Игорь Губерман
Я раб у собственной свободы… (сборник)

Гарики на каждый день

   Посвящается Юлию Китаевичу – любимому другу, автору многих моих стихов

     Утучняется плоть.
     Испаряется пыл.
     Годы вышли
     на медленный ужин.
     И приятно думать,
     что все-таки был
     и кому-то бывал даже нужен.

Как просто отнять у народа свободу:
ее надо просто доверить народу

//-- * * * --//
   Мне Маркса жаль: его наследство
   свалилось в русскую купель:
   здесь цель оправдывала средства,
   и средства обосрали цель.
//-- * * * --//
   Во благо классу-гегемону,
   чтоб неослабно правил он,
   во всякий миг доступен шмону
   отдельно взятый гегемон.
//-- * * * --//
   Слой человека в нас чуть-чуть
   наслоен зыбко и тревожно;
   легко в скотину нас вернуть,
   поднять обратно очень сложно.
//-- * * * --//
   Навеки мы воздвигли монумент
   безумия, крушений и утрат,
   поставив на крови эксперимент,
   принесший негативный результат.
//-- * * * --//
   Я молодых, в остатках сопель,
   боюсь, трясущих жизнь, как грушу:
   в душе темно у них, как в жопе,
   а в жопе – зуд потешить душу.
//-- * * * --//
   Чтоб сохранить себя в природе,
   давя, сминая и дробя,
   страх сам себя воспроизводит,
   растит и кормит сам себя.
//-- * * * --//
   Когда истории сквозняк
   свистит по душам и державам,
   один – ползет в нору слизняк,
   другой – вздувается удавом.
//-- * * * --//
   Добро, не отвергая средства зла,
   по ним и пожинает результаты;
   в раю, где применяется смола,
   архангелы копытны и рогаты.
//-- * * * --//
   Когда клубится страх кромешный
   и тьму пронзает лай погонь,
   благословен любой, посмевший
   не задувать в себе огонь.
//-- * * * --//
   Расхожей фразой обеспечась,
   враждебна жизни и природе,
   при несвободе мразь и нечисть
   свободней в пастыри выходит.
//-- * * * --//
   Свобода, глядя беспристрастно,
   тогда лишь делается нужной,
   когда внутри меня пространство
   обширней камеры наружной.
//-- * * * --//
   По крови проникая до корней,
   пронизывая воздух небосвода,
   неволя растлевает нас сильней,
   чем самая беспутная свобода.
//-- * * * --//
   Нам от дедов сегодня досталась
   равнодушная тень утомления —
   историческая усталость
   бесноватого поколения.
//-- * * * --//
   Дух времени хотя и не воинствен,
   по-прежнему кровав его прибой;
   кончая свою жизнь самоубийством,
   утопии нас тянут за собой.
//-- * * * --//
   Перо и глаз держа в союзе,
   я не напрасно хлеб свой ем:
   Россия – гордиев санузел
   острейших нынешних проблем.
//-- * * * --//
   Боюсь я любых завываний трубы,
   взирая привычно и трезво:
   добро, стервенея в азарте борьбы,
   озляется круто и резво.
//-- * * * --//
   Мне повезло: я знал страну,
   одну-единственную в мире,
   в своем же собственном плену
   в своей живущую квартире.
//-- * * * --//
   Где лгут и себе, и друг другу,
   и память не служит уму,
   история ходит по кругу
   из крови – по грязи – во тьму.
//-- * * * --//
   Любую можно кашу моровую
   затеять с молодежью горлопанской,
   которая Вторую мировую
   уже немного путает с Троянской.
//-- * * * --//
   Цветут махрово и упрямо
   плодов прогресса семена:
   снобизм плебея, чванство хама,
   высокомерие гавна.
//-- * * * --//
   В года растленья, лжи и страха
   узка дозволенная сфера:
   запретны шутки ниже паха
   и размышленья выше хера.
//-- * * * --//
   С историей не близко, но знаком,
   я славу нашу вижу очень ясно:
   мы стали негасимым маяком,
   сияющим по курсу, где опасно.
//-- * * * --//
   Возглавляя партии и классы,
   лидеры вовек не брали в толк,
   что идея, брошенная в массы, —
   это девка, брошенная в полк.
//-- * * * --//
   Привычные, безмолвствуют народы,
   беззвучные горланят петухи;
   мы созданы для счастья и свободы,
   как рыба – для полета и ухи.
//-- * * * --//
   Все социальные системы —
   от иерархии до братства —
   стучатся лбами о проблемы
   свободы, равенства и блядства.
//-- * * * --//
   Назначенная чашу в срок испить,
   Россия – всем в урок и беспокойство —
   распята, как Христос, чтоб искупить
   всеобщий смертный грех переустройства.
//-- * * * --//
   В кромешных ситуациях любых,
   запутанных, тревожных и горячих,
   спокойная уверенность слепых
   кошмарнее растерянности зрячих.
//-- * * * --//
   Что ни век, нам ясней и слышней
   сквозь надрыв либерального воя:
   нет опасней и нету вредней,
   чем свобода совсем без конвоя.
//-- * * * --//
   Нас книга жизни тьмой раздоров
   разъединяет в каждой строчке,
   а те, кто знать не знает споров, —
   те нас ебут поодиночке.
//-- * * * --//
   В нас пульсом бьется у виска
   душевной смуты злая крутость;
   в загуле русском есть тоска,
   легко клонящаяся в лютость.
//-- * * * --//
   Закрыв глаза, прижавши уши,
   считая жизнь за подаяние,
   мы перерыв, когда не душат,
   смакуем как благодеяние.
//-- * * * --//
   Имея сон, еду и труд,
   судьбе и власти не перечат,
   а нас безжалостно ебут,
   за что потом бесплатно лечат.
//-- * * * --//
   Дороги к русскому ненастью
   текли сквозь веру и веселье;
   чем коллективней путь ко счастью,
   тем горше общее похмелье.
//-- * * * --//
   Года неправедных гонений
   сочат незримый сок заразы,
   и в дух грядущих поколений
   ползут глухие метастазы.
//-- * * * --//
   Лично я и раболепен, и жесток,
   и покуда такова моя природа,
   демократия – искусственный цветок,
   неживучий без охраны и ухода.
//-- * * * --//
   Жить и нетрудно, и занятно,
   хотя и мерзостно неслыханно,
   когда в эпохе все понятно
   и все настолько же безвыходно.
//-- * * * --//
   Есть одна загадочная тема,
   к нашим относящаяся душам:
   чем безумней дряхлая система,
   тем опасней враз ее разрушить.
//-- * * * --//
   Уюта и покоя благодать
   простейшим ограничена пределом:
   опасно черным черное назвать,
   а белое назвать опасно белым.
//-- * * * --//
   Судьбы российской злые чары
   с наукой дружат в наши дни,
   умней и тоньше янычары
   и носят штатское они.
//-- * * * --//
   Российский нрав прославлен в мире,
   его исследуют везде,
   он так диковинно обширен,
   что сам тоскует по узде.
//-- * * * --//
   Зима не переходит сразу в лето,
   на реках ледоход весной неистов,
   и рушатся мосты, и помнить это
   полезно для российских оптимистов.
//-- * * * --//
   Мечты, что лелеяли предки,
   до срока питали и нас,
   и жаль, что одни лишь объедки
   от них остаются сейчас.
//-- * * * --//
   У жизни свой, иной оттенок,
   и жизнечувствие свое,
   когда участвует застенок
   во всех явлениях ее.
//-- * * * --//
   Не в силах нас ни смех, ни грех
   свернуть с пути отважного,
   мы строим счастье сразу всех,
   и нам плевать на каждого.
//-- * * * --//
   Окраины, провинции души,
   где мерзость наша, низость и потемки,
   годами ждут момента. А потомки
   потом гадают, как возник фашизм.
//-- * * * --//
   Я боюсь, что там, где тьма клубиста,
   где пружины тайные и входы,
   массовый инстинкт самоубийства
   поит корни дерева свободы.

Среди немыслимых побед цивилизации
мы одиноки, как карась в канализации

//-- * * * --//
   Из нас любой, пока не умер он,
   себя слагает по частям
   из интеллекта, секса, юмора
   и отношения к властям.
//-- * * * --//
   Когда-нибудь, впоследствии, потом,
   но даже в буквари поместят строчку,
   что сделанное скопом и гуртом
   расхлебывает каждый в одиночку.
//-- * * * --//
   С рожденья тягостно раздвоен я,
   мечусь из крайности в конец,
   родная мать моя – гармония,
   а диссонанс – родной отец.
//-- * * * --//
   Между слухов, сказок, мифов,
   просто лжи, легенд и мнений
   мы враждуем жарче скифов
   за несходство заблуждений.
//-- * * * --//
   Кишат стареющие дети,
   у всех трагедия и драма,
   а я гляжу спектакли эти
   и одинок, как хер Адама.
//-- * * * --//
   Не могу эту жизнь продолжать,
   а порвать с ней – мучительно сложно;
   тяжелее всего уезжать
   нам оттуда, где жить невозможно.
//-- * * * --//
   В сердцах кому-нибудь грубя,
   ужасно, вероятно,
   однажды выйти из себя
   и не войти обратно.
//-- * * * --//
   Каждый сам себе – глухие двери,
   сам себе преступник и судья,
   сам себе и Моцарт, и Сальери,
   сам себе и желудь, и свинья.
//-- * * * --//
   У нас пристрастие к словам —
   совсем не прихоть и не мания;
   слова необходимы нам
   для лжи взаимопонимания.
//-- * * * --//
   То наслаждаясь, то скорбя,
   держась пути любого,
   будь сам собой, не то тебя
   посадят за другого.
//-- * * * --//
   По образу и духу своему
   Создатель нас лепил, творя истоки,
   а мы храним подобие Ему
   и, может, потому так одиноки.
//-- * * * --//
   Не прыгай с веком наравне,
   будь человеком;
   не то окажешься в гавне
   совместно с веком.
//-- * * * --//
   Гляжу, не жалуясь, как осенью
   повеял век на пряди белые,
   и вижу с прежним удовольствием
   фортуны ягодицы спелые.
//-- * * * --//
   Не зря ли знаньем бесполезным
   свой дух дремотный мы тревожим?
   В тех, кто заглядывает в бездну,
   она заглядывает тоже.
//-- * * * --//
   Есть много счастья в ясной вере
   с ее тяжелым грузом легким,
   да жаль, что в чистой атмосфере
   невмочь моим тяжелым легким.
//-- * * * --//
   Хотя и сладостен азарт
   по сразу двум идти дорогам,
   нельзя одной колодой карт
   играть и с дьяволом, и с Богом.
//-- * * * --//
   Непросто – думать о высоком,
   паря душой в мирах межзвездных,
   когда вокруг под самым боком
   сопят, грызут и портят воздух.
//-- * * * --//
   Мы делим время и наличность,
   мы делим водку, хлеб, ночлег,
   но чем отчетливее личность,
   тем одиноче человек.
//-- * * * --//
   Вольясь в земного времени поток
   стечением случайных совпадений,
   любой из нас настолько одинок,
   что счастлив от любых соединений.
//-- * * * --//
   И мерзко, и гнусно, и подло,
   и страх, что заразишься свинством,
   а быдло сбивается в кодло
   и счастливо скотским единством.
//-- * * * --//
   Никто из самых близких по неволе
   в мои переживания не вхож,
   храню свои душевные мозоли
   от любящих участливых галош.
//-- * * * --//
   Разлуки свистят у дверей,
   сижу за столом сиротливо,
   ребята шампанских кровей
   становятся бочками пива.
//-- * * * --//
   Возделывая духа огород,
   кряхтит гуманитарная элита,
   издерганная болью за народ
   и сменами мигрени и колита.
//-- * * * --//
   С успехами наук несообразно,
   а ноет – и попробуй заглуши —
   моя неоперабельная язва
   на дне несуществующей души.
//-- * * * --//
   Эта мысль – украденный цветок,
   просто рифма ей не повредит:
   человек совсем не одинок!
   Кто-нибудь всегда за ним следит.
//-- * * * --//
   С душою, раздвоенной, как копыто,
   обеим чужероден я отчизнам —
   еврей, где гоношат антисемиты,
   и русский, где грешат сионанизмом.
//-- * * * --//
   Теснее круг. Все реже встречи.
   Летят утраты и разлуки;
   иных уж нет, а те далече,
   а кто ослаб, выходит в суки.
//-- * * * --//
   Бог техники – иной, чем бог науки;
   искусства бог – иной, чем бог войны;
   и Бог любви слабеющие руки
   над ними простирает с вышины.
//-- * * * --//
   За столькое приходится платить,
   покуда протекает бытие,
   что следует судьбу благодарить
   за случаи, где платишь за свое.
//-- * * * --//
   В наших джунглях, свирепых и каменных,
   не боюсь я злодеев старинных,
   а боюсь я невинных и праведных,
   бескорыстных, святых и невинных.
//-- * * * --//
   Уходят сыновья, задрав хвосты,
   и дочери томятся, дома сидя;
   мы садим семена, растим цветы,
   а после только ягодицы видим.
//-- * * * --//
   Когда кругом кишит бездарность,
   кладя на жизнь свое клише,
   в изгойстве скрыта элитарность,
   весьма полезная душе.
//-- * * * --//
   Мне жаль небосвод этот синий,
   жаль землю и жизни осколки;
   мне страшно, что сытые свиньи
   страшней, чем голодные волки.
//-- * * * --//
   Друзья всегда чуть привередливы.
   И осмеять имеют склонность.
   Друзья всегда чуть надоедливы.
   Как верность и определенность.
//-- * * * --//
   Господь посеял нас, как огород,
   но в зарослях растений, Им растимых,
   мы делимся на множество пород,
   частично вообще не совместимых.
//-- * * * --//
   Живу я одиноко и сутуло,
   друзья поумирали или служат,
   а там, где мне гармония блеснула,
   другие просто жопу обнаружат.
//-- * * * --//
   С моим отъездом шов протянется,
   кромсая прямо по стране
   страну, которая останется,
   и ту, которая во мне.
//-- * * * --//
   Звоните поздней ночью мне, друзья,
   не бойтесь помешать и разбудить;
   кошмарно близок час, когда нельзя
   и некуда нам будет позвонить.
//-- * * * --//
   Я вдруг утратил чувство локтя
   с толпой кишащего народа,
   и худо мне, как ложке дегтя
   должно быть худо в бочке меда.
//-- * * * --//
   На дружеской негромкой сидя тризне,
   я думал, пепел стряхивая в блюдце,
   как часто неудачники по жизни
   в столетиях по смерти остаются.
//-- * * * --//
   Где страсти, где ярость и ужасы,
   где рать ополчилась на рать,
   блажен, в ком достаточно мужества
   на дудочке тихо играть.
//-- * * * --//
   Смешно, как люто гонит нас
   в толкучку гомона и пира
   боязнь остаться лишний раз
   в пустыне собственного мира.
//-- * * * --//
   Разлад отцов с детьми – залог
   тех постоянных изменений,
   в которых что-то ищет Бог,
   играя сменой поколений.
//-- * * * --//
   Свои черты, штрихи и блики
   в душе у каждого и всякого,
   но непостижно разнолики,
   мы одиноки одинаково.
//-- * * * --//
   Меняя цели и названия,
   меняя формы, стили, виды, —
   покуда теплится сознание,
   рабы возводят пирамиды.
//-- * * * --//
   Смешно, когда мужик, цветущий густо,
   с родной державой соли съевший пуд,
   внезапно обнаруживает грустно,
   что, кажется, его давно ебут.
//-- * * * --//
   Блажен, кто в заботе о теле
   всю жизнь положил ради хлеба,
   но небо светлее над теми,
   кто изредка смотрит на небо.
//-- * * * --//
   Свечение души разнообразно,
   незримо, ощутимо и пронзительно;
   душевная отравленность – заразна,
   душевное здоровье – заразительно.
//-- * * * --//
   Уехать. И жить в безопасном тепле.
   И помнить. И мучиться ночью.
   Примерзла душа к этой стылой земле,
   вросла в эту гиблую почву.
//-- * * * --//
   Во всем, что видит или слышит,
   предлог для грусти находя,
   зануда – нечто вроде крыши,
   текущей даже без дождя.
//-- * * * --//
   Друзья мои! Навек вам нежно предан,
   я щедростью душевной вашей взыскан;
   надеюсь, я не буду вами предан,
   и этот долг не будет вами взыскан.
//-- * * * --//
   На нас нисходит с высоты
   от вида птичьего полета
   то счастье сбывшейся мечты,
   то капля жидкого помета.
//-- * * * --//
   Жил человек в эпохе некой,
   твердил с упрямостью свое,
   она убила человека,
   и стал он гордостью ее.
//-- * * * --//
   Нету бедственней в жизни беды,
   чем разлука с любимой сумятицей:
   человек без привычной среды
   очень быстро становится Пятницей.
//-- * * * --//
   Проста нашей психики сложность,
   ничуть не сложнее, чем прежде:
   надежда – важней, чем возможность
   когда-нибудь сбыться надежде.
//-- * * * --//
   Мы – умны, а вы – увы,
   что печально, если
   жопа выше головы,
   если жопа в кресле.

В борьбе за народное дело
я был инородное тело

//-- * * * --//
   В стране рабов, кующих рабство,
   среди блядей, поющих блядство,
   мудрец живет анахоретом,
   по ветру хер держа при этом.
//-- * * * --//
   Как нелегко в один присест,
   колеблясь, даже если прав,
   свою судьбу – туманный текст —
   прочесть, нигде не переврав.
//-- * * * --//
   Себя расточая стихами
   и век промотавши как день,
   я дерзко хватаю руками
   то эхо, то запах, то тень.
//-- * * * --//
   На все происходящее гляжу
   и думаю: огнем оно гори;
   но слишком из себя не выхожу,
   поскольку царство Божие – внутри.
//-- * * * --//
   Прожив полвека день за днем
   и поумнев со дня рождения,
   теперь я легок на подъем
   лишь для совместного падения.
//-- * * * --//
   Красив, умен, слегка сутул,
   набит мировоззрением,
   вчера в себя я заглянул
   и вышел с омерзением.
//-- * * * --//
   В живую жизнь упрямо верил я,
   в простой резон и в мудрость шутки,
   а все высокие материи
   блядям раздаривал на юбки.
//-- * * * --//
   Толстухи, щепки и хромые,
   страшилы, шлюхи и красавицы,
   как параллельные прямые,
   в моей душе пересекаются.
//-- * * * --//
   Я не стыжусь, что ярый скептик
   и на душе не свет, а тьма;
   сомненье – лучший антисептик
   от загнивания ума.
//-- * * * --//
   Будущее вкус не портит мне,
   мне дрожать за будущее лень;
   думать каждый день о черном дне —
   значит делать черным каждый день.
//-- * * * --//
   Мне моя брезгливость дорога,
   мной руководящая давно:
   даже чтобы плюнуть во врага,
   я не набираю в рот гавно.
//-- * * * --//
   Я был везунчик и счастливчик,
   судил и мыслил просвещенно,
   и не один прелестный лифчик
   при мне вздымался учащенно.
//-- * * * --//
   Мой небосвод хрустально ясен
   и полон радужных картин
   не потому, что мир прекрасен,
   а потому, что я – кретин.
//-- * * * --//
   На дворе стоит эпоха,
   а в углу стоит кровать,
   и когда мне с бабой плохо,
   на эпоху мне плевать.
//-- * * * --//
   Я держусь лояльной линии
   с нравом времени крутым;
   лучше быть растленным циником,
   чем подследственным святым.
//-- * * * --//
   В юности ждал я радости
   от суеты и свиста,
   а превращаюсь к старости
   в домосексуалиста.
//-- * * * --//
   Я живу – не придумаешь лучше,
   сам себя подпирая плечом,
   сам себе одинокий попутчик,
   сам с собой не согласный ни в чем.
//-- * * * --//
   Пишу не мерзко, но неровно;
   трудиться лень, а праздность злит.
   Живу с еврейкой полюбовно,
   хотя душой – антисемьит.
//-- * * * --//
   Когда-нибудь я стану знаменит,
   по мне окрестят марку папирос,
   и выяснит лингвист-антисемит,
   что был я прибалтийский эскимос.
//-- * * * --//
   Я оттого люблю лежать
   и в потолок плюю,
   что не хочу судьбе мешать
   кроить судьбу мою.
//-- * * * --//
   Все вечные жиды во мне сидят —
   пророки, вольнодумцы, торгаши —
   и, всласть жестикулируя, галдят
   в потемках неустроенной души.
//-- * * * --//
   Я ни в чем на свете не нуждаюсь,
   не хочу ни почестей, ни славы;
   я своим покоем наслаждаюсь,
   нежным, как в раю после облавы.
//-- * * * --//
   Пока не поставлена клизма,
   я жив и довольно живой;
   коза моего оптимизма
   питается трын-травой.
//-- * * * --//
   С двух концов я жгу свою свечу,
   не жалея плоти и огня,
   чтоб, когда навеки замолчу,
   близким стало скучно без меня.
//-- * * * --//
   Ничем в герои не гожусь —
   ни духом, ни анфасом;
   и лишь одним слегка горжусь —
   что крест несу с приплясом.
//-- * * * --//
   Я к тем, кто краен и неистов,
   утратил прежний интерес:
   чем агрессивней прогрессисты,
   тем безобразнее прогресс.
//-- * * * --//
   Пусть гоношит базар напрасный
   кто видит цель. А я же лично
   укрылся в быт настолько частный,
   что и лица лишен частично.
//-- * * * --//
   Я понял вдруг, что правильно живу,
   что чист и, слава Богу, небездарен,
   по чувству, что во сне и наяву
   за все, что происходит, благодарен.
//-- * * * --//
   Это счастье – дворец возводить на песке,
   не бояться тюрьмы и сумы,
   предаваться любви, отдаваться тоске,
   пировать в эпицентре чумы.
//-- * * * --//
   Мой разум честно сердцу служит,
   всегда шепча, что повезло,
   что все могло намного хуже,
   еще херовей быть могло.
//-- * * * --//
   Живу, ни во что без остатка не веря,
   палю, не жалея, шальную свечу,
   молчу о находке, молчу о потере,
   а пуще всего о надежде молчу.
//-- * * * --//
   Клянусь компотом детства моего
   и старческими грелками клянусь,
   что я не испугаюсь ничего,
   случайно если истины коснусь.
//-- * * * --//
   Что расти с какого-то момента
   мы перестаем – большая жалость:
   мне, возможно, два лишь сантиметра
   до благоразумия осталось.
//-- * * * --//
   В жизненной коллизии любой
   жалостью не суживая веки,
   трудно, наблюдая за собой,
   думать хорошо о человеке.
//-- * * * --//
   Я не верю вранью отпетому
   о просвете во мраке мглистом.
   Я отчаялся. И поэтому
   стал отчаянным оптимистом.
//-- * * * --//
   На всех перепутьях, что пройдены,
   держали, желая мне счастья,
   стальные объятия родины
   и шею мою, и запястья.
//-- * * * --//
   На дереве своей генеалогии
   характер мой отыскивая в предках,
   догадываюсь грустно я, что многие
   качаются в петле на этих ветках.
//-- * * * --//
   Склонен до всего коснуться глазом
   разум неглубокий мой, но дошлый,
   разве что в политику ни разу
   я не влазил глубже, чем подошвой.
//-- * * * --//
   Во всем со всеми наравне,
   как капелька в росе,
   в одном лишь был иной, чем все, —
   я жить не мог в гавне.
//-- * * * --//
   Любому жребий царственный возможен,
   достаточна лишь смелость вжиться в роль,
   где уничтожен – лучше, чем ничтожен,
   унижен – как низложенный король.
//-- * * * --//
   За то, что смех во мне преобладает
   над разумом средь жизненных баталий,
   фортуна меня щедро награждает
   обратной стороной своих медалей.
//-- * * * --//
   Замкнуто, светло и беспечально
   я витаю в собственном дыму;
   общей цепью скованный случайно,
   лишь сосед я веку своему.
//-- * * * --//
   В этом странном окаянстве —
   как живу я? Чем дышу?
   Шум и хам царят в пространстве,
   шумный хам и хамский шум.
//-- * * * --//
   В эту жизнь я пришел не затем,
   чтобы въехать в сенат на коне,
   я доволен сполна уже тем,
   что никто не завидует мне.
//-- * * * --//
   Отнюдь я не был манекен,
   однако не был и в балете;
   я тот никто, кто был никем,
   и очень был доволен этим.
//-- * * * --//
   Есть мечта у меня, беречь
   буду крепость ее настоя:
   когда вновь будут книги жечь,
   пусть мою огня удостоят.
//-- * * * --//
   Что стал я пролетарием – горжусь;
   без устали, без отдыха, без фальши
   стараюсь, напрягаюсь и тружусь,
   как юный лейтенант – на генеральше.
//-- * * * --//
   Средь шумной жизненной пустыни,
   где страсть, и гонор, и борение,
   во мне достаточно гордыни,
   чтобы выдерживать смирение.
//-- * * * --//
   Господь – со мной играет ловко,
   а я – над Ним слегка шучу,
   по вкусу мне моя веревка,
   вот я ногами и сучу.
//-- * * * --//
   Каков он, идеальный мой читатель?
   С отчетливостью вижу я его:
   он скептик, неудачник и мечтатель,
   и жаль, что не читает ничего.
//-- * * * --//
   Всю молодость любил я поезда,
   поэтому тот час мне неизвестен,
   когда моя счастливая звезда
   взошла и не нашла меня на месте.
//-- * * * --//
   Тюрьма была отнюдь не раем,
   но часто думал я, куря,
   что, как известно, Бог – не фраер,
   а значит, я сижу не зря.
//-- * * * --//
   Множеству того, чем грязно время,
   тьме событий, мерзостных и гнусных,
   я легко отыскиваю семя
   в собственных суждениях и чувствах.
//-- * * * --//
   Блуд мировых переустройств
   и бред слияния в экстазе —
   имеют много общих свойств
   со смерчем смыва в унитазе.
//-- * * * --//
   Эпоха, мной за нравственность горда,
   чтоб все об этом ведали везде,
   напишет мое имя навсегда
   на облаке, на ветре, на дожде.
//-- * * * --//
   Куда по смерти душу примут,
   я с Богом торга не веду;
   в раю намного мягче климат,
   но лучше общество в аду.

Семья от бога нам дана, замена счастию она

//-- * * * --//
   Женщиной славно от века
   все, чем прекрасна семья;
   женщина – друг человека,
   даже когда он свинья.
//-- * * * --//
   Тюремщик дельный и толковый,
   жизнь запирает нас надолго,
   смыкая мягкие оковы
   любви, привычности и долга.
//-- * * * --//
   Мужчина – хам, зануда, деспот,
   мучитель, скряга и тупица;
   чтоб это стало нам известно,
   нам просто следует жениться.
//-- * * * --//
   Творец дал женскому лицу
   способность перевоплотиться:
   сперва мы вводим в дом овцу,
   а после терпим от волчицы.
//-- * * * --//
   Съев пуды совместной каши
   и года отдав борьбе,
   всем хорошим в бабах наших
   мы обязаны себе.
//-- * * * --//
   Не судьбы грядущей тучи,
   не трясина будней низких,
   нас всего сильнее мучит
   недалекость наших близких.
//-- * * * --//
   Брожу ли я по уличному шуму,
   ем кашу или моюсь по субботам,
   я вдумчиво обдумываю думу:
   за что меня считают идиотом?
//-- * * * --//
   Я долго жил как холостяк,
   и быт мой был изрядно пуст,
   хотя имел один пустяк:
   свободы запах, цвет и вкус.
//-- * * * --//
   Семья – надежнейшее благо,
   ладья в житейское ненастье,
   и с ней сравнима только влага,
   с которой легче это счастье.
//-- * * * --//
   Не брани меня, подруга,
   отвлекись от суеты,
   все и так едят друг друга,
   а меня еще и ты.
//-- * * * --//
   Чтобы не дать угаснуть роду,
   нам Богом послана жена,
   а в баб чужих по ложке меду
   вливает хитрый сатана.
//-- * * * --//
   Детьми к семье пригвождены,
   мы бережем покой супруги;
   ничто не стоит слез жены,
   кроме объятия подруги.
//-- * * * --//
   Мое счастливое лицо
   не разболтает ничего;
   на пальце я ношу кольцо,
   а шеей – чувствую его.
//-- * * * --//
   Тому, что в семействе трещина,
   всюду одна причина:
   в жене пробудилась женщина,
   в муже уснул мужчина.
//-- * * * --//
   Завел семью. Родились дети.
   Скитаюсь в поисках монет.
   Без женщин жить нельзя на свете,
   а с ними – вовсе жизни нет.
//-- * * * --//
   Если днем осенним и ветреным
   муж уходит, шаркая бодро,
   треугольник зовут равнобедренным,
   невзирая на разные бедра.
//-- * * * --//
   Был холост – снились одалиски,
   вакханки, шлюхи, гейши, киски;
   теперь со мной живет жена,
   а ночью снится тишина.
//-- * * * --//
   Цепям семьи во искупление
   Бог даровал совокупление;
   а холостые, скинув блузки,
   имеют льготу без нагрузки.
//-- * * * --//
   Бойся друга, а не врага —
   не враги нам ставят рога.
//-- * * * --//
   Я по любви попал впросак,
   надев семейные подтяжки,
   но вжился в тягу, как рысак,
   всю жизнь бегущий из упряжки.
//-- * * * --//
   Удачливый и смелый нарушитель
   законности, традиций, тишины,
   судьбы своей решительный вершитель,
   мучительно боюсь я слез жены.
//-- * * * --//
   Бьет полночь. Мы давно уже вдвоем.
   Спит женщина, луною освещаясь.
   Спит женщина. В ней семя спит мое.
   Уже, быть может, в сына превращаясь.
//-- * * * --//
   Еще в нас многое звериным
   осталось в каждом, но великая
   жестокость именно к любимым —
   лишь человека данность дикая.
//-- * * * --//
   Я волоку телегу с бытом
   без напряженья и нытья,
   воспринимая быт омытым
   высоким светом бытия.
//-- * * * --//
   Господь жесток. Зеленых неучей,
   нас обращает в желтых он,
   а стайку нежных тонких девочек —
   в толпу сварливых грузных жен.
//-- * * * --//
   Когда в семейных шумных сварах
   жена бывает неправа,
   об этом позже в мемуарах
   скорбит прозревшая вдова.
//-- * * * --//
   Если рвется глубокая связь,
   боль разрыва врачуется солью.
   Хорошо расставаться, смеясь —
   над собой, над разлукой, над болью.
//-- * * * --//
   Если б не был Создатель наш связан
   милосердием, словно веревкой,
   Вечный Жид мог быть жутко наказан
   сочетанием с Вечной Жидовкой.
//-- * * * --//
   Разве слышит ухо, видит глаз
   этих переломов след и хруст?
   Любящие нас ломают нас
   круче и умелей, чем Прокруст.
//-- * * * --//
   Жалко бабу, когда, счастье губя,
   добиваясь верховодства оплошно,
   подминает мужика под себя,
   и становится ей скучно и тошно.
//-- * * * --//
   Когда взахлеб, всерьез, не в шутку
   гремят семейные баталии,
   то грустно думать, что рассудку
   тайком диктуют гениталии.
//-- * * * --//
   Хвалите, бабы, мужиков:
   мужик за похвалу
   достанет месяц с облаков
   и пыль сметет в углу.
//-- * * * --//
   Где стройность наших женщин? Годы тают,
   и стать у них совсем уже не та;
   зато при каждом шаге исполняют
   они роскошный танец живота.
//-- * * * --//
   Семья – театр, где не случайно
   у всех народов и времен
   вход облегченный чрезвычайно,
   а выход сильно затруднен.
//-- * * * --//
   Закосневшие в семейственной привычке,
   мы хотя воспламеняемся пока,
   но уже похожи пылкостью на спички,
   что горят лишь от чужого коробка.
//-- * * * --//
   Наших женщин зря пугает слух
   про мужских измен неотвратимость,
   очень отвращает нас от шлюх
   с ними говорить необходимость.
//-- * * * --//
   Амур хулиганит с мишенью
   мужских неразумных сердец,
   и стерва, зануда и шельма
   всех раньше идут под венец.
//-- * * * --//
   Сегодня для счастливого супружества
   у женщины должно быть много мужества.
//-- * * * --//
   А Байрон прав, заметив хмуро,
   что мир обязан, как подарку,
   тому, что некогда Лаура
   не вышла замуж за Петрарку.
//-- * * * --//
   В идиллии всех любящих семей,
   где клен не наглядится на рябину,
   жена из женской слабости своей
   увесистую делает дубину.
//-- * * * --//
   Для домашнего климата ровного
   много значит уместное слово,
   и от шепота ночью любовного
   улучшается нрав домового.
//-- * * * --//
   Век за веком слепые промашки
   совершает мужчина, не думая,
   что внутри обаятельной пташки
   может жить крокодильша угрюмая.
//-- * * * --//
   Разбуженный светом, ожившим в окне,
   я вновь натянул одеяло;
   я прерванный сон об измене жене
   хотел досмотреть до финала.
//-- * * * --//
   Любым – державным и келейным
   тиранствам чужд мой организм,
   хотя весьма в быту семейном
   полезным вижу деспотизм.
//-- * * * --//
   Вполне владеть своей женой
   и управлять своим семейством —
   куда труднее, чем страной,
   хотя и мельче по злодействам.
//-- * * * --//
   Цветы. Негромкий гул людей.
   Пустая ложь, что вечно с нами.
   Тупой отзвон слепых гвоздей.
   И тишина. И тьма. И пламя.

