Сергей Сахнов
Лагос

1. Капитан однажды – капитан всегда

   – Доброе утро, капитан Сахнов, – слышу я в телефонную трубку голос вице-президента греческой судоходной компании «Николакис-шипинг».
   – Простите, сэр, я старший помощник капитана, – отвечаю я.
   – С этого момента вы – капитан балкера «Н. НИКОЛАКИС». Примите мои поздравления, добро пожаловать в капитаны западного мира.
   – Но на борту судна есть капитан, и я не понимаю, что происходит, – отвечаю я.
   – Это не ваши проблемы, капитан, – продолжает вице-президент. – Вы прекрасно справлялись с обязанностями старпома в течение 6 месяцев, поэтому мы и назначаем вас на должность капитана теплохода «Н. Николакис». Я ознакомился с вашим послужным списком и обнаружил, что у вас стаж работы капитаном на крупнотоннажных судах в России более 10 лет, и это нам весьма нравится. Давайте не будем терять времени и согласуем вашу месячную зарплату. Для начала предлагаю вам 2300 долларов и минимальный срок контракта 9 месяцев, – бархатным голосом продолжает вице-президент.
   Услышанное ввергает меня в странное состояние: смесь крайнего удовлетворения и крайнего недовольства одновременно. Сейчас бы сказали: «два в одном». Удовлетворение – от успешного продвижения на капитанский мостик в иностранной компании, а недовольство – предложенной низкой зарплатой. Поляк – капитан балкера (судно, предназначенное в основном для перевозки навалочных грузов) – получает 3500 долларов, а мне предлагают за ту же работу 2300 баксов, я старпомом получаю здесь 1800 долларов. Вот чёртов грек; и на язык мне просится крепкое русское словцо.
   – Мне нужно обдумать ваше предложение, – говорю я.
   – Хорошо, – соглашается он, даю вам 10 минут, судно на отходе и время дорого.
   Мы стоим в порту Антверпен в грузовом доке и заканчиваем погрузку десяти тысяч тонн серы на западную Африку, а точнее, на Нигерийский порт Лагос.
   Экипаж состоит из 23 поляков, только я один из России. Захожу в каюту капитана, он нервно курит и укладывает свои вещи в дорожную сумку. Вместе мы проработали почти 6 месяцев, не скажу, что мы были друзьями, но врагами точно не были.
   – Что случилось? – спрашиваю я его.
   Тирада капитана на польском языке, уже понятном мне достаточно хорошо из-за долгого общения с польскими моряками, состоявшая из отборных ругательств, ничего мне не прояснила. Только позже уже от суперинтенданта компании я узнал, что капитан отказался идти в рейс перед самым отходом, мотивируя отказ крайней усталостью, чем поставил судоходную компанию в тяжёлое положение.
   Вице-президент перезвонил ровно через 10 минут, и я назвал ему сумму в 3500 долларов в месяц. Он чуть не задохнулся от негодования по поводу моих завышенных, с его точки зрения, требований.
   – Вам даётся шанс стать капитаном в западном мире, – напирал он на слово «западный». – Вы всю жизнь работали за гроши в Советском Союзе, и сейчас перед вами открываются огромные перспективы, не упустите момент.
   Конечно, он был прав, особенно про гроши, но я принципиально не хотел получать за одну и ту же работу меньше, чем польский капитан.
   Судно было на отходе, прежний капитан уже уехал в гостиницу, посылая проклятия на голову всех греков без исключения. Найти срочную замену капитану и организовать его доставку в нужный порт – дело не одного дня, а простой большого судна да ещё в аренде у испанского фрахтователя обойдётся в копеечку, так что моя позиция была непробиваема и поэтому сильно нервировала вице-президента. Переговоры шли почти весь день и измотали меня вконец, после каждого звонка грек подвигался на 100 долларов, но я стоял на своём. Только когда до отхода судна в рейс осталось меньше суток, вице-президент, наконец, сдался. «Хорошо, я согласен с вашими требованиями», – сказал он раздражённо.
   Срок контракта был согласован на 9 месяцев, хотя я уже находился на борту судна 6 месяцев, и более полутора лет как я покинул Россию и, признаться, ощущал сильнейшую усталость, но деньги есть деньги. Во-первых, шёл 1991 год, в России была сплошная разруха, и я за три месяца при такой зарплате мог купить двухкомнатную квартиру во Владивостоке. Во-вторых, даже такая относительно небольшая капитанская зарплата в греческой компании превышала в десять раз то, что я получал на российских судах. Как говорится, почувствуйте разницу, и поэтому игра стоила свеч.
   И игра началась. Более тяжёлого рейса в моей морской карьере не было ни до и ни после.

2. Час Бонго

   – Капитан, Бонго сбежал! – заглядывает в мою каюту старший механик. «Так, началось», – отмечаю я автоматически.
   Бонго, африканец с острова Ямайка, старожил судна, так как уже почти год находится на борту. Попал он на балкер «Н. Николакис» «зайцем» во время стоянки судна в порту Кингстон. Остров Ямайка находится немного южнее Кубы в Карибском море. Если сказать точнее, то «зайцев» было 7 человек, которые попрятались по различным уголкам судна во время погрузки в надежде добраться до Европы и начать новую жизнь. Экипаж балкера нашёл шесть человек и выдворил с борта ещё до отхода, но Бонго умудрился залезть в грибок большого вентилятора машинного отделения, обмотавшись, как змея, вокруг вентиляционной трубы, и находился там до темноты, пока судно не вышло в море. Попался он через четыре дня на камбузе, когда пытался найти что-нибудь поесть и попить воды.
   С тех пор этот добродушный парень с остров Ямайка 27 лет от роду находился на борту судна, выполняя грязную работу в машинном отделении за харчи. В портах мы по требованию властей запирали его на ключ в каюте, и, как правило, полиция не менее двух раз в сутки проверяла его наличие на борту.
   Всё это доставляло нам дополнительные хлопоты, судовладелец не хотел тратить деньги на его репатриацию на родину, так как это стоило бы ему 8–10 тысяч долларов. Наконец, греки нашли выход, капитан подписал контракт с Бонго о найме его за 200 долларов в месяц в качестве ученика моториста, и он был официально внесён в судовую роль как член экипажа, а не как «заяц». Несмотря на изменение статуса, экипаж продолжал называть его по кличке Бонго, по названию ударного инструмента (небольшого кубинского барабана) под названием бонго, на котором парень с Ямайки виртуозно играл.
   Вот теперь пришёл час Бонго, он добился-таки своей цели и теперь явно где-то у своих ушлых чернокожих соплеменников в Антверпене. Искать его особенно никто и не будет, и наверняка через несколько лет он легализуется и перетянет сюда свою семью с Ямайки, а потом и всех ближайших родственников.
   Утром он, кстати, получил у меня свою зарплату наличными и выпросил аванс в 70 долларов. Аванс, конечно, тю-тю. Судовой агент при оформлении отхода весьма спокойно отнесся к моему нервному сообщению и предложил заполнить бланк, в котором судовладелец обязывался нести расходы по репатриации сбежавшего Бонго в случае его поимки.
   – Если не поймают? – спрашиваю я агента.
   – На нет и суда нет, – засмеялся он.
   Скорее всего не поймают, да искать его никто и не будет, разве что случайно попадётся в облаву на нелегалов. Если честно, то я очень симпатизировал Бонго, поскольку сам нелегально приехал во Францию из Польши, чтобы попасть на борт балкера «Н. Николакис» 6 месяцев назад, стоящего под погрузкой в порту Дюнкерк. Нанялся я на это судно старпомом через крюинговую компанию в Гдыне и вместе с восемью новыми членами экипажа выехал на небольшом автобусе во Францию без визы. Времени для оформления транзитной визы у меня уже не было, и поэтому я решил нахрапом проскочить половину Европы налегке, как говорится, уповая на то, что на границах европейских стран нет почти никакого паспортного контроля. Поздно вечером мы пересекли границу Польша – Германия, затем Германия – Франция, проскочили Бельгию и снова попали во Францию. Только на одном пограничном пункте Германия – Франция в автобус заглянул немецкий пограничник.
   «Всё, приехал, с вещами на выход», – похолодел я.
   Немец что-то спросил у водителя. «А, моряки, – и махнул рукой, – проезжайте», – и захлопнул дверь автобуса.
   На парном сиденье со мной моторист с сочувствием смотрит на меня и протягивает полный пластиковый стаканчик польской водки «Выборова» и кусок колбасы.
   – Выпей, расслабься, а то тебя на следующей границе инфаркт хватит.
   Пара стаканчиков меня успокоила, и ехать стало значительно комфортней.
   Только уже на отходе судна из Дюнкерка в рейс назначением на африканские порты меня пригласили в каюту капитана, и эмиграционный офицер, листая мой паспорт моряка, озадаченно спросил, каким образом я попал во Францию, поскольку в моем паспорте ни визы, ни каких-либо отметок о пересечении мною границы вообще не было. Тогда я прикинулся дурачком и заявил, что я приехал из Польши на автобусе и меня никто и не спрашивал, есть ли виза у меня или нет. «Ладно, не проблема, – после недолгого раздумья заявил офицер, – всё равно вы уже покидаете пределы Франции, так что и смысла арестовывать вас и официально депортировать из страны нет никакого».
   Я вышел из каюты капитана на ватных ногах и облегчённо вздохнул. Кто не рискует, тот не пьёт шампанское. Тогда я ещё подумал, а ведь никакой особой принципиальной разницы между мною и чернокожим Бонго нет, ибо оба мы пытаемся как-то улучшить свою жизнь и предпринимаем для этого весьма рискованные шаги.

3. Год за три

   Начинаю успокаиваться немного, но тут новый старпом, тоже поляк, нанятый прямо в Антверпене на мое прежнее место, сообщает мне, что у нас перегруз в 300 тонн и грузовая марка утоплена значительно. Причина мне ясна и без его доклада, старший механик не смог откачать воду из балластных танков вовремя, а груз был доставлен на баржах в расчёте на полную грузоподъёмность – и вот результат. Теперь нужно гадать: пронесет – не пронесёт, всё теперь зависит от портового надзора, если заметят, то могут заставить отгружать, а это такие расходы – просто думать не хочется. Продукты, техническое снабжение, топливо, ремонт навигационного оборудования и ещё множество всяких неотложных дел не давали мне продохнуть все последние часы перед отходом.
   Прежняя моя должность старшего помощника начинает казаться мне райским местом под градом проблем, свалившихся на меня. «Ничего, выстоим», – думаю я и впервые за последние десять лет закуриваю сигарету. В грузовых доках порта Антверпен шлюзовая система, и мы ждём полной воды для выхода в реку для следования в Балтийское море. Рядом с нашим перегруженным судном стеклянная вышка портового надзора и оттуда в бинокль на нас смотрит служащий в униформе, а затем начинает спускаться вниз по трапу. Моё сердце начинает учащённо биться, нехорошее предчувствие тяжёлым туманом расползается по всему телу.
   Стук в дверь моей каюты – и молодой весёлый парень в форме служащего порта протягивает мне руку для пожатия.
   – Капитан, вы любите музыку? – неожиданно спрашивает он меня.
   В результате дальнейших «музыкальных» переговоров мне пришлось купить за наличные 30 старых пластинок классической музыки по 10 долларов за штуку, согласитесь, это небольшая цена за перегруз в 300 тонн. От пластинок я отказался, взял только одну с музыкой и песнями Луи Армстронга, хриплый голос знаменитого певца всегда действовал на меня завораживающе и наполнял какой-то лёгкой, светлой грустью. Я ещё не знал тогда, что двумя месяцами позже на борту моего судна в далёкой африканской стране при довольно драматических обстоятельствах появится ещё один Армстронг, чернокожий молодой нигериец, однофамилец певца, но об этом позже. Когда мы проходили шлюз во время полной воды, любитель классической музыки дружески махал мне с вышки как старому доброму знакомому, неплохо парень «зарабатывает», тут почти все суда с перегруженной маркой. Я подсчитал свои убытки за первые сутки моего капитанства, всего получилось 370 долларов: 300 долларов за пластинки (вернее за одну) и 70 долларов – аванс Бонго. Неплохое начало.
   Написал радиограмму в компанию, греки никак не отреагировали на побег Бонго, так же и на мою просьбу компенсировать экстрарасходы.
   В судоходной компании «Николакис-шипинг» шесть судов, все по возрасту далеко за 25 лет, судя по техническому состоянию моего балкера компания еле сводит концы с концами и экономит на всём, включая наши желудки. Пять долларов в сутки на члена экипажа на питание – это едва не умереть с голоду при европейских ценах на продукты.
   «Но ничего не поделаешь, другой работы пока нет и этому надо радоваться», – думаю я. Чтобы наняться в приличную иностранную судоходную компанию капитаном самостоятельно, нужно иметь опыт работы в западном мире несколько лет, и греческая небольшая компания подходит идеально для этого, здесь, как на фронте, год за три. Выдержишь здесь, везде сможешь работать.
   Итак, что имеется на данный момент: греческий судовладелец, панамский «удобный» флаг, русский капитан, польский экипаж, японской постройки старый балкер, водоизмещением 14 тысяч тонн.

