Генрих Лоцкий
Путь к Отцу

Предисловие к русскому изданию

Эта книга – один важный вопрос к тебе: Кто ты?

   Кто ты есть и, прежде всего, в глазах Отца? Каким путем ты идешь, и к чему ты привязан всем своим сердцем? Что тебе ближе всего? Можно возразить, что такой вопрос здесь вовсе не ставится, что эта книга «только» об Иисусе и его жизни. И все же с ней неразрывно связан один важный и, возможно, самый главный вопрос твоей жизни.
   Немецкий теолог Фридрих Цюндель (1827–1891) написал книгу об Иисусе, как бы рисуя отдельные картины из его жизни. Данное произведение, вероятно, самое лучшее и самое глубокое из всего того, что когда-либо написано об Иисусе на основе Евангелия, которое люди читают из поколения в поколение. Генрих Лоцкий переработал эту книгу Цюнделя, местами весьма трудную для нашего понимания, и сделал ее доступной для нас [1 - Лоцкий рассказывает: «Перу Цюнделя принадлежат три произведения: „Иисус в картинах Его жизни“, „Из времен апостольских“, „Иоганн Кристоф Блюмгардт“. Они представляют собой лучшее из духовных ценностей, созданных моими современниками. Но в итоге все три произведения остались незамеченными. По моим оценкам они разошлись общим тиражом не более 6-12 тысяч экземпляров. Мое негодование по поводу данного обстоятельства в основном и побудило меня взяться за перо. Так я стал писателем. Мною завладела мысль: надо не переиздавать эти три книги Цюнделя, а написать их заново. Никому, кроме меня, такое было под силу».]. Тем самым он дает нам простое, но одновременно очень ясное изображение жизни Иисуса и тех условий, в которых жил и совершал свои деяния Иисус.
   Всякий, кто берет в руки эту книгу, кто отправляется на поиски с серьезными намерениями, тот в результате становится тем «стучащим», – конечно, если им уже давно не был [2 - Мф. 7: 7-11: «Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам; ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят. Есть ли между вами такой человек, который, когда сын его попросит у него хлеба, подал бы ему камень? И когда попросит рыбы, подал бы ему змею? Итак, если вы, будучи злы, умеете даяния благие давать детям вашим, тем более Отец ваш Небесный даст блага просящим у Него».]. Пройдет какое-то время, возможно годы, и если мы не ослабим своих усилий, то однажды отворят и нам – дверь, ведущую к живой вере. Произойдет это, когда мы внутренне созреем и наступит самый благоприятный для нашего развития момент. В тот день и час мы узнаем, что никакого различия между «здесь» и «там» нет, и привычный нам мир и мир духовный сольются воедино, и мы научимся смотреть на наш мир, на наших ближних новыми глазами. Тогда-то мы вновь зададимся извечными вопросами – кто мы? Куда мы идем? И наверняка увидим себя и свою жизнь в другом свете, причем собственными глазами, насколько это позволит достигнутый нами уровень познания.
   Но и тому, кто уже удостоился счастья носить в своей душе живую веру, эта книга, несомненно, поможет глубже постигнуть жизнь Иисуса. Такое обширное ее понимание наверняка даст нам немало ценных, если не сказать решающих, подсказок для нашей собственной жизни и нашего возвращения в дом Отца.

   День Всех святых, 1 ноября 2007 г.
   М. Дрегер

О пути к Отцу

   Отец, Мать! Эти два понятия не нуждаются в особом пояснении. Любой человек вкладывает в них собственное содержание – в зависимости от возраста, образования, умения познавать, но для каждого оно целостное, верное, вот только полнота познания у любого из нас своя, в меру его способности к восприятию.
   Видеть в Боге отцовское или материнское начало – вот то наивысшее знание, которое когда-либо открывалось людям. Одновременно это было наипростейшее, самое верное и глубочайшее объяснение мира, истина для всех и каждого. То, что не всякому понятно, вообще никакого значения в отношениях между Богом и человеком не имеет. Любая мудрость, предназначенная для всех людей, в книжном изложении вовсе не нуждается. Единственное принятое всеми обозначение Бога выражено словами: Бог есть Отец. Эти слова понятны каждому, их может произнести любой человек.
   Происхождение этой истины, известной с незапамятных времен, установить невозможно. Но она настолько очевидна и легко понятна, что каждый народ смог ее обрести самостоятельно, ни у кого не заимствуя. Многие народы видят в Боге воплощение отцовского начала, иные же – материнского. Скорее всего, это зависело от того, кто – отец или мать – ценился и почитался тем или иным народом больше. Но так ли уж это важно? Ни в материнском, ни в отцовском начале нет никакого признака пола, здесь находят свое отражение лишь существующие взгляды и убежденность в авторитете и могущественности одного из родителей.
   Но тезис «Бог есть Отец» – всего лишь часть истины. Правда, для ее постижения потребовалось немало времени.
   Данная формулировка, возможно, существовала еще в Междуречье или в Египте и являлась самой сокровенной тайной жреческих оккультных наук. Подобную формулу мы находим в древнееврейской Библии, у греков и римлян, и непременно у всех народов, зависимых от Египта. Но более как формулу, лишенную подлинной реальности жизни. В то время познание было повсеместно затуманено многобожием. Даже авторы Библии не лишены представления о том, что наряду с Иеговой, истинным Богом, существуют и менее могущественные боги, покровительствующие людям и природе. Но быть в ладах с тезисом еще далеко не значит обладать истиной. Через тезисы приходят к науке, путь же к Отцу – искусство, то есть нечто в корне отличное, некое особое существование в этом мире, а вовсе не одно лишь знание.
   Тезис «Бог есть Отец» звучит весьма отрадно, но без него как религиозной догмы можно в конце концов и обойтись. Как переживание души – это начало нового бытия, это жизнь и блаженство ныне и во веки веков, это истина, которая коренным образом меняет мышление и бытие, она – наивысшая из всех сил, сдвигающая горы и воскрешающая мертвых.
   Иисус – первый и, к сожалению, чуть ли не последний, кто воздвиг на данной истине все свое бытие. В его эпоху эта убежденность существовала как некая передаваемая из поколения в поколение мудрость, но он в ней обрел плоть, стал обитателем планеты Земля, чувственной реальностью. Когда есть Отец, все должно стать по-другому, всем лишениям должен прийти конец, человек сумеет восторжествовать над всем, что ему враждебно, над грехами, религией, смертью, дьяволом, – короче говоря, над всем происходящим из тьмы и отягощающим человеческую жизнь, над всем, что существует в действительности или в воображении. И Иисус пожертвовал жизнью, всем человеческим существованием не для того, чтобы доказать некий тезис, выдвинуть учение или создать религию, – он хотел, чтобы Отец стал реальной ценностью бытия на земле, ценностью, с которой можно и нужно считаться, и даже более того – непременно сделать ее мерилом всего.
   Любой человек, почувствовавший в себе эту доселе неведомую ему силу, начинает в корне меняться, и, что удивительно, все условия его жизни, люди и вещи вокруг тоже изменяются вместе с ним. Чудесные переживания наполняют его жизнь, благодатному развитию нет предела.
   Религии со временем утрачивают свою жизненную силу, но всегда находятся люди, готовые постигать искусство вечно зеленеющей жизни. Они не хотят ничего иного, кроме как жить! Что ж, в Отце – жизнь и свет для рода человеческого. Бездомный обретает кров, покинутый – близких, больной получает уход, наполняющий его жизнью, отчаявшийся – дружеское утешение, обманутый – совет. Все лишения превращаются в неисчерпаемую радость, неизбежная смерть – в вечную жизнь. А если так, почему бы всем людям не устремиться к такому благу? Подобное трудно себе представить в нашем мире, всецело поглощенном заботами о материальных ценностях.
   Ох как трудно обнаружить в себе умение находить такой путь. Нам это хорошо известно, ведь сие умение, говоря откровенно, нами утрачено. На пути к Отцу оно было вытеснено скучной, безжизненной наукой, от которой каменеет душа.
   Иисус сказал себе: нужно непременно пройти этим путем к Отцу, не должна дорога оставаться не обозначенной. Я пройду по ней и укажу всем путь, который станет для людей истиной и самой жизнью. Но если когда-нибудь на земле будут жить люди, которым не удастся найти сей мало исхоженный и лишь недавно открытый путь, тогда пусть источник жизненной силы человечества занесет песком и все останется таким, каким было прежде.
   Он не допускал такого развития событий. Но порой мрачное предчувствие тяготило его и стоном вырывалось наружу.
   Конечно, для нас в первую очередь важно великое открытие, совершенное Иисусом, и обусловленный этим вопрос: как нам, людям, последовать за таким Человеком? Как ощутить Отца истиной своей жизни, реальностью? Как обновиться нашему миру, нашему времени? Как встать на путь к Отцу? Мы страстно хотим подлинного жизненного блага. К Иисусу нас влечет неутолимая жажда жизни и исходящая из глубины души потребность в нем. В нашем вопрошании присутствует вполне оправданное любопытство: как он пришел к Отцу? Как этому Сыну Человеческому удалось достичь единения с Отцом и, стало быть, поставить перед собой цель: се, творю все новое.
   Но перед нами предстают как бы два Иисуса. Один, открывший путь к Отцу, – пылкий, волевой, почти не гнушающийся насилием, твердый как скала, упорный богоискатель, счастливец, отыскавший жизненные сокровища и раздающий их людям. Другой – кроткий, ангелоподобный, чуждый миру нездешний гость, породивший, благодаря человеческим измышлениям, целую вереницу фантастических религиозных образов, тот, кто не в состоянии жить вместе с нами и обретает свое туманное царство лишь после смерти. Этого второго мы не хотим знать. Мы хотим знать подлинного Иисуса, человека, мы ведь тоже люди и потому не в состоянии обуздать свои страсти. Мы хотим выучиться у него искусству видеть путь, которым теперь сможем пойти и мы. Но позже – если его найдем и если наша жажда жизни будет утолена, – если!.. Вот тогда-то мы многое сделаем, возможно, обратимся к науке или займемся изучением теологии. Но прежде нам важно познать Иисуса, только с его помощью разрешима загадка нашей человеческой жизни. Приверженцы различных направлений христианства утаили его от нас, поскольку его у них попросту нет и они поглощены странной надеждой обрести Иисуса после смерти. Не будем их лишать ее. Но мы хотим жить сейчас, мы хотим уже сегодня жить вечно подобно Иисусу. Нам необходим другой источник. Библия? Ах да!.. Она вполне годится для такой цели. До чего же она проста без тяжелых научных доспехов. Изучение Библии, бесспорно, исключительно важно и полезно, но наука, хоть и библейская, цепляется за букву. Лучше займемся ее изучением позже, как-нибудь в свободное время, в тишине и покое. Сегодня же мы испытываем жажду и нуждаемся в силе, а буквы, как это ни печально, жажду не утоляют. Мы хотим настоящего, живого Иисуса.
   Библейские повествования вполне убедительны и искренни. Они о нем рассказывают, но нам, возможно, из них понадобится лишь то, что соответствует нашему пути к Отцу. Каждый из нас носит в себе частицу Бога, а стало быть, и некое мерило божественного, некую способность к пониманию истинного Христа. Если бы мы не знали иного пути к Богу, к Иисусу как только через изучение Библии и теологии, то были бы самыми жалкими из всех людей. Но у человека как такового есть путь к человеку Иисусу, ему указан непосредственный путь к Богу, без книги и букв, ибо мы все уже в пути. С давних пор. На пути к Отцу.

Книга первая
Приход в мир

Появление Иисуса

Среда Иисуса

   Даже самый невнимательный читатель Евангелия обязательно заметит, что Иисус постоянно называл себя «Сыном Человеческим». Многие реформаторы приводят убедительные доводы в пользу того, что данное определение восходит к более ранним повествованиям, это слово якобы было заимствовано у пророка Даниила и из известных пророчеств и вложено ему в уста. Не исключено. Но достоверно и другое: Иисус воспринимал себя полноценным человеком и хотел быть уверенным, что его таким признают и другие.
   Уже поэтому он, бесспорно, претендует на простое человеческое уважение. Человек ему вовсе не кажется жалкой тварью, какой его часто представляют. Он – и это несомненно – считал человечество своего рода дворянским сословием среди прочих тварных существ, более высоким по сравнению с тем, что признается и смутно ощущается нами сегодня, что мы осмеливаемся лишь робко высказывать. И эту веру он оправдал. В нем человек действительно возведен в дворянское достоинство.
   Когда мы смотрим на Иисуса как на человека, который искал и нашел путь к Отцу, то и нас, людей, и наш путь к Нему озаряет благодатный свет. Иисуса, как и нас, родила женщина, и простота его человеческого существования вызывает у нас сочувствие уже потому, что она характерна и для нас, призванных самой жизнью к тому же устремлению.
   Судя по имеющимся у нас источникам, он происходил из среды, на первый взгляд, до удивления простой и незатейливой. По тогдашним понятиям, условия его жизни были самыми обыкновенными, по-другому и не скажешь. Они почти полностью лишены чего-то необычного, и евангельское повествование как таковое не считает нужным их обсуждать. Но именно по причине своей простоты они столь многозначительны.
   Как раз молчание источников окутывает его жизнь тайной, и этот покров таинственности бережно и стыдливо скрывает его человеческое бытие, по крайней мере, от непочтительного прикосновения. «Если же и знали Христа по плоти, то ныне уже не знаем». Похоже, что такое восприятие Павлом Иисуса непроизвольно заставило евангелистов почтительно замолчать и проявить сдержанность в вопросах, которые, возможно, оказались бы достойными внимания нашего поколения, достигшего своей учености благодаря чтению различного рода книг.
   Жизнеописание Иисуса как таковое для нас особого значения не имеет. Образ его мыслей, его дух, то, как происходило его развитие, – вот что для нас значимо. Поэтому здесь нам придется касаться лишь тех моментов, которые важны для понимания его пути к Отцу. Правда, в этом случае он предстанет перед нами во всей своей человеческой реальности, что противоречит взглядам духовенства, церковных служителей, которые предпочли бы вовсе не толковать земную сторону Иисуса, делая вид, будто ее у него и не было.

   В глазах окружающих Иисус – всего лишь сын Иосифа, таковым рос и воспитывался.
   Если мы задумаемся над общественным положением Иосифа, то увидим, что он был, с одной стороны, носителем достойных самого глубокого уважения родовых и народных традиций, а с другой – представителем третьего сословия, занимавшегося мелким кустарным промыслом.
   Иногда, при определенных условиях, в третьем сословии появляется зачаток нового, достигающий впоследствии небывалого развития. Нашим ли современным детям об этом рассказывать… Но вся разница в том, движется ли семья по социальной лестнице вверх или вниз. Если в нашем обществе простой рабочий становится начальником цеха, а кто-то из его детей, чего доброго, выбивается в руководители предприятия, то такая трудная карьера не хуже настоящего живительного эликсира ободряет и наполняет надеждами всех домочадцев. Но если же древний дворянский род в лице своих последних отпрысков вынужден заниматься ремеслом, тогда, как правило, на всю их жизнь накладывается отпечаток деградации, отчего их сознание обращается к прошлому, а не к настоящему.
   Обитатели дома в Назарете еще ощущали свою принадлежность к роду царя Давида, но возрождение былого величия казалось совершенно невозможным. И хотя условия жизни Иосифа и Марии вовсе не нужно считать такими уж жалкими, как мы их по обыкновению представляем, вспоминая о яслях в Вифлееме, все же в мирском смысле слова положение Иосифа и Марии было беспросветным. Люди назвали бы их бедняками.
   Но даже если бы у них и была надежда изменить свою жизнь, то встает вопрос: а куда можно было бы им стремиться? В круг придворных с их возней вокруг царя Ирода? Или к тем выскочкам, тесной толпой окружавшим римского наместника? Оба варианта для израильтянина того времени, принадлежавшего к столь низкому сословию, представлялись особо соблазнительными. На страницах Евангелия, особенно там, где речь идет о рождении Иисуса, сквозит настолько беспрекословная, невысказанная покорность судьбе, что своим появлением на свет он убедил мир в бесплодности надежд на земные блага.
   Что можно заключить, прочитав историю о гонениях, учиненных царем Иродом, которая в Евангелии следует сразу за рассказом о появлении восточных мудрецов. Иосиф и Мария находились вне всяких подозрений проницательной службы безопасности – ведь, по ее мнению, они не могли быть родителями претендента на трон. В противном случае чудовищное повеление об истреблении младенцев не приобрело бы такого бессмысленного масштаба. Надо думать, что в первую очередь в поле зрения попали более или менее сомнительные люди и их дети. Отсутствие подозрений в отношении Иосифа свидетельствует о скромности его общественного положения.
   Но это свидетельствует и о другом, а именно: совсем незаметно возникает нечто божественное, нисколько не смущаемое мнением людей, хотя это происходит среди белого дня. Пастухи, как, впрочем, и мудрецы, без труда нашли место, где появился на свет Младенец. Посланцы же властных структур отыскать его не смогли, несмотря на имеющиеся у них переписные листы, и оказались не в состоянии сообщить хотя бы самую малость о присутствии божества. Вот так же и теперь на глазах у всех могут происходить наиважнейшие события с участием самого Бога, однако они ускользнут от общественного сознания, равно как и не найдут отражения на страницах газет.
   О тогдашнем положении Иосифа следует сказать так: опустись он еще немного пониже, и его семью по меркам той эпохи причислили бы чуть ли не к подневольным людям. Говоря современным языком, ей пришлось бы искать места среди низших слоев третьего сословия. Отягчающим обстоятельством оказалось бы к тому же и великое родословие, которое, скорее, бросило бы тень на нынешнее положение семейства в обществе, чем окрасило его в светлые тона.
   То же можно сказать и об обстоятельствах зачатия Младенца. Трудно понять, почему данный вопрос подвергся такому бесцеремонному исследованию, к тому же столь публично и без всякого смущения, в то время как авторы библейского повествования обстоятельств жизни Иисуса сочли необходимым всего лишь дважды коснуться – слегка, осторожно и целомудренно, даже и не подозревая, что эта деликатная история приведет к немыслимым по своим масштабам разногласиям в вопросах веры. Приверженцы религиозных словопрений, похоже, не имеют ни малейшего понятия о присутствии Воскресшего. В противном случае они проявили бы больше почтительности. Ведь, по сути, они отрицают воскресение. Пусть не на словах, но зато всем своим поведением. Кто позволил бы себе в присутствии человека обсуждать спорные моменты его рождения?… Так почему же люди допускают такое в отношении Иисуса, которого они в то же время признают Сущим во все времена? Но в принадлежности к ремесленному сословию есть еще одно унижающее обстоятельство, которое порой может оказаться тяжелым бременем, – это зависимость от людей, от заказчиков. Крестьянин в этом отношении находится в более благоприятном положении. Он обращает взор к небу, чувствуя свою зависимость от ветра и прочих погодных условий, а выполнив положенную работу, уповает на милость Божью как свободный независимый человек, умея и очень высоко ценить свое такое положение. Все своеобразие земледельческого сословия – в основном следствие подобной независимости от людей. У ремесленника же ее нет. Его активность и умение приспосабливаться объясняются тем, что он живет благодаря своим заказчикам и страдает от конкуренции. Чувствительные души это угнетает, и никто, пожалуй, в полной мере не избавлен от тяготы такого положения, которое для многих неизбежно становится неукротимым источником жизненных трудностей.
   Вот такой была среда, в которой рос Иисус, жалкая с точки зрения общества, отнюдь не благоприятная и не многообещающая.

Дитя Израиля

   По духу семья из Назарета была истинно израильской. Пожалуй, больше внутренне, поскольку по внешним признакам это было не так заметно. По сравнению с прочими древними народами у израильтян имелись самые прекрасные условия для получения образования. Хотя израильтян в целом и не считают народом выдающейся культуры, поскольку они не добились успехов в строительстве пирамид, подобно египтянам, и не развили в себе чувство благородной симметрии, подобно грекам и их подражателям, но тем не менее жизнь Израиля позволяла его народу как таковому быть сопричастным определенному уровню образованности. У цивилизованных народов – греков и римлян – образованность являлась уделом лишь «сливок общества», и народ в целом к достижениям культуры доступа почти не имел. Куда хуже обстояло дело у египтян, вавилонян и ассирийцев. Там всем знанием полностью и единолично владели жреческое сословие и высшая знать.
   В Израиле – по-другому. В древности это был народ земледельцев и скотоводов, и его образование, по сути, сводилось к знанию великих народных преданий и традиций. Израильский крестьянин всегда отличался очень глубоким миропониманием, и у него всегда находились поводы поразмышлять о былых событиях в жизни своего народа. В том числе и о появлениях пророков или о различных культовых церемониях, жертвоприношениях, священстве. Способность к умозаключениям и духовные импульсы формировали определенное отношение к знанию, которое было свойственно этому народу на протяжении длительного времени.
   После возвращения из вавилонского плена все коренным образом изменилось. Культурное наследие уже от одного только общения с великими цивилизованными народами древности стало более живым. В то время в страну проникли и элементы римского и греческого просвещения, достигавшие самых низших слоев народа, и поэтому фарисеи, ревностно оберегавшие в синагогах религиозное наследие, стремились контролировать весь народ с помощью соответствующих духовных служителей и центров религиозного образования. Проповедь и поучение, особый акцент на скрупулезном соблюдении закона – все это было не чем иным, как духовными вихрями, вызванными хлынувшим потоком язычества.
   Такое духовное оживление, ставшее поворотным моментом в религиозной жизни, было инициировано и направлялось фарисеями. Оно началось вскоре после возвращения из Вавилона и, по всей видимости, стало внутренне необходимым именно тогда, когда вместе с римскими войсками и чиновниками в страну вступило римское и греческое язычество. В то время наибольшая опасность для правоверных иудеев заключалась в возможности исчезновения веры в живого Бога, да, пожалуй, и всего израильского духа под натиском просвещения, исходившего от нового образования. Отсюда этот строгий, почти фанатически регрессивный тип фарисейства, с которым на каждом шагу сталкивался в своей жизни Иисус, отсюда ревностное почитание Бога и осознание избранничества Израиля, отсюда незыблемая убежденность в том, что достижение Царства Божьего возможно только посредством строжайшего соблюдения догматов древнего вероисповедания. О том, что именно фанатичная религиозность не только не способствует, но самым непосредственным образом препятствует становлению Царства Божьего, конечно, никто не подозревал.
   По-видимому, общество было далеко не сплоченным. Безусловно, повсюду уже встречались просвещенные люди, которых не воодушевляла патриархальная израильская вера и ее обычаи, – они-то и оказывались весьма восприимчивы к образу мыслей нового времени, воплощенном в царстве земном римско-греческого типа. Но наряду с этим существовали и решительно настроенные ортодоксальные круги, куда входили люди, обучавшиеся у фарисеев, а они в религиозно-моральном отношении имели явный перевес.
   Распространению нахлынувшей волны просвещения способствовала исключительная подвижность еврейского народа. Вернувшихся из вавилонского пленения иудеев торговые интересы привели на рынки побережья Средиземного моря. Евреи занимались этим свойственным им делом как в Александрии, так и на улицах Рима или Коринфа. Их можно было встретить в Эфесе, во всех уголках Малой Азии и даже на островах Эгейского моря.
   Но Иосифа и Марию мы видим среди приверженцев древней веры. Это вполне естественно. Духовным средоточием их жизни было великое прошлое Израиля. И эту традицию нигде не пестовали так тщательно, как в синагоге. Уже поэтому синагога смогла стать самым важным местом для обучения. Занятия в иудейской школе сводились к чтению и толкованию Писания. Последовательность используемых при богослужении отрывков из Писания, судя по сегодняшним канонам иудаизма, не была столь скупо ограничена, как, например, у христиан. Кто в церкви вынужден довольствоваться лишь проповедями, обходясь без чтения самого Священного Писания, тот неизбежно будет знаком лишь с незначительной частью Библии. В иудейском обществе перед верующими из года в год предстают во всей своей целостности, по крайней мере, пять книг Моисея. Весьма большое внимание уделяют и Псалтири. В более ранние времена Пророки [имеются в виду исторические повествования о жизни пророков – одна из составных частей Ветхого Завета. – Прим. пер.], возможно, играли куда большую роль, чем впоследствии, когда их оттеснили на задний план, чтобы воспрепятствовать христианскому истолкованию многих пророчеств как предвещающих появление Иисуса.
   Теперь нам нетрудно представить, какое воздействие оказывала синагога на внимательных слушателей, каковыми, вне всякого сомнения, были Иосиф и Мария. Им не нужно было уметь читать или держать дома Писания, чтобы запечатлеть содержание священных книг в детском уме мальчика Иисуса, сделав их неиссякаемым источником пищи для размышлений.
   И такое духовное образование, которым охватывались даже самые низшие слои народа, было довольно значительным. Ведь религиозные книги Израиля составляли одновременно всю его литературу, в них был отражен духовный труд предшествующих столетий. Кто знаком с Ветхим Заветом, тот имеет представление и об общем ходе мыслей народа на протяжении его двухтысячелетнего развития. Отсюда можно почерпнуть для себя многое, особенно если подвергнуть все это глубокому внутреннему осмыслению.
   Сегодня еще встречаются в самых простых слоях народа большие знатоки Библии, которые, закончив весьма скромную школу, тем не менее производят впечатление неплохо образованных людей – они учились именно по Библии, постигая ее душой и неустанно размышляя. В самых простых людях благодаря их внутренней собранности и внимательному отношению к Библии естественно появляется нечто по-своему значимое. Это знает каждый, кто общается с народом.
   Но если мы теперь представим, с какой внутренней сопричастностью потомки Давида слушали и воспринимали повествования Священного Писания, то неизбежно придем к выводу, что в доме плотника из Назарета господствовал некий своеобразный библейский дух, чему способствовало скромное общественное положение Иосифа. В доме царила жизнь, наполненная волнующими воспоминаниями о великом прошлом.
   Эту особенность евангелисты удивительно точно описывают такими словами: «А Мария сохраняла все слова сии, слагая в сердце своем». Наверное, и Иосифу приходилось «слагать в своем сердце» многие из тех переживаний, которые выпали на его долю. Но что из этого мог черпать для себя ребенок Иисус, представить нам трудно. Он рос, овеваемый таким духом, и вскоре между родителями и сыном с неизбежностью установилось удивительное взаимопонимание, которое на всех действовало умиротворяюще, а подрастающего мальчика формировало духовно, делая совершенно излишним дальнейшее обучение в школе.

Двенадцатилетний

   «Вот когда я вырасту…» – мечтательно говорят наши дети, принимаясь излагать грандиозные планы. И мальчик Иисус жаждал такого дня – не столько для того, чтобы приступить к осуществлению потрясающих планов, сколько стремясь наконец-то найти ответы на вопросы, которые рождала в нем жизнь в родительском доме, но не давала на них ответа, по крайней мере полного. Если единственной духовной пищей, доступной ребенку, является Священная история и весь дом наполнен этим смыслом, то вокруг ребенка начинают оживать ее повествования. Его мысли и переживания пронизаны духом этой истории, он видит воочию древние события и сопереживает им всем своим существом.
   Что же тогда говорить о мальчике Иисусе! Мечтатель Иосиф, которого братья продали в рабство и который стал управителем всего Египта, и юноша Давид, одолевший филистимлян, были его предками, его кровными родственниками. Священная история была историей его дома. Все эти люди ходили пред Богом и стали теми, кем они стали. Так где же Бог? Где Бог сегодня? Что Он сегодня делает? Эти жгучие вопросы неизбежно вставали перед ним.
   Если думающий ребенок однажды начинает задавать вопросы, то родителям лучше стараться давать правильные ответы.
   Такая потребность задавать вопросы, свойственная ребенку, доставляла матери, наверное, самые большие трудности. Ведь мать – всегда тот ближайший человек, которому в первую очередь вопросы и задаются. В данном случае мать была заранее извещена о том, что ей предстоит воспитывать дитя, уникальное в своем роде. Оттого ее ноша казалась вдвое тяжелее, но и вдвое драгоценнее. И вдруг увидеть, что ее дитя поглощено лишь одним устремлением! Все другие дети легко отвлекаются, на каждом шагу чистая божественная благодать омрачается отвратительными наклонностями. Но здесь были искреннее детское простодушие и одновременно величие, повергавшее взрослых в смущение.
   Ах, эти вопросы! Ни один ребенок никогда не поймет, почему люди без промедления и энергично не берутся за то, что ему кажется правильным. Почему сегодня отношения с Богом во многом складываются иначе, чем прежде? Почему люди не торопятся энергично исправлять то, что поддается изменению?
   Конечно, Мария не раз рассказывала ему историю о Давиде. И историю о сыне Давида, содержащую знаменательное предсказание: Я хочу быть его Отцом, а он должен стать Моим Сыном. Кто же в таком случае сын Давида? Соломон? А отец – это Бог! Спасительной, облегчающей душу истиной запали в душу ребенка эти слова Ветхого Завета. Или взять хотя бы ту самую молитву Исайи: «Ты, Господи, Отец наш, от века имя Твое: „Искупитель наш“». Вот что нам нужно. Но где это?
   Когда подрастешь, тебе это станет понятнее, говорят нам обычно в таких случаях. Так же говорила и Мария, когда у нее не было другого выхода. И этот день наступил. У иудеев день религиозного совершеннолетия наступает быстро. Уже в двенадцать лет за еврейским мальчиком признаются такие права, которые нашим детям даются позже, во время конфирмации, а именно – религиозные права наравне со взрослыми. Отныне он считается «бар мицва» [сын заповеди. – Прим пер.] и отныне ему можно входить в храм, совершать жертвоприношения, читать Писание, трактовать его и задавать вопросы.
   Задавать вопросы! Как жаждал этого ребенок! Когда ему исполнилось двенадцать лет, родители взяли его с собой в Иерусалим, на праздник Пасхи. В храме, думал Иисус, мне растолкуют все мои вопросы, ведь там священники, устами которых с древних времен говорит Бог. Там уж точно почувствуешь присутствие Бога! Бедное, наивное дитя!
   Все праздничные дни напролет ребенок задавал вопросы, внимательно вслушивался в ответы и снова спрашивал.
   Наконец праздник кончился, а он его и не заметил. Он спрашивал потому, что полагал: вот сейчас это обязательно наступит, нечто великое и прекрасное. Он терпеливо ждал, а то, о чем страстно мечтал, так и не наступало. Ученость запутывала смысл происходящего и не касалась главного, а ребенок все спрашивал и слушал, будто готовился к долгим годам уединенных размышлений.
   В Библии не говорится, пытался ли Иисус когда-либо еще обратиться с вопросами к книжникам в храме. Разочарование жаждущего истины ребенка, похоже, было, настолько велико, что он больше никогда не искал у них ответов. Как мы видим, в последующие годы он находит ответы либо в Писании, либо – что для многих более естественно – в природе, но никогда – у книжников.
   В храме можно было проводить целые дни и недели. Там имелось много разных помещений, в том числе и для жилья. Еды тоже хватало. Родители оказались беспечными. Им еще не случалось беспокоиться о сыне, и, что характерно, с ним вообще не возникало проблем. Поэтому они отправились домой, не сомневаясь, что он ушел вперед со знакомыми. Вовсе нет! Кто-то видел, что он остался в храме. Тогда они поворачивают назад, обыскивают весь Иерусалим и лишь спустя целых три дня находят его. Он все еще в храме. Что ты сделал с нами? «Зачем было вам искать Меня?… Мне должно быть в том, что принадлежит Отцу Моему…»
   Они ведь сами рассказали мальчику об Отце и отвели к Нему его, двенадцатилетнего, а теперь ищут где угодно, но только не у Отца. Как этот отрок постоянно всех изумлял! Он действительно всерьез относился к тому, что ему говорили. Для родителей это стало сущей бедой. Мы слишком уж привыкли, что наставления не приносят плодов. И не устаем увещевать – в надежде, что хоть что-то воплотится в реальность. Но здесь родительские слова возвращались к ним в виде поступков. И ребенок посрамлял их своей правотой. Родителям надлежало искать его у Отца, на Которого они сами ему указали.
   А не следует ли всех детей вначале искать именно у Отца, Которому мы их доверяем с малых лет? Скольких недоразумений между родителями и детьми можно было бы тогда избежать! И дети росли бы в атмосфере бесконечного доверия, а их самостоятельные поступки, порой непонятные нам, мы анализировали бы вместе с ними, проявляя известную почтительность к Отцу и Его власти, а не отмахивались бы от проблем. Многое из того, что в наших детях кажется нам непостижимым, – посеяно нами, но оно дало совсем не те ростки, которых мы ждали. Но тогда причина кроется в нас, а не в них!
   «А Мария сохраняла все слова сии, слагая в сердце своем». О милая, драгоценная мать! Подле такой матери ребенок может достичь многого. Она живет только им и внимательно следит за его становлением. Большинству детей недостает именно такой матери – не «воспитывающей» в соответствии с собственными представлениями и взглядами, а позволяющей развиваться самостоятельно, лишь по-дружески и чутко оберегая его своей материнской любовью и заботой!
   Почему лишь немногим людям удается проявить свою индивидуальность, которая, без сомнения, была в них заложена при рождении? Да потому, что они с детского возраста подвергаются слишком усердному давлению воспитателей, внушающих, что наилучший путь в жизни – тот, который непременно согласуется с незыблемыми общественными воззрениями и правилами приличия. К ним-то нежное чадо должно приспосабливаться. В итоге оно либо выпадает из общества, либо становится неотличимым от большинства. Как же нужны матери, способные «слагать в сердце своем» сущность развивающегося ребенка, не калеча его неуклюжим вмешательством.
   Одно воспринял мальчик от своей матери на всю жизнь – слово «Отец». На Отце сосредоточились все его помыслы. Та мать, благодаря которой ребенок принадлежит в первую очередь Отцу, воистину величественна!
   Отец – это полное значимости слово звучало из уст Иисуса столь мощно, что и сегодня мы не в состоянии постичь его пределов. Нам предстоит вначале снова научиться правильно открывать для себя эту всеобъемлющую истину – Отца. Она должна стать тем рычагом, которым мы научимся приводить в движение весь мир, тем источником энергии, из которого к нам хлынут бурные потоки новой жизни. Нам нужно обязательно научиться искать то, что нашел Иисус.
   Иисус совершенно ясно понял: тем путем, которым идет он сам, должны пройти все, ибо это путь к Отцу. Так древнее провидение уже в ребенке обнаружилось в виде новой истины, и из такого ребенка вырос муж, возжелавший явить миру Отца и продолжающий Его являть и поныне.

Взросление [3 - По Евангелию от Луки, 14:1-24. На страницах той книги редко приводятся ссылки на Библию. Но некоторые тексты Библии рекомендуется перечитать, поскольку изложение основывается на них и автор приводит их в свободном пересказе. Библейские отрывки почти никогда не приводятся дословно, передается только их смысл.]

Первая притча о трапезе

   Минуло двадцать лет. Мальчик превратился в Учителя, пользующегося большим авторитетом у друзей и врагов. Как-то его пригласили на субботнюю трапезу в дом одного из фарисейских начальников. Само по себе это уже было высокой наградой для человека из народа, к тому же не принадлежавшего к партии фарисеев. Но стоило ли этому радоваться? Ведь он тотчас оказался под пристальными взорами гостей, прислушивавшихся к каждому его слову. Так обычно относятся к людям, которым не доверяют и о которых очень хотелось бы составить ясное мнение. В таких случаях «ясное» означает, как правило, отрицательное.
   Стоило только Иисусу переступить порог дома, как возникло замешательство. Была суббота, а он исцелил человека – у них на глазах, и они даже не могли тому воспрепятствовать. И вот сели за стол. В комнате, где расположилось высокодуховное общество, воцарилась гнетущая атмосфера.
   И тут он заговорил – о порядке за трапезой. Это произошло как бы само собой. Он всегда сразу реагировал на свои впечатления, ибо был самым что ни на есть естественным человеком, которого только можно себе представить. Человеком, который жил каждым мгновением, умел извлечь из него пользу и сообразно с ним сделать следующий шаг в жизни.
   Гости этого высокодуховного хозяина были не согласны с тем, как их рассадили. Размещать гостей за столом – задача для хозяина не из легких. Но в данном случае она озаботила именно гостей. Каждый полагал, что его место уж точно среди первых. И каждый думал: лично мне это не так уж и важно, но вот достоинство, должность и само существо вопроса того требуют. Сбрасывать со счетов это не следует. Интересно узнать, какое место отвели Иисусу, но, впрочем, тут легко догадаться. А вот о том, куда его посадить, они и не подумали. Даже самое последнее место в этом доме казалось для него слишком почетным.
   Пока приглашенные переговариваются между собой о первых и последних местах, скорее не столько вслух, сколько с помощью выразительных взглядов и ужимок – таких людей обычно лучше узнаешь, когда они не говорят, – вдруг раздается голос Иисуса. Гробовая тишина. Подобным людям в таком обществе лучше сидеть, не проронив ни слова.
   Когда ты будешь кем-либо позван, то лучше всего, придя, не занимай почетное место. А вдруг кто-то из запоздавших званых окажется почетнее тебя. Тогда звавший тебя и его, подойдя, скажет тебе: уступи место. И придется со стыдом занять последнее место. Но когда, придя, сразу займешь последнее место, то хозяин, окинув взглядом стол и подойдя к тебе, скажет: «Друг, пересядь повыше». Тогда будет тебе воздана честь перед присутствующими.
   Такая простая и отрадная истина стала настолько популярной, что даже сегодня многие не отличающиеся большой скромностью люди оспаривают друг у друга последние места – с тем чтобы потом их настойчиво попросили пересесть повыше!
   Но у Иисуса в житейской мудрости всегда проглядывало нечто большее. Сама по себе она для него ничего не значила, и потому он добавляет: всякий, возвышающий самого себя, унижен будет, а унижающий себя – возвысится. Тут было над чем задуматься, и это, наверное, надолго поразило воображение гостей. Конечно, порядок за столом вскоре был восстановлен, но все пребывали в молчании и задумчиво жевали. Желание поговорить больше не возникало.
   Так проходил этот обед. Пока убирают посуду и готовятся к следующей перемене блюд, гости непроизвольно переглядываются. Тут самое время для беседы. Иисус тоже поднял глаза и посмотрел на собравшихся. Все они принадлежали к «обществу». Без сомнения. Ничто не нарушает так трапезу, как социальное неравенство приглашенных на нее. Наверное, Иисус был единственным, кто не принадлежал к этому «обществу». Но он ведь, как всем известно, сегодня исключение, на которое просто захотелось посмотреть поближе. Он сидел на последнем месте. На первом месте, напротив него, восседал хозяин дома.
   Вот Иисус снова заговорил. Присутствующие, как по уговору, сразу замолкают. В таких чопорных компаниях все непросто. Он обращается непосредственно к хозяину дома, но его взгляд спокойно скользит по лицам гостей.
   Когда устраиваешь большой пир, не зови туда ни родственников твоих, ни братьев твоих, ни друзей богатых, ни соседей. Они постараются отплатить тебе за приглашение тем же, и в результате само общение в значительной степени перестанет быть дружеским, сердечным. Эти качества несовместимы с вынужденным гостеприимством.
   Ах! Сегодня это известно каждому, кто вздыхает под бременем общественных обязанностей и необходимости отвечать взаимностью. Все проходит великолепно и удается на славу, вот только одного недостает – искренней радости, которая бы просто и непринужденно объединяла сидящих за столом. Кто с этим не сталкивался! Однако никому не под силу изменить заведенный порядок. Никто на такое не осмеливается. Здесь Иисусовой истиной люди еще не прониклись.
   Но все завершается добрым советом. Когда устраиваешь пир, продолжает Иисус, зови нищих, увечных, хромых и слепых. И блажен будешь, что они не могут отплатить и воздать тебе.
   Как легко в повседневной жизни испытать блаженство! Нам же постоянно обещают, что мы однажды, очень может быть, и обретем блаженство, когда… когда… когда… и когда умрем. А тут Иисус во всеуслышание заявляет: собери за своим столом подходящее общество, и ты блажен уже сейчас. И воздастся тебе в воскресение праведных – и вновь к присутствующим обращено мудрое слово.
   «Он опять за свое! Подбирают таких людей на улице, приводят в приличное общество, а они потом позволяют себе лишнее, завладевая разговором за столом» – так про себя думал каждый из почтенных гостей. Наморщенные лбы и губы, растянутые в усмешке. Наверное, кто-то складывал руки на животе, окидывал всех быстрым взглядом. А затем кроткий до тошноты голос едко и наставительно произнес: «Блажен, кто вкусит хлеба в Царстве Божьем!»
   Неопровержимая истина. Оказывается, и другим под силу вести нравоучительные разговоры. Но эти хотят лишь стать блаженными, и где – в Царстве Божьем. А прежде предстоит еще долго жить в земной печали.
   В ответ Иисус рассказывает небольшую, но очень многозначительную притчу. Конечно же, опять о трапезе. Притча как раз о том, что испытывают сидящие за этим столом.
   Один человек устроил пир и пригласил на него многих, и, когда наступило время ужина, послал раба своего сказать званым: «идите, ибо уже все готово». Но они один за другим стали с извинениями отказываться от приглашения. Первый сказал: я купил землю, мне нужно сделать купчую и осмотреть участок; прошу тебя, извини меня. Другой только что купил волов и извинился, потому что быть при скотине ему казалось важнее. А третий и вовсе не извинился. Он только что женился и не мог прийти.
   «Земледелие – осмотр волов – молодая жена!» – кто-то в Библии внизу этой страницы подытожил случившееся. Для многих и сегодня подобные обстоятельства – серьезное препятствие к достижению Царства Небесного!
   Тогда, разгневавшись, хозяин дома сказал рабу своему: «пойди скорее по улицам и переулкам города и приведи сюда нищих, увечных, хромых и слепых», то есть именно тех людей, об отсутствии которых Иисус только что сожалел.
   «Господин! Исполнено, как приказал ты, и еще есть место»…
   «Так пойди по дорогам и изгородям и убеди прийти, чтобы наполнился дом мой».
   Удивительная притча, притча для всех народов, на все времена! Мы, читающие ее сегодня, все еще познаем на собственном опыте ее смысл.
   И этот пир, эта трапеза достопочтенного хозяина дома есть не что иное, как Царство Божье – да, да, именно трапеза.
   – А вам, – тут рассказчик обратился именно к сидящим с ним рядом, – я скажу, ни один из мужей, сюда приглашенных, не отведает моего пира.
   Похоже, после этого у всех пропала тяга к назидательным разговорам. И все гости в подавленном настроении молча разошлись. Многое им довелось услышать, было над чем подумать. А Иисус говорил всего лишь о трапезе.

Рассказывание историй

   Никто и никогда не рассказывал истории столь необычным образом, как Иисус. У него предельная простота сочетается с исключительным мастерством изложения, и поэтому его истории действуют на слушателя своеобразно: вначале кажутся забавными, но потом захватывают настолько, что больше уже не отпускают человека, надолго завладевая мыслями. Наверное, именно поэтому их следует рассказывать с величайшей осторожностью. Иначе их своеобразие и воздействие легко утрачиваются. О назидательности они позаботятся сами.
   Но по причине своей исключительной наглядности они не кажутся надуманными, а все без исключения похожи на события, которым рассказчик всего лишь придал своеобразную окраску, чтобы они уводили из повседневности в Царство Небесное. В вышеприведенной притче о трапезе реальность происходившего и сегодня ощущается настолько явственно, что перед глазами, как на картине, вновь предстают все общество и все перипетии трапезы. Рассказы Иисуса подобны ожившим фотографиям, передающим прошлое в виде запечатленной в данный момент реальности. Но если присмотреться внимательнее, то на них можно увидеть и себя, подобно тому, как такое порой случается во сне, и тут замечаешь, что все это имеет отношение и к собственной жизни. Слышится голос вечности.
   Очень может быть, что каждая история Иисуса и каждая его притча суть пережитая и подмеченная реальность, а не чистый вымысел. Но все повседневное, стоит только Иисусу заговорить об этом, превращается в нечто совсем необыкновенное, отзвуки которого теряются в бесконечности.
   Вот несколько примеров.
   Два человека пришли в храм помолиться. Иисус их увидел. Если ты разбираешься в людях, то по выражению лица и позе молящегося нетрудно догадаться, о чем он молится. Лицо того, кто стоит самоуверенно возле алтаря, говорит о сытости, его глаза воздеты к небу. Время от времени он строго и самодовольно оглядывается вокруг, всматриваясь в присутствующих, и бормочет: благодарю Тебя, Господи, что я не таков, как прочие люди. Я соблюдаю пост дважды в неделю и исправно отдаю десятину.
   Другой же стоит позади, прижавшись к двери, стараясь быть никем не замеченным, потому что взоры окружающих, особенно того знатного молящегося, его ранят. И он не поднимает глаза к небу, стыдясь и перед Богом и перед людьми, только бьет себя в грудь и, вздыхая, произносит: Боже! Будь милостив ко мне, грешнику!
   Запечатлевая обе фигуры в своей душе, Иисус взирал на них, стоящих в храме, уже как бы из Царства Небесного. И тут он понял, кто из двоих уйдет из храма более оправданным. Позже он рассказал об увиденном святошам – в виде притчи.
   Но Иисус умел толковать по-своему не только увиденное, но и услышанное.
   Стоит только людям собраться вместе, как они тут же, к сожалению, начинают сплетничать. Неукротимое желание рассказать что-нибудь необычное и поведать о чем-нибудь пикантном было свойственно людям и в древности. Этим они не гнушались и прежде, задолго до времени Иисуса. Людям ведь и в голову не приходит, что, пересказывая неприглядные подробности чужой жизни, они делают нечто предосудительное и несправедливое. Они имеют обыкновение говорить: но ведь это правда, тому имеются подтверждения, что ж тут несправедливого?! И совсем не замечают, что пересказ сплетен не остается для них безнаказанным, что рассказчик самым непосредственным образом оказывается вовлечен в то, что он сообщает. Плен, из которого многим людям уже не вырваться.
   Одна из таких историй, о которых порой все только и говорят, привлекла внимание и Иисуса. Старая, всем хорошо известная история. Управляющий имением обманывал своего хозяина. Что же, в те времена ничего удивительного в этом не было. Но, как правило, эти господа особой изобретательностью в своих махинациях не отличаются. Поэтому говорить тут особо нечего. Нанявший управляющего бывает доволен, если от его плутовства нет большого вреда. Ведь всем известно, как подобное делается, и хозяин вмешивается по обыкновению лишь тогда, когда обман переходит всякие границы. И дело в большинстве случаев заканчивается позорным изгнанием управляющего. Но к тому времени он уже оказывается в состоянии на свои «скромные сбережения» приобрести собственное поместье. Его дети тоже, в свою очередь, нанимают управляющих, и все возвращается на круги своя.
   Но в том случае управляющий поступил весьма хитроумно, отчего и возникло много шума. Он тоже обманывал, транжирил и бережливостью не отличался. Когда же в один прекрасный день он понял, что неминуемый конец вот-вот наступит, тогда разработал очень неглупый план, что само по себе для таких людей шаг примечательный. Воспользовавшись доверенностью, выданной ему как управляющему, он заключил со всеми арендаторами имения долгосрочные договоры на исключительно благоприятных и льготных для них условиях, но взамен обязал их делать регулярные платежи в свою пользу. Теперь позорное увольнение было не страшно, нужда ему не грозила, да и работать было вовсе необязательно, поскольку он, как и прежде, получал доходы с имения своего бывшего хозяина и продолжал жить за его счет. Сам же хозяин – по крайней мере, пока новые договоры оставались в силе, – ни с ним, ни с этими законными договорами ничего поделать не мог. Придумано было настолько хитроумно, что даже у обманутого хозяина чувство юмора возобладало над справедливым негодованием.
   На эту историю обратил внимание слушателей Иисус. Однако он посмотрел на нее с другой стороны. Люди называли управляющего умной головой. Иисус же опечалился: сколько драгоценных человеческих сил, уготованных для Бога, растрачивается на подобные глупые проделки, которые в итоге ничего не приносят, кроме незаконно нажитого добра! Вот если бы эти силы обратить на служение Богу! Если бы, к примеру, люди однажды сами использовали богатство для того, чтобы в соответствии с замыслом Бога облегчить своим ближним бремя жизни. Какими прекрасными отношениями любви и признательности наполнилась бы тогда жизнь! Какие блага доверил бы Отец людям, которые сегодня даже еще не научились обращаться с деньгами так, чтобы извлекать из них настоящую пользу!
   И все язвительное и насмешливое в этой истории сразу померкло. В устах Иисуса она превратилась в историю о Царстве Небесном. И тем, кто ее таким образом воспринимает, не так уж интересна сама хитроумная проделка управляющего, которого иначе как беднягой не назовешь. Он начинает понемногу замечать великую потрясающую заботу о нас Отца Небесного и видит отныне несчастных людей, запутавшихся в своем прислуживании маммоне. А они ведь могли бы так свободно, счастливо и отрадно проявлять себя в служении Богу. И эта история больше не кажется чуждой нам – она касается нас самих, и притом самым непосредственным образом.

   Многие притчи Иисуса можно было бы без труда увязать с подобными случаями из жизни. Истории о неправедном судье, добром самарянине, сеятеле, работниках в винограднике и другие позволяют вообразить реальные события, послужившие их появлению. В устах Иисуса истина и реальность соприкасаются необычным, привлекательным и незабываемым образом.
   Тут легко заметить такую особенность Иисуса, как способность целиком и полностью отдаваться мгновению, при этом всегда ощущая внутреннюю связь с Отцом и всецело воспринимая всякое внешнее событие. И тогда все увиденное Иисусом вовлекалось им в своеобразное движение к Отцу. В каждом шаге, в каждом слове Иисуса нам видится живая, деятельная и впечатлительная душа. И эта душа черпает свои силы из умиротворенного пребывания в Отце, оставаясь невозмутимой и сопричастной вечности.
   Кому Христос интересен «по плоти своей», тот в конце концов мог бы вычленить всю его биографию из притчей, которые у него рождались под влиянием соответствующих событий. Это было бы умно и отдавало эстетством, однако никакого или почти никакого значения не имело бы. Но поскольку здесь Иисус интересен нам именно как человек в своем развитии, то вполне дозволительно взглянуть на некоторые этапы его внутреннего пути к Отцу, опираясь на внешние жизненные обстоятельства. В этом нам должны помочь его притчи. Но только в этом!

Семья в Назарете: домашний уклад

   «Он был в повиновении у них» – вот все, что евангелист сообщает о домашнем укладе семьи из Назарета. Отсюда принято делать вывод, что взрослеющий сын помогал Иосифу в его ремесле до тех пор, пока не достиг 30-летнего возраста. Данный период жизни чрезвычайно важен в становлении любого человека, и Иисус не был исключением. Конечно, внутренне он ощущал свою принадлежность Отцу. Но все же нам очень хотелось бы знать, как он рос – ведь это важно для понимания его жизни.
   Если Иисус был впечатлительным, живым и простодушным человеком, каким нам рисуют его евангелисты, то кажется весьма примечательным, что из обстоятельств юношеских лет, вроде бы отданных ремеслу, – а таких лет было примерно 15, – к нашему удивлению, лишь немногие нашли отзвук в его притчах, в то время как столько прочих событий легко обрели в них свое место. Конечно, ремесленный труд ему был не чужд. Он рассказывает о здании, возводимом на скале, о строительстве башни, расходы на которое нужно прежде оценить, чтобы не оказаться потом в смешном положении или не потерпеть неудачу с ее возведением. Вполне возможно, что известные слова о пощечине, на которую не нужно отвечать тем же, а лучше подставить другую щеку, связаны с какими-то случаями в жизни окружающих. Но других отголосков продолжительных ремесленных трудов, пожалуй, и не найти. То, что он занимался плотницким делом регулярно, представляется в высшей степени маловероятным.
   Казалось бы, что тут удивительного. Кем был Иосиф? Плотником. Обыкновенным плотником, который подряжался выполнять несложные строительные работы в сельской местности. И до сегодняшнего дня подобная практика на Востоке весьма распространена, поэтому плотник ведет своего рода кочевую жизнь. Такая профессия часто заставляет неделями быть вдали от дома, вдали от семьи. Но чтобы домашнее хозяйство не пришло в упадок, логика подсказывает: взрослому сыну следует брать на себя роль хозяина в доме и замещать отсутствующего отца, вместо того чтобы отправляться подрабатывать вместе с ним. Хотя порой такое бывает выгоднее, но, скорее всего, на короткое время – в противном случае это смысла не имеет. Куда полезнее трудиться сыну дома, пока отец где-то на стороне зарабатывает деньги. И по сей день на Востоке все происходит именно так.
   Если мы, что вполне естественно, посмотрим на быт семьи в Назарете под таким углом зрения, то совершенно неожиданно для себя найдем подтверждение всего этого в словах Иисуса. И не только этого. Еще мы увидим, как вел себя Иисус в подобных условиях, как он развивался, и вопрос, занимающий нас в данный момент, станет ясным и понятным.
   Вот он предстает перед нами совсем еще маленьким мальчиком. У первенца есть непременная привилегия – везде и во всем помогать матери, даже когда его помощь сама по себе не так уж и нужна. Одно его живое, участливое внимание и постоянное присутствие уже доставляют ей радость и облегчение. Именно Иисуса видим мы рядом с матерью, поскольку впоследствии в мыслях он непрестанно возвращался к своим детским, самым незабываемым впечатлениям.
   Пекут хлеб. Какой ребенок не любит наблюдать за этим! Вот перед изумленным детским взором предстает таинственная жизнь дрожжей и опары, которая не остается в покое, а бродит до тех пор, пока не заквасит весь хлеб. Нашим, современным детям восхищаться этим не дано, поскольку такого им в городе уже не увидеть. Но процесс сам по себе удивителен и наводит на размышления: каким образом столь ничтожное количество дрожжей за несколько часов справляется с такой большой массой теста, набирая силу, пронизывает его.
   И становится понятным течение мыслей мальчика, созерцающего это чудо природы. Позже он скажет: то же и в Царстве Небесном. То же я видел, когда пекли хлеб. Все его помыслы были устремлены к Отцу, и с этой основы мальчик с безраздельным вниманием всматривался в любые процессы земной жизни, происходившие во всем, что представало перед ним на каждом шагу. Вот он, наилучший путь к образованию, превосходящему любое школьное: нужно во все всматриваться из некоего незыблемого центра мироздания и всесторонне обдумывать увиденное. Именно размышление сделало иных людей великими, а не знание, которое нам внушают, хотя мы до конца его и не понимаем.
   Такими глазами Иисус смотрел на все. Вот разжигают очаг в доме. Любой ребенок проявляет в этом живейшее участие, внимательно следя за тем, как маленькие язычки пламени, вспыхнув, постепенно разгораются и начинают бушевать подобно пожару. Ему также известно, что порой очаг, как ни старайся, разжечь не удается, и приходится с большой тщательностью делать все новые и новые попытки, прежде чем появится надежда на то, что скоро запляшет огонь. И Иисус, подобно всем детям, не пропускал такого зрелища, но мысли его словно направлял Отец: с Царством Небесным, должно быть, все обстоит именно так, как и с огнем в очаге. Позже он говорил своим ученикам: огонь пришел я низвести на землю и как желал бы, чтобы он уже возгорелся!
   Наблюдая за работой матери, он усвоил, что свечу нельзя ставить на пол, нельзя накрывать сосудом. У какого ребенка не сохранились воспоминания о таинственном полумраке в доме, когда свечу иногда все же ставят на пол, или о ее необъяснимом медленном угасании, когда над ней держат какой-нибудь сосуд.
   К тем наблюдениям за хлопотами матери восходит воспоминание о новых лоскутах, которые нельзя пришивать на старую вещь, поскольку ветхая ткань не выдерживает нового. Мы видим, какой порядок поддерживала Мария в своем нехитром домашнем хозяйстве, где подобная рассудительность наверняка не редкость. Мы видим большие, мечтательные глаза ее сына, которые с любовью и восхищением наблюдают за происходящим, всей душой отдаваясь мгновению и одновременно живя в том, что принадлежит Отцу. Неужели не сохранилось ни одного детского воспоминания о том, как иной раз приходилось выметать весь дом, чтобы найти потерянную монетку? Радость, когда она обнаруживалась, была настолько велика, что ею делились даже с подругами и соседками. Отсюда нам становится ясно, что денег в доме постоянно недоставало. Мальчик задумывался над этим и позже говорил: как делала моя мать, так должно быть и в Царстве Небесном. Именно от матери начинался для него путь к Отцу, к Отцу всего и всех. Всматриваясь, он замечал владычество Отца – вначале в домашнем хозяйстве, которым управляла его мать, а затем и во всей Вселенной.
   Здесь берет начало его отношение к бесчисленным вещам и явлениям. Еще тогда он, например, подметил необычные свойства соли. Чтобы проявить себя, она должна исчезнуть, но, исчезая, соль предохраняет пищу от порчи и распространяется по ней до тех пор, пока вся пища не приобретет присущий ей привкус. Саму же соль при этом не видно. «Если соль утратит силу…» – из этого даже можно узнать, какой солью пользовались в доме. Каменная соль не теряет своих свойств, иное дело – выпаренная из морской воды. Тогда она ни на что негодна, остается лишь выбросить ее. Домашний обиход позволял заметить и моль, и ржавчину, этих двух злейших врагов любой домохозяйки, и т. п. Все это свидетельствует о более чем скромном домашнем хозяйстве. Матери приходится справляться со всеми делами, и зачастую без помощи служанки. Не исключено, что последнее обстоятельство в значительной степени способствовало атмосфере уюта и задушевности в доме. И сегодня отсутствие служанки с лихвой вознаграждает хозяйку дома за ее труды и лишения.

Взрослеющий юноша

   Не так уже редки дети, которым свойственно известным образом видеть Царство Небесное. Они восприимчивы к рассказам матерей об Отце Небесном и, размышляя на эту тему, по-своему увязывают события собственной жизни с библейскими историями. Но такое ощущение у них обычно со временем исчезает. У большинства детей в период их земного становления и роста оно заслоняется другими чувствами. Тогда возникает представление о непреодолимой пропасти между чувственным и божественным, и человеческое мышление сосредоточивается на очевидных явлениях нашего мира. Тот, другой, мир остается недостижимо далеким.
   Однако у Иисуса с годами не пропала способность видеть Отца, а ведь для Отца никакого разделения мира на земной и потусторонний не существует. Царство Небесное повсюду окружает нас, оно – в любом реальном явлении и везде одно и то же. Мы прямо-таки видим, как Царство Небесное постепенно становилось для него реальностью земного мира, и эта особенность, всегда отличавшая Иисуса, сформировалась уже в те годы. Став взрослым мужем, он нередко говорил то, о чем в детстве только догадывался.
   Иисус первым из людей понял, что никакого различия между этими двумя мирами нет. Нет и ничего противоестественнее такой двойственности. К сожалению, это главное заблуждение всех религий без исключения. Над всеми нами властвует смерть. Царство Божье – вечно, оно не знает никакой разделенности на посюсторонний и потусторонний миры, ибо жизнь в нем никогда не кончается и любая смерть побеждена. Обращение жизни к свету – вот самое великое деяние Иисуса, которое, к сожалению, и по сей день, можно сказать, все еще не замечено и не осмыслено людьми.
   Обязанностью подрастающего юноши было заменять отца, которого ремесло часто уводило из дома. А посему Иисус трудился в саду и в поле. Там он увидел дерево, которое приносит только хорошие плоды, и тернии, с которых не соберешь винограда. Там он стоял у великолепной смоковницы, возвещающей своими нежными молодыми побегами о приближении весны, – ее нужно было окапывать, подкармливать и ухаживать за ней с немалым терпением, как если бы она непременно принесла плоды. Там, пуская драгоценные ветви, рос виноград. Ветви неотделимы от виноградной лозы, потому что они вырастают из нее и благодаря ей. Без нее они не принесут ягод. Чтобы урожай был лучше, лозу нужно освобождать от ветвей, не приносящих плода. Там он трудился вместе с работниками, которых по весне приходится нанимать даже скромному хозяину. Там он подмечал свойства вина и виноградного сусла и учился наполнять мехи.
   Работая в саду, он имел обыкновение наблюдать за неубиваемым червем. Мы видим его сострадательно склонившимся над этим несчастным созданием и размышлявшим: неужели ты до сих пор все еще не почувствовал и не заметил своей жалкой участи? В саду и в поле он учился разбрасывать семена. В который раз он наблюдал за развитием семени и не уставал дивиться тому, как из маленького горчичного зернышка вырастает высокое растение с пышными ветвями – прямо как в Царстве Небесном. Все, все происходит одинаково. Все едино, исходит из одних рук, служит единой цели, и эта цель – Отец.
   Так может говорить только тот, кто сам познал происходящее, все прочувствовал и жил мыслями об этом. Отрешенная от мира ученость не в состоянии столь просто рассуждать о подобных вещах.
   Как правило, в таком нехитром хозяйстве есть и немного пахотной земли. В этом случае ее возделывание тоже ложится на сына. Однажды из уст его прозвучали слова, произнести которые способен лишь тот, кто сам ходил за плугом. Тому, кто этого не испытал и плуга в руках не держал, подобного просто не понять, а выразить и тем более. Вот они: ни один из тех, кто, возложив руку свою на плуг, озирается назад, не благонадежен для Царства Божьего. Во время любых работ можно немного посмотреть по сторонам и дать себе короткую передышку, но только не тогда, когда пашешь землю. Это знакомо лишь тому, кто сам изо всех сил старался прокладывать прямую борозду, кому оскорбительно видеть безразличие наемников, которых не волнуют ни остающиеся порой за ними кривые борозды, ни зеленые «островки». По пашне почти весь год прохожие будут судить о работе пахаря, и никакую оплошность уже не исправить. Вот потому-то и нужно смотреть все время вперед, не оглядываясь, – прямо как в Царстве Божьем, думал Иисус, вспахивая землю.
   Такое знание труда пахаря, которое обретается только в процессе работы в поле, чувствуется и в истории о сеятеле, умирании и воскресении пшеничного зерна, скудном посеве и скудном урожае, в толковании погоды по вечерним облакам и южному ветру, во всем рассуждении о поле и растущих на нем лилиях, о воробьях. Какую замечательную притчу он позже рассказал, вспомнив птиц и полевые цветы! Уже юношей он смотрел на них так, будто они были посланцами Царства Небесного. Став взрослым мужем, учил такому видению других.
   Держали и домашних животных, возможно нескольких волов или ослов, к которым относились с должным уважением, как к своим товарищам по труду. Кто обязан заботиться о них каждодневно, и в будни, и в праздники, кому приходится работать с ними бок о бок, тот знает им истинную цену. Он и в субботу, не колеблясь, станет вытаскивать их из колодца, случись с ними такая беда, будет их кормить, поить, лелеять и опекать. Ведь они – существенная часть домашнего имущества.
   Словом, к немногим имевшимся животным относились с заботой и вниманием. Можно предположить, что в этом скромном, но отнюдь не бедном хозяйстве насчитывалось и несколько овечек. Иисус наверняка видел стада в окрестностях Назарета. Но они крайне редко были собственностью одного владельца – как правило, овцы принадлежали разным хозяевам. В таком случае либо стадо пасут по очереди – согласно численности своих овец, либо нанимают пастухов. Простым хозяйствам, характерным для ремесленников, обычно принадлежит в стаде всего лишь несколько овец, дающих шерсть на бытовые нужды.
   И понятно, что в подобном случае каждая потерявшаяся овца вдвойне дорога, и нередко всем дольщикам этого стада ее приходится искать целый день. Поэтому такая неразрывно связанная со стадом жизнь, к которой Иисус относился не как к источнику сентиментальных пастушьих песен, а по-хозяйски, как к одной из сторон собственного бытия, тоже занимала ум по-своему видевшего ее взрослеющего юноши. Не случайно в библейских повествованиях часто упоминаются овцы. Все без исключения древние Божьи люди были пастухами. И снова переживания Иисуса сплетались с библейскими историями, становясь отправной точкой для тех размышлений, которые позже в законченной форме превратились в драгоценный рассказ о добром пастыре.
   При таком взгляде в какой-то степени проливается свет на 30-летнюю жизнь Иисуса, равно как и на весь ход его внутреннего развития. Кто хотел бы продолжить данные исследования, тот, к своему удивлению, найдет для этого немало материала. Но каждому должно быть ясно, что устами Иисуса говорит не философ, а сведущий человек, который, много увидев и пережив, выстроил на этом свое новое мышление. Домашний уклад семьи в Назарете вполне очевиден. Иисус жил в чрезвычайно простой, спокойной обстановке, характерной для деревень или крошечных городков с их полукрестьянскими, полуремесленными семьями, внутренне сосредоточенными на милых их сердцу домашних заботах, а внешне удерживавшими себя в строго очерченных рамках дозволенного. Жизнь действительно простая, но не жалкая.
   Нам понятно, почему евангелистам, для которых Воскресший был носителем совершенно новых идей, подобное казалось маловажным. Но мы также знаем, почему нам, живущим сегодня и духовно устроенным совсем иначе, любо-дорого заниматься уяснением для себя всех этих внешних вещей в его жизни, считая именно их отправной точкой в постижении Иисуса.
   Мы непременно хотим узнать, как обыкновенному человеку вырваться из пут мелкой повседневной жизни, не содержащей в себе ничего примечательного, и найти свой путь к Отцу. И нам отрадно, что Иисус, невзирая на житейские мелочи, этот путь все же нашел, более того, сумел с неподражаемой простотой и величием увидеть в незамысловатой обыденности даже продолжение Царства Небесного. Оно такое же простое и близкое нам, как наша повседневная жизнь.
   Теперь уместно на мгновение остановиться и поразмышлять об особенностях самого Иисуса. По сути, это обыкновенный сын человеческий. Этого мальчика мы узнаем в наших собственных детях, которые также всему удивляются и порой рассуждают библейскими категориями, и, может быть, куда чаще, чем мы предполагаем. Но в Иисусе такая детскость сохранялась на протяжении всех его юношеских лет, а затем, получив столь замечательное и неповторимое развитие, превратилась в зрелый плод Царства Небесного. Но и тогда он остался сыном человеческим.

Переоценка ценностей

   Решающее значение для существования человека на этой планете имеет его отношение к миру материального. Многие, словно великие самодержцы, стараются не сближаться с вещами, но еще больше людей находится у них в подчинении, чувствуя себя в полной зависимости от материи и жизненных обстоятельств. Они, по сути говоря, не более чем полулюди, лишенные малейшего представления о величии Человека.
   Иисус видел в предметах материального мира не нечто, ему чуждое, а родное, стремился не к сосуществованию с ними, а к взаимопроникновению. Они были для него воплощением мыслей Отца. Бог думает исключительно реальностями, и все вокруг нас есть океан божественных мыслей, в которых сокрыто существо Отца.
   Отец не божество и не Бог в себе, Он хочет дать нам все, что было бы для нас во благо и во спасение. Отец не желает для Своих детей ничего пагубного, ничего дурного и позволяет нам пребывать в этом океане доброты.
   У кого такой взгляд на мир, тот выше вещественности, выше всего материального и, взирая на сущее как бы глазами Творца и Отца, непроизвольно принимает Его сторону и смотрит на мир как дитя, наследник, хозяин и властитель. Такой человек никогда не окажется в зависимости ни от чего вещественного, он подчиняется только одному Отцу, которому вещи обязаны покоряться всегда и во всем. Какой свободный, радостный, царский взгляд на мир!
   Есть люди, которые взирают на все боязливо и постоянно пасуют перед материальным миром и его явлениями. Что же тут удивительного, если их жизнь очень скоро превращается в невыносимую муку. Для многих наступление таких мучений связано с переломным моментом в судьбе. В молодые годы чувствуешь себя сильным, в твоей душе золотым миражом живет вера в то, будто мир можно поставить на колени. Но как только разочарования одно за другим настигают тебя и силы неизбежно постепенно иссякают, тогда уж причитаниям нет конца.
   Но если смотреть глазами детей на вещи и видеть в них полноправных попутчиков по жизни, то страх в нас пропадает. Мы скорее те, кто упорядочивает их жизнь и управляет ими. Более того, если все сущее происходит от Отца, то нет ничего, что отличалось бы от Него по своей сути. Тогда все из Бога и в Боге пребывает, а Бог суть все и во всем. Стало быть, материя и Дух не есть нечто существенно различающееся или даже враждебное одно другому. Материя – это проявление Духа, а предметы материального мира – великие реальности Божьих мыслей. Или наоборот: Дух – бесконечно утонченная материя, которая образует в качестве своего символа и отличительного признака нечто видимое, доступное нашему чувственному восприятию.
   Такой взгляд на мир нельзя назвать ущербным, напротив, он весьма деятельный. Человек, доискиваясь во всем до самой сокровенной причины, берет в свои руки управление бытием. И тогда материальное становится путем к Отцу, бесконечная масса вещей превращается в неиссякаемый источник познания Его сущности. Они не более чем поставленные перед нами задачи, выполняя которые мы постигаем и переживаем в себе Дух, славу и милость Отца. Тогда мы не просто повелители мира, мы те, кто его любит, и наша власть над ним незыблемо и нерасторжимо опирается на нашу любовь и познание собственного внутреннего родства с Вселенной.
   В человеке, придерживающемся подобной жизненной позиции, совершается нечто невыразимо великое. Смысл всех вещей подвергается переоценке. Правда, мы по-прежнему не видим вещей в себе, но в то же время уже и не смотрим на них с точки зрения нашего традиционного познания, а воспринимаем их творениями Божьими.
   Если мы теперь все переосмыслим таким образом, то, соприкоснувшись с любой вещью, мы тотчас же откроем в ней некий мостик от преходящего к непреходящему, от временного – к бесконечному, от земного – к небесному. Мы ведь теперь видим единство того и другого. Видимое – явление, невидимое – сущность. Никакого разделения на мир тот и этот, на земное и небесное не существует. Все едино в Боге, Отце нашем.
   Величие такого взгляда на мир заключается в том, что он выводит нас на новый моральный уровень. Переоценка вещей не есть всего лишь новая форма познания, она оказывает преобразующее воздействие на самую сокровенную жизнь человека.
   Когда, к примеру, Иисус наблюдал за птицами и полевыми цветами, дивясь их восхитительной беззаботности и изумительной красоте, ему открывались доброта и величие Отца: если Он так благ даже к тому, что, с человеческой точки зрения, почти не имеет цены, то каков же Он тогда по отношению к Своим детям! И от этого простого размышления в Иисусе вспыхивала наделенная преобразующей силой радость жизни. Любое творение в его глазах было творением Отца, а потому воспринималось и оценивалось по-новому.
   Все мысли Иисуса были пронизаны природой, зиждились на ней и нисколько не отличались от мыслей наших прародителей, а значит, их можно без сомнения признать характерными для всех нас. Вряд ли стоит доискиваться до причин такого явления. Мне кажется, что его дух как таковой мало отличался от премудрости. Но ведь премудрость основывается на великом образном языке Бога, природе, делающей Его мысли зримыми.
   Вполне очевидно и другое: только такая позиция действительно воздает должное миру материальных предметов. Она их оберегает и в то же время подчиняет. Это правильно и естественно. И тогда Иисус воочию предстает перед нами как истинный человек, как подлинное дитя человеческое. В истинном человеке Бог как бы физически осознает собственное величие, доброту и истинность, представая и проявляясь в материальном мире реальным воплощением мысли.
   Поэтому так велик и значим человек. В одном из псалмов радость обретения этой истины выражена следующими словами, обращенными к Богу: «Не много Ты умалил его пред Ангелами: славою и честью увенчал его».
   Иисус относился к вещам примерно так же, как на них сегодня смотрит естествознание. Различие заключалось в исходных моментах. В Иисусе с самого начала незыблемым было осознание Бога. Из него он исходил, стремясь обнаружить во всем, самом малом и самом великом, сущность Отца. Он успокаивался, лишь когда ее замечал. И тогда разделение на великое и малое оказывалось мнимым. Вначале это выглядело совсем по-детски, но с возрастом приобретало более зрелую форму, наполняясь мудростью и милостью Божьей.
   Наша современная наука действует очень похожим образом. Она тоже не знает различия между великим и малым и ко всем вещам без исключения подходит с вопросом: где тут кроется ваша истина? И не успокаивается, пока полностью не познает ту их истину, которая доступна человеческим чувствам, нисколько не заботясь обо всем прочем, о мыслях, которые порой у нас рождаются под влиянием этих вещей.
   Были времена, когда мыслили по-другому. Тогда тоже по-своему выстраивали учения, и их порядок был незыблем, а природу попросту в него втискивали. И предметам материального мира приходилось довольствоваться тем бытием, которое им предписывала и дозволяла та или иная догма. Но сегодня истина – все, доктрина – ничто. Для Иисуса Отец был превыше всего, а истина всех вещей и обстоятельств их бытия становилась ему понятной не иначе как во взаимосвязи с Отцом. Вот чем он неизменно руководствовался.
   Такая мысль оказалась на редкость плодотворной. Ведь она куда значительнее, чем просто мысль, она равноценна поступку. Наука – это всего лишь способ воззрения на природу и, по сути дела, никакого воздействия на сущность вещей она не оказывает. У Иисуса же это был способ обращения с ними, основанный на их глубоком понимании. Впрочем, воздействие на мир материальных вещей зависит от того, кто на них взирает. Важно, чтобы человек в равной степени любил их и властвовал над ними, смотрел на них и обращался с ними как с пребывающими в Отце и, ощущая себя как ребенком, так и их равноправным хозяином, по сути, осознавал свою сопричастность их возникновению.
   Бог творит не в одиночестве. Человек – своего рода соавтор такого творческого процесса, ибо вещи явлены для него. Поэтому в Боге он тоже властвует над вещами, и они, при известных обстоятельствах, обязаны ему повиноваться.
   Возможно, пример сделает это понятнее. Кому доводилось когда-либо иметь дело с животными, тот знает: они быстро растут и развиваются, когда на них смотрят с любовью, и чахнут, сталкиваясь с равнодушием или даже ненавистью к себе. Еще заметнее это применительно к людям, особенно к детям. Дети физически ощущают доброжелательность или враждебность взгляда. Почувствовав к себе любовь, дети воодушевляются и проявляют все доброе, что в них есть. Стоит только посмотреть на них с презрением и ненавистью, как они тут же сникают. Это известно всем. Но как обнаружить тот предел, за которым взгляд и образ мыслей более неощутимы? Где природа перестает быть живой, а где она вообще безжизненна? По воззрениям мудрецов глубокого прошлого, нашедшим свое отражение и в самых древних текстах Библии, материя наполнена семенами жизни, иначе земля не породила бы столько живых существ. Наша современная наука подтверждает это самым удивительным образом. Она нигде не устанавливает для жизни пределов, все пребывает в поразительном единстве, наполненном кипучей жизнью, и не так уж важно, считать ли это материей или проявлением Отца.
   Если и на самом деле все происходит так, как считали наши отцы, как утверждает современное естествознание и как часто говорит Библия, то образ мыслей человека и его воля не могут не оказывать могучего влияния на тварный мир. Лишь в истинном человеке природа достигает своего подлинного блеска и полноты. Кто взирает на Отца из нее самой, тот неизбежно обретает власть, подчиняющую ему все в мире, а если потребуется, то и горы, бури, волны и море. Ибо в таких людях тварный мир ощущает Отца. Все сущее есть мысли Бога, они исходят от Бога и в Боге пребывают. А чем тогда являются законы материи? Волеизъявлением Отца, мыслями Отца. Кто достигнет глубочайшего понимания Отца, тот сумеет понять природу и сможет управлять ею, а природа будет ему повиноваться, как она повинуется Отцу.
   В истинном человеке и материальный мир вместе со всеми своими формами жизни осознает самого себя. Человек ведь состоит в кровном родстве со всем: и с горстью земли, и с червем, и с любым живым существом. Тут естествознание и древняя мудрость поразительно единодушны. Благодаря мыслям человека природный мир постигает самого себя и постигает Бога. В человеке сосредоточены осознанное восприятие и жизнь земли. Кто же думает сообразно с природой, проникнут заботой и любовью к ней, в том творение и величие Первотворца неотделимы одно от другого, а Его воля становится для вещей законом. Поступки и дела такого человека иначе как чудесами не назовешь, а чудеса – явление вполне естественное.
   Это не пустые рассуждения. Иисус всей своей жизнью доказал их правильность. Все материальное и в самом деле стало ему беспрекословно подчиняться, как, впрочем, и все остальное, за исключением некоторых упрямых людей, да и то, наверное, лишь поначалу. Иисус ощущал естественность своего поведения – как по отношению к Отцу, так и по отношению ко всем Его созданиям. Это чувство, подобно познанию, росло и развивалось вместе с ним. Мальчик терпеливо всматривался в мир в поисках Отца до тех пор, пока не нашел Его и, обретя, не стал Его истинным чадом, наделенным, конечно же, и всеми подобающими ему правами.
   А может быть, такой взгляд на мир вообще самый правильный, а такой путь к истине самый прямой, если не единственный? Иисус явно старался для нас и хотел, чтобы этот его путь стал и нашим. Иначе зачем ему было внушать: взгляните на птиц поднебесных, посмотрите на лилии? Зачем бы он стал от любого и каждого протягивать невидимые нити к Царству Небесному, не упуская ни одного мгновения, ни одного случая, чтобы еще раз не возвестить: уже сегодня всё, как в Царстве Небесном; оно совсем рядом? Конечно же, с одной мыслью: вот он, ваш путь к Отцу, ваш путь к могуществу и свободе, и на этом пути вы станете истинными людьми и истинными детьми Божьими.
   Кто смотрит на мир такими глазами, тот в полной мере воздает должное и материи, и ее проявлениям. Подобный человек способен и глубже любого другого постигать вещи. Ведь он учится понимать не одни лишь явления, но и их суть, обретая не только знания, но и единство с Богом. Поэтому он окажет на мир живительное, отрадное воздействие. Из него будут лучиться не только любовь, но и мощь и величие Бога, тем самым наполняя каждое создание радостью.
   И тогда, возможно, навсегда утихнут споры между древнейшей Библией и новейшей наукой. У каждой свои полномочия. По сути, они ведь дополняют друг друга. Одна обращает внимание на причину, другая всматривается в следствия, отчего обе правы. Наши знания о природе непрерывно совершенствуются. Но что, к сожалению, не только не получило развития, а даже, по сути, оказалось утраченным, так это библейские воззрения, свидетельствующие о неоспоримой власти истинного человека над всей природой. Это достойно всяческого сожаления. Вряд ли кто-нибудь действительно понимает, как Иисус относился к природе. Поэтому мы все и утратили чувство внутренней власти над вещами. Вместо того чтобы спорить о значении слов, идей и собственных измышлений, было бы куда важнее вновь обрести такие воззрения и укрепить эту утраченную власть в единении с Отцом.
   Кто-то однажды многозначительно заметил: во Христе – в скрытой форме – заключены все сокровища мудрости и познания. Да, они действительно скрыты, но людям можно их все же найти. Такой христианский путь и стал бы тогда нашим путем к Отцу.
   Все сказанное удивительно просто выражено следующим жизненным правилом: смотри на все, с чем ты встречаешься, как на пребывающее в Отце и Ему принадлежащее, и не успокаивайся до тех пор, пока не придешь к Нему. Будь как дитя и считай Отца именно Отцом. Потому-то Иисус и сказал: будьте как дети, но поскольку человек физически не может родиться заново, то возродитесь в Духе, и тогда увидите Царство Божье и славу его.
   Но это лишь одна сторона дела. Там, где силы никому не подвластны, действуют они не всегда во благо, порой от них много вреда. Мне кажется, мы все с горечью в душе ощущаем их полновластие во Вселенной. Иисус же утверждал и излагал в действительности следующее: природа от Бога, и человек как дитя Отца, безусловно, господин над всеми вещами.
   А если он пренебрегает таким единством со своим Отцом, что тогда? Вот только в этом случае не он, а природа возвышается над ним. Кто не способен властвовать над вещами, тот по-рабски склоняется и перед вещами, и перед обстоятельствами, и перед любыми проявлениями материального. Мы ощущаем, насколько поразительно верно эти слова обозначают наше положение в мире. Иисус явно хотел нас освободить от такого рабства, дать нам свободу, сделать детьми и властителями. Как обидно, что его дело освобождения и спасения людей до сих пор не увенчалось успехом! Но как важна и невыразимо прекрасна даже сама перспектива предстоящей победы человека. Ибо мы нисколько не сомневаемся: если один человек достиг цели, то такая цель становится достоянием всех, и если некто добился власти над природой, то ее однажды обретет и все человечество.
   Вещи сами по себе ничто. Мы – все. В нас вещи должны преобразиться. Мы подобны Отцу еще и тем, что в нас и благодаря нам из хаотической материи и неуправляемых сил созидается упорядоченная и радостная жизнь.
   Такая переоценка ценностей и есть христианский путь в мире, путь к Отцу. Сейчас самое время многим отправиться в дорогу.