Если жизнь излишне деловая,
функция слабеет половая

//-- * * * --//
   Прожив уже почти полвека,
   тьму перепробовав работ,
   я убежден, что человека
   достоин лишь любовный пот.
//-- * * * --//
   За то люблю я разгильдяев,
   блаженных духом, как тюлень,
   что нет меж ними негодяев
   и делать пакости им лень.
//-- * * * --//
   Рассудок, не знававший безрассудства,
   и ум, где шалопайство не с руки,
   и разум, не отзывчивый для чувства, —
   от мудрости безмерно далеки.
//-- * * * --//
   Лишь перед смертью человек
   соображает, кончив путь,
   что слишком короток наш век,
   чтобы спешить куда-нибудь.
//-- * * * --//
   Запетыми в юности песнями,
   другие не слыша никак,
   живет до скончания пенсии
   счастливый и бодрый мудак.
//-- * * * --//
   Поскольку жизнь, верша полет,
   чуть воспарив, – опять в навозе,
   всерьез разумен только тот,
   кто не избыточно серьезен.
//-- * * * --//
   Наш разум лишь смехом полощется
   от глупости, скверны и пакости,
   а смеха лишенное общество
   скудеет в клиническом пафосе.
//-- * * * --//
   Сегодня столь же, сколь вчера,
   земля полна пиров и казней;
   зло обаятельней добра,
   и гибче, и разнообразней.
//-- * * * --//
   Весьма причудлив мир в конторах
   от девяти и до шести;
   бывают жопы, из которых
   и ноги брезгуют расти.
//-- * * * --//
   У скряги прочные запоры,
   у скряги темное окно,
   у скряги вечные запоры —
   он жаден даже на гавно.
//-- * * * --//
   Пути добра с путями зла
   так перепутались веками,
   что и чистейшие дела
   творят грязнейшими руками.
//-- * * * --//
   Господь, лепя людей со скуки,
   бывал порою скуповат,
   и что частично вышли суки,
   он сам отчасти виноват.
//-- * * * --//
   Время наше будет знаменито
   тем, что сотворило страха ради
   новый вариант гермафродита:
   плотью – мужики, а духом – бляди.
//-- * * * --//
   Блажен, кто искренне не слышит
   своей души смятенный стон:
   исполнен сил и счастлив он,
   с годами падая все выше.
//-- * * * --//
   Чуть получше, чуть похуже —
   сыщется водица,
   и не стоит пить из лужи —
   плюнуть пригодится.
//-- * * * --//
   Не стану врагу я желать по вражде
   ночей под тюремным замком,
   но пусть он походит по малой нужде
   то уксусом, то кипятком.
//-- * * * --//
   В кровати, хате и халате
   покой находит обыватель.
   А кто романтик, тот снует
   и в шестеренки хер сует.
//-- * * * --//
   В искушениях всяких и разных
   дух и плоть усмирять ни к чему;
   ничего нет страшней для соблазна,
   чем немедля поддаться ему.
//-- * * * --//
   С тихой грустью художник ропщет,
   что при точно таком же харче
   у коллеги не только толще,
   но еще и гораздо ярче.
//-- * * * --//
   С хорошими людьми я был знаком;
   покуда в Лету замертво не кану,
   ни сукою теперь, ни мудаком
   я им благодаря уже не стану.
//-- * * * --//
   Ко тьме и свету не причастен,
   брезглив ко злу, к добру ленив,
   по часу в день бывал я счастлив,
   тетрадь к сожительству склонив.
//-- * * * --//
   В конторах служат сотни дур,
   бранящих дом, плиту и тряпку;
   у тех, кто служит чересчур,
   перерастает матка – в папку.
//-- * * * --//
   Не суйся запевалой и горнистом,
   но с бодростью и следуй, и веди;
   мужчина быть обязан оптимистом,
   все лучшее имея впереди.
//-- * * * --//
   Я на карьеру, быт и вещи
   не тратил мыслей и трудов,
   я очень баб любил и женщин,
   а также девушек и вдов.
//-- * * * --//
   Есть страсти, коим в восхваление
   ничто нигде никем не сказано;
   я славлю лень – преодоление
   корысти, совести и разума.
//-- * * * --//
   Снегом порошит моя усталость,
   жизнь уже не книга, а страница,
   в сердце – нарастающая жалость
   к тем, кто мельтешит и суетится.
//-- * * * --//
   В советах нету благодати
   и большей частью пользы нет,
   и чем дурак мудаковатей,
   тем он обильней на совет.
//-- * * * --//
   Крутой и трогательно чистый,
   весомо, явственно и внятно
   от нищих духом – дух мясистый
   витает в воздухе приятно.
//-- * * * --//
   Человек без тугой и упрямой
   самовольной повадки в решениях
   постепенно становится дамой,
   искушенной во всех отношениях.
//-- * * * --//
   Саднит на душе, как ожог,
   тоска соучастия в спорах
   с обилием творческих жоп,
   весьма в извержении скорых.
//-- * * * --//
   Наш век легко плодит субъекта
   с холодной згой в очах порочных,
   с мешком гавна и интеллекта
   на двух конечностях непрочных.
//-- * * * --//
   Владыкой мира станет труд,
   когда вино польет из пушек,
   и разом в девственность впадут
   пятнадцать тысяч потаскушек.
//-- * * * --//
   Никуда не уйдя ни на чуть,
   мы все силы кладем на кружение,
   ибо верим не в пройденный путь,
   а в творимое нами движение.
//-- * * * --//
   Ты вечно встревожен, в поту, что в соку,
   торопишься так, словно смерть уже рядом;
   ты, видно, зачат был на полном скаку
   каким-то летящим в ночи конокрадом.
//-- * * * --//
   По ветвям! К бананам! Где успех!
   И престиж! Еще один прыжок!
   Сотни обезьян стремятся вверх,
   и ужасен вид их голых жоп.
//-- * * * --//
   Я уважаю лень за то, что
   в ее бездейственной тиши
   живую мысль питает почва
   моей несуетной души.
//-- * * * --//
   Сказавши, не солгав и не похвастав,
   что страху я не слишком поддаюсь,
   не скрою, что боюсь энтузиастов
   и очень активистов я боюсь.
//-- * * * --//
   Я прожил жизнь как дилетант —
   ни в чем ни знаний, ни системы,
   зато писал я не диктант,
   а сочинение без темы.
//-- * * * --//
   Чтобы вдоволь радости отведать
   и по жизни вольно кочевать,
   надо рано утром пообедать
   и к закату переночевать.
//-- * * * --//
   Гниенье основ – анекдота основа,
   а в нем стало явно видней,
   что в русской комедии много смешного,
   но мало веселого в ней.
//-- * * * --//
   Вкушая бытия густой напиток,
   трясясь по колее, людьми изрытой,
   я понял, что серьезности избыток —
   примета недостаточности скрытой.
//-- * * * --//
   У тех, в ком унылое сердце,
   и мысли – тоскою моренные,
   а если подробней всмотреться,
   у бедных и яйца – вареные.
//-- * * * --//
   О чем хлопочут червяки?
   Чего достигнуть норовят?
   Чтоб жизней их черновики
   в питоны вывели червят.
//-- * * * --//
   Не жалею хмельных промелькнувших годов,
   не стыжусь их шального веселья,
   есть безделье, которое выше трудов,
   есть труды, что позорней безделья.
//-- * * * --//
   Этот тип – начальник, вероятно:
   если он растерян, огорошен,
   если ветер дует непонятно —
   он потеет чем-то нехорошим.
//-- * * * --//
   Подпольно, исподволь, подспудно,
   родясь, как в городе – цветы,
   растут в нас мысли, корчась трудно
   сквозь битый камень суеты.
//-- * * * --//
   Творимое с умом и не шутя
   безделье освежает наши души;
   с утра я лодырь, вечером – лентяй
   и только в промежутке бью баклуши.
//-- * * * --//
   Уже с утра, еще в кровати,
   я говорю несчетный раз,
   что всех на свете виноватей —
   Господь, на труд обрекший нас.
//-- * * * --//
   Как ни туманна эта версия,
   но в жизни каждого из нас
   есть грибоедовская Персия
   и есть мартыновский Кавказ.
//-- * * * --//
   Так привык на виду быть везде,
   за престиж постоянно в ответе,
   что, закрывшись по малой нужде,
   держит хер, как бокал на банкете.
//-- * * * --//
   Лишь тот вполне благочестив,
   кто время попусту не тратил,
   а, смело пояс распустив,
   земной отведал благодати.
//-- * * * --//
   Расчетлив ты, предусмотрителен,
   душе неведомы гримасы,
   ты не дитя живых родителей,
   а комплекс компаса и кассы.
//-- * * * --//
   Чуждаясь и пиров, и женских спален,
   и быта с его мусорными свалками,
   настолько стал стерильно идеален,
   что даже по нужде ходил фиалками.
//-- * * * --//
   О равенстве мы заняты заботами,
   болота и холмы равняем мы;
   холмы, когда уравнены с болотами,
   становятся болотами холмы.
//-- * * * --//
   Живи, покуда жив. Среди потопа,
   которому вот-вот наступит срок,
   поверь – наверняка мелькнет и жопа,
   которую напрасно ты берег.
//-- * * * --//
   Мужчины – безусловный авангард
   всех дивных человеческих затей,
   и жаль, что не умерен их азарт
   ношением и родами детей.
//-- * * * --//
   Так ловко стали пресмыкаться
   сейчас в чиновничьих кругах,
   что могут с легкостью сморкаться
   посредством пальцев на ногах.
//-- * * * --//
   Сколько света от схватки идей,
   сколько свежести в чувственной гамме,
   но насмотришься сук и блядей —
   жирно чавкает грязь под ногами.
//-- * * * --//
   Над злой тоской больниц и тюрем,
   над нашей мышьей суетой,
   дымами труб насквозь прокурен,
   витает вряд ли дух святой.
//-- * * * --//
   Я чужд рассудочным заботам
   и очень счастлив, что таков:
   Бог благосклонен к идиотам
   и обожает мудаков.
//-- * * * --//
   Есть люди – прекрасны их лица,
   и уровень мысли высок,
   но в них вместо крови струится
   горячий желудочный сок.
//-- * * * --//
   Погрязши в тупых ежедневных делах
   и в них находя развлечение,
   заблудшие души в блудливых телах
   теряют свое назначение.
//-- * * * --//
   Очень жаль мне мое поколение,
   обделенное вольной игрой:
   у одних плоскостопо мышление,
   у других – на душе геморрой.
//-- * * * --//
   Пора! Теперь меня благослови
   в путь осени, дождей и листопада,
   от пламени цветенья и любви
   до пепла увяданья и распада.
//-- * * * --//
   Дана лишь тем была недаром
   текучка здешней суеты,
   кто растопил душевным жаром
   хоть каплю вечной мерзоты.
//-- * * * --//
   Мы все умрем. Надежды нет.
   Но смерть потом прольет публично
   на нашу жизнь обратный свет,
   и большинство умрет вторично.

Кто томим духовной жаждой,
тот не жди любви сограждан

//-- * * * --//
   Человек – это тайна, в которой
   замыкается мира картина,
   совмещается фауна с флорой,
   сочетаются дуб и скотина.
//-- * * * --//
   Взрывы – не случайный в мире гость;
   всюду то замедленно, то быстро
   воздух накопляет нашу злость,
   а она – разыскивает искру.
//-- * * * --//
   По странам и векам несется конница,
   которая крушит и подчиняет;
   но двигатель истории – бессонница
   у тех, кто познает и сочиняет.
//-- * * * --//
   На безрассудства и оплошности
   я рад пустить остаток дней,
   но плещет море сытой пошлости
   о берег старости моей.
//-- * * * --//
   Глядя, как играют дети,
   можно быть вполне спокойным,
   что вовек на белом свете
   не пройдут раздор и войны.
//-- * * * --//
   Когда усилия науки
   прольют везде елей и мед,
   по любопытству и со скуки
   все это кто-нибудь взорвет.
//-- * * * --//
   Служа истории внимательно,
   меняет время цену слова;
   сейчас эпоха, где романтика
   звучит, как дудка крысолова.
//-- * * * --//
   Весомы и сильны среда и случай,
   но главное – таинственные гены,
   и как образованием ни мучай,
   от бочек не родятся Диогены.
//-- * * * --//
   Бывают лица – сердце тает,
   настолько форма их чиста,
   и только сверху не хватает
   от фиги нежного листа.
//-- * * * --//
   Душой своей, отзывчивой и чистой,
   других мы одобряем не вполне;
   весьма несимпатична в эгоистах
   к себе любовь сильнее, чем ко мне.
//-- * * * --//
   Когда сидишь в собраньях шумных,
   язык пылает и горит;
   но люди делятся на умных
   и тех, кто много говорит.
//-- * * * --//
   Всегда сильней и выше песенник,
   и легче жить ему на свете,
   в ком веселей и ярче висельник,
   всегда таящийся в поэте.
//-- * * * --//
   Воспев зачатье и агонию
   и путь меж ними в мироздании,
   поэт рожден прозреть гармонию
   в любом и всяком прозябании.
//-- * * * --//
   В стихах моих не музыка живет,
   а шутка, запеченная в банальности,
   ложащаяся грелкой на живот,
   болящий несварением реальности.
//-- * * * --//
   Нельзя не злясь остаться прежним
   урчаще булькающим брюхом,
   когда соседствуешь с мятежным
   смятенно мечущимся духом.
//-- * * * --//
   Жрец величав и строг. Он ключ
   от тайн, творящихся на свете.
   А шут – раскрыт и прост. Как луч,
   животворящий тайны эти.
//-- * * * --//
   Владыка наш – традиция. А в ней —
   свои благословенья и препоны;
   неписаные правила сильней,
   чем самые свирепые законы.
//-- * * * --//
   Несмотря на раздор между нами,
   невзирая, что столько нас разных,
   в обезьянах срослись мы корнями,
   но не все – в человекообразных.
//-- * * * --//
   Бесцветен, благонравен
   и безлик,
   я спрятан в скорлупу
   своей типичности;
   безликость есть
   отсутствие улик
   опасного наличия
   в нас личности.
//-- * * * --//
   Наука наукой, но есть и приметы;
   я твердо приметил сызмальства,
   что в годы надежды плодятся поэты,
   а в пору гниенья – начальство.
//-- * * * --//
   Я повзрослел, когда открыл,
   что можно плакать или злиться,
   но всюду тьма то харь, то рыл,
   а непохожих бьют по лицам.
//-- * * * --//
   Жизнь не обходится без сук,
   в ней суки с нами пополам,
   и если б их не стало вдруг,
   пришлось бы ссучиваться нам.
//-- * * * --//
   Слишком умных жизнь сама
   чешет с двух боков:
   горе им и от ума,
   и от мудаков.
//-- * * * --//
   Талант и слеп, и слишком тонок,
   чтоб жизнь осилить самому,
   и хам, стяжатель и подонок
   всегда сопутствуют ему.
//-- * * * --//
   Когда густеют грязь и мрак
   и всюду крик: «Лови!»,
   товарищ мой, не будь дурак,
   но смело им слыви.
//-- * * * --//
   В эпоху страхов, сыска, рвения —
   храни надменность безмятежности;
   веревки самосохранения
   нам трут и душу, и промежности.
//-- * * * --//
   Чтоб выжить и прожить на этом свете,
   пока земля не свихнута с оси,
   держи себя на тройственном запрете:
   не бойся, не надейся, не проси.
//-- * * * --//
   Добро уныло и занудливо,
   и постный вид, и ходит боком,
   а зло обильно и причудливо,
   со вкусом, запахом и соком.
//-- * * * --//
   Пугаясь резких поворотов,
   он жил и мыслил прямиком,
   и даже в школе идиотов
   его считали мудаком.
//-- * * * --//
   Чтобы плесень сытой скудости
   не ползла цвести в твой дом —
   из пруда житейской мудрости
   черпай только решетом.
//-- * * * --//
   Определениям поэзии
   спокон веков потерян счет,
   она сечет сердца, как лезвие,
   а кровь у автора течет.
//-- * * * --//
   Сколь часто тот, чей разум выше,
   то прозябал, то просто чах,
   имея звук намного тише,
   чем если жопа на плечах.
//-- * * * --//
   Устройство мироздания жестоко
   По прихоти божественной свободы:
   убийствами поэтов и пророков
   к их духу причащаются народы.
//-- * * * --//
   В цветном разноголосом хороводе,
   в мелькании различий и примет
   есть люди, от которых свет исходит,
   и люди, поглощающие свет.
//-- * * * --//
   Есть люди: величава и чиста
   их личность, когда немы их уста;
   но только растворят они уста,
   на ум приходят срамные места.
//-- * * * --//
   Люби своих друзей, но не греши,
   хваля их чересчур или зазря;
   не сами по себе мы хороши,
   а фону из гавна благодаря.
//-- * * * --//
   Властей пронзительное око
   отнюдь не давит сферы нижние,
   где все, что ярко и глубоко,
   свирепо травят сами ближние.
//-- * * * --//
   Прости, Господь, за сквернословья,
   пошли всех благ моим врагам,
   пускай не будет нездоровья
   ни их копытам, ни рогам.
//-- * * * --//
   Всегда среди чумы и бедствий
   пируют хари вместе с ликами,
   и не смолкает смех в соседстве
   с неумолкающими криками.
//-- * * * --//
   У нищих духом струйка дней
   журчит ровней и без осадка,
   заботы бедности скудней
   богатых трудностей достатка.
//-- * * * --//
   В года кошмаров, столь рутинных,
   что повседневных, словно бублики,
   страшней непуганых кретинов
   одни лишь пуганые умники.
//-- * * * --//
   О чувстве дружбы в рабской доле
   сказал прекрасно сам народ:
   кого ебет чужое горе,
   когда свое невпроворот?
//-- * * * --//
   Наши дороги – простор и шоссе,
   легок житейский завет:
   думай, что хочешь, но делай, как все,
   иначе – ров и кювет.
//-- * * * --//
   Сквозь вековые непогоды
   идет, вершит, берет свое —
   дурак, явление природы,
   загадка замыслов ее.
//-- * * * --//
   Не меряйся сальным затасканным метром
   толпы, возглашающей славу и срам,
   ведь голос толпы, разносящийся ветром,
   сродни испускаемым ею ветрам.
//-- * * * --//
   Кто хоть недолго жил в тюрьме,
   чей хлеб неволей пах,
   те много знают о дерьме
   в душевных погребах.
//-- * * * --//
   Есть индивиды – их участь сурова,
   жизнь их легко увядает;
   камень, не брошенный ими в другого,
   в почках у них оседает.
//-- * * * --//
   Вновь, как поганки в роще мшистой,
   всегда внезапны, как нарывы,
   везде растут марксималисты
   и жаждут жатвы, сея взрывы.
//-- * * * --//
   Всегда и всюду тот, кто странен,
   кто не со всеми наравне,
   нелеп и как бы чужестранен
   в своей родимой стороне.
//-- * * * --//
   Те души, что с рождения хромые,
   врачуются лишь длительным досугом
   в местах, где параллельные прямые
   навек пересекаются друг с другом.
//-- * * * --//
   Чем дряхлый этот раб так удручен?
   Его ведь отпустили? Ну и что же.
   Теперь он на свободу обречен,
   а он уже свободно жить не может.
//-- * * * --//
   Если крепнет в нашей стае
   климат страха и агрессии,
   сразу глупость возрастает
   в гомерической прогрессии.
//-- * * * --//
   Не гаснет путеводная звезда,
   висевшая над разумом и сердцем
   тех первых, кто придумал поезда,
   пошедшие в Дахау и Освенцим.
//-- * * * --//
   Откуда столько псов с кипящей пастью,
   я понял за прожитые полвека:
   есть холод, согревающийся страстью
   охоты на живого человека.
//-- * * * --//
   На людях часто отпечатаны
   истоки, давшие им вырасти;
   есть люди, пламенем зачатые,
   а есть рожденные от сырости.
//-- * * * --//
   Опять стою, понурив плечи,
   не отводя застывших глаз:
   как вкус у смерти безупречен
   в отборе лучших среди нас!

Увы, но истина – блудница,
ни с кем ей долго не лежится

//-- * * * --//
   Цель жизни пониманью не дана
   и недоступна мысли скоротечной;
   даны лишь краски, звуки, письмена
   и утоленье смутности сердечной.
//-- * * * --//
   Я охладел к научным книжкам
   не потому, что стал ленив;
   ученья корень горек слишком,
   а плод, как правило, червив.
//-- * * * --//
   Вырастили вместе свет и мрак
   атомного взрыва шампиньон;
   Богу сатана совсем не враг,
   а соавтор, друг и компаньон.
//-- * * * --//
   В цинично-ханжеском столетии
   на всем цена и всюду сцена.
   Но дом. Но женщина. Но дети.
   Но запах сохнущего сена.
//-- * * * --//
   Укрывшись лозунгом и флагом,
   не зная лени и сонливости,
   зло покупает нас то благом,
   то пустоцветом справедливости.
//-- * * * --//
   В прошлом были те же соль и мыло,
   хлеб, вино и запах тополей;
   в прошлом только будущее было
   радужней, надежней и светлей.
//-- * * * --//
   Глубокая видна в природе связь,
   основанная Божьей бухгалтерией:
   материя от мысли родилась,
   а мысль – от спекуляции материей.
//-- * * * --//
   Толпа естествоиспытателей
   на тайны жизни пялит взоры,
   а жизнь их шлет к ебене матери
   сквозь их могучие приборы.
//-- * * * --//
   Смешно, как тужатся мыслители —
   то громогласно, то бесшумно —
   забыв, что разум недействителен,
   когда действительность безумна.
//-- * * * --//
   Власть и деньги, успех, революция,
   слава, месть и любви осязаемость —
   все мечты обо что-нибудь бьются,
   и больнее всего – о сбываемость.
//-- * * * --//
   Прошли века, и мы заметили
   природы двойственный урок:
   когда порочны добродетели,
   то добродетелен порок.
//-- * * * --//
   Дай голой правды нам, и только!
   Нагую истину, да-да!
   Но обе, женщины поскольку,
   нагие лучше не всегда.
//-- * * * --//
   Дорога к истине заказана
   не понимающим того,
   что суть не просто глубже разума,
   но вне возможностей его.
//-- * * * --//
   Язык искусства – не залог
   общенья скорого и личного,
   а лишь попытка. Диалог
   немого и косноязычного.
//-- * * * --//
   Чем долее наука отмечает
   познания успехи сумасшедшие,
   тем более колеблясь отвечает,
   куда от нас ушли уже ушедшие.
//-- * * * --//
   По будущему мысленно скитаясь
   и дали различая понемногу,
   я вижу, как старательный китаец
   для негра ставит в Туле синагогу.
//-- * * * --//
   Как сдоба, пышет злоба дня,
   и нет ее прекрасней;
   а год спустя глядишь – херня,
   притом на постном масле.
//-- * * * --//
   Очень дальняя дорога
   всех равняет без различия:
   как бердичевцам до Бога,
   так и Богу до Бердичева.
//-- * * * --//
   Поэзия – нет дела бесполезней
   в житейской деловитой круговерти,
   но все, что не исполнено поэзии,
   бесследно исчезает после смерти.
//-- * * * --//
   Как ни торжествуют зло и свинство,
   а надежды теплятся, упорны:
   мир спасет святое триединство
   образа, гармонии и формы.
//-- * * * --//
   Покой и лень душе немыслимы,
   вся жизнь ее – отдача хлопотам
   по кройке платья голым истинам,
   раздетым разумом и опытом.
//-- * * * --//
   Должно быть, потому на берегу
   топчусь я в недоверии к судьбе,
   что втайне сам себя я берегу
   от разочарования в себе.
//-- * * * --//
   На собственном горбу и на чужом
   я вынянчил понятие простое:
   бессмысленно идти на танк с ножом,
   но если очень хочется, то стоит.
//-- * * * --//
   В духовной жизни я корыстен
   и весь пронизан этим чувством:
   всегда из двух возможных истин
   влекусь я к той, что лучше бюстом.
//-- * * * --//
   Пролагатели новых путей
   и творцы откровений бессмертных
   производят обычно детей
   столь же косных, насколько инертных.
//-- * * * --//
   Бежишь, почти что настигая,
   пыхтишь в одежде лет и знаний,
   хохочет истина нагая,
   колыша смехом облик задний.
//-- * * * --//
   Прекрасна благодушная язвительность,
   с которой в завихрениях истории
   хохочет бесноватая действительность
   над мудрым разумением теории.
//-- * * * --//
   В юности умы неосторожны,
   знания не сковывают гений,
   и лишь по невежеству возможны
   птичии полеты обобщений.
//-- * * * --//
   Добро так часто неуклюже,
   туманно, вяло, половинно,
   что всюду делается хуже,
   и люди зло винят безвинно.
//-- * * * --//
   Навеки в душе моей пятна
   остались как страха посев,
   боюсь я всего, что бесплатно
   и благостно равно для всех.
//-- * * * --//
   Устарел язык Эзопа,
   стал прозрачен, как струя,
   отовсюду светит Зопа
   и не скроешь ни фуя.
//-- * * * --//
   Наш ум и задница – товарищи,
   хоть их союз не симметричен:
   талант нуждается в седалище,
   а жопе разум безразличен.
//-- * * * --//
   Два смысла в жизни – внутренний и внешний,
   у внешнего – дела, семья, успех;
   а внутренний – неясный и нездешний —
   в ответственности каждого за всех.
//-- * * * --//
   Двадцатый век настолько обнажил
   конструкции людской несовершенство,
   что явно и надолго отложил
   надежды на всеобщее блаженство.
//-- * * * --//
   Я чертей из тихого омута
   знаю лично – страшны их лица;
   в самой светлой душе есть комната,
   где кромешная тьма клубится.
//-- * * * --//
   Наездник, не касавшийся коня,
   соитие без общего огня,
   дождями обойденная листва —
   вот ум, когда в нем нету шутовства.
//-- * * * --//
   Подлинное чувство лаконично,
   как пургой обветрившийся куст,
   истинная страсть косноязычна,
   и в постели жалок златоуст.
//-- * * * --//
   Признаться в этом странно мне,
   поскольку мало в этом чести,
   но я с собой наедине
   глупей, чем если с кем-то вместе.
//-- * * * --//
   Духу погубительны условия
   пафоса, почтения, холуйства;
   истинные соки богословия —
   ересь, атеизм и богохульство.
//-- * * * --//
   Только в мерзкой трясине по шею,
   на непрочности зыбкого дна,
   в буднях бедствий, тревог и лишений
   чувство счастья дается сполна.
//-- * * * --//
   Наука в нас изменит все, что нужно,
   и всех усовершенствует вполне,
   мы станем добродетельно и дружно
   блаженствовать – как мухи на гавне.
//-- * * * --//
   Живи и пой. Спешить не надо.
   Природный тонок механизм:
   любое зло – своим же ядом
   свой отравляет организм.
//-- * * * --//
   Нашей творческой мысли затеи
   неразрывны с дыханьем расплаты;
   сотворяют огонь – прометеи,
   применяют огонь – геростраты.
//-- * * * --//
   Вновь закат разметался пожаром —
   это ангел на Божьем дворе
   жжет охапку дневных наших жалоб.
   А ночные он жжет на заре.
//-- * * * --//
   Владыка и кумир вселенской черни
   с чарующей, волшебной простотой
   убил фольклор, отнял досуг вечерний
   и души нам полощет пустотой.
//-- * * * --//
   Высшая у жизни драгоценность —
   дух незатухающих сомнений,
   низменному ближе неизменность,
   Богу – постоянство изменений.
//-- * * * --//
   Мудрость Бога учла заранее
   пользу вечного единения:
   где блаженствует змей познания,
   там свирепствует червь сомнения.
//-- * * * --//
   Сегодня я далек от осуждений
   промчавшейся по веку бури грозной,
   эпоха грандиозных заблуждений
   останется эпохой грандиозной.
//-- * * * --//
   Во всех делах, где ум успешливый
   победу праздновать спешит,
   он ловит грустный и усмешливый
   взгляд затаившейся души.
//-- * * * --//
   Смущает зря крылатая цитата
   юнца, который рифмами влеком:
   поэзия должна быть глуповата,
   но автор быть не должен мудаком.
//-- * * * --//
   На житейских внезапных экзаменах,
   где решенья – крутые и спешные,
   очень часто разумных и праведных
   посрамляют безумцы и грешные.
//-- * * * --//
   Я чужд надменной укоризне,
   весьма прекрасна жизнь того,
   кто обретает смысл жизни
   в напрасных поисках его.
//-- * * * --//
   Слова – лишь символы и знаки
   того ручья с бездонным дном,
   который в нас течет во мраке
   и о совсем журчит ином.
//-- * * * --//
   Растут познания ступени,
   и есть на каждой, как всегда,
   и вечных двигателей тени,
   и призрак Вечного Жида.
//-- * * * --//
   Наш век машину думать наловчил,
   и мысли в ней густеют что ни час;
   век скорости – ходить нас отучил;
   век мысли надвигается на нас.
//-- * * * --//
   Нам глубь веков уже видна
   неразличимою детально,
   и лишь историку дана
   возможность врать документально.
//-- * * * --//
   Чем у идеи вид проворней,
   тем зорче бдительность во мне:
   ведь у идей всегда есть корни,
   а корни могут быть в гавне.
//-- * * * --//
   Всю жизнь готов дробить я камни,
   пока семью кормить пригоден;
   свобода вовсе не нужна мне,
   но надо знать, что я свободен.
//-- * * * --//
   Науку развивая, мы спешим
   к сиянию таких ее вершин,
   что дряхлый мой сосед-гермафродит
   на днях себе такого же родит.
//-- * * * --//
   В толпе прельстительных идей
   и чистых мыслей благородных
   полно пленительных блядей,
   легкодоступных, но бесплодных.
//-- * * * --//
   Нету в этой жизни виноватых,
   тьма находит вдруг на государство,
   и ликуют орды бесноватых,
   и бессильно всякое лекарство.
//-- * * * --//
   Творчеству полезны тупики:
   боли и бессилия ожог
   разуму и страху вопреки
   душу вынуждает на прыжок.
//-- * * * --//
   Мы тревожны, как зябкие зяблики,
   жить уверенно нету в нас сил:
   червь сомнения жил, видно, в яблоке,
   что когда-то Адам надкусил.
//-- * * * --//
   Найдя предлог для диалога:
   – Как Ты сварил такой бульон? —
   спрошу я вежливо у Бога.
   – По пьянке, – грустно скажет Он.
//-- * * * --//
   Уйду навсегда в никуда и нигде,
   а все, что копил и вынашивал,
   на миг отразится в текучей воде
   проточного времени нашего.
//-- * * * --//
   О жизни за гробом забота
   совсем не терзает меня;
   вливаясь в извечное что-то,
   уже это буду не я.

