где сейчас нахожусь. Я плыл в пироге с одним мпангве, тоже Дени, и на нас неожиданно налетело торнадо, небольшая буря, нередкая на Огове; наша пирога опрокинулась. В этом месте было бесчисленное количество островков, образованных водорослями, корни которых иногда цепляются за дно. И многие из них уходят под воду, стоит только наступить на них. Дени протащил вплавь опрокинувшуюся пирогу к одному из таких островков и поставил ее в нормальное положение; мы стали ждать в траве, пока не кончится ветер, не очень уверенные в надежности своего убежища. Когда ветер заметно ослаб, я – с ружьем в руке и держась за пирогу, – поплыл прямо к берегу. Однако ветер снова усилился, и лодка опять заполнилась водой, так что нам пришлось пристать к одному из островков; я решил не слишком отчаиваться и провести ночь без ужина. Но зато сам стал пищей для комаров. Я совсем не рассчитывал, до непредвиденной аварии, просить приюта и у здешних ужасных насекомых – муравьев с их очень болезненными укусами. Не сговариваясь, мпангве и я бросились отсюда вплавь к другому острову из водорослей. И как раз в этот момент с чувством огромной радости я увидел Марша, плывущего к нам на своей пироге. Он начал беспокоиться обо мне. Зная, что я один с мпангве в маленькой лодке, он отправился на мои поиски. Я же, конечно, был счастлив, что меня миновала участь провести не очень приятную ночь, если ветер не утихнет, на каком-нибудь ненадежном островке. Туземцы подняли меня на пирогу с такой поспешностью, что я чуть не выронил из рук ружье, которое до того пытался спасти с таким трудом. Дело в том, что я почти забыл о своем друге, когда бежал от муравьев.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В итоге я потерял только один из трех мешочков с дробью, да и то потому, что мне было трудно держать в руке ружье и эти мешочки и одновременно толкать опрокинувшуюся пирогу; я досадовал, что мне придется потратить три дня, чтобы основательно вычистить проржавевшее ружье. В настоящий момент я пытаюсь отрегулировать три хронометра. Бесполезный труд! На них, кажется, влияет климат – каждый идет на свой лад. Вероятно, вскоре я буду вынужден проводить наблюдения на основе лунных расстояний, хотя они грешат неточностью.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Счастливого Нового года.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;P.S. 27 декабря 1875 г.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Итак, я сдался, отбросив все гуманные соображения; у меня теперь есть средство управлять иненга и галуа: недавно я попросил прислать мне сорок литров водки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда бочки прибыли в деревню, иненга встретили их со всеми полагающимися почестями. Через три дня паровое судно прусской фактории должно отправиться в Самкиту, и я воспользуюсь этой оказией, чтобы поехать туда самому с ящиками, которые иненга и галуа не могут перевезти ни на моих, ни на своих пирогах. Я оставлю эти ящики в Самките и попрошу затем оканда заехать за ними; надеюсь, что смогу уговорить их.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я уеду отсюда, вероятно, с десятью пирогами, не считая тех, на которых Марш отправится из Самкиты.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;За каждую купленную пирогу я отдал в среднем пять бочонков пороха, пять ружей, два больших медных таза, десять медных прутьев (эти прутья сделаны из медной проволоки в толщину карниза для занавесок), десять корзин, два топора, ящик соли, десять кремней для ружей, десять зеркальцев, разнообразные камни, двадцать пять фунтов табака. Вероятно, даже наверняка, через три или четыре месяца пять или десять рабов, обмененных на эти товары, будут отправлены отсюда на побережье, где их продадут португальским мулатам с острова Сан-Томе или Принсипи, которые продолжают заниматься работорговлей. Но хотя это меня и не касается, уверяю тебя, что я вспоминаю с огромным удовольствием, как несколько месяцев тому назад «Марабу» захватил две пироги с подобным грузом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Почти все рабы, отправленные на побережье, – жители долины реки Нгунье, впадающей в Огове у Пуэнт-Фетиша.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;IV<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Илимба-Рени, 10 января 1876 г. [858 - Письмо к матери. Итальянский оригинал см.: Lettere del Con. Pietro di Brazz&#224; Savorgnan a Sua Madre // Atti dell’accademia pontifica de’nuovi Lincei. T. 29. 1875–1876. P. 409–412.]<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Завтра утром я отправляюсь в страну оканда, расположенную за порогами; я пускаюсь в дорогу с девятью пирогами и ста двадцатью галуа и иненга. Я прибуду туда примерно после тринадцати дней плавания; не думай, что будет легко оставаться тринадцать дней на пироге под солнцем и дождем, не сходя с нее, прикованным к своему месту на корме, в непрерывной борьбе с людьми, которые не хотят грести, Ничего! Я сейчас здоров, а добравшись до оканда, смогу немного отдохнуть.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ширина пирог, составляющих мою флотилию, примерно один метр, длина – от пятнадцати до семнадцати метров, они выступают из воды (когда загружены) на восемь – десять сантиметров. На самых больших по двадцать гребцов, имеющих опыт вождения пирог.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чтобы получить представление о нашем путешествии, знай, что мы отправляемся рано утром и плывем до полудня; в полдень высаживаемся у какой-нибудь отмели, делаем короткую остановку и завтракаем. В два часа – снова в путь до вечера. Вечером мы опять высаживаемся у отмели и устраиваемся на ночлег, стараясь как можно лучше укрыться от дождя, что очень непросто.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Об этой первой части моего путешествия, самой легкой, я надеюсь рассказать тебе, когда прибуду в страну оканда; я желаю моему письму благополучно дойти до адресата.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сегодня же я напишу вам о том, что предшествовало этому плаванию.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В первые дни не произошло ничего интересного; я продолжал набирать гребцов для пирог, что было очень трудно из-за присутствия в этих краях доктора Ленца, которого, как ты знаешь, в данный момент удерживают оканда, запрещающие ему идти дальше. Он причинил мне большой вред, ибо буквально усеял свой путь товарами и водкой, разбрасывая направо и налево и то и другое.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В конце концов мне удалось собрать необходимое количество людей; это случилось потому, что я включил в конкурентную игру акеле, которые уже проделали этот путь с иненга и галуа. В сопровождении нескольких акеле, которые у нас были, я послал Марша в Самкиту, приказав ему быть у оканда раньше меня. Кроме того, я сказал ему, что если он не найдет достаточного числа гребцов, пусть за мной приедут оканда. Узнав об этом, иненга и галуа быстренько явились ко мне.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я воспользовался оставшимися до отъезда днями, а также паровым судном фактории, чтобы самому привезти товары Маршу в Самкиту.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я уехал отсюда 29 декабря. Суденышко взяло на буксир одну из моих крупных пирог, и мне представился случай заняться составлением карты реки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я переутомил себя, проводя наблюдения, и на второй день ко мне вернулась лихорадка.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не обращая на это внимание, я продолжал отмечать пункты, а вечером, прибыв в Самкиту, решил провести астрономические (лунные) наблюдения, чтобы определить точное расположение Самкиты. Такое напряжение спровоцировало новый приступ; я с большим трудом считывал показания приборов, и, естественно, они оказались не очень точными. На следующий день, сделав на этот раз расчеты по солнцу, я отправился в обратное путешествие в Илимба-Рени.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я думал, что мне стало лучше, но вскоре понял, что ошибся, так как мое состояние ухудшилось: из-за мигрени и головокружений я не мог ничем заниматься, к тому же меня постоянно рвало. К счастью, я мог удобно расположиться в своем гамаке, прикрепленном к рубке судна. Как ты знаешь, она находится на носу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы были совсем близко к Илимба-Рени, куда мне не терпелось прибыть, как вдруг страшный толчок, и все мы – рубка, гамак и я – оказались в воде. За несколько минут до этого я думал, что не способен пошевелить даже ногой, и, однако, уверяю тебя, мне потребовалось мгновенье, чтобы освободиться от рубки, гамака и одеяла и поплыть. Представь себе, какую силу придало мне это неожиданное купание: несмотря на промокшую одежду, я успел забраться на судно; в противном случае я был бы затянут в бушующий в этом месте водоворот. А случилось вот что: идущее на огромной скорости судно натолкнулось на дерево, незаметное под песком, а рубка, под которой я лежал, по инерции продолжила свое движение и рухнула в воду.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вечером я прибыл в Илимба-Рени на маленькой пироге, оставив судно и дерево там, где состоялась их встреча.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;К счастью, во всем этом переполохе два моих хронометра не пострадали, разбился только один компас.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я лишился одеяла, поскольку не мог захватить его с собой, когда вплавь возвращался к судну; но это не очень большая потеря – у меня есть другое. Все это произошло 2 января. По возвращении я занялся своим лечением, и ипекакуана, глауберова соль и хинин поставили меня на ноги.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что касается карты Самкиты, на составление которой меня толкало определенное честолюбие, мне будет трудно ее сделать, так как я не провел необходимых наблюдений, когда спускался вниз по Огове. Сейчас я занят тем, что привожу в порядок и переписываю начисто материалы по уже проведенным наблюдениям.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Трудностям, которые чинили мне сто двадцать туземцев, не было видно конца; три дня спустя после моего возвращения они собрались вокруг меня с намерением получить свою долю табака и водки (что равнялось десяти франкам); они хотели, чтобы я им дал вдвое больше товаров, чем было обещано; я не согласился с их претензиями, и все гребцы ушли, за исключением иненга, у которых был не столь взрывной характер, как у галуа. Два дня спустя, видя, что я не иду на уступки, они вернулись с извинениями и сказали, что принимают мои условия. С первой оказией я отошлю в Габон двух заболевших лапто-сенегальцев, которые могли стать бременем в нашем походе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вот мой персонал:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Самба Гаму, командир лапто-сенегальцев, Самба Сидеку, Жуго Калли Джем, Омар Гин, Амади Самба, Метуфа, Дьете, Малик Кумба, Балла Туре, Ньюни, Самба Джало – все лапто из Сенегала; габонец Шико, бывший раб из Конго, повар и переводчик с мпонгве; Мандо-Манго из племени огула, переводчик с павине и бакале; Исигоне, павин, переводчик с мпонгве и павине [859 - Здесь имена собственные даются в итальянском варианте (Ibid. Р. 412).]. Все они завербованы министерством. Двух сенегальцев – Бирахима Тона и Латира Диопа – я отправил обратно в Габон. На свои личные средства я нанял переводчиком раба Реноке, короля иненга, он родом из племени, живущего довольно далеко от побережья [860 - Имя его было Ребанани. Бразза нанял его за товары стоимостью 40 франков на все время экспедиции (Lettre de M. de Brazza au Ministre sur la situation de l’exp&#233;dition au commencement de l’ann&#233;e 1876 (Lambar&#233;n&#233;, 11 janvier 1876) // Revue Maritime et Coloniale. T. 76. 1883. P. 552).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что касается моего здоровья, оно превосходнейшее. Доктор Балле и квартирмейстер тоже поправились.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы отправляемся завтра; Марш задержится на несколько дней, но в скором времени приедет вместе с акеле.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;До свидания, я уезжаю при благоприятных условиях, с доброй надеждой и особенно довольный состоянием своего здоровья, которое, как мне кажется, прекрасно сопротивляется климату.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;P.S. Не приходи в ужас из-за моих купаний, уверяю тебя, это никак не сказалось на мне.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Целую.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;V<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лопе, 6 апреля 1876 г. [861 - Письмо к матери. Итальянский оригинал см.: Lettere del Con. Pietro di Brazz&#224; Savorgnan a Sua Madre // Atti dell’accademia pontifica de’nuovi Lincei. T. 29. 1875–1876. P. 413–416.]<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;С 12 января я еще ни разу не спал в доме; никогда у меня не было стола, чтобы писать, и я еще ни разу не брался за перо без того, чтобы не почувствовать ломоты в пояснице. Вот почему мои письма до этого времени были такими лаконичными.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И даже сегодня я вынужден писать тебе <держа бумагу> на коленях, что для меня настоящая пытка.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Из писем, посланных из Лопе (когда оканда поехали за Балле) президенту Географического общества [862 - От 26 февраля 1876 г. См.: Lettres de M. de Brazza // Bulletin de la Soci&#233;t&#233; de g&#233;ographie. S&#233;r. 6. T. 11. Juin 1876. P. 643–655.] (я просил передавать их вам), вы должны знать о моих авариях в ущельях Огове.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я должен сказать, что Провидение невероятно помогло мне в ночь [863 - Со 2 на 3 февраля 1876 г.], последовавшую за крушением пирог, опрокинувшихся в реку. В ту ночь, после всех несчастий дня, лежа на песчаной отмели, когда я напрасно ждал сна, деля с еще больным Маршем единственное одеяло, оставшееся сухим, одна из моих пришвартованных пирог отвязалась и отдалась на волю волн. Ее гибель была несомненной, ибо, увлекаемая течением, она должна была неизбежно разбиться о скалы опасного прохода, который мы пересекли днем. Тем не менее я попытался сделать невозможное, чтобы спасти хоть что-нибудь. Поспешно поднявшись, босой, я взял револьвер и, следуя течению, быстро двинулся по скалистому берегу, расставляя на определенном расстоянии друг от друга лапто для наблюдения. Я шел вдоль реки примерно три часа, оставив далеко позади себя моих людей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дойдя до достаточно узкого прохода, где путь Огове преграждали скалы, я остановился, собрал сучья и сухую траву, бросил все под огромное дерево, свалившееся верхушкой в воду, и устроил огромный костер; его пламя, отражаясь в реке, должно было осветить пирогу, если она будет проплывать мимо. Я был так поглощен наблюдением за рекой, что не чувствовал боли в ногах, разбитых в кровь о камни. Время шло, я ничего не видел и, потеряв всякую надежду, решил устроиться как можно удобнее, чтобы провести здесь остаток ночи – ситуация малоприятная, ибо как защититься полураздетому человеку от пронизывающего холода и утреннего ветра, если у него ничего нет, кроме костра, который обжигает лицо, но не согревает тело?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ты наверняка удивишься, что я жалуюсь на холод, но, заметь, это впервые.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Теперь я должен быть готов ко всему; чем дальше мы будем продвигаться в глубь страны, тем больше невзгод нам придется испытать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Время тянулось медленно, и я думал об ущербе, который пытался подсчитать. Сколько погибших ящиков! Бо&#769;льшая часть моих измерительных приборов, поврежденных водой, промокшие карты и дневники и в довершение несчастья записи с данными, собранными с таким трудом для составления карты Огове, вымокшие до такой степени, что я никогда не смогу разобраться в них. Эта работа не только стоила мне огромного напряжения, но и стала причиной лихорадки. Я вспоминал также, сколько усилий и времени потратил в Европе, готовясь к путешествию, – напрасный труд, пропавшее время. Больше всего меня терзала мысль, что все это время я мог бы посвятить своей семье.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Гибель пироги, чьи обломки я поджидал у прохода, была для меня особенно чувствительной, ибо все находившиеся в ней грузы предназначались для самого важного этапа нашего путешествия, когда нам придется покинуть реку и идти по суше. Однако судьба оказалась ко мне благосклонной: с рассветом на расстоянии нескольких выстрелов я увидел перед собой пирогу, уткнувшуюся в скалу среди сильного водоворота; она была еще целой, но при каждой набегавшей волне могла расколоться, чтобы быть вновь увлеченной яростным потоком.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лодка апинджи, которая следовала на некотором расстоянии за нашей флотилией, заметила терпящую бедствие пирогу и, не зная, что я здесь, осторожно приближалась к ней, чтобы столкнуть ее и пустить по течению, а затем отвести подальше и разграбить. Один и без пироги я ничего не мог сделать. Но пуля, выпущенная из моего револьвера и просвистевшая над головами грабителей, заставила их остановиться. Другая пуля, пролетевшая пониже, вынудила их пристать к берегу, где я находился; словом, апинджи поспособствовали мне вновь вступить во владение частью состояния, которую я считал погибшей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В данный момент я у оссьеба, это ветвь народа павинов, моих старых знакомых: я побывал у них в 1873 г. [864 - На берегах Габонского эстуария.]<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я вручаю это письмо одному из вождей, обладателю великолепного бивня: вексель, который к нему приложен (отдайте его предъявителю два ружья и два бочонка пороха), – для меня надежный гарант того, что ни то, ни другое не потеряется; кто знает, когда они дойдут, но они будут следовать по тому же пути, что и бивень, который мой черный друг намеревается продать белым людям. Оссьеба, его хозяин, доверит слоновую кость одному павину-макею, чьих двух жен он получит в залог; таким же образом письмо и вексель перейдут от этого макея к одному павину-бачи, который передаст их какому-то скекиани [865 - Таким именем мпонгве называли людей племени басеке (секе), обитавшего в долине Нижнего Комо, на берегах Габонского эстуария, в бухте Монда и в устье Рио-Муни; две небольшие группы басеке жили также на Нижней Огове. См.: Bruel G. La France Equatoriale Africaine: Le pays. Les habitants. La colonisation. Les pouvoirs publics. Paris, 1935. P. 309.], а тот вручит их одному понгону [866 - Искаженное название племени мпонгве, обитавшего на западе Габонского эстуария.], который отнесет их на пост. Десять ружей, десять бочонков пороха, двести метров ткани и т. д. и т. п. – цена бивня и десятая доля его настоящей стоимости – отдадут оссьеба, убившему слона: вот так совершается торговля в этой стране.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я сейчас в Лопе у оканда, откуда делаю вылазки во внутренние районы, ожидая сухого сезона, чтобы пойти во главе всех оканда в страну адума и оссьеба.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Оссьеба, наверное, захотят преградить нам путь; именно они в 1874 г. остановили экспедицию Альфреда Марша и маркиза де Компьеня. Правда, у меня есть союзники – оканда, но они не воины. Даже двести человек, сидящих на веслах, не стоят одного сенегальца из нашего отряда, единственной реальной силы, на которую я могу рассчитывать. К сожалению, мой отряд уже уменьшился за счет больных и, вероятно, будет еще сокращаться. Сейчас у меня только семь сенегальцев. Но я надеюсь избежать нападения, в противном случае наше дальнейшее продвижение окажется проблематичным.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;VI<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лопе, 22 апреля [867 - Письмо к матери. Итальянский оригинал см.: Lettere del Con. Pietro di Brazz&#224; Savorgnan a Sua Madre // Atti dell’accademia pontifica de’nuovi Lincei. T. 29. 1875–1876. P. 416–418.]<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Если в данный момент мои люди опасаются нападения оссьеба, то меня больше беспокоят оканда, у которых я сейчас нахожусь. Дело в том, что, обрадованные появлением в их стране четверых белых и даже пяти, считая доктора Ленца, да еще с огромным количеством товаров, они могут легко отказаться плыть с нами к адума; единственный повод, который заставит их подняться по Огове, – это покупка рабов и слоновой кости.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сейчас в обмен на цыплят и бананы они получают от белых необходимые им вещи.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я особенно боюсь, что даже если оканда и решат сопровождать нас к адума, они ни за что не согласятся с тем, чтобы наши товары покинули их территорию, тем более если я увезу наш груз далеко от них, так как это отразится впоследствии на их торговле, ибо изобилие европейских товаров в стране адума, естественно, снизит цену их собственных. Вот почему оканда хотят противопоставить мне единственное оружие, против которого я бессилен, – свою инертность.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что же делать, если оканда откажутся подняться вверх по реке? Что делать, если они не пожелают перевозить мой груз? Ничего.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вот так, находясь здесь уже целый месяц, я оценивал ситуацию. К счастью, она изменилась, и вот почему.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чтобы избежать нападения оссьеба, когда я поплыву вверх по Огове, мне оставалось только одно средство: внушить им такое представление о моем могуществе, чтобы они осознали безнадежность сопротивления и враждебных действий, которые могут стоить им больших потерь. Я решил пойти к ним первым.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я пересек их границу, реку Офуэ, и пришел в деревню Мамьяки, которая находится в одном дне пути от этой реки. Мамьяка, вождь деревни, носящей то же имя, был предупрежден о моем визите; я явился к нему в сопровождении четырех сенегальцев и нескольких павинов. Хотя оссьеба были довольно сдержанны, меня приняли с радушием; спустя два дня лед тронулся, и мы стали друзьями.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я смог тогда продемонстрировать им действие ракет &#224; la Congr&#232;ve [868 - «Типа Конгрива». Уильям Конгрив (1772–1828 гг.) – британский изобретатель, пионер ракетной артиллерии; создатель первой боевой пороховой ракеты с оболочкой из листового железа (ракета Конгрива).], дальнобойного ружья, разрывных пуль, но больше всего их поразила вспышка магния с маленькими змейками, так называемыми «фараонами», которые образуются при фейерверке-конусе небольшого размера и белом, как известь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Жители деревни Мамьяки и соседних деревень быстро разнесли славу о моих подвигах, и после этого визита оссьеба стали бояться меня.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Перед уходом я сказал им, что скоро вернусь и что буду продвигаться на восток.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Теперь оставалось только придумать средство, чтобы победить инертность оканда.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;С этой целью я предложил Мамьяке проводить меня вместе с его людьми до Лопе, пообещав, что он будет под моей защитой и получит сопровождение на обратный путь. Мне удалось, правда не без труда, уговорить его. Таким образом, я пересек с ним и с девятью его соплеменниками землю их заклятых врагов – оканда.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;До этого оканда, пугая меня, пытались отговорить от похода к оссьеба; каково же было их изумление, когда они увидели, что я возвращаюсь в компании их противников, которые собирались провести три дня в Лопе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Одновременно я разрушил их макиавеллистские ухищрения. Угроза, что мы можем покинуть их территорию, используя оссьеба для переноски груза, заставила оканда сделать то, что я хотел.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда Мамьяка уходил, я сказал, что вскоре навещу его, и вчера вечером с удивлением увидел, что он сам явился ко мне в сопровождении тридцати пяти оссьеба.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чтобы оканда поверили, что я намерен возвратиться к ним после похода к адума, и чтобы, кроме того, в комфортных условиях дожидаться конца сезона дождей, я приказал строить большую хижину к общему восторгу жителей, которые никогда ничего подобного не видели. Пока мы еще оставались здесь, я решил воспользоваться этим временем, чтобы отправить Балле в Габон. Он увезет с собой четырех больных из нашего отряда, сделает необходимые закупки и вернется с новыми людьми взамен тех четырех. Он должен быть здесь, по моим расчетам, в конце июля, когда начнутся приготовления к отъезду.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я сам воспользуюсь этим обстоятельством, которого ждал в течение двух недель, чтобы послать тебе мои письма. Их путь будет более быстрым и надежным, чем прежде. Балле уезжает завт ра ранним утром в пироге одного из оканда, который доставит его в Ламбарене и привезет обратно. Надеюсь в свою очередь получить через него ваши письма с добрыми новостями.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Завтра я отправляюсь вместе с Мамьякой к оссьеба, которых мне теперь нечего бояться, тем более что иду я к ним без всяких товаров. Если я смогу добраться до адума, то трудности, с которыми я встречусь впоследствии, думаю, окажутся не столь серьезными, как те, через которые я уже прошел. Но мои связи с Европой будут полностью прерваны, вероятно, до моего возвращения.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Помните, что чем дальше в глубь страны я буду продвигаться, тем меньше опасностей встречу на своем пути и тем легче станет мое путешествие. Так что не волнуйтесь: отсутствие новостей – хорошая новость. И потом, с каким удовольствием я вернусь в нашу, надеюсь, уже достроенную хижину и оценю мягкость постели, заботливо разложенной на досках.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Честно говоря, мне раньше никогда не приходило в голову, что есть огромная разница между сном на земле и сном на досках; правда, хотя я и называю себя владельцем дома, однако очень редко пользуюсь им, проводя все время в походах.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я рад сообщить вам, что чувствую себя прекрасно; здешний климат гораздо здоровее, чем в низовьях реки.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;VII<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лопе, 23 ноября 1878 г. [869 - Итальянский оригинал см.: Spedizione al fiume Ogou&#233; del conte Pietro Savorgnan di Brazz&#224; // Bollettino della societ&#224; geografica italiana. T. 14. 1877. P. 213–226.]<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Моя дорогая мама!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В апреле я начал описывать тебе первый этап моего путешествия. Сегодня, не имея другой бумаги, я посылаю тебе письмо, написанное на листках из моего альбома; первый рассказ о путешествии в неизведанную страну себе [870 - Шебо (мошебо). См.: Путеш. Гл. XVIII.] где-то затерялся.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда Балле уехал в Габон, я, со своей стороны, отправился к павинам, живущим подле водопадов Бове; это те самые племена, которые напали на маркиза де Компьеня и Альфреда Марша и заставили их повернуть обратно. Мой путь к ним был сопряжен с трудностями, так как вождь Нааман отказывался пропустить меня в свою деревню. Но все же я добился разрешения и пробыл у него несколько дней; мы расстались по-хорошему. Однако я не смог дойти до деревень <павинов> на реке Ивиндо.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вернувшись к Мамьяке (вождю, сопровождавшему меня в Лопе), я встретил у него доктора Ленца, который, решив последовать моему примеру, наконец-то оказался у оссьеба.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ты уже знаешь, что Ленц прибыл к оканда в июне 1875 г. Те получили от него хорошую плату за то, чтобы проводить его к адума и оссьеба, а затем, симулируя отъезд, покинули доктора в устье реки Офуэ. Целый год он не мог вырваться оттуда.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что касается меня, то я путешествую по стране оссьеба в полной безопасности, несмотря на их дурную репутацию. Теперь я друг самых влиятельных вождей и повсюду желанный гость. Узнав о моем намерении посетить их, вожди с Ивиндо сами пришли в деревню Мамьяки и предложили отправиться к ним всем вместе. Кроме того, они просили меня проводить их к белым людям, когда я буду возвращаться по Огове.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Быть поближе к белым – цель, к которой постоянно стремятся все оссьеба.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;21 мая я вернулся в Лопе вместе с оссьеба, согласившимися идти со мной к адума и шаке. Мне их предоставил сам Мамьяка, и он же предложил в проводники своего племянника Забуре. В это время его люди вели войну против прибрежных деревень и, следовательно, не могли пользоваться обычной дорогой. Мне сказали, что путь, по которому они собираются идти, лежит через девственный лес, где не встретишь ни одного селения, а тропы, проложенные охотниками, еле заметны. Придется потратить четыре дня, чтобы дойти до их деревни, находящейся всего в одном дне хода от деревень моих оссьеба.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прибыв 26 мая в деревню Мамьяки, я отдал вождю соль за провизию для четырнадцати мужчин и двух женщин, которые должны были нести наш багаж. На следующий день мы начали свой поход через лес.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прежде чем продолжить рассказ, я сделаю небольшое отступление. Ты, конечно, удивишься, увидев столько пятен на моем письме. Извини меня, мне не очень удобно писать. Лампой мне служит старая банка из-под сардин, наполненная пальмовым маслом, и привлеченные светом тысячи бабочек и других насекомых, которых здесь чрезвычайно много, вьются вокруг и падают в масло, где устраивают дьявольский шум. А затем садятся на бумагу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как я тебе уже сказал, 27 мая мы вошли в лес; в первый же день я ощутил там полное одиночество, не было заметно никаких следов зверей; земля под ногами была неровной. Я даже не видел Забуре, который постоянно советовался с проводниками, по правильной ли дороге мы идем; мне казалось, что ее вообще нет. Когда идущий впереди меня человек терялся из виду, я выкрикивал свое имя, чтобы дать знать, где я нахожусь. Мы пересекали бесконечные речушки; одну из них нам пришлось переходить трижды: мы потратили на это около получаса, то поднимаясь, то спускаясь вдоль берега по колено в воде. К счастью, гигантские деревья образовывали над нашими головами зеленый купол, не пропускавший солнечных лучей, иначе бы я не выдержал подобного марша, хотя и приобрел некоторый опыт, пожив у оканда.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Часто некоторые из этих огромных деревьев, упавших от дряхлости или пораженных молнией, служили нам мостками, и мы делали по их стволам по полсотни шагов. Какой же высоты они должны были быть, если бы их покрывали ветви? В другом месте препятствием становились водные потоки. Приходилось идти вдоль них, пока не встретится естественный мост из упавшего дерева, соединяющий берега. У речки Боалл один из таких стволов длиной в пятьдесят шесть шагов возвышался над водой на шесть – восемь метров. Когда мои тяжело нагруженные люди переходили по таким мосткам, те начинали раскачиваться от шагов, а я, претендовавший на родине на звание прекрасного эквилибриста, пропускал их вперед и шел один, чтобы не упасть. Здесь, среди леса, единственным живым звуком, доходившим до моих ушей, были крики шумливого турако. Я забыл тебе сказать, что мы были вынуждены постоянно наклоняться и даже ползти на четвереньках, раздвигая руками лианы и бамбуки, преграждавшие нам путь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;К слову, когда мы уже были в деревне Забуре, я с огромным неудовольствием констатировал, что моя бедная шапка, обломавшая столько ветвей, была безнадежно разорвана спереди.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Был сезон дождей, и дорога, залитая водой, замедляла наше движение. Мы остановились, когда в лесу начало темнеть – знак, что солнце, которого не было видно, клонилось к закату.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Конечно, европейцы оказались бы в затруднительном положении перед перспективой есть и спать на сырой земле или, точнее, на слое опавших листьев, павины же – истинные жители леса – сумели с невероятной быстротой возвести шалаш и соорудить постели. Одни собирали ветви, другие делали из жердей легкий каркас крыши, на которую набрасывали широкие листья, принесенные третьими; вода не проходит через такие покрытия – им опасен только ветер, но он никогда не дует у подножья огромных деревьев. Когда листьев не хватило, в дело пошла кора, которая легко отделялась от ствола. Итак, крыши для шалашей были готовы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что касается постелей, павины соорудили их из четырех рогатин, воткнутых в землю, на которые набросали ветви; надо, конечно, иметь привычку, чтобы спать на них; зато у этих постелей то преимущество, что они спасают от сырости, идущей от земли, костры же, зажженные с двух сторон, заменяют одежду и одеяла. Туземцы, как я уже сказал, действовали с такой сноровкой, что за двадцать минут работа была закончена; теперь они сидели вокруг огня и тихо беседовали.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я восхищался их ловкостью, не беспокоясь о собственном ложе; мне не стоило труда приготовить его, не зря же я моряк: я повесил гамак между двумя деревьями на высоте одного или двух метров, а одеяло, протянутое над головой, служило мне палаткой; так что кусок ткани и несколько веревок быстро превратились в кровать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;После целого дня пути под дождем для меня было огромным счастьем растянуться на этом благословенном куске материи, которую я высушил у костра. Оссьеба же (павины), под дождем сооружавшие постели из листьев, обсохли и улеглись спать, укрывшись вместо одеял обычной мягкой корой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;28 мая, на рассвете, мы снова тронулись в путь. Местность оставалась такой же неровной: приходилось постоянно то спускаться, то подниматься; лес продолжал хранить величественное молчание. В полдень один из павинов убил копьем толстую, хотя и короткую, змею с тремя наростами на носу: я узнал в ней рогатую гадюку [871 - Речь идет о габонской гадюке (Bitis gabonica), самой крупной гадюке в мире (средняя длина – от 122 до 152 см, но иногда она доходит до 2 м) с большой головой треугольной формы и узкой шеей; между ноздрями у нее располагаются два рога. Длина ее клыков может достигать 55 мм – больше, чем у какой-либо другой ядовитой змеи. Обитает преимущественно во влажных тропических и экваториальных лесах Африки южнее Сахары. См.: Marsh N. A., Whaler B. C. The Gaboon viper (Bitis gabonica): its biology, venom components and toxinology // Toxicon. Vol. 22. No. 5. 1984. P. 669–694.] (очень опасную). Нам стали попадаться слоновьи следы. Забуре предупредил меня, что из-за дождя мы двигаемся очень медленно и от деревни нас отделяет еще семь дней пути; кроме того, он сказал, что нам не хватит продовольствия, чтобы дойти до покинутой недавно деревни, где мы рассчитывали запастись провизией, и поэтому крайне необходимо убить какого-нибудь зверя.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я опечалился, услышав, какими нереальными надеждами тешили себя павины, думая о пище, но, когда проверил их запасы, был просто обескуражен: их хватало самое большее на два дня, а с моими весь отряд мог продержаться лишь дня три или четыре. И это при том, что павины отличаются умеренностью в еде во время походов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поскольку я пользовался у них репутацией великого охотника, они считали меня способным убить любое животное, особенно после того, как мне посчастливилось, когда я жил у них, подстрелить на лету журавлей да еще попасть в крупную антилопу; я убил ее в Бингилли, направляясь к водопаду Бове.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сначала я решил повернуть обратно, страшась голода, и если этого не сделал, то только потому, что Забуре уверил меня, что мы обязательно найдем продовольствие в ближайшей деревне. Так что я продолжил путь, одолеваемый тревожными мыслями. Каждый раз, находясь с павинами, я давал себе зарок: если стрелять, то только наверняка. Тем не менее по дороге я внимательно смотрел на верхушки деревьев, пытаясь увидеть там обезьяну или какое-либо другое животное, в которое пришлось бы стрелять без всякой надежды на успех.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В два часа мы остановились перекусить, и павины поделили между собой убитую змею. Какие великие ходоки эти павины! С ящиками весом в двадцать четыре килограмма на плечах они преодолевают труднопроходимые расстояния так, как если бы шли налегке.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;К вечеру, немного отстав от них, я услышал, как павины окликают меня тихими голосами; я подумал, что они увидели обезьяну, но мой переводчик, идя впереди нашего небольшого отряда, сообщил, что речь идет о слоне; на меня устремились все взоры, полные радости, как если бы зверь был уже убит (у меня же не было никакой уверенности, к тому же у моего карабина только один ствол имел нарезку).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Недостаток продуктов вынудил меня начать охоту на слона. У меня не было пули для гладкого ствола карабина, поэтому я вставил в него пулю калибра нарезного ствола, решив стрелять только в упор и только ради защиты. Кроме того, я опасался, как бы ружье не взорвалось.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я продвигался вперед вместе с Метуфой, одним из моих двух сенегальцев, осторожные же павины отстали от нас со своей ношей; я понимал, что, имея только кремневые ружья, они, естественно, боялись толстокожего зверя.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пройдя некоторое время по его следам, Метуфа тоже начал испытывать страх; он шел немного позади, хотя и не терял меня из виду. Я уже отчаялся увидеть слона и продвигался без всякой осторожности, как вдруг слева от меня шум ломающихся ветвей возвестил о его присутствии. Повернувшись на сто восемьдесят градусов, я увидел в двадцати шагах среди листьев и лиан его голову и глаза, устремленные на меня.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В первый момент, неожиданно оказавшись перед таким огромным зверем, я, не буду этого отрицать, почувствовал некоторое волнение, хотя не знаю определенно, было ли или нет моей первой мыслью – «бежать».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Спокойно! Целься точно», – сказал я себе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я опустился на колено, готовясь выстрелить. Слон стоял неподвижно и смотрел на меня, а я ждал, когда он сменит положение. Наконец я осторожно прицелился, чтобы пуля, задев голову, смогла раздробить ему плечо и шею. Раздался выстрел; я оставался на месте, ничего не различая среди дыма; я подумал, что поразил зверя в самое сердце и он умер на месте. Я решил подойти к нему поближе, но страшный грохот дал мне знать, что он не убит и несется прямо на меня. Мгновенно в два прыжка я отскочил в сторону с ружьем на плече, а слон уже бежал прочь, хотя кровь, остававшаяся на земле, говорила, что он смертельно ранен.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я окликнул Метуфу, который, решив, что я смят под ногами слона, звал меня, обезумев от ужаса. До этого момента мне не было страшно, испугался только, когда услышал его крики и осознал всю опасность, которой подвергался. До того я сохранял полное присутствие духа; помню, как крикнул Метуфе, чтобы он отскочил в сторону, когда мне показалось, что слон может смести меня с пути.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Два павина, уверенные, что животное смертельно ранено, отправились со мной по его следу. Мы шли примерно полчаса по кровавым пятнам. Дойдя до речушки, услышали большой шум в воде и подумали, что догнали слона, но мы ошиблись: это был не он, а четверка диких быков, которых мы спугнули и которые убегали от нас. Я сразил одного из них пулей в позвоночник.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Говяжье филе для бифштекса, о котором я так мечтал, начиная с отъезда с побережья, было наконец добыто, и теперь нам не нужно было бояться голода оставшуюся часть пути. Это была настоящая удача. Мои люди и я просто бы умерли: ведь мы не обнаружили никакой пищи в покинутой деревне, где все съели слоны.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы остановились в той деревне, чтобы закоптить мясо быка, но я не смог попробовать моего любимого бифштекса – павины так разделали тушу, что было невозможно найти хоть что-нибудь, напоминавшее филе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Утром нас разбудил проливной дождь, и весь день ушел на копчение быка. Вечером у Метуфы началась лихорадка, и он стал кашлять кровью. Я был в полном отчаянии, ибо среди всех моих сенегальцев этот был наиболее предан мне, да и я полюбил его. Было бы несчастьем, если бы пришлось расстаться с ним; я отдал ему свое одеяло, так как его промокло насквозь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы ушли на рассвете. У людей были очень тяжелые вещи: кроме ящиков, они несли еще мясо быка; мы взяли все, кроме остова.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы разбили лагерь поздно ночью, вымокшие до нитки, – дождь уже давно шел не переставая. Я не хотел ложиться в мокрой одежде и подсел к костру. То была, можно сказать, музыкальная ночь, ибо я провел бо&#769;льшую часть ее, пропев все арии, которые приходили мне в голову и будили воспоминания о дальних странах. Я съел маниоку и сушеное мясо и выпил чаю, который, к счастью, у меня был, конечно, без сахара – роскошь, позволительная только в Европе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дождь лил всю предыдущую ночь, сопровождал нас целый день и кончился только к вечеру. Это позволило мне высушить одежду и поспать в оставшиеся ночные часы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На следующий день мы шли по тропе, проложенной огромными ступнями слонов и диких быков. Павины успокоились лишь тогда, когда поняли, что звери двигались в обратном направлении.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;3 июня мы достигли берега Огове, и глубокое волнение, которое я испытал, вознаградило меня за все наши мучения. Первым из европейцев я видел реку в зоне водопадов. Я вскоре увижу их! Но я ошибался. До водопадов [872 - До Думе.] было еще четыре дня пути.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я соорудил плот из нескольких легких деревьев и пересек реку, в том месте шириной от семисот до восьмисот метров.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Такие плоты, или лодки оссьеба, как их здесь называют, – не очень комфортабельный вид транспорта, но единственный, которым пользуются жители, чтобы переплыть с одного берега на другой. Плот представляет собой три или четыре ствола, срубленных в лесу и соединенных лианами; переправившись на таком плоту, его сразу же бросают. Когда я пересекал на нем реку, некоторые европейские товары, которые я взял с собой, побывали в воде и пришли, к сожалению, в негодность.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;4 июня. Мы стоим лагерем на другом берегу Огове, и у меня снова начинаются приступы лихорадки. Ночью пришлось стрелять в тигра, бродившего вокруг нас. Тигры водятся в этих местах, я часто встречал их следы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;5 июня. Шли весь день.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;6 июня мы наконец прибыли в деревню Забуре. Половина ее жителей – оссьеба, другая половина – шаке, племя, очень многочисленное и, по моим сведениям, обитающее к юго-востоку от земли оссьеба. Мне кажется, шаке мало отличаются от них.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;По прибытии я сразу же послал Ндоллу, шаке, к оссьеба сообщить им, что белый человек хочет посетить их страну. Кроме того, я просил пирогу, чтобы подняться вверх по реке; чтобы посланцу поверили, я вручил ему мою палку и бенгальский огонь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ндолла должен был вернуться 7-го числа. Но 8, 9, 10 и 11-го я напрасно ждал и его, и пирогу. Тогда я решил сам отправиться к оссьеба за пирогой и снова пересек реку в сопровождении Забуре и его людей. Вечером я остановился в деревне Джокондо, у шаке.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;13 июня я покинул Джокондо. Но, ослабевший после трехмесячного похода в период дождей, я опять стал жертвой жестокой лихорадки, помешавшей мне идти, и был вынужден вернуться обратно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;14 июня я снова пустился в путь. Но после двух часов ходьбы, несмотря на ипекакуану и сильную дозу хинина, лихорадка обрушилась на меня с еще большей силой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я послал своего переводчика Дени, единственного, кто оставался со мной, раздобыть где-нибудь желанную пирогу. Двое павинов, находившихся со мной, страшно рассердились, когда увидели, что Дени уходит с моим карабином. Я показал им небольшой карманный револьвер, который их совсем не успокоил. «Тигр большой, а револьвер маленький», – сказали они. Вечером я понял, что эти «свирепые каннибалы» де Компьеня хотели сварить меня живьем. Они принесли столько дров, что их наверняка хватило бы, чтобы поджарить меня если не сразу, то определенно на медленном огне, а затем, удовлетворенные проделанной работой, расположились в сторонке. К счастью, никакого тигра не появилось; в противном случае, они бы поджарили меня из страха, что тот проглотит сырыми их самих.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;После полудня [873 - 15 июня.] прибыл переводчик с пирогой от Джумбы, короля шаке. Я употребляю слово «король», поскольку так же именуется и Реноке, пользующийся не меньшим влиянием у иненга, чем Джумба у своих соплеменников.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вечером я снова оказался в деревне Забуре, рассчитывая провести в ней ночь, и был неожиданно обрадован, встретив там доктора Ленца. Наконец-то я смог познакомить его с этой страной. Он прибыл сюда утром и до 24 июня оставался со мной в деревне Джумбы; мы вместе изучали окрестности.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;26 июня я прошу у Джумбы людей и пироги, чтобы поехать за товарами, но он отвечает, что потерял свою большую пирогу и что завтра прикажет срубить дерево, чтобы сделать для меня новую.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Находясь здесь, мы стали свидетелями обряда обрезания.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Три ночи я не спал из-за адского грохота, сопровождающего любой африканский праздник. Обрезанию подвергаются молодые люди от восемнадцати до двадцати лет. Праздник длится три дня и проходит в танцах под звуки тамтама. По прошествии трех дней юношей облачают в нарядные одежды со всевозможными украшениями, бисером и медными браслетами, заимствованными у других; их лица покрывают белой краской, чем-то вроде известки. В таком виде их проносят по всей деревне под звуки тамтама с песнями, криками и выстрелами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Колдун подвешивает на высоких ветвях или деревянных столбах, воткнутых в землю, глиняный горшок с вареным мясом, приправленным различными травами; затем его покрывают заколдованной звериной шкурой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В следующие за этой церемонией дни юноши, сделав один залп из ружья, усаживаются под деревом, каждый под своим. Мужчина, забравшись на вершину, опускает им в рот на бечевке кусочек заколдованного мяса, после чего, дав еще один залп, все расходятся по домам, а обрезанных помещают в хижину, стоящую в стороне, и оставляют одних. Месяц спустя они возвращаются к обычной жизни.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;25 июня. Я отправляюсь к Думе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;26 июня. Я делаю остановку в деревне адума [874 - У вождя Ндумбы (Путеш. Гл. XI).] по соседству с той, где находится доктор Ленц. Он тоже отправляется со мной к Думе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;27 июня. Мы идем вместе и проводим вечер в деревне Нгеме.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;28 июня. Я останавливаюсь в деревне Кумбы Марибо. Доктор Ленц немного отстает от меня.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;29 июня. В девять часов утра первым из европейцев я подхожу к водопадам Думе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;30 июня. Доктор Ленц присоединяется ко мне у Думе; поскольку мне нужно достать у адума и шаке людей и пироги, я снова спускаюсь вниз по реке, тогда как он рассчитывает идти дальше вверх по течению. 11 июля, когда доктор возвращался через деревню Джумбы в страну оканда, чтобы оттуда уехать в Европу (Думе Ленц покинул 2 июля), он рассказал мне, что достиг места впадения Себе в Огове (в полутора днях пути на пироге от Думе), но ночью все находившиеся с ним туземцы бросили его, и он не смог продолжать путь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Покинув Думе, я остановился у Нгеми, влиятельного вождя адума, где собрал вождей соседних деревень, которые пообещали мне пироги. Затем я сделал остановку в деревне вождя адума Думбы [875 - В «Путешествиях» (Гл. XII) – Ндумба.], поскольку мне сказали, что этот вождь, с которым я встречался в Лопе, вернулся оттуда, чтобы повидаться со мной.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прибытие Думбы и его нелепые объяснения вызвали у меня подозрения относительно мотивов его действий. Последующие события показали, почему он появился здесь столь неожиданно. Оканда, которым не нравилось, что я уехал к адума и шаке, послали его сюда, чтобы он передал и тем, и другим их требование не давать мне пироги, иначе они разорвут с ними торговые отношения.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не зная всего этого, я отправился из его деревни в деревню Джумбы, полагая, что Думба не замедлит прибыть с достаточным количеством пирог, чтобы перевезти мою штаб-квартиру из Лопе к Думе, каковым и было мое намерение.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда я был у Думбы, меня очень порадовало, что пирога, уже спущенная на воду, будет, как он сказал, окончательно готова через пять дней. По прошествии шести дней я снова поднялся к нему по реке за другими обещанными лодками, но не нашел в его деревне ничего готового к отъезду. Он же покуражился надо мной, забрав мою собственную пирогу и пообещав взамен другую, на которой, по его словам, я мог бы спуститься в деревню Джумбы, а затем отказался от своего обещания и высадил меня у какой-то прибрежной деревни.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;По его наущению вождь этой деревни тоже посмеялся надо мной, за что по моему приказу был высечен двумя сопровождавшими меня лапто.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зная, что никто из моих спутников не умеет хорошо плавать, я сам пересек реку вплавь и взял в деревне Думбы маленькую пирогу, чтобы на ней вернуться к Джумбе. На следующий день мы отправились к нему. Доплыв до одного порога, пирога опрокинулась, как я того и ожидал: у моих людей не было опыта управления подобными суденышками.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я очень радушно принимал Думбу в Лопе и одарил его различными подарками; я тем более затруднялся объяснить резкое изменение в его поведении по отношению ко мне, поскольку после своего возвращения от оканда он побывал у разных вождей, которые недавно оказали мне теплый прием.