Бхагаван Шри Раджниш (Ошо)
Главное заблуждение человечества

   Гусь – это ты!
   Ум – твоя бутылка.
   И ум – это не то, что можно разбить.
   Ум нематериален; он только мысль, воображение;
   он состоит из того же вещества, из которого сотканы сны.
   Нельзя разбить сон, нельзя убить сон,
   нельзя пронзить сон мечом, нельзя сжечь его в огне.
   Нужно только проснуться, и сон исчезнет.
   Твое сознание всегда свободно;
   это – сама свобода.
ОШО

Глава 1
Гусь снаружи!

   Первый вопрос:
   Ошо,
   Гусь действительно снаружи?
   Гусь никогда не был внутри, гусь всегда был снаружи. Это дзэнский коан. Сначала ты должен понять, что значит дзэн, и что значит коан.
   Дзэн – не религия, не догма, не вероучение. Дзэн даже не поиск, не исследование; он вне философии. Основа дзэнского подхода состоит в том, что все так, как и должно быть, ничего не упущено. В этот самый момент все совершенно. Цель не удалена в пространстве, она здесь, она сейчас. Завтра не существует. Этот самый момент – единственная реальность. Поэтому в дзэн нет различий между методом и целью, средствами и целью.
   Все философии и религии мира создают двойственность; сколько бы они ни говорили о недвойственности, они создают в человеке раздвоение личности. Это было величайшим бедствием, которое постигло человечество: все эти деятели, желая добра, создали шизофренического человека. Когда вы разделяете реальность на средства и цель, вы разделяете и самого человека, потому что для человека ближайшая реальность – это сам человек. Его сознание становится расщепленным. Он здесь, но не вполне; он всегда где-то далеко, где-то в другом месте. Он все время ищет, все время задает вопросы – никогда не живет; никогда не в бытии – всегда в действии: в попытках достичь большего богатства, большей власти, большей духовности, большей святости – он всегда хочет большего. Эта постоянная жажда большего удерживает его в напряженном, мучительном состоянии, и, пока оно длится, он лишается всего, что может дать существование. Его интересует далекое, а Бог рядом. Его глаза устремлены к звездам, а Бог – внутри него. Поэтому наиболее фундаментальным, что нужно понять о дзэн, является следующее: гусь никогда не был внутри. Позвольте мне рассказать вам о том, как возник этот коан.

   Уважаемый философ Рико однажды пришел к этому странному дзэнскому мастеру Нансену с просьбой разъяснить ему старый коан о гусе в бутылке.
   – Если человек посадит гусенка в бутылку, – сказал Рико, – и будет кормить, пока тот не вырастет, как тогда освободить гуся из бутылки, не убив гуся и не разбив бутылки?
   Нансен громко хлопнул в ладоши и крикнул:
   – Рико!
   – Да, Мастер, – сказал философ, вздрогнув.
   – Смотри, – сказал Нансен, – гусь снаружи!

   Нужно только увидеть, нужно только стать бдительным, пробужденным; нужно только проснуться. Гусь находится в бутылке, пока вам снится сон; гусь никогда не был в бутылке, если вы проснулись. Во сне невозможно извлечь гуся из бутылки. Либо гусь погибнет, либо придется разбить бутылку, но обе альтернативы недопустимы: нельзя ни разбить бутылку, ни убить гуся. И вот гусь вырос, бутылка осталась маленькой… как его извлечь? Это называется коаном.
   Коан – не обычная головоломка; это не загадка, так как она не может быть решена. Загадка – это нечто, имеющее возможность решения; нужно только отыскать правильный ответ. Вы найдете его – для того, чтобы найти разгадку, нужно иметь достаточно разума; но в принципе загадка разрешима.
   Коан неразрешим, его нельзя разгадать, его можно только растворить. А единственный способ растворить его состоит в том, чтобы радикально изменить уровень своего бытия: перейти из сна к бодрствованию. Когда вы во сне, гусь находится в бутылке, и нет способа извлечь его из бутылки, не разбив ее или не убив гуся, – когда вы во сне. Поэтому, пока продолжается сон, загадка неразрешима; с ней ничего нельзя сделать.
   Но выход есть – выход, который не имеет никакого отношения к загадке, имейте в виду. Вы должны проснуться. Этот выход не имеет никакого отношения ни к бутылке, ни к гусю. Вы должны проснуться. Он имеет отношение к вам. Вот почему Нансен не ответил на этот вопрос.

   Рико спросил: «Если человек посадит гусенка в бутылку и будет кормить, пока тот не вырастет, как тогда освободить гуся из бутылки, не убив гуся и не разбив бутылки?»
   Нансен не ответил. Однако он громко хлопнул в ладоши и крикнул: «Рико!»

   Это не ответ на вопрос – это вообще не имеет отношения к вопросу – это не к месту, это непоследовательно. Но это решает проблему; фактически, это растворяет ее. В тот момент, когда мастер закричал: «Рико!» – философ, вздрогнув, сказал: «Да, Мастер», – и сам уровень его бытия был изменен этим простым приемом.
   Мастер не преподаватель; он не учит вас, он просто изобретает средства, чтобы вас разбудить. Этот хлопок в ладоши – метод, этот хлопок просто вернул Рико в настоящее. И он был таким неожиданным… Когда вы задаете такой духовный вопрос о дзэнском коане, вы не ждете, что Мастер ответит вам громким хлопком в ладоши и закричит: «Рико!»
   Вдруг Рико извлечен из прошлого, из будущего. Вдруг, на мгновение, он забывает обо всей проблеме. Где бутылка, и где гусь? Есть только Мастер – в странной позе, его хлопок в ладоши и крик: «Рико!». Внезапно вся проблема отброшена. Он выскользнул из проблемы, даже не узнав о том, что выскользнул из нее. Он выскользнул из проблемы, как змея из старой кожи. На миг время остановилось. На миг часы остановились. На миг ум остановился. На миг не стало ничего. Мастер, звук хлопка – и внезапное пробуждение. В этот самый миг Мастер говорит: «Смотри! Смотри – гусь снаружи!» Проблема растворена.
   Коан может только раствориться, но он не может быть решен. Головоломка не может раствориться, но имеет решение. Итак, помните: коан – не головоломка.
   Но когда люди, привыкшие к постоянному мышлению, логическому обоснованию, начинают изучать дзэн, они с самого начала предпринимают ложный шаг. Дзэн нельзя изучить; его нужно прожить; его нужно вобрать – вобрать от живого Мастера. Это передача за пределами слов, передача светильника. Светильник невидим.
   Если бы кто-нибудь наблюдал со стороны, – как Рико задает вопрос, и как Мастер хлопает в ладоши и кричит, – он не увидел бы в происходящем ничего духовного, не нашел бы никакой великой философии и, возможно, был бы глубоко разочарован. Но нечто свершилось – нечто, что не видимо и не может быть видимым.
   Нечто случается только тогда, когда молчание Мастера проникает в молчание ученика, когда два молчания встречаются и сливаются; мгновенно возникает видение. У Мастера есть глаза, у ученика есть глаза, но глаза ученика закрыты. Необходимо какое-то средство, какой-то метод, который позволил бы ученику открыть глаза без всякого усилия с его стороны. Если он станет прилагать усилия, то упустит суть, потому что – кто станет прилагать усилия?
   Кристмас Хамфрис, один из самых больших почитателей дзэн на Западе, основатель Общества Буддистов Англии, человек, прославивший дзэн-буддизм в западном мире, пишет об этом коане, и вы увидите, насколько у него все иначе. Он говорит:

   «Существует метод, предлагающий, если можно так выразиться, подойти к проблеме „с фланга“. Для рационально мыслящего человека это было бы бессмыслицей, но такой человек и не станет читать дальше. Те же, кто будет читать дальше, могут ожидать возрастания бессмысленности, ибо смысл, эти предместья рациональной мысли, вскоре останется позади, и ум будет свободен на бескрайних холмах свойственной ему радости. Значит, вот настоящее решение проблемы противоположностей.
   Объяснение? Предположим, живой гусь оказался в бутылке. Как его извлечь, не причинив при этом гусю вреда и не разбив бутылку? Ответ прост: «Вот: он снаружи!»

   Вся суть упущена: начинается философствование. Во-первых, Кристмас Хамфрис считает дзэн ветвью буддизма; но это значит войти не в ту дверь, сделать первый шаг не в ту сторону. Дзэн не имеет ничего общего с буддизмом. В нем безусловно есть нечто общее с Буддой, но не с буддизмом как таковым, точно так же, как и суфизм не имеет ничего общего с исламом, хасидизм не имеет ничего общего с иудаизмом, тантра не имеет ничего общего с индуизмом. Да, тантра действительно имеет нечто общее с Шивой, и суфизм имеет нечто общее с Мухаммедом, и хасидизм имеет нечто общее с Моисеем, но не с традициями, не с условностями, не с теологией.
   Живой Моисей, живой Мухаммед способен передать нечто невыразимое словами, показать что-то невыразимое словами, создать вокруг себя определенные вибрации, которые могут сделать просветленными многих людей, – но без всякого объяснения, без всяких логических доказательств.
   Просветление почти как любовь. Когда приходит любовь, этого нельзя объяснить; когда приходит любовь, вы выпадаете из логики. Точно так же и в просветлении. Оно выше рассудка, логики; оно заставляет вас упасть вверх, подняться над словами.
   Есть прекрасная история…

   Мастер остановился в доме одного из учеников. Ученику было неспокойно, потому что Мастер отличался странным, непредсказуемым поведением. Он мог сделать что угодно! Некоторые даже считали его сумасшедшим. Итак, чтобы не тревожить соседей – потому что ночью он мог вдруг начать танцевать, петь, кричать, проповедовать, говорить неизвестно с кем, и тем самым разбудить всю округу – ему отвели место в подвале и заперли дверь, чтобы, если он и сделает что-нибудь, никто бы этого не услышал. Все окна, все двери были надежно заперты.
   Вдруг среди ночи весь дом проснулся от страшного грохота. Кто-то стучал по крыше и хохотал – так громко, что вокруг собралась большая толпа. Все спрашивали:
   – Что случилось?
   Хозяева дома бросились наверх и увидели Мастера, который стучал по крыше. Его спросили:
   – Что случилось? Как тебе это удалось? Мы же специально заперли тебя в подвале, чтобы ничего подобного не допустить!
   – Потому-то я и смеюсь, – ответил Мастер. – Вдруг я стал падать вверх. Я и сам не могу поверить! Такого еще никогда не случалось: падать вверх!

   Это прекрасная история. Просветление – это падение вверх, точно так же, как любовь – это падение вниз. Но у того и другого есть нечто общее: падение – беспричинное, необъяснимое, невыразимое. Только те, с кем это случилось, знают; и даже когда это с вами случилось, вы ничего не можете объяснить тем, с кем этого еще не случилось.
   Кристмас Хамфрис называет дзэн «дзэн-буддизмом» – и самый первый шаг совершается в неверном направлении. Дзэн – это не буддизм; да, это сокровенная суть сердца Будды, но так же и Моисея, Заратустры, Лао-цзы. Это сокровенная суть всех тех, кто стал просветленным, всех тех, кто пробудился ото сна, всех тех, кто увидел, что гусь свободен, что он никогда не был в бутылке, и что сама проблема совсем не была проблемой, поэтому никакого решения не требуется.
   Кристмас Хамфрис говорит: «Существует метод, предлагающий, если можно так выразиться, подойти к проблеме „с фланга“. Для рационально мыслящего человека это было бы бессмыслицей…»
   Он сам и есть этот рационально мыслящий человек; иначе не было бы никакой «бессмыслицы». Бессмыслица – это нечто низшее, чем смысл. Дзэн сверхсмыслен, не бессмыслен; дзэн есть нечто высшее, чем смысл. Нечто далеко за пределами досягаемости рассудка. Игра логики очень ординарна; любой, самый средний ум может играть в эту игру. Но как только вы уходите за пределы логики, вы попадаете в мир дзэн. Дзэн не бессмыслен, он сверхсмыслен. Сам выбор слова «бессмыслица» говорит о его глубокой пристрастности к рациональности.
   Он говорит: «…но такой человек и не станет читать дальше. Те, кто будет читать дальше, могут ожидать возрастания бессмысленности, ибо смысл, эти предместья рациональной мысли, вскоре останется позади…»
   Он не «останется позади», так как, если что-то остается позади, значит, вы следуете прежнему пути. Мильный камень на дороге остается позади, но сама дорога осталась прежней, сам путь не изменился. Вы можете пройти милю до следующего камня, но ваше измерение остается прежним. Разница только в количестве, не в качестве.
   Рассудок не просто остается позади; вы преступаете его пределы, вы превосходите его. И разница велика, разница огромна – это решающая разница.
   Я слышал историю… это случилось во время второй мировой войны…

   В чаще бирманских джунглей солдаты при отступлении оставили небольшой военный самолет. Они торопились и по какой-то технической причине не смогли взять его с собой. Самолет нашли дикари; но они не могли понять, что это такое. Они решили, что это разновидность воловьей повозки – единственное, что они могли себе представить; в их мире воловья повозка была последним словом техники. Поэтому они стали использовать самолет вместо воловьей повозки, и они были рады находке: это была лучшая на свете воловья повозка!
   Как-то среди них оказался один человек, принадлежащий к тому же племени, но живущий в другой местности. Он знал немного больше, он видел автомобили, грузовики, автобусы. Он сказал: «Это не воловья повозка, это автомобиль – а я кое-что знаю об автомобилях». Он починил двигатель – и жители изумились, потому что механизм работал без лошадей, без волов. Это была лучшая игрушка! Каждое утро, каждый вечер они смотрели на нее и радовались, смотрели снова, оглядывали со всех сторон, забирались внутрь, садились посидеть внутри; и хотя дорог почти не было, проехать даже несколько футов было огромным удовольствием.
   Некоторое время спустя в лесу, где жили первобытные люди, оказался летчик, и он сказал: «Что вы делаете? Это самолет, он может летать!»
   Он взял с собой двух дикарей, и когда они взлетели над землей, они не могли поверить глазам. Это было совершенно за пределами их воображения, за пределами всех их снов. Они всегда думали, что только боги могут летать; они слышали рассказы о богах, летающих в небе. Да, они видели в небе самолеты, но всегда верили, что они принадлежат богам.

   Один и тот же механизм можно использовать и как воловью повозку, и как автомобиль: различие только в количестве, но не в качестве. В тот миг, когда самолет, взлетая, отрывается от земли, он достигает другого уровня: он качественно превосходит воловью повозку и автомобиль. Он входит в совершенно новое измерение.
   Таким образом, смысл не остается позади, смысл качественно превосходится. Поэтому Кристмас Хамфрис говорит о «бессмысленном», «иррациональном», – или, считая, что рассудок остался позади, все еще мыслит в терминах рационального.
   Он говорит: «…и ум будет свободным…»
   А это уже абсолютная глупость: ум не будет свободным. Когда вы вступаете в мир дзэн, вы вне ума. Дзэн эквивалентен не-уму. Это не свобода ума, это свобода от ума – и разница велика, разница бесконечна. Не ум свободен – вы свободны от ума. Ума больше нет, свободного или несвободного; ум просто прекратился. Вы вошли в новую дверь, которая всегда была открыта, но войти в которую вы никогда не пробовали, – дверь в бытие, дверь в вечность.
   Дзэн, само слово «дзэн» происходит от санскритского слова «дхиана». «Дхиана» значит медитация, но слово «медитация» не передает всего смысла. «Медитация» опять дает вам ощущение, что ум что-то делает: ум медитирует, концентрируется, созерцает, но ум продолжается. «Дхиана» просто означает состояние вне ума, состояние не концентрации, не созерцания, даже не медитации – но только молчания, глубокого, бездонного молчания, где исчезают все мысли; где нет ряби на озере сознания; когда ваше сознание, совсем как зеркало, отражает все сущее – звезды, деревья, птиц, людей, все сущее – просто отражает, без всякого искажения, без всякой интерпретации, не привнося предварительных идей. А это и есть ваш ум: ваши предубеждения, ваши идеологии, ваши догмы, ваши привычки.
   Кристмас Хамфрис говорит: «…и ум будет свободен на бескрайних холмах свойственной ему радости».
   Вот настоящая «бессмыслица»! Во-первых, «ум будет свободен». Ум никогда не будет свободен. Свобода и ум никогда не встречаются. Ум означает рабство, ум – это тюрьма. В уме вы живете герметично закрытой, закупоренной жизнью, окруженные всевозможными мыслями, теориями, системами, философиями, окруженные всем прошлым человечества, всеми видами суеверий – индуистскими, мусульманскими, христианскими, буддистскими, джайнскими; политическими, социальными, экономическими, религиозными. Или же ваш ум сложен из кирпичей Библии, Корана, Гиты – или, может быть, «Капитала» или «Манифеста коммунистической партии». Вы можете сделать свою тюрьму отличной от других, можете пригласить любого архитектора, но тюрьма останется тюрьмой. Архитектором может быть Зигмунд Фрейд, Карл Маркс, Альберт Эйнштейн – можно выбрать тюрьму на любой вкус… есть все фасоны и размеры! – и интерьер будет оформлен по вашему усмотрению. Внутри вы можете развесить красивые картины, устлать полы коврами, подобрать любимые цвета; вы можете кое-что кое-где изменить – слева или справа будет окно, из какой ткани будут занавески, – но тюрьма остается тюрьмой.
   Ум как таковой есть тюрьма, и каждый человек живет в тюрьме. Пока вы не освободитесь из тюрьмы, вы не узнаете, что такое свобода. Ваша тюрьма может быть очень удобной, комфортабельной, уютной. Она может быть изукрашенной, золотой, усыпанной бриллиантами… Такую тюрьму будет трудно покинуть – вы так потрудились, ее создавая, – это будет нелегко. Но тюрьма есть тюрьма; и все равно, из золота она или из грязи. Вы никогда не познаете бесконечности свободы; вы никогда не познаете красоты и великолепия свободы; ваше великолепие останется под гнетом. Вы никогда не узнаете, что такое божественность. Вы никогда не узнаете, что гусь всегда свободен. Вы будете жить во всевозможных снах, мечтаниях. Как бы они ни были прекрасны, сны есть сны и мечты есть мечты, и рано или поздно все они разбиваются вдребезги.
   Но уму свойствен инстинкт самосохранения. Если разбивается одна мечта, он немедленно создает другую – или, вернее, предоставляет запасную, которую всегда держит наготове. Прежде чем одна мечта разобьется, у него уже заготовлена другая – и улучшенная, усовершенствованная, более изощренная, более научная, более современная – и снова вы очарованы, и снова возникает желание: «Почему не попробовать? Да, другие мечты не сбылись, но ведь это не значит, что все мечты несбыточны. Однажды мечта может сбыться». Эта надежда вас не покидает; из этой надежды вы продолжаете погоню за мечтами. И когда приходит смерть, человек обнаруживает, что вся его жизнь была соткана из снов, не более – «…повесть, рассказанная дураком, где много и шума, и страстей, но смысла нет». Но именно так живут миллионы людей.
   Кристмас Хамфрис говорит: «…и ум будет свободен на бескрайних холмах свойственной ему радости».
   Последнее указывает на то, что он не испытал ни капли живого опыта дзэн. На Западе он стал проповедником дзэнской философии – но сам не понимал, что делает, но сам не испытал ни капли того, о чем говорит.
   Ум не может достигнуть «бескрайних холмов свойственной ему радости»; уму не свойственна способность радоваться. Ум является причиной всего страдания – единственной причиной, и нет другой причины для страдания. Ум как таковой ничего не знает о радости. Он только думает о радости, и даже его мысли о радости не более чем выдумка, предназначенная облегчить боль, в которой он живет.
   Если вы попросите ум дать определение «радости», определение будет отрицательным. Он просто скажет: «Это когда нет страданий, нет боли, нет смерти». Но все это отрицательные описания; они ничего не говорят о блаженстве, они говорят только об отсутствии боли. Но отсутствие боли, как цель, не имеет никакой ценности. Даже если вы не будете испытывать боли, будет ли у вас, ради чего стоит жить – и долго ли? Даже если вы ничем не больны, это не значит, что вам хорошо; это совершенно другое качество. Человек может быть здоров с медицинской точки зрения, с диагностической точки зрения, но, если его не переполняет радость, это не здоровье – может быть, отсутствие болезни, но не наличие здоровья. Отсутствие болезни не означает здоровье; это совершенно иное явление.
   Может быть, вы не несчастны; но это не значит, что вы в состоянии блаженства. Может быть, вы ни там ни здесь, ни в блаженстве ни в несчастье, но это гораздо хуже, чем быть несчастным, потому что несчастный человек, по крайней мере, пытается избавиться от несчастья. Человек, который ни там ни здесь, в промежутке, у самой грани несчастья и блаженства, не может избавиться от несчастья, потому что он не несчастен. Он не может также испытывать блаженства, потому что его ничто к этому не толкает, несчастье не причиняет ему достаточно страданий для того, чтобы он предпринял прыжок. Он останется застывшим, стоячим водоемом.
   Несчастье – это негативное состояние, блаженство – это позитивное состояние, но ум знает только несчастье. Ум не может знать «бескрайних холмов свойственной ему радости», – потому что в нем ничего нет. Ум – это только порождение общества, предназначенное помочь вам эффективно выполнять социальные обязанности. Ум – это стратегия правящего порядка, предназначенная для того, чтобы вами манипулировать, чтобы вас поработить, чтобы удержать вас в максимально неразумном состоянии – потому что разумный человек опасен.
   Во всей Библии нет ни одной фразы, в которой бы восхвалялся разум. Библия полна всевозможного вздора, но в ней нет ни единой фразы, восхваляющей разум. Восхваляется суеверие, восхваляется вера, восхваляются всевозможные глупости.
   Все религии, организованные религии, пытаются превратить человека в робота, в машину, и они почти в этом преуспели. Вот почему так мало Будд, так мало Иисусов. Причина проста: общества, фабрики, государство, церковь, нация – все они объединяются в заговор против маленького ребенка, который очень раним, хрупок и беззащитен.
   Вы можете его разрушить. И основным методом разрушения является создание ума; навяжите ему ум, чтобы он забыл свое внутреннее качество радости, чтобы он забыл свою невинность, принесенную им с собой от истоков существования, чтобы он забыл все, что красиво, и стал лишь винтиком в механизме общества. Он должен быть хорошим слугой, он должен быть хорошим механиком, он должен быть хорошим директором вокзала, хорошим профессором – стать кем угодно, но не божественным существом; жить как угодно, но не в блаженстве.
   Общество боится людей блаженства – и по той простой причине, что блаженство – такой великий, глубокий опыт, что за него человек может отдать жизнь, но никто не может пожертвовать блаженством ради чего-то другого. Человек живет ради блаженства, умирает за блаженство – если однажды узнает, что такое блаженство. Поэтому человек блаженства совершенно недосягаем для тюремщиков общества. Общество может управлять только несчастными, церковь может эксплуатировать только несчастных.
   Далее Кристмас Хамфрис говорит: «Значит, вот настоящее решение проблемы противоположностей».
   Никакой «проблемы противоположностей» нет. Противоположности не противоположны, они взаимодополняющи, поэтому проблемы как таковой не существует. Тьма и свет – это одно явление, две стороны одной медали. Жизнь и смерть неразделимы; вы не можете разделить их – как же вы сможете сделать их противоположными? Они взаимно дополняют друг друга, они помогают друг другу. Следовательно, проблемы нет – и не нужно никакого решения.
   Дзэн – не решение проблемы противоположностей; это трансценденция. Это широкий взгляд – взгляд с высоты птичьего полета, откуда всякая двойственность кажется глупой.
   Самым важным, что случилось с первым ступившим на Луну человеком, было то, что он вдруг забыл, что он американец. Неожиданно вся Земля стала единой, и не стало границ: на лице Земли нет карт. Американский континент, африканский континент, азиатский континент, та или другая страна – все исчезло. Он не пытался примирить два враждующих лагеря; не было даже Советской России или Америки; Земля была просто-напросто едина.
   И первым, что произнес этот американец, были слова: «Любимая Земля!» Это и есть трансценденция. На какое-то мгновение он забыл всю обусловленность: «Любимая Земля!» Теперь ему принадлежала вся Земля.
   Буквально то же самое происходит в состоянии молчания: все существование – ваше, и все противоположности исчезают друг в друге, поддерживая друг друга, танцуя друг с другом. Они соединяются в оркестр.
   Кристмас Хамфрис говорит: «Объяснение? Предположим…»
   Взгляните, такие небольшие изменения меняют весь смысл: «Объяснение? Предположим…» Так рассуждает философия, но не дзэн: «Предположим…». В дзэн нет места предположениям – вы или знаете, или не знаете.
   Мастер Нансен не говорил: «Предположим, я сейчас громко хлопну в ладоши. Предположим, я сейчас громко крикну: „Рико!“ – а ты должен сказать: „Да, Мастер“. Потом я скажу: „Смотри, гусь свободен!“» Так потерялась бы вся суть.
   Несколько дней назад на вечернем даршане я позвал Нирупу. Она сломала руку. Она один из моих медиумов, но сейчас она не может участвовать в танцах. Она просто сидела в первом ряду, и я позвал ее. Какой-то момент она колебалась, и все засмеялись: что она может сделать одной рукой? Но дзэн делается одной рукой – звук хлопка одной ладони! – и она хорошо справилась. Конечно, только я смог услышать звук, но звук хлопка одной ладони… Даже если вы создаете звук, хлопая двумя руками, энергия одна. Ваша левая и правая рука – это не две руки, они соединены в вас. Они не противоположны, они взаимодополняющи, они принадлежат одному существу.
   Все противоположности принадлежат одному существу, и это не предмет для «предположения». Если вы будете «предполагать», вы совершенно засушите этот прекрасный коан.
   «Предположим, – говорит он, – живой гусь помещен в бутылку. Как его извлечь, не причинив гусю вреда и не разбив бутылки?»
   Он не может даже сказать «не убив гуся»… Достойный англичанин! «Не причинив гусю вреда и не разбив бутылки». Должно быть, даже необходимость упомянуть «разбитую бутылку» разбила ему сердце! «Ответ прост…»
   Он не прост. Во-первых, это даже не ответ. «Вот: он снаружи!» Он разрушил всю красоту коана. Но привычки не умирают легко. Это сам образ мышления, само направление ума.

