Александр Лисов
Петролеум фэнтези

   www.napisanoperom.ru
   Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения правообладателя.
   © А. Лисов, 2014
   © ООО «Написано пером», 2014

Предисловие

   Эта книга созревала во мне постепенно, почти как благородный напиток, она как бы бродила, набирала крепость, настаивалась и ждала решения хозяина о своей дальнейшей судьбе. Она задумывалась мною как фоновое сопровождение всех событий, которые мы, старые студенческие друзья, пережили за последний год. Это был некий дополнительный дневник, в который мною заносились все мои эмоции, наблюдения, мысли и просто самые обычные путевые заметки. Всё это было сугубо личным, принадлежащим только мне, и это должно было всего лишь придать книге некую пикантность, уж тема в неё была заложена слишком ядрёная, даже очень крепкая. Но было гораздо более важное для нас для всех, это наша – настоящая мужская работа, именно она создавала основной градус накала наших эмоций. Вот из этих трёх компонентов – работа, эмоции и дружба, мне предстояло создать хоть что-то читабельное. Рукопись многократно переписывалась, перечитывалась, приводилась в божеский вид и вновь убиралась в дальний ящик письменного стола, чтобы ещё раз там вылежаться и дождаться своего часа.
   Решение дописать и опубликовать эту повесть окончательно укрепилось во мне 25 ноября 2013 года. В этот день мне исполнился шестьдесят один год. Много это или мало, вопрос философский. Многие именно в этом возрасте впервые пытаются от своего имени начинать излагать свои взгляды на жизнь, делиться своим личным опытом, рассказывать поучительные истории или просто писать мемуары о событиях своей эпохи. Начинать писать никогда не поздно, главное, это делать вовремя. Совсем не обязательно быть профессиональным писателем и заниматься этим ремеслом с юных лет. Потребность в изложении своих мыслей приходит совершенно неожиданно в тот момент, когда понимаешь, что молчать больше нельзя и нужно высказаться. Иногда эта потребность возникает в конце жизненного пути, а иногда и по завершении очень важного промежуточного этапа. Именно такой период подведения личных творческих итогов я со своими друзьями проходил в настоящий момент. В последние месяцы нами были получены уникальные результаты исследований, и нам предстояло довести их до тех людей, которые принимают самые ответственные государственные решения. В нас не было ни грамма сомнения в том, что нами сделаны очень важные открытия, которые будут полезны нашему обществу, а также дадут нам самим возможность ещё поработать. Во мне жило предчувствие, что я не всё успел доделать из того, что мне отпущено судьбой, и мне слишком рано думать о покое.
   Много воды утекло за годы моей жизни. Были в ней взлёты и падения, преодолённые препятствия, накопленный опыт, но постоянно не хватало времени, чтобы рассказать о прожитом. Особенно насыщенным событиями оказался последний год, всего лишь один год, но который по своей значимости перевесит все предшествующие. Этот год ещё не закончился, но неумолимо приближался к своему логическому завершению, и он должен был быть, по всей видимости, успешным и не только для меня. В оставшиеся дни мне и моим друзьям предстояло сделать несколько завершающих аккордов, и будет лучше если мы постараемся завершить этот год вместе с вами, за страницами этой увлекательной повести. Но для этого я должен вам о многом рассказать, посвятить вас в свои мысли и тайны, а самое главное, познакомить вас с моими лучшими друзьями и поделиться своими воспоминаниями об уходящей эпохе.
   Эта повесть о простых, скромных людях, нефтяниках, моих самых ближайших друзьях, которых я знаю, может быть, даже лучше, чем самого себя, они были и остаются нашими современниками, они достойны того, чтобы о них помнило наше поколение, которое отдало нефтяной отрасли лучшие годы своей жизни. Время бежит слишком быстро, особенно наше личное, и мне нужно торопиться написать о них. Они этого заслужили. Их вклад в нефтяную науку и нефтяное предпринимательство до сих пор не оценён, и если я протяну со своим изложением, информация будет просто утеряна, а она очень важна и полезна для современной российской молодёжи, которая выросла в новых условиях свободной и открытой России, интегрирована в мировое сообщество творческих людей, ищущих плодотворную почву для применения своих знаний и стоящих перед выбором своего профессионального будущего.
   Эта увлекательная и поучительная история тянется уже несколько десятилетий и затрагивает весь послевоенный период становления и развития нефтяной промышленности СССР и России. В некоторых нефтяных семейных династиях уже зарождается четвёртое поколение будущих добычников чёрного золота, и им будет небезынтересно узнать об удивительных перипетиях, которые произошли с их соплеменниками. Я долго подбирал, какое слово здесь лучше употребить, и остановился именно на этом, так как сами нефтяники и их жизнь похожа на племя. Они почти как кочевники, перемещаются по земным просторам в поиске новых месторождений, а в конце жизни возвращаются на свою родину, к своим корням.
   Одна из причин, которая окончательно заставила меня взяться за перо, стал неожиданный звонок по телефону нашего хорошего семейного знакомого – доктора, основателя одной из ведущих кинезиологических клиник Москвы. Сергей Николаевич – врач с редким природным даром исцелять болезни людей при помощи своих божественных рук. Его клиентура сложилась путём передачи информации о его медицинских чудесах через его пациентов. От друзей к знакомым, от выздоровевших к обречённым. Сегодня, чтобы попасть к нему на приём, люди записываются за несколько месяцев вперёд. Этот человек воистину творит чудеса. Это не просто самородок и талант, он специалист от Бога. Профессионал, к услугам которого прибегают многие известные люди Москвы. Он вырос и воспитывался в семье медиков уже в нескольких поколениях. Но дело было не в нём самом, а в его необычной просьбе, которая от него прозвучала. Он знал, что я тесно связан с нефтяными кругами, в том числе с преподавателями из Губкинского института.
   Его звонок был по существу просьбой из медицинской среды в нефтяную. Это новый тип современного общения – сообществами, по мере возникновения проблем у тех, или у иных. Суть звонка или просьбы заключалась в следующем: у их близкой семейной знакомой, главного врача одной из самых известных клиник России, единственный сын, первокурсник Губкинского нефтяного института, неожиданно для родителей накануне зимней сессии попал под отчисление. Мама волнуется и, не зная подходов к институту, ищет помощи или совета для разрешения возникших проблем сына.
   Сергей Николаевич является для меня бесспорным авторитетом, спасавшим многократно и меня и мою супругу от физических недугов, и я просто даже теоретически не мог ему отказать в контакте с мамой «утопающего» студента. Просьба была ненавязчивой, больше консультационной, и я дал согласие на то, чтобы она мне позвонила. Мир тесен, и мы должны помогать друг другу, тем более очень хорошим знакомым и их друзьям.
   Мама незадачливого студента перезвонила мне буквально сразу, видимо, проблемы сына для неё были безотлагательными. Её голос одновременно был и тревожным, и в то же время сохраняющим надежду, что все проблемы сына можно разрешить. Всё оказалось банальным и, как у многих, типичным. Институтская любовь сына, прогулы лекций и семинаров, недопуск к зачётам и, соответственно, к экзаменам, и в итоге скорое надвигающееся отчисление из института за неуспеваемость. Такие ситуации с любимыми сыновьями случаются сплошь и рядом, и многие родители сталкивались с такими проблемами своих детей. Некоторые из них, стараясь помочь своим детям, прибегали к самому простому способу их разрешения – за деньги. Увы, это не секрет, что мздоимство во многих институтах процветает. Но в данном случае от мамы не прозвучало даже намёка на какие-то нестандартные решения. Резюме её речи было таковым: сын хорошо учился в школе, у него был очень высокий балл по ЕГЭ, будущую специальность выбирал самостоятельно и был по конкурсу зачислен на бюджетную позицию. Она признала, что не контролировала его посещаемость, и в проблемах сына есть доля и её вины, сын откровенен с ней и отцом, готов встать на путь исправления, но время упущено, а так называемых хвостов оказалось целых пять, фактически по всем предметам. И что им делать? Вопрос перерос из частного сыновнего в семейный. Папа сына, кстати, оказался кадровым военным и более спокойно отнёсся к возможному отчислению сына из института. Сказал, ничего страшного не произойдёт, если сын пойдёт в армию послужить родине. А вот мама, мамы все милосердны, хотела дать сыну ещё один шанс – продолжить обучение, так как, по её словам, сын мечтал стать морским нефтяником.
   Могу сказать по личному опыту, что из середнячков студентов в итоге получались неплохие специалисты-технари и даже руководители нефтяных производств, а из отличников – увы! – неудачники.
   Не буду вас мучить тем, чем закончилась эта история, я думаю, что в этой семье и в частности у их сына в итоге всё сложится благополучно, но эта драма молодого человека меня заставила поразмышлять над тем, почему так слишком часто происходит? Почему процент, студентов, закончивших институт и идущих работать по своей специальности, катастрофически низок? Почему молодёжь неправильно выбирает место учёбы и кто в этом виноват? Школа или их родители? Или наши дети настолько стали инфантильными и беспомощными в выборе своей дальнейшей судьбы, или сложившаяся система жизненных ценностей, которая закладывается в сознание подростков, просто непригодна в современных условиях? К тому же сегодня в стране выпускники высших учебных заведений в своём большинстве после завершения учёбы в институте автоматически попадают в разряд безработных. Отсутствует система гарантированного государственного распределения молодых специалистов на свободные рабочие позиции и не только в нефтяных компаниях, а повсеместно. Сегодня их удел – улица. Но надо выживать, надо бороться за свою судьбу, но для этого необходимо дать молодёжи в помощь промежуточные между школой и институтом дополнительные знания по современным инженерным и гуманитарным профессиям, развивающимся отраслям промышленности и науки. Их нужно постепенно втянуть в популярной форме в их дальнейшую возможную профессию. И не важно, что у нас сегодня строят в стране – социализм или капитализм. Жить и работать нужно в любой политической системе.
   В итоге своих личных размышлений я пришёл к простому выводу, что нужно популяризировать основную отрасль промышленности России, которая сегодня даёт работу не только миллионам наших граждан, но и кормит всю страну, наполняя её бюджет. Я сам кадровый нефтяник, закончил Губкинский нефтяной институт, уже по статусу пенсионер, знаю достаточно хорошо и саму нефтяную науку, и практическую производственную деятельность и географию нефтедобычи, со всеми сопутствующими проблемами и перспективами развития данной отрасли. Не буду скрывать, что я люблю нефтяное хозяйство и горжусь тем, что выбрал по жизни специальность нефтяника.
   Категорически не соглашусь с теми мнениями, что нефтяная отрасль бесперспективна и доживает последние годы. Утверждения некомпетентных аналитиков, которые отрабатывают чьи-то заказы и запугивают общество тем, что геологические запасы нефти в России практически исчерпаны, не только совершенно безосновательны, но и преступны. Так же некорректны утверждения, что Россия сидит на нефтяной игле и добыча такого природного богатства, как нефть, просто вредна для страны. До таких заявлений можно дойти, только не зная сути промышленного производства нефти, всего того, что сопутствует этому процессу. У многих непросвещённых обывателей сложилось ложное представление о добыче нефти, как о некой дырке в земле, которую даже не бурили, а случайно где-то нашли в тундре, и из которой, как из родника, течёт чёрное золото. А всей отрасли придумали уничижительное название – «нефтянка», которое на устах и политиков и министров. Если бы эти люди знали, что стоит за каждой добытой тонной нефти, какой это тяжёлый труд, в котором применяется самая передовая в мире техника, над созданием которой работают лучшие умы, а работяги-буровики применяют её в самых сложных климатических условиях, разговоров о нефтяной игле России наверное бы поубавилось.
   Нефтяная индустрия России молода, ей не более восьмидесяти лет. А вот сама история нахождения поверхностных нефтепроявлений, безусловно, более длительная, её техническая летопись, как и всё в России, ведётся с петровских времён. Я умышленно опускаю здесь информацию о нефтеразработках Баку и Эмбы, так как это уже совершенно другие государства, а нефть Грозного и Майкопа не давала предпосылок для широкой индустриализации. И только начало освоения нефтяных месторождений Волго-Уральской нефтегазоносной провинции дало мощный толчок для качественного изменения всех видов работ и технических средств. Сегодня пока ещё трудно судить, на какой фазе развития нефтяной отрасли мы находимся, скорее всего в самой начальной. Нефтяной науке уже много что известно. Но человек пока смог заглянуть только в самые простые участки осадочного чехла земной поверхности. Сейчас идёт этап накопления первичной информации о процессах формирования нефтяных залежей и их разработки. Продолжается дискуссия о происхождении самой нефти. Совершенствуется техника бурения нефтяных скважин и добычи нефти. Всё это требует непрерывной работы многочисленного отряда учёных-нефтяников и специалистов-практиков.
   Безусловно, России с нефтью повезло. Нефть – это не только основа независимости страны, но это и плацдарм для развития практически всех отраслей промышленности, по существу – это мультипликатор технического прогресса. Нефтяная отрасль – это заказчик всех индустриальных новинок, начиная от уникальных болотоходов, спецсталей, новых типов материалов до гигантских плавучих сооружений и современнейших космических средств связи. Будущее нашей страны неотрывно связано с дальнейшим развитием нефтяной индустрии. Нефть была и останется локомотивом развития России, основным источником наполнения её бюджета. А чтобы забыть про нефтяную иглу, руководителям страны необходимо просто научиться грамотно тратить трудно заработанные нефтяные деньги и помнить о том, что природные ресурсы страны необходимо беречь для будущих поколений и рационально подходить к их разработке.
   К сожалению, вокруг нефтяной отрасли накопилось множество проблем, в том числе и конфликтных, но, к счастью, не смертельных и, я надеюсь, временных. Нефтяники, как и вся страна, переживают этапы роста, вызванные сменой политического устройства нашего государства, появлением частного предпринимательства, зачастую алчного и жадного до денег, лидерства, перехваченного совершенно случайными людьми, призвавшими в свои ряды некомпетентных управленцев и изгнавшими из системы наиболее одарённых, с огромным опытом и стажем ведущих специалистов. Большинство моих старых коллег считает, что это было сделано умышленно и целенаправленно, чтобы было проще ловить самую крупную рыбу в мутной воде. Нефть для них и так текла из старого фонда скважин, ничего не нужно было создавать нового, и зачем нужны им старые спецы, которые только мешают своими советами и критикуют за хищническую эксплуатацию недр. Их лозунг – «после нас хоть потоп» – живёт и сегодня. Добыл, накопил, отгрузил и продал, да ещё где-нибудь выручку припрятал за границей, для этого ума большого не надо. Для этого нужен только сговор временщиков от нефтяной индустрии. Но рано или поздно это закончится, и нефтяники вновь станут индустриальной элитой страны и вытащат её в мировые лидеры. Частные нефтяные компании должны самовоспитаться, и эта тенденция уже наметилась. Там, где во главе нефтяных компаний стоят настоящие профессионалы нефтяники, а не случайные варяги счетоводы, мы наблюдаем значительный прогресс.
   Крайне негативную роль в деградации нефтяной науки, уничтожении отечественного нефтяного машиностроения и приборостроения сыграла информационная разобщённость нефтяных компаний. Отсутствует так называемый обмен опытом между специалистами. Компании ввели тотальный режим секретности на своих предприятиях, специалистам запрещено общаться даже внутри самих компаний, не говоря уже о своих соседях. Лёгкий доступ к использованию в торговле мировых валют привёл к быстрому вытеснению отечественного оборудования импортным. В большинстве случаев это было необоснованным и непатриотичным деянием. Напомню, что СССР был мировым лидером по открытию и наращиванию нефтяных геологических запасов. Страна гордо удерживала самую верхнюю строчку в мировом рейтинге по добыче нефти, и это осуществлялось исключительно за счёт применения отечественного оборудования. Было буквально несколько снабженческих позиций, дефицит которых перекрывался за счёт импорта и преимущественно из стран членов СЭВ по международной кооперации, чтобы поддерживать между собой торговые балансы социалистических стран. Советские технологии бурения скважин и добычи нефти были одними из самых передовых в мире, и это признавалось даже американцами. Советская нефтяная школа подготовила для отрасли сотни тысяч первоклассных специалистов. Во всех нефтяных регионах СССР, помимо производственных нефтяных объединений, были созданы профильные проектные и научно-исследовательские институты, осуществлявшие авторский надзор за грамотной эксплуатацией недр и контроль за разработкой нефтяных месторождений, создававшие и адаптировавшие новые нефтяные технологии к конкретным региональным и горно-геологическим условиям. Где сегодня всё это? К сожалению, ответа на этот вопрос мы с вами не получим. Да и не с кого спрашивать. Отрасль как единое целое разобщена и в старой советской конфигурации просто уничтожена. Учитывая, что многие из специалистов, которые были сотрудниками этих организаций, являлись региональной нефтяной элитой, ещё живы, сохраняется надежда на возрождение отдельных организационных элементов старой, оправдавшей себя системы за счёт своевременных государственных решений, а также слома негативных тенденций в частных нефтяных компаниях. Нефтяное месторождение – это живой организм, о внутреннем состоянии которого нужно постоянно заботиться и наблюдать все тенденции, которые в нём происходят, создавать все предпосылки для того, чтобы оно как можно дольше существовало. Для этого необходимо доверить его судьбу только профессионалам, а не временщикам. Трудно представить, чтобы нефтяных геологов меняли на производстве каждые два-три года, а это происходит сплошь повсеместно. Нефтяного геолога и его роль можно сопоставить с семейным доктором, который знает состояние нашего здоровья с самого рождения и нас регулярно лечит.
   Современную ситуацию в нефтяной отрасли, которая сложилась в части общения между специалистами, можно обрисовать следующим образом. Вот жили-были два лесоруба в одной деревне, работали на соседних делянках, пилили деревья одинаковыми пилами, сучки рубили одинаковыми топорами, один другому помогал точить эти топоры, а другой помогал соседу править пилы. И вот в одночасье один приказал себе, а другой сделал тоже самое с самим собой, и всё это сдуру, мы больше не дружим, не общаемся, не пересекаем между собой совместную межевую просеку, даже не выпиваем вместе по праздникам и не женим между собой своих детей, хотя кровь в их жилах течёт одна и та же, и где-то в душе они даже братья. И как вы думаете, долго ли эта дурь может продолжаться? Даже без ссылок на наше христианское происхождение, это просто не по-человечески. А если пожар, не дай бог, у соседа в лесу, что, другой не придёт на помощь? Кто их разлучил? Кто из друзей их превратил чуть ли не во врагов? Что, они по разному свои топоры точат? Или у них на одной и той же земле разные породы деревьев растут? Кто мог такое придумать? Вы не поверите, но между нефтяными предприятиями провели именно такую пограничную линию, ту же самую межевую просеку. Шаг в сторону – расстрел, по-другому – увольнение с волчьим билетом, пусть даже ты лучший лесоруб – нефтяник. Ещё хуже, в нефтяных компаниях существует негласный запрет на приём на работу старых, я имею в виду опытных нефтяных кадров.
   Мы ещё позднее с вами, по ходу моего изложения данной повести, обсудим многие вопросы, связанные с этой увлекательной профессией – нефтяник, постараемся помочь нашей молодёжи, а также всем, кто неравнодушен к добыче нефти, понять и правильно сделать выводы о значимости этой профессии. Я постараюсь вам рассказать удивительную историю, которая происходила со мной и моими друзьями в последний год, и надеюсь на то, что она будет интересна не только нашей подрастающей смене, но и всем, кто причастен к добыче чёрного золота.
   Отдав нефтяной отрасли почти сорок лет жизни, я как-то даже никогда не задумывался над тем, что наши нефтяные институты не выпускают специалистов с квалификационной записью в дипломе – «инженер-нефтяник» или просто «нефтяник». Оказалось, что это всего лишь обиходное слово, обобщающее все связанные с добычей нефти специальности. Может быть, это моя излишняя казуистика, придирка к несправедливому толкованию моей профессии. Но может быть, именно поэтому происходит сегодня разобщённость специалистов в нефтяной сфере. Узкая специализация современного выпускника института мешает ему правильно сделать выбор профессии при поступлении на работу. Запись инженерной квалификации в дипломе и штатная должность в нефтяной компании могут иметь совершенно разный смысл. Выпускник института – это сырой, недозрелый, зелёный фрукт, это далеко не специалист, которым он станет, лишь правильно выбрав место работы. Только на производстве он дозреет и, возможно, проявит свои таланты. Опасна тенденция поступления в институт не важно на какой факультет и какую кафедру, лишь бы отучиться, как это общепринято, отходить пять лет на лекции, сдать многочисленные экзамены, в итоге получить диплом, а в самом финале не знать, куда пойти работать. В учебном процессе много бюрократической чехарды с терминами в названиях кафедр, специальностей и специализаций, курсов и подкурсов. Многие предметы просто не нужны, а некоторые вызывают у студентов отторжение процесса познания своей будущей профессии. Процесс обучения молодого студента должен стать для него увлекательным плаванием, с каждым годом всё больше и больше вовлекать его в процесс познания и личных выводов о необходимости изучения самых сложных нефтяных дисциплин, например, таких как подземная гидравлика. Совершенствование должно проходить во всём и прежде всего в учебном процессе, как на стадии раннего обучения студентов, так и их доинститутской подготовки. Собственно, вот именно этому я и хочу посвятить эту повесть, дать при её прочтении возможность подрастающему поколению ещё на раннем этапе сделать правильный выбор своей судьбы, а также показать им, насколько важна, увлекательна и многогранна профессия нефтяника, а заодно поделиться с вами нашей увлекательной историей.
   Но прежде, чем начать основное повествование, я должен рассказать вам всю предварительную историю, которая подтолкнула нас, старых друзей, к неожиданным поступкам, открывшим в нас второе дыхание и приведшим к уникальным техническим и геологическим открытиям, на первый взгляд совершенно невозможным в настоящее время.

Нефтяная столица

   Спросите любого нефтяника, хоть в России, или в Китае, или в арабских странах, какой город является нефтяной столицей мира, и вы получите однозначный ответ. Тут никогда не будет даже двух разных мнений. Однозначно – это американский город Хьюстон. Исторически это центр сосредоточения штаб-квартир самых крупных нефтедобывающих, нефтеперерабатывающих, машиностроительных и сервисных нефтяных американских и международных компаний и всего прочего, что связано с их деятельностью. Это мировой центр проведения нефтяных выставок и саммитов, семинаров и конференций, тренингов и переподготовки ведущих инженеров со всей планеты, это настоящая нефтяная Мекка. Мало кто знает, что Хьюстон является побратимом нашей северной жемчужины Тюмени, которая в советское время была нашей национальной нефтяной гордостью. Но эти связи, едва дав ростки сближения нашего и американского народов, как-то не срослись, а в последнее время совсем приутихли, да и сама Тюмень как город потеряла значение нефтяного флагмана. Как только не стало всемогущего Главтюменьнефтегаза и его влияние раздробилось на мелкие осколки, вновь появившиеся административные образования моментально перехватили лидерство и переместили очаги нефтяной цивилизации ещё севернее. К сожалению города остаются на старых местах, а нефтяники идут всё дальше и дальше, и за ними невозможно угнаться.
   А вот на вопрос, какой город является нефтяной столицей России, мы с вами услышим самые разнообразные ответы и мнения. И с этим будет трудно спорить. Коронования столицы ещё не было, а претендентов на это звание достаточно много. Ребята из Татарстана обязательно назовут Альметьевск, а вот сибиряки будут спорить, кто-то скажет Сургут, а кто-то Нижневартовск или даже Нефтеюганск, а возможно, и Ханты-Мансийск. Все эти города России объединяет то, что все они выросли в 50–70-е годы прошлого века и у них очень похожие судьбы. Со своей стороны, я бы внёс в список претендентов альтернативное предложение и рекомендовал бы проголосовать за другой город, который попадает в этот же ряд флагманов нефтяной индустрии. Это мой родной город – Лениногорск, в котором я вырос и окончил школу.
   Между городами Лениногорском и Альметьевском, которые фактически соседи, всегда было негласное соревнование, но Альметьевску чуть больше повезло, в нём под административным нажимом был построен центральный офис Татнефти. Но это было позже. А всё началось в далёком 1943 году, в самый сложный период Великой Отечественной войны, когда было открыто Шугуровское нефтебитумное месторождение. Стране нужна была нефть, так как нефтедобывающие районы Кавказа были отрезаны и блокированы фашистами. Лучшие сохранившиеся геологоразведочные предприятия страны были передислоцированы в район Урало-Поволжья, где предсказывалось открытие залежей углеводородного сырья. Собственно, от геологических предприятий это были только остатки ведущих специалистов, которые были расквартированы по избам сельских жителей. Большая часть этих предприятий начала укомплектовываться из числа местных жителей – стариков, женщин и подростков, так как лучшие сыны Республики Татарстан ушли воевать на фронт. Именно из этой молодёжи, которая начала работать в геологоразведке в годы войны, в будущем выросла нефтяная элита Татарстана.
   Шугуровское месторождение было открыто бурением скважины № 1 на месте поверхностного нефтепроявления. Глубина скважины была порядка 650 метров, бурилась она роторным способом почти два года. Наверное, это открытие нельзя назвать случайным, так как выходы углеводородов из земных недр по зонам трещиноватости на земную поверхность были самым надёжным репером для заложения поисковых скважин. Но этот способ геологоразведки можно отнести в качестве приемлемого только к старым временам, когда уровень индустриализации был крайне низок, экология была девственной, а случайные загрязнения поверхностных участков земли горюче-смазочными материалами просто исключались, так как транспорт был преимущественно гужевым.
   Эта скважина, которая давала приток двадцать тонн нефти в сутки, явилась прародительницей открытия через несколько лет гигантского Ромашкинского нефтяного месторождения. Геологи, изучив разрез скважины № 1, сделали верное предположение о структурном поднятии, распространяющемся на северо-восток от районного центра Шугурово. В этом направлении и стали закладываться последующие геолого-разведочные скважины. Можно с уверенностью говорить, что, даже обладая минимумом информации, геологи шли верным путём. К сожалению, сохранилось не так много подробностей открытия уникального Ромашкинского нефтяного месторождения, геологи народ немногословный, а в ту эпоху великих открытий специалисты не задумывались о мемуарах. В сухих геологических отчётах не описываются человеческие эмоции. А вот то, что скважина уже под номером № 3, которая была заложена в черте деревни Ромашкино и пробуренная в 1948 году, даст приток в количестве сто двадцать тонн нефти в сутки, можно отнести к разряду фантастических. В тот момент ещё никто не понимал, что это открытие явится стартом развития всей нефтяной промышленности СССР, а ныне России.
   В регионе Урало-Поволжья на тот момент уже велась промышленная добыча нефти в Куйбышевской (ныне Самарской) области и в Башкирии, но таких крупных по своим масштабам открытий ещё не было. В течение последующих десяти лет, одновременно с развитием Ромашкинского месторождения, рядом с ним вырос новый молодой, красивый город нефтяников Лениногорск. Осваивать регион «второго Баку» приехали молодые специалисты со всей страны. Это был воистину интернациональный город с очень высоким уровнем инженерно-технической интеллигенции. Место его заложения было не случайно выбрано талантливыми архитекторами, они тогда проектировали и строили его на века, а самое главное – для людей, поэтому он был вписан ими в уникальный природный рельеф. Он и поныне один из самых красивых и привлекательных для жизни городов России.
   Молодые инженеры-нефтяники в ту пору были первопроходцами и энтузиастами своего непростого ремесла. За два – три года они не только получали производственный опыт, но и становились настоящими исследователями земных недр, именно они писали научно-техническую летопись страны и создавали с нуля современную отечественную нефтяную науку. В городе был открыт нефтяной техникум, филиал Московского нефтяного института имени Губкина и многочисленные профессионально-технические училища. Лениногорск в 50–60-е годы стал кузницей нефтяных кадров для всей страны. Наиболее талантливую молодёжь ждал бурный карьерный рост. Недаром будущий министр нефтяной промышленности СССР Шашин Валентин Дмитриевич, также работавший в Лениногорске, после своего назначения набирал в штат нового министерства в Москве специалистов именно из этого города. Шашин В. Д. был уникальной личностью, именно под его руководством СССР стал лидером мировой нефтедобычи. В знак памяти об этом великом нефтянике в Лениногорске ему установлен монумент. Лениногорск вообще отличается тем, что в нём чтят память и сохраняют уважение ко многим первооткрывателям татарской нефти, о чём свидетельствует первый в СССР музей нефти. В городе возведена красивая Аллея Славы Героев Советского Союза и Героев Социалистического Труда. Здесь и поныне живут нефтяники и продолжают добывать чёрное золото. Поэтому я отдаю свой голос при выборе нефтяной столицы России именно Лениногорску, он этого заслужил, и в нём умеют хранить память.

Молодость

   Я родился в семье нефтяника-буровика и вырос в этом замечательном городе. В Лениногорске я окончил школу и отсюда уехал учиться в Москву в нефтяной институт. У нас с отцом произошло редкое совпадение. Он в 1970 году окончил заочно этот институт, а я в тот же год в него поступил. У отца было среднее техническое образование, накануне войны он окончил Сызранский нефтяной техникум, затем воевал на фронте. Демобилизовавшись, работал на буровых предприятиях в Куйбышевской области, в Муханово, а в 1952 году его перевели в Татарию, в будущий Лениногорск, на освоение молодого Ромашкинского месторождения и сразу же назначили директором конторы разведочного бурения. Отец днями и ночами пропадал на буровых, мы его дома редко видели. В таком режиме работали тогда все его коллеги. Бездорожье, отсутствие техники, слабое снабжение, высокая аварийность, отсутствие на первом этапе квалифицированных кадров требовали от нефтяников нечеловеческих усилий для выполнения плановых заданий. Коммунистическая партия умела строго спрашивать с руководителей выполнения поставленных перед ними целей. Это были крайне жёсткие сталинские времена. Нефтяную промышленность курировал лично Л. П. Берия. Да и последующие годы были не легче. Люди, особенно руководители, работали на износ. У отца просто не было в то время возможности получить высшее образование. А рядом с ним подрастали и проявляли здоровые амбиции молодые дипломированные инженеры. Мама неоднократно говорила отцу, чтобы он нашёл возможность получить высшее образование, и она была тысячу раз права. Но отец постоянно откладывал своё поступление в институт. Я взрослел и уже понимал тревогу мамы. Только позже, когда отца уже не стало, я узнал от его сестры, что отец после армии подавал документы на учёбу в юридический институт, но ему было официально отказано в приёме из-за того, что в его роду какой-то родственник, сельский житель, который был осуждён в 30-е годы за колоски. Видимо, этот страх получить очередной отказ в отце присутствовал бесконечно, и мы, его семья, об этом даже не догадывались. Только после того, как наступила хрущёвская оттепель и в Лениногорске был открыт филиал Московского нефтяного института имени Губкина, он пошёл учиться. Окончил он институт с отличием. Я хорошо помню, как у нас дома по вечерам после работы собирались великовозрастные дяди-студенты и делали домашние задания. В то время учился весь Лениногорск. Это было даже модно.
   В нашем доме часто собирались компании сослуживцев отца, а о чём могли говорить за столом в ту пору нефтяники, да только о производстве. И я был свидетелем почти всех этих разговоров. Нефтяную буровецкую терминологию я познал ещё в совсем юном школьном возрасте. Очень часто отец брал меня с собой в поездки по буровым установкам. Это был своеобразный курс познания мною процессов бурения скважин. В ту пору буровые установки были совсем другими, и я не мог себе представить, как на них можно было работать 24 часа в сутки и в лютый мороз, и в дождь. Внешне, со стороны, буровые установки, если бы не торчащая вверх метров на сорок мачта, выглядели как огромные деревянные сараи. Контора, в которой работал отец, в своём составе имела даже пилорамный цех. Доски как раз и применялись для внешней обшивки бурового станка, чтобы создать внутри хотя бы какое-то подобие микроклимата. Особенно мне нравился процесс перетаскивания буровой установки с одной точки бурения на другую. Под установку на домкратах подводились специальные тракторные тележки-лафеты на гусеницах, и вышка в вертикальном положении при помощи колонны тракторов-тягачей по полям перемещалась на очень большие, до нескольких километров, расстояния. Это было захватывающее грандиозное зрелище. Помню, как-то раз один из буровых мастеров уговорил отца под свою ответственность взять меня с собой и подняться по крутой лестнице на балкон верхового рабочего. Я не помню, как туда поднялся, но очень хорошо до сих пор помню, как я оттуда, с этой верхотуры, спускался. Большего страха я в своей жизни не испытывал, а мне было тогда всего десять лет. Вот так по крупицам начинали формироваться мои нефтяные познания. И я безмерно благодарен отцу за то, что он не боялся мне показать настоящую мужскую жизнь буровика изнутри этой профессии.
   Каждый взрослый житель Лениногорска работал или непосредственно на нефтяных предприятиях, или в той или иной форме был связан с нефтепроизводством. Город рос на глазах, постепенно стали вырисовываться жилые кварталы, создавалась городская инфраструктура, прокладывались дороги. Одновременно развивался и весь Лениногорский район в целом. В городе было очень много детей, и их досуг был тщательно спланирован. Школы давали качественное образование, огромное внимание уделялось развитию спорта. Поэтому наша жизнь в тот период была счастливой и безоблачной. Весь город работал на достижение высочайшей цели – добыть на Ромашкинском месторождении сто миллионов тонн нефти в год. И эта цель была достигнута. Мы, дети, в тот момент не понимали, что такое нефть, и даже по большому счёту и не задумывались, зачем она нужна. Мы жили на земле, а под нами на глубине порядка двух километров находилось огромное море нефти. Лениногорск находится практически в центре над гигантским Ромашкинским месторождением диаметром более семидесяти километров. И только когда бурение эксплуатационных нефтяных скважин подошло вплотную к черте города и по его окраинам заполыхали факелы, на которых добычники нефти сжигали попутные газовые фракции, и город по ночам стал озаряться дополнительной подсветкой, мы стали наконец-то понимать, что мы живём в нефтяном городе.
   Я как-то спросил отца, почему горят факелы, а вокруг них образуется кольцеобразная выжженная зона. Отец мне объяснил, что в настоящее время люди ещё не научились полностью использовать попутный нефтяной газ, что наиболее лёгкая часть газа, называемая метан, отбирается и подаётся по газопроводам в жилые дома для бытовых нужд, а более тяжёлая часть вынужденно сжигается на факелах, так как её просто выпустить в атмосферу нельзя, город моментально задохнётся. Он также сказал, что наступит время, и люди обязательно научатся использовать весь полезный объём газа, так как это основное химическое сырьё, но для этого нужно строить крупное химическое предприятие.
   Как и все дети, я увлекался рыбалкой. В окрестностях города было несколько мелких речек, и мы с соседскими мальчишками на велосипедах летом ездили туда половить рыбу и покупаться. Но неожиданно по городу разнеслась молва, что нефтяники перегородили плотиной реку Зай, и около посёлка Карабаш возникло крупное искусственное водохранилище. В то время мы даже и подумать не могли, что это была составная часть крупного нефтяного проекта по освоению нашего нефтяного региона. Нефтяники создавали для себя крупные запасы воды, готовясь к приближающемуся этапу её закачки в нефтяные пласты для поддержания внутрипластового давления.
   В непосредственной близости от города в нескольких точках началось строительство огромных металлических резервуаров, которые располагались стройными рядами, серебрились в лучах солнца и выглядели очень внушительно. Это были так называемые резервуарные парки, в которых накапливалась добытая из земных недр нефть. Как-то мы с отцом ехали из Лениногорска в Альметьевск, и вот в районе деревни Абдрахманово он предложил посмотреть в левую сторону от дороги. «Видишь, вот слева, вдоль склона горы, стоят резервуары, из этой точки берёт начало нефтепровод “Дружба”, и по нему нефть поставляется в социалистические страны», – объяснил он мне.
   Из года в год некогда прекрасный холмистый, с бесконечными перелесками и пшеничными полями природный ландшафт стал приобретать всё больше и больше индустриальный оттенок. Ранее применявшаяся фонтанная добыча нефти, когда нефть самостоятельно поднималась по скважинам на поверхность земли, стала постепенно меняться на механизированную, и повсеместно над скважинами начали возводиться станки-качалки, и к ним тянулись бесконечные линии электропередач с сопутствующими подстанциями. В тех местах, где бурение, казалось бы, уже давно было законченным, появились вновь буровые вышки, так как началось уплотнение сетки добывающих скважин, а также стали буриться ряды скважин для нагнетания воды в пласт для поддержания пластового давления.
   Все эти производственные изменения, вызванные усложнениями условий добычи нефти, происходили на наших глазах. Контора разведочного бурения, которой руководил мой отец, вышла с фронтом поисковых работы за пределы Ромашкинского месторождения, на сопряжённые с ним территории, практически по всей южной части Татарии. География работ неуклонно расширялась, нефтяники постоянно наращивали нефтяные запасы на будущее. Постепенно часть геологоразведочных скважин начала буриться в соседних Куйбышевской и Оренбургской областях. В итоге закончилось всё тем, что всю контору отца решением Миннефтепрома СССР перебросили в город Оренбург, где было открыто крупнейшее Оренбургское газоконденсатное месторождение. Задачей отца и его коллег стало проведение разведки и оконтуривания этого месторождения с последующим переходом на бурение эксплуатационных газовых скважин. Фактически с началом оренбургского этапа жизни нашей семьи я отца практически не видел. На этом мои домашние нефтяные университеты закончились, о чём я сегодня крайне сожалею. Но даже то, что привил мне мой отец в ранней молодости, мне было достаточно, чтобы в жизни пойти по его стопам.

Институт

   При определении моего будущего места учёбы вопрос выбора передо мной даже не стоял. Однозначно, я должен был поступать в Московский институт нефти и газа имени И. М. Губкина. Но мой отец настоял на том, чтобы я пошёл учиться не на буровика, а на промыслового геофизика. Он мне прямо сказал, что в нашей семье достаточно уже его одного, помесившего грязь, по распутицам добираясь на буровые, а геофизики из всех нефтяников на сегодня самые передовые и инженерно подготовленные, а также работают в более комфортных условиях, а в будущем, если появится такое желание, всегда можно переквалифицироваться на бурение скважин. Так мы и решили на семейном совете.
   Будучи студентом, трудно оценить качество образования, которое тебе дают и которое в итоге ты получаешь. Что главное для студента? Пройти без излишних приключений очередную сессию, сдать необходимые зачёты и экзамены и побыстрее уехать на каникулы и навестить своих родителей и друзей. Студенты бывают разные. В каждой группе присутствуют свои лидеры, завоёвывающие свой авторитет среди однокурсников по своим внутренним законам. Одни выдают фантастические результаты, сдавая все экзамены на «отлично», другие ударяются в общественную деятельность, а третьи с гитарой и песнями, балагурством и гулянками, дают фору всем остальным во время производственных практик. Как правило, у нас недолюбливали первых, это была наиболее замкнутая категория студентов. Я относился именно к этой категории. По этой причине внутри учебной группы у меня отношения не сложились, хотя я со всеми старался поддерживать ровные отношения.
   Все пять лет обучения в институте я жил в новом современном общежитии, построенном на перекрёстке улиц академиков Волгина и Бутлерова. Общежитие было чисто мужским. Ребята со всех факультетов жили в одном месте, и можно было в свободное от учёбы время заводить знакомства с представителями разных специальностей. К тому же там жило много земляков из Лениногорска. Именно там я сблизился с Юрой, Николаем, Аликом и Борисом. Мы все пятеро учились на разных факультетах. Я даже затрудняюсь сказать, что нас всех тогда сблизило, может быть, простая случайность или некий таинственный, неведомый нам человеческий магнетизм. Должен оговориться, что Юра и Николай были моими земляками, наши родители хорошо знали друг друга и были коллегами по работе. А Алик и Борис приехали учиться совершенно не из нефтяных городов. Наша дружная компания просуществовала пять лет, а потом судьба разбросала нас по разным городам страны. Вновь встретились мы уже позже, только через тридцать семь лет после окончания института, к тому времени у каждого из нас накопился свой личный опыт работы в нефтяной отрасли.
   Вернусь к учёбе в институте. Из всего набора учебных дисциплин, которые пришлось познавать, мне по душе были только те, что имели прямое отношение к моей специализации. Курсы бурения и добычи нефти нам прочитали буквально мельком, могу сказать, что, на мой взгляд, даже поверхностно. Может быть, нам достались преподаватели-формалисты, или эти предметы считались для нашей специальности – промысловой геофизики – непрофильными, и в итоге курс лекций был неимоверно сжат. Но это принесло только вред. У многих моих однокурсников представление об основах бурения и добычи нефти просто не сложилось. Сегодня я считаю, что это произошло из-за неправильного составления учебного процесса, его перегруженности совершенно ненужными или второстепенными дисциплинами. Понято, и я с этим согласен, институт должен был нам только приоткрыть наши глаза на многообразие специализаций, связанных с нефтяным производством, суть которых мы в будущем должны познавать самостоятельно, по мере необходимости. Но я никогда не соглашусь с тем, чтобы выпускник нефтяного института после его окончания имел слабое представление об основных дисциплинах.
   Больше всего мне нравились геологические науки и интерпретация каротажных диаграмм. Этому нас обучали самые талантливые профессора института, настоящие корифеи своей профессии. Я могу однозначно сказать, что именно доскональное изучение глубинного строения земных недр и процессов формирования нефтяных залежей дало мне возможность увидеть всё нефтяное производство как бы изнутри и совершенно по-другому к нему относиться. Раньше я видел только то, что располагалось на земной поверхности, собственно то, что может увидеть любой из нас, заехав в тот же Лениногорский район. Нефтяная отрасль оказалась для меня настолько многогранна и гораздо более интересна по сравнению с тем, что я думал о ней в юности. Мне кажется, что по своей наукоёмкости, своей непознанности до конца, безграничности творческих возможностей людей разных специальностей, своему техническому вооружению и насыщенности индустриальными новинками ей нет равных. Поэтому сегодня чуть ли не каждый житель России либо работает на нефтяное производство, либо кормится от него.
   Однако нефтяная олигархия, её магнаты, большие и малые, стараются своими действиями постоянно принижать её значимость для современного российского общества, замыкают её в кругу своих меркантильных интересов, забаррикадировали её от притока молодых специалистов.
   Как сегодня расставлены кадровые приоритеты на современном производстве? Если коротко ответить, то на первом месте стоят финансисты и нефтетрейдеры, затем идут добычники, затем буровики, и уже в самом конце геологи. А я бы расставил всё наоборот. С точки зрения рационального использования недр, во главе угла должен находиться исключительно геолог или уж, на худой конец, специалист с двумя нефтяными образованиями, одно из которых обязательно геологическое. А ещё лучше, чтобы высшая школа готовила универсальных выпускников, в равной степени владеющих знаниями как в области геологии, так и бурения нефтяных скважин и добычи нефти.
   Оканчивая институт, я готовился, как и все студенты, к походу на комиссию по распределению выпускников. Это самый волнительный процесс для любого молодого специалиста, что в итоге обучения ему предложат. Подразумевалось, конечно, и свободное распределение, когда каждый заранее договорился о своём дальнейшем месте работы. Но только именно на этой комиссии нам предлагались самые интересные места. У меня уже была заветная мечта, я хотел остаться и работать на своей, уже родной для меня кафедре промысловой геофизики. Я знал, что на кафедре предполагается оставить трёх лучших выпускников, и мой средний бал по успеваемости позволял мне рассчитывать на благоприятный исход. В кабинет, в котором проходило заседание комиссии, впускали строго по одному студенту, по очереди, в соответствии с набранными баллами. Я зашёл третьим и был крайне удивлён, что в показанном мне списке возможных вакансий позиций на кафедре не было. Были места преимущественно в Западной Сибири. В другие времена я бы безоговорочно принял это предложение, но сложившиеся семейные обстоятельства не позволяли мне поступить таким образом. За два месяца до распределения скоропостижно скончался мой отец, и мама приняла решение перебраться жить из Оренбурга в Москву, и я должен был находиться рядом с ней. Впервые в жизни я испытал несправедливость по отношению к себе. Из всего списка, что я увидел перед собой, была только одна возможность остаться в Москве, это пойти на шестой курс обучения – иностранному языку, в нашем институте. Я не имел об этой системе подготовки ни малейшего представления, но, согласившись с этой позицией, я думаю, что в последующем только выиграл. А на третье место на кафедре, оно, как позже выяснится, действительно существовало, был взят человек из категории блатных, даже не из первой десятки по успеваемости. Вот так всё для меня и закончилось. Действительно, всё, что ни делается, всё к лучшему.

Семья

   Многое в этой жизни происходит случайно. Случайно мы встречаем любимого человека, а как иначе. Для каждого молодого мужчины наступает момент, когда пора задуматься о создании своей собственной семьи. Так было устроено до нас, так оно будет и впредь. Найти свою любовь – это действительно дело случая, нам её координаты по почте никто не присылает. Всё происходит неожиданно, и если с вами до сих пор это не произошло, то будьте уверены, свою любовь вы обязательно встретите, но для этого вы должны созреть и понять, что вы уже готовы взять на себя всю ответственность за ваше совместное будущее.
   Вот и у меня всё произошло совершенно случайно. К тому времени мы прожили в Москве почти год. Семейные переживания стали постепенно успокаиваться, было начало мая, и моя мама решила наконец-то отметить новоселье и пригласить на него две семьи старых сослуживцев отца по Лениногорску, один из которых работал в конторе отца главным инженером, а второй главным механиком. Мама с ними часто перезванивалась по телефону, и они любезно откликнулись на приглашение на наш семейный праздник. Мы жили очень скромно, у нас в квартире, по сути дела, было пусто, мы за прошедший год даже не успели обзавестись самой простой мебелью, и мама очень переживала, как это будет всё воспринято.
   Стол в доме был уже накрыт, и мы с нетерпением ждали гостей в назначенный час. Мы думали, что среди гостей будут только взрослые, но неожиданно для нас семья бывшего главного инженера, появилась втроём, с ними вместе была их дочь, будущая моя жена Танечка. Она была моей ровесницей, и в тот же год, что и я, окончила тот же самый нефтяной институт. Но, проучившись бок о бок в одних и тех же стенах института на Ленинском проспекте пять лет, правда, на разных факультетах, проходя ежедневно по одним и тем же институтским коридорам, мы ни разу нигде с ней не пересеклись.
   Уже через месяц после нашего знакомства мы подали заявление в ЗАГС на регистрацию брака, а в июле состоялась наша свадьба, и мы стали с ней мужем и женой.
   Это был очередной мой жизненный этап. Строить совместные планы на будущее гораздо проще вдвоём. Семья ко многому обязывает, она требует внутренней перестройки многих юношеских принципов, отказа от многих жизненных излишеств и, наконец, она заставляет мыслить совершенно иначе. Приходилось познавать многие вещи с самого нуля, считаться со всеми новыми родственниками, да и не забывать свою старую семью. Живём мы с Таней и не тужим уже тридцать девять лет, у нас выросла прекрасная дочь, есть замечательнейший зять и появились на свет уже две прелестные внучки.

Первая работа

   Видимо, обида из-за несправедливого институтского распределения продолжала во мне сохраняться, и я после недолгих раздумий пошёл работать в непрофильный для меня ВНИИБТ, это был единственный в Москве и самый известный в стране научно-исследовательский институт буровой техники. В ту пору он располагался в самом начале Ленинского проспекта, почти что на Октябрьской площади, в старом здании Московского нефтяного института. Фактически, выучившись на геофизика, я вернулся к профессии отца, от которой он пытался меня отговорить. Я был принят на работу младшим научным сотрудником в лабораторию пакеров с самым мизерным окладом, который тогда существовал. Но с чего-то надо было начинать. Коллектив лаборатории меня принял достаточно хорошо, и передо мной сразу же выложили стопки годовых технических отчётов за несколько предшествующих лет, чтобы я быстрее вник в суть дела.
   Работа меня постепенно затягивала, она день ото дня становилась всё более интересной, я регулярно стал выезжать в командировки, преимущественно в Западную Сибирь, вместе с более опытными специалистами, для проведения промысловых экспериментов с образцами новой техники. Из названия лаборатории понятно, что она разрабатывала пакерные устройства, но область их применения была настолько широка и уже было их изобретено такое количество, как говорят, на каждый случай жизни, что, казалось, придумать уже было просто нечего. И тем не менее в головах талантливых изобретателей постоянно рождались новые идеи. Меня подключили к разработке нового пакера для ликвидации заколонных перетоков пластовых вод. Нефтяников постоянно мучили проблемы быстрой обводнённости призабойных зон скважин, а природа появления вод была не до конца изучена. Обводнённые скважины выводили из состава добывающих и переводили в фонд скважин, ожидающих ремонта. Из-за форсированной добычи нефти простаивающий фонд скважин постоянно нарастал, и мы должны были помочь добычникам бороться с этим негативным явлением.
   В учебном институте я никогда не занимался общественной деятельностью, более того, даже от неё уклонялся, но во ВНИИБТ оказалось все иначе, местная молодёжь быстро взяла меня в оборот, и я сам даже не заметил, как вдруг оказался заместителем комсомольского секретаря института. Весь коллектив ВНИИБТ был небольшой, в основном это были уже преклонного возраста маститые учёные и изобретатели, основатели современной советской буровой науки, техники и технологий, лауреаты государственных премий, а молодёжи было совсем мало, порядка сорока человек, и я с ними со всеми быстро передружился. Безусловно, в этом была заслуга нашего секретаря Аллы. Она старалась брать меня с собой на все мероприятия за пределами института. И вот как-то раз нас пригласили на какую-то очень важную беседу в ЦК ВЛКСМ. Мы поехали на встречу с ней вдвоём. Нас встретил молодой человек, выглядевший чуть старше нас, он был ответственным инструктором по работе с молодёжью нефтяных предприятий всего СССР. Свой разговор с нами он начал издали. Стал объяснять, что нефтяники уходят всё дальше на Север в зону тундры и бездорожья, что перед учёными страны поставлены задачи по созданию новых видов транспортных средств, вплоть до возрождения дирижаблей. Предполагалось, что при помощи этих летающих средств на большие расстояния будут перемещаться буквально все виды оборудования, а обратно на Большую землю ими будет вывозиться добытая нефть, до тех пор, пока не будут построены магистральные нефтепроводы. Для меня, ещё совсем зелёного специалиста, было большой честью оказаться вовлечённым в столь грандиозные планы. Инструктор закончил свой рассказ тем, что перед разработчиками новых видов оборудования ставится принципиально новая цель – создавать их в блочном исполнении для условий Крайнего Севера, чтобы значительно сократить сроки их сборки и монтажа на местах применения. Эта информация долгие годы не покидала меня, и я постоянно думал о том, что могут сделать буровики. Труд буровика очень тяжелый, по своим масштабам трудоёмкости он, пожалуй, ни с чем не сопоставим, и хотелось облегчить этот труд, сделать более комфортабельным и менее опасным с точки зрения травматизма. Но чтобы понять важность данной проблемы и где искать рациональное зерно её решения, мне предстояло ещё поработать и набраться профессионального опыта. Позднее мы с вами, безусловно, ещё коснёмся этой темы, и она станет главным стержнем данной повести.
   Впереди меня ожидали интересные годы работы, и я тогда ещё не мог представить, что мне доведётся встретится со многими известными нефтяниками и талантливыми учителями нефтяного производства.

Алжир. «Сонатрак»

   Учитывая то, что мой шестой год обучения в Губкинском институте был посвящён углублённому изучению французского языка с техническим уклоном и что я работал во ВНИИБТ, мне было предложено поехать поработать в Алжир на буровой контракт с государственной нефтяной компанией «Сонатрак», где я приобрёл свой первый опыт международной работы. Мы бурили нефтяные скважины для алжирцев в пустыне Сахара с применением наших отечественных буровых установок, которые изготавливались в Волгограде на заводе «Баррикады» в экспортном тропическом исполнении. Эти совершенно новые установки мы монтировали с самого нуля непосредственно из заводской упаковки. Внешне они практически ничем не отличались от иностранных аналогов, которые мне довелось впервые увидеть в алжирской Сахаре, среди песчаных барханов и изнуряющей жары. Именно там шло негласное соревнование между разными странами, чьё буровое оборудование лучше. Параллельно с нами работали румыны, итальянцы, французы и конечно же американцы. По отзывам алжирских руководителей наше оборудование было ничуть не хуже американского, но по сравнению с ними наши станки были доукомплектованы именно американским оборудованием, в частности пультом бурильщика и превенторным хозяйством, которое было неотъемлемым условием бурения в тех местах, где очень часто происходили выбросы нефти из-за крайне высоких давлений во вскрываемых пластах, зачастую заканчивавшиеся нефтегазовым фонтаном и самопроизвольным его возгоранием. Сплошь американским было также всё внутрискважинное оборудование, применяемое для оснастки обсадной колонны, приспособления для цементирования обсадных колонн и буровые долота. Здесь трудно что-то возразить, американцы были и остаются лидерами нефтяного машиностроения. Промыслово-геофизические исследования и тампонаж скважин также выполняла американская компания «Шлюмберже», признанный лидер этих видов работ во всём мире и по сей день.
   Нашей задачей было не только пробурить как можно больше скважин, но и обучить местный персонал работе на нашей технике. Предполагалось, что со временем этот наш станок мы полностью передадим алжирским специалистам под их управление. Всего по контракту работало восемь наших буровых бригад. Надо отдать должное местному буровому персоналу, эти молодые ребята-арабы достаточно быстро обучались. Единственную трудность мы испытывали лишь в религиозный праздник Рамадан, когда они днём не ели по религиозным законам и ходили по жаре сонные как мухи, но бурение скважин – это непрерывный процесс, и буровая установка работает двадцать четыре часа в сутки.
   Командировка в Алжир продолжалась три года, и я ничуть не жалею, что провёл в этой африканской стране свои лучшие молодые годы. Опыт, который я там получил, оказался бесценным и дал мне возможность почти на всё смотреть другими глазами. Многое можно познать только в сравнении, а именно этих возможностей у меня там было предостаточно. Прежде всего я понял, что я представлял действительно мощнейшую державу мира, которая была лидером по оказанию помощи всему африканскому континенту, но в то же время я стал понимать, что наше присутствие там организовано не совсем верно. Мы считали, что мы приехали обучать местное коренное население, и чуть ли не бесплатно поставляли им уникальное оборудование, которого самим не хватало. Советский Союз построил в Алжире мощную разветвлённую систему высшего и среднего профессионального образования, да и у нас в Москве училось много алжирцев. По идее, все они должны были стать не только нашими проводниками, но и поддержкой нашего присутствия в этой стране. Однако простые алжирцы считали совсем наоборот, что мы приехали им не помогать, а всего лишь зарабатывать у них в стране деньги, и вовсе никакой дружбой народов и не пахло. Политическая пропаганда нас просто вводила в заблуждение. Да, относились к нам неплохо, но не более того. Видимо, то же самое происходило и в других африканских странах, поэтому неудивительно, что в настоящее время Россия потеряла на Африканском континенте всё своё огромное влияние.
   Кстати, о деньгах, то есть о зарплатах. Алжирцы народ наблюдательный, а наши специалисты бывают зачастую болтливы. Так вот те, кого мы обучали, нам в открытую заявляли, что стоим мы очень дёшево. Американский буровой мастер получал по частному персональному контракту 10 000 долларов в месяц, а наш всего лишь 500. Вот эта огромная двадцатикратная разница в зарплате для алжирцев была показательной, и они об этом были прекрасно осведомлены. Наши попытки объяснить им, что мы приехали им помогать развивать национальную экономику и оказывать техническое содействие, вызывали с их стороны только саркастический смех. Видимо, как себя оценишь, так тебя и полюбят. Везде уважают силу, а там прежде всего, и наша сила была только в военной поддержке их страны. Остальное, даже очень хорошее, всё быстро забывается, таков их менталитет.
   Могли бы мы как нефтяная держава работать в Алжире на коммерческих, как американцы, условиях? Безусловно, могли, и заслужили бы гораздо большее уважение, а наша страна получала бы от них по взаиморасчётам твёрдую валюту, а не вино под названием «солнцедар», многим известное как предмет язвительных насмешек. Говорили, что это вино перевозили в СССР не в бутылках, и даже не в бочках, а наливом в танкерах-виновозах. И что в этом случае до нас доходило? Вот именно то, что вы подумали, и вы правильно сами себе ответили на этот вопрос.
   Вы, наверное, хорошо знаете чем закончилась для СССР и России вся алжирская эпопея? Контракты все были закрыты. Из-за разгула терроризма в этой некогда спокойной стране все коммерческие и технические отношения между нашими странами были прерваны, попытка хоть каким-то образом погасить их задолженность перед нашей страной практически провалилась, и в итоге, потеряв все надежды, щедрая Россия списала им под ноль все старые долги. В то же время самой России старых советских долгов никто не простил, ни одна страна мира, и мы продолжаем их добросовестно выплачивать.

Миннефтепром СССР

   Как коротко можно было бы охарактеризовать бывший Миннефтепром СССР? Безусловно, это кладезь мозгов и ходячих энциклопедий. Например, у нас в Главтранснефти работал специалист средних лет, знавший наизусть каждую задвижку на всех магистральных нефтепроводах СССР. Или вот был геолог, который также по памяти мог выдать, не заглядывая в справочники, описание, в том числе в цифрах, каждого нефтяного месторождения СССР. А почему они всё это знали? Да потому, что примерно в таком же ритме и в таком же стиле работали сотрудники всех управлений. В министерстве не было случайных людей, а тем более каких-то блатных недоучек. В этом Министерстве, здание которого располагалось на набережной Мориса Тореза (ныне Софийская набережная), стоял мощный кадровый фильтр, со стороны людей туда просто не брали. Чтобы туда попасть, каждый должен был пройти производственную школу и уже преодолеть несколько карьерных ступеней. Все специалисты Миннефтепрома СССР умели работать самостоятельно, а при необходимости создавались временные рабочий коллективы из представителей разных управлений и проводился мозговой штурм для решения поставленной задачи. Каждый был готов быть вызванным в любую минуту к руководству, вплоть до Министра, по блоку вопросов, которые находились в его компетенции. Отказы от выполнения поручений не допускались и не принимались, всё исполнялось беспрекословно.
   Работать было интересно, но крайне ответственно. Промахи не прощались. Иногда применялись показательные разносы на коллегиях, в назидание другим. Но за всю мою бытность за служебное несоответствие было уволено из Министерства не боле двух – трёх специалистов. Но при этом их из системы в целом не увольняли, а переводили работать на периферию.
   В то же время в Министерстве замечали и поощряли наиболее квалифицированных и исполнительных специалистов и продвигали их вверх по служебной лестнице. Системы премий, или каких-либо материальных поощрений не существовало. Все, кто попал сюда, считали за честь работать в руководящем звене отрасли.

Перестройка и красные директора

   Начало перестройки меня застало в центральном аппарате Миннефтепрома СССР. К тому времени я уже проработал на Софийской набережной более десяти лет и приобрёл значительный опыт аппаратной работы. Переход в коллектив высокопрофессиональных нефтяников всей страны из института буровой техники ВНИИБТ мне дался достаточно тяжело. Если в институте я был в основном связан с чертежами, лабораторными и промысловыми испытаниями новых образцов буровой техники, то работа в Министерстве в значительной степени строилась на контактировании с многочисленными нефтяными преддприятиями по всей стране и прежде всего с их руководителями. У меня не было ни одной свободной минуты. Мне приходилось переучиваться на ходу, познавать всё новые и новые нефтяные дисциплины, потому что контакты были самые разнообразные, вплоть до экзотических, например, с Институтом микробиологии Академии наук СССР по вопросам микробиологического воздействия на углеводородные залежи с целью повышения нефтеотдачи пластов.
   Коллектив Министерства был немногочисленным, чуть более одной тысячи человек, включая аппарат Главтранснефти, который был всего лишь составной частью Министерства, и мы все хорошо друг друга знали. Доступ в кабинет любого чиновника всегда был свободным, и все вопросы решались предельно оперативно. Стиль работы всех сотрудников центрального аппарата был заложен в 60-е годы ещё министром В. Д. Шашиным. и безоговорочно соблюдался. У нас был минимум бюрократии. Небольшим коллективом Министерство управляло нефтяной индустрией всего СССР и успешно справлялось с поставленными задачами. Мне непонятны причины непомерной раздутости штатов штаб-квартир современных российских нефтяных компаний, ведь офисный планктон как в то советское время ничего не производил, так и тем более сейчас ничего не производит. Без него, конечно, не обойтись, но бюрократическая прослойка многочисленных категорий белых воротничков возросла в десятки раз. Советскую систему критиковали за её перегруженность административными работниками, а то, что в итоге было порождено, ещё гораздо более худшее её подобие.
   Я ничуть не хотел бы анализировать глубинные причины развала СССР и нефтяной промышленности в частности, на этот счёт уже есть и наверное ещё будут аналитические исследования профессионалов. Я лишь постараюсь вам изложить то, что мне пришлось пережить лично и что сопутствовало формированию моих взглядов.
   К концу 80-х годов производственные объединения Министерства начало лихорадить из-за снабженческих перебоев с поставками самых разнообразных видов оборудования, труб нефтяного сортамента и материалов. Повсеместно началась кадровая чехарда со сменой руководителей, это не обошло стороной и наше Министерство. В короткие сроки почему-то были сменены один за другим сразу три наших министра. На местах, то есть в небольших нефтяных городах, как и по всей стране в целом, стал нарастать дефицит продовольственных товаров и ширпотреба. Деньги начали катастрофически обесцениваться. Страна шла вразнос. Социальная напряжённость повсеместно с каждым днём нарастала. Нефтяники стали создавать забастовочные комитеты и выдвигать центральной власти достаточно жёсткие требования, вплоть до остановки производств и перекрытия нефтяных задвижек. Это было очень тревожное время.
   Мне по долгу службы пришлось участвовать в работе забастовочной комиссии, которую со стороны Правительства СССР возглавляли одновременно два министра – Л. И. Филимонов и В. С. Черномырдин, а со стороны предприятий нефтяной и газовой промышленности – представители профсоюза. На заседаниях дебаты были нелицеприятными и крайне накалёнными. Требование бастующих было ультимативным: «Нам там в Сибири есть нечего, купите нам мясо, мы уже давно его даже в глаза не видели! Где валюта, которую получает государство за добытые нами нефть и газ? Почему голодают наши дети и жёны?»
   Ситуация была практически неразрешимой. Видимо, там, на самом верху, настолько всё прогнило и дебет с кредитом уже давно не сходились, что, на мой взгляд, в тот момент Правительство просто струсило перед собственным народом и самоустранилось от исполнения своих прямых обязанностей. Мы все, нефтяники, всегда были как одна семья, все, кто работал в Москве в Министерстве, все мы произросли оттуда, с периферии, из тех коллективов, представители которых сегодня сидели с нами вроде бы как за одним столом, но смотрели на нас как на своих заклятых врагов. Кто нас тогда столкнул лбами, было ли это стечением обстоятельств или чьим-то преднамеренным действием, мне до сих пор непонятно. У бастующих был отработан посыл в нашу сторону: «Если вы тут в Москве не сможете удовлетворить наши требования, то знайте, мы умеем добывать нефть и самостоятельно научимся также её продавать!» В итоге этим всё и закончилось, и эти люди были тысячу раз правы. Они научились продавать нефть самостоятельно. Но в тот момент это был первый сигнал развала отрасли, её децентрализации. Это была крайне суровая школа, но её пришлось пройти нам всем.
   Вторым негативным сигналом, который прозвучал практически одновременно с первым, было решение ЦК КПСС и Совета Министров СССР разрешить создавать совместные предприятия по добыче нефти и газа с участием иностранных компаний. Нам был роздан текст этого постановления, и мы его внимательно изучали чуть ли не под микроскопом, пытаясь понять, чем это вызвано. Кто-то радовался его появлению, а кто-то негодовал. Отечественные нефтянники в тот отрезок времени сами работали в десятке зарубежных стран, и к тому же к моменту выхода этого документа мы развернули крупномасштабный объём буровых работ в Южном Йемене, готовились к выходу в Алжир по добыче нефти на концессионных участках по принципу «продакшн шеринг». Сама отрасль была достаточно развитой, и кто придумал пустить в святая святых иностранцев? К слову, ныне не мы работаем на основе «продакшн шеринг» за границей, а иностранцы работают у нас в России на трёх очень значимых объектах. А это удел стран третьего мира, находящихся в самой ранней стадии развития.
   Так вот, чтобы хоть как-то начать исполнение данного постановления, первый заместитель министра В. Ю. Филановский собрал у себя совещание, на которое пригласил всех заместителей министра и начальников ведущих управлений. Всего присутствовало порядка двадцати человек, в том числе и мне довелось участвовать в том совещании. Филановский В. Ю. неформально считался первым лицом в Министерстве, так как обладал среди всех работников наибольшим опытом и авторитетом. Он открыто нам заявил, что от Министерства требуют на самый верх хоть каких-либо предложений, и мы не имеем права отмалчиваться, это необходимо для укрепления международного имиджа страны и получения зарубежных кредитов, в которых в тот период крайне нуждался СССР для залатывания дыр в экономике.
   – Мы сегодня должны разойтись с выработанными предложениями, – сказал Филановский всем присутствующим.
   Матёрые нефтяники, многие из которых уже были убелены сединой, прошедшие огни и воды, сидели перед ним в глубочайшем раздумье. Они и представить себе не могли, чтобы вместо них в нашей стране непонятно для каких целей кто-то будет добывать нефть. Для них это был нонсенс. Тем не менее что-то нужно было делать. В итоге лучшего ничего придумать не смогли, как отдать на растерзание иностранцам уникальное Тенгизское месторождение в Западном Казахстане, так как высокий процент содержания сероводорода и углекислого газа в нефти данного месторождения тормозил начало его разработки из-за отсутствия на тот момент отечественного опыта работ в условиях крайне агрессивной среды.
   В Министерство потянулись зарубежные варяги, в том числе и крупные нефтяные компании, и американские сенаторы, и финансисты из крупнейших мировых банков и просто авантюристы всех мастей. Ради справедливости, стоит отметить, что многие из них приезжали с очень разумными предложениями и уезжали от нас крайне воодушевлёнными. Страна действительно стала постепенно приоткрываться для мирового сообщества, появилась новая живая струя идей, отражавшая взгляд со стороны. И мы тоже все начинали постепенно ощущать изменения, происходившие в нас самих. Это вышеупомянутое постановление, с одной стороны, действительно ломало старые стереотипы международных отношений, но, с другой стороны, мы запускали в свой огород такую неведомую нам силу, которая приведёт в конце концов не только к перестройке всех организационных и правовых основ нефтяного производства, но, самое страшное, разрушит отечественное нефтяное машиностроение.
   После развала СССР, когда красные генералы путём не административного назначения, как это делалось по старинке, а своего переизбрания в своих трудовых коллективах получили неограниченную власть и ответственность за судьбы своих предприятий, а также получили доступ к самостоятельной реализации нефти, они столкнулись с непростой задачей принятия самостоятельных решений, на центр уже больше пенять не приходилось. В первый момент большинство из них просто растерялось. Вот она, нефть, уже добытая, но как её продать, чтобы получить живые деньги? Трудовые коллективы стали требовать от руководителей насытить рынок всем необходимым для жизни. Появились бартерные сделки, когда значительный объём нефти обменивался на автомобили, дублёнки или на холодильники и продукты питания. Кто измерял эквивалентность и справедливость бартерного обмена при этих сделках, никому не известно. Но у многих руководителей постепенно стали образовываться в личном распоряжении значительные суммы денег. Из Москвы на периферию для выплаты зарплат деньги возили самолётами в чемоданах. Банковская система была не развита, гарантий, что деньги в банках не пропадут, никто дать не мог. Поэтому и существовала чемоданная система доставки. На обналичивании денежных средств и их доставке стали специализироваться крайне сомнительные личности. Порождалась система первичного накопления денежных средств, в которую были втянуты и некоторые красные генералы. Но они не понимали одного, что уже в тот момент на них собирался компромат, который и будет инструментом их вытеснения из занимаемых кресел. Немногие выдержали это испытание. Сегодня мы по пальцам можем перечислить тех, кто не сломался и продолжает работать и по сей день. Кратковременная сладость жизни для них закончилась горьким разочарованием, сломом судеб, казалось бы, на первый взгляд вполне достойных людей. Они сами виноваты в разрушении собственной карьеры и пенять им не на кого. Как раньше правильно говорили, честь нужно было беречь смолоду. Да и уже в зрелом возрасте им это бы не помешало. Видимо, их бес попутал.

Приватизация предприятий

   Оговорюсь сразу, я не участвовал в никаких приватизационных процессах никаких нефтедобывающих предприятий, но достаточно хорошо понимаю те технологии и ухищрения, которые при этом применялись. Свой ваучер я отдал своей тёще, и она успешно вложила его вместе со своим в «Газпром», как ветеран этой организации с первого дня её основания.
   Сама идея приватизации, наверное, была всё-таки правильной, но оказалась исполненной как всегда отвратительно. Людям так и не объяснили до конца её смысл, и многим совершенно непонятно было, что делать с этими ваучерами, и в итоге многие от них избавились, продав за бесценок. При этом государство в лице огромной армии чиновников видело, что через скупку ваучеров идёт их концентрация в немногочисленных руках. В стране было тотальное безденьжье, население нищало, вклады в банках в момент обесценились, рубль был действительно в ту пору деревянным, но при этом кто-то из непонятных источников находил колоссальные суммы и через специально созданную разветвлённую систему перекупщиков скупал массово у населения ваучеры, фактически это была первичная скупка России в лице её предприятий. Но никто не пресёк эти действия, а безграмотный народ поддался стадному чувству. Уже потом мы стали узнавать, что у какого-то достаточно известного предприятия вдруг в одночасье появлялся новый хозяин. И все молчали, и никто ничего не замечал. А приватизация уже во весь рост шла по стране. Повсеместно появлялись новые хозяева жизни, владельцы заводов, дворцов и пароходов да и просто человеческих душ.
   Но была и вторичная стадия приватизации, точнее переприватизации, или смены собственников предприятий нового типа. Акционерные предприятия уже зародились и начали функционировать со всей необходимой им атрибутикой в виде собраний акционеров, выборов советов директоров и правлений. Постепенно мы стали привыкать к публикациям в газетах о проведении очередных собраний акционеров на том или ином предприятии, стала зарождаться корпоративная культура. Но всё чаще и чаще стали мелькать сообщения о проведении внеочередных собраний акционеров, связанных со сменой собственника. Повсеместно шёл процесс перераспределения власти в компаниях. И опять наше государство молчало. А что, собственно, практически происходило? В отдалённые городки, где находились лакомые куски наших немногочисленных сохранившихся и уже акционерных предприятий, высаживался десант дальновидных предпринимателей с чемоданами денег, и так примерно за месяц скупали доли, паи, акции у физических лиц. Закон этого не запрещал. Это уже были другие деньги, не те крохи, что были на первичной стадии ваучеризации. Например, частник, конкретное физическое лицо, продав свою долю в нефтедобывающем предприятии, мог за вырученные деньги реально купить автомобиль, о котором он, возможно, мечтал всю жизнь. Но всё это проходило в тот момент, когда нефть упала в цене до четырнадцати долларов за баррель. Соблазн был настолько велик. Чуть ли ни целыми городами временно счастливые жители уезжали в Тольятти за вожделенной покупкой. Ни радио, ни телевидение, ни наши политики и управленцы никто их не остановил от необдуманных действий. Я думаю, что если бы государство законодательно на правительственном уровне в тот момент ввело бы мораторий на продажу долей и акций лет так на двадцать, эти бы люди, которые сегодня ездят уже на сгнивших жигулях, им были бы очень благодарны. Но этого, как всегда, не произошло. Это бездействие законодателей фактически привело к уничтожению только-только народившегося класса собственников и приостановило процесс формирования в стране новой корпоративной культуры и народных способов гласного управления предприятиями.
   Фактически этот второй этап только ускорил концентрацию долевого владения предприятиями в одних руках и создал предпосылки для развития криминала, начавшего охоту на новых крупных собственников. Если бы акционерный капитал оставался рассредоточенным в многочисленных руках физических лиц, у нас в стране было бы гораздо спокойнее, а криминальные новости бы отсутствовали.
   О третьей фазе приватизации, так называемой залоговой, когда начали распродаваться в нефтяных компаниях государственные пакеты акций, я надеюсь, вы и так все наслышаны. Этой теме посвящено много публикаций и нет смысла в неё углубляться и переутомлять ваше внимание.
   Но заметьте, что между всеми этими тремя фазами приватизации были временные разрывы, в течение которых происходил процесс накопления дополнительных капиталов, необходимых для постадийного выкупа активов, то есть давалось время на подготовку, а значит, этим процессом кто-то очень грамотно и целенаправленно управлял. Если бы государство своевременно вмешалось и не допустило бесконечного перетока капиталов из рук в руки, а также перепродажи этих несчастных предприятий, мы бы сегодня имели с вами совершенно иное представление об акционерных обществах, и я думаю, что они и развивались бы по иному пути. Всё-таки мы с вами родились и выросли в том государстве, в котором была высокая социальная ответственность, где нас всю жизнь учили коллективизму, и по своему духу акционерные предприятия должны были быть для нас для всех даже очень близкими. А в результате мы сегодня имеем полное неприятие всего частного со стороны огромного числа жителей. Процесс должен был бы быть всё-таки управляемым, а не стихийным и по факту бесконтрольным.
   Надо признать, что процесс приватизации оказался крайне несправедливым по отношению к ветеранам нефтяной отрасли и тем, кто просто отработал в ней все послеперестроечные годы, поддерживая её в работоспособном состоянии, и дал возможность государству не только рассчитаться со старыми международными долгами, но и создать колоссальные золотовалютные резервы. Нефтяники терпеливые люди, и их труд не так уж и плохо оплачивается. Но тем не менее в годы неразберихи их просто обманули. Кто-то будет с этим не согласен и будет считать мою идею абсурдной. Но я подумал бы вот над чем, и государству это было бы выгодно со всех сторон, оно от этого ничего не потеряет в виде налогов, идущих в казну, но в итоге всё-таки создаст широкий класс предпринимателей – собственников.
   Учитывая тот факт, что на нефтегазовых объектах продолжает эксплуатироваться преимущественно старый фонд скважин, который создавался именно этими ветеранами ещё в советский период, можно было бы грамотно произвести перераспределение части акционерного капитала в их пользу, уменьшив при этом доли в пакетах крупных владельцев. Закрепление части акций за трудовыми коллективами, причём без права их перепродажи в течение длительных сроков, сделает очень много позитивных подвижек. Добыча нефти – это коллективный труд, и измерение участия в этом процессе того или иного работника только зарплатами является некорректным. Каждый, кто пришёл работать на нефтяной промысел, должен нести ответственность за его судьбу, по большому счёту он должен быть прикреплён к этому объекту пожизненно через своё акционерное участие. Крупные нефтяные производства должны постепенно перерастать в народные предприятия с тысячами собственников. Только так мы закрепим свой коренной народ в труднодоступных регионах Сибири, Крайнего Севера и Дальнего Востока и создадим предпосылки для дальнейшего освоения этих территорий, а также остановим нежелаемые негативные миграционные процессы. Но никаких отъёмов и законодательного передела частной собственности не должно быть и в помине. На это должна быть только добрая воля крупного капитала.
   И ещё об одном. Я хотел бы обратиться к руководителям крупных коммерческих и производственных структур с просьбой прекратить скупку более мелких и средних предприятий вашего и не вашего профиля, дайте им право существовать рядом с вами на равных условиях, чем они вам мешают, пусть они поддерживают малый бизнес в малых городах и селениях. Поверьте, чем больше у нас в стране будет разных категорий собственников, вам всем вместе будет гораздо проще выжить, сохранить свои права. Одиночек, пусть и крупных, легче упразднить, ликвидировать как класс. Но когда вы будете жить единой большой дружной семьёй, поверьте, вас никто не тронет. Умерьте свою алчность, обуздайте свои неумеренные аппетиты поглощения всего, что вокруг вас находится. Власти от ваших действий у вас не прибавится, да она вам и ни к чему, так, лишь бы покрасоваться друг перед другом. Господа, наступило время меняться. Но если вам действительно уже некуда девать накопленные капиталы, и ваши сундуки трещат от несметных богатств, то мы вам подскажем, как наиболее рационально воспользоваться вашими состояниями. Самое простое, не скупайте конкурентов, а вкладывайте средства в создание новых предприятий, пусть даже не в профильных вам областях. Вы же всеядны. Это будет гораздо дешевле для вас и более современно. Создавайте новые рабочие места, укрепляйте, в конце концов, свой имидж. Дайте жить другим рядом с вами.

«Роснефтегаз»

   Когда началась перестройка и старый Миннефтепром СССР был ликвидирован, весь коллектив бывшего Министерства перевели работать в непонятную нам структуру под названием Российская государственная корпорация «Роснефтегаз». Мы все вроде бы продолжали ходить на работу на старые свои рабочие места, но при этом никто ничего не делал, так как наши функции для нас были просто непонятными. В новом гайдаровском Правительстве России параллельно с нами было создано новое Министерство, по-моему, уже точно не помню, даже под тем же названием, и в него был назначен новый министр господин Лопухин. Кто он и откуда, никто точно не знал. Но он уже назначил оперативно в свой штат полностью новую команду из числа лиц, которые нам были в тот момент совершенно незнакомы и ни о чём не говорили, впрочем, как и он сам.
   Время шло, и мы все по-прежнему сидели в ожидании каких-то важных событий. Неожиданно мне позвонил В. И. Отт, который исполнял обязанности заместителя директора корпорации, и сказал, что его вызывают к Лопухину, и я должен ехать на эту встречу вместе с ним. Скажу сразу, чтобы не тянуть, Лопухин произвёл на меня впечатление человека не просто далёкого от каких-либо знаний о нефти, но и человека неуважительного. Вместо того чтобы завести разговор о неотложных проблемах, которых накопилось более чем достаточно, он стал нас расспрашивать о трубах нефтяного сортамента, что это такое и для чего они применяются. Мне стало понятно, что я по своему характеру с его командой не сработаюсь, так как мне пришлось бы их хоть чему-то обучать. А просто так передавать свои знания мне совершенно не хотелось. Господа, если вы уже набрали новый штат сотрудников, не посоветовавшись с опытными специалистами, так и работайте самостоятельно. Управляйте как можете, вы же там собрались все доктора наук. Вам и флаг в руки.
   Вторым запомнившимся случаем был мой срочный вызов к новому заместителю министра внешнеэкономических связей России Сергею Глазьеву. Мне нужно было доложить ему о наших работах в Сирии. Я сидел перед ним, рассказывал ему всё подробно, но видел, что он меня не слушает и был совершенно безразличен к моей информации. То ли он внутренне был занят чем-то более важным, то ли был просто уставшим, а возможно, я был для него, как и вся наша старая гвардия, просто уже отработанным материалом, из никому уже не нужного рухнувшего СССР. В итоге тогда я так и не понял, с какой целью он меня вызывал.
   Мы по-прежнему видели, что новая власть не проявляет по отношению к нам никакого интереса, мы оказались отрезанными от контактов с нефтяными объединениями, которые начинали развиваться самостоятельно, а мы потеряли, не по нашей вине, все нити управления. Народ стал постепенно увольняться по собственному желанию и искать новые рабочие места. Мы оказались совершенно ненужным балластом. Все были просто в шоке. В стране шёл элементарный перехват власти от осколков СССР в пользу нового молодого Правительства России без сохранения хоть какой либо преемственности управления. Приходилось начинать всё с самого начала.
   Вскоре корпорация «Роснефтегаз» была ликвидирована, а на месте того же здания на Софийской набережной была создана новая нефтяная компания под названием «Роснефть».
   Добавлю несколько слов о новом Министерстве. За последние двадцать лет его название многократно менялось, а сколько сменилось министров, просто не перечесть. Может ли при такой скорострельной смене руководства нормально функционировать эта структура? Как вы думаете? Вот и у меня такое же мнение, как и ваше. Я там не работал, и, собственно, мне не интересны его функции, так как нефтяные компании любого ранга всё равно выше их. У него всегда была только одна превалирующая функция – подписание квартальных и месячных графиков экспорта нефти, вот и всё. Но я хотел вам рассказать вовсе не об этом, а о тех некоторых министрах, которые его возглавляли. Там, безусловно, были и профессионалы, и даже очень уважаемые люди. Например, чтобы придать этому ведомству хоть какую-то мало-мальскую преемственность и связать современность с историческим прошлым, один из министров нашёл возможность и создал в главном коридоре подобие художественной галереи, повесив на стены портреты, выполненные маслом, всех бывших министров Миннефтепрома СССР, Мингазпрома СССР и Миннефтегазстроя СССР. Было действительно очень красиво и своевременно. Честь ему и хвала за эту память. Но вот ему на смену пришёл новый министр и в первый же день своего появления приказал все портреты снять. Тот, кто вешал портреты заслуженных личностей, был коренным нефтяником, а тот, кто приказал их снять, был совершенно посторонним человеком. Из этой истории делайте выводы сами.

«Роснефть»

   Время очень быстро бежит, особенно в последние годы. На наших глазах всё так моментально меняется, одновременно меняемся и мы сами вместе со своей эпохой. Чтобы выживать, мне было суждено сменить несколько мест работы, и во всех этих конторах я работал исключительно по найму. Никаких контрактов с работодателями я не подписывал, но зарплату платили регулярно. Это были очень интересные годы. Приходилось в основном заниматься несвойственными для моего профиля вещами, но исключительно интересными. Примерно такими. На отпочковавшемся дочернем нефтяном предприятии появлялся новый хозяин, и он сразу же сталкивался с проблемой сбыта нефти, о нефти он, естественно, никогда не слышал, а тем более её не нюхал. И что ему делать? Он вложил миллионы, а его с нефтью не пускают в трубу, то некие технические условия не подписаны, то врезка в магистральную трубу не согласована, то качество нефти не соответствует нормам. Найти причины запретить всегда можно.
   Изучив эти проблемы, я понял, что нужно менять логистику поставок, искать новые средства транспорта нефти, новые направления её сбыта и – очень важно – надо хорошо знать качество нефти. По иному искусственные препоны было невозможно обойти. И действительно, схемы новых поставок заработали. Приходилось заниматься железнодорожными и автомобильными перевозками нефти, промежуточным и портовым её складированием, а также её отгрузками на танкера. На это ушло у меня порядка десяти лет.
   Но мне надоела чехарда с очень частой вынужденной сменяемостью места работы, и я решил попробовать устроиться работать в какую-нибудь очень крупную нефтяную компанию с большей стабильностью. Мой выбор пал на «Роснефть», она мне первоначально казалась более близкой по духу и наиболее перспективной.
   Подготовив своё резюме, я направил его по электронной почте в кадровую службу «Роснефти». Ответа ждать пришлось долго, но в конце концов меня пригласили на собеседование в департамент экспортных поставок нефти. Встреча была непосредственно с директором тет-а-тет и показалась мне очень интересной. В ту пору «Роснефть» начинала осваивать железнодорожные поставки нефти в Китай, им нужен был специалист для этих целей, а моё резюме отражало в том числе и этот опыт работы. По разговору с директором и кругу обсуждённых нами вопросов я понял, что я им подхожу. Более того, встреча закончилась тем, что мне даже показали моё будущее рабочее место и даже озвучили уровень моей будущей зарплаты. Но было одно но, мне сказали, что я должен подписать целую кипу предварительных документов и ждать ещё три месяца моей проверки со стороны службы безопасности. Таков был установлен порядок.
   Я набрался терпения и стал ждать. Прошёл месяц, затем второй, третий, но мне никто не звонил. Уже на исходе четвёртого месяца я решил им позвонить сам. Кадровичка, которая меня курировала, со вздохом мне ответила, что она очень сожалеет, но со стороны службы безопасности им пришёл отказ в моём приёме на работу. Подавать апелляцию было бессмысленно, да я и представления не имел к кому обращаться. Вот так прискорбно для меня закончился мой первый контакт с «Роснефтью». Истинных причин отказа я никогда не узнаю, да и нет в этом ни какого для меня смысла. Зачем бередить старые раны.
   Жизнь продолжалась. На меня вышел один мой старый приятель из Самары, которого я очень хорошо знал как специалиста своего дела, и с которым я все последние годы поддерживал отношения дистанционно, в основном по телефону. Он занимался горизонтальным бурением. За его плечами уже был большой объём выполненных работ для дочерних предприятий «Роснефти». Он принял решение, чтобы развивать дальше свою сервисную буровую компанию, ввести в её состав двух новых акционеров – меня и ещё одного предпринимателя из Самары. Я не стал отказываться и принял сделанное им предложение. Его компания работала исключительно на отечественном оборудовании и бурила точно такие же боковые и горизонтальные стволы скважин, что и американские компании, которые заполонили весь российский рынок буровых услуг. Моя роль в этой структуре заключалась в том, что я должен был искать источники и пути развития расширяемой компании. Почему он пригласил в компанию третьего участника? Тут гораздо всё проще. Именно третий наш участник владел не только аналогичной сервисной компанией, но и имел в Самаре собственный центр по разработке и изготовлению отечественных телесистем, применяемых именно в горизонтальном бурении скважин. Этот центр развивался и создал, кроме того, что уже производил в промышленных масштабах, образцы новых телеметрических систем с гидравлическим каналом связи, которые прошли успешные испытания в Когалыме, на месторождениях «Лукойла». Для сведения, гидравлический канал связи до того существовал только у американских производителей.
   Обсудив втроём ситуацию, мы сделали вывод, что для того, чтобы продвинуть развитие телесистем с гидроканалом связи, нам необходим иной уровень организационной структуры, нужны дополнительные, не очень большие финансы, и, самое главное, нам нужен гарантированный объём применения принципиально новой отечественной техники, то есть заказов на сервисные услуги. Нам могли помочь только отечественные заказчики наших видов услуг. Перебрав в голове всех возможных партнёров, мы остановились на «Роснефти». При этом мы искренне и слишком доверчиво рассчитывали на патриотичность этой компании. Уж если не они, то кто?
   К тому моменту дочерняя компания «Самаранефтегаз» уже входила в состав «Роснефти», и именно в ту пору мы выполняли практически весь объём горизонтального бурения для них, то есть очень активно работали в своём географическом регионе. Казалось бы, что могло бы быть более предпочтительным: более чем двадцатилетний опыт совместной работы за плечами, сотни пробуренных для них скважин и новый образец принципиально новой прогрессивной отечественной техники. К тому же мы знали, что «Роснефть» предполагает создать в Самаре собственный научно-технический центр по бурению. Казалось бы, что у нас всё с ними срастается – и географическое положение места работ, и одинаковые цели как можно больше бурить скважин, и сама Самара как центр подготовки нефтяных кадров. Всё было радужным.
   Между нами началась переписка и стали завязываться слабо вялые контакты. Но мы видели, что с их стороны на наши предложения создать вместе с ними первый в России научно-технический центр по горизонтальному бурению скважин нет никакой заинтересованности. Но мы продолжали им писать всё более и более настойчиво. Наши переговоры с ними затянулись уже более чем на два года. Но в итоге наши попытки увенчались первым успехом, нам удалось сломать противодействие первого звена – буровиков «Роснефти», и в этом нас поддержали, как ни странно, геологи этой компании. Переписка ещё более углубилась. Последнее наше письмо в их адрес на имя генерального директора «Роснефти» господина Богданчикова было практически ультимативным с нашей стороны. Мы стали терпеливо ждать, и в итоге мы получили ответ от некоего господина Ставского, в котором чёрным по белому звучало, что наши предложения им неинтересны. Что сказать на это? Господина Ставского уже нет в «Роснефти», как и всех многих других временщиков, да мы никогда, собственно, и не встречались с ним, и он не проявил ни разу ни малейшего желания с нами даже встретиться и узнать, что вообще мы так настойчиво им предлагаем. На этом всё было кончено.
   У меня, как и у вас, наверное, напрашивается один вывод. С одной стороны, Президент России и Правительство постоянно нам говорят о необходимости развития каких-то инновационных технологий, которые должны создать для России в целом прорыв в будущее, но с другой стороны, как бездарно исполняют или вообще не исполняют это поручение государственные структуры, а нам с вами в прессе ежедневно говорят, что именно «Роснефть» является государственной структурой. Что могло бы быть более инновационным, чем телесистема с гидроканалом связи? Спросите об этом любого нефтяника. И он вам ответит, что именно только она. Но, уважаемые господа, хочу вам всем доложить, что уже очень поздно, этот центр в Самаре уже перекуплен американской компанией «Шлюмберже», и он уже никогда не станет российским. Как говорится, всем большой привет.
   После этой неутешительной для меня эпопеи я принял решение навсегда покинуть нефтяную отрасль и заняться чем-то другим. В тот момент я был предельно категоричным и беспощадным к себе. Этот мой порыв был исключительно похож на семейный развод. Но мысли и воспоминания о прекрасном прошлом всегда сохранялись во мне, и я не исключал возможности, что когда-нибудь вернусь к родным берегам. Это произойдет позже, и именно этому посвящена эта повесть, но к тому моменту утечёт много воды.

Династия

   Как-то в один из свободных вечеров у себя на даче во время традиционного чаепития мы вместе с моей женой и тёщей стали вспоминать всех своих родных и близких и, конечно же, представителей старой нефтяной гвардии. Мы решили впервые посчитать, сколько же людей в наших двух родах посвятили себя служению нефтяной отрасли, даже точнее бурению. И оказалось, что их было восемнадцать. Здесь же добавлю, что чуть позже мой племянник из Самары стал девятнадцатым буровиком, он ещё совсем юн, но уже работает верховым рабочим на Приобском нефтегазовом месторождении. Если бы была возможность нас всех вместе собрать, то получилась бы хорошая буровая бригада, я надеюсь, что очень даже передовая. Но увы, большинства из них, уже нет в живых. О многих из них я вам буду постепенно рассказывать в привязке к тем или иным событиям, которые я буду излагать по мере повествования.
   А пока скажу, что в процессе написания этой повести я многократно перечитывал тексты многих глав и абзацев и, на мой взгляд, находил в них много чего менторского. Я всё время старался кого-то чему-то учить. Возможно, во многих выводах я даже не прав, но везде были заложены исключительно мои личные эмоции и переживания, и мне крайне тяжело было отказываться от своих мыслей и что-то из уже написанного менять. Мысль, мелькнувшая в мозгу, фраза, высказанная почти мгновенно, как правило являются наиболее точными, даже если они иногда и слегка корявы. Я знал, что пишу исключительно то, что живёт во мне органически, то, что уже в меня вросло, и то, что я пропустил через себя уже неоднократно. И я начинал понимать, что из меня начала выпирать моя вторая родительская составляющая, видимо, начинала кипеть во мне кровь моей мамы, а она была у меня простой учительницей средней школы. Вот так и получился во мне замес буровика и учителя. Только она одна из всего моего рода, казалось бы, имела косвенное отношение к нефтяной промышленности.
   Но, изучая всё новые и новые начавшие публиковаться факты об истории открытия нефти в России, я неожиданно для себя наткнулся на заметку, которая была опубликована в первом номере российской газеты «Ведомости», начавшей издаваться Петром Первым, – официальном источнике, которому можно полностью доверять, – от 2 января 1703 года, повествующую о том, что первое нефтепроявление на поверхности земли в России было обнаружено в долине течения реки Сок, на территории современной Самарской области. Общеизвестно, что новости для этого первого номера газеты отбирал сам царь Пётр Великий, а газета сообщила следующее: «Из Казани пишут, на реке Соку нашли много нефти…» Это было первое документальное упоминание о русском нефтяном месторождении. К сожалению, до его разработки в то время руки не дошли, хотя и высказался Пётр, что «сей минерал, если не нам, то нашим потомкам весьма полезен будет».
   Деревня, в которой родилась моя мама, стоит на берегу именно этой очень красивой реки, всего в нескольких километрах от этого исторического места, а сама деревня расположена над Радаевским нефтяным месторождением. Там и познакомились и поженились мои родители. Как видите, что просто так ничего в жизни не случается, всё взаимосвязано. Поэтому я считаю мою маму таким же равноценным нефтяником. Но это моё неожиданное историческое открытие окажется не последним в цепи удивительных совпадений, произошедших со мной.
   Стоит заметить, что в период обучения в институте нам, студентам, совершенно по иному давали материалы об истории открытий нефти в России и роли российских дореволюционных нефтепромышленников в развитии нефтяного производства. Этот и другие многочисленные факты просто замалчивались советской пропагандой, проникшей даже в предмет исторической геологии. Мы должны быть предельно благодарны тем современным исследователям, которые наконец-то рассказали нам правду и открыли нам глаза на роль наших несправедливо забытых соотечественников, которые к тому же были щедрыми меценатами и, добывая нефть, не забывали развивать великую российскую культуру. Ярчайшим представителем таких предпринимателей являлся Василий Александрович Кокорев, о котором стоит написать особо.
   Предыстория моего желания рассказать вам о Кокореве такова. Мы с женой и нашей дочерью ещё в советское время проводили все отпуска в изумительнейшем месте в Тверской области под Вышним Волочком. Там располагался летний пансионат Московского нефтяного института, а моя жена, являвшаяся сотрудником кафедры бурения этого института, имела доступ к дефицитным путёвкам. Ездили мы туда сложившейся компанией преподавателей с детьми, собаками, кошками, домашней утварью, грибными корзинами, удочками и всем, что можно было увезти на стареньких «Жигулях». Отдых был там просто волшебный. Время пролетало быстро, приходилось возвращаться в Москву, но в тот край нас всех тянуло постоянно, и мы с нетерпением дожидались очередного отпуска. К тем местам мы прикипели душой навсегда. Чистейшие грибные леса, прозрачная голубизна рек и озёр, августовские звездопады, неимоверные сказочные вечерние закаты снились нам по ночам.
   В одну из таких поездок, уже в начале нового века, мы с женой решили присмотреть там домик для возможной нашей будущей жизни подальше от шума столицы. Был конец августа, отдых в пансионате приближался к завершению, и жена уговорила меня поездить по местным деревням в поисках возможной покупки. Нами было выбрано самое живописное направление тех мест – вдоль озера Мстино и реки Мсты. В течение целого дня мы объехали с женой несколько деревень практически безуспешно и, уже почти отчаявшись, решили: смотрим ещё одно местечко и на этом заканчиваем. Этим местом оказалась совсем крошечная деревенька с названием Кишарино, в которой на самом отшибе, но совсем у воды, у самого истока реки Мсты, стоял заброшенный недостроенный домишко. Наверное, он нас дожидался уже давно, и именно он стал для нас источником нашего вдохновения и ещё более крепкой любви к Валдайской возвышенности. За осень мы совершили сделку купли-продажи с бывшей хозяйкой и уже ранней весной приехали туда с прорабом.
   Новый дом был построен достаточно быстро, и на новоселье мы пригласили многих наших деревенских соседей, с которыми мы к тому моменту уже успели перезнакомиться. Деревня Кишарино являлась вторым местом жительства для многих московских и ленинградских художников по той причине, что на противоположном берегу реки Мсты находилась летняя резиденция Академии художеств России. Не только Кишарино, но и многие близлежащие деревни были исторически облюбованы известными и признанными мастерами изобразительных наук. Этот уголок воистину носит укоренившееся название «Русский Барбизон». Здесь творили многие русские классики нескольких поколений, в том числе Репин и Куинджи.
   И вот в самый разгар нашего новоселья один из местных старожилов, тоже художник, посвятил нас в совершенно неожиданные нюансы того места, на котором оказался наш дом. Эта окраина Кишарино носит у местных жителей название Колзаковка, в честь бывшего депутата дореволюционной Государственной думы России Колзакова и была специально приобретена для него его женой, для обладания им имущественного ценза, необходимого в те времена для статуса депутата. А до того она принадлежала известному русскому меценату Кокореву Василию Александровичу поселившемуся здесь специально рядом с построенным им, за его деньги, Владимиро-Мариинским приютом для русских художников, который существует до сих пор и носит название Академическая дача, а в повседневном обиходе художников просто академичка. Во славу русских гениев совсем недавно на её территории благодарными соотечественниками был установлен памятник Илье Ефимовичу Репину и открыта мемориальная доска её основателю и попечителю Василию Александровичу Кокореву.
   Я по своей натуре человек не суеверный, но некоторые совпадения меня преследуют по жизни почти постоянно и связаны они с нефтяной тематикой. Тот старожил знал о Кокореве совсем мало, лишь то, что он был покровителем молодых талантливых живописцев и основателем академички, не более того. Но я, со своей стороны, обладая натурой, стремящейся докопаться до самых корней любого дела или исторической информации, решил максимально узнать всё об этом замечательном человеке. Мои открытия о судьбе и деяниях этого русского самородка оказались не только очень интересными, но и актуальными по сей день, а его размышления и выводы об экономике России полезны и для будущего нашей страны. Это была самая настоящая случайность, что мы оказались в Кишарино и стали жить на той земле, которая ранее принадлежала великому русскому нефтянику. Я не перестану повторять, что в жизни ничего случайно не происходит, всё в ней взаимосвязано.
   До перестройки Московский нефтяной институт построил на Северном Кавказе несколько современных баз для проведения геологических практик студентов, но в силу сложившихся обстоятельств и в целях безопасности студентов был вынужден перевести все геологические практики в свой пансионат под Вышним Волочком, где мы ранее регулярно отдыхали. Конечно, это совсем не тот познавательный уровень для студентов, что был раньше. Ситуация для института оказалась безвыходной. И, чтобы как-то насытить познания молодых студентов знаниями об истории отечественной нефтяной промышленности, я осмелюсь рекомендовать преподавателям института именно там, под Вышним Волочком, в качестве дополнительного материала, читать лекции студентам о Кокореве и других русских нефтепромышленниках. Материалов на эту тему предостаточно, а курс лекций может оказаться очень полезным.

Кокорев Василий Александрович (1817–1889 гг.)

