Иван Владимирович Забаев, Протоиерей Николай Емельянов, Екатерина Сергеевна Павленко, Иван Владимирович Павлюткин
Семья и деторождение в России. Категории родительского сознания

   © Оформление. Издательство Православного
   Свято-Тихоновского гуманитарного университета, 2013

   Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

Вместо предисловия

   Настоящая монография, как и многие другие научные труды, является плодом коллективного труда. Оглядываясь назад, ко времени появления идеи о ее написании (лето 2007 г.), мы можем легко признать – труд авторов составил лишь незначительную долю того огромного объема работ, который пришлось выполнить для выхода в свет этой небольшой книги. Поэтому нам хотелось бы выразить глубокую признательность людям и организациям, в разное время помогавшим нам в работе над изданием.
   В семинарах рабочей группы проекта неоднократно принимали участие декан социологического факультета ПСТГУ И.Г. Рязанцев и сотрудники лаборатории экономико-социологических исследований НИУ ВШЭ А.А. Куракин и Е.С. Бердышева. Благодаря их знаниям и опыту книга обогатилась значимыми, интересными идеями, а некоторые наши предварительные соображения в ходе обсуждений были отбракованы.
   Мы благодарны сотрудникам института демографии НИУ ВШЭ М.Б. Денисенко, С.В. Захарову и А.Г. Вишневскому за ряд консультаций по вопросам демографической теории рождаемости. Ценные критические замечания касательно логики книги на разных этапах высказали сотрудники социологического факультета НИУ ВШЭ Я.М. Рощина, И.Ф. Девятко и сотрудник института демографии НИУ ВШЭ О.Г. Исупова. В ряде случаев нам пришлось в значительной мере изменить характер аргументации и усилить доказательную базу ключевых положений работы.
   Целый ряд тезисов книги был сформулирован в ходе продолжительных обсуждений, а иногда и довольно острой полемики с О.А. Буруто и Е.А. Титовой, чью помощь в организации и проведении включенного наблюдения в детских, детско-родительских коллективах, центрах грудного вскармливания, медицинских учреждениях, отвечающих за ведение беременности и сопровождение родов, невозможно переоценить.
   Мы благодарим Э.К. Рифферт за помощь в организации полевого этапа исследования. Интервью с воцерковленными православными респондентами оказались бы невозможными без деятельной поддержки Е.В. Егоровой. Проведение интервью с воцерковленными православными респондентами – целиком заслуга выпускников ПСТГУ: Д.Г. Офицерова и иерея Евгения (Муравьева). Кроме того, продолжительная работа не увенчалась бы успехом без помощи в расшифровке записей интервью, организованной Е.Ю. Алексеевой.
   На заключительном этапе работы над книгой неоценимую помощь оказала редактор издания М.С. Ковалева, в ряде случаев выступившая как полноправный соавтор данного предприятия. Многие тезисы приобрели ясность именно благодаря ее критическому отношению к рукописи.
   Основные положения данной работы были опубликованы в следующих российских общественно-научных периодических изданиях: «Интеракция, интервью, интерпретация», «Экономическая социология», «Человек», «Демоскоп Weekly», «Социологические исследования», «Социология: методология, методы и математическое моделирование» [1 - Забаев И. Образ ребенка у жителей российских мегаполисов. По материалам биографических интервью с россиянами репродуктивного возраста // Интер 2009. № 5. 40–56. Забаев И. Рациональность, ответственность, медицина: проблема мотивации деторождения в России в начале XXI в. // Экономическая социология. 2011. V. № 2. С. 21–48. Забаев И. «Своя жизнь», образование, деторождение: мотивация репродуктивного поведения в современной России // Вестник общественного мнения, Данные. Анализ. Дискуссии. (Левада-центр). 2010. № 3 (105). Забаев И. Проблема мотивации деторождения и преемственность репродуктивного поведения // Демоскоп Weekly. № 447. 13–20 декабря 2010. Забаев И. Логика анализа данных в обоснованной теории (grounded theory). Версия Б. Глезера // Социология: методология, методы и математическое моделирование. 2011. № 1. Павлюткин И.В. Отцовство. Роль мужчины в планировании рождений //Человек, 2011. № 2. С. 124–132.]. Авторы монографии чрезвычайно признательны всем сотрудникам редакций этих журналов, способствовавших подготовке данных материалов к публикации.
   И наконец, мы не можем с искренней признательностью не отметить, что длительная работа над книгой оказалась возможной исключительно благодаря научно-организационной и финансовой помощи Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, поддержавшего к тому времени совершенно неоформленную идею коллектива молодых ученых, не требуя практически никаких подтверждений их научной состоятельности.

Н.Н. Емельянов, И.В. Забаев, Е.С. Павленко, И.В. Павлюткын

Введение

   Настоящая работа посвящена теме мотивации деторождения в России в начале XXI в. в ситуации очень низкой рождаемости. Нужно отметить, что, несмотря на практически 100-летнюю традицию исследований снижения рождаемости в Европе, время от времени кто-либо из ведущих представителей демографического сообщества высказывает радикальные сомнения в том, что к настоящему времени удалось построить некоторую теорию этого процесса (из ярких примеров упомянем Дж. Колдуэлла и В. Лутца). Данное исследование, проведенное недемографами, безусловно, не претендует на то, чтобы такую теорию создать, однако, представляется, оно может рассматриваться либо как некоторый комментарий к тезисам ряда демографов, либо как способное поставить некоторые вопросы и зафиксировать ряд витающих в воздухе, «для всех очевидных, и все же непроизнесенных» положений.
   Демографический переход, в рамках которого и произошло снижение рождаемости, как минимум совпал по времени (а скорее всего, явился его следствием) с более обширной социальной трансформацией – переходом от традиционного общества к обществу модерна. Соответственно, с одной стороны, ключевым трендом этого перехода являлась рационализация с усиливающимся доминированием калькулирующей рациональности (или, говоря веберовскими словами, формальной). С другой – своеобразное расколдовывание мира в ходе процессов секуляризации. Соответственно многочисленные объяснения снижения деторождения производились учеными в этих рамках. В качестве объяснительных переменных предлагались различные варианты, связанные с рациональным поведением человека [2 - В аргументации используется также и утверждение об индивидуализации человека. В отношении деторождения это вылилось в ряд на первый взгляд очевидных формулировок, например, – «рожает человек» или «рожает мать» (основание для этого – непроговариваемая биологическая фиксация: раз у мужчины нет детородных органов, значит, он не рожает; справедливости ради нужно отметить, к этому добавилось и то, что основные изменения в XX в. произошли в судьбе именно женщины). Этот неявный тезис определил повышенное внимание к исследованию женщин и оставил происходящее с мужчинами на втором плане. Еще одна неявная предпосылка подобного рода – что рожают в одиночку или, на худой конец, парой. Основание здесь опять биологическое – для того чтобы родить, биологически необходимы только женщина (функция вынашивания) и мужчина (функция оплодотворения).].
   Данная постановка вопроса была безусловно оправдана и принесла свои плоды, однако сегодня, в начале XXI в., можно поставить и иной вопрос: сохраняется ли тренд рационализации? Не случилось ли в ходе XX столетия еще одного перелома и общество модерна уступило место какому-то иному типу общества? Социологическая теория предлагает различные ответы на этот вопрос, которые содержат общую уверенность, что скорее всего такая перемена произошла. Соответственно можно предположить, что что-то изменилось и в мотивации деторождения [3 - Отчасти именно это и предполагалось в теории второго демографического перехода (Д. Ван де Каа, Р. Лестег). Однако указание ее последователями на значимость (для принятия решения о деторождении во второй половине XX в.) ценностей – самореализации, свободы выбора, личного развития – предполагает, что идеи рационализации и индивидуализации сохраняют свое значение для действующих. Подробнее см. главу 1 настоящего издания.].
   Сформулированное предположение, однако, не было отправной точкой настоящего исследования, оно сформировалось ближе к концу работы. Началась же она со вполне практического вопроса: что люди сами думают по поводу рождения детей? Нужно сказать, что в демографической литературе (а также и в занимающейся вопросами рождаемости – психологической, социологической и экономической) вопрос мотивации рождаемости обсуждается достаточно мало, особенно в сравнении с вопросом об «обусловливающих факторах…» [4 - Объективная ситуация, в которой принимается решение родить ребенка или воздержаться от этого («факторы, влияющие на принятие решения…»), на нынешний день относительно неплохо изучена исследователями (см. публикации Е. Вовк на основе массивов данных, собранных фондом «Общественное мнение» [Вовк 2005а, Вовк 2005б; Вовк 2007а, Вовк 2005б, Вовк 2005в]; работы В. Бодровой с использованием данных ВЦИОМ [Бодрова 1999; Бодрова 2002]; статьи Я. Рощиной с соавторами, выполненные на основе данных RLMS [Рощина, Бойков 2005; Рощина 2006; Рощина, Черкасова 2009]; комплекс текстов, сделанных на базе российской части панели GGS [Малева, Синявская 2006; Синявская, Тындик 2009]). Значительно меньше внимания пока что уделено субъективной, смысловой стороне проблемы.].
   По крайней мере, частично это объясняется тем фактом, что человеку в ситуации опроса очень трудно отвечать на такие общие вопросы, как, во-первых, зачем он рожает, во-вторых, какие ценности (мотивы, смыслы) для него важны.
   В психологии и социологии известны исследования связи ценностей и деторождения, при этом практически все они выполнены количественными методами. Во многих использовались работы А. Маслоу и Р. Инглхарта [Маслоу 1999; Inglehart 1990; Inglehart 1971; Inglehart 1977]. В таких исследованиях респонденту, как правило, предлагается список готовых, взятых из теории (ценностных) альтернатив. Такой список всегда вызывает ряд методических вопросов: о полноте списка, о невозможности выбора из двух позитивных альтернатив (любой, кто самостоятельно просил респондента произвести необходимый выбор, знает, какое количество оговорок и недоумений сопровождают подобный выбор), о разделяемости респондентом тех ценностей, которые ему предлагают выбрать, и т. д. Однако эти проблемы меркнут перед тем фактом, что человек не может ответить на вопрос «Зачем вы рожаете или родили ребенка?» и воспринимает его почти с ужасом (хотя может ответить на вопрос «Почему вы не рожаете?» и воспринимает его спокойно). Мы не нашли работ, в которых бы эта проблема получила достойное освещение. Но она значительно усложняет все рассуждения о мотивации деторождения. Что стоит за этим фактом, сказать сложно. Можно предложить по крайней мере четыре достаточно правдоподобных предположения: 1) человек, несмотря на всю свою рефлексивность и рациональность, в принципе плохо отвечает на подобные – о целях – вопросы; 2) в современном дискурсе не находится готовых ответов на данный вопрос (и человек не может легко воспользоваться каким-то вариантом из принятых и вращающихся в обществе вариантов ответа) [5 - Исключение, по-видимому, могут составлять люди, апеллирующие к различным вариантам религиозного дискурса, основывающие целеполагание на религиозном мировоззрении. Подробнее см. далее.]; 3) в дискурсе нет позитивных, соразмерных ребенку целей (ребенок является ценностью настолько огромной, что говорить о нем как о средстве невозможно); 4) процесс деторождения оказывается подконтрольным человеку только отчасти – человек не может дать (прежде всего себе) отчет о том, как так получилось, что ребенок родился [6 - Несмотря на то, что последний вариант может вызвать усмешку, интервью с медиками и людьми, не могущими забеременеть или долгое время не беременевшими, отчетливо показывают, что процесс зачатия рождения в настоящее время не находится под контролем человека. Воцерковленные респонденты уверены, что «детей дает Бог».].
   Здесь это упомянуто для того, чтобы показать, что при исследовании мотивации деторождения исследователи с необходимостью будут сталкиваться с подобной проблемой и, не имея возможности решить ее, будут вынуждены ее как-то обходить. Мы в данном проекте обходили ее следующим образом. Разрабатывая гипотезу, мы фактически использовали ход, предложенный М. Вебером в «Протестантской этике…», а именно поиск ключевых категорий, в которых действующий (опрашиваемый) осмысляет свою прошлую и будущую жизнь и (затем) использует эти категории для осмысления действия в конкретных ситуациях, – в противовес тому чтобы рассматривать ответы респондентов на вопросы (только) о действиях в той или иной конкретной сфере жизни – хозяйственном действии в случае М. Вебера или деторождении в нашем случае. Действующий как-то характеризует свое действие, и если он не может сказать: «Я рожаю ребенка для богатства», то он вполне может сказать и говорит: «До зачатия мы перестали пить, чтобы со здоровьем ребенку не навредить, – мы же ответственные родители». В данном высказывании мы обращали внимание на определения действия и модальные слова, даваемые самим актором (в данном случае интерес для нас представляла категория «ответственность»). Затем мы пытались истолковать эти категории, основываясь на словах самого действующего (опрашиваемого). В фокусе нашего внимания оказались наиболее часто употребляемые категории. Материалом для подобного анализа в первую очередь послужили проведенные в рамках данного проекта биографические интервью. Для валидации результатов мы обращались к интернет-форумам, а также к интервью, взятым в рамках иных проектов, прямо не связанных с деторождением.
   Инициированный в рамках данной постановки вопроса проект «Семья и деторождение в России. Категории родительского сознания (Жители российских мегаполисов)» базировался на методологии «обоснованной теории» [Страус, Корбин 2001; Glaser 1978; Charmaz 2006], используя различные техники кодирования и последующей категоризации текстовой информации [7 - Более подробно логику анализа данных в рамках обоснованной теории см. в приложении 1 наст. изд.]. Массив используемых в качестве данных текстов получается главным образом методом полуформализованных биографических лейтмотивных интервью [8 - Пример интервью см. в приложении 3 наст. изд.] [Биографический… 1994; Atkinson 1998]. В среднем продолжительность одного интервью 2,5 часа [9 - Практически все интервью транскрибировались. Транскрипт одного интервью – это текст объемом порядка 60 тыс. знаков (примерно 1,5 авторских листа).]. В исследовании использован подход теоретической выборки [10 - Набор респондентов осуществлялся рекрутерами по скринеру (часто в скринер входили следующие параметры: располагаемый доход на человека в семье, состояние в браке, количество детей, степень родства респондентов по отношению друг к другу и др.).]. К настоящему моменту закончен базовый этап сбора данных (опрошено 80 человек). Некоторые параметры обследованной совокупности приведены в таблице 1.

   Таблица 1
//-- Распределение опрошенных по городам --//

Окончание табл. 1

    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

Данная подвыборка была сформирована для того, чтобы иметь возможность увидеть вероятную разницу в логиках аргументации принятия решения о деторождении. Дело в том, что в ряде важных работ демографов указывалось, что именно процессы секуляризации привели к снижению рождаемости в Европе [Карлсон 2003: 226–230; Lesthaeghe, Wilson 1986]. Кроме того, в ряде отечественных исследований показывалось, что религиозность респондента обусловливает его специфические репродуктивные намерения и (или) их реализацию [Малева, Синявская 2006; Рощина, Бойков 2005]. Вместе с тем в существующих сегодня в России исследованиях связи воцерковленности и рождаемости практически не анализируется направление влияния религиозности на рождаемость, специфика этого влияния [Синельников, Медков, Антонов 2009; Форсова 2006; 1997; Котрелев, Меркулова, Пальчева, Реутский 2006].
    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

Кроме данных интервью в работе использовались сведения, полученные при интервьюировании и (или) включенном наблюдении в иных проектах.

   Итак, в настоящей работе авторы использовали для анализа преимущественно категории, в которых сами действующие (рожающие) осмысляли ситуации деторождения. Вопрос, который послужил отправной точкой проекта, – как, в каких терминах сами люди описывают деторождение и свою мотивацию к нему. Задача состояла в том, чтобы попытаться получить некую основу для построения теории о мотивации деторождения, факторах и механизмах, отвечающих за снижение деторождения в современной России; в том, чтобы дать ресурсы для интерпретации количественных данных, получаемых в других проектах.
   То есть в первую очередь для нас было важно получить точку зрения самих действующих и тем самым внести этим некоторое разнообразие и новизну в то, как проблема деторождения осмысляется сегодня в России. В главах 1–4 представлены две категории, в которых родители (реальные и потенциальные) чаще всего осмысляют рождение ребенка и те сложности, которые с этим связаны. Мы также (в качестве гипотезы и со слов респондентов) указываем на два института – медицину и образование, которые выполняют главную роль в деле включения и удержания данных категорий в общественном дискурсе. За счет работы этих институтов респонденты осмысляют деторождение именно так, как они его осмысляют.
   А именно – категория ответственности маркирует появление ребенка в обществе риска как сложный и опасный проект, за который ответственность несет индивидуальный актор (будучи принципиально несоразмерным трудностям глобального мира, он вынужден решать фундаментальные вопросы, лежащие вне его компетенции: зачем появляется ребенок, за счет чего он выживет, станет нормальным… в страшном и бессмысленном мире, где не рожать и не воспитывать проще). Гипотеза, сформировавшаяся по итогам проведения интервью, состоит в том, что такие ответы (на предельные вопросы) человек получает либо опираясь на привычку или традицию действия (подробнее см. главу 5), либо из специфического дискурса, в котором эти ответы даны (в нашем исследовании таким примером являлись православный дискурс и включенные в него воцерковленные респонденты, – см. например, главу 2). «Самостоятельная» выработка ответов на подобные вопросы, по-видимому, происходит очень редко.

   Категория «своя жизнь» обозначает ребенка как «паузу» в жизни родителя. Жизнь в современном мире воспринимается респондентами не как линейный процесс, в котором существуют определенные стадии, она представляется респондентам в качестве (практически бесконечного) набора альтернатив, возможностей; и часто, говоря о своих планах, люди не говорят о какой-то одной стратегии, одном, уже выбранном направлении собственной жизни. Для них важно многообразие – постоянно расширяющийся горизонт возможностей. В своей жизни они хотят постоянно сохранять это многообразие (работают на нескольких работах, получают несколько дополнительных образований и т. д.). Основная их задача состоит в том, чтобы удерживать это многообразие возможностей, чтобы не выбирать что-то одно, но пытаться обеспечить собственное присутствие во многих областях мира. В этом контексте потенциальный родитель ставит вопрос о самоопределении, но не в том смысле, что он хочет это самоопределение реализовать, а в том, что он может оставаться человеком современного мира до тех пор, пока он не самоопределился. Любое самоопределение сворачивает многообразие возможностей. Дети же воспринимаются человеком как предельный, окончательный («Я не хочу рожать детей, потому что дети – это навсегда») вариант самоопределения [11 - Ребенок требует ответа на вопрос о предельных ценностях человеческой жизни и окончательном самоопределении относительно этих ценностей. Этот факт неизбежно требует специального обращения и исследования религиозного фактора, поскольку только религиозное сознание устойчиво удерживает понятие предельной ценности.]. Его негативный характер связан не столько с тем, что человек-родитель не сможет заниматься каким-то другим, вполне конкретным делом (таких дел респонденты часто не называют), сколько тем, что ребенок воспринимается как что-то несовместимое с потенциальным многообразием возможностей. Ребенок плох не сам по себе – он хорош как один из вариантов описанного выше многообразия; но он плох, когда выбор сделан и когда он (ребенок) стал единственным вариантом.
   Иными словами, можно сказать, что принятие решения о рождении ребенка требует от современного человека решения ряда вопросов, которые имеют предельный характер. Это вопрос о предельной ответственности за ребенка, обостренный ясным осознанием абсолютной неподконтрольности человеку самого процесса деторождения и воспитания, вопрос об окончательном самоопределении и конечном целеполагании. К поиску ответов на эти вопросы современный человек оказывается, по-видимому, не готов. В противовес этому принятие решения о нерождении детей не требует ответов на «неудобные» вопросы и оставляет иллюзию возможности их решения когда-то в будущем, «само собой» [12 - В нашем исследовании пример сообщества, в котором даются такого рода ответы, демонстрируют воцерковленные православные респонденты. При этом наличие подобных ответов в (православном) дискурсе не означает отсутствия проблем у представителей данного сообщества при принятии решения о рождении каждого последующего ребенка. Не означает это также и обязательного отказа от рационального поведения.].
   Кроме того, в ходе исследования возникла дополнительная линия аргументации в пользу обоснования гипотезы о факторах, стимулирующих деторождение. Мы попытались, опираясь на мнения, высказанные респондентами, сформулировать гипотезу о таких факторах и механизмах, согласно которой ключевым фактором, стимулирующим рождаемость в семье последующего поколения, является опыт взаимодействия с детьми (ухода за детьми) – опыт детодержания, полученный потенциальным родителем в той семье, где он сам был ребенком. Однако наши данные позволяют предположить, что имеющийся у взрослого человека опыт опосредуется оценкой этого опыта конкретным индивидом. Оценка дается в категориях, которые упорядочивают современный ему дискурс о рождении ребенка (в данном исследовании это категории «ответственность» и «своя жизнь»). Через призму этих категорий опыт (а также его отсутствие) может оцениваться как позитивно, так и негативно. Первый случай благоприятствует рождениям, второй – нет. В индивидуальной биографии оценивание происходит постоянно и осмысленно объективируется в момент принятия решения о зачатии / рождении ребенка. Приобретение опыта также сопровождает человека в течение всей жизни. Описанию данной гипотезы посвящена глава 5 – «Мотивация деторождения и преемственность репродуктивного поведения».
   Отдельной проблемой является решение вопроса, как будет происходить принятие решения о рождении ребенка в паре, когда совмещенными оказываются два опыта детодержания – мужчины и женщины. Наши данные позволяют предположить, что в этой ситуации многое зависит от опыта мужчины. Поэтому глава 6 настоящего издания посвящена феномену отцовства и влиянию позиции отца на принятие парой решения о рождении более чем одного ребенка. Кроме того, полученные нами данные позволили утверждать, что если родители респондента разводились (отец ушел из семьи), то проектирование рождения своих детей накладывается на ситуацию развода и редко предполагает рождение более одного ребенка («А если от меня муж уйдет, как от нас папа ушел, – как я с двумя справлюсь?»). На основе наших данных мы можем сказать, что проблема эта актуальна скорее для женщин / дочерей нежели для мужчин / сыновей. Помимо этого результата «негативного» свойства наши данные также показали, что дополнительные, т. е. вторые, третьи и последующие, рождения «заказывает» отец. Обоснованию этой гипотезы посвящена 6 глава.
   Методология исследования описана в приложениях 1–2 настоящего издания. В приложении 3 полностью приводится пример одного интервью, который дает представление об эмпирической основе данной книги.

Глава 1. «Рациональность» и деторождение

Постановка проблемы. Проект «Категории родительского сознания»

   Проблема снижения уровня рождаемости, а также тех изменений ценностей, смыслов, мотивов деторождения, которые являются значимыми для рожающих – реальных или потенциальных родителей, – стала волновать социальных ученых довольно давно. В социальных науках в целом, как и в демографии, практически монополизировавшей изучение проблем, связанных с деторождением, проблема снижения деторождения и (или) пониженного деторождения начала обсуждаться в рамках исследований так называемых первого и особенно второго демографических переходов [Van de Каа 1987; 1996: 389–432]. Можно сказать, что демографический переход если и не произошел вследствие, то по меньшей мере совпал по времени с более общим переходом, описанным в социальных науках как переход от общества традиционного к обществу модерна.
   Соответственно если роль ценностей в динамике деторождения и затрагивалась в исследованиях демографов, то главным образом это были ценности, которые становились значимыми именно для человека модерна. Сами демографы описывали подобные ценностные и мотивационные детерминанты следующим образом:
   «Отличие второго демографического перехода от первого заключается в том, что все помыслы человека сосредоточены на самореализации, свободе выбора, личном развитии, индивидуальном стиле жизни, эмансипации, и это находит отражение в формировании семьи, установках в отношении регулирования рождений и мотивах родительства. Растущие доходы, экономическая и политическая защищенность, которые демократические государства всеобщего благосостояния предлагают своему населению, сыграли роль спускового крючка для «тихой революции», сдвига в направлении «постматериализма по Маслоу», при котором индивидуальные сексуальные предпочтения принимаются такими, как они есть, и решения о совместной жизни, разводе, аборте, стерилизации и добровольной бездетности остаются на усмотрении индивидов и семейных пар» [Van de Каа 1996: 425].
   Или:
   «Один из главных смыслов демографической и семейной модернизации заключается в переносе центра тяжести социального контроля над демографическим и семейным поведением людей с институционально-коллективного на индивидуальный уровень: “внешний” контроль со стороны государства, церкви или сельской общины уступает место контролю “изнутри”, т. е. самоконтролю, и одновременно резко расширяется свобода индивидуального выбора во всем, что касается личной жизни человека. Коль скоро это происходит, старая система отношений, норм, институтов, приспособленная к прежним методам контроля «извне», оказывается в кризисе» [Демографическая модернизация 2006: 137].
   К явлению самореализации как «стремлению реализовать собственный потенциал» [13 - Говоря о ценностных изменениях, сопровождавших второй демографический переход, Д. Ван де Каа пишет: «Если при первом переходе к низкой рождаемости ключевыми становились вопросы семьи и потомства, то при втором подчеркивались вопросы прав и самореализации личности… Помимо простого экономического расчета социальные и культурные изменения играют определенную роль в отказе людей от брака и родительства в постиндустриальном обществе. Силы, стоящие за этими изменениями, описываются по-разному. Некоторые наблюдатели видят в продолжающихся секуляризации и индивидуализации новые ценности, которые побуждают людей покончить с устоявшимися образцами поведения. Другие говорят, что все дело в тенденции к большей “самореализации” – стремлении реализовать собственный потенциал, которое заставляет людей реагировать в индивидуалистической манере, практически без учета коллективных интересов. “Индивидуализм является основной причиной низкой рождаемости и знаменует собой новый этап в сознании контроля над рождаемостью”, – пишет австрийский демограф Йозеф Шмид. Швейцарский социолог Ханс-Иоахим Хоффманн-Новотны заходит еще дальше и спрашивает, не стоим ли на пути к “аутистическому обществу” (“autistic society”)». [Van de Каа 1987: 5–6].] и связанной с ней индивидуализации социальной жизни мы вернемся позже, пока же остановимся еще на одном – самом главном – процессе в изменении ценностей, мотивации действий человека в обществе модерна, на появлении нового человека – человека рационального. Дело в том, что центром происходивших и происходящих перемен является, несомненно, процесс рационализации [14 - Идее рациональности и рационального выбора действующего при принятии решения о рождении детей придается важное значение и в современной западной демографии см., напр.: [Morgan, King 2001: 3-20; Kohler, Billari, Ortega 2002: 641–680].]:
   «…можно сказать, что успехи модернизации – как общей, так и демографической, – зависят от способности общества перейти к целерациональной мотивации поведения, от уже достигнутой ее распространенности, от темпов, которыми она продолжает распространяться» [15 - См. также: «Уже в 1920-е годы среди специалистов в СССР существовало ясное представление о снижении рождаемости как следствии “рационализации” воспроизводства населения. “Наблюдаемое повсюду уменьшение числа зачатий есть не что иное, как впервые наблюдаемый в истории человечества факт рационализации воспроизводства населения, совершаемый чисто стихийным путем и вызванный в большей своей части развитием интеллекта среди эксплуатируемых классов общества”, – писал в 1923 г. С. Томилин. “У пролетариата, несмотря на в целом высокую рождаемость, происходит тот же процесс “рационализации” деторождения, который далеко ушел в среде служащих и ныне начал охватывать крестьянство”, – вторил ему А. Хоменко. Главный смысл такой “рационализации” как раз и заключается в том, что она позволяет снизить рождаемость, а стало быть, и ослабить давление “демографической необходимости”, бремени демографических обязательств, лежавших на каждом человеке, на каждой семье и на всем обществе. Благодаря ей расширяется выбор общества, а вслед за тем и выбор индивида» [Демографическая модернизация. 2006: 149].] [Вишневский 2009: 78].
   В цитируемой статье российский демограф А. Вишневский выходит за рамки анализа собственно демографических процессов и увязывает их с более общими, протекающими в обществе процессами, ссылаясь на работы одного из классиков социологии – М. Вебера – о рационализации мира. Предлагая анализировать «смену преобладающего типа мотивации индивидуального поведения» применительно к снижению уровня рождаемости, он пишет:
   «Еще Макс Вебер выделил несколько типов социального действия, различающихся своей мотивацией. Центральное место среди них занимают два типа: ценностно-рациональное и целерациональное действие. Первое характеризуется тем, что человек действует, невзирая на возможные последствия, следует своим убеждениям о долге, достоинстве, красоте, религиозных предначертаниях, благочестии или важности предмета любого рода». Ценностно-рациональное действие… всегда подчинено “заповедям” или “требованиям”, в повиновении которым видит свой долг данный индивид. Напротив, “целерационально действует тот индивид, чье поведение ориентировано на цель, средства и побочные результаты его действий, кто рационально рассматривает отношение средств к цели и побочным результатам и, наконец, отношение различных возможных целей друг к другу”. Воспользуемся классификацией Вебера для анализа интересующих нас перемен, не забывая, конечно, что речь идет об идеальных типах, которые никогда не встречаются в чистом виде» [Вишневский 2009: 77].
   Очевидно из приведенной цитаты, что демограф концентрируется на двух типах веберовской типологии – ценностно-рациональном и целерациональном, оставляя по каким-то причинам вне фокуса рассмотрения еще два – традиционное и аффективное [16 - Собственно, вопрос о количестве типов действия в веберовской типологии остается дискуссионным. Сам Вебер в разное время выделял разное количество типов. Например, А. Шютц настаивал на том, что веберовская типология действительно может быть успешно редуцирована к двум типам.]. Он пишет, что: «ценностно-рациональное действие приспособлено к относительно простой социальной реальности, в которой можно заранее предвидеть ограниченное число возможных ситуаций, просчитать их наиболее вероятные, повторяющиеся последствия и сформулировать раз и навсегда данные предписания, заповеди оптимального поведения на все случаи жизни. Человеку остается только, невзирая на возможные последствия, следовать этим готовым заповедям» [Вишневский 2009: 77].
   Анализируя веберовскую типологию дальше, А. Вишневский полагает, что «целерациональное действие гораздо больше соответствует новой сложности мира, ибо позволяет гибко ориентироваться в бесконечном многообразии возникающих и быстро меняющихся ситуаций, предвидеть их неповторимые последствия и учитывать их при принятии решений, всякий раз индивидуальных» [Вишневский 2009: 77]. Поэтому переход к целерациональному действию – это, по большому счету, «не уступка “вседозволенности”, это переход к новому типу управления социальным, в том числе демографическим и семейным, поведением в условиях не поддающегося перечислению множества возможностей. В этих условиях только такое управление и отвечает требованию закона необходимого разнообразия» [Вишневский 2009: 77–78].
   Что же касается деторождения, то в этом мире множества возможностей «вступают в противоречие чадолюбие в традиционном понимании (чтобы детей было много) и воспитание детей – средняя современная семья и экономически, и эмоционально, и по балансу доступного времени может дать надлежащее воспитание и образование лишь ограниченному числу детей, чадолюбие в современном понимании требует ограничения числа детей, но больших инвестиций в их воспитание» [Вишневский 2009: 77–78].
   Такова, по мнению автора, роль целерационального типа действия в обществе XXI в. – такое действие позволяет существовать и действовать в мире, в котором есть «не поддающееся перечислению множество возможностей». Именно калькулирующая, формальная рациональность (а М. Вебер имел в виду именно ее [Weber 1978: 85–86]) обеспечивает возможность действия в таким образом организованном мире. За счет чего? За счет того, что она основана на одной простой процедуре – сопоставлении целей и средств. В таком случае дальнейшие рассуждения демографа о том, что «целерациональное поведение точно так же направляется общественными ценностями, как и ценностно-рациональное, но только не путем жестких внешних предписаний и под контролем внешней цензуры, а путем интериоризации ценностей и ориентированного на них свободного выбора» [Вишневский 2009: 78], вызывают непонимание. Дело в том, что весь пафос веберовских текстов, посвященных рационализации (фрагменты о рациональной бюрократии, о соотношении формальной и материальной рациональности в «Хозяйстве и обществе», «Предварительные замечания» к «Хозяйственной этике мировых религий», наконец, сама «Протестантская этика и дух капитализма»), направлен на то, чтобы выделить эту самую формальную рационализацию, рациональный капитализм.
   В таком определении ситуации М. Вебер не одинок, (калькулирующая) рациональность, с ее простой схемой соотнесения целей и средств, именно тем и хороша, что изгоняет из жизненного мира человека все неясное, неочевидное (в том числе и буквально то, чему органы чувств не дают подтверждения), все чувства и предрассудки. Именно это важно для современного расчетливого и сознательного человека (человека общества модерна). Эту же мысль высказывал еще один классик социологии – Ф. Теннис, чей фундаментальный текст «Общность и общество» вышел двумя изданиями (1887), (1912) и был доступен М. Веберу (Вебер ориентировался на него в своих работах) как при написании «Протестантской этики…», так и при подготовке «Хозяйства и общества»:
   «Расчетливый человек стремится только к конечному результату: казалось бы, он многое делает понапрасну, но в его калькуляциях это предусмотрено и внесено в ценностный реестр, и окончание его действий должно не только возместить все потери, но и принести такую выгоду, которой не соответствует никакая часть изначальных затрат, – эта выгода есть его цель, которая, по всей видимости, не стоила ему никаких особых средств, а была добыта лишь благодаря правильному распределению уже имеющихся, благодаря их рассчитанному и заранее подготовленному употреблению сообразно времени и месту…Расчетливый сознает свое превосходство и свободу, знает про себя, что он уверен в своих целях и является господином над своими властными средствами, которые находятся в зависимости от его мыслей и привлекаются им сообразно его решениям, пускай со стороны и может показаться, что они движутся по своим собственным путям. А совокупность знаний и мнений о регулярном или вероятном ходе событий, знаний, которые кто-либо может хранить, иметь перед собой и использовать, независимо от того, подвластны или неподвластны эти события его определению, и, стало быть, знание о собственных и чужих, противодействующих или благоприятствующих силах (из которых первые надлежит преодолеть, а поддержкой вторых – заручиться)…Чтобы расчет оправдался, последняя должна лежать в основе всех приготовлений и оценок. Это готовое к использованию, годное для планомерного применения знание, теория и метод господства над природой и людьми. Сознательный индивидуум пренебрегает всеми темными чувствами, предчувствиями, предрассудками как обладающими в этой связи ничтожной или сомнительной ценностью и хочет строить свои планы, свой образ жизни и свой взгляд на мир лишь сообразно своим ясно и отчетливо сформулированным понятиям» [Теннис 2002: 169–170].
   Иными словами, если возвращаться к аргументу демографов, то в ценностном плане становится ясно, что снижение деторождения некоторым образом связано с развитием калькулирующей рациональности. И соответственно можно предположить, что пары, рожающие сегодня одного-двух детей, демонстрируют эту самую калькулирующую рациональность и могут четко поставить цели (в своей жизни) и анализировать все остальное с точки зрения того, насколько пригодным и эффективным средством относительно этой цели является та или иная вещь или событие. Также нужно отметить, что часто в демографических текстах речь идет не о человеке вообще, но о женщине, в положении которой в XX в. произошли кардинальные перемены. И вообще говоря, именно она должна была стать и стала «преимущественным» объектом трансформации в этот период в том числе и с точки зрения процессов возрастающей рациональности. Вот, например, свидетельство из Тенниса, относящееся к началу XX в.: «Женщины по большей части послушны руководству своих чувств, мужчины же следуют своему рассудку – это расхожая истина, но она тем более важна как конденсат всеобщего опыта. Мужчины более благоразумны. Только они способны к расчету, к спокойному (абстрактному) мышлению, соображению, комбинированию, к логике; женщины же, как правило, если и движутся этими путями, то лишь весьма неуверенно» [Теннис 2002: 221].
   Тем не менее остается вопрос – по каким-то причинам такого рода человек, т. е. способный к калькулирующей рациональности и оставляющий ценности на заднем плане, перестает рожать детей или не перестает хотеть их (хотя бы в небольшом количестве) [Weston et al. 2004], но только откладывает [Sobotka 2004]. Дело в том, что нас здесь, конечно, не может удовлетворить аргумент А. Вишневского, поскольку, вообще говоря, суждение «средняя современная семья… может дать надлежащее воспитание и образование лишь ограниченному числу детей, чадолюбие в современном понимании требует ограничения числа детей, но больших инвестиций в их воспитание» – никак не вытекает из тезиса об увеличении рациональности в обществе. Калькулирующая рациональность индифферентна по отношению к содержанию целей. Иными словами, если бы человек и общество захотели (а в рассуждениях Вишневского понимание общества как системы с набором функций и соответствующие конструкции вида «общество хочет» присутствует постоянно [17 - См. например: «…если подавляющее большинство людей рождает одного или двух детей, то это и “нужно” обществу, диктующему такую систему предпочтений. Иными словами, за индивидуальным выбором большинства всегда стоит коллективный выбор. Поэтому якобы существующее противоречие индивида и “государства”, о котором часто говорят, – не более чем миф. Если бы реальные – а не декларируемые – предпочтения государства, читай, стоящего за ним общества, были ориентированы на высокую рождаемость, то она и была бы высокой» [Демографическая модернизация 2006: 151].]), то они стали бы рожать детей. Но они почему-то «не хотят». Почему? Дело в том, что описание того, как рациональность (в конкретном человеке) приводит с необходимостью к небольшому числу детей в паре или отказу человека / пары от деторождения, делалось, как правило, экономистами. Именно они попытались в рамках моделей homo economicus продемонстрировать направления и специфику этого влияния на уровне отдельного индивида или пары. В рамках экономического подхода существует значительное число моделей. Остановимся на некоторых.
   Экономическая теория рождаемости, заимствованная из теории потребительского поведения, представлена несколькими подходами, которые основаны на логике максимизации домохозяйством функции полезности, зависящей от соотношения предпочтений и издержек по ее достижению [Becker 1960; 1991]. Принятие решения о рождении детей, т. е. «спрос на детей», рассматривается как результат рационального выбора родителей – как функция от «качества» детей (стоимости их содержания, образования, здоровья, потребления), затрат времени родителей на уход за ребенком и альтернативной стоимости производства и потребления других благ. Имеющиеся в распоряжении родителей ресурсы состоят из унаследованного капитала и трудовых заработков и расходуются либо на их собственное потребление, либо на покрытие издержек на содержание детей, либо на передачу детям человеческого и другого капитала. Так как воспитание детей требует времени, издержки на их содержание положительно связаны с ценностью времени родителей. Соответственно ограничения включают в себя ограничения по доходам и по времени, которые затрачивает домохозяйство на производство и потребление альтернативных благ, в том числе содержание и воспитание детей [Van Praag, Warnaar 2007]. Например, особенное внимание уделяется увеличению ценности времени, которое распределяет женщина между воспитанием детей и альтернативными формами занятости [18 - В России Я.М. Рощиной и А.В. Бойковым было проведено исследование на данных базы RLMS, в которой тестировалась экономическая модель фертильного поведения. Одним из основных позитивных факторов, влияющих на принятие решения о рождении ребенка, стало наличие партнера, супруга. Среди результатов можно отметить, что на решение о рождении ребенка влияет возраст женщины и уже имеющееся число детей таким образом, что сначала вероятность возрастает, а потом начинает падать. Так, наибольшая вероятность принять решение о рождении у молодых женщин в возрасте 20–24 лет. Также большая вероятность принять такое решение у бездетных семей и многодетных, а в тех семьях, которые на момент опроса имели одного-двух детей, вероятность принятия решения о рождении следующего ребенка низка. Связи с уровнем образования и статусом на рынке труда выявлено не было, хотя наличие опыта работы способствует положительному решению о рождении ребенка. При этом ни одна из характеристик мужа или партнера не влияет значимо на принятие женщиной решения о рождении ребенка. Что противоречит некоторым положениям теории Г. Беккера [Рощина, Бойков 2005].].
   Сокращение рождаемости может объясняться ростом спроса на «качество» детей. Планирование рождения детей представляет собой выбор между количеством и качеством детей. Сокращение спроса на количество детей повышает спрос на их «качество», что вызывает еще большее падение спроса на их количество в будущем, повышая спрос на «качество» (так называемый механизм мультипликатора) [Becker 1991].
   Разница в подходах, используемых экономистами для моделирования рождаемости, заключается в определении эндогенности или экзогенности определенных факторов, которые могут усиливать объяснительные способности модели. Например, у Беккера экзогенными являлись сами предпочтения родителей в отношении количества и качества детей, а также не различались предпочтения между супругами. Это означало, что и мать, и отец предъявляли одинаковый спрос на детей и одинаково оценивали издержки их рождения [Синявская, Тындик 2009: 133]. Альтернативную логику предложил Р. Истерлин [Easterlin 1975]. Предложенная им теория колебаний или циклов рождений, которая позволила объяснить послевоенный «беби-бум» в США и Европе, а также провал рождений (baby bust) после 1960-х гг. Истерлин основывал свои предсказания на изменении размеров когорт рождений и их влиянии на «относительный мужской доход» [Easterlin 1961]. Речь идет о том, что дети сравнивают свое материальное благосостояние с достатком родителей. Экономический бум, в котором были рождены и воспитывались родители сегодняшнего поколения детей, отражаются на уровне притязаний последних. Если ожидаемый доход детей ниже уровня дохода, достигнутого родителями, то рождаемость будет повышаться. Если же наоборот, то рождения будут сокращаться [Easterlin 1978]. Поколения небольших когорт будут увеличивать рождаемость, так как существует больше возможностей для получения высокого дохода в условиях слабой конкуренции на рынке труда. В результате возникает поколение больших по размеру когорт, которые будут рожать меньше в силу высоких материальных притязаний и относительно низкого дохода. Как вывод, люди перестают рожать не потому, что имеется высокий уровень жизни, а потому, что для достижения уровня жизни родителей детям надо интенсивнее и дольше работать. Тем не менее прогнозы Р. Истерлина относительно повышения уровня рождаемости в 1980-х и 1990-х гг. не оправдались.
   При конкретизации тезисов экономистов, как правило, обозначаются варианты объяснения пониженной рождаемости в конце XX в.:
   человек (женщина) сопоставляет две различные сферы жизни – карьеру (самореализацию) и рождение детей – и делает выбор (в соответствии со своими целями) в пользу первой;
   человек (женщина) оценивает потенциальные издержки (стоимость рождения и содержания ребенка), сопоставляет их с собственным доходом, доходом домохозяйства, предполагаемым доходом в будущем… и делает вывод о количестве детей, которое он (она) будет рожать [19 - Подробнее варианты экономического подхода см.: [Schultz 1981; Cigno 1991; Easterlin 1975: 54–63].].
   Подытоживая сказанное выше, отметим, что, несмотря на то, что неусомневаемой предпосылкой рассуждений (демографов и экономистов) о специфике пониженной рождаемости в конце XX в. является тезис о рациональности индивида (пары) и (или) рациональности принимаемого решения о деторождении, из работ демографов непонятно, как конкретно эта рациональность обусловливает мотивацию к пониженному деторождению (или откладыванию деторождения).
   Моделирование логики принятия решения индивидом (парой) осуществлялось, как правило, экономистами. Однако их модели не были верифицированы ни на европейских, ни на американских данных [Van de Каа 1996], ни на данных по России [Рощина, Бойков 2005]. Соответственно можно поставить вопрос: насколько справедливо использование предпосылки о рациональности «человека рожающего»? Может ли быть деторождение [20 - Под деторождением мы в данном случае понимаем длительный процесс, начинающийся либо постановкой вопроса о том, чтобы родить ребенка, либо известием о беременности женщины и заканчивающийся появлением ребенка на свет.] адекватно категоризовано как рациональный процесс? Или, по-другому, действуют ли люди в начале XXI в. рационально, осуществляя деторождение? [21 - Формулировки вопроса могут показаться странными, но именно такими они получаются, если рассматривать деторождение в экономической логике.]
   Отвечать на такой вопрос достаточно сложно, однако можно его переформулировать: какие смыслы предпосылают своему действию рожающие ребенка индивиды или пары? И далее, пробовать, во-первых, категоризовать подобные смыслы и связанные с ними действия как рациональные или как какие-то иные. Во-вторых, на подобной основе можно поставить вопрос об уточнении существующих моделей [22 - Подробнее об исследованиях психологов, социологов и демографов о влиянии ценностей и мотивов на репродуктивное поведение см.: [Fawcett 1988: 11–34; Hoffman, Hoffman 1973:19–77; Hoffman, Thornton, Manis 1978: 91-131; Добряков 2003: 104–140; Бойко 1987; Антонов 1980; Антонов 2008; 23–29; Антонов, Медков 1987; Белова, Дарский 1972; Безрукова 2000: 122–124; Вишневский 1979: 126–150; Медков 2005]. Часто эти исследования (особенно отечественных социологов и психологов) содержат только описание и первичную классификацию списка мотивов, полученных теми или иными количественными методами. Вопросы о надежности исследовательского инструментария и обоснованности его выбора обсуждаются редко. В ряде случаев и сам инструментарий не представлен.] принятия решения о деторождении или разработке новой.

Проблема рациональности деторождения

   Если же вернуться к вопросу о рациональности деторождения, то нужно сказать, что для наших целей установления типичных решений россиян о деторождении в начале XXI в. уместным представляется использование веберовской типологии действий индивида в социуме: «Социальное действие, подобно любому другому поведению, может быть: 1) целерациональным, если в основе его лежит ожидание определенного поведения предметов внешнего мира и других людей, и использование этого ожидания в качестве “условий” или “средств” для достижения своей рационально поставленной и продуманной цели; 2) ценностно-рациональным, основанным на вере в безусловную – эстетическую, религиозную или любую другую – самодовлеющую ценность определенного поведения как такового независимо от того, к чему оно приведет; 3) аффективным, прежде всего эмоциональным, то есть обусловленным аффектами или эмоциональным состоянием индивида; 4) традиционным, то есть основанным на длительной привычке» [Вебер 1990: 628].
   Что это означает по отношению к мотивации деторождения? Это означает, что если деторождение – это целерациональное действие, то дети (рождение детей) должны выступать как средство для достижения чего-то либо как цель, по отношению к которой действующие будут выбирать средства [23 - В определении мотива мы следуем М. Веберу: «“Мотивом” называется некое смысловое единство, представляющееся действующему лицу или наблюдателю достаточной причиной для определенного действия» [Вебер 1990: 611]. Иными словами, мы пытаемся ответить на вопрос, какие смыслы сами действующие индивиды вкладывают в свои действия.]. Очевидно, что сказанное в максимальной степени соответствует идее рационализации, используемой как экономистами, так и теоретиками второго демографического перехода, и веберовскому типу целерационального действия.
   Приведем выборочно несколько выдержек из биографических интервью, проведенных в ходе нашего исследования, в которых описывается ситуация деторождения. Из них видно, каким образом люди категоризуют ситуацию деторождения (так или иначе отвечают на вопрос, зачем они рожают детей).

   Он пришел из армии, брат привел. Телевизор, что ли, сломался, он… работал телемехаником. Сделал телевизор. И так вот начали встречаться. Постарше вроде бы. Потом родилась первая дочь (Светлана. Хабаровск. 51 год. Вдова. Трое детей).

   …Вначале не было четкого осознания. Просто хочется ребенка – абстрактного, прижать к себе, реализовать свои материнские инстинкты. После первого ребенка захотелось, чтобы их было трое, после второго ребенка это желание окрепло окончательно. Будем стремиться к этому результату (Наталья. Москва. 31 год. Замужем. Двое детей).

   Муж хочет второго ребенка, я нет. Но думаю, он не мытьем, так катаньем свое возьмет, ну и ладно – я не очень против (Анна. Пермь. 29 лет. Замужем. Один ребенок).

   Мы приехали в Москву в 95-м. Там у нас родилась Юля (Елена. Москва. 27 лет. Замужем. Один ребенок).

   Если соотнести описания респондентами ситуаций деторождения с веберовскими типами социального действия, то, по нашим данным, можно зафиксировать, что единственный тип действия, которым деторождение не является, – это действие целерациональное [24 - В ходе интервьюирования мы столкнулись с ситуацией, которая непосредственным образом относится к описываемому явлению. Респонденты затрудняются ответить на вопрос, зачем они родили ребенка, но могут говорить, почему они не родили.].

   Таблица 2
//-- Деторождение и типология социального действия по М. Веберу --//

Окончание табл. 2

   Что это означает? Можно ли на основании приведенных свидетельств сказать, что снижение деторождения связано с увеличивающейся рационализацией? По нашему мнению, нет. Объяснить предложенные свидетельства можно следующим образом. Деторождение не является целерациональным типом действия (и не будет им), но процесс увеличивающейся рационализации социальной и индивидуальной жизни человека означает, что нерациональных действий становится все меньше. Соответственно и количество таких нерациональных действий, как деторождение, сокращается.
   Означает ли это, что рациональность не имеет к деторождению никакого отношения? Проведем следующий эксперимент. Возьмем представителей двух групп: одну – либо нерожавших, либо имеющих одного-двух детей, и вторую – имеющих троих и более детей. Более того, представим вторую группу только православным сообществом [25 - Специальная подвыборка: «Прихожане РПЦ, причащающиеся раз в месяц и чаще, те, кто отдают своих детей на обучение в традиционную православную гимназию».]. С точки зрения веберовской типологии действия у второй группы более высока вероятность, что в отношении детей никакого целерационального действия не будет. Таким образом, мы ужесточаем условия эксперимента: если в первой группе бездетно-малодетных будет присутствовать целерациональное действие, а во второй группе многодетных православных иные типы действия, то тем самым можно обосновывать и подтверждать гипотезу, что рациональность действительно влияет на деторождение. Ниже представлены два примера рассуждений, типичные для представителей первой и второй групп.

   1. Невоцерковленные. Малодетные
   – Если бы были идеальные условия, сколько детей ты хотел бы иметь?
   Пока – на данный момент – двоих… дочку еще, и все. Может, потом еще захочу, не знаю.
   – Почему пока не больше?
   Не знаю, я был единственным в семье. Я не знаю, что это такое – двое детей в семье в принципе, и не знаю, что это такое, когда их уже трое. Я хочу сначала на двоих посмотреть – что это такое, когда в доме двое детей. Я по жизни один был – все для меня, все мне…
   – Как прочувствовал, что хочется второго?
   Не знаю. Хочу, и все, вот как воды хочу попить – просто хочу. Не знаю. Не потому, что… не по причине, а просто так охота. Какие-то искать причины можно, когда ищешь жену, друга, но если причины – это не жена и не друг, это преднамеренный поступок, к которому шел, в нем нет чувств. И ребенок – почему, зачем, просто хочу. Просто хочу ребенка.
   Или:
   Сейчас это, по моему мнению, сделать невозможно (рожать и воспитывать нормальных детей). [Это ведь] лет 15 минимум. Потому что мы воспитывались в тяжелые 90-е годы. И я боюсь ребенка. Я знаю, как было сложно моим родителями, а тут двое, и что делать с третьим ребенком, я не знаю. В нашей стране не знаешь, что будет со мной завтра, не то что на год вперед. В нашей стране нет не то что простого рабочего, который 10 тысяч получает, а даже у меня, у которого свое предприятие, нет какого-то видения будущего. Наверное, поэтому я и дом большой не строю, предприятие большое не делаю – зачем? Чтобы это потерять в один прекрасный момент? Стабильности в нашей стране нет, вот что плохо. И пока ее не будет, у нас не будет нормальных детей. Потому что нормальные люди – я сам считаю себя нормальным, осознанно все делаю… У нас кто рожает – узбеки, всякие приезжие, иммигранты, и маргиналы. Нормальные люди не рожают много, потому что не знают, что будет – будет ли квартира. В нашей стране нет стабильности, и, пока не будет, говорить о воспитании и демографическом взрыве… хоть 300 тысяч предложи. Это ж не такие большие деньги. Что на них можно? Ни квартиру, ни комнату не купишь. И зачем это, я не понимаю. Для тех, кто получает мало, может быть, для них это деньги. А для людей, которые… нормальные люди, они как в Европе – не рожают. У нас европейский какой-то склад ума. Та же Европа мало рожает, а Китай, Индия, слаборазвитые страны… Пока я не готов иметь больше детей, я не знаю, что будет со мной через два-три года и как я буду их воспитывать, кормить и что с ними делать, по большому счету.
   …Хотя в Европе и со стабильностью никто особо не рожает, – может, стабильность и ни при чем? Может, у европейцев такой склад ума, согласен. Наверное, мы сейчас идем к тому, чтобы как европейцы рожать – после 30, когда у них все есть. Не знаю почему. У них все есть, но не знаю почему.
   – Ребенка сегодня сложно воспитать, вырастить?
   У нас как-то жена этим больше занимается, поэтому не знаю. Не знаю. Сейчас пацан в 10 лет – стоит курит. Я его оберегаю от этого, но на улице он видит. И другие то же – вот куда они пойдут, в те же бандиты, воровать будут. Мне страшно за ребенка своего, как его отдавать в секцию или куда-то еще. Я раньше не думал, где машину оставлять. У меня дедушка рассказывал: ездил, оставлял машину в поле и не боялся, что завтра машины не будет. А у нас сейчас попробуй только оставь, придешь – в лучшем случае колес не будет. Как-то вот так. Потому что молодежь… не хочет работать, ничего не хочет (Николай. Пермь. 28 лет. Женат. Один ребенок).

   2. Православные. Многодетные
   – Расскажите, пожалуйста, о своей семье.
   Мы никогда не думали о своей семье без детей. Всегда хотели детей – и получили. У меня это было заложено от опыта семьи моих родителей. Хотя, точно знаю, существует и другой феномен, когда дети из многодетных семей категорически не хотят большую семью. Потому что они знают, что у них никогда не будет своей собственной комнаты и тетрадка по математике старшего будет вечно заляпана младшим и т. д. Но у меня этого не произошло, и я не знаю почему. Не произошло и не произошло. Я всегда именно опираюсь на опыт семьи моих родителей… тут важно, конечно, чтобы этот опыт был положительным. Я, опираясь на опыт моих родителей, всегда хотел большую семью. А жена моя, наоборот, у нее прямо противоположно: она была одним ребенком в семье, и в семье далеко не благополучной (в смысле семейной атмосферы, эмоциональной, отношенческой). Ее родители не развелись, но бывали на грани развода. Отношения родителей со старшим поколением (они все жили в одной квартире с ее бабушкой и дедушкой) были очень-очень плохими. Ее собственные отношения с бабушкой были не очень хорошие. В доме не было мира. И вот еще плюс к этому в 17 лет умирает мать, и она решила создать большую семью от противного. От одиночества. От вечного одиночества.
   …Дети у нас появлялись через каждые два с половиной года. Этот срок нужен для того, чтобы выносить одного, немножко отдохнуть (чтобы женский организм немножко отдохнул)… Хочется ребеночка еще одного. Вырастает один, думаешь, надо маленького еще одного. Это же приятно так.
   – Вопроса о контрацепции никогда не возникало?
   Мы планируем семью. Я убежденный сторонник планирования семьи. В нашей социальной концепции Русской Православной Церкви не все средства контрацепции осуждаются. В частности, можно сделать вывод, что… имплицитно там допускается употребление презервативов. Я считаю, что это допустимо только в том случае… а впрочем, и там это сказано, что употребление некоторых видов контрацепции допустимо, когда оно направлено не на то, чтобы детей не было, а на то, чтобы контролировать этот процесс. Смысл брака заключается не только в деторождении – это мое кредо. Я уверен, что это так: не только в деторождении. Опять-таки это не мое личное мнение. Многие так думают. Смысл брака не только в том, чтобы детей рожать, а в том, чтобы любить друг друга. Мужу и жене на самом деле важнее любить друг друга, а если говорить о физической составляющей, то чтобы доставлять друг другу удовольствие. И в этом тоже смысл брака. Тоже. Поэтому, если люди рожают детей и при этом каким-то образом контролируют этот процесс, чтобы дать отдохнуть женщине, например, но не забывают, что смысл брака в том, чтобы доставлять друг другу удовольствие и, даже в большей степени, чтобы не заставлять друг друга страдать. Потому что человек страдает, когда он живет в браке, но не находится в физическом общении со своим супругом. Вот когда люди об этом помнят, тогда допустимо применение контрацепции. Это мое личное мнение. Впрочем, его разделяют многие и кое-кто из духовников… может, быть об этом уже можно сказать… о. Николай благословил меня использовать презервативы. Это я спрашивал…Что касается семьи, то, если нам дадут квартиру (тут мы рассуждаем меркантильно), мы возьмем еще одного или нескольких детей из детдома. А вот что касается своих детей, то у нас нет единодушия. Я считаю, что нам пора остановиться, а моя жена считает, что как получится. Тут определенных планов нет. А вообще, перед нашими глазами семьи с гораздо большим количеством детей, поэтому бояться нечего опять-таки.
   …Семеро детей, и каждый из них нуждается в абсолютно индивидуальном внимании, подходе, все разного возраста, поэтому в разных степенях развития находятся. У одного кризис трех лет, у другого кризис четырнадцати лет. Один обкакался, а другой описался. Третьего нужно сегодня вести в музей. Вот сегодня мой день из чего состоял: из того, что один после школы пошел в музей, другой пошел в музыкальную школу. Физически тяжело. Очень тяжело физически, но очень прекрасно эмоционально, и эта эмоциональная душевная прекрасность компенсирует, полностью компенсирует (хотя не всегда это чувствуется)… На самом деле, когда подводишь итог, видно, что компенсирует с лихвой. Эта эмоциональная душевная прекрасность компенсирует все физические трудности. А прекрасностъ эта состоит из одной очень нехитрой идеи: дети, пока маленькие, они ангелы ведь все, абсолютно святые, незлобивые (любой ребенок). Любой святой соответствует всем признакам дитяти. Они не умеют обижаться, они всегда веселые, всегда улыбаются. Жить со святыми прекрасно! Чувствуешь себя в раю просто. Если задуматься, оглядеться вокруг себя, то все улыбаются, все не озлобляются, никто не обижается, то чувствуешь себя в раю. Это я называю прекрасностью семейной жизни. И чем больше их, тем лучше. Чем больше святых, тем лучше. Да, по достижении 10 лет (или 7) они постепенно теряют облик и качества ангелов, святых, и ты с сожалением видишь, что человек из ангела превращается в человека, но, во-первых, у тебя есть подрастающее поколение ангелов, еще в резерве, а во-вторых, ты знаешь, что человеком тоже надо быть и что он проходит абсолютно стандартный путь, который изобретен Творцом. Творец так придумал. Притчу о блудном сыне. Обязательно надо уйти в страну далече, чтобы вернуться. И когда ты это понимаешь, то становится легче. Да, они все на твоих глазах из святых становятся мерзавцами, но пока еще ты отдаешь себе отчет, что никто еще настоящим мерзавцем не стал, и, Бог даст, не станет (они мерзавцы маленькие, мелкого масштаба). И не пройти этот путь нельзя. Можно его не пройти только, если ребенок умирает, тогда он как был ангелом, так ангелом и ушел. А остальные… любой человек проходит путь от ангела до мерзавца и потом опять до ангела. И вот это создает такую полноту жизни, что хочется рожать детей (Андрей. Москва. 38 лет. Женат. Семеро детей).