   Папе подарили пару тапочек красного шелка с вышитыми инициалами Н.Н.Н. Когда Его Святейшество осведомился, что означают эти буквы, ему ответили: «Надевать На Ноги».
   Ты спрашиваешь меня:
   Ошо, гусь действительно снаружи?
   Он всегда был снаружи, он никогда не был внутри. Этот вопрос возникает только во сне.
   Проснись!

   Второй вопрос:
   Ошо,
   На Западе я изучаю философию. Есть ли в философии хоть немного любви или мудрости? Я пока еще их не нашел.
   Хорошо, что ты пока еще их не нашел. И я надеюсь, что ты не найдешь их никогда – потому что немцы имеют тенденцию их находить!
   Говорят, что философия похожа на слепого, который ищет темной ночью в темной комнате черную кошку – которой там нет. Но немцы ее находят! Они дали миру величайших философов: Иммануила Канта, Гегеля, Фихте, Маркса, Фейербаха и многих других.
   Хорошо, что ты говоришь:
   На Западе я изучаю философию. Есть ли в философии хоть немного любви или мудрости?
   Никакой возможности любви нет, потому что философия означает логику, а логика не умеет любить. Логика – это основа науки, но не любви. Логика применима к неодушевленным предметам, к вещам, потому что основной метод логики – это расчленение, разделение на части. Если вы что-либо расчленяете, вы его убиваете в тот же момент, и если вы хотите найти жизнь при помощи логики, вы никогда ее не найдете – этому препятствует сам метод.
   Вы можете срезать розу, можете ее расчленить, разнять на части, можете поместить все ее составляющие в отдельные, систематически размеченные пробирки, но нечто вы потеряете: не будет красоты – и не будет жизни, не будет радости, танца цветка на ветру, под дождем, на солнце… Все это исчезнет. Останется лишь несколько химических веществ, но эти химические вещества – не роза. Эти химические вещества были всего лишь ситуацией, в которой возникла роза. Они составляют не розу, они оставляют лишь ситуацию, в которой может появиться роза. Если вы их удалите, роза исчезнет в своем невидимом мире.
   Это все равно что разнять на части танцора – неужели вы будете надеяться найти у него внутри нечто похожее на танец? Вы найдете кости, вы найдете разные отвратительные вещи, но не танец. Если вы перережете горло певцу, вы не найдете песни, хотя вам всегда казалось, что песня приходит из горла. Горло всего лишь средство; песня приходит из запредельного. Горло может быть только средством, хорошим средством или плохим – но это другое дело; в любом случае, оно остается средством. Разнимая на части средство, нельзя найти того, что приходило свыше, из запредельного.
   Любовь и логика никогда не встречаются, не могут встретиться. Логика означает путешествие вовне, любовь означает путешествие вовнутрь. Логика означает расчленение, любовь означает обнаружение органического единства. Логика мыслит в категориях множественности, множества.
   На самом деле, ученые должны перестать называть вселенную «универсум», им следует называть ее «мультиверсум». «Универсум» – поэтическое название, данное влюбленными; вселенная для них едина: «уни». В представлении науки вселенная не универсум, но множественность – мультиверсум. Только влюбленные знают единство, мыслители не могут знать единства.
   И в единстве целого человек находит любовь и мудрость. Мудрость – это тень любви; где бы ни была любовь, там же и мудрость. Когда любовь жива, есть танец, есть песня, есть красота; все это качества мудрости. Если вы думаете, что логика может дать вам мудрость, тогда вы должны принять одно твердое решение: всегда считать знание мудростью. Тогда логика может дать вам мудрость, но тогда знание становится эквивалентным, синонимичным мудрости, а знание не синонимично мудрости. Всякое знание заимствованно, а ничто заимствованное никуда не годится; вы получаете его от других.
   Мудрость – это взрыв вашего собственного сознания. Мудрость – это внутреннее состояние; она не приходит извне, она рождается внутри вас и распространяется во внешний мир. Она подобна сиянию света: вы делитесь светом, не накапливаете его. Знания принимают как милостыню, мудростью делятся. Это совершенно различные измерения.
   Философия не может дать тебе ни любви, ни мудрости, но она может постоянно давать тебе надежду. Если философия и может быть ответом, то разве что на очень глупый вопрос.
   Помни: если тебе удается найти в философии какой-либо ответ, это лишь доказывает, что твой вопрос был глупый. Если вопрос действительно важен, в философии нет на него ответа. Тебе придется искать в другом направлении. Это направление я называю дзэн, это направление я называю пробуждением – не теория и философия, но молчание; и ты не приобретаешь новых знаний, но отбрасываешь всякое знание, избавляешься от всякого знания, чтобы остаться пустым, совершенно пустым. В пустоте есть ясность, есть чистота, есть очищение, есть невинность, есть детское удивление и трепет. И это – растущие внутри тебя мгновения любви и мудрости; они растут вместе. Знание и логика растут вместе. Мудрость и любовь растут вместе.

   Известный профессор зоологии в Сорбонне имел обыкновение в конце курса устраивать для студентов устный экзамен, и он всегда задавал один и тот же вопрос: «Расскажите мне все, что вы знаете о червях».
   Конечно, его студенты весь семестр валяли дурака, а потом, перед самым экзаменом, с усердием принимались за червей. И все они получали высокие оценки.
   Наконец профессор стал недоумевать, как это все его студенты так хорошо успевают. Пришло время экзамена, и все студенты, как обычно, выучили про червей. Когда первый студент пришел на экзамен, профессор попросил его: «Расскажите мне все, что вы знаете о слонах».
   Студент в первый момент растерялся, затем ответил: «У слонов червеобразный хвост. Черви классифицируются…» – и так далее.
   Знание всегда неразумно. Если задается вопрос, на который у вас есть готовый ответ, хорошо; если задается вопрос, на который у вас нет готового ответа, ваше дело плохо. Вы поступаете механически. Знание – это нечто механическое; а как нечто механическое может дать мудрость? Знание – это не более чем классификация.

   Жил на свете красивый молодой лев. Его изловили в джунглях Африки, привезли в Америку и поместили в зоопарк. Лев почувствовал себя очень несчастным, потому что он предпочитал свободу на своей дикой родине и общество других зверей джунглей. Но спустя некоторое время он смирился со своей судьбой и решил, что если уж ему суждено жить за решеткой, он должен стать лучшим львом в зоопарке.
   В соседней клетке жил другой лев, старый и ленивый, без всякого чувства ответственности, и у него не было ни честолюбия, ни таланта. Он целыми днями лежал на солнце, не вызывая у посетителей никакого интереса. Молодой лев, часами расхаживавший взад и вперед по клетке, резко отличался от него. Он изображал настоящего Царя Зверей, потрясал гривой, рычал и скалил зубы. Публика любила его; никто не обращал внимания на апатического старого льва, спящего в соседней клетке.
   Хотя молодой лев и был рад заслуженному вниманию, его задевало, что он не получал соответствующего вознаграждения. Каждый день служитель зоопарка входил в клетки, чтобы покормить животных. Ленивому старому льву, даже не пытавшемуся доставить удовольствие публике, приносили большую миску мяса. Молодому льву, восходящей звезде зоопарка, приносили только нарезанные апельсины, бананы и орехи. Это его очень расстраивало.
   «Возможно, – размышлял он, – я недостаточно стараюсь. Я усовершенствую представление». Он стал рычать громче. Вдобавок к рычанию и оскаленным зубам он стал издавать рев, от которого сотрясалась вся клетка. Толпа увеличивалась. Тысячи горожан приходили посмотреть на его представление, а на страницах одной из местных газет поместили его фотографию.
   Но меню так и не изменилось. По-прежнему ленивый лев получал мясо, а молодой был вынужден соблюдать вегетарианскую диету. Наконец, потеряв всякое терпение, он с вызовом обратился к служителю.
   – Я больше не могу этого терпеть, – пожаловался он. – Каждый день вы даете этому никчемному, ленивому типу в соседней клетке большую миску мяса, а меня кормите апельсинами, бананами и орехами. Это в высшей мере несправедливо. Ради кого, по-вашему, все эти люди приходят в зоопарк? Они приходят смотреть на меня! Я гвоздь программы, лев, который делает всю работу и показывает результаты. Почему мне не положено мяса на обед?
   – Молодой человек, – ответил служитель. – Вы не представляете, как вам повезло. В нашем зоопарке для льва была только одна вакансия. Вас показывают вместо обезьяны!

   Философы хорошо умеют классифицировать, ученые хорошо умеют классифицировать. Вся их работа состоит в том, чтобы классифицировать, относить всякую вещь к некоторой частной категории: это сюда, это туда, – и этим они готовы заниматься без конца. Они не ищут органического единства жизни, они не ищут высшего принципа жизни, скрытого в деревьях, в горах и звездах, в животных и птицах, в мужчинах и женщинах. Они не ищут этого объединяющего фактора. А именно этот объединяющий фактор – то, что религии назвали истиной, Будда назвал нирваной, Иисус назвал божественным царством.
   Ты не найдешь в философии никакой мудрости, никакой любви. Да, ты найдешь разные красивые ответы, научишься повторять, как попугай, всякого рода информацию, факты, хорошо цитировать, но все это только превратит тебя в компьютер. Компьютер может сделать все это гораздо лучше.
   Найди в себе нечто такое, чего не может компьютер, – и будет найдено верное направление для твоего внутреннего существа, для твоей свободы. Именно в этом состоит вся работа дзэн, именно это мы пытаемся здесь сделать. Компьютер не может любить; он может говорить: «Я люблю тебя», – но вы знаете, что такое компьютер. Он может проявлять все признаки любви, но если вдруг отключится электричество… «Гррр, гррр, гррр…» Если сядет батарейка, нужно будет ее заменить, и только тогда он скажет: «Я люблю тебя».
   Но люди глупы; они изо всех сил пытаются превратить человека в робота.
   Только вчера я прочитал такой отрывок в газете…
   «Мондэйн Мэйтинг», Торонто, 25 февраля:

   «В будущем мужчине и женщине будут предоставлены специальные роботы, и эротическая технология предложит им все, что только можно пожелать: механизмы, стимуляторы, химический оргазм.
   В ходе семинара сексопатологи пришли к заключению, что мужчина и женщина будут еще физически контактировать, но более упорядоченно и организованно. Некоторые говорят, что женщины захотят „глубокого и фундаментального переживания беременности“, но без родов.
   Один сексопатолог сказал, что сексуальные отношения с роботами помогут „дополнить или обогатить жизнь фантазии и сыграют роль в создании атмосферы, которая скорее усиливает, нежели сдерживает рост и развитие в сексуальности“».

   Так и будет! В каком-то смысле, так уже и есть. Тысячи лет человек занимался любовью механически, и так называемые махатмы: Махатма Ганди, и Римский Папа, и мать Тереза – все они говорили, что если вы занимаетесь любовью с определенной целью, то есть с целью воспроизводства, то это не грех. Если вы занимаетесь любовью только ради радости, ради удовольствия, это грех.
   Воспроизведение имеет химическую и биологическую природу, удовольствие – это более высокая ценность. Ни одно животное не знает, что такое удовольствие. Вы когда-нибудь видели, как животные занимаются любовью? Вы видели какое-нибудь удовольствие? Они даже не говорят друг другу «Привет!», а закончив, даже не говорят «Спасибо, до скорой встречи!» Они даже не глядят друг на друга, они выглядят совершенно скучающими. Посмотрите, как животные занимаются любовью, – они выглядят совершенно уныло, как будто какая-то биологическая сила заставляет их это делать, и им ничего другого не остается. Закончив, каждый из них идет своей дорогой; если они встретятся, то не узнают друг друга; они не будут писать любовных писем.
   Удовольствие не свойственно животным, это свойство человека. Но все эти махатмы осуждают человека за все его животные черты, кроме воспроизведения, – а воспроизведение абсолютно животно! Все животные размножаются, в этом нет ничего особенного. Единственное – они не наслаждаются этим, они не получают от этого удовольствия, оно не вырастает в любовные отношения, они не трансформируют сексуальную энергию. Но тем не менее воспроизводство считается добродетелью, а удовольствие абсолютно осуждается. Эти люди всегда превращают человеческую радость в роботоподобное явление.
   Люди занимаются любовью в темноте, под одеялом. Если марсианин прилетит на Землю – особенно в Индию, – он не увидит никаких признаков того, чтобы кто-то занимался любовью. Он придет в недоумение: как же эти люди размножаются? Главным предметом его исследования будет ваш способ воспроизводства, потому что он не увидит ни одного человека, занимающегося любовью. Любви и близко нет; он не увидит даже людей, держащихся за руки.
   Я слышал…

   Однажды пара землян прилетела на Марс, и, конечно, их главным вопросом было… они не могли понять, как марсиане занимаются любовью. Они старались изо всех сил, делали все, что обычно делают на Земле, чтобы узнать о любовных делах окружающих – то есть шпионили и подсматривали, – но так ничего и не узнали.
   В конце концов они чрезвычайно учтиво обратились к одной марсианской паре:
   – Мы прилетели с Земли и проводим исследование. Мы хотим знать, как вы занимаетесь любовью.
   – Очень просто, – ответили те.
   Они открыли холодильник, вынули склянки, в которых были какие-то жидкости и порошки, добавили все это в третью склянку поменьше, хорошо перемешали и снова поставили сосуд в холодильник.
   Пара, которая интересовалась марсианским способом любви, не могла понять, где же в этих действиях любовь.
   – Что вы делаете? Вы что, готовите кофе?
   – Нет. Через девять месяцев в маленьком сосуде появится ребенок. Мы смешали все необходимые ингредиенты. Так мы размножаемся.
   Земляне засмеялись. Они попросили:
   – Тогда покажите нам еще кое-что: а как вы варите кофе?
   Тут марсиане разделись и стали заниматься любовью! У землян от смеха случилась истерика: так невероятно было происходящее. Они варили кофе!
   – Что же тут смешного? – спросили марсиане. – Почему вы смеетесь?
   – Потому что таким способом мы размножаемся, – ответили земляне. – А вы варите кофе! Так это тот самый кофе, которым вы нас угощали сегодня утром!
   Человечество пытается найти какой-то научный способ воспроизведения, чтобы все стало механическим. Тогда даже любовь перестанет быть личным делом. Мудрость уже отнята церквями, университетами; в любви же еще остается немного частного и личного. Конечно, общество и здесь доминирует почти на девяносто девять процентов – посредством брака, разного рода законов, разного рода официальных обязательств, – но все же один процент любви остается личным. Общество этим недовольно; оно хочет вторгнуться и в эту сферу – отнять и вашу любовь. Мудрость была отнята еще в давние времена; теперь нужно отнять и любовь. И тогда вы превратитесь в машину, раболепную машину, раба; тогда вы будете просто повторять готовые штампы.

   В дверь капеллана позвонили. Когда домоправительница открыла, посетитель сказал:
   – Я принес вам двадцать четыре тысячи литров масла, которые вы заказывали.
   Домоправительница очень удивилась и спросила капеллана, действительно ли он заказал все это масло. Капеллан удивился еще больше, но вдруг подумал о своем попугае. Он бросился в комнату и крикнул:
   – Это ты заказал двадцать четыре тысячи литров масла?
   – Нет, – ответил попугай.
   – Точно? Честное слово? – спросил капеллан.
   – Да! – крикнул попугай.
   – Ну, погоди, – сказал капеллан. – Если я узнаю, что ты лжешь, я прибью тебя к стене гвоздями!
   Естественно, он вскоре выяснил, что именно попугай сделал заказ, и прибил его к стене за крылья.
   Попугай немного повисел на стене. С грустью выглянул он в окно и увидел перед церковью распятие. Он поднял голову и сказал:
   – Неужели, Иисус, ты тоже заказал двадцать четыре тысячи литров масла?

   Человека низвели до состояния попугая. Мои саньясины должны освободиться из всех этих клеток – клеток, которыми окружили вас философия, теология, наука и тому подобное. Вы должны освободиться из них разом – не частично, не постепенно, не понемногу, не завтра, а сейчас же, в этот самый момент.

   – Рико!
   – Да, Мастер, – сказал философ, вздрогнув.
   – Смотри! – сказал Нансен. – Гусь снаружи!

Глава 2
Просто смотри!

   Первый вопрос:
   Ошо,
   Я чувствую, что мы должны спешить, что осталось мало времени. Мне кажется, что кокон сна, в котором я существую, душит меня, и я боюсь, что у меня никогда ничего не выйдет.
   Ты говоришь, что гусь уже снаружи. Почему же это кажется таким непостижимым?

   Это трудно постичь, потому что гусь уже снаружи; если бы он был внутри, постичь было бы нетрудно. Бутылка мертва – ты можешь ее постичь. Бутылка подобна философии, теологии, догме, убеждениям, культу, доктрине – это всего лишь труп. Гусь жив, он сама жизнь; его нельзя постичь. Он не концептуален, он экзистенциален. Кто кого должен понимать?
   Гусь – это ты! Ум – твоя бутылка, а ум – это не то, что можно разбить. Ум нематериален; он только мысль, воображение; он состоит из того же вещества, из которого сотканы сны. Нельзя разбить сон, нельзя убить сон, нельзя пронзить сон мечом, нельзя сжечь его в огне. Нужно только проснуться, и сон исчезнет. На самом деле неправильно было бы сказать, что сон исчез; прежде всего, его не существовало; он был лишь видимостью.
   В этом значение восточного слова «майя» – «иллюзия», мираж; то, что кажется существующим, но не существует. Вы видите горизонт вдалеке – он кажется существующим, он кажется реальным. Кажется, там земля встречается с небом; всего лишь небольшое усилие, и вы достигнете его. Кажется, в ваших силах достигнуть его, но вы никогда его не достигнете, и по той простой причине, что он только видимость, он не реальность. Земля и небо нигде не встречаются, такого места нет. Чем ближе вы подходите к так называемому горизонту, тем дальше и дальше он отступает, исчезая перед вами. Расстояние между вами и горизонтом всегда остается постоянным.
   Альберт Эйнштейн говорит, что единственная постоянная вещь в существовании – это скорость света. Я не физик, я не знаю, прав он или нет, но я знаю одну вещь, которая всегда постоянна, и это – расстояние между вами и горизонтом. Оно абсолютно постоянно; оно не может ни уменьшиться, ни увеличиться ни на дюйм. Разница, расстояние между реальным и нереальным не может быть сокращено.
   Ум нереален, а следовательно, настоящая задача не в том, чтобы из него выйти, задача в том, чтобы это увидеть.
   Поэтому сумасшедший Мастер Нансен говорит: «Смотри – гусь снаружи!» Он не делает логического вывода, он не говорит: «Смотри, отсюда следует, что гусь снаружи». Он даже не говорит того, что ему приписывает Кристмас Хамфрис. По словам Кристмаса Хамфриса: «Вот: он снаружи!» Это не могло быть сказано Нансеном. Нансен не обращается к «там» и «здесь», «вот» и «вон»; он даже не упоминает о «тогда» и «сейчас», он просто говорит: «Смотри – гусь снаружи! Он никогда не был внутри, он не мог быть внутри».
   Твое сознание всегда свободно; это сама свобода. Но проблема возникает потому, что ты хочешь постичь. Хочет постичь ум – и постичь нечто такое, что стоит за пределами его возможностей. Иллюзорное не может понять реальное, и реальное не может понять иллюзорное, помни. Иллюзорное не может ничего понимать, потому что его нет; реальное же не может понять иллюзорное, потому что – можно ли понять иллюзию? Ее не существует.
   Поэтому Гаутама Будда говорит: «В тот миг, когда ты абсолютно пуст и осознан, найдено все». Для этого нужно лишь встряхнуть вас. Вам снится кошмарный сон: гусь в бутылке – это кошмарный сон, – и иногда пробуждение может быть вызвано очень странной ситуацией. В прошлом оно случалось в самых странных ситуациях.
   В мемуарах Джозефа Гримальди, в редакции Чарльза Диккенса, есть такой рассказ:

   «В июле этого года в Сэдлерс Уэллс произошел необычайный случай, надолго привлекший внимание и вызвавший толки. Случилось следующее.
   Капитан королевского военно-морского флота Джордж Харрис вернулся в Англию после долгого плаванья. Получив расчет, большая часть команды последовала за своим капитаном в Лондон, чтобы по обыкновению моряков развлечься и отдохнуть. В то время Сэдлерс Уэллс был известным прибежищем матросов, и часто галерка была сплошь занята моряками и их подругами. Однажды вечером туда отправилась большая компания матросов из команды капитана Харриса, и среди них человек, который в течение многих лет был глухонемым.
   Сотоварищи усадили его в первый ряд галерки. Этим вечером Гримальди был в ударе, и, хотя вся публика надрывалась от хохота, казалось, никто в зале не наслаждался весельем и шутками больше глухонемого бедняги. Его друзья обратили на это внимание, и один из них, который хорошо объяснялся на пальцах, поинтересовался, как ему нравится это развлечение. Глухонемой таким же образом ответил, сопровождая это прочими выразительными жестами, что он никогда не видел ничего более смешного.
   По мере того, как представление близилось к концу, выходки и остроты Гримальди становились все более неотразимыми; наконец, после неистового взрыва смеха и аплодисментов, от которых театр едва не рассыпался на части и к которым глухонемой присоединился от всего сердца, он вдруг повернулся к своему другу, который сидел рядом, и крикнул во все горло:
   – Что за дьявол этот малый!
   – Как же это, Джек! – обернулся потрясенный друг. – Ты можешь говорить?
   – Говорить! – ответил тот. – Представь себе, могу! И слышать тоже.
   Тут вся компания, само собой разумеется, трижды прокричала „ура“, а по окончании представления исцеленного подняли на руки и понесли, и следом выступало целое триумфальное шествие. У дверей вскоре собралась толпа, и по мере того, как из уст в уста передавались слухи о том, как глухонемой начал говорить и слышать благодаря искусству Джо Гримальди, росли всеобщее волнение и любопытство. Хозяйка таверны подумала, что Гримальди захочет увидеть своего пациента, и сказала матросу, что если он придет на следующее утро, то увидится с актером, который так рассмешил его. Гримальди, уже введенный в курс дела, отправился в дом в назначенное время и нашел исцеленного в обществе нескольких друзей, которые все еще выражали живейший интерес к неожиданной перемене, произошедшей с их другом, и продолжали веселиться, пить и угощать весь дом в доказательство своего удовольствия.
   Матрос, производивший впечатление человека неглупого и благовоспитанного, сказал, что в ранней молодости он прекрасно слышал и говорил; он связывал потерю слуха и речи с солнечным ударом, полученным им в далеком путешествии, из которого он недавно вернулся. Он добавил, что прошедшим вечером на протяжении долгого времени испытывал сильнейшее желание выразить свое восхищение тем, что происходило на сцене; после одной особенно забавной выходки Гримальди он собрал все силы, чтобы выразить себя, в чем и преуспел к своему огромному удивлению и еще большему удивлению своих товарищей.
   После того, как мистер Чарльз Дибдин задал этому человеку несколько вопросов, каждому из присутствующих стало ясно, что тот говорит правду. Впрочем, его рассказ был в некоторой мере подтвержден самим капитаном Харрисом; однажды вечером, примерно шесть месяцев спустя, когда Гримальди рассказывал о случившемся в „зеленой комнате“ Ковент Гарден, этот джентльмен, случайно оказавшийся там, немедленно заметил, что провел с этим матросом долгое время на корабле, и у него нет оснований подозревать в нем симулянта; он добавил, что в тот примечательный день он лично видел его в полном здравии».