«Совершенно другой»

   Рассказывают, что два монаха, дружившие на протяжении долгих лет, часто рассуждали о бессмертии и о жизни после смерти. Их мучил вопрос: так ли здесь мы себе представляем тот мир или безмолвная могила скрывает от нас нечто невообразимое? Неумолимое желание узнать эту тайну, которое порой охватывает, наверное, каждого человека, подтолкнуло их заключить следующее соглашение: тот из них, кто умрет раньше, должен будет, если сумеет, явиться своему другу и поведать ему об ином мире. Но поскольку длинные речи вряд ли там дозволительны или возможны, то пусть он ограничится одним-единственным словом и скажет либо taliter, то есть он такой, – в какой мы верим и учим тому других, либо aliter, то есть – он другой. Вскоре один из них умер и однажды действительно явился своему другу, однако тот услышал от него неожиданные слова: totaliter aliter – совершенно другой.

   Нечто подобное рассказал и Иисус. Пусть событие времен его юности прольет свет на его путь к Отцу.
   Ему, как и любому мыслящему юноше, была очевидна труднообъяснимая антагонистичность человеческих отношений, с которой мы сталкиваемся в обществе на каждом шагу. Жизнь преподносит нам невероятные трудности, которые достаточно часто не поддаются никакому объяснению. Перед лицом таких событий люди – и в первую очередь молодежь – обычно начинают задаваться вопросом: где же тут справедливость, доброта и милосердие Божье? Что ж, такой вопрос не только терзает душу, нередко он вырывается наружу, и тогда человек пытается найти утешение в разговорах, религиозных спорах и иным образом. И как печальное следствие этого – традиционное погружение в пучину сомнения, а затем и равнодушия ко всему, словом, неуклонное отдаление от Бога.
   Это логично. Уже само по себе полное сомнений вопрошание о справедливости и доброте Бога означает нарушение внутренней гармонии с Ним. Разговоры подобного рода усугубляют такое состояние и, будучи совершенно невыносимыми, никогда не остаются без последствий. По меньшей мере, их можно назвать в высшей степени непочтительными.
   Разве станут при дворе, в присутствии коронованных особ, обсуждать вопрос о том, способен ли король править, проявил ли он себя в той или иной ситуации по-королевски и достаточно разумно и т. п.? Конечно, нет. Если какой-либо бесцеремонный журналист на такое и отважится, то ему, по крайней мере, навсегда запретят появляться при дворе. А вот по отношению к Богу люди такое себе позволяют, даже в так называемых набожных кругах, и необдуманность подобного поведения заставляет сомневаться в якобы имеющейся вере в присутствие Бога.
   А может быть, в угоду слепой вере, лучше и вовсе не задумываться о трудностях и непостижимых событиях в жизни? О нет. Совсем наоборот. Чем больше задумываешься, тем это правильнее и полезнее. Но делать это следует с благоговением – ведь пред тобой Царство Небесное. И нельзя обращаться к нему с вопросом: есть ли Бог на свете? Тут уместнее вопрос: где же здесь Отец? И не успокаиваться, пока Его не увидишь. И тогда, ощутив присутствие Бога, вы всецело предадитесь Ему всем своим существом.

Новая эпоха

Предчувствие ангела

   Счастливы люди, которым довелось пережить наступление новой эпохи! Поистине новой является та эпоха, в которой что-то обновляется и сами люди получают возможность стать иными. Счастлив и тот, кто хотя бы видел ее наступление!
   Но бывают и такие периоды в истории, когда все происходящее остается в рамках установившихся норм. Когда кажется, что люди, мысли и сама жизнь не в состоянии выбраться из наезженной колеи, проложенной еще предками, все живут словно в мучительном оцепенении. В такие периоды Бог видится не более чем древним преданием, а посему отношение к Нему определяется незыблемыми религиозными догмами, превращаясь в некое благочестивое соблюдение ритуалов и духовное обычное право. Непосредственное общение с Богом, переживание Его как реальности кажется чем-то совершенно немыслимым, более того, дерзким притязанием, мечтой, презрительно отвергаемой вместе с суеверием.
   Впрочем, подобные эпохи, когда Бог казался бесконечно далеким, а обновленное, непосредственное переживание Его присутствия просто невозможным, по свидетельству Библии, очень хорошо известны древнему Израилю. В такую-то эпоху жил старый священник Захария. Вот уже 200 лет на земле Израиля не появлялось ни единого пророка. Рождались и умирали целые поколения, так и не увидевшие подлинной жизни Израиля, а потому ее, скорее всего, почти и не осознавшие. Ведь наше понимание непосредственно зависит от увиденного и пережитого. Так уж мы устроены.
   В такие времена истинным чадам Божьим приходится труднее всего. С точки зрения, по крайней мере, своих современников они ведут излишне сложную жизнь, не приносящую часто никакого удовлетворения. Того, чего страстно желает их сердце, в общем-то и нет, или же оно совершенно скрыто от нас, а потому и непостижимо. Вот и не знают они покоя. В мирской жизни им неуютно, они чувствуют себя лишенными ее радостей, а жизнь в Боге для них не более чем надежда, но никак не реальность.
   Быть священником в таких условиях – сущее наказание. Божественное присутствие кажется чем-то оставшимся в далеком прошлом. Так немощный старик только и твердит о былой юношеской силе и бодрости. Но всего этого простыл и след, все безнадежно и безвозвратно утрачено, превратившись в застывшее воспоминание. Впереди только смерть. В таком же состоянии бывает и религия. И надежда на то, что живой Бог предстанет перед нами уже сегодня, что скоро, причем, может быть, совсем скоро, обязательно свершится нечто великое, – такая полная жизни надежда в людских душах почти угасла.
   Естественно, и тогда были и те, кто сокрушался из-за недостатка свидетельств присутствия Бога, и те, кто неустанно твердил в своих проповедях: того, что у нас есть, достаточно – больше и не нужно. Стоящий в храме уже предстоит Богу. Если кто-то не чувствует в себе Божьих сил, значит, ему недостает веры. Уверуйте в отпущение грехов, уверуйте, что молитва первосвященника, входящего в Святое святых Иерусалимского храма, обеспечивает очищение от грехов, уверуйте в действенность жертвы, в силу молитвы и священнического благословения. Чудеса и знамения Бога сегодня больше не нужны. Без них было не обойтись прежде, когда требовалось вначале пробудить в людях веру, но сегодня ведь она у нас уже есть, сегодня наша религия достигла небывалого расцвета и дает человеку все необходимое, чтобы он мог спокойно умереть. Наше просветленное знание чудеса только бы смутили.
   Ах да, религии действительно располагают всем необходимым для смерти. И бедный народ верил, верил изо всех сил всему, что ему обещали, верил вопреки любым самым разумным доводам, верил до невозможности, убедив себя в неизбежности смерти, – подобно овцам, оставшимся без пастуха.
   О эти неустанно трубящие о вере, эти облака без дождя, эти слепые поводыри слепцов! И изо дня в день клубы жертвенного дыма вились к небесам, а на небесах раздался голос: Я не благоволю вашим жертвам. В храмах стоял гул нескончаемых молитв, а на небесах раздавалось: этот народ чтит Меня своими устами, но сердцем он далек от Меня; звучали величественные гимны, звуки труб, шофаров, а на небесах слышался вздох: отстань от Меня со своими унылыми песнопениями, Я слышать не могу твоей игры на псалтири.
   В такие эпохи мирской народ, держащийся подальше от всей этой бессмысленной суеты, занимает куда более правильную позицию, и положение таких людей более надежное. «И последние станут первыми», – произнес однажды многозначительно Иисус.
   Но такой несчастный священник, как Захария, пребывал в окружении всего этого и вынужден был совершать службу в храме, к чему его обязывали чин и положение в обществе. Вся духовная нищета того времени тяжелым бременем лежала на удрученном, тоскующем сердце священника. Вряд ли он мог кому-либо высказать то, о чем думал и что ощущал, – такая ересь его бы опорочила. Но к Богу и он, и его жена Елизавета относились трепетно. В Библии о них сказано: они были праведны пред Богом! Быть праведным пред Богом – совсем не то, что перед людьми, хотя бы и религиозными. Это куда выше всего видимого для людей и выражается в страстном желании обрести живого Бога, который непременно явит новое, великое и доброе, как это было испокон веку, причем всегда превосходя ожидания человека. Внутренне благоговея перед Богом, а внешне находясь в самой гуще религиозной суеты своего времени, Захария постепенно состарился. Да и как не постареть под гнетом подобного однообразия и безысходности. И зримым выражением такого бесплодного образа жизни было его постоянное сокрушение о бездетном браке.
   Но тут настало время перемен. Оно пришло ангельской поступью, неслышно и незаметно для толпы, как бы откликнувшись на страстное желание старого священника. Оно пришло в один из тех обычных дней, когда Захария, стоя перед жертвенником, совершал богослужение.
   Перед Захарией появился ангел. Захария вполне допускал существование ангелов и не смутился. Удивление постигло его лишь тогда, когда ангел молвил: Захария, твоя молитва услышана. Твоя жена Елизавета родит тебе сына.
   Молитва о сыне, скорее всего, уже давно смолкла в доме добрых стариков, но не молитва о том Младенце, который принес бы этому миру нечто действительно новое, великое. Страстная мечта о его пришествии стала настолько сильной, что человек, знаменующий собой такое обновление, неминуемо должен был появиться именно в этом доме, полном тоски по нему. Давняя молитва счастливой молодой семьи и надежда стареющих тоскующих людей наполнились жизненной силой, обретя исполненную радости и непостижимо великую реальность в образе ангела. Правильная молитва не останется неуслышанной. Обращенная к Богу мысль и есть та реальность, которая однажды вдруг предстает перед нами в зримом образе, иногда спустя много лет, когда сама мысль уже давно забыта нами.
   Поэтому такие люди порой становятся орудиями в руках Бога. И все же событие поразило Захарию. «По чему я узнаю это?» – с недоумением спрашивает он. «Ты будешь молчать и не будешь иметь возможности говорить до того дня, как это сбудется…»
   Вот так наступила новая эпоха. Старому священнику было дозволено умолкнуть. Никто не сосредоточен на себе так, как пребывающий в безмолвии. В новую эпоху все обязательно должно быть по-новому. Полная внутренняя сосредоточенность на чем-то неслыханно великом. Новая эпоха говорит без священников и без них благословляет. И блаженное молчание на несколько месяцев воцарилось в доме старого священника. Но когда уста Захарии вновь отверзлись, он, исполнившись Святого Духа, заговорил, ликуя и пророчествуя, восхваляя и благодаря Бога. Блаженное безмолвие, блаженное предчувствие нового времени!

Бог смилостивился

   В великие эпохи разряжается напряженность, нагнетаемая до невыносимого предела грандиозными бедствиями, трудностями, ожиданиями. Время перелома будто притягивает высших духов и своими бурлящими идеями побуждает их, воплотившись, сказать свое спасительное веское слово. Бедствия переломного века взывают к такому человеку, и он приходит в образе могущественного устроителя. Оттого-то великие эпохи столь тяжелы. Нам ли, удостоенным чести жить в подобную годину, не знать этого…
   Иоанн был одним из величайших людей всех времен и народов. Без него вряд ли бы мы сумели понять Иисуса. Высшим духам трудно установить спасительное общение с низшими духами. Им не обойтись без переводчиков и первопроходцев.
   Своеобразный человек. Прежде всего олицетворение бедственного, на первый взгляд, времени, из-за чего он всю свою жизнь был одержим одной и той же мыслью. Такая односторонность свойственна многим великим людям. Они вовсе не из тех, кто блистает умом, но именно их богатырский напор вынуждает время ускорить ход. Умные люди по большей части не создают ничего нового, и уж тем более новых эпох. Эти же пребывают в тяжелых родовых муках, но сила для рождения нового приходит к ним от сверхмогущественных духов. И каждый такой процесс рождения сопряжен с одной-единственной мыслью.
   Этой единственной мыслью Иоанна была мысль о Боге. Что ж, человечество во все времена задумывалось об этом. Большинство людей порой совлекалось на ложный путь, пытаясь объяснить Бога. Затея бесперспективная и невыполнимая. Перед Иоанном же данный вопрос вставал совсем по-другому. Его тяготила бессмысленность человеческих отношений. Надо заметить, что сегодня они тоже ненормальные и мало чем отличаются от отношений тех времен.
   Говорят, что мир создал Бог, и Духом Его исполнена вся Вселенная. Но, с другой стороны, вся наша планета весьма довольна жизнью и обходится без Бога. Люди научились очень славно объяснять мир, не замечая в нем Его присутствия, и любое такое объяснение, любое новое мировоззрение гарантирует нам репутацию необыкновенных умников. Вера в Бога никаких явных преимуществ не дает, а Его отрицание не приносит очевидных бед. Вера кажется нам неким духовным упражнением, глиной, скрепляющей миропорядок, который человечество перетаскивает за собой из века в век. Но, живя по законам именно такого миропорядка, с удивлением замечаешь, что огромное множество людей постоянно находится в угнетенном положении, а меньшинство жиреет за счет угнетенных, за счет страдающего человечества. И эта нелепость настолько очевидна, что как раз самые серьезные и искренние люди, спокойно поразмышляв об окружающей их действительности, неизбежно приходят к отрицанию Бога.
   В самом сокровенном уголке души Иоанн хранил чувство своей подчиненности Богу, Который был для него источником и содержанием всего бытия. Иными словами, плоть и кровь животворила естественная потребность в Боге.
   В то же время он смутно ощущал необычность своего имени. Иоанн означает «Бог смилостивился». Имя это и было тем первым словом, которое его отец-священник вновь произнес после долгого молчания. Похоже, отец знал, почему ему было дозволено именно этим словом нарушить свое молчание. Имя определило судьбу его единственного сына. Где же милость Божья? Этот робкий вопрос стал содержанием жизни Иоанна, стержнем его духовного становления.
   Из-за него в то безбожное время Иоанну оказалось не под силу любое занятие. У него не было ни времени на работу, ни способностей научиться полезному ремеслу. Он не мог стать даже священником, к чему его в первую очередь предрасполагали происхождение и обстоятельства, при которых он родился.
   Безусловно, такая строптивость и неподчинение установившемуся в обществе порядку вещей оказывают решающее влияние на всю жизнь человека. Кто не работает, для того у мира нет хлеба. Мне не нужно хлеба от безбожного мира, заявил бескомпромиссный бунтовщик, у мира нет такого блага, без которого нельзя было бы обойтись в любой момент. Жить можно даже и без хлеба. И он довольствовался кузнечиками и медом диких пчел. Где голодает Бог, там и я не хочу быть сытым. Мир не дает ни одежды, ни крова, не потребовав взамен каких-либо результатов нашего труда. Хорошо – обойдемся и без этого. Пусть, глядя на меня, видят, как бедствует Бог. Поэтому наготу Иоанна прикрывала верблюжья шкура, а пустыня стала родным домом. Всем великим Божьим людям и прежде пустыня нередко предоставляла убежище и кров. Прийти к Богу может только мыслящий человек. Но размышлять человеку трудно. Лучше всего это получается там, где его ничто не отвлекает.
   Одно у Иоанна не вызывало никаких сомнений. Он не способен просить милостыню. Вставший на сторону Бога настраивает против себя целый мир, и ему не избежать жестокой нужды. Но попрошайничать пред Богом немыслимо, ведь это наихудшая форма зависимости от людей. Иоанн не из тех, кто готов ходить по всему миру и Бога ради просить милостыню! Нет, нетребовательность – вот что взамен могут противопоставить миру Божьи люди. Иоанн всю свою жизнь постился.
   Иисус однажды сказал, что «Царство Небесное силою берется», и без такого усилия, добавил он, в наше время не обойтись.
   Самопожертвование Иоанна оказалось не напрасным. Оно послужило предпосылкой той великой милости, которую предвещало его имя. Поскольку он отрекся от всего мира, то первой Божьей наградой для него стало раскрепощение его души. Ему было даровано всего одно слово, означавшее для него решение всех необъяснимых вопросов этого бытия. Подобно восходу солнца, лучи которого прогоняют мглу, оно хлынуло во мрак его непроглядной тоски по Богу потоком спасительного света: скоро! Правда, Бога пока еще нет в мире. Дух вселенной как бы вытеснен другим духовным существом, безраздельно завладевшим планетой. Но Он придет. Все будет по-другому – и скоро!
   И тут косматый пустынник начал возвещать каждому встречному: скоро придет Иегова! Приготовьте путь Иегове! Всякая гора и холм да понизятся, всякий дол да наполнится, ибо грядет Бог. Иоанн возвестил не путь человека к Отцу, а путь Бога к людям.
   Живой Бог для всех людей, набожных и безбожных, верующих и атеистов, – понятие прямо-таки сказочное. А теперь представьте себе, что данное понятие неожиданно исполинской реальностью вторгается в настоящее и пламенный проповедник в пустыне жертвует ради него своей жизнью. С беспримерной уверенностью в победе он возвещает: Бог скоро вмешается в ход истории и будет жить среди вас! Неизбежно понимаешь, что все это производило впечатление и потрясающее, и ужасающее.
   То был судный гром великого, всеразрушающего времени. Каждый, кого опаляло жгучее пламя проповедника из пустыни, сжимался от страха.
   А если все действительно правда и живой Бог скоро придет?! Это же невыносимо. Что делать? – вопрошали люди. С религией живется легко. Она располагает непоколебимыми, ясными указаниями, правилами и уставами, и вовсе нетрудно, по крайней мере людям имущим, делать кое-что не совсем обычное, а когда в конце концов умрешь, то на твоей могиле напишут: здесь покоится в Боге наш блаженный собрат. А если однажды все же явится Он – во всей своей грозности, истинности и реальности, не похожий ни на кого, с кем можно так или иначе договориться, – что тогда?
   У Иоанна для всех без исключения находился ответ. Немало есть таких профессий и занятий, представителям которых весьма непросто выполнять надлежащие религиозные установления. Особенно, когда непременным религиозным атрибутом являются трудные и длительные моления и ритуалы, как это, например, было принято у иудеев. И человек, не соблюдающий их, неизбежно становится израильтянином второго сорта. Не каждый, к примеру, сможет посвящать молитве положенные часы, не у каждого найдется достаточно времени и денег для паломничества, не всякий в состоянии делать пожертвования. Подобные вещи для иных сословий оказываются куда сложнее, чем можно себе вообразить. Состоятельным праздным людям быть набожными совсем нетрудно, но кто в поте лица добывает свой хлеб насущный и лишь с большим напряжением держится на поверхности, тот очень скоро окажется вне религии. А вот когда Бог явится самолично, Он придет ко всем без исключения. Тогда Он станет доступен всем и не будет проводить различия между людьми. И что тогда делать?
   Безмолвная пустыня внимала потрясающим признаниям людей, приходивших к суровому исповеднику. Его слова ввергали в неописуемый ужас. Перед ним каждый ощущал себя как пред Богом. И людей охватывал великий трепет – им открывались все их прегрешения, о которых они не знали и вправе были не знать. Они ощущали реальность Бога, и это переживание становилось все сильнее и сильнее. Кто тут не испугается за свое прежнее безбожие…
   Но вот что примечательно. Подобно громовым раскатам звучали слова проповедника о предстоящих ужасах Страшного суда, а испуганному сердцу Иоанн казался нежным ребенком: иди сюда, брат мой, входи в Иордан, я смою с тебя все, что гнетет твою душу. Как прах с тела, спадет с тебя вся низость, вся грязь греха, и река навсегда унесет ее к морю.
   Как прост Бог. Книгу прочитать может не всякий, не всякому понятна и проповедь, но вот важность воды понимает каждый смертный. Явившись, Бог станет доступен всем.
   У Бога наверняка есть путь к любому человеку. Среди нас же, людей, такой путь знаком не каждому, а лишь немногим.
   Однако вот на что надо обратить внимание. Каждый живущий на земле, каждый без исключения, находится в том необычно гнетущем состоянии, которое мы называем грехом. Сущность греха нам представляется совершенно необъяснимой и непонятной. Но разве возможно, чтобы грех безнадежно и безвозвратно отделил нас от Бога? В противном случае пребывание человечества на земле оказалось бы самой бессмысленной из всех известных нам жестокостей.
   Похоже, причины греха скрыты очень глубоко. Цель нашего земного существования, по-видимому, сводится к тому, чтобы мы самым теснейшим образом соприкоснулись с материальным и, пребывая в полнейшем неведении о своем Откуда и Куда, то есть о глубинной сущности человека, выполнили на этой планете какую-то непонятную миссию. Но наверняка еще одной целью нашего бытия является глубочайшее взаимодействие с грехом.
   Прежде всего грех – отображение нашего несовершенства, а следовательно, и нашей способности к развитию. Мы повсюду наблюдаем беспрерывное развитие, совершенство не получить в подарок, повсюду стремление к нему связано с огромными усилиями. Поскольку человек, несомненно, занимает на нашей планете главенствующее положение, ему и свойственна такая отличительная особенность, как становление, то есть грех. И получается, что грех предвещает не только проклятие и жестокость, а еще милость и сокровенное счастье.
   Он и движущая сила, правда, нежелательная. В ней причина всех бед и страданий, власть которых безгранично велика, и, похоже, человеческие силы перед ней – ничто.
   Вот если бы научиться пользоваться такой силой правильно!.. Тогда бы она стала действовать во благо жизни. Ключи к этому у Иоанна, несомненно, имелись. Те, кто побывал у него, были воодушевлены. Услышав весть: скоро придет Бог, они поначалу до смерти испугались, но теперь, омывшись водой, почувствовали себя подготовленными к Его приходу. Неужели и вправду грехи смываются водой подобно пыли? А может быть, такое омовение подействовало сильнее иного многозначительного религиозного ритуала? Иначе откуда вдруг столь очевидное обновление? Как к этому пришел Иоанн?
   Все очень просто. Пока упорно не признаешь свои прегрешения и пытаешься сбросить их бремя, чувствуешь себя удрученным, что-то тайно гнетет душу, силы покидают тебя, а отсюда – всяческие беды и затруднения. Но стоит только во всем покаяться, добровольно взять на себя ответственность за последствия, не избавляясь от бремени грехов, как их пагубное воздействие тотчас прекращается. То, что ты несешь на себе такое бремя, – уже есть проявление их движущей силы, мучительное продвижение вперед с предельным напряжением собственной воли. Вряд ли какой отец изобретет большее наказание. Да и зачем? Ребенок ведь пошел на это сам. Наоборот, прегрешения еще крепче свяжут человека с Богом. Чем совершеннее существо, тем больше в нем должно быть милосердия и желания прощать. Когда развитие и становление обретают силу закона нашей жизни, все препятствия предстают перед нами с несомненной очевидностью и тогда в нас пробуждается неслыханное противодействие им. Стоит только подойти к обновлению с полной серьезностью, как старое неизбежно смывается. Водой – чтобы каждому это было понятно. Можно обойтись и без воды, поскольку содеянное и так уже больше не угнетает.
   Но греховность заставляет медлить, а нерешительность сродни бессилию. Совершенство, к которому ведет закон становления и развития, предполагает способность несовершенства к устремлению ввысь. Поэтому Иоанн и высказывал от имени грядущего Бога веру в праведность грешника, и такая вера порой иному человеку помогала подняться. Тогда его можно и водой омыть – лишь бы он еще больше уверовал в происходящее.
   Пока люди верят друг другу, они распространяют между собой истину Божью, и каждый становится источником силы для ближнего. Стоит им только утратить взаимное доверие, как одни начинают увлекать других в греховность. Готовность людей помогать другим простирается до пределов, определяемых их верой. Здесь в их поступках проявляется божественное начало. Чем глубже человек понимает Бога, тем сильнее его вера в людей, тем шире пределы его отзывчивости. И многие отчетливо видят проступающую в нем сущность Бога. Бог, по сути, это безграничная готовность помогать нам, безграничная милость. Человек, устремленный к Богу, неизбежно обретал новые жизненные силы и достигал многого.
   Как бы ни был обременен человек своими грехами, для предлагаемой ему помощи никакого значения это не имеет. Однако ноша его тяжела, и нести ее настолько трудно, что порой кажется – вот-вот грешник упадет. Но если он обретет веру в Бога, то его возросшее бремя вызовет в нем еще большее чувство благодарности и приверженности к Богу. Чем больше кому-либо прощается, тем сильнее его любовь. Поэтому в новую эпоху в отчаянном положении оказывались не те, кто глубоко погряз в грехах, а те, кому казалось, что им нечего прощать, поскольку они вовсе и не хотели нести ответственность за грехи. Их любовь была скупа, отчего достучаться до их сердец оказалось трудно, а то и невозможно.
   Каков грех человека, с точки зрения Бога и разумных людей, не столь важно. То же можно сказать о его количестве и тяжести, но только не об отношении к нему. Именно грех может еще сокровеннее связать нас с Богом, но разлучить с Ним он в состоянии лишь в том случае, если мы неправильно этот грех воспринимаем. О степени греха судит Бог. Милость состоит уже в том, что грех есть и мы его распознали. Именно грех заставляет людей ступить на путь к Отцу.

Креститель

   Конечно же, скоро об этом заговорили все вокруг. У тех, кто вернулся от Иоанна, был сияющий взор. Они с ликованием ждали грядущего Бога, уже пережив глубоко в душе Его приближение. Молчать о происшедшем с ними они не могли, и в результате все устремились к источнику бодрости и силы.
   Они пришли бы и сегодня. Двадцатый век, как и все ему предшествующие, испытывает величайшую, колоссальную потребность в живом Боге. Равнодушие к Богу людям неведомо. В самой глубине своего сердца человек вопиет к Богу, и стоит только Господу где-либо заметно проявить Себя, как люди туда стекаются толпами. Он ведь наш Отец. Человечество об этом не знает, но чувствует. Тот косматый, суровый проповедник, наверное, не отличался красивой внешностью, да и его речи, скорее всего, не ласкали слух, но поскольку в нем явлено было милосердие Божье, то к Иоанну шли все – мытари и солдаты, злые и добрые. Ведь по сути своей люди все одинаковы.
   Что может быть глупее разговоров о равнодушии людей к Богу и Его Царству Небесному. Кто сетует на такое равнодушие, тот плохо знает людей. Все они, без исключения, жаждут живого Бога. Понимают они то или нет, но их самая жгучая тоска обращена именно к Нему. Просто люди Его не знают. Воображают Его грозным мстителем, карающим за грехи вплоть до третьего и четвертого колена. Им неведомо, что Он – Отец, испытывающий к людям безграничное доверие и беспредельную любовь. Ведь их так часто пугают Им, и каждый стремится избежать погибели. Но если бы они об этом узнали, то побежали, поспешили бы к Нему со всеми своими грехами – в надежде, что Он смоет их.
   К Иоанну все бежали бегом. Они в душе ощутили сущность Бога, они узнали, что грехи, ошибки и всё отягчающее жизнь прошлое разлучают их с Богом, что Бог верит: мы можем стать лучше, и что всё оставленное позади исчезает пред Ним.
   Они выходили из воды обновленные, полные сил, решимости и веры.
   Но у них, заново родившихся, возникало и немало вопросов. Иоанн всем давал самый что ни на есть общий ответ: необходимо измениться, и прежде всего изменить свои мысли. Раньше вы думали только о собственных грехах, а теперь обратите все свои мысли к Богу. Бог грядет, а посему всё в вас и вокруг вас, даже самое ничтожное проявление жизни, должно быть осмыслено совсем иначе. Мысли обладают силой, а мысли о божественном – это преобразующие жизненные силы.
   Так-то оно так, но как нам теперь жить по-новому? Ведь они не были независимыми людьми, способными отныне выстраивать свою жизнь по собственному усмотрению. Пришли обитатели казарм. Разве теперь мы вправе оставаться солдатами? А если Бог, явившись, застанет нас в этом качестве?
   Такого вопроса следовало ожидать. Его задавали грубые римские наемники, сражавшиеся за мировую империю, эти блудные сыновья, опустившиеся ремесленники, подчинявшиеся только железным кулакам своих бесцеремонных начальников. Им никогда и в голову не приходило пойти на богослужение. Любая молитва вызывала у них только смех, читать и писать они вовсе не умели, а о духовности и говорить нечего. Какое тут Царство Небесное! И вдруг они спрашивают: что же нам делать?
   Иоанн им ответил: вовсе не требуется уходить из армии. Вы для Бога ничуть не хуже других. Но отныне старайтесь никого не обижать и обходиться со всеми по справедливости. Довольствуйтесь своим жалованьем. Вот и все, большего, пожалуй, и не надо. Такое поведение добропорядочных воинов позволяет им с полным правом ожидать наступления новой эпохи и постигать ее законы.
   Или взять, к примеру, мытарей. Эти изолгавшиеся, жуликоватые мелкие служащие ползают на коленях и заискивают перед теми, кто выше их. Но там, где они чувствуют себя уверенно, их дерзости и грубости нет границ, каждый избегает встречи с ними. Они продажны, злоречивы и коварны, общественное мнение уже убило в них все их лучшие побуждения. Самый неприятный класс людей на свете. Наемные кровососы, трусливые мучители народа. Римская социальная политика тех времен прямо-таки приговорила их к бесчестности, этих героев собственной мании величия, глупости и алчности. Что же мог им посоветовать Иоанн?
   Только не бросайте свою службу. Оставайтесь теми, кто вы есть, но будьте разумными, никого больше не мучайте и не обманывайте. Бог придет ко всем, а потому нет таких жизненных ситуаций, которые бы Его оттолкнули. Нет никакого прошлого, никакого бесчестия. Каждый человек очень дорог Богу.
   До чего же необычайно прост Бог. Будь отныне добропорядочным человеком. Где ты и что ты, неважно. В любом положении обращай свои мысли к Богу. Этого достаточно. На такое у каждого найдется время, никаких жертв это не требует. Поступать так под силу каждому. Никакое вероисповедание, никакая вера тому не препятствуют. Это относилось как к иудеям, так и к римлянам, и они не оставались равнодушными.
   Сегодня многие спрашивают: что делать? Что ответил бы Иоанн, например, священникам?
   Только не покидайте церковь, относитесь совершенно спокойно к измышлениям модернистов и суду инквизиции. Рассуждайте примерно так: неужели весь этот вздор достигает небес? Богу хорошо известно, как вам нелегко и как тяжелы цепи, выкованные для вас злом и превратным усердием во имя Его, и даже порой стон исторгается вами, творениями Божьими. Но спокойно совершайте свое служение и дальше, только обращайтесь мыслями к Богу, исполняйте это как нечто новое, нарождающееся в старом, и да прольется свет милости Божьей на ваши общины. Бог придет ко всем, и к вам тоже.
   Общие наставления получали от него и имущие люди: у кого два платья, одно отдай тому, кто совсем раздет. Так же поступай и с едой. Как много на свете богатых людей! Куда больше, чем бедных! Иоанн вдруг открыл, что их великое множество, и тяготы народа быстро исчезли пред лицом живого Бога.
   Того, что мы называем социальным вопросом, тогда еще не существовало. Ведь Царство Небесное пока не наступило, оно лишь приближалось. Социальный вопрос – величайший вопрос человечества, и пробуждение внимания к нему есть плод забрезжившего осознания Царства Небесного.
   Иоанн и тем более Иисус видели в каждом человеке как таковом дитя Божье, и неважно, кем он был. Стоит только осознать эту истину, как и общественное положение людей неизбежно начнет преображаться. Не то чтобы произойдет беспорядочное уравнивание внешних условий жизни – никто такого не захочет. Скорее, одинаково уважительное отношение к ним вызовет глубокую переоценку ценностей в человеческом обществе.
   Если бы эта истина Иисуса, из-за абсолютно неправильного понимания его целей, не была возведена в ранг религии, то социальный вопрос встал бы перед людьми, по-видимому, намного раньше. На самом же деле вопрос этот оказался, к сожалению, совершенно не связан с Иисусом, но стал результатом постепенного понимания людьми его насущности. И что же тут удивительного, если его решение никак не сообразуется с Царством Небесным. Но возник он под влиянием Царства Небесного – это сомнений не вызывает.
   Уже тогда Иоанн делал первые робкие попытки как-то сгладить существующие различия между людьми. Он призывал обновленных и счастливых людей на борьбу с бедностью. Ведь одно из свойств Царства Небесного заключается в том, что оно делает нас богаче. Кто думает о маммоне, тот, в сущности, постоянно считает себя бедным. А тот, кто думает о Царстве Небесном, вдруг замечает, что стал намного богаче, чем ему казалось, и что осознание собственной бедности к нему больше никогда не вернется.
   Бог воистину смилостивился. Это подтверждала та безграничная, обращенная ко всем простота, которая всегда была самым надежным признаком божественного. Опять наступила эра милосердия. С помощью Иоанна нужно было всем своим существом ощутить живого личностного Бога. Теперь люди могли сколько угодно проповедовать, приносить жертвы, молиться, благословлять друг друга, петь, кадить, трубить в трубы: ведь Бог смилостивился. Грядет новая эпоха. Иегова войдет в Свой храм, и установится новый порядок.

Илия

   Евангелисты лаконичны в своих повествованиях об Иоанне и его движении. Это вполне понятно, ведь их цель – сообщить нам о событии более великом. Они ограничиваются всего лишь такими словами: «Тогда Иерусалим и вся Иудея и вся окрестность Иорданская выходили к нему и крестились от него в Иордане, исповедуя грехи свои». Мы увидели также, что это движение затронуло все сословия и стало исключительным по своему размаху. Иоанн и весть о нем проникали во все уголки, где только господствовала иудейская религия. Даже спустя примерно двадцать лет апостол Павел обнаружил общину иоаннитов в Эфесе, то есть далеко отсюда, в Малой Азии.
   Такое явленное в Иоанне милосердие Божье означало ни много ни мало как духовное преображение всего Израиля, но преображение без каких-либо внешних ритуалов и религиозных формальностей. Все как бы внутренне вслушивались в то новое, великое, что в скором будущем сотворит Иегова, – без всякой сектантской обособленности, вне рамок фарисейства, саддукейства и иных идейных направлений. Бог приходит именно так, никогда не прибегая к внешним ритуалам.
   Не будь Иоанна, Иисус никогда бы не был понят. Но поскольку все, кто вообще способен к духовному вниманию и не застывает самодовольно в своем облике, в котором, по его мнению, ему будет блаженно и умереть, и все хотевшие жить были устремлены к Богу, и Его уже ощутили в Иоанне и очищении водой, то тем самым к приходу Иисуса люди были готовы. Была подготовлена почва, на которой великие деяния Иисуса могли быть восприняты как деяния Бога, поскольку уже существовавшая вера немедленно стала бы верой в Иисуса. Для каждого не останется незамеченным тот факт, что позже Иисус все чудеса и исцеления приписывал исключительно вере страждущих, а не своим действиям. Как могло случиться, что в народе оказалось так много спасающей веры? Никакой заслуги фарисеев и книжников в этом усмотреть не удастся. И в то же время народ зримо ощутил, что Бог смилостивился. Корнями такой веры была проповедь Иоанна.
   Если кто-либо усомнится в радикальном влиянии Иоанна, то нижеописанное событие тех времен наверняка рассеет его сомнения. В Иерусалиме фарисеи обратили внимание на неожиданного соперника, появившегося в долине реки Иордан и мешавшего им проповедовать. Духовные вожди народа чутко уловили значение этого малопонятного движения. В общинах, наверное, постоянно раздавались вопросы о новом проповеднике, его удивительном пророчестве и необычном обращении с людьми, а посему тем, кому были адресованы эти вопросы, не оставалось ничего другого, как со всей серьезностью сформулировать свое отношение к данному событию. О набирающем силу движении стало известно и в кругах священников. Потому-то и было решено снарядить в пустыню на встречу с пророком-крестителем целую следственную комиссию, образованную из самых искусных фарисеев.
   Фарисеи прибыли с большой торжественностью. Представились как посланцы синедриона, пришедшие специально для изучения нового движения и вынесения о нем ясного суждения. Иоанн молчал. Тогда последовал неизбежный вопрос: «Как ты относишься к Священному Писанию, этому всем понятному документу нашей веры? Объявляешь ли ты себя Христом?»
   «Нет, я не Христос». – «Кто же тогда? Илия?» Как известно, Ветхий Завет заканчивается пророчеством о том, что на землю провозвестником пришествия Иеговы вернется Илия. Таким образом, вопрос был закономерен и тщательно продуман. Прояви Креститель малейшую неосторожность – и его, согласно существовавшим законам, убили бы, подкрепив свои действия какими-либо ссылками на Писание.
   «Я не Илия». – «Ты пророк?» Тогда как раз ожидали пророка, который бы разрешил все сомнения.
   «Нет». – «Так кто же ты, и что ты скажешь о самом себе?»
   «Я всего лишь глас вопиющего в пустыне: „исправьте путь Господу“, как сказал пророк Исайя».
   «Что же ты крестишь, если ты не Христос, не Илия, не пророк?» «Я крещу водой, но тот, кто придет за мной, будет крестить вас Духом святым и огнем».
   Он весь – надежда и ожидание величайшего события: пришествия Бога. Его самая главная цель состоит в непрестанном движении к Господу. Отсюда та мощь его воздействия на пришедших, которая просто смяла всю изощренность вопросов. Интересно, какой отчет они представили в Иерусалиме о новом движении?!
   Но после этого события сторонников движения становилось все больше. Ничто так не поднимает дух и не привлекает симпатии народа к новому делу, как безрезультатность чиновничьих расследований. Почему наше духовенство во время столь великих божественных событий проявляет такую сдержанность? Почему при новом откровении в первых рядах не те, кто всем своим существованием постоянно радеет за дело Божье? Что же тут плохого, когда признаются в своих грехах и смывают их крещением в воде?
   Какого ответа следовало от них ожидать? Во всяком случае, отчет следственной комиссии никакого обвинения для Иоанна содержать не мог. Но и хранить гробовое молчание тоже было нельзя, и противопоставлять себя этому движению смысла не имело. И все острее вставал вопрос: выходит, наши представители не на стороне живого Бога?
   Тогда они решили выйти из положения невероятным образом, доселе неизвестным истории: самим примкнуть к этому движению и принять крещение.
   Такое решение далось им нелегко, но на кону стоял наиважнейший вопрос: кто будет держать в своих руках Израиль в будущем – они или мы? Так что давайте поначалу пойдем с ними вместе, а потом немного подправим их дело на свой лад. И они пришли в числе тех, кто хотел креститься.
   Как повествует Библия, Иоанн в тот день проповедовал дольше, чем когда-либо, и проповедь его была в этот раз самая суровая. Он принародно обратился к своим высокочтимым слушателям, назвав их змеиным отродьем, порождениями ехидны, и вылил на них целый поток чудовищной беспорядочной злобы. Что ж, когда Бог действительно собирается вмешаться в ход человеческой истории, то, как правило, основным препятствием для Него становится именно религия. Ибо никто так отчаянно не сопротивляется всему новому, как застывшее в старом.
   Попытка креститься ими больше не предпринималась, и вопрос об Иоанне остался открытым. Правда, вскоре возникла иллюзия, будто его вообще нет: Ирод велел заключить недолго проповедовавшего неосмотрительного Иоанна под стражу и даже, как известно, разрешил его убить. Но вся эта ситуация по-прежнему отягощала иудейских священников, и когда позже Иисус спросил их, пришел ли к ним Иоанн как посланник Бога или сам по себе, никто из них не осмелился дать ответ. С первым они, по понятным причинам, соглашаться не хотели, а признать второе у них не хватало смелости. И тогда они дали примечательный ответ: мы этого не знаем. Духовенство, все еще не разобравшееся в вопросе, волновавшем тогда всех. До чего же их сознание было затуманено собственным пониманием религии!..
   Итак, Иоанн – тот же Илия, которого предвещал последний пророк Малахия. А какое самое великое деяние совершил Илия? Однажды он предстал перед всем своим народом – царем, священниками, религиозными людьми – и прямо спросил их: а кто же такой Бог? Тот, кого правящие круги обозначают религиозным понятием «Ваал», или живой Бог Иегова? Богом является тот, кто способен низвергнуть огонь с небес. И вот этот могущественный человек, Илия, навязал народу свою волю и своего Бога, убедил людей в этом собственным авторитетом и собственной верой, в результате чего весь народ и все правители прониклись осознанием Иеговы. Вот каковы были мощь и величие Илии!
   Но чего он не смог, так это ознаменовать новую эпоху. Его самый великий день был одновременно и самым жалким. Увидев, как возжегся божеством огонь на жертвеннике и народ пал ниц, восклицая: «Иегова есть Бог, Иегова есть Бог!» – могущественный Илия велел схватить 400 жрецов Ваала и 400 жрецов Астарты и казнить их у подножия горы Кармил. Жуткое кровавое побоище во имя Иеговы! Ужасное заблуждение!
   Поэтому никакой новой эпохи не получилось. Низвергнуть огонь с небес – дело нетрудное, а вот стать орудием нового, благого, исходящего от самого Бога, оказывается, очень непросто. В этом смысле Иоанн оказался подобен Илии. Он верил в Мессию, который мстит и карает. «Уже и секира при корне дерев лежит: всякое дерево, не приносящее доброго плода, срубают и бросают в огонь». «Он очистит гумно Свое и соберет пшеницу Свою в житницу, а солому сожжет огнем неугасимым». «И не думайте говорить в себе: „отец у нас Авраам“, ибо говорю вам, что Бог может из камней сих воздвигнуть детей Аврааму».
   Это гнев Илии, ненависть священника. Однако спасение существует для всех, в том числе и для жрецов, пусть даже они продолжают усердно служить Ваалу. Но к Иоанну приходил тот, кто духовно воспринял совершаемое им, в то время как Илией завладели мысли о смерти. И он не по своей воле отправился в пустыню и дошел до горы Божьей Хорив, где познал, что суть Иеговы не в грозе, не в большом и сильном ветре, не в огне и не в землетрясении, а в тихом и нежном дуновении Духа. Иоанна же ждало одиночество темницы, и ему осталась неведомой сущность Иеговы – ее открыл людям Иисус. Но пока он чахнул в заточении, на смену ему пришел новый помощник, который действительно расширил горизонты владычества Бога, продолжив и довершив истинным образом дело, начатое Иоанном и Илией.
   Что Иоанну надлежало, то он и исполнил: весь народ подготовил для постижения Иисуса. Его тюрьма оказалась для него милостивой наградой. В полном одиночестве он пытался – наверное, еще при жизни – проникнуться подлинной сутью нового. Как знать, возможно, оно все же открылось ему прежде, чем его голова скатилась к ногам палача и новое навечно приняло его в себя.

В пустыне

У Иоанна

   Могучие валы Иоаннова движения достигли и Галилеи. Там жил некий молодой человек, тоже всецело погруженный в мысли о Боге.
   Оба они имели одну-единственную цель, но во всем прочем совершенно не походили друг на друга. Единые в духе и полные противоположности в облике. Чем больше человек ощущает свое единение с Богом, тем отчетливее проступает его отличие от других людей. Одинаковость всегда подозрительна и служит признаком скрытой удаленности от Бога. Каждый человек – явление в своем роде уникальное и лишь в Боге становится тем, кто он есть на самом деле, и, следовательно, достигает своей неповторимости. Пытаться копировать кого-то другого – сродни самоубийству. Богу отрадно как раз многоразличие, а не однообразие.
   Иисус, конечно же, пришел к Иоанну. Рядом с Иоанном ощущалось присутствие Бога. Близость Бога просто пугала людей, поскольку она неизбежно преображала всё – и внутри, и снаружи. А это внушает людям страх. Новшества они, правда, любят, но не выносят ничего истинно нового.
   Но, с другой стороны, стало понятно и то, как Бог относится к людям. Их прегрешения совлекаются пред Ним подобно воде, скатывающейся с тела, а безграничная вера Бога в людей пробуждает в них самое лучшее, и оно проявляется с предельной отдачей сил. Бог видит в людях доброе и хорошее, Он не говорит об их грехах. Религиозные служители, напротив, предпочитают говорить именно о грехах и полагают, что знают людей, поскольку им известны их плохие стороны. Так что разница принципиальная.
   Бог завладевал мыслями крестившихся и наполнял их сердца радостью – это и влекло к Иоанну Иисуса. На своем пути он встретил немало загадочного и неизведанного. До тридцатилетнего возраста этот человек сам пробирается сквозь мглу неясностей. Лишь позже его бытие начинает медленно озаряться светом, и путь приобретает более четкие очертания. Но для Иисуса мрак неизвестности был непрогляднее, чем для других людей.
   Его неотступно преследовала мысль об Отце. Но люди были далеки от понимания своего Отца. Еще мальчиком он понял это в храме, а позже оказалось, что такое прискорбное явление не редкость и за его пределами, и пределам этим нет конца. Вскоре он увидел отблески славы Отца в полевых цветах и птицах, славы небывалой и недостижимой. Но вот в людях чуть ли не повсюду чувствовалась некая отчужденность, непонятливость, что-то вроде стремления не замечать Отца или даже сознательного пренебрежения Им. Подчас их слова, мысли, поступки и даже жизненная позиция в целом будто не имела никакого отношения к Отцу. Ведь, по сути, все заключено в Отце, и отрешиться от Него человеку по своей природе просто невозможно. Однако же на самом деле, оказывается, это происходило, проявляясь в виде грехов и проступков.
   Такое отречение от Отца вначале казалось Иисусу непостижимым, но затем он испытал крайне мучительное чувство. С годами он сделал прямо-таки ужасное открытие, которое, пожалуй, больше всего удручало его и чуть было не обессмыслило все его существование: такая отчужденность носит всеобщий характер. Она не обошла стороной и не пощадила лучших людей, даже Иосифа и Марию… Сокрушительное открытие ребенка, увидевшего воочию ошибки и заблуждения своих родителей. Для всех нас однажды наступает сей трудный час, не миновать его и нашим детям. И это час неслыханных страданий.
   Как сильно подействовало это на Иисуса! И тут он увидел нечто необъяснимое, некую преграду, отделявшую от Отца всех людей, всех, кого он знал, иных больше, иных меньше, но с неминуемой очевидностью и тех и других. Оно лишило их радости и жгучего желания прийти к Отцу… Своего рода душевная болезнь… охватившая всех поголовно, принижающая всех до уровня рабов! Где же Отец? Как можно это изменить? Как нам, людям, снова обрести единство с Отцом? Кто избавит нас от бремени одиночества?
   И тут кто-то рассказал ему об Иоанне, о том, что можно смыть грехи в Иордане. Вот куда ему нужно пойти! Перед этим Иоанном ему обязательно нужно раскрыть свою душу. Как он стыдился всеобщей отчужденности от Бога, свидетелем которой стал. Такое бедственное положение людей бременем легло на его душу. Что всех тяготило, в том он и исповедовался от их имени, чтобы, взяв на себя грехи людей, смыть их.
   Так еще никто не исповедовался. Каждый стыдится своих пороков, а этот человек изнемогал под тяжестью грехов всего мира и принял на себя его позор. Иоанн же удерживал его и говорил: «Мне надобно креститься от Тебя, и Ты ли приходишь ко мне?» И вдруг Иоанну стало ясно: он тот, кого так ждали. Его крещение подтвердило данную истину.
   Безошибочный признак, обнажающий различия в духовном облике людей таков: как они относятся к чужому греху? Кто лишь присутствует в религии, тот проклинает грех и грешников. Но истинное дитя Отца стыдится и чужих грехов, ощущая их как свои собственные, и при всех обстоятельствах испытывает сострадание к грешнику. Это вполне естественно.
   Каждый грех есть та могущественная сила, которая отдаляет человека от Бога. Кто его совершил, не так уж и важно по сравнению с вопросом, как от него избавиться. Пока подле нас есть люди, отлученные грехом от Бога, Царство Божье на земле еще не вполне установилось, и мы совиновники разделения того, чему суждено быть вместе. И все это время в нас не должно угасать желание открыть бедному грешнику глаза на бесконечную милость Отца. Мы должны охотно брать на себя все последствия греха, страдая, пока он не прощен. Понять такое могут только дети Отца. Для других это просто непостижимо. Но если они добропорядочные люди, то рано или поздно начнут молиться: благодарю Тебя, Господи, за то, что я не таков, как другие люди. Или их постигнет всеобщее разочарование. Поэтому так длинна была исповедь Иисуса! Поэтому сопричастные ему распознаются только по милосердию. Поэтому у них и совершенно иная мораль, не свойственная всем прочим религиям. Они ведь не способны проклинать.
   Позже Иоанн выразил свое впечатление от этого события словами: «Вот Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира». Он имел в виду того, кто принимал крещение, склонившись под тяжестью греха всего мира и устыдившись пред Отцом за весь мир, не делая никаких различий. Иоанн не мог припомнить ни одного греха, совиновником которого Иисус не ощущал бы себя. Поэтому и нет ни одного грешника, который бы не встретил в нем безграничного сочувствия.
   Приняв на себя смиренно весь грех, он нашел путь к сердцу Отца. Когда прежде люди искали пути к Богу, они становились унылыми, отвернувшимися от мира святошами, высокомерными и недостижимыми для непосвященных. Иисус же нес на себе грех и достигал самого искреннего единения с грешниками. Стыдясь жалкого существования людей, забывших Бога и извративших свою жизнь, и взяв ответственность за это целиком на себя, он искал прощения Отца для всех своих собратьев. Такая позиция завоевывает сердце Отца, ибо она основана на истине. Чрезмерная бравада своей порядочностью внушает опасения, а стыд и раскаяние располагают к себе. Устыдившийся греха человечества способен прощать и любой грех. Ведь он же взял этот грех на себя.
   Вот тогда Отец и Сын воссоединились. Сын стал для мира источником прощения и спасения. От него должны были потянуться в мир те невидимые нити, которые вновь соединили бы человечество с Отцом. Иисус хотел быть не бесплодным праведником, а средоточием жизни мира.
   Тридцатилетние поиски правильного пути увенчались успехом, который стал явно неожиданным даже для самого Иисуса. Отныне он знал, что шел верной дорогой. После омовения в Иордане обоим стало ясно, что Иисус действительно любимый сын. Он истинно угоден Богу.
   Ощущавшаяся Иоанном милость Божья достигла своей полноты в Иисусе. То, чего Иоанн страстно желал сам, чего ждал и о чем пророчествовал, теперь исполнилось. Бывали времена, когда единственно достижимым представлялось обретение в упорной борьбе чувства покоя, и это уже восхвалялось. Наверное, потому, что другого было не дано. Но к членам Иоанновой общины явно пришла Божья сила, внося ясность в их жизнь и облегчая душевные переживания. И явление ее было настолько убедительно, что сомнения в ней, казалось, определяются исключительно открытостью каждого отдельного человека. Все они обрели ее в той мере, в какой оказались способны воспринять и ощутить милость Божью. Следовательно, более всех Иисус.
   Вот так разрешилась загадка Иоанна, преследовавшая его всю жизнь. Когда Иисус, приняв крещение, вышел из воды, предназначение Иоанна оказалось исполненным, его жизненный труд окончился. До сих пор Иоанн был тем, кто вершил дела Божьи в образе пророка и в чье сердце Иисус выплеснул все страдания и стоны, воспринятые его душой от чуждого Богу мира. Теперь же дух, положивший в Иоанне начало новой эпохе, нашел в Иисусе доступное человеческим чувствам воплощение и стал исторической реальностью.

Три искушения

   У кого нет сомнений в своей безусловной принадлежности к Отцу, кому во всем мраке человеческого становления кажется очевидной правильность собственного пути, кем правит Дух Божий, тот должен быть готов к причудам судьбы. Не только к блаженству, но и к аду.
   Обновленный дух не дал Иисусу вернуться в прежние условия жизни, чего бы он, пожалуй, больше всего и хотел, а направил его в пустыню, в одиночество. Там Иисус в полнейшей тишине оставался сорок дней. Столь долгое пребывание наедине с самим собой было одновременно и естественной ответной реакцией на впечатления, нахлынувшие на него после общения с Иоанном. Ведь и Духу Божьему никогда не чужда естественность. Вся природа суть его творение и форма его проявления. Действие и противодействие, прилив и отлив, подъем и спад – так в здешнем мире называют взаимообусловленные явления. Они повсюду, в том числе в духовной и религиозной жизни.
   Когда Давид был помазан на царство и именем Иеговы совершил свой первый подвиг, он стал не царем, а изгнанником, бежавшим из собственной страны. Когда Илия низвел с небес огонь и заставил народ признать Иегову, он упал, обессиленный, под можжевеловый куст, призывая смерть, а после отправился в одиночестве к подножию горы Божьей Хорив. Когда Павел обрел веру и с величайшим усердием принялся проповедовать новую драгоценную истину, он стал не великим апостолом, а изгнанником и был вынужден отправиться в Аравию и Тарс и заняться изготовлением палаток. Когда ты удостоиваешься пережить нечто великое, божественное, готовься к глубоким унижениям.
   И Иисуса богосыновство привело в пустыню, обрекло на пост и одиночество, голод и покинутость. За приливом всегда наступает отлив. Отлив – это такой же признак истинной жизни, как и прилив. Никому не дано достичь высот, не рухнув прежде в самую глубокую пропасть. До того и после.
   Приходится с горечью констатировать, что подобная истина сегодня недоступна многим. Если бы мы своим человеческим умом всегда улавливали даже мельчайшие, самые неприметные проявления Бога и принимали их как предлагаемые нам уроки, не упуская из виду неизбежный впоследствии внутренний кризис, то сегодня бы не утратили до такой степени веру. Каждому, убедившемуся в исходящем от Бога спасении, следовало бы думать так: вот мне явно дается задание – осознать Бога, пережить трудное время, пробиться сквозь череду неких событий или ощутить свою покинутость Богом и тем самым усомниться в том, что я имею сейчас. Теперь я обязан и даже хочу преодолеть любые пропасти, лишь бы мне только не утратить связь с Отцом.
   Иисус прожил шесть недель, храня ту же верность Отцу, что и все прежние 30 лет. Он толком не понимал, зачем он очутился в пустыне, но однажды произошло прозрение: стала ясна самая сокровенная причина нашего бытия и нашего явного отчуждения от Бога. Перед Иоанном он взял на себя ответственность за бедственное положение людей. Иисус хотел быть реально существующим истинным человеком. А такой человек обязательно должен нести бремя греха, покуда тот вообще существует. И тогда сам грех во всем своем искусительном обличии подступил к нему, продемонстрировав ему скрытую привлекательность и великую мощь. Но в этом противостоянии Иисус стал победителем и господином. Ничего удивительного.
   Тем великим, о ком он постоянно думал, был только Отец. Обо всем существующем Иисус размышлял с позиции сопричастности этого Отцу. А потому его мысли и чувства подчинялись одной цели, отчего ему было совсем нетрудно управлять собственными действиями в каждом конкретном случае. Он представлял себе земную историю Бога. Возможно, у него возникал вопрос: а происходило ли когда-нибудь с Царством Божьим нечто подобное тому, что происходит сегодня? Все, что было праведного и божественного в те времена, должно ли повториться и сегодня? А неверное можно исправить и сегодня. Он жил историей священного прошлого, поскольку только оно могло стать источником будущего.

Чувственное искушение

   Пребывая в таком состоянии, он однажды заметил, что живет в пустыне уже несколько недель – голод властно требовал своего удовлетворения.
   Ты же человек, а посему должен есть. Но что? У пустыни нет для тебя еды. Бежать к людям и выпрашивать у них хлеб? А куда? И далеко ли? А вдруг по дороге растеряешь последние силы? И неужели, в самом деле, просить милостыню? И тут искушение не заставило себя ждать. Разве у Иоанна ты не получил подтверждения своего богосыновства? А коли ты Сын Божий, то тебе не умереть с голоду: одно слово – и камни превратятся в хлеб! Или, может быть, Бог этого не говорил? То была всего лишь фантазия? Вопрос заключается лишь в том, следовало ли воспользоваться такой возможностью. Удовлетворить голод – дело вполне праведное. Но стоит ли ради этого беспокоить небеса, когда и на земле достаточно простых средств, которые только нужно правильно употребить. И для чего? Чтобы всего лишь кто-то один насытился, удовлетворил свои личные потребности? Силы небесные редко действовали в человеческом сообществе. И если они наконец-то снова проявились в Иоанне и Иисусе, то вряд ли было бы уместно первым делом направлять их на то, чтобы насытить обоих за счет небес. Божественные силы хотят, чтобы к ним прибегали в божественных целях. Они появились здесь ради людей, ради мира, а вовсе не для того, чтобы удовлетворять чье-то «я». Бог есть любовь, и своекорыстие тут неуместно.
   То была самая что ни на есть обычная человеческая потребность в пище, а Иисус старался, чтобы ничего подобного не появлялось на его пути к Отцу, пытался избавиться от власти чувств. А чувства обычно подталкивают нас на обходной путь, которым начиная со времен Евы прошло великое множество людей, отчего он и стал таким широким. Особенно этим грешит наш век, и куда больше, чем когда-либо. Слава Богу, нашелся все же один человек, который таким путем не пошел.
   Его пост в пустыне не был первым в священной истории. Протяженность поста – 40 дней – явно соотносилась с известными 40 годами в жизни народа Израиля. Тогда народ Израиля был любимым детищем Бога, которого Он воззвал из Египта и отправил в пустыню, а все припасы на дальнюю дорогу ограничивались лишь пресным хлебом, каждая семья несла, сколько могла. То был пост по приказу Божьему и во славу Божью, то делалось для продления жизни народа Израиля, во избежание голодной смерти. И мы видим: постящимся тогда египетские припасы не понадобились, израильтяне обрели пищу и жизнь благодаря слову Божьему. В то время всем стало ясно, что человек живет не хлебом единым, более того, человек, по крайней мере Сын Божий, способен выдержать любой пост, может жить и без хлеба, только тем, что даровал ему Бог. И если так было тогда, то почему это невозможно сегодня? Сегодня он был «Сыном Божьим», а посему мог спокойно передать заботу о своей жизни в пустыне в руки Бога и продолжать пост во имя Божье. Вот таким простейшим образом с помощью Бога решился вопрос о голоде и пище. И никаких своевольных чудес устраивать не потребовалось. То была вера.
   С помощью поста ему надлежало решить такую задачу: невзирая на телесные немощи, укрепиться в понимании Бога как своего Отца, а себя самого, жалкого и ничтожного, – как Его Сына. Если ты при всей своей ничтожности осмеливаешься признавать свою причастность Богу, без всякого в ответ ободрения, – это поступок сам по себе уже великий. Богатому такое нетрудно, но в бедности только вера может проявить глубоко скрытые в человеке силы.
   Когда Иисус так спокойно и уверенно ощутил свою сопричастность священной истории, дерзкое предложение обернулось искушением и потому отступило перед ним. Это была не просто ссылка на слово Божье, а отголоски переживания библейской истории, принятие на себя истинной сути израильского народа.
   Конечно, такая вера тотчас возымела действие. Вера – это проявление сущности нашего самого сокровенного бытия, встреча человека и Бога один на один. Это истечение жизненных сил, поднимающихся из глубочайшего источника. То, что рождено верой, неизбежно приводит в движение материю, мир, ибо происходит единение с самой сокровенной силой Божьей. Где появляется вера, любая слабость и любая невозможность тут же исчезают.
   Евангелист повествует: «Ангелы служили Ему». Спустя шесть недель он снова был осенен небесной благодатью. Ангелов можно представить себе как добрые мысли Бога, полные божественной реальности и силы, впрочем, и мы сами есть мысли Божьи. Если бы мы не считали себя существами преимущественно чувственными и не находились бы в оковах такого представления о себе, то, наверное, тоже смогли бы воспринимать подчас более высокую, а не одну лишь материальную реальность. Немало такого открылось взору Иисуса. Но он ожидал, что и у его учеников тоже откроются глаза и они увидят многое из того, чего не в состоянии воспринять обыденные человеческие чувства. Он говорил им: отныне вы увидите, как ангелы Божьи нисходят на Сына Человеческого. Это означает не что иное, как осознание божественной действительности – того, что есть на самом деле.
   Как злые мысли, подобно мрачной реальности, овладевают человеком, так, наверное, и небесные сущности могут пребывать возле человека и наполнять его тело и дух миром, радостью и новыми силами. Именно в пустыне, как в древние времена, явилась слава Божья.
   Нужда и голод навсегда ушли из жизни Иисуса, исчезнув в тех судьбоносных лишениях, которые он испытал во имя Бога. Искушения такого рода бывали и потом, но они никогда уже особого значения не имели. Ему нужно было добывать пропитание для своих многочисленных учеников. Потом они признаются ему, что никогда ни в чем не нуждались. И при этом они не ходили на заработки, не нанимались на работу, не просили милостыню. В Царстве Божьем вовсе не нужно просить милостыню и камням не нужно превращаться в хлеб. Как известно, дважды вместе с Иисусом в пустыне находились тысячи людей, и провизии они с собой в пустыню не брали. Он взял хлебы, «воздал благодарение, преломил» их, раздал ученикам, а ученики – народу, и, о чудо, все насытились, даже еще осталось. Рядом с ним голод отступал побежденным.
   Его ученики уподобились ему. Им было разрешено страстно желать одного только Царства Божьего, а все необходимое они получат и так. Бог позаботится о них, как Он заботится о птицах и цветах, лишь бы им не приходилось думать о завтрашнем дне. Им только нужно произнести: «Отче наш, сущий на небесах, хлеб наш насущный подавай нам на каждый день».
   До чего же удивительно реальна связь с Отцом, насколько она проста и могущественна, позволяет даже повелевать миром. Большинство того и не подозревает. Но на земле есть пути, идя которыми достигаешь такого величия, что и вообразить себе невозможно.
   Конечно, такие пути надо искать, без труда они никому сразу не открываются. Однако у всех без исключения есть право на их поиски и уверенность в том, что в конце концов они будут найдены. Пока что никто от этих хлопот просто так не освобожден. Но его ученикам подобные возможности уже были открыты – как прообраз для всего мира. Это относится в первую очередь к его соработникам, действительно жаждущим Царства Божьего. И они с радостью отправились в дорогу «без мешка и сумы». И никто не слышал, чтобы им когда-либо приходилось просить милостыню. Павел, к примеру, был весьма щепетилен в вопросах денег, хлеба и всего необходимого для жизни. Он знал, что живет Отцом и лишь от очень немногих позволял себе принять помощь.
   Право просить милостыню признавалось лишь за монахами, и это явление стало всеобщим бедствием, которое кочевало из века в век вместе с христианской верой.
   Но к своей победе Иисус приобщил учеников: он учил преломлять своим именем хлеб во все времена. Той победе было суждено стать непреходящим и никогда не утрачиваемым достоянием его общины, укреплять силы и приносить отраду даже самым отдаленным поколениям. Пока они вновь не обретут хлеб и вино в Царстве Отца, преломление хлебов предвещало: «Я с вами во все дни до скончания века». Это богослужебное действие с хлебом и вином знаменовало победу Иисуса, став прообразом воскрешения и обновления людей.

Искушение религией

   Второе искушение пришло к Иисусу, прикрывшись библейским изречением: «Ибо Ангелам Своим заповедает о тебе – охранять тебя на всех путях твоих…» О, эти легкокрылые библейские изречения, сколько бед они уже натворили в мире! Ими выстлана дорога в ад, нередко с их помощью выкорчевывались нежные чувства к Богу. Когда кто-либо легковесно бросается библейскими изречениями, нелишне тут же себя спрашивать, а не сатана ли это сейчас говорит?… Ты вправе читать Библию и прилежно о ней размышлять, но остерегайся библейских изречений и тех, кто с ними так легко обращается.
   Слова могучего 90-го псалма вполне могли подтолкнуть Иисуса к тому, чтобы стать основоположником новой религии. Если ты Сын Божий, значит людям обязательно следует ожидать некоего события, имеющего для Бога решающее значение. Понимание Иисусом всеобщей отчужденности от Бога неминуемо означало, что ему предстоит совершить коренные изменения. Но какие? Первое, что напрашивается, – начать совершать великие дела. Нисходить со стен храма, творить чудеса, вызывать религиозные волнения, низводить огонь с небес, а потом проповедовать, проповедовать.
   Вот так основывают религии. Будто миру мало религий и нужна еще одна, новая!
   Трудно не пойти такими путями! Сколько их уже исхожено именем Иисуса! Вся религиозная история человечества – свидетельство грустной действительности. Пожалуй, можно сказать, что любая попытка обрести духовную власть, как бы она себя при этом ни именовала, всегда терпела крах, столкнувшись с подобным искушением, и оказывалась бесплодной, хотя порой лишь спустя столетия.
   Иисус пошел по принципиально иному пути. Им руководило его правильное понимание истории Царства Божьего. Всякий раз, когда в иные времена замыслу Бога надлежало исполниться, различные люди вдруг начинали явственно слышать божественные поручения и, действуя надлежащим образом, совершали то, что от них требовалось. Но когда кто-либо вознамеривался по собственной воле посодействовать замыслам Господа, все заканчивалось неудачей. И Моисей однажды хотел подтолкнуть Бога к действиям, но на 40 лет раньше! И какими неприятными последствиями обернулось это для него! Он чуть было не потерпел полное поражение, во всяком случае оказались надолго дискредитированы и он сам, и его дело. Как часто людям хочется поторопить Бога, лишь бы добиться религиозных успехов!
   В Средние века было принято ссылаться на волю Божью: «Так Богу угодно». Тогда Иерусалиму, очищенному огнем и мечом от язычников, было суждено стать средоточием религиозной христианской жизни: так Богу угодно. Миллионы в это поверили и шли на всяческие жертвы: лилась кровь, истощались силы, тратились деньги. И все во имя великой цели. «Так Богу угодно» – вот лозунг, обладавший волшебным действием. И чем обернулись крестовые походы? Бесконечными страданиями и кровопролитием.
   Так Богу угодно! Кто-то из уверовавших в это и проповедовавших подобное в ту эпоху погиб ужасной смертью, но все они в любом случае кончили плохо. Сколько страстных, неистовых молитв возносилось тогда к небесам! Сколько затаенного отчаяния и полного непонимания всего происходящего, должно быть, тяготило человеческие души! Есть немало великих дел, которые действительно угодны Богу. Но Он сам выбирает время для их свершения – Он, а не мы. История крестовых походов неопровержимо учит, что Богу они не были угодны. И если Ему что-либо угодно, Он действует не тогда, когда мы это возглашаем, а когда наступает Его время. Зачастую религиозные лозунги маскируют сугубо человеческие замыслы, а уверовавшие находятся под властью людей, а не Бога.
   От любого подобного религиозного напора Иисус отказался. Он терпеливо ждал часа, угодного Отцу. А если бы час этот так и не наступил? Многие люди убеждены, что они непременно что-то упустят, если как можно скорее не начнут активно действовать. Иисус был готов ждать целую человеческую жизнь. Ничего страшного в этом нет. Но сколько вреда причиняет тот, кто самовольно втягивает в войну Бога.
   Он не делал ни одного шага без ясно осознаваемого веления свыше, и поэтому все под его руками росло и развивалось чудесным образом. Сын ничего не делает, пока не увидит, как поступает Отец. До чего же просто решались бы трудные вопросы, если бы мы не торопились их решать, воочию не убедившись в намерениях Отца. Все протекало бы без религиозного накала, без всякого руководящего вмешательства партий, влияния со стороны прессы, учреждения союзов и обществ, придания светским событиям христианской окраски, украшательства и использования всех тех бесчисленных смехотворных средств, с помощью которых наш умишко хочет принудить божественную силу к определенным действиям, и при этом явно переусердствует.
   Ты не должен искушать Бога, твоего Господа! Павел однажды в ужасе воскликнул: «Притом мы оказались бы и лжесвидетелями о Боге, потому что свидетельствовали бы о Боге», будто Он сделал то, чего не делал! Как много с тех пор приписали Богу такого, что в действительности было всего лишь происками людей.
   Пока все занимались религиозными толкованиями, Иисус был погружен в поиски Бога. И Бог пришел во всем своем небывалом величии. Долгое ожидание каких-либо действий Бога, ставшее таким томительным для христиан уже два тысячелетия назад, в конце концов напрямую связано со своевольными назойливыми попытками этих людей ускорить ход событий. Предсказанное, безусловно, наступит и не пройдет незамеченным! Иисус никакой новой религии не создал, но добавил новые страницы в простую драгоценную историю великих деяний Бога. Все произошло само собой. И поскольку в том дерзком предложении он распознал искушение, то оно как бы растворилось в воздухе, чтобы позже на его место пришло новое великое переживание.
   Примечательно, до чего необычайно быстро перед Иисусом отступила и религиозная опасность. Истории известны ситуации, когда на протяжении десятилетий и столетий целые поколения оказывались скованы религиозными канонами, прежде чем – в Божьем свете – эти каноны представали перед людьми обычным рабством и заблуждениями. И лишь тогда удавалось с ними покончить. До чего же опасно дать вовлечь себя во что-либо и не иметь возможности оттуда вырваться. Не каждому выпадает такое счастье, как Моисею, который все же – пусть через 40 лет – снова встал на правильный путь. Большинству же это стоит жизни.
   Царству Божьему нужны люди, которые не только умеют ждать и быть терпеливыми, но и способны действовать энергично и без промедления.
   Временный отказ от религиозных мероприятий и достойных восхищения проповедей вовсе не означал отстраненности Иисуса от духовной жизни народа. Именно Иисус – после пребывания в пустыне – стал средоточием духовных устремлений израильтян. Все слои израильского народа, порабощенные, к сожалению, фарисеями и саддукеями, и вместе с ними самаряне обратились к Иисусу. Отказ от канонов религии открыл Иисусу куда больший доступ к духовности людей, чем сегодня это можно представить. Ведь религия – это некая духовная застылость вдали от Бога. А благодаря Иисусу каждая отдельная душа, равно как и каждый народ, вносили свою лепту в историю живого Бога. Иисус сам стал путем к Отцу, путем, который до сих пор не удавалось проложить ни одной религии.
   Никто не сможет сказать, что он стал ближе к Богу благодаря своей принадлежности к какому-либо направлению или партии или чему-то в этом роде. Напротив, каждый честный человек знает, что единение с Богом совершенно не зависит от того, к какой религии его причисляют.
   В Иисусе такое стало очевидным. И это происходит с его помощью незаметно, на людях не ставится никакого клейма, от них не требуется безоговорочного повиновения, внешне они ничем не отличаются от других. Даже наоборот. Он проповедовал тем, кто его слушал, что им надобно освободиться и что наступило время милости и спасения Божьего. Что ж, вряд ли найдется хоть одна религия из числа существующих или вновь выдуманных, которую не озарит падающий от Иисуса божественный свет, обнажив все ее оковы. Но одновременно и осветив пути освобождения от них. Все то, что мы столетиями тащим за собой, подчиняясь требованию религии и будучи не в состоянии от этого избавиться ни с помощью своего рассудка, ни в силу чьего-то распоряжения, в Иисусе упраздняется само по себе. Надо только ступить на путь, которым шел он, то есть внимательно всматриваться в деяния Отца и ожидать наступления Его часа, не оглядываясь при этом по сторонам.
   Он действительно открыл для людей путь, которым способен идти каждый без исключения, независимо от своей религиозной принадлежности. Ведь даже о храме, со стен которого Иисус мог бы провозгласить канон новой религии, он произнес следующие слова: «Разрушьте храм сей, и Я в три дня воздвигну его». Да, пожалуй, всё можно было бы разрушить без вреда: и старые храмы, и церкви, и любые духовные бастионы. Путь, которым шел Иисус и который открыт всем людям, не нуждался в этих мощных оплотах религии.
   В Иисусе на самом деле решаются все религиозные проблемы, как для отдельного человека, так и для целых народов. И никаких насильственных переворотов не требуется. Веруя в Бога, находясь в единении с Иисусом, оказывается, можно совершенно спокойно соблюдать все религиозные рутинные формальности и при этом оставаться свободным. Вокруг будет все больше и больше света, жизни, истины, и в конце концов все погрузится в атмосферу Духа и истины. То было наградой за отказ Иисуса от религиозной деятельности. Нет никаких сомнений, что его истина все же проложит себе дорогу и, подобно солнцу, заставит рассеяться любые религиозные туманы, клубившиеся столетиями.