Счастливые всегда потом рыдают,
что вовремя часов не наблюдают

//-- * * * --//
   Когда в глазах темно от книг,
   сажусь делить бутыль с друзьями;
   блаженна жизнь – летящий миг
   между двумя небытиями.
//-- * * * --//
   Я враг дискуссий и собраний
   и в спорах слова не прошу;
   имея истину в кармане,
   в другом закуску я ношу.
//-- * * * --//
   Когда весна, теплом дразня,
   скользит по мне горячим глазом,
   ужасно жаль мне, что нельзя
   залечь на две кровати разом.
//-- * * * --//
   Покуда я у жизни смысла
   искал по книгам днем с огнем,
   вино во мне слегка прокисло
   и стало меньше смысла в нем.
//-- * * * --//
   Зря и глупо иные находят,
   что ученье – пустяк безразличный:
   человек через школу проходит
   из родильного дома – в публичный.
//-- * * * --//
   Не знаю лучших я затей
   среди вселенской тихой грусти,
   чем в полусумраке – детей
   искать в какой-нибудь капусте.
//-- * * * --//
   Дымись, покуда не погас,
   и пусть волнуются придурки —
   когда судьба докурит нас,
   куда швырнет она окурки.
//-- * * * --//
   Из лет, надеждами богатых,
   навстречу ветру и волне
   мы выплываем на фрегатах,
   а доплываем – на бревне.
//-- * * * --//
   Подростки мечтают о буре
   в зеленой наивной мятежности,
   а взрослых влечет к авантюре
   цветение первой несвежести.
//-- * * * --//
   Надо жить наобум, напролом,
   наугад и на ощупь во мгле,
   ибо нынче сидим за столом,
   а назавтра лежим на столе.
//-- * * * --//
   Анахорет и нелюдим
   и боязливец неудачи
   приходит цел и невредим
   к покойной старости собачьей.
//-- * * * --//
   Какое счастье, что вокруг
   живут привольно и просторно
   слова и запах, цвет и звук,
   фактура, линия и форма.
//-- * * * --//
   Все умные задним умом,
   кто бил себя в лоб напоследок,
   печальней грустят о былом,
   чем те, кто и задним не крепок.
//-- * * * --//
   В столетии, насыщенном тревогой,
   живу, от наслаждения урча,
   пугаем то всемирной синагогой,
   то ржавью пролетарского меча.
//-- * * * --//
   Я жизнь люблю, вертящуюся юрко
   в сегодняшнем пространстве и моменте,
   моя живая трепаная шкурка
   милее мне цветов на постаменте.
//-- * * * --//
   По времени скользя и спотыкаясь,
   мы шьемся сквозь минуты и года
   и нежную застенчивую завязь
   доводим до трухлявого плода.
//-- * * * --//
   Час нашей смерти неминуем,
   а потому не позабудь
   себя оставить в чем-нибудь
   умом, руками или хуем.
//-- * * * --//
   С годами тело тяжелей,
   хотя и пьем из меньших кружек,
   и высох напрочь дивный клей,
   которым клеили подружек.
//-- * * * --//
   Ровесник мой, засосан бытом,
   плюет на вешние луга,
   и если бьет когда копытом,
   то только в гневе на рога.
//-- * * * --//
   Гори огнем, покуда молод,
   подругу грей и пей за двух,
   незримо лижет вечный холод
   и тленный член, и пленный дух.
//-- * * * --//
   Кто несуетливо и беспечно
   время проводил и коротал,
   к старости о жизни знает нечто
   большее, чем тот, кто процветал.
//-- * * * --//
   Сложилось нынче на потеху,
   что я, стареющий еврей,
   вдруг отыскал свой ключ к успеху,
   но не нашел к нему дверей.
//-- * * * --//
   Возраст одолев, гляжу я сверху:
   все мираж, иллюзия, химера;
   жизнь моя – возведенная церковь,
   из которой выветрилась вера.
//-- * * * --//
   Не грусти, что мы сохнем, старик,
   мир останется сочным и дерзким;
   всюду слышится девичий крик,
   через миг становящийся женским.
//-- * * * --//
   Деньгами, славой и могуществом
   пренебрегал сей прах и тлен;
   из недвижимого имущества
   имел покойник только член.
//-- * * * --//
   Счет лет ведут календари
   морщинами подруг,
   и мы стареем – изнутри,
   снаружи и вокруг.
//-- * * * --//
   С каждым годом суетней планета,
   с каждым днем кишение быстрее,
   губят вырастающих поэтов
   гонор, гонорар и гонорея.
//-- * * * --//
   В нашем климате, слезном и сопельном,
   исчезает, почти забываемый,
   оптимизм, изумительный опиум,
   из себя самого добываемый.
//-- * * * --//
   Бесплоден, кто в пору цветения
   обидчив, уныл и сердит;
   гниение – форма горения,
   но только ужасно смердит.
//-- * * * --//
   Вот человек. Он всем доволен.
   И тут берет его в тиски
   потребность в горечи и боли,
   и жажда грусти и тоски.
//-- * * * --//
   Люблю апрель – снега прокисли,
   журчит капель, слезой звеня,
   и в голову приходят мысли
   и не находят в ней меня.
//-- * * * --//
   Когда тулуп мой был бараном
   и ублажал младых овечек,
   я тоже спать ложился рано,
   чтобы домой успеть под вечер.
//-- * * * --//
   Не всякий миг пружинит в нас
   готовность к подвигам и бедам,
   и часто мы свой звездный час
   проводим, сидя за обедом.
//-- * * * --//
   Заранее думай о том,
   куда ты спешишь, мельтеша:
   у крепкого задним умом
   и жопа болит, и душа.
//-- * * * --//
   Все лучшее, что делается нами
   весенней созидательной порой,
   творится не тяжелыми трудами,
   а легкою искрящейся игрой.
//-- * * * --//
   О чем ты плачешь, осень бедная?
   Больна душа и пуст карман,
   а на пороге – немочь бледная
   и склеротический туман.
//-- * * * --//
   Взросление – пожизненный урок
   умения творить посильный пир,
   а те, кто не построил свой мирок,
   охотно перестраивают мир.
//-- * * * --//
   Чтобы в этой жизни горемычной
   быть милей удаче вероятной,
   молодость должна быть энергичной,
   старость, по возможности, – опрятной.
//-- * * * --//
   Как счастье ни проси и ни зови,
   подачки его скупы или круты:
   дни творчества, мгновения любви,
   надежды и доверия минуты.
//-- * * * --//
   Мы сами вяжем в узел нити
   узора жизни в мироздании,
   причина множества событий —
   в готовном общем ожидании.
//-- * * * --//
   Чтоб жизнь испепелилась не напрасно,
   не мешкай прожигать ее дотла;
   никто не знает час, когда пространство
   разделит наши души и тела.
//-- * * * --//
   Теперь я понимаю очень ясно,
   и чувствую, и вижу очень зримо:
   неважно, что мгновение прекрасно,
   а важно, что оно неповторимо.
//-- * * * --//
   Счастье – что подвижны ум и тело,
   что спешит удача за невзгодой,
   счастье – осознание предела,
   данного нам веком и природой.
//-- * * * --//
   Такие реки тьмы текут бурливо
   под коркой соблюдаемой морали,
   что вечно есть угроза их разлива
   на площади, мосты и магистрали.
//-- * * * --//
   Любой из нас чертой неровной
   на две личины разделен:
   и каждый – Каин безусловный,
   и в то же время – Авель он.
//-- * * * --//
   Беспечны, покуда безоблачен день,
   мы дорого платим чуть позже за это,
   а тьма, наползая сначала как тень,
   способна сгущаться со скоростью света.
//-- * * * --//
   Наш путь из ниоткуда в никуда —
   такое краткосрочное событие,
   что жизни остается лишь черта
   меж датами прибытия-убытия.
//-- * * * --//
   До пословицы смысла скрытого
   только с опытом доживаешь:
   двух небитых дают за битого,
   ибо битого – хер поймаешь.
//-- * * * --//
   Как молод я был! Как летал я во сне!
   В года эти нету возврата.
   Какие способности спали во мне!
   Проснулись и смылись куда-то.
//-- * * * --//
   Год приходит, и год уходит,
   раздробляясь на брызги дней,
   раньше не было нас в природе,
   и потом нас не будет в ней.
//-- * * * --//
   Везде долги: мужской, супружеский,
   гражданский, родственный и дружеский,
   долг чести, совести, пера,
   и кредиторов до хера.
//-- * * * --//
   Вокруг секунд каленья белого —
   года безликости рябой;
   часть не бывает больше целого,
   но красит целое собой.
//-- * * * --//
   Мне жаль потерь и больно от разлук,
   но я не сожалею, оглянувшись,
   о том далеком прошлом, где, споткнувшись,
   я будущее выронил из рук.
//-- * * * --//
   Сперва, резвясь на жизненном просторе,
   мы глупы, словно молодость сама;
   умнеем после первого же горя,
   а после терпим горе от ума.
//-- * * * --//
   Ах, юность, юность! Ради юбки
   самоотверженно и вдруг
   душа кидается в поступки,
   руководимые из брюк.
//-- * * * --//
   Живи светло и безрассудно,
   поскольку в старости паскудной
   под нас подсунутое судно —
   помеха жизни безрассудной.
//-- * * * --//
   Эпохи крупных ослеплений
   недолго тянутся на свете,
   залившись кровью поколений,
   рожденных жить в эпохи эти.
//-- * * * --//
   За плечами с пустым мешком,
   только хлеб там неся и воду,
   в жалком рубище и пешком
   есть надежда найти свободу.
//-- * * * --//
   Ты пишешь мне, что все темно и плохо,
   все жалким стало, вянущим и слабым;
   но, друг мой, не в ответе же эпоха
   за то, что ты устал ходить по бабам.
//-- * * * --//
   Наша старость – это ноги в тепле,
   это разум – но похмельный, обратный,
   тише музыка и счет на столе,
   а размер его – всегда неоплатный.
//-- * * * --//
   Азарт живых переживаний
   подвержен таянью – увы! —
   как пыл наивных упований,
   как верность ветреной вдовы.
//-- * * * --//
   Когда время, годами шурша,
   достигает границы своей,
   на лице проступает душа,
   и лицо освещается ей.
//-- * * * --//
   Есть люди, провалившие экзамен
   житейских переплетов и контузий,
   висят у них под мутными глазами
   мешки из-под амбиций и иллюзий.
//-- * * * --//
   Не тужи, дружок, что прожил
   ты свой век не в лучшем виде:
   все про всех одно и то же
   говорят на панихиде.
//-- * * * --//
   Я жизнь свою листал сегодня ночью,
   в ней лучшие года ища пристрастно,
   и видел несомненно и воочию,
   что лучшие – когда я жил опасно.
//-- * * * --//
   Однажды на улице сердце прихватит,
   наполнится звоном и тьмой голова,
   и кто-то неловкий в несвежем халате
   последние скажет пустые слова.

Увы, но улучшить бюджет
нельзя, не запачкав манжет

//-- * * * --//
   К бумаге страстью занедужив,
   писатель был мужик ледащий;
   стонала тема: глубже, глубже,
   а он был в силах только чаще.
//-- * * * --//
   Наследства нет, а мир суров;
   что делать бедному еврею?
   Я продаю свое перо,
   и жаль, что пуха не имею.
//-- * * * --//
   Беда, когда под бой часов
   душа меняет крен ушей,
   следя не тонкий вещий зов,
   а полногрудый зов вещей.
//-- * * * --//
   В любимой сумрачной отчизне
   я понял ясно и вполне,
   что пошлость – верный спутник жизни,
   тень на засаленной стене.
//-- * * * --//
   Печальный знак несовершенства
   есть в быте нашего жилья:
   везде угрюмое мошенство,
   но нет веселого жулья.
//-- * * * --//
   Дойдут, дойдут до Бога жалобы,
   раскрыв Божественному взору,
   как, не стесняясь Божьей фауны,
   внизу засрали Божью флору.
//-- * * * --//
   Увы, от мерзости и мрази,
   сочащей грязь исподтишка,
   ни у природы нету мази,
   ни у науки порошка.
//-- * * * --//
   С любым доброжелателен и прост,
   ни хитростью не тронут, ни коварством,
   я выжига, пройдоха и прохвост,
   когда имею дело с государством.
//-- * * * --//
   Злу я не истец и не судья,
   пользу его чувствую и чту;
   зло приносит вкусу бытия
   пряность, аромат и остроту.
//-- * * * --//
   Совсем на жизнь я не в обиде,
   ничуть свой жребий не кляну;
   как все, в гавне по шею сидя,
   усердно делаю волну.
//-- * * * --//
   Среди чистейших жен и спутников,
   среди моральнейших людей
   полно несбывшихся преступников
   и неслучившихся блядей.
//-- * * * --//
   Мужик, теряющий лицо,
   почуяв страх едва,
   теряет, в сущности, яйцо,
   а их – всего лишь два.
//-- * * * --//
   Назло газетам и экранам
   живая жизнь везде царит;
   вранье на лжи сидит обманом
   и блядству пакости творит.
//-- * * * --//
   Есть в каждой нравственной системе
   идея, общая для всех:
   нельзя и с теми быть, и с теми,
   не предавая тех и тех.
//-- * * * --//
   Высокий свет в грязи погас,
   фортуна новый не дарует;
   блажен, кто верует сейчас,
   но трижды счастлив, кто ворует.
//-- * * * --//
   Есть мужички – всегда в очках
   и плотны, как боровички,
   и сучья сущность в их зрачках
   клыками блещет сквозь очки.
//-- * * * --//
   Не зная покоя и роздыха,
   при лунном и солнечном свете
   я делаю деньги из воздуха,
   чтоб тут же пустить их на ветер.
//-- * * * --//
   Мои способности и живость
   карьеру сделать мне могли,
   но лень, распутство и брезгливость
   меня, по счастью, сберегли.
//-- * * * --//
   Бюрократизм у нас от немца,
   а лень и рабство – от татар,
   и любопытно присмотреться,
   откуда винный перегар.
//-- * * * --//
   У смысла здравого, реального —
   среди спокойнейших минут —
   есть чувство темного, анального,
   глухого страха, что ебут.
//-- * * * --//
   Блаженна и погибельна работа,
   пленительно и тягостно безделье,
   но только между них живет суббота
   и меряет по ним свое веселье.
//-- * * * --//
   Опасно жить в сиянье честности,
   где оттого, что честен ты,
   все остальные в этой местности
   выходят суки и скоты.
//-- * * * --//
   Не плачься, милый, за вином
   на мерзость, подлость и предательство;
   связав судьбу свою с гавном,
   терпи его к себе касательство.
//-- * * * --//
   Скука. Зависть. Одиночество,
   Липкость вялого растления.
   Потребительское общество
   без продуктов потребления.
//-- * * * --//
   Становится с годами очень душно,
   душа не ощущает никого,
   пространство между нами безвоздушно,
   и дух не проникает сквозь него.
//-- * * * --//
   Эпоха не содержит нас в оковах,
   но связывает цепкой суетой
   и сутолокой суток бестолковых
   насилует со скотской простотой.
//-- * * * --//
   Нам охота себя в нашем веке
   уберечь, как покой на вокзале,
   но уже древнеримские греки,
   издеваясь, об этом писали.
//-- * * * --//
   Ища путей из круга бедствий,
   не забывай, что никому
   не обходилось без последствий
   прикосновение к дерьму.
//-- * * * --//
   Я, не жалея, покидал
   своих иллюзий пепелище,
   я слишком близко повидал
   существованье сытых нищих.
//-- * * * --//
   Себя продать, но подороже
   готов ровесник, выйдя в зрелость,
   и в каждом видится по роже,
   что платят меньше, чем хотелось.
//-- * * * --//
   За страх, за деньги, за почет
   мы отдаемся невозвратно,
   и непродажен только тот,
   кто это делает бесплатно.
//-- * * * --//
   Когда нам безвыходно сразу
   со всех обозримых сторон,
   надежда надежней, чем разум,
   и много мудрее, чем он.
//-- * * * --//
   Старик, держи рассудок ясным,
   смотря житейское кино:
   дерьмо бывает первоклассным,
   но это все-таки гавно.
//-- * * * --//
   Надо очень увлекаться
   нашим жизненным балетом,
   чтоб не просто пресмыкаться,
   но еще порхать при этом.
//-- * * * --//
   Не стоит скапливать обиды,
   их тесный сгусток ядовит,
   и гнусны видом инвалиды
   непереваренных обид.
//-- * * * --//
   Такой подлог повсюду невозбранно
   фасует вместо масла маргарин,
   что кажется загадочно и странно,
   что нету кривоногих балерин.
//-- * * * --//
   Блажен заставший время славное
   во весь размах ума и плеч,
   но есть эпохи, когда главное —
   себя от мерзости сберечь.
//-- * * * --//
   Напрасно мы погрязли в эгоизме,
   надеясь на кладбищенский итог:
   такие стали дыры в атеизме,
   что ясно через них заметен Бог.
//-- * * * --//
   Все достаточно сложно и грозно
   в этой слякоти крови и слез,
   чтобы жить не чрезмерно серьезно
   и себя принимать не всерьез.
//-- * * * --//
   Родясь не обезьяной и не сфинксом,
   я нитку, по которой стоит жить,
   стараюсь между святостью и свинством
   подальше от обоих проложить.
//-- * * * --//
   В пепле наползающей усталости,
   следствии усилий и гуляний,
   главное богатство нашей старости —
   полная свобода от желаний.
//-- * * * --//
   Словно от подпорченных кровей
   ширится растление в державе;
   кажется, что многих сыновей —
   мачехи умышленно рожали.
//-- * * * --//
   Мы сохранили всю дремучесть
   былых российских поколений,
   но к ним прибавили пахучесть
   своих духовных выделений.
//-- * * * --//
   Не горюй, старик, наливай,
   наше небо в последних звездах,
   устарели мы, как трамвай,
   но зато и не портим воздух.
//-- * * * --//
   Люблю эту пьесу: восторги, печали,
   случайности, встречи, звонки;
   на нас возлагают надежды в начале,
   в конце – возлагают венки.
//-- * * * --//
   Нашедши доступ к чудесам,
   я б их использовал в немногом:
   собрал свой пепел в урну сам,
   чтоб целиком предстать пред Богом.

Живу я более чем умеренно,
страстей не более, чем у мерина

//-- * * * --//
   Меж чахлых, скудных и босых,
   сухих и сирых
   есть судьбы сочные, как сыр, —
   в слезах и дырах.
//-- * * * --//
   Пролетарий умственного дела,
   тупо я сижу с карандашом,
   а полузадохшееся тело
   мысленно гуляет нагишом.
//-- * * * --//
   Маленький, но свой житейский опыт
   мне милей ума с недавних пор,
   потому что поротая жопа —
   самый замечательный прибор.
//-- * * * --//
   Бывает – проснешься, как птица,
   крылатой пружиной на взводе,
   и хочется жить и трудиться;
   но к завтраку это проходит.
//-- * * * --//
   Я не хожу в дома разврата,
   где либералы вкусно кормят,
   а между водки и салата
   журчит ручей гражданской скорби.
//-- * * * --//
   В эпохах вздыбленных и нервных
   блажен меж скрежетов зубовных
   певец явлений атмосферных
   и тонких тайностей любовных.
//-- * * * --//
   Вчера мне снился дивный сон,
   что вновь упруг и прям,
   зимой хожу я без кальсон
   и весел по утрам.
//-- * * * --//
   Радость – ясноглазая красотка,
   у покоя – стеганый халат,
   у надежды – легкая походка,
   скепсис плоскостоп и хромоват.
//-- * * * --//
   Сто тысяч сигарет тому назад
   таинственно мерцал вечерний сад;
   а нынче ничего нам не секрет
   под пеплом отгоревших сигарет.
//-- * * * --//
   Когда я раньше был моложе
   и знал, что жить я буду вечно,
   годилось мне любое ложе
   и в каждой бабе было нечто.
//-- * * * --//
   Судьба моя полностью взвешена:
   и возраст висит за спиной,
   и спит на плече моем женщина,
   и дети сопят за стеной.
//-- * * * --//
   Дивный возраст маячит вдали —
   когда выцветет все, о чем думали,
   когда утром нигде не болит,
   будет значить, что мы уже умерли.
//-- * * * --//
   Мой разум не пронзает небосвод,
   я им не воспаряю, а тружусь,
   но я гораздо меньший идиот,
   чем выгляжу и нежели кажусь.
//-- * * * --//
   В нас что ни год – увы, старик, увы,
   темнее и тесней ума палата,
   и волосы уходят с головы,
   как крысы с обреченного фрегата.
//-- * * * --//
   Уж холод пронизал нас до костей,
   и нет былого жара у дыхания,
   а пламя угасающих страстей
   свирепей молодого полыхания.
//-- * * * --//
   Весенние ликующие воды
   поют, если вовлечься и прильнуть,
   про дикую гармонию природы,
   и знать о нас не знающей ничуть.
//-- * * * --//
   С кем нынче вечер скоротать,
   чтоб утром не было противно?
   С одной тоска, другая – блядь,
   а третья – слишком интенсивна.
//-- * * * --//
   Изведав быстрых дней течение,
   я не скрываю опыт мой:
   ученье – свет, а неучение —
   уменье пользоваться тьмой.
//-- * * * --//
   Я жизнь свою организую,
   как врач болезнь стерилизует,
   с порога на хуй адресую
   всех, кто меня организует.
//-- * * * --//
   Увижу бабу, дрогнет сердце,
   но хладнокровен, словно сплю;
   я стал буквальным страстотерпцем,
   поскольку страстный, но терплю.
//-- * * * --//
   Душа отпылала, погасла,
   состарилась, влезла в халат,
   но ей, как и прежде, неясно,
   что делать и кто виноват.
//-- * * * --//
   Не в том беда, что серебро
   струится в бороде,
   а в том беда, что бес в ребро
   не тычется нигде.
//-- * * * --//
   Наружу круто выставив иголки,
   укрыто провожу остатки дней;
   душе милы и ласточки, и волки,
   но мерзостно обилие свиней.
//-- * * * --//
   Жизнь, как вода, в песок течет,
   последний близок путь почета,
   осталось лет наперечет
   и баб нетронутых – без счета.
//-- * * * --//
   Успех любимцам платит пенсии,
   но я не числюсь в их числе,
   я неудачник по профессии
   и мастер в этом ремесле.
//-- * * * --//
   Я внешне полон сил еще покуда,
   а внутренне – готовый инвалид;
   душа моя – печальный предрассудок —
   хотя не существует, а болит.
//-- * * * --//
   Служа, я жил бы много хуже,
   чем сочинит любой фантаст,
   я совместим душой со службой,
   как с лесбиянкой – педераст.
//-- * * * --//
   Скудею день за днем. Слабеет пламень;
   тускнеет и сужается окно;
   с души сползает в печень грузный камень,
   и в уксус превращается вино.
//-- * * * --//
   Теперь я стар – к чему стенания?!
   Хожу к несведущим врачам
   и обо мне воспоминания
   жене диктую по ночам.
//-- * * * --//
   Я так ослаб и полинял,
   я столь стремглав душой нищаю,
   что Божий храм внутри меня
   уже со страхом посещаю.
//-- * * * --//
   Полувек мой процокал стремительно,
   как аллюр скакового коня,
   и теперь я живу так растительно,
   что шмели опыляют меня.
//-- * * * --//
   Лишь постаревши, я привык,
   что по ошибке стал мишенью:
   когда Творец лепил мой лик,
   он, безусловно, метил шельму.
//-- * * * --//
   Теперь вокруг чужие лица,
   теперь как прежде жить нельзя,
   в земле, в тюрьме и за границей
   мои вчерашние друзья.
//-- * * * --//
   Пошла на пользу мне побывка
   в местах, где Бог душе видней;
   тюрьма – отменная прививка
   от наших страхов перед ней.
//-- * * * --//
   Чего ж теперь? Курить я бросил,
   здоровье пить не позволяет,
   и вдоль души глухая осень,
   как блядь на пенсии, гуляет.
//-- * * * --//
   Я, Господи, вот он. Почти не смущаясь,
   совсем о немногом Тебя я прошу:
   чтоб чувствовать радость, домой возвращаясь,
   и вольную твердость, когда ухожу.
//-- * * * --//
   Хоронясь от ветров и метелей
   и достичь не стремясь ничего,
   в скорлупе из отвергнутых целей
   правлю я бытия торжество.
//-- * * * --//
   В шумных рощах российской словесности,
   где поток посетителей густ,
   хорошо затеряться в безвестности,
   чтоб туристы не срали под куст.
//-- * * * --//
   Что может ярко утешительным
   нам послужить под старость лет?
   Наверно, гордость, что в слабительном
   совсем нужды пока что нет.
//-- * * * --//
   Судьба – я часто думаю о ней:
   потери, неудачи, расставание;
   но чем опустошенней, тем полней
   нелепое мое существование.
//-- * * * --//
   С утра, свой тусклый образ брея,
   глазами в зеркало уставясь,
   я вижу скрытного еврея
   и откровенную усталость.
//-- * * * --//
   Я уверен, что Бог мне простит
   и азарт, и блаженную лень;
   ведь неважно, чего я достиг,
   а важнее, что жил каждый день.
//-- * * * --//
   Я кошусь на жизнь веселым глазом,
   радуюсь всему и от всего;
   годы увеличили мой разум,
   но весьма ослабили его.
//-- * * * --//
   Как я пишу легко и мудро!
   Как сочен звук у строк тугих!
   Какая жалость, что наутро
   я перечитываю их!
//-- * * * --//
   Вчера я бежал запломбировать зуб
   и смех меня брал на бегу:
   всю жизнь я таскаю мой будущий труп
   и рьяно его берегу.
//-- * * * --//
   Терпя и легкомыслие, и блядство,
   судьбе я продолжаю доверять,
   поскольку наше главное богатство —
   готовность и умение терять.
//-- * * * --//
   Осенний день в пальтишке куцем
   смущает нас блаженной мукой
   уйти в себя, забыть вернуться,
   прильнуть к душе перед разлукой.
//-- * * * --//
   Не жаворонок я и не сова,
   и жалок в этом смысле жребий мой;
   с утра забита чушью голова,
   а к вечеру набита ерундой.
//-- * * * --//
   Старости сладкие слабости
   в меру склероза и смелости:
   сказки о буйственной младости,
   мифы о дерзостной зрелости.
//-- * * * --//
   Неволя, нездоровье, нищета —
   солисты в заключительном концерте,
   где кажется блаженством темнота
   неслышно приближающейся смерти.
//-- * * * --//
   Старенье часто видно по приметам,
   которые грустней седых волос:
   толкает нас к непрошеным советам
   густеющий рассеянный склероз.
//-- * * * --//
   Я не люблю зеркал – я сыт
   по горло зрелищем их порчи:
   какой-то мятый сукин сын
   из них мне рожи гнусно корчит.
//-- * * * --//
   Нету счета моим пропажам,
   члены духа висят уныло,
   раньше порох в них был заряжен,
   а теперь там одни чернила.
//-- * * * --//
   Устали, полиняли и остыли,
   приблизилась дряхления пора,
   и время славить Бога, что в бутыли
   осталась еще пламени игра.
//-- * * * --//
   Святой непогрешимостью светясь
   от пяток до лысеющей макушки,
   от возраста в невинность возвратясь,
   становятся ханжами потаскушки.
//-- * * * --//
   Моих друзей ласкают Музы,
   менять лежанку их не тянет,
   они солидны, как арбузы:
   растет живот и кончик вянет.
//-- * * * --//
   Стало тише мое жилье,
   стало меньше напитка в чаше,
   это годы берут свое,
   а у нас отнимают наше.
//-- * * * --//
   Одним дышу, одно пою,
   один горит мне свет в окне —
   что проживаю жизнь свою,
   а не навязанную мне.
//-- * * * --//
   Года пролились ливнями дождя,
   и мне порой заманчиво мгновение,
   когда, в навечный сумрак уходя,
   безвестность мы меняем на забвение.
//-- * * * --//
   Увы, я слаб весьма по этой части,
   в душе есть уязвимый уголок:
   я так люблю хвалу, что был бы счастлив
   при случае прочесть мой некролог.
//-- * * * --//
   Сопливые беды, гнилые обиды,
   заботы пустой суеты —
   куда-то уходят под шум панихиды
   от мысли, что скоро и ты.
//-- * * * --//
   Умру за рубежом или в отчизне,
   с диагнозом не справятся врачи;
   я умер от злокачественной жизни,
   какую с наслаждением влачил.
//-- * * * --//
   Моей душе привычен риск,
   но в час разлуки с телом бренным
   ей сам Господь предъявит иск
   за смех над стадом соплеменным.
//-- * * * --//
   С возрастом я понял, как опасна
   стройка всенародного блаженства;
   мир несовершенен так прекрасно,
   что спаси нас Бог от совершенства.
//-- * * * --//
   Господь, принимающий срочные меры,
   чтоб как-то унять умноженье людей,
   сменил старомодность чумы и холеры
   повальной заразой высоких идей.
//-- * * * --//
   А время беспощадно превращает,
   летя сквозь нас и днями и ночами,
   пружину сил, надежд и обещаний
   в желе из желчи, боли и печали.
//-- * * * --//
   Я жил отменно: жег себя дотла,
   со вкусом пил, молчал, когда молчали,
   и фактом, что печаль моя светла,
   оправдывал источники печали.
//-- * * * --//
   Геройству наше чувство рукоплещет,
   героев славит мир от сотворения;
   но часто надо мужества не меньше
   для кротости, терпения, смирения.
//-- * * * --//
   Неслышно жил. Неслышно умер.
   Укрыт холодной глиной скучной.
   И во вселенском хамском шуме
   растаял нотою беззвучной.
//-- * * * --//
   В последний путь немногое несут:
   тюрьму души, вознесшейся высоко,
   желаний и надежд пустой сосуд,
   посуду из-под жизненного сока.
//-- * * * --//
   Когда я в Лету каплей кану
   и дух мой выпорхнет упруго,
   мы с Богом выпьем по стакану
   и, может быть, простим друг друга.
//-- * * * --//
   Не в силах жить я коллективно:
   по воле тягостного рока
   мне с идиотами – противно,
   а среди умных – одиноко.
   Живя легко и сиротливо,
   блажен, как пальма на болоте,
   еврей славянского разлива,
   антисемит без крайней плоти.

Вот женщина: она грустит,
что зеркало ее толстит

//-- * * * --//
   Кто ищет истину, держись
   у парадокса на краю;
   вот женщины: дают нам жизнь,
   а после жить нам не дают.
//-- * * * --//
   Природа женская лиха
   и много мужеской сильней,
   но что у бабы вне греха,
   то от лукавого у ней.
//-- * * * --//
   Добро со злом природой смешаны,
   как тьма ночей со светом дней;
   чем больше ангельского в женщине,
   тем гуще дьявольское в ней.
//-- * * * --//
   Была и я любима,
   теперь тоскую дома,
   течет прохожий мимо,
   никем я не ебома.
//-- * * * --//
   Душа болит, свербит и мается,
   и глухо в теле канителится,
   если никто не покушается
   на целомудрие владелицы.
//-- * * * --//
   Старушка – воплощенное приличие,
   но в память, что была она лиха,
   похоже ее сморщенное личико
   на спекшееся яблоко греха.
//-- * * * --//
   Должно быть, зрелые блудницы
   огонь и пыл, слова и позы
   воспринимают как страницы
   пустой предшествующей прозы.
//-- * * * --//
   Все переменилось бы кругом,
   если бы везде вокруг и рядом
   женщины раскинули умом,
   как сейчас раскидывают задом.
//-- * * * --//
   Мечты питая и надежды,
   девицы скачут из одежды;
   а погодя – опять в одежде,
   но умудреннее, чем прежде.
//-- * * * --//
   Носишь радостную морду
   и не знаешь, что позор —
   при таких широких бедрах —
   такой узкий кругозор.
//-- * * * --//
   Улетел мой ясный сокол
   басурмана воевать,
   а на мне ночует свекор,
   чтоб не смела блядовать.
//-- * * * --//
   Кичились майские красотки
   надменной грацией своей;
   дохнул октябрь – и стали тетки,
   тела давно минувших дней.
//-- * * * --//
   Родясь из коконов на свет,
   мы совершаем круг в природе,
   и бабочки преклонных лет
   опять на гусениц походят.
//-- * * * --//
   Ум хорош, но мучает и сушит,
   и совсем не надобен порой;
   женщина имеет плоть и душу,
   думая то первой, то второй.
//-- * * * --//
   Ребро Адаму вырезать пришлось,
   и женщину Господь из кости создал:
   ребро – была единственная кость,
   лишенная какого-либо мозга.
//-- * * * --//
   Есть бабы – храмы: строг фасад,
   чиста невинность красок свежих;
   а позади – дремучий сад,
   притон прохожих и проезжих.
//-- * * * --//
   Послабленье народу вредит,
   ухудшаются нравы столичные,
   одеваются девки в кредит,
   раздеваются за наличные.
//-- * * * --//
   Она была собой прекрасна,
   и ей владел любой подлец;
   она была на все согласна,
   и даже – на худой конец.
//-- * * * --//
   Смотрит с гвоздика портрет
   на кручину вдовию,
   а миленка больше нет,
   скинулся в Жидовию.
//-- * * * --//
   Ключ к женщине – восторг и фимиам,
   ей больше ничего от нас не надо,
   и стоит нам упасть к ее ногам,
   как женщина, вздохнув, ложится рядом.
//-- * * * --//
   У женщин юбки все короче;
   коленных чашечек стриптиз
   напоминает ближе к ночи,
   что существует весь сервиз.
//-- * * * --//
   Мой миленький дружок
   не дует в свой рожок,
   и будут у дружка
   за это два рожка.
//-- * * * --//
   Я евреям не даю,
   я в ладу с эпохою,
   я их сразу узнаю —
   по носу и по хую.
//-- * * * --//
   Ты, подружка дорогая,
   зря такая робкая;
   лично я, хотя худая,
   но ужасно ебкая.
//-- * * * --//
   Трепещет юной девы сердце
   над платьев красочными кучами:
   во что одеться, чтоб раздеться
   как можно счастливей при случае?
//-- * * * --//
   Вот женщину я обнимаю,
   она ко мне льнет, пламенея,
   а Ева, я вдруг понимаю,
   и яблоко съела, и змея.
//-- * * * --//
   Мы дарим женщине цветы,
   звезду с небес, круженье бала,
   и переходим с ней на «ты»,
   а после дарим очень мало.
//-- * * * --//
   В мужчине ум – решающая ценность
   и сила – чтоб играла и кипела,
   а в женщине пленяет нас душевность
   и многие другие части тела.
//-- * * * --//
   Мои позавчерашние подруги
   имеют уже взрослых дочерей
   и славятся в безнравственной округе
   воинственной моральностью своей.
//-- * * * --//
   Быть бабой – трудная задача,
   держись графиней и не хнычь;
   чужой мужик – что пух цыплячий,
   а свой привычный – что кирпич.
//-- * * * --//
   Будь опаслив! Извечно готово
   люто сплетничать женское племя,
   ибо в женщине всякое слово
   прорастает не хуже, чем семя.
//-- * * * --//
   Есть бабы, очень строгие в девицах,
   умевшие дерзить и отвечать,
   и при совокуплении на лицах
   лежит у них свирепости печать.
//-- * * * --//
   Плевать нам на украденные вещи,
   пускай их даже сдернут прямо с тела,
   бандиты омерзительны для женщин
   за то, что раздевают их без дела.
//-- * * * --//
   Одна из тайн той женской прелести,
   что не видна для них самих, —
   в неясном, смутном, слитном шелесте
   тепла, клубящегося в них.
//-- * * * --//
   Чем сладкозвучнее напевы
   и чем банальнее они,
   тем легче трепетные девы
   скидают платьица на пни.
//-- * * * --//
   Есть дамы: каменны, как мрамор,
   и холодны, как зеркала,
   но чуть смягчившись, эти дамы
   в дальнейшем липнут, как смола.
//-- * * * --//
   У целомудренных особ
   путем таинственных течений
   прокисший зря любовный сок
   идет в кефир нравоучений.
//-- * * * --//
   Такие роскошные бюсты бывают
   (я видывал это, на слово поверьте),
   что вдруг их некстати, но так вспоминают,
   что печень болит у подкравшейся смерти.
//-- * * * --//
   У женщин дух и тело слитны;
   они способны к чудесам,
   когда, как руки для молитвы,
   подъемлют ноги к небесам.
//-- * * * --//
   Все нежней и сладостней мужчины,
   женщины все тверже и железней;
   скоро в мужиках не без причины
   женские объявятся болезни.
//-- * * * --//
   Над мужским смеется простодушьем
   трепетная живость нежных линий,
   от романа делаясь воздушней,
   от новеллы делаясь невинней.
//-- * * * --//
   Ах, ветер времени зловещий,
   причина множества кручин!
   Ты изменяешь форму женщин
   и содержание мужчин.
//-- * * * --//
   Есть бабы – я боюсь их как проклятья —
   такая ни за что с тобой не ляжет,
   покуда, теребя застежки платья,
   вчерашнее кино не перескажет.
//-- * * * --//
   Всегда мне было интересно,
   как поразительно греховно
   духовность женщины – телесна,
   а тело – дьявольски духовно.
//-- * * * --//
   Блестя глазами сокровенно,
   стыдясь вульгарности подруг,
   девица ждет любви смиренно,
   как муху робко ждет паук.
//-- * * * --//
   Бабы одеваются сейчас,
   помня, что слыхали от подружек:
   цель наряда женщины – показ,
   что и без него она не хуже.
//-- * * * --//
   Процесс эмансипации не сложен
   и мною наблюдался много раз:
   везде, где быть мужчиной мы не можем,
   подруги ускользают из-под нас.
//-- * * * --//
   На женщин сквозь покровы их нарядов
   мы смотрим, как на свет из темноты;
   увяли бы цветы от наших взглядов,
   а бабы – расцветают, как цветы.
//-- * * * --//
   Бросьте, девки, приставать —
   дескать, хватит всем давать:
   как я буду не давать,
   если всюду есть кровать?
//-- * * * --//
   Умерь обильные корма,
   возделывай свой сад,
   и будет стройная корма,
   и собранный фасад.
//-- * * * --//
   Не тоскуй, старушка Песя,
   о капризах непогоды,
   лучше лейся, словно песня,
   сквозь оставшиеся годы.
//-- * * * --//
   Боже, Боже, до чего же
   стал миленок инвалид:
   сам топтать меня не может,
   а соседу – не велит.
//-- * * * --//
   Была тихоней тетя Хая
   и только с Хаимом по ночам
   такая делалась лихая,
   что Хаим то хрюкал, то мычал.
//-- * * * --//
   О чем ты, Божия раба,
   бормочешь стонами своими?
   Душа строга, а плоть слаба —
   верчусь и маюсь между ними.
//-- * * * --//
   Суров к подругам возраста мороз,
   выстуживают нежность ветры дней,
   слетают лепестки с увядших роз,
   и сделались шипы на них видней.
//-- * * * --//
   Мы шли до края и за край
   и в риске, и в чаду.
   И все, с кем мы знавали рай,
   нам встретятся в аду.