   Вторые сутки на ногах без сна, в Ла-Манше густой туман, и судов на экране радара не перечесть. Пытаюсь определить способность нового старпома управлять судном в сложных навигационных условиях самостоятельно и к своему удовлетворению вижу – парень молодец, дело своё знает. Светает, спускаюсь в каюту отдохнуть немного, как слышу над головой грохот, похожий на характерный клекот винтов вертолёта. «Это что ещё за чертовщина?» – лихорадочно соображаю я, поднимаясь на мостик.
   Точно, вертолёт береговой охраны Франции месит винтами воздух по левому борту от нашего судна на уровне ходового мостика. Правая дверь вертолёта открыта, и мужчина в шлеме и гидрокостюме показывает транспарант с цифрой 67. Переключаю УКВ радиостанцию на 67 канал и слышу распоряжение пилота сбавить ход до малого и приготовиться принять на борт человека. Мне всё ясно, ищут судно, разлившее топливо в проливе, и, вероятно, сейчас будут брать образцы топлива из наших танков. Вертолёт заходит с кормы и с помощью лебёдки опускает к нам на палубу офицера береговой охраны Франции. Коснувшись палубы, человек отстёгивает карабин и бежит в каюту старшего механика. Прежде всего его, конечно, интересует журнал нефтяных операций судна, записи в который должны делаться каждый день. Я тоже в свою очередь бегу с мостика в каюту стармеха. «Записал – не записал сегодня», – бьётся в мозгу тревожная мысль. По лицу стармеха вижу, что у него все в порядке. Через пять минут офицер покидает судно, сделав незначительные замечания по ведению записей в журнале. Французов можно понять, побережье Франции уже неоднократно загрязнялось топливом с аварийных танкеров, да и более мелких сбросов с обычных судов тоже достаточно. Грохот винтов вертолёта стихает, и мне удаётся несколько часов спокойно поспать.

4. Польский вопрос

   Польский экипаж довольно спокойно отнёсся к моему назначению капитаном балкера, за исключением некоторых членов палубной команды, с которыми были весьма напряжённые отношения уже давно. Предыдущая моя работа старпомом сыграла свою положительную роль, плюс моё стремление говорить на польском языке было оценено по достоинству. Тут самое главное не влипать в политические споры с поляками о российско-польских отношениях и об истории Польши в частности, особенно под рюмку «чая», ибо «скелетов» тут в шкафу стоит предостаточно, и каждая сторона имеет своё видение исторических событий прошлого, да и настоящего тоже. Одна Катынь чего стоит.
   Один раз я, правда, не выдержал, когда подвыпившего боцмана потянуло на разговоры об исторических событиях старины глубокой и он с гордостью заявил мне, что, мол, мы, поляки «имели» вашу Москву (события 1612 года). В свою очередь я ему резко напомнил, чем это всё кончилось: тогда вам, гордым полякам, пришлось жрать с голодухи трупы своих соотечественников в осаждённой и заблокированной русскими Москве. Боцман заскрипел зубами и сжал кулаки, но его дружки вовремя схватили его за руки и увели в каюту отсыпаться. Боцман, по виду напоминающий карикатурного Дон Кихота, такой же тощий и длинный с клинообразной бородкой и впалыми щеками, и чуть безумными глазами, был организатором коллективных попоек на судне, а также кофейных и продуктовых бунтов. И мне как старпому не раз приходилось наводить порядок самым жёстким образом, вплоть до связывания его по рукам и ногам его же простынями. На следующее утро он клялся и божился, что это в последний раз, но потом через пару недель всё повторялось снова. Отчасти в этом был виноват мой предшественник – польский капитан, который продавал спиртное экипажу и делал на этом неплохие деньги. Так, виски, купленное в европейских портах оптом, обходилось ему по 8 долларов за бутылку, а продавал он экипажу в море по 25 долларов (под запись в долговую книгу). По такой же схеме почти с двойной наценкой продавалось экипажу и пиво, и на этом делались ещё большие деньги, так как при безумной жаре и отсутствии кондиционера на судне пить хотелось непрерывно – холодное пиво хоть ненадолго, но помогало.
   Мои отношения с палубной командой резко ухудшились в предыдущем рейсе, когда Дон Кихот организовал сначала кражу груза сахара в мешках из трюмов судна, а потом обмен этого же сахара на пальмовый самогон и секс-услуги в небольшой тропической деревне под названием Гринвилле в Монровии (Западная Африка). Мне удалось найти тогда на судне тайник с почти 50 мешками ворованного сахара и прекратить весь этот пьяный торг с местными жителями. Естественно, все заинтересованные участники кражи и продажи сахара на сторону затаились и затаили злобу на меня.

5. Нам бы ночь простоять, нам бы день продержаться

   Каждый полдень я проходил через мучительную процедуру посылки диспетчерской информации о движении судна фрахтователю и судовладельцу. Процедура вроде проще не бывает – координаты судна на 12 часов дня, расход тяжёлого и дизельного топлива за сутки и остаток на борту, количество груза и предполагаемое прибытие в порт назначения, состояние погоды.
   Но дело в том, что греки практически вынуждали меня лгать фрахтователям, так как скорость судна не соответствовала указанной в контракте, была ниже почти на 2 узла. Поэтому независимо от действительного направления и силы ветра приходилось указывать в судовом журнале, что ветер, зыбь и течение против курса судна, и таким образом обосновывать понижение скорости судна для фрахтователя. Но самое трудное – это топливо. Расход топлива, указанный в контракте, специально завышен греками, чтобы как можно больше денег получить с фрахтователя, так как всё идёт за его счёт. Фрахтователь, в свою очередь, пытается контролировать всеми доступными ему способами расход топлива на борту судна, чтобы избежать лишних расходов. Когда я до конца осознал весь этот грязный бизнес и свою роль в этой игре, мне стало, честно говоря, не по себе. Греки никогда не давали письменного распоряжения по этим вопросам, только по телефону, поэтому всё делалось мною и, конечно, другими капитанами этой компании на свой страх и риск. Многочисленные поломки двигателя и остановки в море – и как результат задержки с приходом в порт назначения тоже рекомендовалось относить за счёт фрахтователя, указывая несуществующую штормовую погоду. Выход, конечно, всегда есть, можно просто списаться с судна, но я решил продолжать работу, стараясь максимально обезопасить себя насколько это возможно.
   Сейчас мне уже стала понятна озлобленность моего предшественника по отношению к руководству компании, да и политика греков стала предельно ясна. Впрочем, ко всему привыкаешь, только нужно сначала определиться, что считать за норму, а остальное приложится, – успокаивал я себя, но не очень успешно.
   Бискайский залив как обычно встретил сильным ветром и тяжёлой зыбью из Северной Атлантики. К вечеру прошли мимо и оставили по левому борту огромный, обездвиженный контейнеровоз с приличным креном на левый борт, а вокруг крутилось несколько больших океанских буксиров-спасателей под разными флагами, напоминающих волчью стаю, обложившую изюбря и выжидающих момента, когда он совсем ослабнет и тогда можно вцепиться ему в глотку. Представляю, как сейчас тяжело капитану контейнеровоза, от него сейчас зависит многое: принимать помощь спасателя (а это огромные расходы) или попытаться добраться до ближайшего порта своими силами. Я смотрю на свежую сводку погоды и вижу, что времени на принятие решения у него всего ничего, через 12 часов здесь будет ад кромешный с максимальной высотой волны до 7 метров и ураганным ветром от северо-запада.
   К сожалению, прогноз подтвердился, и через обещанные 12 часов нас накрыло крылом циклона. Мой старенький «Н. Николакис», тяжёло черпая воду бортами, медленно взбирался на волну и стремительно проваливался вниз. Третьего помощника нет, и я стою за него вахту, плюс в таких тяжёлых условиях контролирую неопытного второго помощника, итого 16 часов на мосту. Всё как по поговорке: «Нам бы ночь простоять, нам бы день продержаться».
   Мы, моряки, продержимся, а вот изношенный главный двигатель и чахлая рулевая машина могут и не выдержать штормовых перегрузок.
   Продержались и железо, и люди. Слева на траверзе медленно проплывает Гибралтарский пролив, на экране радара в 48 милях слева по курсу начинает светиться яркая полоска. Ну, здравствуй, Африка!!!
   Изнурительная качка вскоре сменяется не менее изнурительной жарой, в моей каюте далеко за тридцать градусов в дневное время, ночью чуть прохладней, кондиционера на судне, естественно, нет, влажность под 85 процентов. В машинном отделении за 50 градусов, и механики, и мотористы напоминают выжатые лимоны. Выпитая залпом баночка холодного пива приносит облегчение на несколько минут и мгновенно выступает на коже в виде липкого пота.
   Кроме несения вахты на ходу занимаюсь непривычной для меня работой. Большой стол в моем кабинете завален атласами, чертежами и руководствами по эксплуатации главного судового двигателя. Всё это, к счастью, на английском языке. Старший механик английского не знает вообще, и мне приходится выслушивать его на польском языке, вникать в непривычные для меня технические термины с помощью руководств и только после этого писать радиограммы в компанию уже на английском. Получив ответ от технической службы компании на английском, мне ещё нужно перевести и растолковать стармеху на польском.
   Наконец после длительного многодневного перехода с многочисленными остановками на ремонт двигателя входим в Гвинейский залив, поворачиваем влево почти на 90 градусов, впереди по курсу Нигерийский порт Лагос.

6. Добро пожаловать в ***

   Три часа ночи, до порта Лагос ещё добрых 60 миль, но на экране радара чётко просматривается большая группа судов, некоторые из них идут нам навстречу малым ходом, а большая часть лежит в дрейфе, причём все суда ярко освещены и по горизонту шарят судовые прожекторы.
   – Что за чертовщина и что всё это означает? Почему все эти суда не на якорной стоянке порта Лагос, а в море да ещё так далеко от порта? Русские есть? – спрашиваю я на 16 канале УКВ-радиостанции.
   – Пошли на 11-й, – получаю почти мгновенный ответ.
   – Привет, славяне! Как дела и что это за ночное представление? – задаю я первый свой вопрос.
   – Добро пожаловать в задницу под названием порт Лагос, – слышу в ответ.
   – Спасибо на добром слове, а что так грустно?
   – Вот месячишко на рейде поболтаешься и тоже загрустишь. Пираты эти долбанные достали, никакого житья от них, второй месяц бегаем туда и обратно, скоро топливо закончится, а когда поставят к причалу – неизвестно.
   – Чего бегаете-то?
   – Ночью безопаснее быть подальше от берега, да и на ходу легче отбиваться, можно хоть маневрировать судном, а на якоре полная труба. Днём ещё более или менее нападений почти нет, а как только смеркается – жди гостей, вооружённых до зубов, поэтому и снимаемся с якоря и до утра на ходу или в дрейфе.
   – Агент уже подтвердил мне лоцмана на одиннадцать утра, – говорю я.
   – Счастливчик, сразу к причалу, а нам тут скоро жрать уже будет нечего и вода уже на исходе, ну, давай, пока, желаю удачи, в порту тоже не скучно будет.
   Проходим группу ярко освещённых судов, впереди появляется слабое зарево – это порт Лагос своими огнями подсвечивает облака над ним.
   «Что нас там нас ждёт?» – бродит в голове тревожная мысль.