Искушение политикой

   Тот, кто избежал соблазна чувственного, как правило, терпит поражение перед соблазном религиозным или политическим. И Иисуса здесь подстерегало большое искушение. Какая заманчивая перспектива – стать основателем мировой империи! С каким ликованием встретили бы его народы, видя в нем личность, не имеющую себе равных и к тому же наделенную божественными силами. Он не оказался бы выскочкой, подобно Наполеону, у него ведь было немало достойных предков, куда больше, чем у иного современного рода, любящего похвастаться своими прародителями. Какими ничтожными кажутся рядом с ним Александр Великий, Цезарь и Наполеон! С каким воодушевлением бились бы за него его солдаты, стоило бы только ему обнажить меч.
   Эта мысль способна вдохновить иного и сегодня. Тогда же ученики Иисуса и подавляющее большинство народа пытались втянуть его в политические распри. Хотя в дальнейшем все его официозные последователи и папы, наместники его на земле, потерпели на данном поприще полное поражение. И хотя они своими притязаниями всегда докучали небесам, тем не менее и по сей день религиозно-политические козни держат в напряжении целые мировые империи.
   Да и исторический момент был в то время не таким уж неподходящим. Если бы удалось – а удалось бы непременно – объединить весь Восток, то римский дух оказался бы сломлен под натиском воодушевленного народа, и перед Римом предстал бы некто более великий, чем Ганнибал, сумев завоевать не то что страны, а даже сердца людей. Казалось – чуть-чуть политического масла на все существо Иисуса, и мир возликовал бы, упиваясь сознанием собственного и его величия! Так действуй же! Ты на это способен, я тебе помогу, с нами двумя никто не справится – вот так, наверное, нашептывал искуситель.
   Немало находилось таких, кто решился на это и сильно преуспевал. Ведь и по сей день под мировой историей понимают не более чем определенное расположение больших и малых политических звезд. Однако политическое величие и высота занимаемого положения всякий раз оказывались всего лишь коротким сном с внезапным низвержением и мучительным пробуждением. Кто возьмет в руки меч, тот от меча и погибнет – таково сострадательное суждение Иисуса о подобных человеческих делах. И пережитое в пустыне выкристаллизовалось в его памяти в знаменательные слова: какой прок человеку, если он завоюет целый мир, а душу свою потеряет? И что может отдать человек, лишь бы вновь его душа стала неповрежденной? Нет, Иисус не разбился о политический утес, подстерегающий великие умы, претендующие на важную роль в международной политике. Тем самым он указал нам ясный путь к Отцу. Для него все это было слишком мелко. Он желал неизмеримо большего. Политика ведь всего лишь временное преобразование маленькой части такой песчинки, как наша Земля. Есть куда более значительные цели, и они для нас так же высоки, как звезды. Властелины мира желают быть непременно великими, но Иисус оказался велик в том, что хотел помогать всем людям. И это намерение он осуществил. Властелин мира ищет своего царства, Иисус же искал Царства Божьего.
   А воссияют ли прежние политические звезды еще раз в ночном мраке смерти?
   Конечно же, Иисус совладал и с этим искушением. Оно просто отпрянуло от него. Тут не потребовалось ни долгого размышления, ни обращения к священной истории. То дерзкое предложение политического свойства, по сути, и не было коварным искушением, скорее бесстыдно откровенный торг. Ничего, кроме могучего презрения, от Иисуса в ответ не последовало. Отойди от меня, сатана! Здесь уместна в своем скромном величии первая заповедь: Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи.
   Чем только не жертвует иной политический деятель! Встречаются люди, которые жить не могут без того, чтобы не играть хоть какой-нибудь роли в своей эпохе, стране, партии, газете, в своем кругу, будь он даже не больше их деревни. Они готовы на любые жертвы такому идолу. Им обязательно нужно собственной персоной держать в напряжении свой большой и маленький мир. И ради маленького мирка и ничтожного величия они порой жертвуют своим отношением к Богу, своей душой. Как дешево ценит себя человек, и цена его падает до тех пор, пока однажды он не заметит, что, торгуясь и продаваясь, потерял всякое уважение к себе.
   И все ради какой-то короны, хотя бы совсем скромной, всего лишь с несколькими зубчиками, да что там короны – ради позолоченного фамильного герба. Что тут только не выставляется на продажу: вера, вероисповедание, жизненное счастье, честь! Иисус знал только одно: «Отойди от Меня, сатана!» Хвала и благодарность Богу за то, что одного из нас не смогли купить, и можно надеяться, что этот один еще отвоюет все наше распроданное и утраченное человеческое достоинство, и растоптанные поднимутся из праха. Вот если бы научиться с радостью отвечать на все эти прямо-таки бесстыжие предложения энергичным презрением, ведь есть же на земле куда большее блаженство, есть радостная бедность и уверенность в победе!
   Тогда Иисус отказался от богатства и политического могущества. Но именно в этом и заключалась его небывалая, величественная награда. Прежде всего благодаря ему мы отчетливо поняли блаженство бедности. Что до него считалось чуть ли не самым ужасным несчастьем, стало в нем блаженством и остается таковым по сей день. А это означает не что иное, как проявление богатства, поистине превосходящего всякое наше понимание.
   С удивлением мы видим, как он обретал все большую и большую власть над обществом и, сам того не желая, оказывался в центре всего народа. Даже Пилат не смог не поддаться такому впечатлению и, несомненно, тщательно все обдумав, написал на его кресте «Сей есть Царь Иудейский». И царь тоже. Горькая и трагическая судьба евреев обусловлена их отношением к Иисусу. Этот народ не принимает его как царя, и сегодня, и в каждом своем поколении евреи терпят поражение от него. Своеобразная жизненная позиция евреев находит свое решение только в Иисусе, и их будущий путь – вопрос величайшего политического значения, вопрос планетарный. Вот только вряд ли иудеи когда-либо станут христианами. Но они обязательно придут к пониманию его как своего Мессии. Кто проникается сущностью Иисуса, тот, впрочем, потерян для христианства, да и вообще для любой религии. Однако Иисус воскресает в небывалой божественной радости и славе вечной жизни. И иудеи обретут его подобно всем людям. Пока они всего лишь памятник царю Иисусу – до того момента, когда наступит час их освобождения.
   Не было такого случая, чтобы какая-нибудь политическая фигура сохраняла свою значимость на протяжении более одного поколения после своей смерти, большинство политиков пережили самих себя. Иное дело Иисус. Политике нет до него никакого дела, она правит и строит собственные планы, не оглядываясь на Иисуса. Но он неизменно стучится в каждое царство. Иные правители и оглянуться не успеют, а Иисус уже здесь. Впрочем, для нашего времени это кажется странным. С какой уверенностью, упиваясь достижениями науки, упразднили существование всего духовного, и имя Иисуса почти полностью утратило свой авторитет. Однако он как был перед нами, так и остался. В любую эпоху вдруг оказывается, что все самое свободное от предрассудков – будь то книги, искусство, наука, государственная политика – обязательно должно предстоять Иисусу.
   В Иисусе заключена еще одна истина, которая сегодня движет невиданными массами людей. Это его мысль: помогать всем людям и во всех людях видеть только братьев. Великая социальная мысль, которая на редкость неверно истолкована религиозными структурами, но будоражит нынешние народы, есть не что иное, как истина Иисуса, победа которой неизбежна. Она обязательно победит, хотя и не политическим путем. Она действительно будет воспринята всеми людьми и будет определять их взаимоотношения.
   Как бы там ни было, верно одно: Иисусу дана полная власть, как на небесах, так и на земле. Он не стал участвовать в мирских распрях, отказался владеть чем-либо на земле. И что же – он все равно обладал полной властью, и небеса ему подчинялись тоже. Плодом его победы стало имя, дарованное Богом и стоящее выше всех имен, дабы пред именем Иисуса преклонялись все народы на небе, на земле и под землей, и все языки признавали, что Иисус Христос есть Господь во славу Бога Отца. Вот такова политика Царства Божьего. Она устоит даже тогда, когда все прочее утратит свое значение, рассыпавшись в прах.
   Все три искушения были направлены на то, чтобы заставить эго занять ложную позицию в этом мире. Целью любого развития и становления должен быть Бог: Им все создано и к Нему все устремлено. Неуемные старания отдельного эго достичь каких-то особых целей нарушают мировой порядок. И тогда оно как бы замещает Бога. Однако любое эго значимо в полной мере только и исключительно в Боге, а не само по себе, в отрыве от Бога. Задача Иисуса состояла не в том, чтобы придать своему эго некую своеобразную окраску, стать великой личностью мирового масштаба – нет, будучи Сыном, он вернется к Отцу и воздаст ему должное, чтобы именно Отец обрел величие на земле, чтобы восторжествовала власть Божья, а не чье-то иное царство. И ему была дарована особая милость: на примере Иоанна он понял, что вовсе не нужно своим эго превозноситься над другими, а нужно подчинить собственную личность великой божественной цели, стать борцом.
   Любыми дарованиями, пусть самыми ничтожными, человек наделен для того, чтобы, используя их, выступать в защиту Бога. Неважно, какие они – самые обыкновенные или полученные по особой милости. И не беда, если у человека их нет вовсе или они явно недостаточные. Но куда хуже, когда он применяет свои дарования не по назначению. Кто с помощью такого божественного оснащения возвеличивает только себя, тот не исполняет пред Богом своего призвания, даже если люди воздвигают ему целый лес из памятников. Но в чьих деяниях являет себя сам Бог, кто вместе со своим талантом становится инструментом, необходимым Богу для Его деяний, тот служит цели, ради которой на небесах и давался ему талант. Человеческие дарования должны служить истине Божьей, но никак не тщеславию людскому, в противном случае они пагубно отразятся как на мире, так и на том, кто ими наделен. Нам радостно, что Иисус оказался победителем, вот только замечаем, что мы не пошли указанным им путем.
   Именно история об искушениях и связана поразительным образом со всей нашей жизнью и нашим пониманием ее. Эти искушения открывают перед нами ту трехкратную человеческую несвободу, жертвой которой, по-видимому, и должен был стать Иисус. И если вдуматься в это, оказывается, что ориентироваться среди людей совсем просто и составить представление об их взаимоотношениях очень нетрудно. Между людьми существуют самые разнообразные чувственные, религиозные и политические связи. Они обусловлены надводными и подводными течениями во всех трех сферах. На примере Иисуса это особенно заметно, и ясное осознание данного явления уже означает большую помощь. Эта помощь была в Иисусе тогда, есть она еще и сегодня. В нем и решение всего того, что нас гнетет. Его жизнь указывает нашей жизни на то, чего нам не хватает и что мы ищем.

Книга вторая
Иисус и человеческое общество

Царство Небесное

   То, чего хотел Иисус, можно выразить всего несколькими словами. Он хотел Царства Небесного на земле. Оно составляло основу всех его речений, было средоточием его дум и содержанием его жизни, на служение Царству Небесному призвал он своих учеников.
   Ничем Иисус так сильно не отличается от проповедников всевозможных вероучений да и всех разновидностей христианства, как своим возвещением Царства Небесного. Все религии мира, в том числе и христианские, ищут это Царство где-то на небе. А вратами в него обязательно служат смерть и могила. Все религии неизменно обещают Царство Небесное верующим исключительно при условии, что люди здесь, по эту сторону могилы, будут покорно следовать всем предписаниям, причем предписания эти у каждого вероучения свои. В представлениях о Царстве Небесном согласия у них тоже нет, но вот что касается веры в его потусторонность, тут они полностью единодушны.
   Иисус не имеет ничего общего с ними всеми. Для него не было разделения на мир тот и этот. Для него существовала одна-единственная власть, которую он признавал, – власть единого Бога. И ей он подчинился добровольно. Для всех религий властью, перед которой они покорно склоняются, является смерть. Они воплощение смерти, мрачны и серьезны, как и их властитель – смерть.
   Иисус же – воплощение жизни на этой планете. Смерть была для него враждебной силой, которую следовало победить. И в нем она была побеждена, поскольку он в Боге пребывал, о Боге думал и Богом жил. Следовательно, для него не существовало двух миров – по ту и эту сторону от смерти, – была лишь жизнь, в Боге или без Бога. Последнее в принципе невозможно, это то состояние, которое рано или поздно неминуемо прекратится, в нем оно было уже преодолено и вскоре, по его мнению, будет преодолено всеми.
   Тем самым Иисус находился вне всех религий, да и не могло быть ни одной религии, которая действительно была бы вправе на него претендовать. Христианство – великое непонимание Иисуса, человека жизнеутверждающего. Поэтому-то, собственно говоря, никакого христианства и нет, а есть лишь бесчисленное множество христианских вероучений, которые одним только своим существованием ясно свидетельствуют о собственной внутренней неистинности. Прошедшие столетия со всей отчетливостью показали, что они уже не в состоянии поддерживать дальнейшее существование. Они попросту рассыпаются изнутри, теряют своих приверженцев, поскольку те не хотят числить себя последователями того или иного вероучения, если истинный человек Иисус не с ними. Он принадлежит всем людям, независимо от того, прячутся ли они в какой-нибудь религиозный футляр или нет.
   Это новое состояние бытия, которое Иисус называл Царством Небесным, есть нечто, предназначенное исключительно для земли, хотя оно и нисходит с небес. Оно принадлежало земле и всем смертным в равной степени, без всяких различий и предпочтений. Иоанн предсказал его приближение. Самой главной своей задачей Иисус считал провозглашение Царства Небесного, которое, как он утверждал, уже наступило здесь, на земле.
   Вполне возможно, что им руководили не только собственные переживания во время крещения у Иоанна, а затем в пустыне, но и соображения исторического характера. Чувство непосредственного единения с Богом люди испытывали порой и в прежние времена, и принадлежность к той или иной религии в подобных случаях никакой роли не играла. Реальность божественности, ставшая для Авраама очевидной, позволила ему беспечально расстаться со своим отечеством. Эта божественность, время от времени ярким светом озарявшая жизнь патриархов, была не чем иным, как Царством Небесным. Но оно ведь никогда не укоренялось прочно на земле, а скорее, всегда возвещало о себе, и тем не менее его ждали и на него надеялись как на грядущее наследие. Не только дети Авраама, но и все поколения людей.
   Куда сильнее, чем среди патриархов, божественность вспыхнула в Моисее. Следует заметить, что Иисус не подвергал Писание сомнениям. Когда хочешь в чем-то разобраться, критичность не нужна. Если речь идет о вопросах реальной жизни, о сегодняшнем практическом опыте, то какая нужда в научной трактовке древности?…
   Он представлял себе дело так. Некий великий народ смог жить в самой суровой из всех пустынь в течение 40 лет. И все проблемы разрешались с помощью облака славы Иеговы, парящего над людьми. Время от времени оно появлялось прямо среди них: улаживались споры и вершился суд. Об этом говорит Ветхий Завет: «…земля наполнится познанием славы Господа». То было Царство Небесное, явившееся в пустыне.
   Так что создается впечатление, будто тогда Царство Небесное должно было прочно утвердиться среди людей, чтобы пребывать вечно. Но это происходило в то время, когда израильтянам были даны Десять заповедей. По сути, эти предписания в нашем понимании заповедями и не являются. Заповеди непременно предполагают некое принуждение, те же не имели силы законы, были скорее рекомендациями, но будь они выполнены, состояние Царства Небесного, возможно, сохранилось бы навсегда. Вот их подлинное значение. Но в нашем сегодняшнем понимании они – не более чем деталь некой великой божественной эпохи. Правда, обязательность их выполнения от этого не пострадала, чего не скажешь об их исполненном величия жизненном смысле. Они ведь всего лишь заповеди и таковыми нами воспринимаются – не более как выученные наизусть отрывки из катехизиса, но отнюдь не пути, на которых мы обретаем жизненное счастье.
   Все получилось довольно просто. Заповеди были даны, но им никто не следовал. Оттого исчезли Царство Небесное и его слава, неразрывно связанная с ними. И тогда они израильтянами были превращены и в вероисповедание, и в символ, стали отправной точкой учения о Боге, предметом для зазубривания и декламирования, средством, с помощью которого судили и проклинали. В таком своем качестве они, естественно, лишаются сияния Царства Небесного. Суть его заключается в силе, а не в словах. Но когда заповеди давались Израилю, Царство Небесное в них присутствовало, и эти десять предписаний указывали народу его жизненный путь. Они – простое и естественное выражение бытия в Боге. Жизнь в Боге легче всего распознается по тому, как человек ощущает свою общность с ближним, насколько он уважительно и предупредительно относится к другому, в каждом усматривая и почитая его сопричастность Отцу.
   Необычность истории Израиля состоит в том, что его жизнь порой наполняется своеобразным проявлением славы Иеговы, и не как внутреннее созерцание, а как переживание того, что вне тебя. Более того, именно благодаря этому переживанию потомки Авраама и стали израильтянами. Вся история Израиля есть постоянное свидетельство прихода на землю славы Небесной. Многие пророки, Исайя, Иезекииль и другие, видели ее и говорили, пребывая в ней. Все они пророчествуют о ней, возвещают ее окончательную победу и приход на землю.
   И она уже была явлена в Иисусе. «И Слово стало плотию и обитало с нами, полное благодати и истины; и мы видели славу Его, славу, как Единородного от Отца». Иоанн возвестил, что Царство Небесное совсем близко, Иисус же сказал своим ученикам: «Отныне будете видеть небо отверстым и Ангелов Божиих восходящих и нисходящих к Сыну Человеческому». И что же увидели ученики? Они распознали в нем силы божественного, небесного происхождения. Они увидели в Иисусе того, кто любую ситуацию способен разрешить, в надлежащий момент эти силы используя, и причем только во благо и ради спасения тех, кто встречается ему на пути, только выражая свое дружеское расположение к ним. И он никогда не действует в своих интересах – всегда исключительно в интересах людей. Только таким и может быть Царство Небесное.
   Вряд ли они сознавали различие между священной историей и теперешним ее переживанием на собственном опыте. Но различие все же было, и весьма существенное. Всё то, что, согласно преданиям, люди в давние времена видели и испытывали на себе, приходило само собой и почти внезапно, а затем исчезало, исполнив свое назначение. Люди не могли повлиять на проявление Царства Небесного и практически были не в состоянии его удержать. Самоего проявление сопровождалось внешне более или менее заметным сиянием. Напротив, то, что они видели в Иисусе, исходило от его личности и было от нее неотделимо. Это не могло то появляться, то исчезать. В Иисусе оно присутствовало как сама жизнь и свет, дарованные людям, могло проступать сильнее или слабее, даже лучиться из него в древнем, внешнем блеске, но ощущалось это постоянно. Там, где эта личность появлялась, обязательно присутствовало и Царство Небесное. Теперь оно осталось навсегда и, более того, могло даже победоносно шествовать по земле. Таким образом на земле возникло реальное место обитания Бога, где Он мог находиться среди людей. Правда, пока то был лишь ограниченный круг учеников. Но самое главное – отныне Царство Небесное неотторжимо принадлежало земле и людям, ибо прочно связало себя с одним человеком, рожденным, как и все люди, женщиной и имевшим такую же плоть и кровь, как и мы. Любой человек всегда неотторжимо принадлежит человечеству, и потому в Иисусе каждому навечно суждено Царство Небесное. Раньше оно как бы парило в облаках, подчиняясь тем же законам и разделяя их участь. Отныне же Царство Небесное пребывало в человеке и являло себя в облике человека, стало плотью и всецело принадлежало людям. Его прежнее, нестерпимое сияние во внешнем мире обернулось теперь человеческой доброжелательностью, обрело облик человека и было наделено обычными человеческими свойствами. Иисус никогда не воспринимался как сверхчеловек – напротив, то был простой человек, державшийся с людьми скромно и естественно, сын человеческий, поступавший, опираясь на собственные силы, являющиеся одновременно и силами небесными.
   Именно поэтому он казался истинным человеком. Такими должны и могут быть все – вот впечатление, которое он производил на окружающих. В нем обреталась вера в людей и в Бога, ибо, глядя на него, становилось совершенно ясно, что Небесное вовсе не есть нечто сверхъестественное, оно – всего лишь правильная природа сущего. То, что мы порой называем человеческим и слабым, по сути, полная этой природе противоположность, а то, чем был Иисус, явно существовало изначально, пребывало у Бога и было Богом. Человек возрождался в Иисусе и благодаря Иисусу. То было не искусством, не религией, а священной, отрадной природой, а это и есть Царство Небесное.
   При этом оно нисколько не умалялось в своем сиянии, но то было спокойное, мягкое сияние величия, свойственного человеку как таковому. Насколько человек чист, настолько он и величествен. Иисусу была свойственна осознанная, зрелая чистота, понимание своей божественности – потому он и увлек все человечество к Богу. Иисус вовсе не намеревался лишать кого-либо небесных сил. Всей своей сущностью он свидетельствовал: Царство Небесное, проявившееся поначалу в нем, отныне больше никогда не будет и не сможет пребывать в бездействии, пока не овладеет всем миром. И это казалось чем-то вполне реальным и несомненным.
   В нем и вокруг него эпоха устремилась вперед. Тогда, должно быть, повсюду раздавались причитания о плохих временах и упадке еврейского духа, о распространяющемся неверии и разложении нравов, о несомненном приближении конца света и скором появлении свирепых животных, скрывающихся ныне в глубоких расщелинах. Но, несмотря на все эти стенания, бытие людей обрело новое измерение: к людям пришло само Царство Небесное, простое и полное величия. Пришло в облике человека и все же для многих незримое, ничего не требуя и в то же время подчиняя себе, полное сил и величия победы.
   Однако вместе с тем стало ясно: отныне и во все времена признаком владычества Духа Христова будет пребывание на земле Царства Небесного. Никогда о нем не будут свидетельствовать ни вероисповедание, ни слова, ни ритуалы, а всегда только сама жизнь людей, их побуждения, наполненность этой жизни радостью и миром или чем-то иным. Вот тогда с нами Иисус и Царство Небесное.

Ученики

Ближайший круг

   Первыми, кого привлек новый свет, были два ученика Иоанна – Иоанн и Андрей. Они услышали слова Крестителя и отправились к Иисусу, Иисус же задал им вполне естественный вопрос: что вам надобно? Они выразили свое желание в форме самого обычного встречного вопроса: «Где живешь?» – «Пойдите и увидите». Это прозвучало как простое приглашение. Но им требовались не слова – их страстным желанием было разделить с ним жизнь. Скорее всего, тогда они имели в виду не то, чем это стало позже в нашем понимании. Но Иисусово слово «Пойдите и увидите» было приглашением без всяких оговорок. Вам нужен определенный человек, так идите и постигайте его.
   Они пошли и оставались у него целый день. То было после полудня, около четвертого часа, так рассказывает Иоанн-евангелист. Весьма памятный для него час, когда самым обыкновенным образом их связали нерасторжимые узы, и для этого не потребовалось ни одного ненужного или особенного слова, не было никакого изъявления чувств и т. п., но в тех неприметных рыбаках человеческая история обрела связь с Иисусом.
   Все сложилось само собой. В происходящем часто скрыто полное глубокого смысла указание Бога. Мало кому дано осознать значение «случая». И хотя Иисус сам обещал, что жаждущим Царства Божьего случай обязательно представит все необходимое, у многих пренебрежение случайностью считается проявлением наивысшей набожности. Однако что может быть прекраснее случая? Следует обращать внимание на нечто, предлагающее себя просто и естественно, и постараться понять скрытые во всем этом важные указания. Простота всегда отличительный признак божественного, а все сложное и запутанное постоянно страдает от внутренней неправды. Кто жаждет божественного водительства, пусть не уповает на чудо и знамения, а безмятежно отдается в руки случая и внимательно всматривается даже в самые незначительные события. Именно там пусть он ищет начало пути к Отцу.
   Иисус так и поступал. Для него таким случаем и стали те два ученика, нашедшие путь к нему, именно они подтолкнули его призывать к себе и других. Первых он получил из рук Отца, последующих, угодных ему, избрал сам. Создавая свое самое ближайшее окружение, Иисус тем самым следовал обычаю древности. Как правило, в такой круг обычно входили только авторитетные люди, иначе бы их поучения не имели воздействия на народ. Иисус же явно хотел, чтобы его ближайшее окружение стало некой общиной, разделявшей его устремления. Тогда бы образ жизни общины оказался убедительным примером для мира.
   То были исключительно непримечательные люди, из того же сословия, что и Иисус, небогатые и необразованные. По примеру первых отбирались и последующие. Чтобы сплотить людей разного общественного положения, требуется немало усилий. Вокруг Иисуса никогда не ощущалось ничего насильственного и искусственного.
   А потому и новая жизнь не возвысила учеников над своим сословием. Простому человеку, тем более живущему на Востоке, скитания не в тягость, никаких особых забот это не налагает. Ночевать где придется, не иметь никакого имущества – что уж тут диковинного, и говорить особо не о чем. Ученичество у Иисуса вратами в более высокие слои общества не было. Геннисаретские рыбаки не стали миссионерами, которых теперь охотно принимают в религиозных кругах, внешне все оставалось по-прежнему.
   Одному ученому мужу, пожелавшему примкнуть к ним, объяснили, что у него отныне не будет своего пристанища подобно птицам или хищным зверям. Другой же, попросившийся к ним, услышал, что он не вправе хотя бы проститься со своей семьей, а молодому человеку из хорошей семьи даже не разрешили принять участие в похоронах своего отца. С одной стороны, семейные и сословные привязанности, а с другой стороны, ученичество у Иисуса – что же брало верх? В отношении богатого кандидата, вступление которого в благословенный круг учеников Иисуса само по себе было вполне возможным, нам доподлинно известно, что он оказался слишком привержен своему сословию и богатству, и это заставило его отказаться от первоначального намерения. Иисус поставил ему непременным условием отказ от своего общественного положения, но то условие оказалось для него непомерно тяжелым.
   Что за люди были обычными учениками Иисуса? Фарисеи, саддукеи? По-видимому, не те и не другие, а простые выходцы из народа, обычные верующие.
   Религиозность простолюдина несколько необычна. Безжалостная, словно суровый воспитатель, забота о насущном хлебе заставляет его тянуть лямку беспрестанного труда. Все время, да и все мысли простого человека подчинены добыванию обыкновенной пищи. Насколько это удается, зависит от здоровья труженика. Все духовное, в том числе и элементарная образованность, ему доступно через религию и ее представителей. Но глубже проникнуть в область духа ему не дано именно из-за условий его жизни. И в результате он укрепляется в сознании, будто священнослужители прекрасно разбираются в религии и ему лишь надлежит, насколько возможно, следовать их предписаниям. Однако исполнить все такие предписания нереально, на то нужно куда больше времени, чем у него есть в распоряжении. А посему условия жизни, удерживающие его в постоянной зависимости от природы, заставляют то и дело соизмерять непомерно высокие религиозные требования с действительным положением вещей. И народу не остается ничего иного, как занять по отношению к религии некое среднее положение: с одной стороны, выказывать совершенное почтение, а с другой – невольно и молчаливо ей в известной степени сопротивляться. Отсюда и угрызения совести: хочется, по возможности, ладить с мужами от религии и в то же время не поддерживать с ними слишком близких отношений.
   Такова общепринятая точка зрения народа на религию, и неважно, в какой стране люди живут. Более того, особенности того или иного вероучения мало что здесь меняют. Религии с уклоном в чувственное побуждают народ к более чувственному проявлению своей веры и своего отношения к ним, а религии с уклоном в духовное – к более духовному. Однако само отношение народа к религиозным учениям всегда одинаковое и несколько сдержанное.
   В такой среде почтительной сдержанности выросли и представители общественного слоя, которых приблизил к себе Иисус. И ни один из них к вольнодумцам не принадлежал. Еще никогда вольнодумство не становилось благодатной почвой для понимания Иисуса. Своей вершиной оно уходит в отрицание всего религиозного. Но нельзя телесно и духовно жить тем, чего нет. А посему вольнодумство опустошает души, доводя их до скудоумного отрицания Бога. В то же время в сфере религии всегда можно занять позицию, далекую от пылкого низкопоклонства. Простой народ выражает отношение к религии именно своим по-детски бесхитростным и естественным благоговением перед ней – тем самым создаются благоприятные условия для восприятия всего истинно божественного.
   У этих выходцев из народа было еще одно преимущество. Жизненные импульсы, исходившие от Иоанна Крестителя, оказались на редкость плодотворными. В Иоанне Бог искал непосредственных контактов с народом, стараясь действовать как бы в обход всех религиозных мужей. Иоанн помогал людям переживать то, что не имело ничего общего с саддукейством и фарисейством. И сложилось впечатление, что Бог неожиданно пришел к Своему народу. Правда, предание, жившее среди израильтян, свидетельствовало и о таких временах, когда всеобщее понимание Бога пробуждалось без особых усилий. Да и в требованиях Иоанна не содержалось ничего надуманного, напротив, они казались самыми что ни на есть простыми и естественными. Он велел каждому не бросать своего занятия и оставаться тем, кем он был, – только все надлежало делать во имя Бога. Тем самым каждый выходец из народа признавался в равной мере способным и достойным исповедовать то, чему учил Иоанн, и ощущать свою причастность новой жизни. Новая жизнь сводилась прежде всего к радостному ожиданию пришествия того, кто должен намного превзойти Иоанна. Для истинно божественной жизни народ – это та целина, где такая жизнь может набрать невиданную силу и бодрость духа. В то время как набожность ведет лишь к тупому почитанию и пугливой сдержанности.

Цель общины

   Вполне очевидно, что целью новой общины было приобщение людей к образу жизни Иисуса, чтобы они, возмужав и окрепнув, могли быть его, Иисуса, представителями и как бы его замещать.
   Следует ясно это себе вообразить. Ученичество у Иисуса отнюдь не равнозначно спасению. Ученики Иисуса – всего лишь тщательно отобранные люди, призванные способствовать спасению мира. И если кто-то оказывался негодным учеником, как тот книжник, или просто не соглашался на поставленные условия, как тот богатый юноша, то тем самым ни один из них не лишался возможности собственного спасения. Цель борьбы – спасение мира. Страстное желание достичь этого владеет каждым, а ученики – воины, обязанные помочь обрести это сокровище. Ученики – соработники Бога. На такое многие просто не способны, но спасены могут быть все без исключения. Чтобы стать соработниками Бога, необходима известная независимость – а это дано не каждому. Нужна также духовная открытость, которой, как правило, обладают лишь немногие. Конечно, спасение непременно проявится в том, что все люди откроются Богу и смогут предложить себя Ему в качестве соработников. Спасение и ученичество соотносятся друг с другом как причина и следствие. Оказавшись достойными учениками, люди были уже спасены. Спасенные в теснейшем общении с Иисусом вырастали до его Учеников.
   Но, кроме ближайшего, был еще и более широкий круг – семьдесят человек, также называвшихся учениками, просто они не были столь приближены к Иисусу. Они при надобности могли исполнять поручения Иисуса и находились в таком положении, в каком однажды неизбежно окажется пред Богом весь мир, – в готовности быть Его соработниками. Из их числа время от времени могли избираться люди, которых Иисус приближал к себе, поручая самые трудные дела.
   И если велено: «Идите, научите все народы», значит, эти народы должны стать по духу такими же, как те семьдесят. А это возможно лишь после их приобщения к спасению и пробуждения в них желания свободно жить и трудиться во имя Бога.
   Помимо тех семидесяти мы видим еще немало людей, примкнувших к Иисусу духовно, в особенности женщин, и становится очевидной вся закономерность божественной случайности. Целью было обретение для Бога всего мира. Для этого один человек был пронизан божественным светом, а затем вокруг него как бы сам собой возник небольшой круг людей. Из этого средоточия новой жизни все дальше и шире расходились лучи благодати, всегда перемещаясь от одного человека к другому, чтобы, озаряя, на первый взгляд, только каждого человека в отдельности, фактически подобно распространяющейся по всему тесту закваске, постепенно охватывать весь народ. Никакой религиозной экзальтации, никаких энергичных публичных выступлений со стен храма – действовать надлежало исподволь, выполняя неприметную кропотливую работу.
   Только так и воздается должное каждому человеку. При работе с народными массами отдельным человеком приходится пренебрегать. Бывают ситуации, когда значимым является именно множество людей как таковое, однако тогда каждый отдельный человек растворяется в массе целого. Пример тому армия, всевозможные союзы. То же происходит и в церкви. Как известно, она делает различие между духовенством и мирянами. Последние и есть те самые народные массы, которые как таковые себя только и проявляют. Лишь первое меньшинство способно действовать независимо. Поэтому во всех вышеназванных структурах имеет место унифицированное коллективное мышление, а отдельный человек довольно часто утрачивает собственную самостоятельность и отказывается от свободного, самобытного развития. Нередко его к этому просто принуждают.
   Напротив, при индивидуальном подходе ценится каждый человек, и он может непринужденно и свободно раскрываться перед людьми во всей своей неповторимости. Вот как действует божественное, истинное. Деятельность Иисуса сводилась к формированию только таких людей, которые были бы преисполнены жизненных сил и оказались способны проявить себя в полной мере. Их связывала между собой одна нить – сам Иисус, ставший центром их жизни. Апостол, ясно понимавший, что и как делает Иисус, в качестве сравнения упоминает о членах одного тела в их бесконечной непохожести и наполняющем его жизнью многообразии.
   Тем самым открывалась и другая немаловажная перспектива. Эти люди явно предназначались для великой цели. Однажды Иисус открыто выразит ее словами, кажущимися нам необычными: «Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный». Ничего совсем уж нового в этих словах, в сущности, не содержалось. Ведь и в древние времена народу Израиля в один из знаменательных моментов его истории было сказано: «Святы будьте, ибо свят Я, Господь, Бог ваш». И все же эта цель по своей сути весьма труднодоступна нашему пониманию, и вряд ли кто примет ее всерьез.
   На протяжении многих веков христианской истории нравственное совершенство было незаметно заменено блаженством, которое и стало предметом желания людей. Впрочем, никто и не спорит: одно без другого немыслимо. Кто совершенен, тот, наверняка, и блажен. Но примечательно другое: в учении о блаженстве акцент всегда ставится исключительно на милость Божью, которая заключается якобы в том, что грешнику вдруг неким божественным указом прощаются все его прегрешения, и правомерность такого указа, согласно учению, зиждется на исполнении Христовых заповедей. Именно исполнение заповедей открывает доступ к блаженству, а другого Христос ведь и не желает. Вечное блаженство, вечная радость только по милости Божьей, перед которой ни прошлые грехи, ни какие-либо добрые дела ничего не значат.
   Таким образом, изначальная цель – обретение совершенства и святости – превратилась в ожидание блаженства и радости в будущем. Самое поразительное в том, что такую подмену удается точнейшим образом подкрепить библейскими изречениями, как, впрочем, можно подкрепить все что угодно. Ведь не было еще ни одного христианского направления любого толка, у которого в запасе не нашлось бы точного библейского доказательства верности своих взглядов и учений. Тем самым подлинная цель Иисуса была отодвинута в сторону, и на ее место водрузили нечто второстепенное религиозного свойства. Бесспорно, блаженство неизбежно станет естественным результатом совершенства. Но как можно усматривать конечную цель в стремлении человека обрести жизнь, полную удовольствий?… Бог должен стать полноправным властелином на земле – вот поистине божественная цель, к которой стремился Иисус.
   Поэтому он готовил учеников не к блаженству, а к совершенству. Подобное трудно постичь, и в этом признак глубоко укоренившегося духовного малодушия, именно из-за него мысли и цели Иисуса остаются и сегодня малопонятными. Сам же он явно считал эту великую цель достижимой. Правда, для достижения задуманного он выбирал из всей массы людей не первых попавшихся, не тех, кто безнадежно погряз в язычестве, а исключительно израильтян. Но предпочтение отдавал не просвещенным вольнодумцам, которыми тогда просто кишел Иерусалим, а обыкновенным людям из народа, не слишком охваченным религиозным пылом, но для которых Бог как таковой мог стать важным фактором их жизни.
   Почему бы нам не предположить, что тем самым Иисус сформировал именно ту среду, в которой можно было приступать к делу. Но даже принятым в ученики наиболее подходящим представителям рода человеческого до прообраза полного совершенства было все же очень далеко. Самого простого, самого неиспорченного человека от Отца отделяет пропасть глубиной как от небес до земли. Будучи сам совершенен, Бог наверняка испытывает отвращение к существу несовершенному.
   И тем не менее Иисус считал это возможным и смело взялся за дело. И как же он действовал?
   Коротко говоря, он созидал некую общность людей, связанных единым духом. Ученики становились свидетелями его деяний и восприемниками незримых, но в то же время удивительно сильных воздействий, передававшихся от человека к человеку и оставлявших на людях глубокий отпечаток. Благодаря этому в каждом из них укреплялся божественный дух, и человек говорил себе: я тоже принадлежу Богу. Возрастая таким образом в божественной силе, он становился через Иисуса Божьим человеком. Поэтому Иисус смог ясно изложить ученикам свой замысел и поставить перед ними задачу: идите по всему миру и обратите в моих учеников все народы. И ученики должны были точно так же воспитывать народы.
   Таким образом, божественное, по его мнению, достигло в них такой мощи, что могло уже побеждать в других людях всякую враждебность Богу, наставляя их на путь совершенства и тем самым – на путь к Отцу. И тут без передачи сил было не обойтись.
   Иисус как человек рос и развивался с помощью Отца Небесного. Все его бытие окрашено нерасторжимым единением с Богом, и такое посвящение Ему своей жизни даровало, наконец, уверенность в том, что он – Его любимый Сын. Лишь только это стало бесспорным фактом, он ощутил в себе и всю полноту сил Отца – как Его наследник и Сын.
   Выражаясь обыкновенным языком, ему можно было доверить небесные силы, поскольку все его поведение исключало их применение, сколько-нибудь не угодное Отцу. Тридцать лет, проведенных простым человеком в послушании и вере, засвидетельствовали перед Отцом единство духа и сделали возможным единство с силами Царства Небесного. Иисус верил, что мир, подвластный Отцу и Его Божьим безмерным силам, существующая реальность. И ощущая бытийность этого мира, он считал возможным, чтобы люди устремлялись к нему так же, как он к Отцу, и в результате достигали того же переживания.
   Он стремился к незримому Отцу, они же – к своему зримому Учителю, чьи дела они видели, слова слышали и сознательно или бессознательно ощущали его силы. Но, достигнув единения с ним, они неизбежно обретали единство с Отцом и в результате тоже могли быть наделены всей полнотой небесных сил. Тогда эти исключительно могущественные и реальные силы всегда присутствовали бы в той же мере в разных людях, сияющих в мире обжигающе ярким светом. И свет этот мог бы в любой момент воспламенять других. И так до тех пор, пока весь мир не превратится в общину, живущую единой жизнью с Богом, и не окажется наделен Его силой. Вот что Иисус называл Царством Небесным.
   Царство Божье на земле – состояние еще не блажен-ства, а совершенствования, наполнение им каждого человека и завершение его развития. Но однажды такое единение всех людей станет общиной детей Божьих. По мере распространения Иисусом этих сил в человеке побеждалось бы и все, что противится божественному.
   Но такое возможно лишь тогда, когда в самой природе человека заложено не плохое, а хорошее, когда его истинная сущность божественна и совершенна. Все небожественное, извращенное и дурное в человеке не свойственно его подлинной природе. Эти качества приобретены позже, это власть тьмы, которая, правда, крепко удерживает его в своих сетях, но лишь удерживает, привязывает к себе против его истинной воли. Если бы в нем заговорила подлинная природа, тогда тотчас бы было разбужено и утверждено осознание Бога, что позволило бы человеку отделиться от всего чуждого и пребывать в первоначальной непорочности и совершенстве. Если бы человеческая природа была враждебной Богу и злой, то ее спасение для Бога оказалось бы невозможным. Но поскольку она все же божественна, то ее освобождение реально. Таким образом, Иисус верил не в зло, проявляющееся в человеке, а в то доброе, что заключено в нем. Перед таким добрым началом он открывал двери в свою общину, с тем чтобы оно осознало само себя и встало на путь спасения.
   Поэтому он поначалу призывал людей самых незатейливых, простецов, чтобы затем, опираясь на них и вместе с ними, продвигаться дальше и дальше в области, подвластные тьме, и не останавливаться, пока все люди не получат, благодаря ему, избавления. Только так жизнь в единении с ним могла оказать свое спасительное воздействие и вместе с тем вселить надежду на то, что всякая плоть будет спасена и наставлена на путь к Отцу. Вот тогда, наконец, и исполнится заповедь: вы должны быть совершенны, как ваш Отец. Лишь тогда появятся истинные люди, единые с Отцом в своем существе, могуществе и славе. Положить этому самое скромное начало было призвано его ближайшее окружение, а затем и другие, более многочисленные общины, которые он создавал вокруг себя.

Брачный пир в Кане

   Иисусу была свойственна простая человечность, и потому примечательно, что он свои дела начал вершить именно на брачном пиру. Так повествует Евангелие. Для основания новой религии условия неподходящие. Впрочем, Иисус не был основоположником религии.
   Какая молодая пара справляла свадьбу, куда был зван Иисус и где он явил свою славу? Его как-то упрекнули в том, что он куда охотнее участвует в пирах, нежели постится. Тогда он объявил себя и своих учеников участниками свадебного пира. Его ученики стали гостями, а он – женихом. «Могут ли печалиться сыны чертога брачного, пока с ними жених?» Позже он постоянно возвращается к теме брака. Вспомним хотя бы истории о царе, устроившем свадьбу своему сыну, о девах, которые, взяв светильники, вышли навстречу жениху, и т. д.
   А что такое свадьба? В этот великий момент мужчина принимает на себя обязанность всю жизнь самостоятельно трудиться ради своей семьи, а женщина достигает своего полного развития, становясь его помощницей. То знак жизненной зрелости и нерасторжимых уз, объединяющих мужчину и женщину для совместного пожизненного труда и совместного существования. Свадьба – это врата подлинной жизни, к которой призван человек. Прежнее время – не более чем подготовка к тому, свадьба же возводит на вершину жизни.
   Если мы будем придерживаться такого мнения, то мысли Иисуса о свадьбе предстанут перед нами в особом, отрадном свете. Иисус появляется на брачном пиру. Он жених, община его учеников – невеста. Они сочетаются браком, поскольку настало время заключить нерасторжимый союз и трудиться сообща. Небесное и Земное сливаются воедино, образуя неразделимое целое. Община, подобно невесте, достигла определенной зрелости, отчего теперь достойна вступить в союз с Иисусом. Исходя из собственного жизненного опыта, можно предположить, что при всем несовершенстве своего бытия человечество, само того не осознавая, все же незаметно развивается. И в положенное время его достижения неожиданно предстают в своем несказанном величии. По-видимому, на протяжении столетий кажущейся покинутости Богом человечество все же незаметно двигалось вперед и на своем пути в лице этой общины встретилось с появившимся на земле Иисусом, чтобы отныне уже никогда не утрачивать с ним связь.
   С приходом Иисуса эта человеческая община, его невеста, принялась за новый жизненно важный труд, великой конечной целью которого было полное исполнение истинного предназначения человечества. Свадьба не есть завершение, она – подлинное начало. То же мы видим и в речах Иисуса. Завершение наступит лишь тогда, когда будет исполнен великий труд по спасению человечества, и свадьба – его начало. Именно во время свадьбы Иисус привлек к своему делу общину и объявил ее своей невестой. С этого момента на его учеников было возложено спасение всех, кто хоть сколько-нибудь нуждается в спасении.
   Не философские построения и не религиозные догматы были важны для Иисуса, а обыденная жизнь человека – потому и избрал он исходным моментом своей деятельности именно свадьбу. «Иисус… явил славу Свою, и уверовали в Него ученики Его». Это увязывалось с существом самого предстоящего дела и личностью того, кто его представлял. Ведь природа происходит от Бога, а тот, кто стремится к Отцу, должен идти естественными путями, иначе он не найдет Отца в том, что принадлежит только Ему. Такими естественными путями до и после Иисуса никто никогда не шел. Этот путь исключительно Иисусов.
   Повод явить славу свою оказался весьма примечательным. Возникла неловкая ситуация: «Вина у них нет». Нехватка вина на брачном пире – оплошность, прямо скажем, щепетильная. И более всего смущен жених. В данном случае Иисус, похоже, стал косвенной причиной происшедшего. Ведь приглашены-то были, в первую очередь, его мать и он сам. Учеников же, в конце концов, пригласили только потому, что он вот уже как два дня считал себя неотделимым от них. Не исключено, что вслед за ним потянулись на пир и другие гости. На брачный пир простолюдину попасть ведь нетрудно.
   Брачный пир – и вдруг нужда. Сочетание это как бы символизирует внешние обстоятельства жизни Иисуса. До крещения у Иоанна настоящая нужда ему была практически неведома. Но после крещения ему явно надлежало близко познакомиться с тем, что люди называют затруднительным положением. Шел-то он естественным путем. Брачный пир в Кане оказался для него и знаменательным началом человеческих трудностей. Простым приглашением стать его учениками и неоднократными призывами к людям «Следуйте за мной!» Иисус в повседневной жизни взвалил на свои плечи весьма нелегкую ношу. Всем, кто был призван, приходилось заниматься тем или иным ремеслом. Петр к тому же был женат. А может быть, и не только он один. В результате на Иисуса легла забота о двенадцати учениках, а что это значит, хорошо известно из личного опыта любому отцу семейства, да, впрочем, и каждому человеку, вынужденному опекать других. И когда он произносит: «Не заботьтесь и не говорите: „что нам есть?“ или „что нам пить?“ или „во что одеваться?“», то по своей значимости слова эти куда больше поучения или наставления. Это испытал на себе только он, и никто другой. Он весь был охвачен великой заботой о Царстве Божьем и оттого все прочие житейские заботы предоставил Отцу, и Тот давал ему все, что нужно. Права, которыми пользовался Иисус, были затем переданы им его ученикам. Как я живу в мире, так же живите и вы.
   Эти слова Иисуса часто понимали неправильно, полагая, будто он вообще запрещает заботиться о чем-либо, в то время как забота не то что о ближайшем дне, но и о будущем крайне полезна и просто необходима, и это очевидно. Беспечность под стать необдуманности. Но вовсе отказываться от забот Иисус и не собирался. Кто хотел разделить с ним его великий труд, тому он давал драгоценную привилегию – право избавиться от мелочных земных житейских забот, чтобы всецело и непоколебимо посвятить себя заботе о Царстве Божьем. Правда, это вовсе не исключает, что внешние заботы, подобно могучим искушениям, будут порой давать о себе знать. И в каждом случае без веры с ними не справиться.
   И это он пережил в общении со своими учениками. Евангелия обходят молчанием подробности. Они представлялись не столь важными. Во всяком случае, главным секретом Иисуса была та исключительная неприхотливость, которой характеризовалась жизнь и его самого, и его учеников. Когда ты весь поглощен великими божественными целями, мыслями и переживаниями, большинство потребностей, которые многим представляются неотъемлемыми от человека, оказываются совершенно излишними. Вкусивший славу Божью видит свою жизнь в ореоле некоего сияния, которое затмевает все внешнее. Кто вздыхает над ошибочно понимаемой заповедью «Не заботьтесь», тот, как правило, еще не пережил и ничтожной доли Царства Небесного и, возможно, отпугивает ненасытностью своих требований тот самый благодатный случай, который ему готовит Отец для удовлетворения его жизненных потребностей.
   Впрочем, история о брачном пире в Кане доставила толкователям Библии немало хлопот. Если повнимательнее присмотреться к тем трудностям, с которыми они обычно сталкиваются, то замечаешь два вопроса, занимающих их больше всего, – на них и нам следует остановиться.
   Во-первых, зачем Иисус для гостей брачного пира, выпивших уже все, что было, сотворил еще вина, именно таким способом явив славу свою? Во-вторых, как он сотворил вино, когда в доме оставалась только вода?
   Многие ученые мужи воспринимают все описанное чисто иносказательно, поскольку в их понимании вино – зло для обычного человека. Но тот, кто недалек от истины, остроумно заметит: действительно, узнав о нехватке вина, Иисус мог бы простым вечерним богослужением назидательно прекратить все это празднество и тем самым вывести хозяина из затруднительного положения – мог бы, если бы у него не было намерения столь необычным образом – творя именно вино – сказать нечто важное.
   Действительно, вряд ли что характернее для Христа, чем эта переливающаяся через край отзывчивость к людям, и потому для выражения своей любви и заботы о них он выбрал именно земное. Его первая попытка – с вином – дала прекрасный результат, то была победа. Из затруднительного положения на брачном пиру можно было бы выйти по-разному, но Иисус, не раздумывая, поступил именно так – явно стремясь, чтобы рядом с ним и из-за него никто из приступивших к нему больше никогда не испытывал ни малейшей нужды. Как мы увидим позже, в других случаях он творил и хлеб, и рыбу, но при этом главным для него было следующее: надлежало, чтобы в чувственно воспринимаемых вещах люди видели присутствие и славу Отца. Иисусу, далекому от всего преувеличенно духовного, было очень важно, чтобы в земной повседневности, в материальной реальности виделось божественное.
   Именно так он подтвердил свое место на вершине священной истории. Каждого ребенка приводит в удивление и восторг уже одно то, что с самых первых дней повсюду, где бы на земле Бог ни проявлял Себя, Он созидал добро, причем в преизбытке. Вначале это был рай, к тому же выводу можно прийти, вспомнив истории о патриархах, пророках, Иосифе, Соломоне, о странствованиях в пустыне, о богатой и благодатной Земле обетованной. Во все моменты божественной истории на земле Бог неизменно являл Свою милость людям, в том числе насыщая их, и никогда на такое не скупился.
   Присутствие Бога! Иисус явно осознавал близость Господа всем своим существом, а где Он, там, по его разумению, никогда никакой нужды не было, и быть не могло. Нельзя, чтобы появление «любимого Сына» в торжественной обстановке стало причиной нехватки вина, поскольку, скорее всего, именно из-за него и собралось гостей куда больше, чем предполагалось. Религиозные служители отшатываются от вина, они вечно боятся того, что оно может навредить «другим», и рекомендуют жалкие безалкогольные напитки. Они скупятся, Отец – никогда. Проявление славы Иисуса как раз и заключалось в полном отсутствии у него традиционного благочестия. Дело было не в вине, а в бьющем ключом дружеском расположении к присутствующим, в щедрости и доверии к ним. Вот что так радушно дало столько блага, необходимого в данный момент. Священная история вновь ожила в нем. То была слава.
   Поэтому все случившееся оказалось для людей наглядным проявлением славы Божьей. Когда происшествие с вином стало известно гостям, в их душе что-то изменилось. Земное благо – всего лишь проявление избытка духовных сил. Всюду пребывающая сила Божья настолько могущественна, что ощущается даже в материальном, и уж тем более в переживающей ее человеческой душе! Это навсегда стало отличительным признаком и самого Иисуса. Его путь отмечали не назидательные слова, а благодатные дела.
   Таким образом, молодая пара помимо вечно живого воспоминания о своей свадьбе получила и материальный подарок – шесть больших сосудов с вином, которое тотчас было предложено гостям. Воспоминание об этом навсегда осталось для молодой семьи подтверждением реальности великой силы Иисуса и, конечно же, ограждало ее от серой повседневности, которая смяла и разрушила счастье не одной начинающейся супружеской жизни. Где Иисус предлагал вино, там не было места скуке и той пошлой опустошенности, которая, зевая, поселяется в домах многих супружеских пар. Это было честное, настоящее вино, содержащее алкоголь! Иисус не ограждает боязливо людей от вина. Он допустил вино даже на богослужение.
   Следовало бы, читая это повествование, научиться радоваться по-детски, не отвлекаясь всякими посторонними мыслями. Но иным толкователям подобное не под силу. Им мешает их книжная ученость. Как это возможно, чтобы вода превратилась в вино? – Таков следующий вопрос, не дающий им покоя.
   Что ж, кому не терпится узнать, как вино превращают в воду, пусть читает бесчисленные пояснения к нашей истории. Многие полагают, что люди в Кане якобы к этому моменту уже изрядно выпили и просто не распознали предложенной им обыкновенной воды. Другие прибегают к версии о своего рода гипнотическом внушении и т. п. Но коль скоро такой вопрос однажды встал, то, наверное, действительно есть над чем поразмышлять.
   Иисус, похоже, задумался, прежде чем отдал слугам столь значимые для будущего распоряжения. Примечательно, как немногословно и настоятельно он велел своей матери не мешать ему, называя ее при этом женщиной, будто не желая, чтобы его размышления оказались прерваны женской суетливостью. Но обращает на себя внимание и другое: мать нисколько не смутилась, а напротив, тотчас же предупредила слуг: «Что скажет Он вам, то сделайте». Очевидно, их мысли встретились, и они подумали об одном и том же. Их единство в жизни стало уже единством мыслей благодаря ее привычке сохранять все подобные слова в сердце своем.
   Мысли же его, несомненно, пребывали в Отце. Но в Боге любая существующая форма проявления материального не бывает вечной. Проявление материи зависит от наших чувств. Материя как таковая непременно подчиняется духу, ему она обязана своим возникновением и существованием. С точки зрения духа нет ни воды, ни вина и ничего такого, что имело бы неизменное значение. Для органов чувств это материальные предметы, подчиняющиеся известным химическим законам. Для духа это не так. Для духа все в данный момент чувственно воспринимаемое есть своего рода божественная мысль, которая выражает себя именно таким образом. Но в Боге мысль не является чем-то застывшим и неподвижным, и у того, чей дух пребывает в Боге, мысли суть живые силы, которым повинуется материя, как он сам повинуется Отцу.
   В Боге, как объясняет Иисус, гора не препятствие, болезнь безвластна, нужда не реальна, а материя не вечна. Но, естественно, только в Боге.
   Человек живет либо в Боге, либо в чувственном мире. Если он подчиняется законам последнего, то оказывается – в данном случае – перед необъяснимым чудом, полным абсурдом. Тогда лучше вовсе не заниматься этой историей и уж тем более ее толкованиями. Никого не заставишь верить словам и рассказам, которые ему чужды.
   Если же человек мыслит и живет в Боге, то ему доступно видение истинной природы материального и понимание ее изменчивости. Рано или поздно он научится повелевать ею сообразно Богу, и тогда с него падут оковы законов чувственного мира, ибо в Боге он свободен.
   Размышляя об этом, Иисус обрел внутреннюю связь с Отцом и ощутил всевластное присутствие Бога. Вода стала настоящим вином потому, что мысль повелевающего достигла самой основы бытия. Закон природы вовсе не был упразднен – просто обнаружилось скрытое бытие, недоступное чисто чувственному познанию. Чего не могут чувства, то легко преодолевается с помощью веры, божественной силы, а где чувства формулируют законы природы, еще неизвестно, имеют ли они силу и перед властью Бога. Нет ничего невозможного для того, кто верит, учит Иисус. А это ведь означает не что иное, как безусловное господство над материей, обретаемое в Боге. Вместо споров на эту тему лучше стремиться обрести Бога и ступить на путь веры.
   Уже тридцать долгих лет Иисус шел таким путем. И вот настало время первого чуда. Мы замечаем, что он размышляет, постепенно настраивается на божественный ход мыслей и посему короткой фразой просит мать ему не мешать – похоже, ему еще не хватает навыка, но позже это стало у него получаться само собой, без особого напряжения мысли. Первое чудо несет еще отпечаток его становления, здесь мы видим, как гость брачного пира искал и нашел путь к Отцу, пусть даже начинающийся от праздничной трапезы.
   Как драгоценна для нас человечность его поступка! Действовать под водительством Бога способен лишь истинный человек. А посему такое не может оставаться свойством только одного Иисуса и в конце концов станет достоянием каждого, кто, достигнув в вере духовной высоты, пребывает в Боге.
   Не беда, если сегодня кто-то такого не допускает. Христианская доктрина любое применение силы превратила в явление необычное, все потонуло в пустословии. Изменить такое прискорбное положение вещей непросто. Пока что оно сохраняется. Но тогда ученики с радостью ощутили мощь божественной силы. Подобно молнии в них вспыхнула мысль: таков истинный человек. Вот оно, изначальное. А это означает: «И уверовали в Него ученики Его». Ученики почувствовали новый путь, открытый в нем и для них, и они с ликованием согласились пройти его вместе с ним. Разгляди они в Иисусе и в его поступке беспредельность Сына Божьего, их попросту охватил бы страх перед его недостижимой высотой. Но слава Иисуса в том и состояла, что он приступил к ним по-человечески, и они смогли найти в себе мужество с радостью последовать за ним.
   Вот так брачный пир в Кане стал для учеников Иисуса подтверждением того, что они последовали за настоящим человеком. Радостная уверенность в том, что их жизнь решающим образом изменилась и приняла направление, ведущее к божественной и человеческой истине, окрепла.

Иисус и народ

Проповедь рыбакам

   «Народ теснился к Иисусу, чтобы слышать слово Божие», – повествует Лука. Народ так поступал всегда. Неправда, будто простым людям, свободным от каких-либо предубеждений, не хочется услышать слово Божье. Ведь каждый испытывает неизбывную потребность и жажду Бога.
   Конечно, бывают эпохи, когда большинство об этом не знает и даже не подозревает. Удивительные вещи порой распространяются под видом «слова Божьего», но к человеческим измышлениям, как бы увлекательно, искусно, цветисто и вдохновенно они ни излагались, народ все же остается глух. Вот тут-то и обнаруживается в людях неосознанное чувство божественного. Но как только первые слова Отца коснутся их слуха, их равнодушие тут же исчезает, и души облегченно вздыхают в свете истины. Тогда-то люди и осознают свою тоску по Богу.
   Кого жизненный опыт учит другому, тому, похоже, слово Божье не дано воспринять. Для них это не упрек и не порицание. Есть немало замечательных людей, которым по каким-то причинам слово Божье не открыто. Возможно, они живут в такую эпоху или в таких условиях, которые этому способствуют. И тогда уделом подобных людей становится молчаливое и преданное служение своему долгу. Да и народ в такие времена не теснится в желании услышать слово Божье. Их нищета – не наказание Божье, а возможные грехи – не причина духовной бедности и тщетности их усилий. Такие люди – всего лишь промежуточные звенья, ими подготавливается наступление новых великих эпох, когда Божьим сокровищем станет полниться земля. Вот только им, конечно же, нужно быть теми, кто они есть на самом деле, не отрицать свою духовную бедность, а если они владеют какими-либо талантами, то не воображать, будто наделены Божьим сокровищем.
   В Иисусе видели провозвестника новой эпохи. Вокруг него теснился народ. Однажды утром на Геннисаретском озере собралась большая толпа – тогда Иисус, чтобы ему было удобнее с людьми говорить, попросил рыбака, уже знакомого ему Симона, отплыть немного от берега. И поучал народ прямо из лодки.
   Иисус не заботился об общепринятых правилах проповеди. Для него куда важнее была наглядность, в первую очередь он стремился не мыслями делиться с людьми, а придавать им силы. А кто так говорит, сумеет донести себя людям, только если те будут его воспринимать непосредственно, испытывая при этом радость общения. Тут он обратил внимание на сидящего в лодке рыбака, послушно служившего ему, и одного взгляда оказалось достаточно, чтобы тот стал его общником. Царство Небесное схоже с рыбаком, говорил взгляд Иисуса. Ты и я, отныне мы вместе. Мы, по сути, занимаемся одним и тем же ремеслом. Мы оба закидываем сети. Сегодня вокруг меня теснится народ. Поступай в точности, как я. И тогда он громко сказал: «Отплыви на глубину, и закиньте сети свои для лова».
   Это приказание стало знаменательным как для рыбака, так и для народа. Иисус изложил свою мысль весьма образно и обратил ее в нечто естественное, в переживание. Он стремился, чтобы его не только слышали и понимали, но также видели и сопереживали сказанному, старался завладеть всем человеком. Речь шла не об абстрактном понятии Царства Небесного, а о его реальности.
   Рыбак с радостью исполнил повеление. Возможно, требование Иисуса и не соответствовало знакомым приемам его привычного дела, но он вдруг ощутил близость Царства Небесного. Простые люди находятся в чрезвычайно выгодном положении – им не нужно думать согласно предписаниям и руководствоваться однажды установленными правилами. Потому они так восприимчивы ко всему новому. Рыбак сразу же почувствовал: этот человек, возможно, говорит и необычные вещи, но нереальными их не назовешь. Я заброшу сети, повинуясь твоему слову, пусть даже днем, пусть даже на глубину и даже после того, как мы всю ночь трудились, не покладая рук, и ничего не поймали.
   Он возвысился до Царства Небесного. Тут неуместны пространное размышление и сомнения, тут нужно действовать не задумываясь, отдаваясь блаженству мгновения. Как это прекрасно, выйти в море, повинуясь его слову! Однажды такое уже случилось, и тогда о целом народе говорили: по велению Иеговы они не снимались с места, по велению Иеговы начался их исход из Египта, – они дожидались покровительства Господа!
   Успех Симона был как бы предрешен, и все же это выходило за рамки понимания. Собравшиеся на берегу, должно быть, молча переждали необычное завершение проповеди – истинно Царство Небесное, аминь – и, погрузившись в размышления, вместе с Иисусом стали смотреть вслед уплывающему суденышку. И тут отплывшие от берега дали знак товарищам, находившимся в другой лодке, чтобы те поспешили им помочь! «И наполнили обе лодки, так что они начинали тонуть». Стоящие на берегу видели, как под тяжестью улова опустились борта и небольшие лодки стали тонуть.
   Слово Твое! Слово человеческое – Слово Божье! «Не много Ты умалил его перед Ангелами: славою и честью увенчал его; поставил его владыкою над делами рук Твоих; все положил под ноги его: овец и волов всех, и также полевых зверей, птиц небесных и рыб морских, все, преходящее морскими стезями». И тут слова древнего псалма впервые сбылись. До сего момента 8-й псалом присутствовал в Библии как несколько экзальтированная хвалебная песнь Богу и людям, как райское видение, нарисованное яркими красками. Но вдруг эта картина обрела отчетливую реальность, достигнув исполинских размеров во всей своей простоте. Человек действительно повелевал рыбами в море, а рыбы повиновались ему и плыли в сети Симона, так что сети рвались. Рыба ловилась до тех пор, пока две лодки, наполнившись, не начали тонуть.
   Так, спустя тысячелетия, впервые заговорил истинный человек. А поскольку он был человек, то твари покорно следовали ему в беспрекословном подчинении. Восьмой псалом, похоже, без преувеличений оказался провидческим, предсказав возможности истинного человека. Просто до сего момента не находилось истинного человека. Но вот он стоит на берегу озера, во всей своей безыскусной реальности.
   Какая проповедь! Как все же невыразимо жалко и ничтожно создание, обычно называющее себя человеком! Столь ужасное открытие произошло в то утро! Первый истинный человек среди бесчисленных миллионов! Что до сего времени не смогла сделать ни одна пылкая, ужасающе обличительная проповедь велеречивого фарисея, чего не достигло бы метание громов и молний, то произошло с Симоном сейчас! Вся человеческая скорбь открылась ему, вся колоссальная ничтожность собственного существования предстала перед ним, повергнув его на землю перед Иисусом, истинным человеком, «Господом»… И с уст Симона сорвалось полное стыда признание: я человек грешный. Мне не стать твоим общником. Выйди от меня, Господи, о Ты, Единственный, Святый, Ты мой Владыка! Я ведь того недостоин, жалкий, ничтожный грешник.
   Вовсе необязательно произносить обличительные проповеди, чтобы подвигнуть людей на познание самих себя. Как только они видят истину, то их недостатки сами открываются им, в них пробуждается жажда обретения истин, и чем проще человек, тем легче все это происходит. Образование и учеба к пониманию истины никакого отношения не имеют. Иисус мог показать ее рыбаку, земледельцу, женщине. Стоит только истине проявиться, как она сама продолжает формировать человека и дает ему возможность расти и развиваться, получая одну милость за другой.

Ученик Симон

   В тот день для рыбака началась великая школа постижения истины. Удивительно! Когда-то он рассуждал недоверчиво о Слове Божьем и пришел к выводу, что можно рискнуть и последовать ему. И вот Иисус сказал: отплыви на глубину. Но когда он отбросил всякие суждения и бросился в прах перед Иисусом, то услышал: Следуй за мной! Люди, которые никого не судят, вот кто мне нужен. Те, которые осознают себя грешниками. Грех не препятствие для Царства Божьего. Я сделаю тебя ловцом человеков.
   О греховности Симона речь не шла. Когда он признал Иисуса Господом, греховность его обратилась в прощение. Знак, свидетельствующий о многом. Людям просто опасно открывать глаза на их грехи. Что делать человеку, ясно осознающему свои грехи? К счастью, люди к этому просто-напросто не прислушиваются и только ожесточаются, когда им открыто указывают на их подлости. А если бы было иначе, отчаяния им не миновать. Иисус простил Симона незаметно для окружающих, увидев, как рыбак нуждается в спасении.
   Мы обходим стороной грешного человека, Иисус же именно к нему и направляется. Милость творит покаяние, а не наоборот. Обличать грехи вправе лишь тот, у кого наготове прощение. Самый могучий проповедник покаяния, которого когда-либо знала земля, выступил, как известно, лишь после того, как Небо повелело: «Утешайте, утешайте народ Мой, говорит Бог ваш; говорите к сердцу Иерусалима и возвещайте ему, что исполнилось время борьбы его, что за неправды его сделано удовлетворение…» Лишь после этого раздался глас вопиющего в пустыне.
   «И, вытащив обе лодки на берег, оставили всё и последовали за Ним». Это нужно себе представить. Те люди занимались определенным ремеслом. Явно не богатые, но, возможно, по своим понятиям и не бедняки. По общественному положению близкие Иисусу. И именно они, бросив все как есть, последовали за ним. Для большинства жертва непосильная. Более зыбкого и неопределенного, чем призыв Иисуса, и представить себе невозможно. Но ему повиновались с радостью. Они ощутили близость Царства Небесного. Вот подлинно библейские чудеса. Это беспрекословное следование людей за Иисусом без каких-либо предрассудков и сомнений. Такое куда удивительнее, нежели ловля рыбы, исцеление больных и все прочее, обо что спотыкаются люди, и объясняется только всепобеждающим присутствием Царства Божьего на земле.
   Впрочем, выражение «ловцы человеков» следует понимать правильно. В нем заключен смысл происшедшего в то утро. Обычно людей не ловят как рыб. Их вовсе не нужно заманивать хитростью или устраивать им западню. Напротив, они должны приходить толпами, массами, руководствуясь внутренними побуждениями и ясно осознавая, что делают, подобно рыбам в то утро на Геннисаретском озере. Ученикам же нужно быть всего лишь готовыми принять их в раскрытые сети.
   Дорогой читатель, а ты когда-либо видел или испытывал на собственном опыте, чтобы так поступали с людьми? Я лично никогда. Мне хорошо известно, что людей можно перехитрить и увлечь всевозможными диковинами. Но тогда нужно сплести прочную сеть и поставить ее в темноте, иначе вся рыба, увидев сеть, уплывет подальше. Но Симону было велено забросить свою сеть днем и не у берега, где рыбе, иначе как в сеть, плыть некуда, а на глубине, где она может легко ее миновать. И рыба ловилась хорошо, чего им, несмотря на все старания, не удалось даже ночью. Рыба должна приходить стаями и с радостью заходить в сеть до тех пор, пока сеть не прорвется. И даже тогда она не попытается уйти из нее. Вот они, признаки Царства Небесного и его времени.
   Последовать такому призыву – вовсе не жертва, а чистейшее наслаждение благодатностью происшедшего. Симон сумел ощутить это и потому оставил все и последовал за Иисусом. Подлинно побудило его к тому Царство Небесное. Оно незаметно приблизилось к Геннисаретскому озеру и явило себя ясным для человека образом, вошло в рыбацкую лодку и в жизнь рыбаков, обнаружив себя в рыбной ловле. Оно являет свою славу в земных делах и стремится стать осязаемой реальностью. Царство Небесное приходит совсем неслышно, и вот уже оно здесь. Но оно и уходит снова. Тогда наступает ночь. Тогда можно всю ночь напролет ловить рыбу хоть сетью, хоть удочкой – все равно ничего не поймаешь.
   Лишь Царство Небесное в состоянии привлекать и удерживать людей. Где его нет, там человек вряд ли склонится к Богу. Конечно, и тогда встречались люди, не знавшие Царства Небесного. Оно ведь приходило совсем просто, без грома и молний, без крови, огня и клубов дыма. Оно пришло, когда рыбаки ловили рыбу. Совсем не по-библейски. Вот если бы Иисус, к примеру, бросил наземь посох и велел ему сделаться змеей, тогда бы все его признали и стали почитать подобно Моисею. А он поступал не по букве Библии, он действовал в духе и потому был понятен только простым, доверчивым людям, не особо разбиравшимся в религиозных догматах.
   Прийти оно может только так. Царство Небесное принадлежит Богу, а Бог связан со всей природой. Природа – Его откровение. Поэтому истинное Царство Небесное есть продолжение природы, и оно проявляется там, где его по религиозным меркам искать и ожидать вовсе не следовало бы. Но оно неожиданно предстает перед нами, как во время той проповеди рыбакам. Имеющий глаза да увидит, пусть он оглядывается вокруг в поисках Царства Небесного. Бесхитростные и правдивые увидят его первыми.

«За Ним следовало множество народа»

   Все помыслы Иисуса были устремлены к народу, к обыкновенным людям. Обратить мир к Отцу было его единственной целью, в достижимость которой он верил и к которой неотступно стремился с исключительным бесстрашием и мужеством. Однако нужно было привлечь массы на свою сторону.
   Кому принадлежат народные массы? Кому принадлежит хотя бы один человек? Как их привлечь на свою сторону? Привлечь людей на свою сторону – означает завладеть ими настолько, чтобы на них можно было положиться. В отношениях с отдельными людьми это уже исключительно большая редкость. Что же тогда говорить о массах?
   А кто же способен похвастаться властью над массами или, по крайней мере, их помощью для свершения великих дел? Такие люди встречались – они воспринимали народные массы как единое целое, и секрет их успеха сводился к подчинению этого единого целого некой единой воле, направлявшей к определенной цели. В результате такое воздействие на массы было не чем иным, как насилием над ними. Всякий человек, попытавшийся или сумевший оказать хотя бы небольшое сопротивление, был впоследствии раздавлен мощью тех же самых народных масс. Но нельзя сказать, чтобы таким образом массы можно было действительно привлечь на свою сторону. Поэтому весь ход мировой истории отмечен прискорбным непостоянством масс. Ничего удивительного. Властители были тиранами, а ни одна тирания, ни внутренняя, ни внешняя, не длится вечно или хотя бы достаточно долго, ибо она противоестественна. Тираны пренебрегают подлинной сущностью человека, они действуют исключительно поверхностно.
   Привлечь людей на свою сторону можно лишь тогда, когда они сами сделают свободный выбор, устремившись за тем, кто связан с ними прочными узами, ибо все его существование пронизано заботой об их благе. Личность, провозглашающая великую цель, – вот кто людям нужен. Поэтому Иисус смело сказал: все до меня были ворами и разбойниками, людьми, эксплуатировавшими народные массы в собственных интересах и жившими за их счет. К этому он мог бы еще добавить: и после меня все будут поступать так же. Да, Иисус единственный, кто со вниманием относился к нуждам масс. И тот, кто хочет влиять на них подобным образом, неизбежно должен поступать в духе Иисуса. Всякий, пришедший не как Иисус, приходит как вор и разбойник, и успех его недолог.
   Так как же действовал Иисус? Если присмотреться повнимательнее, то любая масса людей распадается на отдельные группы, которые осознанно или неосознанно повинуются своему лидеру. А посему простейший путь таков: попытаться заручиться поддержкой самых авторитетных людей в народе и через них или вместе с ними управлять народными массами. Но Иисус обходился без таких лидеров. Он шел прямо в массы и шел единственно верным путем – от человека к человеку. На первый взгляд, общаться, видя перед собой каждую отдельную личность, – самый трудный путь. Но, действуя именно таким непривычным и в то же время естественным способом, Иисус достиг невозможного.
   Для Иисуса важен был любой человек, нуждавшийся в его помощи. Оказывая ему помощь, он делал его своим посланцем, разносившим весть о нем среди людей, находившихся в таком же бедственном положении. Идти навстречу массам было вовсе не нужно, напротив, от них приходилось даже защищаться. Всегда куда сложнее удержать влияние на массы, нежели приобрести его. Впрочем, это не составило для него большого труда. Ему нужно было всего лишь применять свой дар помогать людям, и массы неотступно следовали за ним.
   Так в чем же заключалась помощь Иисуса? Если задать вопрос, что людям нужно, то в 99 случаях из 100 ответ будет таков: денег! Но вот именно денег Иисус никогда и никому не давал. Для него не существовало проблем, решаемых исключительно с помощью денег. Бог сотворил мир, а люди – деньги. Стоит только подступиться к проблемам с позиций Бога, как самые запутанные на свете дела обязательно распутываются без всяких денег. Помощь Иисуса сводилась к тому, что он повсюду восстанавливал естественное положение вещей и в каждом человеке, нуждавшемся в нем, выявлял прежде всего образ Божий. А это как раз то, что каждому в действительности нужно. Ибо любые трудности в жизни возникают там, где происходит нечто противоестественное. Их преодоление только с помощью денег, как правило, не более чем продолжение того же противоестественного. Самое большее, на что деньги способны, – лишь временно облегчить бедственное положение, но действительно устранить его они просто не в состоянии.
   Кто хочет помогать по-настоящему, тот должен являться без денег. Беда коренится в самой глубине человеческого существа и представляет собой не более чем видимое выражение таящейся от глаз противоестественности. Если бы в самом сокровенном уголке души можно было привести в действие рычаг помощи, то любая внешняя беда непременно бы отступила. Она оказалась бы отрезанной от корней жизни, более того, ее тотчас же можно было бы устранить. Жизнь человека лишь тогда истинна, когда он пребывает в Боге, в этом случае она отвечает его человеческой природе и является зримым выражением скрытого бытия Бога. Без такого слияния с Богом естественной жизни человека свойственны мучительные проявления скрытых недостатков. Они отражаются на всем, что в данный момент наиболее подвержено бедам и страданиям, будь то органы тела или нечто внешнее, например, члены семьи, семейные отношения или просто жизненные обстоятельства. Как только мы попали в затруднительное положение, нужно себя спросить: на что противоестественное во мне указывает ситуация? Кому не знакомы страх и беспокойство, тот живет без Бога. Бедность сама по себе противоестественна. Болезни? В Боге нет никаких болезней. Они, как правило, телесное выражение страха. Старайтесь обращать любую беду в новый стимул для поиска веры, пути к Отцу.
   Нас таких, какие мы сегодня есть, постоянно преследуют беды, которые уже стали нашими повседневными гостями. Но это, в принципе, составляет наше счастье, ибо испытания – неподкупный свидетель нашей истинности, по сути наша дворянская грамота и одновременно то основание, на которое опираются наши надежды. Ведь тем самым наша истинная сущность выражает свое несогласие с нашим небожественным бытием. Уже одним своим появлением бедствия пробуждают в нас надежду на их преодоление. Если бы с тяготами можно было справляться и без Бога, с помощью денег или иных средств, то человечеству настал бы конец. Но если бы над человечеством воссияло присутствие Бога и оно ощутило бы единение с Ним, тогда все беды стали бы ненужными, и наша истинная природа оказалась бы восстановленной во всей своей полноте и чистоте.
   Это и произошло в Иисусе. Его жизнь пребывала в Отце и разворачивалась в согласии с Ним. Поэтому в нем обстоятельства восстанавливали свою первоначальную истинность. Общность с Иисусом становилась залогом обновления. Кто приходил к нему и решался сделать его свидетелем и товарищем собственных бед, тот находил в нем и их решение – более того, находил в нем свою истинную природу, а вместе с ней и Бога. Человек приближался к Иисусу, изнемогая под тяжестью своих бед, а уходил, вознося хвалу и благодарность Богу. Кто сохранял в себе это состояние и чувство единения с Богом, того не покидали и божественные силы, полученные им от Иисуса. Кто же позволял их смыть потоку повседневности, на того, естественно, опять наваливались беды.
   Тем самым каждый человек, приступающий к Иисусу, вовлекался в некое переживание. Его личный жизненный опыт пополнялся небольшим рассказом о проявлении божественной силы, что помогало ему постичь сущность Бога и самого себя, и причем куда яснее, нежели, скажем, с помощью какого-либо учения.
   Вот так Иисус поучал народ в его единстве отдельных личностей, прибегая к помощи незначительных на первый взгляд событий – с ним и вокруг него, – которые они наблюдали. Единственный способ зародить в людях новые мысли и открыть им глаза – это заставить их переживать происходящее. Так же можно поучать и любого человека, даже самого бездарного. Понятия и учения предназначены лишь для тех, кто более или менее духовно одарен. Желающий помогать всем идет путем фактов. Опираясь на них, каждый выберет для себя правильное направление. Только факты прочно оседают в памяти. Учения же развеиваются как дым, если они не сопряжены с какими-либо событиями.
   Кто следует таким путем, тот увлекает за собой и людей, и ему не нужно опасаться, что они постепенно разбегутся. Каждый человек охотно пойдет вместе с ним, получая одну милость за другой. Он будет демонстрировать свою принадлежность к истине все новыми и новыми поступками и тем самым проявит свою свободу, свою приверженность истине. Вот когда человек почувствует себя в истине, которая разрешает любые проблемы, и при этом ни сама помощь, ни тот, кто ее оказывает, не станут посягать на его личную свободу. Он ведь принял не благодеяние, закабаляющее его и создающее другие проблемы, без которых благодеяния не обходятся, а действительно избавился от бед, стал воистину свободным благодаря раскрепощающему, отрадному, упоительному единению с Богом.
   Конечно, такие переживания нужно было запечатлевать в душе и как бы выстраивать из них цепочку фактов. Это достигалось непрерывным послушанием Богу. Смирение всякий раз становится новым переживанием, которое человек создает для себя сам. Таким образом, Иисус показал нам, как можно всем и каждому пребывать в истине, делающей людей свободными.
   А если продолжить ход рассуждений, то, по сути, Иисус – единственный, в ком свобода получает свое развитие. Ведь никто и никогда не воздавал должное своеобразию каждого отдельного человека. А беда каждого уникальна, но Иисус находит для нее такое решение, которое оказывается единственно возможным в данном случае. И при этом он избавляет от беды не какими-то колдовскими чарами – Иисус восстанавливает первоначальную природу того, кто потерпел бедствие, и страданию больше нет места. И каждый человек, столь непохожий на живущих ныне и живших прежде, почитается и укрепляется Иисусом именно в своей непохожести. В результате вокруг Иисуса собираются только единственные в своем роде изначальные души, которые переживают бурю восторга, достигнув своей природной самобытности, и ощущают себя людьми.
   Более полное проявление свободы отдельного человека – вот естественное следствие разговоров Иисуса с людьми и его отношения к ним. И этого нельзя не заметить.
   Люди всегда стремились развивать и приумножать все, что сулит благо не только им, но и народу в целом: культуру, науку, богатство, честь, – но только не свободу, личную свободу. Такого с ними не случалось никогда. Свободе повсюду приходилось пробиваться самой, пуская в ход всю свою стихийную, безоглядную силу, порождаемую громко заявляющей о себе жаждой сохранения собственного бытия. Она никогда не вырастала росточек за росточком, а всегда прорывалась подобно запруженному потоку. Но вокруг Иисуса она ширится естественным образом, без всякого понуждения становясь упоительной реальностью для каждого человека.
   Иисус – спаситель народных масс. В его глазах ценен каждый отдельный человек, и каждому он помогает обрести свои человеческие права, потому что все они – люди и, следовательно, чада Божьи.
   Иисус – самый верный друг народных масс. Они всегда готовы приветствовать его возгласами ликования. Просто они никак не могут его узнать, поскольку его образ сильно искажен. Но он обязательно им встретится. Это видно хотя бы из того, что в массах все сильнее и сильнее просыпается жажда свободы. Этого не следует пугаться. Свобода никогда вреда не приносила. Свобода – это и тоска по природе, по спасению. Она пробуждается не без помощи Иисуса, Освободителя. Важно лишь, чтобы мы научились поступать сообразно ему.