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;С некоторых пор я стал приберегать кое-какие продукты на случай непредвиденных обстоятельств и питался одной маниокой; к тому же меня в третий раз трепала лихорадка, отнимавшая все мои силы; я торопился скорее вернуться в Лопе, где можно было найти хотя бы относительный комфорт. Да еще поведение Думбы [876 - В итальянском оригинале это говорится о Джумбе (Spedizione al fiume Ogou&#233;… Р. 223).] вызывало у меня огромное беспокойство; к тому же я боялся, что оканда не поплывут вверх по Огове, а если и поплывут, то без моих товаров. <26 июля я прибыл в деревню Джокондо.><br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я нашел человека по имени Бонго, который соглашался за вознаграждение поработать гребцом, но его вождь не дал ему разрешения и утверждал, что тот вовсе не хотел спускаться по реке и тянул время, чтобы только получить от меня традиционный подарок. Сдерживая нетерпение, я был вынужден ждать дальнейшего развития событий. <Вскоре туда прибыл Джумба.><br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я встречался с Джумбой дважды [877 - К этому времени де Бразза уже находился в деревне Джокондо, куда он прибыл из деревни Джумбы 26 июля; туда вскоре приехал и сам Джумба (Путеш. Гл. XII).], и каждый раз он предлагал мне вернуться вместе с ним в его деревню, но я отказывался и осыпал вождя угрозами. Позже я узнал, что он прибегал к колдовству против меня, и как бы в подтверждение этому 12 августа [878 - 10 августа (Пис. VIII).] у меня случился сильный приступ лихорадки, сопровождавшийся рвотой, с которой я не мог справиться. Я слабел с каждым часом и ничего не брал в рот, кроме воды, прокипяченной с палочками сахарного тростника. Необходимо тебе напомнить, что, прибыв в деревню <Джокондо>, я приказал Метуфе, одному из сенегальцев, спуститься по Огове до Лопе и отвезти туда одно из моих писем; ему пришлось плыть на одной из туземных пирог, в которой едва помещались два человека; она была такой узкой, что туземец-гребец с трудом втиснулся в нее.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;После отъезда Метуфы я немного успокоился, потому что Балле был теперь предупрежден о вероломстве оканда.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Той пирогой управлял сын вождя <Джокондо>. Прежде чем дать согласие на его отъезд, отец посоветовался со своими колдунами, которые совершили соответствующий обряд. Положив в корзину бананы и предложив этот дар духам, они взяли трещотку, предназначенную для того, чтобы пробуждать их, и, встряхивая ее, спросили: «Правильно ли я делаю, что посылаю своего сына к оканда с белым человеком?» Ответ, вероятно, был положительным, поскольку, снова тряся трещоткой, колдуны спросили: «Он должен уезжать сегодня?» Ответ тоже был утвердительным, поскольку юноша стал готовиться к отъезду: он отрезал у себя одну прядь волос на затылке, другую спереди, один ноготь на ноге, другой на руке. Вождь взял все это и, завернув в пакет, оставил в хижине колдуна, под покровительством которого его сын будет находиться в течение всего путешествия.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Продолжаю. Если сначала я писал тебе, что болею, то сейчас уже здоров.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;С 10 августа я чувствовал себя с каждым днем все хуже и хуже; помню, что один раб-окота, который проявлял ко мне некоторое внимание, видя, с каким трудом я передвигаюсь, дал мне палку, чтобы я мог опираться на нее.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;11 августа я почувствовал такую слабость, что решил любой ценой спуститься в Лопе, даже если мне придется, к моему великому сожалению, прибегнуть к силе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я никогда не пускался в долгий путь на маленькой пироге, которой мои люди не умели управлять, поэтому решил отправиться на следующий день в деревню Джумбы, чтобы взять там его большую пирогу и уехать на ней, если возможно, с теми же туземцами, которые привезли меня сюда. Вечером я послал переводчика Дени на моей лодочке посмотреть, где стоит большая пирога.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;17 августа с четырьмя жителями деревни, среди которых был и раб-окота, я прибыл в деревню Джумбы, но не увидел там большой пироги – вероятно, вождь ее спрятал, догадавшись о моих планах; тогда я принял решение спускаться на своей, пригрозив убить тех из гребцов, кто откажется отвезти меня к оканда.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда мы проплывали мимо их деревни, они захотели пристать к берегу, несмотря на мои угрозы; тогда, чтобы напугать их, я выстрелил в старшего по команде, пуля задела только его ухо; в ответ они принялись раскачивать пирогу. Я немедленно пресек их действия, убив вожака, а Дени из своего карабина убил еще одного; оказалось, что это был раб-окота, о котором я тебе рассказывал; двое оставшихся бросились в воду. Из деревни раздалось несколько ружейных выстрелов; я немедленно заставил замолчать стрелявших, выпустив один залп поверх их голов. В конце концов я спустился вниз по реке с моими людьми. Я сожалел о двух смертях, особенно о бедном рабе-окота, но не испытывал никаких угрызений совести – я только защищал свою жизнь. К тому же в этот момент я был тяжело болен.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вечером мы прибыли в деревню Забуре, и на следующее утро, готовясь к отъезду, с огромным удивлением и огромной радостью я увидел двадцать две пироги оканда, которые под командованием Балле везли лучшую часть наших товаров.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Признаюсь, их появление сразу же поставило меня на ноги.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Доктор Балле сказал мне, что я просто ослаб от лишений и что у меня легкая пневмония, с которой можно продолжать путешествие, что я и сделал, отправившись с ним в обратный путь. Мы поднялись вверх по Огове и неделю спустя [879 - 24 августа. См.: Путеш. Гл. XII.] остановились у деревне Нгеме [880 - Дано по итальянскому оригиналу: Spedizione al fiume Ogov&#233;… P. 224.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Основная часть груза была уже перевезена; квартирмейстер Амон оставался в Лопе с товарами, предназначенными для оплаты адума или оканда, когда те будут подниматься по реке во второй раз.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Несколько дней спустя после нашего прибытия в деревню Нгеме я послал Марша на разведку, чтобы обследовать реку за водопадами Думе; он дошел почти до территории аззана [881 - Анджани. См. сн. 370 к «Путешествиям».].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;27 сентября [882 - В «Путешествиях» (Гл. XIII) эта поездка датируется 27 октября – 2 ноября.] оканда пришли сообщить мне, что собираются спуститься по Огове, но боятся нападения павинов теперь, когда с ними нет ни одного белого человека. Я согласился сопровождать их – у меня была цель составить карту Огове.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;К пирогам оканда присоединились десять пирог адума; таким образом, со мной плыли тридцать четыре большие пироги, в каждой из которых могло поместиться более тридцати человек. Оканда купили сто восемьдесят два раба; среди них были старики, убеленные сединой, и трехлетние дети без матерей. Я заставил снять с них деревянные колодки (та же китайская канга), которые сковывали им руки; впрочем, это было единственное, что я мог сделать для них в подобной ситуации.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;30 сентября вечером мы остановились рядом с устьем реки Ивиндо на том самом острове, где произошло нападение на маркиза де Компьеня и Альфреда Марша.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы уехали оттуда утром [883 - На следующий день.]; один из вождей оканда, чья пирога опрокинулась, утонул. Благодаря мне шесть человек с этой пироги были спасены, правда моя лодка была слишком маленькой, поэтому пришлось сначала взять на борт одних, а затем, высадив их, вернуться за оставшимися, что было довольно сложно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;2 октября мы прибыли в Лопе; оканда уезжали к иненга, чтобы сообщить тем об удачном исходе плавания; я послал вместе с ними Амона. Он должен был взять в фактории Ламбарене три больших ящика, присланных из Европы; там было продовольствие, в котором мы уже испытывали нужду. Требовалось немного пополнить наши запасы, тем более, что мы пока еще располагали транспортными средствами для поддержания связи с факториями, которой, по-видимому, мы вскоре лишимся.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я уже отправил через Балле письмо <министру военно-морско го флота> с просьбой, если представится возможность, перечислить мое жалование в казначейство Габона. Я жду от него ответа; мне кажется, это будет довольно сложно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я тебя прошу послать через министерство в Габон на мое имя некоторую сумму в франках, чтобы оплатить то, что Амон возьмет в фактории, тем более что расходы Балле в Габоне превысили на семьсот – девятьсот франков сумму, которую я просил у тебя, когда был в Лопе, и ту, которую имел тогда на счету.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сейчас мне необходимо иметь на габонском счету немного денег, чтобы платить людям, которые за один талон на получение товаров в фактории соглашаются относить мои письма. Я думаю, что теперь такая возможность будет предоставляться довольно редко. Что до настоящего письма, то Реноке доставит его примерно через два месяца, и оно, вероятно, будет последним.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Итак, дорогая мама, настало время сказать тебе: «Отсутствие новостей – хорошая новость». Чем дальше я буду продвигаться в глубь страны, тем труднее мне будет отсылать тебе письма.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В данный момент у нас не так много продуктов, мы питаемся засоленным мясом дикого кабана и стараемся раздобыть хоть какое-нибудь продовольствие. Причина его отсутствия в том, что оканда, отправившись в плавание, не смогли засеять плантации. Я очень боюсь, как бы то же самое не случилось с адума в начале следующего года; они много времени потратили на торговые дела с оканда и работали на земле столь же мало, как и те.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Трудности, с которыми я столкнусь, – отсутствие переводчика для общения с племенами, живущими дальше адума, и нехватка гребцов для пирог, что поставит меня в полную зависимость от этих народов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я получил через Балле все ваши письма.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прощайте!<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;VIII<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Думе, Ребаньи [884 - В данном случае под «Ребаньи» де Бразза имеет в виду всю Верхнюю Огове, хотя туземцы обозначали этим термином лишь Огове от истоков до впадения в нее Пассы (см. также: Путеш. Гл. XIX – ХХ; Отч.-1. Гл. III).], адума, 20 апреля 1877 г. [885 - Письмо брату. Итальянский оригинал см.: Lettere del conte Pietro Brazz&#224; al fratello Antonio // Bollettino della societ&#224; geografica italiana. T. 14. 1877. P. 419–425.]<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мой дорогой Антонио!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я уехал в Африку 20 августа 1875 г. [886 - 10 августа (Путеш. Гл. I).], вот уже двадцать месяцев, как я покинул Европу. Мне представляется последняя возможность отправить тебе мои записи. Вскоре путь вниз по Огове будет закрыт оссьеба.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я пользуюсь этой возможностью, чтобы точно описать тебе мое нынешнее положение. Я расскажу тебе все, о чем думаю, на что надеюсь и чего опасаюсь в будущем.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;31 марта 1877 г. я во второй раз прибыл к Думе вместе с оканда, оставив часть товаров в Лопе. Здесь мы снова, впервые после 24 апреля 1876 г. [887 - В этот день Балле уезжал из Лопе в Ламбарене (Путеш. Гл. Х).], собрались все вместе и решили устроить тут нашу штаб-квартиру.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда в прошлом году я в первый раз оказался у Думе – это было 20 июня 1876 г. [888 - 29 июня (Путеш. Гл. XI; Пис. VII).], – весь мой багаж состоял из солдатского ранца, и со мной был только Дени, павин-переводчик. Признаюсь, мне потребовались огромное терпение и немалое время, чтобы добраться сюда и разбить лагерь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но теперь у нас здесь склады, полные продуктов, а плантации дают урожай черной редьки, туземной фасоли, сахарного тростника, табака, шпината и др.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Позволь мне одно отступление. Если вдруг тебе придет фантазия поесть шпинат, который довольно часто появлялся на нашем столе, ты можешь доставить себе это удовольствие: сорви его широкие листья (он растет у фонтана в нашем саду в Риме) и свари их в бараньем жире с перцем и солью; это необыкновенно вкусно (разумеется, для людей, живущих в двух тысячах миль от Европы).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Думе является самой восточной точкой страны адума. Когда в прошлом году я оказался там, реку перегораживала обнажившаяся при спаде воды гигантская ступень высотой в полтора метра и длиной примерно в четыреста метров. Вода, переливавшаяся через нее, образовывала небольшой каскад. Его высота была слишком мала, чтобы назвать его водопадом, но, так как это и не порог, я дал ему имя «катаракт» [889 - Катаракт – водопад большой ширины при малой высоте падения.]. Теперь вода поднялась, катаракта больше нет, и поэтому сейчас нет оснований называть его так.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наша деревня находится на левом берегу Огове на высоте шести – восьми метров от среднего уровня воды; она открыта всем ветрам и окружена банановыми деревьями и садами. Расположена она неплохо, к тому же у нас есть преимущество – мы можем не опасаться ночных краж благодаря цепочке, подаренной вождю, одному из самых влиятельных в радиусе двадцати километ ров. Нашего спасителя от воров зовут Тигром.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Словом, Думе – самая удобная стоянка с точки зрения планов дальнейшего проникновения в глубь страны. Огове выше по течению свободна от порогов до земель аззана или бакани [890 - Баканике.] в пяти или шести днях пути от Думе; отсюда, что весьма вероятно, мы продолжим наш поход до водопада, который туземцы называют «Пубара», или «Пубиле». Водопад находится, по их словам, в пятнадцати или двадцати днях пути от Думе, как раз между страной батеке, или атеке, и страной авумбо, обитающих на берегах Огове, или Ребаньи, и ее левого притока Либумби.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Батеке, или атеке, – объект суеверных страхов негров. Они говорят, что у этого народа есть ножи с огромными лезвиями. Стоит им нанести только один удар по хижине, как сгорает вся деревня! Но рассказывают и более страшные вещи. Другой народ, умбете, живущий на правом берегу и на достаточно большом расстоянии от реки, может, воспламенившись, подняться в небо и оттуда сыпаться на землю огненным дождем.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Названия всех этих племен можно найти на старых португальских картах, составленных в XVII в. на основании свидетельств самих туземцев, правда, указанные расстояния и координаты не соответствуют реальному местоположению. Так, река Либумби (на португальских картах) оказывается правым притоком Конго, хотя я уверен, что она впадает в Огове с левой стороны.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что касается батеке, умбете, обамба, авумбо и шаке – все они указаны на португальской карте, составленной по данным миссионеров. Те могли получить их от негров из миссии Конкобелла [891 - Конкобелла – существовавший в XVII в. пост португальских миссионеров, располагавшийся на правом берегу Конго недалеко от места впадения в нее реки Ква (приблизительно в 535 км от устья Конго) в стране Конкобелла, населенной, по свидетельствам европейских путешественников, жестокими и кровожадными варварами. Описание Конкобеллы см.: Voyage de Jean-Antoine Cavazzi de Montecuccolo, capucin missionaire, 1654–1670 // Histoire g&#233;n&#233;rale des voyages, ou Nouvelle collection des relations de voyages par mer et par terre. T. 13. Paris, 1828. P. 164. В целом об экспедициях португальских миссионеров в этот регион и составленных ими картах см.: Petermann A., Hassenstein B. Die geographische Kenntnis von Congo und Angola 1862 // Petermanns Geographische Mittheilungen. Bd. 8. 1862. S. 441.], расположенной примерно в двухстах пятидесяти милях [892 - 463 км.] на зюйд-зюйд-ост от того пункта [893 - Пороги Думба-Майела (Путеш. Гл. XIII).], до которого добрались Марш, а затем и доктор Балле в то время, когда я болел.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я хотел бы перенести нашу штаб-квартиру поближе к водопаду Пубара. Это место, известное мне только со слов негров, имеет то преимущество, что здесь я найду возможность установить связи с батеке, живущими по ту сторону Пубары. И поскольку адума пятнадцать или двадцать лет назад уже бывали у Пубары по торговым делам, я надеюсь уговорить их проводить меня к батеке. Племена, обитающие выше Думе, не умеют управлять пирогами; впрочем, у них и нет таких больших лодок, на которых мы поднимались сюда по Огове. Все эти народы буша возвели поселения на берегах Огове несколько позже их черных собратьев, что и объясняет незначительное число пирог, как больших, так и малых, а также недостаток гребцов, способных плавать на них. До сих пор эту работу выполняли у меня адума.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Было время, когда оссьеба не препятствовали контактам между адума и оканда. Адума доставали рабов в стране, простиравшейся от Думе до водопадов Пубары, дальше которой они никогда не ходили; они платили за невольников товарами, которые оканда привозили с побережья.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда товаров стало не хватать, а путь был перерезан, адума еще продолжали плавать в сторону Пубары. Какое-то время, чтобы иметь людей на продажу, они захватывали обманным путем или силой своих бывших друзей, обрекая их на неволю. Но затем, боясь репрессий, адума отказались от прежнего маршрута; теперь они ограничиваются расстоянием не более трех или четырех дней пути от Думе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Недостаток «живого» товара не поднял на него цены, и тогда адума посчитали выгодным распространить эту систему на свои семьи. Отец стал продавать сына, брат – брата, а сын – мать. Не думай, что я преувеличиваю. Из тринадцати рабов, купленных мною, трое были проданы отцом, трое – старшим братом, двое – младшим братом и дядей. Я приобрел этих несчастных уже у оканда и галуа, то есть они попали ко мне через вторые или третьи руки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;По причинам, о которых я тебе только что сообщил, адума, за малым исключением, не выражают желания подняться со мной к Пубаре, тем более что теперь батеке могут купить по более низкой цене европейские товары, привозимые с Конго. Ну это и народ, скажу я тебе, дорогой Антонио! Самый дурной из известных мне. Среди тех, кого я встречал, он занимает самую низкую ступень на социальной лестнице. У него нет ни малейшего представления о чем-то, что хоть немного связано с духовным. Для этих людей существует только грубая материя. У них нет ни принципов, ни традиций. Очень часто сын затрудняется сказать, где родился его отец, а если у него спросить, кем были адума семьдесят или сто лет тому назад, он не сумеет ответить. У этих дикарей не существует никакой поэзии, даже самой примитивной. Когда они плывут на пироге, они поют и отбивают ритм, только чтобы слаженно опускать весла. Когда они что-то поют под звуки тамтама, их слова бессмысленны и ничего не обозначают. Они трусливы, испорчены и несговорчивы. Вот бесценная жемчужина, которую я обнаружил в июне 1876 г. и которую имею честь представить цивилизованному миру. Вот к какому народу мне приходится обращаться, чтобы добраться до Пубары.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Заключение: моя единственная дорога – река, мое единственное транспортное средство – пирога, мои единственные гребцы – адума. Признаюсь, я боюсь потерпеть фиаско.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Среди различных вождей двое – Мата и Ньего – пользуются самым большим влиянием. Под их защитой путь по реке выше Думе безопасен, и как раз Мата единственный, кто может собрать людей из нескольких деревень, чтобы повести пироги. Однако сначала наши отношения были далеко не дружеские. Хищный, двуличный, жадный, Мата принимал меня за дойную корову. Сперва он убеждал меня, что его люди не знают реки. Мне пришлось доказывать ему обратное, и в конце концов он пообещал, что соберет всех своих адума и они отвезут к водопаду Пубара и меня, и наши товары. Со своей стороны я сделал ему небольшой подарок и пообещал более дорогой, когда нас доставят туда. Сейчас Мата занят сбором людей, но удастся ли ему это? Я почти уверен, что нет. Если я и получу гребцов, то только благодаря щедрым посулам, которыми всегда подкупал различных вождей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чтобы переправить к Пубаре все товары, потребуется несколько рейсов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Серьезное препятствие, которого я сначала надеялся избежать, но которое теперь, увы, неминуемо, – оспа. Эта ужасная болезнь обрушилась со страшной силой на все соседние деревни; как и холера, она протекает здесь намного тяжелее, чем в Европе. Когда я думаю, что со дня на день могу потерять половину моих людей, меня охватывает дрожь. Невозможно изолировать их, если только не оставлять одних умирать с голоду; мне приходится ограничиваться обычными гигиеническими предосторожностями. От нервного возбуждения я не могу оставаться в постели более шести или семи часов, поэтому снова вернулся к привычке гулять по ночам.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В соседней деревне, где проживает двадцать пять человек, вчера умерли двое и заболели восемь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Бедствие также свирепствует немного ниже по течению и среди оканда. Оканда из Ашуки, обезумевшие от страха, убежали к себе домой, даже не дождавшись рабов, за которых они заплатили. Оканда из Лопе остались, хотя оспа уже собрала среди них свои первые жертвы. Если они уедут, то порвется последняя нить, связывающая меня с Европой. То, что болезнь следовала как раз по пути, по которому я шел, породила в головах туземцев, всегда готовых поверить в самое необычное, мысль, что причиной напасти был я. Они все убеждены в этом и спрашивают меня, каким образом я смог избежать смерти.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Один адума в разговоре со мной доказывал, что он прекрасно знает, как все случилось: «Когда мы спустились с тобой в страну оканда за твоими товарами, болезни еще не было; когда мы взяли товары, ты сказал: “Оканда и адума, наступило время отъезда, мы отправляемся в путь в новолуние”. И адума собрались на отмели Пассангои, чтобы отплыть. Ты тогда пришел на отмель и спросил: “Где оканда и остальные адума?” Мы тебе сказали: “Они придут завтра”. Болезни еще не было. Ты ждал три или четыре дня, но оканда не приходили. Ты страшно разгневался и, когда оканда наконец явились, послал болезнь по воздуху, чтобы она распространилась на всех людей».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Есть еще одна версия, которую мне по секрету сообщил один из моих рабов; от него я узнал, как один из вождей оканда объяснял происходящее: «Белый вождь злой, и он носит с собой ящик, полный болезней. Когда он приходит в какую-нибудь деревню, он открывает ящик, и оттуда выходят болезни, от которых умирают все ее жители».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ты видишь, твой брат превратился в античную Пандору [894 - Пандора – в греческой мифологии женщина, созданная Афиной и Гефестом по приказу Зевса, чтобы отомстить людям за огонь, похищенный для них Прометеем. Став женой Эпитемея, брата Прометея, открыла, несмотря на запрет, ящик, наполненный болезнями и бедствиями, которые распространились по всему миру.]; эта дурная слава, которая распространилась очень быстро и намного дальше, чем можно себе представить, наверняка станет преградой на моем пути.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Доктор Балле постоянно на ногах, он ухаживает за больными и прописывает лечение. До сегодняшнего дня никто не мог быть гарантирован от смерти, но доктор Балле надеется, что можно спасти нескольких человек. Если это случится, то туземцы будут считать его божеством, и божеством очень ценным, которого они не отпустят так просто.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Другая трудность, с которой я вскоре столкнусь, прибыв к Пубаре, – это отсутствие переводчика. Наши переводчики умеют более или менее хорошо говорить на мпонгве, бакале, фанмаке, бачи и оканда, и этого в данный момент достаточно. Но в дальнейшем я не знаю, что делать, поскольку почти все рабы, которых я купил с этой целью, разбежались.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Моя жизнь вне опасности и кажется, что в настоящее время я не займу места в славной фаланге «мучеников, которыми славится наука и которые усеяли своими телами дорогу, проложенную ими ради цивилизации и прогресса».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ничто не сравнится с изумлением туземцев, когда канонерка «Марабу», бросившая якорь у деревни Реноке, куда она доставила нас в ноябре 1875 г., уходя в Либревиль, приветствовала меня пушечным залпом. Тогда мы были обеспечены всем, в нашем распоряжении имелось примерно четыреста ящиков, тюков, узлов различных размеров. Представь себе, что они приняли меня за какого-то крупного вождя французов, и когда я их разубеждал, они спрашивали с огромным удивлением: «Кто же тогда тот великий набоб [895 - Набоб (набаб) – первоначально наместник провинции в средневековой Индии; в империи Великих Моголов – знатный титул; в колониальную эпоху – человек, разбогатевший в индийских колониях Великобритании; позже полупрезрительное обозначение обладателя огромного богатства.], у которого товаров столько, что они не могут поместиться в деревне и который привозит их не ради торговли?» Они, конечно, хотели бы отнять все у меня под предлогом выкупа или дани, но их останавливали мои очень острые «зубы» в лице тринадцати сенегальцев, вооруженных карабинами системы Гра.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;1 января 1876 г. в фактории напротив Ламбарене состоялся большой праздник, и я запомнил эту дату, потому что ел там хлеб единственный раз за весь 1876 г. До сих пор я чувствовал себя в целом хорошо, и если и мог пожаловаться, то только на несколько приступов лихорадки. Чаще всего она трепала меня в Лопе, когда я уходил на много дней в длительные походы и был вынужден жить на подножном корму (стоит только вспомнить, к примеру, тяжелейшую экспедицию в страну оссьеба). Время от времени я возвращался на четыре или пять дней в штаб-квартиру в Лопе, и тогда мне казалось, что я словно в Эдеме [896 - Эдем (аккад. – шумер. «пустыня, степь») – в Ветхом Завете изобильный плодами и водой сад, созданный Богом для человека после Сотворения мира (Быт. 2:8–15); обозначение рая.]: здесь было всего в изобилии – козлятины, баранины, сахара, кофе и прочих продуктов, и я восстанавливал свои силы, отнятые лихорадкой и утомительными путешествиями по земле с нездоровым климатом, где нещадно палило солнце, а воздух был перенасыщен влагой. Тогда я был здоровым, и у меня был такой аппетит, что я легко переваривал трудно усвояемый местный хлеб из маниоки и бананов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда 24 мая с карабином на плече и в сопровождении трех человек я отправился из Лопе через страну оссьеба к адума, лихорадка вернулась ко мне; продовольствия не хватало, и я был счастлив, если находил яйцо или несколько бананов – единственные продукты, составлявшие мое меню. Мне случалось питаться в течение пяти или шести дней одними бананами, которые я не мог переваривать. Уже тогда я начинал испытывать большую слабость, а 10 августа заболел неизвестной мне болезнью.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;К счастью, 17 августа, в то время как я спускался вниз по Огове, надеясь добраться живым до Лопе, я, как ты знаешь, встретил Балле, который поднимался по реке на пирогах. Он меня сразу же устроил в деревне Нгеме, чтобы лечить мои легкие. Когда я в первый раз вышел из хижины, где мне дали приют, то походил на скелет. Я сказал «вышел», но это не так, меня вынесли: в течение десяти дней два человека поднимали меня с бамбуковой постели, держа один за голову, другой за ноги, выносили на воздух и укладывали в тени перед хижиной. Ты видишь, что я откровенно рассказываю об испытаниях, через которые прошел.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я поправился довольно быстро, избегнув таким образом чести войти в ту славную фалангу, о которой только что тебе говорил. Вообще, я считаю, что лучшее лекарство в походе – это поддержка близких. Как бы я хотел увидеть и обнять вас и всех тех, о ком помню всегда!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;С каждым днем я чувствовал, что силы постепенно возвращаются ко мне. Но в Лопе, куда я приехал, чтобы помочь квартирмейстеру Амону подняться по реке, у меня снова началась лихорадка. Я не мог взять в рот ни маниоки, ни бананов. Меня мучил голод, но я ел очень мало: полцыпленка, и все. Мой желудок отказывался принимать что-либо еще.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Для меня стало настоящим праздником, когда после удачной охоты я имел счастье несколько дней питаться бифштексом по-английски. Но, слишком слабый для серьезной охоты, я был осторожен, несмотря на голод. Я решил не переутомлять себя и довольствоваться случайным везением. Ты знаешь, стоит мне заговорить об охоте, меня трудно остановить. За время пребывания в Лопе мы убили двадцать четыре диких быка, и больше половины из них <убил> я. Они сдавались не сразу, я видел, как один уносился прочь с восьмью или десятью пулями в теле, выпущенными квартирмейстером Амоном. Я видел и другого, в которого мои лапто всадили двенадцать пуль из ружей системы Гра; он упал, потом поднялся одним рывком и бросился на нападавших с такой силой, что пришлось прикончить его ударом ножа в горло. В другой раз я сделал удачный дуплет или, точнее, сразу два прицельных выстрела из карабина Гра. Однажды, помнится, возвращаясь от павинов, где мне надо было освободить из плена двух оканда, я заметил впереди себя на расстоянии ста пятидесяти – двухсот метров стадо диких быков. Но что меня больше всего привлекло, так это два теленка в хвосте стада – у них такое нежное мясо. Я мгновенно опустился на колено и дал два залпа. Стадо было уже далеко, но два теленка лежали на земле с перебитым позвоночником. Сердце и позвоночник – единственные места, куда надо целиться, чтобы зря не тратить пуль. Это трудно, но, как ты знаешь, я считаю себя неплохим охотником.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;То идя на поправку, то страдая от новых приступов, я все-таки выздоровел. Ко мне возвращается аппетит; я пользуюсь этим и съедаю в день по два с половиной батона хлеба. Он, конечно, не имеет желаемого качества, но все равно мы находим его вкусным и лучшим, чем тот, который ели во Франции; это настоящий хлеб, испеченный из настоящей пшеничной муки. Амон привез ее в стокилограммовой бочке. К счастью, просочившаяся в нее вода образовала мучную корку, которая спасла половину ее содержимого.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И вот теперь я – собственник шестидесяти – семидесяти килограммов прекрасной муки, из которой мы печем хлеб; сахар и кофе тоже появляются на нашем столе, а иногда – правда, редко – на почетном месте возвышается бутылка вина. Мы выпиваем каждый день немного водки, но я принимаю ее как сердечное <средство>, так как не имею привычки к алкоголю. Когда я устаю в пути, один глоток для меня достаточен, чтобы восстановить силы. Мы отложили на крайний случай немного муки и печенья. Сейчас все наши усилия направлены на то, чтобы вылечиться и окрепнуть перед ожидающими нас в будущем испытаниями.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Достигнем ли мы Пубары? Сможем ли мы перейти этот рубеж и продвинуться еще дальше? Кто знает? Я полон страхов. Но если вдруг я останусь без спутников и без материальных средств, необходимых для продолжительного похода, я все равно сделаю последнее усилие и в сопровождении двух или трех преданных мне людей и с одним рюкзаком за спиной направлюсь на восток по суше. Мои товары, конечно, быстро иссякнут, но я надеюсь, что смогу продержаться три или шесть месяцев и продвинуться на триста миль [897 - 555 км.] от места нашей последней штаб-квартиры.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не думаю, что смогу сделать больше с моим европейским здоровьем. Я знаю очень хорошо, что, когда вернусь в начальный пункт, где оставил товары, мое состояние будет самым плачевным, и тогда мне придется возвращаться в Европу. Доплыть до Габона нетрудно. Радость оказаться среди моих родных и друзей быстро поставит меня на ноги.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я не описываю тебе все неприятности, связанные с руководством экспедицией; они не так существенны, однако дел много, и ответственность немалая.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Девиз-талисман, которым я всегда пользовался: Быть более требовательным к себе, чем к другим, – действует безошибочно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я надеялся, что Амон привезет из Габона мои астрономические эфемериды [898 - Эфемериды – ежегодники с таблицами заранее вычисленных положений небесных светил на определенные дни каждого года и таблицами дат астрономических явлений (затмений, колебаний блеска переменных звезд и т. д.). В эпоху Пьера де Бразза наиболее авторитетными эфемеридами считались «Берлинский астрономический ежегодник», «Британский навигационный альманах и астрономические эфемериды» и «Сведения о времени и движении небесных светил».] на 1877 г., но нерегулярность движения паровых судов стала причиной того, что я остался без долгожданных ящиков и этой книги, без которой невозможно точно определять координаты. Дело в том, что с конца 1876 г. из-за плохого состояния атмосферы я не провел ни одного астрономического наблюдения, однако это не моя вина; трудно сосчитать, сколько ночей я потерял, пытаясь увидеть звездное затмение или затмение спутников Юпитера, но так и не дождался безоблачного неба в часы, когда они происходят.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я хотел бы писать каждому из моих братьев так же часто, как думаю о них, но мне не хватает времени. Целую каждого из моих домашних. Передай привет моим римским друзьям. В моем поцелуе содержится все, что желает тебе мое сердце.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Твой любящий брат Пьетро.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;IX<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;17 июня 1877 г. [899 - Итальянский оригинал см.: Lettere del conte Pietro Brazz&#224; al fratello Antonio // Bollettino della societ&#224; geografica italiana. T. 14. 1877. P. 425–426.]<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мой дорогой Антонио! Мне не хватает времени, чтобы написать тебе большое письмо, чего я очень хочу. Если бы я не имел доказательств, что нельзя ни в чем полагаться на адума, я бы сказал тебе, что оканда отплывают сегодня вниз по реке и что через четыре дня у меня будет здесь три или четыре пироги и сорок – пятьдесят гребцов-адума, готовых подняться с Балле, Амоном и со мною до Пубары. Одно из условий отъезда – предварительная оплата, тем не менее я жду того, что они побросают пироги при первой возможности. Предыдущее путешествие прошло без происшествий, будем надеяться, что второе окажется еще более легким.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Оспа опустошила страну нижних адума. Здесь же, в окрестных деревнях, благодаря Балле жертв не так много. Никто из моих людей не заболел. Марш же из-за болезни уезжает вместе с оканда и возвращается во Францию. Я чувствую себя хорошо, и Балле тоже. Что касается Амона, то он всегда здоров, не считая, конечно, приступов лихорадки, случающихся у него время от времени. Что нам готовит будущее? Кто вообще способен его предвидеть?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Может быть, я вернусь в Европу в 1878 г., но все зависит от обстоятельств.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чтобы отъезд прошел без помех, я перекрыл для всех адума реку выше Думе, пока не отправятся наши пироги.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я вручаю это письмо одному оканда, который возвращается к себе домой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Целую папу и маму, которой я сегодня не написал из-за нехватки времени.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прощайте.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Х<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Думе, 3 июля 1877 г. [900 - Итальянский оригинал см.: Esplorazione del Conte P. Savorgnan di Brazz&#224;. Lettere del viaggiatore alla famiglia // Bollettino della societ&#224; geografica italiana. T. 15. 1878. P. 220–222.]<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мой дорогой папа! [901 - В тот момент, когда де Бразза писал это письмо, его отца уже не было в живых – он скончался в марте 1877 г.]<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я прошу извинения у всех, и особенно у тебя, что не писал тебе чаще, но каждый раз, как только появляется возможность послать курьера на побережье, я вынужден заниматься организацией отъезда – вещь, я тебя уверяю, не очень простая в этой стране. У меня есть еще одно оправдание: мой почерк трудно разбирать, а у тебя больные глаза, поэтому, чтобы не утомлять тебя, я кончаю обычно тем, что отправляю мои каракули маме. Как ты уже знаешь, я окончательно покинул страну оканда и присоединился к доктору Балле, которого оставил у адума. С начала апреля я только и делал, что ходил от деревни к деревне, организуя отъезд из их страны. Я попытаюсь устроить штаб-квартиру на востоке [902 - Точнее, на юго-востоке.]. Место, которое я выбрал, – водопад Пубара, известный мне только по сведениям, добытым не без труда у адума, окота и оканда. Это место кажется мне подходящим, чтобы готовиться к новому путешествию с помощью племен, живущих поблизости. Я не знаю даже их имен…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Отправляя в середине июня последнее письмо маме, я не думал, что смогу так скоро пуститься в путь, так как сомневался в своем здоровье. Теперь я сообщаю тебе, что два дня тому назад Балле и Амон отплыли после дьявольских трудностей на тринадцати пирогах со ста двадцатью адума. Я же остаюсь здесь, чтобы у уехавших адума не возникло ни малейшего желания покинуть моих друзей. Помимо того, я остаюсь, чтобы местные жители думали, что я пока не собираюсь уезжать отсюда и поживу еще здесь со своими многочисленными товарами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В противном случае я бы не смог подготовить отъезд. Ты не можешь себе представить, сколько труда, сколько времени, сколько дипломатии и особенно сколько терпения требуется в этой стране, чтобы что-нибудь предпринять.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что касается терпения, поистине, я восхищаюсь собой… Но оно подвергалось тяжелейшему испытанию, если вспомнить, что мне пришлось перенести во время переговоров с Дуоналамбомбой [903 - Дуомалам-бомба в «Путешествиях» (Путеш. Гл. XVIII).], самым влиятельным вождем адума. Признаюсь тебе, что если бы не страх быть окончательно прикованным к Думе, я бы не был столь терпимым. Мне пришлось блокировать верхнюю часть Огове и угрожать войной адума, если они не дадут мне людей для перевозки товаров, кроме того, я перетянул на свою сторону двух вождей оканда, Боайя и Мбуенджиа, прибывших сюда для покупки рабов. Наконец, я пообещал немыслимо высокую плату каждому из гребцов – четыре метра ткани, небольшую коробку с порохом, нож, мерку соли, зеркальце, медную цепочку, ншан (слишком долго объяснять, что это такое), звонок, медный прут, колокольчик, двое бус из бисера, четыре кремня для ружья, медную проволоку, платок, а каждому старшему по пироге – ружье, бочонок пороха, десять метров ткани, красный берет, кастрюлю, три мерки соли, два медных браслета, два зеркальца, бусы (одни конголезские, другие, красные, из долины Ивиндо), два ножа, четыре кремня для ружья и одну саблю. И надо не только обещать, но и платить. Иначе бы адума покинули по дороге Балле и Амона. Наконец-то они уехали!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Теперь здесь не осталось никаких товаров. Со мной находятся один сенегалец и четыре габонца; я уеду с ними, когда адума вернутся, в маленькой пироге не более пятидесяти сантиметров шириной; ею будут управлять люди, не имеющие опыта, а это особенно опасно, когда надо преодолевать пороги. Я предвкушаю увлекательную прогулку. При каждом ударе весла пирога будет зачерпывать воду. Я уже опрокидывался пять или шесть раз с опытными гребцами; думаю, число моих погружений теперь значительно возрастет. Но это не самое большое несчастье, и не стоит унывать в тяжелых обстоятельствах.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мои филантропические опыты с рабами оказались неудачными. Несмотря на дружеские советы оканда, говоривших мне, что, поскольку рабы никогда не убегают, можно заставлять их работать, часто бить палками, кормить только корнями растений и почти никогда не давать мяса, я приказал снять с их ног колодки и предоставил им свободу выбора – или уйти, или остаться, пообещав пищу и подарки, если они последуют за мной. В течение некоторого времени никто не уходил, но по мере того как пироги приближались к их родным местам, они покидали меня, чтобы вернуться к тем, кто несколько месяцев тому назад продал их в неволю. Из моих многочисленных рабов остались только Мадьянга, Ликупа, Ньеме и еще один, раненый, который не мог ходить, и я лечил его, как мог, с утра до вечера. Но и этот раненый тоже сбежал в одну прекрасную ночь, украв у меня пирогу. Мадьянга же и Ликупа так настойчиво просили отпустить их, что я согласился, и они уехали на самодельном плоту.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Позже мне пришлось проходить мимо родной деревни Ликупы, и я увидел, как он продает своего несчастного товарища, теперь уже его раба, Мадьянгу, чьи ноги были в деревянных колодках; чтобы наказать Ликупу, я освободил Мадьянгу и привел их обоих в Думе. Я приказал Мадьянге, еще очень молодому (на вид лет семнадцати – восемнадцати), остаться со мной. Вы не поверите, отец, они снова сбежали вместе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В другом письме я рассказывал об одном вожде адума, столь же двуличном, сколь и злобном; он умер, не знаю, то ли от оспы, то ли от голода. Когда он заболел, жены (у него их было семь) отнесли больного в лес, где построили для него шалаш. Несколько дней женщины приносили ему еду, но затем, одержимые страхом, оставили одного умирать от голода или болезни; вождь был мерзавцем, но пусть покоится с миром.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вот еще одно свидетельство нравов этих племен.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В течение двух месяцев Балле, не покладая рук, лечил заболевших в окрестных деревнях, и благодаря ему смертность снизилась. Однажды, посещая одного из них, он попросил у его матери воды, но та отказала ему да еще потребовала, чтобы доктор заплатил ей за лечение сына [904 - С похожим отношением столкнулся Марш в деревнях бакале, где в благодарность за лечение женщины продавали ему бананы за самую высокую цену (Marche A. Op. cit. P. 248).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ньеме – единственный раб, который остался мне верен.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Здесь все нормально. Лихорадочное возбуждение, в котором я жил, готовя отъезд, сменилось скучным однообразием. Если тогда нервная суета страшно утомляла меня, то теперь я начинаю уставать от монотонности.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я уже писал тебе, что постараюсь как можно быстрее присоединиться к Балле у водопада Пубара; я думаю, что встречусь с ним у бакани. По моим расчетам, Пубара находится на расстоянии двенадцати дней хода пироги; там мы решим, каким способом будем продвигаться в глубь страны. К трудностям, с которыми мы неизбежно столкнемся, прибавится еще одна, связанная с новыми диалектами; на них говорят в областях, которые мы намереваемся посетить; вся надежда на Шико, повара-переводчика, знакомого с языками народов, живущих в долине Конго.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наши лодки начинают стареть. «Ланда», флагманская пирога, известная по всей Огове и, надо думать, во внутренних областях хотя бы по имени, завершила свою карьеру. Она не смогла продолжить путешествие. Это была прекрасная большая лодка двадцати метров в длину и восьмидесяти сантиметров в ширину, самая красивая, которая когда-либо ходила по Огове. Новая флагманская пирога, которую я для себя выбрал, небольших размеров. Я предпочитаю именно такую, поскольку на ней удобнее следить за другими. Не беспокойтесь, что с этого времени вы не будете получать моих писем. Связь с побережьем более невозможна, сомневаюсь, что и это письмо дойдет до тебя. Я отдаю его одному адума, который передаст письмо кому-нибудь из оканда, когда они снова поднимутся сюда. Этот оканда, в свою очередь, вручит письмо кому-нибудь из иненга, который наконец доставит его на европейский пост.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вот уже тринадцать лет, как я путешествую по миру, и если не ошибаюсь, мне было тринадцать лет, когда в первый раз я покинул наш дом и Италию. Я возвращался на родину в очень редкие моменты и, однако, не стал космополитом, мое сердце принадлежит моей семье, и всегда мои мысли были только о вас [905 - Этот абзац отсутствует в итальянском оригинале.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прощайте и будьте здоровы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Твой любящий сын Пьетро.<br>