7. Свободная практика

   – Капитан, почему у вас так жарко в каюте, – спрашивает красивая молодая и слегка беременная нигерийка, старший карантинный врач порта Лагос. Слегка беременная – это я пошутил, скорее всего она была уже на последнем месяце, судя по её огромному животу. Она и ещё шесть её коллег, все остальные были мужчины, только что поднялись на борт судна для оформления прихода.
   На сигнальной мачте «Н. Николакиса» вместе с позывными судна и государственным флагом Нигерии поднят жёлтый карантинный флаг, и никто не имеет права подняться на борт судна, пришедшего в порт из-за границы, пока его не осмотрит карантинный врач и не даст свободной практики – таковы международные законы.
   Похоже, вся карантинная рать порта Лагос приехала на причал в зашторенном микроавтобусе с кондиционером и сразу же попала в удушающую атмосферу моего рабочего кабинета. В нормальных странах приезжает обычно один врач, максимум два и то второй обычно стажёр.
   На дворе июль месяц. Порт Лагос расположен немного севернее экватора на 6–м градусе широты, час дня, солнце почти вертикально над головой, «Н. Николакис» – судно тропического исполнения, с тонким слоем изоляции в каютах и служебных помещениях, который ни от чего не изолирует: ни от жары, ни от холода. Над моим рабочим кабинетом стальная палуба правого крыла ходового мостика, которая мгновенно нагревается при первых же лучах солнца. Термометра в каюте нет, но по моим ощущениям сегодня прилично за тридцать.
   – Прошу извинения за неудобства, – отвечаю я. – Буквально перед вашим приездом вышел из строя кондиционер, и я думаю, через полчаса его запустят снова. Это моя оправдательная версия для всех официальных лиц, посещающих борт моего судна, на самом же деле кондиционер приказал долго жить уже лет пять назад, и никто восстанавливать его не собирается. Надо сказать, что в этом есть даже некоторые преимущества, так как большинство визитёров стараются побыстрее закончить дела и, обливаясь потом, вырваться из железного душного ящика на свежий воздух, ну, а что касается меня, то я давно адаптировался, да и баню я люблю с детства.
   Мой стюард, здоровенный деревенский парень, это его первый рейс в жизни, ставит на стол несколько банок с ледяной кока-колой и спрайтом. Мужчины бодро защёлкали крышками и стали с удовольствием пить прямо из банок, дама же возжелала пить из стакана. Я махнул рукой стюарду на стаканы, стоящие в готовности на подносе, и тут начались первые неприятности. Вместо того чтобы взять целый поднос и поставить его на стол, он запустил обе пятерни сомнительной чистоты огромных крестьянских пальцев в идеально отмытые специально для таких случаев красивые дорогие стаканы и с грохотом поставил их на стол. Я похолодел от нехорошего предчувствия, сколько раз ему говорил, что этого делать категорически нельзя.
   Но птичка уже вылетела и не поймаешь.
   Дама с отвращением, как будто это была дохлая мышь, двумя пальцами взяла ближайший к ней стакан и начала пристально рассматривать меня через мутные отпечатки, оставленные пальцами стюарда.
   – Судя по этим стаканам, капитан, у вас весьма специфическое отношение к санитарии. Начальствующая особа, даже ещё не начав санитарного досмотра моего судна, не потрудилась скрыть своего раздражения, и это было плохим признаком.
   «Прекрасно, деловой контакт с карантинными властями установлен», – внутренне напрягаясь, мрачно отмечаю про себя я. Предыдущая бессонная ночь на подходе к порту, томительное ожидание возможной атаки нигерийских пиратов, нервный заход и швартовка без буксиров с полумёртвым главным двигателем, перепалка с лоцманом вычерпали мою энергию почти до дна, а впереди ещё долгий день. Я на несколько секунд закрываю глаза, призывая небеса дать мне силы пережить утомление наступившего дня. Между тем чернокожая красавица достаёт собственный белоснежный носовой платок с кружевами по краям и начинает демонстративно вытирать свой стакан.
   Стюард, конечно, виноват, но и эта стерва тоже хороша, её угощают, а она строит из себя чёрную принцессу голубых кровей. Да и не такая уж она красивая, просто безобразная, пузатая чёрная баба, возомнившая себя королевой. Мне так легче думать, чары красивых женщин, даже беременных, действуют на всех нормальных мужиков и в квадрате или даже в кубе на моряков, не прикасавшихся к женскому телу последние несколько месяцев.
   Дальше всё пошло хуже и серьезней. Нашлись дохлые тараканы на камбузе, и даже живые, судовой кок ещё получит от меня за это. Один из санитарных врачей вернулся из обхода по судну и высыпал на стол из пакетика несколько чёрных продолговатых камешков, похожих на чёрный рис.
   – Вы знаете, что это такое, капитан? – ехидно спрашивает меня чёрная леди.
   – Ни малейшего понятия, – отвечаю я, хотя прекрасно знаю, что это свежий крысиный помёт и хуже этого уже придумать нельзя, запросто могут аннулировать дератизационное свидетельство. Только вот откуда карантинщики взяли этот крысиный сюрприз, большой вопрос, вполне возможно, что принесли с собой и теперь можно из капитана вить веревки и качать виски и сигареты из кладовой судна, а если сильно повезёт, то и получить «отступного» наличными как минимум 1000 долларов США, и всё это поделить между собой в соответствии с занимаемой должностью. Как всё это похоже на Россию.
   По совокупности все находки тянут на дератизацию (мероприятия по уничтожению крыс) и фумигацию (уничтожение насекомых, в данном случае тараканов), а это большие расходы, так как будет потеряно драгоценное время, и судну не будет дана свободная практика, а значит, никаких грузовых операций производиться не будет до устранения всех этих санитарных проблем. Надо заметить, что одни сутки моего судна в тайм-чартере стоили 11 тысяч долларов плюс затраты на топливо, и поэтому «время – деньги» в прямом и переносном смысле слова, и за это время капитан несёт полную ответственность. Озабоченно смотрю на судового агента, он представитель агентской компании, нанятой судовладельцем, и обязан помогать мне с решением любых вопросов в порту.
   – Не волнуйтесь, капитан, – улучив момент, тихо говорит он, – всё будет хорошо. Во сколько обойдётся это «хорошо», мне пока не ясно. Между тем нашлись просроченные прививки от малярии и жёлтой лихорадки у двух членов палубной команды, и я понял по удовлетворённому лицу чёрной красавицы, что я прочно сижу на крючке и уже не сорвусь, и час расплаты в буквальном смысле слова настал. Впрочем меня особенно эта ситуация не волнует, в африканских портах, как и во всех нищих коррумпированных странах, от всего можно откупиться. Один только вопрос, сколько это будет стоить, главное, чтобы хватило сигарет, виски и наличных в моей кассе, ведь после карантинных врачей прибудет толпа эмиграционных офицеров, а за ними нанесёт заключительный удар нигерийская таможня, самая наглая и коррумпированная в мире.

   Прижатый к стенке я вынужден признать, что придётся раскошелиться и даже очень, но то, что я прочитал на листе бумаги, который мне передала чёрная стерва, повергло меня в состояние гроги.
   Два ящика виски, двадцать блоков сигарет «Мальборо» (один блок – 10 пачек), 6 ящиков кока-колы значилось в первых трёх пунктах длинного списка. Дальше третьего пункта я даже не стал смотреть, и, едва сдерживая раздражение, передал бумагу судовому агенту, но он только пожал плечами, и я понял, что он мне не помощник.
   За долгие годы работы на флоте я повидал разное, но такого неприкрытого и наглого грабежа со стороны портовых властей, признаться, не встречал. В свою очередь я предложил карантинщикам по бутылке виски и блоку сигарет на брата, которые тут же выставил прямо на стол мой стюард, а чёрной леди дополнительно 500 долларов США наличными в конверте. Но начальница категорически настаивала на исполнении поданного ею списка, и яростный торг между нами продолжался до тех пор, пока к трапу судна не подкатил автобус с бригадой эмиграционных офицеров. Время, отпущенное на карантинное оформление, истекло, и поэтому, прихватив со стола свои трофеи, и даже не забыв пакетик с крысиными «какашками», возможно, пригодятся для провокации на другом судне, беременная дама со своей командой отбыла восвояси, оставив на столе уже давно заполненный бланк с печатью, дающий моему судну свободную практику.

8. Спокойной ночи капитан

   С эмиграционниками я разделался быстро, так как уже нащупал цену вопроса, и они, проштамповав заранее приготовленные агентом жёлтые пропуска для экипажа и сметя со стола свою добычу в виде сигарет и виски, покинули борт моего судна.
   Таможенная бригада, состоящая из 11 человек, чуть не опустошила мою кладовую с представительскими до дна. Только благодаря подсказке агента мне удалось минимизировать ущерб от этого варварского набега. Когда босс таможенной банды, бегло просмотрев таможенную декларацию судовых запасов, попросил меня открыть находящуюся рядом с моей каютой кладовую запасов спиртного и сигарет, судовой агент успел шепнуть мне, чтобы я встал в дверях и никого внутрь не пускал, иначе они вынесут всё, что там есть. Я открыл дверь кладовой, зашёл внутрь и, взяв бутылку виски и блок сигарет, сунул в руки первого в очереди таможенного офицера, ему это показалось мало и он начал требовать от меня ещё сигарет, но тут же грубо был оттеснен его же коллегами, которые тоже жаждали своей доли в этом грабеже. Одарив последнего из очереди, я спиной оттеснил его от двери кладовой и запер замок на ключ, и облегченно вздохнул – атака таможни отбита с приемлемыми потерями. Кладовая спиртного и сигарет тут же была опечатана одним из таможенников, и я уже не имел права что-либо брать оттуда до выхода судна в рейс. Естественно, я имел дополнительную скрытую кладовую, о которой таможня не знала, стоянка будет долгая, и сигареты и спиртное ещё ой как понадобятся.
   Когда мутная волна портовых чиновников схлынула, и мы остались наедине с агентом, у меня уже не было сил вообще. Я сидел в кресле за своим рабочим столом и тупо смотрел в одну точку, и мне хотелось только одного – закрыть дверь каюты на ключ, выпить полный стакан виски и завалиться спать часов так на двенадцать. Агент засобирался уезжать на другое судно, предварительно оставив на моём столе расписание грузовых операций, которые начнутся завтра в 8 утра.
   – Капитан, я понимаю, что вы устали, но я хочу занять ещё немного вашего времени. Речь пойдёт о вашей личной безопасности и вашего экипажа в порту Лагос.
   Во-первых, – агент загнул чёрный мизинец на своей правой руке, – настоятельно рекомендую вам не находиться в ночное время в своей каюте, ночуйте в разных помещениях, желательно на нижних палубах в свободных каютах рядового состава, и даже ваш экипаж не должен знать, где вы проводите ночь. Наличные деньги и все ценные документы уберите из своего сейфа и перепрячьте в надёжное место, к сожалению, попытки ограбления капитанских кают не редкость в порту Лагос и главной целью грабителей является капитанский сейф. Если же вам сильно не повезёт и грабители проникнут в вашу каюту в вашем присутствии, то не оказывайте никакого сопротивления, не зовите на помощь, а спокойно покажите, где стоит сейф, и отдайте ключи без промедления, по первому требованию. Если же вы окажете сопротивление, то можете легко получить удар ножом или огнестрельную рану, помните, что для местных грабителей ни их собственная жизнь, ни тем более ваша не имеют никакой ценности, это вам не Европа.
   Во-вторых, проинструктируйте экипаж не оказывать сопротивления в случае попытки ограбления во избежание жертв по той же самой причине, о которой я уже сказал.
   В-третьих, местные проститутки работают под прикрытием местной полиции, и любой конфликт на этой почве может закончиться в полицейском участке и даже в тюрьме. О венерических заболеваниях особый разговор, и некоторые «приобретения», так сказать, по этой части в Европе не лечатся, как и множество других заболеваний, и не редки случаи, когда единственным вариантом для заболевшего европейца остаётся дорогостоящее лечение в центре тропической медицины в городе Дакар в Сенегале.
   В-четвёртых, в порту активно работает так называемая «чёрная таможня», которая провоцирует членов экипажей иностранных судов на совершение незаконных сделок с подставными лицами, такие как покупка электронной техники с рук, по якобы баснословно низким ценам в нарушение нигерийских законов, а потом вымогает из них большие суммы денег, угрожая тюремным заключением.
   В-пятых, все приобретённые на рынке или у поставщика продукты питания и особенно овощи и фрукты должны вымачиваться не менее 20 минут в специальном растворе во избежание получения тяжёлых тропических кишечных инфекций.
   Когда судовой агент загнул все пальцы на своих обеих руках, я уже люто ненавидел и Лагос, и нигерийцев, и даже агента, и особенно тот случай, который занёс меня в этот бандитский город.
   – Спокойной ночи, капитан.

9. Горим!!!