   Мы видим, что в приведенном примере православной семьи респондент не демонстрирует аффективного типа действия – рожать, просто потому что рожать. Как раз, наоборот, таким образом об этом прямо заявляет человек малодетный и неправославный. Также нельзя сказать, что православные респонденты не учитывают вопрос средств, которые необходимы при рождении и воспитании детей. Они рефлектируют и о здоровье, и о материальных средствах на образование, еду, жилье и т. д. Неправославный респондент (заметим, руководитель предприятия среднего бизнеса) откровенно говорит о страхе, неопределенности и неуверенности, которая мешает ему поступать рационально. Более того, в его нарративе тема иррациональности и собственного бессилия звучит гораздо ярче, чем у православного.
   Можно констатировать, что невоцерковленный респондент как будто бы достаточно рационально демонстрирует, почему рожать нельзя. Однако если вернуться к определению целерационального действия, то мы видим, что он не может помыслить себе рождение ребенка как такое действие. Если даже оставить вне рассмотрения то, что он достаточно четко увязывает размер своей семьи с той семьей, в которой он родился (традиционное действие), то нужно отметить, что «ребенок» у невоцерковленного респондента не подпадает ни под категорию «средство», ни под категорию «цель». Ребенок не есть «средство», поскольку респондент не говорит, зачем или для чего он будет его рожать. Более того, респондент принципиально против такого способа понимания «ребенка», настаивая на том, что правильным отношением к ребенку должно быть непосредственное хотение («просто хочу, и все»). Если обращаться к веберовской типологии, то подобный способ действия подпадает под понятие «аффективное действие». Помимо того что ребенок для респондента не является средством, он не является и целью [26 - Можно предположить, что цель всегда соотносится с конкретным результатом, по отношению к которому, разрабатываются средства, и этим она и отличается от «просто» желания. Например, можно говорить, что желание «хочу быть счастливым» становится для человека целью, если он сопоставляет с ним тот или иной (относительно) конкретный результат. Например, «буду счастливым, если: (1) буду богат – буду иметь больше миллиона долларов; (2) буду иметь уважение окружающих – меня будут приглашать на разные приемы и встречи и т. д.; (3) буду здоров. Кроме того, для того чтобы можно было говорить о цели, по отношению к конкретизированным результатам должны быть прописаны еще и средства. Например, «найду работу с зарплатой 5000 евро в месяц, на 200 буду жить, остальное – буду откладывать. Через 30 лет буду иметь сумму X. По накоплении этой суммы могу считать себя богатым». Средства могут быть «недостаточными» для достижения цели, они могут меняться и пересматриваться, но, для того чтобы говорить о целерациональном действии, нужно, чтобы они были.Несмотря на некоторую утрированность примера, логика соотношения целей и средств именно такова, и модели человека экономического с разными допущениями предполагают как одну из своих составляющих именно ее.].
   В случае невоцерковленного респондента мы видим, что вопрос о средствах для рождения второго и тем более третьего ребенка не ставится. И вопрос о его рождении не ставится вовсе не потому, что респондент рационально сопоставляет цели и средства (могла бы быть такая логика – «для достижения такой-то цели нужно столько-то ресурсов таких-то типов; при производственных мощностях нашего домохозяйства на подобные показатели мы выйдем через 10 лет, тогда и родим ребенка»), а потому, что такое действие оказывается принципиально немыслимым и пугающим.
   Соответственно в данном примере рождение ребенка не подпадает под категорию целерационального действия. Более того, если и можно использовать категорию целерационального действия для категоризации репродуктивного поведения, то больше оснований для этого дает нарратив воцерковленного респондента, действие которого, как мы предполагали в начале, должно было быть ценностнорациональным, традиционным или аффективным. Однако мы видим, что именно воцерковленный респондент указывает на смысл жизни в браке – «любить друг друга», в том числе и физически. Он указывает на цель – «большая семья» как создание рая – и описывает средства ее достижения. Причем средства – это то, что он потенциально может контролировать (организм женщины должен восстанавливаться, для этого нужен определенный срок; использование контрацепции; вероятность усыновления двух детей при получении новой квартиры).
   Кроме того, нужно отметить, что представления воцерковленного респондента о будущем ребенке гораздо четче и в его рассказах нет того страха, которым наполнен нарратив человека невоцерковленного. При этом можно констатировать, что отсутствие этого страха связано не с тем, что воцерковленный респондент видит мир исключительно в розовых тонах. Нет, в его представлении о пути ребенка (человека) в мире отводится место и для столкновения с тяжелым («падшим») миром, и, более того, для включения ребенка в этот мир и подпадания под его действие («человек становится мерзавцем»). Однако здесь отличие воцерковленного респондента от невоцерковленного, как видим, состоит в том, что в случае невоцерковленного попадание в ужасный мир рассматривается не как стадия на пути, но как одно из направлений.
   В рассказе невоцерковленного респондента присутствует идея о том, что если пойти по этому направлению, то (1) вернуться обратно очень сложно; и (2) что в современном мире гораздо больше таких путей и направлений, которые плохи, губительны и неправильны, нежели тех, которые хороши или ведут к чему-то хорошему. Специфика представлений воцерковленного респондента помимо уже отмеченной «рациональности» состоит в том, что (1) человек может достичь предельного блага христианской жизни – спасения, пройдя через самые ужасные стадии; (2) есть Бог, создавший этот мир и способный из любого положения дел направить его (мир) ко благу.
   К этому, однако, надо добавить, что не только благодаря наличию подобных идей православный воцерковленный человек демонстрирует гораздо больше спокойствия и продуманности ситуации с детьми. Помимо идей есть еще один фактор, упоминаемый им как значимый с точки зрения рождения детей и спокойствия за их судьбу, а именно пример других воцерковленных семей с большим числом детей (указанные идеи оказываются воплощенными конкретными людьми в конкретных жизненных ситуациях). Можно констатировать, что невоцерковленный респондент о таких примерах не говорит.
   Резюмируем сказанное следующим образом:
   • Если различия между многодетными воцерковленными православными в отношении деторождения и малодетными невоцерковленными описывать в категориях рациональности, целерационального действия, то оказывается, что в большей степени рациональность демонстрируют воцерковленные респонденты.
   • Действие же малодетного невоцерковленного респондента можно охарактеризовать как аффективное действие, кроме того, его нарратив пропитан чувством страха как перед ребенком (он не знает, как с ним обходиться), так и за его судьбу. Этого страха мы не видим в рассказе воцерковленного респондента. Можно предположить, что его отсутствие связано с некоторой системой идей относительно человека, его пути в мире, о ребенке, о Боге – личностном добре, объемлющем этот мир.
   • Можно предположить, что отсутствие этого страха может быть обусловлено также живым примером других семей из сообщества прихожан.

Глава 2. «Ответственность» и медицина

Категоризация ситуации деторождения. Ответственность

   Категорией, обозначающей набор ощущений страха за ребенка, боязнь ребенка, боязнь неопределенности, является категория «ответственность». Именно она чаще других употребляется респондентами при характеристике, осмыслении ситуации деторождения. Обратимся к интервью. В рассказах невоцерковленных респондентов категория (проблема) ответственности обозначает набор установок, благоприятствующих отказу от деторождения.

   – Можете рассказать чуть подробнее про принятие решения о том, что будет ребенок. Это обсуждалось?
   Это не обсуждалось. Получилось спонтанно, и, по-честному, я не хотела на тот момент. Мне казалось, что я слишком молода, чтобы стать мамой, мне хотелось еще погулять, отдохнуть. Потому что, [когда вращаешься] в медицине, понимаешь, какая это ответственность на самом деле. Я же была медиком, поэтому знала, что жизнь кардинально изменится, поэтому не хотела. Когда я узнала об этом радостном событии, для меня тогда это радостным не было. Идо последнего дня я думала, что свалюсь где-нибудь, чтобы так раз – и все само собой закончилось, чтобы не рождением ребенка закончилось. И по-честному сказать, даже во время родов я не думала о жизни его, мне было все равно. А вот именно когда в первый раз принесли на кормление. Говорят, когда ребеночек прикладывается на кормление к маминой груди, тогда такая самая связь непосредственная, близкая и возникает. Может, у кого-то по-другому, у меня было так (Наталья. Нижний Новгород. 34 года. Замужем. Один ребенок).

   Заметим, что в данном случае респондент указывает на источник, откуда было «получено» знание, маркируемое категорией «ответственность». Через призму этого знания воспринималась ситуация. Оно было медицинского происхождения.
   Как мы покажем далее, в ситуации, когда ответственность ложится на плечи только родителей, рождение детей становится делом практически невозможным. Даже желающие ребенка, молодые родители считают, что своя жизнь [27 - Подробнее о категории «своя жизнь», являющейся наряду с категорией «ответственность» второй значимой при описании отношения к деторождению, см. главы 3 и 4 наст. изд.] отходит на второй план и нужно целиком сосредоточиться на ребенке:

   Я считаю, что слишком молод, чтобы иметь детей. Я не набрался еще, может быть, жизненного опыта. Не заматерел. Уже потом – можно, потому что ты как-то подходишь взвешенно, сейчас я еще могу как-то взбалмошно подходить. Может быть, я со временем не изменюсь и буду всегда таким, и дети мои будут такими же, потому что я их так научил. Так? Но все-таки считаю, что я стану старше, стану серьезнее, и просто тогда уже… ну я думаю, что надо ответственнее подходить ко всему. Собственно, к воспитанию тоже надо подходить ответственно. А не абы как, когда тебя еще что-то будет отвлекать – там учеба, работа (Иван. Родился в Йошкар-Оле, несколько лет назад приехал в Москву учиться. 20 лет. Не женат. Нет детей).

   Даже в тех случаях, когда родители принимают-таки решение рожать ребенка, категория ответственности организует их практику таким образом, который значительно усложняет ситуацию родителя:

   Изначально, когда мы женились, для нас не стоял вопрос, будем мы рожать или нет. Ясно было, что рожать мы будем. А когда…ну не в первый год после свадьбы. Прошло где-то года три… Во-первых, мы – ответственные родители. У нас было очень много заморочек по этому поводу: что нужно сделать до того, как приступить непосредственно к действию. То есть бросить пить, например. Мы с мужем ушли в глухую завязку года на два. Потом всякие медицинские проблемы, типа того, что обнаружилось, что я краснухой не болела в детстве. Пошла сделала прививку, прививка эта благополучно у меня полтора года из организма не выходила. Ну и соответственно врачи говорили, знаешь что, дитятко, риск большой, давай-ка лучше дождемся, когда она выйдет. Вот таких вещей было реально много (Анастасия. Москва. 29 лет. Замужем. Один ребенок).

   Как видим, респонденты характеризуют свою ситуацию деторождения посредством категории «ответственность». Вопрос ответственности – это вопрос, кто отвечает за рождение ребенка, кто принимает решение о рождении ребенка, кто заботится о том, чтобы с ним все было в порядке. Вот пример связи категорий «ответственность», «рациональность» и «личный выбор» в неправославном дискурсе:

   …традиционно за детеныша все же, по большому счету, ответственна самка. «Ты же мать!» – вот вопль, доводящий миллионы женщин до невроза вины. Не женщина, не человек, а мать. Если относиться к этому серьезно, на себе можно ставить крест…
   Хочется родить – рожай. Но забудь о пресловутом «стакане воды» и вообще о какой-либо благодарности. Это был твой личный выбор, значит, и ответственность только твоя. Наши дети нам ничего не должны. Нечего вешать на них собственные нереализованные амбиции и непонятные надежды – они нас их рожать не просили (Вяземская А. Я никогда не буду одна // Факел. 1997. № 7).

   Как видим, ответственность скорее обозначает не только и не столько принятие ответственности на себя, не рациональное обхождение с этой ответственностью; она фиксирует наличие страха, горизонта опасностей, с которыми нужно справиться и с которыми справиться практически невозможно. Не случайно первая респондентка говорит, что рожать она бы не хотела. Более того, в данном случае она рефлектирует, что если бы смерть ребенка произошла случайно, она была бы рада.
   Как характеризуют ситуацию деторождения православные респонденты? Используют ли они категорию ответственности? И если да, что она означает в их логике?
   Проблема ответственности существует и в православных семьях.

   Если Бог даст, то к концу лета мы ждем первого ребенка. А сколько детей – сколько Бог даст, я не знаю сколько. С одной стороны, у меня сейчас юношеский пыл, что многодетная семья – это здорово, все это хорошо. Но сейчас часто слышишь, что многодетная семья – это не всегда хорошо, что это ни в коем случае не залог спасения. Не знаю. Может, и так, но все-таки. Просто надо взять на себя ответственность за семью, за детей. Вот это страшно, вот на чем сконцентрироваться надо. На том, что ты несешь за все ответственность. А там уж сколько детей – не знаю. Я сам рос один в семье. Всегда очень хотелось иметь братьев, сестер, чтобы к кому-то можно было обратиться за советом, за какой-то поддержкой или кому-то даже помочь. Всегда была такая потребность. Поэтому я с глубочайшим уважением смотрю на многодетные семьи, тем более на те, в которых устроение такое мирное, доброе, христианское. Поэтому тоже хочется (Сергей. Московская область. 26 лет. Женат. Нет детей).

   Мы видим, что категория ответственности существует и в православных семьях, но она не воспринимается как тяжкий груз. Проблема ответственности решается за счет того, что они отвечают за рождение детей перед Богом. Господь дал людям заповедь, и они ее должны исполнить.

   Вот мы, как христиане, не имеем права сами решать, сколько у нас будет детей, не имеем права лишать жизни ребенка. Или вот мы будем сегодня вместе, а у нас не получится детей, потому что мы предохраняемся. Если мы уповаем на Бога, то мы должны уповать на Него всецело. Больше детей – больше ответственности, но и больше сил. И больше Бог даст на то, чтобы мы смогли их воспитать (Мария. Москва. 20 лет. Не замужем. Нет детей).

   Однако, как видно из этой цитаты, а также из развернутого нарратива православного респондента, заповедь понимается респондентами не как приказ, но как указание пути. Более того, в отличие от ряда других вероисповеданий, верующий в православии понимает, что он получает не только наказ, но и силы его исполнить. Сложнейшие проблемные ситуации воспринимаются не как такие, которые невозможно разрешить, но как такие, решение которых непонятно для человека, но понятно для Бога. Задача человека в этих ситуациях – «уповать на Бога всецело». Это не означает, что православный человек перестает что-то делать. Если обратиться к уже приводимому контрольному примеру интервью православного респондента, то в начале его он рассказывал, из чего состоит его день, и указывал на обилие действий, которые ему необходимо выполнить по отношению к детям в течение дня:

   Семеро детей, и каждый из них нуждается в абсолютно индивидуальном внимании, подходе, все разного возраста, поэтому в разных степенях развития находятся. У одного кризис трех лет, у другого кризис четырнадцати лет. Один обкакался, а другой описался. Третьего нужно сегодня вести в музей. Вот сегодня мой день из чего состоял: из того, что один после школы пошел в музей, другой пошел в музыкальную школу. Физически тяжело. Очень тяжело физически, но очень прекрасно эмоционально, и эта эмоциональная душевная прекрасность компенсирует, полностью компенсирует (хотя не всегда это чувствуется…) (Андрей. Москва. 38 лет. Женат. Семеро детей).

   Это означает, что фоном всех совершаемых в повседневности действий оказывается уверенность, производная от веры [28 - Понятие «вера» имеет принципиальную значимость для того способа действий, который обеспечивает религия своим последователям. См. по этому вопросу у К. Ясперса: «Вера есть жизнь из объемлющего, есть руководство и наполнение посредством объемлющего. Вера из объемлющего свободна, ибо она не фиксирована в абсолютизированном конечном. Она носит характер чего-то неустойчивого (а именно по отношению к тому, что может быть выражено, – я не знаю, верую ли и во что я верую) и вместе с тем безусловного (активности и покоя, вырастающих на практике из решения). Для того чтобы говорить о вере, требуется проведение основной философской операции – удостовериться в объемлющем посредством выхода за пределы всего предметного в неизбежно остающемся, всегда предметном мышлении, а это значит: находясь в темнице нашего бытия, являющегося нам в расщеплении на субъект и объект, сломать эту темницу, не обладая возможностью действительно вступить в пространство вне ее» [Ясперс 1994: 428].Или у К. Гирца: «Религиозная перспектива отличается от перспективы здравого смысла тем, что, как уже говорилось, выходит за пределы реалий повседневной жизни к реалиям более широким, которые корректируют и дополняют картину первых; в этой перспективе главное – не воздействие на эти более широкие реалии, а их принятие, вера в них. От научной перспективы она отличается тем, что подвергает сомнению реалии повседневной жизни не с позиций институционализированного скептицизма, который разлагает данность мира на набор вероятностных гипотез, но с позиций того, на что она указывает как на более всеобъемлющие, негипотетические истины. Ключевые понятия в этой перспективе не отстраненность, а преданность, не анализ, а принятие вещей такими, каковы они есть. А от искусства она отличается тем, что вместо отстранения от проблемы факта и намеренного воссоздания атмосферы подобия и иллюзии она углубляет интерес к факту и стремится к созданию атмосферы абсолютной реальности. Это ощущение “подлинно реального” есть именно то, на чем зиждется религиозная перспектива, и именно то, что символическое функционирование религии как культурной системы должно обеспечивать, закреплять и, насколько возможно, охранять от несогласованных откровений мирского опыта» [Гирц 2004: 130].Значение веры или религиозной перспективы (что не совсем одно и то же) получает принципиальное значение именно в обществе риска, позволяя заполнять место «объемлющего» (Ясперс) не страхом и ужасом, исходящими от хаоса современного мира, но уверенностью и покоем, исходящими от любви Бога и любви к нему.] в Бога. Эта уверенность заменяет страх и неуверенность, которые мы видели в нарративах невоцерковленных респондентов. При этом не нужно думать, что вера и действие Бога никак не проявляются во внутримирской реальности, что они имеют характер внутренних, необъективируемых убеждений, а последователи той или иной конфессии «нерефлексивно» что-то проживают внутри себя, никак не соотносясь с внешним миром. Ничего подобного, Бог для верующего (православного) человека всегда деятельный, верующий может указать конкретные проявления его помощи.

   Потом следующий эпизод такого рода был, когда я из Издательского дома “А” (светского. – И. 3.) ушел в Издательский дом “Б” (церковный. – И. 3.). Моя зарплата в одночасье стала в три раза… меньше. А детей у меня уже в то время (это 2003 г.) было четверо. И вот мы живем на определенную зарплату, а завтра же, со следующего дня, зарплата в три раза меньше. Но мы были и к этому готовы. Мотивация была очень сильная, потому что все актуальнее становилось мое рукоположение. Я понял, что работать в светском издательстве я больше не могу, что либо я в Церкви, либо я в светском издании. И в одночасье было принято такое решение. И что вы думаете, мы пропали? Нет, мы не пропали. Мы немножко подтянули пояс. Немножко помогли родители. Что бывает у нас вообще время от времени и чего я не стыжусь. Я считаю, что это вообще наш долг друг другу помогать и у друг друга эту помощь принимать. Я считаю, что это нормально. Мы так все живем и должны жить. И стали мы жить на эту в три раза меньшую зарплату. А потом Господь распорядился так, что стали зарплату повышать, а потом я принял сан, и уж тут, это известно, Господь своих служителей не оставляет. Сегодня после службы, вы видели, мне дали… Я не знаю, что там в этих бумажках…
   – Но вы, по-моему, это отдали…
   Да, действительно отдал… А другую я не отдал, хотя мог. Но в дом тоже надо что-то нести. Ну вот смотрите 500 рублей и там тоже было 500 рублей. Это Господь не оставляет своих служителей. Это у нас бывает регулярно, а у батюшек… Я-то дьякон еще. А батюшки вообще не бедствуют. Главное – просто относиться к этому вопросу. Хотя я не могу сказать, что у нас сейчас прям достаточно денег, но они все время появляются. Хотя полгода назад было лучше – это факт (Алексей. Москва. 38 лет. Женат. Шестеро детей).

   В вышеприведенной цитате для нас важно, что действующий имеет определенную перспективу – «жизнь из объемлющего», осуществляет на основании нее ряд вполне рациональных (в смысле обоснованности в соответствии с внутренними ценностями) действий (переход на менее оплачиваемую работу). Результаты этих действий (помощь близких, повышение зарплаты на новом месте и подаяния) не входят в противоречие с его перспективой и позволяют продолжать осуществлять действия в мире и коммуницировать с другими [29 - Заметим попутно, в высказываниях православных респондентов практически исчезают отсылки к медицинской аргументации.].
   Если же рассмотреть, как понимают категорию «ответственность», и конкретно, как решается вопрос, кто отвечает за рождение ребенка, в православном сообществе, то очевидно – он решается в только что описанной логике «жизни из объемлющего» и подчинения собственного действия этому объемлющему:

   – А вообще, сколько бы вы хотели иметь детей?
   Сколько бы я хотела их иметь? Вообще никогда я об этом не думаю, то есть постановка вопроса мне кажется неправильной.
   – А как бы вы спросили? Как это происходит?
   Ты веришь или нет, что Бог дает детей? Если веришь, то… ну веришь, и все, а дальше этот вопрос отпадает. Что в его власти все. И судьба. Что ты вообще растишь их не для себя, не для своих там амбиций, а так, для Бога растишь… Ему соработников растишь (Анна. Москва. 30 лет. Замужем. Четверо детей).

   На этом моменте стоит остановиться подробнее. Если вспомнить описания ситуации деторождения невоцерковленными, мирскими респондентами, то можно зафиксировать, что сами родители с трудом берут на себя ответственность – «у нас родилась Юля» – активность приписывается ребенку. Однако и ребенок тоже рождается не сам – «я родилась в 1970 г.» (описание деторождения всегда производится в пассивном залоге). Как будто нужен кто-то третий. В православном дискурсе эта проблема получает решение – детей дает Бог (дети происходят из «объемлющего», трансцендентного). Не соразмерная родительству ответственность в православном сообществе частично переносится на Бога. В неправославном дискурсе место этого «третьего» может занимать кто-то другой, – например, «расширенная семья» или «род», «страна» или «общество».

   …Представить, как мы жили тогда, невозможно, это была совсем другая жизнь. Для семьи она была гораздо легче. Совершенно все было по-другому. То есть тогда было положено, будучи студенткой и девочкой из хорошей семьи, создать серьезные отношения с мужчиной – чтобы был муж, и обязательно иметь детей. Это было совершенно обязательно. Если у кого-то из девушек такого не было, то мы просто считали человека неудачником (Ирина. Новосибирск. 50 лет. Трое детей).

   Проблема, по-видимому, возникает тогда, когда это место никто не занимает, когда не существует никакой трансценденции, обосновывающей необходимость деторождения. В этом случае решение вопроса о детях становится прерогативой человека (пары). Можно предположить, что в силу приносимых ребенком значительных трудностей разного рода, не компенсирующихся немедленно, а также в силу несоразмерности вопроса об инициации новой жизни индивидуальному человеческому решению, пары склонны будут отказываться от деторождения.

Ответственность и медицина

   В приведенной в начале предыдущего раздела цитате делается отсылка к медицинскому дискурсу – «бросить пить», «сделать прививку от краснухи», а через него – к авторитету медицины. Это вполне возможный вариант аргументации потенциальных родителей, но могло бы быть и по-иному. Например, могла бы быть отсылка к богословскому дискурсу – «перед рождением мы долго молились и постились» или к эстетическому – «я хотела, чтобы моя девочка была красивой, у меня был бзик какой-то, и мы специально поехали во Францию – от Парижа по Луаре, потом Альпы… потом родилась Кристина». Тезис состоит в том, что медицина представляется человеку наших дней естественным решением проблем больных людей, но, кроме этого, она представляется естественным решением проблем потенциально больных людей, то есть всех людей. Поэтому при обсуждении не только проблемных, но просто неинституционализированных ситуаций и действий, связанных с деторождением в частности, медицинский аргумент выходит на первое место. Любая другая логика аргументации собственных решений, оказывается вторичной.

   Очень не хватало человека, у которого можно что-то про ребенка спросить, получается, по любому вопросу – к врачу, а там вопросы, начиная от того, крестить ребенка или нет (не ко врачу же с этим), до всяких там: если грудь не берет, что делать, как брать его, как себя вести, то есть много вопросов, которые не ко врачу, но задать их больше не кому (Елена. Москва. 24 года. Один ребенок).

   Иными словами, можно предположить (и это предположение потребует дополнительной расшифровки), что медицина (ее совершенствование и некоторые отрасли) в какой-то степени влияет на общую тенденцию снижения рождаемости, в силу того что именно этот институт монополизировал в обществе модерна решение вопросов деторождения [30 - При рассмотрении влияния медицины на человека и общество модерна мы отталкивались от работ И. Илича «Медицинская немезида», Б. Тернера «Тело и общество» и Т. Парсонса (с соавторами) «Дар жизни» [Parsons, Lidz, Fox 1972: 367–415, Illich 1974; Turner 2008].].
   В демографии, в частности, и в социальных науках в целом при анализе влияния медицины на прокреативное поведение человека главным образом поднимались три темы:
   1. Контрацептивная медицина способствовала снижению рождаемости.
   2. Медицина снизила смертность (в первую очередь младенческую, увеличила продолжительность жизни), и ответом на это стало снижение рождаемости.
   3. Медицина способствует росту рождаемости за счет лечения различного рода осложненных беременностей, бесплодия, выхаживания недоношенных детей.
   Если первое положение обсуждалось, уточнялось и опровергалось (в частности, например, в одной из авторитетных работ Р. Лестега и К. Уилсона было показано, что распространению контрацепции предшествовало распространение идей индивидуализации [Lesthaeghe, Wilson 1986:261–293] [31 - А в тексте Дж. Войк продемонстрировано, что аналогичную роль сыграло распространение идей неомальтузианства [Woycke 1988].], относительно второго положения существовали попытки выяснить, каковы механизмы наблюдаемого снижения рождаемости. Ф. Нотштейн, инициировавший обсуждение этого вопроса, писал, что те же процессы, которые привели к снижению смертности, привели и к снижению рождаемости [Notestein 1983: 345–360].
   Третий тезис является сегодня неусомневаемой очевидностью. Однако в настоящее время не существует исследований, в которых было бы показано, какова доля осложненных беременностей, закончившихся не абортом, но рождением, каково соотношение положительных и отрицательных исходов. Более того, провести такое исследование сегодня не представляется возможным. Кроме того, сложно оценить, какова доля получивших «отвод» от беременности (рождения) по «медицинским причинам» в ситуациях неопределенности (речь не идет обязательно о некомпетентности врачей, хотя и такие случаи бывают).

   …Возвращаясь к нашей медицине, к нашим специалистам. У нас в консультации была врачиха, а у меня резус отрицательный, и, когда я задала вопрос могу ли я второго рожать, она мне сказала «Вы что, хотите уродов рожать?» И поэтому получилось так, что я долгое время боялась, пока однажды не попала ко врачу, просто пошла делать аборт, она говорит, почему ты не рожаешь? Я говорю, да вот у меня резус отрицательный, мне сказали, что я… могу урода родить. Она и сказала – глупости. Просто надо каждый определенный срок сдавать анализы, чтобы не появились антитела. И все, проблем нету. Ну и после этого я родила Мишу, после этого родила Машу. То есть как бы встретился такой человек. Хотя я ко врачам отношусь очень с большим уважением, потому что врачи есть вполне нормальные, хорошие люди и хорошие специалисты (Мария. Москва. 49 лет. Замужем. Трое детей).

   Кроме того, еще один контраргумент состоит в том, что сегодня не существует оценок, какое влияние оказывают на принятие решений о дополнительных рождениях, рождение первого ребенка проблемным – недоношенным, с той или иной патологиями. Мы при интервьюировании сталкивались с двумя противоположными явлениями: 1) рожают до первого здорового, 2) больше не рожают, так как все силы уходят на то, чтобы «поднять» первого.
   Нам кажется, что можно обосновать гипотезу еще об одном направлении влияния медицины на рождаемость (она будет в известной степени подтверждать тезис Ф. Нотштейна). При рассмотрении ответственности в ситуации деторождения нами было отмечено, что проблема ответственности по отношению к маленькому ребенку и ситуации деторождения большей частью описываются в физиологических и здравоохранительных терминах: «не пить, чтобы он родился здоровым», «я боялся с ним оставаться, а вдруг… упадет, наестся чего-нибудь…».
   Также можно зафиксировать, что общение (конфликты) с родителями по поводу маленьких детей и деторождения происходят большей частью на почве медицины. И аргументы используются сугубо медицинские.

   Мы очень сильно переживали из-за родителей – у нас постоянно что-то было не так. Мы его не пеленали – он разворачивался постоянно. Они нам говорили, что мы его только что не убиваем, всю жизнь ему портим, мол, если его не пеленать туго, у него позвоночник кривой будет. Мы у кого ни спросим – никто не пеленает, в Интернете посмотрели – тоже везде пишут, что это давно ушло. А родителям же не скажешь, у нас был только один довод – мы у врача спрашивали. К счастью, врачи нормальные попадались и были в целом на нашей стороне. Но не всегда (Евгений. Москва. 28 лет. Женат, один ребенок).

   Никогда с родителями не ругались. Она ползать начала, в манеже орет, ну выпустили на пол, стали мыть пол каждый день. Родители узнали, такой шум подняли: она заболеет, убиваете ребенка. Я поначалу перепугалась – всех врачей опросила, весь Интернет облазила. Хорошо, у нас участковый врач хороший (Галина. Пермь. 23 года. Замужем. Один ребенок).

   Иными словами, именно врач оказывается тем экспертом по маленьким детям, к которому идут за советом молодые родители.

   К нам родители приставали с соской: давайте соску, и всё тут; а жена уперлась – грудью кормить. Мне в принципе все равно, и вот они оба только через меня общались. Я в какой-то момент вскрылся. Одни говорят: воздух холодный попадет, кричать будет, другая: что прикус неправильный и что молока не будет, а молоко – лучшее лекарство. Врача стал спрашивать, вроде успокоились – я всем пересказывал, что говорил врач. С каких-то пор вообще по всем вопросам стал ссылаться на врача, и многие вопросы пропадали. А как врач придет, я его все спрашивал – и что к нему относится, и что не относится. Мне как-то спокойнее было – все-таки врач (Сергей. Москва. 27 лет. Женат. Один ребенок).

   На основании полученных полевых материалов можно высказать следующую гипотезу:
   1. Категория ответственности по отношению к ситуации деторождения удерживается в дискурсе в первую очередь институтом медицины. Специфика функционирования этого института обусловливает пониженное деторождение (снижение деторождения) в современном мире. Эта специфика состоит в усиленном производстве всевозможных рисков и проникновении их в жизненный мир, в повседневность человека.

   У меня был период, постоянно болела голова. И я прошел всякие обследования – чего только не нашли. Начали лечить, лучше мне не становилось, и я чувствовал себя везде больным. У меня даже погоняло было – прозвище «старикашка». Мне даже пацаны мои говорили, что со мной невозможно. Помню, у меня прям в голове были на всё страшилки. Помню, отдыхать поехали с ребятами на юг – там солнце, а я в рубашке с рукавами. Чего-то разговор зашел об этом, я и говорю: мол, от яркого солнца кожа стареет, там рак кожи. Я, конечно, рубашку не из-за этого надел, но в голове вот такая хрень на все была. У меня дома аптечка полхолодильника занимала. В общем, как-то кончилось тем, что я зарыдал – всё, помираю, вообще жить не хотелось. И на все диагнозы плюнул: пошел спортом заниматься, с девчонками гулять, работать, водку пить… И все прошло. Мне врач, конечно, сказал, что это какой-то там диагноз. Но я про себя его конкретно послал. И живу сколько проживу (Вениамин. Новосибирск. 40 лет. Женат. Двое детей).

   В приведенной цитате отметим помимо собственно производства диагнозов-опасностей и вещественной закрепленности их (личная аптечка, история болезни и т. д.) еще и возможности медицины рассматривать любое событие в мире через призму ее собственного подхода (отсутствие диагнозов на самом деле в данном случае квалифицировалось как диагноз). Для нас здесь важен акцент не на том, что медицина бессильна, но на том, что она (хотя и не только она), ее деятельность предполагает производство рисков и их нейтрализацию.
   2. Эта специфика (производство – нейтрализация рисков) такова: медицина формирует определенную онтологию: каждый человек – потенциальный больной [32 - У. Бек пишет по этому поводу: «Болезнь как продукт диагностического “прогресса” в том числе тоже генерализируется. Все и каждый актуально или потенциально “болеют” – независимо от самочувствия. Соответственно на свет Божий извлекают образ “активного пациента”, требуют “рабочего альянса”, при котором пациент становится “соцелителем” своей медицински установленной, болезненной ситуации. Сколь непосильна для пациентов эта задача, показывает необычайно высокий уровень самоубийств. Например, у хронических почечных больных, чья жизнь зависит от регулярного гемодиализа, доля самоубийств на всех возрастных уровнях в 6 раз выше средних показателей по населению» [Бек 2000: 308].]. Смерть наступает из-за болезней. Болезнь несет опасность (поскольку ведет к смерти). Болезнь вызывается микробами (вирусами). Они везде. Опасность везде. Ответственное поведение человека состоит в том, чтобы предотвращать болезни. Желать добра (кому-либо) – значит предотвращать и лечить болезни.

   Я не хожу к врачам. К ним придешь – обязательно что-нибудь найдут. Не хожу, и всё. Залечат. Водка с перцем – ото всех болезней. 60 лет прожил – и ни к кому не ходил. До смерти залечат, нет уж… Нечего мне в ихних больницах делать. Не могу я там. Помру, и помру, и хрен с ним. Никуда не пойду» (Алексей. Нижний Новгород. 58 лет. Женат. Двое детей).

   В ЦПС мы не стали рожать. Я туда позвонила, когда мы начали выбирать роддом, я им первым позвонила. Они мне озвучили сумму и набор процедур, которые надо было пройти. Них спросила: а зачем все это делать? Я просто в ужас пришла от списка. Они так удивились и сказали: нам же надо посмотреть, насколько там у вас все плохо. Это первый разговор был, – даже не предполагалось, что все может быть хорошо. Я решила, что пошли они (Елена. Москва. 26 лет. Замужем. Один ребенок).

   3. Медицина развила диагностические процедуры, позволяющие верифицировать сформулированную ею онтологию. Вместе с тем медицина не смогла развить терапию до такого уровня, чтобы блокировать все диагностируемые болезни. Произошло разделение терапии и диагностики, а значит, произошла, так сказать, блокировка возможности блокировать опасности. Собственно, в этом ключевом тезисе мы солидаризируемся с аргументом У. Бека в его известной книге «Общество риска»:
   «Совсем другой аспект изменяющих общество воздействий медицины связан с разъединением диагностики и терапии на современном этапе развития медицины. Естественно-научный диагностический инструментарий, множество психодиагностических теорий и номенклатур и сциентистский интерес, проникающий все дальше в “глубины” человеческого тела и души, ныне – уже вполне открыто – отделились от терапевтической сферы и прямо-таки… обрекли ее на “ковыляние в хвосте” [33 - Здесь У. Бек ссылается на следующую статью из журнала по социологии медицины: [Gross, Hitzier, Honer 1985: 146–162].]. Следствие этого – резкий всплеск так называемых хронических заболеваний, т. е. заболеваний, которые диагностируются благодаря наличию высокочувствительных медицинских приборов, однако же не могут быть излечены, ибо эффективные терапевтические методы не разработаны и даже не стоят на повестке дня… В начале XX в. примерно 40 человек из 100 умирали от острых заболеваний. В 1980 г. такие заболевания составляли лишь 1 % всех смертей. Доля хронических больных за тот же период увеличилась с 46 % до более 80 %. При этом смерти все чаще предшествуют долгие страдания» [Бек 2000: 306–307].
   4. Сопутствующие медицине области – косметология, гигиена, производство продуктов питания – активно используют (или навязывают) эту онтологию «здорового образа жизни» человеку через СМИ, рекламу и т. д. Кроме того, медицина и сама, с рекламой или без нее, последовательно внедряется в повседневный мир человека. Это наряду с образованием один из двух «обязательных» институтов общества наших дней. Реклама различных гигиенических средств строится на том, что мир полон микробов, бактерий, грибков, что их обычным зрением не увидеть, и, чтобы устранить опасность (которая иногда представляется очень значительной), нужно пользоваться тем-то или тем-то средством. Самые яркие примеры подобного рода реклам последнего времени – это рекламы кисломолочных напитков (защищающих иммунитет), зубных паст, различных сортов мыла (уничтожающих бактерии), чистящих средств и др. Приведем пример из рекламы одного моющего средства:
   «Многие микробы, живущие вокруг нас, не причиняют вреда здоровому организму. Но если не проводить регулярную уборку с использованием дезинфицирующего средства, количество микробов быстро вырастет до критической отметки, когда иммунитет человека может не справиться с инфекциями.
   Из микроорганизмов, живущих в наших домах, гигиенисты и эпидемиологи отмечают клебсиеллу, золотистый стафилококк, энтеровирус, лямблии и др. На детских игрушках скапливается огромное количество бактерий, способных причинить немалый вред здоровью малыша. Среди наиболее опасных микроорганизмов, обитающих в детской, ученые выделяют следующие: стафилококк золотистый, дифтерийная палочка, палочка Коха, аденовирус, вирус герпеса, ротавирус. Все они вызывают серьезные заболевания, особенно опасные для детского организма.
   Несомненно, в туалетах живет большое количество микробов. Особенно они опасны, если у вас совмещенный санузел. Ведь когда мы спускаем воду в унитазе, миллионы невидимых глазу бактерий разлетаются на расстояние до 5 метров. А при совмещенной планировке бактерии могут попасть и на шторку ванной, и на полотенца, и на зубные щетки. Наибольшему микробному заражению в туалетах подвергнуты не только сиденья унитазов, но в первую очередь дверные ручки, краны смесителей и ручки смыва воды в унитазе. Чтобы сохранить в туалете чистоту и обезопасить себя от опасных бактерий, регулярно протирайте поверхности унитаза дезинфицирующим средством, а ручки и смесители водой с добавлением Domestos» (URL: http://www.domestos.ru/recommendation Дата обращения: 11.10.2011).
   Итак, люди окружены микробами. Микробы везде. Они обладают собственной активностью, перемещаются на гигантские (относительно своего размера) расстояния. Микробы – источник потенциальной опасности. Микробы невидимы. Увидеть их может только человек со специально организованным зрением (микроскоп и др.). Тем, кто не может организовать себе такое зрение, предлагается способ избавления от этой проблемы [34 - Можно обнаружить известный параллелизм между борьбой с микробами и защитой иммунитета, с одной стороны, с поиском бесов в христианстве – с другой. Так, классический текст Иоанна Кассиана Римлянина говорит: «Итак, ясно, что нечистые духи не могут иначе проникнуть в тех, телами которых хотят овладеть, если сперва не овладеют их умом и мыслями. Когда лишат их страха и памяти Божией или духовного размышления, то как на обезоруженных, лишенных помощи и охранения Божия, и потому легко побеждаемых, смело нападают, потом устраивают в них жилище, как в предоставленном им владении. …У нечистых духов, без сомнения, столько же занятий, сколько и у людей. Некоторые из них (которых простой народ называет также фавнами, лесными богами) бывают обольстители и шутники, постоянно занимая известные места или пути, не развлекаются мучением тех проходящих мимо, коих могли бы уловить в сеть, а довольствуясь только насмешкою и озорством, стараются скорее обеспокоить их, нежели повредить им; некоторые только производят во сне безвредные кошмары; иные бывают столь яростны и свирепы, что не довольствуются тем, чтобы жестоким терзанием мучить тела тех, в кого вошли, но спешат еще напасть на проходящих вдали и поразить их жестокими ударами, описанными в Евангелии (Мф. 8, 28) (Иоанн Кассиан Римлянин. Преподобного отца Иоанна Кассиана пресвитера к десяти посланным к епископу Леонтию и Елладию собеседованиям отцов, пребывавших в скитской пустыне. URL: http://krotov.info/acts/05/ marsel/kass341.html Дата обращения: 11.10.2011).То есть – бесов много, увидеть их обычным зрением невозможно, чтобы спастись, нужно бороться с ними. Параллелизм усиливается, если обратить внимание на визуальное изображение бактерий в рекламе «Доместос». Разница между христианским поиском бесов и медицинским поиском микробов (в рамках нашего рассмотрения вопросов деторождения) состоит в том, что в силу ряда причин христианство имело возможность, рассматривая вопрос рождения детей (как и вопрос о бесах в жизни человека) применительно к спасению, утверждать, что женщина спасается чадородием. И официально настаивало на позиции, что рождение детей благоприятствует спасению. Медицина же в аналогичной ситуации не говорит, что рождение нескольких детей благоприятствует здоровью. В тех же редких случаях, когда рождение детей рассматривается как благоприятствующее здоровью женщины, речь идет об одном ребенке. Более того, в поздних возрастах рождение детей рассматривается медиками как потенциальный фактор дополнительного риска для здоровья женщины.].
   Так (с помощью рекламы и СМИ, диспансеризаций, обязательных полисов медицинского страхования, обучения в школах и т. д.) онтология потенциальных медицинских угроз появляется в повседеневном жизненном мире человека. В соответствии с ней человек все же может попытаться с этими угрозами справиться, если будет вести себя ответственно по отношению к ним и постоянно их контролировать. Справиться с ними полностью он не может, поскольку число их огромно и каждый год возникает какая-то «новая», смертельно опасная болезнь, сеющая панику и уносящая жизни.
   5. Именно по отношению к такому, так устроенному, существующему миру человеку и приходится рассматривать ситуацию деторождения. Тогда понятно, что ситуация рождения ребенка осмысляется им практически исключительно в логике медицинской аргументации. Если даже желание ребенка формируется вне ее, то реализация этого желания, во-первых, проходит под постоянным контролем медицины (в подавляющем большинстве случаев сегодня женщина в России на раннем сроке беременности должна встать на учет в женской консультации, периодически сдавать «необходимые» анализы, осматриваться специалистом, наконец, само рождение ребенка в подавляющем большинстве случаев происходит в роддоме – в медицинском учреждении).
   Нужно сказать, что как в общении родителей, так и в социологических исследованиях [35 - См., напр.: [Вовк 2008: 21–24].] периодически поднимается вопрос о том, что организация медицины в России снижает мотивацию рождаемости, – например, из-за тяжелой атмосферы в женских консультациях, очередях, в роддомах и т. д., а также из-за ощущения коррумпированности медицины. Однако наши данные позволяют сказать, что все это в ряде случаев происходит и принимается родителями во внимание, а в другом ряде случаев – нет. Нам кажется, сегодня очень непросто понять, есть ли какая-то магистральная линия влияния этих процессов на деторождение или нет, и жесткую закономерность здесь сейчас обнаружить трудно; поэтому мы подробно на данных сторонах проблемы не останавливаемся. И еще одно соображение – желание родить своего ребенка (это важно как для откладывания первого рождения, так и для принятия решения о последующих) или взять чужого формируется либо частично с учетом медицинской аргументации, либо полностью в его рамках. Многие люди любят детей и хотят иметь ребенка, но очень не многие хотят родить (и выходить) ребенка.

   Хочется ребенка еще одного, но как представлю весь этот ужас с маленьким – он такой хрупкий, так его жалко. Все эти бессонные ночи – тяжело, конечно, но главное, чтобы он был здоровым. Ничего же не понятно, что с ним, ведь до двух лет он даже сказать не может, где у него болит. Зубы эти, животик… Кто бы сказал, что у него ничего болеть не будет, – я бы нарожала, двоих-то бы еще родила точно (Галина. Пермь. 30 лет. Замужем. Один ребенок).

   Итак, гипотеза состоит в том, что медицина формирует у современного человека определенное видение мира – мира, наполненного (невидимыми и плохо контролируемыми) опасностями. Рождение ребенка, осмысляемое в значительной степени в медицинской логике, сопряжено со всеми этими опасностями, а ответственность за него несут родители. В связи с этим потенциальные родители нередко стараются отложить эту ответственность или уйти от нее.

   Резюме
   В двух предыдущих главах, раскрывая тезис о связи роста рационализации человеческого поведения и снижения деторождения, мы попытались показать, что в обществе наших дней вопрос о рождении ребенка не рассматривается людьми как рациональное действие. Принимая решение о рождении ребенка, действующий в первую очередь занимается не рациональным соотнесением целей и средств, но преодолением специфического вида страха и неопределенности [36 - По мнению одного из наших рецензентов, можно было бы предположить, что «преодоление страха – такая же цель, как любая другая, и если человек из страха отказывается (или не отказывается) от рождения ребенка, то это и значит, что он соотносит цели и средства». Иными словами, тезис как будто опровергает сам себя. Однако это не так. Если бы преодоление страха было целью в целерациональном действии, то высказывания респондента имели бы примерно такой смысл: «Я хочу преодолеть страх, для этого я рожаю ребенка». Они же, как правило, строятся в другой логике, в лучшем случае так: «Мне было страшно – я не хотела ребенка». Преодоление страха не описывается как рационально формулируемая цель; о детях (или об отказе от детей) не говорят как о средстве для достижения этой цели. Страх расценивается как условие (не зависящее от действий человека, в отличие от целей или средств) (см., напр.: [Parsons 1937: 44]), которое всегда присутствует при решении вопроса о деторождении. В связи с этим следует сказать, что не каждое действие может быть представлено как рациональное или целерациональное, по крайней мере, если опираться на отчеты самих действующих.]. Это, в частности, позволяет ставить под вопрос применимость моделей экономического человека к исследованию процессов деторождения [37 - Несмотря на то, что экономические модели (в частности, Г. Беккера или Р. Истерлина и др.) не были верифицированы в эмпирических исследованиях [Van de Каа 1996: 389–432], это не мешает вновь и вновь проводить их тестирование на других данных [Рощина, Бойков 2005].].
   Мы попытались показать, что основной [38 - Одной из двух основных. Второй категории – «своя жизнь» («самореализация») – будут посвящены две следующие главы.] категорией, в рамках которой действующими воспринимается ситуация деторождения, является категория ответственности. Эта категория в нарративах респондентов чаще всего возникает в связи с использованием тех или иных медицинских аргументов о рождении, нерождении и выхаживании ребенка.
   Мы предположили, в рамках тезиса Ф. Нотштейна, что именно медицине можно вменить активную причастность к сложившейся ситуации с деторождением. Наша гипотеза (мы основываемся на аргументе У. Бека) состоит в том, что медицина и сопутствующие ей отрасли – косметология, гигиена и др. – участвуют в активном производстве рисков. Производство рисков осуществляется посредством разделения терапии и диагностики и неравномерного их развития. Темпы развития диагностики значительно опережают темпы развития терапии, и, как следствие, число известных, но неизлечимых, хронических и острых болезней возрастает многократно.
   Вместе с тем медицинский дискурс, в отличие от предшествующего ему религиозного, не содержит ответа на вопрос о необходимости рождения детей (зачем человек должен их рожать). (Так, например, в христианстве спасение женщины может осуществляться через чадородие; Бог «желает» детей и дает ресурсы для их рождения и воспитания.) Действующий потенциальный родитель оказывается один на один с массой рисков, проблем внешнего мира и без ответа на вопрос, кому и зачем нужны его дети. «Естественной» для современного действующего оказывается логика: его дети нужны только ему. Однако если «ему» и нужны дети, то, как правило, одного ему оказывается достаточно (принципиальная позитивная разница между одним, двумя и более детьми в общественном дискурсе не обсуждается).