   Уважаемый читатель, я вынужден сразу же оговориться и отправить вас для осознания полноты представления о широте личности этого величайшего русского самородка к прочтению книги самого Василия Александровича Кокорева под названием «Экономические провалы», которая, к счастью, была переиздана в 2002 году. Коллектив современных исследователей во главе с Ю. Якутиным, вложили во второе появление этой книги всю свою душу, а предисловие к ней написано ими просто блестяще. Не буду скрывать, для меня было большой радостью не только читать эту книгу, но и просто держать её в руках. Таких книг, как эта, существуют единицы, и нынешние студенты-нефтяники обязательно должны её прочесть. Это главное публицистическое произведение Кокорева, являющееся его политическим завещанием, обращённым к русской общественности второй половины XIX века. Традиционализм, народность, патриотизм, осторожность и скептицизм в отношении к навязываемым нам западным ценностям – вот основные понятия, вокруг которых строятся рассуждения автора книги. От бюрократического формализма, от слепого подражательства Западу он предлагает перейти к поиску своих внутренних начал для экономического возрождения России. «Пора государственной мысли, – восклицает он, – прекратить поиски экономических основ за пределами России и засорять насильственными пересадками родную почву, пора, давно пора возвратиться домой и познать в своих людях свою силу, без искреннего родства с которой никогда не будет согласования экономических мероприятий с потребностями народной жизни!»
   Кто же он, этот великий, многогранный человек?
   Родился Василий Александрович на Русском Севере, в Вологде. Происходил из старообрядческой семьи и был сыном купца, торговавшего солью. Его семья владела небольшим солеваренным заводом в Солигаличе, в Костромской губернии. Выучившись читать и считать, юный Кокорев вынужден был на этом и закончить своё обучение. Усердное чтение книг позволило ему впоследствии пополнить образование, занятия же торговыми делами, к которым он был приставлен с ранней молодости, помогли ему приобрести необходимую жизненную сноровку и опытность.
   Как и многие другие крупные российские капиталы, кокоревское богатство выросло из «питейной» торговли, точнее из винных откупов. Влияние Кокорева быстро росло, и постепенно он становится крупнейшим российским откупщиком. Савва Мамонтов в своём дневнике называет его «откупщицким царём». Все свои первоначально накопленные капиталы Кокорев направляет на реализацию многочисленных новаторских проектов: строительство железных дорог, учреждение банков, пароходств, промышленных и торговых компаний.
   Деятельность всех этих предприятий Кокорева оказалась очень полезной для России, и всё же наибольшей его заслугой следует признать тот факт, что на несколько лет ранее американцев он смог оценить значение нефтяных промыслов. Кокорев опередил здесь и инициативы иностранных дельцов в России (братьев Нобелей и других). Первый нефтеперегонный завод в Саруханах (близ Баку) он организовал ещё в 1857 году. К устройству его Кокорев привлёк молодого Менделеева, по предложению которого на заводе впервые применили непрерывную круглосуточную перегонку нефти, нефтеналивную морскую перевозку, прокладку нефтетрубопроводов к берегу моря.
   Хорошо понимая значимость своих нефтяных начинаний, Кокорев позднее напомнит о них в одном из своих прошений ко двору, отметив, что именно он первым организовал нефтяные промыслы и керосиновый завод в России, что благодаря именно его инициативе «существует в Баку более 200 заводов и ежегодно по Каспийскому морю и Волге развозится 36 миллионов пудов нефти».
   С большой степенью вероятности можно предположить, что именно Кокорев первым в России начал заниматься технологиями разработки нефтяных месторождений. На своём первом месторождении в Саруханах первые скважины Кокорев сосредоточил по краям своего нефтяного поля, выбирая соседскую нефть (как видим, не гнушался подсосов). Потом постепенно, с годами, переносил добычу к центру владения. В результате он имел стабильные объёмы, что было для него очень важно, потому что нефть шла не на продажу, а обеспечивала сырьё керосиновому заводу. Технических мелочей было много. Где сам соображал, где умных людей слушал. Свою продукцию, керосин, назвал «фотонафтиль», желая подчеркнуть качество – более светлый цвет в отличие от импортного американского. Одним из первых добытчиков применил при тартании более ёмкие желонки. На ключевые посты завёз и обучил нефтяному делу рабочих – мастеров из России. Чтобы успокоить страхи перед дальней перевозкой такого огнеопасного продукта, как нефть, самолично ткнул зажжённой лучиной в полный чан. Зашипело и погасло – доказал.
   В начале 1860-х годов винная откупная система стала себя изживать в связи – как это ни странно узнать сегодняшнему читателю – с «движением народа к трезвости». Доходы упали, и государство решило ввести акцизную систему. Откупы ускользали из рук.
   Кокорев, предчувствуя перемены, уже приискивал место вложения своих капиталов, значительно умноженных в Крымскую кампанию поставками вина армии. Естественно, что его взор устремился туда, где сохранялась знакомая ему откупная система – к бакинским нефтепромыслам. Важно и то, что ещё в 1859 году он вошёл крупными паями в Волжско-Каспийское общество пароходства и торговли «Кавказ и Меркурий» и учёл все выгоды собственной водной транспортировки нефтепродуктов в промышленные районы России.
   С изобретением керосиновой лампы спрос на керосин повышался поистине с невероятной быстротой. Повсеместно развивалось городское уличное керосиновое освещение. Новые светильники входили в дома и публичные учреждения.
   Стараясь насытить нарастающие потребности в керосине и мазутных остатках от перегонки нефти, которые шли на топливо в промышленность, Кокорев главным делом считал снижение себестоимости продукции. Он дотошно прослеживал затраты по всей цепочки добычи, переработки, транспортировки и сбыта продукции. На снижение себестоимости работала и его нефтеналивная флотилия. Выигрыш был и при загрузке собственного продукта, и при фрахтах на перевозку чужого мазута, расходившегося по предприятиям Волжского бассейна.
   Казённый акциз на ходовой товар (кроме косвенного «налога на бедняков») затормозил керосиновый спрос, и – как следствие – изменились тенденции в развитии нефтяной промышленности. Производители обратились к судьбе «остатков» – так раньше называли мазут. Дело в том, что при перегонке тяжёлой бакинской нефти на керосин и получении из неё других веществ примерно 70–80 процентов оказывалось в отходах. На нефтезаводах скапливалось огромное количество «остатков», сливаемых в специально вырытые ямы. Проблему переполнения решали радикальным способом, который у сегодняшних экологов и энергетиков вызвал бы шок. Их попросту сжигали. Правда, для этого нужно было получить разрешение у властей; разумеется, мазутные озёра были замечательной кормушкой для местного чиновничества, выдававшего эти разрешения.
   И вот на топливное поприще выступил мазут, «оснащенный» форсункой и, в отличие от керосина, не подвергнутый непомерному казённому акцизу. Бакинская нефтяная промышленность стала не керосиновой, а мазутной. Доходило до того, что промышленники подмешивали к «остаткам» сырую нефть, стремясь подойти к самым крайним пределам установленного стандарта на мазут. Казна теряла на этом огромные деньги ежегодно, так как заводчики добывали из нефти меньше керосина. Доходы, полученные от мазута, стали основными. К тому же мазут оказался наиболее выгодным дальнепривозным топливом.
   Караванами вверх по Волге пошёл нарастающий поток нефти, добывавшейся в Баку. Россия первой в мире стала применять нефтяное топливо на железных дорогах и на флоте, вплоть до части военных судов.
   Империя Кокорева, в которой нефть играла решающую роль, простиралась по всей Центральной России и Кавказу. Для развития торговых связей с закавказским и среднеазиатским регионами он организовал Закаспийское торговое товарищество, а затем – Бакинское нефтяное общество. Участвовал в создании Московского купеческого банка. В 1870 году вместе с другими московскими предпринимателями основал Волжско-Камский банк, кредитовавший нефтяную отрасль. На его капитал было построено в Москве знаменитое Кокоревское подворье с гостиницей и торговыми рядами на Софийской набережной напротив Кремля, в том квартале, где затем располагался бывший Миннефтепром СССР, а сейчас центральный офис «Роснефти».
   За двадцать лет до Третьяковской открыл свою картинную галерею, где разместил более полутысячи полотен, многие из которых потом купил и Павел Михайлович Третьяков. В 1884 году близ Вышнего Волочка устроил Владимиро-Мариинский приют для русских художников, считая, что природа Тверского края должна больше вдохновлять отечественных живописцев, «чем развалины Помпеи». За несколько месяцев до кончины в 1889 году Академия художеств России удостоила Василия Александровича звания почётного члена.
   Для того чтобы у вас сложилось ещё более корректное представление о нём, я приведу лишь небольшую часть выдержек современных исследователей его экономических воззрений.
   «Мало в истории России найдётся предпринимателей, которые могли бы быть поставлены вровень с Василием Александровичем Кокоревым. Имея малое образование и небольшой чин, он тем не менее сыграл в экономической жизни России весьма заметную роль. Его предпринимательская деятельность изумляла современников и размахом, богатство же достигало временами невероятных размеров. Ему принадлежали заводы и гостиничные комплексы, железные дороги и пароходства, банки и страховые компании, нефтепромыслы и даже телеграфные агентства. Плоды его неутомимых трудов были разбросаны по всей России.
   Кокорев умел и любил рисковать, и никто бы не смог упрекнуть его в отсутствии ума и фантазии. Среди осуществлённых им проектов был целый ряд имеющих международный масштаб, и почти всем его начинаниям подходили определения: «первый» или «впервые». Он раздражал, удивлял, восхищал. К его советам прислушивались, его предложения широко обсуждались, а популярность же была настолько велика, что о нём в своих произведениях упоминали многие писатели его современники, такие как Герцен, Некрасов, Добролюбов, Лесков, Кавелин, Погодин, Аксаков и многие другие.
   За неподдельную любовь к России славянофилы чуть не молились на Кокорева и выдавали его за «русское чудо», западники же и либералы на дух не переносили. Учёные восхищались широтой замыслов «верно зачатых» (Д. Менделеев) кокоревских дел, власти же с беспокойством наблюдали за общественными выступлениями этого неутомимого человека.
   По окончании Крымской войны он привлёк к себе их внимание устройством торжественных встреч севастопольцев в Москве, на которых московские купцы кланялись в ноги мужественным героям проигранной властями кампании. В предреформенные годы сыграл заметную роль в подталкивании общественного мнения к необходимости освобождения крестьян и не стеснялся при этом водить знакомства с лицами, считавшимися неблагонадёжными. Оттого и сам был причислен к таковым. На него в это время даже писали доносы: «В Москве завелось осиное гнездо… Гнездо это есть откупщик Кокорев».
   Как чрезвычайно умного человека, способного найти нестандартные решения, выставляет Кокорева в своей одной из книг писатель М. Пыляев. Он рассказывает, как на одном из собраний после долгих прений о мерах помощи голодающим крестьянам северных губерний решили спросить и его мнение. В ответ же услышали неожиданное: «Никакие меры из предложенных и никакие миллионы не спасут Север… Единовременная помощь бесполезна, систематическая невозможна. На систематическую не хватит денег, а от единовременной, если её не украдут по дороге, мужик забалует. Вы спросите, что же делать? – А накупите ружей, пороху и дроби – вот и всё. Это поправит их лучше всякой помощи». «Гениальный человек», – только и сказал председатель собрания вслед удалившемуся Кокореву…
   Никто из присутствующих не задумался тогда об истоках этой гениальности, между тем они лежали на поверхности. Редкий человек знал нужды России и её народный характер так же хорошо, как Кокорев. И редкий человек так же сильно, как и он, верил в те простые истины, что спасение России от всяческих неурядиц – дома, в своей же земле, в своих же людях, в которых следует только познать «свою силу», что все проводимые экономические мероприятия необходимо «согласовывать с потребностями народной жизни» и что только это спасительное согласование и есть верный путь к покойному и правильному развитию страны.
   В полемической запальчивости Кокорев предлагал даже переписать все экономические учебники, заменив содержащиеся в них абстрактные знания знаниями Русского дома и Русской избы. Но чтобы написать книгу о Русской экономической науке, предостерегал он, надобно предварительно выучиться читать другую многосложную книгу, именуемую «Русская жизнь», листы которой могут раскрыться только для тех, кто имеет сердце, преисполненное любви к простым людям. И в процессе чтения такой книги им сам собой разъяснится коренной для всяких экономических преобразований вопрос о том, что «если деревня богата своими домовными произведениями, тогда и волость богата: а когда все волости богаты, тогда – и только тогда – богата и вся Россия».
   Проблемы экономического роста Кокорев увязывал с благополучием каждого российского человека, с процветанием каждой семьи, со справедливым заработком каждого работника. И очень настойчиво он возвращался при каждом удобном случае к мысли о том, что экономические преобразования должны идти от потребностей народа, от сложившейся у него системы ценностей, от его восприятия жизненных реалий… Отсюда, из этих критериев, по его мысли, необходимо исходить при принятии экономических решений. Здесь, в житейской практике, а не в кабинетах чиновников, следует отыскивать ответы на возникающие вопросы.
   Обыкновенный русский дом, обыкновенная русская семья со всеми её потребностями и нуждами – вот та печка, от которой советовал танцевать Кокорев. Вместо выставок всевозможных диковинок он предлагал устроить в России правдивую выставку реальной народной жизни со всеми её неладностями и неустроенностями. Чтобы у властей была возможность хорошенько рассмотреть её, чтобы смогли они среди этих неладностей отыскать (и уберечь!) огромное богатство, которому цены нет и на котором стоит Русское государство, – силу духа и терпения русского народа.
   Главное, в чём Кокорев хочет убедить, – это то, что корни экономического успеха, благополучия и процветания лежат не в реализации голых реформ, пусть и кажущихся продуманными, но в создании условий, позволяющих проявиться нравственным силам народа. Не в политэкономических витийствах, не в парламентских хитросплетённых речах, не в разновидных конституциях видит он средство для благоустройства и возвеличения России, но в живущей в простых чистых сердцах правде Божией.
   Все беды, надвигавшиеся на Россию, он прямо связывал с духоугашением русских людей в результате непродуманных действий властей, насилующих и калечащих народную жизнь, забывших завет предков: «Не угашать духа, ибо в нём сила». Несокрушимые крепости и миллионные армии могут подвергаться поражению, но сильный духом народ – никогда.
   Духоугашение, по мнению Кокорева, является великим смертным грехом, ибо чем более гаснет дух народных мыслей, тем более входят в нашу жизнь всякие напасти, тем более входит в неё дух умопомрачения.
   Следует, говорит в связи с этим Кокорев, проникнуться сердечным стремлением к тому, чтобы горькое ощущение переживаемой нами постыдной приниженности, выражающейся в постоянном подражании чужеземному строю, заменилось ободряющим и одушевляющим наш дух чувством государственно-народной гордости, основанной на успехах самосознательных мероприятий, и чтобы в то же время канцелярская самонадеянность покаялась в своих заблуждениях и освежила свои мысли духом смиренномудрия, способного почерпнуть законодательные ведения не из архивной пыли, а из живого источника народной жизни.
   «Канцелярскую самонадеянность» бюрократии Кокорев подвергает в своих рассуждениях беспощадной критике, и, что важно, эта критика целиком применима и к нашим недавним реформаторам с их грандиозными экономическими провалами.
   Внимательный читатель заметит, что вообще производство в рассуждениях Кокорева всегда на первом месте. Это – главное, все остальные экономические категории, тоже, конечно, важные, находятся в подчинённом к нему состоянии. «Коли на гумне негусто, так и в кармане пусто» – вот кредо Кокорева. Кто-то захочет здесь возразить и напомнит о созданном им Волжско-Камском банке. Но всё дело в том, что банк этот задумывался им не для извлечения процентной прибыли: ростовщичество испокон веков считалось для российских предпринимателей делом греховным. Он задумывался им для содействия развитию производства в русской провинции. Для того, чтобы гумно там не было пусто, для того, чтобы народная жизнь обрела там «хлебное довольство» и «домовные богатства», ибо там, где они не укрепляют сердце человека, там нет и финансовой силы. Так что никакого противоречия здесь нет.
   Интересен подход Кокорева к проблемам сельского хозяйства. Прежде всего он удивляется, как это при таком избытке земель и рабочих рук мы ухитрились создать крестьянскую бедность? И, соглашаясь с тезисом, что главное наше богатство в земле, он предлагает сделать её доступной, а работе на ней придать интерес и выгоду. И путь к этому, по его мнению, прост и ясен: составить карту никем не используемых земель и написать на ней чётко глагол, возгремевший в первые же дни мироздания: «Роститесь и множитесь, наследуйте землю и обладайте ею». Правда, уточняет тут же, что нельзя будет обойтись и без дешевого долгосрочного кредита, и без помощи государства в переселении людей в районы с избытком земельных ресурсов…
   Многие разочарования от действий властей, кажется, должны были сделать его пессимистом. Но нет. Кокорев верит в Россию! Жалеет только о слишком дорогой цене, которую пришлось заплатить за урок освоения экономических неудач. «И вот ведь странное свойство России! – удивляется он. – То, что в других государствах могло бы расслабить народную мощь, у нас, наоборот, поможет её возродить. Осознанное бессилие, несомненно, подтолкнёт нас к обретению новой великой силы!»
   Будет ли это так, зависит от нас и от того, в частности, насколько хорошо мы усвоим уроки, преподанные нам обыкновенным русским предпринимателем Василием Александровичем Кокоревым в завещанной им нам книге. Главный из этих уроков совсем несложен: быть реалистом, быть патриотом и находить ответы на вопросы, поставленные жизнью, – вот высшая правда экономических преобразований.»
   К тому, что сказано выше, пожалуй, можно добавить только следующее. Более 160 лет прошло с тех пор, как Кокорев начал своё нефтяное дело, но то, что было начато им – бурение, добыча, переработка, транспортировка и сбыт, вся эта технологическая цепочка – практически не изменилась. Но, похоже, в этот раз в России многое придётся начинать с самого начала, и коснётся это прежде всего возрождения создания многих видов отечественного нефтепромыслового оборудования и поиска новых рынков сбыта готовой продукции.

Музей нефти в Лениногорске

   После длительного перерыва я приехал в Лениногорск летом 2010 года. Я знал, что в восьмидесятые годы прошлого столетия в городе был открыт музей нефти, и заранее запланировал его посещение. Безусловно, у меня не было никакой предварительной информации о его тематике и тем более экспозиции. Войдя в него, я был крайне обрадован его насыщенным содержанием. Городские нефтяники и «Татнефть» денег не пожалели на его устройство. Конечно, он тесноват и в нём нет перспективы для расширения. Музей был пуст, две сотрудницы явно скучали, сидя за рабочими столами, и перелистывали какие-то журналы. Первый за день посетитель, а тем более им не знакомый, вызвал в них неподдельное любопытство и радостное оживление. Поприветствовав меня, они стали интересоваться целью моего прихода и предложили свои услуги в качестве экскурсоводов. Но я отклонил их попытку быть рядом со мной, сославшись на то, что я хотел бы посмотреть экспозицию самостоятельно. Они любезно дали мне согласие и включили во всех залах освещение, так как из-за полуподвального расположения музея в его залах стоял полумрак.
   Я потратил более двух часов, чтобы внимательнейшим образом рассмотреть все фотографии старой нефтяной гвардии и натурные образцы отдельных видов бурового оборудования. Я встретил там много знакомых лиц, известнейших людей города, многих из которых знал лично, не понаслышке. Однако то, что я искал и, собственно, ради чего здесь оказался, я не обнаружил. Зал, посвящённый буровикам, я обошёл дважды, но каких-либо упоминаний об отце и его конторе разведочного бурения нигде не было. Разочарованный, я вернулся к служителям музея в надежде получить от них хоть какие-нибудь разъяснения.
   – Ну, как вам наш музей, нашли для себя что-то интересное? – спросила старшая по возрасту женщина. Видимо она была директором, а та, что помоложе, экскурсоводом.
   – Музей очень интересный, но объясните мне, почему экспозиция неполная? – ответил я слегка раздражённым голосом вопросом на вопрос.
   – Что значит неполная? У нас тут весь город представлен, все предприятия, и даже есть информация о других городах, например Альметьевске, Азнакаево, Бавлах и даже Нурлате, – немедленно отпарировала старшая.
   – Меня интересовала контора разведочного бурения, и я не нашёл о ней никаких упоминаний, – ответил я ей, всё больше раздражаясь.
   – У нас все буровики города представлены на стендах, о какой конторе вы ведёте речь и, собственно, кто вы будете? – в голосе женщины появилась определённая настороженность и попытка занять оборонительную позицию.
   При этом молодая женщина постоянно молчала, но я увидел в её глазах некоторое любопытство по отношению ко мне и моему вопросу. Я понимал, что мне нужно успокоиться, иначе я от них ничего не добьюсь. Я стал им объяснять, что являюсь сыном директора этой конторы, что я тоже нефтяник, приехал из Москвы специально, чтобы посетить их музей и, безусловно, найти фотографии отца и его коллег по работе.
   Директриса только пожимала плечами, не зная, что мне ответить, и ссылалась на то, что музей существует уже более 30 лет, а она работает в нём всего лишь последние пять лет.
   – Я не знаю, как так получилось, что у нас нет ничего о вашем отце, это не моё упущение. Я слышала, что идея создания музея принадлежала «Татнефти», и все экспонаты подбирали и утверждали они, чуть ли не сам начальник объединения. И если у вас есть претензии, вы должны обращаться к ним, – говорила директриса.
   Я стал постепенно понимать, что от неё я ничего не добьюсь и мне пора уходить. Но в этот момент к нашей беседе присоединилась младшая женщина-экскурсовод. Она мне рассказала, что слышала от многих о моём отце, и я не первый, кто задаёт подобные вопросы, и именно об этой конторе. Но от этого объяснения мне не стало легче, ситуация не прояснялась.
   – Ответьте, пожалуйста, у меня дома есть фотографии отца с производственной тематикой, можно ли каким-то образом их вам передать, чтобы исправить эту, я надеюсь, не умышленную оплошность? – обратился я вновь к директрисе.
   – Я не уполномочена это делать самостоятельно, но нас недавно передали на баланс НГДУ «Лениногорскнефть», и за экспозицию сейчас отвечают они. Можете обратиться к ним. Это всё, что я могу вам посоветовать, – ответила она, делая попытку хоть какой-то помощи.
   Более-менее удовлетворившись её ответом и записав все возможные контактные номера телефонов, напоследок я предложил им вместе вернуться в зал, посвящённый бурению скважин, чтобы посмотреть свободные места на стенах. Но таковых не было, кроме узкой полоски над стеллажами с буровыми долотами. Что ж, и это место сойдёт, лишь бы разрешили, подумал я про себя. Я снял на фотоаппарат это место и попросил их его запомнить, чтобы потом дважды не обсуждать. Там можно было разместить до пятнадцати портретных снимков размером двадцать на тридцать сантиметров. Прощаясь с женщинами, я почувствовал, что в них получил тогда скорее всего союзников, а не безучастных наблюдателей. Так закончилось моё первое посещение музея нефти в моём родном Лениногорске.
   Вернувшись в гостиницу, я ещё раз стал переваривать в своей голове события того дня, те ощущения вычеркнутости из жизни, которые меня обуревали в стенах музея. И ещё я понял тогда одно, что человеческая память коротка, и история, даже относительно недалёкая, собственно, никому уже больше не нужна. А вот таким образом она искажается, умалчивается и выглядит в лучшем случае неполной. Не сделал чиновник своевременно запись в каком-нибудь гроссбухе и всё, всё забыто. Сменилось одно поколение, и всё забыто. А тем более, я уже упоминал, у местных нефтяников к тому моменту народилось четвёртое поколение. Но в тот день я дал себе слово, что я во что бы мне это ни стало, исправлю эту умышленную человеческую оплошность, то, что ошибка была рукотворной, я не сомневался. К тому же к этому моменту я уже был наслышан о многих чудесах, творившихся в этих краях.
   Вернувшись в Москву, я засел за компьютер, стал искать через поисковые системы и социальные сети любые упоминания о разведочном бурении в Татарии. То ли в меру слабой развитости информационной базы, то ли в меру тотальной утерянности архивных материалов и повсеместного закрытия старых предприятий, я через Интернет ничего полезного для себя не обнаружил. Пришлось через знакомых, по крупицам находить контакты с семьями многих коллег отца по работе. Постепенно собираемое мною досье в виде пожелтевших фотографий, рукописей, вырезок статей из старых газет стало пополняться. Всем приходилось объяснять причины моего поиска, и всем я обещал, что обязательно доведу свою идею до конца. На сбор материалов у меня ушёл практически целый год.
   Когда к началу лета 2011 года я отобрал необходимую композицию для музея, следующим этапом мне предстояло сделать самое сложное, договориться с чиновниками НГДУ «Лениногорскнефть» о её размещении. Скажу сразу, разговор с ними по телефону у меня не получился. У нас в России, если ты не от кого-то, дистанционно никакие вопросы не решишь. Всегда нужна личная встреча. Максимум, чего я от них добился, это того, что не получил от них прямой отказ. Я понимал, что в их глазах я выгляжу просто навязчивой мухой, создающей им ненужные проблемы. Но мне по жизни тоже какое-то время приходилось быть чиновником, но я никогда не был бюрократом и достаточно хорошо изучил эту породу людей. Я имел полное представление о том, как с ними строить беседу, как излагать свои мысли и просьбы, как обходить их слабые места, преодолевать их чванливость и некомпетентность. Я глубоко надеялся что эта часть моего жизненного опыта в этот раз мне пригодится. В итоге мне тогда по телефону всё-таки удалось получить от них ответ: «Приезжайте, будем смотреть ваши фотографии».
   До поездки в Лениногорск оставался месяц, и я занялся самостоятельным изготовлением фотопортретов. Учитывая, что многие фотографии, которые я получил от моих многочисленных корреспондентов по электронной почте, выглядели, мягко говоря, помятыми и малопрезентабельными, мне пришлось их отдать в фотоателье для реставрации. Параллельно я подобрал фоторамки в тон тем, что уже висели в музее. Мне нужно было доставить в Лениногорск моё главное оружие – фотопортреты – уже в законченном виде, чтобы не давать повод для затягивания процесса их размещения на заранее выбранном в музее месте. У меня всё получилось, экспозиция производила благоприятное впечатление, к тому же в ней было несколько просто уникальных фотографий из прошлого.
   В начале июля я приехал из Москвы в Лениногорск на своём автомобиле, так было легче довезти фотопортреты в сохранности. Первым делом я пошёл на разведку в музей, чтобы ещё раз убедиться что со стороны музейных работников не будет препятствий и что выбранное место ни кем не занято. Меня встретили практически безразлично и упрекнули меня в том, что я чуть ли не полгорода заставил заниматься своей идеей.
   – Послушайте, уважаемые дамы, я ничего не прошу от вас лично, мне ничего не надо, я просто привёз вам новые фотопортреты, которые должны здесь висеть по достоинству и которые только расширят и сделают более полным представление посетителей о том, как наш город рос и развивался. Не более того, – сказал я им, решив, что уже пора переходить в атаку.
   – Нам сказали сверху, что мы не будем размещать ничего нового, и вообще эта контора, о которой вы печётесь, она вообще не из нашего города, – открыто, не скрывая своего раздражения, объяснила мне директриса.
   – А из какого? – не сдержался я, уже готовый порвать её на мелкие клочья.
   – Она из Оренбурга, и на момент создания музея она не входила в состав «Татнефти». У нас представлена тематика только тех предприятий, которые работают в Татарстане, – ответила она почти сквозь зубы, наверное, словами своего начальства.
   Я мог ожидать чего угодно, но только не этого. В первый момент я даже не знал, что им возразить. Я понимал, что она говорит не своими словами, она повторяет всего лишь зазубренную инструкцию. Но нужно было что-то делать. Исполнение моей цели повисло в воздухе. Я мог потерять инициативу и тогда я настойчиво им предложил:
   – У меня в багажнике автомобиля находится коробка с готовыми экспонатами, вы хотя бы их посмотрите! Вы же музейные работники, это ваша обязанность находить исторически факты и выставлять их на обозрение. – Не дав им опомнится я вышел из музея и уже через пару минут был перед ними с огромной коробкой в руках.
   – Ну что, будете смотреть то, что в ней находится? Проявите, пожалуйста, хотя бы мало-мальское любопытство! – настойчиво сказал я, распечатывая коробку и не давая им возможности прийти в себя.
   Теперь они стояли молча, и я видел, что им было просто стыдно. Доставая портреты я их раскладывал перед ними в той последовательности, в которой собирался им преподнести экскурс в историю геологоразведочных работ Татарстана.
   – Вот смотрите, это портрет моего отца, на фотографии видно, что он был Героем Социалистического Труда. А вот это портрет бывшего главного инженера конторы, который затем пробурил первую в СССР Аралсорскую сверхглубокую скважину СГ-1, работал в Министерстве вместе с Шашиным заместителем начальника Технического управления и в конце карьеры стал директором ВНИИБТ, а вот это портрет бывшего главного механика конторы, который после стал начальником Управления внешних связей Миннефтепрома СССР. Вам необходимо комментировать следующие фотографии, или вы посмотрите их сами? Тут сплошь уважаемые люди, которые отдали Лениногорску более двадцати лет своей жизни, именно здесь и тем более в самые ранние годы развития местной нефтедобычи. Для вашего сведения, чтобы вы выучили раз и навсегда, эта контора, которую не хочет признавать ваше руководство открыла здесь более семидесяти нефтяных месторождений, именно здесь, в Татарстане, рядом с Лениногорском. А то, что контору после выполнения поставленных перед ней задач в Татарстане действительно перебросили в Оренбург, так это не её вина. Так решила в то время коммунистическая партия и советское правительство, а люди только подчинились.
   Я видел, что у них был шок, и я понял, что всё правильно сделал и мне по-другому нельзя было действовать. Наверное, мне нужно было говорить с женщинами чуть-чуть помягче, но поймите, что мне оставалось делать в столь кризисный момент.
   – Я оставляю эту коробку и портреты у вас и прошу вас весь наш разговор немедленно довести до вашего начальства. Передайте им, что если до завтрашнего утра они не примут положительного решения по моей экспозиции, то завтра же я обращусь с соответствующим заявлением в прессу. Вам понятно, что я не отступлюсь от задуманного. Вот вам мой телефон и адрес, где я остановился. Жду вашей реакции.
   Распрощавшись с ними, я ушёл из музея и не мог ещё очень долго прийти в себя. Почему всё это происходит? Неужели современная городская нефтяная власть старается переписать летопись заново, вымарать значимые страницы истории, или это просто новый стиль работы местной элиты? То, что я им намекнул на прессу, это не было шантажом, я действительно не остановился бы ни перед чем. Я уже был наслышан о мнениях горожан о том, что нефтяная власть в городе уже далеко не та и даже не похожа на советскую, а гораздо эгоистичнее, что они оторвались полностью от жизни города и от его нужд. Если раньше весь город работал на нефтяную отрасль, а нефтяники были кровно связаны с его развитием и поддержанием всех сфер его жизнедеятельности в рабочем состоянии, то теперь все связи были утеряны. Нефтяники новых рабочих мест городу не дают, его всё чаще и чаще покидает молодёжь. Город просто медленно деградирует. А местная пресса уже давно не пишет о достижениях нефтяников, это было легко понять, перелистав последние номера газет.
   Ответа не пришлось долго ждать. Директриса музея мне перезвонила буквально через пару часов и говорила со мной уже совершенно другим тоном. Я понял, что лёд начал таять, но ещё не тронулся. Радоваться было пока рано. Она попросила прийти меня в музей на следующий день к открытию.
   В тот вечер у меня ещё была одна цель, зайти в местную ветеранскую организацию и познакомиться с её руководителями. Город маленький, и добраться быстро до них мне ничего не стоило. Это были уже достаточно пожилые люди, но они насквозь были пропитаны каким-то необычным юношеским задором. Они строили бесконечные планы и ставили перед собой грандиозные цели по увековечиванию памяти заслуженных людей города и просто помогали чем могли приходящим к ним пенсионерам. Мой рассказ о моих сегодняшних баталиях в музее не стал для них большой новостью. Они испытывали свою ненужность никому почти ежедневно. «Вот варимся сами в собственном соку, сами себя развлекаем, ходим по кругу с шапкой, пишем во все возможные организации письма, чтобы собрать необходимые средства для строительства новых памятников ветеранам на Аллее Славы. Нефтяники нас почти не слышат, а если чем-то и помогают, то только по большим праздникам. Но ничего, вот живём, не даём себе скучать».
   Они дали мне слово, что в случае необходимости будут помогать. Я думаю, что тогда они сдержали своё слово и внесли положительную лепту в решение моих проблем. Но с тех пор и по сегодняшний день мы стали с ними очень хорошими друзьями. Большое им спасибо.
   Я не знал, что мне принесёт начавшийся день, но ровно к открытию я был в музее. Директриса мне сказала, чтобы я побыстрее собрал экспонаты и ехал вместе с ними в НГДУ «Лениногорскнефть». С её слов, меня уже там ждут. Выбора у меня не было, и я поехал.
   Совещание состоялось в кабинете заместителя генерального директора по общим вопросам, в ведении которого находился музей. Он был даже моложе меня, и мне трудно было определить степень его компетентности в исторических познаниях. Да и должность у него была такая, по общим вопросам, и ничего мне не говорила. Зачастую это так и бывает – кот в мешке. В кабинете присутствовало ещё двое незнакомых мне специалистов. Меня попросили разложить фотопортреты на большом столе, который стоял по середине кабинета. Все трое, делая вид, что они внимательно рассматривают мои фотографии, стали между собой перебрасываться впечатлениями от увиденного. Придраться было не к чему, композиция была очень выдержанной без всяких излишеств. И я решил для себя, что постараюсь молчать или же как можно меньше с ними говорить. Я понимал, что у них решение уже принято, иначе бы меня сюда не пригласили. Но кто дал, как говорят нефтяники, добро, я так и не узнал, и мне это было по большому счёту безразлично. Я же не пришёл к ним, чтобы попросить копейку на жизнь, и даже не упрашивал их ни о чём, я оказался там исключительно только ради восстановления справедливости, реабилитации тех, кто открывал те нефтяные месторождения, из которых они сегодня добывают нефть.
   Решение состоялось, и мне было предложено разместить фотопортреты под руководством их штатного дизайнера. Мне хотелось побыстрее от них уйти, так как всей душой я уже был там, в музее, и мне не терпелось как можно быстрее выполнить свою миссию. Я почти мгновенно с ними распрощался и уже не кипятился и не держал ни на кого обиду. Все мы люди со своими прихотями и амбициями, и жизнь научила меня многие второстепенные неприятности как можно быстрее забывать.
   В итоге всё закончилось тем, что дизайнер действительно появился в музее, но помощь его нам даже не понадобилась, мы, я и мой молодой племянник Богдан, выполнили всю работу самостоятельно. Даже директриса с экскурсоводом нам не мешали советами и, более того, стали настолько любезными со мной, что засыпали меня своими профессиональными вопросами. Только тогда я, наконец, понял, что лёд тронулся, и можно было расслабиться.
   Но передо мной стояла ещё одна невыполненная задача. Я чуть было не забыл в этой организационной суматохе пригласить в музей на открытие экспозиции сослуживцев отца, и хотя я знал, что в городе остались только вдовы и дети, те, кто мне помогал вести розыск фотографий, я решил их всех обзвонить. Встречу я назначал на следующий день, но из тех, до кого я дозвонился, никто мне твёрдо не пообещал, что придут из-за состояния здоровья, но, возможно, разыщут кого-нибудь из тех ветеранов, кто ныне по-прежнему живёт в городе. Я ждал этой встречи и надеялся, что кто-нибудь обязательно будет, с трудом, но придут, ведь я старался прежде всего для них.

Неожиданная встреча

   В обозначенный для встречи час я вновь был в музее. Ещё раз обойдя весь зал, посвящённый бурению скважин и убедившись, что моя экспозиция на месте, я сделал на память для себя несколько фотоснимков и стал дожидаться возможной встречи. Но время шло, и так никто и не пришёл. Я уже было собрался уходить и подошёл, чтобы поблагодарить моих новых друзей – музейных работников, а в моей душе они уже стали таковыми, как неожиданно для меня женщина экскурсовод шёпотом, чтобы не привлекать внимание директрисы, сообщила мне, что на выходе из музея меня дожидается какой-то пожилой человек, и что он отказался заходить в музей и попросил через них сообщить мне, что я ему очень нужен.
   Всё это выглядело как-то странно. Я вышел и увидел уже глубокого старика, сидящего на скамеечке у входа.
   – Вы Александр? – спросил он, увидев меня, очень взволнованным голосом.
   Я увидел, что он говорит с большим трудом. Я его не знал, да и, возможно, время настолько его изменило, что его было очень трудно узнать. Он представился, назвав свою фамилию, и сказал, что он работал буровым мастером вместе с моим отцом.
   Буквально только произнеся свою фамилию, а этого для меня было уже достаточным, этот человек вызвал во мне чувство неприязни. Зачем он пришёл и что ему надо? У меня в памяти мгновенно всплыл эпизод, из-за которого я часто переживал. Это случилось на следующий день после похорон отца. Мы с мамой поехали на кладбище навестить свежую могилу отца и среди моря венков неожиданно для себя увидели воткнутым в ограду пень. Мама, даже не задумываясь, мгновенно назвала фамилию того человека, кто бы мог эту гадость сотворить. И я эту фамилию запомнил на всю жизнь. Безусловно, это мог сделать только недруг, затаивший злобу и очень мстительный. В последующем мама мне рассказала о том, что отец выгнал его в своё время из коллектива из-за производственных приписок и постоянного пьянства. И вот спустя такое количество лет этот человек стоит передо мной и хочет о чём-то со мной поговорить.
   – Что вам от меня надо? Я о вас всё знаю, и мне не о чем с вами говорить, – бросил я ему в лицо.
   – Послушайте, Александр, мне нужное многое вам рассказать, я крайне виноват перед вашей семьёй и перед твоим отцом особенно. Все эти годы меня мучает совесть, мне осталось недолго, и я должен перед вами покаяться и в вашем лице попросить прощения. Я остался один, у меня больше нет никого, и то, что я вам расскажу, вы должны знать обязательно.
   – Скажите, это вы тогда были на кладбище? Ведь моя мама тогда не ошиблась, она точно узнала ваш подлый почерк.
   – Да, это был я и ещё раз вам говорю, что я во многом виноват, и не только в этом. Если вы наберётесь терпения, то я вам обо всём расскажу. Дайте мне возможность спокойно умереть, я прошу вас, выслушайте меня и не переспрашивайте. Мне и так очень тяжело говорить.
   Старик мне предложил присесть на ту же лавочку у входа в музей, но я отказался, мне его общество было крайне неприятно, да ещё о каких гадостях он, возможно, наговорит. Он сел, а я продолжал стоять перед ним.
   – Александр, я должен вам раскрыть одну тайну, о которой не знает уже никто, кроме меня. Кто хотя бы мало-мальски догадывался, уже ушли на вечный покой, свидетелей больше нет, да и записей нигде не сохранилось, я всё досконально проверил. Я всю свою жизнь прожил в страхе, что меня вот-вот арестуют за то, что я сделал. Я не знал, кому об этом рассказать, но вот вчера мне позвонили и рассказали, что вы в городе и что-то делаете в музее. И вот наконец-то я решился, я понял, что другого более удобного случая не будет.
   Этот человек стал меня настораживать, я пока не понимал, в какую сторону он клонит. Этот возможный арест, которого он всю жизнь ожидал, что всё это значит? Просто какая-то тайна, покрытая мраком. И при чём тут мой отец? Я не перебивал его, чтобы не сбить с мысли. Он всё это говорил с таким напряжением, и я видел, что ему очень необходимо выговориться. Он на какое-то время замолчал, собирался с мыслями, видимо, он подходил к главному.
   – Мы с твоим отцом пришли работать в нашу контору разведочного бурения практически одновременно, твой отец работал директором, а я буровым мастером. Я неплохо бурил, моя бригада была в конторе одной из лучших, помесили мы с ним вместе грязи достаточно. Одновременно оба получили правительственные награды, но неожиданно в конторе появился один новый человек, который пытался твоего отца подсидеть, как говорят, сковырнуть и занять его место. Именно он начал перетягивать на свою сторону, в его поддержку, часть коллектива. Но ты должен знать, что никто на это не поддался, а я вот оказался слабым человеком, и пошёл у него на поводу. Твой отец его сразу раскусил, он был вынужден перейти на другую работу, а я в итоге остался в одиночестве, с волчьим билетом. Я стал изгоем, весь коллектив отвернулся от меня. Твой отец на никакие примирения со мной не шёл, вот во мне и заиграла обида. Он меня не уволил, но постоянно стал отправлять мою бригаду на самые дальние точки бурения. Мы в то время выдвинулись далеко на юг от Ромашкино.
   Старик опять замолчал, а мне становилось всё более интересным, к чему он клонит. Я уже начинал предвидеть что-то крайне неожиданное для меня. Отец многими вещами с семьёй не делился, но я хорошо помнил, что в конце пятидесятых годов в городе было несколько громких арестов среди руководителей нефтяных предприятий и даже одно время мама очень сильно тревожилась за отца. Может быть, о том времени что-то сейчас всплывёт. Я сохранял молчание, а мой собеседник продолжил:
   – Так вот, мы начали разбуривать совершенно новый, ранее не изученный участок, это на самой границе Татарии. Насколько я знаю, там никаких разведочных работ ранее не производилось, и мы ничем из предварительной информации не располагали. У нас в руках была только топографическая карта, и мы бурили вслепую. Нужно было проложить новый геологический профиль, и наши скважины считались просто поисковыми. Никто не рассчитывал там обнаружить нефть. Всего было запланировано пробурить в этом месте девять скважин со сплошным отбором керна по всему разрезу до конкретных глубин. Наша работа должна была заканчиваться вскрытием тех же девонских отложений, что и в Ромашкино. На всю работу нам было отведено три года, по три скважины в год. Расположение скважин было намечено строго по прямолинейному профилю. Почему только девять скважин, да мы просто утыкались последней в границу соседней области. А тогда было строгое административное распределение по регионам работ, и мы не имели права переходить границу, как будто мы жили в другом государстве, а не в единой стране. Я точно знаю, я этим досконально занимался, и тогда, и в последующие годы, что в зоне примыкания, с той стороны, никто и никогда не бурил. В том месте почти нет населённых пунктов, а тем более дорог, там и сейчас ничего не изменилось. Я там был лет десять назад, видимо, действительно преступника всегда тянет на место преступления.
   Его повествование становилось всё более и более таинственным и я где-то подспудно стал уже догадываться, чем закончится эта его исповедь. Я ещё больше насторожился и продолжал его с вниманием слушать.
   – Мы пробурили первую скважину до заданной отметки в установленный планом срок, выполнили в ходе бурения все геологические задания, отобрали керн, составили все отчёты, геологи уехали со скважины, а я и ещё несколько человек остались ждать тампонажную и вышкомонтажную бригады для ликвидации скважины и перетаскивания станка на следующую точку бурения. Но нам сообщили из диспетчерской службы, что из-за наступившей, будь она неладна, распутицы и тампонажники, и вышкомонтажники доберутся до нас только через неделю. У меня было какое-то предчувствие, что мы ошиблись, что геологи нам выдали неправильное задание, взяв по аналогии те же глубины, что и в Ромашкино, а в этом месте бурения, тот же пласт, мог оказаться ниже из-за структурного понижения. И я, никому не сообщив, на свой страх и риск, решил продолжить бурение. У нефтяников так не принято, обо всём нужно докладывать и любые действия согласовывать. Так как бригада осталась неполной, из-за того, что я почти всех отправил уже в Лениногорск на отдых, я сам встал за пульт бурильщика и решил углубить скважину ещё на несколько метров. Запас бурильных труб нам позволял это сделать. И вот уже при углублении на третью трубу в скважине началось газопроявление, и при её интенсивной промывке в приёмнике шламового амбара появилась нефть. Давление вдруг начало катастрофически расти, я закрыл превентор, дал команду немедленно утяжелить буровой раствор и задавил скважину. Я растерялся, я не знал, что мне дальше делать. Бежать звонить и сообщать о неожиданном открытии, или?.. И тут я выбрал самое худшее. Рядом со мной были неопытные помбуры, которые ещё нефти не нюхали, и они даже не поняли, что произошло. Я самостоятельно устранил, незаметно для всех, все признаки нефти, как говорят, протёр всё досуха. В последующем вместе с вышкомонтажниками к нам одновременно приехали тампонажники, и мы залили скважину до самого устья. Я, старый дурак, был в минуте от славы открытия нового месторождения, но я по глупости обрезал для себя и для твоего отца все концы. Обратного хода не было. После этого я запил, я почти не просыхал весь тот период, что перетаскивали наш буровой станок.
   – И это всё? – спросил я его.
   Предположения мои не только не подтвердились, но оказались ещё более вопиющими. Я думал, что будет просто какое-то враньё в части геологии, но то, что он скрыл не только от моего отца, но и от всего коллектива, даже государства, открытие нового нефтяного месторождения, это уже не вписывалось ни в какие рамки приличия. И почему мой отец его так долго терпел, почему он его сразу не изолировал от коллектива, а сделал это уже позже, поймав его на подтасовке метража пробуренных скважин? Хорошо, что он успел это сделать пусть не своевременно, но самостоятельно. Увы, на всё на это я ответов уже никогда не получу.
   – Да нет, это было только начало. На последующих семи скважинах мы бурили строго по графику до заданной глубины, и все скважины были сухими. С инициативой их углубления я не вылезал. Просто боялся, что вскроются факты по первой скважине.
   – Но это только восемь скважин, а что с девятой, вы же говорили что по плану бурения должно было быть девять?
   – На девятой скважине всё повторилось, что и на первой. Я сделал так, что опять отправил на отдых самых опытных бурильщиков, оставил молодёжь и вновь последние метры втихаря бурил сам. И опять получил такое же мощное нефтегазопроявление. Делай выводы сам, я тебе обо всём рассказал.
   – Послушайте, а как вы смотрели, после всего, что натворили, в глаза своим коллегам, прежде всего членам вашей бригады? Ведь вы провели с ними на этом месте бурения целых три года. Ребята могли бы получить настоящее боевое крещение, об их открытии не только бы весь город, но и вся страна говорила. В конце концов, они бы получили и хорошие денежные премии за открытие месторождения, и правительственные награды, а вы у них похитили заслуженную славу!
   – Вот этого как раз я и не хотел, чтобы слава досталась не мне, а другим, и прежде всего твоему отцу. У нас всегда всё несправедливо, работу выполняет один, а славу делят между всеми.
   Передо мной сидел моральный деградант, преступник, и скольким же людям он успел отравить жизнь! Даже его седины не вызвали какого-либо чувства прощения к нему.
   – Скажите, а что это было за место, вы его можете мне описать? Или это тоже тайна? Не думаете ли вы его укрыть от меня? Я всё равно его найду, будьте уверены.
   Я видел, что он уже не хотел больше со мной говорить. Но я продолжал настаивать на его окончательном признании. И он не выдержал, рассказал мне всё, что помнил. Вставая, он сказал мне напоследок:
   – Вы там ничего не найдёте, там всё было рекультивировано, устьев скважин не видно, они минимум на полметра ниже уровня земли. Да я и сам, когда там был последний раз, ничего не нашёл. Там степь, всё заросло уже давно травой. Не забывайте то, что это было уже более шестидесяти лет тому назад.
   От той поездки в Лениногорск я даже и представить себе не мог, что стану обладателем такой тайны. Сколько людей, столько и тайн. И если бы не нечто похожее, но гораздо в меньших масштабах, но тоже связанное с сокрытием геологических ресурсов и узнанное мною в бытность моей работы в Республике Коми, я бы никогда не поверил в рассказ этого обозлённого старика. Но верить ему до конца я не собирался, информация была не до конца достоверной, а как её проверить, я в тот момент совершенно не представлял.
   К тому моменту я уже был полностью сформировавшимся специалистом-нефтяником, познавшим это уникальное ремесло не только по учебникам, но и на практике, и я был в состоянии делать комплексные выводы о том, как происходит процесс освоения нефтяных запасов от момента их обнаружения вплоть до реализации готовой продукции конечным потребителям, включая поставку нефти на экспорт. Но как распорядиться полученной информацией в современных условиях, когда вся нефтедобыча сосредоточена в частных руках и до могущественных людей невозможно достучаться, а просто кому-то отдавать неожиданные сведения не было смысла. Я уже был научен горьким опытом, что ты остаёшься сильным и востребованным ровно до того момента, пока обладаешь либо какой-то уникальной информацией либо ты умеешь делать то, чего не умеют делать другие.
   Безусловно, в старое советское время я бы знал, как поступить, всё это немедленно стало бы государственным достоянием, а вот сегодня, когда я был современником этой послеперестроечной российской эпопеи и её фактически неким усреднённым продуктом со всеми плюсами и минусами, я оказался в крайне непростой для себя ситуации. Мне нужно было всё обдумать и принять правильное решение о том, как наиболее рационально распорядиться этой информацией. Но об этом мы с вами узнаем чуть позже.

Социальные сети. «Одноклассники»

   Оказавшись в возрасте пятидесяти трёх лет отрезанным буквально от всего, особенно после моего фиаско с трудоустройством в «Роснефть», у меня постепенно стали опускаться руки, и я залёг, как подводная лодка, на дно, чтобы переждать худшее и принять решение, что, собственно, мне дальше делать. Об обращениях в частные компании я запретил себе даже помышлять, так как нравы, царящие в них, уже были далеки от послеперестроечных. В те первые годы неразберихи, жесточайшего государственного кризиса, ещё можно было творчески работать тем, кто обладал опытом и соответствующими знаниями. Но сейчас практически всё поменялось, все интересные места уже были заняты, частники уже полностью стабилизировали свои коллективы и даже успешно работали, так как высокие цены на нефть дали тенденцию к расширению всех видов сервисных работ. И у них появились заказы. Частник собирает новый коллектив под конкретный проект, выполняет его, а после него все опять свободны, как птицы. Но если ты думаешь о серьёзном месте работы с долгосрочной перспективой, а в твоём резюме возраст уже за сорок лет, то тебя гарантированно не возьмут, каким умным и талантливым ты бы ни был. Фактически я стал безработным. Я и раньше испытывал на себе это состояние ненужности никому, бывало, и по полгода был не удел. Но как-то всё обходилось, и я вновь был кому-то нужен.
   Но в этот раз мне показалось, что для меня всё было кончено. Хорошо, что мы жили на даче за городом, а там, на земле, всегда какая-то работа по дому найдётся. Постепенно я освоил практически все виды ремонтов и стал приводить в порядок свой загородный дом. Но внутренний домашний климат не улучшался, тёща постоянно предъявляла мне претензии в том, что я сижу дома и ничего не делаю. «Ты же ещё молодой!» – постоянно упрекала она меня. «Вот в наши годы мы работали от темна до темна, ходили на работу каждый день. Иди и ищи работу», – неуклонно воспитывала она меня. Но мои попытки объяснить ей, что времена сейчас совершенно не те, что были в их годы. Что на работу меня не берут не из-за моей лени, а по причине, не зависящей от меня, на неё совершенно не действовали. Увидев как-то меня, в очередной раз сидящим за компьютером, она мне откровенно выговорила, что я бездельник, и что ей крайне стыдно, что у неё такой никчемный зять. Мол, мужики все как мужики, работают, зарплату в дом приносят, а ей достался вот такой зять, и если бы она знала об этом ранее, она бы не разрешила своей дочери выходить за меня замуж. Как-то раз я попытался, не отмахиваясь от её нравоучительных речей, поговорить с ней откровенно и объяснил ей, что, к сожалению, попал в ту категорию специалистов, которых по тем или иным причинам запрещено пускать на порог в солидные организации. Мой длительный рассказ показался ей правдивым, и она от гнева перешла к более спокойным манерам общения со мной.
   – И что же ты собираешься всё-таки делать? Неужели тебе никто не может помочь и тебе не к кому обратиться? – вопросительно смотрела она на меня.
   – К сожалению, и ты, может быть, в это не поверишь, но многие, которых я лично хорошо знал, почти большинство находятся в аналогичной ситуации. Кто был помоложе, уехали в иммиграцию, а кто постарше, проедают последние накопленные финансы или просто существуют на одну пенсию, не все же стали миллионерами, хотя, наверное, и могли бы ими стать, если бы пошли вопреки своим принципам, – ответил я ей предельно откровенно.
   – И что, вот так никто из твоих сослуживцев ничего не достиг в этой жизни?
   – Да нет, почему, даже наоборот, есть и очень богатые и влиятельные люди, но они все ходят с охраной и ни на какие контакты не идут. Более того, некоторые даже делают вид, что меня никогда не знали. Попасть к ним на приём бесполезно, на письма они не отвечают. Деньги, к сожалению, разделили многих, даже очень близких друзей. В такое время мы сейчас живём, – попытался я более убедительно объяснить ей.
   На самом деле моя тёща не какая-то там дремучая пенсионерка, а достаточно информированный, интеллигентный и очень даже активный человек. Телевизор для неё это второй дом. А большинство новостной информации я получаю именно от неё, и она, конечно же, в курсе всего, что происходит в нашей стране.
   Чтобы успокоить её, я стал ей объяснять, что многие люди сейчас дистанционно работают через Интернет, выполняют отдельные проекты и при этом получают неплохие деньги, и я дал ей слово, что буду делать попытки также что-то найти. Верил ли я сам в тот момент, что именно мой компьютер и Интернет в будущем для меня станут источником моей занятости и откроют во мне новое творческое дыхание? Скорее нет, чем да. Но именно с тех пор я без компьютера свою жизнь уже не представляю. Иногда так хочется сказать огромное спасибо тем людям, которые, создав Интернет, открыли многим и многим новую дорогу в познание новых научных дисциплин, открыли неограниченный доступ к научно-технической информации, сблизили многих людей по духу мышления и интересам, создали тысячи новых видов бизнеса, а также позволили нам найти потерявшихся друзей.
   С появлением первых социальных сетей как-то всё вокруг зашевелилось, активизировались старые друзья, до встреч и контактов с которыми ранее не было времени добраться. Общение стало не только доступным, но оно постоянно расширялось, появлялось всё больше и больше лиц из старой гвардии. За короткое время я восстановил практически все ранее утерянные связи с друзьями, но сколько оказалось уже ушедших навечно и безвозвратно утерянных. Ещё совсем не старых, которым казалось бы ещё жить да жить.
   Больше всего меня радовало то, что нашлись почти все школьные и институтские друзья. Между нами завязалась бурная переписка, и постепенно мы пришли все к одному и тому же выводу, что ближайшим летом нам надо всем обязательно встретиться. Меня почему-то предложили назначить координатором этой встречи, хотя я совершенно не горел желанием им быть, из-за не лучшего моего настроения. Видимо, иногородняя часть нашей дружины предполагала, что, помимо встречи, они сходят и в институт, навестят родные стены и повстречаются со старыми преподавателями. По этой причине местом встречи выбрали Москву, так как этот вариант был наиболее удобен для всех. В конце концов они меня уговорили, но я выдвинул условие, что они все остановятся у меня на даче и на срок не менее трёх дней, так как нам было что рассказать друг другу. Мы начали готовиться к встрече. На первый раз мы договорились встретиться без жён, так как все мы переженились уже после завершения института, и наши жёны не были знакомы между собой, а создавать неловкости для них во время этой встречи было бы неразумным. Наш план был простой – мы хотели посвятить это событие исключительно студенческим воспоминаниям.

Нефтяная триада

   Посвятив всю свою жизнь нефтяной отрасли, мне пришлось работать и встречаться с представителями самых разных национальностей. Я уже отмечал интернациональный состав основателей того же Лениногорска. Там были и бакинцы, и львовяне, и, конечно же, москвичи. На освоение Ромашкинского месторождения направляли молодёжь со всей страны. Среди них были также более простые самарские и местные ребята. Всех даже трудно перечислить. Мы жили в этом уютном городке большой дружной семьёй. И мы в школе никогда не задавались вопросом, кто из нас какой национальности.
   Замес интернациональной нефтяной семьи, произошедший в Татарии, не только состоялся, но и дал могучий сплав нового вида творческих и трудовых коллективов, которым пришлось в дальнейшем осваивать Западную Сибирь. Многие народы, населяющие просторы нашей страны, посвятили свою жизнь работе в этой отрасли. Она манила многих из разных мест, но при этом всех и объединяла, выравнивала знания, воспитывала профессиональные навыки и, безусловно, давала людям возможность хороших заработков. Конечно же, она обедняла село, особенно русское, втягивая в свой состав всё больше и больше сельской молодёжи.
   Наверное, просто невозможно, да и бессмысленно давать оценку тому, какой народ внёс наибольший вклад в нефтяную отрасль России. Начнёшь говорить про азербайджанцев, а это были великие мастера, обидятся армяне, их тоже было немало и они умели хорошо добывать нефть. Заговоришь про украинцев, не забывайте, именно они целыми трудовыми коллективами летали вахтами осваивать Западную Сибирь, начнут упрекать белорусы, и тоже справедливо, они тоже имеют нефтяную гордость. И так по кругу, сплошной интернационал. При перемещении нефтедобычи в Западно-Сибирский регион на него работала вся страна, и простые работяги, и маститые учёные. Невозможно забыть башкирскую школу нефтяных и научных кадров и их трудовые подвиги. Когда нефтяникам стало тесно, именно из их состава выпочковался нынешний «Газпром». Не было никогда раньше такой организации, её искусственно создали в начале семидесятых годов и превратили в независимую отрасль. Газовики – это те же самые нефтяники, и разницы между ними нет никакой. Этой молодой подотрасли уже почти сорок пять лет, но никак не двадцать пять, как нас пытаются многие убедить. Эти люди, видимо, никогда не читали нефтяной и газовой истории нашей страны. Непонятно по каким причинам они начали новый хронологический отсчёт времени. Но наш нефтяной интернационал успешно перекочевал в газовую отрасль и хорошо помнит наши общие традиции.
   Но я всё же рискну, при этом не хочу никого обидеть и приуменьшить их заслуги, в России на мой взгляд есть три народа, которые внесли наибольший вклад в нефтяное могущество нашего государства. Это – русские, татары и евреи. Они сработались ещё на нефтепромыслах Татарии. Подтверждением моих слов являются многочисленные факты их совместной успешной работы, отражённые в книгах, профессиональных журналах, в изобретениях и просто в народной молве. Они никогда не отделяли себя от других, но всегда занимали лидирующие позиции и выдвигали из своих рядов наиболее одарённых руководителей, учёных и профессионалов своего дела. Триада название, конечно же, условное, это не замкнутый клуб, а могучий стержень устремлённости, позволяющий нам всем вместе покорять земные недра. И его никогда никто не сможет разрушить.
   Я долго думал о том, на ком из нефтяных лидеров этих трёх народов остановить свой выбор, и стоит ли об этом писать вообще, так как среди них было много достойных людей, но это должны были быть очень яркие личности, чей авторитет был признан в их бытность большинством нефтяного сообщества. Первые двое – Шашин Валентин Дмитриевич и Филановский Владимир Юрьевич – у меня не вызывали сомнений. Гораздо сложнее было выделить представителя Татарстана. Татарская нефтяная семья дала большую плеяду талантливых руководителей, но из них мне больше всего симпатизировал Булгаков Ришад Тимиргалиевич, на нём я и остановил свой выбор. Это был наискромнейший человек, чей труд во благо отечества не до конца оценён. Именно он, талантливый инженер и руководитель, в самый критический для отрасли период, был направлен из «Татнефти» в «Главтюменьнефтегаз» для руководства самым ответственным участком нефтедобычи всей страны и с честью выполнил свой долг. К сожалению, они все трое слишком рано ушли от нас, но каждый из них был достойнейшим представителем своих народов.

Долгожданная встреча. Начало

   Было самое начало июля 2012 года, в Москве стояла прекрасная тёплая погода. Мы с женой заранее подготовили всё необходимое для встречи моих институтских друзей, закупили продукты на большую мужскую компанию, распределили места их размещения, и я даже успел сканировать на компьютер все наши студенческие фотографии, и, наконец, нам оставалось только дождаться их приезда. Я дал всем слово, что встречу каждого самостоятельно, так как добираться к нам на дачу общественным транспортом было не совсем удобно. Волнение во мне с каждой минутой нарастало, всё-таки мы не виделись целых тридцать семь лет.
   Так как все добирались в Москву из разных мест, то на встречи у меня ушёл практически весь день. Только Юрий приехал самостоятельно, один, на собственном автомобиле, так как судьба распорядилась нам жить совсем не далеко друг от друга. Я встречал гостя, привозил к себе на дачу, оставлял его на попечение жены и буквально тотчас уезжал встречать следующего. За общий стол мы сели все вместе, когда уже стемнело. По характеру руководящего тона моей жены я понял, что она уже успела к этому моменту с каждым из них перезнакомиться, пока я отправлялся в очередной раз в аэропорт. Мне это было только на руку, так как она уже стала душой нашей компании, и они болтали между собой, как самые старые лучшие друзья. Напряженности никакой не существовало, все чувствовали себя расслабленно и предельно доброжелательно. Но при этом каждый в душе думал, с чего же начать.
   В итоге весь наш первый вечер ушёл на воспоминания о нашем общежитии, наших девчонках, в которых мы влюблялись, о стипендиях, которых нам вечно не хватало, музыке, которую мы тогда любили слушать, и как доставали её новинки и перезаписывали их на катушечном магнитофоне. Одна история перетекала плавно в другую, и им не было конца. Да, память наша оставалась светлой, и не было запретных тем, так как между нами никогда не было секретов. Нам было легко жить, потому что мы всегда делились между собой всеми важными личными новостями, и были друг с другом всегда предельно честны и искренни. Это как раз нас и объединяло, и делало настоящими друзьями. Мы разошлись на ночлег только под самое утро, практически по-студенчески.
   На следующий день мы дали всем нормально выспаться, и каждый, пробуждаясь почти что по очерёдности, выходил в наш большой прекрасный сад наслаждаться цветами и диковинными растениями, любительницей которых была моя жена. Наш сад был её гордостью, она посвятила его созданию все последние годы. Она любила каждое утро с чашечкой кофе и в неизменном сопровождении нашими кошками и собаками пройтись по всем дорожкам сада, наслаждаясь и подмечая своим опытным взглядом, что требуется для своевременного ухода за каждым растением.
   Видимо, мои вчерашние поездки по аэропортам выбили меня из колеи из-за постоянных пробок на трассах, и я проснулся позже всех. Все к этому моменту уже были на ногах и завершали под руководством моей жены осмотр сада. Все были в восторге, а лучшего для моей жены придумать было просто невозможно. Она гордилась своим ландшафтным творчеством и посвящала ему почти всё своё свободное время. Фактически в наших домашних животных и в этом саду заключалась вся её жизнь. Она уже успела всех с самого утра угостить ароматным кофе, все были бодры и веселы.
   Рассадив нас за большим столом на просторной веранде, она, понимая, что нам есть о чём поговорить и многое обсудить чисто по мужски, без лишних свидетелей, и сославшись, что ей пора идти готовить обед, оставила нас впятером.
   – А что, она права, – первым начал Борис. – А то вот разъедимся и ничего не узнаем друг о друге нового.
   – Ты что, даже косвенно не искал все эти годы наши следы? – вклинился в разговор Алик, обращаясь к Борису.
   – Да, не отслеживал, и честно вам признаюсь, не было никакой возможности это сделать, да и жизнь все время меня перемещала по разным точкам работы. Вот только с момента перестройки из-за престарелых родителей я наконец-то осел у себя на родине в Приднестровье. Работаю не по специальности. Короче, наверное, как и многие, занимаюсь примитивной торговлей. Это даёт семье гарантированный кусок хлеба, но не больше. Перспективы там у нас никакой нет, район чисто сельскохозяйственный. По ночам до сих пор мне снятся мои станки качалки, сколько я их настроил за свою жизнь! Но возможности хоть куда-то вернуться, на любое из старых мест, я так и не нашёл.
   – Но тогда мне будет проще всего рассказать о своей судьбе, – опять вступил в разговор Алик. – Я как после института уехал по распределению в Омск на нефтебазу, так и продолжаю по сей день работать на одном и том же месте. Дорос вот до главного энергетика, у нас большой заправочный комплекс бензоколонок. Но работать становится всё менее интересно, так как чуть ли не каждый год меняются собственники нефтебазы, вот и сейчас я приехал к вам сюда, на встречу, а там, в Омске, идёт очередная перепродажа имущества нашей компании, и к какому корыту я вернусь, представить даже не могу, может быть, даже и к разбитому. Мы там все готовы к любым изменениям.
   – Но ты же коренной, начинал всё с нуля, знаешь каждый объект досконально, я представляю ответственность твоей работы, да и ты уже столько насмотрелся во время этих бесконечных перемен? – начал эмоционально успокаивать его Борис.
   – На этот раз гораздо всё серьёзнее. Если раньше нашу базу перекупала всякая городская местная мелочь, то в этот раз она приглянулась крупному олигарху из Москвы. И поговаривают, что он везёт с собой полностью новую команду управленцев. Так что, возможно к осени пополню ряды безработных. Что дальше делать, я пока не думал, возможно, так же, как и ты, Борис, вернусь на родину в Старый Оскол. Родителей, к сожалению, уже нет в живых, но дом сохранился, и я думаю о нём как о запасном варианте.
   Время перевалило уже за полдень, а наша задушевная беседа становилась всё более насыщенной пережитыми событиями и стала приобретать оттенок личной неудовлетворённости переменами последних лет. Чтобы как-то смягчить и успокоить душевный осадок друзей, я предложил им продолжить нашу беседу за пивом, тем более установившаяся жаркая погода подталкивала к некоторому охлаждению наших эмоций. В институте в свободное время, по воскресеньям, мы частенько любили ходить в парк Горького в знаменитый пивной бар «Пльзень», и, памятуя это, я запасся к нашей встрече именно этим пивом. Моё предложение было принято на ура, и моментально на столе появились запотевшие, только что из холодильника, бутылки чешского первоклассного напитка. Все стали мне аплодировать и говорить мне комплименты о том, что я не забываю наши старые традиции.
   Наша беседа совершенно не хотела развиваться в сторону современности, и нас опять потянуло на студенческие годы. А что было главное для студента, совершенно правильно, вовремя поесть и быть сытым. Питаться в студенческих столовых, как в самом институте, так и в общежитии, мы не любили, так как там готовили еду настолько отвратительно, а набор блюд был предельно скудным. Поэтому после занятий мы любили пойти пешком вдоль Ленинского проспекта и заглянуть в какое-нибудь кафе по пути из института в общежитие. А на этом промежутке выбор был небольшим. На Ленинском проспекте по правую руку были кафе «Луна», затем «Гавана», а по левую была чебуречная «Ингури». Иногда мы принимали более простое решение, заходили в продуктовый магазин, покупали пельмени в прямоугольных бело-красных пачках и сами варили их на кухне в общежитии. Мы были не избалованы кулинарными изысками и довольствовались малым. Но была у нас несменяемая традиция – после каждого экзамена пойти компанией днём в ресторан «Молодость», что был на Университетском проспекте напротив нашего института. Там достаточно хорошо готовили солянку, а также всегда мы брали сочный антрекот с жареной картошкой, нам просто необходимо было пополнять наш вес, который мы всегда катастрофически теряли во время сессий. Скажу честно, наша компания спиртным не баловалась, поэтому затраты на то, чтобы там посидеть, были совсем небольшими, да к тому же днём не было вечерней ресторанной наценки.
   Я уже не помню, как на столе появилась вторая партия бутылок с пивом, то ли я её сам принёс, погрузившись в раздумья, то ли это незаметно для всех нас сделала моя вторая половина, она у меня очень гостеприимна и делает всё приятное просто незаметно. Все опять стали нахваливать, что это крайне своевременное решение, и намекать на то, что неплохо было бы кому-то по кругу, следующему из нас, рассказать о своих после институтских годах.
   Слово взял Николай. Он, как и я, был из Лениногорска, из семьи известнейшего буровика города. К тому моменту его родителей, так же, как и моих, уже не было в живых. У него был брат-близнец, тоже Александр, как и я, но он не учился с нами одновременно, а оканчивал институт позднее и тоже был буровиком. Судьба этой семьи была для меня небезразлична, и я получал периодически из разных источников информацию о их житье-бытье. Всё говорило о том, что братья катятся вниз по наклонной плоскости, бросая нежелательную тень на славу своего отца. Их ошибкой было то, что они пошли работать на предприятие, которым руководил их отец, являвшийся наиближайшим другом нашего бывшего министра В. Д. Шашина. Периодически появляясь в Лениногорске, я так ни разу не смог с ними увидеться, то они были на вахтах, а то в загулах. К сожалению, пьющий нефтяник – это не редкость, иногда это даже настоящая после вахтовая коллективная болезнь. На буровой существует наистрожайший стопроцентный сухой закон, первый случай, и ты немедленно уволен, бурение – это работа в коллективе, там крайне высока степень случайного травматизма, и буровики научены личным горьким опытом на этот счёт. Буровая и алкоголь просто два несовместимых понятия. Но Николай был и моим, и нашим общим другом, и я не мог не позвать его на эту встречу. Не будь здесь, за этим столом, хоть одного из нас, смысл этой встречи был бы просто обесценен. Мы всегда были неразлучны и очень дружны.
   – Ну что, друзья, мы хозяину этой дачи, наверное, должны все сказать спасибо. Если бы не он, мы бы никогда так и не увиделись, – начал он издалека, смотря лукаво мне в глаза.
   Я набрался терпения, сидел и молча смотрел на него. Я знал, если я начну его перебивать и как-то реагировать на его реплики, то его может понести совершенно не в ту сторону, и он просто собьётся с мысли. Молчали и все другие.
   – Саня, – (именно так он меня называл, как и своего брата-близнеца), – а ты знаешь, мы же учились с твоей женой на одном факультете, но в разных группах. Я её знал с первого курса, а женился вот ты на ней. Тебе, друг, крупно повезло, что ты выбрал её.
   Я не понимал, к чему он клонит. Я больше всего боялся, чтобы он не произнёс какую-нибудь глупость, иначе бы вся наша встреча была моментально испорчена. Но, похоже, он сам вовремя одумался и стал переводить свою речь в более благоприятную плоскость.
   – А ты знаешь, что она у тебя тоже из Лениногорска? – вдруг спросил он меня и, увидев мой кивок, добавил, видимо, исключительно для того, чтобы знали все: – Он один только из нас женился на своей землячке.
   – Николай, ну давай, наконец, расскажи нам, сколько ты там, в своей Татарии, скважин набурил за тридцать семь лет? – попытался взбодрить его Алик.
   – Да я никогда и не считал и не думал об этом. Ничего особенного, рутинная работа. Вира-майна, вот и всё бурение. Буровики нынче полностью потеряли авторитет. Сидим по полгода без дела, потом дадут пару горизонтальных скважин или боковых стволов пробурить, и опять перекур. Вот думаю, как доработать до пенсии, всё мне, братцы, надоело. Знал бы, что так всё закончится, никогда бы не пошёл к нефтяникам. Да у нас сейчас полгорода здоровых мужиков без дела сидят. Кто-то летает вахтой в Западную Сибирь, а у нас в регионе почти всё бурение практически свернули. А куда ехать, где-то что-то начинать с нуля, для этого надо быть молодым, подвижным, а я всё, выработался.
   Наш разговор становился всё более печальным, и вдруг мне стало так жалко моих близких друзей. Неужели мы о таком конце мечтали? Почему так бесчеловечно к нам развернулась судьба? И что это за эпоха такая, когда здоровым, образованным и даже талантливым мужикам невозможно себя трудоустроить?.
   Наконец, наступила очередь Юры. Он был моим одноклассником по школе, но учиться мы с ним пошли на разные факультеты, он выбрал механический и почти всё время проработал на тяжёлых буровых станках для глубокого бурения скважин в системе Мингео СССР. Но когда в начале девяностых годов всё разведочное бурение развалилось, перебрался поближе к Москве и постепенно построил три собственных бензозаправочных станции. Он единственным из нас оказался при настоящем деле. Посвящая нас в тонкости своего бизнеса, он нам дал понять, что нам ещё рано сдаваться.
   – А тебе, Алик скажу, если что-то вдруг у тебя будет не так в твоём Омске, я тебя заберу к себе, мне главный энергетик позарез нужен. Я решил расширяться, у меня появились хорошие связи в областной администрации, и я выиграл недавно пару новых конкурсов. Да я вас всех заберу к себе, если вас жёны отпустят. Не бойтесь, не пропадём, выживем. У меня, кроме бензозаправок, есть и другие планы, например заниматься литьём из пластмассы или изготовлением мягкой мебели. Я торговлю не люблю, там сидит сплошное жульё, а вот что-то изобретать и производить, это как раз для меня. Если бы ещё раньше ушёл из геологии, то достиг бы гораздо большего. Я, кстати, все свои бензозаправки построил сам, своими руками.
   Юра всегда среди нас был самым весёлым и неунывающим, он и сохранился таким же молодым и по сей день, хотя слегка растолстел и голова его стала совсем белой от седины. Он был из редкой породы людей, которые никогда не склоняли голову перед трудностями. Не получалось одно, он тут же брался за другое. Он вечно что-то экспериментировал. Он всегда был полон идей, причём земных.
   Разговорившись, мы даже не заметили, как наступило обеденное время. Стол уже был накрыт женой, и мне оставалось только поджарить на углях шашлыки, а их приготовление я никогда никому не передоверял. Разместившись вокруг мангала, все наблюдали за моими манипуляциями с шампурами и заглядывались на аппетитные кусочки шкварчащей на углях свинины. Но я всех предупредил о том, что, кроме традиционного блюда из свинины, будут и другие мясные сюрпризы, которые я коллекционировал во время своих старых командировок по нефтяным районам СССР. Я старался не отвлекаться на реплики друзей и постоянно следил за процессом жарки, а про себя думал, что всё хорошо, всё идёт по плану, и наша встреча удалась.
   Рассадив нас всех на заранее продуманные места, моя жена на правах хозяйки взяла бразды правления в свои руки и стала рекомендовать, с чего нам, собственно, начать. На столе было практически всё, что можно было сегодня купить в Москве, и это была исключительно инициатива моей жены, чтобы встретить моих друзей как можно лучше. Я ей часто рассказывал о них, сожалея, что наши судьбы не переплелись, при этом всегда мечтая о том, что мы все когда-нибудь увидимся. Она знала каждого из них по моим рассказам, но когда они все собрались у нас, для меня стало сюрпризом то, что она их всех помнит визуально. Институт был не таким уж гигантским, и коридоры в нём были даже узкими, поэтому совсем не мудрено, что, отходив по ним пять лет, все мы друг друга так или иначе знали. Но как так могло произойти со мной, что я её встретил и познакомился с ней уже после окончания института? И даже не в институте, а у себя, на пороге собственной квартиры. Я знал, что случайности бывают, но почему они происходят именно со мной? И по моей жизни их было достаточно много.
   – Я вижу на столе свободный прибор, это что, сюрприз от хозяина, или к нам кто-то ещё присоединится? – неожиданно спросил её Николай.
   – Да нет, мы сегодня обойдёмся без сюрпризов, просто к нам чуть позже присоединится моя мама, – ответила хозяйка. – А я вот что хочу вам сказать, мы вам всем безмерно рады, особенно Саша, он вас так всех ждал, что потерял дар речи. Потерпите немного, и он вас всех заведёт своими рассказами и идеями. Я немного наблюдала за вами за всеми со стороны и должна отметить, что вы все смотритесь монолитно, и из вас по жизни могла бы получиться действительно хорошая компания.
   – Да мы и так очень даже дружная компания, вот наконец все собрались и увиделись, – вновь отреагировал на её речь Николай.
   – Я имела в виду совершенно другое, не застольную компанию, а компанию единомышленников, вместе работающих. Вы же все говорите на одном языке, и мысли у вас очень близкие по духу. Подумайте, может быть, и у вас что-то получится совместное. Сейчас время такое, что опереться и довериться можно только самым близким и проверенным друзьям. А я вижу, вы именно такие, и никогда не подведёте друг друга. Не могу сказать почему, но мне кажется, что ваше время ещё не ушло. Я очень хотела бы, чтобы все ваши мечты сбылись и справедливость бы восторжествовала. Может быть, это слишком пафосно, но это именно так. Давайте выпьем за вашу мечту, ведь вы, когда были совсем молодыми, о чём-то же мечтали?
   Вот так и происходила наша встреча. Нашим историям не было конца, даже вспомнили, как мы на первом курсе ездили убирать картошку.
   Уже под самый вечер, когда у всех голова пухла от избытка информации и мы все уже порядком подустали, когда наступала пора расходиться на ночлег, вдруг кто-то из них неожиданно спросил меня, была ли у меня мечта, которая осталась не осуществлённой.
   Со своей стороны, начав перебирать в голове все свои планы, я долго думал, что им ответить. Не осуществилось многое, но уже безвозвратно, и об этом не стоило вспоминать. Но меня очень часто посещала одна и та же идея, как облегчить труд буровика, сделать его и безопасным, и более эффективным, как научиться быстрее бурить скважины и с меньшими затратами, и самое главное – более качественно. Эти мысли приходили ко мне даже во сне, и мне казалось, что на них я просто помешан. Периодически эти явления затухали, но потом всё с новой и новой силой вновь возникали во мне. Этими идеями я никогда ни с кем не делился. Всё это было слишком личным. И вот друзья задали мне очень конкретный вопрос, на который я не имел права не ответить. Если не с ними, то с кем ещё я могу поделиться, и уж на худой конец получить порцию критики. Лучших, чем они, оппонентов и представить было нельзя. И я им первым рассказал о своей идее.
   – Я уже не понимаю ничего. То, что ты говоришь, это какая-то фантастика, такого быть не может. Давайте лучше пойдём спать, а завтра всё обсудим, – подытожил Николай.
   Уже лёжа в постели я думал, правильно ли я поступил, что им об этом рассказал, кто меня потянул за язык. В моей голове была всего лишь концепция, которую мне предстояло ещё многократно обдумать, чтобы выносить на всеобщее обсуждение. Но эта идея зрела во мне уже очень давно, она постепенно начинала обретать черты если не проекта, то множественных карандашных набросков с сопутствующими расчётами. Я шёл к осуществлению своей идеи от противного, как это часто бывает в научных решениях. Я старался записывать каждую свою мысль, сначала задавая себе вопрос, а потом на него сам себе отвечая. Ну, например, почему буровики создали столь высокие мачты для своих установок? Ответ напрашивался такой. Буровики работают традиционно примерно с девятиметровыми трубами, их удобно подвозить на трубовозах и складировать на приёмных горизонтальных мостках, подтягивая затем в рабочую зону, к ротору, специальным талевым блоком и при этом их вертикально расставляя в специальный накопитель. Всё это так, и все именно так традиционно работают, и американцы, и французы, и, конечно же, мы, у нас в России. Второй вопрос напрашивался сразу же следом. А почему буровики свинчивают постепенно эти трубы в свечи-трёхтрубки? И опять был очень простой ответ. Исключительно только для того, чтобы увеличить скорость бурения, то есть сократить в три раза время на развинчивание каждой трубы. Хорошая ли это идея? Да, хорошая, и она себя оправдала и тоже стала традиционной и необсуждаемой. И именно поэтому мачты буровых установок столь высоки. И это один из элементов упрощения труда. А во имя чего это всё было придумано и создано? Ответ опять был очень простой. Исключительно во имя увеличения скоростей бурения. Всем нужны были метры проходки, и начальству, и простым помбурам. Это же рутина, что тебе дали, на том ты и работаешь. Поэтому все и привыкли работать на крупногабаритных станках. В сохранении сформировавшихся постулатов бурения сильное влияние оказывала простая человеческая привыкаемость. И вот тут-то в моей голове возникал очередной вопрос: по-другому нельзя было достичь высоких скоростей, создав, допустим, некий скорострельный сборочный автомат труб, работающий с более короткими трубами, например с метровыми или двухметровыми. Создали же, в конце концов, АКБ – автоматический ключ буровика. Почему нельзя перевозить короткие трубы в специальных контейнерах, упакованных в заводских условиях, и в этих же контейнерах их сразу же подавать к тому же ротору, целой обоймой, а не поштучно, как делают сейчас. И следом сразу же рождалась идея создания механизированной линии подачи труб и их свинчивания над устьем скважины. В голове у меня зарождалась идея именно малогабаритной, компактной буровой установки. Пока вопросов было больше, чем ответов на них. И вот подобных записей у меня скопилось уже несколько тетрадок. Это были всего лишь наброски совершенно разрозненных идей, которые ещё предстояло объединить в единое решение.
   Я заснул с мыслью о том, что если мои товарищи на следующий день сами не поднимут этот вопрос, то я сам лично к нему не буду возвращаться.
   Следующее утро началось ровно также, как и предыдущее, с традиционного кофе и прогулок по саду. В то утро у нас в саду впервые зацвело тюльпановое дерево, которое было посажено десять лет назад и прошло переакклиматизацию в условиях холодных подмосковных зим. Его совершенно случайно купила моя жена в Тимирязевском ботаническом саду. В те времена предприимчивые бизнесмены ввозили в Россию очень много не адаптированных для наших климатических условий декоративных растений. Это дерево южное и даже не везде встречается. То, что оно у нас прижилось, это было просто чудо. Впервые раскрывшиеся желтовато-зеленоватые крупные цветки действительны были копией тюльпанового соцветия и вызвали всеобщий восторг. Чтобы поверить, что это не миф, необходимо было всё самому увидеть. Но для жены это была очередная творческая победа. Я как раз и застал всю нашу дружную компанию за процессом чтения ею им лекции по садоводству. Она в тот момент как раз объясняла им, что, несмотря на то, что у тюльпанового дерева листья даже гораздо шире, чем у клёна, оно относится к семейству хвойниковых.
   – Да не может быть, у хвойных деревьев же иголки, а у этого дерева листья больше похожи на лопухи, это какая-то ошибка, – опять встрял в разговор со всем не согласный Николай.
   – А ты сорви с него один листок, затем разотри его пальцами и поднеси к носу, и я посмотрю, что ты скажешь, – упорствовала моя жена.
   Он выполнил всё, что она ему предписала, и, повернувшись ко всем нам, с большим удивлением, прежде всего для себя, произнёс:
   – Запах действительно хвойный, даже очень насыщенный.
   – В природе многое бывает обманчивым, зачастую самые красивые растения оказываются опасными и ядовитыми для всего окружающего, а невзрачный подорожник оказывается ценнейшим целебным растением. Деревья и цветы часто маскируются и вырабатывают в себе защитные функции. Ярчайший пример защиты – это шипы роз. Попробуйте сломать ветку розы незащищёнными руками, да ещё и без ножниц, и вы моментально получите в пальцы массу иголок. Вот и у тюльпанового дерева в местах его первоначального произрастания, видимо, хвойный запах листьев появился для самозащиты, возможно, от каких-то вредных насекомых, – продолжала моя жена посвящать мужчин в тайны своего сада. – У меня тут произрастает порядка полутора тысяч всевозможных растений, и я знаю практически всё о каждом из них. Конечно, мои знания накапливались постепенно, по мере формирования всех моих цветочных композиций, подбора совместимых растений и деревьев. Кое-что из растений, к сожалению, погибало, не приживалось, постоянно приходилось экспериментировать. Пойдёмте, я вам покажу свой необычный чеснок, не пожалеете, будете рассказывать своим жёнам, а если им будет интересно, то я найду способ его им передать для разведения.
   И она повела всех в сторону нашего маленького огородика, расположенного на самом солнечном участке нашей дачи. Мы подошли к обычной грядке, на которой колосились остроконечные перья чеснока, внешне ничем не отличавшиеся от нашего обычного традиционного чеснока. Взяв в руки небольшой садовый совок и присев у деревянного бордюра грядки, моя жена начала кольцевыми движениями, очень аккуратно, снимать слой за слоем землю вокруг чесночной головки. Она приоткрыла её только наполовину, и перед нами предстало необычайное зрелище. Чесночная головка была размером не менее чем с кулак крупного мужчины. Причём в головке чётко виднелось только пять крупных долек.
   – Вы видели когда-нибудь такое? – спросила хозяйка, глядя на удивлённые лица друзей. – Я его привезла из США, и он у меня на удивление прекрасно прижился. Это зреет уже третий урожай, и я пока его только размножаю. Как видите, он чувствует себя совсем неплохо. Если растению что-то не подходит, например состав почвы, оно расти и развиваться не будет и в итоге погибнет.
   Постепенно она приобретала всё больший и больший авторитет в глазах наших гостей, и они становились всё более и более любопытными, и без всякого ложного интереса стали заваливать её самыми разнообразными вопросами.
   А время неумолимо летело. Я видел, что всем было приятно и интересно находиться у нас, даже ершистый Николай уже стал совершенно другим, более размягчённым, чем в первый день. Очень уверенно продолжал себя чувствовать Юрий, постоянно продолжая успокаивать Алика и Бориса и при этом переманивая их обоих на свои бензоколонки. А я думал о том, что это очень хорошо, что наконец-то мы увиделись. Но ни один из нас тогда не представлял, что эта запоздалая встреча станет для всех нас поворотным моментом в нашей личной жизни и насытит её настолько интересными событиями, которые нам вернут вторую молодость.
   Понимая, что здесь, на нашей даче, руководящие идеи должны исходить от меня, я не нашёл ничего более разумного, как предложить им продолжить наши разговоры на веранде за пивом.
   Первоначально речь зашла о наших родителях, затем о формировании наших взглядов на жизнь и наших убеждениях, и наконец мы коснулись темы наших детей и внуков. И оказалось так, что ни у одного из нас дети не пошли по нашим стопам, а стали выбирать новомодные профессии.
   – А кому же мы будем предавать свой профессиональный опыт? – спросил Николай.
   – А что, у тебя есть личный буровой станок, или вот бензозаправки как у Юры, или какие-то производственные активы, что ты собрался передавать своим детям? Сейчас передают права на имущество, недвижимость, квартиры, а о передаче опыта никто даже не говорит и никому это уже давно не нужно. – пылко прервал его Борис. – Вот даже мои торговые точки, мои ларьки на базаре, не нужны моим детям. Они сейчас мечтают только об одном, побыстрее получить любое образование и уехать куда-нибудь за границу. Все поголовно учат иностранные языки. У нас там, в Приднестровье, вообще всё безвыходно, может быть, у вас тут, в России, по-другому, но я думаю, что одно и тоже. Как у вас, так и у нас, всё одинаково. А на Украине ещё хуже, и я это знаю не понаслышке, мы же с ними бок о бок живём.
   Для меня это не было новостью, что дети многих моих друзей, уехав учиться за границу, в итоге остаются там навсегда и не помышляют о возвращении на родину. Это стало настоящей эпидемией, грозящей перерасти в национальную катастрофу. Если это начало касаться уже наших детей, которых мы с малолетства сами все воспитывали в духе патриотизма, то об этом стоило не только задуматься, но уже искать выход, и не только для себя, а для всего нашего многострадального народа. Сколько раз нас обманывали и продолжают это делать. А дети, они видят и понимают всё происходящее лучше нас, больше общаются между собой, информация между ними распространяется гораздо быстрее, чем мы об этом думаем, и решения они научились принимать более кардинальные, чем мы. Кто в этом виноват? Но отнюдь не дети.
   Нас всех волновал вопрос, что, собственно, происходит с нашей страной. Почему не выстроена нормальная система собственников, почему люди не трудоустроены достойно, согласно приобретённой профессии. Почему учителя и научные работники ушли в торговлю. Но при этом нам каждый день из телевизора говорят, что в стране катастрофически не хватает профессиональных кадров, что стало вдруг необходимостью их начинать готовить чуть ли не с самого начала. Но кто будет их готовить и где? А почему нельзя воспользоваться возрастными специалистами, которых повышвыривали отовсюду новые хозяева жизни. Армия скрытой безработицы у нас просто колоссальна. Люди, уважающие себя, никогда не пойдут вставать в очередь на биржу труда. На ней числятся только все бывшие лентяи, которых у нас всегда было в достатке. Но честный человек туда не пойдёт, он лучше будет голодать и сам искать себе рабочее место.
   – Мужики, мы, конечно, с вами не последняя инстанция, и не нам с вами принимать решение. – опять прервал наши раздумья Николай. – Но я вот смотрю на мой Лениногорск и вижу следующую картину. У нас повсеместно законсервировано много старой техники, которая ещё вполне работоспособна. Её вполне можно взять в аренду, я даже многих владельцев знаю и смогу с ними договориться. Но есть вопрос, а где бурить? Я и людей найду, причём можно собрать даже опытных, сидящих по своим домам без дела. За месяц я могу сколотить не менее десяти бригад, и это вполне серьёзно. Но дальше своего Лениногорска я ничего не видел, и тут моя компетенция кончается. Если бы мы все вместе подумали, может быть что-то стоящее и получилось бы у нас. Как вы на это предложение смотрите?
   Я всё мог ожидать от Николая, но только не это. Да никакой он не забулдыга, как мне раньше многие старались представить, а совершенно такой же, как и мы. И голова у него работает в правильном направлении, и руки целы и здоровы, и мысли просветлённые, и ничуть не атрофированные. Он-то и подвинул нашу беседу в совершенно верном направлении течения наших мыслей. Не будь его тогда вместе с нами, наша бы общая история не стала бы развиваться столь стремительно. Именно в тот день он был похож на своего отца, как никогда. Его речь воодушевила не только меня, но и всех нас без исключения. В нас заиграла молодость, причём молодость, не удовлетворённая достигнутым. И я понял, что мне пора им сказать о самом главном.
   – Друзья мои, я вам всем безмерно рад, что мы наконец-то собрались и ещё раз подтвердили, что мы можем по-прежнему слушать друг друга не перебивая, как это всегда было в прежние годы. Я вас не останавливал, поэтому прошу вас выслушать меня внимательно. – При этом я увидел, как они все насторожились, и я понимал, что мы в этот раз приблизились к той черте, когда пора подводить итоги нашей первой встречи, состоявшейся успешно, после многолетнего перерыва. И мне необходимо было до расставания с ними высказаться и изложить им созревший во мне план. При этом я их попросил ни в коем случае меня не перебивать.
   – Так вот, вчера вечером я попытался вам рассказать о своей давнишней мечте, точнее идее, которая торчит во мне, как заноза, уже длительное время. Я вам не буду ничего демонстрировать, просто постараюсь всё изложить доступными словами. А вы уж потом решайте сами. Я всю жизнь думал о том, как создать принципиально новую буровую установку, которая будет выглядеть абсолютно непривычно для всех и работать на совершенно иных принципах. Пока у меня в голове лишь её шаблон, который нужно дорабатывать, и в одиночку я его не осилю. Мне нужны единомышленники, которые будут вместе со мной разрабатывать её отдельные компоненты. Я её назвал – «Буровой куб», потому что по моей идее она действительно должна быть похожа на куб, причём очень малогабаритный, но очень производительный и легко перемещаемый с одной точки бурения на другую. В этом кубе, точнее в его начинке, должно быть всё полностью автоматизировано, и подача труб, и запитка его водой, и, самое главное, управление её энергетической составляющей. Мне пришлось пересмотреть много доступной технической литературы, и новой, и прежде всего старой, докопаться до патентной информации и переварить это всё в своей голове. Вы первые слышите об этом. И более того, кроме вас я об этом, никому никогда ничего не скажу, иначе меня примут за сумасшедшего.
   – Хорошо, мы тебя выслушаем, но объясни нам, для чего она тебе нужна, ты потратишь на её разработку все оставшиеся годы, допустим, даже если ты её и создашь, кому она будет нужна? Я же вам только что говорил, что на промыслах, лежит и гниёт масса невостребованного оборудования, а ты взялся изобретать что-то новое? Объясни нам, для чего? Я, например, тебя совершенно не понимаю. Хочешь потратить своё личное время, так поезжай лучше на любой пруд и лови там целыми днями своих любимых карасей, ты же у нас рыбак, насколько я помню? Ещё раз тебе говорю, что мне всё это непонятно, и я даже не хочу вникать в твою идею, – всё-таки перебил мою речь Николай.
   Все остальные одновременно набросились на него с претензиями к его нетерпеливости и призвали его всё-таки выслушать меня до конца. В конце концов, говорили они, он хозяин нашей встречи, и мы должны уважать его мысли и мнения. Увидев в отдельных глазах друзей заинтересованность всё-таки дослушать мой рассказ до конца, я стал продолжать своё повествование.
   – Как ни странно, Николай, наверное, прав, что он ставит на первое место вопрос востребованности этого «Бурового куба», и я не только с ним соглашусь, но и буду крайне признателен ему за то, что он меня перебил, своевременно задав, именно этот самый важный вопрос, и тем самым приблизил к развязке моего рассказа. Поэтому прошу вас успокоиться и набраться терпения, осталось не так уж долго до конца моего рассказа, и вы поймёте всё сами.
   Этот куб всего лишь инструмент, который позволит реализовать мой план, а суть его в следующем. Вы же все хорошо знаете, как достались наши недра современным олигархам, совершенно верно, задарма, бесплатно. Все эти залоговые аукционы – просто миф. Да, они сейчас многое сделали, этого не отнять, но в начале всё выглядело просто шулерством. Все рвались к недрам, лицензиям, запасам, сбыту добытой нефти. Что, мы с вами не умели добывать нефть без них? Что, наше государство было таким немощным, что раздавало всё подряд самое ценное? На мой взгляд, ситуация была создана совершенно искусственно и работала в угоду исключительных личностей, назначенных сверху. Я многое и видел, и знаю. Лишь две компании – «Лукойл» и «Сургутнефтегаз» – создавались вопреки общеустановленным новым законам. Там изначально во главе были сильные, волевые люди, и они не дали развалить свои предприятия, несмотря на то, что на них оказывалось неимоверное давление. Только опора на собственные коллективы позволила им выжить, и перед этими людьми, как говорят, я снимаю шляпу. В остальных случаях везде прошёл современный хан Мамай и всё разорил. Там нам действительно делать нечего, там нас никто не поймёт и даже слушать не будут. Нам нужен новый, совершенно нетронутый и никому не известный плацдарм. И вы меня сейчас начнёте вновь перебивать и спрашивать, а где его найти? Так вот, мои дорогие друзья, я вам скажу, что такое место есть. И я вас прошу поверить мне на слово, что это крайне перспективный объект. На сегодняшний момент о нём знают только два человека, один из них сидит перед вами, а второй, – тут я задумался, – возможно, его уже нет в живых, но это пока недостоверно, мне необходимо всё перепроверить.
   Вы, наверное, уже стали догадываться, зачем мне нужна малогабаритная, компактная буровая установка. Если нет, то я вам скажу, исключительно только для того, чтобы незаметно для посторонних глаз при её помощи перепроверить имеющуюся у меня информацию. – продолжил я им объяснять свою идею.
   – Ты что, собираешься бурить втихаря от всех? – на этот раз в разговор вмешался, не вытерпев, уже Юрий.
   Я смотрел на всех на них и видел, что они не только начали заряжаться совершенно новой энергией, но и были готовы разорвать меня на части своими вопросами, и я решил их не останавливать, пусть скажут мне всё, что захотят и о чём думают. В этот момент для меня прежде всего была важна именно их первая реакция. Я знал, что всё, что будет сказано в первом порыве страстей, будет самым правильным и самым важным, ну, а если их мнение ещё совпадёт и с моим, то это будет предельно обнадёживающим для меня ответом на все мои вопросы, которые я задавал, прежде всего самому себе, неоднократно.
   Все стали говорить одновременно, перебивая друг друга, но при этом все об одном. Если правильно обобщить и сформулировать их вопрос ко мне, то он звучал примерно так:
   – Ну ты авантюрист, батенька? Такого мы от тебя не ожидали! Может, ты приоткроешь нам свои карты, а то как-то не укладывается в голове то, что ты задумал, и при чём тут мы?
   Именно этого я и ожидал от них, а конкретно обвинения меня в авантюризме. И тут наши мысли срастались. Я прекрасно понимал, что моя идея находилась за гранью разумного, но я прекрасно знал, что миром правят авантюры, а если точнее, люди, являющиеся носителями этих самых идей. Мне приходилось встречаться с таким персонажами на первых этапах перестройки. Это были исключительно иностранцы, причём богатые и обладающие совершенно нестандартными решениями. В эпоху СССР для того, чтобы протолкнуть какую-то идею от её зарождения до превращения в реальный продукт, необходимо было написать сотни докладных записок и пройти десятки бюрократических кабинетов. А эти заграничные варяги имели совершенно отличный от нас образ мышления. Почти все их действия были направлены на получение наискорейшего результата, как технического, так и коммерческого. Я учился у них созидать и практически всегда проводил параллель для их сравнения с нашими советскими управленцами, всех в одинаковых серых костюмах, которые любили употреблять любимое ими слово «нет» или в лучшем случае «приходите завтра». Именно только работая с ними, я научился принимать быстрые и правильные решения, предполагающие только прогресс в развитии любой идеи. А самое главное, я научился от них, как правильно считать деньги, так как они все без исключения были предельно жадными и никогда личной выгоды не упускали и никогда не делились ей со своим окружением. Платили только то, что положено за твой труд, но ни копейкой больше.
   – Мне кажется, что я начал улавливать смысл твоего плана. Тебе нужна буровая установка-невидимка, и у тебя есть какая-то геологическая карта, которую тебе удалось перекупить у продажных геологов, и тебе там нужно пробурить скважину, чтобы проверить предположения о нефтегазоносности данной структуры? – опять начал меня терзать Николай.
   – Со всем не так, как ты думаешь, но близко. Невидимую буровую установку мы никогда не создадим, а вот вполне реальную и малогабаритную, которую можно было бы спрятать вовнутрь не привлекающего внимания, небольшого строения, типа сарая для сельскохозяйственных животных, ну, допустим, овец, вполне реально создать. Теперь учтите, я никогда никому не платил за геологические карты, никаким геологам и стараюсь с ними уже давно не иметь никаких отношений. То, что многие из них продажные, я с этим соглашусь. Но в моём случае информация не из их кругов. Вы же знаете, то что знает один геолог, об этом знают все. В моём случае нет никаких карт, никаких отчётов или просто служебных записей, всё было зачищено уже очень давно, а я об этом узнал совсем недавно. Доверяю ли я этой информации полностью? Это очень сложный вопрос. Человек, который поведал мне эту историю, был по жизни негодяем и предателем. Но перед смертью ему нужно было излить свою душу, и именно только мне, и больше никому. Он искал прощения за все свои прегрешения. А в таком порыве, который он испытывал в ту минуту, даже последние мерзавцы врать не будут. Поэтому я вам отвечу так, я больше ему верю, чем не верю. Но всё, что он мне рассказал, необходимо перепроверить, даже если у нас не будет этого куба. В конце концов, я буду искать способ, как обойтись и без него. Для меня подтверждение его рассказа является самой первичной и основной задачей.
   – И что у тебя есть основания считать, что там есть нефть? – вновь продолжил Николай.
   – Могу сказать вам лишь одно, там нефть есть, и дебиты могут быть не просто промышленными, а даже относящиеся к признаку уникального нефтяного месторождения. На этом, прошу вас, по части геологической структуры больше вопросов не задавайте. Я дал вам предельно допустимую информацию для этой стадии нашего разговора. Об остальном я просто пока обязан молчать. Наступит время, и вы всё узнаете первыми. Но мне кажется, что игра, которую я хочу затеять, надеюсь, что с вашим участием, стоит свеч.
   У меня было ощущение, что я их окончательно заинтриговал своим рассказом и что они просто сидят в растерянности от услышанного.
   Но Николай не сдавался и стал засыпать меня всё новыми и более настойчивыми вопросами:
   – Ты хочешь сказать, что кто-то когда-то сделал открытие и об этом утаил? Да такого быть никогда не могло, на буровых работают бригады по тридцать-сорок человек, и там ничего не спрячешь.
   – А с чего ты взял, что это дел рук буровиков, вернее, что этот человек был буровиком? Это могли быть совершенно случайные, проходящие мимо люди, – попытался я увести его мысли в сторону.
   – Да ты сам только что об этом сказал, именно ты сообщил нам, что там есть нефть. И ты прекрасно это понимаешь, что уверенно может сказать о наличии или отсутствии нефти на предполагаемом геологическом объекте только буровик, только они видят нефть на кончике долота! А ты слишком уверенно говорил о нефти, а не о её признаках!
   Это он, Николай, догадался, только он мог так быстро соображать, и именно он на сегодня в одном лице был для меня и лучший мой оппонент, и эксперт по недопущению нами возможных ошибок. Пусть он остаётся въедливым, неуступчивым и даже резким в своих вопросах и ответах, все эти его качества нам только пригодятся. Но именно в то мгновение я понял, что, делясь этой информацией даже с самыми близкими мне друзьями, мне нужно было быть предельно внимательным в каждом произносимом мною слове. Это мне в будущем обязательно пригодится. Я человек не суеверный, но мне в тот момент лучше было находиться подальше от всех случайностей. В то же время, как говорят, мне нужно было дожать ситуацию и склонить их окончательно на свою сторону. Всё, что я уже успел им сказать, должно было уложиться в их умах, и я ни в коем случае не хотел их впутывать в эту историю. Если они и примут решение начать вместе со мной развивать мою идею, то пусть они сделают это сами, без всякого моего давления.
   Мои предположения, что они возьмут паузу и будут переваривать всё услышанное ими каждый по-своему, были ошибочными. Вопросы от них в мой адрес сыпались и сыпались и приобретали всё более острый оттенок. Наконец Юрий, который из всех нас имел самый большой опыт работы с администрированием своего бизнеса, спросил:
   – А ты знаешь, что без лицензии мы не имеем права проводить какие либо работы, как геологоразведочные, так и чисто буровые, так как они отнесены к опасным видам деятельности? А лицензии мы вряд ли получим, и это будет уже не техническое, а административное преткновение. Чиновники как пиявки вцепятся в эту идею и всё подгребут под себя. И ради чего нам будет нужно такое напряжение, а в итоге остаться за бортом. Тут нам нужно хорошо подумать, как обойти возможные препятствия. Что-то нарушать придётся, но так, чтобы никто не докопался до истины. Может, нам стоит купить для прикрытия какую-нибудь простаивающую буровую компанию с действующими, не просроченными лицензиями?
   – А сколько она может стоить? Нам же для этого понадобятся деньги и, видимо, немалые, и где мы их возьмём? – подключился к разговору Борис, сохранявший молчание последнее время.
   – Кстати, про деньги, они действительно нам будут нужны и прежде всего для покупки оборудования для создания первой опытной модели «Бурового куба». Если мы его не создадим, то ничего не достигнем, – сказал я им. – Я вообще хотел бы пройти первый этап с минимумом затрат, и если придётся на что-то тратить, то только на то, от чего напрямую будет зависеть результат. Но чтобы понять, о какой сумме затрат будет идти речь, нам нужно разработать подробную программу работ. Я уже знаю одну статью экономии, это рабочая сила, её у нас не будет по двум причинам. Во-первых, мы будем вести все работы на месте сами, и вторая, нам необходимо сохранить предельную конфиденциальность во всем, даже в своих мыслях.
   Разрешите мне ещё раз вернуться к вопросу «Бурового куба, я ещё не всё вам о нём рассказал. Вы уже поняли, что он должен быть компактным. Работать мы будем, я предполагаю, с короткими трубами. Будем применять в качестве охлаждающего агента простую артезианскую воду. А бурить будем не ротором и не забойными двигателями, и долота нам не потребуются, а мы будем применять плазмобур. Он был разработан нашими учёными из Новосибирска ещё в шестидесятые годы, но был, как всегда, успешно забыт. На него есть соответствующие патенты, и им бурили плотные граниты и гнейсы под взрывные горизонтальные скважины в открытых карьерах. В первом образце «Бурового куба» я хотел бы обойтись без элементов автоматизации, так как на первом этапе она только усложнит и удлинит процесс его сборки.
   – Я тоже краем уха слышал о плазмобурах, или как их по-другому называют – термобуры, даже где-то читал о них в научно-популярной литературе, но это было уже так давно. А как мы будем крепить ствол скважины? – задал очень разумный вопрос вновь Николай.
   – То, что мне удалось узнать из доступных источников о плазмобурах, то они на практике применялись для создания температур на забое скважин порядка 650 градусов, для нагрева гранитов с последующим быстрым охлаждением, приводящим к их растрескиванию и скалыванию. А шлам выносился с забоя струёй воды. Всё выглядело достаточно примитивно, высокие температуры не создавались, и у разработчиков и экспериментаторов таких целей не было, а иных задач перед ними не ставилось. Но в этом плазмобуре можно создавать кратно более высокие температуры. Что касается крепления ствола скважины, то, о чём только что спросил меня Николай, в случае, если нам удастся инициировать плазмобуром температуру порядка 1800 градусов на забое, то мы сможем расплавить любую встреченную по разрезу породу. Для вашего сведения, огнеупорность глин составляет 1230–1260 градусов, а песчаников – 1700 градусов, а именно эти породы мы будем встречать по мере углубления ствола скважины. Если расплав пород получится, то следом за плазмобуром, непосредственно над ним, мы установим цилиндрический формирователь кольцеобразной стенки скважины, который будет выталкивать и сжимать расплав в боковом направлении. Это будет подобие миниатюрной металлургической печи, которой нам будет необходимо научиться управлять дистанционно. Если нам удастся сформировать кольцо из спекшейся породы, а оно по идее должно обладать достаточной прочностью, то мы обойдёмся и без обсадных металлических труб, и без их цементирования.
   – А что будет происходить с излишками расплавленной породы, её же придётся вымывать как шлам на поверхность? – поддержал обсуждение Николай.
   – Я тоже думал над этой проблемой, – ответил я ему. – Главное, чтобы произошёл расплав породы, и я уповаю на то, что мы будем бурить в осадочном чехле, где мы не встретим сверхплотных магматических пород, типа гранитов. Там разрез терригенный, чистейший осадочный чехол, преимущественно глины и песчаники, а вы знаете, что они обладают значительной пористостью, так вот, коэффициент уплотнения расплавленной породы как минимум должен быть равен коэффициенту пористости этой породы, и в итоге мы должны получить объём расплава меньше, чем объём самой породы, то есть её излишки должны быть вытеснены в боковые участки кольца. Нам необходимо произвести рассчёты рабочей температуры на забое по отношению к каждой из пород, чтобы понять, на какую глубину необходимо её прогревать в боковом направлении, чтобы получать стабильный заданный диаметр формируемого кольца по всему разрезу ствола скважины. Но это мы сможем всё подтвердить только на практике. В теории всё понятно и как бы всё срастается, но что будет происходить на глубине, мы пока ничего сказать не можем.
   Именно в этот момент к нам подошла моя жена и сказала, что нам всем пора идти на обед. Я не исключаю, что она всё это время находилась где-то совсем рядом с нами, всё слышала и решила прервать наш интересный разговор со всем не случайно в этой фазе обсуждения. Нам нужна была передышка. И она это прекрасно понимала. Понимала она также и всё то, о чём мы говорили, и была к нашему обсуждению совершенно не безразлична. Она прекрасно понимала технический язык, особенно язык буровиков, потому что проработала длительное время на кафедре бурения скважин Губкинского института. Впереди у нас оставалось уже не так много времени. На следующий день был запланирован общий отъезд, а мы по большому счёту только начали всё обсуждать. Не договорившись, мы не имели права расставаться. И тут Юрий внёс неожиданное предложение:
   – Если хозяин не против, то я предлагаю всем ещё задержаться на пару дней. Не знаю, как всем, но мне становится всё интереснее, и я хотел бы довести наш интригующий разговор до конца. Надеюсь, что все вы не против?
   Все вдруг стали роптать, а как же билеты на самолёт, они уже куплены и просто пропадут. Но Юра всем объявил, что за свои билеты не стоит беспокоиться, и он компенсирует все возможные потери. Наверное, тогда он спас ситуацию и дал нам всем возможность продолжить наслаждаться нашим общением. Я ему за это предельно благодарен. А он первым из нас начал нести наши первые корпоративные затраты.
   Кто-то из нас вдруг вспомнил и произнёс вслух:
   – Ребята, а мы за всеми нашими разговорами, про институт совсем забыли. Надо же туда съездить и подышать родными стенами, мы же это с вами планировали.
   Все оживились и стали настаивать на немедленной поездке, сразу же после обеда. Я посчитал, что эту идею нужно поддержать, тем более я как будто предчувствовал, что будет необходимость выезда за пределы дачи, и сегодня пива с ними не пил, и был готов сесть за руль.

Посещение института

   Мы выехали с дачи по Калужскому шоссе в направлении МКАД. Рядом со мной разместился Юра, как самый крупногабаритный из нас, а Борис, Алик и Николай разместились на заднем сиденье. Мы проезжали мимо Десны, и все сразу же стали вспоминать наши поездки на эту речку в студенческие годы, где мы любили проводить время в тёплые дни. В то время это было одно из излюбленнейших мест отдыха не только москвичей, но и нас, иногородних студентов. Но сейчас был самый разгар лета, а берега реки были безлюдными, нарушенная экология и катастрофическое загрязнение реки внесли свои коррективы, да и международный туризм этому поспособствовал. По берегу речки стояли только отдельные рыбаки.
   Подъезжая к автомобильной развязке у комплекса «МЕГА», я начал перестраиваться, чтобы попасть нам сразу же на Ленинский проспект, но Борис вдруг предложил поехать прямо по Профсоюзной улице и начать наше путешествие с посещения нашего общежития на улице Бутлерова. Предложение было разумным, общежитие действительно было совсем рядом. Все с восхищением смотрели на разросшуюся Москву, на новые станции метро, которых в годы нашей учёбы и в помине не было. Тогда последней станцией метро была Калужская, а станцию метро Беляево только начинали строить.
   – Ребята, как всё изменилось за тридцать семь лет, я почти ничего не узнаю, как разрослась Москва! – воскликнул вездесущий Николай. – Но я не понимаю, зачем нужен такой большой город, вы же все тут задыхаетесь от тесноты. А что творится на дорогах, просто не проехать, сплошные пробки. Вот сколько едем, я так и не увидел ни одного завода, ни единой промзоны, ни одной заводской трубы, а где работает весь этот народ? Неужели все торгуют? У нас на периферии такого нет, поэтому москвичей у нас никто не любит, так как Москва ничего не производит и живёт за счёт всей остальной страны. Раньше хоть эти консервные банки, «Москвичи», выпускали. Вы же все начнёте скоро сами отсюда разбегаться. Город задушит сам себя. Давно нашим правителям была уже пора начать развивать малые города в отдалённых районах страны, перемещать деньги туда, а не вбухивать их бездарно здесь, – продолжал ворчать Николай.
   Если бы мы в тот момент не добрались до общежития, Николай, наверное, бы так и продолжал нам читать свою лекцию о развале нашей страны и обо всём, что он думает. В нас во всех накопилось слишком много негативного, мы постепенно стали превращаться в критиканов, шли на поводу текущих обстоятельств и очень мало думали о том, как изменить свою жизнь к лучшему. Мы всегда жили так, что нас кто-то опекал от бед, вёл нас по жизни как слепых и обучал нас ходить только по прямой. И что из нас вышло? Какое-то инкубаторско-тепличное существо. С одной стороны, мы вроде бы и обладали всей необходимой атрибутикой для того, чтобы просто жить в искусственной, застывшей среде, но только как нас окунули в бурлящий поток современности и дали всем возможность плыть самостоятельно, немногим удалось выбраться на берег. Тонули те, кто был обучен правильным приёмам жизни и продолжал их соблюдать, а те кто нарушил установленные правила, тот выжил. Переход из одной социальной системы в другую оказался болезненным для всех, в том числе и для меня. Я страдал ровно тем, чем и Николай. Мы очень все похожи. Но последнее время я стал себе просто запрещать думать о плохом и искал пути позитивной зарядки.
   Во двор общежития нам въехать не удалось, все корпуса были обнесены высоченным железным забором, а на въездных воротах весел здоровенный замок. Отыскав калитку, мы попали на территорию общежития и прошли к нашему родному третьему корпусу. Миновав вход, мы сразу же попали в объятия суровой сторожихи, которая наотрез отказалась нас впустить даже в холл. Наши увещевания о том, что мы здесь когда-то жили и мы просто хотели подняться на свои этажи на несколько минут, оказались безрезультатными. Продолжать спорить с ней не имело смысла, и мы удовлетворились тем, что побывали рядом со своим родным домом. Мы обошли всё здание вокруг, отыскали некогда бывшие нашими окна, жаль, что они были слишком высоко и в них невозможно было заглянуть. Каждый человек должен иметь возможность вернуться в свой старый дом, войти в него или просто постоять рядом и подумать о всём былом, а может быть, это будет вторая отправная точка, вторая попытка в жизни, после первого фальстарта.
   – Вот увидите, в институте будет то же самое, нас внутрь не пустят, повсеместно навводили пропускные системы, а там тем более, – не успокаивался Николай.
   И он был прав. В институт нас тоже не пустили, на турникете при входе стояла суровая охрана в униформе с устрашающими нашивками на рукавах «Газпром».
   – А при чём тут этот «Газпром», какое отношение они имеют к институту, может быть, они уже здесь и преподают? Мне что-то заходить туда даже не очень хочется, – язвил Николай.
   Мы ретировались на ступеньки института и увидели на фасаде при входе в институт бордового цвета табличку, говорящую о том, что наш родной институт уже назывался совершенно по-другому, и мы все одновременно поняли, что его новое величавое название и есть ответ на то, почему нас сюда не пустили, и что это здание уже давно не наш родной дом, и мы для него чужаки. Как по команде, резко развернувшись, мы ушли оттуда навсегда.
   Институт, как и церковь, это то, что содержится в наших головах, это ничуть не здание и не сооружение, это храм, который живёт и существует только внутри нас, включая наших учителей, друзей, научные идеи, первые самостоятельные шаги по жизни, нашу первую любовь, и наши первые разочарования, которые неизбежны и должны быть с каждым. Можно поменять десятки раз название института, многократно сменить вывески, но дух, который витал в нём всегда, невозможно поменять, подчиняясь прихотям временщиков.
   Развернувшись на перекрёстке Ленинского и Университетского проспектов, мы попали на малую дорожку и поехали в сторону области. Проехав пересечение с Ломоносовским проспектом, Юра вдруг заметил рекламу туристического агентства и потребовал притормозить. Он попросил у Николая, Бориса и Алика дать ему их паспорта и старые авиабилеты, и мы не заметили, как быстро он скрылся от нас в офисе туристического бюро. Не прошло и пятнадцати минут, как Юра вернулся, к нам с новыми, переделанными билетами и вручил их торжественно нашим друзьям и скомандовал:
   – Полный вперёд, заседание продолжается.
   Он уселся в машину и мы тронулись. Какое-то время он молчал, но вдруг спросил:
   – Алик, объясни нам пожалуйста, с каких пор ты вдруг стал Олегом Павловичем?
   – Да я всегда был Олегом, с рождения, а Алик – это так для студенческой среды.
   – А почему ты нам никогда не говорил, что ты на самом деле Олег, что это за цирк с твоим именем? Мы же тебя искали все эти годы, но искали как Алика, а не как Олега!
   – Ребята никакой тут моей вины нет, вот так как-то незаметно это имя прицепилось ко мне в общежитии, все меня почему-то стали называть Аликом, но я и не стал сопротивляться. Вот и когда с вами познакомился, тоже почему-то, дурак, представился Аликом.
   – Все эти Алики, Эдики, Жорики, как вы все мне надоели. – заворчал Николай. – Ты что, своего имени стеснялся, что придумал себе какую-то кликуху. Вот и сейчас, если бы Юра не заглянул случайно в твой паспорт, ты бы так и остался для нас Аликом! Тебе не стыдно?
   Мне как-то неловко стало за положение Олега (Алика), и я решил за него заступиться:
   – Ну хватит, что вы все прицепились к нему, какая разница, Алик он или Олег, главное, что он наш друг. Да он и сам уже тысячу раз пережил эту нелепость, только не хотел нам говорить. Всего-то. Считайте, что с сегодняшнего дня у нас появился новый друг – Олег, и на этом закончим. Вы же сами видите, ему самому неловко.
   До дачи мы возвращались молча, каждый думал о своём.