   Тонкая струйка сизого дыма с отвратительным запахом тухлых яиц вползает через открытый иллюминатор моего кабинета.
   «Твою мать!!! Горим!!!» Через мгновение огромная доза адреналина закачивается в мою кровеносную систему и катапультирует меня из моего рабочего кресла. Судя по запаху сероводорода – это возгорание груза серы в трюме, – стучит в потрясённом мозгу. Гремит сигнал пожарной тревоги, выключена судовая принудительная вентиляция, запущен пожарный насос, старпом на мостике, от волнения мешая польские и английские слова, по УКВ-радио вызывает пожарную охрану порта. Сорвав с себя тонкое полотенце, служившее мне нашейным платком, смачиваю его водой из полупустой бутылки с питьевой водой и, прижимая к лицу, выскакиваю на главную палубу. Пришла наша очередь, до этого сера несколько раз горела только в кузовах огромных 15-тонных грузовиков, отвозивших груз от борта после выгрузки из трюмов нашего судна. Причина самовозгораний серы самая банальная – в основном из-за попадания топлива и масла из погрузчиков с навесными ковшами, работающих в трюмах. В каждом из пяти трюмов балкера по две с половиной тысячи тонн ядовито-жёлтых комочков, если пожар выйдет из-под контроля, то, возможно, придётся затапливать водой целый трюм.
   Время около полудня, жара невыносимая, тонкий столбик с виду совсем неопасного сизого дыма вертикально поднимается из трюма номер пять, ближайшего к надстройке, и туманным, смертельно ядовитым облаком диоксина медленно обволакивает «Н. Николакис».
   Работа по выгрузке серы уже остановлена на всех трюмах, и лебедчики в панике покидают посты управления судовыми стрелами. Задержав дыхание, заглядываю через комингс грузового трюма и вижу, как на поверхности серы клокочет коричневыми пузырями пятно диаметром около метра и прямо на глазах увеличивается, захватывая всё большую площадь. Этот процесс настолько стремителен, что если не принять срочные меры, то через 30 минут будет объята пламенем вся свободная поверхность трюма. Отскакиваю в сторону, чтобы глотнуть свежего воздуха, как ко мне подбегает низкорослый нигериец в драных шортах и в промокшей от пота майке, как оказалось потом – лебедчик с третьего трюма, и предлагает за блок сигарет ликвидировать пожар в трюме. Через мгновение я уже понимаю, что этот безумец собирается делать. Он намерен без дыхательного аппарата спуститься в трюм и обыкновенной лопатой загрузить горящую серу в стальную бадью, стоящую рядом с горящим пятном и используемую для выгрузки груза. Я категорически против этого и машу в сторону старпома рукой, чтобы он убрал с палубы этого сумасшедшего, не хватало мне ещё послать человека на верную смерть из-за этой паршивой серы.
   Истолковав мой отрицательный жест как согласие, нигериец сорвал с пожарного щита лопату, бросил её в трюм и затем сам исчез в горловине узкого лаза, ведущего в горящее грузовое помещение. Чем он там дышал, для меня до сих пор остаётся загадкой, скорее всего немного воздуха, пригодного для дыхания, в трюме всё-таки было. Примерно за 5 минут он умудрился штыковой лопатой перекидать всю горящую серу в бадью и благополучно выбраться на палубу. Когда к борту судна прибыло сразу несколько портовых пожарных команд, экипаж уже успел залить бадью водой из пожарных шлангов, и горение прекратилось. Через полчаса снова завыли грузовые лебёдки, и выгрузка продолжилась. Вечером после окончания работы я отдал блок сигарет отчаянному нигерийцу, на что он, ощерив в какой-то странной улыбке рот, заявил мне, что в следующий раз это будет стоить дороже. «Типун тебе на язык», – сказал я ему в ответ на чистейшем русском языке, а на английском добавил, что поражен его смелостью и профессионализмом. «Капитан, я на этой сере работаю лет десять», – заявил он, распихивая сигареты под поясной ремень.
   Пожалуй, это было самое яркое событие по эмоциональному накалу за всё время стоянки в порту Лагос, хотя и остальные дни тоже стоили мне больших нервов, и мутный вал ежедневных неприятностей не давал мне расслабиться ни на минуту.

10. Ограбление по нигерийски

   Почти всё, о чём предупреждал агент в первый день прихода в порт Лагос, к сожалению, материализовалось, и даже произошло ограбление сейфа в капитанской каюте, к счастью, не в моей, а на соседнем с нами судне под либерийским флагом с филиппинской командой на борту. Нас тоже слегка зацепило то памятное ночное событие, поскольку четвёрку вооруженных бандитов, пытавшихся скрыться с места преступления, окружила полиция на причале как раз напротив моего балкера.
   Блокированные со стороны причала джентльмены удачи заскочили на борт «Н. Николакиса» по парадному трапу, по пятам преследуемые не менее чем десятком полицейских, и попрыгали за борт в воду с противоположной стороны судна. Я проснулся от хлёстких автоматных очередей, и, поднявшись на ходовой мостик, увидел, как несколько полицейских, рассредоточившись вдоль левого борта, очередями били из короткоствольных автоматов по мутной воде. Патрульный полицейский катер шарил лучом прожектора по бортам стоящих рядом с нами судов. Какой уж сон после такого захватывающего ночного шоу! Прибывший утром агент сообщил мне, что, к счастью, из филиппинцев никто не пострадал, и славу богу. Полиция выловила с рассветом из воды парочку трупов бандитов, и на этом всё на время успокоилось.
   Несмотря на рекомендации агента, я не стал в ночное время прятаться по чужим каютам, ограничился тем, что закрывал на ночь входную дверь на ключ изнутри, а дверь спальни на засов, который смастерил судовой токарь. Токарь также выточил мне на станке бейсбольную биту из бруса красного дерева и в дополнение набил на неё несколько стальных шипов, так что она стала напоминать боевую булаву. По иронии судьбы она мне пригодилась не в Лагосе, а совсем в другой точке земного шара.
   Мои приготовления к возможному нападению на мою каюту завершились изготовлением 10-метрового каната с узлами через каждые 50 сантиметров, с помощью которого я мог покинуть свою спальню через широкий иллюминатор, выходящий на лобовую надстройку, и легко достичь главной палубы судна в случае необходимости. Мои поляки тоже полностью проигнорировали предупреждение агента не оказывать сопротивление бандитам. Так, при попытке ночного ограбления малярной, расположенной на носу судна, где хранились наши запасы краски, экипаж, поднятый по тревоге вахтенным матросом, успешно обратил в бегство трёх воров с использованием противопожарного инвентаря: топоров, ломов и лопат. Этот случай вселил в нас уверенность и наглядно показал, что не так страшен чёрт, как его малюют.
   Однако судовой агент, узнав об этой истории, неодобрительно покачал головой и привёл мне недавний пример, когда в такой же ситуации на болгарском судне второй механик получил шесть пуль в область живота, пытаясь задержать одного из грабителей. «Капитан, ещё раз поговорите с экипажем, не надо строить из себя героев, да и глупо за ведро краски или какой-то вещи рисковать жизнью».
   «Полностью согласен с вами, – ответил я тогда и подумал про себя, – когда чёрт с пистолетом, он всё-таки страшен».
   Несмотря на то, что в целях безопасности были задраены все двери на наружном контуре жилой надстройки и оставлена только одна в районе парадного трапа судна, где постоянно находился вахтенный матрос, по ночам у нас стали пропадать вещи экипажа прямо из закрытых на ключ кают, что было в общем-то трудно объяснимо. Всё вскоре выяснилось совершенно неожиданным образом, при довольно трагикомических обстоятельствах. Один из мотористов, хватив запредельное количество местного нигерийского самопального виски копеечной стоимости, в пьяном угаре спал в собственной каюте на нижней палубе. Когда утром, он, ещё полупьяный, начал объяснять мне в присутствии старпома, что произошло в 4 часа ночи в его каюте, я сначала смотрел на него как на сумасшедшего, а потом, поняв в чём дело, смеялся до слёз. Ночью ему показалось, что на мгновение по его лицу пробежал какой-то слабый лучик света и сразу же погас. Затем в полумраке он с ужасом увидел, как его рабочий комбинезон самостоятельно снялся с вешалки на двери и, покачиваясь из стороны в сторону, прошагал мимо него. Моторист подумал, что ему просто это привиделось с похмелья, и закрыл глаза, попытавшись заснуть, но затем снова услышал шорох и увидел проплывающую по воздуху его собственную куртку. Решив, что у него начались галлюцинации на почве отравления некачественным алкоголем, он вскочил с кровати и включил свет.
   Каково же было его удивление, когда он обнаружил, что его куртка вот-вот исчезнет в иллюминаторе, из которого торчала часть крепкого бамбукового удилища с крюком на конце, с помощью которого ушлые ворюги и очищали каюты прямо с причала. Куртку мотористу удалось отстоять, а «рыбаки» исчезли, оставив кусок обломанного удилища. Несмотря на жару и отсутствие кондиционера, экипажу, проживающему на самой нижней палубе, пришлось прикрывать иллюминаторы на ночь во избежание воровства.
   Поездка на такси в городе оказалась делом небезопасным, хотя стоила недорого даже на приличные расстояния. Первым влип в историю боцман, которого ограбили прямо в такси в районе городского рынка. Когда он с покупками уже сидел в салоне такси на заднем сидении, два шустрых парня заскочили внутрь сразу с обеих сторон, один из них приставил нож к его горлу, а второй обчистил его до нитки в мгновение ока, причём водитель такси во время этой процедуры даже не повёл глазом. Только когда грабители выскочили из машины и исчезли в толпе, он спросил ошарашенного поляка, куда ехать – в полицию или в порт на судно. Как правило, водители такси требовали оплатить за проезд вперёд и, получив оплату, сразу же прятали купюры под коврик, в секретную прорезь в обшивке потолка салона или под водительское сидение – по принципу: подальше положишь, поближе возьмешь.
   Пролетела первая бурная неделя стоянки в порту, которую я про себя окрестил «чёрной», началась другая, и какого цвета она будет – покажет время. Утром приехал шипчандлер (поставщик продуктов) и привёз целый грузовик заказанных мною продуктов по списку, который приготовил судовой кок. Кстати, весьма искусный молодой поляк, благодаря которому мы питались вполне сносно даже на такие мизерные деньги, которые выделяла компания. Тщательное взвешивание и пересчёт всех заказанных позиций в присутствии самого шипчандлера показал огромную нехватку против накладных.
   – Капитан, это не моя вина, я не хотел вас обманывать, – чуть не плакал он, – вы же прекрасно знаете, что всё, чего не хватает, забрала охрана при въезде в порт.
   – Охотно вам верю, – ответил я, – но вы в свою очередь пытались обмануть меня и решить свои проблемы за счёт моего экипажа. Шипчандлер ещё долго жаловался на поборы и тяжёлый бизнес в этой стране, но меня это мало интересовало, у меня своих проблем было достаточно.
   В конце концов мы договорились, что завтра он привезёт недостающие продукты, и тогда я подпишу чисто все документы.
   На десятый день стоянки в порту, когда на борту оставалось совсем немного груза, начались студенческие волнения в городе. Повсюду горели автомобили, несколько грузовиков с грузом серы, выгруженной с моего судна и следовавшие на парфюмерную фабрику, расположенную за городом, были сожжены. Бастующие останавливали грузовики, открывали крышки бензобаков и совали туда горящие факелы. Выгрузка была остановлена на неопределённое время, так как транспортная компания отказалась работать в таких условиях.

11. Короткий штиль

Неожиданно мой экипаж и я, в том числе, получили отдых от ужасной нервотрепки, связанной с выгрузкой одновременно из всех трюмов судна, да и попытки воровства как-то сами сошли на нет. В придачу оказалось, что интернациональный морской клуб моряков порта Лагос оказался неплохим, а главное, безопасным местом для отдыха. Огромный плавательный бассейн, библиотека, бар, бильярд, яркие тропические цветы, внимательные и вежливые служащие – всё как в раю. За неделю там перебывал весь экипаж по несколько раз. Я вместе со старшим механиком приезжал каждый день и наслаждался плаванием в бассейне, валялся в шезлонге под солнцем и расслабленно дремал. Но как всегда на море вслед за короткими штилями приходят жестокие шторма.