   Что же случилось? Всего лишь смех, который потряс его до самых корней. На какой-то момент он забыл, что он в бутылке; на какой-то момент он оказался вне бутылки; на какой-то момент все сорок лет глухоты и немоты исчезли. Простая забывчивость.
   Именно это случается в присутствии Мастера. Иногда бывает и без Мастера – Гримальди не был Нансеном. Гримальди сам изумился; он не мог поверить своим глазам – он не пытался пробудить этого человека.
   То же многократно случалось в прошлом, в самых странных ситуациях, неожиданно. Вообще это чаще бывает неожиданно, чем намеренно, потому что ожидания принадлежат уму, а когда вы ничего не ждете, вы более расслаблены, вы более спокойны, непринужденны. Гусю намного легче освободиться из несуществующей бутылки, если он расслаблен. Если он напряжен и пытается выбраться, то само это напряжение будет удерживать его внутри.
   Именно это и происходит с тобой. Ты говоришь:
   Почему же это кажется таким непостижимым?
   Потому что это непостижимо. Если ты пытаешься постичь, постичь невозможно; если ты отбрасываешь эти попытки, постичь возможно немедленно, возможно тотчас же – не теряя ни единого мгновения.
   Говорят, в прошлом веке какой-то пожилой человек пришел на прием к выдающемуся европейскому врачу. Произведя тщательный осмотр и выслушав множество туманных жалоб, врач не смог найти никаких физиологических отклонений, которые объяснили бы симптомы пациента. Стоит ли удивляться, что доктор предположил, как, вероятно, сделал бы на его месте и его современный коллега, что жалобы пациента на физическое состояние могут лишь маскировать глубокий эмоциональный кризис и депрессию.

   Вдруг ему в голову пришла великолепная идея. Он сказал пациенту, что Джозеф Гримальди, величайший клоун всех времен, в этот самый вечер дает в городке представление, и присовокупил к этому ту историю, которую я только что вам рассказывал. Пожав плечами, он добавил, что не смог установить диагноз, и посоветовал пациенту: «Почему бы вам вечером не сходить на представление Гримальди?»
   Выражение стресса и разочарования вдруг исказило лицо этого пожилого господина, и он воскликнул: «Господи, вы не понимаете… Я и есть Гримальди!»

   Случалось, что человек становился просветленным в обществе ложного мастера; иногда человек становится просветленным в ситуации, где нет мастера, а есть только естественная случайность.
   Лао-цзы стал просветленным, когда увидел, как с дерева падает мертвый лист. Много лет он сидел под деревом в медитации, и ничего не случалось – хотя он ходил к великим Мастерам. Чего-то недоставало. Он слишком усердно пытался постичь истину; именно это усердие и было препятствием. Тем ранним весенним утром пели птицы, деревья танцевали под ветром, сияло солнце, цвели цветы… он забыл о просветлении.
   Очень хорошо иногда забывать о просветлении, иначе оно сведет вас с ума – скорее, чем что-либо другое! Ни деньги, ни политика не сведут вас с ума до такой степени, потому что они доступны пониманию. Если хорошо постараться, можно получить сколько угодно денег: нужно лишь некоторое усилие, немного хитрости, немного расчетливости… какие-то еврейские гены – и вы добьетесь своего. Имея в себе некоторую долю безумия, вы можете стать политиком.
   Когда Адольф Гитлер начинал, никто не мог подумать, что он станет одной из величайших исторических фигур этого века. Двое друзей, великий психолог и великий богослов, услышав его речи в первый раз, в один голос сказали, что этот сумасшедший никогда не сможет создать себе имя. Оба сошлись на этом мнении; один был экспертом в вопросах психологии, другой был экспертом в вопросах богословия. Психология и духовенство пришли к полному согласию.
   Человек, который был теологом, в конце концов стал Папой Римским. К тому времени Адольф Гитлер стал самым могущественным человеком в мире. Однажды у Папы был в гостях его старый друг, психолог, и он напомнил ему: «Что ты скажешь теперь? Оба мы согласились, что этот человек никогда не сделает себе имени в мире политики; он был просто ненормальный. На кого он мог произвести впечатление в такой стране, как Германия, которая гордится своим умом и культурой, и гордится по праву? Это одна из самых высокоразвитых культур в мире. Кого мог одурачить этот маньяк? Вот к какому выводу мы пришли, но что ты скажешь теперь? Он стал знаменитым; его имя навсегда войдет в историю».
   Папа посмотрел на психолога и сказал: «Да, я с этим согласился, но в то время я еще не был непогрешим!»
   Неврастеники, идиоты, психопаты – они могут сделать себе имя, они могут стать большими политиками, могут быть самыми процветающими на свете людьми, могут быть знаменитыми. Требуется единственно немного сойти с ума в стремлении наверх – но ничего непостижимого тут нет.
   Просветление непостижимо, и чем более ты пытаешься постичь его, тем более это невозможно. Нельзя схватить просветление и зажать в кулаке – чем крепче сжат кулак, тем хуже. Но можно держать его на открытой ладони; и это единственный способ касаться просветления. На открытой ладони поместится все небо, все звезды, все существование, но в сжатом кулаке ничего нет. Чем крепче кулак сжат, чем более он закрыт, тем менее возможно, чтобы в нем что-нибудь поместилось. Чтобы достичь просветления, ладонь должна быть открыта; и достигаешь ты его в расслаблении, в тишине, покоясь в глубине своего существа.
   Так произошло с Лао-цзы. В течение многих лет он пытался понять и постичь, и ничего не случалось. В то утро он просто забыл об этом. Было так красиво, так солнечно, и все вокруг радовалось; что ему было до просветления? На какой-то момент он оставил эту амбицию. И по чистой случайности мертвый лист, который, должно быть, едва держался на ветви дерева, начал падать.
   Лао-цзы наблюдал, как лист медленно кружится в воздухе. Он смотрел на него, он стал лишь наблюдателем; ничего не надо было делать. Он наблюдал за ним; он сознавал, как лист описывает круги, носимый нежным утренним ветерком. Как только лист приземлился на траву, что-то приземлилось и в Лао-цзы. Неожиданное ощущение: «Эврика!» Неожиданно – великий взрыв радости: «Ага!» Он стал танцевать… гусь был снаружи!
   Когда гусь снаружи, что вам остается делать, кроме как танцевать, петь, смеяться?.. – смеяться над всей этой нелепостью: вы никогда не были в бутылке, вам только казалось, что вы в бутылке. И это верование было вашей единственной тюрьмой.
   Ты говоришь:

   …я чувствую, что мы должны спешить…

   Куда же нам спешить? В твоем распоряжении целая вечность! Ты была всегда, ты есть, ты будешь всегда. Ничто никогда не теряется. Теперь это подтвержденный наукой факт: ничто никогда не разрушается. А если не разрушается материя, почему должно разрушаться сознание? Материя принадлежит самому грубому порядку существования. Если существование так высоко ценит грубую материю, неужели ты думаешь, что существование ценит ниже более высокое проявление? Высшее ценится выше! Если материя вечна и ее невозможно разрушить, не может быть разрушено и сознание. Это высшее выражение жизни; нет ничего выше него. Это самый Эверест жизни, вершина, выше которой нет ничего. Все существование стремится к этой вершине. Спешить некуда.
   Сама идея спешки создается умом. Если угодно, я скажу другими словами: ум и время – синонимы; в тот момент, когда останавливается твой ум, останавливается и время. Чем более ты погружена в ум, тем более ты погружена во время; чем менее ты погружена в ум, тем более ты вне времени.
   Существует знаменитое изречение Иисуса Христа – конечно, не записанное в Библии. В Библии пропущено множество прекрасных высказываний Иисуса, но истина находит себе дорогу. Это изречение передавалось из века в век суфийскими мистиками.
   Изречение следующее. Кто-то спросил Иисуса: «Ты все время говоришь о божественном царстве. Что самое главное в твоем божественном царстве? Что уникально в божественном царстве, о котором ты говоришь?»
   Иисус сказал – очень просто, но очень емко – он сказал: «Там больше не будет времени». Странно, неожиданно. От Иисуса ждали другого: там будет Бог-Отец, там будет Святой Дух, там будут все святые и ангелы со своими арфами: «Аллилуйя!» – что-нибудь в таком роде. Но он сказал нечто совершенно другое. Он сказал: «Там не будет больше времени», – и он прав.
   Вечность означает отсутствие времени, но традиция иудаизма, из которого родились три религии: иудейская религия, христианская религия и мусульманская религия – все они содержат идею одной жизни. Идея одной жизни создает спешку, беспокойство, постоянное стремление к достижению, и вы даже не вполне осознаете, куда хотите попасть, и чего именно хотите достичь, и что вы будете делать, даже если этого достигнете. Возникает своего рода безумие – из-за того, что времени мало, и оно ускользает у вас из рук, и вскоре смерть постучит в двери, а вы все еще не совершенны – ничего особенного не случилось.
   Поэтому с каждым днем ваша боль становится все глубже и глубже, ваша тревога становится все глубже и глубже, ваша жизнь превращается в тяжелый груз, и вы начинаете себя подгонять. Вы всегда дрожите – от страха, что у вас так ничего и не выйдет.
   Вот о чем спрашивает Бхагавати. Она говорит:

   Мне кажется, что кокон сна, в котором я существую, душит меня, и я боюсь, что у меня никогда ничего не выйдет.

   И не надо, чтобы выходило! Все, что нужно, уже вышло; все, что нужно, есть с самого начала. Тебе нужно только радоваться, а не добиваться. Тебе нужно наслаждаться, а не добиваться. Но идея недолгой, короткой жизни – всего лишь семьдесят лет, – неизбежно рождает страх, потому что одну треть ее вы тратите на сон, другую – на образование, школы, колледжи, университеты и всевозможный вздор. Оставшаяся часть уходит на добывание хлеба с маслом, ссоры с женой, заботу о детях, пререкания с мужем, войну с соседями.
   Собственно говоря, если однажды вы спокойно сядете и напишете, на что до сих пор уходила ваша жизнь, вы будете потрясены! Чем вы все это время занимались? Совершенные мелочи отнимают столько времени – каждый день вы бреете бороду и усы… Посмотрите на женщин, часами стоящих у зеркала, – даже зеркало устанет! Сколько времени каждый день вы тратите на чтение всегда одинаковых, идиотических газет? Всегда одна и та же история; ничего нового не происходит. Никаких «новостей» нет; все старо – одно и то же насилие происходит тысячи лет…
   Позавчера Шила принесла вырезку из английской газеты. Епископ – кто же еще? – был приговорен к двенадцати годам заключения за изнасилования, от него пострадало много женщин. Это была его единственная работа – которую он выполнял с религиозной тщательностью. Но он не исключение, единственная вина этого епископа была в том, что его поймали; вообще от епископа нельзя ожидать ничего другого. Епископы для этого предназначены рукоположением; это предрешено! Сама структура их жизни такова, что они должны быть фальшивыми, лживыми, двойственными. Он жил двойной жизнью, и все свои изнасилования он совершил после своих прекрасных духовных проповедей. Сначала он проповедовал значительные идеи – и воздержание, должно быть, было одной из этих значительных идей – а потом, благодаря своим прекрасным проповедям, ученой образованности и маске религиозного человека, получал доступ к множеству женщин. А они были невинные девушки четырнадцати, шестнадцати, восемнадцати лет. Это продолжалось многие годы, – но если действовать под прикрытием религии, все становится легче.
   Длинный репортаж, статья на всю страницу… Я сказал Шиле: «Сохрани его, потому что это старая история, так было всегда. Это всегда делали риши, муни, епископы, святые. Этому человеку просто не повезло».
   Один из моих старых учителей, замечательный человек, перед каждым экзаменом в школе говорил… Он председательствовал на экзаменах. Мне нравился этот человек, его честность, его правдивость. Он приходил и говорил всем ученикам: «Я не против того, чтобы вы списывали у других или приносили с собой книги или шпаргалки, – меня это не касается. Меня заботит только то, чтобы вы не попались. Если вы будете пойманы с поличным, вам это с рук не сойдет, и разбирайтесь как знаете… Если вы уверены в своих силах, я мешать не стану, но если я вас застукаю, тогда – ничем не могу помочь».
   И он говорил: «Даю вам пять минут. Закройте глаза и взвесьте ситуацию, и те, кто принес книги, шпаргалки и тому подобное, могут сдать их мне – это ни на что не повлияет. Но если вы решили списать, то не попадайтесь, будьте достаточно умными, достаточно мудрыми… Имейте в виду: если вы достаточно умны, вам не нужны никакие шпаргалки! И позвольте вас предупредить: если вы прибегаете к шпаргалкам, это только доказывает, что вы недостаточно умны – а значит, вы попадетесь!»
   И тут же ему начинали сдавать книги и шпаргалки – а их приносили почти все!
   Но я любил этого старика; он был искренним. Он говорил, что суть не в том, чтобы не обманывать, суть в том, чтобы не попасться.
   Вы читаете в газетах о том, что какие-то люди попались. Все делают одно и то же – да, с небольшими вариациями, но разница незначительна. Количество может быть различным, но качество одно и то же. Совершаются убийства, совершаются изнасилования, продолжаются войны, из века в век повторяются разные глупые поступки, – а вы все это читаете и теряете впустую время; или смотрите фильм, или передачу по телевизору, или слушаете одни и те же старые истории. Вы слышали их тысячи раз, вы знаете их наизусть, но слушаете снова, потому что вам надо чем-то себя занять.
   Если за всю семидесятилетнюю жизнь вам удастся найти хотя бы семь минут, которые будут лично ваши: в которые вы ничего не заняты, ничем не увлечены, расслаблены и покоитесь в своем собственном существе, – этого будет достаточно. Но даже этих семи минут не бывает, и отсюда спешка. Жизнь коротка, время летит – и другой жизни не будет. Придет смерть, и вы умрете совершенно пустыми, несостоявшимися. И эта спешка не поможет, эта спешка только создаст трудности. Конечно, она подгоняет вас, она заставляет вас гнаться за тенями, но, гоняясь за тенями, вы снова теряете время впустую.
   Бхагавати, ты говоришь:
   Я чувствую, что мы должны спешить…
   Если ты здесь, со мной, забудь всю эту спешку, забудь о времени. Иисус говорит: «В моем божественном царстве больше не будет времени». Я говорю тебе: «Отбрось время, – и в этот самый момент, здесь и сейчас, ты в божественном царстве». Зачем ждать царства Божьего? Я бы хотел опровергнуть Иисуса. Он говорит: «Войдите в царство Божье, потому что там не будет больше времени». Это неправильно; он запрягает лошадь позади телеги. Как вы войдете в царство Божье? Откуда вы войдете в царство Божье? Собственно, сама идея того, что в божественном царстве не будет времени, будет вас торопить: «Как побыстрее достичь его? Как войти в божественное царство, где нет времени, нет проблем, нет тревоги, и человек живет в вечном „сейчас“?» Но это «сейчас» становится «тогда»: «сейчас» становится целью.

   Если ты меня понимаешь, я говорю: отбрось время, и, если ты отбрасываешь время, гусь снаружи – потому что время есть ум. Отбрось время, и ты – в божественном царстве. И больше того: ты была в нем всегда; время окружало тебя кошмарным сном, ум создавал всевозможные сны. Вокруг тебя была мгла, тобой же и созданная.
   Ты говоришь:
   Мне кажется, что кокон сна, в котором я существую, душит меня, и я боюсь, что у меня никогда ничего не выйдет.
   Я тоже боюсь! Если ты хочешь, чтобы что-то вышло, ничего никогда не выйдет. Отбрось саму идею о том, чтобы что-то выходило, забудь об этом. Радуйся мгновению! Разве ты не слышишь кукушку вдалеке, не слышишь ворон, не слышишь пения птиц? Они сейчас и здесь. Нет спешки, нет вчера, нет завтра.
   Иисус говорил своим ученикам: «Посмотрите на лилии в полях. Они прекраснее, чем сам царь Соломон во всей своей славе». В чем же секрет этих бедных лилий? Секрет, говорит Иисус, в том, что они не думают о завтра, они живут сейчас. Жизнь существует сейчас, и нет надобности добиваться, чтобы она выходила. Она уже есть! Ты – в ней!
   Кабир говорит, что вы похожи на рыбу, которая страдает от жажды в океане. Вы в нем родились, вы в нем живете, вы его часть, вы его проявление, и в нем вы исчезнете. Вы точно как волна океана. Но рыба страдает от жажды в океане, потому что она представляет себе какой-то другой океан, какую-то другую жизнь, какое-то другое время, какое-то другое пространство, какое-то царство Божье.
   Отбросьте весь этот вздор! Нет другого Божьего царства, кроме того, которое есть сейчас. И в нем уже есть деревья, в нем уже есть горы, в нем уже есть звезды, и только человека в нем нет, только человек остается вне его. А причина в том, что человек пытается постичь, понять его, составить концептуальную систему, в которой все можно представить логически. Существование парадоксально; если вы пытаетесь сделать его логическим, у вас никогда ничего не выйдет, и вы никогда его не постигнете.
   Ты спрашиваешь:
   Ошо, ты говоришь, что гусь уже снаружи. Почему же это кажется таким непостижимым?
   Потому что он уже снаружи! Просто смотри, не думай об этом. Как только ты начинаешь думать, ты уходишь далеко в сторону. Не размышляй над этим, просто смотри. Тут не нужно думать, ходить по кругу; не нужно интеллектуальных напряжений, философского склада ума, логического мышления. Нужен нетренированный ум; нужно невинное сердце.
   Просто смотри! Пусть твои глаза будут чисты от слез, пусть твои глаза будут чисты от всей дорожной пыли – и посмотри на существование. Лист, падающий с дерева, может стать твоим просветлением.
   Будда стал просветленным, когда он увидел последнюю звезду, исчезающую утром. Как только звезда исчезла, Будда стал просветленным.
   Просветление – это не то, чего нужно добиться, это нечто имеющееся в самой твоей природе. Так что не пытайся поймать собственный хвост. Ты, наверное, видела, как это пытаются сделать собаки… Собаки – большие философы, последователи Аристотеля; у них суровый «аристотилит»! Когда-нибудь зимой понаблюдай: они греются на солнышке… но им не дает покоя хвост! Хвост всегда их преследует, и они хотят его поймать. Они прыгают – и хвост прыгает, они прыгают быстрее… логический вывод: вы плохо прыгали, надо прыгать лучше. Чем больше они стараются, тем быстрее прыгает хвост, – и они начинают сходить с ума. Но зачем же ловить хвост, если он ваш собственный?
   Существование, просветление, истина – все они в вашем распоряжении; не нужно ничего постигать, ничего не нужно добиваться – совершенно ничего. И тогда все выходит, и тогда все постигается.

   Второй вопрос:
   Ошо,
   Я радикальный революционный политик. Не мог бы ты что-нибудь сказать мне?
   Ты уже слишком далеко зашел – ты не станешь слушать. Тебе мало просто быть политиком, ты в придачу радикальный и революционный – раковая опухоль вдвойне, втройне! Неужели недостаточно политики? Нужно ли быть еще и радикальным и революционным? Но мы всегда находим красивые слова, чтобы скрыть безобразную реальность.
   Политик не может быть революционером, потому что революция может быть только духовной. Ни один политик не может быть радикальным; само слово «радикальный» означает «касающийся корней». Политик лишь подрезает листья, он не имеет никакого отношения к корням. Только просветление ведет вас к корням, только медитация ведет вас к корням ваших проблем.
   Политика существовала всегда, политики существовали всегда, но что изменилось? Мир остается все в том же плачевном состоянии. Больше того, несчастья множатся с каждым днем. Все революционные и радикальные политики только доказали свою несостоятельность – конечно же, у них были хорошие намерения; но намерения совершенно не имеют значения, значение имеет только сознание.
   У политика нет сознания: фактически, он пытается избежать своих внутренних проблем, он пытается убежать от своих проблем. А самый легкий способ убежать от себя – начать беспокоиться о мировых проблемах, о политике, об истории, помогать бедным, пытаться изменить состояние общества, реформировать его. Все это приемы, позволяющие избежать своих собственных проблем, – приемы тонкие и опасные, потому что человеку кажется, что он совершает нечто великое, тогда как он просто остается трусом.
   Посмотри сначала в лицо собственным проблемам, встреться с ними. Попытайся сначала преобразить, трансформировать свое существо. Только преображенный человек может вызвать процесс трансформации в других.
   Ты спрашиваешь меня:
   Ошо, не мог бы ты что-нибудь сказать мне?
   Помни две вещи. Во-первых, три правила саморазрушения. В этом мире существуют три способа загубить свою жизнь: первый – секс, второй – азарт и третий – политика. Секс – самый приятный, азарт – самый захватывающий, а политика – самый верный.