Долгожданная встреча. Продолжение

   Вернувшись на дачу я сдал Николая, Бориса и Юрия на попечение своей жены и, видя, что Алик продолжает испытывать некую неловкость, я взял бутылку коньяка, два стакана, легкую закуску и увёл его во флигель, точнее на наше патио, которое к нему примыкало и где можно было спокойно посидеть вдали от посторонних глаз.
   Я молча разлил коньяк и предложил ему выпить за наших родителей. Некоторое время мы сидели и продолжали молчать. Я знал, что через некоторое время наступит необходимая расслабляющая реакция, и ему станет легче, что накопившаяся обида уйдёт, и мы поговорим с ним о том, о чём я очень часто думал. Но он как будто знал, о чём я хочу его спросить, и первым начал:
   – Знаешь, Саша, моя жизнь прошла почти впустую. Ни с работой не заладилось, да и с местом, куда я поехал по распределению, получилось всё неудачно, этот Омск для меня оказался совсем не благоприятным и чужим, ни друзей, ни близких у меня там нет. С женой мы развелись, уже почти как двадцать лет, есть сын, но он растёт без меня, вот по жизни я так больше никого и не встретил. Всё идёт к какому-то неминуемому концу, и я это предчувствую. Иногда жить становится просто страшно, сплошная безвыходность во всём. Вот я и решил, что переберусь в старый пустой родительский дом. Возможно, на новом месте что-то переменится.
   Я знал, что отец Алика был Героем Советского Союза и получил это звание за форсирование Западного Буга. Я его никогда не видел, но очень много слышал о нём от его сына. Мне всегда нравилось то, с какой любовью и гордостью Алик рассказывал о нём. Вот и сейчас он весь разговор сосредоточил на нём, на своём отце. Он продолжал:
   – Ты знаешь, я ни одного отпуска не пропускал, чтобы не заехать к ним в Старый Оскол. Отец ещё в малолетстве увлёк меня историей Великой Отечественной войны, и я, будучи студентом, каждую субботу и воскресенье тратил на то, что объезжал все московские книжные магазины и покупал все военные мемуары и историческую военную литературу. К концу обучения у меня скопилась приличная библиотека, с которой я до сих пор не расстаюсь, но самое бесценное, это воспоминания моего отца. Я сегодня по памяти досконально знаю информацию о каждом сражении, фамилии, даты, географию, потери и даже то, что нигде не описано и не издано. Фактически я стал историком этого периода и продолжаю по сей день искать всё новую и новую информацию, я состою в переписке со многими ветеранами, посещаю все их слёты и памятные даты, веду свой архив. Это единственное, что меня сейчас увлекает.
   Я видел, что Алик постепенно успокоился и пришёл в нормальное состояние. Я разлил нам по новой порции коньяка и предложил выпить за нас, за старых друзей, за нашу встречу. Я прикладывал все усилия для того, чтобы помочь ему не держать обид, ни на нас, ние на свою судьбу, а тем более на Юру с Николаем.
   – А как у тебя с твоими дедами, что ты о них знаешь? – неожиданно он перевёл разговор на меня.
   – Да по большому счёту практически ничего. Знаю что они оба погибли под Сталинградом в 1942 году и больше ничего. Почему-то в нашей семье эта тема практически никогда не обсуждалась, и родители не разыскивали их мест захоронения. Может быть, я чего-то не знаю, единственное только, пока была жива моя бабушка, мамина мама, она мне рассказывала, что мой дед пропал без вести и как после этого ей тяжело было жить в деревне. Ко вдовам без вести пропавших относились крайне негативно, они постоянно испытывали обиды и унижения от односельчан. Например, могли запросто выгнать из очереди в сельском магазине и унизить ещё при этом до слёз. Особенно это делали немногочисленные мужики-фронтовики, которым удалось вернуться домой, хоть и калеками. У них в деревне на фронте практически все мужики полегли.
   Но этот его вопрос надолго сохранился во мне и долго впоследствии не давал мне покоя. Тем более Алик мне дал очень важный совет, как начать поиски своих погибших родственников через сайт «Мемориал», организованный Министерством обороны и базирующийся на архивах Советской Армии, находящихся в Подольске.
   Неожиданно к нам подошла моя жена и попросила разрешения присоединиться к нашей компании. Она меня сегодня ничуть не ругала за употребление нами спиртного и сказала, что нам пора идти к остальным, они уже нас заждались, но сами не решились к нам присоединиться из деликатности.
   Я захватил с собой недопитую бутылку коньяка и первым пошёл к друзьям, я не хотел, чтобы Алик вновь попал на их растерзание. Увидев их, я им дал понять, что инцидент улажен и попросил забыть обо всём. Он для нас остаётся Аликом и всё. Точка.
   К вечеру мы изрядно проголодались, да и эта наша поездка в Москву, будь она неладна, принесла нам одни разочарования. Пока жена накрывала на стол, я быстро разыскал новые стаканы и разлил остатки из недопитой бутылки и предложил тост:
   – Друзья, несмотря на то, что мы в институт сегодня с вами не попали, я всё рано предлагаю поднять наши бокалы именно за него. Он нас познакомил, сделал нас друзьями, научил принимать нас правильные решения, и в конце концов мы имеем сегодня возможность увидеться благодаря именно ему. Пусть в нём будет тысяча перемен, но мы будем помнить его таким, каким он был в нашу эпоху, а я надеюсь, что она для нас ещё не завершилась и у нас всё ещё впереди.
   Мы чокнулись и выпили содержимое стаканов до конца.
   – Ну ты и сказал, торжественнее я ничего не слышал, прямо как на партсобрании, – опять влез в разговор со своими мыслями вслух Николай. – Обычно мы, буровики, пьём молча, нет времени на речи. Пока вы там уединялись, мы здесь начали обсуждать одну тему, вернее то, с чего бы мы могли начать. Мы двумя руками за твою идею, и мы готовы поддержать тебя, но каким образом? Вот тут вы, появившись, и застали нас врасплох на середине обсуждения.
   – Друзья, что вам сказать на этот счёт, вы вроде бы все пока работаете, это я один вольный казак среди вас. Идея ещё достаточно сырая, но уже становится понятной. Главное для меня на сегодня то, что я в ваших глазах наконец-то увидел прежние искры. На этом этапе мне от вас нужно только принципиальное согласие на участие, а работать пока мы будем дистанционно через Интернет, есть «Скайп», мы можем организовывать через него коллективные видеообсуждения. Я бы начал со сбора дополнительной информации по технике, точнее физике плазмы, и попросил бы этим заняться Алика, это почти его тематика по профессии, и он ближе всех из нас живёт к Новосибирску. Нам необходимо собрать всё, что найдём о тех учёных, кто разрабатывал и создавал первый плазмобур, и тех, кто его применял на практике, а уже через них выйти на это изделие. Если поиск окажется удачным, то затем перейдём к разработке «Бурового куба». Ты, Николай, должен подумать над тем, что из готового оборудования у тебя там, в Лениногорске, можно было бы заимствовать для его комплектации. Нам понадобится центробежный водяной насос, автоматический ключ, различные ёмкости для хранения воды и, возможно, даже для нефти. Также найди какой-нибудь трубный цех, где можно было бы изготовить комплект коротких бурильных труб. Но делай всё так, чтобы никто ни о чём не догадался. Вплоть до того, что ищи всё среди металлолома и списанного никому не нужного оборудования, и если что найдёшь полезное, свози пока всё к себе в гараж и храни. Денег у нас почти нет, и что нам удастся собрать, я пока не знаю. Но проект должен быть недорогим и не отягощать наши хилые карманы, и ни в коем случае не принести дополнительных нагрузок для наших семей.
   – Ребята, можно я скажу пару слов, – остановил меня Юра. – Я, конечно, не супербогач, но кое-что за душой имею. Я вам говорил, что у меня уже есть три заправки, и я дополнительно получил два участка по конкурсу под новое строительство. Если у меня их будет пять, то это уже будет целый заправочный комплекс, и всё вместе можно будет продать как минимум в три раза дороже. А этих денег нам хватит на реализацию всего проекта. Я знаю, что вы сейчас начнёте меня отговаривать от этой затеи, но я знаю, что делаю. Рано или поздно этот комплекс меня вынудят продать. Как только уйдёт из администрации прикрывающий меня человек, меня сразу же начнут атаковать со всех сторон. Да к тому же ситуация в стране с бензозаправками развивается таким образом, что нас всех, малышей, потихоньку начинают скупать крупные компании. Если не продаешь им свой бизнес, то они рядом с тобой строят свои заправки, а тебе прекращают поставлять бензин и дизельное топливо. Рычагов воздействия у них много, и с этим ничего не поделаешь. Лучше всё продать заблаговременно на пике цен. Тогда можно сохранить хотя бы деньги. А пойдёшь против них, останешься без штанов. Я об этом уже думал. У меня даже покупатель имеется, но я пока тяну с ответом. Мне на стройку нужен от силы год. Если потерпите, то деньги я найду. А если вы примите в этом и личное участие, приветствую и материальное, то мы управимся ещё быстрее. Ну, давай, продолжай, извини, что прервал, – обратился он ко мне.
   – Теперь о том, что важнее для нас в первую очередь. Геология или «Буровой куб»? Я всё-таки ставлю на первое место необходимость проверки той устной информации, которой располагаю. Кто мне её дал, я вам никогда не скажу, а вот на указанное место, нам нужно выехать немедленно и начать поиск старых точек бурения по имеющемуся у меня описанию. Это пока крайне скудная информация, у меня даже никакой карты этого района пока не имеется, так только, отдельные приметы. Я предлагаю поехать туда троим из нас, точнее, мы поедем из Москвы на автомобиле вдвоём с Борисом, а там, на месте, к нам присоединится Николай. Я подготовлю всю полевую амуницию, палатки, запасусь продуктами, возможно, придётся разыскать и купить кое какие приборы для проведения надземных исследований. Я слышал кое-что об уникальном приборе, называется георадар, его применяют для обследования грунтов. Вот он нам будет крайне необходим, так как, предположительно, устья старых скважин находятся под слоем рекультивированной почвы. И ещё нам будет нужен детектор углеводородов, я не исключаю, что на месте старых работ сохранились остатки нефти или горюче-смазочных материалов на поверхности земли, и по ним мы сможем сделать привязку наших поисковых работ. Да, не забыть бы GPS-навигатор он там нам будет крайне необходим. Если мы отыщем первые две скважины, то по ним, путём геометрических расчётов, мы сможем быстро найти семь других. Всего должно быть девять скважин. Это наша главная цель, и я предлагаю поехать туда не позднее первых чисел августа. А ты, Юра, концентрируйся на завершении твоего заправочного проекта, а мы за тебя будем Богу молиться.
   За стол мы уселись совсем голодными. Нас ждал прекрасный ужин. Любое русское застолье это не повод для того чтобы выпить, это настоящий семейный ритуал, заведённый нашими предками, и это, видимо, единственное то, что не подвластно никаким переменам. Так было и в моей семье. Как всегда, моя жена постаралась преподнести какой-нибудь кулинарный сюрприз и объявила нам то, что нас ждёт. В этот раз нас ждала утка, фаршированная сухофруктами и молодыми, уже появившимися яблоками из нашего сада. А на десерт был огромный яблочный пирог, который уже был испечён и стоял на самом видном месте.
   – Да, яблочки у вас хороши, я это заметил. – Мы уже не удивлялись, что это вновь был Николай, со своей традиционной непосредственностью. – А зачем столько много яблонь растёт у вас в саду, вы же наверное не знаете куда их девать в яблочный сезон?
   – Коля, успокойся, во-первых, это разные сорта, и ранние, и поздние, а во вторых мой муж знает, что с ними делать, он у меня большой специалист по яблокам, – дала ему пояснения моя жена.
   – И что, он всё успевает съесть за сезон, поэтому он у тебя такой умный, или он ими торгует? – не унимался полушутя Николай.
   – Да нет, всё гораздо проще, он из них делает кальвадос.
   – Это что, по нашему, он гонит самогонку?
   – Да, ты угадал, и даже очень хорошую, я лично неоднократно пробовала и скажу тебе, что это настоящий класс! От настоящего кальвадоса даже не отличишь.
   – А я, честно вам скажу, мужики, пардон, и дамы, я этот кальвадос и в глаза-то никогда не видел, а тем более никогда не пробовал. Что это за зверь? Пока я не увижу всё своими глазами и не продегустирую, я вам ни за что не поверю, – улыбался Николайлукаво, подбадривая меня к раскрытию моего последнего секрета.
   Поняв всеобщее намерение погрузиться в святая святых моего тайного промысла, жена глазами дала мне согласие и сказала:
   – Можешь вести всех в свои погреба, но я вам даю только пять минут, иначе остынет жаркое, и будет всё не вкусно.
   Мы пошли в мою тайную лабораторию, в которую я никогда никого не допускал. Там не было никаких больших секретов, но я там любил проводить время один. Процесс приготовления сусла и его перегонки очень длителен и предельно кропотлив, в процессе крайне важно следить за качеством получаемого продукта, наблюдать за многочисленными термометрами, регулировать температуру в котле, своевременно отсекать и не смешивать между собой разные фракции. В общем, это всё лучше делать одному, без помощников и ни в коем случае советчиков. Я гордился своим перегонным аппаратом, он был выполнен из массивной нержавеющей стали по моему спецзаказу, на основе чертежей старых мастеров. Время бежит, а это ремесло остаётся вечным. Но на моих друзей впечатление произвёл не он, а готовая продукция, стоящая на полках вместе с набором всевозможных химических колб, пробирок и другой стеклянной утвари.
   – Слушай, Саша, мы третий день у тебя, а ты скрывал от нас такое сокровище. Можно я у тебя задержусь подольше? – опять балагурил Николай. – Это что, всё кальвадос?
   – Да нет, кальвадос – это условное название, но я всё делаю только на основе своих яблок без грамма каких-либо примесей. А для кальвадоса требуется длительная выдержка в специальных дубовых бочках. Кальвадос – это тот же коньяк, но только сделан не из винограда, а из яблок, а оба они чистейшие продукты перегонки сбродившего молодого вина. Давайте что-нибудь выберем и пойдём к жене, она уже нас заждалась.
   Усевшись за столом, Николай продолжал мне задавать бесконечные свои вопросы по всему, что он только что увидел, и тем самым задерживал процесс начала дегустации. Но, как всегда, на выручку пришла жена. Она предложила нам под утку, для начала, выпить хорошего белого вина, сказав, чтобы мы дегустацию кальвадоса отодвинули на десерт:
   – А ты, – повернулась она ко мне, – если уж показал, то и расскажи ребятам о своих хитростях.
   Я взял в руки первую бутылку и посмотрел на неё на свет, затем показал то же самое сидящим.
   – Вот видите на дне мелкие зёрнышки, я вам сейчас по чуть-чуть налью, а вы мне скажите, что вы почувствуете.
   Сделав по глоточку, все начали с удивлением смотреть друг на друга и в один голос произнесли:
   – Так это чистейшая смородина! Как ты её делаешь, мы думали, что её на листьях настаивают, как при засолке огурцов, а у тебя там какие-то зёрна на дне бутылки?
   – Да, друзья, наблюдательность у вас очень хорошая, но только это не зёрна, а почки смородины. В конце сентября, когда куст смородины сбросит листья и уже будет готовиться к зиме, на его самых старых, уже одеревенелых ветках, которые требуют сезонной вырезки, по стволикам появляются вот эти самые почки беловато-зеленоватого цвета. Самое главное, нельзя давать им перезреть и своевременно собрать. То, что мы сейчас пили, настаивалось почти что год. В принципе, настойки можно делать на всём, что растёт у нас в огороде. Самое интересное во всём этом деле – процесс эксперимента. Парфюмеры ведь занимаются практически тем же самым, делая при помощи чистейших спиртов и эфирных масел вытяжки из пахучих природных веществ, а затем уже начинают их смешивать в разных пропорциях, чтобы получить требуемый им аромат. Да и виноделы практически все смешивают разные сорта вин, чтобы достичь необходимого букета. То, что мы покупаем с вами в магазинах, а потом пьём, в большинстве своём подделка. Жульё научилось при помощи химических добавок и бодяженья подделывать даже лучшие сорта коньяков и виски. И чем дороже марка коньяка, тем выгоднее им подделывать, потому что на выходе они получают гигантский экономический выхлоп. У нас в магазинах стоит столько французского коньяка, что бедная Франция и за десять лет бы не произвела. И никому до этого дела нет, той же Франции. Поймают мелкую шпану, отчитаются и до очередной проверочной компании спят. Я уже давно перестал покупать что-либо в магазинах, за своё качество я ручаюсь и делаю всё только для себя. Если вам это интересно знать, то я делаю тройную очистку продукта, строго по градусам перегонки слежу за отбором фракции в диапазоне 78–82 градусов, а ацетоновые низы и сивушные верха отсекаю и выбрасываю, затем очистка марганцовкой, берёзовым углём и, соответственно, ещё две перегонки. На конце получается настоящая слеза, но очень крепкая. Это основа, а из неё твори всё, что душе захочется.
   – Да-да! Именно вот так на Северном Кавказе на примитивных самоварах перегоняют нефть в бензин, – опять мы услышали голос Николая. – Когда ты нас завёл в свою секретную лабораторию, первое, что я подумал, что на этом, на своём нержавеющем котле, ты втихаря тут нефть перегоняешь. Процессы ведь идентичны. У нас в Лениногорске тоже многие мужики предпочитают пить самогон, особенно у кого частные дома и есть где развернуться. Главное в этом деле, чтобы не воняло под нос соседям, а иначе сдадут. У них всё попримитивнее, а у тебя тут высший класс, может, одолжишь мне на прокат свой аппаратик, – опять не унимался он.
   На мой взгляд, несмотря ни на что, и этот день закончился для нас успешно. Я планировал, что в оставшиеся дни нам будет необходимо ещё раз пройтись по всей цепочке обсуждённых нами вопросов, и, чтобы ничего не забывать, я решил завести для себя впервые в жизни дневник и ежедневно его заполнять всеми, даже мельчайшими мыслями.
   Уже перед самым расставанием, когда мне казалось, что мы уже обсудили все вопросы вдоль и поперёк, запланировали всё, что мы должны будем сделать в самое ближайшее время, и мы думали, что все ноты уже расписаны, неожиданно для нас для всех появился ещё один вопрос, который мы до сих пор не обсуждали. А что мы будем делать дальше, если результаты наших исследований подтвердятся и в наших руках будет находиться бесценная информация? Для кого и ради чего мы всё это затеваем? Есть ли у нас шанс в будущем наиболее рациональным образом использовать возможное открытие для себя? Все понимали, что нашим малочисленным коллективом мы не потянем дальнейшее развитие нашего проекта, значит, рано или поздно придётся всё обнародовать и искать партнёров.
   Первым выступил Юрий, он сказал, что в России таких партнёров он не видит, даже в лице «Роснефти» или «Газпрома», которые и свои-то проекты едва развивают и все к тому же они до предела перекредитованы. А деньги, возможно, понадобятся слишком большие, и где их взять? Из-за границы тоже никого не пригласишь, если подтвердится, что месторождение попадает по классификации извлекаемых запасов в разряд уникальных, то оно сразу попадёт в категорию, куда дорога иностранцам будет закрыта. А без денег, к сожалению, ничего не сделаешь. И каким должен быть выход? Нам совершенно не нужен был замкнутый круг. Мы ещё при своей жизни хотели посмотреть на результаты своих усилий.
   Все остальные высказывались примерно в таком же тоне, и все не видели выхода. Ну что, вот потратимся на свои, утешим своё самолюбие, а что дальше будем делать? Я больше всего не хотел, чтобы они раскисли, впали в совершенно ненужные раздумья, и мне нужно было их как-то успокоить. Но вновь Николай, своевременно, как всегда он умеет это делать, перевёл вдруг все стрелки на меня и открыто меня спросил:
   – Ты всё это дело замутил здесь, с нами, под свой кальвадос, а что ты сам то об этом думаешь, ты-то какой-нибудь выход видишь?
   Откровенно, в ту секунду я не знал, что им ответить, и, чтобы несколько оттянуть время для собственного размышления над этим вопросом, я начал издали:
   – Мужики, я, конечно, не могу вам дать стопроцентной гарантии в том, что нам удастся собрать эту миниатюрную буровую установку, этот «Буровой куб», поэтому я и начал вам всё рассказывать именно с него. Он нам нужен исключительно для того, чтобы скрыто, не привлекая ничьё внимание, пробурить эти скважины. Но есть очень высокий шанс того, что эта идея воплотима. И если Алику удастся в Новосибирске найти всё то, о чём мы его просили, и мы подтвердим, что плазмобур работает в реальных условиях, то вопрос остального мы как-то решим. Мы пойдём по упрощению первой модели конструкции куба, возьмём просто то, что уже работает и не будем мудрить. Но главное, я повторяю, это плазмобур. Если мы найдём хотя бы первую скважину и убедимся, что она задавлена цементным раствором по всему стволу, то мы создадим аналогичную этой скважине модель и сможем на ней, ещё до сборки куба, провести эксперимент с плазмобуром в наземных условиях, то есть мы проведём пробное бурение на искусственной модели. Для этого возьмём трубу диаметром порядка 350 миллиметров, закопаем её вертикально в землю, я думаю, найдём способ, как выкопать для этого яму, и зальём её внутреннюю полость цементным раствором, дадим ему как следует схватиться и таким образом получим некий образец плотной породы. Над ней смонтируем площадку для вертикальной подвески плазмобура и попробуем этот плотный цементный камень разбурить, заодно проверим и скорость проходки. Я уверен, что при бурении реальной скважины мы будем разбуривать именно цементный стакан. А так как эта скважина была поисковой и из неё регулярно по всему разрезу отбирался керн, то мы можем предположить, что она строго вертикальная, это то, что нам и нужно. Так вот, если мы убедимся, что плазмобур не миф, а просто забытое уникальное изобретение, то тогда и перейдём к изготовлению «Бурового куба».
   Что касается второго вопроса о достоверности самого месторождения. Учитывая то, что это человек, который мне всё о нём рассказал, хоть и был негодяем и носил эту тайну в себе более шестидесяти лет, я склонен полностью доверять его информации, так как практически напрямую она имеет отношение к моему отцу и косвенно его запятнала, и мне необходимо смыть всю эту грязь. За годы службы я научился разбираться в людях, особенно когда они врут. Так вот, он не соврал мне, и он всю свою поганую жизнь страдал, пока не выговорился передо мной. Там есть нефть, и большая, и я в этом уверен. И нам как можно быстрее необходимо всё там, на месте, найти. Но повторяю, всё будем делать предельно скрыто. Если что случится, я всё возьму на себя, так всегда делал мой отец.
   Теперь о вопросе, который нас всех мучает, это то, что нам нужно будет делать дальше. И я тут полностью с вами согласен, это дело непростое. Я тоже категорически против участия государственных нефтяных компаний «Роснефть» и «Газпром». Да, кстати, они уже давно никакие не государственные, а настоящие акционерные общества, котирующиеся на разных биржах, в том числе и международных. В их аппаратах совершенно не с кем говорить, никто решений не принимает, да они и сами с нами встречаться не захотят. Но я не о них хотел сказать. А вот о чём. Нам без участия государства не обойтись. Недра – это государственное достояние, а втихую, тайно, нефть не добудешь, её ещё и сбывать надо будет. Открытие мы должны будем обнародовать, но только сам факт, не более того. Для этого, чтобы нам поверили, мы все наши работы заснимем на видеокамеру, а диск спрячем куда-нибудь подальше и предъявим только в случае крайней необходимости, если нам не удастся кому-то всё объяснить собственным языком. Что касается денег, они, безусловно, нам понадобятся, если мы примем решение продвигаться дальше, имея цель начать освоение этого месторождения. И опять без государственного участия нам не обойтись. Такие деньги мы сможем занять только у государства и больше ни у кого. То есть, подведём черту, и недра, и деньги – государственные. А кто будет осваивать месторождение и управлять этим процессом? Конечно же, люди. Но кто они? Где взять эти кадры, а понадобятся специалисты разных квалификаций. Хорошо, что этот район нефтяной, и первую гвардию нам удастся собрать, но всё будет зависеть исключительно от масштабов работ. Вы же знаете, сколько народа работало на освоение Ромашкинского месторождения, это сотни тысяч людей. Так вот, моя третья идея заключается в том, чтобы создать для этой цели первое в России народное предприятие. Каким я его вижу? У нас уже давно пропагандируют частно-государственное партнёрство, правда, я не знаю ни одного реального проекта. Может, есть и положительные примеры, не буду говорить ничего плохого на этот счёт. Там смысл следующий, в конкретный проект деньги вкладываются с двух сторон, со стороны государства и со стороны какой-то частной компании, причём это может быть даже единоличный собственник, затем подписывается какой-то договор, наверное, создаётся и совместная управляющая компания. По мере эксплуатации построенного объекта в рамках этого партнёрства, из доходов, идёт покрытие ранее внесённых сумм. Где-то примерно это выглядит именно так. А в нашем случае, я предполагаю, тоже должно быть два учредителя, а именно государство и трудовой коллектив, у каждого по пятьдесят процентов, поровну. Государство вносит свою долю реальными деньгами и недрами, а трудовой коллектив тоже вносит вторую половину и тоже реальными деньгами, но это должны быть кредитные деньги, одолженные на определённый срок и под определённый процент государством трудовому коллективу. Денег у государства достаточно, но они не работают, а лежат где-то за границей России, на счетах или в облигациях, контролируемых ФРС, то есть Америкой. Ничего страшного, что государство установит процент за пользование кредитом, но мы всем докажем, что некогда омертвлённые деньги заработают и будут приносить дополнительный доход государству. У государства нет никакого риска потерять эти деньги, так как недра будут постоянно находиться в его руках, и государственные люди будут иметь право осуществлять необходимый контроль. В конце концов, когда-то должен наступить момент, что государство начнёт доверять своему народу. Не все же у нас жулики и проходимцы. Но очень важно, чтобы это народное предприятие тоже стало акционерным, с многотысячным участием людей, с их реальными долями, но это народное предприятие должно быть закрытого типа, то есть без права котирования на бирже, допустим, на срок в тридцать лет, без права смены каких-либо участников на протяжении всего периода своего существования. Допустим, если кто и захочет выйти из той части, которая принадлежит трудовому коллективу, то пусть уходит, но без всяких компенсаций и выплат. Фактически мы должны привязать народ к этому новому месту их жизни и работы, и сделать их заинтересованными в его развитии через регулярную выплату им дивидендов. С одной стороны, это попахивает новым крепостничеством, но, с другой стороны, у людей сохраняется право свободного выхода, но с потерями. То есть терпи, но зарабатывай вместе со всем. Но это не всё. Кредит, который будет предоставлен государством, будет подлежать безусловно обязательному погашению со всеми причитающими процентами, но когда он будет полностью погашен и между сторонами наступит финансовое равновесие, то, согласно первоначальному договору, трудовой коллектив будет иметь преимущественное право выкупа второй половины доли, принадлежащей до тех пор государству, и государство будет обязано это сделать поэтапно. Смысл народного предприятия заключается в том, что государство кровно заинтересовано в увеличении числа частных собственников в стране, это не только опора государственного строя, но и его будущее. Государству нужно кардинально менять качественный состав предпринимательского класса, а осваивать огромные территории Сибири и Дальнего Востока по иному просто невозможно, иначе эти территории будут осваивать только иностранцы. Народ нужно переселять и закреплять за конкретными территориями, землями, лесами и заводами. Государство должно поделиться со своим народом, и нечего тут бояться. Народу нужно объяснить смысл создания этих народных предприятий, привлечь народ к активному в них участию, и ни в коем случае их не отпугнуть и не наделать ошибок, как это было с ваучерами в девяностые годы. Богатый народ – богатое государство, вот весь смысл. По идее, ничего сложного.
   – Ну хорошо, ты нас даже в чём-то и убедил, но как правильно действовать, всё-таки с чего нам начать? – спросил меня Юрий.
   – Я думаю, всё, что мы уже обговорили, всё было верно. Я предлагаю следующее. Алик ищет плазмобур. Мы, я, Борис и Николай, выезжаем на место и ищем заброшенные скважины, а ты параллельно решаешь свои проблемы с бензозаправками. Затем поиск и испытание плазмобура, сборка «Бурового куба», бурим две – три скважины и делаем выводы. И если всё подтверждается, встречаемся в Москве и пишем письмо президенту России с изложением всех трёх идей, то есть – месторождение, куб и народное предприятие. И всё в едином безотрывном предложении. Проблему нужно решать только совокупно. Хоть меня жизнь много раз уже учила не играть ни в какие азартные игры с государством, но я готов ещё раз рискнуть и сесть с ними за стол переговоров. Посмотрим, что будет.
   Наше прощание не было таким тягостным, потому что мы все знали что скоро встретимся обязательно. Проводив всех, я вернулся домой и в тот же вечер попал под самый настоящий шквал недовольства со стороны моей жены. Тогда она обвинила меня во всех моих смертных грехах:
   – Ты знаешь, что я испытывала все эти пять дней, пока они были здесь? Что ты им наговорил и во что ты втягиваешь их и себя, ты хотя бы со мной посоветовался или уж на худой конец поставил бы меня в известность о своих авантюрных фантазиях до их приезда. Если бы я знала всё заранее, я бы не позволила тебе морочить им голову. Если хочешь заниматься всем этим, то делай это сам, один, но никого не подводи, не ломай им жизнь. Я уже привыкла ко всем твоим фантазиям, то ты у меня от безделья сельским хозяйством хочешь заниматься и улучшать жизнь деревенским мужикам, то тебя в это Всероссийское географическое общество потянуло с молодёжью мотаться по всей стране, то лесопилку эту свою строил и вбухал в неё все наши свободные деньги, всё, с меня хватит, я уже думала, что наконец-то ты успокоился. Ты же сам себе слово давал, что в эту нефтяную отрасль ты никогда не вернёшься. Ну объясни мне, зачем тебе всё это? Хватит, уже наездился, и тебя я уже больше никуда не отпущу из дома. Ты же всегда знал, что я против твоих любых затей, особенно с этим предпринимательством, и ты воспользовался тем, что я не стану тебя прерывать при твоих друзьях, и наговорил им такого. Лучше бы я тебя всё-таки сразу остановила, но, я знаю твой упрямый характер, ты теперь всё будешь делать мне наперекор. Кстати, я видела, что ты по ночам всё время что-то чертишь, и что это за таинственная история с этим месторождением? Может, ты меня введешь в курс событий?
   Мне не оставалось ничего иного, как раскрыть весь свой план и повторить ей всё слово в слово то, о чём я говорил с друзьями.
   – И что, ты действительно думаешь, что там будет нефть? – спросила она меня меняя свой гнев на милость.
   – Да, я в этом уверен, и именно нефть является центральной частью моего плана. Поверь, если мы её найдём, то это перевернёт всю нашу жизнь, возможно, и жизнь наша тогда будет прожита не зря, – постарался я хоть как-то успокоить её.
   – Ты что со мной говоришь, как на партсобрании? Я и так всё уже давно поняла, потому что невольно слышала все ваши разговоры. Но, понимаешь, то, что ты затеял, это сплошной авантюризм. Я всё это время надеялась, что они не поведутся на твои рассказы, сочтут их несостоятельными, но ты знаешь, ты их не просто убедил, а словно воскресил. Ты видел, какими они стали к концу встречи, словно помолодели. Да, тебе в старое время, наверное, каким-нибудь политруком пришлось бы работать, действительно, ты умеешь заводить и убеждать народ.
   Я был такой уставший за все эти дни, и у меня уже не было сил о чём-либо больше говорить с ней, и я сказал, что пойду лягу спать. Я уже почти что добрёл до спальни, но решил вернуться к ней, так как забыл сказать ей самое главное:
   – Я тебе благодарен за всё, за все эти дни, и за сегодняшний наш разговор особенно, но мои друзья просили тебе передать огромный привет и поцеловать тебя в щёчку, – я подошёл к ней и обнял её, и вдруг почувствовал, что она со всем согласна и больше ругаться со мной не будет. – Ну всё, прости меня, я окончательно пошёл спать, договорим завтра.

Подготовка к экспедиции

   Буквально сразу же после расставания с друзьями я начал готовиться к поездке. Купил дополнительно ещё одну палатку, старенькая, но вполне пригодная у меня, уже имелась. В магазине военной одежды подобрал необходимые комбинезоны в двойном комплекте на всю команду, а также сапоги и полевые армейские ботинки, лопаты, котелок, в общем, всё, что пригодится на месте. Чтобы излишне не светиться, я предполагал, что мы будем жить настоящим лагерем где-то в поле или на краю лесной опушки. Запасся консервами, крупами, солью и спичками. Вещей набиралось всё больше и больше. Дело шло к августу, и это облегчало мою задачу, я понимал, что овощи мы купим там на месте, и нет смысла их везти из Москвы за тысячу километров. Я также решил взять с собой маленький бензиновый электрогенератор «Хонда», который был просто незаменим во всех моих поездках на рыбалку. Оставалось заняться техническими средствами, которые я решил искать через Интернет.
   Георадар я нашёл практически сразу, оказалось что это никакой не дефицит, а достаточно распространённый прибор, которым пользуются все современные строители. Оставалось только выбрать нужную компактную модель с наибольшей глубиной проникновения. Первый же мой звонок на выбранную через поисковик фирму оказался удачным, и девушка с приятным голосом на телефоне предложила приехать к ним в офис, и всё, что мне требуется, уже непосредственно определиться на месте с их специалистом. Я не стал тянуть и сразу же отправился к ним. Выбор всевозможных моделей по исполнению и производителям был впечатляющ, но всё было импортное, ничего отечественного. Я чётко выразил мои пожелания, что сразу же упростило поиск требуемой мне модели. Мой выбор остановился на конструкции «Скорпион». Этот передвижной и управляемый одним человеком одноколёсный прибор, был действительно внешне похож на скорпиона. В инструкции, прилагаемой к нему, чётко звучало, что сфера его применения крайне широка, от археологических исследований до военного применения. И что было самым важным для нас, он применялся коммунальными службами для поиска металлических и пластиковых коммуникационных сетей, для замера глубины залегания подземных газо– и нефтепроводов. Неожиданностью стало для меня то, что он также широко применялся в экологии для оценки степени загрязнения почвы, для обнаружения утечек в водо– и нефтепроводах и для обнаружения экологически опасных мест захоронения отходов. Это было именно то, что нам наиболее подходило по всем параметрам, а я чётко знал, что мы будем искать. Нам нужно было обнаружить устья старых скважин. Меня не пугал слой рекультивированной почвы, который их скрывал, этот прибор говорил мне, что он способен на многое.
   Гораздо сложнее мне дался поиск детектора углеводородных газов. Их выбор был ещё более обширным, и, чтобы разобраться и не ошибиться с его выбором, мне пришлось потратить на это несколько дней. Причина, по которой я его хотел купить и взять с собой в экспедицию была следующей. Скважины, которые нам предстояло найти, были пробурены, а затем ликвидированы более шестидесяти лет тому назад, то есть залиты цементным раствором. В двух скважинах из девяти были вскрыты нефтяные пласты, и в них были получены притоки нефти, причём нефти газонасыщенной. Учитывая, что ликвидация скважин была сделана уже давно, а в тех двух, где были притоки нефти, их ликвидировали впопыхах, чтобы как можно быстрее спрятать все следы, я уповал на то, что там из-за спешки будет некачественный цементный камень, и эти две скважины будут как бы дышать, и на поверхности мне удастся обнаружить как минимум признаки метана, ранее растворённого в нефти. Тем самым мне бы удалось установить, какая скважина была первой и какая последней на протяжении всего прямолинейного профиля буровых работ. Для нас это было крайне важным на стадии наших полевых исследований. В итоге мой выбор пал на модель «Тетра 3» фирмы «Краункон». Она позволяла контролировать одновременно до четырёх типов газов, была компактной и понятной в использовании, а так же обладала звуковым оповещением, что для нас было крайне важным.
   Мне оставалось купить только переносной GPS-навигатор, за которым я поехал на знаменитую «Горбушку». Я видел ранее как ими пользуются опытные рыбаки на больших водных акваториях Волги, чтобы с точностью до метра установить моторную лодку на своём излюбленном месте. Там я выбрал карманный вариант навигатора во влагозащищённом исполнении на случай его применения во время дождей.
   До отъезда оставалась неделя, и я уже был полностью готов к нему, но тут почти одновременно произошли два непредвиденных обстоятельства. Первое, мне позвонил Алик и сказал, что у него сейчас нет никакой возможности выехать в Новосибирск, так как на его предприятии был самый разгар смены власти, и ему было необходимо оставаться на месте. И второе, сразу же за Аликом следом позвонил Борис и сообщил, что никак не может поехать со мной из-за болезни своего отца, который находился в критическом состоянии. Но я ни в коем случае не хотел отодвигать мой выезд, так как переносить в сентябрь намеченный полевой сезон было просто неразумным по климатическим условиям. Уже в конце августа прогнозировались дожди и первые холодные ночи. Но в то же время мне нужна была хотя бы самая стартовая информация по плазмобуру, хоть какая-то зацепка. И я решил слетать сам в Новосибирск хотя бы на пару дней, до отъезда в поле. Николай был самым надёжным из всех, он меня ждал, и был совсем недалеко от того места, где я предполагал вести поиск скважин. Я на всякий случай решил позвонить Юре и рассказать о том, что уже полностью укомплектовался, но ситуация с Аликом и Борисом несколько нарушала наши планы. Дозвонившись до него и всё ему объяснив, неожиданно услышал от него необычное предложение:
   – Ты не обижайся на меня, но я кое-что рассказал о нашей встрече своему сыну и он рвётся участвовать в нашей команде. Ты не будешь против него? Он, кстати, сейчас свободен у меня и мог бы заменить Бориса в этой поездке, если ты не будешь возражать. В день твоего отъезда я сам привезу его к тебе, и вы дальше поедете вдвоём.
   На том мы и порешили, а я, заказав по телефону билет до Новосибирска, зашёл в Интернет, чтобы восстановить в памяти всё, что я уже знал о плазмобуре.

Новосибирск. Плазмобур

   Усевшись за компьютер, я открыл сайт «Яндекса», и вбил в поисковую строку «Термическое разрушение горных пород плазмобурами», и передо мной сразу же открылся весь необходимый перечень, того что я хотел найти.
   Под этим же названием числилась монография авторов Бергмана Э. Д и Покровского Г. Н., и я решил сразу же целиком распечатать эту книгу, она мне, безусловно, понадобится. Ранее я её уже прочитал с экрана компьютера, но прежде не распечатывал. Она была издана ещё в далёком 1971 году, как раз когда я ещё учился на первом курсе института. Боже мой, сколько же времени это изобретение пролежало на пыльных полках, подумал я про себя. Мне сразу же из предисловия этой книги удалось установить, что авторы в своё время работали в Институте горного дела Сибирского отделения Академии наук СССР. По всему видимому, мне надо было искать именно этот институт, и я вновь вошёл на страницу «Яндекса». Но пришлось немного помучиться, прежде чем я нашёл то, что мне было нужно. Почему-то в Новосибирске оказалось целых два института горного дела, но под именами двух разных академиков. Тот, который мне был нужен, я обнаружил случайно по фамилии Покровского Г. Н. Но тематика большого института выглядела достаточно странно, видимо, ориентировалась в настоящий момент только на имеющиеся заказы. Научных тем, связанных с плазменным бурением горных пород, среди работ института не значилось. А вот один из авторов монографии Покровский Г. Н. был лишь упомянут как бывший заведующий лабораторией разрушения горных пород, как основавшик её в 1959 году и руководивший ею до 1975 года. Видимо, он уже давно там не работал. Я выписал с сайта институтский почтовый адрес: город Новосибирск, Красный проспект, дом 54, а также контактные телефоны. Но была суббота, и звонить было бесполезно.
   Я решил продолжить поиск в Интернете по тематике бурения скважин плазмобурами и отыскал много для себя любопытных вещей. В одной из энциклопедий в частности было написано следующее, что термическое бурение является способом бурения с использованием в качестве бурового инструмента термобура или плазмобура. Этот метод был разработан в конце сороковых годов прошлого века в США, а с середины пятидесятых годов применялся в СССР. Было указано, что большой вклад в изучение физических основ и разработку технических средств термического бурения внесли советские учёные А. В. Бричкин, Р. П. Каплунов, И. П. Голдаев, А. П. Дмитриев, А. В. Ягупов. При этом период их научных публикаций был совершенно параллелен с новосибирскими учёными. Но только по фамилии одного из них, в частности А. П. Дмитриева, мне удалось установить, что они все принадлежали к научной школе Московского горного института.
   Получалось так, что как минимум в двух местах в СССР разными группами учёных одновременно велись фундаментальные исследования, имевшие цель – создать принципиально новый способ бурения скважин. И там и там всё оборвалось одновременно в 1975 году. Но, возможно, это произошло из-за ведомственного противодействия со стороны предприятий тяжёлого и нефтяного машиностроения, и в итоге эти разработки были законсервированы. К тому же именно в 1975 году в Куйбышеве завершалось строительство лицензионного американского завода фирмы «Дрессер» по выпуску целой гаммы трёхшарошечных буровых долот, который должен был полностью удовлетворить потребность буровых предприятий, входящих в состав Миннефтепрома СССР и Мингазпрома СССР. Прямой конкуренции между трёхшарошечными долотами и плазмобуром, видимо, не допустили, так как плазменное бурение в корне меняло представление об иных возможностях достижения той же цели. В этом случае пришлось бы менять всю концепцию созданного нефтяного машиностроения в СССР.
   Продвигаясь далее по поисковой системе, я обнаружил, что в последние годы вновь появился интерес к уже вроде бы забытому способу плазменного бурения. В частности, те две работы, которые я нашёл, обе были оформлены патентами, одна российским, а вторая азербайджанским.
   Патент РФ № 2100602 от 27 декабря 1997 года на «Установку электродугового плазмобура» принадлежал авторам Гизатуллину С. А и Даутов Г.Ю. из Казанского государственного технического университета Академии наук Республики Татарстан и представлял собой лишь описание изобретения с прилагаемыми чертежами. Публикаций о его применении найдено не было. Но, прочитав текст этого патента, я обнаружил, что он практически повторяет идею новосибирских учёных. В данном случае был, видимо, просто своевременно застолблён приоритет на разработку данного способа бурения, это была уловка, к которой очень часто прибегают многие учёные.
   А вот второй патент Азербайджана № 2360095 от 01 апреля 2004 года «Твердотопливный бур Гашимова», в котором патентообладателем значится автор Гашимов М. И., тоже имеет отношение к термическому бурению, но основан на применении в качестве источника горения твёрдого топлива.
   Эти патенты имели значительные отличия, но авторы и там и там думали об одном, они искали альтернативу традиционному вращательному бурению с применением роторов, турбобуров, винтовых забойных двигателей, а также шарошечных и алмазных долот. Радовало лишь одно, что география научных исследований расширялась.
   Не найдя больше ничего по интересующей меня теме и сравнив всё, что я прочёл за тот вечер, я всё-таки решил двигаться в новосибирском направлении и вести поиск там на месте. Скажу честно, меня подкупила очень тщательно подготовленная монография, я увидел, что за ней стояли очень серьёзные конструкционные и полевые практические исследования на протяжении 12 лет. Но как вести поиск? Исследователей, похоже, уже нет. О местах испытания плазмобуров я пока знал косвенно. Да и как мне самому представляться при встречах. От имени кого я выступаю? Придёшь с улицы, не примут однозначно, я уже это проходил в разных местах. А моя цель была даже очень конкретной, мне нужно было получить в руки живой плазмобур любым способом, да и инструкции по его применению от того, кто с ним работал на практике. Становилось всё похожим на научный детектив. Но я не забывал о том, что если очень хочется, то выход всегда найдётся.
   С нетерпением дождавшись понедельника и памятуя, что в Новосибирске разница с Москвой 3 часа, я сделал звонок в приёмную института в момент его открытия. Трубку сняла женщина, как мне сразу же показалось, пожилого возраста, и, представившись писателем, а тут я почти не соврал, я ей объяснил, что в настоящий момент пишу книгу о нефтяниках, в которой в том числе упоминаю многих новосибирских коллег, и что я хотел бы написать и о разработке плазмобура. В ответ она почти что рассмеялась и сказала мне:
   – Ну вот, наконец-то, хоть вы нас вспомнили. Вы меня даже заинтриговали. Вы что, на полном серьёзе, хотите написать о нашем институте?
   – Да, и более того, я уже даже кое-что написал, но мне не хватает некоторых деталей. Лететь самолётом к вам далеко, а можно ли с кем-нибудь из ветеранов поговорить по этой теме по телефону? – спросил я её с надеждой, так как действительно не любил летать самолётами.
   – К сожалению, в институте вы уже никого не найдёте, и приходить к нам даже бессмысленно, у нас почти все кадры сменились, но многие ветераны ещё живут в городе, и их можно разыскать. Когда вы прилетаете?
   – Завтра утром, я лечу к вам на пару дней. Но кто сможет мне помочь установить контакты, может быть, вы посоветуете? – вновь осторожно спросил я её.
   – Вам никого искать не надо, я вам сама помогу, так как мой отец имел тоже непосредственное отношение к этой тематике. Записывайте мой мобильный телефон. Прилетите, сразу же наберите меня. А по этому телефону больше не звоните, так как я сижу в приёмной случайно, записавшись на встречу с директором, а трубку сняла по старой привычке из любопытства, я когда-то здесь работала секретарём. Всё, больше говорить не могу, – и она, уже не слыша моих слов, резко положила трубку.
   Да, подумал я про себя, было бы побольше таких приятных случайностей и любопытствующих людей. Мне просто в этот раз повезло. Видимо, она сидела в момент моего звонка одна в приёмной, и её рука просто машинально потянулась к телефону по старой отработанной привычке. Хорошо, что она не додумалась переключить меня на директора. А может быть, в этот момент не было не только секретарши, но и самого директора? Мой рабочий день начинался неплохо, и тут я вспомнил, что мне было ещё необходимо купить географические карты мест нашей экспедиции, чем я и занялся позднее.
   Во время перелёта между Москвой и Новосибирском, на протяжении всего времени следования, я перебрал в голове все варианты моей встречи с незнакомыми людьми, я даже не представлял, кто они, и сколько их будет, до какой степени я мог им приоткрыть все свои карты и о чём я должен их просить. Хорошо, что я захватил, с собой все мои домашние наброски «Бурового куба», по крайней мере я могу их выдать им за основу книги, а мне придётся разыгрывать перед ними невольно роль писателя, так как через эту миссию я видел единственный вариант моего сближения с ними.
   Выйдя из аэропорта без потерь времени, так как кроме дорожной сумки у меня не было другого багажа, я сразу же набрал номер телефона моей таинственной незнакомки.
   – Вы уже у нас? Всё-таки прилетели? Запомните адрес, возьмите такси и приезжайте, я вас буду ждать, – ответила она мне ещё полусонным голосом.
   Судя по адресу, который она мне дала, это место было совсем недалеко от института. Таксистов на привокзальной площади была целая уйма, и все прилетевшие пассажиры были просто нарасхват. Мне достался совсем молодой паренёк-частник, который меня довёз до места, как у нас сейчас говорят, совсем за смешные деньги, не чета московским. Дом, в который я должен был попасть, оказался совсем небольшим коттеджем и располагался в очень уютном посёлке, видимо, построенном ещё в советский период для учёных.
   Дверь открыла женщина примерно моего возраста, и я уже ничуть не сомневался что это именно она, так как её внешний вид говорил о решительности её натуры. Её голос был почти командным, но предельно интеллигентным, она произносила короткие, но полностью сформулированные и законченные фразы:
   – Проходите. Я извиняюсь за то, что вчера утром не успела вам представиться, мне показалось, что кто-то заходит в приёмную, и я повесила трубку, не договорив. Меня зовут Таня.
   Еще одно совпадение, мою жену тоже звали Татьяна, и мне будет теперь трудно спутать её имя с каким-либо другим. У меня не очень хорошая память на имена и номера телефонов, и я их никогда не старался держать в голове, всегда предпочитал записывать.
   – Как ваш полёт? Всё прошло нормально? – расспрашивала она меня. – А у нас тут сейчас в городе сезон отпусков, все разъехались, такая кругом стоит тишина. В городе, наверное, остались одни пенсионеры.
   – А вы сами уже на пенсии? – осторожно спросил я её, памятуя о том, что женщинам лучше не напоминать о их возрасте.
   – Почти что да, конечно, уже оформлена по возрасту, но продолжаю трудиться в совете ветеранов института, собственно, по этим вопросам я вчера и приходила на приём к директору. А вас-то что конкретно занесло к нам в Новосибирск.
   – Я уже успел вам вчера озвучить то, чем я занимаюсь. Я пишу книгу конкретно о нефтяниках Татарстана, осваивавших, может быть, вы слышали, такое Ромашкинское месторождение. И хотел бы показать в книге, что его освоение шло с участием почти всей страны, в частности я пишу о вашем земляке академике Трофимуке, который получил две государственных премии за открытие и освоение нефтяных месторождений Башкирии и Татарстана. Это уже позже он стал возглавлять Сибирское отделение Академии наук СССР. А мне довелось с его сыном учиться в параллельных группах в Губкинском институте. Как видите, мир очень тесен, и мы почти все знакомы или, в худшем случае, просто коллеги. – Я ничуть ей не соврал, всё было именно так на самом деле.
   – К сожалению, много воды утекло. – тяжело вздохнула она. – Что же мы стоим, проходите, я вас с дороги хоть чаем напою. Папа пока спит, но я уверена, что он скоро присоединится к нам. Мы живём с ним вдвоём, муж у меня трагически погиб, а дети все разлетелись по России, у меня их трое, а старший сын живёт у вас в Москве и работает в МГУ.
   Она одной фразой практически всё рассказала про свою жизнь. Мне сразу же стало понятно, что она любящая дочь и доживает с отцом здесь последние его годы, скрашивая их быт своим внутренним дочерним теплом. Я продолжал вживаться в атмосферу этого таинственного для меня дома, пытаясь представить, сколько же научных тайн хранят его стены. По убранству дома я понял, что эти люди не шиковали, но всячески пытались сохранить своё внутреннее достоинство, об этом говорили чистота и порядок, царившие в этом скромном доме.
   Заговорившись с Татьяной, мы оба даже не заметили как в кухню вошёл её отец, это был высокий, статный, седовласый человек, и мы невольно прервали наш задушевный разговор.
   – А, это писатель к нам пожаловал? – многозначительно произнёс он, присаживаясь за стол. – Это вы приехали по мою душу? Я извиняюсь, что задержал вас, но я должен был закончить свою утреннюю гимнастику, я могу пожертвовать всем, но только не ей. Татьяна, ты уже напоила гостя чаем? Налей и мне, я с вами посижу, послушаю, про что вы тут секретничаете о стариках.
   Мне сразу стало как-то неловко перед этим достойнейшим человеком, а по нему сразу было видно, что он именно таков, так как его черты лица говорили сразу обо всём. Его изрезанный морщинами лоб, очень умные по сию пору глаза, интонация и тембр речи говорили о том, что передо мной сидел умудрённый жизнью человек. В этот момент я почувствовал себя каким-то наглым самозванцем, вторгшимся в его владения и всякими хитростями пытавшимся получить от него сведения, генератором которых он являлся долгие годы. Но он, как опытный человек, сразу же понял моё замешательство и перехватил мою неловкость, и, независимо от меня, стал мною управлять.
   – Итак, молодой человек, вы пишите книгу, и если не секрет, о чём? – вопросительно он устремил свой взгляд на меня.
   – В принципе, моя книга о нефтяниках, в том числе и ваших, новосибирских. – как заученную фразу, ответил я ему. – Но кроме этого меня интересует плазмобур, и я ищу людей, которые могли бы посвятить меня в его секреты и приоткрыть тайну над этим изобретением.
   – Да, собственно, тайн никаких нет, мы добросовестно проделали свою работу и всё изложили в нашей книге, я надеюсь, вы читали её?
   В знак согласия, я кивнул ему головой, я увидел, что он это заметил, и я мгновенно понял по его реакции, что он хочет выговориться. Людям этого поколения было очень важным рассказать о том, что они копили всю свою жизнь. Если бы был жив мой отец, он бы мне всё рассказал, но он ушёл настолько рано от нас, и мне не оставил почти ничего, что он пережил лично. Старики любят говорить о том, что они видели, слышали и делали в своей жизни. Но я видел, что он хочет продолжить начатое им повествование, и набрался терпения, чтобы не нарушить ход его мыслей.
   – Я пришел в лабораторию, которой руководил Покровский, совсем юным инженером и сразу же попал в кипящий котёл идей по созданию образцов новой техники. Тогда весь Новосибирск, и наш институт в частности были на неимоверном интеллектуальном подъёме. Перед нами ставили всё новые и новые задачи. Преимущественно работала молодёжь. Жить здесь было предельно интересно, гораздо лучше, чем у вас там, в Москве. От артистов отбоя не было, звёзды сменяли друг друга с такой частотой, что мы просто не успевали ходить на все их концерты. Люди защищали диссертации, под них открывались всё новые и новые лаборатории. Разработки мгновенно шли в производство. Сейчас можно только завидовать тому периоду, и я ничуть не преувеличиваю. Но с нашим плазмобуром произошло несчастье. Мы несколько затянули с промышленными экспериментами и в результате попали в непонятную для нас опалу. К тому моменту мы уже отработали первые образцы плазмобура диаметром 125 миллиметров в реальных горных карьерах и уже должны были перейти к более мощным по энергонасыщенности образцам, гораздо большего диаметра для нужд оборонной промышленности, но вдруг поступила команда из Москвы все работы остановить. Кто это придумал, я до сих пор не знаю. Но ещё какое-то время мы по инерции продолжали работать в карьерах, так как от горняков продолжали поступать заказы на техническое сопровождение наших изделий. Но постепенно тему закрыли полностью.
   – А как появилась идея создать плазмобур? – спросил я его.
   – Вы, наверное, уже знаете, что плазмобур – это всего лишь производная от плазмотрона. А в тот момент чуть ли не все поголовно занимались тем, как найти его прикладное применение, вот и наша задача была найти ему применение в горном деле, это был основной профиль нашего института. Тогда многие технически решения рождались, как правило, на стыке двух наук, вот мы и разработали совсем не случайно этот скважинный снаряд. В лаборатории у нас работал целый гибрид специалистов разных профессий, тогда не боялись разнородных людей объединять в один творческий коллектив. Появлялась идея, тут же создавалась новая лаборатория, причём очень быстро росла талантливая молодёжь. И мы все тогда очень старались не подвести своего шефа. Идея переросла в чертежи, а из них вырос первый экспериментальный образец, его отработали, следом появилась малая серия. Рекламы тогда не было, и мы сами искали горные объекты для его применения. Тогда я и возглавил сектор по отработке и внедрению плазмобуров. Пришлось объехать пол-Союза, чтобы найти заказчиков. Как ни странно, он больше всего понравился взрывникам, вы понимаете, это те, кто бурит шурфы под закладку взрывчатки в горных разрезах, а вот ваш брат нефтяник почему-то нас не пожаловал.
   – А что, были на то причины? – осторожно спросил я его.
   – Да, собственно, веских причин не было. В семидесятые годы они гнали метры, а испытывать нашу новую технику никто не захотел, буровики гнались за длинным рублём. Насколько я знаю, они-то и свои родные разработки неохотно воспринимали, а мы приехали вообще со стороны и что-то им навязываем. Может быть, и мы виноваты, что не совсем убедительно представили им результаты наших работ. Думали, что наше академическое начальство надавит на них сверху, но наши надежды оказались несбыточными. А вы знаете, молодой человек, сколько у нас в стране невостребованных и похороненных идей до сих пор пылится на полках? Правда, наши уже не пылятся, у нас в институте недавно появилось новое начальство и устроило субботник, в итоге выкинули на свалку всю старую макулатуру, которую они посчитали никому не нужной. Пришли новые люди, появились новые идеи. А старый научный хлам оказался никому не нужным.
   – И что, всё уничтожили? Всё пропало? – вдруг встрепенулся я.
   – Да нет, не совсем. Мы тут собрались некоторые старые деды, которые ещё живы, и попросили дать нам разрешение забрать себе на память, то над чем мы работали долгие годы. Да вот и моя дочка Танюша нам помогала вывезти то, что смогли спасти.
   И в этот момент на его глазах навернулись слёзы. Он еле сдержал себя, встал, и сказал:
   – Танюша, я пойду немного прогуляюсь. Ты тут гостя не обижай, я скоро вернусь.
   Пока её отец отсутствовал, Татьяна успела мне поведать о том, что старую макулатуру выбрасывали, потому что успели снять с неё цифровые копии для архива, а запылённые многотомные отчёты, чтобы не загромождать рабочие кабинеты, решили выбросить на помойку:
   – Отец до конца им не доверяет, поэтому и ворчит. Но он действительно забрал к себе весь старый архив и считает, что он его спас, а может, он и прав. Я ни в коей мере не хочу разубеждать его в этом. К тому же, учитывая то, что я была у него единственной дочерью, а он всю жизнь мечтал о сыне, он вложил всю душу в воспитание своего старшего внука. Он подготовил из него настоящего физика, но удержать его здесь, в Новосибирске, не смог, и, смирившись, благословил его на отъезд в Москву. Так вот, всё, что они создали со своими коллегами, в том числе и плазмобур, он решил оставить ему. Может быть, когда-то ему это всё пригодится. Вот, собственно, и весь финал, я больше ничего добавить не могу. Запишите телефон Дмитрия, это мой сын, вы его можете разыскать в Москве.
   Я всем сердцем начал понимать, что у этой семьи нет отторжения ни к моему приезду к ним, да и ко мне в целом. Чертежи плазмобура и технические отчёты, безусловно, будут ценны для нас, и где они сейчас находятся, то ли по-прежнему ещё в Новосибирске, здесь, в этом домике, или они уже переданы Дмитрию в Москву, меня меньше всего волновало, так как я понимал, что они находятся в надёжных руках, но мне больше всего хотелось увидеть живой плазмобур и узнать как можно больше о нём именно от этого седовласого человека. Только он являлся носителем истории его создания и применения. И я решил ему хотя бы чуть-чуть приоткрыть тайну моего истинного интереса к этому уникальному изобретению, но старик не дал мне этого сделать, он как будто читал все мои мысли своим проницательным умом. Именно в тот момент, когда я пытался сформулировать своё вопрос он вернулся в дом, присел рядом с нами и произнёс:
   – Александр, пока я гулял, всё время думал о том, ради чего москвич прилетел к нам в такую даль? Если вы писатель, то смогли бы нафантазировать о нас, ветеранах, и сидя в Москве, а вы вот оказались здесь настолько неожиданно, и я уверен, что вас привёл к нам не только писательский интерес? Или я не прав? Но моё предчувствие такое, что вас интересует исключительно только плазмобур?
   Я находился на грани потери доверия со стороны этой семьи. Зная черту излишней горделивости изобретателей, порой перерастающей в уязвлённое несправедливостями повышенное самолюбие, выработанные в них годами защитные рефлексы по отстаиванию своих изобретательских приоритетов, заставили меня раскрыть ему почти что всю правду о моих намерениях разработать и изготовить «Буровой куб». В знак доказательства того, что я не лукавлю, я достал из своей рабочей сумки стопку разрозненных своих тетрадей с выкладками и чертежами уже своего изобретения, и положил их на стол перед ним. Передо до мной впервые сидел настоящий оппонент, от которого я мог ожидать чего угодно, вплоть до самой жесточайшей критики, и я хотел, как ни странно, именно этого. Пусть он меня переубедит в противном, отговорит меня от возможно совершенно неверной идеи уже на этой стадии и положит всему конец. Но прежде, чем он начал смотреть мои записи, я ему честно сказал:
   – Вы оказались правы, главная моя цель плазмобур, но то, что я пишу книгу о ветеранах-нефтяниках, тоже правда, и не важно, чем закончится наша встреча, я обязательно посвящу в этой книге целую главу вам и вашей разработке. Будьте в этом уверены.
   Старик сидел молча и листал одну тетрадку за другой, останавливая свой взгляд преимущественно на моих чертежах и схемах. Перелистав все, он отодвинул всю стопку в сторону, но одну из моих тетрадей он аккуратно положил на самый верх стопки и очень проницательно посмотрел на меня:
   – Объясните мне, для какой цели в этой схеме вам нужен плазмобур, вы же можете вполне применить трёхшарошечные долота, тем более они сейчас настолько усовершенствованны, да и импортных долот на рынке предостаточно? Вы что, хотите сказать, что этот ваш куб будет востребован заказчиками, которые привыкли работать на традиционных буровых установках, и вы рассчитываете на то, что вам удастся их переубедить? Вы понимаете, сколько у вас будет противников?
   – Да я ничуть не буду делать даже малейших попыток, пусть они продолжают работать как привыкли, я даже близко такой цели перед собой не ставлю, – ответил я ему. – Моя задача гораздо проще, я хочу переубедить прежде всего самого себя, я ведь в определённой степени тоже жертва старых стереотипов. То, что привело меня к идее создания «Бурового куба», произрастало из моего детства, моей юности и последующих лет, я вынашивал эту идею слишком долго, но мною двигало только одно, как упростить труд буровика, сделать его менее опасным и более комфортным. Это всё и привело к идее малогабаритности изделия, это отправная точка всей моей конструкции. То, что я предлагаю работать с короткими трубами и тем самым отказаться от традиционной мачты, кронблока и вертлюга, и в итоге все рабочие механизмы как бы приземлить ближе к уровню рабочей площадки, я думаю, у вас не будет вызывать сомнения. Всё это можно сделать, и даже многие известные механизмы адаптировать применительно к кубу. Но я перебирал многие варианты компоновки низа бурильной колонны, многократно просмотрел многие учебники и научные статьи, как новые, так и старых лет, и ничего не нашёл другого, как только ваш плазмобур. Теперь я вам скажу, почему именно он. Цель любого бурения, особенно эксплуатационного, как можно быстрее дойти до заданной отметки, проделать это без осложнений и создать устойчивый ствол скважины, который будет являться рабочим каналом как для добычи нефти, так и спуска в скважину различных геофизических приборов и насосного оборудования. Так как сама установка малогабаритная, я хотел бы в принципе отказаться от применения обсадных труб и их цементирования, но для этого в процессе бурения требуется получить идеальное качество скважины с прочными стенками и равномерным диаметром по всему её стволу, вплоть до кровли продуктивного горизонта. Сам нефтеносный пласт трогать нельзя, чтобы его не закальматировать и тем самым не нарушить его естественную проницаемость.
   Я видел, что мой рассказ вызывает в старике всё больший и больший интерес, а так как я подходил всё ближе и ближе к роли плазмобура в моей схеме, он даже не пытался меня прерывать. Я продолжал:
   – Итак, первое, что меня привело к плазмобуру, это отказ от использования традиционной обсадной колонны и цементирования. Второе, в моей конструкции, из-за её малых размеров, мне необходимо уйти от процесса создания чрезмерных вертикальных осевых усилий на низ забойного снаряда, как это делается при вращательном бурении. И это может обеспечить только ваш плазмобур, углубление, которое будет происходить путём создания расплава на его конце, и его проникновение в пласт даже нужно будет сдерживать, чтобы обеспечить процесс выдавливания расплава в бока и его охлаждения для формирования и придания стенкам скважины цилиндрической формы повышенной плотности, фактически создать как бы керамический полый стакан.
   И тут он впервые за всё время меня перебил и задал мне вопрос, как будто всё то, о чём я ему рассказал, не вызывало у него сомнения:
   – А как вы собираетесь вскрывать нефтяной пласт, будете переходить на трёхшарошечные долота?
   Ответ на этот вопрос у меня уже давно созрел, и я ему не задумываясь ответил:
   – Чтобы не изменить структуру нефтяного пласта, точнее призабойной зоны, мы продолжим углубление скважины после прохождения глинистой покрышки вновь плазмобуром, но будем его использовать в низкотемпературном режиме, как это вы в своё время делали при проходке гранитоидных пород в горнорудных карьерах при бурении взрывных скважин, но для этого нам дополнительно понадобятся мощные водяные насосы и воздушные компрессоры для выноса разрушенной горной породы, то есть шлама, на поверхность, а также оборудовать устье скважины колонной головкой и превентором для предотвращения возможного выброса нефти. То есть в нефтяном пласте мы откажемся от создания расплава, а будем делать всё то, что описано в ваших работах. Будем нагревать породу до порядка 600 градусов, затем резко её охлаждать, провоцируя создание трещин и сколов, а также шелушения песчаников, пусть мы потеряем в скорости, но мы сохраним нефтеносный пласт нетронутым. Но есть одно но, на самом плазмобуре или в непосредственной близости над ним необходимо установить датчики, которые зафиксируют границу перехода из глинистой покрышки в песчаный нефтяной пласт. Нам нужно будет чётко поймать границу перехода, и я пока не знаю, что лучше применить, так как установка датчиков потребует создания дополнительной линии связи, а на первом этапе нам бы не хотелось излишне перегружать всю конструкцию. Можно, конечно, что-то позаимствовать у промысловых геофизиков, но я даже предпочту вообще отказаться от идеи датчиков, если мы не найдём простого решения. По крайней мере можно будет использовать какие-то косвенные данные, допустим, резкий скачок повышения давления на устьевом манометре, или нам удастся уловить первые признаки углеводородов на поверхности. Во всяком случае, по мере приближения к нефтяному пласту нам будет необходимо соблюдать предельную бдительность. Но вы понимаете, что я хочу использовать плазмобур в двух совершенно разных режимах работы в высокотемпературном и на пониженных мощностях?
   Он согласно кивал головой по мере продвижения моего повествования, и мы незаметно друг для друга перешли к нюансам работы плазмобура. Тут уже вся инициатива была на его стороне, и он с удовольствием посвящал меня во все свои многие секреты. С моей души свалился груз подозрений в мой адрес, и я радовался тому, что мы с опозданием, но всё-таки нашли друг друга.
   Видя, что в моём собеседнике разгорелось любопытство и даже поддержка, я наконец решился спросить его о самом главном:
   – Скажите, пожалуйста, а имеется ли возможность увидеть плазмобур вживую, и если да, то где, возможно, здесь, в Новосибирске, или там, где его сейчас применяют?
   Старик, видимо, растерялся, не рассчитывал, что я переведу разговор в практическую плоскость, по нему было видно, что он взял паузу и что-то перебирает в своих воспоминаниях, но, собравшись с духом, сказал:
   – То, что чертежи плазмобура целы и они у меня, вы это уже поняли, а вот с натурными образцами дело обстоит сложнее. Всего было выпущено двадцать экземпляров, один оставался в институте, и он точно сейчас хранится в нашем музее, но без меня вам туда лучше не ходить, а я дал себе слово, что моей ноги там больше не будет. Другие плазмобуры испытывались в трёх разных местах, но большее их количество было отправлено в Криворожский бассейн, а это, как вы догадались, уже Украина. Я думаю, если искать живой образец, то только там. У меня там много друзей, до сих пор мне шлют поздравления с разными событиями, я могу у них уточнить по телефону, есть ли смысл к ним ехать, и результаты передам вам. Такой ответ вас устроит?
   – Более чем. Я вам и так крайне признателен за то время, которое вы мне уделили, – ответил я ему, вставая и собирая со стола свои тетрадки, давая им понять, что я собираюсь их покинуть. Я уже прикинул, что успею ещё на последний рейс в Москву, не задерживаясь здесь. Моя миссия была выполнена.
   Старик тоже встал и вдруг неожиданно обратился к своей дочери:
   – Татьяна, я надеюсь, ты уже дала Александру телефон нашего Дмитрия? Это мой внук и моя главная надежда, я вам рекомендую с ним обязательно встретиться.
   Мы уже все стояли на крыльце их дома и прощались, как неожиданно старик попросил меня задержаться на несколько минут, а сам пошёл в дом. Когда он вернулся, моему изумлению не было предела, в руках он держал увесистую кипу плотно переплетённых отчётов.
   – Вот, возьмите с собой, мне они уже не нужны. Но я их вам передаю при одном условии, что вы возьмёте Дмитрия в свою команду, я уверен он будет вашим хорошим помощником. Не смотрите на то, что он молод, он у меня талантлив, и ему следует поработать над серьёзным проектом. Он сейчас в Москве, и не тяните со встречей с ним. Я ему сам позвоню и дам ему все необходимые инструкции и наставления. А теперь прощайте, я вам желаю достичь всего того, что вы задумали. Идея у вас хорошая, и не бойтесь трудностей, они все преодолимы. Даже если я не найду плазмобур, вы его сможете изготовить сами по этим чертежам, они очень подробные, со всеми необходимыми деталировками. Ну всё, счастливого вам пути.

Встреча с Дмитрием

   Я вернулся в Москву уже глубокой ночью и, взяв такси, под самое утро я уже был на даче и, никого не будя, тихо улёгся спать. Я проснулся от того, что лучи яркого солнечного света через незанавешенное окно стали попадать на моё лицо и невольно раздражать меня. На часах был уже полдень, но в тот момент когда я пытался встать с кровати на пороге спальни увидел мою жену, её лицо выражало массу вопросов:
   – Что, неудачно съездил, коль так быстро вернулся?
   – Да нет, совсем даже удачно, просто, сделав там все дела, я решил сэкономить время перед экспедицией и ещё раз перепроверить, всё ли я приготовил к отъезду.
   – Ну и хорошо, что ты удовлетворён, а то я тебя увидела тихо спящим, как только сама проснулась, и грешным делом подумала, что, что-то не так, и решила дать тебе выспаться.
   За утренним традиционным кофе я ей рассказал и о старике, и о Татьяне, и о пока таинственном для меня их сыне и внуке Дмитрии. Но тут же вспомнил, что мне нужно было ему позвонить, скорее всего, его дед уже успел его предупредить, и мне будет крайне неловко прежде всего перед стариком. Я набрал номер телефона Дмитрия, и мне ответил не по возрасту серьёзный мужской голос, но когда я представился, его голос постепенно стал превращаться в юношеский. Даже без его объяснения я понял, что дед ему позвонил, выполнив своё обещание. Причину моего звонка объяснять не приходилось, и я его спросил:
   – Дмитрий, можем ли мы увидеться с вами сегодня? Если вы сейчас не заняты, то дайте мне ваши координаты, где бы я вас мог забрать, нам нужно срочно поговорить, и лучше это сделать у меня на даче.
   Но когда я услышал его объяснение, я ушам своим не поверил. Дмитрий находился совсем рядом от нашей дачи в Троицке, и объяснил мне, что он проработав некоторое время в МГУ, перебрался из Москвы в Троицк, и только что устроился работать в один из физических институтов наукограда, его мать и дед пока не знают о его переезде. Охотно откликнувшись на моё предложение, он мне сказал, что доберётся до нас самостоятельно на такси, как только освободится, а я объяснил ему, как наиболее просто добраться до нашей дачи, так как расстояние от нас до Троицка было около трёх километров. Договорившись обо всём, мы стали его ждать.
   Дмитрий оказался очень приятным и общительным взрослеющим юношей, такой же высокий и очень похожий на своего деда. По внешнему виду ему можно было дать не более тридцати лет. Как всегда, любая встреча начинается с чая, и мы тоже не стали отступать от этой традиции. Мы с женой стали расспрашивать его о том, как ему Москва, где он живёт и почему вдруг поменял МГУ на Троицкий институт. Из его рассказов мы поняли, что он, защитив кандидатскую диссертацию, решил попрактиковаться в МГУ, но очень быстро пришёл к выводу, что новосибирская научная школа ничуть не хуже, чем московская, а так как он практически сбежал из родного дома, ему возвращаться домой было стыдно, и к этому шагу он ещё не был готов. По этой причине он и решил попробовать найти применение своим знаниям по физике плазмы в другом месте. В Троицке он жил в арендованной квартире и, как мы выяснили у него, до сих пор был не женат.
   Рассказывая с увлечением о своей специальности, он нам поведал, что в момент ухода из МГУ у него на выбор было два предложения, первое – это Троицк, и второе – его упорно приглашали в США поработать в одном из известных университетов, но в итоге после долгих колебаний он всё же выбрал Троицк, где ему предложили заняться прикладным применением плазменной техники. Фактически он должен был повторить путь своего деда.
   Со своей стороны, я ему рассказал о своей поездке в Новосибирске, моём знакомстве с его родственниками, своих впечатлениях от общения с ними, расхвалил ему его деда, за внимательное отношение ко мне и за его боевой настрой, а также за его позитивную оценку моих идей.
   – Но если бы в первый момент знакомства вы сказали ему что вы нефтяник, он бы с вами даже разговаривать не стал, и выставил бы вас за дверь, он у меня очень суровый. Хорошо вы придумали эту версию своего прикрытия с писателем, но дед вам всё равно не верит до конца, и считает, что вы никакой не писатель, а просто увлечены своей идеей. Но поняв, что вы затеяли что-то очень важное, только после этого он пошёл вам навстречу.
   – Послушайте, Дмитрий, я действительно пишу книгу о нефтяниках, и у меня параллельно есть вторая мечта, что, по-вашему, человек не может быть увлечён сразу двумя целями? Поверьте, мне нет никакого смысла вас обманывать, и я прошу вас сообщить об этом своему деду, я ни на грамм не хотел бы в его глазах испортить его первое впечатление обо мне. И то и другое сущая правда. Но почему он не любит нефтяников, он мне об этом ничего не говорил? Но я вам должен сказать, что я действительно нефтяник, но бывший, и к ним тоже имею массу претензий, но своих, личных. А деду я даже не успел об этом сказать, и времени у нас на излишние взаимные представления с ним не было, для нас идея была важнее. Но он меня действительно раскусил насчёт того, что не только книга меня к нему привела, и хорошо, что это произошло, иначе бы наш разговор с ним не получился. Передайте ему, что он напрасно до сих пор ещё держит в себе сомнения.
   – Вот и хорошо, что вы вчера обошлись без выяснения вашей бывшей профессии. Его можно понять, почти вся его научная деятельность была напрасной, а труды годами пылились на полках. Вот по этой причине он никому и не доверяет. Он никогда об этом никому не говорил, кроме меня, а он не любит нефтяников потому, что именно они в своё время поставили крест на его многолетних работах, да и к тому же по этой причине была расформирована лаборатория, в которой он трудился с самого её основания. К этому моменту ими уже были получены положительные результаты полевых испытаний плазмобура, за которые дед отвечал лично, а их без объяснения причин вышвырнули за дверь, даже не провели заключительное заседание учёного совета института и не дали даже устной оценки их труда. С тех пор дед перестал что-либо создавать, просто ходил на работу и протирал штаны. Фактически всю свою оставшуюся жизнь он посвятил мне, точнее моему воспитанию.
   Мне, видимо, следовало сказать Дмитрию о тех фактах, которые я обнаружил в Интернете, готовясь к поездке в Новосибирск, но не знал, как лучше начать. Но после мучительных раздумий, я решил сказать ему всё как было на самом деле:
   – Дмитрий, я не сказал вашему деду одну очень важную вещь, чтобы его излишне не расстраивать, но я обнаружил, что одной группой учёных из Казани разработки вашего деда, на мой взгляд, полностью заимствованы у него, и ими зарегистрирован совершенно свежий патент. Вам лично самому что-либо об этом известно? Мы можем серьёзно говорить с вами на эту тему?
   – Да, я, безусловно, знаю об этом, и я тоже об этом молчу, и дед, естественно, ничего пока не знает, так как на научные темы уже давно ни с кем не общается, кроме меня. Да это и не страшно, пусть хоть будет тысяча аналогичных патентов, всё равно приоритет за дедом и его старыми коллегами, так как при возникновении спора приоритет отдаётся более ранней публикации, вы, наверное, уже прочли монографию, изданную в 1971 году. Ничего более серьёзного по этой теме не издавалось. Поверьте мне, я знаю всех наперечёт серьёзных плазмафизиков в нашей стране, и эти ребята из Казани – они не мои конкуренты. Пусть работают, создают, от этого будет только общая польза. Но мечта деда всегда была недостижимой, больше всего он хотел пробурить нефтяную скважину. Да, я почти забыл сказать то, что просил вам передать мой дед, он дозвонился до своих старых коллег на Украине, и они обнадёжили его тем, что помогут найти для вас живой плазмобур, но надо будет думать над тем, как его вывезти с Украины.
   Новость действительно была приятной, и я вслух произнёс:
   – Старая гвардия не подведёт.
   Уже вечерело, мне предстояло ещё раз проверить мою готовность к экспедиции, и я решил показать Дмитрию купленные мною технические приборы – георадар и детектор углеводородных газов. Я достал из багажника своего джипа коробки с техникой и стал их демонстрировать. В его глазах появился блеск и неподдельный интерес к тому, что он увидел:
   – А для чего вам всё это надо? – спросил он меня. – Это же всё для какой-то археологии, вы ещё вдобавок, случайно, не чёрный копатель?
   – Да нет, совсем даже близко к этому не стою. Я вот через пару дней отправляюсь на целый месяц в экспедицию в Поволжье, а техника мне действительно нужна для поисковых работ, но не археологических, а технических. Но вы угадали, это почти одно и то же.
   – А у вас, случайно, не будет лишнего места в вашей машине во время этой поездки, она вон какая у вас большая? – спросил он меня предельно серьёзно. – А то вот я вышел на работу, а в кабинете сижу один, все в отпусках до конца августа, и мне сказали, что этот месяц я вообще могу не выходить на работу, а дожидаться дома возвращения всех моих новых коллег. Поверьте, я вам ничуть не помешаю, а заодно там, в поездке, и поговорим о плазмобуре.
   Лучшего я и не ожидал. Во-первых, у нас там действительно будет время поговорить о многом, кроме того, он технарь и быстро освоит эти приборы, и, наконец, в любой экспедиции всегда нужны лишние руки и ноги, а с головой, я видел, у этого парня был полный порядок. Я его отвёз в Троицк, заодно узнав, где он живёт, и договорился с ним, что все оставшиеся дни мы будем регулярно созваниваться.
   Вот так неожиданно для меня наша команда стала молодеть, и это был очень хороший признак. Через день к нам прибавится ещё сын Юры, о котором я пока мало что знал, но, по словам его отца, он был его незаменимым помощником по его бензозаправочному бизнесу.
   Уже вечером, сидя втроём на даче традиционно с тёщей, жена неожиданно спросила меня:
   – А если бы у нас был сын, ты бы взял его с собой?
   – Я взял бы нашего зятя, но они живут слишком далеко, но я бы и нашу дочь уговорил поехать со мной, ей бы это тоже было всё интересно.
   – А ты вообще то хочешь их посвящать в свою затею? – продолжила она.
   – Придёт время, поверь, они первыми от меня узнают обо всём, – с теплотой ответил я ей.
   Но в этот момент к нашей беседе подключилась моя тёща, которая была моим главным арбитром и которая уже была обо всём осведомлена, пока я летал в Новосибирск, и как бы невзначай попыталась в очередной раз дать оценку моим действиям:
   – Ну ты и авантюрист, я от тебя такого никогда не ожидала! – сказала она мне, но голосом не осуждающим, а на оборот одобряющим, и тут же продолжила. – Когда мы с мужем работали в экспедиции, на бурении Аралсорской сверхглубокой скважины СГ-1, к нам в гости приехал министр нефтяной промышленности СССР Шашин. Он был у нас не по работе, мы тогда относились к Министерству геологии Казахстана и ему не подчинялись, а в наши края он приехал в отпуск на охоту, он был большой любитель пострелять, по-другому он отпуска и не проводил. Вот по пути, зная, что мы работали в тех казахстанских степях, он не минул к нам заехать. И я оказалась свидетельницей его разговора с моим Юрой, это было как раз после того как Шашин осмотрел нашу самую мощную буровую установку в стране на то время. Так вот, он сказал моему мужу те же самые слова: «Знаешь, Юра, я всё от тебя мог ожидать, но я не знал, что ты такой авантюрист»! Я эти его слова помню всю жизнь и лучшего о своём муже я никогда ни от кого больше не слышала. А что касается тебя, то я думаю, что у тебя всё получится, а за авантюриста не обижайся, именно на таких людях всё и держится.

Отъезд в экспедицию

   Юра, как и обещал, приехал с сыном ко мне на дачу накануне нашего отъезда. Представив сына, которого звали Алексеем, в честь Юриного отца, он сказал, что задерживаться у меня не будет, так как на следующей день он должен был начинать строительство новых заправок. Едва успев его посвятить в результаты моих последних встреч и рассказав о Дмитрии, я получил одобрение с его стороны по проделанной мной работе, что для меня было принципиально важно, так как мы договаривались между собой о полной координации действий. На прощание он мне сказал:
   – Всё ты делаешь правильно, нам без молодёжи не обойтись. Самое важное, сделай всё, чтобы они подружились, и будь с ними построже. Пусть следят за своим языком и ничего лишнего не болтают. Надеюсь, что вы вернётесь с хорошими вестями.
   После его отъезда я позвонил Дмитрию, и сообщил ему, что завтра будем выезжать очень рано утром, чтобы побыстрее проскочить все московские и рязанские пробки.
   Всё было готово к отъезду, команда была в сборе, багаж упакован, но я неожиданно вспомнил, что забыл положить в машину рыболовное снаряжение, которое нам непременно понадобится. Кроме того, я проверил ещё раз, взял ли я с собой устройство для мобильного Интернета с антенным усилителем, а напоследок решил зайти в Иинтернет и посмотреть карты «Гугл», которые были более надёжными, чем купленные мною в магазине. Компьютер я, безусловно, брал с собой, как и всю свою фото– и видеотехнику. Всё это нам во время экспедиции будет просто не заменимым.
   Алексей в это время получал напутствия от моей жены, и я невольно слышал, как она просила его, чтобы он следил за нашим питанием. Я подошёл к ним и предложил как можно раньше лечь спать, потому что моя цель была за один дневной переход добраться до Лениногорска, до Николая, который был заранее мною предупреждён и уже нас ждал.
   Нет смысла описывать всю нашу дорогу, многие из вас по ней многократно ездили, но мы прошли за 18 часов почти 1350 километров, практически нигде не останавливаясь, только для дозаправки автомобиля, и питались бутербродами с кефиром на полном ходу. К Николаю мы добрались уже поздно ночью, а когда я вылез из-за руля, мои ноги просто подкашивались и не слушались меня, да и сопровождающая меня молодёжь тоже раскисла. Николай жил в частном доме у городского лесопарка, хорошо, что у него во дворе был гараж, и мы загнали нашу машину в него, подальше от посторонних глаз. Николай был дальновидным стратегом и сразу нас предупредил, что по окрестностям Лениногорска будем ездить на его машине с татарскими номерами, чтобы не задавали лишних вопросов.
   Отправив молодёжь спать, мы с Николаем остались вдвоём. И тут он мне признался, что, вернувшись в Лениногорск, он, конечно, не сдержался, и сообщил о всех договорённостях, достигнутых между нами на московской встрече, своему брату-близнецу Сане, а тот взбунтовался и обиделся на нас на всех и готов пойти на примирение и с ним и с нами лишь при одном условии, что мы его возьмём в свою команду:
   – Ты же знаешь его, он же потомственный буровик, как и я, он нам не помешает, а я за него лично перед вами ручаюсь, – сказал Николай мне предельно откровенно и даже очень настойчиво.
   А я подумал про себя, они же ведь совершенно одинаковые, родились почти одновременно, и им будет тяжело утаивать друг от друга свои любые действия, да и ещё один надёжный человек в Лениногорске нам не помешает. И я ответил ему не кривя душой:
   – Да я и сам тебе хотел то же самое предложить, думаю, что мы завтра его увидим и всё уладим. Но я тебя прошу, дай нам завтра как следует выспаться. Молодёжь вообще не трогай, а мы с тобой завтра днём сходим на кладбище и навестим могилы наших родителей. Заодно захватим с собой и Саню.
   – А когда ты хочешь сделать первый выезд на это таинственное место, тебе же ведь не терпится увидеть всё своими глазами? – спросил он меня.
   – Я думаю, вот после посещения кладбища и поедем втроём, не откладывая, а молодёжь пока брать с собой не будем. Осмотримся там на месте и выберем место для разбивки нашего лагеря, мы будем жить в нём постоянно. Работы будет много, а времени у нас слишком мало, только до конца августа. Я буду там с молодёжью, а вы будете навещать нас наездами, если не возражаешь.
   – Нет, как раз возражаю, я специально взял для этого отгулы, у меня их накопилось столько за последние годы, так что я свободен, а вот Саня как раз и будет нашим снабженцем и периодически к нам приезжать. Я уже и личную палатку для этого приготовил.
   Я бы сидел с ним в ту ночь до самого утра, но он сам предложил идти отдыхать. Это было очень разумно с его стороны, конечно же, он видел, в каком уставшем состоянии я находился.
   Проснулся я самостоятельно около полудня и услышал разговор, доносящийся с крыльца дома. Одевшись и выйдя из дома, я увидел двух братьев, стоявших вместе. Прошло столько лет, а их по-прежнему нельзя было различить, они были как одно лицо. Конфликт между ними был уже улажен, а мы крепко обнялись с Саней, мы с ним не виделись почти что целую вечность. Он был помягче характером из них двоих и был любимчиком своего отца, а Николай, наоборот, был более грубоват и больше как раз походил этими чертами на своего отца, и именно поэтому его мать была от него без ума. Она была его настоящей опекуншей, и, не будь её, Николай вряд ли бы окончил институт самостоятельно.
   Мы быстро позавтракали, и я им предложил не теряя времени поехать на кладбище. Когда мы шли по его протоптанным земляным дорожкам и встречали то тут, то там на надгробиях знакомые фамилии тех людей, кто строил наш родной город и осваивал добычу татарской нефти, невольно казалось, что весь старый город покоится здесь, а когда-то они были совсем молодыми и строили свои планы на жизнь, рожали детей, ходили на танцы в городской лесопарк, дружили и просто радовались жизни. Каждому из нас на личную жизнь отведено своё время, и, к сожалению, мы не вечны. Но больше всего в этот раз меня поразила неухоженность кладбища. Что, неужели трудно построить стоянку для автомобилей, проложить и заасфальтировать дорожки, выпилить старые гниющие на корню деревья, вывезти мусор, который лежал кучами просто повсеместно, достроить и привести в порядок заброшенную часовню? При кладбище не было никакой администрации и охраны, даже никакого помещения для этого не подразумевалось. Почему всё так происходит? Эти люди, которые похоронены здесь, на городском русском кладбище, отдали городу всю свою жизнь, неужели они заслужили такого отвратного к себе отношения? Моему возмущению просто не было предела. И я спросил Николая:
   – Сколько тут народа лежит?
   – Никто не считал, учёта никакого нет, да тут, наверное, весь город и похоронен, я думаю, что не менее ста тысяч будет, а может быть, и больше, – ответил он мне.
   Найдя поочерёдно могилы своих родителей, мы молча стояли около них, сказать им хоть что-то у нас было нечего. Но тем не менее мы их никогда не забывали и были им предельно благодарны за жизнь, которую они нам дали. Каждый из нас думал о своем. Но если бы они смогли узнать, что их уже постаревшие сыновья окажутся вместе в одной команде, они, безусловно, за нас бы порадовались.
   Покинув территорию кладбища, мы проехали через весь город и вышли на загородную трассу, ведущую в нужном нам направлении.