<br><br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Часть II. Вторая экспедиция (1879–1882 гг.)<br></h3><br><img border=0 src="i_002.jpg">&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пьер Саворньян де Бразза Фотография Надара. 1879 г.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Отчет Пьера Саворньяна де Бразза об экспедиции 1879–1882 гг. перед парижским географическим обществом<br></h3><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава I<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Неполные результаты первого путешествия • Поддержка в ученом мире • Открытия Стэнли • Его дорогостоящие проекты • Записка министру военно-морского флота • Я уезжаю один<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;С 1875 по 1878 г., в то время как бесстрашный Стэнли пересекал Африку с востока на запад, я в компании моих мужественных и преданных соратников Балле и Марша поднялся по долине реки Огове в поисках торгового пути во внутренние области Африки. Я покинул бассейн Огове, как только достиг ее истоков, и оказался у Оканги [906 - Речь идет о реке Леколи (Лебаи-Оква).], севернее экватора, после того как пересек две судоходных реки – Алиму и Ликону, еще не зная, куда они впадают.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я попытался спуститься на пирогах до устья Алимы, но враждебность апфуру-убанги воспрепятствовала этому, а из-за почти полного отсутствия припасов я не смог исследовать Ликону.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;За те три года мы продвинулись далеко в глубь страны. Если бы в наши планы входила только разведка прежде неизведанных областей, то мы бы смогли, несмотря на бесчисленные трудности, сделать гораздо больше открытий. Но у нас была и другая цель.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы хотели мирным путем приобщить население этих отдаленных районов к цивилизации.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поэтому мы шли медленно. Наша стратегия подкреплялась убежденностью, что осуществление научной и гуманитарной программы станет надежной основой для утверждения французского влияния в этом регионе. Слава о нашем миролюбии, которое мы неизменно проявляли во время первого похода в глубины Африки, должна была облегчить выполнение будущих задач.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нам пришлось сеять по зернышку, но урожай был бесспорным. Действительно, не успели мы вернуться на родину, как узнали о блестяще проведенном Стэнли исследовании Конго. Когда мы увидели на его карте рисунок речной системы, все наши сомнения исчезли. Положение Алимы, враждебный настрой прибрежных жителей, знавших о белых людях только по рассказам о многочисленных стычках, которые те вели с их братьями на востоке, – все указывало на то, что Алима была притоком какой-то огромной реки. В то время как долина Огове обеспечивает относительно легкий доступ к судоходной Алиме, тридцать два порога [907 - Водопады Ливингстона. См. сн. 126 к Отч.-1.] между Стэнли-пулом [908 - Стэнли-пул (Нкуна; совр. Малебо-пул) – озерообразное расширение Конго эллиптической формы выше водопадов Ливингстона; площадь – 555 км2, глубина – от 3 до 10 м. Усеяно многочисленными островами, самый крупный из которых – низкий и болотистый Мбаму (Баму) площадью 185 км2. Названо в честь Стэнли, который открыл его 12 марта 1877 г. (Stanley H. M. Through the dark continent, or The sources of the Nile around the great lakes of Equatorial Africa and down the Livingston River to the Atlantic ocean. New York, 1878. Vol. 2. P. 326).] и Виви [909 - Виви – город, основанный экспедицией Стэнли 26 сентября 1879 г. на правом берегу Конго недалеко от начала его эстуария напротив порта Матади; получил название от инициалов Левена Ван де Вельде, соратника Стэнли. С 1 июля 1885 г. по 1 мая 1886 г. Виви был столицей Свободного государства Конго. Ныне небольшой городок в Центральной провинции ДРК.] делают невозможной навигацию по Конго на протяжении двухсот двух километров [910 - На самом деле водопады Ливингстона тянутся на 350 км. Этот сегмент Конго представляет собой довольно узкий проход шириной обычно не более 800 м, а на некоторых участках – менее 300 м.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Подобные препятствия не пугали Стэнли. Вернувшись в Европу [911 - Январь 1878 г.], он сразу же предложил план, который позже и осуществил [912 - В 1890–1898 гг., чтобы обеспечить сообщение в обход водопадов Ливингстона, от Матади до Леопольдвиля (совр. Киншаса) была проложена железная дорога. Ее строительство стоило жизни 1800 туземцам и 132 белым.]. Он решил проложить между Стэнли-пулом и Виви путь, параллельный Конго, по которому, преодолевая бесконечные подъемы и спуски, будут доставляться разборные суда; спущенные наконец на воду выше порогов, они начнут бороздить по воле волн или по воле людей двенадцать или пятнадцать тысяч километров речных дорог, образуемых Конго и его притоками, и привозить к Стэнлипулу товары из всех уголков бассейна, занимающего территорию, равную одной трети территории Европы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чтобы реализовать этот дерзкий проект, требовались миллионы и миллионы. Стэнли получил их от бельгийского короля, проявившего завидную щедрость [913 - Инициативу проявил Леопольд II, который вынашивал идею создания государства в бассейне Конго. На состоявшейся 10 июня 1878 г. встрече короля со Стэнли было заключено пятилетнее соглашение, по которому Стэнли обязался завоевать Конго для Леопольда II, а тот, в свою очередь, должен был обеспечить юридическое прикрытие и предоставить ему денежные средства. В финансировании экспедиции Стэнли участвовали также различные миссионерские общества.]. В других странах не довольствовались бы обещанием несметных богатств Экваториальной Африки. Там бы потребовали расчетов, различных смет, выразили бы обеспокоенность по поводу возможного снижения прибыли из-за неизбежной конкуренции и появления новых линий коммуникаций. И были бы, вероятно, неправы. В чем они были бы правы, так это в том, что трудный путь по Конго между Стэнлипулом и его устьем все равно не мог бы обеспечить весь объем африканского транзита. И даже если бы нашелся более удобный, все равно было бы невозможно установить торговые отношения с многочисленными племенами, мало расположенными к белым, которые со страхом вспоминали их стремительный, словно ураган, поход.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я попросил снова отправить меня в Африку [914 - См. ниже Докладную записку Пьера де Бразза министру военноморского флота и колоний.]. Географическое общество, Французский комитет Африканской ассоциации [915 - Именно этому Комитету, возглавлявшемуся Фердинандом де Лессепсом, палата депутатов Франции осенью 1879 г. поручила создать две станции в Экваториальной Африке, выделив на эти цели сто тысяч франков. На своем заседании 4 декабря Комитет решил доверить выполнение этой задачи де Бразза и Балле.], парламент и министерства просвещения [916 - Министерство народного просвещения и изящных искусств. Его главой с 4 февраля 1879 г. до 10 ноября 1881 г. был Жюль Ферри, друг де Бразза.], военно-морского флота и иностранных дел [917 - Пост министра иностранных дел с 4 февраля по 21 декабря 1879 г. занимал премьер-министр Вильям Анри Ваддингтон (1826–1894 гг.).] согласились финансировать мою двойную – научную и гуманитарную – экспедицию.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Если я с немалыми усилиями преодолевал сопротивление самого разного рода и порядка, которые порой вставали на моем пути во Франции, то среди своих коллег я нашел горячую поддержку и преданное участие. Позволю себе высказать здесь особую признательность адмиралу де Ларонсьеру Ленури [918 - Камилл Адальбер Мари Клеман барон де Ларонсьер-Ленури (18131881 гг.) – французский военный моряк и государственный деятель; на службе в ВМФ Франции с 1829 г.; капитан-лейтенант (1843 г.); участник Крымской войны (отличился при штурме Севастополя 17 октября 1854 г.); капитан 2-го ранга (1851 г.), капитан 1-го ранга (1855 г.); командующий Левантийской военно-морской станцией (1859–1860 гг.); контр-адмирал (1861 г.); руководил материально-техническим обеспечением экспедиции в Мексику и организацией эвакуации оттуда французских войск (18621866 гг.); вице-адмирал (1868 г.). Командующий французским флотом во время Франко-прусской войны (1870–1871 гг.). Отличился при обороне Парижа (осень 1870 г.). В 1871–1875 гг. депутат Учредительного собрания; бонапартист; противник республиканского строя. В 1875 г. командовал Средиземноморской эскадрой. В 1876–1881 гг. сенатор. Его сочинения см.: La Ronci&#232;re le Noury С. Consid&#233;rations sur les marines &#224; voile et &#224; vapeur de France et d’Angleterre. Paris, 1844; Idem. La Marine au Si&#232;ge de Paris. Paris, 1873.], президенту Географического общества Франции [919 - В 1873–1881 гг.], и Фердинанду де Лессепсу [920 - Фердинанд Мари виконт де Лессепс (1805–1894 гг.) – французский дипломат и инженер; на дипломатической службе с 1825 по 1849 г. (Лиссабон, Тунис, Александрия, Каир, Роттердам, Малага, Барселона, Мадрид, Рим); в 1859–1869 гг. руководил строительством Суэцкого канала. Член Французской Академии (1873 г.). Его сочинения см.: Lesseps F. de. Lettres, journal et documents pour servir &#224; l’histoire du canal de Suez. Paris, 1875–1881. Vol. 1–5; Idem. Souvenirs de quarante ans. Paris, 1887.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;После некоторых колебаний министр военно-морского флота [921 - Вице-адмирал Жан Бернарден Жорегиберри (1815–1887 гг.), возглавлявший Министерство военно-морского флота и колоний с 4 февраля 1879 г. по 23 сентября 1880 г.] одобрил мою программу, дал разрешение на отъезд и выделил необходимые кредиты. По моему предложению доктор Балле остался во Франции, чтобы завершить приготовления к экспедиции. Он должен был затем присоединиться ко мне вместе с разборными судами, предназначенными для плавания по Алиме и Конго, и с персоналом для французских постов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я же без промедления и один отправился в Африку. Это было 27 декабря 1879 г. [922 - Из Ливерпуля на английском пакетботе вместе с Мишо и Ногесом. В начале февраля 1880 г. он прибыл в порт Бонни (Нигерия), откуда на «Биафре» добрался до Либревиля.]<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Стэнли, который мог рассчитывать на миллионы Леопольда II, уже несколько месяцев находился в низовьях Конго.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А я с обещанными ста тысячами франков для нужд экспедиции устремился со всем пылом, хотя и больной, к Огове, но не как соперник, а как соревнующийся с соратником, качествами которого я восхищаюсь.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава II<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Организация моего каравана в Габоне • Ногес и Мишо • У места слияния Пассы с Огове • Покупка деревни • Основание Франсвиля (июнь 1880 г.) • «Кусок материи» • Женщина в Конго • Привилегия великого белого вождя<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;По прибытии в Габон я встретил моих переводчиков и прежних носильщиков с Верхней Огове (бывших рабов, которых я освободил и разместил в нашей колонии), готовых следовать за мной. Так что я без труда организовал свой караван; в этом мне помогли два моих соотечественника – Ногеc [923 - Гюстав Ногес – участник Второй экспедиции де Бразза; нестроевой квартирмейстер французского ВМФ; первый комендант Франсвиля в 1880–1881 гг.] и Мишо [924 - Жозеф Мишо – участник Второй и Третьей экспедиций де Бразза; выпускник Школы искусств и ремесел; механик; квартирмейстер французского ВМФ; комендант Франсвиля в мае – сентябре 1881 г.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Увы! Полтора года спустя [925 - Ногес умер от расстройства желчного пузыря во Франсвиле в ночь с 8 на 9 мая 1881 г. См.: Brazza explorateur. Vol. 2: Les trait&#233;s Makoko (1880–1882). Paris, 1972. P. 192.] лихорадка отнимет у нас славного Ногеса, которого я собирался назначить комендантом нашей первой станции. Но если я могу заплатить справедливую дань сожаления и признательности только памяти преданного соратника, павшего на своем посту, меня утешает мысль, что я привез домой молодого сотрудника Мишо, который вернулся со мной во Францию после двух с половиной лет отсутствия. Никто бы не сказал по его цветущему виду, что он разделял с нами все трудности и тоже отдал долг лихорадке [926 - Описывая в дневниках свое путешествие в долину Ниари в январе-апреле 1882 г., де Бразза неоднократно упоминает о приступах лихорадки у Мишо (Les Cahiers de Brazza (1880–1882) / Ed. H. Brunschwig // Cahiers d’Etudes africaines. Vol. 6. 1966. No. 22. Р. 203, 205, 212, 216–218).]. Но все равно его лицо не может никого обмануть. Оно несет отпечаток тех качеств характера, которые Мишо проявлял в ситуациях, иногда крайне сложных, когда он твердо, но не переходя границ, либо вел, либо руководил караванами из шестисот – семисот человек или же когда он усердно и со знанием дела помогал мне в исследованиях.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Приняв в стране иненга [927 - В начале марта де Бразза с отрядом уехал из Либревиля и на «Марабу» добрался до Ламбарене.] и выше по течению необходимые меры для установления торговых отношений, а также для транспортировки персонала и грузов, я стал подниматься вверх по Огове.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мои предыдущие походы позволили мне без колебаний выбрать для создания поста район слияния Огове и Пассы вблизи нашей прежней стоянки [928 - Стоянки у деревни Нгеми во время первого путешествия. О ее расположении см.: Путеш. Гл. XXIII.]. Здесь была возможна прямая связь с Атлантикой, и недалеко протекали Алима и Конго. Оставалось найти подходящее селение.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Обстоятельства благоприятствовали мне. Вспыхнувший между двумя соседними племенами спор привел к серьезному разладу, и одно из них решило переместиться на правый берег Пассы. Когда мы прибыли туда, там уже стояло две деревни. Рассматривая наше присутствие как гарантию мира, <мигрировавшее> племя отказалось от переезда и согласилось продать нам одну деревню вместе с уже разбитыми около деревни Нгими плантациями.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Так, в июне 1880 г. [929 - 13 июня.] была основана первая станция Французского комитета Африканской ассоциации.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;С того момента над этим селением, которому дали прекрасное имя «Франсвиль», развивается наш триколор. Теперь все население долины Огове и Внутреннего Конго видит в этом флаге, в этом «куске материи», не знак будущей эксплуатации, угрожающей их обычаям и интересам, а символ мира и свободы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я бы не хотел никого огорчать, однако должен признаться, что ондумбо, у которых мы расположились, славятся добродетелью – относительной – своих женщин. Контраст с соседними племенами в этом плане разительный.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Покидая прибрежные фактории, расположенные на широте, которая оправдывает некоторое легкомыслие костюма, замечаешь, что размеры набедренных повязок из пальмового или ананасового волокна, являющихся почти единственной одеждой туземцев, находятся в обратно пропорциональной зависимости от их нравственности. По мере углубления во внутренние области набедренная повязка уменьшается, и в самом отдаленном районе она сведена к небольшой тряпочке шириной в ладошку. Как и чадра турчанок, такие повязки тем прозрачнее, чем выше место, занимаемое их обладателями в социальной иерархии. Не менее любопытен и обычай считать великого вождя супругом жен остальных вождей. Я спешу добавить, что этот статус – можно сказать, платонический – не требует от женщин ничего другого, кроме приготовления еды для своего номинального мужа. В качестве великого белого вождя я никогда не испытывал недостатка в кухарках любого возраста и с набедренными повязками различной величины.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Какими бы интересными ни были эти наивные и славные люди, нам придется покинуть их, чтобы выполнить вторую часть поставленной задачи.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава III<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;На встречу с Балле • В путь к Конго с сержантом Маламином [930 - Маламин Камара (ум. 1886 г.) – сенегалец; возможно, происходил из этноса сонинке. В начале 1870-х годов поступил на службу во французскую колониальную армию (лапто); дослужился до чина сержанта. В январе 1880 г. был включен в состав Второй экспедиции де Бразза; в октябре 1880 г. назначен комендантом станции Нтамо. Сумел установить дружественные отношения с местным населением и обеспечить его лояльность по отношению к Франции. Во время двух встреч со Стэнли в июле 1881 г. и в январе 1882 г. твердо отстаивал французские права на земли Макоко. В мае 1882 г. по приказу Мизона эвакуировал гарнизон Нтамо и вернулся во Франсвиль. Сыграл важную роль в успехе Третьей экспедиции де Бразза на Конго в 1883 г. (набор африканского персонала, обеспечение транспортом и продовольствием). В 1884 г. стал помощником коменданта Браззавиля Шарля де Шаванна (см. сн. 59 к Введ.-2). В 1885 г. был награжден Военной медалью – высшим отличием, которое мог получить негражданин, находившийся на французской военной службе, однако в том же году из-за болезни был вынужден вернуться в Сенегал и через несколько месяцев умер в военном госпитале на Горе. О нем см.: Chavannes Ch. de. Le Sergent S&#233;n&#233;galais Malamine // Annales de l’Acad&#233;mie des Sciences Coloniales. Vol. 3. 1929. P.159–187.] • Стэнли высказывает осуждение • Навстречу апфуру • Изменение пейзажа • На костер ярмо рабства! • Уничтожение торговли людьми • Абома • Король Макоко • Послание мира • Во Францию! • Река • Патриотическое волнение<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;К середине июня, думая, что Балле и персонал станции уже прибыли на побережье [931 - Согласно первоначальному плану, Балле должен был приехать в Ламбарене в июне 1880 г.], я послал за ними семьсот семьдесят человек [932 - Адума. В письме к матери Пьер де Бразза называет цифру 750 (Пис. 4.03.1881).] на сорока четырех пирогах под началом Мишо. В первый раз люди с Верхней Огове спускались к факториям.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я поручил управление Франсвилем Ногесу и, взяв небольшое количество товаров, отправился [933 - 22 июня 1880 г. (Les Cahiers… P. 157).] к Конго в сопровождении моего верного переводчика Осии, сержанта Маламина [934 - Вот портрет Маламина, сделанный Стэнли, которого нельзя обвинить в пристрастности к доблестному соратнику де Бразза:«… Мы увидели, как к нам приближалось французское знамя, а впереди его шел важной походкой персонаж, которого я принял за европеизированного негра, хотя по чертам лица его можно было бы отнести к более высокой расе. На нем был костюм моряка с рукавами, украшенными нашивками младшего лейтенанта. Это был Маламин, сержант-сенегалец, которого де Бразза оставил здесь после себя. Два матроса, негры из Габона, в синих штанах и рубашках следовали за ним; один из них держал знамя, которое мы и заметили.Маламин очень хорошо говорил по-французски, и все его поведение свидетельствовало об исключительной открытости… Нельзя сказать, что я подружился с Маламином, но я распознал в нем достойного человека, хотя он и был сенегальцем бронзового цвета. Он находился там в своей стихии и выполнял инструкции своего хозяина с редким тактом и умением…» См.: Stanley H. V. Cinq ann&#233;es au Congo. Vol. 1. (Примеч. Н. Нея).] и нескольких туземцев [935 - «Я взял с собой, – пишет де Бразза в своем дневнике, – двести восемьдесят отрезов ткани, триста зеркальцев, сто двадцать колокольчиков, сорок горстей ракушек, восемь килограммов пороха, три килограмма свинцовых пуль, полкилограмма пороха для охотничьих ружей, пятьсот пистонов, две тысячи патронов для винчестера, двести шестнадцать патронов для шаспо, пятнадцать конголезских бус, тридцать два отреза дорогой ткани, шестьдесят красных беретов, двадцать пять велюровых беретов, десять винчестеров, два шаспо, два охотничьих ружья, десять граммов хинина, рвотное средство, слабительное, настойку опия, горчичную эссенцию, карболовую кислоту, таблетки мышьяка, поташ. Со мной пять человек, на которых я могу рассчитывать, – это лапто Маламин, Самба Дадо, Эмманюэль Гомес, Жиль, Самба Тиам. Остальные – габонцы Ндамба, Этуке, Равири, Огула, Калликст, Самди, Омондо, а также Осия, юный Думангои и бывшие рабы» (Les Cahiers… Р. 158). Кроме того, Пьера де Бразза сопровождало 80 носильщиков (Пис. 4.03.1881).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я прекрасно знал, что у Большой Реки мы встретим тех апфуру, чьи аванпосты на Алиме некогда преградили нам путь. Но я надеялся, что наша репутация поможет заключить с ними мирный договор, без которого нельзя было и думать о создании второй станции [936 - Тем не менее де Бразза все же выбирает юго-восточное направление, не желая вновь сталкиваться с апфуру. Восемь дней (с 24 июня по 2 июля) путешественники проводят в деревне вождя Нгуалаки, 2 июля переправляются через Пассу, а 12 июля – через Лекети, приток Алимы. См.: Les Cahiers… Р. 159–162.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не будь мое здоровье столь расстроенным, я бы воспринимал как увлекательную экскурсию путешествие длиною в пятьсот километров по незнакомой стране, которые я предполагал пройти, чтобы достичь Конго.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В двух или трех днях пути от Франсвиля природа внезапно меняется.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глинистую почву бассейна Огове с ее влажными долинами, прячущимися под густыми лесами, с холмами, покрытыми высокими травами, сначала сменяет пересеченная местность, песчаная и безлесная, где тут и там редкие пальмы говорят о присутствии деревень [937 - Эта песчаная зона – Плато ашикуйя – расположена между реками Пасса и Лекети. Экспедиция преодолела ее за девять дней – с 3 по 12 июля. См.: Ibid. P. 161–162.После переправы через Лекети пейзаж, по словам де Бразза, совершенно изменился: «Песок кончился. Земля черная и плодородная, а ее поверхность ровная, как у озера…» (Ibid. P. 162).]. Вот мы и на границе двух бассейнов – Атлантики и Внутреннего Конго. Мы констатируем, что начиная с экватора и до Стэнли-пула песчаные полосы, разделяющие бассейны, заселены одним и тем же народом – батеке. Молва чрезмерно раздула их репутацию каннибалов; они довольно мирные, если никто не посягает на их монополию. Некоторое время мы шли по одной из подконтрольных им дорог. Очень часто нам встречались рогатины, которыми пользуются здесь вместо цепей, чтобы гнать стада невольников. Когда габонцы, бывшие рабы, видят эти предметы, напоминающие им о стольких несчастьях, они радостно разжигают из них костры.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что касается меня, то, где бы я ни находился, все мои усилия были направлены на уничтожение этого отвратительного обычая; я искал путей, которыми можно было бы добиться самого скорого и максимального результата. Мне кажется, что, если определенные представления о торговле способствуют рабству, возможно найти и мощное оружие против него. Я надеюсь, что когда-нибудь мы сделаем для батеке то, что смогли сделать для их братьев с Огове.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нас гостеприимно встретил Нганго [938 - Отряд находился в Лаги (Обаги), деревне вождя Нганго, которая располагалась между Лекети и Мпамой, 14–15 июля. Во время встречи с де Бразза вечером 14 июля Нганго попытался убедить его не переходить Мпаму и не углубляться в земли абома. См.: Ibid. Р. 165–166.], независимый вождь ашикуйя. Ашикуйя весьма красивы, более чистоплотны и лучше одеты, чем батеке. Столь же любопытные, как и миролюбивые, они толпой сопровождали нас, издавая крики радости [939 - «Из деревни в деревню, – пишет де Бразза в своих дневниках, – за мной следовал человеческий хвост длиной в два или три километра. Когда я останавливался, все сбегались посмотреть на меня, усаживаясь вокруг в знак уважения» (Ibid. Р. 163–164).], и не боялись истоптать свои плантации, сотнями следуя за нами по полям кукурузы, маниоки, табака и арахиса, которые покрывают весь регион [940 - Ср.: «Вечером мы прибываем в Нгвару, деревню вождя Обеме, где я провожу ночь. Весь день я шел по плантациям маниоки и еще не созревшей кукурузы. Фисташки, наполовину собранные, щавель, нджака [кукумеропсис съедобный. – И. К., Е. К.], тыквы. Вокруг деревни Обеме находятся плантации уже созревшей кукурузы и маниоки, которые начинаются в самой деревне. Я видел настоящую капусту, посаженную квадратами и хорошо окученную. Какая плодородная и какая благодатная страна!» (Les Cahiers… P. 163).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Такой же прием ожидал нас по другую сторону Мпамы [941 - Отряд де Бразза переправился через Мпаму 15 июля (Ibid. Р. 166).] у абома [942 - Абома (бабома) – этнос из группы батеке, обитавший в бассейне Лефини и на правом берегу Нкени.], чья земля не так хорошо обработана, как у ашикуйя. Главные доходы абома получают от навигации, работорговли и изготовления тонких тканей из пальмового волокна.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;От этих чернокожих, самых красивых и самых храбрых среди тех, кого мы встречали на пути из Габона, я впервые услышал о реке Конго, называемой здесь Олумо [943 - На самом деле де Бразза впервые услышал это название не от абома, а от ашикуйя, когда находился в деревне Лаги (Ibid. Р. 165). Однако ашикуйя обозначали им не Конго, а только Лефини (Ibid. P. 169). Согласно дневникам, только во время переговоров с Макоко в Мбе де Бразза понял, что Олумо – это Конго (La N&#233;gociation du trait&#233; Makoko / Ed. H. Brunschwig // Cahiers d’Etudes africaines. Vol. 5. 1965. No. 17. P. 26).], над которой властвует могущественный вождь Макоко [944 - См. сн. 42 к Введ.-2 и сн. 536 к «Путешествиям».]; они – его подданные.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Некоторое время мы продвигались вдоль реки Лефини [945 - Лефини – правый приток Конго длиной более 300 км; берет начало на плато Булантангу и, сделав в верховьях широкий изгиб на север, упрямо течет в восточном направлении. Его главный приток (правый) – Луна (Лебулика) длиной 120 км.Отряд де Бразза вышел к Лефини 20 июля у деревни Нгенганга, а затем спустился по ней до деревни Нгампо.] (Лоусон [946 - Такое название дал Лефини Стэнли.]). Мы только что закончили сооружать плот, когда передо мной предстал вождь [947 - Очевидно, речь идет о встрече с вождем Нгампере, которая произошла 30 июля. Вот как де Бразза описывает этого человека: «Вождь молодой, худой, носит набедренную повязку из голубого мольтона, на его плечах кусок красной саржи. <…> Волосы вождя завязаны узлом, на теле полосы татуировки, характерные для абома» (Les Cahiers… P. 172–173).] с ожерельем [948 - Это было массивное ожерелье из меди (Ibid. Р. 173).] – знаком отличия вассалов Макоко [949 - Знак отличия «вождя земли», получившего от Макоко инвеституру на владение определенной территорией. «Вождь земли» не имел права снимать ожерелье и питаться мясом слона. См.: Ibid. P. 173–174.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Макоко, – сказал он мне, – уже давно знает о великом белом вожде, пришедшем с Огове; его страшные ружья никогда не служили для нападения, и за ним повсюду следовали мир и благоденствие. Он поручает мне передать тебе слово мира и сопроводить к нему как его друга» [950 - В дневниках информация о приглашении, сделанном от имени Макоко, отсутствует. По всей видимости, вставка этого эпизода в «Отчет» призвана дать рассказу о заключении договора с правителем батеке необходимую завязку, отталкиваясь от которой, можно выстроить логику всего сюжета и провести идею о том, что протекторат над страной Макоко был установлен по инициативе и желанию самого туземного вождя.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я редко испытывал такую огромную радость и очень бы хотел оказаться рядом с его величеством Макоко. Однако, не зная точного места его резиденции и опасаясь сделать слишком большой крюк [951 - Де Бразза пытается объяснить, почему после будто бы сделанного предложения Макоко о встрече он отправился в совершенно другую сторону – на восток. На самом же деле в тот момент, как явствует из дневников (Les Cahiers… Р. 171–172, 174), до него дошла информация о присутствии на юге, в трех днях пути, какого-то белого. Решив, что речь идет о Стэнли, которого он стремился опередить, де Бразза форсировал свои поиски дороги к Конго.], я продолжил спуск по Лефини [952 - 3 августа (Les Cahiers… Р. 174).] на плоту [953 - Остальная часть отряда двигалась по суше (Ibid. P. 174–175).] вместе с королевским посланцем [954 - Нгампере сопровождал де Бразза до деревни Фафа на левом берегу Лефини, куда путешественники прибыли 5 августа; на следующий день Нгампере уехал обратно (Ibid. Р. 175). Спуск по реке на плоту де Бразза продолжил теперь уже в обществе вождя Фафы (Ibid.).]; он щедро делился с нами продуктами, которые ему приносили отовсюду [955 - «Его люди, – записывает де Бразза в дневниках, – очень хорошо относились ко мне. Его старая жена всегда приносила мне фисташки, а вождь делал все, чтобы я не умер с голода. Однако у них здесь совсем нечего есть, и мы были вынуждены питаться маниокой, не размоченной в воде» (Ibid. Р. 174).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прибыв в деревню Нгампо [956 - Вечером 6 августа (Ibid. Р. 175). Деревня вождя Нгампо находилась на левом берегу Лефини.], мы оставили плот [957 - Хотя де Бразза намеревался продолжить свой путь на пироге, он, после переговоров 11–12 августа с вождем Нгампо, который отговаривал его продолжать спуск по Лефини, ссылаясь на водопад, решил изменить свой план и отправиться на восток сухопутным путем. Целью этого похода было селение «великого вождя» Нгампе, которое располагалось у места впадения Лефини в Олумо, как полагал де Бразза, на правом берегу Конго, немного выше Стэнли-пула; он рассчитывал договориться о создании там французской станции. См.: Ibid. Р. 176 и далее. С собой де Бразза взял шесть человек, в том числе переводчика Осию и двух лапто – Самба Дадо и Самба Тиама (Ibid. P. 183); вооружение отряда состояло из одного капсюльного ружья, пяти винчестеров и двух револьверов (Ibid. P. 188).] и два дня [958 - Де Бразза покинул деревню Нгампо 13 августа и добрался до деревни Нгампе 15 августа. Описание путешествия см.: Ibid. Р. 182–187.] шли по безлюдному плато [959 - В дневниках де Бразза говорит о брошенных деревнях и об отсутствии каких-либо свежих следов человека (Ibid. Р. 182–183). Бо&#769;льшую часть пути пришлось идти через труднопроходимый буш (Ibid. P. 184–186).]. Сгорая от солнца [960 - Нгампо не дал де Бразза точной информации о том, сколько времени занимает дорога до деревни Нгампе и о необходимости захватить с собой достаточный запас воды. Поэтому де Бразза и его спутники, которые взяли лишь три сосуда с водой (Ibid. Р. 182), вскоре стали страдать от жажды.] и постоянно сбиваясь с пути [961 - В дневниках де Бразза также говорит о постоянных задержках и поисках дороги. См., напр.: Ibid. Р. 184–187.], я стал думать, что моя гибель близка и уже начал грозить нашему гиду [962 - Нгампо. В дневниках де Бразза так описывает эту сцену, случившуюся вечером 15 августа: «Задержав на нем [Нгампо] взгляд на мгновение, я поднимаюсь, смотря на него так, как будто собираюсь его убить, а затем разражаюсь оглушительным смехом ему прямо в лицо, настолько громким, настолько пронзительным, что мои люди подумали, что я сошел с ума. Мой смех означал: “Безумец, безумец тот, кто хочет сражаться с белым”. Затем, взяв свою палку, я угрожаю ему и указываю на дорогу. Дело сделано. Отныне я – господин этого человека, который встает и начинает идти таким быстрым шагом, который я редко видел; за ним спешат его люди и его жены» (Ibid. Р. 187).], как вдруг в одиннадцать часов вечера после последнего форсированного марша мы увидели перед собой огромное водное полотно, чей серебристый блеск уходил вдаль, растворяясь в тени высочайших гор [963 - Ср.: «Когда мы вышли <из буша>, мы продолжали идти форсированным маршем в потемках, но по траве, в которой теперь можно было различить тропу. Было совсем темно, когда редкий лес закончился, и, спускаясь при свете луны, мы увидели огромное водное полотно Олумо, раскинувшееся перед нами. Это было грандиозное зрелище. Я восхищался им, продолжая идти» (Ibid. Р. 187).]. Конго, таинственная река, текущая с северо-востока, где она казалась бескрайним морем, величественно катила свои серебристые волны [964 - Ср.: «Я могу в полной мере наслаждаться видом Олумо, которая катит свои спокойные воды по огромному полотну в пять или шесть миль шириной; она разматывается, словно широкая лента, по направлению к югу» (Ibid. Р. 192).], и шум ее неспешного течения [965 - Ср.: «…течение Олумо настолько слабое, что с берега даже не видно, в каком направлении она движется» (Ibid. Р. 193).] не тревожил заснувшей природы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Это одно из тех зрелищ, которые вызывают у путешественника благоговейное молчание. В этом молчании сердце француза билось еще сильнее при мысли, что здесь должна была решиться судьба его миссии.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава IV<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Опять апфуру • «Патрон или флаг» • Батеке Осия • В государстве Макоко • Торжественная аудиенция • Сердечный прием • Династия Макоко • Доброта чернокожих • Обмен землей и флагом • Французский триколор – символ защиты и дружбы<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как я говорил выше, моей целью было заключение мира с убанги, известными по моему первому путешествию под именем апфуру [966 - В дневниках де Бразза утверждает, что убанги очень похожи на апфуру, за исключением причесок и татуировки, которая сходна с татуировкой абома (Ibid. Р. 187–188).]. Эти убанги рождаются, живут и умирают со своими семь ями на прекрасных пирогах [967 - «<У вождя Нгубелы>, – рассказывает де Бразза в дневниках, – есть пирога, вмещающая двести человек. На ее носу и на корме – по бивню слона, а посредине – два слоновьих хвоста» (Ibid. Р. 179).], на которых они единственные перевозят слоновую кость [968 - Слоновую кость убанги продавали ниже по течению – на реке Ква и в районе Нкуны (Ibid. Р. 191).] и товары [969 - Самые любимые товары у убанги, по свидетельству де Бразза, – заколки, белый жемчуг и крупные ракушки (La N&#233;gociation… P. 49). Кроме того, предметом обмена у них являлись козлы, бараны, ткань, табак, соль и рыба (Les Cahiers… Р. 191, 193).], курсируя между Алимой и Стэнли-пулом. Поэтому нужно было договариваться с их вождями, хозяевами реки [970 - Как сообщает де Бразза в своих дневниках, убанги некогда получили от батеке разрешение обосноваться на берегах Конго от Алимы до Стэнлипула, став их вассалами (La N&#233;gociation… P. 37).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вождь Нгампе [971 - Нгампе не имел ожерелья власти, данного Макоко, и поэтому не являлся «вождем земли» (Les Cahiers… Р. 191).] выказал нам доброе расположение [972 - Описание приема и переговоров с Нгампе см.: Ibid. Р. 189–191. См. также: Ibid. P. 192–195 (подарки от вождя и развлечения). В деревне Нгампе де Бразза провел три дня – с 15 по 18 августа (Ibid. P. 187–196).] и взялся передать мои предложения вождям убанги [973 - Встреча с Нгампе произошла 16 августа (Ibid. Р. 189).]. «Выбирайте, – говорил им я, – между патроном и флагом, которые я вам посылаю. Один будет знаком беспощадной войны, другой – символом мира, выгодного как вам, так и нам» [974 - Гораздо подробнее переговоры с Нгампе описаны в дневниках: «Бьют в барабаны, со всех сторон кричат, что вождь идет к белому, в резиденцию приносят две тигровых шкуры и одну подушку на шкуре. В ожидании вождя на нее усаживают ребенка. Наконец появляется вождь в окружении своих людей. Его жена садится с правой стороны, а дочь с левой. Присутствующие подходят к вождю для приветствия. Все они крепкие малые. Я тоже встаю, протягиваю руку вождю, затем сажусь на покрывало напротив него. Теперь наступает очередь приветствовать меня. Туземцы опускаются на колено и вкладывают свои руки в мои.Когда истекает положенная пауза перед началом разговора, я говорю вождю, что пришел от вождя белых выбрать место, где бы они хотели устроить свои деревни и т. д. и т. п… Тогда вождь встает и говорит, что он рад видеть у себя белых, что его земля – это их земля, а его люди – их люди. Кроме того, он говорит мне, что до этого у них был великий вождь, который объединял их, но после его смерти не осталось никого, кто бы управлял другими вождями, и что вождь белых людей придет, наведет порядок и будет править ими. Я отвечаю ему, что передам его слова вождю белых, который будет рад услышать их. Затем я добавляю, что вождь белых послал меня к нему также для того, чтобы он спросил убанги, хотят ли они мира или войны с белыми. «Возьми этот патрон и этот кусок материи, – сказал я ему, – и ступай к убанги. Скажи им: “Белые дали мне две вещи для вас. Одна – это мир, другая – война. Выбирайте то, что вы хотите. Если они возьмут материю, значит, войны больше нет, и мы будем торговать с ними. Если же они выберут патрон, значит, это война. Если они выберут войну, не говори им больше ни слова. Если они выберут мир, ты отдашь им этот кусок материи и скажешь, что когда они услышат, что белые плывут на своих больших пирогах, пусть их вождь прикажет отвезти на пироге к тем белым этот кусок материи. Это будет знаком того, что убанги хотят мира. Кроме того, поскольку убанги много плавают, они могут неожиданно встретиться с европейцами, и тогда пусть они прикрепят к шесту эту материю”» (Les Cahiers… Р. 189–190).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Позвольте мне сказать здесь несколько слов о незаменимом человеке, который сопровождал меня в моих походах. Батеке Осия, говорящий почти на всех наречиях Огове и Нижнего Конго, был больше, чем просто переводчик; это был бесценный советчик. Абсолютно преданный мне и нашему делу, в котором он видел выгоду и для своей страны, он был главной пружиной нашего предприятия, и своим успехом я прежде всего обязан ему [975 - См., напр.: Ibid. P. 194; La N&#233;gociation… P. 40–42.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дав слегка перевозбужденным духам Конго время успокоиться, я направился к Макоко [976 - В его резиденцию в деревне Мбе (Ндуо), которая располагалась вдали от Конго (по местному обычаю, Макоко, «хозяину реки», запрещалось видеть ее). Отказавшись от попытки достичь Стэнли-пула водным путем (по Лефини), де Бразза решил выйти к нему с помощью Макоко, под властью которого находилась значительная территория по обеим берегам Конго выше водопадов Ливингстона. Покинув деревню Нгампе 18 августа (Les Cahiers… P. 196), де Бразза вместе с Нгампо вернулся к Лефини, дошел до Фафы и оттуда двинулся на юг, в Мбе (La N&#233;gociation… P. 14–15). Хотя он спешил опередить Стэнли, путь до Мбе занял у него десять дней; задержка была вызвана, по всей видимости, началом сезона дождей и плохим самочувствием нашего путешественника и его спутников (Ibid. Р. 21).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В этой части страны на плоскогорье почва плодородна [977 - Ср.: Ibid. P. 33.], лучше обработана, чем во внутренних областях, население более многочисленно и достаточно миролюбиво. По этому поводу считаю необходимым заявить раз и навсегда: поскольку мусульмане не проникли в этот регион Африки, европейская цивилизация если и может столкнуться здесь с совершенно естественным недоверием ко всему тому, что есть нового, но никак не с враждебностью, ненавистью и фанатизмом, которые вынуждают нас продвигаться, например, от Сенегала до Нигера лишь с помощью оружия. Чтобы обеспечить там перевозку одной тонны товаров, потребовался бы немалый военный отряд. Здесь же великому белому вождю стоит только высказать желание, и тысячи туземцев готовы идти с ним. Правда, нам пришлось добиваться такого результата постепенно, шаг за шагом, но это потому, что немалое число племен и вождей тратило на выполнение своих обещаний очень много времени.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;По прибытии [978 - Де Бразза добрался до Мбе 28 августа в 15:00 (Ibid. P. 21).] в «Тюильри» [979 - Официальная резиденция французских королей и императоров. См. сн. 563 к «Путешествиям».] Макоко, представлявший из себя несколько больших хижин, защищенных от любопытных взоров палисадом [980 - Палисад окружал не только «дворцовый ансамбль» Макоко. Все селение состояло из нескольких групп строений, каждая из которых была обнесена соломенным забором, образовывавшим квадрат; такая организация пространства служила целям обороны (La N&#233;gociation… P. 22).], нас оповестили, что король желает видеть нас немедленно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы приступили к наведению общего глянца и облачились в наши лучшие одежды; честное слово, мы выглядели довольно прилично [981 - О том, что надо быть празднично одетыми, они узнают еще на подступах к деревне. «К трем часам пополудни показывается деревня Макоко.Сопровождающие нас туземцы говорят, чтобы я переоделся и приказал своим людям сделать то же самое, так как Макоко очень важный вождь. По части парадного костюма у меня ничего нет, кроме мундира; я его и надеваю. Мои спутники меняют свои лохмотья на чистую матросскую одежду (Ibid. Р. 21).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что касается меня, то я извлек из своего ящика парадный мундир младшего лейтенанта [982 - См. также: Ibid. P. 21.], правда, немного потрепанный [983 - Прежде всего это относилось к его штанам (Ibid. P. 25).], но золотые нашивки производили нужное впечатление. В то время как Осия звонил в дворцовые колокола [984 - «Железный колокол висит на шесте с внутренней стороны ворот. В этот колокол ударяют, чтобы известить о чьем-то прибытии» (Ibid. 22).], сообщая, что мы готовы к встрече, я выстраивал в шеренгу своих людей, которые, по местному обычаю, держали оружие стволом к земле.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вскоре ворота открылись. Многочисленные слуги разостлали перед моими тюками богатые ковры и львиную шкуру – королевский атрибут. Принесли также красивое медное блюдо португальской работы двух– или трехвековой давности, на которое Макоко должен был поставить свои ноги [985 - Согласно традиции, на это блюдо Макоко ставил ноги во время больших палавр (Ibid. P. 24).]. Когда вокруг этого «трона» установили большой балдахин красного цвета [986 - Этот балдахин был сшит из восьми кусков красной саржи (Ibid. P. 25).], появился король в окружении своих жен и главных должностных лиц; впереди шел великий колдун [987 - Более подробно выход Макоко и его свиты де Бразза описывает в дневниках: «Наконец, предшествуемый своими женами, появляется Макоко. На нем массивное медное ожерелье, как и у его первой жены. Четыре мальчика (пажи) несут на своих плечах сложенный отрез красной саржи. <…> Вождь облачен в огромный кусок материи, на его ногах и руках большие браслеты, а на голове шерстяной берет из ковровой ткани, закрепленный железный булавкой и украшенный двумя длинными перьями. Он высокого роста и покрыт татуировкой, традиционной для абома и местных батеке. За ним следует колдун, на ногах у которого матерчатые браслеты, густо увешанные ракушками, а на шее бусы из пятнадцати – двадцати нитей из ракушек, как у девушек, еще не выданных замуж. В левой руке он держит щит-фетиш, в правой – тонкую средневековую шпагу. Его голову покрывает берет, сделанный из перьев и волосков слоновьего хвоста; вместо ожерелья у него – два львиных зуба. Его пояс – из тигровой кожи, а застежками служат две крупные морские раковины, вставляющиеся одна в другую; на поясе нож…» (Ibid. P. 22). Ср. описание Макоко в письме Жака де Бразза, относящемуся к Третьему путешествию (Conf&#233;rences et lettres… P. 333–334).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Макоко расположился на львиной шкуре, опираясь на подушки [988 - «Макоко садится на большой квадратный ковер из саржи в красную и синюю клетку, каждая сторона которого – четыре метра; на ковер брошена львиная шкура. Он опирается на огромную подушку из красной саржи» (La N&#233;gociation… P. 22).]; по обеим сторонам устроились на корточках его жены и дети. После этого главный колдун торжественно приблизился к королю, бросился на колени и вложил свои руки в его. Затем он поднялся, подошел ко мне, сидящему на тюках напротив Макоко, и исполнил то же самое действо. Когда остальные по очереди повторили ритуал коленопреклонения, официальное представление завершилось [989 - В своих дневниках де Бразза описывает эту сцену несколько иначе: «Люди, которые привели меня (возможно, жители Фафы. – И. К., Е. К.), подходят к нему [Макоко] друг за другом, преклоняют перед ним колени и кладут ладони на землю рядом с его ковром, делая это с огромным почтением. По окончании этой <церемонии> встает колдун и опускается на колени передо мной; с правой стороны он втыкает шпагу в землю, а с левой кладет щит, после чего вкладывает свои руки в мои в знак уважения. Тогда я прошу сказать вождю, что в своей стране я тоже вождь и что когда два вождя встречаются, они пожимают друг другу руки в знак дружбы.Произнеся это, я поднимаюсь и иду пожать ему руку, а затем сажусь на тюк рядом с ним. Тогда начинается дефиле всех его жен, детей и придворных, которые приветствуют меня, вставая на колени… Это длится добрых полчаса. Те, кто привел меня, рассказывают о моих делах и подвигах с того времени, как они узнали меня, и сообщают, что я был на Олумо у Нгампе, чтобы говорить с ним о создании французского поста в окрестностях его деревни. После их речей я подтвердил Макоко, что сделал это, а когда узнал, что он является вождем всей земли между <деревней> Нгампе и Нкуной, пришел к нему сообщить о намерениях французов относительно его страны, в которой они хотят утвердиться. Церемония закончена, и для меня и моих голодных людей приносят горы фисташек и кукурузы, но очень мало маниоки» (La N&#233;gociation… P. 22–23).]. За ним последовала короткая беседа. Вот ее краткое резюме:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Макоко счастлив принять сына великого белого вождя Запада, чьи поступки свидетельствуют о его мудрости. Поэтому он оказывает ему гостеприимство и хочет, чтобы, покидая его королевство, он смог сказать тем, кто его послал, что Макоко дружески принимает белых, которые приходят к нему не с оружием, а с миром».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Династия нынешнего короля очень древняя. О ней было известно на побережье уже в XV в. Бартоломеу Диаш [990 - Бартоломеу Диаш ди Новаиш (ок. 1450–1500 гг.) – португальский мореплаватель, первым из европейцев обогнувший Африку с юга (1487 г.) и на обратном пути открывший мыс Доброй Надежды (1488 г.). Во время своего путешествия проплыл вдоль берегов Конго (ноябрь – декабрь 1487 г.).] и Кадамосто [991 - Алвизе да Кадамосто (1432–1488 гг.) – венецианский мореплаватель; по поручению Энрике Мореплавателя совершил два путешествия вдоль побережья Западной Африки: во время первого (1455 г.) достиг устья Гамбии, во время второго (1456 г.) – устья Казаманса и архипелага Бижагош; открыл острова Зеленого Мыса. См.: Alvise da Cadamosto. El libro de la prima navigazione per l’Oceano alle terre de Negri della Bassa Ethiopia. Vicenza, 1507.Неясно, кого из упомянутых Кадамосто туземных правителей де Бразза принимает за Макоко. Кадамосто никогда не пересекал Гвинейского залива и не мог иметь никакой информации о государствах к югу от экватора. Первые достоверные сведения о регионе Конго европейцы получили только после путешествия Дьогу Кана, посетившего его в 1482–1483 гг. и установившего контакты с царством баконго.] говорят о Макоко как об одном из самых могущественных правителей западной части Экваториальной Африки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хотя на картах XVI в. географическое положение королевства Макоко указано более или менее точно, Стэнли пересек его, не добыв никаких сведений об этой династии, живо интересовавшей его.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хотя королевство сократилось вследствие инвеститур [992 - Инвеститура – в феодальном обществе предоставление сеньором своему вассалу права на держание земли.], предоставляемых членам королевской семьи, и по другим династическим мотивам [993 - Де Бразза имеет в виду конфликт Макоко с представителями боковой ветви королевской династии, начавшийся еще во времена его отца. Этот конфликт стал причиной введения в государстве батеке вассально-ленной системы, что способствовало усилению центробежных тенденций. «Эта раздробленность… уменьшила влияние Макоко, который из абсолютного суверена превратился в сюзерена» (La N&#233;gociation… P. 29).], держава Макоко все еще значительна [994 - Де Бразза пишет в дневниках: «…он [Макоко] на самом деле обладает огромным влиянием на территории от того места у Конго, где начинаются пороги, до впадения в него реки Мпака и до Нгамфуру в верховьях Лефини, Нгампе, Ньямпи, Нгандумо и Нгалионы» (Ibid. P. 21). И далее: «Он все еще остается подлинным правителем страны и очень печется о своем достоинстве. Его вассалы хорошо это знают. Во время церемонии нсья они становятся перед ним на колени и касаются земли у его ног, он же не отвечает на их приветствия. Вместо него это делает его жена, на шее у которой ожерелье инвеституры, и на всех приемах он строго соблюдает этикет, словно Людовик XIV» (La N&#233;gociation… P. 29).], а религиозное влияние простирается до устья Алимы и даже далее.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Если в непосредственной близости от мест, где Стэнли дал свой последний бой, мне удалось заключить мир с племенами, обитающими к западу от них и имеющими опыт плавания по Конго, так это благодаря влиянию Макоко. Это благодаря его посредничеству французский флаг как знак мира и покровительства был водружен над селениями тех племен, в которых мы нуждались, чтобы обеспечить по Огове и Алиме наше сообщение с Конго (Мали Макоко на местном наречии).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Макоко очень хотел [995 - Этой информации нет в дневниках.], чтобы новая деревня белых находилась рядом с его резиденцией Ндуо [996 - Мбе.]. Не без сожаления он пошел навстречу моему желанию построить ее подальше, на берегах Нкуны [997 - Стэнли-пула.], хотя я и объяснил ему причину моего выбора – до него было легче добраться «фалла», белым французам [998 - В то время у де Бразза возник также план создать французскую станцию немного ниже устья Ква, в деревне Нганшуно. Это место порекомендовал ему Мпоконтаба (30 августа). См.: Ibid. P. 26–27.]. «Нтамо [999 - Нтамо – поселение на правом берегу Конго у выхода из Стэнлипула, на месте которого был основан Браззавиль.] принадлежит мне, – сказал он, – я заранее отдаю тебе ту часть, на которую ты укажешь. Нгальеме [1000 - Нгальеме – брат вождя Мпоконтабы, официальный представитель Макоко в зоне Стэнли-пула, надзиравший над местным вождем, вассалом Макоко, и за торговыми операциями в этом районе. Располагал отрядом в двести человек. Все необходимое ему доставляли из окрестных селений бывших рабов Макоко. См.: La N&#233;gociation… P. 31, 54–55.] передаст мое решение вождям, которые получили эту землю в держание от меня и которые отныне твои вассалы».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;По его просьбе я оставил на предоставленном мне участке сержанта Маламина и еще двух человек; Макоко предложил обеспечивать их продовольствием, пока я не вернусь, ибо знал, что я остался без средств.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я прожил двадцать пять дней под крышей Макоко [1001 - На самом деле всего тринадцать – с 28 августа по 10 сентября (Ibid. P. 21–33).] и два месяца провел в его землях.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он заботился о нас, как о собственных детях. Каждое утро его жена сама приносила мне еду [1002 - Нгаша, одна из жен Макоко, обычно угощала де Бразза блюдом из растертых листьев маниоки с добавлением толченых фисташек (Ibid. P. 28).]. Все спешили подарить нам какой-нибудь подарок [1003 - См., напр., подарки Мпоконтабы (Ibid. P. 27, 30) и Нганшуно (Ibid. P. 31).]; скромность же наших ресурсов вынуждала нас расплачиваться не столько вещами, сколько любезностями.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Каждый день я вел дружеские беседы с Макоко [1004 - См.: Ibid. P. 27. В основном они обсуждали вопрос о создании французского поста на Конго для организации торговли через Алиму; де Бразза также рассказывал Макоко о Франции (Ibid. P. 23, 28, 30). В этих беседах иногда участвовали великий колдун и Мпоконтаба.], чья любознательность не имела предела [1005 - «Он не оставляет меня в покое, – пишет де Бразза в дневниках, – если я не у него, то он сам приходит ко мне» (Ibid. P. 28). Ср.: Ibid. P. 31–32.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зная о белых только как о работорговцах и по эху ружейных залпов над Конго, он долго не верил рассказам своих подданных о нашем миролюбии. «Не страшась войны так же, как и белые, мы все же предпочитаем мир. Я обратился к душе великого мудреца, моего предка в четвертом поколении, и, узнав, что нам не следует сражаться ни против одних, ни против других [1006 - Ни против французов, ни против Стэнли.], решил обеспечить прочный мир, вступив в дружбу с тем, кто внушает мне доверие».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ответив, как до&#769;лжно, на эти чувства доброй воли и дружбы, мы заключили с королем договор, по которому он отдавал свое государство под протекторат Франции и предоставлял нам по нашему выбору территорию на берегах Конго.<br>