12. За «любовь» нужно платить

   Просыпаюсь от стука в дверь моей каюты, на часах 6 утра, сегодня день отхода и двадцатый день у причала этого проклятого богом места под названием Лагос. В три часа ночи, наконец, закончили выгрузку серы, и я ожидаю результаты подсчёта сюрвейера о количестве выгруженного груза.
   Но вместо сюрвейера и судового агента ко мне в каюту заходит чёрный полицейский в чёрной униформе и не менее чёрная девица с подбитым глазом.
   Синяком это назвать смешно, так как она была такая чёрная, что видно было только припухлость. За их спинами маячит моторист из моего экипажа с унылым и похмельным выражением лица. Все ясно, погуляли ребята ночью, видимо, хорошо. Впрочем, этого и следовало ожидать.
   Вчера я после долгих колебаний выдал всему экипажу по 200 долларов аванса, хотя в кассе у меня было не густо, но пришлось это сделать во избежание бунта на корабле, как говорится. Мои поляки в тот же вечер заказали целый «микрик» девушек из местного борделя с доставкой прямо на судно. Мне было всё равно, в то время я уже привык к разным щекотливым ситуациям и без нужды не обострял отношения с экипажем, и более серьёзных проблем хватало.
   Я вопросительно смотрю на стража порядка. Он кивает девушке, и она сбивчиво рассказывает, что вчера ночью ей заплатил этот парень за час, она показывает на моториста, но потом он пригласил посреди ночи своего товарища, и они вдвоем продолжили заниматься с ней любовью, пообещав хорошо заплатить. Но потом вместо оплаты ударили её несколько раз по лицу и выставили с судна в два часа ночи. При этом она для убедительности потрогала рукой свой припухший глаз.
   – Сколько, – спрашиваю я девушку.
   – 25 долларов за каждого, плюс 10 долларов за синяк, всего 60 долларов.
   «Не так уж дорого, – думаю я, – какого чёрта за такие деньги влипать в большие проблемы, тюрьмы в Нигерии известны на весь мир своим „комфортом“, в кавычках, конечно».
   – Лучше заплати, не усложняй жизнь себе и мне, – говорю я мотористу на польском языке.
   Он быстро и возмущённо тараторит мне в ответ.
   – Господин капитан, за что ей платить, она трахаться совсем не умеет, лежит как бревно; да вы спросите у моего друга Владэка, он вам то же самое скажет.
   – Мне наплевать, что она умеет и что не умеет, – свирепею я.
   Полицейский чувствует, что платить не хотят и говорит мне, – если сейчас этот парень не отдаст деньги даме, то пойдёт с ним в участок вместе с его дружком, и тогда им всё это очень дорого обойдётся. Да и посидят немного «на дорожку» в тюрьме перед возвращением на родину, ну, годиков так десять, за групповое изнасилование и причинение побоев «честной» женщине.
   Понятно, что у моториста денег нет, аванс ещё вчера пропили.
   Достаю наличными из сейфа 60 долларов и протягиваю девушке.
   Чёрная парочка мгновенно испаряется, получив деньги и потеряв всякий интерес к продолжению беседы. Записываю в блокнот внеплановый аванс на моториста.

13. Не все «зайцы» белые или – смертный приговор

   В дверь снова стучат, на этот раз заходит судовой агент и сходу сообщает, что после окончания выгрузки выявлена недостача в 70 тонн.
   «Прекрасное утро, – думаю я с нарастающим раздражением, – заходили сюда плохо и выходим ещё хуже, хотя ещё не вечер и сюрпризы ещё наверняка будут».
   Лоцман на борту, заказанных буксиров нет и не будет, придётся отходить от причала без них, рискуя навалиться и повредить рядом стоящие суда. Лихорадочно заканчиваю подписывать многочисленные счета, представленные агентом, несмотря на спешку, организованную преднамеренно им же самим. Вылавливаю из кипы счетов два совершенно не заполненных, позже в этих подписанных в спешке или по невнимательности счетах можно проставить любые услуги и накрутить сумму к оплате, разберись потом, что и как.
   Агент нервно комкает отброшенные мною в сторону чистые бланки счетов.
   – Сорри, капитан, это попало случайно, – и отводит глаза.

   Все швартовы отданы, слабый ветерок благоприятного для нас направления выдавливает балкер «Николакис» на безопасное расстояние от стоящих впритык судов.
   – Малый ход вперёд, – командует лоцман. Наше судно медленно скользит вдоль линии причала, погода прекрасная, даже обычная удушливая жара отступила.
   – Капитан, досмотр на предмет «зайцев» закончен, посторонних людей не обнаружено, – докладывает мне старпом.
   – Будем надеться, что так и есть, – мрачно шучу я.
   – Да чего тут сомневаться, мы без груза, всё просматривается, где тут спрячешься, я сам все уголки проверил, – словно защищается старпом.
   Лоцман сошёл на катер, получив от меня щедрый капитанский подарок, правда, за счёт компании: блок сигарет «Мальборо» и бутылку виски «Джонни Уокер».
   «Пока всё идёт замечательно, даже очень, прощай, Лагос», – расслабленно думаю я.
   Но Лагос думал иначе и не собирался отпускать меня просто так.
   Осторожный стук в дверь моей каюты – и на пороге появляется потный вахтенный моторист в замазученных шортах, грязной майке и с не менее грязным полотенцем на шее.
   – Капитан, у нас гость, – и отступает в сторону.
   – Передо мной чёрный парень среднего роста, лет двадцати пяти, в одних трусах, босиком, покрытый с головы до ног мазутом; на полу коридора под его ногами расплываются масляные потёки. Во всей этой черноте и грязи светятся только белки глаз.
   – Вылез из-под плит машинного отделения, только что, – поясняет моторист.
   – Ты кто такой, как звать и как попал на борт судна? – спрашиваю я.
   – Меня зовут Армстронг, – гордо заявляет парень, – я пойду с вами в Европу, а конкретно я хочу попасть в Англию, так как там люди говорят на английском языке, также как и в Нигерии. Хочу выучиться на доктора и вернуться назад – лечить бедных людей.
   – Прекрасный план, – говорю я с нескрываемым сарказмом. Лицо парня озаряется улыбкой, наверняка он от крайней усталости и всего пережитого не понял моей иронии. По нему вижу, что он напряжённо пытается уловить моё настроение, для него я сейчас первый после бога человек и судья, и спаситель, а возможно, тот, которого он будет ненавидеть и проклинать всю оставшуюся жизнь. Скорее всего он даже готов к тому, что через несколько минут может оказаться за бортом судна в море, кишащем акулами. Мне от этой роли вершителя его судьбы совершенно некомфортно, но ничего не поделаешь, я – капитан этого судна, куда он имел счастье или несчастье попасть, причём по своей воле.
   В короткой беседе с Армстронгом выясняю, что он был в бригаде мойщиков машинного отделения, которую я нанял в порту через судового агента. За содействие и информацию о судне парень заплатил этому же жуликоватому агенту последние 300 долларов. Рубашку, старые, покрашенные белой краской кроссовки и джинсы спрятал на палубе под лебёдкой третьего трюма. После окончания работы спрятался под плитами машинного отделения и просидел более суток по горло в мазутной воде, скопившейся в льялах машинного отделения за время долгой стоянки, и даже погружался в неё с головой несколько раз, когда машинная команда осматривала все углы перед отходом. Не ел и не пил почти двое суток.
   – Пусть отмоется от мазута прежде всего, – говорю я подоспевшему старпому, – потом накормите и закройте на ключ до утра в бывшей каюте Бонго, не забудьте заглушить иллюминатор броняшкой (специальная штормовая тяжёлая крышка на болтах), чтобы он не видел, где мы находимся. Найдите его одежду и проверьте на предмет каких-либо документов и оружия, всякое может быть, бережёного бог бережёт. Утром разберёмся, что с ним делать дальше.
   Сначала подождём, что ответят греки.

   Греки ответили в своём стиле. Начальник радиостанции соединил меня с офисом компании, и я услышал в телефонную трубку:
   – Капитан, полагаемся на ваш опыт и понимание сложившейся ситуации и надеемся, что вы придёте в порт Бата (Экваториальная Гвинея) без пассажира.
   Всего хорошего, удачи, капитан.
   Клац, связь закончилась.
   Смотрю на начальника радиостанции, он прячет глаза и начинает суетливо переключать тумблеры на радиостанции, делая вид, что ничего не понял из услышанного.
   Как всегда, никаких следов, только телефонный звонок и даже не понятно, кто был у телефона, в случае разбирательства я даже не смогу назвать имени звонившего. Естественно, речь не шла о физическом устранении нелегального пассажира, хотя, кто его знает, что было на уме у этого анонимного «голоса» из офиса.

   Вернуться назад в порт Лагос нельзя, так как мы и так уже опаздываем почти на 10 дней под погрузку в порт Бата и находимся на грани разрыва контракта с фрахтователем из-за значительной задержки.
   Возить, как возили Бонго почти целый год себе дороже, да и опасное это занятие иметь на борту такого человека, он может оказаться серьёзно болен не только физически, но и психически. На ум мне приходит самый распространённый вариант избавления от «зайцев», который довольно часто практикуются экипажами судов при плавании в этих районах. После обнаружения нелегальных пассажиров судно обычно скрытно, ночью, с потушенными огнями подходит к африканскому берегу на 3–4 мили и высаживает непрошеных гостей на наспех сколоченный экипажем плот или на заранее купленные недорогие надувные лодки, предварительно снабдив запасами воды и продуктов на несколько дней.
   – Гребите, ребята, к берегу, а там, как вам повезёт.
   Это, конечно, незаконно, но более человечно, чем выбросить за борт в открытом море, как это сделали на одном из судов США, тогда несчастный чудом выжил и был подобран проходившим мимо другим судном. Об этом стало известно всему миру, и капитана, отдавшего бесчеловечный приказ, отдали под суд. Ещё более драматично закончилась история одиннадцати африканцев, имевших несчастье спрятаться на борту иностранного судна с украинским экипажем. Перед приходом в Европу, по распоряжению капитана старпом и несколько матросов хладнокровно ночью по очереди застрелили всех и выбросили в море. Один из африканцев, истекающий кровью от пулевого ранения, был подобран рыболовным судном и выжил. Капитана, старпома и нескольких членов украинского экипажа судили в Европе, где они были арестованы после захода в один из голландских портов. Все получили разные сроки, а капитан и старпом – пожизненное заключение. Несколько лет спустя был поставлен художественный фильм на основе этой реальной трагической истории. Больше всех в этом «заячьем» деле продвинулись польские моряки, они организовали на своих судах, работающих на западную Африку, что-то вроде тюрем временного содержания: обнаруженных «зайцев» помещали в специально оборудованную каюту с решётками на иллюминаторах. После этого судно спокойно шло в Европу и где-то на середине пути в заранее условленном месте встречалось с другим польским судном той же судоходной компании, следующим обратным курсом назначения на африканские порты. Бедолаги под усиленной охраной моряков переправлялись на мотоботах на это судно и доставлялись обратно в «родной» порт, и там, естественно, получали по заслугам за нелегальную попытку пересечения границы своей страны и проникновение на борт иностранного судна.
   Ни один вышеприведённый вариант для меня не подходил, надувных лодок на борту не было, плот сделать тоже было проблематично, да и растущее напряжение между мной и польским экипажем не давало мне возможности осуществить столь тонкую операцию по высадке. Для этого, в общем-то, требовалось хотя бы несколько человек, на которых можно было положиться, но, к сожалению, таковых не было. Да и ради чего было мне рисковать, если что-то пойдёт не так, я буду виноват в первую голову, и так хожу по острию ножа всё время.
   Принимаю простейшее и, наверное, самое разумное решение в данной ситуации – сдать нигерийского беглеца властям порта Бата по приходу, пусть сами решают, что с ним делать; ну, а грекам придётся, естественно, раскошелиться за его репатриацию обратно в Лагос.
   Через день после нашего прихода в порт Бата рано утром на борт «Н. Николакиса» поднимается агент в сопровождении двух дюжих полицейских. Старпом открывает дверь каюты нашего сидельца и пропускает вперёд полицейских. Через несколько минут они выводят из неё закованного в наручники Армстронга.
   При виде меня лицо парня искажается в яростном оскале.
   – Капитан, я уже покойник!!! – кричит он. – Тебе тоже жить осталось немного, мои друзья перережут тебе глотку при первом же твоём появлении в Лагосе, – и он для убедительности двумя руками в наручниках чиркает себя по горлу.
   Проклятия сыпались на мою голову непрерывно, пока за ним не захлопнулась дверь полицейской машины.
   Последнее, что зафиксировалось навсегда в моей памяти, его видавшие виды старые кроссовки, покрашенные белой, уже местами потрескавшейся краской.
   – В чём дело, – спрашиваю я агента, – почему он кричит, что уже не жилец на этом свете?
   Вместо агента мне отвечает старший полицейский.
   – В Нигерии очень жёсткое законодательство, а у этого парня это уже вторая попытка побега из страны, так что ему точно светит вышка.
   «Мать моя! Выходит, я собственноручно подписал парню смертельный приговор», – стучит у меня в мозгу. Уж лучше бы я его высадил на плот недалеко от берега.

   С другой стороны, не я создал эту ситуацию, – появляется оправдательная, спасительная мысль, тем более он прекрасно знал, на что шёл.
   Машина с Армстронгом уехала, последняя связь с Лагосом оборвана, по крайней мере, так мне показалось в тот момент.