Неужели это он?

Царство Небесное пришло к труженикам

   Пожалуй, здесь уместно привести небольшую историю, рассказанную Матфеем. Иисус был зван в один дом и, сидя с хозяевами, а может быть, и с несколькими своими спутниками, вел задушевную беседу. Тут открылась дверь, вошел сосед и без всяких церемоний уселся рядом. За ним потянулись и другие, как это водится у простолюдинов, когда в доме важный гость. Наконец, комната заполнилась людьми. Пришедшие помалкивают, беседу ведет сам гость. Его речь порождает вопросы, и он дает на них ответы. Всем постепенно становится приятно и уютно.
   Сами того не осознавая, но все же ощущая это, люди вскоре погружаются в бесхитростную атмосферу глубокого покоя и внутреннего единства. Родные сердцу отзвуки дома Отца Небесного. С бедняками разговаривают по-доброму. Трудно вообразить такое в светском салоне. Там много обертонов, нарушающих простоту сказанного. Впрочем, там всегда говорят учтиво, и беседа ведется исключительно в дружеском и милом тоне. Но у бедных суровая действительность говорит грубым языком. Какой праздник, как это непривычно, как трогает душу, когда Иисус непринужденно сидит с ними, разговаривая так по-доброму!
   Поскольку Иисус столь сострадателен и милосерден к людям, то не заставляет себя ждать и вопрос: а может, он разбирается в тех тяжелых недугах, которые поразили их детей и соседей, или, чего доброго, и исцелять их умеет? Думают, что он все может. К врачам и помощи людей «образованных» простой человек всегда относится настороженно и с недоверием. Пока он говорит, кто-то приводит слепца и просит Иисуса исцелить его. Кто с бедняками ласков, так что они чувствуют дыхание искренней любви и наполняются радостью и миром, тот наверняка умеет делать слепых зрячими. Вступление в это общество было равносильно вступлению в Царство Небесное, и подобное ощущал каждый. Разве может тут слепой оставаться слепым? Но он стал зрячим не сам по себе. Тут не обошлось без прямого общения с Иисусом, его прикосновения, слова, а может быть, и нескольких слов, короткой беседы с глазу на глаз, которая у простых людей ведется весьма откровенно. Но без Иисуса никакого Царства Небесного нет и в помине, а следовательно, нет и его сил.
   Беседа шла своим чередом, и вдруг раздались мужские шаги, кто-то тащил тяжелую ношу. Внесли калеку, нищего, и положили перед Иисусом. Бедность не так уж обременительна для здорового, но вот для калеки – поистине адская мука. У Иисуса ад встречается с Царством Небесным, тьма – со светом, бесследно исчезая перед ним и превращаясь в ничто. Повинуясь его слову, калека вскакивает на ноги и восхваляет Бога, Который, оказывается, совсем рядом и слава Его безмерна.
   Но тут его славословия прерывает жалобный стон. Все поворачиваются к открытому окну. Ужасная, отвратительная картина. Князь ужасов, проказа, заглядывает к ним своими язвами. Как это отвратительно для того, кто носит прокаженного, и опасно для прохожего. Разумеется, прокаженным было строго запрещено приближаться к здоровым. Но народ не верит в возможность заражения, да и какое дело прокаженному до запретов, когда он в отчаянии.
   Неизлечимых болезней не бывает, как и неизлечимых больных. Но есть скверные помощники. Не каждый целитель способен обнаружить подлинные истоки и обиталище злого недуга. Однако пред Иисусом страдания отступают, а самое главное – исцеленный воспринимает здоровье как прощение Отца. Он не только вернулся к новой телесной жизни – он вступил в Царство Небесное. Правда, многие тому не придают особого значения и вскоре снова оказываются далеки от Царства Небесного. Исцеления, как и любые внешние дары, часто пробуждают одну лишь похоть, и вновь обретенное здоровье, как правило, начинает служить чувственному, вместо того чтобы служить Отцу. Но кто пребывал в единении с Иисусом, которое его не только исцелило, но и освятило, тот обретал блаженство навсегда.
   Сколько же у Иисуса было дел, когда его окружали люди! Подобные исцеления ведь не просто слова. Слово – лишь сопутствующее выражение, оно – легкое одеяние серьезных дел, способ установить контакт между двумя душами. Вся тяжесть болезни, проказы, вины падала на Иисуса. Именно в нем вина должна была обратиться в прощение, болезнь – в исцеление. Это требует такой мощи бытия, что на подобное сегодня вряд ли кто способен. Словосоставление – дело нетрудное и малозначимое, но являть собой силу истины и давать ей излиться из себя – труд титанический!

Как исцелял Иисус

   Впрочем, по-прежнему здесь остается нерешенной одна загадка, хотя справиться с ней нашему уму все же под силу. Ведь лечил не только Иисус, то же делали и его ученики, а позже в еще больших масштабах и апостолы. Никто не спорит: они лечили его именем и по его поручению, будучи общниками его жизни. Никакого исцеления без божественной силы и быть не может.
   Как же это происходило? Были то чудеса, нарушавшие обычное течение естественных законов? А может быть, деяния, глубочайшим образом связанные с самой природой? Нам представляется возможным только последнее.
   Но тогда тем более встает вопрос: как же такое происходило? Какими естественными путями пользовался Иисус, чтобы сломить довлеющий над человечеством закон, если так можно выразиться, его зараженности? Был только один-единственный путь, им-то и шел Иисус – путем, который всех вел к Отцу.
   Говоря нашим обычным языком, в своих деяниях он руководствовался примерно следующим рассуждением. Если все исходит от Бога, то все сущее происходит из духа и имеет двойное бытие. С одной стороны, как явление. Это все видимое, материя во всех ее бесконечных формах и проявлениях. В таком качестве, пребывая как явленное, оно доступно нам исключительно через чувства, и влиять мы можем на него тоже исключительно чувственным образом. Если нечто доступно зрению, то это воспринимается и осязанием и т. д. Но такая сторона человеческого бытия состоит из одних неопределенностей. И все потому, что мы подвержены различным иллюзиям, но прежде всего наши органы чувств удивительно несовершенны. Правда, мы пытаемся их улучшить с помощью микроскопов, подзорных труб, телефонов, всевозможных машин и механизмов. Но как бы там ни было нам доподлинно известно, что наше восприятие страдает весьма ощутимыми изъянами и компенсировать их абсолютно нечем. Ни для кого не секрет, что многие животные намного превосходят нас остротой своих органов чувств и воспринимают то, что нам просто недоступно. Скажем, какой орган способен уловить колебания, лежащие между самыми высокочастотными звуками и самыми низкочастотными цветами радуги? Никто не сомневается в их существовании, но у нас просто нет такого органа чувств, который мог бы уловить их в каком-либо виде, будь то звуковое колебание или цвет. Наши органы чувств несовершенны, и поэтому все воспринятое ими крайне недостоверно.
   Но у нашего бытия есть и другая сторона. Оно не только явление, но и мысль. Это более глубокая форма. В основе любой вещи лежит некая мысль, фрагмент духа. «В начале была мысль», – сказал как-то свидетель того времени. И лишь потом возникла вещь, которая всего лишь проявленная мысль. Как мысль я воспринимаю вещь независимо от своих чувств, непосредственно с помощью духа. Вот если бы создать такой соединительный мостик, через который один дух воздействовал бы на другой, – он стал бы куда более надежным путем познания, нежели чувственный, опирающийся на явления.
   Иисус повсюду искал Отца. За каждой вещью и бытием непременно должен скрываться дух Отца. И потому Иисус никогда не останавливался на чувственном впечатлении, он не успокаивался до тех пор, пока не обнаруживал Отца. Тогда Иисус видел вещи с позиции Бога, более того, взирал на них как бы глазами Отца. По ним он замечал Его отеческую заботу, совершенно не зависевшую от формы их проявления.
   Так же он смотрел и на людей. Человек с позиции Отца очень часто выглядит совсем не похожим на ту свою сегодняшнюю реальность, которая доступна нашим органам чувств. Даже сквозь самую что ни на есть плотную оболочку болезни он представал взору Иисуса как чадо и сын Отца Небесного. Под властью этой мысли именно между Иисусом и Отцом возникала некая связь, обращаемая им на благо страждущему. Страждущий тоже ее ощущал, и опять-таки без посредничества чувств. Дух Иисуса воздействовал на дух страждущего, и тот ощущал: здесь действует сила любви, ее не отталкивает моя отвратительная внешняя сторона. Такие охватывающие человека мысли воспринимаются им как ощутимое проявление некой силы. Мы все непосредственно воспринимаем мысли, некие духовные лучи, исходящие от других людей. Особенно дети, которые еще сохраняют удивительную чуткость и по-детски крайне впечатлительны, очень ясно различают образ мыслей и настроение людей, с которыми им приходится иметь дело.
   Тогда в страждущем зародилось некое сознание – его Иисус называл верой. Соприкосновение духа Иисуса с духом Отца, осознание Бога, переданное больному через Иисуса. Человек вдруг увидел самого себя возлюбленным чадом Божьим. В то же мгновение власть болезни оказалась сломлена. Страдалец больше не чувственное явление, а чадо Божье. В результате затаившееся здоровье, сокрытое бытие в Боге, проявилось во всей своей полноте и обрело такую мощь, что оказалось способно преодолеть оболочку недуга и явить человека здоровым возлюбленным чадом Божьим. Вот как помогала вера.
   По-видимому, такое непосредственное восприятие одним духом другого обычно затуманивается чувственным восприятием вещей. К Иисусу оно тоже пришло не само собой, а стало результатом тридцатилетних поисков, когда он к каждой вещи подходил с неизменным вопросом: а где здесь Отец? В конце концов и нам удается, отстранившись от чувственных впечатлений, прочно удерживать свой взгляд на Отце – тогда наш дух неизбежно обретает могучую силу. И тогда мы уже не чувствами воспринимаем все проявления, а силой своего духа влияем на их сущность.
   Вот тут-то мы действуем в духе Отца и можем довольно эффективно повлиять на ход бытия. Изменения, вызываемые тогда нами, не взаимодействуют с законами природы, проявляют истинную, внутреннюю, святую, божественную сущность природы.
   Вот к чему приводили действия Иисуса. Его деяния были поступками истинного человека, который в Отце обрел свою подлинную человеческую природу. Становится также понятно, почему и его ученикам удавались подобные дела. У него они учились всюду видеть Отца, всюду устанавливать невидимую связь одного духа с другим. И как только благодаря их содействию дух других людей тоже обретал такую связь или веру, результат был гарантирован. Иисус однажды выразит это своеобразным, до сего времени совершенно непонятым речением: «Кто жаждет, иди ко Мне и пей. Кто верует в Меня, у того… из чрева потекут реки воды живой». Это может означать только одно: Иисус на все окажет живительное отрадное воздействие и средоточием этой бьющей ключом жизни будет его тело. В этом нет ничего удивительного, ведь тело – обиталище духа, пребывающего в такой вере.
   А коли это так, и Иисус на многих людей подобным образом повлиял, благодаря чему они учились действовать с помощью духовных сил, тогда становится ясным и дальнейший путь их развития. Эта духовная сила требовала, чтобы ею пользовались, поскольку любая сила, оставаясь без применения, теряет свои свойства. Как только чувственные впечатления вновь брали верх, исчезала и способность к духовному воздействию. Павел однажды произнес: «…в членах моих вижу иной закон», подразумевая под этим пребывание в плену у чувств. Этому закону он противопоставил закон души, то есть духовную сторону человека, нашедшего свою связь с Богом. В чувственном мире истинная природа кажется чудом, и она неподвластна человеку, пока он раб своего чувственного естества.
   И как только подобное произойдет, уже совсем непросто помочь духу снова вступить в свои права. Поэтому Иисус и говорит, что сегодня тот день, когда он должен действовать. Но однажды вновь наступит ночь, и тогда уже никому не удастся поступать по правде. Даже если будет отчетливо видна греховность времени. Но не вызывает сомнений и то, что и эта ночь – еще не конец.
   Если людей будет волновать вопрос об Отце и о Царстве Небесном, то они обязательно вновь откроют этот естественный путь духовного воздействия через веру. Просто нам, поколению естествоиспытателей, на это потребуется некоторое время. И нам суждено добраться до существа природы исключительно через явленное.
   Правда, тогда подавляющее большинство людей были от этого далеки. Они, конечно, чувствовали эту могучую силу, но не более. Она-то и несла больным отраду. Но в души людей, скептически настроенных, она могла вносить диссонанс.

Иоанн, сомневающийся

   У только что вошедших двоих мужчин внутреннее смятение явно преобладало над ощущением блаженства. Они ничего не сказали, но это было заметно. Можно ведь и молчать красноречиво. Мужчины уселись и с выражением подчеркнутой почтительности, являющейся скромным достоянием простого человека, тихо и терпеливо дожидались подходящего момента. Им была неведома манера прерывать других и вмешиваться в их беседу.
   Появившиеся мужчины были людьми серьезными. Впечатление внутренней серьезности усиливалось их пренебрежительным отношением к собственному внешнему виду. Заострившиеся черты лица, мрачные глаза. Взгляд отчасти торжественный, отчасти недовольный, а сомкнутый рот окружали строгие складки. Казалось, будто эти двое внесли в наполненное радостью Царства Небесного помещение тяжелую, полную скорби ношу. Отягощенных своими мыслями людей не развеселишь даже самым радушным приемом, от этого они, пожалуй, станут еще угрюмее.
   И тут кто-то из присутствующих, не обращая внимания на пришедших, хотя и сидел с ними совсем рядом, едва слышно, не скрывая своего радостного восхищения, проговорил: для него нет ничего, совершенно ничего невозможного! Недавно приходим в один городишко – я это видел своими глазами – и только хотели уже войти в городские ворота, как навстречу нам похоронная процессия. Громкий плач, причитания. Да и случай был весьма печальный. Единственный сын и опора почтенной вдовы. Мы посторонились, чтобы пропустить покойника. А Иисус выходит на середину улицы и с пылающим взором преграждает процессии путь. Вид его гневный и даже грозный. Все с удивлением останавливаются, лишь безутешная мать его не заметила, продолжая плакать и кричать. И тут он повелительным тоном обращается к ней: не плачь! И, подступив к мертвецу, что-то ему крикнул – и тот, повинуясь, поднялся. Правда. Так все и было! Сам видел. Тот спустился с носилок, и носильщики и весь народ от ужаса чуть было не разбежались. Но пока все еще стояли в оцепенении, он взял ожившего за руку и подвел его к матери. И тут ужас обратился в радость, люди стали плакать, падали на колени, принялись молиться, ликовать и благодарить Бога. А он тем временем потихоньку ушел. Такого пророка сроду не бывало. Ах, ведь уже сегодня Царство Небесное подле нас. Бог нас посетил. Кто бы мог подумать!
   Рассказчик умолк, в его глазах блестели слезы. Складки вокруг рта обоих пришедших стали еще глубже, на лбу обозначились морщины. Взгляд Иисуса упал на сидевших рядом с рассказчиком и остановился с немым вопросом на мрачных пришельцах. Ему казалось, будто на них и впрямь лежит какой-то груз. Нечто мрачное вторглось в Царство Небесное и не рассеивалось даже в нем. Иисус это видел, и увиденное стеснило его дух.
   Под его взглядом оба почувствовали, что их момент настал. Старший откашлялся, немного подался вперед. Все с нетерпением смотрели на них.
   – Я и, вот, мой друг, – начал он, – мы пришли от Иоанна, который сейчас в темнице. – Немая тишина. – Иоанн послал нас сюда, он велел спросить: «Ты ли Тот, Который должен прийти, или ожидать нам другого?»
   Вопрос прозвучал подобно мрачной тени, внезапно набежавшей на светлое общество, словно гремящий кандалами узник появился среди веселых гостей брачного пира. Кто до сего момента имел бесхитростную и радостную веру, теперь озадачился и заколебался. Иисус вдруг показался подозрительной личностью – ведь в нем сомневался сам Иоанн, великий могучий пророк, у которого все они побывали, все им были крещены, все ему исповедовали свои грехи. Как же тяжело простому человеку разобраться в своих опасениях! Они так верили и Иоанну, и Иисусу, а теперь кому верить? Он ли это?
   Отчего такой странный вопрос задает Иоанн? Наверное, потому, что он не понимает поведения Иисуса. Все получилось совершенно иначе, чем он себе представлял. Иоанн ожидал ревностного, гневного судию, а явился Агнец Божий, принявший на себя грехи мира. Он ждал того, кто могучей рукой в огне, крови и дыму жертвенников перевернет все человеческие отношения, а на самом деле пришел тихий друг бедняков, который ходил дружелюбно по хижинам простых людей и не обращал внимания на закоренелых грешников. Он даже не притронулся к секире, заботливо оставленной Иоанном при корне дерев, скорее даже окопал и удобрил деревья, нежели их срубил.
   Но Иоанн придерживался Библии, Иисус же нет. Ни один человек не мог себе вообразить, что Мессия придет так, как пришел Иисус. Скорее ожидали, что все произойдет так, как грозил им Иоанн. Представления Иоанна разделяли многочисленные его приверженцы – иоанниты. Он уверовал сам в свое учение, и, пожалуй, еще больше – его ученики. В душной темнице свободному сыну пустыни образ Мессии рисовался в еще более мрачных тонах. Разве он неправ? Разве было когда-либо время, более достойное суда, нежели то, когда посланник Божий, имя которого возвестил предстоящий самому Богу ангел и который, стало быть, на небе считался личностью весьма значительной, вынужден томиться в темнице, отрешенный от всякой плодотворной деятельности? Из-за легкомысленной чувственной женщины он оказался тут, вместо того чтобы, отдавая себя великому делу, готовить путь Господу. Можно представить, что Иоанн и в темнице не склонял гордо поднятой головы, как пленный офицер, чей одержавший победу главнокомандующий стоит перед воротами крепости. Но, впрочем, все получилось совсем, совсем иначе.
   Похоже, Иисус не знал о случившемся ничего и не проявлял об Иоанне никакой заботы, занимаясь мелкими делами. Он превращал воду в вино, способствовал успеху рыбаков, распылял свою силу, расходуя ее на бесчисленные скорби людей… А что же великого он совершил? Ирод вряд ли подозревал, что именно здесь и может быть Мессия. Придворная жизнь, пустая дворцовая суета – все шло своим чередом, и ничто не нарушало заведенного порядка. А тот, кому следовало бы стать помощником и вымести свое гумно, кто должен был бы своим огнем окрестить это разложившееся время, у того по причине исключительной занятости на подлинно великое времени не хватало. Так он ли это?
   По сути точный ответ на этот вопрос знал именно Иоанн. Крестивший Иисуса, скорее всего, понимал, кто такой Иисус. Но само учение Иоанна, по-видимому, оказалось сильнее того, в ком оно жило. Так ведь всегда и получается. Человек, однажды усвоивший некую научную систему, уже не в состоянии правильно судить о чем-то будущем, находящемся пока в стадии становления. Еще ни разу исполнение библейского пророчества не было понято правильно, исходя из самой Библии. Пророчество следует понимать согласно духу, а не букве вероучения. Сегодня мы распознаем, как и когда исполнялись ветхозаветные пророчества, а современникам это было совершенно неочевидно. Исполнись сказанное, например, в Откровении Иоанна, – люди вряд ли догадаются, что сбывается давно предсказанное. И уж точно не догадается ни один из тех, кто имеет на этот счет прочные научные представления.
   Наверное, поэтому Креститель и вынужден был томиться в тюрьме, прервав столь рано дело всей своей жизни, что в его воззрениях, застывших и жестких, не было места новому образу Иисуса. Не жертвой случая и похотливой женщины оказался Иоанн. Его тюрьма стала как бы видимым воплощением того мрачного учения, в которую его заключило собственное мышление. Он прочно увяз в нем и не смог, отрешившись от него, свободно и радостно возвещать Царство Небесное, как то делал Иисус.
   Предубеждения неминуемо оборачиваются жестокостью, нетерпимостью, насилием. И вторгшись тогда угрюмо в общество людей, озаренных лучами Царства Небесного, своим вопросом они потребовали от Иисуса ни много, ни мало как подчинения себе. Правильный образ Христа должен складываться на основе Священного Писания и ясного понимания того, каков он есть, этот великий богочеловек. Иисусу следовало бы вести себя подобающе и, стало быть, принести себя в жертву представлениям иудеев о нем самом. Но Иоанн и его последователи, естественно, были далеко от мысли, что нужно изменяться им самим, а не Иисусу.
   Ах, так было всегда, и наше время – не исключение. Его ведь никогда не узнают, потому что знатоки Библии составили совсем иной его образ, никак не соответствующий тому, кем он осмелился быть!
   Ты ли Тот, Которому должно прийти, или другого ожидать нам, детям Божьим, знатокам Библии? Это был уже не вопрос, а скорее настойчивое вразумление, граничащее с требованием. Произнесенные самым могущественным человеком того времени, эти слова звучали чуть ли не угрозой, которую ни Иоанн, ни его окружение таковой ясно не осознавали. Если ты так будешь поступать и дальше, не сотворив вскоре ничего такого, отчего бы содрогнулись и Небо, и ад, мы тебя ни за что не признаем, Слово Божье и собственная совесть нам того не позволят.
   И что же Иисус? О, он ведь шел путем к Отцу, а не путем величайшего теолога своего времени. Он, пожалуй, еще ни разу не давал более любезного и серьезного ответа, чем тот, который услышали ученики Иоанна: пойдите, скажите Иоанну, что вы видели и слышали. Мрачные приверженцы Иоанна, вознамерившиеся образумить Иисуса, обратились после такого самого что ни на есть смелого шага в преданных посланников Царства Небесного. Всю его славу, которой наполнилась эта комната, им надлежало перенести в темницу, где томился Иоанн, и сообщить бедному узнику Благую весть: «Слепые прозревают, хромые ходят, прокаженные очищаются, глухие слышат, мертвые воскресают, нищие благовествуют». Эту Весть им нужно было донести до сомневающегося и тоскующего Иоанна, чтобы он почувствовал себя счастливым и блаженным, и где – в тюрьме: «И блажен, кто не соблазнится о Мне!» О, насколько близким, насколько очевидным может быть блаженство! Ты, Иоанн, блажен уже сегодня, если видишь меня и принимаешь таким, какой я есть, и не желаешь сделать другим, а скорее, готов пожертвовать ради меня своими убеждениями. Блажен каждый, кто способен принять живого Спасителя, отбросив собственные представления о нем!
   То был день величайшей победы Иисуса. Исцелить слепых, хромых, прокаженных, глухих, воскресить мертвых – дело не самое трудное. Но вот превратить людей с твердыми, застывшими и, чего доброго, опирающимися на Библию убеждениями в радостных человеков Царства Небесного, которые не станут соблазняться, встретившись с чем-нибудь непонятным, – вот это, пожалуй, победа.
   У тех двоих точно пелена упала с глаз и на душе стало удивительно легко и отрадно, когда под дружеским взглядом и словом Иисуса их мрачное учение рассыпалось в прах, уступив место Царству Небесному и блаженству. Они тотчас встали и понесли радостную весть об обретенном ими блаженстве в тюрьму. Нужно было спешить, чтобы поделиться им с узником.

Кем же был Иоанн?

   Иисус долго молча смотрел им вслед. Его мысли устремились за ними подобно осиянным светом посланцам Царства Небесного. А может быть, они обогнали учеников Иоанна и зажгли приветливый светильник Царства Небесного в окружающем Крестителя мраке. Для него посланники и несли масло, чтобы светильник тот горел вечно. Затем его мысли вновь обратились к сидящим рядом. Победа была на их стороне, и ее нужно было провозгласить. Вопрос вовсе не ставился так: кто прав – Иоанн или Иисус? Нужно было убедительно показать, что Иоанн предстоит Богу.
   То, как Иисус сумел направить чувства присутствующих, предел мастерства. Прежде всего он не хотел компрометировать всеми уважаемого и теперь тоскующего безмерно пророка. Хотя тот только что продемонстрировал неслыханную слабость. Одновременно Иисус не желал и умалять сияния Царства Небесного, заполнившего собою все вокруг. Напротив, он хотел поддержать его, дабы присутствующие не разуверились в нем. Мысли всех, конечно же, были заняты учениками Иоанна и принесенной ими вестью. Так бывает всегда, когда люди после важных разговоров покидают круг своих собеседников, – и тогда-то, как правило, их слабость предстает в истинном свете. Но с ними Иисус, и потому все совершенно иначе. Для него было важно по-дружески и одновременно твердо изменить ход их мыслей. Поэтому он предпочел придать своим словам шутливый, но язвительный тон. Как жаль, что на тонкий юмор, пронизывающий многие тексты Библии, так мало обращают внимания или же его вовсе не замечают. Когда же в юморе просматривается кроваво-красная серьезность, все непременно кончается безнадежным непониманием сказанного.
   Иисус был упоен победой Царства Небесного. Вся его последующая речь об Иоанне наполнена ликованием, в ней слышится светлый радостный смех победителя. Подтверждение тому – остроумный вопрошающий тон его последующих слов.
   Скажите, обращается Иисус к слушателям, «что смотреть ходили вы в пустыню? Трость ли, ветром колеблемую?» Иоанн – и вдруг ветром колеблемая трость? Могучая, исполинская скала, о которую со всего размаха ударилось фарисейство и в недоумении поспешно отпрянуло назад, не обвинив железного проповедника пустыни ни одним словом и не предприняв против него никаких шагов, – и он-то колеблемая ветром трость! Да, он сомневался, слушатели Иисуса только что стали свидетелями его самого сильного колебания. Сравнение с тростью ужасающе свидетельствовало именно об этом.
   Но, не дожидаясь ответа, он задает новый остроумный вопрос: что вы, в конце концов, хотели увидеть, – молодого человека, «одетого в мягкие одежды», по которым можно изучать новейшую моду?
   Иоанн и новейшая мода! Что за сравнение! Какой восхитительный намек на верблюжью шкуру с кожаным поясом!
   Но, продолжает говорящий, тогда вы ошиблись местом. Тогда вам следовало бы отправиться в царский дворец. Это там шуршат платья из дорогого шелка.
   Сказанное кажется еще смешнее, стоит только посмотреть на простую обстановку деревенского жилища. Здесь сроду не думали о том, какая нынче мода, слава Богу, если было чем прикрыть собственную наготу.
   И от этих двух вопросов сразу улетучивается мрачное впечатление, и величественная фигура пустынника Иоанна снова предстает перед слушателями, он больше не сомневающийся узник, только что омрачивший их светлую комнату.
   Теперь атмосфера изменилась настолько, что Иисус мог уже сосредоточенно разъяснить слово пророка в свете Царства Небесного. Кто на такое способен, тому не следует чураться изложения истинно серьезных вещей, приправляя их веселой шуткой. Юмор в своей основе – явление глубоко серьезное, и лучшего фона, чем он, не найти, тем более когда говоришь о правде Царства Божьего, которое во все времена было, есть и будет исполнено подлинной радости и глубины. Религия мрачна, вера – нет; ад мрачен, Небо – нет, смерть мрачна, жизнь полна радости и веселья.
   Возможно, продолжает рассказчик, вам хотелось увидеть пророка, и тут вы правы. Но тот, кого вы видели, больше, чем пророк. Он ангел Иеговы, который должен приготовить Ему путь.
   Это послужило началом рассказа о длинной череде событий в их библейском представлении, которые казались слушателям необыкновенно великими, но нельзя сказать, чтобы они им были непонятны. Как часто тот таинственный ангел Иеговы вторгался в священную историю, начиная еще со времен Авраама! И вот он снова здесь в образе Иоанна, который потому-то и самый великий из всех людей, рожденных когда-либо женщиной.
   Об Александре Великом и Цезаре слушатели ничего не знали, но знали ангела Иеговы. Не знали они ни Сократа, ни Аристотеля. Беды в этом особой нет. Эти выдающиеся личности не способны были превзойти ангела Иеговы. Может, они и были более сметливыми, более учеными, более уважаемыми, но уж никак не более великими. Великим человечеству представляется лишь то, что приносит ему истинную пользу и служит его истинному прогрессу. И вот один человек сумел подготовить Господу путь к людям! Что может быть полезнее! Все знаменитости, осознавали они то или нет, сами готовили себе путь и заставляли считаться с собой. Но более велик тот, кто обращает внимание всех людей на Бога.
   Как смело звучали его слова, когда он называл Иоанна величайшим среди людей. Даже перед простыми слушателями. Перед образованными произнести подобное было бы невозможно. Что-что? Неужели это значит, что он ставит Иоанна выше Авраама, Давида и даже Моисея? Люди прошлого, особенно когда ими безраздельно владела религия, возвеличиваются порой до неимоверных размеров. И нынешний Иоанн, говорит он, намного выше того прежнего, тот самый Иоанн, чьи сомнения только что воочию предстали перед нами! Какой трепет охватил тут слушателей! Мысленно они опять предстояли могущественному Иоанну, перед которым падали на колени в прах, признаваясь в своих грехах.
   Все люди равны в сущности своей! Однако величие иного человека порой подавляет. Многие теряются перед его авторитетом. Какой переворот в настроении слушателей вызвали те скупые слова Иисуса и какими ничтожными ощутили они себя пред исполином Иоанном, которого, возможно, только что собирались критиковать!
   Но вряд ли такое настроение сохранилось бы надолго. Иоанн был представлен им в правильном свете, но последнюю и самую стойкую печать на людей дано положить Царству Небесному. Не по воле Божьей между людьми возникают такие же большие различия, как между пирамидами и плоскими равнинами. Более того, у каждого из нас тело имеет определенные размеры, и мы, как всякие нормальные люди, в этом отношении существенно друг от друга не отличаемся – так же дело должно обстоять и в умственном, и в духовном плане. И тогда не будет уже ни великих, ни малых. Тогда, наконец, и простой человек окажется вправе встать рядом с Иоанном.
   Потому говорящий и продолжает: «Но меньший в Царстве Небесном больше его».
   Царство Небесное постоянно открывает новые глубины своей славы. Оно находилось в той комнате, и все слушатели пребывали в нем. Великое время, которого так страстно желал готовивший его Иоанн, наступило. В Царстве Небесном все устроено в должном виде, все предстает в своей правде и красоте, и достигнув его, даже самый малый будет всегда куда больше любого, кто еще только стоит пред его вратами. Царству Небесному чужды сомнения. Там наши уста наполняются смехом, а наш язык не устает его прославлять. Слушая Иоанна, люди видели, как восходит солнце Царства Небесного, и вот – они, ликуя, купаются в лучах его света.
   Что ж, до сего момента, продолжал Иисус, все было иначе. Отныне, с приходом Иоанна, попасть в Царство Небесное можно ценой собственных усилий. Во всяком случае, исполины духа и могучие люди войти в него могли неимоверным напряжением собственных сил. До Иоанна такое было совершенно невозможно. Тогда все пути в него были напрочь закрыты, и ни один исполин духа не смог войти в него. Но вот теперь, так разъяснял Иисус, теперь туда войдете вы все. Теперь иного туда можно даже внести.
   Иисус оказался прав. Тысячи людей обрели Царство Небесное через него, а сколько через его апостолов – и сосчитать невозможно. Никакими духовными исполинами они не были, такие же люди, как ты и я. Но их подхватил сдерживаемый ранее поток славы Божьей и увлек за собой в Царство Небесное.
   Поэтому Иоанн и есть тот Илия, которому надлежало прийти. Всем были хорошо известны слова его пророка Малахии, предупреждавшего, что Илия вернется. А Иисус говорит, что Иоанн и есть Илия.
   В древнем Израиле царил культ Ваала. И любое другое воззрение каралось огнем и мечом. Религии подобное любят. Но после того, как Илия посрамил языческих жрецов Ваала, народ понял, что Иегова и есть Бог. Одним махом люди были выпущены из религиозной темницы Ваала и возликовали в свете Иеговы. Случаются и духовные эпидемии, они так же смертельно опасны, как чума. Одной из таких эпидемий и был во времена Илии культ Ваала, но благодаря Илии народ излечился от этой заразы. Точно так же народ излечился и с помощью Иоанна, поскольку он подготовил пути Иегове.
   Чтобы убедиться в исполнении библейских пророчеств, нужно знать о них куда больше, чем по букве Писания, – тут не обойтись без присутствия живого Духа. В том бедном доме этот Дух предстал во всей своей реальности. Поэтому многое и прояснилось. Они поняли Писание, они поняли Илию, Иоанна и с ликованием увидели самих себя посреди Царства Небесного. Иисус все расставил по своим местам. Истина и полная ясность наполнили сердца его слушателей.
   Вот так Иисус преподал на практике то, чему учит Библия, каждому это стало понятно, и каждый с радостью свидетельствовал: да, истина в Иисусе!

Неудача [4 - Раздел основывается на главе 6 Евангелия от Иоанна.]

Хлеб жизни

   Вера быстро распространяется среди народа, стоит только затронуть его душу, а как показывает жизнь, сделать это нетрудно. Но если к простолюдинам подходить лишь с проповедью, они проникаются верой с большим трудом и куда медленнее образованных.
   К Иисусу вскоре потянулись тысячи людей. Они тотчас собирались вокруг него, как только узнавали, что он где-то поблизости. То же произошло и в тот весенний день, когда они увидели Иисуса в лодке, плывущей по морю Галилейскому. Это побудило многих устремиться за ним вкруг берега и собраться в том месте, где причалила лодка. Сколько бед они, наверное, принесли с собой к Иисусу и какие бесчисленные стенания довелось ему услышать!
   Если что и безмолвствует в народе, так это его глухое отчаяние. Но стоит только зародиться робкой надежде хоть на какую-нибудь помощь и облегчение, как тотчас откуда-то появляется множество задавленных нуждой и страждущих людей. Человечество находится под невероятным гнетом всевозможных бед. Кем бы оно стало, не будь их? Сегодня нам трудно подобное представить, поскольку несчастья кажутся нам непременными спутниками человека. Но жгучая жажда окончательного освобождения от бед томит каждого живущего на земле человека, и именно она влекла людей к Иисусу. И сегодня она снова с непреодолимой силой погнала бы их к нему, если бы его сущность больше переживалась и меньше проповедовалась, если бы люди были способны понять, каков же Иисус на самом деле.
   Сам он в тот день вместе со своими учениками пребывал на холме в гористой местности, вблизи Галилейского моря, и видел, как тысячи людей длинными вереницами направлялись к нему. Темные фигуры во мраке ночи, которых влек к себе свет.
   Где нам взять хлеба, чтобы их накормить? – внезапно обращается Иисус к своим ученикам. Он почувствовал в приступающих к нему необычайную жажду новой жизни, которую они ощущали подобно чудовищному голоду. Он почувствовал свою ответственность перед ними: ему, как никому другому, были ведомы исполинские размеры их нужды. И нет ничего удивительного в том, что им порой овладевало искушение немного помедлить. Его помощь всякий раз была сопряжена с некой внутренней борьбой, в которой нужно было обязательно одерживать великие жизненно важные победы.
   Находясь в таком затруднительном положении и сейчас, он обращается к ученикам, делая их своими соратниками в этой борьбе. Они должны видеть, заботиться и помогать так же, как и он сам: хлеба для такого огромного количества людей откуда нам взять? Как жаждало сердце Иисуса, чтобы его товарищи поистине осознали суть происходящего, обретя высоту духа, которой им так недоставало! Поэтому он незамедлительно и спросил о хлебе, прежде чем проповедовать перед голодными людьми. Утолить их голод в тот день следовало не проповедью, а пищей.
   Но в ответ ему привели арифметическую выкладку. Один из них, в ком Иисус видел попутчика на своем пути к Отцу, Подателю всех благодатных даров, один из них мигом производит вычисления и подсчитывает, что нескольких сотен динариев окажется недостаточно, чтобы каждый получил хотя бы по маленькому кусочку. Как тщательно стали бы они отмерять эти кусочки, согласись Иисус на столь масштабную благотворительность! Как бы усердно ученики принялись за вычисления, стоило бы только Иисусу всерьез подумать об этом!
   В разговор вступает другой ученик, скорее лишь бы что-нибудь сказать, нежели помочь, иначе им не выбраться из неловкой паузы взаимного непонимания. Тут у нас есть пять хлебов и две рыбки, но, заключает он печально, разве этим накормишь такую толпу!
   Однако Иисус уже решился на грандиозную помощь: «Велите им возлечь!»
   Тут ученики незамедлительно стали его подручными. Ему ведь было важно не столько самому совершить нечто великое, сколько воспитать из людей Божьих соработников. Наполнить мир соработниками Бога, людьми, которые указывают путь к Отцу, – вот что было куда важнее. Важен не единственный помощник, который почитается как Спаситель и позже, обожествленный, станет объектом религиозного поклонения, а вечная жизнь, постоянно обновляемые формы и пути живой правды, все новые и новые люди, ее воплощающие, и во всех и через всех единый дух Отца, проявляющийся во всем своем многообразии, а не в однообразии! Пожалуй, один и может быть носителем жизни, но из него Одного все они, как из источника, черпают силы и несут его жизнь тысячам других.
   «Иисус, взяв хлебы и воздав благодарение, роздал ученикам, а ученики – возлежавшим».
   Характерная черта Иисуса: всякий раз, приступая к трапезе, он брал в руки хлеб и произносил над ним благодарение, а затем, преломив, делился со своими сотрапезниками. Это настолько отличало его от других, что однажды он по этому именно признаку был узнан людьми, доселе его никогда не видевшими. Привычка вполне понятная.
   Хлеб помог ему тогда в пустыне одержать свою первую великую жизненно важную победу и установить прочную связь с Отцом. Хлеб – воплощение всего того, из чего человек строится телесно, это обобщенное обозначение любых продуктов питания и податель жизни. Превратив пищу и ее употребление в орудие служения Отцу, Иисус тем самым сделал первый шаг к возвращению бытия тех людей к Богу, первый шаг к вечной жизни. Для него правильное употребление пищи имело исключительную важность. По всему его поведению и именно в тот момент можно заключить, что хлеб, который он преломил, стал чем-то большим, нежели только пищей для удовлетворения телесных потребностей. С хлебом в людей влились жизненные силы в самом широком смысле этого слова.
   В тот чудесный весенний день хлеб оказался простейшим средством, позволившим напитать жизненными силами полную смертельной тоски нужду, с которой к нему пришли задавленные ею народные массы. Ведь у каждого из этих тысяч людей была своя, особая, беда, свое, особое, ощущение отчужденности от Бога. Разве возможно было поговорить с каждым в отдельности… Но всех людей следовало ободрить жизненными силами или, по крайней мере, их нужно было им предложить. Вот тогда-то он и выбрал еду в качестве простейшего средства для встречи с каждым по отдельности. Ведь все должны есть. Кто сумел с помощью еды показать путь к Отцу, тот открыл бы всем людям доступ к Нему.
   До чего же изобретательна любовь! Каждый тогда получил от Иисуса хлеб и каждый вкусил хлеб жизни. Для всякого, кто не остался равнодушным к происходящему, его помощь оказалась настолько блаодатной, что их исстрадавшиеся души ожили. Вот так, самым простым и бесхитростным способом, он напитал людей, которые осознанно или неосознанно изголодались по жизни в Боге.
   И он, преломив хлеб, отламывал от него все новые и новые куски, наделял людей и рыбой, давая столько, сколько они хотели и сколько просили у него, пока все не насытились. Даже еще остались короба, полные еды. Он велел все собрать, чтобы ничего не пропало зря. Как он, должно быть, ликовал в душе от того, что так просто и отрадно разрешилась его забота о хлебе для них. «Господи!.. Славлю Тебя… дивны дела Твои!»
   И напитавшиеся, должно быть, тоже исполнились тихой благодарностью к Богу: вот, оказывается, сколь просты и вместе с тем сколь неиссякаемы средства, способные давать нам жизнь. Людям следовало бы возликовать вместе с Иисусом, да и вообще отныне по-другому смотреть на пищу – к примеру, стараться, вкушая любой хлеб, обращать свой взор к Отцу в ожидании от Него новых даров. Тогда тысячи людей, которым был указан этот жизненный путь, вполне могли бы стать для Иисуса неким воинством, способным вершить великие дела. Поднесенный им дар был для них, по большому счету, своеобразным поручением: совсем по-новому подчинить себя Богу и освятить дарованную Им жизнь служением только Ему. Для них бы это означало: мы хотим, приняв силу от этой пищи, принадлежать одному Богу. Бог воспитывает Своих детей, и это они должны были почувствовать – как тогда, в случае с вином в Кане и с ловлей рыбы в Геннисаретском озере.
   Впрочем, люди осознали величие момента. Но такое настроение длилось недолго, и неожиданно внимание толпы сосредоточилось на подсчетах и на одной личности. Слава Божья с этим несовместима – и она исчезла. Богу угодны лишь совершенно свободные, умеющие сделать правильный выбор люди, и произволение Его неотторжимо от их воодушевления. Останься они на вершине духа, тогда они познали бы во всей полноте неиссякаемые сокровища Его славы и обрели бы в хлебе Иисусовом вечную жизнь.

Безуспешно

   Обычно после каждого деяния Иисуса «весь народ славил Бога». Теперь же все восхваляли только его, Иисуса: вот истинно тот Пророк, Которому должно прийти в мир. Прежде Иисус оказывался как бы вне таких прославлений и потому мог и дальше вершить свои великие дела. Но когда принялись превозносить его самого, то все новые несущие людям спасение пути оказались для него отрезанными. Он серьезно относился к своей истинной человеческой природе. Где благоволит Бог, там нельзя восхвалять человека, даже если этим человеком является сам Иисус Христос. Люди должны непосредственно сами осознавать Бога, и им не следует привязываться ни к личностям, ни к вещам, если они ищут правды Царства Небесного.
   До чего же трудно на земле оказывать людям великую помощь так, чтобы она не была ими превратно истолкована! Столовые для бедных во имя Иисуса – вот к чему все это свелось в их ложном понимании. Разве для этого нужен был пророк, прихода которого в мир так все ждали? Люди охотнее приветствовали бы Иисуса, если бы он стал во главе некого благотворительного учреждения, которое каждое великое дело осуществляло бы согласно установленному раз и навсегда плану. Вот оно, царство для голодных. Попутно можно было бы беспрерывно проповедовать о Боге и произносить молитвы, это создало бы видимость религии, но самое главное было бы вполне осязаемым и приносило бы реальную пользу. А какой толк от того, что однажды насытились. Ведь у Иисуса имелась власть, и он мог бы организовать такое на века. Вот что ему следовало бы сделать.
   Люди стали собираться группками, обсуждая происшедшее. Но вдруг, к своему изумлению, увидели, что Иисус удалился в горы. Только он, и больше никто. Иисус ведь всегда удаляется, когда люди рассчитывают, что он станет выполнять их собственные замыслы.
   Но до чего же тяжело было ему одиночество после такого великого божественного поступка! Тут на него, должно быть, со всей мощью обрушились все бедствия человечества! Они оказались столь тяжелы потому, что помочь людям, оказывается, совсем непросто. Сама по себе помощь дело нетрудное, но врата ее правильного понимания, осознания Отца наглухо закрыты. Вот что обрушилось на Иисуса, и, чтобы справиться с этим, ему был нужен дух. Поэтому он и искал общения с Отцом, и не успокоился до тех пор, пока, наконец, не пришел к Нему. Но крепче взявшись за Его руку, он вложил в ту же самую руку и бедствия человечества: первый человек, тронувший сердце Отца человеческой нуждой. Правда, только он, и больше никто. До него подобного вообще никто не делал.
   Вся вина за эту нужду лежала на самих людях, но, пребывая в ней, они оказались отрезаны от Бога. Теперь же, по крайней мере в одном человеческом чаде, внутренняя связь с Отцом восстановилась, и в результате история человечества устремилась к жизни – благодаря осознанному вступлению в нее одного человека. У него пока было только трое верных сподвижников, которых, во всяком случае, можно было взять вместе с собой туда, где надлежало бодрствовать и добиваться цели. Да и те трое спали пока крепким сном. Но беды в этом большой нет. Решающий поворот в одном человеке все же произошел, а остальное – не более чем вопрос времени и укрепления власти Божьей на земле.
   Вот так, удалившись и представ перед Богом, Иисус сумел в неудаче увидеть благоприятный исход. Но предстоять перед людьми ему было совсем непросто и тягостно. Его первейшей задачей стало явить победу и там. То, чего он добился на горе в полном одиночестве, следовало возвестить людям – иными словами, обратить в дела и поступки.
   Между тем двенадцать его товарищей отправились морем с места изъявления народом своего великого восторга в Капернаум. Народ тоже постепенно рассеялся, не без того, чтобы прежде благоговейно еще раз не взглянуть с восхищением на лодку, в которой отплыли товарищи знаменитого мужа, великого пророка. Всем остро недоставало Иисуса.
   А может быть, ученикам, молча гребущим в ночной тишине, многое вдруг стало ясно? Нельзя было понять Иисуса, прежде не привыкнув к его манере изъяснять свои мысли. Он больше говорил своими делами, нежели словами. Теперь он удалился – это явно свидетельствовало о его недовольстве учениками. А они ведь все делали от чистого сердца. Как весело было у них на душе, когда они раздавали этим несчастным голодным людям видимую благодать Господа. Как они радовались тому, что и люди наконец-то поняли, откуда проистекала эта благодать. Конечно, они тоже немного помогли Иисусу и должным образом настроили людей. Они были просто опьянены духовным восторгом: вот оно, Царство Божье. И царь в нем – наш Иисус! А он вдруг исчез! Что бы это значило?
   В лодке было тихо. Простолюдины скупы на слова. Они предаются собственным мыслям, отсюда и происходит их понятливость.
   Факт примечательный. Среди труждающихся и обремененных Иисус был неутомим. Но как только они испытали возвышающий душу восторг, Учитель тотчас исчез. Ночная тишина, должно быть, охладила пыл плывущих в лодке, и они отчетливо осознали свою разлуку с Иисусом. Похоже, она действует благотворно и исцеляет умы, поскольку отрезвляет их. С таким поведением Иисуса они столкнулись в первый раз. Но и сегодня оно пока меньше всего понятно ученикам. «Становилось темно, а Иисус не приходил к ним», – повествует Иоанн, и слова его исполнены глубокого смысла.
   И тут их немое вопрошание было внезапно прервано, а может быть, то и был долгожданный ответ? «Дул сильный ветер, и море волновалось». Кому довелось однажды пережить такое, тому хорошо знакомы рев и гул неистовой бури и бушующих волн. Казалось, будто на ни в чем не повинных учеников, плывущих в утлом суденышке, со всей своей мощью обрушился ад, вознамерившись похоронить их в бездне. Нет более радикального средства от безумия восторга, чем морская буря. Не напрасно в Библии сказано: «Ты творишь Ангелами Твоими духов, служителями Твоими – огонь пылающий» или «Хвалите Господа от земли, великие рыбы и все бездны, огонь и град, снег и туман, бурный ветер, исполняющий слово Его». Вот только жалко, что слова эти подчас так плохо понимают люди.
   Но именно в буре Иисус был рядом с учениками. Вдруг он вырос перед ними. И видя их испуг, сказал всего лишь: «Это Я; не бойтесь», – и сел к ним в лодку.
   Похоже, других слов сказано не было. Буря унеслась, не причинив им вреда, и Иисус смог к ним приблизиться. Он пришел как победитель пагубной бури восторга, отпугнувшей славу Божью. Стоило только ветру утихнуть, как близость с Богом вновь восстановилась.
   Ученики получили суровый урок. Урок серьезный и глубокий. Как это непросто – научить людей жить, помня о Боге, и распознавать божественную волю. Ученики в эту ночь научились лучше понимать Иисуса. И лодка тотчас причалила.
   Но на следующее утро вновь собрался народ. Поначалу долго Иисуса ждали и повсюду искали. Ведь люди еще не пришли в себя, и Бог должен был сейчас одержать в них Свою великую победу. А вот воспримут ли они Иисуса, как и те Двенадцать? Со своими учениками Иисус беседовал молча, и те его поняли. Но со множеством народа поначалу без слов было не обойтись, а слова ведь порождают возражения и непонимание. Мы непременно должны прислушиваться к Иисусу. Победа будет на его стороне, даже если поначалу покажется, будто он потерпел поражение.

Трудная проповедь о трапезе

   На следующее утро повстречавшиеся люди удивлялись: когда ты сюда пришел? Они ожидали его на другом берегу, видно, хотели помешать ему сесть в лодку, а может, надеялись отправиться вместе с ним. Вкруг моря пройти он никак не мог, тогда когда же и каким образом?
   Иисус сказал им в ответ: «Истинно, истинно говорю вам: вы ищете Меня не потому, что видели чудеса, но потому, что ели хлеб и насытились» (стих 26) [5 - Здесь и далее цитируется Евангелие от Иоанна, глава 6.].
   Сегодня подобный печальный опыт – удел многих, кто, радостно взирая на Отца, творит свои благодеяния, и все ради того, чтобы потом от одного вида сосредоточенно жующих людей с их ненасытными жадными взглядами вся их радость омрачилась и дух приземлился. В словах Иисуса слышится гнев и горькое разочарование. Увы, нам хорошо знакомо то парализующее разочарование, которое испытывает тот, кто, заботясь о ближнем, преломляет именем Бога хлеб для голодных.
   «Старайтесь не о пище тленной, но о пище, пребывающей в жизнь вечную, которую даст вам Сын Человеческий, ибо на Нем положил печать Свою Отец, Бог» (стих 27).
   Сын Человеческий – податель жизни, но на его последователей возлагается серьезная, драгоценная обязанность: проявлять отныне пробужденную в них жизнь и не препятствовать ее развитию. Для того и положил Бог печать на Сына Человеческого, чтобы жизнь, которой живет человечество в Иисусе и которую оно получает из него, несла на себе божественный отпечаток. Вот чем достигается единство между человеком и Богом, Небом и Землей. А вам бы только наполнить себе желудок!
   Словно яркой вспышкой молнии Иисус освещает все происходящее. И тогда в ответ раздается полный удивления встречный вопрос: нам? Так и написано: «Что нам делать, чтобы творить дела Божии?» (стих 28). Принять творение Божье, это мы умеем. Но вот творить самим?
   Что ж, этого люди не понимают. До сих пор не понимают. Иди туда, где нужда! Брось им миллионы и будь уверен, что и твои миллионы, и твоя жертвенная любовь с клокотанием исчезнут в бездонности. Но вот чтобы из этого выросло нечто такое, что окажется непреходящим, что создается самой жизнью, об этом у зияющей пропасти нет ни малейшего представления. Или приходи, окунись в самую гущу христианства и послушай, как оно чтит своего Спасителя. Он им нужен для утоления собственной духовной тоски, чтобы уберечься от своей невыразимой печали и неиссякающих слез и стенаний: О, ободри же нас, труждающихся и обремененных, как Ты обещал! Возможно, просят они совсем и ненапрасно. Он ободрит их. Но вот то, что любая пища, дарованная Богом, должна что-то зародить в них, стать семенем жизни, развитию которого им надлежит способствовать, вот это людям невдомек. Им бы только ободриться, насытиться. Но они ненасытны.
   Божьи дары суть поручения нам. Таланты Господь дает только в долг. На них должны нарасти проценты, чтобы множилось Его благо. Любое ободрение наше должно претворяться нами в дела, иначе оно бесполезно и для Него, и для нас. Но стоит Ему только понадеяться на плоды, как тут же в ответ традиционное: нам ли, бедным слабым тварям, творить Божьи дела? И потому люди остаются несчастными жалкими грешниками. Что ж, духовную нищету многие возвели в ранг непоколебимого догмата веры. Не поддается никакому измерению величайшая трудность задачи справиться с этой нищетой. А такую задачу взял на себя Иисус. Мы чувствуем накал этой борьбы между спасительной любовью и вялым бессилием.
   Но любовь не ослабевает.
   Нет ничего проще, как творить Божьи дела: «Вот дело Божие, чтобы вы веровали в Того, Кого Он послал» (стих 29). Бог поставил среди вас нового человека. Держитесь за него! Он создаст среди вас новое основание жизни. Так обопритесь на него! И тогда вы тоже что-нибудь сотворите, сами сделаете что-нибудь божественное, а не будете только кормиться из чьих-либо рук.
   «Какое же Ты дашь знамение, чтобы мы увидели и поверили Тебе? Что Ты делаешь?» (стих 30). Докажи же нам, что ты посланник! Моисей был послан Богом. Поэтому он и совершил великое. Отцы наши ели манну в пустыне. Тем самым Моисей подтвердил, кто он такой. Поэтому он – великий устроитель нашей религии, которая лишь одна приносит благо. Разве у нас, его последователей, нет права ожидать хлеба от Господа? Ведь в поисках хлеба мы идем стезями библейскими, а ты это вознамерился отрицать? Коли ты требуешь веры, так сотвори и хлеб.
   Как часто наглость оказывается обратной стороной ничтожества. «Лукаво сердце человеческое более всего и крайне испорчено оно», – сказал пророк. Те самые люди, которые только что казались сами себе слишком слабыми, чтобы творить божественные дела, люди, которым их собственное поведение представлялось чересчур дерзким, – они же ведь бедные жалкие грешники – в мгновение ока превратились в судей и критиков Иисуса. А что тут удивительного, они ведь знают всё куда лучше, опираются в своих суждениях на Библию и мнят себя настоящими героями. И что интересно, требуют доказательств именно те, кто, вкусив вчера хлеба, вряд ли уже по-настоящему проголодался!
   Но бесконечно терпеливый и благодатный Иисус не обращает на их немощь никакого внимания. Он и так видел их насквозь. Теперь он с ними тем более приветлив, и в этом его радость. Ведь это преимущество того, кто сильнее.
   «Не Моисей дал вам хлеб с неба, а Отец Мой дает вам истинный хлеб с небес. Ибо хлеб Божий есть тот, который сходит с небес и дает жизнь миру» (стих 32).
   Против первого не возразишь. С подобными уточнениями более или менее мирятся даже религиозные фанатики. Но поражает своим величием то, что Иисус призывает воспринимать хлеб Божий как реальность, наделяющую и сегодня подлинными жизненными силами – нужно просто соотнести ее с тем великим днем вчерашним. Он указывает им, маловерам, на те жизненные силы, которые присутствуют в мире и в них и по сей день.
   Среди нас встречаются люди, причем претендующие на серьезное отношение к себе, которые могут, к примеру, заявить следующее: да, с манной тогда получилось все замечательно. Но такие чувственно осязаемые вещи были необходимы только в эпоху Моисея. Сегодня у нас это есть в более возвышенной и понятной духовной форме, в слове. А потому мы уже вовсе не нуждаемся в хлебе небесном и т. д. Иисус же, далекий от подобной самовольной духовности, поставил своих слушателей в самое средоточие великого Сегодня, намного превзошедшего Вчера. Моисей сотворил тогда хлеб Божий исключительно для Израиля, но что дает Отец сегодня, то творит жизнь мира.
   В итоге Моисей тогда одержал победу. Теперь просьба человека звучит и по-детски, и страстно: «Господи! подавай нам всегда такой хлеб» (стих 34). В этом желании слышится почтительность, похоже, чувственные отголоски все же уступили место надежде на жизнь, исходящей от хлеба небесного. В продолжение этого Иисус тотчас излагает следующие истины.
   Истины суть награды веры, а не рекламное средство. С того момента, как человек выкажет свое доверие, пусть поначалу даже незначительное, с ним можно уже разговаривать. Поймет он сказанное, обнаружив божественное разумение, – значит, продолжение возможно. Но пытаться обратить его к Богу, беспорядочно разбрасывая перед ним божественные истины, занятие бесплодное. Истины ведь не поучения, а переживания. И любая высказанная истина и есть как раз то небольшое переживание, которое, сливаясь с прежними переживаниями, дополняет их и повышает своего рода готовность людей к их восприятию. Так же пополняется в собственном развитии и клеточная ткань человека, получая все новые клетки из незримого мира своих корней. Просто умиляет заблуждение, присущее некоторым людям, легкомысленно утверждающим: великие деяния Иисуса и апостолов тогда были необходимы, чтобы вселить в сердце человека веру. Сегодня же они ни к чему, поскольку ведь мы все – слава Богу! – стали такими верующими и куда лучше проявляем себя во всем нашем неподдельном правоверном усердии и без Божьих деяний силы. Но всё на самом деле наоборот. Когда человек испытывает доверие к Иисусу и его апостолам, то воспринять он может любые истины, в том числе и в самой что ни на есть чувственной форме. И распространись они постепенно по всему миру и стань для него тем, что Иисус называет «жизнь миру», им все равно никогда не преодолеть обрядовую форму.
   Они всегда хотят хлеба Божьего? Иисус ждал от них именно этого желания. И тотчас открывает им следующую истину: «Я есмь хлеб жизни» (стих 35). Суть того, что вы вчера вкусили, вовсе не в хлебе, а во мне. Это я укрепил вас, а вкушаемый хлеб был всего лишь проводником. Приступите ко мне – и исчезнет ваш голод, станьте моими общниками – и утолится ваша жажда.
   Иисусу удалось придать наиглубочайший смысл еде и питью, этим двум великим и важным каналам, по которым происходит обновление жизненных сил. С незапамятных времен здесь безраздельно господствовала внешняя земная чувственность. Но то, что они имеют не только чувственное, но и более глубокое значение, как священные пути Божьи, что за материей лежит еще и область духа, а материя служит не более чем выражением духа, это, возможно, порой открывалось древним людям в виде смутного предчувствия. Но лишь за Иисусом сохранилось право вновь открыть эти пути – более того, самому их проложить. Хлеб небесный уже был однажды дан Отцом во времена Моисея, и вот он сегодня вновь у людей, и это я, и от меня он исходит в виде еды и питья для укрепления каждого. Вчера вы это испытали на себе. Но тем, что я есть, больше никогда не завладеет чувственность, я навсегда принадлежу Отцу, это Царство Божье.
   Радостный, исполненный жгучего ожидания взгляд говорящего был неотрывно устремлен на слушателей. Сделают ли они долгожданный решающий шаг в его сторону и засвидетельствуют: у тебя слова вечной жизни? Его светящийся взор пронизывает всех собравшихся, и вдруг он замечает, что среди них произошло разделение. Одни охвачены радостью жизни, другие же отходят в сторону. Кто же из них достигнет Царства Божьего?
   «Но Я сказал вам, что вы и видели Меня, и…» Вы ели не хлеб, вы увидели меня – тем, кто я есть. Вы только что пережили изначальную милость Божью. Теперь нужно только держаться меня и утвердиться в том, кто я есть, но вы «… и не веруете» (стих 36).
   Тем самым он констатировал разделение среди присутствующих. Последние слова обращены к группе людей, которые вскоре после этого вступят с ним в разговор. Далее мы разрешим загадку: почему, несмотря на увиденное собственными глазами, многие все же не уверовали в него?

Глас Отца

   Основная мысль Библии, особо подчеркиваемая и Иисусом, но на которую, к сожалению, почти не обращают внимания, состоит в том, что вера есть переживание Бога и, следовательно, в равной степени и Его дар, и плод человеческих усилий.
   Иисус видел в людях, понимавших его и пришедших к нему, тех, с кем Бог искал непосредственного общения. Поэтому они и смогли, невзирая на все, что тяготило их и сковывало, найти путь к Иисусу. И принять этих людей являлось самой неотложной задачей. Тут без умения разбираться в натуре человека ему было не обойтись. Кто руководствуется установившимися канонами и догматами, тому, как правило, ни за что не распознать таких пробудившихся людей, и уж тем более не принять их. Лишь подмечающий своеобразие человека способен отличить того, кто послан ему Отцом, и с готовностью протянуть руку помощи, приблизив к себе. Множество из стоявших перед Иисусом людей были явно даны ему Богом, все они, просившие его подавать всегда такой хлеб. Но были и иные, в него так и не уверовавшие.
   Выбор людей, похоже, зависел от степени той самой внутренней скованности. На Бога и единение с Отцом претендуют все, но не все именно в данный момент к этому готовы. Предстояло еще что-то сделать, чтобы раскрепостить их души.
   Но тот, в ком такая готовность есть и кого Сын принимает в свою общину, для Отца уже не потерян (стих 39), тот – уже сегодня – обретает жизнь вечную. А жизнь вечная может только набирать силу и все более пробуждаться, и утратить ее никак нельзя. Кто отныне видит Сына (стих 40), то есть понимает всю его значимость и верует в него, тот добровольно повинуется ему. Тогда человек обретает вечную жизнь, начало которой положил в нем Отец, и теперь впереди его ожидает то, что можно назвать ее венцом. Таким образом, вечная жизнь есть некое состояние, которое не имеет со смертью ничего общего, она наступает уже сегодня, как только откроются пути к Отцу, а затем лишь прибывает, и ее небывалым венцом будет тот великий Божий день, который Иисус назвал «последним днем».
   Жаль, что говорящего здесь прервали (стих 41): и возроптали на него «иудеи». До этого рассказчик говорил о народе. Народ вкусил хлебов, народ искал его, вовлек в разговор и просил о хлебе жизни, но ропщут теперь «иудеи». Этим словом Иоанн постоянно обозначает представителей неискупленного иудаизма. Прочих он называет израильтянами. Нафанаил, к примеру, был подлинным израильтянином (см. 1:47). Здесь же мы слышим голоса тех, кто считал себя представителем «истинного иудаизма», ко всем прочим относясь критически и с подозрением.
   «Иудеи» возроптали после того, как народ просил Иисуса подавать всегда ему такой хлеб и вынудил пролить свет на его собственную жизнь. Этот человек сам называет себя хлебом жизни, а на деле сын Иосифов. Мы хорошо знаем старого плотника. А сын его говорит, что сошел с небес?
   В общем-то Иисус избегал словопрений с инакомыслящими. Что толку объединяться с людьми, уверенными в своем превосходстве. Как редко одними лишь словами правды можно переубедить человека, придерживающегося собственных мыслей! И сейчас у Иисуса была потребность не объясниться с иудеями, а во что бы то ни стало достучаться до этих жаждущих жизни людей, в которых только что забрезжило понимание. Никак нельзя было допустить, чтобы их первые побуждения к новой жизни снова привели их на ложный путь. Поэтому Иисус и объясняет суть расхождения во взглядах с иудеями.
   Те, кто ему теперь прекословит, никак не могут понять сказанного, поскольку один только Бог наставляет людей и открывает их разум (см. стих 44). Получается, что каждый уверовавший уже многое прочувствовал и пережил. Однако Бог наделяет более глубоким разумением определенные эпохи и определенных людей. Это происходит в результате духовного сближения с Ним, которое совершенно ускользает от человеческого сознания и предвидеть его невозможно. Распознать нам под силу лишь результаты такого сближения, когда мы обращаем свои помыслы к Иисусу. Кто ему не сопротивляется и отдает ему всего себя, тот ощущает свою принадлежность к вечной жизни, и тогда никакая смерть не страшна. Тогда человек и обретает истинную жизнь, а осознание ценности такой жизни и неукротимая потребность обрести ее присущи каждому, но она в общем-то для нас сокрыта и желанна в равной степени.
   Это драгоценнее манны, манна не уберегла от смерти (стих 49), а принадлежность ко Христу побеждает ее, то «Плоть Моя» (стих 51). Человек, не уклоняющийся от божественных побуждений, впускает в себя новую, обретенную им, сущность, отдаваясь этому чувству, как отдаются поглощению пищи. Пища наполняет человека новыми силами. Кто же сейчас последовал за Иисусом, тот обрел новую истинную человеческую сущность, а не просто испытал в душе некое возвышенное благоговение. Он родился заново, в нем сопребывает Иисус. Конечно, животворит человека Дух, но людям требуется, чтобы сакральное действо затрагивало и плоть.
   И тогда набожные слушатели возмутились: что? Плоть? Да еще и есть ее? (см. стих 52). Кто прочно запутался в сетях мыслей, тому не понять всего, что за их пределами! Ему даже не под силу скромно признать: в конце концов, то, что он говорит, не так уж и нелепо. По крайней мере, надо попытаться его понять.
   Но тем не менее это так. Не ставшее как бы плотью и кровью Иисуса и не имеющее отчетливого чувственного проявления остается чем-то духовно расплывчатым и на самом деле не живет (см. стих 53 и сл.). Это становится философией, спекуляцией, мистикой, метафизикой или как там еще называют все эти бесплодные и нисколько не ободряющие нас теории. От этого стареют и умирают. Но, облекшись в «Его» плоть и соединившись с «Его» кровью, обретете жизнь уже сегодня, и эта жизнь станет проявляться все полнее и полнее до тех пор, пока вы окончательно не воскреснете.
   То, что есть Иисус, погибнуть в человеке не может, ибо это его подлинная природа. Именно в ней во всей полноте достигается назначенное ему Богом. Это выше рождения и смерти. Это бытие, пребывающее в Боге. Вот о какой пище идет речь, вовсе не о манне, а о том новом хлебе Божьем, который сходит с небес, и вы пребываете в нем. «Ядущий хлеб сей жить будет вовек» (стих 58).
   Говорящий не скрывает светлой радости победы, ему наконец-то удалось сказать самое главное этим людям, охваченным стихией смерти. Покровы спали, и жизнь, радостно смеясь, предстала перед ними. Все оказалось куда проще и естественнее, чем мы воображаем. Самое обыденное на свете и одновременно самое таинственное – это еда. Как же получается, что человек, все бытие которого зависит от пищи, именно через нее возвышается до человеческого существа?
   Нам знакомо лишь потребительское отношение к пище, чисто материальное. Тогда она – всего лишь средство для каждодневного поддержания нашей связи с природой. Но Иисус пошел в своих размышлениях дальше и сделал вывод: если человек действительно сопричастен Богу, то пища для него должна быть чем-то большим, нежели простым средством для поддержания жизнеспособности. Наверняка через нее можно создать нечто вечное, и все несчастье заключается лишь в том, что такая сопричастность вечности, сама жизнь, при этом утрачены. Подобные размышления Иисуса не превратились в некое учение, а стали предметом исканий. Теперь, смотря на хлеб, он стремился увидеть в нем именно это новое и всякий раз, беря его в руки, непременно обращал свой взор к Отцу, пытаясь увязать свою жизнь с Его жизнью.
   Иисус и есть тот, благодаря кому все становится плотью и кровью и в плоть и кровь превращается. Все прочие были, пожалуй, наставниками и философами, дающими людям одни лишь идеи, Иисус же дал им плоть и кровь и вместе с ними жизнь подлинную, истинную. Эта «Его» плоть суть правильная пища, а «Его» кровь – правильное питье. И при всем том не было отступления ни на шаг от природы и не было бесцельных блужданий в дебрях метафизического и мистического. Такое обязательно подействует на людей, стоит только затронуть их человеческую сущность.
   И именно здесь Иисус потерпел самую большую неудачу. Мысленно люди последовали бы за ним охотно. Да и от трапезы они бы не отказались. Насытиться и развлечься – вот уж действительно ничего более желанного для людской природы не существует. Но через еду ступить на новый путь к Богу, не только укреплять свою плоть, но и наполнять и просветлять ее исходящим от Иисуса духом – это выше всякого разумения и выходит за пределы привычного. «Какие странные слова! кто может это слушать?» Это не дает чувственного удовлетворения и не содержит ничего остроумного, способного нас развлечь.
   А народные массы настаивают на своих правах и по сей день. Достаточно лишь расспросить позитивистов и негативистов, верующих и неверующих. И сегодня они считают все это странными словами. Одни хотят воспринять Иисуса чисто духовно, как бесплотного мечтателя. Что же касается других, то им нужны плоть и кровь, но не Иисус. И вовсе не надо полагать, что современное христианство – только потому, что упивается словами Иисуса и, возможно, даже получает от них духовное наслаждение – уже пребывает в его истине. В христианстве сегодня мало жизни.
   Ученики тоже посчитали, что Иисус зашел в своих поучениях слишком далеко. Величие божественного переживания и столь бурное возмущение иудеев взволновали его так глубоко, что он сказал больше обычного. Ученики были озадачены, это было написано на их лицах, об этом говорили их взгляды и негромкие слова.
   Радость победы того, кто обратился к ним с такими словами, несколько угасла. Он невольно вздохнул: что вы скажете, если увидите Сына Человеческого, восходящего туда, где был прежде? Сегодня вы лишь отчасти ощутили возможность победить в себе чувственного человека и уже говорите, будто все это очень странно. Впрочем, не надо смущаться слов: плоть как таковая здесь не подразумевалась, о ней нет и речи. «Плоть не пользует нимало» (стих 63). Пользует все животворящий дух. Я сказал, что «моя» плоть и мое слово есть дух животворящий. Но некоторые из вас не хотят, да и не могут ощутить это в полной мере. Тут не обойтись без связи с Отцом, которой у многих нет. Потому они и не могут понять.