Глава 3. «Своя жизнь» и образование

Ценность самореализации

   Помимо рассмотренной в предыдущих главах ценности рациональности второй значимой ценностью, приписываемой демографами постпереходному человеку, стала ценность самореализации – реализации заложенного в человеке потенциала, самостоятельной постановки целей и разработки средств для их достижения [Lesthaeghe 1983: 429–430]. В своих построениях демографы опирались прежде всего на работы Р. Инглхарта «Молчаливая революция: изменение системы ценностей и политического стиля в западном обществе» и «Культурный сдвиг в зрелом индустриальном обществе». Не разбирая многочисленные вариации теории, укажем на два основных момента. 1) Инглхарт показал, что в Европе (а в более поздних работах он распространил этот вывод на иные регионы) происходят значимые поколенческие изменения – материалистические ценности заменяются постматериалистическими. 2) Для доказательства этого положения он создал достаточно простой инструмент измерения (фиксации) доминирующих в обществе ценностей – материалистических или постматериалистических [Inglehart 1971; 1977; 1990] [39 - Описание этого инструмента на русском языке см.: [Андреенкова 1994: 73–81], подробнее см.: [Inglehart 1971; 1977; 1990].].
   В своих построениях Инглхарт опирался прежде всего на тексты А. Маслоу: «В своей простейшей форме идея иерархии потребностей, вероятно, встретила бы почти всеобщее согласие… иерархия потребностей, предложенная А. Маслоу, не выдерживает детальной проверки временем. Но налицо, как представляется, основное разграничение между “материальными” потребностями в физиологическом поддержании собственного существования и собственной невредимости и нефизиологическими потребностями, такими, как потребности в признании, в самовыражении и в эстетическом удовлетворении» [Инглхарт 1997: 15]. На этом различении и строились рассуждения основоположников теории второго демографического перехода. Если упрощать, то гипотеза, лежащая в основании рассуждений теоретиков второго демографического перехода состоит в том, что снижение рождаемости было вызвано изменением ценностей, в частности, переходом от материалистических к постматериалистическим ценностям [40 - В работах теоретиков второго демографического перехода было показано, что изменяются не только ценности. Определенное значение придавалось, например, изменениям институтов [Lestaeghe 1980: 527–548]. Однако нужно отметить, что ценностям отводилась все же если не самая важная, то одна из самых важных ролей. Так, Р. Лестег и К. Уилсон показали, что даже распространению контрацепции предшествовало распространение ценностей идивидуализации [Lesthaeghe, Wilson 1986: 261–293].] [Van de Каа 1987: 5–7]. Нужно сказать, что в построениях как демографов, так и Инглхарта центральная роль отводилась ценности самореализации (самовыражения), понимаемой как желание в большей степени реализовать собственный потенциал [Van de Каа 1987: 6]. Именно это желание, по мнению ряда специалистов, и заставляет людей вести себя в «индивидуалистической манере». Инглхарт писал:
   «Место экономических достижений как высшего приоритета в настоящее время в обществе постмодерна занимает все большее акцентирование качества жизни. В значительной части мира нормы индустриального общества, с их нацеленностью на дисциплину, самоотвержение и достижения, уступают место все более широкой свободе индивидуального выбора жизненных стилей и индивидуального самовыражения. Сдвиг от “материалистических” ценностей, с упором на экономическую и физическую безопасность, к ценностям “постматериальным” с упором на проблемы индивидуального самовыражения и качества жизни, – наиболее полно документированный аспект данной перемены» [Инглхарт 1997: 10].
   Отметим, что ценности самовыражения имеют как у Д. Ван де Каа, так и у Р. Инглхарта ряд позитивных коннотаций [41 - Возможно, будет уместно воспроизвести здесь некоторые тезисы работы А. Маслоу. Они позволят лучше понять те позитивные коннотации, которые можно увидеть в тезисах Р. Инглхарта, Д. Ван де Каа и Р. Лестега. Дело в том, что Маслоу, разрабатывая свою концепцию мотивации, отвечал сложившимся к его времени двум влиятельным традициям в психологии – бихевиоризму и психоанализу. Его работа «Мотивация и личность» рассматривалась им как важная не только внутри психологии, он придавал несколько большее значение положениям, выдвигаемым в ней: «…я ценю эмпирический багаж, накопленный экспериментальной психологией и психоанализом, но мне претят проповедуемые этими науками идеи. Мне близок экспериментаторский задор бихевиоризма и всеобнажающий, всепроникающий дух психоанализа, но я не могу согласиться с тем видением человека, которое они предлагают. Иначе говоря, своей книгой я представляю иную философию человеческой природы, предпринимаю попытку иначе очертить образ человека» [Маслоу 1999: 2].Фактически Маслоу постарался упорядочить имеющиеся в его время концепции мотивации человеческого действия, не желая редуцировать все человеческие поступки к какой-либо одной составляющей человеческой жизни, и в первую очередь к биологической (физиологической) составляющей. Отвечая представителям бихевиоризма и психоанализа, он писал:«Назидание, которое я вынес из осмысления этого и иных аргументов в пользу теории мотивации, которыми щедро снабжала меня жизнь во всем ее разнообразии, таково: рассуждая о потребностях человека, мы обращаемся к самой сути его существования. А разве имеет смысл надеяться, что суть человеческого существования может быть выявлена при помощи лабораторного опыта, посредством экспериментов с животными?…Мы никогда не разберемся в человеке, если будем по-прежнему игнорировать его высшие устремления. Такие термины, как “личностный рост”, “самоактуализация”, “стремление к здоровью”, “поиск себя и своего места в мире”, “потребность в совершенстве” (и другие, обозначающие устремление человека “ввысь”) следует принять и широко употреблять уже потому, что они описывают общие, а, быть может, даже универсальные человеческие тенденции» [Маслоу 1999: 5–6].Именно в таком контексте появляется у Маслоу высшая ценность самореализации и самоактуализации – в контексте понимания человеческой природы, как не сводимой к биологической. Такие вещи, как «самоактуализация» и «самореализация», коррелятивны у него высшим проявлениям человеческой природы. В работах Инглхарта, Ван де Каа и Лестега эта связь, хотя и не всегда проговаривается явно, постоянно присутствует на заднем плане рассуждений – постматериалистические ценности соотносятся с высшими проявлениями человеческой природы [Inglehart 1990: 179–181]. Вместе с тем Маслоу понимает под самоактуализацией не совсем то, что под этим понимают Инглхарт и Ван де Каа:«Если говорить кратко, то мое наблюдение состоит в том, что состояние радости, рожденное удовлетворением потребности, недолговечно – на смену ему вскоре вновь приходит неудовлетворенность, только более высокого порядка (в идеале). Видимо, человеческая мечта о вечном счастье неосуществима. Разумеется, счастье возможно, оно достижимо и реально. Но нам, похоже, не остается ничего другого, как смириться с его быстротечностью, особенно если мы говорим о высших, наиболее интенсивных формах счастья и радости. Высшие переживания длятся недолго, и они не могут быть долговечными. Интенсивное переживание счастья всегда эпизодично» [Маслоу 1999: 9].И далее он настаивает на том, что самоактуализирующийся человек это понимает:«Я предлагаю для осмысления реальную возможность избежать неудовлетворенности. Для этого необходимо лишь осознать чисто человеческое свойство – стремиться к большему… Постигнув это, мы сможем донести до всех людей знание, которое самоактуализирующемуся человеку дается автоматически, мы расскажем, что мгновения удачи заслуживают того, чтобы считать их благословением и быть благодарными за них и не поддаваться искушению сопоставления или выбора из двух взаимоисключающих альтернатив» [Маслоу 1999: 11].Р. Инглхарт же, а за ним и демографы проходят мимо этого понимания, привнося в свои исследования идеи самоактуализации (самореализации) (1) как конкретного состояния, (2) как бесконечной реализации собственного потенциала. Отчасти делается это для обеспечения возможности квалификации и проверки на больших массивах данных гипотез о влиянии тех или иных ценностей на деторождение. Однако, принимая самореализацию в таком виде, демографы через некоторое время оказываются вынуждены прийти к дихотомии: рожать будут те, кто не стремится к высшим проявлениям человечности.]. В первую очередь они коррелируют с ценностями свободы, позитивной реализации некоего заложенного в людях потенциала. На основе этих рассуждений можно предположить, что логика влияния подобных ценностей на снижение деторождения могла бы быть следующей (оговоримся, сами демографы редко подробно прописывают именно смысловую часть гипотезы, многое принимается как само собой разумеющееся). Для человека становится все более важной реализация заложенного в него потенциала. Он прикладывает максимальные усилия к тому, чтобы двигаться в этом направлении, т. е. развивать те или иные задатки, достигая все большей полноты (корреляты – радости, счастья, предельного блага) собственной жизни. Вопрос о том, чтобы родить ребенка (детей), откладывается до тех пор, пока эта реализация не произойдет.
   Это положение имеет несколько следствий разного рода. Получается, что рожать будут те люди, которые не заботятся о реализации собственного потенциала и не хотят реализации самого лучшего и высокого в человеке (кроме этого есть и иные следствия: 1) дети и их рождение не коррелируют с наилучшим в человеке; 2) совершенствуясь, человек вымирает). Либо же нужно признать, что проблема состоит в чем-то ином – не в том, что человек должен выбирать между двумя предельными благами: раскрытием наилучшего в себе или рождением детей. Например, можно предположить, что когда речь идет о «самореализации», это вовсе не указывает на проявление наилучшего в себе, на раскрытие собственного потенциала, но на что-то другое [42 - Любопытно, но именно при обсуждении ценности самоактуализации А. Маслоу приводил в пример именно ситуацию женщины в XX в., и в том числе проблему деторождения:«О чем обычно мечтают девушки? В нашей культуре это, как правило, мечты о любви. Предел мечтаний молоденькой девушки – любящий мужчина, который затем женится на ней, обеспечивает ей домашний уют и становится отцом ее ребенка. Ей грезится, что после этого они живут долго и счастливо всю оставшуюся жизнь. Но факт остается фактом: сколь бы страстными ни были девичьи мечты о любящем муже, доме и ребенке, приобретая эти блага, многие женщины рано или поздно начинают чувствовать пресыщение, воспринимая все имеющееся как нечто естественное, само собой разумеющееся. Они испытывают тревогу и недовольство, им кажется, что есть еще что-то, чего они уже не могут или не успевают достичь. Самая распространенная ошибка, которую допускают при этом женщины, состоит в противопоставлении семьи и карьеры. Очень часто женщина чувствует себя обманутой, она начинает относиться к браку как к средству порабощения и устремляется к удовлетворению более высоких потребностей и желаний, таких, например, как карьера, путешествия, личностная автономия и т. и. Но в том-то и состоит основное положение теории жалоб и иерархически-интегративной теории потребностей, что такого рода дихотомизация есть не что иное, как признак незрелости» [Маслоу 1999: 10].Соответственно и высказанная им ранее в общем виде рекомендация в данном примере с женщинами приобретает вид:«Для женщины это значит не отказываться от истинно женских радостей (любовь, дом, ребенок), но, обретя их, устремиться к полному дочеловечиванию, к воплощению желаний, общих для женщин и мужчин, – например, к осуществлению своих интеллектуальных и творческих способностей, к воплощению своих талантов, своих самобытных возможностей, своего жизненного предназначения» [Маслоу 1999: 11].Для нас в этих рассуждениях интересна скорее не идея, что самоактуализация не должна приводить к отказу от детей (хотя, по-видимому, это не случайное совпадение). Для нас важно то, что самоактуализация, завершающая пирамиду потребностей Маслоу, оказывается коррелятивной не индивидуализации, атомизации и эгоизму, но специфической рефлексии, специфическому видению человеческой природы как такой, которая всегда стремится к большему в любом конкретном состоянии человека. Для нас важно не то, что американский психолог критикует женщин, но то, что он показывает – приобретение человеком этой специфической рефлексии должно помочь разрешить какие-то важные проблемы современного ему общества.]. В настоящей главе мы и попытаемся ответить на этот вопрос применительно к самополаганию жителей мегаполисов России [43 - Несмотря на то, что работы основоположников теории второго демографического перехода написаны в основном два десятка лет назад, апелляция к их текстам уместна, поскольку (1) тренды рождаемости сохраняют свое направление (и сегодня те же проблемы обсуждаются уже не по отношению к рождаемости, недостаточной для простого замещения, но по отношению к предельно низкой рождаемости [Kohler, Billari, Ortega 2002: 641–680]); (2) ведущие демографы России пытаются показать, что Россия повторяет путь западных стран и также столкнулась со вторым демографическим переходом [Zakharov, Ivanova. 1996, Zakharov 2008]; хотя нужно отметить, говоря о втором демографическом переходе по отношению к России, С. Захаров не акцентирует какую бы то ни было роль ценности самореализации в этих процессах; (3) идея о том, что ценности индивидуального развития и самореализации влияют на снижение рождаемости не вызывает сомнения сегодня, хотя справедливости ради нужно сказать, что обсуждение ценностных составляющих деторождения не присутствует в повестке дня демографического сообщества. Вместе с тем скорее как исключение отметим проходившую 2–3 декабря 2010 г. в Вене конференцию «От намерений к поведению: принятие репродуктивных решений в микро-макроперспективе», на которой разбирались сюжеты, связанные с принятием решений и репродуктивной мотивацией (URL: http: //www.оeaw.ас.at/vid/in2b/).].
   Дело в том, что в наших интервью мы также столкнулись с идеями самореализации или «своей жизни». «Своя жизнь» является второй значимой категорией, в рамках которой осмысляются респондентами ситуации деторождения. Ниже мы намерены показать, что по крайней мере в России наших дней смыслы и идеи, связываемые респондентами с этой категорией, «несколько» иные.

Смысл жизни и дети. Категория «Своя жизнь»
(самореализация)

   Выше мы показали, что большая часть дискурса о деторождении форматируется категорией «ответственность». В первую очередь под нее подпадают два класса вопросов – это вопросы о здоровье (и их разрешение с помощью медицины) и вопросы обеспечения благосостояния [44 - Иногда эти процессы описываются в таких выражениях, как «позволить себе ребенка» или «нужно иметь определенный достаток, чтобы позволить себе ребенка», «ребенка надо не просто родить, его надо поднять». Подробнее применительно к США см.: [Rindfuss, Morgan, Swicegood 1988: 21].]. Вторая значимая категория, структурирующая обсуждение и осмысление ситуации деторождения реальными и потенциальными родителями, – это категория «своя жизнь» (или самореализация и развитие). Ей будет посвящена настоящая глава. Вначале мы предъявим эту категорию, показав, что она не относится к вопросу обеспечения денег (ресурсов) для семьи, затем попробуем показать, как она появляется в жизни современных родителей, и, наконец, попытаемся с помощью фрагментов биографических интервью показать, какой смысл закладывают родители, говоря о «своей жизни» применительно к рождению ребенка, и какой комплекс ощущений маркируется ими при помощи данной категории.
   Прежде чем начать обсуждение собственно категории «своя жизнь» (самореализация), отметим, что, по-видимому, вопросы работы, зарабатывания денег для обеспечения жизни семьи, вопросы обеспечения ребенка описываются не этой категорией, а скорее рассмотренной выше категорией «ответственность».

   Хотелось жить в большом городе, зарабатывать много денег, чтобы… зарабатывать деньги, чтобы была своя семья в достатке, даже чтобы родителям уже помогать, вот так хотелось. Если достаточно зарабатываешь, чтобы жить, то, во-первых, можно ни в чем себе не отказывать в плане одежды, в плане еды, можно покупать какую-то бытовую технику хорошую, машину купить можно…
   Сейчас, пока строим свое будущее, некогда развлекаться. То есть создаем какую-то материальную базу, чтобы можно было не думать каждую минуту: месяц подходит к концу – у тебя закончились деньги, не на что хлеба купить. Создается материальная база, когда ты твердо стоишь на ногах и спокойно думаешь о завтрашнем дне. И думаешь, что если в ближайшем будущем родятся дети, они не будут жить в нищенских условиях, не будут мотаться по съемным квартирам и общежитиям, а будут жить в нормальном доме, в достатке… Конечно, денег всегда мало, денег много не бывает. Ну когда уже построена… не знаю, когда уже… даже не знаю. Для меня более-менее уверенность наступит, когда у меня будет собственное жилье. Тем более когда мы построим свой собственный дом, для меня это будет такая опора в жизни, что даже если у нас будет двое трое детей, то они будут обеспечены этим всем. Я хочу, чтобы мои дети были обеспечены этим всем (Наталья. Пермь. 28 лет. Замужем. Нет детей).

   Нужно отметить, что часто в нарративе респондента две указанные идеи сильно переплетаются.

   …Ну пока как-то детей не хочу, не знаю. Может быть, боюсь, что… это же ответственность («ответственность». – И.З.). …Потому что это получается, откладываешь жизнь на потом («своя жизнь». – И.З.), не знаю, как смогу воспитать двоих или троих детей (Валентина. Хабаровск. 25 лет. Не замужем. Нет детей).

   Ощущение страха перемешивается с чувством того, что у тебя есть своя жизнь, сколько-то лет из которой заберут дети; с чувством, что в своей жизни нужно что-то сделать и это что-то не есть дети.
   Если же обращаться непосредственно ко второй категории, которая наличествует в обсуждении проблематики деторождения, – к категории «своя жизнь», то нужно указать на то, как осмысляются дети по отношению к собственной биографии. Вот типичный пример:

   Сейчас детки подрастут, и, конечно, надо пойти работать. Надо работать, нельзя же все время дома сидеть. Сейчас я вся в семье, пока детки маленькие. А когда дети подрастут, надо идти работать, жить для себя, путешествовать семьей всей, очень хочу попутешествовать. Как дети подрастут, конечно, всю жизнь буду работать.

   Дома не сидится. Дома море дел. Но, во-первых, материальный вопрос. Чтобы путешествовать, нужны деньги. Все равно, много денег никогда не бывает, да и всегда грандиозные планы возникают – то одно купить, то другое, причем двое детей. Тоже надо и одевать, и обувать, всякие экскурсии. Сейчас каникулы, ходим по музеям, и в Макдональдсы, и везде-везде, все ребенку хочется, игрушки и все остальное, а это всё деньги. Сейчас муж может нас обеспечить, а дальше… опять-таки и в школе уроки. Все это дополнительные средства. Лишних денег не бывает. И чтобы сидеть совсем дома, надо, чтобы муж очень хорошо зарабатывал. И опять-таки, когда возможно, ты занимаешься какой-то творческой деятельностью для себя, чтобы совсем дома не скиснуть. Сейчас вот дети меня занимают, когда они подрастут, надо и для себя пожить. Работать интересно, если это интересная работа, если это не на заводе и не все время одно и то же. Когда ты общаешься с людьми, это интересно. Так дальше я и вижу… сейчас я живу для детей, для семьи. А так – свои интересы, своя работа. Мои интересы – дети, муж, а хочется еще как-то совсем… не для себя даже. Пойти работать. Хотя бы походить уже по театрам, музеям, потому что на это сейчас времени нет для себя (Татьяна. Санкт-Петербург. 30 лет. Замужем. Двое детей).

   Несмотря на то, что в данном фрагменте перемешаны две темы: работа как обеспечение семьи и работа, чтобы пожить для себя, можно зафиксировать следующие моменты. В приведенном небольшом отрывке в интервью молодой женщины, матери двоих детей, работа в первую очередь противопоставляется не необеспеченности – «сейчас муж может нас обеспечить» (муж работает финансовым директором торгового дома в Санкт-Петербурге). Работа в семье, по дому противопоставляется («дома море дел», «дома… скиснуть») возможности «для себя пожить», «времени нет для себя» и, наоборот, коррелирует с «творческой деятельностью», «когда ты общаешься с людьми – это интересно», «свои интересы», «хотя бы походить уже по театрам, музеям». Кроме того, легко выделяется следующая оппозиция: «сидеть дома… вся в семье» – «работать, жить для себя, путешествовать».
   Подобного рода противопоставления оказываются, по данным проведенного обследования, довольно типичными для бездетных или малодетных семей – один-два ребенка. Дети противопоставляются некой собственной жизни, жизни для себя, интересному, творческому общению, «нескисанию» дома, «открытости миру» – путешествия, театры, музеи. И работа, по большому счету, направлена на то, чтобы эту открытость обеспечить, начиная с общения, стабильного материального достатка и заканчивая удовлетворением и развитием собственных интересов.
   Итак, ключевой посыл рассмотренного отрывка из интервью – «пожить для себя» или в другом варианте «пожить своей жизнью». Что такое «своя жизнь»? Обязательно ли это работа? Что стоит за словом «работа»?

   Мой идеальный вариант – это когда у двоих прекрасная карьера, именно не работа, а карьера, движение вверх, движение в плане самосовершенствования, постоянное обучение и прогресс в этом отношении. У меня есть тост за Эверест. У каждого человека на определенном этапе есть свой Эверест – какая-то цель, большая и высокая. Не какая-то простая цель, которой ты достигаешь и идешь дальше, а на определенном этапе у каждого есть Эверест. Чтобы этих Эверестов было немного, иначе будут мелкими, но чтобы они были. Чтобы карьера была в порядке, чтобы вечером они – не каждый вечер, но периодически – приходили домой, встречались. Животного не надо. Вместе проводили отпуск каждый раз в новом месте. Детей не надо (Анастасия. Пермь. 23 года. Не замужем. Нет детей).

   Как видно из приведенной цитаты, работа важна не сама по себе, не как упорный труд, не как средство зарабатывания денег (по крайней мере, не только). И как мы видим, не отсутствие денег мешает появлению детей. Этот респондент вообще ничего не говорит о деньгах и о средствах для обеспечения тех или иных целей. В этом интервью молодой девушки описывается область принципиальных целей и ценностей, и в эту область дети не попадают, они как бы противопоставляются собственному «движению» – «самосовершенствованию, обучению, прогрессу». Кроме того, предъявляя образ идеальной пары, помимо самосовершенствования респондент вновь указывает на идею путешествия, присутствия в разнообразных местах.
   Вот другой потенциальный родитель:

   Мне просто хочется, чтобы все было интересно. То есть я не хочу много работать. То есть я не хочу, чтобы на работу у меня уходило 10–12 часов в сутки, как некоторые хотят строить карьеру. Я хочу еще какое-то время посвящать себе, близким, какому-то развитию – спортивному, духовному развитию. Ну в том плане, чтобы не быть занятым только работой. Я не могу так, то есть мне… может быть, один большой ящик, в который ты погружаешься от и до, то есть ты его заполняешь, заполняешь, заполняешь, а может быть, как у Шерлока Холмса – по-моему, это он говорил, – что у человека должно быть много ящичков, вот, и чтобы из каждого в нужный момент можно было что-то достать и… то есть такие знания больше мне нравятся (Иван. Москва. 21 год. Не женат. Нет детей).

   Это мнение содержит некоторые общие с предыдущим моменты. Здесь молодой человек прямо говорит: «не хочу строить карьеру», «не хочу, чтобы на работу уходило 10–12 часов в сутки». А чего он хочет? Что определяется как желательное?
   Первая важная вещь – «развитие», именно эта категория как будто бы позволяет объединить приведенные два интервью в один тип. Но есть и вторая – «должно быть много ящичков», «я не могу, чтобы был один большой ящик». Мы сталкиваемся на первой взгляд со странной и как будто нерелевантной нашей теме идеей «многогранности» развития. Оставим ее пока, зафиксировав только некоторую схожесть с аргументацией молодой матери из Санкт-Петербурга, с которой мы начали, – «…надо идти работать, жить для себя… очень хочу попутешествовать». Возможно, это то же самое противопоставление – закрытость (монотонность занятий и постоянное присутствие в одном месте) против размыкания границ, перемены места, посещение многих мест (многогранность жизни).
   Приведем еще пример, как в нарративе появляется категория «своя жизнь». В нем «своя жизнь» не напрямую связана с развитием, однако идея разнообразия, яркости жизни присутствует и здесь. Ребенок же маркируется категорией ответственности. Ответственность оказывается противопоставленной «своей жизни».

   Пока женщина небеременная, она не сможет решиться на это. Есть люди, которые хотят и ждут этого момента – хоть сегодня, хоть завтра, а есть люди, которые не думают об этом. Им просто не до этого, для них это шаг ответственный, они просто не хотят этого, мне кажется так. Пока женщина не почувствует, что беременна. Можно думать до сорока лет и не решиться. У тебя поменяется все – ты привык к своей жизни, тебя все устраивает, ты работаешь, получаешь зарплату, занимаешься собой, у тебя свой ритм жизни. Ты можешь пойти куда-то вечером. Ты живешь для себя, у тебя другой смысл и ритм жизни, мировоззрение другое, думаешь о другом. Думаешь: куда сходить, что купить, новые туфли, новые брюки, часы или кольцо, сумку. А когда появляется ребенок, все эти романтические настроения пропадают – все совершенно по-другому. Ты совершенно другой человек становишься. …У меня были страх и паника, что я все это теряю. …Не то что прямо теряю, но все равно мне нужно на время забыть об этом. Не то что страшно, не объяснишь состояние, паника какая-то была. Что все, ничего не будет, и вообще, я не смогу пойти сделать ногти, и действительно, так оно и есть. Сейчас так думать и речи нет, он маленький, какие ногти – поцарапаю, задену. Нет ногтей, и как будто так и надо, не нужны они мне (Анна. Москва. Приехала из Владимирской области. 25 лет. Один ребенок).

   Ребенок воспринимается как пауза в своей жизни, как окончание своей жизни и как окончание жизни вообще – дальше «ничего не будет». Несколько подробнее на проблеме страха при переходе из состояния бездетности в состояние родительства мы остановимся в главе 5. Пока же приведем еще одну цитату из данного интервью. В ней развивается тема многообразия жизни и повторяется уже виденное нами ранее противопоставление работы как свободы и многообразия сидению дома (с ребенком). Важной новой темой является тема «ритма жизни», включенности и выключенности из жизни:

   Для меня важно работать. Быть как все, самоутверждение, быть в обществе, что ли. Не типа раутов, вечеринок. Быть включенной в жизнь, чтобы не отупеть в четырех стенах. Ну да, быть включенной в ритм жизни. Я вам говорила, что быть… в ритме быть, быть включенным, кто-то ходит, что-то делает. Мы же в мегаполисе таком огромном, а ты будешь сидеть дома с ребенком, это же неправильно. Для меня это неправильно. Нужно быть современным. Чтобы с ребенком, хотя бы общаться с ним, о чем-то рассказать ему, что есть это, есть то, куда можно пойти. А как ты его воспитаешь, если ты сама не работала? (Анна. Москва. Приехала из Владимирской области. 25 лет. Один ребенок)

   Таким образом, проступает в обсуждении деторождения категория «своя жизнь» как развитие и многогранность. Однако если эта категория действительно организует осмысление интересующей нас темы потенциальными и реальными родителями – современными россиянами, то хотелось бы несколько точнее определить ее отношение к деторождению, а также ответить на вопрос, откуда «в головах» молодых людей берется эта категория. И каковы те «социальные силы» – общности, институты, агрегаты (говоря сорокинским языком), которые способствуют постоянной реактуализации именно таких категорий и именно такого видения ими ситуации деторождения.

«Развитие» – деторождение

   Оставшуюся часть данной главы мы посвятим идее «развития», хотя она и не является доминирующей в нарративах респондентов, но она появляется и требует экспликации. В следующей главе мы более подробно остановимся на доминирующей теме, с которой связана категория «своя жизнь» – теме многообразного мира, к которому постоянно отсылают используемые респондентами образы путешествия и мегаполиса.
   Можно продолжить демонстрацию выделенной категории. Девушка (27 лет), директор фирмы, так описывает потенциальных мужей:

   Мужики пошли какие-то… ни рыба ни мясо – все в себе, все самореализовываются. На одну ночь можно. Не в смысле, все мужики – сво… потому что хотят только секса. Нет, у всех какой-то пунктик – самоопределение. Мое ли это? Чего я в жизни сделал? Как мне реализовать себя? И умный, и красивый, и порядочный в общем, спортивный – все, что угодно, только не семья, а про детей вообще молчу. Не то что они боятся штампа, они как будто не смотрят в эту сторону, им важно сначала самореализоваться. С ними замуж до старости не выйдешь (Анна. Москва. 27 лет. Не замужем. Нет детей).

   Мы видим, мужчины обвиняются не в распущенности, не в похотливости, не в неумении что-либо делать, не в приобретательстве – нет, девушка признает за мужчинами и ум, и красоту, и порядочность, и спортивное телосложение. Обвиняются они в назойливом желании самореализации, которое блокирует рассмотрение вопросов о создании семьи (причем, вероятно, имеется в виду даже необязательно официальная регистрация отношений «со штампом», кажется, достаточно было бы и гражданского брака) и рождении детей.

Цикл бытования категории «развитие». Перманентное образование

   Попробуем подробнее описать категорию «развитие» с точки зрения того, когда она становится ценной для человека, каков цикл ее преобладания (доминирования) в жизни потенциальных родителей. Наличие ее у потенциальных мам и пап уже отмечено нами, однако можно поставить вопрос: каким образом эта категория вошла в их жизнь и почему она стала ценной? На данный вопрос можно отвечать по-разному. Во-первых, можно провести полноценное исследование истории категории «развитие» применительно к индивиду и определить, когда, в связи с какими обстоятельствами эта категория появилась в европейской (и российской) культуре. Во-вторых, можно провести контент-анализ тех или иных современных источников и зафиксировать, где данная категория имеет превалирующее значение. В-третьих, и мы поступили именно таким образом, можно поставить вопросы: возникает ли в современном дискурсе данная категория в связи с детством, какие институты сегодня озабочены «развитием» личности, как в жизненный мир человека проникает эта категория?
   Для ответа на данный вопрос мы пользовались материалами наших интервью, а также теми текстами (или типами текстов), на которые потенциальные или реальные родители ссылались в своих нарративах. Речь идет о трех группах таких текстов: популярные журналы о беременности и родительстве, материалы государственных учреждений или выдаваемые (распространяемые) в государственных учреждениях, посвященные родительству и детству (в медицинских консультациях и в органах ЗАГС), материалы интернет-форумов, также посвященных родительству, беременности, зачатию, лечению от бесплодия и деторождению [45 - Мы не претендуем на полную презентацию генеральной совокупности подобных материалов. Выборка подобных материалов осуществлялась нами только при ссылках на них кого-то из респондентов. При таких ссылках мы старались получить у него сам материал или максимально точную ссылку на него. Несмотря на то, что, конечно, мы ни в коем случае не даем оценку распространенности тех или иных идей, содержащихся в этих материалах, мы считаем, что этих материалов достаточно для разработки гипотезы о направлении влияния интересующих нас факторов.].
   Поставив вопрос подобным образом, мы легко обнаружим, что категория развития оказывается сегодня достаточно плотно связана с детством. Родители убеждены (родителей убеждают), что ребенок должен быть развит и что время упустить очень легко. Практически любой глянцевый журнал, отражающий темы рождения, ухода за ребенком, беременности, непременно имеет разделы, связанные с развитием детей.

   «В последние годы возможно раннее интеллектуальное развитие малышей. Уже с 1,5 лет детишек обучают счету, чтению, иностранным языкам, музыке. Однако, исключая из жизни крохи «примитивные» детские игры, родители совершают большую ошибку. Благодаря игре малыша можно не только развивать, но и… помочь ему справиться с массой проблем» (Игротерапия. Давайте поиграем // ShapeМама. 2009. № 1. С. 37) [46 - Название статьи обозначает доминирующие категории дискурса – здоровье (болезнь / медицина) и развитие (недоразвитость / образование).].

   Однако цифра 1,5 года вовсе не обозначает стартовую точку, когда необходимо начинать развивать ребенка. Например, журнал «Счастливые родители» имеет раздел «Развитие». В апреле 2009 г. он включал три подраздела:
   «1–2 года. Что и как следует развивать у ребенка в возрасте от года до двух лет
   1–2 года. Приучаем к горшку без принуждения и стрессов
   0–3 года. Как привить ребенку любовь к чтению» (Счастливые родители. 2009. № 4. С. 6).
   Статья «Как привить ребенку любовь к чтению» начинается с подзаголовка «Ни дня без строчки»:

   «Начинать читать ребенку книжки можно с первых дней жизни. Разумеется, новорожденный не поймет ни слова из сказанного, но его будет успокаивать мамин размеренный голос…» (Там же. С. 122).

   Примеры можно легко продолжить. Важно зафиксировать тот факт, что развитие ребенка имеет начало – его рекомендуют начинать с рождения. Или по-другому, хорошие родители – это такие родители, которые начинают развивать ребенка самое позднее сразу после рождения, а до того обеспечивают условия для этого развития.

   Я когда еще была беременная, мне говорили, что нужно слушать классическую музыку, чтобы ребенок был спокойным и что он так уже будет развиваться. И сейчас мы ему включаем разную классическую музыку (Наталья. Москва. 25 лет. Замужем. Трое детей).

   Я ходил с женой в консультацию. Мне казалось, что можно безо всяких УЗИ обойтись – як врачу пристал, зачем оно надо. Все равно же будем рожать. Она мне чего-то маловнятное ответила, я запомнил только, что сказала: а вдруг даун. Я, правда, не понял, можно ли это вылечить, если уже есть. Неприятно, конечно, и хорошо, что все нормально у нас оказалось, а так бы только дергались лишнего (Сергей. Москва. 27 лет. Женат. Один ребенок).

   Итак, раннее развитие становится нормой. Все, что не оценивается с точки зрения здоровья, оценивается с точки зрения развития. Например, в московских ЗАГСах при получении свидетельства о рождении ребенка родителям дают специализированное рекламно-информационное издание «Основы здоровой семьи». Среди шести крупных разделов большая часть посвящена медицинским вопросам и вопросам ухода за новорожденным. Один раздел дает рекомендации по развитию ребенка, в котором помимо подразделов, описывающих закономерности развития в возрасте до года, есть подраздел об игрушках. Он называется «Первые игрушки. Как правильно их подобрать» и начинается следующим образом:

   «Значение игрушек как главного средства формирования психического и моторного развития малыша (что является определяющим на первом году жизни ребенка) практически никем из родителей не учитывается. Именно поэтому семья озабочена всем… кроме правильного выбора игрушек, соответствующих возрасту и потребностям ребенка и направленных именно на его развитие (Основы здоровой семьи: Справочно-информационный сборник для молодых родителей, регистрирующих детей в ЗАГСах Москвы и Московской области. С. 29. Руководитель центра коррекции детей раннего возраста Московского НИИ педиатрии и детской хирургии, доктор медицинских наук, профессор Елена Соломоновна Кешишян).

   В принципе для современного человека данное положение дел может казаться естественным, тем не менее отметим, что в обществе почему-то выбираются именно такие критерии – здоровье и развитие, а, например, не красота, богоугодность, доброта или что-нибудь еще. А хорошие родители – это родители, развивающие своего ребенка. Причем, по-видимому, обычная (общеобразовательная) школа «хорошими родителями» не считается достаточной для того, чтобы ребенок хорошо развивался. Поэтому параллельно с основной школьной программой для ребенка выстраивается вторая программа.

   У меня у старшего много курсов: он два раза в бассейн ходит… еще информатика два раза в неделю – у них нет этого в программе. Еще он ходит на английский дополнительный. Еще карате у него два раза в неделю. Ну вот у него в понедельник информатика, вторник – информатика и карате, среда – бассейн, четверг – английский и карате, и в пятницу – бассейн.
   …Я думаю, что в этом году новая школа, новый преподаватель… Если в той школе первые три класса с него преподаватель пушинки сдувала, то сейчас жесткий преподаватель и не очень ему нравится. Ему тяжело, у него тройка в четверти появилась, он переживает и даже: давай, говорит, от чего-нибудь откажемся. Я говорю: выбирай – от чего. Он говорит: бассейн – нет, карате – нет, информатику тоже хочет, а английский надо. Даже нечего отменить ребенку (Татьяна. Санкт-Петербург. 30 лет. Замужем. Двое детей).

   Таким образом, идея развития в раннем детстве к школьному возрасту переходит в развитие параллельное школе. Развитие, которое вызвано, многомерностью современного мира и специфическим образом реагирующей на него системой образования, при котором помимо большого количества предметов и длительного обучения в школе ребенок, по мнению родителей, должен осваивать еще ряд навыков и компетенций. Значительное число как будто необходимых к освоению компетенций занимает практически все время ребенка и требует от него значительных усилий.
   На следующем этапе эти освоенные компетенции и навыки (а также представление о том, что неосвоенных компетенций и навыков еще больше) начинают требовать применения:

   Мне говорили, что я одаренный ребенок, что я многое могу, я учился в хорошей школе, где нам тоже постоянно твердили, что мы лучшие. Мы не верили, но в подсознании, видимо, осталось, потом я поступил в престижный институт – там та же ситуация. Уже с третьего курса многие работали, было ощущение, как будто (может, это и глупо звучит) ты многое можешь, что ты что-то сделаешь. У многих это было – кто карьеру строил, кто за границу поехал, те, кто в институте остались – там были не только ботаники, – верили, что они науку двинут. В общем, всем было не до детей. Была в группе одна девчонка – про нее всем было понятно, что она дура, так вот она к пятому курсу была беременной, только она одна. Дети начали появляться только сейчас, к тридцати, причем какой-то волной – то ни у кого не было, то с интервалом в несколько месяцев человек пять-шесть я знаю. Почему так, я не знаю; может, надоела карьера, может, чего-то достигли, может, захотелось детей – не знаю. Почему-то было ощущение к концу института, что жизнь только начинается (Валерий. Москва. 31 год. Женат. Один ребенок).

   Таким образом, мы пришли к начальной точке, цикл устремленности на «развитие» замкнулся. Родители развивают детей, далее развитие требует применения, т. е. самореализации (или дальнейшего развития), – и подросшие (развитые) дети откладывают рождение своих детей на более поздний возраст.
   Идея развития (и связанных с ним самоопределения и самореализации) сегодня встроена в институт образования. Этот институт имеет собственную логику и собственный тайминг развития. «Ребенок – подросток – молодой человек» проводит в образовательных учреждениях – школе и вузе довольно значительный промежуток времени. Период самостоятельной активной жизни начинается самое раннее после школы и даже позже, – как правило, посредине или в конце вузовского периода, в ходе которого ребенок оказывается отгороженным от многих сторон жизни [47 - Вместе с тем образование и тем более воспитание ребенка в школе осуществляется как минимум не только учителями, а, правильнее сказать, наибольшее влияние на него имеют сверстники и осуществляется оно в многочисленных паузах, которые появляются в ходе учебного процесса и которые возникают из-за специфической конструкции современной отечественной школы [Рогозин, Солодова, Турчик. 2007: 5-21; Лебедев, Рогозин 2008: 49–71].]. Определенный уровень образования требует дальнейшего образования и в пределе не заканчивается до самой смерти.
   Так получилось, что на эту институциональную обусловленность накладывается биологическая специфика – наиболее репродуктивный, фертильный период заканчивается к 30–35 годам (в общей сложности он длится где-то с 15 до 45 лет). В 22 года большой ребенок покидает вуз, а в 30 лет его фертильные возможности уже начинают снижаться. На это же время приходится активная самостоятельная жизнь молодого человека (как мужчины, так и женщины) [48 - О влиянии пролонгированного образования на откладывание деторождения см.: [Meron, Widmer 2002; Rindfuss, Morgan, Offut 1996], по теме «образование, увеличение шансов на рынке труда и альтернативные издержки материнства» см.: [Female labour market 1991], по теме «ценности, прививаемые образованием, и деторождение» [Bouwens, Beets, Schippers 1996].]. Бессмысленно говорить, что нынешнее поколение – карьеристы. Молодые люди, не видевшие жизни, где-то просто хотят ее посмотреть, где-то просто боятся стать плохим родителем, чувствуя, что не готовы им стать.

   Смотрите, сейчас мне 20, еще нужно доучиться. Потом, вероятно, придется получать второе высшее. Потом работа, еще много всего. У меня ощущение, что я еще толком жить не начала. Не то что дискотеки, мальчики и т. д. Нет, общее какое-то ощущение, что ты только-только жить начинаешь. Что ты сама что-то делаешь, сама натыкаешься на что-то, что-то неправильно, что-то сама хотеть начинаешь. Ты долго была примерной дочерью и делала то, что хотят родители. Это я не к тому, что я маменькина дочка. Вы знаете, вот вы спрашивали, чего ты хочешь от жизни, – а я понимаю, что у меня это совсем недавно появилось, чтобы я сама что-то захотела. Есть какое-то чувство, что ты должен что-то прожить, что меня еще толком самой-то нет. И здесь ребенок. Я хочу детей и семью хочу, но хоть чуть-чуть самой собой побыть. Потому что дальше, если ребенок, наверное, надо жить его даже не хотениями, а минимальными потребностями – кормить, гулять, лечить, учить. Поэтому пока – немного времени побыть самой (Евгения. Москва. 20 лет. Не замужем. Нет детей).

Ребенок как «пауза» в «своей жизни»

   Прежде чем перейти к завершению данной главы, остановимся подробнее на этой «паузе» в своей жизни и на том образе ребенка, который возникает из нарративов родительских интервью.
   Итак, проблема состоит в том, что современная жизнь чрезвычайно многообразна и современная реальность состоит из многих миров, принципиально несовместимых и отличающихся друг от друга. У потенциальных родителей постоянно присутствует ощущение собственной незавершенности и неосвоенности жизни – боязнь что-то упустить. У потенциальных родителей есть ощущение, что все движется, их ровесники уже чего-то достигли. И это заставляет их ставить вопрос, что же делают они сами, и формирует чувство, что они что-то упускают в жизни, не успевают реализоваться во всех значимых для них сферах. И как результат появляется нежелание связывать свою жизнь с кем-то надолго (насовсем) и тем более заводить детей.

   Наверное, я все-таки самостоятельная. Не хотела ни к кому привязываться, быть привязанной, т. е. сама что хотела, то и делала – пошла, поехала. Мне нужна свобода. Меня привязанность напрягает, через какое-то время я устаю от этого, мне надо куда-то уезжать, уходить. Привязанность провоцирует. Я не знаю, смогу ли я быть с одним человеком или нет. Кажется, что можешь чего-то упустить, может быть. Не то чтобы лучшего человека, какую-то поездку куда-нибудь – не знаю. Может быть, что-то упустится, а что – не знаю (Юлия. Приехала из Волгограда в Москву. 26 лет. Незарегистрированный брак. Нет детей).

   Вообще, хотелось на момент учебы иметь такую работу, чтобы не было так, что я закончила пятый курс и начинаю работать с нуля и чего-то добиваться. Мне казалось, что время теряется и уходит. Когда я после пар чем-то занимаюсь и вижу при этом, что некоторые работают. Видно, что у них уже сейчас есть движение. Было впечатление, что времени свободного хватает и тратить его нужно на что-то более полезное. Для меня, если сравнивать работу и личную жизнь, работа все равно серьезнее. Хочется тоже. Потому что работа, карьера, что написано в трудовой книжке и перечисляется на карту, – это то, что можно увидеть, потрогать и оценить, это то, что исчисляется в конкретных каких-то единицах. А то, что в личной жизни, – нельзя. И если работа может что-то гарантировать, то личная жизнь – сегодня есть, завтра нет, никто ничего не обещает (Наталья. Пермь. 23 года. Не замужем. Нет детей).

   Для того чтобы реализовать такой сложный проект, как «ребенок», нужна пауза в собственной жизни [49 - Категория «своя жизнь» в диапазоне от развлечения до самореализации является еще одной (наряду с ответственностью) структурирующей общественный дискурс по поводу деторождения. Эта категория возникает не только в нарративах респондентов, ее активно используют в СМИ и рекламе. В связи с нашей темой упомянем рекламу гормональной контрацепции для женщин «Bayer Schering pharma»: «Планирование семьи – сознательное решение. Живи своей жизнью, пока не решишь создать новую». А вот развитие данного слогана: «Имеются убедительные доказательства того, что в развитых странах современные гормональные контрацептивы кардинально улучшили качество жизни женщин, а также их возможности самореализации. Это касается как более высокого уровня образования, так и карьерного роста и более высокого уровня доходов». (URL: http://www.bayerscheringpharma.m/scripts/ pages/ru/business_units/health_today/your_life/index.php).]. «Своя жизнь» должна закончиться или как минимум прерваться на некоторое время.

   Дальше? Вот детки подрастут, и, конечно, надо пойти работать. Надо работать, нельзя же все время дома сидеть. Сейчас я вся в семье, пока детки маленькие. А когда дети подрастут – надо идти работать, жить для себя, путешествовать семьей всей, очень хочу попутешествовать (Татьяна. Санкт-Петербург. 30 лет. Замужем. Двое детей).

   Женщины – реальные и потенциальные мамы (у кого нет детей или есть один-два ребенка) – смотрят на свою биографию, отсчитывая, сколько лет их жизни пропадет «впустую».

   Про детей так направленно пока не думали. В принципе нормально относимся к этому – нет такого, чтобы вот прямо сейчас вынь и положь, и нет такого, чтобы никогда. Ну вот сейчас маленько разгребемся. Но не двадцать штук и даже не трое – один-два, не больше. Все-таки это… полгода-год готовься, год мучайся и еще три года поднимай, пока в сад пойдет. Это пять лет. А если второго – еще пять лет. Десять лет жизни – это нет, поэтому так мало (Софья. Москва. 25 лет. Незарегистрированный брак. Нет детей).

   Какой видится респондентам продолжительность этой паузы? Сколько лет занимает ребенок? Выше мы видели, как молодая женщина указывала срок в пять лет. Однако это скорее нижняя граница оценки. Некоторые реальные и потенциальные родители по-другому оценивают временные затраты на воспитание ребенка. И совсем по-другому определяют возраст, когда ребенок становится взрослым человеком. Ребенок перестает быть ребенком с получением образования, причем желательно высшего.

   У нас живут до 55. И родить поздно… ребенка в 15 лет делать сиротой неохота, охота его на ноги поднять. Надо рожать – все равно умрем, вопрос времени. Многие даже до 65 лет не доживают, а ребенка надо поднять на ноги, на учебу отправить, на работу куда-нибудь, ребенка надо поднимать на ноги до конца, пока он твердо не встанет на ноги. То есть, если учитывать то, что мужчины у нас уходят в армию… приходят из армии в 20, закончить университет… ну где-то до 22 лет, больше не надо. Там уже будут переборы, свою семью уже будут иметь. Если будет мальчик, какие нравоучения в 22 года? Проехали годы нравоучений (Екатерина. Нижний Новгород. 25 лет. Замужем. Нет детей).

   Если ребенок перестает быть ребенком так поздно, можно ли говорить, что на протяжении всего периода взросления он одинаково требует родительского внимания, заботы, физических усилий? По-видимому, нет. По итогам проведенного нами исследования можно предположить следующую периодизацию «детства».
   1. Несколько месяцев (лет) до рождения и рождение – «потенциальный ребенок».
   2. От рождения до двух лет – «младенчество», ребенок кричит, сказать ничего не может (для женщин это «лялечка», «кроха»…).
   3. От двух до семи лет – раннее детство, «оптимальный ребенок», или «ребенок в собственном смысле слова».
   4. От 7 до 17 (18) лет – школьный, подростковый период, «отчужденный ребенок».
   5. 18–22 лет – «взрослый ребенок», или недоросль (институт, приобретение навыков устройства во взрослой жизни).
   Первый период. «Потенциальный ребенок» – это ребенок, к которому нужно долго готовиться. Для современных родителей ребенок перестал быть неожиданностью, более того, готовиться к его зачатию начинают задолго до того, как перестают использовать контрацепцию. Его зачатие во многих случаях стало проблемой, для решения которой обращаются к медицине и другим знаниям. В первую очередь нужно отметить сильное воздействие медицины на этот процесс [50 - Однако речь не идет о полной рационализации процесса с использованием категорий современной медицинской науки: «– Как вы забеременели? – Я делала все, про что читала, а именно: измерение БТ, «березка» после полового акта, лежала на животе на подушке, перестала зацикливаться (так как собиралась на операцию по удалению кист и эндометриоза), а еще мне подарили фикус – и получилось» (форум Мамка. ру. URL: http://forum.mamka.ru/ mdex.php?showtopic=23651).].

   У нас никогда не было ощущения, что мы за три года начали, т. е. все время казалось, что вот сейчас я краснуху-то сделаю (прививку. – И.З.), краснуха же три месяца выходит, ну и глядишь там… сейчас мы полгода завяжем с алкоголем, ну и глядишь, можно перейти к действиям. Ну вот и получилось – полгода на алкоголь, плюс три месяца, которые вылились в полтора года еще, и так еще и еще накрутилось, оно само одно за другое цеплялось. То есть, если бы оно все гладко прошло, может быть, мы к действиям и раньше бы приступили – перестали бы предохраняться. Ну вот так вот оно сложилось (Анастасия. Москва. 29 лет. Замужем. Один ребенок).

   Второй период. Младенец (до двух лет) – это ребенок, не дающий выспаться. Частью мужчин и женщин ребенок этого периода воспринимается как существо, которое может причинять много неудобств и требует много внимания.

   В основном позитивно все было, в том плане что главное – давал выспаться ребенок, ночью раз или два вставали, и то не каждую ночь. В основном она хорошо спала. Мало плакала, была улыбчивая и подвижная девочка. Где-то с годика начала ходить и говорила уже хорошо. Такой ребенок умненький. В основном, конечно, хорошие воспоминания обо всем. Каких-то таких болезней не было, кроме там ветрянки, такого плана (Александр. Пермь. 37 лет. Женат. Трое детей).

   …По своим знакомым – они родили ребенка и отгородились от него, грубо говоря. Папа сейчас хочет завести еще ребенка, а мама сказала: нет. Беременность тяжело – живот носить, рожать больно, ночи не спать, кормить, это никуда не выйти в течение года – это проблемы, и я не хочу. Вот и все. Папа хочет, он пытается ее уломать. Сейчас девочке шесть лет, мама и не хочет (Ирина. Москва. 30 лет. Замужем. Двое детей).

   Ребенок до двух лет – это «кроха», «лялечка», «кукла»… Тем не менее в этом возрасте возникает другой образ ребенка – гораздо более позитивный, связанный с идеями заботы, единства матери и ребенка:

   …Когда Олеську замуж выдавали, я безумно всегда хотела, чтобы у меня был любящий муж, чтобы у нас была лялечка и все было хорошо. Я ребенка безумно хотела. Всегда хотела, чтобы у меня ребенок рос с папой (Мария. Пермь. 27 лет. Не замужем. Нет детей).

   Само собой пришло. Одна подруга родила, к сестре съездила, у нее двое детей погодков – мальчика родила, потом сразу забеременела и вторую родила. Хорошенькие, прикольно, что-то тоже такое хочется. Наверное, у каждой женщины это в свое время приходит (Екатерина. Нижний Новгород. 25 лет. Замужем. Нет детей).

   Третий период. «Оптимальный» ребенок. Ребенок от двух до семи лет – это «ребенок в собственном смысле слова», так сказать в чистом виде, или, по определению одного респондента, «оптимальный», поскольку преимущественно живет в кругу семьи и в наименьшей степени подвергается воздействию институциональных образований. Соответственно по мере знакомства с этими институтами в жизнь маленького человека входит большой мир взрослых за пределами семьи:

   Катя такая более ранимая, очень. Та (младшая дочь. – И.З.) может сказать что-то, она начинает обижаться. Ревность появляется у большой. Когда покупаешь что-то младшей, надо обязательно старшей что-то купить. Из этого возникают обидки. Вплоть до того, что я купил мячик большой и красивый одной, а этой поменьше. Вплоть до таких мелочей, такой характер уже переходный, что ли, идет. Не знаю, как назвать. Ребенок оптимальный с двух до семи лет. Потом уже начинаются какие-то такие приколы. Где-то лет с восьми-девяти начинают выступать иногда. Но что меня поражает, что с садика начинают материться иногда. Неосознанно у них получается, объясняешь им иногда. Но что материться начинают с садика – это точно. Но Катя еще говорит сразу, что нельзя так или еще что-то нельзя говорить папе, начинает уже защищать меня в этом плане (Александр. Пермь. 37 лет. Женат. Трое детей).

   Проводя периодизацию детства, мы сталкиваемся с тем, что респонденты выделяют период «ядерного детства» – период, когда ребенок, без сомнения, является ребенком (от двух до семи лет). Речь в данном случае идет не о биологическом возрасте, а о возрасте «неподконтрольном институтам» – в первую очередь школе.

   Четвертый период. Ребенок от 7 до 17 – это «отчужденный ребенок». Будучи отданным во власть института образования (в первую очередь школы), ребенок становится фактически неподконтролен родителям. Ребенок вдруг перестает быть тем, кого родители рожали или хотели родить, становится «как будто не нашим» – чужим, ребенка «как будто подменили». Переживание родителями данной ситуации выражается в постоянных опасениях родителей по поводу возможного дурного влияния на ребенка. Функции родителей на этом этапе не определены. Родители часто не видят для себя средств воспитать ребенка.

   Воспитать ребенка или чтобы был нормальным, я думаю, что будет сложно. Пока еще маленький, он со мной, рядом. Но будет сложно в связи с ситуацией в нашем мире – много опасностей, много неправильных соблазнов. Наркотики, например, всем известный факт. Какие-то движения, секты, Мэрилин Мэнсон этот вообще, ходят в метро эти девочки с черными волосами на платформе, с белым бельмом – это же страшно. Как уберечь от этого, я не знаю, но будет сложно очень (Надежда. Москва. 27 лет. Замужем. Один ребенок).

   Ну хочется, конечно, чтобы детство закончилось не поздно, но и не рано. Потому что если рано – это значит, со стороны внешние факторы могут повлиять. Ну со стороны этих компаний – не дай Бог попадется кто-нибудь, кто повлияет нехорошо. А все равно до конца еще розовые очки не сняты, он, может, и не поймет, что это плохо, а пойдет и сделает так, как все, и поэтому подготовку к этому надо начинать уже сейчас (Анна. Нижний Новгород. 27 лет. Замужем. Трое детей).

   Пятый период. От 17 до 22 лет – это «взрослый ребенок» (получающий высшее образование). По мнению респондентов, ребенок получает статус взрослого человека, получив высшее образование.

   Ребенок перестает быть ребенком годам к 20–21. Переходный период позади, становление личности когда у ребенка происходит и уже действительно позади какое-то образование. Та же самостоятельность приобретенная, которая прививалась годами (Анна. Нижний Новгород. 37 лет. Замужем. Трое детей).

   …Семья должна участвовать в получении ребенком образования. Проверять уроки, следить, что там в дневнике, как да что, беседовать с ним, если вдруг там возникают какие-то проблемы, оценки. Как правило, бывает запись в дневнике о поведении, еще что-то может говорить о том, что есть проблемы. И соответственно если родители это отслеживают, то ребенок получает хорошую подготовку. Потом у него появляются какие-то интересы или родители его там направляют, советуют продолжить образование. Вернее, продолжая образование, человек расширяет свои возможности. Высшее образование обязательно нужно. Бывают разные ситуации, разные семьи, не всегда высшее образование может быть и должно быть очным. Оно может быть и заочным, и вечерним. Оно должно быть. То есть человек должен включать свои мозги, а не просто ходить тупо куда-то. Хотя у всех по-разному. Я думаю, здесь какого-то рецепта нет. Но для себя, для меня, это очень важно, чтобы дети получили образование. Потому что это не закрывает для них часть мира, которая может быть доступна (Наталья. Москва. 41 год. Замужем. Трое детей).

   Таким образом, нужно сказать, что у респондентов не обнаружилось единого «образа ребенка», он, очевидно, различается в зависимости от возраста ребенка. Причем, по-видимому, на каждом этапе можно говорить о доминирующем чувстве, которое вызывает ребенок у родителей (см. табл. 3). Нужно заметить, что в течение двух больших этапов (до рождения и в школьный период) ребенок вызывает частое чувство тревоги [51 - Тезис о том, что после семи лет с момента отправления ребенка в школу (а начинается этот процесс еще с двух-трех лет, с помещения его в детский сад) он становится для родителей чем-то слабопонятным и «неинтересным», вызывающим желание отстраниться от него, может быть косвенно подтвержден другими данными. Так, анализ структуры интернет-форумов, посвященных материнству, беременности и воспитанию детей, показывает, что наибольшей популярностью и вниманием пользуется раздел – дети до года. А дети после семи лет представляют собой одно целое и привлекают значительно меньшее внимание матерей. Вот, например, структура форума «Женский форум мамка.ру»: беременность, роды, дети, семья (URL: http://fomm.mamka.ru/. Дата обращения 05.02.09). Подраздел «Трудно быть мамой» – в нем сообщения делятся в зависимости от возраста ребенка:].

   Таблица 3
//-- Преобладающие чувства родителей (реальных и потенциальных) относительно ребенка в различные возрастные периоды --//

Окончание табл. 3

   Более того, можно высказать предположение, что, рожая ребенка, родители рожают не ребенка вообще, но ребенка от двух до семи лет (для женщин в ряде случаев нижняя граница сдвигается до нуля). Это предположение направлено против мифа, что родители любят своих детей. Данные о насилии в семье, бездомных детях и многие другие позволяют существенно скорректировать данный тезис. Однако главным образом речь не об этом – не о девиациях. Речь идет в первую очередь о «нормальных семьях». Предположение состоит в том, что сегодняшний мир устроен таким образом, что у нынешних родителей нет времени, интереса, желания, чего-то еще, чтобы заниматься, «возиться» со своими детьми.
   Родители об этом скажут очень редко (даже самим себе), но данную картину гораздо проще зафиксировать со стороны. В первую очередь это можно сделать на основании данных, получаемых от «специалистов по сопровождению детства», например воспитателей детских садов. Так, почти независимо от специфики детского сада воспитатели фиксируют одну и ту же картину – многие родители отдают ребенка в садик и практически перестают заниматься с ним. То время, что ребенок проводит дома, он проводит с игрушкой, компьютером, мультфильмами, но не с родителями. Наша работа не посвящена специально данной теме, но для обоснования высказанного предположения мы приведем несколько цитат из наших интервью.

   Дети очень многие с нянечками сейчас… раньше таких семей меньше было. То есть хочу сказать, что дети сложнее… Они не знают такую материнскую любовь. Допустим, мать работает сутра до вечера, приходит домой. Вот в семь утра привели ребенка, в семь часов забрали. Пришли домой, приготовили кушать, накормили, ребенок еще посидел перед телевизором и компьютером и лег спать. А мать занята своим делом, может, кто-то на другую работу ходит, по дому чем-то занимается, той же самой работой (не домашняя работа имеется в виду). Дети в основном сами себе предоставлены, т. е. как бы они с телевизором, компьютером. Такого контакта с родителями уже меньше. Раньше дети как-то были не такие нервные, что ли (воспитатель детского сада. Пермь).

   Садик никогда не даст то, что дают родители. Притом что всех не охватишь, у нас в группе не два-три человека. Не потому что их много, а потому что каждый… если тот же хулиган, про которого я рассказывала, если я его приобниму, он же как котенок ластится, потому что ему этого не хватает дома. И естественно, с одной стороны, такого ребенка жалко, с другой стороны, всех же… мама должна. Тоже как бы мы отработали и у нас свои дети и свои семьи. А детям этого не хватает, я это вижу. Смотришь, кто и что, если один он хулиган, он очень нервный. Начали просить его: мол, Дима, сделай… а ему это нужно, он все потом сделает. А приходит из дома и рассказывает, что мама полотенцем побила. Ну что-то такое. Лупят, постоянно лупят. И папы имамы (воспитатель детского сада. Новосибирск).

   …У нас даже некоторые родители сами об этом говорят. Мама говорит: мне некогда, легче игрушку купить, пусть ею занимается. Он мне дома не мешает – сидит в своей комнате. Вот он что-то захотел, на следующий день ему купят. Раньше родители приходили, интересовались детьми больше: как ребенок, как дела, успехи, трудности. Сейчас, пока не приспичит, не спросят. У нас есть родители, которые за два года так и не спросили, как их сын или дочь, хотя они знают, что у детей есть проблемы, что им нужна помощь (воспитатель детского сада. Якутск).

   Вы знаете, как мне сказала одна воспитательница: если бы нам сказали, что с завтрашнего дня садик будет работать по субботам и воскресеньям, они бы привели детей. Я не знаю, может быть, в других садиках не так, но у нас вот такие, и я не знаю, чем у нас родители так занимаются, что зарабатываются. Они домой приходят быстренько-быстренько поесть, уложили ребенка, и все. Потому что я разговариваю с родителями: вы сегодня вечером подкрепите то, чем мы сегодня занимались, пусть они досчитают еще что-то, а папа мне в ответ: а когда мне с ним заниматься? На это есть детский сад. Но мы же не можем 20 человек охватить. Но полчаса родители должны тоже как-то. А она забирает ребенка постоянно в 8 часов вечера и объясняет тем, что ей некогда, она не успевает…Хотя она не работает. У ребенка день рожденья, ты забери его домой, своди в парк. Нет. Говорю: заберите детей на лето, потому что ремонт, дети всем этим дышат. Очень мало забрали. Получается, у нас 96 детей, осталось 58. Должны были они куда-то на следующий день поехать – или в деревню, или еще куда-то, – и мама говорит: мы завтра еще придем, потому что у нас поезд вечером (воспитатель детского сада. Новосибирск).

   Таким образом, нам кажется, что само желание иметь (родить) ребенка сегодня является проблемой, и было бы неплохо ответить на вопрос, как оно появляется и как теряется, тем более что, по данным большинства количественных исследований, именно репродуктивные намерения являются одной из главных детерминант прокреативного поведения, обеспечивающего рождение второго и последующих детей.