Экспедиция

   Читатель вправе спросить, куда мы, собственно, собрались поехать, и какую такую новую Америку нам предстояло открыть. Да в этом мире уже давно нет никаких тайн, уже везде дороги, геологи десятки раз всё давно проверили и перепроверили, современные хищники за последние годы всё и вся прибрали к своим прилипчивым рукам, и чем мы всех хотим удивить?
   Но, уважаемый читатель, наберитесь терпения, откройте атлас Республики Татарстан и посмотрите внимательно на всю южную границу Республики с примыкающими к ней Самарской и Оренбургской областями, и вы сами, без моего участия, найдёте в этом атласе много любопытного. Это как раз то место, которое до Октябрьской революции входило в состав очень крупного по своей площади Бугульминского уезда Самарской губернии. Это уже после революции всю эту местность разорвали на части и перекроили до неузнаваемости, с крайне замысловатыми, не подчиняющимися никакой логике границами. Если вы начнёте внимательно читать на подробных картах подряд и без пропусков все названия деревень, то увидите очень пёстрый ковёр перемежающихся русских, татарских, мордовских, чувашских и даже украинских селений. Это действительно многонациональный, причём чрезвычайно дружный котёл, который очень тесно варится в этих местах примерно с 1700 года, когда царь Пётр Первый начал проводить политику колонизации восточных земель от Волги. Визуальных границ на местности между административными территориями вы не найдёте, они все условные и существуют только в географическом атласе. Но в то же время, если ещё более внимательно присмотреться, еред вами откроется крайне забавная вещь, это касается исключительно сельских и просёлочных дорог – вы их не обнаружите не только в атласе, но и по факту на местности. Их просто не существует в зоне административного приграничья. Села смежных областей стоят рядом, а между ними нет дорог, но я могу предположить, что в дореволюционное время они, безусловно, существовали. В некоторых местах даже асфальтированная дорога со стороны одной из областей в направлении другой, не дойдя буквально пару километров до соседней территории, вдруг неожиданно обрывается, как будто она шла в никуда, или как будто там дальше какая-то настоящая заграница. Удивительно, но это именно так. А кроме того, имеются зоны, где на десятки километров вообще нет сельских поселений. Это просто какая-то таинственная полоса неосвоенного или забытого приграничья. И это, к вашему сведению, центральная часть России.
   Роль дорог в России особая, это некий индикатор цивилизации и индустриальной развитости. Но это имеет отношение только к крупным трассам федерального значения. Гораздо важнее роль пограничных дорог между областями и республиками, входящими в состав России. Деревенские люди из приграничных сёл и без них между собой дружат, всегда найдётся какая-то скрытая, наезженная тракторами или легковыми автомобилями условная трасса, которой нет ни в одном атласе, но в природе она существует и известна только местным жителям, и она самая прямая по расстоянию и только потому, что она сближает людей. Но возникает вопрос, почему политические стратеги об этом не думают. Почему каждый из них замкнулся в свою областную скорлупу и делает вид, что ничего не видит. Такая близорукость только во вред России. Эта тенденция направлена на разъединение народов фактически физическим путём, это путь в самоизоляцию. Нет дороги и нет контактов, такова, видимо, логика премудрых управленцев.
   Вот именно в этот район и лежал наш путь. Если смотреть на карту, то по прямой казалось всё близким, но в действительности нам предстояло поколесить по пыльным земляным дорогам, чтобы добраться до нашей точки назначения. Данных у меня на тот момент было слишком мало, только название деревни и примерное описание расположения первой скважины по отношению к самой деревне и рельефу местности.
   Перво-наперво, мы начали осмотр местности, затем проехали через всю деревню и осмотрелись, зашли в сельский магазин, посчитали количество дворов, обратили внимание на то, что почти нигде не было признаков сельскохозяйственной техники, огороды при некоторых домах были возделаны, но было похоже, что эта деревня землепашеством уже давно не занималась. Через деревню протекала речка, и было видно по всем приметам, что это было некогда достаточно большое село, на что указывали многочисленные заброшенные участки и покосившие, без признаков жизни дома. Населения практически не было видно.
   Около магазина нам повстречался одинокий старик, с которым мы разговорились. Он нам поведал, что старый колхоз у них уже давно развалился, вся молодёжь уехала в город, на всю деревню остался один фермер, который разводит на мясо коров и баранов. Летом живут одни дачники, которых привлекает рыбалка и грибы, а на зиму остаётся только пять семей, и то все старики и старухи. Обрисованная картина нам была предельно понятной, таковой была судьба большинства российских деревень. Но этот старик оказался для нас очень полезным, он не только нам указал место на реке, где можно было половить рыбу, но и рассказал об истории самой деревни. Больше всего он переживал о том, что ещё на его веку в центре их села стояла большая красивая церковь, которую разрушали на его глазах. У них в селе была большая школа-восьмилетка, а сейчас вот нет ни одного ученика. Самой большой его мечтой было то, чтобы его некогда богатое село возродилось. Они, оставшиеся здесь жить до сих пор деревенские жители, именовали свою деревню селом, потому что именно у них в девятнадцатом веке была построена красивая каменная церковь с четырёхярусной колокольней, а это был в старые времена главный атрибут села.
   Я видел, что этому деду хотелось поговорить с нами, и я очень осторожно задал ему нащупывающий вопрос:
   – Скажите, а что, нефтяники до вас так и не дошли?
   – Как не дошли? Обобрали полсела, сманили к себе всю нашу молодёжь, тогда мы постепенно и начали разоряться, а в последние годы нас добили окончательно. Ещё в пятидесятые годы бурили они тут у нас, чего-то искали, стояли долго, но ничего не нашли. Даже дороги к нам не проложили, вот до сих пор ездим в райцентр по грунтовке и мучаемся. Вы-то сами как добрались к нам? – спросил он нас.
   – Еле доехали, – вступил в разговор с ним Николай.
   – А вы к нам по каким делам? – переспросил его старик.
   – Да мы решили присмотреть место на реке для рыбалки, да и за одно к вам в деревню заехали, – ответил ему Николай, не проявляя излишнего любопытства.
   – Не в деревню, а в село, это две больших разницы, – поправил его старик и продолжил: – А для рыбалки можете выбирать любое место, здесь вам никто не помешает. Вы к нам надолго?
   – Да вообще – то, мы хотели у вас тут целый месяц провести, к нам приехала молодёжь, которая в такую глубинку никогда не забиралась и решила пожить в дали от цивилизации, – вновь поддержал разговор Николай.
   – А ты сам, похоже, местный, да и второй, что твоя копия, вы, наверное, городские, из Лениногорска? – спросил Николая старик.
   В этот момент я тоже решил поддержать разговор и дал понять нашему проницательному собеседнику, что я тоже из Лениногорска, но давно уехал из него, но этим летом, зная, что у них здесь рыбные места, решил провести отпуск в этих краях с молодыми родственниками. А дед, убедившись, что нас действительно ничего больше не интересует, предложил нам проехать вместе с ним за деревню и показал нам на речке большой омут, сказав, что это лучшее место для рыбалки на всей реке.
   Возвращаясь с ним обратно в село, по дороге я решил продолжить прощупывать его о тех его возможных знаниях, которые меня больше всего интересовали:
   – Скажите, а нефтяники бурили прямо рядом с селом? – спросил я его.
   – Да вот там они и бурили, – проговорил он, показывая нам рукой в сторону от села. – Только там, после них, ни одна скотина не хотела пастись и всегда стороной обходила это место. Они тут много нам сенокосных полей изгадили. Дорог-то не было, вот они и ездили где хотели на своих тракторах, вышки свои по полям таскали. Вот на этом месте пробурили, а потом пошли вон в том направлении. Несколько лет мы тут из-за них жизни не видели. Вот и мой брат подался тогда к ним, так в село и не вернулся. А потом, я слышал, он уехал куда-то в Тюмень. С тех пор я о нём ничего не знаю. Как хоть вас величать-то, ребята? А то вот, поди ж, уже полдня вместе, а мы так и не познакомились? – он как бы протягивал нам руку дальнейшей дружбы. – Меня тут все зовут самого Степанычем, а если уж хотите официально, я по паспорту Иван Степанович. Выбирайте сами, как мы будем общаться, – он как будто смотрел вперёд и понимал, что мы с ним ещё долго не расстанемся.
   Чтобы избежать неловкости, мы, каждый из нас, по очерёдности представились ему по именам, и в знак уважения мы жали крепко друг другу руки. Высадив его у магазина, мы решили выехать за околицу села, оставить там нашу «Ниву» и пройти пешком до того места, которое нам несколькими мгновениями ранее указала рука нашего друга Степаныча.
   Продвигаясь вперёд, я настоятельно попросил Николая и Саню подмечать всё, что они заметят своими глазами, любые несоответствия рельефу, разный цвет травы, какие-то борозды на почве или признаки остатков металла. Но ничего существенного, чтобы хоть что-то выдавало бывшую точку бурения, мы не обнаружили. Степаныч ошибиться не мог, да какой для него был смысл в том, чтобы направлять нас по ложному пути. Мы продолжали подниматься по склону возвышенности, как вдруг Саня выдвинул свою версию былых событий:
   – Если в селе раньше был колхоз, и они многократно перепахивали это место под посевы, то мы вряд ли что-то найдём визуально.
   Кроме того, спустя много лет, с тех пор, когда это место перестал бороздить крестьянский плуг, местная природа постепенно стала принимать первозданный вид, и мы видели, что под нашими ногами уже буйно рос степной ковыль в окружении традиционного предуральского многотравья, характерного для этих мест, называемых географами лесостепной зоной. Мы поднялись слишком высоко по косогору и собрались возвращаться обратно, решив для себя, что без поисковой техники нам не обойтись, как, повернувшись, чтобы идти в обратную сторону, и едва начав движение навстречу заходящему за горизонт солнцу, мы все одновременно увидели в отблеске косых солнечных лучей нехарактерное цветовое пятно у самого основания возвышенности. Как выяснилось в дальнейшем, это изменение окраски происходило из-за того, что в этом месте ковыль был более мелкорослым, и его цветовые остроконечные метёлки были гораздо меньшего размера. Именно эта случайность нам позволила, в тот вечер сделать предварительный вывод о возможности нахождения первой скважины именно в этом месте. Только позднее мы выяснили, что ковыль очень чувствителен к экологическим изменениям состава почвы.
   Уже темнело, и нам нужно было без промедления почти по незаметной грунтовой дороге выбраться до основной асфальтовой трассы. В Лениногорск мы вернулись, когда уже полностью стемнело. Этот день прошёл для нас успешно, и мы могли занести его в свой зачёт.
   Вернувшись в дом Николая, мы застали нашу молодёжь чрезвычайно грустной, в них было накоплено за весь день столько на нас обиды, что они предпочитали молчать. Но узнав, что завтра мы выдвигаемся на точку нашей стоянки, они не только взбодрились, но и стали благодарить нас за подробные инструкции, которые мы им оставили утром в виде записки. По нашим рекомендациям они осмотрели весь город и остались в восторге от увиденного. Но самым важным для меня был их первоначальный совместный протест, это означало, что они подружились между собой, а наша команда от этого только укреплялась.
   На следующее утро, погрузив часть нашего имущества на два автомобиля и тронувшись в путь, мы знали не только, в каком направлении мы едем, но и где мы остановимся. Выгрузив первую партию груза на берегу реки, именно у того самого омута, который нам накануне рекомендовал Степаныч, мы отправили Саню обратно в Лениногорск за оставшейся нашей амуницией, а сами стали разбивать наш палаточный лагерь. Место было выбрано максимально удобным для нашей стоянки, с трёх сторон его защищали вековые дубы и ивы, а с четвёртой стороны оно выходило на самую стремнину реки, где мы уже успели заметить всплески достаточно крупной рыбы. Река была чистейшей, в её верховьях, если судить по карте, не было ни одного населённого пункта, кроме уже, по-видимому, совсем заброшенных деревень. Я видел, в каком восторге были и Дмитрий и Алексей, и это меня успокаивало.
   В самый разгар установки палаток к нам совсем незаметно подошёл Степаныч и почти что критическим, но с оттенком деревенской простоты и непосредственности, голосом нам выговорил:
   – Я уже грешным делом начал думать, что вы вчера меня обманули, и не приедете. Я уже третий раз за сегодняшнее утро прихожу на это место, а вас всё нет да нет. Ну слава Богу, что наконец-то вы добрались. Я по стариковски рано встаю, вот мне и не терпелось вас встретить, всё беспокоился, чтобы не пропустить ваш приезд.
   Он начал принимать самое активное участие в строительства нашего лагеря, рекомендовал нам, где правильнее разместить костёр, с учётом ветров, дующих в это время года, где лучше запасаться дровами, но самой бесценной с его стороны была для нас, это его рекомендация, на что ловить рыбу. Он так и сказал нам:
   – У нас тут самая главная рыба голавль и язь, так что не мудрите и применяйте в качестве наживки либо кузнечиков, либо кусочек горбушки серого хлеба.
   Закончив установку трёх палаток, мы решили перекусить и стали доставать из нашего импровизированного склада консервы и хлеб, заодно пригласив Степаныча остаться с нами и разделить совместно с нами нашу скромную трапезу. Он сопротивлялся как мог, и нам стоило больших трудов уговорить его. Степаныч оставался, скорее всего, последним носителем информации и живым свидетелем событий шестидесятилетней давности, и я предполагал расспросить его более подробно обо всём, что он помнит, чтобы как можно более точно установить место расположение первой скважины. Наша вчерашняя находка была пока всего лишь предположением, и мне было крайне важно, чтобы он подтвердил нам именно это место.
   Нужно было найти какой-то предлог, чтобы инициатива продолжения рассказа о нефтяниках, которых он ругал вчера, происходила от него самого. Напрямую задавать ему наводящие вопросы я не решался, мы ещё не были с ним в тех отношениях, когда можно говорить слишком откровенно. Но оттягивать получение от него крайне важной для нас информации я не мог, мне нужно было его разговорить на любую тему и постепенно, незаметно для него, перейти на интересующий меня вопрос. Но как часто бывает, решение приходит само собой и совсем не с той стороны, с которой ты его ждёшь. Так бывает между двумя собеседниками, которые молча, используя свою внутреннюю энергию, могут задавать тот вопрос, который не решаются озвучить вслух. Степаныч как будто чувствовал, что именно эта старая история с нефтяниками меня интересует больше всего. Возможно, ещё вчера он понял, что мы начали его расспрашивать неспроста.
   – А вам просто повезло с этим местом. Обычно оно бывает занято приезжими рыбаками, а лучшего здесь на всей реке и не найти. – заговорил он первым. – Помните, вчера я вам говорил о тех нефтяниках, которые бурили в наших краях. Так вот, у них стоянка была в ту пору ровно на этом месте, где мы с вами только что поставили палатки, только у них были не палатки, а вагончики на колёсах.
   – И долго они у вас тут стояли? – стал я его осторожно расспрашивать.
   – Да почти три года. Здесь низина, ветров нет, зимой не так холодно, как в поле. Они свою буровую вышку всё время перетаскивали, а этот лагерь не трогали, видимо, их близость реки прельщала. Они же здесь жили вахтами по месяцу, а то и более. В Лениногорск уезжали очень редко. На свою буровую они ходили пешком, вон там она у них и стояла, совсем рядом, – и он опять нам указал своей рукой то направление, что и вчера. – А когда место их работы стало удаляться от нашего села, стали ездить на свою работу на тракторах, вот все поля нам и размесили.
   У меня после этого объяснения Степаныча не осталось ни малейшего сомнения в том, что вчера мы совершенно случайно нашли то, что нам было нужно. Однозначно, этот участок низкорослого ковыля был местом заложения первой скважины.
   Обед был закончен, а Степаныч, почувствовав по нашим глазам, что он нам угодил своим рассказом, найдя предлог, засобирался к себе в деревню по неотложным делам. Благодаря нас, он коротко сказал, что теперь он наш должник, а мы не понимали что это означало, но уже под самый вечер, в то же день, он пришёл к нам с увесистыми пакетами молодой картошки и свежесорванных огурцов и помидор. С такими дарами мы могли начинать новую для нас походную жизнь. Почти одновременно с ним, сделав второй рейс, к нам вернулся Саня, совершенно уставшим, и сказал, что он переночует у нас, что вернуться обратно в Лениногорск у него нет никаких сил. Во так весь конец вечера мы и провели вшестером. Степаныч оставался с нами до самой темноты. Прощаясь с нами, он опять был великодушен и сказал нам на прощание:
   – Если вы тут вдруг замёрзнете, то перебирайтесь ко мне, в мою избу. Места хватит всем.
   Так заканчивался первый день нашей стоянки. Мы все сидели на берегу омута, почти что в самых сумерках, и любовались тем, как плещется на его поверхности рыба.
   На следующее утро, проводив Саню в Лениногорск, мы решили провести наше первое полевое собрание и распределить наши функции с целью экономии времени. Дмитрию было поручено изучить работу георадара, Алексею газоанализатора, а мы с Николаем, взяв приёмник GPS, отправились пешком на первую точку предполагаемой скважины. На машине не было смысла ездить, так как наш объект обследования находился в непосредственной близости от нашей стоянки.
   Мы вернулись к обеду, в назначенное время, и с удивлением для себя обнаружили, что наши молодые коллеги ловят рыбу. При нашем приближении они нам дали сигнал вести себя как можно тише, так как у них был самый клёв. Мы присели на обрыв омута рядом с ними, и Дмитрий, кивнув молча в сторону лежащего вдали георадара, показал нам большой палец левой руки, так как в правой у него была удочка. К нашему удивлению, их улов был настолько внушительным, что мы решили вечером сварить первую нашу уху, а пока впереди нас ждал ещё полный рабочий день.
   После обеда мы выдвинулись в поле все вчетвером, прихватив с собой все приборы и лопаты. Поиск на месте, он одновременно и прост, и сложен. Прост, потому что он требует примитивной разбивки на квадраты при помощи верёвок изучаемой поверхности земли с монотонным их прохождением один за другим, и сложен, потому что он требует предельной внимательности из-за множества ложных сигналов, вынуждающих перепроверять данный квадрат и копать на неизвестно какую глубину, что к концу дня просто изматывает исследователя, не достигшего желаемой цели. Вы можете спросить меня, а что же георадар, он должен как бы показывать глубину залегания металла, а мы искали именно металлическую трубу, являющуюся устьем скважины, но постоянно натыкались на посторонние металлические предметы. Это только со стороны может выглядеть всё просто. Я не торопил ребят, потому что понимал, что сегодня – это день обучения, но если мы найдём устье, то впредь будем знать как оно высвечивается на экране монитора. Это будет наш будущий опорный репер, и по нему мы окончательно настроим наш георадар. Ориентируясь относительно внешнего периметра всей зоны исследования, по всей вероятности, мы приближались к её центральной части, и вдруг, кроме совершенно нового для нас звукового сигнала, мы увидели на мониторе георадара очертание до того нам неизвестного предмета. У нас у всех ёкнуло сердце, и мы все одновременно замерли, словно всех нас охватил столбняк. Первым очнулся Николай и лопатой, которую до того он просто нёс, вдруг ювелирно очертил контур ямы, которую надо было копать и быстрыми движениями стал углубляться в рыхлый грунт. Слой дёрна в этом месте практически отсутствовал, и буквально на глубине сорока сантиметров штык лопаты упёрся во что-то металлическое. Николай расширил яму, нагнулся над ней и руками стал выбирать из неё остатки земли. Потом молча что-то там в глубине щупал руками и, встав во весь рост, и с облегчением выдохнув, произнёс:
   – Я думаю, это здесь, и мы её нашли!
   Все по очереди начали наклоняться и смотреть на то, что откопал Николай. Это действительно было устье скважины. Темнело, и я предложил ребятам подровнять стенки ямы и накрыть её плотным брезентом до следующего утра. Я не исключал того, что из-за старения цементного камня в нём возникла трещиноватость, и мы сможем уловить на поверхности земли хотя бы лёгкие следы метана. А под брезентом газ мог накопиться за ночь. Напоследок я замерил координаты устья по приёмнику GPS, занёс их в его память и продублировал записью в своём полевом блокноте.
   Вернувшись на нашу базу, Николай вызвался варить уху, постоянно ворча, что это дело молодым доверять нельзя, они ни в ухе, ни в рыбе всё равно ничего не понимают, и он демонстративно показал отобранную им из всего дневного улова самую мелкую рыбёшку и объяснил Дмитрию и Алексею:
   – Вот эти крупные голавли на уху не пойдут, эта рыба костлявая и никакого навара не даёт. Если ещё их поймаете, то выпускайте сразу же обратно в речку, пусть они живут. Наши все местные мужики поступают только так, а называют они этот процесс спортивной рыбалкой. Сейчас хоть рыба стала в речках появляться, а то был период настоящего безрыбья, браконьеры всё переловили китайскими сетями. А тем, кто разрешил их продавать у нас в стране, я бы руки поотрывал.
   Пока Николай кашеварил у костра, я с Дмитрием и Алексеем, уселся на берегу обрыва реки, от которой исходила приятная вечерняя прохлада. Мы, за день, приняли сегодня изрядную долю адреналина и нам следовало охладить наш пыл. И в этот момент, мои молодые спутники, не сговариваясь, стали засыпать меня наперебой практически одними и теми же вопросами:
   – А что мы сегодня нашли? Что это за скважина? Какова наша конечная цель? Правда, что мы ищем что-то важное?
   Их вопросам не было конца, и они постепенно становились более конкретными. Со своей стороны я понимал, что имею дело с высокообразованной молодёжью, и рано или поздно они сами всё поймут, да к тому же они сами вызвались поехать со мной в эту даль помогать мне, вот и сегодня они проявили себя в поле с самой лучшей стороны, какой смысл был продолжать говорить с ними недомолвками. Но с другой стороны, я был связан обязательствами с моими старыми друзьями по сохранению тайны нашего проекта. Но, как всегда, на выручку пришёл Николай, стоя у костра, он прекрасно всё слышал и, как настоящий телепат, читал мои мысли на расстоянии:
   – Александр, тебе пора посвятить ребят поглубже в цель нашего поиска, ты бы прочёл им вводную лекцию, а то скоро уже уха доварится.
   Его поддержка была настолько своевременной, да я и сам был готов им рассказать об истинной цели нашего приезда, но именно Николай ускорил разрубание узла складывающегося недопонимания. И я постепенно начал молодёжи всё объяснять, понимая при этом, что информацию лучше преподносить постадийно, с постепенным её усложнением.
   – Для начала вы должны знать следующее. На этом месте примерно шестьдесят лет тому назад проводились геологоразведочные работы, точнее бурились поисковые скважины по определённому профилю, с целью построения геологического разреза и возможного обнаружения признаков нефти или газа. В профиле было заложено и пробурено всего девять скважин, а первой из них была та, которую мы сегодня с вами обнаружили. Нам предстоит отыскать ещё восемь, и это мы должны обязательно сделать до конца нашей экспедиции. У нас с вами нет никакой вспомогательной информации в виде геологической документации, и мы её с вами нигде не найдём, она кем-то изъята и уничтожена. Направление дальнейшего поиска мы знаем только предположительно, и то только благодаря Степанычу, он нам примерное направление указал в день нашего первого знакомства с ним. И этого для нас уже более чем достаточно, так как мы сможем сжать зону поиска. Примерное место расположения первой скважины мне было известно уже давно, а Степаныч лишь подтвердил его, поэтому мы сегодня достаточно быстро управились. И в итоге работ сегодняшнего дня мы знаем чёткие координаты первой точки. Со второй скважиной, поиск которой мы начнём завтра с утра, будет несколько посложнее. Мне известно, что расположение всех скважин было прямолинейным, и расстояние между ними было строго один километр. Поэтому мы должны с вами подготовить схему поиска с радиусом один километр от первой скважины и двигаться в предполагаемом направлении с охватом сегмента по окружности порядка пятнадцати градусов. Если мы найдём вторую скважину, то уже легко найдём все остальные. Тут простая плоскостная геометрия, по первым двум точкам проводим прямую линию и на схеме расставляем точки через один километр. С этой частью вам всё понятно? – спросил я их.
   В знак согласия они закивали головами, но Алексей, который должен был быть в нашей команде внештатным дозиметристом, задал мне уточняющий вопрос:
   – То, что мы сегодня накрыли первую скважину брезентом, мы, наверное, сделали неправильно, так как это дышащий материал, и он будет пропускать газы, как бы их вентилируя через себя, я бы лучше яму накрыл полиэтиленовой плёнкой, она не даст им улетучиться.
   – Алексей, я буду совершенно не против, если ты поверх брезента накроешь яму дополнительно полиэтиленом, но самое важное, чтобы вовнутрь ямы не попадал ветер, и углеводородные газы из неё не выдувались, мы сейчас должны создать как бы простую ловушку для них и накопить их там, фильтрация в любом случае будет через окружающую почву, это неизбежно, возможно, нам придётся обмазать стенки ямы цементным раствором, чтобы сделать их непроницаемыми, и накопить там газ, чтобы детектор сработал на самых минимальных концентрациях метана. Но ты должен знать, что замеры ты будешь делать в самой низкой точке ямы. Метан тяжелее воздуха, газовоздушная смесь постепенно расслоится, и метан опустится на самое дно. Наша главная задача при этом уловить хоть какие-то признаки углеводородов, даже самые незначительные их следы. Эта скважина когда-то вскрыла нефтяной пласт, и мы должны будем именно на ней найти первую нашу с вами нефть. Но я вас обоих убедительно прошу о том, что то, что вы здесь увидите, узнаете или услышите, не должен знать никто, кроме наших участников группы, в состав которой с этой минуты вы уже приняты. Мы здесь будем ещё долго, и нам будет необходимо поговорить о многих вещах, ну а напоследок сегодня я вам скажу о том, что я до конца не доверял всей этой предварительной информации, человек, который мне её дал, был предателем, и он предал своих коллег именно на этом месте, где мы сейчас с вами находимся, а сегодня над старой тайной впервые нами был приподнят занавес.
   Наше следующее рабочее утро также началось с планёрки, на вторую рабочую точку мы вновь выдвинулись вчетвером, и вся первая половина дня ушла у нас на разметку сектора поисковых работ. Когда мы вернулись на обед на свою базу у омута, у меня созрел план отправить во второй половине дня на продолжение поисков ребят одних, без меня и Николая. А Николаю я объяснил, что мы их должны не только обучать, но и доверять самые ответственные этапы работ, а при необходимости лишь подстраховывать.
   – Ты что, не хочешь быть там сам, ты же так долго вынашивал этот план и на второй день решил спихнуть всё на них? – от неожиданности спросил меня Николай.
   – Пойми меня, вчера я почувствовал, что в них присутствует какой-то червь сомнения, которого им необходимо задушить в себе, а лучшего способа я не вижу, чтобы между нами укрепить полное взаимопонимание. Поэтому я и жертвую тем, о чём долго мечтал. У нас всё равно дело общее, и мы работаем на одну копилку. А с тобой мы сегодня отдохнём и половим рыбку, я об этом не меньше мечтал.
   Мы отправили ребят на первое самостоятельное дело, и я при этом очень надеялся, что они справятся. Размотав удочки, мы уселись с Николаем на бережок практически рядом друг с другом, но из-за лёгкого ветерка и ряби, поднявшейся на омуте, клёва пока не было, и мы с ним разговорились. Первым начал Николай:
   – Помнишь, ты просил меня посмотреть металлолом, так вот, я кое-что уже нашёл, но пока ничего не предпринимал, чтобы его куда-нибудь вывезти. Я ищу всё подряд как минимум по паре изделий. За качество я не ручаюсь, ты сам понимаешь, всё оборудование старое. Но хозяин свалки мой знакомый, он может всё попридержать по моей просьбе. Как думаешь, ещё не рано?
   – Я думаю, что вчерашний день можно считать отправной точкой, и я уверен, что эти оставшиеся восемь скважин мы найдём в ближайшие дни. Но как правильно построить дальнейшую программу работ, после завершения поискового этапа, я пока не знаю. В голове крутятся разные схемы, но сам-то ты как всё это представляешь? Кругом здесь чистое поле, всё на виду. Но железо куда-то нужно постепенно вывозить, используя его, мы значительно сэкономим, – ответил я ему.
   – Железо я могу временно вывезти к себе на садовый участок, я его не использую, но это потребует проведения излишних погрузочно-разгрузочных работ, всё оборудование среднегабаритное, без автокрана не обойтись, но этот процесс не так сложно организовать. А вот что делать в поле? У меня на этот счёт родилась одна идейка. Ты сам нам говорил, что бурить будем скрыто, чтобы никто ничего не заподозрил, даже местные, – продолжил он.
   – Но ты же видел какой сметливый этот Степаныч, от него ничего не скроешь, он тут один всю округу контролирует. Ему делать нечего, вот он и ходит по деревне взад-вперёд и всё примечает, что не так. Его как-то нужно нейтрализовать, в смысле поговорить с ним по-человечески. Надо подумать как ему всё правильно преподнести и сделать его нашим союзником. Ты видел, что он обижен на весь мир, на их заброшенность, на отрезанность от всей цивилизации. А ты помнишь, как он говорил о своей несбывшейся мечте, о возрождении его села? Он тут, похоже, не только старожил, но и реальный хозяин, правда, мы пока ещё других жителей не видели. Это хорошо для нас, что тут заброшенный медвежий угол и почти нет посторонних глаз, это всё нам на руку. Но нам не мешало бы познакомиться и с этим единственным на всю деревню фермером, о котором Степаныч нам рассказывал.
   – Кстати, ты совершенно правильно упомянул о фермере, моя идея как раз и заключалась в том, я тебе не успел договорить, чтобы спрятать буровую установку в сарае типа фермы для скота. – продолжил Николай. – Если мы построим новый сарай с высотой балок перекрытия в нём четыре метра, возможно, нам хватит этой высоты, чтобы внутри него разместить всё оборудование?
   – Я думаю, что должно быть повыше, не менее шести метров. Внутри сарая, над устьем скважины, нам будет необходимо смонтировать мощный талевый блок для установки роторного стола, колонной головки и, возможно, превентора, без которого мы, видимо, не обойдёмся. Причём колонная головка должна быть установлена ниже бетонного пола, так как после завершения бурения мы скважину законсервируем. Яму засыплем песком, а поверх него зальём пол ещё раз слоем цемента, чтобы никто не догадался, что на этом месте мы бурили. То есть нас ждёт ещё очень большой период подготовительных работ. Я думаю, что, если пойдёт всё удачно, эта эпопея растянется у нас на несколько лет. Ты видел, что к окраине деревни подходит высоковольтная линия? Удивительно, что все провода на ней целы. Нам надо проверить её работоспособность. Если линия электропередачи действующая, считай, что нам повезло, опять сэкономим на её строительстве. Кроме того, нам понадобится артезианская скважина, которую нужно будет бурить. Я первоначально подумал, что можно будет брать воду при помощи насоса из речки, но потом решил, что весь наш комплекс должен быть под одной крышей и лучше иметь водяную скважину в пределах этого сарая, – стал объяснять я ему свои мысли.
   – Да, ты прав, – ответил он. – Но сарай нужно ставить именно на месте этой скважины, и нам необходимо узнать, кому сейчас на этом месте принадлежит земля. Хорошо бы порасспрашивать Степаныча или этого фермера – он знает реальную ситуацию, видимо, даже лучше.
   – Вот видишь, сколько сразу вопросов возникает, так что пусть ребята работают самостоятельно, без нас, ищут скважины, а мы с тобой займёмся местной разведкой и организационными делами. Может быть, и железо решим сразу же вывозить сюда, а не на твой сад-огород. Ты не знаешь, в городе можно где-то купить оптом шестиметровый хвойный брус или нераспиленный кругляк? Было бы неплохо нарисовать конструкцию сарая и сделать расчёты по материалам, – подытожил я.
   Вопросов накапливалось всё больше и больше, и я, оставив Николая одного на берегу, отправился в палатку за блокнотом, чтобы всё записать. Вскоре я вернулся к нему, но он мне дал знать, что у него только что была первая поклёвка. Над омутом установился полный штиль, на водной глади не было ни одной рябинки, и это означало, что крупный голавль вот-вот должен был выйти на поверхность воды на свою охоту за мелкими насекомыми, приносимыми потоками воды с вышерасположенного переката. В нашей средней полосе на голавля, наверное, самая интересная рыбалка из всех существующих. Это крупная и предельно осторожная рыба, которую перехитрить не так-то просто. Между рыбаком и рыбой действительно происходит соревновательный процесс. На ярком солнце голавль может подняться с самого дна и держаться у самой кромки воды в стремнине потока, лениво, совершенно без всякого движения, выжидая свою добычу. Их всегда с высокого берега можно узнать по их широченным тёмным спинам и серебристым бокам. Но как только ему что-то не понравится, он мгновенно скроется из вашего поля зрения.
   Ожидания нас не обманули, и клёв рыбы действительно начался. Время бежало незаметно, солнце уже готовилось к заходу за горизонт, а наши ребята пока не возвращались. Я остался один на берегу, а Николай пошёл готовить для всех ужин. Традиции начали устанавливаться сами собой, и впредь эту поварскую обязанность он никому не уступал. Наша молодёжь вернулась в лагерь, когда уже почти стемнело. Они были уставшими, но очень ободрёнными. Доложив, что они обследовали почти что треть участка, попросили нас дать им возможность продолжить поиск самостоятельно самим с завтрашнего утра. На что получили наше единодушное согласие.
   В этот вечер мы сидели у догорающего костра, и Николай предложил нам в качестве полевого десерта испечь в золе картошку, которую он заранее отобрал для этой цели. К нашему удивлению, оказалось, что наша молодёжь никогда в жизни не пробовала этого лакомства, ведь они были сугубо городскими жителями. Пока пеклась картошка, они нам рассказывали о своих ощущениях во время проведённой ими работы. Оказывается, они тоже в пределах выделенного сектора поисковых работ пытались обнаружить признаки изменения цвета травы или низкорослый ковыль, но ничего так и не нашли.
   – Это хороший признак, – сказал я им. – На второй скважине, которую вы будет продолжать искать завтра, нефтяной пласт не вскрывали, значит, и загрязнений почвы в этом месте практически не было. Это благоприятный сравнительный фактор по отношению к первой скважине. Вероятность, что в ней действительно была нефть, только повышается. Алексей, ты не забыл накрыть первую скважину дополнительно полиэтиленом, как мы обсуждали с тобой и Дмитрием вчера?
   – Да вы что, неужели я это забуду! – удивлённо воскликнул он. – Я сегодня рано утром, пока вы все ещё спали, успел сходить туда и всё сделал, из-за этого я почти всю ночь не спал. А когда мы будем делать замеры газоанализатором?
   – Пусть всё постоит в покое с неделю, сейчас пока рановато, – ответил я ему.
   К нашему разговору подключился Николай и, обращаясь к Дмитрию, спросил его:
   – Мне Александр поведал, что ты потомственный физик и так же, как и твой дед, занимаешься плазмой? Я кое-что слышал об этом, может, ты меня просветишь поподробнее, а то я, кроме бурения скважин, почти ничего не знаю.
   Наконец-то Дмитрий, дождавшись своей очереди, буквально сел на своего любимого конька и стал нас засыпать такими научными терминами, которые были для нас совершенно непонятными и Николай, не выдержав более двух минут, дал ему сигнал приостановиться:
   – Дмитрий, мы не научном симпозиуме, можешь повторить то же самое, но простыми словами, чтобы до нас дошла самая суть механизма возникновения плазмы и её практического применения?
   – Вы не обижайтесь, я просто хотел вам показать, что эта наука не так проста, даже не каждый физик её понимает и не уживается в наших рядах. В России эта часть физической науки совсем молода, учёных, особенно прикладников, у нас очень мало, и мы все друг друга знаем наперечёт. А как всему новому, нам всегда было трудно продвигать свои разработки на рынок. Вот мы и договорились все как-то раз применять в разговорах о плазме только строго научные термины, чтобы самим себя обезопасить от проникновения в наши ряды всяких там шарлатанов. Но для вас я сделаю исключение и попробую вам вкратце всё объяснить простыми словами. Итак, плазмотрон – это установка, превращающая воздух или газ в струю плазмы. Он может представлять собой, например, цилиндрическую разрядную камеру с двумя электродами, один из которых имеет вид кольца. Когда на электроды подаётся высокое напряжение, между ними вспыхивает мощный дуговой разряд, воздух становится плазмой, то есть превращается в совокупность положительных и отрицательных частиц. Стенки плазмотрона непрерывно охлаждаются проточной водой, поступающей по шлангам или металлическим трубкам. Это предохраняет установку от перегрева и, кроме того, заставляет плазму концентрироваться в осевой части прибора, приобретать вид тонкого жгута. Температура плазмы может достигать нескольких тысяч градусов. Но в нашем случае, а я предвижу, что вы начнёте задавать мне вопросы о плазмобуре, нам ни высокие напряжения электрического тока, ни сверхвысокие температуры не понадобятся. Плазмобур – это всего лишь одна из разновидностей плазмотрона, который адаптирован под рутинное техническое применение. Если сказать ещё более простым языком, считайте, что это почти что обычный бытовой прибор, которым мы научились дистанционно управлять и изменять в нём температуру плазмы. Интерес к плазменной технологии обусловлен, во-первых, тем, что при очень высоких температурах можно осуществлять процессы, не протекающие в обычных условиях. Это позволяет создавать материалы с принципиально новыми физическими и химическими свойствами. Во-вторых, в низкотемпературной плазме скорость химических реакций ускоряется в сотни и тысячи раз, что создаёт предпосылки замены громоздких металлургических и химических установок миниатюрными, с небывало высокой производительностью. Фактически плазмобур, который мы будем с вами применять для проходки ствола скважины, является мини металлургической печью, которая на трубах будет опускаться, в нашем случае, сверху вниз, расплавляя при этом встреченную породу, и будет формировать спекшиеся, очень плотные стенки скважины. Вот этими прикладными процессами я и занимаюсь в настоящий момент.
   – Скажи нам, пожалуйста, – это вновь в разговор с ним вступил Николай, – мы понимаем, что у нефтяников плазмобур не применялся, а то бы я точно о них знал всё и глупых вопросов тебе не задавал. А в других отраслях промышленности плазмотроны нашли применение? Что ты знаешь об этом?
   – Я не только знаю, но и участвую лично во многих разработках. Конечно, наибольшее их применение происходит в машиностроении для тонкого раскроя металла, сварки и зачистки сварных швов. Если мы дойдём до сборки, здесь, на месте, «Бурового куба», о котором мне рассказал Александр, то я такой достаточно компактный прибор привезу сюда с собой, и вы сами убедитесь, насколько он упрощает все виды сварочных операций. Мы весь старый металл сможем зачистить до такого блеска, а потом его покрасить так, что все примут его за совершенно новое изделие. Да и всю сварку сможем осуществлять исключительно им.
   – А какое напряжение электросети для этого потребуется? – уточнил у него Николай.
   – Когда мы подъезжали к этой деревне, я увидел на той стороне реки линию электропередачи, но я пока её не осмотрел. Мне кажется, если она действующая, то нам её будет вполне достаточно. Возможно, придётся ставить дополнительный понижающий трансформатор, но её бы стоило в один из свободных дней обследовать более внимательно.
   Вот таким образом по вечерам изо дня в день мы взаимно обогащали свои научно-технические знания, а молодёжь шутила, что мы в нашем палаточном лагере открыли вечернюю школу.
   На следующее утро, проснувшись, мы с Николаем не обнаружили признаков присутствия нашей молодёжи, да и приборов тоже не было на месте.
   – Вот видишь, какой интерес в них прорезался, все рвутся к нефти, я тебе руку даю на отсечение, что они сегодня вернутся с положительным результатом, – шутил Николай. – А чем мы с тобой сегодня займёмся?
   – Я думаю, что нам перво-наперво нужно разыскать Степаныча, он что-то два дня у нас не появлялся, я уже начинаю волноваться за него. Надо его наведать, да заодно его дальше порасспрашиваем, – предложил я Николаю.
   Мы поехали в деревню на машине Николая, хотя могли и прогуляться пешком. Деревня по-прежнему была безлюдной, но магазин был открыт, и мы зашли в него. Первым делом стали узнавать где найти Степаныча, и продавщица нам поведала, что Степаныч, по-видимому, занемог, так как тоже два дня у неё не появлялся. Обычно он на дню по нескольку раз зайдёт просто поговорить, значит, что-то случилось с ним. Узнав у неё, где находится дом Степаныча, мы поехали к нему. Калитка во двор дома была открыта настежь, видимо, она никогда не закрывалась, да и от кого, если в деревне кто и был, то все свои. Дверь дома тоже была открыта, и, войдя в дом, мы увидели Степаныча лежащим на кровати. Он нам заулыбался, но привстать с кровати не смог, только и сказал:
   – Вот лежу уже третий день один, радикулит проклятый замучил, решил отлежаться. Надеюсь, что скоро встану. А вы как, по делу ко мне? Надеюсь, вы там у себя не замёрзли в палатках, ночи-то пока ещё, к счастью, тёплые стоят?
   Я дал Николаю команду мигом сгонять в магазин и купить что-нибудь из продуктов для Степаныча. Пока мы с ним остались одни, он неожиданно меня спросил:
   – Ну как вы там, что-нибудь нашли?
   – С чего вы взяли, что мы что-то ищем? – отреагировал я, почти моментально.
   – Да я вот грешным делом стал подсматривать за вами, забрался на самую макушку горы, залёг там, так, чтобы вы меня не заметили, вот и пролежал там на ветерке, наблюдая за вами, почти весь день, меня в итоге и прихватило. Дурак я, сам виноват во всём, лучше бы подошёл к вам и обо всём вас сам расспросил. А в результате вот лежу и мучаюсь, сам во всём виноват. Вы уж меня, непутёвого, помилуйте, я всегда был таким любопытным, за это и получал всегда по шее от соседей.
   Накормив его магазинной едой и оставив ему бутылку минеральной воды у кровати, мы попросили его как следует отлежаться и пообещали к вечеру навестить его ещё раз. О том, как нам разыскать фермера, мы его расспрашивать не стали, так как подумали, что, возможно, они конкуренты, а этим мы бы всё только испортили и, возможно, потеряли бы единственного союзника. Фермера решили искать самостоятельно, без чьих либо подсказок. Мы решили проехаться по всей деревне и ко всему внимательно присмотреться. Фермерский дом оказалось разыскать не сложно и исключительно по специфическому запаху навоза.
   Остановив машину перед палисадником дома, мы постучались в дверь калитки, но нам никто не открыл, и мы решили обойти дом вокруг забора, который его огораживал. Фермер в это время чистил скотный двор и, заметив нас, пошёл к нам навстречу. И, как будто будучи нашим старым знакомым, произнёс:
   – А, это вы, рыбаки, мне Степаныч рассказывал о вас третьего дня. Вам, наверное, молочка деревенского захотелось? Возвращайтесь к главному входу, тут грязно, не пройдёте, только ноги затопчете, я сейчас туда подойду и вам открою.
   Фермеру на вид было около пятидесяти лет, не больше, он был в хорошей физической форме и обладал не только душевной открытостью, но и тонким чувством юмора. Впустив нас в свою ещё добротную бревенчатую избу, он с непосредственностью деревенского жителя стал нас расспрашивать:
   – Вы к нам на рыбалку и за грибами или ещё кое за чем прибыли?
   Я, уже наученный разведывательными возможностями Степаныча, понял, что и он скорее всего за нами наблюдал все эти дни, и я ему ответил его же словами:
   – Вы правы, от вас ничего не скроешь, скорее ещё за кое чем. Хотим вот тут ферму построить, поэтому и подбираем место, земля-то пустует, не обрабатывается. Вы не боитесь, если у вас появятся конкуренты в нашем лице?
   – А чего мне бояться, я своё мясо сбываю одним и тем же людям уже несколько лет, они от моих услуг не откажутся, а у вас ещё не известно получится или нет. Я посмотрю, вы люди городские, сельскому труду не обучены, а со скотиной нужно вместе вставать, выгуливать её весь день и рано ложиться. А я вот вижу, вы всё до самого поздна костёр жжёте, зарево от него, из моего дома даже видно. Нет, вы не по этому делу, я же вижу, меня ещё никому не удалось провести. Так что лучше расскажите на прямоту, в чём у вас интерес ко мне и к нашей деревне. Я вообще удивлён, как вас сюда занесло, в нашу глухомань. Да, мы так до сих пор и не познакомились, я буду Пётр, а как вас величать?
   У них у всех была тут интересная манера первыми проявлять инициативу со знакомством и примерно одними и теми же словами. И это было замечательно, видимо, у людей было много общего, и их всех тут замучило одиночество. Представившись ему, мы решили отдать инициативу беседы в его руки. Но он для начала сбегал в чулан и принёс из холодильника трёхлитровую банку холодного молока и два гранёных стакана и поставил перед нами.
   – Пейте! – скомандовал он. – Это вчерашнее, вечерней дойки, а парного утреннего уже нет, я успел его переработать на масло, пока оно ещё не схватилось, а вечерком я его вам занесу. Вы не будете против, если я вас навещу? А вы что-то серьёзное ищете? Если надо, я могу вам помочь, у меня и трактор есть «Беларусь» с навесным ковшом, могу вам его дать в случае необходимости.
   То, что они здесь так быстро всё поймут, я, конечно, не рассчитывал, и нужно было срочно принимать решение – говорить им обо всём или продолжать скрывать и делать вид, что мы просто гуляем по полю. Но последнее выглядело бы чрезвычайно глупо с нашей стороны, всё равно они рано или поздно до всего докопаются сами, и будет лучше, если мы их во всё посвятим, и я ему предложил:
   – Этот разговор длинный и лучше его перенести на вечер, приходите вдвоём со Степанычем, мы надеемся, что к вечеру он встанет на ноги и сможет до нас добрести, вот и поговорим обо всём. Устроит вас такое предложение? – спросил я Петра.
   – А что со Степанычем, я что-то его давно не видел, мне самому всё некогда к нему зайти, сами понимаете, стоит самая сенокосная пора, устаю как бобик, я же работаю один, помогать-то мне не кому.
   – Да он с радикулитом лежит, обещал к вечеру встать на ноги, мы только что от него, – ответил я ему вставая и давая понять, что мы уже уходим. – А за молоко спасибо, не будете возражать, если мы его остатки заберём с собой и напоим нашу молодёжь?
   Я попытался расплатиться с ним за молоко, но он наотрез отказался брать деньги, сказав, что он с гостей плату не берёт, и добавил:
   – Вот как раз ваших хлопцев я сегодня на рассвете и видел в поле за деревней и подумал, что в такую рань можно искать только что-то очень серьёзное.
   Русская деревня всегда питала город свежей молодецкой кровью талантливых, смекалистых и очень трудолюбивых парней и девушек. А где они теперь? Всё было предельно грустно. Возвращались мы через пустую деревню и, глядя на осиротевшие дома, я чувствовал, как к моему горлу подкатывался комок гнева за вопиющую несправедливость к русскому селу, к нашим многострадальным людям, неужели они заслужили такой бесславный конец. Нет и тысячу раз нет. А кем заселять эти пустующие дома и кто будет возрождать это село, конечно же, не Степаныч, а только такие, как этот Пётр, и где их набрать, как убедить старых селян вернуться в своё родовое гнездо, к своей земле, к своим корням и могилам своих предков? В конце концов, кто будет защищать эту землю, если не дай Бог случится война? Были одни вопросы, а ответов на них не находилось.
   Вернувшись на нашу стоянку и не обнаружив признаков присутствия молодёжи, я предложил Николаю пойти, как и вчера, ловить рыбу, на что он охотно откликнулся. Сегодня примерно в полдень обещал нас навестить Саня, и мы решили уже больше никуда не отлучаться.
   – А как ты думаешь, они сегодня придут на обед или останутся там до победного конца? – спросил он меня. – Я не исключаю, что они прихватили с собой консервы, я по молодости поступил бы точно так же. Как они похожи на нас, такие же неугомонные. Я сегодня с утра вот о чём думаю и считаю в голове, сколько нам денег понадобится на все наши дела? Сегодня в нашем регионе пробурить новую скважину заказчику стоит уйму денег, миллионы. А когда прикинешь в уме, зарплата персонала, расходные материалы, амортизация станка, хотя большинство из них уже давно выработало свой срок, сервисное обслуживание геофизиками и кривильщиками, плюс связь, перевозки, получается не так уж и дорого, но от чего эти миллионы набегают и кому они достаются, я совершено не понимаю, да и не моего это ума дело. Как говорят, меньше знаешь, целее будешь и крепче спишь. Но меня бесит вот что, живём в нефтяной стране, все кормимся от нефти, а бензин при этом дорогущий. У нас в городе многие мужики стали ставить свои автомобили на прикол даже летом, выезжают только по большой нужде. И как дальше жить, я даже не представляю. Это я работаю в бурении и получаю хоть какие-то крохи, а основной народ работает в торговле по найму за копейки, у магазинов почти все владельцы из Казани, и все деньги стекаются туда. В городе ничего не развивается, и народ всё больше и больше думает о том, как отсюда сбежать. У нас бедность колоссальная, народ просто выживает. Мне обидно за город.
   – Коля, я тебе не скажу за общую ситуацию в стране, я не политик и ничего толком в этом не соображаю, но то, что в стране создали катастрофическое расслоение людей по заработкам, так это может боком выйти и для бедных, и для богатых, но меня больше всего волнует всеобщая деградация населения. Бедность можно преодолеть даже постепенными реформами, но утерянный генофонд невозможно восстановить. Вот это гораздо страшнее бедности. Для меня очень важно что-то делать, осуществлять намеченные цели, достигать конкретных результатов. Я считаю, что в жизни деньги – это вторично. Первично творчество. Если его отнимут у нас, свяжут нам руки, заклеят глаза, заткнут нам рот, то я буду первым кандидатом на отъезд из своей страны. Но я надеюсь доказать политикам и чиновникам через это наше совсем маленькое дело, что наша страна может развиваться совершенно на иных принципах. Нужно всем им научиться доверять собственному народу и, ещё важнее, не мешать ему работать и созидать. А то они тасуют всех новых назначенцев из одной и той же колоды, не видя вокруг себя больше никого, а потом удивляются тому, что их собственные друзья их же обманули и стырили очередной бюджет. Я делаю последнюю попытку в своей жизни чтобы что-то изменить, и если будет очередное фиаско, я просто уеду навсегда. А то, что касается твоего вопроса о стоимости бурения скважин, то моё мнение таково, я не согласен с действующими ценами, и не только на бурение, и мы им докажем, что бурить скважины можно кратно дешевле нашим способом, у нас основная статья затрат будет только электроэнергия. Как ты думаешь, какой объект мы построим первым на этом месте?
   – Да ты сам только что ответил на этот вопрос, ты хочешь сделать себестоимость бурения ещё ниже, а этого можно достичь при условии, что электроэнергию мы будем вырабатывать самостоятельно, используя в качестве топлива попутный газ. Я правильно тебя понял?
   – Совершенно правильно. Если мы это поле доисследуем в ближайшие дни, а я в этом не сомневаюсь, то у нас в руках будет первый козырь, ради которого можно будет переходить к «Буровому кубу», и именно к нему, потому что его основной компонент плазмобур считай что уже в наших руках. Я Дмитрию и его деду доверяю, и если нам удастся найти в Украине живой его образец и вывезти его оттуда в Россию, то мы ускорим процесс, а если нет, то придётся искать место его изготовления по имеющимся у меня чертежам. Ты видишь, сколько всего скапливается, и люди, и поиски, и чертежи, а мы ещё административных вопросов не коснулись, ты, случайно, не жалеешь, что я вас всех в эту авантюру втянул? У тебя нет желания всё бросить и не взваливать на себя столько забот? – спросил я его предельно серьёзно.
   – Да ты что? Я, может быть, всю жизнь об этом только и мечтал, о таком настоящем деле. А то вот прожил уже почти всю жизнь и ничего серьёзного в ней так и не сделал, даже семью нормальную создать не смог из-за этой проклятой водки. Я понимаю, всё будет не просто, будем спотыкаться, но я пойду с тобой до конца, и брат мой Саня пойдёт, можешь полностью на нас рассчитывать.
   После такого серьёзного разговора говорить уже больше ни о чём не хотелось, и мы стали молча продолжать ловить рыбу. Процесс рыбалки нас расслабил и вернул к земной жизни. Но внутри накапливалась какая-то усталость, наша гонка последние два месяца была просто неимоверной. С одной стороны, мы действительно продвигались вперёд, но впереди нас ждало много неизведанного, особенно меня тревожила финальная развязка. В голове мелькали идеи создания нормального нефтедобывающего предприятия, но как это всё правильно организовать, как обойти все бюрократические препоны и достучаться в нужную дверь. Идея народного предприятия не покидала меня ни на одну минуту. В своих мыслях я написал уже целый десяток вариантов писем президенту России с изложением наших общих идей и даже представлял ответы на них.
   Приезд Сани нас застал врасплох. Он привёз плохие новости. По прогнозу погода должна ухудшаться и, возможно, даже пойдут дожди. Поэтому он предложил свою «Ниву» оставить нам, так как она будет более пригодной для нас в деревне. Но тут же произнёс:
   – Мужики, дожди – это хорошая примета, не переживайте, но у меня есть и хорошая новость для вас, я вам привёз подарок от моих друзей – лениногорских геологов. Вот смотрите! Мне их дал один мой старый друг-геолог, который уже на пенсии, а он, в свою очередь, хранил их у себя дома. – И он достал из машины целый рулон свёрнутых карт. – Я ничего в них не понимаю, лучше сами посмотрите.
   Мы разложили все карты на земле, все они были старыми, датированные семидесятыми годами и большого интереса для нас не представляли, кроме одного участка, на который частично попадал изучаемый нами объект. Но на этом месте было совершенно белое пятно, что для нас было благоприятным сигналом.
   – Саня, ты действительно привёз для нас хорошую весть, я от тебя такого не ожидал. Ты геологу ничего лишнего не сказал? – спросил я его.
   – Да думаю, что нет, сказал ему, что студенты приехали на практику и ищут материалы по нашему району, а он их мне и отдал, и добавил, что ему они больше не нужны. Вот и всё, – ответил он.
   – Ты правильно всё придумал, что записал нас в студенты, а то мы без тебя здесь уже открыли вечернюю школу. Надеюсь, ты останешься с нами на вечернюю лекцию, – шутливо предложил я ему. – Заодно познакомишься с новыми друзьями, мы их к вечеру ждём. Будет Степаныч и местный фермер. Заодно и своё мнение о них нам выскажешь.
   – А где наша молодёжь, я надеюсь, они ещё не сбежали от вас? – шутил Саня.
   – Да они у нас в поле с самого утра, вот ждём их с нетерпением, и тебе тоже было бы полезно дождаться их возвращения, – надавил на него Николай.
   – Ты не торопись с выводами, брат! – отреагировал он на реплику Николая. – У меня для вас есть и третий сюрприз. – И в этот момент он извлёк из багажника «Нивы» целую корзину варёных красных раков и ящик «Жигулёвского» пива. – Вот вчера вечером друзья привезли, а я их всё утро сам варил. Вы понюхайте, какой аромат от них идёт.
   – Саня, ты что, не знаешь, что мы тут единогласно установили сухой закон? – продолжал на него наседать Николай.
   – Коля, подожди, не кипятись, Саня хотел всё сделать по-человечески, а ты на него наезжаешь, – попытался я успокоить Николая. – Давай поступим так, если ребята вернутся с хорошими вестями, то на сегодня раки и пиво состоятся, но не более того. Согласен?
   А что ему оставалось делать, мы все с нетерпением стали продолжать ждать ребят. От их вестей зависело очень многое. Но первыми в наш палаточный лагерь пришли Пётр со Степанычем, который уже достаточно уверенно стоял на ногах. Между ними и братьями завязался сразу же задушевный разговор на темы регионального значения, а я встал в стороне от них и с напряжением всматривался в ту сторону, откуда должны были вернуться молодые наши коллеги. Я был уверен, что они вернутся с хорошими вестями.
   Я их заметил ещё издали, они шли совершенно измученными и что-то активно обсуждали между собой, когда они приблизились к нашему лагерю, уже почти стемнело, и они уже издали нам стали что-то кричать, не зная о том, что у нас гости, но, когда подошли к нам совсем вплотную, мгновенно замолчали, не понимая, что им дальше делать. Ситуация была непонятна для всех, и кто-то первый должен был разрядить временное напряжение. И это пришлось сделать мне. Представив им Петра, я им сказал:
   – Ребята, здесь все свои, говорите всё как есть, не тяните.
   По выражениям их уставших лиц и тех улыбках, которые говорили о многом, все мы поняли, что сегодня был их день.
   Рассевшись все вместе у костра, мы с удовольствием ели Саниных раков и весь вечер рассказывали анекдоты и жизненные истории. Мы расслабились, и я едва не забыл о данном мной Петру обещании посвятить его в цель нашего приезда. Вечерняя лекция на сегодня отменялась, а мне предстояло деликатно попытаться сделать Петра и Степаныча нашими союзниками. И я не нашёл ничего лучшего, как предельно ясно объяснить нашим гостям то, о чём, как мне казалось, они совершенно не догадывались:
   – Мужики, послушайте меня внимательно. С очень высокой степенью вероятности под вашим селом находится нефть, причём большая, и мы её пытаемся найти, но только пока пытаемся, не более того. Позавчера мы на ваших глазах нашли первую скважину, а вот сегодня вторую. Мы все работы стараемся делать скрытно и хотели бы, чтобы всё, что мы здесь у вас найдём, оставалось до определённого времени тайной для всех. Мы не хотим, чтобы наши открытия попали в нечистоплотные руки, а были прежде всего использованы в ваше благо, то есть местных жителей. То, что мы нашли, это всего лишь старые скважины, которые были здесь пробурены в советский период, а на их месте мы планируем пробурить новые и окончательно доказать, что здесь есть нефть. Мы сами частично местные жители, из Лениногорска, а частично приезжие, но у нас у всех одна общая цель, которая, я надеюсь, совпадёт и с вашей. Мы все профессионалы и знаем, что делаем. Но без вашей непосредственной помощи нам не обойтись, и мы предлагаем вам вступить в нашу команду и работать совместно с нами. Я думаю, мы здесь осядем надолго, прежде чем мы что-то сможем доказать сами себе. Предстоит большая работа по перебуриванию старых скважин, к которой мы должны ещё подготовиться. Сборку буровой установки мы будем производить непосредственно здесь, у вас в деревне, и вы сможете принять в этом участие. Я понимаю, что вам трудно в это поверить, но я вас прошу набраться терпения и делать выводы по мере того, что мы будем делать. Еще раз прошу вас, не торопитесь с выводами. А пока у меня к вам есть два прямых вопроса, что вы знаете о работоспособности линии электропередач и кому принадлежит земля, находящаяся под скважинами? Хотите, отвечайте на этот вопрос, хотите, нет, мы на вас в обиде не будем.
   От моих вопросов опешили не только гости, но и мои друзья. Но я себе прекрасно отдавал отчёт в том, что я делаю. Не поняв, на чьей они стороне, было бессмысленно выходить на третью точку поиска. Вся схема могла разрушиться, почти не начавшись, и первые две найденные скважины совершенно ничего не значили. Наступила полнейшая тишина, и я мысленно просил Николая никого не перебивать. Первыми должны были начать только местные и никто из наших. Я внимательно стал смотреть на Петра, я почему-то был уверен, что именно он начнёт первым. Наши, перехватив мой взгляд, продолжали молчать, а Пётр понял, что я жду ответа именно от него, и, не выдержав общего напряжения, заговорил первым:
   – И то и то моё. Я всё выкупил несколько лет назад. Я строил планы, возвести здесь большую ферму, но в итоге понял, что это моя большая ошибка, я потратил все свои сбережения на старт, но мне никто в дальнейшем не помог, все меня обманули и прежде всего районные власти, а личные деньги кончились, утекли как вода. Для вашего сведения, я тоже бывший нефтяник, работал в Западной Сибири, заработал северные надбавки и вот уже пять лет как на пенсии, но решил вернуться в родную деревню, а жена с детьми пока осталась там, так как дети доучиваются в школе. Вы же видите, здесь учиться совершенно негде, но в этом году надеюсь, что она переедет сюда. Так что ваши намерения я сразу понял, да и Степаныч догадался сам обо всём. Я не хотел бы торопиться с выводами, но можете нас считать вашими единомышленниками. А сами, если не секрет, как сюда попали?
   – Да нет никаких секретов. Мой отец был директором именно той конторы разведочного бурения, которая здесь в окрестностях вашего села вела работы, но нашёлся один подлец, который их всех обманул, скрыл от всего коллектива реальные результаты бурения и в знак своего покаяния только несколько лет назад сам поведал мне эту историю. Иногда так в жизни бывает.
   – Да, неприятный у них здесь был буровой мастер, всех нас презирал деревенских! – вспомнил Степаныч. – Скорее всего, это был именно он.
   Уже прощаясь, Пётр подошёл ко мне:
   – Вот, держите наш деревенский сувенир. – И он протянул мне большой кусок сливочного масла. – Попробуйте, все хвалят, может быть, и вам понравится. А насчёт вашего предложения мы со Степанычем вам дадим ответ завтра, у нас в деревне заведён такой порядок ещё издревле, любые решения принимать только после обсуждения в своём кругу, только между своими, так надёжнее. А со своей стороны мне кажется, вы делаете всё правильно.
   Проводив наших деревенских гостей, мы остались впятером, молодёжь валилась с ног после целого дня, проведённого в поле, и я дал им команду:
   – Ложитесь спать, подведём все итоги завтра утром и примем решение, что дальше нам делать. А за сегодняшний день, вам большое спасибо.
   На следующее утро мне совершенно не хотелось вставать, но через приоткрытый полог палатки я видел, что оба брата уже были на ногах, а молодёжь, видимо, ещё спала. Набравшись сил, я тоже решил, что пора подниматься, и присоединился к братьям.
   – Саня решил задержаться у нас, – оповестил меня Николай. – Говорит, что, если мы вдруг надумаем делать эвакуацию, он нас сразу и увезёт всех отсюда.
   – Мужики, что это за панические настроения с самого утра, я по Петру вчера понял, что в нём нет ни малейшего чувства протеста, сами знаете, что нефтяников бывших не бывает. Так что давайте наберёмся терпения, – начал я успокаивать их обоих.
   Постепенно проснулись Дмитрий и Алексей и тоже присоединились к нам. В руках Алексей держал приёмник GPS, и все сразу же поняли, что он хочет отчитаться за вчерашний день.
   – Наши эмоции уже остались в прошлом, а вот результат, – сообщил он нам показывая дисплей приёмника. – Все координаты второй скважины вбиты в память и продублированы в вашем блокноте, но я его, с вашего согласия, пока буду хранить у себя. Мы с Дмитрием надеемся, что вы и поиск оставшихся скважин доверите нам? Мы даже уже прикинули план дальнейших работ.
   – Ребята, на сегодня мы объявляем общий отдых, тем более мы идём с опережением ранее намеченного графика и к тому же нам нужно дождаться ответа от наших вчерашних гостей, – сообщил я им. – Я надеюсь, возражений не будет? Достопримечательностей я здесь никаких не заметил, так что учитесь ловить рыбу, а крупную, если поймаете, выпускайте, как учил вас Николай.
   К полудню к нам пришёл Пётр, он был один, но, успокоив нас насчёт Степаныча, сказал, что у него вновь разыгрался радикулит, и он не в состоянии перемещаться. Он принёс с собой очередную банку молока, подчеркнув, что оно парное, совсем ещё теплое. А я думал про себя, если бы они со Степанычем были против нашего предложения, он бы не пришёл к нам сам, а тем более с молоком. Я продолжал выжидать и очень хотел, чтобы он начал первым.
   – Ребята, а у вас паспорта с собой? – неожиданно спросил он нас всех и, увидев наши подтверждающие кивки головами, стал продолжать: – У нас со Степанычем совершенно нет никаких средств, чтобы быть с вами в доле, я вам вчера ещё сказал, что я полностью потратился на свою ферму и даже не знаю, как отчёт буду держать перед собственной женой, она ещё не в курсе, что я нас разорил. Но я готов вложить в общее дело только свой двор, землю и эту линию электропередачи, моя скотина вам не нужна. Вот у меня и родилась идея, чтобы не мы шли со Степанычем в вашу команду, а совсем наоборот, вы влились в моё фермерское хозяйство. У меня по всем правилам зарегистрировано акционерное общество, я в нём пока единственный учредитель, и, если вы не против, мы могли бы быстро за две недели внести все изменения в учредительный договор и устав. Ну, как вам моя идея?
   Я видел, что Николай вдруг просиял в улыбке и, глядя на меня сказал:
   – Александр, вот видишь, как решаются дела, а то мы тут с тобой, сидя на берегу, целый день ломали голову над тем, как нам сарай построить. Я думаю, что идея Петра просто великолепна, и ничего лучшего на этом организационном этапе нам не придумать. Я лично за, и время тянуть не стоит.
   – Если вы мне дадите сегодня на после обеда вашу молодёжь присмотреть за моим двором, то я с кем-нибудь из вас на машине сгоняю в райцентр с вашими паспортами и подготовлю все необходимые дополнения, у меня там в налоговой инспекции неплохие связи с персоналом, я им иногда подбрасываю мои деревенские продукты, и они мне не откажут в помощи зарегистрировать всё побыстрее. Единственное, нам всем вместе одновременно нужно будет появиться у нотариуса и в его присутствии поставить наши подписи. Я готов поехать прямо сейчас.
   В этот момент мы все посмотрели на Саню, и он, не сопротивляясь, понял, что наша дальнейшая совместная судьба сейчас зависела только от него. Собрав все паспорта, они вдвоём, Саня и Пётр, прихватив с собой дополнительно Дмитрия и Алексея, поехали в сторону дома Петра, а мы, как всегда, остались на хозяйстве вдвоём с Николаем. Буквально через пятнадцать минут мы увидели, как в сторону райцентра по просёлочной дороге пропылила Санина «Нива».
   – Ну что, пойдём опять ловить рыбу, делать всё равно нечего, – предложил я Николаю.
   Николай опять сел рядом со мной и спустя некоторое время вновь завёл разговор:
   – У предложения Петра есть ещё одно преимущество. Когда мы начнём бурение, я предполагаю, что затраты электроэнергии будут немалыми, возникнет необходимость их оплачивать, и таким образом будет вычислен новый крупный районный потребитель, и, возможно, даже нагрянут проверяющие, а в данном случае у нас будет мощное прикрытие в виде фермы. Но всё равно возросшие неожиданно расходы придётся чем-то оправдывать, и нам надо будет придумать что-то оригинальное. Есть у меня идея построить что-то типа фиктивного парника, который должен отапливаться и освещаться за счёт электроэнергии, в них тоже затраты большие. Кроме того, я действительно смогу всё железо свозить сюда и даже постепенно начать его переборку, возможно, выяснится, что что-то из комплектующих придётся дозакупить. Мы с тобой должны пройтись по всему списку нашей потребности, чтобы ничего не забыть. Так же мы должны будем обсудить с Петром конструкцию сарая и за зиму его построить над первой скважиной. Ты со мной согласен?
   – Я-то согласен, но нужно будет посоветоваться с Юрой, пока что он наш самый главный финансист. Железо завози, на это деньги найдём, но с началом стройки, возможно, придётся повременить, пусть Пётр всё оценит сам, он местные цены знает лучше нас, а потом позвоним Юре сами и заодно похвалим ему его Алексея., – ответил я ему. – Но мой план таков, за зиму подготовиться, а следующей весной всё начать. Я хотел бы более подробно поизучать геологию этого района и сопредельных территорий. Я тебе должен сказать, что, видимо, в этом месте слой осадочного чехла из-за погружения платформенной плиты более мощный, чем на Ромашкинском месторождении. А когда здесь закладывались поисковые скважины, за базис отсчёта брались Ромашкинские глубины, поэтому из-за ошибки геологов буровики и не смогли вскрыть продуктивный пласт, они до него элементарно не добурились. А то, что на первой скважине обнаружили нефть, то это было чистейшей воды любопытство бурового мастера, который без санкций начальства взял весь риск на себя, а дополнительно пробурив тридцать метров, сделал открытие, но только для себя, а от коллектива всё утаил. Дурак, жил бы всю жизнь в почёте и уважении, при орденах, а так только промучился всю жизнь.
   – А что, такое действительно могло быть? Это же вопиющий случай, за такое могли и высшую меру дать в те времена. У нас тоже было много интересных историй с буровиками, но это в основном относилось к авариям, прихватам колонн в процессе бурения, даже люди гибли по чьей то вине, но таких случаев даже близко не было, – сказал Николай.
   – Мне самому в эту историю было трудно поверить в самом начале, если бы не случай из личной практики. Я одно время, в тот момент, когда началась приватизация нефтяной отрасли, работал на Севере, в одной из независимых компаний. Я был приезжим, часто задерживался по вечерам на работе в своём кабинете, так как жил там один, без семьи, и спешить мне просто было некуда. И вот как-то раз ко мне приходит на официальный приём один мужик, уже в возрасте, оказавшийся безработным, так как бурение всё стояло, не было заказов, все просто выживали, кроме добычников. Так вот именно этот мужик, который до перестройке работал в бригаде освоения скважин, после длительной задушевной беседы со мной, когда я уже помог ему решить его проблему, неожиданно задаёт мне вопрос, касающийся качества нефти, и параллельно рассказывает, что на одном из уже действующих месторождений при бурении скважин с целью его доразведки на более глубоко залегающие горизонты его бригада извлекла пробоотборником образец пластовой жидкости зеленоватого цвета, а не чёрного, к которому они привыкли. Этот образец моментально забрал у них геолог нашего предприятия и немедленно увёз с буровой к себе в контору. И никто ничего больше не знал о судьбе этого образца. Так вот этот самый мужик меня и спросил, что это могло быть, по моему мнению, так как для него самого это по-прежнему было загадкой, а с тех пор на момент нашего разговора с ним минуло уже почти десять лет. Меня это всё тогда насторожило, а ему я пообещал разобраться в этой истории. На том он от меня тогда и ушёл. Но что это был за зелёный образец, я тогда знал и сам, так как очень много уделял внимания вопросам качества нефти. Это была очень лёгкая нефть с высоким содержанием парафина, застывающая на поверхности земли при плюс тридцати градусах. Такова была специфика высокопарафинистых нефтей и вытекающие из этого проблемы их последующей транспортировки по нефтепроводам. Но на этом эта история только начиналась. На следующее утро я вызвал к себе главного геолога и в ультимативной форме потребовал от него всё рассказать мне начистоту, пригрозив ему увольнением, если он будет молчать. По его реакции я понял, что он полностью в курсе событий, так как проработал на этом предприятии к тому моменту более двадцати лет. Он был геолог редкого дара, считай, что фанатик своего ремесла, но он оказался подневольным исполнителем указаний вышестоящего начальства. И вот что он мне поведал. Там, где находилось это месторождение, была краевая зона Предуральского прогиба, и именно в этой зоне было зафиксировано увеличение осадочного чехла, и уже был открыт ряд газоконденсатных месторождений и не только нефтяниками, но и старым «Газпромом». Так вот по этому действующему месторождению была принята схема дополнительной сетки из восемнадцати эксплуатационных скважин на более глубокий пласт, и все они были пробурены и уже были готовы к вводу в эксплуатацию, именно в них и была эта зелёная нефть. Но это всё происходило в самую начальную фазу перестройки, когда хитроумные красные генералы уже начинали плести интриги и думать о создании своих собственных нефтедобывающих предприятий, в том числе совместных с участием зарубежных партнёров. Все скважины были не только пробурены, но и обвязаны, а добыча нефти из них не осуществлялась, они как бы находились в вынужденном простое. Но Миннефтепром СССР давил на объединение и требовал их немедленного ввода в эксплуатацию, так как тогда проводилась повсеместная компания по всему СССР под эгидой ЦК КПСС по сокращению числа простаивающих скважин. Это был период, когда добыча катастрофически падала, а стране она нужна была позарез. Это я сейчас понимаю, что это был, возможно, сговор и даже саботаж со стороны красных генералов, а они именно в тот момент уже каждый по своему готовились к переделу государственной собственности. Так вот, продолжу. В итоге объединение, не выдержав давления из Москвы, тайно принимает решение, во всех восемнадцати скважинах залить цементным раствором зону нижележащего продуктивного пласта, и перестрелять перфораторами обсадные колонны на уровне более высоко расположенных пластов, и начать показывать из них добычу нефти. Это была чистейшей воды фальсификация геологической отчётности. Фактически была скрыта крупная нефтяная залежь с извлекаемыми запасами около двух миллионов тонн, вся геологическая документация была изъята и припрятана. Чиновники оставили эту залежь про запас, для себя, для будущего своего личного предприятия. Но планы их не сбылись, на предприятии начали меняться собственники один за другим, уходили старые кадры, приходили новые, которые ничего не ведали, но залежь оставалась нетронутой, и какова её судьба на сегодняшний день, я не знаю. Сейчас это месторождение входит в состав «Лукойла», и я дважды писал об этом руководству компании, зная их как талантливых инженеров и прекрасных руководителей. Возможно, они её уже обнаружили, эту залежь, но если нет, то пусть она останется нашим потомкам. Я тебе всё это рассказал потому, что именно этот случай заставил меня поверить словам бурового мастера об этом месте, где мы с тобой сейчас находимся. Аналогичные истории могут повторяться многократно, и иногда они становятся правдой. Я тебе скажу более того, и это моё твёрдое убеждение, что геологи имеют право на ошибку, если она, естественно, не преднамеренная.
   Мы с Николаем продолжали сидеть на берегу омута, в тот день клёв был просто сумасшедшим, и нам с ним как никогда везло. Чем хорош голавль, его нужно терпеливо ждать и максимально соблюдать маскировку, он видит буквально всё, что ещё в воздухе, то что не долетело до поверхности воды, будь то простая мушка или крупный кузнечик. Он разбирается во всём, никогда не тратит излишне свою энергию и только наверняка нападает на свою добычу. Некоторые рыбаки любят ходить очень осторожно по берегу реки, отыскивать места его стоянок и подкрадываться к ним, я же предпочитал всё делать наоборот и дожидаться подхода самой рыбы к моей снасти. Пусть он ищет сам мою наживку, а я буду его терпеливо ждать. Посмотрим, кто кого перетерпит и перехитрит. Так, за рыбалкой, поисками и нашими разговорами, пролетал ещё один день нашей экспедиции.
   Пётр с Саней вернулись довольными и объявили нам, что завтра к десяти утра мы все должны быть в нотариальной конторе и поставить свои подписи на дополнениях к уставу и учредительному договору в присутствии нотариуса. После чего предложили нам поехать в дом Петра и посмотреть на то, что там делает наша молодёжь. По дороге Пётр сказал нам, что он поручил им перекидать всё сухое сено на сеновал и выражал сомнение, что это им окажется под силу. Но, подъехав к своему дому, он был весьма удивлён тому, что не только было перекидано всё сено, но и часть дров была также наколота, а в самый момент подъезда к дому мы застали ребят работающими.
   – Это мы отрабатываем парное молоко, – пошутил Дмитрий. – В Москве такого не найдёшь, стану тоже пенсионером, приеду сюда жить.
   Было ещё достаточно светло, и мы, возвращаясь от Петра, решили всей командой заехать к Степанычу и навестить его. Он лежал на постели в одиночестве и, увидя нас, встать не смог. Но мы же знали, что он очень сильный человек, всё время был на ногах и к нам приходил самостоятельно. Мы все смотрели на него и не знали, чем ему помочь. Но он мог говорить и всё время смотрел на нас своими пронзительными наблюдательными глазами.
   – Ребятки, спасибо вам огромное, что навестили меня, старика. Я же совсем один остался, а знаете, как трудно быть одиноким человеком, когда вроде бы живёшь, но не знаешь ради чего. Вот ваш приезд как бы нарушил мой покой, моё душевное равновесие, и я, старый дурак, разволновался, решил тряхнуть стариной. Но, видимо, уже поздно. Я ведь в нашей деревне чуть ли не последний остался, всё время следил за новичками, не доверял я им, этим дачникам, вот и за вами стал следить и, видимо, переусердствовал. Вы уж на меня зла не держите. А с Петром дружите, он правильный человек, последние двадцать лет за деревней следил я, а теперь вот думаю все полномочия передать ему. Да какие у меня полномочия, командовать тремя деревенскими бабками, которые вообще из дому не выходят. Наша деревня быстро начала вымирать ещё в конце пятидесятых годов, как будто мор на неё напал. Умирали люди разных возрастов, то один, то другой, а врачи ничего сказать не могли. Как будто какое-то проклятье было напущено на нас, и за что? И вот когда началась перестройка к нам в село один из наших бывших приехал и рассказал нам, что в 1954 году в Тоцке, это в Оренбургской области, но по прямой не так далеко от нас, якобы взорвали в воздухе, над самой землёй, атомную бомбу, а мы ничего об этом не знали, так и продолжали жить ничего не ведая все эти годы, словно в потёмках. Может быть, этот взрыв коснулся и нашего села, говорят, что вроде бы ветер в этот момент дул в нашу сторону. Вот так мы и жили всю жизнь, как подопытные кролики. И до сих пор ничего не знаем.
   В этот самый момент я подчёркнуто вопросительно посмотрел на Дмитрия, и тот, достав из своего нагрудного кармана небольшой предмет типа авторучки, показал его мне и добавил:
   – Мы, физики, всегда носим с собой этот прибор, так нас приучили. Это дозиметр, по-другому счётчик Гейгера, и я вам скажу, все дозы в пределах нормы, – успокоил он нас.
   Но со Степанычем надо было что-то делать, его состояние начинало меня беспокоить, и я предложил ему отвезти его в районную больницу. Но он наотрез отказался, сказав, что он там никогда не был и ноги его там не будет.
   – Лучше вы оставьте меня в покое, я полежу, и мне полегчает. Я вам обещаю, что я встану на ноги и мы ещё увидимся, – как бы подводя черту сказал он нам. – Я вас прошу только об одном, никогда не обижайте Петра, без него всё село пропадёт окончательно.
   На этом мы и расстались со стариком. Не будь, конечно, его, мы бы совершенно не знали, чем закончится наша экспедиция. В свой палаточный лагерь мы все вернулись грустными и, быстро перекусив, решили лечь спать пораньше, назавтра нам всем предстояла ранняя поездка в районный центр.
   В нотариальной конторе мы задержались совсем недолго, поставить подписи под дополнениями к учредительному договору и уставу оказалось чистой формальностью, к тому же нотариус брала на себя все обязательства переправить все эти документы в налоговую инспекцию для их регистрации в течение двух недель, а получать окончательные документы должен был Пётр уже без нашего участия. Вот так мы временно и превратились из нефтяников в фермеры. Завершив все дела, мы решили немедленно возвращаться к месту нашей стоянки. Нас ждала работа в поле, а Петра домашние фермерские дела.
   Нам за оставшееся время до нашего отъезда предстояло найти ещё семь скважин, а также обсудить с Петром план наших с ним совместных действий. По скважинам всю оставшуюся работу мы решили доверить нашей молодёжи, они к тому времени уже стали настоящими поисковиками, а мы с Николаем решили заниматься не менее важными организационными делами. Меня очень тревожила информация об ухудшении погодных условий, и я предупредил Дмитрия и Алексея, что у них в распоряжении не более трёх дней.
   Провожая Саню в Лениногорск, я его попросил, во-первых обязательно вернуться к нам до начала дождей, чтобы окончательно нас отсюда вывезти, и, во-вторых, связаться с его знакомым геологом и договориться с ним о встрече после нашего возвращения.
   Оставшиеся дни летели быстро, но мы вроде бы вписывались в наш оставшийся график работ. В день отъезда Сани ребята нашли ещё две скважины, итого наша копилка уже состояла из четырёх скважин. Но зона поиска удалялась, и ребятам приходилось тратить больше времени на пешие переходы. Следующий день нам принёс также две скважины, итого их общая сумма достигла шести. Оставалось найти ещё три скважины. И тут ребята внесли, наверное, единственно правильное предложение: для дальних поездок использовать автомобиль Сани, который он нам оставил взамен автомобиля Николая. Они обследовали всю трассу и пришли к выводу, что по всей её длине «Нива» совершенно спокойно пройдёт. Мы же с Петром обсуждали планы по поддержанию нашего фермерского хозяйства и сделали расчёт затрат на строительство укрытия над нашим «Буровым кубом», который мы по-прежнему называли между собой сараем. Как-то вечером Дмитрий показал мне выполненный им расчёт затрат по потребности в электроэнергии при бурении скважин и сказал, что это самый важный момент, и его нужно коллективно обсудить. Его выводы были настораживающими. По этой причине на следующий вечер я назначил общий сбор всех участников для мозгового штурма этой возникшей проблемы.
   Мы стали постепенно стягиваться в наш лагерь к назначенному времени. Пётр появился первым. Так как дни становились более короткими, я впервые за всё время нашего пребывания решил развернуть свой походный бензиновый электрогенератор и в момент появления Петра, как раз запускал его. Подвесив лампочку на воткнутом в землю шесте и соединив все провода, я нажал кнопку «Пуск» и вся наша площадка у костра мгновенно осветилась. После чего, чтобы не тратить бензин понапрасну, я отключил генератор.
   – Вот так будет лучше, а то сидим у костра и друг друга почти не видим, тем более нам сегодня придётся смотреть внимательно расчёты Дмитрия, – пояснил я ему свои действия. – Эта штука меня ни разу не подвела, я без него ни на одну рыбалку не выезжаю. Бензиновый вариант чем хорош, он запускается в любую погоду, даже зимой, без каких-либо проблем.
   Вскоре подъехала молодёжь и доложила, что наша копилка скважин пополнилась ещё на две единицы, и нам оставалось найти всего лишь одну, последнюю, девятую скважину. Но тут я вспомнил, что мы совсем забыли про первую скважину, на которой мы должны были сделать замеры углеводородных газов. И я предложил всем съездить на неё прямо сейчас, так как было ещё не совсем темно. Мы все впятером втиснулись в «Ниву», и она нас плавно понесла к долгожданному результату.
   Алексей уже никому больше не доверял газовый дозиметр, он его не только изучил, но я даже видел как он его испытывал около заливной горловины бензобака автомобиля, многократно открывая и закрывая предохранительную пробку.
   Мы все стояли полукругом около первой скважины, а Алексей, подойдя к ней ближе всех, опустился на колени, в одной руке он уже держал наготове дозиметр, настроенный на самую низкую чувствительность, позволяющую уловить даже следы метана, а другой, менее удобной рукой, он приподнял в угловой точке брезент и аккуратно положил дозиметр на самое дно ямы датчиком в сторону земли и объяснил нам:
   – Я установил на приборе два режима: первый – звуковую сигнализацию, и второй, обработку накопленного образца газа за пятнадцать минут. Нам сейчас нужно подождать, засеките время. Это очень умный прибор, в нём много функций, но я выбрал именно эти две, их будет достаточно. Но стандартно нужно использовать режим мгновенной индикации.
   Он приподнялся с колен и встал рядом с нами. Все молчали, понимая, что любые разговоры сейчас неуместны. Но неожиданно детектор сработал преждевременно и начал пищать предельно пронзительно. Но все, забыв, что мы ждали исключительно звукового сигнала и были сориентированы на этих пятнадцати минутах, набросились на Алексея, обвиняя его, что он сделал что-то не так. Но он только улыбался, весь сияя, и чуть ли не смеялся над нами, а когда все более-менее успокоились, голосом опытного исследователя нам сказал:
   – Ну, чего кричите? Радоваться надо. Мы уловили газы. А прибор сработал преждевременно, потому что накопленная проба превысила порог чувствительности раньше пятнадцати минут, вот и весь вам ответ. Вы не забывайте, что я отцу помогаю на его бензозаправках и знаю, что такое бензиновые пары, знаю всю систему приёма и хранения топлива и сам слежу за его качеством, а также отвечаю за пожарную безопасность объектов.
   Когда мы вернулись обратно, было уже совсем темно, я пошёл включать генератор, а Николай приступил к своим кулинарным обязанностям. Он нам торжественно объявил, что в честь нашей маленькой очередной победы у нас сегодня будет печёная картошка в золе, которая нам в прошлый раз всем понравилась, и домашнее деревенское сало, принесённое Петром.
   Пока Николай готовил ужин, Дмитрий принёс свои расчёты по электроэнергии, и мы приступили к их к обсуждению.
   – Я ничего катастрофического в этих цифрах не вижу, это нормальная потребность небольшого промышленного предприятия. Но есть одно большое но. Это вопрос, как нам не вызвать подозрение и не раскрыть преждевременно на всеобщее обозрение то, что мы здесь будем делать, – высказал своё мнение Дмитрий, как автор расчётов. – Я думаю, вариант строительства фермы или теплицы, как тут уже звучало, не пройдёт, потому что любое резко возросшее потребление электроэнергии сразу подпадёт под подозрение, и в любом случае нагрянет проверка, что нам крайне невыгодно. Они всё могут перепроверить и понять, что где-то рядом есть более мощный источник потребления, ннежели чем теплица. И в итоге до всего докопаются. Кроме того, при переходе на последующие точки бурения мы самостоятельно не сможем удлинить линию электропередачи, причём высоковольтную, тут потребуется множество согласований и приезд специальной монтажной бригады. Моё мнение таково, что действующую линию мы пока использовать не сможем для целей бурения, а в остальном она нам будет просто необходима. Поэтому давайте думать, как выходить из положения.
   Следующим вступил в разговор Алексей:
   – У нас с отцом на объектах очень часто отключали электроэнергию, может быть, это делали умышленно наши конкуренты, а мы из-за этих сбоев только теряли наших постоянных клиентов. Но мы решили эту проблему, купив на каждую заправочную станцию по резервному дизель-генератору. Да, у нас появились дополнительные расходы, но зато мы сохранили всю свою клиентуру. Выход можно найти всегда, вот и сегодня мы сидим при электрическом свете, – сказал он, кивнув на лампочку. – Я думаю, что нам нужно подумать об аналогичном варианте, но какой генератор покупать, об этом нам должен сказать Дмитрий, так как главными потребителями будут плазмобур, водяной насос и воздушный компрессор. Надо будет знать их суммарную потребность и на основании этого подобрать соответствующие дизель-генераторы, почему во множественном числе, потому что одного может не хватить, да их к тому же лучше разнести по разным группам потребления.
   – Я когда сегодня пришёл к вам и увидел, что ты, Александр, запускаешь генератор, подумал о том же самом, – подключился к разговору Пётр. – Я вам не говорил, но до ухода на пенсию я работал сварщиком на Севере на строительстве магистральных газопроводов, и все сварочные работы мы осуществляли с применением передвижных дизель-генераторов. Наверное, за всю свою трудовую жизнь я более тысячи километров труб сварил в полевых условиях.
   Наступила очередь Николая сказать своё мнение, и он начал издали:
   – В старое время, и я этот период застал, все буровые установки работали на дизель-генераторах, а в составе каждой буровой бригады был дизелист. Это сейчас они электрифицированные, и дизелистов не стало, зато вместо них появились электрики. Моё мнение такое же, как Алексея и Петра, и я с ними согласен полностью, но встанет вопрос доставки солярки, и как тут всё сделать, чтобы нас на этом не засекли.
   – Всё очень просто, – вновь подключился к разговору Алексей. – Нам нужно будет купить самим всего лишь один бензовоз, но только на вездеходном шасси, и дизель-генератор можно будет запитывать прямо из него. Топливо лучше покупать напрямую на нефтеперерабатывающем заводе, но ни в коем случае на местном, иначе отследят маршрут следования. Я посмотрел по карте, самым ближнем для нас будет Новокуйбышевский НПЗ, тем более у отца с ними есть контракты на поставку нам и дизельного топлива, и бензина, правда, железнодорожным транспортом, но я думаю, отец сможет договориться с ними на отпуск дизельного топлива в бензовоз, для них это будут крохи. Здесь поблизости есть ещё один мини-НПЗ в Клявлино, он намного ближе к нам, но я бы не стал у них покупать, так как они не выдерживают стабильного качества, и, к сожалению, не знаю, работают ли они в настоящее время.
   – А у меня есть свободная пятикубовая ёмкость, которую я не знал, к чему приспособить, – сообщил нам Пётр.
   – Вот и хорошо, мы её установим рядом с «Буровым кубом», частично будем сливать дизельное топливо в неё в виде резерва и использовать его в тот момент, когда бензовоз отправится в Новокуйбышевск за очередной партией солярки, в итоге мы сможем минимизировать потери времени из-за вынужденных простоев, – подытожил свою речь Алексей.
   Последнее слово как бы по кругу принадлежало мне, и я должен был подвести общий итог обсуждения.
   – Друзья, к тому, что вы сказали, мне добавить просто нечего, и я согласен полностью с вашими предложениями, но это приведёт к удорожанию нашего проекта на первом этапе бурения. Но то, что мы закупим, и бензовоз, и дизель-генераторы, всё это нам пригодится в последующем, но в целом мы повысим безопасность нашего проекта. Итак, если мы завтра найдём девятую скважину, то послезавтра мы сможем с вами выдвигаться в Лениногорск. Чтобы вы все знали, мы с Петром и Николаем успели обсудить проект нашего сарая, есть общее предложение сделать его из металлоконструкций, используя металлолом, который начнёт завозить постепенно Николай. От древесины мы решили отказаться по двум причинам, мы не сможем из хвойного бруса сделать стропильные перекрытия длиннее шести метров, а нам понадобится ширина пролёта сарая не менее десяти метров без промежуточных опор, и второе, из-за пожарной безопасности, ну, и, кроме того, мы сэкономим. А снаружи тоже сделаем металлическую обшивку. Ну а напоследок еще одна новость, я по карте уточнил, что последней девятой скважиной мы фактически упрёмся в границу с соседней областью, а это означает, что нефтяное месторождение действительно простирается на сопредельную территорию, и его размеры останутся для нас загадкой. В ту епархию раньше времени мы лезть не будем.
   На девятую точку обследования я решил поехать вместе с Алексеем и Дмитрием, а Николай остался в нашем лагере для того, чтобы начать подготовку к отъезду. Мы моментально при помощи приёмника GPS смогли вычислить на местности конкретное место поиска, и я стал наблюдать за ребятами, как они работают, не мешая им. Все их действия были настолько рациональными, со стороны мне казалось, что они этим занимались всю свою жизнь. Как они поступали? Дмитрий перемещался с георадаром по воображаемой оси, а Алексей следовал за ним вплотную с приёмником GPS и корректировал его движение. Буквально в течение десяти минут скважина была найдена, и тоже достаточно быстро ребята её откопали. Мы решили оставить её в покое до завтрашнего утра, накрыв брезентом, а на обратном пути проехать вдоль всех других ранее обнаруженных скважин и закопать все ямы, закамуфлировав их все дополнительным слоем дёрна. Все данные о их точном местоположении были сохранены в памяти приёмника-навигатора. Со всей этой работой мы управились за полдня и вернулись в свой палаточный лагерь. Там нас ожидал Пётр, Николай и, к большому нашему удивлению, Степаныч, который безумно обрадовался нашему появлению.
   – Вот не удержался, всё-таки пришёл с вами попрощаться, узнал от Петра, что вы завтра уезжаете, – сказал Степаныч.
   – Да вы напрасно беспокоились, мы сами собирались вас навестить сегодня, – ответил я ему. – Тогда вам придётся задержаться у нас, мы планируем сегодня устроить прощальную уху. Вот сейчас только рыбки наловим и сразу же начнём варить, да заодно и вам всё расскажем.
   За всё время, проведённое здесь, мы ещё ни разу не занимались коллективной рыбалкой, так как у нас было всего две удочки. И в этот раз ловить должны были двое из шестерых, и без всякого жребия этот выбор пал без всякого сомнения на нашу молодёжь, а мы решили стать наблюдателями этого увлекательного процесса. Помню, даже кто-то из нас предложил устроить соревнование между Алексеем и Дмитрием, кто из них поймает первую и больше всего мелкой рыбёшки. В самый разгар процесса к нам приехал Саня и присоединился к нашим наблюдениям. Постепенно ведро наполнялось, и Николай всем объявил, что ему рыбы достаточно, и ушёл на свою импровизированную кухню потрошить рыбу.
   – Эх, ребята! – вздохнул Степаныч. – Какой только рыбы раньше не было в нашей речке, но она оказалась загаженной в своих низовьях, это вот только у нас здесь клюёт, потому что я слежу за экологией, а в соседнем районе, где река протекает, уже никто на рыбалку давно не ходит. Вроде бы и предприятия давно уже не работают, а рыба не возвращается, вся держится вот здесь, у нашего села, да и повыше по течению. Богатые у нас тут были места, а какая у нас росла пшеница, все урожаи были рекордными, гречиху и подсолнечник сеяли, держали пасеки, кроме гречихи, у нас тут такое многотравье до сих пор сохранилось, ставь улья и собирай мёд, но некому. Вот даже Петру это не под силу, он держит для себя десяток ульев, а их тут можно наставить тысячи. А что может быть лучше натурального мёда. Вы там, у себя, какой-то бодяжный едите и хвалите, попробовали бы вы нашего. А вон в том лесочке, где березняк, там такие грузди растут, на одних груздях, наверное, миллионы можно делать, но опять же некому собирать. Вот скоро дачники понаедут после дождей, соберут по опушкам, а остальное всё останется. А кроме груздей, у нас тут и рыжики растут, и белые, и опята. Вот вам русский товар для прилавков магазинов, но всё это пропадает на корню. А той же древесины сколько в лесу гниёт. Раньше леса были чистыми, местные жители всё подчищали до последней щепки на топливо, а сейчас в лесу порядка нет, много сухостоя, а лесничие не появляются, может быть, их уже давно и нет. У нас тут сплошной чернозём, это наше богатство, поэтому всё растёт, что ни посади. А какая вишня и яблони были у нас в садах, сейчас всё одичало. Если бы не Пётр, который нас подкармливает за свой счёт, мы бы уже давно все передохли. Что случись, все бежим к нему за помощью. А дачники все как иждивенцы, приедут, даже редко кто зайдёт. Вот только соседка и навещает. Всё бегом, бегом. Да я на них не сильно в обиде, потому что из-за них хоть магазин держат летом. А осенью его опять закроют до весны. Что к нам сюда ездить, к пенсионерам, на нас ничего не заработаешь. Вот сами хлеб печём, а Пётр нас молоком обеспечивает, вот так и живём, считаем свои оставшиеся дни.
   – Потерпи, Степаныч, мы надеемся, что жизнь вашего села скоро изменится. – стал успокаивать я его. – Осталось совсем чуть-чуть. Мы тебе обещаем, что и у тебя, и у твоего села всё будет хорошо.
   – Эй, вы, рыбаки! – раздался голос Николая. – Прошу всех к столу, уха готова.
   Возможно, именно этот день был для меня самым лучшим в моей жизни. Я в тот момент жил, наверное, в том мире, который называют раем. Я обладал всем, что можно только пожелать. Жизнь была прожита не напрасно. У меня были друзья, которые были частично рядом со мной, а частично пристально следили за нашими исследованиями и переживали за нас, у меня была прекрасная семья и любимая дочь, которая, правда, жила далеко от нас с женой, за океаном, но обещала нам нарожать красивых и умных внуков и внучек, которых мы уже заочно любили, наконец, у нас в руках было это открытие, ради которого, мы находились здесь, у меня появились новые друзья в Екатеринбурге и здесь, в этой маленькой деревне, у меня совершенно неожиданно появились совсем молодые друзья Дмитрий и Алексей, о которых ещё месяц назад я и представления не имел. Для меня мир расширялся с каждым днём, и это происходило потому, что я и мои друзья, мы постоянно что-то делали, не сидели на месте, искали, изучали, контактировали и наконец находили или открывали то, что хотели найти или желали. Наш мир наполнялся ежедневно, мы, все ищущие и терпящие люди, словно магнитом притягивались друг к другу, и нам везло. Но я понимал, что нам судьбой запрещено остановиться, хоть на минуту задуматься, иначе мы потеряем темп, и фортуна отвернётся от нас. Сегодня был день реабилитации моего отца и всей конторы разведочного бурения, которой он бессменно руководил до самой своей преждевременной смерти. Сегодня был день Алексея и Дмитрия, именно они нашли все скважины. И наконец, я испытывал самое глубокое уважение к Степанычу и Петру, этим скромнейшим хранителям этого села, в которое занесла нас общая судьба. Наверное, всё это я должен был сказать всем присутствующим, но у меня в тот момент просто не хватало слов, и я решился вместо торжественных слов подойти к каждому из них и обнять всех по очереди, молча выразив то, что я вам поведал.
   Уха у Николая, как и всё, к чему он прикасался, получилась просто классной, но он отшучивался и говорил, что во всём виновата рыба, потому что она сама попалась на крючок. В тот прекрасный вечер мы старались избегать производственных вопросов, больше шутили, рассказывали смешные анекдоты про новых русских и уже на самый напоследок слово взял опять Степаныч:
   – Ребята, я уже совсем старый человек, мне уже заканчивается седьмой десяток лет, я многое в этой жизни видел, и войну, и голод, и даже семейное счастье испытал, были по жизни и друзья, и враги, всё у меня было. Наше поколение прожило свою жизнь по-своему, по своим законам, ходили и драться село на село, пока были молодыми, за девчонками бегали, тоже мечтали о многом, как и вы. Всё у нас было, и радости, и беды, мы не были обделены всем земным. Но то, что я вижу сейчас, всё это не вписывается в мой разум. То, до чего довели нашу страну, я с этим никогда не соглашусь. У меня уже нет никаких сил противостоять повсеместной несправедливости по отношению к русскому человеку. Кто нас всех защищал? Кто брал в самую трудную минуту на себя всю ответственность? Только мы, русские люди. И когда я вижу, как умирает мой народ, как с каждым днём нас становится всё меньше и меньше, мои силы начинают покидать меня. Пусть говорят, что я старый деревенский болтун и сплетник, я всё вытерплю. Но вот что я хочу вам сказать. До революции в нашем селе жило более трёх тысяч человек, и всем хватало земли, голодных у нас никогда не было, а сегодня на всю деревню осталось коренных только пять человек, включая Петра. И что нам ждать? Пусть даже к нему приедет жена, всё равно нас это не спасёт. То, что делали все наши предки, всё разрушено. Мне от всего, что я ежедневно испытываю, настолько больно, что совершенно не хочется жить. Но я терпеливый человек и буду ждать вашего возвращения, и даже не думайте, что я преждевременно умру. Как говорят, не дождётесь.
   Вот на такой ноте заканчивалось наше пребывание в этом добродушном, но малочисленном селе, нашего возвращения, конечно же, ждали Пётр и особенно Степаныч, и мы не должны были их обмануть.
   Утром, как всегда, Дмитрий и Алексей встали первыми и мгновенно унеслись к девятой скважине, не разбудив нас, и вернулись как раз в тот момент, когда мы пробуждались. Алексей показал мне дозиметр, по его показаниям всё подтверждалось, в девятой скважине тоже была нефть.
   Мы стали сворачивать наши палатки, отсортировывать всё то, что нам нужно было оставить под присмотром Петра. Так как погода начинала хмуриться и почти всё небо с самого утра заволокли дождевые облака, нам нужно было уехать как можно быстрее, потому что если начнётся дождь, даже мелкий, и грунтовая дорога, проложенная по чернозёму раскиснет, мы сможем здесь застрять надолго. Мы перевезли к дому Петру и оставили у него мой бензиновый генератор, все приборы, кроме навигатора, палатки, посуду и, конечно же, наши удочки и, попрощавшись быстро с ним, заехали к Степанычу, который уже нас ждал у своей калитки. Не входя к нему в дом, мы крепко обнялись с ним, стоя на его земле, и долго смотрели пристально друг другу в глаза. Наконец он не выдержал и сказал:
   – Я долго ждал, что к нам в село кто-то приедет, но спасибо вам за то, что это были вы. Я вам доверяю и очень на вас надеюсь.
   На этом мы с ним и расстались.
   Наш путь был неблизким по этим земляным дорогам, для нас было самым главным добраться до асфальтированной дороги, и в тот самый момент, когда мы на неё въехали, начался настоящий ливень, которого ждали только городские грибники и дачники. Через пять дней им самый раз можно было выезжать на сбор грибов, их ждала удача. А у нас была своя удача, мы были на асфальте, и оба брата не спеша вели свои машины с бесценным грузом внутри, то есть с нами. Впереди нас ждал Лениногорск и интересные встречи.
   Кроме запланированной встречи с геологом, которую нам подтвердил Саня, я также хотел обязательно зайти в музей нефти и в Совет ветеранов города, чтобы навестить старых друзей.
   К дому Николая мы подъехали совсем поздно, так как я попросил Николая не спешить на дороге из-за плохой видимости, а следующий за нами Саня, везущий в своей «Ниве» основной наш груз, не решался нас обгонять. Выгрузившись из машин и зайдя в дом, мы поняли что холостяцкий холодильник Николая был пуст, а мы были очень голодны, и, чтобы как-то сгладить неловкость, Саня, так как это была его ошибка, именно он совершенно не подумал о нашем аппетите, нагулянном нами в поле, предложил нам всем вместе отправиться в недавно открытый армянский ресторан. Он нам стал его заочно расхваливать и говорил нам, что это на сегодняшний день лучшее место в городе, где можно вкусно поесть и отдохнуть. Туда он предложил пойти пешком, так как дождь временно прекратился, а обратно вернуться на такси, с которыми проблем в городе не было. Так мы и поступили.
   Ресторан находился около городского стадиона и, несмотря на ненастную погоду, был почти полностью заполнен. Это нас несколько удивило. Кухня действительно была хороша, было много музыки, тостов и поздравлений, которые в основном произносились через микрофон и даже очень громогласно. Шумно было настолько, что мы не слышали друг друга, сидя напротив. В основном мы ели и молчали. Главным блюдом был шашлык и салат из овощей. Было действительно всё вкусно и добротно приготовлено, но я всё равно вспоминал печёную картошку в золе и нашу рыбацкую уху. Закажи сейчас всё это здесь, и тебя никто не поймёт. Это был город, маленький, но всё же город. И я понимал, что это сейчас всем здесь весело, но, окажись они, все эти люди, завтра на улицах города, всё будет по-другому. Будут совершенно другие лица прохожих, которых сейчас здесь, безусловно, нет. И я поинтересовался у официанта, который нас обслуживал, кто все эти посетители, которых мы видим, что это за публика? Это что, ваши постоянные клиенты? На что он мне ответил:
   – Да это всё приезжие, бывшие жители города, они чуть ли не каждый день меняются. Вот ностальгируют где-то весь год, а потом к нам едут на пару дней. Лучшее место в городе для встреч у нас, вот они здесь все и собираются.
   – А местные к вам приходят? – спросил я официанта.
   – Они тоже, конечно, бывают, свадьбы, поминки, или вот пошла новая волна, из татарских деревень стали приезжать, после сбора урожая, но это всё средний класс, а богатые местные собираются в других местах, у них у всех есть тайные заимки, у нас они не светятся.
   Сопоставляя маленький город и совсем добитую временем деревню, из которой мы только что вернулись, даже здесь мы уже видели гигантское расслоение людей, там люди выживали, а здесь имели возможность веселиться, вкусно есть и даже танцевать. Я ничуть не против того, чтобы люди красиво жили, одевались во всё лучшее, имели полный холодильник, путешествовали, но я за то, чтобы у всех были такие равные возможности, независимо от того места, где ты проживаешь. Я ненавидел бедность и нищету, обречённость и безвыходность, превосходство одних над другими всего лишь из-за толщины кошелька. Я не любил людей, у которых совершенно не было мозгов, но которым всё досталось совершенно случайно и которые возомнили себя царями и богами, которые забыли о своих близких и друзьях, и прожигали свою жизнь понапрасну, совершенно ничего не созидая нового. В нашем обществе этот угар постоянно нарастал, безнравственность перешла все пределы, унижение человека труда стало обыденным делом, кумовство, плутовство и мздоимство проникли повсюду, основную массу народа кинули на элементарное выживание.
   Ресторан уже закрывался, и ко мне опять подошёл молодой парнишка официант, чтобы получить с нас оплату, и я решил его ещё раз спросить, почему он, крепкий и достаточно молодой человек, работает не на нефтяном промысле, а здесь, в обслуге. И он ответил мне предельно просто:
   – А вы сами пойдите и поищите работу в городе. Это хорошо, что меня ещё приняли сюда. Здесь неплохо платят, да ещё плюс чаевые перепадают, а мне нужно кормить ещё пятерых.
   И это был мой Лениногорск, мой родной и любимый город, в который раньше все мечтали приехать на грандиозную стройку. Ни один молодой парень или девушка никогда здесь не оставались без работы. Все были нужны. Были, безусловно, и тунеядцы, их отлавливала милиция, и весь город их клеймил позором. Но это были единицы, и они были исключением из общих правил. Даже вся городская шпана, которая была по молодости на учёте в милиции, в итоге выросла в хороших мастеров, и даже некоторые из них стали элитными нефтяниками. Труд и возможность трудиться были превыше всего.
   Вечерний поход в ресторан оставил во мне двоякое чувство. С одной стороны, если люди веселятся и шумно выражают свои эмоции, выплёскивают их из себя, значит, не у всех так плохо, но с другой стороны, я в ресторане не увидел ни одного пожилого человека, ни одной семейной пары, а эта громкая оглушающая музыка и попсовые песни под фанеру заезжей певички были просто фальшивыми. Атмосфера праздника создавалась и подогревалась искусственно, а всем присутствующим этот обман казался пиком их торжества. Может быть, многие из них в тот вечер оставили там свои последние кровно заработанные копейки и были рады временной отраде, и я не имел никакого права осуждать ни рестораторов, они профессионально работали, ни тех людей, которые решили пойти туда. Я думал лишь об одном, почему мои новые друзья Пётр и Степаныч лишены такого права, и сколько таких безымянных людей в России, как они, которые вообще не имеют никакого понятия, что такое ресторан, а об элементарном отдыхе они вообще никогда не думали.
   На следующее утро Саня повёз нас всех знакомиться к старому геологу, жившему в небольшом щитовом домике, которые в городе по старинке назывались финскими, ещё с пятидесятых годов. Геолог в последнее время никуда не выходил и по этой причине пригласил нас к себе домой. Он нас встретил во дворе своего дома в небольшой уютной беседке.
   – Саня! И это твои студенты? Ты, случайно, ничего не напутал? – удивлённо он посмотрел на нас с застывшей в его глазах усмешкой. – Если они собрались получать второе высшее образование, то ещё, может быть, и сойдут за студентов. У нас сейчас стало модным, сначала на банкиров или юристов учатся, а уже потом переучиваются на нефтяников. Вот если соединить в одном лице одновременно эти две специальности, что получится? Да ничего хорошего, это усреднённое лицо только и будет думать о том, как продать нефть, превратив её в деньги, а их, соответственно, положить в банк, а ещё лучше в западный. Но эти твои студенты вроде бы не похожи на банкиров.
   Я уже понял, что геолог зациклился не на том, что мы от него ждали, и, если не увести его мысли в нужное нам русло, он проговорит с нами весь день на второстепенные темы. Поэтому, поблагодарив его за картографический материал, который он нам любезно передал, я ему сказал, что мы в действительности уже давно созревшие люди, а то, что касается геологии, то просто пополняем свой багаж знаний, тем более что это достаточно увлекательная наука.
   – В частности нас интересует опыт разработки Ромашкинского месторождения, который бы мы хотели частично перенести на свой объект с целью неповторения допущенных здесь ошибок, – спросил я его.
   – Опыт? Это хорошо. На этот счёт написано много научных исследований, нужно их все перечитать, и в каждом из них найдёте для себя что-то полезное, а в сконцентрированном виде, то есть в виде каких-то полезных выжимок, я такой работы не встречал. Каждый автор писал то, что видел своими глазами, и каждый из них набирал свою статистику. В основе почти что всех книг по геологии лежит статистический анализ. У нас что ни геолог, то своё отличное мнение от других. И это хорошо, в такой среде всегда было интересно работать, – ответил он мне.
   – А если я значительно заужу свой вопрос, возможно, вам будет легче ответить? – попытался я приблизить его к моей цели разговора.
   – А что вас конкретно интересует? – стал настораживаться он.
   – Меня интересует мнение, практика, почему у нас в стране на многих месторождениях очень низкие коэффициенты извлечения нефти, и как влияет на этот показатель внутриконтурное заводнение и форсированный отбор пластовой нефти? Ко всему этому, я думаю, вы имели самое непосредственное отношение? – спросил я его.
   – Да, вы попали в точку. Я не только сам этим занимался, но и был противником и того и другого. Но был вынужден подчиняться командам начальников, а что мне оставалось делать, моё мнение не учитывалось. Тут много и за, и против. Начну с конца. Почему форсировали добычу нефти? Исключительно только из-за экспортных поставок. Если бы мы не поставляли нефть в социалистические страны, эти друзья от нас бы уже давно убежали. Но в итоге их всё равно не удержали. И где они все сейчас? В НАТО. По хорошему, такое месторождение, как Ромашкино, должно разрабатываться чуть ли не пожизненно, и если будет доказана, а это не исключено, его подпитка извне по трещинам в кристаллическом фундаменте, и, возможно, его запасы будут постепенно восполняться за счёт глубинных миграционных процессов, тогда месторождение будет ещё кормить многие поколения. А его, вы, вероятно, это знаете, изрядно подсадили за первые пятьдесят лет эксплуатации. Кстати, добыли за эти годы 2,3 миллиарда тонн нефти. А вот что касается внутриконтурного заводнения, то это оказался долго тянущийся эксперимент, который никто не решился остановить. Да, он помогал поддерживать добычу, но, возможно, он принёс гораздо больше бед, нарушив первоначальную целостность объекта. Правда, была предпринята одна попытка одним известным учёным из Москвы поднять тревогу, он даже написал обоснование своих неутешительных выводов в ЦК КПСС, и этот вопрос рассматривался самой высокой инстанцией – Комитетом партийного контроля, были затронуты многие персоналии и нашего, и московского начальства, а потом как-то всё быстро спустили всё на тормозах. До нас лишь долетели некоторые отголоски того громкого дела. А почему был против я? Вы, вообще-то можете себе представить визуально, целиком Ромашкинское месторождение, это настоящий гигант. На нём нефтеносность установлена в 22 горизонтах девона и карбона, а промышленные притоки нефти получены в 18 горизонтах. Это огромный многослойный пирог. А всего на нём была выявлена 421 нефтяная самостоятельная залежь. Это не был в прямом понимании этого слова – монолит, но это была зона скопления разрозненных близко расположенных объектов, которые все вместе располагались внутри крупной мегаловушки, и в итоге все были объединены в одно супергигантское месторождение, входящее в десятку мировых лидеров по своим запасам. Так вот, при такой многопластовости и разрозненности объектов добычи, да к тому же недостаточной его изученности в начале шестидесятых годов, я считал, что мы не имели права лезть вовнутрь месторождения с разрезающими его на части рядами нагнетательных скважин, для закачки воды в пласты, для поддержания внутрипластового давления. Максимум, на что у нас было право, это создавать законтурное заводнение. Вы, наверное, понимаете, что в идеале нефтяной объект, если он массивный и однородный, можно разработать только одной вертикальной скважиной, правильно её расположив в самой верхней точке нефтегазовой ловушки. Но в действительности всё происходит по-другому. Только вот здесь, на Ромашкинском месторождении, непосредственно было пробурено более 27000 скважин, а из них сейчас в работе только 18000 скважин, остальные простаивают по разным причинам, среди них есть и ликвидированные. То есть видите, что большая нефть возможна исключительно только при гигантских объёмах бурения. И сейчас продолжают бурение и ведут доразведку всего месторождения, каждый год вносятся коррективы в понимание его истинной структуры. А те материалы, что я вам передал через Саню, они уже устарели, годятся лишь для изучения истории.
   Именно на этом месте я понял, что пора останавливать дискуссию, опасаясь, что кто-то из нас неожиданно для себя задаст ему ненужный вопрос. Я потихонечку подвёл нашу встречу к завершению, и, поблагодарив геолога, мы всей командой покинули его. Всё, что нужно было сделать во время экспедиции, мы сделали, в тот день я отменил посещение музея нефти, у ребят еще будет возможность побывать в нём, а сейчас было гораздо важнее вернуться в Москву. Все проблемы, как всегда, решаются в столице, мне нужно было всех собрать хотя бы на один день и доложить общую ситуацию. Николаю с Саней я дал совет продолжать искать железо и свозить всё постепенно к Петру и держать с ним постоянную связь, а ещё я заручился их заочной поддержкой на предстоящее собрание. Мне оставалось лишь зайти в Совет ветеранов города и повидаться со старыми друзьями. Это был всего лишь визит вежливости, но я не мог не побывать у них.
   Отъезд мы назначили на раннее утро следующего дня, заранее перегрузив оставшийся груз в мой джип. Прощаясь с братьями, я решил им сказать на прощание:
   – За эти три недели, что мы провели в экспедиции, я почувствовал, что жил все эти годы не зря, и тот прежний опыт как раз-то наконец пригодился, но я до сих пор не знаю, как реализовывать проект дальше. Я боюсь втягивать всех вас в авантюру, у вас у всех есть пока работа, и я не хочу, чтобы вы её бросали. Брать кого-то со стороны и посвящать очень опасно. Пока я вижу реально только троих, кто будет работать, это Пётр, Алексей и я, возможно, ещё Дмитрий присоединится, но у него тоже важная работа в Троицке. Безусловно, он нам поможет с плазмобуром, но быть постоянно здесь маловероятно. На Бориса с Аликом я пока не рассчитываю, ну, а Юрий пусть заканчивает свою стройку, возможно, ему удастся её удачно продать. Саму идею я на полпути бросать не хочу. Поэтому и буду собирать сбор у себя в Москве. Если у вас есть хоть малейшие сомнения, скажите обо всём мне сразу.
   – Если бы мне когда-нибудь какая-нибудь гадалка предсказала, что я на старости лет практически полностью смогу изменить всю свою жизнь и всё начать с начала, я бы ей не поверил, – сказал Николай. – А вот тебе на нашей встрече, у тебя на даче, я тебе поверил и ни на минуту не в чём не сомневался. А то, что я сам увидел в поле, эти скважины, и услышал этот незабываемый вой зуммера детектора, всё это меня только дополнительно убедило в правоте твоих идей, и я готов уйти со старой работы, потому что я на пенсию себе уже заработал, и меня уже ничего не смущает. А ты, кстати, не забыл на последней скважине сделать замеры, а то мы как-то быстро снялись со стоянки?
   – Да нет, всё нормально, молодёжь всё сделала сама, там тоже такой же результат, как и на первой. Конечно, мы пока знаем немного, но и это всё позволяет нам поэтапно двигаться дальше. Я думаю, что следующий наш шаг – это разработка «Бурового куба», пора уточнять все чертежи. Вы тоже думайте над ним, а тебе, Николай, следующим летом, видимо, придётся руководить бурением на месте. А мне в ближайшие дни придётся вместе с Дмитрием ехать в Украину и смотреть, что там осталось от плазмобуров и можно ли хотя бы один образец реально вывезти обратно в Россию.
   Экспедиция подошла к концу, и весь следующий день мы провели в дороге. До Москвы мы добрались за полночь, так как уже за Рязанью начались бесконечные пробки, которые не рассасывались никогда, даже ночью. Дмитрий пожелал, чтобы я его сразу же завёз на съёмную квартиру в Троицке, а Алексей поехал со мной на дачу.
   На следующее утро приехал Юрий за сыном и рассказал, что у него все работы идут по плану и опасений пока никаких нет. Мы с ним договорились назначить общий сбор команды после нашего возвращения из Кривого Рога.

Поездка на Украину

   До конца августа оставалась ещё неделя, и мы с Дмитрием решили как можно быстрее съездить к друзьям его деда по следам его договорённостей. Была дилемма, на чём нам ехать, на поезде или на автомобиле. В итоге выбрали автомобиль, чтобы заодно посмотреть на то, что происходит на таможне на пограничном переходе. Поехали налегке, так как не планировали там долго задерживаться. До места назначения мы добрались за световой день, даже умудрились по дороге немного поспать на обочине. Остановились в гостинице, чтобы никого не обременять и, если что-то не так пойдёт, быстро сняться и уехать.
   Предприятие, которое было нашей целью, оказалось, как ни странно, работающим. Вовсю шла добыча руды. Мы быстро разыскали нужного нам человека, и если бы не он, мы бы без него ничего не нашли. Он повёз нас на склад и показал нам то, ради чего мы сюда приехали. Я впервые в жизни увидел живой плазмобур, внешне он очень даже был похож на любой геофизический скважинный прибор. Конечно, просто так, поверхностно, не заглянув в его внутренности, было трудно понять, в рабочем он состоянии или нет. Дмитрий мне сказал, что без его полной разборки ему трудно что-либо ответить. К тому же этот человек, что был рядом с нами, нам сообщил, что ещё три образца плазмобуров находятся у них на балансе предприятия, и они их могут только продать, а иным образом он не может их нам отдать, даже за деньги. А как производить бумажное оформление, он понятия не имел. Тем не менее Дмитрий решил спросить его, по какой цене они нам их продадут. Он стал нам отвечать, что к отгрузке нужно будет подключить ещё несколько человек, и наконец озвучил нам стоимость за один комплект. Дмитрий и глазом не моргнул, а я подумал о том, что цена его не смутила, и он стал продолжать расспрашивать его о том, почему они имея плазмобуры в наличие, держат их на складе и не применяют. Ответ последовал примитивно простой:
   – А у нас сейчас нет ни одного специалиста из тех, кто с ними работал ранее.
   А он сам был простой снабженец и в советский период возил плазмобуры из Новосибирска. Мы с Дмитрием вернулись в гостиницу и стали размышлять над тем, что нам делать дальше. И он мне сказал:
   – Названная цена неадекватна, я за такие деньги найду место, где их можно будет сделать в России, в том же Новосибирске, и цена будет значительно дешевле. То, что я буду возглавлять в Троицке, я пока до конца не знаю, но при институте есть опытное производство, которое по идее должно быть в моём подчинении, мне нужно ещё время, чтобы до конца разобраться. Но в сентябре все уже встанет на свои места. А эти три образца будем держать в уме, если не получится изготовить плазмобуры у себя, то купим их отсюда. Все равно они будут лежать и дожидаться нас, как единственных возможных покупателей. Я думаю, что мы должны будем подтвердить нашу заинтересованность, чтобы не портить отношения. А отсюда можно уезжать, больше мы здесь никого и ничто не найдём.
   На следующий день к вечеру мы с ним успешно вернулись в Москву. Но во время обратной дороги у нас с ним развернулась очень интересная дискуссия, инициатором которой стал Дмитрий. Он мне стал рассказывать о том, что до настоящего времени плазмобуры применялись исключительно только в наземных условиях, глубина стволов, которые ими бурили исчислялась десятками метров, а вот опыта их применения в нефтяных глубоких скважинах не было. Низкотемпературное воздействие на плотные горные породы можно было считать уже отработанным, только нужно было найти области его применения. Он считал, что не в коем случае нельзя ограничиваться только взрывными скважинами в карьерах, и задача, которая была поставлена перед ним в Троицке, как раз искать другие области практического применения плазмобуров. То, что касалось создания расплавов горных пород и мгновенного последующего формирования сверхпрочной кольцеобразной оболочки, эта стадия прошла только испытание на моделях. И несмотря на то, что результаты были более чем удовлетворительные, опыта применения этой технологии в глубоких скважинах ещё не было. И он стал высказывать свои опасения и боялся, что он нас подведёт. На мой встречный вопрос, что его беспокоит больше всего, он мне ответил:
   – Я не волнуюсь за плазмобур в целом, и я уверен, что он будет работать на любых глубинах. Но самая большая проблема, как подводить к плазмобуру рабочие агенты, то есть воду, электроэнергию, и сжатый воздух.
   – Не забывай, что ещё будет проблема возможного выноса шлама с забоя на поверхность и получение обратной связи с датчиками, которые мы должны установить на сам плазмобур, или непосредственно над ним. Также нам нужно уметь управлять плазмобуром как минимум в двух режимах, низкотемпературном и высокотемпературном. Ты видел в поле, что все скважины, которые мы нашли, их устья заканчиваются металлической трубой, так называемым направлением. Вот к нему мы будем крепить, скорее всего, на сварке, колонную головку и в дальнейшем будем работать через неё. А по стадиям бурения у нас будет следующая картина. Чтобы не разрушить верхнюю трубу, направление, мы должны его пройти на низкотемпературном режиме, и мы пока не знаем, какова длина этого участка. Будем надеяться, что от 30 до 60 метров. Затем мы переходим на высокотемпературный режим и бурим на нём до входа в нефтяной пласт, а затем вновь переходим на низкотемпературный режим, чтобы не затронуть стенки скважины в пределах нефтяной части, то есть нам надо будет сохранить их природную пористость и проницаемость. А вот как осуществлять одновременную подачу воды, электроэнергии и воздуха, над этим надо думать. Проще всего с водой, мы её будем подавать по внутренней части бурильной трубы, а выдавливать её на поверхность по затрубью, ровно так, как это осуществляется в классическом бурении. А для подвода электроэнергии и воздуха нужны будут две независимые линии, причём обе из них должны будут быть закреплены с внешней стороны специальными хомутами. Кроме того, по всей длине бурильных труб мы будем применять специальные центраторы, чтобы сохранять зазор, – стал объяснять я ему свое представлении о будущей конструкции.
   – Но для того, чтобы не было их перетирания, нам же понадобится большой зазор между бурильной трубой и формируемой стенкой скважины? – спросил Дмитрий меня.
   – Вот именно для этого я и хочу в дополнение к плазмобуру установить над ним цилиндрический формирователь кольца из расплава породы, и этот зазор мы должны с тобой рассчитать, так же, как и размеры центраторов. Кроме того, мы должны будем взять самый минимальный диаметр бурильных труб из всего нефтяного сортамента. Бурильная колонна у нас будет выполнять только функцию подвески и излишних осевых или вращательных усилий испытывать не будет. Для электропитания можно будет применить непрерывный каротажный кабель в металлической оплётке-броне, а для сжатого воздуха тонкие металлические трубы на резьбовых соединениях. Но это всё применимо только сейчас, на наших первых скважинах, а в будущем нужно будет разрабатывать специальные бурильные трубы, со всеми тремя каналами внутри их тела. Массового бурения без них не осуществить. Но это будет второй этап, но ты об этом уже должен думать сегодня.
   – А как быть с датчиками? – вновь он задал уточняющий вопрос.
   – Попробуем задействовать для этой цели каротажный кабель, но идеально для связи с датчиками лучше иметь отдельный, независимый канал связи. Те кто, занимается сервисным обслуживанием при бурении горизонтальных скважин, значительно продвинулись в этом направлении. Ими изобретён так называемый гидроканал связи забоя скважины с поверхностным регистрирующим оборудованием. То есть передача сигнала от забойной телесистемы идёт по столбу бурового раствора. Придумали первыми американцы, но и наши тоже продвинулись вперёд. Но главное, что мы с тобой должны доказать, и не только самим себе, что плазмобур работает на больших глубинах и при этом управляем. Поверь мне, если всё пройдёт успешно, к нему вдобавок будет ещё много чего изобретать, в том числе научить плазмобур отклоняться на глубине в любую сторону и под любым углом. Целой жизни не хватит на все эти новшества. Я не говорю уже об оппонентах из лагеря традиционных методов бурения. Главное, чтобы у нас духа с тобой хватило пройти всё это.