&nbsp;//--&nbsp;ДОГОВОР,&nbsp;--//&nbsp;<br>&nbsp;//--&nbsp;заключенный между вождем Нгальеме, действующим от имени Макоко, правителя батеке Конго,&nbsp;--//&nbsp;<br>&nbsp;//--&nbsp;и&nbsp;--//&nbsp;<br>&nbsp;//--&nbsp;П. С. де Бразза, действующим в интересах Франции&nbsp;--//&nbsp;<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Акт о приобретении в собственность уступленной территории и согласие на это вождей-вассалов Макоко, которые занимают эту землю.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;От имени Франции и в силу прав, которые были мне пожалованы 10 сентября 1880 г. и 3 октября 1880 г. королем Макоко, я принял во владение территорию, которая простирается между реками Ине [1007 - Джве.] и Импила [1008 - Мпила – небольшая речушка, впадающая в Стэнли-пул к северу от Браззавиля. Одноименное селение, расположенное в ее устье, половину населения которого составляли бубанги, являлось одним из двух главных опорных пунктов батеке в этом районе.]. В ознаменование этого приобретения я водрузил в Окиле французский флаг в присутствии Нтабы, Сианхо Нгаекалы, Нгаеко, Жума Нвулы, вождей-вассалов Макоко, и также в присутствии Нгальеме, официально представляющего здесь власть Макоко. Я вручил каждому из вождей, которые занимают эту часть территории, французский флаг, чтобы они поднимали его над своими деревнями в знак того, что я вступил во владение ими от имени Франции. Эти вожди, официально оповещенные Нгальеме о решении Макоко, подчиняются его власти и принимают флаг. И своими символами, поставленными в конце договора, они удостоверяют свое согласие с решением Макоко о передаче указанной территории. Сержант Маламин с двумя матросами остается охранять флаг и временно назначается комендантом французской станции Нкуна [1009 - «Приказ о назначении сержанта Маламина.Сержант Маламин временно назначается комендантом французской станции на Нкуне; он будет исполнять эти обязанности до того дня, пока его не сменит постоянный комендант.На посту коменданта французской станции на Нкуне Маламин обязан в меру своих возможностей оказывать помощь и содействие европейским путешественникам, прибывающим в этот регион, независимо от их национальности.Сержант Маламин может разместить свою штаб-квартиру или в Окиле, или в деревне Отьюлу, или же в каком-либо другом близлежащем пункте, но только не за пределами королевства Макоко.Лейтенант ВМФ, временный комендант французских станций Верхней Огове и Внутреннего Конго.П. Саворньян де Бразза.Окила, 3 октября 1880 г.» (Conf&#233;rences et lettres… P. 416).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Отправляя Макоко этот документ в трех вариантах с моей подписью и знаками вождей, его вассалов, я свидетельствую о вступлении во владение этой частью земель Макоко для создания французского поста.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Составлен в Нкуне, в государстве Макоко, 3 октября 1880 г.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Подпись: Младший лейтенант П. С. де Бразза<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поставили свои знаки:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вождь Нгальеме, представитель Макоко.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вождь Нгаеко.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вождь Сианхо Нгаекала, который носит ожерелье инвеституры, данное Макоко, и правит в Нкуне под властью Макоко.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вождь Жума Нвула.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вождь Нтаба.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Таково содержание этого договора, который был ратифицирован двадцать дней спустя после моего прибытия [1010 - Де Бразза рассказывает о договоре, заключенном с Макоко 10 сентября 1880 г., т. е. 13 дней спустя после прибытия в Мбе (La N&#233;gociation… P. 32), однако приводит текст соглашения, подписанного в Нтамо 3 октября 1880 г., т. е. 36 дней спустя (Ibid. P. 55).] на торжественном собрании всех ближайших вождей и вассалов Макоко [1011 - На большой палавре в Мбе, в которой участвовали, помимо Макоко, великий колдун, Мпоконтаба, Нганшуно, другие вожди, старейшины королевской деревни (Ibid. P. 33).]. Когда договор был подписан королем, вожди положили немного земли в шкатулку. Протягивая ее мне, главный колдун сказал: «Возьми эту землю и отнеси ее великому вождю белых; пусть она напоминает, что мы принадлежим ему» [1012 - Сначала участники палавры обсуждали договор без участия де Бразза. Вторую часть палавры де Бразза описывает в дневниках так: «Наконец меня ввели и поставили перед вождями; Мпоконтаба начал говорить, но я прервал его, заявив, что должен услышать слово от самого Макоко, чтобы передать его вождю белых французов. Вот вкратце, что он сказал: “Мы любим белых. Скажи их вождю, чтобы они пришли и обосновались в нашей стране там, где они захотят, а что касается меня, то я даю вождю белых всю землю, которая находится под моей властью, и теперь она будет подчиняться ему.В знак этого дарения возьми эту шкатулку, в которую я положил крупицы земли из всех областей нашей плодородной страны. Отнеси ее вождю белых и скажи ему, что Макоко дарит ему свою землю. Пусть он пошлет вождя, чтобы управлять ею. Уезжая, оставь нам твой флаг, чтобы все знали, что Ндуо – отныне Ндуо фалла (французское. – И. К., Е. К.)”. Я написал два экземпляра этой декларации и отдал Макоко, чтобы он поставил на них свой знак, по которому сможет признать эту бумагу, и когда ему перевели текст, он сделал на них оттиск» (Ibid. P. 33).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А я, водрузив наш флаг перед хижиной Макоко [1013 - Сделать это попросил де Бразза сам Макоко во время встречи с ним 9 сентября в качестве залога договора (Ibid. P. 32).], сказал: «Вот знак дружбы и защиты, который я оставляю вам. Франция повсюду, где реет эта эмблема мира, и она защищает права всех тех, кто стоит под нею» [1014 - Эта церемония завершилась трехкратным залпом из мушкета (Ibid. P. 33).]. Я добавил, что с этого момента Макоко должен каждое утро поднимать флаг, а вечером относить в свою хижину, как это делал я.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава V<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Африканский флот • Большая палавра в деревне Нганшуно [1015 - Нганшуно (Нганшумо, Нганчу) – вассал Макоко, управлявший землями батеке на правом берегу Конго. Первая встреча де Бразза с этим «молодым человеком с очень умным лицом» произошла в Мбе 6 сентября (Ibid. P. 30); он увидел в нем «задатки будущего вождя, который надеется усилить свое влияние с помощью белых и поэтому хочет стать их союзником» (Ibid. P. 31).] • Достоинство вождей убанги • Злосчастный островок • Похороны войны • Раздача флагов • Французский флот • На Конго. Нкуна (Стэнли-пул) • Нтамо (Браззавиль) • Маламин и три человека остаются в Нтамо • В путь на запад • Обворованные под звуки музыки • Соло на ружье • Медные рудники • Следы белых • Встреча со Стэнли • Два исследователя<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я бы не поверил, если бы некоторое время тому назад кто-нибудь сказал мне, что мы так быстро закрепимся в этом регионе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;К тому же Макоко, будучи в курсе моих переговоров с вождями убанги и заинтересованный в их успехе, употребил все свое влияние, чтобы поддержать меня [1016 - 29 августа Макоко пригласил в Мбе вождя Нганшуно, чтобы сделать его посредником в переговорах между де Бразза и убанги (Ibid. Р. 24), а 30 августа устроил де Бразза встречу с влиятельным вождем Мпоконтабой (Ibid. P. 25–26).]. Благодаря ему их исход оказался благоприятным, и теперь настал момент не без сожаления распрощаться с королем и отправиться [1017 - 10 сентября. Эту поездку де Бразза совершил на пироге по реке Нелеба, притоку Конго. См.: Ibid. P. 33.] с Нганшуно к Большой Реке [1018 - Сначала де Бразза спустился по Нелебе до деревни Мпоконтабы, где провел один день. Уехав из нее утром 11 сентября, он поздно ночью добрался до Конго и высадился у деревни Нганшуно. См.: Ibid. P. 33.], где должно было состояться собрание вождей убанги [1019 - Идея устроить встречу Пьера де Бразза с вождями убанги и Нгубелой (о нем см. сн. 119) исходила от Макоко (Ibid. P. 31). Де Бразза отправил им послание с предложением сделать выбор – война или мир с белыми. Однако вожди отказались от встречи и ответили: «Выбирай сам» (Ibid. P. 37). Только после того как Нганшуно и Нгубела 16 сентября пригласили их на палавру, те 19 сентября дали согласие встретиться с де Бразза (Ibid. P. 37–38).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Через несколько дней [1020 - В последующем рассказе де Бразза объединяет два события – встречу с четырьмя вождями убанги 20 сентября (Ibid. P. 39–43) и встречу с восьмью другими вождями убанги 22 сентября (Ibid. P. 46–49).] целая флотилия [1021 - На встречу с де Бразза 20 сентября прибыло четыре огромные пироги (Ibid. P. 39), на встречу 22 сентября – шестнадцать (Ibid. P. 46).] отличных пирог, выдолбленных из одного ствола [1022 - В дневниках де Бразза рассказывает о выдолбленной из ствола пироге-хижине, куда вмещалось восемь человек и которая предназначалась для официальных поездок самого Макоко (Ibid. P. 24).] и вмещавших сотню человек [1023 - В дневниках говорится о тридцати (Ibid. P. 39).] каждая, спустившись по реке, причалила напротив деревни Нгомбилы [1024 - Нгомбела (Нгубела) – вассал Макоко, вождь батеке на левом берегу Конго, которому подчинялись местные вожди убанги. Де Бразза познакомился с ним 13 сентября в деревне Нганшуно, располагавшейся напротив его собственной деревни (Ibid. P. 34–35).]. Все племена убанги западного бассейна Конго, обитавшие между экватором и королевством Макоко, желали присутствовать на этой палавре, которая откроет путь или к миру, или к войне. Собрание сорока вождей [1025 - Явное преувеличение. Даже в большой палавре 22 сентября участвовало только восемь вождей. Правда, на ней присутствовали также Нгубела, Нганшуно и еще, как минимум, семь человек (см. список участников: Ibid. P. 48), а общее количество убанги, прибывших с вождями, составляло около двухсот мужчин и женщин (Ibid. P. 46).], облаченных в праздничную одежду [1026 - Описывая четырех вождей, прибывших на встречу 20 сентября, де Бразза в дневниках сообщает, что они заплетают бороду в косички, надевают на шею большое гладкое медное ожерелье, «напоминающее браслеты на ногах у женщин оссьеба», носят набедренные повязки с бахромой по краям (Ibid. P. 44). Еще более подробно он живописует вождей, участвовавших в большой палавре 22 сентября. Так, один из них имел головной убор в виде медного обруча, крепившего очень тонкую сетку, в которую было воткнуто множество медных кусочков в форме тигровых когтей, а его набедренная повязка, также очень тонкая, была раскрашена в черную, синюю и желтую полоску (Ibid. P. 48–49).], являло поистине величественное зрелище.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я взял слово среди полной тишины. Я сказал, что в вер ховь ях Алимы мы прибегли к оружию, но только ради защиты. Мы могли бы продолжать наше плавание. Тем не менее мы отступили, когда апфуру запретили нам двигаться дальше [1027 - Ср.: Ibid. P. 41.]; мы проявляли миролюбие повсюду, где бы ни останавливались, давая тем самым доказательство наших добрых намерений. Сейчас мы хотели бы основать одно селение на Верхней Алиме, а другое в Нтамо, чтобы производить там обмен европейскими и африканскими товарами [1028 - Согласно дневникам, де Бразза на встрече 20 сентября заявил о том, что белые уже основали одно свое поселение на Ребаньи (Верхней Огове) и хотели бы создать еще два – в деревне Нганшуно и на Нкуне (Ibid. P. 42).]. Заключение мира, необходимого условия для таких отношений, выгодно как их народам, так и нашему.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Обсуждение оказалось долгим, поскольку здесь затрагивалось множество различных интересов [1029 - Как видно из дневников, встреча 20 сентября чуть было не закончилась провалом, когда де Бразза напомнил вождям убанги о прежних стычках их соплеменников с белыми (La N&#233;gociation… P. 41).]. Но самое большое опасение убанги, о котором они до поры до времени умалчивали, было наконец-то высказано. Один из вождей важно и горделиво подошел ко мне и указал на близлежащий островок.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Посмотри, – сказал он, – на этот островок. Мне кажется, что он расположен там для того, чтобы предостеречь нас и не верить обещаниям белых. Потому что он всегда будет напоминать нам, что здесь впервые пролилась кровь убанги от руки первого белого, которого мы увидели. Один человек, который убежал от него, назовет тебе в Нтамо число убитых и раненых… Нашим врагам удалось ускользнуть от мести, они спустились по реке, словно ветер; но если они попытаются снова подняться по ней, они от нас уже не уйдут» [1030 - Эта сцена не описывается в дневниках.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я ожидал встретить такие чувства среди прибрежных жителей Конго, но, признаюсь, бесстрашие оратора, выносящего приговор белым, произвело на меня сильное впечатление. Мне пришлось употребить все свое дипломатическое искусство, чтобы снять с нас ответственность за действия, в которых мы не принимали никакого участия [1031 - И в речи перед четырьмя вождями 20 сентября (Ibid. P. 40–42), и в выступлении перед восьмью вождями 22 сентября (Ibid. P. 47–48) де Бразза следовал одному и тому же сценарию: он говорил слушателям о том, как два белых вождя пытались пройти через земли убанги, и один из них прорвался с помощью силы (намек на Стэнли), а другой (де Бразза, однако, не признался, что это был он) не стал вступать с убанги в войну и отступил; узнав об этом, верховный правитель белых людей наказал первого вождя и похвалил второго, а затем послал к убанги третьего вождя – де Бразза, чтобы установить с ними мир.], и убедить их, что добрые отношения с нами станут не началом их эксплуатации, а, наоборот, защитят от подобных случаев и обеспечат им спокойную и счастливую жизнь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мир был заключен. Но сначала мы похоронили войну [1032 - Далее описываются события, имевшие место уже 22 сентября (большая палавра).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Напротив того злосчастного островка, который чуть было не сыграл с нами недобрую шутку, вырыли яму. Один из вождей положил туда пулю, другой – кремень для ружья, третий высыпал из мешочка весь порох и т. д. После того как я и мои люди бросили в нее патроны, в яму опустили ствол дерева, который почти сразу пустил побеги. Наконец все это засыпали землей, и один из вождей произнес такие слова: «Мы хороним войну так глубоко, что ни мы, ни наши дети не смогут ее откопать, и дерево, которое вырастет здесь, будет свидетельствовать о союзе белых и черных».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Мы тоже, – добавил я, – хороним войну. Пусть длится мир до тех пор, пока дерево не станет рождать пули, патроны и порох» [1033 - Вот как де Бразза рассказывает об этой сцене в дневниках: «<Я сказал:> “Поскольку вы выбрали мир, то вождь белых приказал мне передать вам, что война похоронена так глубоко, что если убанги не начнут войны, то ни дети их, ни дети их детей не смогут ее откопать”. Взяв патроны, я бросил их в яму, вырытую для древка флага, и провозгласил: “Пусть война начнется только тогда, когда дерево, выросшее здесь, станет плодоносить патронами”. Я предложил главному вождю убанги бросить туда в свою очередь порох и пули. Когда он это сделал, я сказал: “Пусть война начнется только тогда, когда выросшее здесь дерево станет плодоносить пулями и порохом”. <…> После меня <вожди> бросили в эту яму по щепотке земли и поместили туда толстый ствол, еще зеленый, к которому прикрепили древко знамени. При поднятии флага были даны, по желанию убанги, пять ружейных залпов» (Ibid. P. 48).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Затем в знак мира мне вручили мешочек пороха, а я отдал им свой флаг [1034 - «Когда вожди собираются уходить, я вручаю каждому из них по флагу. Это целая церемония. Каждый своим флагом касается триколора на древке, звучит труба, раздаются ружейные залпы» (Ibid. P. 49).]. И тут же все вожди захотели иметь по флагу [1035 - В дневниках де Бразза рассказывает о своем конфликте с Нганшуно 20 сентября – тот возражал против передачи флагов вождям убанги, желая быть единственным обладателем триколора (Ibid. P. 43–44).], и, получив его, каждый потер свой о первый. Вскоре вся флотилия убанги украсилась триколорами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Теперь создание нашего поста на Конго было гарантировано.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я не буду вам описывать торжества, устроенные в нашу честь [1036 - В дневниках они также не описываются, за исключением приема в деревне Нгубелы, где для де Бразза было устроено угощение из копченой рыбы и фисташек (Ibid. P. 50).], а расскажу о том, как мы спускались по реке, чтобы завершить дело, так удачно начатое.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы плыли на тех замечательных пирогах, о которых я уже говорил [1037 - На двух больших пирогах, которые предоставил Пьеру де Бразза Нгубела (Ibid. P. 52). Он также дал ему в сопровождение четырех своих людей и обеспечил провизией (козленок, маниока, кукурузное вино).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;После пяти дней пути [1038 - На самом деле плавание длилось три дня. Де Бразза уехал из деревни Нгубелы 28 сентября и прибыл на Нкуну 1 октября (Ibid. P. 52–53).] – сила ветра заставляла нас несколько раз делать остановки [1039 - Первый день плавания был безветренным (Ibid. P. 52–53), но уже 29 сентября из-за усилившегося ветра пришлось сделать несколько остановок; кроме того, батеке оказались неумелыми гребцами, что еще более замедлило движение (Ibid. P. 53).] – вид Конго полностью изменился. До этого река катила свои волны между высокими берегами по руслу шириной от восьмисот до двух тысяч метров; теперь же водный горизонт расширился. Прямо перед нами появилась черная точка, похожая на корабль; за ней стали возникать справа и слева другие; они увеличивались; мы поняли, что это острова [1040 - К лабиринту этих песчаных островков экспедиция подошла 1 октября (Ibid. P. 53).]. Наши люди радостно кричали: «Нкуна» – так местные жители называли озерообразное расширение Конго, которое сейчас носит имя Стэнли-пул и на правом берегу которого находилось Нтамо, последнее селение перед порогами и конечная цель нашего путешествия.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;По своему расположению Нтамо – ключ к Внутреннему Конго. Наши труды были вознаграждены. Нам первым предстояло взять этот ключ, но не для того, чтобы запереть реку, а чтобы обеспечить безопасное движение по ней.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;По прибытии мы удостоились, благодаря дружбе с Макоко, самого теплого приема [1041 - Сразу по прибытии 1 октября Пьеру де Бразза нанес визит Нгальеме, официальный представитель Макоко в зоне Нкуны; вождь убанги подарил ему сосуд с вином из сахарного тростника. Однако де Бразза остался недоволен тем, что Нгальеме не пожелал поделиться с ним информацией о географии этого региона. См.: Ibid. P. 53.]. В течение восемнадцати дней туземцы старались превзойти друг друга по числу преподнесенных нам подарков.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Явились и вожди [1042 - В дневниках де Бразза говорит только о двух вождях (Ibid. P. 54), хотя из приведенного выше (Гл. IV) текста договора видно, что их было, помимо Нгальеме, четверо. Один из них был, несомненно, Сианхо Нгаекала («вождь, которому Макоко передал эту землю в управление… у него есть ожерелье, данное Макоко»; Ibid. P. 54).], чтобы принести мне, согласно договору, вассальную присягу. Во время большой палавры я заявил им, что выбрал для нас территорию между реками Джве [1043 - Джве («Порог») – правый приток Конго длиной 200 км; берет начало на плато Булантангу к северо-западу от Браззавиля; впадает в Конго чуть ниже водопадов Нтамо; устье перегорожено цепью водопадов общей высотой 11 м (ныне там Браззавильская гидроэлектростанция). Ширина Джве при впадении в Конго составляла, по свидетельству де Бразза, 30–35 м (Ibid. P. 53).] и Нупила [1044 - Мпила (см. выше сн. 103).] на правом берегу Конго. Акт о владении был составлен и подписан соответственно велениям Макоко, и над деревнями сразу же взвился французский флаг [1045 - Вот как описывает де Бразза эту палавру в дневниках: «Я собирался поговорить с двумя вождями об учреждении станции, но Нгальеме освободил меня от этой заботы. От имени Макоко он сказал вождям, что Макоко отдал мне всю его землю и я могу выбрать места, где белые французы должны построить свои деревни. Что я смогу указать на любое место, какое мне понравится, и что, вернувшись, он должен сообщить Макоко о моем выборе. Со своей стороны, я сказал, что еще не знаю точно, какое место предпочту, так как не знаю, где должна кончаться дорога, которую белые собираются прокладывать, и поэтому на всякий случай возьму всю территорию между Нтамо и тем пунктом, где мы провели ночь перед нашим прибытием сюда. И что в знак своего вступления во владение я водрузил французский флаг, который поручил охранять вождям деревень, расположенных в этих местах. Затем в обмен на землю, которую выбрал, я вручил подарки вождям, предварительно выделив часть из них для Макоко, и посланец тотчас же отправился в его резиденцию вместе с моими дарами и новостями о том, что здесь произошло» (La N&#233;gociation… P. 55).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Это случилось 1 октября 1880 г. [1046 - Это произошло 3 октября (Ibid. P. 54–55).] После нашего отъезда из Франсвиля не прошло и трех месяцев: за это время отряд из десяти человек под командованием одного офицера без каких-либо происшествий одолел около семисот километров. Кроме полученных научных данных, мы увозили с собой договор о дружбе и протекторате, заключенный с самым могущественным вождем региона, и основали вторую французскую станцию на Конго в деревне Нтамо, которой Франция дала имя Браззавиль.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я благодарю своих соотечественников. Честь обязывает, и я всегда буду помнить об этом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я оставил для охраны поста моего славного сержанта сенегальца Маламина и еще трех человек, а сам покинул эти края вместе с остальной частью отряда.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;До этого времени добрая молва обгоняла нас, и нам повсюду оказывали гостеприимство. Теперь же мы чувствовали себя потерянными, для всех чужими. Вдобавок ко всем неприятностям, мы оказались, сами того не подозревая, в стране медных рудников, население которой относилось к нам весьма подозрительно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В такой ситуации пытаться удовлетворить свое любопытство означало поставить под удар и прошлое и будущее. Лучше сменить маршрут. Признаюсь, что это мудрое решение далось мне с трудом, потому что оно откладывало на неопределенный срок исследование Ниари [1047 - Квилу-Ниари – река в Экваториальной Африке протяженностью 705 км; площадь бассейна – 61 тыс. км2. Берет начало на плато Булантангу. Верхняя часть реки носит имя Ндуо, средняя – Ниари, нижняя – Квилу. Исток ее расположен недалеко от истока Лефини. Сначала течет на юг до водопада Гау, а затем берет общее направление на запад; чуть ниже места впадения в нее Лудимы поворачивает на северо-запад, миновав Макабану – на запад, а затем на юго-запад и впадает в Атлантический океан на побережье Лоанго.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы вернулись в область с гористым рельефом, где приходилось постоянно подниматься и спускаться по склонам холмов высотой от пятидесяти до ста пятидесяти метров, а иногда и более, на вершине которых обычно располагались деревни, занимая, таким образом, выгодную для обороны позицию.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нам казалось, что у нас вдруг появился шанс двигаться без задержки. Не успев прибыть в одну деревню, мы находили носильщиков, которые моментально освобождали предыдущих от ноши и, не мешкая, сами отправлялись с ней в путь. Но это длилось недолго.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда мы стали вновь понемногу приближаться к Конго, то столкнулись с менее доверчивыми и не столь услужливыми людьми, которые спешили скорее опустошать наши ящики, чем перетаскивать их. Впрочем, делали они это довольно оригинальным способом: чтобы усыпить нашу бдительность, хитрецы устраивали в нашу честь нечто вроде музыкального представления.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Их большим и маленьким флейтам я противопоставил наши. Излагая вождю наши претензии, я одновременно посылал в соседнее дерево несколько пуль из своего винчестера, и при звуках этой более приятной музыки украденные предметы тотчас же находились.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пройдя примерно девяносто километров, мы оказались вблизи еще одного района медных и свинцовых рудников, и нам снова пришлось сменить направление. На этот раз мы повернули прямо к Конго и пошли через кварцевые и песчаные горы, окрашенные окисью углерода в красный и желтый цвет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Местные жители рассказывали нам о белых людях. Мы находили здесь привозные растения: гуайяву [1048 - Гуайява – вечнозеленое дерево или кустарник семейства миртовых с сочными ароматными плодами родом из тропической зоны Америки.] и манговое дерево, [1049 - Манго – вечнозеленое дерево семейства сумаховых со сладкими душистыми плодами родом из Индии; в V–IV вв. до н. э. распространилось в Восточной Азии, в Х в. н. э. проникло в Восточную Африку, а в XVI в. достигло Американского континента.] а также европейские ткани. Но полагаться на туземцев приходилось все меньше и меньше. Враждебность, возраставшая по мере приближения к европейским постам, заставляла нас быть чрезвычайно осторожными. И я считаю большой удачей, что сумел избежать неприятностей, когда пересекал хаотичное нагромождение гор, тянущихся от реки Лвала [1050 - Лвала (Лвало, Лвалу) – левый приток Лукасу, правого притока Конго.] до Ндамби Мбонго [1051 - Группа деревень басунди на правом берегу Конго к юго-востоку от Исангилы, выше водопада Йеллала.] – того самого места, где я встретил Стэнли.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В тот день [1052 - По свидетельству Стэнли, эта встреча состоялась 7 ноября 1880 г. (Stanley H. M. The Congo and the founding of its free state: A story of work and exploitation. London, 1885. Vol. 1. P. 230), по утверждению же самого де Бразза, она произошла 10 ноября (Voyage d'exploration de M. Savorgnan de Brazza. Ogoou&#233; et Congo // Revue Maritime et Coloniale. 1883. T. 77. P. 678). Вот как описывает эту встречу Стэнли:«К 10 часам утра я снова в лагере; я помылся, побрился, оделся и был готов к субботе. После обильного завтрака я сел почитать, но вскоре увидел юного Лутете Куну из Нсанды (деревни к северо-западу от Виви. – И. К., Е. К.), несущегося к лагерю с видом человека, у которого есть какое-то важное сообщение; запыхавшись, он подбегает ко мне и передает записку, на которой я обнаруживаю написанные грифелем слова: “Граф Саворньян де Бразза, лейтенант военно-морского флота”.В тот момент меня можно было извинить, что я не оценил, как должно, этого джентльмена. Когда я отправлялся в Африку в 1874 г., я ничего не слышал о нем, а в 1878 г. во время моих поездок по странам Европы лишь случайно узнал, что он последовал за де Компьенем, Маршем и Балле на Огове.Я обращаюсь к Лутете Куне за дополнительной информацией, и Лутете охотно рассказывает, как он, добравшись до деревни Ндамби Мбонго, был напуган, увидев высокого белого мужчину – по его словам, француза, – стрелявшего по деревьям из ружья, которое выпускает пули без остановки.– Скажи же мне, Була Матари («Крушитель скал», туземное прозвище Стэнли. – И. К., Е. К.), – <добавляет Лутете> – почему белые мужчины стреляют по деревьям? Чтобы убить злого духа?– Возможно, – говорю я. – Но что еще?– О! Когда он узнал, что я – твой человек, он дал мне этот кусок бумаги и приказал отнести его тебе.Час спустя появляется этот французский джентльмен в тропическом шлеме, в военно-морском голубом кителе, с ногами, обмотанными коричневой кожей, в сопровождении пятнадцати человек, в основном габонцев и моряков; все они вооружены магазинными винтовками Винчестера.Этот джентльмен, высокий, со смуглым цветом лица, выглядит очень усталым. Я приветствую его, приглашаю в палатку и предлагаю позавтракать.Я отвратительно говорю по-французски, и его английский не из лучших, однако мы ухитряемся понимать друг друга. Он много рассказывает о своих путешествиях, о своей поездке в Брюссель, о своих беседах с председателем Совета Международной Африканской ассоциации (Леопольдом II. – И. К., Е. К.), о реке Конго и о ее значении для Франции и цивилизации.Я узнал от него, что его первая экспедиция на Огове длилась три с половиной года, что ему удалось пройти лишь триста миль и что из этого путешествия он вынес убеждение, что не следует брать с собой спутников в новую исследовательскую экспедицию, чтобы робость и нерешительность других не стали бы помехой его планам, поскольку с их желаниями порой приходится считаться. На то путешествие он потратил много денег и потерял много времени, которое было гораздо дороже денег. Страна, которую он пересек, была неизведанной, туземцы подозрительными и враждебными к появлению на их земле белых, иногда капризными в своих желаниях, непостоянными в своих обязательствах – они разрывались между двумя чувствами: желанием заполучить товары белого человека и предрассудками, в том числе неразумным страхом перед любым новшеством.Тяжелым испытанием для него оказался момент, когда он впервые увидел Алиму и обнаружил, что не может продолжить ее исследование из-за нерешительности некоторых членов экспедиции и враждебности туземцев; еще тогда он решил возвратиться сюда один и завершить начатое. Однако, вернувшись в Европу, он узнал, что я спустился по Луалабе и Конго, и только тогда понял, что видел один из притоков Конго. Он приехал во Францию больным и истощенным, но, восстановив свои силы, опять отправился <в Африку> в конце 1879 г. Подготовив все должным образом, в феврале 1880 г. он вновь поднялся по Огове. На этот раз прежнее <гуманное> обращение с туземцами положительно сказалось на результатах его деятельности и деятельности его подопечных; каждое племя поставляло им свою долю работников, каждый вождь оказывал ему помощь, и наконец он оказался у Стэнли-пула; там он оставил охранника-капрала, а сам продолжил свое путешествие, двигаясь параллельно реке на расстоянии приблизительно тридцати миль от правого берега и после восемнадцати дней марша достиг Ндамби Мбонго, где и услышал, что я нахожусь рядом.Проведя двое суток в моем лагере, он отправился в Виви с несколькими из нанятых мной туземцев, которые несли его небольшой багаж. Какое-то время он отдыхал в Виви, после чего отплыл на одном из наших пароходов в Банану, а затем почтовым судном в Габон» (Stanley H. M. The Congo… P. 230–234).] случай соединил на мгновенье двух человек, две противоположности: быстроту и медлительность, дерзкую отвагу и осторожность, силу и слабость. Однако крайности сходятся: наши столь различные пути, проложенные с одинаковым упорством, ведут к одной цели – прогрессу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Стэнли – исследователь, как и я: мы добрые товарищи [1053 - В своих дневниках де Бразза высказывает совсем иное отношение к Стэнли. «Стэнли, – заявляет он, – пятнает имя бельгийского короля, который его финансирует» (Les Cahiers… P. 201).]. Но если наша цель одна и та же, то интересы, которые нас вели за собой, были разными. Нет ничего удивительного в том, что наши версии событий не всегда совпадали. Стэнли действовал от имени бельгийского короля и ради Бельгии, которая хотела создать в Африке нечто вроде международной фактории, где бы ей принадлежало абсолютное первенство.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Без сомнения, король бельгийцев был совершенно бескорыстен. Он отдавал свои миллионы с единственной целью цивилизовать дикие племена. Я полагаю, однако, что в основе гуманистических чувств бельгийского короля лежала определенная политическая идея. Я был далек от того, чтобы порицать его за это, ведь и у меня тоже была своя собственная политическая идея. Она была очень простой: если бы встал вопрос о захвате Конго, я бы предпочел, чтобы над этой прекрасной африканской землей развивался французский флаг, а не бельгийский «международный».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;У меня никогда не было привычки путешествовать по африканским странам в качестве воителя, подобно Стэнли, которого всегда сопровождал легион вооруженных людей, и у меня не было нужды заниматься торговым обменом, поскольку я вел себя как друг, а не как завоеватель и повсюду встречал гостеприимных людей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Стэнли привык заставлять уважать себя силой оружия, я же приходил как друг, а не как солдат. Вот почему я смог осуществить мирное завоевание, что так удивило этого американского исследователя, перешедшего на службу к бельгийскому королю. «Африканские короли смотрят на флаг, как на ярко раскрашенный кусок материи, из которого они могут сделать себе набедренную повязку», – утверждал Стэнли.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вот в чем его ошибка. Туземные короли увидели в моем «куске материи» то, что я убедил их в нем увидеть. Позже Стэнли оказался первым, кому пришлось отнестись с уважением к этому «куску», и местные вожди удостоверились, что я не обманул их. Я сказал королю Макоко: «Вы знаете белого брата, который пришел сюда и с которым вы сражались. Так вот, придут другие и более сильные, чем он. Если вы водрузите символ, который я хочу вам вручить, они не ступят на вашу землю без вашего разрешения и никогда не посмеют стрелять в ваших подданных». Они исполнили то, что я им сказал, и французский флаг защитил их.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Бельгийский король предоставил огромные средства в распоряжение Стэнли: «Во Франции, – говорил Леопольд II одному из своих ближайших друзей, – де Бразза ничего не удастся сделать, он никогда не добьется ратификации своего договора. С Конго будут играть, как с игрушкой. Де Бразза употребил бы свое время с бо&#769;льшей пользой, если бы присоединился к нам». Я цитирую дословно короля Леопольда!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Стоит ли добавлять, что я не согласен с ним и что моя вера в проницательность наших депутатов «ратифицировала» мою сокровенную надежду на то, что моя родина сумеет воспользоваться плодами этого мирного завоевания.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но в тот день, когда в Африке два человека, уважающие друг друга, обменялись рукопожатием, каждый признал суровую необходимость миссии другого. Стэнли воздал мне должное. Со своей стороны ваш посланец будет всегда гордиться сердечным приемом, который оказал ему самый бесстрашный исследователь Африки.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава VI<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Рабство – вот враг! • В Габоне • Неужели меня забыли? • В путь на Франсвиль • Я – свой собственный хирург • Огород, курятник и скот • Как в Монморанси! • Дорога к Алиме • Большие трудности • Чернокожий департамент путей сообщения • Мизон во Франсвиле • Балле не приехал<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда я спускался по Конго, а затем плыл на север вдоль Атлантического побережья, у меня сжималось сердце при виде людей с безобразным ярмом рабства на шее! Я думал, что мы, движимые великодушием, уже давно уничтожили рабство в наших колониях… Но здесь я замолкаю: мы прибываем в Габон. Там по крайней мере цвета нашего национального флага не служат прикрытием для того единственного врага, с которым я повсюду боролся во имя науки и гуманности.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы высадились в Либревиле 15 декабря 1880 г. Нас ожидало страшное разочарование. Ни доктора Балле, ни персонала для станций там еще не было! Неужели во Франции, чтобы построить баркас, нужно больше года?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Неужели придется отказаться от исследования Алимы?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Неужели мы забыты и покинуты?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я не стану вам рассказывать, что пережил, стараясь найти объяснение задержке, нанесшей такой урон нашим планам. Миссия, порученная мне Французским комитетом Африканской ассоциации, была выполнена; я мог возвратиться во Францию и использовать отпуск, в котором так нуждался. Но нет, я не мог этого сделать: я не имел права оставить без средств наши станции и тех мужественных людей, которые находились в восьмистах и даже в тысяче двухстах километрах от побережья. Поэтому через сутки после моего прибытия в Габон я снова двинулся в путь с отрядом, который пополнился двумя моряками – Гиралем [1054 - Леон Гираль (1858–1885 гг.) – естествоиспытатель-любитель; квартирмейстер французского ВМФ с 1879 г.; участник Второй экспедиции де Бразза; в 1881–1883 гг. служил под началом Мизона; в марте – июне 1882 г. по его указанию эвакуировал французский пост Нтамо. Автор книги «Французское Конго» (Guiral L. Le Congo fran&#231;ais: du Gabon &#224; Brazzaville. Paris, 1889).] и Амьелем – и несколькими туземцами: плотниками, садоводами и др.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда мы покидали Нтамо, Мишо с флотилией пирог во второй раз спустился вниз по Огове. Вот уже полтора месяца, как он находился в факториях Ламбарене, где гребцы, недовольные тем, что еще ничего не доставлено, каждый день угрожали вернуться домой; они до предела испытывали терпение и дипломатический такт Мишо, пока там не появилась моя небольшая команда.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;При известии о нашем возвращении рабы галуа и иненга толпами стали приходить ко мне с просьбой предоставить им убежище на станции… Но где взять средства? Их не хватало, чтобы основать новые посты.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Только путем создания новых станций мы действительно могли бы решить проблему рабства в этом богатом бассейне, где земля чрезвычайно плодородна, где пальмового ореха, арахиса, красного и черного дерева так много, что в них не видят никакой ценности, где торговля слоновой костью и каучуком приносит около тысячи процентов прибыли. Весь этот регион представляет собой сплошной каучуковый лес.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;К сожалению, я никого не удивлю, если напомню, кто начал осваивать открытые нами богатства. Мое патриотическое чувство обеспокоено отсутствием французских факторий. Известно, что колонии и другие заморские владения оказываются весьма затратными, если метрополия посылает туда лишь одних солдат.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Выступать в роли жандармов современной колонизации более чем неразумно. Надо, конечно, быть гуманистами, но прежде всего патриотами и думать о пользе для своей страны.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;У водопадов Огове [1055 - Де Бразза отправился из Ламбарене вверх по Огове в середине января 1881 г.] пирога опрокинулась, и нам пришлось немалое время провести в воде, спасая груз, так что за этим занятием я подхватил дизентерию, которая довела меня до полного истощения. К довершению несчастья я серьезно поранил о скалу левую ступню. Местный шарлатан приложил к ране какую-то дьявольскую мазь, от которой нога страшно распухла. Не имея ни лекарств, ни аптечки, которую я оставил участникам экспедиции Стэнли [1056 - Во время посещения лагеря Стэнли в Ндамби Мбонго в первой половине ноября 1880 г. (Гл. V).], я взял нож и выскреб рану на сантиметр в глубину, извлекая из нее все, что не имело цвета здоровой плоти. Я расплатился за это двумя месяцами бездействия и, прибыв во Франсвиль в феврале 1881 г., стал первым путешественником, которому наша гостеприимная станция оказала медицинскую помощь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ногес не терял времени понапрасну. Я встретил там сотню туземцев – мужчин, женщин, детей, – уже приученных к труду. Оставалось только завершить то, что они так хорошо начали. Были построены новые склады, новые погреба и приготовлены уютные комнаты. Наши грядки с овощами, плантации гуайявы, апельсиновых и кофейных деревьев, наш скот: козлята, бараны, свиньи и т. д. – все было ухожено и прекрасно росло. Станция полностью себя обеспечивала. Я почти забыл об осле [1057 - Этот осел носил груз весом до 130 кг (Les Cahiers… Р. 204).] и ослице [1058 - Позже, после приезда во Франсвиль Мизона, де Бразза передал этих животных в его распоряжение, однако тот оставил их привязанными к дереву на восемнадцать дней без воды; по мнению де Бразза, Мизон хотел от них избавиться; когда ослиха умерла, де Бразза забрал осла себе (Ibid. Р. 204).], красивых и добрых животных, которые, путешествуя с нами, ни на йоту не утратили своего упрямства [1059 - Об упрямстве этого знаменитого осла во время путешествия де Бразза в долину Ниари в январе – апреле 1882 г. см.: Ibid. Р. 204, 208, 218.]. Как же приятно было услышать здесь их крик и еще приятнее, взобравшись на их спину, объезжать наше прелестное имение, словно мы были в Монморанси [1060 - Монморанси – курортное местечко к северу от Парижа в департаменте Валь-д’Уаз (регион Иль-де-Франс).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы установили добрые отношения со всеми нашими соседями. Это, однако, не означало, что, наслаждаясь жизнью во Франсвиле, мы забыли о наших планах: мы ждали новых гостей [1061 - Балле.], которые должны были прибыть с оборудованием, необходимым для плавания по Алиме.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сто двадцать километров пути отделяло нас от места слияния Обии и Секебы [1062 - Имеется в виду Лекила, левый приток Алимы, и правый приток Лекилы Обия.], притока Алимы, где мы собирались спустить на воду наше паровое судно. Но эту дорогу нужно было проложить и обустроить таким образом, чтобы по ней можно было доставлять тяжелые грузы; кроме того, было необходимо создать монтажную мастерскую на Алиме и, наконец, организовать службу перевозок между Алимой и Огове.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Для решения первой задачи требовались только руки и ноги. Я провел еще одну разведку в этом регионе в поисках самого оптимального маршрута, после чего довольно легко набрал четыреста рабочих.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Были сформированы команды корчевателей и землекопов во главе с габонцами, ставшими дорожными прорабами; работами руководили мои инженеры Мишо, Амьель и Гираль. Вскоре широкая и длинная просека, проложенная через лес, превратилась в проезжую дорогу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вторая часть нашего плана была не столь трудоемкой, но более сложной для реализации. Не все племена, дружбой которых мы заручились, были в равной степени заинтересованы в этом проекте [1063 - В дневниках де Бразза говорит в первую очередь о противодействии батеке, обитавших в долине Верхней Лекони; в числе главных противников проекта он называет вождей Нджиаджали, Мпини и Агиси Нгенпака (Ibid. Р. 197).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Необходимо было, как и на Огове, организовать общую службу с постоянным персоналом, набранным из разных мест. Было важно создать ее до того, как неизбежное изменение коммерческой ситуации в регионе после первой транспортировки вызовет шок у местных племен.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вот как после первой неудачной попытки мне удалось развеять сомнения носильщиков с Алимы, которые никогда не бывали во Франсвиле. Мишо, которому я поручил снабдить продовольствием наш пост на Конго, поранился на охоте и не смог поехать. Мне пришлось самому отправиться туда. Я взял с собой дополнительно несколько человек, которых использовал для строительства мостов, что несколько замедлило наш путь. Прибыв к абома, я отослал продовольствие Маламину и вернулся к истоку Алимы [1064 - См. также: Ibid. Р. 196.]. Новость о возведении легких мостов, распространившаяся повсюду и обросшая легендами, произвела нужный эффект.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Опасаясь, как бы обмен товарами не стал осуществляться наземным путем от Франсвиля до Нтамо, прибрежные племена Алимы требовали теперь моей помощи. Состоялась большая палавра, на которой присутствовали все вожди, жившие в окрестностях реки на расстоянии до пятидесяти километров. Я добился всего, чего хотел для создания нашего поста на Алиме и обслуживания перевозок между этой рекой и Огове [1065 - Судя по дневникам, де Бразза использовал не только метод уговоров. Так, чтобы сломить сопротивление Мпини, он приказал схватить и связать вождя на глазах у его людей в его собственной деревне, демонстративно сжег перед ним четыре отреза ткани, которые прежде ему подарил, а потом отпустил (Ibid. Р. 198).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все это происходило в сентябре 1881 г. Слишком слабый, чтобы возвращаться во Франсвиль, я послал туда одного из моих людей за лекарствами [1066 - В дневниках де Бразза сообщает, что затем из Франсвиля к нему приехал Гираль, который, однако, не привез необходимых ему горчичников и пластыря для нарывов (Ibid. Р. 197).] и с сообщением, что все готово для эксплуатации Алимы. Я думал, что мои сотрудники, которых мы ожидали два года, наконец-то приехали! Но как я ошибался!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Только один из них, лейтенант Мизон [1067 - Луи Александр Антуан Мизон (1853–1899 гг.) – офицер французского ВМФ и исследователь Африки. На военной службе с 1869 г. В 1881–1882 гг. – комендант Франсвиля. В 1890–1892 гг. по поручению Французского комитета Международной Африканской ассоциации совершил путешествие в горный район Адамава с целью найти путь от Нигера до Конго по рекам Бенуэ и Санга. В 1895–1897 гг. служил на Мадагаскаре. С 5 августа 1897 г. по 11 марта 1899 г. – верховный администратор острова Майотта. Покончил жизнь самоубийством. Его именем названа одна из улиц Парижа. См.: La mission Mizon // Harry Alis (Percher J. H.). Nos Africains. Paris, 1894. P. 88–337; La seconde mission Mizon et les puissances europ&#233;ennes dans l'Afrique centrale // Ibid. P. 472–499.], получивший назначение во Франсвиль [1068 - В апреле 1881 г. новый министр военно-морского флота и колоний вице-адмирал Жорж Шарль Клуэ (на посту с 23 сентября 1880 г. по 13 ноября 1881 г.) по ходатайству Французского комитета Международной Африканской ассоциации перепоручил Мизону миссию по созданию двух станций между Огове и Конго; на эти цели ему было выделено 20 тыс. франков. По мнению некоторых исследователей, ключевую роль в принятии этого решения сыграл Лессепс, председатель Комитета, действовавший в интересах Леопольда II (см.: Stanley Н. М. Unpublished Letters / Ed. A. Maurice. London, 1957. P. 143).], прибыл на станцию 27 сентября. Я узнал из его письма, что доктора Балле почему-то задерживают в Габоне [1069 - Балле прибыл в Габон вместе с Мизоном в июне 1881 г., однако задержался в Либревиле на целый год. Он добрался до Франсвиля только в июле 1882 г. Балле, в отличие от Мизона, был командирован в Африку Министерством народного просвещения.]. Затянувшийся ремонт неисправного оборудования отодвигал на неопределенное время наши исследования: быть может, Балле пришлось бы даже поехать в Европу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;10 октября я смог наконец отправиться во Франсвиль. Мне оставалось только передать моему преемнику дело, которое должно было теперь приносить свои плоды [1070 - Де Бразза ничего не говорит в «Отчете» о своих трениях с Мизоном, которого в своих дневниках он подвергает постоянной критике (Les Cahiers… Р. 198–199, 201–205).].<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава VII<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Маламин обеспечен товарами • Исток Огове • Богатая долина Квилу-Ниари • Выстрелы • Шесть раненых • Отступление под дож дем • Басунди • Прибытие в Банану [1071 - Банана – небольшой город в заливе Банана, образованном северным рукавом дельты Конго и узкой намывной косой длиной в 3 км и шириной от 100 до 400 м (мыс Банана). В начале XIX в. европейскими коммерсантами на юго-восточном берегу залива был основан порт для транзита рабов; позже он был перенесен на внутреннюю сторону косы. Из Бананы Стэнли в 1879 г. начал свою третью африканскую экспедицию, и здесь же в 1885 г. на торжественной церемонии было провозглашено создание Свободного государства Конго. С этого времени и до 1960 г. Банана являлась главной бельгийской военно-морской базой в Африке. Ныне – город в Центральной провинции ДРК. Об истории Бананы см.: Bontinck F. Aux origines de Banana (1853–1855) // Za&#239;re-Afrique. 1976. No. 104. Р. 213–229.] (17 апреля 1882 г.) • Политические, географические и гуманитарные результаты второго путешествия необходимо закрепить<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;В конце января 1882 г. [1072 - На самом деле 6 февраля. Де Бразза покинул Франсвиль 25 декабря 1881 г., провел две недели в деревне Ниаманчуэ и 8 января 1882 г. отправился к Дьеле через Мбье и реку Онкалла. Затем он оставил Мишо в деревне Майя с приказом двигаться вперед, а сам вернулся в Оссиси на встречу с Мизоном (14 января). 17 января де Бразза перебрался из Оссиси в деревню Ниаманчуэ, а на следующий день отправился в долину Дьеле. Застав Мишо еще в деревне Майя, он со своим отрядом 23 января переправился на пироге через Дьеле в ее верхнем течении и двинулся на юг к верховьям Лекети; 26 января экспедиция перешла вброд ее левый приток Нгиаликеи недалеко от места его впадения в Лекети, а 27 января – саму Лекети и вышла на Плато ашикуйя; на следующий день отряд достиг первых деревень ашикуйя и остановился в Лаги. См.: Les Cahiers… P. 199–204.] мы [1073 - В отряд Пьера де Бразза, помимо непрестанно менявшихся носильщиков, входила группа постоянных участников – Мишо и шестнадцать лапто, габонцев и освобожденных рабов: Ндамба, Тино, Нтаба, Ашимба, Равири, Казимир, Думангои, Калликст, Кабеса, Самба Дадо, Сейду Кази, Йомбе, Эмманюэль Гомес, Джамбино, Массаль и Джон Гомзе (Les Cahiers… P. 199). Двое последних, однако, находились в составе отряда только до 3 февраля (Ibid. P. 205–206).] уезжали из <деревни> Нганго [1074 - Нганго – имя вождя ашикуйя, который управлял деревней Лаги (Обаги). См.: Ibid. P. 204. В Лаги отряд де Бразза провел девять дней – с 28 января по 6 февраля (Ibid. P. 204–206).], находящейся на дороге из Франсвиля к Конго, надеясь найти новый путь <до побережья> [1075 - См.: Ibid. Р. 199.]. Я отправил пять человек [1076 - Массаля, Джона Гомзе и трех туземцев, предоставленных по просьбе де Бразза, вождем Нганго 1 февраля (Ibid. P. 205). Сборы этой небольшой экспедиции продолжались с 31 января по 2 февраля, а отъезд из Лаги произошел 3 февраля (Ibid. P. 205–206). Де Бразза отправил в Нтамо три мешка – один с тканями, второй с белыми бусами (28 кг), третий с порохом и зеркальцами (Ibid. P. 205); он также написал письмо местному представителю короля Леопольда II о попытках Стэнли спровоцировать конфликт между апфуру и французами на Алиме (Ibid. P. 206), о чем он узнал, еще находясь на Дьеле 23 января 1882 г. (Ibid. P. 200).] с товарами к Маламину, коменданту нашего поста Нтамо.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Известно, что вскоре после моего визита Стэнли, поддавшись мимолетному чувству досады, попытался привлечь на свою сторону Маламина и заставить вождей батеке отказаться от своих обязательств перед нами. Но на этот счет не приходилось тревожиться. Для обеспечения наших прав и наших интересов моего присутствия в Нтамо совсем не требовалось [1077 - Де Бразза не упоминает в «Отчете» о том, что первоначально он планировал сопровождать Мизона в Нтамо, однако тот пожелал отправиться туда один (Ibid. 198–199, 201). «Господин Мизон, – пишет де Бразза в дневниках, – не хотел, чтобы я посылал подарки для Макоко» (Ibid. P. 198).]. Их защита находилась в верных и преданных руках. Обязательства племен были запечатлены не только на пергаменте, но и в их сердцах.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пробираясь через песчаные горы [1078 - Запись в дневнике от 6 февраля: «Немного выше у основания плато начинается песок, который смешивается с перегноем (почва страны батеке). На той же самой высоте вырисовываются скалы, выступающие то тут, то там по бокам долин, словно гранитные подпорки, на которых будто покоится это гигантское плато. Иллюзия! Это песок, рассыпающийся в руке, просто спрессованный и более плотный, чем обычно, который кажется цельным блоком, напоминающим квадратные куски гранита или гребни высоких скалистых гор. Заблуждение! Это только песок. Каким образом, в каком море собралась эта огромная песчаная гряда в триста– четыреста метров толщиной, которая занимает все пространство Плато ашикуйя, Плато абома, Плато Макоко и которая, выветрившись и разрушившись, образовала горную цепь, ограничивающую бассейн Конго с запада – от истоков Себе до истоков реки Дьеле?» (Ibid. P. 206–207). «Ни деревца, ни кустарника, повсюду мелкая трава», – так описывает путешественник здешний пейзаж (Ibid. P. 207). Деревья появляются только южнее истока Огове (Ibid. P. 209).], мы обнаружили истоки рек Лекети [1079 - Лекети – река длиной в 170 км, которая, сливаясь с Дьеле, образует Алиму. В дневниках де Бразза сообщает, что экспедиция пересекла Лекети 7 февраля в полукилометре от склонов гор, где она берет свое начало; в этом месте ее ширина составляла 6 м, а глубина – 30 см; «вода чистая и белая» (Ibid. P. 208).] и Мджка [1080 - В дневниках де Бразза говорит, что 6 февраля отряд побывал недалеко от истоков реки Окене (Ibid. P. 207).]. А 8 февраля [1081 - См. также: Ibid. P. 208–209.] мы встретили небольшую лужицу [1082 - В дневниках де Бразза сообщает, что вода у этой лужицы была красного цвета, а ее размеры составляли 2 м в ширину и 20 см в глубину (Ibid. P. 208).], которая оказалась началом Огове. Шесть лет тому назад я в первый раз начал подниматься по ней.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Это открытие произвело на меня сильное впечатление. Мой утомленный ум, перевозбужденный из-за приступов лихорадки [1083 - Приступы лихорадки случились у де Бразза 8 и 9 февраля (Ibid. P. 208–209).], осветил на мгновение прошлое, настоящее и будущее того дела, которому я отдал свою молодость, здоровье и состояние [1084 - Эти видения – «кошмар», как определяет их в дневниках сам де Бразза, – были спровоцированы приступом лихорадки 9 февраля (Ibid. P. 209).]. Те, кто когда-то испытали неодолимую силу преданности своей идее, поймут меня.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Месяц спустя [1085 - 8 марта (Ibid. P. 222). Покинув район истоков Огове 10 февраля, отряд продолжил поход, придерживаясь в основном южного направления: 13 февраля он достиг земель балали (район Бвали), 18 февраля первый раз пересек реку Лулу (де Бразза в дневниках называет ее Лали), 21–23 февраля миновал бассейн Ндуо (район Кемпоро), 26 февраля вторично переправился через Лулу и 5–7 марта подошел к долине Ниари. См.: Ibid. P. 209–222.До 26 февраля путешественники постоянно сталкивались с проблемой нехватки продовольствия, поскольку шли по очень бедным территориям; они голодали, и у де Бразза происходили частые ссоры с местными вождями, очень неохотно и по крайне высоким ценам продававшими продукты питания (Ibid. P. 209–216). Только когда отряд второй раз пересек Лулу, он оказался в зоне изобилия, и путешественники наконец наелись досыта (Ibid. P. 217).] мы были на берегах Ниари, живописной речушки шириной от восьмидесяти до девяноста метров [1086 - В дневниках де Бразза так описывает эту реку: «Вода Ниари светлокоричневого табачного цвета. В русле никакого песка. Галька. Оба берега покрыты зеленью. Земля очень плодородна. Удушающая жара. <…> Ниари имеет 80 м в ширину и 3–4 м в глубину. Река удобно расположена. Течение очень слабое» (Ibid. P. 222).], которая впадает в океан уже под именем Квилу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Недалеко от ее левого берега находятся знаменитые медные и свинцовые копи [1087 - Де Бразза также отмечает наличие в деревнях кузниц, в которых обрабатывали медь и свинец (Ibid. P. 222). Однако туземцы всеми способами старались скрыть от чужаков информацию о здешних рудниках (Ibid. P. 222–224); в одной деревне, как только де Бразза заметил кусок меди, местные жители сразу спрятали его (Ibid. P. 224). Тем не менее настойчивость французского путешественника дала свои результаты: «Я хочу посмотреть, откуда доставляют медь. Невозможно! Наконец мне разрешают туда пойти» (Ibid. P. 223). 10 марта де Бразза смог совершить экскурсию в глубь долины и посетил медные копи Мбанзия; при этом он выяснил, что здешние свинцовые рудники больше не используются (Ibid.).], близость которых вынудила нас сделать крюк, когда мы шли из Нтамо [1088 - См. Гл. V.]. Там среди гор, обрамлявших половину горизонта, я увидел просвет, который может стать удобным проходом к нашему посту на Конго. Теперь у нас появилась хорошая возможность найти самый подходящий путь от Нтамо до Атлантики [1089 - В этом походе де Бразза стремился выяснить, нельзя ли использовать в качестве такого оптимального пути от Нкуны к Атлантическому побережью водную артерию Ндуо-Ниари. Поэтому он планировал спуститься вниз по реке, чтобы определить, на каких ее участках возможна навигация. Тогда же у него возникла идея строительства в этом регионе железной дороги. См.: Гл. V. P. 218.Эта идея позже воплотится в печально знаменитый (17 тыс. жертв) проект железнодорожной магистрали Конго – Океан (от Браззавиля до Пуэнт-Нуара), который будет реализован в 1920-е годы. См.: Bruel G. La France Equatoriale Africaine: Le pays. Les habitants. La colonisation. Les pouvoirs publics. Paris, 1935. P. 396–399.]