Не стесняйся, пьяница, носа своего,
он ведь с нашим знаменем цвета одного

//-- * * * --//
   Живя в загадочной отчизне,
   из ночи в день десятки лет
   мы пьем за русский образ жизни,
   где образ есть, а жизни нет.
//-- * * * --//
   Родившись в сумрачное время,
   гляжу вперед не дальше дня;
   живу беспечно, как в гареме,
   где завтра выебут меня.
//-- * * * --//
   Когда поднимается рюмка,
   любая печаль и напасть
   спадает быстрее, чем юбка
   с девицы, спешащей упасть.
//-- * * * --//
   Какая к черту простокваша,
   когда живем всего лишь раз,
   и небосвод – пустая чаша
   всего испитого до нас.
//-- * * * --//
   Напрасно врач бранит бутыль,
   в ней нет ни пагубы, ни скверны,
   а есть и крылья, и костыль,
   и собутыльник самый верный.
//-- * * * --//
   Понять без главного нельзя
   твоей сплоченности, Россия:
   своя у каждого стезя,
   одна у всех анестезия.
//-- * * * --//
   Налей нам, друг! Уже готовы
   стаканы, снедь, бутыль с прохладцей,
   и наши будущие вдовы
   охотно с нами веселятся.
//-- * * * --//
   Не мучась совестью нисколько,
   живу года в хмельном приятстве;
   Господь всеведущ не настолько,
   чтобы страдать о нашем блядстве.
//-- * * * --//
   Не тяжелы ни будней пытки,
   ни суета окрестной сволочи,
   пока на свете есть напитки
   и сладострастье книжной горечи.
//-- * * * --//
   Как мы гуляем наповал!
   И пир вершится повсеместный:
   Так Рим когда-то ликовал,
   и рос Аттила, гунн безвестный.
//-- * * * --//
   Чтоб дети зря себя не тратили
   ни на мечты, ни на попытки,
   из всех сосцов отчизны-матери
   сочатся крепкие напитки.
//-- * * * --//
   Не будь на то Господня воля,
   мы б не узнали алкоголя;
   а значит, пьянство не порок,
   а высшей благости урок.
//-- * * * --//
   Известно даже недоумку,
   как можно духом воспарить:
   за миг до супа выпить рюмку,
   а вслед за супом – повторить.
//-- * * * --//
   Святая благодать – влеченье к пьянству!
   И не понять усохшему врачу:
   я приколочен временем к пространству,
   а сквозь бутыль – теку, куда хочу.
//-- * * * --//
   Когда, замкнув теченье лет,
   наступит Страшный суд,
   на нем предстанет мой скелет,
   держа пивной сосуд.
//-- * * * --//
   Вон опять идет ко мне приятель
   и несет холодное вино;
   время, кое мы роскошно тратим, —
   деньги, коих нету все равно.
//-- * * * --//
   Да, да, я был рожден в сорочке,
   отлично помню я ее;
   но вырос и, дойдя до точки,
   пропил заветное белье.
//-- * * * --//
   Мне повезло на тех, кто вместе
   со мной в стаканах ищет дно;
   чем век подлей, тем больше чести
   тому, кто с ним не заодно.
//-- * * * --//
   Нам жить и чувствовать дано,
   искать дорогу в Божье царство,
   и пить прозрачное вино —
   от жизни лучшее лекарство.
//-- * * * --//
   Не верь тому, кто говорит,
   что пьянство – это враг;
   он или глупый инвалид,
   или больной дурак.
//-- * * * --//
   Весь путь наш – это времяпровождение,
   отмеченное пьянкой с двух сторон:
   от пьянки, обещающей рождение,
   до пьянки после кратких похорон.
//-- * * * --//
   Я многому научен стариками,
   которые все трезво понимают
   и вялыми венозными руками
   спокойно свои рюмки поднимают.
//-- * * * --//
   Редеет волос моих грива,
   краснеют припухлости носа,
   и рот ухмыляется криво
   ногам, ковыляющим косо.
//-- * * * --//
   Снедаемый беспутством, как сиротством,
   под личным растлевающим влиянием
   я трещину меж святостью и скотством
   обильно заливаю возлиянием.
//-- * * * --//
   Когда я ставлю пальцев оттиск
   на плоть бутыльного стекла,
   то словно в рай на краткий отпуск
   являюсь прямо из котла.
//-- * * * --//
   Познавши вкус покоя и скитаний,
   постиг я, в чем опора и основа:
   любая чаша наших испытаний
   легчает при долитии спиртного.
//-- * * * --//
   Наслаждаясь воздержанием,
   жду, чтоб вечность протекла,
   осязая с обожанием
   плоть питейного стекла.
//-- * * * --//
   Мне стоит лишь под вечер захмелиться,
   и снова я врага обнять могу,
   и зло с добром, подруги-кобылицы,
   пасутся на души моей лугу.
//-- * * * --//
   Мне легче и спокойней во хмелю,
   душа моя полней и легче дышит,
   и все, что я действительно люблю,
   становится значительней и выше.
//-- * * * --//
   Материя в виде спиртного
   подвержена формам иным,
   творящим поступок и слово,
   согретые духом спиртным.
//-- * * * --//
   Пока скользит моя ладья
   среди пожара и потопа,
   всем инструментам бытия
   я предпочел перо и штопор.
//-- * * * --//
   Никто на свете не судья.
   когда к бутылям, тьмой налитым,
   нас тянет жажда забытья
   и боль по крыльям перебитым.
//-- * * * --//
   Мы пьем и разрушаем этим печень,
   кричат нам доктора в глухие уши,
   но печень мы при случае полечим,
   а трезвость иссушает наши души.
//-- * * * --//
   На дне стаканов, мной опустошенных,
   и рюмок, наливавшихся девицам, —
   такая тьма вопросов разрешенных,
   что время отдохнуть и похмелиться.
//-- * * * --//
   Вчера ко мне солидность постучалась,
   она по седине меня нашла,
   но я читал Рабле и выпил малость,
   и вновь она обиженно ушла.
//-- * * * --//
   Аскет, отшельник, дервиш, стоик —
   наверно, правы, не сужу;
   но тем, что пью вино густое,
   я столь же Господу служу.
//-- * * * --//
   Любых религий чужды мне наряды,
   но правлю и с охотой, и подряд
   я все религиозные обряды,
   где выпивка зачислена в обряд.
//-- * * * --//
   Ладно скроены, крепко пошиты,
   мы пируем на русском морозе
   с наслаждением, негой и шиком —
   как весной воробьи на навозе.
//-- * * * --//
   Не зря я пью вино на склоне дня,
   заслужена его глухая власть:
   вино меня уводит в глубь меня
   туда, куда мне трезвым не попасть.
//-- * * * --//
   Людей великих изваяния
   печально светятся во мраке,
   когда издержки возлияния
   у их подножий льют гуляки.
//-- * * * --//
   В любви и пьянстве есть мгновение,
   когда вдруг чувствуешь до дрожи,
   что смысла жизни откровение
   тебе сейчас явиться может.
//-- * * * --//
   Не в том ли разгадка истории русской
   и шалого духа отпетого,
   что вечно мы пьем, пренебрегши закуской,
   и вечно косые от этого?
//-- * * * --//
   Корчма, притон, кабак, трактир,
   зал во дворце и угол в хате —
   благословен любой наш пир
   в чаду Господней благодати.
//-- * * * --//
   Какое счастье – рознь календарей
   и мой диапазон души не узкий:
   я в пятницу пью водку как еврей,
   в субботу после бани пью как русский.
//-- * * * --//
   Крутится судьбы моей кино,
   капли будней мерно долбят темя,
   время захмеляет, как вино,
   а вино целительно, как время.
//-- * * * --//
   Паскаль бы многое постиг,
   увидь он и услышь,
   как пьяный мыслящий тростник
   поет «шумел камыш».
//-- * * * --//
   Нет, я не знал забавы лучшей,
   чем жечь табак, чуть захмелев,
   меж королевствующих сучек
   и ссучившихся королев.
//-- * * * --//
   Но и тогда я буду пьяница
   и легкомысленный бездельник,
   когда от жизни мне останется
   один ближайший понедельник.
//-- * * * --//
   Снова я вчера напился в стельку,
   нету силы воли никакой;
   Бог ее мне кинул в колыбельку
   дрогнувшей похмельною рукой.
//-- * * * --//
   Подвыпив с умудренным визави,
   люблю поговорить лицеприятно
   о горестных превратностях любви
   России к россиянам и обратно.
//-- * * * --//
   А страшно подумать, что век погодя,
   свой дух освежив просвещением,
   Россия, в субботу из бани придя,
   кефир будет пить с отвращением.
//-- * * * --//
   Как этот мир наш устроен мудро:
   в глухой деревне, в лихой столице
   вослед за ночью приходит утро,
   и есть возможность опохмелиться.
//-- * * * --//
   Одни с восторгом: заря заката!
   Другие с плачем: закат зари!
   А я вот выпил, но маловато,
   еще не начал теплеть внутри.
//-- * * * --//
   Когда друзья к бутылкам сели,
   застрять в делах – такая мука,
   что я лечу к заветной цели,
   как штопор, пущенный из лука.
//-- * * * --//
   Где-то в небе, для азарта
   захмелясь из общей чаши,
   Бог и черт играют в карты,
   ставя на кон судьбы наши.
//-- * * * --//
   А был способностей значительных
   тот вечно пьяный старикан,
   но был и нравов расточительных,
   и все ушло через стакан.
//-- * * * --//
   Кануть в Лету царям суждено,
   а поэты не тают бесследно;
   царский миф – послезавтра гавно,
   пьяный нищий – наутро легенда.
//-- * * * --//
   Однажды летом в январе
   слона увидел я в ведре,
   слон закурил, пустив дымок,
   и мне сказал: не пей, сынок.
//-- * * * --//
   День, который плохо начат,
   не брани, тоскливо ноя,
   потому что и удача
   утром спит от перепоя.
//-- * * * --//
   Зачем – хранить в копилке?
   Ведь после смерти жизни нет, —
   сказал мудрец пустой бутылке,
   продав ученым свой скелет.
//-- * * * --//
   Не бывает напрасным прекрасное.
   В этой мысли есть свет и пространство.
   И свежо ослепительно ясное
   осмысление нашего пьянства.
//-- * * * --//
   К родине любовь у нас в избытке
   теплится у каждого в груди,
   лучше мы пропьем ее до нитки,
   но врагу в обиду не дадим.
//-- * * * --//
   Я к дамам, одряхлев, не охладел,
   я просто их оставил на потом:
   кого на этом свете не успел,
   надеюсь я познать уже на том.
//-- * * * --//
   Когда однажды ночью я умру,
   то близкие, надев печаль на лица,
   пускай на всякий случай поутру
   мне все же поднесут опохмелиться.
//-- * * * --//
   В черный час, когда нас кувырком
   кинет в кашу из огня и металла,
   хорошо бы угадать под хмельком,
   чтоб душа навеселе улетала.
//-- * * * --//
   Когда земля меня поглотит,
   разлука долго не продлится,
   и прах моей греховной плоти
   в стекло стакана обратится.

Вожди дороже нам вдвойне,
когда они уже в стене

//-- * * * --//
   Во всех промелькнувших веках
   любимые публикой цезари
   ее самою впопыхах
   душили, топтали и резали.
   Но публика это терпела,
   и цезарей жарко любили,
   поскольку за правое дело
   всегда эти цезари были.
//-- * * * --//
   Ни вверх не глядя, ни вперед,
   сижу с друзьями-разгильдяями,
   и наплевать нам, чья берет
   в борьбе мерзавцев с негодяями.
//-- * * * --//
   Пахан был дух и голос множества,
   в нем воплотилось большинство;
   он был великое ничтожество,
   за что и вышел в божество.
//-- * * * --//
   Люблю за честность нашу власть,
   нигде столь честной не найду,
   опасно только душу класть
   у этой власти на виду.
//-- * * * --//
   Сезонность матери-природы
   на нашу суетность плюет,
   и чем светлей рассвет свободы,
   тем глуше сумерки ее.
//-- * * * --//
   Напрасно мы стучимся лбом о стену,
   пытаясь осветить свои потемки;
   в безумии режимов есть система,
   которую увидят лишь потомки.
//-- * * * --//
   Гавно и золото кладут
   в детишек наших тьма и свет,
   а государство тут как тут,
   и золотишка нет как нет.
//-- * * * --//
   Полно парадоксов таится в природе,
   и ясно один из них видится мне:
   где сразу пекутся о целом народе,
   там каждый отдельно – в кромешном гавне.
//-- * * * --//
   Нам век не зря калечил души,
   никто теперь не сомневается,
   что мир нельзя ломать и рушить,
   а в рай нельзя тащить за яйца.
//-- * * * --//
   Ждала спасителя Россия,
   жила, тасуя фотографии,
   и наконец пришел Мессия,
   и не один, а в виде мафии.
//-- * * * --//
   Без твердости наш климат все печальней,
   но где-то уже меряет мундир
   директор мысли, творчества начальник,
   душевных состояний командир.
//-- * * * --//
   В канун своих безумий мир грустит,
   и трепет нарождающейся дрожи
   всех скульпторов по крови и кости
   свирепым вдохновением тревожит.
//-- * * * --//
   России посреди в навечной дреме
   лежит ее растлитель и творец;
   не будет никогда порядка в доме,
   где есть непохороненный мертвец.
//-- * * * --//
   Люблю отчизну я. А кто теперь не знает,
   что истая любовь чревата муками?
   И родина мне щедро изменяет
   с подонками, прохвостами и суками.
//-- * * * --//
   В нашей жизни есть кулисы,
   а за ними – свой мирок,
   там общественные крысы
   жрут общественный пирог.
//-- * * * --//
   Тираны, деспоты, сатрапы
   и их безжалостные слуги
   в быту – заботливые папы
   и мягкотелые супруги.
//-- * * * --//
   Сбылись грезы Ильича,
   он лежит, откинув тапочки,
   но горит его свеча:
   всем и всюду все до лампочки.
//-- * * * --//
   Как у тюрем, стоят часовые
   у Кремля и посольских дворов;
   пуще всех охраняет Россия
   иностранцев, вождей и воров.
//-- * * * --//
   Я верю в совесть, сердце, честь
   любых властей земных.
   Я верю, что русалки есть,
   и верю в домовых.
//-- * * * --//
   Сын учителя, гений плюгавый —
   уголовный режим изобрел,
   а покрыл его кровью и славой —
   сын сапожника, горный орел.
//-- * * * --//
   В России так нелепо все смешалось
   и столько обратилось в мертвый прах,
   что гнев иссяк. Осталась только жалость.
   Презрение. И неизбывный страх.
//-- * * * --//
   Россия тягостно инертна
   в азартных играх тьмы со светом,
   и воздается лишь посмертно
   ее убийцам и поэтам.
//-- * * * --//
   Какая из меня опора власти?
   Обрезан, образован и брезглив
   Отчасти я, поэтому и счастлив,
   но именно поэтому – пуглив.
//-- * * * --//
   Наши мысли и дела – белее снега,
   даже сажа наша девственно бела;
   только зря наша российская телега
   лошадей своих слегка обогнала.
//-- * * * --//
   Духовная основа русской мощи
   и веры, нрав которой так неистов, —
   святыней почитаемые мощи
   крупнейшего в России атеиста.
//-- * * * --//
   В рекордно краткий срок моя страна
   достигла без труда и принуждения
   махрового цветения гавна,
   заложенного в каждом от рождения.
//-- * * * --//
   Система на страхе и крови,
   на лжи и на нервах издерганных
   сама себе гибель готовит
   от рака в карательных органах.
//-- * * * --//
   Еще настолько близко к смерти
   мы не бывали, друг и брат.
   Герой-стратег наш глобус вертит,
   а сокращенно – Герострат.
//-- * * * --//
   То ли такова их душ игра,
   то ли в этом видя к цели средство,
   очень любят пыток мастера
   с жертвой похотливое кокетство.
//-- * * * --//
   Из гущи кишения мышьего,
   из нашего времени тошного
   глядится светло и возвышенно
   героика хищного прошлого.
//-- * * * --//
   Нет, не скоро праздновать я буду
   воли и покоя светлый час;
   тлеющий фашизм остался всюду,
   где вчера пылающий погас.
//-- * * * --//
   Нет, я не лидер, не трибун,
   с толпой взаимно мы прохладны;
   те, кто рожден вести табун,
   должны быть сами очень стадны.
//-- * * * --//
   Чувствуя нутром, не глядя в лица,
   пряча отношение свое,
   власть боится тех, кто не боится
   и не любит любящих ее.
//-- * * * --//
   Господи, в интимном разговоре
   дерзкие прости мои слова:
   сладость утопических теорий —
   пробуй Ты на авторах сперва.
//-- * * * --//
   Ох, и смутно сегодня в отчизне:
   сыро, грязь, темнота, кривотолки;
   и вспухают удавами слизни,
   и по-лисьи к ним ластятся волки.
//-- * * * --//
   Должно быть, очень плохо я воспитан,
   что, грубо нарушая все приличия,
   не вижу в русском рабстве неумытом
   ни избранности признак, ни величия.
//-- * * * --//
   Я часто вижу, что приятелям
   уже не верится, что где-то
   есть жизнь, где лгать – не обязательно,
   и даже глупо делать это.
//-- * * * --//
   В первый тот субботник, что давно
   датой стал во всех календарях,
   бережно Ильич носил бревно,
   спиленное в первых лагерях.
//-- * * * --//
   Не в том беда, что наглой челяди
   доступен жирный ананас,
   а в том, что это манит в нелюди
   детей, растущих возле нас.
//-- * * * --//
   Для всех у нас отыщется работа,
   всегда в России требуются руки,
   так насухо мы высушим болота,
   что мучиться в пустынях будут внуки.
//-- * * * --//
   Лишь воздуха довольно колыхания,
   чтоб тут же ощутить неподалеку
   наличие зловонного дыхания,
   присущего всевидящему оку.
//-- * * * --//
   Я, друг мой, в рабстве. Не печалься,
   но каждый день зависит мой
   от гармоничности начальства
   с желудком, жопой и женой.
//-- * * * --//
   Есть явное, яркое сходство
   у бравых моих командиров:
   густой аромат благородства
   сочится из ихних мундиров.
//-- * * * --//
   К начальству нет во мне симпатий,
   но я ценю в нем беспристрастно
   талант утробных восприятий
   всего, что живостью опасно.
//-- * * * --//
   Можно в чем угодно убедить
   целую страну наверняка,
   если дух и разум повредить
   с помощью печатного станка.
//-- * * * --//
   Смотрю, что творят печенеги,
   и думаю: счастье для нации,
   что русской культуры побеги
   отчасти растут в эмиграции.
//-- * * * --//
   Висит от юга волосатого
   до лысой тундры ледяной
   тень незабвенного усатого
   над заколдованной страной.
//-- * * * --//
   Кошмарней лютых чужеземцев
   прошлись по русскому двору
   убийцы с душами младенцев
   и страстью к свету и добру.
//-- * * * --//
   Если в мизерном составе
   чувство чести и стыда
   влить вождям, то страх представить
   их мучения тогда.
//-- * * * --//
   Теперь любая революция
   легко прогнозу поддается:
   где жгут Шекспира и Конфуция,
   надежда срамом обернется.
//-- * * * --//
   Себя зачислить в Стены Плача
   должна Кремлевская стена:
   судьбы российской неудача —
   на ней евреев имена.
//-- * * * --//
   Где вся держава – вор на воре,
   и ворон ворону не враг,
   мечта о Боге-прокуроре
   уныло пялится во мрак.
//-- * * * --//
   Египет зарыдал бы, аплодируя,
   увидев, что выделывает скиф:
   мы создали, вождя мумифицируя,
   одновременно мумию и миф.
//-- * * * --//
   Развивается мир по спирали,
   круг за кругом идут чередой,
   мы сегодня по части морали —
   над закатной монгольской ордой.
//-- * * * --//
   Добро и справедливость. Вновь и вновь
   за царство этой призрачной четы
   готовы проливать чужую кровь
   романтики обосранной мечты.

Сколь пылки разговоры о Голгофе
за рюмкой коньяка и чашкой кофе

//-- * * * --//
   У писателей ушки в мерлушке
   и остатки еды на бровях,
   возле дуба им строят кормушки,
   чтоб не вздумали рыться в корнях.
//-- * * * --//
   Он был заядлый либерал,
   полемизировал с режимом
   и щедро женщин оделял
   своим заветным содержимым.
//-- * * * --//
   Устав от книг, люблю забиться
   в дым либерального салона,
   где вольнодумные девицы
   сидят, раскрывши рты и лона.
//-- * * * --//
   Мыслителей шуршащая компания
   опаслива, как бьющиеся яйца;
   преследованья сладостная мания
   от мании величия питается.
//-- * * * --//
   Горжусь, что в мировом переполохе,
   в метаниях от буйности к тоске —
   сознание свихнувшейся эпохи
   безумствует на русском языке.
//-- * * * --//
   Мы все кишим в одной лохани,
   хандру меняя на экстаз;
   плывет по морю сытой пьяни
   дырявый циниковый таз.
//-- * * * --//
   Не славой, не скандалом, не грехом,
   тем более не устной канителью —
   поэты поверяются стихом,
   как бабы проверяются постелью.
//-- * * * --//
   Весь немалый свой досуг
   до поры, пока не сели,
   мы подпиливали сук,
   на котором мы висели.
//-- * * * --//
   Застольные люблю я разговоры,
   которыми от рабства мы богаты:
   о веке нашем – все мы прокуроры,
   о блядстве нашем – все мы адвокаты.
//-- * * * --//
   Кишит певцов столпотворение,
   цедя из кассы благодать;
   когда продажно вдохновение,
   то сложно рукопись продать.
//-- * * * --//
   Такая жгла его тоска
   и так томился он,
   что даже ветры испускал
   печальные, как стон.
//-- * * * --//
   Дай, Боже, мне столько годов
   (а больше не надо и дня),
   во сколько приличных домов
   вторично не звали меня.
//-- * * * --//
   Вон либерал во все копыта
   летит к амбару за пайком;
   кто ест из общего корыта,
   не должен срать в него тайком.
//-- * * * --//
   В любом и всяческом творце
   заметно с первого же взгляда,
   что в каждом творческом лице
   есть доля творческого зада.
//-- * * * --//
   Уже беззубы мы и лысы,
   в суставах боль и дряблы члены,
   а сердцем все еще – Парисы,
   а нравом все еще – Елены.
//-- * * * --//
   Таланту ни к чему чины и пост,
   его интересуют соль и суть,
   а те, кто не хватает с неба звезд,
   стараются навешать их на грудь.
//-- * * * --//
   Души незаменимое меню,
   махровые цветы высоких сказок
   нещадно угрызает на корню
   червяк материальных неувязок.
//-- * * * --//
   Обсуживая лифчиков размеры,
   а также мировые небосклоны,
   пируют уцененные Венеры
   и траченные молью Аполлоны.
//-- * * * --//
   Сегодня приторно и пресно
   в любом банановом раю,
   и лишь в России интересно,
   поскольку бездны на краю.
//-- * * * --//
   От прочих отличает наше братство
   отзывчивость на мысль, а не кулак,
   и книжное трухлявое богатство,
   и смутной неприкаянности знак.
//-- * * * --//
   Очень многие дяди и тети
   по незрелости вкуса и слуха
   очень склонны томление плоти
   принимать за явление духа.
//-- * * * --//
   Пей, либерал, гуляй, жуир,
   бранись, эстет, снобистским матом,
   не нынче-завтра конвоир
   возникнет сзади с автоматом.
//-- * * * --//
   В себя вовнутрь эпохи соль
   впитав и чувствуя сквозь стены,
   поэт – не врач, он только боль,
   струна, и нерв, и прут антенны.
//-- * * * --//
   Российские умы – в монастырях
   занятий безопасных и нейтральных,
   а на презренных ими пустырях —
   кишение гиен и птиц нахальных.
//-- * * * --//
   Боюсь, что наших сложных душ структура —
   всего лишь огородная культура;
   не зря же от ученых урожая
   прекрасно добивались, их сажая.
//-- * * * --//
   Люблю я ужин либеральный,
   духовен плотский аппетит,
   и громко чей-нибудь нахальный
   светильник разума коптит.
//-- * * * --//
   Много раз, будто кашу намасливал,
   книги мыслями я начинял,
   а цитаты из умерших классиков
   по невежеству сам сочинял.
//-- * * * --//
   Я чтенью – жизнь отдал. Душа в огне,
   глаза слепит сочувственная влага.
   И в жизни пригодилось это мне,
   как в тундре – туалетная бумага.
//-- * * * --//
   Друзья мои живость утратили,
   угрюмыми ходят и лысыми,
   хоть климат наш так замечателен,
   что мыши становятся крысами.
//-- * * * --//
   Будь сам собой. Смешны и жалки
   потуги выдуманным быть;
   ничуть не стыдно – петь фиалки
   и зад от курицы любить.
//-- * * * --//
   Жаль сына – очень мы похожи,
   один огонь играет в нас,
   а преуспеть сегодня может
   лишь тот, кто вовремя погас.
//-- * * * --//
   Дымится перо, обжигая десницу,
   когда безоглядно, отважно и всласть
   российский писатель клеймит заграницу
   за все, что хотел бы в России проклясть.
//-- * * * --//
   Невыразимой полон грации
   и чист, как детская слеза,
   у музы русской конспирации
   торчит наружу голый зад.
//-- * * * --//
   Не узок круг, а тонок слой
   нас на российском пироге,
   мы все придавлены одной
   ногой в казенном сапоге.
//-- * * * --//
   Известно со времен царя Гороха,
   сколь пакостен зловредный скоморох,
   охально кем охаяна эпоха,
   в которой восхваляем царь Горох.
//-- * * * --//
   Я пришел к тебе с приветом,
   я прочел твои тетради:
   в прошлом веке неким Фетом
   был ты жутко обокраден.
//-- * * * --//
   Так долго гнул он горб и бедно ел,
   что, вдруг узду удачи ухватив,
   настолько от успеха охуел,
   что носит как берет презерватив.
//-- * * * --//
   Есть у мира замашка слепая:
   часто тех, в ком талант зазвучал,
   мир казнит не рукой палача,
   а пожизненно их покупая.
//-- * * * --//
   Я прочел твою книгу. Большая.
   Ты вложил туда всю свою силу.
   И цитаты ее украшают,
   как цветы украшают могилу.
//-- * * * --//
   Обожая талант свой и сложность,
   так томится он жаждой дерзнуть,
   что обидна ему невозможность
   самому себе жопу лизнуть.
//-- * * * --//
   Увы, но я не деликатен
   и вечно с наглостью циничной
   интересуюсь формой пятен
   на нимбах святости различной.
//-- * * * --//
   Я потому на свете прожил,
   не зная горестей и бед,
   что, не жалея искры Божьей,
   себе варил на ней обед.
//-- * * * --//
   Поет пропитания ради
   певец, услужающий власти,
   но глуп тот клиент, кто у бляди
   доподлинной требует страсти.
//-- * * * --//
   Так было и, видимо, будет:
   в лихих переломов моменты
   отменно чистейшие люди
   к убийцам идут в референты.
//-- * * * --//
   И к цели можно рваться напролом,
   и жизнью беззаветно рисковать,
   все время оставаясь за столом,
   свое осмелясь время рисовать.
//-- * * * --//
   Боюсь, что он пылает даром,
   наш дух борьбы и дерзновения,
   коль скоро делается паром
   при встрече с камнем преткновения.
//-- * * * --//
   Хотя не грозят нам ни голод, ни плаха,
   упрямо обилен пугливости пот,
   теперь мы уже умираем от страха,
   за масло боясь и дрожа за компот.
//-- * * * --//
   С тех пор как мир страниц возник,
   везде всегда одно и то же:
   на переплеты лучших книг
   уходит авторская кожа.
//-- * * * --//
   Все смешалось: рожает девица,
   либералы бормочут про плети,
   у аскетов блудливые лица,
   а блудницы сидят на диете.
//-- * * * --//
   Мои походы в гости столь нечасты,
   что мне скорей приятен этот вид,
   когда эстет с уклоном в педерасты
   рассказывает, как его снобит.
//-- * * * --//
   Умрет он от страха и смуты,
   боится он всех и всего,
   испуган с той самой минуты,
   в какую зачали его.
//-- * * * --//
   Сызмальства сгибаясь над страницами,
   все на свете помнил он и знал,
   только засорился эрудицией
   мыслеиспускательный канал.
//-- * * * --//
   Во мне талант врачами признан,
   во мне ночами дух не спит
   и застарелым рифматизмом
   в суставах умственных скрипит.
//-- * * * --//
   Оставит мелочь смерть-старуха
   от наших жизней скоротечных:
   плоды ума, консервы духа,
   поживу крыс библиотечных.
//-- * * * --//
   Знания. Узость в плечах.
   Будней кромешный завал.
   И умираешь – стуча
   в двери, что сам рисовал.
//-- * * * --//
   Ссорились. Тиранили подруг.
   Спорили. Работали. Кутили.
   Гибли. И оказывалось вдруг,
   что собою жизнь обогатили.