   Резюме
   Выше мы попытались продемонстрировать нашу вторую аналитическую категорию, а именно «свою жизнь», в рамках которой респондентами осмысляются ситуации деторождения. Мы попытались показать, что категория «своя жизнь» (самореализация) имеет смысл не в связи с построением карьеры и не с вопросами зарабатывания денег (даже в России, в которой, судя по исследованиям, проводимым по методике Р. Инглхарта, доминируют материалистические ценности). Эта категория связана в нарративах респондентов с двумя группами смыслов – необходимостью постоянного собственного развития и с необходимостью обеспечения собственного присутствия в многообразном мире.
   Чтобы ответить на вопрос, как и когда идея развития (самореализации) прививается потенциальным родителям, мы предварительно задались вопросом, как эта категория появляется в биографиях респондентов. Нами были выделены четыре точки появления этой категории.
   1. До рождения будущего родителя. Родитель родителя (в панике) обращается за информацией по поводу того, как справиться с такой большой ответственностью, как ребенок. Он обращается к врачам (он должен встать на учет в женскую консультацию, где врачи делают все, чтобы родитель смог родить полноценного, хорошо развитого ребенка (а, например, не дауна). Кроме того, он обращается к различного рода знакомым, интернет-форумам, глянцевым и иным журналам. Из этих различных источников он слышит две вещи: нужно заботиться о здоровье ребенка (рассмотрели в предыдущих главах) и его развитии, в том числе и до его рождения.
   2. Ранний возраст будущего родителя. Родитель будущего родителя после рождения ребенка должен пройти ряд процедур, связанных с тем, чтобы рожденный ребенок появился в стране (государстве). Практически все родители должны получить свидетельство о рождении (кроме того, хотя и не обязательно, получить государственную субсидию, оформить гражданство и т. д.). Это он делает в отделении ЗАГСа, где ему выдают материалы для молодой семьи, родившей ребенка. В этих материалах можно видеть повторение картины, зафиксированной на прошлой стадии, провозглашение ценности развития и здоровья.
   3. Детсадовский, школьный и институтский возраст будущего родителя. Будущий родитель помещается на 9–15 (и более) лет в образовательные институты. Семья по факту теряет свое влияние на ребенка – будущего родителя. В образовательных институтах будущий родитель помимо предметных знаний получает представление о необходимости развиваться и учиться как можно дольше. Область неосвоенного (проблемного) всегда оказывается гораздо большей, нежели область освоенного. Школьная программа имеет тенденцию сопровождаться параллельной программой. Первое институтское образование дополняется вторым и последующими образованиями.
   4. Постинстиутский возраст будущего родителя. Выходя из-под власти институтов обязательного и «крайне желательного» образования, будущий родитель обладает помимо прочих двумя идеями: 1) он еще самостоятельно не жил и жизни не видел, до рождения своего ребенка он должен жизнь увидеть; 2) все то, что он получил в образовательных институтах, и что было в нем развито, требует применения. На этом основании он готов неопределенно откладывать рождение своего ребенка.
   Итак, мы попытались показать, что идеи самореализации (развития), фиксируемые категорией «своя жизнь», удерживаются в общественном дискурсе благодаря функционированию института образования. Также отметим, что, если верить исследованиям историков и культурологов, детство как специфическая форма человеческого существования [52 - И (или) как специфическое отношение к определенному возрастному периоду Ф. Арьес показал, что развитие специфического «сентимента» в отношении детства возникло в европейской истории сравнительно недавно, и именно это отношение и выделило детство как таковое [Арьес 1999]. Критику и альтернативные подходы историков см., напр.: [Hendrick 1997; Калверт 2009].] было порождено именно возникновением институтов обязательного образования. Н. Постман, а вслед за ним У. Каннингем писали, что детство возникло вместе с развитием печатной культуры. Постольку поскольку роль текста в человеческом общежитии возрастала, была создана школа как место для получения навыков работы с текстом и детство как время, необходимое для его освоения [Postman 1982; Cunningham 2005].
   В настоящее время ситуация начинает меняться в двух направлениях. Во-первых, цикл обязательного образования увеличивается, а соответственно «ребенок» становится все более долгим и сложным проектом. Во-вторых, текстовая культура получает значимого конкурента в лице культуры образной. Сегодняшних детей называют «детьми четырех экранов», имея в виду телевизор, компьютер, мобильный телефон и кинотеатр. Образная культура требует меньше времени на свое усвоение, и оно оказывается гораздо более интересным, нежели освоение культуры текстовой. Как следствие молодой родитель вынужден конкурировать за воспитание собственного ребенка со школой и телевидением – ребенок становится для родителей неконтролируемым и пугающим. Родители все больше и больше отвечают только за физиологическое и материальное обеспечение ребенка. Рассчитывая свои силы на воспитание детей, родители принимают во внимание, что «больше чем одного ребенка вырастить – это очень сложно, и морально, и по деньгам». Резюме: ребенок становится большим, пугающим проектом.
   Все сказанное подводит к мысли, что, вероятно, надо что-то менять в первую очередь именно в школьном обучении, что например, уменьшение времени, проводимого ребенком в школе, – могло бы по-новому поставить вопросы о рождаемости и демографической политике в стране [53 - Критика модели школьного образования ведется давно на самом высоком уровне. См., напр.: [Днепров 2006].]. Можно также предположить, что специфическая конфигурация сегодняшней российской школы [54 - По большому счету, нечто сходное можно высказать и в адрес российского высшего образования – оно нередко, решая собственно образовательные задачи, запускает ряд сложных и недооцененных последствий в других областях жизни современного россиянина.], созданная как минимум во времена И. Сталина и нацеленная на решение очень специфических задач (подготовка кадров для производства [55 - Подготовка большого количества специалистов для молодой страны с формирующейся промышленностью вызвала к жизни «зуновскую педагогику» [Гончарова 2005]. Число «необходимых предметов» (а следовательно, обязательных) год от года увеличивается, методика их преподавания в школе сильно не меняется. Между тем можно задать вопрос, зачем нужны все эти предметы (в особенности если учесть, что в 11-м классе все все равно будут учить только то, что требует ЕГЭ)? И что на них преподается? Такого рода вопросы можно задать и касательно самых «неусомневаемых» дисциплин, например русского языка. Что учат русскоязычные школьники в течение 9–11 лет на уроках русского языка? Ведь они приходят в школу уже говорящими на этом языке? Зачем же они учат его 10 лет. И что означает в данном случае «учат»? И так далее – практически по всем предметам. Понятно, что подобного рода критика при разборе конкретных программ потребует более аккуратного и конкретизированного анализа, но также понятно, что очевидных ответов на эту критику сегодня у защитников теперешнего устройства школы нет.]), в настоящее время не соответствует условиям жизни в высокотехнологичном, многообразном мире и сложнейшим проблемам, постоянно возникающим перед конкретным человеком и обществом.

Глава 4. «Своя жизнь», полидоменность мира и мегаполис

Проблемность осуществления своей жизни в открытом мире

   В предыдущей главе мы рассмотрели категорию «своя жизнь», используемую респондентами при описании ситуации деторождения, в ее связи с категориями «самореализация» и «развитие», поскольку именно они в наибольшей степени отражают отношение современных российских реальных и потенциальных родителей к многообразию возможностей открытого глобализированного мира, привлекательность этого мира для реализации их постоянно обновляющихся интересов и проблематичность успешного сочетания рождения и воспитания детей с понимаемой таким образом «своей жизнью».
   В настоящей главе обсуждается сама многогранность, полидоменность современного мира [56 - Предлагаемый в данной работе термин полидоменность (и домен) до некоторой степени реферируют термину «domain of action», используемому Ю. Хабермасом в работе «Теория коммуникативного действия». Используя этот термин, Хабермас имеет в виду идею «форм жизни», заимствованную им у П. Уинча и через него у Л. Витгенштейна [Уинч 1996: 29]. Помимо словосочетания «domain of action» Хабермас употребляет выражения «object domains» и «domains of experience», противопоставляя области действия типам действия. Области (домены) действия обозначают те или иные «предметные» области объектов, классы однородных вещей или явлений. Типы действия обозначают способы действия по отношению к этим объектам или классам объектов. Выражение «области (домены) действия» Хабермас употребляет по отношению, например, к таким сферам, как: сакральное – профанное, коммуникация VS целенаправленное действие [Habermas 1985: 192]; или экономическая жизнь, техника, наука, образование, война, юриспруденция и др. [Habermas 1984: 182].Идея полидоменного мира соотносится также с идеями ризомы и множества плато (поверхностей), предлагаемых Ж. Делезом и Ф. Гватари в работе «Тысяча поверхностей. Капитализм и шизофрения». [Deleuze, Guattari 1987: 3–25] Поверхность, если огрублять применительно к нашим целям, – это определенная предметная область или все та же сфера жизни. Поверхности или множественности [Deleuze, Guattari 1987: 21–22] формируются независимо друг от друга, развиваются самостоятельно, движения их не синхронизированы и не обладают какой-либо регулярностью. Вводя понятие «плато» (поверхности), Делез и Гватари ссылаются на Г. Бэйтсона: «Грегори Бэйтсон использует слово “plateau” чтобы обозначить нечто очень специфическое: протяженный… регион напряжений, чье развитие избегает любой ориентации в направлении точки кульминации или внешней цели» [Ibid.: 22].Вместе с тем мы отличаем домены от «конечных областей значения», как они фигурируют в социологической традиции, – например, в работах А. Шюца «Символ, реальность и общество» [Шюц 2004d: 510–517], или П. Бергера и Г Лукмана «Социальное конструирование реальности»: «По сравнению с реальностью повседневной жизни другие реальности оказываются конечными областями значений, анклавами в рамках высшей реальности, отмеченными характерными значениями и способами восприятия. Высшая реальность окружает их со всех сторон, и сознание всегда возвращается к высшей реальности как из экскурсии» [Бергер, Лукман 1995: 47]. Используя термин «домен», мы не хотим подчеркивать противопоставление каких-либо областей жизненного мира повседневной реальности или противопоставление индивидуальности и интерсубъективности.]. В нарративах респондентов проявляется восприятие мира как многогранного, содержащего бесконечное многообразие возможностей, а себя в этом мире как тех, кто может и должен обеспечить собственное присутствие, побывать и пожить во многих доменах (местах) мира. Мир как «масса ящичков вместо одного большого», интерес как движущий принцип перемещения по разным доменам мира, путешествие [57 - Используя понятие «путешествие», мы имеем в виду не только и, может быть, не столько путешествие в географическом плане. Путешествие используется респондентами не только как описание буквальной перемены географических мест, но как специфический способ перемещения по «смысловым» областям (доменам), разным предметным областям жизни. С учетом оговорок, сделанных касательно использования в данной работе термина «домен» и его отличия от конечных областей смысла, мы, тем не менее, можем частично использовать по отношению к доменам те рассуждения, которые в феноменологической традиции связаны с привнесением в нее географического понятия «регион». См., например, у Шюца: «Понятие конечных областей значения не предполагает никаких статических коннотаций такого рода, как будто бы мы должны были выбирать одну из этих областей в качестве дома, в котором мы будем жить, из которого мы будем совершать вылазки вовне и в который мы будем возвращаться. Ничего подобного. За единственный день или даже час наше сознание может пройти через самые разные степени напряженности и принять самые разные установки внимания относительно жизни. Кроме того, есть еще проблема «анклавов» – регионов, которые принадлежат к одной области значения, заключенной в другую. Как бы ни была важна эта проблема, мы не можем обсуждать ее в рамках данной статьи, задача которой ограничивается схематичным описанием некоторых принципов анализа. В качестве примера этого оставленного без внимания круга проблем приведем следующую выдержку: «…всякое проектирование в мире работы, как мы увидели, является само по себе фантазированием, а также включает своего рода теоретическое созерцание, хотя и не обязательно такое, какое характерно для научной установки» [Шюц 2004: 453–454].Путешествие в нашем случае означает специфический способ отношения к жизни, при котором ситуация «здесь-и-сейчас» не становится «важнейшей» и «реальнейшей», индивид относится к миру как к такому, в котором он гость, в котором надолго он не задержится. Основная операция по отношению к миру в этом случае не «сделать», но «посмотреть», не «остаться», но «уйти». Места оцениваются индивидом с точки зрения полноты впечатлений, «прикольности», максимизации благоприятных впечатлений в краткосрочном периоде и т. д. Ситуация «здесь-и-сейчас» с необходимостью выступает, как та, в которой плохо и «неприколько». Можно предположить, что вопрос рождения детей сильно связан со сменой перспективы «путешествия» на перспективу, например, «работы» (связанную с попыткой либо изменить, либо приспособиться к ситуации здесь и сейчас; соотнесение себя с «этим» местом в долгосрочном периоде).Иными словами, мы имеем дело со специфическим типом отношения к жизни, при котором путешествие по смысловым местам может быть как-то связано с путешествием по местам географическим. Прояснение этой связи не является задачей настоящей работы. По поводу разработки проблемы пространства в социологии см.: [Филиппов 2004].] как необходимая практика современности – все это апеллирует к совершенно определенной модели мира и общества.
   Если фиксации демографов, о которых мы говорили ранее, примерно соответствуют тому, что в социологической теории было обозначено как переход от традиционного общества к обществу модерна, то приведенный фрагмент одного из наших интервью скорее подпадает под определение постмодерна с его фрагментированной «иллюзией» реальности.
   Итак, мы видим, что (по сути, принадлежащая обществу модерна) проблема выбора между собственной реализацией и детьми (и соответствующей ей конструкцией индивида – целерационального, реализующегося, рефлексивного…) дополняется (а возможно, замещается) в сознании респондентов иной проблемой – проблемой построения индивидуальной идентичности в полидоменном мире. Иными словами, потенциальный родитель в современном мире сталкивается скорее не с проблемой что предпочесть (дом или работу, детей или карьеру), но с проблемой, как предпочесть хоть что-то, как в рамках конечного индивидуального существования освоить бесконечность мира.
   Проблема «своей жизни» часто состоит не в том (или не только в том), чтобы выкроить время пожить для себя [58 - Тема соотнесения двух областей жизни – собственной карьеры и ухода за ребенком – обсуждается в литературе довольно давно. См., напр.: [Thistle 2006; It’s all about the time 2003; Brewster, Rindfuss 2000: 271–296; Esping-Andersen 1999; Mills, Blossfeld 2005: 1-24].], не в том (или не только в том), чтобы предпочесть детей или карьеру; проблема «своей жизни» состоит в том, как вместить в свою жизнь и то, и другое, и третье. Рождение детей откладывается не только в силу того, что это трудо– и времяемкий проект, но еще и в силу присущего людям представления о том, что такое дети, – ведь «они есть у всех», ими завершается неопределенность жизни и обрезаются множество других возможностей.
   Таким образом, по отношению к деторождению мы сталкиваемся с двумя группами причин: причинами, порожденными эпохой модерна и ставящими человека перед выбором между двумя стратегиями жизни (карьера или дети), и причинами, порожденными эпохой «постмодерна», ставящими перед ним задачу построения стратегии в полидоменном мире и вписывания детей в эту стратегию.
   Чтобы лучше понять эту трансформацию отношения к детям, обратимся к хронотопу этого отношения. Используя бахтинский термин «хронотоп» [59 - Понятие хронотопа у Μ.M. Бахтина означает: «Существенную взаимосвязь временных и пространственных отношений, художественно освоенных в литературе, мы будем называть хронотопом (что значит в дословном переводе – «времяпространство»). …В литературно-художественном хронотопе имеет место слияние пространственных и временных примет в осмысленном и конкретном целом. Время здесь сгущается, уплотняется, становится художественно-зримым; пространство же интенсифицируется, втягивается в движение времени, сюжета, истории. Приметы времени раскрываются в пространстве, и пространство осмысливается и измеряется временем. Этим пересечением рядов и слиянием примет характеризуется художественный хронотоп. …Хронотоп в литературе имеет существенное жанровое значение. Можно прямо сказать, что жанр и жанровые разновидности определяются именно хронотопом, причем в литературе ведущим началом в хронотопе является время. Хронотоп как формально-содержательная категория определяет (в значительной мере) и образ человека в литературе; этот образ всегда существенно хронотопичен» [Бахтин 1975: 234–236]. Примеры использования понятия хронотоп в социальных науках см.: [Brown, Renshaw 2006: 247–259; Holloway, Kneale 2000: 71–88].], мы в данном случае имеем в виду, что детство осуществляется в определенном «времени-и-пространстве», оно накладывает определенные ограничения на родительское пользование ими. Детство в свою очередь определенным образом структурирует это «время-и-пространство» [60 - О структурировании детьми и детством пространства города, жилого пространства семьи и т. д. см., напр.: [Hart 1979; Children and their Environments: 2005; Children’s geographies: 2000; Children’s places: 2003]. О структурировании времени см., напр.: [Gillis 2003: 149–164].].
   Мы обращаемся к понятию хронотопа неслучайно – дело в том, что, говоря о детстве, детях и деторождении, о своей биографии, не будучи понуждаемы отвечать на формализованные вопросы, реальные и потенциальные родители постоянно привлекают категории пространства и времени для аргументации своего отношения к этим проблемам.
   Ниже мы искусственно разделили время и пространство, хотя в центральном примере этого раздела, где речь идет о Москве, этот мегаполис понимается говорящим вовсе не как «только-место». Москва наполняется вполне определенным смыслом (или – как выяснится в конце анализа интервью – незавершенностью), в ней особые люди, в ней особым образом можно построить свою жизнь, в ней не жалко потратить время.

Москва – место, где есть что-то, чего я не знаю

   Для того чтобы эксплицировать категорию «своя жизнь», продемонстрируем логику того, как в нарративе молодой обеспеченной девушки, живущей в крупном российском городе (Светлана, Пермь, 23 года, не замужем, нет детей), связываются воедино идеи самореализации, карьеры, (не)рождения детей. На примере этого рассказа подчеркнем связь мегаполиса, многогранной жизни и позитивной акцентуации темы неопределенности, изменяющегося горизонта [61 - Мы используем здесь термин «горизонт» для обозначения (постоянно изменяющейся) границы между жизненным миром человека и его возможными расширениями как в пространстве, так и во времени. См. у А. Шюца: «Мой мир (мир, в котором я живу до сих пор и в котором посредством идеализации «и так далее, и тому подобное», столь существенной для моей естественной установки, я предполагаю жить и в дальнейшем) изначально имеет смысл в типичном случае быть способным к расширению; этот мир с необходимостью открыт. Иными словами, моему миру присущ смысл изначально быть лишь сектором более обширного целого, которое я называю универсумом, – последний является открытым «внешним» горизонтом моего жизненного мира» [Шюц 2004: 343]. О понятии горизонта в феноменологической традиции см.: [Kuhn 1940: 106–124].] возможностей. Представим нарратив респондента, изредка добавляя в него комментарии, для того чтобы акцентировать те или иные аспекты повествования.

   – Тогда давайте подробнее о ваших планах на будущее – сначала конкретных.
   Управляющая компания находится в Москве. После того как сложилась такая ситуация с личной жизнью, я стала больше времени уделять работе. Соответственно на работе это сказалось, там все очень хорошо. В Москве внимание на это обратили, и директор, который у нас был здесь и которого потом послали руководить другим проектом, мне сказала: как ты относишься к переезду в Москву?

   (Респондент акцентирует такую часть своей жизни как «карьера»).
   …Я – за. Москва это моя слабость, я жутко люблю этот город. Он меня просто лечит. Когда плохое настроение, когда плохо и если я в это время в Москве – все исчезает. Если какая-то поездка или какой-то просто… по делу или не по делу вояж и есть пересадка в Москве (поезд или самолет), я всегда просила и так договаривались, чтобы в Москве получилось времени побольше, чтобы хотя бы день был. Когда после первого курса у нас с молодым человеком возник вопрос, где проводить с ним отпуск, он начал рассматривать варианты про море, где тепло и солнечно, а я выпросила, чтобы мы неделю пожили в Москве.
   – Что для вас Москва? Что в ней нравится?
   Первое впечатление было очень сильное. У нас была научно-практическая конференция в Обнинске, и через Москву мы ехали. В Москве провели часа четыре или пять – это первый раз. Впечатлил сам город – с нашим не сравнить. Это не Россия. Я не воспринимаю Москву как Россию. Там идешь по улице, и, конечно, есть дома и дворы, где как у всех, как всегда, обычный дом прямоугольником. Но по большей части мимо домов можно просто ходить и смотреть на них – день пройдет и не заметишь. Каждый дом как отдельный мир, с историей. Там люди другие совершенно. Какие-то одиночки, у каждого человека какая-то жизнь и история.

   (Респондент поднимает тему уникальности, непохожести и определяет Москву через нее. Также сообщается, что в Москве другие люди – индивиды, со своей историей. Отметим, что подобные высказывания делаются человеком, еще недавно говорившим о карьере, успехе и необходимости состояться как о смысле своей жизни. Кроме того, мегаполис предстает не безликой, суетливой толпой одинаковых и серых лиц, но совокупностью индивидуальностей. Иными словами, респондент начинает пояснять, что не только деньги являются стимулом для переезда в Москву.)

   – Откуда берется это ощущение?
   Мне кажется, там интереснее жить.
   …Я ориентируюсь только по метро, а дальше я люблю заблудиться. Выходишь на какой-нибудь станции… Надо выйти. Город большой, надо не глядя пойти куда-нибудь. Ориентиры все теряешь, пока идешь к какому-нибудь месту, много же разных указателей, по дороге насмотришься красивого. …Я не знаю, как это описать, просто вы попадаете в какое-то место и чувствуете себя там комфортно. По каким показателям? Это ассоциации, люди. У меня есть любимая книга – «Мастер и Маргарита». Это Патриаршие пруды. Попадаешь в Москву, помнишь, что ты читал у Булгакова про тот сквер, и тебе туда надо. Или, скажем, посмотрел вечером новости, а там взрыв на какой-то станции метро и какой-то такой трагизм – он картину дополняет, что ли. Попадаешь в Москву, приходишь туда. И ходишь на экскурсию, на Воробьевы горы, скажем, или экскурсии по местам терактов, и все не как здесь.

   (В нарративе респондент уходит от темы Москвы как места для зарабатывания денег. Город становится красивым, в городе выделяются конкретные места, на административно-территориальное деление города накладывается культурная («Мастер и Маргарита») и историческая (событийная) карты.)

   – А здесь какая атмосфера? Как бы вы ее описали?
   Здесь маленький город. Здесь город спокойный, а мне надо что-то более оживленное, более быстрое.
   – Почему важна эта быстрота?
   Так жизнь интереснее.
   – Что вы хотите от своей жизни?
   На ближайшее время, к концу этого года, должен закончиться проект по постройке комплекса в Москве. Ну… к началу следующего года, как всегда все задерживается. Я уеду туда. Сколько-то месяцев я буду работать на новом месте. Я сейчас здесь сознательно не допускаю никакой личной жизни – знаю, что уеду, а я слишком быстро привязываюсь к людям. После Нового года прошло уже семь месяцев, безусловно, возможности были завести новые отношения. Но я знаю, что от людей для меня отвыкать сложно, и я себе ничего здесь не разрешаю. Когда я перееду в Москву (с Москвой я готова связать свою жизнь полностью), то жить там, ну и плюс уезжать раз в год – в два года куда-то отдыхать, и там у меня все начнется – и работа, и личная жизнь, и все на свете.

   (Респондент помимо темы романтичности, красоты города, города, где можно потеряться, снова возвращается к теме карьеры. Описывается соотношение карьеры и личной жизни. Однако из нарратива видно, что карьера – это средство, для того чтобы попасть в то место, где человек хочет (согласен) провести свою жизнь. Жизнь откладывается до момента попадания в это место – «там у меня все начнется», все настоящее рассматривается как подготовка к этой жизни. Заметим также, что хотя в этой жизни уже появилась «личная жизнь», дети там еще не появились даже в проекте.)

   – Что значит связать свою жизнь с Москвой?
   Я не могу себе представить, чтобы… (мне сейчас 23) потом я жила здесь и в 33, и в 43… это не как я здесь живу, а как пока осталась и в какой-то момент еще не уехала. Я знаю, что визуализация и мысли о том, чего ты хочешь, играют большую роль. Я в это верю и на практике убеждаюсь в этом буквально каждую неделю. …Посмотрела фильм «Как добиться успеха», и там было про это – чего ты хочешь, как надо об этом думать и что делать. Я сначала в это не верила, мне казалось, человек может думать о любой ерунде, о любой вещи, которую он увидит в течение дня и которая ему в голову придет, и потом в конце дня он эти картинки у себя в голове прокручивает. Или то, что в жизни произошло раньше. Потом, после этого фильма, у меня с тем моментом совпало – я очень хотела в Москву, у меня всегда это было, с первого раза, как в ней побывала. Я решила сделать эксперимент, и буквально через неделю у меня состоялся разговор с директором о переезде в Москву. …И вот такие совпадения, одно за другим, серьезные или несерьезные, они эту теорию доказывают.
   – Успех, что это такое, почему он важен?
   Для человека либо жизнь удалась, либо не удалась. Либо он достиг, чего хотел, либо не достиг. Либо он достиг чего-то, чего не хотел, но получилось лучше, чем хотел…Это показатель, удалась жизнь или нет у человека. Есть несколько сфер жизни, в которых должно что-то получиться.
   – Что это за сферы?
   Личная, работа и плюс какое-то свободное время.
   – На работе что должно получиться?
   Я должна занимать определенную должность, иметь определенный оклад и при этом работать не только за этот оклад, но потому что для меня эта работа как вариант самореализации. Если бы я имела очень большой оклад в месте, которое я не уважаю, и работала бы там за деньги, – это не было бы показателем успеха.

   (Респондент поднимает тему осуществления желаний (реализации целей). Говоря о человеческой жизни, она предлагает бинарную категоризацию: «для человека либо жизнь удалась, либо не удалась. Либо он достиг, чего хотел, либо не достиг». Удалась ли жизнь, зависит от самостоятельных достижений. Респондент четко проговаривает при этом, что работа является вариантом самореализации. Подробнее об этом см. в предыдущей главе.)

   – Скажите, есть ли финансовая планка успеха?
   Конкретных цифр нет, это зависит от окружающих условий.
   – Для Перми?
   Если бы я меняла работу, меньше чем на 20 я бы не согласилась, и то 20 было бы мало. Когда я пошла разговаривать с директором, что у меня оклад не покрывает мой вклад, – я вкладываюсь в работу больше, и мне надо больше, – и тогда был разговор про Москву. 20 – это мало, но меньше однозначно нет.
   – 30 – это успех? Для вас?
   Для меня на данный момент было бы достаточно, чтобы прожить год до конца, не жалуясь, чтобы потом уехать в Москву. Но не больше, чем до конца года.
   – Хорошо, если бы вам предложили здесь 70?
   Да, это было бы успехом, но в Москву я бы все равно уехала.
   – А почему? Если бы и контракт еще был длинным?
   Сколько угодно длинным, я бы здесь осталась и не уехала в какой-то момент – и всю жизнь бы потом жалела, что не уехала в Москву. Есть один необитаемый остров. Там одна пальма, на ней растут кокосы, и вы имеете 70 тысяч. Вам больше чем достаточно, но там вам деньги не нужны, хоть 170, но удовольствия не чувствуете. Я это так воспринимаю.

   (Несмотря на провокации интервьюера, можно видеть, что респондент не связывает успех однозначно с финансовыми показателями. Успех, самореализация, удалась ли жизнь – эти оценки привязываются к определенному месту, к возможностям, которые дают в том числе и деньги. С некоторым преувеличением можно предположить, что образ необитаемого острова оказывается коррелятивен родному городу респондента, из которого она хочет уехать.)

   – А что Москва дает? Что она вносит нового?
   Здесь я не могу позволить делать все, что я хочу. Здесь город маленький.

   (Теперь уже достаточно четко акцентуируется тема успеха как реализации возможностей.)

   – А что вы хотите такого?
   Я ничего конкретного не хочу, чего бы я не могла сделать. Я бы отношения с людьми строила по-другому. Потому что я знаю, что тут все равно с ними предстоит пересекаться. Если я начинаю общаться с человеком, он мне интересен, но в какой-то момент это заканчивается. Если я чувствую, что я иду дальше, мне еще чего-то хочется, а он так и остался тем же, я не буду за него цепляться. Я не поддерживаю отношения с бывшими одноклассниками, одногруппниками, не хочу в гости к учителям и преподавателям, как многие. Я дальше хочу. Я не говорю, что это плохо, но этот этап прошел. Полезные связи есть и сохраняются. Просто некоторые говорят, что это потребительское отношение.
   – Вы говорили, что для вас важно движение вперед и что вы не против уехать. Чего хочется-то в итоге? Вот вы приехали в Москву. Чего от жизни хочется?
   Полноты во всех сферах. Вот в тех сферах, в которых, как я говорила, выражается успех. Поначалу просто наполненность – просто наполняемость до определенного момента, не сразу успех.
   – А как вы чувствуете, что есть полнота жизни или нет?
   Я сейчас себе сознательно не позволяю время тратить на что-то кроме работы или чего-то с ней связанного. Личного однозначно не позволяю.
   – Ну позволили бы, и была бы у вас тут полнота.
   Я бы привязалась к человеку, и зачем такой балласт? Я хочу уехать, а человек остается здесь – зачем это надо?
   – Вы говорите, чтобы была полнота, что здесь вы себя ограничиваете?
   Полнота будет потом там, в Москве.
   – А что есть там такого, чего нет здесь?
   У меня нет личной жизни сейчас.
   – Но вы ее сами ограничиваете?
   Да, потому что знаю, что уеду. Это мой выбор. Я не жалуюсь, что я делаю по указке. Да, это мой выбор, я же не мазохист, я не хочу, чтобы мне было потом плохо. Я знаю сейчас, чего я хочу, и это дает упорядоченность в жизни. И если я начну метаться, что вот этого люблю, а он остается здесь, и, может, не стоит уезжать тогда, потому что есть много разных фильмов и сказок о великой любви, – для меня это будет шагом назад.

   (Респондент говорит о полноте жизни. Можно предположить, что это есть переформулировка темы реализации возможностей. Причем полнота связывается не столько с реализацией каких-то возможностей, сколько с некоторым, пока непонятным образом-периодом жизни – местом (поскольку все возможности привязываются к Москве), в котором некая полнота и будет достигнута.)

   – Кроме романтической привязанности к Москве что еще это такое? Вы говорили о движении, об интенсивной жизни.
   Да. Я не вижу, как здесь, в этом городе, можно самореализоваться и при этом не остановиться на достигнутом. Когда я думаю, что если даже здесь ты чего-то добиваешься, все равно это какой-то уровень не тот. Почему люди из деревни уезжали в город. В городе было больше возможностей. …Есть человек, с которым вы общаетесь, и он вам чего-то не говорит. Когда вы знаете, о чем он вам не говорит, вы спрашиваете и он вам говорит. А если не знаете, о чем спрашивать, то спросить правильно не можете. Если я не знаю, что там будет, то не могу конкретно сказать. Если бы у меня был конкретный какой-то показатель о том, что в Москве, – там есть метро, а в Перми нет. Но в Москве есть то, чего я не знаю, а в Перми этого нет.

   (Респондент подытоживает эту часть интервью, выводит формулу своих стремлений, «формулу Москвы». Выясняется, что для нее Москва представляется как область неизвестного, которой нет в ее родном городе.)
   Резюмируя представленное выше, нужно зафиксировать, что в биографическом нарративе респондента поднимается вопрос об успехе (карьере, состоявшейся жизни). Говоря о своих планах на жизнь, респондент достаточно четко разделяет цели и средства, ближайший период и долгосрочный. В этом разделении в качестве долгосрочной цели выступает пребывание в неком «месте, где возможно новое», это место обозначается как «Москва». Ради попадания в это место в краткосрочном периоде ставится запрет на личные отношения, встречи со старыми знакомыми и т. д. Далее, респондент следующим образом объясняет свои предпочтения:

   – Если говорить еще какие-то вещи про вашу потенциальную семью, то в принципе вы не отрицаете возможности создания семьи?
   Я не знаю, как у меня должно все сложиться, чтобы я хотела. Но пока это совсем не про меня. Мой идеальный вариант – это когда у двоих [62 - «С мужчиной, не с мужем, и без детей. Я не понимаю, зачем люди женятся, когда речь не идет о детях – это не был бы брак, это была бы просто семья соответственно. А без детей – потому что я не соответствую определенным показателям, которые у меня сложились и которые должны быть у человека, чтобы детей воспитывать» (из этого же интервью).]прекрасная карьера, именно не работа, а карьера, движение вверх, движение в плане самосовершенствования, постоянное обучение и прогресс в этом отношении. …Чтобы карьера была в порядке, чтобы вечером они – не каждый вечер, но периодически приходили домой, встречались. Животного не надо. Вместе проводили отпуск каждый раз в новом месте. Детей не надо. …Я бы не хотела детей. Я вижу, насколько надо быть цельным и серьезным человеком, чтобы воспитать детей правильно, а я таким не являюсь. Я вижу чтобы что-то в характер детей, в их голову внести хорошего, доброго, светлого и разумного, надо самому иметь, знать и уметь. А я не чувствую, что я цельная личность, чтобы учить других о том, как оно должно быть. Есть еще такое что-то эгоистическое – я думаю, когда дети появятся, во многом я буду ограничена и надо будет себя лишать чего-то. Потому что маленького ребенка должна воспитывать дома мать, а не отец, и это выпадает большой кусок из карьеры, из профессионального. Нельзя будет свободно взять и поехать на неделю в командировку или поехать на две недели отдохнуть. Даже если я поэтому собаку заводить не хотела, то про ребенка что говорить. И потом, если все хорошо в семье, тогда это вариант, но этого никто не гарантирует. У нас процент разводов больше, чем браков заключенных, но я могу ошибаться, в Интернете много пишут неправды. Я не уникальная, чтобы у меня было по-другому. Почему я должна относиться к меньшинству? (Светлана. Пермь. 23 года. Не замужем. Нет детей).

   В данном фрагменте нужно обратить внимание на следующие темы. Предъявляется идеальный образ семейной жизни – это пара (респондент, напомним, не замужем и не имеет детей) свободных людей, практически целиком отдающихся своей карьере и не обремененных заботой о детях или животных. В данном пассаже приводятся три аргумента, касающиеся отсутствия детей. Первый – респондент имеет образ «правильного» родителя и считает, что она этому образу не соответствует. Как мы уже говорили ранее, нужно многое освоить в жизни, чтобы стать таким родителем. Второй – дети потребуют отказа от чего-то в своей жизни. Наконец, третий – уверенность в том, что брак будет неудачным. Откуда эта уверенность появляется? Она, как можно предположить, складывается из трех компонент: «в Интернете пишут…», личный опыт встреч с молодым человеком и опыт совместной жизни с ним, опыт родительских отношений (родители респондента развелись) [63 - «Папа был… сейчас у него уже четвертый ребенок от третьей жены, поэтому он сейчас никакой роли в моей жизни не играет. …Мы с ним общаться перестали, когда я была уже в сознательном возрасте. Когда я еще училась в Политехе, еще контачили, а потом перестали. …Поссорились. Маму, намой взгляд, он обидел. За себя простила, за маму – нет. Он ей не помог. Я считаю несправедливым это» (из этого же интервью).]. В исследовании, сделанном с использованием «качественных методов», сложно говорить о том, какой из факторов имеет больший вес, однако мы можем зафиксировать, что во всех случаях, когда в выборку попадали респонденты-женщины, родители которых развелись, вероятность повтора такой ситуации в своей жизни ими не исключена или даже ожидаема [64 - Оценки влияния развода родителей на вероятность развода детей см.: [Гришина 2009а].]. Из интервью старшей сестры респондента:

   Я буду привязана к ребенку, к дому, я буду от этого зависеть, не смогу себя обеспечить. От мужа в чем-то. …Доля беспомощности появляется, когда ты целиком и полностью доверяешься человеку. Сегодня он сказал: «До свидания, я ухожу», как папа сказал в свое время, – это не хорошо. Должен быть свой источник дохода и возможность существования. …Я не знаю, для меня – если, допустим, я могу представить себя на крайняк голодную, неодетую, невыспавшуюся, но я не могу и не хочу такого для своего ребенка. Я отвечаю за человека, который останется от меня зависящим (Анна. Пермь. 27 лет. Не замужем. Нет детей).

Мегаполис – локализация полидоменности мира

   Итак, выше мы зафиксировали, что категория «своя жизнь» (самореализация и развитие) не включает работу как зарабатывание денег и, по-видимому, работа не является основным фактором с точки зрения мотивации к деторождению. На основе приведенного нарратива можно предположить, что работа и зарабатывание денег скорее служат средством для рационализации и оправдания собственной немотивированности рожать. Также мы попытались показать, какие практики, связанные с построением собственной идентичности в полидоменном мире, эта категория предполагает в наши дни. По отношению к детям и деторождению она обозначает не проблему выбора работы или деторождения, но проблему совмещения в своей жизни как можно большего числа различных интересов или, наоборот, проблему обеспечения своего присутствия в максимально большом числе сфер и доменов современного мира.
   Категория «своя жизнь» маркирует сложный комплекс ощущений, возникающих по поводу полидоменности современного мира. Этот комплекс включает в первую очередь ощущение многообразия мира, предоставляющего многообразные возможности и необходимость освоения этого многообразия до рождения ребенка.

   Что дальше? Вообще, собираюсь уехать отсюда на Запад. Где-то через год или полтора. Что там будет, я не знаю, но там у него родственников куча, знакомых. Закончу институт здесь, уедем, буду там что-то искать. Может быть, в Волгоград или Саратов, точно не знаю. …Я послушала по разговорам, как там живется. Я там ни разу не была, поеду в сентябре туда в отпуск в первый раз. Но по разговорам, там и проще жить, и дешевле, и все есть. А здесь… ну я не знаю, посмотрю съезжу, как там. Ну в принципе, если там лучше, здесь же не останусь… С жильем проще. …Детей пока как-то не хочу, не знаю. Может быть, боюсь, что вот… это же ответственность. …Потому что это получается, откладываешь жизнь на потом, не знаю, как смогу воспитать двоих или троих детей (Валентина. Хабаровск. 25 лет. Есть молодой человек. Нет детей).

   Неосвоенный многообразный, локализованный в мегаполисе (в который актор перемещается из города меньшего размера и замедленного темпа) мир предоставляет шансы и формирует боязнь что-то упустить. Инкорпорируя этот мир в свою жизнь, человек формирует себя, собственный стиль и ритм жизни. Поскольку он оказывается сформированным, вписывать в него нового человека, будь то мужа (жену) или ребенка, оказывается непросто.

   Я из Волгограда. А так я тут живу года четыре уже. Переехала сама, ну как, в модельных агентствах – была возможность приехать, я и приехала, почему нет. Потом понравилось, знакомые тут есть с Волгограда, и они помогли мне с этим переездом. Раньше я была моделью, сейчас уже я этим не занимаюсь. Закончила – возраст уже неподходящий. Почему начала? Я занималась фитнесом, танцами и просто соседка случайно рассказала, что у нее дочка или дочкина подружка… подружкина дочка – модель, почему бы тебе не попробовать? Я пошла, меня взяли. Стала ходить, научилась, оттуда приехала в Москву. По обмену. И потом уехала, и почему не приехать – меня ничего не держало в Волгограде: ни семьи, ни мужа, ни детей – ничего такого не было. Тем более я хотела уехать. Попробовать что-то новое. Есть возможность – почему нет, не получится – вернуться всегда смогу, даже сейчас. Там-то все нормально, просто чего-то большего, лучшего хочется. Не то чтобы была цель замуж выйти, я не специально за этим ехала. Естественно, за деньгами, но опять-таки не главная цель.
   Смысл жизни – это для чего-то, для кого-то. Я не думала об этом, потому что у меня не было таких отношений. Наверное, я все-таки самостоятельная. Не хотела ни к кому привязываться, быть привязанной, то есть сама что хотела, то и делала – пошла, поехала. Мне нужна свобода. Мне кажется, всегда я это чувствовала. Меня привязанность напрягает через какое-то время, я устаю от этого, мне надо куда-то уезжать, уходить. Привязанность провоцирует. Я не знаю, смогу ли я быть с одним человеком или нет. Как будто боюсь упустить что-то. Чего? Не знаю. Не то чтобы лучшего человека, какую-то поездку куда-нибудь, не знаю. Может быть, что-то упустится, а что – не знаю.
   Сейчас мне 26. В принципе надо уже. Я не могу сказать, что я безумно хочу детей – может, я слишком долго об этом не думала. Не как соседка, она хотела ребенка и родила, но ей было 19 лет, кого она там могла хотеть. Я не верю, что в 19 лет можно хотеть ребенка. Может, хотела удержать мужа или женить на себе, вот поэтому, а хотят ребенка в более зрелом возрасте. У меня и сейчас ощущение, что надо. Я не хочу. Может быть, потому что я слишком долго жила одна, я была одна все свои годы. Я понимаю, что это себе в чем-то отказывать. Не говорю, что у меня такая насыщенная жизнь, но надо будет ущемлять себя в пользу ребенка. Что-то уже не сделаешь, куда-то не пойдешь, уже все (Наталья. Москва. Приехала из Волгограда. 26 лет. Гражданский брак. Нет детей).

   Само многообразие связывается с мегаполисом, в котором респонденты указывают на «очень быстрое течение времени», возникновение (происхождение) «.множества событий в единицу времени», собственную захваченность этим потоком событий. Это ощущение многообразия фиксируется респондентами по отношению к перемене места жительства. Что касается жителей мегаполиса, то они менее остро переживают проблему многогранности, если только не переезжают в незнакомый мегаполис. Если человек почему-то хочет поехать из Москвы в Европу (где, как он считает, место, в котором есть что-то, чего он не знает), он будет переживать проблему полидоменности. Сходная ситуация будет при переезде из поселка Советская Гавань в Хабаровск, из городков Кунгур или Чусовой в Пермь, из Якутска в Санкт-Петербург, из Перми в Москву и т. д. В противовес этому человек, не желающий никуда переезжать или уже осуществивший «перемещение» и «возвращение» (или «оседание»), не озабочен проблемой полидоменности мира – она оказывается разрешенной для него [65 - Можно предположить, что для разработки проблем мотивации деторождения могут оказаться полезными такие работы А. Шюца, как «Чужак» или «Возвращающийся домой» [Шюц 2004 г; Шюц 2004д].].

   Мне больше Хабаровск нравится. Город большой, людей много, ночью машины. Не как у нас в Гавани. Поначалу привыкание в основном к городу большому, такое состояние – народу куча, жизнь не затихает ни на минуту. В Гавани вполне так спокойно, за ночь по главной улице одна машина проедет, и все. Здесь жизнь кипит, бурлит, может, поэтому не привыкаешь – город большой, постоянно движение происходит. …Каждый день хоть погулять есть где, а там (в поселке Советская Гавань. – И.З.) что – на берег каждый день ходить? Ночные клубы опять же. А так… просто не знаю, образ жизни там как-то приелся, хочется чего-то нового, решил здесь остаться. Здесь каждый день новый. …Один день ты там на работе, другой день – у тебя дома дела какие-то, третий день пошел погулял, на четвертый день с пацанами встретился. Вот так вот пролетают быстро дни. А там время тянется. Может, потому, что все приелось. Все люди знакомые с детства, ничего нового. А здесь новые люди. С кем недавно знакомы – пошел погулял, а там с людьми 15 лет прожил вместе. У них свои проблемы, ты домой приезжаешь – у тебя свои. Тут живешь сам для себя, делаешь быт разнообразным, устраиваешься (Андрей. Хабаровск. 25 лет. Не женат. Нет детей).

   Время течет в мегаполисе очень быстро, события в нем происходят очень часто, эти события создают ощущение нового, ощущение постоянных изменений, ценности этих изменений. Дети же соотносятся с другим образом времени, с другими скоростями и скорее с постоянством и укорененностью, нежели с изменениями и мобильностью:

   Нет, детей пока не хочу, дети… дети – это навсегда. Ты уже ничего не можешь переменить. Даже с замужеством еще можешь – взял и развелся, ребенок же – это другая жизнь, это не игрушка и это зависит от тебя и не является тобой, ты уже не можешь сделать все что хочешь. И ты уже не принадлежишь себе, ты должен обеспечить его, и тебе уже существенно сложнее делать что-то. Но в принципе это ничего, в Европе раньше 30 и не начинают задумываться о ребенке (Людмила. Москва. 24 года. Не замужем. Нет детей).

   Таким образом, мегаполис оказывается местом, где жизнь течет быстрее, где есть нечто неизвестное, «то, о чем я не знаю». Мегаполис (мобильность, переезд в мегаполис) – наглядное проявление полидоменности мира и многообразия возможностей, которое необходимо освоить для построения собственной идентичности. Мегаполис представляет возможности для самоопределения («в нем есть много всего, и ты можешь выбрать») и не устанавливает ни временных, ни содержательных пределов его. Потенциальные родители боятся рожать детей, боясь окончательного самоопределения. Проблема самоопределения – боязнь определения «навсегда» – состоит не в том, что люди самоопределяются, работают над осуществлением собственного выбора и поэтому не рожают детей, но в том, что они боятся самоопределиться (стать частичными по отношению к полидоменному миру и перестать пребывать в нем), а дети этому самоопределению способствуют.
   В ситуации полидоменного мира оказывается, что рожать детей всегда рано в силу неокончательной освоенности его и собственной недоформированности.

   Понятно, что все хотят, чтобы дети выросли просто супер-пупер. Я хотела бы, чтобы он был ответственный. Потому что мне кажется, что безответственный – это очень плохо. Даже то, что проявляется в мелочах. Опоздания какие-то. Хотя я сама часто не могу выйти из дома вовремя. Ответственность – это умение принимать решения, т. е. чтобы он был волевым. Я сейчас боюсь этого не дать… Я даже не смогу дать этого ребенку. Как многие говорят: «Сама еще ребенок, каких ей детей воспитывать?» Вот я придумала. Я еще не полностью сформировалась сама, чтобы кого-то там сформировывать еще (Дарья. Москва. 20 лет. Не замужем. Нет детей).

   Самоопределение – это обязательное сворачивание (редукция) многих альтернатив, выбор одной, принятие неизбежных ограничений и пределов, в которых человек будет двигаться дальше. Принципиально дети не обрезают ни одной возможности (и люди не говорят, какие конкретно альтернативы дети обрезают), они обрезают неопределенность (по крайней мере, многие так думают). Можно предположить, что категория «своя жизнь» отмечает проблему отсутствия, если так можно выразиться, схем сборки человека в современном многообразном мире, в отличие от традиционного мира, где эта схема присутствовала в традиции и альтернатив не имела, или в отличие от тех или иных религиозных сообществ, в которых хотя бы частично решена проблема призвания, по крайней мере женщины [66 - Так, например, можно предположить, что в современном православном сообществе эта проблема хотя бы отчасти решена за счет сформированного представления о призвании женщины к чадородию, транслируемого духовенством и популярной пастырской литературой.].

Глава 5. Мотивация деторождения и преемственность репродуктивного поведения

Проблема мотивации деторождения

   Предыдущие главы касались главным образом вопроса, в каких категориях действующие осмысливают ситуацию деторождения, вопроса, почему они не рожают или откладывают рождение детей. В настоящей главе мы попробуем дать ответ на вопрос, что же вызывает желание рожать детей.
   Нужно отметить, что число демографических исследований, касающихся обусловленности снижения деторождения или (что не одно и то же) откладывания рождений (значительное повзросление родителей, решивших рожать первого ребенка), очень велико [67 - Так, например, Р. Лестег, проводя инвентаризацию исследований, указывает на следующие факторы изменения паттернов формирования семьи и увеличения возраста первого рождения.Общие факторы (значимые практически для всех стран): 1) повысившиеся уровень образования женщин и женская автономность в сфере экономики; 2) рост уровня потребительских ожиданий (предпочтений), создавший необходимость во втором источнике дохода внутри домохозяйства; 3) увеличившиеся инвестиции в развитие карьеры (представителями обоих полов) и параллельно увеличившаяся конкуренция за рабочие места и на рабочем месте; 4) рост постматериалистических ценностей, таких, как самоактуализация, автономность, свобода выбора и толерантность; 5) больший акцент на качестве жизни и появление вкуса к отдыху и досугу; 6) отступление от идеи, что существуют «необратимые обязательства» и желание поддержания «открытого будущего»; 7) повышение вероятности разводов и, как следствие, более осторожные «инвестиции в идентичность».Факторы, имеющие значение для отдельных стран: 1) географическая мобильность молодежи в высшем образовании; 2) отсутствие или наличие государственных субсидий для студентов (стипендии, оплата жилья и переездов); 3) гибкость рынка труда, в том числе возможности частичной занятости; 4) безработица среди молодежи; 5) минимальные гарантии дохода; 6) доступность жилья для домашних хозяйств как на начальных, так и на более поздних стадиях формирования семьи (часто связано со структурой рынка труда и его регулированием); 7) доступность контрацепции и абортов [Lesthaeghe 2001: 27–28]. Обзоры подобных исследований (с перечислением факторов, обусловливающих нерождение) см.: [Van de Каа 1996; Sobotka 2004].]. Настолько велико, что любой читающий эти работы должен будет задаться следующим вопросом: «Почему же, несмотря на предположенные или обнаруженные факторы снижения рождаемости (или откладывания рождаемости), все-таки рожают?» Дело в том, что если все факторы, обнаруженные демографами, действительно действуют, то вопрос «почему рожают?» оказывается очень нетривиальным. Ведь практически все, что есть в современном мире, стимулирует не рожать – престижность образования, обыденность разводов, неравенство на рынке труда, изменение ролей мужчины и женщины, снижение религиозности, доминирование ценностей «своей жизни» – самореализации, карьеры, ознакомления с многогранным миром и его возможностями, досугового времяпрепровождения и т. и. (см.: [Sobotka 2004]). Сами демографы часто склонны полагать, что желание иметь детей естественно, биологически обусловлено, и есть только много факторов, мешающих его реализации. Например, Т. Соботка цитирует другого демографа – О. Кравдала: «…вхождение в родительство – это событие, которое почти каждый хочет прожить (на опыте), и принятие решения, возможно, центрируется вокруг вопроса, когда этот переход должен быть сделан». Однако нам кажется, что подобная посылка может быть поставлена под сомнение. Ведь если предположить, что желаемое число детей (а вернее, ответ на подобный вопрос в анкете) определяется не самим человеком [68 - О связи ответов на вопрос об идеальном количестве детей с числом упоминаний темы в СМИ см.: [Trent 1980].], но под влиянием распространенных в обществе взглядов и что оно не имеет отношения к практикам этого человека, то тогда понимание, как формируется это «желание иметь детей» или «вхождение в родительство», было бы нелишним. Хотя в настоящее время рождение первого ребенка является почти обязательным событием, особенно для женщины, понимания того, что заставляет женщин (пары) рожать детей – даже первых, по большому счету нет. Ниже мы попробуем сформулировать гипотезу касательно того, что могло бы стоять за «желанием иметь детей».
   В ходе анализа проведенных нами интервью и построения специальной теоретической выборки выкристаллизовалось несколько переменных, которые, как нам кажется, могут претендовать на объяснение мотивации деторождения в сегодняшней России. К ним в первую очередь относятся «образ семьи» и «опыт детодержания», ключевой из которых, на наш взгляд, является последняя.

«Образ семьи»

   Будем понимать под образом семьи представление человека об отношениях между разными позициями в одной семье: родителями, родителями и их детьми, между сиблингами в семье [69 - Можно говорить, что «образ семьи» является либо связанным, либо производным от опыта, как мы обозначили его выше. У П. Бурдье читаем: «Телесный экзис есть осуществленная политическая мифология, она инкорпорировалась и превратилась в постоянную диспозицию, устойчивую манеру держаться, говорить, ходить и тем самым – чувствовать и думать. Противопоставление мужского женскому претворяется в манере держать себя, нести свой корпус, вести себя под видом оппозиции между прямым и кривым (или искривленным), между твердостью, прямотой, честностью (того, кто смотрит в глаза и открыто противостоит, кто направляет свой взгляд или свои удары прямо в цель) и, с другой стороны, сдержанностью, скрытостью, гибкостью. Как об этом свидетельствует тот факт, что большая часть слов, обозначающих положения тела, ссылается на достоинства или душевные состояния, упомянутые два рода отношения к телу чреваты двумя другими родами отношений: к себе подобным, ко времени и к миру – и тем самым двумя системами ценностей» [Бурдье 2001: 136].]. Опираясь на проведенные интервью, скажем: чтобы понять как формировался образ семьи у респондента, нужно остановиться на следующих составляющих опыта семейной жизни – опыт отношения ребенка (будущего родителя) с родителями и опыт отношения с сиблингами, частью которого является принципиально важный для нас «опыт детодержания». Помимо этих двух классов опыта (конституирующих соответствующие образы) для формирования образа семьи у будущих родителей важен образ отношений между их собственными родителями [70 - В нашей работе взаимоотношения между опытом и образом предельно просты. Опыт – это то, что человек проживает телесно, образ – это то, что находится у него в сознании. Опыт «отражается» в виде образов. Опыт – это те схемы, возникшие из практик, в которых человек принял участие, образ – это то, о чем он имеет представление, самостоятельное участие при этом необязательно. Несмотря на «упрощенность», подобные различения могут оказаться достаточными для нынешнего состояния социологии семьи и демографии (см., напр.: [Lutz, Skirbekk, Testa 2006].].
   Поясним на примерах. Образ семьи, по-видимому, оказывается очень важным ингредиентом, формирующим репродуктивные намерения и репродуктивные практики потенциальных родителей. Можно высказать гипотезу, что именно образ семьи, сформированный у молодых людей, предшествует созданию собственной семьи и что именно с этим образом соотносится «реальная» жизнь молодой, новой семьи каждым из ее членов.

   Я сравниваю отношения, которые у меня между детьми, и свои отношения с братом, когда мы были маленькие. Отношения у нас были более прохладные, и у меня была своя жизнь, у него своя, у меня свои друзья, у него свои друзья, у него свои игры, у меня свои игры. В этом смысле мы параллельно существовали. У моих разница два года – у них многие игры совместные, друзья совместные, в чем-то они конкурируют, на одно претендуют – вот такая разница в поколениях (Алексей. Новосибирск. 34 года. Женат. Двое детей).

   Устройство этих образов есть отдельная проблема, и она требует специального исследования. На данном этапе можно утверждать, что, по-видимому, дело в том, что влияние различных факторов снижения рождаемости (откладывания) первого рождения опосредуется именно этими образами и представление об идеальном количестве детей является производной от образа семьи. Так, для многодетных респондентов ценным является ощущение, что семья – это нечто целостное, не являющееся простой суммой ее членов и противостоящее нестабильности и угрозам внешнего мира, – это некий особый мир. Дети появляются в этом особом мире и в определенном смысле создают его.

   – Как решили родить второго ребенка?
   Мы шли по улице, и я смотрю вокруг и вдруг чувствую, нас, Андреенок (фамилия семьи. – И. 77.) как-то мало. Что нас всего трое? Чувствую мало нас, и всё. Так и родили (Валентина. Москва. Переехала из Красноярска. 35 лет. Замужем. Двое детей).

   …Обо всем разговариваем с ним, пытаюсь сказать ребенку: мало того что ты сам по себе, мы переживаем за тебя и за тобой вся семья стоит, все бабушки, все дедушки – все. С тобой что-нибудь происходит – вся семья переживает. С тобой всё хорошо – вся семья радуется. Чтобы они всегда чувствовали, что за ними стоит опора, оплот (Альбина. Новосибирск. 37 лет. Замужем. Трое детей).

   …И поэтому ощущение такое надежности, потому что, если что-то случается, они знают, что поднимется вся семья, окажут помощь, люди чуть оторвут от себя. Если дома что-то забыл, кто ближе, все помогут. Мне кажется, что это важно, уметь оторвать от себя что-то, времени немного, а не сказать: сам влип, сам и расхлебывай. …И мне всегда хотелось, чтобы это было общим, пока твое дело – это наше дело, пока ты живешь с нами. И даже когда ты не будешь с нами жить, это в любом случае будет нашим делом, и семья – это твоя опора, она дана тебе Богом. Даже когда будет своя семья, новая опора, мы уходим на второй план относительно той семьи, но мы все равно рядом (Елена. Москва. 48 лет. Замужем. Трое детей).

   Так или иначе, если вернуться к вопросу о формировании образа семьи, нужно отметить, что происходит это, судя по рассказам участников исследования, из (на основе) трех источников.
   Собственный опыт и его отражение (включая тот опыт, который получается в первичных группах, – семья, бабушки-дедушки, друзья, соседи).

   …Если говорить про такое, можно сказать, что в этом смысле отцовская модель поведения послужила для меня в качестве базового образца, подлежащего коррекции. Я осознал, что у меня так не будет (Алексей. Новосибирск. 34 года. Женат. Двое детей).

   Опыт не собственный, но передаваемый кем-то, кто является членом первичной группы.