. Осознавая, что мы близки к разрешению нашей задачи, мы продолжали следовать вдоль левого берега Ниари [1090 - Отряд переправился на левый берег Ниари на пирогах в тот же день, когда достиг ее, т. е. 8 марта (Les Cahiers… P. 222).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Достаточно широкая и плоская долина [1091 - См. также: Ibid. P. 222–223.], усеянная то тут, то там небольшими зелеными насаждениями, тянется немного к западу между двух плато различной природы и высоты. Одно, южное, нам было уже известно, так как мы пересекали его, когда шли к Стэнли.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Долина Ниари представляет собой некое подобие расщелины между огромными террасами, расположенными параллельно океану. Но если Конго спускается по ним, словно по лестнице, то Ниари до ее слияния с Кали [1092 - В дневнике де Бразза называет ее Калулу (Ibid. P. 225). Этот левый приток впадает в Ниари немного западнее Нкенге.] течет по ровной и плодородной земле, не встречая ни одного порога; здешнее население – его плотность выше, чем во Франции [1093 - Де Бразза записывает в дневнике 9 марта: «Много деревень. Страна очень населенная» (Ibid. P. 222), 11 марта: «Какое многочисленное и трудолюбивое население!» (Ibid. P. 223). Деревни в долине Ниари, однако, отличались небольшими размерами (от пяти до пятнадцати хижин); они строились без всякого плана (см.: Bruel G. Op. cit. P. 200).], – повсюду оказывало нам теплый прием.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В сотне километров к западу Ниари немного поворачивает на север [1094 - Чуть ниже места впадения в нее Лудимы.]. Мы отклонились от нее, после того как переправились [1095 - 13 марта (Les Cahiers… P. 224).] через ее небольшой приток Нкенге [1096 - Нкенге (Нкенке) – левый приток Ниари. По свидетельству де Бразза, эта река отличалась быстрым течением, а ширина ее (недалеко от устья) составляла 10 м, глубина – 30 см (Ibid. P. 225).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Затем мы начали подниматься к плато. Его жители слышали о белых, но не о нас [1097 - Де Бразза имеет в виду Стэнли. См.: Ibid. P. 225.]. Нам предстояло столкнуться с совсем иным отношением [1098 - Впервые с негостеприимным отношением отряд столкнулся 13 марта в нескольких селениях, носивших общее название Нкенге (Ibid. P. 224), которые располагались немного западнее одноименной реки.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;С нами уже случилось несколько неприятностей. Когда два человека из моей команды пошли не по той дороге, они были остановлены и задержаны в одной деревне. Жители думали, что таким образом они оказали мне услугу и сделали доброе дело. «Там, – говорили они, показывая по направлению к Конго, – белый платит, когда ему возвращают его рабов; почему же ему не заплатить и здесь?» [1099 - Это событие произошло 14 марта. 13 марта два спутника де Бразза – Джамбино и Жан – сбились с пути и вечером оказались в большом селении; его жители тепло их приняли, однако утром следующего дня надели на них колодки и стали дожидаться появления главы экспедиции. Посланный на розыски пропавших Тино, придя в деревню, напугал туземцев, и те немедленно освободили задержанных вместе с их ящиками. См.: Ibid. P. 224–225. В дневниках де Бразза так объясняет происшедшее: «Я связываю это только с тем, что поблизости находится Стэнли, который обещал туземцам за каждого пойманного ими раба, сбежавшего от него, немалое вознаграждение» (Ibid. P. 25).]<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вы думаете, что такие недоразумения способствовали укреплению дружбы между туземцами и нашими людьми?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Это неприятное событие можно было бы забыть, как и остальные; однако на следующий день [1100 - 15 марта.], прибыв в пять часов вечера в деревню Мбтенги, мы сталкиваемся не только с неприветливым, но чрезвычайно враждебным отношением. Нам отказывают в воде, в очаге и в ночлеге даже за пределами деревни. В то время как я спорил с вождем, мои люди, возмущенные поведением жителей, распалялись все больше и больше; один из них, желая продемонстрировать им силу оружия, посылает пулю в дерево. В тот же самый момент ему простреливают руку. Начинается суматоха среди криков и бряцания оружием: это бой в самых невыгодных для нас условиях. Мне не удается остановить схватку; тогда я вырываю у одного из моих сенегальцев ружье, которое тот выхватил у какого-то туземца и передаю его вождю. Вождь берет его, целится в меня и промахивается. Пули свистят со всех сторон, у нас уже шесть раненых, наконец мы находим возможность укрыться и отступить.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хуже положения и не придумаешь. Не имея никакой надежды договориться, мы вынуждены как можно скорее убраться отсюда. После целого дня пути и выстрелов вместо ужина мы идем всю ночь под проливным дождем в южном направлении. С рассветом мы уже на горной вершине [1101 - Вот как де Бразза описывает это событие в дневниках: «<Придя в деревню>, мы высушиваем промокшие вещи, упавшие с осла при переходе через Нгенге (Нкенге. – И. К., Е. К.), и я прошу у вождя хижину, но тот не торопится дать ответ. Я прошу воды, но и ее не дают; люди проявляют к нам враждебность. Вождь говорит, чтобы мы собрали наши вещи и шли дальше. Я спрашиваю тогда, почему он не сказал нам этого раньше, до того как мы все это распаковали, и говорю, что уже поздно и что я устал; пусть его люди продадут нам какую-нибудь еду, а он предоставит хижину для ночлега; <я добавляю>, что на следующий день перед уходом он получит от меня подарок. Хижины нет. Я говорю, что удовлетворюсь даже недостроенной хижиной, иду туда и сажусь рядом с ней. Наконец мне приносят воды, и я отдаю немного бисера тому, кто ее принес, чтобы побудить жителей к дружелюбию. Но как только я попил, сосуд с водой требуют обратно, хотя мои люди еще не сделали ни глотка. Я забираю бисер и возвращаю сосуд. Вспыхивает спор между моими людьми и жителями деревни, которые хватаются за свои ружья. Я вмешиваюсь и отнимаю револьвер у Йомби, который ссорится с одним человеком. Вождь находится там, но держится в сторонке. Рядом со мной Тино стреляет в воздух. Немного спустя один из жителей стреляет и ранит Тино. Я пытаюсь успокоить спорщиков. Чтобы прекратить это, я отбираю ружье у Самба Дадо, которое он отнял у одного туземца, и отдаю его вождю, который уходит. В нас стреляют из буша и ранят Йомби, Ндамбу, Ашимбо и Эмманюэля; Сейду Казье отделался царапиной. <…> Плохая позиция в деревне, зажатой в овраге. Нужно как можно скорее выбираться отсюда и уходить, пока известие о стычке не успело разнестись и поднять против нас всю страну. Я бегло осматриваю ближайшие окрестности деревни, и мне остается только отдать приказ: «Все на гору рядом с деревней». А там посмотрим. Я отправляю Мишо с теми, кто в спешке уносит вещи на гору, и остаюсь в деревне, чтобы быстро собрать все остальное. Мишо зовет меня сверху, чтобы указать путь. Я туда иду и посылаю его вниз, чтобы поднять все наверх. <…> Один туземец остался в деревне, убитый Самба Дадо и Казимиром. Другой, который сдался нам, был отпущен» (Les Cahiers… P. 225–227).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;У наших ног лежит зеленеющая долина Лоеме [1102 - Лоеме (Лоема) – река, берущая начало в горах Маюмба и впадающая в Атлантический океан южнее Пуэнт-Нуара недалеко от северной границы Кабинды.], которая начинается где-то рядом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мы спускаемся и вскоре видим группу деревень Мбоко, где медная руда выступает почти на поверхность [1103 - Эти селения бакамба были расположены в верховьях Лудимы рядом с большим медным рудником Мбоко Сонго, название которого происходит от искаженного «нсонго» (медь) и «мбуку» (имя первого местного рудокопа, превратившееся в нарицательное, – обозначение любого добытчика руды). В этом районе медь добывалась еще в XVI в.; ее отправляли в виде медной проволоки на юг в Луанду для продажи португальским купцам; еще Ольферт Даппер сообщал, что они покупали там «серую» медь низкого качества (Dapper O. Beschreibung von Afrika. Amsterdam, 1670. S. 554, 557, 565). Рудник Мбоко Сонго находился на холме и имел 250 м в длину и в некоторых местах более 10 м в глубину (Dupont E. R&#233;cit d’un voyage scientifique entre l’embouchure du fleuve et le confluent du Kasa&#239;: Lettres sur le Congo. Paris, 1889. P. 337). См. также: Volavka Z. Crown and Ritual: The Royal Insignia of Ngoyo. Toronto; Buffalo; London, 1998. P. 31.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;От Мбоко мы идем на запад, срезая с юга большой изгиб, который образует Лудима [1104 - Лудима – левый приток Квилу-Ниари длиной в 130 км; в ее верхнем бассейне находятся большие залежи полезных ископаемых.], и делаем передышку в Римунде, деревне басунди [1105 - Басунди (сунди) – этнос группы килали, обитавший на правом берегу Нижнего Конго между верховьями Фулакари и Лоеме. Басунди сохраняли элементы матриархата (женщины-вожди). См.: Bruel G. Op. cit. P. 206, 303. В настоящее время их численность составляет 125 тыс. чел.], расположенной между Лудимой и Лоанго. Теперь от Бомы [1106 - Бома, или Мбома («небольшое укрепление» на языке киконго), – селение на правом берегу Нижнего Конго в 126 км к западу от Виви; основано португальцами в XVI в.; служило местом для складирования товаров и транзитным пунктом для работорговли. По англо-португальскому соглашению (февраль 1884 г.) перешло под контроль Международной Африканской ассоциации. С 1 мая 1886 г. по 31 октября 1929 г. – столица Свободного государства Конго (Бельгийского Конго). В настоящее время город и порт в Центральной провинции ДРК; население – 528 тыс. чел. В Боме находятся знаменитый баобаб Стэнли и деревянная церковь, самое старое строение в ДРК.] на Конго или же от Ланданы [1107 - Ландана – селение на левом берегу реки Чилоанго при ее впадении в Атлантический океан. Ныне город в ангольской провинции Кабинда.] на Атлантическом побережье нас отделяют пять-шесть дней пути.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Басунди представляют такой же интерес для изучения, как и бакамба [1108 - Бакамба (камба) – этнос группы килали, обитавший на обоих берегах Ниари; бакамба добывали медь на многочисленных рудниках в долине этой реки; они также активно занимались торговлей, устраивая рынки каждый четвертый день (Bruel G. Op. cit. P. 238, 246, 304). В настоящее время их численность составляет около 3 тыс. чел.], бабембе [1109 - Бабембе (бембе) – этнос группы килали, обитавший на правом берегу Ниари к северу от бакамба и басунди между Ндуо и верховьями Лвесе. В настоящее время его численность не превышает 3,5 тыс. чел.] и балали, чьи земли мы только что миновали. Детальное изучение этих народов станет предметом моих дальнейших исследований.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тогда же мы еле тащили свои ноги от усталости. Наконец 17 апреля 1882 г. мы прибыли в Ландану, где настоятель французской миссии [1110 - Главой Миссии Конгрегации Св. Духа в Ландане с 1879 г. был Филипп-Проспер Огуар (1852–1921 гг.), будущий епископ и апостолический викарий Французского Верхнего Конго (1890–1921 гг.). См.: 28 ann&#233;es au Congo: lettres de Monseigneur Augouard / Ed. L. Augouard. Poitiers, 1905. Об Огуаре см.: Beslier G. G. L’Ap&#244;tre du Congo: Monseigneur Augouard. Paris, 1932; Goyau G. Monseigneur Augouard. Paris, 1926; R&#233;dier A. L’Ev&#234;que des Anthropophages. Paris, 1933.] и европейская колония проявили к нам столько трогательного интереса и заботы, что мы забыли добрую часть наших несчастий, лишений и опасностей [1111 - Из Ланданы де Бразза вместе с Мишо в мае 1882 г. уехал в Европу и в начале июня высадился в Портсмуте (Южная Англия). 7 июня они прибыли в Париж.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;За два с половиной года, имея в своем распоряжении более чем скромные средства, мы – с точки зрения географии – добавили к нашим предыдущим завоеваниям территорию, равную одной трети Франции. Наши маршруты общей протяженностью в четыре тысячи километров описаны с точными координатами и подтверждены многочисленными астрономическими расчетами. Наши метеорологические наблюдения производились на самых разных высотах.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Были изучены границы между бассейнами и основные пути сообщения. Собранные коллекции позволяют составить общее представление о геологической структуре этого региона.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В гуманитарном плане создание гостеприимных постов на Огове и Конго вызвало потребность в системном изучении страны, ее природных ресурсов и будущих возможностей. Их безопасность зависела от доброго расположения населения и его вождей. Мы уже говорили о том, какую помощь нам оказывали туземцы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Помимо Мишо, я привез оттуда двух моих чернокожих сотрудников. Они еще молоды, но их поведение напомнило мне сказанные кем-то слова: «Достоинство определяется не возрастом».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Заканчивая этот слишком долгий рассказ, я должен сказать еще об одной вещи, которую, по моему мнению, необходимо сделать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Несомненно, освоение бассейнов Огове и Алимы может принести сотни миллионов дохода. Но ключ ко Внутреннему Конго, то есть к речной системе, по которой можно перевозить все богатства Экваториальной Африки, – это Нтамо. Этот ключ находится в наших руках. Самый удобный путь от Нтамо к Атлантике – как раз тот, который мы только что открыли.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Железная дорога, которую предстоит построить, должна пройти по долине Квилу или Ниари к французской станции на Конго. Это станет завершением наших трудов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Надо всегда помнить о чувствах местных жителей, об их интересах, связанных с нашими, о договорах, подписанных вождями, которые, уверен, будут ратифицированы Францией. О них нельзя забывать никогда.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;За время путешествия мы доказали, что можно служить интересам своей родины и одновременно бороться за распространение науки и цивилизации.<br>
<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пьер Саворньян де Бразза. Докладная записка министру военно-морского флота и колоний<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Господин министр!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Последние открытия в Африке показали нам, что Конго, недоступное для судоходства из-за порогов и водопадов в своем нижнем течении, в верхнем течении судоходно на протяжении двух тысяч километров, не считая девяти притоков, которые впадают в него в этой части региона.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Устье Конго не принадлежит ни одной из европейских держав. Немного южнее находится португальская колония Ангола [1112 - Ангола – страна в Юго-Западной Африке. Была открыта португальским мореплавателем Дьогу Каном в 1483 г.; ее колонизация португальцами началась в 1575 г. В 1641–1648 гг. оккупирована голландцами. В 1655–1975 гг. – колония Португалии; ее границы были окончательно установлены в 1886 г. (франко-португальский и германо-португальский договоры) и в 1890–1891 гг. (англо-португальские соглашения). С 1975 г. – независимое государство.]; немного севернее – французская колония Габон. Поскольку река течет с севера, ее судоходная часть находится в непосредственной близости к Габону. Французские исследователи, начавшие разведку из Габона, уже водрузили государственный флаг своей страны на двух притоках Конго к востоку от Габона [1113 - Де Бразза имеет в виду Алиму и Ликвалу, открытые им во время первого путешествия летом 1878 г. (Отч.-1. Гл. VI–VII).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Увлеченные перспективой выгодной торговли, которую обещает эта великая водная артерия, различные страны пытаются овладеть ею. В частности, правительство Бельгии только что направило туда Стэнли, снабдив его большим количеством материалов и неограниченными средствами. Франция не должна стоять в стороне от этой бескровной битвы, ибо у нее, как ни у какой другой страны, есть право претендовать на эти территории – и в силу географического положения колонии Габон, и в силу того, что недавнее исследование было осуществлено по решению правительства французским офицером. Чтобы утвердить наши права, пока еще не ставя вопроса о будущем, было бы достаточно водрузить французский флаг в Стэнли-пуле прежде, чем это сделает бельгийская экспедиция. Это станет возможным, если – в то время как Стэнли, вынужденный пролагать себе дорогу по труднодоступной местности и обремененный непомерным грузом, медленно продвигается вперед – де Бразза, прекрасно знающий эту страну, отправится налегке из французской колонии, чтобы опередить его и первым достичь Конго выше порогов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;<Вот план действий>:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;1. Де Бразза должен немедленно уехать с небольшим количеством людей (не больше двенадцати), которых ему предоставит губернатор Габона. Он поднимется на пироге до Машого [1114 - Водопад на Верхней Огове. См. сн. 362 к «Путешествиям».] и оттуда по суше как можно скорее доберется до Стэнли-пула, начала судоходного пути, и водрузит там французский флаг.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;2. В это время Балле будет готовить необходимое снаряжение для полноценной экспедиции и для создания двух станций: одной на Огове, другой на Конго; главной его задачей станет монтаж двух разборных паровых баркасов. Эти приготовления потребуют примерно четырех месяцев. Завершив их, Балле перевезет все оборудование на Верхнюю Огове.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;3. Де Бразза присоединится к Балле. После того как Балле создаст станцию на Огове, они должны встретиться где-нибудь на Конго.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;4. Паровые баркасы спустят на Конго. Будет проведено гидрографическое исследование реки и ее притоков.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чтобы достичь таких результатов, необходимо:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;1. Чтобы господин министр военно-морского флота поручил Пьеру де Бразза водрузить французский флаг в Стэнли-пуле. Это поручение останется секретным и будет исполнено только в том случае, если де Бразза окажется там раньше Стэнли. В противном случае он сделает вид, что проводит обычную географическую разведку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;2. Чтобы господин министр военно-морского флота отдал приказ губернатору Габона предоставить Пьеру де Бразза из числа туземных служащих колонии десять человек, согласных последовать за ним.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;3. Чтобы господин министр военно-морского флота отдал приказ о строительстве двух разборных паровых баркасов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;4. Чтобы господин министр военно-морского флота предоставил Балле для подготовки экспедиции материалы из военноморских арсеналов и приказал отправить их <в Африку> государственным транспортом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;5. Чтобы в Габоне выделили трех европейцев и восемьдесят туземцев, которые составят команду паровых баркасов.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пьер Саворньян де Бразза. Письмо к матери [1115 - Итальянский оригинал см.: Lettera del signor Savorgnan di Brazz&#224; a sua madre // Bollettino della societ&#224; geografica italiana. T. 18. 1881. P. 521–528.]<br></h3><br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Верхняя Огове, страна оканда и по пути к адума, 4 марта 1881 г.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Моя дорогая мама!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я получил все твои письма в Габоне; уезжая из Ламбарене [1116 - В середине марта 1880 г.], я дал указание хранить их там до моего возвращения.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я правильно сделал: если бы они следовали за мной, то никогда бы не догнали меня, а теперь, когда я на пароходе «Кванза» [1117 - Португальский пароход.] приплыл от эстуария Конго в Габон, мне их вручили в полном составе. Ты можешь догадаться, как я был счастлив, узнав, что у вас все хорошо.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прости меня за мои редкие письма, да еще похожие на телеграфные депеши; действительно, я очень мало писал; но то, что я сделал, и те успехи, каких я добился, превосходят все, на что можно было только надеяться.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вот кратко цель и несомненные результаты этого путешествия, ради которого я уехал, не успев даже проститься с вами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мне было поручено выбрать и занять удобные пункты на Африканском Западе, чтобы основать там две научные и «гостеприимные» станции: одну в верховьях Огове, а другую – в месте, наиболее подходящем для выполнения гуманитарной и цивилизаторской миссии Франции, где-нибудь в той части Внутреннего Конго, которая примыкает к Габону и Огове. В случае удачи я должен был приступить к созданию одной или сразу двух таких станций и оставить там двух моих сотрудников-европейцев.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Таковы были данные мне инструкции, и это должно было стать первым шагом в строительстве будущего.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В сердце Африки существует очень протяженный водный путь, по которому паровые суда могут пройти расстояние в пять тысяч километров, а, вероятно, и все десять; этот путь включает великую реку Ливингстона (Конго) от Уреги [1118 - Урега – лесистая область между Луалабой и горами Митумба в бассейне рек Лова, Улинди и Элила. Первым из европейцев ее посетил Стэнли в ноябре 1876 г. (Stanley H. M. Through the dark continent, or The sources of the Nile around the great lakes of Equatorial Africa and down the Livingston River to the Atlantic ocean. New York, 1878. Vol. 2. P. 101).] до Стэнли-пула и ее крупные притоки: Мпама (Алима и Ликона), Кванго [1119 - Де Бразза имеет в виду левый приток Среднего Конго Касаи (Ква) и его приток Кванго длиной в 1100 км, берущий начало на плоскогорье Центральной Анголы; Кванго течет с юга на север и впадает в Касаи, соединившись с Квилу у Бандунду.], Икелемба [1120 - Икелемба – левый приток Среднего Конго; берет начало в области Бефале, течет с востока на запад и впадает в Конго чуть выше устья Руки. Открыт Стэнли 19 февраля 1877 г. (Ibid. P. 305). По всей видимости, Стэнли, информацией которого в данном случае пользуется де Бразза, назвал «Икелембой» расположенную рядом и более полноводную Руки.], Мбура [1121 - Мбура, или Йариемби (совр. Линди), – правый приток Среднего Конго, впадающий в него немного ниже Кисангани. Открыт Стэнли 28 января 1877 г. (Ibid. P. 259).], Арувими [1122 - Арувими – правый приток Среднего Конго длиной в 1300 км; Верхнее Арувими (до впадения в него Непоко) называется Итури; берет начало в зоне саванн на крайнем северо-востоке ДРК; сначала течет в основном на юг, затем на запад; впадает в Конго у Басоко. Основные притоки – Ленда (левый), Эпулу и Непоко (правые). Открыт Стэнли 1 февраля 1877 г. (Ibid. P. 268).]. Это установленный факт и зона притяжения для любого гуманитарного и научного предприятия в самой богатой и самой населенной части Африки, протянувшейся с запада на восток от Уреги до западного побережья океана и с севера на юг от Бимье [1123 - Бимбия – государство народа исубу (из группы сава) на побережье Камеруна к западу от эстуария Вури. Возникло в конце XVIII в. и получило название от имени своего основателя Нгомбе Мбимби (1790–1802 гг.). Распалось в 1882 г. после убийства короля Вильяма II; в 1884 г. вожди исубу признали протекторат Германии. Ныне – часть Юго-Западной провинции Республики Камерун. См.: Ardener E. Kingdom on Mount Cameroon: Studies in the History of the Cameroon Coast, 1500–1970. New York, 1996.] и Вадая [1124 - О Ваддае см. сн. 122 к Отч.-1.] до Замбези [1125 - Замбези – четвертая по длине (2574 км) река Африки; площадь бассейна – 1,39 млн км2. Берет начало на северо-западе Замбии, течет на юг через территории Анголы и Замбии; пройдя водопад Нгамбве, поворачивает на восток и постепенно отклоняется на северо-восток, образуя границу между Замбией и Зимбабве; затем, дойдя до Восточного Мозамбика, поворачивает на юго-восток и впадает в Индийский океан к югу от Шинде. Основные притоки – Кабомпо, Кафуэ, Луангва (левые), Лунгвебунгу и Квандо (правые). Известна еще со Средних веков благодаря арабским мореплавателям; верхнее течение открыто Ливингстоном в 1851–1853 г.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вот наш план действий:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;1. Пустить по этому длинному судоходному пути паровые суда.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;2. Организовать между каким-либо пунктом этого внутреннего судоходного пути и Атлантическим побережьем регулярное и удобное сообщение, т. е. установить постоянную и практичную связь океана с внутренними областями Конго, и иметь на этой реке паровые суда, способные ходить в любом направлении по территории, занимающей четверть Африканского континента.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Выбор станций<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Станция, которую я основал в Нтамо, станет базой для всех судов, входящих в воды Конго.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Станция, которую я основал на реке Пасса (Верхняя Огове), – самый ближайший пункт к Внутреннему Конго; от нее водным путем можно достичь Атлантики; расстояние от станции Нгими (Франсвиль) до побережья – семьсот километров.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сообщение между Франсвилем и Атлантикой<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я тебе писал, что во время моей первой экспедиции мне потребовалось почти два года, чтобы подняться до Пассы, пока еще мне не известной. Тогда река была поделена на три зоны, и в каждой из них движение контролировалось различными племенами: иненга, галуа, оканда, адума и оссьеба. Система торговых монополий на реке, существовавшая испокон века, запрещала одному племени присваивать привилегии другого, поэтому, чтобы добраться до Верхней Огове, приходилось трижды менять пироги и перевозчиков; отсюда неиссякаемый поток неприятностей и бесконечных трат; отсюда резкие скачки цены на товары по мере того, как они переходили от одного племени к другому. У адума, например, было достаточно четырех килограммов соли, чтобы купить раба. В последний приезд к ним я изменил порядок вещей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все те, кто могли держать в руках шест или грести веслом, впервые проплыли по всей реке от европейских факторий на побережье до станции Франсвиль. В июле <1880 г.> Франсвиль уже располагал семьюстами сорока адума, которые сформировали целую вспомогательную флотилию, а теперь станция в состоянии по первому сигналу предоставить от одной до полутора тысяч гребцов, готовых вести от восьмидесяти до ста пирог, благодаря чему, при наличии транспорта (а таковой уже имеется), станция может раз в три месяца получать от восьмидесяти до ста тонн грузов.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сообщение между станцией Франсвиль и Нтамо (Браззавиль)<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Расстояние между Нтамо и Франсвилем – сто восемьдесят миль [1126 - 333 км.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я отправился [1127 - 22 июня 1880 г. (Les Cahiers de Brazza (1880–1882) / Ed. H. Brun-schwig // Cahiers d’Etudes Africaines. Vol. 6. 1966. No. 22. P. 157).] со станции на Огове, взяв с собой восемьдесят носильщиков с поклажей и двенадцать человек из моего отряда; я в них особенно не нуждался, хотя это происходило в стране, по которой мы шли впервые.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Теперь мы будем с той же легкостью нанимать носильщиков среди племен, которые встретятся нам по пути, с какой на Огове мы нанимали гребцов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Эти племена достаточно многочисленны и миролюбивы, и дорога к ним не представляет никаких трудностей; если бы не несколько препятствий, с которыми мы столкнулись во время трех первых переходов, можно было бы легко проехать через их страну на повозке; к тому же здесь здоровый климат; выше, на холмах высотой в восемьсот метров, прекрасно растут банановые деревья и пшеница.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В настоящее время достаточно одних местных жителей для транспортировки значительного количества грузов от одной станции к другой. Постоянная связь между ними обеспечит доставку товаров, предназначенных для оплаты работ, производимых туземцами на их территории, таких, как строительство дорог и проч.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дорога от станции Франсвиль до станции на Конго<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ты знаешь, что место у Алимы, до которого мы добрались во время нашей первой экспедиции и откуда начали спускаться по ней, находится в сорока пяти милях [1128 - 83 км.] от станции на Огове.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Именно до этого пункта предстоит проложить дорогу, чтобы обеспечить связь между Атлантикой и Внутренним Конго.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как я сказал, избранный маршрут измеряется сорока пятью милями.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Здешний ландшафт не создает серьезных препятствий, и можно будет без особого труда преодолеть это расстояние с повозками, нагруженными товарами весом в четыреста – пятьсот килограммов. Я хорошо знаю эту дорогу, поскольку проходил по ней более пяти раз.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Местность здесь не лесистая; растительность редкая, травы мало, у холмов пологие склоны, и повозки пройдут повсюду.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Работы, которые надо выполнить<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Предстоит выполнить следующие работы: проложить через лес, примыкающий к станции [1129 - Франсвилю.], пяти– или шестикилометровую дорогу; затем еще отрезок длиной в пятьсот-шестьсот метров; через реку Нкони [1130 - Ликони (см. сн. 453 к «Путешествию»). Мост планировалось построить в самой ее верхней части.] перекинуть мост длиной в двадцать пять и шириной в два метра. Остается еще пять или шесть труднопроходимых участков из-за слишком крутого склона; к счастью, эти участки короткие и не превышают пятисот метров. Сейчас в деревнях, которые встречаются на этом пути, можно набрать две сотни носильщиков; они будут меняться на каждом этапе, правда, надо иметь в виду и то, что далеко не все сумеют одолеть свою дистанцию. Поэтому придется на этот случай нанимать шестьсот или семьсот батеке для работы носильщиками или лодочниками.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Таким образом, можно рассчитывать на то, что мы переправим без особых трудностей от станции на Пассе (Огове, Франсвиль) до станции на Алиме (но это еще не Внутреннее Конго) паровые баркасы, отдельные части которых могут весить от ста пятидесяти до двухсот килограммов, разобрав их на детали. Что касается других товаров, то, если каждый носильщик способен нести на спине двадцать пять килограммов, сто человек за одну ходку доставят две с половиной тонны. Ты видишь, что на данный момент такой способ транспортировки – лучшее, на что только можно рассчитывать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Впоследствии можно будет организовать перевозку грузов на ослах и за определенную плату (товарами) нанимать туземцев, чтобы те обустраивали неудобные отрезки пути (их пять или шесть), затрудняющие движение повозок.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тогда для доставки товаров вместо спины человека можно будет пользоваться гужевым транспортом.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Гуманитарные успехи, достигнутые нашей экспедицией<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Если благодаря созданию двух станций, организации перевозок, миру, заключенному [1131 - 22 сентября 1880 г. (La N&#233;gociation du trait&#233; Makoko / Ed. H. Brun-schwig // Cahiers d’Etudes Africaines. Vol. 5. 1965. No. 17. P. 46–49).] с апфуру (убанко убанги), с которыми, как и Стэнли, мне пришлось сражаться [1132 - См.: Отч.-1. Гл. V–VI.], я оказал несколько полезных услуг науке и завоевал определенное уважение, то сам я осмеливаюсь приписать себе только одну заслугу, а именно, что я правильно распорядился предоставленным мне случаем, авторитетом, завоеванным у местного населения, и ресурсами этой страны; что касается остального, то я лишь собирал урожай с семян, посеянных во время нашей первой продолжительной экспедиции, которая провела меня через множество испытаний и потребовала бесконечного терпения. Но все невзгоды того путешествия отступают перед чувством огромного удовлетворения – радости от того, что я самым радикальным образом, без насилия, не прибегая к оружию, покончил с работорговлей на Огове.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Станция на Огове превратилась в пристанище для рабов, пожелавших стать свободными в пределах своей территории, и все племена Огове признают право убежища и право на свободу каждого, кто встал под мою защиту. В настоящее время у меня целая толпа из ста четырех человек, мужчин, женщин и детей – невольников, бежавших от галуа. Они пришли на станцию на Огове за свободой, поскольку на побережье не чувствовали себя в безопасности.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Проект Стэнли<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Предприятие, начало которому я здесь положил, не единственное. Другое осуществляет Стэнли с той только разницей, что дорога уже прокладывается; цель Стэнли – Внутреннее Конго. Вот что он решил: «Виви, крайняя точка на Нижнем Конго, до которой доходят паровые суда, находится в четырехстах пятидесяти километрах от Нтамо; перенесем туда, несмотря на серьезные, но неизбежные трудности, через эти четыреста пятьдесят километров несколько паровых баркасов; тогда мы утвердимся на судоходном Внутреннем Конго, и Экваториальная Африка откроет перед нами свои ворота».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И вот Стэнли пустился в рискованный марш по местности, где природа, кажется, решила собрать все мыслимые и немыслимые препятствия; развернулась титаническая работа, поглотившая миллионы. По моему мнению, и за два года он не сумеет доставить паровые баркасы до Нтамо, а дорога, которую он проложит, никогда не станет проезжей. Если его тяжелые повозки, каждую из которых тянет двести человек, да еще при помощи подъемника, и способны преодолеть бесконечные неровности почвы, то никакой гужевой транспорт, предназначенный для регулярного сообщения, не пройдет по тому же самому пути. Так что продовольствие переносится на спинах людей, ослов и мулов, которые в некоторых местах не могут идти даже по проложенной дороге.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В то время как я приближался к Конго, эти паровые суда проделали примерно двадцать пять миль [1133 - 46 км.] и находились в Ндамби Мбонго, при этом Стэнли постоянно использовал шестьдесят ослов или мулов для транспортировки продовольствия и материалов [1134 - См.: Stanley H. M. The Congo and the founding of its free state: A story of work and exploitation. London, 1885. Vol. 1. P. 153. Двадцать ослов были доставлены с Канарских островов (Ibid. P. 225), а мулы – из самой Бельгии (Ibid. P. 239).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сколько же ослов и мулов ему потребуется, когда нужно будет одолеть от пятидесяти до ста миль [1135 - Т. е. от 93 до 185 км.]?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Знаешь ли ты, что такое переносить грузы у водопадов и порогов? Чтобы ты представила себе это, скажу, что, по всей видимости, еще в предшествующий геологический период Внутреннее Конго от Атлантики отделял огромный горный массив высотой в шестьсот пятьдесят метров, который река, пробивая себе путь, раскола надвое. В результате постоянного стока вод этот массив теперь прорезан таким же количеством долин, сколько притоков у Конго. Когда следуешь вдоль его русла, приходится пересекать все эти горные цепи, остатки прежней возвышенности. Путь этот настолько труден, что для доставки соли до Нтамо (Стэнли-пул) предпочитают другой маршрут; он, правда, длиннее, но зато проходит по менее пересеченной местности.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сравнение между двумя дорогами по Конго и по Огове<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вот в чем их разница: по Огове можно плыть до того пункта, где река перестает быть доступной для пирог. Отсюда надо пройти по суше сорок или сорок пять миль [1136 - 74–83 км.], чтобы достигнуть места, где Алима уже судоходна. Этот путь пролегает к тому же по ровной местности, где нет особых препятствий и его легко преодолевает гужевой транспорт. Тяжелые повозки Стэнли смогут проехать по нему без всяких приспособлений, даже без применения топора и даже в самых исключительных случаях. Потому что эта часть бассейна Огове отличается удобным ландшафтом, созданным самой природой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Напротив, дорога, избранная Стэнли, прокладывается в непрерывной борьбе с естественными препятствиями всех видов, и ничто не приходит на помощь энергии европейца. Для нашей же дороги мы все находим на месте – орудия труда, продовольствие, людей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Для Стэнли, наоборот, существуют только скалы и сухая трава – вот как он видит эту страну. Не только его персонал питается рисом из Европы [1137 - О рисовом рационе для участников экспедиции Стэнли см.: Ibid. P. 48–49, 221. Кроме риса, основными продуктами их питания были бобы, горох и чечевица (Ibid. Р. 196, 260).], доставляемым на плечах носильщиков или на спинах мулов, но и сами мулы и ослы едят европейское сено и овес [1138 - См.: Ibid. Р. 153. По убеждению Стэнли, которое он вынес из опыта своих первых двух экспедиций, такое «цивилизованное» питание необходимо для сохранения здоровья как людей, так и животных (Ibid. Р. 199).], на привоз которых истрачены немалые средства.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Однако, помимо консервированных продуктов, таких как мясо и овощи, которые употребляют европейцы, все остальное можно найти в Африке.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В то время как мы набираем лодочников, чернорабочих и носильщиков среди туземцев, у Стэнли вся работа делается занзибарцами [1139 - Этих занзибарцев в числе 68 предоставил Стэнли султан Занзибара Баргаш бин Саид аль-Бу-Саид (1870–1888 гг.).] и купленными им рабами, от которых, впрочем, не так уж и много толка. Несмотря на принятые предосторожности, часть из них сбежала, а многие из тех, кто теперь с ним находится, были пойманы в соседних деревнях, где они пытались скрыться.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Стэнли не использует свободных туземцев; я не говорю об одном или двух торговых караванах, которые согласились, и то на короткое время, тащить несколько повозок. У нас, напротив, все работы выполняются местными жителями; так, соседние деревни прислали к нам на станции строителей для возведения хижин. Когда в июле месяце <1880 г.> мне пришлось отправить за продовольствием в фактории побережья колонну из нанятых мною семисот пятидесяти адума, команда, сопровождавшая их, состояла всего из одного европейца [1140 - Жозефа Мишо (Отч.-2. Гл. III).] и двух габонцев. Что касается адума, им заплатили товарами по окончании срока найма, длившегося девять или десять месяцев [1141 - Ср. итальянский оригинал: «…адума получали оплату в товарах по окончании трех– или шестимесячного срока службы» (Lettera… P. 526).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Если бы на территории между этим участком Огове и прибрежными факториями предполагалось осуществить какие-нибудь проекты, то можно было бы легко найти рабочую силу среди павинов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что касается дороги между Огове и Алимой, то здесь мы тоже намерены нанимать туземцев. Такое очевидное различие между строительством двух дорог связано с тем, что на Огове живут многочисленные племена, земля плодородна и, кроме того, европейские товары поступают сюда только с недавнего времени.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На Конго, наоборот, населения почти нет, почва бедная, а европейские товары известны уже давно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Между Виви и Ндамби Мбонго можно встретить только шесть деревень, в которых проживает в целом от сорока до шестидесяти человек. Выше по течению населенные пункты попадаются также редко; продуктов настолько мало, что, идя форсированным маршем от Ндамби Мбонго до Виви, я с трудом находил продовольствие для моей скромной свиты из двенадцати человек.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Какой же разительный контраст с Огове, где однажды вместе с отрядом из семисот туземцев мне пришлось сделать остановку в одной деревне. Два часа спустя мы продолжили путь, нагруженные провизией на два или три дня. Во что мне это обошлось? В тридцать килограммов соли. Когда же я приезжаю в фактории, я вынужден приобретать продукты за ткани; отдавая четыре метра материала за дневной рацион для тридцати или сорока человек, невольно приходишь к мысли, что питание здесь совсем недешево.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но есть вещь, которую трудно вообразить. Тогда как мой постоянный персонал, которому я плачу, состоит только из двух европейцев [1142 - Мишо и Ногес.] и двадцати сенегальцев и габонцев, то Стэнли сопровождают четырнадцать европейцев [1143 - См.: Stanley H. M. The Congo… Vol. 1. P. 196. Всего в составе Третьей экспедиции Стэнли было 106 человек (Ibid.).], и он уже истратил два миллиона; сколько он потратит еще, не знаю, но что я очень хорошо знаю, так это то, что миллионов у него предостаточно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Его средства не сравнимы с моими.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я уже истратил двадцать тысяч франков, выделенных мне для создания двух станций; кроме того, как ты знаешь, мне пришлось, уезжая из Манчестера [1144 - Манчестер – город в Северо-Западной Англии в графстве Большой Манчестер; расположен к востоку от Ливерпуля, откуда де Бразза в конце декабря 1880 г. отправился в свое второе африканское путешествие.], обратиться к тебе с просьбой прислать мне вексель (словно парфянскую стрелу [1145 - Во время боя парфяне использовали такую тактику: они внезапно обращались в бегство, побуждая врагов к преследованию, а затем поворачивались и осыпали преследователей, не успевавших прикрыться, дож дем стрел.]), чтобы пополнить мой собственный тощий кошелек (теперь абсолютно пустой); благодаря этому я смог рассчитаться за все, что требовало обязательной и немедленной оплаты. В итоге к этому дню мною потрачено сорок пять тысяч франков. Как и во время первой экспедиции, мой жалкий бюджет снова пришел на помощь бюджету Франции, но теперь я загнан в угол. Тем не менее я могу гордиться, что потратил деньги не зря. Только что основанная станция Нтамо, хотя еще и находится в состоянии организации, уже является опорным пунктом, и благодаря моим четырем подчиненным [1146 - Имеется в виду Маламин и его небольшая команда.] любой караван, оказавшись на расстоянии пятидесяти миль от этого пункта, сможет найти сменную команду от ста до полутораста туземцев, чтобы обеспечить транспортировку; тем самым сводится на нет торговая монополия местных вождей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Станция на Огове ныне процветает; там построены хижины, торговые прилавки, склады для товаров и боеприпасов; поголовье скота насчитывает более двухсот овец, есть козы и свиньи. Добавьте к этому набитый домашней птицей курятник. На побережье только и говорят, что о прекрасной жизни на этой станции.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я жду, что мне пришлют сто тысяч франков; их должно доставить паровое судно, которое я надеялся встретить в Габоне по возвращении с Конго. Но каким же было мое разочарование, когда я туда прибыл! <Деньги не пришли> Думаю, что теперь-то я дождусь их, и тогда со станции [1147 - Из Франсвиля.] отправятся сорок или пятьдесят пирог за Балле и Мизоном. Без новой субсидии я не смогу обойтись. Я уже написал об этом Французскому комитету из Бананы, Габона и фактории.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В целом я чувствую себя неплохо, и мое здоровье в порядке. Мужества мне хватает, но оно подвергается тяжелому испытанию из-за отсутствия средств.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Уехав внезапно из Европы, я не успел позаботиться о самых элементарных вещах. Я рассчитывал, что вернусь через восемь месяцев, но мое путешествие затягивается сверх всяких прогнозов. Моя шляпа и мои ботинки износились до крайности, что вызывает у меня определенное беспокойство. Но с еще большей тревогой я жду, поступит ли помощь для экспедиции.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Любящий тебя сын<br>