Причудливее нет на свете повести,
чем повесть о причудах русской совести

//-- * * * --//
   Имея что друзьям сказать,
   мы мыслим – значит, существуем;
   а кто зовет меня дерзать,
   пускай кирпич расколет хуем.
//-- * * * --//
   Питая к простоте вражду,
   подвергнув каждый шаг учету,
   мы даже малую нужду
   справляем по большому счету.
//-- * * * --//
   Без отчетливых ран и контузий
   ныне всюду страдают без меры
   инвалиды высоких иллюзий,
   погорельцы надежды и веры.
//-- * * * --//
   Мы жили, по веку соседи,
   уже потому не напрасно,
   что к черному цвету трагедии
   впервые добавили красный.
//-- * * * --//
   Протест вербует недовольных,
   не разбирая их мотивов,
   и потому в кружках подпольных
   полно подонков и кретинов.
//-- * * * --//
   Сперва полыхаем, как спичка,
   а после жуем, что дают;
   безвыходность, лень и привычка
   приносят покой и уют.
//-- * * * --//
   Везде так подло и кроваво,
   что нет сомненья ни на грош:
   святой в наш век имеет право
   и на молчанье, и на ложь.
//-- * * * --//
   Руководясь одним рассудком,
   заметишь вряд ли, как не вдруг
   душа срастается с желудком
   и жопе делается друг.
//-- * * * --//
   От желчи мир изнемогает,
   планета печенью больна,
   гавно гавном гавно ругает,
   не вылезая из гавна.
//-- * * * --//
   Что тому, кого убили вчера,
   от утехи, что его палачам
   кофе кажется невкусным с утра
   и не спится иногда по ночам?
//-- * * * --//
   Огромен долг наш разным людям,
   а близким – более других:
   должны мы тем, кого мы любим,
   уже за то, что любим их.
//-- * * * --//
   Мы пустоту в себе однажды
   вдруг странной чувствуем пропажей;
   тоска по Богу – злая жажда,
   творец кошмаров и миражей.
//-- * * * --//
   Решив служить – дверьми не хлопай,
   бранишь запой – тони в трудах;
   нельзя одной и той же жопой
   сидеть во встречных поездах.
//-- * * * --//
   Засрав дворцы до вида хижин
   и жизнь ценя как чью-то милость,
   палач гуляет с тем, кто выжил,
   и оба пьют за справедливость.
//-- * * * --//
   Мы сладко и гнусно живем
   среди бардака и парада,
   нас греет холодным огнем
   трагический юмор распада.
//-- * * * --//
   Прекрасна чистая наивность
   в том, кто еще не искушен,
   но раз утративший невинность
   уже наивностью смешон.
//-- * * * --//
   Прельщаясь возникшей химерой,
   мы пламенем жарко горим
   и вновь ослепляемся верой,
   что ведаем то, что творим.
//-- * * * --//
   Пока на свете нету средства
   добро просеять, как зерно,
   зло анонимно, безответственно,
   повсюдно и растворено.
//-- * * * --//
   Сломав березу иль осину,
   подумай – что оставишь сыну?
   Что будет сын тогда ломать?
   Остановись, ебена мать!
//-- * * * --//
   Века несутся колесницей,
   дымятся кровью рвы кювета,
   вся тьма истории творится
   руками, чающими света.
//-- * * * --//
   Когда мила родная сторона,
   которой возлелеян и воспитан,
   то к ложке ежедневного гавна
   относишься почти что с аппетитом.
//-- * * * --//
   Раньше каждый бежал на подмогу,
   если колокол звал вечевой;
   отзовется сейчас на тревогу
   только каждый пузырь мочевой.
//-- * * * --//
   Скатав освободительное знамя,
   тираноборцы пьянствуют уныло;
   из искры возгореться может пламя,
   но скучно высекать ее из мыла.
//-- * * * --//
   Добро – это талант и ремесло
   стерпеть и пораженья и потери;
   добро, одолевающее зло, —
   как Моцарт, отравляющий Сальери.
//-- * * * --//
   Зло умело взвинчивает цену,
   чтобы соблазнить нас первый раз,
   а потом карает за измену
   круче и страшней, чем за отказ.
//-- * * * --//
   По обе стороны морали
   добра и зла жрецы и жрицы
   так безобразно много срали,
   что скрыли контуры границы.
//-- * * * --//
   Во мгле просветы светят куцые,
   но небо в грязных тучах тонет;
   как орган, требующий функции,
   немая совесть наша стонет.
//-- * * * --//
   Мне здесь любая боль знакома.
   Близка любовь. Понятна злость.
   Да, здесь я раб. Но здесь я дома.
   А на свободе – чуждый гость.
//-- * * * --//
   Мне, Господь, неудобно просить,
   но коль ясен Тебе человек,
   помоги мне понять и простить
   моих близких, друзей и коллег.
//-- * * * --//
   Когда тонет родина в крови,
   когда стынут стоны на устах,
   те, кто распинался ей в любви,
   не спешат повиснуть на крестах.
//-- * * * --//
   Мораль – это не цепи, а игра,
   где выбор – обязательней всего;
   основа полноценности добра —
   в свободе совершения его.
//-- * * * --//
   Мне жалко тех, кто, кровью обливаясь,
   провел весь век в тоске чистосердечной,
   звезду шестиконечную пытаясь
   хоть как-то совместить с пятиконечной.
//-- * * * --//
   Даже пьесы на краю,
   даже несколько за краем
   мы играем роль свою
   даже тем, что не играем.
//-- * * * --//
   Диспуты, дискуссии, дебаты
   зря об этом длятся сотни лет,
   ибо виноватых в мире нет,
   потому что все мы виноваты.
//-- * * * --//
   Безгрешность в чистом виде – шелуха,
   от жизненного смысла холостая,
   ведь нравственность, не знавшая греха, —
   всего лишь неудачливость простая.
//-- * * * --//
   Нет! Совесть никогда и никому
   смертельной не была, кто угрызался;
   Иуда удавился потому,
   что сребреник фальшивым оказался.
//-- * * * --//
   Свобода – это право выбирать,
   с душою лишь советуясь о плате,
   что нам любить, за что нам умирать,
   на что свою свечу нещадно тратить.
//-- * * * --//
   Если не во всем, то уж во многом
   (не были, не знали, не видали)
   мы бы оправдались перед Богом;
   жалко, что Он спросит нас едва ли.
//-- * * * --//
   Сколько эмигрантов ночью синей
   спорят, и до света свет не тухнет;
   как они тоскуют по России,
   сидя на своих московских кухнях!
//-- * * * --//
   Сижу в гостях. Играю в этикет.
   И думаю: забавная пора,
   дворянской чести – выветрился след,
   а барынь объявилось – до хера.
//-- * * * --//
   Возможность лестью в душу влезть
   никак нельзя назвать растлением,
   мы бескорыстно ценим лесть
   за совпаденье с нашим мнением.
//-- * * * --//
   Хотя мы живем разнолико,
   но все одинаково, то есть
   сторонимся шума и крика,
   боясь разбудить свою совесть.
//-- * * * --//
   О тех, кто принял муки на кресте,
   эпоха мемуарами богата,
   и книга о любом таком Христе
   имеет предисловие Пилата.
//-- * * * --//
   В силу Божьего повеления,
   чтобы мир изменялся в муках,
   совесть каждого поколения
   пробуждается лишь во внуках.
//-- * * * --//
   В воздухе житейского пространства —
   света непрерывная игра:
   мир темней от каждого засранства
   и светлей от каждого добра.
//-- * * * --//
   Остыв от жара собственных страстей,
   ослепнув от нагара низкой копоти,
   преступно мы стремимся влить в детей
   наш холод, настоявшийся на опыте.
//-- * * * --//
   Рождаясь только в юных, он меж ними
   скитается, скрываем и любим;
   в России дух свободы анонимен
   и только потому неистребим.
//-- * * * --//
   Те, кто на жизнь в своей стране
   взглянул со стороны,
   живут отныне в стороне
   от жизни их страны.
//-- * * * --//
   О мужестве и мудрости молчания
   читаю я всегда с душевной дрожью,
   сполна деля и горечь, и отчаянье
   всех тех, кто утешался этой ложью.
//-- * * * --//
   Забавен русской жизни колорит,
   сложившийся за несколько веков:
   с Россией ее совесть говорит
   посредством иностранных языков.
//-- * * * --//
   Пылко имитируя наивность,
   но не ослабляя хватки прыткой,
   ты похож на девичью невинность,
   наскоро прихваченную ниткой.
//-- * * * --//
   Свихнулась природа у нас в зоосаде
   от липкого глаза лихих сторожей,
   и стали расти безопасности ради
   колючки вовнутрь у наших ежей.
//-- * * * --//
   У зрелых развалин и дряхлых юнцов —
   такое к покою стремление,
   как будто свалилась усталость отцов
   на рыхлых детей поколение.
//-- * * * --//
   Душа российская немая
   всемирным брезгует общением,
   чужой язык воспринимая
   со словарем и отвращением.
//-- * * * --//
   Блажен тот муж, кто не случайно,
   а в долгой умственной тщете
   проникнет в душ российских тайну
   и ахнет в этой пустоте.
//-- * * * --//
   И спросит Бог: никем не ставший,
   зачем ты жил? Что смех твой значит?
   – Я утешал рабов уставших, —
   отвечу я. И Бог заплачет.

Господь лихую шутку учинил,
когда сюжет еврея сочинил

//-- * * * --//
   Везде, где, не зная смущения,
   историю шьют и кроят,
   евреи – козлы отпущения,
   которых к тому же доят.
//-- * * * --//
   И сер наш русский Цицерон,
   и вездесущ, как мышь,
   а мыслит ясно: «Цыц, Арон!»
   и «Рабинович, кыш!».
//-- * * * --//
   Евреи собирают документы,
   чтоб лакомиться южным пирогом;
   одни только теперь интеллигенты
   останутся нам внутренним врагом.
//-- * * * --//
   Везде, где есть цивилизация
   и свет звезды планету греет,
   есть обязательная нация
   для роли тамошних евреев.
//-- * * * --//
   Туманно глядя вслед спешащим
   осенним клиньям журавлей,
   себя заблудшим и пропащим
   сегодня чувствует еврей.
//-- * * * --//
   Льется листва, подбивая на пьянство;
   скоро снегами задуют метели;
   смутные слухи слоятся в пространство;
   поздняя осень; жиды улетели.
//-- * * * --//
   В любом вертепе, где злодей
   злоумышляет зло злодейства,
   есть непременно иудей
   или финансы иудейства.
//-- * * * --//
   Евреи клевещут и хают,
   разводят дурманы и блажь,
   евреи наш воздух вдыхают,
   а вон выдыхают – не наш.
//-- * * * --//
   Во тьме зловонной, но тепличной,
   мы спим и слюним удила,
   и лишь жидам небезразличны
   глухие русские дела.
//-- * * * --//
   В года, когда юмор хиреет,
   скисая под гласным надзором,
   застольные шутки евреев
   становятся местным фольклором.
//-- * * * --//
   Везде, где слышен хруст рублей
   и тонко звякает копейка,
   невдалеке сидит еврей
   или, по крайности, еврейка.
//-- * * * --//
   Нет ни в чем России проку,
   странный рок на ней лежит:
   Петр пробил окно в Европу,
   а в него сигает жид.
//-- * * * --//
   Царь-колокол безгласен, поломатый,
   Царь-пушка не стреляет, мать ети;
   и ясно, что евреи виноваты,
   осталось только летопись найти.
//-- * * * --//
   Любой большой писатель русский
   жалел сирот, больных и вдов,
   слегка стыдясь, что это чувство
   не исключает и жидов.
//-- * * * --//
   Евреи продолжают разъезжаться
   под свист и улюлюканье народа,
   и скоро вся семья цветущих наций
   останется семьею без урода.
//-- * * * --//
   Сегодня евреи греховны
   совсем не своей бухгалтерией,
   а тем, что растленно духовны
   в эпоху обжорства материей.
//-- * * * --//
   Кто шахматистом будет первым,
   вопросом стало знаменитым;
   еврей еврею портит нервы,
   волнуя кровь антисемитам.
//-- * * * --//
   Верю я: Христос придет!
   Вижу в этот миг Россию;
   слышу, как шумит народ:
   «Бей жидов, спасай Мессию!»
//-- * * * --//
   По ночам начальство чахнет и звереет,
   дикий сон морозит царственные яйца:
   что китайцы вдруг воюют, как евреи,
   а евреи расплодились, как китайцы.
//-- * * * --//
   Перспективная идея!
   Свежий образ иудея:
   поголовного агрессора
   от портного до профессора.
   Им не золото кумир,
   а борьба с борьбой за мир;
   как один – головорезы,
   и в штанах у них обрезы.
//-- * * * --//
   Везде, где есть галантерея
   или технический прогресс,
   легко сей миг найти еврея
   с образованием и без.
   А слух – отрадный, но пустой,
   что ихний фарт покрылся пылью,
   навеян сладкою мечтой
   однажды сказку сделать былью.
//-- * * * --//
   Свет партии согрел нам батареи
   теплом обогревательной воды;
   а многие отдельные евреи
   все время недовольны, как жиды.
//-- * * * --//
   У власти в лоне что-то зреет,
   и, зная творчество ее,
   уже бывалые евреи
   готовят теплое белье.
//-- * * * --//
   В российской нежной колыбели,
   где каждый счастлив, если пьян,
   евреи так ожидовели,
   что пьют обильнее славян.
//-- * * * --//
   В метро билеты лотереи!
   Там, как осенние грачи,
   седые грустные евреи
   куют нам счастия ключи.
//-- * * * --//
   Раскрылась правда в ходе дней,
   туман легенд развеяв:
   евреям жить всего трудней
   среди других евреев.
//-- * * * --//
   Случайно ли во множестве столетий
   и зареве бесчисленных костров
   еврей – участник всех на белом свете
   чужих национальных катастроф?
//-- * * * --//
   Не в том беда, что ест еврей наш хлеб,
   а в том, что, проживая в нашем доме,
   он так теперь бездушен и свиреп,
   что стал сопротивляться при погроме.
//-- * * * --//
   Как все, произойдя от обезьяны,
   зажегшей человечества свечу,
   еврей имеет общие изъяны,
   но пользуется ими чересчур.
//-- * * * --//
   Любая философия согласна,
   что в мире от евреев нет спасения,
   науке только все еще не ясно,
   как делают они землетрясения.
//-- * * * --//
   Изверившись в блаженном общем рае,
   но прежние мечтания любя,
   евреи эмигрируют в Израиль,
   чтоб русскими почувствовать себя.
//-- * * * --//
   Новые затеявши затеи
   и со страха нервно балагуря,
   едут приобщаться иудеи
   к наконец-то собственной культуре.
//-- * * * --//
   Евреев не любит никто, кроме тех,
   кто их вообще не выносит;
   отсюда, должно быть, родился наш смех
   и пляски на скользком откосе.
//-- * * * --//
   Об утечке умов с эмиграцией
   мы в России нисколько не тужим,
   потому что весь ум ихней нации
   никому здесь и на хер не нужен.
//-- * * * --//
   Вечно и нисколько не старея,
   всюду и в любое время года
   длится, где сойдутся два еврея,
   спор о судьбах русского народа.
//-- * * * --//
   Всегда еврей легко везде заметен,
   еврея слышно сразу от порога,
   евреев очень мало на планете,
   но каждого еврея – очень много.
//-- * * * --//
   Есть тайного созвучия привет
   в рифмованности вечности и мига.
   Духовность и свобода. Свет и цвет.
   Россия и тюрьма. Еврей и книга.
//-- * * * --//
   Когда российский дух поправится,
   вернув здоровье с ходом времени,
   ему, боюсь я, не понравится,
   что часть врачей была евреями.
//-- * * * --//
   Христос и Маркс, Эйнштейн и Фрейд —
   взрывных учений основатели,
   придет и в будущем еврей
   послать покой к ебене матери.
//-- * * * --//
   Что ели предки? Мясо и бананы.
   Еда была сыра и несогрета.
   Еврей произошел от обезьяны,
   которая огонь добыла где-то.
//-- * * * --//
   Евреи, чужую культуру впитав
   и творческим занявшись действом,
   вливают в ее плодоносный состав
   растворы с отравным еврейством.
//-- * * * --//
   Евреи размножаются в неволе,
   да так охотно, Господи прости,
   что кажется – не знают лучшей доли,
   чем семенем сквозь рабство прорасти.
//-- * * * --//
   По всем приметам Галилей
   (каким в умах он сохранился)
   был чистой выделки еврей:
   отрекся, но не изменился.
//-- * * * --//
   Еще он проснется, народ-исполин,
   и дух его мыслей свободных
   взовьется, как пух из еврейских перин
   во дни пробуждений народных.
//-- * * * --//
   Усердные брови насупив,
   еврей, озаряемый улицей,
   извечно хлопочет о супе,
   в котором становится курицей.
//-- * * * --//
   Евреи лезут на рожон
   под ругань будущих веков:
   они увозят русских жен,
   а там – родят большевиков.
//-- * * * --//
   Евреи топчут наши тротуары,
   плетя о нас такие тары-бары,
   как если сочиняли бы татары
   о битве Куликовской мемуары.
//-- * * * --//
   Вождям ночные мысли сон развеяли,
   течет холодный пот по неглиже;
   америки, открытые евреями,
   никак не закрываются уже.
//-- * * * --//
   Сибирских лагерей оранжерея,
   где пляшет у костра лесное эхо, —
   вот лучшая теплица для еврея,
   который не созрел и не уехал.
//-- * * * --//
   Во всех углах и метрополиях
   затворник судеб мировых,
   еврей, живя в чужих историях,
   невольно вляпывался в них.
//-- * * * --//
   В любых краях, где тенью бледной
   живет еврей, терпя обиды,
   еврейской мудрости зловредной
   в эфир сочатся флюаиды.
//-- * * * --//
   Наскучив жить под русским кровом,
   евреи, древние проныры,
   сумели сделать голым словом
   в железном занавесе дыры.
//-- * * * --//
   Сквозь бытия необратимость
   евреев движет вдоль столетий
   их кроткая неукротимость
   упрямства выжить на планете.
//-- * * * --//
   Евреи даже в светопреставление,
   сдержав поползновение рыдать,
   в последнее повисшее мгновение
   успеют еще что-нибудь продать.

Во тьме домой летят автомобили
и все, кого уже употребили

//-- * * * --//
   Творец, никому не подсудный,
   со скуки пустил и приветил
   гигантскую пьесу абсурда,
   идущую много столетий.
//-- * * * --//
   Успехи познания благостны,
   хотя и чреваты уронами,
   поскольку творения Фаустов
   становятся фауст-патронами.
//-- * * * --//
   Чувствуя добычу за версту,
   по незримым зрению дорогам,
   бесы наполняют пустоту,
   в личности оставленную Богом.
//-- * * * --//
   С пеленок вырос до пальто,
   в пальто провел года
   и снова сделался никто,
   нигде и никогда.
//-- * * * --//
   Привычка греет, как постель,
   и гасит боль, как чародей;
   нас часто держит на кресте
   боязнь остаться без гвоздей.
//-- * * * --//
   Устройство торжествующего зла
   по самой его сути таково,
   что стоны и бессильная слеза
   способствуют лишь прочности его.
//-- * * * --//
   Когда устал и жить не хочешь,
   полезно вспомнить в гневе белом,
   что есть такие дни и ночи,
   что жизнь оправдывают в целом.
//-- * * * --//
   Из мрака вызванные к свету,
   мы вновь расходимся во мрак,
   и очень разны в пору эту
   мудрец, мерзавец и дурак.
//-- * * * --//
   Поскольку творенья родник
   Творцом охраняется строго,
   момент, когда нечто постиг, —
   момент соучастия Бога.
//-- * * * --//
   Очень много лиц и граждан
   брызжет по планете,
   каждый личность, но не каждый
   пользуется этим.
//-- * * * --//
   Какая цель отсель досель
   плестись к одру от колыбели?
   Но если есть у жизни цель,
   то что за цель в наличьи цели?
//-- * * * --//
   Неужели, дойдя до порога,
   мы за ним не найдем ничего?
   Одного лишь прошу я у Бога:
   одарить меня верой в Него.
//-- * * * --//
   Строки вяжутся в стишок,
   море лижет сушу,
   дети какают в горшок,
   а большие – в душу.
//-- * * * --//
   Господь сей миг откроет нашу клетку
   и за добро сторицею воздаст,
   когда яйцо снесет себе наседку
   и на аборт поедет педераст.
//-- * * * --//
   Век увлекается наукой,
   наука жару поддает,
   но сука остается сукой
   и идиотом – идиот.
//-- * * * --//
   Ушиб растает. Кровь подсохнет.
   Остудит рану жгучий йод.
   Обида схлынет. Боль заглохнет.
   А там, глядишь, и жизнь пройдет.
//-- * * * --//
   Из-за того, что бедный мозг
   распахнут всем текущим слухам,
   ужасно засран этот мост
   между материей и духом.
//-- * * * --//
   Время льется, как вино,
   сразу отовсюду,
   но однажды видишь дно
   и сдаешь посуду.
//-- * * * --//
   Не в силах я в складках души
   для веры найти ничего,
   а Бога, должно быть, смешит,
   что можно не верить в Него.
//-- * * * --//
   Мир столько всякого познал
   с тех пор, как плотью стала глина,
   что чем крикливей новизна,
   тем гуще запах нафталина.
//-- * * * --//
   Ничто не ново под луной:
   удачник розов, желт страдалец,
   и мы не лучше спим с женой,
   чем с бабой спал неандерталец.
//-- * * * --//
   Создатель дал нам две руки,
   бутыль, чтоб руки зря не висли,
   а также ум, чтоб мудаки
   воображали им, что мыслят.
//-- * * * --//
   Восторжен ум в поре начальной,
   кипит и шпарит, как бульон;
   чем разум выше, тем печальней
   и снисходительнее он.
//-- * * * --//
   В каждую секунду, год и час,
   все понять готовый и простить,
   Бог приходит в каждого из нас,
   кто в себя готов Его впустить.
//-- * * * --//
   Судить человечество следует строго,
   но стоит воздать нам и честь:
   мы так гениально придумали Бога,
   что, может быть, Он теперь есть.
//-- * * * --//
   В разумном созревающем юнце
   всегда есть незаконченное что-то,
   поскольку только в зрелом мудреце
   поблескивает капля идиота.
//-- * * * --//
   У Бога нет бессонницы,
   Он спал бы как убитый,
   но ночью Ему молятся
   бляди и бандиты.
//-- * * * --//
   В тех битвах, где добро трубит победное,
   повтор один печально убедителен:
   похоже, что добру смертельно вредно
   подолгу оставаться победителем.
//-- * * * --//
   Если все, что просили мы лишнего,
   все молитвы, что всуе вершили мы,
   в самом деле достигли Всевышнего,
   уши Бога давно запаршивели.
//-- * * * --//
   Из-под грязи и крови столетий,
   всех погибельных мерзостей между,
   красота позволяет заметить,
   что и Бог не утратил надежду.
//-- * * * --//
   Нисколько прочих не глупее
   все те, кто в будничном безумии,
   прекрасно помня о Помпее,
   опять селились на Везувии.
//-- * * * --//
   С моим сознаньем наравне
   вершится ход планет,
   и если Бога нет во мне,
   Его и выше нет.
//-- * * * --//
   В корнях любого взрыва и события
   таится, незаметный нам самим,
   могучий, как желание соития,
   дух общей подготовленности к ним.
//-- * * * --//
   А так ли ясен Божий глаз
   в делах, немедленно судимых,
   когда Господь карает нас
   бедой и болями любимых?
//-- * * * --//
   Вглядись: из трубы, что согрета
   огнем нашей плоти палимой,
   комочек нетленного света
   летит среди черного дыма.
//-- * * * --//
   Куда кругом ни погляди,
   в любом из канувших столетий,
   Бог так смеется над людьми,
   как будто нет Его на свете.
//-- * * * --//
   Вон злоба сочится из глаз,
   вот некуда деться от лая;
   а Бог – не боится ли нас,
   что властвует, нас разделяя?
//-- * * * --//
   Наш дух изменчиво подвижен
   в крутых спиральностях своих;
   чем выше он и к Богу ближе,
   тем глубже мы в себе самих.
//-- * * * --//
   Принудить Бог не может никого,
   поскольку человека произвел,
   вложив частицу духа своего,
   а с нею – и свободы произвол.
//-- * * * --//
   Стечение случайных обстоятельств,
   дорогу изменяющих отлого, —
   одно из чрезвычайных доказательств
   наличия играющего Бога.
//-- * * * --//
   Судьба способна очень быстро
   перевернуть нам жизнь до дна,
   но случай может высечь искру
   лишь из того, в ком есть она.
//-- * * * --//
   У тех, кто пылкой головой
   предался поприщам различным,
   первичный признак половой
   слегка становится вторичным.
//-- * * * --//
   Успехи нынешних наук
   и все ученые дерзания
   пошли от Каина: свой сук
   ломал он с дерева познания.
//-- * * * --//
   Не боялись увечий и ран
   ветераны любовных баталий,
   гордо носит седой ветеран
   свой музей боевых гениталий.
//-- * * * --//
   Когда природе надоест
   давиться ядом и обидой,
   она заявит свой протест,
   как это было с Атлантидой.
//-- * * * --//
   Мы после смерти – верю в это —
   опять становимся нетленной
   частицей мыслящего света,
   который льется по Вселенной.

Любовь – спектакль, где антракты
немаловажнее, чем акты

//-- * * * --//
   Один поэт имел предмет,
   которым злоупотребляя
   устройство это свел на нет,
   прощай, любовь, в начале мая!
//-- * * * --//
   Ни в мире нет несовершенства,
   ни в мироздании – секрета,
   когда, распластанных в блаженстве,
   нас освещает сигарета.
//-- * * * --//
   Красоток я любил не очень,
   и не по скудости деньжат:
   красоток даже среди ночи
   волнует, как они лежат.
//-- * * * --//
   Что значат слезы и слова,
   когда приходит искушение?
   Чем безутешнее вдова,
   тем сладострастней утешение.
//-- * * * --//
   Мир объективен разве что на дольку:
   продуктов нашей мысли много в нем;
   и бабы существуют лишь постольку,
   поскольку мы их, милых, познаем.
//-- * * * --//
   Когда врагов утешат слухом,
   что я закопан в тесном склепе,
   то кто поверит ста старухам,
   что я бывал великолепен?
//-- * * * --//
   Пока играл мой детородный
   отменных данных инструмент,
   я не семейный, а народный
   держал ему ангажемент.
//-- * * * --//
   В любые века и эпохи,
   покой на земле или битва,
   любви раскаленные вздохи —
   нужнейшая Богу молитва.
//-- * * * --//
   Миллионер и голодранец
   равны становятся, как братья,
   танцуя лучший в мире танец
   без света, музыки и платья.
//-- * * * --//
   Мы женщин постигаем, как умеем:
   то дактилем, то ямбом, то хореем,
   встречаясь то и дело с темпераментом,
   который познаваем лишь гекзаметром.
//-- * * * --//
   От одиночества философ,
   я стать мыслителем хотел,
   но охладел, нашедши способ
   сношенья душ посредством тел.
//-- * * * --//
   Грешнейший грех – боязнь греха,
   пока здоров и жив;
   а как посыплется труха,
   запишемся в ханжи.
//-- * * * --//
   Лучше нет на свете дела,
   чем плодить живую плоть;
   наше дело – сделать тело,
   а душой – снабдит Господь.
//-- * * * --//
   Учение Эйнштейна несомненно,
   особенно по вкусу мне пришлось,
   что с кучей баб я сплю одновременно
   и только лишь пространственно – поврозь.
//-- * * * --//
   Мы попираем все науки,
   всю суету и все тревоги,
   сплетя дыхания и руки,
   а по возможности – и ноги.
//-- * * * --//
   Летят столетья, дымят пожары,
   но неизменно под лунным светом
   упругий Карл у гибкой Клары
   крадет кораллы своим кларнетом.
//-- * * * --//
   Наших болей и радостей круг
   не обнять моим разумом слабым;
   но сладчайший душевный недуг —
   ностальгия по непознанным бабам.
//-- * * * --//
   Сегодня ценят мужики
   уют, покой и нужники;
   и бабы возжигают сами
   на этом студне хладный пламень.
//-- * * * --//
   Я живу, как любой живет, —
   среди грязи, грызни и риска
   высекая живот о живот
   новой жизни слепую искру.
//-- * * * --//
   Я – лишь искатель приключений,
   а вы – распутная мадам;
   я узел завяжу на члене,
   чтоб не забыть отдаться вам.
//-- * * * --//
   Не нажив ни славы, ни пиастров,
   промотал я лучшие из лет,
   выводя девиц-энтузиасток
   из полуподвала в полусвет.
//-- * * * --//
   Мы были тощие повесы,
   ходили в свитерах заношенных,
   и самолучшие принцессы
   валялись с нами на горошинах.
//-- * * * --//
   Теперь другие, кто помоложе,
   тревожат ночи кобельим лаем,
   а мы настолько уже не можем,
   что даже просто и не желаем.
//-- * * * --//
   Обильные радости плоти
   помимо своих развлечений —
   прекрасный вдобавок наркотик
   от боли душевных мучений.
//-- * * * --//
   Тоска мужчины о престиже
   и горечь вражеской хулы
   бледней становятся и жиже
   от женской стонущей хвалы.
//-- * * * --//
   Увы, то счастье унеслось
   и те года прошли,
   когда считал я хер за ось
   вращения Земли.
//-- * * * --//
   Хмельной от солнца, словно муха,
   провел я жизнь в любовном поте,
   и желтый лист со древа духа
   слетел быстрей, чем с древа плоти.
//-- * * * --//
   В лета, когда упруг и крепок,
   исполнен силы и кудрей,
   грешнейший грех – не дергать репок
   из грядок и оранжерей.
//-- * * * --//
   По весне распустились сады,
   и еще лепестки не опали,
   как уже завязались плоды
   у девиц, что в саду побывали.
//-- * * * --//
   Многие запреты – атрибут
   зла, в мораль веков переодетого:
   благо, а не грех, когда ебут
   милую, счастливую от этого.
//-- * * * --//
   Мы в ранней младости усердны
   от сказок, веющих с подушек,
   и в смутном чаяньи царевны
   перебираем тьму лягушек.
//-- * * * --//
   Ты кукуешь о праве и вольности,
   ты правительствам ставишь оценки,
   но взгляни, как распущены волосы
   вон у той полноватой шатенки.
//-- * * * --//
   Природа торжествует, что права,
   и люди несомненно удались,
   когда тела сошлись, как жернова,
   и души до корней переплелись.
//-- * * * --//
   Рад, что я интеллигент,
   что живу светло и внятно,
   жаль, что лучший инструмент
   годы тупят невозвратно.
//-- * * * --//
   Литавры и гонги, фанфары и трубы,
   набат, барабаны и залпы —
   беззвучны и немы в момент, когда губы
   друг друга находят внезапно.
//-- * * * --//
   Как несложно – чтоб растаяла в подруге
   беспричинной раздражительности завязь;
   и затихнут все тревоги и недуги,
   и она вам улыбнется, одеваясь.
//-- * * * --//
   Давай, Господь, решим согласно,
   определив друг другу роль:
   ты любишь грешников? Прекрасно.
   А грешниц мне любить позволь.
//-- * * * --//
   Приятно, если правнуку с годами
   стихов моих запомнится страница,
   и некоей досель невинной даме
   их чтение поможет соблазниться.
//-- * * * --//
   Когда грехи мои учтет
   архангел, ведающий этим,
   он, без сомнения, сочтет,
   что я не зря пожил на свете.
//-- * * * --//
   Молодость враждебна постоянству,
   в марте мы бродяги и коты;
   ветер наших странствий по пространству
   девкам надувает животы.
//-- * * * --//
   Я отношусь к натурам женским,
   от пыла дышащим неровно,
   которых плотское блаженство
   обогащает и духовно.
//-- * * * --//
   Витает благодать у изголовий,
   поскольку и по духу, и по свойству
   любовь – одно из лучших славословий
   божественному Божьему устройству.
//-- * * * --//
   Не почитая за разврат,
   всегда готов наш непоседа,
   возделав собственный свой сад,
   слегка помочь в саду соседа.
//-- * * * --//
   Назад оглянешься – досада
   берет за прошлые года,
   что не со всех деревьев сада
   поел запретного плода.
//-- * * * --//
   Наш век становится длиннее
   от тех секунд (за жизнь – минут),
   когда подруги, пламенея,
   застежку-молнию клянут.
//-- * * * --//
   От акта близости захватывает дух
   сильнее, чем от шиллеровских двух.
//-- * * * --//
   Готов я без утайки и кокетства
   признаться даже Страшному суду,
   что баб любил с мальчишества до детства,
   в которое по старости впаду.
//-- * * * --//
   Спеши любить, мой юный друг,
   волшебны свойства женских рук:
   они смыкаются кольцом,
   и ты становишься отцом.
//-- * * * --//
   Я в молодости книгам посвящал
   интимные досуги жизни личной
   и часто с упоеньем посещал
   одной библиотеки дом публичный.
//-- * * * --//
   Когда тепло, и тьма, и море,
   и под рукой – крутая талия,
   то с неизбежностью и вскоре
   должно случиться и так далее.
//-- * * * --//
   Растущее повсюду отчуждение
   и прочие печальные события
   усиливают наше наслаждение
   от каждого удачного соития.
//-- * * * --//
   Как давит стариковская перина
   и душит стариковская фуфайка
   в часы, когда танцует балерина
   и ножку бьет о ножку, негодяйка.
//-- * * * --//
   В густом чаду взаимных обличений,
   в эпоху повсеместных злодеяний
   чиста лишь суть таких разоблачений,
   как снятие подругой одеяний.
//-- * * * --//
   В любви прекрасны и томление,
   и апогей, и утомление.
//-- * * * --//
   Мы не жалеем, что ночами
   с друзьями жгли себя дотла,
   и смерть мы встретим, как встречали
   и видных дам, и шлюх с угла.
//-- * * * --//
   А умереть бы я хотел
   в тот миг высокий и суровый,
   когда меж тесно слитых тел
   проходит искра жизни новой.
//-- * * * --//
   Случайно встретившись в аду
   с отпетой шлюхой, мной воспетой,
   вернусь я на сковороду
   уже, возможно, с сигаретой.

Давно пора, ебена мать,
умом Россию понимать!