14. Китайцы тоже люди

   Мы стоим в порту Бата у причала, на котором обрабатываются одновременно два судна, мы грузим огромные тяжёлые брёвна тропических деревьев под названием акога, назначением на порты Испании и Франции, расположенные в Бискайском заливе. Напротив нас стоит судно под китайским флагом и выгружает какие-то большие ящики.
   – Капитан, к вам китаец, – слышу из коридора голос второго помощника капитана.
   В мою каюту заходит небольшого роста китаец, лет сорока пяти, и представляется капитаном китайского судна.
   Пришёл расспросить, как там обстановка в Лагосе, это его следующий порт захода, он никогда там не был, только слышал всякие неприятные истории и хотел бы узнать как обстоят дела на самом деле.
   – Присаживайся в кресло, – говорю я ему, – располагайся удобней, за одну минуту об этом не расскажешь. Что будешь пить? Чай, кофе. Есть пиво, есть хорошее виски.
   Китаец отказался практически от всех предложенных угощений, только попросил разрешения курить.
   Я был рад, что есть повод немного расслабиться и поговорить со своим коллегой, и не по делу, а просто так, по душам. Да мне и интересно, как там, на китайском торговом флоте, какие там порядки, что они зарабатывают. Через полчаса я уже с трудом дышал и почти не различал лицо гостя из-за густого сигаретного дыма, так как китайский капитан практически прикуривал одну сигарету от другой. Специфический запах китайских недорогих сигарет распространялся по надстройке через открытую дверь моей каюты, и ко мне даже заглянул старший механик, привлечённый этим диковинным и необычным запахом.
   – Капитан, у тебя, что, пожар в каюте? – пошутил он. – На что я так же шутливо заметил, что он явно не был в Китае, не пробовал курить китайские сигареты и не пил гаоляновую водку, иначе так бы не удивлялся.

   Все страсти-мордасти с оформлением властями в порту Лагос и прочие происшествия с моим экипажем во время стоянки китайского капитана не очень впечатлили.
   – Все в мире прекрасно знают, что с китайских торговых судов взять особенно нечего за исключением пакетированной лапши, которой у меня на борту несколько тонн, – говорит Ли. – Наличных денег в иностранной валюте вообще никогда не бывает. Зарплаты у нас мизерные и выдаются в юанях, только когда мы заходим в китайские порты. Экипажи огромные под 50 человек, так что связываться с нами бандитам тоже не с руки, хотя сам этот факт, конечно, не гарантирует от нападений.
   Когда в таких странах, как Нигерия, приходят портовые власти, я приказываю открыть склад с лапшой и разрешаю им брать сколько угодно. Как правило, больше одного ящика на человека унести они не могут, поскольку потом не влезут в свой микроавтобус или другой транспорт, на котором приехали.
   Я громко и от души хохочу, мне это напомнило тактику некоторых моих российских коллег – капитанов торговых судов, когда они в сходных ситуациях демонстративно выкладывали на стол для угощения властей самые дешёвые и крепкие сигареты «Прима», которые имели мерзкий запах и такой же неприглядный вид.
   Тактика схожая с китайской лапшой, это было даже лучше лапши, так как к «Приме» из портовых властей никто и никогда не пытался притронуться.
   Мы засиделись допоздна в тот вечер, и в конце его Ли задал мне вопрос, в принципе из-за которого он и пришёл ко мне в гости: как устроиться работать в западную судоходную компанию, ибо заработная плата на китайских судах была даже ниже чем у нас, и он, как и я, хотел более справедливой оплаты своего морского труда и более высокого уровня жизни для себя и своей семьи.
   «Настоящий „синдром Бонго“, – думаю я, слушая рассуждения своего гостя. – Стремление людей к более лучшей жизни просто неистребимо, и не имеет значения, кто вы по национальности: китаец, русский или чернокожий парень с Ямайки по кличке Бонго или нигериец Армстронг, только что арестованный на борту моего судна после фатальной, неудавшейся попытки получить кусочек своего счастья от мировой цивилизации».
   Моя история хождения за три моря впечатлила Ли, хотя он честно признался, что такой экстремальный вариант ему не подходит, да и он прекрасно осознаёт, что между европейской культурой и китайской большая пропасть, и поэтому работать в иностранных экипажах ему будет очень сложно, да и попасть туда китайцу на командную должность практически невозможно.
   На второй день я получил приглашение посетить китайское судно и с удовольствием его принял. Меня, признаться, сильно удивила система питания на судне – простая и достаточно эффективная в китайском морском стиле.
   Кают-компании для офицеров не было, одна столовая на весь экипаж. Каждый член экипажа, включая капитана, приходит в столовую с двумя своими персональными чашками и палочками для еды. Все по очереди подходят к раздаточному окну, где повар накладывает в одну чашку рис или лапшу, а в другую мясо с подливой и овощами или кусочки рыбы. После обеда каждый сам моет чашки и палочки и быстро покидает столовую, унося с собой свою персональную посуду. Повару остаётся помыть только свои котлы и подмести столовую. Зелёный чай в огромных количествах поглощается круглосуточно из многочисленных термосов, находящихся в каждой каюте.
   Курят все поголовно и непрерывно китайские дешёвые сигареты с удушающим запахом, от которого я чуть снова не угорел, пока находился в гостях. Страсть китайцев к курению настолько сильна, и в этом я убеждался неоднократно. Много лет спустя, когда я лечился в Пекине в Тибетском оздоровительном центре, мой китайский массажист и прекрасный иглотерапевт возрастом около 70 лет, поставивший меня на ноги буквально за неделю, умудрялся поначалу курить во время сеансов массажа, пока я категорически этому не воспротивился.
   Посещение китайского судна врезалось светлым пятном в мою память глубоко и надолго, поскольку оказалось последним относительно спокойным днём до самого возвращения в Европу.

15. Солнце высоко до Европы далеко

   Между тем стоянка под погрузкой затянулась, и это сыграло немаловажную роль в последующих событиях.
   По окончании погрузки в Бате на борту судна имелся запас продуктов и питьевой воды примерно на 20 дней, а также топлива на переход до порта Лас-Пальмас, что на Канарских островах, где предполагалось пополнение судовых запасов для следования в европейские порты. Мои расчёты на переход до Лас-Пальмаса показали 14 дней со средней скоростью 10 узлов. Попытки закупить продукты в Бате не увенчались успехом. Портовый агент заявил, что это практически невозможно сделать ввиду проблем со снабжением продовольствием в городе, но дал мне машину и переводчика.
   – Попробуйте купить что-нибудь на местном рынке и у местного населения в близлежащих деревнях, – посоветовал он.
   Промотавшись почти целый день, я практически вернулся ни с чем, зато насмотрелся на потрясающую нищету местного населения. С водой тоже были проблемы, мне с превеликим трудом удалось на отходе упросить управляющего итальянской рыболовной компанией подвести несколько цистерн с питьевой водой в обмен на дизельное топливо. Оставшиеся в судовой кассе наличными 800 долларов США я берёг как зеницу ока. Итальянец с трудом согласился, поскольку вода добывалась из глубоководной скважины и была, как говорится, на вес золота.
   Естественно, с отходом мне пришлось урезать рацион питания экипажа до минимума, чтобы дотянуть до Лас-Пальмаса, а воду включать по расписанию и только для приготовления пищи, вещь очень не популярная среди моряков, тем более при ужасающей жаре, но иного выхода я не видел. Всё это вместе взятое плюс задержка с переводами заработной платы на счета экипажа в Польшу почти на два месяца привело моих поляков в состояние сильнейшей депрессии и нервозности. Риск невыплаты заработной платы вообще, если судоходная компания разорится, как дамоклов меч висит над моряками, которые нанимаются в небольшие судоходные компании, едва сводящие концы с концами. Я насмотрелся в европейских портах на брошенные судовладельцами суда, арестованные властями за долги разорившихся компаний, и несчастных моряков, живущих впроголодь на них месяцами, а иногда и годами в надежде, что после продажи судна банком или кем-то ещё им заплатят с таким трудом заработанные деньги. Все, кто имеет какие-то средства, уезжают сами, за свой счёт или с помощью родственников и друзей, чтобы снова попытать счастья уже в другой, иногда не лучшей судоходной компании. К сожалению, «Николакис шипинг» относилась именно к таким судоходным компаниям, находящимся в зоне риска. Моё моральное и физическое состояние тоже оставляло желать лучшего, постоянное напряжение привело к потере веса более чем на 15 килограммов, и я спал урывками в основном в моменты небольших затиший. Я уже принял важное для меня решение списаться с судна в Европе и несколько месяцев передохнуть от моих почти двухлетних непрерывных скитаний по иностранным компаниям. Это поддерживало меня в значительной мере, оставалось за небольшим, привести балкер «Н. Николакис» в Европу, а это оказалось не так и легко. Мне, в принципе, как капитану никто из поляков претензий за тяжёлые условия работы на судне не предъявлял, поскольку в таких ситуациях от капитана мало что зависит, всё финансирование идёт от судовладельца, тем более он платит заработную плату или не платит. Если кто-то особенно настойчиво жаловался на тяжёлую жизнь, я обычно отвечал, что, вы сами лучше меня знали, куда нанимались на работу. Да и выход в принципе всегда есть, любой член экипажа, недовольный условиями работы на судне, может списаться в первом же порту. Правда, односторонний разрыв контракта может привести к тому, что придётся добираться домой за свой счёт, да и получить невыплаченную заработную плату на момент списания будет архисложно.

   Практически сразу с выходом из Баты начались, а вернее продолжились серьёзные проблемы с главным двигателем, и мы были вынуждены останавливаться практически каждый день для проведения ремонта на 8–10 часов и, естественно, все мои расчёты по приходу в Лас-Пальмас полетели к чёрту.

16. Саботаж

   На мою просьбу зайти в порт Такоради (Ганна) хотя бы для пополнения запасов воды и продуктов греки ответили отказом, но экипаж без моего вмешательства решил проблему захода по-своему. В ночь, когда мы были недалеко от порта Такоради, кто-то из мотористов или механиков сбросил всю оставшуюся питьевую воду в льяла машинного отделения. Утром стармех доложил мне, что по непонятным причинам танк с 15 тоннами питьевой воды оказался практически пустым. Надо сказать, что это были последние наши запасы пресной воды, не считая пары тонн грязной жижи, напоминающей жидкий кофе в другом таком же танке. Я лично обследовал всё на месте и нашёл следы вскрытия люка, который находился в нижней части танка и использовался для доступа вовнутрь для ремонта и мойки. Люк, который не открывался последнюю тысячу лет, крепился 30 заржавевшими болтами, и надо было приложить немало усилий, чтобы их открутить. Налицо был саботаж, и наверняка я был единственным человеком, который не был посвящён в происходящее. У меня не оставалось никакого выбора как зайти в ближайший порт для пополнения запасов воды. Экипаж, конечно, надеялся, что заодно будут закуплены продукты и особенно кофе, отсутствие которого особенно раздражало моих поляков. То, что произошло, в общем-то не было для меня чем-то новым и даже помогло мне решить проблему с заходом в порт. Наиболее часто сброс питьевой воды практиковали моряки черноморского пароходства во время подхода к порту Сингапур, если существовала угроза, что судно проследует мимо без захода. Закупка дешёвых товаров в порту Сингапур и последующая продажа их в Советском Союзе в то время приносила существенные дополнительные доходы морякам и, конечно, с лихвой компенсировали мизерные заработные платы. Были и другие варианты вынудить капитана зайти в порт, если не было возможности скрытно и безнаказанно слить питьевую воду. Один из способов был весьма экзотический. На секретном собрании заинтересованные моряки решали, кому лечь под нож на операцию по поводу острого аппендицита. На подходе к Сингапуру моряк, на которого пал жребий, начинал симулировать приступы этой болезни, и капитану ничего не оставалось, как зайти в порт для оказания срочной помощи члену экипажа. Моряк-жертва, постанывая и держась за живот, ехал в госпиталь на операцию аппендицита, а остальной экипаж, получив законно заработанную валюту у капитана, ехал на местные рынки для массовой закупки «колониальных товаров».
   Я доложил грекам ситуацию с водой на борту моего судна и ещё раз попросил ускорить перевод денег семьям моряков, что, кстати, было очень важно для улучшения морального климата в экипаже, и, не дожидаясь подтверждения на заход, последовал в порт Такоради.
   Вскоре я получил ответ, что перевод денег под судозаход агенту порта Такоради займёт не меньше 5 дней и во избежание простоя мне рекомендуется занять у экипажа недостающую для оплаты воды и портовых сборов сумму, о выплате заработной платы ничего не упоминалось. Всё выглядело по шуточной поговорке: «письмо, в котором вы просили денег, мы не получали», но мне, честно говоря, было не до шуток. Снабжение водой планировалось на внешнем рейде без захода в порт и без оформления властями, и в принципе составляло всего 2 тысячи долларов США, так что мне нужно было найти только 1200 долларов, восемьсот у меня оставалось в кассе. Проблему с закупкой продуктов предлагалось решить таким же образом.
   Когда я собрал весь экипаж в столовой и озвучил просьбу греков, то чуть не оглох от воплей негодования. Особенно усердствовал боцман.
   – Глупые греки, – кричал Дон Кихот, – за кого они нас держат? Жрать нечего, зарплату не платят уже два месяца, воды нет, кофе нет, главный двигатель дышит на ладан, до Лас-Пальмаса как до луны с таким ходом, а они ещё и деньги с экипажа собирают на оплату портовых сборов. Вот им от нас, – и он сложил пальцы обеих рук в два кукиша под одобрительный гул команды.
   «Да, неудачная была затея с моей стороны собирать их всех вместе, лучше бы было поговорить поодиночке с теми, у кого предположительно остались хоть какие-то наличные», – раздражённо думал я, покидая бурлящую от негодования толпу моряков.
   Последней и скорее всего единственной надеждой оставался старший механик. Когда я зашёл в его каюту, он даже подпрыгнул со своего кресла.
   – Не дам ни цента грекам, пусть ищут дураков в другом месте, – почти кричал он.
   – Я хочу занять у тебя денег как частное лицо, – говорю я, подождав, пока он успокоится.
   – Чем ты будешь расплачиваться со мной, если греки не заплатят нам вообще ни копейки, – уже более спокойно спросил стармех. На что я достал из кармана заранее приготовленный банковский отчёт по моему счёту в польском банке в Гдыне. Стармех долго рассматривал официальную бумагу, затем, обречённо вздохнув, поплёлся в свою спальню и, вернувшись, вручил мне аккуратно свёрнутые в рулончик 1200 долларов США.
   Через сутки в 2 часа ночи мы вышли из порта Такоради, имея запас пресной воды почти в 120 тонн, на закупку продуктов не было ни денег, ни времени. Экипаж в течение двух последующих дней отмывался в душевых и занимался стиркой и сушкой постельного белья, за время безводья и ужасающей жары и влажности превратившегося в серые, влажные и дурно пахнущие большие тряпки. Напряжение немного спало, но ненадолго, чёрная Африка ещё не сказала своего последнего слова.