<br><br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Приложения<br></h3><br><img border=0 src="i_003.png">&nbsp;&nbsp;&nbsp;Французская карта Нижней Огове и эстуария Комо. 1869 г.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;1. Габон накануне французского завоевания<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Доколониальная история Габона, как и многих других стран Тропической Африки, с большим трудом поддается реконструкции. Причина тому – как отсутствие письменных свидетельств (за исключением описаний некоторых участков океанского побережья, сделанных европейскими путешественниками), так и недолговечность предметов материальной культуры из-за разрушительного воздействия влажной почвы, что не позволяет археологам стать эффективными помощниками историков. Восстановить общую картину истории региона можно лишь фрагментарно, начиная с момента появления у берегов Габона первых европейских мореплавателей – португальцев.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Традиционно история Габона до европейского завоевания рассматривается как история трех великих миграций. Первая миграционная волна, время которой пока еще не удается установить, – заселение региона пигмеями (бабинга). Вторая волна, о которой можно говорить с большей уверенностью, – «первое пришествие» банту. Их передовой отряд, мпонгве (племена, говорящие на диалекте мьене [1148 - От «mi ё nё» («я говорю, что») на их языке.]), появился в области эстуария Комо не позднее XIV–XV вв. [1149 - А возможно, и раньше, в XI в. См., напр.: Aicardi de Saint-Paul M. Gabon: the development of a nation. London, 1989. P. 3.] Мпонгве пришли из долины Верхней Ивин-до и постепенно заселили его берега, где их и застали португальцы в последней четверти XV в. [1150 - Португальцы вступили в контакт с ндива, одним из племен группы мпонгве. См.: Merlet A. Le pays des trois estuaires (1471–1900). Quatre si&#232;cles de relations ext&#233;rieu-res dans les estuaires du Muni, de la Mondah et du Gabon. Libreville, 1990. P. 18.] Освоение ими Габонского эстуария продолжалось до XVIII в. [1151 - См.: Bucher H. Mpongwe Origins: Historiographical Perspectives // History in Africa. Vol. 2. 1975. P. 59–89.] С XVI в. мпонгве начали мигрировать дальше на юг и постепенно заняли долину Огове. Вслед за ними в Габон стали прибывать другие племена группы банту: в Центральный Габон, прежде всего через долину Ивиндо, мигрировали бакале, оканда и бакота (возможно, с XVI в.), а в Южный Габон из бассейна Конго – эшира, бапуту балумбу и бадума (XVII–XVIII вв.). Третьей великой волной миграции считается «второе пришествие» банту в лице фанов и меке в XIX в.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;К этому времени этническая география Габона выглядела следующим образом. Племена, принадлежавшие к группе мпонгве – собственно мпонгве, аджумба, орунгу (омбеке), нкоми (кама), галуа, иненга, – занимали зону эстуария Комо, дельту Огове, ее нижнее течение и прилегающую озерную зону, включая Фернан-Ваш. К северу от них обитали бенга, населявшие о-ва Элобей, Кориско и близлежащее побережье, а также басеке (секе), контролировавшие долину Комо и эстуарии Монда и Муни. Еще севернее – в бухте Кориско и на ее островах – жили бенга. К юго-востоку от эстуария Комо – в нижней части Средней Ивиндо, в долине Абанги и на Верхней Рембое – обитали бакале (акеле, келе). Центральную часть долины Средней Огове и предгорья массива дю Шайю населяли племена группы оканда – собственно оканда, а также бапинджи, симба, мичого; долину Огове за устьем Ивиндо и восточную часть Габона, в том числе долину Ивиндо, занимали племена группы бакота (окота) – собственно ба-кота, а также башаке (шаке), бангье (ангье), – распространяя свою власть до долины Мамбили в бассейне Конго. Долина Верхней Огове и долина Себе находились преимущественно под властью племен из группы бадума (адума) – собственно бадума, а также амбете (умбете), обамба, миндумбо, банджаби, бачанги, баканике (анджиани). К востоку и юго-востоку от них, вплоть до Среднего Конго – на Плато батеке и в долинах Лефини, Нкени и Верхней Алимы, – обитали племена группы батеке. На юго-западе Габона, в Северном Лоанго (вплоть до долины Верхней Нгунье) жили племена группы эшира – собственно эшира, балумбо, байака.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Миграция фанов в Габон в течение всего XIX в. явилась главным фактором, определившим внутреннюю ситуацию в регионе перед французским завоеванием. Откуда же они пришли? Этот вопрос стал одним из ключевых для историков. В середине XIX – начале ХХ в. «прародиной» фанов часто называли область Великих озер и даже долину Нила; предполагали, что они имеют общее происхождение с этносами азанде или санго, обитающими в северной части бассейна Конго [1152 - См., напр.: Mr Walker’s visit to the upper waters of the Gaboon // The Missionary Herald. Vol. 45. 1849. No. 4. P. 121; Trilles H. Un peuple du Congo Francais: les Fang // Bulletin de la Soci&#233;t&#233; de G&#233;ographie de Lille. Т. 46. 1906. P. 360–370; Largeau V. Encyclop&#233;die Pahouine. Congo francais: &#233;l&#233;ments de grammaire et dictionnaire fran&#231;ais-pahouin. Paris, 1901.]. Эти теории были отвергнуты в первой четверти ХХ в. после появления этнологических и лингвистических работ Луи Мартру [1153 - Martrou L. Les «Eki» des Fang // Anthropos. Bd. 1. 1906. P. 745–761; Idem. Le no-madisme des Fangs // Revue de G&#233;ographie. NS. Vol. 3. 1909. P. 497–524; Idem. La langue fang et ses dialectes // Journal de la Soci&#233;t&#233; des Africanistes. T. 6. 1936. No. 2. P. 205–211.], выдвинувшего гипотезу о приходе фанов с северо-востока, из зоны саванн. Основываясь на этнолингвистических материалах, собранных Анри Трийем [1154 - Trilles H. Chez les Fang, ou Quinze ann&#233;es de s&#233;jour au Congo fran&#231;ais. Lille; Paris; Bruxelles, 1912; Idem. Proverbes, l&#233;gendes et contes fang // Bulletin de la soci&#233;t&#233; neuch&#226;te-loise de G&#233;ographie. T. 16. 1905. P. 49–295.], Рене Авло предположил, что их миграция, как и миграция бакале, была вызвана натиском фульбе с севера (с середины XVIII в.) [1155 - Avelot R. A. Recherches sur l’histoire des migrations dans le bassin de l’Ogoou&#233; et la r&#233;gion littorale adjacente // Bulletin de G&#233;ographie historique et descriptive. Vol. 20. 1905. No. 3. P. 357–412; Idem. Le pays d’origine des Pahouins et des Ba-Kalai // Bulletin et M&#233;moires de la Soci&#233;t&#233; d’anthropologie de Paris. S&#233;r. 5. T. 10. 1909. P. 61–65.]. В 1935 г. Жорж Брюель, однако, подверг этот тезис сомнению – по крайней мере, утверждал он, этот натиск не мог быть ее главной причиной [1156 - Bruel G. La France Equatoriale Africaine: Le pays. Les habitants. La colonisation. Les pouvoirs publics. Paris, 1935. P. 297.]; он также высказал идею, что до прихода в Габон фаны занимали регион Верхней Санги и Кадеи, т. е. обитали на северной границе Великого леса, немного севернее реки Думе [1157 - Bruel G. La France Equatoriale Africaine: Le pays. Les habitants. La colonisation. Les pouvoirs publics. Paris, 1935. P. 298.]. С того времени главными претендентами на роль прародины фанов стали область реки Санага (северный вариант) и область реки Санги (северо-восточный вариант). Начиная с Жоржа Баландье, северо-восточная теория начала находить все больше сторонников. По мнению ученого, под давлением фульбе фаны, разделившись на две группы, двинулись из района Санги одни к Санаге, а затем в Юго-Западный Камерун, а другие – к Ивин-до и Верхней Огове, после чего спустились к бассейну Комо [1158 - Balandier G. Les Fan, conqu&#233;rants en disponibilit&#233; // Tropiques. T. 47. 1949. No. 316. P. 24.]. С точки зрения Пьера Александра, фаны явились «из какого-то горного региона, расположенного на северо-востоке от их настоящего места обитания, вероятно, к востоку от Адамавы». «Видимо, – предполагал он, – их предки или хотя бы некоторые из них появились там в результате миграции с юго-востока, направление которой соответствовало обратному направлению течения Санги к ее истокам; может быть, они были родом из долины Конго» [1159 - Alexandre P. Proto-histoire du groupe beti-bulu-fang: essai de synth&#232;se provisoire // Cahiers d’Etudes africaines. Vol. 5. 1965. No. 20. P. 538.]. Филипп Лабюрт-Тольра, в целом следуя за Баландье, выдвинул гипотезу, что часть протофанов, «возможно, обитала между Верхней Сангой, истоками Нтема и районом к югу от Санаги» [1160 - Laburthe-Tolra Ph. Les Seigneurs de la for&#234;t: Essai sur le pass&#233; historique, l’organisation sociale et les normes &#233;thiques des anciens Beti du Cameroun. Paris, 1981. P. 100.]. Версию о приходе фанов из области Санги недавно поддержал также и Ксавье Ка-де [1161 - Cadet X. Histoire des Fang, Peuple Gabonais. Lille, 2004. P. 465–466 (диссертация).]. Надо сказать, однако, что даже в наше время появляются работы, в которых пытаются возродить старые концепции. Так, панафриканист Марк-Луи Ропивия в намерении максимально сблизить происхождение современных африканских народов и древних египтян вновь утверждает, что прародиной фанов была обширная область между Великими озерами и Бахр-эль-Газалем [1162 - Ropivia M. L. Les Fang dans les Grands Lacs et la Vall&#233;e du Nil // Pr&#233;sence Africaine. No. 120. 1981. P. 46–58; Idem. Migrations Bantu et tradition orale des Fang (Le Mvett): interpr&#233;tation critique // Le Mois en Afrique. Vol. 19. 1983. № 211–212. P. 121–132; Idem. L’&#226;ge des m&#233;taux chez les Fang anciens: relations avec l’Histoire g&#233;n&#233;rale et la chronologie absolue // Le Mois en Afrique. Vol. 20. 1984. No. 223–224. P. 152–163.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В начале XIX в. часть фанов уже проникла в Северный Габон, в долину Нтема, и постепенно заселила область к западу от Верхней Ивиндо; другая часть занимала территорию Камеруна к югу от Санаги. По мнению Анжа Ратанги Атоза и Никола Метеге Н’на [1163 - Ratanga Atoz A. Immigration des Fang au Gabon au XIXe si&#232;cle: Histoire de leurs relations avec l’administration et les tribus voisines. Paris, 1971 (диссертация); M&#233;t&#233;gu&#233; N’Nah N. Economies et soci&#233;t&#233;s au Gabon dans la premi&#232;re moiti&#233; du XIXe si&#232;cle. Paris, 1979.], фаны на некоторое время задержались в районе Нтема и только через несколько десятилетий возобновили свое движение на юг.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Какими бы ни были исходные причины миграции фанов, после того как они оказались на территории современной габонской провинции Волё-Нтем, ее характер и направление начали определять совсем иные факторы, прежде всего социально-экономическая ситуация, типичная для прибрежных областей Черного континента.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;С момента появления первых европейских кораблей у берегов Тропической Африки в XV в. ее политическое, экономическое и социальное развитие стало в значительной мере обуславливаться степенью интенсивности коммерческих контактов с белыми пришельцами. Товарный обмен Африки и Европы, сначала спорадический, но со временем неуклонно расширявшийся, привел к трансформации экономических отношений как внутри туземных обществ, так и между ними, сопровождавшейся созданием особого типа «торговой экономики». Первоначально обмен товаров европейской промышленности на товары местного производства ограничивался узкой прибрежной зоной, однако постепенно – в связи с истощением ресурсов в районах, непосредственно прилегавших к удобным для стоянки кораблей бухтам, и с ростом потребности белых в экспорте из Африки – «торговая экономика» начала распространяться в глубь континента, охватывая все новые и новые районы. Ее главными артериями стали африканские реки, спускавшиеся к побережью, которые составляли с сухопутными «торговыми тропами» общую транспортную сеть.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В условиях особого этнического разнообразия континента расширявшая свой ареал «торговая экономика» неизбежно превращалась из системы, основанной на прямом обмене, в систему посреднических операций, при которой циркуляцию товаров между производящими районами и побережьем обеспечивали цепочки посредников. Сначала это были только прибрежные племена, но затем – по мере удаления центров производства в глубь континента – их число стало увеличиваться. Экономическое благосостояние племени, вовлеченного в коммерческую цепочку, зависело от его монополии на определенный участок пути, по которому товар шел от производителя к европейскому купцу. С удлинением цепочки торговые издержки при движении в обоих направлениях африканских и европейских товаров постоянно возрастали, и производитель получал все меньшую долю (до 10 %, а иногда и до 1 %) той цены, которую уплачивал за его товар белый негоциант, находившийся на другом конце цепочки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наибольшую выгоду в системе этой «торговой экономики» получали те племена-посредники, которые контролировали самые близкие к зонам контактов с европейцами районы [1164 - Так, посредники-мпонгве присваивали не менее 50 % цены, уплачивавшейся за слоновую кость европейскими негоциантами (M’Bokolo E. Le Gabon pr&#233;colonial: &#233;tude sociale et &#233;conomique // Cahiers d’Etudes africaines. Vol. 17. 1977. No. 66–67. P. 333).]. Благодаря доходу от посреднической торговли они постепенно богатели, отказываясь от менее доходных производительных видов деятельности – земледелия, скотоводства, собирательства, рыбной ловли. Целые группы племен начинали существовать исключительно за счет посредничества, презирая любой иной труд [1165 - В этих племенах он нередко становился уделом женщин и рабов. См., напр.: Ibid. P. 339.]; эта экономическая переориентация предопределила также эволюцию социального строя и системы ценностей [1166 - См., например, как эволюционировали социальная система и ценностная иерархия у орунгу, нкоми и мпонгве (Ibid. P. 331–344).]. Но их с такой легкостью достигнутое процветание (конечно, по меркам того времени) вызывало зависть у не столь удачливых соседей и производителей, которых судьба обрекла на менее обеспеченную жизнь в областях, удаленных от морского побережья и рек. Для любого этноса, вовлеченного в цепочку торговли с европейцами, первостепенной задачей становилось занять в ней наиболее выгодную позицию. Вот почему история Африки XVI–XIX вв. во многом превращается в постоянное движение племен, успешное или неуспешное, к прибрежным бухтам и устьям крупных рек, впадающих в океан, в серию бесконечных конфликтов, вызванных стремлением сохранить или приобрести контроль над стратегическими звеньями коммерческих цепочек.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Такая ситуация была характерна и для Габона. Здесь основными пунктами торговли африканцев с европейцами являлись эстуарий Муни, о-ва Кориско и Элобей, эстуарий Монда, Габонский эстуарий, мыс Лопеш, выходы из лагун Нкоми (Фернан-Ваш), Нгабе (мыс Св. Екатерины), Ндого (Сетте-Кама) и Мбанио (Маюмба). К началу XIX в. контроль над островами Кориско и Элобей, эстуариями Муни и Монда находился в руках бенга, над Габонским эстуарием – у мпонгве, над мысом Лопеш – у орунгу, над Фернан-Вашем – у нкоми (кама) [1167 - См., напр.: Barnes J. F. Gabon: Beyond the Colonial Legacy. Boulder; San Francisco; Oxford, 1992. P. 11; M’Bokolo E. Le Gabon… P. 331.], над мысом Св. Екатерины – у нгове, над Сетте-Кама и Маюмбой – у балумбо. От них в глубь территории уходили цепочки коммерческих посредников, нередко с большим числом звеньев. Например, цепочка, связанная с мысом Лопеш, выглядела так: орунгу – галуа и иненга – бакале и оканда – башаке и адума и др. – племена Верхней Огове. Аборигены поставляли европейцам рабов, лес, слоновую кость, воск, шкуры [1168 - В последней четверти XVIII в. и в первой половине XIX в. главными предметами экспорта были рабы, слоновая кость и особенно ценимое англичанами красное и сандаловое дерево (M’Bokolo E. Le Gabon… P. 332–333).]. За эти товары посредники получали от своих белых партнеров устаревшее оружие, порох, табак, алкоголь, ткани, медную утварь, фальшивые украшения. Производители же прежде всего были заинтересованы в приобретении утвари, безделушек и соли.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Конечно, в Габоне, как и в других местах, племена внутренних областей пытались занять более выгодные позиции на побережье или в непосредственной близости от него. Это стремление, однако, наталкивалось на сопротивление прибрежных племен, не желавших терять монополию на торговлю с европейцами. Необходимость защиты от конкурентов подталкивала эти племена к централизации власти: у мпонгве в XVI–XVII вв. и у орунгу и нкоми в XVIII–XIX вв. существовало сильное протогосударство, чьи военно-политические возможности обеспечивались в первую очередь за счет доходов от посреднических операций [1169 - О политической системе у мпонгве, орунгу и нкоми см.: Ibid. P. 340–344.]. Они всеми способами препятствовали попыткам соседних племен вступить в контакт с европейцами. Мпонгве, например, запрещали своим торговым партнерам басеке приближаться к побережью и одновременно стремились максимально дискредитировать их в глазах европейцев, изображая басеке как кровожадных каннибалов, убивающих всех белых людей. Тем не менее остановить движение этносов из внутренних районов к основным пунктам обмена с европейцами было не всегда возможно. Так, в конце 1830-х годов басеке выходят к бухте Монда и утверждаются в начале эстуария Комо; Верхнее Комо теперь оказывается под их полным контролем. В первые годы следующего десятилетия они прорываются и к эстуарию Муни.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вернемся, однако, к фанам. Оказавшись в начале XIX в. в северных районах Габона, они не могли остаться вне торговых сетей, охвативших значительную часть страны. Фаны постепенно включились в коммерческую систему, центр которой находился в эстуарии Комо и главными игроками которой до их прихода были мпонгве, басеке и бакале [1170 - Басеке и бакале доставляли мпонгве лес, слоновую кость и воск, а более далекие племена – рабов.]. Их включение в эту систему, датируемое 1840-ми годами, привело к важным последствиям: басеке и бакале отказываются от своих прежних занятий (в первую очередь охоты) и превращаются в посредников, что усиливает их тягу к побережью; басеке теснят мпонгве, пытаясь установить прямые контакты с европейцами; бакале проникают на оставляемые басеке территории, а за ними начинают двигаться и фаны [1171 - ANOM. S&#233;n&#233;gal et d&#233;pendances III. Dossier 7: Rapport Pigeard au Commandant de la Division Navale des C&#244;tes Occidentales d’Afrique, 7 septembre 1846.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Первый контакт европейцев с фанами имел место в августе 1842 г., когда американский миссионер Джон Уилсон [1172 - Джон Лейтон Уилсон (1809–1886 гг.) – американский пресвитерианец. В 1833 и 1834–1841 гг. вел миссионерскую деятельность в Западной Африке, в 1842–1853 гг. – в эстуарии Комо среди мпонгве.] встретился с ними в одном из селений басеке. В тот момент фаны, по утверждению миссионера, обитали еще далеко (в двенадцати днях пути) от побережья, в легендарных Лунных горах [1173 - Wilson J. Description of the country near the mouth of the Gaboon // The Missionary Herald. Vol. 39. 1843. No. 6. P. 238.]. Однако уже в 1844 г. они фактически вплотную приблизились к землям басеке [1174 - Darricau R.-A. Le Gabon: Extrait d’un rapport adress&#233; le 3 septembre 1844, au commandant de la station francaise des c&#244;tes occidentales d’Afrique // Revue coloniale. T. 4. 1844. P. 267–276.], а к концу 1840-х годов обосновались в верховьях Бокуэ и проникли в долину Комо [1175 - Mr Walker’s visit… Р. 120–123.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Продвижение племен из внутренних районов к побережью облегчалось отсутствием политического единства мпонгве: после тяжелой борьбы с голландцами в XVII в. власть, прежде концентрировавшаяся в руках могущественного клана ндива, оказалась распыленной между двадцатью кланами, а внутри кланов – между вождем, старейшинами и богатыми торговцами-посредниками [1176 - M’Bokolo E. Le Gabon… P. 340–341.]. Кроме того, отказ вождей мпонгве под давлением Франции от работорговли (1845 г.) сильно подорвал их экономическое могущество – до 1840-х годов продажа рабов оставалась для них главным источником доходов. С другой стороны, постоянное присутствие французов в эстуарии Комо с 1843 г. (основание Форт-Омаля) стало дополнительным магнитом, притягивавшим к побережью племена охотников и собирателей. Уже в 1847 г. фаны заявили капитан-лейтенанту французского ВМФ Меке о своем желании установить с белыми прямые коммерческие отношения [1177 - ANOM. S&#233;n&#233;gal et d&#233;pendances III. Dossier 7: M&#233;quet 1847. В разговоре с Меке вождь фанов отрицал, что его соплеменники питаются себе подобными, и сам Меке был склонен верить этому утверждению.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Миграция фанов вызвала растущее беспокойство у племен, паразитировавших на посреднической торговле. Чтобы воспрепятствовать их прямым контактам с европейцами, они распространяли слухи о присущей им жестокости и даже каннибализме [1178 - «Их называют каннибалами, – пишет Даррико, – но тому нет достаточных доказательств» (Darricau R.-A. Op. cit. P. 270).]. Под влиянием этих слухов американский миссионер-протестант Уильям Уокер, посетивший деревни фанов в 1848 г., описал их миграцию как настоящее нашествие агрессоров-людоедов, стремящихся очистить от бакале и басеке бассейн Комо, ассимилируя или просто уничтожая эти племена [1179 - Mr Walker’s visit… P. 122–123.]. Но пока еще основной зоной расселения фанов продолжали оставаться Хрустальные горы, а их миграция носила в целом мирный характер, потому что, во-первых, число мигрантов уступало числу бакале и басеке, во-вторых, не располагая огнестрельным оружием, фаны были не способны одержать верх над своими соседями, и, наконец, у этих обитателей леса не было опыта плавания на пирогах, поэтому для транспортировки товаров они нуждались в помощи местных посредников. К тому же прибрежные жители внушали им страх перед европейцами, уверяя, что белые якобы покупают черных, чтобы употреблять их в пищу, а из крови делать вино [1180 - Faidherbe L. Etablissements fran&#231;ais sur les c&#244;tes d’Afrique. Le Gabon // L’Illustration. 26 Novembre 1853. Paris. P. 348.]. В этой ситуации главной формой экспансии фанов стали их брачные союзы с бакале и басеке, что давало им возможность беспрепятственно основывать поселения во владениях своих новых родичей [1181 - Mr Walker’s visit… P. 123; M’Bokolo E. Noirs et Blancs en Afrique Equatoriale: Les soci&#233;t&#233;s c&#244;ti&#232;res et la p&#233;n&#233;tration fran&#231;aise (vers 1810–1874). Paris; La Haye; New York, 1981. P. 122. Матримониальным союзам также способствовала практика оставлять в качестве заложников женщин при совершении торговых сделок. См.: M’Bokolo E. Le Gabon… P. 334; Idem. Noirs et Blancs… P. 122.]. Таким образом, миграция фанов первоначально осуществлялась небольшими рывками, и она ни в коей мере не являлась массовой, что позволяло им до определенного момента избегать серьезных конфликтов с местными племенами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Во второй половине 1850-х годов переселение фанов из внутренних районов в область эстуария Комо приобретает более масштабный характер. Они все решительнее вытесняют бакале из долин Верхнего Комо и Верхней Бокуэ, а бакале, в свою очередь, теснят басеке на Нижнем Комо. К 1860 г. фаны активизируют свое проникновение в зону правых притоков Комо, тогда как центром концентрации бакале становится район устья Бокуэ, а поселения басеке между Рембое и Бокуэ практически исчезают [1182 - Braouezec J.-E. Notes sur les peuplades riveraines du Gabon, de ses affluents et du fleuve Ogo-Uwai // Bulletin de la Soci&#233;t&#233; de G&#233;ographie. S&#233;r. 5. T. 1. 1861. P. 345–359.]. В 1861 г. фаны уже появляются на берегах самого Габонского эстуария: они начинают осваивать правый берег Рембое и даже селятся на левом берегу среди бакале [1183 - Serval P.-A. Le Gabon. Description de la rivi&#232;re Rhambo&#233; et de ses affluents // Revue Maritime et Coloniale. T. 3. 1861. P. 401–404.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;С конца 1850-х годов европейские торговцы при поддержке французских властей начинают прилагать усилия для ликвидации системы посреднической торговли и установления прямых коммерческих связей с производителями, что еще более расширяет масштабы миграции фанов. 29 августа 1857 г. фаны впервые приходят с товарами в Либревиль [1184 - С 1849 г. Либревиль заменил Форт-Омаль в качестве французского поста в Габоне.]. К концу 1850-х годов представления европейцев о фанах становятся более позитивными: факт присущего им каннибализма (особенно по отношению к белым) все чаще ставится под сомнение. С 1861 г. между фанами и французами устанавливаются регулярные торговые отношения; некоторые вожди отправляют своих сыновей учиться в местную католическую миссию [1185 - Anonyme. Etablissement fran&#231;ais de la C&#244;te d’Or et du Gabon // Revue Maritime et Coloniale. T. 9. 1863. No. 31. P. 56.]. С 1862 г., когда европейские фирмы переходят к практике создания дочерних факторий, фаны превращаются в реальных торговых конкурентов бакале и басеке.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;К началу 1860-х годов в зоне эстуария Комо обозначился явный демографический перевес в пользу фанов. По данным на 1863 г., на его берегах обитали 60 тыс. бакале, 3 тыс. басеке, 3 тыс. мпонгве и 120 тыс. фанов [1186 - Anonyme. Etablissement fran&#231;ais de la C&#244;te d’Or et du Gabon // Revue Maritime et Coloniale. T. 9. 1863. No. 31. P. 52–53.]. Помимо растущей миграции, от которой более других страдали басеке, на нарушение баланса повлияло и сокращение численности прибрежных жителей из-за болезней (сифилис и т. д.) и алкоголизма. Теряя контроль над экономической жизнью Габонского эстуария, мпонгве уже не могли претендовать и на политическое доминирование в этом регионе. Фаны же постепенно овладевали искусством плавания на пирогах, что окончательно устраняло для них потребность в коммерческих посредниках, а благодаря непосредственным контактам с европейцами они начали приобретать огнестрельное оружие, что обеспечивало силовое прикрытие их миграции к побережью. Ситуация в зоне эстуария стала накаляться: борьба за торговую монополию провоцировала многочисленные конфликты как между племенами, так и между аборигенами и европейцами (нападения на торговые суда, блокирование рек и т. д.).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тем не менее в первой половине 1860-х годов басеке еще остаются главными поставщиками красного дерева, а бакале продолжают контролировать торговый путь между эстуарием Комо и Огове. Однако эпидемия оспы, свирепствовавшая в регионе в 1864–1865 гг., окончательно меняет баланс сил в пользу фанов. Особо сильный удар эпидемия нанесла по мпонгве и басеке, чья численность и прежде быстро снижалась из-за низкой рождаемости и болезней, тогда как фаны, жившие в более отдаленных районах, пострадали значительно меньше. По состоянию на июнь 1865 г., число бакале сократилось, по сравнению с 1863 г., в 6 раз (с 60 тыс. до 10 тыс.), а мпонгве – на одну треть [1187 - ANOM. Gabon Congo I. Dossier 7: Etablissements fran&#231;ais de la C&#244;te d’or et du Gabon. R&#233;ponse &#224; un questionnaire adress&#233; par d&#233;p&#234;che du 22 juin 1865.]. По свидетельству контр-адмирала Лаффона де Ладеба, «с 1843 г., времени основания поста, население мпонгве уменьшилось приблизительно на две трети» [1188 - ANOM. Gabon Congo I. Dossier 3a: Rapport annuel sur la situation des &#233;tablissements de la c&#244;te d’or et du Gabon, Laffon de Lad&#233;bat au Ministre de la Marine, 17 f&#233;vrier 1865.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В таких условиях натиск фанов на эстуарий Комо, особенно усилившийся с 1865 г., уже невозможно было остановить. Неудивительно, что контр-адмирал Флёрьо де Лангль в октябре 1866 г. сравнивает его с «наводнением готов и вандалов» [1189 - ANOM. Gabon Congo I. Dossier 6b: Lettre du 2 octobre 1866, De Langle &#224; Marine. Rapport sur la situation des comptoirs – Gabon.]. В середине 1860-х годов они оккупируют всю долину Верхнего Комо, ассимилируя оставшихся бакале и басеке [1190 - Roullet G. La rivi&#232;re Como au Gabon et les populations riveraines // Annales des voyages, de la g&#233;ographie, de l’histoire et de l’arch&#233;ologie. Vol. 192. 1866. P. 278–279.], практически вытесняют их из долины Нижнего Комо (там сохранилось только три деревни басеке и пять деревень бакале) [1191 - ANOM. Gabon Congo I. Dossier 6b: Rapport Fleuriot de Langle, 5–6 mai.], занимают долину Бокуэ и устанавливают контроль над всеми реками Габонского эстуария восточнее Рембое. Под угрозой оказываются главная дорога бакале по Рембое и ее левому притоку Мбилагону по которой в Либревиль доставляется две трети товаров, прежде всего каучук и слоновая кость [1192 - ANOM. Gabon Congo I. Dossier 6b: Lettre du 2 octobre 1866, De Langle &#224; Marine. Rapport sur la situation des comptoirs – Gabon.], а также западная часть эстуария: «…через несколько лет, – предрекает Флёрьо де Лангль, – мпонгве сойдут со сцены» [1193 - ANOM. Gabon Congo I. Dossier 6b: Lettre du 19 mars 1867, Fleuriot de Langle &#224; Marine. Etat politique et commercial des &#233;tablissements de la C&#244;te d’or et du Gabon.]. По его оценке, в зоне эстуария Комо (сентябрь 1867 г.) до двух третей населения составляют фаны (60–80 тыс. из 120 тыс.), которым противостоят всего 10 тыс. бакале, 10 тыс. басеке и не более 2 тыс. мпонгве [1194 - ANOM. Gabon Congo I. Dossier 6b: Fleuriot &#224; Marine, 11 septembre 1867.]. В 1873 г. фаны размещаются уже вблизи европейских факторий и даже на правом берегу эстуария, в непосредственной близости от Либревиля [1195 - ANOM. Gabon III. Dossier 2: Rapport Du Quilio.]; они устанавливают контроль над устьем Рембое [1196 - См.: M&#233;t&#233;gu&#233; N’Nah N. L’implantation coloniale au Gabon: la r&#233;sistance d’un peu ple, 1839–1960. Paris, 1981. Vol. 1: Les combattants de la premi&#232;re heure, 1839–1920. P. 69.] и островом Нинге-Нинге у впадения в Комо Бокуэ [1197 - ANOM. Gabon Congo I. Dossier 10b: Lettre du 19 mai 1873, Garraud, Capitaine de Fr&#233;gate Commandant sup&#233;rieur par int&#233;rim au Gabon au Ministre de la Marine.], а также прорываются к Атлантическому побережью южнее Габонского эстуария, двигаясь в направлении дельты Огове и Фернан-Ваша [1198 - ANOM. Gabon I. Dossier 10b: Du Quilio, Commandant la Division Navale de l’Atlantique Sud au Ministre de la Marine, 14 mai 1873; ANOM. Gabon Congo I. Dossier 10b: Lettre du 19 mai 1873, Garraud &#224; Marine.]. Пришельцы ассимилируют местных бакале и оттесняют басеке к северу от эстуария; только с помощью французов мпонгве удается удержать за собой несколько прибрежных районов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Важно отметить, что миграция фанов разворачивается не только в направлении эстуария Комо, но также на северо-запад и на юг. В 1866 г. они уже контролируют несколько участков Атлантического побережья между эстуарием Муни и дельтой Огове, а к 1873 г. обосновываются на берегах эстуария Муни среди селений басеке и в долине Верхней Монда [1199 - ANOM. Gabon Congo IV. Dossier 8: Lettre du Lieutenant de Vaisseau, Capitaine du «Marabout» &#224; l’Amiral, Division navale de l’Atlantique sud. Bord, rade du Gabon, le 23 ao&#251;t 1873.]. Им принадлежат также две трети территории между Бокуэ и Огове, в том числе долина Верхней Абанги [1200 - Walker R. B. N. Relation d’une tentative d’exploration en 1866 de la rivi&#232;re de l’Ogov&#233; et de la recherche d’un grand lac devant se trouver dans l’Afrique Centrale // Annales des voyages, de la g&#233;ographie, de l’histoire et de l’arch&#233;ologie. Vol. 205. 1870. P. 59ff.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В конце 1866 г. фаны находятся уже недалеко от Огове [1201 - Еще в 1861 г. капитан-лейтенант французского ВМФ Жюль-Эдуард Брауе-зек не зафиксировал никаких поселений фанов на Огове (Braouezec J.-E. Op. cit. P. 353).], однако их миграция в этом направлении не столь масштабна, как миграция в регион эстуария Комо: основной путь, по которому они движутся к озерам Нижней Огове (через Бокуэ или Рембое), достаточно опасен: вооруженное ружьями многочисленное население района Ламбарене (иненга и галуа) пока еще способно оказать им сильное сопротивление. Среднюю Огове контролируют с запада на восток соответственно бакале, бакота, бапинджи и оканда [1202 - Walker R. B. N. Op. cit. P. 142–143.]. Тем не менее появление во второй половине 1860-х годов европейских коммерсантов на Огове делает ее долину гораздо более притягательной для производителей из внутренних районов, чем это было преж де. Оно стимулирует миграцию не только фанов, но и других племен из внутренних регионов, прежде всего переселение на Среднюю Огове этноса меке (шива, оссьеба), главного поставщика слоновой кости в этот регион: двигаясь с севера, меке начинают давить на бапинджи, вынуждая их мигрировать на юго-запад, к Нгунье.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прежде ученые считали меке одной из подгрупп фанов («фаны-меке»), обитавшей в северо-восточной части Габона [1203 - См., напр.: Raponda Walker A. Notes d’histoire du Gabon. Montpellier, 1960. P. 9.], поэтому их движение рассматривалось как элемент миграции фанов в целом, однако ныне теория их общего происхождения вызывает большие сомнения [1204 - См., напр.: Idiata D. F. Les langues du Gabon. Donn&#233;es en vue de l'&#233;laboration d'un atlas linguistique. Paris, 2007. P. 32.], и их переселение можно трактовать как самостоятельную миграционную волну. Это еще раз доказывает, что расширение европейского присутствия спровоцировало массовое перемещение населения – далеко не одних фанов – из внутренних регионов Африки к Атлантическому побережью.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;К началу 1870-х годов основным направлением миграции как фанов, так и меке становится южное. К 1873 г. меке занимают часть долины Огове между землями оканда и башаке, обосновавшись на левом ее берегу восточнее устья Окано и на правом от устья Офуэ до устья Ивиндо; они перерезают коммерческий путь по Огове [1205 - Compi&#232;gne V. de. L’Afrique &#233;quatoriale. Paris, 1975. Vol. 2. P. 164.] и устраивают систематические нападения на торговые караваны. Фаны же, оккупировав область между эстуарием Комо и правым берегом Нижней Огове [1206 - Compi&#232;gne V. de. L’Afrique &#233;quatoriale. Paris, 1975. Vol. 2. P. 68.], в том числе окрестности озера Азинго [1207 - Compi&#232;gne V. de. L’Afrique &#233;quatoriale. Paris, 1975. Vol. 2. P. 9.], двигаются к Фернан-Вашу [1208 - ANOM. Gabon Congo I. Dossier 8b: Duperr&#233; &#224; Marine, 20 mars 1870.]; из-за сопротивления галуа и иненга им пока еще не удается овладеть районом Адолинанонго, но восточнее они уже занимают подступы к Самките на Средней Огове. Бакале, бакота и оканда, спасаясь от фанов и меке, вынуждены мигрировать на ее левый берег [1209 - Compi&#232;gne V. de. Op. cit. Vol. 2. P. 83, 117.]. В руках фанов и меке оказывается практически весь Северный Габон. Только слабые навыки в навигации тормозят их дальнейшее продвижение и начало прямой торговли с европейцами на Огове.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Таким образом, ситуация, сложившаяся на Нижней и Средней Огове непосредственно перед французским завоеванием, напоминает ситуацию в зоне эстуария Комо в 1840–1860-е годы. Производители, прежде всего каучука и слоновой кости, стремятся установить прямые коммерческие связи с европейцами, имеющими аналогичные намерения: обе стороны пытаются избавиться от посредников (бакале, бакота, оканда), которые, в свою очередь, прилагают усилия, чтобы помешать контактам между европейцами и жителями внутренних районов, всячески дискредитируя последних в глазах белых: как в 1840-е годы прибрежные племена распространяли жуткие слухи о фанах, так и в 1870-е годы начинают широко циркулировать рассказы о кровожадности меке и их каннибальских обычаях [1210 - Ср.: Ibid. Vol. 1. P. 148.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Такая ситуация в долине Огове в начале 1870-х годов значительно осложняла задачу исследования этой реки, которую поставил перед собой Пьер де Бразза. Появление европейцев воспринималось местными племенами в перспективе ожесточенного коммерческого противостояния: с одной стороны, они оказывали гостеприимство белым, желая расширить свою торговлю с ними, но с другой, весьма враждебно относились к их попыткам продвинуться выше по Огове и установить связи с более далекими этносами – стратегия, явившаяся причиной неудачи экспедиции Виктора де Компьеня и Альфреда Марша в 1874 г. и почти на год задержавшая Оскара Ленца в стране оканда (1875–1876 гг.). Самым большим препятствием для экспедиции де Бразза оказались не пороги и тропическая лихорадка, а межэтнические конфликты, порожденные в первую очередь постепенно усиливавшимся в течение всего XIX в. проникновением в этот регион европейцев.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;2. Европейцы в Габоне до экспедиций Пьера Саворньяна де Бразза<br></h3><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;§ 1. Европейцы в Габоне В XV–XVIII вв.<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нет никаких данных о том, что европейцы посещали побережье Габона до эпохи Великих географических открытий. Их знакомство с Габоном произошло лишь в последней трети XV в. после открытия в 1471 г. португальским путешественником Фернаном ду По острова Сан-Томе, которое положило начало изучению побережья Гвинейского залива. По мнению габонского историка Жерома Квензи Микала, первым европейцем, чья каравелла бросила якорь в эстуарии Комо (1484 г.), был португальский мореплаватель Дьогу Кан [1211 - Kwenzi Mikala J. Le Gabon: le pays et les hommes // L’esprit de la for&#234;t. Terres du Gabon / Ed. L. Perrois. Paris; Bordeaux, 1997. P. 26.]. Несмотря на отсутствие прямых свидетельств, посещение им эстуария Комо весьма вероятно: это была одна из самых удобных стоянок для кораблей, направлявшихся к устью «Заира» (Конго). По крайней мере, на карте Кристофоро Солиго, составленной около 1485 г., мы обнаруживаем «реку Габан» (Rio de Gaba&#245;). Возможно, однако, что португальцы появились у габонских берегов еще раньше, в период между 1472 и 1484 гг., возможно даже в 1472 г. (Лопу Гонсалвиш) [1212 - См.: Leers A. Beschryvinge van de Kust van Africa // Pertinente Beschryvinge van Africa / Ed. Leo Africanus. Rotterdam, 1665. S. 313. См. также: Barnes J. F. Gabon: Beyond the Colonial Legacy. Boulder; San Francisco; Oxford, 1992. P. 10.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Конец XV и большая часть XVI в. – период доминирования в Южной Атлантике португальцев. Коммерческое освоение ими Габона началось вскоре после основания капитаном-мором Альвару Каминья на острове Сан-Томе первого стабильного португальского поселения (1491/1492 г.). В 1500 г. Мануэль I Счастливый (1495–1521 гг.) предоставил португальским колонистам на Сан-Томе (в основном иудеям) право торговли в Гвинейском заливе вплоть до «королевства Конго» [1213 - См.: Reynard R. Recherche sur la pr&#233;sence des Portugais au Gabon, XV–XIXe si&#232;cle // Bulletin de l’Institut d’Etudes Centrafricaines. No. 9. 1955. P. 21.]. Португальцы экспортировали из региона пальмовое масло, пчелиный воск, мед [1214 - См.: Filippo Pigafetta. Relatione del Reame di Congo e della circonvicine contrade. Tratta dalli scritti e ragionamente di Odoardo Lopez Portoghese. Roma, 1591.] и особенно слоновую кость, а также рабов, которые предназначались первоначально для работы на плантациях сахарного тростника на Сан-Томе, а с конца XVI в. – для отправки в Америку [1215 - Barnes J. F. Op. cit. P. 11; Reynard R. Op. cit. P. 22. О степени вовлеченности Габона в эту торговлю см.: Lasserre G. Libreville, la ville et sa r&#233;gion. Paris, 1958. P. 54.]. Преимущественно коммерческий характер контактов с местными племенами объясняет, почему португальцы, а за ними и другие европейцы, интересовались в этот период только побережьем, не пытаясь проникнуть в глубь континента: все, что имело для них ценность, они получали, заходя в несколько удобных прибрежных бухт к северу от устья Конго. Вместе с тем португальские торговцы все же внесли важный вклад в географическое изучение региона, в первую очередь Дуарте Лопеш, посетивший его в 1578–1589 гг. [1216 - Filippo Pigafetta. Op. cit.]<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;К концу XVII в. главным центром притяжения для белых негоциантов в Габоне стал мыс Лопеш, где они покупали не только слоновую кость и пальмовое масло, но также зубы гиппопотама и перья попугая [1217 - Barnes J. F. Op. cit. P. 11.]. Что касается габонской работорговли, то основной ее зоной была область Лоанго [1218 - См., напр.: Rinchon D. Pierre-Ignace-Li&#233;vin van Alstein, capitaine n&#233;grier, Gand 1733 – Nantes 1793. Dakar, 1964. P. 36.], прежде всего бухты Маюмба, Каленго и Лоанго, тогда как на большей части остального побережья она никогда не достигала сравнимых с Лоанго масштабов [1219 - См.: Bucher H. The Atlantic slave trade and the Gabon Estuary: The mpongwe to 1860 // Africans in bondage: studies in slavery and the slave trade / Eds. Ph. D. Curtin and P. E. Lovejoy. Madison, 1986. P. 140.]: во-первых, человеческие ресурсы Габона были относительно невелики (даже в XVIII в. его население не превышало 150 тыс. чел.); во-вторых, охота за рабами и их доставка оказывались делом довольно затратным, поскольку подавляющее число габонцев обитало во внутренних районах; и, наконец, местные рабы ценились на рынке значительно меньше, чем, например, ангольские [1220 - См.: Rinchon D. Op. cit. P. 115.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Параллельно с коммерческим освоением габонского побережья португальцы попытались свою торговую экспансию дополнить экспансией «цивилизаторской» (христианизация). Хотя центром миссионерской деятельности португальских иезуитов в XVI в. оставалась «империя Конго» (Сан-Сальвадор), она распространилась также и на некоторые территории Габона, главным образом на Лоанго.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;К концу XVI в. португальцы начинают утрачивать свои позиции в этом регионе. В габонскую торговлю активно вовлекаются «опоздавшие» европейские нации – англичане, французы и особенно голландцы [1221 - Основными предметами европейского импорта в Габон были различные ткани, ром, другие алкогольные напитки, железные прутья, огнестрельное оружие, порох и ножи. См.: Brun S. Samuel Brun, des Wundartzet und Burgers zu Basel, Schiffarten. Basel, 1624; Barbot J. A Description of the Coasts of North and South Guinea and of Ethiopia Inferior, vulgarly Angola. London, 1732.], которые на протяжении всего XVII в. постепенно вытесняют португальцев [1222 - См.: Ruiters D. Toortse der Zee-Vaert. Flushing // Werken Uitgegevan door de Linschoten-Vereeniging. № 6. Hague, 1913; Bosman W. A New and Accurate Description of the Coast of Guinea: Divided into the Gold, the Slave and the Ivory Coasts. London, 1704. См. также: Vrijman C. Quelques notices sur l'histoire de la traite n&#233;gri&#232;re des Hollandais &#224; la C&#244;te Occidentale dAfrique au XVIIe et XVIIIe si&#232;cles // Bulletin de la Section de G&#233;ographie. Vol. 51. 1936. P. 107–126.]. К концу XVII в. португальская торговля в Габоне, как и миссионерская деятельность, сходят на нет; португальцы сосредотачивают свое внимание на Ло-анго и Анголе. Правда, в начале XVIII в. они возводят форт на ове Коннике и предпринимают – первыми из европейцев – разведку в глубь габонской территории: поиск ими месторождений золота оказывается безуспешным, однако они открывают горный массив, которому дают название «Хрустальные горы» (Сьерра-дель-Кристаль) из-за голубой дымки, обволакивающей его вершины.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;XVII столетие – период доминирования в Южной Атлантике голландцев. Неудивительно, что именно голландец – географ Ольферт Даппер (1635–1689 гг.) – дает миру первое естественно-научное описание побережья от Сетте-Кама до устья Конго, и поныне сохраняющее ценность для африканистики [1223 - Dapper O. Beschreibung von Afrika. Amsterdam, 1670.]. Уже в 1600 г. голландцы захватывают о-ва Элобей, Кори-ско, Коннике, северный берег эстуария Комо; их отношения с местными жителями, правда, отличаются довольно большой напряженностью и порой перерастают в вооруженные столкновения [1224 - В 1600 г. голландский форт на ове Элобей подвергается нападению со стороны мпонгве; они периодически грабят европейские торговые суда, за что голландцы в 1698 г. сжигают их поселения на островах Коннике и Перроке. См.: Reynard R. Note sur l’activit&#233; &#233;conomique des c&#244;tes du Gabon au d&#233;but du XVIIe si&#232;cle // Bulletin de l’Institut d’Etudes Centrafricaines. No. 13–14. 1957. P. 49–54.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;С начала XVIII в. более активными игроками в габонской торговле становятся французы, а затем англичане; их доля в ней особенно возрастает во второй половине столетия. В XVIII в. эстуарий Комо остается в первую очередь поставщиком эбенового и красного дерева, сандала, пчелиного воска; англичан к тому же очень интересует слоновая кость. Что касается работорговли, то, несмотря на общее расширение ее масштабов (из-за увеличения спроса на рабов в Западном полушарии), Габон продолжает занимать в ней маргинальное положение, хотя корабли с живым товаром из Анголы и Лоанго обычно доходят до мыса Лопеш и Сангатанги [1225 - Сангатанга находилась между мысом Лопеш и эстуарием Комо.], чтобы оттуда начать переход через океан.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;§ 2. Исследования Габона в XIX в. (до первой экспедиции Пьера де Бразза)<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Систематическое изучение Габона европейцами начинается, по сути дела, только в XIX в., что неудивительно. До этого времени европейские негоцианты, как правило, не устраивали на габонском побережье (в отличие от Гвинейского залива и Анголы) постоянных стоянок, а просто бросали якорь в определенных его пунктах, прежде всего в эстуарии Комо и у мыса Лопеш, где они могли приобрести интересовавшие их товары [1226 - См.: Bucher H. Op. cit. P. 138.]. С начала XIX в. торговля местных племен с белыми, однако, интенсифицируется и приобретает регулярный характер. Это открывает новую эпоху в исследовании Габона.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В 1818 г. эстуарий Комо посещает английский путешественник Томас Эдвард Баудич; проведя здесь семь недель, он представляет миру сделанное на основе устных сообщений мпонгве его первое географическое описание [1227 - Bowdich T. E. Voyage dans le pays d’Aschantie, ou Relation de l’ambassade envoyee dans ce royaume par les Anglais. Paris, 1819. См. карту: Tafel 8, Die Gab&#252;n L&#228;nder // Mittheilungen aus Justus Perthes’ Geographischer Anstalt ber Wichtige Neue Erfor-schungen auf dem Gesammtgebiete der Geographie von Dr. A. Petermann. Gotha, 1862.]. В 1836–1838 гг. британские офицеры Видал [1228 - Александр Томас Эмерик Видал (1792–1863 гг.) – британский военный моряк и исследователь. В 1803–1863 гг. на службе в ВМФ Великобритании; капитан 2-го ранга (1823 г.), капитан 1-го ранга (1825 г.), контр-адмирал (1851 г.), вице-адмирал (1859 г.).] и Бедфорд [1229 - Джордж Огастес Бедфорд (1809–1878 гг.) – британский военный моряк и гидрограф. В 1823–1864 гг. на службе в ВМФ Великобритании; корабельный гардемарин (1825 г.), лейтенант (1834 г.), капитан 2-го ранга (1843 г.), капитан 1-го ранга (1854 г.), контр-адмирал (1869 г.).] обследуют регион между эстуариями Монда и Муни и составляют его карту [1230 - Liniger-Goumaz M. Br&#232;ve histoire de la Guin&#233;e Equatoriale. Paris, 1988. Р. 27.]. Создание на правом берегу эстуария Комо французами Форт-Омаля в 1843 г. дает новый толчок к изучению географии Габона. В том же году лейтенант Флёрьо де Лангль [1231 - Альфонс-Жан-Рене виконт Флёрьо де Лангль (1809–1881 гг.) – французский военный моряк и колониальный администратор. В 1837–1883 гг. на службе в ВМФ Франции; капитан-лейтенант (1849 г.), капитан 2-го ранга (1861 г.), капитан 1-го ранга (1870 г.), контр-адмирал (1873 г.). Командующий Военно-морским дивизионом у Западных берегов Африки в 1865–1867 гг.; военно-морской префект Бреста в 1873–1874 гг.] составляет первую карту Габонского эстуария до устья Бокуэ [1232 - Fleuriot de Langle A.-J.-R. Croisi&#232;re &#224; la C&#244;te d’Afrique, 1868 // Le Tour du Monde. T. 23. 1872. P. 305–352; T. 26. 1873. P. 353–400; T. 31. 1876. P. 241–305.]. В июне – июле 1844 г. капитан-лейтенант французского ВМФ Даррико [1233 - Родольф-Огюстен барон Даррико (1807–1877 гг.) – французский военный моряк и колониальный администратор. В 1826–1869 гг. на службе в ВМФ Франции; капитан-лейтенант (1835 г.), капитан 3-го ранга (1846 г.), капитан 1-го ранга (1853 г.); губернатор Реюньона (1858–1864 гг.); контр-адмирал (1864 г.); военно-морской префект Рошфора (1867–1869 гг.). См. о нем: Bout H. Le baron R. A. Darricau, contre-amiral (1807–1877) // Revue Maritime et Coloniale. T. 62. 1879. P. 467–470.] предпринимает исследование восточной части эстуария за устьем Рембое; первым из европейцев он поднимается по Комо до места впадения в нее Бокуэ и выясняет, что, за исключением Рембое, все остальные притоки Комо несудоходны [1234 - Darricau R.-A. Le Gabon: Extrait d’un rapport adress&#233; le 3 septembre 1844, au commandant de la station fran9aise des c&#244;tes occidentales d’Afrique // Revue coloniale. T. 4. 1844. P. 267–276.], – это позволяет отвергнуть популярную гипотезу о том, что Комо берет исток в самом центре Африки и, значит, является удобным путем во внутренние области неисследованного континента. В августе – сентябре 1846 г. капитан-лейтенант французского ВМФ Шарль Пижар, пройдя по Комо до устья Бокуэ, первым из европейцев посещает селения бакале (акеле) [1235 - Pigeard Ch. Exploration du Gabon, effectu&#233;e en ao&#251;t et septembre 1846 // Annales maritimes et coloniales: Revue Coloniale. T. 3. 1847. P. 258–291; Idem. Notes sur le Gabon // Revue Coloniale. T. 4. 1855. P. 245–265.]. В ноябре – декабре того же года капитан-лейтенант французского ВМФ Меке [1236 - Эжен-Луи-Юг барон Меке (1812–1887 гг.) – французский военный моряк и колониальный администратор; на службе в ВМФ Франции с 1828 по 1880 г.; капитан-лейтенант (1842 г.), капитан 2-го ранга (1852 г.), капитан 1-го ранга (1854 г.), контр-адмирал (1865 г.), вице-адмирал (1874 г.). Комендант Габона в 1846 г.; военно-морской префект Бреста в 1874–1877 гг.] на шхуне «Об» поднимается по Комо немного выше устья Бокуэ, а также посещает Нижнюю Бокуэ, еще раз подтверждая ошибочность теории о связи этих рек с внутренними регионами континента [1237 - M&#233;quet E.-L.-H. Nouvelle excursion dans le haut de la rivi&#232;re Gabon, effectu&#233;e en novembre et d&#233;cembre 1846 // Annales maritimes et coloniales: Revue Coloniale. T. 4. 1847. P. 284–304.]. В августе – сентябре 1848 г. американский миссионер Уильям Уокер проходит по Комо 28 км выше устья Бокуэ и становится первым белым, посетившим селения фанов [1238 - Mr Walker’s visit to the upper waters of the Gaboon // The Missionary Herald. Vol. 45. 1849. No. 4. P. 120–123.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;После четырехлетней паузы (1849–1853 гг.), связанной в первую очередь с политическими причинами (Февральская революция 1848 г. во Франции), изучение эстуария Комо возобновилось. Теперь перед исследователями стояли две основные задачи – обнаружить истоки Комо, хотя уже никто не верил, что они находятся в центральных областях Африки, и достичь страны фанов, через которую, как теперь предполагали, проходил прямой путь в эти самые области. В 1853 г. капитаны 1-го ранга французского ВМФ Луи Эдуард Буэ-Вийоме [1239 - Луи Эдуард Буэ-Вийоме (1808–1871 гг.) – французский военный моряк и колониальный администратор; капитан-лейтенант (1834 г.), капитан 3-го ранга (1840 г.), капитан 1-го ранга (1844 г.), контр-адмирал (1854 г.), вице-адмирал (1860 г.), адмирал (1865 г.). Командующий Военно-морским дивизионом у Западных берегов Африки в 1839–1842 и 1848–1850 гг.; губернатор Сенегала в 1843–1844 гг.; военно-морской префект Шербура (1860–1861 гг.) и Тулона (1861–1864 гг.).] и Огюст Боден [1240 - См. сн. 404 к «Путешествиям».], тогдашний командующий Военно-морского поста у Западных берегов Африки, предприняли путешествие вверх по Комо: они первыми достигли верховьев этой реки и выяснили, во-первых, что Комо стекает с Хрустальных гор, во-вторых, что страна фанов располагается в этих горах, и, в-третьих, что Комо в своем верхнем течении малосудоход-на. После новой паузы (1854–1855 гг.) исследования французских военных продолжил путешественник франко-американского происхождения Поль Беллони дю Шайю, который первым приступил к разведке других, помимо эстуария Комо, районов Габона и который первым из европейцев проник в его внутренние области. Пройдя в июле – сентябре 1856 г. по эстуарию Муни, реке Тембони (Митемеле) и ее притоку Лона, он достиг Хрустальных гор, открыв таким образом западный путь в страну фанов. После возвращение в Либревиль дю Шайю предпринял в конце 1856 г. короткую экспедицию на реку Монда, а в мае – июне 1857 г. побывал на мысе Лопеш. В феврале – декабре 1858 г. он исследовал регион Фернан-Ваша (страна нкоми) до озера Аненге, а затем, поднявшись по реке Рембо-Нкоми, посетил земли бакале и эшира [1241 - Chaillu P. B. du. Voyages et aventures en Afrique Equatoriale. Paris, 1863. Хронологию путешествий дю Шайю с января 1856 г. до февраля 1859 г. см.: Littel’s Living Age. 3d Ser. Vol. 14. Boston. July – September 1861. P. 306–309. О спорах по поводу путешествий дю Шайю и достоверности его открытий см.: Bucher H. Canonization by repetition: Paul Du Chaillu in historiography // Cahiers d’histoire d’outre-mer. T. 66. 1979. No. 242–243. Р. 15–32.]. В марте 1857 г. лейтенант французского ВМФ Лоран-Адриен Реве-ран дю Мениль продолжил исследование Верхнего Комо, а в 1858–1859 гг. капитан-лейтенант Жюль-Эдуард Брауезек наконец обнаружил в Хрустальных горах ее исток [1242 - Braouezec J.-E. Notes sur les peuplades riveraines du Gabon, de ses affluents et du fleuve Ogo-Uwai // Bulletin de la Soci&#233;t&#233; de G&#233;ographie. S&#233;r. 5. T. 1. 1861. P. 345–359.]. Капитан-лейтенант Франсуа Тушар в апреле 1860 г. завершил изучение бассейна Верхнего Комо [1243 - Touchard F. Notice sur le Gabon (C&#244;te occidentale d’Afrique) // Revue Maritime et Coloniale. T. 3. 1861. P. 1–17.]. В результате всех этих путешествий ученый мир пришел к убеждению, что Хрустальные горы являются колыбелью и Комо, и Монда, и Муни и что именно через эти горы пролегает дорога в глубины Африки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;К началу 1860-х годов исследование зоны эстуария Комо было в основном закончено и центр внимания европейских путешественников переместился на другие области, прежде всего на долину Огове.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В те годы обширная дельта Огове заставляла многих предполагать, что эта река, по-видимому гораздо более полноводна, чем Комо, что она также берет начало в Хрустальных горах и, наконец, что она и есть тот самый искомый путь в глубь континента. Первопроходцами долины Огове стали капитан-лейтенант французского ВМФ Поль Серваль и французский военный врач [1244 - В тот момент – хирург 1-го класса.] Марк-Теофиль Гриффон дю Белле, которые в июле – августе 1862 г. исследовали ее дельту и нижнее течение до озера Онанге [1245 - Griffon du Bellay M.-T. Le Gabon, 1861–1864 // Le Tour du Monde. T. 12. 1865. P. 273–320; Idem. Exploration du fleuve Ogo-Wa&#239; (Juillet et ao&#251;t 1862), c&#244;te occidentale d’Afrique // Revue Maritime et Coloniale. T. 9. 1863. P. 66–89, 296–309; Serval P. Reconnaissance d’une des routes qui m&#232;nent du Rhambo&#233; &#224; l’Ogo-Wa&#239; // Revue Maritime et Coloniale. T. 9. 1863. P. 309–315.]. Кроме того, они получили от аборигенов богатую информацию о географии и этнографии бассейна Огове в целом: они узнали о впадающей в нее с юга реке Нгунье, на берегах которой живут племена эшира и симба, и еще об одном ее левом притоке Лоло; о народах иненга и галуа; об обитающих на Средней Огове «ошеба», как туземцы называли меке (отсюда Гриффон дю Белле сделал вывод, что долина Огове является исходным пунктом миграции фанов), и о живущих далее по реке «шаки» (башаке) и «омбете» (умбете) [1246 - Griffon du Bellay M.-T. Le Gabon… P. 303–305.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В декабре 1862 г. Серваль и Гриффон дю Белле попытались найти путь до Огове через долину Рембое, но они не дошли до нее всего лишь несколько километров. Ту же самую задачу преследовали и две экспедиции 1864 г. – экспедиция на Бокуэ капитан-лейтенанта французского ВМФ Луи-Виктора Женуайе и экспедиция на Нижнюю Огове Франсуа Тушара вместе с капитан-лейтенантом Жаном-Александром Альбиго. Последние не смогли подняться по Огове дальше, чем это удалось сделать Сервалю и Гриффону дю Белле в 1862 г., однако они обследовали самый южный рукав ее дельты – реку Мана.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В середине 1860-х годов начался новый этап изучения Огове. В 1866 г. английский торговец Роберт Брюс Наполеон Уокер [1247 - О нем см. сн. 5 к Отч.-1.] первым из европейцев поднялся по этой реке выше мыса Фетиш (Средняя Огове) и достиг устья Окано [1248 - Walker R. B. N. Relation d’une tentative d’exploration en 1866 de la rivi&#232;re de l’Ogov&#233; et de la recherche d’un grand lac devant se trouver dans l’Afrique Centrale // Annales des voyages, de la g&#233;ographie, de l’histoire et de l’arch&#233;ologie. Vol. 205. 1870. P. 59–80, 120–144.]. В апреле – мае 1867 г. капитан-лейтенант французского ВМФ Антуан-Мари-Огюст Эме, пройдя по пути, проложенному Уокером, дошел до островов Зора-Кочо, приблизившись к Воротам Оканда [1249 - Aym&#232;s A.-M.-A. R&#233;sum&#233; du voyage d’exploration de l’Ogoou&#233; entrepris par le «Pionnier», en 1867 et 1868 // Bulletin de la Soci&#233;t&#233; de G&#233;ographie. S&#233;r. 5. T. 17. 1869. P. 417–433; Idem. Exploration de l’Ogoway: Recherches G&#233;ographiques et Ethnologiques sur le bassin du Gabon // Revue Maritime et Coloniale. T. 28. 1870. P. 525–561; T. 29. 1870. P. 54–73.]. В 1873 г. Уокер первым из европейцев миновал пороги Средней Огове и доплыл до Лопе, племенного центра оканда.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Исследовательские рейды европейских коммерсантов и французских военных моряков продолжила французская научная экспедиция маркиза Виктора де Компьеня и Альфреда Марша (январь 1873 г. – май 1874 г.), целью которой было достичь Верхней Огове. Путешественники сумели подняться по Огове выше Лопе: в марте 1874 г. они добрались до устья Офуэ и миновали водопад Бове, однако из-за враждебных действий шива (меке) им пришлось прервать свое дальнейшее плавание. Несмотря на неудачу, де Компьень и Марш привезли в Европу ценные сведения о Средней Огове – проведя астрономические наблюдения, они составили ее карту, собрали данные о флоре и фауне прилегающих областей, а также выявили главное препятствие, стоящее на пути тех, кто попытается доплыть до верховьев Огове, – напряженные отношения меке, контролирующих реку выше Офуэ, с другими племенами [1250 - Compi&#232;gne V. de, Marche A. Voyage dans le Haut-Ogoou&#233; de la Pointe F&#233;tiche &#224; la Rivi&#232;re Ivindo // Bulletin de la Soci&#233;t&#233; de G&#233;ographie. S&#233;r. 6. T. 8. 1874. P. 225–239; Compi&#232;gne V. de. L’Afrique &#233;quatoriale. Paris, 1875. Vol. 1–2; Marche A. Trois voyages dans l'Afrique occidentale: S&#233;n&#233;gal, Gambie, Casamance, Gabon, Ogoou&#233;. Paris, 1879. P. 83– 239.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Проведенная Уокером, Эме, де Компьенем и Маршем разведка Огове вплоть до Бове показала, что основное направление ее течения на этом довольно значительном отрезке – западное. Это позволяло надеяться, что и в своей верхней части Огове тоже движется с востока или с юго-востока и что, следовательно, ее исток находится где-то в самых глубинных областях континента; возможно даже, что она вытекает из Великих озер Центральной Африки [1251 - В первой половине 1870-х годов возникло предположение, что началом Огове является обнаруженная в 1868 г. Ливингстоном река Луалаба (на самом деле являвшаяся притоком Конго).]. Было установлено, что ниже водопада Бове Огове вполне судоходна, а сам Бове можно преодолеть волоком; выше же по течению, по свидетельствам, полученным от оканда, какие-либо серьезные препятствия для навигации отсутствуют. Поэтому ученый мир склонился к мнению, что именно Огове, а не Конго с ее многочислеными порогами в нижнем течении, является наиболее удобным путем в глубь Африканского материка.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Географы, – писал де Компьень, – были взволнованы этим открытием (Огове. – И. К., Е. К.): такая мощная водная артерия, вероятно, имела своим истоком очень крупные внутренние озера; сами чернокожие говорили об этом: рабы, пришедшие издалека, видели “восточное море”, покрытое лодками; что же они могли называть этим “восточным морем”, если не огромные озера, открытые Ливингстоном, Бейкером [1252 - Сэмюэл Уайт Бейкер (1821–1893 гг.) – британский естествоиспытатель, исследователь Африки. В 1861–1865 гг. в поисках истоков Белого Нила совершил путешествие в Восточную Африку, во время которого открыл озеро Альберта (1864 г.).], Спиком [1253 - Джон Хеннинг Спик (1827–1864 гг.) – британский офицер, исследователь Африки. В 1856–1859 гг. вместе с Ричардом Бертоном совершил путешествие в Восточную Африку, во время которого открыл озера Танганьика и Виктория (1858 г.). В ходе экспедиции 1860–1863 гг. определил исток Нила – место, где река Виктория-Нил вытекает из озера Виктория.] и другими [1254 - Ричардом Бертоном, Джеймсом Грантом.]? Умные головы полагали, что Конго и Огове, вероятно, стекали с одних и тех же гор. После путешествий Стэнли и доктора Швайнфур-та [1255 - Георг Август Швайнфурт (1836–1925 гг.) – немецкий ботаник, этнолог, исследователь Африки и Аравийского полуострова. Во время экспедиции в Южный Судан изучил область Бахр-эль-Газаль и открыл не относящуюся к бассейну Нила реку Уэле (приток Убанги).] в ученом мире стало превалировать мнение, что великая река, истоки которой обнаружил Ливингстон и которую он посчитал Нилом, на самом деле была не Нилом, а широким водным потоком, текущим на запад и впадающим в Атлантический океан, – вероятно, Огове или Конго. <…> Во всяком случае, все сходились во мнении, что Огове – наилучший путь, открывающийся для исследователей, желавших проникнуть в самый центр Африки» [1256 - Compi&#232;gne V. de. Op. cit. Vol. 2. P. 9–10.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Добраться по Огове до внутренних областей Черного континента – вот задача, которая стояла теперь на повестке дня. Решить ее была призвана «северная» [1257 - Одновременно с «южной» экспедицией в бассейн Конго под руководством Пауля Гюсфельдта.] немецкая экспедиция Оскара Ленца, который в 1874 г. по поручению Германского общества по изучению Экваториальной Африки отправился в плавание по Огове для исследования ее верховий и для выяснения возможных связей ее бассейна с бассейном Конго. Летом 1875 г. он сумел добрался до Лопе, но затем надолго застрял в стране оканда [1258 - Lenz O. Exp&#233;dition dans l’Ogoway // Revue Maritime et Coloniale. T. 54. 1877. P. 529–534.]. В результате выполнение этой миссии выпало на долю итальянского графа и гражданина Франции Пьера Саворньяна де Бразза.<br>