   Может быть, мне еще в том плане повезло, что у нас все знакомые, родственники, обзавелись детьми, а у нас детей еще не было – мы видели, как и что они с детьми делают, как воспитывают, как складываются отношения и что из этого получается. А мы самые последние оказались, так что какое-то представление было о том, что из этого может получиться. Все-таки мне кажется, может быть, некоторые родители, когда рождается ребенок, не совсем понимают – что это не просто родить его, и на этом все, а что рождение ребенка – это начало, это тяжелая работа. Сужу по своим знакомым. Они родили ребенка и отгородились от него, грубо говоря. Я не могу сказать, что они плохие родители – номинально ребенок одет, обут, сытый, на море ездит. Но мама говорит: не надо нам дарить игрушки, которые требуют совместной игры с ребенком. Чтобы надо было с ним сидеть, играть. Почему? С ней в саду занимаются, а я дома хочу отдыхать, я не хочу тратить свое время, чтобы с ней дома сидеть и заниматься. Такая вот ситуация (Наталья. Москва. 31 год. Замужем. Двое детей).

   Опыт «обобщенного другого» [71 - Механизмы интериоризации опыта и социализации описаны символическими интеракционистами. Приведенное выше трехчленное деление соответствует мидовскому – I, Me и Self [Mead 1948: 135–226].].
   У нас процент разводов больше, чем браков заключенных, но я могу ошибаться, в Интернете много пишут неправды. Я не уникальная, чтобы у меня было по-другому. Почему я должна относиться к меньшинству (Алина. Пермь. 23 года. Не замужем. Нет детей).

   Необходимо зафиксировать, что реальные и потенциальные родители безусловно принимают во внимание не только опыт собственной семьи, но и многое существующее в общественном дискурсе. Хотя, по-видимому, собственный опыт имеет для акторов гораздо большее значение при принятии решения о рождении ребенка.
   Для прояснения этого тезиса нами была введена переменная, которая, на наш взгляд, является ключевой для объяснения проблемы высокой или низкой рождаемости. Условно мы назвали ее опыт детодержания. Опыт детодержания – это часть опыта общения с сиблингами в родительской семье. Несмотря на то, что, по-видимому, важен весь опыт общения с братьями и сестрами, есть его часть, которая имеет первостепенное значение. Мы говорим о том опыте, которые получает человек, если у него есть младшая сестра или младший брат (или несколько) и он вынужденно или добровольно осваивает технику общения с маленьким ребенком, начиная от собственно общения и заканчивая уходом за ним. Проведенные интервью показывают, что люди, имевшие такой опыт, избавляются от определенного вида страха, возникающего от неумения и незнания того, как нужно себя вести с «этим непонятным существом», в то время как не имеющие такого опыта с такими страхами часто сталкиваются. Вот как описывает свое восприятие рождения первого ребенка (и сопряженного с этим страха) женщина, бывшая младшим ребенком в семье, восприятие этого же события ее мужем, имевшим младшего брата, и отсутствие у него подобного страха:
   Это не обсуждалось. Получилось спонтанно, и, по-честному, я не хотела [72 - Интервью показывают, что по крайней мере в ряде случаев до рождения ребенка женщина отчетливо не хочет еще ребенка и (или) боится. Это позволяет нам настаивать на том, что желание первого ребенка не является «естественной» потребностью и требует дополнительных исследований.] на тот момент. Мне казалось, что я слишком молода, чтобы стать мамой, мне хотелось еще погулять, отдохнуть. Потому что, по сведениям из медицины, все равно понимаешь, какая ответственность это на самом деле. Я же была медиком, поэтому знала, что жизнь кардинально изменится, поэтому не хотела. Когда я узнала об этом радостном событии, для меня тогда это радостным не было. И до последнего дня я думала, что свалюсь где-нибудь, чтобы так раз – и все само собой закончилось, чтобы не рождением ребенка закончилось. И по-честному сказать, даже во время родов я не думала о жизни его, мне было все равно. А вот именно когда в первый раз принесли на кормление. Говорят, когда ребеночек прикладывается на кормление к маминой груди, тогда самая такая связь непосредственная, близкая, возникает. Может, у кого-то по-другому, у меня было так.

   – А что муж говорил, когда выяснилось, что вы беременны?
   У меня супруг был очень развитый. У него есть брат на десять лет младше, он с ним с рождения нянчился и к брату относился даже не как к брату, а как к сыну собственному. Он его таскал по всем своим друзьям. Моя свекровь была больным человеком, с пороком сердца, и забота о ребенке легла на голову моего мужа, потому что папа у них тоже работал. У него тоже родни полно, нянчился. Он любит детей, он был рад – у него будет наследник, он состоялся как мужчина, только дерево не посадил и дом не построил, а наследник есть. То есть он был горд тем, что будет сын (Ольга. Нижний Новгород. 34 года. Замужем. Один ребенок).

   Причем страхи подобного рода высказывают не только женщины. Помимо страхов, связанных с «медицинской ответственностью», часто упоминаются страхи тематизирующиеся как «окончание собственной жизни». Ниже пример женщины, которая была единственным ребенком в семье:

   Вообще, планировать, мне кажется, это неправильно. Есть люди, которые планируют, муж с женой ходят к врачам, сидят, какие-то лекции там слушают, надо на Луне родить, зачать ребенка в третью неделю какой-то декады, мне кажется, это сумасшедшие люди. Пока женщина не беременная, она не сможет решиться на это. Есть люди, которые хотят и ждут этого момента – хоть сегодня, хоть завтра, а есть люди, которые не думают об этом. Им просто не до этого – для них это шаг ответственный, они просто не хотят этого, мне кажется так. Пока женщина не почувствует, что беременна. Можно думать до сорока лет и не решиться. У тебя поменяется все – ты привык к своей жизни, тебя все устраивает, ты работаешь, получаешь зарплату, занимаешься собой, у тебя свой ритм жизни. Ты можешь пойти куда-то вечером. Ты живешь для себя, у тебя другой смысл и ритм жизни, мировоззрение другое, думаешь о другом. Думаешь, куда сходить, что купить – новые туфли, новые брюки, часы или кольцо, сумку. А когда появляется ребенок, все эти романтические настроения пропадают – все совершенно по-другому. Ты совершенно другой человек становишься. Есть люди, которые с 17–18 лет сами по себе, мы же все разные люди, я говорю со своей точки зрения – у меня были страх и паника, что я все это теряю. Ну как теряю – не то что прямо теряю, но все равно мне нужно на время забыть об этом. Потом, я много говорила с подругой, с мамой, что это должно было произойти, что лучше сейчас, а не потом – аборт вообще исключен, а если потом не смогу иметь детей, это меня испугало. Думала, ну что делать, об этом и речи не может быть. Что все наладится, что не надо переживать, что увидишь комочек – и материнские чувства… чего, мол, боишься, но было страшно. Есть люди радостные, летают, а мне было страшно… не объяснишь состояние, паника какая-то была. Что все, ничего не будет и вообще, я не смогу пойти сделать ногти, и действительно, так оно и есть.

   – А сейчас как переживается?
   Сейчас об этом и речи нет, он маленький, какие ногти – поцарапаю, задену. Нет ногтей, так как будто так и надо, не нужны они мне. Сейчас уже нет такого, если один есть, ты знаешь, что это. Какая паника. Жизнь уже поменялась и нет таких мыслей. Я же говорила о том, что, когда рождается ребенок, все меняется – мировоззрение, смысл – совершенно другим человеком становишься. Это перед первым ребенком паника, есть женщины, которые не могут решиться на это, они не испытали, они не беременные, боятся самого процесса (Инна. Москва. 28 лет. Замужем. Один ребенок).

   Иными словами, опыт детодержания – это опыт ухода за маленьким ребенком (общения с маленьким ребенком), – практически – это знание «техники обращения с ребенком».

Опыт детодержания как телесный опыт [73 - В своих текстах один из отцов обоснованной теории, Б. Глезер, отводит специальное место выбору надлежащего теоретического кода, который поможет связать коды субстантивные [Glaser 1978: 55–83]. Вместе с тем он не указывает «правил» осуществления данного выбора. Понимая важность данной проблемы для социологического исследования, мы тем не менее не будем обсуждать это здесь (строго говоря, у нас нет ответа на вопрос о дотеоретическом выборе). Отчасти нас извиняет то, что предметом данного текста является совершенно конкретный, «практический» вопрос о деторождении. Но все-таки обозначим, что, говоря здесь об опыте, мы имеем в виду примерно то же самое, о чем писал П. Бурдье, говоря о практическом веровании, схемах действия, «немом опыте мира»: «Практическое верование – это не “состояние души” (“etat dame”) и еще меньше какое-то сознательно принятое решение верить в некий корпус догм и учрежденных доктрин (“верований”); это, если можно так выразиться, “состояние тела” (“etat de corps”). Исходной доксой является это устанавливаемое в практике отношение непосредственного согласия между габитусом и конкретным полем; тот немой опыт мира (разумеющегося само собой), который дает нам практическое чувство. Верование в действии, затверженное в процессе первичного научения, трактующего тело как запоминающее устройство или (в типично паскалевской логике) как некий автомат, который, “сам того не желая, увлекает за собой дух”, но вместе с тем как кладовую, где хранятся самые большие ценности, – это верование есть образцовая форма такого рода “познания слепого или же символического” (cogitatio caeca vel symbolica), о которой говорит Лейбниц, думая прежде всего об алгебре. Верование в действии есть продукт почти телесных диспозиций, схем действия, аналогичных ритму стихотворения, в котором мы забыли слова или нити импровизируемой речи, когда обратились к перестановкам, поворотам, уловкам, приемам или хитростям, вызванным желанием передать многочисленные практические метафоры, почти столь же “очищенные от восприятия и чувств”, как “глухие мысли” алгебраиста. Практическое чувство – социальная необходимость, ставшая природой и преобразованная в моторные схемы и телесные автоматизмы, – позволяет практикам в том и через то, что остается в них неясным, с точки зрения их производителей, и в чем обнаруживают себя принципы интерсубъективности их производства, быть осмысленными, а иначе говоря – наполненными здравым смыслом. Именно потому что агенты никогда до конца не знают, что они делают, то, что они делают, обладает большим смыслом, чем они знают» [Бурдье 2001: 132–133].]

   Несмотря на то, что вопрос о механизмах формирования репродуктивных установок сегодня плохо прояснен, мы можем предполагать, что речь должна идти именно о специфическом опыте, состоящем из освоенных техник (телесных действий по поводу такого объекта, как ребенок). Ниже мы приведем ряд свидетельств для обоснования этого суждения из интервью и наблюдений, касающихся данного феномена [74 - Обсуждение влияния размера семьи родителей на представления о желательном размере семьи детей в демографической, социологической и психологической литературе см., напр.: [Егорова, Зверева 2009; Гришина 2008; Гришина 20096; Назарова 2000; Axin, Clarkberg, Thornton 1994; Bengtson 2001; Downey, Condron 2004; Murphy, Knudsen 2002; Rijken, Eiefbroer 2009]. В демографии эта идея, например, получила название «капкан (петля) Лутца». Отметим, что в упомянутых работах вопрос о специфике и механизмах передачи «желаемого размера семьи» от поколения к поколению не ставится. Как правило, авторы ограничиваются фиксацией корреляции (или ее отсутствия) размера семьи родителей с размером семьи детей (или с желаемым размером семьи у детей).].
   1. При обсуждении роли членов семей в воспитании детей очень часто обсуждается именно технический компонент – те действия, которые должны быть совершены руками, по поводу такого oriented object [75 - Идея (понятие) «oriented object» – одна из важных в этнометодологии. Это понятие фиксирует, что социальный порядок возникает в коммуникации (и во взаимодействии) по поводу разного рода вещей. Основной характеристикой такой вещи должна быть общезначимость для всех участников будущей группы, например объект в исследовании какой-то научной группы. Так, один из классических этнометодологических текстов посвящен открытию пульсара (см.: [Garfinkel, Eynch, Eivingstone 1981]). В этом случае пульсар был подобного рода вещью, вызывая необходимую ориентацию действий вовлеченных в ситуацию людей друг по отношению к другу. Подробнее см.: [Garfinkel 2002].], как ребенок.

   …Старшая, ей досталось по жизни, судьба ее была непростой. То же я многим родителям говорю – имею право. Когда старшей четыре года было, у нас родилась третья. Ровно четыре года у них разница – между старшей и младшей. И я тогда поняла, что четырехлетний ребенок – это большой ребенок, он очень способен помочь. Он может покачать коляску, потрогать – мокро или не мокро (не было памперсов, трудно понимать сейчас). Посмотреть, есть ли соска во рту, и, если она упала, сполоснуть и принести. Когда кормишь грудью и привязан к этому месту и ничего не можешь, этот ребенок может сделать что-то. Когда ты стираешь (не было стиральных машин, как сейчас, все равно надо было стирать и полоскать, в ванну воду наливать), можно было попросить ребенка, чтобы тот посмотрел на этого младшего: удобно ли лежит, не перевернулся ли, не опасно ли как-то. А потом уже даже сказочку рассказать. Это очень весомая и серьезная помощь: старший ребенок – это особенный ребенок в семье. Я, конечно, была во многом не права по отношению к старшему ребенку – слишком сильно… рано рассмотрела, на что он способен в плане помощи. Конечно, это сделало ее сильнее, взрослее, опытнее, но много чего в детстве она недополучила из-за этого (Вера. Пермь. 48 лет. Разведена. Трое детей).

   Так в вышеприведенном примере мать многодетной семьи (от которой ушел муж, когда дети были маленькими) описывает проблемную ситуацию, и помощь старшей дочери именно как набор телесных проблем: «когда кормишь грудью и привязан к этому месту и ничего не можешь, этот ребенок может сделать что-то», «когда ты стираешь (не было стиральных машин, как сейчас, все равно надо было стирать и полоскать, в ванну воду наливать)» (имеется в виду все то же – невозможность быть в двух местах одновременно. – И.З.), и решений: «Он может покачать коляску, потрогать – мокро или не мокро (не было памперсов…)» «Посмотреть, есть ли соска во рту, и, если она упала, сполоснуть и принести».

   Можно предположить, что подобные вещи обсуждаются только по отношению к помогающим детям (в силу того, что они могут оказать помощь именно такого рода), однако в схожих терминах обсуждается и помощь мужа (способного оказать помощь не только непосредственными действиями по уходу за ребенком – телесными действиями, но и способного, например, обеспечить семью деньгами).

   Нет, Витька очень помогал – он (ребенок. – И.З.) у нас первые два месяца только на руках засыпал, и Витька стоял-качал его, по часу, по два, по три часа. Нет, муж – это очень важно (Елена. Москва. 30 лет. Замужем. Один ребенок).

   Это обсуждается именно технически. Как недостаточность только одной матери для осуществления именно телесных операций по уходу за ребенком (детьми).

   Когда трое детей в семье, отец должен быть обязательно – этот вопрос не обсуждается, он должен быть все время. На худой конец – дедушка или бабушка, но должен быть второй взрослый человек. Одна женщина с тремя маленькими детьми не имеет права быть, у нее просто нет такой возможности, потому что она рассчитана на двоих. Два колена – на каждое можно посадить по одному ребенку, две руки – за каждую можно вести за руки только двоих. Если ты идешь по городу, третий… (то есть речь идет о том, когда дети маленькие, с небольшим промежутком когда) оказывается неприсмотренным, он в опасности находится. Два глаза, которые все равно два, нет сзади, который бы видел ребенка, если он отошел, – ты его не видишь, это плохо. Два уха, в конце концов. Можешь прижать к себе одновременно двух. Третий, а это, как правило, первый, старший ребенок, оказывается без нужного внимания и догляда. На него перекладывается много взрослой ответственности если нет взрослого человека, если нет отца или бабушки – просто взрослого, ему приходится это делать самому. Даже если он не против, это не самый лучший вариант (Вера. Санкт-Петербург. 48 лет. Разведена. Трое детей).

   2. Подобного рода опыт остается в памяти старшего ребенка именно как обусловливающий общее желание рожать детей и желание определенного количества детей:

   …Отношение к ребенку… я этого очень хочу и не хочу, чтобы это было как попало. Тут должна быть с моей стороны подготовленность к тому, что если случится так, что мы с ребенком одни останемся, чтобы ребенок на себе этого не ощутил. Я понимаю, что он все равно ощутит, как мы ощутили отсутствие папы дома. Может, ему захочется, чтобы 1 сентября мама с папой за руку в школу повели, а не мама одна. Чтобы хотя бы он не нуждался в еде, одежде, не чувствовал себя ущербным, чтобы каникулы нормально провести. …Я считаю, что если бы я… как это назвать-то… когда все хорошо в семье. Вот когда все зашибись, у мамы с папой любовь, когда уровень доходов и жилплощадь позволяют родить двоих – это в идеале, детей должно быть двое. К этому надо стремиться… Трое – это лишнее… сколько лет должно было пройти, чтобы относительно стабильно стало. Чтобы мама успокоилась. Мне кажется, еще то… что трое, они могут быть – год, семь и пятнадцать. Это еще приемлемо, когда старший ребенок помощник. А не как у нас: кормишь грудью, второго на горшок, а третий только-только в детский сад пошел (Мария. Санкт-Петербург. 27 лет. Старшая дочь многодетной семьи. Не замужем. Нет детей).

   В вышеприведенном примере говорится о трех вещах: 1) общее состояние семьи (образ семьи) – «все зашибись, у мамы с папой любовь, когда уровень доходов и жилплощадь позволяют…» (причем отмечаются две совершенно разные сферы); 2) гарантии существования семьи при уходе отца; 3) обеспечение осуществления технических (телесных) операций – «кормишь грудью, второго на горшок, а третий только-только в детский сад пошел» (дети описываются по тем действиям, которые они могут совершать). И эти вещи принимаются во внимание (определяют решение) при решении вопроса о количестве детей.

   3. Техники детодержания проявляются и формируются в самых «обычных», бытовых вещах. Например, при одевании ребенка.

   Из наблюдений интервьюера. Однодетная семья, ребенку полтора года. Ситуация: папу отправляют гулять с ребенком, перед этим ребенка одевают. Ребенок бегает, ползает, выворачивается. Одевают вдвоем. Родителям не удается быстро одеть ребенка. На него не злятся (видимо, привыкли к подобного рода действиям с его стороны), позвал ребенка следующими словами: «Лен, где Серега, – перед началом одевания отец (35 лет) обращается к жене и далее к ребенку: – Чудовище (в шутку), иди одеваться» (мать: Елена. 32 года. Москва. Замужем. Один ребенок; отец: Андрей. 35 лет. Москва. Женат. Один ребенок).

   Из наблюдений интервьюера. Мама сказала детям одеваться на прогулку. Через некоторое время Соня (старшая дочь, 13 лет) одевала младшую (2 года). Та не сопротивлялась, при попытках уйти, заинтересовавшись чем-то, была возвращена на место, ей была выдана игрушка, которая заняла ее на две минуты, однако, как только она снова попыталась уйти, старшая достала откуда-то вторую игрушку, процедура повторилась еще раз. В течение 10 минут обе были одеты и выходили на улицу, мы с родителем (мамой) догнали их еще через какое-то время (Мать: Ксения. 35 лет. Москва. Замужем. Четверо детей).

   В этих примерах зафиксирован тот факт, что для девочки, старшей дочери в многодетной семье, процедура одевания младшего ребенка не была сложностью. Более того, у нее были выработаны ответы на потенциальные действия маленького ребенка, не вписывающиеся в желаемую схему: заготовлено три игрушки и, видимо, установлено примерное время, которого должно хватить на требуемую процедуру – одевание. Иным образом дело обстояло в первом примере, фраза «чудовище, иди одеваться» означала, что отец также мог предсказать действия сына. И притом что фраза был сказана в шутку, она фиксировала ситуацию отсутствия у него способов ответа на действия ребенка. То, что в одном примере представлена малодетная семья, а в другом – многодетная, нам кажется неслучайным – гипотетически можно утверждать, что именно подобные техники и составляют благоприятствующий дополнительным рождениям опыт детодержания.

   4. По отношению к этим действиям производится оценка возможности вырастить то или иное количество детей:

   Сейчас у меня все время уходит на то, чтобы следить за Ваней, сейчас мы еще не ходим, но уже встаем и пытаемся, постоянно падаем, все нам интересно, особенно то, что нельзя, все тянем в рот. Муж каждый день моет пол во всей квартире – ноу него работа, на выходных больше времени, а так Ваня – это моя работа, т. е. муж что-то делает и это очень хорошо, но все равно хотелось бы больше. Я не представляю, если рождаются близнецы, – как за ними уследить. Мы не сидим в манеже (мне мама говорит, я спокойно сидела), но я кого знаю, своих знакомых, – ни у кого не сидит ребенок в манеже. Я пыталась, он кричит дурным голосом, прямо какое-то насилие над ребенком. Мы собрали этот манеж и убрали. И я мало что успеваю, я думала, что-нибудь новое освою, пока с ребенком сидеть буду. Куда там, только успеваю – покормить, вымыть, погулять, поиграть, почитать, что-то сварить, постирать. Вымыться – раз в неделю или по праздникам (смеется). Я не представляю, куда здесь троих – нужен какой-то перерыв между ними (Дарья. Москва. 25 лет. Замужем. Один ребенок 8 месяцев).

   У моей подруги близнецы. У них что-то биологическое – они все время бегут в разные стороны. Если они висят на занавесках, то обязательно одновременно и обязательно на разных. Как с ними управляться, я не понимаю, поэтому я себе даже просто не представляю: трое – это как? Я не против, но я просто для себя этого не вижу: как в такой квартире, как их ловить, как с ними гулять… как? Мне муж как-то сказал, «вот будет у нас трое детей…», я попыталась представить и, как в известном фильме, сказала себе «об этом я подумаю завтра», решила попусту не переживать (Наталья. Москва. 25 лет. Замужем. Один ребенок).

   5. Именно с этих позиций можно проинтерпретировать и пожелание квартиры большего размера (или квартиры вообще) для рождения и воспитания определенного количества детей.

   Двоих детей в эту квартиру можно, троих, наверное, тоже, в принципе наши родители жили в двухкомнатной – их было… восемь человек. Но уже как-то я плохо представляю, где их там разместить, у каждого же свое место – уроки и прочее – должно быть, им прыгать-бегать где-то надо, потом девочки-мальчики, родители опять же где-то должны поместиться. В принципе все можно решить, но лучше трешку (Вера. Москва. 26 лет. Замужем. Один ребенок).

   В данной цитате респондент признает, что сам по себе размер квартиры не является определяющим. Женщина приводит пример своих родителей; однако квартира нужна для осуществления определенных (телесных) действий с детьми и по поводу детей.

   6. Еще одним продолжением темы опыта детодержания является описание действий с детьми вне дома и пригодности внешнего пространства (пространства города) для рождения и воспитания детей:

   Для меня вообще дом нужен затем, чтобы было комфортно и детям. Чтобы они постоянно могли либо выйти на улицу и погулять без проблем, чтобы было все оборудовано – качели, площадка, все свое. Мне хочется, чтобы у меня был сад, огород, чтобы все было рядом, под рукой. Для этого лучше свой уголок, уютный, природа. Потому что сейчас, как маленький ребенок появился, я не могу постоянно выходить на улицу, когда захотят девочки. И они целый день ждут, когда заснет брат или покушает, чтобы мы вышли гулять. А я не могу их выпустить на улицу одних. Был бы дом, конечно, проблем бы не было, все загорожено, пожалуйста – гуляйте. Уже было бы проще (Елена. Нижний Новгород. 27 лет. Замужем. Трое детей).

   Я зимой с ним только по выходным хожу гулять. У нас лифт между этажами, я одна – пока коляску свезешь, потом его, потом из лифта, оба вспотели… можно идти обратно. В общем, неудобно здесь, конечно, для детей – все неудобно. Очень тесно, на детской площадке – и школьники, и маленькие, и собака пробежит, и студенты пиво пьют, нас просто очень много в городе, всем друг с другом тесно. Куда здесь с детьми? (Ольга. Москва. 30 лет. Замужем. Один ребенок).

   Таким образом, в данном разделе мы попытались показать, что (1) сами акторы, рассуждая о своей жизни с детьми и ситуации рождения детей, описывают конкретные действия; (2) возможность или невозможность осуществления подобных действий и позволяет им оценивать ситуацию как благоприятную или неблагоприятную для деторождения; (3) действия по уходу за детьми могут кристаллизоваться в некоторые образцы (техники), которые формируют у людей ощущение уверенности (или неуверенности в случае отсутствия таких кристаллизаций) в том, что они справятся с воспитанием ребенка. Это дает нам основания предполагать, что сформированный опыт детодержания (у детей в родительской семье) стимулирует их к деторождению по достижении репродуктивного возраста [76 - Опыт детодержания появляется и после рождения своего первого ребенка – принцип остается тем же.].

Оценка опыта

   Следующий важный тезис состоит в том, что обладание указанными техниками само по себе не гарантирует желания респондента обзавестись многодетной семьей [77 - Акцентируя важность оценки актором своего предшествующего опыта, мы расходимся с тезисом В. Лутца и ряда других авторов, не предполагающих важности оценки опыта и связывающих размер собственной семьи с размером семьи родителей напрямую.].

   …Нас в семье трое, я старший, я все время был за родителей, сейчас я не могу представить, что дети – это здорово. Я приходил из школы и сидел с сестрой и братом – родители были на работе. Тогда были 90-е – всем было ни до чего. Наверное, само по себе это и неплохо. У нас во всех конфликтах всегда правы были младшие, было время, когда я их ненавидел. Мне хотелось одного – чтобы меня никто не трогал. Я не вижу радости от многодетной семьи. Я от детей вообще радости не вижу. Жена хочет, и я не спорю, но внутри меня коробит. Пока не получается, ну и хорошо (Виталий. Москва. 28 лет. Женат. Старший сын многодетной семьи. Нет детей).

   Второй важный компонент – это оценка полученного опыта. Помимо той семьи и окружения, в котором человек вырос, помимо тех категорий, которые существуют в дискурсе и предлагают типизированные схемы поведения, человек еще тем или иным образом интериоризует эти схемы – делает выбор, что-то из своего опыта считает ненужным, что-то недостаточным и т. д. Такого рода выбор делается и по поводу компонентов своей семейной и гендерной биографии.

   Просто… постоянно думаю, как я живу, что делаю, правильно ли я делаю, как меня воспитывали родители. Не хочу, чтобы у моих детей были такие проблемы. Опять же чисто по психологии я сам знаю, что если человек вырос без отца, то (я это знаю) у него, как у меня, нет определенных схем поведения выработанных мужских, я до всего дохожу сам. И сейчас это до сих пор происходит. Я когда в армию входил, для меня это было очень сильным шоком – внезапно, потому что я в принципе не представлял, как я буду жить в компании чисто мужской. Потому что я был замкнут, всегда сам по себе, никогда с большим количеством мужского пола не общался. Не то чтобы я в куклы играл – нет, но у меня был свой мир, свои многие вещи, которые в мужском коллективе ненормальны. Я матом стараюсь не крыть, какие-то моменты интимной жизни я не выношу, не обсуждаю и так далее. Эти моменты нормальны в мужском коллективе, но я этим не занимаюсь. Поэтому были такие проблемы. И получилось, что я сменил десять школ. В каждую новую школу приезжал, а там – прописка, то есть в каждой новой школе я дрался. Первые полгода дрался постоянно со всеми в классе, со старшими, параллельными классами, слава Богу, с младшими не дрался. И у меня было подсознательно такое отношение, что когда в любой новый коллектив попадаешь, то это всегда так. И в принципе в армии я тоже через это прошел, но пережил нормально – никого не покалечил, сам не покалечился – это хорошо. Эти вещи за собой я отслеживаю, понимаю, что это не дефекты какие, а информация психологическая. Поэтому… я об этом думаю, я себя стараюсь контролировать, что я делаю, зачем я делаю. Какое-то событие произошло – я его стараюсь разобрать, понять, что я сделал правильно, что неправильно, что я сделал, что можно было сделать, что сделать, чтобы это не повторялось (Владислав. Новосибирск. 38 лет. Женат. Трое детей).

   Эти оценки формируют помимо прочего установки по поводу создания собственной семьи. В одних случаях полученный опыт оценивается как позитивный и служит образцом того, какой человек хотел бы видеть свою семью и сколько детей он хотел бы вырастить. Более того, люди сами рефлектируют связь между своим опытом и моделями построения будущей семьи.

   Я родилась в Москве в 60-м году. Семья в общем-то обеспеченная, потому что отец был связан с работой в Министерстве внешней торговли – поездки, период жизни за границей. Если брать экономически, то было нормально, несмотря на то, что он был из рабочих и крестьян. Потом пошел в партию, его после войны туда направили, он МГИМО закончил и начал работать по этой линии, поэтому достаток был. Я не из бедной семьи, это было. Брат у меня – я не один ребенок в семье, и с детства я знала, что у меня будет не один ребенок. Знаете, как женщина, девушка загадывает, будет ли она иметь детей. Вот я загадала, что два будет точно, потому что иметь брата или сестру очень комфортно. Комфортно психологически – это ощущается, потому что брат меня старше на три года. Были периоды ссор, но вот это ощущение старшего брата – это здорово, и защитник, и пример, потому что в какой-то момент я хотела быть похожей на него, одевалась даже так, манеры там… И просто ощущение, что тоже свой мир, мир друг с другом – это важно, это мне запомнилось, и у меня было такое ощущение, что это надо дать своему ребенку. Я слышала жалобы детей, которые одни в семье, на то, что ты как бы замыкаешься на себе, на родителях и редко когда хорошие отношения получаются – либо переопека родителей, либо ты брошен на бабушек и дедушек и тебя не замечают. А здесь был какой-то такой мир свой, у нас были свои… у французов есть хорошее слово – «комплиситэ» – это означает, что у вас какая-то общность есть (Елена. Москва. 48 лет. Замужем. Трое детей).

   В других случаях имеющийся опыт оценивается как нежелательный. Человек пытается строить свою семью по принципу от противного.
   …Первые полгода притирались. Не было ругани, конечно, был такой период, определенные напряги. Но мы приняли решение, что мы хотим жить вместе, что нам нужно разбираться в себе, и так далее и так далее, что мне не нужно сильно давить, а ей… готовность идти дальше. И мы решили, что у нас скорее всего будет не один ребенок, а трое, и сделали.

   – Я так понял, что вы в семье один. И ощущения от семьи не самые благополучные, не самые приятные. Из каких соображений трое?
   Ну из соображений… скажем так, в принципе я знал, что у меня будет семья и у меня будут дети. И я не хочу, чтобы мои дети прожили то, что прожил я, вот в этом плане. Однозначно нет, но определенные моменты… Поэтому я знал, что у меня будет ребенок и семья, слава Богу, возраст, уже тридцать с чем-то лет, что я к этому серьезно отношусь, буду подходить к этому очень серьезно и буду воспитывать ребенка. Я уже примерно представлял, что ребенок должен получить, ну в силу своих представлений (Владислав. Новосибирск. 38 лет. Женат. Трое детей).

   Таким образом, нужно отметить, что помимо самого опыта детодержания есть второй компонент, также оказывающий влияние на то, каков будет размер семьи будущего родителя – а именно оценка этого опыта.
   Соответственно, развивая гипотезу, логически можно предположить всего четыре возможных пересечения двух переменных – «опыт детодержания» и «оценка опыта». Таким образом, при совмещении этих двух компонентов мы получаем возможные варианты развития событий (см. табл. 4).

   Таблица 4
   Зависимость репродуктивных установок (случай индивида) от предшествующего опыта детодержания и его оценки

    -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

Человек был старшим братом или сестрой в семье с несколькими детьми. Для младших детей в такой семье, возможно, отсутствие личного опыта по уходу за детьми может компенсировать опыт полученной заботы в семье с детьми, родившимися с небольшим перерывом.

   1. Можно предположить, что в двух случаях из четырех актор будет хотеть рожать детей, еще в двух – нет; а именно:
   2. (опыт есть + оценка позитивная) – в этом случае респондент захочет повторить опыт родительской семьи и будет стремиться к семье с детьми;
   3. (опыта нет + оценка позитивная) – в этом случае респондент захочет повторить опыт родительской семьи и будет стремиться к бездетной семье;
   4. (опыт есть + оценка негативная) – в этом случае респондент не захочет повторить опыт родительской семьи и будет стремиться к бездетной семье;
   5. (опыта нет + оценка негативная) – в этом случае респондент не захочет повторять опыт родительской семьи и будет стремиться к многодетной семь [78 - Нужно оговориться, что, собственно, в первую очередь для этого логического случая мы зарезервировали такую переменную, как «образ семьи». Поскольку, если ее не ввести, получится, что в случае отсутствия этого опыта в собственной семье невозможно объяснить, откуда у детей малодетных семей возникают многодетные семьи. Ведь в нашем тезисе мы утверждаем, что возможны ситуации, когда у актора нет опыта детодержания. Например, это верно для следующего случая: человек рос один в семье и не совершал телесных операций по отношению к младшему ребенку. Тогда представление об этих операциях и о том, что семья есть нечто хорошее, может прийти к нему только из наблюдения за какими-то другими семьями и отношениями.].

   В ходе исследования были зафиксированы все четыре варианта. Ряд примеров представлен в цитатах выше. Сформулированная в таком виде гипотеза предполагает, что в чистых случаях – случаях влияния только одного фактора – акторы будут стремиться или рожать много детей, или не рожать детей вообще. Данный тезис находится в некотором противоречии с представлением о том, что существующей нормой деторождения является рождение двух детей на семью и требует отдельного разъяснения, которое, однако, увело бы нас в сторону от темы данного параграфа. Пока же мы можем повторить, что это неслучайный вывод и что распространенность представления о двухдетности как основной «норме» несколько преувеличены.

Иные факторы деторождения

В логике нашей гипотезы будем предполагать, что остальные факторы (например, доход, наличие жилой площади, опыт пребывания в роддоме и т. д.) могут выступать или как препятствующие реализации сформированного желания родить ребенка, или как стимулирующие ее. Воздействие их происходит, по-видимому, трояким образом: через личный опыт, опыт ближайшего окружения и через формирование у человека общего представления о том, что происходит и принято в обществе, – нормы (в смысле частоты последующих рождений), через общественный дискурс. Последний канал влияния фигурировал в интервью в следующем виде: «…сейчас везде слышно – все разводятся, а чем я отличаюсь», «…я знаю, что нельзя пьяным зачинать ребенка – у него потом будут разные болезни, я даже читал об этом где-то – не помню», «…ребенок сейчас – это очень дорого. Не знаю точно, но должно быть дорого», «У нас во всех роддомах ужас что творится».
Для нас здесь важно следующее – в жизни каждого человека эти факторы безусловно действуют, но сказать, что они каждый раз действуют в одном направлении, нельзя. Различные количественные исследования показывают низкую значимость этих факторов с точки зрения стимулирования деторождения [79 - Большей частью влияние этих факторов для России признано незначимым. Некоторые исследователи основными значимыми факторами называли наличие постоянного партнера и желание родить еще одного ребенка [Синявская, Тындик 2009; Рощина, Черкасова 2009].]. Наиболее часто упоминаемые в нарративах респондентов факторы такого рода: доход, наличие жилплощади, образование, ситуация в роддоме (и медицине вообще), ситуация с детскими садами и т. д.

Совмещение (оцененного) опыта двух партнеров

Следующим шагом в описании гипотезы о характере влияния размера семьи родителя на представления о желаемом размере семьи у ребенка будет ответ на вопрос, что происходит в ситуации, когда в паре / браке / партнерском союзе встречаются двое людей, имеющих разный и одинаковый опыт детодержания. Соответственно логически мы снова имеем таблицу, представляющую четыре типа поведения в ситуации, когда речь заходит о паре.

Таблица 5
//-- Зависимость (реализации) репродуктивных намерений (в паре) от предшествующего опыта детодержания и его оценки (со стороны партнеров обоего пола). Случай второго и последующих детей --//

   Иными словами, гипотеза состоит в том, что рождение второго и последующих детей в большей степени зависит от мужчины в семье (партнерском союзе) [80 - Сходные выводы были сделаны на основе большого количественного исследования РИДМИЖ. В частности, было признано, что одним из основных факторов, влияющих на появление второго и последующих детей, было наличие мужа, стабильного партнера или стабильного союза [Малева, Синявская 2006].]. Обоснованию этой гипотезы посвящена следующая глава [81 - О связи материнства и мотивации к деторождению в современной России см., напр.: [Исупова 2000: 98-107].]. Здесь нужно оставить за скобками вопрос рождения первого ребенка. Дело в том, что в настоящее время рождение первого ребенка пока еще не является проблемой. Можно предположить, что первый ребенок будет рожден в подавляющем большинстве случаев и здесь к опыту детодержания присоединится множество других факторов: по-видимому, в первую очередь общественное мнение, нелегитимность бездетности, отношение к абортам, возможность вырастить одного ребенка женщине одной и др.
   Что же касается второго и последующих детей, то здесь все (или многое) будет зависеть от желания мужа (подробнее см. следующую главу). И в ситуации, когда муж хочет детей, а жена нет, он постарается склонить жену к последующим рождениям. В обратной ситуации возможен двоякий исход: первый (основной) – жена предпочтет сохранить семью (имеющийся партнерский союз), нежели рожать еще одного ребенка. Однако также возможен и иной вариант, когда еще один ребенок будет рожден (здесь велико значение того факта, что рождения осуществляются женщиной), однако это событие может обернуться значительными сложностями для существующего партнерского союза (семьи). Среди наших респондентов был отмечен один такой случай.
   Соответственно определение варианта рожать или не рожать последующего ребенка в случае согласованных намерений (оба хотят или оба не хотят) не представляет сложностей для объяснения.

   Итак, мы попытались сформулировать модель мотивации репродуктивного поведения. Она состоит, по большому счету, из двух элементов: опыта детодержания (и компенсаторного по отношению к нему в ряде случаев образа семьи) и оценки этого опыта. Компонуя книгу, мы перебирали несколько возможных вариантов презентации выводов [82 - Логика презентации, принятая в обычном научном исследовании, где сначала представляется массированное изложение исследований предшественников, вошла в противоречие с опытом презентации исследований, производимых в рамках обоснованной теории. В результате для разрешения этого противоречия мы выбрали нечто среднее, поместив рассмотрение основной переменной, объясняющей возникновение репродуктивных намерений, в данную главу.]. Отвечая на аргументы других подходов, исследовавших влияние ценностей на репродуктивное поведение, мы вынуждены были расположить в начале книги главы, посвященные именно оценке. При этом оценка и осмысление опыта детодержания производятся акторами сегодня с помощью двух основных категорий – «ответственность» и «своя жизнь». Такого рода оценка приводит к тому, что вопрос о деторождении практически с необходимостью решается как отказ от рождения последующих детей. Развитие ключевых институтов, удерживающих существование данных категорий в общественном дискурсе, – институтов образования (строящегося на принципе перманентного образования) и медицины (строящейся на разделении диагностики и терапии и их непропорциональном развитии) – позволяет предположить, что ситуация с пониженным деторождением кардинально не изменится (если только не возникнут значимые «оппоненты», демонстрирующие иные логики осмысления деторождения и детства).

Глава 6. Отцовство и деторождение

Мужчина как фактор деторождения

   В предыдущей главе мы попытались показать, что желание рожать ребенка во многом обусловливается предыдущим опытом человека – опытом по уходу и общению с маленькими детьми. Далее предстоит выяснить, что будет происходить в ситуации пересечения двух опытов – при встрече двух партнеров в браке (зарегистрированном или нет – это в данном случае неважно).
   Данный вопрос оказывается нетривиальным особенно потому, что:
   1) проблема низкой рождаемости формулируется сегодня как проблема материнства, что обусловливает реализацию соответствующей социальной политики [83 - Используемые меры социальной политики в области рождаемости направлены преимущественно на женщин или семью в целом, где нет деления на мужские и женские роли. Они также опираются на представление о важности материального положения (в разных его проявлениях) для реализации репродуктивных намерений. Тем не менее исследования влияния этих мер на рождаемость показывают отсутствие значимой связи [Gauthier 2007], особенно если посмотреть на сравнительные данные по затратам на семейную политику и динамику рождаемости [Доклад о развитии человеческого потенциала в РФ 2009: 38–40]. Например, получается, что в некоторых странах рождаемость снижается, несмотря на увеличение финансирования соответствующих программ, и наоборот. «Опыт всех стран свидетельствует, что, улучшая социальный климат в обществе, семейные пособия в различных формах и в увеличивающихся размерах нигде не вызвали кардинальных изменений в уровне итоговой рождаемости поколений. Судя по всему, уровень рождаемости в современном мире слабо связан (если связан вообще) с экономическим богатством общества и с перераспределением этого богатства в пользу семей с детьми» [Там же: 40]. Одно из направлений критики проводимой сегодня государственной политики в области рождаемости указывает, что она ориентирована на гомогенность предпочтений относительно рождения детей внутри домохозяйства.]; 2) исследования, направленные на выяснение мотивации рождаемости, основаны на массовых опросах женщин. Опишем их основные результаты.
   До сих пор преобладает точка зрения о распространении в России «социальной нормы» двухдетной семьи, которая формулируется следующим образом: «Не менее одного ребенка, но и не более двух» [84 - См.: [Малеева, Синявская 2006: 70–97]. Тем не менее уже идут дискуссии о вероятности перехода на норму «однодетной семьи». См., напр.: [Захаров 2005: 124–140; Рощина 2006: 98-133].]. На практике это выражается в очень маленькой доле никогда не рожавших женщин и одновременно в ограниченном числе женщин с тремя и более детьми [85 - Как показывают сравнительные исследования, доля первых рождений в России – одна из самых высоких в мире, напротив, доли вторых и третьих рождений еще с 1970-х гг. одни из самых низких. Например, в 2007 г. в России вторые рождения составляли 33 % всех рождений, а третьи – 8,4 %. На долю четвертых и последующих детей в России приходится 3,4 % общего числа родившихся. В таких странах, как США, Ирландия, Финляндия, Словакия, четвертые и последующие рождения составляют 10–11 % общего числа рождений [Вишневский 2006].]. Обращают на себя внимание различия в установках и намерениях женщин относительно рождения первого и последующих детей.
   Как показали недавние исследования репродуктивных намерений «несущественными в вопросе о первом ребенке оказываются возраст, образование, статус занятости, ситуация на рынке труда и уровень дохода, что отражает стремление женщин завести хотя бы одного ребенка независимо от обстоятельств» [Головляницына 2007: 237]. Что касается второго ребенка, то здесь приобретают значение общая установка на рождение ребенка («желание иметь детей») и воспринимаемая социальная норма, а также возраст, брачное состояние и образование [86 - См., напр.: [Рощина, Бойков 2005; Головляницына 2007: 217–251]. Фактор «образование» обычно выступает в качестве значимого с точки зрения отложенной рождаемости.]. Значимость нахождения в браке подтверждается и в других работах. Исследователи делают вывод, что второго ребенка чаще рожают пары, состоящие в зарегистрированном браке. «Из женщин, которые родили ребенка за последние три года, 72 % состояли в зарегистрированном браке, 28 % – нет. При этом обращает на себя внимание вариация между очередностью рождений: среди тех, кто родил первенца, доля замужних женщин, состоящих в официальном браке, – 66 %, в то время как среди родивших второго ребенка названная доля значительно выше – более 80 %. Это подтверждает вывод, сделанный в других исследованиях, о том, что на вторые рождения идут пары с устойчивыми семейными отношениями (официально зарегистрированный брак)» [Малева, Синявская 2006: 76–77].
   Казалось бы, очевидно, что состояние мужчины и женщины в зарегистрированном браке как-то связано с рождением более чем одного ребенка. И действительно, если посмотреть на ситуацию с брачностью в России, то можно предположить, чем объясняется низкая доля семей с двумя и более детьми. Согласно официальной статистике, в 2008 г. на каждые 8,3 браков приходилось 5,0 разводов (на 1000 человек), т. е. почти два к одному.
   Более того, сегодня все чаще говорят, что появляется множество альтернативных форм совместной жизни мужчины и женщины (партнерство, гостевые браки, интимные партнерства, парные союзы), т. е. сам брак начал трансформироваться в институт с несколькими «входами» и «выходами» см.: [Вовк 2005: Ч. 2].
   Данные исследований, однако, показывают, что чем больше продолжительность совместного проживания пары, тем больше респондентов состоят в браке, и тем меньше – в сожительстве. Средняя продолжительность отношений в сожительстве не превышает 4–5 лет, что также не способствует увеличению числа рождений.

   Таблица 6
//-- Продолжительность совместного проживания пары в зависимости от типа союза --//

   Источник: [Вовк 2005: Ч. 1]

   Итак, в исследованиях репродуктивного поведения и намерений женщин наличие мужчины-отца становится значимым детерминантом рождения и желания иметь детей в будущем. Наиболее распространенной интерпретацией таких результатов может быть чувство уверенности женщины в стабильном, обеспеченном будущем, которое как-то связано с присутствием мужа и официальным закреплением отношений: «в семье – главное стабильность»; «когда муж есть» (см.: [Паутова 2007]). «Лучше всего планируют свое репродуктивное поведение женщины, имеющие партнера и хотя бы одного ребенка. В этой группе четко выраженное желание иметь детей (“определенно да”) в ближайшие три года увеличивает отношение шансов на появление ребенка в 10 раз. Таким образом, можно утверждать, что репродуктивные намерения, измеренные для определенного временного интервала и с учетом степени уверенности женщины, позволяют неплохо предсказывать появление или непоявление второго и последующих детей, особенно в уже сложившихся партнерских союзах» [Синявская, Тындик 2009: 140].
   Однако в тех же исследованиях отмечается, что ни одна из характеристик мужа или партнера не влияет значимо на принятие решения о рождении ребенка [87 - См., напр.: [Рощина, Черкасова 2009; Синявская, Тындик 2009б].]. Более того, если обратиться к отдельным исследованиям и опросам общественного мнения, то можно сделать вывод о слабой или вообще пассивной роли мужчины [88 - Исследований, оценивающих роль и влияние отцов на различные аспекты жизни семьи и детей, в мире огромное количество. Наиболее активно ими начали заниматься в США и Великобритании 1960–1970-е гг. в связи с ростом числа разводов и неполных семей. Например, в США в период между 1960 и 2006 г. доля детей, живущих в семье только с матерью, выросла с 8 до 23,3 %, и около 34 % детей в настоящее время живут без своих биологических отцов. В американском докладе «Цена отсутствующего отца» авторы посчитали, что в 2006 г. правительство США потратило почти 100 млрд долл, на компенсацию отсутствия отца в семье [Nock, Einolf 2008]. Вот обобщающее заключение многих исследований на эту тему: «…корни широкого спектра социальных проблем (например, уровень бедности, распространение социального насилия, подростковая беременность и плохая успеваемость в школе) можно обнаружить в отсутствии отцов в жизни собственных детей» [Silverstein, Auerbach 1999: 1]. Отдельные авторы даже говорят об «отцовской депривации» наряду с депривацией материнской [Biller 1993].]. Например, по данным опросов ВЦИОМа (2008), только каждый десятый россиянин (9 %) отметил влияние отца в собственном воспитании по сравнению с матерью (34 %). «В Москве и Санкт-Петербурге влияние матери на воспитание детей особенно велико (40 % указывают на значительную роль матери в их воспитании и только 2 % – на роль отца). В каждой третьей семье с детьми до 18 лет (33 %) процессом воспитания ведает в основном мать и лишь в 2 % случаев – отец» [89 - Сайт ВЦИОМ, июнь 2008. URL: http://wciom.ru/arkhiv/tematicheskiiarkhiv/item/single/10210.html?no_cache=1&cHash=315b171590 Дата обращения: 25.08.09.]. На вопрос о том, кто должен воспитывать детей, доля ответивших, указавших на отцов (3 %), меньше доли, указавших семью и школу (5 %).
   В одном из исследований, проведенных с использованием для сбора информации интервью супружеских пар, делается вывод о пассивной роли мужчин при принятии решения о рождении детей [90 - «В 1997–1998 гг. в Москве, Воронеже и двух подмосковных городах (Королев и Люберцы) под моим руководством проведено 120 интервью с матерями, отцами и подростками. Выборка включала первобрачные семьи (80 супружеских пар), которые по статусу мужей представляли старый советский и новый рыночный секторы экономики, 30 материнских семей (матери также представляли разные секторы экономики) и сводные семьи (10 пар)» [Гурко 2003:71].]. «Надо подчеркнуть, что в большинстве пар решение о том, “заводить” ли очередного, так же как и первого, ребенка, принималось женой. Мужья на этот вопрос отвечали очень лаконично: “жена не захотела, я бы не против”, “у нее спросите”. Складывается впечатление, что часто мужчины отстранены от принятия решения в этом вопросе» [Гурко 2003: 75]. По мнению автора, интервью с мужчинами-отцами позволяет говорить, что «их мужская идентичность предполагает постоянную занятость, отсутствие времени на общение с женой и детьми, и они всячески конструируют такой “гендер” в семье» [91 - Там же. С. 80.].
   Имеющиеся на настоящий момент результаты нескольких исследований противоречивы. С одной стороны, для рождения более чем одного ребенка важен мужчина, а с другой – его роль в этом процессе сегодня оценивается либо как незначительная, либо как отрицательная. Что это означает, не совсем ясно. Является ли сегодня мужчина причиной, определяющей решение о рождении детей и если да, то почему? [92 - Важно отметить, что специальных исследований по теме «Отцовство и рождение детей» в России не проводилось, чего не скажешь, например, о США и Германии. В последние несколько лет можно увидеть интерес к этой теме среди российских авторов, который выражается в публикации обзоров зарубежных эмпирических исследований [Кон 2006б; Николаева 2006; Рождественская 2010].]

Многодетность – женская обязанность?

   По итогам анализа проведенных нами интервью женщин с разным количеством детей выделились случаи, когда объяснение респондентами как рождения, так и отказа от рождения ребенка связано с мужчиной. Например, вот как описывает свое нежелание рожать двоих детей женщина, выросшая в многодетной семье:

   За двумя сейчас не уследить. (Если будет ребенок. – И.З.). …я буду привязана к ребенку, привязана к дому. Я не смогу себя обеспечивать, я буду постоянно зависеть от мужа. Определенная доля беспомощности появляется, когда ты целиком и полностью доверяешься человеку. И когда ты понимаешь, он сегодня сказал – до свиданья, я ухожу, как папа сказал в свое время, – и ты остаешься одна с ребенком на руках. Это не есть хорошо. Должен быть какой-то свой источник дохода и возможность существования. Если я еще могу представить себя голодную, непонятно где, то я не хочу такого для своего ребенка. То есть, я отвечаю за человечка за еще какого-то, кто постоянно со мной, от меня зависит (Наталья. Пермь. 28 лет. Не замужем. Нет детей).

   Рождение еще одного ребенка описывается здесь как увеличение зависимости от мужа, особая ответственность, которую она не готова взять только на себя одну.
   Решение женщины завести второго ребенка также описывается не как самостоятельное, а с участием или даже инициативой со стороны мужчины-отца. В интервью этот тезис раскрывается следующим образом:

   А второй ребенок? Его (мужа) инициатива… хочу – не могу. Хочет девочку. Мне не хочется как такового второго ребенка, мне без разницы, кто будет; ему хочется именно девочку, т. е. надо уже планировать, есть методы планирования пола второго ребенка и первого, но именно такое у него желание, чтобы была дочь вторая… (Елена. Пермь. 26 лет. Замужем. Один ребенок).

   – По поводу второго ребенка как решали?
   Как решали: муж сказал – давай еще одного сделаем. Я не против была. Потому что один и один, одному скучно, решили второго. Не так чтобы мы вот так решили и все сделали, чтобы у нас родился ребенок. Но были не против, чтобы у нас родился еще ребенок, потом были не против, чтобы третий родился. Мы же с мужем живем нормальной жизнью, правильно? И не против, чтобы они рождались, и все (Ольга. Москва. 32 года. Замужем. Трое детей).

   Одной из гипотез, возникших в ходе анализа записанных интервью, стала следующая: если рождение первого ребенка может быть мотивировано и реализовано женщиной – реализация материнского инстинкта («надо родить», «родить для себя») [93 - Данная гипотеза не противоречит существующим исследованиям. См.: [Головляницына 2007: 217–251].], то вероятность вторых и последующих рождений будет детерминирована мужчиной в семье. Последующие рождения, а тем самым и количество детей в семье «заказывает» отец. Соответственно отсутствие вторых и последующих рождений можно вменить некоторым проблемам с отцовством. Например, если мужчина не хочет, женщина не идет на рождения, сохраняя семью и соглашаясь на не более чем одного ребенка. Если она хочет родить больше, начинаются сложности в семье.

   – Получились двойняшки, какая у кого реакция?
   Особо сильной радости со стороны мужа я не видела и со стороны его родственников… Неожиданно для них это было – именно что двойняшки, девочки, они вроде как в перспективе хотели мальчика. Но так получилось, и отношение, я заметила, не особо положительное. И отношение мужа изменилось, стало не такое положительное, отношения в семье изменились, начались ссоры и скандалы (Дарья. Нижний Новгород. 27 лет. Второй брак. Трое детей).

   Я думаю, если бы у нас был один ребенок, мы бы жили до сих пор. То есть я бы о нем вот этого не узнала. Ион бы был хороший отец, хороший семьянин, мы бы до сих пор, возможно, жили. Просто это было тяжело… это было время, когда было все очень трудно. Очень тяжело. У него были проблемы на заводе, где он был начальником цеха. Оборонка, а оборонка – это значит конверсия, там свертывались предприятия. Наверняка, вместо того чтобы… мне надо было его поддержать, я точно знаю, мне надо было ему уделять внимания столько же, сколько детям в тот момент (Мария. Пермь. 33 года. Не замужем. Трое детей).

Функциональная специфика мужчины и рождение детей

   Мы сделали предположение, что повторное рождение в семье заказывает мужчина-отец. Вероятно, можно сказать и обратное: если в семье нет повторных рождений, то скорее всего это связано с проблемами отцовства.
   Сегодня в среде неженатых людей семья и деторождение воспринимаются как «большая ответственность», которая не является нормальным продолжением «своей жизни» или даже выступает в качестве ее ограничения [94 - Похожие гипотезы выдвигаются в зарубежных работах в связи с понятием «прокреативное осознание» (procreative aware) [Marsiglio et al. 2001; Von Der Lippe, Führer 2004]. Например, в исследовании В. Марсиглио, С. Хатчинсона и М. Когана на базе интервью с молодыми мужчинами (США) анализируется процесс того, как осознание своей способности «оплодотворить» женщину трансформирует представление о деторождении. В результате анализа интервью авторы делают несколько выводов об осознании молодыми людьми своей прокреативности. Осознание возможности стать отцом (внепланового родительства) вызывает чувство страха перед «реальностью жизни», обусловленное представлениями о грузе ответственности, конце свободной жизни и формировании «персонального жизненного курса». Более реалистичным осознание собственной прокреативности делает подключение к медиа (после просмотра телепередач про беременных подростков «начал видеть правду»), включенность в романтические отношения, сексуальный опыт. Авторы также делают вывод о различиях в «реалистичности» прокреативного сознания у молодых респондентов, возникающего в конкретных и общих ситуациях.].
   Как показывают опросы, проблема самореализации становится ключевой для современного молодого человека, которая напрямую связана с устроением собственной жизни. (Сначала надо устроить свою жизнь, а потом брать ответственность за другую жизнь и тем более жизни.) «Да, и, по-моему, в жизни надо получать по максимуму. Можешь дотянуться – возьми» [Паутова и др. 2008].
   Необходимость самореализации выражается как в притязаниях на получение образования (сегодня большинство молодых людей ориентированы на получение высшего образования и даже второго высшего образования, а непоступление в вуз представляется как конец нормального течения своей жизни [95 - По данным опроса молодежи 16–25 лет (N = 1500), в 2008 г. почти две трети опрошенных молодых людей (63 %) заявили, что для достижения своих жизненных целей им необходимо получить высшее образование. Чаще о важности высшего образования говорят выходцы из семей, где хотя бы один человек такое образование имеет и достиг определенного положения в обществе (72 %), а также молодые люди, не испытывающие материальных затруднений (70 %). URL: http://bd.fom.ru/report/map/pokolenie21/pressrel0801.]), в потреблении (автомобиль и отдых за границей воспринимаются как «норма жизни»), так и в карьерных траекториях (частая по сравнению с поколением отцов смена мест работы, множественность карьерных траекторий, ожидание быстрого взлета, возможность кардинальной смены сферы деятельности).
   В этой ситуации создание семьи и рождение детей отходит на второй план. Пока человек не самореализуется (причем под самореализацией здесь понимается именно освоение этих полей: образование, карьера, уровень потребления, а не утверждение себя в роли отца или матери), он не принимает решение о создании семьи и тем более о рождении детей.