   Во-вторых, помни фундаментальный закон всех революций: когда придет революция, все изменится – не улучшится, просто изменится.
   Политические вожди веками пытались вести мир – куда, к какой цели? Неужели у нас не было времени понять, насколько глупа эта игра? Мы знаем, хорошо знаем как минимум пять тысяч лет политики; до этого, вероятно, все было точно так же, – но что получилось за пять тысяч лет политических игр? Люди остались в той же тьме, в том же несчастье, в том же аду. Да, политика дает им новые и новые надежды – надежды на лучшее завтра, которое никогда не придет. Завтра никогда не приходит.
   Это опиум для народа. Карл Маркс говорил, что религия – опиум для народа. Это правда; это верно на девяносто девять и девять десятых процента, и лишь на одну десятую процента неверно. Будда, Иисус, Лао-цзы, Заратустра – только этих немногих можно включить в одну десятую процента. Карл Маркс прав на девяносто девять и девять десятых процента, прав в том, что религия действует как опиум для народа. Она удерживает людей в состоянии опьянения, в состоянии сна, и благодаря этому они могут терпеть нестерпимое существование, могут терпеть рабство, голод и надеяться на лучшее завтра. Религии предлагают это лучшее завтра в другом мире, после смерти.
   Люди приходят ко мне и спрашивают: «Что будет после смерти?» Я не отвечаю, вместо этого я задаю им другой вопрос. Я говорю им: «Забудьте о том, что случится после смерти; позвольте мне узнать у вас другое: что случится до смерти?» Все то, что случалось до смерти, будет продолжаться и после смерти. Это один континуум: ваше сознание остается прежним – до смерти или после. Тело, может быть, изменится, вместилище изменится, но содержимое останется неизменным. Что бы ни случалось, случается оно с содержимым, не с вместилищем.
   Подумайте о гусе, не беспокойтесь о бутылке. Вы можете переменить бутылку, чтобы она была красивее, качественнее, совершеннее, – хрустальная бутылка, бриллиантовая бутылка, – но это не имеет никакого значения. Имеет значение лишь ваше сознание – гусь.
   Сначала религия обещает народу опиум – «завтра», «после смерти». Миллионы людей остаются в этом состоянии опьянения, под действием этого хлороформа, религиозного хлороформа. Сегодня то же самое делает политика. Даже коммунизм оказался не чем иным, как опиумом для масс; коммунизм – это новая разновидность религии. Стратегия все та же: «Завтра придет революция, светлое будущее, и все станет хорошо». Вы должны пожертвовать сегодняшним днем во имя завтрашнего, а завтра не придет никогда.
   Шестьдесят лет прошло после русской революции, и завтра все так же далеко, что и раньше. Тридцать лет прошло после революции в Индии, революции Ганди, и завтра остается таким же далеким, – собственно, завтра стало еще дальше, чем было раньше. Люди, которые жертвовали собой, жертвовали собой впустую, и было бы лучше, если бы они остались в живых. Люди, которых убили, по сути дела совершили самоубийство – в надежде, что они сослужат человечеству великую службу.
   Не преумножай безумия в мире, мир и так безумен.
   Один из моих коллег некоторое время работал в психиатрической больнице. Делая обход, он спрашивал пациентов: «Почему вы здесь?» Ответ обычно выявлял степень ориентации пациента в реальности.
   Однажды утром психолог получил ответ, который сразил его наповал.
   – Я здесь, – сказал пациент, – по той же причине, что и вы, доктор: во внешнем мире от меня нет толку.
   Пациенты и доктора, народ и политики – все плывут в одной лодке. Все они Аятоллы Хомейни! В мире рыщет множество одержимых. Если ты бросишь свою радикальную революционную политику, будет по крайней мере одним Хомейни меньше, – и это будет для мира великое благословение.

   Третий вопрос:
   Ошо,
   Я слышал, как ты говорил, что знание бесполезно. Что же тогда необходимо, чтобы указать нам путь к высшей цели?
   В твоем вопросе одно очень хорошо, и я это оценил; ты говоришь: «Я слышал, как ты говорил…» Так начинаются все буддийские писания; это очень искреннее начало. Христианские, иудейские, индуистские, мусульманские писания так не начинаются, но все буддийские писания начинались: «Я слышал, как Мастер говорил…» – потому что речь не о том, сказал ли это Мастер или нет. «Я слышал…» Это две разные вещи. Возможно, Мастер сказал одно, а вы услышали совершенно другое, потому что между вами и Мастером существует величайшая преграда – преграда ума, предрассудков, концепций, предварительных идей. То, что вы слышите, не обязательно то, что было сказано.
   Хорошо, что ты говоришь: «Я слышал, как ты говорил…» Ты не говоришь: «Ты сказал…» – ты говоришь: «Я слышал… Может быть, это правильно, может быть, неправильно; возможно, ты сказал это, возможно – нет».
   Пусть это помнят все мои саньясины: когда вы цитируете меня, помните: это то, что вы слышали. Не исключено, что это было сказано, но возможно и то, что этого не было сказано вовсе; могло быть сказано что-то другое.
   Именно так и вышло в данном случае.
   Ты говоришь:
   Ошо, я слышал, как ты говорил, что знание бесполезно.
   Нет, я этого не говорил. Знание очень полезно – бесполезна мудрость! Знание нужно на рынке, в бизнесе, в политике. Знание нужно везде – в науке, в технологии – знание нужно везде. Знание очень полезно, утилитарно; мудрость абсолютно бесполезна, но в том и заключается ее красота. Она не товар, и никаким образом ее нельзя использовать; ее нельзя продать, ее нельзя купить. Она не относится к миру полезных вещей; это – цветение.
   В чем польза цветка, в чем польза розы? В чем польза пения птицы? Чем все это полезно? Если вы посмотрите на существование – звезды, облака, горы, реки – в чем польза всего этого? Все это бесполезно. Почему так красивы бабочки? Почему Бог так старался, рисуя им крылья? Для чего все это?
   Помни, внешний мир – мир полезного; внутренний мир – мир смысла, не пользы. Внешний мир имеет совершенно другое измерение – и оно необходимо. Тебе нужен хлеб, тебе нужно масло, тебе нужен дом, тебе нужны лекарства, тебе нужны одежда и кров; тебе нужны тысячи вещей. Но внутренний мир – просто роскошь; это не потребность, это – радость. Это сущая радость.
   Если кто-нибудь спросит: «В чем польза любви?» – ответить будет нельзя, и из-за самого факта употребления слова «польза». Любовь это не товар; мир может продолжаться без любви – собственно, и продолжается. Все идет прекрасно; только когда приходит любовь, начинаются отклонения. По этой причине все общества против любви.
   Мир прекрасно обходится без музыкантов. Кому нужны музыканты? Они не умеют управлять поездом или самолетом; они ненадежные люди.
   Я много путешествовал по Индии. Один мой друг, который умер несколько месяцев назад, очень любил путешествовать. Я старался садиться на самые быстрые поезда, потому что должен был ездить по всей стране, а он любил путешествовать на пассажирских поездах, которые останавливались на каждой станции, на каждой маленькой станции. Путь, который можно было бы совершить за десять часов, занимал четыре дня, пять дней, иногда семь дней. И когда он был со мной, он всегда настаивал…
   Однажды я согласился – и получил массу удовольствия, потому что он знал, где самый лучший чай, где – самое чистое молоко, где достать лучшие сладости, где достать лучшие яблоки, манго. За эти пять дней совместного с ним путешествия я совершенно забыл, куда мы едем, – да и не нужно было помнить! И все знали его – грузчики, начальники вокзалов, машинисты, – потому что он всегда путешествовал этими медленными поездами. На каждой станции поезд останавливался на час, на полчаса, на два часа.
   Одна маленькая станция была в очень красивом месте. Она была посреди большого мангового сада, где были сотни манговых деревьев. Он вышел со мной на перрон и полез на дерево. Я сказал:
   – Что ты делаешь?
   – Манго созрели! – сказал он.
   – А если поезд отправится, что мы будем делать?
   – Не волнуйся. Забирайся со мной.
   И я тоже залез на дерево. Я все время ему говорил:
   – Пора, пора! Поезд сейчас поедет!
   – Не волнуйся. Видишь вон того человека наверху? – Наверху действительно был какой-то человек. – Это машинист. Пока он не слезет, поезд не тронется с места!
   Я наслаждался этим моментом!
   Можно прожить жизнь с пользой, а можно играть в нее, как в игру. Музыка, любовь, цветы, звезды, поэзия, живопись, танцы – все это принадлежит ко внутреннему миру. Я не против знания; когда вы делаете что-то в мире, используйте знания. Использовать в нем мудрость глупо; опасно медитировать за рулем машины. В мире вы должны использовать всю свою эффективность, все свои знания, все свои навыки, – но не ограничивайтесь этим. Не становитесь одержимы, сохраняйте способность быть внутри. Когда работа кончается, вы должны иметь возможность закрыть двери внешнего мира и вернуться во внутренний мир. Тогда – танцуйте, пойте, медитируйте, любите, живите. Человек должен быть гибким, текучим.
   Это непонимание возможно и со мной, – но ты сможешь понять мой подход, если не станешь вносить ум. Я не предлагаю вам отречься от мира – по той простой причине, что вы всегда можете использовать свои знания. Сидя в пещере в Гималаях, вы не сможете использовать своих знаний. А внешний мир так же красив, как и внутренний; если у нас есть оба мира, то зачем же выбирать только один?
   Все мое учение заключается в том, что, если вы можете и съесть пирожное, и сохранить пирожное – совместить приятное с полезным, – зачем же довольствоваться половиной? Знание полезно во внешнем мире, во внутреннем мире оно служит помехой. И то же верно относительно внутренней мудрости: внутри она приносит величайшую радость, но не пытайтесь применять ее во внешнем.
   Были совершены обе эти ошибки. Запад стал жить, опираясь только на знания, и поэтому потерял внутреннее измерение, потерял внутреннее цветение, утратил связь со своим внутренним существом. Восток сделал обратное: считая, что знание бесполезно, он стал ненаучным, неэффективным, и его внешний мир пострадал. Он беден, безобразен, ненаучен.
   Запад утратил связь со своей душой, Восток утратил связь со своим телом. Но человек – есть танец этих взаимодополняющих, комплиментарных составляющих; они танцуют вместе. Это два крыла: нельзя взлететь в небо с одним крылом – с одним крылом вы упадете. Запад упал, Восток упал; они доказали свою полную несостоятельность.
   Нам нужно новое человеческое существо, у которого были бы оба крыла: крыло знаний, науки, технологии и крыло медитации, просветления, любви, свободы. Когда оба крыла будут действовать слаженно, в глубокой синхронности, в согласии и гармонии, только тогда человек будет завершен, полон, тотален.
   Знание не нужно во внутреннем мире. Ты спрашиваешь о внутреннем мире:
   Что же тогда необходимо, чтобы указать нам путь к высшей цели?
   Нет никакой высшей цели – пусть это будет ясно с самого начала. Нет цели как таковой, поэтому о высшей цели не может быть речи. Все, что есть, есть непосредственно и немедленно досягаемо – позвольте мне повторить, непосредственно и немедленно. Нигде нет ничего высшего, непосредственное и немедленное – и есть высшее. И нет цели; само по себе паломничество – есть цель. Каждый шаг – это цель, каждое мгновение – это цель.

   Здесь не нужно знания, потому что знанием руководствуются, достигая цели. Здесь же нужна бесцельная, немедленная, непосредственная жизнь; нужна невинность, не знание. Невинность, непосредственность ребенка, то, что Дионисий назвал «сияющим неведением», – нужно именно оно, сияющее неведение, просветленное состояние незнания.
   Когда вы думаете о просветлении, вам представляется как бы высшее, окончательное знание – и вы ошибаетесь. Просветление – это высшее и окончательное состояние незнания; это сияющее неведение, это состояние ребенка. Мудрец снова становится ребенком. Он начинает собирать цветные камешки, гальку, ракушки на берегу моря… Он собирает дикие полевые цветы – без всякой цели, ради сущей радости.

   Учительница воскресной школы попросила младший класс назвать какую-нибудь из десяти заповедей, и маленький мальчик встал и громко сказал:
   – Прелюбодействуй в поте лица своего!
   Вот сияющее неведение! Это так невинно: «Прелюбодействуй в поте лица своего!»

   Хорошенькая молодая учительница беспокоилась об одном из своих одиннадцатилетних учеников. Однажды после уроков она отвела его в сторону и спросила:
   – Почему в последнее время ты так плохо занимаешься?
   – Я не могу сосредоточиться, – ответил мальчик. – Боюсь, что я влюбился.
   – Неужели? – сказала учительница, подавляя улыбку. – И в кого же?
   – В вас, – ответил он.
   – Но, Виктор, – воскликнула втайне польщенная молодая женщина, – неужели ты не понимаешь, как это глупо? Мне, естественно, хочется отношений с мужчиной, но мне не нужен ребенок.
   – О, не беспокойтесь, – сказал Виктор уверенно, – я буду осторожен!

   Строгий отец однажды взял маленького Джонни на прогулку, и вдруг рядом на камень села пчела. Из прихоти мальчик раздавил ее камнем, на что отец сказал ему:
   – Это было жестоко, и за то, что ты был жесток, ты целый год не получишь меда.
   Через некоторое время Джонни нечаянно наступил на бабочку.
   – А за это, молодой человек, – сказал отец, – ты целый год не получишь масла.
   Когда они пришли домой, мама Джонни была занята приготовлением обеда. Когда они вошли на кухню, она увидела таракана и тут же убила его. Маленький мальчик победоносно взглянул на отца и сказал:
   – Мне сказать ей, папа, или ты скажешь?
   Директор школы зашел на урок к новенькой учительнице третьего класса, чтобы посмотреть, как она справляется.
   – Возникла небольшая трудность, – сказала она. – Вот этот маленький мальчик в первом ряду должен учиться во втором классе, но он хочет остаться в третьем, и мне самой не хочется отправлять его во второй класс, он такой способный!
   – Не может быть, – сказал директор. – Спросите у него что-нибудь.
   Учительница вызвала мальчика и спросила:
   – Что делает собака на трех ногах, мужчина на двух, а я делаю сидя?
   – Рукопожатие, – сказал мальчик.
   – Чего есть у коровы четыре, а у меня две? – продолжала она.
   – Ноги, – ответил мальчик.
   – Какое слово из четырех букв означает отношения? – продолжала она.
   – Речь, – ответил он.
   Учительница повернулась к директору:
   – Как же мне поступить?
   Он отвел ее в сторону и прошептал:
   – Переведите его в четвертый класс! Я не смог ответить правильно ни на один из трех вопросов!

   Последний вопрос:
   Ошо,
   Пожалуйста, скажи что-нибудь серьезное, чтобы и мне было понятно.
   Прем Брита, это очень трудный вопрос! Я не знаю, что такое серьезность. Я могу попытаться, но вряд ли что-нибудь получится. Я никогда не был серьезным – чем более серьезным я кажусь, тем менее я серьезен на самом деле! Но посмотрим, что можно сделать для Прем Бриты. Как знать? Она, может быть, сможет извлечь что-либо серьезное. Люди слышат самые разные вещи – которых я не говорил, не подразумевал и которые мне даже и не снились. И она, может быть, тоже поймет что-нибудь свое!
   В старые времена в еврейских деревнях был обычай: после первой брачной ночи молодых раввин приходил проверять простыни, чтобы убедиться в девственности невесты.

   Новобрачная знала это, и она знала также, что не выдержит испытания. Итак, она встала среди ночи и пролила на простыни немного чернил, но, так как было темно, она перепутала бутылочку и взяла зеленые чернила.
   На следующее утро, как положено, пришел раввин, чтобы совершить проверку. Вдруг он закричал:
   – Чудовище! Он проткнул ей желчный пузырь!
   Нет, получилось несерьезно! Попробуем еще раз.

   Пожилой джентльмен и пожилая леди разговаривали. Они заговорили о добрых старых временах, и он спросил ее:
   – Простите, вам когда-либо приходилось краснеть?
   – О да, – сказала она. – Четыре раза. Первый раз, когда я предстала обнаженной перед своим мужем. Второй раз, когда я разделась перед своим любовником. В третий раз, когда я взяла деньги. И в четвертый раз, когда я сама заплатила. А вам?
   Мужчина на какое-то мгновение задумался, а потом сказал:
   – Я краснел дважды. Первый раз, когда я не смог во второй раз, и второй раз, когда я в первый раз не смог.
   Опять не получилось! Я плохой стрелок, потому что я не верю в цели, и мои стрелы попадают куда угодно, но только не в цель.
   Последняя попытка…

   В раю открылся охотничий сезон. Только Святой Дух не желал участвовать в охоте – до сих пор каждый год сезон заканчивался для него выстрелом из дробовика по заднице.
   Наконец, Бог-Отец убедил его участвовать, пообещав внимательно присматривать за ним. Но в конце концов все повторилось, как обычно: раздался выстрел, и Святой Дух запрыгал от боли, обхватив зад руками.
   Бог-Отец в ярости вбежал в кусты и вытащил из них Иосифа.
   – Иосиф! – закричал он грозно. – Неужели ты так никогда и не простишь ему то, что он сделал с Марией?

Глава 3
Нет вершин, нет долин

   Первый вопрос:
   Ошо,
   Ты зовешь с вершины.
   Я блуждаю в глубоких долинах.
   Как мне прийти к тебе?

   Нет ни вершин, ни долин; сама идея надумана. Нет ничего высшего, нет ничего низшего; в существовании нет никакой иерархии. Существование – это одно космическое целое, органичное единство.
   Но эгоист всегда пытается разделить людей на различные категории: невежественных и просветленных, грешников и святых; преступников и добродетельных; пресловутых и славных; нравственных и безнравственных. Одна и та же игра: разделять людей, а затем пытаться причислить себя к высшей категории, чтобы можно было чувствовать себя праведным и безгрешным и смотреть на окружающих сверху вниз.
   Поэтому я хочу, чтобы ты постоянно помнил, что нет вершин, нет долин; все мы принадлежим к одному океану целого. Самая маленькая травинка так же значительна, как и самая большая звезда. Все они участвуют в одной и той же космической игре, все они соучаствуют в ее красоте, в ее радости, в ее песне, в ее празднике. Существование станет беднее от утраты самой маленькой травинки; чего-то будет не хватать, возникнет пустота.
   Мой подход к жизни состоит в неделимости. Мои саньясины не являются моими последователями; они не должны подражать мне, они не должны становиться мной.
   Поэтому не прибегай к подобным выражениям, к подобным концепциям.
   Не говори:
   Ошо, ты зовешь с вершины. Я блуждаю в глубоких долинах.
   Вершины и долины являются частью целого: вершины не могут существовать без долин, долины не могут существовать без вершин. Кто важнее? Они взаимозависимы. Жизнь не зависима или не независима, жизнь представляет собой континуум взаимозависимости. Она красива, где бы вы ни были, она прекрасна, кем бы вы ни были.
   Желание быть на вершине – неправильное желание, все подобного рода желания неправильны, а религиозные – самые неправильные из всех, и по той причине, что все остальные желания могут исполниться. Разумеется, исполнив их, вы не получите ничего, кроме разочарования; исполнятся они или нет, разочарование неизбежно. Если ваше желание исполняется, вы разочаровываетесь – и разочаровываетесь тем сильнее, что теперь вы понимаете, что гнались за тенью; вы ее догнали, но в ней ничего нет. Если ваше желание не исполняется, вы разочаровываетесь, потому что вся ваша жизнь прошла, а вы так и не смогли добиться исполнения одного-единственного желания. Все надежды разбиты.
   Надежды рано или поздно разбиваются. Надеяться – значит искать отчаяния, желать – значит порождать разочарование. В мирских делах есть хотя бы возможность успеха или поражения, достижения или недостижения. Но в духовном мире суть совершенно не в достижении, потому что гусь снаружи! Ничего нельзя сделать, гусь уже снаружи. Как только ты начинаешь наслаждаться своей долиной, ты уже на вершине – и другой вершины не существует!
   Однажды я решил, что с меня довольно. Я перестал думать о вершинах и стал наслаждаться долиной, и я увидел чудо: долина исчезла. Фактически, никакой долины не было с самого начала, я всегда был на вершине, но, поскольку я искал вершину, я не мог увидеть, где нахожусь.
   Ваши глаза устремлены к тому, что далеко, поэтому вы не замечаете очевидного. Оно рядом, а ваш ум – как стрела, пущенная в синее небо, – где-то вдалеке. Реальность же окружает вас вплотную: она даже ближе, чем биение вашего сердца, она ближе, чем ваше дыхание, она ближе, чем ток вашей крови, ближе вашего существа, ближе вашего сознания. Она – ваш истинный центр, ваше истинное существо!
   Не проси вершины, иначе ты никогда на нее не попадешь, ты всегда будешь промахиваться. А чем более ты промахиваешься, тем более вовлекаешься в порочный круг; потому что, чем более ты промахиваешься, тем больше стремишься к вершине, – и твои усилия тем больше, чем более ты промахиваешься… и тем более ты становишься похожим на американца: «Сделай лучше! Старайся изо всех сил!» Простой вывод: если ты не можешь чего-то достичь, значит, усилий недостаточно, а поэтому надо вложить все силы, всю энергию. И все же ты ничего не добьешься; добиться невозможно. Ты добиваешься невозможного, и невозможного не происходит; и не может произойти, и никогда не происходило – это не в природе вещей.
   Будда говорит снова и снова: аис дхаммо санантано – такова природа вещей. Слушай природу вещей, и ты никогда не будешь страдать; попытайся ее усовершенствовать, и ты окажешься в аду. Ад является нашим собственным созданием; мы создаем его, пытаясь сделать невозможное. Рай – это наша природа, это наша спонтанность; то, что с нами всегда.
   Вы, наверное, слышали библейскую историю о том, как Бог изгнал Адама и Еву из своего царства, из садов Эдема. Она неверна в самой основе; неверна по двум причинам. Первое: основание для их изгнания было весьма деспотическое – они ослушались Бога. Бог кажется самым обыкновенным отцом, совершенно заурядным папой и к тому же фанатиком! Невинный юношеский бунт, который является частью природы, частью роста… Мы должны быть очень благодарны Адаму и Еве за то, что они ослушались. Это явилось началом человечества, началом революции, началом роста, зрелости, свободы, чувства собственного достоинства. Они восстали против того, чтобы оставаться животными. Все остальные животные были очень хорошими католиками, и все они ходили в церковь каждое воскресенье, читали Библию, соблюдали заповеди, следовали инструкциям без всяких вопросов. Они и до сих пор делают то же самое, поэтому собаки остались собаками, орлы остались орлами, буйволы остались буйволами, а ослы, какими бы они ни выглядели святыми и праведными, остались ослами. Только человек вырос; его рост начался с бунта.
   Бунт был так естествен – каждый ребенок должен через него пройти. Наступает момент, когда ребенок должен сказать «нет», когда он должен настоять на своем «нет». Собственно, если ребенок не научится говорить «нет», то он никогда не будет способен сказать «да»; его «да» будет бессильно без фундамента «нет». «Нет» необходимо как основа; только на этой канве «нет» можно красиво вышить «да».
   Бог отказал человеку в том, что было его правом от рождения: в праве сказать «нет», – и этим отказом он лишил человека возможности роста к «да». Вся эта история фанатична, уродлива.
   Во-вторых: куда вы можете изгнать человека? Все существование заключено в садах Эдема! Нет ни другого места, ни другого пространства, ни другого времени. Вся вселенная божественна, поэтому, где бы вы ни были, вы останетесь в садах Эдема. Единственная возможность – внушить человеку идею, что он должен достичь садов Эдема. Вы уже в саду, и мысль, что вы были изгнаны из сада и должны в него вернуться, создает все проблемы, беспокойство, страдание, боль. Не осознавая, где вы находитесь, вы изо всех сил стремитесь к невозможному, – потому что вы уже там, куда хотите попасть. «Именно это тело – Будда. Именно здесь – Лотосовый Рай». Нет другого сознания Будды, и нет другого Лотосового Рая.
   Слово paradise, рай, происходит от персидского «фирдаус»; «фирдаус» означает сад – та же самая история, сады Эдема. Каждый ищет рай. Вы можете давать ему разные имена – нирвана, просветление, самадхи, царство Божие, высшая истина – вы можете давать бесконечные имена, но все же вы не найдете его – не потому, что вас изгнали из сада, а потому, что вы уже находитесь в саду, но в состоянии глубокого сна. И этот сон состоит из ваших желаний куда-то попасть – достичь вершин.
   Я повторяю снова и снова: вы уже пришли. Просто сядьте в молчании и посмотрите по сторонам, сядьте в молчании и посмотрите внутрь себя. Вы никогда не были ни в каком другом месте! Аис дхаммо санантано – такова природа вещей – вы не можете быть больше нигде.
   Роза есть роза – другой возможности нет, – но вы можете свести розу с ума. Вы можете внести в ум розы идею: «Ты должна быть розой. Что ты делаешь? Теряешь время, теряешь великую возможность! Бог дал тебе возможность быть розой. И что ты делаешь? Раскачиваешься на ветру, танцуешь в лучах солнца, принимаешь жизнь как забаву? Будь серьезной! Страдай! Стань праведной! Читай Коран, Гиту, Библию!» – и вы сведете розу с ума.
   Хорошо, что розы не понимают вашего языка. Хорошо, что их ничуть не беспокоит то, о чем вы говорите. Хорошо, что они продолжают жить своей жизнью, не беспокоясь ни о каких ваших политиках, священниках, профессорах. Вот почему они так красивы, так невинны. Ваши священники не могут быть столь же красивы, они не могут быть столь же невинны; они по определению коварны.