<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;3. Габон как объект французской колониальной политики<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Появление французов в Габоне датируется концом XV в. Оно было связано с попытками французских коммерсантов проникнуть в зону Гвинейского залива, в то время контролировавшуюся португальцами. В 1488 г. дьеппские судовладельцы поручают молодому капитану Жану Кузену отправиться к берегам Африки, а затем, идя вдоль побережья Адрара, добраться до Конго и там, установив торговые отношения с местным населением, закупить золотой песок, слоновую кость, дорогие породы дерева и перец. В ходе своего путешествия (1488–1489 гг.) Кузен посещает Анголу, Конго, Золотой Берег и Берег Слоновой Кости. Таким образом, он становится первым французом, чье присутствие у габонского побережья можно считать вполне вероятным [1259 - Ж.-П. Ванд Вег, однако, утверждает, что «первый французский корабль появился <у габонского берега> ок. 1515 г.» (Vande Weghe J.-P. Akanda et Pongara: Plages et mangroves (Les Parcs Nationaux du Gabon). Libreville, 2005).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В эпоху Франциска I (1515–1547 гг.) и Генриха II (1547–1559 гг.) Франция прилагает усилия для того, чтобы стать сильной морской и торговой державой. При поддержке властей французские коммерсанты, прежде всего из Нормандии, основывают многочисленные торговые фактории на побережье Сенегала, Казаманса, Перечном Береге, Береге Слоновой Кости, Золотом Береге и Невольничьем Береге. Торговые корабли из Дьеппа и Руана плавают в Гвинейский залив и добираются до Анголы. С этого времени французы вовлекаются в обменные операции с прибрежными племенами, оставаясь, однако, на вторых ролях в XVI в. после португальцев, а в XVII в. – после голландцев [1260 - См., напр.: Denuc&#233; J. LAfrique au XVIe si&#232;cle et le commerce anversois. Antwerp, 1937.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;С начала XVIII в. французы превращаются в более активных участников габонской торговли; их доля в ней особенно возрастает во второй половине XVIII в. [1261 - Charbonnier F. Gabon, Terre dAvenir. Paris, 1957.] Французов интересуют в первую очередь рабы [1262 - См.: Bucher H. The Mpongwe of the Gabon Estuary: A History to 1860. Madison, 1977. P. 69 (диссертация).], но все большее значение для них приобретают также слоновая кость и экзотические породы дерева [1263 - Isert P. E. Voyage en Guin&#233;e et dans les &#238;les Caraibes en Am&#233;rique. Paris, 1793. P. 128–129, 146, 149. Ср.: Adams J. Remarks on the Country Extending from Cape Palmas to the River Congo. London, 1823; Rinchon D. Pierre-Ignace-Li&#233;vin van Alstein, capitaine n&#233;grier, Gand 1733 – Nantes 1793. Dakar, 1964. P. 115.]. Франция пытается распространить на Африку систему монопольных колонизационных компаний. Одна компания получает монополию на торговлю в зоне от Сьерра-Леоне до мыса Лопеш, другая – южнее, до мыса Доброй Надежды, в том числе на побережье Анголы. В начале XVIII в. возникает также особая Ангольская компания. Однако все они терпят крах.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;После Семилетней войны (1755–1763 гг.) французы, стремясь избежать конкуренции, прежде всего с англичанами, сосредоточивают свою коммерческую деятельность к югу от экватора, преимущественно в зоне габонского побережья [1264 - Br&#233;ard Ch. La Guin&#233;e, le Congo et le commerce fran&#231;ais au XVIIIe si&#232;cle // Revue Maritime et Coloniale. T. 76. 1883. P. 529; Mettas J. Honfleur et la traite des Noirs au XVIIIe si&#232;cle // Revue francaise d'histoire d'outre-mer. Vol. 60. 1973. No. 218. P. 5–6.]. В 1769 г, осознав неэффективность монопольных компаний, правительство Франции восстанавливает свободу торговли. В 1785 г. с Африкой торгуют уже примерно семьдесят французских фирм – в первую очередь из Гавра и Нанта, а также из Дюнкерка, Онфле-ра, Сен-Мало, Ла-Рошели, Бордо, Марселя и других городов. Из 100–110 коммерческих судов, ежегодно отправляющихся из портов Франции к западному побережью Африки, не менее сорока идут в Анголу. В 1785 г. французы основывают свою первую торговую факторию в эстуарии Комо [1265 - Fleuriot de Langle A.-J.-R. Croisi&#232;re &#224; la C&#244;te d’Afrique, 1868 // Le Tour du Monde. T. 31. 1876. P. 260.]. Начиная с Жака Барбо Младшего и Жана Казенева, посетивших в 1700–1701 гг. Конго и Кабинду [1266 - Voyage de Jacques Barbot le Jeune et Jean Cazeneuve &#224; la Rivi&#232;re de Congo et de Kapinda // Histoire g&#233;n&#233;rale des voyages, ou Nouvelle collection des relations de voyages par mer et par terre. T. 13. Paris, 1828.], этот регион становится и зоной интересов французских ученых и путешественников. В середине 1770-х годов аббат Льевен-Бонавантюр Пруайя (1743–1808 гг.) пишет на основе свидетельств католических миссионеров из Экваториальной Африки периода 1766–1776 гг. «Историю Лоанго, Каконго и других королевств Африки», где среди массы ошибок и фантастических интерпретаций можно найти любопытные сведения об обычаях, форме правления и языке местных племен [1267 - Proyart L.-B. Histoire de Loango, Kakongo et autres royaumes dAfrique. Paris, 1776.]. Незадолго до Великой французской революции морской офицер Луи де Гранпре посещает побережье Анголы и Лоанго и оставляет подробное описание туземных нравов, законодательства, системы власти и практики работорговли [1268 - Degrandpr&#233; L. Voyage &#224; la c&#244;te occidentale d’Afrique, fait dans les ann&#233;es 1786 et 1787, contenant la description des moeurs, usages, lois, gouvernement et commerce des Etats du Congo, fr&#233;quent&#233;s par les Europ&#233;ens, et un pr&#233;cis de la traite des noirs, ainsi qu'elle avait lieu avant la R&#233;volution fran&#231;aise. Paris, 1800/1801. T. 1.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Однако после Французской революции 1789 г. торговля в Габоне сходит на нет: до конца Наполеоновских войн англичане остаются неоспоримыми лидерами коммерции в этом регионе. Правда, в 1805 г. отряд вице-адмирала Линуа [1269 - Шарль-Александр-Леон-Дюран Линуа (1761–1848 гг.) – французский военный моряк; на службе в ВМФ Франции с 1776 по 1816 г.; контр-адмирал (1799 г.), вице-адмирал (1800 г.); граф (1810 г.). Прославился победой над английской эскадрой в битве у Альхесираса (1801 г.). В 1803–1806 гг. командовал военно-морскими силами Франции в Индийском океане. В 1806–1810 гг. находился в английском плену.] на обратном пути из Индийского океана во Францию заходит в Лоанго и Маюмбу и встречает там туземцев, которые заявляют ему о желании торговать с французами [1270 - В своем рапорте 22 декабря 1805 г. министру ВМФ и колоний Дени Декре Линуа писал: «Когда я остановился в Лоанго и Маюмбе, меня посетили жители этой страны, которые высказали пожелание возобновить отношения с французами, чьи товары они предпочитают английским; многие из них говорили на нашем языке, так что их можно было хорошо понять» (цит. по: Dubois M., Terrier A. Les colonies fran-&#231;aises: Un si&#232;cle d’expansion coloniale. Paris, 1902. T. 1. P. 226).], однако этот визит не имеет никаких последствий.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В результате Парижского мирного договора 1814 г. Франция лишается фактически всех своих колониальных владений: в Африке она сохраняет лишь остров Горе и несколько факторий на побережье Сенегала. В эпоху Реставрации (1814–1830 гг.) и в первые годы Июльской монархии (1830–1848 гг.) Париж не проводит активной колониальной политики и даже не пытается составить конкуренцию Великобритании ни в Африке, ни в других регионах. Работорговля, поставленная вне закона Венским конгрессом (1815 г.), исчезает из сферы интересов французских коммерсантов. Официальный Париж провозглашает своей задачей борьбу с нелегальной торговлей «живым товаром», которая в 1815–1830 гг. достигает своего пика, – португальские и испанские дельцы ежегодно вывозят с габонского побережья по нескольку тысяч рабов [1271 - Barnes J. F. Gabon: Beyond the Colonial Legacy. Boulder; San Francisco; Oxford, 1992. P. 11, 13. По утверждению Уильяма Уокера, из эстуария Комо и с мыса Лопеш ежегодно вывозилось около 5 тыс. рабов (Papers of the American Board of Commissioners for Foreign Missions (ABCFM). Boston, 1844). См. также: Donnan E. Documents Illustrative of the History of the Slave Trade to America. New York, 1965. Vol. 2. P. 598, 642.]. Однако Франция не имеет для этой борьбы достаточных средств – за годы Наполеоновских войн французский флот практически уничтожен, а ее единственная военно-морская база на западном берегу Африки (Горе) не располагает ни одним крейсером. Ни правительство, ни общественное мнение не проявляют к Габону никакого внимания. Характерно, что французский путешественник Жан-Батист Дувиль (1794–1837 гг.), посетивший в 1827–1828 г г. Анголу и Бенгелу [1272 - Город на Атлантическом побережье Анголы.], в своем скандально известном труде «Путешествия в Конго и во внутренние районы Экваториальной Африки» (1832) [1273 - Douville J.-B. Un voyage au Congo, 1827–1828: les tribulations d’un aventurier en Afrique &#233;quinoxiale / Ed. Ch. Edel. Paris, 1991. Idem. Voyage au Congo et dans l’int&#233;rieur de l’Afrique &#233;quinoxiale, fait dans les ann&#233;es 1828, 1829 et 1830. Paris, 1832. Vol. 1–3.] совсем не упоминает об областях к северу от устья Конго, в том числе и о Габоне.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тем не менее французская торговля в зоне Гвинейского залива и к югу от экватора постепенно расширяется, хотя она и не может сравниться с британской. В эстуарий Комо периодически заходят французские коммерческие суда. Обменные операции с местным населением, однако, весьма затруднены как из-за сложностей, естественно возникающих в условиях посреднической торговли (задержки с доставкой товаров, часто намеренные; нарушение договоренностей и т. п.), так и по причине частых нападений аборигенов на европейских коммерсантов, особенно в тех случаях, когда их корабли терпят крушение или садятся на мель, – согласно местным обычаям, такие корабли переходят в собственность тех, на чьей земле произошло крушение. В 1837 г. мпонгве в эстуарии Комо подвергают грабежу сразу два французских торговых судна «Жён Эмили» и «Жён Фредерик».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Угроза французским коммерческим интересам побуждает правительство графа Моле [1274 - Луи-Матье Моле (1781–1855 гг.) – премьер-министр Франции с 6 сентября 1836 г. по 31 марта 1839 г.] к действию. По приказу министра ВМФ и колоний вице-адмирала де Розамеля [1275 - Клод Шарль Мари дю Камп де Розамель (1774–1848 гг.) занимал этот пост с 6 сентября 1836 г. по 31 марта 1839 г.] в эстуарий Комо для обеспечения безопас ности европейской торговли направляются два военных корабля под командованием капитана 1-го ранга Перонна [1276 - Леонор-Жюльен де Перонн – французский военный моряк; капитан 2-го ранга (1828 г.), капитан 1-го ранга (1837 г.).]. В то же время капитан-лейтенант Буэ-Вийоме вместе с владельцем фирмы «Галлам» Виктором Кальве представляют де Розамелю проект создания на западноафриканском побережье постоянных военных постов, которые защищали бы французских торговцев в этом регионе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Проект Буэ-Вийоме и Кальве оказался не просто своевременным, но сверхсвоевременным. Обеспокоенный усилившейся активностью британцев в Гвинейском заливе (особенно в заливе Биафра и в районе Фернандо-По) во второй половине 1830-х годов, Париж отказался от своей прежней пассивности и принял предложенную ими стратегию: было необходимо опередить британцев и создать условия для развития французской торговли к югу от экватора. 31 октября 1838 г. капитан 3-го ранга Монтанье де Ла Рок [1277 - Жан-Батист Монтанье де Ла Рок (1793–1862 гг.) – французский военный моряк и колониальный администратор; капитан 1-го ранга (1841 г.), контр-адмирал (1844 г.). Губернатор Сенегала в 1841–1842 гг.; командующий Военно-морским дивизионом у Западных берегов Африки в 1845–1848 гг. В отставке с 1856 г.], командующий военно-морским постом на Горе, поручает Буэ-Вийоме разведать на канонерской лодке «Малуин» побережье между Гамбией и Габоном, чтобы выяснить возможность заключения с местными вождями торговых договоров и устройства на их землях французских военно-морских постов, которые будут гарантировать безопасность европейских коммерсантов, бороться с грабителями и препятствовать работорговле [1278 - ANOM. S&#233;n&#233;gal et d&#233;pendances III. Dossier 5b: Instructions de Montagni&#232;s de la Roque, Gor&#233;e, 31 octobre 1838.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Экспедиция Буэ-Вийоме (ноябрь 1838 г. – апрель 1839 г.) ознаменовала собой перелом в колониальной политике Франции в Экваториальной Африке. После посещения Берега Слоновой Кости (Дабу, Гран-Басам и Асини) Буэ-Вийоме прибыл в эстуарий Комо, где 9 февраля заключил договор с «королем» Дени, одним из правителей мпонгве, по которому Франция получила небольшой участок земли на левом берегу эстуария с правом устройства здесь постоянного поста [1279 - Текст договора см.: Dubois M., Terrier A. Op.cit. P. 227.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Однако французские коммерческие круги, на поддержку которых в первую очередь и рассчитывал Буэ-Вийоме, не выразили большой заинтересованности в реализации его проекта. Торговые палаты Руана, Бордо и Марселя отказались финансировать создание торговой фактории во владениях Дени. В декабре 1840 г. начальник Департамента колоний Министерства ВМФ рекомендовал новому министру адмиралу Дюперре [1280 - Ги-Виктор Дюперре (1775–1846 гг.) был не совсем «новым» министром – он уже занимал этот пост дважды: с 18 ноября 1834 г. по 6 сентября 1836 г. и с 12 мая 1839 г. по 1 марта 1840 г. Третий и последний раз Дюперре стал министром ВМФ и колоний 29 октября 1840 г. в 3-м кабинете маршала Сульта и оставался на этой должности до 7 февраля 1843 г.] отложить выполнение проекта Буэ-Вийоме и Кальве [1281 - ANOM. S&#233;n&#233;gal et d&#233;pendances III. Dossier 5b: Rapport du Directeur des colonies au Ministre de la Marine, 18 d&#233;cembre 1840.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но Буэ-Вийоме, ставший к тому времени командующим Военно-морс ким дивизионом у Западных берегов Африки [1282 - И капитаном 3-го ранга (1840 г.).], не собирался отступать. В докладе министру 14 февраля 1842 г. он выдвинул предложение о создание трех постоянных французских постов – у устья реки Гарровей, в Гран-Басаме и в эстуарии Комо. Прибыв в Габон, он заключил 18 марта того же года договор с другим вождем мпонгве – «королем» Луи, который признал верховенство Франции над своими землями по правому берегу эстуария Комо [1283 - Текст договора см.: Dubois M., Terrier A. Op. cit. P. 227.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Трудно сказать, насколько результативными оказались бы усилия Буэ-Вийоме, если бы не изменение внешнеполитических обстоятельств. Британия, обеспокоенная его деятельностью, принимает решение усилить свое присутствие в зоне Гвинейского залива (август 1842 г.). В самом же эстуарии Комо появляются американские миссионеры-протестанты: 22 июня 1842 г. сюда прибывают представители пресвитерианской церкви Бостона, которые уже 16 июня открывают на правом берегу школу для сыновей местной знати. В марте 1843 г. Испания добивается от туземных вождей признания своего суверенитета над о-вами Кориско и над побережьем от Рио-Бенито (Волё) до мыса Санта-Клара [1284 - С этой целью Мадрид командировал полномочного королевского комиссара Хуана Хосе Лерену. См.: Ortega Canadell R. Provincias africanas espa&#241;olas: Ifni, S&#225;hara, Fernando Poo, y R&#237;o Muni. Barcelona, 1962. P. 237.]. В этой ситуации правительство маршала Сульта [1285 - Речь идет о 3-м кабинете Сульта (29 октября 1840 г. – 18 сентября 1847 г.), фактическим руководителем которого был министр иностранных дел Франсуа Гизо. Никола Жан-де-Дьё Сульт (1769–1851 гг.) – военный и государственный деятель Франции; маршал (1804 г.); герцог Далматинский (1808 г.); премьер-министр в 1832–1834, 1839–1840 и 1840–1847 гг.], несмотря на отсутствие поддержки со стороны коммерческих кругов метрополии, принимает 19 декабря 1842 г. решение о срочном строительстве укрепленного форта на берегах эстуария Комо [1286 - См.: Schnapper B. La politique et le commerce fran&#231;ais dans le Golfe de Guin&#233;e de 1838 &#224; 1871. Paris, 1961. P. 29.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;27 апреля 1843 г. капитан 3-го ранга Боден, новый командующий Военно-морским дивизионом у Западных берегов Африки (с 21 сентября 1842 г.), заключил договор о признании французского суверенитета с еще одним вождем мпонгве на правом берегу эстуария Комо – Кабеном. А 18 июня в воды эстуария вошел отряд кораблей (два военных и один торговый) под командованием Буэ-Вийоме, ставшего к тому времени губернатором Сенегала (5 февраля 1843 г.). Высадившись на правом берегу, французы приступили к строительству форта на холме между речушками Авондо и Арамбо, которое было завершено 3 сентября. Возведение форта, названного Форт-Омаль в честь Анри Орлеанского герцога Омальского (1822–1897 гг.), пятого сына короля Луи-Филиппа, положило начало французской колониальной империи в Экваториальной Африке.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Появление постоянного военно-морского поста в Габоне потребовало создания местной французской администрации во главе с комендантом Габона, подчинявшимся сначала губернатору Сенегала, а с 1854 г. – командующему Военно-морским дивизионом у Западных берегов Африки. До 1860 г. на должность коменданта назначались офицеры невысокого ранга: лейтенанты ВМФ, лейтенанты и капитаны морской пехоты или морской артиллерии.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Опасаясь противодействия Великобритании, французы спешат легитимизировать свое присутствие в Габоне путем заключения новых договоров с вождями эстуария Комо. 28 марта 1844 г. подписывается соглашение с вождем Глассом (правый берег), по которому тот обязуется предоставлять свою землю для устройства европейских факторий только с согласия Франции [1287 - См.: British and foreign state papers: 1844–1845. Vol. 33. London, 1859. P. 566–569.]. По общему договору от 1 апреля 1844 г. вожди мпонгве признают французский суверенитет над обоими берегами и островами эстуария Комо; аналогичный документ подписывается 6–7 июля того же года с местными вождями басеке. 4 сентября 1845 г. вожди эстуария соглашаются на запрет работорговли, а 1 августа 1846 г. официально санкционируют французское присутствие в этом регионе. По договорам с вождем мпонгве Георгием (5 ноября 1846 г.) и вождями басеке и бакале (1 декабря) французы устанавливают протекторат над устьем Рембое. Таким образом, к концу 1846 г. под контролем Франции оказываются ключевые пункты эстуария Комо – мыс Санта-Клара, мыс Понгара, полуостров Овендо, бухта Георгия, острова Коннике и Перроке.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В то же время Франция заключает договор о дружбе с вождями эстуария Муни (4 и 8 сентября 1845 г.) [1288 - ANOM. Gabon Congo II. Dossier 2. Dossier Largent, 1884. Etude g&#233;n&#233;rale sur le Gabon – Trait&#233;s.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;28 сентября 1844 г. в Габонском эстуарии появляется первая группа французских католических миссионеров – три представителя ордена Сакре-Кёр де Мари [1289 - Этот орден был основан в 1840 г. Франсисом Либерманом с целью крещения «черных», смягчения их нравов и приобщения к цивилизации. В 1848 г. он объединился с орденом Св. Духа. См.: Koren H. Les Spiritains, trois si&#232;cles d’histoire religieuse et missionnaire. Paris, 1982. P. 491; Vaulx B. de. Histoire des missions catholiques fran&#231;aises. Paris, 1951. P. 386.], в том числе Жан-Реми Бессьё, которые основывают миссию Св. Марии у Форт-Омаля, подчиненную апостолическому викариату Обеих Гвиней, и уже в декабре 1844 г. открывают при ней школу [1290 - См.: Jean-R&#233;mi Bessieux et le Gabon (1803–1849). La fondation de l'Eglise catho-lique &#224; travers sa correspondance / Ed. G. Morel. Paris, 2007. P. 156–194.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чтобы закрепиться в Габоне, в первую очередь в эстуарии Комо, правительство Сульта, учитывая общую индифферентность коммерческих кругов, приступило к поискам новой формулы, которая оправдывала бы с экономической точки зрения французское присутствие в этом регионе. Была сделана попытка заменить торговый проект проектом сельскохозяйственной колонии. Он родился из базовой потребности в продовольственном самообеспечении Форт-Омаля и желания избавиться от ненадежных и затратных услуг местных посредников. Рядом с фортом были разбиты плантации арахиса, риса, масличной пальмы, сахарного тростника, хлопка и конопли. Однако реализация этого проекта натолкнулась на серьезное препятствие – отсутствие рабочей силы: мужчины-мпонгве презирали земледельческий труд; привлечь же аборигенов из других племен, как предложил Боден [1291 - ANOM. S&#233;n&#233;gal et D&#233;pendances IV. Dossier 39. 22 septembre 1847. Lettre de Baudin, capitaine de vaisseau, commandant le «Phoque» &#224; Montagni&#232;s de la Roque, Contre-Amiral, Commandant en chef de la station des c&#244;tes occidentals d’Afrique.] в сентябре 1847 г., не удалось, так как басеке и бакале из страха перед мпонгве не решались приближаться к французскому форту.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наряду с пробуксовкой сельскохозяйственного проекта к середине 1840-х годов исчезла и политическая мотивация постоянного французского присутствия в Габоне, поскольку британское правительство, удовлетворившись доминированием своих коммерсантов в местной торговле [1292 - Показательно, что основным языком коммерческого общения в эстуарии Комо был английский, с которым не могли конкурировать ни французский, ни португальский.], отказалось от конкуренции с французами за политический контроль в этом регионе. Все это грозило полностью покончить с робким экспансионизмом Июльской монархии (в целом и так весьма осторожной в колониальной политике) в Экваториальной Африке. Падение монархии Луи-Филиппа в феврале 1848 г. и финансовые трудности нового республиканского режима поставили на повестку дня даже вопрос об эвакуации Форт-Омаля, тем более что французская торговля в зоне эстуария Комо развивалась довольно медленными темпами. Комиссия по экономическим исследованиям, созданная по инициативе Буэ-Вийоме [1293 - Вновь назначенного командующим Дивизионом 1 сентября 1848 г., уже в чине капитана 1-го ранга.], вынесла в 1849 г. отрицательный вердикт относительно возможности создания в Габоне сельскохозяйственной колонии. Не было принято и предложение импортировать в Габон рабочую силу из Сенегала (кру и волоф) [1294 - ANOM. S&#233;n&#233;gal et D&#233;pendances IV. Dossier 39d. 27 septembre 1849. Aubry-Lecomte. Note sur le Gabon.]. В октябре 1849 г. рядом с Форт-Омалем поселили около пятидесяти бывших рабов-африканцев с бразильского корабля «Элизия», захваченного французами в 1846 г. у побережья Лоанго (их поселение получило имя «Либревиль» по образцу английского Фритауна [1295 - Фритаун был основан англичанами на побережье Сьерра-Леоне в 1797 г. как поселение освобожденных рабов.]), но и они не проявили особого желания работать на местных плантациях. Земледельческая стратегия потерпела полный крах.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тем не менее французы не ушли из Габона. Это произошло благодаря двум важным обстоятельствам. Во-первых, установление режима Второй империи во Франции вдохнуло новую жизнь во французскую колониальную политику, в том числе в Западной и Экваториальной Африке [1296 - «В общем, Вторая империя, какая бы цель ни лежала в основе ее политики, перешла в Западной Африке к экспансии» (Dubois M., Terrier A. Op. cit. P. 283–284).]. Французы начали расширять зону своего влияния в Габоне: 18 сентября 1852 г. они заключили договор о протекторате с вождями мыса Эстериас, а 23 апреля 1855 г. – с вождями о-ва Элобей. Во-вторых, французская торговля в этом регионе получила неожиданный импульс после появления в 1853 г. нового предмета экспорта – каучука [1297 - В 1853 г. басеке и бакале впервые доставили шарики каучука в Либревиль.]. Коммерческий фактор во французской политике в Габоне вновь вышел на первый план [1298 - Правда, в 1856 г. был выдвинут проект создания в Габоне криминальной колонии, наподобие английских колоний в Австралии.].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В таких условиях местная французская администрация оказалась перед необходимостью решать ряд неотложных задач, среди которых: 1) обеспечение безопасности расширяющейся французской и в целом европейской торговли в Габоне (прежде всего в эстуарии Комо); 2) сохранение прежних направлений товарных потоков; 3) оптимизация торговли с туземцами, в первую очередь снижение коммерческих издержек, обусловленных как частыми конфликтами с поставщиками товаров, так и самой системой их доставки из внутренних районов через цепи посредников. Эта оптимизация выразилась в поощрении прямых контактов между европейскими коммерсантами и производителями импортируемых из Габона товаров, особенно самых дорогостоящих из них – слоновой кости, красного и черного дерева.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В этой ситуации особую значимость для французских властей приобретает проблема фанов – основных поставщиков указанных товаров в зону эстуария Комо. Опасаясь, что фаны в поисках прямых торговых связей с европейцами найдут иные пути к побережью, мигрируя на север или запад, французы прилагают усилия, во-первых, чтобы поставить эти пути под свой контроль (попытки оспорить у Испании суверенитет над районом Муни [1299 - Апеллируя к сентябрьским договорам 1845 г.]), а во-вторых, чтобы поощрять уже идущую миграцию фанов на юго-запад, в направлении эстуария Комо [1300 - Именно эту цель преследовала экспедиция Франсуа Тушара на Верхнее Комо в апреле 1860 г.]. Они рассматривают фанов не только как торговых партнеров, но – в перспективе – и как потенциальную рабочую силу, способную обеспечить реализацию старого проекта создания в Габоне сельскохозяйственной колонии.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Значение Габона в африканской политике Франции постепенно возрастает. В 1859 г. Либревиль (согласно императорским декретам от 26 февраля и 5 марта 1859 г.) становится основным местом базирования Военно-морского дивизиона и административным центром французских владений в Гвинейском заливе (Гран-Басам, Асини, Дабу) – командующий Дивизионом одновременно занимает пост управляющего французскими владениями на Золотом Береге и в Габоне; Габон выводится из подчинения губернатору Сенегала, а его комендант отныне назначается непосредственно Парижем (декрет от 4 августа 1860 г.). Это расширяет финансовые возможности местных властей и позволяет увеличить управленческий персонал.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Повышение уровня политической ответственности администрации Либревиля в условиях ежегодного роста объемов европейской торговли в Габоне превращает ее в активного агента коммерческой политики и изменяет сам масштаб участия администрации в местных делах. Задачи французских властей усложняются, поскольку все проблемы, возникающие в процессе торговли европейцев с аборигенами, оказываются теперь их проблемами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Главная дилемма, которая встает перед ними, – выбор между посредниками (мпонгве, басеке, бакале) и производителями (фанами). С одной стороны, привлечение фанов на берега эстуария Комо отвечает, по мнению местных французских руководителей, перспективам дальнейшего развития колонии и европейской торговли в этом регионе, с другой – их миграция подрывает установившуюся систему отношений в эстуарии, на которой преж де базировалось влияние французов: прежде всего она угрожает интересам мпонгве, их главных союзников. Шаги, предпринимаемые европейскими торговцами (при поддержке французских властей) по установлению прямых контактов с производителями, дают дополнительный импульс движению фанов к эстуарию, что ведет к ухудшению политической ситуации в этой зоне с начала 1860-х годов. Во-первых, происходит неизбежное обострение отношений фанов с племенами-посредниками: фаны пытаются вытеснить басеке и бакале, а те делают все возможное, чтобы помешать торговле европейцев с фанами. Во-вторых, установление прямых коммерческих отношений между крайними участниками цепочки обменов устраняет «подушку безопасности» в лице посредников (прежде – в глазах и тех и других – несших всю ответственность за возникавшие в ходе обменов проблемы) и создает почву для конфликтов между производителями и европейскими торговцами, которые заполняют всю историю Габона в 1860-е и 1870-е гг.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В таких условиях французам приходится балансировать между двумя крайностями. С одной стороны, они продолжают поощрять миграцию фанов в зону эстуария Комо и установление прямых коммерческих связей между ними и европейскими коммерсантами: с 1862 г. европейские фирмы начинают создавать дочерние фактории на его берегах и на его притоках. С другой – французские власти пытаются удерживать фанов в определенных рамках: во-первых, наказывая их за нарушение «правил торговли», а во-вторых, не позволяя им занять всю прилегающую к эстуарию область и полностью вытеснить из нее своих прежних партнеров, особенно мпонгве.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Такая политика оказывается в целом неэффективной и приводит к еще большему обострению ситуации. На участившиеся с начала 1860-х годов нападения фанов на европейские торговые суда французские военные власти отвечают репрессиями: серию карательных экспедиций открыл в 1863 г. капитан 1-го ранга барон де Дидло [1301 - Октав Франсуа Шарль барон де Пейер-Дидло (1812–1886 гг.) – французский военный моряк; на службе в ВМФ Франции с 1829 по 1879 г.; капитан-лейтенант (1841 г.), капитан 2-го ранга (1846 г.), капитан 1-го ранга (1853 г.), контр-адмирал (1863 г.), вице-адмирал (1871 г.). Командующий Военно-морским дивизионом у Западных берегов Африки в 1861–1863 гг. Военно-морской префект Бреста в 1871–1873 г г.]. Ту же самую политику проводил и его преемник контр-адмирал Лаффон де Ладеба [1302 - Андре Эмиль Леон Лаффон де Ладеба (1807–1874 гг.) – французский военный моряк; на службе в ВМФ Франции с 1828 по 1870 г.; капитан-лейтенант (1837 г.), капитан 2-го ранга (1847 г.), капитан 1-го ранга (1853 г.), контр-адмирал (1861 г.), вице-адмирал (1868 г.). Командующий Военно-морским дивизионом у Западных берегов Африки в 1863–1865 гг.], организовавший карательные рейды против фанов в ноябре 1864 г. и в августе 1865 г.; он также ввел практику патрулирования французскими военными судами эстуария Комо и его притоков. Однако такая стратегия не только не способствовала уменьшению напряженности в зоне эстуария, но, наоборот, усугубляла ее. Французы не учитывали кардинально важного обстоятельства: отсутствие политической централизации у фанов делало репрессии эффективными только по отношению к той их группе (деревне), которая этим репрессиям подвергалась, однако они не оказывали никакого воздействия на поведение других их соплеменников.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;К середине 1860-х годов провал репрессивного курса становится настолько очевидным, что назначенный 13 декабря 1865 г. новый командующий Дивизионом контр-адмирал Флёрьо де Лангль, уже более 25 лет знакомый с Габоном, принимает на вооружение более осторожную политику по отношению к фанам. Не имея возможности осуществлять постоянное патрулирование эстуария и его притоков, он отказывается от карательных мер, заменяя их штрафами и взятием в заложники детей вождей фанов, которых отдают на воспитание католическим миссионерам, надеясь таким образом сделать из них будущих проводников французской политики. Флёрьо де Лангль ведет переговоры с фанами и мпонгве: он заставляет обе стороны согласиться на французское посредничество в их спорах и конфликтах и убеждает первых не занимать земли вторых. Такая политика способствует некоторому улучшению ситуации – в 1866–1867 гг. в зоне эстуария наступает относительно спокойный период.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но период этот длится недолго. Миграционное давление фанов на эстуарий Комо продолжается, и это обрекает на провал все попытки французов сохранить равновесие между ними и мпонгве. В 1868 г. нападения фанов на европейских торговцев возобновляются, и новый командующий Дивизионом (с сентября 1867 г.) контр-адмирал Дорьяк [1303 - Александр Франсуа Дорьяк (1812–1878 гг.) – французский военный моряк и колониальный администратор; на службе в ВМФ Франции с 1827 по 1874 г.; контрадмирал (1867 г.). Командующий Военно-морским дивизионом у Западных берегов Африки в 1867–1869 гг.] вновь прибегает к репрессиям и патрулированию рек эстуария, и вновь неудачно. Сменивший его в декабре 1869 г. капитан 1-го ранга Дюперре [1304 - Виктор Огюст барон Дюперре (1825–1900 гг.) – французский военный моряк и колониальный администратор; на службе в ВМФ Франции с 1840 г.; капитан-лейтенант (1851 г.), капитан 2-го ранга (1861 г.), капитан 1-го ранга (1865 г.), контр-адмирал (1873 г.), вице-адмирал (1879 г.). Командующий Военно-морским дивизионом у Западных берегов Африки в 1869–1870 гг.; губернатор Кохинхины в 1875–1877 гг.] выдвигает проект коренного изменения французской стратегии в этом регионе: он предлагает отказаться от поддержки европейских торговцев, которые, как он считает, провоцируют нападения фанов, и перейти к политике беспристрастного арбитража между ними; он рекомендует также отказаться от поддержки мпонгве и позволить фанам занять всю зону эстуария. Однако реализации этого проекта придется ждать еще шесть лет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В 1860-х годах французская политика в Габоне с ее преимущественно коммерческой ориентацией перестает замыкаться на зоне эстуария Комо. Власти колонии чутко реагируют на действия европейских коммерческих фирм, которым в ситуации, когда интенсивная эксплуатация ресурсов этой зоны и близлежащих областей приводит к их постепенному истощению, приходится осваивать иные линии коммуникаций с производящими зонами – через Муни, Монда и особенно пока еще не изученную Огове. После заключения 1 июня 1862 г. договора о протекторате с вождями орунгу, распространившего суверенитет Франции на территорию от устья эстуария Комо до мыса Лопеш, основное внимание как европейских коммерсантов, так и властей Либревиля переносится на долину Огове, откуда в большом количестве поступают теперь слоновая кость, красное и черное дерево, каучук и пчелиный воск.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Эта тенденция усиливается во второй половине 1860-х годов. С одной стороны, к середине десятилетия становится очевидной неспособность французской администрации обеспечивать безопасность европейской торговли в зоне эстуария Комо, а доставка товаров из отдаленных внутренних районов оказывается все более сложной и затратной. С другой – уходу коммерсантов из зоны эстуария способствует и новая политика французских властей, пытающихся решить свои финансовые проблемы за счет европейских фирм: с 1 января 1867 г. каждая из них обязана ежегодно оплачивать патент на право торговли в эстуарии, а в 1868 г. вводится 4 %-ная экспортная пошлина. Это позволяет увеличить бюджет колонии с 6 тыс. фр. в 1866 г. до 16,6 тыс. фр. в 1867 г., но одновременно заставляет европейские фирмы, прежде всего английские, доминирующие в габонской торговле [1305 - В 1867 г. Габон посетили 45 британских торговых судов и только 19 французских.], переходить к практике создания дочерних факторий в зонах, неподконтрольных французским властям. После экспедиции английского коммерсанта Роберта Брюса Наполеона Уокера в 1867 г. они распространяют свою деятельность и на Огове. В конце 1860-х годов уже существуют пять английских факторий на о-вах Элобей и еще пять в Фернан-Ваше; у Ламбарене и Адолинанон-го появляются фактории английских фирм «Хаттон и Куксон» и «Джон Холт» и немецкой компании «Вёрман». Однако и французы неуклонно расширяют сферу своего присутствия: в 1867 г. они заключают договор о протекторате с Реноке, вождем иненга на левом берегу Нижней Огове [1306 - Aym&#232;s A.-M.-A. Exploration de l’Ogoway. Recherches G&#233;ographiques et Ethno lo-giques sur le bassin du Gabon // Revue Maritime et Coloniale. T. 28. 1870. P. 525–561; T. 29. 1870. P. 54–73.]; они также устраивают таможенные посты на мысах Назарет и Лопеш, в устье Монда и в Фернан-Ваше.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тяжелый удар по планам дальнейшего освоения Габона французами наносят поражение Франции в войне с Пруссией в 1870–1871 гг. и падение режима Второй империи. Кабинет национальной обороны (сентябрь 1870 г. – февраль 1871 г.) и правительство Жюля Дюфора (февраль 1871 г. – май 1873 г.) вынуждены отказаться от активной колониальной политики. Бюджет французских колоний на Золотом Береге и в Габоне сокращается более чем в семь раз [1307 - C 459 тыс. до 62 тыс. фр. (Escande A. Notre &#233;tablissement du Gabon en 1874 // Revue Maritime et Coloniale. Т. 44. 1875. Р. 802).]; значительно уменьшается и численность французского персонала: фактически гарнизон состоит всего из 30 сенегальских лапто и команды корабля «Кордильер». Из пяти судов, базирующихся в Либревиле, три из-за ветхости практически не могут использоваться, поэтому приходится отказаться от практики патрулирования рек эстуария Комо. В конце 1870 г. французские власти вынуждены закрыть таможенные посты на мысах Назарет и Лопеш и в устье Монда и эвакуировать пост в Гран-Басаме. Зона реального контроля Франции в Габоне и на побережье Гвинейского залива резко сужается: французы остаются лишь в Либревиле и Фернан-Ваше. Создание европейскими фирмами дочерних факторий грозит окончательно нарушить и без того ухудшающуюся с каждым годом политическую и экономическую ситуацию на побережье, поскольку ведет к полному исключению племен-посредников из системы коммерческих обменов, а у колониальной администрации нет достаточных возможностей, чтобы этому помешать. В апреле 1870 г. происходят серьезные беспорядки в Фернан-Ваше, вызванные углубляющимся конфликтом между посредниками, производителями и европейскими негоциантами, незадолго до этого основавшими здесь несколько факторий [1308 - См. об этом событии: M&#233;t&#233;gu&#233; N’Nah N. L’implantation coloniale au Gabon: la r&#233;sistance d’un peuple, 1839–1960. Paris, 1981. Vol. 1: Les combattants de la premi&#232;re heure, 1839–1920. P. 69.]. Отсутствие финансовых и военных средств (в 1872 г. на плаву фактически только одно судно) и признание общей неудачи «габонского проекта» (провал плана создания земледельческой колонии, торговое доминирование англичан) побуждает Париж поставить в 1871 г. вопрос об эвакуации военно-морского поста в Либревиле. Принятие решения тормозится только нежеланием лишиться удобной стоянки для французских судов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В этой ситуации, несмотря на недостаток необходимых ресурсов, командование Дивизиона пытается тем или иным способом укрепить позиции Франции в Габоне. В августе 1873 г. контр-адмирал дю Кильо [1309 - Об Антуане-Луи-Мари Ле Курьо дю Кильо см. сн. 20 к Введ.-II.] заключает договор о французском протекторате с правителем галуа Нкомбе [1310 - Quilio A.-L.-M. du. Voyage dans l’Ogoou&#233; // Revue Maritime et Coloniale. T. 41. 1874. P. 5–26; Marche A. Trois voyages dans l'Afrique occidentale: S&#233;n&#233;gal, Gambie, Casa-mance, Gabon, Ogoou&#233;. Paris, 1879. P. 146–147.], формально распространяя власть Франции на всю долину Нижней Огове, однако и этот успех не меняет намерений Парижа. Министр ВМФ и колоний вице-адмирал Шарль де Домпьер д’Орнуа [1311 - Занимал этот пост с 25 мая 1872 г. по 22 мая 1874 г. в 1-м и 2-м кабинетах герцога Альбера де Брольи.] отказывается признать заключенный Кильо договор, а в сентябре того же года отдает приказ об эвакуации поста в Либревиле к 1 января 1874 г.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тем не менее эвакуация не состоялась. Причиной этому стало вмешательство самых разных сил, заинтересованных в сохранении военного присутствия Франции в Габоне, – коммерческих кругов, не желавших оставить французскую торговлю в этом регионе без какой-либо защиты, Католической церкви, опасавшейся за судьбу местных миссионеров [1312 - Важную роль сыграла позиция Бессьё, ставшего к тому времени епископом и апостолическим викарием Обеих Гвиней.], научной общественности, боявшейся срыва экспедиции Альфреда Марша и Виктора де Компьеня вверх по Огове. В то же время финансовое и политическое положение Франции начало улучшаться (в 1872 г. досрочно выплачена 5-миллиардная контрибуция Германии). В таком контексте эвакуация Либревиля, сначала отложенная, была затем окончательно признана нецелесообразной.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Однако внутренняя ситуация в Габоне продолжает ухудшаться. С ноября 1873 г. и в течение всего 1874 г. в зоне эстуария Комо фаны, к которым теперь иногда присоединяются басеке и бакале, устраивают нападения на европейских коммерсантов. В 1874 г. происходят антифранцузские выступления орунгу и кама в дельте Огове и волнения басеке в устье Монда. Комендант Габона, капитан 2-го ранга Панон дю Азье [1313 - Шарль Анри Жюль Панон дю Азье (1827–1897 гг.) – французский военный моряк и колониальный администратор; на службе в ВМФ Франции с 1845 г.; капитан-лейтенант (1858 г.), капитан 2-го ранга (1868 г.). Комендант Габона в 1873–1875 гг., командующий Южноатлантическим военно-морским дивизионом в 1874–1875 г г.], отвечает репрес-сиями [1314 - ANOM. Gabon Congo I. Dossier 10b. Garraud &#224; Marine, le 30 novembre 1873; Compi&#232;gne V. de. L’Afrique &#233;quatoriale. Paris, 1875. Vol. 1. P. 131–132; Vol. 2. P. 67.]. Осознавая их бесполезность, новый министр ВМФ и колоний адмирал де Монтеньяк [1315 - О Луи-Раймоне де Монтеньяке де Шовансе см. сн. 15 к Введ.-2.] приказывает в январе 1875 г. прекратить карательные экспедиции [1316 - ANOM. Gabon Congo I. Dossier 12, Paris le 29 janvier 1875. Instructions adress&#233;es &#224; M. le Contre-Amiral Ribout, Commandant en chef de la Division navale de l’Atlantique sud par le Ministre de la Marine.] и в апреле того же года смещает Панона. Назначенный в июне 1875 г. на его место капитан 2-го ранга Клеман [1317 - Феликс Абруаз Клеман (1822–1884 гг.) – французский военный моряк и колониальный администратор; на службе в ВМФ Франции с 1841 по 1880 г.; капитан-лейтенант (1857 г.), капитан 2-го ранга (1870 г.). Комендант Габона в 1875–1876 г г.] коренным образом меняет политику: «Население Габона, – докладывает он в Париж, – обречено и должно вскоре исчезнуть из-за своих порочных нравов… Только благодаря <фанам>… наши владения в Габоне могут стать прибыльными. Используя эту силу, посланную нам Провидением, мы сможем в ближайшем будущем заставить эту страну, еще такую отсталую, несмотря на сорок лет нашего присутствия, производить множество товаров». По сути дела Клеман принимает на вооружение курс, предложенный Дюперре еще в 1870 г. Французы отказываются от попыток сохранить прежнюю систему взаимоотношений племен эстуария Комо: отныне они не препятствуют фанам селиться на его правом, доселе недоступном для них берегу и позиционируют себя в качестве беспристрастных арбитров в спорах между фанами и европейскими коммерсантами, прежде всего английскими и не-мецкими [1318 - ANOM. Gabon Congo I. Dossier 12b. Cl&#233;ment &#224; Marine, 17 janvier 1876; Cl&#233;ment &#224; Marine, 5 mai 1876. Клеман также запрещает европейским фирмам продавать аборигенам алкоголь, порох и современное огнестрельное оружие, особенно нарезные ружья (ANOM. Gabon Congo I. Dossier 12b. Cl&#233;ment &#224; Marine, 5 mai 1876).].<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тем не менее политика умиротворения имеет лишь временный эффект. Новые нападения фанов на Комо и Рембое и пиратские действия орунгу у мыса Лопеш заставляют Клемана вернуться на путь репрессий. Ему приходится прибегнуть к блокаде рек эстуария (июль – сентябрь 1876 г.), и только это вынуждает фанов подчиниться.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В целом итоги более чем тридцатилетнего французского присутствия в Габоне оказались неутешительными и в экономическом, и в политическом смысле. Сохраняющаяся политическая напряженность в зоне эстуария, ослабление интереса к нему со стороны европейских коммерсантов и невозможность его хозяйственного освоения делают проблематичной дальнейшую судьбу колонии. Это дает дополнительный аргумент тем государственным деятелям метрополии (Жорж Клемансо и др.), которые считают любые попытки возрождения колониальной политики Второй империи после тяжелого военного поражения крайне несвоевременными. Спасение габонского проекта теперь связано только с теми перспективами, которые может открыть освоение долины Огове. Она, как считают в Европе, является прямым путем во внутренние районы континента, обладающие колоссальными природными богатствами. Попытки англичан и немцев разведать этот путь побуждают французские власти к действию. В такой ситуации предложение Пьера Саворньяна де Бразза продолжить исследования де Компьеня и Марша дает Франции исторический шанс – от успеха или неуспеха его экспедиции зависит будущее всей французской политики в Экваториальной Африке.<br>