   Работа – это вся моя жизнь. Я обожаю свою работу (сейчас на двух). Карьера для меня значит очень много. Дело даже не в деньгах. Деньги для меня ничего не значат. Дело в самореализации. Дело в идеях, которые постоянно разрывают мой мозг… и которые я не могу не реализовывать. Я хочу еще столько всего сделать, боюсь не успеть. Поэтому надо торопиться (цит. по [Паутова и др. 2008] [96 - Опрос студентов 10 ведущих московских вузов, проведенный фондом «Общественное мнение» в феврале-марте 2008 г. N = 1500. Выборка целевая. 12 онлайн-групп со студентами вузов.].

//-- Одни люди стремятся сделать карьеру, другие к этому не стремятся. --//
//-- К каким людям вы себя относите – к первым или ко вторым? --//

   Рис. 1. Стремление молодых людей делать карьеру (% опрошенных) Источник: [Паутова и др. 2008]

   Рождение ребенка воспринимается молодым человеком как определенная стадия «своей жизни», к которой надо прийти – быть готовым. Ответственность – это отчужденное состояние, которое в некий момент мужчина сможет на себя «надеть». Более того, время принятия на себя ответственности, связанной с рождением потомства, соотносится им с необходимостью собственной «самореализации» и, возможно, будущей матери его ребенка. Надо стать кем-то, достичь какого-то положения. Современный мир (мир большого города) не предполагает нескольких, уже предзаданных траекторий движения. Это мир множества возможностей самореализации, в котором надо самоопределяться. В данном случае под самореализацией понимается либо тот или иной рост (карьерный, социальный, «качества жизни»), либо возможность пожить для себя (личная жизнь, свободная жизнь, возможность свободно выбирать траектории). В каждый момент существует множество вариантов реализации собственной жизни, выбор из которых своего проекта и его осуществление достигаются методом проб и ошибок. Вопрос рождения детей представляется как важный ответственный и положительно решаемый только при наличии квартиры, машины, постоянной работы, которые маркируются как показатели самореализации, готовности.

   – Каковы твои ощущения – когда можно уже заводить ребенка?
   Я считаю, что тот готов, кто в состоянии…
   – И когда это? По ощущениям?
   По ощущениям мне кажется, что я уже готов – меня это не пугает.
   – А было что пугало?
   Ну да, в начале учебной жизни, курсе на втором, третьем, на четвертом даже – родителей стал уже замечать, которые бросают институт, идут работать. Ни образования, ничего – только работать. Не хотелось так, поэтому пугало. А сейчас уже повзрослел, пожил своей жизнью, без помощи родителей, без ничего. Ощущаю уже возможность заводить ребенка.
   – Это важно было – пожить своей жизнью?
   Да. Мне кажется, без помощи родителей, без чьей-то помощи надо посмотреть, сможешь ли ты сам себя содержать в этой жизни. И себя, и тем более девушку свою… (Евгений, 25 лет. Хабаровск. Не женат. Живет с девушкой пять лет. Нет детей).

   Один из выводов, который напрашивается по результатам анализа мужской роли в принятии решения о рождении детей и создании семьи, – мужчина теряет свою функциональную нагруженность, что не позволяет ему быть отцом, т. е. брать ответственность за семью и детей [97 - В статье «Отцовство и социальные изменения» Ральф ЛаРосса отмечает, что культурные образы отцовства подвергаются изменениям гораздо быстрее, нежели реальное поведение самих отцов. Один из выводов заключается в том, что разрыв между «культурой отцовства» и прежними моделями поведения отцов приводит к появлению «физически присутствующих», но «функционально отсутствующих» отцов; к супружеским конфликтам после рождения детей, в связи с разными представлениями супругов о распределении родительских обязанностей; к увеличению числа отцов (представителей среднего класса), переживающих чувство вины, поскольку у них не всегда получается соотнестись с образом ответственного отца, пропагандируемого в США [LaRossa 1988].]. Женщина сегодня вполне способна выполнять мужские функции в доме, связанные с физическими действиями, – заменяет участие мужчины техническими агрегатами или нанимает стороннего исполнителя, защищает свои права в суде, кроме того, реализует свои карьерные возможности и поднимает экономическое благосостояние семьи. Это говорит о том, что функциональная нагруженность женщин также изменилась, но в сторону принятия на себя дополнительных функций. Вплоть до того что она может рожать и без участия мужчины при помощи медицины [Исупова, Русанова 2010]. Аргументы в пользу функции мужчины-отца при рождении детей теряют актуальность [98 - «Исходным мотивом оплодотворения in vitro является настойчивое желание бесплодных женщин иметь детей. На сегодняшний день большинство клиник предлагают эту методику исключительно женатым парам. С одной стороны, ввиду широкого распространения небрачных союзов это ограничение выглядит анахронизмом. С другой же – предоставление данной техники оплодотворения одиноким женщинам приведет к новым социальным отношениям, последствия которых совершенно непредсказуемы. Ведь речь идет не о матерях, ставших одиночками в результате развода, а о сознательном материнстве без отца, которое исторически еще никогда не имело места. Оно предполагает донорское семя вне какого бы то ни было партнерства. В социальном смысле появятся дети без отцов, у них будет только один родитель – мать, а отец редуцируется до анонимного донора семени. В итоге это развитие выльется в сохранение биологического отцовства и упразднение отцовства социального (причем все опять-таки социальные проблемы генетического отцовства: происхождение, наследственность, притязания на алименты и наследство и т. д. – совершенно не ясны)» [Бек 2000: 308].]. В ответ на это мужчины сегодня не выполняют женские функции, но и не предлагают никаких новых. В такой ситуации вопрос: Зачем нужен мужчина в каменном доме? – является вполне резонным. Отвечать на этот вопрос как-то надо, но ответ дается не в пользу самореализации мужчины в семье и детях, а скорее во внешнем мире [99 - В качестве примера можно привести описание синдрома отсутствующего отца (абсентеизм). Например, в работе Р. Соуэра представлено описание случая, как мужчины в одном из городов США следовали традициям поведения собственных отцов и дедов, работающих шахтерами. Работа осуществлялась по 16 часов в сутки. Дом воспринимался мужчиной как место физического отдыха между днями работы. В такой ситуации стратегия женщины состояла в оберегании мужского отдыха, в том числе за счет держания детей в отдалении. Роль мужчины сводилась к зарабатыванию денег и «производству» детей (sire children). Автор выделяет три типа случаев такого абсентеизма, которые связаны с характером работы мужчины: 1) абсентеизм в связи с удаленностью самого места работы; 2) абсентеизм в связи с типом работы, предполагающим отсутствие дома (выходные дальнобойщика уходят на подготовку машины к следующему рейсу); 3) абсентеизм в связи с расписанием работы, противоречащим графику жизни семьи [Sauer 1979].].
   Сегодня «отцовство» понимается не как присущее мужчине свойство, естественное продолжение его «взрослой жизни», а скорее как одна из возможных и необязательно реализуемых форм его существования в мире, как одна из возможных сфер его самореализации [100 - И.С. Кон задается вопросом: Зачем нужны отцы? «Для понимания природы отцовства его нужно представить не только в контексте семейных отношений, но и в системе мужской идентичности. Вопрос “Зачем ребенку нужен отец?” превращается в вопрос “Зачем отцовство нужно мужчине?”. Сколько-нибудь разработанных психологических теорий, систематически описывающих трансформацию отцовских переживаний на разных фазах мужского жизненного пути, я не знаю. Но некоторые события современные отцы переживают иначе, чем прошлые поколения» [Кон 2006#].]. Мужчина до сих пор способен выполнять биологические функции (биологический отец, биоид), хотя и в этом без него уже можно обойтись, но, если судить по статистике браков /разводов и неполных семей, то эти функции не связаны напрямую с семейной формой жизни. Понятие юридически действенного, или законного отца [101 - Во Франции Наполеоном был принят кодекс, согласно которому отцом ребенка является не биологический отец, а муж женщины, родившей ребенка.] формально закрепляет за мужчиной право быть отцом вне семьи, принуждая к юридическому исполнению ответственного поведения (например, платить алименты). Ответственность в данном случае начинает закрепляться на внешних носителях – государстве, старших родителях или самой женщине.
   Почему же сегодня все-таки возможен «заказ» на повторные рождения в семье?

«Точка взятия ответственности» и возможность новых рождений

   Принятие решения мужчиной о создании семьи и рождении детей можно представить как точку взятия ответственности. В этой точке происходит редукция многообразия слияние (некая утрамбовка) вариантов собственной жизни в один, который связан с появлением собственных детей и расширением семьи. Этот момент либо наступает, либо нет. Как мы уже говорили, принятие ответственности в представлении мужчины дело непростое. Оно связано с осознанием себя в качестве мужчины-отца, самоопределением, переоценкой собственной жизни [102 - О самоопределении в связи с отцовством и рождением детей см.: [Von Der Lippe, Führer 2004].].

   – Морально готовы – это как?
   Это какая-то ответственность, семья. И мужчина должен быть готов взять на себя эту ответственность… И семья и ребенок – это для мужчины переживание, ответственность. Также я чувствовал, что мне нужно осознание ответственности и заботы, это должно было прийти со временем, должно было внутри что-то произойти.
   – Можете подробнее, что такое ответственность?
   Это еще ответственность и материальная, но в первую очередь на душевном уровне. …Не секрет, многие мужчины бегут из семей, и мужчина ничего не хочет иметь. И не так легко дается мужчине заботиться о семье, проводить там время, слушать детский крик. Конечно, есть мужчины, кому легко, но я знаю, что большинству мужчин это нелегко дается. И какая-то установка, переоценка, поиск внутренних сил, иметь ответственность – любить детей, учить, заниматься с ними, показывать пример. Такая вот внутренняя борьба была у меня, такой путь к этой ответственности я проходил, трудно описать (Олег. Москва. 28 лет. Женат. Двое детей).

   Почему наступает этот момент взятия ответственности? В качестве предположения, сформулированного в ходе исследования, возможны три взаимосвязанных ответа на данный вопрос.
   Первый, когда удалось испробовать разные варианты «своей жизни» и самоопределиться в сторону семьи и детей («помотало»), возникает желание «осесть». Проживание нескольких вариантов собственной жизни предполагает наличие критических точек – преодоление определенных препятствий, взятие ответственности за самостоятельное принятие решений. Данную ситуацию можно обозначить как опыт принятия ответственности, когда ты отвечаешь за себя и перед собой.

   – Когда создавали семью, обсуждали вопросы: что будет, где, кто у вас будет?
   Это не во время создания семьи. Это через год знакомства я поинтересовался мнением жены на жизнь, на будущее – при раскладе, что не просто ты нарожал, а сколько планируешь. Я сказал, что хотел бы троих детей. Хотел бы, чтобы дети под крышей были, чтобы квартира была. С квартирой тогда я освоился, ремонт начали делать, чтобы что-то было. Я небогато прожил, да и половина молодости то в Москве четыре года, то в армии, до Москвы я два года в городе в клубе жил в основном, у меня был какой-то телевизор, жил спокойно. Самое главное, чтобы есть на что было… (Михаил. Хабаровск. 40 лет. Женат. Трое детей).

   Второй вариант предполагает наличие опыта принятия ответственности за «другого». Например, опыт проживания в семье родителей с детьми («опыт детодержания»). Такая ситуация наблюдается, когда в своей родительской семье присутствует младший брат или сестра, с которыми надо было «возиться» – участвовать в их сопровождении изо дня в день и отвечать перед родителями за последствия действий других членов семьи. Если этот опыт оказывается позитивным, то вероятность взятия ответственности за собственную семью и детей повышается. Общение с маленькими детьми предполагает освоение определенных техник работы, начиная с обеспечения необходимых потребностей (как накормить, одеть, уложить), заканчивая техниками общения с ними (объяснений, показываний, запретов и т. п.), и формирует опыт взаимодействия с детьми так, что в будущем при принятии решения о рождении собственных детей страх перед неизвестностью снижается.
   Третий вариант – это наличие образа семьи с несколькими детьми и образа детей, сформированных в собственной «родительской» семье. Наличие данного образа – как позитивного, так и негативного («вопреки родительской семье») – отражается на представлениях о собственной семье и детях. Присутствие в семье отца и наличие образа ответственного отца способствует реализации этого образа в собственной семье.
   Отец – это двигатель семьи. Он отвечает за «жизненный курс семьи» – куда и как она движется, основные точки, формирующие семейную биографию. Наиболее отчетливо это видно на описании таких событий, как смена места жительства (переезд в другой город или страну), смена работы, строительство дома, рождение детей и т. п.

   – Расскажите о себе, кто вы, что вы, откуда, про семью, где вы родились?
   …Родился 21 апреля 1972 года в городе Велисте, в семье военнослужащего. В шесть лет переехали в Калининградскую область, отца перевели. Там год жил. Оттуда отца перебросили сюда обратно, в Якутию, в село Чуакча. В школу пошел там. Ну там полтора года отучился, потом отца перевели в Якутск, в 1981-м сюда переехали, и до сих пор здесь живу (Сергей. Якутск. 38 лет. Женат. Четверо детей).

   Или:
   – Что значит курс семьи?
   Куда двигаемся, куда идем, для чего, что делаем. Я считаю, что мужчина должен направлять куда-то семью, вести ее. Я считаю, что современное общество извращено, когда женщины делают подарки мужчинам. За мной всегда бегали девчонки, мне хотелось найти богатую. Я нашел невесту, когда семья у нее разрушилась у родителей, она пришла ко мне с одним чемоданчиком, и я рад, что именно так. Именно я как мужчина становлюсь – зарабатываю деньги, строю, делаю – приятное чувство, что не москвичка с трехкомнатной квартирой (Олег. Москва. 28 лет. Женат. Двое детей).

   Или:
   – Если вернуться снова к вашей жизни, несколько работ, четверо детей, отъезды в Москву – есть ли ощущение, что по жизни что-то двигает, или нет? Что двигает?
   Что-то, конечно, двигает. Но по жизни вот основной двигатель-то был отец, ну направления какие-то давал. Во многих вопросах. Не всегда я был с ним согласен, но он меня направлял по жизни (Сергей. Якутск. 38 лет. Женат. Четверо детей).

   Другая ситуация, когда жизнь семьи не направляется мужчиной. Он воспринимается как «неучаствующий» [103 - Физическое отсутствие отца не всегда означает его неучастие в жизни семьи, и наоборот.], а женщина выступает главой семьи, «взваливавшей все на свои плечи». Сыновьями такой образ мужчины-отца отрицается применительно к собственной жизни, дочери стараются учитывать отрицательные характеристики отца при выборе будущего мужа.

   – А можно тогда чуть подробнее про отца, что за человек?
   Человек, который очень с трудом… Гораздо лучше для него были компании друзей, приятелей – о семье он вспоминал во вторую очередь, если вспоминал вообще.
   – В чем это выражалось?
   Например, заработал первые деньги, калым – куда он их дел? Он идет отмечать с друзьями в ресторан… Понимание у него появляется только сейчас, что семья – это базис, а все остальное – это скорее надстроечные вещи…
   – Ваши ощущения от семьи в связи с таким поведением отца можете припомнить, когда вы были ребенком? Если бы не было отца, ваша жизнь была бы другой и в чем?
   Да, если говорить про такое, можно сказать, что в этом смысле отцовская модель поведения послужила в качестве базового образца, подлежащего коррекции. Я осознал, что у меня так не будет (Иван. Новосибирск. 34 года. Женат. Двое детей).

   Допустим… когда мы жили, отдельную квартиру снимали – он (муж. – И.3.) мог мне принести цветы и пирожные, хотя я знала, что на послезавтра у нас денег нету на хлеб. Понимаете, у него все романтика была. Мне же кушать готовить надо. У меня сразу это… на этом фоне мы ругались. Он говорил, что я его не понимаю, а я кричала, что он меня не понимает. И пирожные, когда хлеба нету… Хотя, по идее, что хлеб, все равно родители бы дали. Я считала, что самим надо обходиться, а он считал, что надо у родителей деньги взять. Поэтому у нас в этом плане были разногласия (Ирина. Якутск. 49 лет. Разведена. Трое детей).

   Большинство исследователей рождаемости в сегодняшней России утверждают, что появление более чем одного ребенка в семье связано прежде всего с положением женщины – в зарегистрированном браке она или нет. Мы исходим из других предположений – увеличение числа рождений опосредовано мужчиной в семье. Прохождение мужчиной «точки взятия ответственности» за себя и за свою семью повышает вероятность рождения более одного ребенка в семье.
   Мужчина-отец инициирует рождение большего числа детей именно потому, что перестает воспринимать это как сложный, мешающий его собственной жизни процесс. Даже если он живет в семье, то все равно тратит гораздо меньше времени на заботы о ребенке и не видит мелких трудностей, с которыми приходится иметь дело женщине. Получается, что именно на плечи женщины ложатся все мелкие обеспечивающие заботы – она кормит, пеленает, ходит по врачам и т. д. Соответственно после рождения первенца женщина и мужчина получают разный опыт «возни» с ребенком и оценивают этот опыт по-разному. Женщина на практике почувствовала, что ребенок – это непросто. Дальше либо это препятствует ее желанию иметь больше детей, либо, наоборот, способствует, позволяя строить «материнскую карьеру». В данном случае ее оценка в значительной степени зависит от оценки мужчины. Если он соглашается с тем, что ребенок – это сложно, и не готов упростить этот процесс, то рождения прекращаются. Сегодня мужчина не берет ответственность за детей, а берет ее за что-то другое. Дело не в том, что он не хочет детей, а в том, что не знает процедур, какие нужно делать при их рождении и воспитании. Все остальное (водить машину, делать карьеру, получать образование) у него получается реализовать гораздо проще. Если мужчина позитивно оценивает опыт детодержания и берет на себя часть проблем по уходу за ребенком, то последующие рождения в такой семье возможны.

Вместо заключения

   Итак, представленная читателю книга – это попытка сформировать гипотезу об устройстве репродуктивной мотивации наших современников-россиян. В конечном счете на данном этапе гипотеза выглядит следующим образом.
   Во-первых, желание рожать детей связано с предыдущим опытом потенциальных родителей по уходу за детьми и общению с ними, в том числе и с собственными младшими сестрами, братьями и т. д. Этот компонент репродуктивной мотивации мы назвали «опыт детодержания». Однако при этом нельзя утверждать, что люди, имеющие такой опыт, обязательно склонны рожать детей, а у людей, не имеющих его, такой склонности не будет.
   Во-вторых, желание иметь своих детей опосредуется личной оценкой указанного опыта каждым потенциальным родителем, которая актуализируется в моменты принятия решения о зачатии или рождении ребенка. Оценка опыта детодержания осуществляется как на основе личных представлений человека о жизни, своем месте в мире, о ценности ребенка и проч., так и на основе (и возможно, преимущественно) распространенных в общественном дискурсе ценностей относительно этих экзистенциальных проблем. В ходе исследования аналитически были выделены две категории, используемые обследованными респондентами при обсуждении проблем деторождения, – это «ответственность» и «своя жизнь», в которых они непосредственно описывали свою мотивацию: желание иметь своего ребенка, отложить его появление до лучших времен и т. п.
   Специфика употребления респондентами этих категорий подчеркивает предельный статус «ребенка», невозможность относиться к нему как к обычному «благу», которое можно сравнивать с другими «благами» (по крайней мере, недостаточность только такого отношения). Причем подобное отношение демонстрируют преимущественно невоцерковленные респонденты («я готова купить Маше все что нужно, все-таки дети – это самое важное, что у нас есть»). Это означает в первую очередь, что «ребенок» ставит предельные вопросы, на которые в общественном дискурсе нет готовых ответов. Соответственно ответов люди не получают и, по-видимому, сами либо не вырабатывают их, либо вырабатывают с большим трудом.
   В-третьих, можно предположить, что те или иные категории, структурирующие дискурс, удерживаются в нем теми или иными влиятельными акторами и (или) институтами. По отношению к упомянутым категориям такими институтами, по-видимому, являются медицина и образование.
   Наконец, в-четвертых, значимыми для рождения детей оказываются отцовское желание (в семье или паре) иметь больше детей и возможность (пространственной) мобильности для семьи с несколькими детьми.
   Если, опираясь на полученные результаты, обратиться к вопросу о государственной политике по стимулированию рождаемости, то получается, что государству нужно ответить на ряд непростых вопросов, на первый взгляд не относящихся к сфере государственного регулирования (и вместе с тем это его вопросы, коль скоро оно хочет, чтобы его граждане рожали детей больше, нежели они рожают сейчас).
   Дело в том, что если в настоящее время хорошее образование (стимулирующее желание бесконечной самореализации) практически с необходимостью ведет к отказу от вторых, третьих, а часто и первых рождений, то что должно делать государство, для которого образование его граждан является основным ресурсом в конкуренции на международной арене?
   Если эта самореализация связывается людьми с пространственной мобильностью, желанием встретиться с неизвестным, увязыванием пространственных перемещений с возможностью подобных встреч, нежеланием какой бы то ни было оседлости, то что в этом отношении должно делать государство?
   Если для рождения детей оказывается важным, чтобы у человека был ответ на вопрос, кому кроме него нужны его дети; если, попадая в сферу индивидуального принятия решения, вопрос о деторождении с необходимостью получает отрицательный ответ [104 - Нам кажется, можно фиксировать, что при индивидуальном принятии решения о рождении ребенка, при оценке последствий с точки зрения индивидуального блага (особенно в краткосрочном периоде) – ответ с необходимостью дается отрицательный – в отношении ребенка издержки, неудобства и мучения фиксируются очень легко, с пониманием положительных же сторон дело обстоит гораздо сложнее.] – или отказ от рождений, или минимизация, – то что должно делать государство?
   Если дополнительные рождения очень сильно зависят от желания отцов иметь детей, то что должно делать государство, чтобы это желание появлялось, притом что отцы в настоящее время – это не отцы, чувствующие ответственность за свою семью, а люди, желающие самореализоваться, желательно вдали от дома?
   Наконец, самый непростой вопрос состоит в следующем. Если предположить, что медицина, особенным образом производящая риски, в одном специфическом отношении заменяет в современном мире религию, – а именно в вопросе обращения со смертью (и отношения к ней); если согласиться с тем, что там, где раньше религия давала техники обращения со смертью и вырабатывала у своих последователей осмысленное отношение к ней, – на этом месте сегодня медицина производит риски и неуверенность и не вырабатывает никакого осмысленного отношения, то, что должно делать в этой ситуации государство? [105 - Иными словами, получается, что медицина в современном мире является не просто «одним из» производителей рисков – она является очень важным и специфическим производителем. Она производит риски в самом важном отношении – в вопросе обхождения с человеческой смертью (и соответственно – с жизнью). Иными словами, именно там, где в прошлом религия вопреки всему производила уверенность и блокировала (или стремилась блокировать) риски, производимые другими институтами. Рассуждения о том, что в этом отношении медицина наследует религии, см. например: [Parsons 1972: 367–415].]
   В этой связи можно предполагать, что все действия государства человек, собирающийся рожать ребенка, воспринимает не сами по себе, но в отношении перечисленных выше проблем. Можно, например, предполагать, что материнский капитал важен не сам по себе – не как деньги для решения тех или иных проблем, но как свидетельство государства, что оно действительно заботится о росте населения. Можно предположить, что основной результат этого материнского капитала вовсе не решение родительских проблем, но формирование в очень специфическом отношении доверия к государству (доверия, которое может быть легко потеряно).
   Иными словами, государство вполне может ответить по крайней мере на часть описанных выше вопросов. Скорее всего оно может ответить на вопрос «самореализации-мобильности», – например, ускорив эту мобильность, давая людям возможность на ранних стадиях жизни прожить многообразие мира и предоставляя возможности для самореализации на территории той страны, на которой это государство существует. По-видимому, оно может частично решить и проблему отцовства либо выводя отцов с рынка труда, либо давая бонусы отцам (квартиры, налоговые льготы), работающим и имеющим большие семьи. Так или иначе, эти варианты можно разработать и хотя бы грубо просчитать их издержки и возможности их реализации.
   Однако есть вопросы, которые очень сложно решаются в рамках краткосрочной государственной политики. Видимо, можно признать (хотя бы на уровне гипотезы – на большее данная работа не претендует), что всем описанным факторам, стимулирующим в современном мире отказ от рождения, противостоят явления, сохранившиеся в нем как представители мира досовременного. Такова в первую очередь привычка и традиция рожать детей (опыт детодержания), подкрепляемая ощущением, что в семье и с детьми почему-то хорошо (образ семьи, оценка опыта) [106 - Если наши предыдущие предположения, касающиеся медицины и соотношения медицины и религии верны, то, вероятно, религия, дающая ответ о смысле человеческой смерти и предлагающая практики обхождения с ней, является еще одним представителем досовременного общества, способным противостоять тренду снижения рождаемости. При этом что должно с необходимостью присутствовать в религии, чтобы она стимулировала дополнительные рождения – сегодня это скорее вопрос. Вместе с тем факты свидетельствуют, что религия все-таки в ряде случаев способствует дополнительным рождениям. Это, однако, вынуждает и государство, и самих представителей тех или иных конфессий отвечать на вопрос: «Как сделать так, чтобы традиционные (в первую очередь сотериологические) религии смогли стать значимыми для современных людей?» Обширная литература, посвященная темам контрсекуляризации, «возвращения сакрального» или публичных религий в современном мире [Casanova 1994, Graf 2004, Reisebrodt 2000], скорее говорит, что на этот вопрос может быть дан (положительный) ответ. И что страны-лидеры, формирующие тренд снижения рождаемости, – страны Европы, за которыми следует, в частности, и Россия, – являются исключением из общемировой практики десекуляризации и контрсекуляризации.]. Иными словами, можно предположить, что, пытаясь решить проблемы увеличения рождаемости в стране, государство сталкивается со сложными вопросами, вроде: Как сделать так, чтобы детям (но не одному ребенку) в семьях [107 - Говоря здесь «семья», мы отнюдь не игнорируем всех проблем, связанных с семьей (как нуклеарной, так и расширенной) в современном мире. Мы скорее хотим подчеркнуть, что (и это согласуется с данными количественных исследований) большая часть вторых и последующих рождений происходит в семьях. В них, по-видимому, большое значение, с точки зрения осуществления дополнительных рождений, имеет долгосрочность отношений между родителями.]было хорошо? – чтобы по взрослении они хотели рожать детей?
   Отдельный вопрос: что такое «хорошо». Для современных родителей-россиян «хорошо», «позволяющее хотеть детей» никак не связано с уровнем обеспеченности семьи. Скорее речь может идти о количестве и качестве времени, проводимого детьми с родителями и друг с другом, отношениями между детьми и родителями, детьми между собой.
   Предпосылка, что каждый родитель обязательно автоматически делает ребенку хорошо, – ошибочна. Из этого не следует, что детей нужно передавать органам опеки, руководствующимся правилами ювенальной юстиции. Из этого скорее следует, что родителям все-таки стоит учиться делать так, чтобы в семье было хорошо. Вопрос обучения родителей только на первый взгляд может показаться бессмысленным. Современные родители все равно обучаются, только обучают их сегодня кино и реклама, сверстники на работе и т. д. Воспитанные на культуре кино и романов, родители сегодня в целом имеют набор вариантов, что делать до свадьбы, но так как часто в кино, в котором поднимается тема взаимоотношений мужчины и женщины, дело заканчивается свадьбой (или иной альтернативой этого мероприятия), – вариантов, что делать после свадьбы, – родителям, по большому счету, не предлагается.
   Вместе с тем мы отчетливо осознаем, что предложенная гипотеза о репродуктивной мотивации современных россиян никоим образом не охватывает всего исследуемого явления. В ходе анализа полученных материалов интервьюирования мы сталкивались со множеством случаев, которые безусловно имеют к ней непосредственное отношение, но при этом оказалось невозможно инкорпорировать представление о них в построенную гипотезу. Возможно, будет небесполезно кратко зафиксировать эти наблюдения (по большей части в виде странностей и недоумений). Их можно сгруппировать вокруг ответа на вопрос: «Что такое ребенок»? Или: «Кого или что, собственно, рожают»?
   Приведем несколько примеров (со слов респондентов или по результатам наблюдений за детьми и родителями): «Ребенок – это еще не человек / не совсем человек / не обычный человек…» По отношению к ребенку используются весьма различные категории и метафоры – позитивного характера «ангел, лялечка, куколка…», или негативного «сопливые, все время кричат, родители им все разрешают, они же делают гадости, вредят…» По-видимому, такие представления присущи не только нашему времени. Историками описаны подобные представления о детстве, а также специальные механизмы работы с этой специфичностью (а в ряде случаев проблемностью) детства (см., напр.: [Калверт 2009]).
   Ребенок всегда (в любом своем возрасте) есть нечто незавершенное [108 - Этому аргументу мы обязаны Е.А. Титовой.]. Поэтому про ребенка никогда не удается сказать (в первую очередь матери) нечто в качестве определенного достижения. Например, учитель (это относится к любой профессии) может утверждать про учеников: «У нас замечательные выпускники» – и подтвердить это «некими объективными» показателями вроде оценок. Мать же никогда не может сказать про своего ребенка в том же самом смысле и с той же степенью объективности, уверенности и доказательности, как работник говорит о сделанном проекте, полученной зарплате, написанной книге и т. д. Труд, «карьеру», «профессиональный рост» очень трудно объективировать относительно материнского удела (именно поэтому так странно выглядят в резюме или на личных страницах слова: «воспитываю двоих детей»). В современном «обществе рекордов» (обществе записанных достижений в виде, например, визитных карточек или строчек в резюме) матери, воспитывающей детей, оказывается нечего предъявить [109 - Это проявляется в огромном множестве ситуаций. Например, что делают выпускники школы или факультета на очередной встрече выпускников? Обмениваются визитками, часто сразу, едва поздоровавшись. И наблюдатель легко фиксирует возникающую неловкость в ситуации, когда кто-то из женщин-матерей этой визитки не предъявляет, а визиткопредъявители сочувственно говорят, что «дети это ТОЖЕ хорошо».]. В силу того что самоидентификация человека сегодня часто строится на таких объективированных достижениях, в силу того, что на вопрос «Кто ты?», отвечают в категориях места – «я (работаю, живу) там-то и там-то», матери, занимающейся воспитанием детей, нечего ответить на подобный вопрос, и прежде всего самой себе. В ряде случаев это заставляет женщин существенно сокращать срок отпуска по уходу за ребенком, не имея при этом никаких материальных затруднений.
   Родители, может быть, и любят детей, но ведут себя так, что это можно легко поставить под вопрос, поскольку часто минимизируют время пребывания с ребенком. Не будет большим преувеличением сказать, что в большей части случаев (и эта доля будет увеличиваться) детей воспитывают няни, мультфильмы, компьютерные игры, сообщество сверстников во дворе, детском саду, школе, институте, иногда учителя и воспитатели, педагоги.
   Ребенок и детство – разные вещи. В детстве может оказаться не только ребенок. Взрослый может «впасть в детство», может пролонгировать детство («ему 30, а он все как ребенок, все ветер в голове, все на футбол…»), однако этот способ попадания в детство не является легитимным. Только ребенок является легитимным проводником в страну «детство». Из наблюдений: пляшущий на улице человек в деловом костюме воспринимается как «ненормальный» – то ли пьяный, то ли сумасшедший, то ли еще какой – в любом случае вырванный из нормальной, повседневной жизни. Его стесняются, стараются скорее пройти мимо. Пляшущий на улице человек в деловом костюме и с ребенком (желательно маленьким) воспринимается как нормальный и, более того, «замечательный родитель». Ему улыбаются, около него останавливаются. Если при этом к какому-то другому человеку подходит танцующий ребенок, то он в свою очередь также может начать пританцовывать или как-то общаться с ребенком.
   Детство не есть «естественное» состояние человека. К детству, как оно существует в современной России, приучают. Это легко устанавливается при наблюдении за спецификой использования игрушек ребенком и родителями дома и в магазинах игрушек. Ребенка очень редко интересуют детские игрушки: «любимая игрушка – папин мобильник». Взрослые же с удовольствием выбирают игрушки. Многие мамы, разумно относящиеся к своим детям, говорят, что хороших игрушек сегодня мало: «Зачем такие игрушки, они все сами за ребенка делают – и поют, и летают… что ему толку от них». Ребенок тянется ко взрослым вещам, взрослые настаивают на использовании специальных «вещей для детства» – игрушек и т. д.
   В настоящее время мы не можем сказать, что означают все эти и многие другие явления для понимания специфики деторождения в нынешних условиях. Однако нам кажется, что рассмотрение того, что такое ребенок или какие смыслы связываются взрослыми с ребенком и детством сегодня, может помочь по-иному и, вероятно, более продуктивно поставить вопрос о мотивации деторождения в России.

Приложения

Приложение 1

Сбор и анализ данных в обоснованной теории

   Настоящее исследование задумывалось в логике обоснованной теории [110 - Перевод названия «grounded theory» как «обоснованная теория» употребляется чаще других вариантов в русскоязычных исследованиях. «По поводу русского перевода названия теории существуют различные мнения. В первой публикации о теории на русском языке Т. С. Васильева перевела название как «обоснованная теория». Как номинация обоснованная теория является трюизмом, поскольку любая теория должна быть обоснована эмпирическими данными. В этой связи предлагались различные варианты перевода: В. А. Ядов – выращенная теория» (в коммуникации), В. В. Семенова – «восхождение к теории», Т. Шанин – «приземленная теория»». [Васильева 2001: 225]. Перевод «приземленная теория» предлагается также Д. Рогозиным. Его обоснование подобного варианта перевода см.: [Рогозин 2007: 38–48]. Идею основоположников «grounded theory», на наш взгляд, лучше удается передать вариантом «укорененная теория», подчеркивающим своеобразное «вырастание» теории из данных, сколько бы ни казался этот вариант проблематичным с эпистемологической точки зрения.]. Это означает несколько вещей, а именно мы попытались:
   1) отыскать осевую (ядерную) категорию, которая маркирует основной социальный процесс, протекающий в изучаемой сфере;
   2) построить теорию (гипотезу) изучаемого процесса;
   3) использовать аналитические инструменты, предлагаемые авторами обоснованной теории (кодирование, метод постоянных сравнений, теоретическая выборка, ориентация на процессы, а не на единицы и др.), для достижения поставленных перед исследованием целей.
   Результат этой попытки изложен в основном корпусе книги. В настоящем же разделе мы бы хотели кратко описать те методические принципы (и технические приемы), которыми руководствовались в данной работе. Предварительно скажем, что часто методические приемы обоснованной теории выглядят довольно тривиально и являются объективацией обычных исследовательских операций, использующихся практиками в разных областях.

Общая идеология обоснованной теории

   Разработка А. Строссом и Б. Глезером обоснованной теории оживила качественные методы, предложив формализацию процесса получения вывода. Нужно напомнить, целью обоснованной теории является построение теории какого-либо явления, но не фальсификация ее, вместе с тем ряд процедур валидации и проверки надежности теории заложены в обоснованную теорию.
   В настоящее время в мире можно насчитать несколько вариантов проведения исследований в логике обоснованной теории. Наиболее известными помимо работ Глезера и Стросса и их прямых последователей являются варианты К. Чармац [Charmaz 2006] и А. Кларк [Clarke 2005]. Вместе с тем есть очень небольшое количество работ по методологии обоснованной теории, признаваемых представителями всех направлений. В первую очередь такой работой является книга Б. Глезера «Теоретическая чувствительность». Пожалуй, можно сказать, что это чуть ли не единственная работа, признаваемая различными авторами всех направлений обоснованной теории.
   Предлагаемое ниже описание методики анализа данных основывается в первую очередь на этой книге. Тем не менее при проведении нашего исследования мы использовали и иные работы как глезеровской, так и строссовской версий обоснованной теории.
   Задача обоснованной теории состоит в том, чтобы построить теорию, максимально укореняя ее в данных. Нужно заметить, что хотя обоснованная теория на шкале дедуктивный – индуктивный способ работы стоит ближе к полюсу индуктивный, тем не менее Б. Глезер пишет: «Обоснованная теория, конечно, индуктивна – теория создается после того, как начинается сбор данных. Дедуктивная работа в обоснованной теории применяется, чтобы извлечь из кодов, полученных путем индукции, концептуальное руководство, как, например, к какой группе или подгруппе для сравнения обратиться дальше, чтобы собрать больше данных, которые позволят создать теорию. Эту концептуальную дедуктивную логику мы опишем ниже. Достаточно сказать, что дедукция служит для дальнейшей индукции, – источником выводов являются коды, полученные в результате сравнения данных, а не дедуктивные тезисы, выведенные из уже существующих теорий, существующей литературы. Повторим, дедукция фокусируется на сравнении в целях совершения открытия, а не в целях вырабатывания гипотезы для верификации (хотя это может стать побочным продуктом). “Странные” данные никогда не являются источником помех в опровержении гипотезы, полученной в ходе дедукции, но они дают отличную возможность с точки зрения того, что они могут привнести в результате сравнения в теоретическое расширение, оттачивание и обогащение возникающей теории» [Glaser 1978: 37–38].
   Соответственно Глезер пишет, что получаемая исследователем теория укоренена в данных, а не в существующем корпусе теории [Glaser 1978: 38]. Следующий возникающий вопрос: что такое «данные» и как собираются данные? Методический принцип Глезера здесь прост – он утверждает, что «все есть данные». Или, точнее, все то, что позволяет исследователю генерировать категории (переменные в теории), может быть использовано как данные. В таком случае строгая процедура сбора данных вторична по отношению к продуктивности построения теории. По большому счету, исследователь не обязан заранее сказать, что он будет проводить интервью по схеме X и придерживаться этой схемы в 20 или 50 случаях – всех, что составляют его исследовательское поле. Принцип здесь, по Глезеру, иной – исследователь должен спроектировать свой следующий шаг и осуществить его, после этого проанализировать его (отрефлексировать, что было сделано, что получено, что понятно (может быть сконструирована определенная переменная) и что непонятно) и сделать следующий шаг.
   Процесс сбора данных осуществляется в несколько итераций. Соответственно важный вопрос: каким должен быть первый шаг? Ответ Глезера состоит из двух вариантов. Первый вариант – нужно идти туда, в те группы, жизненные миры и т. д., в которых, как кажется исследователю, будут максимизированы возможности получить более богатые (с точки зрения построения теории) данные. Например, при изучении деторождения нам поначалу казалось, что многодетные могут дать больше информации по данному вопросу, нежели бездетные, поэтому первый этап нашего исследования был посвящен интервью с многодетными.
   Второй вариант состоит в следующем:
   «Аналитик в большинстве случаев может войти в поле полностью открытым. Он может ходить куда угодно, разговаривать и слушать кого угодно, и читать что угодно, не имея никаких проблем в сознании с маленьким объемом практики в перспективе, если только он способен производить концептуализацию. Он может это сделать потому, что релевантные проблемы и процессы возникают быстро – порой слишком быстро в достаточной мере подходящие для того, чтобы сформулировать теоретическую выборку для возникающей теории. Фальстарты, а также старты, которые близки, но нецентральны, могут быть вскоре скорректированы за счет постоянных теоретических сравнений. Действительно, аналитик, который наиболее открыт, чаще более восприимчив к новому, чем тот, кто приходит с набором предустановленных идей и перспектив. У него меньший идейный багаж, который требует корректировки. Возникновение концептов не оказывается ошибочным, просто не может быть таковым, поскольку социальная организация жизни постоянно находится в процессе разрешения релевантных проблем для участников действия в данной ситуации. И эта социальная организация всегда предоставляет частичную рамку “локальных” концептов, которые могут быть использованы участниками в назывании принципиальных структурных, процессуальных и интеракционных характеристик действия, которое исследуется» [Glaser 1978: 44–45].
   Социальная жизнь устроена так, что исследователь так или иначе набредет на локальные системы категорий, помечающие решение акторами тех проблем, которым посвящено его исследование. Проблема состоит в том, что исследователь должен быть «открытым», чтобы увидеть эти категории. Сам Глезер пишет, что для того, чтобы научить этой открытости, требуется специальный тренинг (которые его институт и проводит), тем не менее отсутствие тренинга может быть компенсировано специальной литературой. Необходимыми навыками, подлежащими освоению в первую очередь, являются техника постоянных сравнений, теоретическое и субстантивное кодирование, ориентация поиска на процесс, а не на целостности (units) – единицы, отдельные акты.
   До обращения к теме кодирования (анализа) данных остановимся кратко на методе постоянных сравнений и идее теоретической выборки.
   Метод постоянных сравнений или постоянный сравнительный метод часто указывается авторами обоснованной теории как один из главных – «обоснованная теория часто описывается в литературе как “непрерывный сравнительный метод анализа”» [Страусс, Корбин 2001: 53; Glaser, Strauss 1967: 101–116].
   В классическом тексте «Открытие обоснованной теории» Б. Глезер и А. Стросс следующим образом определяют «основное правило для постоянного сравнительного метода»: «…кодируя случай какой-то категорией, сравните его с предыдущими случаями в той же самой и других группах, закодированными в ту же категорию» [Glaser, Strauss 1967: 106]. В чем смысл этой процедуры? Зачем она нужна? «Постоянное сравнение случаев очень скоро начинает генерировать теоретические свойства категории. Аналитик начинает думать в терминах полного спектра (разброса) типов или континуума категории… ее отношения к другим категориям и других ее свойств» [Ibid.].
   Собственно, за счет постоянных сравнений исследователь и получает релевантные категории, более того, у него появляется возможность высказывать каузальные гипотезы. Так, сама категория, которая маркирует исследуемый феномен, становится одной переменной, а наименования групп, между которыми проводится сравнение, – значениями другой переменной. Различные значения первой переменной в разных группах позволяют высказывать гипотезу о связи: «Например, постоянно сравнивая случаи того, как няньки (медсестры) отвечают на социальную утрату умирающих пациентов, мы осознали, что некоторые пациенты воспринимаются как высокая социальная утрата, а другие как низкая социальная утрата и что забота о пациентах имеет тенденцию изменяться соответственно степени социальной утраты» [Glaser, Strauss 1967: 106].
   Дальше Глезер и Стросс фиксируют следующее – с течением времени категории, как используемые действующими в ситуациях (или при описании их), так и предложенные исследователями, будут накапливаться, и аналитик увидит два их типа: те, что он придумал сам, чтобы назвать какой-то феномен, и те, которые он взял из языка участников. И далее они пишут, что «с развитием теории аналитик почувствует, что концепты, абстрагированные из… ситуации, будут иметь тенденцию становиться… ярлыками для обозначения актуальных процессов и вариантов поведения, которые нужно объяснить, в то время как концепты, сконструированные аналитиком, будут иметь тенденцию становиться объяснениями» [Ibid.: 106]. Таким образом, в обоснованной теории и появляются переменные и связывающие их гипотезы (нужно только добавить, что помимо (1) сравнения случаев, далее производится (2) сравнение случаев и категорий и (3) сравнение категорий между собой).
   Идея теоретической выборки тесно связана с методом постоянных сравнений. Коль скоро для построения теории требуются постоянные сравнения, нужно определенным образом их организовывать. Соответственно, цитируя «Открытие обоснованной теории», Б. Глезер пишет: «Теоретическая выборка – это процесс отбора данных, где аналитик совмещает сбор, кодирование и анализ своих данных и решает, какие данные собирать далее для разработки теории (по мере ее возникновения) и где эти данные можно найти. Этот процесс сбора данных контролируется возникающей теорией…» [Glaser 1978: 36].
   Теоретическая выборка представляет собой итеративный процесс кодирования (категоризации) данных, формулирования гипотез и подбора следующих групп (единиц анализа) для верификации, уточнения и т. д. сформулированных гипотез.
   «Общая процедура теоретической выборки, как мы ее сейчас опишем, состоит в том, чтобы извлекать коды из сырых данных, с самого начала сбора данных, за счет постоянного сравнительного анализа поступающих материалов. Затем, чтобы использовать коды для направления дальнейшего сбора данных, из которых коды теоретически разрабатываются далее с учетом их различных особенностей и их связей с другими кодами, до тех пор пока они не станут насыщенными. Теоретическая выборка для любого кода прекращает набираться, как только он становится насыщен, разработан и интегрирован в возникающую теорию. Этот процесс производит кумулятивно напряженную теоретическую чувствительность к данным, по мере того как интегративная матрица возникающей теории становится плотнее. Исследователь постепенно видит в своих данных все больше и больше связей и стыковок, по мере того как он объясняет, как базовые социальные процессы раскрывают базовые социально-психологические проблемы участников субстанциальной области, которая исследуется [Glaser 1978: 36].
   Теперь можем перейти к проблеме кодирования в обоснованной теории. Часто кодирование понимается в ней как основная часть анализа данных.

Анализ данных в обоснованной теории. Кодирование. Версия Б. Глезера

   Что такое код? Б. Глезер говорит об этом следующим образом: «Ключевое отношение между данными и теорией – концептуальный код. Код концептуализирует скрытый паттерн набора эмпирических индикаторов, содержащихся в данных. То есть в создании теории за счет разработки гипотез об отношениях между концептуальными кодами (категориями и их свойствами), которые были получены из данных в виде индикаторов, мы “открываем” обоснованную теорию» [Glaser 1978: 55].
   Одним из самых важных отличий подхода Глезера от работ других авторов является выделение им двух типов кодов: субстантивных и теоретических и соответственно двух направлений кодирования.
   «Есть… два вида кодов, которые можно выработать: субстантивные и теоретические. Субстантивные коды концептуализируют эмпирическую субстанцию области исследования. Теоретические коды концептуализируют то, как субстантивные коды могут между собой соотноситься, – в качестве гипотез, которые могут быть интегрированы в теорию. Например, два субстантивных кода, созданных по поводу отделения интенсивной терапии в госпитале, – социальная потеря и внимание. Они могут быть закодированы теоретически в качестве гипотезы, как причина, в зависимости от степени» [Glaser 1978: 55].
   Первое направление кодирования и создание субстантивных кодов осуществляется в несколько шагов. Открытое кодирование и избирательное кодирование [111 - Сделаем некоторые терминологические замечания. Избирательное кодирование в версии Б. Глезера примерно соответствует осевому кодированию в версии А. Стросса – ядерная категория осевой категории. В версии Стросса присутствует и третья стадия кодирования – избирательное кодирование. Описание работы, производимой в глезеровской версии обоснованной теории, мы представляем в настоящем тексте. Описание строссовской версии на русском языке, в том числе и процедур, предполагаемых стадией избирательного кодирования, см.: [Страусс, Корбин 2001; Васильева 2001].].
   1. Открытое кодирование. Наклеивание ярлыков на феномены. Проходя по тексту (предварительно все данные переводятся в текст), исследователь по каждой единице анализа (строка, абзац, смысловой фрагмент) отвечает на вопрос: о чем здесь говорится? В чем сущностный (важный) момент сказанного? И фиксирует ответ на этот вопрос в виде кода (одного или нескольких слов). Далее проводится объединение и укрупнение кодов.
   2. Избирательное кодирование. Определенным образом выбирается ядерная (осевая) категория, и кодировка полевых материалов проводится таким образом, чтобы вновь получаемые коды (категории) находились в соотношении с ядерной категорией. Ядерной называют ту категорию, по отношению к которой маркируется наибольшее количество текстовых материалов [112 - Более подробно о требованиях, которым должна удовлетворять ядерная категория, см.: [Glaser 1978: 94–96].].

//-- Пример 1. Кодирование и категоризация --//

   Цитаты, коды и категории оказываются связанными между собой, так же как концепты и индикаторы в модели, разработанной П. Лазарсфельдом (Б. Глезер прямо цитирует своего учителя, более того, в семинарских ридерах по обоснованной теории также фигурируют работы Лазарсфельда – он чуть ли не единственный автор извне сообщества глезерианцев [Examples… 1993: 503–521]) и являющейся сегодня устоявшимся инструментом количественного исследования.
   Проведение исследования проходит в нескольких направлениях одновременно. Параллельно с кодированием и категоризацией производится добор респондентов или полевых материалов (теоретическая выборка).
   Важным моментом в глезеровской версии обоснованной теории является отношение к литературе. Глезер предостерегает от чтения специальной литературы по предмету до начала полевых и аналитических (кодировочных) работ. Это обосновывается тем, что вместо новых категорий, укорененных (обоснованных) в поле, исследователь будет использовать категории, вычитанные из литературы (и может не осознавать этот процесс).
   Второе направление кодирования и создания теоретических кодов составляет отличие глезеровской версии обоснованной теории от других, в первую очередь строссовской, акцентирующей внимание на категории процесса и матрице условий [Страусс, Корбин 2001: 81 – 145]. Что такое теоретические коды, как они возникают и в чем их роль? Глезер пишет: «Теоретические коды концептуализируют то, как субстантивные коды соотносятся между собой» [Glaser 1978: 72]. Фактически теоретическими кодами оказываются такие вещи, как процесс, причина, функция, структура… Теоретические коды берутся в основном из наличествующей на сегодняшний день (общей) социологической теории. Глезер приводит в своих работах примеры «семей теоретических кодов». Речь идет о том, что фактически понятия не существуют поодиночке и каждое имеет что-то вроде «валентностей», которые и позволяют связать получившийся материал.
   Поясним на примере. В нашем исследовании «Семья и деторождение в России. Категории родительского сознания», представленном в основном корпусе книги, к моменту написания итогового текста в распоряжении исследователей находилось несколько массивов данных, которые конкурировали друг с другом по значимости и были маркированы следующими категориями.

//-- Пример 2. Результаты кодирования --//

   Следуя рекомендациям обоснованной теории, мы попытались объединить выявленные переменные в одну связку, обращая внимание в первую очередь на обнаружение «основного социального процесса», т. е. того, который воспроизводится благодаря появлению ряда условий. По итогам продолжительных дискуссий, нам удалось на наших данных верифицировать следующую схему.
   В основу был положен процесс, маркируемый категорией «опыт детодержания» (речь идет о том, что ребенок, будучи старшим братом или сестрой в семье, имеет технический опыт общения с ребенком и ухода за ребенком). Это позволяет в свое время снять страх перед появлением в семье чего-то нового и непонятного – ребенка.
   Однако мы сталкивались со случаями, когда старший ребенок из многодетной семьи не хотел иметь свою многодетную семью. Тогда мы ввели в «теорию» переменную оценки. Человек не только имеет или не имеет опыта детодержания, но и оценивает его. Если опыт был и оценивает он его негативно, то многодетную семью он создавать не будет.
   Соответственно возник вопрос: как формируется оценка? Тогда мы выдвинули еще два тезиса. Во-первых, оценка состоит из двух частей – индивидуальной и социальной. Индивидуальную мы вычислить не можем, да она нам и не нужна, социальная же («встречающаяся у многих» как аппроксимация социальности) фиксируется в ряде категорий, ключевые из которых – «ответственность» и «своя жизнь» – стимулируют скорее отказ от деторождения (сменятся категории в дискурсе – и сменится отношение людей к проблеме).
   Во-вторых, мы сказали, что данные категории удерживаются существующими социальными институтами: «ответственность» – «медициной», «своя жизнь» – «образованием» [113 - Помимо этого с ними еще были связаны такие институциональные образования, как отцовство («ответственность») и мегаполис («своя жизнь»). Но для краткости изложения мы здесь это опускаем].
   Таким образом, теоретическими кодами в нашем примере оказываются в первую очередь «опыт», его «оценка» и «институт». Оценку мы берем из социальной психологии [см., напр.: Росс, Нисбет 1999], институт из социологии и институционализма, существующего во многих социальных науках сегодня [см., напр.: Бергер, Лукман 1995] [114 - Более подробно современную дискуссию о понятии института в социальных науках см.: [Hall, Taylor 1996; The New Institutionalism 1998].].

Категория (теоретический код) «процесс». Ядерная категория и основной социальный процесс

   Несмотря на то, что в принципе теоретические коды, связывающие субстантивные коды, могут быть любыми, особое внимание последователи обоснованной теории уделяют категории «процесс». Они нацелены на поиск основного социального процесса и ядерной категории, которая этот процесс маркирует:
   «Задача обоснованной теории – выработать теорию, которая учитывает образцы поведения, релевантные и проблематичные для тех, кто его осуществляет. Задача состоит не в том, чтобы создать многотомные описания или тонкую верификацию. Разработка теории происходит вокруг ядерной категории. Без ядерной категории усилие обоснованной теории даст нерелевантный и неработоспособный результат. Поскольку ядерная категория объясняет наибольшую долю вариации (дисперсии) исследуемого паттерна поведения (образца поведения), она имеет несколько важных функций для разработки теории. Она релевантна, и она работает. Большинство других категорий и их свойств соотносятся с ядерной категорией, что делает ее предметом внимательной проработки и модификации, поскольку она так сильно зависит от того, что происходит в действии.
   Эти функции ведут к теоретической завершенности – способности учитывать наибольшую долю вариации (дисперсии) исследуемого паттерна поведения, опираясь на как можно меньшее число концептов, максимизируя, таким образом, бережливость (используемых средств) и широту охвата. Очевидно, что интеграция теории вокруг ядерной категории определяет ее границы и границы исследовательского проекта.
   При выборе ядерной категории на первый план выходит первое ключевое правило обоснованной теории: в теорию будут включены только те категории, которые соотносятся с ядерной. Другая ограничительная функция ядерной категории проявляется в ее необходимом отношении к раскрытию проблематичной природы исследуемых образцов поведения. Не фокусируясь на том, как ядерная раскрывает, разрешает и обрабатывает проблему, анализ может прийти к учету незначимого в паттерне (поведения), вместо того чтобы быть направленным на основную проблематику» [Glaser 1978: 93].
   Чтобы отыскать (выбрать) ядерную категорию, Б. Глезер советует следующее:
   «Кодируя данные, аналитик первым делом должен внимательно искать ядерную категорию. По мере того как он постоянно соотносит случаи и концепты, он будет создавать множество кодов, в то же время будучи наиболее внимательным к одному или двум ключевым. Он постоянно находится в поисках главной темы – того, что, по его мнению, является основной заботой или проблемой для людей в исследуемой ситуации (setting); того, что суммируется в образцах поведения, содержания происходящего в данных; того, что есть сущность значимого, отражаемого в данных, – в поисках герундия, который выявляет процесс и изменения» [Glaser 1978: 94].
   В своих работах Б. Глезер дает признаки как ядерной категории, так и основного социального процесса [Glaser 1978: 94–116], на поиск которых направлена методика, однако здесь мы не будем подробно останавливаться на этом. Здесь нужно отметить другое: Глезер пишет, что в принципе это выбор исследователя, чем заниматься и с какими категориями работать – с процессами или с единицами либо целостностями (с группами, личностями, организациями, агрегатами, нациями и т. д.), и тем не менее он настаивает на использовании процессуального подхода, на поиске основных социальных процессов. Сам Глезер приводит ряд свидетельств в поддержку своего подхода, главным из которых является работа с каузальностью. Дело в том, что исследователь, анализирующий те или иные единицы (units) – группы, организации, агрегаты, статусы, нации… – если только он не ограничивается описательным исследованием, должен отвечать на вопросы: что происходит с этими единицами и почему это происходит. Фактически это и есть вопросы о процессах и об условиях, их запускающих. Акцентирование же сразу внимания на процессах позволяет легко подбирать другие единицы – те в которых осуществляется такой же процесс. Это позволяет лучше выяснить условия / причины его протекания. Кроме того, нам кажется, что обоснованная теория, как и ряд иных философских и социологических направлений, апеллирует к тезису о непосредственной наблюдаемости каузальности (в противовес наблюдению регулярностей и приписыванию причиняющего воздействия одной из таковых регулярностей) [115 - Подробнее о непосредственном наблюдении каузальности в исследованиях, задействующих качественные методы, см.: [Maxwell 2004].] и пытается эту каузальность обнаруживать, используя для этого категорию процесса.
   В нашем исследовании, посвященном мотивации деторождения, ядерной категорией стала категория «опыт детодержания», а основным социальным процессом – процесс его приобретения. Для обнаружения условий протекания данного процесса мы, в частности, специально проводили интервью с парами – многодетная мать и дочь (опрашивались отдельно), на предмет выяснения преемственности репродуктивного поведения в таких парах.
   Мы постарались дать краткое представление о том наборе методических принципов, которые предлагает аналитику обоснованная теория. Основными из них, на наш взгляд, являются использование категории процесса и соответственно поиск его стадий, теоретическая выборка, метод постоянных сравнений, теоретическое и субстантивное кодирование. В основном корпусе книги мы продемонстрировали некоторые результаты, полученные при попытке использования этого инструментария. Помимо собственно результатов в Приложении 2 описан процесс построения теоретической выборки, как он протекал в нашем исследовании. Кроме этого в Приложении 3 можно ознакомиться с примером одного из проведенных нами интервью, которые составили основной массив полевых материалов данного проекта.