   Поселившись в большой гостинице, евангелист в течение нескольких часов читал у себя в номере, затем прогулялся в бар и разговорился с хорошенькой гардеробщицей. Когда она закончила работу, они немного выпили и удалились в его комнату. Но когда евангелист начал снимать с нее блузку, она стала проявлять нерешительность.
   – Вы уверены, что это можно? – спросила она. – Ведь вы праведник?
   – Моя дорогая, – ответил он, – об этом написано в Библии.
   Она поверила ему на слово, и они провели вместе весьма приятную ночь. Однако утром, собираясь уходить, девушка сказала:
   – Знаете ли, я что-то не припомню того места в Библии, о котором вы упомянули прошлым вечером. Не могли бы вы мне его показать?
   В ответ евангелист взял с ночного столика Библию, какие обычно бывают в каждом гостиничном номере, открыл ее и указал на титульный лист, на котором кто-то написал: «Гардеробщица согласна!»

   Вот вам ваши священники, ваши евангелисты, ваши великие духовные лидеры! Они невротичны, и они заражают своим неврозом остальное человечество. Остерегайтесь всех этих духовных глупостей, ведь духовная чепуха – величайшая чепуха на свете; любая другая чепуха обыкновенна, повседневна. Собственно, когда дело касается мирских вопросов, вы не сможете быть полным идиотом, – реальность не допустит этого, – но религиозный идиотизм не знает пределов. Нет реальности, нет критериев, по которым вы могли бы судить, поэтому вы можете погружаться в любой эзотерический навоз беспрепятственно.
   Ваши священники собирают навоз, и в течение столетий этот навоз изливается на вас! Вы ползаете в навозной куче! Настало время из нее выбраться.
   Ты можешь быть только таким, каков ты есть. Прими это – не только прими, но и наслаждайся этим, люби это, и вершина начнет открываться прямо в твоем сердце; внезапно ты обнаружишь, что ты проснулся в саду Эдема – в самой середине. Речь не о том, чтобы куда-либо идти, а о том, чтобы быть здесь.
   Ты спрашиваешь меня:
   Как мне прийти к тебе?
   Не нужно ко мне приходить. Ты должен прийти к себе, а не ко мне. Я здесь не для того, чтобы создавать новый вид невроза. Альтернатив предостаточно! Христианство, индуизм, ислам, джайнизм, буддизм… в этом мире триста религий. Ты можешь выбрать себе любой невроз по своему вкусу; неврозы есть всех цветов и фасонов. Возьми себе любую форму фанатизма, невроза, и у тебя будет занятие на всю жизнь – но не больше. У тебя не останется времени и места, чтобы танцевать, петь, праздновать.
   Все цели создают глубоко в тебе раздвоение личности, лицемерие. Ты есть кто ты есть, – а ты пытаешься стать кем-то, кем не являешься. Вначале это только попытка стать кем-то, кем ты не являешься; но со временем ты начинаешь притворяться, что становишься не тем, кто ты на самом деле, так как постоянно терпеть неудачу слишком унизительно. По крайней мере, ты можешь притворяться перед другими, ты можешь носить маски, ты можешь принимать определенную личность – личину, – стиль, фасад, ты можешь начать жить по ту сторону этого фасада. Люди будут только смотреть на твою маску и верить в нее – и ты поверишь в нее сам, потому что все они считают тебя святым и праведным – или еще каким-нибудь.
   Это очень странная игра: ты начинаешь ее и вскоре сам падаешь в собственную яму – попадаешься в ловушку собственной лжи! И коль скоро ты попадаешь в сети собственной лжи, ты начинаешь скрывать правду, избегать правды, подавлять правду; ты начинаешь вкладывать в свою ложь больше и больше сил. Ты можешь быть фиалкой, но потратить всю жизнь на то, чтобы стать розой. Ты можешь быть розой, но потратить всю жизнь на то, чтобы стать бриллиантом – каковым стать не можешь. Это сущая глупость, но человечество живет ею из века в век.
   Поэтому то, что я говорю, причиняет боль. Это не частный вопрос, это вопрос всеобъемлющих масштабов. Тысячи лет человек вел лицемерную жизнь, совершенно фальшивую, ложную, и теперь разрушение всех его затрат и вложений, всех его представлений безусловно очень болезненно. Поэтому никто не хочет меня слушать, за исключением немногих, кто достаточно разумен для того, чтобы проснуться.

   – Моя так называемая либеральная мать на самом деле страшная ханжа, – грустно сообщила старшеклассница своей подруге. – Она сказала, что на свиданиях я могу делать что угодно, но только в том случае, если ко мне не будут прикасаться ниже талии.
   – Какой ужас, – посочувствовала подруга. – Что же ты собираешься делать?
   – Первым делом, – ухмыльнулась школьница, – я научусь стоять на голове.

   Именно так и поступают ваши религиозные люди: в йоге это называется сиршасана – искусство стоять на голове. И это действительно кое-что дает: удовлетворение для эго. Когда вы делаете нечто неестественное или, по крайней мере, притворяетесь, это удовлетворяет ваше эго. Природа не может удовлетворить ваше эго. Если вы принимаете пищу и наслаждаетесь этим, чем тут хвастаться? Если вы занимаетесь любовью и наслаждаетесь этим, чем тут хвастаться? Но если вы соблюдаете обет целомудрия, это уже повод похвастаться, если вы поститесь, у вас уже есть нечто такое, чего нет у других. Тогда вы можете почувствовать себя выше других, более значимым, великим, избранным. Неестественное имеет привлекательность, и, хотя оно разрушает всю вашу жизнь, оно привлекательно для эго. И пока мы не отбросим все эти игры эго, лицемерие не может исчезнуть из мира.

   Раввин Гольдштейн только что переехал в новую квартиру и решил, что должен познакомиться с соседом по лестничной площадке. Когда дверь открылась, его ждал приятный сюрприз в виде улыбающегося юного создания, более чем наполовину белокурого и менее чем наполовину одетого.
   Хотя и взволнованный, раввин не растерялся и немедленно произнес фразу, лучше всего подходящую к случаю:
   – Здравствуйте! Я ваш новый чай по соседке – не одолжит ли мне площадка чашечку сахару?

   Вы можете попытаться стать неестественными, но ваша природа заявит о себе тысячей и одним способом; она снова и снова выйдет на поверхность. Вам придется убаюкивать ее, подавлять ее.

   Раннее утро в игорном доме в Лас-Вегасе. Два особенно заядлых игрока стоят у стола для игры в кости, ожидая, пока составится партия. К ним подходит щедро одаренная природой брюнетка в брючном костюме.
   – Хотя еще очень рано, – говорит она, – я предчувствую, что мне повезет. Ставлю двадцать тысяч долларов. Не составите ли вы мне партию?
   – Разумеется, леди, – отвечает один из мужчин, – мы сыграем с вами.
   – Надеюсь, джентльмены, вы не будете возражать, – добавила она, – но мне везет только в том случае, если я бросаю кости без трусов.
   Сказав это, проворная дама снимает брюки и белье. С возгласом «Маме нужны новые трусы!» она бросает кости и издает победный клич: «Я выиграла!» Потом она хватает деньги, брюки и белье и поспешно выбегает из комнаты.
   Мужчины переглядываются, и один из них говорит:
   – А сколько очков ей все-таки выпало?
   – Мне-то, черт возьми, откуда знать? – говорит другой. – Я думал, на кости смотришь ты!
   Мы создали такое странное человечество, и все объяснение этой безумной Земли, этого безумного человечества, лежит в религиозной, духовной сфере. Ищи истину, ищи Бога, ищи вершину – и в этом поиске ты потеряешь себя.
   Есть только один поиск – поиск себя, – и для этого не нужно никуда идти. Для этого нужно отвернуться от всех своих желаний, амбиций, целей. Ты должен вернуться домой.
   Ты должен не стать мною. Я тебе не враг – я не могу подталкивать тебя к тому, чтобы ты стал мною. Если ты попытаешься стать мною, это будет лишь полученная через копирку копия, лицемерие, ты будешь лишь репродукцией, не оригиналом.
   Люди, собравшиеся вокруг меня, не мои последователи; это просто друзья, братья по празднованию, партнеры по танцу! Для меня существование – это карнавал, это просто праздник. Оно – для тех, кто умеет танцевать. А танец не должен ждать до завтра – завтра никогда не наступит, – танец должен быть сейчас, здесь, в этот самый момент. Именно это молчание должно превратиться в танец!
   Не стремись ни к каким вершинам, просто будь тем, кто ты есть, в высшей степени, тотально – и гусь снаружи! Стремись к вершинам – и гусь в бутылке. Эти вершины и есть бутылка, эти цели и есть бутылка. Они держат тебя в заточении, они держат тебя в тюрьме. Будущее – это твои оковы, настоящее – твоя свобода.
   В этом я совершенно отличаюсь от Христа, Будды, Кришны, Махавиры или от кого бы то ни было. Намеренно или невольно, но они дали человечеству образец для подражания. Я хочу разрушить все эти образцы, все это положение вещей. Я хочу, чтобы вы были сами собой. Кем бы вы ни были, вы прекрасны такими, каковы есть; вы не должны быть никем другим, чтобы стать прекрасными.
   Это единственный способ наслаждаться; но дело ваше… Если вы хотите страдать… а есть люди, которые любят страдать, которые не могут жить без страдания; их единственная радость – в страдании и в страдании без конца. Чем больше они страдают, тем более чувствуют, что совершают нечто великое. Это дело вкуса; если угодно, продолжайте идти к вершинам и не жалуйтесь. Но вершины не принесут вам удовлетворения, потому что с этих вершин вы увидите новые вершины.

   Однажды ночью смотрительница женского пансиона была неожиданно разбужена одной из своих подопечных, шестнадцатилетней девицей довольно зрелого вида.
   – Мисс Форбс, – кричала она, – меня только что изнасиловали!
   – Спокойствие, Мелисса, – твердо сказала ей директриса. – Прежде всего ты должна немедленно открыть холодильник и съесть пол-лимона.
   – Пол-лимона? – удивилась студентка. – Разве это предохранит меня от беременности?
   – Нет, – признала смотрительница. – Но, может быть, от лимона с твоего лица сойдет эта идиотская улыбка до ушей!

   Вот что делают религиозные люди: удаляют с лица улыбки, чтобы выглядеть как можно более грустными, как можно более серьезными.
   Христиане говорят, что Иисус никогда не смеялся. Если это правда, значит, все, что он говорил, неправильно. Если все, что этот человек говорил, правда, он не мог не смеяться, потому что он постоянно говорил: «Возрадуйтесь! Я говорю вам снова и снова – возрадуйтесь!» А христиане говорят, что он никогда не смеялся! Смех кажется им слишком земным, смех кажется им слишком обыденным; он не к лицу святому человеку. Святые всегда должны оставаться грустными, – поэтому была создана долгая традиция грустных, больных, патологических людей, которым поклоняются.
   Чем более патологический у вас вид, тем более вам будут поклоняться. Чем более вы садист или мазохист, тем более вам будут поклоняться. Терзайте себя и учите других терзать себя – это называется аскетизм, – станьте монахом, отрекитесь от мира…
   Слово «монах» означает: человек, который живет один, который избегает людей. Тогда как только отношения дают возможность расти, только любовь бросает человеку вызов, побуждая его расти, только дружба придает вам вкус и цвет. Только жизнь со всеми ее приключениями и опасностями помогает вам стать зрелыми, цельными.
   Монахи останавливаются в развитии, они остаются глупыми. Они обречены на глупость – они вырваны из почвы жизни. Они, самое большее, тепличные растения: вынесите их в мир, и они тут же увянут и умрут. Это очень испуганные люди, вечно дрожащие от страха, боящиеся несуществующего ада, жаждущие несуществующих небес – и между адом и небесами они лишаются того, что действительно существует.

   Неопытный молодой человек услышал о том, что хороший способ возбуждения сексуального желания у девушки, которую все обычные средства оставляют равнодушной, – положить ее руку на свой орган. Во время свидания, проведя не менее часа на местной парковке для влюбленных и не получив ничего, кроме нескольких сестринских поцелуев, он решил испробовать этот новый метод. Эффект последовал мгновенно: девушка разразилась самым жутким потоком ругательств, какой он слышал в своей жизни. Ошеломленный, он пытался ответить, но она ничего не желала слушать и требовала, чтобы он немедленно отвез ее домой.
   По дороге до самого дома она продолжала выкрикивать проклятия. Наконец, переведя дух, она потребовала:
   – Ну, а ты-то ничего не хочешь мне сказать?
   – Хочу, – ответил он с гримасой боли. – Ради Бога, отпусти!

   Второй вопрос:
   Ошо,
   Я гомосексуалист, католик и страдаю сильным заиканием. Пожалуйста, помоги мне в моем несчастье!

   Первое, от чего ты должен избавиться, – это католичество; вот главное несчастье. Гомосексуализм – не такая уж большая проблема; да и вообще это не проблема. Это часть человеческой свободы. Нет ничего плохого в том, чтобы два человека избрали определенный стиль сексуальных взаимоотношений; это никого не касается. Но священники и политики суют свои носы всюду! Они создают в вас чувство вины – и абсолютно напрасно.
   Если два человека любят друг друга, что в этом плохого? Разве они причиняют кому-либо вред? Вообще говоря, они выглядят счастливее гетеросексуалов; вот почему их называют «геями» [1 - Англ. «gay» – веселый. – Здесь и далее примеч. ред.]. Но странное дело: я никогда не видел веселых лесбиянок – у них грустный вид, очень серьезный вид, – а гомосексуалисты всегда выглядят очень веселыми, очень милыми и радостными.
   Я всегда удивлялся, в чем тут дело: почему лесбиянки не такие счастливые? Может быть, они не могут наслаждаться ворчанием и жалобами друг друга – этой исконной отрадой женщины. Фактически, без их ворчания и жалоб вряд ли кто-либо обратился к духовности. Все ваши святые родились из жалоб и ворчания. Все ваши святые должны быть до крайности признательны женщинам: они поставили их на духовный путь! Они не оставили им никакой другой возможности; им пришлось укрываться в монастырях. Они говорят, что хотят искать Бога; на самом деле они просто убегают от жен. Это трусость.
   Лесбиянки выглядят не очень счастливыми. Им чего-то не хватает, и кажется, это «что-то» состоит в том, что они не могут изводить друг друга жалобами. Они понимают друг друга очень хорошо, и как раз потому, что они так хорошо друг друга понимают, не остается никакой загадки.
   Мужчина живет головой, женщина живет сердцем. Сердце может радоваться только тогда, когда есть нечто загадочное, таинственное, подобное коану: гусь в бутылке. Нельзя ни разбить бутылку, ни убить гуся, но гусь должен быть извлечен наружу. Сердце радуется таинственному; голова не интересуется таинственным; голову интересуют задачи, головоломки. Любая задача, любая головоломка – и голове интересно. Подход головы – логический.
   Для мужчины женщина загадочна; чтобы соприкоснуться с женщиной, мужчина должен прийти в сердце, а он живет головой. Поэтому женщина всегда будет для него источником беспокойства. Он не может ее понять, он не может объяснить происходящего, но не может и игнорировать. Он должен жить с тайной, с вечной головной болью: это непостижимо.
   Но в отношениях мужчин все проще: они оба логичны. Они говорят на одном языке, оба понимают логику, оба понимают математику, расчет. В крайнем случае, мужчина – это еще один вопрос, который надо решить; проблема, которая может быть решена, которая разрешима. Это поддерживает в них интерес, это их интригует. Вот почему гомосексуалисты и выглядят весело. Лесбиянки выглядят очень грустно.
   С гомосексуалистами происходит еще одна вещь: они становятся более женственными и приобретают некую красоту, миловидность, изящество, грацию. Лесбиянка становится похожей на мужчину и теряет свою женственную грациозность; она становится мужеподобной, агрессивной, жесткой. Так что, если бы ты был лесбиянкой, это было бы проблемой, и я помог бы тебе от нее избавиться. Но ты мужчина. Нужно ли беспокоиться? Нужно ли делать из мухи слона? Если отношения с мужчиной приносят тебе радость, наслаждайся ими!
   Сам христианский Бог, по-видимому, гомосексуалист – Святая Троица состоит из трех мужчин. Никому не известно, как они уживаются втроем… ни единой женщины! Разве что Святой Дух немного подозрителен: может быть, Святой Дух – бисексуал? Но Духи способны на все! А в остальном, что же это за Троица – Отец, Сын и Святой Дух? Гомосексуализм в чистом виде! Они не взяли к себе ни одной женщины – чтобы не будить лихо. Одна-единственная женщина развалила бы всю Троицу… она превратилась бы в классический любовный Треугольник!
   Так что гомосексуальность – не проблема. Мы должны рассматривать реальные проблемы, а не беспокоиться о нереальных. У нас есть более важные проблемы. Такова обычная уловка человеческого ума: создавать нереальные проблемы, чтобы отвлечься от реальных, – в то время как реальные продолжают нарастать. Это старая стратегия: политики, священники, так называемые религиозные лидеры продолжают ставить перед вами ложные проблемы, чтобы отвлечь вас от реальных.
   Проблема гомосексуальности сама по себе абсурдна; да и вообще никакая это не проблема, – но сколько шума она вызывает с начала времен и по сей день! Существуют страны, где людей до сих пор убивают за гомосексуальные склонности, пожизненно заключают в тюрьмы. Странный мир! Неужели это мир двадцатого столетия? Гомосексуализм вообще не является проблемой; есть тысячи реальных проблем, которые требуют решения. Но человек продолжает играть в игрушки. Моя задача – отвлечь ваше внимание от игрушек, чтобы вы могли сфокусироваться на реальных проблемах жизни; и если вы сосредоточитесь на реальных проблемах жизни, их возможно разрешить. Здесь же я не понимаю, почему гомосексуальность становится проблемой. Где тут проблема? Почему она кого-то должна беспокоить? Любовная связь – это личное дело двух индивидуумов; это их личное, интимное дело, не социальное явление, касающееся общества.
   К тому же населению земного шара пойдет на пользу, если гомосексуалистов станет больше. Это принесло бы пользу, большую пользу миру: рождалось бы меньше детей, Земля была бы менее обременена, было бы меньше бедности. Разумеется, стало бы меньше сирот – и меньше матерей Терез! Снизилась бы потребность в контрацептивах, методах контроля рождаемости, стерилизации, и, конечно, весь бизнес Папы Польского ушел бы у него из рук. Он остался бы без работы! Целый год он только и делает, что говорит о вреде контрацептивов, контроля рождаемости, стерилизации, абортов. Гомосексуализм может запросто решить все эти проблемы!
   Тут я не вижу большой проблемы. Единственная проблема – это твое католичество.
   Родни, старший сын в респектабельной бостонской семье, заявил потрясенному отцу, что он намерен жить со своим возлюбленным на Бекон-Хилл.
   – Тысяча чертей, Родни! – сказал родитель. – Наши славные предки прибыли в Новый Свет в армаде Джона Уинтропа, и никогда еще в нашем роду не бывало подобного скандала!
   – Ничего не поделаешь, отец. Я люблю его.
   – Но, ради всего святого, сынок! Он же католик!
   Вот в чем истинная проблема! Необходимо избавиться от католичества. Когда я говорю это, я имею в виду следующее: освободитесь от всех ваших глупых идеологий и начните свою жизнь так, как если бы вы были Адамом и Евой – первым мужчиной на Земле, первой женщиной на Земле. Начните сызнова, со стартовой черты.
   А что касается твоего заикания, что же в нем страшного? Возможно, оно как раз и возникло из-за того, что ты делаешь слишком большую проблему из гомосексуальности. Заикание – я наблюдал это у многих людей – наступает в состоянии стресса, напряжения.
   Когда я был студентом университета, мой сосед… молодой человек, красивый молодой человек, здоровый, во всех отношениях разумный; я никогда не замечал, чтобы он заикался. Однажды его навестил отец, и он сразу же стал заикаться – говоря с отцом. Я был поражен. Но как только отец уехал, заикание мгновенно кончилось. Я спросил его об этом.
   Он ответил: «Это большая проблема. Когда я приезжаю домой, к отцу и матери, я начинаю заикаться и ничего не могу сделать. Это выходит помимо моей воли… чем более я пытаюсь избежать заикания, тем оно становится сильнее. Даже когда от отца приходит письмо, и я начинаю читать его, я вдруг чувствую дрожь. Я не могу читать письма отца без заикания. В других ситуациях ничего подобного не бывает».
   Я сказал ему:
   – Проблема не в заикании; это определенный стресс, определенное напряжение. Отец давит на тебя и снова возвращает тебя в детство, к твоим старым страхам, и эти страхи побеждают твой разум. Сделай одну вещь, – сказал я ему. – Когда в следующий раз приедет твой отец, старайся заикаться на каждом слове!
   – Как же это поможет? – спросил он.
   – Вот попробуй и увидишь, – сказал я. – Не пытайся избежать заикания; наоборот, старайся заикаться как можно больше. Сделай все возможное, чтобы заикаться на каждом слове!
   – Что это ты предлагаешь? Я же делал все наоборот, и ничего не получалось, а твой метод, кажется, создаст мне еще больше проблем!
   – А ты попробуй, – сказал я.
   И когда его отец приехал в следующий раз, я был рядом. Он попробовал заикаться – и не смог!
   Есть вещи, которые получаются, только если постараться; но некоторые вещи получаются, только если не стараться, поскольку само старание идет от страха, а если вами движет страх, никакие старания не помогут.
   Гипнотерапевты называют это «законом обратного эффекта».
   Если вы учитесь ездить на велосипеде… – вы едете по совершенно пустой дороге шириной в шестьдесят футов, на ней никого нет, – вы видите у обочины дороги столб, и вдруг ваш велосипед начинает без всякой видимой причины приближаться к этому столбу. Вы пугаетесь и стараетесь избежать столкновения со столбом. На такой широкой дороге даже слепому вряд ли удалось бы врезаться в столб, но вы очень стараетесь, и чем больше вы стараетесь, тем больше вы фокусируете на нем свое внимание. Теперь исчезает вся дорога, остается только один столб, стоящий перед вами, как Хануманджи, обезьяний бог, смеющийся над вами, строящий вам рожи, притягивающий вас как магнит. И вы совершаете все возможное, стараясь избежать его, но все приближаетесь… вы знаете, что приближаетесь. Это неизбежно! Чем большую неизбежность вы ощущаете, тем больше вкладываете сил. Вы становитесь напряженным. Весь мир сжимается, сходится клином на Хануманджи, и… Ба-бах!
   Это один из фундаментальных законов жизни. Гомосексуализм может быть причиной, но не сам гомосексуализм, а твое отношение к нему, твой подход. Ты делаешь из него проблему; и тогда проблема будет.
   Я предлагаю: заикайся красиво – пусть заикание будет песней! Ты станешь получать от него удовольствие, другие начнут получать от него удовольствие; а для того мы и живем на свете.