Сентябрь

   Моё возвращение из Украины моя жена встретила крайне неодобрительно. Высказав мне всё, о чём она думала, добавила напоследок, что мало того, что я не был весь август дома и перестал ей полностью помогать по дому, я ещё молодых ребят втянул в свои бредовые планы и совсем забыл, что я уже пенсионер.
   – Тебе нужно дома сидеть, а не носиться по всей стране. Ты что, забыл, сколько уже раз обжигался со своими предпринимательскими затеями. С кем ты собираешься реализовывать свой план? Раньше для промыслов десятками лет готовили специалистов, буквально по крупицам собирали, а где ты их сейчас возьмёшь, ты хоть об этом подумал? Ты что, рассчитываешь, что к вам народ побежит со всех сторон? Да даже если кто-то и придёт, чем вы будете им зарплату платить? Бескорыстных уже давно нет, всех за последние годы перевоспитали. Где вся наша старая наука? Вся в торговле. Ты на Троицк посмотри. Когда мы с тобой сюда переехали, ты же сам видел лица жителей города. Была сплошная интеллигенция, а сейчас кого мы с тобой видим? Куда делись умные взгляды и седые волосы прохожих? Понастроили нового жилья, и во что превратился этот наукоград? Одно слово только и осталось. Молодёжи местной почти нет, все новые переселенцы, и непонятно откуда. А что, там, в Татарии, думаешь, по-другому? Старая гвардия нефтяников почти вся ушла, а новая ещё не народилась. Я боюсь, что в современной России всё уже потеряно. И точка невозврата с кадрами давно уже пройдена. А это касается всего, к чему ни прикоснись. Я тут без тебя заехала в книжный магазин, хотела купить что-нибудь из новых авторов почитать. По стояла, полистала, и так ничего не выбрала, в итоге купила свои любимые детективы. Вот их-то на любой вкус и цвет, сколько хочешь. А если тебе заняться нечем, поехал бы лучше и навестил дочь. Она меня постоянно спрашивает о тебе и интересуется, когда ты к ним приедешь. Там хоть бы помощь была от тебя.
   Нравоучения продолжались бесконечно, и во многом она была права, к своему стыду, я не знал что ей ответить.
   – Ну что ты молчишь, ну скажи хоть что-нибудь. Или я не права? – устав от того, что я никак не реагирую, она настойчиво пыталась встряхнуть меня от моих мыслей. – Ну скажи мне, о чём ты думаешь именно в эту минуту?
   – Знаешь, что мне сказал Николай при расставании? Никогда не подумаешь, что именно он мог сказать эти слова. Так вот он до нашей первой встречи думал, что его жизнь прожита, причём прожита неудачно, и только этот август и то, что мы с ним нашли эти скважины, уже только одно это изменило всё его мировоззрение и, как он считает, открыло в нём второе дыхание. Вот и я испытываю сейчас нечто подобное. То, что я делал по жизни, всё было правильным, но я не мог говорить о том, что прожил свою жизнь не зря. Я, собственно, ничего не сделал и ни за что не испытывал гордость, и именно это меня всю жизнь угнетало. Человек, видимо, счастлив только тогда, когда превратит свою мечту в реальность. И именно такая возможность у меня появилась. Я представляю, что всё будет тяжело и хлопотно, и я всё больше втягиваюсь в непонятные до конца последствия. Но у меня есть предчувствие, что на этот раз всё должно получиться. У меня есть небольшой костяк единомышленников, и мы уже доказали сами себе, что можем работать вместе, мы научились понимать друг друга, и каждый из них знает своё место и свою роль, – ответил я ей.
   – Знаю, что тебя не переделать, знаю твоё упрямство и знаю, что тебя не остановить. Поступай, как считаешь нужным, но помни, что у тебя есть семья.
   После этого разговора наши отношения несколько успокоились, так как я почти всё время находился дома и помогал ей по саду. Я как бы затаился, но с нетерпением ждал информации от Дмитрия, для меня оставалась непонятной ситуация с его статусом в институте. Я задавал себе один и тот же вопрос, удастся ли ему организовать производство плазмобура в Троицке, или нам придётся размещать заказ в другом месте? В душе я практически отказался от украинского варианта по двум причинам, во-первых, это были старые модели, и они могли нам дать только временный выход, и во-вторых, гораздо ценнее и надёжнее было иметь своё отечественное производство. Рано или поздно плазмобуры придётся запускать в серийное производство, и будет важно иметь влияние на их доработку. По этой причине я затягивал объявление общего сбора.
   Дмитрий вышел на связь со мной лишь во второй половине сентября и сообщил мне, что его молчание было связано с множеством командировок. Опытное производство в Троицке подчинили ему, но оно больше похоже на сборочный цех, зависящий от многих поставщиков комплектующих изделий, и он как раз всё это время по кругу объезжал их и знакомился с их возможностями. Конечный вердикт его был оптимистичным, он мне подтвердил, что штучное производство плазмобуров можно запускать в самое ближайшее время.
   Обзвонив всех друзей, я понял, что Борис с Аликом приехать не смогут по тем же старым причинам. Юрий с Алексеем подтвердили, что они приедут в любой момент, ну а Дмитрий был совсем рядом. Поэтому я решил не тянуть со встречей и назначил её на ближайшую субботу, чтобы было для всех удобно. Можно было бы поговорить со всеми по «Скайпу», но мне был важен только живой разговор, глядя друг другу в глаза.
   Все собрались к полудню. Но нас было только четверо из девяти членов нашей команды. Позицию Сани и Николая я озвучил всем сразу, как только мы расселись за столом. Позицию Петра, которого Юрий знал только заочно, можно было так же отнести к позитивной, так как он нас добровольно, пусть не всех, но уже ввёл в состав учредителей своего фермерского хозяйства, а это означало, что у нас уже был небольшой, но всё же юридический статус, который нам позволял уже что-то начинать строить. Я объявил всем собравшимся, что на сегодняшний день наши коллективные затраты равны нулю, так как той пошлиной, которая была потрачена на перерегистрацию фермерского хозяйства можно было пренебречь, а то что пошло на экспедицию и командировку в Кривой Рог я полностью взял на себя, и попросил эти затраты не обсуждать. Но у нас наступал период, когда мы реально должны были начинать вкладываться в проект. Не решив проблемы финансирования, все наши дальнейшие обсуждения и действия, становились бессмысленными. И второй вопрос, который я вынес на рассмотрение, был вопрос кадров. Я им заявил, что, по моему мнению, команда в целом сформирована, но я не исключаю, что к нам может присоединиться кто-нибудь ещё. Но это покажет только будущее. Ограничившись этими двумя вопросами, я предложил всем высказаться. Первым взял слово Юрий. И первыми же словами он меня просто ошеломил.
   – Вы кого мне вернули из экспедиции? Я последние дни просто не узнаю Алексея! С утра до вечера он мне рассказывает в подробностях, как вы там ловили рыбу, варили уху и пекли картошку, а в промежутках между этими занятиями ещё умудрялись находить скважины. Если я его правильно понял, вы нашли все скважины, и вся первичная информация подтвердилась? – спросил он глядя на меня, и, увидев мой положительный кивок головой, продолжил: – Ну а теперь о серьёзном. Я ещё раз подтверждаю вам всем мои старые слова, что всю сумму, которую я рассчитываю получить от продажи моего заправочного комплекса, я в полном объёме передаю в нашу общую копилку, но это произойдёт не раньше мая следующего года. Сейчас необходимо понять, какие затраты нас будут ожидать в ближайший период, так как почти все свободные средства я вложил в стройку. Будущий потенциальный покупатель мне ещё раз подтвердил, что сделка между нами состоится в строго оговоренный срок, поэтому я веду стройку практически без всякого риска.
   С Юрой всё было понятно, я никогда не знал ни одного случая, чтобы он отрёкся от своих слов. Он выполнит своё обещание при любых обстоятельствах, даже если ему это будет невыгодно. Убедившись в том, что он полностью поддерживает наш проект, я решил дождаться мнения остальных. Вслед за отцом слово взял Алексей.
   – Я уговорил отца, и он меня отпустит в любой момент. Я хотел бы находиться там с самого старта работ. Что касается бензовоза, то лучше его купить у военных, они периодически распродают своё имущество, находящееся на хранении. Кроме того, вездеходное шасси мы сможем найти только у них, и покупка будет значительно дешевле, чем брать новый бензовоз. Но он нам понадобится только к лету. Что касается дизельных электростанций, я просмотрел весь Интернет, их выбор настолько обширен, что я с ними также не вижу никаких проблем. Единственное, везти их придётся из Москвы, остаётся только продумать маршрут доставки. Но они тоже понадобятся только к лету, а их размерные габариты я примерно уже знаю, и можно будет заранее готовить под них установочные площадки. То есть по этим позициям затраты возникнут только к лету, а резервную ёмкость Петра можно будет смонтировать заранее. У Петра есть трактор «Беларусь» с навесками и тракторной тележкой, всё это будет крайне необходимо там, на стройке, но нам дополнительно понадобится автокран на всех этапах монтажа, в том числе при строительстве сарая, и вот его надо покупать практически немедленно. Он будет просто незаменим при разгрузке всего металлолома, который будут завозить Николай с Саней. Итого я вижу на первом этапе затраты только на металлолом, автокран и горюче-смазочные материалы.
   Последним взял слово Дмитрий. Но, не дав ему сказать ни одного слова, я его перебил:
   – Скажи нам, прежде чем начать, ты деду и маме сообщил, что ты ушёл из МГУ и перебрался в Троицк? – спросил я его.
   – Пока нет, и считаю это преждевременным. Я здесь и полного месяца ещё не работаю, и если мне ещё раз придётся уходить, то я им просто нанесу двойной удар, а дед его точно не переживёт. Но то, что мы вместе были и в экспедиции, и в Кривом Роге, они об этом знают. Дед, кстати, тоже подвергся вашему влиянию и, как сказала мне мама, засел за бумаги и что-то упорно рисует. Вы как гипнотизёр, где побываете, там все, как заведённые, начинают что-то делать, – ответил он с большой долей иронии.
   – Ну, ты отвлёкся в сторону, расскажи лучше, как у тебя дела в институте? – спросил его Алексей.
   – Нагрузку на меня взвалили огромную, приходится всё порученное мне направление по адаптированию плазмотронов к гражданским нуждам практически поднимать с нуля, где набирать кадры, непонятно, дал повсеместно объявления, но идут не то что неохотно, даже отставные пенсионеры не идут, а фонд зарплаты мизерный. Предполагается, что все должны работать за идею, какие-то это всё устаревшие категории. Я бы мог некоторых ребят перетащить из Новосибирска, но у института совершенно нет фонда жилья, а аренда квартир в Троицке очень высока, почти на уровне московской. Вот договариваюсь с руководством, чтобы часть моих работ перевести на коммерческую основу, иначе специалистов не привлечь, да и тех придётся самому переучивать. Но мне всё-таки удалось получить из бюджета института средства на производство нескольких промышленных образцов. Хочу начать с любимого плазмобура и сварочной техники. Я надеюсь, вы одобрите мой выбор? Это как раз будет и нам на руку, да и для института будет хорошей рекламой. Я прекрасно помню о конфиденциальности и даю вам слово, что никто ни о чём не узнает. Единственное, что я буду просить у вас, дать мне разрешение снять рекламный ролик о их практическом применении под вашу цензуру. Может быть, этот фильм и для нашего дела пригодится, – очень спокойно, без малейшей неуверенности, дал свои пояснения Дмитрий.
   – А когда ты планируешь изготовить плазмобуры? – уточнил я у него.
   – Если субпоставщики не подведут, то будет изготовлено пять образцов, два из которых должны будут пройти стендовые испытания в институте, здесь в Троицке, а три в реальных условиях, но место выбора, вы сами понимаете, остаётся за мной, так согласовано с руководством. Испытания запланированы на январь-март следующего года и под видом нехватки рабочих я мог бы взять двух человек к себе в штат, но на самые низкооплачиваемые должности, – сказав это, он посмотрел на меня и на Алексея. – Заодно и энергетические нагрузки на плазмобур проверим и окончательно сможем выбрать модель дизель-генератора под них.
   – Дмитрий, всё, что ты сказал, даже очень хорошо, и ты молодец, что думаешь об общем деле. Но ты не забывай, что мы работаем в одной команде, у нас принцип таков, все технические идеи, личные знания, собственный труд, деньги и изобретения мы всё складываем в одну копилку и уже больше не делим на твоё или моё, всё становится общим. Тем самым мы аккумулируем некий сплав, который невозможно разрушить ничем. Поэтому мне лично не совсем понятно, какова будет роль твоего института в нашем деле, ты же не руководство в нём и решений там не принимаешь, ты всего лишь наёмный сотрудник. Это в нашей команде ты равный из равных, и мы ценим каждое твоё слово, и ты уже доказал своим участием в экспедиции, что мы тебе можем полностью доверять. Кроме того, плазмобур стал неразрывной составляющей «Бурового куба», и это уже одна взаимосвязанная идея. Твой дед имеет отношение, и самое прямое, к плазмобуру, а какое отношение к нему имеет институт, у них же нет никакого приоритета на него? Или ты не успел нам чего-то договорить? Скажи нам лучше всё, как есть? Пойми, мы работаем предельно открыто внутри своей команды, и мы должны всё знать до мелочей. Я бы очень не хотел, чтобы у нас где-то произошла осечка. Кроме того, имей в виду, что чертежи на плазмобур находятся пока у меня, и мне их отдал твой дед для использования нами только в нашем проекте, но при твоём участии, – достаточно вежливо, но предельномаксимально убедительно сказал я ему, и стал ждать его ответа.
   Он долго собирался с мыслями, подбирал нужные слова для ответа, а мы терпеливо ждали чтобы не повредить ему правильно сформулировать свой ответ.
   – Возможно, в чём-то виноват мой дед, возможно, и я. Он в своё время испытал массу несправедливости по отношению к себе, оказался бессребреником, в нём было уязвлено тщеславие учёного. Они делали большое государственное дело, никто из них тогда о своей славе не думал, пока они были в силе, а на выходе получился пшик и полное забвение идей. Когда вы у него неожиданно появились, он весь мгновенно преобразился и как бы по второму кругу начал работать, генерировать новые идеи и обо всём этом он мне рассказал по телефону. Но он также просил передать вам, что он вашу идею с «Буровым кубом» полностью поддерживает и рекомендует вам его немедленно запатентовать, включив в него плазмобур как составную часть. В чём я с ним не согласен, так это в его немедленном патентовании, так как мы преждевременно раскроем все свои карты. Если мы будем производить все наши работы в полной секретности, то патентование нужно будет произвести только после завершения бурения. Что касается места производства плазмобура и почему для этого я выбрал мой институт, тут есть один нюанс, о котором вы должны знать. В самом плазмобуре ничего хитрого нет, мы его из комплектующих можем собрать в любом гараже. Но часть изделий изготавливается на полузакрытом предприятии, на которое со стороны не попадёшь, а под флагом института это несложно. Можно эти детали купить и по импорту, сегодня, как говорят, за деньги можно и чёрта купить, но я без согласования с вами взял эту ответственность на себя. Если в чём-то я и виноват, наказывайте. Но я всё сделал только во благо идеи. А приоритет за плазмобуром останется за нами, я смогу провести его изготовление через коммерческую составляющую моего подразделения, о которой я вам только что сказал, веду переговоры со своим руководством. Вот всё, другого объяснения у меня нет.
   Объяснение Дмитрия всех устроило, и я решил подвести итоги встречи. Первый этап мы прошли и достаточно быстро. Но вот второй этап предполагался быть затяжным. Нам нужно было сделать два денежных перевода на покупку автокрана и оплату за металлолом, под этим ёмким словом мы понимали списанное буровое и каротажное оборудование, которое нам предстояло реставрировать, а также всевозможные балки, швеллера, уголки и металлический лист. Учитывая, что Пётр был отсечён от банковской системы, обе суммы решили перевести Николаю. Сумма перевода была предварительной, окончательного расчёта затрат мы не имели. Деньги пообещал найти Юрий. В остальном мы видели следующий график работ. Примерно с мая следующего года мы должны начать на месте монтажные работы одновременно сарая и «Бурового куба», предварительно залив бетонную площадку на месте работ. Строительство мы предполагали закончить к концу лета, а остальное будет зависеть только от погодных условий. Но при завершении обсуждения возникли два дополнительных вопроса по инициативе Дмитрия. Первый, сколько скважин нам предстоит бурить, и второй, что мы будем делать после получения обнадёживающих результатов.
   – Моё мнение такое, если на первой скважине подтвердится приток нефти и мы сможем замерить дебит скважины, а также отобьём кровлю и подошву пласта, то этого будет достаточно для того, чтобы готовить обоснование. Девятую скважину я не вижу смысла бурить, так как по всем признакам она аналогична первой, и мы с большой долей вероятности можем её включить в предварительные расчёты, – сказал Юрий. – Конечно по одной скважине оценку запасов не произведёшь, но по двум можно уже говорить хоть о каком-то прогнозе. Кроме того, при нашей малочисленности на каждую скважину будет уходить по году, и если мы будем продолжать бурить, то только начнём терять темп и ничего дополнительного себе не докажем, а туда, куда нам предстоит дальше обращаться, всё будет зависеть от того, насколько грамотно мы подготовим обращение.
   – А кому мы будем писать? – спросил Дмитрий.
   – Кому, кому? Президенту Российской Федерации! – ответил ему Юрий, глядя на меня, и попросил меня: – Подтверди.
   – Дмитрий, на самой первой встрече, на которой тебя не было, мы этот вопрос уже обсуждали и приняли решение, что по результатам работ по первому и второму этапам мы будем обращаться на имя президента, – подтвердил я ему слова Юрия. – Всё он тебе сказал правильно, но для обоснования нужен исключительно достоверный материал, нужны конкретные цифры, наши выкладки, а также правильно сформулировать то, о чём мы будем его просить. А просить мы его должны будем о создании первой народной нефтяной компании. По мелочам президента не отвлекают, слабое письмо даже его подчинённые рассматривать не будут. Посмеются и примут нас за ненормальных психов. Выстрел должен быть один и в точку. При таких обращениях самое важное, чтобы наше письмо дошло до адресата, а не застряло в недрах администрации. Письмо будем писать обязательно, иначе все наши усилия напрасны. А по количеству скважин я полностью согласен с Юрием. Мы все стареем, а на результат хотелось бы посмотреть побыстрее, а венцом всей нашей работы должна стать нефтяная компания. Если наши прогнозы о большой нефти подтвердятся, мы будем настаивать на том, чтобы её сделать многопрофильной, с собственной машиностроительной базой, центром плазменной физики, собственными электростанциями, газовыми сетями, переработкой нефти и газа, вплоть до самой глубокой нефтехимии, научной базой и многим чем другим. Окончательная идея ещё не выкристаллизовалась, но она, как заноза, уже давно сидит в моей голове. Боюсь вот только, времени не хватит на её воплощение, вот вся надежда на вас, на молодёжь. Если бы нам ещё найти хороших специалистов, можно было бы расширить нашу команду.
   Сразу же после этого разговора мы с Юрием решили позвонить Николаю и, рассказав ему о принятых нами решениях, попросили его найти возможность связаться с Петром и решить вопрос покупки автокрана. Но Николай был мудрым конспиратором и на наше поспешное ему задание ответил с усмешкой:
   – Ребята, вы обо мне плохо думаете, нам ни в коем случае нельзя обзаводиться излишним имуществом. Я уже продумал этот вопрос, тем более металлолом придётся возить мне. У нас в Лениногорске есть одно автохозяйство, у которого масса техники простаивает, и у них можно взять в аренду и автокран, и грузовик с прицепом, и даже бульдозер, причём на длительный срок и за очень умеренную плату. Они только рады будут. Ну, а если придётся покупать новый автокран, то его нам брать нужно будет только в Самаре и там же вешать на него номера. Понятно? Проблем пока нет, поэтому это задание отменим, а деньги мне действительно уже нужны, так что я жду перевода и лучше небольшими порциями, по мере необходимости, через платёжную систему «Золотая корона». А в сторону Петра я уже сделал две ходки, он просил вам передавать привет, а вот Степаныч совсем слёг с радикулитом. У нас с Петром есть одна идея, отвезти его в районную больницу, но как его уговорить, мы пока не знаем.
   Прощаясь с Юрием я его ещё раз спросил:
   – Тебе не жалко будет расставаться со своими заправками, они же тебе будут сниться по ночам?
   – Совсем нет. Я никому не говорил, а тебе скажу, меня обложили со всех сторон, вот и Алексея я тебе отдал, хочу, чтобы он был подальше от этого бизнеса и не подвергал себя опасности. Я даже подумал сегодня о том, чтобы он временно перешёл работать к Дмитрию. И чем быстрее я от них избавлюсь и уеду оттуда всей семьёй, будет лучше только всем. Возможно, я их даже продам на стадии недостроя, не буду тянуть. Нам денег всё равно хватит. Никто не знает, но я уже начал подыскивать дом в ближнем Подмосковье. Но об этом ни Алексей, и никто другой не должны знать. Ты не обижайся, что я тебе редко звоню, так надо. Ты ни о чём плохом не думай, скоро я буду с вами. Моя ошибка была в том, что в этот бензиновый бизнес я пошёл один, а сейчас даже посоветоваться не с кем. Ты всё правильно сделал, что начал дело с формирования команды.

Будни

   Время летело быстро. Приближался Новый год. Мы все постоянно были в контакте, или созванивались по телефону, или общались по «Скайпу». Мы были полностью информированы о продвижении нашего общего дела. Алексей уже давно работал вместе с Дмитрием, и они подыскали себе на двоих отдельную съёмную квартиру в Троицке, и я с ними частенько встречался. У них как раз сейчас был самый горячий этап – шла сборка плазмобуров. Юрий мне сообщил, что он находится в завершающей стадии сделки по автозаправкам и уже купил квартиру в Подольске. Николай с Саней по-прежнему работали в бурении на старых местах и периодически бывали у Петра, который нам всем через них слал приветы. Степаныч, отлежавшись в больнице, встал на ноги и по-прежнему ходил по деревенским улицам, охраняя её покой от посторонних глаз. Алик в итоге ушёл на пенсию по возрасту и был в раздумьях, что ему дальше делать. Он остался совсем один и подыскивал место для переезда поближе к Москве. У Бориса произошло несчастье, после тяжёлой болезни умер отец. И он, обладая российским паспортом, думал о том, как переехать жить из Приднестровья в Россию. Я так же постоянно созванивался с моими новосибирскими друзьями, Татьяной и дедом, и знал о том, что дед что-то разрабатывает принципиально новое. Дмитрий всё же набрался смелости и сообщил им, что ушёл из МГУ.
   Я, со своей стороны, пока было небольшое временное окно, обложился учебниками по геологии и восстанавливал в памяти то, что учил и успешно сдавал сорок лет назад. Но особенное внимание я уделял геологии Волго-Уральской нефтегазоносной провинции. Когда читаешь какую-то художественную литературу вторично, всегда для себя делаешь какие-то новые открытия. Если тебя раньше интересовали только действия, то есть одни глаголы, а вот при повторном чтении, ты начинаешь обращать внимание на прилагательные и даже на пунктуацию текста. Вот так и в геологии, читая вторично, ты делаешь для себя новые открытия. Многое, конечно, зависит от авторов учебников, их стилистики изложения материалов, одних читаешь просто с удовольствием, а других и в руки то брать не хочется. Особенно это относится к диссертационным работам. Я уже даже выработал свой метод чтения научных статей. Если ты хочешь понять, что в них написано, то сначала лучше заглянуть в их конец, найти выводы в виде пяти пунктов, прочитать их, а уже потом возвращаться в самое начало и читать всё подряд. В художественной литературе всё наоборот, если ты случайно заглянул в конец книги, то она потом становится неинтересной. А в научной литературе переход из конца в начало только подогревает ваше любопытство.
   Но чем больше я находил и прочитывал научных, уже устаревших статей, тем больше и больше разочаровывался в современном состоянии геологических исследований, особенно регионального характера. Было такое ощущение, что все геологоразведочные работы стоят замороженными, и этот некогда передовой регион полностью забыт. Трудно было поверить в то, что крупные нефтяные компании отвернулись от поисковых работ, но почему тогда так мало опубликованных статей, или вся информация стала закрытой? Если и встречались отдельные интересные работы, то они имели отношение к учебным университетам, особенно Казанскому, в котором за долгие годы сложилась очень сильная геологическая школа. А собственно, что я старался найти? Вся эта нефтегазоносная провинция была уже давно районирована, на ней были выделены крупные структурные поднятия. По геологическим картам было видно, что все ранее открытые нефтяные месторождения приурочены именно к ним. Я понимал, что на геологических картах многое нанесено условно, и во многих случаях было непонятно, те белые пятна, которые бросались в глаза, это что – бесперспективные зоны или некие структурные элементы, в которых нефтегазоносность исключалась по вполне конкретным соображениям. Но я обнаружил некую зависимость, что эти белые пятна совпадают с административными границами республик и областей. Это напомнило мне расположение девятой скважины при наших поисках, она действительно упиралась в границу соседней области, а с той, с другой стороны поисковые работы никто не проводил. Возможно, как в те времена, так и сегодня, конфликта административных и территориальных интересов никто не хотел создавать. Возможно, и геологические карты по той же причине выглядят достаточно коряво. Но я предварительно знал, что-то нефтяное месторождение, за которое мы зацепились, находилось в прибортовой зоне свода и, судя по глубинам залегания залежи, находилось в зоне погружения осадочного чехла, толщина или эффективная мощность которого увеличивалась в сторону Прикаспийской синеклизы, где глубины осадочной толщи достигали четырнадцати километров. Геологи в своих исследованиях преимущественно опирались на нефтегазовые ловушки антиклинального типа, потому что они более чётко отбивались по сейсморазведочным материалам. Но многие открытия делались совершенно случайно и почти всегда силами буровиков, особенно на больших глубинах, которые неожиданно для всех открывали месторождение, и не только нефти, но и железосодержащих руд, бокситов, полиметаллов и других полезных ископаемых. Особенно интересными для поисковых работ были всегда прибортовые зоны, в которых проявлялась наибольшая тектоническая активность.
   Помимо региональных геологических исследований, меня параллельно интересовал вопрос происхождения нефти и её миграционных подземных потоков, но современных исследований по этой теме было достаточно мало.
   Перелистывая страницу за страницей, переходя от работ одного автора к другим, я искал в их работах элементы новизны, нестандартных подходов к переинтерпретации старых геологических материалов и применения новых методов исследования.
   Неожиданно для себя я обнаружил несколько интересных статей, посвящённых проблеме разработки месторождений битуминозных пород в Республике Татарстан, расположенных по её южной границе с Самарской областью. Но общеизвестно, что ореол распространения этих крайне перспективных залежей охватывал также Самарскую и Ульяновскую области и представлял собой единый неделимый природно-геологический комплекс. Но и здесь просматривался местечковый подход к единой концепции их разработки. Интерес далеко уходил за пределы одной административной территории, и с государственной точки зрения этот объект был безусловно федерального значения. Опыта разработки неглубоко залегающих битумов, на глубинах порядка 50-200 метров, у нас в стране до настоящего времени нет ни у одной компании. И то, что делает сегодня «Татнефть», это лишь первые шаги по нащупыванию верных технологий, но, к сожалению, заимствованных у канадцев. Даже при мощной интеллектуальной силе «Татнефти» ей в одиночку с этой проблемой не справиться. Потенциал запасов битумов в этом районе сопоставим с венесуэльскими и требует немедленного создания для их освоения новой научно-производственной структуры. Переваривая в своей голове всю эту очень важную информацию, я думал о том, что наш «Буровой куб» в комплекте с плазмобуром будет крайне востребован при разработке в том числе и битуминозных пород, а если мы научимся управлять траекторией плазмобура на глубине, то он будет просто незаменим, так как стоимость бурения метра пород будет кратно ниже, чем канадскими станками, а именно высокая себестоимость технологий прежде всего сдерживала добычу битумов.
   Но уже в самом конце в мои руки попала совершенно свежая диссертация молодого казанского геолога. Прочитав её от начала до конца, я понял, насколько близки мы были с ним в наших взглядах на методику оценки территорий и поиска на ней скоплений углеводородов. Не имея доступа к данным сейсморазведки, он провёл свои исследования на основе геоморфологии, то есть на поверхностном изучении земли по множеству аэро– и космических фотоснимков. Положения своей диссертации, которые он выносил на защиту, вызывали восторг и глубочайшее уважение. Они были смелы и современны. В частности, он отстаивал гипотезу, что неотектонические (в том числе и современные) движения земной коры оказывают непосредственное влияние на формирование и разрушение залежей нефти в пределах Татарского свода, который он считал геодинамической структурой с восходящим режимом неотектонических движений. Карты неотектонической активности, разработанные им на базе марфометрического метода обнаружения неотектонических структур и метода статистического анализа линеаментов, могут быть использованы как для изучения истории неотектонического развития территории, так и для прогноза её нефтеносности. Но больше всего меня порадовала проведённая им переинтерпретация огромного фонда образцов нефтей по их плотности и вязкости и сделанные им выводы. Это было как раз именно то, что я планировал применить при разработке нашего месторождения. Что меня заставило об этом задуматься? Ответ достаточно прост. В процессе разработки нефтяных месторождений нефтяники, безусловно, проводят на скважинах массу исследований, применяемый инструментарий велик, но они все непостоянны и в основном цикличны, с большим разрывом во времени. Желательно было бы иметь постоянный доступ к информации о нефтяном пласте, чтобы регулярно следить за всеми изменениями, происходящими в нём. А что может быть лучше, чем сама нефть, являющаяся носителем информации о самой себе. Моя идея заключалась в создании анализатора непрерывного потока нефти по каждой добывающей скважине в отдельности, а изучая мгновенно её компонентный состав и физико-химические свойства, выводя их на диспетчерский пункт, мы бы научились более рационально управлять проектом разработки месторождения в целом. Моя мечта была создать умный нефтепромысел, по типу того, как начали создавать умные дома и квартиры. Нет смысла раскрывать вам все мои идеи, иначе вы устанете от чтения этой истории. Напоследок я бы хотел посоветовать этому молодому парню, геологу из Казани, следующее. По своему научному мировоззрению он, безусловно, перерос рамки Татарстана, и ему необходимо переходить к более масштабным исследованиям. Учитывая его увлечённость линеаментными исследованиями, я бы рекомендовал ему внимательно посмотреть на всю территорию между 48 и 51 меридианами, это некий нефтегазоносный пояс Земли, в который попадают, крупнейшие нефтяные месторождения России, Казахстана, Азербайджана, Ирака, Ирана, Кувейта, Саудовской Аравии и Объединённых Арабских Эмиратов. Я бы и сам с удовольствием занялся этими исследованиями, но мне с моей командой предстояло заниматься более земными делами, и на всё времени просто не хватало.
   Празднование Нового года мы по старой семейной традиции провели в узком семейном кругу, а 5 января мы собрались у нас на даче в том составе, в котором мы виделись последний раз в сентябре, единственное изменение было то, что Юра приехал с женой. Они нам торжественно объявили, что через несколько дней переезжают в Подольск и приглашают нас всех на новоселье.
   – Всё, я теперь свободный человек, в конце декабря сделка состоялась и я получил полностью всю сумму, – сообщил он нам. – Вы же знаете, я без дела сидеть не могу и, помня о старом предложении Дмитрия, готов к нему устроиться в институт. Ну как, Дмитрий, возьмёшь нас с Александром к себе разнорабочими? Мы же там должны быть официально оформлены?
   – Нет никаких проблем, – ответил Дмитрий. – Мы с Алексеем уже давно ждём вас, плазмобуры мы собрали, но у нас возникли проблемы с испытательным стендом, вот думаем над тем, как его максимально адаптировать к нашим полевым условиям. По технике безопасности этот стенд не должен находиться в помещении, поэтому у нас остаётся только один вариант испытаний на открытом воздухе.
   – Дмитрий, эту проблему можно решить совсем просто, и мы, мне кажется, эту тему уже обсуждали, – сказал я ему. – Можешь ли ты на территории института найти свободную площадку?
   – Надеюсь, что да, – утвердительно ответил он.
   – Тогда нужно сделать следующее. Нужно найти по объявлению компанию, которая бурит на воду в Подмосковье. Объяснить им, что нам требуется, и они за неделю нам сделают самые лучшие стенды, пробурят три рядом расположенные дырки, опустят в них стандартные обсадные трубы и зальют их внутреннюю полость цементом. После чего нам лишь нужно будет выждать месяц, чтобы цементный камень набрал прочность, а параллельно с этим процессом мы сделаем подвесное устройство для плазмобура над трубами с цементом. По одной трубе на плазмобур, а третья труба резервная. Насколько я помню, ты должен испытать два плазмобура. Конечно, мы не получим нужного результата по наработке часов до отказа, но о работоспособности плазмобура выводы сделать сможем, – пояснил я ему. – Конечно, ты должен будешь на будущее спроектировать совершенно иной стенд, а этот примитив построить лишь для того, чтобы не терять темп. Нам все испытания нужно закончить до начала апреля, месяц на сборы, так как в первых числах мая мы должны быть в деревне. Вообще, то, что мы начинаем, будет сплошной рутиной, и нам всем необходимо набраться терпения. Поэтому переговори с руководством о нашем трудоустройстве и выборе места под строительство испытательного стенда.

Неожиданный поворот

   Если до Нового года время бежало почти незаметно, то длинные новогодние праздники нам казались бесконечными, и нам приходилось с нетерпением ждать новостей от Дмитрия. Алексей помогал родителям в организации переезда их семьи в Подольск, которая успешно завершалась, и мы с женой поехали к ним на новоселье, которое они решили совместить с празднованием Старого Нового года. На торжество также был приглашён Дмитрий. Но он приехал в совершенно подавленном состоянии, и я сразу же понял, что у него не очень хорошие новости для нас. Чтобы не портить всем настроение в праздничный день, я увёл его в отдельную спальню и решил подробно расспросить обо всём.
   – На уровне руководства института возникли проблемы, – начал он свой рассказ. – Сначала я пытался оформить вас на работу, причём у меня были свободные вакансии, и я придерживал их именно под вас, но мне категорически было отказано в приёме пенсионеров со стороны. В институте установлен строгий возрастной ценз, и исключения они делают только для своих бывших сотрудников. Но это лишь полбеды. Мне также отказали в строительстве стенда под предлогом, что для этой цели не предусмотрено финансирование, а мои объяснения, что это строительство укладывается по стоимости в ранее выделенные под мои работы средства, руководством были отклонены, так как по бухгалтерским проводкам они должны быть отнесены под другие виды затрат. Я уже и смету на строительство водяных скважин получил от будущего подрядчика, и показывал им её, убеждал, что затраты совершенно мизерные. Вообще, то, что я увидел в институте за четыре месяца, проведённые в нём, на меня навело ужас. Ни одного самостоятельного шага сделать нельзя. Но это опять-таки не всё. В Академии наук начались пертурбации, всё имущество института передали какой-то пока никому непонятной управляющей компании, и она ещё до Нового года стала проводить ревизию и выяснила, что моё направление не соответствует основному профилю работ института, а им поручено якобы навести порядок в науке, вот и стали придираться к тому, чем я занимался. Всю коммерческую подработку в институте собираются прикрыть, а это означает, что мой отдел внедрения скоро прикроют. Договорились даже до того, что я должен разорвать все подписанные контракты на комплектующие для плазмобуров, а уже полученные изделия вернуть обратно поставщикам. А те отказываются их принимать, а с меня требуют возврата денег в бюджет института. Я был лично у директора, и он только разводит руками и говорит, что ничем мне помочь не может. А инициатива моего перехода к ним исходила именно от него. Хорошо, что по документам я не успел оформить плазмобуры как готовые изделия и они у меня числятся до сих пор в виде комплектующих. Я узнавал, можно ли институту их продать на сторону под видом некомплектных запчастей, на что мне был дан зелёный свет. Единственное, что мы можем сейчас сделать, чтобы их не потерять, самим их выкупить у института.
   Разговор с Дмитрием у нас был долгим, и новосёлы потеряв нас из виду, начали нас искать. В спальню вошёл Юрий и, увидев нас удручёнными, сразу спросил:
   – Что-нибудь случилось?
   Пришлось поведать ему всё повторно и объяснить, что ситуация не такая уж безвыходная. Юра всегда, даже когда был совсем молодым студентом, находил выходы из самых неразрешимых проблем, вот и сейчас, чтобы успокоить нас, он сказал:
   – Всё что ни делается, всё делается к лучшему. Если институт беспомощный, пусть и остаётся таким, а нам не придётся с ним делиться будущими приоритетами. Я надеюсь, ты, Дмитрий, не передавал им чертежи на плазмобур? И они нигде не проведены как имущество института? Ты должен выполнить все их условия и разорвать действующие договора. Ни в коем случае не показывай, что ты обижен и вступил с ними в конфронтацию. Будь предельно лоялен, без твоего участия мы комплектующие не выкупим. А нам надо немедленно зарегистрировать новую фирму, это займёт две недели, и на её имя выкупить у института это имущество. Но ты в этой фирме светиться не должен, чтобы не попасть под подозрение. Мы зарегистрируем эту фирму с Александром на двоих, Алексея в ней не будет по той же причине. А тебе нужно набраться терпения и делать вид, что ты ищешь покупателя. Вывеси объявление от имени института о продаже в Интернете, а мы институту также официально ответим о нашем предложении выкупить. Вся сделка должна пройти только легально, по строго бюрократическим законам.
   – А что же будет с испытаниями? Изделие новое, хотя я при сборке проверял каждую деталь лично и никаких изъянов не обнаружил, но всё равно стопроцентной гарантии я дать не могу. К тому же я не исключаю, что плазмобуры придётся разбирать, по-другому их не вывезешь с территории института, служба безопасности не подпишет пропуск на вывоз, – ответил Дмитрий. – Разобрать и вновь переупаковать комплектующие в те же ящики я смогу быстрее, чем я их собирал, но всё равно на это уйдёт какое-то время.
   – Вот этим и занимайся, а мы параллельно начинаем регистрировать новую фирму, – ответил ему Юрий. – Ну, пойдём к столу, а то уже все заждались, и не показывайте вида, что вы чем-то расстроены.
   В тот вечер мы засиделись допоздна, в Троицк мы возвращались втроём, Алексей полностью переехал жить к родителям. Их семья наконец-то воссоединилась, а обживать новое жильё всегда лучше всем вместе. У Дмитрия наступали сложные времена, выдержит ли он свалившиеся на него проблемы, которых вчера ещё не было? А каково его будущее в институте, должно было показать только время, которое после новогодних праздников опять начинало бежать под горку со всё большим ускорением.
   В итоге вся эта эпопея закончилась тем, что мы с Юрой зарегистрировали новою общую с ним фирму, Дмитрий и Алексей разобрали уже готовые плазмобуры на запчасти, мы сделали оплату институту за все комплектующие и вывезли их временно ко мне на дачу. Я никогда не мог даже подумать, что в одночасье стану обладателем такого богатства. Алик пошёл по пути Юры, и тоже решил после долгих поисков купить себе однокомнатную квартиру в Подольске, чем он и занимался последнее время. Борис распродавал всё своё имущество в Приднестровье и тоже решил перебираться в Подольск. Эпидемия переездов охватила всех моих друзей. И, наверное, это решение было правильным, гораздо лучше быть всем рядом, тем более нас всех впереди ждали большие дела. Настроение у всех улучшалось, а наши контакты становились более частыми. У Николая, Сани, Петра и Степаныча всё было без перемен и они с нетерпением ждали нашего приезда. Все думали об одном, когда кончится эта длинная зима. Ну а Юра, который всегда всем помогал, втянулся в поиск квартир для Алика и Бориса и регулярно с ними по этому вопросу контактировал. Ну а я хранил на даче запчасти и регулярно проверял, в целостности ли они.

Подготовка ко второй экспедиции

   По прогнозу погоды и по народным приметам всё предвещало, что весна в этом году будет ранней, и мы стали думать о том, чтобы ускорить наш отъезд во вторую экспедицию. С датой выезда решили ориентироваться по обстоятельствам, но подготовку к отъезду начать заранее. С учётом того, что мы там должны были провести всё лето, нам предстояло с собой взять как можно больше вещей. Часть нашего имущества уже хранилось у Петра, но тем не менее этого было не достаточно. Кроме того, нам было необходимо везти с собой все комплектующие для плазмобуров, так как мы решили их повторную сборку осуществить на месте. Помимо этого, нам нужно было также везти с собой два сварочных аппарата, один из которых был плазменным и который уже также хранился у меня. Это был личный аппарат Дмитрия, подаренный ему ещё дедом.
   Сложнее стоял вопрос с покупкой дизельных генераторов. В связи с тем, что нам не удалось провести стендовые испытания плазмобуров в Троицке, во время которых Дмитрий должен был дать своё заключение о потребляемой ими мощности, Юрий, Дмитрий и Алексей объявили мне, что они после обсуждения этого вопроса решили купить два самых мощных судовых дизель-генератора, исходя из теоретических расчётов и с учётом запаса мощности, отгрузка которых в наш адрес должна была быть осуществлена в начале июня. Кроме того, Алексей уже договорился о покупке бензовоза, как он и предполагал, с одного из военных полигонов под Самарой.
   Но это всё касалось в основном нашего имущества, а нам нужно было, кроме того, коллективно разработать последовательность и план работ. Для этого я объявил очередной сбор из расчёта того, что на нём должны были присутствовать все, кто был поблизости, включая Алика и Бориса. Оба последних уже обзавелись квартирами в Подольске и были в стадии переезда. Я не знал всех деталей, но то, что это происходило в ускоренном темпе, я не исключал, состоялось не без участия Юрия. Дату встречи я назначил на 30 марта.
   До встречи оставалась неделя, и я решил заняться ревизией всех своих чертежей по «Буровому кубу». Перелистывая лист за листом, я прослеживал эволюцию своих размышлений над его конструкцией. Схема всё время усложнялась и становилась всё более громоздкой, что совершенно не входило в мою первоначальную концепцию. Я понимал, что это будет всего лишь первая модель, и в ней мы вынуждены использовать многие старые узлы, от которых, к сожалению, мы не могли отказаться. Из последних добавлений в его составе появилась каротажная лебёдка, которую предстояло демонтировать из стандартного подъёмника на автомобильном шасси и установить стационарно на бетонное основание. Также дополнительно на схеме появился вертлюг для спуска каротажного кабеля в скважину, поэтому компоновку остальных узлов пришлось несколько раздвинуть. Но конструкция в целом оставалась приземистой, высотой около пяти метров. Кроме того, под крышу сарая мне было необходимо вписать две ёмкости по сорок кубических метров каждая, одна из них будет служить для хранения воды, используемой в качестве охлаждающей жидкости, а вторая будет оставаться резервной вплоть до отбора в неё нефти при замере притока и использоваться только в том случае, если мы не сможем найти закрытый резервуар. Я помнил, что у Николая уже был один резервуар, который мы планировали использовать для хранения дизельного топлива, но, возможно, было бы лучше купить два бензовоза, тогда бы мы вообще могли избежать простоев. Я прекрасно понимал, что отбор пластовой нефти необходимо производить только в герметичную ёмкость из-за возможно большого содержания в ней попутных газов, да и к тому же её расположение должно быть на значительном удалении от «Бурового куба» в целях пожарной безопасности. Размышляя над этим, я пришёл к выводу, что такую ёмкость лучше построить заглубленной, тем самым мы её спрячем от посторонних глаз. Но от второй резервной ёмкости я отказываться не собирался, возможно, она нам понадобится на стадии вскрытия пласта, когда я предполагал перевести промывку забоя скважины с чистой воды на более тяжёлый раствор хлористого кальция. В эти моменты раздумий я вспоминал Николая и Саню, будь они сейчас рядом со мной, их помощь моим мыслям была бы просто бесценной. Схема на бумаге в целом была практически готова, и её окончательную конструкцию необходимо будет дорабатывать в ходе монтажа.
   Читатель мне вправе задать вопрос, может ли такое вообще быть в природе, чтобы из старого отработанного металлолома собрать буровую установку, да ещё при помощи неё пробурить скважину? И он будет тысячу раз прав. Потому что сегодня наша промышленность стала безрукой, всё то, что сегодня в России бурится, это бурится с применением импортной техники: американской, китайской, румынской, канадской, ну и, конечно же, бывшей советской. Но я же имею право ответить на этот вопрос моему читателю. Если вы плохо знаете развитие истории бурения, то загляните хотя бы в Интернет и, к своему удивлению, найдёте там старые фотографии времён конца девятнадцатого и начала двадцатого веков и увидите, что в то бремя буровые вышки вообще были деревянными, и при их помощи не только бурили скважины, но и добывали всю нефть, причём много нефти. А почему современные люди, которые имеют профильное образование и сорокалетнюю практику, не смогут воспроизвести морально устаревший аналог или даже превзойти его по всем качественным параметрам? Я хотел бы просить моего читателя задуматься над этим, прежде чем делать какие-то критические выводы в мой адрес. Ездят же отдельные изысканные автолюбители на отлакированных ретро автомобилях, которые ещё и стоят неимоверных денег по сравнению с современными одноразовыми пластиковыми коробками, и ничего, всем даже нравится вот такая элегантная старина. Поверьте, точно так же можно и старую буровую установку привести не только в божеский вид, но и бурить на ней.
   Вся команда собралась в назначенное время. Впервые за последнее время к нам присоединились Борис с Аликом, которых нам предстояло ввести в курс событий и всем вместе обсудить предстоящую экспедицию. Эйфории, которая была при первой нашей встрече, мы уже не испытывали, у всех было такое ощущение, что мы никогда не расставались со студенческих времён и как бы по старой привычке собрались на вечерние посиделки в общежитии. А у нас в те времена был выработан такой негласный меж нами закон, если мы собирались обсудить какой-то важный вопрос, то о второстепенных вещах никогда не говорили, а свои мысли излагали предельно лаконично. Но в те времена важные вопросы для нас были совершенно другого масштаба, и так глубоко в дальнюю перспективу мы никогда не заглядывали. Самым сложным для нас в студенчестве оказался вопрос нашей совместной поездки в Ригу, на втором курсе нашей учёбы, которую мы решили совершить спонтанно. Мы ехали туда, не зная ничего об этом городе, и нам всем казалось, что мы окажемся в какой-то загранице. Среди студентов ходило много всяких слухов о невероятной красоте этого города, и нас туда вдруг потянуло. Можно сказать, что ехали мы в эти заморские края просто на авось, со студенческой стипендией в тридцать пять рублей в кармане. И ничего, съездили, и удовольствие получили, и денег хватило на туда, пожить и обратно. Помню, даже попробовали в каком-то уютном кафе прекрасный рижский бальзам, о котором раньше совершенно ничего не слышали. Побродили по действительно узким улочкам Риги, как в ту пору пелось в одной известной песне, а может быть, именно эта песенка и навеяла нам идею нашей поездки. Уже точно всех деталей не помню, но это студенческое путешествие осталось в моей памяти на всю жизнь.
   А вот сегодня мы должны были расписать всё до мелочей. Каждый знал заранее, что мы будем обсуждать на текущей встрече, поэтому я всех попросил заблаговременно записывать всё, что придёт на ум касательно нашей поездки. В итоге мы составили длиннющий реестр всего того, что предстояло брать из Москвы, и пришли к выводу, что ехать нам придётся как минимум на трёх машинах. Поэтому кому-то из двоих, Борису или Алику, предстояло покупать новый автомобиль, причём срочно. Кто-то выдвинул идею, что было бы хорошо купить микроавтобус, на нём и груза можно будет больше увезти, да и жить в нём там на месте будет более комфортно. Единственное, что смущало, так это бездорожье и постоянная сезонная распутица. Но вдруг кто-то вспомнил про знаменитый проверенный УАЗ, который за глаза называли «буханкой», и тут же родилась идея купить именно этот автомобиль, а по окончании нашей экспедиции подарить его Петру.
   Мы постепенно подходили к теме этапности летних работ, и вот на этом месте наши мнения стали расходиться в разные стороны. Всё упиралось в нехватку рабочих рук. Большинство из нас было за то, что лучше будет, если мы растянем во времени монтажные работы, но всё будем выполнять только собственными силами, без форсирования работ, а если не успеем, то перенесём работы на следующий год. Я лично был категорически против этого варианта и пытался всячески отстаивать своё мнение. Но чтобы убедить своих друзей в своей правоте, мне пришлось им сказать:
   – Если мы перенесём завершение работ на будущий год, мы потеряем проект. Нас сегодня в команде девять человек, но с учётом того, что Николай и Саня ещё работают, они смогут нам помогать только наездами, и рассчитывать на них в полной мере мы не имеем права. К тому же у Дмитрия с Алексеем тоже не понятная ситуация, пока они в институте и не приняли личного решения, уволятся ли они оттуда и присоединятся к нам в полной мере или тоже будут участвовать периодически. У Петра фермерское хозяйство, и он будет нашим основным кормильцем. Поэтому нас реально только четверо, и этими силами мы и за три года ничего не сделаем. Плюс не забывайте, что мы уже не мальчики. Я тоже, как и вы, против привлечения кого-то из местных, а из Москвы тем более. Я даже против идеи, которую сам вам навязывал, по поводу расширения нашей команды за счёт молодёжи. Я никого не хочу подводить под риск, ни вас лично, ни тем более Дмитрия с Алексеем. Их время ещё не пришло. Они и так очень много сделали для нас, но сейчас наступает очень опасный период. Максимум, о чём бы я хотел их просить, так это только собрать там на месте плазмобуры, и всё, – сказал я всем.
   Все замолчали, в том числе и я. Пауза была длинной, никто не думал, что я настолько остро поставлю этот вопрос. Но первыми нарушила молчание наша молодёжь, но от её имени начал говорить Дмитрий.
   – Мы должны вам заявить со всей серьёзностью, и это наше решение многократно обдумано. Вы что, считаете, что мы не можем просчитывать все риски, все за и против? Да мы можем это делать не хуже вас. Думаете, что мы не понимаем, к чему вы клоните? Конечно, вам большое спасибо за вашу заботу о нас, но мы уже взрослые люди, и разрешите нам личные решения принимать самостоятельно. Так вот, ещё вчера мы вместе с Алексеем положили на стол директора наши заявления об увольнении по собственному желанию. Нам показалось, что директор даже обрадовался данному факту, он, видимо, сам обдумывал, как от нас избавиться, а мы вдруг сами к нему пришли с готовым решением. Мы считаем, что тема нашего участия или неучастия закрыта. Мы едем с вами в одной команде, и мы прекрасно понимаем нашу непростую миссию и отдаём полный отчёт в принятом решении, – сказал Дмитрий с юношеской пылкостью.
   Данный ответ меня и обрадовал, и огорчил. С одной стороны, мы не ошиблись в Дмитрии и Алексее, но с другой стороны, я действительно не хотел их подставлять, так как никто из нас не знал, чем всё это закончится.
   – Они сделали всё правильно, и я ничего им не советовал, сам обо всём узнал только сейчас, – сказал Юрий и сразу же спросил меня: – Но скажи нам, как ты хочешь уложиться со всеми работами за один сезон? У нас действительно все рабочие руки наперечёт, а работать с надрывом я не вижу смысла.
   – Выход только один, – продолжил я. – Нам нужен обязательно вспомогательный временный рабочий персонал, но не из местных и даже не за счёт людей из соседних областей.
   – Я, кажется, начинаю тебя понимать, – прервал мою речь Юрий. – Я и сам пользовался этим на последней своей стройке. У меня была отличная бригада молодых ребят из Узбекистана, и если бы не они, я бы не за что не успел построить свои две последние бензозаправочные станции. Сейчас они вернулись к себе на родину, но у меня сохранились телефоны их бригадира, и он по первому моему звонку с удовольствием всех привезёт на лето на стройку. Мы друг друга хорошо знаем, и я им могу полностью доверять. Единственное, для них там нужно будет создать приличные условия, а в другом я никаких проблем не вижу. Сейчас ни одна стройка в России не обходится без их участия. Надо двадцать человек, приедут, понадобится больше, бригадир и больше найдёт. У них там жизнь не сахар, не позавидуешь, но в трудолюбии им не откажешь. Что ни поручишь, всё делают, чего не умеют, покажешь, и моментально обучаются. Расценки их услуг я знаю, но нужно точно определиться, сколько человек приглашать.
   – Именно это я и имел в виду. Только думал, где их найти. Но если у тебя есть прямой выход на них без посредников, то это только лучше. Единственное, нужно будет решить вопрос их временной регистрации, – утвердительно ответил я Юрию и, поняв, что эта тема исчерпана, решил уточнить у Дмитрия.
   – Дмитрий, а что ты будешь объяснять своему деду, о своём очередном увольнении? – спросил я его.
   – А ничего объяснять ему не надо, он уже в курсе всего, я решил вообще больше от него ничего не скрывать. Так будет лучше, он и без моих пояснений всё прекрасно понимает, он же прекрасный психолог, распознаёт любую смену интонации в моём голосе, а вы, наверное, уже убедились, что я бесхитростный и к тому же врать не умею. Дед знает от меня и про нашу украинскую поездку, и про собранные и разобранные плазмобуры, и даже про последнее моё увольнение, – ответил Дмитрий. – Я с ним только сегодня утром разговаривал, естественно, доложил ему обо всех последних событиях, а он со своей стороны просил вам передать, что он закончил какой-то новый вариант плазмобура и обещал мне выслать схему. Мне самому не терпится на неё взглянуть. Говорит, что она родилась у него после знакомства с вами.
   Не успел он ещё закончить говорить, как я про себя подумал, неужели ему удалось придумать дистанционно управляемый плазмобур, об идее создания которого мы с ним говорили в Новосибирске. Если это подтвердится, то мы сможем по техническим параметрам перекрыть все существующие модели телесистем, применяемых для горизонтального бурения скважин, и сделать наш способ бурения многократно более рентабельным, так как в наших конструкциях скважин применение обсадных колонн исключалось. И в этом случае это был бы настоящий технологический прорыв, о котором ранее невозможно было даже мечтать. В этот момент у меня родилось мгновенное предложение Дмитрию немедленно поехать в Новосибирск, узнать самому всё на месте от деда, при необходимости помочь ему с чертежами, а заодно навестить свою семью перед нашей экспедицией. Все мы сразу ухватились за эту идею и стали уговаривать его как можно быстрее отправиться домой. На что он предельно спокойно нам ответил:
   – Вы же не дали мне договорить. Дед сам меня просил приехать к нему, а на словах он мне объяснил, что сама основная часть конструкции больших изменений не претерпела, единственное, что он добавил в неё, это блок управления форсунками и перераспределения потока плазмы между соплами. То есть теперь появится возможность принудительного распределения потока плазмы по окружности, или по-другому, если мы распределяем поток равномерно, то бурим строго вертикальную скважину, а если нам понадобится уходить в бок и плавно набирать радиус кривизны ствола скважины, то мы переходим от равномерного распределения плазмы к концентрированному, в нужную нам сторону. Схема не сложна, и мы могли бы просто доукомплектовать ею наши плазмобуры.
   – Дмитрий, ты сам понимаешь то, что ты нам только что сообщил? – спросил его Юрий. – В этом случае мы сможем не перемещая наш «Буровой куб» пробурить из одной точки сразу несколько наклонных скважин и расширить зону поиска.
   – Да, это так, но в этом случае нам придётся как минимум в два раза увеличить длину электрического кабеля, а, насколько я знаю, Николай нашёл каротажный подъёмник, на барабане которого его всего лишь два с половиной километра. Бурение наклонных и горизонтальных скважин потребует совершенно новою конструкцию подвода электроэнергии к плазмобуру и я помню, Александр уже высказывал на этот счёт идею создания специальных бурильных труб, но пока мы сможем бурить только в пределах существующей длины кабеля, и ни метром больше. И я не вижу никакого смысла на этом этапе менять что-то конструктивно. Попробуем пока бурить только в пределах наших технических возможностей. Ведь главным для нас будет доказать работоспособность концепции как самого куба, так и плазмобура в частности, в том числе с возможностью его управляемого отклонения от вертикали с учётом жёсткости бурильных труб. Поэтому нам нужно будет рассчитать минимально допустимый радиус изгиба труб при переходе с вертикали на горизонталь.
   Я с большим наслаждением слушал все объяснения и рассуждения моих друзей, меня радовало то, что к активной дискуссии подключились и Борис с Аликом, которые до того сидели молча и только внимательно впитывали в себя всё то, что они пропустили за пол года своего отсутствия. Дав выговориться всем и поняв, что они удовлетворились собственными мыслями, я решил не ослаблять интереснейшую научную полемику и добавил масла в творческий огонь наших общих идей.
   – Друзья, это пока только начало создания новой технологии, и не торопитесь ставить точку в обсуждении. Мы должны понять те преимущества, которые она будет иметь по сравнению с традиционными способами бурения, – сказал я им. – Во-первых, и вы все это хорошо знаете, классическое вращательное бурение с применением трёхшарошечных, и даже алмазных долот, не позволяет получить строго вертикальную скважину. Если посмотреть внимательно на вертикальный разрез большинства существующих скважин, то вы обнаружите уходы ствола то влево, то вправо от вертикали, а в горизонтальной проекции вы можете увидеть даже некую спираль. Это огромный недостаток, потому что спущенная обсадная колонна, примет то же самое искривлённое положение, а отклонение даже в десятки сантиметров, создаст в последующем добычникам массу проблем, особенно при глубинной насосной эксплуатации. Если скважина кривая, то это приведёт к неизбежному трению металла об метал внутри обсадной колонны, другими словами, при работе станка качалки муфтовые соединения насосно-компрессорных штанг будут истирать внутреннюю стенку обсадной колонны и что раньше разрушится из них двоих трудно сказать, но в обоих случаях это аварийная ситуация, выводящая скважину из добычи в вынужденный простой. Это происходит настолько часто, и это основной источник потерь добычи нефти и дополнительные затраты денег на ремонт. Это сегодня бич эксплуатации скважин. В нашем же случае мы с применением плазмобура, можем пробурить идеальный строго вертикальный ствол без изъянов искривления. И это будет основным преимуществом нашей технологии. Второе, я не согласен с вами, что нам придётся удлинять электрический кабель, нам хватит и двух с половиной километров, но я двумя руками за то, чтобы в будущем от него отказаться и перейти на специальные трубы. Но речь сейчас не о них. Если идея с управляемым отклонением плазмобура подтвердится на практике и мы сможем бурить в этом случае горизонтальные скважины, тогда мы сможем выйти на принципиально новую технологию разработки месторождения в целом. Идея предельно простая, и я постараюсь вам её сейчас объяснить. Наши конкуренты, которые применяют телесистемы, уже научились бурить горизонтально – разветвлённые скважины длиной до двенадцати километров, но эта технология крайне сложна и дорогостоящая. Нам совершенно нет смысла гнаться их за рекордами и повторять их ошибки. Идея моя заключается в следующем. На первом этапе мы бурим строго вертикальный ствол и вскрываем им весь продуктивный пласт до самой его подошвы. Затем путём расчёта мы находим точку над кровлей пласта и с учётом радиуса набора кривизны находим положение плазмобура для начала бурения горизонтальных скважин, причём их будет не одна и даже не пять, а двадцать четыре скважины, и по отношению к забою первой вертикальной скважины в плоскостном разрезе они будут вам напоминать раскрытый веер, охватывающий все 360 градусов окружности, то есть, будем менять направление горизонтального бурения через каждые 15 градусов. С учётом того, что предположительно наш продуктивный пласт залегает на глубине два километра, а продуктивную его мощность, мы пока не знаем, то в нашем случае горизонтальные участки будут составлять порядка 450–500 метров. Если мы применим сетку разработки нефтяного месторождения с размещением вертикальных скважин квадратным способом с плечом, допустим, те же 500 метров, то при бурении второго аналогичного куста скважин, получим следующее, – в этот момент я решил наглядно им показать на своих руках, точнее на пальцах рук, что в итоге мы будем иметь. Растопырив палицы каждой руки я их стал медленно сводить навстречу друг другу, размещая как бы пальцы одной руки между пальцами другой. – То есть мы как бы накладываем с вами один веер на другой. Но это пока всё условно, расчёты должны быть более точными, чтобы мы не получили мёртвых зон в пласте, которые не будут охвачены горизонтальными скважинами. Кроме того, мы должны получить полную информацию о пласте, включая четкое представление об уровнях залегания кровли и подошвы пласта, наличии подстилающих нефтяную залежь пластовых водах, пропластках глин и алевралитов, трещиноватости и пористости нефтяного коллектора, и ещё много о чём другом. В будущем нам понадобятся специалисты разных профессий, и петрофизики, и гидродинамики, и опытные геологи. А пока я имею вот такое представление о ближайшем будущем, как я его вам только что обрисовал. Да, чуть не забыл вам сказать о самом главном. Кустовое бурение через одну вертикальную скважину сохранит экологию района, так как на поверхности земли, всё будет выглядеть предельно компактно, а Пётр среди почти что не заметных скважин будет продолжать косить сено для своих бычков, конечно, если он не передумает быть фермером, – завершил я изложение своей идеи. – Надеюсь, я предельно понятно изложил вам свои мысли?
   – Мне понятно почти всё, кроме одного. – обратился ко мне Дмитрий. – Почему при классическом вращательном бурении не могут получить строго вертикальную скважину. Технику применяют мощную и к тому же имеют возможность регулировать нагрузку на долото, да и сами долота доведены до совершенства. Почему это происходит?
   – Дмитрий, я тебе сейчас постараюсь всё объяснить примитивно, – ответил я ему. – Представь себе вертикальный разрез пород, который тебе предстоит пробурить. Это только кажется, что все пласты и прослойки имеют горизонтальные границы. На самом деле пласты могут залегать по отношению друг к другу под разными углами, потому что каждый их них формировался в разные отрезки времени, у пластов могут быть меняющиеся формы, вплоть до выклинивания, то есть до полной потери эффективной мощности, или толщины. Кроме того, у пластов и пропластков разная плотность вмещающих пород, разный минералогический состав, по-разному происходило напластование при формировании каждого горизонта, у них может быть разное направление трещиноватости, ну и ко всему прочему они подвергались процессам тектонического, морфологического и метаморфического воздействия, по-другому они могут быть деформированными и под воздействием высоких температур принимать новые свойства. В этом и заключается искусство геолога, дать нам представление о глубинном строении не только разреза осадочного чехла горных пород, но и о подстилающем его кристаллическом фундаменте. Вот только зная всё это, буровик может достаточно точно пробурить скважину в заданную точку, но процессом бурения всё равно должен управлять геолог, и только он может дать заключение о качестве пробуренной скважины. Ну а теперь, я тебе скажу, почему происходит искривление скважин. Вот представь себе, ты буришь в рыхлой слабо сцементированной породе, у тебя идёт всё отлично, ты имеешь приличную скорость углубления, и вот вдруг, пробурив рыхлый пласт, долото натыкается на высокопрочный пропласток, да к тому же который имеет наклонное залегание, твоё долото как бы начинает постепенно сваливаться от вертикали в сторону угла падения этого пропластка, то есть долото натыкается на некий твёрдый клин и как бы скользит по нему. И вот таких препятствий при бурении встречается множество. Бурильщику кажется что его скважина всё равно углубляется, и он продолжает бурить без остановки, чтобы как можно быстрее пройти твёрдые породы, и не замечает полученного дефекта геометрии ствола. Это выглядит примерно так, как я только что объяснил. Кроме того, может иметь место неравномерный процесс износа шарошек и это тоже приводит к искривлению. Нюансов может быть много и их все желательно учитывать. Буровики прекрасно знают о свойствах клина и сами применяют его, но уже металлический, для забуривания вторых стволов скважин или для набора кривизны при бурении наклонно-направленных скважин. Многие технологии возникают от внимательного наблюдения в процессе своей профессиональной деятельности. Работу бурильщика можно полностью сравнить с работой хирурга, а вот геолог – это стопроцентный терапевт или диагност, поэтому они и должны работать в паре.
   Мы за обсуждениями не заметили как пробежало время, а с кухни уже начали раздаваться аппетитные ароматы, таким образом нам был дан сигнал к завершению интересной беседы. За ужином к нам присоединились мои жена и тёща, и кто-то из нас, не успев наговориться за весь день, продолжал дискуссию за обеденным столом. Моя тёща сначала прислушивалась ко всем, а потом на правах хозяйки дала всем знать, что она тоже хочет сказать обо всём что слышит:
   – Я думала, что только мой зять авантюрист, но вы все тут такие. Это он вас всех настроил, или вы сами, без него, готовы броситься в воду с обрыва, не зная глубины под ногами? Вот и мой муж был таким же. Я помню как мы с ним совсем ещё молодыми приехали из Татарии в Казахстан, в Арал-Сор. Кругом была степь, до ближайшего населённого пункта было триста километров, не было ни жилья, ни улиц, ни буровой установки, по степи бегали одни сайгаки. И я подумала, куда я попала? Променяла благоустроенную квартиру в Лениногорске на палаточный лагерь. Но шаг за шагом отстроили посёлок, возвели с нуля буровую установку и закончилось всё тем, что пробурили первую рекордную в СССР сверхглубокую скважину на 6800 метров. Кроме того, что я работала в плановом отделе, я мужу помогала вести все его личные технические дневники по каждому метру бурения. В нашем рабочем посёлке не было ни одного случайного или постороннего человека, все друг друга знали, и все работали на нашей буровой. Начальство к нам почти не заезжало, видимо, боялось застрять у нас надолго. Мы с мужем много чего повидали за свою жизнь, но этот период жизни, был лучшим для нас. Так вот сегодня, глядя на вас, я вспоминаю нашу молодость, как всё похоже, всё не изведанное, впереди манящая цель, понятны поставленные задачи, но как нам тогда никто не помогал, так и вы ни от кого помощи не дождётесь. Рассчитывайте только на свои силы. Но нам тогда никто не мешал, видимо, было полное доверие, но как сложится у вас, я ничего сказать не могу. Люди очень сильно поменялись. Я вот целыми днями смотрю телевизор и всё очень тревожно. Положительных новостей не показывают, только сплошные страхи. Мне пожилому человеку вроде бы уже всё равно, я свою жизнь прожила, и мне есть что вспомнить хорошим словом, но то что я вижу сегодня, на меня наводит ужас. Неужели люди не одумаются, не возьмут в руки свои головы, и не станут жить по-человечески. Вот я смотрю на вас, вы ещё настолько молоды, но четверо из вас уже пенсионеры, а головы-то все светлые, и мысли у вас все правильные, и руки у вас у всех золотые, вам бы ещё работать да работать, но не дают. Что такое сегодня шестьдесят лет, это всего лишь самый расцвет талантливого трудолюбивого человека, а я вот слышала от своего зятя, что везде установлен возрастной ценз, многих и в сорок лет уже нигде не берут на работу. При таких то размахах страны и нет рабочих мест? Вот по тому же телевизору я совершенно не вижу новостей об открытии каких-либо новых заводов и фабрик, только и слышишь, что кто-то из финансовых тузов опять что-то у кого-то перекупил, и всё опять из старого, ещё из советского фонда. Почему не создаётся ничего нового, при таком-то объёме накопленных государством денег? Те же продукты едим почти все импортные и низкого качества. Одежда почти вся импортная, детские игрушки, и те все из Китая. Лекарства тоже в основном импортные. А где наши мастера, инженеры, конструкторы, учёные, куда они все делись? Неужели все уехали за границу? Мне от всего этого просто печально, а вас всех просто жаль, что вы живёте в это тревожное время. Если откровенно, то я очень переживаю за ваше дело. Я не сомневаюсь, и у вас всё получится. Но могут всё, что вы сделаете, просто отобрать и прибрать в нужные руки. Вот за это я и боюсь. Не хочу вас сглазить, но будьте предельно внимательными и осторожными.
   Она проговорила с нами весь вечер, и мне показалось, что все мои друзья испытывали истинное наслаждение от общения с ней. Моя тёща всегда была предельно жёстким, даже слишком прямолинейным, бескомпромиссным собеседником, но сегодня я её не узнавал, она изменилась на глазах, и будь она помоложе лет на двадцать пять, поехала бы совершенно точно с нами в экспедицию.
   До нашего отъезда оставалось пятнадцать дней. Дмитрий улетел в Новосибирск навестить деда и маму. Алик и Борис завершали переезд в Подольск и обзаводились необходимым имуществом. Юрий с Алексеем заказав и проплатив полностью дизель-генераторы, занимались покупкой «буханки». Кроме того, Юрий связался с прорабом из Узбекистана, и договорился с ним, что он приедет к нам с бригадой из восьми молодых крепких и рукастых ребят. В Лениногорске у Коли с Саней, а также в деревне у Петра со Степанычем всё было без изменений, они нас ждали с нетерпением. Я со своей стороны проводил некоторые консультации с моими друзьями геологами из Губкинского института по вопросам геологического строения Восточно-Европейской платформы и Предуральского прогиба, ходил по книжным магазинам и просматривал технические книжные новинки, изданные за последние годы, но к своему большому удивлению, преимущественно натыкался на старые переизданные работы и учебники известных мне авторов ещё по советскому периоду. Проведя ревизию всех наших списков, я понял, что мы полностью готовы к отъезду. Меня радовало то, что вся наша команда была в сборе и к нам успели вовремя присоединиться Алик с Борисом, мне очень не хотелось начинать наше дело без их личного участия. Каждый из нас имел разный профессиональный навык, полученный каждым из нас в разных местах и на совершенно разных объектах, и это обещало нам дать хороший сплав совокупных технических знаний и коллективную мудрость при принятии важных решений.