//-- * * * --//
   Я государство вижу статуей:
   мужчина в бронзе, полный властности,
   под фиговым листочком спрятан
   огромный орган безопасности.
//-- * * * --//
   Не на годы, а на времена
   оскудела моя сторона,
   своих лучших сортов семена
   в мерзлоту раскидала страна.
//-- * * * --//
   Растет лосось в саду на грядке;
   потек вином заглохший пруд;
   в российской жизни все в порядке;
   два педераста дочку ждут.
//-- * * * --//
   Боюсь, как дьявольской напасти,
   освободительных забот;
   когда рабы приходят к власти,
   они куда страшней господ.
//-- * * * --//
   Критерий качества державы —
   успехи сук и подлецов;
   боюсь теперь не старцев ржавых,
   а белозубых молодцов.
//-- * * * --//
   Век принес уроки всякие,
   но один – венец всему:
   ярче солнца светят факелы,
   уводящие во тьму.
//-- * * * --//
   А может быть, извечный кнут,
   повсюдный, тайный и площадный —
   и породил российский бунт,
   бессмысленный и беспощадный?
//-- * * * --//
   Как рыбы, мы глубоководны,
   тьмы и давления диету
   освоив так, что непригодны
   к свободе, воздуху и свету.
//-- * * * --//
   Россия надрывно рыдает
   о детях любимых своих;
   она самых лучших съедает
   и плачет, печалясь о них.
//-- * * * --//
   Не мудреной, не тайной наукой,
   проще самой простой простоты —
   унижением, страхом и скукой
   человека низводят в скоты.
//-- * * * --//
   На наш барак пошли столбы
   свободы, равенства и братства;
   все, что сработали рабы,
   всегда работает на рабство.
//-- * * * --//
   Не знаю глупей и юродивей,
   чем чувство – его не назвать,
   что лучше подохнуть на родине,
   чем жить и по ней тосковать.
//-- * * * --//
   Пригасла боль, что близких нет,
   сменился облик жизни нашей,
   но дух и нрав на много лет
   пропахли камерной парашей.
//-- * * * --//
   Не тиражируй, друг мой, слухов,
   компрометирующих власть;
   ведь у недремлющего уха
   внизу не хер висит, а пасть.
//-- * * * --//
   Открыв сомкнуты негой взоры,
   Россия вышла в неглиже
   на встречу утренней Авроры,
   готовой к выстрелу уже.
//-- * * * --//
   День Конституции напомнил мне
   усопшей бабушки портрет:
   портрет висит в парадной комнате,
   а бабушки давно уж нет.
//-- * * * --//
   Россия – странный садовод
   и всю планету поражает,
   верша свой цикл наоборот:
   сперва растит, потом сажает.
//-- * * * --//
   Всю жизнь философ похотливо
   стремился истине вдогон;
   штаны марксизма снять не в силах, —
   чего хотел от бабы он?
//-- * * * --//
   Российская лихая птица-тройка
   со всех концов земли сейчас видна,
   и кони бьют копытами так бойко,
   что кажется, что движется она.
//-- * * * --//
   В двадцатом удивительном столетии,
   польстившись на избранничества стимул,
   Россия показала всей планете,
   что гений и злодейство совместимы.
//-- * * * --//
   Смешно, когда толкует эрудит
   о тяге нашей к дружбе и доверию;
   всегда в России кто-нибудь сидит:
   одни – за дух, другие – за материю.
//-- * * * --//
   Дыша неистовством и кровью,
   абсурдом и разноязычием,
   Россия – трудный сон истории
   с его кошмаром и величием.
//-- * * * --//
   Кровав был век. Жесток и лжив.
   Лишен и разума, и милости.
   И глупо факт, что лично жив,
   считать остатком справедливости.
//-- * * * --//
   Плодит начальников держава,
   не оставляя чистых мест;
   где раньше лошадь вольно ржала,
   теперь начальник водку ест.
//-- * * * --//
   Однажды здесь восстал народ
   и, став творцом своей судьбы,
   извел под корень всех господ;
   теперь вокруг одни рабы.
//-- * * * --//
   Ошалев от передряг,
   спотыкаясь, как калеки,
   мы вернули бы варяг,
   но они сбежали в греки.
//-- * * * --//
   Мы варимся в странном компоте,
   где лгут за глаза и в глаза,
   где каждый в отдельности – «против»,
   а вместе – решительно «за».
//-- * * * --//
   Когда страна – одна семья,
   все по любви живут и ладят;
   скажи мне, кто твой друг, и я
   скажу, за что тебя посадят.
//-- * * * --//
   Всегда в особый список заносили
   всех тех, кого сегодня я люблю;
   кратчайший путь в историю России
   проходит через пулю и петлю.
//-- * * * --//
   Конечно, здесь темней и хуже,
   но есть достоинство свое:
   сквозь прутья клетки небо глубже
   и мир прозрачней из нее.
//-- * * * --//
   Смакуя азиатский наш кулич,
   мы густо над европами хохочем;
   в России прогрессивней паралич,
   светлей Варфоломеевские ночи.
//-- * * * --//
   Мы крепко память занозили
   и дух истории-калеки,
   Евангелие от России
   мир получил в двадцатом веке.
//-- * * * --//
   Такой ни на какую не похожей
   досталась нам великая страна,
   что мы и прирастаем к ней не кожей,
   а всем, что искалечила она.
//-- * * * --//
   Моей бы ангельской державушке —
   два чистых ангельских крыла;
   но если был бы хуй у бабушки,
   она бы дедушкой была.
//-- * * * --//
   За осенью – осень. Тоска и тревога.
   Ветра над опавшими листьями.
   Вся русская жизнь – ожиданье от Бога
   какой-то неясной амнистии.
//-- * * * --//
   В тюрьме я поневоле слушал радио
   и думал о загадочной России:
   затоптана, изгажена, раскрадена,
   а песни – о душевности и силе.
//-- * * * --//
   Тот Иуда, удавившись на осине
   и рассеявшись во время и пространство,
   тенью ходит в нашем веке по России,
   проповедуя основы христианства.
//-- * * * --//
   Рисунком для России непременным,
   орнаментом, узором и канвой,
   изменчивым мотивом неизменным
   по кружеву судьбы идет конвой.
//-- * * * --//
   История любым полна коварством,
   но так я и не понял, отчего
   разбой, когда творится государством,
   название меняется его.
//-- * * * --//
   В империях всегда хватало страху,
   история в них кровью пишет главы,
   но нет России равных по размаху
   убийства своей гордости и славы.
//-- * * * --//
   Любовь моя чиста, и неизменно
   пристрастие, любовью одержимое;
   будь проклято и будь благословенно
   отечество мое непостижимое.
//-- * * * --//
   Россия! Что за боль прощаться с ней!
   Кто едет за деньгами, кто за славой;
   чем чище человек, тем он сильней
   привязан сердцем к родине кровавой.
//-- * * * --//
   Нету правды и нет справедливости
   там, где жалости нету и милости;
   правит злоба и царит нищета,
   если в царстве при царе нет шута.
//-- * * * --//
   Полна неграмотных ученых
   и добросовестных предателей
   страна счастливых заключенных
   и удрученных надзирателей.
//-- * * * --//
   Как мальчик, больной по природе,
   пристрастно лелеем отцом,
   как все, кто немного юродив,
   Россия любима Творцом.
//-- * * * --//
   Приметы близости к расплате
   просты: угрюмо сыт уют,
   везде азартно жгут и тратят
   и скудно нищим подают.
//-- * * * --//
   Беспечны, безучастны, беспризорны
   российские безмерные пространства,
   бескрайно и безвыходно просторны,
   безмолвны, безнадежны и бесстрастны.
//-- * * * --//
   Россия столько жизней искалечила
   во имя всенародного единства,
   что в мире, как никто, увековечила
   державную манеру материнства.
//-- * * * --//
   Сильна Россия чудесами
   и не устала их плести:
   здесь выбирают овцы сами
   себе волков себя пасти.
//-- * * * --//
   А раньше больше было фальши,
   но стала тоньше наша лира,
   и если так пойдет и дальше,
   весь мир засрет голубка мира.
//-- * * * --//
   Моя империя опаслива:
   при всей своей державной поступи
   она привлечь была бы счастлива
   к доносной службе наши простыни.
//-- * * * --//
   Не в силах внешние умы
   вообразить живьем
   ту смесь курорта и тюрьмы,
   в которой мы живем.
//-- * * * --//
   Благословен печальный труд
   российской мысли, что хлопочет,
   чтоб оживить цветущий труп,
   который этого не хочет.
//-- * * * --//
   Чему бы вокруг ни случиться,
   тепло победит или лед,
   страны этой странной страницы,
   мы влипли в ее переплет.
//-- * * * --//
   Здесь грянет светопреставление
   в раскатах грома и огня,
   и жаль, что это представление
   уже наступит без меня.
//-- * * * --//
   Российская природа не уныла,
   но смутною тоской озарена,
   и где ни окажись моя могила,
   пусть веет этим чувством и она.

Как Соломон о розе

//-- * * * --//
   Под грудой книг и словарей,
   грызя премудрости гранит,
   вдруг забываешь, что еврей;
   но в дверь действительность звонит.
//-- * * * --//
   Никто, на зависть прочим нациям,
   берущим силой и железом,
   не склонен к тонким операциям,
   как те, кто тщательно обрезан.
//-- * * * --//
   Люблю листки календарей,
   где знаменитых жизней даты:
   то здесь, то там живал еврей,
   случайно выживший когда-то.
//-- * * * --//
   Отца родного не жалея,
   когда дошло до словопрения,
   в любом вопросе два еврея
   имеют три несхожих мнения.
//-- * * * --//
   Я сын того таинственного племени,
   не знавшего к себе любовь и жалость,
   которое горело в каждом пламени
   и сызнова из пепла возрождалось.
//-- * * * --//
   Мы всюду на чужбине, и когда
   какая ни случится непогода,
   удвоена еврейская беда
   бедою приютившего народа.
//-- * * * --//
   Живым дыханьем фразу грей,
   а не гони в тираж халтуру;
   сегодня только тот еврей,
   кто теплит русскую культуру.
//-- * * * --//
   Везде одинаков Господень посев,
   и врут нам о разнице наций;
   все люди – евреи, и просто не все
   нашли пока смелость признаться.
//-- * * * --//
   У времени густой вокзальный запах,
   а в будущем объявятся следы:
   история, таясь на мягких лапах,
   народ мой уводила от беды.
//-- * * * --//
   Кто умер, кто замкнулся, кто уехал;
   брожу один по лесу без деревьев,
   и мне не отвечает даже эхо —
   наверно, тоже было из евреев.
//-- * * * --//
   В домах родильных вылезают
   все одинаково на свет,
   но те, кого не обрезают,
   поступят в университет.
//-- * * * --//
   Сегодняшний день лишь со временем
   откроет свой смысл и цену;
   Москва истекает евреями
   через отверстую Вену.
//-- * * * --//
   Стало скучно в нашем крае,
   не с кем лясы поточить,
   все уехали в Израиль
   ностальгией сплин лечить.
//-- * * * --//
   Мне климат привычен советский,
   к тому же – большая семья,
   не нужен мне берег Суэцкий —
   в неволе размножился я.
//-- * * * --//
   В котлах любого созидания
   снискав себе не честь, но место,
   евреи, дрожжи мироздания,
   уместны только в массе теста.
//-- * * * --//
   Из двух несхожих половин
   мой дух слагается двояко:
   в одной – лукавствует раввин,
   в другой – витийствует гуляка.
//-- * * * --//
   В эпоху, когда ценность информации
   окрасила эпоху, как чернила,
   повысились и акции той нации,
   которая всегда ее ценила.
//-- * * * --//
   Летит еврей, несясь над бездной,
   от жизни трудной к жизни тяжкой,
   и личный занавес железный
   везет под импортной рубашкой.
//-- * * * --//
   В природе русской флер печали
   висит меж кущами ветвей;
   о ней не раз еще ночами
   вздохнет уехавший еврей.
//-- * * * --//
   Над нами смерть витает, полыхая
   разливом крови, льющейся вослед,
   но слабнет, утолясь, и тетя Хая
   опять готовит рыбу на обед.
//-- * * * --//
   Фортуна с евреем крута,
   поскольку в еврея вместилась
   и русской души широта,
   и задницы русской терпимость.
//-- * * * --//
   Растит и мудрецов и палачей,
   не менее различен, чем разбросан,
   народ ростовщиков и скрипачей,
   закуренная Богом папироса.
//-- * * * --//
   Сомненья мне душу изранили
   и печень до почек проели:
   как славно жилось бы в Израиле,
   когда б не жара и евреи.
//-- * * * --//
   За долгие столетия, что длится
   кромешная резня в земном раю,
   мы славно научились веселиться
   у рва на шевелящемся краю.
//-- * * * --//
   Век за веком роскошными бреднями
   обставляли погибель еврея;
   а века были так себе, средние,
   дальше стало гораздо новее.
//-- * * * --//
   По спирту родственность имея,
   коньяк не красит вкус портвейну,
   еврей-дурак не стал умнее
   от соплеменности Эйнштейну.
//-- * * * --//
   Те овраги, траншеи и рвы,
   где чужие лежат, не родня, —
   вот единственно прочные швы,
   что с еврейством связали меня.
//-- * * * --//
   При всей нехватке козырей
   в моем пред Господом ответе,
   весом один: я был еврей
   в такое время на планете.
//-- * * * --//
   Сородич мой клопов собой кормил,
   и рвань перелицовывал, дрожа,
   и образ мироздания кроил,
   и хаживал на Бога без ножа.
//-- * * * --//
   Русский климат в русском поле
   для жидов, видать, с руки:
   сколько мы их ни пололи,
   все цветут – как васильки.
//-- * * * --//
   Поистине загадочна природа,
   из тайны шиты все ее покровы;
   откуда скорбь еврейского народа
   во взгляде у соседкиной коровы?
//-- * * * --//
   За года, что ничуть я не числю утратой,
   за кромешного рабства глухие года
   столько русской земли накопал я лопатой,
   что частицу души в ней зарыл навсегда.
//-- * * * --//
   Чтоб созрели дух и голова,
   я бы принял в качестве закона:
   каждому еврею – года два
   глину помесить у фараона.
//-- * * * --//
   Приснилась мне роскошная тенденция,
   которую мне старость нахимичила:
   еврейская духовная потенция
   физическую – тоже увеличила.
//-- * * * --//
   Пусть время, как поезд с обрыва,
   летит к неминуемым бедам,
   но вечером счастлива Рива,
   что Сема доволен обедом.
//-- * * * --//
   В эпохи любых философий
   солонка стоит на клеенке,
   и женится Лева на Софе,
   и Софа стирает пеленки.
//-- * * * --//
   Если надо – язык суахили,
   сложный звуком и словом обильный,
   чисто выучат внуки Рахили
   и фольклор сочинят суахильный.
//-- * * * --//
   Знамения шлет нам Господь:
   случайная вспышка из лазера
   отрезала крайнюю плоть
   у дряхлого физика Лазаря.
//-- * * * --//
   Дядя Лейб и тетя Лея
   не читали Апулея;
   сил и Лейба не жалея,
   наслаждалась Лейбом Лея.
//-- * * * --//
   Все предрассудки прочь отбросив,
   но чтоб от Бога по секрету,
   свинину ест мудрец Иосиф
   и громко хвалит рыбу эту.
//-- * * * --//
   Влияли слова Моисея на встречного,
   разумное с добрым и вечное сея,
   и в пользу разумного, доброго, вечного
   не верила только жена Моисея.
//-- * * * --//
   Влюбилась Сарра в комиссара,
   схлестнулись гены в чреве сонном,
   трех сыновей родила Сарра,
   все – продавцы в комиссионном.
//-- * * * --//
   Эпоху хамскую не хая
   и власть нахальства не хуля,
   блаженно жили Хаим и Хая,
   друг друга холя и хваля.
//-- * * * --//
   Лея-Двося слез не лила,
   счет потерям не вела:
   трех мужей похоронила,
   сразу пятого взяла.
//-- * * * --//
   Где мудрые ходят на цыпочках
   и под ноги мудро глядят,
   евреи играют на скрипочках
   и жалобы нагло галдят.
//-- * * * --//
   Без выкрутасов и затей,
   но доводя до класса экстра,
   мы тихо делали детей,
   готовых сразу же на экспорт.
//-- * * * --//
   Прощай, Россия, и прости,
   я встречу смерть уже в разлуке —
   от пули, голода, тоски,
   но не от мерзости и скуки.
//-- * * * --//
   Такой уже ты дряхлый и больной,
   трясешься, как разбитая телега, —
   – На что ты копишь деньги, старый Ной?
   – На глупости. На доски для ковчега.
//-- * * * --//
   Томит Моисея работа,
   домой Моисею охота,
   где ходит обширная Хая,
   роскошно себя колыхая.
//-- * * * --//
   За все на евреев найдется судья.
   За живость. За ум. За сутулость.
   За то, что еврейка стреляла в вождя.
   За то, что она промахнулась.
//-- * * * --//
   Век за веком: на небе – луна,
   у подростка – томленье свободы,
   у России – тяжелые годы,
   у еврея – болеет жена.
//-- * * * --//
   Когда черпается счастье полной миской,
   когда каждый жизнерадостен и весел,
   тетя Песя остается пессимисткой,
   потому что есть ума у тети Песи.
//-- * * * --//
   Носятся слухи в житейском эфире,
   будто еще до пожара за час
   каждый еврей говорит своей Фире:
   – Фира, а где там страховка у нас?
//-- * * * --//
   Пока мыслителей тревожит,
   меня волнует и смешит,
   что без России жить не может
   на белом свете русский жид.
//-- * * * --//
   Письма грустные приходят
   от уехавших мошенников:
   у евреев на свободе
   мерзнут шеи без ошейников.
//-- * * * --//
   Свежестью весны благоуханна,
   нежностью цветущая, как сад,
   чудной красотой сияла Ханна
   сорок килограмм тому назад.
//-- * * * --//
   Как любовь изменчива, однако!
   В нас она качается, как маятник:
   та же Песя травит Исаака,
   та же Песя ставит ему памятник.
//-- * * * --//
   На всем лежит еврейский глаз,
   у всех еврейские ужимки,
   и с неба сыпятся на нас
   шестиконечные снежинки.
//-- * * * --//
   Еврей у всех на виду,
   еврей судьбы на краю
   упрямо дудит в дуду
   обрезанную свою.
//-- * * * --//
   Я еврея в себе убивал,
   дух еврейства себе запретил,
   а когда сокрушил наповал,
   то евреем себя ощутил.
//-- * * * --//
   Когда народы, распри позабыв,
   в единую семью соединятся,
   немедля обнаружится мотив
   сугубого вреда одной из наций.
//-- * * * --//
   Он был не глуп, дурак Наум,
   но был устроен так,
   что все пришедшее на ум
   он говорил, мудак.
//-- * * * --//
   Если к Богу допустят еврея,
   что он скажет, вошедши с приветом?
   – Да, я жил в интересное время,
   но совсем не просил я об этом.
//-- * * * --//
   Евреи слиняли за долей счастливой,
   а в русских пространствах глухих
   укрылись бурьяном, оделись крапивой
   могилы родителей их.
//-- * * * --//
   Гвоздика, ландыш и жасмин,
   левкой, сирень и анемоны —
   всем этим пах Вениамин,
   который пил одеколоны.
//-- * * * --//
   Не спится горячей Нехаме;
   под матери храп непробудный
   Нехама мечтает о Хайме,
   который нахальный, но чудный.
//-- * * * --//
   Всюду было сумрачно и смутно;
   чувством безопасности влеком,
   Фима себя чувствовал уютно
   только у жены под каблуком.
//-- * * * --//
   В кругу семейства своего
   жила прекрасно с мужем Дина,
   тая от всех, кроме него,
   что вышла замуж за кретина.
//-- * * * --//
   Известно всем, что бедный Фима
   умом не блещет. Но и тот
   умнее бедного Рувима,
   который полный идиот.
//-- * * * --//
   Нервы если в ком напряжены,
   сердцу не поможет и броня;
   Хайма изводили три жены;
   Хайм о каждой плакал, хороня.
//-- * * * --//
   Еврейство – очень странный организм,
   питающийся духом ядовитым,
   еврею даже антисемитизм
   нужнее, чем еврей – антисемитам.
//-- * * * --//
   Евреям придется жестоко платить
   за то, что посмели когда-то
   дух русского бунта собой воплотить
   размашистей старшего брата.
//-- * * * --//
   В годы, обагренные закатом,
   неопровержимее всего
   делает еврея виноватым
   факт существования его.
//-- * * * --//
   За стойкость в безумной судьбе,
   за смех, за азарт, за движение —
   еврей вызывает к себе
   лютое уважение.
//-- * * * --//
   Не золото растить, сажая медь,
   не выдуки выщелкивать с пера,
   а в гибельном пространстве уцелеть —
   извечная еврейская игра.
//-- * * * --//
   Сквозь королей и фараонов,
   вождей, султанов и царей,
   оплакав смерти миллионов,
   идет со скрипочкой еврей.
//-- * * * --//
   Скорей готов ко встрече с вечностью
   чем к трезвой жизни деловой,
   я обеспечен лишь беспечностью,
   зато в избытке и с лихвой.
   Из нитей солнечного света,
   азартом творчества томим,
   я тку манжеты для жилета
   духовным правнукам своим.

Заметки с дороги

//-- * * * --//
   Умом Россию не спасти,
   она уму не отворяется,
   в ней куры начали нести
   крутые яйца.
//-- * * * --//
   Месяц ездил я в лязге и хрусте
   по струенью стальной колеи,
   и пространство пронзительной грусти
   остужало надежды мои.
//-- * * * --//
   В чаду российских лихолетий,
   когда людей расчеловечили,
   то их отнюдь не только плети,
   но больше пряники увечили.
//-- * * * --//
   Ездил по российским я просторам,
   пил и ел вагонные обеды,
   я путями ехал, по которым
   ехали на смерть отцы и деды.
//-- * * * --//
   Умельцы на российском карнавале
   то с шиком, то втихую за углом
   торгуют, как и прежде торговали, —
   духовностью и старым барахлом.
//-- * * * --//
   В российской протекающей истории
   с ее периодической провальностью
   тем лучше воплощаются теории,
   чем хуже они связаны с реальностью.
//-- * * * --//
   И те, что сидели, и те, что сажали,
   хотя и глаза у них были, и уши, —
   как Бога-отца, горячо обожали
   того, кто калечил их жизни и души.
//-- * * * --//
   Мечте сплотить народ и власть
   в России холодно и тяжко,
   поскольку меньше врать и красть
   никак не может власть-бедняжка.
//-- * * * --//
   С поры кафтанов и лаптей
   жива традиция в отчизне:
   Россия ест своих детей,
   чтобы не мучились от жизни.
//-- * * * --//
   В сегодняшней России есть пустяк,
   типичный для империи Востока:
   величие взошло тут на костях,
   а кости убиенных мстят жестоко.
//-- * * * --//
   Тот факт, что нас Россия не схарчила,
   не высушила в лагерную пыль,
   по пьянке на глушняк не замочила, —
   изрядно фантастическая быль.
//-- * * * --//
   Напрасность всех попыток и усилий
   наметить нечто ясное и путное —
   похоже, не случайна, и России
   полезней и нужнее время смутное.
//-- * * * --//
   Варяги, печенеги и хазары,
   умелые в торговом ремесле,
   захватывают русские базары
   и дико умножаются в числе.
//-- * * * --//
   Орать налево и направо
   о пришлых лиц переполнении —
   извечно русская забава
   в исконно хамском исполнении.
//-- * * * --//
   Что у России нет идеи,
   на чем воспитывать внучат,
   весьма виновны иудеи,
   что затаились и молчат.
//-- * * * --//
   Все невпопад и наобум,
   по всей Руси гуляет нелюдь,
   а в людях совесть, честь и ум
   живут, как щука, рак и лебедь.
//-- * * * --//
   Россия – это все же царство,
   свободный дух пылится зря,
   а вольнодумное бунтарство —
   лишь поиск доброго царя.
//-- * * * --//
   Тянет русского туриста
   полежать на солнце жарящем,
   потому что стало мглисто
   у начальства под седалищем.
//-- * * * --//
   Думаю, что в нынешней России
   вовсе не исчезла благодать:
   Божий дух витает, но бессилен
   с мерзостью и мразью совладать.
//-- * * * --//
   Мне кажется, покорное терпение —
   не лучшая особенность народа:
   сперва оно приводит в отупение,
   а после – вырождается порода.
//-- * * * --//
   Я отродясь локтей не грыз,
   я трезвый оптимист,
   сейчас в России время крыс,
   но близок и флейтист.
//-- * * * --//
   А если Русь растормошит герой,
   по младости курчавый,
   она расстроится, что – жид,
   и в сон вернется величавый.
//-- * * * --//
   Как патриотов понимать?
   Уж больно с логикой негладко:
   ведь если им Россия – мать,
   то красть у матери? Загадка.
//-- * * * --//
   Евреи так укоренились,
   вольясь в судьбу Руси затейную,
   что матерятся, обленились
   и пьют любую дрянь питейную.
//-- * * * --//
   Жили мы в потемках недоумия,
   с радостью дыша самообманом,
   нас поила ленинская мумия
   дивным, если вдуматься, дурманом.
//-- * * * --//
   Причина имперского краха
   проста, как букварная строчка:
   лишенная обручей страха,
   распалась державная бочка.
//-- * * * --//
   Россия – страна многоликая,
   в ней море людей даровитых,
   она еще столь же великая
   по части семян ядовитых.
//-- * * * --//
   Любовь к России без взаимности —
   весьма еврейское страдание,
   но нет уже былой активности,
   и хворь пошла на увядание.
//-- * * * --//
   Гармонь, сарафан и береза,
   а с ветки – поет соловей;
   всей роскоши этой угроза —
   незримый повсюдный еврей.
//-- * * * --//
   Иные на Руси цветут соцветия,
   повсюду перемены и новации,
   а я – из очень прошлого столетия,
   по сути, – из другой цивилизации.
//-- * * * --//
   Где сотни взыгравших козлов
   гуляют с утра до потемок,
   там сотни дичайших узлов
   распутывать будет потомок.
//-- * * * --//
   Бурлит не хаотически тусовка:
   незримая случайным попрошайкам,
   активно протекает расфасовка
   по гильдиям, сословиям и шайкам.
//-- * * * --//
   Все это было бы не грустно,
   когда бы не было так гнусно.
//-- * * * --//
   Народа российского горе
   с уже незапамятных пор —
   что пишет он «хуй» на заборе,
   еще не построив забор.
//-- * * * --//
   Мне кажется, российская земля,
   еще не отойдя от мерзлоты,
   скучает без конвоя, патруля
   и всяческой надзорной сволоты.
//-- * * * --//
   Когда б еврей умел порхать,
   фонтан пустив, уйти под воду
   или в саду благоухать —
   любезен был бы он народу.
//-- * * * --//
   Россию все же любит Бог:
   в ней гены живости упорны,
   а там, где Хармс явиться мог,
   абсурд и хаос жизнетворны.
//-- * * * --//
   Переживя свободы шок,
   Россия вновь душой окрепла,
   согрела серый порошок,
   и Феликс вмиг восстал из пепла.
//-- * * * --//
   Когда надвигается темень
   и тонут мечты в окаянстве,
   убийц полустертые тени
   маячат в затихшем пространстве.
//-- * * * --//
   Нет подобного в мире явления,
   и диковинней нет ничего:
   власть российская – враг населения
   и без устали морит его.
//-- * * * --//
   Люблю Россию чувством непонятным:
   с угрюмым за дела ее стыдом,
   брезгливостью к ее родимым пятнам
   и болью за испакощенный дом.
//-- * * * --//
   Владеет мыслями моими
   недоуменная досада:
   народы сами править ими
   зовут питомцев зоосада.
//-- * * * --//
   Россия как ни переменчива,
   а злоба прежняя кругом,
   Россия горестно повенчана
   с несуществующим врагом.
//-- * * * --//
   Чем темней и пасмурней закаты
   гнусно увядающих эпох,
   тем оптимистичнее плакаты
   о большой удаче в ловле блох.
//-- * * * --//
   Свободы дивный фейерверк
   не зря взрывается над нами,
   и пусть огонь уже померк,
   но искры теплятся годами.
//-- * * * --//
   У всех вождей Руси увеселением
   и творчеством у всех до одного —
   была война с российским населением
   во имя вразумления его.
//-- * * * --//
   В России не закончилась эпоха
   предательства и рабского молчания,
   порой еще кричат, но слышно плохо,
   а громко – лишь согласное мычание.
//-- * * * --//
   В России нынче правят бал торжественный
   три личности: подонок, лгун и вор,
   и царственно свирепствует естественный,
   но противоестественный отбор.
//-- * * * --//
   Мне кажется – куда я взгляд ни кину —
   фортуна так Россию подвела
   в отместку, что икону и дубину
   строгали здесь из общего ствола.
//-- * * * --//
   Чтобы долю горемычную
   без печали принимать,
   укрепляют люди личную
   веру в Бога, душу, мать.
//-- * * * --//
   Всегда евреи за свободу
   стояли твердо – с целью вредной
   внедрять отраву, гнусь и шкоду
   в невинный дух России бедной.
//-- * * * --//
   Стирается на время если грань —
   условия, критерии, барьеры, —
   то сразу же немыслимая срань
   стремительные делает карьеры.
//-- * * * --//
   С российским начальством контакты
   похожи в любой из моментов
   на очень интимные акты,
   где женская роль – у клиентов.
//-- * * * --//
   Бессильные кремлевские призывы
   припасть к патриотизму как опоре
   напрасны, как натужные позывы,
   томящие страдальца при запоре.
//-- * * * --//
   Какую бы ни гнали мы волну,
   каких ни сочинили наворотов,
   никак не скрыть еврейскую вину
   в бездарности российских патриотов.
//-- * * * --//
   Кого я ни припомню, все подряд
   убийцы – в унисон, как на заказ, —
   твердили, что не знали, что творят,
   и плакали, что был такой приказ.
//-- * * * --//
   Трепеща, как осиновый лист,
   и прохожим кивая приветно,
   по России бредет сионист
   и евреев зовет безответно.
//-- * * * --//
   От юных кудрей и до тягостной
   сенильной поры облысения
   висит над евреями сладостный
   и вязкий соблазн обрусения.
//-- * * * --//
   Такая в ней мечта и пластика,
   что, ни за что не извиняясь,
   опять вернулась к жизни свастика,
   по месту видоизменяясь.
//-- * * * --//
   Пишу я о России без лукавства
   и выстудив душевное смятение:
   повсюдное цветение мерзавства —
   кошмарное, но все-таки цветение.
//-- * * * --//
   Светлы юнцов тугие лица
   с печатью сметки и проворности,
   и так духовность в них дымится,
   что явно требует соборности.
//-- * * * --//
   России вновь не повезло,
   никто не ждал такой напасти:
   разнокалиберное зло
   опять взошло к вершине власти.
//-- * * * --//
   Мне боль несет российской жизни эхо,
   с ожоговым стыдом наполовину;
   похоже, из России я уехал,
   не смогши перерезать пуповину.