   – Имеющие веру, придите и исцелитесь! – вскричал евангелист на сеансе исцеления.
   Женщина на костылях и мужчина выступили вперед. Евангелист спросил:
   – Как зовут вас, добрая женщина?
   – Миссис Смит, – ответила женщина, – и вот уже двадцать лет я не могу обходиться без костылей.
   – Хорошо, миссис Смит, – ответил он. – Пройдите за эту ширму и помолитесь.
   Повернувшись к мужчине, он спросил:
   – А как вас зовут?
   – Моя фамилия Шэмуэлш, – ответил тот, – и я вшю шишнь шепелявил.
   – Хорошо, мистер Сэмуэлс, – сказал евангелист, – ступайте за ширму с миссис Смит и молитесь.
   Прошло несколько минут, и целитель объявил:
   – Я полагаю, время пришло. Будьте свидетелями этих чудес! Миссис Смит, перебросьте через ширму левый костыль.
   Зрители потрясенно наблюдали, как вылетел костыль.
   – Миссис Смит, перебросьте через ширму правый костыль.
   Толпа приветствовала появление второго костыля.
   Воодушевленный евангелист скомандовал:
   – А теперь, мистер Сэмуэлс, произнесите что-нибудь громким, ясным голосом, чтобы мы все слышали вас.
   И Сэмуэлс сказал громко и ясно:
   – Мишиш Шмиш только што швалилась на шадницу!
   О чем тебе волноваться? Это значительно бо «льшее чудо! Не беспокойся понапрасну. Заикайся радостно, с удовольствием, и есть опасность, что ты избавишься от заикания, – берегись! Если ты не хочешь от него избавиться, тогда не слушай меня, продолжай стараться не заикаться.
   Мое предложение – заикайся. И не скупись! Заполни заиканием все пространство! Кто бы тебе ни встретился, заикайся – не упускай возможности. Заикайся даже на тех словах, которые можешь выговорить без заикания! И, может быть, тебя ждет неожиданность: когда ты расслабишься, когда ты начнешь получать от заикания удовольствие, когда исчезнет напряжение, может исчезнуть и заикание. Если оно исчезнет, хорошо; если оно не исчезнет, ничего страшного. Это невинно!
   Принимай жизнь как можно легче. Но люди не понимают меня. Я говорю им: «Жизнь – неразрешимая загадка, которую нужно прожить». Кто-то спросил меня: «Ошо, я слышал, как ты сказал: жизнь – неразрешимое несчастье, которое надо прожить». Дело ваше. Для меня жизнь – загадка, которую не надо решать, но надо прожить; но вы можете услышать слово «несчастье».
   Не выдумывай себе ненужных проблем, чтобы вся твоя энергия могла быть сосредоточена на проблемах существенных. А существенна только одна проблема: познай себя.

   Третий вопрос:
   Ошо,
   Мне очень хочется на Луну. Эта мечта неотступно преследует меня, сколько я себя помню. Пожалуйста, расскажи мне шутку о Луне.

   Может быть, поэтому ты и пришел ко мне: мое имя значит «луна». Ты «ушибленный луной» [2 - Moon-struck (англ.) – устойчивое выражение, приблизительно соответствует русскому «с приветом».], а значит, ты лунатик! «Лунатик» просто означает: «ушибленный луной»… а здесь как раз и собрались сумасшедшие люди. Вот ты и на луне!
   Твоя заветная мечта исполнилась… гусь снаружи!
   Но у меня есть для тебя две шутки.

   После приземления космического корабля на Луне космонавт высадился и начал изучение незнакомой местности. Не прошло и четверти часа, как он увидел очаровательную лунную девушку, которая старательно толкла пестиком в пустом горшочке.
   – Привет, – сказал он. – Я прилетел на корабле, чтобы исследовать Луну.
   Лунная девушка оторвалась от своего занятия, чтобы одарить его приятной улыбкой.
   – Как чудесно, что вы созданы так же, как и наши лунные мужчины, – заметила она. Сбросив свою одежду, она спросила:
   – А я устроена так же, как и земные женщины?
   – Совершенно так же, – ответил уже взволнованный космонавт. – Но скажи мне, зачем это ты толчешь пестиком в горшочке?
   – Я делаю ребенка, – ответила она. И правда, через несколько минут в горшочке появился ребенок.
   – А хочешь посмотреть, как мы делаем детей на Земле? – спросил космонавт. Девушка согласилась, и космонавт продемонстрировал ей это со всей возможной добросовестностью.
   – Это приятно, – сказала она после, – но где же ребенок?
   – Ребенок будет только через девять месяцев, – объяснил космонавт.
   – Девять месяцев? – воскликнула она. – Почему же ты тогда вынул пестик?

   Небольшая группа ученых совершила недельную экскурсию на Луну, чтобы сравнить их жизнь там с нашей жизнью здесь.
   – Скажите, – спросил один земной ученый своего лунного коллегу, – как вы воспроизводите вид здесь, на этой планете?
   – Я буду рад вам это продемонстрировать, – ответил руководитель лунной группы и подозвал чувственную лунную красавицу с тремя головами. В течение нескольких секунд они переплетались своими щупальцами. Почти сразу же на спине самки стал образовываться небольшой мешочек; он рос и немногим более чем через минуту лопнул, как распускающийся цветок. Из него выскочил маленький лунный ребенок, полностью развитый, как и взрослые, но значительно меньшего размера, и начал бегать по комнате.
   Как только ученые с Земли обрели дар речи после этого неожиданного эксперимента, они попытались объяснить, как воспроизведение происходит в нашем мире. Жители Луны настаивали, чтобы им показали, и, после безуспешных попыток их переубедить, руководитель научной экспедиции наконец согласился. Выбрав миловидную лаборантку из своей группы, он подвел ее к кушетке в углу комнаты и показал, как занимаются любовью в привычной для землян манере.
   Жители Луны рассматривали пару со всех сторон, а когда те закончили, их руководитель сказал:
   – Это было весьма необычно и, должен сказать, интересно, но где же ребенок? Или демонстрация не удалась?
   – Трудно сказать, – ответил ученый с Земли. – Мы не можем этого определить сразу. Но если контакт был успешным, ребенок появится приблизительно через девять месяцев.
   – Девять месяцев! – воскликнул лунянин. – Поразительно! Но скажите нам, доктор, если земной ребенок рождается только через девять месяцев, почему вы так торопились в конце?

   Достаточно на сегодня.

Глава 4
Трансценденция приносит сознание

   Первый вопрос:
   Ошо,
   Почему индийцы понимают секс в терминах потребности, а не удовольствия? В то же время они считают, что они трансцендировали секс, хотя на самом деле он только подавляется. Ошо, ты иногда говоришь, что существует определенное сходство между Буддой и сумасшедшим; есть ли какое-либо сходство между подавлением и трансценденцией, которое может вводить людей в заблуждение?
   Индийская культура – самая гнилая культура из всех существующих в мире, культура, сгнившая до корней, до основания. Она сгнила настолько, что разучилась умирать. Чтобы умереть, нужно хотя бы немного быть живым, а если теряется умение умирать, жизнь становится растительной, застойной.

   Смерть – это процесс возрождения жизни. Так же, как каждый индивидуум должен умереть, чтобы родиться снова, каждая культура должна умереть, чтобы родиться снова. Каждое общество, каждая цивилизация должна пройти путь от жизни к смерти и от смерти – снова к жизни.
   Индийская культура – единственная культура, которая за много тысяч лет ни разу не умирала. В мире существовало множество культур: ассирийская, вавилонская, греческая, романская, египетская. Все они достигали вершины, расцветали: они давали миру свою красоту, свою скульптуру, свою музыку, свою поэзию, свою драму, – а затем исчезли бесследно. Именно так и надо.
   Если бы все старики в вашей семье продолжали жить – ваш отец, и отец вашего отца, и его отец, и так до самого конца, до Адама и Евы и Бога-Отца, – то одно было бы неизбежно: вы были бы раздавлены. Столько стариков, все эти трупы – более чем достаточно для того, чтобы раздавить маленького ребенка, хрупкого, как роза.
   Одна из величайших заслуг Фридриха Ницше в том, что он провозгласил: «Бог умер, и человек свободен».
   Бог, в качестве Отца, должен умереть, иначе его вес будет слишком велик, слишком сокрушителен. Под его тяжестью человечество не сможет быть новым и свежим. Будут невозможны поиски, будут невозможны приключения. Этот старик будет слишком осторожен, слишком хитер, слишком расчетлив, – он слишком еврей. Опыта всего прошедшего достаточно, чтобы разрушить ребенка. Ребенку необходимо исследование; и конечно, когда вы что-то исследуете, вы совершаете много ошибок – это часть роста. Человеку должно быть позволено совершать ошибки. Безусловно, нужно иметь достаточно ума, чтобы не совершать снова и снова одних и тех же ошибок; нужно подходить к ошибкам творчески и изобретать новые. Именно таким образом человек развивается, растет. Именно так интегрируется сознание.
   Жизнь состоит из проб и ошибок. Старик отбрасывает все ошибки и заблуждения. Он настолько привыкает делать все правильно, что из его жизни исчезает всякое исследование, всякое приключение. И из-за своих собственных страхов он не дает новым поколениям идти в новых направлениях, в новые измерения. Он заставляет их бояться, он их парализует, он их калечит. Вот что происходит с Индией.
   Индия – это странный случай. В некотором смысле она необычна: подобного не случалось больше никогда и нигде. Все страны, все культуры, цивилизации жили, умирали и воскресали снова; Индия же оставалась прежней. Она больше похожа на искусственный цветок из пластика, чем на настоящую розу. Она более заботится об устойчивости жизни, чем о самой жизни. Ее главная забота в том, чтобы продолжаться вечно.
   Но ведь не это главное. Как прожить каждый миг полностью… Дело не в продолжительности, дело в глубине. Только те, кто живет глубоко, кто живет глубиной, знают, что такое жизнь. Те, кто живет продолжительностью, живут горизонтально, поверхностно. Их жизнь – как маска; в ней нет подлинности. Поэтому я говорю, что индийская культура ни жива, ни мертва, но в какой-то подвешенности, в промежуточном состоянии. Это культура-призрак: все, что важно, все, что делает жизнь радостной, – отброшено, потому что опасно; а все, что устойчиво и постоянно, – все пластмассовое – собрано, потому что так безопаснее.
   Помните, это путь старика. Старик всегда думает о безопасности, о спокойствии, о банковском счете; он всегда мыслит категориями страха, потому что постоянно видит перед собой смерть.
   Ребенок никогда не беспокоится о смерти, его интересует жизнь. Его интересуют нехоженое и неизвестное; он готов рисковать. А те, кто готов рисковать, – только они по-настоящему живы. Может быть, они не живут долго, но дело вовсе не в этом. Прожить хотя бы миг – подлинно, тотально, цельно – более чем достаточно. Единственный миг тотального опыта намного больше, чем целая вечность. Он вмещает в себя всю вечность; он вне времени. Но можно и много тысяч лет жить, как овощ, как кочан капусты – или цветной капусты, – и иметь самый добродетельный и праведный вид.
   Кочан капусты никогда не совершает грехов; цветная капуста очень много знает. Обычная капуста становится цветной капустой, получив образование в колледже. Цветная капуста – пандиты, теологи, религиозные люди. Эта страна полна подобных людей, и они очень ее обременяют. Кто-то должен помочь этой стране умереть, чтобы она могла снова стать живой. Распятие является основным условием воскресения. Искусству жить предшествует искусство умирать.
   Эта страна воняет гнилью, и ей нечем похвалиться, поэтому она хвалится своим прошлым. Она хвалится своей фальшью, она хвалится своей святостью, она хвалится своей религиозностью – но все это чепуха; потому что отсутствует самый фундамент, а вы говорите о храме. Храм возможен, но сначала надо заложить фундамент.
   Жизнь есть иерархия потребностей. Прежде всего следует позаботиться об удовлетворении физических потребностей, материальных потребностей. Наука помогает удовлетворить эти базовые нужды. Если у вас нет науки, не будет и религии. Между наукой и религией лежит мир искусства. Существуют три разных измерения жизни. Наука должна заботиться о материальном, физиологическом, биологическом – о внешних потребностях человека. Религия заботится о глубоко внутреннем – о внутреннем мире, о субъективном. А между этими двумя мирами лежит мир эстетический: искусство, поэзия, музыка, танец, драма, литература.
   Голодный человек не может думать о поэзии. Голодный человек не может думать о медитации. Это невозможно! Но старое, долгое, традиционное эго пытается скрыть свою бедность. Так называемая индийская духовность, так называемое стремление индийской культуры вести весь мир к духовности попросту глупо. Это абсолютная ерунда, вздор. Но для индийцев это единственный способ сохранить лицо – они могут только спрятаться за ширмой. Они знают, что их тела голодны, они знают, что у них нет самого необходимого. Они хотят есть, они больны, больны во всех отношениях. Девяносто восемь процентов населения страны живет в нищенском состоянии. Никто не получает полноценного питания: почти каждый страдает истощением. А когда человек недоедает, страдает не только тело, помните. Недоедание незаметно подтачивает и разрушает способности вашего ума.
   Ум требует питания, и если тело не получает нужного ему питания, его не может получать и ум. Прежде всего нужно удовлетворить потребности тела. Если что-то остается сверх необходимого, сверх базовых потребностей, этот излишек идет в мозговые клетки. Ум является роскошью, его нет у животных; это прерогатива человека. Он возник только потому, что человеку удалось полностью удовлетворить потребности тела, и образовался избыток энергии; эта излишняя энергия стала его мозгом, его умом, его психологией.
   Когда психологические потребности удовлетворены, полностью удовлетворены, и снова образуется избыток энергии, эта энергия трансформируется в духовность, в медитацию, в природу Будды.
   Но Индия находится в плачевном состоянии, и плачевнее всего то, что индусы пытаются скрыть, а не показать это. Они злы на меня за то, что я говорю правду, какова она есть на самом деле. Они злы на меня, потому что я не хочу ничего покрывать. Они бы любили меня, они бы уважали меня, они бы называли меня великим Махатмой, воплощением бога и всякой подобной ерундой, но при одном условии: чтобы я скрывал их раны.
   Я не могу скрывать ран. Я могу их исцелить, но исцеление – совершенно иной процесс. Сначала вы должны открыть свои раны солнцу, ветру. Вы должны открыть их. Это болезненно! Раны, которые тысячи лет оставались в тайне, вдруг становятся явными… Вы потрясены и не можете поверить. Вы всегда считали себя духовной страной, всемирным оплотом духовности, но я вижу, как все это фальшиво, как все это лицемерно. И самое большое лицемерие заключается в отрицании двух потребностей: в пище и в сексе. Это две основные потребности, две стороны одной медали. Они не имеют больших различий.
   Пища необходима для существования индивидуума. Индивидуум может существовать без секса. Ему будет не очень радостно, но он сможет выжить. Но без пищи человек не может существовать; он умрет от истощения. В лучшем случае, при абсолютном здоровье, он сможет существовать без пищи в течение трех месяцев – девяноста дней, – но это только в том случае, если у него отменное здоровье и в организме много лишних запасов – в форме жира и других веществ. Тогда он сможет выжить в течение трех месяцев.
   И это выживание, учтите, не имеет ничего общего с религией; это сущий каннибализм: поедание собственного тела. Когда вы поститесь, вы поедаете собственное тело, поэтому я против поста; это гораздо хуже, чем просто есть мясо. Вы можете поститься – и ежедневно будете терять по одному килограмму веса. Куда девается этот вес? Вы перевариваете его. Через три месяца вы умрете.
   Индивидуум может некоторое время существовать без пищи, он может существовать без секса – он может выжить, – но человеческая раса, человечество как вид не может существовать без секса. Секс является пищей для вида. Без секса человечество исчезнет. Все люди, проповедующие безбрачие, – убийцы. Те, кто учит человечество безбрачию, рубят главные человеческие корни. Если бы их учению неукоснительно следовали, от человечества ничего бы не осталось.
   Не было бы ни Махавиры, ни Будды, ни Кришны, не было бы ни Мухаммеда, ни Кабира, ни Нанака, если бы их родители следовали идее безбрачия. Это благо, это большое счастье, что отец Будды не следовал дурацкой идее безбрачия, иначе мир лишился бы одного своего величайшего цветения.
   Если в мире воцарится безбрачие, человечество исчезнет. Это весьма эгоистическая идея, эгоистическая в том смысле, что вы заботитесь только о себе. Индийцы продолжают рассуждать о духовности, о неэгоистичности, и в то же самое время, не меняя выражения лица, продолжают говорить о безбрачии. Безбрачие – это эгоизм, абсолютный эгоизм. Ваши родители, и их родители, и родители их родителей – все эти люди общими силами создали вашу жизнь. Но когда вы стремитесь к целомудрию сами и навязываете целомудрие другим, вы закрываете двери перед будущим человечества. И вы называете это самоотречением? Вы называете это духовностью?
   Это чистейший эгоизм – как будто бы вы центр вселенной, как будто все существование только ради вас: коль скоро вас уже произвели на свет, больше уже ничего не нужно; все остальное может исчезнуть.
   Но хотя учение и продолжается, никто ему не следует. Противоестественным учениям невозможно следовать. В том их хорошая сторона. Только немногочисленные дураки, маньяки, одержимые могут пытаться им следовать, но никакой разумный человек подобным идеям следовать не будет.
   Но такие идеи имеют два неприятных осложнения. Те, кто похитрее, становятся лицемерами. А те, кто невинен и простодушен, начинают чувствовать себя виноватыми. Вот что случилось с Индией, и то же самое случилось в более широком масштабе, в мировом масштабе. Эта болезнь заразна. Может быть, она зародилась в Индии; ее происхождение, по-видимому, индийское. Вот единственное, что дала миру Индия, – заразную болезнь, от которой люди становятся лицемерными или виноватыми. Те и другие уродливы. Миру не нужны ни лицемерные, ни виноватые люди.
   Но лицемеры становятся священниками, монахами, Махатмами, прорицателями, святыми, а виноватые – их последователями. Так и продолжается эта игра.
   Ты спрашиваешь меня:

   Почему индийцы понимают секс в терминах потребности…

   Потому что у них не удовлетворены потребности. У них не удовлетворены различные потребности – и в том числе секс. Человек с неудовлетворенными потребностями везде видит только свои потребности. Вы видите только то, что можете видеть; вы слышите только то, что можете слышать: избирательно, соответственно своим потребностям. Если голодному человеку показать красивую женщину, он увидит только вкусную еду. Сама эта идея показывает, в каком человек состоянии.
   Во всех языках мира есть любовные выражения… Люди употребляют слова, связанные с едой: «Так бы тебя и съел», – говорит любовник женщине. Что это за любовь? Любовники кусают друг друга, любовники жуют друг друга – как жевательную резинку! Любовники оставляют следы зубов на теле друг друга. Что это за поэзия? Они царапают друг друга ногтями… Это любовь или нечто другое, под нее замаскированное?
   Любовь должна быть нежной, чуткой. Нельзя думать о ней как о еде, как о продукте, который грызут или кусают, – это уродливые выражения.
   Но Индия живет разного рода потребностями. Поэтому секс также становится только потребностью, в лучшем случае, расслабляющим средством, транквилизатором – удовольствием такого же рода, как то, которое вы испытываете, когда громко чихнете: пропадает какое-то напряжение, что-то обременительное. Но в этом чувстве нет осуществленности, нет радости.
   Индийцы занимаются любовью как воры, будто они делают нечто зазорное. Они занимаются любовью так, будто идут против Бога, будто совершают грех.
   Разумеется, им приходится заниматься любовью, потому что такова потребность. И секс будет оставаться только потребностью, пока не будут удовлетворены все остальные потребности. Когда все потребности полностью удовлетворены, любовь приобретает совершенно иное измерение – измерение радости, удовольствия, измерение танца и музыки. Тогда не вы используете ее как средство расслабления, как транквилизатор, как чихание; вы начинаете делиться ею. Любовь становится первостепенной, секс отходит на второй план. Когда секс является потребностью, любовь только слово: реален только секс, реально только средство воспроизведения.
   Как вы знаете – а это хорошо известный всему миру факт, установленный наукой, – бедняки рожают больше детей. Почему? У них нет других развлечений. У них нет идиотского ящика, телевизора – они не могут на шесть часов прилипнуть к креслу. Да и кресла у них тоже нет! У них нет денег, чтобы пойти в ресторан, чтобы поучаствовать в каком-нибудь празднике, чтобы ходить в кино, чтобы пить алкоголь, чтобы танцевать, петь… Все возможности закрыты. Усталость дня, рутинная работа, наезженная колея… Единственная возможность, бесплатное и доступное развлечение – это секс. Он становится последним событием дня. Поэтому перед сном они посвящают несколько минут сексу, словно выполняя некий ритуал, – а потом спят как убитые.

   Молодожены развлекали знакомого холостяка в своем загородном доме, и разговор перешел на тему сексуальной морали.
   – Если уж ты считаешь себя таким раскрепощенным, – сказал индийский холостяк индийскому мужу, – то ты позволишь мне за тысячу долларов поцеловать грудь твоей жены.
   Не желая прослыть ханжами и нуждаясь в деньгах, супруги согласились, и жена сняла блузку и бюстгальтер. Молодой человек прижался лицом к ее груди и застыл в таком положении. Через несколько минут муж не выдержал и воскликнул в нетерпении:
   – Да целуй же наконец!
   – Я бы с радостью, – вздохнул молодой человек, – но мне это не по карману.

   Вопрос в том, по карману ли вам что-нибудь большее… В индийском понимании секс остается животным актом. Он никогда не достигает мира поэтической красоты, он никогда не становится любовью. Поэтому, если вы захотите поговорить с индусом о любви, он тут же подумает, что вы говорите о сексе. «Любовь» немедленно и автоматически переводится как «секс». Разговаривать с индусами о любви невозможно. Таков мой опыт общения с миллионами индусов, по всей стране. Заговорите о любви, и к тому моменту, как слово достигнет их ушей, оно уже превратится из любви в секс.
   Они знают только секс. Любовь для них не имеет иных смысловых оттенков. Это непонимание – как стена, которая кажется почти непробиваемой. Говорить с индусами крайне утомительно.
   Вы можете говорить о Боге, можете говорить о душе, можете говорить о мокше и нирване, можете говорить о Ведах, и все будет понятно, потому что тысячи лет они как попугаи повторяли эти слова. Не то чтобы они действительно понимали, но слова хотя бы им знакомы. Когда вы говорите слово «Бог», они знают, что это значит. Они не знают реального опыта, но знают хотя бы смысл слова. Но когда вы говорите о любви, непонятен даже смысл. Что же касается опыта, до него далеко, как до звезд.
   Она только что закончила принимать душ, когда раздался звонок. Подойдя на цыпочках к двери и дрожа всем округлым розовым телом, она спросила:

   – Кто там?
   – Слепой, – ответил мрачный голос.
   Она пожала плечами, открыла дверь и потянулась за кошельком. Когда она повернулась к посетителю, он ухмылялся до ушей. Она заметила, что он держит в руках большой пакет.
   – Да вы все видите! – воскликнула она.
   – Да, – со счастливой улыбкой кивнул он, – прекрасно вижу. Куда мне положить эти шторы? [3 - Англ. blind man значит «слепой», но так же может назвать себя и человек, который принес шторы, – blinds.]