Вторая экспедиция

   Как и планировали, мы выехали из Троицка на трёх машинах, причём на всех вездеходных. Весна не подвела наши ожидания, было тепло и сухо, местами даже пыльно, и по мере приближения к Лениногорску погода только улучшалась. Природа просыпалась. На водоёмах почти повсеместно уже сошёл лёд, а деревья были почти готовы распуститься. В полях уже зеленели озимые всходы пшеницы, а по краям опушек начинала пробиваться зелёная трава. Мы так же, как и во время нашей первой экспедиции стремились добраться до Лениногорска за один световой день, но в итоге прибыли уже практически к полуночи. Николай и Саня дожидались нас вместе и встречали нас накрытым столом, видимо, Саня помнил тот случай, когда он нас подвёл с пустым холодильником и вынужденно повёл нас в армянский ресторан. В этот раз мы устали гораздо меньше, так как мы все были водителями и по дороге периодически меняли друг друга и у нас была возможность поочередно поспать во время пути. Поэтому в день приезда мы засиделись за столом почти до самого утра, и, уже когда все расходились на ночлег, Николай спросил нас всех:
   – Как будем поступать с автомобилями? Оставим их все здесь во дворе моего дома, как в прошлый раз, или поедем на них, не перекладывая груз?
   Мы и не задумывались над этим вопросом, так как автомобили нам там понадобятся, придётся ездить встречать узбекскую бригаду, заниматься постоянно вопросами снабжения, к тому же у нас предполагались поездки в соседние области по организационным вопросам, в том числе в воинскую часть под Самарой за бензовозом. В итоге мы решили ехать на место работ на своих автомобилях.
   Переночевав у Николая и достаточно хорошо выспавшись, мы в районе полудня следующего дня отправились всей командой в деревню. Дорога была нам знакомой, и мы за пару часов добрались до долгожданного места. Перед тем как подъехать к дому Петра, мы сделали короткую остановку около нашего любимого омута, а также подъехали к месту обнаруженной нами первой скважины. За почти прошедший год здесь совершенно ничего не изменилось. Всё было тихо и спокойно, все изменения обходили стороной это заброшенное место.
   Пётр со Степанычем нас ждали почти что с самого утра и начинали нервничать из-за нашей задержки. Встреча получилась настолько тёплой и радостной, а мы испытали такие чувства, которые просыпаются лишь при приезде на свою родину, где тебя ждёт родня, далёкая и близкая, где тебя расспрашивают обо всём до бесконечности и выражают чувства любви и преданности. Вот и нас встретили как самых близких родных. По всему было видно, что нас здесь действительно ждали. Стол, являющийся основным атрибутом русского гостеприимства, был накрыт по простому, по-мужски, но был полон добротной деревенской пищи. Баня уже успела без малого два раза протопиться, а за её подготовку отвечал Степаныч. Все, кто не был знаком до сих пор, успели перезнакомиться, а Степаныч всё время шутил, говоря, что у них в селе давно уже не было столько мужиков, как сегодня.
   Учитывая то, что была ещё ранняя весна, а по ночам не исключались заморозки, Пётр предложил всем разместиться в его избе до тех пор, пока погода окончательно не установится, ну а потом перебраться в полевой лагерь, место расположения которого, ещё нам предстояло выбрать. Борис с Аликом, которые оказались в этих местах впервые, предложили всем прогуляться по деревне, посмотреть на всё как бы изнутри и запечатлеть свои первые ощущения от увиденного.
   В умирающей деревне всё было уныло и просто, никакой человеческой суеты, всё казалось почти первозданным, не считая, начинавших коситься посеревших крестьянских изб, которые покинул дух прежних жильцов. Трудно было поверить в то, что каких-то с небольшим двадцать лет тому назад здесь ещё кипела жизнь, и рождались дети, пахалась земля и люди собирали урожай. От всего увиденного просто щемило душу, возможно, тому виной отчасти были весенние пейзажи с преобладанием серых оттенков. Казалось, что деревня за этот год ещё более постарела. Возможно, оно так было и прошлым летом, но изобилие зелёных красок лугов и прилегающих лесных массивов, несколько скрашивало повсеместный упадок бытия. Более трёх веков прошло с тех пор, как люди выбрали это место не только для своего проживания, но и приложения своего труда. И, глядя на общий размах деревни, можно было понять, что жилось им здесь не так уж и плохо. На память приходили эпизоды переселения подобных деревень из-за Заволжья в эти места с неосвоенными целинными чернозёмами, прекрасно описанные великим русским писателем Аксаковым. Всё это происходило именно на этом пятачке, который манил сюда людей своими живописными просторами, плодородными землями и не заселённостью. Из головы не уходил вопрос, почему люди, особенно в последние годы, покинули эти места, побросав буквально всё, что наживалось многими поколениями их предков, и вернутся ли сюда те, кто уехал в поисках лучшей жизни, или же отважатся приехать новые, которые обретут здесь вторую родину. Многие годы нам декларировалась борьба по стиранию граней различия между городом и деревней, может быть, где-то эти заявления и были исполнены, но не в этом месте. В результате конкурентной борьбы победил город, причём первоначально маленький районный город, который в свою очередь становился впоследствии жертвой более крупного областного города. Перетоки людей продолжаются в сторону более крупных городских конгломератов и поныне, и этот процесс никто не собирается останавливать, то ли по недопониманию надвигающейся демографической катастрофы, то ли умышленно. Если ранее, почти каждая крестьянская изба наполнялась из года в год детским смехом и всем хватало в ней места, то город отучил людей рожать детей. Городской муравейник разучил соседей общаться друг с другом, многие живя, как говорится, дверь в дверь, не знакомы, а если и пересекутся в лифте, то даже не здороваются, а в деревне с её малым достатком такого и близко не было. Двери не запирались, воровство, если и случалось, было чем-то вопиющим, а пойманные изгонялись. Труд в деревне был тяжёлым, но всегда был виден результат, и это радовало крестьян. В городе же люди порой даже не знают, за какую такую полезную работу им платят зарплату, и у них пропадает мотивация честно трудиться, а это в свою очередь приводит к массе человеческих пороков, вплоть до душевной и моральной разбалансированности.
   Вернувшись вместе со всеми с пешей экскурсии по деревне и рассадив нас всех за стол, несмотря на тесноту, Пётр на правах хозяина первым стал нам рассказывать о своей жизни и о том, как они зимовали со Степанычем. От него мы узнали, что жена до сих пор к нему не вернулась и он ждал её с нетерпением, скорее всего, этим летом. По прошлой осени он продал всех своих бычков, которых брал на откорм, а в этом году решил оставить минимум домашнего скота. Буквально через каждое слово он говорил то про деревню, то про наше дело, и как он представлял себе всё то, что мы будем совместно делать. Его мысли опережали его слова, и, чтобы не забыть что-то важное, он быстро переходил с одной темы на другую. Возможно, он готовил эту свою речь всеми длинными зимними вечерами, и, как часто бывает, когда всё внутри себя многократно проговорено и ты выходишь на публику, то от неожиданно наступившей растерянности забываешь всё, что хотел сказать. Но постепенно успокаиваясь и видя, что мы все его внимательно слушаем, он шаг за шагом стал вспоминать ту основную информацию, которую считал нужным до нас довести. Он даже по своему изложил нам план работ, как он его себе представлял, не упустив из него мельчайшие детали. Памятуя о бетонных работах, он сообщил нам, что обнаружил рядом с деревней, два небольших карьера, из которых ранее, местные крестьяне брали песок и бутовый камень для фундаментов своих деревянных домов. Всё, что привозили к нему Николай с Саней, он рассортировывал, и укладывал ровными рядами на подложенных под металлолом старых брёвнах, что мы собственно и сами уже увидели не далеко от первой скважины. Было по всему заметно, что его ничего не пугало и не смущало, и он уже весь был поглощён процессом. Видимо, в нём проснулись старые воспоминания о годах, проведённых на Севере. В конце своей речи он завёл разговор о мерах предосторожности, которые мы должны были выработать. На его взгляд, самым нежелательным для нас было – это присутствие дачников, которых было не так много, но которые всё равно появляются в деревне наездами. По его мнению, самой простой для всех приезжих обывателей была бы следующая легенда: большинство из нас уже стали фермерами, его официальными компаньонами и об этом смело можно говорить всем. Мы планируем на этом месте построить большую животноводческую ферму, а то что мы будем строить первым металлический ангар, или как мы его называли – сарай, то это будут водоочистные сооружения с установкой по производству биогаза, идеи использования которого обсуждаются повсеместно. А старое изношенное буровое оборудование мы реставрируем и красим, с целью его последующей безвозмездной передачи нефтяному музею, а ангар используем для его временного хранения. Любопытства людей не избежать, и всё равно на их вопросы придётся отвечать. Что касалось приезжей узбекской бригады, о которой он только что узнал от Юрия, то он предложил их официально оформить в райцентре с выдачей им временных трудовых патентов. Эта практика стала применяться и у них в регионе, и она не вызовет никаких вопросов у местных властей. Квоты на иностранную рабочую силу получить несложно, особенно для фермерских хозяйств. Вот так постепенно переходя от одной темы к другой он продолжал с нами делиться своими мыслями. Его этому никто не учил, но было ощущение, что он догадывался почти обо всём, что мы обсуждали ранее, в дали от него. Может быть что-то он и упрощал в своих рассуждениях, но впечатление осталось о всём сказанном им, как о глубоко продуманном и взвешенном.
   Степаныч, который совершенно забыл о своей ответственности за баню и сидел вместе с нами стараясь ничего не пропустить, вдруг неожиданно для всех спросил нас:
   – Ребята, а когда мы начнём добывать нефть?
   – Степаныч, а зачем тебе нефть? – вступил с ним в разговор Николай.
   – Как зачем? Я на старости лет тоже хочу побыть олигархом. Пусть про меня газеты напишут, – улыбаясь, ответил ему Степаныч и тут же продолжил. – Да нет, я шучу. Я всю жизнь прожил в нефтяном краю, но мне стыдно вам признаться, я никогда не видел как выглядит нефть.
   – Да у нас многие не видели, даже те, кто считают, что руководят добычей нефти. Я совсем молчу о тех, кто торгует нашей нефтью и на бумажках видит только цифры со множеством нулей, а также слышит шуршание купюр. Поэтому тебе нечего стыдиться. А вот если будешь побольше молчать, может быть, к концу этого года мы тебе её покажем, – в той же полушутливой манере стал успокаивать его Николай. – Но ты должен знать своё главное преимущество перед олигархами. В отличие от них, ты спишь спокойно и тебе по ночам не снятся кошмары о том, что у тебя отобрали активы или украли всю твою нефть. Олигархами не становятся, их назначают из числа наиболее доверенных, а у нас к сожалению таких полномочий нет, мы тут все рядовые. Поэтому нам живётся легче, чем им. Они может быть и жалеют, что стали олигархами, но у них другого выбора уже нет. Вот так они и будут мучиться всю жизнь. Да ну их к чёрту, давай лучше поговорим о нас. Мы может быть и не достигли больших высот, но то, что мы сейчас делаем, из них не сделает никто. По одиночке, каждый из нас, конечно что-то значит, и что-то умеет, но у нас есть перед ними большое преимущество в том, что мы все равны и имеем возможность объединиться, а вот они, этого никогда сделать не смогут. Они как отбившиеся от стаи волки боятся всего, и им обратной дороги нет. А в одиночестве жить ой как трудно. Ты видел с какой охраной они ходят, да и спят наверное под их присмотром. Ни один нормальный человек так жить не сможет.
   Видя, что тема нашей беседы стала приобретать саркастические оттенки, граничащие с возможностью перерасти в обсуждение политических вопросов, потому что в нас много чего накипело, я решил вернуть всех нас на тему нашего главного вопроса, то есть для чего мы сюда приехали и чего хотим добиться в предстоящие месяцы. В таких компаниях, как наша сегодняшняя, политические проблемы не решаются, и чаще всего это становится похожим на дилетантский разговор обиженных людей, который заканчивается как правило ничем и ведёт к простой потери времени. Но так как Степаныч уже стал неким объектом просвещения со стороны собравшихся, то я тоже сохранил ту же манеру апелляции к нему, но при этом, прежде всего, через обращение к нему я имел намерение одновременно довести до всех присутствующих мою точку зрения.
   – Степаныч, ты должен знать следующее. – обратился я к нему. – Нам всем уже за шестьдесят, или близко к тому. Я нашу молодёжь, Дмитрия и Алексея, не беру во внимание. Мы все в этой жизни уже достаточно наработались и многое что увидели, и безусловно чему-то научились. Мы знаем друг друга настолько давно, что можем друг другу во всём доверять. Это произошло не сегодня и не вчера, а это зародилось ещё в то время, когда мы учились в институте. Прожив жизнь, мы к сожалению не смогли реализовать полностью свой инженерный потенциал, но мы все сохранили очень важное качество, несмотря на возраст, хотя наш возраст, я считаю только нашим преимуществом, так вот этим качеством является молодость нашего духа и мы до сих пор имеем возможность мгновенно вспыхнуть, причём одновременно, что собственно и произошло с нами совсем недавно. Не встретившись прошлым летом, скорее всего мы бы не оказались у вас в гостях. Многое в жизни взаимосвязано, и я не сомневаюсь что существуют какие-то скрытые внутри нас цепные реакции, особые зоны взаимного магнетизма, способные притягивать не только близких друзей, но и совершенно разнополярных людей. Такое происходит при огромном обоюдном желании совершить что-то очень важное. Как война, горе или победа, объединяют всех вместе, так и не решённая проблема, которая казалось бы лежит на поверхности, может объединить людей для раскрытия своего секрета. Именно это и произошло с нами. И ты отчасти прав, когда спросил про нефть, мы действительно должны найти нефть под твоим селом, вернее мы уже знаем, что она здесь есть, а мы только должны будем подтвердить её наличие, но добывать нефть мы пока не будем. Это отдельная тема, и к её обсуждению нужно будет готовиться позже. Цели добычи нефти перед нами не стоит, и мы все, и ты, и я, и другие здесь присутствующие не должны думать об этом и больше никогда не обсуждать, даже в своих потаённых мыслях. Кроме того мы знаем, и чётко себе представляем как мы будем бурить первую скважину. Кто-то будет смеяться над нами, кто-то не верить полученным нами результатам, да наверное и среди нас есть такие, кто не верит в наш успех, и это правильно. Сейчас лучше быть сомневающимся, чем чрезмерно самоуверенным. То, что мы будем делать, до нас действительно не делал никто, и Николай был тысячу раз прав, когда говорил тебе об этом. Эта буровая установка, которую мы придумали в своих умах, и которой пока ещё не существует, возможно перевернёт всё представление о бурении, сделает его более безопасным и более дешёвым. Если ещё в древние века человек научился плавить горную породу, руду, изобрёл для этого металлургические печи, почему это нельзя сделать в миниатюрном виде сегодня и использовать принцип плавильной печи при бурении нефтяных скважин. Вот это и есть наша основная цель создать именно здесь, в полевых условиях, такую буровую установку, которую мы назвали «Буровой куб», и самим же её испытать. Другого способа доказать, прежде всего себе, правы мы или ошибаемся в своих рассуждениях, просто не существует. Ну а если нам всем удастся и новую технологию бурения освоить, и наличие нефти подтвердить, тогда вот так же все вместе соберёмся и коллективно будем думать, что нам делать дальше. А пока концентрируемся только на этих двух вопросах.
   – Ребята, ну а в баню то вы пойдёте? – забыв про олигархов обратился к нам Степаныч. – У нас хоть всё по простому, по старинке топим, по чёрному, но всю вашу дорожную усталость снимет мгновенно, а завтра проснётесь с просветлёнными головами и начнёте заниматься своим творчеством. Баня, это единственное удовольствие, которое у нас осталось в селе. Пойти некуда, это я от скуки три раза в день деревню обхожу, а заодно свой тонус поднимаю. Поговорить, вот только с Петром, а он с утра до вечера занят, и ему не до меня. Автобусы к нам не ходят, даже автолавка перестала приезжать, говорят им не выгодно. Вот и ждём очередную пятницу, потому что это для нас банный день. Моя то банька совсем развалилась, поэтому Пётр мне и доверил следить за его баней и готовить её нам на двоих. У нас с ним целый ритуал разработан. Летом собираем разные полевые травы, сушим их на чердаке, из них получается замечательный отвар и мы пьём его вместо чая. На Троицу заготавливаем берёзовые и дубовые веники, без них баня никакая, никакой от неё пользы. А ещё я делаю хлебный квас, так мы его черпачком на разогретые камни плещим, аромат от него исходит хлебный, просто изумительный. Сходите, не пожалеете. Ну а если понравится, то считайте, что я ваш слуга на все времена, лишь бы радикулит не подвёл. А мне ваша команда нравится, спасибо братьям, если бы они не уговорили меня прошлой осенью лечь в больницу, остались бы вы без бани. Я вам ещё пригожусь, железки таскать конечно не буду, но любую лёгкую работу выполнять смогу, а то что ни одного случайного человека в село не проскочит, я вам гарантирую. Дачников я всех знаю на перечёт, вот ещё пару недель и все съедутся, начнут картошку и всякие овощи сажать. Земля то, смотрите, как в этом году рано прогрелась, явно будут хорошие урожаи, лищь бы не было засухи. Вообще по всем приметам год должен быть хорошим. Вы видели грачей? Их никогда столько давно уже не было. А это наша местная примета. Пшеница должна быть хорошей, жалко, что мы её перестали сеять. Ну кто из вас первыми пойдёт? А то я вас совсем заговорил, а банька может остынуть.
   Как всегда выбор пал на молодых, и они первыми, в сопровождении Степаныча, пошли париться. Вот так весь вечер попарно он уводил нас по очереди в свой крошечный храм чистоты и просвещал нас о целебных свойствах душицы и зверобоя, а также учил правильно запаривать берёзовые веники. Следующее утро показало, что все его слова были вещими и мы все проснулись как бы заново народившимися.
   Но наступившее утро принесло нам первую неожиданность. Николай с Саней объявили нам, что их срочно вызывают в контору, и почему-то в отдел кадров. Мы видели их волнение и догадывались, что такие, как правило, неожиданные вызовы ничего хорошего не предвещают. Ровно через месяц братьям исполнялось по шестьдесят лет, они среди нас, старых друзей, были самыми молодыми.
   – Я знал, что когда-нибудь этот момент наступит. – сказал Николай с горечью в словах. – Но я думал, что это будет сделано как-то по-другому и самим руководством, а тут идти к девочкам в отдел кадров, да я их там никого и не знаю. В последнее время набрали каких-то новеньких.
   – Слушай Коля, я тоже совсем недавно проходил эту унизительную процедуру в Москве. – сказал я ему. – Отстоял в очереди, подошёл к маленькому окошечку, мне с той, противоположной стороны, просунули какую-то толстую тетрадь, в которой я расписался и вернул, а обратно протянули из того же окошечка крохотное пенсионное удостоверение, без фанфар и торжественной музыки, без слов благодарности за многолетний труд, просто так отдали и как бы от меня отделались навсегда, всем этим безразличием подчеркнув, что моё время кончено и я могу идти на все четыре стороны. Первое время я был просто в шоке от того, как быстро заканчивается наше время, а потом понял, нет, наше время только начинается и у меня всё впереди. Это им мы не нужны, но мы нужны себе, мы нужны нашим семьям и друзьям, и мы ещё с вами докажем, ой как они все ошибались. Так что, поезжайте, примите всё как должное, и обратно к нам, без вас мы тут не разберёмся.
   – Всё ты правильно говоришь, но мы с Саней отработали в нашей конторе всю жизнь, мы никуда не метались, как это делали многие, даже на Север не уехали, хотя нас многократно звали и было много соблазнов. Сам понимаешь, мы не могли предать отца и всегда считали, что мы продолжаем его дело. Мы же видим как увольняют людей по возрасту последнее время. Всё понятно, за воротами стоит очередь на наши места, в городе катастрофа для молодёжи с трудоустройством. Если бы не это, я бы ещё поборолся с ними, но при такой ситуации мы просто уйдём спокойно и даже виду не покажем, что чем-то обижены. Мы с Саней между собой решили, пусть они увольняют нас с завтрашнего дня, а этот последний месяц пусть оформляют как отпуск, у нас их неиспользованных накопилось не мерено. Так, что я думаю, мы скоро вернёмся обратно. – уже более спокойно ответил Николай.
   Проводив их в Лениногорск, мы, под руководством Петра, пошли осматривать карьеры. Они располагались буквально на краю деревни у подножья холма, склон которого был изрезан глубоким оврагом и были видны обнажённые слои выходящих на поверхность горных пород. Песок был хорошим, почти без глинистым, а вот та часть карьера, где залегали слои бутового камня, который оказался обычным плитчатым известняком, совершенно не пригодным, для приготовления бетона из-за свой хрупкости.
   Все стояли в растерянности, не зная что делать. Возить гравий из далека было предельно трудозатратно, а искать другой карьер было бессмысленно. Нам нужно было искать выход. И тут на помощь пришёл Борис:
   – Вы же мне рассказывали, что у вас предыдущая стоянка была у омута. Но если на реке есть омуты, то должны быть и перекаты и как правило в этих местах дно бывает каменистое и нужно посмотреть в наиболее мелком месте, может быть мы там что-то обнаружим пригодное.
   – Наверное Борис прав. – сказал Пётр. – Но сейчас в реке стоит очень высокая вода, паводок ещё не прошёл, но вдоль берега может быть что-то и удастся нам увидеть. Я все мелкие места знаю, я летом спокойно на своём тракторе переезжаю через них на противоположный берег и дно во всех местах очень устойчивое. Единственное, я об этом никогда не задумывался. Кстати вдоль реки есть и песчаные отмели и там точно более чистый промытый песок, даже лучше чем мы только что видели. Давайте пройдём вдоль реки, здесь всё близко.
   Наш поход мне напомнил наши студенческие практики на Северном Кавказе, где нас опытные педагоги геологи обучали первым навыкам самостоятельной работы в поле, отбирать образцы найденных пород, описывать их по характерным признакам, находить в них останки древней фауны и флоры, и составлять по ним первые геологические карты. Как в жизни многое повторяется, и многое нужно начинать с самого начала. Наши поиски не оставили никого из нас равнодушными, но нам мешала мутная талая вода, которая начинала только сходить и возможности спуска к самому берегу пока нигде не было. В единственном месте, в котором Пётр ранее переезжал реку на тракторе нам удалось обнаружить на косогоре, ведущем к перекату, несколько мелких камушков, видимо которые были явно здесь инородными и по всему они прилепившись к колёсам трактора были вынесены ими со дна реки. Собрав их, мы решили испытать их на прочность просто сдавливая их губками слесарных тисков. По окрасу и структуре камушки напоминали плотно сцементированный песчаник, который был гораздо прочнее известняка. Рассчитывать на то, что мы найдём гравий, напоминающий гранит, было просто абсурдным, в этих местах выходов на поверхность пород, слагающих кристаллический фундамент, а тем более магматических пород, просто не могло быть. Это в Подмосковье, в районе Дмитровской гряды, до куда дошли языки ледника, можно в карьерах найти даже крупные гранитные валуны. Но здесь, природа распорядилась по иному. Тип породы, без физико-химического анализа, мы тогда так и не определили, но твёрдость найденных камней, нас вполне устраивала, и они были совершенно пригодны для бетонных работ. Нам было необходимо только дождаться прохождения весеннего паводка.
   В тот день, наша прогулка по окрестностям деревни не закончилась на реке, всем было интересно подняться на высокие холмы, почти вплотную подступающие к её берегам. Они манили нас ещё прошлым летом, в них была какая-то скрытая таинственность. С самой высокой точки нам открылись бескрайние просторы великолепных ландшафтов, изрезанных долинами речушек и ручейков, с лесистыми плоскогорьями, многочисленными холмами и заброшенными полями. Даже на самых простых географических картах можно было уловить, что на этом месте располагается крупномасштабное локальное поднятие, являющееся естественным водоразделом, с которого стекало в разных направлениях до десятка мелких речушек. Я совершенно чётко помнил, что в бытность школьником слышал от многих, что эти взгорья в районе Лениногорска всегда назывались отрогами Уральских гор. И ни у кого из жителей нашего городка не было сомнения, что мы территориально живём в Предуралье. Многие из нас в то время не имели никакого представления о геологическом строении региона, за исключением личных представлений о рельефе местности. Но развитие средств коммуникации, и особенно интернета, вседозволенность в мыслеизъявлениях, отсутствие научной экспертизы и просто безответственное дилетантство авторов, пишущих научные статьи, привели к искажению описания этих мест. Готовясь к нашей поездке, я старался найти как можно больше новых публикаций о районе наших работ и с удивлением для себя обнаружил следующее вольное описание, в котором говорилось, что эти отроги Уральских гор, имеющие формы холмов и извилистых хребтов, возникли не из-за тектонических поднятий, а вследствие эрозии окружающих их долин. Отчасти всё выглядело именно так, безусловно эрозионные процессы поработали, но столь глубокие долины и впадины, значительная амплитуда холмов и отрогов, визуальная перемятость рельефа – всё говорило о том, что этот район уже не платформенный, а попадающий в зону Предуральской складчатости, точнее в её прибортовую зону. Географически это место находилось на стыке Восточно-Европейской платформы и западной части Предуральского прогиба и было описано многочисленными советскими учёными. Но в ту пору, когда создавалось первичное представление о геологическом строении региона, ученые не обладали таким набором исследовательских инструментов, как сейчас. И тем не менее их достижения нельзя переоценить. Но подземные закрома не открываются просто так, природа гораздо сложнее, чем мы о ней думаем, и она будет ещё долгое время хранить свои тайны от нас. С учётом того, что Урал и Предуралье всегда были регионом, который манил к себе промышленников и учёных и всегда был основой всего технического потенциала нашей страны, я бы рекомендовал сделать тотальную повторную геологическую съёмку этой территории. Но кому адресовать этот призыв? Да и кто сегодня будет исполнителем? Я многократно задавал себе эти вопросы и не находил на них ответа. Как ни странно, первым исследователем территории Среднего Заволжья являлся известнейший учёный натуралист Пётр Симон Паллас, который оставил нам бесценнейший, подробный, добросовестно выполненный труд, описывающий почти всё: каждую деревушку, народонаселение, природу, фауну, уклад жизни, традиции и занятость местных жителей. Многие современные исследователи любят делать в своих трудах ссылки на исследования Палласа как на некий архивный базис, являющийся точкой отсчёта всех происходящих изменений. Я лично тоже оказался подверженным влиянию его трудов. Особенно меня интересовала та их часть, которая касалась его научного путешествия от Самары до Бугульмы, так как из этого района происходят корни моей семьи, о которых я почти ничего не знал. У меня был порыв, и я был готов пройти весь этот маршрут самостоятельно и сделать свои описания тех же мест с разрывом в 250 лет и наложить их для сравнения одно на другое. Я даже через Интернет подал заявление на вступление в Российское географическое общество (РГО), но из-за бесконечной неразберихи в его органах управления получил от них положительный ответ лишь спустя три года. А для путешествия мне нужен был официальный статус, вернее, удостоверение члена РГО, без которого меня бы самый первый милиционер по звонку какой-нибудь бдительной деревенской бабки забрал бы в отделение для выяснения обстоятельств моей журналистской деятельности. Не исключено, что вообще могли бы принять меня за шпиона. А исследования я собирался осуществить на основе опроса местного населения. Пока чиновники тянули с ответом, я совершенно перегорел в своих желаниях, потому что я во многом человек порыва и подвержен быстрому остыванию в реализации своих идей. Но мой поворот в решении и последующая его полная отмена были вызваны моими размышлениями о востребованности моей задумки. Совершить её только ради утешения своего внутреннего любопытства я безусловно мог, но кому она была ещё нужна кроме меня? Вы, наверное, прекрасно помните о том повышенном интересе в обществе к русской истории в начале девяностых годов, когда нам открыли многие неизвестные исторические материалы. Мы же их читали и наслаждались их содержимым буквально взахлёб. А потом постепенно весь интерес выветрился и благодарных читателей не осталось. Прочитать книгу просто для себя самого – этого мало, её нужно проговорить со своим собеседником, который её тоже читал. Только в момент её обсуждения, в момент возникновения диалога, появляется её значимость, её ценность. Если книга мертва, её никто не листает, она пылится на полках библиотек – такой труд никому не нужен. Мы, жители самой читающей страны, где народ жил в ожидании выхода новых книжных новинок, передавал из рук в руки затёртые толстые литературные журналы, стали постепенно превращаться в народ малообразованный, сменивший духовную пищу на материальные блага. Наверное, по сути у меня получилось бы неплохо, и наверное, стоит делать такие сравнения разных эпох, и кто-то всё равно сделает это, но уже без меня, так как у меня времени осталось не так много, и я отдал в итоге предпочтение именно этой поездке, в эту забытую Богом деревню. На два дела меня просто бы не хватило. А членом Российского географического общества, которым я так хотел быть (и даже был принят в его состав на основании интернет-анкеты), я так и не стал, точнее, я не стал оформлять себе корочки этого общества из-за не понятной мне бюрократической процедуры.
   На третий день нашего приезда мы наконец-то начали заниматься реальным делом. Разбившись на три группы, мы приступили к ревизии привезённого Николаем металлолома, Пётр с молодёжью рассортировывали по размерам длинномерные металлические профили и комплектовали металлоконструкции ангара, Борис с Аликом занимались ремонтом центробежных водяных насосов, а мы с Юрой занялись роторными столами. Приходилось всё разбирать буквально до болтиков и винтиков, удалять с деталей следы коррозии, снимать старую краску, наносить смазку на трущиеся поверхности и вновь собирать, готовя отреставрированные узлы под новую покраску. Работа с металлом всегда трудоёмка, поэтому приходилось придумывать всевозможные хитрые приспособления для перекантовки крупных тяжёлых деталей. Кроме того в нашем распоряжении находился трактор и автокран, к управлению которыми Пётр никого не подпускал. Объяснив Дмитрию и Алексею их задачу, с которой они могли справиться и без него, он постоянно помогал двум соседним бригадам. Мы работали все в непосредственной близости друг от друга и при необходимости могли прийти на помощь соседям. Мы должны были понять, достаточно ли нам тех материалов, которые уже завезены, или нам потребуется что-то дополнительно. Узбекская бригада должна была подъехать со дня на день, и Юра постоянно с ними поддерживал связь. Их помощь уже была необходима. До их приезда мы должны были провести к нашей стройплощадке временную электрическую линию от счётчика, который числился за нашим фермерским хозяйством, и оборудовать надёжный электрический распределительный щит. Алик, который разбирался в электрике как бог, возглавил эту работу и, разобравшись, обрадовал нас, что ему срочно нужен примерно один километр электрического кабеля, без которого проблему электропитания мы не решим. Пришлось звонить срочно Николаю и попробовать урегулировать эту проблему с его участием, так как только он знал все пути решения снабженческих вопросов. В любой нефтяной компании есть должность снабженца. Это особая специальность, людей этой профессии никогда не хвалят и это именно они получают все шишки за провалы работ, они выполняют как бы функцию специальной смазки между производителями и потребителями и приводят все производственные процессы во вращение. Они почти невидимы, как та же смазка, но без них совершенно не обойтись. Как что-то случилось, тут же нужны снабженцы, получай задание и бегом ищи, и всё, как правило, нужно срочно. А где достать? Если ты не знаешь, где найти, то ты уже не снабженец, а прямиком попадёшь в разряд бездельников, и все шишки будут твои. Сейчас их всех называют, наверное, менеджерами по закупкам или поставкам, но суть их занятия всё равно осталась прежней. Правда, сейчас у них появилось большое преимущество: дефициты исчезли, и лишь бы были деньги, чтобы всё по-быстрому купить. Раньше это была профессия стихии, романтики, бесконечных командировок, выбивания лимитов и перехватывания товаров у конкурентов. А сейчас позвонил или послал письмо по электронной почте, оплатил, и тебе всё быстренько привезут, всё, чего твоя душа желает.
   Но у нас неожиданно возникла ещё одна маленькая проблема. На месте нашей стройплощадки в районе первой скважины отсутствовал сигнал мобильной связи, и, чтобы позвонить по телефону, нам нужно было подниматься на самую высокую точку холма, на котором мы побывали совсем недавно, и мы пока не знали, как решить проблему с телефонией, которая нам была крайне необходима, в том числе для связи по Интернету. Выход всегда можно найти, но как это сделать здесь? В голове была идея поставить на холме приёмную антенну-усилитель, но к ней тоже нужно было подводить электропитание. Но решение оказалось гораздо более простым, чем я даже мог предположить, и подсказал его Алексей, который был большим любителем всех технических новинок. По его мнению, оптимальным решением для нас была покупка хотя бы трёх телефонных аппаратов спутниковой связи, которые способны принимать звонки в любой точке планеты и одновременно быть средствами нашей локальной связи. Но вставал вопрос, где их купить. Поэтому мы коллективно приняли решение отправить нашу молодёжь в Самару за бензовозом: всё равно его в ближайшее время нужно было покупать, а заодно там на месте решить вопрос покупки телефонов. Самара – город большой, и в нём можно найти практически всё, как и в Москве. Но Юрий настоял на том, чтобы он сам поехал вместе с ними, чтобы заодно решить вопрос с одной из нефтебаз насчет будущей покупки дизельного топлива, предварительную договорённость с которой он уже имел. Кроме того, нам стало известно время прибытия наших узбекских помощников, а они также прилетали в аэропорт Самары, и их нужно было обязательно там встречать. Организационные проблемы стали наваливаться на нас со всё большей частотой, а это означало, что лёд тронулся и обратного хода нет. Это легко в Москве, сидя на даче, рассуждать и строить планы, но всё иначе выглядело здесь, когда одна проблема наслаивалась на другую и получался настоящий цейтнот. Конечно, нам не хватало Николая и Сани, нам нужны были их руки и головы, их знание Лениногорска, без них мы не могли просто туда сунуться: только они знали все ходы и выходы, и помощь их была неоценима. Но когда они вернутся к нам? И самое главное, с чем, с какими новостями? С одной стороны, мы очень хотели, чтобы они были с нами, но с другой стороны, у них там сейчас решалась их судьба. Николай уже знал о том, что нам нужен электрический кабель, но мы его не стали торопить с ответом, зная, что он всё равно найдёт решение, а нам он сообщил, что у них с Саней всё идёт по плану. Но по какому плану, нам было непонятно, а тему разговора он не стал с нами развивать, сказав только, чтобы мы набрались терпения.
   Юра с молодёжью также уехали в Самару, а мы остались продолжать заниматься ревизией старого оборудования. Дела наши продвигались в пределах намеченных нами ранее сроков, у нас уже сформировался целый список того, что нам предстоит ещё дозакупить или дополнительно найти по старым связям Николая. Но фронт строительных работ был практически подготовлен, а из первоочередных приобретений нам был нужен цемент для литья основания под «Буровой куб» и размещения другого вспомогательного оборудования.
   Постепенно заканчивался апрель, и в деревню стали приезжать первые дачники, в основном это были пенсионеры из Лениногорска, которые унаследовали здесь дома своих ближних родственников. Всеми местными новостями нас снабжал Степаныч, докладывая по вечерам о каждом новом приезжем. Но никто их них не проявлял к нам даже малейшего интереса, всех интересовали исключительно их огороды.
   Первыми из Самары вернулись Юра, Алексей и Дмитрий, они въехали в деревню на трёх автомобилях: первым шёл вездеходный бензовоз, за рулём которого ехал сам Юрий, затем шёл джип, а колонну замыкал микроавтобус с уставшими узбекскими ребятами.
   – Вот пришлось в аэропорту брать частника на микроавтобусе, – сообщил нам Юрий. – Другого выхода не было. Но вроде бы удачно добрались. Хотя у ребят были определённые проблемы на паспортном контроле, их там начали почему-то спрашивать о том, куда они едут и с какими целями, а они растерялись и не знали, что ответить. Но в конце концов пропустили, но нервы им потрепали, вот они и находятся до сих пор в депрессии. Их нужно бы накормить и определиться с их размещением.
   К нам первым подошёл их бригадир, которого звали Фарход, и на чистом русском языке поприветствовал нас:
   – Надеюсь, у нас больше проблем не будет, это моя вина в аэропорту, мне нужно было лучше молчать, а я стал им показывать свои знания русского языка. Вот им и стало интересно со мной поговорить. Сначала начали спрашивать, как мы там живём, в Узбекистане, а потом незаметно для меня стали задавать хитрые вопросы. Они же все психологи, знают, как с гастарбайтерами разговаривать.
   – Фарход, я тебя прошу больше таких слов, как гастарбайтер, не употреблять, – прервал я его. – Это нехорошее, тем более не русское и не узбекское слово. Ты друг Юры, а значит, и наш друг, и все твои ребята – наши друзья. Будь спокоен, здесь всё будет нормально для вас, никто вас не обидит. Мы тебе даём слово. Но работы будет очень много, и начнём послезавтра. Завтра поедем с вами в райцентр и зарегистрируем ваше пребывание. Официально объяви всем своим, что вы будете работать на ферме. А сегодня отдыхайте и отоспитесь как следует. Пётр для вас приготовил пока временное жильё, а позже, как только потеплеет, мы определимся, где поставим наш общий лагерь. Жить все будем вместе, и кухня у нас на всех будет тоже одна. Надеюсь, что кто-нибудь из твоих ребят умеет делать настоящую самсу и печь узбекские лепёшки? Это нам пригодится.
   Пётр ушёл с узбекскими ребятами, а мы стали дожидаться Николая с Саней, которые обещали обязательно сегодня приехать. Но из-за внезапно возникшего диалога с Фарходом мы совсем забыли узнать о результатах поездки в Самару. Бензовоз мы видели воочию, и с ним было всё понятно, но Юра почему-то тянул с докладом, а Алексей с Дмитрием совсем пропали из виду. Похоже было на то, что они все втроём приготовили нам какой-то сюрприз, и по этой причине Юра нас всех удерживал, не подпуская к дому Петра. Но вот наконец появился Алексей и попросил нас всех идти быстрее в дом. Нашему удивлению не было предела, когда Дмитрий, сидящий за столом перед открытым компьютером, медленно стал разворачивать экран в нашу сторону, и мы все как заворожённые увидели на экране знакомую нам страницу одной из поисковых систем. Было всё понятно: теперь у нас есть и Интернет, и бесперебойная телефонная связь и даже возможность по вечерам смотреть любимые фильмы, а также общаться со старыми друзьями-одноклассниками.
   – Но это не всё, – сказал Юрий. – Связь по спутнику дорогая, и ею мы будем пользоваться только в крайнем случае, но у нас есть три телефонные трубки, и мы можем общаться между собой по ним, как по рации, и это будет бесплатно для нас. Дальность приёма порядка десяти километров с идеальной устойчивой связью. Но это опять не всё. Мои старые партнёры по Новокуйбышевску избавили нас от необходимости ездить за топливом к ним на завод, переадресовав нас на их филиал, который, вы не поверите, всего лишь в пятидесяти километрах от нас, и это значительно ближе, чем Лениногорск. Ну а вы, молодёжь, закрывайте компьютер, хватит тратить деньги.
   Но мы все, как один, вспомнили, что мы можем связаться с Николаем и узнать точно, где они находятся. Наш оператор связи Дмитрий среагировал мгновенно и, набрав номер Николая, включил громкую связь. Мелодичный гудок сработал практически сразу, и на том конце мы услышали голос почему-то Сани, а не Николая, а на вопрос, где они, мы услышали ответ:
   – Коля за соседним рулём, выходите встречать, будем у вас через полчаса.
   Связь прервалась, а нам было совершенно непонятно, за каким таким соседним рулём находился Николай и что означала вся эта таинственность. Братья не могли жить без сюрпризов, от них можно было ожидать чего угодно. Мы все вышли на улицу и пошли в ту сторону, где грунтовая дорога подходила к деревне. Наконец-то Юра дал себе волю и стал рассказывать о всех перипетиях их поездки. Так как бензовоз был явно военным, да ещё без регистрационных номеров, их по трассе на каждом перекрёстке останавливали гаишники и устраивали им одинаковые, как по нотам разыгранные, одни и те же спектакли. Школа у них была одна и та же, поэтому пришлось понервничать только с первыми, ну а с последующими было уже понятно, как себя держать. Но у всех были одни и те же вопросы: где живёте, чем занимаетесь, сколько зарабатываете, какой груз везёте? Собственно бензовоз и документы на него их не интересовали. Им нужно было за что-то зацепиться, вывести собеседника из равновесия, разозлить его навязчивым разговором, больше похожим на корыстное любопытство, чем на разбирательство по существу. Они были такие же психологи, как и работники миграционной службы в аэропорту.
   Добравшись до околицы деревни, мы стали ждать. Вдали показалась пыль, поднимаемая приближающейся машиной, но, когда она достигла того расстояния, с которого можно было различить её очертания, мы поняли, что это не братья, а, скорее всего, кто-то из очередных дачников. Уходить в сторону, в укрытие, не было смысла, и мы продолжали стоять на обочине. Машина, поравнявшись с нами, остановилась, и мы увидели, что за рулём находится очень симпатичная девушка, а кроме неё ещё две пожилые женщины. Всем было понятно, что это семья, и скорее всего, дочка, мама и бабушка. Девушка оставалась за рулём, а та, которая явно была её мамой, вышла из машины и поздоровалась с нами. Её лицо мне показалось очень знакомым, но кто она, я так и не смог вспомнить. Приблизившись к нам, она внимательно стала всех нас рассматривать как бы по кругу.
   – Сколько вас много! – воскликнула она, почему-то продолжая смотреть упорно на Юру. – Если бы мы встретились в Лениногорске, я тебя сразу бы узнала, но здесь, в деревне, я глазам своим поверить не могу. Юра! Неужели это ты?
   Юра, как и все мы, стоял в совершенной растерянности, похоже было на то, что он тоже её узнал и стал постепенно проявлять даже радость. Я же продолжал оставаться в сплошных догадках, перебирая по памяти все возможные варианты пересечения с ней в молодости.
   – Я Нина, мы же жили с тобой в одном подъезде и учились в параллельных классах, – сообщила она ему и как бы одновременно представилась всем остальным. – Какими ветрами тебя занесло в нашу деревню? И почему ты здесь, а не в Лениногорске? А эти ребята – кто они? Они вместе с тобой? Вы, наверное, к Степанычу или к Петру приехали?
   Да, можно было ожидать чего угодно, но только не этой встречи. Она засыпала Юру вопросами, шедшими один за другим, не дожидаясь на них ответа. Было похоже на то, что она говорит как бы сама с собой. Наконец она выдохлась, спросив его буквально обо всём, и стала ждать от него обратной реакции. Юра влип, просто так ему было не отвертеться, и что-то нужно было ей отвечать, и я решил прийти ему на помощь.
   – Нина, а меня ты не узнаёшь? – обратился я к ней.
   – Вот как раз тебя-то я первым и узнала. Но пока я разглядела вас всех, не веря своим глазам, последним оказался Юра, поэтому я и начала расспрашивать именно его. А ты что, хотел, чтобы я начала с тебя? Ладно, я шучу, я действительно до сих пор не верю, что встреча может быть именно такой. Ну а если серьёзно, что вы тут делаете?
   – А ты разве не в курсе, что Пётр решил расширить своё фермерское хозяйство и взял ещё прошлым августом нас в свои партнёры? Вот мы и приехали ему помогать, а то, глядишь, ваша деревня совсем загнётся без нашей помощи. Мы все стали пенсионерами, и в городе нам скучно сидеть без дела, поэтому и решили каждое лето приезжать сюда. А ты, похоже, дачница? Наверное, тебе город тоже надоел? – спросил я её.
   – Если быть точной, то это моя деревня, мой отец был родом отсюда. Дом сохранился, вы, наверное, его видели, он по соседству со Степанычем. Так что приходите на чай, поговорим, повспоминаем, я вам про Лениногорск расскажу, про старых школьных друзей, я знаю всё почти обо всех. А сейчас извините, дочка заждалась, она приехала к нам на майские праздники из Москвы. Поехала учиться и осталась там, сейчас учится в аспирантуре, заканчивает писать кандидатскую диссертацию, но не по сельскому хозяйству, – сообщила она нам, лукаво улыбаясь и намекая на нашу настоящую профессию фермеров, и с гордостью продолжила: – Нефтяник она у меня, как её покойный отец.
   Теперь уже все мы заулыбались и не скрывали от нее своей иронии. Девушка в машине явно начинала нервничать и, подавая звуковые сигналы, намекала своей маме, что им пора ехать. Всё то время, что мы душевно беседовали с Ниной, Алексей как завороженный всё время смотрел в сторону машины и не сводил с девушки взгляд.
   – Ну ладно, ещё увидимся. Действительно, пора. Заходите к нам, не стесняйтесь, – сказала она нам на прощание, закрывая дверь машины.
   Не успела машина ещё тронуться, как Юра как бы невзначай шепнул на ухо Алексею:
   – Я надеюсь, ты не будешь помогать ей писать диссертацию?
   – Да ладно тебе, чего пристал, – почти обидевшись, ответил ему Алексей.
   Видя, что между отцом и сыном развернулась нешуточная перепалка, мы все в один голос стали подтрунивать над Алексеем, приводя его в ещё большее смущение. А что нам ещё оставалось делать в этой глуши, в которой наконец-то появилось что-то радостное, хотя бы для одного из нас. Судя по Алексею, он эту первую встречу, которая даже ещё не состоялась, принял настолько близко к сердцу, что начал в отместку нас стыдить за нашу несдержанность и неуместность наших шуток.
   Наконец-то на горизонте вновь появилась пыль от едущих вдали машин. Судя по длинному пыльному шлейфу, нам показалось, что машин было как минимум две. И действительно, мы не ошиблись в своих предположениях, но нас удивило то, что одной из машин был пятитонный грузовик, за рулём которого сидел Николай, а следом за ним на своей «Ниве» ехал Саня. Поравнявшись с нами, машины остановились. Первым спрыгнул с подножки грузовика Николай и радостно произнёс:
   – Принимайте товар, заказ выполнен, как и просили, – сказал он, показывая в сторону кузова. – И машина наша, я взял её в аренду, как и автокран, на время стройки. Но всё основное у Сани в машине, сегодня мы устроим наши проводы на заслуженный отдых. Мужики, не обижайтесь, я понимаю, что вы тут устроили сухой закон, но на пенсию не каждый день уходят. Зато мы теперь навсегда с вами.
   Я лично никогда не присутствовал на торжественных проводах ветеранов, но мне казалось, что эта процедура крайне мучительна для провожаемых: они и без того знают, что их трудовая карьера закончена, и зачем им нужно ещё раз напоминать об этом в присутствии большого скопления людей. И вообще, сам факт отправки на пенсию выглядит принудительным действием, осуществляемым против воли конкретного человека. Это как приговор, как предусмотренное наказание. А если человек хочет продолжать работать и не имеет не малейшего желания прекращать трудиться, почему нужно отнимать у него против его воли желание и дальше приносить пользу обществу? На мой взгляд, человек должен сам принять решение, когда прекратить работу, и такой выбор должен быть оставлен за ним. И уходить он должен тихо, без всяких фальшивых аплодисментов: он же уходит не на вечный покой, а для того, чтобы просто сменить своё амплуа. Его жизнь после ухода на пенсию должна оставаться не менее интересной и увлекательной. Но, к сожалению, эта часть нашей жизни, которая ожидает каждого из нас, остаётся совершенно не продуманной. Возможно, когда-то и у нас будет создана возможность, чтобы жизнь пенсионеров их только радовала.
   Я совершенно не хотел портить праздника братьям: раз они сами решили его устроить себе, пусть оно так и будет. В конце концов наш сухой закон распространялся только на производственную деятельность, а сегодня пусть будет для них так, как они задумали, они имеют на это полное право.
   Вечер был достаточно тёплым, и Пётр с Саней решили, что мы сегодня посидим за столом на свежем воздухе, и вдвоём сооружали стол и скамейки во дворе дома, а Николай, собрав из кирпичей подобие мангала, разводил костёр. Все мгновенно поняли, что у нас сегодня будет шашлык – самоё мужское блюдо в России. Почему мужское? А вы сами видели хоть раз, чтобы шашлык готовила женщина? Вот и я тоже таких случаев не припомню. Для женщин больше подходит сковорода, а вот мангал – это исключительно мужская атрибутика. Мы все столпились вокруг Николая и следили за его действиями. Когда он принёс из «Нивы» большую кастрюлю с замаринованной свининой и открыл её, я сначала не поверил своим глазам: содержимое кастрюли было залито желтоватым соусом, а куски мяса были достаточно крупными.
   – Что это? – спросил я его. – Первый раз такое вижу.
   – Это новый способ приготовления шашлыка: я его сутки выдерживаю в горчичном соусе, – стал просвещать он меня. – Это северный вариант, этот рецепт мне дали ребята из Тюмени. Пока не критикуй, попробуешь, потом скажешь своё мнение. А жарю я его на двух шампурах, сейчас сам всё увидишь. И переворачивать легче, и прожаривается лучше, и при этом мясо остаётся очень сочным. А горчица при обжарке даёт очень приятную хрустящую корочку. А потом в золе будем печь картошку, как в прошлом году. Наверное, не забыл?
   Как только начали распространяться по округе запахи хорошо прожаренного мяса, весь народ стал подтягиваться к столу и занимать свободные места. Процессом рассадки руководил Саня. Самоё почётное место он сохранял для Степаныча, которого пока не было, а нас он всех так перетасовал, чтобы мы могли все спокойно друг с другом говорить, а за столом не было зон молчания.
   Степаныч по-прежнему задерживался, и мы решили начинать без него. Но за столом сохранялась тишина, никто не решался заговорить первым, а виновникам торжества как бы не положено начинать самим. Было такое ощущение, что мы все кого-то ждали. Но какие могут быть сюрпризы, особенно здесь: Степаныч всё равно рано или поздно придёт, а готовый шашлык начинал стыть, и все старания Николая просто бы пропали. Тянуть дальше было нельзя, и первым, кто прервал гнетущую тишину, оказался Алексей:
   – Что вы все растерялись? – обратился он к нам. – Ждали, ждали этой минуты, все готовились, а в нужный момент что, вам сказать нечего своим друзьям?
   – Да нет, Алексей, всё не так, как ты думаешь, – возразил я ему. – Как раз именно нам и есть что сказать, но по многим причинам говорить о грустном не хочется, пенсия – она там, в Лениногорске осталась, а здесь, в кругу друзей, совершенно не хотелось бы говорить об этом. Вот лично я совершенно не чувствую себя пенсионером и хочу, чтобы Коля с Саней также не думали об этом. А если мы тут все по очереди начнём говорить о том, что жизнь прожита, это будет больше похоже на панихиду, а не на встречу друзей. Пусть лучше они считают, что с сегодняшнего дня они зачислены в наш трудовой коллектив, просто перевелись на новое место работы. На пенсию нам всем ещё слишком рано. А вот за них я действительно рад, они наконец-то стали свободными людьми. Давайте считать сегодняшний день днём нашего воссоединения. Помните, как студентами мы мечтали, чтобы всем вместе поработать?
   – Слушай, Александр! – обратился ко мне Юрий. – Нам позиция твоя ясна, и мы с ней все согласны, но я надеюсь, что ты не будешь против, если мы всё-таки вручим юбилярам подарки от всех нас прямо сейчас и начнём задуманное ребятами торжество. Может быть, они сами нам обо всём расскажут, что они думают. Это же их день.
   Я совершенно не имел понятия, о каких подарках идёт речь, мы к этому мероприятию не готовились и не обсуждали между собой. Всё происходило спонтанно, почти что мгновенно. Но когда Алексей подошёл к столу с двумя одинаковыми коробками, до всех дошло, что Юра всё сделал сам, за всех нас, и его решение было совершенно правильным. Это был настоящий сюрприз от него, всё получилось настолько красиво и торжественно, и мне показалось, что на глазах братьев даже навернулись скупые мужские слёзы от избытка чувств.
   – Вот, примите от нас от всех по ноутбуку, – обратился он к братьям. – Поверьте, это лучшая игрушка для пенсионера, открывает всем совершенно новую жизнь. А заодно будет возможность всем чаще общаться.
   Общее настроение стало постепенно улучшаться, полились застольные речи, все нахваливали шашлык, который действительно был необычным по вкусу и очень сочным. Николай с Саней пытались нам объяснить, что для них оказался самым тяжёлым только первый день, а потом они смирились и только ждали первой возможности, чтобы уехать к нам побыстрее. Но в самый разгар нашего веселья наконец-то появился Степаныч в сопровождении уже знакомых нам женщин и стал приносить извинения за свою задержку:
   – Вот, сегодня соседки приехали, зашли навестить меня – они никогда меня не забывают, – а я как раз собирался уже идти к вам и решил их пригласить посидеть вместе с нами, еле уговорил, вот и опоздал. Это не я, это они во всём виноваты, – лукаво улыбался он. – Я думаю, они нам не помешают, а то мы будем только одни мужицкие речи вести.
   Первым подскочил со своего места Алексей и, предлагая всем нам чуть-чуть подвинуться, уступил своё место дамам, а сам уселся напротив их и, испытывая огромное волнение от повторной неожиданной встречи, старался делать вид, что не смотрит в их сторону. Тема разговора сразу же сменилась, и наши гостьи стали мгновенно центром общего внимания. Нина, почувствовав, что у всех есть желание с ней поговорить, сразу же села на своего любимого конька и стала всех засыпать любознательными вопросами. Спросив всё, что ей хотелось узнать, она наконец-то сообразила, что она пришла не одна, а с дочерью и стала представлять её:
   – Это моя доченька Маша, моя умница и моя гордость. Не забывает нас и диссертацию свою стала писать о Лениногорске, лишь бы у нас почаще бывать. Очень надеемся, что она скоро совсем к нам вернётся, она же у нас единственная наследница. А то всё живёт там одна, в этой Москве, в общежитии, а душа её так и мечется между Москвой и Лениногорском.
   – Мама, ты взяла и за одну минуту рассказала всё обо мне, – стала обижаться Маша. – Люди собрались свои дела обсудить, а мы им помешали, отвлекли от разговора. Я думала, что мы ненадолго, а ты всех заговорила и утомила своими расспросами. Мне очень неловко перед всеми вами, но моя мама слишком разговорчивая и, если её не остановить, она проговорит с вами до утра. Наверное, мы лучше пойдём. Извините нас, мы не хотели портить вам вечер.
   Повинуясь волевому решению дочери, Нина тоже встала, и они обе засобирались уходить, несмотря на наш общий протест. Но решение дочери было непоколебимо, и мы, поняв, что наши уговоры бесполезны, смирились с их уходом. Но Алексей, как истинный джентльмен, вызвался их проводить и, помахав нам всем рукой, удалился в кромешную темноту вместе с ними.
   – Ну всё, Юра, потерял ты сына, – рассмеялся Николай. – Ты, главное, не переживай, я хорошо знаю эту семью, и дочка у них действительно умница, всё точно, как мать сказала. Вот только отец у них совсем недавно умер, жалко его, хороший был нефтяник, экономист. По-моему, и дочка пошла в него, тоже занимается экономикой.
   Время перевалило за полночь, и мы, наговорившись сегодня как никогда, решили расходиться на ночлег, так как завтра нам предстояла ранняя поездка с нашими узбекскими друзьями в райцентр. Алексея всё не было, видимо, его зазвали в гости, на чай.
   Райцентр, к которому была приписана наша деревня, больше был похож на рабочий посёлок, чем на город, в котором все органы местной власти находились в непосредственной близости друг от друга и все располагались на единственной площади, а жители этого городка почти все друг друга хорошо знали. Всё было на виду. Самой престижной и почти единственной для горожан считалась работа в административных органах, за которую они крепко держались, ценили её и старались предельно корректно выполнять свои служебные обязанности. Пётр нас ещё перед отъездом предупредил, что местные чиновники не шалят, так как больше им практически трудоустроиться негде. В подтверждение его слов процедура регистрации в миграционной службе происходила без малейших признаков бюрократизма, просто было необходимо набраться терпения на выполнение всех формальностей, вплоть до проведения процедуры дактилоскопирования отпечатков пальцев наших гостей. Убедившись, что задержек с получением необходимых регистрационных свидетельств не будет, и оставив гостей на попечение Петра и Юрия, мы остальной частью команды решили сделать ознакомительный тур по местам местной торговли и обнаружили, что на местном рынке можно было купить практически всё для нас необходимое: бетономешалки с электроприводом, сварочные электроды, запчасти к отечественным автомобилям и многое другое. Но было ощущение, что все жители городка либо сами торгуют на рынке, либо крутятся вокруг него. Был предпраздничный, но ещё рабочий день, но вокруг рынка было такое скопление людей, что почти напоминало человеческий муравейник. Люди перемещались от одной торговой палатки к другой, рассматривали товар и переходили к следующей, при этом ничего не покупая. Весь этот процесс напоминал простое времяпрепровождение с целью встретить знакомых, обменяться новостями или о чём-то договориться. Из разговоров людей становилось понятным, что главной темой мужских бесед был вопрос, куда бы податься на заработки, а женщин чаще всего волновала проблема семьи и как прокормить детей при неработающих мужьях. Рынок отражал практически всё: и изобилие товаров, и безденежье населения, с его тревогами и заботами. Одновременно это был местный информационный центр, куда стекались все самые свежие городские новости и где бурлила человеческая молва. Этим людям были безразличны телевизор и газеты. Всё, что исходило из московских источников, их совершенно не интересовало. Всех волновала только их личная жизнь, и заботы родного городка, и почему цивилизация никак не дойдёт до них. Точнее, даже не цивилизация, а просто работа, по которой они истосковались. Где-то совсем рядом здесь проходила невидимая граница между обеспеченной и сонной администрацией и тревожным рынком: с одной стороны бюджетники, а с другой народ, находящийся на вольных хлебах. А между ними находилась беспомощность и тех и других. И кто-то эту беспомощность подогревал и контролировал. Не могло быть так, чтобы люди, которые вынужденно перебивались мелкой торговлей и при этом были физически крепкими и умными людьми, не могли что-то создать и развить, хоть по одиночке, хоть коллективно. Многие из них уже, возможно, и прошли суровую школу местного предпринимательства, но не единожды наступив на одни и те же грабли, дали себе зарок больше в предпринимательство ни ногой. Помните челноков, которые на свой страх и риск, испытывая лишения и потери, в девяностые всё же накормили, одели и обули страну? Их были тысячи, и казалось: вот она, армия, которая начнёт развивать страну, начнёт что-то производить и выпускать здесь у себя дома. Но куда делась эта армия? Где отечественные товары? Пусть даже самые простые. Всё, что мы видели сегодня на рынке, весь этот товар был преимущественно китайским или турецким. Да и торговцы в палатках – было видно не вооружённым глазом – были в большинстве не местными, а приезжими. Что у нас, сплошная беспомощность по всем фронтам? Но такого быть не должно. Чего же нам не хватает? Вроде бы есть всё: необъятные просторы, богатейшие недра, собственное сырьё, наука и высшая школа, люди с золотыми руками, гигантские золотовалютные резервы, даже есть попытки что-то создавать самим и приняты необходимые законы, есть, в конце концов, даже авантюристы, типа нас, но есть и апатия населения, вызванная нехваткой свежих идей, огромной пропастью между большим начальством и простыми людьми, а также есть прогрессирующая болезнь общества, которая парализовала и тех и других. Но этот повсеместно наступивший паралич – его кто-то должен лечить, и немедленно. Нельзя допускать полного распада энтузиазма и инициативы населения, прежде всего коренного. Надо ведь сделать не так много: нужно просто помочь людям встать с колен, вдохнуть в них уверенность и наделить первоначальным капиталом, подсказать сферы приложения их усилий. Нужно проводить селекцию наиболее талантливых и честных людей, объединять их в творческие коллективы и оказывать им особое государственное покровительство. Самое простое, с чего можно было бы начать, – так это организовывать производства, которые бы заместили весь импортный ширпотреб и продукты питания. И для этого городка это было бы реальным выходом из кризиса занятости. Ситуация у нас сейчас такова, что рыночная культура должна насаждаться сверху, инициатива снизу провалилась. Судьба почти всех малых городов одинакова, в них люди ждут помощи и молят о ней. Выход в любой ситуации есть всегда, и на выручку должен прийти только коллективный разум, а искусственная граница между людьми должна быть уничтожена, как и все силы негативного воздействия, породившие беспомощность. Тёплый весенний ветер, который дул в тот день, сохранял в терпеливых людях надежду на перемены к лучшему.
   Полные новых впечатлений, мы вернулись в деревню только под вечер. Назавтра всех ждал реальный старт работ, нас уже было много, и этот факт радовал, все организационные проблемы остались позади, и всё будущее принадлежало только нам. Все понимали, что любая стройка – вещь непредсказуемая, особенно когда всё создаёшь практически с чистого листа и без предварительных расчётов. Мы даже не знали, каким был баланс наших расходов, его вёл Юрий, который всё держал в тайне. Как-то он сказал нам, что назовёт его только в случае превышения нами лимита выделенных им средств, к тому же в шутку добавил, что это его долг, который он возвращает науке, за наши годы учёбы в институте.
   Именно тогда мы завели традицию каждый вечер подводить итоги и планировать следующий день. Сегодня нам предстояло поближе познакомиться с ребятами Фархода, разделить нас всех на бригады, чтобы не терять темп и шаг за шагом приближаться к заветной мечте. Больше всего меня волновала техническая возможность плазмобура, и мне не терпелось провести его испытания в наземных условиях, то есть сделать то, что нам не удалось осуществить в Троицке. Кроме того, нам нужно было обсудить конструкцию компоновки низа бурильной колонны, ещё раз проговорить все её узлы, связанные с подачей к плазмобуру воды, сжатого воздуха и электропитания. В итоге обсуждения мы приняли решение разделиться на две части: на строительную и буровую. В последнюю, кроме меня, были включены Николай с Саней, Дмитрий, Алексей и Алик. Причём Алик должен был подключиться к нам только после завершения прокладки кабеля к нашей стройплощадке. Распределяя обязанности и увлёкшись производственной темой, никто не обратил внимание на отсутствие Алексея, и все вдруг вспомнили о нём, только когда наступил момент расходиться. Кроме отца, его отсутствие никто не мог нам объяснить, поэтому ответ пришлось держать Юре.
   – Да он, как мы вернулись, сразу сорвался и куда-то убежал, – стал оправдываться Юра.
   – Да знаем мы, где он, ты его не прикрывай, – вступил с ним в разговор Николай. – Теперь это надолго, пока она не уедет. Лишь бы высыпался и на работу выходил свеженьким, а то бурить будет некому. Он что у тебя, до сих пор ни с кем не встречался? Похоже, у него всё серьёзно. Сам-то себя помнишь, как по молодости за девчонками бегал на практике? Ты не переживай, может быть, это его судьба, и не вздумай ему ничего говорить. Захочет, сам всё расскажет.
   – Да я всё понимаю. Но как-то всё неожиданно, и ни о чём не предупредил: ни меня и никого из вас. Мы вот обсуждаем важные вопросы, а его нет. Это не дело. Никогда с ним такого не было. Я даже и не заметил, как он у нас повзрослел. Алексей получился у нас поздним ребёнком, всю жизнь мы его опекали, и вот вдруг убежал, оказалось, что отец не доглядел, – сообщил нам, будто оправдываясь и почти расстроенно, Юра. – Я дал жене слово, что буду следить за ним, и как теперь я перед ней оправдаюсь!
   – А ты не забегай вперёд и не делай грустных выводов. То, что случилось, это не трагедия, а совсем наоборот, и ты, вполне возможно, привезёшь жене радостную весть, и она тебя будет только благодарить, – продолжал Николай. – Может быть, это и к месту, а то у нас сплошные негативные новости, пусть с него и начнутся все изменения к лучшему. Глядишь, и у нас просвет настанет. Ты, наверное, не знаешь, но у буровиков есть примета. Если в бригаде кто-то влюбляется или женится, это к удаче для всей бригады. Так что не ворчи, а с ним мы поговорим, чтобы дисциплину соблюдал и о каждом факте отлучки докладывал.
   Когда Алексей вернулся со свидания и спал ли он вообще, никто не знал. Но на утро он выглядел даже взбодрённым и ходил мимо нас, насвистывая какую-то навязчивую мелодию. Пётр с Фарходом уже были на стройплощадке и занимались земляными работами, а Юрий, Борис и Алик приступили к прокладке электрического кабеля, который они решили сделать заглубленным. Им помогала часть ребят из бригады Фархода. Ну а мы, буровики, начали свой рабочий день с планёрки. Первый вопрос, который я задал, был адресован к нашей молодёжи:
   – Сколько вам понадобится времени на сборку первого плазмобура, и что вам для этого необходимо?
   – Первое, что мы должны сделать, так это изготовить монтажный стол с необходимыми зажимами. Материалов у нас достаточно, и на это уйдёт весь день. Кроме того, ещё один, следующий день, мы потратим на сборку первого плазмобура. Так что через два дня будем готовы к испытанию, – ответил Дмитрий. – Но кроме этого нам будет необходим воздушный компрессор и электроэнергия, а также подвеска для вертикального позиционирования плазмобура. Для этой цели можно задействовать стрелу автокрана. А что будем разбуривать? Я бы не советовал начинать проводить эксперимент сразу на первой скважине, чтобы не испортить металлический кондуктор. А было бы неплохо найти какие-нибудь старые бетонные блоки и потренироваться на них. Возможно, где-то у Петра они есть на примете. Подбор режимов мощности плазмобура будет основным моментом предварительных испытаний, и их придётся устанавливать только экспериментальным путём.
   – Дмитрий, скажи, только честно – у нас обратного хода нет, – какой-либо сбой возможен? – продолжил расспрашивать я его. – Ты понимаешь, что мы поставили на этот эксперимент всё, что у нас есть? До отъезда я не волновался, но почему-то сейчас начал испытывать тревожные чувства. Может быть, именно так и должно быть, и чувство тревоги должно присутствовать, особенно когда делаешь всё впервые. Нет, я не сомневаюсь, но наука тоже ещё не всесильна, и ошибки допустимы, но только не сегодня и не здесь.
   – Теоретически может быть всё что угодно, но спрогнозировать и вычислить момент провала можно легко, а тем более его не допустить – этому мы тоже научились. Я лично многократно проходил всю цепочку физических явлений, связанных с созданием потока плазмы, и могу вас заверить, что плазмобур – это не самый сложный плазменный прибор. Например, аппараты плазменной сварки и резки металла не менее сложны, но они уже изготавливаются и продаются серийно. Кстати, вы не видели, как они работают? – спросил он меня.
   – Пока нет. Если не считать рекламных роликов по интернету, – ответил я ему.
   – Вот как раз сегодня, при сборке монтажного стола, вы всё и увидите. Сварочный аппарат уже готов. Я думаю, что сборку лучше делать во дворе у Петра, подальше от любопытных глаз. Мне нужен только Алексей, а вы, если хотите, можете наблюдать. Но пока мы будем вести подготовку, проверьте ещё раз воздушный компрессор. Если ребята успеют протянуть электрический кабель, то послезавтра проведём первое испытание. Да, чуть не забыл, нужно приготовить хотя бы небольшое количество воды для охлаждения бетона.
   Уверенность Дмитрия впечатляла и успокаивала меня. Ещё его дед рассказывал мне о своём внуке как о прирождённом экспериментаторе, хладнокровном в принятии решений, ни мгновения не колеблющемся в выполнении собственного решения и доводящем всё начатое до конца. Он мне тогда пытался разъяснить различия между физиками-теоретиками и физиками-экспериментаторами, и я усвоил главное: что последние должны обладать предельным терпением, так как один и тот же опыт приходилось иногда повторять не одну сотню раз. Прикладная физика, то есть адаптирование некоего открытого физического явления к нуждам конкретной отрасли, – это длительный процесс, и тот, кто за него берётся, – это люди, обрекающие себя на пожизненное рабство служению своей идее, от которой они не имеют права ни на секунду отказаться. Если встанешь, то потеряешь себя навсегда. И эту школу проходят немногие. Дед тогда даже не подозревал, что именно мне придётся убедиться в справедливости всех сказанных им слов. А я подумал о другом, не менее важном: о семье и её роли в подготовке своих детей и внуков. В эпоху всеобщей образованности и компьютеризации каждый может возомнить себя великим гением. Даже троечники и прогульщики занятий вдруг неожиданно оказываются в мягких и тёплых креслах и начинают руководить гораздо более достойными людьми. Но не беспокойтесь, они такими и останутся. Первые же лёгкие деньги превращают их в бездельников и пожирателей собственной жизни. Им не хватило малого, у них не было правильного воспитания в семье, им прививали лживые ценности на уровне пожизненного закрепления за ними права распоряжаться чужими судьбами. В нашу бытность их презрительно называли золотой молодёжью. Занимая важные ключевые места по звонку, через связи родителей, пресловутый блат, они нанесли непоправимый ущерб нашему обществу, и даже переход к рыночной экономике не только не искоренил это позорное явление, но наоборот только его усугубил. Только семья ответственна за всё. Конечно, у нас могут появиться новые ломоносовы, но это будут единицы. А нам нужны сотни, тысячи талантов, способных повести за собой остальной народ. И их нам может дать только семья, точнее, уклад воспитательного процесса, вырабатываемый многими поколениями родителей, дедушек и бабушек. Ни школа, ни система высшего образования этого не дадут, если внутренний стержень молодого человека и его культура не будет сформирована в домашних условиях. Я представлял, сколько усилий приложил дед, чтобы воспитать Дмитрия, объясняя ему шаг за шагом его предназначение в жизни и обучая его всему, что он сам знал.
   Оставив ребят с Николаем и Саней, я решил объехать все остальные наши бригады, а заодно поговорить с Петром насчёт бетонных блоков. Работа у всех кипела, и не было смысла вносить хотя бы малейшую корректировку в сложившийся ритм и взаимопонимание. Я старался никого не отвлекать от дел и со всеми беседовал буквально на ходу. Вопросов ни у кого не возникало, если не считать Юру, который поинтересовался Алексеем, а также предложил подумать о том, как нам лучше организовать обед:
   – Ты посмотри, как ребята пашут, а мы совсем не позаботились о питании. Нам бы какую-нибудь повариху найти, нас почти двадцать человек. Сегодня как-нибудь в сухомятку перекусим, но вечером нужно будет обсудить этот вопрос.
   Решив не отвлекать прокладчиков кабеля, я поехал дальше к Петру, который уже завершил разметку площадки под ангар и приступил с Фарходом к рытью траншей под ленточный фундамент. Трактор-экскаватор и самосвал уже были наготове, а Пётр руководил навеской экскаваторного ковша. Завидев меня, он подошёл к кабине трактора и достал из неё тяжёлое ведро:
   – Вот смотри, – он показал мне содержимое ведра. – Это я сегодня зачерпнул со дна реки на перекате. Мне кажется, это то, что нам надо, гравий вполне удовлетворительный. Ещё два-три дня, и вода совсем спадёт, и мы сможем его брать, лишь бы дачники не ворчали. Можно будет делать выемку гравия только под видом дноуглубительных работ и очистки русла от затопленных деревьев. Через неделю все вернутся в город, а до их отъезда лучше переждать. Землю из траншей буду увозить в овраг за село, рыть придётся глубоко, у нас глубина промерзания почти полтора метра и почва по весне вся играет, поэтому деревянные дома разваливаются из-за неправильно построенных фундаментов.
   – Я собственно к тебе из-за этого и пришёл, – ответил я ему. – Может быть, кто-то из дачников завёз себе бетонные блоки для фундаментов и у них можно было бы их временно позаимствовать. Они нам понадобятся уже через день для одного эксперимента, будем испытывать плазмобур. Ты подумай, а то придётся ехать за ними в райцентр.
   – Да это не проблема, у меня у самого с десяток имеется, лежат на том месте, где я собирался ферму возводить. Погрузим и перевезём в нужное место, так что и спрашивать никого не надо, – ответил он.
   – Пётр, я только что говорил с Юрой, он поднял вопрос питания, мы его совсем не продумали. Может быть, мы сможем повариху найти, мужиков не хотелось бы отвлекать на кухню по очереди. Возможно, у тебя есть идея на этот счёт, нужно вечером обсудить. Это очень важно, а если начнётся жара, то и о душе нужно подумать и место подобрать для нашего лагеря, поближе к стройплощадке.
   – Зачем вам душ, есть же река, вода приятная, летом хорошо прогревается, я и сам в знойные дни для того чтобы охладиться и снять дневную усталость пользуюсь только рекой. Но у самой реки я бы вам не советовал ставить палатки, вот-вот появятся комары, и это будет настоящая проблема для всех. Прошлым августом вы их не заметили, потому что к тому времени их почти не стало. Фархода с ребятами лучше будет поселить в деревне, так будет удобнее для всех, я договорюсь с хозяйкой по соседству со мной. Заплатим ей символические деньги, она будет рада, а заодно ей поможем привести в порядок её сарай.
   Объехав всех, я вновь вернулся к своим буровикам, они как раз занимались раскроем металла для монтажного стола. Алексей наносил метки, а Дмитрий управлял плазменной резкой. Процесс происходил очень быстро и без особых усилий резчика.
   – Смотрите, что получается, – обратился ко мне Дмитрий. – Просечка почти прямолинейна, струя плазмы фокусируется, и это я делаю вручную. Но если аппарат установить стационарно и придать ему плоскостное координатное движение, а ещё управлять им при помощи компьютерной программы, то можно достичь филигранного раскроя металлического листа на элементы любой сложности. В идеале можно добиться самой сложной трёхмерной резки. Эта техника совершенствуется постоянно, так как на неё огромный спрос, а конструкторская мысль способна удовлетворить любой каприз. Поверьте, за этой техникой будущее. Вторым, наиболее ценным, применением плазменной техники на сегодня являются мини-металлургические печи, в которых можно создавать в небольших количествах сплавы из самых тугоплавких металлов, например, вольфрама, в том числе для нанесения покрытий и изготовления наиболее изнашиваемых деталей. В частности, в наших плазмобурах такие имеются, и именно их мне было наиболее трудно заказать. Но их нужно немного, и они практически вечные. Это именно от них будет зависеть моторесурс плазмобуров. Перед нами же стоит задача пройти ствол по всей его длине без излишних спуско-подъёмов инструмента. Вот заодно и это проверим на практике. А что касается самих плазмобуров, то если на них появится спрос, поверьте, мгновенно начнётся их совершенствование. Это я пока выполняю резку металла, а сейчас перейдём к сварке отдельных узлов монтажного стола. К сожалению, не совсем удобно выполнять всё на коленях, но пока другого решения нет. Нам главное – добиться горизонтального уровня рабочей поверхности и закрепить на нём четыре струбцины, добившись их соосности. Фактически это тот же самый слесарный верстак, только несколько усложнённый. Сборка плазмобура вся будет ручная и очень кропотливая, придётся повозиться. А вот все резьбовые соединения будем затягивать только цепными ключами, чтобы точно подогнать и совместить все технологические отверстия. Это почти что ювелирное изделие, автоматические ключи недопустимы, так как ими практически не поймаешь момент стыковки узлов. Перетянул – и всё, изделие испорчено. Кстати, вы наверное в курсе, что самые лучшие штучные автомобили во всём мире собираются только вручную.
   – Дмитрий, а где ты научился всем этим премудростям? – спросил я его.
   – В Новосибирске, в институте у деда. Я после окончания восьмого класса устроился к нему на работу в лабораторию учеником слесаря-сборщика. А там работал такой же Гоша, как в фильме «Москва слезам не верит», вот он меня и начал обучать с малолетства, но дед постоянно присматривал, а по вечерам, после работы, уже дома, учил меня читать технические чертежи и заставлял прорисовывать самые простые детали. То есть по ходу я ещё изучал и начертательную геометрию. А после девятого класса вновь пошёл на то же место, и мне присвоили первый разряд и даже стали выплачивать зарплату. Когда поступил в институт, то все производственные практики также проходил у деда и диплом писал по тематике этой лаборатории. Выезжал многократно с ним на полевые испытания. Вот так и втянулся. И совершенно ни о чём не жалею. Многие одноклассники подались кто в банкиры, кто в таможенники, кто в госслужащие, а я вот решил деду не изменять. Наш Алексей молодец, обучается всему на ходу, он ведь тоже технарь, я без него ничего бы не успел сделать. Мы с ним ещё в Троицке сработались. Возможно, вы в курсе, экспериментаторы обязательно должны работать в паре и у них должна быть психологическая совместимость и смотреть они должны на всё в четыре глаза, так не только по инструкции положено, но так и значительно надёжнее. Оба должны контролировать друг друга, чтобы не допустить ошибок. Особенно это будет важно при сборке плазмобура. Я вам даже рекомендую понаблюдать, но это будет завтра.
   – Дмитрий, а есть от деда новости по узлу отклонителя? – спросил я его. – Удалось ли ему договориться об его изготовлении?
   – Пока нет, – ответил он. – Но дед ждёт ответа именно от того Гоши и надеется, что он не подведёт. Гоша тоже его ученик и предан деду не меньше меня. Дед мне сказал, что если возникнет необходимость, Гоша сможет приехать к нам по первому же сигналу. Мне неудобно, но дед постоянно передаёт вам приветы и говорит, если бы был помоложе, обязательно был бы с нами.
   – Ты ему тоже передавай привет от нас, от всех, и маме тоже. А сейчас, извини, пойду, нужно что-то приготовить поесть на всю команду, через час все начнут стягиваться на обед.
   Прокормить двадцать человек не так-то просто, причём это нужно делать три раза в день. Голодный человек работать просто не сможет, а физически работающим мужикам необходим полный рацион. Нам нужна была мини-столовая, причём со всей атрибутикой: столами, тарелками, ножами, вилками, кастрюлями, холодильниками и плитами. А с учётом того, что мы, возможно, будем работать и поздней осенью и зимой, столовая должна быть стационарной и тёплой. Обойтись избой Петра было невозможно, да и нарушать его семейный покой просто не хотелось, тем более что он почти что каждый день ждал приезда жены. Наступит лето, будет попроще прокормиться, появятся молодые овощи и зелень, да и кое-что из домашней живности Пётр специально оставил для нас.
   Не успел я начать доставать из холодильника привезённые нами продукты, как в доме появился Пётр и стал мне помогать. Открывая консервы, он стал рассуждать о том, что было бы неплохо для начала купить большой морозильник, тогда примерно на неделю мы могли бы запасаться мясом, он знает, где его можно купить не очень дорого, а также договориться с автолавкой, чтобы она возобновила приезды в деревню каждые три дня. Молоком и молочными продуктами он взялся обеспечивать нас сам. Да и огород пора уже засеивать овощами. Обмениваясь между собой мнениями, мы совершенно не заметили, как начал стягиваться народ. От непривычки все устали физически и ждали от нас какого-то чуда. Но наш стол получился так себе, и мне пришлось приносить всем свои извинения за допущенные просчёты. Наслушавшись от них критики, я им не раздумывая так и сказал:
   – Мужики, мы здесь все равны, поэтому предлагайте всё что хотите, голосуйте, а мы сделаем так, как вы сами пожелаете. Тянуть нечего, сейчас после обеда поеду с Петром в райцентр, и мы всё закупим согласно вашим пожеланиям. Прокол мой, я его признаю, дискуссия дальнейшая неуместна. Пока повариху не найдём, будем дежурить на кухне по очереди. Всем понятно?
   Народ, всё-таки наевшись и успокоившись, побрёл пешим ходом работать дальше, а мы с Петром на «буханке» помчались в райцентр. Это был первый день нашей работы большим коллективом, и именно в этот день у нас произошёл бунт на корабле. Мы были все взрослые люди и все понимали, что это было временное недоразумение, но тем не менее оно произошло. Значит, мы не всё продумали и не всё обсудили, и это могло иметь место и в других вопросах. Эту неожиданно всплывшую проблему мы, конечно же, решим, и именно сегодня, она нам подвластна и устранима. И завтра же ребята уже начнут нормально питаться, и мы будем продолжать работать, но главное, чтобы в остальном мы не столкнулись с чем-то подобным. Мы должны впредь не допустить ни одного просчёта, особенно технического. Всё, что организационное: кухня, баня, отдых – всё поправимо и несмертельно. А вот идея малогабаритного бурения, которая присутствовала лишь на бумаге и в наших головах, могла быть уязвима под воздействием многих факторов. Ключевым моментом для нас для всех оставался плазмобур, и я больше всего волновался из-за его неиспытанности. По дороге в райцентр я совершенно забыл про все эти кастрюли и вилки, все мои мысли уходили в послезавтра, в день, когда нам предстояло начать испытания. Я прекрасно понимал причину всего своего внутреннего волнения, я его не единожды испытывал в прежние годы на пороге поворотных событий. Эта болезнь прицепилась ко мне в студенческую пору в момент сдачи экзаменов, когда вроде бы всё знаешь и всё выучил, но тем не менее, заходя в экзаменационную аудиторию, начинаешь нервничать, и никакое самовнушение не действует до тех пор, пока не возьмёшь в руки экзаменационный билет и не прочитаешь его содержимое. Но в то же время я многократно замечал, что именно первоначальное волнение помогало мне в дальнейшем собраться не только мыслями, но и полностью перестроиться внутренне. Эмоциональный спад проходил, и начинался подъём, во мне возникала возрастающая концентрация всех моих знаний по теме ответа и, идя отвечать профессорам, я уже был полностью уверенным в своих силах. Вот и сейчас я находился в самой низкой точке своих эмоций, я отдавал себе отчёт в том, что я никак не должен передать эти сомнения своим друзьям. Я их должен был пережить в себе и преодолеть их только сам. Может быть, именно поэтому я и сорвался мгновенно уехать вместе с Петром, подальше от Дмитрия и Алексея, чтобы мои негативные флюиды не смогли невольно быть уловлены ими. Я их должен был оставить одних и даже своими мыслями не мешать им. Мысленно я был рядом с ними, и я понимал, что в них тоже кипят эмоции.
   Пётр молчал всю дорогу, а я молил Бога, лишь бы он не начал расспрашивать меня. Сейчас это было ни к чему. В тот момент я всё равно не знал, что ему ответить. Но мне предстояло сохранять в себе тревожное чувство ещё почти два дня. А мысли уже начинали забегать вперёд, и я начинал думать о том, что даже если послезавтра всё пройдёт удачно, всё равно это будет испытание лишь в поверхностных условиях, а как плазмобур поведёт себя в скважине при возрастании глубин и будет ли достигнута желаемая проходка, а также получена спекаемость стенок скважины из расплава породы, еще неизвестно. Я начинал понимать, что обрекаю себя и своих друзей на ежедневный стресс и постоянную нервотрёпку вплоть до завершения бурения скважины. Мы постигали всё впервые и продвигались вперёд неизведанными досель тропами. В теории казалось всё складным, но как всё будет выглядеть на практике и удастся ли нам в конце концов добиться желаемого результата. Безусловно, надо было брать себя в руки и что-то делать со своими эмоциями. Ещё было не поздно всё остановить. Того, что мы нашли прошлым летом заброшенное месторождение, было уже достаточно. И в том, что в нём есть нефть, мы убедились. Мы могли ещё в прошлом году об его открытии сделать заявление, и, может быть, уже сегодня его кто-то начинал разбуривать. Но нам не хотелось, чтобы оно в очередной раз досталось не тем, кому по праву должно служить, прежде всего этим безработным, которых мы видели в райцентре. Может быть, мы действовали вопреки разумной логике, но кто бы нас стал слушать всерьёз: сочли бы за простых фантазёров, выживших из ума старых маразматиков. Нет, наша общая идея должна быть завёрнута в красивую упаковку и представлена завершённой логической цепочкой, состоящей из месторождения, плазмобура, «Бурового куба» и народного предприятия. Пусть наша идея будет отвергнута, пусть мы не добьёмся того, чтобы быть услышанными, но мы её изложим на бумаге, опубликуем в открытой печати, и всё равно наступят времена, когда она будет работать на общество. Россия – социальная страна, мы прошли эпоху коммунистической идеологии, и в нас во многих живучи гены коллективизма, они будут жить и в наших потомках, но они будут постепенно трансформироваться в совместный труд на основе коллективной акционерной собственности. Мы фактически начали обрекать себя на беспокойную старость, на неоплачиваемый труд, на потерю сна и отдыха, на возможные болезни, вызываемые нервными срывами и на непредсказуемые последствия. Не будь той встречи однокурсников, воспоминаний о нашей дружной молодости, давнего желания наконец-то поработать вместе и реализовать в одном месте и совместно накопившиеся идеи, наверное, мы бы сейчас сидели тихо и мирно по своим домам, пили чай, смотрели телевизор или потихоньку ворчали на своих кухнях, а жизнь наша незаметно подкатывалась бы к своему логическому завершению. Но в нас во всех, несмотря на наши годы, проснулся юношеский дух бунтарства, порыва страстей и желания ещё что-то делать и быть полезными для наших соотечественников, которые заслуживали лучшей доли. И что было главным в этом порыве, об этом можно долго спорить: то ли желание сделать открытие, то ли создать принципиально новые технические средства бурения, то ли предложение обществу новой организационной формы управления совместной собственностью, но ни в коем случае не стремление к наживе и финансовому могуществу. Мы хотели всего лишь дать возможность нашему государству посмотреть на развитие рыночных отношений совершенно по-иному, как бы изнутри нашего общества, из среды простых технарей, инженеров и работяг.
   С этими моими мыслями, при молчаливом участии Петра, мы добрались до райцентра. Хорошо, что Пётр знал здесь все ходы и выходы, и мы, не тратя лишнего времени, достаточно быстро закупили весь необходимый кухонный инвентарь. Нам оставалось определиться лишь с холодильником и морозильными камерами, и именно при решении данной проблемы оказался бесценным опыт работы на Севере у Петра. Он сразу же предложил мне остановить наш выбор на максимально большой морозильной камере, так как по его расчётам прокормить бригаду в двадцать человек было достаточно сложно. Нужно было всегда иметь запас замороженных продуктов и закупать их не реже одного раза в неделю у оптовиков, с которыми можно будет договориться о доставке. Разумность его мыслей меня просто впечатляла, чувствовалось, что он был крепким хозяином, приученным вести своё дело последние годы в одиночку. Неожиданно для меня он вдруг предложил:
   – Я до конца не уверен, но, возможно, моя жена сможет нам помогать по хозяйству. Она приедет буквально через пару дней, и я с ней поговорю. Гарантий никаких дать не могу, но, возможно, вы её все вместе уговорите. А насчёт других поварих, я ничего сказать, а тем более предложить, просто не могу. Лучше будет каждому по очереди помогать ей.
   – Пётр, но в связи с её приездом нам нужно срочно разбивать наш палаточный лагерь и переезжать в него от тебя. Вы должны жить одни и чувствовать себя никому не обязанными. Так будет лучше и для тебя и для нас. Мы, наверное, слишком торопимся в работе, нужно сегодня же нам пересмотреть наш график работ, ребятам тоже нужно давать отдыхать, иначе мы превратим сами же свой труд в настоящую каторгу. Да, мы не подумали не только о своём питании, но и о своём быте. Поверь, всем будет удобнее жить в палатках, чем в старых крестьянских избах. А погода уже позволяет жить на свежем воздухе. Нам с тобой прямо сейчас надо подумать и о том, что нам необходимо дозакупить для строительства лагеря.
   В тот день мы с Петром успели практически сделать всё. Купили необходимое морозильное оборудование, которое нам обещали доставить в деревню на следующий день. На том самом рынке, в эпицентре местной жизни, мы нашли не разгруженный КАМАЗ со свеженапиленной обрезной доской и договорились с водителем, чтобы он вёз весь груз сразу же в деревню. А оставшуюся свободной часть кузова нашей «буханки» мы заполнили мешками с мукой и сахаром, коробками с макаронами, подсолнечным маслом, так что в ней не оказалось ни сантиметра свободного пространства. Вернулись мы в деревню уже в тот момент, когда наши друзья заканчивали разгружать купленные нами доски, укладывая их грамотно на поперечные прокладки непосредственно у стройплощадки на месте первой скважины.
   Увидев, что дела у бригады продвигаются нормально, и лишь махнув им из окна автомобиля рукой в знак приветствия, я попросил Петра без остановки быстрее ехать к его дому, точнее, к месту работы Дмитрия и Алексея. На данный момент у меня был только один главный вопрос: как дела у ребят? И мне было достаточно посмотреть на них даже издалека, увидеть их рабочие движения, позы и мимику, услышать обрывки речи, задаваемые друг другу вопросы, чтобы мгновенно понять, что с ними происходит. Молодые люди в процессе выполнения интересной для них работы не могут фальшивить и изображать некий спектакль. Каждое их движение или произносимые ими слова были предельно синхронизированы с тем, что они делают. Я не стал подходить к ним и незаметно начал наблюдать за ними издали, из-за забора. Николай с Саней по-прежнему были рядом с ними. Увидев, что они находятся в процессе распаковки ящика с деталями плазмобура, и поняв, что они начали подготовку к завтрашнему дню, я, совершенно измотанный внутренними переживаниями, еле дойдя до лавочки у входа во двор Петра, уселся на неё с закрытыми глазами и решил просто посидеть молча, расслабившись. Пётр, увидев меня в этой позе, даже перепугался и, подойдя ко мне, тихо спросил:
   – С тобой всё в порядке?
   – Да, всё хорошо, просто сегодня немножко устал, мне нужно чуть-чуть посидеть. Ты ребятам не мешай, пусть поработают, у них впереди два ответственных дня. Машину разгрузим позже, когда остальные вернутся.
   Следующий день оказался для меня самым длинным в моей жизни, потому что это был действительно предстартовый день. У нас всё шло своим чередом. Алик, Борис и Юрий к вечеру должны были успеть проложить подземную линию электропередачи. Фарход продолжал руководить земляными работами. Пётр с самого утра занялся перевозкой цементных блоков к месту проведения испытания плазмобура, причём все работы он выполнял в одиночку. Николай с Саней готовили к испытанию воздушный компрессор. Дмитрий с Алексеем приступили к сборке плазмобура. В этот день я решил быть вместе с молодёжью и не покидать их ни на одну минуту. Чувство тревоги, охватившее меня накануне, прошло, и я понимал, что моё место сегодня рядом с ними.
   Ребята работали практически молча, лишь иногда перебрасывались отдельными фразами при переходе к очередной новой детали. Сборку вёл лично Дмитрий, Алексей ему ассистировал и следил за техническим чертежом. Казалось, что всю схему они знают наизусть и могут всё выполнить с закрытыми глазами. Первоначально я только наблюдал за их действиями и вникал в принципы возникновения дугового разряда и подачи сжатого воздуха в зону образования плазмы, а также действия охлаждающих компонентов. С одной стороны, плазмобур был предельно прост и служил исключительно для создания направленной горячей струи газов, воздействующих на породу и доводящих её до раскалённого или полностью расплавленного состояния. Но это была лишь часть процесса. Второй, не менее сложной задачей, было резкое охлаждение породы водой или воздухом и придание стенкам скважины цилиндрической формы. Но была и третья, и тоже непростая, и вполне могущая возникнуть техническая проблема: это очистка забоя от излишков разрушенной породы. В идеале мы надеялись получить цилиндрическую форму стенок скважины и обойтись без необходимости очистки забоя от шлама. Из прочитанной мною монографии деда Дмитрия и его коллег по институту следовало, что главным при управлении работой плазмобура было научиться дистанционно регулировать его удельную мощность, так как нам для преодоления барьера тугоплавкости вмещающих пород осадочного чехла предстояло постоянно варьировать температуру плазмы в диапазоне от 650 до 1350 градусов. Значительное превышение предельно требуемой, хотя и узко локальной, температуры могло бы привести к полному разрушению несущего корпуса плазмобура, то есть привести к полному провалу нашей идеи нового вида бурения горных пород.
   Я продолжал внимательно наблюдать за очень медленной, на первый взгляд, сборкой плазмобура и то, что этот процесс продвигался неуклонно вперёд и ни на минуту не останавливался, меня только радовало. Ребята знали, что делали. Подгонка всех технологических отверстий и зазоров проводилась ими строго согласно прописанному техническому регламенту, прилагаемому к сборочной документации. Я сам её неоднократно перечитывал после получения от деда Дмитрия и считал, что она была выполнена на высочайшем уровне технических стандартов. Старая конструкторская школа, которая была заложена русскими инженерами ещё до революции, полностью была принята и сохранена и в советский период, и оставалась до сих пор эталоном всех технических решений. Тогда, в старые времена, за кульманами работали целые группы конструкторов и инженеров, которые делали подробнейшие технические описания каждой детали, даже самой простейшей. Сейчас кульманы заменили компьютеры, а мозги конструктора или чертёжника заменили универсальные программы. Свежеобученные операторы нарисуют вам сейчас на экране компьютера всё, что вы пожелаете, самым модным стало – изобразить для вас по вашему желанию, в трёхмерной графике, ваш дом или вашу кухню. Можно всё упростить, но оторвать мысль конструктора от кончика карандаша невозможно, особенно того изобретателя, который создаёт принципиально новые технические решения. Цепочку, состоящую из последовательности: мозг, озарение, рука, карандаш, бумага, – невозможно нарушить и нереально добавить в неё что-то. Мозг и рука работают мгновенно, и если между ними добавить какую-то компьютерную кнопку, будет равносильно тому, что добавить ластик, который может моментально стереть самую гениальную мысль. Цепочка между зарождением идеи и её фиксацией должна быть наикратчайшей, практически мгновенной. Я много раз задавался вопросом: «Почему в современной литературе не появляется новых гениальных произведений»? Суть ответа, на мой взгляд, проста. Авторы перестали творить вручную на бумаге, им не слышен больше скрип чернильного пера или шуршание простого карандашного грифеля. Они больше не видят на бумаге своих исправленных ошибок, пометок, поправок, вычёркиваний ненужных слов и вписываний крайне необходимой новой мысли. Вместо вымаранного, по настоящему выстраданного рукописного листа, теперь мы имеем аккуратный чистенький печатный листочек, не содержащий как бы ничего ошибочного. Человечество постоянно выталкивает из своей среды новых гениев, которые пишут, их много, но не все становятся идолами читающей публики. Одни пишут слишком заумно, другие примитивно и упрощённо, третьи слишком вульгарно, а читающая среда изменчива, она хочет новизны, она жаждет правды и открытий, она становится всё более рациональной, она мечется между телевизором, книгой и покоем. Телевизор стал слишком навязчивым, в нём много грязи и вашей зависимости от него. Покой, безусловно, нужен, но он даёт только передышку, но не даёт дополнительного питания вашему мозгу, без которого современный человек уже жить не может. Остаётся только одно – и то, что было всегда, во все века, и то, что всегда будет с нами, – книга как источник духовной пищи. Одни их будут писать и печатать, а другие их будут поглощать. Причём пройдёт время, будет много сомнений и противоборств, споров и дискуссий о том, как должна выглядеть книга. Но из всего, что мы с вами увидим, останется только книга в печатном бумажном виде, всё остальное отомрёт, как дань временной моде.
   Творчество писателя и конструктора очень схоже, каждый из них, начиная что-то новое, не знает, что их будет ожидать в конце пути. И судьбы у них очень близки. И трансформация их стилей и методов работы происходит не только параллельно, но и по одному и тому же рецепту. И проходить все болезни роста им придётся тоже по одной и той же схеме. Точно так, как нужно сохранять в литературной среде культуру пользования карандашом или гусиным пером при наличии мозгов и талантов у тех, кто держит в своих руках эти орудия творчества, точно так же нужно сохранять культуру пользования кульманом, ватманским листом, наборами мягких и твёрдых карандашей в среде творцов, создающих новые машины и механизмы.
   К вечеру всё было готово. Завтра, с самого утра, мы могли начинать испытания. Народ потихоньку начал стягиваться на ужин. Петр с Аликом завершали установку морозильной камеры, которая была нам сегодня доставлена ровно в установленный срок. Все обсуждали события сегодняшнего дня, а Юра, подойдя ко мне, вновь поведал, что Алексей, едва умывшись и переодевшись, сбежал на свидание.
   – Как он на меня похож, – единственное, что он смог произнести. – В молодости я был точно такой. Делать нечего. Любовь есть любовь, и мне его не удержать.
   Но не успел Юра договорить последних слов, как перед нами появился Алексей вместе с Машей. По ним было видно, что они оба счастливы и души не чают друг в друге. Но обратились они не к отцу, а ко мне, и обращение это было очень интересным. Его смысл был в том, что Маша очень хотела познакомиться именно со мной и рассказать о своей диссертационной работе. То ли Алексей ей успел о наших целях рассказать, то ли это была её личная инициатива, но я пока не понимал, о чём пойдёт речь. И почему она выбрала именно меня, а не кого-то другого? Я видел что она колебалась с прямым вопросом, не находила нужных слов, чтобы начать наш диалог, и я решил прийти ей на помощь:
   – Маша, вас интересуют мои знания о Лениногорске или что-то другое? – спросил я её, давая ей понять, что я открыт для разговора с ней.
   – Вы меня простите, я не знаю с чего начать. Алексей так быстро уговорил меня пойти познакомиться с вами, но я, увидев вас, просто растерялась. Он мне так много рассказывал о вас, о том, что вы коренной лениногорец, мой земляк, долго проработали в нефтяной промышленности и что не откажете мне поговорить с вами. А для меня это крайне необходимо. Дело в том, что я завершила подготовку диссертации и выхожу на её защиту, и мне важно получить оценку независимых экспертов. В диссертации я провожу, на примере Лениногорска, сравнительный анализ социальной ответственности нефтяников перед горожанами в советский и современный периоды. Материалов было мало и мне пришлось докапываться до всего самой. Мне крайне трудно критически оценить ценность этой моей работы, и я никак не решусь, стоит ли её защищать. Я в ней пишу об упадке города в последние годы, и мои выводы неутешительные. Я предлагаю пути решения перезревших социальных проблем, но мой руководитель отговаривает меня от их публикации. Говорит мне, что в таком виде диссертация получит отрицательную оценку. Я хочу, чтобы вы и ваши друзья её прочитали и честно мне посоветовали, что мне дальше делать, – почти что умоляя, попросила она меня.
   – Не волнуйтесь, мы обязательно прочитаем всё, что вы написали, но есть одно «но»: никто из нас никогда не выступал научным экспертом, тем более по диссертациям, – сказал я ей.
   – Мне не нужен официальный отзыв, мне нужно ваше мнение как опытных людей. К местным лениногорским нефтяникам я не пойду, несмотря на то, что мой отец проработал у них всю свою жизнь, а кроме вас мне обратиться не к кому. Сейчас время такое, почти все диссертанты испытывают аналогичные трудности, если берутся за работу не по заказу. А я была воспитана отцом писать только правду и говорить только свои мысли. Если бы он был жив, у меня бы этой проблемы не возникло, и лучше, чем он, никто бы не дал мне совета. Но его нет, а у меня ситуация просто безвыходная.
   – Хорошо, мы вам поможем, можете полностью на нас рассчитывать. Скажите, Маша, а где вы собираетесь работать после защиты диссертации? Об этом вы думали? – спросил я её.
   – Если честно, то да. У меня первое высшее образование экономическое по нефтяной отрасли, я училась в Губкинском институте, а второе социологическое, получила в МГУ. Свою диссертацию тоже написала в МГУ. Как и все поступают при поиске работы, подготовила своё резюме, разослала его во всевозможные нефтяные компании, а ответа так ни от кого пока не получила. Мама очень хочет, чтобы я вернулась в Лениногорск, была рядом с ней, но здесь работу мне не найти, у них тут своя экономика, а моя им не подойдёт. Они знают суть моей работы, мои выводы, мои предложения, и они будут первыми противниками того, что я написала. Ситуация для меня почти безвыходная, – продолжала она.
   – Маша, мне кажется, что вы преждевременно и напрасно волнуетесь. Ценность любой работы оценивается всем научным сообществом, а не только диссертационным советом, и только во времени, а не сиюминутно. Приносите вашу работу, мы её почитаем. Но у меня к вам есть отдельная просьба, постарайтесь сделать так, чтобы Алексей сегодня долго не задерживался. Завтра у него и у нас очень ответственные испытания, и он в них один из главных участников. Нам нужно, чтобы он был в форме. А если хотите, приходите завтра к нам, и посмотрите то, что мы будем делать. Возможно, то, что вы увидите, будет интересно и для вас. Договорились?
   – Я обязательно приду, а то Алексей, мне кажется, пытается от меня что-то скрывать, – сообщила она мне, явно успокоившись.
   – Вы на него не обижайтесь, придёт время, и вы обо всём узнаете, возможно, нам и экономисты понадобятся. Только то, что вы увидите завтра, об этом – моя вторая личная к вам просьба, – никому не рассказывать, даже вашей маме, – сказал я ей на прощание.
   Наступившее утро было тёплым и, по-весеннему, очень солнечным. Настроение у всех было приподнятым, и в ожидании предстоящих испытаний мы ещё вчера вечером приняли решение не проводить сегодня никаких других работ. Это желание было общим. Все ждали долгожданного результата, и сегодняшний день должен был дать нам ответ, от которого будет очень многое зависеть. Не было никакой нервозности, даже я сам, перенервничав позавчера, сегодня был полон только положительных эмоций. Эксперимент проводили пятеро: Дмитрий, Алексей, Николай, Саня и Пётр, – остальные были готовы в любой момент прийти им на помощь. Была среди нас также Маша, которая выполнила своё обещание.
   Всё было готово к началу испытаний. Пётр находился в кабине автокрана и проводил манипулирование по подъёму плазмобура над бетонным блоком, Алексей управлял подачей электроэнергии, Николай отвечал за сжатый воздух, Саня за воду, и только Дмитрий, один, находился в непосредственной близости от точки соприкосновения головной части плазмобура с бетонным блоком и управлял всем процессом при помощи специального пульта. Он же сам регулировал вертикальное перемещение плазмобура при помощи небольшой лебёдки. Все остальные стояли полукругом и наблюдали за началом процесса издали. Было очень тихо, и Дмитрий начал подавать голосом команды, сначала Николаю, а затем Алексею. Все надеялись увидеть какое-то пламя, искры, вылетающие из кольцевых сопл плазмобура, но ничего этого не было. Но неожиданно для всех из-под головной части плазмобура стали вылетать мелкие осколки бетона и самая настоящая пыль, которая из-за своей мелкодисперсности просто весела в воздухе и напоминала клубы дыма. Плазмобур уверенно углублялся в бетон, и, как нам показалось, с очень высокой скоростью. Дмитрий вновь дал команду, но уже на приостановку подачи воздуха и электроэнергии, и Николай с Алексей мгновенно исполнили его указание. Через мгновение после того, как рассеялась пыль и плазмобур был приподнят над бетонным блоком, он попросил всех подойти и внимательно осмотреть место бурения.
   То, что мы увидели своими глазами, оказалось идеальным сквозным цилиндрическим отверстием. Мы, как один, не договариваясь, без каких-то внешних команд, стояли и аплодировали Дмитрию. Всё свершилось за какие-то мгновения, только мы одни знали о том, что произошло на самом деле, и ни один случайный прохожий ничего бы не понял.
   Все стали расспрашивать Дмитрия, что он наблюдал, находясь совсем близко от эпицентра бурения, и при какой температуре происходило разрушение бетона, а он со своей стороны, сказав что температура была порядка 650 градусов, дальше стал отшучиваться, что ничего остального он не видел. Но потом, вполне серьёзно, сказал нам всем, что сегодня он торопился и совсем забыл заснять первый эксперимент на видеокамеру: «Мы, физики-экспериментаторы, народ не суеверный, и мы обязательно должны вести съёмку всех испытаний, в том числе и первых, чтобы потом, при повторном просмотре, уточнять наши первоначальные выводы. А сегодня я действительно забыл это сделать. Но вы все видели результат, и это самое важное».
   После некоторого затишья и полученной нами порции положительных эмоций Дмитрий предложил провести второе испытание на повышенной мощности, способной довести бетон до расплава. Дмитрий с Алексеем, посовещавшись между собой, вновь дали команду остальным участникам эксперимента занять свои места, а остальным отойти на некоторое расстояние. Всё повторилось ровно в той же последовательности, как и в первый раз. Мы не имели ни малейшего понятия о том, что должно произойти в момент вхождения плазмобура в бетон. Если в первый раз мы стали реагировать на клубы пыли, то в этот раз плазмобур просто погружался в бетон с ещё большей скоростью, и до нас до всех дошло, что эксперимент закончен, лишь после команды Дмитрия прекратить подачу электроэнергии и сжатого воздуха. Наконец он дал последнее указание Петру приподнять плазмобур стрелой автокрана, так как в этот раз он не пользовался ручной лебёдкой, а держал в руке, наготове, точечный термометр и почти мгновенно начал промерять им температуру прогрева бетонного блока в месте нахождения точки бурения. Лишь завершив многократные измерения, он разрешил нам подойти вплотную к нему. То, что мы увидели своими глазами, нас всех поразило ещё больше. Отверстие получилось гораздо более идеальным, чем в первом случае, а его стенки блестели под лучами солнца и показались нам чуть ли не зеркальными.
   – По сделанным мною замерам могу сказать вам: бетон прогрелся примерно на шестьдесят сантиметров, но толщину спекаемости пока назвать не могу. Мне необходимо будет распилить этот бетонный блок на куски, точнее вырезать из него сегмент вокруг ствола и путём его постепенного разрушения, вручную, определить эту самую толщину, а кроме того определить прочность полученной спекшейся стенки ствола. Но второй показатель, прочность, можно определить только в лабораторных условиях, – сообщил он нам.
   – А какая была в этот раз температура? – спросил его Николай, одновременно высказывая своё восхищение увиденным.
   – Пульт управления я настроил чётко на требуемый диапазон температур 650-1350 градусов, чтобы не превышать верхнюю границу, и нагрузку дал по максимуму. То есть мы только что проделали два пограничных эксперимента, а для того, чтобы научиться наиболее экономично и эффективно управлять плазмобуром, таких испытаний, на разных режимах, нужно провести множество. Я думаю, что на сегодня достаточно, главное, что у нас у всех сложилось окончательное представление о возможностях этой техники.
   На всё, с подготовкой, ожиданиями и самим экспериментом, у нас ушло не более часа. Так бывает всегда, когда чего-то долго ждёшь, готовишься, обсуждаешь, споришь, нервничаешь, а всё самое главное происходит чуть ли не мгновенно. И остаётся только память и конечный результат. Для нас увиденное стало очередным переломным фактором, укрепившим во всех нас веру, что мы приехали сюда не зря.
   В этот день мы решили больше ничего не делать и отдохнуть. По дороге к дому Петра меня догнала Маша и протянула мне пакет, и я по ней понял, что в нём была её диссертация.
   – Вот, как обещала, принесла. Посмотрите на досуге. Кроме диссертации, я вам даю ещё несколько глав, которые в неё не вошли. На мой взгляд, они бы придали моей работе более законченный вид, но мой руководитель категорически против них, – сказала она.
   – А в этих главах у вас что-то не связанное с темой диссертации или в них самая критическая часть ваших выводов? – решил я поддержать начатый ею разговор.
   – Если в двух словах, то мои выводы говорят о том, что нефтяники утратили в городе свой авторитет и перестали нести какую либо социальную ответственность. Все мои выводы построены строго на статистических данных, которые ещё начинал собирать мой отец, а я лишь продолжила его работу. Когда я начинала писать первые строки своей работы, он был ещё жив, и мы успели с ним многое обсудить. Все, что я написала, можно перепроверить, и кропотливый исследователь получит тот же результат. Если раньше на нефтяную отрасль работал практически весь город, то сейчас и семи процентов не будет. Вы сами хорошо знаете, какой у нас раньше в Лениногорске был подъём. А сейчас роль инженерно-технического персонала и трудового коллектива никакая. Решения принимает узкая группа людей. Вроде бы и добычу нефти им удалось стабилизировать, и баланс положительный, но они живут своей совершенно отдельной жизнью. Вроде бы ходят с нами по одним и тем же улицам, дышат тем же воздухом, дети их учатся в тех же школах, но они стали чужими для города. Но это не самое главное. Я предложила в своей работе пересмотреть принципы проведённого акционирования и дать доступ к управлению предприятием широкому кругу специалистов, проведя перераспределение части акционерного капитала в пользу трудового коллектива. Возможно, эти мои рассуждения не до конца оформлены, не всё в них продумано, но, на мой взгляд, без этих изменений средний класс в стране не вырастить. Именно вырастить, возможно, директивно, но обязательно при поддержке государства. Вы почитайте, мне трудно пересказывать, хотя я наизусть знаю каждую свою строчку, – сказала она.
   – Маша, я обязательно прочту, затягивать не буду. Скажу вам честно, вы меня заинтриговали. Я и сам часто думаю на эту тему, и даже, возможно, наши взгляды окажутся близки. А пока лучше скажите мне, вы что-нибудь поняли из того, что только что увидели? – спросил я её.
   – Я не большой знаток бурения, но мне показалось, что вы испытывали какой-то принципиально новый буровой инструмент. Но почему здесь, в этой глуши? – ответила она мне вопросом на вопрос.
   – Вы угадали, вернее, всё правильно увидели своими глазами. А то, что это произошло в твоей родной деревне, – это не случайно, и это не глухомань, как ты выразилась, а центральная часть России. И поверь, здесь скоро всё изменится, если наш план сработает. Но пока это всё, что я могу тебе сказать. Вот прочту твою диссертацию, посмотрю, на что ты профессионально способна, тогда подробнее поговорим, – ответил я ей.
   – Теперь вы меня заинтриговали. Я же спать не смогу, только и буду думать о ваших словах. Я излишне впечатлительна и совсем неопытна, но я научилась слышать правду. Я не предсказательница, но мне кажется, вы приехали к нам надолго, а это фермерское хозяйство, в которое вас втянул Пётр, или вы сами в него добровольно вошли, – всего лишь прикрытие каких-то иных ваших дальнейших планов. Что, я не права? – вновь спросила она меня, приостановившись и глядя в полуоборот мне в глаза.
   Разговорившись с Машей, я совершенно не заметил, как к нам присоединился Алексей и очень тихо, не выдавая себя, шёл чуть сзади за нами. Наверное, он слышал весь наш разговор, но за всё время ни разу не вмешался в него. Хорошо, что я не стал расспрашивать её о нём, иначе получилась бы очень неловкая для меня ситуация. Алексей обозначил своё присутствие рядом с нами только в тот момент, когда мы подошли к берегу реки, и ему скрывать своё присутствие было бессмысленно.
   – Алексей, иди к нам. Что ты там стоишь один? – позвал я его. – Маша, вот на этом самом месте мы прожили в прошлом августе почти целый месяц.
   – А мы с мамой приехали в самом начале сентября, сразу, как только закончились дожди, видимо, разминулись с вами на несколько дней. Но Степаныч нам ничего не говорил, а именно он нас снабжает всеми деревенскими новостями, старыми и новыми, – сообщила она.
   – Ну ладно, пойду читать диссертацию, а вы можете погулять сегодня по окрестностям. Ты, Маша, покажи Алексею как следует, всё, что сочтёшь нужным, возможно, именно ему придётся задержаться в этих местах надолго, – сказал я ей таинственно, для поддержки Алексея.
   Она – совсем юная девушка, и откуда в ней такая уверенность, её завершённые и вполне сформировавшиеся мысли, неудержимая смелость пойти наперекор своему руководителю, встать на защиту любимого города, а не пойти в том же соглашательском направлении, как идут многие другие? Возможно, и защита её диссертации уже могла состояться, и скорее всего она была бы давным-давно трудоустроена. Почему она выбрала этот путь борьбы? Борьбы жёсткой и несправедливой. Многое в ней для меня оставалось непознанным и таинственным. У меня было единственное желание – побыстрее прочитать её работу. Именно с этими размышлениями я наконец-то добрался до дома Петра и сразу же приступил к чтению.
   Что меня поразило больше всего? Я вроде бы читал работу на экономическую тему с социологическим уклоном, но мне казалось, что я по ней изучаю историю города Лениногорска, описанную цифрами и сопоставлениями. Но мне показалось, что я читаю как будто о двух совершенно разных городах. Раньше мне казалось, что я знаю свой родной город достаточно хорошо, но эти мои знания были ровно в том объёме, который был сформирован и сохранён во мне в юношеские годы. Откровенно скажу, что на каком-то из этапов чтения мне хотелось остановиться и не портить свои старые воспоминания, пусть город останется навсегда во мне таким, каким я его знал до моего отъезда из него. Но мне хотелось побыстрее добраться до выводов Маши и её предложений, докопаться до глубины её мыслей, понять причину конфликта. Не буду кривить душой, я уже тогда понимал, что между ней и Алексеем уже сложились прочные отношения, между ними была любовь, которая скорее всего закончится созданием новой семьи, и рано или поздно она станет членом нашей команды. Этот факт был для нас очень благоприятным, и не только потому, что Алексей, возможно, встретил свою судьбу, но и в связи с тем, что в их зародившейся дружбе я видел свой меркантильный интерес, нам нужен был такой специалист, как она, и я очень хотел сделать на неё ставку.
   Всё самое интересное для меня оказалось именно в тех главах, которые оказались несправедливо зарецензированными. Первоначально мне казалось, что их написала не она, а я сам. А касались они – я надеюсь, вы все догадались, – построения народного предприятия.
   По горячим следам, в тот же вечер, я решил сам навестить семейство Маши. К моему удивлению, старшие уже спали, а Маша одна сидела на веранде и рассматривала какие-то документы.
   – Не помешаю? – обратился я к ней, войдя. – Вы чем-то заняты?
   – Совсем нет. Мама с бабушкой ложатся рано, старая привычка. А я люблю посидеть по вечерам, интернета здесь нет, вот читаю старый журнал «Нефтяное хозяйство» – помните, такой выпускался? Папа его постоянно выписывал, а все годовые подшивки привозил сюда в деревню. У меня тут целая библиотека собралась. Читаю и думаю: раньше писали по-другому. В этих журналах вся жизнь нефтяников как на ладони. Сейчас, конечно, тоже много публикаций, учёные и производственники всегда много писали, это в них не вытравить. Статей действительно много, но они все какие-то профильтрованные, но самое опасное то, что я почти не встречаю региональных обобщений. Каждая компания пишет про себя, – вздохнула она с грустью.
   – Давайте лучше поговорим о вашей работе, – попытался я увести начавшийся между нами разговор от грустных эмоций. – Я пока оставил вашу диссертацию у себя, хочу перечитать ещё раз отдельные моменты. Но мне показалось, что это не одна диссертация, а целых две. Я думаю, что вам лучше их разделить и выйти на защиту только с первой частью. Этого объёма вполне достаточно, и руководитель ваш успокоится.
   – А вы считаете, что те отдельные главы – это чушь? – начала сопротивляться она.
   – Я этого не сказал и пришёл поговорить с вами именно о второй части. На мой взгляд, ваше предложение о новом типе акционерного общества правильное, но не доработанное. Вы за основу его построения предлагаете брать уже действующее предприятие, фактически предлагаете провести пересмотр акционирования. Это очень смело, но эту вашу идею никто не поддержит. Вы только всех разозлите и ещё больше настроите против себя. Нужно строить такое предприятие с нуля, в чистом, неосвоенном поле. Акции просто так никто не отдаст и делиться ими не будет. Да это скорее всего будет выглядеть несправедливо и противозаконно. Тем более вы знаете, что во многих компаниях собственность многократно перекупалась. Не буду спорить с вами, скорее всего это делалось умышленно и очень продуманно. Вы же знаете, как раздуты штаты офисных работников, не участвующих напрямую в создании промышленного продукта, приносящего основную прибыль. Вот эта огромная армия юристов и экономистов и прикрывает все сделки с акциями, а также все коммерческие хитрости. Вы их никогда не переубедите. Они вас просто не услышат. К тому же, нефтяники имеют очень мощное лобби на всех уровнях власти и приносят основной доход в бюджет. Ломать и перестраивать сложившуюся форму акционерной собственности никто не будет. Это государственная опора, это некий монолит современного процветания государства. Поэтому мой вывод таков: вы зашли в тупик, из которого выхода нет, – попытался я ей разъяснить свою точку зрения.
   – Но вы же сказали, что вы увидели две диссертации. Значит, вы не против того, что я написала во второй части. Я вас правильно поняла? – её сопротивление возрастало. – Или мне всё бросить и забыть, но я же вижу стагнацию органов местного самоуправления, их неспособность что-то придумать новое, вовлечь людей в предпринимательство. Действующие предприятия не развиваются, а просто поддерживают уровни добычи, определённые лицензионными соглашениями. Инициативы внутри коллективов нет, она просто административно запрещена. Нет никакой новизны, технологии добычи десятилетиями не меняются, везде сплошная рутина. И что? Нефть всю добудут и уйдут, а старый нефтяной район и людей просто бросят. Только качественно новые отношения в трудовом коллективе способны дать толчок развитию. Вы понимаете, что я хочу сказать? Должен работать коллективный разум, а не втупую выполняться чей-то, скорее всего, неверный приказ. Уже давно пора уйти от примитивной добычи и перейти на её глубокую переработку, а прибыль вкладывать в принципиально новые производства, не связанные с нефтяной отраслью. Я не считаю производство бензина и дизельного топлива глубокой переработкой, это всего лишь промежуточная стадия. Но они, как и сама нефть, несмотря на то, что успешно продаются, к сожалению, не создают высокой прибавочной стоимости. Всем нужны очень быстрые деньги, и мало кто задумывается об упущенной прибыли. По этой причине сырьевые регионы не развиваются, а люди, добывающие нефть, по-прежнему остаются бедными. А я хочу, чтобы в наш город приезжали новые люди с разных концов России и привозили сюда свои не реализованные проекты. Нефть должна для всех стать только источником первоначального дохода, который будет коллективно перераспределён в другие отрасли. Я хочу покупать всё местное, произведённое здесь, а не привезённое непонятно откуда. То есть одна прибыль должна порождать другую, а та в свою очередь должна работать на третью и так далее. Деньги должны вариться здесь и постоянно приумножаться. Мы должны создать такие привлекательные для всех условия, которые остановят отток населения. Но это можно осуществить только одним способом: сделать всех акционерами, равноправными участниками в принятии решений. Допустим, получилась прибыль, объявляем конкурс, например, на строительство новой хлебопекарни, отбираем лучшее решение, при этом всё делаем публично и открыто, так как это наши коллективные деньги, а не какого-то отдельного лица, и принимаем решение. Постепенно мы насытим город всем необходимым, а излишки будем продавать в другие регионы. Мы не будем находиться в замкнутом пространстве и будем сотрудничать со всеми желающими. Но, создав стабильность и показав, что мы дальше можем расти, мы сохраним всех людей, создав им перспективы на будущее. Я сторонница исключительно производственных предприятий, они важнее любых банков и администраций. Для меня производство первично, а все вспомогательные конторы вторичны.
   – Маша, а кроме того, что ты мне дала почитать, у тебя что-то дополнительное имеется? Я имею в виду твои личные записи размышлений именно на эту тему? – спросил я её.
   – Есть, но они остались у меня в Москве, – ответила она.
   – Меня интересует то, каким ты видишь принцип построения этого акционерного общества, роль в нём государства и инициативной группы – без них же не обойтись. Всегда во главе какой-то идеи кто-то стоит, инициирует её, развивает, подбирает людей, создаёт проект и осуществляет его. В любом деле должны быть лидеры. Ты об этом не думала? Я сам разрабатываю идеологию построения народного предприятия, и много думаю на эту тему, и даже обсуждаю со своими друзьями. То, что я от тебя услышал, во многом совпадает с моим подходом, но в отличие от тебя, я предлагаю его создавать здесь, где мы сейчас с тобой находимся, на базе нового, ещё не открытого нефтяного месторождения. Только так мы избежим конфликта интересов и не затронем самолюбие влиятельных людей. А вот как преподнести эту идею и кому, мы должны проработать вместе с тобой, если ты не возражаешь, – предложил я ей.
   – Теперь я поняла, почему вы сюда приехали. То, что было утром, – это подготовка к настоящему бурению. Я верно говорю? – спросила она.
   – Да, всё именно так. Мы ищем нефть, и мы её найдём. Точнее будет сказать, мы уже знаем, где её искать, а бурить скважины мы будем совершенно новой техникой, которой ни у кого нет. То, что ты увидела сегодня, – это было испытание плазмобура, и это будет шаг, который перевернёт все старые представления о возможностях бурения. А если следовать твоей логике, то первую прибыль мы вложим в строительство современной газовой электростанции, а вторую – в научно-технический центр физики плазмы и её прикладного применения, в том числе и для наших нужд. У вас какие планы на пребывание в деревне? – вновь спросил я её.
   – Через неделю мы будем должны уехать отсюда, так как на середину июня у меня назначена защита диссертации, а после неё я вновь вернусь, – ответила она.
   – Безусловно, защищаться вам надо, и не переносите этот процесс. Но также подумайте о моём предложении войти в нашу команду, хотя мы зарплату своим не платим, но, надеюсь, временно. И не забудьте взять с собой все ваши записи, мы с вами их обязательно подробно обсудим. Не буду скрывать от вас, я уже начал писать обоснование по этому вопросу на имя президента страны, и мне нужен надёжный, компетентный помощник. Я очень на вас рассчитываю. А теперь мне нужно возвращаться к друзьям, я с ними ещё не успел обсудить результаты испытаний. Ещё увидимся.
   Все были в сборе, и между ними происходила какая-то оживлённая беседа. Я подсел к ним за стол и стал вникать в суть обсуждаемой проблемы. По всему было видно, что спор их подходил к концу, и они начинали потихоньку выдыхаться. Аргументы заканчивались, и они почти были готовы пойти на примирение. А спорила молодёжь с ветеранами, и тема их бурной дискуссии была извечной – проблема отцов и детей. Это была классика всех времён, и она будет бесконечно повторяться. Но похоже, победа переходила на сторону Дмитрия и Алексея. Первым сдался Юрий и даже стал защищать сына. Солировал Николай. Оказалось, что из него вырос прекрасный дискутёр и воспитатель юных душ, и он до последнего оставался единственным, кто не признавал своего поражения. Но постепенно всё закончилось миром.
   – О чём спорили? – спросил я всех.
   – Да вот, решили выяснить, когда молодёжь была лучше: в наши годы или сейчас, – уже успокоившись, сообщил мне Николай.
   – Ну и как, выяснили? – спросил я его.
   – Как видишь, все целы, и никто даже не подрался. Да я ничуть не против того, что они такие же, как мы когда-то, но у них сейчас гораздо больше возможностей, чем у нас в нашу молодость. Вот я и пытался им доказать: если бы нас тех перенести во времени в сегодняшние дни, мы достигли бы гораздо большего, чем они. Ты то хоть меня поддержи, – он смотрел на меня и был готов вновь завестись с ещё большей силой.
   Я понимал, что этот спор лучше отнести на потом, всё равно в нём никогда не будет победителей, но такая дискуссия всегда нужна и даже бывает полезной: это самый лучший способ выпустить накопившийся пар.
   – А теперь у меня есть пара вопросов к Дмитрию, – дал я понять всем, что пора сменить тему. – Первый: ты своему деду позвонил и сообщил ему приятные новости? И второй: что ты планируешь дальше делать с плазмобурами? Завершить сборку оставшихся четырёх или продолжать экспериментировать на первом?
   – Ни то и ни другое. Мне нужно срочно лететь в Новосибирск. Дед мне сегодня сообщил, что он закончил проектирование узла отклонителя потока плазмы, согласовал всё с Гошей, и тот готов не только взяться за его изготовление, но затем прилететь к нам сюда. Но ему там, на месте, нужен помощник, а кроме меня, ему никто не поможет. Я думаю, что оставшуюся сборку и испытания мы можем отложить на некоторое время, так как этот отклонитель более важен для нас. Я пока никому не стал об этом говорить, решил дождаться вас, – сообщил он мне.
   Решение было единодушным, и все благословили отъезд Дмитрия. Ни у кого из нас, после увиденного утром, не оставалось ни малейшего сомнения в том, что риск возможного срыва продолжения нашей экспедиции миновал, а впереди нас ждал длительный этап подготовительных работ к бурению первой скважины. Я был уверен, что не только я испытывал тревожные чувства ожидания, и все мы с огромным облегчением выдохнули из себя остатки присутствующих сомнений. Если построить график наших эмоций за последний период времени, то можно будет констатировать, что сегодня мы прошли на нём самую верхнюю точку. В тот момент мы ещё не знали, сколько на нём, в дальнейшем, может быть подобных пиков и по каким поводам, а тем более мы не знали, как управлять своими внутренними эмоциями, и тем более, надо ли ими управлять в такие моменты.
   После того дня время неумолимо бежало под горку. Дмитрий находился в Новосибирске, а Маша в Москве. Мы же, оставшиеся в деревне, занимались производственной текучкой, вели стройку, доукомплектовывали необходимое оборудование и готовились к монтажу «Бурового куба». По моим расчётам, мы могли начать бурение даже ранее первоначально намеченного срока, что могло быть весьма благоприятным для нас фактором. Я хотел избежать работ в поздний осенний период, а тем более зимой. Работать на износ не стоило, любая работа должна быть только в радость и приносить удовлетворение от её законченности. Мы и так сделали уже достаточно много, и я всё чаще и чаще стал задумываться об отдыхе ребят и наших семьях. Мы постепенно, все без исключения, стали превращаться в настоящих фанатиков. Неужели мы за всю жизнь не наработались? Но, думая об этом, я в то же время понимал, что это совершенно иной труд, тем более добровольный и не оплачиваемый, неизвестно чем могущий закончиться, но манящий нас всех своей новизной и непознанностью и вселяющий в нас невероятную уверенность: продолжать и не останавливаться.
   Время летело так быстро, что мы не заметили, как лето перевалило за свою половину. К этому моменту мы уже практически завершили всю стройку и подходили к финальной фазе сборки бурового оборудования. Ещё две недели, и наш «Буровой куб» будет готов. Увы, мой уважаемый читатель, из-за обилия новизны, которая становилась нашей интеллектуальной собственностью, я не имею права описывать некоторые технические решения, которые созрели в нас по ходу творческого процесса, но наш куб действительно выглядел компактным, почти именно таким, как мы его задумывали первоначально, и впоследствии его вполне реально можно будет выпускать в блочном исполнении. Единственное, чего мы пока не знали, – какова будет скорость проходки скважин, так как часть технологических операций должна была нами осуществляться вручную. Дмитрий с Гошей, который успешно влился в наш коллектив, заверяли нас, что они гарантируют нам скорость бурения в диапазоне от восьми до двенадцати метров в час, и это при условии, что наш плазмобур будет работать на чистом воздухе. Но если в качестве рабочего агента применять слабо обогащённую газовоздушную смесь, с использованием углеводородных газов, то скорость проходки можно будет как минимум удвоить. Но это касалось уже модернизированной установки на перспективу.
   Возвращение Дмитрия и появление Гоши явилось переломным моментом нашей творческой активности, которая постепенно стала затухать из-за множества второстепенных хозяйственных вопросов. С их приездом мы вновь вернулись к вечерним техническим дискуссиям, а наша молодёжь шутила, что мы вновь открыли вечернюю школу и создали атмосферу взаимопроникновения новыми, встречными знаниями. Если кто-то из вас работал в прикладной науке, то знает, что большинство оригинальных разработок рождалось на стыке двух или даже нескольких наук, по этой причине и создавались творческие коллективы из специалистов разного профиля. Что-то подобное происходило и с нами. Все эти изменения произошли в нас по той причине, что наши новосибирские друзья привезли с собой не только готовый отклонитель потока плазмы, но ещё один важный элемент компоновки низа бурильной колонны – формирователь стенки скважины из расплава породы. Он был выполнен очень оригинально, и это решение могло родиться только в Новосибирске. Если бы за его проектирование и изготовление взялась наша часть команды, мы бы его сделали строго цилиндрическим. Их же вариант был выполнен в качестве слегка ниспадающего конуса, и это было сделано исключительно для того, чтобы продавливать расплав не только в боковом направлении, но и вертикально вниз, в сторону забоя скважины. К тому же проблемы с поиском гравия и цемента, ожиданием доставки дизельных электростанций и многим другим ушли в прошлое, и у нас стало появляться больше свободного времени для творчества. Гоша был хорошим рассказчиком всевозможных жизненных историй, порой казалось, что он осведомлён в любом вопросе и на любую тему. Он мог слушать собеседника и давать бесценные советы, он мог буквально здесь, в поле, с применением простейшего инструмента взяться за изготовление даже сложных деталей. Такие люди, как он, – большая редкость. Он обладал способностью делиться своими знаниями без малейшей хитрости и назидательных нравоучений. Поражала воображение культура его технического языка. Всё он называл своими именами и никогда, ни при каких условиях, не использовал слова-заменители или паразиты, которыми, чего греха таить, зачастую изобилует язык буровиков. А он был всего лишь простым, но высоко квалифицированным слесарем. Как-то раз он мне высказал следующее: «Если бы судьба нас свела с вами в семидесятые годы, то сейчас все буровые работы проводились бы только с применением плазмобуров. Сколько лет потеряно попусту». В его словах была горечь обиды, и печаль: «А сколько не востребованных временем разработок пылится на полках наших многочисленных институтов? Это нам в итоге повезло, что судьба нас связала. Пройди ещё пару лет, и мы со своим плазмобуром потерялись бы навсегда. Но мы верили до конца, и, возможно, именно наша вера дала нам возможность перетерпеть все обстоятельства».
   Чтобы у вас, мой дорогой читатель, сложилось правильное представление об уровне наших вечерних технических дискуссий, я вам приведу лишь один наглядный пример накала страстей, которые на них кипели. Поступали мы следующим образом. Каждый из нас, то ли в процессе монтажных работ, то ли в процессе переборки и реставрации старого оборудования или во время личных рассуждений, должен был обязательно запомнить любой непонятный ему вопрос, не находящий ответа, и в тот же вечер вынести его на общее обсуждение. Лучше было обсудить всё по горячим следам, чем оставлять всплывшую проблему на потом. Мы всегда были готовы к неожиданным поворотам, мы их уже столько прошли, иногда мы заходили в тупик и подолгу не могли найти нужного решения, но во всех случаях всё заканчивалось благополучно, так как все наши решения принимались исключительно нашим коллективным разумом. Вот в один из таких вечеров у нас и разгорелся творческий спор, а касался он технологии бурения. И, как в большинстве случаев – а мы к этому привыкли, – наиболее острые вопросы перед нами ставил Николай. На этот раз он начал издали, со своих любимых вспомогательных вопросов – именно в такой манере он всегда разогревал дискуссию. А мы все уже знали: если он начал слишком издалека, то и вопрос, который он в конце концов нам задаст, будет очень существенным.
   – Мужики, а вы знаете, что больше всего буровикам приносит неприятностей? – спросил он неожиданно всех нас.
   – Неконтролируемые выбросы, – высказал мнение Алик.
   – Бесконечные спуско-подъёмы инструмента, – добавил Борис.
   – Простои из-за ожидания подвоза труб или цементирования скважины, – высказался Алексей.
   – Вот никто из вас и не угадал, – решил продолжить Николай. – То, что вы назвали, тоже присутствует. Но с выбросами уже научились бороться, технологии отработаны, превенторные установки перестали быть дефицитом, и без них ни одно бурение уже не производится. К спуско-подъёмам инструмента все тоже привыкли, и они неизбежны, вся работа буровика в основном из них и состоит. Долота приходится менять постоянно, но они тоже совершенствуются, всё больше стало применяться алмазных долот. Тут, как раз, есть реальный позитив. С трубами тоже, как бы, нет проблем. По моему мнению, многие старые организационные проблемы давно уже стали не актуальными для буровиков. Но из-за дороговизны объёмы бурения, в целом, многократно упали. Но это не самое главное – это проблемы заказчика: есть у него деньги – бурим, нет денег – устраиваем перекур, но сидим без зарплаты. А вот одна, реальная старая проблема, сохранилась по сей день. Конечно, мы о ней знаем, причём можем предсказать, когда она произойдёт, умеем с ней бороться, но тем не менее она регулярно происходит, и причём, как всегда, неожиданно.
   – Ну не тяни, ты нас и так уже достаточно заинтриговал, нет смысла играть в угадалки, – попытался ускорить его вопрос Алик.
   – Вы меня не торопите. Я для чего стал об этом вам рассказывать: да только потому, что я думаю – мы тоже неизбежно с этим явлением столкнёмся, а как мы будем с ним бороться, никто из нас пока не знает, – не сдавался Николай, ещё более подогревая в нас наше любопытство.
   – Николай, ну хватит, мы все уже созрели и, видишь, внимательно тебя слушаем, – продолжал настаивать Алик.