Оглядываясь назад

   Оглядываясь на происшедшее, мы понимаем, что Иисус удостоил обступивших его людей великой победы, которая им самим внутренне долго подготавливалась и силу которой он уже давно ощутил. В душе он нисколько не сомневался: Бог действительно творец и источник всей жизни. И это не было для него обычной догмой. Вероучительными догматами он вообще пренебрегал. Он принимал только то, что достоверно и подтверждается опытом. Его жизнь – познание этой истины. Ей он подчинил весь ход развития человечества.
   Произнося слова «Бог-Творец», мы, как правило, обращаемся в мыслях к седой старине и к известным скупым сведениям о ней. Иисус же, наоборот, задумывался о Настоящем и не успокаивался, пока не ощущал его сегодня.
   Если бы мы уже сегодня жили в истории, творимой Богом, то тем самым не то чтобы оказалась доказанной старая гипотеза – она не имеет никакого значения, – а просто человечество уже сегодня имело бы такую жизнь, которая была ему свойственна изначально, дарована самим творением. И оно с ликованием вступило бы во владение предназначенной ему собственностью, чтобы предстать Богу, и подчиняясь могущественным силам Творца, и распоряжаясь ими.
   Бог постоянно творит, постоянно являет Собой источник жизни! В Нем живет Вселенная. А посему Его всегда нужно уметь узнавать и переживать как Творца. Христианский же мир несколько иначе воспринимает Бога. Да, христиане называют его Творцом и Подателем жизни. Но для них творение есть нечто завершенное, и нужно всего лишь придерживаться однажды проложенного пути. Однако на самом деле все обстоит иначе. Нет ничего такого, что действительно сохранялось и поддерживалось бы Богом в первозданном состоянии. Наоборот, все, абсолютно все, ежечасно изменяется и в конечном счете исчезает. Мы находимся в самом средоточии постоянного воссоздания. Это относится в равной степени как к звездам и планетам, так и к каплям воды и песчинкам. За всем стоит творческий дух Бога, действующий прямо или опосредованно. Всё – бесконечный акт творения, а не сохранение уже сотворенного.
   Таким пониманием сути мира Иисус существенно отличается от христианских мыслителей. И слава Богу. Иисус осознал, что творящая сила Бога действенна и сегодня, как и в незапамятные времена. Библейским повествованиям можно найти подтверждение и в наше время, но его познание Бога коренилось не в них, а в собственном ощущении Господа. Приобщить к такому познанию все человечество как единое целое и было целью Иисуса. Вот в чем суть освобождения. Догматами веры человечество не вдохновить, но за такую жизнь и ее реальное переживание оно исполнится безмерной благодарности, и в первую очередь так называемые неверующие. А кто же вручит людям этот дар? Это сделаю я, сказал Иисус себе.
   Поэтому он искал путь к Богу в полной тишине, не нарушаемой ни единым словом. Вначале искал свой собственный путь. Тут его мысли обратились к еде. Сегодня, по сути, не Бог, а пища творит и поддерживает человека, как, впрочем, и любую другую тварь. На это способна только пища, поскольку Бог уступил ей эту роль. Но почему бы не жить непосредственно Богом, без пищи, или, поскольку ей теперь придан божественный статус, не попытаться с помощью пищи строить не только чувственную, но и духовную жизнь, устанавливать связи с Богом. Ибо без творческого присутствия Бога человечество обречено на гибель. Его жизнь вряд ли возвысится над животной. Человек что-то вроде высокоразвитого животного, и его жизни положены пределы, дабы окунуть его во мрак смерти. Ее достаточно продолжительный срок гарантирован лишь человеку как виду, но не как отдельному индивидууму.
   Так оно и есть на самом деле. Наша современная наука сформулировала это достаточно ясно и четко. Ее великая заслуга в том, что она со всей очевидностью доказала данный факт. Правда, тем самым довела до сознания человечества лишь неизбежность смерти. Иисус неустанно размышлял об изменении этого состояния. Он понимал, что данный закон природы отнюдь не вечный, когда-то его не существовало, и сегодня ему отведена роль некоего наказания, которое могут отменить в любой момент. Однако такое возможно лишь в результате нового переживания Бога как Творца. Подобные поиски увенчались для Иисуса обретением Бога. Не исключено, что исходными моментами для него были те или иные библейские повествования, но впоследствии в результате его исканий ему единственному было дано познать свидетельства новой жизни.
   На этом он не остановился. Почему я должен владеть этим один? Это непременно должно стать достоянием и других, служить всему человечеству. Но не в виде учения. Их у людей предостаточно, и ни одно из них до сих пор нисколько не поспособствовало истинному развитию жизни. Вот что предстояло человечеству пережить. У людей стимула к такой жизни нет – лишь я сумею указать им правильное направление. Иисус учил по-новому смотреть на библейскую историю, велел проживать ее в душе, излагал ее по-новому и даже лучше, чем на то оказалась способна эта древняя книга.
   Правда, все происшедшее тогда иначе как полной неудачей не назовешь. Поначалу Иисус разбился о ненасытную чувственность людей и смог уклониться от нее только бегством. А затем он оказался перед стеной их беспримерной духовности и набожности. Говорить о плоти и крови там, где людям хочется показать себя духовно возвышенными или рассудительными, все равно, что замахиваться в действительности на почти невозможное. Он уже наполовину завоевал массы, сообщив им радостную весть о новой, истинной, жизни, но в самый последний момент иудеям удалось с помощью вековых религиозных установлений задушить пробивающуюся в людях тоску по такой жизни.
   «С этого времени многие из учеников Его отошли от Него и уже не ходили с Ним» (стих 66). А может быть, Иисус предвидел эту неудачу? Вряд ли. И что же тогда? Да все очень просто. Нерасторжимость с Богом, наделившая Иисуса божественной силой, и приведет его к окончательной победе.
   Победой было уже одно то, что множество людей однажды стали реальными свидетелями такого переживания и настолько прониклись им, что не посмели вовлечь Иисуса в свои мирские дела, а боязливо перед ним отступили. Куда законченнее и прекраснее была бы его победа, прилепись они к нему душой и телом, однако даже их отступление явилось пусть небольшим, но все же пониманием его. И новое, только новое переживание в конце концов пробьет себе дорогу.
   Когда люди стали постепенно расходиться, Иисус молча огляделся вокруг. Его взгляд упал на тех Двенадцать: «Не хотите ли и вы отойти?» – воскликнул он. Но в ответ прозвучали прекрасные слова понимания и признания себя его сторонниками: «Ты имеешь глаголы вечной жизни… Ты Христос, Сын Бога живого».
   Если хотя бы двенадцать человек из всей массы народа начинают тебя понимать, это уже успех и он вселяет большие надежды. Тогда надеяться можно на многое, но вот доверять пока можно мало кому. «Но один из вас – дьявол», – коротко сказал Учитель.

Вражда

Назарет

   Происшедшее с Иисусом в Назарете – полная противоположность предшествующим событиям. Хотя бы уже внешне. Там искали Иисуса, здесь же искал он. Внешний, вполне естественный, повод к этому визиту, очевидно, был. Во всяком случае, главное, чем руководствовался Иисус, отправляясь к своим землякам, было стремление помочь им обрести связь с Отцом. Без сомнения, к Иисусу в Назарете относились с теплотой и участливостью, и дошедшие до них отзвуки его славы еще более укрепляли симпатии земляков к нему. Таким образом, все предпосылки для успешной деятельности, казалось бы, складывались самым что ни на есть благоприятным образом.
   Однако такое общество часто весьма неподатливо в духовном плане. Именно тому, чье сердце переполнено и кто в свои слова вкладывает всю свою душу, непросто наставить благонамеренных людей на путь к Отцу. Иному вождю привлечь таких людей к себе легко, но вот повести их дальше, к другой цели, трудно. И Иисус это с горечью ощутил во время посещения Назарета. «И не мог совершить там никакого чуда, только на немногих больных возложив руки, исцелил их. И дивился неверию их». Таким образом, и для Иисуса существовали границы возможного.
   Правда, границы те определялись не обстоятельствами, а людьми. Этот строй мыслей называется неверием. Кто бы отважился сказать назаретянам, что они неверующие! Они ведь были такими благочестивыми людьми!
   Однако именно благонамеренность слишком легко отдаляется от Бога. Такие люди вознамериваются судить, но им самим суждено быть судимыми. Те, прежние, слушатели Иисуса, придя к нему, принесли с собой голод и большую нужду. Эти же не имели ничего против его проповедей, но выслушивали их лишь для того, чтобы вынести о них собственное суждение или укрепиться в уже имеющемся. Нужда легко ощущает свои изъяны, сытость же – с большим трудом. Да и возможно ли вообще искупить людей, упорствующих в своих убеждениях? А если проповедовать не искупление, к чему тогда все это? Чтобы покрасоваться перед ними? Но как унижается проповедник, красующийся перед своими слушателями! Может быть, красиво проповедовать он и умеет, а вот сказать по существу ему явно нечего.
   Где много проповедуют, там, как в Назарете, легко возникает своего рода духовный пролетариат. Все осложнялось еще и тем, что землякам очень хотелось разделить с Иисусом его славу: наш, ныне прославившийся, соотечественник когда-то был простым безземельным плотником у нас в Назарете, – а теперь даже в Капернауме сумел обрести известность! Для Иисуса это означало: с радостью мы услышали о твоих делах за пределами родного города. Мы гордимся тобой. Сделай что-нибудь подобное в Назарете.
   Столкнуться с таким умонастроением и преодолеть подобную духовную приземленность – дело величайшей трудности. Сколько благородных мужей пали его жертвой: стали действительно знаменитыми – во мнении людей, любящих праздно поболтать, упорствуя в своих убеждениях. И надеяться, что они окажутся полезными в Царстве Божьем, было бесполезно. Иисус, замечая эту пустую суету, однажды сказал своим ученикам: «Горе вам, когда все люди будут говорить о вас хорошо!»
   Как мы видим, Иисус, напротив, предпочитает общество бедных, грешных, бездуховных, труждающихся и обремененных. Вот где самая благодатная почва для истинной помощи. Правда, только для истинной. Выступать там с благочестивыми наставлениями просто не имеет смысла, да и знаменитым, общаясь с этими пропащими и забытыми Богом людьми, тоже не станешь. Этого можно достичь только среди упорствующих в своих убеждениях, да и то, как правило, ценой самоуничижения.
   И все же тем беднягам нужно непременно помочь. Иисус избрал для этого два пути, и нам доставляет подлинную радость наблюдать за ним, видя, с какой чуткостью и в то же время небывалой мощью он это делает.
   Первый путь вел к отказу от проповеди. Говорить ему все же пришлось: иначе как объяснить себя людям? Поэтому он пошел в синагогу и начал читать писания пророков. Так оно делается в синагогах и по сей день. Как образно повествует Лука, ему тотчас дали свиток – чуткая внимательность к почтенному гостю со стороны проницательного служки. Развернув его наугад, он прочел первый попавшийся на глаза текст. То оказались слова пророка Исайи, изумительное предсказание о грядущей помощи Иеговы всем нуждающимся. Затем он скромно присел, осмотрел дружелюбно слушателей. Мертвая тишина. Никто не сводил с него взгляда. Они ждали его проповеди. Изумительный текст! Как нельзя кстати! Просто предназначен для нас! Тихое, едва заметное умиление охватило присутствующих. Что же за проповедь произнесет он на основании этого текста!
   Но он не стал проповедовать, а всего лишь сказал: «Ныне исполнилось писание сие, слышанное вами». Тут особо проповедовать и не нужно – вот в чем заключалась его мысль. Проповедовать надо тогда, когда следует пояснить нечто темное и непонятное. А если это темное и непонятное можно уже увидеть своими глазами, то зачем же читать проповедь. Трудно себе представить проповедование как самоцель или упражнение в религиозном благочестии. Да и проповедовать может лишь знающий, обращаясь к тем, которые не знают. Кто проповедует знающим или даже знающим лучше него, тот, как и они, легко впадает в грех лицемерия. И не случайно пророк Исайя сказал, что однажды придет прекрасное время, когда проповедовать и поучать больше не станут: «И будут все научены Богом».
   Итак, Иисус продолжал спокойно сидеть. Ведь то великое новое время уже восходит, подобно солнцу, и предсказанное сбывается. К сожалению, его поняли совершенно превратно. Слова Иисуса вызвали бурю восторга. Великолепно, в высшей степени неподражаема его манера трактовать текст. Просто и мастерски! Вот он каков, наш земляк! Ах, бедный старый Иосиф! Какая это будет для него радость! И тем более для Марии, когда она услышит своего сына именно здесь, в Назарете!
   Если люди такого сорта растрогаются и начнут всхлипывать, тогда уже для Бога от них толку никакого нет. Но Бог должен был явить Себя. Ведь Ему была посвящена целая жизнь, и ею нельзя пожертвовать ради их духовной растроганности и безудержного благоговения.
   И поэтому Иисус пошел иным путем, чтобы довести начатое до конца. Он вновь обратился к библейским повествованиям. Однако пересказывал их по-своему, не особенно придерживаясь текста, руководствуясь лишь сложившейся ситуацией, не испытывая никакой потребности давать пояснения и оценку, как того требует проповедь, делая акценты там, где им, возможно, было и не место. Его великая свобода проявлялась даже по отношению к Священному Писанию.
   И вдруг сразу стало понятно, почему все пророки оказывались такими, в сущности, неудачниками. Бог хотел, чтобы Ему внимали через Его пророков, но такие пути, по сути, ни к чему не привели. Это бросается в глаза каждому, кто вдумчиво читает Библию. Не мог этого не заметить и Иисус. Даже Илии, превзошедшему всех могучему титану, так, по сути, и не удалось чего-либо добиться. А почему?
   В Назарете Иисус осознал происходящее. История Израиля, дабы быть лучше понятой, как бы воплотилась в этом обществе, представ в Иисусе взору Бога и людей.
   Не имелось почвы, в которую пророки могли бы пустить корни. Они приходили лишь со словом Божьим. Но люди были не готовы его воспринять. Им, наверное, очень хотелось услышать что-то обнадеживающее, и потому они охотно внимали пророкам, однако повиноваться им не желали ни в чем. А ведь целью любой работы во имя Бога является обращение и спасение людей. Все кончающееся лишь духовной экзальтацией для Бога бесполезно, поскольку такая экзальтация сродни плотскому возбуждению. Слушатели в Назарете ничуть не отличались от тех, кто в свое время предстоял пророкам. Народ охотно грелся в лучах своего великого прошлого, охотно слушал рассказы о той истории, которая сложилась у Бога с их отцами, но вот хоть отчасти следовать услышанному от них люди просто не желали.
   И Илия пережил небывалые бури восторга слушателей. Народ прекрасно выразил ему свое признание, однако помочь людям пророку не удалось. Он не пришел ни к одной иудейской вдове, чтобы облегчить ей дни тяжких бедствий, не сумел поддержать нуждающихся иудеев, а во время великого голода жил у одной язычницы царского рода. Не помог Илия и ни одному прокаженному, не устроил ни одного лепрозория. Очистился через него лишь Нееман Сириянин. Язычники воздавали подобающее почтение божьим людям Израиля. На этой почве можно было бы возвести многое, впрочем, иудеи, будучи детьми Авраама, сами казались себе наполовину пророками. Поэтому помощь и обошла их стороной. Любая помощь возможна лишь в благоговении перед Богом. Поэтому «алчущих исполнил благ, и богатящихся отпустил ни с чем». Так, наверное, и проповедовал Иисус в Назарете. Быть только пророком, обязанным что-то сказать, – такого он себе позволить не мог. Это ведь были его земляки и наперсники юных лет.
   Воспользовавшись Писанием по своему обыкновению столь необычным и неожиданным образом, Иисус наконец-то нашел путь к сердцам слушателей. Он осознал всю тяжесть их небожественной сущности, которую он взвалил на себя, и это вылилось в спокойную беседу, что для самого Иисуса было уже большим облегчением. Подступиться к таким людям труднее всего. Им, сытым, предстояло принять весьма конкретное решение: либо мы унизимся и признаем его как пророка, либо между нами все кончено. Но прежние неясные религиозные отношения между ними продолжаться больше не могли.
   И тут все упрямство этих людей выплеснулось наружу. Всем своим выступлением перед ними и тем более своим предпочтением язычников он задел религиозные чувства иудеев. Каждая религия заключает в себе нечто такое, что делает ее единоспасающей. И кто пред ее лицом берет под свою защиту иноверцев или даже язычников, тот вызывает ее гнев. Бог в любое время может поддерживать отношения и с другими людьми, будь они даже и не избранные чада Божьи, – это в качестве тезиса принять на худой конец они соглашались. Однако только как тезис, а не реальность, которая обычно вызывает гнев. Именно этот гнев в Назарете и пробудился. До сего момента каждый мог считать, что где-где, а уж в Назарете все обстоит наилучшим образом. Уму непостижимо, чтобы кто-то мог быть чем-то недоволен. Но вот разразилась буря гнева, и долго скрываемые пороки прорвались, подобно незамечаемому нарыву.
   В этом спасение и искупление. Вот вам истина. В том, что впоследствии Иисус пережил в Назарете, кроется его прекрасная победа. И все те, кто только что источал слезы умиления и вдохновенное благоговение, вдруг вскочили в бессмысленной ярости, и Иисус, не успев оглянуться, оказался схвачен ими и выдворен из синагоги. Под выкрики и поношения толпа, еще мгновение назад набожная, благочестивая, потащила его за город на вершину горы, намереваясь расправиться – побить камнями или сбросить со скалы – неважно как, лишь бы выместить на нем свою ярость. До чего же близко соседствуют набожность и низость! Иисус сносил все терпеливо. Единственное средство противостоять злу – спокойствие. С величественным спокойствием, бесстрашно и серьезно взирал он на них, не проронив ни слова.
   И тут они образумились: мы, что же, собираемся совершить убийство? Неужели мы убийцы? И это-то в субботу, не окончив богослужения! Оказывается, мы никакие не благочестивые – порченые мы, вот кто мы в его глазах, а он ведь пророк!
   Гнев и ярость приводят к помрачению ума. Самовольство и высокомерие опьяняют и выплескиваются наружу в виде гнева и ярости. И это хорошо, как при любой сопровождаемой жаром болезни, когда она проявляется во всей своей силе. Тем устойчивее может оказаться выздоровление. После того как в Назарете Иисус всеми силами старался показать людям, кто такой истинный Бог, и все оказалось напрасным из-за существующих препятствий духовного свойства, люди неожиданно раскрылись перед ним – именно это дало Богу возможность обратиться к их совести.
   Кто хочет помочь Богу, должен добровольно стать тем, на ком некто выместит свою ярость. Главное – самому не начать гневаться, иначе добра не жди. Живущий божественными мыслями помышляет исключительно о спасении и искуплении. На выступление в Назарете Иисуса подтолкнуло то кризисное состояние, в котором находились его жители, ищущие спасения. Как только человек после такого кризиса приходит в себя и открывается истине, спасение совсем рядом. Когда в величественном спокойствии Иисуса набожный Назарет воочию увидел всю свою испорченность, победа была одержана. Как преступники перед судьей, стояли они перед Иисусом. Ни одна рука больше не поднялась на него. Сгорая от стыда, недавние судьи стояли теперь перед ним, подобно осужденным. И что же Иисус? Выздоравливающие нуждаются в покое и сосредоточенности на своих мыслях. «Но Он, пройдя посреди них, удалился». Победа уже была за ним.
   В Назарете равнодушные обратились во врагов. Благодаря такому ходу событий Иисус привел их на путь к Отцу.
   Разойдясь по домам, жители Назарета почувствовали в себе первые ростки раскаяния и потому сделались восприимчивыми к последующим откровениям Бога. Во всяком случае, оттуда до нас больше не доходили сведения о каком-либо противлении Иисусу. Благодаря своей глубокой приверженности Богу Иисус создал все условия для спасения. Гнев и злоба толпы – это порой лишь мольба о помощи. К сожалению, очень мало людей открывают для себя Иисусов путь к Отцу, большинство же сами бывают захлестнуты эмоциями! Сколько человеческой добродетели и кротости пришлось переплавить поначалу в ярость и враждебность, с тем чтобы человек обратился к служению Богу и пришел к познанию самого себя.

Иисус о ненависти

   Судьбе было угодно донести до нас эти слова Иисуса именно в таком виде. В большинстве своем они заимствованы из так называемой Нагорной проповеди, но произносились и в других самых различных ситуациях, которые неизбежно во множестве возникали в его человеческой жизни, особенно в тесном общении с теми Двенадцатью мужами.
   Что касается Нагорной проповеди, то нам прежде всего следует поостеречься принимать ее за проповедь в нынешнем смысле слова. Даже поверхностный взгляд на все ее построение учит нас этому. Поэтому даже более ранние поколения теологов не видели в ней нечто целостное, а трактовали как собрание речений Иисуса, якобы произнесенных им по разным поводам и объединенных воедино евангелистами. Те лишь придали его высказываниям форму проповеди и увязали с определенным часом в его жизни, наиболее проникновенно запечатлевшимся в нашей памяти, когда он говорил людям, сидя на горе.
   Новое толкование Нагорной проповеди здесь, конечно, неуместно. Такого рода толкования имеются в избытке, просто нам не хотелось бы, чтобы на нее смотрели как на некое новозаветное нравственное учение, наподобие новозаветных дополнений к Десяти заповедям Ветхого Завета, – что, впрочем, часто и происходит. Именно этим она быть и не может. Ибо в Иисусе нет ни капли приверженности к букве закона. Он был неиссякаемым источником простодушной, свободной, радостной естественности, не имеющей ничего общего с предписаниями любого рода. Главное для него было способствовать проявлению подлинной человеческой природы, нисколько не сомневаясь в том, что истинно естественный человек сам по себе станет исполнять волю Божью, ибо божественность и есть его природа.
   Поэтому Нагорная проповедь прежде всего не более чем доверительная беседа с учениками в самом узком смысле этого слова – она не была рассчитана на всех привлеченных его речениями людей. Правда, недвусмысленно сказано, что за ним тогда последовали толпы народа. Не исключено, что многое говорилось применительно ко множеству людей. Когда же он исцелял того или иного больного или исполнял еще какую просьбу, то, возможно, произносил и слова, обращенные ко всем. Но в целом на самом деле все происходило, наверное, так, как рассказывает евангелист Матфей: «Увидев народ, Он взошел на гору; и, когда сел, приступили к Нему ученики Его. И Он, отверзши уста Свои, учил их». Отсюда вовсе не следует, что ими являлись именно те Двенадцать, однако то были все же его ученики, сомнений в этом не было. С народом он говорил только притчами, то есть рассказывал им небольшие истории из жизни и увязывал с ними размышления о Царстве Небесном.
   Ученикам же истина сообщалась без всяких притчей. Отсюда: «блаженны кроткие» и «блаженны миротворцы». То есть им не обещано, что они будут блаженны, – они блаженны уже сейчас. И это вполне естественно. В кротости и миротворчестве находит свое выражение существо Бога. А такое состояние нельзя назвать иначе, как блаженным. Но то и другое таят в себе некое зерно откровения, постепенное отчетливое проявление во внешнем мире. Таким образом, действуя кротко, они постепенно завоюют весь мир. Люди окажутся на их стороне не потому, что они завоюют мир, подобно ордам гуннов, силой оружия, а потому, что придут как носители любви и кротости. Кротость дает власть над земным миром, и не только над сердцами или умами равнодушных людей, но и над материей во всей ее необъятности. Она – блаженство и, достигнув своего полного проявления, обретает над всем и всеми безусловную власть. Жаль, что этим средством по-настоящему и не пользуются, предпочитая политическую экспансию или беря верх над материей безоглядным наращиванием своих сил.
   Миротворцам же обещано, что они будут наречены сынами Божьими и понесут это имя в мир. То есть в них люди увидят и станут чтить Бога, обретя образ Божий. Бог обнаружит Себя не в религиозных мероприятиях или в представителях всевозможных партий, а в миролюбивых людях. Многим, кто выступит в защиту Откровения Божьего, следовало бы в первую очередь отбросить все привычные способы действия и начать жить по-новому: обрести мир в себе и нести этот внутренний мир внешнему миру. Миролюбие обычно проявляется куда явственнее в дружеском молчании, нежели в речах. Бог обнаруживается очевиднее всего там, где нет безудержной болтовни на духовные темы.
   Как позже будет сказано, единственным отличительным признаком учеников Иисуса должна стать любовь между ними. Об их принадлежности Иисусу будет свидетельствовать миру не вероисповедание или какой-либо религиозный атрибут, не христианские речи и жесты, а только любовь. Над всеми другими признаками мир будет смеяться и иронизировать, причем довольно безжалостно, хотя в какой-то степени это будет справедливо. Однако в надлежащем поведении и образе мыслей людей распознают подлинного Христа. Возможно, они и ополчатся на Христа, – но в то же время и осознают его присутствие.
   После этих слов отношение к врагам мгновенно стало совершенно иным. Впредь враждебность, ненависть и борьба партий будут признаками и инструментами власти над миром, а кротость, мир, любовь – признаками Царства Божьего и Христа. Ученики неожиданно оказались вовлечены в великую борьбу между Светом и Тьмой, любовью и ненавистью, а именно такая борьба является подлинной проблемой для мира и человека. Все прочие не более чем проявления этой наиглавнейшей проблемы, и в настоящий момент человеческий мир – поле битвы, на котором непременно решится исход сражения и исполнится миссия Света на земле. Кто это понимает и соответственно выстраивает свои поступки, тот принадлежит Христу, все же прочие – нет. И Иисус единственный, кто поставил данную проблему именно так, и потому он – единственный путь к Отцу и от Отца. Сам он всех предшествовавших ему называет ворами и разбойниками, поскольку они в большей или меньшей степени были причастны к тьме, ненависти и враждебности. А как бы он назвал тех, кто придет после него, пусть любезный читатель решит сам. Лишь того, кто предстоит Христу, в бесконечной, неповрежденной любви и милосердии, не признающими никаких границ, можно считать соратником Иисуса и представителем Царства Божьего. Стало быть, где любовь, там и ученичество у Иисуса, и распознается оно легко, невзирая на особенности религиозного облачения, без которого, возможно, еще не могут обходиться люди.
   Противопоставлять себя ненависти, решительно внутренне сопротивляться ей для учеников Иисуса уже непростительная близорукость. Божественным взглядом можно проникнуть до самых основ, и тогда ненависть видится как ширящийся поток жизни, неизбежно устремляющийся к Богу. Тупость и равнодушие есть смерть, ненависть же – нередко первое движение жизни. Первый недовольный крик младенца – самая чудесная музыка для слуха матери, поскольку свидетельствует о начинающейся самостоятельной жизни. Этот росточек пестуется с неутомимым терпением любви, покуда, достигнув полного развития и зрелости, он не превратится в неизмеримо великую благодарность ребенка, которая несет счастье и тому, кто ею исполнен, и тому, кто ее принимает. То же самое в проявлениях ненависти и враждебности видит и Иисус, а вместе с ним кроткие и миротворцы. Они дождутся того часа, когда мир станет их.
   Поэтому Иисус ясно и говорит: когда будут вас поносить за ваш христианский дух, станут преследовать и возводить на вас хулу, радуйтесь и сохраняйте спокойствие. Для небес это уже ваша победа. А потому, сами того, возможно, и не осознавая, будьте для земли тем же, что и соль, которая проникает всюду и не почувствовать ее нельзя. В то же время вам надлежит стать хранителями и спасителями. Соль – вещество особого свойства и всему на пользу. Сама как бы погибая и исчезая, она все улучшает, привносимая ею острота придает своеобразный приятный вкус всему, с чем она приходит в соприкосновение. Она даже уничтожает в человеке его собственные яды.
   Вам остается только любить своих врагов. Они – ваши питомцы, доказательство и вознаграждение вашего правильного поведения, тот плод, который предшествует любви. Благословляйте тех, кто хулит вас, обращайте навстречу друг другу ваши силы и испытывайте их, благословляйте до тех пор, пока брань не прекратится. А она обязательно закончится, ибо вы сильнее. Молитесь за своих обидчиков и преследователей – иными словами, вовлекайте их в свои отношения с Богом, даже без их ведома. Только так вы становитесь детьми вашего Отца Небесного. Вы непременно окажетесь победителями. При любых обстоятельствах любовь сильнее ненависти, только ее нельзя ограничивать никакими рамками, в том числе и временем. Любовь, не знающая временных границ, есть терпение.
   Все сказанное – не заповеди. Это самая восхитительная тайна естественной истории человеческого духа. Но тайна. Доверить ее можно только ученикам. Для всех других она сокрыта и таковой останется, даже если бы кому-то захотелось выложить ее перед ними, проповедуя как заповедь.
   Таким образом, если ненависть и любовь есть нечто, к чему надо стремиться, поскольку тем самым побеждается мертвенное равнодушие и пробуждаются движения жизни, то почему бы самим не способствовать их проявлению? Благодаря вашему правильному поведению ненависть достигнет точки кипения, а затем как бы переплавится и в конце концов неизбежно обратится в любовь. Раньше бытовало выражение: око за око, зуб за зуб. Отныне же: не противься ненависти. Кто тебя ударил по правой щеке, подставь тому и левую. Всем известно, в миру это выражение совершенно непонятно и невыполнимо, но с божественной точки зрения в нем – простейшее решение всех спорных вопросов. Естественно, так относиться к ненавидящему тебя в состоянии лишь тот, кто способен приступ ярости радостно осознать как саму жизнь. Кто же пойдет на это с кисло-сладкой миной на лице, лишь бы продемонстрировать собственную религиозность, тот здорово осрамится. Лишь тот, кто сумел победить озлобленность и ожесточение любого рода, тотчас окажется победителем. Я не верю, что последует удар по подставленной щеке, а если все же такое произойдет, то для обидчика он окажется чувствительнее, чем для обиженного. Ничто так быстро не горячит и ничто так не усмиряет нападчика, как предоставление ему свободы действий. Правда, это должно явиться следствием силы, но никак не слабости. Никакая религия не осмелилась бы своим последователям вменить данную заповедь в правило. Дурная слава или лицемерное истолкование такой заповеди неизбежны. Впрочем, в христианстве это всего лишь поучение, а не жизненное правило. Однако для Божьего человека это прямо-таки радостная жизненная потребность, самое серьезное испытание его сил. Все вправе противиться злу в мире, даже ветхозаветные благочестивые люди, но вы – нет.
   Если кто-либо из тех, к кому обращена эта речь, все же разгневается, или, чего доброго, отнесется к ней с презрением, или, более того, вздумает от огорчения молиться либо приносить жертвы, тот все испортит и станет хуже врага. По отношению к врагу занять правильную позицию куда легче, а вот со сторонниками все обстоит непросто. Дело Иисуса, не будь у него столько сторонников, сегодня завладело бы всем миром и власть его была бы несокрушима. Но сторонники его никак не могут преодолеть извечного желания насаждать любовь и неизменно терпят поражение, погрязая в мелочном негодовании. Иисусу было бы куда отраднее, когда кто-нибудь не притрагивался к его дару и не приносил никаких жертв, нежели сочетал в себе досаду с набожностью. Сколько пустых богослужений – к радости Христа – сегодня бы не состоялось! Сколько лицемерия можно было бы сегодня легко и без всякого вреда избежать!

Ненависть – вопрос злободневный

   Говоря о наших врагах, нельзя не учитывать еще одно обстоятельство. Мы видели, что для понимающего суть вещей пробуждение ненависти равносильно успеху, и этому нужно только радоваться, поскольку ненависть и враждебность означают признание превосходства. Конечно, ненависть к себе нельзя наказывать, стало быть, и не следует афишировать свое превосходство. Многим все же хочется выставлять его напоказ. А это уже тщеславие и высокомерие. Такие люди не вызывают подлинной враждебности и в итоге пожинают презрение. Иисус скрывал свое превосходство и ожидал того же от своих учеников: кто хочет быть великим, пусть станет слугой всем. Будьте подобны детям! Оставайтесь незаметными.
   Это был один из самых важных отличительных признаков Иисуса, и здесь он стал первооткрывателем и поборником великой истины. Мирское побеждает чванством, божественное – проявлением простой естественности. Божественное живет осознанием того, что оно вечно и непреходяще, и поэтому у него предостаточно времени, чтобы дать прежде в полной мере проявиться всему преходящему. Будучи божественным, нетрудно отойти на второй план и оставаться приниженным, презренным и абсолютно незначительным до тех пор, пока все прочее не утратит своего настоящего или мнимого величия. Тогда единственным, что останется, будет именно это божественное, и его признают за истину. Более того, все прочее однажды осознает его превосходство и всецело отдастся ему. Скромная простота и покорность судьбе – божественный путь к победе и примирению. Но тут без долготерпения не обойтись. Любое опрометчивое вмешательство и всякий умысел – вещи мирские, а не божественные. Истинное превосходство проявляет себя в смирении и долготерпении. И если оно пробуждает ненависть и враждебность, это уже отрадные признаки жизни.
   Поэтому Иисусу стоило немалых усилий смирять пыл своих учеников и разъяснять им именно эту, самую трудную для понимания, особенность божественной истины. Им было бы порой куда желаннее низвести огонь с небес и погубить тех злодеев, которые не приняли их Господа, или, видя его метущим гумно и собирающим пшеницу в амбары, спалить плевелы вечным огнем или оберегать его от нападок ненависти. Они долго не могли примириться с таким ходом его жизни и со всей его жизненной позицией, пока не увидели в его Воскресении и сошествии Духа Святого первые плоды победы. Ведь фактически Иисус в этом своем главном принципе так до сих пор христианством и не понят, да и в более широких кругах его поймут лишь тогда, когда успехи станут более очевидными.
   Иисус был непоколебим в своем убеждении, что все исходит от Бога, все принадлежит Богу и отпавшим от Него оставаться не может. Оно должно вернуться к Богу, как только израсходует в собственном своеволии все свои силы, и именно через ненависть обязательно переплавится в любовь. Решить такую задачу в человеческой истории и наглядно продемонстрировать это людям было единственной целью Иисуса. И он непоколебимо верил в осуществимость такой цели. Он считает, что ненависть безжизненна, и любит ее именно за эту безжизненность. Донести такое понимание до своих учеников было для него вопросом исключительной важности. Все, что бы он ни делал, обращено на примирение и разрешение тайны жизни, и этим целям он умело подчиняет даже силы ненависти и враждебности.
   Итогом таких рассуждений стало его новое откровение: не судите. Из этого, конечно, не следует, что все нужно пускать на самотек по принципу будь что будет. Не судить может и самая жалкая слабость, и самая могущественная сила. Вот оно, невмешательство, которое проявляет силу духа вместо силы плоти, сильнейшее напряжение любви в противовес ненависти. Кто судит, тот судим, и люди тотчас оказываются в плотском противостоянии друг другу. Иисус же возвышается над этими сферами подобно господину и повелителю. Такими надлежит быть и его ученикам. Поэтому его ученики тоже должны исполниться готовности к прощению. Иисус и его ученики – вот где можно искать и найти для всего прощение в обмен на личное самоотречение. И когда Петр спросил, не довольно ли будет до семи раз на дню прощать человека, то в ответ услышал: нет, не до семи, но до седмижды семидесяти раз. Прощению нельзя положить пределов, оно не поддается подсчету. Чем чаще прощаешь, тем лучше. Прощение есть откровение любви. Чем больше предоставляется случаев проявить себя любви, тем она становится крепче. Ибо любовь есть сила, а силы поддерживаются и укрепляются только, если их постоянно и систематически развивают. Величественнее всего любовь явлена в Боге, ибо Бог есть любовь. Поэтому Бог и возлюбил мир. Что пребывает в любви Божьей, то никогда не погибнет. Всегда найдется новый повод еще сильнее проявить любовь и милосердие. Что неисчерпаемо, безгранично, то и есть любовь, а имеющее пределы – мягкотелая и изнеженная слабость. Лишь миролюбивые всегда и во всем дети Божьи.
   Это великие мысли, и в Иисусе они становятся нам особенно понятными. Никогда еще столь планетарные мысли людям в голову не приходили. И все же какими бледными они кажутся, когда их развивают, заимствуя у Иисуса. От него подобных речений никто не слышал: смысл их проявлялся в его поступках. От него не исходили ни новое нравственное учение, ни новая история мира. Иисус не занимался назойливой миссионерской деятельностью. По отношению к инакомыслящим в нем скорее чувствовалась некоторая сдержанность. Его взгляд был всегда обращен к ищущим помощи и их нуждам. Перед труждающимися и обремененными он представал как помощник, которому не было равных. Иисус привлекал к себе внимание окружающих главным образом потому, что сам он, казалось, не обращал на них никакого внимания. Когда позволяли обстоятельства, он довольно резко обрывал всевозможные дискуссии и споры и никогда не пускался в пространные разговоры.
   Вряд ли найдется более действенное средство для пробуждения внимания людей, чем любовь и ненависть. Вызвав своим самообладанием ненависть, Иисус просто давал ей излиться в полную меру, уверенный в том, что она непременно обратится в свою противоположность. Частным примером тому явились события в Назарете, в целом же справедливость сказанного подтвердила вся его жизнь. Зародившееся при иных обстоятельствах во многих людях недовольство, как это случилось, например, когда он накормил пять тысяч человек, постепенно зрело, охватывая все более широкие круги общества, и в их числе оказывались весьма авторитетные люди. И в итоге Иисус предстал перед ними в роли жертвенного агнца. Внутренне сполна испытав все страхи, которые только могут вызвать в нас ненависть и враждебность, он вместе с тем, как никто другой, спокойно и с уверенностью в победе взирал на их бессильные потуги, проявляя свойственное любви долготерпение. Его путь на Голгофу стал триумфальным шествием победоносной любви. С каждым часом, несмотря на все искушения, подступавшие к нему и изнутри, росла его уверенность в победе. На кресте он вызывал не жалость, а сочувствие. Он был утешителем, а не нуждающимся в утешении. Он открыл людям врата в Царство Небесное и вовсе не был тем, кого низвергли в ад. Потому он и смог с уверенностью воскликнуть: «Исполнено!» Переворот в умах многих его прежних врагов после сошествия Духа Святого стал свидетельством правильности его позиции. Таким образом, любовь долготерпелива, ненависть же неистова и кратковременна.
   Невольно вспоминается история, примечательная тем, что она имела последствия исключительной важности: это история о Савле. Юноша вырос среди законоучителей, которым по понятным причинам существо Иисуса было чуждым, а потому вызывало неприязнь. Чувствительное сердце легко возбудимого юноши вскоре воспылало безмерной ненавистью ко всему, что было связано с Иисусом. Когда его негодование достигло апогея и он уже был готов к планомерному уничтожению всего, о чем свидетельствовал Иисус, силы его внезапно настолько истощились, что оказалось достаточно одного взгляда, одного слова Иисуса, чтобы повергнуть его в прах и заставить со стыдом и раскаянием полностью изменить свои убеждения. Савл стал Павлом – апостолом, чьи свидетельства на все времена оказались самым мощным выступлением в защиту Иисуса. Чем сильнее поначалу ненависть, тем легче впоследствии она превращается в любовь. Великим натурам свойственны великие чувства. Самые заклятые враги становятся самыми полезными и дельными друзьями. Павел стал тем примером, на котором для мира полностью раскрылся план Иисуса.
   Что касается ненависти и враждебности, не следует упускать из виду пагубность ненадлежащего подражания Иисусу. Внутренне устремленный к Богу Иисус обладал самой могущественной властью. Перед лицом врагов и ненавистников он был тем, кто сильнее их, и, будучи таковым, прекрасно понимал, что ненависть и враждебность рано или поздно себя исчерпают. Приверженцам Иисуса следовало бы вначале разделить с ним его положение более сильного, а потом уже, возрастая в силе, выступать на его стороне. Но пока они слабее других, милосердие обернется слабостью, а любовь – лицемерием, и люди эти никогда не сумеют повлиять на мир, скорее вызовут лишь язвительный смех. Куда лучше, если кто-либо силой повергнет своих врагов в прах, а потом уже будет обходиться с ними милостиво, нежели станет поощрять их своей трусливой мягкостью и слабостью. Поэтому подражание Иисусу не может быть неоглядным. Оно должно быть обусловлено силой, но никогда – слабостью. Христианский культ, догматический пацифизм и другие подобные установления всегда отваживались на такое только по причине своей слабости. Они еще пожнут свои вполне заслуженные плоды, и те, кто задумывается над этим действительно серьезно, от них отвернутся. Но Иисус опирается на силу Божью, он постоянно снова и снова отправляется на поиски того единственного пути к изначальной силе. Это и сегодня явилось бы тем поручением, которое наполнило бы любую жизнь, посвященную ему, неописуемым величием и могуществом. За сильным могут последовать только сильные, слабые же – никогда.
   Между тем Иисус вновь занял выжидательную позицию, предоставляя, по-видимому, миру возможность спокойно развиваться дальше. Если бы христианство было создано не людьми, а Иисусом, то весь мир давно оказался бы охвачен пламенем, пламенем любви или ненависти. Слава Божья не могла бы так долго оставаться сокрытой от нас.
   Сегодня задача Иисуса куда труднее, нежели тогда. В то время он один противостоял всему миру, в котором самим фактом своего бытия вызвал небывалое смятение. Сегодня он противостоит не только миру, но и всем тем, кто твердо убежден, что они, будучи его приверженцами, с величайшей точностью исполняют волю своего Учителя. У них ведь есть его учения, и они следуют каждой их букве. Однако Иисус противостоял им своими делами, исполненными любви к миру. Тем, кто называет себя последователями Иисуса, следовало бы отчетливо осознать, что его духа и его силы у них просто нет. Как только они это поймут и, соответственно, изменится их позиция, то окажется не так уж и трудно, начав с одной, пусть небольшой, но пылающей сущностью Иисуса группы людей, всколыхнуть весь мир и сделать реальностью победу Иисуса. Однако объясниться со своими приверженцами куда труднее, нежели с друзьями или врагами. История христианства свидетельствует: осуществление замысла Иисуса предполагает долготерпение. Но не вызывает сомнения и то, что этот замысел непременно будет выполнен – от него зависит судьба мира. Непременно наступит время, когда люди добровольно преклонят колени перед Иисусом, а не перед христианством.

Природа: новый взгляд

Иисус и дети

   Короткая трогательная встреча Иисуса с детьми дает нам повод поговорить о его отношении к ним. Видимо, Иисус был немногословен с детьми, но те речения, что дошли до нас, уже в состоянии преобразить мир. Ничто так точно не характеризует человека, как его поведение с детьми.
   Как-то к Иисусу привели на благословение детей. Некоторых матери принесли на руках. Такой поступок уже открывает нашему взору целый мир человеческих взаимоотношений. Иная мать, воспылавшая подобным дерзким желанием, вряд ли решилась бы обратиться к Иисусу, не будь она абсолютно уверена в том, что ее просьба будет исполнена. Ведь дети для многих ничем не привлекательны. Они не способны никого очаровывать, они не умеют отвечать взаимностью. Они лишь позволяют себя любить и взамен в качестве награды дарят немного доброжелательности. Но благословлять детей несут к тому, в чьем согласии матери уверены и чья способность благословлять стала очевидной.
   Судя по всему, матери были совершенно обычными простолюдинками. Как быстро и насколько глубоко народ уяснил значение Иисуса, если женщины уже стали приносить ему своих детей, которые наверняка ничего из сказанного им не понимали! Обычно простолюдины перед выдающимся человеком проявляют известную сдержанность, выражающуюся в нежелании быть ему в тягость, но здесь женщины просто толпились вокруг Иисуса. Они чувствовали, что добро, от него исходящее, способно принести их детям благо. В таких вещах простые люди не ошибаются. Они сами уже пережили реальность благословения и теперь хотели окунуть в него собственных детей.
   Благословение есть осознанная передача скрытых сил, перетекающих от одного человека к другим. Благословить – значит поделиться своими духовными связями, намного превосходящими все низшие силы души и материи. Мощь благословения – мощь духовная, не душевная. Поэтому благословение освобождает человека, а низшие силы, напротив, его связывают. Ни в коем случае нельзя считать, будто Иисус или кто-либо иной, о ком говорится в Священном Писании, путем наложения рук изливал какие-то магнетические, гипнотические или иные силы и тем самым оказывал некое таинственное воздействие. Сообщая силы благословения другим людям, Иисус достигал внутренней общности в духе, который в качестве высшего и самого сокровенного бытия этого человека излучался на окружающих, оживляя и освобождая их, наполняя упоением и отрадой. Часто это происходило совершенно неосознанно и непреднамеренно. Ведь вблизи каждого человека существует некое незримое пространство, где ощущается его влияние. Народ убедился в отрадном воздействии Иисуса. Пришедшие матери жаждали, чтобы его благодатью были наделены их дети: женщины верили, что это поможет им расти и развиваться, укрепляясь умом и телом.
   Но назойливость женщин рассердила учеников. Причиной было не столько сочувствие уставшему Учителю, сколько раздражение по поводу бесцеремонных настоятельных просьб со стороны женщин. Да и дети, небось, особой чистотой не отличались. Может, больных деток они бы и допустили, но вот без крайней нужды приводить целую ораву здоровых детей, и все ради простого благословения, это, пожалуй, уж слишком. Как часто окружение великого человека препятствует распространению его благодати на людей!
   Однако поведение учеников вынудило Иисуса сказать нечто совсем необычное. Это речение с полным правом неизменно привлекает к себе пристальное внимание людей, более того – оно всегда наводит на глубокие размышления. «Пустите детей приходить ко Мне и не препятствуйте им, ибо таковых есть Царствие Божие».
   Говоривший так испытывал к детям не только любовь и дружеские чувства, он восхищался ими, питал к ним глубокое уважение. Однажды с Иисусом беседовал очень знатный, очень ученый и очень набожный человек, и весь их разговор в основном велся о Царстве Небесном. Этому человеку он сказал следующее: если кто не родится свыше, не может увидеть Царства Божьего. Но когда принесли этих младенцев, которые ведь тоже не сумели еще родиться свыше, то им Царство Небесное было обетовано без каких-либо оговорок, причем не как событие будущее, а как принадлежащее им уже сегодня. Царство Небесное присуще человеку как таковому. Стоит ему только родиться – и Царство Небесное уже его, может быть, не в полной мере, но в начатках и по праву. Детям Царство Небесное принадлежало не после благословения, а и до него.
   Родившийся имеет непреложное право на свет, и воздух, и на блага земли. Точно так же он пребывает и в Царстве Небесном, принадлежа ему самым естественным образом и справедливо ожидая его приумножения по мере своего духовного развития. Если бы Иисус обосновал свою дружелюбность по-другому, это было бы нам понятнее и привычнее. По традиционным христианским воззрениям следовало бы ожидать следующих слов: пустите приходить ко мне детей и не препятствуйте им, ибо эти крошки, обремененные первородным грехом и изнемогающие от проклятия рода человеческого, нуждаются в Спасителе ничуть не меньше взрослых. Но все происходит строго наоборот.
   Получается, что не младенцы нуждаются в нем, а он в них, словно для него, несущего непосильное бремя и одинокого в этом мире, дети становятся неким отдохновением Царства Небесного, словно в окружении детей дышится чудеснее. Причем неважно, славные, воспитанные, добрые, честные, причесанные, умытые они или нет, – главное, чтобы тебя окружали просто дети, просто те, кто не так давно родился.
   Как известно, на этом речении основано право крестить детей. Спору нет, право такое существует, и даже без четкого на то указания, главное только, чтобы все это делалось разумно и по-божески. Данный библейский текст позволяет сделать и противоположное заключение. Царство Божье принадлежит детям и без всякого крещения. Не как приобщившимся к церкви, а как просто родившимся. Крестить нужно только взрослых, иначе им не видеть Царства Божьего. У младенцев оно уже есть.
   Итак, Иисус смотрел на детей не покровительственным взглядом надменной нежности, а взглядом, исполненным глубокого уважения к ним, которое и есть истинная любовь. Подобное отношение вообще было присуще Иисусу. Однажды его Двенадцать учеников обсуждали между собой важный вопрос: кто из них самый великий – Петр ли, поборник веры, Иоанн ли, друг, или в конце концов Иуда, казначей. То случилось по дороге домой, когда они шли без Иисуса, и этот оживленный разговор, как и любой спор о первенстве, отразился на их поведении по возвращении, отчего они пребывали в красноречивом молчании, а на их лицах лежали мрачные тени. И тут Иисус спросил их: о чем вы говорили по дороге? Молчание. Тогда он подозвал первого попавшегося ребенка, поставил его среди молчальников и сказал: кто умалится, как это дитя, тот и больше в Царстве Небесном, а если вы не обратитесь и не будете, как дети, не войдете в Царство Небесное.
   Что, по его мнению, отличало детей? Не их невинность и относительная безгрешность, как это может показаться на первый взгляд – ведь в Царстве Небесном ничто относительное и посредственное цены не имеет, важен только образ мыслей, «несамовозвеличивание». Их простая, бесхитростная манера держать себя, нежелание непременно произвести впечатление – именно это дает им права на Царство Небесное. Такая манера свойственна людям от рождения и была им присуща с момента их сотворения. Кто хочет увидеть подлинного человека, пусть ищет его в ребенке. Если он в ребенке будет утрачен, то Царство Небесное отступится от него, и горе тому, из-за кого это случится! Когда зрелый человек, испытав горькие разочарования по поводу своего назначенного им же самим величия, захочет вновь попасть в Царство Небесное, ему придется прежде стать ребенком – заново родиться.
   Итак, Иисус видел детей как бы уже в Царстве Небесном. И потому дети для него олицетворяли смысл искупления. Пока есть дети, человечество еще не совсем потеряно. Оно ведь приносит плоды Царства Небесного. Каждый ребенок свидетельствует о том, что Царство Небесное – достояние человечества. Кто имеет дело только с потерянными людьми, может находить для себя утешение в детях. Всем своим существом они отрицают такую потерянность. В них наслаждение и радость, источаемые Царством Небесным, которое совсем рядом с нами.
   Кто воспринимает ребенка подобно Иисусу, тот воспринимает не только его самого, но и вместе с ним Царство Небесное. Уже сейчас это доступно каждому. В многодетных семьях бедность не так тягостна, как в бездетных – богатство. Дети есть не что иное, как обогащение жизнью, радостью, Царством Небесным, и сами они растут лучше всего там, где их много. Тогда они своего рода общество Царства Небесного, которое тем крепче, чем их больше. Одним своим существованием они наполняют отрадой весь дом. Дитя предстоит Богу и допущено к лику Отца. Оно встречается с ангелами, предстоящими Богу.
   И все же Царство Небесное совсем рядом с каждым из нас! Каждый уже однажды побывал в нем и, чтобы обрести его навсегда, следовало бы всего лишь повернуть обратно. Исполненная глубокого смысла история о прародителях и их изгнании из рая – это, стало быть, не просто история человечества, не древнее предание, почерпнутое из старой книги, а история каждого человека в отдельности, которую любой из нас с горечью переживает еще раз. Наша главнейшая задача заключается в том, чтобы завоевать себе право вернуться в утраченную некогда жизнь. Как, должно быть, внутренне близки были дети Иисусу на его многотрудном пути!
   Дети указывают нам путь вперед, к обновлению. Они – провозвестники жизни и являют собой тех, в ком Царство Небесное обретено во всей его полноте и никогда не будет утрачено. Если научиться смотреть на детей как на Царство Небесное, то с какой радостью и надеждой тогда через них можно будет уверовать в победу человечества, и ощутить непосредственную близость со всеми нами Царства, столь необъяснимого и все же постижимого, невидимого и все же реального! Нам бы только проникнуться смиренным духом ребенка и всем своим сердцем уподобиться детям!
   Дети самые важные для нас наставники в жизни. Нам следовало бы не испытывать на них наши воспитательные идеи, а поучиться у них распознавать Царство Небесное. Кто чуток к Царству Небесному, того с годами жизнь научит все больше радоваться детям, а кто в детях этого так и не увидит, тому Царства Небесного не ощутить, и прибегать к помощи учености бесполезно. Самый большой друг людей и человек Царства Небесного был одновременно и самым большим другом детей.

Иисус и природа

   Людей, живущих в теснейшем контакте с природой, подобно Иисусу и его знаменитым предкам, обычно отличает более тонкое понимание внутренних взаимосвязей скрытой сущности этого удивительного мира. Заурядный человек из ученой среды о таком понимании даже не догадывается, оно выше его разумения. Чем яснее человек осознает свое родство с природой, тем больше искренности и глубины в его бытии и мышлении. Тому его учит жизненный опыт.
   Вполне очевидно, что Иисус разделял воззрения своих современников на природу. Он так же, как и его современники, видел в ней проявление воли Божьей, осознанной и целенаправленной. Этим он отличался от нас, которые видят только проявление слепых и неосознанных сил, познание которых якобы способствует нашему развитию.
   Но затем его пути с современниками расходились. Для них творение мира Богом считалось непреложным догматом веры и библейским учением, так что можно было не утруждать себя размышлениями на данную тему, а просто принимать все это как данность. Примерно так же и сегодня образованные люди механически повторяют ошибочные или истинные результаты усердного труда исследователей, ничуть не задумываясь над ними, и именно при избытке знаний демонстрируют невероятное невежество. То, что природа всей своей полнотой свидетельствует о деяниях Отца, было для Иисуса не отвлеченным тезисом, а предметом собственных исканий и собственного осмысления. Он обращался к природе с вопросом: где Отец? То было главным движущим фактором его жизни. Все и повсюду должно нести на себе след и отпечаток Бога. Коли природа как таковая существует, значит она и есть откровение Бога. Следовательно, в каждой ее точке обязательно можно распознать сущность Бога. Вот это-то и было предметом исканий Иисуса, отчего их результатом стали не новые знания, а новая жизнь.
   Примечательно отношение Иисуса к природе. Он просто внимательно присматривался ко всему, стараясь увидеть Отца. Так, он задумчиво останавливался перед цветами. Полевой цветок для многих не более чем трава, на которую не обращают внимания и топчут, отдают на корм скоту или просто бросают в огонь. Другие же испытывают удовлетворение, присваивая ей латинские названия или, к примеру, обнаруживая наличие у нее ценных лечебных свойств. Иисус же видел ее скрытую красоту и великолепие, и тогда он говорил: это Отец. Для того чтобы завязались семена, яркая окраска цветку, пожалуй, нужна, но здесь же бесконечное многообразие красоты в цвете и форме! Вот где кроется благодать и великолепие Бога. До чего же жалкой и грубой по сравнению с этим кажется самая роскошная сотворенная человеком ткань! И Соломон во всей славе своей не одевался так, как простенькая полевая лилия.
   До такого, пожалуй, под силу додуматься иному философу или мистически настроенному фанатику природы. Но это и позволяло Иисусу прийти к самому Отцу, а не просто к мыслям о Нем. Если простенькая полевая лилия одета с такой расточительной красотой, зачем же тогда понадобился человек, который не способен без нескончаемых изо дня в день забот и трудов, просто пребывая в силе Отца, по крайней мере прикрывать свою наготу? Поэтому вы – обратился он к своим ученикам – вправе не заботиться о своей одежде. Вы драгоценнее цветов. Вы на службе у Отца. Вот так осознание Отца в природе внезапно обернулось новой полноценной естественной жизнью. Не было больше поучительного созерцания, вместо него появилось отрадное для души небывалое переживание, путь, по которому действительно можно пройти к сокрытому от нас и все же столь чудесно открывающемуся нам Отцу.
   Или взять, к примеру, воробьев, этих пролетариев птичьего мира. Они не сеют, не жнут, не собирают урожай, но ведь живут. Их кормит Отец Небесный, тем самым Он выказал им свою заботу. Он властвует над всей природой, и ни одно существо не может незаметно упасть с крыши без Его ведома. Отец оказывается совсем рядом, но в то же время насколько Он сокрыт от нас и таинственен!
   У многих, пожалуй, такое предчувствие уже возникало, и оно влекло за собой длинные вереницы глубоких мыслей. Но Иисус не довольствовался лишь раздумьями: как же проложить путь к Отцу? Он хотел быть уверенным, что им пойдут многие: отныне смело вверяйте себя щедрому, по-отечески заботливому Богу и не тревожьтесь, ибо вы куда драгоценнее воробьиной стаи, на одну монетку можно купить много воробьев.
   Тем самым перед человеком открылась возможность вступить в непосредственное общение с Отцом. Абстрактный Бог ведь бесконечно далек и сокрыт от нас, Отец же есть радостное откровение. Вполне очевидно, что Иисус это прежде пережил и испытал сам. Свидетельство тому – вся его жизнь, и он, расширяя ее пределы, без промедления наделял ею своих учеников. То, что я живу милостями Отца, не должно больше оставаться моей привилегией, на это вправе претендовать все, ведь у воробьев такая привилегия уже есть. Человек в общем-то ее лишен, он в трудах и заботах добывает то, без чего ему не прожить. Но все это можно получить всего лишь простым усилием воли: нужно только вверить себя непосредственно Богу как Отцу.
   Порой мы, опираясь на собственную волю, приходим к решению, что те или иные обстоятельства должны складываться именно так, а не иначе. Многие жизненные воззрения и соображения в отношении природы основаны лишь на том, что люди убедили себя в существовании неких истин, а потом стали клятвенно заверять, что так оно и есть на самом деле, ужасно раздражаясь, когда им отказывались верить. Но здесь волевое решение приводит не к новым взглядам или знаниям, а к иным условиям жизни, истинность которых открывается по мере развития и подтверждения действенности сил.
   И ученики жили фактически подобно птицам: они не сеяли, не жали, не собирали урожай, не надеялись и на пожертвования! Но вместе с тем такая беспечность никак не может быть всеобщим жизненным правилом, она удел лишь тех, кто действительно вверяет свое тело и душу Богу. Пусть заботятся другие, вы же обрели Отца и будете жить по Его законам природы, познанным теперь вами. Вы не расширили свои знания, просто ваше отношение к жизни расширило свои границы благодаря новому, более глубокому пониманию природы.
   Это привело к еще более важным результатам. Из книги природы человек узнает многое. Она под стать Библии. Ведь и в Библии нетрудно обнаружить весьма странные религиозные фантазии, а можно, читая ее, постигать жизнь и истину. В книге природы написано про ненависть и убийства, и это открывается нам, стоит только, впав в меланхолию, увидеть в ней борьбу всех против всех и страдания Божьих созданий. А можно узнать из этой книги о добре и безграничной любви.
   Обе книги правильно прочитают лишь ищущие в них то, что помогло бы им совершенствовать свою жизнь. Иисус умел увидеть бесконечную доброту и терпение в солнечном свете, радостно смеющемся навстречу добру и злу, и в дожде, который с расточительной щедростью приносит отрадную свежесть как праведным, так и нечестивым. Вот Он, Отец, сознавал Иисус, ликуя. Но нельзя, чтобы это оставалось лишь умозаключением, – познание этого должно становиться поступком и являть прямой путь к Отцу. Вот так и становятся чадом Отца, живя и действуя сообразно этому. Кто на такое пойдет, тот сам станет откровением Отца, более того, он будет совершенным, как совершенен Отец Небесный.
   Иисус просто ставил человека в смеющийся солнечный луч и кричал ему: будь совершенен, как Отец наш Небесный. Улыбайся миру, и ты совершенен. Это никакая не религия, это восхитительная природа, чистая, просто замечательная, прекрасная жизнь, и больше ничего!
   А что же тогда говорить о бедствиях и несчастиях в природе, наполненной дыханием смерти? И несчастные случаи стали для Иисуса исходной точкой пути к Отцу. Никакого возмездия и никаких нравственных назиданий он в них не видел. Однажды обрушилась башня и погребла под собой 18 человеческих жизней. Что ж, по-вашему, эти люди были грешнее всех других в Силоаме? – спрашивает Иисус, услышав о несчастье. И это известие тотчас стало отправным моментом, исполненным жизни: не будете каяться, и вы погибнете. Идите к Отцу! Взывайте ко всей природе, вот где ваше единственное спасение. Башня никогда бы не упала, будь под ней правильные люди. Но они не были детьми Божьими и оказались во власти слепого случая. В них отсутствовала живая сила Бога, которая предотвратила бы несчастье.
   Кто так смотрит на мир, у того взор наполняется славой Господа, все озаряющей своим сиянием. Ею лучится и животный мир. Примечательно, что животный мир, особенно близкий нам, часто является предметом насмешек и презрения. Эзоп и бесчисленное множество вторящих ему людей упрочили этот обычай, поддерживая его веками своим остроумием. Потому-то животный мир стал точным отражением людей, а поскольку люди имеют обыкновение презирать самих себя и не искать в себе природу Отца, то уважительное отношение к животным у них превратилось в презрительное. Однако человечество всегда тонко чувствовало свое близкое родство с животным миром, потому и сделало его олицетворением презрения к самому себе. Но Иисус во всем старался увидеть Отца. В его миропонимании и животные занимали надлежащее положение.
   Сказанное Иисусом о животных есть своего рода обетование того, что наступит время, когда стенаниям всех тварей придет конец. В конечном счете в Отце таится источник всей жизни. Другого не дано. Для Него змеи не лживы, а умны, голуби вовсе не коварны, не завистливы и не вздорны, а искренни и непосредственны. Наседка и ее цыплята, этот милый образ мира и весны, пример того, как нужно оберегать и лелеять друг друга, – разве нам не открывается в этом заботливая любовь Отца? Иисус, родившийся в овчарне и увиденный прежде всего овцами, так сердечно и трогательно воздал должное их гостеприимству, сказав о пастухе и стаде самые прекрасные слова, которые когда-либо произносил человек. Пришло время, и он сам стал Агнцем Божьим, принявшим на себя грех мира. Свою последнюю заботу о людях он выразил в поручении Петру: паси агнцев моих, паси овец моих!
   Люди часто пренебрежительно относятся к овце, возведенной Иисусом в благородное сословие и сделанной им олицетворением вечности. Ведь один только Агнец оказывается способен, в конце концов, открыть книгу с семью печатями (см. Откровение, 5), великую историю мира и человечества. Кроме него, на небесах и на земле не нашлось никого.
   Про собак и свиней, от которых старательно оберегают храмы и бисер, люди вспоминают, когда им нужны грубые ругательные слова, а для Иисуса эти создания служили, к сожалению, слишком оправданным выражением отчужденности и все еще продолжающейся изолированности. Однажды его сердце покорила язычница, которая сказала, что дворовый пес вправе рассчитывать, по крайней мере, на хлебные крошки. После этих слов его готовность помогать людям еще больше возросла. Вот таковы были взгляды и поступки Иисуса. То была всепроникающая вера.

Природа и Иисус

   Новый взгляд Иисуса на природу, его отношение к ней нашли и другое, неожиданное, выражение. Рядом с Иисусом природа становилась чем-то совершенно иным, доселе людям неизвестным и непознаваемым, по крайней мере для многих мыслителей. Можно сказать, что природа, будто чувствуя его новые мысли, представала перед ним в новом свете.
   И это выразилось в том, что природа и ее силы стали ему послушны. А что такое, собственно говоря, природа? Принято считать, что это бесконечное множество атомов, управляемых необъяснимыми силами. А что такое материя? Что такое атом? Сплошные загадки, тайны и чудеса, в окружении которых мы и живем.
   Коли есть Бог, то материя в таком случае не может быть не чем иным, как Его откровением, выражением и наглядным представлением Его существа. Тогда силы материи суть проявленная воля Бога, и все виды материи как таковые подвластны божественным жизненным силам. Такой видела природу древняя мудрость наших отцов. Именно их мудрость и привела Иисуса к этой мысли, но затем он тотчас обратил ее в жизнь и дела. Поскольку у него к природе был всего лишь один вопрос: где Отец? – то он в конце концов добрался до ее последней тайны: не в смысле буквального познания этой тайны, а в смысле ее священного переживания. Ему пришлось научиться понимать существо материи так, чтобы ее силы стали служить ему.
   Задаваясь вопросами о том, что такое материя, что такое природа, мы, конечно же, не продвинемся вперед ни на шаг. Были и философы, ставившие перед собой вопрос: что есть Бог? Разумеется, они потерпели неудачу. Иисус же вопрошает: где Бог? Тем самым он отличается от всех, кто был до него и кто будет после него, если только они объявят себя не причастными ему. Таким образом, им движет не рассудочное познание, а нравственное переживание. Если познание творит знание, тогда решение нравственных вопросов должно творить жизнь, и тайна чудодейственных жизненных сил, проявляющихся вокруг Иисуса, кроется в его непосредственном предстоянии Отцу.
   Можно сказать, что человек не видит ничего, кроме форм проявления материи, потому и возникает заблуждение. Иисус же проник до самого ее существа и тем самым овладел ею. Наши знания об этих формах не простираются за пределы механики, и нам даже не приходит на ум, что у любого процесса есть другая сторона, совершенно отличная от чисто механической. И сегодня тот, кто допускает существование чего-то стоящего над механикой, слывет отчаянным еретиком. Наши праотцы были куда более понимающими людьми и обо всем судили исключительно с позиции существа духа, этой основы основ. Нас, людей современных, интересуют прежде всего явления, поэтому-то подлинная сила, по сути, нам недоступна. Иисус ставил вопрос иначе, отчего и пришел к другому результату. Высоко над всей механистичностью простирается пылающее жизнью существо Отца – оно, по-видимому, и является самой таинственной сердцевиной всего бытия, в том числе и каждого явления. «Первоогонь» – такое название дали ему когда-то, считая его первейшим элементом. Иисус неотрывно удерживал свой взгляд только на этом существе, его не вводила в заблуждение никакая случайность формы. Отсюда следует, что он умел находить нужные ему формы проявления материи и повелевать ими.
   Стало быть, обращая воду в вино или насыщая хлебом тысячи людей, он, согласно скучному учению о чудесах, нисколько не выходил за рамки природы, а действовал на основе глубочайшей ее сути. Здесь нет ничего противо– и сверхъестественного, одно лишь самое что ни на есть естественное, и оно казалось бы нам столь же понятным, как и механические процессы, попытайся мы вникнуть в истинное существо материи. Однако мы наблюдаем лишь формы проявления материи, а не ее суть, и потом дополняем увиденное смелым заключением об этой сути как сумме явлений. И поэтому сегодня мы перед Иисусом все еще подобны дикарям, встретившимся с искусным изобретателем машин.
   Похоже, тем же путем он исправлял и болезни, даже уродства и врожденные пороки. Если, в особенности имея в виду человека, задаться вопросом: где Отец? – ответ напрашивается сам собой: конечно же, не в уродствах и пороках развития, а в истинной сущности. А она – именно жизнь и здоровье, а никак не увечья. Последние могут быть лишь выражением лжи. Насколько не вызывает сомнения, что истина гораздо крепче лжи, настолько же кажется неоспоримой возможность снова призвать истину в ту или иную форму материи, как бы сильно она ни была подавлена в ней.
   Таким образом, везде в мире Иисус мог найти себе отправную точку для поисков, с никогда не ослабевающим усердием, прямой связи с Отцом. И в итоге он всегда обнаруживал подлинную сущность явления и, как следствие, обретал власть над ним. Иными словами, Иисус опытным путем открыл старую истину: все пребывает в Боге и потому с Богом можно безоговорочно повелевать чем угодно.
   Но Иисус считал эту истину не предметом верования и познания, он видел в ней безграничную полноту власти. Что у одних цель, вера, то для него стало всего лишь отправной точкой, целью же было обретение силы. Поскольку его путь был не чисто рассудочным, а скорее нравственным, использующим силы воли, то и успех его выразился в таком изобилии этих сил, что противостоять им было невозможно. Все так называемые законы природы не более чем выражение воли Бога. Кто же сам пребывает в воле Бога, тому они неизбежно повинуются с исключительной податливостью, и это не приводит к разладу с Богом, а скорее становится проявлением и откровением Его существа. Вот тогда человек есть образ Божий, и Иисус был истинным человеком потому, что он собой этот образ воплощал.
   Это можно себе представить примерно следующим образом. Исходящие от Бога жизненные силы, наталкиваясь на осознанное или неосознанное сопротивление, обращаются не в радость и счастье, а в мучения и страдания. В любом случае какое-то действие они оказывают, поскольку Бог есть все. Но если удастся сопротивление заменить единением с Богом, то все прискорбное в подлинном проявлении существа Бога обратится в свою первоначально задуманную радостную жизнь.

Становление Иисуса

   А легко ли ему было достичь такого положения? Мы не задавались бы столь странным вопросом, не обещай он нам пролить хоть немного света на очень важные обстоятельства. Было ли ему легко? Во всяком случае, он первый и поныне чуть ли не единственный человек, который с успехом прошел этот путь. Кто живет в мире, где такое мировоззрение кажется просто неуместным, тот должен постоянно себя спрашивать: кто неправ – я или весь остальной мир? Кому все же захочется узнать, насколько тяжела такая позиция, пусть сегодня попытается пройти путем Иисуса и попробует проявить в себе природу и существо Бога. Мне кажется, Иисус достиг столь исполинских успехов, что нам сегодня все еще не под силу их хотя бы правильно понять и оценить. Правде Коперников или Кеплеров потребовались столетия, прежде чем она была понята хотя бы горсткой образованных людей. Все силы науки и религии ополчились против ее признания, а ведь Коперник или, скажем, Ньютон открыли всего лишь довольно простые истины в не таких уж существенных внешних проявлениях материи и объяснили, а не вызвали ряд небесных и земных явлений. Стоит только над этим задуматься, и нам в какой-то степени наглядно представится та внутренняя борьба, которую, возможно, пришлось испытать Иисусу, прежде чем он достиг своих успехов. А ведь успехи по прошествии почти двух тысячелетий так и не стали даже составной частью общепринятого человеческого понимания природы. И что уж тут говорить о следовании ему.
   Размышляя об Иисусе, мы отчетливо увидим этапы его становления. Начав с малого, он совершенно незаметно для других попытался ступить на новый путь, и сразу же в простейшем обнаружилось восхитительное совершенство.
   Как мы видели, он начал с хлеба и вина. Первый опыт состоялся в полном одиночестве, в пустыне, когда его мучил голод. Голод, самое близкое нам природное явление, стал отправной точкой в размышлениях об Отце. С именем Бога наверняка можно жить и без хлеба. И Иисус прожил 40 дней. Превращение воды в вино произошло на глазах скромной компании гостей, собравшихся на деревенской свадьбе. В следующий раз его хлеб новой жизни вкушала уже многотысячная толпа.
   Он усмирил рев бури и неистовство волн, и ему тотчас подчинился весь мир человеческой плоти со всем своим воинством препятствий, мешающих ее физической и душевной жизни. И в итоге он достиг самого трудного – освобождения человека от смерти.
   Умирающих или даже умерших Иисус спасал и раньше, в Лазаре же он воскресил уже безнадежно погребенного.
   Он мог такое совершить, это подтверждает относящееся к тому времени необычное слово, свидетельствующее, пожалуй, о новой решающей победе жизни: никто не отнимет у меня жизнь, ибо я сам даю ее. Он обрел власть над собственной телесной жизнью, подчинив себе также сферы смерти и получив право на последнее решение. Тот, кто обрел власть над своей собственной смертью, вправе освобождать от нее и других.
   Поэтому он знал, что его влияние простирается далеко за пределы круга сидящих перед ним слушателей. Ему подчинялись и «находящиеся в гробах» (Ин. 5:28 и далее), и он простирал над ними свою власть, если только ему удавалось хоть как-то опереться на их волю. Но и на этом он не остановился, а решил достичь всех живых и мертвых.
   Так Иисус обрел новое понимание природы: не геоцентрическое, а христоцентрическое, и он знал, что его победа должна простираться и на облака, солнце, луну, звезды – короче говоря, на все, что называется материей. То были не слова и не идеи, то было внутреннее осознание, непрерывно подкрепляемое соответствующими переживаниями. Воскресший сам сказал своим изумленным ученикам: мне дана вся власть на небесах и на земле. Вот оно, беспримерное победное шествие: начав с самого простого и ничтожного, еды и питья, Иисус не просто постиг тайны неба, а прочно связал их со своим существом.
   Правда, человеку обыкновенному нельзя ставить в вину его неспособность собственными мыслями следовать за этим победным шествием. Может быть, неверующий понимает Иисуса лучше, чем тот, кто его самого и его дело, не раздумывая, органично принял – и похоронил их. Но сумевший хоть в чем-то последовать за Иисусом и пойти тем же путем становления неизбежно с отрадой проникнется пониманием того, насколько прекрасно назначение истинного человека. И он с радостью вверит себя этим сильным рукам на собственном пути к Отцу, Который не так уж и далек от нас, как часто думают. Отправную точку к Нему можно выбрать всегда и везде, отыскав ее даже в самых обыденных вещах. Правда, Иисусу потребовалось крайнее напряжение нравственного воления, но его успех оказался безграничным. Иначе и быть не могло, ведь он был истинный человек. Мы, к сожалению, таковыми не являемся. Пока не являемся! Но стоит только нам отправиться в путь, как постепенно начнем понимать все это, а самое главное, появится ощущение успеха, хотя нам и придется признаться самим себе, что двери, заржавевшие за долгие столетия, распахиваются перед нами не сразу и что войти в них удастся, пожалуй, не так скоро. Но в конце концов они все же откроются.