17. А если это лихорадка Эбола?

   – Капитан, у нас проблема, – слышу я в телефонной трубке до крайности взволнованный голос второго помощника капитана, – прошу вас подняться наверх. Часы показывают три ночи, на палубе ходового мостика лежит вахтенный матрос, огромный детина по имени Пётр с неестественно подвёрнутой левой ногой и запрокинутой головой, над ним склонилась фигура второго помощника, пытающегося привести матроса в чувство.
   Я беру за запястье левую руку матроса, чтобы прощупать пульс, и ощущаю липкий пот на своей ладони и непроизвольно отдёргиваю руку.
   Стоял на руле и ни с того ни с сего потерял сознание и упал, – растерянно говорит второй помощник капитана. – Он, правда, уже дня три жаловался на слабость и озноб. И вот теперь, – и он беспомощно развёл руками. Вызванные на помощь моряки перенесли матроса в его каюту, где он пришёл в сознание и даже порывался встать, но не смог этого сделать самостоятельно и откинулся обессиленно на подушку, и в его глазах я прочёл смятение и страх. Самый сильный и здоровый 28– летний парень беспомощно лежал и от слабости не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. На второй день Петру стало хуже. Приступы лихорадочного состояния повторялись два-три раза в день, и после каждого он всё больше терял силы и становился всё более безразличным. Судовладелец после моего сообщения о болезни члена экипажа переслал мне по телексу телефон медицинского центра в Европе, специализирующегося на консультациях по телефону.
   – Есть ли доктор на борту судна? – доносится до меня хриплый мужской голос, искажённый радиопомехами.
   – Доктора нет, – отвечаю я.
   – Кратко опишите симптомы болезни.
   Я как мог объяснил, что происходит с больным.
   – Температура до приступа и после приступа?
   – Не знаю, к сожалению, на борту нет даже градусника, впрочем, и никаких лекарств, кроме обычной аптечки первой помощи.
   Следует длительная пауза.
   – Страны и порты заходов за последние два месяца? – продолжает консультант.
   – Нигерия (порт Лагос).
   – Экваториальная Гвинея (порт Бата).
   – Ганна (порт Такоради).
   После минутной паузы врач-консультант говорит мне:
   – Капитан, на основе вашей весьма скудной информации о пациенте, учитывая порты захода за последний период времени, с большой долей уверенности можно предположить, что у вашего матроса тропическая малярия. Рекомендуем зайти в ближайший порт для оказания срочной помощи больному. Удачи, капитан.
   Это точно, удача мне не помешает в этом чёрном рейсе, чтобы не свихнуться от всех этих проблем.
   Греки, скрепя сердце, дают добро на заход в порт Дакар (Синегал) для оказания помощи больному матросу. До Дакара 4 дня полным ходом, но мы не идём, мы даже не ползём, мы просто плетёмся урывками малыми и иногда средним ходом между полусуточными остановками на ремонт главного двигателя. На первый взгляд не всё так казалось плохо, поскольку между приступами у Петра ненадолго наблюдались улучшения, и я полагал, что мы всё-таки дотянем его до Дакара.
   Дотянуть до Дакара не удалось.
   Матрос впал в полубессознательное состояние, бредил по ночам, и в придачу белки его глаз и кожные покровы начали стремительно желтеть, стало ясно, что у него уже поражена печень.
   Такие яркие признаки острых проблем с печенью я, к сожалению, знаю очень хорошо, познакомился персонально много лет тому назад с гепатитом А, поэтому мне не составило труда элементарной пальпацией определить её значительное увеличение. Да какое там увеличение, честно говоря, она просто вываливалась из-под нижнего ребра. На лице Петра вскоре появились множественные гнойнички, и я с ужасом тогда подумал, а если это лихорадка Эбола?
   «Не сходи с ума», – взял я себя с трудом в руки.
   Тем не менее, все эти неприятные признаки подтолкнули меня на более активные действия.
   Прежде всего, имело смысл попробовать получить помощь с проходящих российских торговых судов или рыболовных судов, работающих в этом районе. Движение вдоль западного берега Африки в Атлантическом океане в обоих направлениях на север и юг весьма оживлённое, да и рыболовных судов тут хватает.
   Сканирование каналов УКВ-радиостанции принесло почти немедленный результат. Мне удалось вклиниться в разговор на 67 канале между двумя российскими рыболовными сейнерами, ведущими лов рыбы недалеко от берегов Сьера Леоне в 15 милях от моего судна.
   Один из капитанов дал мне радиочастоту, на которой они работают с российской рыболовной базой. Врач рыболовной базы выслушал меня, не перебивая, потом задал несколько уточняющих вопросов и спокойным голосом заявил.
   – Капитан! У твоего парня тропическая малярия в самой что ни есть тяжёлой форме, судя по всему тому, что ты только что мне озвучил. Без оказания помощи он долго не протянет, так что иди на всех парах в ближайший порт, если не хочешь справлять по нему поминки. Кстати, опроси свой экипаж на предмет сходных симптомов, думаю, что ты не отделаешься одним этим случаем.
   – Сколько времени у меня есть, – слышу свой осевший и мгновенно охрипший голос.
   – Считай, что его нет совсем или очень мало, а я не бог, это он всё знает. Если хочешь точно узнать, тогда иди на Дакар, как советуют тебе твои греки, может, и довезёшь, а может, и нет.
   В эфире повисает пауза.
   – Ну, ты так сильно не переживай, – добавил он на прощание, – все под богом ходим.
   Час от часу не легче, все предыдущие проблемы сразу потускнели перед угрозой смерти матроса. Само по себе нахождение на борту тяжело больного члена экипажа, которому практически невозможно оказать какой-либо существенной помощи, угнетающе действует на остальных, ибо каждый начинает примерять эту ситуацию на себя. Я гоню от себя мысль о возможном покойнике в холодильной провизионной судовой камере, ибо совершенно ясно и чётко представляю все последствия смерти человека на борту судна. Всё это в моей морской жизни уже было и, к сожалению, не один раз.

18. Литр белого и литр красного

   Особенно ломать голову, в какой порт нужно заходить, необходимости нет.
   Самый ближайший порт на данный момент Фритаун, что в Сьерра-Леоне. Это далеко не самое лучшее место в мире, если не сказать больше, поскольку в стране полыхает гражданская война, но другого варианта у меня на данный момент просто нет.
   – Идём во Фритаун, – говорю я вахтенному старшему помощнику капитана, – ложитесь на новый курс, я его уже проложил на карте.
   – Так там?.. – он удивлённо смотрит на меня.
   – Да знаю я, – почти кричу ему в ответ, – может, у вас есть лучшее решение?
   – Нет.
   – Тогда распорядитесь подготовить матроса к эвакуации. Документы, вещи, деньги и всё прочее.
   Старпом обиженно поджимает губы. «Зря я так резко», – запоздало мелькает мысль. Приходится с сожалением констатировать тот факт, что мне всё труднее сдерживать раздражение в последнее время и сохранять спокойствие. Бодрый припев любимой с детства романтической песенки про пиратов: «Мы спина к спине у мачты против тысячи вдвоем» можно смело перефразировать в: «Я один спиной у мачты против тысячи проблем». Удел капитана – принимать окончательные решения единолично, даже если перед этим он с кем-то советовался, и нести за эти решения полную персональную ответственность вплоть до посадки на нары, если всё пойдёт по худшему сценарию.
   Греки категорически воспротивились заходу судна во Фритаун, мотивируя сложной ситуацией в стране, и продолжали настаивать на заходе в порт Дакар, на что требовалось значительно больше времени, а учитывая состояние главного двигателя, то вообще трудно было сказать что-то определённое. Всё это сводило шансы несчастного матроса выжить к нулю.
   Заход в Дакар, более безопасный и развитый город и порт при всех других обстоятельствах, не связанных с критическим состоянием здоровья члена экипажа, был бы вполне разумным решением, но не сейчас, когда задержка с приходом могла стоить матросу жизни. Поэтому я продолжал держать курс на Фритаун вопреки воле судовладельца, предварительно сделав запись в судовом журнале, подробно указав все обстоятельства моего решения.
   Капитану нередко приходится принимать меры юридической защиты от последствий собственных действий или бездействий. Например, при отказе в оказании помощи бедствующему судну ему придётся впоследствии доказать следствию, если таковое будет, или в суде, что его собственное судно и экипаж при выполнении спасательных операций могло быть подвергнуто неминуемой опасности. Также капитану грозит расследование и уголовное преследование за неоказание помощи больному члену экипажа на борту собственного судна, например, как в моём случае. Впрочем, в конечном итоге смертельно больному человеку всё равно по каким соображениям вы его спасаете: из чувства сострадания или из-за боязни ответственности за непринятие мер для его спасения или и за то, и другое вместе взятое.
   Сразу же после принятия мною решения следовать в порт Фритаун выяснилось, что на борту моего судна нет карты крупного масштаба необходимой для безопасного захода в порт. На генеральной карте, имеющейся в наличии, всё побережье Сьерра-Леоне, да и сама страна могли уместиться на моей ладони, между тем как в лоции были указания на опасные рифы на подходе к порту. Помощь пришла от тех же российских рыболовных судов, ведущих переговоры в эфире.
   Оказалось, что они иногда заходят в порт Фритаун для сдачи рыбы.
   – А как же гражданская война? – спрашиваю я капитана рыболовного судна.
   – Постреливают там, конечно, не без того, – соглашается капитан, но работать можно, коммерческих судов там почти нет, экономика страны развалена, но рыболовная индустрия ещё работает. Все крупные города в основном под контролем правительственных войск и международный аэропорт работает исправно, так что не думаю, что будут проблемы. Хотя гарантий безопасности, естественно, никто не даст. Продукты только за наличку, по баснословным ценам, да и не советовал бы покупать, качество дрянь, и сам знаешь можно подцепить какую-нибудь кишечную инфекцию. Африка есть Африка. Воду питьевую брать тоже не вздумай, тяни до Лас-Пальмаса по той же причине. Если с водой прижало и решишь брать, то разводи пятьдесят на пятьдесят с хлоркой, – заразительно смеётся он. – Тебе сейчас мой третий помощник передаст координаты точек поворотов и контрольные расстояния до мысов. Заходить без карты на якорную стоянку между рифами, конечно, мало приятного, тем более с большой осадкой, но проход достаточно широкий и, кстати, вода чистая и рифы хорошо видны.
   – Не знаю, как и отблагодарить за помощь, – говорю я на прощание капитану сейнера.
   – Литр белого и литр красного, – смеется он в ответ, – но это при встрече на берегу. Рад был помочь.