   – Ну наконец-то я понял, что вы готовы выслушать мой вопрос, но не мешайте мне его правильно сформулировать, он действительно важен, – успокаиваясь и окончательно заворожив нас, произнёс он. – Я хотел поговорить с вами о вероятности возникновения прихватов при бурении плазмобуром, потому что эти прихваты инструмента при бурении – действительно основной бич для буровика. А сколько дорогостоящего инструмента мы оставили в скважинах! Перебуривали стволы, занимались раскачиванием инструмента, чего только не придумывали, но так до конца и не решили, а проблема по-прежнему висит в воздухе. А мы, как я понял, будем стремиться к тому, чтобы наше бурение было безаварийным. Прихват – это самая классическая авария в бурении. Вот эту тему я вам и предлагаю сегодня обсудить. Прошу высказываться, – подытожил Николай.
   Первоначально в воздухе повисла тишина, и все задумались над тем, с чего начать обсуждение. Вопрос действительно был важным и очень своевременным. Все продолжали молчать, и я был вынужден первым начать дискуссию с Николаем и всеми остальными.
   – Николай, уточни для всех, что провоцирует прихваты, то есть какова природа их возникновения? – спросил я его.
   – Причин, конечно, много. Это искривлённость ствола при бурении, неправильные углы набора кривизны, ну и самое основное – это физико-химические свойства вмещающих пород, таких, как глины и соли. Глины набухают под воздействием бурового раствора, особенно когда бурят на чистой воде или растворе на водной основе, и, как следствие, обваливаются в затрубное пространство, ну а соли плывут и пережимают буровой инструмент или обсадную колонну, вплоть до их смятия. Конечно, из всего набора возможных факторов риска в нашем разрезе, здесь, в Татарии, наиболее опасны глинистые пропластки, которые очень многочисленны. На участках эксплуатационного бурения мы их все знаем, но могут встречаться и не опознанные ранее глинистые линзы, – ответил он.
   – Теперь у меня несколько вопросов к Дмитрию и Гоше, – продолжил я. – Первый: можно ли будет повторно расплавить спекшеюся породу, и если да, то как этим процессом управлять?
   – У меня ответ утвердительный: да, можно, – стал отвечать Дмитрий. – Если это нельзя будет произвести при той же мощности плазмобура, при которой осуществлялся первичный расплав, то для вторичного расплава мы можем краткосрочно, на локальном участке, дать повышенную мощность. Скажу сразу, запас мощности мы имеем.
   – Хорошо, теперь второй к вам вопрос, – продолжил я. – Выдержит ли корпус плазмобура и оболочка формирователя стенки скважины увеличение мощности?
   – Для металлических поверхностей опасно только прямое воздействие потока плазмы, а во всех наших случаях этот поток направлен исключительно в сторону породы, плазма соприкасается только с нею. К тому же, если вы обратили внимание, корпус формирователя стенки скважины, или по-другому – расширителя, мы покрыли слоем нового тугоплавкого металла, кстати, Гоша принимал личное участие в его получении на мини-металлургической печи, и это ещё одна новинка, которую мы будем испытывать. Возможно, вы помните, а я вам об этом сообщил во время первого нашего совместного эксперимента, когда мы получили расплав, что глубина прогрева бетонного блока составила шестьдесят сантиметров. Но вы ещё не знаете, что я этот блок разрушил. Так вот – и я был сам этим поражён – образовавшееся при его спекании кольцо сохранилось первозданным, и я думаю, что вновь обретённая им при спекании прочность не ниже прочности металла. Вы, наверное, все видели или слышали о применяемых керамических деталях в машиностроении на наиболее изнашиваемых участках, так вот полученное нами спекшееся кольцо напоминает то же самое, то есть керамику, – продолжал Дмитрий. – А тот участок бетонного блока, в котором мы бурили на самой низкой мощности, разрушился полностью, и этот результат для нас тоже важен.
   – Ну и наконец, у меня к тебе последний вопрос, – вновь обратился я к Дмитрию. – Какой промежуток времени требуется для превращения расплава в твёрдую фазу?
   – То, что я сам увидел во время первого эксперимента, составило буквально считанные секунды, но для того, чтобы происходило первичное формирование поверхностной твёрдой корки, необходимо останавливать подачу мощности на плазмобур, то есть он должен работать циклично, именно в этом направлении мы и будем продолжать вместе с Гошей и Алексеем наши эксперименты, мы переходим к набору статистической информации, которая нам позволит делать все дальнейшие выводы.
   – К чему ты задаёшь все эти вопросы? – неожиданно спросил меня Николай. – Я же поставил вопрос о прихватах, а ты увёл разговор в сторону?
   – Не торопись, сейчас всё поймёшь, – попытался я его успокоить, – а тебе огромное спасибо, что именно эту проблему прихватов ты затронул. У меня, по ходу обсуждения, родилась одна идея – послушайте, а дальше её обсудим. Те самые шестьдесят сантиметров, о которых только что напомнил нам Дмитрий, должны стать нашей точкой отсчёта. Не забывайте, что наша буровая установка малогабаритна и работать мы будем с применением однометровых бурильных труб, то есть, при теоретическом возникновении прихвата в нашем случае, у нас минимальный лимит вертикального маневрирования нашим буровым инструментом, вот этот один метр будет для нас пределом. Я не исключаю, что прихваты могут возникнуть и практически, и, чтобы их предотвратить заранее, я предлагаю следующую технологию строительства ствола скважины. Допустим, мы возобновляем цикл углубления скважины, то есть, как сказал Дмитрий, после приостановки подачи мощности на плазмобур, мы вновь её наращиваем до прежней и углубляем скважину на 25 сантиметров, после чего прекращаем подачу электроэнергии и приподнимаем весь инструмент на 50 сантиметров вверх, то есть выводим его в зону уже затвердевшей стенки скважины, затем вновь опускаем его в состоянии покоя на 50 сантиметров, то есть возвращаем его на забой скважины, вновь углубляем ствол скважины на 25 сантиметров и, отключив электроэнергию, повторно приподнимаем на те же 50 сантиметров, то есть всё это напоминает нам работу как бы швейной машинки. В итоге на каждой метровой трубе мы будем делать четыре циклических углубления. Тем самым, мы поставим заслон любым прихватам. Но если вдруг прихват всё же произойдёт, то мы его почувствуем сразу же, всего лишь в 25 или в 50-сантиметровой зоне, и будем его ликвидировать за счёт повышенной мощности, провоцируя повторный расплав породы. Да, мы потеряем в скорости, но избежим всего того, о чём Николай нас своевременно всех предупредил. Вот такая моя идея, и я готов её обсудить.
   – Оригинально, – вступил в дискуссию Гоша. – Мы как-то об этом не подумали. Хорошо, что эта тема возникла, нам будет над чем поразмышлять. Мы постепенно все начнём углубляться в технологию бурения, и это, скорее всего, лишь первый вопрос, который всплыл на поверхности. У меня тоже кое-что накопилось, в частности, как вы собираетесь определять границу вхождения плазмобура в нефтяной пласт, а это нам крайне необходимо знать, чтобы своевременно перевести работу плазмобура на пониженную мощность, чтобы не нарушать коллектор в зоне ствола скважины? Нужны какие-то датчики?
   – Я думал над этим вопросом, но однозначного решения не нашёл, – начал я ему отвечать. – Прямых методов обнаружения кровли и подошвы пласта я пока предложить не могу. Вызывать геофизиков и извлекать из скважины весь наш инструмент, освобождая ствол для спуска их приборов, я не вижу смысла, это приведёт к увеличению сроков бурения. Нужно создавать какие-то встроенные датчики в корпус самого плазмобура или же над расширителем устанавливать отдельный геофизический блок, допустим, гамма каротажа, но это всё вопросы будущего, а на сегодня остаётся лишь один косвенный метод – улавливать на поверхности признаки углеводородов нашим детектором, который достаточно эффективен. Мы можем также анализировать шлам, который будет выноситься на поверхность после перехода на низкотемпературный режим работы плазмобура. Чётко границы пласта мы всё равно отбить не сможем, но эффективную мощность или высоту коллектора мы приблизительно установим, а это нам понадобится для предварительного подсчёта запасов нефти и будущего обоснования. Вот видите, сколько у нас ещё не решённых проблем – и целой жизни не хватит.
   – Я опасаюсь, что часть углеводородов будет выжигаться на забое плазмобуром, и мы в первый момент их не успеем уловить на поверхности, – выразил Гоша своё опасение. – Но, с другой стороны, появятся продукты горения, и детектор должен быть настроен и на их улавливание. Кроме того, возможно, мы сможем зафиксировать точку самопроизвольного возрастания скорости проходки за счёт примеси к плазме углеводородных газов в момент вхождения плазмобура в нефтяной пласт или в газовую шапку, тем самым мы отобьём кровлю продуктивного пласта. Это может сработать лучше любого датчика.
   Никто из нас не заметил, что время перевалило за полночь, а никто даже не помышлял расходиться на ночлег. В это время сезона ночи были ещё короткими, и мы поняли, что мы засиделись, только когда забрезжил рассвет.
   Подходил к концу июль, вся подготовительная работа была нами завершена, и мы решили, что наступила пора совершить первый рейс за дизельным топливом. За этот процесс взялись отец с сыном. Но в последний момент Юра неожиданно предложил заменить Алексея на Петра, и рано утром они, пока мы ещё все спали, отправились на нефтебазу. Алексей остался в нашем лагере, который мы всё-таки поставили у полюбившегося нам омута и жили в нём без малого уже почти три месяца.
   Первым, с кем я столкнулся в то утро, был именно он, Алексей.
   – Ты почему не поехал с отцом? – спросил я его.
   – Сегодня возвращается Маша, и будет неправильно, если я её не встречу. Она вернулась только вчера вечером из Москвы в Лениногорск, и рвётся к нам, и просила, чтобы мы с вами её дождались. Возможно, она вот-вот уже приедет, – поведал он мне. – По телефону я не всё понял, но мне показалось, что она чем-то расстроена. Раньше я её такой грустной не знал. Я попытался её расспросить, но она ответила, что расскажет обо всём при встрече.
   Действительно, ждать её приезда нам пришлось недолго, но к нашему удивлению, она приехала одна, без бабушки и мамы. Это уже что-то значило и не предвещало радостной встречи. Не заезжая в деревню, она сразу же подъехала к нашему лагерю, но было странно: она не хотела выходить из автомобиля, и продолжала в нём сидеть. Нам ничего не оставалось, как подойти к ней. Но когда мы увидели ее через лобовое стекло автомобиля плачущей, в нас буквально всё перевернулось.
   – Что-нибудь случилось в Лениногорске? – первое, что я спросил через приоткрытое водительское боковое стекло.
   Но она не отвечала и продолжала молчать. Мы видели, что она собирает в себе последние силы, сжимая как бы все свои эмоции в кулак, чтобы нам сказать что-то важное. Но пересилив страх и наконец выйдя из автомобиля, она почти бессильно нам поведала, всего лишь одной фразой, ради которой мчалась к нам за поддержкой:
   – Да нет, в Лениногорске всё нормально, а вот в Москве у меня проблемы.
   В моей голове мгновенно промелькнула вся вереница возможных неприятностей, которые могли бы довести её до такого состояния. Но я не хотел гадать и расспрашивать её сам, было более правильным дождаться её личного объяснения.
   – Из Москвы я уехала насовсем, – вновь выдавила она из себя, и её слёзы, ещё с большей силой, полились градом. Она была явно на грани нервного срыва.
   В таком состоянии было бессмысленно её о чём-то расспрашивать, нужно было дать ей успокоиться. Алексей был в полной растерянности и даже не делал никаких попыток её успокоить, а просто стоял рядом с ней. Нужно было что-то найти из успокоительных средств, но я знал, что в нашей аптечке их не было. В деревне их тоже бесполезно было искать. Народные средства мы по договорённости не держали, так как сами ввели сухой закон. Я постепенно стал соображать, раз в Лениногорске у неё всё в порядке, значит, все живы и здоровы, и причина вероятнее всего в Москве, только в ней. И тут до меня наконец дошло: скорее всего, этот нервный срыв произошёл из-за диссертации. По идее, она должна была вернуться ещё месяц назад, она же нам обещала, но почему так долго молчала и не давала о себе ничего знать. При её почти что творческом фанатизме и вере в свою работу, которую они начинали обсуждать ещё с её отцом, она скорее всего не выдержала финального испытания судьбы. Но что там произошло, и каковы причины возможной трагедии? То, что она приехала немедленно к нам, означало, что она верила в нас и надеялась от нас получить поддержку. Ей нужно было перед кем-то выговориться, всё объяснить и успокоить свою душу. Но чтобы вывести её из состояния депрессии, я всё же решил начать задавать ей вопросы, так как был почти уверен, что она первая не заговорит.
   – Скажи, причина всего, что с тобой происходит, – диссертация? Ты её завалила? – решился я спросить Машу.
   – Нет, не завалила. Я просто отменила её защиту, – продолжая плакать, ответила она. – Сначала я испытала гордость за этот поступок, а потом наступил страх. Я не знала, как всё случившееся объяснить маме, Алексею и вам, мне стало стыдно перед всеми за своё ребячество, возможно, я поступила глупо и необдуманно. Но что мне давала эта диссертация, эти кандидатские корочки, что я, стала бы умнее, талантливее и передо мной распахнулись бы все двери?
   – Но всё-таки, почему ты отменила защиту диссертации? – вновь спросил я её.
   – Я вам говорила, что работу писала в МГУ, и защита должна была состояться там. Накануне защиты я решила пригласить на неё некоторых преподавателей из Губкинского института, так как работа была посвящена нефтяной теме, вы её читали. Но никто из них не пожелал прийти и поддержать меня, хотя бы своим присутствием. Я, конечно, послушалась вас и убрала из диссертации все острые моменты, чем доставила нескрываемое удовлетворение своему руководителю. Более того, он заблаговременно провёл со всеми членами Учёного совета необходимые беседы, а мне сообщил, что защита пройдёт на ура. Так и сказал, слово в слово. Но в самый последний момент я узнала, что он использовал часть моей работы, без всякой корректировки и согласования со мной, для своей докторской диссертации. Причём он заимствовал у меня также те главы, которые я не включила в свою работу. И тут я поняла: всё последнее время с его стороны по отношению ко мне и к моим предложениям и выводам, была сплошная преднамеренная интрига. Я не школьница, я знаю, что в научной среде бывает всякое, но присвоить мои мысли я ему никогда не позволю. Вот я и пошла после этого в Учёный совет и написала заявление, что моя работа требует дополнения новыми разделами, и официально приложила те самые главы к своей просьбе перенести защиту диссертации на один год. А этого плагиатора я официально попросила отстранить от руководства моей работой. А сдаваться, как вы, возможно, подумали, я не собираюсь и работу я допишу, но выглядеть она будет совершенно по-иному, – поведала она нам истинные причины событий, испытать которые ей пришлось за последнее время.
   – Не знаю, что тебе и сказать, – ответил я ей. – С одной стороны, ты лишила нас права порадоваться за тебя, мы действительно все тебя ждали с радостной вестью, но с другой стороны, ты, несомненно, во всём права, и, скорее всего, твоё время ещё не пришло, но оно от тебя никуда и не убежит. Когда я тебе советовал выходить, не затягивая, на защиту, я преследовал только одну цель: чтобы ты быстрее избавилась от старого груза той статистики, к которой ты постоянно возвращалась и которая не давала тебе двигаться вперёд. Через защиту её нужно было как можно быстрее отрезать, получить диплом кандидата и забыть. То, что ты уже написала, ты правильно говоришь, это всё только для тебя самой, и никто никогда эти твои статистические выводы читать и изучать не будет. Время сейчас не то. Считай, что это был всего лишь промежуточный этап твоей научной деятельности, твоего вхождения в большую практическую науку, – нужно было срочно менять тему разговора, чтобы окончательно её успокоить, и я им предложил. – А сейчас лучше пойдёмте все вместе, посмотрим на наш «Буровой куб», завтра мы начинаем бурение первой скважины.
   Нам с Алексеем удалось уговорить Машу остаться в деревне и обязательно присутствовать на забуривании первой скважины, а на вечер я её пригласил присутствовать на нашем предстартовом совещании. Это было слишком громко сказано про совещание, у нас не было ни повестки дня, ни назначенных докладчиков, ни приглашённых со стороны оппонентов, предполагалось, что это будет последний выдох перед марафонским забегом. Все мы уже давно находились на беговой дорожке и ждали выстрела стартового пистолета. Время тренировок прошло, все технологические карты прописаны, сформированы бригады для круглосуточного бурения, даже форму суточной отчётности мы успели придумать, но было одно очень важное дополнение: всё, что мы начнём делать завтра, мы будем делать впервые, и, чтобы не потерять ни одной крупицы информации, мы решили весь процесс бурения записывать на две видеокамеры и при необходимости производить контрольные просмотры.
   Тем не менее, тот памятный вечер выдался для нас очень жарким. А подлил масла в огонь, неожиданно для всех, наш узбекский бригадир Фарход. Предполагалось, что миссия его бригады выполнена, и со дня на день они должны были все возвращаться к себе на родину. Мы думали, что он пришёл на эту встречу, чтобы попрощаться с нами, а услышали от него обиду, которую он высказал очень прямолинейно: «Мы помогли вам всё построить, а вы нам не даёте возможность посмотреть на результат. Мои ребята против отъезда и просят вашего согласия остаться вместе с вами до конца, они согласны работать даже без оплаты»! За всё проведённое с ними время мы были свидетелями их терпения и трудолюбия, желания всё узнать и во всё вникнуть, к ним не было ни одной претензии ни по качеству их труда, ни по дисциплине, а порой они сами напрашивались на самые ответственные участки монтажа оборудования. Они не только влились в наш коллектив, но и стали для всех для нас просто незаменимыми. Не будь их вместе с нами, мы вряд ли могли бы так быстро завершить этап подготовки.
   В тот вечер у меня была своя цель, которую на некоторое время перебил Фарход своей пламенной речью, и когда, ко всеобщему удовлетворению, всё было улажено и Фарход получил нашу коллективную поддержку, я решил как можно быстрее начать разговор, ради которого я и настоял на присутствии Маши. До того момента я старался эту тему не обсуждать, а вынашивал её только в себе, но более удобного момента для её освящения я не видел. Рано или поздно она всё равно бы возникла, а она касалась нас всех.
   – Помните, на одной из наших встреч я говорил вам о том, что наш коллектив целесообразно разбавить молодёжью, а то у нас пропорция пока складывается в пользу ветеранов. Я очень долго присматривался к нашей гостье, изучал её статьи, обсуждал с ней её экономическое обоснование неверности проведённого акционирования нефтяных предприятий и могу вам сообщить, что она очень подходит на роль исполнителя третьего этапа нашей программы, о котором, я надеюсь, вы не забыли, – начал я. – К сожалению, я не знаю её собственного мнения, и я с ней этого вопроса не обсуждал, но я предлагаю её включить в состав нашего коллектива и прошу вас всех поддержать меня. Я знаю, что вы сейчас начнёте её засыпать вопросами, но я хочу их опередить и скажу вам, что Маша уже несколько лет занимается теорией создания народного предприятия. Несмотря на ряд расхождений, наши взгляды практически совпадают с её, а лучшей точки приложения её знаниям, чем наше будущее предприятие, не найти. Я не хотел бы, чтобы мы продолжали сейчас же обсуждать эту тему, пусть она сама подумает ещё раз над всем увиденным и услышанным и решение принимает сама, без всякого нашего нажима. А сегодня я ей просто хотел сказать: добро пожаловать в наш мужской коллектив.
   На этом наш вечер закончился, все разошлись на ночлег, а мы остались с Юрой вдвоём. Всё прошедшее время, из-за этой каждодневной гонки, мы с ним почти не общались, и, видимо, у него набралось изрядно житейских вопросов, которые ему необходимо было обсудить, и именно со мной. Я чувствовал, что он хочет поговорить со мной о чём-то важном, но так как инициатива разговора проистекала от него, я решил набраться терпения и не начинать первым.
   – Ты это предложение по поводу Маши придумал на ходу или вполне осознанно? – спросил он меня.
   – А в связи с чем твои сомнения? – переспросил я его.
   – Мне показалось, что ты решил подыграть Алексею? – Ещё больше он смутил меня своим новым вопросом.
   – Я тебя не понимаю. При чём здесь Алексей? Маша – высококлассный экономист, да к тому же она из наших, из лениногорцев, плюс с ней некрасиво обошлись в Москве, и ей просто сейчас нужна наша человеческая поддержка. Даже без всего без этого, она просто хороший человек, и она действительно нам нужна. Ты сам почитай её работы. Она пишет о том, что мы, независимо от неё, обсуждали, все вместе, у меня на даче, – ответил я ему.
   – А ты ничего не знаешь? – вновь спросил он меня, как бы не доверяя моему ответу.
   – А что я должен знать? Всё, что я знаю о ней, я вам всем сегодня сказал, и ничего не утаил, и не приукрасил. Она в дополнительной рекламе не нуждается, она сама за себя может постоять, она девушка с очень сильным характером, – продолжал я, совершенно не понимая, к чему он задаёт мне столь настойчивые вопросы. – Если ты хочешь знать моё мнение о их дружбе, то я её приветствую, ты же сам видишь, как изменился и повзрослел Алексей.
   – В этом-то и весь мой вопрос, и я понял, что ты действительно ничего не знаешь, – ещё больше он заворожил меня. – Дело в том, что они сегодня днём, вдвоём, пришли ко мне и заявили, что они решили пожениться, а я так растерялся, думал, что это произойдёт, но не сегодня, а как-то по-другому, и в другом месте, и при матери.
   – Дурак ты, тебе радоваться надо, а ты полвечера меня расспрашиваешь совершенно не о том. А если бы я действительно знал, я бы Алексею вдвойне подыграл, ты же знаешь моё отношение к нему. Таким сыном, как твой Алексей, гордиться надо. А выбор он сделал правильный, и я рад за них, за обоих. А коллективу пусть сами объявят о своём решении. Пойдём лучше спать, завтра нас ждёт очень важный день.
   Уважаемый читатель, на этом месте повествования нам стоит сделать маленькую остановку, а мне сообщить вам, что собственно сам процесс бурения ничего интересного из себя не представляет, а тем более его описывать совершенно неинтересно и бесцельно. Никто, даже самые прожжённые буровики, никогда не видели, как оно происходит на самом деле. Весь процесс зарождается на глубине, в точке соприкосновения породоразрушающего инструмента с самим пластом, а в эту точку заглянуть невозможно. А на поверхности, точнее на уровне роторного стола, где происходит кипучая слаженная работа буровой бригады, всё однотипно: наращивается очередная бурильная свеча, затем она углубляется на всю свою длину, и вновь подаётся очередная, и её ждёт та же судьба; шум работающих дизелей и визг буровой лебёдки, работа вибросит, лязг металла, хлопки пневматической системы бурового ключа; смена вахты, столовая, а потом быстрее поспать, восстановить силы, а затем снова к ротору и вновь вира-майна, и так до бесконечности, побыстрее пробурить до проектной точки, спустить обсадную колонну, залить затрубное пространство цементным раствором, вызвать геофизиков, проперфорировать обсадную колонну и сдать готовую скважину заказчику. Казалось бы, это тяжеленный труд, многие начинали и бросали, не хватало духа и терпения, многих манил длинный рубль, но была и романтика этого процесса, и тот, кто не сдался на первой скважине, оставался в этой профессии навсегда. Многие по-разному смотрят на бурение, одни считают метры проходки, другие хотят увидеть нефть на кончике долота, а некоторые получают удовольствие от применяемых технологий и только ждут осложнений, чтобы их творчески преодолевать за счёт своего опыта и интеллекта.
   Вот и мы, начав бурение, смогли увидеть своими глазами только первый момент, когда плазмобур начал разрушать цементный камень, а я вам напомню, что бурить мы решили ровно по траектории первичного ствола скважины, а затем пошло плавное наращивание труб и углубление. Дальше мы уже ничего не видели и за всем процессом могли следить только по количеству использованных бурильных труб. Результат первого дня был впечатляющ, нам удалось пройти почти двести метров, заверения Дмитрия и Гоши по скоростям сбывались, кроме того в первый же день мы перешли на режим повышенной мощности. Мы не форсировали скорость углубления скважины, для этого время ещё не наступило. Но увы, мы не могли видеть желаемого, мы не знали, что реально происходит на глубине, а нам так этого хотелось. Обо всём мы могли судить лишь по косвенным признакам, мы бурили именно по той циклической технологии, которую я предложил своим друзьям в один из вечеров, а при приподнимании инструмента вверх на пятьдесят сантиметров без всяких усилий, затяжек и прихватов, мы могли констатировать, что ствол скважины получался идеальным.
   По нашим расчётам, мы при такой суточной скорости проходки должны были добуриться до кровли нефтяного пласта за десять календарных дней. Это была наша конечная цель, и все наши мысли, высказываемые вслух, были посвящены только одному: как наиболее грамотно пробурить нефтяной пласт и получить максимум сведений о нём при минимальном наборе средств измерения, которыми мы располагали. По итогам бурения мы должны были дать первичную оценку коллекторских свойств нефтегазовой ловушки, отбить границы кровли и подошвы пласта, замерить суточный дебит, косвенно, но оценить нефтеносность и, как итог, дать прогноз по запасам. Одна скважина – это, безусловно, слишком мало, и по ней делать глобальные выводы преждевременно. Сколько было ошибок в советский период в выводах геологов-поисковиков, когда они совершенно случайно натыкались на локальную линзу, получали неожиданные для них самих сумасшедшие дебиты, моментально докладывали наверх о невероятном новом открытии, а спустя какое-то время всё это превращалось в пшик, но к тому моменту были спроектированы и начинали строиться целые города. Спор между геологами и нефтяниками о прогнозных запасах нефти извечен. Геологи получали ордена и славу, а нефтяники и строители пожинали горечь поражения. Безусловно, нам нужны были дополнительные скважины, но мы не могли рисковать, и так наша затея выглядела предельно сомнительной и авантюрной. На мой взгляд, максимум, что мы могли дополнительно сделать, – это пробурить из того же вертикального ствола несколько горизонтальных скважин и сравнить дебиты. Если мы получим из горизонтальных участков кратное увеличение притока углеводородов, то мы сможем смело говорить, что это уже не линза, а залежь, имеющая площадное распространение. Кроме того, у нас в запасе были старые сведения по девятой, самой дальней скважине, и мы могли бы сделать предположение, что это уже единый коллектор, имеющий региональное простирание. Было решено пробурить четыре дополнительных скважины с длиной горизонтальных участков порядка пятисот метров и расположить их крестообразно под углом девяносто градусов. Но при обсуждении возник вопрос, в какой очередности их бурить.
   – Чтобы проверить работоспособность отклонителя плазмы, нам вообще достаточно пробурить только один горизонтальный ствол, – высказал своё мнение Дмитрий. – Но, возможно, у вас есть иные соображения?
   – Я точно такого же мнения, – добавил Гоша. – Но я вижу для себя только один положительный момент: чем больше мы сможем пробурить горизонтальных участков без извлечения плазмобура на поверхность, тем самым мы одновременно испытаем его на отказ в течение более длительного срока его службы, а это в будущем станет основой экономии затрат на строительство скважин за счёт сокращения потерь времени.
   – Но нам всё равно придётся выполнять извлечение части труб на поверхность, чтобы возвращаться в начальную точку набора кривизны, это неизбежно, потери времени всё равно будут возникать. Но сможем ли мы с поверхности управлять набором кривизны? То, что я видел во время испытаний на поверхности, конечно, впечатляет, но как всё будет происходить на глубине? – высказал свои сомнения Николай, глядя при этом на Дмитрия и Гошу. – Я сам всё должен пощупать своими руками, извините, но меня так научили. Пока я не увижу всё своими глазами, к сожалению, буду сохранять сомнения. Я тоже, как и Александр, за бурение четырёх скважин, по моим расчётам, если мы сохраним ту же скорость проходки и ничего не произойдёт сверхъестественного, то вертикальную скважину и её горизонтальные участки мы пробурим примерно за месяц. Но он нам предложил обсудить очерёдность бурения горизонтальных стволов, и мы с ним предварительно уже обсуждали этот вопрос. Это очень важный момент, но пусть он лучше сам озвучит его.
   – Николай, ну ты прямо как на собрании, – подключился я к обсуждению. – Мог бы и сам всё объяснить, ты же не хуже меня понимаешь, зачем нам это надо, и тем более согласился с моими доводами.
   – Нет, у тебя лучше получится, твоя идея, ты и говори. А если понадобится, я добавлю, – наотрез отказался он продолжать.
   – Ну хорошо. – Мне не оставалось ничего другого, как объяснить друзьям причину важности этого вопроса. – Я полностью согласен с Николаем, что, возможно, через месяц мы закончим нашу вторую экспедицию. Не знаю как вам, но мне уже давно хочется побывать дома. А по возвращении домой наша с вами работа не закончится, она просто перерастёт в новую фазу, но уже более высокого порядка. Нам очень нужна информация об этом месторождении, и мы должны с вами выжать максимально возможный её объём из наших скромных технических возможностей. Я говорю о прогнозе запасов нефти и о расширении базы их оценки. Ещё никто не применял горизонтальные скважины для геологоразведочных работ, обычно их строят на стадии разработки месторождения, но мы от безвыходности будем их бурить для изучения этой залежи. Мы не знаем, какой тип коллектора с вами встретим, да и вообще нас ждёт много таинственного. Геология – это сплошная тайна, которую нам предстоит раскрыть. Я вам уже говорил, что скорее всего это месторождение приурочено к системе Предуральского прогиба и здесь более мощный осадочный чехол по сравнению с Ромашкинским месторождением. Но тем не менее, есть надежда, что эти четыре горизонтальных скважины подтвердят наш предварительный прогноз. Почему я поставил вопрос об очерёдности их расположения? Когда шестьдесят лет назад закладывался первичный профиль бурения и выбирали место расположения первой скважины, её выбрали произвольно, можно сказать, вслепую. Если мы будем последовательно продвигаться от первой в направлении девятой скважины, то мы примерно знаем, что нас будет ожидать, но если как бы пойти вспять от первой скважины, то мы сможем расширить по крайней мере на пятьсот метров границы месторождения. Если мы получим при этом увеличение дебита, то сможем сделать вывод, что в будущем поиск нужно вести и в этом направлении. Это будет наш первый горизонтальный участок. Второй ствол я предлагаю пробурить в направлении девятой скважины, строго по первоначальному профилю, а третью и четвёртую скважины расположить перпендикулярно к нему. Перемещать «Буровой куб» на следующую точку бурения я считаю нецелесообразным.
   – А кто нам поможет оценить запасы, может быть, стоит кого-то подключить в Москве? – спросил меня Алик. – У тебя же много знакомых геологов?
   – Алик, я категорически против предварительного распространения информации, тем более в среде институтских геологов. Они все стали предприимчивыми людьми, а торговля информацией стала их хобби. Я думаю, что мы обойдёмся сами, своими силами. Почитаем нужную литературу и что-нибудь найдём приемлемое. Самый простой – это объёмный метод, но всё равно наша оценка будет предварительной. Единственное, что мы можем сделать, так это отдать на обезличенный анализ отобранный нами из нефтеносного пласта шлам, и не более того, – ответил я ему. – Должен также сообщить вам, что Маша, в Лениногорске, начала писать концепцию народного предприятия, и я думаю, у неё всё получится. Через неделю она хочет вынести её на наше обсуждение, так что тем для разговоров у нас прибавится.
   – Ты что, решил сменить тему разговора? – обратился ко мне Борис. – Мне по-прежнему непонятен вопрос об очередности скважин. Суммарный дебит при присоединении каждой последующей скважины во всех случаях будет возрастать, и какая нам разница, в какую сторону начинать их бурить. Мы должны будем выполнить лишь замеры дебитов после каждого нового бурения и зафиксировать их возрастание. Разве я не прав?
   – Ты и прав, и в то же время не прав, – ответил я ему. – Ты прав в том случае, если коллектор будет однородным по своему гранулометрическому составу, пористости, проницаемости и, очень важно, по трещиноватости. Трещиноватость – это как бы то же самое поровое пространство, но она вторична, и она имеет ориентированную направленность в массиве породы. Она следствие в основном тектонических воздействий на породу или же происхождения самой породы в ту или иную геологическую эпоху. Она может быть строго горизонтальной, наклонной и даже вертикальной. Ты же видел, наверное, в геологических обнажениях, как иной раз совершенно непонятным образом располагаются пласты породы. Для нас, при бурении, будет самым важным, каким образом наши скважины будут пересекать эту трещиноватость, то есть перпендикулярно к ней или вдоль неё. Я объясняю вам слишком упрощённо, но я хочу, чтобы поняли все. Иной раз дебит вертикальной скважины гораздо выше, чем горизонтальной, и многие заказчики разочаровываются в их эффективности. Ждали увеличения притоков нефти, а их не получалось. А ошибка была лишь в слабой изученности строения пласта, и эту самую трещиноватость не учитывали. В нашем случае дебит всё равно возрастёт, но, возможно, незначительно, но нам даже этого будет достаточно, чтобы сделать предположение о том, что месторождение распространяется и в противоположную сторону от первоначального профиля бурения. Вот этот, даже минимальный, скачок я хотел бы зафиксировать. Но как всё будет на самом деле, я, как и вы, не знаю. Это всего лишь мои предположения. Но этой возможности косвенной оценки мы не должны упустить.
   Мы продолжали изо дня в день проводить свою кропотливую работу на скважине, пройденные нами метры росли, количество неиспользованных бурильных труб постепенно сокращалось, но нас радовало то, что скорость проходки не падала и мы неуклонно приближались к моменту вскрытия пласта. Сформированные нами бригады работали слаженно, тем более мы дали каждому сделать свой выбор по личному предпочтению, кто с кем хотел бы находиться в связке. Деление, хоть и условное, по персоналиям, всё равно произошло, и мы в своём составе стали называть всех или буровиками, или плазмобурщиками. Все обучались на ходу, и происходило удивительное взаимное проникновение специальностей, да к тому же этому, безусловно, способствовала наша вечерняя школа, которая не прекращала своё существование ни на один день.
   Каждодневный наш быт давно устоялся, мы жили в лагере на берегу нашего омута, ходили на работу пешком, а вот нашим столом уже давно руководила жена Петра, которая оказалась не только замечательной поварихой, но и просто прекрасным человеком и любящей женой. С её приездом Пётр просто расцвёл, на наш взгляд, даже помолодел. Степаныч в основном помогал ей, но и был частым гостем в нашем ангаре, принося ребятам внеочередное подкрепление с крестьянского стола. Фарход со своими ребятами оказался незаменим, и он был тысячу раз прав, настояв на том, чтобы остаться с нами до конца бурения. Кроме того, мы стали думать о том, что, по окончании буровых работ, нам предстоял процесс демонтажа нашего «Бурового куба», и что бы мы делали, если бы команда Фархода уехала? Как ни жалко, но этот наш первенец необходимо будет разобрать, а место работ превратить в совершенно незаметный объект.
   Неожиданно для всех, раньше обозначенного срока, к нам в деревню, вместе с мамой и бабушкой, вернулась Маша. И, не разгрузив своей машины, моментально убежала на буровую к Алексею, который в этот момент находился на вахте.
   – Чем вы её загрузили? Не спит, не ест, по ночам работает, всё что-то пишет, мне ничего не объясняет, заторопила нас побыстрее поехать к вам, – как из пулемёта начала нас упрекать Нина. – Вы уж мне-то объясните, что с ней происходит? Но я вижу, она стала совершенно другой, я её такой никогда не видела.
   – А в какую сторону она изменилась? – осторожно я спросил Нину.
   – Да в лучшую, в лучшую! Я просто не нарадуюсь на неё! Прямо копия, как её отец. – с гордостью произнесла она. – А где Юра, почему я его не вижу? Мне нужно его срочно увидеть и о многом поговорить.
   – Так он тоже на буровой, вместе с Алексеем, они работают в паре, в одной вахте, – сообщил я ей.
   – На какой буровой? Я у вас тут ничего не видела, уж я-то знаю, что такое буровая вышка, я их столько насмотрелась за свою жизнь. Вы меня вводите в какое-то заблуждение. А Маша куда убежала? Вы её не видели? – вновь она стала засыпать меня вопросами.
   Мне ничего не оставалось делать, как отвести её к «Буровому кубу» и показать издали, что мы действительно занимаемся бурением.
   – Знаешь, Нина, я тебя дальше не пущу, там у ребят ответственный процесс, и я не хочу, чтобы ты их сейчас отвлекала, вот вернутся они с вахты, потом обо всём и поговорите. А за Машу не беспокойся, она уже давно с нами, и ты должна знать, что она стала полноправным членом нашей команды, и то, что она пишет по ночам, – это она делает для нас для всех. Рано или поздно, ты всё равно об этом узнала бы, а между нами не должно быть никаких тайн, – я стал разубеждать её тревожные сомнения за дочь.
   – А ты тоже знаешь, что они решили с Алексеем пожениться? – вдруг спросила она меня.
   – Да, знаю, но другие члены нашей команды не знают, естественно кроме Юры и самого Алексея, и будет правильно, если они объявят нам об этом сами. Я думаю, что это всё произойдёт сегодня вечером. А тебе скажу, – а Юра уже знает моё мнение, – что я очень рад за них. Всё их знакомство с первой и до последней минуты происходило на моих глазах. Поверь мне, это будет прекрасная пара. Помнишь, когда зарождался Лениногорск, все приезжали в него холостяками, и что в итоге получилось? Сколько прекрасных семей было создано? А сколько детишек появилось на свет божий? Мы же ведь жили в старое время, в этих местах, как в раю. Что, я не прав? – спросил я её.
   – Ты прав, было именно так, тогда жить хотелось, работать хотелось, была у всех перспектива. Но то, что происходит сейчас, мне даже говорить не хочется, ты сам, наверное, всё видел. Ты, возможно, слышал, что наши местные нефтяники отказали в приёме на работу моей Маше, и это несмотря на то, что мой муж проработал в этой организации почти сорок лет, и был не последним специалистом. Ты меня извини, но я их всех ненавижу. Раньше я спокойно могла пройти на работу к мужу, знала всех его коллег, а сейчас к ним не попасть, оградили себя охраной, что там у них за секреты? Они отвернулись от города, молодёжь не знает, где трудоустроиться, но нефти не стали меньше добывать. Куда уходят доходы? Нам, пенсионерам, деваться некуда, что мы можем сделать на наши крошечные пенсии, едва хватает на текущие расходы. Я тебе более того, скажу, я ни разу не была у Маши в Москве и даже не знаю, как она там живёт. Просто не могла себе позволить потратить последнюю копейку на билеты, всё, что оставалось от текущей жизни, я отсылала Маше. Я уж не знаю, что там у неё произошло в Москве, в июне, но она вернулась домой совершенно никакой, и только после поездки к вам она стала меняться на глазах. Я тебе очень благодарна, что ты её поддержал, деталей не знаю, но она очень часто упоминала твоё имя. Ты не обижайся, что я так нахраписто насела на тебя сегодня своими расспросами, мне просто нужно было всё упорядочить в своей голове.
   – Пойдём лучше домой, – предложил я ей. – Я надеюсь, что Маша скоро вернётся, мне и самому много есть о чём с ней поговорить. А по основным событиям давай лучше дождёмся вечера, заодно и с Юрой поговоришь, я думаю, вам есть что обсудить.
   Маша действительно вернулась буквально вслед за нами, она вся сияла, и ей не терпелось также поговорить со мной. Мы стояли с Ниной у её машины, а она принялась срочно выгружать и переносить багаж в их дом.
   – Хочу вот помочь маме побыстрее всё распаковать, а то она без меня ничего не найдёт, а у меня к вам накопилось столько вопросов. Там в городе весь мой энтузиазм иссяк, вот я и решила вытащить всех в деревню, на свежий воздух, здесь атмосфера другая, окружающая аура позитивная, да и вдвоём нам вместе с вами будет проще расставить последние акценты. У меня в целом всё уже готово, но кое-что требуется обсудить, это уже детали, но на мой взгляд существенные, – успела она сообщить мне, постоянно бегая между автомобилем и домом с вещами. – Вот сейчас закончу, и я сразу к вам приду, а если хотите, можем посидеть у нас, заодно и чай попьём.
   – Нет, Маша, пойдём лучше к нашему омуту, там, на бережку, нам никто не будет мешать, там и разговоры лучше складываются, и мысли приходят правильные и даже неожиданные, – предложил я ей. – Давай, я буду там тебя ждать через полчаса. Тебя это устроит?
   – Да, конечно, я правда прихватила с собой ноутбук, но надеюсь мощности батарейки нам вполне хватит, я должна вам кое-что показать, а текст я пока не распечатывала.
   Я вернулся в наш лагерь, но по дороге к нему меня стали посещать сомнения на счёт сказанной ею фразы, что у неё «почти всё готово». Конечно, не видя и не прочтя того, что она написала, выводы было делать преждевременно. Меня не пугал её юношеский максимализм, именно у них, у молодых, могут рождаться оригинальные решения и нестандартные оценки происходящего. Даже её приподнятое настроение, вызванное предстоящими изменениями в её личной жизни, было дополнительным стимулятором более быстрого изложения своей концепции и, несомненно, шло ей на пользу. Но меня всё же настораживало отсутствие её личного жизненного опыта, практики собственного бизнеса, это не была её вина, она была ещё слишком молода, но это был очень важный момент. Ведь более правильно изложить на бумаге можно лишь то, что ты сам лично пережил. Ни одна книга, ни один учебник, никакая дискуссионная статья не дадут правильного представления о предмете исследования, а тем более о таком, которое нам предстояло с ней в ближайшие минуты начать обсуждать. Даже если взять, к примеру, наш «Буровой куб»: прежде чем дойти до того варианта его исполнения, каким мы можем увидеть его сегодня, сколько нами было исполнено разных вариантов чертежей и проведено дебатов и жарких споров! И это всего лишь самое обычное железо, где всё гораздо логичнее, где один процесс соприкасается с другим, где один технический агрегат должен помогать другому, там понятно, для какой цели нужна вода или сжатый воздух, в нём нет лишних гаек и болтов, в нём понятна конечная цель, ради которой он проектировался и строился. В проекте же основ народного предприятия, мне казалось, должно было быть всё по-другому, потому что это почти что живой организм, так как в нём ту же роль винтиков и болтиков будут выполнять живые люди, причём даже очень разные. А кроме них в его работе будет принимать участие ещё один субъект, уже неодушевлённый, но тоже основной участник, без которого просто не обойтись, и этот субъект называется государством. Народное предприятие, состоящее из одних только граждан, никогда ничего не достигнет. Оно ещё до своего рождения будет обречено если не на провал, то на вялотекущее существование, уж это точно. Государство и граждане неразрывны и только на стыке их общих интересов, когда пожелания обеих сторон полностью учтены, может родиться то, что мы задумали. Кому из них это больше нужно – такой вопрос даже не стоит задавать, ответ всегда только один: и той и другой сторонам одновременно. Чем более занято население, тем меньше проблем у государства, чем богаче народ, тем больше шансов на процветание самого государства, именно люди-собственники, создавшие на этой земле своё будущее, будут защищать свою страну, одновременно защищая свой труд и перспективы своей семьи. Но как найти этот баланс взаимопроникновения? Как построить стройную теорию, которая сможет учесть все нюансы интереса сторон, и не просто изложить её на бумаге в виде очередного закона, но и превратить её в реальность? Кроме того, во главе каждой идеи должны стоять люди, подготовленные и знающие, под чем они подписываются. Причём нужны и генераторы идей, и их исполнители. Без людей любая, даже самая прекрасная мысль, а тем более народное предприятие, бессмысленны.
   Идея народных предприятий не нова, и не я её придумал. Просто мы, все мыслящие люди, иногда почти что одновременно, думаем об одном и том же и стараемся изобрести что-то похожее. Ещё год назад, в Москве, накануне нашей первой встречи с друзьями у меня на даче, я изучил по доступным материалам в интернете почти всё, что касалось создания народных предприятий. Среди немногочисленных публикаций, а это говорило лишь о том, что эта тема непопулярна, мне понравилось исследование лишь одного патриотически настроенного блоггера, выводы которого я помнил до сих пор. Иногда такие ёмкие и глубокие исследования помогают экономить личное время при поиске того или иного факта, но, к сожалению, их слишком мало, а выводы, лишь по одной статье, делать слишком опасно. Всегда важно противоборство разных точек зрения по одному и тому же вопросу, но тем не менее, я был рад даже этим крупицам моих познаний стороннего взгляда. Из его статьи следовало: «Народные предприятия могут быть массово созданы уже сейчас на совершенно законных основаниях. В нашей стране официально действует малоизвестный закон об этих предприятиях, полное название которого – Федеральный закон “Об особенностях правового положения акционерных обществ работников (народные предприятия)”, и он был принят ещё в далёком 1998 году. Более того, такие предприятия даже создавались, и их численность на сегодня составляет порядка ста пятидесяти. Это слишком мало для такой страны как наша, поэтому мы о них ничего не слышим, а тем более не знаем, чем они занимаются. Этот закон рождался в больших муках и первоначально даже отклонялся Президентом России под предлогом того, что он чуть ли не является возвратом к социализму и нарушает действующую конституцию. Но после долгих согласований его приняли, но ввели такие ограничения, связанные с созданием народных предприятий, что они не приобрели массовый характер. Согласно действующему закону, народное предприятие можно создавать только путём преобразования коммерческой организации, работникам которой принадлежит более 49 процентов уставного капитала этой организации. Кроме того, народные предприятия по действующему закону не могут быть созданы на базе государственных и муниципальных унитарных предприятий. Такие жёсткие ограничения на создание народных предприятий – это результат компромисса при принятии закона в 97–98 годах. К этому времени в нашей стране уже практически не осталось акционерных обществ, в которых акции после приватизации оставались бы на руках у трудового коллектива – почти во всех приватизированных предприятиях уже были крупные акционеры. Поэтому в народные предприятия смогли преобразоваться лишь те немногочисленные акционерные общества, в которых руководители сами были сторонниками идей социализма на фоне разворачивающейся истерии по накоплению капитала, формированию контрольных пакетов и приобретению собственности».
   Этот, не известный мне, блоггер выдвигал в той статье сценарии, как убедить крупных собственников отказаться от своих акций и капиталов в пользу трудовых коллективов, обращался к политическим партиям по включению этой идеи в свои программные документы и предвыборные платформы, но всё, что им выдвигалось, касалось лишь передела частной собственности. Всё обыгрывалось только вокруг старых, но до сих пор действующих предприятий. Всё, что я слышал ранее от Маши, при нашем с ней первом разговоре, очень было близко по духу с этим блоггером. Однозначно, такой подход для нас был неприемлем, и никаких старых предприятий мы трансформировать не собирались, и этот действующий закон к нам совершенно не подходил, так как мы были должны всё построить с самого нуля. Я уже делал попытку переубедить Машу изменить свою точку зрения. По той же причине я советовал ей изъять этот раздел из её диссертации, считая его ошибочным и в преподнесённой форме неприемлемым, но я до сих пор не знал, повлиял ли я на неё. Предстоящий разговор должен был всё прояснить, и я его ждал с нетерпением.
   Маша застала меня одного сидящим на берегу с удочкой и тихо, почти незаметно подсев ко мне, стала наблюдать за мной.
   – Клюёт? – почти шёпотом спросила она. – Я не спугну?
   – Да нет, не спугнёшь. В это время дня для рыбалки ещё рановато. Давай просто посидим немножко, посмотрим на воду, а потом поговорим. Не поверишь, за всё лето я впервые взял в руки удочку, а я большой любитель. Смотреть на текущую воду тоже полезно, особенно на эти водовороты, думается совсем по-другому, грустные мысли уходят, и весь организм как бы очищается. Вот ровно в это время, год назад, на этом месте, стали зарождаться наши многие идеи, в том числе и нашего народного предприятия. Ты можешь задать мне вопрос: «А зачем вам, ветеранам, вся эта канитель нужна? Чего вам не хватает в этой жизни? Вышли на пенсию и живите спокойно. А вы вот всё ищете нелёгких дорог»!
   – Вы совершенно не правы и подобного от меня никогда не услышите, – ответила она. – Более того, я восхищена вашим энтузиазмом и вашим выбором этой самой нелёгкой дороги. Если бы у нас в стране все пенсионеры были такими активными, а не сидели по домам, мы бы хоть чуть-чуть жили лучше. Помните, какой подъём активности народа был в первые годы перестройки, люди верили и надеялись, что они создадут собственный бизнес, несли в него свои последние сбережения, а потом всё теряли, так как оказывались не защищёнными от произвола чиновников, а иногда и просто бандитов. Поэтому сначала наступило бессилие, а потом всех парализовала апатия. А вот вы, со своей командой, не сдались и продолжаете воевать.
   – Знаешь, Маша, я пережил в этой жизни ровно то, о чём ты только что сказала. Было именно всё так, но к этому ещё примешалась низкая квалификация наёмного персонала и их нежелание просто работать, хотя бы выполнять то, за что они получали деньги. И эта беда с нашими людьми гораздо страшнее, чем чиновники и бандиты. Обжёгшись очень сильно, я стал разбирать причины моего личного краха и пришёл к выводу, что социализм испортил людей окончательно, и их крайне трудно исправить. Многие привыкли ничего не делать и получать зарплату, при этом пьянствовать, прогуливать, бракодельничать и всячески пакостить работодателю. Чего я только ни делал: увольнял, нанимал новых, а спустя две недели и этих увольнял, заменял мужиков на женщин, но и те после аванса начинали пить, я был наивным и верил в людей до последнего, стал создавать смешанные бригады из наших и приезжих из Средней Азии, последние начинали стараться и быстро обучаться, производительность начинала расти, но наши, спустя некоторое время, перековывали приезжих в свою веру, и начиналось всё по-новому. Молодые ребята к нам не шли, производство было достаточно тяжёлым, они предпочитали работать в охране, уезжали в большие города. Было такое ощущение, что вся молодёжь подалась в охранники. Больно было смотреть на всё на это. Мне казалось, что это тупик, и выхода я никакого не видел. В итоге, после долгой череды неудач, я всё продал, и перекрестился, и дал себе зарок: в производственный бизнес больше ни шагу. А палатки, и рынки, и всю эту сопутствующую примитивную торговлю я бизнесом не считаю. Там сплошной серый оборот денег, и государство от него ничего не получает. Если бы хоть товар был нашим, российским, так он весь китайский, а все эти палатки, ларьки и контейнеры – все похожи один на другой. Это не выход для России, такая система торговли скоро сделает её страной второго сорта.
   – Но вы всё же вернулись? Как это произошло? Может быть, расскажете? – спросила она меня.
   – То, что мы делаем, – это пока никакой не бизнес, это всего лишь подготовка к большому проекту. А началось всё, как всегда, неожиданно. У меня было три не реализованных идеи, причём каждая из них была самостоятельной, и какая из них более важная, даже трудно сказать. Если бы не наша встреча старых институтских друзей, я бы вряд ли был здесь, но увидев, что у каждого из нас, как бы, в личной жизни что-то не доделано до конца, и все мы ещё полны сил, и никакие мы не старики, вот я и подбросил им для размышления сразу все три идеи в надежде осуществить их реализацию силами нашего студенческого коллектива. Каждому из них я полностью доверяю и знаю, что они не отступят от начатого. При этом третья идея, которая вошла в единый пакет, – она не осуществима без большого количества профессионалов, которых ещё требуется найти или самим воспитать. Так вот, я тебе недорассказал самый главный вывод из моих неудач прошлого. Если мы пойдём по пути найма персонала, то мы опять наступим на те же самые грабли. Нужно обойтись без этой традиционной системы, но чтобы её исключить, есть только один способ – сделать всех работающих равноправными акционерами, с правом голоса и с правом на дивиденды. Нужно сломать рабскую психологию людей через их реальное участие в управлении производством и не дай бог, хоть на грамм, обмануть их. Я до сих пор верю в то, что можно научить людей работать добросовестно, показав им реальную перспективу, но для этого нужно построить стройную логическую систему их моральной и психологической подготовки стать собственниками. Это можно назвать государственным капитализмом или цивилизованным социализмом, пусть над терминами думают учёные и политики, наша задача гораздо проще – дать местному населению возможность работать. А вот как это сделать, мы и должны с тобой обсудить. Ты мне сказала, что у тебя накопился ко мне ряд вопросов, так давай, начинай их задавать, – предложил я ей.
   – Как вы собираетесь вносить на рассмотрение законопроект о народном предприятии? Вы над этим думали? У нас в стране уже есть закон об акционерных обществах, а наше народное предприятие будет тоже акционерным, то есть оно должно подпадать под действующий закон. Ради одного предприятия новый закон или дополнения к действующему никто выпускать не будет. Нужно говорить о целой системе подобных предприятий. Неосвоенных мест в стране более чем достаточно, а силами персон из списка «Форбс» эту задачу не решить. Их опыт и практика просто ничтожны. Отправной точкой должна стать народная инициатива. Идея должна вызреть либо в среде людей, или эта система должна быть навязана им на государственном уровне. Готовы ли к этому чиновники? Я, например, глубоко сомневаюсь, они безынициативны и завистливы, будут ждать команды сверху. Нужно заручиться очень высокой поддержкой, необходимо искать союзников и их убеждать, что время назрело для перемен, без этого не обойтись. Но как это сделать? – спросила она меня.
   – Я согласен с тобой, что этот новый закон должен быть универсальным и охватывать возможности как маленьких, так и больших коллективов. Ты также права в том, что бескрайние просторы нашей страны невозможно освоить без участия народа, народа нашего, коренного. Потребуется переселение огромного количества человеческих ресурсов и их обеспечение всем необходимым, это в равной степени ждёт и нас здесь. Государство должно будет распечатать свою казну и в случае необходимости предоставить народным предприятиям необходимые возвратные кредиты. Во всех случаях нужны инициативные группы специалистов и никакого при этом участия или давления со стороны чиновников и каких-либо государственных органов на стадии подготовки проекта. Я имею в виду проект производственной деятельности. Что касается поддержки или протекции, то она нам нужна только от одного человека, и мы его все знаем. Если у них там будут сомнения в пользе и способностях народных предприятий, то пусть отработают всю концепцию на нас, а потом распространяют её по всей стране. Кстати, ещё буквально пара дней, и если наши прогнозы оправдаются, то мы сможем развить наше народное предприятие без каких-либо кредитов, при условии, что никто нам не будет мешать. Возможно, это выглядит для тебя какой-то фантастикой, но поверь, что это именно так.
   – Но без денег ничего не сделать. Я догадываюсь, что вы сейчас вкладываете свои личные сбережения, но это бесконечно продолжаться не может. Нужно вести стройку, а без денег никто даже ржавого гвоздя не даст. Не торопитесь отказываться от кредитов, я думаю, без них не обойтись. Я понимаю ваш намёк, что появится нефть, и можно будет начать её опережающую добычу и соответственно сбыт. Но ведь для этого нет никакой инфраструктуры. А нефть в недрах или даже на поверхности – это ещё не деньги, её нужно доставить до конечного потребителя и продать ему, по-другому быть не может, – стала убеждать она меня.
   – Ты думаешь, что мы не продумали всё до конца? – спросил я её. – Жизнь меня научила многим вещам, и на эту проблему мы смотрим комплексно и прекрасно понимаем, что сбыт нефти будет одним из самых основных этапов. Организация этого процесса будет зависеть от наших возможностей, то есть от нашей суточной добычи и качества нефти. Как продать нефть, мы знаем, главное, чтобы она была в достаточном количестве. Мною вся сбытовая цепочка уже давно продумана, она выглядит достаточно громоздкой, но она будет работать. На первом этапе обойдёмся без трубы, будем использовать смешанный транспорт, сначала автоцистерна, а затем железнодорожная перевозка, допустим, до Финляндии. Мы это всё уже давно прошли, ещё в девяностые годы, и поверь, в этом нет ничего сложного. Обо всё узнаем совсем скоро, давай наберёмся терпения. И вот ещё о чём я тебе хотел сказать. В нашем случае добыча нефти и её сбыт будут всего лишь источником финансирования более важных проектов-спутников, из которых будет состоять наше народное предприятие. Мы хотим его создать ничуть не ради нефти и накопления нефтедолларов, – те, кто этим занимается, совершают стратегический просчёт, и, поверь, у нас в стране такие предприятия есть, да и само государство существует именно по такому принципу, – так вот мы не хотим повторять их ошибки: не жить на проценты по банковским депозитам от нефтяных доходов, а вкладывать их в высокотехнологичные производства, создаваемые здесь, рядом с нами, в этом регионе. Нефть – это всего лишь толчок для старта. Наша цель не только трудоустроить прозябающее население этого района, но и превратить его в центр высоких технологий и выпуска принципиально новой продукции. На каком-то из этапов, когда новые предприятия заработают и начнут приносить доходы, мы откажемся от продажи нефти и будем её использовать только как сырьё для своих производств. Торговать нужно только продукцией более высокого передела. Сократим добычу нефти, и ничего страшного не произойдёт, зато сохраним её для будущих поколений. Я ничего нового тебе не сказал, все об этом знают, но ничего не делают. Всё новое – это просто забытое старое, нужно лишь всё просеять через сито разумного подхода и отфильтровать полезные идеи. Может быть, это всё лозунги, но поверь мне, мы должны ими пользоваться. Тот же плазмобур, работу которого ты сегодня видела, это как раз самый наглядный пример того, о чём я тебе только что говорил. Мы отвлеклись с тобой, давай вернёмся чуть-чуть назад. Что там у тебя дальше по списку?
   – У меня почти все вопросы носят организационный характер. Вот у нас всё, допустим, получилось, мы создали народное предприятие, и встал вопрос оформления лицензии на проведение геологоразведочных работ и последующую добычу нефти, а месторождение имеет территориальное распространение в соседнюю административную область, как бы подпадает под двойную юрисдикцию. А если месторождение будет крупным, как области поделят между собой своё административное влияние? Все, кто реально проходил эту процедуру, помнят её всю жизнь. У нас же существует для всех конкурсная основа распределения прав на недра, только для «Газпрома» и «Роснефти» существуют исключения, но они касаются в основном шельфовых зон. Я понимаю, что доходы от деятельности народного предприятия должны все оставаться в регионе его деятельности и идти на его развитие. Как только начнёт формироваться первая прибыль, сразу же возникнет межобластной конфликт. Вы понимаете, о чём я говорю? Эта лицензия должна иметь какой-то особый статус и ни в коем случае не должна быть областного подчинения. Я просматривала прецеденты по этому вопросу и ничего не нашла, кроме международных. Но в тех случаях вопросы решаются на межправительственном уровне в виде межгосударственных договоров. В нашем же случае, мы можем попасть в непреодолимый административный тупик. У нас всегда так: тот, кто хочет работать, тот и пожинает проблемы. Гораздо проще ничего не делать, может быть, не поздно всё ещё остановить. Я ничуть не собираюсь вас отговорить, но я считала своим долгом обо всём вас предупредить. Даже самый маленький вопросик придётся проталкивать путём больших усилий. А их будет возникать ежедневно десятками, придётся содержать очень мощную юридическую службу. Сейчас на каждый чих нужно иметь если не лицензию, то какой-нибудь патент, разрешение или свидетельство о государственной регистрации. Хотя бы взять процесс оформления прав на земельную собственность под месторождением. Вы, вероятно, имеете собственную землю в своей Москве и знаете, что с её оформлением происходит. Вы, наверное, думали, что вам наложат положительную резолюцию на ваше обращение к президенту, и дело будет сделано, и перед вами сразу же откроются все двери? Поверьте, это будет всего лишь первый шаг в длительном скитании по различным кабинетам. Это под силу лишь огромным коллективам, вас одного, да и вместе с друзьями, не хватит, чтобы затыкать все дыры. До реального производства руки доходить не будут, так, к сожалению, построена наша система. О том, что чиновники вот-вот пойдут навстречу предпринимателям, только говорят, но поверьте мне, реально ничего не происходит, – закончила она своё повествование.
   – Конечно, настолько глубоко, как ты только что обрисовала, мы не заглядывали. На это у нас просто не было времени. Но нас уже трудно остановить, и мы будем двигаться только вперёд. Возможно, я излишне наивен, но мы будем просить президента прежде всего о следующих вещах: вывести лицензию на федеральный уровень, освободить народное предприятие минимум на пять лет от любых видов налогов и проверок, разрешить оставлять весь доход в пределах региона деятельности и вкладывать его в развитие местной инфраструктуры и принципиально новых производств. Пока трудно оценить весь набор проблем, которые мы можем встретить, но я тебе должен сказать спасибо, что ты начала сама об этом думать гораздо раньше нас. И по юридической службе я с тобой согласен, но всё равно производство должно быть во главе всего. Нет производства, и юристы не нужны. Я тебя тоже хотел о многом спросить. Например, как ты видишь проблему закрепления акций за участниками народного предприятия? У нас будет как минимум четыре категории акционеров: местные жители, те же крестьяне и пенсионеры, которые в большей части не будут напрямую трудиться на основном производстве, затем привлечённые со стороны специалисты, ещё у нас имеется инициативная группа и, наконец, само государство. Как нам поступать во всех этих случаях? – спросил я её.
   – Если в двух словах, то при голосовании по всем вопросам у всех должны быть равные права. Не работающие местные жители будут иметь право только на дивиденды, а все работающие, естественно, ещё и на заработную плату, а государство будет получать только дивиденды, как и первая категория наших акционеров. Я предлагаю освободить предприятие вообще от налогов, так как они всё равно должны оставаться в регионе и идти на его развитие. Дивидендная система более справедлива и более предсказуемая, весь коллектив должен быть в них заинтересован, а налоговая система меняется из года в год, зачастую порождает хаос в бухгалтерском учёте и является препятствием развития. Но эта система должна распространяться только на нашу первичную деятельность, то есть на нефтяные доходы. На продукты вторичных производств должен действовать общегосударственный подход. Этот раздел я достаточно подробно описала, и лучше его почитать, там много юридической казуистики, но без неё не обойтись. У меня дома есть принтер, я сегодня вечером распечатаю весь текст и его вам передам. Было бы неплохо, чтобы с ним ознакомилась вся наша команда, может быть, у кого-то возникнут дополнения или уточнения, – предложила она.
   – А как ты видишь систему закрепления акций между всеми категориями участников? – уточнил я свой вопрос.
   – Начну с государства, – продолжила она. – Его роль в народном предприятии столь же значима, что и самого трудового коллектива. Я закрепляю за ним ровно половину всех акций и вот почему. Прежде всего, недра принадлежат исключительно государству, и этот вопрос не обсуждается. Государство – точно такой же коммерческий партнёр, и у него очень много иных забот. У него тоже должен быть свой интерес. Участие государства в народном предприятии – это, собственно, и наша защита от влияния третьих сил, и, поверьте, от попыток поглощения мы не застрахованы. Кроме того, это государственные кредиты, пусть они нам, возможно, и не понадобятся, но о них всегда надо помнить. И наконец, на всех этапах развития мы неизбежно будем соприкасаться с государственными органами, и будет лучше, чтобы все острые вопросы решал тот государственный представитель, которому будет доверено управлять государственным пакетом акций. Я исхожу из того, что принципиальных разногласий между государством и трудовым коллективом быть не должно, иначе теряется весь смысл народного предприятия. Не должно быть никаких золотых акций и любого преимущества при голосовании, всё должно быть единогласно. Что касается доли дивидендов государства, то они должны делиться тоже пополам, первая половина должна направляться в федеральный бюджет, а вторая в региональный, тогда будет и заинтересованность местных властей. С государством как бы всё понятно, а с местными жителями гораздо всё сложнее. Можно, конечно, оттолкнуться от последней переписи населения, но мы должны чётко знать границы нашего народного предприятия. Что брать за основу: внешние контуры месторождения или всего района? Коренные жители должны быть акционерами по праву своего рождения на этой земле или длительного проживания на ней. Часть из них уже пенсионеры, но есть также и трудоспособные. Я попыталась собрать доступную статистику по прилегающим деревням, цифры, конечно, плачевные, многие жители давно уже перебрались или в районный центр или же в Лениногорск. И это тоже вопрос для обсуждения. Нужно ли за ними сохранять право на участие, или же их оставить за чертой доступности. Если народ будет возвращаться с целью работать на предприятии, это будет приветствоваться, и проблема как бы сама собой разрешится. Но могут возникнуть и дистанционные претензии. Я пока не готова выдать какой-то рецепт, но склонна учитывать всех без исключения, чтобы не порождать дискриминацию. В конце концов, люди не виноваты в том, что оказались вытолкнутыми из родовых гнёзд. С привлечёнными специалистами предельно всё ясно, все они с первого же дня работы становятся акционерами. Вот эти две группы людей и будут основной частью частных акционеров. Их количество периодически будет меняться, поэтому количество их акций или долей в народном предприятии будет колебаться и зависеть от их общей численности. Я пока не хочу обсуждать вопрос о том, какую долю акций за ними нужно закрепить, так как предварительно необходимо принять решение по инициативной группе. Вы, кстати, можете мне сказать, сколько в ней будет человек?
   – На сегодня нас, вместе с тобой, 13 человек, но есть ещё двое в Новосибирске, которые ещё пока не знают об этом, – ответил я Маше. – А вот сколько нас будет окончательно, даже трудно сказать. И кто должен быть членом этой группы, я тебе тоже ответить не могу. Вот, например, у нас есть Степаныч. Казалось бы, кто он? Простой местный житель, но не будь его, мы бы так быстро заброшенные скважины не нашли. И к тому же, он с нами с первого дня. Членами инициативной группы должны быть только те люди, которые внесут исключительно важный вклад в развитие предприятия, в новые идеи. Мы тоже до конца не определись с набором предприятий-спутников, в голове вертится с десяток названий, но это пока ни о чём не говорит. Но во главе каждого из них должен стоять свой лидер или даже целая группа. Поэтому инициативная группа тоже будет постоянно пополняться. Но я думаю, ты меня хотела спросить о том, какую долю акций за ней целесообразно закрепить? Я прав?
   – Всё именно так. Я не отважилась называть вам конкретную цифру, это достаточно деликатный вопрос, – ответила она очень серьёзно.
   – Что, боялась обидеть? – улыбнулся я, глядя на неё. – Я и сам не решаюсь озвучивать эту цифру, боюсь показаться нескромным. Это может выглядеть как торговля, если смотреть со стороны, а я торгашей не люблю. Пусть лучше решение примет кто-то другой, но только не мы. А если серьёзно, то пока могу сказать тебе только одно: эта группа должна быть законодательно отделена от другой части коллектива, чтобы на неё никто не оказывал влияние, а её состав был незыблемым. Этих людей никто не имеет права ни уволить, ни вызвать на какой-либо ковёр, ни включить в их состав непонятных людей со стороны. Эта группа должна составлять расширенный совет директоров народного предприятия и принимать от имени коллектива все управленческие решения и осуществлять руководство его деятельностью.
   – Но всё же, рано или поздно эту цифру нужно будет озвучить, и будет лучше, если мы её предложим сами. Всегда легче отстаивать свою точку зрения, чем обсуждать чужую. Даже каким бы идеальным ни был трудовой коллектив народного предприятия, ненужные разговоры в нём будут всегда. Зависть человеческая неискоренима, так устроен мир. Надеяться на то, что ваш труд будет оценен по достоинству – это старомодная затея, это как раз самый что ни на есть возврат вспять, в социализм. Всё это вы уже проходили и сами мне говорили, что ваши опасения в отношении человеческого фактора гораздо более серьёзны, чем все остальные. Созидателю всегда труднее, он как первый бурлак, тянущий лямку, он не видит того, что делают все остальные, идущие сзади него, казалось бы, в одной связке. Он первый, он видит цель и опасные места, он ведёт вперёд, его усилия несоизмеримы с усилиями других, он сгорблен и наклонён ниже всех к земле и готов в любую минуту упасть, но не сдастся под гнётом этого каторжного труда. Их век был короток, потому что они не ценили себя, а они были всего лишь одними из тех, кто шёл сзади. Они уходили навсегда, и в тот же день их никто более уже не вспоминал. Ваш труд, он более высокого ранга, чем труд обычного бурильщика. Вы, горстка энтузиастов-фанатиков, создаёте предпосылки того, чтобы не просто дать людям возможность работать, но и сделать их относительно богатыми и свободно мыслящими людьми. Вы хотите их сделать предельно ответственными за порученный им участок работы через перспективу получения ими материального вознаграждения, то есть через те же пресловутые деньги. Другого не придумать, только денежная стимуляция может сделать из них достойных людей. Современный мир материален, и это лучший показатель благополучия. К сожалению, деньги остаются самым эффективным инструментом воздействия на умы человечества, и мы с вами ничего другого не придумаем. Поэтому, если вы сами не решаетесь, моё предложение такое: закрепить за инициативной группой пятнадцать процентов акций, но при выплате дивидендов всем участникам, в том числе и государству, из той пятидесятипроцентной доли, которая будет причитаться трудовому коллективу и инициативной группе, половина должна идти на дальнейшее развитие народного предприятия. Моя конечная дивидендная формула такова: четыре раза по двадцать пять, то есть государство четверть оставляет себе и направляет на пополнение федерального бюджета, ещё четверть идёт в областной бюджет, но тратится исключительно на инфраструктурное развитие этого региона, третья четверть нами используется на новые производства-спутники, ну и наконец, последняя, четвёртая четверть идёт на выплату дивидендов физическим лицам. Другого я, к сожалению, придумать не смогла. Всё оказалось достаточно примитивным, но зато понятным для всех, – почти закончила она, но я видел, что в ней уже зрел очередной ко мне вопрос. – А вы думали над тем, как мы будем стимулировать и закреплять приток рабочей силы?
   – Мы с тобой вряд ли что-то новое придумаем, все способы уже давно известны и проверены практикой. Главное в этом деле – вселить в людей уверенность, что они придут сюда не на день и не на год, а навсегда. А заинтересовать будущих работников можно прежде всего достойной заработной платой и дивидендами, о которых, ты сама только что мне говорила, – посмотрел я на неё, но по её ответному взгляду понял, что она ждёт от меня развитие этой темы. – Возможно, это будет похоже в определённой степени на переманивание ценных кадров, но что касается заработной платы, то я считаю, она должна быть выше региональной, но сопоставимой с вахтовыми методами, применяемыми в Западной Сибири. Те, кто начнут работать в народном предприятии с первого года его создания, получат право на получение дивидендов в том же году, но те, кто будет поступать к нам позже, попадут в список отсроченных выплат на три года, но с правом их ежегодного накопления. Если такой служащий примет личное решение покинуть народное предприятие досрочно, то он потеряет право на выплату дивидендов. Следующий стимул – это благоустроенное новое коттеджное жильё, которое мы будем строить за счёт средств народного предприятия и сдавать их в аренду сотрудникам за умеренную плату с правом его выкупа через пять лет по остаточной стоимости. Кроме того льготную систему можно распространить на продукты питания, которые мы будем производить на собственных фермерских хозяйствах, услуги жилищно-коммунального хозяйства и автомобильное топливо, медицинское обслуживание, образование детей. Источником финансирования всех этих дотаций будет очень низкая себестоимость буровых работ. – Она продолжала на меня упорно смотреть, явно дожидаясь ещё одного ответа, который я умышленно опустил, но понимал, что в любом случае я на него должен отреагировать. – Мне трудно с тобой не согласиться по поводу пятнадцати процентов. Я очень много думал над тем, нужно ли проводить внутренние границы в самом трудовом коллективе, и пришёл к однозначному выводу, что без них не обойтись. Но эта граница должна быть прозрачной и понятной для всех, а её статус должен быть чётко прописан в уставных документах. Но есть ещё один очень важный вопрос, и он тоже должен быть понятным для всех участников. Он касается государства. Я тебе только что сказал, что через определённое время мы сможем отказаться от продажи нефти и продолжать развиваться за счёт продукции следующего уровня. Мой вопрос таков: должно ли государство в этом случае продолжать присутствовать среди учредителей? На мой взгляд, именно эта граница перехода от сырьевой экономики к высокотехнологичной должна дать старт выкупу народным предприятием государственного пакета акций в пользу трудового коллектива, причём по ценам, которые будут установлены в момент его создания. Наше предприятие должно быть коммерческим, но внебиржевым, и его акции должны обращаться только внутри его системы. Ни одна акция не должна продаваться на сторону, ни физическим лицом, ни государством. Допустим, если кто-то из физических лиц примет решение прекратить свою трудовую деятельность, то он будет обязан свою долю переуступить только трудовому коллективу. Хочешь получать дивиденды, продолжай работать, если нет, то будь добр, верни свою долю в коллектив и уходи со спокойной совестью и без всякой обиды. Подписал своё согласие быть участником народного предприятия, выполняй свои обязательства до конца. Но если, не дай бог, что-то произойдёт неприятное с конкретным физическим лицом, коллектив его самого или его семью будет поддерживать пожизненно. А государство – оно, как мать, родило, вскормило, воспитало, научило жить самостоятельно, и отпустило своё детище в свободное плавание, и тут же приступило к нарождению нового поколения следующих народных предприятий. В итоге получится вокруг него большая дружная семья. Понимаешь, народ устал слушать изо дня в день упоминания об одних и тех же приближённых олигархах, которых можно по пальцам пересчитать. Что у нас в стране, нет других талантливых людей? Только и слышишь, что один и тот же персонаж сегодня строит мосты, завтра начинает добывать нефть, а послезавтра ни с того ни с сего вдруг купил себе металлургический завод со всеми работниками, а ещё через какое-то время он вдруг впал в немилость и на него завели уголовное дело, или он вообще сбежал из страны со всей своей офшорной казной. Ставка на олигархов для государства очень опасна, особенно на всеядных, которые меняют профиль своего бизнеса как перчатки, – досказал я ей свою мысль в надежде, что на этом мы и закончим нашу дискуссию.
   – Я поняла, что мы в основном придерживаемся очень близких взглядов, но меня просто раздирает любопытство в отношении ваших планов по вторичным производствам. Если это не секрет, посвятите меня в них хотя бы поверхностно, пожалуйста, – почти настоятельно попросила она меня.
   – Маша, это пока лишь образные эскизы, возникающие в ходе наших вечерних обсуждений. С добычей нефти тебе, наверное, всё понятно, все работы будем осуществлять только своими силами и по своим технологиям. Но для этого понадобится блок производств по нефтяному машиностроению. Мы создали принципиально новый способ бурения, в нём ещё много неизвестного для нас самих, но это наш самый мощный козырь, во всех наших задумках. Нам также будет нужен в самые наикратчайшие сроки электроэнергетический комплекс, затем комбинат коттеджного домостроения и инженерных сетей с участком дорожного строительства. Нам не обойтись без нескольких фермерских хозяйств и крупного тепличного производства. Но все эти объекты всего лишь будут нести вспомогательные функции, а вот основой предприятия должен стать крупный мозговой центр, являющийся подобием классического конструкторского бюро. Это будет некий многопрофильный мост в группу предприятий-спутников. У нас в составе уже есть группа настоящих физиков. С Дмитрием и Гошей, а также с их уникальным плазмобуром, ты уже, наверное, познакомилась – вот на их научных знаниях и опыте мы и мечтаем создать центр прикладного применения плазменной техники. Допустим, освоим производство новых видов металлов, сразу же начнём искать им применение, и ручейки их проникновения потекут в сотни видов заинтересованных производств от автомобилестроения до космической техники. Одно производство потянет за собой сразу несколько. Но мы с тобой фактически будем сидеть на бесценном сырье – чёрном золоте, поэтому наше предприятие должно превратиться в мощнейшее нефтехимическое производство. Ты загляни на досуге в интернет и задай в поисковой строке вопрос: «Что можно произвести из одной тонны нефти или тысячи кубометров газа?». Ты сама удивишься тому, что тебе в итоге будет предложено. Но продукты вторичного производства – это не наша конечная цель, мы их должны превратить в готовые изделия и товары повышенного спроса населения. Будем собирать в коллектив даже пенсионеров, являющихся носителями уникальной научной информации, и ещё незрелую, подрастающую молодёжь, наделённую амбициями будущих открытий, отставных технарей-военных и русскоязычных переселенцев. Для набора персонала будем использовать открытую конкурсную систему, даже на самые несложные участки работ будет очень жёсткий кадровый отбор. Это пока что мечты, а мы должны быть реалистами и двигаться постепенно. Ближайшие дни могут доказать, что применённая нами технология бурения в десятки раз более экономична, чем традиционная, и это будет настоящим прорывом в нефтяном производстве. Мы пока не думали над тем, будем ли мы оказывать услуги сторонним организациям и стоит ли афишировать вообще наше изобретение. Его, конечно, несложно повторить, но пока приоритет за нами. Над этим мы ещё поразмышляем. Я думаю, что на сегодня достаточно, мы с тобой, мне кажется, прекрасно поработали, – поставил я точку в очень важном для нас разговоре. – Беги домой, тебя, наверное, там заждались, да и Алексей вот-вот вернётся с вахты.
   – Я с вами не прощаюсь, мы ещё вечером обязательно увидимся, – бросила она мне на прощание таинственную фразу и тут же, словно молния, исчезла из моего поля зрения.
   Вернувшись в наш лагерь, я, к своему удивлению, застал всю нашу команду, за исключением Юры и его сына, которые были на вахте, сидящей за столом. Николай что-то чертил на листе бумаги, а все, окружив его, внимательно слушали его комментарии. Было похоже на то, что обсуждают они что-то важное, так как не заметили моего приближения. Они не заметили меня, даже когда я присел за противоположный от них край стола, и, чтобы обозначить факт своего присутствия рядом с ними, мне пришлось прервать их разговор.
   – Друзья, о чём спорим? – спросил я, одновременно показывая им свой интерес к предмету их обсуждения. – Если это не сложно, повторите мне всё, о чём вы говорили.
   – Похоже на то, что мы вплотную подошли к нефтяному пласту, – ответил Николай. – А обсуждаем мы то, что нам нужно взять небольшую паузу перед вскрытием пласта и провести дополнительный тренинг, проверить ещё раз всё оборудование, включая превентор. Это не займёт много времени, но это надо сделать обязательно. Кроме того, нам необходимо усилить вахты и быть всем рядом с «Буровым кубом» в момент вскрытия пласта, то есть на ближайшие два-три дня ввести режим повышенного внимания. Нефтегазопроявление может начаться в любую минуту, и лучше перестраховаться, чем получить сюрприз. Саня уже уточнил все параметры бурового раствора на случай возможного возрастания забойного давления и начал с ребятами Фархода готовить вторую резервную ёмкость с раствором более высокого удельного веса. К пласту будем подходить очень осторожно, на самой минимальной скорости, слегка потеряем в темпе, но зато зафиксируем самый первый момент вхождения в нефтяной пласт и отобьём его кровлю. Если начнёт расти давление в затрубном пространстве, то моментально начнём утяжелять буровой раствор по крайней мере до равновесного состояния. Вот, пожалуй, и всё. Да, кстати, к нам заходила Нина и попросила всех вечером быть на месте, сказала, что всех нас ждёт большой сюрприз. Ты случайно не знаешь, что это за сюрприз?
   – Пока нет, но надеюсь, что узнаю, как и все, – ответил я ему.
   – Вот-вот, все уже давно всё знают, а он делает вид, что для него это будет новостью, – как всегда лукаво отреагировал Николай, обращаясь ко всем присутствующим.
   – Коля, не нарушай интриги, пусть они сами всё нам скажут, пойми, именно так всё должно произойти, торжественно, такое бывает только один раз в жизни, и не отнимай у ребят это право, – дал я ему понять, что прекрасно осведомлён в его намёках. – А то, что вы предложили ответственно подойти к вскрытию пласта, я с вами полностью согласен. Эти дни дежурство должно быть круглосуточным, а так как погода позволяет, я предлагаю всем нам временно перебазироваться из нашего лагеря непосредственно к «Буровому кубу». А какое мнение наших плазмобурщиков, может быть, они что-то добавят? – посмотрел я на Дмитрия, видя его нетерпение тоже высказать своё мнение.
   – Со всем, что сказал Николай, мы полностью согласны, все эти меры нужно немедленно начать применять буквально прямо сейчас и не переносить ни на какие завтра, – отреагировал Дмитрий на моё обращение к нему. – Добавлю лишь следующее. При разбуривании цементного стакана, внутри кондуктора, от самой поверхности и до отметки 180 метров, – а этот участок мы проходили плазмобуром на пониженных температурах, – мы зафиксировали небольшое, но регулярное возрастание содержания попутного нефтяного газа в выбуренном цементном шламе. Далее, когда мы вышли из-под кондуктора и перешли на высокотемпературный режим с целью спекания и формирования стенок нашей скважины, признаки газа исчезли. Это говорит о том, что он полностью выжигался плазмой. Если оттолкнуться от предположения Николая, что до кровли пласта остались считанные метры, я бы вновь перешёл при углублении ствола скважины на низкотемпературный режим, чтобы у нас вновь появилась возможность улавливать детектором газ на поверхности, на устье скважины. Помимо прочего, мы сможем отобрать шлам, выбуренный из покрышки нефтяного пласта, и затем определить его гранулометрический состав. Скорее всего, это будут глины, но лучше это будет подтвердить в лабораторных условиях. Но это ещё не всё. Чтобы избежать обвалов стенок скважины в этом интервале, я бы по-прежнему сохранил ступенчатый спуско-подъём бурильных труб, но усложнил его, а именно при углублении использовал низкую температуру, затем приподнимал плазмобур по той же, применяемой нами, технологии и затем проходил бы тот же самый участок на повышенной температуре, спекая глинистую стенку скважины. А после возврата на отметку ранее достигнутого забоя скважины, для дальнейшего углубления, вновь бы переходил на низкотемпературный режим. За счёт этой температурной манипуляции потерь времени не будет. – Дмитрий начинал расти в моих глазах, он за короткий промежуток времени превращался и в буровика, и в геолога, а самое главное – в высококлассного аналитика, способного даже на базе минимальной информации предлагать отточенные решения текущих задач. – И опять не всё. Я вот о чём подумал. Если неожиданно начнётся рост забойного давления, и мы не сможем его ликвидировать за счёт утяжеления бурового раствора, я бы попробовал задавить пласт за счёт более высокой температуры, превратив мгновенно наш плазмобур в забойный превентор. Но это пока всего лишь моя идея, и я надеюсь, она нам не понадобится.
   – Дмитрий, ты просто умница! – не сдержался я. – Всё, что ты только что предложил, казалось бы, лежит на поверхности, но только благодаря твоей внимательности и наблюдательности, мы доведём нашу технологию бурения до более совершенной, – пояснил я ему свой комплимент. – Но у меня к тебе есть встречный вопрос, мы пока его ни разу не обсуждали, но коль скоро ты завёл разговор о кондукторе, то самое время его обсудить. Можете ли вы, ты, Гоша и твой дед, разработать плазмобур большего диаметра, чем применяемый нами сейчас?
   – Сразу отвечу, что да, без всяких сомнений, но он будет более энергоёмким и будет ли это целесообразным. Нам нужна золотая середина, конечный результат и затраты на его достижение должны быть уравновешенными. Можете ли поподробнее описать цель вашего вопроса? – мгновенно отреагировал он на мою просьбу.
   – Ты, наверное, уже знаешь, что при классическом бурении нефтяники применяют многоколонную конструкцию скважины. Число промежуточных обсадных колонн может достигать иной раз и трёх, и даже четырёх. Тот же кондуктор – это промежуточная колонна, и все они применяются вынужденно для изоляции либо поверхностных артезианских вод, либо сложных участков скважины, в которых встречаются обвалы стенок скважины и поглощения бурового раствора, а также для перекрытия вышележащих нефтяных пластов. И все эти размеры промежуточных обсадных колонн и размеры буровых долот взаимосвязаны, для этого разработан огромный нефтяной сортамент этих изделий. Чем больше промежуточных колонн нефтяники применяют, тем более сужается к забою диаметр эксплуатационной, последней обсадной колонны. В итоге нефтяной пласт вскрывается долотом минимального диаметра, что снижает эффективность всей скважины в целом. Это касается и геофизических приборов, приходится их разрабатывать разного диаметра, вплоть до малогабаритных. Вот эта лимитация диаметра скважины, получающаяся от технической безвыходности, порождает в свою очередь снижение дебитов и приводит к высокой аварийности. Я уже не говорю о возрастающей металлоёмкости всей конструкции и излишних затратах, удорожающих процесс строительства скважины. Выгоды применения плазмобура налицо, тут даже доказывать ничего не надо. Это тебе задача на будущее, не забудь её. Кроме того, нам всем нужно подумать об изобретении универсальных бурильных труб, чтобы наш «Буровой куб» был действительно компактным и предельно мобильным. За основу можно взять непрерывные трубы, мы их уже все видели, но нужно продумать, как в одной, единой оболочке, разместить все каналы для подачи на забой всех рабочих агентов, то есть электроэнергии, бурового раствора, сжатого воздуха и геофизического канала связи забоя с наземной регистрирующей аппаратурой. В том, что «Буровой куб» можно будет разместить на одной автомобильной платформе, я не сомневаюсь, но для этого каждый его компонент должен быть нами продуманным. – На этом месте я был вынужден прервать свои вопросы и размышления, так как все стали посматривать на часы, понимая, что наступил момент смены вахт. Последнее, что я успел сказать друзьям, – а это понимали они все даже без моих последних слов, – что принимать план Дмитрия надо немедленно. – Следующую вахту мы все вместе проводим на скважине и все детали дообсуждаем на месте.
   Тот вечер стал памятным и очень символичным для нас для всех. Все мы хорошо помнили рассказ Николая о той примете, что если кто-то из членов буровой бригады женился, то это всегда было к удаче. Но, увлёкшись подготовительными работами на «Буровом кубе», находясь в состоянии повышенного эмоционального возбуждения, вызванного ожиданием кульминационной развязки предпринятой нами авантюрной экспедиции, мы совершенно забыли обо всём другом. Это была наша работа, наша стихия, в такие минуты все наши мозговые усилия концентрировались только на самом важном. Саня с ребятами Фархода уже завершали подготовку второй ёмкости с утяжелённым буровым раствором и дополнительно готовили запас утяжелителя на страховой случай. Николай, Борис и Пётр проверяли буровые насосы и воздушный компрессор. Алик занимался ревизией энергохозяйства нашего «Бурового куба». Дмитрий и Гоша перепрограммировали пульт управления работой плазмобура. Даже наш вездесущий Степаныч был рядом с нами и своим присутствием оказывал нам моральную поддержку. Углубление скважины было временно приостановлено, и сейчас всё зависело только от готовности Сани. Буровые растворы были его профессиональным призванием, и его рекомендациям можно было доверять безоговорочно. Было приятно смотреть на то, как он слаженно дирижировал молодыми узбекскими парнями, давая им одно задание за другим. Буровой раствор, который он завершал готовить, был очень сложным по компонентному составу, и он продолжал через равные интервалы времени отбирать пробы и почти мгновенно их анализировать, добиваясь требуемой консистенции.
   – Если бы мы бурили обычную эксплуатационную скважину, в заведомо известных геологических условиях, было бы всё гораздо проще, мы бы вскрыли пласт по принципу равновесного гидродинамического соотношения забойного давления и столба бурового раствора. Но в нашем случае, так как мы не знаем, что нас будет ждать на забое скважины, лучше подготовить раствор с избыточным удельным весом, – комментировал он нам свои манипуляции и, лишь достигнув желаемого результата, облегчённо произнёс: – Ну вот и всё, моя часть полностью готова.
   Мы вновь решили вместе собраться и принять решение, продолжать ли бурение прямо сейчас или же дождаться утра, чтобы ещё раз всё обсудить. Время суток нас не лимитировало, работы у нас велись без малейших остановок, так как мы предельно экономили самое дорогое, что у нас было – это наше время. Но наше обсуждение завершил Дмитрий, который предложил:
   – Я за то, чтобы работы продолжить с утра, мы должны все отдохнуть, у нас было сегодня слишком много эмоций, но, чтобы завершить сегодняшнюю подготовку, мы должны сделать хотя бы одно пробное углубление ствола скважины на низкотемпературном режиме, дождаться подъёма на поверхность той порции бурового раствора, которая вынесет шлам, замерить концентрацию газов, и на этом на сегодня всё закончить.
   Его предложение всем показалось логичным, и было принято решение провести этот эксперимент не откладывая на завтра. Николай с Гошей заняли свои рабочие места, так как это была по очереди их вахта и начали продолжать бурение. За считанные минуты они углубились по нашей ступенчатой технологии до расчётной отметки, и Николай начал приподнимать бурильный инструмент, Саня и Дмитрий находились у первого резервуара с буровым раствором и были готовы улавливать детектором углеводородные газы. Мы все стояли рядом с ними, и Саня вновь стал нам комментировать то, что мы сами наблюдали:
   – Вот видите, уровень бурового раствора в первом резервуаре постоянно находится на одной и той же отметке, а так как мы имеем замкнутую систему его циркуляции, это говорит о том, что у нас нет потерь бурового раствора, то есть нет его поглощения внутри скважины, а это первый признак того, что стенки нашей скважины идеальны и высокогерметичны. Подождите ещё чуть-чуть, по моим расчётам, ожидаемая пачка бурового раствора поднимется с забоя буквально через пару минут.
   Он дал команду Дмитрию быть наготове и внимательно следить за детектором, а сам не отрывал глаз от поверхностной кромки раствора в резервуаре. Всё произошло мгновенно, даже без детектора можно было понять, что в воздухе появился специфический запах углеводородов, и Саня почти мгновенно дал команду Николаю и Дмитрию опустить инструмент на забой на высокотемпературном режиме, чтобы спечь стенки скважины в интервале пробного углубления. Ещё какое-то время мы ощущали признаки газов, но со временем они исчезли. Саня и Дмитрий продолжали свои наблюдения, а мы затаив дыхание старались им не мешать. Наконец, Дмитрий нам сообщил, что концентрация газа оказалась почти в двести раз выше той, которая фиксировалась при разбуривании кондуктора. Но самую интересную новость нам сообщил Саня: «Посмотрите на эти радужные разводы на поверхности бурового раствора, знаете, что это? Это самая настоящая нефть, а теперь пойдёмте к виброситам и посмотрим, что у нас получилось с улавливанием шлама». Манипулируя обычным строительным шпателем, он аккуратно собрал в небольшую горку на поверхности сетки остатки выбуренной породы и аккуратно поместил ее в заранее приготовленную литровую ёмкость. Затем, взяв кончиками пальцев щепотку шлама, он стал растирать его на своей ладони, периодически поднося её к своему носу, как бы дегустируя улавливаемые запахи. Наконец он нам объявил свой вердикт: «Это очень плотная глина, без сомнения, это покрышка пласта. Но потому, что в ней уже есть лёгкие следы нефти, с уверенностью могу сказать, что мы находимся в нескольких сантиметрах от нефтяного пласта. Думаю, что завтра мы его вскроем, возможно, при первом же углублении».
   Но Сане не дали договорить его последние слова, возможно, на этом месте его мысли были невольно прерваны не менее важным обстоятельством, а именно появлением на «Буровом кубе» торжественно одетых Алексея и Маши в сопровождении их родителей.
   – А мы вас потеряли, обошли всю деревню, дважды заходили в лагерь, а вас нигде нет. Мы уже волноваться начали. Раз вы все здесь, на скважине, что-нибудь случилось? – очень осторожно спросил Алексей.
   – Да, случилось. Иди за мной! – почти настоятельно предложил ему Николай. И подведя Алексея к резервуару с раствором, почти командным голосом предложил ему: – Смотри, только внимательно смотри, и прежде чем ответить, хорошенько подумай.
   Все, отступив на шаг от резервуара и освободив вокруг него пространство для Алексея, стали внимательно наблюдать за ним, как бы готовились принимать сдаваемый им экзамен. Сначала Алексей попросил у Николая фонарь и стал им освещать, как опытный следопыт, поверхность раствора, обходя при этом резервуар со всех сторон и выбирая нужный угол зрения, молча всматривался в освещаемые им места. Затем попросил Дмитрия дать ему детектор и, наклонясь внутрь резервуара, стал постепенно приближать его к поверхности раствора и плавно проводить им над самой поверхностью, продолжая при этом освещать фонарём выбранные им участки. Все следили за его движениями затаив дыхание, даже Николай не осмелился давать в этот момент ему свои подсказки. Наконец он выпрямился, выключил фонарь и подошёл к нам, но в этот момент все рассмеялись, а Алексей, не поняв причину нашего эмоционального всплеска, растерялся и смущённо спросил нас: «Я что-то сделал не так? Я вам ещё ничего не сказал, а вы начали смеяться надо мной». Ситуация со смехом вышла действительно неловкой и совсем неуместной. Но так всегда бывает, когда требуется разрядить или сгладить обстановку, люди смеются, а когда смех коллективный, значит он причинный. Однако наше временное замешательство прервала Маша, которая приняла самое разумное решение и, подойдя к Алексею, провела ладонью по его рубашке и продемонстрировала ему причины нашего смеха.
   – Вот теперь ты стал настоящим нефтяником! – шутил Николай. – А если серьёзно, что нам скажешь, ты что-нибудь увидел?
   – А что говорить, вы и сами, все выводы и без меня сделали, – ответил ему Алексей, продолжая сохранять свою обиду.
   – Но всё же, нам твоё мнение очень важно, возможно, мы что-то не заметили? – продолжал настаивать Николай.
   – То, что это следы нефти, я думаю, вы все сами поняли, иначе не заставили бы меня почти нырять в резервуар, да ещё в чистой одежде. Самого лёгкого газа метана я не уловил, если он и был первоначально, то весь улетучился, но перенастроив диапазон измерения детектора, мне удалось зафиксировать более тяжёлые фракции углеводородных газов, возможно, это был бутан или пентан. Но то, что в резервуаре имеются следы нефти, это говорит о том, что в той точке, где мы будем вскрывать нефтяной пласт, газовая шапка отсутствует, а нефть непосредственно соприкасается с покрышкой пласта. Этот факт свидетельствует о том, что купольная часть месторождения с газовой шапкой находится где-то в стороне от нашей скважины, а мы наткнулись на нефтяную оторочку, насыщенную попутным газом, то есть мы бурим всего лишь в периферийной зоне месторождения. Из этого, вы сами понимаете, можно предположить, что месторождение достаточно приличных размеров. Кроме того, могу вам сказать, что чисто нефтяную часть пласта будет вскрывать гораздо легче, так как сюрпризы обычно случаются преимущественно в газовых шапках с избыточным внутрипластовым давлением. Сегодня нам с отцом просто повезло, что мы в одиночку не вскрыли нефтяной пласт. Скажу честно, мы с ним не были готовы к такой неожиданной встрече. Теперь я понимаю, почему вы здесь все вместе.
   – Алексей, а где ты всему этому научился? Мы же таких тонкостей между собой не обсуждали по вечерам, – не унимался Николай.
   – Умные книжки надо читать! – отпарировал Алексей. – Ну ладно, я больше не обижаюсь, сам виноват, забыл, что до того, как нырнуть в резервуар с раствором, нужно было раздеться, а вас было много, вот я и растерялся. Давайте лучше выйдем на воздух, а то мы с Машей забудем, зачем к вам пришли.
   – А здесь самое подходящее место, даже символичное, – неожиданно предложила Маша.
   – Ну уж не тяните, – всё равно не удержался Николай, как мы об этом его ни просили.
   – Да, действительно, в деревне ничего не скроешь от внимательных глаз, – начал Алексей. – Хорошо, не будем тянуть, мы с Машей решили пожениться, а то, что мы вам объявляем об этом сегодня, все просто совпало. Но для нас это вдвойне приятно. Заявление в загс будем подавать в Лениногорске, по месту жительства Маши, а вот свадьбу будем делать здесь, в деревне, это наше твёрдое решение, с родителями всё согласовано. Мы вас всех заранее приглашаем. А где будем жить – время покажет.
   На наших глазах зародилась новая семья, которую, вероятно, ждёт большое будущее. И не важно, через какие преграды им предстоит пройти, все они будут преодолимы, важно было другое, что этот брак складывался по любви, мы все видели, что они были безумно счастливы, и уже сейчас были как единое целое. Их неожиданная встреча, первое знакомство, тайные свидания, временные разлуки, тревоги и житейские неприятности, ожидания сегодняшнего дня, когда они должны были нам всем официально объявить о своём решении – всё это мгновенно осталось позади. Для них наступала новая эпоха, полная неожиданностей и приятных свершений, тех маленьких радостей, из которых складывается большая насыщенная жизнь. Оба они по своей натуре были лидерами, они каждый по-своему знали цель в своей жизни, но это было, когда они жили врозь, не зная друг друга. Им предстояло построить новую семью, заложить её уклад, пойти во многом навстречу друг другу, подавив в себе возможный эгоизм, а он бывает, увы, в каждом из нас. Семью важно не только создать, но и сохранить, и дать ей возможность расти, через рождение любимых детей, совместные идеи и единую веру. Пусть в жизни будут водовороты и плавные перекаты, грозы и бури, безоблачные дни и ненастья, всё это должно быть, но эта большая река семейной жизни должна течь, насыщаться новыми идеями, углубляться и расширяться, но а те, кто плывёт по ней, должны строить свой плот, который со временем должен превратиться в прекрасную яхту. И если первоначально плот был малоуправляем, то уж семейная яхта должна мчаться сама на всех парусах. Если в семейной жизни не будет романтики, то уж лучше не жениться, и тем более не отсиживаться на берегу. По крайней мере у двоих из нашей команды многое стало понятным, у них точно жизнь будет продолжаться. А что будет с нами, со всеми остальными, что нас ждёт там, впереди? Что нам принесёт завтрашний день и будет ли он для нас радостным? Во всяком случае, мы все надеялись на то, что именно завтра мы получим главный ответ и будем знать результаты нашей экспедиции. То, что произошло буквально несколько минут назад, эта долгожданная радость за молодых, на некоторое время отвлекла нас от переизбытка чувств ожидания большой нефти. Мы все морально уже давно были готовы к открытию месторождения, мы работали не вслепую и были уверены, что наш успех неизбежен, но что так быстро наступит развязка, видимо, этого никто не хотел. Эта экспедиция, которая не только возродила нашу студенческую дружбу, но и доказала, что она была по нашей молодости искренней и ничуть не конъюнктурной, к сожалению, приближалась к своему концу. Ещё примерно месяц, и мы свернём здесь все работы, наступит время неизбежного расставания, и эта волшебная сказка, возможно, для нас закончится навсегда. Я прекрасно понимал, что никто из нас этого не хотел. Если судьба нам дала ещё один шанс вновь объединиться, то почему мы должны испытать новую горечь разлуки? Я не знал досконально о том, кто о чём из нас мечтал конкретно, мы этого никогда не обсуждали вслух, но твёрдо мог сказать, что все эти последние месяцы мы все были пропитаны идеями первооткрывательства, мы мчались вперёд, как разогнанный локомотив, без малейших остановок, и нас на этом этапе невозможно было остановить. Даже ещё сегодня, мы могли принять решение всё закончить. Мы уже почти всё себе доказали и сделали то, ради чего мы учились все эти годы. Сегодня мы даже увидели настоящую нефть, пусть её следы, но и этим можно было удовлетвориться и поставить финальную точку. Именно сегодня мы подошли к пограничной черте, после которой у нас обратного хода не будет. Большая нефть, которая нас ждала, вызовет в нас желание идти дальше, а мы не были приучены отступать. Выдержим ли мы дальнейшую борьбу или испытаем горечь поражения? Там, впереди, нас никто не ждёт, и поймут ли все наши предложения? Но без попытки развить свои идеи это невозможно было понять. То, что Алексей с Машей нам сегодня сообщили, видимо, и стало символичной развязкой нашего общего ответа на все наши сомнения. Заявление Алексея, что их свадьба будет здесь, в деревне, а не в Москве или в Лениногорске, говорило о том, что не только их, но и наше будущее связано исключительно с этим местом. Вот с такими раздумьями мы и вернулись в свой лагерь, чтобы завтра, с новыми силами, совершить скачок к нашей конечной цели.
   Заканчивался август, примерно в эти дни, ровно год назад, мы уезжали из этих мест, имея в своём багаже все найденные нами старые скважины и с картой их расположения на местности. Наступившее утро было обычным, но предстоящий день сулил быть длинным, все были предельно собранными и понимали, что все наши операции и любые действия на скважине должны были находиться под полным нашим контролем. Пророчества Николая и Сани о близости нефтяного пласта были не напрасными и своевременными. Всё произошло именно так, как они и предполагали, а проведённая накануне, по их инициативе, дополнительная подготовка оказалась просто бесценной. О том, что при первом же углублении был вскрыт нефтяной пласт, говорило буквально всё, и растущее давление на устье скважины, и увеличенная скорость циркуляции бурового раствора, и даже лёгкая вибрация бурильной колонны, которая до этого никогда нами не отмечалась. При первых же признаках встречи с пластом, Саня как и предполагалось, стал менять обычный водный буровой раствор на утяжелённый, и почти мгновенно выровнял давление столба бурового раствора с забойным, и, как опытный растворщик, руководил всеми остальными членами бригады. Если из нас кто-то и ждал, что в тот же миг нефть польётся рекой из нашей скважины, то, возможно, это был только Степаныч, только он рассчитывал увидеть большую нефть именно сегодня, возможно, именно он из всех из нас вынашивал в себе тайную мечту стать новым русским нефтяным олигархом. Он был здесь на скважине – как же без него, ведь именно он был хранителем этих мест, и он имел полное право первым из деревни получить эту новость. Но он, как и все мы, к счастью, хранил молчание и терпеливо ждал, когда ему разрешат на неё посмотреть. Возможно, и он уже многое понимал, ведь он был участником почти всех наших разговоров, а мы последнее время говорили только об одном: что ни в коем случае нельзя давать нефти вырваться из скважины на поверхность, что всю её энергию нужно укротить там, в пласте, а все испытания нефтяного пласта провести только после завершения всех буровых работ.
   Отбив кровлю нефтяного пласта и постепенно углубляясь в него, мы не знали, что нас ждёт впереди, мы знали лишь одно: что нам необходимо дойти до его подошвы. Но это была не панацея, это была всего лишь даже не разведочная, а проверочная скважина, аналогов для сравнения у нас не было, каждое месторождение было индивидуально, и говорить о чём-либо было преждевременно. Но то, что именно с этого момента мы должны были собирать о нём по крупицам любую полезную информацию, все прекрасно понимали. Войдя в пласт, мы, как и предполагали, перешли на низкотемпературный режим бурения, и первую новость нам принёс Саня, точнее, даже целых две бесценных информации. Первая касалась внутрипластового давления, а вторая отобранного шлама, а его выводы были следующими: «Вскрытый пласт был сложен известняками, а замеренное давление указывало на высокодебитность скважины». Плохо было то, что мы не имели возможности отобрать керн по разрезу скважины: пока что применяемая нами технология бурения не позволяла этого сделать. Но Саня делал всё правильно, он продолжал не только следить за уровнем раствора в ёмкостях и его удельным весом, но и поставил ребят Фархода на непрерывный сбор шлама, при этом постоянно его примитивно тестируя при помощи кислоты.
   – Похоже на то, что мы вскрываем массивную залежь, постоянно идёт известковый шлам, а мы уже прошли более пятидесяти метров, – сообщал он нам.
   – Если в верхней части разреза мы и могли приостановить бурение, как это сделали накануне, то внутри пласта остановки делать ни в коем случае нельзя, по крайней мере циркуляция раствора должна быть постоянной, – подключился к разговору Николай. – Поэтому дальнейший процесс бурения нам понятен, давайте часть ребят отправим всё-таки отдыхать, а то к вечеру мы все начнём валиться с ног, а следующая вахта должна быть отдохнувшей.
   Учитывая ответственность работ в интервале продуктивного пласта, мы сознательно перешли вместо трёх– на двухсменную систему работы, укрепив при этом вахты. Так как наш запас бурильных труб почти заканчивался, мы были лимитированы в бесконечном углублении скважины, в результате чего нами было принято решение пробурить ещё максимум сотню метров. Сомнений не было, мы продолжали вскрывать известняковый массивный коллектор, всё указывало на то, как один из вариантов, что наша залежь может иметь рифовое строение, но это пока что были наши первые догадки. Чтобы подтвердить эту версию в будущем понадобится пробурить несколько десятков, а то и сотен скважин.
   Заканчивался третий день наших работ после вскрытия пласта, команда работала как слаженный механизм, Саня успел обучить растворным премудростям Юру и Петра, Алик с Борисом теснее работали с плазмобурщиками, Алексея с Машей мы отпустили на один день в Лениногорск для подачи заявления в загс, Фарход с его ребятами присутствовали почти повсюду и даже упорно упрашивали нас доверить им самостоятельную работу на скважине, Степаныч по-прежнему подкармливал нас сухими пайками и чуть ли не через каждый час интересовался: «Ну когда наконец мы начнём испытывать скважину на приток нефти»? Возможно, именно по этой причине, чтобы не пропустить долгожданного момента, он постоянно был на наших глазах. Да нам и самим, если честно признаться, это было небезынтересно. Узнать дебит скважины, сделать представление о продуктивности вскрытой нами залежи нефти – это был финальный аккорд всех наших поисков. И каждый из нас ждал этого момента с нетерпением.
   Юра всё своё свободное время в последние дни проводил либо с будущими молодожёнами, либо с Ниной. Я понимал, что меж ними обсуждался волнительный процесс подготовки к свадьбе, и старался им не мешать. Но меня сильно тревожил финансовый вопрос, да и все мои друзья уже многократно просили меня как-то деликатно расспросить Юру обо всех наших издержках. Этот процесс не мог продолжаться бесконечно, рано или поздно он всё равно бы возник, и было бы более уместным, чтобы его поднял я, а не он. Я знал, что он будет молчать терпеливо до последнего и ни за что не покажет свою слабость, даже вопреки критической ситуации. Зная, что Алексей с Машей уже уехали, я под предлогом организационной помощи по проведению свадьбы, набравшись смелости, пошёл к нему на разведку.
   – Ну, наконец-то ты появился, а то мы с Ниной уже забыли, как ты выглядишь, – опередил он меня своим необычным приветствием. – А мы вот в семейном кругу решили делать свадьбу в два этапа. Первый, здесь в деревне, только в нашем рабочем кругу, а на следующий день заказать ресторан в Лениногорске, и, не поверишь, Алексей выбрал тот самый, в который вас водил год назад Саня. Нина подтверждает, что лучшего места в городе не найти. А почему в два этапа, ты сам, наверное, догадался: мы хотим пригласить всех ваших жён, а здесь, в деревне, и разместиться даже негде. К тому же, мне только что позвонил Алексей, свадьба назначена через месяц на тридцатое сентября, вот и делай производственные выводы. К этому моменту мы должны будем свернуть не только всё бурение, но разобрать и законсервировать наш «Буровой куб». Как ты думаешь, твоя Таня сможет приехать? – спросил он меня.
   – Да, и не только в Лениногорск, но и сюда, в деревню, тоже обещала обязательно приехать. Говорит, что будет проводить инспекцию, а то ей не совсем понятно, чем мы тут занимались уже почти четыре месяца. Конечно, она обижена на меня, я забросил в Москве всё хозяйство, да тем более идёт лето, а ей необходима моя помощь по саду. Как будем оправдываться? Показать-то ей будет совершенно нечего к моменту её приезда, хорошо, что мы фильм снимали. Так что, я думаю, и другие жёны приедут. Но у меня к тебе есть давно назревший вопрос, да и ребята просят тебя расспросить. Сам понимаешь, нам всем не хотелось бы быть иждивенцами. А мы не знаем, окупится ли наша эта экспедиция в будущем… – на этом месте я был вынужден прерваться из-за его почти гневного взгляда, которого я никогда раньше у него не видел.
   – Кто тебя подослал ко мне? Не иначе как Николай. Я его уже пару раз отправил подальше с подобными вопросами, вот и ты хочешь от меня услышать то же самое? Это не ваше дело считать затраты, да там и нечего считать, если хочешь знать. Металлолом нам достался почти бесплатно, и это ты сам прекрасно знаешь. Из железа мы потратились только на превентор и бурильные трубы, и эти затраты разложатся со временем на другие скважины, дизель-генераторы тоже долгоиграющий актив, но они не золотые, хотя и не дешевые. Ну а текущие, не возвратные затраты, в основном ложатся на дизельное топливо, химические реагенты для бурового раствора и продукты питания. Вот и всё, ничего скрытого нет, всё как на ладони, ни одного отката никому не заплатили, – вдруг наконец заулыбался он, видимо радуясь своей неожиданной шутке, которая поставила точку в его объяснении. – Если хочешь от меня узнать правду, но чтобы никому ни слова, я мог потерять вообще весь свой заправочный бизнес, даже копейки за него не получил бы, всё к этому шло, и только благодаря нашей встрече и твоей этой авантюрной идее с экспедицией я решился его продать, точнее, ты меня этой затеей подтолкнул к правильному решению. А деньги – они приходят и уходят, и если они не будут работать на благое дело, они точно сбегут от их хозяина. Я уже вам всем говорил, что все эти мои траты – это дань, которую я отдаю за наше образование, и они будут нашим коллективным взносом в развитие нефтяной науки. Поверь мне, потрачены фактически копейки, сравнительно небольшие деньги, но и они уже, считай, окупились. То, что Алексей здесь научился многому, да к тому же нашёл свою судьбу – где бы это всё могло ещё произойти? Мы с ним долго обсуждали место свадьбы, и я не смог его переубедить. Сказал мне: или здесь, в деревне, или они с Машей только распишутся без всяких торжеств. Они, молодые, стали слишком рациональными и очень упрямыми, времена поменялись. Ну а тебя я прошу, сделай всё, чтобы Таня обязательно приехала, ну а про деньги больше меня не спрашивай, ты мне и так их все сэкономил, фактически ты меня спас от разорения.
   – Спасибо тебе за честный ответ, я не думал, что было всё настолько критично с твоим предыдущим бизнесом. Ребятам я постараюсь всё деликатно и ненавязчиво объяснить, надеюсь, они всё поймут и перестанут тебя мучить излишними расспросами, а я лично просто хотел, чтобы между нами не было никаких недомолвок. Ты же знаешь, что деньги – это зло, из-за которого иной раз лучшие друзья становятся злейшими врагами. Но тем не менее, мне нужно знать конкретные цифры, и ты должен мне их назвать без всякой обиды, – не сдавался я. – Ты же знаешь, что я с Машей активно работаю над экономической частью нашего проекта, она завершает писать обоснование по созданию народного предприятия, а я начал готовить наше коллективное обращение на имя президента. Вот эти цифры мне нужны для расчёта себестоимости бурения скважин по нашей новой технологии, косвенно я веду тоже учёт, но конечная информация у тебя.
   – Меня экономика на государственном уровне совершенно не волнует, и продолжение нашей эпопеи для меня совершенно безынтересно, я ни на грамм не верю в то, что нас кто-то поймёт и поддержит. Главное то, что мы сами себе доказали, что мы прожили эту жизнь не зря и ещё на что-то способны. Мы и так сделали слишком много, и это останется в нашей памяти. Если хочешь, пиши куда угодно, хоть обоснование, хоть письмо или докладную записку на самые верха, хоть книгу, но поверь мне, у нас никаких дальнейших перспектив нет. Поэтому я и отговаривал Алексея делать свадьбу здесь, но ты их всех заразил своими идеями. Они, как и ты, стали просто фантазёрами и фанатиками. Они пусть, ладно, молодые, им хочется всего необычного, а тебя, самого, что жизнь ничему так и не научила? Даже если ты докажешь, что наша себестоимость бурения в десятки раз ниже традиционной, ты понимаешь, что сразу настроишь против себя всё металлургическое и машиностроительное лобби? Что прикажешь им делать? Сидеть и молчать, терять рынки сбыта? Пойми, у них сейчас вся цепочка взаимоотношений связана, а то, что мы предложим, сломает все стереотипы технического традиционализма. По этой причине, и не только в нашей стране, многие прогрессивные технологии тормозятся, – высказывал он мне свои сомнения. – Думаешь, я совсем не беспокоюсь о будущем нашей молодёжи? Это же будет прежде всего удар по ним, по их амбициям, и я даже не знаю, как они перенесут возможный отказ. Но, поверь, они твои первейшие помощники и союзники, и я их ни в чём разубеждать не буду, но смотреть мне на возможное поражение будет очень больно.
   – Юра, я, возможно, наивен и неисправим, я сам, лично, много раз падал и поднимался, старался всё забыть и давал себе зароки, но я так устроен, что во мне нет ни грамма злопамятства, и я очень быстро отходчив, я не могу и дня просидеть без дела, и в этот раз, при таком наборе позитивных аргументов очень высокого уровня, я уверен, что у нас должно всё получиться. Нам надо попробовать не только ради себя, возможно, я сейчас начну произносить какие-то патриотические лозунги, но без них не обойтись. Ты же видел этих людей на торговой площади в райцентре, их глаза, их озабоченность завтрашним днём, их беспомощность – вот с этим нужно что-то делать, менять идеологию предпринимательства, создавать настоящий средний класс. Ты знаешь, что мне сказал Дмитрий? А он, как и твой Алексей, поверил мне. Да, я их, возможно, втянул в авантюру, излишне обнадёжил в перспективах, но кто они оба были ещё год назад, посмотри, и кем они стали, и всё, чем они сегодня стали обладать, родилось не на пустом месте, они готовились к этому старту всю жизнь, попробуй теперь отобрать у них эту мечту. Так вот, Дмитрий мне сказал, что если реакция на наше предложение будет отрицательной и наш опыт никому будет не нужен, он уедет из страны навсегда. Поверь, он нигде не пропадёт, а потеряет страна, потеряем все мы, в том числе не только наши дети, но и наши внуки и правнуки. Поэтому я буду идти до конца вместе с молодёжью. Но если будет отказ, то я, наверное, тоже задумаюсь об отъезде, но это решение будет не моё.
   Незаметно закончился август, начался сезон дождей, погода изо дня в день портилась и доставляла нам массу бытовых неудобств, но мы продолжали жить в нашем полевом лагере. До конца нашей эпопеи дни начали бежать на перечёт. К тому моменту мы уже закончили бурить вертикальный ствол скважины, так и не достигнув подошвы продуктивного пласта. Испытания скважины тоже остались позади, и любопытство Степаныча было полностью удовлетворено, он с гордостью хранил у себя в доме свой персональный образец нефти, наравне с теми образцами, которые мы должны были взять с собой в Москву на испытания. Но уже и без того, все первичные признаки нам говорили о том, что наше месторождение содержит очень лёгкую безводную нефть, а полученный нами дебит указывал на возможные значительные запасы подтверждённого нами месторождения. На «Буровом кубе» кипела постоянная работа, наши плазмобурщики Дмитрий, Алексей и Гоша проводили почти всё своё свободное от вахт время на устье скважины, и мы уже заканчивали бурить наш первый горизонтальный участок, Николай по-отечески не спускал с них глаз, но при этом с большим почтением относился к любому их предложению – а что по большому счёту он мог им возразить, да он и сам понимал, что нами был совершён технологический прорыв в бурении скважин, и он лично был составной и незаменимой частью этого процесса, так же, как и каждый из нас. У него даже характер стал улучшаться на наших глазах, он как бы помолодел, и на его лице разгладились многочисленные морщины: то ли на него свежий воздух и природа так подействовали, то ли его внутренний энтузиазм наконец-то примирил его со своими собственными проблемами, то ли просто успокоилась его душа, и он наконец понял, что работать можно без крика и вечного надрыва, а может быть, и введённый нами сухой закон возымел своё действие. Мы менялись все, переходя от одного этапа к другому, мы все наполнялись исключительно положительными эмоциями, для споров и критики у нас не оставалось времени, каждый наш последующий шаг был многократно оговорённым и выверенным. Конечно же, мы все безумно устали от этой, придуманной нами самими же, гонки, и нам было важно пройти оставшиеся дни без каких-либо потрясений. Нам оставалось немногое: пробурить лишь второй горизонтальный ствол и приступить к консервации нашей скважины, но до того нам предстояло замерить дебит в первом горизонтальном участке. Чемоданное настроение в коллективе нарастало, всё чаще и чаще мы возвращались своими мыслями в свои семьи, в свои родные дома и просто хотели отдохнуть, нам требовалась смена ритма и время на переоценку наших дальнейших действий.
   Но произошло то, чего мы больше всего боялись. Если мы научились управлять технологическими процессами и они нам были подвластны, то повлиять на природные катаклизмы мы никак не могли. Дожди шли почти беспрерывно уже почти целую неделю, и они никак не влияли на процесс бурения, но наша грунтовая дорога, которая была проложена по жирным чернозёмам, превратилась в сплошное месиво. Это был постоянный осенний бич этих мест, в этот период замирало движение по всем сельским дорогам. Конечно, на тракторе можно было проехать почти везде, но местные жители предпочитали просто не убивать окончательно единственный способ связи с большим внешним миром. Вот и Пётр со Степанычем, не сговариваясь, стали просить нас прекратить поездки за дизельным топливом на нашем вездеходном бензовозе, им же нужно было продолжать как-то дальше жить на этой земле, а для них без дороги никакой жизни не будет. Наш неприкосновенный запас солярки бы минимальным, и мы приняли решение прекратить дальнейшее бурение и незамедлительно провести последние испытания.
   У молодого читателя этой повести, а именно ему она прежде всего адресована, я надеюсь, после ее прочтения, сложится свое представление о нефтяной романтике. Человеком всегда управлял процесс поиска и открытий, познания нового и достижения поставленных целей, покорения недр и просторов. Поверьте, друзья, нет никаких пределов совершенствованию самих себя, на земле ещё много не раскрытых тайн и скрытых подземных сокровищ, и ищущему их, всегда найдётся своё место, ну а если коснуться научных и технических открытий, то это только начало индустриального бума, который мы переживаем, и человек ещё создаст много умных и полезных машин, которые позволят наконец-то нам заглянуть в самые глубины недр и понять происхождение не только самой нашей планеты, но и возникшего на ней живого человеческого разума. Нефтяники, на мой взгляд, больше, чем кто-либо из других профессий, сочетают в себе все возможности, данные нам при рождении, они всегда были исследователями и самой интеллектуальной частью нашего общества. Изобретательство извечно было в их крови, и новые открытия им никогда не были чуждыми. Дерзайте, учитесь, развивайтесь и старайтесь всегда быть впереди, на острие задач, меняющих нашу жизнь к лучшему. Но я хочу и предостеречь нашу молодёжь от недопустимых возможных ошибок. Выбрав стезю нефтяника, идите работать только на скважину, только на ней вы сможете чего-то достичь, бегите подальше от крупных городов, от душных бюрократических офисов около нефтяных структур, читайте внимательно вывески и объявления при выборе будущего рабочего места. Нефть в последние годы стала лакомой приманкой для всякого рода шарлатанов и проходимцев, не даром, не помню уже кто, назвал нефть «экскрементами дьявола», и это, к сожалению, стало очень близко к истине, правда, сами нефтяники к этому никакого отношения не имеют. Все нефтяные беды разгораются без их участия и совершенно в иных сферах. Все нефтяные трагедии происходят лишь от того, что политики не знают правильный способ применения нефтяных богатств. Напоследок скажу вам о буровиках ещё пару слов. Это профессия не только умных, но и физически очень сильных, несгибаемых людей, местами грубых и, даже может показаться, невоспитанных и невежливых, и не каждому дано в буровой бригаде ужиться, но если вы хотите испытать себя на принадлежность к настоящей мужской гвардии, то лучшего места просто не найти. Если вы успешно пройдёте первое испытание и станете членом их семьи, эти люди вас никогда не предадут.
   Я специально сделал это маленькое отступление, прежде чем описать наш последний рабочий день на скважине. Мне даже самому порой казалось, что более рутинной, чем работа буровиков, быть не может, ну может быть, работа у конвейера только сравнима по набору однотипных операций. Разница лишь в том, что конвейер работает в горизонтальной плоскости и в комфортных условиях, а скважина бурится преимущественно вертикально, и более суровых условий работы, чем работа буровика, не существует. Но это только на первый взгляд, так сказать, для взгляда со стороны. Но работа на конвейере не допускает ни малейшей инициативы, иначе начнётся сбой ритма и он просто встанет. Там запрещено думать за пределами прописанного регламента, там никакие рацпредложения не проходят и просто недопустимы. Поэтому там возможна полнейшая роботизация сборочного процесса, замена живых людей на неодушевлённые автоматы, а вот в бурении этого сделать нельзя, там самый последний помощник бурильщика должен мыслить, там велико значение человеческого фактора, а знаете почему? Возможно, вы и сами уже догадались. Да, всё именно так, любой специалист, даже новичок, мечтает только об одном: как умудриться заглянуть внутрь скважины и научиться управлять всеми буровыми процессами там, в самой нижней точке, на забое. Вот именно в этом направлении и движется сегодня весь технический прогресс в бурении, вот вам необъятное поле для ваших будущих исследований. Учёные-геологи тоже мечтают о том же, их стремление направлено на то, чтобы изучать геологию месторождения не на поверхности, а в самых её недрах, на заветных глубинах, и причём мгновенно. Времена камеральной обработки множества ручных записей и диаграмм, исследований керна, безусловно уйдут в прошлое, всё к этому движется. Сегодня наступает такое время, когда назрела необходимость иметь на производстве универсальных нефтяников-исследователей, говорящих на языке как буровика, так и геолога, и геофизика, и будущего добычника. На скважине нужен универсальный терапевт, и такую специализацию нужно как можно быстрее создавать.
   Итак, мы остановились с вами на том, что осенняя распутица внесла свои коррективы и вынудила нас завершить все наши буровые работы, испытать горизонтальный участок и приступить к консервации скважины. Когда я говорю о наших испытаниях пласта, это слишком громко сказано. У нас не было для этого почти никаких возможностей, а тем более подручных технических средств, чтобы поизучать гидродинамические процессы в продуктивном пласте, даже отобрать корректно глубинную пробу нефти мы не могли. Всё, что мы уже заранее отобрали и хранили в двадцатилитровых обычных автомобильных бензиновых канистрах, идеальной пробой нефти назвать было нельзя, так как эта нефть была уже частично дегазирована, и та часть бесценной информации о газовом факторе просто улетучилась в воздух во время взятия пробы. Наши образцы больше соответствовали товарным, то есть транспортным нормам, и на первом этапе нам этого было вполне достаточно. Других проб нефти мы отбирать не собирались, и нам нужно было замерить только суммарный дебит вертикального и горизонтального участков, даже не сам дебит, а его возрастание по сравнению только с вертикальным отрезком вскрытого нами накануне участка пласта. Когда нефтяники бурят горизонтальный ствол, а он многократно дороже вертикального, они ждут только одного: кратного увеличения дебита скважины как минимум. При обустроенном устье скважины, сдаваемой буровиками заказчику, этот процесс не такой сложный, но требует специальных знаний и подготовки и, конечно же, дополнительных технических средств. В нашем же случае мы могли сделать только одно: понижая постепенно удельный вес бурового раствора, начать снижение давления столба бурового раствора на забой скважины и тем самым вызвать приток нефти на поверхность, собственно, провести ту же самую операцию, которую мы совершили при испытании вертикальной части скважины. Мы уже обладали знаниями о пластовом давлении и знали, до какого уровня мы сможем снизить удельный вес бурового раствора, чтобы вызвать приток нефти, именно по этому алгоритму мы и начали действовать. Весь наш коллектив находился на скважине, но, как и раньше, руководство всем процессом управления взяли в свои руки Саня и Николай. Мы постепенно начали подъём труб и вывели плазмобур из горизонтального ствола в точку, расположенную в кровле над продуктивным пластом, непрерывно продолжая при этом циркуляцию бурового раствора. Убедившись, что наша буровая компоновка выведена в безопасную зону в вертикальной части ствола скважины с плотной стенкой, мы решили провести наше последнее техническое совещание. Саня нас убеждал, что он полностью готов, Николай тоже не видел причин, которые бы могли воспрепятствовать вызову притока нефти, но Дмитрий, который инициировал необходимость временной приостановки, стал нам доказывать, что ожидаемое увеличение дебита может привести к быстрому нарастанию объёма циркуляции и переливу наших растворных емкостей, чего нам едва удалось избежать во время первого испытания. Саня просил нас дать ему возможность зафиксировать только первое отклонение объёма раствора в сторону возрастания, и он гарантировал нам всем, что немедленно задавит скважину, даже не применяя для этих целей превентор. Дмитрий же настаивал на том, что он ничуть не против, чтобы вызвать приток и понять эффективность горизонтального участка, но он всё же опасался возникновения неконтролируемого выброса нефти и просил нас дать ему возможность испытать плазмобур в качестве инструмента ликвидации аварийной ситуации, применив при этом высокотемпературный режим работы плазмобура. Простыми словами, он предлагал, так как мы всё равно следующим этапом должны были проводить консервацию скважины, вызвать приток, убедиться, что суммарный дебит возрос, и в этот момент закупорить скважину, воздействуя на весь забой высокой температурой, приподнимая плавно бурильную компоновку на один метр вверх. Ещё проще, он предлагал установить на забое искусственный метровый мост из спекшейся породы по принципу цементного. Он убеждал нас тем, что при проходке ствола плазмобуром сверху вниз мы формировали плотные кольцеобразные спечённые стенки скважины, так как расплав породы продавливался в направлении забоя, а при обратном движении плазмобура снизу вверх можно достичь обратного явления, то есть расплав породы при подъёме инструмента вверх, как поршнем, будет втянут внутрь существующей скважины и закупорит её. Его доводы были убедительными, но этого явления мы ещё не проходили в своей практике, поэтому у нас и разгорелся жаркий технический спор. Наконец Саня с Николаем сдались и пошли на компромисс, но при одном условии, что их многократно проверенный вариант ликвидации возможной аварийной ситуации будет применён в случае необходимости. Они понимали, что новые технологии можно проверить только в условиях риска, как тут не вспомнить про шампанское, но оно будет потом, и в достаточном количестве, а сегодня их слово было решающим. Последнее их слово было следующим: «Пусть испытывают, а мы подстрахуем».
   Вся операция по испытанию пласта у нас заняла считанные минуты, и всё было сделано так, как предлагал Дмитрий, его план сработал, а мы положили в свою копилку ещё одну уникальную возможность плазмобура. Но даже получив надёжную забойную пломбу и убедившись в её непроницаемости, Николай с Саней настояли на том, чтобы весь ствол скважины, по всей его длине, от установленного моста в кровле продуктивного пласта до самого устья скважины залить полностью цементным раствором. Против этого никто не возражал, так как к тому моменту все наши эмоции уже улеглись, а их предложение было просто неоспоримым, к чему Саня с Николаем почти сразу же и приступили. Но Дмитрий от них по-прежнему не отходил, ему было важно извлечь плазмобур из скважины на поверхность невредимым, чтобы осуществить его визуальный осмотр, мы же его с начала бурения ни разу из скважины не извлекали, и всем нам было интересно узнать, что от него в итоге эксплуатации осталось. Это, конечно, не был вечный двигатель, но тем не менее мы с его помощью прошли почти 2500 метров по вертикали и 500 метров по горизонтали, и ни одно современное долото не может похвастаться подобными достигнутыми результатами.
   Вот так незаметно и заканчивалась наша вторая экспедиция. Дожди прекратились, и наступило красивое бабье лето, с традиционным золотом лесов, последними тёплыми днями и укорачивающимися вечерами. Деревня вновь опустела, и, кроме нас, там не было других признаков жизни. Законсервировав скважину, мы постепенно демонтировали оборудование и развозили его по заранее обозначенным местам. Нам нужно было привести место расположения нашей скважины в неприметный объект, до назначения которого не докопается ни одна проверяющая душа. Ликвидацией объекта руководил Пётр, именно ему со Степанычем было предназначено судьбой быть хранителем нашей тайны. Ломать не строить – эта поговорка настолько верна, но мы не ломали, мы бережно расконцентрировали своё детище, чтобы по первой же отмашке вновь собрать и запустить наше производство. Алексея с Машей мы отпустили в Лениногорск для подготовки к свадьбе. Фарход с ребятами отбывали у нас последние дни, и у них на руках уже были купленные билеты на авиарейс в яблочный Наманган, на их родину. Может быть, из всех, кто был здесь вместе с нами, мне горче всего было прощаться именно с Фарходом. За эти пять месяцев совместной работы с ним мы не только стали близкими друзьями, но я к тому же полюбил узбекскую культуру и кухню этого народа, их трудолюбие и преданность совместному делу. Более порядочных и честных людей, чем эти простые узбеки, я никогда в жизни не встречал. Мне тогда впервые стало настолько обидно, что развалилась наша единая с ними страна, и, к сожалению, эта потеря невосполнима. Чего нам тогда не хватило? На это ответит только время, может быть, ещё всё образуется и встанет на свои места. Время лечит, но простые люди в развале страны неповинны, это преступление и сговор властных элит. Прощаясь с ними, мы все дали друг другу слово быть вместе навсегда, независимо ни от каких обстоятельств. Николай с Саней тоже уехали в Лениногорск, чтобы подготовить встречу наших жён и зарезервировать стол для свадьбы в ресторане. А мы, Юра, Алик, Борис и я, оставались вместе с Петром и Степанычем в деревне и параллельно занимались конспиративными работами на скважине и подготовкой встречи молодожёнов в деревне. Свадьбу было решено проводить в доме Петра, там, где впервые пересеклись и встретились взгляды Маши и Алексея и где он отважился пойти её провожать в первый вечер их знакомства.
   К тридцатому сентября мы закончили все работы по разборке нашего «Бурового куба», от него лишь остался металлический остов сарая, и на его месте мы решили для Петра обустроить настоящую ферму. Наши жёны уже были в Лениногорске под опекой наших братьев-близнецов, Юра тоже уехал в Лениногроск, чтобы присутствовать на торжественной церемонии бракосочетания сына, остатки нашего коллектива оставались в деревне и готовились к встрече. Больше всех волновался Степаныч и регулярно всех нас по очереди донимал вопросами о том, как ему обращаться к нашим жёнам. С одной стороны, на нас надвигалась свадьба, а с другой, нас всех ждали встречи с семьями. Пять месяцев разлуки не малый срок. И какое будет женское впечатление? То, что мы все были живы и здоровы, – это, наверное, было для них самым важным, ну а так, по большому счёту, для них их мужья просто сбежали из дома на длительное время неведомо зачем. Как понять, что мы тут все всё это время делали?
   И свадьба и встречи с жёнами, прошли достаточно спокойно, наступила пора уезжать, но все испытывали какое-то чувство незавершённости, чего-то не хватало. Итоги экспедиции подводить ещё было рано, за пять месяцев мы успели вспомнить все наши былые подвиги и наговорились на несколько лет вперёд, от технических дискуссий все порядком устали, но каждый из нас ждал чего-то особенного. И наконец я понял: мы просто не хотели расставаться и искали любой повод, чтобы задержаться хоть ещё на один день. Будет ли у нас возможность осуществить нашу мечту, видимо, об этом думал каждый из нас, но не решался произнести вслух этот вопрос. Прощание получилось грустным, никакой эйфории мы не испытывали, мы всего лишь закончили очередной жизненный этап, а там, в Москве, нас ждал очень волнительный период.