Приложение 2

Краткая характеристика исследования. Теоретическая выборка

   В Православном Свято-Тихоновском гуманитарном университете в рамках направления «Практическое богословие» был инициирован пилотный проект «Семья и деторождение в России. Категории родительского сознания». В состав исследовательской группы вошли социологи и теологи ПСТГУ.
   Для осуществления исследовательского проекта была использована методология «обоснованной теории» (см.: [Страусс, Корбин 2001; Glaser 1978; Charmaz 2006]), с привлечением различных техник кодирования и последующей категоризации текстовой информации. Массив используемых в качестве данных текстов был получен главным образом методом полуформализованных биографических лейтмотивных интервью (см.: [Биографический… 1994; Atkinson 1998]). Продолжительность одного интервью в среднем составила 2,5 часа [116 - Практически все аудиозаписи интервью транскрибировались, т. е. были переведены в текстовый режим – объем каждого составил около полутора авторских листов (60 тыс. знаков).].
   Мы не прикладываем гайдов интервью, поскольку только на начальном этапе исследователи сами задавали набор тем и вопросов, которые они хотели бы обсудить с респондентом на основной стадии исследования. «Гайд» представлял собой скорее обсуждение биографии респондента с акцентом на (1) переломных ее точках, (2) собственном детстве респондента (и его видении своих родителей, семьи, в которой он родился и вырос), (3) моментах рождения его детей, (4) его видения своего будущего, «планов» на будущее (или их отсутствия), (5) его «планов» на собственную семью и детей. Нужно отметить, что нарратив респондента позволяет увидеть те «вещи», контексты, события, которые он принимает во внимание при осуществлении собственных действий и принятии значимых решений. Биографическое интервью позволяет описать события его жизни и составить представление о «фактической» стороне дела – тех фактах, которые сам респондент считает нужным (возможным) вспомнить в коммуникации с интервьюером.
   К настоящему моменту закончен базовый этап сбора данных (опрошено 80 человек). Некоторые параметры обследованной совокупности приведены в таблице 7.

   Таблица 7
//-- Распределение опрошенных по городам --//

Окончание табл. 7

   В исследовании был применен подход теоретической выборки. К настоящему моменту присутствуют следующие подвыборки:
   1) многодетные невоцерковленные (мужчины и женщины; трое и более детей в семье);
   2) многодетные православные (трое и более детей в семье);
   3) малодетные (один-два ребенка) невоцерковленные семьи (мужчины и женщины);
   4) бездетные невоцерковленные семьи (мужчины и женщины);
   5) супружеские пары (муж и жена опрашивались отдельно);
   6) детско-родительские пары из многодетных семей (мать и одна из дочерей опрашивались отдельно);
   7) специалисты по сопровождению детства (работники детских садов, женских консультаций, акушеры в роддомах, консультанты центров грудного вскармливания).

   Процесс теоретической выборки
   Этапы

   Этап 1

   Таблица 8
//-- Рекрут в Москве, Санкт-Петербурге и Нижнем Новгороде --//

Продолжение табл. 8

Окончание табл. 8

Этап 2

Таблица 9
//-- Рекрут в Перми, Новосибирске, Хабаровске, Якутске --//

   На втором этапе проекта было выделено несколько «категорий-гипотез» («своя жизнь», «ответственность и медицина», «опыт детодержания»), касающихся объяснения деторождения, и особенно рождения третьих и последующих детей. На следующем этапе было принято решение сделать такие шаги:
   1) соотнести выделенные «категории-гипотезы» с существующими исследованиями, объясняющими деторождение;
   2) выделить «негативные случаи» по отношению к зафиксированным гипотезам, которые потенциально опровергали бы или не вписывались бы в зафиксированную логику;
   3) выделить «позитивные случаи», которые не объясняются выдвинутыми гипотезами.
   Ниже описана работа, проделанная для подготовки выборки третьего этапа исследования. Третий этап был призван верифицировать построенную на предыдущих этапах гипотезу. К моменту выхода книги третий этап не проводился.

   Существующие исследования факторов рождаемости
   В сводной таблице отечественных исследований рождаемости в РФ (см. с. 176 наст, изд.) представлены основные факторы, объясняющие вероятность рождения женщиной более чем одного ребенка (см.: [Рощина, Бойков 2005; Малева, Синявская 2006; Синявская, Тындик 2009; Рощина, Черкасова 2009]). Данные исследования выполнены на разных массивах данных и по разным временным периодам. В основном они базируются на массовых опросах женщин в репродуктивном возрасте (18–(39)44 года). Следует отметить, что в конструируемых моделях объяснения деторождений зачастую разделяются факторы рождения одного ребенка и факторы рождения двух и более детей, что может быть связано с малыми выборками [Рощина, Черкасова 2009]. Тем не менее кажется важным разделять факторы рождения двоих, троих и более детей. Во-первых, часто в исследованиях заявляется, что в России существует норма двухдетной семьи, что может исказить логику моделей при добавлении туда семей с тремя и более детьми, а во-вторых, тут же указывается, что многодетность – это «особый случай».

   Факторы, которые позитивно влияют на рождение более чем одного ребенка, в представленных исследованиях следующие:
   • наличие партнера (как в браке, так и необязательно в браке);
   • репродуктивные намерения (желание родить ребенка, желание иметь больше детей).

   Например, в исследовании О. Синявской и А. Тындик приводится следующий результат: «Если женщина ориентирована на многодетность, т. е. она бы хотела иметь троих или более детей, вероятность появления ребенка почти вдвое выше по сравнению с женщинами, мечтающими о двух детях; причем среди постоянных партнерств этот эффект еще выше. Для женщин, ориентированных на семью с одним ребенком, вероятность рождения ребенка, напротив, почти вдвое ниже» [Синявская, Тындик 2009: 142].
   Для понимания того, содержит ли наш массив интервью случаи, в которых могло бы проявиться влияние данных факторов на логику респондентов, были построены сводные таблицы по центральной переменной «численность детей». Распределения сделаны по переменным: семейное положение, стаж в браке, доля дохода супруга в семейном доходе, число полных лет, число детей в идеальных условиях.
   В результате построения таблиц на массиве проинтервьюированных респондентов можно говорить, что в нем содержатся случаи, когда влияние факторов могло проявиться в логике респондентов.
   Приведем таблицы распределения полученных в исследовании данных по различным переменным.

   Таблица 10
//-- Распределение опрошенных по полу и числу детей --//

Таблица 11
//-- Распределение опрошенных по семейному положению и числу детей --//

Окончание табл. 11

Таблица 12
//-- Распределение опрошенных по длительности брака и числу детей --//

Таблица 13
//-- Распределение опрошенных по возрасту и числу детей --//

Таблица 14
//-- Распределение опрошенных по представлению об идеальном числе детей и фактическому числу детей --//

Таблица 15
//-- Распределение опрошенных по представлению об идеальном числе детей и фактическому числу детей --//

Таблица 16
//-- Распределение опрошенных по доле участия в семейном доходе и полу --//

Окончание табл. 16

Таблица 17
//-- Распределение опрошенных по доле участия в семейном доходе и числу детей [117 - Посчитано только для женщин.] --//

Таблица 18
//-- Распределение опрошенных по доле участия в семейном доходе и представлению о числе детей в идеальных условиях [118 - Посчитано только для женщин.] --//

Таблица 19
//-- Сводная таблица факторных исследований факторов деторождения в РФ --//

   «Позитивные кейсы»
   По результатам второго этапа проекта была выделена категория «опыт детодержания». В качестве гипотезы зафиксировали следующее: многодетность возникает, если в родительской семье было много детей и есть позитивная оценка этого опыта, или было мало детей и есть негативная оценка этого опыта. Отдельная ситуация – родительская семья многодетная и потенциальный родитель был младшим ребенком в семье.
   При анализе проблемы совмещения двух разных «опытов детодержания» в родительской паре встал вопрос, какой опыт – мужской или женский – становится более значимым при определении второго и последующих рождений. Раскрытие темы «ответственности и отцовства» позволило считать, что данная ситуация различается для мужчины и женщины. То есть, если и мужчины, и женщины имеют разное представление об образе семьи, в том числе обусловленное родительской семьей, то скорее «возобладает» позиция мужчины.
   Для подтверждения или опровержения данного положения необходимо проанализировать примеры семей, в которых такое же число детей, как и в семье отца. Кроме того, необходимо отыскать примеры семей, в которых число детей повторяет число детей в семье матери. Необходимо выяснить логику и аргументацию принятия решения о втором и последующих рождениях и выяснить, как оценивают свой «опыт детодержания» отец и мать.
   Также необходимо добрать «кейсы», на основании которых можно увидеть выделенные переменные и иметь представление об их влиянии на решение вопроса о деторождении / осмысление произошедших рождений детей.

   «Негативные кейсы»
   В данном случае остались «кейсы» рождаемости, в том числе многодетности, которые не попали в наше поле зрения, хотя на них строится аргументация увеличения рождаемости.
   Один из тезисов состоит в следующем: увеличение рождаемости (в том числе вторых и третьих рождений) опосредовано «брачностью». Увеличение числа браков приводит к росту рождаемости и увеличению доли внебрачных рождений, которые тоже вносят вклад в общую рождаемость в стране. Рождение детей в последующем браке также может быть связано с невозможностью реализовать «совместное желание» иметь детей в браке существующем. Например, в «Докладе о развитии человеческого потенциала…» приводится такая интерпретация соответствующих данных: «Повторные союзы обеспечили более 16 % всех рождений, почти 10 % первых, более 23 % вторых и более 35 % третьих и последующих рождений, состоявшихся в союзах с совместным проживанием обоих родителей…
   Это означает, что общий уровень рождаемости в стране, в частности частота рождения вторых и последующих детей, все более зависит от репродуктивного поведения супругов в повторных союзах… Повторный союз сегодня редко начинается с регистрации брака, и лишь в одном случае из трех партнеры решают его зарегистрировать когда-либо, что придает дополнительный импульс к росту небрачных рождений» [Доклад о развитии… 2009: 46].
   Соответственно на третьем этапе проекта было решено добрать интервью со следующими типами респондентов.

   Таблица 20
//-- Структура теоретической выборки на третьем этапе проекта --//

Приложение 3

Пример интервью

   И.: Расскажите о себе, кто Вы, что Вы, откуда, про семью, где вы родились.
   Р.: Мне 38 лет, последние 20 лет проживаю в Новосибирске. Я очень много ездил, женат вторым браком. От первого брака детей нет, есть от второго. Работаю в данный момент риелтором, охранником.
   И.: В смысле?
   Р.: Охранник – это работа, которая дает стабильный доход, т. е. семь дней в месяц я работаю, а риелторская – это дополнительные деньги.
   И.: А сколько удается хорошим риелторам заработать?
   Р.: В принципе, если хороший риелтор, может поднимать до 80 тысяч. Если хороший риелтор со связями. В среднем 45, где-то так выходит. Но это так, если разделить доход, то в районе 40–45; понятно, что риелтерская – основная деятельность.
   И.: А что такое охранник?
   Р.: Охранник – это просто сидеть за деньги. Она не мешает основной деятельности и т. д. Пришел, отсидел, отоспался.
   И.: А это важно, чтобы была эта работа?
   Р.: Во-первых, у меня не реализованное в свое время военное училище, я поступал. Это относительно стабильный доход. Во-вторых, там есть спортзал бесплатно, это большая экономия и т. д. Здесь халява, платить не надо. Тем более это знакомые, через кого я устроился, безумных обязательств нет, меня никто не дергает, все спокойно. Можно сказать, это хобби, которое оплачивается.
   И.: Хорошо. Давайте чуть пораньше – о семье, в которой Вы родились, можете что-то рассказать?
   Р.: Могу. Ситуация такая, что у меня родители развелись в мои три года. Отца я потом видел, но они жили в колхозе, он тракторист, а мама на всяких работах работала: лесоповал, еще где-то. Отец больше работал… а родители развелись, с тех пор я не общаюсь с ним, только видел. А потом очень много ездили по Красноярскому краю, в Норильске были. Мама где только не работала – токарь, разнорабочий, шпалы, кирпичный завод – такая деятельность.
   И.: А вы один в семье?
   Р.: У меня есть старшая сестра, на 10 лет старше, но она одна живет с 16 лет. Так получилось, когда ей было 16, она с бабушкой осталась. Как раз родители переехали в Норильск, проблемы были там с переездом, и она осталась с бабушкой, в деревне они жили, и с ней выросла. Сильно плотно не общались – знаем друг о друге, периодически созваниваемся, но безумных каких-то чувств нет.
   И.: А как так получилось, что она осталась с бабушкой?
   Р.: Знаете, это семейная разборка – я так до сих пор информации получить не могу, ни от сестры, ни от мамы. Мама, на мой взгляд, когда переезжали… я не знаю, они общались, жили друг у друга, много ничего не объясняли. Но я так понимаю, что это было на почве развода. Ей, получается, было 13 лет, и это было тяжело для нее; это я практически ничего не помню, а ей крышу сорвало.
   И.: А что рассказывает?
   Р.: Ну что там потихонечку… я не помню, ну сильно там кричали, ругались. Я понимаю, еще тяжело было, у нее на глазах это все происходило, и она устала и не хотела жить с мамой. Она, может, чего не понимала, домысливала сама чего-то, и в итоге с бабушкой осталась.
   И.: И как у нее дальше жизнь сложилась?
   Р.: У нее сейчас двое детей, т. е. она вторым браком тоже замужем. Первый муж погиб, со вторым мужем давно живет, лет 20 уже.
   И.: Вы сказали, что 10 школ сменили. Что это были за перемещения?
   Р.: Не знаю, родители так… в Норильске получилось – город рос, школы новые открывались, и с одной школы переполненной в другую школу переполненную, и еще в одну. Так три школы поменял. А потом родители переезжали, они там обратно вернулись… параллельно еще в Пермскую область ездили. Мама уже тогда вышла второй раз замуж.
   И.: А вы вдвоем ездили, перемещались?
   Р.: Нет, родители вдвоем. И в Пермь съездили тоже вдвоем. Так получилось… жила в Перми, и мы ее посещали. Потом вернулись, потом мама вышла замуж, потом что-то решали и в конце концов осели здесь, под Новосибирском, – это была моя девятая школа. Так получилось, это не от меня зависело.
   И.: А что вы там делали?
   Р.: Я просто… первые места занимал, меня видели.
   И.: А что ушли из нее?
   Р.: Там тоже такой момент получился, у меня реально была ситуация такая. Я когда в школах учился, у меня было по физике и математике 5, а в этой школе я фактически… не получилось с первого раза. Получилось, что ровно через год мне по барабану была эта геометрия. Я на олимпиадах держался за счет оригинальности мышления из старой школы, старых знаний, а в основном я не учился. Я еще наполовину в эту школу не ходил. Я считаю, что для меня все нормально закончилось. Может быть, у меня бы сложилось по-другому, я был бы первым по физике и математике, лучше или хуже бы моя жизнь не стала – я не знаю. Мог бы в университет поступить, но не знаю – это предположения.
   И.: До того как перейти к универу, еще немного о семье. Мама, какие о ней воспоминания остались?
   Р.: Да что остались, она и сейчас есть. Мама у меня эмоциональный человек, и я честно не понимаю, допустим, отца. У нее если любовь – то это любовь, если ненависть, то ненависть. От любви до ненависти полсекунды. Много эмоций. Она очень много работала, в силу своих представлений. Ее любое чувство было беспредельное; я сколько себя помню, с мамой связаны настороженные чувства… от общения с ней – то любовь, то ненависть, не знаешь, с чем подойдет. Я достаточно рано постарался от этого всего отгородиться, сам в себе замкнулся и не реагировал ни на что.
   И.: Например? То, что дома было?
   Р.: Конечно. Я не пытался бежать из дома, я до армии прожил дома, то есть… я чувствовал себя отцом семьи, за маму. Но честно говоря, после армии пошел в институт, в общежитие, и сейчас, когда мама приезжает, стараюсь под любым предлогом не ездить. Раз в год бываю, чтобы не разбаловать. И к ней домой, это ее территория, я не хочу. Здесь мой дом, моя территория, моя семья, и я здесь устанавливаю свои правила. Мне так легче.
   И.: А про отца?
   Р.: Про отца я, честно говоря, фактически ничего не помню. С мамой живя, я понимаю чисто как мужчина – я не представляю, как с ней жить. Я не представляю, как они 10 лет протянули, даже больше. Наверное, потому что работали по 16–20 часов, сил и времени на разборки не оставалось. Я помню, ситуация такая получилась, что я на полгода раньше уехал в Норильск и там жил, нормальная ситуация, что мужик полгода… надо было думать, вдвоем решать. Когда приехал… она выгнала его, он потом несколько раз приходил, а мама меня настраивала: папа нас бросил. Мне было три-четыре года, и когда он приходил, со мной не общался, с ней какие-то разборки, любишь – не любишь, а я в сторонке наблюдал. А когда начинала разборка переходить в разряд «уходи отсюда», он говорил: я к сыну пришел. Я был как предлог. Ну а потом я его еще видел в 85-м году… я забыл точно, какой год. Последний раз видел, мне было лет 13, он пытался обнимать меня, а у меня нет таких… ощущений, что это мой отец. Это был посторонний мужик. И сейчас я буквально какие-то… я работаю над этим, чтобы не набрасываться – я положительные моменты вспоминаю. Были они в смысле работы.
   И.: Как это?
   Р.: Просто… постоянно думаю, как я живу, что делаю, правильно ли я делаю, как меня воспитывали родители, не хочу, чтобы у моих детей были такие проблемы. Опять же чисто по психологии я сам знаю, что если человек вырос без отца, то я это знаю – у меня нет определенных схем поведения выработанных мужских, я до всего дохожу сам. И сейчас это до сих пор происходит. Я когда в армию входил, для меня это было очень сильным шоком – внезапно, что я в принципе не представлял, как я буду жить в компании чисто мужской. Потому что я был замкнут, всегда сам по себе, никогда с большим количеством мужского пола не общался. Не то чтобы я в куклы играл – нет, но у меня был свой мир, свои многие вещи, которые в мужском коллективе ненормальны. Я матом стараюсь не крыть, какие-то моменты интимной жизни я не выношу вовне, не обсуждаю и т. д. Эти моменты нормальны в мужском коллективе, но я этим не занимаюсь. Поэтому были такие проблемы. И получилось, что я сменил 10 школ – в каждую новую школу приезжал, а там прописка, т. е. в каждой новой школе я дрался. Первые полгода дрался постоянно со всеми в классе, со старшими, параллельными классами, слава Богу, с младшими не дрался. И у меня было подсознательно такое отношение, что когда в любой новый коллектив попадаешь, то это всегда так. И в принципе в армии я тоже через это прошел, но пережил нормально – никого не покалечил, сам не покалечился. Это хорошо. Эти вещи, какие за собой я отслеживаю, понимаю, что есть не дефекты какие-то, а информация психологическая. Поэтому… я об этом думаю, я себя стараюсь контролировать – что я делаю, зачем я делаю. Какое-то событие произошло, я его стараюсь разобрать, понять, что я сделал правильно, что неправильно, что я сделал, что можно было сделать, что сделать, чтобы это не повторялось.
   И.: Об отчиме несколько слов.
   Р.: Отчим – это у нас отдельная песня. Если тоже так с точки зрения психологических заморочек рассматривать, то мама мне внушала, что папа плохой, а вышла она замуж за лучшего. А отчим, как выяснилось через некоторое время, пил запойно с периодичностью в неделю, и по бабам бегал со свистом при этом. Мама на это прятала голову в песок, и они прожили 25 лет. Я принял такую позицию, что мне это не надо, это не мое дело, разбирайтесь сами. Ну и они развелись недавно, года четыре. Я так понимаю, что для меня это была травля определенная – мама такая белая и пушистая, и тут такой финт ушами. Приходит мужик, его не было неделю. Они познакомились, когда я в пионерлагере был. Приезжаю, а мне – вот твой новый папа. Новый папа, и ладно, жить будем хорошо. Мы поиграли, мне 10 лет тогда было, вроде все нормально. Недели две с ним пожила, а потом папа приходит пьяный, пахнет. И мама начинает – моя мама, которая ради меня на все, такая пушистая, начинает его мыть, стирать. Для меня это был сильный удар. Он и кодировался, и еще что-то делал, но пьянки были, с топором бегал.
   И.: Выжили?
   Р.: Да. Он может сделать что угодно, но когда чувствует отпор – понимает. Зарубить может в первые две секунды, а потом это уже игра такая. Но я так понял, что маманю это устраивало, то есть у них такая веселая была жизнь, подпитка постоянная. Я потом выяснял, почему так… бабушка, мамина мама, она… их в семье было пять, и она ненавидела женщин, сама бабушка, и мама была единственной девочкой. Она била ее постоянно, поэтому маманя – она… я с бабушкой тоже беседовал, когда она еще жива была, мне тогда было лет 20, так просто по жизни говорили…
   И.: А бабушка что?
   Р.: Бабушка была вообще из кулацкой семьи, ну не кулацкая, а такая – выше, чем казаки. И там она очень красивая была, со строгими нравами семья. Ее муж ее украл – по любви все было… это там же, в Красноярском крае, было. Потом первого ее мужа раскулачили-расстреляли, она второй раз вышла замуж за инженера – его в 37-м году загребли. Она тоже хлебанула на самом деле. Потом за деда уже вышла замуж. Предыдущий брак… пожили они, и не было ощущения, что она баба исправная, всю жизнь она от кого-то зависела. Она сильный человек, но возможности самореализоваться не было – постоянный страх что-то натворить, еще что. И у нее было такое отвращение к женскому полу: мол, бабы все слабые. И поэтому на мамане все вымещалось. А маманя, у нее детство тяжелое было, и у нее потребность… поругаться, потребность в сильных эмоциях, она их постоянно ищет. И с отчимом у нее это все компенсировалось. Что случись, а его нет – она страдает, приходит – всякие разборки. Ну представляете, то ссора, то примирение, неделя счастья. Сейчас они развелись, ей этого не хватает – она пытается на нас все. Самая легкодоступная – наша семья, она пытается это все от нас получить.
   И.: И что вы делаете?
   Р.: А по-разному, когда домой не пускаем, иногда ругаемся, по-разному.
   И.: Но при этом отношения остаются?
   Р.: Да, это же моя мать. Но честно говоря, два дня назад она меня вывела из себя и уехала. Но мы уже к ней относимся как к маленькому ребенку, в каком-то плане она маленький ребенок и есть – успокоится и перезвонит. Два дня не звонит, потом позвонит. Факт тот, что я это жестко отслеживаю, и допустим… я ей создаю такое состояние, чтобы она собиралась и уезжала.
   И.: А вы не пытались эту схему ей предъявить?
   Р.: Пытались.
   И.: И что?
   Р.: Бесполезно. В принципе. Она не воспринимает меня как взрослого человека до сих пор, и она в принципе никого не воспринимает. Знакомые, друзья – она всегда считает, что она права, то есть она в принципе ничему не научится в моральном плане, и в физическом – она считает, что вот она такая, и все. У нее любимая песня: полюби меня такой, какая я есть. Вот это она и предъявляет.
   И.: Она это проговаривает?
   Р.: Нет, но на самом деле это девиз ее жизни. Ведь человек в основном говорит о себе… послушаешь человека – он всегда говорит о себе. Рассказывает о своей жизни. Полюби меня такой, какая я есть. Вот я такая – меня нужно за это любить, и ничего другого у меня не будет, я вот такая.
   И.: Если возвращаться к периоду окончания школы и поступления в институт, что происходит там? Какие соображения, что думаете, что в голове?
   Р.: Это было 16 лет… Вообще, в тот момент, я понимаю, мне было по барабану, чем заниматься, все равно, только бы от этого всего сумасшествия уйти. Поэтому я… ухожу в армию. Мне это нравилось, я всегда мечтал про войну, воевал, играл. Я в секциях разных занимался – ушу, рукопашный бой. В 86-м году это было проблематично, меня на партсобрание не пускали из-за ушу, но партийный наш деятель говорил, что это из буддизма все, религия. Вызывали к директору, на партком. Мы никому не говорили, но кто-то настучал, что мы этим занимаемся. Говорили, что это нельзя. Но ведь это хорошо, физическое развитие, растяжки, а не простой мордобой. Нет, это буддизм, и это чуждо нашему обществу и т. д.
   И.: Они были в курсе, что такое буддизм?
   Р.: Вряд ли в курсе, но была такая установка, что это вредно и все такое. Я честно говоря, такого слова тогда не знал. Ну был дядька, которому сорок лет, у которого кулаки здоровые… хорошо. Туда иди, иди сюда, и в драке хорошо, когда сила не нужна. Там установка, что драться нехорошо, сила не нужна…Поэтому у меня цель была тогда в тот момент – поступить в военное училище, но не прошел по здоровью. Поступал… может, это была определенная веха в моей жизни, что я туда не пошел, если бы я пошел, по-другому бы моя жизнь сложилась… У меня был одноклассник, мы были похожи очень сильно. Я у него одно время жил, он у меня. Он туда поступил, учился. Если бы мы поступили туда вместе, у нас был бы такой период в жизни, когда дрались бы вместе, он бы меня защищал. Человек меня понимал, все мои заморочки какие-то. Мы тогда разбирались, у меня тогда жизнь бы насыщенная была – бандитизм и все такое. Когда стало все нормально, стабилизировался, высоко поднялся, легализовался, но могло бы быть и так, не факт, что он бы дожил до таких лет. Но я не попал. У меня еще по истории были всегда хорошие оценки – война, эти темы у меня всегда были. Я первого сентября брал учебник, читал и закрывал и больше не открывал, но эти темы всегда знал – запоминал. И мне дали со школы направление в Новосибирск в пединститут. Самый прикол был в том, что, когда я готовил документы в военное училище – шутил, что куда мне еще, как не в военное училище, не в пед же. И вот по направлению прошел, сдал все экзамены – нормально, поступил в пед. Я не знал, чем я заниматься буду в жизни. Разброд и шатание бы началось, в тот момент из пединститута… была определенная карьерная лестница – можно было пойти в школу, директором школы, в райком, но я тогда на эти темы не задумывался, поступил и поступил. Поэтому я спокойно на истфак поступил.
   И.: А армия когда была?
   Р.: Армия была после первого курса. То есть мы попали в горбачевский указ так удачно. До этого в армию не брали, а потом вышел указ президента Горбачева, что в армию берут студентов. И короче, нас загребли. Через полгода народ возмутился – сказали: студентов больше не берем. В армии я пробыл год, опять же по президентскому указу вернули обратно. По-своему для меня оптимальный вариант получился. Я поучился, отслужил, вернулся обратно и нормально защитил диплом.
   И.: А где служили?
   Р.: Служил в железнодорожных войсках в Центральной России, потом попал в Красноярский край, в промежутке был на Дальнем Востоке во взводе охраны. БАМ строил, дорогу.
   И.: А какие воспоминания об армейском периоде?
   Р.: Да разные. На самом деле сейчас вспоминается веселое и хорошее реально. Было тяжело физически, морально было тяжело, еще чего-то боялся, всякие мужские отношения – вот я туда и попал. Адаптироваться адаптировался, нормально то есть. Не могу сказать, что это было… я тут недавно на эту тему задумался – достаточно спокойно все перенес, себя в обиду не давал, на стульчике тихо посидел, молодых не гонял, сам за молодыми не бегал, дрался, но это нормально было…Нормально. Но дрался – никого не убил, не сломал, мне ничего не сломали, хотя всякое было. Хорошо, что во взвод охраны попал – там попроще было. Пришел сержант, опять же уволился по президентскому указу – нас должны были увольнять с июля, до августа хотели продержать. Я прошуршился, повертелся, пару махинаций совершил. Мой батальон уехал железнодорожные пути строить, а я остался в казармах, взвод охраны остался, чтобы охранять все это дело. А я как бы заместитель командира. И так прикол был такой: проблема была на уровне полка, я звоню в штаб полка, говорю: я такой-то. Звонит мое батальонное начальство, я говорю: штаб полка требует, чтобы меня уволили, документы скорее подавайте. И это прошло. И все, с июля – увольняйте. Хотели в декабре уволить, но тут я такое сделал, и срочно… правильно, увольняйте. Помню, такой прикол: приезжало какое-то начальство, приказ подписали, и все – с сегодняшнего утра я не солдат. Кто подписывал? Я говорю: такой-то. Уволился и пошел.
   И.: И как ощущения – стоит идти в такую армию?
   Р.: В такую – нет. Армия как сам организм – она нужна, но она не должна быть такой.
   И.: А какой она должна быть? Чего из того, с чем столкнулись, не должно быть?
   Р.: В армии надо учиться защищать родину. В армии должны именно этому учиться, а не… там правильно маршировать или что-то еще. Это надо в определенной степени, но не в такой пропорции. Человек должен уметь стрелять в армии, уметь драться. Драться – это у нас нормально.
   И.: Часть про драку лучше оставить, или лучше, чтобы ее не было?
   Р.: Да в принципе это в любой армии мира есть. Я общался с людьми, которые за границей служили, с американцами, – в любой армии мира молодых шпыняют, и это нормально. Просто есть законы, есть определенные рамки, то есть ты имеешь право делать то-то и то-то и заставлять делать что-то, но при этом бить подчиненных ты не имеешь права. У подчиненных в данный момент обязанность – подчиняться, а ты старший. В определенный период… человек, когда поступил, его все шпыняют, но он знает, что он отслужил два месяца – и все, его никто не имеет права тронуть. Хотя опять же все эти драки, все это присутствует, но есть моральное обоснование, что никто не может тебя заставить. А здесь… все эти политзанятия, вся эта фигня – ты не учишься ничему. Взвод охраны – нас научили стрелять более-менее, хотя одиночные патроны, я научился. Два раза гоняли на полигон. Все остальное – двор мести, кроватку заправлять, строем ходить. Раньше строем ходить было актуально. Раньше война строилась на холодном оружии, и понятно, что люди, которые владеют построением, могут любую толпу развести. Намного больше численностью. Как Спартак, Македонский когда. А сейчас это уже отстало. Под пулеметом ходить строем бессмысленно. Он 50 патронов может расстрелять, и все. Надо другому учить людей – стрелять и т. д. Этого ничего нет. В идеале человек должен стремиться в армию почему – потому что в армии он получит новую профессию, станет стрелять, бегать, драться.
   Все нормально. И при этом гарантия есть, что он это научится делать и не станет моральным уродом. Тогда в армию пойдут. А в таком варианте, как сейчас… я давно не был, но не вижу, чтобы что-то принципиально поменялось. Все равно так же. На самом деле эти вещи происходят достаточно стабильно, и понятно, почему происходят, – войны давно не было нормальной, с чеченцами – это не тот случай, это полицейская операция по сути своей, непонятно что…Когда солдат без дела, понятно, что самый простой вариант – дать ему мести что-то, чем чему-то научить. А так швабру дал – и солдат занят, и ничего делать не надо. Это нормальное состояние для невоюющей страны.
   И.: Заканчивается армия, вы возвращаетесь в институт. Что там происходит?
   Р.: Когда я вернулся в институт, там вообще было весело: уходил в армию из одной страны, а вернулся в другую – это мои ощущения. И за этот год лично для меня изменения произошли.
   И.: А вы в каком году вернулись?
   Р.: В 89-м. Как раз тогда были перестроечные моменты, подходим к развалу Союза, в стране бардак, жрать нечего. Но я в тот момент уже четко понял, что, допустим, та же карьерная лестница, которая была и которой можно было заняться, она была бесперспективна, смысла не было туда идти заниматься. И у меня был такой период, что я начал заниматься строительством. Ярко выраженных коммерческих жилок у меня не было, мы там начинали какие-то вещи, но они не получались. Друзей, которые могли бы помочь, у меня в тот момент тоже не было. И у меня был такой период, когда я не знал, чем заняться. Учиться как бы я изначально не хотел, а тут еще я вижу, что смысла особого нет. Года два-три – они проходили… надо было… непонятно что. Я вроде учился без особого рвения, пытался какие-то моменты найти – понять, чем я хочу заниматься, что я хочу делать, то есть что я буду дальше делать, как это будет все выглядеть (просто было такое). День прошел, и ладно – такое было отношение. Понятно, что текущие моменты какие-то были, но в глобальном масштабе я не представлял, чем буду заниматься. То есть это было такое состояние ожидания моральное такое. Что-то дальше должно произойти. И опять же в то время я еще какие-то вещи не понимал, был эмоциональным человеком, то есть… ну так, жизнь была насыщенная. Мне так вот было, честно говоря. В школе работал, не то чтобы целенаправленно пошел в школу. Нужно было подработать – подработал. В охране работал, дворником в школе, сторожем. Потом – можно поработать учителем, я поработал на пятом курсе учителем…В принципе тоже для меня это было насыщенно и интересно, но я понял, что учителем я не хочу идти.
   И.: Почему?
   Р.: Во-первых, если быть нормальным, хорошим учителем – это отношение к школе. В школе есть две категории учителей: либо ты занимаешься детьми, либо ты просто даешь предмет. У меня получилась какая ситуация. Я, когда в школу пришел, был на пятом курсе, пришел с перспективой, что я там и останусь. Но я пришел – завуч, директор, все: о, молодой пришел, надо ему дать класс. Нормально, у учителя есть класс, какой класс ему дать?
   И.: Младший?
   Р.: Ну где двоечников, хулиганов много. А я еще работал в школе, которая была гимназия, там… А, Б, В, Г, Д, то есть А и Б – успевающие классы, В и Г – средние, а остальные – это классы двоечников и хулиганов. Пришел новый учитель – первые два класса никто не отдаст, потому что там нормальные дети, нагрузка там нужна… Вот свободные Г и Д – молодому учителю отдают. У меня первый урок был… Короче, получилось так. Звенит звонок, я сижу за столом, открывается дверь и входит шестой класс. Влетает 40 с лишним человек, из них 6 девочек и начинается. Я не ору, сижу наблюдаю. Они играют в капусту: кидают шапку, кто эту шапку ловит, убегает, его догоняют, начинается драка, совершают определенные движения – мальчик или девочка…
   И.: А шапка при чем здесь?
   Р.: Повод. И короче, шапку они оставляют. Я сижу наблюдаю… вот эта такая процедура веселая. И так 45 минут бегают, потом подбегают – Вы наш новый учитель? Я говорю: да. И так весь первый урок прошел, потому что мне надо было понять, кто там есть кто. Звонок – все выбегают. Такой вот первый урок. Я работал – у меня все такие классы были, все. Приходишь и понимаешь. Там далеко не дураки дети, не все дураки, реально. Дураков сейчас мало бывает вообще. Просто запущенные дети – двоечники, проблемы с поведением, дети из неблагополучных семей – и с этими детьми я работаю полгода. То есть там о какой-то педагогической деятельности речь не идет – если ты общаешься с детьми два раза в неделю, о какой педагогической деятельности может идти речь. А вопрос преподавания предмета тоже не стоит, что можно преподавать, если им все по барабану? История, не история, из 40 человек это одному более-менее интересно, с ним я пытаюсь что-то сделать, а остальным по барабану. Если им интересно, я пытаюсь им рассказывать, есть ли это в программе или нет – неважно. А так основная задача у них – убить время, вот и все. И потом получилось как: полгода я с ними… а когда с таким контингентом общаешься, вырабатывается определенная манера поведения. Чисто по-мужски (если тебе нужно… конечно), 40 детей контролировать – это нет, но ты можешь с их лидерами… с ними нужно как-то решить. Ты можешь как-то с ними договориться либо их давить по сути своей, либо они задавят тебя. Был человек, с которым можно договориться, его на хвост сажать, при этом он сажает на хвост всех остальных. При этом чтобы его не обидеть, себя не обидеть – либо ты просто давишь детей, просто давишь морально. А давить их как можно – горлом, взглядом, физические моменты. Ты его не бьешь, но можешь за руку взять и посадить, он это сильно чувствует, не значит, что ты его в угол зажал и начал бить – нет…Вырабатывается определенная манера поведения – я это очень четко и сильно понял через полгода. Так получилось, что учитель заболел и я попал в нормальный класс. Отвык от учеников нормальных. Задаю вопрос: кто сегодня хочет ответить? Пару раз я это делал ради прикола – такой ржач, никто не хочет. А тут захожу в классную, не знал ничего, и мне говорят: учитель заболел, ты урок ведешь. И я прихожу, и они, не зная ни темы, ничего… и класс был… у меня не было такого, что параллель. Я захожу: какая тема урока? И лес рук. Спрашиваю: а кто хочет отвечать? И лес рук. И все слушают, переспрашивают, о чем я говорю. И четыре человека за десять минут всю тему домашнего задания рассказывают. Мои ощущения – дааа, нормальные дети, что с ними делать? Орать ни на кого не надо. Гнобить никого не надо. Вопросы задавать можно – они отвечают, ты что-то рассказываешь – им интересно. А фактически все молодые учителя начинают с этого дерьма – и вырабатывается определенная манера общения. А я вот в другой класс попал, немного отработал и начал отслеживать этот большой плюс. Я не кинулся… когда проработаешь четыре-пять лет в Д-классках, тебя потом начинают переводить на нормальных детей. И тогда получаешь нормальное количество детей. И так получилось с детьми, они полгода поучились с этим учителем, они нормальные и замечательные.
   И.: Какие дети?
   Р.: Из А и Б. Потом учитель уволился, мне отдали этот хороший класс. И с детьми интересно работать. Легче однозначно. И когда ты не закалился на этих, не заматерел, ты можешь уже по-другому выстраивать отношения, нормальные и человеческие отношения. Самый прикол, А и Б классы, хотя я проработал с ними один год всего, встречался потом, они меня помнят… такие дети. А в тот момент был заработок жесткий.
   И.: Ради заработка остались?
   Р.: Нет, тоже нет. Я понял, что в ближайшее время мне ничего не светит, кроме плохих классов. Жаться туда я не хотел, нарабатывать такие навыки по жизни не хотелось. Бороться с таким положением? Я тогда проанализировал – ни знаний, ни опыта. Я тогда за собой не права, а именно сил бороться не чувствовал. Просто побиться, ради того чтобы просто побиться? Моя жизнь, она и так как битва была до этого, лишний раз искать приключений на пятую точку я не хочу.
   И.: А что дальше происходит?
   Р.: А дальше происходит – мне предложили знакомые работать в коммерческой фирме, и я ушел туда. 92-й год, так получилось.
   И.: Долго там проработали?
   Р.: В той фирме работал лет шесть, наверное.
   И.: Когда начинают дальше происходить какие-то значимые изменения?
   Р.: Во-первых, с переходом на новую работу определенные значимые изменения. Денег зарабатывать начал. Так получилось, что я начал в фирме работать, когда тоже наступило такое веселое время – 93-й или 94-й год. То есть… много фирм таких было. Там был такой прикол: их было три учредителя, а я был шестым человеком, который на эту фирму пришел работать, а потом, когда я уже увольнялся, там работало уже около тысячи человек. И пока я работал, учредители собирались все друзья, человек 20. Рассуждали: мы сейчас поработаем года три, заживем все, зарплата там – надо сейчас потерпеть, поработать. Но реально работали много, по 20–22 часа в сутки… Я жил рядом, в одной остановке. Два часа поспал, и на работу. Я бегал на работу, а потом как бы наступил тоже такой… момент просветления. Когда в очередной раз начальник сказал, что с зарплатой нужно подождать, а у него машина и четыре квартиры, а там друзья без зарплаты… И у меня изменения произошли в понимании этого процесса. Я не уволился, я там остался работать, но по-другому относился к жизни, к работе. Это был определенный знаковый момент. И потом получилось так, что женился первый раз.
   И.: Можно чуть подробнее? Сколько вам лет было?
   Р.: Мне тогда было лет 27, где-то так. В 97-й это было. С девушкой познакомились на работе. Очень яркая девушка, сильная, интересная, тоже со своими глюками, но это потом выяснилось. Это тоже знаковый момент получился, потому что у меня опять был период – что дальше. На профессиональном уровне я понял, что я достиг максимума – я жил с девушкой, но мы жили года три, детей не было. И в тот момент я понял, что дальше жить не буду – не хочу создавать семью с этим человеком. Человек хороший был, но просто не хочу. Никаких претензий нет, но просто не по пути. А тут появилась такая очень яркая, и для меня я понимаю, что это была любовь с первого взгляда… по большому счету, это была определенная страсть. За четыре года образовалось болото, и явного выхода не было из него. А тут новый человек, с которым я раньше не общался, – очень яркий, очень эмоциональный, очень яркий человек. И с моей точки зрения, пошел определенный интерес – получится или не получится такую девушку закадрить. Получилось. Но в принципе мы прожили год и практически постоянно ругались, бурно было. На самом деле я тоже учился… по большому счету, если взять первую девушку… я знаю, что я сильный человек. И я знаю, что, если я захочу, я люблю партнера под себя согнуть в своей жизни, любого можно согнуть, так или иначе. И я до этого с девушкой жил… а тут был такой вызов. Мы с ней столкнулись и поняли… (год прожили вместе), что в этом плане достаточно равнозначны. И если бы мы сейчас встретились, мы бы это осознали, себя поняли и могли бы как партнеры быть. А в тот момент казалось, что до партнерства не дозрели, а подчиняться никто не хотел – ни я, ни она. И стукались и стукались, и в какой-то момент я принял решение – надо расходиться. И я собрал вещи и ушел. Потом мы развелись, все это очень эмоционально было, тоже так… и вот закончился этот период.
   И.: В браке думали о детях?
   Р.: Там вопросов о детях не было.
   И.: А что там было?
   Р.: Там были проблемы личностного роста – я такой, а ты не такая. Ты должна быть такой, нет, ты должен был таким. Это был вариант «полюби меня такой, какая я есть» – это то, что я вынес из своей семьи, но это не затянуто было. И каждый из нас пытался доказать, что надо любить нас какие мы есть, а меняться мы не хотим. Я не считал себя идеальным, но теперь лучше знаешь, что не так. И с этого момента, после этого разрыва, начался хороший аналитический подход к себе. Я начал задумываться о себе в том плане, какой я есть, что во мне хорошего, что можно сделать лучше, что во мне плохого. До этого я жил – полюби меня таким, какой я есть. Я считал, что неглупый, деньги зарабатываю, жену люблю, хороший такой, ну что еще говорить, – а кто против говорит, тот… в принципе все это эмоционально и очень болезненно для меня было. Но после началось такое отношение к себе, с одной стороны, философское, а с другой – критическое отношение к себе началось. Потому что все равно для меня достаточно тяжелые были полгода: я остался без жилья, без денег, без работы – все до кучи легло.
   И.: А что случилось?
   Р.: Мы развелись, это был 98-й год, как раз кризис. Мы поженились и уволились со старой работы. А поскольку я очень хорошо зарабатывал и у меня были деньги, я потом два месяца отдыхал. Я практически в отпуске не был – отсыпался, отъедался. Потом начал искать новую работу. Но требования были высоки, теперь достаточно проблематично найти работу – везде отказывали, выбирали. Но в конце концов я нашел себе работу… и я устроился числа 1 августа, а 17-го у нас случился кризис. А контора моя была сильно на импортном товаре завязана, и потом начались проблемы. Понятно, что она какое-то время протянула, но в первую очередь начали избавляться от тех, кто… только пришел, да я сел и попал. И как раз… понятно, что никто не высчитывал, но как раз развод, мы жили у нее, я, считай, ухожу в никуда, и меня еще с работы увольняют – ни денег, ничего не было. Я развелся, домой возвращаться не стал, остался в городе. Жил у друга. А друг был такой еще… творческий человек, денег у него по жизни не было, и так получилось, что мы вдвоем жили на пенсию его мамы. Мы не шиковали, конечно, и было где жить. Я недели две в потолок смотрел, пытался понять, что произошло, месяца два восстанавливался, потом это потихонечку восстанавливаться стало, потом еще и еще… такой творческий кризис был. И я это дело все пережил. А потом, когда на новую работу пришел, жизнь начала выправляться. Появилась новая работа.
   И.: А новую работу как нашли?
   Р.: Новую работу я нашел… по знакомству. В той фирме, где я работал, был начальник отдела кадров – менеджер по персоналу, как это сейчас называется. Она просто собирала на курсы менеджеров по персоналу. Когда я оказался кругом без работы, я ей позвонил и спросил: можешь помочь, у тебя же есть какие-то знакомые там. Ну она меня в контору подогнала: сходи. Я сходил на собеседование, ехал – на том берегу жил, пешком не дойдешь. Пришел пособеседовался, дня через два звоню: вас не берем. Я злой, связывался. Не берете и не берите. А тогда жил я тоже у друзей, а звонил с улицы. Прихожу, мне девочка говорит, Ляля, звони срочно в контору: они уже два раза звонили. Я говорю, что звонил им только что, мне сказали, что я не нужен. Она: нет-нет, 15 минут назад звонили и сказали, чтобы ты приходил. Какое – взяли, я только что отказ получил. Нет, берут. Ну я пришел – ну что, берете? Берем. Что платить будете? В дальнейшем очень долго все нормально складывалось. С этого начался подъем определенный в моей жизни. В себе многие вещи пересмотрел, отношение к жизни пересмотрел – позитивнее стало, физически – очень как бы такое все… работал над собой, занимался…
   И.: И через какое-то время женились второй раз?
   Р.: Да.
   И.: Расскажите про это.
   Р.: Интересный момент на самом деле. С женой познакомился на дне рождения. Ну получилось как – по работе, по старой работе, откуда я уволился во время кризиса, там девчонки работали, ну они знали, что я холостой. Перед этим ровно за год на этой работе уже, на новой, на день рождения мне подарили подарок и календарик такой маленький. А на календаре была девушка – фэнтези, художник Валеджо, Вы знаете – спереди обнаженная. А у Валеджо противоречие в картинках – у него женщины на картинах физически сильные, и таких женщин в жизни практически нет, а те, которые занимаются культуризмом, они пьют гормоны и у них фигура мужская. А тут мышцы, но при этом очень женственная. И фигура женская такая. Все прокачено. Я так посмотрел – красивая девушка. И календарик был убран, год стоял – стоит и стоит, хорошо. И где-то через полгода, по зиме, я как раз по разным секциям и клубам ходил. И вот одна из коллег, старых девчонок с работы, встречает и говорит: ты знаешь, я хожу на танцы, вот у нас тренер – девочка из Москвы симпатичная приехала, тебе бы понравилась. А я танцевать – все эти вещи… ну пошли. Пришли на эти танцы, сорок девок, один я. Танцы – это типа аэробики, такая фигня. Современный танец. И я в спортивных трусах, я туда ходил месяца два – нет этой девочки и нет. Ну не попадаю я, и ладно. Подожди, она и придет. А я параллельно ходил в клуб занимался рукопашным боем, недалеко. У меня хорошие отношения с тренером были, то есть я там любимый лучший ученик, и это не клуб почти, а наполовину семья. И тут я прихожу, а он мне говорит: у меня такая девочка появилась, растяжка, все… ты, говорит, обрати на нее внимание, понаблюдай. Я говорю, да ладно, Петрович, что ты о моей жизни заботишься. Ну и потом, значит, раз мне звонит: беги быстрее. Она там практически каждый день. Быстрей беги сюда, она на занятия приходит. Я говорю: Петрович, нуты понимаешь… зал рукопашного боя чуть дальше… ну ничего такая. Выяснилось, что это Лена и была, та, о которой мне девочка с танцев говорила. Ну и потом у нее закончилось занятие, а я принял душ, еды с собой взял – заниматься четыре часа. И вот Лена после тренировки выходит, Петрович говорит: она у нас инструктором будет работать, знакомься…
   И.: Инструктором по танцам? А Петрович весь клуб держал?
   Р.: Ну да, Петрович весь клуб держал. Рукопашный бой, но деньги нужны, и чтобы не пропадало помещение. И вот у нас знакомство состоялось, официальное такое, нормально. И все, и мы с ней общались месяца два именно на танцах. Она за мной приглядывала, подкармливала постоянно. …И Петрович показуху устраивает, с прыжками, с перекатами, все вот это делать. Прикол такой. И потом я понял, что… тоже такой прикол был – когда интим начался такой, клинья друг под друга не подбивали. Она готовила какую-то группу, надо было ехать, там девчонки-модели… понабрали, какое-то мероприятие было. Я захожу… ну вот тренировка закончилась, домой идем. Я: домой пойдешь? Она: нуда… В принципе он понял, что я буду жениться. А потом был день рождения тренера, мы…
   И.: Почему?…
   Р.: Ничего другого больше не было – никто не ухаживал, ни намеков, ни цветов, ни конфет не дарил, никто там… Мы за ручку не ходили, просто здоровались, ногами махали. А потом был день рождения у тренера, несколько инструкторов и я. Ресторан, мы посидели, танцевали – я танцевал со всеми, там две женщины – все остальные мужики. Танцевал с пионерского расстояния. Она вроде руку на плечо положила… Все. Потом на спектакль, она с подружками танцевала. Мы с Петровичем ходили – Петрович с женой… То есть стабильное такое мероприятие. Нет, она очень красиво, замечательно двигалась. И ровно через неделю был мой день рождения, я ее тоже пригласил в ресторан, и остальных тоже. Потом пошли в ночной клуб. А тут еще нюанс был – у меня была собака чау-чау, маленький тогда щенок был, я его приводил несколько раз – все его видели, что такая собака красивая. А она не видела. Спрашивает: когда собаку приведешь, я говорю: ну потом приведу, посмотришь. И мы из клуба уходим в четыре часа утра, и я: поедем собачку смотреть. Она: поедем. Я ее домой привез, смотреть собачку. И смотрим до сих пор. Вот все так и началось.
   И.: Что происходит дальше?
   Р.: А дальше происходит… мы какое-то время прожили, буквально две недели, и я ей предложение сделал. У нее были определенные проблемы, ей надо было в Москву съездить, она съездила в Москву, вернулась через месяц примерно. Мы поженились, поехали в путешествие, начали жить вместе. Там еще прикол был, на тему того, что мы сейчас вспоминали. Поехали как-то ко мне (шампанского взяли с собой), а дома у меня фужеры, чешский хрусталь – очень красивые. Я наливаю шампанское, пьем, она: какие фужеры красивые. Я: забирай, забирай, на фига мне они. Это была такая официальная версия, что я ее пригласил домой в четыре часа утра, чтобы смотреть собачку, надеясь, что в семь часов она уйдет как порядочная девушка. А она не ушла, поэтому мне, как порядочному человеку, пришлось на ней жениться. Ну и все, дальше у нас начались отношения, в марте официально поженились, и еще года через полтора у нас родился первый ребенок.
   И.: Про ребенка чуть подробнее, как-то это решение принималось, как обсуждалось?
   Р.: Да. У нас в принципе… первые полгода притирались. Не было ругани, конечно, был такой период, определенные напряги. Но мы приняли решение, что мы хотим жить вместе, что нам нужно разбираться в себе, и т. д. и т. д., что мне не нужно сильно давить, а ей… готовность идти дальше. И мы решили, что у нас скорее всего будет не один ребенок, а пять – и сделали.
   И.: До того как пять – я так понял, что вы в семье один…
   Р.: Фактически один, да.
   И.: И ощущения от семьи не самые благополучные, не самые приятные. Из каких соображений?
   Р.: Ну из соображений… скажем так, в принципе я знал, что у меня будет семья и у меня будут дети. И я не хочу, чтобы мои дети прожили то, что прожил я, вот в этом плане. Однозначно нет, но определенные моменты… я знал, что у меня будет ребенок и семья. Слава Богу, возраст, уже тридцать с чем-то лет. Что я к этому серьезно отношусь, буду подходить к этому очень серьезно и буду воспитывать ребенка. Я уже примерно представлял, что ребенок должен получить, ну в силу своих представлений. И то, чего у него не должно быть.
   И.: Не было ощущения, что каких-то мужских, отцовских качеств не хватало?
   Р.: Да.
   И.: Ощущение, что не справитесь, что делать с ребенком?
   Р.: Ну как, с одной стороны, было, конечно, потому что у меня детей не было и как это все, я слабо представлял. Но с другой стороны, у меня было и другое ощущение – я четко понимал, что если ты чего-то не знаешь, то при желании всегда можно научиться. И к тому моменту уже года два-три был момент самосовершенствования, что я этим занимался, я к этому взвешенно подходил, и я понимаю сейчас и тогда прекрасно понимал, что я многие вещи как отец не знаю, однозначно. Но я пытаюсь разобраться, где какие вещи, что, почему, как с ними бороться, я к этому так подходил.
   И.: Можете отследить момент, когда возникло желание иметь детей?
   Р.: А вот когда мы с Леной встретились, когда у нас это все утряслось, были отношения. Я понял, что дальше живем вместе. У меня появилось ощущение, что у меня есть женщина, с которой мы мыслим одинаково, что это тоже сильный по-своему человек, но при этом нам не нужно бороться друг с другом, что мы вместе можем идти куда-то. Ощущение партнера. Очень хорошее ощущение партнера, в принципе такого не было раньше. В принципе я понял, что да, у нас есть проблемы и у нее есть какие-то проблемы семейные, мы оба ищем, как это сделать лучше… поэтому мы и приняли решение, что мы будем делать ребенка, что будет не один ребенок и т. д.
   И.: Вот это ощущение, что будет не один ребенок, а пять, – откуда и что это?
   Р.: Наверное, почему пять… В принципе у Лены была сестра, у которой была модель (она жила с кем-то), что их будет хотя бы двое. И я как раз и искал такого человека в своей жизни.
   И.: Какого – такого?
   Р.: Который хотя бы не один в семье. А у меня это… я понимаю, что я очень сильно жалел, что у меня нет ни брата… в детстве ты постоянно один. Да, ты к этому привыкаешь, да, какой-то период становится нормальным, ты не представляешь по-другому. Когда ты к этому нормально относишься, ты понимаешь, что это ненормальное состояние. И вот я был бы сейчас один. Я понимаю, что с человеком… я не могу строить отношения в принципе. Я не умею ни подчиняться, ни командовать никем. Потому что я один. У меня мама такая, и я умею сопротивляться прессованию. У меня у мамы была проблема с первым браком… да я умею прессовать кого угодно, особенно женский пол. Легко. Но это же не партнерство, это прессование. У меня были примеры, когда я допрессовывал человека до такого, что становилось неинтересно. И поэтому я четко понимал, что ребенок один не должен быть в семье. И потом уже сработала определенная логика, что если будет двое детей – это тоже не идеальный вариант, потому что кто-то будет командовать кем-то. Значит, нужно трое. Потому что старший командует средним, средний командует младшим, а младший, как правило, командует двумя, просто он с умом это делает – через родителей, через то, что его любят. Это обходные пути. И у каждого ребенка свои качества развиваются. И как минимум трое детей должно быть. А потом… я очень часто в школах дрался. Я видел, что братьям – одногодки или разногодки – всегда легче. Когда есть старший брат, он придет и настучит по башке, по крайней мере твоим ровесникам. Такие моменты. Это абсолютно разные качества. Старший – на нем больше ответственности, на нем все эти эксперименты твои проходят. Средний – он уже такой, самый холодный человек. Потому что, в отличие от старшего брата, ему меньше достается, он уже более самостоятельный. Младший – он младший. Им, с одной стороны, два старших командуют. У меня Аркадий старший, четыре с половиной года, а младший семимесячный, все равно уже бережет, и так и так какие-то вещи ему прощает. Поэтому младший тоже не чувствует себя забитым. И мы решили, что у нас первые будут три сына. А потом посмотрел на жену и говорю: Лена, надо девочек нарожать, и решили, что две девочки еще будут. Так пришли к цифре пять.
   И.: А если бы была дочь первая, стали бы рожать?
   Р.: У нас принцип такой – все сгодится, поэтому мы и рожали. Вопрос аборта в принципе не поднимается, это тема закрытая, не обсуждаемо, и этого в принципе не будет.
   И.: Когда принимали решение о детях, ваши доходы и жилищное положение какие примерно были?
   Р.: Когда мы принимали решение, я снимал комнату и каких-то перспектив я не видел. Ну там заработал раз в полгода… В принципе с жильем как, если ты чего-то хочешь и прилагаешь к этому усилия, жизнь это дает. Я в принципе сейчас живу на улице Богдана Хмельницкого, в 91-м году я гулял по этой улице и сказал, что буду на ней жить. В тот момент… ну неважно, я прожил в Новосибирске, на ней не был никогда, а потом гулял и сказал себе: я буду на ней жить. Реально так и получилось, у меня сейчас квартира на этой улице. Если ты что хочешь – ты это получишь. В тот момент я это уже знал – отношение к жизни. И так получилось, что нам от бабушки Лены досталась двухкомнатная квартира, хорошая. Ну там совместно бабушка с дедушкой…
   И.: Когда вы принимали решение, вы еще не знали, что у вас будет двухкомнатная квартира?
   Р.: Нет. У Лены были разборки с родственниками по этой квартире. Не то чтобы она там разбиралась, ее бабушка разбиралась с Лениным отцом, мама у нее умерла. И начались разборки – бабушка с дедушкой получили эту квартиру от завода, потому что они работали на заводе очень долго, а отец какие-то права начал предъявлять, хотя ни юридически, ни морально прав не имел. И он начал Лену подставлять под это дело, что… ну пытаться ее на свою сторону переманить. Хотя бабушка с дедушкой четко позиционировали, что это квартира для наших внучек, никому больше мы ее не отдаем. А он пытался ее себе урвать. А Лена в этом участия не принимала. Ее позиция была: разбирайтесь между собой сами, мне эта квартира не нужна, я охотиться за ней не буду, разбирайтесь между собой сами. И все. И этот вооруженный нейтралитет мы тогда поддерживали и поддерживаем до сих пор, но все утряслось, квартира осталась за бабушкой и дедушкой, и они ее на Лену переписали.
   И.: А ощущения того периода… откуда знали, что заработаете?
   Р.: Ну, во-первых, мне уже было 30 с лишним лет, там… 31 год. В принципе я знал, как я работаю, сколько я на рынке зарабатываю. Я знал, что есть база, будет квартира… ипотеки не было тогда как таковой, но в принципе шло развитие. А я читал и представлял себе эти моменты по экономике, знал, что мы идем там по западному пути, как шло. В принципе знал, что есть система покупки квартиры в рассрочку. Я знал, что рано или поздно это до нашей страны дойдет. В 2001 году я получал… снять нормально однушку или двушку в нормальном районе – это можно себе позволить, это не страшно для бюджета семьи. Лена тогда работала, тоже что-то получала, это было не страшно, у меня было такое восприятие.
   И.: А чуть подробнее про Лену, почему она приехала в Новосибирск?
   Р.: Она не приехала в Новосибирск, она новосибирская девушка. То есть там такая ситуация получилась: она училась в балетном училище, потом работала в редколлегии здесь же, то есть ее мама-папа, бабушка-дедушка и старшая сестра, причем старшая сестра сама уехала в Америку, и родители узнали об этом уже тогда, когда у нее был билет на самолет. А сейчас она сама организовала…
   И.: У нее одна сестра?
   Р.: Да. А Лена сама очень сильный человек, у нее закалка балетная, и физически вот это напряжение… очень сильный человек. Она меня таскает, понятно, без проблем… просто ради прикола – она тоненькая, стройненькая балерина. Но физическая подготовка – она может меня взять, поднять и пронести сколько надо. Но это так, отступление. И получилось так – она отработала год в театре. У них был свой коллектив, из шести или четырех человек, они раз сидели и решили поехать покорять Москву. Поехали, покорили. Они открывали там что-то… тогда был Горбачев. Были широко известные в узких кругах. По клубам долго выступали, потом у Горбачева на подтанцовках были. А потом жизнь… получилось, у нее умерла мама в 2001 году, она приехала сюда на похороны, потом еще немножко зацепилась – не получилось сразу в Москву вернуться. И их коллектив стал распадаться, они поменяли сферу деятельности – кто дизайнер, кто еще что-то, режиссер и т. д. А она вернулась сюда из-за мамы. Какое-то время здесь была, потом вернулась обратно в театр, со мной познакомилась. Так и получилось.
   И.: Чего она хотела в тот момент по жизни?
   Р.: Хороший вопрос, потому что я не знаю, чего она хотела в тот момент по жизни. Это надо у нее спрашивать. Мы поговорили на эту тему, но в тот момент у нее тоже определенное распутье было, потому что коллектив уже распался, у нее там были… она очень замечательно танцует, но она не является фанатом этого вида деятельности – что она вся в танцах, все ради балета, жизнь положить. Нет. В принципе она была настроена на семью, на такие моменты. Работала в театре – тоже чего-то ждала, и тут появился я.
   И.: А сейчас она чего хочет?
   Р.: Сейчас у нас есть определенные планы различные. Ну семейные планы, по детям планируем все это дело делать. Планируем еще родить. Родили всех пацанов, сейчас делаем перерыв, и мы занимались финансовыми вопросами нашей семьи – свой бизнес, все это дело. И следующими хотим двух девочек. У нас цель – жить хорошо, лучше, чем сейчас, мы планируем и более-менее претворяем это в жизнь.
   И.: До этого будете предохраняться или нет?
   Р.: Нет, если родятся, то… конечно, будем как-то предохраняться. Сейчас пока не можем, физиологически это не надо, ну дальше будем вопрос решать.
   И.: А что Лена думает? Она хотела бы остаться в семье, что-то вроде карьеры матери, или выходить на работу?
   Р.: Нет, она на работу выйдет, тем более что работа у нее замечательная, она позволяет… работа в театре не предполагает жесткого графика с девяти до шести. У них может быть утром репетиция или тренировка, ну и вечером там спектакль. Есть маленький нюанс, что… у них есть такое понятие – с папкой и без папки. С папкой – обязательство ходить на определенные спектакли, а без – это ты работаешь, когда в тебе какая-то потребность, по-разному. Ей в принципе нравится потанцевать. У нас получилось как – первого ребенка родили, получился год перерыв. Она потанцевала в своем театре, поиграла в спектаклях, съездила в Москву, «маску» там получить «золотую»… вернулась сюда. Второго родила. После второго опять вышла, еще четыре месяца поработала, опять премьеру они сделали, премьеру отработала – все нормально, все хорошо. Сейчас посидит, выйдет – опять какая-то премьера будет, ну там посмотрим.
   И.: Что для нее работа? Это деньги или что-то другое?
   Р.: Нет, это не деньги, потому что моральный настрой, что больших денег в принципе не получит. Это определенное удовольствие – человеку нравится танцевать, чисто физически, и все. Участие в премьере – это новые люди приезжают. Когда они делали премьеру, приезжали актеры из «Соломенной шляпки», «Небесной ласточки». Соответственно ей интересно с такими людьми поработать, чисто в творческом плане пообщаться. А просто ходить в театр – мы уже не раз обсуждали, дело не очень хорошее. Вывеска яркая, а за вывеской болото. Ей нравится ходить общаться с театралами. Все равно определенный баланс между семьей и театром. Ну и все равно потихонечку сейчас развивать свой бизнес, там еще… мы стараемся каждый делать какие-то вещи, не теряя семью. Мы сейчас старшего отдадим этой осенью, а там посмотрим.
   И.: Из каких соображений?
   Р.: Во-первых, всех троих мы рожали дома. В принципе он в семье, и семьи для него вполне достаточно. У него очень много друзей во дворе, но многие рассосались за год. Он постоянно ходит, там детишки и т. д. Опять же зимой ему бывает скучновато – было скучновато, по крайней мере, тогда Богдашка был маленький, второй, и разница в два года существенная. Аркаше было три, а ему, допустим, год. Или четыре и полтора – ему не очень было интересно с ним играть, а сейчас они вдвоем носятся со свистом, и третий за ними. Ну выражал желание – хочет в садик. Мы сходили, как многодетную семью нас без очереди продвинули. Ну пускай сходит с осени, посмотрим, если ему там понравится, то пускай ходит. Там другие дети, ему интересно, он у нас такой коммуникабельный, он у нас общается, все хорошо. У него во дворе друзья от двух до четырнадцати лет, его все знают, соседи знают. У него такой прикол – он единственный во дворе, с кем четырнадцатилетние пацаны играют. Борются, играют в футбол с ним, ни с кем больше, а он к себе такое отношение заработал. Если ему там понравится, то и будет ходить, а если нет, то заберем домой. Единственное, садик в этом плане зимой хорошо, потому что зимой одиноко, очень мало детей гуляет, в садики стараются отдавать… иногда скучно бывает… может, еще младший подрастет, втроем будет веселее. Ну понравится – понравится, нет так нет.
   И.: Рождение второго ребенка обсуждалось?
   Р.: Ну как, когда первого родили, четко понимали, что будет трое. После первого она вышла на работу, поработала, тренировались, тренировались… после первого физиологически, если женщина такая активная… проблематично. Поэтому так, она не беременела и не беременела, думали, что-то долго, даже задумались на эту тему, а потом раз – и забеременела. В принципе это даже не обсуждалось, делать – не делать.
   И.: С третьим также?
   Р.: Да. Если после первого она еще худела как-то, то после второго она четко сказала: три получается, а то и четыре-пять. Не было отношения, что надо худеть, форму соблюдать. Раз – родили. Единственное, не через пять лет, через девять… тут раз – все нормально.
   И.: А кроме семьи какие еще планы дальше?
   Р.: Сейчас у нас вот свой бизнес, создавать, именно с точки зрения финансов стабилизировать, со всеми вытекающими последствиями – с тем, что финансы могут дать. Мы планируем строить дом свой в ближайшие два-четыре года, ездить отдыхать легко. Такие планы.
   И.: Если бы вас спросили: какие основные внутренние составляющие, которые заставляют двигаться по жизни, не падать?…
   Р.: Это что-то внутреннее… про себя сейчас могу сказать, что я так считаю – любой человек может добиться того, чего он захочет, достаточно приложить какое-то усилие. Вопрос – чего ты хочешь, надо четко понимать, что это тебе даст, что другим даст. Допустим, я не хочу чего-то добиваться, если кому-то придется голову сшибать. Я не хочу. Поэтому определенная внутренняя решимость – да, я не хочу останавливаться на том, что есть. У меня есть много знакомых, друзей, у которых так примерно все выглядит: вечер, муж пришел с работы, купил пивка, сел перед телевизором, бегают детишки сами по себе, жена на кухне сама по себе. Я так не хочу. У нас нет такого. Мы вместе постоянно. Чтобы в семье мы дальше двигались, семья как планка, всем нравится наша семья.
   И.: Правильно ли я понимаю, что сильная спортивная подготовка в моральном отношении человека хорошо вытаскивает. А про себя что скажете с этой точки зрения?
   Р.: Это тоже все в совокупности – спорт. У меня были периоды… Если быть предельно откровенным, то где-то до… почему первый брак кончился разводом. До этого состояния я жил постоянно в депрессии какой-то. Сколько себя помню, постоянно был депресняк жесточайший, и для меня во многом было легче помереть, чем жить дальше. В принципе, можно сказать, я мечтал умереть – не просто только, а как герой. На баррикадах. Такая была установка в жизни. Я абсолютно нормальный, это не голые слова, а реальность. Смерти я абсолютно не боялся, поэтому позволял себе всякие вещи делать, спокойно к этому относился. И для меня дальнейшая жизнь была проблемой. Я не представлял, как дальше жить, что дальше делать. И когда развод случился, у меня определенная переоценка произошла – раз я живу, значит, для чего-то я нужен. Что я в своей жизни сделал слишком мало, чтобы помирать, по большому счету – детей не родил, дом не построил, дерево не посадил. Все это нужно делать сейчас. То время, которое в определенной степени я бездарно потратил, – до 27 лет, но не совсем, я учился, слава Богу. Поэтому я и сказал, что не факт, что я бы дожил до 28 лет. Я благодарен сейчас маме, Лене, папе, всем – ценное получаешь, когда страдаешь и мучаешься, а у меня характер такой… я сейчас понимаю, что я в папу. Он ходил на танцы, дрался с мужиками – не был сильный причем, а просто был такой. У меня присутствует тоже – драться так драться, я всегда пойду на шаг дальше. Люди это чувствуют. Как бы меня ни били в школах, армии, никто не пытался определенную грань переступить – люди это чувствуют…И если бы… в принципе, определенные моральные задатки от отца мне передались – мне нравится мордобой, любая форма. Но если бы я по этому всему пошел бы, не факт, что что-то хорошее бы получилось. И характер, и профессиональные навыки – я бы запросто мог прибить кого-то, сам того не хотя. Последний раз такая вспышка у меня была лет семь-восемь назад. Не то что не мотивированная – мотивированная, я просто начал бить человека и в такое состояние впал, что остановиться не мог – бить, пока не добью. Но я остановился. Сейчас я эти моменты контролирую и четко понимаю за собой.
   И.: Аналогичное влияние спорта – есть что-то?
   Р.: С одной стороны, допустим, у меня мама… и было состояние такое на начальном этапе, что если я помру, кому ж оно достанется, такое счастье. Что же с ней будет. Это было лет в 16–17, в армии было. Что у матери, кроме меня, никого нет. Потом… я стал в принципе не жить. Все равно я с этим жил 20 лет и живу – в принципе жив, пока ничего не прибило, нет повода помирать, хотя у меня в свое время… поводов не было, не хотелось помирать, но такой был момент. Потом, я занимался, не могу сказать что профессионально, спортом занимался. На рукопашной так.
   И.: А с какого года?
   Р.: Я на прикладных начал заниматься с 2000 года, а до этого немножко силы, немножко того, этого. Я не говорю, что профессионально занимался спортом – спорт сам по себе мне неинтересен. Бокс ради бокса… я брался много, я брался, помню, и четко помню: если ты идешь по пути спорта, это нет здоровья – это во-первых, а во-вторых, он как бы не дает навыков в реальной практике, даже боксеру. Да, какие-то вещи ставятся замечательно, но помимо технических вещей, физических вещей есть много так называемых навыков жизненных. Ни один спорт этого не дает. Я много дрался, и меня били в большом количестве – никакой спортивной практики нет. То есть спорт – это… туда уходят два человека, примерно одинаковые физически, в жестких рамках, когда то нельзя и это нельзя, и начинаем бегать – кто сильнее. Смысл? Пробежаться, что ли, вышли? Или я руку сломал, ты руку сломал?…Поэтому меня в этих вещах интересовал прикладной момент, а когда ты переходишь в прикладное, ты понимаешь, что физические данные зачастую неважны. Они нужны… но не на первом месте. У меня нет профессиональных занятий, но я где-то дрался, где-то учился, кто-то приемы показывал. Вот так и было. Можно даже так сказать: да, в каком-то возрасте, где-то в 30 лет, я сформировал сам для себя. Я вот с детства жил, если честно, сколько себя помню (с четырех лет я себя помню), постоянно про войну сны. Во сне я воевал всегда. И четко казалось, что я воин. Вот четко. Причем не так, что тебя убили – ты проснулся. А меня убили, нож воткнули в живот – умираю, все болит. Вообще, протяженность. У меня душа несколько раз вылетала, я это все знаю. И если ты воин, то ты не имеешь права умереть просто так – это было отношение к жизни. Но если ты воин, а не спортсмен – ты постоянно знаешь, что ты неидеален. Спортсмен всегда в жестких условиях держит форму, а воин всегда должен быть в форме. И ты не имеешь права помереть просто так. Ты всегда должен быть готов, но должен быть повод, конкретный повод. То есть мордобой – это не повод. То есть выйти, чтобы помериться с кем-то письками по пьяной лавочке – это не повод умереть, и не повод – что тебе что-то в жизни не удалось. Вот такая установка была, но на самом деле я не так давно это сам для себя осознал как факт и принял. Это отношение к жизни. Да, накладывались занятия. А это уже просто совершенствование. У меня такое отношение.
   И.: Высказали, что всех троих рожали дома, что Лена кормила грудью.
   Р.: Да и сейчас кормит.
   И.: Всех?
   Р.: Нет, старшего нет, ему четыре с половиной.
   И.: До скольких первого кормила грудью?
   Р.: До трех лет, наверное, и потом еще года полтора он присасывался. Ну там один в другого перетекал.
   И.: Откуда это? Не все рожают дома, не все кормят грудью до трех лет.
   Р.: Мы на эту тему не говорили, у нас так получилось, мы это не обсуждали. Опять был запрос на это, и мы получили ответ. Получилось так: когда думали о ребенке, Лена не очень любит больницы, и я их не очень люблю. Мы там практически и не были никогда. Ну как, я всю жизнь там… раза два в жизни, за исключением переломов. Лена то же самое. У меня есть определенное недоверие к врачам, и у нее есть. И мое отношение: я в принципе считал и считаю, что я предпочитаю контролировать свою жизнь и контролировать жизнь в своей семье. Жены и детей и так далее, и я несу за это ответственность. И я никому за это ответственность передавать не хочу, даже врачам. Я четко понимаю: роды – это естественный процесс. И то, что в больницах творится (я общался, знаю) – так не должно быть. У Лены примерно то же самое. Она достаточно сильный человек, хочет и может контролировать себя и то, что происходит. Просто так получилось: поговорили с врачом-гомеопатом, она нас вывела на другого человека – не по этому вопросу, просто по жизни познакомились, а этот человек познакомил нас с парой, которая принимает роды на дому. Вот и все, и мы как-то познакомились, и все. И так оно сложилось, мы не парились на эту тему. И для нас не было трагедии, что рожаем дома. Я крови не боюсь, я в родах принимал активное участие, я ребенка принимал своего – первого, второго, третьего. Так что тут… как-то так оно получилось. Это отношение: мы знали, что можем это сделать сами, нам помощь не нужна. Нужны какие-то знания, навыки, и нам дали людей, которые это могут дать.
   И.: Какие-то медицинские вопросы вставали? У некоторых, кто рожают на дому, есть такие моменты, когда решение надо принимать достаточно быстро.
   Р.: Да, ну нам Таня со Степой помогали, они уже много детей приняли – есть опыт. Она еще работала 10 лет в больнице акушером-гинекологом, опыт есть определенный, врач. Ну и до больницы недалеко.
   И.: Схему просчитывали?
   Р.: Да. Схему надо четко понять. На самом деле это прикол такой, когда мы родили дома. Нам повезло – без проблем родили. Кому-то везет, кому-то не везет. На самом деле любая процедура зависит от многого, чего люди не видят. И никто не знает, что такое родить дома – и что там ждет. Мы ходили на курсы, занимались, разбирались в себе, какие-то свои мысли. Процесс такой: главное практика для женщины, и для мужчины. Женщины сильно чувствуют. Если перестать этого бояться, а многие боятся, – то ничего. У многих сейчас отношение к родам, как и к детям, что это напасть какая-то на уровне болезни, инфекции. A-а, рожать, что делать, я забеременела. Абсолютно нормально. А им непонятно, что делать. По сути, технический процесс одинаков – суть одна и та же. Только на унитазе – естественно каждый день, а роды – редко. Меняешь в первую очередь отношение к этому, что это не трагедия, не ужас, что это нормально. Что к этому нужно подготовиться. Ты идешь по офису, бумажки готовишь, – это процесс, и тут процесс. Будь к этому готов морально, и все нормально пойдет.
   И.: У вас религиозная семья?
   Р.: Мы оба крещеные, но… хороший вопрос. Как сказать, мы верим, конечно, что что-то есть, но я не… Бог есть, а вот форма его подачи – она у каждого разная. Можно сказать, Бог един, католики, мусульмане – это от мирского. Примыкать к такому не стали. У нас много знакомых мусульман, баптистов, ни с кем мы не идем туда, в церковь. Хотя наша семья этим заповедям старается следовать – это абсолютно нормальные человеческие заповеди. Если заповеди взять, чего-то безумно божественного в них нет. Это нормальная человеческая жизнь. Есть моменты, да, мы до сих пор и по жизни… есть моменты, которые нельзя объяснить с точки зрения физики. Даже вот если что-то хочешь, со временем получишь – это визуализация. С одной стороны, с точки зрения психологии объяснить. Можно в этом копаться… кто знает, где правда. Я не знаю, поэтому воспринимаю спокойно. Да, наверное, можно сказать, что Бог помог мне в жизни получить то, что сейчас есть. Но я же и сам усилия прилагал – если бы я ничего не делал, ничего бы этого не было, скажем так. Дает любому возможность, вопрос в том – будет он ею пользоваться или нет.
   И.: У вас был период – уволили с одной работы, другую искали, вы жили у одних друзей, потом у других. Вот этот момент друзей – не все люди акцентируют внимание, что в их жизни роль друзья сыграли. Есть ощущение, что это тоже что-то отстроенное, осмысленное?
   Р.: На самом деле с друзьями у меня тяжело, потому что по сути своей, с одной стороны, даже не знаю… все мои друзья – это некие люди, с которыми я общаюсь постоянно. У меня есть категория людей, не очень много, 5–10 человек, с которыми я знаюсь 5–10 лет. Мы встречаемся как будто расстались вчера. Общаемся редко на самом деле. А люди, у которых я жил, не входили в категорию близких друзей, и сейчас мы не общаемся на самом деле. Это тяжело мне… поскольку я часто переезжал, у меня нет понятия дворовых друзей или друзей детства. Есть люди, с которыми по духу совпадаешь. Радует, что есть люди, которые есть у меня и не зависят от времени и расстояния. И самый прикол – пока не проверишь, не поймешь. А так не могу – черт его знает. Тем не менее у меня нет зависти на деньги, если нужно будет что, я достану. Такое вот. Эти люди оказывали большое влияние на меня, на мою жизнь в положительном смысле влияли. Ушел в училище – не общались с одноклассником, а тут 20 лет спустя встретились, обнялись, поцеловались. У меня и у него жизнь совсем другая. Сейчас иногда приезжаем к нему – он мне в тягость и я ему в тягость. И не общаемся полгода. А так сядем, поговорим о будущем, о своих планах, здорово, все нормально.
   И.: Хорошо. Давайте заканчивать. Проставьте про себя галочки. И сколько бы вы детей хотели, если бы были идеальные условия?
   Р.: Будет либо пять, либо шесть. Пять минимум. А у нас все равно будет. А на идеальные условия плевать. Идеальные условия сделаем – у нас будет дом, определенный доход, определенные возможности.
   И.: Сколько людей с вами живет?
   Р.: Трое детей, бабушка, сестра, собака. Семь человек.
   И.: А дед?
   Р.: Дедушка умер.
   И.: Какие отношения были с бабушкой и дедушкой?
   Р.: Это прабабушка, кстати.
   И.: А бабушка где?
   Р.: Ленина мама умерла, а моя живет за городом.
   И.: Как с ней, отношения с ней были?
   Р.: Замечательно, обалденный человек. Жаль, что мама ее умерла. Человек, которому 74 года, – никогда не слышали, чтобы жаловалась; с внуками гуляла, очень сильно помогала, всегда рядом. Человек, который сделал максимум для своей семьи. Квартира – целиком и полностью ее заслуга. Нам очень повезло с ней, когда были проблемы с родственниками, с Лениным отцом. По линии отца я ее не знаю, не буду говорить. А тут реально люди – седьмая вода на киселе, но очень хорошо. Никогда ничего взамен не требуют, я был просто в шоке. Именно в хорошем смысле в шоке.
   И.: Хорошо иметь прабабушку?
   Р.: Такую – замечательно.
   И.: А она как к церкви относится?
   Р.: Вполне. Она на такие вещи смотрит очень так… она не фанатка, не бездумная фанатка. Практично относится…она никогда ничего не говорит, по косвенным признакам. Человек просто потрясающий. Для Лены это большой пример, для меня это большой пример – от нее многие вещи можно брать. В этом плане нам безумно повезло.
   И.: Спасибо.