Брызги античности

//-- * * * --//
   Предупреждал еще Гораций —
   поэт, философ, эрудит, —
   что близость муз и дружба граций —
   житейской мудрости вредит.
//-- * * * --//
   Учил великий Аристотель,
   а не какой-нибудь балбес,
   что похотливость нашей плоти —
   совсем не грех, а дар небес.
//-- * * * --//
   Как нам советовал Овидий,
   я свой характер укрощаю,
   и если я кого обидел,
   то это я ему прощаю.
//-- * * * --//
   Не зря учил нас Гиппократ
   (а медик был он – первый номер):
   «Болеть – полезней во сто крат,
   чем не болеть, поскольку помер».
//-- * * * --//
   Есть очень точная страница
   в пустых прозрениях Платона:
   что скоро будет честь цениться —
   дешевле рваного гондона.
//-- * * * --//
   Отменной зоркости пример
   сыскался в книге Теофраста:
   пластичность жестов и манер —
   заметный признак педераста.
//-- * * * --//
   Я оценил в Левкиппе вновь
   его суждения стальные:
   «Кто пережил одну любовь,
   переживет и остальные».
//-- * * * --//
   Хотя Сафо была стервоза,
   но мысли – стоят дорогого:
   «Своя душевная заноза —
   больней такой же у другого».
//-- * * * --//
   Сказал однажды Геродот,
   известный древности историк,
   что грешник подлинный лишь тот,
   кому запретный плод был горек.
//-- * * * --//
   Заметил некогда Сенека,
   явив провиденье могучее,
   что лишь законченный калека
   не трахнет женщину при случае.
//-- * * * --//
   А чуткий к запахам Хилон
   весьма любил, как пахнут кони,
   но называл одеколон
   «благоуханием для вони».
//-- * * * --//
   Полезно в памяти иметь
   совет интимный Авиценны:
   «Не стоит яйцами звенеть,
   они отнюдь не звоном ценны».
//-- * * * --//
   Великий скульптор Поликлет
   ваял роскошно и сердито:
   кто б ни заказывал портрет,
   он вылеплял гермафродита.
//-- * * * --//
   Был Демосфен оратор пылкой
   и непосредственной замашки,
   а если бил кого бутылкой —
   рука не ведала промашки.
//-- * * * --//
   Прочел у некоего грека
   (не то Эвклид, не то Страбон),
   что вреден духу человека
   излишних мыслей выебон.
//-- * * * --//
   Писал когда-то Еврипид,
   большой мастак в любви и спорте:
   «Блаженный муж во сне храпит,
   а не блаженный – воздух портит».
//-- * * * --//
   Прекрасно умственной отвагой
   у Архимеда изречение:
   «Утяжеленность пьяной влагой
   приносит жизни облегчение».
//-- * * * --//
   В саду своем за чашкой чая
   сказал однажды Фукидид:
   «Мудрец живет, не замечая
   того, про что кретин – галдит».
//-- * * * --//
   Был молод циник Диодор,
   но у него дыханье сперло:
   соленый мелкий помидор
   попал в дыхательное горло.
//-- * * * --//
   Признался как-то Эпикур,
   деля бутылку на троих,
   что любит он соседских кур —
   гораздо больше, чем своих.
//-- * * * --//
   Жил Диоген в убогой бочке,
   но был он весел и беспечен
   и приносил туда цветочки,
   когда гречанку ждал под вечер.
//-- * * * --//
   Как объяснил друзьям Эсхил,
   заплакав как-то ближе к ночи:
   «Когда мужик позорно хил,
   ему супругу жалко очень».
//-- * * * --//
   Виноторговец Аристипп
   ничуть умом не выделялся,
   но был такой распутный тип,
   что даже скот его боялся.
//-- * * * --//
   Когда ученая Аспазия
   плоды наук в умы внедряла,
   то с мужиками безобразия
   на манускриптах вытворяла.
//-- * * * --//
   Приятно мне, что старший Плиний
   со мною схож во вкусах был
   и плавность нежных
   женских линий
   весьма и всячески любил.
//-- * * * --//
   А младший Плиний
   в тот момент
   писал совсем иные книжки,
   поскольку был он импотент
   и знал о ебле понаслышке.
//-- * * * --//
   Любил себя хвалить Гомер,
   шепча при творческих удачах:
   «Я всем векам даю пример,
   слепые видят зорче зрячих».
//-- * * * --//
   Легко слова Эзопа эти —
   ко всем эпохам приложить:
   «Хотя и плохо жить на свете,
   но это лучше, чем не жить».
//-- * * * --//
   Весьма ученый грек Фалес
   давал советы деловые:
   «Не заходи бездумно в лес,
   который видишь ты впервые».
//-- * * * --//
   Был тонкий логик Эпидод,
   писал он тексты – вроде басен:
   «Дурак не полностью – лишь тот,
   кто с этим полностью согласен».
//-- * * * --//
   С людьми общался Архилох
   без деликатности и фальши:
   «Пускай ты фраер или лох,
   но если жлоб – отсядь подальше».
//-- * * * --//
   Был Горгий – истинный философ:
   людей в невежестве винил
   и тьму загадочных вопросов
   еще сильнее затемнил.
//-- * * * --//
   Жил одичало Эпиктет —
   запущен дом, лицо не брито,
   но часто пил он тет-а-тет
   с женой соседа Феокрита.
//-- * * * --//
   Пиндар высоким был поэтом,
   парил с орлами наравне,
   но успевал еще при этом
   коллегу вывалять в гавне.
//-- * * * --//
   Сказал философ Парменид,
   не допускавший верхоглядства,
   что каждый день его тошнит
   от окружающего блядства.
//-- * * * --//
   Одна из мыслей Эмпедокла
   мне исключительно любезна:
   «Чья репутация подмокла,
   сушить такую – бесполезно».
//-- * * * --//
   Блуждал по небу взор Лукреция,
   раскрыт был мир его уму,
   и вся мифическая Греция
   была до лампочки ему.
//-- * * * --//
   С похмелья раз Анаксимандр
   узрел природы произвол:
   близ дома росший олеандр —
   большими розами зацвел.
//-- * * * --//
   Не зря писал Экклезиаст,
   и я в его словах уверен:
   «Опасен тот энтузиаст,
   который всех пасти намерен».
//-- * * * --//
   Был очень мудрым Демокрит,
   и вот ума его творение:
   «Когда душа в тебе горит,
   залей огнем ее горение».
//-- * * * --//
   Учил угрюмый Ксенофан,
   что мир обрушится в итоге,
   поскольку неуч и профан
   повсюду вышли в педагоги.
//-- * * * --//
   Зенон, кидая крошки в рот,
   заметил в неге и покое,
   что бездуховен только тот,
   кто знает, что это такое.
//-- * * * --//
   В театре сидя, Анахарсис
   уже почти что задремал,
   но испытал такой катарсис,
   что стал заикой и хромал.
//-- * * * --//
   Молился Зевсу жрец Пирей
   и от судьбы не ждал злодейства,
   но слух пошел, что он еврей,
   и с горя впал он в иудейство.
//-- * * * --//
   Состарясь, ветхий Ганнибал
   в тени от лавра за колодцем
   детишкам байки загибал,
   что был великим полководцем.
//-- * * * --//
   Солон писал законы все,
   чтоб обуздать умы и души,
   но сам один из них нарушил,
   за что в тюрьму позорно сел.
//-- * * * --//
   Сказал однажды Заратустра,
   что слышал он, как пела птица:
   «Не надо, люди, слишком шустро
   по этой жизни суетиться!»
//-- * * * --//
   Как сам Лукулл, не мог никто
   перед едой произнести:
   «Всегда идет на пользу то,
   что вред не может принести!»
//-- * * * --//
   И духом был неукротимый,
   и реформатор был Пиррон,
   нанес весьма он ощутимый
   хозяйству Греции урон.
//-- * * * --//
   Мирил соседей Гесиод,
   когда они бывали злы:
   «Над нами общий небосвод,
   а вы ругаетесь, козлы!»
//-- * * * --//
   Рассеян был Аристобул
   и влип однажды в передрягу:
   чужие тапочки обул,
   и в рабство продали беднягу.
//-- * * * --//
   У геометра Филолая
   была культура тех веков,
   и, сластолюбием пылая,
   он еб своих учеников.
//-- * * * --//
   Тоска томила Протагора,
   когда шептались прохиндеи,
   что он украл у Пифагора
   свои несвежие идеи.
//-- * * * --//
   Все брали в долг у Феогнида,
   не отказал он никому,
   но иногда – такая гнида —
   просил вернуть он долг ему.
//-- * * * --//
   Напрасно мучился Конфуций,
   пытаясь к разуму воззвать:
   «Не надо свой отросток куцый
   куда ни попадя совать!»
//-- * * * --//
   Учил маневру Ксенофонт
   (вояка был поднаторевший):
   «Бери противника на понт,
   пуглив и робок враг забздевший».
//-- * * * --//
   От чина к чину рос Люцилий,
   но потерял, увлекшись, меру:
   сошелся он с еврейкой Цилей,
   чем погубил свою карьеру.
//-- * * * --//
   Весьма гордился Поликрат:
   на рынке мудрость победила,
   и сдался споривший Сократ,
   ему сказав: «Ты прав, мудила!»
//-- * * * --//
   Учеников Анаксимен
   тому учил больших и малых,
   что крутость резких перемен
   родит мерзавцев небывалых.
//-- * * * --//
   Анакреон не знал сомнений,
   пробормотав на склоне лет:
   «Какой ни будь мудрец и гений,
   а тоже ходишь в туалет».
//-- * * * --//
   Весь век нам в это слабо верится,
   но Гераклит сказал однажды,
   что глупо смертному надеяться
   одну бутылку выпить дважды.

Клуб мудрозвонов

//-- * * * --//
   Мудрец Зоил назло годам
   добро и грех легко мешал:
   искал повсюду падших дам
   и их посильно утешал.
//-- * * * --//
   В любой душе, учил Зенон,
   большая сила есть телесная:
   зайдя однажды в Парфенон,
   он пукнул так, что крыша треснула.
//-- * * * --//
   Кошмарно жил мудрец Полибий
   на фоне прочих мудрецов:
   его жена, подобно рыбе,
   несла икру от всех самцов.
//-- * * * --//
   Про всех филологов совместно
   Катулл язвительно изрек:
   им только мертвых интересно
   вдоль изучить и поперек.
//-- * * * --//
   Любил сказать поэт Овидий,
   делясь умом с любым желающим:
   когда ты сам не в лучшем виде —
   не прискребайся к окружающим.
//-- * * * --//
   Он был мудрец, еврей Шамай,
   и мастер в тонкостях копаться,
   он говорил: наступит май,
   и все потянутся ебаться.
//-- * * * --//
   Мудрейший цадик Элиягу
   любил на рюмку приглашение
   и чтил божественной ту влагу,
   в которой скрыто утешение.
//-- * * * --//
   Была Елена не блудница,
   а за свои права борец,
   с ней тесной близостью гордиться
   любой афинский мог мудрец.
//-- * * * --//
   Поэт-философ Гесиод
   жил безалаберно и шумно,
   был в частной жизни идиот,
   а сочинял на редкость умно.
//-- * * * --//
   Жил одиноко Поликрат,
   он был уродлив, искалечен,
   но свой любовный аппарат
   на всякий случай мыл под вечер.
//-- * * * --//
   Слова Гилеля разум точат,
   они с души сдирают путы:
   «Еврей, который выпить хочет,
   не должен медлить ни минуты».
//-- * * * --//
   Слова Лукиана едва ли
   студентам диктуют в тетради:
   «Увы, но сегодня морали
   нас учат отпетые бляди».
//-- * * * --//
   Учитель логики Лисипп
   не знал, куда себя девать:
   от пьянства бедный так осип,
   что перестал преподавать.
//-- * * * --//
   Один поверхностный мыслитель
   мудрей и глубже стать решил,
   укрылся в тайную обитель,
   и там беднягу съели вши.
//-- * * * --//
   В родной деревне Гидеон
   был нелюбим весьма нешуточно:
   он изобрел аккордеон
   и упражнялся круглосуточно.
//-- * * * --//
   Так часто в Греции случалось,
   а началось – на Эмпедокле:
   ему Горгона повстречалась,
   и вмиг его штаны подмокли.
//-- * * * --//
   Сказал философ Гермоген
   для всех веков литую фразу:
   «Когда в роду хороший ген,
   по детям это видно сразу».
//-- * * * --//
   Печально мудрый Иегуда
   писал ночами при луне:
   «Когда жена твоя – паскуда,
   то детям нужен ты вдвойне».
//-- * * * --//
   Наставник юных Апелес
   учил детишек верить в чудо:
   решив летать, на пальму влез
   и насмерть ебнулся оттуда.
//-- * * * --//
   Большой философ Парменид
   безвестен был и огорчался,
   но стал немедля знаменит,
   как на чужой жене скончался.
//-- * * * --//
   Сказал философ Йоханан
   ученикам однажды днем:
   «Купил себе вчера диван
   и глубже думать стал на нем».
//-- * * * --//
   Уставши жить, Алкивиад
   письмо «Прощай!» послал подруге,
   потом к вину подсыпал яд
   и чашу эту дал супруге.
//-- * * * --//
   У Лао Цзы была идея,
   в чем корень бедствий всех веков:
   «У мудреца и у злодея —
   равно число учеников».
//-- * * * --//
   Бесстрашный Гелиогабал
   великий был завоеватель,
   но столько дев переебал,
   что славен кличкой – Покрыватель.
//-- * * * --//
   Сошел с ума учитель Фидий:
   орал с утра, что он – химера,
   а днем, шепча, что он – Овидий,
   читал отрывки из Гомера.
//-- * * * --//
   Легко пророчествовал Ездра
   и понимался без труда,
   он говорил: «Поглотит бездна
   того, кто свалится туда».
//-- * * * --//
   Все в Риме знали имя Секста,
   слыл этот нищий мудрецом
   и знатоком загадок секса,
   поскольку был с одним яйцом.
//-- * * * --//
   В любом случающемся месте
   пророк Иона целый день
   вещал толпе, что кроме чести
   все остальное – хуетень.
//-- * * * --//
   Был рабби Зуся знаменит,
   но жил, не слазя с чердака,
   он говорил: «Меня тошнит,
   когда я вижу мудака».
//-- * * * --//
   Бродячий цадик Соломон
   беспечный дух ценил в еврее:
   «Да, остолоп и охламон,
   а хитрожопых он мудрее».
//-- * * * --//
   Всех наставлял мудрец Рамбам,
   что жить обдуманно – удобней:
   «Узнавши волка по зубам,
   не убеждайся в том подробней».
//-- * * * --//
   О людях Абарбанель
   судил тепло и беспечально:
   «Все те, кто вышел на панель,
   там оказались не случайно».
//-- * * * --//
   Был толкователь мудрый Раши
   и знал, какой надел хомут,
   он говорил: «Не евши каши —
   откуда силы на Талмуд?»
//-- * * * --//
   Рав Нахман даже в недозрелости
   нашел источник утешения:
   «Имей мы больше сил и смелости,
   крупней бы стали прегрешения».
//-- * * * --//
   Учитель танцев Архилох
   во всех досадах и обидах
   утешить мог: «На каждый вдох,
   пока ты жив, найдется выдох».
//-- * * * --//
   Большой мудрец был цадик Енох,
   таких, как он, сочтешь на пальцах,
   а он учил: «Судьба не в генах,
   она в уме, душе и яйцах».
//-- * * * --//
   А вот во Франции намедни
   властитель дум Луи Прюдом
   понес в кафе такие бредни,
   что переехал жить в дурдом.
//-- * * * --//
   Рав Лурия всегда зимой,
   хотя был чист, как ангел Божий,
   но из гостей идя домой,
   чужую шубу брал в прихожей.
//-- * * * --//
   Был вольнодумцем рав Эфраим,
   учил он странно и причудливо:
   «Не обольщайтесь Божьим раем,
   там жарко, скучно и занудливо».
//-- * * * --//
   Послали боги Сосипатру
   большого дара благодать:
   он мог бы даже Клеопатру
   до полусмерти заебать.
//-- * * * --//
   В идеях жизни вор Менаше
   был честен, чист и неподделен:
   «Я говорю: что наше – наше,
   а то, что ваше, мы поделим».
//-- * * * --//
   Учитель хедера Евсевий
   любил мотив печали: «Дети,
   я тут забочусь о посеве,
   но что взойдет – не я в ответе».
//-- * * * --//
   Асклепий всех лечил отменно,
   к нему толпились на прием,
   хоть он больного непременно
   предупреждал: «Мы все умрем».
//-- * * * --//
   Нахум был мудрец, а не пророк,
   но прогнозы делал без труда:
   «Ежели кому приходит срок,
   тут уже не деться никуда».
//-- * * * --//
   В Египте жрец Эхнадрион
   постиг начало всех начал
   и стал настолько умудрен,
   что только пукал и молчал.
//-- * * * --//
   Весьма известный грек Эвтебий
   сказал, надрезав ананас:
   «А я боюсь, что и на небе
   не меньше блядства, чем у нас».
//-- * * * --//
   Сказал в субботу цадик Эзра:
   «Не в силах только недоумки
   понять, насколько бесполезно
   сопротивленье зову рюмки».
//-- * * * --//
   «Да, я монах, – сказал Дато, —
   и служит святость мне наградою,
   но в райских кущах я зато
   немало девственниц порадую».
//-- * * * --//
   Болтал везде провидец Урия:
   «Мы для утех в раю дозреем,
   от мусульман любая гурия
   сбежать мечтает в рай к евреям».
//-- * * * --//
   У злой пророчицы Эсфири
   злой дух витал в ее обители,
   он подпилил полы в сортире,
   и с ней простились посетители.
//-- * * * --//
   Смущая души, цадик Шайя
   был возмутителем спокойствия:
   грех, говорил он, жить, лишая
   себя игры и удовольствия.
//-- * * * --//
   К монаху Савлу много лет
   бесплодных жен везли немерено:
   он тайный знал такой секрет,
   что баба делалась беременна.
//-- * * * --//
   Лишь осуждать, ругать и хаять
   пророк Исав решался смело,
   он говорил: «Рожденный лаять
   мурлыкать будет неумело».
//-- * * * --//
   Любил напомнить рав Барух
   о нашей памяти богатстве:
   «Тряхни любую из старух —
   и получай роман о блядстве».
//-- * * * --//
   Великий грек Аристофан
   ворчал, когда бывал не в духе:
   «Изобрели бы целлофан,
   чтоб на еду не срали мухи!»
//-- * * * --//
   Во вздохе рава Гамлиэля —
   о людях явная забота:
   «Увы, рабочая неделя
   длинней, чем краткая суббота».
//-- * * * --//
   Философ мусульманства Моххамед,
   усердно помолясь в конце недели,
   тайком носил выгуливать предмет,
   ценимый католичками в борделе.
//-- * * * --//
   Философ йоги Радж Нисах
   так толковал мужскую честь:
   «Мы можем быть в любых трусах,
   когда под ними что-то есть».
//-- * * * --//
   О личных судьбах Фукидид
   гадал по катышкам дерьма
   и всех учил: «Душе вредит
   существование ума».
//-- * * * --//
   Вся горечь мыслей Парменида
   с его бедой семейной вяжется:
   «Весной почти любая гнида
   нам дивной бабочкою кажется».
//-- * * * --//
   Наставник мудрых Кришнапутра
   людей учил, чтоб жить помочь:
   «Не спи, когда настало утро,
   ложись, когда наступит ночь».
//-- * * * --//
   Повесой римским был Петроний,
   но ярких мыслей лил напиток:
   «Кто слишком плачет об уроне,
   тому не светит и прибыток».
//-- * * * --//
   Хранил в сужденьях постоянство
   ученый перс Абу Мазьян,
   он утверждал, что христианство
   явилось в мир от обезьян.
//-- * * * --//
   Учил святой Пантелеймон,
   что если будешь суетиться,
   то вмиг рогатый охламон
   тебя скогтит, как рыбу – птица.
//-- * * * --//
   Был очень добрым рав Леви,
   а изъяснялся крайне скупо:
   «Когда горит пожар любви,
   его гасить – и грех, и глупо».
//-- * * * --//
   Узнал рав Зак, пойдя к врачу,
   что в нем беда засела прочно;
   «Конечно, к Богу я хочу, —
   подумал рав, – но не досрочно».
//-- * * * --//
   Был цадик Залман эрудит,
   его слова – мой гордый вымпел,
   он говорил: «Кому вредит,
   если еврей немного выпил?»
//-- * * * --//
   А старец Мойше был зануда,
   бубнил – как соль на раны сыпал,
   но врач терпел его, покуда
   со стула в обморок не выпал.
//-- * * * --//
   Учил мой предок Авраам:
   «Пока здоров – греши и кайся,
   а влипнешь в лапы докторам —
   терпи, молчи, не трепыхайся».
//-- * * * --//
   Любил философ Сулейман
   сказать изысканно и сочно:
   «Когда вчистую пуст карман,
   то шевелиться надо срочно».
//-- * * * --//
   Философ Лунц был так отзывчив —
   для всех был ужин и ночлег,
   и так отменно переимчив,
   что думал мыслями коллег.
//-- * * * --//
   Патриций Ромул был герой,
   оплот незыблемости строя,
   его так мучил геморрой,
   что он сидел в Сенате стоя.
//-- * * * --//
   Сказал однажды Йонатан,
   гуляка, враль и полуночник:
   «Имей затык на свой фонтан
   и береги его источник».
//-- * * * --//
   Седой мудрец Авталион
   был автор мысли очень точной:
   «Умело сваренный бульон —
   залог семейной жизни прочной».
//-- * * * --//
   Рассеян был философ Критий,
   и был постигнут он бедой:
   купая дочь свою в корыте,
   ее он выплеснул с водой.
//-- * * * --//
   Мудрейший грек Аполлодор
   сказал в ответ на речь софиста:
   «Излить полезно чушь и вздор,
   яснеет ум, когда в нем чисто».
//-- * * * --//
   Большой мыслитель Феофил
   при виде кладбищ волновался:
   он был, бедняга, некрофил,
   но сам себе не сознавался.
//-- * * * --//
   Пася орущих малолеток,
   друзьям печалился Федон:
   «Зачем, куда мне столько деток?
   Хоть изобрел бы кто гондон!»
//-- * * * --//
   А римсий консул Доминик
   с одними шлюхами общался —
   он был известен кражей книг
   и никуда не приглашался.
//-- * * * --//
   Воспел философ Каллимах
   азы мыслительной науки:
   «Чрезмерный умственный замах
   родит обычно только пуки».
//-- * * * --//
   На ухо юному соседу
   шепнул однажды врач Фаллопий,
   что в философскую беседу
   не стоит лезть от зуда в жопе.
//-- * * * --//
   Сказал купцу поэт Гораций —
   тот уплывал за пять морей:
   «Тебе для тонких махинаций
   не грек был нужен, а еврей».
//-- * * * --//
   Лорд Нельсон гулял по курорту,
   шепча: «Меня, Боже, прости,
   но девки по правому борту
   сигналят налево грести!»
//-- * * * --//
   «Увы, – промолвил Марк Аврелий,
   перед любовным стоя ложем, —
   на что способны мы в апреле,
   то в ноябре уже не можем».
//-- * * * --//
   Пророк Нехемия когда-то
   свел утешительный баланс:
   «Начало бед – рожденья дата,
   а дата смерти – новый шанс».