Истинные люди

   Сегодня люди все загадочное в рассказах об Иисусе весьма охотно склонны относить к области легенды. Точка зрения вполне понятна, и осуждать ее нельзя. Кто же, напротив, вдумавшись в его бытие, сумел увидеть в нем жизнь подлинно человеческую, тот неизбежно задает себе вопрос: а правильное ли у нас отношение к природе, и если нет, то достижимо ли оно на самом деле?
   Мы живем в эпоху, которую с полным правом можно назвать естественно-научной. Благодаря нашим познаниям о природе внешняя жизнь стала невообразимо богаче, а это оказалось бы недостижимо, опирайся мы лишь на книжные знания. Уровень жизни достиг таких высот, о которых в прежние времена и не мечтали. На наших глазах древнее речение: наполняйте землю и обладайте ею – исполнилось самым неожиданным образом.
   Но мы не вправе и переоценивать наши достижения. Если к ним присмотреться повнимательнее, то очевидно, что это достижения всего лишь науки, а науке стать властью нелегко. Занимаясь наукой, мы пытаемся найти законы, действующие в материальном мире, и до известной степени научились использовать их сообразно с нашими интересами. Но устанавливать самим какие-либо законы в соответствии с нашей волей нам не под силу. Объекты материального мира подчиняются своему собственному закону, но никак не нашему. Наши великие познания способствовали, собственно говоря, лишь тому, что мы склонили голову перед законами материи и насколько возможно удобно устроились на земле, признав природу безграничной владычицей, безропотно подчинились ее воле, посчитав себя частью природы.
   Итак, мы работники в великом хозяйстве Бога, в материи, а вовсе не Его дети. Нетрудно понять, что, следуя путем чистой науки, нам никогда не занять в природе истинно господствующего положения. Мы будем все больше и больше расширять свои возможности и, вероятно, однажды научимся с помощью эфирных сил парить над водой и землей, перемещаться в их глубинах, но всегда будем работниками материального мира, и нам никогда не стать его повелителями, если мы не ступим на принципиально иной и единственный путь – путь Иисуса.
   Впрочем, сегодня это кажется странным. Любой библейский рассказ о том, как Иисус – в очередной раз непостижимым для нас, работников, образом – проявил себя властелином природы, объявляется нами, опирающимися на собственные знания ее законов, измышлением или, на худой конец, преувеличением.
   Но почему бы не проверить достоверность этих рассказов, отправившись вслед за Иисусом по его пути. До сих пор на такое никто еще не отваживался. Очень долго размышляли об этих рассказах, понимая их буквально, и в итоге либо приходили к выводу, что они недостойны внимания, либо просто принимали их к сведению, и не более того. Однако еще никто не пошел единственно правильным путем практического опыта. Если Иисус все же стал таким своеобразным властелином, то почему бы не предположить, что и другие люди этих целей сумеют достичь. И в результате каждый стал бы – сегодня это даже вообразить невозможно – истинным человеком. Такое состояние с помощью знаний не обрести. Истинный человек повелевает природой как чадо Божье в соответствии с Божественным промыслом. Работник же истинным человеком быть не может.
   Сумеет ли Иисус подвигнуть нас на попытку такого становления?
   Мы знаем множество речений Иисуса, вдохновляющих нас на такой подвиг. Бросается в глаза уже то, что он, как упоминалось вначале, постоянно характеризовал и охотнее всего называл себя сыном человеческим. Он явно считал такое именование почетным. Сколько замысловатого и таинственного пытались усмотреть в этом простом слове. Никому и никоим образом не будем мешать верить в тайны, и пусть теология делает из этого именования все, что ей заблагорассудится. Но в любом случае в нем выражена простая мысль: я хочу быть человеком подобно вам, и все, чего я достигну, я хочу достичь как человек. На то у меня есть неотъемлемое право, обусловленное моим человеческим происхождением. Коли он сам приравнивает себя к людям, неужели это не служит дружеским ободрением всякой плоти и приглашением пойти его путем?
   К тому же он старался таить свои достижения от людей, дабы они не вздумали смотреть на него с восхищением, как на святого, и делать из него религиозного героя. Когда люди принимаются превращать в святого кого-нибудь из своего окружения, добра не жди. Поэтому он неоднократно запрещал рассказывать о своих делах, чем в корне отличался от всевозможных святош, которые очень даже не против, когда их деяния непомерно преувеличивают. И когда ему все же приходилось открыто помогать кому-нибудь, он никогда не говорил: я помог тебе, а напоминал: тебе помогла твоя вера. Иисус имел в виду общую силу, а вовсе не свою только. Такое в его устах неизбежно звучит как безусловная истина. То, что наша сила крепнет лишь благодаря ему, Иисусу, об этом он по-дружески умалчивал. Иной врач порой говорит: я и мои средства помогли больному. Но куда честнее и доброжелательнее звучали бы его слова, скажи он так: твоя природа помогла тебе. Многие именно так и поступают. Врач, нисколько не умаляя собственных заслуг, вполне мог бы и умолчать о том, что именно с его помощью больной настолько укрепил свою природу и проникся сознанием ее силы, что его природа оказалась на такое способной.
   Иисус частенько подбадривал людей: все под силу тому, кто верит. Его вера проявлялась естественно, в подчинении своей воли Богу. Благодаря этому своему свойству он в результате нашел путь к Отцу, проложив дорогу для всех и каждого. Поэтому он велел идти по воде своему ученику, и тот начал тонуть лишь после того, как волна показалась ему сильнее слова Учителя. Иисус открыл своим ученикам, как можно собственным словом веры сдвигать горы, дал им право и власть тем же словом исцелять человеческие болезни, более того, при расставании с ними он открыто заявил: «Как послал Меня Отец, так и Я посылаю вас». Будучи далек от мысли единолично претендовать на такое столь необычное и свойственное только ему отношение к природе, он хотел непременно передать его своим ученикам. В них, как в бесконечном продолжении, Иисус хотел овладеть Вселенной. Ему была дана вся власть, но вот воспользоваться ею он не мог – тут требовались ученики. Им суждено было стать его инструментами и в божественной свободе научиться подчинять себе Вселенную и управлять ею. Не просто объяснять Вселенную и использовать в собственных целях ее силы, а руководить ею согласно Божественному замыслу и править, как подобает истинным господам.
   Ученики к этому были призваны изначально, и впоследствии их призвание было запечатлено Духом. Никаких препятствий, никаких языковых барьеров и пределов власти. Их действия наполняла несокрушимая воля к победе, они были абсолютно свободны и в то же время ощущали свою связь с Богом. Остается только сожалеть, что никто из них не смог сделать такое свое положение в мире достоянием всех. Исключение, пожалуй, составил ишь Павел. Да и ему, похоже, удалось сделать не все, что хотелось. История показывает, что вместо задуманного Иисусом действенного проявления силы на первый план выдвинулось отправление религиозного культа, будто вся власть на небесах и на земле, вопреки природе, вершится только духами, и, чего доброго, даже отпавшими. Неверие именно в ограниченность такой власти, неуклонное победоносное шествие только вперед подобно своему Учителю, вот что соответствовало бы его замыслам. Доктрины никогда не приведут нас к такому властному Иисусову отношению к природе, тут скорее требуется опыт, наш личный опыт, силы, которые при этом проявятся через нас. Если он крикнул миру: кто видит меня, тот видел и Отца моего, то его ученикам следовало бы сказать так: кто видит нас, тот видит Иисуса, а в ком Иисус незаметен, тот, возможно, и является очень ревностным и набожным служителем культа, но вот положения властелина природы ему не достичь, будь то в видимом и уж тем более в невидимом мире. Иисус и по сей день сокрушается не столько о существующем на земле язычестве и безбожии, сколько о христианстве, которое сильнее всего мешает ему явить себя миру.
   Разве не удивительно, что люди усердно стараются истолковывать все поступки Иисуса и уж тем более поступки его учеников, отчего они стали сегодня напоминать паутину, висящую в пыльных углах религии, подальше от светильников науки, грозящих их уничтожить. А не лучше ли наоборот – изо всех сил стремиться самим делать то же самое, не подражать и не копировать по-обезьяньи, а свободно, с ясным пониманием веления времени поступать и действовать в том же духе, просто добиваясь для себя господствующего положения в природе? Положения, которое занимал Иисус и которое он передал нам. Наверняка найдутся люди, в которых Иисус виден и узнаваем по могучим поступкам своей безусловной власти. Это вовсе не ученые, достигшие подчас своих научных степеней благодаря тому, что высказывали в отношении Иисуса всевозможные подозрения и трактовали его деяния на свой лад.
   Естественно, путь к Отцу требует особых усилий. Как это тяжело далось Иисусу, мы уже знаем. Нам, пожалуй, придется еще труднее, более того, окажется просто не под силу, если бы пришлось все открывать заново. Но поскольку в нашем случае речь идет об отыскании уже пройденного пути, дело представляется небезнадежным.
   Вот тогда у людей появилась бы цель, достойная их звания человека! Вот бы те немыслимые силы, которые мы расходуем на борьбу с инакомыслящими или попусту растрачиваем на политическую болтовню, да обратить на поиски пути к Отцу, которым шел Иисус… Тут не потребуется чья-либо помощь, не потребуется организовывать дело и открывать учреждение… Каждый ищет исключительно для себя, в полной тишине, обретя жизненную цель, не имеющую себе равных. Что ж, удачный исход не очевиден. Но жизнь наполнилась бы содержанием, которое подняло бы ее на небывалую высоту. Уже сама попытка пойти по следам Учителя принесла бы нам ощущение неописуемого счастья. Религии учат нас лишь оглядываться назад и заученно повторять то, во что, по их мнению, следует верить. Здесь мы оказались бы вовлечены в великое движение вперед, в истинное становление и переживание, предложенные нам Иисусом.
   Покидая нас, Иисус пророчески указал нам именно на свой путь. Начинайте в точности так же, как я. Попробуйте с хлебом и вином, попробуйте с едой и питьем, со всем повседневным, а вдруг получится нечто новое. И если тогда узел механической паутины удивительно тонкий, крепкий и остроумный, поддастся вам, то идите дальше и дальше, от одной ступеньки на другую, покуда не станете господами над собственным телом и не восстанете даже из могил. И здесь не останавливайтесь, пока… Но начинайте с повседневного, не изучайте его и не спорьте о нем, а пробуйте и действуйте.
   Как жаль, что хлеб, вино и вода превратились в религиозные рудименты, в обряды, и не послужили людям основой для обретения Иисусова отношения к природе! Как жаль, что больше никто не осмеливается обходиться с природой так же, как Иисус! В непреклонном молчании он вот уже почти 2000 лет сохраняет эту власть за собой, и ждет, когда же мы последуем за ним. Одно не вызывает сомнений: кто верит в вещество, тот будет у него в подчинении, но кто верит в Бога, тем будет повелевать Бог и сделает его хозяином вещества.

Книга третья
Иисус и религия

Новый пророк

Религиозные представители эпохи

   Любая религия способна воздействовать на людей только с помощью двух инструментов: священников или проповедников. Религия рождена неутолимой жаждой и тоской по Богу и представляет собой не что иное, как попытку установить с Ним отношения. И здесь у нее есть только две возможности действовать – либо через священников, либо через проповедников.
   Священник оценивает поступки человека, предписывая исполнение определенных обязанностей для удовлетворения рассерженного божества. Ему не обойтись без соблюдения строгих обычаев, среди которых на первом месте стоит жертвоприношение. И то и другое без священника немыслимо, ведь ему одному известны многоразличные правила, да и сам он кажется тем единственным, кто, пожалуй, достоин взять на себя роль посредника, а потому незаменим для данной формы религиозной практики.
   Проповедник, напротив, обращает внимание на самого Бога. Он ищет в Боге, которого он тоже ощущает скрытым от себя, возможности и Его благоволения общаться с людьми. На фоне такого предстояния Богу жертвоприношение и церемониальная сторона религии кажутся относительно малозначимыми, и проповедник делает упор на том, чтобы наставлять людей и разъяснять им настроение и поведение Бога. Для него важно привести к непосредственному общению с Богом каждого человека, самому же при этом оставаться в стороне, лишь давая советы. Таким образом, оба они, священник и проповедник, выступают перед Богом в роли посредника. Посредники характерны для всех религий, иначе те просто не могут существовать.
   Ясно, что в реальной жизни между священниками и проповедниками неизбежно возникает противоречие. Уже сама ситуация предъявляет к проповеднику куда более высокие требования, чем к священнику. Первый без духовного и интеллектуального образования никому не нужен, в то время как второй при определенных обстоятельствах вполне может довольствоваться известными навыками. Да и народу, в среде которого действует проповедник, жертвоприношение постепенно начинает казаться все менее и менее существенным атрибутом религии, отчего роль священника, естественно, умаляется. Проповедник несет просвещение в массы, и на этой ниве он может проявить себя наилучшим образом. Священнику же до просвещения нет никакого дела, даже наоборот: яркий свет мало полезен архаичным сумеркам ритуалов, которые он совершает.
   Вполне очевидно, что проповедник намного ближе к людям, чем священник. История религии свидетельствует: чем архаичнее религия, тем сильнее единовластие священника. Лишь высокоразвитые религии способны рождать в своих рядах проповедников, и их влияние вскоре сказывается во всех областях, о нем можно судить и по народу, который в результате становится более возвышенным и образованным. Священники же неизменно подавляют народ, сковывая его свободу и тормозя его общественное развитие.
   В тогдашнем Израиле имели место оба направления. В Новом Завете они представлены под наименованием саддукеи и фарисеи.
   Саддукеи – это высшее духовенство, восходящее к эпохе Моисея. Слово саддукей, по-видимому, образовано от имени священника Садока, жившего во времена Иуды Маккавея, который вернул священству прежнюю силу и более четко обозначил его роль. Свое высшее выражение саддукейство находило в первосвященнике и его роде.
   Первым в истории Израиля главным священником стал Аарон. Деяния Самуила и величайшего царя Давида, славные воспоминания о времени Иуды Маккавея оживали перед созерцающим взором набожных людей. Священная память народа укрепляла дух, и засилье римлян, тогда распоряжавшихся в Израиле, воспринималось как обременительные оковы. Древний Израиль скрылся в храме – там шла полнокровная активная жизнь. В глазах великого израильского рассеяния гора Сион уже тогда была превыше всех прочих гор. Из самых отдаленных уголков мира взор обращался именно сюда – к горе, откуда приходит помощь.
   Подобно могучей скале древности, не подвластной времени, как и Синай, расположился здесь гордый священнический храм, готовый пережить римский дух, навязанный народу «вечным» городом. Этот называемый вечным город был крайне молод по сравнению с левитским священством, берущим свое начало в далекой седой древности. Неужели он и вправду случайно устоял на протяжении стольких столетий? Нет, здесь наверняка заложен источник будущего. Здесь всходили ростки упования на деяния живого Бога, сотворившего небеса и землю. Последним предсказанием тогдашней Библии было возвращение самого Иеговы к своему храму. Только не нужно умствовать и перетолковывать все так, как это делает христианская доктрина. То была твердая надежда народа, жившего на земле отцов. Вот так можно примерно себе представить, чем являлся для Израиля храм – низведенный Богом на землю залог того, что Его народ и Его дело будут пребывать на земле вечно. Храм был точкой соприкосновения неба с землей, местом, где в Святом святых незримо присутствовал Господь. И ключ ко всей этой таинственной действительности находился в руках священников. Сознание народа наделяло священство таким величием, которое принизила бы любая сколь угодно высокая оценка.
   Священство как таковое представляло собой власть, которая могла спокойно померяться силами с любой другой властью. Само его существование было проповедью, более проникновенной, чем все, что можно было еще сказать по этому поводу. Мощь священства заключается в самом его существовании, призванном поддерживать религию, и оно всем нововведениям, идейным направлениям и современной жизни упрямо противопоставляет факты и историю, пребывая в убеждении, что этим лучше всего обеспечивается будущее. И действительно, надежда на будущее увязывалась именно со священством. На протяжении многих столетий вся надежда Израиля сосредоточивалась на ожидании Мессии, Помазанника. А коли он Помазанник, то кем же ему еще быть, как не священником, святым царем? В нем, стало быть, разрешение всех загадок и жизненных проблем. Более того, чем мрачнее время, тем ближе появление Мессии, тем ревностнее надежда каждого цеплялась за священников и за храм, даже если взору здесь порой открывалось и много нелицеприятного. Поэтому, как говорится в Новом Завете, мы встречаем иных, исполненных надежды, людей, как, например, Симеон и Анна, именно в храме. Там должен был вначале появиться Помазанник Божий.
   Вот поэтому-то священству и приходилось держаться подальше от многоразличных движений и течений мысли, проявляя к ним враждебность. Содержание Священного Писания – вот что было главным, все остальное же представлялось пустым и опасным. Священство избегало возможности развития, отчего считалось рискованным слишком много размышлять о Писании и рассуждать об этом. А все действительно неясное и непонятное, коли оно уже есть, Мессия наверняка разъяснит и разрешит. Тогда, стало быть, зачем прежде времени и своевольно что-то предпринимать? Поэтому они решительно отметали проповедь и более точное выражение вероучения. Рассуждать о бессмертии, ангелах и т. п. попросту запрещалось. Священство существовало – этого было уже вполне достаточно.
   Но не священство являлось самой древней духовной структурой. Куда древнее и подлинно изначальным было пророчество, та свободная духовная связь с живым Богом, божественная взаимность между человеком и Богом, вовсе не нуждавшаяся ни в каких внешних ритуалах.
   Это были остатки Премудрости, которая еще в стародавние времена обитала в шатрах на священной земле Ханаана, в эпоху Авраама и его потомков. Через всю Библию проходят два принципиально различных направления: древнее израильское, заботящееся о сохранении Премудрости, и более молодое, иудейское, представлявшее собой известный всем семитизм. Многозначительно повествуется о том, что патриарх Иаков объединил в себе оба этих направления. Он получил от Бога благословение и новое имя – Израиль. Все евреи происходят от двенадцати сыновей Иакова. Двенадцать – это древнее число ветхого Закона, у которого всегда было двенадцать судей.
   Но патриархальным наследием Израиля была не религия, а жизнь с Богом, пронизывающая все отношения и освящающая, питаемая надеждой на то великое, невыразимо прекрасное будущее, которое должно стать венцом всего земного бытия. Мысли и надежды подлинного первоначального Израиля были великими, как мир. Первым патриархом Библия называет, естественно, Авраама, родоначальника евреев, носителя древней мудрости. Такая изначальная жизнь вопреки всем препонам со стороны священников вновь и вновь доказывала свои права на существование. Иначе и быть не могло. Встречное течение живого, непосредственного общения с Богом и исходящих от Него откровений постоянно пробивало себе дорогу и в общем-то составляет первоначальное содержание Библии.
   Библия, за редким исключением, выдержана в пророческом духе. Некоторые разделы Пятикнижия Моисея, в особенности третьей Книги, Левит, на которые будто по молчаливому согласию не обращают никакого внимания, описывают непосредственно священство. Во всем же остальном пророческое направление проявляется подобно дыханию жизни древнего Израиля.
   Дошедшее до нас изложение историй патриархов, возможно, и обязано своим существованием более поздней их трактовке, но сущностное содержание этих повествований восходит все же к глубинным источникам жизни народа, оно – наидревнейшее воспоминание народа, который вновь и вновь не давал закабалить себя консерватизму священства и в котором вновь и вновь открывалось драгоценное наследие отцов, отчего Израиль всегда оставался Израилем, невзирая на храмы, алтари и священников. Израиль был народом пророков, для которого непосредственное общение с Богом было делом естественным. Но пророческий дар не связан с какой-нибудь должностью или семьей, образованием или сословием, он должен быть свободным. Так оно и оказывалось в Израиле во все времена. Пророки встречались как среди членов царского дома, так и среди пастухов.
   Тем самым Израиль был поставлен выше всех религий. В нем всегда сохранялись остатки Премудрости. Все религии опосредованы – Израиль же непосредственно общался с Богом. Религии суть мысли и воззрения на Бога, обряды и ритуалы. Отправление культа связано с известными правилами и обычаями. Премудрость вела свободную, радостную жизнь в присутствии Бога, нисколько не заботясь о пустяшных предписаниях священников. Подлинная жизнь Израиля была жизнью в вере, другими словами – в священной взаимности жизни, божественной и человеческой. Это не имеет ничего общего с любой другой религией. Вера – это развитие силы, религии обнаруживают себя в воззрениях и ритуалах. Иудейской религии так и не удалось надолго поработить Израиль, а когда это, на первый взгляд, все же происходило, то его природа все равно рано или поздно пробивала себе дорогу. Казалось, будто в лице Ездры иудаизм победил безоговорочно и повсюду. Но лишь на несколько столетий. В Иисусе, и даже уже в Иоанне, над иудаизмом вновь взяла верх древняя мудрость.
   Однако пророку свойственна своего рода двойственность. Он не только человек, алчущий божественного и потому презирающий все остальное. Соответствовать такому желанию и пойти ему навстречу должно только из Бога. Нельзя пророчествовать по собственному произволу, если у тебя нет слов, исходящих от Бога. Невозможно, чтобы божественное поручение зависело исключительно от воли и решения человека. Его обязательно нужно ощущать и признавать исходящим из свободного произволения Бога. Порой бывает так, что на страстное человеческое желание нет ответа от Бога, или, наоборот, случается, что откровение Господа не находит представителя рода человеческого, достойного этого откровения.
   В эпохи явно редких откровений история Израиля вовсе не обеднялась, но именно тогда народ либо попадал под власть каких-либо священников, порой даже языческих жрецов, либо неугасимое пророческое сознание принимало проповеднический облик.
   Во времена Иисуса проповедничество уже должным образом сформировалось. Оно было представлено фарисеями и книжниками. Как известно, фарисейство возникло после возвращения иудеев из вавилонского плена, своего подлинного расцвета оно достигло благодаря трудам Ездры.
   Спору нет, в этом есть и что-то хорошее. К нравственным требованиям Бога следует относиться серьезно. Иного средства наставить человека, кроме постоянных напоминаний и проповедей, нет. Тут кроется двоякая цель. С одной стороны, познакомить народ с истинами Бога и историей Его святого откровения, а с другой – принудить со всей серьезностью подчиняться божественным заповедям. Храм таким требованиям не отвечал. Да и не хотел. Он закостенел в обрядах вместе со священниками, а народу нужна была жизнь. Потому и появилась синагога – центр самого что ни на есть свободного толкования Cлова Божьего. Всю страну покрыла сеть таких центров, с тем чтобы посредством проповеди новая жизнь равномерно проникала во все слои народа. Вместе со словом учения синагоги несли народу и слово наставления, и не было более подходящего средства для возвеличивания религии, нежели это. Кому как не фарисеям и книжникам было выступать в синагогах.
   Вот так народ оказался окружен постоянной духовной заботой и в то же время очутился под надзором. Но не в меньшей степени это касалось и самих руководителей народа. Кто наставляет других и проповедует им, тот сам обязан вести достойную жизнь. Для священника это не столь важно. Он совершает богослужение – вот чему надлежит уделять основное внимание. Орудие же проповедника – слово наставления, и слушатели прежде всего спросят: а кто ты сам? Если ты именем Бога обличаешь наш образ жизни, то мы, в свою очередь, присмотримся к твоему – соответствует ли он твоим словам. Поэтому святость жизни являлась необходимым и закономерным требованием к фарисеям.
   Таким образом, синагоге народ обязан многим. Прежде всего это общеобразовательное просвещение и побуждение к размышлениям, к чему неизбежно приводит любое учение. И причем она давала образование действительно народу, а не кучке избранных. В синагоге формировалось и живое осознание нравственности. Хотя в реальной жизни и не всегда исполнялись требования морали, но все же люди стремились к этому.
   Однако неизбежным следствием стала нарастающая оппозиция храму и его приверженцам. Фарисейство постепенно становилось для священства бельмом на глазу со своими нравственными требованиями и своим просвещением, заставляющим людей думать. Оно ставило целью пробуждение жизни, но именно к этому не проявляли никакого интереса те, кто в сохранении в неизменном виде всего стародавнего видел гарантию исполнения той самой единственной надежды на светлое будущее.
   И закостеневшее священство стало обузой для фарисейства, ибо оно никоим образом не откликалось на требования религиозного мышления, отчего и упрекало людей в отсутствии веры. В Новом Завете саддукеи повсюду представлены как неверующие иудейские скептики. Другими словами, слишком глубоко коренящаяся в существе религии противоположность между священниками и проповедниками обнаружила себя созданием в Израиле двух мощных партий, фарисеев и саддукеев.
   Спору нет, фарисейство более значимое направление. Что ж, и до сегодняшнего дня оно кажется широким кругам народа единственным прямым религиозным путем. Но духу Израиля больше соответствовало именно пророчество. Правда, все пророки были проповедниками, обратное утверждение совершенно неверно. Божественное откровение, пожалуй, находит свое выражение в слове, но вот словам вовсе не обязательно происходить из откровения, они могут быть просто результатом чисто человеческих размышлений. В таком случае получаемый слушателем импульс имеет не божественное происхождение, а человеческое. Хотя этот импульс и действует через Бога, но не сообщает божественные силы. Он порождает религиозные чувства и мысли, но никак не приближает к Богу в силе и истине.
   В отношении нравственных требований дело обстоит еще сомнительнее. Что такое, собственно говоря, нравственность? Подлинная нравственность берет свое начало в искренней естественной потребности жить согласно воле Бога. Человек испытывает потребность в повиновении. Когда же появляется проповедник морали и завладевает слушателями, то люди слишком легко начинают выполнять требования проповедника, но не Бога. Слишком легко достигается внешнее послушание в угоду проповеднику.
   Пророческий путь совсем иной. Пророк открывает нам Бога и Его сущность, создавая тем самым общность – в Духе – людей с Богом. И только тогда – в результате духовного влияния на человеческую волю – из потребности любви сами по себе и рождаются все требования нравственности. Когда же проповедует наставник, а не пророк, то его действия приводят не более чем к внешнему послушанию.
   Проповедь приобретает нравственную ценность только в случае, если она наделена пророческим смыслом и силой. Иначе это не более чем религиозный шум, который обычно производят священники. Та же религия, но окраска другая. Бог неизмеримо выше всех религий.
   Если мы посмотрим на Израиль того времени и пристальнее вглядимся в обе его многочисленные партийные группировки, то поймем, что ничего пророческого в них не было. Просто сосуществовали две партии. Очевидно, острая потребность в духовном ощущалась, и удовлетворять ее пытались по-разному. Но в обоих случаях небожественным образом. Иначе не получилось бы так, что обе партии стали противопоставлять себя друг другу. Как не найти общего языка двум людям, если они оба ищут Бога? Единство в духе сгладило бы все противоречия или, несмотря на различие в частностях, не замедлило бы проявиться в любви, таившейся в самых сокровенных уголках души. Но мы видим, что религия всегда сопровождается распрями и борьбой. Ее место не в уме человека, а где-то намного глубже. Мы уж точно знаем, где нам искать Иисуса.

Очищение храма

   Иисус был истинным человеком и в том, что он позволял всем событиям в своей жизни совершаться свободно и естественным образом, относясь к ним без всякой предвзятости, но и без ненужного восторга. Так же он и вошел в религиозную жизнь своего народа. Иисус снова пришел в храм. На каждом этапе своей жизни он переступал его порог с великой торжественностью.
   Религии свойственно постоянно говорить о Боге, чтобы привлекать к себе как можно больше чад Божьих, живущих в Боге, и внушать им веру, будто свое благо они обрели благодаря религии, хотя в действительности этот дар получили непосредственно от Бога. Так же, вероятно, и Иисус вступил в храм с ощущением искренней потребности в единении с Богом и обновлении, хотя он, подобно многим, был уже исполнен тем, что надеялся обрести.
   И вот что он увидел: перед храмом расположилась целая ярмарка. Там, где бы надо стремиться приблизиться к Богу, со всех сторон раздавались возгласы: дешевые жертвенные животные, дешевые пасхальные ягнята, хорошие жертвенные голуби, дешево, дешево!
   В сущности, в этом обычае было нечто трогательное. На Пасху весь иудейский народ, уже тогда рассеявшийся по свету, отправлялся в Иерусалим, чтобы по обычаю отцов совершить здесь жертвоприношение. Правда, смысл подлинной жертвы состоит в том, чтобы самому вырастить жертвенных животных и отобрать среди них самое безупречное, посвятив его Богу, дарующему благословение. Однако иудеи нашли выход. Жертвенных животных в Иерусалиме можно было просто купить, а затем новые владельцы пригоняли или приносили их к храму. Многие из тех, кто приплыл сюда издалека по морю, совершили подобное с величайшей торжественностью и вот теперь, как и их отцы в старину, представляли свой живой дар храму.
   Но постепенно торговля со свойственной ей назойливостью стала подбираться все ближе к храму и в конце концов дерзко обосновалась на его переднем дворе, где, как и следовало ожидать, к жертвенным животным присоединились столы менял – для заморских посетителей празднества. Вот так храм, церемониальное строгое место поклонения отцов, превратился в средоточие иудейского пасхального предпринимательства, оскорбительная неуместность торжища прямо-таки бросилась в глаза Иисусу, искавшему в храме Отца.
   Иисус жил одной-единственной мыслью. Он сгорал от желания достичь Отца и Его существа. Дом торговли и Дом Бога – вряд ли совместимые вещи, а потому первому здесь не место: таково было внезапно вспыхнувшее в нем решение. И со всей мощью своего бытия он без промедления вступился за эту очевидную истину. В человеке скрыта непреодолимая сила воли, проявляющая себя всякий раз, когда он просто и бесхитростно, невзирая ни на что, встает на сторону истины.
   Чтобы истина Божья восторжествовала, Иисус начал без лишних слов изгонять из храма животных вместе с их владельцами. Уход первых торговцев вызвал волнение, которое передалось другим, и вскоре все торжище, толком не понимая, что происходит, пришло в полное замешательство. Столы менял опрокидывались, и деньги рассыпались, а кто, немного опомнившись, пытался перечить Иисусу, отступал перед пылающим взором этого исполненного великим духом человека. С истиной, где бы то ни было, справиться невозможно, а в этот момент она исходила из Иисуса с такой изначальной силой, что все прекословие умолкало. В храме единственный хозяин – Отец, и я не потерплю, чтобы тут осмеливались заниматься невесть чем. Эта простая истина подействовала настолько убедительно, что все непроизвольно покорились, и храм был очищен.
   Должно быть, Иисусу было присуще невыразимое величие, которое подчас обнаруживалось с такой очевидностью. Здесь его ученикам пришли на ум слова одного из псалмов: «…ибо ревность по доме Твоем снедает меня». В Иисусе такая ревность порой вспыхивала подобно всепожирающему пламени, исключавшему всякое прекословие и неукротимо пробивавшемуся в его властных поступках. Кто-то из евангелистов заметил, что никто не посмел его спрашивать. Каждый чувствовал: в сложившихся обстоятельствах немыслимо задавать Иисусу еще и вопросы. Иными словами, ни один не посмел напасть на него. Впрочем, никому это не воспрещалось, да и не страх перед возможным заступничеством его окружения удерживал «других», а власть и сила, исходившие от этого человека и воспринимаемые, хотя и не сознанием, но весьма отчетливо.
   Иисус повел себя таким образом в храме, нисколько не заботясь о возможных последствиях, он просто вступился за честь Отца. Во всяком случае, торговцы, на которых он обрушился, испытали куда больше ужаса, нежели гнева. Его истина была слишком очевидна и не могла вызвать гнев. Среди подлинных приверженцев храма его поведение скорее вызвало известное удовлетворение. Непорядки в храме, пожалуй, ощущали многие, но вот сила привычки, соображения личного плана и т. п. заставляли их мириться с существующим злом. А поскольку оно теперь было с таким напором и мужественностью устранено властной силой, восходившей к самому Творцу, то в кругах саддукеев происшедшее пробудило одобрительное внимание к этому смелому человеку из народа.
   После того как волнение улеглось, Иисус предался спокойному размышлению. Что же, собственно говоря, он сделал, без промедления поддавшись своему чувству? Он очистил храм от пасхальной торговли. И этого достаточно? Стал ли храм чист, после того как он выгнал из него торговцев? Стал ли он после этого действительно местом обитания Отца? Отец в храме ближе, чем за его пределами? И если нет, то стоило ли тогда с таким неистовством вступаться за здание, которое на самом деле не настолько уж Его дом, как это принято считать?
   За размышлениями над такими вопросами его и застали служители храма, пришедшие официально спросить о его полномочиях. Этого следовало ожидать. Без речей и формальностей религиозные партии обойтись никак не могут. Принимать что-то молча и внутренне осмысливать им просто не под силу. Они непременно должны об этом поговорить, не замечая результата, – все, что могло бы оказаться для них благодатью, улетучивается вместе с произносимыми словами. Влияние самого переживания обычно прекращается, стоит только об этом заговорить.
   Храмовая партия, люди, представляющие официальный иудаизм, «иудеи», как называет их Иоанн, приходят и торжественно осведомляются: «Каким знамением докажешь ты нам, что имеешь власть так поступать?» Кто, собственно говоря, ты такой? По какому праву и чьему поручению ты вмешиваешься во внутренние дела храма, которые касаются только нас?
   За этим официальным вопросом скрывалось тайное восхищение его смелыми действиями. Спору нет, в глубине души они давно негодовали и, по сути, даже были рады такому прямому вмешательству. Эти люди чуть было не вступились за него, употребив все влияние партии саддукеев. Но верх взяла их сдержанная, осторожная манера вести себя, свойственная знати. Надлежало придерживаться строгих норм приличия и поначалу подтвердить свои должностные полномочия, а потом уже признавать право, продиктованное самой жизнью. Чего-то непосредственного, вытекающего из свободного волеизъявления, религия не терпит.
   Они, естественно, ожидали от Иисуса защитительной речи, пылкой и страстной, в которой говорилось бы о достоинстве храма и религии, о славе Отца, и, может быть, во всей полноте проявился бы пророческий дар Иисуса. Иисус же тем временем закончил свои размышления, уводившие его, как всегда, намного дальше, нежели можно себе представить, – к той самой, великой цели. Он исходил из Отца, и, обретя к Нему путь, пылко ответил вопрошавшим его: можете до основания разрушить сей храм, никакого значения это не имеет, и я вам покажу, что мне потребуется не более трех дней, чтобы воздвигнуть его вновь.
   Прекрасная перспектива! Скоропалительное выступление в защиту Отца уже засвидетельствовало Его победу. Полчаса потребовалось на очищение древнего храма. На его возведение от самого основания достаточно и трех дней: как все легко, как все просто, если смотреть на это глазами Отца. Людям же видится не так. Они столетиями несли на себе бремя религии, все эти наследуемые из поколения в поколение сооружения и обряды, утомительные ритуалы. И вдруг оказывается, что можно построить все заново в три дня, если действовать, исходя из Бога!
   Но, с другой стороны, какое неслыханное святотатство даже говорить такое о храме, да и религии вообще! Снести храм, когда он его только что очистил! Иисус полагает, что они, ревностные служители храма и поборники его прав, способны на такое, мало того, в них он видит своего рода разрушительное начало, а вот в своем единстве с Отцом нечто бесконечно победоносное, отчего ему и хватит трех дней на построение нового. Иисус говорил о своем храме – полном жизни, основанном на Воскресении и общности с Отцом, о новом состоянии искупленного человечества, коренящемся в нем и его жизненном пути.
   Но они этого не понимают и не поймут никогда, потому что им непрерывно нужно о чем-то рассуждать и до размышления дело не доходит. Они сразу подсчитали: строительство храма длилось 46 лет, и ты его собираешься построить в три дня? Все это они говорили и толпе, формулируя на основе собственных высказываний и рассуждений свой приговор, пока, наконец, из их пустой болтовни не родилось обвинение, грозящее Иисусу смертью. И что же тут удивительного, если он тогда на это никак не отвечал? Никакого дополнительного пояснения он не дал и теперь. Но с тех пор храмовая партия, которая охотно бы возвеличила и вознаградила его за очищение храма, почувствовала втайне неприязнь к нему. Неприязнь имеет обыкновение таиться в самых сокровенных уголках души и прорываться наружу, когда людям отказывают в восхищении или разрушают их идола.
   Но именно поэтому от Иисуса и произошел обновленный народ, люди, которые, видя его величие, просто отдавались исходившему от него влиянию и оставались открытыми для всей его натуры и его великих деяний. Эти в него верили. Такие люди осознают несовершенство всего, что творится вокруг храма, часто даже не отдавая себе в том ясного отчета. Вера ведь есть не что иное, как внутреннее переживание Иисуса, немыслимое без следования исходящим от него жизненным импульсам. Пока храмовая партия проявляла недовольство Иисусом, тут же нашлись люди, принявшие его и захотевшие подчиниться его водительству.
   Но и им Иисус не доверился. Иначе из прекрасных начинаний родилась бы еще одна религиозная партия, а вся эта возня с партиями была Иисусу совершенно чужда. Может быть, он и хотел приблизить к себе таких людей, но вот принадлежать им ему вовсе не следовало. О такой утес разбилось большинство великих личностей всех эпох, потому что они более или менее осознанно стали зависеть от своих приверженцев. «Но Сам Иисус не вверял Себя им, потому что знал всех и не имел нужды, чтобы кто засвидетельствовал о человеке, ибо Сам знал, что в человеке».
   Это свидетельство евангелиста позволяет нам увидеть и понять все, что творилось вокруг Иисуса, агитацию за и против, развернувшуюся вокруг его могучей личности. Каждый, кто вместе со всеми брел на ощупь в состоянии полной растерянности, стремился перетянуть Иисуса на свою сторону. Почему? Да потому, что в нем видели человека, который не произносил речи, а совершал дела и проявлял силы, которые с каждым днем становились все совершеннее. Вот как люди жаждут жизненных сил, чего-то действительно незыблемого, что не в состоянии дать ни один храм.
   Но Иисус видел в той хлопотливой суете колоссальную опасность и для себя, и для окруживших его людей. Уступи он им, и все свелось бы к учреждению новой религии. Поэтому он и не вверял себя им, ибо хорошо знал их всех – как своих сторонников, так и своих противников.

Борьба за Иисуса

   Если храмовая партия разочаровалась в Иисусе, а его ближайших сторонников смутила его сдержанность, то могущественная партия фарисеев, естественно, стала с самым что ни на есть пристальным вниманием присматриваться к Иисусу. Мимо них ведь ничего не проходило незамеченным. Весь народ был наводнен их сторонниками. Иисус мог бы стать для них ценным приобретением – это сомнений не вызывало. Он должен принадлежать только им. Инцидент в храме огорчил его, это они для себя отметили. Похоже, от собственной партии молодой человек решил отказаться. Следовательно, он неизбежно попытается примкнуть к фарисеям. Ведь нужно иметь хоть какой-то вес.
   Они беспрерывно внушали ему эту мысль, а когда у него, по их разумению, возникли некоторые сложности, поспешили на помощь со своим умело продуманным советом. Этот молодой человек, пропитанный, как они считали, безбрежным идеализмом, не погнушался даже трапезничать с довольно сомнительными людьми, отчего и оказался в обществе мытарей и грешников, чем, собственно, уже преступил границы приличия. Строго говоря, он тем самым запятнал себя. К тому же почти не обратил никакого внимания на доброжелательный совет, даже, по сути, его отверг. А потом опять принялся демонстрировать убедительные доказательства силы и пламенного служения делу Божьему, противопоставляя себя косному священству. Вот они и склонились к тому, чтобы великодушно простить его прочие оплошности, если только он примкнет к их партии. А поскольку он, похоже, так и не уразумел эту внутреннюю необходимость, то им казалось вполне уместным посоветовать ему примкнуть к их партии самым формальным образом. Если он вообще хотел что-то значить в глазах народа, то без опоры на фарисеев при существующих обстоятельствах ему просто не обойтись.
   Разъяснить Иисусу эти обстоятельства со всей прямотой и обеспечить будущее такому многообещающему молодому человеку взялся Никодим. «Между фарисеями был некто, именем Никодим, один из начальников Иудейских». Нелегкой была для него, высокопоставленного человека, эта встреча с Иисусом. Собственно говоря, Иисусу следовало бы искать их расположения – он помоложе. Но дело это было благое, и к тому же именно у Никодима появился своеобразный интерес, нечто вроде тайного страстного желания познакомиться поближе с необычной натурой Иисуса. Вот он и решил сделать первый шаг. Однако, встречаясь с Иисусом, Никодим рисковал собственным общественным положением, тем более в нынешней ситуации. И если он не достигнет желаемого успеха, то придется ему крайне нелегко. Поэтому для посещения скромного жилища Иисуса Никодим выбрал поздний вечер.
   И вот он стоял перед Иисусом. Молча ждали, с какими словами Никодим обратится к нему, но молчание было настолько величественным, а вся ситуация до того необычной, что парламентер утратил всякую осторожность. Самое благоразумное было бы начать с мягкого упрека, а затем плавно перейти к тому, насколько велика благосклонность к Иисусу партии Никодима. Но Никодим непроизвольно начал с подлинных причин своего появления, которые меньше всего намеревался сообщать, и из того, что он говорил, постепенно складывалось некое кредо: «Мы знаем, что Ты – учитель, пришедший от Бога; ибо таких чудес, какие Ты творишь, никто не может творить, если не будет с ним Бог».
   То было откровенное признание Иисуса партией фарисеев, именно это произносить Никодиму и не следовало бы. Конечно, в той фразе все же присутствовало слово «если». Но фарисеи не могут капитулировать безоговорочно. Они должны прислушиваться к тому, как на тот или иной вопрос смотрит их партия. Признание партии могло быть обещано только в том случае, если и Иисус станет защищать ее интересы. И этого было уже немало. Учитывая огромное влияние партии фарисеев, ее заступничество могло принести Иисусу весьма ощутимую пользу, а ее противодействие неминуемо бы его уничтожило. Никодим пришел к Иисусу с неслыханным предложением.
   Но Иисус уловил это «если» и дружеским тоном ответил: «Если кто не родится от воды и Духа, не может войти в Царствие Божие».
   Мысль о рождении заново произвела на Никодима гнетущее впечатление. Если бы эти слова не истерли до полной утраты ими своего значения, они и сегодня бы пугали нас не меньше, чем тогда напугали Никодима. В них сокрыта вся история природы. Рожденный заново, конечно, совершенно обновляется, но ведь вся его новизна образована из прежних составных частей. Он тот, что и прежде, но одновременно совсем иной и, став таким не по своему произволению, вдруг теперь совершенно свободен. Мысль настолько могучая и в то же время настолько чарующая, что Никодим почти с сожалением восклицает: не может быть, такое невозможно! Но его собеседник отвечает ему спокойно тем же дружеским тоном: очень даже возможно – с помощью воды и Духа. Лишь тогда становится отчасти очевидным могущество Бога.
   Ответ для Иисуса настолько характерный, что нам на этом следует, пожалуй, задержаться. До сего момента это ведь было только его собственное переживание, и о нем он сейчас поведал Никодиму. В его памяти все еще было свежо впечатление от нового рождения из воды, в которую сошел Дух. И такое переживание – такова, несомненно, была следующая мысль Иисуса – не может принадлежать одному мне, оно должно стать достоянием всех, в том числе и таких людей, как Никодим. Иисус ощущает себя просто человеком. Он по-настоящему увидел деяния и славу Отца, Царство Божье даруется лишь в результате соприкосновения с водой и Духом. И вот теперь перед ним стоит неверующее дитя человеческое, знаменитый фарисей, который к тому же намеревается привлечь его на сторону этой старой, отжившей свой век непонятной организации, и который совершенно не видит безмерного сияния Божьего. И этот «кто-то» тоже должен родиться заново, и точно так же – с помощью воды и Духа!
   Никодим, естественно, еще не соприкасался с водой. Иоанн ведь настолько решительно отверг фарисейских посланников, эти щупальца великой религиозной партии, что он вместе со своим крещением стал для нее просто невыносим. И теперь вдруг все это совершенно безнадежное дело преподносится одному из ее главных вождей как в высшей степени радостное переживание, которое тут же, без промедления, чуть ли не увлекает его за собой, дабы и он хоть отчасти увидел Царство Божье.
   Но, кроме того, это слово, как никакое иное, выражает все своеобразие Иисуса. Вода и Дух – для Никодима, не видевшего между ними никакой связи – сочетание удивительное, да и для любого простого современного человека тоже! Зачем воде Дух? Вот здесь, как бы в щелку, можно заглянуть в совершенно новое умонастроение, которое, по сути говоря, старо как мир, но, к сожалению, и по сей день все еще ново. Для Иисуса же это был привычный способ. Вот она, своего рода связь между материальным и духовным. Нет ничего духовного без вещественной основы, и нет никакого вещества вне своего предназначения: одухотворения и преображения. Все – великое, бесконечное единство, а не непримиримая двойственность духа и материи, добра и зла или чего-нибудь наподобие этого. Напротив, все у Бога, все есть порождение первоогня, Духа, соединившего себя со вторым элементом, с водой. То же мы видим и в истории сотворения мира. Появился свет, первоогонь, и оплодотворил воды. И все это произошло не абстрактно, то вторгающаяся в жизнь реальность: Бог во всем и через все. И не как мировоззрение в пантеистическом смысле, нет, как возможность, конечная цель становления и действия, как простое переживание. Однажды вода соединилась с Духом, и почему бы этому не происходить всегда и везде? Сегодня такое, наверное, еще невозможно, но когда-нибудь оно обязательно произойдет.
   Сегодня же – продолжает Иисус, как бы упреждая все недоумения – плоть рождается от плоти. Именно плоть, и не более. Родившееся же от Духа есть Дух. Вот где берет свое начало история. То было его становление, история его жизни, и вовсе не плод его размышлений.
   Наверное, его удивленный собеседник онемел от изумления. Ведь он и все его партийные товарищи подходили к учениям чисто формально, а тут перед ним внезапно возникло переживание мира, и любым мыслям было до него, как земле до неба! Как все просто и в то же время бесконечно величественно! И вот все это они хотели уловить в свои сети! Чтобы подновить свою партию!
   И в ответ он, изумленный, слышит: о нет! Не удивляйся тому, что можно родиться заново. Это то же, что и дуновение ветра. Вот ветер налетел, поднялся гул, заколыхалась вся природа, ничего не изменилось, а все в движении. Он приходит и исчезает: куда уходит? Откуда появляется? То же происходит с каждым, рожденным в Духе. Он прежний и все же обновленный, остался самим собой, но теперь полон движения, полон новой жизни, пронизанный дуновением Духа.
   На греческом, древнееврейском и арамейском – мы ведь не знаем, на каком языке велась беседа – имеет место и тонкая игра смыслов, поскольку, как известно, дуновения Духа и ветра в них выражаются одним словом. Такая игра смыслов, естественно, и побудила сделать сравнение с ветром.
   Но собеседнику все это кажется сказкой. Он, скованный мировоззрением своей партии, никогда еще ничего подобного не испытывал, а подлинных проявлений Духа и вовсе не видел. Вероятно, уже тогда фарисеи придерживались мнения, что в их речах веет пророческий Дух Божий, поскольку они ведь так много в своих проповедях рассуждали о пророческих текстах. Но все это было не более чем их пустое мнение. Чего человек не видит и не переживает, того понять ему просто не под силу. Кому еще никогда хоть немного не довелось ощутить Духа и его воздействий, тому подобное кажется лишь сказкой. Правда, восхитительное неукротимое желание пережить сказку присуще нам всем подобно милой детской мечте.
   Величественный и ученый вид Никодим утратил и, забыв о всяких интересах партии, запинаясь, только и смог сказать: а как же такое может произойти? Это было его последнее слово. Дальше он только лишь трепетно внимал тому, что рассказывал ему сидящий напротив Иисус.
   Иисус же, весь охваченный великой радостью победы, прежде воскликнул: «Ты – учитель Израилев, и этого ли не знаешь?» Да все это уже сегодня у нас есть. Мы знаем, видим, переживаем, познаем, свидетельствуем, а вы – теперь это относится ко всей партии! – свидетельства наши не признаете.
   До чего же невыразимо трудно освободить от пут иное классовое мышление, которое уже вобрало в себя какую-то особенную жизнь. Любая партия кажется себе всегда непогрешимой, поскольку в ее рядах насчитывается так много сторонников. Ей и невдомек, что большинство из них нули, которые вообще ни о чем не думают и позволяют партии самой решать, как и о чем ей думать. Поэтому фарисеи и обхаживали все время Иисуса, пытаясь склонить его на свою сторону, вместо того чтобы самим открыться его влиянию. Если эти простейшие земные вещи внутренне ощущались ими как таинственные, то что же говорить тогда о других небесных откровениях, сообщи Иисус их прямо сейчас! Правда, высшее знание, как правило, придает религиозным течениям тщеславие, и фарисеи не были исключением. Но какой толк от любого знания, не опирающегося на реальные переживания? Оно всего лишь знание, а не вера. Знание ценно только в том случае, если оно укрепляет совесть.
   Весь этот разговор в высшей степени примечателен и поучителен. Из уст Иисуса мы не слышим ничего негативного, хотя, по сути, все сказанное им не что иное, как настоящая отповедь Никодиму. Никодим чувствует, как его захлестывает волна новых невиданно великих истин, до которых его учению очень далеко. И эта отповедь сама собой стала неким откровением, отчего все тягостное и горестное, прозвучавшее в ней, куда-то пропало. Никаких противоречий и не обнаружилось, просто самому провозвестнику истин своей партии стало очевидным их несовершенство.
   Оба наверняка расстались так, что агитировавший, несмотря на отклонение Иисусом его предложения, внутренне расположился к нему и, по всей видимости, для своей партии был уже потерян. Но и не исключено, что он мог бы всю партию вовлечь в дело Иисуса. Поскольку Никодим сумел молча выслушать откровения Иисуса, тому удалось сообщить и многое другое, обнажив глубочайшее противоречие между ними. Но то в его устах прозвучало не как противоречие, а как всеподчиняющая истина.
   Сыну Человеческому надлежало быть вознесенным, как в давние времена Моисей вознес медного змея – средство спасения для всех, взиравших на изображение, «дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную».
   Никодим в тот час ощутил дуновение жизни. Но жизнь эту нужно обязательно обрести всем. А посему Сына Человеческого нельзя скрывать в недрах какой-либо партии, его нужно непременно вознести, чтобы его видели все – его одного – и обретали в нем жизнь.
   Есть две вещи, которые религиозные партии никогда не гарантируют. Прежде всего, они бессильны наделить кого-либо жизнью вечной. Обещают-то они ее все, но позже, когда люди умрут. После этого вечная жизнь якобы наступит каким-то необъяснимым образом, но наделить ею сегодня они просто не в состоянии. Поучать этому они умеют, только вот алчущий ее так и остается голодным.
   Кроме того, Иисусу было свойственно раздавать сокровища всем поровну и в изобилии. А вот этого не дождешься ни от одной партии. Благ у каждой партии хватает, и она их жаждет, но только исключительно для себя, и никогда для мира. Конечно, миссионерские потуги фарисейства были велики (Мф. 23:15), оно хотело в конце концов обратить в свою веру весь мир, но прежде оно навязало бы ему свою фарисейскую веру, а потом уже обещало бы жизнь вечную – после смерти, естественно. Все миссионеры прежде всего приобщают к своим обрядам, ритуалам и воззрениям и только потом наставляют на путь к Богу. Оставить человека на его почве и на ней воссоединить его непосредственно с Богом – на такое они не способны. Но Иисус хочет жизни всем без исключения и поровну. Ведь Бог же возлюбил мир. Эта несказанно утешительная истина лучится из Иисуса как его собственное переживание. Бог не презирает мир в его существе, не ненавидит его и не проклинает, а именно любит, желая, чтобы никто не погиб, а все имели жизнь вечную.
   И где тогда место фарисейству, равно как и любому религиозному течению или партии, коли Бог возлюбил мир? Что оставалось делать Никодиму? Говорить он больше ничего не стал. На него накатывались волны блаженства. В ту ночь он унес с собой домой жизнь и блаженство и в итоге стал одним из немногих, «не участвовавших в совете и в деле их», тем, кто признал свою причастность Иисусу, когда тот был уже на кресте, и в ком жизнь вечная дала свои плоды. Тогда Никодим не все уяснил в отношении воды и Духа, позже это стало для него блаженным переживанием. А партия? Ах, о ней он совсем забыл, узрев новое и великое. Рядом с Иисусом о ней действительно можно забыть.

Поверх религиозных барьеров

   Благодаря Никодиму партия фарисеев окончательно осознала полную бесплодность попыток привлечь Иисуса на свою сторону. Но как же тогда Иисус станет действовать дальше? Что он предпримет? Этот вопрос был для них крайне важен. Столь притягательная сила вне партии – явление опасное. Поэтому нетрудно понять, что с той стороны к нему было приковано самое пристальное внимание.
   Отныне стала очевидна связь между Иисусом и Иоанном. Последний слыл противником фарисеев. У Иисуса крещение Иоанна нашло свое продолжение. Его совершали ученики. Они ведь по большей части перешли от Иоанна к Иисусу и наверняка еще раньше крестили по поручению Иоанна. Теперь же они продолжили это, и Иисус предоставил им свободу действий, в том числе и в своем окружении. Сам же он не крестил. Такого поручения у него не было, и деликатность ему этого не позволяла. Но поскольку в данном вопросе он своим ученикам не препятствовал, то фарисеи решили, что те действуют по его поручению. И тут принялись считать и подсчитывать. Притягательная сила Иисуса была значительнее, да и учеников он привлек к себе куда больше, нежели Иоанн. Стало быть, молодой – соперник старого. Как хорошо, когда налицо духовное соперничество, – поговаривали в кругах фарисеев. Сущее облегчение для них. Быть такого не могло, чтобы новое движение, во главе которого стоят два человека, развивалось в едином русле. Лагерь фарисеев с нетерпением ожидал раскола.
   Когда все это докатилось до Иисуса, он отступил и отправился в Галилею, чем и пресек решительно гнусные сплетни. «Надлежало же Ему проходить через Самарию». Почему «надлежало», мы, к сожалению, никогда не узнаем, во всяком случае путь через Самарию его нисколько не смутил. Набожные иудеи предпочитали обходить стороной другой берег Иордана, чтобы не оскверниться, встретив неверующих и еретиков. Лишь тот, кому это было очень нужно, в крайнем случае обходным путем пренебрегал.
   И вот в полуденное время у колодца неподалеку от Сихара появилась небольшая группа людей, вознамерившихся здесь немного отдохнуть. Ученики отправились в город за едой, уставший Иисус присел у колодца, его, как и всякого обычного человека, мучили жажда и голод. В это время события развиваются так, как то бывает среди людей. Подходит женщина, зачерпывает воду из колодца и молчит. Странник продолжает сидеть, смотрит в ее сторону и тоже молчит. Какое дело людям друг до друга, к тому же если у них разная вера, да и разное происхождение? Но вот Иисус нарушает молчание и просит дать ему глоток воды. Для него ведь каждый человек равноценен, и без нужды он никого не обойдет молча стороной. Молчание – это подчас своего рода путы, стесняющие человека.
   Когда Иисус их разорвал, то в женщине тотчас проснулся живейший интерес к путнику. Удивление, смешанное со злорадством, звучит в ее голосе: «Как ты, будучи Иудей, просишь пить у меня?» Разве ты не знаешь, что я самарянка? В ее понимании на такое его могла подвигнуть только крайняя нужда или нечто для нее совершенно непостижимое, иначе он не преступил бы религиозных барьеров – для иудеев это дело неслыханное.
   В подтверждение последнего она услышала от него дружелюбный ответ: Бог сделал тебе подарок, и если бы ты это знала и знала, «Кто говорит тебе… то ты сама просила бы у Него, и Он дал бы тебе воду живую». Ее удивление и любопытство нарастают, и тут она узнает новую, еще более великую истину, которая подобно несущей жизнь волне обгоняет и накрывает первую: «Всякий, пьющий воду сию, возжаждет опять, а кто будет пить воду, которую Я дам ему, тот не будет жаждать вовек; но вода, которую Я дам ему, сделается в нем источником воды, текущей в жизнь вечную».
   Вечная жизнь была для Иисуса непосредственной реальностью бытия, только немного прикрытой покровом вещественности. Вновь новая вариация темы воды и Духа.
   Казалось, будто вся повседневность – не более чем тонкая пелена, за которой властвует вечность. Но это не всегда так. Нередко серая будничность становится жесткой непроницаемой коркой. Благодаря Иисусу же она стала более пластичной. Его связь с материей сделала ее как бы живой и податливой, подчинившейся действию жизненных сил. Иначе это была бы просто философия, в которую можно погрузиться, а вот выбраться из лабиринта ее словосоставлений уже нельзя.
   Но важно и то действие, которым Иисус наделяет свою живую воду. Дать-то он ее даст, но после этого в принявшем ее должен снова возродиться колодезный источник, сам исторгающий воду и беспрерывно приносящий из своих глубин новые жизненные силы. А это, в свою очередь, некая пища, которую принявший святую воду творит сам. Извне получают лишь импульс, и он как бы пробуждает жизнь, но затем она продолжает весело бить ключом, и хлопотать вокруг него вовсе не нужно. Иначе какая же это жизнь! Любая жизнь явление самостоятельное. Разве можно назвать живым источником то, что существует только благодаря притоку внешней воды?…
   И уже эта позиция Иисуса отличается от установлений всех религий. Религии никогда не признают за человеком возможности самостоятельно совершенствовать собственную жизнь, они держат его в рамках своих канонов, обрядов и ритуалов. И чем продуманнее обрядность, тем прочнее оковы. А когда им удается убить в человеке любой самостоятельный порыв, тогда они обещают ему право претендовать на вечную жизнь после смерти. Иисус же освобождает сразу и превращает самого человека в отрадный источник жизни, формируя его и пробуждая к ничем не стесненному бытию.
   Это, похоже, сразу и произошло с той женщиной, которую случай привел к колодцу и которая под впечатлением новой вдыхающей жизнь истины без промедления попросила его: «Господин! дай мне этой воды, чтобы мне не иметь жажды и не приходить сюда черпать». Заметьте: она воспринимает его слова совершенно естественно, понимая их в буквальном смысле. Кто же она такая, что удостоилась получить столь великое предложение?
   По-видимому, Иисус до сего момента вопросом «кто она?» вовсе и не задавался. Она нуждалась – в воде, в истине, и это являлось достаточным основанием для помощи. А кто она такая, все равно рано или поздно выяснится. Там, у колодца, им было не взойти к высотам духа, утрать они связь с реальностью.
   «Пойди, позови мужа твоего и приди сюда». Фарисейство и бесконечные религиозные блуждания, свойственные женской натуре, явно не соответствовали натуре Иисуса, уже хотя бы потому, что у него духовное дается только в сочетании с простой естественностью. А поскольку она, скорее всего, замужняя, то и в этом новом переживании была неотделима от своего мужа. Когда женщина вместе с мужем, то сразу становится понятно, кто она такая.
   И что же – запинаясь, она признается, что у нее нет мужа. И тут Иисус, глядя на нее, как бы читает всю историю ее жизни: «Правду ты сказала, что у тебя нет мужа, ибо у тебя было пять мужей, и тот, которого ныне имеешь, не муж тебе; это справедливо ты сказала».
   Иисусу открывалась вся жизнь этой женщины. Мы ведь тоже, глядя на иного человека, видим порой даже целые фрагменты истории его жизни. А что такое человек в материальном проявлении? Результат своей истории. Иисус видел в материи куда больше, чем привыкли видеть в ней мы, люди сегодняшних дней. Мы постоянно находим в нем эту характерную черту. Сейчас он увидел всю обыденную жизнь женщины и говорит о ней серьезно и очень добродушно, никак ее не упрекая, но и ничего не приукрашивая. А это более всего и отрадно любому человеку. Тогда и он не лжет. Люди ведь лгут не потому, что им так уж того хочется, а всегда исключительно по необходимости, часто просто защищаясь от чужой назойливости.
   Женщина прямодушно подтвердила сказанное им и, забыв, что собиралась зачерпнуть ему воды, переключила все свое внимание именно на духовно-религиозную тему. Этого и добивался от нее Иисус, и именно здесь у нее сразу возник интерес. Она узнает в Иисусе пророка. Он должен сейчас, немедленно, как подобает пророку, разъяснить ей, какая религия правильная – иудейская или самарянская? Ведь собеседники в тот момент представляли одну из них. Кто прав? Вы со своим Иерусалимом как местом богопочитания или мы со своей Самарией? Вопрос этот разделил народы и столетиями лежал на них тяжелым бременем. И вот теперь пусть его разрешит пророк. Заодно и подтвердит тем самым, что он пророк.
   Любое культовое место было неотъемлемой составной частью всякой древней религии, точно так же, как и сегодня религиозная атрибутика или символ веры. Без этого религиям не устоять. Каким животрепещущим был для женщины тот вопрос! Она начинает именно с него, обращаясь к пророку. Ответ на него, и откроет, какой он веры, а потом она конечно же сама решит, истинный ли он пророк или нет.
   Мы видим также, насколько волнующим для любого человека является религиозный вопрос, коли он сразу возникает сам по себе. И если он в нашей современной жизни часто себя и не обнаруживает, то только по причине всеобщей религиозной беспомощности, которую мы замечаем друг в друге. А потому, конечно же, лучше вообще его не обсуждать.
   Сколь часто мы ни перечитывали бы эту библейскую историю, всякий раз не терпится узнать, что же ответит Иисус. Наверное, с такими вопросами к нему приступали нередко. Иерусалим или Самария? Христианство или буддизм? Католичество или протестантство? Или, чего доброго, баптизм или анабаптизм и т. д. И по сей день встретишь бесчисленное множество людей, все еще ожидающих от Иисуса ответа на подобные вопросы. Знала бы та женщина, что он недавно устроил в храме, ей, пожалуй, многое стало бы понятно.
   Снова и снова поражаешься тому, что нигде в таких делах Иисуса не отыскать. И сегодня он в подобных разбирательствах не участвует, как в них ни углубляйся. Там Иисуса точно не найти. Он рядом с Отцом. Но стоит только тебе начать искать Отца, ты везде будешь встречать Иисуса, и тебе простятся обряды и ритуалы, какими ты при этом пользуешься. Дело вовсе не в них, Ему нужно поклоняться в Духе и в Истине.
   Иисус отчетливо видит, что это время грядет, более того, он уже в нем и вовлекает в него за собой эту женщину. Правда, для широких народных масс оно по сей день еще так и не наступило, но всегда встречались люди, и сегодня их бесчисленное множество, которые, опираясь на руку Иисуса, уже пребывают в нем. Как это прекрасно, что Отец хочет видеть тех, кто Ему поклоняется. Господь всегда рядом с нами, готовый устремиться к нам по первому нашему зову. Он сам окликает нас Духом и Истиной, и кто за ними последует, тот с неизбежной закономерностью встретит Отца и Иисуса.
   Меня всегда поражало, что в каждом человеке живет понимание этой близости Бога, которую нам открыл Иисус. И сегодня буквально со всех сторон, отовсюду доносится вопль: дайте нам Духа и Истину, не сковывайте нас своими ритуалами и обрядами. Иерусалим и Самария на протяжении многих столетий угнетали людей. Наконец, действительно пришло время, когда народы больше не желают сгибаться под их тяжестью, а хотели бы навеки стать свободными. Люди начинают понимать Иисуса, пусть и не в целом, но в бесчисленных частностях. Как ужасно, если бы Иисус сказал: на сегодня правильным пока еще остается Иерусалим. Позже будет по-другому! Но как прекрасен и понятен каждому ответ Иисуса: ни здесь, ни там, а в Духе и в Истине!
   Нетрудно понять и его следующие слова: «Вы не знаете, чему кланяетесь». Естественно. Ведь то, чему поклоняемся, безответно. И кому в Самарии ведомо, чему он поклоняется. «А мы знаем», – продолжает Иисус. Однако знание или незнание сами по себе ничего не значат. В поклонении важно не приобретенные знания, а переживание. Переживания возможны только в Духе и в Истине, стало быть, за пределами любых религиозных ограничений.
   Это было для женщины уже слишком. Ничего удивительного. Сегодня ведь такое нельзя говорить вслух, к тому же его слушательница явно консервативна во всем, что касается формальной стороны религии. Отказываться от нее в любом случае значит порвать со всем религиозным прошлым. Но многие полагают, что сама жизнь от этого нисколько не разрушится, даже, скорее, они ее только тогда и обретут. И вот испуганная женщина пытается укрыться за надежными стенами догматов веры и вероисповедания. Там ведь лучше всего чувствуешь себя защищенным со всех сторон от нового. Я «знаю, что придет Мессия, то есть Христос; когда Он придет, то возвестит нам все».
   Прекрасное признание из уст самарянки! Просто удивительное. В Иерусалиме и Самарии возлагали одинаковые надежды на Мессию. Его исповедовали в обоих лагерях. Но пить из одного сосуда – вот этого они никак не могли. Молиться в одном храме было невозможно. Общая вера не способствовала преодолению религиозных противоречий. Вот сейчас Мессия должен был помочь женщине устоять под напором новой правды, выплеснутой на нее Иисусом. Такова уж, видно, была его судьба, что от него защищались религиозными отговорками.
   И тут у него вырывается: «Это Я, Который говорю с тобою». Ощутив величие Иисуса, она, трепеща, осознает его истинность. В этот момент приблизились вернувшиеся ученики. Они удивлены, застав их беседующими: ведь даже ученики еще были пропитаны насквозь иудейской религией, разделяющей людей, но ни один из них не осмеливается спросить. И тут женщина, опустив кувшин на землю, бежит в город и сзывает всех посмотреть на Иисуса, не Христос ли он.
   То был единственный случай, когда Иисус, не ожидая вопроса, сам рассказал о себе. И кому? Весьма сомнительной, бедной женщине! Но ему всегда были симпатичны люди простые, бесхитростные. Он раздавал свои дары в первую очередь тем, кто не был напичкан всевозможными понятиями и идеями, кто с открытой душой внимал всему новому, исходившему от него. А если кто и защищался от него с помощью религии, то он всегда быстро опровергал аргументы собеседника. То же произошло и сейчас, когда он удостоил эту женщину величайшего откровения.
   Евангелист Иоанн в своем повествовании построил эту главу весьма продуманно. Вот как пророк заявил о себе священникам, фарисеям и самарянам. Никто не смог склонить его на свою сторону. И ничего удивительного. Иисус был пророк, а для пророка никаких религиозных барьеров не существовало, ибо он принадлежал Богу.

Религиозные практики

Исполнитель закона

   Трудно даже выговорить – религиозные практики! Разве религия – это ремесло, которым овладевают, совершенствуя свои навыки? Разве бывает религиозное мастерство, обретаемое в результате терпеливого развития должных навыков? Вероятно, иным выше и не подняться. Но для всех вопрос о религиозных практиках имеет первостепенное, решающее значение, в том числе для тех, кто от них уже отказался. Но хотят они того или нет, а возникать он время от времени будет. Для тех, кто с ним связывает свои лучшие помыслы и устремления, вопрос «что нам делать?» будет существовать всегда и может даже вызвать непреходящее чувство беспомощности.
   Отправление религиозного культа органично вплеталось в жизнь Иисуса, поскольку он жил среди такого народа, для которого религия являлась его историей, определяя весь духовный настрой. Существовавшая же политическая система со всеми вытекающими из нее правами и обязанностями людей была чем-то вроде тонкой оболочки. Поэтому для каждого из нас чрезвычайно важно выяснить, какую же позицию занимал Иисус по отношению к этому вопросу, затрагивавшему все существо его жизни.
   Жертвоприношения и праздники, соблюдение постов и суббота – вот основные элементы религиозной практики. В первых двух случаях без храма, разумеется, не обойтись, а в храме хозяевами были саддукеи и священники. В двух других случаях осуществлять религиозные обязанности можно было где угодно. Главными тут являлись фарисеи, а для них особое значение имела суббота, когда они в основном и проповедовали, следя с особой строгостью за соблюдением этого святого дня.
   Из всего этого до нашего времени дошло немногое, а что и дошло, то сохранилось в довольно изменившемся виде. Теперь повсюду небывалая свобода и произвол, но тогда религиозные предписания имели силу закона, и как бы ни хотелось Иисусу все это упразднить, приходится признать, что он всю свою жизнь неукоснительно следовал установленным правилам.
   Более того, создается впечатление, будто он весьма тщательно придерживался всех храмовых порядков. Он неизменно советовал прокаженным, которых сам избавил от недуга, отправляться сразу же в храм и совершать предписанные жертвоприношения, или, на худой конец, обычным образом засвидетельствовать свое исцеление в соответствующей священнической инстанции. В сущности, могло бы оказаться достаточно и таких слов: именем Бога исцелись и очистись! Но Иисус велел засвидетельствовать исцеление и у священников, принеся в их присутствии жертву с уплатой обязательного налога храму. А может быть, он просто хотел настроить благосклонно к себе самую могущественную партию? Вряд ли. Это у него и так уже получилось, но такие указания давались им потому, что он считал нужным поддерживать в народе существующий религиозный порядок.
   Поэтому он всего этого придерживался и сам. Вспомним хотя бы, как он одобрительно смотрел на тех, кто клал в сокровищницу свои денежные пожертвования, и похвалил бедную вдову, которая, по нашим современным понятиям, пожертвовала больше, чем позволяли ей средства, «положив всё, что имела, всё пропитание свое». Более того, он велит делать жертвоприношения даже своим ученикам и требует от них, чтобы они совершали это с надлежащим душевным настроем. Так же он относился и к соблюдению поста, объявляя его делом прямо-таки богоугодным, которое сулит благоволение Господа, если только все выполнено правильно. И пост, по его мнению, может оказать спасительное воздействие, дав человеку возможность проявить такие силы, которыми он обычно и не располагает (см. Мф. 17:21).
   Как нам известно, Иисус строго соблюдал и субботу. Он регулярно ходил в синагогу и пользовался там особым правом всех посетителей мужского пола произносить речи. По сути своей и по сложившейся практике, речи те были, скорее всего, всегда краткими. То не были проповеди в нашем понимании. Очевидно, они носили характер притчей или же им придавалась та самая лаконичная, но проникновенная форма, которая впоследствии навсегда запечатлелась в представлении людей как неотъемлемая особенность Иисуса. Во всяком случае, их живительная краткость выгодно отличалась от фарисейской манеры обрушивать на слушателей поток назиданий.
   Но не раз в Евангелии говорится, что его слова приводили народ в ужас. Смятение вызывала его особенная манера говорить, свойственная обычно тем, кто наделен соответствующими полномочиями. Религиозные наставления, если и производят впечатление, то, как правило, ненадолго. Поэтому их приходится беспрерывно повторять, но, став привычными, они тем более теряют свою убедительность. Да они и не способны трогать до глубины души, потому что представляют собой всего лишь некую цепочку более или менее умных мыслей отдельных людей, высказываемых сообразно степени их дарования. Поэтому самое большее, на что они способны, – дать слушателю некий духовный импульс. Но вздумай только кто-нибудь сказать в этой области нечто действительно важное, что сразу покажется всем новой могучей истиной, и непривычные слова даже людей наших дней заденут за живое и сразу же повергнут в ужас. Кто это наделен полномочиями говорить здесь подобные вещи?
   Итак, Иисус неукоснительно и добросовестно подчинялся религиозным обрядам и ритуалам своего времени, и все же он был именно тем, кто все больше и больше вызывал ненависть у ревностных служителей религии. В нем жило нечто такое, что не обуздывалось никакими формальностями, и с течением времени это становилось все очевиднее.

Противоречие

   Как мы уже видели в случае с очищением храма, Иисус, вступившись за дом Божий, бесспорно, пробудил к себе симпатии его официальных служителей, но, одновременно подвергнув храм критике, вызвал и неменьшее их неудовольствие. То же произошло, когда он высказал свои взгляды на жертвоприношения. Он, можно сказать, к ним призывал, равно как и запрещал. «Если ты принесешь дар твой к жертвеннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, оставь там дар твой пред жертвенником, и пойди прежде примирись с братом твоим, и тогда приди и принеси дар твой».
   Таким образом, мир с ближним превыше жертвоприношений. Лучше вообще обходиться без жертвоприношений, чем жить в ссоре. Жертвоприношения выражают собой мир с Богом. Но этот мир с Отцом Иисус не мыслил без мира с людьми. Иначе говоря, отношение к Богу зависит от отношений с ближними. Кто не живет в мире со всем и каждым, тот полностью отпал от Бога. Ты вправе приносить жертву, но сперва должен узнать, не нуждаются ли в чем твои родители. Ни в коем случае нельзя допускать, чтобы они терпели нужду. Истинное богослужение – это служение людям.
   Религия же тогда утверждала обратное: если ты приносишь жертву, значит это то, что тебе нужнее всего. Но Иисус учил: прежде чем совершать жертвоприношение, постарайся оценить самого себя. Он призывал задумываться над этим актом. Никаких религиозных предписаний на этот счет не было, но он утверждал, что на первом месте должна быть помощь родителям, мир с людьми, а потом уже поклонение Богу. Нетрудно увидеть всю правильность этих слов. Но поскольку религии в один голос учили прямо противоположному, то становится понятным, отчего люди, едва услышав эту очевидную и убедительную истину Иисуса, тотчас же пришли в ужас. Они почувствовали, что у Иисуса есть все полномочия говорить такое, и он пришел возвестить им не только необычные идеи.
   Иисус позволял своим ученикам поститься и даже рекомендовал. Но они не следовали его совету. У Иоанна они постились, а у Иисуса все началось со свадьбы и различных пиров. Более того, он даже оправдывал их воздержание от поста. Они – сыны чертога брачного, покуда он, жених, с ними. Постничество Иоанна фарисеям было понятно, они ведь сами постились дважды в неделю. Просто у Иоанна это выглядело куда серьезнее, что они и чувствовали, но открыто не признавали, а бранили его, называя безумцем. В душе же они знали, что его набожность куда выше их собственной. И вот некто заявляет о своей благочестивости, но постов строго не соблюдает и даже велит всем постящимся делать это исключительно незаметно – именно незаметно – для окружающих. Всего этого они взять в толк никак не могли. Иначе как безумцем такого не назовешь. И очень скоро Иисус прослыл в набожных кругах человеком, не гнушавшимся сидеть за одним столом с теми, кто находился на самой нижней ступени общественной лестницы.
   Но самое большое раздражение вызывало у них то, как Иисус праздновал субботу. Праздновал он ее с исключительной регулярностью. Каждую субботу его можно было встретить в синагоге, но вот такой строгости, как у фарисеев, в его поведении не наблюдалось, ничего похожего на неукоснительное и слепое подчинение религиозным законам. Он все делал с совершенно невероятной естественностью, просто во славу Отца, нисколько не заботясь о том, что подумают люди.
   То была самая обыкновенная зависть, одолевавшая их каждую субботу, когда они наблюдали, как к ней относится Иисус. Конечно, никто этого вслух не произносил, но постепенно становилось все очевиднее, что каждая его речь в синагоге превращалась в событие субботы и воодушевляла слушателей, а затверженные наизусть проповеди фарисеев только отупляли и усыпляли людей.
   Но вскоре, естественно, заговорили так: это очень хорошо, если кто-то возбуждает толпу религиозными речами. Мы искренне рады этому, поскольку и сами добиваемся того же. Однако все равно остается непонятным, почему этот человек не ведет себя надлежащим образом. Тем самым он перечеркивает все хорошее, что содержится в его речах. Давайте представим себе такую вполне реальную картину: субботним утром в поле в дни уборки урожая замечают кучку чем-то занятых людей. Разумеется, к ним подходят посмотреть, что это они, собственно говоря, в такое тихое субботнее утро делают. И кого же они видят? Ни много ни мало как самого Иисуса, который вместе со своими приверженцами срывает или колоски пшеницы, или початки кукурузы, извлекает из них зерна и таким образом утоляет голод своих товарищей по бродяжничеству. Вот как в окружении Иисуса соблюдают субботу! Стоит только этому стать достоянием гласности, всеобщей распущенности не миновать.
   А взять хотя бы его исцеления! Одного слепого от рождения он исцелил с помощью «брения из плюновения», которое замешал в субботу своими же руками и помазал им глаза страдальца. Другому же больному, пребывавшему в недуге уже много лет, он велел, невзирая на субботу, отправляться вместе со своей постелью домой. Все это бросалось в глаза и настораживало. Когда сам не в состоянии совершить что-нибудь во благо людей, то проявление силы другим легко расценивается как осквернение субботы. Но именно в субботу Иисус исцелил так много людей. Всем было известно, что легче всего его встретить именно в субботу, а туда, где можно получить помощь, и устремляется нужда. В другие же дни она предпочитает себя не выказывать.
   Как-то сам начальник синагоги держал речь. Иисус, легко замечавший страдающих людей, различил среди слушателей хворую женщину. Он подозвал к себе эту жавшуюся в углу несчастную и на глазах у всех исцелил. Для начальника синагоги это было уже слишком. Он напустился на женщину: для того и существуют шесть дней, чтобы работать. В эти дни приходите и исцеляйтесь, а не в субботу! Тем самым Иисусу завуалированно, но вполне четко разъяснили наконец, что такое суббота в общепринятом понимании. Правда, тем самым его побудили откровенно высказаться по этому поводу. И тут-то его молчаливой снисходительности пришел конец. «Лицемер! – раздалось вдруг во всеуслышание. – Не отвязывает ли каждый из вас вола своего или осла от яслей в субботу и не ведет ли поить? Сию же дочь Авраамову, которую связал сатана вот уже восемнадцать лет, не надлежало ли освободить от уз сих в день субботний?»
   С какой охотой разрешили бы такую «работу», если бы она исполнялась под руководством партии фарисеев! Ах, зачем он только приводил такие доходчивые и убедительные аргументы наподобие этого – про вола и осла! Ведь именно его целительство по субботам вкупе с его убедительными аргументами и стало главной причиной того, что фарисеи решили его погубить. Конечно, неприятно, когда тебя перед всеми называют лицемером и ты становишься таковым в глазах широчайшей общественности. И тогда уязвленные люди, мнящие себя самыми благочестивыми, собираются вместе и, нисколько не стыдясь, рассуждают вслух об убийстве. И все лишь потому, что нашелся один человек, который оказался благочестивее их самих.