   Романтический юноша пришел на первое свидание с девушкой, и теперь они сидели рядом на скамеечке в парке. Он рассчитывал зачаровать ее сердце поэзией, перед которой, как известно, не устоит ни одна женщина. Взглянув в небо, он сказал:
   – В небе луна.
   – Это точно, – сказала она.
   – И звезды блещут.
   Она кивнула.
   Посмотрев на капли росы, он начал:
   – А на траве имеются…
   – Кто-то, может, и имеется, – сказала она сухо. – Но я не из таких.
   С индусами очень трудно говорить о любви – они никогда не переживают этого опыта. Все, что они знают, – это механизм секса, все, что они знают, – это животная сексуальность: вот в чем заключается их опыт. Они не понимают, как секс может быть удовольствием и радостью, потому что секс не может быть радостью – только любовь может быть радостью.

   Любовь – это удовольствие и радость: в нее можно играть, как в игру, в ней есть качество игры. А у самой вершины любви это качество игры становится качеством молитвы.
   Есть три стадии: потребность, игра, молитва. И если вы не пережили молитвенности любви, у ее высшей, последней вершины, вы не жили настоящей жизнью; вы упустили самое главное.
   Ты говоришь:

   Почему индийцы понимают секс в терминах потребности, а не удовольствия?

   Они ничего не знают об удовольствии, они не умеют играть. Они серьезные люди – очень добродетельные, очень духовные. Ходячие трупы. От них нельзя ожидать, чтобы они играли и радовались, ожидать можно только уныния на лицах.
   Нельзя долго жить среди святых. Пробыть рядом со святым хотя бы двадцать четыре часа – это уже наказание; это не награда, потому что через двадцать четыре часа жизнь станет вам горька, святой наведет на вас такую тоску и печаль, внушит вам столько чувства вины, выльет на вас столько осуждения… Осуждать – его единственная радость. Религиозные люди имеют только одно удовольствие: делать всех грустными, изгонять человеческий смех.
   Они осуждают меня, потому что я учу людей любви, я учу людей тому, как в каждый миг находить удовольствие в самой обычности жизни. Потому что никакой другой жизни нет, никакого другого мира нет, мир только один! И мы должны жить в этом мире. Мы не должны жертвовать этим миром ради какого-то другого мира.
   Я не учу самопожертвованию, я не учу аскетизму, я не учу посту, я не учу безбрачию. Я учу празднику жизни. И именно этого праздника они были лишены тысячи лет.
   Они не понимают, что секс может быть удовольствием и радостью; это страдание. А если они не находят в нем удовольствия и радости, они не смогут найти в нем молитвы; это невозможно.
   Ты говоришь:

   В то же время они считают, что они трансцендировали секс, хотя на самом деле он только подавляется.

   Трансценденция секса возможна только тогда, когда секс достигает цветения молитвенности. Прежде этого секс не может быть трансцендирован. Только от этой черты возможен прыжок за пределы секса. Но это не целибат, это просто исчезновение эго во всецелом. Это не совсем трансценденция секса; скорее, секс просто становится частью всецелого, частью оргазмической вселенной. Это достижение наиболее полного единения со всецелым.
   Что вы делаете, когда занимаетесь любовью с женщиной? Вы стараетесь добиться определенного единения с противоположным полюсом. На миг это единение достигается – изредка, потому что должно быть выполнено много условий. Пока эти условия не выполняются, вы можете лишь совершать движения любви. Лишь изредка голоса мужчины и женщины сливаются в созвучие – гармоничное, сонастроенное, – и даже тогда оргазмическая радость только на миг.
   Что такое оргазмическая радость? Исчезновение эго на мгновение. Но даже одно мгновение чрезвычайно важно и драгоценно – более драгоценно, чем любой Кохинор. То же случается на более глубоком уровне – в молитве. В молитве вы не стремитесь встретиться с другим человеком, вы пытаетесь встретиться со вселенной. Другой человек был просто окном в мир. Теперь вы не ограничены оконной рамой. Благодаря окну вы попадаете в мир звезд, облаков, птиц. Вы выходите за пределы. Любовь учит вас искать звезды по ту сторону окна. Как только вы взлетели, окно остается далеко позади. Как только вы покинули окно, случается чудо. Потому что ваше эго было определено и очерчено оконной рамой: как только вы оставляете позади окно, остается позади и ваше эго. Для существования эго нужен кто-то другой: когда другого больше нет, то и вашего эго тоже нет.
   Психологи говорят, что эго возникает не сразу. Сначала вы начинаете чувствовать присутствие другого. Ребенок сначала чувствует присутствие матери, отца, братьев, сестер; стены, картины – все то, что окружает его. Мало-помалу он начинает осознавать факт: «Я отделен от всего этого. Иногда мать рядом, иногда ее нет, а я есть всегда». Сначала приходит опыт другого, и лишь затем появляется эго.
   То же самое происходит и в молитве: сначала исчезает другой – все в обратном порядке, – а затем растворяется эго. Если вы оставили оконную раму, маленькую раму любящего и любимого и оказались за ее пределами, наступает растворение. Будда называет это нирваной. Это слово красиво: нирвана просто означает «прекращение пламени». Точно так вы гасите лампу, и вдруг пламя исчезает во всецелом; то же происходит и в наивысшем состоянии любви. Тогда человек познает трансценденцию. Трансценденция эго становится трансценденцией секса.
   Но помните: все это не вопреки сексу. Напротив: ваш мгновенный секс достигает космического секса; вы соединяетесь в оргазме с самим существованием. И теперь так будет в каждый момент – вы не сможете потерять это чувство. Теперь гусь действительно снаружи! Вы не сможете снова попасть в бутылку.
   Трансценденция секса – это совершенно иное явление, нежели подавление. Но подавление может дать вам такое чувство, будто вы достигли трансценденции.

   Старая дева подбежала к полицейскому.
   – Меня изнасиловали! На меня напали! – кричала она. – Неизвестный сорвал с меня одежду и стал душить меня страстными поцелуями. Потом он с безумной страстью любил меня!
   – Спокойствие, мадам, спокойствие, – сказал офицер полиции. – Когда это случилось?
   – В сентябре этого года исполнится двадцать три года, – ответила женщина.
   – Двадцать три года назад? – воскликнул полицейский. – Неужели вы думаете, что я смогу арестовать кого-то за то, что он сделал двадцать три года назад?
   – Нет-нет, не нужно никого арестовывать, – сказала женщина. – Просто я очень люблю об этом рассказывать.

   Можно только удивляться тому, что все ваши так называемые священники непрерывно осуждают секс. Почему? Если все они трансцендировали его, откуда такая одержимость сексом?
   В индийских священных писаниях вы найдете такие непристойные описания женщин, что просто изумитесь. Ваши «Плэйбои» и подобного рода журналы в сравнении с ними меркнут. Вы можете пойти и посмотреть храмы, Хаджурахо, Конарак, Пури, и тогда вы увидите, что вся ваша так называемая порнографическая литература пребывает еще в глубоком детстве. В Хаджурахо есть самые непристойные скульптуры, которые когда-либо существовали в мире. И на их создание ушли сотни лет, потому что это скульптуры из камня, а не просто фотографии обнаженной модели в каком-нибудь журнале «Плэйбой». Сотни лет работы, – и, наверное, тысячи скульпторов. И такой храм не один, их сотни. Но почему в храмах? Причем тут храмы, какая связь?
   Некоторая связь есть. Эти скульптуры нужны святым, нужны религиозным людям. Это их фантазии; все то, что наполняет их внутри и требует выражения. Если вы почитаете индийские священные писания, вы удивитесь: индийские боги из всех богов мира самые сексуально озабоченные, и они имеют насильственные склонности. Они не довольствуются райскими красавицами, они спускаются на Землю и совращают, насилуют земных женщин. Они устают от небесных красавиц, и по той простой причине, что небесные красавицы несколько скучны – в том плане, что они никогда не стареют, они вечно одни и те же. Они не потеют, и им не нужен душ. Их тела не простые, а золотые и серебряные. Но что можно делать с женщиной, у которой тело из золота и серебра, а глаза – из изумрудов и бриллиантов? Рано или поздно вы устанете от нее. Это игрушка, а не женщина. Она никогда не пилит вас и не изводит, никогда не бросает в вас подушек. Без драмы нет жизни!
   Они спускаются на землю. Все индийские дэвы, индийские боги, сексуально озабочены до маниакальности. А ваши святые, которые создали эти священные писания, говоря о женщинах, находят такие красивые слова. В этом раскрывается их ум. В то же самое время они притворяются, что осуждают секс: они все это говорят, чтобы их не разоблачили.

   Одна старая дева пригласила молодого адвоката, чтобы составить завещание.
   – У меня есть десять тысяч долларов сбережений, – объяснила она, – и я хочу потратить их на себя. Никто в этом городе никогда не обращал на меня внимания, но когда я умру, я хочу произвести фурор.
   Она продолжала, все более воодушевляясь:
   – Восемь тысяч долларов я хочу истратить на самые грандиозные, самые роскошные похороны, которые только видел этот город.
   – Знаете ли, – сказал адвокат, – по нашим меркам похороны и правда получатся весьма дорогостоящие. Но деньги ваши, мадам, и вы вправе распоряжаться ими, как пожелаете. А что вы сделаете с оставшимися двумя тысячами?
   – О, у меня и это продумано, – защебетала старушка, радостно улыбаясь. – Я никогда не была в постели с мужчиной, и я намерена хотя бы раз испытать это перед смертью. Как вы видите, я выгляжу неважно, но, надо полагать, за две тысячи долларов мне удастся найти достаточно молодого и красивого мужчину.
   Вечером адвокат пересказал весь диалог своей жене. В дальнейшем разговоре жена как бы невзначай заметила, что лишние две тысячи долларов совсем бы не помешали. Через несколько минут они оба уже катили к дому старой девы, и жена была за рулем. Выходя из машины, адвокат дал жене указание:
   – Забери меня через два часа.
   Вернувшись к назначенному часу, жена посигналила. Из дома ответа не последовало. Тогда она нажала на сигнал и не отпускала, пока не открылось окно наверху. Адвокат высунул голову и крикнул:
   – Заезжай за мной через четыре дня! Она решила, пусть лучше ее хоронит муниципалитет.
   Таковы люди, реальные люди. Пусть вас не обманывают их лица. Загляните глубже внутрь, и вы найдете там величайшее безумие. Подавление ведет к безумию, выход за пределы ведет к сознанию Будды.

   Да, я сказал, что есть нечто общее между Буддой и сумасшедшим. Сходство заключается в том, что Будда выходит за пределы ума, и сумасшедший опускается ниже ума. И такое же сходство имеется между трансценденцией и подавлением секса. Трансценденция идет за пределы секса, а чтобы выйти за пределы, надо пройти через секс; секс должен быть использован как лестница, – а подавление опускается ниже секса.
   Подавление создает невроз. Трансценденция ведет к цветению – цветению всего лучшего в вас, цветению всего того, что является вашим настоящим существом. Это освобождение скрытого великолепия.

   Второй вопрос:
   Ошо,
   Недавно ты говорил, что любишь Вильгельма Райха. Я много лет изучал его и писал о нем. Твои идеи: секс равнозначен энергии, жизнь в настоящем, Бог есть жизнь – согласуются с его идеями, но ты идешь намного дальше. В чем его ограниченность?
   Эдвард Манн, я также читал твою книгу о Вильгельме Райхе. И я помню, что ты цитируешь меня в этой книге.

   Идеи Вильгельма Райха и мои идеи имеют некоторое поверхностное сходство, но учти – только поверхностное. Вильгельм Райх – мыслитель, а не медитирующий, и иногда мыслители, блуждая на ощупь во тьме, что-то находят, наталкиваются на некоторые вещи. Но иметь глаза – это нечто совершенно иное.
   Да, иногда можно ощупью найти дверь в темноте – даже слепой может ее найти – но иметь глаза, иметь свет и идти прямо к двери, а не нащупывать, – это совершенно другое явление.
   Конечно, я высоко ценю Вильгельма Райха – хотя бы за то, что он, не будучи медитирующим, нашел нечто такое, что встречается только в медитации. Но в том и его ограниченность: он всего лишь мыслитель. Поэтому он не может проповедовать того, что он говорит. Он не может практиковать того, что он проповедует. Он делает как раз противоположное. Его слепоту можно увидеть в его жизни, а не в его словах.
   Жена Вильгельма Райха пишет, что он был очень ревнив. Но это невозможно: если человек трансцендировал секс, ревность невозможна. Он постоянно говорит о том, что нужно избавиться от собственнических чувств, от ревности, но с собственной женой он очень подозрителен. В конце концов они вынуждены были развестись, и причиной развода был Вильгельм Райх. Он имел многочисленные связи с женщинами. У него было много любовных связей – во имя свободы, во имя любви, во имя необладания, во имя дружбы и самовыражения, но его жене то же самое не позволялось.
   Даже когда он уезжал из города, он просил своих друзей следить за женой. Жена Вильгельма Райха сама была психоаналитиком. Она не могла этого понять. Но я знаю, почему так получилось: он был только мыслителем.
   Мыслители бывают, в определенном смысле, коварны. Для себя они находят разного рода извинения и предлоги, но для других у них совершенно другой стандарт. Вот в чем ограниченность Вильгельма Райха. И в силу того, что он не был медитирующим, он не мог преобразовать свою сексуальную энергию в игривость, в молитвенность, и в конце концов – в оргазмическое существование.
   Вот почему он сошел с ума. Опасно играть с огнем. Если вы не понимаете его природы, лучше оставить его в покое. Секс – это огонь, потому что это жизнь: играть с ним, не понимая вполне процесса его преображения, очень опасно. И эта опасность настигла его.
   Он шел по правильному пути, но он был слеп. Ему нужно было найти опору в медитации. Он мог бы стать Буддой, а стал просто сумасшедшим.
   Ты говоришь, Эдвард:
   …Твои идеи: секс равнозначен энергии…
   Это не идеи, это мой опыт.
   И об этом четком разграничении нельзя забывать. Для Вильгельма Райха это идеи. Слепой может иметь идеи о свете, но это ему не поможет. Глухой может иметь идеи о музыке, но это не поможет ему понимать музыку, слышать и переживать музыку. У меня нет никаких идей, все это – мой опыт. Что бы я ни говорил, я говорю не как философ.
   Я отнюдь не мыслитель; для меня мышление – это активность очень низкого качества. То, что я говорю, – это мой опыт. Это не мои идеи о сексе, это мой действительный опыт. И я не пытаюсь внушить вам своих идей, я просто приглашаю вас испытать то, что испытал я сам. Поэтому я не прошу вас верить в меня.
   Вильгельм Райх был фанатиком. Он хотел, чтобы его последователи верили в него, верили в него абсолютно. Он был диктатором. Он не допускал в других никаких сомнений, и он жил в постоянном страхе – в страхе преследования, – будто кто-то всегда его преследует, будто кто-то всегда за ним гонится. Это признаки фанатичного ума.
   У него была возможность роста, но он нуждался в правильной почве. А ее не было. Будь он одним из моих саньясинов, из него бы мог родиться совершенно другой человек.
   Он жил в бутылке. Гусь не смог выбраться наружу. И он был слишком привязан к бутылке – к своей идеологии, к своей философии. И этот постоянный страх преследования, эта подозрительность свели его с ума.
   Ты говоришь:
   Твои идеи: секс равнозначен энергии, жизнь в настоящем, Бог есть жизнь – согласуются с его идеями…
   Только кажется, что они согласуются. Можно ли бояться преследования, живя в настоящем? Преследование всегда относится к завтрашнему дню. Сейчас, в этот самый момент, можно ли тебя преследовать? Это может произойти только в следующий момент.
   Всю свою жизнь он говорил о том, чтобы жить в настоящем. Но это были только разговоры, пустые разговоры; он никогда не жил в настоящем. Он считал себя пророком, – следуя старому, глупому образцу…
   Эта глупая иудейская идея пророчества мучила многих людей Запада. Христиане, мусульмане, евреи – все три религии, рожденные за пределами Индии, вращались вокруг идеи пророчества. У Зигмунда Фрейда был такой же подход, а Вильгельм Райх был последователем Зигмунда Фрейда. После него Карл Густав Юнг был одержим той же идеей – он также был последователем Зигмунда Фрейда. Потом то же самое было с Адлером – он тоже был последователем Зигмунда Фрейда. Все это следствия иудейского религиозного воспитания, свойства еврейского ума: всем им казалось, что они должны спасти человечество.
   А это значит: жить где угодно, но только не в настоящем.
   Только позавчера Шила принесла мне доклад одного католического теолога – большой доклад, направленный против меня. Он, должно быть, пришел с уже готовыми идеями – и растерялся. Он не мог ни сохранить своих заготовленных идей в целости, ни отбросить их. Поэтому он выражается туманно: одно он говорит в мою пользу, другое – против. В конце концов он совсем запутался. Но одно в его словах мне очень понравилось – хотя он думает, что сделал очень серьезное критическое замечание.
   Он говорит: как только Ошо умрет, все его движение лопнет, как мыльный пузырь.
   Великолепно! Так именно и надо! Почему движение должно продолжаться? Зачем? Совершенно незачем. Я живу сейчас, я совсем не интересуюсь будущим. Какое имеет значение, исчезнет ли мое движение, как мыльный пузырь, или нет? Я люблю мыльные пузыри! Они прекрасно смотрятся на солнце. И они должны исчезнуть, чтобы другие люди могли пускать другие мыльные пузыри. У меня нет монополии. На самом деле, мир был бы лучше, если бы мыльный пузырь, созданный Иисусом, исчез вместе с ним. Тогда сейчас не было бы этих Пап Польских. Теперь они поднимают шум из-за мыльного пузыря, которого уже нет. Если бы исчез созданный Буддой мыльный пузырь, это было бы великим благом для человечества, так как все эти буддистские монахи и теологи, и все эти глупцы… Мы были бы избавлены от них!
   Недавно я читал одно буддистское писание. Буддистские писания говорят, что существует тридцать три тысячи правил, которым должен следовать буддистский монах. Тридцать три тысячи правил! Даже для того, чтобы их запомнить, понадобится компьютер. И какие это правила? Я вам приведу только одно правило. Когда буддистский монах идет в туалет, он должен снимать крышку унитаза очень медленно, без шума. Почему? – потому что всегда есть голодные привидения, которые едят дерьмо. А если они съедят ваше дерьмо, то вы несете за это ответственность; тогда вы будете страдать в будущей жизни. Великие люди! Потрясающие религиозные правила!
   А эта идея о пророках, которые пытаются разрешить несчастья всех людей, которые приходят, чтобы спасти человечество… И вы не видите того простого факта, что Иисус пришел, и христиане все еще продолжают хвастать, что он пришел для спасения человечества, а спасения так и не наступило. Прошло две тысячи лет. Он оказался довольно хилым пророком. Что же это за спасение? Джайны говорят, что Махавира пришел для того, чтобы поднять духовный уровень человечества. Человечество осталось там же, где и было. Будда пришел, чтобы освободить каждого…
   Я хочу положить конец всей этой ерунде. Я здесь не для того, чтобы кого-либо освобождать или давать новую жизнь. Почему я должен давать вам новую жизнь? Это уже сделали ваши родители! У меня нет таких полномочий. Я ни за кого не несу ответственности – ни за человечество, ни за будущее. Я наслаждаюсь моим мгновением, и те, кто хочет насладиться этим мгновением, этим прекрасным мыльным пузырем на солнце, может наслаждаться.
   Но он думает – этот христианский теолог, который приехал из Германии, чтобы изучить то, что здесь происходит, – что это, конечно, выглядит сейчас прекрасно, но «когда Ошо умрет, все это исчезнет».
   Пусть исчезнет. Я сделаю все возможное, чтобы все исчезло. Ничто не должно продолжаться ни единого мгновения, потому что все это будет мертво.
   Вильгельм Райх жил с этой пророческой миссией. А все пророки в каком-то смысле безумны, больны некоторым неврозом. Даже хорошие люди, даже люди, подобные Иисусу, больны некоторым неврозом: «единородный сын Божий». Только посмотрите на этот невроз. Кто же все остальные – ублюдки?
   Иисус утверждает, что рожден от девственной матери. Какая чепуха! Невроз; тут пахнет неврозом! Тут что-то не чисто… тут какой-то пережиток прошлого. И он ожидал чудес. Даже в самый последний момент, на кресте, он ждал. И он кричал Богу: «Почему ты покинул меня?» Вы видите эти ожидания? Вы видите эти требования? Он разочарован, он зол: «Почему ты покинул меня?» Глубоко в душе он, должно быть, ожидал, что случится чудо, что Бог спустится на Землю, чтобы спасти своего единородного сына. Но Бог не спустился на Землю, потому что никакого Бога нет. Это было невозможно. Но он продолжал молиться, поднимая руки к небу и взывая «Авва, отец». Все это так по-детски. Но так было в прошлом.
   Что касается меня – это совершенно другое явление. Я хочу полностью покончить с прошлым. Я не пророк, я не мессия, я не единородный сын Божий, я здесь не затем, чтобы принять меры к вашему спасению. В этом нет надобности – гусь уже снаружи!
   Эдвард Манн, Вильгельм Райх жил в состоянии реакции, а не бунта; различие тонко. Он реагировал. Но когда вы на что-то реагируете, вы привязываетесь к этому, вы не можете освободиться от этого. Реакция – это своего рода отрицательная привязанность.
   Я не реагирую; я действую изнутри. Я не привязан к прошлому, так как единственный способ жить – сейчас. У меня нет ни прошлого, ни будущего. Это мгновение – все!

   Третий вопрос:
   Ошо,
   У меня нет вопросов. Но все же есть один… Можешь ли ты сказать что-нибудь безумное, без всякой цели?

   А что, по-твоему, я делаю все это время? Ты думаешь, есть какая-то цель? Можно ли найти более безумного человека, чем я?
   Я совершенно сумасшедший, и у меня нет никакой цели. Я просто наслаждаюсь собой. Я люблю говорить, а поэтому – я люблю говорить… Поэтому у меня есть свобода, которой не было ни у одного мыслителя, потому что мыслитель должен быть последовательным. Но как только я что-то говорю, с этим покончено; я больше не оглядываюсь назад. Я никогда не читал ни одной из своих книг – я даже не помню их названий.
   Если кто-нибудь спросит меня: «Ошо, ты сказал это в своей книге…» Я отвечу: «Неужели? Должно быть, это сказал кто-то другой. Тот человек давно умер».
   Так что все, о чем я говорю, не имеет цели – так же, как не имеют цели розы, птица в полете, звезды, раннее утро и капли росы на солнце. Какая цель? Я ни в каком смысле не ставлю себе целей – я все делаю для удовольствия.