Послесловие к гарикам предпоследним

//-- * * * --//
   Когда-то мысли вились густо,
   но тихо кончилось кино,
   и в голове не просто пусто,
   но глухо, мутно и темно.
//-- * * * --//
   С Талмудом понаслышке я знаком
   и выяснил из устного источника:
   еврейке после ночи с мясником —
   нельзя ложиться утром под молочника.
//-- * * * --//
   Хотя еще смотрю на мир со сцены,
   хотя почти свободен от невзгод,
   но возраста невидимые стены
   растут вокруг меня из года в год.
//-- * * * --//
   Об угол биться не любя,
   углов я не боюсь,
   я об углы внутри себя
   гораздо чаще бьюсь.
//-- * * * --//
   Странная всегда варилась каша
   всюду, где добру сперва везло:
   близилась вот-вот победа наша,
   но торжествовало – снова зло.
//-- * * * --//
   Придя из темноты, уйду во мрак,
   евреями набит житейский поезд;
   дурак еврейский – больше, чем дурак,
   поскольку энергичен и напорист.
//-- * * * --//
   В каждом зале я публики ради
   чуть меняю стихи и репризы,
   потому что бывалые бляди
   утоляют любые капризы.
//-- * * * --//
   Живу я праведно и кротко,
   но с удовольствием гляжу,
   как пышнотелая красотка
   в кино снимает неглижу.
//-- * * * --//
   Почти каждый вечер томлюсь я и таю,
   душой полыхаю и сердцем горю;
   какую херню я при этом читаю,
   какую хуйню я при этом смотрю!
//-- * * * --//
   Теперь я часто думаю о Боге,
   о пламени загробного огня,
   и вижу, подводя свои итоги,
   как сильно подвели они меня.
//-- * * * --//
   Хотя врачи с их чудесами
   вполне достойны уважения,
   во мне болезни чахнут сами
   от моего пренебрежения.
//-- * * * --//
   Уже который год подряд
   живу я тускло, вяло, бледно,
   и я б охотно принял яд,
   но для здоровья это вредно.
//-- * * * --//
   Увы, челнок мой одинокий
   уплыть не в силах далеко:
   хотя старик уже глубокий,
   а мыслю я неглубоко.
//-- * * * --//
   Я крепко в этой жизни уповал
   на случай, на себя и на авось,
   поэтому ни разу наповал
   еще меня свалить не удалось.
//-- * * * --//
   Угрюмой страсти не тая,
   полна жестокого томления,
   давно спилась душа моя
   и к ночи жаждет утоления.
//-- * * * --//
   Думаю во дни утрат и бедствий,
   как жесток житейский колизей,
   лишь растет за время путешествий
   список одноразовых друзей.
//-- * * * --//
   Мучась недоверием к уму
   или потому, что духом нищи, —
   люди ищут Бога. Но Ему
   ближе те, которые не ищут.
//-- * * * --//
   Видит Бог – не до дна высыхают
   соки жизни в дедах и папашах,
   и желания в нас полыхают,
   охуев от возможностей наших.
//-- * * * --//
   Было в долгой жизни много дней,
   разного приятства не лишенных,
   думать нам, однако же, милей
   о грехах, еще не совершенных.
//-- * * * --//
   В Израиле, в родной живя среде,
   смотрю на целый мир я свысока;
   такой страны прекрасной нет нигде;
   но нету и у нас ее пока.
//-- * * * --//
   Никто ловчей, чем лилипуты
   различных видов и размеров,
   не изготавливает путы,
   чтобы стреножить гулливеров.
//-- * * * --//
   Борьба со злом – извечная игра,
   ее шторма и штили хаотичны;
   забавно, что апостолы добра
   по большей части мало симпатичны.
//-- * * * --//
   Над этим сильно поработав,
   я преуспел в конце концов:
   стал дураком у идиотов
   и мудаком – у мудрецов.
//-- * * * --//
   Всякий миф обо мне справедлив,
   я такой, а не просто плохой:
   рыбу в мутной воде половив,
   из воды выхожу я сухой.
//-- * * * --//
   Стиха причудливая вязь,
   питаясь внутренним горением,
   таит загадочную связь
   духовности с пищеварением.
//-- * * * --//
   Не слесарь, не философ, не правитель,
   я мелкое свое клюю пшено,
   однако я типичный представитель
   чего-то, что названья лишено.
//-- * * * --//
   Нет печали, надрыва и фальши
   в легких утренних мыслях о том,
   как заметно мы хуже, чем раньше,
   хоть и лучше, чем будем потом.
//-- * * * --//
   В людях, на книгах воспитанных,
   дремлют опасные дрожжи:
   множество мыслей прочитанных
   сам сочиняю я позже.
//-- * * * --//
   Теперь душа моя пуста,
   ей чужд азарт любого вида,
   и суп из бычьего хвоста
   мне интересней, чем коррида.
//-- * * * --//
   В потоке мыслей, слов, деяний —
   мне всюду видится игра,
   где зло в любом из одеяний —
   тень или следствие добра.
//-- * * * --//
   Я стал отшельник и бирюк,
   боюсь мельканья слов и лиц,
   теперь познания урюк
   я молча ем с немых страниц.
//-- * * * --//
   Я довольно выигрышный вытянул билет:
   не был генералом, не был депутатом,
   самой хилой премии не было и нет;
   но хворая, хочется быть лауреатом.
//-- * * * --//
   Есть люди – их повадка так решительна,
   как будто ими истина добыта,
   их речь – неотразима и внушительна,
   и в мягкое обернуты копыта.
//-- * * * --//
   Увы, но в учебники школьные,
   чтоб жалоб не слали родители,
   мои сочинения вольные
   не станут включать составители.
//-- * * * --//
   Те – рискуют, играя ва-банк,
   те – в конфузливом чахнут неврозе,
   а еврей – он и наглый, как танк,
   и застенчив, как хер на морозе.
//-- * * * --//
   Как ни прячься, как ни спорь и как ни лги,
   как ни рыскай, словно заяц по полям,
   а приходится сполна платить долги
   по чужим и коллективным векселям.
//-- * * * --//
   На жизненном пути в любом из мест
   бывало то забавно мне, то лестно,
   что многие мне свой совали крест,
   надеясь понести его совместно.
//-- * * * --//
   Мы так во всем различны потому,
   что Бог нас лепит в разном настроении,
   а если поднесли стакан Ему, —
   видны следы похмелья на творении.
//-- * * * --//
   Я думаю о грязи, крови, тьме,
   о Божьем к нашей боли невнимании;
   я думаю о Боге – Он в уме?
   И ум ли это в нашем понимании?
//-- * * * --//
   Всего одна в душе утрата,
   но возместить ее нельзя:
   Россия, полночь, кухня чья-то
   и чушь несущие друзья.
//-- * * * --//
   Не ликуйте, закатные люди,
   если утром вы с мыслями встанете:
   наши смутные мысли о блуде
   не из тела плывут, а из памяти.
//-- * * * --//
   России только те верны,
   кого навек постигло мнение,
   что не могло судьбу страны
   просрать ее же население.
//-- * * * --//
   Русское грядущее прекрасно,
   путь России тяжек, но высок;
   мы в гавне варились не напрасно,
   жалко, что впитали этот сок.
//-- * * * --//
   Как пастух Господь неумолим,
   но по ходу жизни очень часто
   мне бывает стыдно перед Ним,
   как Его наебывает паства.
//-- * * * --//
   Я не пью, а дамам в ушки
   лесть жужжу, как юный шмель,
   я сегодня на просушке,
   я лечу вчерашний хмель.
//-- * * * --//
   Не лучший представитель человечества,
   я зря так над Россией насмехался:
   мне близок и любезен дым отечества,
   в котором я хрипел и задыхался.
//-- * * * --//
   И понял я, что это возрастное,
   виной тут не эпоха, а года:
   знакомые приходят на съестное,
   а близких – унесло кого куда.
//-- * * * --//
   Туманный мир иллюзий наших —
   весьма пленительный пейзаж,
   когда напитки в тонких чашах
   перетекают в нас из чаш.
//-- * * * --//
   Недаром Талмуд запрещает евреям
   рулады певичек: от них мы дуреем;
   у пылких евреев от женского пения —
   сумятица в мыслях и с пенисом трения.
//-- * * * --//
   Душе быть вялой не годится:
   холена если и упитана,
   то в час, когда освободится,
   до Бога вряд ли долетит она.
//-- * * * --//
   То время, когда падал и тонул,
   для многих было столь же непогоже,
   я помню, кто мне руку протянул,
   а кто не протянул, я помню тоже.
//-- * * * --//
   На всех я не похож – я много хуже,
   со вкусом у меня большой провал:
   я часто отраженью солнца в луже
   не менее, чем солнцу, рад бывал.
//-- * * * --//
   Настало духа возмужание;
   на плоть пора накинуть вожжи;
   пошли мне, Боже, воздержание,
   но если можно, чуть попозже.
//-- * * * --//
   Да, Господь, умом я недалек,
   только глянь внимательно и строго:
   если я кого-нибудь развлек —
   значит, он добрее стал немного.
//-- * * * --//
   Делам общественным и страстным
   я чужероден и не гож,
   я стал лицом настолько частным,
   что сам порой к себе не вхож.
//-- * * * --//
   Рассудок мой, на книгах поврежденный,
   как только ставишь выпивку ему —
   несется, как свихнувшийся Буденный,
   в пространства, непостижные уму.
//-- * * * --//
   Один печалящий прогал,
   одно пятно в душе осталось:
   детишек мало настрогал
   я за года, когда строгалось.
//-- * * * --//
   Русь воспитывала души не спеша,
   то была сурова с ними, то нежна,
   и в особенности русская душа —
   у еврея прихотлива и сложна.
//-- * * * --//
   Былое пламя – не помеха
   натурам пылким и фартовым,
   былых любовей смутно эхо
   и не мешает песням новым.
//-- * * * --//
   Во мне пылает интерес
   и даже зависть есть отчасти,
   когда читает мелкий бес
   про демонические страсти.
//-- * * * --//
   В судьбе – и я, мне кажется, не вру —
   еще одна есть нить помимо главной:
   выигрывая явную игру,
   чего-то мы лишаемся в неявной.
//-- * * * --//
   Уже давным-давно замечено,
   и в этом правда есть, конечно:
   всегда наружно искалечено
   то, что внутри не безупречно.
//-- * * * --//
   Безжалостна осенняя пора,
   пространство наслаждений стало уже,
   и если я напьюсь теперь с утра,
   то вечером я пью гораздо хуже.
//-- * * * --//
   Чем дольше живу я, тем вижу я чаще
   капризы душевной погоды:
   мечты о свободе – сочнее и слаще
   печалей и болей свободы.
//-- * * * --//
   Я стар уже, мне шутки не с руки,
   зато идей и мыслей – вереницы;
   учителю нужны ученики,
   но лучше, если это ученицы.
//-- * * * --//
   Еврей, который не хлопочет
   и не бурлит волной шальной, —
   он или мысленно клокочет,
   или хронический больной.
//-- * * * --//
   Мы много натворили, сотворили,
   и нам уже от жизни мало нужно,
   мы жаримся на счастье, как на гриле,
   и хвалим запах жареного дружно.
//-- * * * --//
   Меня не оставляет чувство бегства:
   закат мой не угрюм и даже светел,
   но кажется, что я сбежал из детства
   и годы, что промчались, не заметил.
//-- * * * --//
   За все, что делал я по жизни,
   прошу я малости у Бога:
   чтоб на моей нетрезвой тризне
   попировал и я немного.
//-- * * * --//
   Рад я, что за прожитые годы
   в чаше, мной уже опустошенной,
   было недозволенной свободы
   больше, чем убогой разрешенной.
//-- * * * --//
   Когда тебе на плечи долг возложен,
   и надо неотложно поспешить,
   особенно приятно лечь на ложе
   и свет неторопливо потушить.
//-- * * * --//
   Я мыслями бываю озарен
   и счастлив, отдаваясь их течению, —
   похоже, я судьбой приговорен
   к пожизненному умозаключению.
//-- * * * --//
   У юности душа – как общежитие:
   я сам ютился где-то на краю,
   но каждое любовное соитие
   в душе селило пассию мою.
//-- * * * --//
   К усердному не склонен я труду,
   я горечи земной ленивый мельник,
   но столько трачу слов на ерунду,
   что я – скорее мот, а не бездельник.
//-- * * * --//
   Я выбрал музу потребительства —
   она гулящая старуха,
   но я храню и вид на жительство
   среди витающего духа.
//-- * * * --//
   Свои различные круги
   в раю всем душам назначают,
   а там заклятые враги
   друг друга с нежностью встречают.
//-- * * * --//
   Витая мыслями на звездах,
   высоколобые умы
   ничуть не реже портят воздух,
   чем низко мыслящие мы.
//-- * * * --//
   Услыша стариковское брюзжание,
   я думаю с печалью всякий раз:
   оставив только хрип и дребезжание —
   куда уходит музыка из нас?
//-- * * * --//
   Ни лжи не люблю я, ни фальши
   и вспышки иллюзий гашу,
   но уши мои, как и раньше,
   охотно приемлют лапшу.
//-- * * * --//
   Сюда придет под памятник толпа
   сметливых почитателей проворных;
   к нему не зарастет народная тропа,
   пока неподалеку нет уборных.
//-- * * * --//
   Забавно мне, что всякое деяние,
   несущее то зло, то благодать,
   имеет в этой жизни воздаяние,
   которое нельзя предугадать.
//-- * * * --//
   Мой бедный разум не могуч,
   а мысли – пепел и опилки,
   и взора мысленного луч
   ползет не далее бутылки.
//-- * * * --//
   Пока мы напрочь не угасли,
   пока с утра щетину бреем,
   душе полезно верить басне,
   что мы нисколько не стареем.
//-- * * * --//
   При хорошей душевной погоде
   в мире все справедливо вполне:
   я – люблю отдыхать на природе,
   а она – отдохнула на мне.
//-- * * * --//
   Сокрытое, но ярое кипение —
   пожизненный, похоже, мой удел;
   я даже одногорбое терпение
   в себе не воспитал. Хотя хотел.
//-- * * * --//
   Оставя плоть в мешке замшелом,
   душа летит за облака,
   где Азвоздам с Барухашемом
   играют с Буддой в дурака.
//-- * * * --//
   Хотя не атеист я с неких лет,
   однако и не склонен уповать:
   я верую не в то, что Бога нет,
   но в то, что на меня Ему плевать.
//-- * * * --//
   Я в четыре коротких строки
   научился укладывать внятно
   все, что мне по уму и с руки
   было в жизни текущей понятно.
   И поэтому не было нужно мне
   добавлявшее чувственный вес
   тонкорунное нежное кружево
   набегающих лишних словес.
//-- * * * --//
   Со старыми приятелями сидя,
   поймал себя вчера на ощущении,
   что славно бы – остаться в том же виде
   при следующем перевоплощении.
//-- * * * --//
   Я все время шлю, Творец, Тебе приветы —
   смело ставь на них забвения печать:
   мне вопросы интересней, чем ответы,
   и Ты вовсе не обязан отвечать.
//-- * * * --//
   Нам неизвестна эта дата,
   но это место – вне сомнения:
   земля и небо тут когда-то
   соприкоснулись на мгновение.
//-- * * * --//
   Любить родню – докука
   для всех, кому знакома
   божественная скука
   родительского дома.
//-- * * * --//
   Я в разных видах пил нектар
   существования на свете;
   когда я стал угрюм и стар,
   меня питают соки эти.
//-- * * * --//
   Везде – пророки и предтечи,
   но дух наш – цел и невредим,
   под их трагические речи
   мы пьем, гуляем и едим.
//-- * * * --//
   Я мысли чужие – ценю и люблю,
   но звука держусь одного:
   я собственный внутренний голос ловлю
   и слушаюсь – только его.
//-- * * * --//
   Я старюсь и дряхлею, но – живу;
   сменилась болтовня скупыми жестами,
   и дивные бывают рандеву
   с нечаянно попавшимися текстами.
//-- * * * --//
   Слегка бутыль над рюмкой наклоня,
   я думал, наблюдая струйку влаги:
   те, с кем недообщался, ждут меня,
   но пьют ли они водку там, бедняги?
//-- * * * --//
   Когда теряешь в ходе пьянства
   ориентацию и речь,
   к себе привлечь любовь пространства
   гораздо легче, если лечь.
//-- * * * --//
   Не стоит огорчаться, уходя:
   конечно, жить на свете – хорошо,
   но, может быть, немного погодя
   я радоваться буду, что ушел?
//-- * * * --//
   Мне заново загадочны всегда
   российской темной власти пируэты:
   российские глухие холода —
   не связаны с погодами планеты.
//-- * * * --//
   Я, по счастью, выучен эстрадой
   и среди читателей присутствием:
   душу надо прятать за бравадой,
   чтобы не замызгали сочувствием.
//-- * * * --//
   Не добрый, но, конечно, и не злой,
   судьбы своей посильный совершитель,
   хотя уже изрядно пожилой,
   но все-таки еще не долгожитель.
//-- * * * --//
   Под вечер чувствуя отвагу,
   забыв про выпивку и секс,
   поэт насилует бумагу,
   чтобы зачать нетленный текст.
//-- * * * --//
   Какими быть должны стихи и проза —
   диктуется читательской корзинкой:
   всем хочется высокого серьеза,
   чуть пафоса и меда со слезинкой.
//-- * * * --//
   Россия полностью в порядке,
   и ждать не надо новостей,
   пока вверху – не хрипы схватки,
   а хруст поделенных костей.
//-- * * * --//
   Барды, трубадуры, менестрели —
   все, в ком были дерзость и мотив, —
   дивные выделывали трели,
   чтобы соблазнить, не заплатив.
//-- * * * --//
   Об ущербе, об уроне, об утрате,
   об истории, где зря он так охаян,
   о единственно родном на свете брате —
   горько плачется обычно каждый Каин.
//-- * * * --//
   Когда мы полыхаем, воспалясь,
   и катимся, ликуя, по отвесной,
   душевная пленительная связь
   немедленно становится телесной.
//-- * * * --//
   Душа полна укромными углами,
   в которых не редеет серный чад,
   в них черти машут белыми крылами
   и ангелы копытами стучат.
//-- * * * --//
   Лишь гость я на российском пировании,
   но мучаюсь от горестной досады:
   империя прогнила в основании,
   а чинятся и красятся – фасады.
//-- * * * --//
   Дух упрямства, дух сопротивления —
   с возрастом полезны для упорства:
   старость – это время одоления
   вязкого душевного покорства.
//-- * * * --//
   Стихи с поры недавней, вот ведь жалость, —
   ушли куда-то, сгинули под лед,
   и странно мне, что музыка осталась,
   но слов уже на танцы не зовет.
//-- * * * --//
   Душевной доблести тут нет,
   но не стыжусь я вслух признаться,
   что я люблю не звон монет,
   а тонкий шорох ассигнаций.
//-- * * * --//
   Бывает очень странно иногда,
   как будто умирал и снова ожил:
   какие-то в минувшем есть года,
   которые не помню, как я прожил.
//-- * * * --//
   И гнетет нас, помимо всего —
   бытия после смерти неясность;
   очень тяжко – не ждать ничего,
   легче ждать, понимая напрасность.
//-- * * * --//
   Покой наш даже гений не нарушит
   высокой и зазывной мельтешней,
   поскольку наши старческие души
   уже не воспаляются хуйней.
//-- * * * --//
   Пора мне, ветхому еврею,
   жить, будто я уже отсутствую;
   не в том беда, что я старею,
   а в том, как остро это чувствую.
//-- * * * --//
   Пустого случайного слова
   порою хватает сполна,
   чтоб на душу мне из былого
   плеснула шальная волна.
//-- * * * --//
   Зябну я в нашем рае земном,
   слыша вздор пожилых пустомель;
   мы – сосуды с отменным вином,
   из которого выдохся хмель.
//-- * * * --//
   У зла с добром – родство и сходство:
   хотели блага все злодеи,
   добро всегда плодило скотство,
   а зло – высокие идеи.
//-- * * * --//
   Бурлит в нас умственная каша —
   намного глубже понимания,
   и чем темнее память наша,
   тем ярче в ней воспоминания.
//-- * * * --//
   Нынче грустный вид у Вани,
   зря ходил он мыться в баньку,
   потому что там по пьяни
   оторвали Ваньке встаньку.
//-- * * * --//
   К моим добавлю упущениям,
   что не люблю любой нажим
   и верю личным ощущениям
   гораздо больше, чем чужим.
//-- * * * --//
   Давно живя, люблю поныне я
   зигзаги, петли и штрихи,
   и зря скребется грех уныния,
   пока покруче есть грехи.
//-- * * * --//
   Судьба нас искушает на повторах:
   житейский наблюдая карнавал,
   я вижу ситуации, в которых
   не раз уже по дурости бывал.
//-- * * * --//
   Где б ни случился я под вечер,
   я глазом сыскивал бокал,
   который мне о скорой встрече
   прозрачным боком намекал.
//-- * * * --//
   Дышу. Курю. Гоню волну.
   Люблю душевное томление.
   Господь не ставит мне в вину
   благочестивое глумление.
//-- * * * --//
   Есть радости у дряхлых старичков,
   и счастливы бывают старички:
   сыскался вдруг футляр из-под очков,
   а к вечеру на лбу нашлись очки.
//-- * * * --//
   Книга жизни – первый том,
   он уже написан весь,
   а про все, что ждет потом,
   сочиню, Бог даст, не здесь.
//-- * * * --//
   Хотя на русской почве я возрос,
   еврейской обволокся я духовностью:
   вопросом отвечаю на вопрос
   и пакостей от жизни жду с готовностью.
//-- * * * --//
   В азарте Божий мир постичь
   до крайней точки и конца,
   мы все несем такую дичь,
   что плохо слышим смех Творца.
//-- * * * --//
   Хотя уже я сильно старый,
   во мне талант еще сочится:
   с утра пишу я мемуары
   про то, что днем со мной случится.
//-- * * * --//
   Чем потревожен дух народа?
   О чем народ в толпе галдит?
   О том, что подлая погода —
   футболу нынче повредит.
//-- * * * --//
   К бутылке тянется не каждый,
   кто распознал ее влияние:
   Бог только тех отметил жаждой,
   кому целебно возлияние.
//-- * * * --//
   Природа позаботилась сама,
   чтоб видно было, слушая ублюдка,
   насколько выделения ума
   подобны извержениям желудка.
//-- * * * --//
   Шумливы старики на пьяной тризне:
   по Божьему капризу или прихоти,
   но радость от гуляния по жизни
   заметно обостряется на выходе.
//-- * * * --//
   Хочу, поскольку жить намерен,
   сейчас уже предать огласке,
   что даже крайне дряхлый мерин
   еще достоин женской ласки.
//-- * * * --//
   Я с юности грехами был погублен
   и Богу мерзок – долгие года,
   а те, кто небесами стал возлюблен,
   давно уже отправились туда.
//-- * * * --//
   Я не мудрец и не дебил,
   и без душевного дефекта,
   но не люблю и не любил
   я выебоны интеллекта.
//-- * * * --//
   Увы, но зимний холод ранний —
   судьбу меняет наотрез:
   вчера пылал костер желаний,
   сегодня – тлеет интерес.
//-- * * * --//
   У Бога есть увеселения,
   и люди гибнут без вины,
   когда избыток населения
   Он гасит заревом войны.
//-- * * * --//
   В мечтах мы въезжали на белом коне
   в тот город, где нам отказали,
   в реальности – грустно сопели во сне,
   ночуя на шумном вокзале.
//-- * * * --//
   Стал часто думать я о Боге —
   уже позвал, должно быть, Он,
   и где-то клацает в дороге
   Его костлявый почтальон.
//-- * * * --//
   Конечно, что-нибудь останется,
   когда из года в год подряд
   тебе талантливые пьяницы
   вливали в душу книжный яд.
//-- * * * --//
   Хоть я теолог небольшой,
   но нервом чувствую сердечным:
   Господь наш тайно слаб душой
   к рабам ленивым и беспечным.
//-- * * * --//
   Где льется благодать, как из ведра,
   там позже – неминуемые бедствия,
   поскольку сотворителям добра —
   плевать на отдаленные последствия.
//-- * * * --//
   Беда в России долго длится:
   такие в душах там занозы,
   что чем яснее ум провидца,
   тем сумрачней его прогнозы.
//-- * * * --//
   Российскую публичную шарманку
   я слышу, хоть и выставлен за дверь:
   в ней то, что было раньше наизнанку,
   то шиворот-навыворот теперь.
//-- * * * --//
   А впереди еще страницы
   растущей тьмы и запустения,
   но мы не чувствуем границы
   преображения в растения.
//-- * * * --//
   Не трудно, чистой правдой дорожа,
   увидеть сквозь века и обстоятельства
   историю народов и держав —
   театром бесконечного предательства.
//-- * * * --//
   Давно уже иной весь мир вокруг,
   и прошлое – за облаком забвения,
   но с ужасом еще ловлю я вдруг
   холопские в себе поползновения.
//-- * * * --//
   Во имя чаяний благих
   на том советском карнавале
   ничуть не реже, чем других,
   самих себя мы предавали.
//-- * * * --//
   В российском климате испорченном
   на всех делах лежит в финале
   тоска о чем-то незаконченном,
   чего еще не начинали.
//-- * * * --//
   В душе еврея вьется мрак
   покорности судьбе,
   в которой всем он – лютый враг,
   и в том числе – себе.
//-- * * * --//
   Творец дарил нам разные дары,
   лепя свои подобия охальные,
   и Моцарты финансовой игры —
   не реже среди нас, чем музыкальные.
//-- * * * --//
   Насколько б далеко ни уносились
   мечтания и мысли человека,
   всегда они во всем соотносились
   с дыханием и свихнутостью века.
//-- * * * --//
   Жил я, залежи слов потроша, —
   но не ради учительской клизмы,
   а чтоб чуть посветлела душа,
   сочинял я свои эйфоризмы.
//-- * * * --//
   Творцу такое радостно едва ли
   в течение столетий унижение:
   всегда людей повсюду убивали,
   сначала совершив богослужение.
//-- * * * --//
   Кому-то полностью довериться —
   весьма опасно, и об этом
   прекрасно знают красны девицы,
   особенно весной и летом.
//-- * * * --//
   Бессонница висит в ночном затишье;
   тоска, что ждать от жизни больше нечего;
   как будто я своих четверостиший
   под вечер начитался опрометчиво.
//-- * * * --//
   Такую чушь вокруг несут,
   таким абсурдом жизнь согрета,
   что я боюсь – и Страшный суд
   у нас пойдет как оперетта.
//-- * * * --//
   Не ведая порога и предела,
   доверчив и наивно простодушен,
   не зря я столько глупостей наделал —
   фортуне дураков я был послушен.
//-- * * * --//
   Сначала чувствуем лишь это,
   а понимаем позже мы,
   что в тусклой жизни все же света —
   на чуть, но более, чем тьмы.
//-- * * * --//
   Опишет с завистью история,
   легенды путая и были,
   ту смесь тюрьмы и санатория,
   в которой счастливы мы были.
//-- * * * --//
   Живу я, почти не скучая,
   жую повседневную жвачку,
   а даму с собачкой встречая,
   охотней смотрю на собачку.
//-- * * * --//
   Пугайся – не пугайся, верь – не верь,
   однако всем сомнениям в ответ
   однажды растворяется та дверь,
   где чудится в конце тоннеля свет.
//-- * * * --//
   Потери я терпел и поражения,
   но злоба не точила мне кинжал,
   и разве что соблазнам унижения
   упрямо позвоночник возражал.
//-- * * * --//
   Когда гуляют мразь и шушера,
   то значат эти торжества,
   что нечто важное порушено
   во всей системе естества.
//-- * * * --//
   Забавно видеть, как бесстыже
   ум напрягается могучий,
   чтобы затраты стали жиже,
   но вышло качественно круче.
//-- * * * --//
   За время проживаемого дня
   мой дух живой настолько устает,
   что, кажется, житейского огня
   во мне уже слегка недостает.
//-- * * * --//
   Пасутся девки на траве,
   мечтая об узде;
   что у мужчины в голове,
   у женщины – везде.
//-- * * * --//
   То залихватски, то робея,
   я правил жизни карнавал,
   за все сполна платил судьбе я,
   но чаевые – не давал.
//-- * * * --//
   Люблю своих коллег,
   они любезны мне,
   я старый человек,
   я знаю толк в гавне.
//-- * * * --//
   Интересно стареют мужчины,
   когда их суета укачала:
   наша лысина, брюхо, морщины —
   на душе возникают сначала.
//-- * * * --//
   В шумной не нуждается огласке
   признак очевидный и зловещий:
   время наше близится к развязке,
   ибо отовсюду злоба хлещет.
//-- * * * --//
   Когда пылал ожесточением
   на гнева бешеном огне,
   то чьим-то свыше попечением
   текла остуда в душу мне.
//-- * * * --//
   А к вечеру во мне клубится снова
   томящее влечение невольное:
   помимо притяжения земного —
   такое же бывает алкогольное.
//-- * * * --//
   Мои взорления ума,
   мои душевные метания —
   когда забрезжила зима,
   свелись к вопросу пропитания.
//-- * * * --//
   В душе, от опыта увядшей,
   внезапной живостью пылая,
   как у девицы, рано падшей, —
   наивность светится былая.
//-- * * * --//
   Был полон интереса – что с того?
   Напрасны любопытство и внимание.
   О жизни я не знаю ничего,
   а с возрастом – растет непонимание.
//-- * * * --//
   Я жил на краю той эпохи великой,
   где как мы ни бились и как ни пытались,
   но только с душой, изощренно двуликой,
   мы выжить могли. И такими остались.
//-- * * * --//
   Мне дико странный сон порою снится:
   во тьме лежу, мне плохо, но привычно,
   а гроб это, тюрьма или больница —
   мне начисто и напрочь безразлично.
//-- * * * --//
   Я с горечью смотрю на эту реку:
   по ней уже проплыть надежды нет,
   и книги я дарю в библиотеку,
   чтоб жить не в тесноте остаток лет.
//-- * * * --//
   Любил бедняга наслаждение,
   женился с пылкой одержимостью
   и погрузился во владение
   своей холодной недвижимостью.
//-- * * * --//
   Мне лень во имя справедливости
   тащить себя сквозь вонь и грязь,
   мое лентяйство – род брезгливости,
   и скучно мне, с гавном борясь.
//-- * * * --//
   Мне кажется, что я умру не весь,
   окончив затянувшийся мой путь:
   душе так интересно было здесь,
   что вселится она в кого-нибудь.
//-- * * * --//
   Хотя и прост мой вкус конкретный,
   но не вульгарно бездуховен:
   ценю тем выше плод запретный,
   чем гуще сок его греховен.
//-- * * * --//
   Среди мировых безобразий
   один из печальнейших фактов —
   распад человеческих связей
   до пользы взаимных контактов.
//-- * * * --//
   И формой стих мой вовсе не новинка,
   и с неба дух не веет из него,
   но дерзостно распахнута ширинка
   у горестного смеха моего.
//-- * * * --//
   В цепи причин и соответствий —
   полно случайностей лихих,
   у жизни множество последствий,
   и наша смерть – одно из них.
//-- * * * --//
   Рождаясь в душевном порыве высоком,
   растя вопреки прекословью,
   идеи сперва наливаются соком,
   потом умываются кровью.
//-- * * * --//
   Летят тополиные хлопья,
   ложатся на землю, как пух…
   Забавно, что время холопье —
   весьма совершенствует дух.
//-- * * * --//
   Свои позиции, приятель,
   когда сдаешь за пядью пядь,
   то всем становишься приятен,
   как многоопытная блядь.
//-- * * * --//
   Еврейский дух предпринимательства
   так безгранично плодовит,
   что сторожей законодательства
   повсюду трахнуть норовит.
//-- * * * --//
   Бывает весьма сокровенно
   скрещение творческих судеб,
   и тоньше других несравненно —
   Сальери о Моцарте судит.
//-- * * * --//
   Любой злодей и басурманин
   теперь утешен и спокоен:
   в России был он Ванька Каин,
   у нас он будет – Венька Коэн.
//-- * * * --//
   И понял я: пока мы живы,
   что в наше время удивительно,
   являть душевные порывы —
   необходимо и целительно.
//-- * * * --//
   Вон у добра опять промашки,
   а вот – нелепые зевки…
   Где зло с добром играют в шашки,
   добро играет в поддавки.
//-- * * * --//
   Когда я срок мой подневольный
   тянул по снегу в чистом поле,
   то был ли счастлив мой конвойный,
   который жил на вольной воле?
//-- * * * --//
   Конечно, мы теперь уже не те,
   что раньше, если глянуть со вниманием:
   мы раньше прозябали в темноте,
   а ныне – прозябаем с пониманием.
//-- * * * --//
   Возьму сегодня грех на душу,
   сгоню унылость со двора,
   все обещания нарушу
   и выпью с раннего утра.
//-- * * * --//
   Когда не в силах я смеяться —
   устал, обижен, озадачен, —
   то у меня лицо паяца,
   который в Гамлеты назначен.
//-- * * * --//
   Ушли мечты, погасли грезы,
   увяла пламенная нива,
   и по полям житейской прозы
   душа слоняется лениво.
//-- * * * --//
   За то, что дан годов избыток
   (а срок был меньший уготован), —
   благодари, старик, напиток,
   которым весь ты проспиртован.
//-- * * * --//
   Увидя стиль и буржуазность,
   я вмиг собрал остаток сил:
   явив лихую куртуазность,
   хозяйку в койку пригласил.
//-- * * * --//
   День у пожилых течет не мрачно;
   в жилах ни азарта нет, ни ярости;
   если что сложилось неудачно —
   сразу забывается по старости.
//-- * * * --//
   Души моей заветная примета,
   утеха от любого в жизни случая —
   беспечность, неразменная монета,
   основа моего благополучия.
//-- * * * --//
   Печаль еврея пожилого
   проистекает из того,
   что мудро взвешенного слова
   никто не жаждет от него.
//-- * * * --//
   Когда уже совсем невмоготу
   общественную грязь месить и лужи,
   срамную всюду видеть наготу —
   остынь. Поскольку дальше будет хуже.
//-- * * * --//
   Я днем стараюсь лечь и отключиться,
   хоть надобности тела в этом нет;
   похоже, что и в роли очевидца
   устал я пребывать на склоне лет.
//-- * * * --//
   А счастье – что жива слепая вера
   в Посланца с ангелятами крылатыми,
   и новая везде наступит эра,
   и волки побратаются с ягнятами.
//-- * * * --//
   Таков сегодня дух науки,
   и так она цветет удало,
   что внуков будущие внуки
   всплеснут руками запоздало.
//-- * * * --//
   Бывают сумерки – они
   мерцаньем зыблются тревожным,
   но зажигаются огни,
   и счастье кажется возможным.
//-- * * * --//
   Что-то в этой жизни несуразной
   весело, удачливо и дружно
   вьется столько гнуси безобразной,
   что зачем-то Богу это нужно.
//-- * * * --//
   Осталась только видимость и мнимость
   того, что было стержнем и основой,
   и жгучая висит необходимость
   херни вполне такой же, только новой.
//-- * * * --//
   Зачем толку слова в бумажной ступе?
   Я б лучше в небесах умом парил.
   А может быть, на скальном я уступе
   стоял и молча с морем говорил.
//-- * * * --//
   Текучесть у природы – круговая,
   в истории – такая же текучесть;
   Россия прозревает, узнавая
   свою кругами вьющуюся участь.
//-- * * * --//
   Увы, порядок этот вечен,
   и распознать его не сложно:
   везде, где Бог бесчеловечен,
   там человек жесток безбожно.
//-- * * * --//
   Все шрамы на природе – письмена
   о том, как мы неправы там и тут,
   и горестными будут времена,
   когда эти послания прочтут.
//-- * * * --//
   Унимается пламя горения,
   и напрасны пустые рыдания,
   что плывет не заря постарения,
   а густеет закат увядания.
//-- * * * --//
   Стоит жара, и лень амурам
   в сердца стрелять, и спят они;
   я Фаренгейта с Реомюром
   люблю ругать в такие дни.
//-- * * * --//
   Зачем в устройство существа
   повсюдного двуногого
   Бог сунул столько бесовства,
   крутого и убогого?
//-- * * * --//
   Душа моя во мне дышала
   и много высказать хотела,
   но ей безжалостно мешала
   прыть необузданного тела.
//-- * * * --//
   Порой весьма обидно среди ночи,
   что я не знаменосец, не герой;
   ни язва честолюбия не точит,
   ни жгучих устремлений геморрой.
//-- * * * --//
   Снова церковь – и в моде, и в силе,
   но творится забавная драма:
   утвердились при власти в России —
   те, кого изгонял Он из Храма.
//-- * * * --//
   Когда пожухшее убранство
   сдувает полностью с ветвей
   и веет духом окаянства —
   томится мыслями еврей.
//-- * * * --//
   Забавно, что в соседней бакалее
   легко найти творение ума,
   от порции которого светлее
   любая окружающая тьма.
//-- * * * --//
   Скоро мы, как дым от сигареты,
   тихо утечем в иные дали,
   в воздухе останутся ответы,
   что вопросов наших ожидали.
//-- * * * --//
   В горячке спора про художества
   текущей жизненной картины
   меня жалеют за убожество
   высоколобые кретины.
//-- * * * --//
   Плывет, качаясь, наше судно,
   руководимое не нами,
   по волнам дикого абсурда,
   который клонится к цунами.
//-- * * * --//
   Душе моей пора домой,
   в ней высох жизни клей,
   и даже дух высокий мой —
   остоебенел ей.

Постскриптум. Новые гарики

//-- * * * --//
   Что в нас играет? Чувства, знания
   и предков зыблющийся прах,
   а ниже уровня сознания —
   утробный, чисто рабский страх.
//-- * * * --//
   Меня приветила эпоха —
   читался я довольно длительно:
   когда душе темно и плохо,
   ей наплевательство целительно.
//-- * * * --//
   И не простить, и не забыть,
   как убивали влет
   пытающихся растопить
   многовековый лед.
//-- * * * --//
   В умах талантливых людей —
   тьма миражей, уже готовых,
   и полный крах былых идей
   грозит рождаемостью новых.
//-- * * * --//
   Опять вовлечься в хаос – наше право,
   и нам легко достигнуть этой цели,
   повсюду зазывальщиков орава
   и нежные офелии с панели.
//-- * * * --//
   Когда хорошая кормежка,
   что очень важно для народа,
   то кажется: еще немножко,
   и будет к ужину свобода.
//-- * * * --//
   И кругозор был сильно сужен,
   и стойло было огорожено,
   я небо видел только в луже —
   оно и там меня тревожило.
//-- * * * --//
   Надежды разгораются и гаснут,
   и новым ослепляют пируэтом,
   они совсем и вовсе не напрасны,
   поддерживая нас обманным светом.
//-- * * * --//
   Своих детей убив, Россия мается,
   но свежая на смену зреет завязь,
   страна за это время изменяется,
   умело той же самой оставаясь.
//-- * * * --//
   Великих нет уже злодеев,
   а кровь и щелканье курков —
   от умудренных прохиндеев
   и воспаленных мудаков.
//-- * * * --//
   Волны света, волны мрака вперемежку
   вечно катятся, заведуя судьбой,
   и не прячет Бог довольную усмешку,
   когда борются они между собой.
//-- * * * --//
   Я все же верю, что Россия
   еще воспрянет ото сна,
   а тут как раз придет Мессия,
   и станет вечная весна.
//-- * * * --//
   Теперь, когда вижу свой век целиком,
   пишу с убежденным спокойствием:
   неважно, что жил я дурак дураком,
   а важно, что жил с удовольствием.
//-- * * * --//
   Не верю истинности знаний
   о тех событиях, что сплыли:
   калейдоскоп воспоминаний
   всегда цветистей давней были.
//-- * * * --//
   Тюрьма – это школа смирения,
   но злоба родится из боли —
   отсюда и дух озверения,
   присущий питомцам неволи.
//-- * * * --//
   Сегодня я думал, моральный урод,
   что все-таки мы пустомели:
   евреи в России споили народ,
   а больше нигде не сумели.
//-- * * * --//
   Свободный дух – родня недугу.
   По счастью, он неизлечим.
   Больные тянутся друг к другу,
   хотя для ссоры – тьма причин.
//-- * * * --//
   Разное к нам у Творца отношение —
   ровно по нашим масштабам,
   лучшее Богу от нас приношение —
   это даяние слабым.
//-- * * * --//
   Проблем у нас – немыслимая тьма,
   дано как мудрецам, так и ублюдкам,
   что главные усилия ума
   повязаны не с небом, а с желудком.
//-- * * * --//
   Есть некие невидимые шкалы
   для личного достоинства и чести,
   несметные гиены и шакалы
   не снизят их, собравшись даже вместе.
//-- * * * --//
   Сплетня, слух и клевета —
   скотская компания,
   жизней наших маета —
   поле их питания.
//-- * * * --//
   Тоска былых невзгод, утрат, метаний
   с годами не низводится к нулю,
   и сладостная боль воспоминаний
   нас часто посещает во хмелю.
//-- * * * --//
   В истории такие есть периоды —
   они весьма заметны и нередки —
   когда различной умственности ироды
   растут везде, как раковые клетки.
//-- * * * --//
   Очень редко и почти без интереса,
   хмуро новости ловя, листаю прессу —
   поминальная идет повсюду месса
   по усопшему духовному прогрессу.
//-- * * * --//
   Пускай неверны домыслы мои,
   но ясно видно это злоключение:
   у жизни есть придонные слои —
   беда, если выносит их течение.
//-- * * * --//
   А время течет не пустое
   в оставленной мною отчизне:
   в России эпоха застоя
   лекарственна вянущей жизни.
//-- * * * --//
   Среди научных достижений,
   которым нынче нет числа —
   и миллионы тех мишеней,
   которых гибель унесла.
//-- * * * --//
   В эпохи грандиозного обмана,
   а в мире часты эти времена,
   умы полны кровавого тумана,
   а на глазах – густая пелена.
//-- * * * --//
   Я ничуть политикам не критик,
   но решили как-то мы с приятелем:
   чем честней и искренней политик,
   тем успешней врет он избирателям.
//-- * * * --//
   Давно мне это предсказали:
   твоей игре опасно эхо,
   я это вспомнил на вокзале,
   когда с этапом в лагерь ехал.
//-- * * * --//
   Любя всей душой беззаветно
   ту землю, в которую врос —
   чего ж не любим я ответно? —
   извечный еврейский вопрос.
//-- * * * --//
   Конечно, старикам сегодня грустно,
   конечно, это тягостное чувство,
   что все твои святые убеждения —
   всего лишь результаты заблуждения.
//-- * * * --//
   Всегда в тени значительной идеи,
   фужеры воздымая и бокалы,
   тусуются большие прохиндеи
   и мелкие сметливые шакалы.
//-- * * * --//
   В годы лжи, клеветы и наветов
   если манит успех проходимцев,
   можно много полезных советов
   получить у народных любимцев.
//-- * * * --//
   Все в мире зыбко, но зато
   наш век в удобствах нас купает,
   и непродажно только то,
   чего никто не покупает.
//-- * * * --//
   Заметил верно кто-то встарь
   в дыму большого зарева:
   не столько страшен государь,
   как шавка государева.
//-- * * * --//
   Когда дела пошли вразнос,
   а ты за них в ответе —
   ищи еврея, чтобы нес
   вину за беды эти.
//-- * * * --//
   Всегда евреи дорожили
   чужой землей, где поселились,
   на бочки с порохом чужие
   они восторженно садились.
//-- * * * --//
   Забавен, однако, наш умственный путь:
   с упрямством, достойным быков,
   мы дыры в познании верой заткнуть
   пытаемся много веков.
//-- * * * --//
   Вдоль жизни возникают обстоятельства,
   в которых есть различные возможности,
   а то, что там мелькает, и предательство —
   проверка нашей совестной надежности.
//-- * * * --//
   В ходу сегодня новые страницы —
   о чести человека, о правах,
   однако дух усатого убийцы
   по-прежнему витает в головах.
//-- * * * --//
   Коль начал, я буду писать до конца,
   являя цинизм и бесстыдство,
   а что еще жив я – не милость Творца,
   а просто Его любопытство.
//-- * * * --//
   Трава восходит молодая
   над теми, кто уже не тут,
   но тени их, не увядая,
   во мне живут.

Игорь Губерман Я раб у собственной свободы… (сборник)

Гарики на каждый день

Как просто отнять у народа свободу: ее надо просто доверить народу

Среди немыслимых побед цивилизации мы одиноки, как карась в канализации

В борьбе за народное дело я был инородное тело

Семья от бога нам дана, замена счастию она

Если жизнь излишне деловая, функция слабеет половая

Кто томим духовной жаждой, тот не жди любви сограждан

Увы, но истина – блудница, ни с кем ей долго не лежится

Счастливые всегда потом рыдают, что вовремя часов не наблюдают

Увы, но улучшить бюджет нельзя, не запачкав манжет

Живу я более чем умеренно, страстей не более, чем у мерина

Вот женщина: она грустит, что зеркало ее толстит

Не стесняйся, пьяница, носа своего, он ведь с нашим знаменем цвета одного

Вожди дороже нам вдвойне, когда они уже в стене

Сколь пылки разговоры о Голгофе за рюмкой коньяка и чашкой кофе

Причудливее нет на свете повести, чем повесть о причудах русской совести

Господь лихую шутку учинил, когда сюжет еврея сочинил

Во тьме домой летят автомобили и все, кого уже употребили

Любовь – спектакль, где антракты немаловажнее, чем акты

Давно пора, ебена мать, умом Россию понимать!