Иисус-освободитель

   Позиция Иисуса уникальна и примечательна уже потому, что он, несмотря на внутреннее неприятие господствующей религиозной системы, не только и не столько порицал ее, а постоянно привносил в старое много нового и отрадного, и когда хранители веры обвиняли его в неверии и ереси, он неизменно брал над ними верх. Его учеников упрекали, что они должным образом не умывали руки, на что Иисус ответил: «…вы очищаете внешность чаши и блюда, между тем как внутри они полны хищения и неправды».
   Это позволяло Иисусу участвовать во всем, оставаясь одновременно независимым и естественным. Особой духовной свободы давно уже нет. Все время приходится оглядываться на однажды установленные правила, которые порой запрещают участие в том или ином деле. Иисус же был действительно свободен и ничем не связан. Хотя он и не сторонился формальных обычаев религиозной жизни, но внутренне был свободен от них, поскольку все его помыслы были устремлены только к Отцу, и этим определялись его суждения. В таком случае ритуалы, обряды и религиозная практика ровным счетом ничего не значат, и вопрос ставится так: есть ли сущностная общность с Отцом или ее нет. В первом случае все становится значимым, во втором же ничто не имеет цены. Религиозные обряды и ритуалы можно разрешать, а разрешенные нужно вновь запрещать – в зависимости от того, есть ли в исполняющем их внутренняя общность с Отцом или нет. Тогда Отец становится единственной прочной опорой в жизни, а все остальное переменчиво и неопределенно. И на эту точку можно опираться вечно, а коли у тебя ее нет, то ты погиб навеки.
   Сторонники и противники религии совершают одну и ту же ошибку. Для тех и других ее формальная сторона что-нибудь да значит. Одни полагают, что должны строго ее придерживаться, другие же считают своим долгом о ней попросту забыть. Иисус же придерживался только Отца, а формальности пусть постепенно отмирают, как им и уготовано судьбой. И действительно, почти все тогдашние религиозные ритуалы и обряды до нас не дошли. Они уступили место новым, которые со временем с такой же непреложностью отомрут. Для того, кто цепляется за них, религия – гробница, где покоятся его мысли и истинное бытие. Чтобы выбраться из нее, одного сознания своей погребенности недостаточно – для этого нужно воскреснуть и ожить. Похоронившие себя в религии могут стать свободными и воскреснуть только благодаря спасительным действиям Иисуса, потуги просвещения тут бессильны.
   Об руку с Иисусом можно идти в жизни правильным путем. Конечно, слепо копировать его не нужно, иначе нам покажется, будто ничего, кроме внешнего образа, у него нет. Нужно подобно ему внутренне следовать Отцу, и тогда мы тотчас избавимся от всего преходящего, станем свободными и почувствуем себя уверенно стоящими на земле вечной правды.
   Иисус противопоставлял религиозным практикам свою сущность и вовсе не утверждал, что только тот, кто выполняет предписания религии, может претендовать на вечную жизнь. Он говорил совсем другое: пребывающий во мне имеет жизнь вечную. В результате центр тяжести переместился от внешних формальностей в самого человека. Только в этом случае он обретает свое человеческое достоинство, поскольку мы ведь не есть уклад нашей жизни, мы – люди, и единственный, кто помог человеку вступить в свои права вопреки этим формальностям, был Иисус.
   Тогда получается, что все сотворено ради людей, а не ради самих вещей. И суббота тоже. Для Иисуса суббота как таковая была благодатным напоминанием об Отце, о великом божественном покое. Покой этот Отец намеревался обрести во всем, а Вселенной было суждено обрести его в Отце, и потому суббота была также и радостным предсказанием того, что все это действительно произойдет, да иначе и быть не может. И в этом для Иисуса заключался некий особый смысл, ибо он имел обыкновение говорить себе, что не успокоится до тех пор, пока не приведет всех к этой единственной, истинной цели.
   Когда же он мог более всего приблизиться к этой цели? Только в субботу, стараясь как можно нагляднее демонстрировать людям славу Отца и Его отношение к ним. В том числе с помощью исцелений, даже с помощью них в первую очередь. Исцелившийся есть, по сути, наконец-то воплотившаяся мысль Бога, правильный человек, который, будучи кем-то или чем-то скован, пока что не мог достичь своего истинного бытия. И помочь ему обрести это бытие – поступок истинно субботний, от которого тянется маленький интуитивный след к тому самому великому предсказанию. Утешать несчастного человека посмертным блаженством – трюк, на который способны только религии. У Иисуса просто не было другой возможности, как только посредством исцелений во всей полноте и непринужденно, без лишних слов показать реальность правды субботнего дня для человека – как попытки хоть немного ощутить, что такое вечная жизнь. Религиозная пропасть между материей и духом для Иисуса не существовала, просто многие его слова воспринимают наверное благодаря изощренному мастерству их толкователей. Для него человек, будучи чадом Божьим, является господином субботы, а вовсе не слугой каких-то религиозных установлений относительно субботы. Ведь человек служит Богу, а вовсе не субботе, – скорее она служит человеку.
   Примечательно, что Павел яснее всех приверженцев Иисуса понял его отношение к религиозной практике. То, что мы сегодня называем религией, Павел обозначает словом «закон», имея в виду свод всех религиозных требований. Этому он противопоставляет сущность Иисуса, называя его «обетованием», – Павел интуитивно почувствовал суть того, что готовилось всем ходом истории. И Павел приходит к заключению, что данное обетование – нечто изначальное, истинное и божественное, а религия, закон были привнесены дополнительно, став карающим за грех бичом или зримым проявлением глубокого отчуждения от Бога. Как, например, телесные недуги могут стать прямым следствием неправильного образа жизни, так и закон, религия тоже своего рода недуги, которые – в силу скрытой от глаз внутренней необходимости – порождены неверным духовным состоянием. Пребывающий в Боге свободен от любого закона. Он проявляет себя во всей полноте в естественной изначальной славе Божьей. Все больше воплощая в жизни свою собственную правду, он наглядно являет миру и истину Божью.
   Возникшие однажды при таких обстоятельствах христианские обряды и ритуалы не более чем загадка истории, некий новый «закон», вклинившийся в ход истории по причине человеческой греховности, чтобы показать этот грех в его истинном виде. Так, в свое время фарисейство обнажило скрытую греховность своих приверженцев: проявив лицемерие, они стали соучастниками убийства.
   И какая же позиция в таком случае правильная? Ничего насильно не упразднять, а следовать всему, насколько это возможно. Восполнять религиозную нищету усердным совершением обрядов и ритуалов, и так до тех пор, пока не будет обретена победоносная божественная сущность. Если этому последует хотя бы один человек, проникшийся взглядами и убеждениями Иисуса, и останется в таком состоянии как можно дольше, то цепи многих скованных людей постепенно станут казаться им все легче и легче, пока, наконец, однажды вовсе не упадут, и тогда религию затмят лучи славы Царства Божьего.
   А что касается религиозных практик, так они существовали и раньше, пусть будут и теперь. Исходящие из Бога вечно новые жизненные импульсы и несомненное проявление божественной силы – вот чем победил Иисус и хотел бы побеждать сегодня.

Молитва

Иисус и молитва

   Молитва обычно считается элементом религиозной практики. Действительно, все религии призывают своих приверженцев молиться. Но ставить в один ряд с ними Иисусову молитву, пожалуй, не следовало бы. Слова-то в ней те же, но вот содержание совсем другое. Иисусова молитва всегда совершалась не так, как это предписывают вероучения. Поначалу это осознала лишь горстка молодых израильтян. Они были воспитаны по уставам иудейской религии, а уже тогда частая, регулярная и продолжительная молитва считалась непременным атрибутом в хозяйстве духовенства. Стало быть, они были обучены молитве с малых лет и исполняли сей обычай весьма добросовестно в твердом убеждении, что тем самым угодны Богу. Как жертва есть приношение Богу своего имущества, а пост – своего тела, так и продолжительная молитва по меньшей мере жертва времени и духовной силы.
   И тут они встречают Иисуса. В нем они не замечали должного религиозного усердия в молитве. Иисус всегда умел истинно молиться незаметно от других. Однако они замечали, как он при каждом удобном случае внутренне общался с Отцом, хотя такое общение порой сводилось всего лишь к нескольким словам. Но совсем непостижимым и неожиданным был отклик на его молитву: любое его желание сбывалось на самом деле. Это случалось немедленно и в полном соответствии с его пожеланием. Молитва давно уже стала для людей делом привычным, притупив их чувства. И вряд ли кто-нибудь допускал, что желание его исполнится и что молитва вообще способна хоть что-нибудь изменить в жизни.

   Правда, есть немало людей, которые молятся бескорыстно, обращаясь к Богу без всяких просьб, но вот в рамках религиозного ритуала верующие, совершая молитвы, в своих просьбах не стесняются. В Иисусе же со всей непостижимостью открывалось то, что моление не есть выполнение какой-то религиозной обязанности, напротив, под ее влиянием в движение приводятся исполинские силы, готовые осуществить самое скромное желание молящегося, даже если оно порой и не облечено в словесную форму. Более того, для него главным была не сама молитва, а то, чтобы ее услышал Бог и никогда не оставался к ней безучастным. Мысленно перенесите такое в нашу жизнь, и вы в какой-то степени оцените всю значимость этого явления. Случись сегодня чьей-нибудь молитве непременно исполниться, как этим тотчас заинтересуется полиция, поскольку происшедшее будет означать изменение установившегося порядка. Каноническая молитва не сотрясает основ. Ее можно предписать на государственном уровне, и она только послужит укреплению государства. Однако Иисусова молитва имела самые что ни на есть далеко идущие, трудно представимые последствия.
   Но удивительнее всего то, что Иисус вовсе и не претендовал на единоличное обладание такой необычной способностью. Напротив, во время доверительных бесед со своими учениками, да, впрочем, и с любым человеком он уверял, что они вправе молиться с такой же непременной уверенностью, что Бог услышит и исполнит их просьбы – в полной мере и без каких-либо ограничений. Если же такого не произойдет, то никак не по уважительной причине, скажем, нашего недомыслия и т. п. Бог щедро и благостно наделит дарами молящегося, он их получит в изобилии, без тени скупости и мелочности. Но с одним условием: «Всё, чего ни будете просить в молитве, верьте, что получите, – и будет вам». Иисус явно смотрел на молитву как на отрадную святую привилегию всех людей, а вовсе не как на обременительную религиозную обязанность.
   Благодаря Иисусу у людей открывались глаза и им становилось ясно: все, что они называли прежде молитвой, такого названия вовсе и не заслуживало. Это были просто религиозные слова ради слов, и, привычно произнося их, люди постепенно забыли думать о том, будто они могут иметь какие-нибудь последствия. И тут они признались в своей немощи: «Господи, научи нас молиться».
   В ответ они услышали неожиданное правило, которое прозвучало как предварительное условие: молитесь втайне и не говорите лишнего. Неужели в этих лаконичных словах и заключался весь секрет моления? Трудно короче и яснее выразить отличие молитвы Иисуса от общепринятой в религиозных кругах молитвы. Ведь творящий ее напоказ, пояснял он, обнаруживает себя лицемером, а говорящий много лишнего – язычником. Ваш же Отец, Кому ведомо скрытое от людских глаз, воздаст вам гласно, Он ведает вашу нужду прежде, чем вы о ней заговорите. Драгоценная, понятная всем истина! Как несказанно просто все божественное и особенно рождающаяся из сердца молитва! Как далеко это от всех правил и традиций любых религий!
   Теперь хотелось бы узнать, о чем, собственно говоря, следует молиться. А может быть, знать это даже обязательно? Желаний у всех и каждого хоть отбавляй, но вот с их исполнением просто беда. Но, может быть, не стоит нам об этом тревожиться?

Три желания

   Есть чудесные немецкие сказки, в которых рассказывается о доброй фее, которая в качестве подарка предлагает высказать три своих желания, пообещав их исполнить. Еще не родился тот ребенок, который, слушая эти истории, не мечтал бы втайне о подобной встрече и не размышлял, что бы ему такое пожелать. Ведь все те, о ком рассказывается в сказках, вели себя невероятно глупо.
   И от Иисуса мы услышали три необычных, по всей видимости, самых главных его желания. Мало того, он даже заявляет, что через них исполняются все прочие желания. Желания его, надо сказать, весьма странные, до них никогда бы не додумался ни один человек: «Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя и на земле, как на небе».
   Похоже, за размышлениями об Отце он упустил словечко «моя»? Заслышав о желаниях, каждый, естественно, прежде думает только о себе, но Иисус пред Отцом забывал себя и все собственные желания. И ничего сверхчеловеческого тут нет. Любой благонравный ребенок, по сути, не уступает ему в этом. Подрастающие сын или дочь ежедневно самым непринужденным образом беседуют с родителями. О чем? Если это более или менее хорошо воспитанный ребенок, значит, о том, как идут дела у родителей, что нового на работе и в хозяйстве, что и как заведено в домашнем быту и т. п. Он как бы взваливает на свои еще не окрепшие плечи часть родительских забот, и отец с матерью умеют это ценить очень высоко. Со временем детям тем более свойственно без всякого принуждения и самостоятельно разделять наши интересы. Если бы они постоянно говорили только о собственных нуждах – карманных деньгах, одежде, обуви, еде, питье и т. д., то были бы нам просто в тягость. Но делая наши заботы своими и обсуждая с нами общие проблемы, они наполняют отрадой свои и наши сердца.
   Иисус по отношению к Отцу вел себя точно так же. Он брал на себя великие заботы Отца о мире и разговаривал с Ним о них. Вот так складывалась молитва – в противном случае это было бы попрошайничеством. «Научи нас молиться», – попросили ученики, и в ответ он вложил в их сердца всего три, но самых главных желания.
   И тут обнаружилось весьма трогательное недоразумение, которое, как ничто другое, со всей очевидностью убеждает нас: Иисус меньше всего желал быть просто объектом для подражания. Я со всей серьезностью заявляю, что были и есть люди, полагающие, будто на небесах воцаряется неописуемая радость, когда кто-то произносит молитву «Отче наш». На нашей планете ежедневно эта молитва звучит более чем на 300 языках, при каждом подходящем и неподходящем случае, с благоговением или без оного, люди трогательно не упускают ни единого слова, и все с одним и тем же результатом, обусловленным именно тем, как они это делают. Встречаются даже люди, которые, чтобы уж действовать совсем наверняка, способны отбарабанить эту молитву 25 раз подряд. Естественно с тем же результатом. Да, впрочем, на результат они и не надеются. Правда, ожидать каких-либо перемен в существе моления явно не стоит, ведь молитвой «Отче наш» завладела религия.
   Но если бы те три желания достигли самого сердца, то неважно, какими словами бы они выражались – это было бы уже достижение. Спроси нас Бог, к примеру: дитя мое, чего ты желаешь всего более? Нашим непроизвольным, вполне естественным и истинным ответом стало бы: во-первых, Тебя, во-вторых, Тебя и затем только Тебя. И такое без всяких слов, в Духе, где ложь невозможна, и в Истине, где этому всегда и быть. Вот то была бы молитва.
   Вот если бы те три желания начали исполняться! Имя Божье повсюду наполнилось бы святостью, и все чада Отца ощутили бы Его вдохновляющее и отрадное присутствие; наконец бы повсюду наступило Царство Божье, исполненное славы, искупления и освобождения; воля Божья руководила бы делами и поступками всех, пребывающих как на небесах, так и на земле. При этом каждый стремился бы к соперничеству с другими в милосердии, дружелюбии и долготерпении – тогда все мыслимые желания непременно бы исполнялись и утолялась жажда каждой твари. Невозможно, будучи отцом, не желать всего для своих детей. Стало быть, чего ты всей душой желаешь Богу, того же и Бог всецело желает всему миру, человечеству и равным образом тебе. А потому будь добр и постарайся изо всех сил научиться понимать Иисуса, проникнись его желаниями ипроизноси молитву «Отче наш» так же, как и он. Он ведь достоин того, чтобы ты научился его понимать, да и для тебя это полезнее всего.

Исполнение молитвы

   Действительно, вот если бы эти три просьбы стали исполняться! Да иначе и быть не может. Ведь ни одна просьба не должна быть отвергнута, а уж эти и тем более.
   Весьма необычным образом Иисус прямо-таки диктует человеку слова, которые способны привлечь внимание к нему Бога. Вряд ли кто-нибудь до такого догадался бы. Здесь Иисус не идет известными или привычными всем религиям путями. Исполнение тех трех просьб он увязывает с хлебом насущным и тем самым делает это неотъемлемой частью всей нашей жизни. Вот где бы пустить корни Царству Божьему – в нашей повседневности, в еде и питье!
   И к тому же он придает этому форму просьбы: «Хлеб наш насущный дай нам на сей день». Но сама форма такова, что в ней заключено сознание обязательного исполнения молитвы. В другом же месте он говорит прямо: не заботьтесь о хлебе и во что вам одеться. Это вам дарует судьба, иными словами, пошлет Бог.
   Будь четвертое желание всего лишь прошением, оно показалось нам чем-то совершенно непостижимым и неслыханно новым. Согласно библейскому повествованию Бог поселил человека на богатой земле, где каждый может раздобыть себе достаточно хлеба, стоит только приложить должное старание. У кого его будет поменьше, а у кого и с избытком. В таком случае эту просьбу о хлебе понять трудновато – словно она обусловлена тем, что Бог, сотворив людей, чуть ли не забывает об их пропитании, бросает на произвол судьбы, подобно детям, порой забывающим покормить любимых животных, заставляя их голодать. Просьба о хлебе, да к тому же просьба о хлебе на каждый день, исходящая из привычного нам мирового порядка, стала бы чуть ли не оскорблением Бога. Ничего удивительного, что многие эту молитву и не произносят.
   Но в устах Иисуса то была не просто просьба, а новое евангелие о Боге, Который вновь теперь совсем рядом с нами. Первые три желания бесспорно исполнятся – когда-нибудь, но вот четвертая просьба, возможно, будет звучать постоянно и обращаться с ней можно прямо сегодня.
   Стало быть, есть люди, которые имеют право просить свой хлеб прямо у Бога, и они действительно получают его из рук Отца. В окружении Иисуса так оно и происходило. И он, никогда ничего не желавший только для себя одного, настоятельно рекомендовал своим ученикам просить себе именно этого хлеба.
   Таким образом, на свете существует двоякий хлеб. Тот, который каждому под силу получить, заработав собственным трудом. И тогда человек станет готовить себе еду три-четыре раза в день, независимо от того, беден он или богат, высокого звания или низкого. Именно с такой частотой возникает обычно потребность в еде. И неважно, идет ли в данном случае речь о человеке или же о неком живом существе. Этот хлеб – всего лишь материал и не более. Выражаясь благочестивым языком, он в конечном счете тоже исходит из рук Божьих и уготован для пропитания каждой твари.
   Но наряду с этим существует и другой хлеб, даваемый детям как бы из рук Отца. Вот какого хлеба нам, по сути, и нужно желать. Получающий его переживает начало власти Божьей на земле. В земном, в повседневном, в еде и питье он видит присутствие Господа. Вот где безраздельно властвует Отец, где свершается воля Всемогущего. И тогда уже сегодня, в своей отдельно взятой жизни, на своем частном примере он переживает начало великого свершения, являющегося определенным залогом грядущего.
   Издревле этим хлебом наделен каждый. Свидетельство тому истории патриархов. Одно было им доподлинно известно: их имущество – и по тем временам огромное – появилось не в результате их собственных усилий, а даровано им Богом. К примеру, лишенный наследства Иаков убежал из родительского дома и поселился в доме жадного мошенника, однако там разбогател настолько, что сказал о себе: «…я с посохом моим перешел этот Иордан, а теперь у меня два стана».
   Беднее проданного раба явился в мир его сын Иосиф, но стал властителем всего Египта. В том, неустанно повторял он, проявилась власть над ним самого Бога, и прибывающий ему хлеб был не иначе как Божий. Хлеба у него было в достатке, в изобилии, и хватало не только ему самому и всему дому его отца, даже весь Египет кормился им на протяжении 14 лет. Но это замечали не все – ведь хлеб-то созревал на египетских полях.
   Хлеб Божий вовсе не сходит дождем с небес подобно манне в пустыне. Он появляется самым обыденным образом и в то же время оказывается подчас прямым даром Божьим. Ведь что, по сути, человеку нужно? Чувствовать себя под властью и под защитой Бога, подобно тому, как ребенок в родительском доме чувствует со всей очевидностью власть и заботу своего отца.
   То испытали и Саул, и Давид, и Соломон. Их царский трон, могущество, богатство были для них неоспоримым и очевидным даром Божьим. Или, к примеру, хлеб, появившийся у Илии во время голода и дороговизны, разве не был самым что ни на есть хлебом Божьим? И тем более тот хлеб, которым он подкреплял себя во время сорокадневного пути к горе Хорив.
   Вот так каждого – в той или иной мере – наделял Бог в зависимости от потребностей и обстоятельств. Но каждый осознавал, что его образ жизни зависит непосредственно от Бога и в первую очередь потому, что он всего себя посвятил служению Богу.
   Жизнь Иисуса показывает, какие различные формы может принимать хлеб Божий. Поначалу хлеб был делом его рук, потом с него эта забота была снята. Он получал его и из рук чужих ему людей. Уже первые недели жизни Иисуса были окружены заботливой любовью. Именно благодаря такой любви Иисусу удалось укрыться в Египте. Затем он получил поддержку от женщин, поделившихся с ним тем, что у них было, в знак великой благодарности за его благодатную помощь. И он был признателен им за это. Более того, Иисус был готов благословить от имени Отца каждого, кто с радостным сердцем подал бы его ученикам воды. Поэтому у него никогда не возникало нужды что-либо просить или отправлять своих учеников собирать подаяние. Он получал хлеб, подобно детям древнего Израиля. Он получал его и для себя, когда был в пустыне один, и для тысяч людей, отправившихся в пустыню вместе с ним. Почему? Потому что он верил, что так все и будет.
   Странные мы все же люди. Доведись нам прочитать какую-нибудь историю наподобие той про пустыню, мы тотчас заявляем: где это видано, чтобы хлеб действительно падал с неба дождем или опускался на землю росой. Мы начинаем докапываться до источников таких сведений и приходим к выводу, что они более чем ненадежные. Поздние домыслы падких на чудеса эпох. После этого интерес к такой истории у нас пропадает. И о каком хлебе Божьем можно тогда говорить?
   Но Иисус мыслил по-другому. Он тоже читал разные повествования, критически оценивал их содержание и делал для себя выводы. Но рассуждал он при этом примерно так: если все в них правда, то и я смогу пережить подобное, и не успокоюсь до тех пор, пока этого со мной не произойдет. Тогда какое мне дело до сочинителей этих старых манускриптов и тех, кто их толкует по-своему, – ведь эти истории о прошлом станут для меня счастливым настоящим моей собственной жизни. Вот так он в действительности воспринимал хлеб Божий, будучи убежден, что и древним людям он давался так же.
   Однако Иисус на этом не останавливался. В своей решительной манере, мысля масштабно, он, не раздумывая, наделял правом на хлеб Божий своих учеников и всякого, кто действительно горячо и искренне возжелал Царства Божьего. С них он снимал заботы о еде, питье, одежде и даже о дне грядущем. Но, как говорилось выше, только со своих учеников, потому что на них возлагал заботы более значительные, нежели о еде и питье. Как государственным чиновникам запрещают всякий побочный заработок, дабы они отдавали все силы службе на рабочем месте, так и Иисус поступал со своими учениками, гарантируя им, что все необходимое они будут получать от Бога. Вот такой хлеб им следовало просить беспрестанно у Отца. И в то же время в каждодневном исполнении этой просьбы они увидели залог куда более великих событий.
   Таким образом, четвертая просьба уже подразумевала, что начали исполняться три первые. Вопрошая о хлебе насущном, люди каждый раз снова и снова ставили перед собой и решали изначальный жизненно важный для них вопрос об Отце, и Тот открывался им ежедневно в хлебе насущном.
   Ключевым здесь, конечно же, является слово «дай». Мы не хотим никакого другого хлеба, кроме даруемого самим Тобой. Поэтому нам не следует ломать голову над тем, что надлежит понимать под хлебом насущным, перебирая мысленно целую ярмарку всевозможных вещей, – лучше позаботиться о том, чтобы наш хлеб действительно был связан с живым Богом. Своеобразные призывы – «хлеб и Дух», а в другом месте «вода и Дух» – подразумевают общность с Богом через нечто вещественное. Ведь оно – форма проявления Бога, и разделять их никогда нельзя.
   Для того, кто жаждет Царства Божьего, даруемый ему хлеб насущный есть переживание Отца. И тогда всякий, кто, подобно праотцам, добывает свой хлеб трудом, должен осознавать, что полученное является плодом не его мучительного труда, а Божьим благоволением. Такого хлеба в случае необходимости было сверх меры, при других же обстоятельствах он приносил радостную бедность. Однако в любом случае с ним исчезала нужда, поскольку, имея его, уже можно было не сомневаться в своей общности с Отцом.
   Подумать только, как много зависит от хлеба! Хлеб насущный – это ежедневный приток свежих сил. Что бы мы ни делали – будь то в области материального, нравственного или духовного, – нам не обойтись без хлеба как источника наших сил. Голодающие и недоедающие люди вообще ни в чем не способны хотя бы на малое. Никто не живет духом единым, но все без исключения хлебом. Иисус тоже испытывал самый настоящий голод, который утолял хлебом, и это несмотря на присутствие в нем Святого Духа. Если, добывая свой хлеб, мы сознавали бы, что получаем его от Бога, и прониклись бы чувством общности с Отцом, то все наши жизненные отношения наполнились бы славой Божьей. Бытие и труд людей озарились бы божественным светом и стали угодными Богу, преобразовавшись под действием сил божественного происхождения. И это мы осознанно переживали бы каждый день.

Кто вправе молиться?

   Какие чудесные, блаженные переживания дарует нам Иисус. Но где те люди, которые на это способны? Таких пока еще явно нет.
   И тут мы с растущим удивлением слышим противоположное. Иисус представлял себе молящихся такими, какими он их видел перед собой каждый день – ничем не примечательными грешными людьми. Более того, он, к счастью, хотел, чтобы именно грешники шли к Отцу путем молитвы. Свидетельство тому – две просьбы, которые он вкладывает в уста молящегося. Первая звучит так: прости нам долги наши. Здесь уже заключено как признание, так и осознание вины. Стало быть, человек, каков он есть, без всякого отблеска святости, сразу может испытать это переживание. Ученики Иисуса такие же грешники, как и все, только они в этом признаются и страстно желают очиститься от греховности, а потому искренне готовы поделиться постоянно переживаемым ими прощением с каждым, кто тоже грешит. Ученики Иисуса воплощают в себе прощение всех грехов, поскольку они сами нуждаются в прощении.
   Религиозные движения всегда хотят иметь в своих рядах святых, и когда некто обретает некоторые проблески святости, он тут же, как правило, становится невыносимо самоуверенным и жестокосердным. Опираться на таких людей с их скрупулезно отсчитываемым снисхождением для обычного человека – значит обречь себя на постоянную раздражительность и испытывать враждебное к себе отношение. Но встретить человека, который ничуть не лучше меня и который именно поэтому по-дружески готов без оговорок и условий дать мне прощение, поскольку он и сам постоянно нуждается в нем, вот это для души истинная отрада.
   Кроме того, такие простодушные люди могут со всей откровенностью в любой момент признаться Отцу в своей слабости перед иными искушениями и чисто по-детски попросить Бога, чтобы Он избавил их от соблазнов. И все это наряду с теми тремя желаниями, исполнение которых освобождает от всего, что называется злом. А покуда они еще в полной мере не исполнились, нам не остается ничего другого, как только постоянно вздыхать, прося спасти нас от зла. И надеяться, что молитва, дарованная Иисусом, принесет с собой полное избавление от искушений, вины и всего недоброго.
   Вопль к Отцу, к искуплению в его личностном воплощении – вот что такое ученики Иисуса, подлинные богомольцы, к которым через хлеб насущный обращается Бог. Свидетельство тому дается им небольшими порциями, но их жизнь от этого становится другой. Они питаются и живут фактически благодаря своему стремлению к Царству Божьему и правде его. И хотя они живут в материальном мире, но служат как бы зримым проявлением присутствия Бога, Который действует в них согласно материальным законам, становясь их плотью.
   Поэтому им дана неограниченная власть над вещами, и отклики на их молитвы так же закономерны, как и их внутренняя общность с Отцом. Да они и не могут захотеть ничего дурного, ибо хотят только Отца, Чьи земные планы выражены их тремя самыми что ни на есть искренними желаниями. У кого все помыслы и молитвы направлены лишь на себя самого, тот просто не способен произнести: «Отче наш!» Такому человеку не под силу выполнить и условие: только веруй! Ибо вера есть внутреннее бытие в Отце и лишь потом Его внешнее переживание.

Почему Бог не всегда внемлет молитвам?

   Вполне очевидно, что тому, кто молится так, как это предлагал сделать Иисус, откроется совершенно новый мир бытия, на который имеет право каждый человек. Если бы силы Вселенной стали повиноваться человеку Божьему, то все трудности этой планеты развеялись бы как дым. Но не менее очевидно и то, что эти пути в иные времена наглухо заколочены. Тогда большое влияние приобретают религиозные учения. Там на первом месте оказываются обряды и ритуалы, но отсутствует представление о силе их сущностного содержания. В результате каждому человеку совсем непросто возвыситься над повседневностью материального бытия.
   В такие периоды истории молитвенная практика не так уж и важна. Тогда молитвы не приближают к Отцу, поскольку Он их не слышит. Но внутреннее состояние, подобное тому, о котором в псалмах сказано «Надеюсь на Господа, надеется душа моя; на слово Его уповаю» или «Душа моя ожидает Господа более, нежели стражи – утра», неизбежно возрождает людей, действительно надеющихся на Бога. И вот им помочь уже нетрудно.
   В этом состоянии они уже обладают скрытой божественной силой, помогающей им преодолевать изрядные трудности. Но всегда находились неприметные люди, совершавшие молитву как бы непроизвольно. Они, скорее всего, молились на свой лад и по собственному разумению. Любая сила возрастает, если ее упражнять. Но кому этого не дано, тому не следует любой ценой пытаться достичь каких-либо высокодуховных состояний. Иначе такой человек легко отпадет от Отца и пойдет окольными путями. Тогда он почувствует себя намного свободнее, ему уже не придется задумываться о том, слышит ли его Бог или нет. Он примется страстно и искусственно вымучивать нечто такое, что после соответствующих прикрас вполне сойдет за желаемый результат. Мы в доме дети, а не слуги. Чем проще наше общение с Отцом, тем лучше, даже если в данный момент Отец не считает нужным оказать нам особую милость и сделать что-то грандиозное. Всему свое время.
   По сути, все чрезвычайно просто. Взамен надуманной духовно-религиозной суеты своего времени Иисус дал своим ученикам простое наставление: произносите когда угодно и где угодно без лишних внешних или внутренних прикрас следующие слова: «Отче наш, сущий на небесах!» – и Он вас услышит. В таком контакте с Ним станут очевидны ваши самые сокровенные желания, равно как и проявления силы Отца. Все прочее, чем бы оно ни казалось и как бы ни называлось, совершенно излишне, а может быть, даже и вредно.
   Как это восхитительно, что на земле, в материальном мире, такие состояния возможны и действительно были. Отсюда следует, что они возможны впредь и обязательно при любых обстоятельствах снова станут реальностью.
   Таким образом, с помощью Иисуса ученики научились заглядывать в совершенно иной мир взаимных отношений с Богом. Ибо молитвой можно назвать только то, когда дает и принимает как человек, так и Бог. Поначалу ученики с нарастающим удивлением наблюдали за тем, как Иисусу удается подступать к этим божественным источникам силы. Они его по-просили: научи и нас молиться. И услышали в ответ простое правило: незаметно и кратко. Вот тогда он и распахнул перед ними новое бытие, зримым проявлением которого служит молитва и исполнение ее Богом. Возвысив их в такое бытие, он открыл перед ними возможности веры и молитвы, которым подвластно все и для которых гора больше не препятствие. Молитва тоже стала их жизненной потребностью, отчего они и смогли взывать к Богу день и ночь. Именно поэтому один из них провозгласил однажды правило: молитесь беспрестанно! Вот что было целью того пути, в начале которого прозвучали слова: незаметно и кратко!
   Однажды Иисус, чтобы пояснить им свой личный молитвенный опыт, рассказал небольшую историю, которую уместно привести и здесь. По сути, это история его жизни.
   Дело было поздним вечером. Один человек собрался у себя дома ужинать – еды у него было совсем немного. Тут стучится какой-то голодный незнакомец и просится на ночлег. Что делать, коли человек хочет есть? И вдруг хозяин вспоминает, что у соседа хлеба и еды в достатке. Но дом соседа уже заперт. Приходится стучать. Долго стучит он. Тишина. Он продолжает стучать. «Что случилось? – Мне нужен хлеб. – Подумать только, хлеба он захотел, да к тому же в полночь!» – слышится из дома, и снова тишина.
   Он опять стучит. «Не шуми. Мои дети спят. Сейчас время спать, а не есть».
   Но он не отступает. «Невозможный человек! Придется ему открыть и дать хлеба, а то не успокоится». И ему дали три целых хлеба. Лишь бы замолчал!
   Вот каков был опыт Иисуса в молитве. Тогда было не принято чего-то просить у Отца, даже просто хлеба. И у запертых дверей дома Отца воцарилась такая полуночная тишина, что отношения с землей прекратились. Маленькие ангелочки, которые, так сказать, осуществляли общение с землей, спали крепким сном. И вот какой-то человек посреди ночи принялся не переставая стучать до тех пор, пока ему не открыли и не дали предостаточно хлеба для его голодного гостя.
   Стучавшим был Иисус. Своим стуком он добился нового хлеба Божьего и на будущее дал своим ученикам в дружеском тоне такое наставление: только делайте в точности так, как я. Просите и получите, а если возникнут затруднения, то ищите и найдете. На худой конец стучите – до тех пор, пока вам не откроют.
   Нашему времени явно не обойтись без того, кто старательно и терпеливо постучится к Богу: похоже, что между небом и землей кое-кто заснул, а голодных гостей предостаточно. И если сегодня опять кто-нибудь захочет вслед за Иисусом повторить слова молитвы, воодушевившись, к примеру, чтением Евангелий, то ему нелишне напомнить: делай это совсем кратко и позаботься о том, чтобы никто не узнал. И, начав с этого, можно было бы взяться за великие дела.

Новое для мира

Посланники Иисуса

   Разумеется, Иисус вовсе не намеревался скрывать свою столь неординарную сущность и хотел достучаться до каждого, поставив своей целью освобождение человечества. Да и к чему было таиться, ведь существующий мир предназначен не к погибели, а к спасению. Вот таким видел Иисус мир, и все, что он делал, имело своей целью спасение человечества, будь то исцеления или его, Иисуса, отношение к религии. Как нам теперь известно, в свое время слух об Иоанне Крестителе облетел весь Израиль и все близлежащие страны с быстротой молнии. Можно предположить, что и весть об Иисусе, передаваемая из уст в уста, распространялась с не меньшей быстротой. Любой измученный и порабощенный человек обостренно реагирует на все, что обещает ему освобождение и помощь.
   Иисус и сам хотел, чтобы о его деле узнали все. Несущий такое благо не вправе долго оставаться незамеченным. Поэтому он не только сам ходил по городам, торжищам и деревням, наставляя, исцеляя и освобождая людей, но и посылал своих учеников, поручая им делать то же самое и наделяя соответствующими полномочиями. Таким образом, он сам отметил свое дело особой печатью, предназначив ему завоевать весь мир. А как же иначе? Кто действительно несет помощь, не вправе назначать ей пределы. Воззрения и доктрины можно еще ограничить узким кругом приближенных, но помощь не знает границ. Она все равно придет вовремя – независимо от того, какие у человека отношения с Богом. Ибо Бог – благо безграничное.
   Тогда ниспосылаемая Господом помощь предназначалась исключительно еврейскому народу, где ей надлежало пустить корни. Этот народ мог бы благодаря Богу обрести спасение, и все бы произошло в точности так, как предвещали пророки. Уже тогда иудеи рассеялись по всему миру. Если бы масса народа, жившая у себя на родине, исполнилась Его новой божественной славой, то вскоре подобное произошло бы и с жившими за ее пределами, поскольку между теми и другими существовало множество связей. Тогда, видимо, Иисус от этого плана еще не отказался. В то время он верил, что спасение придет от иудеев. Он был в этом убежден.
   Поэтому он послал вначале Двенадцать учеников, а затем вслед за ними еще Семьдесят верных людей, отправив их по двое во все без исключения уголки Иудеи, поручив нести повсюду простую весть: Царство Небесное совсем уже близко. Иными словами, нужно подождать еще немного – и мир станет Божьим. То была не проповедь, а клич глашатая, которым мог стать каждый, даже самый необразованный человек – лишь бы он носил в своем сердце эту истину. И с таким поручением следовало идти только к заблудшим овцам дома Израилева, но ни в коем случае не к язычникам и не к самарянам. Иисус поступил по своему обыкновению, начав действовать, как всегда, в самом узком кругу людей, среди тех, кто был к нему ближе всех. Когда он захотел помочь миру, то стал помогать тем несчастным, которых видел перед собой, а когда вознамерился обратить к Богу весь мир, то начал с немногих молодых людей, сблизившихся с ним прежде других. Поэтому поначалу он и избрал из всех народов мира именно свой народ.
   Приглядевшись внимательнее, нетрудно заметить, что посланцы Иисуса понесли в народ не просто слова, возвещающие скорый приход Царства Небесного, а его само. Божественное никогда не приходило только на словах, оно всегда проявляло себя в делах и силе, а слова служили лишь пояснением к этому. Много дел и сил, мало слов – так он по обыкновению действовал. Не изменилось это обыкновение и по сей день. Разве он мог послать своих глашатаев, не наделив их в должной мере силами?!
   Это соответствовало его собственной весьма своеобразной натуре. Он всегда считал себя не исключением, а подлинным чадом человеческим, полноценным человеком и посему, не задумываясь, обращал свои силы в равной степени на всех людей. И когда он проникся пониманием своего особого положения перед Отцом, то научил своих учеников начинать молитву словами: «Отче наш, сущий на небесах!»
   Но всегда бросается в глаза, что их моральное и духовное несовершенство, которое ему наверняка было ясно до мельчайших деталей, он не считал ни в коей мере препятствием, мешающим донести до народа его образ. Представьте себе – вот 82 еврея, пусть даже отобранные им самым тщательным образом из числа всех встретившихся ему людей. Конечно, среди них были очень разные люди, в том числе и такие, кто, возможно, сразу и не вызвал бы у нас доверия. Но Иисус их не отверг. Он нисколько не сомневался, что Царство Небесное, стоит ему только утвердиться на земле, проявит себя во всем своем небывалом могуществе, отчего любые несовершенства окажутся ровным счетом ничего не значащими, они неминуемо изживут себя и истлеют подобно старой одежде. Для него это было нечто вроде первой, наиболее простой пробы сил Царства Небесного. Он никогда не копался в грехах людей и совершенно не напоминал им о них. Ему ведь было нужно Царство Небесное. Оно бы и здесь, на земле, установило иной порядок и выявило истинных людей. А такие люди принадлежат Богу. Единственное условие: они должны быть готовы всецело отдаться служению Царству Небесному. Это естественно. Какой же человек отвернется от Царства Небесного, если он его видит и ощущает в себе? Людей, противившихся такому, нашлось бы немного, да и то они вскоре бы изменили свое решение.

Поручение

   По сути, в свой народ отправился сам Иисус. Те шесть и еще 35 пар посланных им молодых людей наверняка действовали в точности, как и он сам. Много дел, мало слов. Отсюда и его поручение: прежде всего, куда бы вы ни пришли, лечите больных, исцеляйте прокаженных! Не останавливайтесь ни перед смертью, ни перед дьяволом, короче говоря, воскрешайте мертвых, изгоняйте бесов!
   Речь шла о скорбях человечества. Бедность к ним не относится. Во всяком случае, все тяготы бедняков куда-то сразу исчезали, стоило только человеку услышать Благую весть: Царство Небесное уже близко. Благодаря такому утешению любая бедность становилась радостной и появлялась отрадная надежда. Ведь только безнадежность делает бедность невыносимой. С приближением Царства Небесного неминуемо разрешились бы и все фатальные проблемы в человеческих отношениях. Новые великие события всегда оказывают на людей примиряющее воздействие, поскольку неуживчивость не более чем следствие мелочности.
   Таким образом, от Иисуса во все стороны стали распространяться светлые лучи радости, спасения, телесного и духовного выздоровления, озаряя всю жизнь народа сиянием Царства Небесного. Мы не можем судить о той тихой божественной славе, потому что ничего подобного еще никогда не видели. Но как порой среди людей распространяется рождественское настроение или как после известий о грандиозных победах волны радости захлестывают все общество, так и посланные Иисусом ученики всколыхнули жизнь израильского народа, дойдя до самых глубин ее существа.
   И все это задаром, без всяких денег. Все в мире измеряется деньгами и имеет свою цену, в том числе и духовное. Наука, искусство, всевозможные изобретения, даже здоровье – все имеет стоимостное выражение и при определенных обстоятельствах это можно купить за деньги. Но только не божественное. Правда, своим появлением оно может привести в движение несметные богатства, но вот купить его нельзя ни за какие сокровища. Велика сила Царства Божьего, но дается она бесплатно, и в этом ее отличительная особенность. Только тогда оно доступно всем – ведь не каждый способен покупать. Иначе оно и не было бы проявлением Отца. Все отцовское на земле можно иметь задаром. Каждому ребенку отеческая забота дается как подарок и никогда не продается.
   А вот религии существовать без денег просто не в состоянии. Им приходится требовать деньги от своих последователей. Поэтому денежный вопрос для них жизненно важен. Но именно в денежном вопросе Отец себя и не проявляет. Он приходит лишь к некоторым религиозным людям, и их религия здесь ни при чем.
   Однако и в Царстве Небесном работник заслуживает вознаграждения. Иисус ведь послал учеников без денег и какого-либо имущества, пообещав, что об их пропитании позаботится Отец. Он так и делал, но косвенно, через исцеленных и освобожденных. Стало быть, ученики были всегда дающими, а не берущими. Благодаря их делам возникала особая общность в Духе и силе между Отцом и отдельными семействами. Конечно, только теми, которые того заслуживали. Звучали слова приветствия, усталые ученики входили в дом – тотчас же там воцарялся мир Божий. В каждой местности имелся только один дом, где им разрешали остановиться. Там их всегда ждали. Вряд ли они ввергали хозяев в большие расходы. Ведь не так уж много нужно человеку, у которого нет и не может быть никаких желаний, кроме тех трех. И у дающего складывалось впечатление, будто он этим людям ничего и не давал, просто Бог ценит его настолько высоко, что решил его руками немного им помочь. Но никогда ни у кого и мысли не возникало, что он оплачивает оказанную ему услугу. Самое большее работнику просто по-дружески помогали, как это принято среди людей, услугу же оценить или оплатить невозможно. Подлинным творцом каждой услуги был Бог, а работник ел не что иное, как Божий хлеб.

Благая весть проповедана народу

   Если представить, как в 30–40 районах Израиля одновременно появилось по паре мужей, которые без всяких средств и надлежащих процедур, не обладая никакой ученостью и не напуская на себя таинственности, без особых трудов исцеляли больных, порой даже безнадежных или тяжелых, и для этого им было достаточно всего лишь радостно воскликнуть: вот оно, знамение приближающегося Царства Небесного, то о последствиях таких деяний догадаться вовсе нетрудно. Сразу возникала мысль: если уже при приближении оно кажется нам таким невыразимо величественным и прекрасным, то насколько же оно величественно в полном своем проявлении! Все, должно быть, только и говорили, что о его торжественном победоносном шествии. Великое время, полное надежд и ростков восхитительного будущего! Царство Божье завладело жизнью народа подобно светлой мечте. Великое и благое – каждому, да еще и задаром, разве может быть что-нибудь более прекрасное?
   Где глашатаев Царства Небесного принимать или слушать не станут, там – строго предупредил Иисус – произносить назойливые или даже трогательные проповеди не следует. Нужно тотчас отправляться дальше и даже отряхнуть прах со своих ног и одежды в знак того, что данному месту суждено жить по-прежнему, пребывая все в том же прахе, одновременно знаменуя тем самым очень скорые неизбежные перемены в жизни народа. Нельзя было упускать то время, когда весь народ однажды осознает себя действительно народом. Тут уж мешкать не приходилось.
   Когда Иисус готовил к трудам глашатаев Благой вести, он не рисовал перед ними радужных картин, как нам это кажется на первый взгляд. «Я посылаю вас, как овец среди волков». Отчаянное положение. Ведь посланцы, бесспорно, несли с собой победу, но в этой роли были пока что мирными овцами, посланными в стан лютых и кровожадных волков.
   Так в точности поступал и Иисус. Кровожадность волчьей натуры вовсе не нужно подавлять – ее следует исцелять. Кто хочет в этом мире что-то значить и достичь определенных результатов, тот должен непременно стать сильнее других волков. Но кто хочет во имя Царства Небесного сделать для мира нечто полезное, обязан быть совсем иным человеком, обладать совершенно новой натурой, родиться заново. И прежде чем волки почувствуют перед овцами угрызения совести и позволят заняться врачеванием их волчьей натуры, скорее всего, прольется немало овечьей крови.
   Вот что предстояло уяснить для себя ученикам, таково было их новое положение. А посему с самого начала в их поведении уже не было ничего навязчивого, по-базарному назойливого и чванливого, – ничего, что, казалось бы, сулили необычные полномочия. Из этих 82 человек примерно две трети с такой полнотой власти попросту бы не совладали, что неминуемо обернулось бы манией величия. Но их посылают как овец среди волков – значит подобная ситуация просто не возникнет. Они должны быть осторожны, как змеи, однако без их коварства, и одновременно просты и добродушны, как голуби.
   Вот так волчье естество мира должно было обратиться на пользу душевному здоровью посланников. Неся такую службу, они превратились в подлинных людей Царства Небесного, в то время как прежде в этом можно было еще сомневаться. До чего же мудр в своей простоте пославший их!
   «Остерегайтесь же людей…» – продолжает он. Ему ведь тоже было свойственно не пускаться в разговоры с кем попало, хотя его готовность помочь каждому сомнений не вызывала. В любом человеке есть что-то от волка, и опасен он настолько, насколько эта натура в нем проявляется. Нам не суждено точно знать, когда же она будет побеждена окончательно и люди наконец-то обретут Царство Небесное.
   «… ибо они будут отдавать вас в судилища и в синагогах своих будут бить вас». Другими словами, люди призовут на борьбу с Царством Небесным полицию и религию. Удивительное сочетание, вряд ли можно найти еще одно, в котором бы столь же очевидно выразилось человеческое бессилие перед Царством Небесным! Нужно только представить себе все победоносное величие посланников и поставить рядом с ними те силы принуждения, которыми располагают религия и полиция. При всей серьезности дела нельзя не почувствовать тонкий дружеский юмор, прозвучавший в словах Иисуса.
   Более того, попытки властей воспрепятствовать ученикам, им, напротив, поспособствуют. «И поведут вас, – продолжает Иисус, – к правителям и царям за Меня». Так это даже хорошо. «Для свидетельства перед ними и язычниками». Стало быть, нет ничего такого, что повредило бы Царству Небесному. Все ему только на пользу. С ним нужно всего лишь правильно обращаться. Вы только представьте себе, как тяжело простому, малообразованному человеку, занимающему в обществе ничтожное положение, явиться пред царями и князьями без надлежащей одежды, без знания порядков придворной жизни и т. п. Да его просто не допустят к ним и тем самым безнадежно лишат бедных князей Благой вести о Царстве Небесном. Но весть Иисуса должна быть услышана всеми. Не получится по-хорошему, вас приведут по-плохому, как и подобает волчьей натуре. И вы обязательно попадете, куда вам нужно, и возвестите свое послание.
   И вот тогда, подбадривает их Иисус, вовсе не заботьтесь о том, что и как вам говорить, «ибо в тот час дано будет вам, что сказать». Кто охвачен теми тремя желаниями, у того затруднительных положений не бывает.
   К тому же цари и князья – правители земных царств, а посланники Иисуса – властители в Царстве Небесном. До чего же отрадно становилось на душе у иных высокопоставленных, по земным меркам, людей, когда сквозь все это привычное им низкопоклонство и лживость до них доходило ободряющее, радостное свидетельство о Царстве Небесном! И с какой завистью некоторые из них взирали на простолюдинов, которые без всякого стеснения устремлялись за Иисусом, тогда как им самим того не позволяло их положение и принадлежность к высокому сословию! Разумеется, небесам все это хорошо известно, и там сочувствуют князьям, отчего Иисус и велит донести добрую весть и до этих несчастных.
   Но ценнее всего для посланников следующее предсказание: «…ибо не вы будете говорить, но Дух Отца вашего будет говорить в вас». Разумеется, их самобытность от этого не пострадает. Они ведь не станут говорить ничего им чуждого, внушенного, скажем, магическими силами, напротив, слова их будут выдержаны в духе Отца, поскольку их собственные мысли и желания растворятся в Его воле. И, стало быть, их слова – слова Божьи. В душе они отказались от собственного «я» и собственной жизни в пользу дела Иисуса. Поэтому для них единственная награда – обрести свою истинную жизнь.
   Чем самозабвеннее человек отдается Богу и чем искреннее при этом забывает себя, тем отчетливее проявляется его личность, тем блаженнее у него на душе, поскольку именно в Боге он и находит свою собственную правду. Бог многообразия всегда стремился не к однотипности, а скорее к единству в Духе при максимально возможной неодинаковости жизни. Если где-либо и появляются духовно стандартизованные люди с одинаковыми взглядами, нормами поведения и манерами, то в них, скорее всего, много набожности, а не Духа Отца, Который всегда гармонично подчеркивает различия.
   Кто же, напротив, ищет своей доли и упрямо следует своим желаниям, тот их со временем непременно потеряет, равно как потеряет и самого себя. Он станет одним из бесчисленного множества заурядных людей, этой отшлифованной гальки в море однообразия, которые утратили свою индивидуальность, потому что искали себя не в первоисточнике, не в Боге. Все они в погоне за собственными эгоистическими целями становятся обывательскими ничтожествами, исполненными мелочной алчности, изолируя себя от Царства Небесного, поскольку не сумели проникнуться теми самыми тремя желаниями. Простые, но неумолимые естественные законы человеческого бытия.
   С такими словами Иисус и отправляет в путь учеников, надеясь на великие последствия порученного им дела. Смысл этих слов таков: нет большего блаженства, чем Царство Небесное.
   Его стоит искать хотя бы ради того, чтобы избавиться от страхов и тревог. Кто живет, не зная тревог, неуверенности и робости, тот уже получает некоторое представление о Царстве Небесном. Любой страх – частичка смерти, а вечная жизнь – дар Царства Небесного, обретаемый, естественно, не по частям, а сразу и в полной мере.
   Какие это будут герои! Сильные, жизнерадостные, светлые люди с непоколебимо твердым характером, не имеющие ничего общего с боязливыми, запуганными и мрачными верующими. Истинные люди Царства Небесного, уверенные в его победе.
   Но, с другой стороны, новые силы вызовут и глубокие потрясения. Они тотчас же поставят каждого человека перед неумолимым выбором. Правда, для большинства людей особого труда он не составит. Однако все привычные воззрения и устоявшиеся отношения во всех сферах жизни неизбежно подвергнутся радикальным изменениям благодаря этой вести. А если вдруг ее не примут или покажется, что она слишком трудна? Тогда она внесет глубокий раскол в самые тесные семейные отношения. И причиной станет уже проявление некой новой силы, а вовсе не различие во взглядах. То будет не новая религия, а новая жизнь, принесенная посланниками Иисуса.
   Правда, нетрудно предвидеть, что вначале Иисус принесет людям не мир, а меч. Но насколько он благ для них даже сейчас, когда совершенно неожиданно разрушает все это нагромождение традиций, предрассудков, филистерства и скуки, обнаруживая новые жизненные силы, несущие мир и свободу! И пусть некоторые возмущаются. Позже они наверняка наверстают упущенное. Ведь такой вести сопротивляются недолго.

Успех

   Итак, слова Иисуса, сказанные по поводу ожидаемых результатов его послания, евангелисты изложили довольно кратко. Сравнивая между собой Евангелия, невольно приходишь к мысли, что слова эти говорились при различных обстоятельствах и относятся не только к поручению, которое от него получили те Двенадцать и еще Семьдесят учеников. Они относятся ко всем случаям, когда Царство Небесное проявляло или будет проявлять себя действительной силой на земле. Так это повсюду и происходило.
   Из евангельского повествования мы видим, что успех посланников Иисуса имел прямо-таки решающее значение. Другого ожидать было и нельзя.
   И вот Двенадцать и Семьдесят учеников наконец-то в радостном настроении возвращаются из странствий и, упиваясь победой, рассказывают о своих подвигах. Именем Иисуса подчиняли себе даже бесов. Нет ничего чудеснее, чем делиться с людьми силами жизни, спасения и освобождения. Иисус с этим согласен. Он, наверное, с беспокойством мысленно следовал за своими посланниками. Их успех был и его победой.
   Его свидетельство: «Се, даю вам власть наступать на змей и скорпионов и на всю силу вражью, и ничто не повредит вам» – означает, что ученики Иисуса были могущественны, как никто другой. Вечная жизнь становится подарком от самого Царства Небесного.
   Но Иисус не хочет ограничиваться только своими посланниками. Позже, отправляя с поручением большее число приверженцев, он распространил это и на всех верующих в него. Недвусмысленный отличительный признак того, что Иисус и Библия называют верой, иными словами Царство Небесное: «Именем Моим будут изгонять бесов; будут говорить новыми языками; будут брать змей; и если что смертоносное выпьют, не повредит им; возложат руки на больных, и они будут здоровы».
   Как ни странно, но эти слова остались совершенно незамеченными. Они теснейшим образом связаны с указанием Матфея на необходимость крещения, однако явно оказались очень неудобными для церковной истории. И что характерно, делается акцент на предшествующие слова: «Кто не будет веровать, осужден будет».
   Но Иисус велит своим посланникам не довольствоваться достигнутыми успехами: «Однако ж тому не радуйтесь». Успехи ведь легко отвлекают от главного. «Радуйтесь тому, что имена ваши написаны на небесах». Написанное на небесах вовек не забудется. Вот так совершенно обычные люди, невзирая на свое прошлое, без всяких церемоний, вступили в Царство Небесное и, соединившись в известной степени с Иисусом, стали для мира спасением и жизнью. Им не пришлось выстаивать бесконечно длинные очереди развития и становления. Они сразу очутились в новом бытии, уже сегодня были водворены Иисусом в Царство Небесное – именно это ждет всех, кто подчинился их призыву. Какие радостные и обнадеживающие перспективы открывались теперь перед делом Иисуса!
   В тот час возрадовался духом и сам Иисус. Как свидетельствуют Евангелия, таких поистине счастливых часов у него было немного. И тогда он сказал: «Славлю Тебя, Отче, Господи неба и земли, что Ты утаил сие от мудрых и разумных и открыл младенцам. Ей, Отче! Ибо таково было Твое благоволение». Ведь иначе и быть не могло, коли новое само хотело прийти к ним, неся всем отеческую заботу и помощь. Поэтому Иисус понял, что отныне Отец все вверил ему. Уже тогда он держал в своих руках все нити спасения. Отныне спасение будет происходить так, как велят ему его дух и его чувства.

Часто ли нужно нести людям новое?

   Разумеется, вполне достаточно было возвестить новое единожды. А если уж и такой подвиг и такое победоносное шествие нового заканчиваются безрезультатно, то чем тогда еще можно помочь людям? Разумеется, не бесконечными назойливыми проповедями и поучениями. Доктрины и учения так распространять еще возможно, но вот силами людей наделишь, только заставив ощутить их в себе. Если кто своим ощущениям не верит и если своим ощущениям не верит целый народ, то вряд ли тут помогут бесконечные проповеди, ими к Царству Небесному людей не обратить.
   Иисус смотрел на мир, как на пленника. А часто ли пленнику вкрадчивым шепотом говорили, где лежит ключ от его темницы и какой час самый подходящий для бегства? Да в конце концов всего лишь один раз. По сути, всему народу хватило бы и одного раза. Иоанн сумел быть услышанным людьми, и в эту подготовленную почву Иисус посадил великое древо неслыханного события. В результате весь народ должен был перейти на его сторону, а сам Иерусалим, в соответствии с ветхозаветными чаяниями, стать взошедшим на высокую гору проповедником, и сюда приходили бы цари и народы, наслаждаясь исходящим от Сиона сиянием.
   Поэтому для него было совершенно непонятно и почти непостижимо, когда затаенное сопротивление ему так неожиданно выплеснулось на поверхность. Оно исходило как от народа, так и от его вождей. Причиной тому была вовсе не легковесность его пророчества, а скорее его убедительность. Но одновременно сопротивление означало и неприятие Иисуса.
   И он стал предостерегать города, в которых находил себе пристанище. Отвергнув его, они обрекли себя на тяжкий суд, на низвержение в ад, на суд куда более страшный, нежели тот, которым судили Содом и Гоморру. Те города, где он некогда жил и творил свои дела, были пристанищем Царства Небесного, отныне они пристанище смерти.
   Он предостерегал и могущественную партию фарисеев, открыто обвиняя ее в ошибках. Иисус видел причину ее раболепия перед смертью в тех религиозных оковах, которыми она сама опутала себя.
   Но от этого его планы не пошатнулись. Победа за Царством Небесным, потому что Бог – Отец всем, и люди, по сути, – дети Божьи.
   Да, народ отверг его весть о Царстве Небесном, но его дело не пострадало. Проявлению сил Царства Небесного это нисколько не помешало. Посланники тоже оказались людьми дельными. Значит, он все рассчитал верно. Неудача же состояла в том, что Израиль тогда спасения не принял. Правда, неизбежным следствием стало то, что Иисус пошел по пути Иоанна. Ну и что? Ведь все, что он имел, исходило от Отца. Его жизнь пребывала в Отце. Иисус, стало быть, ничего не терял, он ведь искал не себя самого.
   Однако такой поворот оказался труден для великого дела, для человечества, да и для любого сердца, жаждущего ответной любви, но встречающего презрение к себе…
   От кого же следовало ждать враждебных нападок на Иисуса? Вычислить нетрудно. Не от народных масс – тех очень глубоко затронула весть о приближении Царства Небесного. Конечно же, от книжников, фарисеев и старейшин, короче говоря, от тех, кому принадлежала религиозная власть. Его отверженность должны были подтвердить Ирод и языческие хозяева страны. Именно поэтому его радость тогда была все же велика, и окончательная победа не вызывала сомнений. Враждебная настроенность к нему всех главенствующих кругов общества как ничто другое убедительно свидетельствовала о том, насколько глубоко его весть проникла в сознание людей. Но временную неудачу принимать в расчет было все же нужно, и об этом он говорил своим ученикам.
   Вот тут им и надлежало понять, что значат слова: «Радуйтесь тому, что имена ваши написаны на небесах». Труд ваш пока обречен на неудачу, вы же сами трудились не зря.
   И тогда он, смело рассчитывавший свои шаги и без страха взиравший на исход собственного пути, мужественно изменил свой план, расширив его до невиданных пределов. Коли Израиль его отверг, то он обойдется и без Израиля. Великие силы Царства Небесного не могли оставаться в бездействии, и он, нисколько не колеблясь, велел своим ученикам: «Идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа, уча их соблюдать всё, что Я повелел». Стало быть, то, с чем они обошли весь Израиль, теперь предстояло донести до всего мира. Дать силы освобождения и Царства Небесного всем, находящимся в плену у ада.
   А кому надлежало идти? Естественно, тем Двенадцати, а может быть, и еще кому-нибудь, кто хоть немного годится для сбора урожая. И часто ли надо рассылать такую весть? Разумеется, не более одного раза. Ходить чаще у них просто не было времени. Для такого неслыханного великого благого дела и одного раза вполне достаточно. По-видимому, Иисусу было важно как можно скорее убедить мир в приближении Царства Небесного, тем самым даруя ему спасение и исцеление.
   Итак, несите эту весть всем. Вы на такое способны. Он ведь поручил им не проповедовать миру его мертвенность и не втолковывать отвлеченные идеи, а наполнять мертвый мир жизнью. И это получилось очень хорошо. Вспомните подвиг одного Павла, и тогда в сравнении станет понятно, как много, должно быть, сделали Двенадцать таких посланников! Павел два года провел в Эфесе, «так что все жители Асии слышали проповедь о Господе Иисусе, как Иудеи, так и Эллины». Но тот же Павел побывал в Греции, Сирии, Македонии, Италии, возможно, даже в Испании.
   Те Двенадцать, скорее всего, хорошо справились с поручением Иисуса. Конечно, если они несли силы и творили жизнь так, как велел им он. Для этого никакого обучения ораторскому искусству не потребовалось. Царство Небесное проповедует само себя, и те немногие разъяснения, которыми они, конечно же, сопровождали свои деяния, мог произнести любой неученый человек, целиком преданный этому делу.
   Куда теперь приходило Царство Божье, там люди немедленно оказывались перед выбором. Либо они повиновались и тогда без промедления вступали в него, наполняясь вечной жизнью и его силами, либо противились ему, и тогда над ними сразу же вершился суд, на первый взгляд не такой уж страшный, просто они оставались в своей прежней смертной жизни. Марк говорит это яснее всех: «Кто будет веровать и креститься, спасен будет, а кто не будет веровать, осужден будет». Но кто уверует, в том тотчас же все увидят известные вышеназванные знамения жизни, и прежде всего таким знамением станет его исцеление.
   Тем самым Иисус вступает в противоречие со всем, чему обычно учит религия. Он понимал, что все решает тот самый великий выбор, и вовсе не придерживался мысли о необходимости медленного постепенного развития и становления человека. Иисус – полная противоположность всему тому, что называется религией, этим бесконечно затянутым процессом поиска Бога. В нем Бог уже есть, и, стало быть, сделав такой выбор, сразу обретаешь либо жизнь, либо смертное бытие. Кто превращает Иисуса в основоположника религии, тот лишает его уникальность самого существенного. С Иисусом наступил и великий переворот во всех человеческих делах, произошла переоценка всех ценностей. Он вовсе не хотел сковывать человечество религиозными путами на многие столетия. Он на эту роль просто не годится.
   Его весть сообщается человечеству всего лишь один раз. Ибо она творит либо жизнь – и тогда ее цель сразу полностью достигнута, либо суд, который сам довершает ее и дает людям прочувствовать последствия, удерживая их в плену до тех пор, пока они не одумаются и не предпочтут смерти жизнь.
   Трудно предположить, чтобы в те времена такой суровый суд длился долго. Известный фарисей Савл был осужден на три дня ослепления. Затем он стал молиться, прозрел и навеки исполнился жизнью. С другими, по сути, вряд ли происходило иначе.
   Таким образом, Иисус не видел особого смысла в затяжной миссионерской деятельности, для него было куда важнее как можно скорее завоевать весь мир – еще при жизни его поколения.
   А что если и мир отвергнет его весть? Что ж, все равно она не должна оставаться неизвестной миру, тогда и мысли такой не допускалось. По сути, вполне достаточно и одного человека, который в течение нескольких лет распространит среди народа весть о Царстве Небесном и сделает ее достоянием всех. А если те Двенадцать, как предполагал Иисус, действительно пойдут по миру с этой вестью, а мир все равно его отвергнет?
   Его рассуждения нам продолжить нетрудно. Отвергни мир Царство Небесное, и с ним произойдет то же самое, что и с отдельными людьми. Либо жизнь и обновление, либо суд и пребывание в прежней смерти, причем до тех пор, пока Царство Божье не сделает еще одной, более решительной, попытки завоевать его. Ждать этого, возможно, придется долго. Безнаказанно Царство Небесное не отвергнуть – оно неизбежно вернется снова, с еще большей силой, чем прежде.
   Если мир Иисуса не примет, этим обязательно воспользуются религии. Весь мир тут же окажется во власти всевозможных религий. В них, вероятно, имя Иисуса и станет играть более или менее заметную роль, но вот его самого и сил Царства Небесного там не окажется. Для небес такое состояние будет не что иное, как суд, пребывание во тьме под сенью смерти.
   Так оно и произошло. Двенадцать, по сути, в мир не пошли, в основном продолжая находиться в Израиле – том месте на земле, от которого уже отказались небеса. Павел, правда, отправился дальше, но в одиночку, и ему удалось добраться не до всех мест на земле, и все, что апостол Павел оставил после себя на земле, превратилось, согласно фарисейским законам, в одну религию с множеством оттенков. И она влачит свое существование уже много веков, наследуемая одним поколением народов за другим. Но тоскуют Божьи создания, тоскуют по Иисусу – в ожидании его жизни и его сил.
   Никаких сомнений в этом нет! Как только по прошествии долгого времени Царство Небесное вновь явится людям – а такое произойдет обязательно – мир непременно упадет пред ним на колени, желая избежать суда. Иначе и быть не может, победа окажется на стороне Иисуса, несмотря на все усилия религии!

Решение

Позиция саддукеев

   Тем временем, пока в лагере фарисеев постепенно все усиливалось недовольство Иисусом, другая религиозная партия, саддукеи, долгое время хранила холодное молчание. В них все же еще оставалась легкая досада по поводу случая с очищением храма, но удовлетворение от этого события все же брало верх над недовольством. К тому же от их внимания не ускользнули и тщетные попытки фарисеев привлечь к себе Иисуса, и вот это вызвало у саддукеев истинное восхищение им. Ведь фарисейство со своими проповедями и поучениями, молитвами и просветительством было для храмового священства как кость в горле.
   Чувствовалось, что священнические круги с нескрываемой радостью видели в лице Иисуса зрелого противника фарисейства. Наконец-то появился человек, способный стать на пути фарисеев; священники, отличавшиеся благородной сдержанностью, решили, что такое противостояние – начало конца для обеих сторон, вмешиваться в это нет никакого резона. Новые течения иссякнут и без нас, а горе Сион суждено стоять вечно. Вот такие мысли высказывались среди саддукеев, когда речь заходила об Иисусе. Они, должно быть, и в самом деле с интересом наблюдали за происходящим.
   Чашу весов в пользу Иисуса особенно склоняло его уважительное отношение ко многим вещам, и это было очевидно. Фарисеи считались непримиримыми врагами саддукеев. Но Иисус относился к ним с очевидным почтением. Мы уже знаем, что он в неукоснительном порядке посылал к священникам излеченных прокаженных, веля засвидетельствовать у них свое выздоровление и совершить жертвоприношение. При подобных обстоятельствах такого уважения к ним не выразил еще ни один фарисей. Иисус охотно, по первому требованию платил налог в пользу храма, и – что для них было особенно важно – перенес свою основную деятельность в провинцию, в Галилею, чтобы никому не досаждать в Иерусалиме. Но Иисус посещал храм во время всех праздников, и священники не могли не заметить: больше всего народа стекалось именно тогда, когда присутствовал он, и в результате поток направлявшихся в город провинциалов все более устремлялся к храму. В то время как действия фарисеев легко породили мнение, будто богослужений в синагогах, в сущности, вполне достаточно для духовной жизни, а их бесчисленные морально-религиозные назидания почти не оставляли времени на жертвоприношение и даже не наводили на мысль о них, то Иисус своим непреклонным следованием ветхозаветным порядкам оказывал на народ прямо-таки противоположное влияние.
   Тем не менее и терпению саддукеев пришел конец. Еще в свою последнюю осень Иисус присутствовал на великих празднествах в Иерусалиме, и его появление среди народа бесспорно стало настоящим событием тех дней. Перед его словами и поступками в глазах народа померк весь блеск праздника Кущей. Люди невольно высказывали мнение, будто деяния Иисуса не под силу даже Мессии.
   Коли в народе уже укоренились такие мысли, значит, дело принимает серьезный оборот. Постепенно саддукеям становилось все очевиднее, что Иисус, по сути, не принадлежит и к их религиозным кругам.
   Фарисеи первыми услышали о том, что поговаривают простолюдины. Ничего удивительного: они ведь были теснее связаны с народом и являлись куда более решительными противниками Иисуса. Эти разговоры и послужили поводом для обвинения Иисуса. Первосвященники наконец-то решились действовать и приказали схватить Иисуса. Это произошло как раз в то время, когда споры и толки вокруг Иисуса достигли своего апогея. Однако стражники вернулись ни с чем.
   «Для чего вы не привели Его?» – напустились на них первосвященники и фарисеи. И услышали очень примечательный ответ: «Никогда человек не говорил так, как Этот Человек». Величие Христа подействовало на простых людей так, что они, к ужасу своих начальников, оказались не способны выполнить приказ!
   Естественно, вся чаша долго сдерживаемого гнева выплеснулась перед собравшимися на этих нерадивых, бестолковых служак. Однако внутри высокочтимого собрания раздался тихий голос в пользу более справедливых действий. Никодим, знатный фарисей, засомневался в законности затевавшегося ареста и предостерег от поспешных шагов, так как по существующим законам нужно было начинать с допроса и разбирательства по существу.
   Выходит, дело зашло уже настолько далеко, что заколебались даже главные фарисеи. Предостережения Никодима носили вовсе не формальный характер, а были, по сути, осторожным заступничеством за самого Иисуса – в этом сомневаться не приходится.
   «И ты не из Галилеи ли? Рассмотри и увидишь, что из Галилеи не приходит пророк».
   Бедная Библия!.. Обнажившиеся разногласия воспрепятствовали успеху переговоров.
   Как известно, Иерусалим был резиденцией руководителей обеих партий. В синедрион входили главные саддукеи и фарисеи. Именно колебания этих авторитетных личностей и служили какое-то время причиной терпимого отношения к Иисусу. Это дало ему возможность беспрепятственно удалиться в провинцию и продолжить там свою деятельность.
   Но когда Иисус направил в народ своих посланников с известием о приближающемся Царстве Небесном и его совершенно новое движение, не обремененное религиозными формальностями и не причисляемое ни к одной партии, достигло невиданных масштабов, то слухи об этом распространились в Иерусалиме. Среди высокопоставленного духовенства начался сущий переполох и возмущение. Ведь новое движение за короткое время обрело такую мощь, что оказалось явно сильнее всего фарисейства. Его рост, похоже, не знал границ. В том убедило одно событие, которое открыло глаза даже самому сдержанному либерализму и привело к решительному повороту в жизни Иисуса.

Болезнь

   «Был болен некто Лазарь из Вифании», – повествует Иоанн. Лазарь жил вместе с двумя своими сестрами, он был ближайшим сподвижником Иисуса. И вот в доме, где жизнь была проникнута чувством общности с Иисусом, поселилась болезнь и, по-видимому, тяжелая.
   Это в высшей степени примечательно. Как могло случиться, что в дом, подчинявшийся законам вечной жизни, проникла тяжкая болезнь? Но еще примечательнее, что Иисус, находившийся в тот момент далеко от дома Лазаря, не поспешил туда и не произнес ни слова, а всего лишь задумался о болезни и ее смысле и, по-видимому, нисколько не тревожился о самом больном.
   Почему Лазарь заболел? Почему Иисус не поторопился просто сказать слова исцеления, если он и вправду был великим целителем, о чем часто свидетельствуют известные нам теперь факты?
   Очевидно, Иисус вовсе не был тем целителем, за которого его обычно принимают при поверхностном отношении. Что это были за люди, которых он исцелял? Если окинуть мысленным взором множество исцеленных, то окажется, что он их почти и не знал, – какие-то безымянные простолюдины, которых случай свел с ним или с его учениками. Для самих страждущих исцеления являлись своего рода обыкновенной, но в то же время драгоценной проповедью Царства Небесного. Люди наполнялись покоем и отрадой Царства Небесного, без лишних слов и всяческих назидательных рассуждений.
   Иначе происходило с его приближенными, которые уже находились под властью Царства Небесного. Кто, например, читал Евангелие или написанную Лукой Книгу Деяний Апостолов, у того неизбежно появляется мысль, что Иисусу не стоило бы особого труда освободить заключенного в темницу Крестителя. Но как раз эта мысль ему в голову и не приходила.
   Евангелисты повествуют нам о двух воскрешениях – юноши в Наине и маленькой дочери Иаира. Если разобраться, то воскрешенные были Иисусу совершенно чужими людьми. Встреча с похоронной процессией у городских ворот Наина оказалась чистой случайностью. Ни погребаемого юношу, ни его мать Иисус вовсе не знал. Иаир же был начальником синагоги, то есть представителем враждебной Иисусу партии фарисеев. Для этого человека самой убедительной проповедью Царства Небесного могло стать только воскрешение его маленькой дочери. И похоже, она оказалась не напрасной.
   А что было с Крестителем? Тот уже принадлежал Царству Небесному, равно как и Лазарь из Вифании. С ними Иисуса свел явно не случай – здесь виделся некий замысел. Иисусу надлежало проникнуться пониманием происходящего и занять определенную позицию. По библейским воззрениям, врачевание дело второстепенное, нечто наподобие приглашения чужих ему людей в Царство Божье. Главное – это Царство Небесное, обретение владычества Бога на земле. Может быть, в кругу избранных смиренное терпение и внутреннее преодоление порой важнее внешнего исцеления? Вот в чем вопрос.
   И ответ, без сомнения, один. Какой человек сильнее? Тот, который терпеливо страдает и покорно сносит любую нужду, или который просто не может и не желает ничего терпеть и переносить, считая единственным выходом для себя любым способом как можно скорее выздороветь. Второй думает исключительно о себе, первый же – о Боге.
   Что такое, по библейским воззрениям, болезнь и смерть? Всего лишь телесное выражение внутренней разобщенности с Богом, и не более. Простым исцелением не вернуть этой общности. Скорее следовало бы думать так: я страстно хочу удостовериться в присутствии Отца и посему даже переношу это желание в темные области болезни и смерти; я хочу быть именно там и смириться с любыми немощами во имя Отца и Его славы. Вот тогда человек переносит скорби добровольно и мостит пути Царству Небесному для тех, кто пребывает в темнице без утешения Бога, – чтобы страдальцы внутренне преодолели все испытания и, обретя общность с Отцом, припали к неисчерпаемому источнику силы. Таков был исход земного пути Крестителя, и никто не был вправе его изменять, именно ради самого Иоанна. Подобные страдания и смерть означают победу Царства Небесного, и самовольное прекращение «совершения силы в немощи» для него неприемлемо. Именно это и есть внутреннее выздоровление, которое куда дороже любого исцеления, и мы даже не можем предвидеть его последствия.
   Естественно, такую мысль проповедовать нельзя. Широким народным массам она покажется непонятной, к ней нужно подготовиться длительным переживанием в себе Царства Небесного. Кто хочет проповедовать и воздействовать на народные массы, тому без исцелений не обойтись. И если он найдет людей, действительно глубоко понимающих дело Божье, тогда он вправе шепотом поведать им тайну Царства Небесного: ты тоже можешь страдать во славу и правду Божью, а это куда важнее любого внешнего выздоровления. Такова сокровенная тайна Царства Божьего.
   Эта мысль стала средоточием жизни не одного Павла, она проходит красной нитью через весь Новый Завет. Как известно, Павла более 14 лет мучила некая болезнь, то и дело ввергавшая его во мрак ада, но Иисус не освобождал апостола от нее, хотя тот сам трижды просил его об этом (см. 2 Кор 12:7-10. – Прим. пер.).
   Вот почему Иисус, находясь далеко от дома своего друга, не поспешил к нему и не произнес ни одного исцеляющего слова, предоставив ему в одиночку бороться со своей немощью и тем самым проявить высшее доверие Царству Небесному. Более того, он даже подытожил ход своих рассуждений словами: «Эта болезнь не к смерти, но к славе Божией, да прославится через нее Сын Божий».
   Конечно, это далеко не одно и то же – проповедовать страдающим людям терпение, поскольку нет никакой возможности им помочь, или молчаливо выражать им свое доверие, думая про себя следующее: тебе под силу пройти внутренний путь, и не хотелось бы мешать тебе внешним исцелением, хотя это было бы куда проще. В первом случае лишь маскируется собственная беспомощность и обнаруживается прямо-таки жестокое непонимание существа происходящего. В результате люди неизбежно озлобляются и отворачиваются от подобной духовной болтовни. Во втором скрыта тайна Царства Небесного, она несет отраду, ее можно сообщать исключительно тем, кому доверяешь и, конечно же, при условии, что ты принародно продемонстрировал свой дух и свою силу.
   Как известно, именно здесь христианство часто терпело поражение и даже соскальзывало в область смерти, вместо того чтобы ее победоносно преодолевать. Иисус лечил множество людей, но сам постоянно страдал, и лишь немногие разделили с ним его страдания. Но он всегда являл себя князем жизни. У кого нет власти лечить, у того нет и права проповедовать покорность и смирение. Наш чуткий язык создал слово «сострадание». Кто не может лечить, вправе только сострадать. Это оказывает благотворное действие и утешает, если, конечно, такое сострадание искренне. Правда, чаще всего оно лицемерно, и тогда сострадание оскорбляет и ожесточает, ибо в своем проявлении сродни презрению. Но когда кто-нибудь добровольно берется разделить чужую боль, то тем самым как бы уменьшает ее вдвое. Он уже почти целитель.