Список литературы

   Aries Ph. Two Successive Motivations for the Declining Birth Rate in the West // Population and Development Review. 1980. Vol. 6. No. 4. P. 645–650.
   Atkinson R. The Life Story Interview // Sage University Papers Series on Qualitative Research Methods. Vol. 44. Thousand Oaks (CA): Sage, 1998.
   Axin W., Clarkberg M., Thornton A. Family Influences on Family Size Preferences // Demography. 1994. Vol. 31. P. 65–79.
   Becker G.S. An Economic Analysis of Fertility / In Universities-National Bureau Committee for Economic Research, Demographic and Economic Change in Developed Countries. Princeton: Princeton University Press, 1960.
   Becker G.S. Treatise on the Family / Enlarged ed. Cambridge (MA): Harvard University Press, 1991.
   Bengtson V. Beyond the Nuclear Family: The Increasing Importance of Multigenerational Bonds // Journal of Marriage and the Family. 2001. Vol. 63. P. 1–17.
   Bouwens A., Beets G., Schippers J. Societal causes and effects of delayed parenthood: preliminary evidence from the Netherlands. Report written on behalf of the Commission of the European Union (SOC 95 100581 OSE01), 1996.
   Brewster K., Rindfuss R. Fertility and Women’s Employment in Industrialized Nations //Annual Review of Sociology. 2000. Vol. 26. P. 271–296.
   Brown R. and Renshaw P. Positioning Students as Actors and Authors: A Chronotopic Analysis of Collaborative Learning Activities // Mind, Culture, and Activity. 2006. Vol. 13. No. 3. P. 247–259.
   Campbell C. The Myth of Social Action, Cambridge: Cambridge University Press, 1996.
   Casanova J. Public religions in the Modern World. Chicago: Chicago University Press, 1994.
   Charmaz K. Constructing Grounded Theory: A Practical Guide Through Qualitative Analysis. Thousand Oaks (CA): Sage Publications, 2006.
   Children and their Environments. Learning, Using and Designing Spaces / Ed. by S. Ch. Blades. Cambridge (NY); Melbourne; Madrid; Cape Town; Singapore; Sao Paulo: Cambridge University Press, 2005.
   Children’s Geographies: Playing, Living and Learning / Ed. by S. Holloway, G. Valentine. L.: Routledge, 2000.
   Children’s Places: Cross-Cultural Perspectives / Ed. by O.K. Fog, E. Gullov. L.: Routledge, 2003.
   Cigno A. Economics of the Family. Oxford: Clarendon Press, 1991.
   Clarke A. Situational Analysis: Grounded Theory after the Postmodern Turn. Thousand Oaks (CA): Sage, 2005.
   Cunningham H. Children and Childhood in Western Society Since 1500. N. Y.: Longman, 2005.
   Deleuze G., Guattari F. A Thousand Plateaus / Transl. by B. Massumi. Mineapolis; L.: University of Minnesota press, 1987.
   Downey D., Condron D. Playing Well with others in Kindergarten: The Benefits of Siblings at Home //Journal of Marriage and the Family. 2004. Vol. 56. P. 333–356.
   Easterlin R.A. The American Baby Boom in Historical Perspective // The American Economic Review. 1961. Vol. 51. No. 5. P. 869–911.
   Easterlin R.A. An Economic Framework for Fertility Analysis // Studies in Family Planning. 1975. Vol. 6. No. 3. P. 54–63.
   Easterlin R.A. What Will 1984 Be Like? Socioeconomic Implications of Recent Twists in Age Structure // Demography. 1978. Vol. 15. № 4. P. 397–432.
   Esping-Andersen G. Social foundations of postindustrial economies. Oxford: Oxford University Press, 1999.
   Examples of Grounded Theory: a Reader / Ed. by B. Glaser. Mill Valley: Sociology Press, 1993.
   Fawcett J. T. The Value of Children and the Transition to Parenthood // Marriage and Family Review. 1988. No. 12. P. 11–34.
   Father Absence, National Fatherhood Initiative, 2008. (URL: http://www. fatherhood.org/downloadable_files/FatherAbsenceCost.pdf Дата обращения: 1.10.10).
   Female Labour Market Behaviour and Fertility. A Rational Choice Approach / Ed. by J.J. Siegers, J. de Jong-Gierveld, E. van Imhoff. Berlin: Springer Verlag, 1991.
   Garfinkel H. Ethnomethodology’s Program: Working out Durkheim’s Aphorism. Lanham: Rowman and Littlefield Publishers, 2002.
   Garfinkel H., Lynch Μ., Livingstone E. The Work of a Discovering Science Construed with Materials from the Optically-Discovered Pulsar // Philosophy of the Social Sciences. 1981. Vol. 11. No. 2. P. 131–158.
   Gauthier A.H. The Impact of Familiy Policies on Fertillity in Industrialised Countries: A Review of the Literature // Population Research and Policy Review. 2007. Vol. 26. No. 3. P. 323–346.
   Gillis J. Childhood and Family Time: A Changing Historical Relationship // Children and the Changing Family Between Transformation and Negotiation / Ed. by A.-M. Jensen, L. McKee. L.: Routledge, 2003. P. 149–164.
   Glaser B.G. Theoretical Sensitivity: Advances in the Methodology of Grounded Theory. Mill Valley (CA): Sociology Press, 1978.
   Glaser В. Doing Grounded theory. Issues and Discussions. Mill Valley (CA): Sociology Press, 1998.
   Glaser B.G., Strauss A.L. The Discovery of Grounded Theory: Strategies for Qualitative Research. N.Y.: Aldine, 1967.
   Graf F.W. Die Wiederkehr der Götter. Religion in der modernen Kultur, C.H. Beck, München, 2004.
   Green M., Beall P. Paternal Deprivation – a Disturbance in Fathering // Pediatrics. 1962. Vol. 30. No. 1. P. 91–99.
   Gross P., Hitzier R., Honer A. Zwei Kulturen? Diagnostishe und therapeutische Kompetenz im Wandel // Österreichische Zeitschrift für Sociologie. Sonderheft Medizinsociologie. 1985. No. 10. S. 146–162.
   Habermas J. The Theory of Communicative Action. Reason and the Rationalization of Society. Vol. 1 / Transl. by Th. McCarthy. Boston: Beacon Press, 1984.
   Habermas J. The Theory of Communicative Action. Lifeworld and System: A Critique of Functionalist Reason. Vol. 2 / Ttransl. by Th. McCarthy. Boston: Beacon Press, 1985.
   Hall P., Taylor R. Political Science and the Three New Institutionalisms // MPIFG Discussion Paper 96/6. 1996. (URL: http://www.mpi-fg-koeln. mpg.de/pu/mpifg_dp/dp96-6.pdf Дата обращения: 29.11.2010).
   Hart R. Children’s Experiences of Place. N. Y.: Irvington, 1979.
   Hendrick H. Children, childhood, and English society, 1880–1990. N.Y. Cambridge University Press, 1997.
   Holloway J., Kneale J. Mikhail Bakhtin: Dialogics of Space //Thinking Space / Ed. by M. Crang, N. Thrift. L.; N. Y: Routledge, 2000. P. 71–88.
   Hoffman L.W., Hoffman M. The Value of Children to Parents // Psychological Perspectives on Population / Ed. by J. Fawcett. N. Y: Basic books inc., 1973. P. 19–77.
   Hoffman L.W., Thornton A., Manis J.D. The Value of Children to Parents in the United States // Journal of Population Behavioral, Social, and Environmental Issues. 1978. Vol. 1. No. 2. P. 91–131.
   Illich L. Medical Nemesis. L.: Calder & Boyars, 1974.
   Inglehart R. Culture Shift in Advanced Industrial Society. Princeton (NJ): Princeton University Press, 1990.
   Inglehart R. The Silent Revolution in Europe: Intergenerational Change in Post-Industrial Societies // The American Political Science Review. 1971. Vol. 65. No. 4. P. 91–101.
   Inglehart R. The Silent Revolution: Changing Values and Political Styles in Advanced Industrial Society. Princeton (NJ): Princeton University Press, 1977.
   It’s all about the time: couples and careers / Ed. by Ph. Moen/ Ithaca; L.: ILR Press, Cornell University Press, 2003.
   Kohler H.-R, Billari F., Ortega J. The Emergence of Lowest-Low Fertility in Europe during the 1990s // Population and Development Review. 2002. Vol. 28. No. 4. P. 641–680.
   Kuhn H. The Phenomenological Concept of Horizon // Philosophical Essays in Memory of Edmund Husserl / Ed. by M. Faber. Cambridge, 1940. P. 106–124.
   LaRossa R. Fatherhood and Social Change //Family Relations. 1988. Vol. 37. No. 4. P. 451–458.
   Lesthaeghe R. On the Social Control of Social Reproduction // Population and Development Review. 1980. Vol. 6. No. 4. P. 527–548.
   Lesthaeghe R. A Century of Demographic and Cultural Change in Western Europe // Population and Development Review. 1983. Vol. 9. No. 3. P. 411–435.
   Lesthaeghe R., Wilson C. Modes of Production, Secularisation and the Pace of the Fertility Decline in Western Europe, 1870–1930 // The Decline of Fertility in Europe. The Revisited Proceedings of a Conference on the Princeton European Fertility Project / ed. by A. Coale, S. Watkins. Princeton: Princeton University Press, 1986. P. 261–293.
   Lesthaeghe R. Postponement and Recuperation: Recent Fertility Trends and Forecasts in six Western European Countries. Paper Presented at the IUSSP Seminar «International Perspectives on Low Fertility: Trends, Theories and Policies». Tokyo, 21–23 March 2001. (URL: http://www. vub.ac.be/SOCO/ron/Posp%20Recup%20Fert%20Tokyo%20seminar. pdf Дата обращения: 21.11.2010).
   Lutz W., Skirbekk V., Testa M. R. The Low-Fertility Trap Hypothesis: Forces that May Lead to Further Postponement and Fewer Births in Europe // Vienna Yearbook of Population Research / Ed. by D. Philipov, A.C. Liefbroer, F.C. Billari. Vienna (Austria): Verlag der Österreichischen Akademie der Wissenschaften, 2006.
   Macunovich D.J. Fertility and the Easterlin Hypothesis: An Assessment of the Literature //Journal of Population Economics. 1998. Vol. 11. P. 53–111.
   Marsiglio W., Hutchinson S., Cohan M. Young Men’s Procreative Identity: Becoming Aware, Being Aware, and Being Responsible // Journal of Marriage and the Family. 2001. Vol. 63. No. 1. P. 123–155.
   Maxwell J.A. Using Qualitative Methods for Causal Explanation // Field Methods. 2004. Vol. 16. No. 3. P. 243–264.
   McDonald R Gender Equity, Social Institutions and the Future of Fertility // Journal o/Population Research. 2000. Vol. 17. No. 1. P. 1–16.
   Mead G. Mind, Self and Society. From the Standpoint of a Social Behaviorist. Chicago: The University of Chicago Press, 1948.
   Meron M., WidmerL Unemployment Leads Women to Postpone the Birth of their First Child // Population-E. 2002. Vol. 57. No. 2. P. 301–330.
   Mills M. Blossfeld H.-R Globalization, Uncertainty and the Early Life Course: A Theoretical Framework // Globalization, Uncertainty and Youth in Society / ed. by H.-P. Blossfeld, E. Klijzing, M. Mills, K. Kurz. L.; N. Y: Routledge, 2005. P. 1–24.
   Morgan S.R, King R.B. Why Have Children in the 21st century? Biological Predisposition, Social Coercion, Rational Choice // European Journal of Population. 2001. Vol. 17. No. 1. P. 3–20.
   Murphy M., Knudsen L. The Intergenerational Transmission of Fertility in Contemporary Denmark: The Effect of Number of Siblings (full and half), Birth Order and whether Male or Female // Population Studies. 2002. Vol. 56. P. 235–248.
   Nock S.L., Einolf C.J. The One Billion Dollar Man: The Annual Public Costs of father absence. Gaithersburg, MD: National Fatherhood Initiative, 2008.
   Notestein F. Frank Notestein on Population Growth and Economic Development // Population and Development Review. 1983. Vol. 9. № 2. P. 345–360.
   Parsons T. Structure of Social Action. N.Y.: McGraw-Hill Book Company. 1937.
   Parsons T, Lidz V., Fox R. The “Gift of Life” and Its Reciprocation // Social Research, 1972. 39:3 (Autumn). P. 367–415.
   Postman N. The Disappearance of Childhood. N.Y.: Dell Publishing Co, 1982.
   Riesebrodt M. Die Rückkehr Der Religionen: Fundamentalismus Und Der Kampf Der Kulturen. Beck С. H. 2000.
   Rijken A., Liebroer A. Influences of the Family of Origin on the Timing and Quantum of Fertility in the Netherlands // Population Studies. 2009. Vol. 63. P. 71–85.
   Rindfuss R., Morgan SOffut K. Education and the Changing Age Pattern of American Fertility // Demography. 1996. Vol. 33. No. 3. P. 277–290.
   Rindfuss R., Morgan S., Swicegood G. First Births in America. Changes in the Timing of Parenthood. Berkeley (CA): University of California Press, 1988.
   Sauer R. J. Absentee Father Syndrome // The Family Coordinator. 1979. Vol. 28. No. 2. P. 245–249.
   Schultz T.P. The Economics of Population. Reading: Addison-Wesley, 1981.
   Silverstein L.B., Auerbach C.F. Deconstructing the Essential Father // American Psychologist. 1999. Vol. 54. No. 6. P. 397–407.
   Sobotka I. Postponement of Childbearing and Low Fertility in Europe. Doctoral Thesis, University of Groningen. Amsterdam: Dutch University Press, 2004. (URL: http://dissertations.ub.rug.n1/faculties/rw/2004/t.sobotka/ Дата обращения: 11.10.2011).
   The New Institutionalism in Sociology / Ed. by M. Brinton, V. Nee. N.Y.: Russell Sage Foundation, 1998.
   Thistle S. From Marriage to the Market: The Transformation of Women’s Lives and Work. Berkley; Los Angeles: University of California Press, 2006.
   Trent R.B. Evidence Bearing on the Construct Validity of «Ideal Family Size» // Population and Environment. 1980. Vol. 3. No. 3–4. P. 309–327.
   Turner B. Body and Society: Explorations in Social Theory. L.: Sage, 2008.
   Van de Kaa D. Europe’s Second Demographic Transition // Population Bulletin. 1987. Vol. 42. No. 1. P. 1–59.
   Van de Kaa D. The Story and Findings of Half a Century of Research into the Determinants of Fertility // Population Studies. 1996. Vol. 50. No. 3. P. 389–432.
   Van Praag B.M.S., Warnaar M.F The Cost of Children and the Use of Demographic Variables in Consumer Demand // Handbook of Population and Family Economics / Ed. by M.R. Rosenzweig, О. Stark. Amsterdam: Elsevier science, 2007. P. 242–275.
   Von Der Lippe H. V., Führer U. Where Qualitative Research Meets Demography: Interdisciplinary Explorations of Conceptions of Fatherhood in an Extremely Low Fertility Context // Qualitative Research. 2004. Vol. 4. No. 2. R 201–226.
   Weber M. Economy and Society. An Outline of Interpretive Sociology / Ed. by G. Roth, C. Wittich. Berkley; Los Angeles: University of California Press, 1978.
   Weston R. Qu L. Parker R., Alexander M. It’s Not for Lack of Wanting Kids // A Report on the Fertility Decision Making Project. Report Prepared by the Australian Institute of Family Studies for the Australian Government Office for Women. Department of Family and Community Services. Melbourne: Australian Institute of Family Studies – Commonwealth of Australia, 2004.
   Woycke J. Birth control in Germany 1987–1933. L; N.Y.: Routledge, 1988.
   Zakharov S. V., Ivanova E.L Fertility Decline and Recent Changes in Russia: On the Threshold of the Second Demographic Transition // Russias’ Demographic «Crisis» / Ed. by J. DaVanzo. Santa Monica (CA): RAND, CF-124, 1996. P. 36–82.
   Zakharov S. V. Russian Federation: From the First to Second Demographic Transition // Demographic Research. Vol. 19. 2008. P. 907–972. Special Collection 7: Childbearing Trends and Policies in Europe (URL: http:// www.demographic-research.org/Volumes/Voll9/24/ Дата обращения: 11.10.2011).
   Андреенкова А.В. Материалистические / постматериалистические ценности в России // Социс. 1994. № 11. С. 73–81.
   Антонов А.И. Социология рождаемости. М.: Статистика, 1980.
   Антонов А.И. Снижение репродуктивных установок и ориентаций российского населения в 1991–2007 годы // Демографические исследования. 2008. № 7. С. 23–29. (URL: http://www.demographia.ru/ articles_N/index.html?idR=20&idAxt= 1084).
   Антонов А.И., Медков В.М. Второй ребенок. М.: Мысль, 1987.
   Арьес Ф. Ребенок и семейная жизнь при старом порядке. Екатеринбург: Изд-во Уральского университета, 1999.
   Бахтин М. Формы времени и хронотопа в романе: Очерки по исторической поэтике // Бахтин М.М. Вопросы литературы и эстетики. М.: Художественная литература, 1975. С. 234–407.
   Безрукова О.И. Репродуктивные мотивации женщин // Социологические исследования. 2000. № 12. С. 122–124.
   Бек У. Общество риска. На пути к другому модерну / Пер. с нем. В. Седельника, Н. Федоровой; Послесл. А. Филиппова. М.: Прогресс-традиция, 2000.
   Белова В.А., Дарский Л.Е. Статистика мнений в изучении рождаемости. М.: Статистика, 1972.
   Бергер П., Лукман Г. Социальное конструирование реальности: Трактат по социологии знания. М.: Медиум, 1995.
   Биографический метод. История. Методология. Практика. М.: Институт социологии РАН, 1994.
   Блюм А. Родиться, жить и умереть в СССР / Пер. с фр. М.: Новое издательство, 2005.
   Бодрова В. Репродуктивные установки россиян как барометр социально-экономических процессов // Мониторинг общественного мнения. 1999. № 4. (ВЦИОМ-Интерцентр-АНХ). С. 35–36.
   Бодрова В. Сколько детей хотят иметь россияне? // Демоскоп Weekly. 23 сентября – 6 октября 2002. № 81–82. (URL: http://demoscope.ru/ weekly/2002/081/tema01.php).
   Бойко В.В. Рождаемость. Социально-психологические аспекты. М.: Мысль, 1987.
   Бурдье П. Практический смысл. М.: Институт экспериментальной социологии, СПб.: Алетейя, 2001.
   Васильева Т. Обоснованная теория в поле качественного исследования // Корбин Дж. Страусс А., Основы качественного исследования. Обоснованная теория. Процедуры и техники. М.: УРСС, 2001. С. 225–250.
   Вебер М. Избранные произведения / Пер. с нем., сост., общ. ред. и послесл. Ю.Н. Давыдова; Предисл. П.П. Гайденко; Коммент. А.Ф. Филиппова. М.: Прогресс, 1990.
   Вебер М. Основные социологические понятия // Избранные произведения. М.: Прогресс, 1990. С. 602–644.
   Вишневский А.Г. О мотивационной основе рождаемости // Демографическое развитие семьи: сб. статей; Под. ред. А.Г. Волкова. М.: Статистика, 1979. С. 126–150. (URL: http://demoscope.ru/weekly/ knigi/vishnevskij/vishnevskij.html).
   Вишневский А. Особенности российской рождаемости // Демоскоп weekly. 2006. № 267–268. С. 267–268. (URL: http://demoscope.ru/ weekly/2006/0267/temaO 4.php).
   Вишневский А. Незавершенная демографическая модернизация в России // SPERO. 2009. № 10. Весна – Лето. С. 55–82.
   Вовк Е. Количество детей в семье: установки и репродуктивное поведение // Социальная реальность. 2007α. № 1. С. 20–26.
   Вовк Е. Лучше позже? Возраст рождения первенца и неявные концепции родительства // Социальная реальность. 20075. № 7. С. 32–36.
   Вовк Е. Многодетность как ценность и практика: образы многодетных семей. Социальная реальность. 2007. № 1. С. 33–46.
   Вовк Е. Незарегистрированные интимные союзы: «разновидности» брака или «альтернативы» ему? Ч. 1 // Социальная реальность. 2005. № 1. (URL: http://bd.fom.ru/report/cat/journ_socrea/ number_l_05/gur050103 Дата обращения: 1.10.10).
   Вовк Е. Незарегистрированные интимные союзы: «разновидности» брака или «альтернативы» ему? Ч. 2 // Социальная реальность. 20055. № 2. (URL: http://bd.fom.ru/report/cat/journ_socrea/ numberl_05/gur050205).
   Вовк Е. Опыт размышления о роддомах, культуре родительства и нормативной малодетности // Социальная реальность. 2008. № 7. С. 21–24.
   Вяземская А. Я никогда не буду одна // Факел. 1997. № 7. (URL: http:// warrax.net/78/childs.html Дата обращения: 11.10.2011).
   Гирц К. Интерпретация культур. М.: РОСПЭН, 2004.
   Головляницына Е. Роль социально-психологических факторов в репродуктивных намерениях //Родители и дети, мужчины и женщины в семье и обществе / Под науч. ред. Т. Малевой, О. Синявской. М.: НИСП, 2007. С. 217–251.
   Гончарова Н. Функционирование триады «знания-умения-навыки» в современной дидактике // Сборник научных трудов Северо-Кавказского государственного технического университета. Сер. «Руманитарные науки» 2005. № 2 (14). (URL: science.ncstu.ru/articles/hs/14/12.pdf/ffle_download Дата обращения: 18.02.2011).
   Гришина О.В. Репродуктивное поведение родителей и их детей в России // Вестник Моек, ун-та. Сер. 6, Экономика. 2008. № 6. С. 29–41.
   Гришина О. Влияние развода родителей на вероятность развода детей // Российский экономический интернет-журнал. Статья поступила 16.12.2009. (URL: http://www.e-rej.ru/Articles/2009/Grishina. pdf. Дата обращения: 20.11.2010).
   Гришина О. Преемственность репродуктивного поведения поколений в России // Интернет-журнал «Глобальные экономические, социальные и информационные проблемы современности». Статья поступила в журнал 15.04.20095. (URL: http://www.globecsi.ru/ Articles/2008/Grishina.pdf Дата обращения: 21.11.2010).
   Гурко Т.А. Вариативность представлений в сфере родительства // Социологические исследования. 2000. № 11. С. 90–97.
   Гурко Т.А. Родительство: социологические аспекты. М., 2003.
   Гурко Т.А. Россия: Социальная политика в отношении молодых родителей // Власть. 2008. № 6. С. 10–14.
   Демографическая модернизация России, 1900–2000 / Под ред. А.Г. Вишневского. М.: Новое издательство, 2006.
   Днепров Э. Образование и политика: Новейшая политическая история российского образования. М., 2006.
   Добряков Н.В. Перинатальные аспекты психологии и психотерапии семьи // Добряков Н., Никольская И., Эйдемиллер Э. Семейный диагноз и семейная психотерапия: Учебное пособие для врачей и психологов. СПб.: Речь, 2003. С. 104–140.
   Доклад о развитии человеческого потенциала в Российской Федерации за 2008 г. / Под общ. ред. А.Г. Вишневского, С.Н. Бобылева. М.: Сити-Принт, 2009.
   Егорова М., Зверева О. Влияние структуры семьи на представление дошкольников о желаемой семье // Психологические исследования (ЭНЖ). 2009. № 5(7). URL: http://psystudy.ru. Дата обращения: 21.11.2010.
   Захаров С.В. Перспективы рождаемости в России: второй демографический переход // Отечественные записки. 2005. № 3 (24). С. 124–140.
   Захаров С. Новейшие тенденции формирования семьи в России. Статья первая: Расширяющиеся границы брака // Демоскоп Weekly. 6-19 марта. 2006. № 237–238.
   Инглхарт Р. Постмодерн: меняющиеся ценности и изменяющиеся общества // Полис. 1997. № 4. С. 6–32.
   Иоанн Кассиан Римлянин. Преподобного отца Иоанна Кассиана пресвитера к десяти посланным к епископу Леонтию и Елладию собеседованиям отцов, пребывавших в скитской пустыне / Иоанн Кассиан Римлянин. Писания. Москва: ACT; Минск: Харвест, 2000. (URL: http://krotov.info/acts/05/marsel/kass341.html Дата обращения: 11.10.2011).
   Исупова О.Г. Социальный смысл материнства в современной России («Ваш ребенок нужен только вам») // Социс. 2000. № 11. С. 97–108.
   Исупова О.Г., Русанова Н.Е. ВРТ как рынок: социально-психологические потребности пациенток ЭКО и критерии выбора клиники // Проблемы репродукции. 2010. № 1. С. 75–85.
   Калверт К. Дети в доме: материальная культура раннего детства, 1600–1900 / пер. с англ. О. Кошелевой, И. Савельевой, В. Безрогова. М.: Новое литературное обозрение, 2009.
   Карлсон А. Общество – семья – личность: Социальный кризис Америки. Альтернативный социологический подход. М.: Грааль, 2003.
   Корбин Дж., Страусс А. Основы качественного исследования. Обоснованная теория. Процедуры и техники. М.: УРСС, 2001.
   Кон И.С. «Зачем нужны отцы?» // Звезда. 2006«. № 12. (URL: http:// magazines.russ.ru/zvezda/2006/12/koll.html).
   Кон И.С. Отцовство как компонент мужской идентичности // Демоскоп weekly. 20065. № 237–238. (URL: http://www.demoscope.ru/ weekly/2006/0237/analit03.php Дата обращения: 1.10.10).
   Концепция демографической политики Российской Федерации на период до 2025 года. URL: http://demoscope.ru/weekly/knigi/ koncepciya/koncepciya25.html
   Диак. Котрелев Ф., Меркулова Е., Пальчева А., Реутский А. Отцовский аргумент, детское восприятие и немного статистики / Нескучный сад. 2006. № 1. (URL: http://www.nsad.ru/index.php?issue=19§io n=9999&article=394).
   Лебедев П., Рогозин Д. Ситуационное картографирование школьного урока информатики//Социальная реальность. 2008. № 1. С. 49–71.
   Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна / Пер. с фр. Н.А. Шматко. М.: Институт экспериментальной социологии; СПб.: Алетейя, 1998.
   Малева Т., Синявская О. Социально-экономические факторы рождаемости в России: эмпирические измерения и вызовы социальной политике // SPERO. 2006. № 5. Осень – Зима. С. 70–97.
   Маслоу А. Мотивация и личность / Пер. с англ. А.М. Татлыбаевой. СПб.: Евразия, 1999.
   Медков В.М. Репродуктивная мотивация и цели демографической политики (по материалам социолого-демографического исследования «Россия-2000») // Политика народонаселения: настоящее и будущее. М.: Макс-Пресс, 2005.
   Назарова И. Преемственность поколений в многодетной семье: репродуктивные установки и социализация подростков // Рубеж: Альманах социальных исследований. 2000. № 15. С. 242–252.
   Николаева Я.Г. Отцовство после развода: обзор исследования зарубежных ученых // Актуальные проблемы семей в России / Под ред. Т.А. Гурко. М.: Институт социологии РАН, 2006. С. 173–182.
   Паутова Л. Стабильность-2007: оценки ситуации в России // Социальная реальность. 2007. № 9. С. 34–50. (URL: http://socreal. fom.ru/ffles/sr0709-034-049.pdf Дата обращения: 1.10.10).
   Паутова Л., Полякова В., Шилова Л. Homo Studentis или «локомотив» нового поколения. 2008. ФОМ. (URL: http://bd.fom.ru/pdf/ presentpXXI.pdf Дата обращения: 01.10.10).
   Рогозин Д. Ситуационный анализ по Адель Кларке // Человек. 2007. № 1. С. 38–48.
   Рогозин Д., Солодова И., Турник А. Типичное и особенное в жизни школьного учителя информатики // Социальная реальность. 2007. № 6. С. 5–21.
   Рождественская Е.Ю. Отцовство: либеральный тренд от отца к папе? // Социологический журнал. 2010. № 3. С. 75–90.
   Росс Л., Нисбет Р. Человек и ситуация: уроки социальной психологии / Пер. с англ. В.В. Румынского; Под ред. Е.Н. Емельянова, В.С. Магуна. М.: Аспект-пресс, 1999.
   Рощина Я.М. Моделирование факторов склонности семьи к рождению ребенка в России // SPERO. 2006. № 5. Осень – зима. С. 98–133.
   Рощина Я.М., Бойков А. В. Факторы фертильности в современной России // Российский консорциум экономических исследований и образования. Серия «Научные доклады». 2005. WP № 05/04. (URL: http://www.eerc.ru/details/download.aspx?ffle_id=7216 Дата обращения: 1.10.10).
   Рощина Я.М., Черкасова А.Г. Дифференциация факторов рождаемости для различных социально-экономических категорий российских женщин // SPERO. 2009. № 10. С. 159–181.
   Синельников А., Медков В., Антонов А. Семья и вера в социологическом измерении (результаты межрегионального и межконфессионального исследования). М.: КДУ, 2009.
   Синявская О., Тындик А. От чего зависят репродуктивные намерения и репродуктивное поведение россиян? // Демоскоп weekly. 2009α. № 379–380. (URL: http://demoscope.ru/weekly/2009/0379/tema03. php Дата обращения: 1.10.10).
   Синявская О., Тындик А. Рождаемость в современной России: от планов к действию? // SPERO. 20095. № 10. Весна – Лето. С. 131–158.
   Синявская О.В., Гладникова Е.В. Взрослые дети и их родители: интенсивность контактов между поколениями // Родители и дети, мужчины и женщины в семье и обществе / Под науч. ред. Т. Малевой, О. Синявской. М.: НИСП, 2007. С. 517–544.
   Теннис Ф. Общность и общество. СПб.: Владимир Даль, 2002.
   Томилин С.А. Проблема рождаемости // Томилин С.А. Демография и социальная гигиена. М.: Статистика, 1973 [1923].
   Уинн П. Идея социальной науки и ее отношение к философии. М.: Русское феноменологическое общество, 1996.
   Филиппов А. Социология пространства. СПб.: Владимир Даль, 2008.
   Форсова В. Православие и семья (опыт эмпирического анализа) // Актуальные проблемы семей в России / Под ред. Т.А. Гурко. М.: Институт социологии РАН, 2006. С. 131–148.
   Форсова В. Православные семейные ценности // Социс. 1997. № 1. С. 65–71.
   Хоменко А.П. Семья в процессе перестройки // Хоменко А.П. Семья и воспроизводство населения: Избранные произведения / Под ред. В.С. Стешенко. М.: Статистика, 1980 [1930].
   Шюц А. Размышления о проблеме релевантности // Шюц А. Мир, светящийся смыслом. М.: РОССПЭН, 2004а. С. 235–400.
   Шюц А. О множественных реальностях // Шюц А. Мир, светящийся смыслом. М.: РОССПЭН, 20045. С. 401–455.
   Шюц А. Символ, реальность и общество // Шюц А. Мир, светящийся смыслом. М.: РОССПЭН, 2004 в. С. 456–532.
   Шюц А. Чужак// Шюц А. Мир, светящийся смыслом. М.: РОССПЭН, 2004 г. С. 533–549.
   Шюц А. Возвращающийся домой // Шюц А. Мир, светящийся смыслом. М.: РОССПЭН, 20045. С. 550–557.
   Ясперс К. Философская вера // Ясперс К. Смысл и назначение истории. М.: Республика, 1994.

   (Footnotes)
   1. Данная подвыборка была сформирована для того, чтобы иметь возможность увидеть вероятную разницу в логиках аргументации принятия решения о деторождении. Дело в том, что в ряде важных работ демографов указывалось, что именно процессы секуляризации привели к снижению рождаемости в Европе [Карлсон 2003: 226–230; Lesthaeghe, Wilson 1986]. Кроме того, в ряде отечественных исследований показывалось, что религиозность респондента обусловливает его специфические репродуктивные намерения и (или) их реализацию [Малева, Синявская 2006; Рощина, Бойков 2005]. Вместе с тем в существующих сегодня в России исследованиях связи воцерковленности и рождаемости практически не анализируется направление влияния религиозности на рождаемость, специфика этого влияния [Синельников, Медков, Антонов 2009; Форсова 2006; 1997; Котрелев, Меркулова, Пальчева, Реутский 2006].
   2. Кроме данных интервью в работе использовались сведения, полученные при интервьюировании и (или) включенном наблюдении в иных проектах.
   3. Человек был старшим братом или сестрой в семье с несколькими детьми. Для младших детей в такой семье, возможно, отсутствие личного опыта по уходу за детьми может компенсировать опыт полученной заботы в семье с детьми, родившимися с небольшим перерывом.
   4. По материалам общероссийского опроса населения от 25–26 декабря 2004 г. см.: [Вовк 2005: Ч. 1].