<br><br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Библиография<br></h3><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;1. Тексты Пьера Саворньяна де Бразза<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Autour de Savorgnan de Brazza: Lettres in&#233;dites // La Revue. T. 58. 1905.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Brazza commissaire g&#233;n&#233;ral: Le Congo fran&#231;ais, 1886–1897 / Ed. H. Brunschwig et E. Rabut. Paris, 1989.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Brazza explorateur. Vol. 1: L’Ogoou&#233; (1875–1879) / Ed. H. Brunschwig. Paris, 1966.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Brazza explorateur. Vol. 2: Les trait&#233;s Makoko (1880–1882) / Ed. H. Brunschwig. Paris, 1972.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Conf&#233;rences et lettres de P. Savorgnan de Brazza sur ses trois explorations dans l’Ouest Africain de 1875–1886 / Ed. N. Ney. Paris, 1887.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Due lettere del conte Pietro di Brazz&#224; scritte il 2 novembre 1875 dal Gabun a bordo del «Marabout» ai genitori // Bollettino della societ&#224; geografica italiana. T. 13. 1876.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Esplorazione del Conte P. Savorgnan di Brazz&#224;. Lettere del viaggiatore alla famiglia // Bollettino della societ&#224; geografica italiana. T. 15. 1878.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Expos&#233; pr&#233;sent&#233; par M. P. Savorgnan de Brazza, lieutenant de vaisseau dans la s&#233;ance g&#233;n&#233;rale extraordinaire tenue au Cirque d’hiver le 21 janvier 1886. Paris, 1886.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;La N&#233;gociation du trait&#233; Makoko / Ed. H. Brunschwig // Cahiers d’Etudes afri-caines. Vol. 5. 1965. No. 17.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Les Cahiers de Brazza (1880–1882) / Ed. H. Brunschwig // Cahiers d’Etudes africaines. Vol. 6. 1966. No. 22.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Les factures de Brazza: 1875–1878 // Cahiers d’Etudes africaines. Vol. 4. 1963. No. 13.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Lettera del conte Pietro di Brazz&#224; scritta il 13 novembre 1875 a Bimba-Reni alla Contessa sua madre // Bollettino della societ&#224; geografica italiana. T. 13. 1876.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Lettere del Con. Pietro di Brazz&#224; Savorgnan a Sua Madre // Atti dell’accademia pontifica de’nuovi Lincei. T. 29. 1875–1876.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Lettere del conte Pietro Brazz&#224; al fratello Antonio // Bollettino della societ&#224; geografica italiana. T. 14. 1877.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Lettre de M. de Brazza au Ministre sur la situation de l’exp&#233;dition au commencement de l’ann&#233;e 1876 (Lambar&#233;n&#233;, 11 janvier 1876) // Revue Maritime et Coloniale. T. 76. 1883.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Lettres de M. de Brazza // Bulletin de la Soci&#233;t&#233; de g&#233;ographie. S&#233;r. 6. T. 11. Juin 1876.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Savorgnan de Brazza P. Voyages d’exploration de M. Savorgnan de Brazza. Ogoou&#233; et Congo // Revue Maritime et Coloniale. T. 76–77. 1883.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Savorgnan de Brazza P. Voyages dans l’Ouest Africain 1875–1887 // Le Tour du Monde. T. 54. 1887; T. 56. 1888.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Spedizione al fiume Ogou&#233; del conte Pietro Savorgnan di Brazz&#224;, lettere e notizie del socio G. Uzielli // Bollettino della societ&#224; geografica italiana. T. 14. 1877.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;2. Другие источники<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;История Африки в документах, 1870–2000: В 3-х т. / Под ред. А. Б. Давидсона. Т. 1: 1870–1918. М., 2005.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Камерон В. Л. Пересекая Африку. М., 1981.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Компьень В. де. Экваториальная Африка. Габонцы. Пагуины. Галлуасы. СПб., 1879.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Швейцер А. Письма из Ламбарене. Л., 1978.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;28 ann&#233;es au Congo: lettres de Monseigneur Augouard / Ed. L. Augouard. Poitiers, 1905.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Adams J. Remarks on the Country Extending from Cape Palmas to the River Congo. London, 1823.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Alvise da Cadamosto. El libro de la prima navigazione per l’Oceano alle terre de Negri della Bassa Ethiopia. Vicenza, 1507.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Anonyme. Etablissement fran&#231;ais de la C&#244;te d’Or et du Gabon // Revue Maritime et Coloniale. T. 9. 1863.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Aubry-Lecomte Ch.-E. Notes sur quelques poisons de la C&#244;te Occidentale d’Afrique // Archives de la M&#233;decine Navale. Vol. 2. 1864.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Aym&#232;s A.-M.-A. Exploration de l’Ogoway Recherches G&#233;ographiques et Eth-nologiques sur le bassin du Gabon // Revue Maritime et Coloniale. T. 28–29. 1870.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Aym&#232;s A.-M.-A. R&#233;sum&#233; du voyage d’exploration de l’Ogoou&#233; entrepris par le «Pionnier», en 1867 et 1868 // Bulletin de la Soci&#233;t&#233; de G&#233;ographie. S&#233;r. 5. T. 17. 1869.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ballay N.-E. Quelques mots sur l'Ogoou&#233; et le Bas Congo et les avantages qu'ils offrent au commerce // Bulletin de la Soci&#233;t&#233; de g&#233;ographie. S&#233;r. 7. Т. 4. 1882.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Barbot J. A Description of the Coasts of North and South Guinea and of Ethiopia Inferior, vulgarly Angola. London, 1732.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Bastian A. Die Deutsche Expedition an der Loango K&#252;ste, nebst &#228;lteren Nach-richten &#252;ber die zu erforschenden L&#228;nder. Jena; London, 1874–1875. Bd. 1–2.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Bosman W. A New and Accurate Description of the Coast of Guinea: Divided into the Gold, the Slave and the Ivory Coasts. London, 1704.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Bout H. Le baron R. A. Darricau, contre-amiral (1807–1877) // Revue Maritime et Coloniale. T. 62. 1879.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Bouvier A. Afrique occidentale. Catalogue g&#233;ographique des oiseaux recueillis par MM. A. Marche et Mis de Compi&#232;gne dans leur voyage, comprenant les pays sui vants: S&#233;n&#233;gal, Gambie, Cazamance, Sierra-Leone, Bonny, Vieux-Calabar, cap Lagos, Fernando-Po, Principe, Gabon, Fernand-Vaz et rivi&#232;re Ogoou&#233;, pendant les ann&#233;es 1872–1874. Paris, 1875.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Bowdich T. E. Voyage dans le pays d’Aschantie, ou Relation de l’ambassade en-voy&#233;e dans ce royaume par les Anglais. Paris, 1819.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Braouezec J.-E. Notes sur les peuplades riveraines du Gabon, de ses affluents et du fleuve Ogo-Uwai // Bulletin de la Soci&#233;t&#233; de G&#233;ographie. S&#233;r. 5. T. 1. 1861.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Brazz&#224; G. di. Tre anni e mezzo nella regione dell’Og&#243;ue e del Congo // Bollettino della societ&#224; geografica italiana. T. 24. 1887.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Br&#233;ard Ch. La Guin&#233;e, le Congo et le commerce fran&#231;ais au XVIIIe si&#232;cle // Revue Maritime et Coloniale. T. 76. 1883.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Britisch A. La Derni&#232;re Mission de Brazza. Paris, 1906.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;British and foreign state papers: 1844–1845. Vol. 33. London, 1859.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Brousseau G. Souvenirs de la mission Savorgnan de Brazza. Paris, 1925.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Brun S. Samuel Brun, des Wundartzet und Burgers zu Basel, Schiffarten. Basel, 1624.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Burton R. F. First Footsteps in East Africa. London, 1856.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Burton R. F. The Lake Regions of Central Africa. London, 1863.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Burton R. F. Two Trips to Gorilla Land and the Cataracts of the Congo. London, 1876. Vol. 1.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Chaillu P. B. du. Adventures in the great forest of Equatorial Africa and the country of the dwarfs. New York; London, 1899.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Chaillu P. B. du. In African forest and jungle. New York, 1903.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Chaillu P. B. du. Journey to Ashango-Land and further penetration into Equatorial Africa, 1863–1865. London, 1867.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Chaillu P. B. du. King Mombo. New York, 1902.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Chaillu P. B. du. L’Afrique sauvage, nouvelles excursions au pays des Ashangos. Paris, 1868.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Chaillu P. B. du. Lost in the Jungle. New York, 1900.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Chaillu P. B. du. Mу Apingi Kingdom. New York, 1870.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Chaillu P. B. du. Stories of the Gorilla Country. New York, 1867.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Chaillu P. B. du. The Country of the Dwarfs. New York, 1871.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Chaillu P. B. du. The world of the great forest: how animals, birds, reptiles, insects talk, think, work, and live. New York, 1900.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Chaillu P. B. du. Voyages et aventures en Afrique Equatoriale. Paris, 1863.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Chaillu P. B. du. Wild Life under the Equator. New York, 1868.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Challaye F. Le Congo fran&#231;ais. La question internationale du Congo. Paris, 1906.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Challaye F. Souvenirs sur la colonisation. Paris, 1935.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Chavannes Ch. de. Avec Brazza. Souvenirs de la mission de l’Ouest Africain (Mars 1883 – Janvier 1886). Paris, 1935.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Chavannes Ch. de. Le Congo fran&#231;ais. Ma collaboration avec Brazza (1886–1894). Nos relations jusqu’a sa mort (1905). Paris, 1937.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Chavannes Ch. de. Le Sergent S&#233;n&#233;galais Malamine // Annales de l’Acad&#233;mie des Sciences Coloniales. Vol. 3. 1929.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Collection compl&#232;te des lois, d&#233;crets d'int&#233;r&#234;t g&#233;n&#233;ral, trait&#233;s internationaux, ar-r&#234;t&#233;s, circulaires, instructions, etc. Vol. 102. Paris, 1902.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Compi&#232;gne V. de. Voyage d'exploration dans lAfrique &#233;quatoriale. Paris, 1874.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Compi&#232;gne V. de. Voyages, chasses et guerres. Paris, 1876.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Compi&#232;gne V. de, Marche A. Voyage dans le Haut-Ogoou&#233; de la Pointe F&#233;tiche &#224; la Rivi&#232;re Ivindo // Bulletin de la Soci&#233;t&#233; de G&#233;ographie. S&#233;r. 6. T. 8. 1874.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Compi&#232;gne V. de. LAfrique &#233;quatoriale. Paris, 1875. Vol. 1. Gabonais, Pahouins, Gallois; Vol. 2. Okanda, Bangouens, Osy&#233;ba.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Crevaux J. Voyages dans lAm&#233;rique du Sud. Paris, 1883.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Dapper O. Beschreibung von Afrika. Amsterdam, 1670.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Darricau R.-A. Le Gabon: Extrait d’un rapport adress&#233; le 3 septembre 1844, au commandant de la station fran&#231;aise des c&#244;tes occidentales d’Afrique // Revue colo-niale. T. 4. 1844.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Degrandpr&#233; L. Voyage &#224; la c&#244;te occidentale d’Afrique, fait dans les ann&#233;es 1786 et 1787, contenant la description des moeurs, usages, lois, gouvernement et commerce des Etats du Congo, fr&#233;quent&#233;s par les Europ&#233;ens, et un pr&#233;cis de la traite des noirs, ainsi qu'elle avait lieu avant la R&#233;volution fran&#231;aise. Paris, 1800/1801. T. 1.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Documents pour servir &#224; l'histoire de l'Afrique &#233;quatoriale fran&#231;aise. Vol. 3. Paris, 1969.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Donet A. Architectonographie des the&#769;&#226;tres de Paris. Paris, 1821.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Donnan E. Documents Illustrative of the History of the Slave Trade to America. New York, 1965. Vol. 1–2.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Douville J.-B. Un voyage au Congo, 1827–1828: les tribulations d’un aventurier en Afrique &#233;quinoxiale / Ed. Ch. Edel. Paris, 1991.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Douville J.-B. Voyage au Congo et dans l’int&#233;rieur de l’Afrique &#233;quinoxiale, fait dans les ann&#233;es 1828, 1829 et 1830. Paris, 1832. Vol. 1–3.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Dupont E. R&#233;cit d’un voyage scientifique entre l’embouchure du fleuve et le confluent du Kasai: Lettres sur le Congo. Paris, 1889.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Dusselj&#233; E. Les T&#233;gu&#233;s de l’Alima, Congo fran&#231;ais: Pays, moeurs, coutumes, me&#769;tiers, chasse, p&#234;che. Anvers, 1910.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Dutreuil de Rhins J.-L. La mission Brazza dans l’Ouest africain // Bulletin de la soci&#233;t&#233; de g&#233;ographie commerciale de Bordeaux. S&#233;r. 2. T. 7. 1884.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Duveyrier H. Journal d'un voyage dans la province d'Alger. Paris, 2006.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Duveyrier H. La confr&#233;rie musulmane de S&#238;di Mohammed ben ‘Ali Es-Seno&#251;s&#238; et son domaine g&#233;ographique en l’ann&#233;e 1300 de l’h&#233;gire (1883 de notre &#232;re). Paris, 1884.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Duveyrier H. Lexploration du Sahara. Les Touaregs du Nord. Paris, 1864.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Escande A. Notre &#233;tablissement du Gabon en 1874 // Revue Maritime et Colo-niale. Т. 44. 1875.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Faidherbe L. Etablissements fran&#231;ais sur les c&#244;tes d’Afrique. Le Gabon // L’Illustration. 26 Novembre 1853.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ferry J. Le Tonkin et la m&#232;re patrie. Paris, 1890.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Filippo Pigafetta. Relatione del Reame di Congo e della circonvicine contrade. Tratta dalli scritti e ragionamente di Odoardo Lopez Portoghese. Roma, 1591.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Fleuriot de Langle A.-J.-R. Croisi&#232;re &#224; la C&#244;te d’Afrique, 1868 // Le Tour du Monde. T. 23. 1872; T. 26. 1873; T. 31. 1876.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Fox Bourne H. R. Civilisation in Congoland: A Story of International Wrong-Doing. London, 1903.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Gaigneron L.-A. De la maladie du sommeil, affection end&#233;mique parmi les n&#232;gres de la c&#244;te occidentale d’Afrique // Recueil de M&#233;moires de m&#233;decine militaire. Vol. 10. 1864. № 419.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Garnier М. J. F. La Cochinchine fran&#231;aise en 1864. Paris, 1864.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Garnier М. J. F. Voyage d'exploration en Indo-Chine, effectu&#233; pendant les ann&#233;es 1866, 1867 et 1868. Т. 1–2. Paris, 1873.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Gaulle Ch. de. M&#233;moires de guerre: Lunit&#233;, 1942–1944. Vol. 2. Paris, 1960.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Grandy W. G. Report of the Proceedings of the Livingstone Congo Expedition // Proceedings of the Royal Geographical Society of London. Vol. 19. 1874–1875. No. 2.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Griffon du Bellay M.-T. Exploration du fleuve Ogo-Wa&#239; (Juillet et ao&#251;t 1862), c&#244;te occidentale d’Afrique // Revue Maritime et Coloniale. T. 9. 1863.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Griffon du Bellay M.-T. Le Gabon, 1861–1864 // Le Tour du Monde. T. 12. 1865.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Guiral L. Le Congo francais: du Gabon &#224; Brazzaville. Paris, 1889.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;G&#252;&#223;feldt P., Falkenstein J., Pechuёl-Loesche E. Die Loango-Expedition, ausge-sandt von der Deutschen Gesellschaft zur Erforschung Aequatorial-Africas: 1873–1876. Leipzig, 1879–1907. Abt. 1–3.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Harry Alis (Percher J. H). Nos Africains. Paris, 1894.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Isert P. E. Voyage en Guin&#233;e et dans les iles Caraibes en Am&#233;rique. Paris, 1793.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Jean-R&#233;mi Bessieux et le Gabon (1803–1849). La fondation de l'Eglise catholique &#224; travers sa correspondance / Ed. G. Morel. Paris, 2007.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;La Ronciere-Le Noury С. Consid&#233;rations sur les marines &#224; voile et &#224; vapeur de France et d’Angleterre. Paris, 1844.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;La Ronci&#232;re-Le Noury С. La Marine au Si&#232;ge de Paris. Paris, 1873.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Lazare F., Lazare L. Dictionnaire historique des rues et monuments de Paris: 1855. Paris, 2003.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Le Commandant Lamy d'apr&#232;s sa Correspondance et ses Souvenirs de Cam-pagne / Ed. E. Reibell. Paris, 1903.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Lebon A. La politique de la France en Afrique, 1896–1898: mission Marchand, Niger, Madagascar. Paris, 1901.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Leers A. Beschryvinge van de Kust van Africa // Pertinente Beschryvinge van Africa / Ed. Leo Africanus. Rotterdam, 1665.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Lenz O. Exp&#233;dition dans l’Ogoway // Revue Maritime et Coloniale. T. 54. 1877.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Lenz O. Skizzen aus Westafrika. Berlin, 1879.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Lenz O. Timbuktu. Reise durch Marokko, die Sahara und den Sudan. Leipzig, 1884. Bd. 1–2.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Lenz O. Wanderungen in Afrika. Wien, 1895.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Lesseps F. de. Lettres, journal et documents pour servir &#224; l’histoire du canal de Suez. Paris, 1875–1881. Vol. 1–5.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Lesseps F. de. Souvenirs de quarante ans. Paris, 1887.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Letter from R. B. N. Walker, F. R. G. S., on a Journey up the Ogowe River, West Africa // Proceedings of the Royal Geographical Society of London. Vol. 17. 1872–1873. No. 5.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Littel’s Living Age. 3d Ser. Vol. 14. Boston. July – September 1861.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Marche A. Lu&#231;on et Palaouan; six ann&#233;es de voyages aux Philippines. Paris, 1887.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Marche A. Note de voyage sur les iles Mariannes. Tunis, 1898.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Marche A. Trois voyages dans lAfrique occidentale: S&#233;n&#233;gal, Gambie, Casamance, Gabon, Ogoou&#233;. Paris, 1879.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;M&#233;quet E.-L.-H. Nouvelle excursion dans le haut de la rivi&#232;re Gabon, effectue&#769;e en novembre et d&#233;cembre 1846 // Annales maritimes et coloniales: Revue Coloniale. T. 4. 1847.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Merolla G. Relatione del viaggio nel regno di Congo nell Africa meridionale. Na-poli, 1692.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Michael Angelo of Gattina, Denis de Carli of Piacenza. A Curious and Exact Account of a Voyage to Congo in the years 1666 and 1667 // A Collection of Voyages and Travels. London, 1752.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Mr Walker’s visit to the upper waters of the Gaboon // The Missionary Herald. Vol. 45. 1849. No. 4.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Nachtigal G. Sahara und Sudan. Bd. 1–2. Berlin, 1879–1881; Bd. 3. Leipzig, 1889.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Nassau R. H. Fetichism in West Africa: Forty Years Observation of Native Customs and Superstitions. New York, 1904.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Nassau R. H. My Ogowe: Being a Narrative of Daily Incidents During Sixteen Years in Equatorial West Africa. New York, 1914.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Neuville D., Br&#233;ard Ch. Les voyages de Savorgnan de Brazza: Og&#244;ou&#233; et Congo (1875–1882). Paris, 1884.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Papers of the American Board of Commissioners for Foreign Missions (ABCFM). Boston, 1844.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Petermann A., Hassenstein B. Die geographische Kenntnis von Congo und Angola 1862 // Petermanns Geographische Mitteilungen. Bd. 8. 1862.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Petit E. Francis Garnier: Sa vie, ses voyages, son oeuvre (1839–1874). Paris, 1894.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Pigeard Ch. Exploration du Gabon, effectu&#233;e en ao&#251;t et septembre 1846 // Annales maritimes et coloniales: Revue Coloniale. T. 3. 1847.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Pigeard Ch. Notes sur le Gabon // Revue Coloniale. T. 14. 1855.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Proyart L.-B. Histoire de Loango, Kakongo et autres royaumes dAfrique. Paris, 1776.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Quilio A.-L.-M. du. Voyage dans l’Ogoou&#233; // Revue Maritime et Coloniale. T. 41. 1874.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Rivi&#232;re E. Enseignement des sciences. Exposition de la mission Brazza au Museum // Revue scientifique. T. 12. 1886.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Roullet G. La rivi&#232;re Como au Gabon et les populations riveraines // Annales des voyages, de la g&#233;ographie, de l’histoire et de l’arch&#233;ologie. Vol. 192. 1866.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Serval P.-A. Reconnaissance d’une des routes qui m&#232;nent du Rhambo&#233; &#224; l’Ogo-Wai // Revue Maritime et Coloniale. T. 9. 1863.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Serval P.-A. Le Gabon. Description de la rivi&#232;re Rhambo&#233; et de ses affluents // Revue Maritime et Coloniale. T. 3. 1861.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Stanley H. M. The Congo and the founding of its free state: A story of work and exploitation. London, 1885. Vol. 1–2.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Stanley H. M. Through the dark continent, or The sources of the Nile around the great lakes of Equatorial Africa and down the Livingston River to the Atlantic ocean. Vol. 1–2. New York, 1878.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Stanley Н. М. Unpublished Letters / Ed. A. Maurice. London, 1957.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Stengers J. L&#233;opold II et Brazza en 1882: Documents in&#233;dits // Revue fran&#231;aise d’histoire d’outre-mer. Vol. 63. 1976.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Tafel 8, Die Gab&#252;n L&#228;nder // Mittheilungen aus Justus Perthes’ Geographischer Anstalt &#252;ber Wchtige Neue Erforschungen auf dem Gesammtgebiete der Geographie von Dr A. Petermann. Gotha, 1862.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Textes historiques: La fin du XIXe si&#232;cle (1871–1914). Pt. 1: Transformations &#233;conomiques, techniques et sociales. La France: histoire int&#233;rieure et politique coloniale / Ed. M. Chaulanges, A.-G. Manry, R. S&#232;ve. Paris, 1961.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;The last journals of David Livingstone in Central Africa, from 1865 to his death; continued by a narrative of his last moments and sufferings, obtained from his faithful servants, Chuma and Susi. Vol. 1: 1866–1868 / Ed. H. Waller. London, 1874.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Toqu&#233; J. Les massacres du Congo: la terre qui meurt, la terre qui tue. Paris, 1907.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Touchard F. Notice sur le Gabon (C&#244;te occidentale d’Afrique) // Revue Maritime et Coloniale. T. 3. 1861.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Trilles H. Chez les Fang, ou Quinze ann&#233;es de s&#233;jour au Congo fran&#231;ais. Lille; Paris; Bruxelles, 1912.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Trilles H. Proverbes, l&#233;gendes et contes fang // Bulletin de la soci&#233;t&#233; neuch&#226;teloise de G&#233;ographie. T. 16. 1905.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Trilles H. Un peuple du Congo Fran&#231;ais: les Fang // Bulletin de la Soci&#233;t&#233; de G&#233;ographie de Lille. T. 46. 1906.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Veistroffer A. Vingt ans dans la brousse africaine: souvenirs d’un ancien membre de la mission Brazza 1883–1903. Lille, 1931.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Voyage de Jacques Barbot le Jeune et Jean Cazeneuve &#224; la Rivi&#232;re de Congo et de Kapinda // Histoire g&#233;n&#233;rale des voyages, ou Nouvelle collection des relations de voyages par mer et par terre. T. 13. Paris, 1828.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Voyage de Jean-Antoine Cavazzi de Montecuccolo, capucin missionaire, 1654–1670 // Histoire g&#233;n&#233;rale des voyages, ou Nouvelle collection des relations de voyages par mer et par terre. T. 13. Paris, 1828.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Walker R. B. N. Relation d’une tentative d’exploration en 1866 de la rivi&#232;re de l’Ogov&#233; et de la recherche d’un grand lac devant se trouver dans l’Afrique Centrale // Annales des voyages, de la g&#233;ographie, de l’histoire et de l’arch&#233;ologie. Vol. 205. 1870.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Wilson J. Description of the country near the mouth of the Gaboon // The Missionary Herald. Vol. 39. 1843. No. 6.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Year-Book of Pharmacy, comprising abstracts of papers relating to pharmacy, materia medica and chemistry contributed to British and foreign journals with Transactions of the British Pharmaceutical Conference. London, 1871.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Zorzi E. Al Congo con Brazz&#224;. Viaggi di due esploratori italiani nel carteggio e nel giornale inediti di Attilio Pecile (1883–1886). Milan, 1940.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;3. Работы о Пьере Саворньяне де Бразза<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Autin J. Pierre Savorgnan de Brazza, proph&#232;te du Tiers Monde. Paris, 1985.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Baldissera C. Pietro Savorgnan di Brazz&#224;, esploratore friulano. Pordenone, 1982.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Brazza M. de. Histoire de Brazza racont&#233;e par sa fille. Alger, 1945.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Brazza M. de. Pierre Savorgnan de Brazza, conqu&#233;rant pacifique. Paris, 1943.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Casali D., Schiffer L. Les immigr&#233;s qui ont fait la France. Paris, 2007.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Cerbelaud-Salagnac G. Brazza: le p&#232;re des esclaves. Paris, 1961.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Chambrun J. A. de. Brazza. Paris, 1961.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Coquery-Vidrovitch C. Brazza et la prise de possession du Congo: la Mission de l’Ouest Africain 1883–1885. Paris, 1969.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Coquery-Vidrovitch С Les id&#233;es &#233;conomiques de Brazza et les premi&#232;res tenta-tives de compagnies de colonisation au Congo fran&#231;ais 1885–1898 // Cahiers d’Etudes africaines. Vol. 5. 1965. No. 17.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Crisenoy M. de. Pierre Savorgnan de Brazza, le h&#233;ros du Congo. Paris, 1932.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Croidys P. Brazza, conqu&#233;rant du Congo. Paris, 1947.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Deville P. &#201;quatoria. Paris, 2009.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Dorgel&#232;s R. Sous le casque blanc. Paris, 1941.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Eredapa Nwoye R. The public image of Pierre Savorgnan de Brazza and the establishment of French Imperialism in the Congo, 1875–1885. Aberdeen, 1981.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Eydoux H.-P. Savorgnan de Brazza: le conqu&#233;rant pacifique. Paris, 1932.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Fourneau A. Au vieux Congo. Notes de route, 1884–1891. Paris, 1932.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Froment-Guieysse G. Brazza. Paris, 1945.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Maran R. Brazza et la fondation de l’A.E.F. Paris, 1941.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Martin J. Savorgnan de Brazza (1852–1905): une &#233;pop&#233;e aux rives du Congo. Paris, 2005.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;M&#233;nier M.-A. Conceptions politiques et administratives de Brazza 1885–1898 // Cahiers d’Etudes africaines. Vol. 5. 1965. No. 17.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;M&#233;nier M.-A. Un projet de lettre de d&#233;mission de Brazza (1887 ou 1888) // Cahiers d’Etudes africaines. Vol. 7. 1967. No. 25.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Michel M. Autour de la Mission Marchand: le rappel de Brazza en 1897 // Cahiers d’Etudes africaines. Vol. 7. 1967. No. 25.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ndinga-Mbo A. Savorgnan de Brazza, les fr&#232;res Tr&#233;chot et les Ngala du Congo-Brazzaville (1878–1960). Paris, 2006.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ortis Alessandrini E. Pierre Savorgnan de Brazza: h&#233;ros du Frioul // Radici. No. 9. Septembre – octobre 2003.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Petringa M. Brazza. A Life for Africa. Bloomington, 2006.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Pirzio Biroli C. Pietro Savorgnan di Brazz&#224;, esploratore leggendario. Gorizia, 2006.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Savorgnan di Brazz&#224; F. L’uomo che don&#242; un impero: vita e opera di Pietro Savorgnan di Brazz&#224;. Firenze, 1945.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Suret-Canale J. Brazza ou la derni&#232;re idole // Recherches africaines. Janvier – mai 1960.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;West R. Brazza of the Congo. European Exploration and Exploitation in French Equatorial Africa. London, 1972.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;4. Исследования<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зусманович А. З. Империалистический раздел бассейна Конго: 1876–1894. М., 1962.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Субботин В. А. Французская колониальная экспансия в конце XIX в. (Экваториальная Африка и острова Атлантического океана). М., 1962.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Aicardi de Saint-Paul M. Gabon: the development of a nation. London, 1989.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Akalaguelo A. Esquisse d’histoire ethnique du Gabon // Pr&#233;sence Africaine. 1984. No. 132.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Alexandre P. Proto-histoire du groupe beti-bulu-fang: essai de synth&#232;se provi-soire // Cahiers d’Etudes africaines. Vol. 5. 1965. No. 20.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Anderson E. Contribution &#224; l’ethnographie des Kuta. Uppsala, 1953–1991. T. 1–3.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ardener E. Kingdom on Mount Cameroon: Studies in the History of the Cameroon Coast, 1500–1970. New York, 1996.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Avelot R. A. Le pays d’origine des Pahouins et des Ba-Kalai // Bulletin et Mё-moires de la Soci&#233;t&#233; d’anthropologie de Paris. S&#233;r. 5. T. 10. 1909.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Avelot R. A. Recherches sur l’histoire des migrations dans le bassin de l’Ogoou&#233; et la r&#233;gion littorale adjacente // Bulletin de G&#233;ographie historique et descriptive. Vol. 20. 1905. No. 3.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Avelot R. A. Recherches sur l’histoire des migrations dans le bassin de l’Og&#244;ou&#233; et la r&#233;gion littorale adjacente. Paris, 1906.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ayamine-Ancuilet P. Les arts et techniques Bantu: Le cas des Orungu // Africa. 1999–2001. No. 22–23.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Balandier G. Les Fan, conqu&#233;rants en disponibilit&#233; // Tropiques. T. 47. 1949. No. 316.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Barnes J. F. Gabon: Beyond the Colonial Legacy. Boulder; San Francisco; Oxford, 1992.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Beslier G. G. L’Ap&#244;tre du Congo: Monseigneur Augouard. Paris, 1932.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Bontinck F. Aux origines de Banana (1853–1855) // Zaire-Afrique. 1976. No. 104.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Bruel G. La France Equatoriale Africaine: Le pays. Les habitants. La colonisation. Les pouvoirs publics. Paris, 1935.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Bucher H. Canonization by repetition: Paul Du Chaillu in historiography // Revue fran&#231;aise d’histoire d’outre-mer. Vol. 66. 1979. No. 242–243.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Bucher H. Mpongwe Origins: Historiographical Perspectives // History in Africa. Vol. 2. 1975.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Bucher H. The Atlantic slave trade and the Gabon Estuary: The Mpongwe to 1860 // Africans in bondage: studies in slavery and the slave trade / Eds. Ph. D. Curtin and P. E. Lovejoy Madison, 1986.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Bucher H. The Mpongwe of the Gabon Estuary: A History to 1860: Ph.D. thesis (University of Wisconsin). 1977.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Butcher T. Blood River: A Journey to Africa’s Broken Heart. London, 2007.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Cadet X. Histoire des Fang, Peuple Gabonais: Th&#232;se (Universit&#233; de Lille). 2004.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Cameron V. L. Across Africa. London, 1877. Vol. 1–2.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Cantelaube J. La forge &#224; la catalane dans les Pyr&#233;n&#233;es ari&#233;geoises. Une industrie &#224; la montagne (XVIIe – XIXe si&#232;cle). Toulouse, 2005.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Cartier B. No&#235;l Ballay (1847–1902): M&#233;decin, explorateur, diplomate et empereur sans sceptre // Histoire des sciences m&#233;dicales. Vol. 39. 2005. No. 4.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Casajus D. Henri Duveyrier. Un saint-simonien au d&#233;sert. Paris, 2007.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Chaffin A., Chaffin F. L’art kota: les figures de reliquaire. Meudon, 1979.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Charbonnier F. Gabon, Terre d’Avenir. Paris, 1957.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Codjo Rawambia L. Histoire des Galwa du Gabon, d&#232;s avant le XVIIIe jusqu’ala fin du XIXe si&#232;cle: du temps d’Abundje et d’Olando-Nchuwa &#224; celui de Nkomb’Ademba. Paris, 1993. Vol. 1–2.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Combe J.-M., Escudi&#233; B., Payen J. Vapeurs sur le Rh&#244;ne: histoire scientifique et technique de la navigation &#224; vapeur de Lyon &#224; la mer. Lyon, 1991.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Coquery-Vidrovitch С. Le Congo au temps des grandes compagnies concession-naires (1898–1930). Paris, 1972.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Coursier A. Faidherbe, 1818–1889: Du S&#233;n&#233;gal &#224; l’Arm&#233;e du Nord. Paris, 1989.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Dalziel J. M. The Useful Plants of West Tropical Africa. London, 1997. Vol. 4.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Demaison A. Louis Faidherbe. Paris, 1932.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Demeulenaere A. Le r&#233;cit de voyage fran&#231;ais en Afrique noire (1830–1931). Essai de sc&#233;nographie. Berlin, 2009.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Denuc&#233; J. L’Afrique au XVIe si&#232;cle et le commerce anversois. Anvers, 1937.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Deschamps H. Quinze ans de Gabon (les d&#233;buts de l’e&#769;tablissement fran&#231;ais, 1839–1853) // Revue fran&#231;aise d’histoire d’outre-mer. Vol. 50. 1963. No. 180–181.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Dubois M., Terrier A. Les colonies fran&#231;aises: Un si&#232;cle d’expansion coloniale. Paris, 1902. T. 1.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ebiatsa-Hopiel-Opiele. Les Tёkё, peuples et nation. Montpellier, 1990.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ebiatsa-Hopiel-Opiele. Les Tёkё: D&#233;finition historique des hommes et de leur es-pace (avant le XVIIIe si&#232;cle) // Muntu. No. 7. 1989.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Farwell B. Burton: A Biography of Sir Richard Francis Burton. New York, 1963.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Gaulme F. Le Pays de Cama: un ancien &#201;tat c&#244;tier du Gabon et ses origines. Paris, 1981.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Godsall J. R. The Tangled Web. A Life of Sir Richard Burton. Leicester, 2008.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Goyau G. Monseigneur Augouard. Paris, 1926.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Gray Ch. J. Colonial Rule and Crisis in Equatorial Africa: Southern Gabon, ca. 1850–1940. Rochester, 2002.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Guillaume H. Du miel au caf&#233;, de l’ivoire &#224; l’acajou: la colonisation de l’interfluve Sangha-Oubangi et l’e&#769;volution des rapports entre chasseurs-collecteurs pygm&#233;es Aka et agriculteurs (Centrafrique, Congo) 1880–1980. Louvain; Paris, 2002.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Gustav Nachtigal 1869/1969. Bonn; Bad Godesberg, 1969.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Hardy G. Louis Faidherbe. Paris, 1947.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Harms R. W. Competition and capitalism: the Bobangi role in Equatorial Africa’s trade revolution, ca. 1750–1900: Thesis (University of Wisconsin). 1978.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Hauser A. Notes sur les Omy&#232;n&#232; du Bas-Gabon // Bulletin de l’Institut Fran&#231;ais d’Afrique Noire. S&#233;r. B. Vol. 16. 1954. No. 3–4.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Heffernan M. The Limits of Utopia: Henri Duveyrier and the Exploration of the Sahara in the Nineteenth Century // The Geographical Journal. Vol. 155. 1989. No. 3.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Idiata D. F. Les langues du Gabon. Donn&#233;es en vue de l’e&#769;laboration d’un atlas linguistique. Paris, 2007.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Isichei E. A History of African Societies to 1870. Cambridge, 1997.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Jacquot A. Lexique laadi (koongo). Paris, 1982.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Johnston H. H. A History of the Colonization of Africa by Alien Races. Cambridge, 1913.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Joli V. Albert Dolisie (1856–1899) et les d&#233;buts de la pr&#233;sence fran&#231;aise au Congo. Paris, 1980.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Jones W. O. Manioc in Africa. Stanford (CA), 1959.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Kanya-Forstner A. S. The French Marines and the Conquest of the Western Sudan, 1880–1899 // Imperialism and War: Essays on Colonial Wars in Asia and Africa / Eds. J. A. de Moor and H. L. Wesseling. Leiden, 1989.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Katerere D. R., Eloff J. N. Management of Diabetes in African Traditional Medicine // Traditional Medicines for Modern Times: Antidiabetic Plants / Ed. A. Sou-myanath. London; New York, 2006.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Koren H. Les Spiritains, trois si&#232;cles d’histoire religieuse et missionnaire. Paris, 1982.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Kwenzi Mikala J. Le Gabon: le pays et les hommes // L’esprit de la for&#234;t. Terres du Gabon / Ed. L. Perrois. Paris; Bordeaux, 1997.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;L’Afrique noire fran&#231;aise. Paris, 1930.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Laburthe-Tolra Ph. Les Seigneurs de la for&#234;t: Essai sur le pass&#233; historique, l’organisation sociale et les normes &#233;thiques des anciens Beti du Cameroun. Paris, 1981.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Langevin P., Barclay R. M. R. Hypsignathus monstrosus // Mammalian Species: The American Society of Mammalogists. 1990. No. 357.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Largeau V. Encyclop&#233;die Pahouine. Congo fran&#231;ais: &#233;l&#233;ments de grammaire et dictionnaire fran&#231;ais-pahouin. Paris, 1901.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Lasserre G. Libreville, la ville et sa r&#233;gion. Paris, 1958.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Laufer B., Hambly W. D., Linton R. Tobacco and its use in Africa. Chicago, 1930.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Lejeune D. Les soci&#233;t&#233;s de g&#233;ographie en France et l’expansion coloniale au XIXe si&#232;cle. Paris, 1993.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Liniger-Goumaz M. Br&#232;ve histoire de la Guin&#233;e Equatoriale. Paris, 1988.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Lisimba M. Les noms de villages dans la tradition gabonaise. Paris; Saint-Maur, 1997.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;M’Bokolo E. Le Gabon pr&#233;colonial: &#233;tude sociale et &#233;conomique // Cahiers d’Etudes africaines. Vol. 17. 1977. No. 66–67.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;M’Bokolo E. Noirs et Blancs en Afrique Equatoriale: Les soci&#233;t&#233;s c&#244;ti&#232;res et la p&#233;n&#233;tration fran&#231;aise (vers 1810–1874). Paris; La Haye; New York, 1981.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;M’Paka A. D&#233;mocratie et vie politique au Congo-Brazzaville: Enjeux et recompo-sitions politiques. Paris, 2007.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Marchandiau J.-N. “L’Illustration” 1843–1944, vie et mort d’un journal. Toulouse, 1987.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Marsh N. A., Whaler B. C. The Gaboon viper (Bitis gabonica): its biology, venom components and toxinology // Toxicon. Vol. 22. 1984. No. 5.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Martelli G. Livingstone’s River: A History of the Zambezi Expedition, 1858–1864. London, 1970.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Martrou L. La langue fang et ses dialectes // Journal de la Soci&#233;t&#233; des Africanistes T. 6. 1936. No. 2.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Martrou L. Le nomadisme des Fangs // Revue de G&#233;ographie. NS. Vol. 3. 1909.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Martrou L. Les “Eki” des Fang // Anthropos. Bd. 1. 1906.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;McMillan N. Robert Bruce Napoleon Walker, F. R. G. S., F A. S., F. G. S., C. M. Z. S. (1832–1901), West African Trader, Explorer and Collector of Zoological Specimens // Archives of National History. Vol. 23. 1996. No. 1.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Merlet A. Le pays des trois estuaires: 1471–1900. Quatre si&#232;cles de relations ex-t&#233;rieures dans les estuaires du Muni, de la Mondah et du Gabon. Libreville, 1990.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Merlet A.Vers les plateaux de Masuku (1866–1890). Histoire des peuples du bassin de l’Ogoou&#233; de Lambar&#233;n&#233; au Congo au temps de Brazza et des factoreries. Libreville; Paris, 1990.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;M&#233;t&#233;gu&#233; N’Nah N. Economies et soci&#233;t&#233;s au Gabon dans la premi&#232;re moiti&#233; du XIXe si&#232;cle. Paris, 1979.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;M&#233;t&#233;gu&#233; N’Nah N. L’implantation coloniale au Gabon: la r&#233;sistance d’un peuple, 1839–1960. Paris, 1981. Vol. 1: Les combattants de la premi&#232;re heure, 1839–1920.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Mettas J. Honfleur et la traite des Noirs au XVIIIe si&#232;cle // Revue fran&#231;aise d’histoire d’outre-mer. Vol. 60. 1973. No. 218.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Meyer L. E. The Farther Frontier: Six Case Studies of Americans and Africa, 1848–1936. London; Toronto, 1992.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Miletto Y. Notes sur les ethnies de la r&#233;gion du Haut-Ogoou&#233; // Bulletin de l’Institut d’Etudes Centrafricaines. NS. No. 2. 1951.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Mouayini Opou E. Le royaume t&#233;k&#233;. Paris, 2005.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Neuwinger H. D. African Ethnobotany. Poisons and Drugs: Chemistry Pharmacology Toxicology. London; Weinheim, 1996.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ogoula-M’Beye. Galwa, ou Edongo d’antan. Fontenay-le-Comte, 1957.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Olson J. S. Boubangui // The Peoples of Africa: An Ethnohistorical Dictionary. Westport (CT), 1996.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ondaatje Ch. Journey to the Source of the Nile. Toronto, 1998.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ortega Canadell R. Provincias africanas espa&#241;olas: Ifni, S&#225;hara, Fernando Poo, y R&#237;o Muni. Barcelona, 1962.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Pakenham Th. The Scramble for Africa: 1876–1912. New York, 1991.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Parmenter R. Explorer, Linguist, and Ethnologist: A descriptive bibliography of the published works of Alphonse Louis Pinart, with notes on his life. Los Angeles, 1966.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Patterson K. D. The Mpongwe and the Orungu of the Gabon coast, 1815–1875: The transition to colonial rule. Stanford (CA), 1971.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Percebois G. Les explorations et la mort tragique de Jules Crevaux vues par ses con-temporains nanc&#233;iens // &#201;tudes g&#233;ographiques sur l’Aquitaine: Actes du 104e Congr&#232;s national des soci&#233;t&#233;s savantes, Bordeaux, 1979. Section de g&#233;ographie. Paris, 1980.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Perrois L. Chronique du pays kota (Gabon) // Cahiers de l’Office de la Recherche Scientifique et Technique d’Outre-Mer. S&#233;r. Sciences humaines. Vol. 7. 1970. No. 2.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Perrois L. Note sur quelques aspects de la circoncision bakota. Libreville, 1967.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Pierucci-Perot N. Jules Crevaux, m&#233;decin et explorateur (1847–1882): Ses &#233;crits m&#233;dicaux et biologiques: Th&#232;se (Universit&#233; de Nancy). 1981.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Pottier R. Un prince saharien m&#233;connu: Henri Duveyrier. Paris, 1938.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Pounah P.-V. La recherche du Gabon traditionnel: hier Edongo, aujourd’hui Galwa. Paris, 1975.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Pouvourville A. de. Francis Garnier. Paris, 1931.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Raponda Walker A. Notes d’histoire du Gabon. Montpellier, 1960.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Raponda Walker A. Pr&#233;paration du manioc et du vin d’ananas au Gabon et en Amazonie // Revue internationale de botanique appliqu&#233;e et d’agriculture tropicale. Vol. 33. Janvier – F&#233;vrier 1953.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ratanga Atoz A. Immigration des Fang au Gabon au XIXe si&#232;cle: Histoire de leurs relations avec l’administration et les tribus voisines: Th&#232;se (Ecole Pratique des Hautes Etudes, Sorbonne). 1971.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;R&#233;dier A. L’Ev&#234;que des Anthropophages. Paris, 1933.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Reynard R. Note sur l’activit&#233; &#233;conomique des c&#244;tes du Gabon au d&#233;but du XVIIe si&#232;cle // Bulletin de l’Institut d’Etudes Centrafricaines. No. 13–14. 1957.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Reynard R. Recherche sur la pr&#233;sence des Portugais au Gabon, XV–XIXe si&#233;cle // Bulletin de l’Institut d’Etudes Centrafricaines. No. 9. 1955.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Rinchon D. Pierre-Ignace-Li&#233;vin van Alstein, capitaine n&#233;grier, Gand 1733 – Nantes 1793. Dakar, 1964.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Rivi&#232;re &#201;. Jules Crevaux. Paris, 1885.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Robinson D. Soci&#233;t&#233;s musulmanes et pouvoir colonial fran&#231;ais au S&#233;n&#233;gal et en Mauritanie: 1880–1920 / Trad. par H. Tourneux. Paris, 2004.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ropivia M. L. L’age des m&#233;taux chez les Fang anciens: relations avec l’Histoire g&#233;n&#233;rale et la chronologie absolue // Le Mois en Afrique. Vol. 20. 1984. No. 223–224.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ropivia M. L. Les Fang dans les Grands Lacs et la Vall&#233;e du Nil // Pr&#233;sence Afri-caine. No. 120. 1981.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ropivia M. L. Migrations Bantu et tradition orale des Fang (Le Mvett): interpr&#233;tation critique // Le Mois en Afrique. Vol 19. 1983. No. 211–212.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ross A. C. David Livingstone: Mission and Empire. London; New York, 2002.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Saintoyant J. L’affaire du Congo 1905. Paris, 1960.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Schnapper B. La politique et le commerce fran&#231;ais dans le Golfe de Guin&#233;e de 1838–1871. Paris, 1961.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Smits J. Petermann’s Maps. Cartobibliography of the maps in Petermanns Geog-raphische Mitteilungen, 1855–1945. t’Goy Houten, 2004.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Swiderski S. Le Bwiti, soci&#233;t&#233; d’initiation chez les Apindji au Gabon // Anthro-pos. Bd. 60. 1965.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Tchemo H. M. La francophonie de sang 1940: aper&#231;u sur l’effort de guerre en Afrique Centrale (AEF, Cameroun). Yaound&#233;, 2004.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Tomlinson P. B. The Botany of Mangroves. Cambridge, 1986.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Truxton G. T. The calling behavior and mating system of a non-lekking population of Hypsignathus monstrosus: Thesis (State University of New York at Stony Brook). 2001.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Tunis A. Gustav Nachtigal. Ein Philanthrop im Staatsdienst // B&#228;ssler-Archiv. Bd. 44. 1996.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Vallin L. Les pionniers de la Pr&#233;histoire r&#233;gionale: Ernest Hamy (1842–1908) // Cahiers de Pr&#233;histoire du Nord. 1989. No. 5.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Van der Veen L. J. Gedandedi Sa Geviya: Dictionnaire Geviya-Fran&#231;ais. Louvain, 2002.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Vande Weghe J.-P. Akanda et Pongara: Plages et mangroves (Les Parcs Nationaux du Gabon). Libreville, 2005.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Vaulx B. de. Histoire des missions catholiques fran&#231;aises. Paris, 1951.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Vercel R. Francis Garnier &#224; l’assaut des fleuves. Paris, 1952.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Verna C. Le Temps des moulines. Fer, technique et soci&#233;t&#233; dans les Pyr&#233;n&#233;es centrales (XIIIe – XVIe si&#232;cles). Paris, 2001.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Volavka Z. Crown and Ritual: The Royal Insignia of Ngoyo. Toronto; Buffalo; London, 1998.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Vrijman C. Quelques notices sur l’histoire de la traite n&#233;gri&#232;re des Hollandais &#224; la C&#244;te Occidentale d’Afrique au XVIIe et XVIIIe si&#232;cles // Bulletin de la Section de G&#233;ographie. Vol. 51. 1936.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Waters J. David Livingstone: Trail Blazer. Leicester, 1996.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Weis H. Zur Erinnerung an die Reise von Oskar Lenz durch Marokko, die Sahara und den Sudan in den Jahren 1879–1880 // Mitteilungen der &#214;sterreichischen Geog-raphischen Gesellschaft. Bd. 127. 1985.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Wild N. Dictionnaire des the2atres parisiens au XIXe si&#233;cle: les the2atres et la mu-sique. Paris, 1989.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Witte J. de. Les deux Congo. Paris, 1913.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;5. Электронные ресурсы<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Brea J. Congo-Brazzaville: Should a Colonizer Be Honored Like a Founding Fat her? // http://globalvoicesonline.org/2006/10/09/congo-brazzaville-should-a-colonizer-be-honored-like-a-founding-father (October 9th, 2006).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Brice E. Ch. Savorgnan de Brazza et sa famille reposent d&#233;sormais &#224; Brazzaville // http://blog.francetv.fr/JAIMELECONGO/index.php/La-vie-a-brazzaville/2006/10 (3/10/2006)<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Nelson R. A. History of Hemp (http://www.rexresearch.com/hhist/hhicon.htm).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Pterocarpus angolensis DC // http://www.sl.kvl.dk/upload/pterocarpus_ango-lensis_int.pdf.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Simonet P. Un mausol&#233;e pour Brazza // http://www.rfi.fr/actufr/articles/082/ article_46581.asp (04/10/2006)<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Van der Veen L. J. Une soci&#233;t&#233; traditionnelle noire africaine et ses plantes utiles: les Eviya du Gabon // http://www.ddl.ish-lyon.cnrs.fr/fulltext/Van%20der%20Veen_ &#224;%20para&#238;tre_a.pdf<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Vangroenweghe D. La Soci&#233;t&#233; Anversoise du commerce au Congo et la violence structurelle dans l’Etat Ind&#233;pendant du Congo // http://cas1.elis.ugent.be/avrug/vio-lence/dvgviol.htm<br>
<br><br><br>