Воспитание друзей Царства Небесного

   Внутренне Иисус осознавал, что болезнь Лазаря станет великой победой для него и его дела. Да иначе и быть не может, ведь дело Божье никогда не окажется побежденным, поскольку Бог есть жизнь. Наполнить божественной жизнью болезнь и даже саму смерть – значит сломить всю их власть над неразумными людьми, которым такого никогда не понять, прежде чем к ним не придет Царство Небесное.
   И как же показать такую победу на примере Лазаря?
   Два дня Иисус ждет, а затем говорит своим ученикам: «Пойдем опять в Иудею». Великое удивление и попытка отговорить его: «Давно ли Иудеи искали побить Тебя камнями, и Ты опять идешь туда?»
   Порой им явно приходилось трудно из-за своего внутреннего непонимания сущности Царства Небесного. Все в нем победа, даже порой и избиение камнями; светит там свой внутренний свет жизни, который ни при каких обстоятельствах не оставит в беде, – это им еще предстояло научиться понимать.
   Иисус ответил: «Лазарь, друг наш, уснул; но Я иду разбудить его».
   Возможно, и для Иисуса явилось полной неожиданностью то, что его другу пришлось так глубоко зайти в область смерти. Как бы там ни было, но в душе он ясно понимал, что нужно вмешаться. Коли Царство Небесное действительно уже окрепло настолько, что посчитало его друзей достойными пройти путь страданий, то наверняка можно прилюдно явить силу Царства, чтобы все увидели, как к одному уснувшему в Боге обязательно поспешит на помощь другой, и помощь будет настолько велика, что усопший оживет.
   Вот этому и нужно было научиться его ученикам. Теперь уже во всей истории главным действующим лицом оказался не сам Лазарь, а дело Божье. Ради него Лазарь, человек Царства Небесного, удостоился жизни, ради него должен был умереть, но и воскреснуть. Он был всего лишь инструментом. Иисусу теперь было важно открыто выступить с делом Божьим.
   До сего момента ученикам представали лишь внешние стороны Царства Небесного, массовые проповеди и возглашения его близости. Но им были неведомы внутренние пути, по которым могли распространяться силы Царства и непрекращающееся их обновление благодаря добровольному повиновению людей. Поэтому им пришлось вместе с Иисусом отправиться в Иудею и сопровождать его к Лазарю. Когда они услышали слово «уснул», то, естественно, сразу же приободрились и сказали: «Если уснул, то выздоровеет!»
   «Лазарь умер, – ответил Иисус, – радуюсь за вас, что Меня не было там, дабы вы уверовали; но пойдем к нему».
   Свет уже озарил Иисуса, и им овладела радость победы. Однако ученикам надлежало соединиться с ним внутренне, иначе бы Царство Небесное понималось ими поверхностно, не являя им своей подлинной глубины. Но насколько они были от этого еще далеки, показывает возглас Фомы, в котором выражено все их непонимание Иисуса: «Пойдем и мы умрем с ним».
   Фома тоже отправлялся проповедовать Царство Небесное и тоже вернулся окрыленный победой, он тоже исцелял и помогал, но, столкнувшись со смертью Лазаря, которая, похоже, перевернула с ног на голову весь опыт и все представления учеников, он все это в одночасье растерял. В какой-то степени это справедливо. Если Царство Небесное не способно на безграничную помощь, то и его провозвестникам не остается ничего другого, как принять погребение.
   Однако Иисус отнесся к этому пессимисту совершенно спокойно и разделил с ним новое переживание Царства Небесного. Отвечать ему он не стал – зачем пускаться в объяснения с павшими духом, – а просто сделал его свидетелем победы. Фому еще нужно было воспитывать, прежде чем он проникнется истинной верой, и если такое удастся с подобным пессимистом, то это будет свидетельствовать в пользу Царства Небесного.
   Победу – предстоящую победу над смертью – нужно было превратить именно в торжество Царства Небесного. Иисуса к этому подтолкнуло как раз такое поведение его учеников. Только сейчас он, похоже, проникся совершенно ясным пониманием глубокой сути происходящего.

В Вифании

   Два дня длилось путешествие, и все это время они почти не разговаривали о том, зачем направляются в Вифанию, однако каждый из них рассуждал об этом про себя. Для Иисуса то шествие было победоносным, для его же учеников скорее погребальным.
   И вот они в Вифании. Спустя четыре дня после погребения. Дом полон друзей и близких покойного. Время глубочайшей печали и скорби по покойному. Более ужасного состояния на земле не бывает. Нигде врата жизни так наглухо не закрыты, как подле могил, среди скорбящих. Ибо нигде так покорно, так безысходно не склоняют голову перед безграничной властью смерти.
   Чистое безумие верить, будто оплакивающий мертвых голос может и вправду что-то значить для живого Бога. Растрогать он, конечно, способен, спору нет, но чем трогательнее он звучит, тем тяжелее нас придавливает к земле всемогущая смерть, все больше отдаляя от Бога жизни. Нигде слово Божье о жизни не воспринимается с таким трудом, как перед лицом могилы. И тут Иисус понял, что сейчас ему предстоит совершить неслыханный прорыв в Царство Небесное. Позади печальные апостолы, полные возвышенных мыслей об умершем, о том блаженстве, которое ждет его на небе, а перед ним – выступившая из толпы скорбящих, стенающих, сострадающих, а в душе совершенно безучастных людей Марфа, сестра умершего.
   «Если бы Ты был здесь, не умер бы брат мой». Стало быть, Марфа понимала суть страдания совершенно неверно. В том числе и страдания Лазаря. Кто знает, чем мы наполняемся в момент расставания с этим миром – светом или тьмой? Если Лазарь правильно воспринял свое страдание, то его смерть была актом смирения, и тогда это победа. А если нет? Тогда получается, что Иисус в своих действиях зависел от душевного состояния умершего?
   И тут Марфа, собравшись с духом и решившись на неслыханное, добавляет: «Но и теперь знаю, что чего Ты попросишь у Бога, даст Тебе Бог». То есть она не довольствуется чувственным миром, в который так легко могут ввергнуть печаль и возвышенные мысли об умершем, обретшем блаженство на небесах.
   «Воскреснет брат твой», – приходит на помощь ей Иисус. Иисусу все понятно. Жизнь победила уже настолько, что теперь, воскресив Лазаря, можно наглядно показать людям, какие плоды приносит скорбь. Пусть и ученики увидят и поймут смысл этой победы.
   Первой ступенью Царства Небесного были исцеление и жизнь ценой всевозможных бед и лишений. «Приблизилось Царство Небесное», – возвестил Отец, и ученики Иисуса с радостью и ликованием несли эту весть повсюду. Но за первой ступенью неизбежно следовала вторая. Готовность Отца прийти к людям требовала от них добровольного повиновения Ему, и общность с Отцом нужно было поддерживать всеми силами своей души, чего бы это ни стоило, – иначе уверенность в Царстве Небесном исчезала. Исцеление слишком легко порождает чувственность, в то время как добровольное страдание приводит к пониманию, а подлинные жизненные силы могут действовать поистине искупительно лишь в том случае, если они будут опираться на такое внутреннее понимание. Спасительные силы Царства Небесного поначалу приходят извне, но затем их нужно внутренне как бы обрести снова, и только тогда они станут поистине драгоценными. Кто способен их развить в себе, тот обретает Царство Небесное, в котором источник жизни вечной. И тогда наступает спасение, освобождение от греха. Ведь ни один человек даже и не подозревает, какие неограниченные возможности у искупления.
   Не будем ставить в вину Марфе, что она запнулась на этой фразе. Воскрешение брата! Потрясающая правда. Он должен воскреснуть? Ах да, «знаю, что воскреснет в воскресение, в последний день».
   Какая удивительная сила заключена в догме! Какой она обладает властью, если с неизбежностью заставляет людей, прикрываясь якобы верой, отступать перед живым Богом. Ничто так не позволяет нам успешно имитировать веру, как вероучительные догматы. До чего же надежно мы и сегодня защищены догмой от вмешательства Бога в нашу жизнь! Мы просто недостижимы для славы Царства Небесного. Тогда догма о воскресении в день последний чуть не отменила воскрешение Лазаря в день настоящий. Горькой иронией в адрес догматизма окрашена эта короткая непримечательная беседа Марфы и Иисуса.
   Но церковь на протяжении всей своей истории поступала именно так, как Марфа. А где же тогда вечная жизнь и воскресение? Их удалось втиснуть в день Страшного суда. Где Царство Небесное? Где-то по ту сторону могилы, недостижимо далеко. Живые лишились воскресения, жизни и Царства Небесного. Вместо них нам предложили скорлупу и выжимки догмы. Иудеи жестоко расправились с Иисусом, это так, и над ними перед взором тысячелетий творится тяжкий суд. Но христиане своими догмами убили Воскресшего, а потому им приходится переносить все тяготы суда: разобщенность, раздоры, смерть духовную – и тоже на глазах тысячелетий.
   Но тогда Иисус это решительно опроверг, сказав Марфе полные жизни слова: «Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет. И всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет вовек. Веришь ли сему?» Вся тайна его и нашего бытия заключена в этом призыве к жизни. Стоило все же сражаться за победу Бога над религией. Это было величайшее сражение, другого такого наша планета не знает. Ряды верующих дрогнули и стали отступать.
   Отступила и Марфа. Она провозглашает еще одну догму, весьма распространенную и всем уже надоевшую, которая вот уже много столетий постоянно вызывает у христиан споры и сеет между ними раздор. С ее помощью они наглухо забаррикадировали Воскресшему путь к людям: «Я верую, что Ты Христос, Сын Божий, грядущий в мир». И тотчас уходит. Трудно предстоять Иисусу, когда говоришь такие ни к чему не обязывающие слова. Впрочем, тогда они, по крайней мере, заключали в себе некое признание. Но когда их уже произносили несчетное число раз и произносят снова… пожалуй, захочется спрятаться от Иисуса подальше!
   Запыхавшись, Марфа бежит к своей сестре: «Учитель здесь и зовет тебя». Как трогательно, что, по ее мнению, еще не все потеряно. Пусть теперь попытается Мария. Она ведь всегда была сильнее духом. А может быть, ей удастся не дрогнуть перед Учителем. Человек ведь живет непоколебимой надеждой. И даже то, что погребено под догмами – осознанно или неосознанно, – стеная, страстно желает пробиться к свету ростками подлинной жизни.
   Но от Марии мы слышим те же слова: «Если бы Ты был здесь…» и т. д. И она разразилась слезами. У каждой могилы слезы начинают литься в один и тот же момент. Можно заранее предсказать, когда они начнутся и когда иссякнут. Они появляются с приходом нового соболезнующего и иссякают, стоит смолкнуть традиционным словам сочувствия. С Марией пришла целая группа плачущих, скорбящих иудеев.
   Учитель разгневался и сам восскорбел духом, увидев могущество смерти, не оставляющей никакой надежды. Как грозный приказ, звучит его вопрос: «Где вы положили его?»
   Его подвели к могиле Лазаря. О, могила, есть ли более ужасное место! Ты вторгаешься даже между Иисусом и его учениками. Откуда взялось бы у тебя это могущество, не черпай ты силы из нашего малодушия и отчаяния. Ты плаксивая пещера нашей потерянности.
   Иисус тоже прослезился. Еще никогда в жизни гнев и боль не сменялись у него так часто. Когда у великих людей истощается сила духа, их одолевают слезы. Точно так же проявляется слабость у малых детей. Естественно, его слезы истолковали неверно. «Смотри, как Он любил его». Новые потоки слез. Иудеи зашептались: «Не мог ли Сей, отверзший очи слепому, сделать, чтобы и этот не умер?»
   Теперь все стали жалеть и Иисуса. Для иного человека нет ничего хуже такой жалости. На Голгофе он окажется победителем, тут ему, пожалуй, можно даже позавидовать. Но нигде он так не был унижаем людьми, как в Вифании, где его жалели враги, посчитавшие, что ему мучительно больно осознавать пределы своих возможностей. И сегодня нас охватывает жалость к нему. Но тогда Иисус был грозным воплощением своего великого бытия.
   «Отнимите камень», – приказывает он. Всех охватил ужас. Тем не менее Марфа ухитряется ему перечить: «Господи! Уже смердит; ибо четыре дня, как он во гробе». Нет худшей тяготы, чем находиться среди своих благочестивых приверженцев.
   Но Иисус уже одержал победу. Он легко преодолевает последние сомнения. «Не сказал ли Я тебе, что, если будешь веровать, увидишь славу Божию?»
   Они отняли камень, и Иисус во всеуслышание возвещает о своей победе: «Отче! Благодарю Тебя, что Ты услышал Меня. Я и знал, что Ты всегда услышишь Меня; но сказал сие для народа, здесь стоящего, чтобы поверили, что Ты послал Меня».
   Лишь прозвучали эти слова, как умерший вышел из гробницы. «Развяжите его, пусть идет». Жизнь одержала победу, победу над учениками, сестрами, смертью и над религией. «Тогда многие из Иудеев, пришедших к Марии и видевших, что сотворил Иисус, уверовали в Него».
   Более великого дня мировая история еще не знала: в нем прообраз зримого вмешательства Царства Небесного в земные дела наперекор всем его врагам и друзьям, в нем начатки победы жизни над смертью.
   Выражаю сочувствие каждому, кто не в силах понять эту великую историю и ее истинное значение, отчего и не верит рассказанному. В тот победоносный день неверующие евреи, как, впрочем, и верующая Марфа, не сильно помешали Иисусу. Придет черед и этой истории, когда все люди убедятся в ее подлинности. Да и кто бы решился сочинить подобную историю! Первые столетия христианства не знают никого, за кем можно было бы признать авторство. Не остается ничего другого, как просто признать ее правдой.

Кризисная ситуация

   От Вифании до Иерусалима путь совсем недолгий. И никто так быстро не пробегает его, как новость. Первыми о ней узнали фарисеи. Теперь в Иисуса уверовали уже многие «иудеи». На карту был поставлен партийный интерес. А что по сравнению с партией тот человек?
   Новая весть долетела и до саддукеев, а от них мигом докатилась до первосвященников. Партийные руководители собрались на совещание. Отныне молчать и пускать все на самотек означало их погибель. Что-то должно было произойти, но что? Тот человек совершает многочисленные знамения. Если мы станем этому потворствовать, то в него уверуют все, и тогда придут римляне отнять у нас страну и людей.
   О священная религиозная политика! Поистине худшего преступления не бывает. И вот мы видим: чинное высокопоставленное собрание, и самые искусные ораторы проникновенно рассуждают о всевозможных страшных последствиях, которые неизбежно поразят и высокочтимое общество. Разумеется, вовсе неважно, полезно ли стране, людям и впредь находиться в этих руках, а может быть, им будет лучше пребывать в руках Иисуса? Выпускать народ из своих рук никак нельзя, это партийная догма и обсуждению не подлежит. Чего доброго, вмешаются римляне, если Иисус завладеет всей страной и станет в ней хозяином. Того, что и римляне в конце концов подчинятся ему, политики не предполагали.
   Страна и люди должны оставаться в наших руках, в этом фарисеи и саддукеи были до умиления единодушны. Но что касается остального, то бушевали немалые страсти. Никогда еще высокочтимый председатель, первосвященник Каиафа, не обрушивался на уважаемое собрание столь грубо: «Вы ничего не знаете, и не подумаете, что лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб». Весьма примечательно. Похоже по прошествии многих столетий первосвященник вновь изрек пророчество, слово Божье. Вспомним, с какими церемониями в ветхозаветные времена избирали первосвященника, от которого ожидали услышать слово Божье. Но никому из них произнести такое слово не удалось. Все, что на протяжении столетий иудейской истории приходилось говорить Богу, передавали, минуя священников, пророки. Но в данном случае первосвященник действительно пророчествовал. В последний раз. Ибо он призвал ни к чему иному, как к убийству. Первосвященство, давным-давно умершее, сейчас исторгло свою смерть и стало причиной убийства. До чего же ужасен Божий суд!
   С этого часа судьба Иисуса решена окончательно и бесповоротно, приговор был оглашен. И вот что примечательно: Иисус стал жертвой религии! Римская власть явилась не более чем палачом, но подлинной, хотя и скрытой причиной его смерти была именно религия. Вот он – самый явный признак потерянности человечества. Никто не вправе быть выше религии. Если все же кому-то суждено возвыситься над ней и установить непосредственную связь с Отцом, тот опасен для общества, поскольку он разрушает господствующие системы. Тот должен умереть.
   Как поступит Иисус? Если бы мы этого не знали, то стали бы, затаив дыхание, с напряжением ожидать, какую же позицию он займет. Против своей воли Иисус в их власти не окажется, но решится ли он на это?

Триумфальное шествие

   Чего же достиг Иисус своей победой в Вифании? С одной стороны, кучка людей, способных не только исцелять, но и двигаться в новые области жизни, а с другой – полная ясность сложившейся ситуации, яснее некуда.
   Когда у человека и его дела наконец-то появляются очевидные враги или надежные и стойкие друзья, значит дело это – стоящее. Чем сильнее ненависть, тем легче она превращается в любовь. Ибо ненависть пожирает саму себя, и потому она преходяща, но вот любовь, принимая ее, угасающую, не может не длиться вечно. Как же лучше всего ускорить этот внутричеловеческий процесс? Лишь безгранично ему уступая. Единственный способ обуздать ненависть – позволить ей беспрепятственно и безнаказанно извергаться потоком бешеной ярости до тех пор, пока он не иссякнет. Если же ей противиться, то она будет продолжать бушевать дальше, подпитываясь все новыми и новыми поводами. Не встречая сопротивления, ярость неизбежно изнуряет себя и ей естественным образом приходит конец.
   Иисус был первым, кто это понял, но применил по-своему. Величайший знаток человеческой души, он именно таким образом решил воспользоваться своей победой, осмелившись на отважнейший выпад против тех сил, что вызвали помрачение ума у народа. Он не сомневался, что и здесь Сыну Божьему в конце концов воздадут должное.
   Несколько дней он не показывался на людях, и за это время ненависть объединившихся против него собратьев по религии достигла небывалой точки кипения. Приближалась Пасха, праздник всех иудеев. Этот праздник, как никакой другой, более всего подходил для того, чтобы вызвать в народе соответствующие настроения и самому стать центром религиозного энтузиазма. В лагере объединившихся религиозных партий, должно быть, с нетерпением ожидали этого праздника. Надвигалось время великих решений.
   Иисус тоже собирался с мыслями, готовясь к очередной атаке и к новой победе. Вместе со своими учениками он удалился в безмолвие пустыни – нужно было утвердиться на новой, только что открывшейся им ступени Царства Небесного.
   Пока Иисус пребывал в тишине, весь Иерусалим бурлил, мучимый вопросом: придет ли он на праздник? С трепетом и надеждой в душе обсуждали этот вопрос и его друзья, и враги. Придет ли? Друзья только тихо перешептывались, ибо религиозные власти издали приказ: «…что если кто узнает, где Он будет, то объявил бы, дабы взять Его». А что, собственно говоря, в делах Иисуса было достойно смертной казни? Тут ненависть уже давно не могла дать отчета даже самой себе. Она была слепа и брела на ощупь.
   И Иисус пришел. Он появился в Иерусалиме воскресным утром, навечно запечатлевшимся в памяти человечества. Субботу он провел в Вифании. По причине недавних событий она, естественно, и стала местом постоянного проживания Князя Жизни. Тот день прославила вечеря. Ее приготовила Марфа. За столом рядом с Иисусом восседали «умерший» Лазарь и «прокаженный» Симон. Почетные прозвища. Каждое – триумф великого Победителя. Мария с переполненным благодарностью сердцем принесла самое драгоценное, что у нее было – давно сберегаемый дорогой бальзам. Разбив склянку над головой Иисуса, она помазала его тем бальзамом. Дом наполнился благовонным запахом чистого нарда, и весть об этой вечере облетела множество остановившихся в Вифании приезжих, собиравшихся отправиться в Иерусалим на Пасху. На это стоило посмотреть. Другого такого общества за праздничным столом мировая история не знает.
   С восходом солнца в воскресное утро Учитель послал в селение за привязанными там ослицей и молодым ослом. «Они надобны Господу». Но ведь осел чей-то? Крестьянин обычно неохотно расстается с животными. Никто так упорно не держится за свое имущество, как крестьянин. Но стоит вам сказать, что животные нужны Господу, как он тотчас их пошлет. Стало быть, Иисус уже был Господом, коли даже в деревне признавали его таковым. Он и был им на самом деле. Это замечает и животное. На осле прежде не сидел ни один человек. Но ведь это же Иисус, он «Господь». Осел вроде бы для данного случая животное неподходящее. Любой человек, вознамерившийся именно таким образом торжественно въехать в Иерусалим, прежде призадумался бы. Однако если этот человек «Господь», то все в его воле. Въезжающего на гордом коне возвеличивает сам конь, разделивший с всадником свое величие. Но кто въезжает именно так, тот несомненно Господин. Все происходящее в его власти и ничто в сравнении с его величием.
   Иные, подметив необычность ситуации, накинули на спину животного свои одежды. Им хочется хоть что-то отдать Иисусу, но у них больше ничего нет. Другие просто смотрят, и каждый про себя думает: жаль, что мне не удалось этого сделать, и самый усердный расстилает свою одежду хотя бы на дорогу, чтобы путь этот был помягче. Хорошая идея заразительна. Да ведь каждому так же можно выразить свое почтение. И вот уже все расстилают свои одежды на дороге. Так даже самая заброшенная дорога на Востоке почувствовала на себе Господа, несущего всему и всем обновление. У кого лишней одежды не было, тот брал хотя бы молодые пальмовые ветви и раскладывал их на пути Иисуса. Ликование выплескивалось наружу в радостных возгласах: «Осанна Сыну Давидову! Благословен Грядущий во имя Господне! Осанна в вышних». Царство Небесное приблизилось к людям. Спускавшееся в Иерусалим с Масличной горы шествие воспринималось как Царство Небесное.
   Приходящий так – воистину Господь. Подобно ему не приходил еще никто. То не было организованным кем-то обычным ура-ликованием, оно исходило из самых глубин человеческого бытия. Что ж, тот, кто входит так, воистину «Господь», и не по именованию, а по правде.
   Его увидел весь город. Он был наводнен пришедшими на праздник, и потому ликование стало всеобщим. «Кто Сей?» Отцы города уже отправили во все концы соглядатаев. Кому удастся разузнать его местонахождение, обязан немедленно сообщить. И вдруг он пожаловал сам! Что-то он не похож на того, кого выслеживают стражники. На глазах у всех входит в город, и посмотрите, куда он направляется?! Ни много ни мало как в храм, прямо туда, где притаились убийцы. И опять изгнание торговцев, за которым следует всенародный царский прием. Его принимают бедствие и нужда. Слепые, хромые и прочий несчастный народ пришел сюда ради встречи с ним. И все они были им исцелены, прилюдно, на глазах у всех. Так ведь здесь же было само Царство Небесное, и как тут не проявиться силам жизни! Дети вокруг него с ликованием восклицали: «Осанна Сыну Давидову!» Дети быстрее всех различают Царство Небесное, поскольку их чувства не закрыты наглухо условностями цивилизации.
   Опасное слово «Сын Давидов», когда народ выкрикивает его как лозунг! Они видели в нем свое прошлое и будущее. Самая настоящая опасность для страны и людей! Само его упоительное присутствие уже являло собой мир и радость, славу Царства Небесного. И все это посреди храма, в самый разгар полной формализма службы.
   Тут возмущение религиозных деятелей достигло предела. Фарисеи приступили к нему и сказали: «Учитель! Запрети ученикам Твоим».
   «Сказываю вам, что если они умолкнут, то камни возопиют».
   Но больше всего шум, поднятый детьми, возмущал саддукеев. Слыханное ли дело, мешать публичному богослужению! «Слышишь ли, что они говорят?»
   «Да! Разве вы никогда не читали: „из уст младенцев и грудных детей Ты устроил хвалу?“»
   Выходит, Иисус намеревался сотрясти все общество. То было его последнее, самое мощное, открытое обращение к своему народу. Он хотел, чтобы перед всем миром совершилось то, чему не миновать. Кризисная ситуация, вызванная воскрешением Лазаря, обратилась в триумфальное шествие. От обороны он перешел в атаку.
   Вот как Иисус провел первые дни той памятной недели. Каждый вечер он отправлялся в Вифанию, и каждое утро возвращался в город. Иисус ежедневно посещал храм, учил народ и вел там нескончаемые бурные беседы со своими врагами, расставлявшими ему ловушки. Он разговаривал с саддукеями о воскресении, с фарисеями о политике и религии. В конечном счете он сумел высказать свою великую скорбь по фарисеям, саддукеям и их лицемерию, недвусмысленно выражая все новое в виде притчей и пророчеств.
   «Первосвященники же и книжники и старейшины народа искали погубить Его, и не находили, что бы сделать с Ним; потому что весь народ неотступно слушал Его». Ничто так не действует на мракобесов, как заступничество народа. Даже если оно более всего ненавистно.
   И это великое откровение Иисуса не осталось бесследным. В самом обществе произошел раскол, многие в Иисуса уверовали. Даже начальники и знатные люди принимали его сторону, но в этом не признавались, страшась всемогущих фарисеев. Человек высокого положения без нужды не станет с легкостью подвергать себя нападкам проповедующих религиозных фанатиков. Поэтому они себя ничем и не выдавали. Хотя до великого поворота истории было еще далеко, Иисус одержал подлинную победу.

Предательство

   Когда ситуация до предела накалена, достаточно небольшого толчка в том или ином направлении – и происходит переворот. На сей момент Иисус достиг немалого, Царство Небесное явилось всем и одерживало одну победу за другой. И сейчас главным был такой вопрос: признает ли его народ? Если, к примеру, общественное мнение качнется в пользу религиозных партий, то Царство Небесное будет вынуждено, пожалуй, даже удалиться от людей.
   Представители того лагеря, наверное, дрожали от страха, осознавая свое бессилие перед Иисусом, и многие, конечно же, сомневались – удастся ли замышляемое убийство. Такие люди не могут действовать в открытую, поскольку должны постоянно соблюдать внешние приличия. Они его рабы. К тому же Иисус находился под защитой общественного мнения и восторженных народных масс и, по сути, был недосягаем для убийц.
   И тут совершенно неожиданно сникшие враги воспряли – появился предатель, Иуда.
   Он тоже ходил проповедовать Царство Небесное, был со всеми и в Вифании. Что же подвигло несчастного на столь ужасную измену? Может быть, он, подобно Фоме, отчасти утратил веру в Царство Небесное? Неужели даже воскрешение Лазаря не восстановило ее в нем? Или он хотел, как полагали многие, с помощью насилия и принуждения заставить Иисуса сильнее противодействовать господствующим партиям, взяв на себя роль отчаявшегося патриота Царства Небесного?
   Как бы там ни было, но он принял эти жалкие деньги… А может быть, те грязные деньги и стали единственной причиной его падения? Вспомним, как уже в Вифании, во время великолепного пира, он подсчитывал расходы и ужасался ненужному расточительству. А денежный ящик он носил при себе, по-видимому, только потому, что просто присвоил себе такое право, рассчитывая на проценты.
   Царство Небесное есть откровение силы, а не слов и воззрений. Где властвуют его силы, там они побуждают людей либо к добру, либо к злу, но безучастными к себе не оставляют никого. И, несомненно, народ это уже понял на собственном опыте. Приблизившееся Царство Небесное одним даровало веру и блаженство, другие же приходили в ярость и испытывали ненависть к нему, но безучастным никто не оставался. И уж тем более ученики, ближайшее окружение Иисуса. Кто вставал под его знамена, того, подобно Иисусу, ждали воскресение и жизнь. Кто таким же образом отдавал предпочтение маммоне, в том неизбежно пробуждались и нарастали ненависть и враждебность к Иисусу. Тот в конце концов одобрял и убийство Иисуса. Подлость и низость присущи маммоне. Богатство способно запачкать грязью всех, кто ему поклоняется, всех без исключения. Служить ему безнаказанно невозможно. Обстоятельства сложились так, что этот ученик, Иуда, сумел продать своего учителя Иисуса всего лишь за 30 сребреников. Он согласился на столь незначительное вознаграждение, потому что присутствие Господа стало для воспротивившегося ему Иуды просто невыносимо. И он предал Учителя за первую предложенную ему сумму.
   Это и решило исход дела. Противники, должно быть, ликовали от души. У них ведь никогда бы не хватило смелости поднять руку на Иисуса. Но предательство собственным учеником выглядело подтверждением ничтожности дела Иисуса. Разве Учитель не говорил, что учеников его будут узнавать по их поступкам? И вот его же ученик добровольно продал своего Учителя.
   Одним ударом религиозная партия победила на всем фронте. Если такое творится в ближайшем окружении Иисуса, то, выходит, дело его вовсе не истинно, и даже самому последнему глупцу это станет ясно. Любой услышавший о случившемся – а в Иерусалиме ничего не скроешь – наверняка потеряет к Иисусу всякое доверие. Если его теперь по распоряжению свыше арестовать, пользуясь всеобщим замешательством, можно уже не опасаться возмущения толпы, люди не кинутся защищать Иисуса. Также не следует сбрасывать со счетов и укоренившееся в народе почтительное отношение к храму, священникам и проповедникам. И вот люди, собравшиеся праздновать приближавшуюся Пасху, застыли в полном молчании, парализованные ужасом разочарования.
   Однако причиной тому явился не только Иуда. Было и куда более весомое обстоятельство. У них имелось свое, идеализированное, представление о Царстве Небесном, не такое, как у Иисуса. Когда новые силы, проявившиеся в воскрешении Лазаря, стали очевидны и Иисус в тот воскресный день предстал перед ними как «Господь», то все, включая учеников, поверили: вот теперь наконец-то воцарится новый порядок, и в результате мир преобразится.
   Такие могущественные преобразования неизбежно многих попросту раздавят, но без них Царству Небесному не обойтись. Поэтому при всем своем сиянии прийти ему надо было незаметно и осторожно. Надлежало прежде органично слиться с земной жизнью и только потом, как бы изнутри, прорастать во все человеческие отношения, а вовсе не начинать с внешне эффектных дел. Происшедшее в то воскресенье основывалось на внутренней правде, но любой воспротивившийся ей наподобие Иуды мог исказить это великолепие.
   Такая деликатность и величественность правды человеческому уму почти недоступны. В действительности подобная природа Царства Небесного в глазах людей неизбежно становилась его весьма существенным недостатком. Если Царство Небесное не в состоянии справиться с каким-то Иудой, даже здесь предоставляя ненависти полную свободу действий, если оно предпочитает терпеливо ждать, пока любая подлость и низость не изживут себя, неужели тогда оно вообще способно победить все зло мира? Дело Иисуса оказывалось искусственно выращенным тепличным растением. Первая же буря жестокой реальности повалила его. Будь оно действительно силой, то вряд ли оказалось бы поверженным. Тут и самый мужественный человек падет духом. Ни о каком заступничестве народных масс отныне и речи быть не могло.
   Так дело Иисуса в миру потерпело поражение, и именно в тот момент, когда оно находилось на вершине славы. Но сокрытое от людей дело Иисуса не утратило силу, оно просто стало другим. Оно, по-видимому, потребовало к себе более глубокого отношения, и именно эта глубина и поглотила его.
   Однако Иисус все знал наперед. Ничто не могло укрыться от его проницательного взора, и он позволил событиям свершиться. Более гибкого и податливого человека еще не встречалось. Такая жизненная позиция под силу лишь тому, кто твердо знает: что бы ни случилось, победа будет на его стороне.
   Вечером в четверг Иуда пришел в Гефсиманский сад в сопровождении стражников, которые арестовали Иисуса и увели его с собой.
   Вряд ли Иисусу было легко смириться с таким поворотом событий. Всю ситуацию нужно было преодолеть в себе и сделать ее приближением своей победы, превратив явное поражение в очередной великий шаг вперед, который, несмотря на свою необычность, был бы в не меньшей степени исполнен жизни. Но для этого требовалось правильное восприятие происходящего. Леденящий душу страх и смертельный ужас, в который ввергли его надвигающиеся события, свидетельствуют о нем как о Сыне Человеческом и делают его ближе к нам. И Иисус выстоял, в решающий момент сохранив спокойствие. Он, с радостью предчувствуя победу, без колебаний и ожесточения последовал за стражниками, не преминув дружески высказать предателю серьезное предостережение. Это вселяет в нас ликующую уверенность в том, что любые невзгоды и скорби, каких пределов они бы ни достигали, могут быть обращены в победу во благо людей и с помощью людей. Если только удастся все воспринять правильно. Как только вы мысленно обратите скорби в победу, резкий поворот во внешних событиях не заставит себя ждать.

Допрос

   Весть об аресте Иисуса побудила синедрион собраться у Каиафы, первосвященника. Там Иисусу уже был вынесен смертный приговор, теперь предстояло всего лишь, как всегда, придать тому видимость закона. Но все оказалось не так просто.
   Вначале последовали невнятные обвинения свидетелей, основанные на каких-то его двусмысленных высказываниях. Однако общая картина не складывалась. Потом настал черед той самой истории с очищением храма. Он якобы намеревался в три дня построить новый храм. Всем хотелось видеть в этом оскорбление религии. Все же и это, похоже, не произвело особого впечатления на обвинителей, ясно сознававших свою цель. То, что долго обсуждается людьми, утрачивает свое истинное содержание. И тогда смертный приговор не вынесешь.
   И опять всех из затруднительного положения вывел Каиафа. Похоже, он был человек с сильным, резким характером, свойственным настоящим властителям. И позиция его была открытой. Он задал всего лишь один вопрос: «Ты ли Христос, Сын Божий?»
   Трижды в жизни Иисус отвечал на этот вопрос утвердительно. Первый раз в Самарии перед самарянкой, потом – перед учениками, и наконец перед своими врагами на последнем допросе. Христос, Сын живого Бога – как догмат веры, учение и слово – это, конечно, никакого значения не имеет. В первых двух случаях то было откровение радостной, освобождающей истины, событие, затронувшее их душу, которое в тот же момент преобразило слушателей и открыло им глаза. И в последнем случае слова Иисуса имели значение и силу, только если они пробудили бы в них такое же глубокое переживание. Поэтому Иисус и добавил: «…отныне узрите Сына Человеческого». Стало быть, это слово предназначалось не для бездумного повторения и не для религиозных споров, а исключительно для того, чтобы люди прозрели и прониклись его пониманием.
   Как известно, Иисус больше никаких показаний суду не давал. Он тщательно избегал даже видимости того, будто его осуждают за некое учение или, чего доброго, за новую религию. Все, кто когда-либо повторял те слова бездумно или даже пренебрегал ими, не видя в них ничего особенного, несомненно утратили Христа как такового.
   Однако синедрион усмотрел в том заявлении вероучительную формулу, своего рода догму, а к каким последствиям может привести догма, лучше всего показывает именно данная история. Когда ученики и самаряне услышали, что Христос – Сын живого Бога, перед ними приоткрылось Царство Небесное. Но синедрион углядел в этом утверждении некое кредо, что стало причиной ошеломляющей вспышки негодования и ярости. Это и привело к убийству.
   Просто удивительно, что на протяжении всей человеческой истории так легкомысленно относились именно к этим словам Иисуса. Они стали своего рода расхожим выражением, штампом, который во всеуслышание произносили на каждом шагу и предлагали каждому согласиться с ним. Одних этих слов было уже вполне достаточно, чтобы заявить о своем вероисповедании. Более того, за те слова принялась теология и стала их трактовать на свой лад. Однако и тот, кто оставляет их без внимания и не проникается скрытым в них смыслом, тонет в непроглядном мраке. Ничто не приносит нам такого вреда, как религиозные штампы, но наиболее опасен именно этот. Легко понять, почему он обязательно приводит на ложный путь. Как всякое расхожее выражение, он всего лишь абстрактное представление. Ведь никто еще до сих пор не объяснил такие понятия, как «Бог» или хотя бы «Сын». Но их легко уяснить, стоит только ими проникнуться, пережить в себе.
   В данном случае расхожее выражение включило механизм суда. Стоило только Каиафе произнести традиционные слова, как в Библии отыскался текст, утверждавший, что богохульство карается смертью. Его тотчас применили к Иисусу, который в данном случае якобы допустил публичное богохульство. Как известно, с помощью библейских текстов можно обосновать все что угодно. Именно таким образом Христос и был приговорен к смерти. Ветхозаветные установления легли в основу смертного приговора Христу. Ничто не уводит нас от Христа и не восстанавливает против него так, как Ветхий Завет. Каиафа, первосвященник, засвидетельствовал эту истину на все времена.
   Допрашивая Христа, он хотел докопаться до сути его правды. И тут первосвященник, конечно, потерпел полное поражение. Еще он хотел подвести законное основание под свое решение убить Иисуса. А вот это оказалось проще простого.
   Весь синедрион, как саддукеи, так и фарисеи, проявил трогательное единодушие, согласившись, что Каиафа провел данное дело с блеском. И в прозвучавшем приговоре, с согласия почти всех, ключевыми словами были «богохульство» и «смерть».
   Представители религии осудили Иисуса именно с позиции религии. Конечно, они только подыскивали нужную форму. На самом деле все было давно предрешено. Иисус не вписывался ни в одну религию, ибо он стал избавителем от всех религий, возродившим прямой путь к Отцу.

Приговор

   К смерти-то религиозные начальники приговорить могли, но все их смертные приговоры оставались пустыми словами до утверждения их государственной властью. Теперь, стало быть, надлежало римскому прокуратору рассмотреть обвинение. Это последовало незамедлительно после допроса у Каиафы. Нужно было воспользоваться молчанием народа, что оказалось весьма кстати, и действовать как можно быстрее. Ранним утром следующего дня Иисус предстал перед Пилатом.
   Но вот незадача! Иисуса обвиняли в богохульстве – на этом и основывался приговор. Прийти с таким приговором к Пилату, значило услышать от него удивленный вопрос: скажите, а какой, собственно, бог был оскорблен? Образованным римлянам того времени не было никакого дела до сотен богов, которых почитали в различных уголках их империи! До чего же наивно прозвучало бы обвинение!
   Срочно принялись придумывать другое, которое показалось бы Пилату более убедительным. Иисус запрещает платить подати. Впрочем, этого они доказать не смогли.
   Он возмущает народ своим учением. Это оказалось клеветой.
   Он объявил себя царем. Подозрение чисто политического характера.
   Однако Иисус действительно называет себя царем истины. Какими странными, должно быть, показались Пилату такие слова! Истина! «Что есть истина?» Истина – это ведь нечто вроде идеи, в сущности ничего не значащие слова. Что может быть безобиднее человека, вознамерившегося стать царем истины! «Я не нахожу в Нем вины», – заявил Пилат.
   Тут ему на ум пришла неплохая мысль, как усмирить разволновавшийся народ: он предложил в качестве компромисса сделать выбор между разбойником и Иисусом. По случаю праздника Пасхи у него было право помиловать одного преступника. Если предоставить им такой выбор, то в решении народа можно будет не сомневаться, и неприятное дело без особых хлопот уладится само собой. Знаменитое римское право, похоже, в провинции не слишком усердно почитали.
   Но хитрость прокуратора оказалась тщетной. Народ в один голос кричал: «Варавву!» Люди кричат все, что от них хотят услышать. Восклицавшие «Осанна!» в страхе умолкли, и в воздухе раздавались лишь громкие голоса тех, кто требовал освободить Варавву. Выходит, отпускать надо было разбойника. С какой жгучей ненавистью религия набрасывается на неугодных ей! Уж лучше оставим в живых разбойника, чем своего же товарища, так же, как и они, стремящегося к высотам духа. Вот она, власть тьмы.
   Все это подействовало и на римского судью. Обвинители Иисуса его попросту перекричали. Такое не редкость и сегодня. Например, на восточных базарах с покупателем или продавцом принято разговаривать на повышенных тонах до тех пор, пока тот не примет желаемого решения. Зато потом выигравший в споре щедро вознаграждает горластых маклеров. То же произошло и с Пилатом. Исход дела решили слова: «Если отпустишь Его, ты не друг кесарю; всякий, делающий себя царем, – противник кесарю». У властителей сего мира обычно на редкость преданные подданные, услужливые, не приученные колебаться. В конце концов, какое дело римскому прокуратору до человеческой жизни – одной больше, одной меньше! Так Иисус был осужден по чисто политическим мотивам.
   Приговорен религией, казнен политикой. До чего же примечательна судьба Иисуса. Впрочем, никто не досаждал тем двум властям так, как Иисус. С точки зрения формальностей это ужасное убийство было юридически обосновано. По существу, не такое уж и несправедливое. Если убийство – эффективный способ устранения противника, значит религия и политика пытались избавиться от Иисуса, поддавшись инстинкту самосохранения.
   Тогда вопрос стоял очень остро. Все решалось именно в эти дни. Иисус ведь, по сути, уже победил, просто еще не воспользовался своей победой. И как только он это сделал бы, то с победой Царства Небесного в Израиле больше не осталось бы места ни религии, ни политике, везде и во всем воцарился бы один Бог. Собравшиеся в этом нисколько не сомневались, чего-чего, а ясности ума данной нации не занимать. Быть или не быть – так стоял вопрос. А представители религиозных и политических структур и не могли поступить иначе, поскольку были искренне убеждены в правильности своих действий. Ослепленные своей правотой нередко совершают самые что ни на есть страшные и подлые поступки.

Победа страдания

   Пилату собственное решение не нравилось, не успокоило оно и ревнителей веры. Спокоен был один Иисус.
   Как только его арестовали, он уже выиграл дело. Синедрион в отчаянии и смятении ощупью искал законные основания для совершения задуманного, отчего охотно позволил Каиафе перехватить инициативу. Иисус безмолвно и отрешенно взирал на их неуклюжие поиски выхода из сложившейся ситуации. Он провидчески видел суд правды над всеми своими обвинителями. И в не меньшей степени над Пилатом. Ему Иисус дал необходимые объяснения своего поведения, которые обязан был дать, но более с его уст не сорвалось ни единого слова раскаяния, жалобы, тревоги или угрозы. Весь его облик выражал величественный покой и дружески участливое отношение к людям, взявшим на себя роль его обвинителей и судей. Трудно осуждать таких людей. Ведь, по сути, сила и право судить – на их стороне. Но одно то, что они собрались здесь, уже означает суровый приговор им самим.
   Чем выше вздымалось усердие веры, тем величественнее становились его спокойствие и его уверенность. За ним на Голгофу шли женщины. Мужчины разбежались, плакали и рыдали о нем именно женщины. Иисус же утешал их: «Не плачьте обо Мне!» Скоро вам придется куда хуже, вам и вашим детям. Не надо жалеть меня!
   Как бы ни изощрялась злоба, но Иисус давно уже все преодолел. Умеющему страдать не страшны никакие нападки. В страданиях скрыта прекраснейшая тайна человечества, способность стать сильнее всего на свете, обрести единение с Богом. И такое возможно только в страданиях, ибо, именно страдая, человек обнаруживает в себе величайшие силы. Без страданий эта тайна ему никогда не откроется, поскольку лишь они и дают ему возможность испытать такие силы. Но кто выдержал испытания страданиями и победил, тот истинный человек.
   Для того человека страдания страданиями не являются. Разве что вначале, когда они, подобно первому искушению слабостью, проникают в сознание и начинается внутренняя борьба. Иисус выстоял в этой борьбе еще в Гефсиманском саду. Вот когда были настоящие страдания. Но никак не после. После он настолько проникся сознанием своей победы, что наслаждение ею заставило его забыть свою боль и скорбь.
   Его враги явили себя слепыми ревнителями веры, лицемерами, лжецами, а Пилат оказался трусливым инструментом кучки горлохватов, – так кто же одержал верх? Нет, женщины, оплакивайте свою участь, если и вообще нужно плакать.
   Позже, уже на кресте, он вновь осмыслил все происходящее с ним. И тут его охватило чувство сострадания к этим бедным, заблудшим людям, возомнившим себя судьями. Впрочем, особой вины на них и не было, поскольку они грешили в неведении – вот такое он нашел им оправдание. На тех, кто ослеплен ненавистью, гневаться нельзя. Разве можно сердиться на больного лихорадкой? И радость понимания излилась в просьбе к Отцу: «Отче! Прости им». Пусть и на них распространится великая милость Бога к потерянному миру.
   Но спокойствие и уверенность не были результатом его насилия над собой. То была бьющая через край радость осознания победы, подлинное воскресение человека, перенесшего страдания. Поэтому Христос должен был страдать и умереть в славе. Иначе как еще могут проявиться те самые могущественные жизненные силы, которые изначально заложены Богом в каждом человеке?! Победа над страданиями является самой главной тайной Царства Небесного. Скорби хотя и имеют небывалую силу и власть над людьми, но человек оказывается все же сильнее. Это как бы последняя и наивысшая ступень перед Царством Небесным. Добровольное принятие скорбей нужно для того, чтобы в борьбе с ними стать победителем.
   Так, вполне логично, Иисус завершил свой жизненный путь. Он начал с облегчения страданий и избавления от них, его посланники лечили и утешали людей, сам же он закончил собственную жизнь, добровольно приняв тяжкие страдания и явив всем свою внутреннюю победу над ними. В итоге, начав с исцеления болезней, он пришел к воскресению из смерти. Иисус первый и чуть ли не последний, кто понял значение именно добровольных страданий, доказав свою правоту собственной жизнью. Поэтому на кресте он только казался побежденным, являясь в действительности величайшим победителем.
   Еще несколько слов о его душевном состоянии. Внизу, подле креста, стояли его мать и любимый ученик. Отныне они – мать и сын. Его смерть как бы создаст видимую пустоту, и она должна быть заполнена. И на душе у него спокойно и радостно.
   Рядом с ним на кресте распят еще один бедняга, товарищ по несчастью. Только сейчас у него возникает смутное представление о могуществе Иисуса, и, умирая, он начинает верить в это Царство и безграничную власть того, кто распят на соседнем кресте. «Помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое!» И Иисус обещает ему рай: «…ныне же будешь».
   Он не призывает беднягу к достижению совершенства ради рая, а просто сразу распахивает туда дверь. Долгое и терпеливое самосовершенствование – проявление тьмы. Наше бытие и так уже в Царстве Небесном, совершенствуясь, мы лишь утверждаемся в Царстве, но оно нам дано.
   До чего же близок рай там, где Иисус. Можно сказать, он даже очевиден. Победившему в страданиях все доступно, в том числе и рай. Рай уже здесь и ждет каждого. Как это прекрасно, что первым, кто в него снова вошел, оказался разбойник, заблудшее дитя человеческое, лишенное храма, крещения, религии! А это куда больше, нежели воскрешение Лазаря.
   Того, кто наделяет всех великолепием рая, нельзя считать достойным сострадания. На Голгофе страдания постепенно превратились в величие благодаря мужеству и терпению того, кто оказался сильнее. С этого момента умение быть сильнее – неотъемлемое свойство человека, и рай больше не закрыт ни для него, ни для страдающих подобно ему. И это самое главное. Рядом с Иисусом, Князем победы, разбойник приобщился к жизни вечной, как Лазарь – к жизни земной.
   Так Иисус прошел через все телесные и духовные муки, через все испытания истязаниями и малодушием, пока не воскликнул: «Совершилось!», а затем, покорно склонив голову, предал свой дух в руки Отца. Путь к Отцу был завершен – через страдания.
   Иисус, испытав на себе все силы Царства Небесного, постепенно пришел к убеждению, что страдания и есть те самые последние врата Царства Небесного, которых не избежать. Ему было нелегко покориться всем последствиям такой закономерности. И он, самый храбрый из всех людей, трепетал в страхе, принимая на себя такой груз. Но приняв, он понес его с величайшим напряжением всех своих сил, и каждый шаг был шагом к победе. Она принадлежит ему и по сей день.
   А потому разве можно упрекать того, кто вначале отказывается от страданий и жаждет милостей Царства Небесного? Даже трудно предположить, что некто вообще способен понять тайну страданий, пока не удостоверится в Царстве Небесном во всем его величии и силе. И, наконец, обыкновенному человеку нельзя ставить в вину и то, что он поначалу поддается смятению и страху. Но в то же время теперь путь к Отцу нам хорошо известен, и указал его Иисус, сказавший: «Кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми свой крест, и следуй за Мною».

Заключение

Почему Иисус отдал себя в руки врагов

   Когда мы читаем повествование о последних днях Иисуса в Иерусалиме, у нас неизбежно возникает удручающее впечатление, что все могло и должно было произойти иначе. Такие мысли неизбежно приводят к вопросу: а если бы он не отдал себя добровольно в руки врагов, вероятно, все обернулось бы иначе – и для него самого, и для его дела? Почему же он так поступил?
   Прежде всего Иисусу было свойственно не препятствовать развитию событий и руководствоваться возникающими в каждом конкретном случае обстоятельствами. Как мы видели, все шло своим естественным порядком: за крещением последовало возвещение Царства Небесного. Затем он разослал своих посланников, которые разнесли всему Израилю весть об этом Царстве. Далее произошел тот самый случай с Лазарем, ставший невольной причиной возникновения в Иерусалиме серьезного кризиса, в который он, по сути, и не вмешивался.
   В Иерусалим Иисус вступил в самый решающий момент: Царство Небесное обратилось к народу Израиля с великим вопросом. Не будь он тогда под защитой народа, за ним наверняка бы установили тайную слежку, и избежать ее обычным способом ему вряд ли бы удалось. Но, по-видимому, Иисус не мог не задать такой вопрос, и народ с радостью присоединился к нему. Не их вина, что позже люди подпали под другое влияние. Как бы там ни было, но народные массы уже прониклись пониманием Царства Небесного, причем за удивительно короткое время. Современные исследователи установили, что народ окончательно перешел на его сторону уже через несколько месяцев. Возможно, этот период длился чуть дольше, но в любом случае он был невелик. Краткость всегда отличала Учителя, и, если он считал, что единственной непродолжительной проповеди о Царстве Небесном вполне достаточно, нам остается только признать его правоту, хотя это явно противоречит нашим представлениям о том, как нужно проповедовать и распространять по земле Царство Небесное.
   Позже, как мы видели, духовное возрастание позволило ему глубоко понять смысл пути страданий. Но он был Сыном Человеческим, и посему эта мысль, вначале не более чем предчувствие, постепенно превратилась в ясное убеждение и добровольное самоотречение. Вначале то смутная догадка, проскальзывавшая в его словах, потом уверенность и наконец такая убежденность, что он уже высказывает эту мысль вслух и однажды делает самих учеников свидетелями такого пути страданий, веля им тоже пойти вослед ему. Царство Небесное есть не что иное, как реализация Божественного замысла. Его сущность всегда триедина – царство, сила и слава Божья. Вся задача сводится к тому, чтобы явить это триединство здесь, на земле. Страдания есть следствие искажения замысла Господа, результат хаоса. Гармонии можно достичь только изнутри, с помощью Духа. Принимая страдания добровольно и давая им затем возможность стать плодоносными, мы тем самым раскрываем их примиряющее начало, ту истинную силу, которая обращает в величие и славу все, что прежде было искажено. Вот тогда страдания – путь Царства Небесного.
   Этим путем и шел Иисус. Весь вопрос сводился к тому, чтобы найти способ исцелять гнев и религиозное рвение. Это, по сути, великие и благородные силы, но они неверно используются людьми. Иисус дал на это такой ответ: нужно воспринять обе и позволить им излить до конца свою ярость, пока они не иссякнут. Это и есть страдание, но оно больше не кажется таким тяжким, поскольку человек несет его добровольно – ради собственного же исцеления. Так, ненависть, направленная на Христа, становилась в нем милосердием и состраданием. Ненависть превращалась в нем в Царство Небесное, и в то время как силы его крепли, ненависть постепенно истощалась. И когда все возможности ненависти оказывались исчерпаны, ей не оставалось ничего иного, как признать свое бессилие.
   Стоит только ненависти при всем своем усердии убедиться в собственной слабости, сразу же наступает примирение. До чего же восхитительное действие возымело это на весь народ, принеся ему облегчение, освобождение и умиротворение. Люди тогда находились во власти именно религиозных сил. Но когда они подчинились Иисусу, пусть даже ценой страданий, путь Царству Небесному к народу был открыт навсегда.
   Следовательно, страдания привели Иисуса к победе, и то, что события в Иерусалиме приняли такой оборот, произошло не без его произволения. Все случившееся ознаменовало собой еще один шаг вперед в продвижении Царства Небесного на земле, и, возможно, куда больший, чем мы сегодня себе представляем. В Иисусе враждебные силы превратились в свою противоположность, в гармонию. Он с радостью принял на себя всю жестокость их, чтобы затем вернуть миру как нечто величественное и прекрасное. Любое страдание в жизни есть некое задание, своего рода крик зла о помощи, об освобождении. Кто это поймет, тот охотно пойдет путем страданий и, мужественно преодолев все, с чем ему придется столкнуться, переплавит в себе страдание в гармонию и жизнь. Великое страдание есть жизнь, преисполненная сил и мужества, избежать этого нельзя.
   Страдание сродни самому человеку. Сегодня он живет в постоянном разладе с самим собой. Кто может навести в нашей душе порядок? Лишь тот, кто проявит свое участие настолько, что вытерпит всю нашу враждебность, противопоставив ей лишь свое терпение и любовь. В конце концов мы ощутим жгучий стыд, почувствуем себя побежденными и захотим измениться к лучшему. И тогда сокрытая в нас доброта тотчас обернется благотворной жизнью, несущей людям свет. И это произойдет благодаря тому, что кто-то согласится какое-то время потерпеть нас такими, какие мы есть.
   Любой душевный разлад исцеляется именно так. Такой разлад может стать жизненной силой, способной проявить себя во благо всем. Так приходит на землю Царство Небесное. Так начинал Иисус, и все, кто его понимает, обязаны последовать за ним. Кто же таким путем не пойдет, тот его просто не понял. Но такое понимание, нараставшее медленно даже в Иисусе, уже есть плод Царства Небесного, результат деяний Иисуса во имя жизни и спасения человечества.
   Иисус добровольно предал себя в руки врагов – это естественный результат действия сил Царства Небесного, стремящихся вершить все более великие дела. После воскрешения Лазаря таким делом стало примирение врагов. Остается только спросить, почему же тогда он сделал это сразу, не отложив на более позднее время.
   Наверное, потому, что осознавал свою победу. Если бы Иисус посчитал, что для Царства Небесного полезнее продолжать проповеди, он не сдался бы врагам, а вместе со своими учениками стал проповедовать еще 10… 20… 30 лет. Но, как известно, именно это и малополезно жизни, возвещение Благой вести лишь помогает ощутить благодатность божественных сил, изливающихся на человека. Того, по сути, было уже предостаточно, и Иисус сказал себе: отныне Царство Небесное должно само прокладывать себе дорогу, и ради этого я отдам себя в руки врагов. Проложив однажды дорогу истине, я тем самым позабочусь, чтобы начатое мною дело развивалось беспрепятственно.
   Таким образом, своей смертью Иисус влил новые силы в свою же жизнь и, пожертвовав собой до конца, победил смерть. Эта жертва вовсе не означала завершение существования Иисуса – она стала в сознании людей проявлением его вечной жизни.

Подтвердил ли успех Иисуса его правоту?

   Вначале об успехе нечего было и говорить. Не будем упрекать его учеников в том, что они внутренне оказались не способны так быстро последовать за своим Учителем. Первое время происшедшее им представлялось катастрофой. Путь страданий был выше их разумения, но постепенно его смысл стал выявляться. Новые события, происшедшие с Иисусом, привели их к пониманию не только его пути, но и самого Писания. Библия предстала перед ними в совершенно новом свете, и тому способствовали не столько ее толкования, сколько события, прояснившие эти толкования.
   И тогда мысль о страданиях стала отчетливой и понятной, она нашла свое отражение во всем Новом Завете, особенно в сочинениях Павла, который с несомненной очевидностью подтвердил ее всей своей жизнью. Те Двенадцать так, похоже, до конца и не избавились от своей нерешительности. Сведения о том, что они отправлялись странствовать по миру, проповедуя народам Царство Небесное, не вполне достоверны. Возможно, кому-то из них и пришлось пройти путем страданий, но та ясная и осознанная радость победы, владевшая их Учителем, скорее всего, была им не свойственна.
   Но даже если предположить, что апостолы все же прониклись полным пониманием пути Иисуса и возвестили о нем, общинам он остался чужд и непонятен. Это очевидный факт, и подтверждают его все послания Нового Завета. Люди возрадовались силам Царства Небесного, им хотелось отрады и душевного покоя, но из этого следует, что в их понимании победа была уже достигнута. Пойти дальше путем Иисуса, еще глубже проникнуться его делом, взять на себя роль спасителей мира, на самом деле понести свой крест – вот этого им было не дано. В деяниях Иисуса они видели желание отдельного человека обрести для себя блаженство, а вовсе не стремление взять на себя царскую роль, неся миру спасение и жизнь.
   Так вечная любовь превратилась в духовные устремления каждого отдельно взятого человека. То же происходит и по сей день. В представлении многих современных людей дело Христа на земле сводится к некому мероприятию, обеспечивающему возможность обрести блаженство. Естественно, после смерти. Однако Иисус хотел, чтобы мы здесь, на земле, узрели Бога, Который явил бы Себя миру в царстве, силе и славе. Но люди Иисуса не поняли.
   И чем популярнее становилась такая точка зрения, обозначившаяся уже во времена апостолов, тем заметнее слабели силы Царства Небесного. В итоге осталась лишь духовно-церковная суета, христианская религия с ее священниками и проповедниками, партиями и сектами, которая, в общем, мало чем отличается от иудейской религии того времени. Возможно, какому-то из христианских движений Иисус и близок, но в их деле он явно не участвует.
   Разумеется, путь к отдельным, плененным религией душам для него вовсе не отрезан, как, впрочем, и к любой человеческой душе. Его влияние распространяется не только на христианство, и не только христиане подвластны ему. Павел, пребывая в Коринфе, по собственному признанию, совсем пал духом, и Господь в видении сказал ему: «Не бойся, у Меня много людей в этом городе». А ведь то был целиком и полностью языческий город, и тем не менее в нем уже имелись его люди. Возможно, сегодня они есть не только среди христиан, но и среди язычников и магометан.
   Народы и их религии нуждаются в спасении не меньше, чем в свое время Израиль, весь мир.
   Но тогда, пожалуй, возникает вопрос, не слишком ли рано Иисус пожертвовал собой? Ведь его успех, похоже, полностью не признан даже спустя два тысячелетия. Вопрос, конечно, нелепый. Он обусловлен человеческой близорукостью по отношению ко времени. Тысяча лет в Царстве Божьем порой что один день, а за один день иногда может произойти не меньше, чем за тысячу лет.
   Как бы там ни было, нужно проникнуться пониманием Учителя в данном вопросе, иначе нам никогда не пойти по его стопам. Как только у нас это начнет получаться, история продолжит свой ход. Не следует допускать, будто Царство Небесное вовсе остановилось только потому, что Иисус исчез из нашего поля зрения. Возможно, его проявления в нас и прекратились, но сами по себе они как были, так и есть. И перед нами постоянно стоит задача снова воссоединиться с самим Иисусом и вновь ступить именно на тот путь, который он проложил для нас.
   И неважно, что одни люди понимают его неверно, а другим его неправильно истолковали, что целые поколения прошли мимо, так внутренне и не ощутив его, – все это нисколько не умаляет того факта, что Царство Небесное обрело в нем опору на земле. Также остаются прежними наши возможности, права и обязанности вновь воссоединиться с ним в обеих формах проявления Царства Небесного, умножая его силы в борьбе с внешними страданиями и в преодолении внутренних скорбей. Если Иисус тогдашние начатки победы посчитал достаточными, нам ли пытаться утверждать обратное?… Не лучше ли будет отправиться вслед за ним?

По следам Иисуса

   Что прежде всего следует искать? Если с таким вопросом обратиться к ученым, набожным и религиозным людям или даже к философам, то все полученные ответы прозвучат примерно так: влияние Иисуса надо искать в духе, в учении, в идеях, в морали и т. д. Но стоит только обратиться к нашей собственной жизни, отрешась при этом от укоренившихся мнений и домыслов, как сразу получим совсем иной ответ.
   Дважды в самый решающий момент Иисус подсказывал людям Царства Небесного, как надо действовать. Первый раз, научив их молиться, а другой раз, когда прощался с ними, покидая видимый мир. Значимость обоих случаев трудно переоценить. В первом он сам воссоединил их с Царством Небесным, а во втором наделил их самостоятельностью. Но что особенно важно, в обоих случаях Иисус обращал их внимание не на духовное, а на материальное, указывая им на вещественное, самое вещественное в человеческой жизни – на еду и питье. В первом случае это означало: ищите в насущном хлебе общности с Отцом, а во втором: ищите меня в еде и питье, но пытайтесь найти не только мой дух, но и мои плоть и кровь.
   Однако именно этого никто как следует и не искал. Люди принимались размышлять о том, что же понимать под хлебом и что тут следует вымаливать, представляя себе при этом все что угодно. Стоит только вспомнить, что приходится несчастным детям, изучающим катехизис, вдалбливать себе в голову, и тогда «насущный хлеб» покажется понятием весьма растяжимым.
   Вопрос о еде и питье ввергал в споры, не позволяя прийти к единому мнению. В результате каждая партия на свой манер превратила это в некую религиозную церемонию. И еда оказалась абстрактным понятием, уводящим как можно дальше от повседневной действительности в область чисто духовного. Ее превратили в нечто диковинное и привнесли в нее столько заумного, трудного для понимания и сомнительного, что простые люди запутались окончательно.
   Как мы знаем, Иисус всегда начинал с обыденного, естественного, не терпящего отлагательства. В таком случае, нет ли здесь намека на то, что таковыми для человека являются прежде всего еда и питье? Это говорят и наши собственные ощущения. А если к тому же учесть, что он стремился не столько заставить людей размышлять, сколько воодушевить их на практические действия, то его приглашение к эксперименту адресовано каждому человеку на земле.
   В конечном счете это в действительности означает: ищите меня в земном, в материальном. Царство Небесное исцеляет душу именно через тело. Это отрадное свойство Иисус всегда старался наглядно продемонстрировать людям. Возлагая руку на пищу и беря ее под свою защиту и покровительство, он тем самым как бы насыщает наши тела здоровьем. И когда такое удается, исцеление души – неизбежное следствие. Как только мы начинаем обращаться с пищей как с чем-то божественным, все остальное получается само собой. Без пищи немыслима наша жизнь, она – основание, на котором строится вся человеческая деятельность, а посему в ней начало нашей новой общности с Отцом и Христом. Такой общностью нам предстоит наполнить все сферы человеческих отношений. И вовсе не следует вести бессмысленные споры о том, как такое возможно, – нужно просто попробовать.
   Вся библейская история свидетельствует о том же самом. Божественное всегда становилось на такой путь, желая явить себя людям. О патриархах мы уже говорили раньше. Великая спасительная эпоха Моисея ознаменовала свое наступление именно новой пищей, которую дал людям сам Отец, а закончилась запрещением есть все подряд. «Старайтесь не о пище тленной» – Иисус продолжил эту мысль: пища должна быть от Бога. Вначале нужно выстроить все правильно именно в этой области нашей земной жизни. Разумеется, постепенно, но ведь и тело человеческое растет и развивается тоже постепенно.
   Такой опыт Иисуса нас очень вдохновляет. Во всех чисто земных ситуациях он проявлял себя Господом. Начав с вина в Кане, затем накормив тысячи людей, он закончил физическим воскрешением Лазаря, призвав его вновь в реальную, настоящую жизнь. Он не стал утешать его в смерти, подобно тому, как это делает церковь, а просто вернул в земной, материальный мир. И заметив изумление своих учеников, он, взяв хлеб и вино, разделил их между ними и сказал: поступайте так всегда. Это ваш путь, и я вместе с вами. Не ищите меня в религиозных измышлениях, а ищите меня в повседневном, в еде, питье. И тогда я с вами во все дни и до скончания века. Прежде набожные люди, в том числе и Иоанн, искали Отца в постничестве. Иисус же начал со свадьбы. Те, кто был до него, проповедовали, стремясь призвать грешников к покаянию, Иисус же сел вместе с ними за стол.
   Благодаря ему они прониклись ощущением Отца. Грешники, с которыми Иисус всего лишь сидел за столом, обратились и обнаружили бесконечную любовь Бога, которая их искала и нашла.
   И, наконец, расставаясь с учениками и зная, что трапезует с ними в последний раз, он еще раз торжественно подал им хлеб и вино и добавил: поступайте так всегда. Отныне это ваш путь. Вот моя плоть, и я вместе с вами. Все встречи с Воскресшим убеждают нас в серьезности его отношения к этому. Неизменно он заботится о еде для окружающих или же преломляет с ними хлеб. Духовное и вещественное неотделимы друг от друга. И живой Иисус, и сам Отец хотят, чтобы мы их искали и нашли именно в вещественном.
   Естественно, мы не вправе превращать это в религиозные церемонии. Тут нам Иисуса не найти, ведь ритуалы, по сути, нечто вымышленное, не более того. Да и зачем нам все это, пусть такими вещами занимаются люди с духовным образованием. Нам ведь уже указан реальный путь. И его нужно пройти. Одних размышлений и ощущений здесь недостаточно.
   Но как же идти таким путем? Что ж, был бы он нам хорошо известен, такие разговоры не возникали бы. Придется его искать. Это непросто – много мусора нанесли на него столетия. Но тем не менее ежедневно всякому человеку дается некая отправная точка. Если бы каждый, вкушая свой насущный хлеб, хоть немного задумывался об Отце, это уже стало бы большим шагом вперед. И тогда наша пища и заботы о пропитании наполнились бы чем-то новым, были бы одухотворены. Внимание к Отцу устремило бы ввысь нашу жизнь. И это было бы только началом.
   В церемониях нет истории, нет развития, они являют собой нечто завершенное, застывшее и окостеневшее. У Иисуса же только становление и рост, радостное приближение Царства Небесного. Но история Иисуса, начавшись так просто и неприметно, заканчивается ни много ни мало как воскресением человека, когда он уже до самой последней клеточки наполнен божественной жизнью. И здесь она на самом деле не кончается, а только начинается во всей своей безмерности.
   Это великое событие входит в нашу повседневную жизнь, и данный путь становится торным для каждого, но каждый пойдет по нему по-своему, устремляясь ввысь, к совершенству. Каждому еще только предстоит достичь небывалого понимания происходящего с ним, поскольку он окажется вовлечен в поток непрекращающегося становления – тогда ему откроется Царство Небесное. Только так и не иначе. И первые приметы этого нетрудно обнаружить в повседневной жизни.
   Вот где может проявить себя любой глава семейства. До сего времени он думал лишь о том, как заработать на хлеб, что бы под этим ни подразумевалось. Вот если бы он попытался через хлеб проложить в свой дом Божий путь! Что испытали бы тогда все его ближние! Этот путь Иисуса ведет в жилища людей, в их жизнь. Именно там и надлежит каждому ощутить в себе Царство Небесное и увидеть, насколько оно близко и как благоволит нам Господь. Вот отсюда и нужно отправляться дальше, все глубже проникая в существо Царства Небесного, покуда однажды человек не наполнится всеми его силами.

Новый путь

   Каким же представлял себе Иисус тот новый путь, предложенный им людям?
   Во всяком случае, его новизна вначале оставалась практически незамеченной. Иисус надеялся, что у него появятся последователи, которые, кем бы они ни были и чем бы ни занимались, будут всегда думать в первую очередь о Царстве Небесном, поскольку их сердца переполнены тоской по нему. Ими неотступно владеют те самые три желания, отчего они везде и во всем ищут возможности прикоснуться к сущности Отца.
   Нетрудно понять и то, какую пользу это принесет миру. Если повсюду, в каждом сословии, в каждой сфере человеческой деятельности найдется хотя бы по одному человеку, ищущему близости с Отцом, то сколько блага принесет он всем окружающим! Поэтому Иисус вовсе не намеревался скрыться от мира, наоборот, он стремился к общению с ним любыми разумными способами, используя для этого всякий удобный случай, но непременно ощущал при этом в душе свою принадлежность к Царству Небесному. Выходит, для мира нет ничего благодатнее, если в нем всегда присутствует некто, чувствующий свою принадлежность к Отцу. Разумеется, он не вправе просто присутствовать в роли миссионера, с угрюмым лицом произносящего назидания. Напротив, от него должно исходить дружеское расположение к нам Царства Небесного, принадлежащего всем без исключения и не отдающего предпочтения никому, за исключением того, кто, будучи благороднейшим из всех, умеет быть всем слугой.
   Руководствуясь этим, по сути, и не определишь, кто принадлежит к Царству Небесному, а кто нет. Все последователи Иисуса должны принадлежать Царству. Тут нет никаких явных примет, чего-то разрешенного или недозволенного, предписанных или, наоборот, недопустимых свойств. Но не все в каждый момент действительно живут в Царстве Небесном. Его реальность заключается в неком скрытом бытии, рассуждать о котором людям просто не дано. А посему Царство Небесное никогда не станет партийным делом, у него ведь нет ни отличительных признаков, ни собственного учения, ни списков членов – совершенно никаких формальностей. Но рано или поздно каждого принадлежащего ему человека будут узнавать по реальным его поступкам, а вовсе не по его словам. Ибо религиозная шумиха и деланная суета Царству Небесному совершенно чужды. Оно распространяется само по себе – сиянием нового бытия и присущими ему силами.
   Царство Небесное подобно соли, которая полностью исчезает, оказав должное воздействие, и, став невидимой, сообщает кушанью приятный вкус. И там, где Царство Небесное, там порча и разложение миру уже не грозят.
   Кто хочет войти в Царство Небесное, тот, подобно строителю, должен прежде углубиться, достигнув скрытой от людских глаз скалы. Долго не будет видно того, что он строит и возводит. И лишь когда в глубине все надежно будет укреплено на прочном основании, тогда его труды станут заметны и наверху. И что бы ни случилось, такой дом устоит. Кто же сразу приступает к возведению стен, не имея прочного основания в недоступной глазу глубине, тот, может, и быстро достигнет видимых результатов, но постройка окажется недолговечной. Стоит только случиться бурям и наводнениям, и она рухнет.
   А многим ли суждено отыскать этот путь Иисуса? Большинству он покажется слишком простым и ничем не примечательным. Вот сойти к народу со стен храма – это совсем другое дело, такое предпочли бы многие, не то что начинать со скучного и прозаичного хлеба насущного – кто такое заметит? И какой тогда в этом толк? К подобному придут немногие. Людям такое несвойственно, им всегда нужно что-то из себя представлять. Царство Небесное для этой цели не годится. Стоит только попытаться проделать с его помощью такой трюк, как оно вмиг исчезнет. Всякая показуха не имеет с ним ничего общего.
   Кто придерживается мнения, что без ритуалов, организаций, ярлыков и прочих знаков различия ему не обойтись или что без них он, по крайней мере, не сможет работать с людьми, тому лучше отказаться от Царства Небесного. Поэтому многие этот путь так и не находят. Не то чтобы он был опасным, тернистым или непреодолимым! Совсем наоборот. Узкий путь всегда проще и приятнее, на нем больше тени и меньше пыли, но и попутчиков на нем мало – ведь многие его не находят.
   Путь, которым идут все, очевиден и нагляден. Это путь религии во всех ее проявлениях, со всеми ее догмами, обрядами и т. д. Вот его-то находят легко, отчего он и такой широкий. Однако широкий путь ведет к погибели – в этом его недостаток. Его выбирают те, кто любит покрасоваться, предпочитает действовать напоказ – значит в ущерб правде, а следовательно, и жизни. Но путь Иисуса, который всегда искренен и правдив, в каждое мгновение наполнен жизнью.
   Прекрасно уже то, что мнение людей нас совершенно не волнует. Иисуса упрекали в том, что он пирует с грешниками, его называли магом, одержимым, богохульником, короче говоря, всеми словами, которыми люди привыкли бросаться. Но это его совсем не задевало, ибо он принадлежал Царству Небесному – вот что было его твердыней. Кто сегодня пошел бы его путем, того отлучили бы от христианской церкви, назвав нечестивцем, сладострастником, безумцем, атеистом и т. п. Поразительно, что подобными оскорблениями осыпают человека, обладающего Царством Небесным. Однако тому нет никакого дела до происходящего; его единственная цель – сохранить свою духовную связь с Отцом.
   Поэтому Иисус ожидает, что его путем всегда будет следовать «малое стадо». Разумеется, под «малым стадом» он вовсе не подразумевал людей, просто желающих однажды в будущем обрести блаженство и спасение. О них и речи нет. Последовавшие за ним уже обрели спасение, и эта истина непреложна на все времена. Лишь религии относят спасение на неопределенное будущее, Иисус же говорит о том, как достичь блаженства и Царства Небесного уже сейчас. Все это у него есть и неудержимо вырывается наружу. Но для него важно и другое – дать блаженство и спасение всему миру. Вот таких людей, которые, достигнув Царства Небесного, хотят поделиться обретенным сокровищем с миром, он и называет своим «стадом». Но их будет все меньше и меньше.
   Однако никакой беды в этом нет. Ведь когда-то был всего один-единственный человек, но, как оказалось, миру больше и не потребовалось. Потом их стало Двенадцать, и тех вполне хватило бы на весь мир, но когда вместо них снова принялся действовать всего лишь один [имеется в виду апостол Павел. – Прим. пер.], то выяснилось, что его вполне достаточно. Стало быть, если Иисус может обойтись «малым стадом», значит, его дело обязательно распространится в мире, значит, Царство Отца устремлено и к малочисленному остатку. Этот остаток служит миру сосудом, вместившим в себя блаженство и Царство Небесное. И стоит только миру почувствовать, насколько драгоценно содержимое этого сосуда, как он тотчас потянется к нему.
   Напротив, людей, которые только поучают или даже творят дела и чудеса, не уставая повторять его имя, Иисус считает прельстителями многих. Почему? Да потому, что действуют они, жонглируя словами Иисуса, вымученно копируя его. Не нужно собирать виноград там, где много шипов, и искать фиги среди колючек. Новый путь исходит из новой природы и внутренне не имеет абсолютно ничего общего с традиционным и общепринятым, он начинается от Отца и к Отцу возвращается.
   Этот путь самый непримечательный, но и самый приятный. Тех, кто хочет им пойти, не может быть много, да и отыскать тот путь нелегко. Отец даст им Царство, по которому они тоскуют и ради которого трудятся. Этих людей никогда не тревожит их малочисленность. Многие все равно этого пути не найдут. Но именно благодаря тем немногим Царство, Сила и Величие станут достоянием большинства, неся спасение и исцеление. Они среди нас и в то же время с нами не сливаются. У них нет никаких отличительных знаков, но их нетрудно узнать. Сами того не осознавая, они источают благодать Царства Небесного. Они не организуют никаких партий и не пишут уставов. У тех людей те же взгляды и убеждения, которые когда-то были у Иисуса Христа. Только такие люди и идут путем, ведущим к Отцу.

Послесловие

   Написать «Путь к Отцу» Генриха Лоцкого побудила книга об Иисусе Фридриха Цюнделя (Friedrich Zűndel). Настоящее издание придерживается третьей редакции этого произведения (1923).
   В написанной им биографии пастора Иоганна Кристофа Блюмгардта (Johann Christoph Blumhardt) Лоцкий отметил: «Цюндель написал три произведения: „Иисус в картинах его жизни“, „Из эпохи апостолов“, „Иоганн Кристоф Блюмгардт“. Они представляют собой лучшее из тех духовных ценностей, которые создали мои современники. Однако все три произведения остались незамеченными. По моим оценкам, они разошлись общим тиражом не более 6-12 тысяч экземпляров. Мое негодование по поводу этого обстоятельства в общем-то и заставило меня взяться за перо, сделав из меня писателя. Я жил мыслью не переиздать эти три книги Цюнделя, а написать их заново. Никому, кроме меня, это было не под силу».
   Утверждение, что Лоцкий заново написал книгу Цюнделя об Иисусе, справедливо лишь с оговорками, если сравнить оба произведения. Вдохновленный книгой об Иисусе Лоцкий, по сути, создал новое произведение, и общее между ними лишь то, что они посвящены одной и той же теме: жизни Иисуса и его отношению к Отцу.
   При этом Лоцкий раскрывает данную тему несколько упрощенно, но освещает ее совершенно по-своему. Если у него лубок, фольклорная картинка, доступная пониманию «народная песня», то у Цюнделя – «Рембрандт», полноценная симфония. А это означает, что тому, кто прочитал как своего рода введение «Путь к Отцу», следовало бы отважиться избрать в качестве следующей более детальную и несколько более сложную книгу об Иисусе, написанную Цюнделем.
   Генрих Лоцкий писал «Путь к Отцу» в период плодотворного сотрудничества с Иоганном Мюллером (Johannes Műller). Если тот в своем произведении делал упор на раскрытие личности Иисуса, то Генрих Лоцкий руководствовался Библией, в частности повествованиями об Иисусе, и старался заставить читателя прочувствовать присутствующее в ней Божественное начало Иисуса. Один подход к данной теме не исключает другой, возможно, они даже прекрасно дополняют друг друга. Если Иоганн Мюллер открывает читателю скрытый смысл слов Нагорной проповеди, то Генрих Лоцкий посвящает его в жизнь и дела Иисуса, описывая одновременно общественно-политические условия того времени и характерное для той эпохи мировоззрение. В результате перед читателем предстают совершенно новые подробности и движущие мотивы событий того времени. «Путь к Отцу» Лоцкого и «Нагорная проповедь» Мюллера, пожалуй, самые главные произведения их обширного творческого наследия.

   Вознесение Христово, 2005
   М. Дрегер, издательство «Райхль»

Генрих Лоцкий Путь к Отцу