19. Успели

   Напряжение последних дней несколько ослабло, хотя тревожная мысль: «успеем-не успеем» продолжала сверлить моё сознание до самого прихода на рейд Фритауна. Да и оброненная капитаном сейнера фраза: «Постреливают там, не без того, но работать можно» меня хоть и несколько успокоила, но осадок, как говорится, остался.
   Успели.
   Грохот якорной цепи, главный двигатель, отработав на задний ход и пустив напоследок огромный клуб чёрного дыма несгоревшего топлива, чахоточно кашлянул в последний раз и затих.
   Всё, приехали.
   В лучах заходящего солнца я в бинокль рассматриваю порт и близлежащий район города, прилегающий прямо к береговой черте. Убогие лачуги, построенные из всяких отходов, свисают с невысоких осклизлых, из красной глины обрывов; речка, протекающая по городу и впадающая в залив, до невозможности загрязнена и замусорена всяким хламом, чёрные фигурки полуобнажённых людей копошатся на обоих берегах в этой грязи и вони сточных вод.
   Позднее время, портовое радио на вызовы не отвечает, никто не приезжает на борт, греки молчат.
   «Скорее всего до утра никто так и не появится», – решаю я и собираюсь уходить с ходового мостика, как из наступившей темноты выныривает хищный силуэт военного катера с потушенными ходовыми огнями. На палубе видны вооружённые люди в униформе защитного цвета, чёрный парень в каске на носу катера вцепился в ручки крупнокалиберного пулемёта на турели и держит под прицелом ходовой мостик судна. Весьма неприятно смотреть в дуло смертельного оружия, и я интуитивно делаю несколько шагов назад.
   Минутами позже, гремя автоматами Калашникова, на борт высаживаются около двадцати человек и разбегаются по всему судну.
   «Похоже на вооружённый захват или вооружённый грабёж», – мелькает у меня вялая, безрадостная мысль. Неужели я допустил ошибку и только усугубил положение заходом во Фритаун.
   К счастью, это оказалось патрульное правительственное судно, и вооружённые люди после беглого осмотра судовых помещений так же по команде загрузились на катер и исчезли во мгле тропической ночи.
   На рассвете к борту подошёл ещё один катер, и ко мне в каюту поднялось порядка десяти вооружённых людей во главе с командиром и его помощником. Гремя оружием, они расселись за большим столом и в упор рассматривали меня, не говоря ни слова и не предъявляя никаких требований.
   Я пытался на английском объяснить цель захода и положил перед командиром судовую роль, судовые и грузовые документы, но он не проявил к документам никакого интереса, и тогда я догадался об истинной цели их визита.
   Через полчаса, сметя со стола несколько блоков сигарет и десяток банок кока-колы, которые выставил мой стюард, военные покинули борт судна. По всему было видно, что они остались довольны результатами «боевой» операции.
   Утро началось с обнадёживающих новостей: судовладелец сообщил по телексу название агентирующей фирмы в порту Фритаун и попросил меня срочно без задержек сниматься в рейс на Лас-Пальмас после доставки в местный госпиталь больного матроса. Крюинговое агентство в Гдыне сообщило о поступлении денег от греков – это была долгожданная заработная плата экипажа за два последних месяца.
   Вскоре к борту подошёл портовый катер с судовым агентом, врачом и двумя дюжими санитарами с носилками. Врач осмотрел Петра, покачал головой и кивнул санитарам. Вскоре накрепко привязанный к носилкам Пётр уже лежал на палубе катера, безучастно смотря в небо. На прощание врач достал из кармана небольшой пакетик с несколькими значительных размеров пилюлями ярко-красного цвета и протянул мне одну из них, а потом, немного подумав, добавил ещё одну.
   – Капитан, ваш матрос в тяжёлом состоянии, но через неделю максимум мы поставим его на ноги, чтобы он смог перенести перелёт на родину в Польшу. У него тропическая малярия в весьма запущенной форме, что может даже после излечения основательно подпортить ему дальнейшую жизнь.
   Эти две таблетки я даю вам на случай, если до прихода судна в Европу кто-то ещё заболеет, не дай бог. Это сильно действующий противомалярийный препарат, я, кстати, очень удивлен, что у вас на борту нет таких необходимых лекарств.
   «Много чего у нас нет», – подумал я тогда, но только развёл руками.

   Катер отваливает от борта под подбадривающие крики польской команды, практически в полном составе собравшейся у трапа, чтобы проводить Петра.
   Я поднимаюсь на мостик, настроение прекрасное, несмотря на колоссальное напряжение двух последних дней.
   – Старпом! Готовьте судно к съёмке с якоря, через полчаса снимаемся в рейс на Лас-Пальмас, там предстоит буккеровка топливом, закупка продуктов, приедет специалист компании по ремонту главного двигателя, потом короткий переход в Испанию и Францию. Все, кто захочет, могут списаться с судна в европейских портах.
   Кстати, сообщите экипажу, что заработная плата за два последних месяца переведена на счёт крюингового агентства в Гдыне. Жизнь налаживается, не правда ли, старпом, и я в радостном возбуждении хлопаю его по плечу.

20. Бунт на корабле

   Старпом как-то странно посмотрел на меня и отвёл глаза в сторону.
   – В чём дело? – подозрительно смотрю я на него.
   Хорошего настроения как не бывало, ощущение надвигающейся очередной проблемы накрывает меня с головой.
   – Экипаж изложил свои требования, – сдавленным голосом говорит старпом. – Меня попросили передать вам вот это, – и он протянул мне судовую роль экипажа балкера «Н. Николакис» на английском языке.
   Моя фамилия, стоящая в списке экипажа первой, была зачёркнута, напротив остальных стояли подписи всех без исключения членов экипажа, а внизу на оставшемся небольшом поле на польском языке было коряво написано шариковой ручкой:
   «Мы, вышеподписавшиеся члены экипажа „Н. Николакис“, не покидая рабочих мест и не прекращая несения вахты, отказываемся выходить в море, пока вами не будут закуплены в порту Фритаун все необходимые основные продукты питания».
   Что это, бунт? Бунт на моем судне! Экипаж отказывается выполнять распоряжения капитана. Мой мозг не может переварить случившееся. Кровь ударяет мне в голову, в глазах на мгновение темнеет.
   – Вы, что, совсем без мозгов, не понимаете, где мы сейчас находимся, – с трудом сохраняя спокойствие, говорю я старпому. Мы сюда зашли с превеликим трудом, по единственной причине – ради спасения жизни вашего же соотечественника. В стране идёт гражданская война, какие к чёрту продукты?! Хорошо, что согласились взять в госпиталь Петра и на этом спасибо.
   – Кто собирал подписи под этой бумагой?
   – Второй и третий механики, – после короткого замешательства выдавил из себя старпом.
   – Ну, теперь мне понятно, кто сбросил питьевую воду и вынудил меня зайти в порт Такоради, а я-то думал, что это всё проделки боцмана.
   Чувствую, как меня зашкаливает, и я от захлестнувших меня эмоций начинаю терять контроль над собой.
   – Через полчаса пригласите главных смутьянов ко мне в каюту, а мне нужно пока всё обдумать, – говорю я старпому, – а съёмку с якоря отложите на один час.

21. Дубинотерапия или кто в доме хозяин

   Я спускаюсь в свою каюту, сажусь на кресло за рабочим столом, закрываю глаза и пытаюсь сконцентрироваться, но у меня ничего не получается. Затем открываю глаза и вижу в углу за столом мою биту из красного дерева, которая осталась со времён стоянки в порту Лагос. Через мгновение она у меня в руках, и я ощущаю гладкую поверхность длинной ручки и тяжесть самого древнего и примитивного боевого оружия.
   Через несколько минут я прихожу в полное сознание, тяжело и с хрипом дышу, весь мокрый от пота, в руках всё та же боевая дубина, полки с судовой документацией разбиты вдребезги, застеклённый ящик с ключами от судовых помещений превратился в груду щепок, вокруг валяется битое стекло и несколько десятков ключей. Изумлённо осматриваю учинённый мною разгром и чувствую, как ко мне постепенно возвращается ясность мысли и самообладание. Когда я закончил прибираться, наскоро собрав все щепки и сбросив временно весь этот мусор в свою спальню, и переоделся, в дверь каюты постучали.
   «Ну, а теперь посмотрим, кто в доме хозяин», – говорю я себе и открываю дверь. «Входите, господа бунтовщики», – слышу свой чёткий и спокойный голос. Третий и второй механики как-то бочком протискиваются в дверь и садятся по моему приглашению на низкий диван за большим столом.
   Они на чужой территории, на время лишились поддержки толпы, которая раньше называлась экипажем балкера «Н. Николакис», и чувствуют себя не очень уютно. Я в полной капитанской форме, дабы подчеркнуть серьёзность момента, сажусь за свой рабочий стол в отдалении.
   – За такие дела в старые добрые времена бунтовщиков на парусных кораблях вешали на реях грот-мачты, ибо бунт тогда и сейчас считается самым серьёзным преступлением на море, – начал я как можно спокойнее. – В данный момент вы пытаетесь остановить иностранное судно, коим является «Н. Николакис» в зоне боевых действий и подвергнуть экипаж и имущество судовладельца опасности. Заход в эти опасные воды был вынужденный – ради спасения жизни польского матроса, я делаю ударение на слове «польский».
   Я пока не сообщал судовладельцу и крюинговой компании в Гдыне о случившемся только по одной причине, мне просто не хочется, чтобы вы пострадали из-за собственной глупости и недальновидности и вместе с вами весь экипаж.
   Второго механика подбросило как на пружине.
   – Не пытайтесь запугать нас, капитан, мы своих требований не изменим.
   – Сядьте на место, я ещё не закончил говорить, – резко обрываю его. – Судно находится в аренде у иностранного фрахтователя. Суточная аренда составляет сейчас 11 тысяч долларов США, так что можете сами посчитать, во сколько обойдётся простой, связанный с вашими преступными действиями. Денег наличных у меня нет, перевода придётся ждать неопределённое время. Переход до Лас-Пальмаса, по моим расчётам, займёт не более 5 дней даже с учётом остановок на ремонт, на это время у нас достаточно продуктов. Я понимаю, что многого не хватает, но это временные трудности. Кстати, список оставшихся продуктов висит на доске объявлений в столовой команды, нам просто повезло с поваром, который умудряется готовить из ограниченного выбора продуктов.
   Не думаю, что судовладелец сможет взыскать с вас потерянные суммы, но остаток не выплаченной на данный момент зарплаты вы точно не получите. Естественно, потеряете работу и не сможете наняться на другое судно, поскольку все агентства по найму экипажей в Гдыне внесут вас в чёрный список. Подумайте о своих семьях прежде всего.
   Итак, господа бунтовщики, время пошло. Сейчас я даю команду экипажу по местам стоять, с якоря сниматься, и если экипаж не подчинится, то тогда пеняйте на себя.
   Вы свободны.
   Выждав 20 минут, чтобы дать полякам обсудить моё решение и вдоволь наораться, я поднялся на ходовой мостик и обыденным голосом сказал старпому: «Боцмана на бак вира якорь».
   Был ли я уверен, что сломал замысел бунтовщиков?
   Отвечу честно, – нет, и поэтому моё сердце зависло в томительном ожидании.
   Наконец, когда я уже решил приступить к более решительным действиям по приведению экипажа в сознание, из машинного отделения доложили, что двигатель готов.
   На носу судна была видна нелепая длинная фигура боцмана и слышалось характерное постукивание звеньев выбираемой якорной цепи.

   Вечером этого же дня, когда мы покинули территориальные воды Сьерра-Леоне и следовали курсом на Лас-Пальмас, начальник радиостанции, передавая мне очередную радиограмму от судовладельца, тихим голосом доверительно посоветовал:
   – Капитан, не подходите ночью близко к борту и лучше держите каюту на ключе даже днём, бережёного бог бережёт, – добавил он.
   – У меня есть очень хорошее защитное средство из Лагоса, – в ответ пошутил я, – а за предупреждение спасибо.

22. Прощай, Лагос

   Через двадцать дней мы благополучно закончили выгрузку африканского груза в одном из французских портов Бискайского залива, компания предоставила мне возможность отдохнуть и прислала нового капитана мне на замену.
   Покидая судно уже с вещами, я прощальным взглядом обвожу каюту и вижу в углу за диваном ручку биты. Поднимаю её, провожу кончиками пальцев правой руки по отполированной поверхности и выбрасываю её в иллюминатор в воды Бискайского залива.
   Связь с чёрной Африкой разорвана.
   Прощай, Лагос.

Сергей Сахнов Лагос