Москва

   Вернувшись в Москву, мы, не сговариваясь, решили взять на весь октябрь тайм-аут, чтобы привести в порядок все личные дела. Алексей с Машей улетели на Кубу в свадебное путешествие, Дмитрий, оказавшись не у дел в Троицке, решил вернуться к себе домой в Новосибирск, Алик с Борисом раздумывали над тем, чем им заняться в Подольске, и подыскивали себе хоть какую-то работу, Юра решил принципиально завязать с предпринимательством и частенько заезжал ко мне на дачу. Мне же хотелось как можно быстрее найти надёжное место и отдать на испытания образцы нефти и шлама, что в итоге оказалось не таким простым делом. По вечерам я умудрялся выкроить свободные минуты и постепенно приводил в печатный вид все свои летние рукописи. Из огромного количества хаотичных заметок, наблюдений, записанных мыслей и сделанных промежуточных выводов, мне нужно было составить компактный отчёт, при этом ничего не забыв и не пропустив. Кроме того ещё летом я начал писать эту книгу, которая рождалась не так-то просто: нужно было изложить её в виде повести о друзьях, насытив текст технической информацией и описанием процесса бурения – наверное, всё это было совершенно безынтересно и скучно для будущего читателя, получался какой-то технический роман, смахивающий на произведения социалистического реализма чуть ли не периода застоя. Но в то же время по-другому его написать было просто невозможно, а мне очень хотелось рассказать вам о моих близких товарищах, об их непростой жизни и о том всплеске эмоций, который мы пережили всего лишь за один последний год. Причём никто из них даже не догадывался, возможно, за исключением Юры, что я пишу о них. Возможно, из этого ничего и не получится, и эта книга окажется незаконченной и останется навечно на жёстком диске моего компьютера. Но я дал себе слово всё равно её написать и посвятить её нашей молодёжи, возможно, они отыщут в ней что-нибудь полезное для себя.
   Но, наверное, самым важным из всего моего набора бумажных дел для меня было закончить письмо на имя президента, вариантов которого у меня было уже несколько на бумаге, а ещё больше в моей голове, но ни один из них мне не нравился. Иной раз мне казалось, что в нём слишком много воды, и я начинал вычёркивать из текста то личные эмоции, то слишком детальные описания нашего проекта, а то просто рвал на мелкие кусочки то, что писал многими часами. Мне казалось, что все мои мысли должны быть лёгкими и предельно понятными для занятого человека, да и полной уверенности, что его помощники дадут это письмо ему прочитать лично, не было. Как правильно донести свою идею и попасть в самую точку наверняка – вот над чем я подолгу раздумывал и рождал очередной вариант текста. Бумага должна вылежаться, горячие мысли в ней должны остыть, всему придёт своё время. Разрываться между написанием технического отчёта, который я делал прежде всего для самого себя, повестью и этим письмом не было смысла, и я решил всё делать поэтапно, к тому же я получил сообщение о том, что результаты испытаний готовы, и мне предстояло поехать их забрать, но я хотел лично побеседовать с теми людьми, которые проводили исследования. За сухими строчками сертификатов исследований иногда пропадает самое главное, о чём должен знать заказчик, но если исследователь опытен, он может рассказать гораздо больше, чем он просто отчитался на бумаге.
   Руководитель лаборатории, которая взялась провести обезличенные испытания образцов, был хорошим знакомым ещё одного моего хорошего знакомого, фактически всё делалось для меня по телефонному звонку, и я знал, что ему можно было доверять на все сто процентов. Лаборатория имела отличную репутацию среди небольших частных нефтяных компаний, фактически она сохранилась ещё с советских времён. Испытания проводились неофициально, это было моим основным условием заказа. Я избегал малейшего риска, одно время я даже подумывал над тем, чтобы провести испытания за границей, но это было тоже не менее опасно, так как месторождений с лёгкой нефтью в России не так много, они все известны и если на рынке начнёт мелькать преждевременно информация, это может разрушить все наши планы. Нет, самого месторождения никто никогда не найдёт, но самого заказчика могут вычислить совершенно спокойно, и тогда начнутся нежелательные домогательства.
   Как я и предполагал, меня ждала очень интересная беседа. Заполненные листы бланков проведённой экспертизы образцов лежали на столе, а хозяин кабинета не торопился мне их передавать. Мне показалось, что он не знал, с чего начать, и я решил прийти ему на помощь.
   – Если вы хотите меня спросить, как эти образцы оказались в моих руках, то вы об этом узнаете одним из первых, но всему своё время, – обратился я к нему.
   – Нет, вы меня неправильно поняли, я действительно не знал, с чего начать, я понимаю, что вы сами опытный человек и у вас уже есть некоторое представление, что это за нефть. Скажу вам честно, я таких образцов давно не держал в своих руках. Удивительно то, что она не только лёгкая, но и малосернистая, в ней слегка завышено содержание парафинов, что не является критическим, но самое ценное то, что в её составе присутствует ряд компонентов, что делает её очень качественным сырьём для нефтехимии. Такую нефть грех продавать на экспорт. В старые времена месторождение с такой нефтью сразу же бы перевели в разряд стратегических. Не знаю, как это будет выглядеть сейчас, но именно по этой причине у вас могут возникнуть проблемы с оформлением лицензии на разработку месторождения. Даже не знаю, что вам посоветовать. Конечно, многое будет зависеть от размеров самого месторождения, ну и конечно же, извлекаемых запасов. Что касается образцов шлама из коллектора, то по ним преждевременно что-либо говорить, крупных сколов породы я в нём не обнаружил, поэтому исследования можно охарактеризовать лишь как оценочные, но пористость известняков на уровне выше средних показателей нефтеносных пород, а вот проницаемость пока непонятна. Кстати, какими типами долот бурилась скважина? – неожиданно спросил он меня и сам невольно дал мне подсказку. – В шламе слишком много частиц мелкой фракции, очень хорошее истирание породы, наверное, вы применяли что-нибудь из новых импортных долотных новинок?
   – Да, вы правы, это новые алмазные долота, мы и шлам то еле-еле отобрали на скважине из-за них, – поторопился я ответить ему, краснея от вынужденного вранья – а что мне оставалось делать в этот момент, не мог же я ему сказать, что у нас и лицензии на геологоразведочные работы не имелось. Мне приходилось запутывать следы, чтобы полностью не дать понять ему, что моя просьба об этих испытаниях вообще крайне сомнительна. – Скажите, а вы должны куда-то подавать сведения об этих испытаниях?
   – Нет, таких обязательств у нашей лаборатории не существует, мы в основном работаем с частниками, и нам в течение года приносят на испытания десятки разных образцов нефти, в том числе и коммерческих образцов. Вы не поверите, чего я только не насмотрелся за последние годы. Вот, например, берут газовый конденсат, подмешивают в него мазут и выдают за новую нефть. Смеси делать не запрещено, но зачем мне заведомо врать и объяснять, что это новая нефть, я же всё равно пойму их уловки. Вдоль западной границы России построили несколько нефтебаз, на которых и производят это сомнительное компаундирование, говорят, что это коммерчески выгодно, но мне это всё неинтересно. Вот ваш образец – это совсем иное, над ним стоило повозиться. Я тяготею не к тестовым исследованиям, а к аналитическим. Вы чувствуете разницу между этими двумя терминами? Если монотонно изо дня в день анализировать нефть, отобранную из одной и той же скважины, а ещё лучше из группы скважин, а идеально – на всём месторождении, можно делать выводы о динамике происходящих процессов внутри пласта. Мы можем оперативно регулировать заводнение пласта и не доводить добывающие скважины до полного обводнения, но это всё вторично, а самое главное, мы можем прослеживать связь месторождения с подпитывающими зонами, то есть отслеживать миграционные процессы нефти между самим месторождением и периферийным окружением, в том числе глубинным. Но мне за все годы общения с нефтяниками не удалось их убедить, что им необходимо бурить не только добывающие скважины, но и наблюдательные, как за контуром нефтеносности, так и под ним. Сегодня вся добыча нефти алчна, делается исключительно только ради быстрой прибыли. Но мне показалось, что я вас несколько огорчил своими комментариями? Качественная нефть не всегда приносит радость, но я был обязан вас об этом предупредить. Но я хочу вас в то же время успокоить: я для вас сделал два варианта технического анализа нефти, подробный – это для вас, а вот краткий, для ваших дальнейших общений, но в обоих вариантах всё изложено корректно, выбирайте сами, что вам с ними дальше делать. Но в любом случае, я готов с вами работать дальше, и не забывайте о постоянном мониторинге качества и физико-химических свойств нефти, о котором я вам рассказал. Мы не избалованны заказами, а крупные компании нас вообще обходят стороной, поэтому я вижу в нашей встрече некий сигнал о хорошем сотрудничестве в будущем. Но я хотел бы вернуться к моему анализу вашего шлама и вопросу об использованном вами долоте. При механическом воздействии породоразрушающего инструмента на породу забоя скважины обычно происходит деформация порового пространства из-за процесса истирания, как бы объём породы сжимается, она подвергается прессованию, что снижает проницаемость и ухудшает коллекторские свойства. Меня удивило то, что в вашем образце шлама это явление отсутствует, шлам, точнее, осколки породы сохранили первозданный вид. Многие исследователи не обращают внимание на первичную деструкцию коллектора, всё равно после бурения весь продуктивный пласт обсаживается металлическими трубами, а приток нефти вызывается не через открытый забой, а через вторичные перфорационные отверстия. Я же сторонних добычи нефти через открытый ствол и считаю, что все беды обводнения скважин вызываются именно обсадными колоннами. Нефтяной пласт должен как бы дышать по всей свой протяжённости, и скважина не должна нарушать его целостности, в пласте действуют процессы гравитации, и водонефтяной контакт должен сам выравнивать свой горизонт, а обсаженные скважины порождают создание конусов обводнения, и именно обсаженные трубами скважины нарушают целостность пласта. Если нефтяникам удастся пересмотреть свои отдельные старые взгляды на разработку нефтяных месторождений, отказаться от устарелых стереотипных традиций, они только выиграют, они значительно продлят срок жизни самого месторождения и повысят коэффициент нефтеотдачи пластов. То, что сегодня достигнуто у нас в среднем по стране, – это просто смехотворно, более семидесяти процентов нефти на большинстве месторождений остаётся не охваченными разработкой. И всё это происходит из-за спешки, отсутствия настоящего хозяина на объектах добычи, я не говорю уже о постоянной смене ведущих специалистов и отсутствии продуманного анализа всех критериев добычи. Я не хочу всех огульно обвинять, я знаком со многими талантливыми аналитиками, но их пока единицы, и их голосов никто, к сожалению, не слышит. Да, они работают в реальных условиях, пишут и публикуют свои научные работы, выдвигают разумные предложения, но, похоже, у нас в стране разучились читать. Извиняюсь, но я отклонился от темы шлама, он у вас сохранился идеальным, никаких деформаций в нём я не обнаружил, так что рекомендую вам в дальнейшем бурить именно этими долотами или тем, чем вы этого достигли. Я не буду вас пытать, я понимаю, что вы применили что-то оригинальное. Если это так, то считайте, что вы победители и вы нащупали новый нестандартный способ бурения, – он совершил ещё одну попытку меня успокоить.
   – Могу вам сказать, что наши взгляды почти полностью совпадают, а вы были первым, кому мы приоткрыли нашу информацию. Не хочу забегать слишком вперёд, но мы уже думали над созданием на этом месторождении мониторингового центра по его разработке. Мы сейчас как раз занимаемся созданием целого комплекса новых глубинных методов получения первичной информации о пласте, это будет похоже на стандартный геофизический набор средств, но доукомплектованный новыми датчиками и средствами измерения поступающих сигналов с забоя скважин, непосредственно в процессе бурения. Наша задача объединить средства бурения и геофизические методы в одно целое и исключить существующий антагонизм между двумя этими профессиями. Вот научиться бы ещё анализировать качество нефти, там, непосредственно на глубине её залегания, – это было бы вообще идеально, но эта задача, видимо, для следующих поколений, но мы об этом думаем уже сейчас. К сожалению, наши годы бегут, и никуда от этого не денешься. Начинаем растить талантливую молодёжь и видим, что нам есть кому оставить наше наследство. А вот про образец шлама вы всё отметили верно, к этому мы и стремились, чтобы ни на грамм не ухудшить первозданность нефтяного коллектора. Скажу вам откровенно, я категорический противник гидроразрывов пластов, которые сейчас повсеместно применяют американцы, а наши крупные производители нефти первыми попали в их западню. Фактически все девяностые и нулевые годы на российских крупных нефтяных месторождениях американцами проводились крупномасштабные эксперименты. Свои недра они берегли для будущих поколений, а вот в условиях российской неразберихи и бесконтрольности можно было делать всё что захочешь. Это был масштабный полигон, и, только отработав на нас свои методы, они перенесли их на свою территорию, устроив сланцевую революцию. О пагубности этих методов разработки ещё никто не знает, но то, что они сознательно краткосрочно разрушают нефтяные месторождения, вызывая сверхпроницаемость коллекторов, и интенсивно, почти запредельно, наращивают сиюминутную добычу нефти – это факт, с которым никто спорить не будет. Но что будет потом, через несколько лет, они гарантий дать не могут. Я не сомневаюсь, что они разрушают и покрышки месторождений, а это прямой путь к вертикальной миграции углеводородов в вышележащие пласты, в том числе, возможно, и в артезианские с мировыми запасами питьевой воды. Мы, я и мои коллеги, мы категорические противники этого варварского метода разработки с непредсказуемыми последствиями. Мировых запасов нефти достаточно, и их нужно разрабатывать только щадящими методами. Есть скважина, и лучше её ничего не придумаешь, а если необходимо доводить коэффициент нефтеизвлечения до максимума, нужно просто бурить больше скважин, в том числе и горизонтальных. Но существующие методы бурения затратны, в них нет экономии финансовых средств, да к тому же они опутаны кучей серых посредников. Вы думаете, это работяги на буровой жиреют и поглощают все средства? Нет, всё напротив, они тощи как никогда и бегут с буровых из-за мизерных зарплат, уступая свои места неподготовленным простакам, которых ждёт нищета. Высокие зарплаты реальных нефтяников – это обман, там деньги оседают совсем в других карманах, так называемых прокладок. В бурении остаётся всё меньше профессионалов, там массовое бегство кадров, осталось ещё несколько лет, которые доработают те, кому просто деваться некуда, а кто их заменит – просто неизвестно. Я не нагнетаю тучи, но всё к этому идёт, и если ничего не менять, то наступит катастрофа. Останется одно – приглашать китайцев или наших соотечественников из Средней Азии. Вы видите, на стройках уже почти не осталось наших граждан, на любом значимом объекте работают исключительно иностранцы, то же самое ждёт и бурение. Вот то, что мы создали, возможно, изменит все взгляды на развитие нефтяной отрасли, это значительно экономичнее с традиционным методом бурения и сопоставимо по эффективности с гидроразрывом пластов, но без разрушения целостности коллектора. Это нам придётся очень сложно и долго доказывать, но мы к этому готовы.
   Я был очень рад тому, что в глазах этого старого завлаба я нашёл не только сочувствие, но и поддержку нашим идеям. Меня радовало то, что мы были не одни и что у себя на родине мы найдём понимание среди многих практиков, учёных и просто неравнодушных людей.
   Эта встреча меня и обрадовала, и в то же время огорчила. Обрадовала тем, что нефтяной мир многогранен, там много мнений и идей, там можно найти единомышленников, а огорчила тем, что нам следовало ждать коварства, изощрённых уловок бюрократов, уповать на то, что они все ленивы и тупы, нам не приходилось: они образованны и даже местами грамотны, но их ум направлен, как и в старые времена, на разрушение прогрессивных идей, их любимый ответ, как и был в старые времена, остаётся прежним: «нет» или «приходите завтра», а на крайний случай – «ваше предложение интересно, мы его изучим». Чтобы протолкнуть нашу идею создания на базе нового нефтяного месторождения народного предприятия, нам предстояло пройти ещё много крутых поворотов, и я начинал понимать, что нам постепенно надо обрастать связями, компетентной поддержкой и современными средствами лоббирования среди маститых политиков – ну не все они в конце концов продажные, должны же быть среди них и порядочные люди. Но всё равно, несмотря на все сомнения, я принял для себя окончательное решение: до письма президенту больше никого не посвящать в идею нашего проекта. Встреча с завлабом была неизбежна, нам нужны были результаты испытаний, и хорошо, что эта встреча закончилась для нас не только результативно, но и без последствий, так как был риск, окажись на его месте кто-то другой.
   Имея на руках лабораторный анализ нефти, можно было считать, что мой технический отчёт о нашей экспедиции полностью готов, эту книгу можно было продолжать писать урывками по мере возникновения новых мыслей о её сюжете, и я решил полностью сконцентрироваться на письме президенту. Начался ноябрь, и вот-вот вся наша команда должна была вновь встретиться у меня на даче. К тому моменту Алик с Борисом по-прежнему оставались не у дел, так ничего и не подобрав себе достойного по работе в Подольске. Ожидался приезд в Москву Дмитрия. Наши периферийные друзья Николай с Саней погрузились в изучение компьютеров и устанавливали связи в социальных сетях. Семейство Юры, включая Алексея и Машу, по-прежнему находилось в послесвадебном приподнятом настроении и тоже с нетерпением ожидало нашей первой послеэкспедиционной встречи, а поводом для неё был наступающий мой день рождения. В моём личном летоисчислении заканчивался шестьдесят первый год с моего рождения. Гостей ожидалось много, и все подтвердили, что они все будут непременно, даже Пётр со своей женой наконец-то решили вырваться из деревенского плена и побывать у меня в гостях. В деревне, на хозяйстве, должен был остаться только один наш Степаныч, да и тот тоже рвался в Москву, ссылаясь на то, что он никогда в жизни не видел столицы. Прошедшее лето нас всех сплотило, это была одна большая дружная семья, которая требовала общения и обмена мнениями. Мы все были разными, но в каждом из нас был такт, уважение друг к другу и коллективная преданность.
   К моменту их приезда письмо президенту должно было быть готово, и без их одобрения я не имел малейшего права каким-либо образом действовать дальше. Письмо я писал по вечерам, допоздна засиживаясь за компьютером. Жена, всё понимая, старалась меня не отвлекать, а вот тёща наоборот, видя все мои мучения и переживания, всё чаще и чаще стала заглядывать в мой кабинет. Она была посвящена во все детали нашей экспедиции и очень сочувствовала всей нашей команде. Она мне даже сделала предложение, что она наравне со всеми подпишет это письмо и поддержит все наши предложения. Более того, она стала выдвигать свои версии этого письма, а я со своей стороны всё больше и больше стал к ней прислушиваться. Она мне всё время советовала: «Пиши всё как есть, признайтесь во всех ваших грехах, ведь повинную голову карать не должны. Пиши как можно проще, не придумывай премудрых, непонятных слов. Каждая фраза или мысль должны быть короткими и понятными. Делай акцент на государственной значимости ваших открытий. То, что вы будете после вашего предисловия дальше просить, должно быть изложено буквально в трёх предложениях. Президент первоначально сам принимать решения не будет, он кому-то поручит с вами встретиться, но если эта встреча произойдёт, то вы должны понимать, что он уже почти на вашей стороне, и вот от этой встречи почти полностью будет зависеть ваше будущее. Вот к этой встрече вам и нужно готовиться. Проиграйте в своей голове все возможные варианты разговора, ещё раз разберите ваши слабые места, а они у вас есть, прежде всего, это то, что вы всё сделали инкогнито. Других ваших погрешностей я не вижу, и они будут давить на вашу самовольность. Вот помяни мои слова. А в целом должно всё закончиться для вас положительно». Вот так, почти каждый вечер, она приободряла меня, а для меня её оценка нашей экспедиции была гораздо более важна, чем любой другой ответ.
   Приехали все, даже Степаныч, над которым взяли шефство Николай с Саней, ровно как и год назад, когда они его уговорили лечь в больницу. Оказалось, что Пётр с женой были ранее в Москве только проездом и никогда не видели прелестей нашей столицы. Моя Танечка лично взялась их повозить по городу, в том числе и по ночной Москве, когда она смотрится ещё более величественно. Но не менее неожиданными гостями для нас стало семейство Дмитрия, приехавшее к нам в полном составе, включая деда, а также Гоша со своей женой и сыном, который тоже, как оказалось, был последователем специальности своего отца. В нашем доме давно не собиралась такая дружная компания. У нас был заранее уговор, что все приедут надолго, у нас было что всем вместе обсудить. Нам повезло, ноябрь выдался достаточно тёплым и сухим, и это тоже благоприятно отражалось на нашей встрече. Мои соседи по даче все удивлялись такому скоплению народа у меня в гостях, и все по очереди спрашивали: «У тебя что, юбилей»? А я отшучивался и отвечал им, что юбилей был год назад, а это собрались мои однополчане. Никто ответа не понимал, и думали, что я их разыгрываю. А они, мои друзья, все кто оказался рядом со мной, они действительно были моими однополчанами, я даже более вам скажу, они все были моими старыми и новыми друзьями, а ещё проще, единомышленниками.
   Наше торжественное застолье как бы на правах хозяина и именинника должен был открывать я, но как человек, почтительно относящийся к ветеранам, я сделал предложение, чтобы первый тост отдать им, но я не подумал над тем, что у нас за столом было аж целых три ветерана, моя тёща, Степаныч и дед Дмитрия. И им предстояло выяснить своё старшинство, чтобы выстроиться по порядку. Степаныч сразу пошёл в отказ, сказав, что он к подобным речам не приучен, а скажет всё, что думает, чуть позже, а вот моя тёща оказалась победительницей конкурса возрастов, и ей предстояло первой держать речь.
   – Я хочу вам всем сказать вот что, – начала она. – Даже в годы моей молодости не было таких застолий, как сегодня. Я многих из вас вижу впервые, но обо всех о вас я много раз слышала от своего зятя, так что я с вами со всеми заочно знакома. Добро пожаловать в наш дом, я вам это искренне говорю, чувствуйте себя у нас как будто вы находитесь у себя. Мы всем вам рады. А этот тост я хочу посвятить своему зятю, так как виновата перед ним. Я его всю жизнь недооценивала и, скажу более, жила с ним не очень мирно. Для меня в жизни был идеалом только один мужчина – это мой муж, с которым мы прошли огни и воды. Но я сейчас вижу, как мой зять похож на моего мужа, тот тоже всю жизнь стремился ко всему новому, но он, в отличие от зятя, не смог объединить вокруг себя столько талантливых людей, а вот зять смог, и вы все это подтвердили своим приездом. Я ошибалась, каюсь и прошу пред всеми вами у него прощения. А вам желаю только одного: победы. То, что вы уже успели сделать, это дорогого стоит. Я с удовольствием выпью этот бокал шампанского и за него и за вас. Будьте все здоровы! – закончила она на повышенной эмоциональной ноте своё выступление.
   Я ждал от неё чего угодно, но только не этих слов. Я всегда мечтал с ней жить в мире, но она все предшествующие годы относилась ко мне слишком критично, а что я мог поделать: она же была мама моей любимой жены, и мне следовало всё терпеть. И вот наконец всё встало на свои места, а для того, чтобы это произошло, мне нужно было ей доказать реальным делом, что она отдала свою дочь в надёжные руки.
   Следующим по очереди взял слово дед Димы. Когда он слегка отодвинул за собой стул и встал во весь рост, все сразу же мгновенно притихли. Это был величественный человек со старческой, но ещё очень гордой осанкой, он даже мог ничего не произносить, и так, только в одном его взгляде, было всё понятно, о чём он хотел сказать. Просто так этот человек никогда бы не приехал за тысячи километров, а то, что он счёл нужным быть рядом в этот день со своим внуком и вместе с нами, говорило о его полной поддержке нашего дела. Если хотите, у нас сегодня было почти что годовое итоговое собрание, которое никто не имел права пропустить. Для меня было очень важно, что он скажет, особенно ценными мне казались его первые слова, которые он вот-вот должен был произнести. Я даже загадал про себя, о чём он скажет, и очень боялся ошибиться в своём предчувствии, но он меня не подвёл, а начал он свою речь очень просто и без всякой дипломатии.
   – Спасибо вам всем за моего внука Дмитрия, а вам, Александр, особенно, – обратился он ко мне. – Когда вы прошлым летом, под видом писателя, приехали к нам в Новосибирск, я же вас тогда сразу раскусил и с первых же минут понял, что весь этот маскарад был затеян вами ради большого дела. Зачем лететь в Новосибирск, книгу можно было писать не выходя из этого прекрасного дома, придумывать любые сюжеты, делать нарезки из энциклопедий и затем превращать их в литературный коктейль. Ко мне уже давно никто не наведывался, а я ещё задолго до перестройки потерял интерес к детищу моей молодости, если что-то и делал, то только ради внука. И вот вдруг вы, на пороге моего дома, и речь ваша не совсем литературная, и интересуетесь вы совсем не сюжетами. Если бы вы действительно были писателем, я бы ни за что не стал с вами тогда говорить, к чему ворошить прошлое и писать о стариках-неудачниках, именно таковым я считал себя до нашей с вами встречи. Да, у меня была изобретательская гордость, это во мне сохранится навсегда, как и мои знания, но всё равно я считал себя человеком, который не смог отстоять свои изобретения и не дал им долгую жизнь. К сожалению, в академической науке это происходит сплошь и рядом, да, мы такие, наши мозги устроены по-другому, мы можем творить, но, как дети, не можем защитить свой труд и свои мысли. Той встречей вы как бы вернули меня вспять, и вы не поверите, вы тогда меня убедили, и за это вам от меня второе большое спасибо. Вы перетряхнули жизнь всей нашей семьи. Я не знаю, чем всё закончится, но результат уже получен и плазмобур можно тиражировать. Я не в праве давать вам советы, видимо, я уже действительно устарел, но я бы не испытывал на вашем месте свою судьбу, а продал бы изделие и результаты испытаний в надёжные руки, вам бы всем хватило на оставшуюся жизнь. Скажу вам сразу, мы с Дмитрием расходимся диаметрально по этому вопросу, он, наверное, как и вы, бредит каким-то народным предприятием и постоянно пытается меня обратить в вашу веру. Вы должны понимать: одно дело – испытать на деле плазмобур маленьким коллективом, и даже это было бы не так просто, а создать новое предприятие, тем более в чистом поле, – это на сотню порядков сложнее. Стоит ли на это тратить всю оставшуюся жизнь? Если бы я был помоложе, я, наверное, пошёл бы по вашему пути, но жизнь так коротка и стоит ли её тратить на заведомые трудности. Я не думаю, что вы рвётесь к нефти и большим деньгам, вы не похожи на новых русских, о которых складывают легенды и анекдоты, я также не заметил в вас олигархических замашек, вы больше похожи на романтиков и фантазёров. Я не хотел бы, чтобы Дмитрий уезжал из страны, мы с дочерью этого не переживём, но он мне сказал, что если ваша идея закончится ничем… – на этом месте он замолчал и его глаза наполнились слезами, но он всё же с трудом взял себя в руки и продолжил: – Нет, я говорю совсем не то, что я хотел вам всем сказать. Я просто боюсь за вас, одно дело – потерять работу и быть уволенным, другое дело – потерять цель своей жизни. Такой шанс, который имеется у вас сейчас, выпадает не каждому, до сих пор вам сопутствовала удача и было всё безоблачно. Я просто хотел вам посоветовать подумать о запасном варианте, не может быть всё слишком гладко, когда-то и фортуна отворачивается. Конечно, пробуйте, применяйте все возможные средства убеждения, но только не раскрывайте слишком свои карты, с вами возможна шулерская игра, идею могут перехватить почти что на лету, у нас в стране осталось слишком мало людей, думающих о государственных интересах, а ваша идея с этим народным предприятием как раз попадает в разряд таковых. Думаете, что я против этого? Да я и сам в начале перестройки бредил чем-то подобным, надеялся, что наш институт возродится, мы даже собирались старым коллективом и точно так же, как и вы, вынашивали грандиозные планы, но, как видите, для меня все наши старания закончились ничем. Может быть, именно по этой причине я закоренелый пессимист.
   – А какие у вас новости по новому типоразмерному ряду плазмобуров? – решил я ему помочь сменить тему с грустных размышлений на более приземлённую, так как знал, что он над этим работал все последние месяцы.
   – Всё движется, как вы меня просили, а за октябрь мы вместе с Дмитрием и Гошей подготовили чертежи плазмобура, совмещённого сразу с тремя приборами электрического каротажа. Мы не стали изобретать ничего нового, а просто заимствовали их из известных методов, так будет проще обрабатывать на первом этапе поступающие с забоя сигналы. Для начала, мы думаем, этого будет достаточно. С радиоактивными методами я связываться не хочу, да это и опасно, тем более они были изобретены для работы в обсаженных трубами скважинах, в которых электрические методы не работали из-за экранизации сигналов металлом. В нашем же случае, мы будем работать только в открытых стволах, и нам электрических методов более чем достаточно, можно, конечно, добавить датчик гамма-излучения, он сейчас широко применяется в телеметрии для проводки горизонтальных скважин в маломощных нефтяных пластах. Перегружать информатику плазмобура нет смысла, должны быть применены только самые эффективные методы. Это мы всё сделаем до конца текущего года, а вот за создание универсальных бурильных труб нужно браться немедленно, нам нужен очень устойчивый канал связи между датчиками на корпусе плазмобура и поверхностной регистрирующей аппаратурой. Я вот ещё над чем подумал, и это было бы новой областью применения плазмобура, но при этом всё будет зависеть от тех же бурильных труб. В советскую эпоху мы были мировыми лидерами по бурению сверхглубоких геологоразведочных скважин, но в современной России эта программа была свёрнута. Тогда достигнутые глубины бурения казались всем просто фантастическими, но, к сожалению, они были ограничены грузоподъёмностью существовавших на то время буровых установок. Всё же оборудование было отечественным, да и к тому же те же алмазные долота только начинали появляться. В нашем же случае, когда мы не создаём нагрузки на долото и трубы можем применять более облегчённые, мы можем достигнуть, применяя плазмобур, гораздо больших глубин бурения. Рекорд бурения – это не самоцель, а всего лишь средство к познанию глубинного строения Земли. Человек научился гораздо лучше изучать космос, нежели геологическое строение своей планеты.
   Похоже было на то, что наш технический патриарх сел на своего любимого конька, и его было просто невозможно остановить, его никто не перебивал вопросами, даже моя тёща, когда она услышала про сверхглубокое бурение, а именно она вместе со своим мужем была участницей бурения первой в СССР подобной скважины под номером СГ-1, но и она вежливо промолчала. В тот вечер мы из самого что ни на есть первоисточника могли услышать редчайшую информацию не только об уникальном институте в Новосибирске, но и об истории создания всего академгородка, о людях, которые его создавали и прославили советскую науку. Постепенно все разговорились, а некоторые брали слово даже по нескольку раз. Наконец очередь дошла до меня, к тому моменту все уже забыли, зачем мы собрались, наверное, воспоминания о прошлом – они как-то ближе для нас для всех, о них легче говорить и в голове говорящего всегда своевременно возникают невольные подсказки, но коль скоро мне предстояло говорить о будущем, я был вынужден достать распечатанный текст и, встав, как и все предшествующие ораторы, держал эти бумаги наготове в своих руках. Можно было бы говорить и сидя, но меня приучили в подобных случаях говорить только стоя, потому что более уважительного отношения к слушателям ещё никто не придумал.
   – Прежде чем я вам зачитаю вот этот текст письма, я хотел бы подвести некоторые итоги нашей экспедиции. Но чтобы вас не утомлять, я изложу всё кратко. За год с небольшим наш коллектив вырос с пяти до тринадцати человек, плюс ещё восемь бойцов Фархода. У нас в составе два кандидата технических наук, один почти что кандидат экономических наук, шесть дипломированных инженеров-нефтяников, среди нас есть сварщик пятого разряда и слесарь-сборщик, один бывший колхозник и очень универсальный специалист, это наш Алексей. Но нас всех объединяет то, что все мы на сегодняшний день безработные, но, надеюсь, это временное явление. В первой экспедиции мы провели двадцать дней, а во второй в восемь раз дольше. Мы собрали на месте наш «Буровой куб» и пробурили плазмобуром за один месяц почти три тысячи метров горных пород, включая горизонтальный ствол. Мы открыли новое нефтяное месторождение с уникальной нефтью, по которой уже получены убедительные результаты анализа. Замеренные нами дебиты нефти говорят о большой перспективе дальнейших работ. Могу сказать, что по предварительной оценке извлекаемые запасы нефти на нём могут достигать порядка одного миллиарда тонн, но это пока лишь прогноз. Нами изготовлен, собран и испытан новейший уникальный буровой инструмент, возможности которого мы только начали понимать. Осмотр плазмобура после извлечения из скважины на поверхность показал, что он изношен не более чем на двадцать процентов, что позволяет говорить о том, что за этим инструментом большое будущее. В ходе экспедиции была и любовь, и мы стали с вами свидетелями создания новой семьи. Но самое главное, у нас с вами сложился замечательный коллектив, о котором даже мечтать было невозможно, и я надеюсь, что это не последняя наша встреча. А теперь я вам зачитаю письмо, – решил я закругляться.
   – Можешь не читать, и так всё понятно, – перебил меня Николай, поддержанный почти что всеми присутствующими. – Мы тебе полностью доверяем и заранее считаем, что ты всё правильно изложил. Тебе тут с ними в Москве встречаться, а мы всё видели своими глазами и даже где-то участвовали в этих событиях. Расскажи лучше нам, тебе месяца хватило прийти в себя? Мне так вот лично по ночам снятся все наши вечерние разговоры, и я как бы во сне продолжаю их вести с вами, а вот Сане всё время снится один и то же сон, как он ликвидирует нефтяной фонтан, видимо, всё время молил Бога, чтобы он не произошёл в реальности, когда мы бурили. Ты же знаешь, что буровой мастер или бурильщик – они как капитаны на корабле, которые не бросят свою буровую во время выброса и останутся на ней до полной ликвидации аварии.
   Но за меня ему ответила моя жена: – Коля, я надеялась, что он вернётся и мне будет помогать по саду, а он из-за компьютера не вылезает, всё время что-то пишет или сломя голову несётся в Москву на какие-то встречи. Я не знаю, ложится ли он спать вообще. Попросил его не тревожить, говорит, опять у него какой-то цейтнот. Хорошо, что я его хоть периодически вижу.
   Я не стал возражать ей ни на грамм, она действительно весь этот месяц была снисходительна ко мне и в тайне от меня переживала не менее, чем мы все вместе взятые, но свою тревогу умело скрывала от меня и даже, как и моя тёща, старалась меня подбодрить и даже вникнуть в то, что я пишу. Это она для всех дала понять, что она не в курсе того, что я делаю, но на самом деле было всё наоборот и она была моей первой помощницей. Практически всю книгу, которую я писал урывками, корректировала она и постоянно рекомендовала либо что-то убрать лишнее или наоборот, в нужном месте, ещё больше обострить описанный сюжет. Если бы её не было рядом в эти минуты, мне бы так же, как Николаю и Сане, по ночам снились либо производственные сюжеты, либо кошмары.
   – Ну что, друзья, если вы действительно так уверены, что я вас не подведу, я о письме предлагаю вам всем забыть на время. Это не самое главное, гораздо важнее другое. Возможно, у нас с вами не появится больше никогда возможности собраться в таком коллективе со всеми нашими семьями. Вы думаете, наши жёны – они что, не причастны к нашей эпопее? Они так же, как и мы, были там, пусть мысленно, но вместе с нами. Было бы неправильно, если бы я остановился только на сухих цифрах, их ещё можно приводить множество. А вдруг мы не увидимся с вами больше никогда, и столько останется между нами недосказанного? Помните тот продовольственный бунт, который едва не возник в самом начале нашей второй экспедиции, или эта ненастная погода и разбитая дорога, которые почти сорвали нам самый финал проекта? Я могу вспомнить ещё множество и других памятных моментов, которые останутся за пределами моего сжатого отчёта. Но всё это было, были и комары, были и назойливые дачники, была постоянная тревога за каждый прожитый нами день, всё это позади, но это забыть нельзя. Может быть, вы все скажете, что это лирика, даже пусть это так, но это всё наше, и это у каждого из вас в памяти. Мы даже не представляем ещё пока до конца, что мы сотворили все вместе. Предложи кто-нибудь мне пойти тем же путём ещё раз, я бы задумался. Был риск, был мальчишеский пыл, но мы с вами не сделали ни одного необдуманного шага. Вспомните все наши вечерние дебаты, разве хоть раз, кто-нибудь из вас, сказал нет? Спорить – да, спорили, и со многим не соглашались и вновь возвращались к обсуждениям. Что это? Взаимопонимание или уважение к мнению ближнего, умение думать или генерировать идеи, отстаивать свою позицию или соглашаться с мнением большинства – всё это у нас было, но изо всех случаев мы выходили только мирно и с правильным решением. У нас не было ни авторитаризма, ни недопонимания друг друга, да по большому счёту у нас не было даже ни одного маленького скандала. Как это получилось? Я не могу сказать. Когда делаешь одно большое общее дело, нет времени делить лавры, нет ни малейшего желания быть победителем с выпяченной вперёд грудью – работа и только работа. А что было не так – всегда поговорим и обсудим потом. Ради чего мы всё с вами это затеяли? Прожив уже долгую и непростою жизнь, мы все вдруг поняли: стоп, нам рано ещё на покой. Помните, как говорил на последнем партийном съезде один известный персонаж – «Чертовски хочется поработать»? Вот и нам чего-то в жизни не хватило, считайте, что это болезнь нашего поколения. Нам тогда не хватило малого, просто потерпеть, понять друг друга, и страна была бы целой, и мы бы все были сейчас при деле, пусть не таком, но у нас бы у всех сохранился шанс – одуматься. Но нам тогда его не дали, решение приняли за нас. Нас всех тогда разбросало, многих сделало даже врагами, деньги разделили многих, среди нас оказались и предатели, всё это было. Но время лечит, и я не сомневаюсь, что сейчас наступил очень интересный период для всех для нас, люди перебесились и избавились от гнили, стали, если хотите, мудрее, подросла молодёжь, они же не знают нашего прошлого, им легче идти вперёд, но им нужно помочь, а что они смогут сделать без нас, ветеранов, носителей всего лучшего, что ещё не поздно забрать из старого багажа? Нельзя допускать разрыва между прошлым и будущим, тем более, что оно такое близкое и происходит на нашей памяти. Что, наши отцы были не патриотами своей страны, или нас воспитывали не они, а инородные существа, или наши потомки не захотят блага своей стране? Всё это ложь и пропаганда, что не должно быть связи между поколениями, так как они росли и воспитывались в разные социальные эпохи. Всё это ложь и ещё раз ложь. Посмотрите на нас на всех, нас, сидящих за одним этим столом целых три поколения, и что, неужели мы враги друг другу? Как раз наоборот, мы только подчёркиваем, что мы сохраняем преемственность и живём вне политических катаклизмов. Но хотелось, чтобы ровно так же было во всей стране и нас слушали и понимали. Да, возможно, мы сделали ошибку, что пошли без разрешения, даже вполне вероятно, что мы совершили противоправные деяния, но что мы сделали против интересов государства? Мы что-то украли? Мы что, все обогатились и озолотились? Да, мы создали, да, мы открыли, и мы всем этим хотим поделиться со своими соотечественниками. Возможно, эта идея создания народного предприятия действительно выглядит в глазах многих неким бредом, но скажите мне, что государство от этого потеряет? Всё равно недра по закону принадлежат народу и только ему, и никакому государству. Да, законодательно государство обезличенно главенствует, но что такое государство без своего народа? Это же единое целое, а мы всегда с вами декларировали, что предприятие должно быть не частным, не находиться в одних, порой запятнанных руках, а народным. Если государство не боится своего народа и заинтересовано в его процветании, оно должно пойти нам навстречу. Я никогда не соглашусь даже с потаённой мыслью продать информацию об этом месторождении кому бы то ни было, пусть мне даже посулят миллиарды. Я сторонник того, что Россию возродит не назначенный олигархат, а наши с вами простые сограждане, но для этого в них нужно верить. Сможем ли мы с вами выстоять? Почему-то мне кажется, что нас услышат, и я надеюсь на мудрость наших оппонентов… Но как сейчас модно говорить, мы с вами должны послать им сигнал, по-иному, наше коллективное послание. Но если вдруг, на той стороне, ответчики останутся глухонемыми, я первым предложу вам всем продать наш «Буровой куб» в комплекте с плазмобуром. Поверьте, покупатели к нам выстроятся в очередь. Но это будет крайняя мера. Давайте наберёмся терпения и подождём ответа. Надеюсь, что всё будет нормально. Поэтому, заручившись вашей поддержкой и с вашего согласия, я надеюсь, что я с помощью Маши доработаю все материалы и в самом начале декабря мы начнём действовать. Кстати Маша сейчас проводит демографическое исследование по доступной в интернете информации в радиусе тридцать километров от нашей первой скважины, и я думаю, её выводы будут очень интересными, и мы их также приложим к нашему письму.
   Мы прощались, давали обещание регулярно встречаться, у всех подступала грусть, но никто старался этого не показывать. Татьяна напоследок водила всех желающих по своему подготовившемуся к зиме саду. Даже заснувший, он всё равно был прекрасен. Теща сошлась с дедом Димы и, видимо, в тайне от меня рассказывала ему об Аралсорской экспедиции. По всему было видно, что никто не хотел уезжать, но время неумолимо бежало, оно работало против нас. Печальнее всех было Диме, он стоял на настоящем распутье, ему не хотелось возвращаться в Новосибирск, а в Москве было заняться нечем. Казалось бы, в его руках находилась судьба всех нас, без плазмобура наш «Буровой куб» был ничто, но в нём воедино сплелись все наши идеи, и было ровно наоборот: без нас он также бы ничего не достиг. Но он оказался на удивление настолько несгибаемым, что даже авторитет деда на него не повлиял. Он нас всех восхищал, он был настоящим командным игроком, и уже вполне можно было сказать, что он был лидером. Наша старая гвардия постоянно что-то обсуждала с Петром и Степанычем, и до меня долетали только отдельные фрагменты их договорённостей насчёт будущего лета, чтобы всем вместе собраться в деревне хотя бы на рыбалку. Мне очень хотелось на прощание поговорить тет-а-тет с дедом Дмитрия, но моя тёща настолько увлекла его воспоминаниями своей молодости, что мне пришлось его буквально выцарапывать из их задушевного общения.
   – Я очень признателен всей вашей семье: и за ваш неотказ поговорить со мной, и за Дмитрия, но самое главное, за то, что вы сохранили преданность своей профессии. Мы пока что находимся в эйфории нашего первого успеха, но пройдёт пара месяцев, и всё успокоится. Надеяться на то, что по нашему письму будет принято быстрое решение, было бы сверхоптимистично, но мы разожжём костёр, мы заставим задуматься людей, принимающих решение, поначалу нам не будут верить, но будет множество контактов на разных уровнях, и шаг за шагом, добавляя всё больше и больше аргументов, мы попробуем склонить их настроение в нашу сторону. Возможно, было бы правильно, чтобы Дмитрий задержался в Москве и они с Алексеем вдвоём занялись монтажом нашего рекламного фильма – фильма только о плазмобуре и «Буровом кубе» без привязки к месторождению, о котором вообще не должен знать никто, кроме нас. К тому же я хотел вместе с ними обсудить все возможные сценарии продвижения нашего проекта. У нас на даче места достаточно, и он мог бы пожить у нас. Когда вы говорили о возможной продаже технической части нашего проекта – считаете, я сам об этом не задумывался? Да многократно, но только про себя. Вы не беспокойтесь, Дмитрий не пропадёт, он уже достиг многого, но было бы правильным распорядиться нам всем вместе нашим достоянием наиболее выгодно. Я совершенно не исключаю вариант продажи, но я прошу вас дать нам всем шанс, – сказал я ему всё, что думал и, протянув ему руку, встретил ответное крепкое мужское рукопожатие, говорившее о том, что он со всем согласен.
   После отъезда гостей я принялся завершать свою книгу и думал, чем её закончить. Книга была о нас, но посвящалась молодым будущим нефтяникам. На тот момент мне трудно было судить, что у меня в итоге получилось. Времени не хватало, и невозможно было вместить в эту маленькую повесть очень многое из того, чем я хотел поделиться. Но я решил, что книга должна завершиться тем самым письмом, а читатель пусть сам додумает, чем всё закончилось. Опять же, через интернет, я выбрал несколько московских издательств, которые могли бы в кратчайший срок её напечатать при наличии откорректированного текста и по разумным расценкам. Одно из издательств, видимо, было недозагружено заказами и охотно взялось её напечатать в недельный срок в мягкой обложке в количестве трёхсот пробных экземпляров. Наступал декабрь, и мой план был следующим: первым делом я отвожу письмо в приёмную президента на Ильинку, а с разрывом в десять дней раздаю книгу студентам. Всё должно было пройти именно в такой последовательности, почему именно так – да потому, что возможный звонок из администрации мог раздаться не раньше, чем через полмесяца, а к тому моменту я уже буду знать реакцию в Губкинском институте. Как я о ней узнаю? На этот счёт я предполагал в раздаваемые книги вложить свои визитные карточки со своим номером телефона и электронным адресом и надеялся на обратную связь. Мне предстояло ещё раз перечитать письмо, чтобы окончательно его включить в текст, сдаваемой в тираж моей первой книги.
   Чтобы не утомлять ваше внимание своими рассуждениями и сомнениями, я вам просто его изложу, а вы решайте сами, правильное оно или нет.

   «Уважаемый господин Президент Российской Федерации!
   К Вам обращается группа граждан нашей страны, большинство из которых ваши ровесники и одногодки, но в силу обстоятельств оказавшиеся в настоящее время безработными. Пенсионный возраст нас всех фактически вытолкнул в зону забвения, да Вы и сами, наверное, прекрасно знаете, что людям после сорока лет очень трудно найти работу по душе, а на меньшее они не согласны. Проблемы с трудоустройством испытывает и наша молодёжь, а что говорить о нас, ветеранах, мы вообще остались за гранью хоть малейших надежд, но, как ни странно, мы полны сил и наши головы по-прежнему остаются светлыми и способными созидать. Видимо, за последние годы демографические границы настолько сдвинулись вверх, что многие и в шестьдесят себя чувствуют ещё молодыми. Видимо, и Вы сами относитесь к той группе людей, к которой мы причисляем и себя. Те, кто активен и умственно развит, да ещё и при деле, проживут долго. Вот и нам не хочется никуда уходить, особенно на вечный покой. Мы ещё вполне могли бы передавать свой опыт нашей российской молодёжи. Возможно, мы не настолько сильны в банковской или юридической сферах, но мы технари-профессионалы, нам не нужны золотые кабинеты с персидскими коврами, для нас важнее работа или просто занятость во благо нашей страны. Оговорюсь сразу, что вся наша команда состоит из инженеров-нефтяников и учёных-физиков. Мы служили своим профессиям достойно, и к тому же многие из нас являются их хранителями уже не в первом поколении. Но мы отлучены от любимых занятий и, возможно, навсегда. Нам кажется, что у нас в стране допущены непростительные кадровые ошибки, мы их не только видим сами, но о них говорится также со многих высоких трибун. Много критики и опасений, что у нас в стране не хватает специалистов технических профессий и что высшая школа готовит сплошь не востребованных выпускников. Поверьте нам, что это всё не так. У нас в стране всего достаточно, но многие сидят по домам в унынии и просто не знают, куда приложить свои руки. Именно это и заставило нас обратиться к Вам с этим письмом. У нас ещё есть талантливый народ, но ему нужно помочь, и с этим нельзя тянуть, ещё лет десять – и мы потеряем преемственность окончательно, а наши лучшие мозги как утекают, так и будут продолжать бежать за границу.
   То, что произошло с нашей командой, – это частично и дело случая, но скорее всего это саккумулированный выброс всего нашего накопленного годами опыта. И таких дружеских коллективов по нашей стране, видимо, много. Нам нужна законодательная отдушина и помощь на государственном уровне, чтобы воплотить все наши идеи на практике. Нет, мы не хотим начинать с нуля и с пустого места и просить деньги на пропитание. Мы располагаем не просто набором знаний, но и проверенными новейшими техническими средствами, аналогов которых в мировой практике не существует. Весь последний год мы их отрабатывали в реальных условиях, и нами получены уникальные результаты, которые позволяют пересмотреть весь подход к нефтедобыче и разработке нефтяных и газовых месторождений, сделать их более экологичными и менее затратными. Кроме того, наша страна может получить исключительный приоритет в этой области. Эти наши новые технологии можно также применять и в геологоразведке, и при освоении арктического шельфа, они также найдут широкое применение во многих горнорудных проектах. России давно пора возродить многие нефтяные технологии советского периода, выйти в лидеры нефтяного машиностроения и быть первой в мире не только по добыче нефти.
   Волею случая мы оказались обладателями информации о, возможно, очень крупном нефтяном месторождении в центральной части России, которое на сегодняшний день остаётся безымянным. Его дальнейшая судьба может быть решена только Вами, а начало его разработки только усилит энергетическую мощь нашей страны. В старые, еще советские времена, оно было пропущено геологами из-за оплошности, сработал пресловутый человеческий фактор, но нам по крупицам удалось восстановить картину прошлого. Вы спросите, как мы это сделали? А всё очень просто, сработал наш профессиональный опыт и огромное желание распутать эту старую непонятную историю. Но мы вас можем заверить, что это истинная правда, месторождение существует и оно ждёт своих новых открывателей.
   Возможно, и к лучшему, что его судьба сложилась таким образом и оно дождалось прихода новых, более прогрессивных технологий. Район, где оно расположено, сугубо сельский, по нашим демографическим и картографическим исследованиям, в его зону могут попасть до двадцати деревень, жизнь простых людей в которых просто катастрофична и безнадёжна. Там могло бы успешно развиваться сельское хозяйство, как это было ранее, но село обезлюдело, и богатые чернозёмы перестали обрабатываться. Этим плодородным местам требуется второе дыхание, ещё одна возможность стать привлекательным местом проживания для многих тысяч россиян. Село ушло в город в поисках лучшей доли, но и близлежащие средние города тоже испытывают дефицит свободных рабочих мест, в них нет прогресса, нет инициатив местных администраций хоть что-то сделать для своих жителей. Их нельзя обвинять в бездеятельности, они делают всё что могут, но сил у них недостаточно, а инициатива народа подавлена и безденежьем, и личными неудачными попытками войти в предпринимательство. Они вроде бы и готовы заниматься созидательной деятельностью, готовы ещё раз рискнуть, но им нужна помощь. Нужна государственная инициатива по вовлечению народных масс в сферу материального производства, ещё не поздно дать толчок развитию среднего класса. Смотришь на малые города, казалось бы, в них всё есть, и торговля развивается, и города облагораживаются, и даже автомобильные пробки начали возникать даже там, где их никогда раньше не было, но тем не менее в глазах людей печаль, они готовы работать и производить, но им, к сожалению, нужен опытный поводырь, и эту миссию выполнит только государство. Идеи есть, есть и желание, есть и своё сырьё и неограниченные недра, не хватает малого: протянуть государственную руку помощи этому народу. Взятая правительством ставка на работу с крупными частниками, которых мы можем перечесть по пальцам, результатов не дала. Может быть, с небольшого количества богатых людей проще собирать налоги и не так накладно ими управлять, но зачем всё упрощать, почему не научиться доверять собственному народу, влить в его стремление что-то сделать те финансовые средства, которые сегодня неэффективно размещены за рубежом? Народ беден, но патриотичен, он опора и надежда государства, он способен на многое, и всего лишь не хватает малого: государство должно наконец-то проснуться и сказать: мы в корне меняем национальную политику, мы встаём полностью на сторону отечественного производителя и поддерживаем любую его разумную инициативу.
   У нас в стране – мы это периодически слышим – начало развиваться частно-государственное партнёрство, но кто участники этих сделок? Мы же видим, что это одни и те же воротилы современного российского бизнеса, но где они берут деньги на развитие этих проектов? Да, это кредиты крупных, почти что государственных банков, но какова будет отдача от этих проектов, никто просчитать не может. И почему государство смотрит только в их сторону и даёт им деньги без всяких ограничений? Почему нельзя доверить те же деньги, но не частному лицу или сомнительной, вновь созданной под проект компании, а собственному народу, под их, придуманный и подготовленный ими, проект? Почему наш народ постоянно остаётся не у дел? На наш взгляд, государство могло бы организовывать те же самые тендеры, но с привлечением к участию в них инициативных групп граждан, состоящих из профессионалов, и в итоге доверить им те же самые деньги, те же самые кредиты, организовав надлежащий государственный контроль за их исполнением. Всё это возможно и даже крайне насущно, особенно это важно для развития наших территорий и отдалённых периферийных районов. У нас в стране уже есть подготовленный народ, который может и считать деньги, и разумно их тратить, и нести личную ответственность. Есть также остатки старых кадров, которые ждут своего часа и готовы быть опорой государства.
   Наша команда пока что малочисленна, но у нас нет балласта, среди нас нет сомнительных людей, и уже сейчас мы готовы взяться за проект освоения этого нефтяного месторождения, но при условии, что организационной формой нашего коллектива будет народное предприятие, в котором роль государства эквивалентна вкладу простых российских граждан. Мы участвуем своими мозгами и своим опытом, а государство участвует недрами и, возможно, совсем небольшими кредитами, плюс законодательной и правовой поддержкой. Но цель этого предприятия будет не добыча и торговля нефтью, это будет всего лишь финансовый базис для дальнейшего самостоятельного развития, а конечную цель мы видим в создании на этой территории не только самодостаточного, но и экономически выгодного для государства целого комплекса современных производств и мощной научной базы, мы будем развивать там и сельское хозяйство, и глубокую нефтехимию, производство средств повседневного потребления, а также теоретическую и прикладную физику. Это будет центр современных нефтяных технологий и нефтяного машиностроения. Кадровую проблему мы решим самостоятельно, будем привлекать прежде всего местных сельских жителей, незанятое городское население, молодых выпускников институтов и отставных военных. Это будет зона тотальной занятости населения и развитой промышленности. А если говорить о заёмных средствах, то они нам будут нужны исключительно для старта, причём уровень затрат будет чётко ясным, это будут сооружения типа газовой электростанции, строительство которой надо будет делать опережающими темпами. Окупаемость проекта наступит в первый же год работ, необходимые расчёты нами выполнены. Предприятие заведомо декларирует, что оно будет работать без каких-либо финансовых и коммерческих посредников, без малейшего намёка на офшорную принадлежность, под полным дружественным и согласованным контролем государства. Мы готовы выступить экспериментальным полигоном для отработки всех механизмов функционирования нашего народного предприятия. Мы предлагаем эту новую организационную форму коллективного труда в том числе и для решения судеб малых деградирующих городов. Народное предприятие ничуть не противоречит принципам рыночной экономики, а наоборот только её углубляет, а по сути своей очень доступно для понимания населением нашей страны. Такие предприятия будут поддержаны народом, так как в них заложены основы социальной справедливости, от их тиражирования мы все только выиграем.
   На уровне наших скромных возможностей нами подготовлен ряд документов, которые раскрывают суть работы народного предприятия и которые мы одновременно с этим письмом вносим на Ваше рассмотрение. Мы открыты для конструктивного общения и готовы для окончательного решения дать любые пояснения уполномоченным Вами ответственным сотрудникам вашей Администрации и Правительства. Но у нас есть одно непременное условие, мы просим рассмотреть наше предложение в едином неделимом пакете: новая технология, новое месторождение и народное предприятие.
   Надеемся на вашу поддержку и взаимопонимание.
   С уважением,
   (Подпись)».

   Первого декабря я выполнил всё, что намечал, а именно отвёз письмо с приложениями в администрацию президента и сдал в печать свою книгу. С этого момента счётчик был включен, а время побежало слишком медленно, оно будто встало. Я считал каждый день и старался потратить всё своё свободное время на какие-то пустяковые дела, мне нужно было расслабиться и избавиться от гоночного ритма последних дней. Я даже старался не подходить к телефону и совершенно забросил компьютер, но хорошо, что мне под руки попался не прочитанный мною ранее «Идиот» Достоевского, и я упивался чудеснейшим языком нашего великого классика. Этот маленький недельный перерыв дал мне возможность подготовиться к последующим событиям.
   Тираж книги в количестве трёхсот первых экземпляров был готов десятого декабря, и я его немедленно выкупил у издательства. Весь вечер этого числа я обдумывал, как мне его лучше распространить среди студентов. Вариантов было только два: первый – на Ленинском проспекте у Губкинского института, а второй – в общежитии на улице Академика Бутлерова. Чем я и занялся на следующий день. Но эта процедура оказалась не такой простой, как она мне представлялась первоначально, студенты просто неохотно брали книги, то ли они пребывали в задумчивости из-за наступившей зачётной сессии, у них своих проблем хватало и без меня, то ли они уже давно забыли, как выглядит печатная книга обычного формата. Причём ребята из общежития после нескольких расспросов о том, а что в этой книжке написано, всё же брали её, и у меня появлялась надежда, что, возможно, её хоть кто-то начнёт читать. Время было выбрано совсем неподходящее, сам был студентом и ещё помнил, что зачёты были превыше всего. У входа в институт со стороны Ленинского проспекта процесс раздачи книг вызвал смешанное чувство. Возможные обладатели моих книг куда-то спешили и отворачивались от моих предложений, словно я раздавал какую-то рекламу или листовки. Да, мы все в настоящее время перенасыщены информацией, зачастую совершенно ненужной и просто пустой. Но в итоге, у института мне удалось распространить все остатки книг до последнего экземпляра, причём мне показалось, что её охотнее всё же брали преподаватели, особенно женщины, наверное, их просто больше работало в институте, чем мужчин, а когда-то было всё наоборот.

Книга о книге

   Моя схема сработала, но мне позвонил только один человек, и именно этого звонка я ждал больше всего: это был мой старинный друг и преподаватель геологии, а вот все студенты остались в стороне, да простим их, они ещё слишком зелены и ничуть не оперились. Пусть лучше учатся, может быть, из них и выйдет какой-то толк. А вот звонок друга – его даже невозможно описать, он весь шифровался, говорил обо всём какими то намёками, словно боялся, что наш разговор прослушивают. Таким я его ещё никогда не знал, что с ними со всеми происходит – это просто какая-то тайна. Человек, который был открыт передо мной многие годы, и мы были с ним не просто друзьями, а даже единомышленниками, и именно он меня консультировал по геологическим вопросам накануне нашей второй экспедиции, вдруг стал для меня просто загадкой.
   – Слушай, старина, что ты наделал! – первое, что он спешно сказал мне. – В кулуарах института всё бурлит, все шепчутся о какой-то фантастической книге. Зачем ты написал об институте – твоя критика всем непонятна. Наш заведующий кафедрой даже собирается собрать учёный совет чтобы опровергнуть все твои идеи и домыслы. Ты посягнул на самое святое, на коллективное мнение института. Он у нас трусоватый, сам бы инициативу не проявил, значит, он получил от кого-то задание.
   – А ты сам читал книгу? – спросил я его.
   – Да, читал! У меня есть привычка, когда закончится лекция и студенты покинут аудиторию, обойти весь лекционный зал и проверить каждую парту. Вот я и наткнулся таким образом на твою книгу, видимо, кто-то из студентов оставил. Увидев на книге твоё авторство, я тебе ещё позавчера хотел позвонить, но решил прежде её всё же прочесть. Ты сам знаешь, я сторонник самых разных взглядов, особенно в науке, и я терпим у чужому мнению, но поверь, я тоже не в восторге. Хорошо хоть, что ты про меня ничего не написал, но поверь, рано или поздно всё равно вычислят, что я тебя консультировал, у нас же злых языков, сам знаешь, слишком много. Всё, кончаю, и постарайся меня забыть хоть на время, пока всё не успокоится. Если будет что-то интересное, я сам найду способ, как тебе сообщить, – ответил он, давая понять, что разговор окончен.
   – Хорошо, ну хоть скажи, какая твоя личная оценка? – не хотел я, чтобы наш разговор прерывался.
   – Старина, всё, потом, извини, говорить больше не могу, – на этом он прервал разговор, отключив свой телефон.
   Ничего себе разворот, – подумал я про себя. Где же я, как говорится, переборщил или пересолил? Я сам был заинтересован в том, чтобы мой родной институт процветал, и всё, что я предлагал в этой книге, должно было пойти ему только во благо. Неужели действующей профессуре не было стыдно, что до производства доходит просто мизерная часть выпускников? Институт, который некогда просто гремел на всю страну и был лидером среди нефтяных институтов, в одночасье вдруг постарел и потерял престиж? А моя критика – она просто шелковая по сравнению с той, о которой нужно говорить. Или это просто защитные меры – взять да огрызнуться, вместо того, чтобы исправлять положение. Мне, с одной стороны, было обидно, что меня не поняли, но с другой, я осознавал, что я действительно их крепко задел, возможно, наконец-то разбудил, пусть они теперь сами думают, шайба, посланная мною, ещё не попала в цель, но была уже на их стороне. Никакие ответы от них мне не нужны, и ни в какие дискуссии я с ними никогда не вступлю, и их критика моей книги мне безразлична. Пусть думают сами, если есть силы, пусть исправляют положение, а я потерплю и всё равно останусь преданным этим родным стенам.
   А я ждал другого, я верил, что звонок из администрации президента вот-вот раздастся, и я весь концентрировался на предстоящей встрече. Из всех своих друзей я в настоящее время рассчитывал только на Юру, а он был предупреждён мною заранее, что если позовут, то пойдём только вместе. Видимо, на наше письмо уже последовал резонанс, и нас пригласили на двадцатое декабря. Моя жена была обеспокоена моим внешним видом и настояла на том, чтобы мы, и Юра и я, были одеты в приличные костюмы, белые рубашки и обязательно пошли в галстуках. Всё это для меня было таким непривычным, я уже давно отвык от чиновничьего вида и одевался как можно проще. Но она нам сказала: «Вы должны выглядеть солидно, быть с ними наравне, поверьте, в таких местах по-прежнему встречают по одёжке».
   Мы сели за стол переговоров в администрации президента, и первое, что мы увидели, что перед каждым из наших оппонентов, на столе, лежала моя книга. Становилось понятным: раз у них в руках была и книга, письмо они точно прочитали. А каким образом попали в их руки книги? Было два варианта: или им их кто-то передал из Губкинского института, или же они вышли на типографию издательства. Это всё было не важно, для меня было принципиальнее то, что они начали проявлять нескрываемый интерес к поднятым нами проблемам. Это уже был хороший знак для начала беседы, это означало, что они вооружены информацией и знают чуть больше, чем я предполагал.
   Едва мы расселись по обозначенным нам местам, председательствующий с их стороны, а это была ключевая фигура в администрации и находившаяся постоянно на нашем слуху, спросил нас: «Скажите нам честно, то, что вы изложили в записке на имя Президента, – это правда или это ваш вымысел?».
   Прежде чем начать отвечать на его не просто неожиданный, но и предельно коварный вопрос, я буквально мгновенно начал калькулировать в своей голове то, что я видел в эту минуту, и то, что я сам пережил в дни, предшествующие этой встрече. Письмо я отнёс в приёмную президента на Ильинке первого декабря, мы специально подбирали эту дату, так как знали, что вплоть до Нового года президент и его администрация будут на своих рабочих местах, то есть с момента регистрации нашего письма прошло ровно двадцать дней, а они засуетились раньше установленного срока, узаконенного для ответа. Мы мало рассчитывали на эту встречу, хотя хранили потаённую надежду, и вдруг она была назначена, и тем более мы уже здесь, за столом, в большом зале заседаний, вместе с ними, а не томимся в тесном предбаннике, ожидая приглашения, и мне уже задан первый, волне конкретный вопрос, и на него что-то нужно отвечать. Молчать было нельзя, а мгновенная пауза стала затягиваться. Если сказал «а», то нужно говорить и «б».
   Я внимательно обвёл взглядом стол, за которым мы сидели. С их стороны было десять человек, а с нашей только двое, я и Юра. Почему их так много? При этом меня мучил вопрос, а видел ли президент наше письмо, показали ли они его ему, и имеется ли на нём уже хоть какая-то его резолюция – мы этого пока не знали. Но их многочисленность говорила о том, что интерес к письму имеется, но какой? Разойдёмся ли мы с ними после этой встрече союзниками, или они похоронят все наши идеи, как это в их среде часто случается?
   Чтобы хоть как-то оттянуть начало моего ответа и дать себе время собраться с мыслями и увидеть их настрой, я начал с того, что поблагодарил их за встречу и сразу представил нас с Юрием, и, не останавливаясь, попросил председательствующего представить участников встречи с их стороны стола. Я заметил, что эта моя просьба не вызвала в нём большого восторга. Кто мы такие? И кто они! Совершенно два разных полюса.
   Тем не менее наша просьба была удовлетворена, и он справа налево представил всех членов его команды. Среди них были представители всех ключевых для нас министерств, и это означало, что и правительство уже подключено. Но были в их составе трое, кто представлял «Роснефть», «Газпром» и Республику Татарстан, а значит и «Татнефть», и эти трое были для нас нежелательными оппонентами, все трое представляли в наших глазах псевдогосударственные компании, представлявшие интересы крупных олигархов. Не колеблясь ни одного мгновения, я предложил председательствующему исключить из их состава переговорщиков именно этих трёх представителей, сказав ему, что иначе наш разговор не получится откровенным, а эти люди будут влиять на их мнение негативным образом. Председательствующий поморщился, но всё же ответил достаточно благожелательно: «Хорошо, я пойду вам навстречу, я удалю с нашей стороны двоих, но представитель «Татнефти» останется, так как на его обязательном участии настаивал лично президент Татарстана». Он сказал лишнее, а я про себя понял, что президент России наше письмо читал, иначе не возглавлял бы эту встречу с их стороны именно этот председательствующий. Скорее всего, уже были какие-то контакты между президентами России и Татарстана, и я кивнул ему головой в знак нашего согласия. Итак, за столом с их стороны осталось восемь человек. Кроме председательствующего фамилии остальных нам ни о чём не говорили. Почти все они были молоды и годились нам с Юрием в сыновья. «Да! – подумал я про себя. – Наша смена подросла, и нам будет непросто с ними общаться».
   – Давайте всё-таки начнём и вернёмся к моему первому вопросу. – улыбаясь, вновь начал председательствующий. – Я и мои коллеги хотим услышать от вас, имеется ли хоть доля правды в том, о чём вы написали президенту?
   Задавая вторично один и тот же вопрос, он держал в своих руках наше четырёхстраничное письмо. Стол, за которым мы сидели, был не таким уж большим, а мы сидели с ним напротив друг друга, и он листая его, невольно переворачивал страницу за страницей на моих глазах, и в одно из мгновений мне удалось рассмотреть на первой странице письма, в его «шапке», размашистую чернильную резолюцию, но что там было написано, было невозможно разглядеть, но эти записи мог оставить только президент. Рядовые чиновники на таких письмах следов не оставляют, они обычно пишут на дополнительных, прикрепляемых к письму, так называемых «собачках».
   – Хорошо, давайте начнём, – ответил я ему, понимая к тому моменту, что главной цели мы уже достигли, наше письмо уже побывало в руках того человека, который действительно принимает решения, а им всем я совершенно не хотел отвечать на его прямой вопрос, пусть и повторно заданный. – Этим письмом мы хотели довести до сведения президента три основных наши мысли, и все они неразрывно касаются развития нашего государства, и всех их нужно рассматривать как единое целое и никак по-другому. Если мы желаем нашей стране процветания, прежде всего нашим людям, мы считаем необходимым немедленно приступить к их выполнению. Я вам сейчас, ещё раз, их перечислю. Первое. Необходимо немедленно приступить к разработке и созданию новой отечественной техники, а то, что такая возможность имеется, мы доказали на примере нашего «Бурового куба». Если вы прочли мою книгу, то вы понимаете, о чём идёт речь. Он сейчас нами разобран на составные компоненты и спрятан нами от посторонних глаз. Даже его следы никто не найдёт. Второе. Мы повторно открыли новое нефтяное месторождение, нами на нём пробурена реальная скважина, и мы получили из неё промышленный приток нефти. Мы пока не смогли оценить запасы нефти этого месторождения, но все предпосылки нам говорят о том, что это месторождение-гигант. То место, где мы бурили, тоже никто никогда не найдёт, даже если вопреки нашим просьбам вы начнёте его поиск. Будет лучше для всех, если мы это озвучим сами, но без всякого давления извне. Его открытие говорит лишь о том, что вам следует задуматься и немедленно приступить к созданию новой государственной геологоразведочной компании и провести ревизию повсеместно всех предшествующих геологических материалов, и было бы разумным в государственных интересах начать работы в центральной части территории России. Третье. Государство наконец-то должно понять, что повсеместный прогресс нации может наступить только в одном случае, если вы откажетесь от крена в сторону олигархической системы управления экономикой и начнёте создавать народные предприятия, пусть это будет поэтапно, но ни в коем случае не вместо уже действующих структур, и без всякого передела собственности, но нужно, как можно быстрее, добиться того, чтобы каждый гражданин России стал собственником, и не только квартир и миниатюрных огородов, но и недр, заводов, институтов, спортивных клубов, школ, всего, где вращаются деньги. Нам не нужна эта мифическая государственная кубышка, её нужно грамотно распечатать и влить эти деньги немедленно в народные предприятия. Не все мы жулики, и уже пора вам научиться доверять своему народу. Коррупция в нашей стране насаждается сверху, а не снизу, и ни в коем случае со стороны простого народа. Перестаньте думать о том, что простой народ украдёт ваши деньги. Мы готовы возглавить осуществление этой идеи, у нас для этого всё необходимое имеется, и мы сами себе это всё уже доказали. Вы ещё молоды, но уже все достаточно опытные люди, а мы вам, вероятно, кажемся отработанным материалом и назойливыми ворчунами, но это будет большой с вашей стороны ошибкой, если вы нас таковыми воспримете. Делайте все выводы самостоятельно, на то вы и власть.
   Они сидели и молчали, думали, что мы им тут будем разжёвывать детали того, как мы создавали наш «Буровой куб», как мы бурили первую скважину, и то, что мы испытывали при этом. Продолжать я больше не хотел, а в голове мелькали слова: «Уважаемые господа! То, что мы испытали, испытывает только тот, кто хочет что-то делать, он ловит первым одурманивающий кайф от пройденного им лично, а тот, кто читает чужие мысли о прекрасном, он вряд ли будет подвержен тому же эмоциональному экстазу. Мы его испытали на себе, попробуйте сделать это сами». Я видел по ним, что они никуда не торопятся и что они проявляют к нам неподдельный интерес. Возможно, ещё ничего не потеряно, и мы, как и весь народ, ещё имеем шанс в этой жизни. Но чтобы закончить свой эмоциональный ответ на слишком его прямой вопрос, я решил сказать ему как человеку, стерегущему государственные интересы, тоже как человек, кому небезынтересно национальное благополучие: «Мы хотим, чтобы нефтяная слава России возродилась, этому отдали всю свою честную и сознательную жизнь наши родители, и мы точно так же, как и они, готовы служить во славу нашей родины. Но не забывайте, что все наши три предложения являются единым целым, и мы их дальше готовы обсуждать и ждём по ним вашего решения только в совокупности». Говоря всё это, я специально подбирал только шаблонные, проверенные фразы, возможно, это со стороны выглядело излишне высокопарно, но именно в такой манере общения мне было проще говорить с ними. Нельзя было скатываться к деталям и мелочам и уходить от самого главного, ради чего мы сюда пришли. Чиновничий новомодный сленг для нас был тоже неприемлем, да мы просто его не знали. Я говорил с ними по старинке, но, надеюсь, понятным для них языком.
   Эти люди, которые сидели перед нами, они были такими же гражданами нашей страны, как и мы, ничуть не хуже, ничуть не лучше среднего нашего соотечественника, возможно, они были даже более компетентными, чем многие из нас, в меру своего государственного положения. Их знаниями ни в коем случае нельзя было пренебрегать, и я это прекрасно понимал. Другого приёма на таком высоком уровне может больше и не быть, и даже эта встреча для нас может быть последней. При всем своем упрямстве, я хотел перед ними выглядеть вполне лояльным оппонентом, и тем более, перегибать палку совершенно не входило в мои планы. Нам нужно было достичь с ними взаимопонимания и, безусловно, сделать из них пусть не союзников, но по крайней мере людей, проникшихся идеями обновления российского общества. Даже если мы смогли бы довести до их сознания то, что наш народ ждёт от них решительных шагов, это было бы уже нашей маленькой победой. Но по ним было очень трудно понять, доходят ли до них наши идеи.
   Видя, что среди них наступило небольшое замешательство, я решил продолжить своё выступление.
   – Всё, что вы прочитали помимо нашего письма в книге, – всё это правда, но вы ничего никогда не узнаете без нас. Описание местности – это сплошной камуфляж, и вы можете послать на поиски хоть сотню буровых бригад и начать бурить даже повсеместно, но вы ничего без нас не найдёте. Вы сами себе можете задать вопрос, а могли ли мы, сидящие перед вами, открыть такое месторождение, и ответить на него сами, даже без нашего малейшего участия: «Да, могли». Задайте себе сами второй вопрос, а нужно ли России, которая ещё двадцать лет назад обходилась без импортного бурового оборудования и была признанным лидером мировой нефтедобычи, развивать новые нестандартные технологии бурения и технические средства, и сами себе ответите: «Да, нужно». Нужно ли вовлекать нам наш народ в развитие нашей страны и делать их реальными собственниками? И вы должны, как государственные люди, ответить на свой же вопрос, причём однозначно: «Да, безусловно нужно». Вот из этих трёх, коротких и очень правильных ответов – «Да, могли», «Да, нужно» и «Да, безусловно нужно» – и должна складываться национальная политика. Чем больше у нас будет генерирующих точек роста экономики при поддержке государства, тем более мы все будем богаче во всех отношениях.
   – Ну хорошо, хотя я из вашего объяснения пока ничего не понял, так как вы уходите от откровенного ответа на мой вопрос, но тем не менее мы вас услышали. Всё, что вы нам рассказали, со всем этим нельзя не согласиться, и ваше письмо, и ваша книга содержат правильные идеи, но у нас есть большие сомнения, что вы могли всё это сделать, мягко говоря, это какая-то фантазия, и среди нас мнения разделились. Как вы могли за один год всё это сделать? Какой-то металлолом? Плазмобур, как вы его называете! Бурение? Открытие месторождения? Это просто какая-то партизанщина, граничащая со вседозволенностью. Вы понимаете, что нарушили много законов? Нет, мы вас не хотим ни в чём обвинить, у нас и близко таких целей нет, но многое, по нашему мнению, не вяжется. Вот мы и хотим вас понять и из нашей встречи вынести правильное решение, – рассуждал он, глядя прямо в мои глаза, а его мысли мне, все до одной, начинали нравиться.
   – Вы справедливо всё сказали, а по-другому и не должно было быть, всё, что произошло, то и произошло, и вспять нашу личную историю уже не отмотать. Да, вы во многом правы, только кроме одного, мы это сделали не за один год, мы к этому стремились и готовились всю свою жизнь. Скорее всего наш возраст нас стал подстёгивать, поэтому и последние события, о которых вы прочитали, произошли с невероятным ускорением, но этого мы достигли только благодаря нашему коллективному разуму. Да, мы шли на определённый риск, но мы считали его оправданным, а наш личный опыт подсказывал нам, что по-другому мы себе ничего не докажем. Если бы мы выбрали путь, как вы советуете, – сделать всё по закону, то есть учредить и зарегистрировать фирму, получить на её имя все необходимые разрешительные лицензии, протестировать оборудование в органах технического надзора, то есть фактически раскрыть суть нашего изобретения, затем пройти конкурсный отбор на геологоразведочные работы, который бы мы никогда не выиграли, а выиграв, не смогли бы оплатить все государственные пошлины – мы же все совершенно небогатые люди, кто бы нам дал заёмные средства, а это миллионы и даже, возможно, миллиарды рублей, а сколько было бы выставлено перед нами территориальных барьеров, они же все непреодолимы, и вы сами обо всём этом знаете лучше нас. Дарить кому-либо наши знания, информацию и изобретения мы не собираемся, но с радостью поделимся всем этим с простыми людьми, нашими земляками. Не рискни мы тогда, год назад, не было бы этой встречи, а ещё важнее, не было бы тех открытий, которые мы сделали. Возможно, мы мелкие нарушители, даже авантюристы, но мы не преступники, и государство мы ни на грамм не обокрали. Считайте, что это просто фантазия, наша выдумка, облечённая в некую интригу, на всё на это есть ваше право сделать соответствующие выводы, но прежде чем расстаться, мы хотели вам подарить на память образец нефти, который, может быть, станет молчаливым свидетелем в нашу пользу. К сожалению, мы пока не сможем вам показать наш фильм об этой экспедиции, так как наш компьютер нам не разрешили пронести в этот зал, а он был бы очень полезен для просмотра собравшимися. Хотя это укороченная трёхминутная выдержка из многочасового фильма, но её просмотр сразу бы снял все сомнения с вашей стороны.
   – Подождите минуту, – прервал меня председательствующий, подавая какие-то сигналы своим подчинённым. – Сейчас принесут ваш компьютер, наберитесь терпения.
   Просмотр рекламного ролика заставил их всех встать со своих мест и перейти на нашу сторону стола, расположившись за нашими спинами. Мы продолжали с Юрой сидеть на своих местах, а они все оказались на нашей стороне и как бы невольно начинали становиться нашими союзниками, пусть даже на коротких три минуты, в течение которых ни один из них не проронил ни одного слова. Они были все как послушные роботы, а просмотрев фильм, словно управляемые неким дистанционным пультом, вновь вернулись на свои кресла. Какое чувство в них вызвал этот маленький сюжет, даже близко не отражавший картины в целом, было совершенно не понять, но факт их соприкосновения даже с минимальной долей правды предвещал изменение их взглядов. Их вопросы, которые стали выглядеть более корректными и технически направленными, посыпались один за другим, лёд недопонимания между нами начал плавиться, а я понимал, что мы наконец-то перешли экватор взаимного недоверия. Но наша задача была довести до их сознания ровно столько, чтобы, с одной стороны, не раскрыть им всех наших секретов, а с другой стороны, дать им понять, что всё, о чём мы с ними говорим, это мысли не только наши, но и всего нашего народа, терпеливо ждущего перемен.
   Председательствующий всё чаще и чаще стал посматривать на часы, а мы начинали понимать, что встреча подходит к концу, наконец, он нам всем объявил, что отведённый лимит времени исчерпан, и напоследок, решив сделать шаг доброй воли в нашу сторону, неожиданно для нас предложил нам задать им наш вопрос, а ещё, или как он выразился, досказать то, что осталось за рамками обсуждения.
   – Вопрос у нас только один и он очень простой, – начал я. – Будет ли реакция на наши предложения и стоит ли нам ждать благосклонного ответа?
   – Да, будет, и то, что вы уже здесь, считайте, что это уже часть ответа, – моментально отреагировал он и дал мне понять, чтобы я продолжал.
   – А из того, что осталось не обсуждённым, это, безусловно, наш коллектив, и та атмосфера, которая царила в момент нашей экспедиции, это словами не передаётся, это можно всё пережить только лично. Но вы должны понять самое главное и сделать выводы. Мы на этих примерах вам лишь показали, что даже небольшая горстка людей способна сделать многое и внести свой труд и свои знания в общую государственную копилку, и людей, подобных нам, у нас ещё много. Вы ищите креативных людей, боритесь за новизну в науке и технике, не менее нас думаете о величии России, но зачем далеко ходить, вот мы, сидим перед вами, те, кого вы пытаетесь найти, зачем вам нужны эти Сколково и непонятные нам силиконовые долины, всё намного проще и ближе, но не хватает только одного – государственной воли и доверия к собственному народу. Наш паровоз ещё пока стоит у перрона, но он скоро может уйти, потому что наше время ожидания скоро иссякнет.
   Мы расставались молча, но они не просто встали и ушли, но каждому из нас на прощание пожали руку, а рукопожатие председательствующего было по-настоящему мужским и никаким не фальшивым, протокольным. Уже в дверях зала заседания он нам сказал: «Мы ещё увидимся». В этих его словах была наша скрытая надежда и уверенность в том, что последний год мы прожили не зря.
   По дороге из Москвы в Троицк мы почти всё время молчали, каждый думал о своём. И только уже на самом подъезде к даче первым не вытерпел Юра и, как бы подводя итог сегодняшнего дня, сказал больше, наверное, для себя: «Всё равно я им не верю»! Возможно, он был прав, но стоило ли его разубеждать: мы со своей стороны сделали всё, что могли. Теперь ответ был за ними.

Эпилог

   С тех пор минуло уже семь месяцев, в разгаре было лето 2014 года, а ответа, как вы, наверное, уже догадались, мы так и не получили, возможно, на то были объективные причины, к тому же эта украинская трагедия, будь она неладна, возможно, и она задержала их ответ. Винить никого не хотелось, мы жили в кульминационный период нашей российской истории. Забот и без нас хватало, а вносить изменения в нашу российскую действительность, наверное, ни у кого не поднималась рука.
   Постепенно мы стали терять навсегда наших близких друзей. Первым ушёл от нас Алик, а за ним вскоре и Николай. Жизнь беспощадна, и она совсем не стремится сохранить в своих рядах лучших из нас. Всё это было крайне трагично для нас для всех, и мы все начинали понимать, что наш век слишком короток. Больше всех переживал Саня, он был просто убит горем.
   Юра улетел на свою любимую Кубу, на которой он в молодости отработал почти что пять лет и в которую он был влюблён по сей день. Он там строил дом на берегу Карибского моря, а Маша с Алексеем должны были вылететь к нему в ближайшее время. Всё семейство планировало перебраться туда на постоянное место жительства.
   Пётр со Степанычем по-прежнему жили в деревне и просили, чтобы хоть кто-то из нас их навестил. Но все обстоятельства были в этот год против нас, всё как-то не складывалось, а ехать к ним можно было только с добрыми вестями.
   Борис, так и не найдя себе рабочего места по найму, наконец-то решился и открыл на одном из рынков Подольска торговую точку, на которой трудилась вся его семья, зарабатывая на хлеб насущный.
   Дмитрий по-прежнему колебался и наравне со мной сохранял надежду на получение ответа из администрации. Он бы уже давно уехал, может быть, даже и первым из нас, но он был предельно предан своей семье, которую оставить одну не позволяло его любящее сердце.
   Я с женой и тёщей по-прежнему жил на даче под Троицком, и все мои самые близкие, включая единственную дочь, начали активно уговаривать меня сменить место жительства, тем более что у нас ещё зимой появилась на свет вторая внучка, и все они видели наше будущее только в единой семье. И я всё больше и больше был склонен с ними согласиться, но переезжать предстояло на другой континент с незнакомым мне языком. Питал ли я ещё какую-то надежду, не знаю, и врать вам не буду. Но мысли о надежде постепенно начинали исчезать из моего сознания, и я совершенно перестал реагировать на телефонные звонки, которые все эти последние месяцы очень ждал.
   От Сани и Петра я периодически получал информацию, что некие бригады добрых молодцев буквально прочёсывают всю границу Татарстана в надежде найти хоть какие-то следы присутствия нашей экспедиции и чуть ли не поголовно опрашивали всех жителей приграничных деревень. Но их поиски и хлопоты были пустыми, так они ничего и не нашли. Да, из всех трёх наших предложений, их больше всего интересовали запасы нефти. Ни уникальная буровая установка, ни идея повсеместного создания народных предприятий им не были нужны. А что иного мы могли ждать от этих людей – только моя детская наивность привела нас тогда в администрацию на Ильинку, никто из моих друзей тогда не стал препятствовать моему стремлению довести всё начатое до конца, но в душе-то я знал, что никто из них меня не поддерживал. Пусть будет всё так. Пусть останется всё нетронутым и не опошленным. Пусть наши потомки повторят всё то, что мы сделали сами, а в дар им мы оставляем эту книгу, написанную о том, что в мире по-прежнему остаются белые непознанные пятна и ради того, чтобы их открыть или что-то создать, стоит родиться и жить.
   Эта книга была написана для тех, кто ищет и хочет познать что-то новое. Друзья, никогда не опускайте руки, не поддавайтесь временным эмоциям и не сдавайтесь под угрозой временных обстоятельств. Дорогу под названием жизнь осилит только идущий. Творите, дерзайте, добивайтесь успеха. Не жадничайте и делитесь с друзьями всем, даже своей радостью. Не делайте ничего вопреки своим убеждениям. Познавайте мир и учитесь, добивайтесь реализации своих планов, не тратьте время попусту, изгоняйте из себя лень, жизнь, к сожалению, так коротка.
   Любая история должна оставаться недосказанной, чтобы у читателя сохранялась не только интрига, но и надежда на лучший конец. Вот и я решил на этом месте поставить точку. Будет ли продолжение, не знаю, поживём, посмотрим. Иногда лучше остановиться, чем сделать ошибку. Но это никакое не шоу, которое должно продолжаться, а всего лишь намёк, что мы все должны ещё о многом подумать.

Александр Лисов Петролеум фэнтези