   Три поляка стоят у дверей борделя, обсуждая, сколько они готовы потратить на оказываемые внутри услуги. Было решено, что один из них войдет первым, а двое других будут ждать снаружи.
   Полчаса спустя первый поляк выходит с сияющей улыбкой на лице.
   – Ну что? Ну как? – спрашивают друзья.
   – Значит, так: я заплатил пять злотых. Когда я вошел в комнату, там меня ждала высокая сексуальная женщина. Она сняла мою одежду, повесила две дольки ананаса на мой орган и медленно их съела. Это было великолепно!
   Второй поляк, которому понравился рассказ друга, вошел внутрь. Час спустя он вышел, улыбаясь, как Чеширский кот.
   – Ну как? – спросили двое других.
   – Я заплатил десять злотых, и все было так же, как и с нашим первым другом. Но на этот раз она повесила на мой член четыре дольки ананаса и ела их медленно, очень медленно.
   Третий поляк, к этому времени уже возбужденный, бросился в бордель – и вышел через четверть часа с грустным, растерянным видом.
   – Ну?.. – сказали его друзья. – Что с тобой? Что случилось?
   – Дело было так, – рассказал грустный поляк. – Все началось прекрасно. Я заплатил двадцать злотых, и она повесила на мой член шесть ананасовых долек, а сверху залила взбитыми сливками.
   – Ух ты!.. – сказали друзья.
   – Но это еще не все, – продолжал третий, – она добавила еще молотых орехов, сахарную вафлю, горячий шоколадный соус, а на самый верх положила красивую красную вишенку.
   – Вот это да! – сказал один из друзей. – Но почему же ты такой грустный?
   – Все это выглядело так вкусно, что я все съел сам!

Глава 5
Совершенное несовершенство

   Первый вопрос:
   Ошо,
   Ты непогрешим?
   Я непогрешимо погрешим! Во-первых, я не перфекционист, потому что, по-моему, перфекционизм, стремление к совершенству – причина всех неврозов. Пока человечество не избавится от мысли о совершенстве, оно никогда не излечится от безумия. Сама идея совершенства привела человечество в состояние сумасшествия. Мыслить в категориях совершенства – значит мыслить в категориях идеологий, целей, ценностей, в терминах «можно» и «нельзя». У вас есть определенный образец поведения, и если вы отступаете от этого образца, вы чувствуете себя безмерно виноватым, вы чувствуете себя грешником. А этот образец непременно таков, что вы не можете его достичь. Если бы вы могли его достичь, он не представлял бы большой ценности для вашего эго.

   Итак, внутреннее качество перфекционизма состоит в том, что идеал должен быть недосягаем: только тогда он достоин достижения. Вы видите противоречие? И это противоречие порождает шизофреническую раздвоенность: вы пытаетесь сделать невозможное, и вы точно знаете, что этого никогда не получится – и не может получиться по самой природе вещей. Если бы это было возможно, тогда идеалу недоставало бы совершенства; тогда он был бы достижим для всех. Такой идеал не будет питать эго: ваше эго не сможет его пережевывать, не сможет с его помощью расти. Эго нуждается в невозможном – а невозможное по самой своей природе никогда не случается. Итак, остается только две альтернативы: первая заключается в том, что вы начинаете чувствовать себя виноватым. Если вы невинны, открыты, умны, вы начнете чувствовать себя виноватым, а состояние вины – это состояние болезни.
   Я здесь не для того, чтобы создавать в вас чувство вины. Вся моя задача состоит в том, чтобы помочь вам избавиться от этого состояния. Как только вы освобождаетесь от чувства вины, расцветает радость. Чувство вины коренится в идее совершенства.
   Вторая альтернатива заключается в том, что – если вы хитры, – вы становитесь лицемером, начинаете притворяться, что достигли. Вы вводите в заблуждение окружающих, вы пытаетесь обмануть даже самого себя. Вы начинаете жить в иллюзиях, галлюцинациях, а это крайне нерелигиозно, крайне недуховно, крайне вредно. Притворяться, жить в притворстве, – это намного хуже, чем жить с чувством вины. Виноватый человек, по крайней мере, открыт, тогда как притворщик, лицемер, святой, так называемый мудрец, Махатма – это обманщик. Он по сути своей бесчеловечен – бесчеловечен по отношению к самому себе, потому что он подавляет себя, а подавление – единственный способ притворства. Любое несоответствие совершенству, которое он находит в себе, должно быть подавлено. Внутри он кипит, он полон гнева и ярости. Его гнев и ярость будут проявляться в тысячах вещей; так или иначе, косвенно или прямо, но они выплывут на поверхность.
   Даже такие люди, как Иисус – милые, хорошие – полны гнева, ярости: они осуждают такие невинные вещи, что поверить невозможно.
   Иисус появляется в компании своих последователей – и эту компанию дураков называют апостолами. Он голоден, и вся компания голодна. Они подходят к смоковнице, а на ней нет плодов, потому что не сезон. Дерево ни в чем не виновато, но Иисус так злится, что осуждает смоковницу, проклинает смоковницу. Как же такое возможно? С одной стороны, он говорит: «Возлюби врага своего, как самого себя». С другой стороны, он не может простить даже смоковницу, на которой нет плодов, потому что не сезон.
   Тысячи лет человечество живет под властью этой дихотомии, этой шизофрении.
   Иисус говорит: «Бог есть любовь», – но тем не менее Бог содержит ад. Если Бог есть любовь, то прежде всего надо уничтожить ад; ад должен быть немедленно сожжен, удален из существования. Саму идею ада мог придумать только очень ревнивый Бог. Но Иисус родился евреем, жил евреем и умер евреем, он не был христианином, он никогда не слышал слова «христианин». Еврейская, иудейская идея Бога довольно некрасива.
   В Талмуде говорится – и об этом заявляет сам Бог: «Я ревнивый Бог, очень ревнивый. Я ужасен! Я вам не дядюшка!» Такой бог, конечно, не может обойтись без ада. Даже в раю жить с таким Богом, который вам не дядюшка, который ревнив и вообще малосимпатичен… – это и есть настоящий ад. Какой рай вы приобретете рядом с ним? Там будет деспотичная, диктаторская атмосфера – никакой свободы, никакой любви. Ревность и любовь не могут существовать вместе.
   Итак, даже так называемые хорошие люди причинили человечеству страдания. Слышать это больно, потому что мы никогда не размышляли над этими вещами. Мы никогда не пытались внимательно исследовать наше прошлое, а все корни наших страданий находятся в прошлом. И хорошо помните: Иисус, Махавира, Конфуций, Кришна, Рама, Будда сыграли в вашем прошлом гораздо большую роль, нежели Александр Великий, Юлий Цезарь, Тамерлан, Чингиз-Хан, Надир-Шах. Исторические книги рассказывают об этих людях, но они не являются частью вашего бессознательного. Они могут быть частью истории, но не они формируют вашу личность; ваша личность формируется так называемыми хорошими людьми. В них были, безусловно, некоторые хорошие качества, но бок о бок с ними была двойственность, а двойственность эта выросла из идеи совершенства.
   Джайны говорят, что Махавира никогда не потел. Как может потеть совершенный человек? Я могу потеть – я не совершенный человек! А пот летом так полезен, что я скорее выбрал бы пот, нежели совершенство! Потому что человек, который не потеет, просто-напросто пластмассовый, синтетический; его кожа не дышит. Все тело дышит, вот почему вы потеете; потение – это природный процесс, позволяющий поддерживать постоянную температуру. Так что, наверное, у Махавиры внутри было жарко, как в аду! Как ему удавалось сохранить температуру тела постоянной? Не потея, этого нельзя сделать, это невозможно.
   Джайны говорят, что когда змея укусила Махавиру в ногу, то из ноги вместо крови потекло молоко. Но молоко могло потечь из ноги Махавиры только в одном случае: если у него на ноге росла грудь – а если у человека груди на ногах, ему надо выступать в цирке! Вот в чем заключается их идея о совершенстве: совершенный человек не может иметь таких грязных свойств, как наличие крови – таких кровавых свойств, как наличие крови, – он полон молока и меда. Но только представьте себе, как человек, полный молока и меда, будет вонять! Молоко превратится в творог, а на мед слетятся разные насекомые; он будет сплошь покрыт мухами! Мне не очень нравится такая форма совершенства.
   Махавира до такой степени совершенен, что даже не мочится, даже не испражняется; такие вещи – только для несовершенного человеческого существа. Нельзя представить себе Махавиру сидящим на сиденье унитаза – это невозможно! Куда же, однако, девается все его дерьмо? Должно быть, в этом человеке накопилось наибольшее количество дерьма в целом мире.
   В медицинских журналах я читал о человеке, с которым произошел самый долгий случай запора: восемнадцать месяцев. Но эти врачи ничего не знали о Махавире. Что такое восемнадцать месяцев? – сорок лет! Это самый долгий период, в течение которого человеку удавалось контролировать свой стул. Вот что такое настоящая йога. Величайший случай запора во всей истории человечества… и я не думаю, что кто-нибудь побьет его рекорд.
   Подобные глупости насаждаются единственно для того, чтобы человечество страдало. Если эти идеи заложены у вас в мозгу, то вы всегда будете чувствовать себя виноватым. Когда вы мочитесь, вы виноваты – что вы делаете? Сидя в туалете, вы проваливаетесь в преисподнюю! Если из вашего тела течет кровь – это страшное унижение.
   Иисус ходит по воде, пытается воскресить умершего друга, в то время как сам не может выжить на кресте; пытается излечить слепых и глухих, но не может сделать просветленным ни одного глупца, не может помочь ни одному дураку избавиться от своей глупости, не может спасти ни единого человеческого существа, ударив его по голове и сказав: «Смотри, гусь снаружи!»
   Я как нельзя более «погрешим», потому что я не неврастеник, я не психопат, я не перфекционист. И мне нравится мое несовершенство… Я люблю этот мир за то, что он несовершенен. Он несовершенен, и именно поэтому он растет; если бы он был совершенным, он был бы мертв. Рост возможен только тогда, когда есть несовершенство. Совершенство означает полную остановку, совершенство означает совершенную смерть; тогда уже нет возможности выйти за пределы.
   Я бы хотел, чтобы вы всегда помнили: я несовершенен, вся вселенная несовершенна, и любить это несовершенство и радоваться этому несовершенству – вот все мое послание.

   Психиатр откинулся в кресле и сложил вместе кончики пальцев. Перед ним стоял глубоко взволнованный посетитель.
   – Успокойтесь, друг мой, – произнес он мягко. – Я помог многим пациентам, в том числе с гораздо более серьезными фиксациями, чем ваша. А теперь давайте убедимся, что я правильно понял проблему. Вы говорите, что в моменты большого эмоционального стресса вы считаете себя собакой, фокстерьером. Правильно?
   – Правильно, сэр, – забормотал пациент. – Маленьким фокстерьером с черными и коричневыми пятнами. Ах, пожалуйста, скажите, сможете ли вы мне помочь, доктор? Если так будет и дальше продолжаться, я не знаю, что я сделаю…
   Доктор жестом пригласил его лечь на кушетку.
   – Ничего, ничего, – сказал он успокоительно. – Ложитесь-ка сначала вот сюда, и мы попытаемся найти корень вашей иллюзии.
   – Ах, не могу, доктор, – сказал пациент. – Мне не разрешают запрыгивать на кровать!

   Как только какая-нибудь идея пускает в вас корни, она начинает превращаться в реальность. Перфекционизм – идея невротическая. Непогрешимость хороша для глупых Польских Пап, а не для разумных людей. Разумный человек понимает, что жизнь – это приключение, постоянное исследование путем проб и ошибок. В том ее радость, в том ее сок!
   Я не хочу, чтобы вы были совершенными. Я хочу, чтобы вы были совершенно несовершенны – настолько, насколько это возможно. Наслаждайтесь своим несовершенством! Наслаждайтесь своей обыкновенностью! Остерегайтесь так называемых «Его Святейшеств» – этим людям больше подходит титул «Его Лицемерие». Если вам нравятся такие громкие титулы, переделайте «Его Святейшество» в «Его Совершенная Обыкновенность» – ЕСО, а не ЕС! [4 - HH, His Holiness (англ.) – сокращение титула Папы Римского, обычно предшествующее его имени.] Я проповедую обыкновенность. Я не претендую ни на какие чудеса; я простой человек. И я хочу, чтобы вы были тоже очень простыми, чтобы вы могли избавиться от этих полюсов: чувства вины или притворства. Как раз между ними и находятся здоровье и разум.
   Святой Петр пригласил Архангела Гавриила поиграть в гольф. Святой Петр тут же забил эйс [5 - Самый лучший удар в гольфе.]. Гавриил, не моргнув глазом, повторил его удар. То же произошло и после следующего удара.
   Святой Петр задумчиво смотрел на Гавриила и наконец произнес:
   – Не желаете ли прекратить чудеса и поиграть немного в гольф?
   Я не непогрешим, и я ни за что на свете не хотел бы быть непогрешимым, потому что это самоубийство. Я бы хотел совершить как можно больше ошибок, я хотел бы продолжать совершать ошибки до последнего вздоха, потому что это означает жить. Если вы способны совершать ошибки до последнего вздоха, значит, вы победили смерть.

   Умирал дзэнский Мастер… мне очень нравится подход людей дзэн, по той простой причине, что они тоже наслаждаются обыкновенным. Вот в чем красота дзэн: ни одна религия не была способна подняться до таких высот обыкновенного.
   Мастер был очень стар. Ему было около восьмидесяти лет. Он собрал своих учеников и сказал:
   – Настал мой последний день. Наверное, я не застану заката, а солнце уже клонится к горизонту. Я собрал вас для того, чтобы вы предложили мне новый способ умереть.
   Они немного растерялись. Они сказали:
   – Что значит «новый способ»?
   Он ответил:
   – Люди умирают в постели, люди умирают в ванной комнате, люди умирают и так, и сяк. Все эти способы уже известны, а мне всегда нравилось все делать по-новому, по-своему. Можете ли вы мне что-нибудь предложить? Вы когда-нибудь слышали, чтобы кто-нибудь умирал стоя?
   Ученики молчали. Наконец, один человек сказал:
   – Да, я слышал о дзэнском Мастере, который умер стоя.
   – Тогда это отпадает! Вы когда-нибудь слышали, чтобы кто-то умер вниз головой, совершая сиршасану, стойку на голове?
   – Нет, – сказали ученики. – Мы никогда не слышали ничего подобного и даже представить себе не можем, чтобы кто-нибудь умер, стоя на голове!
   – Значит, это подойдет! – сказал старик.
   Он встал на голову. Говорят, по всем признакам видно было, что он умер. Но была одна сложность. Ученики оказались в очень сложной ситуации: что теперь делать с этим стариком? Они никогда не слышали о ритуале для тех, кто умер на голове. Что делать? Они прекрасно знали, что делать, когда человек умирает в постели; но что делать с этим человеком? Он стоял на голове, мертвый!
   Кто-то предложил:
   – Нужно бежать к его сестре… Его старая сестра живет неподалеку; она монахиня. Может быть, она сможет что-нибудь сделать или предложить. Она еще более сумасшедшая, чем этот старик!
   И они сходили за сестрой. Сестра пришла и закричала на брата:
   – Всю жизнь от тебя были одни неприятности! По крайней мере, умри мирно, без лишнего шума! Зачем ты сводишь с ума этих несчастных учеников? Сейчас же ложись в постель!
   Старик засмеялся, встал, лег в постель и сказал:
   – Кто привел сюда эту сумасшедшую? Она не даст мне даже умереть не так, как полагается!
   Но он сказал:
   – Ладно, не волнуйся. Это твое последнее желание, а я никогда не следовал твоим советам. Я могу сделать это хотя бы перед смертью.
   Но женщина не осталась смотреть, как он умрет. Она сказала:
   – Так и лежи, а я пошла. И умри в постели, как полагается. Хватит баловаться.
   И она ушла, и старик умер в постели, как полагается.

   Вот как нужно прожить жизнь.
   Я не святой, я не мудрец. И все эти помпезные слова ничего для меня не значат. Конечно, я немного «с приветом», но только благодаря моему «привету» вы и можете на меня полагаться! Никогда не полагайтесь на святых, никогда не полагайтесь на мудрецов – они сведут вас с ума!

   Около пяти часов пополудни воздух в гостиничном номере наполнился тяжелыми сизыми кольцами благодатного дыма, сквозь который можно было разглядеть как завсегдатаев, так и нескольких туристов. Трубка передавалась из рук в руки. Внезапно в холле раздался громкий голос, требующий открыть во имя закона. Курильщики лихорадочно собрали свой еще дымящийся продукт и затолкали его в часы с кукушкой. Вошла полиция. Не найдя ничего в результате тщательного осмотра, полицейские удалились. С радостным вздохом облегчения друзья бросились к часам с кукушкой – стрелки показывали три пополудни. Маленькая дверка распахнулась, и птичка высунула голову:
   – Нештяк, чуваки! – сказала она. – А сколько уже натикало?

   Второй вопрос:
   Ошо,
   Я слышал, что в жизни всех так называемых великих людей – как, например, Юлий Цезарь, или Наполеон, или даже действительно великий Сократ, – правила и побуждала к действиям женщина.
   В отношениях с женщинами я всегда превращался из поклонника в болвана. В чем твой секрет? Твоими делами управляет столько женщин, что просто уму непостижимо, но при этом остался свободным, и все они тебя любят. И я тоже тебя люблю.
   Так называемые великие люди: Юлий Цезарь, Александр, Наполеон и другие – конечно же, были направляемы и побуждаемы женщинами; они пытались им доказать, что чего-то стоят.
   У женщины есть одно удивительное качество: она так или иначе умеет получать большое удовлетворение от малых вещей. Просто потому, что она женщина, в ней есть природная способность создавать детей; ее желание творчества удовлетворено – она становится творцом по природе, биологически. Здесь мужчина чувствует себя бессильным: он не может рожать детей. Нечто подобное бесплодию, внутренней пустоте, глубоко его ранит. Он хочет доказать женщине, особенно женщине, которую он любит: «Я тоже могу создавать; я тоже могу завоевывать; я тоже могу показать миру, что я не бесполезен, как аппендикс; я тоже могу что-то дать миру, добавить к его красоте, к его силе, к его искусству, к его музыке, к его танцу. Я должен это доказать!»
   Это совершенно бессознательное стремление что-то доказывать есть в каждом мужчине. И как только мужчина влюбляется в женщину, этот вопрос немедленно выходит на первый план. Он начинает доказывать – зарабатывая больше денег, становясь президентом или премьер-министром, завоевывая мир. Но, что бы он ни делал, все это остается неполным – он не может соревноваться с женщиной. Она остается округлой, центрированной и укорененной, а мужчина может дойти до края света, но он не станет центрированным. Он покорит Эверест, он долетит до Луны, он станет завоевателем мира, он откроет великие законы науки, он будет сражаться на войне, он будет исследовать неизведанное, но где бы он ни был, он всегда будет чувствовать, что чего-то в нем не хватает. Это чувство нехватки – биологическое.
   Биология женщины сбалансирована; ее химия в большей мере сбалансирована. Биология мужчины немного несбалансирована: одна половина тяжелее, а другая немного легче, и это создает в нем внутреннее напряжение. Вот почему больше мужчин, чем женщин, сходит с ума, больше мужчин, чем женщин, совершает самоубийства, больше мужчин, чем женщин, совершает убийства. И если вы посмотрите на мир, то увидите, что мужчины доминируют по той простой причине, что женщины в этом не заинтересованы; в этом нет надобности – они находят определенную осуществленность в своем внутреннем существе. Мужчина всегда торопится, куда-то стремится, находится в движении. Все мужчины – американские туристы! Они не могут быть здесь сейчас.
   И это начинается уже в утробе матери. Опытная мать, которая родила уже одного или двоих детей, через несколько месяцев прекрасно знает, кто у нее в животе – мальчик или девочка. Мальчик начинает толкаться, он начинает становиться Александром Великим! Девочка остается спокойной, тихой, медитативной; она не причиняет таких неудобств.
   Именно поэтому мужчина легко подчиняет себе женщину. Он способен доминировать над женщиной не благодаря своему превосходству, не благодаря своей силе, но как раз наоборот. Женщина во многих отношениях превосходит его, и поскольку мужчина страдает комплексом неполноценности, он должен доминировать; только тогда он может немного избавиться от своего комплекса.
   Мужчина доминировал на протяжении всей истории, он старался всеми возможными путями поработить женщину. Но он не преуспел: по видимости может показаться, будто он достиг успеха, но каждый муж прекрасно знает, что стоит ему войти домой, как он перестает быть тем львом, которым притворялся снаружи. Он неожиданно становится собакой, несчастной собакой с поджатым хвостом. Когда он выходит из дома, он мечет громы и молнии, когда он приходит домой – весь пар выпущен! Испуганный, дрожащий, он входит бочком и хватается за газету, – всегда одну и ту же, которую он читает целыми днями, чтобы избежать женщины. Эта газета – только прикрытие. Даже маленькой женщины достаточно, чтобы у любого Мухаммеда-Али душа ушла в пятки.

   Есть замечательный рассказ из жизни великого индийского императора Акбара…
   Однажды один из его друзей, Бирбал, сказал ему:
   – Насколько я знаю, женщины командуют мужчинами, как бы те ни притворялись, что они главные.
   Акбар был оскорблен. Он сказал:
   – Это еще надо доказать. Должно же быть хотя бы несколько мужчин, которые не подчиняются женщинам; твое заявление слишком обобщенно. Я дам тебе двух красивых коней, а ты объедешь всю столицу и проверишь; и еще возьми с собой несколько куриц. Если тебе встретится мужчина под каблуком у женщины, дай ему курицу; если тебе встретится мужчина, который не подчиняется жене, предложи ему в награду черного или белого коня на выбор. Это самые красивые кони, какие у меня есть, – а в те времена кони были в большой цене, – самые дорогие кони.
   Бирбал объехал Дели, но, куда бы он ни пришел, повсюду ему приходилось дарить курицу. Только один раз он засомневался. Он встретил настоящего силача – никогда еще он не видел такого сильного, мускулистого тела, – который сидел на солнце, играя своими мускулами.
   Бирбал спросил его:
   – Под каблуком ли ты у жены?
   Тот просто показал Бирбалу свои мускулы и ответил:
   – Дай мне руку, и я тебе покажу!
   Он так сильно сдавил руку, что Бирбал вскрикнул от боли, а затем сказал:
   – Стоит ли спрашивать еще раз? Я побью тебя! Твой вопрос оскорбителен! Разве кто-нибудь может мной командовать?
   В доме маленькая женщина готовила еду – всего лишь слабая женщина, которую этот мужчина мог раздавить одной рукой! Никаких усилий: просто слегка сдавить ее шею – и от нее останется мокрое место!
   – Где твоя жена? – спросил Бирбал.
   – Моя жена в доме, она готовит ужин. Посмотри на нее, посмотри на меня, и ты поймешь, кто хозяин.
   Все было совершенно ясно, и Бирбал сказал:
   – Конечно, хозяин – ты, и мне придется отказаться от своего обобщения. Король жалует тебе коня, и ты можешь выбрать любого: белого или черного.
   Мужчина посмотрел на жену и спросил:
   – Какого коня мне выбрать – черного или белого?
   Женщина ответила:
   – Возьми белого!
   Бирбал сказал:
   – Ты получаешь курицу! Разговор окончен. Как бы ты ни был силен, твоя сила ничего не доказывает.

   У женщин есть психологическая хватка.
   Эндрю Карнеги, одного из самых богатых промышленников мира, в день его смерти спросили:
   – Как вам удалось заработать столько денег? В чем ваш секрет?
   Он ответил:
   – Никакого секрета нет. Я просто хотел посмотреть, смогу ли я зарабатывать достаточно денег, чтобы моя жена не успевала их тратить. Но это мне не удалось. Она выиграла.
   Ты спрашиваешь меня:
   Ошо, я слышал, что в жизни всех так называемых великих людей – как, например, Юлий Цезарь, или Наполеон, или даже действительно великий Сократ, – правила и побуждала к действиям женщина.
   Это правда. В отношении так называемых великих людей это правда, потому что они пытались быть великими, соревнуясь со своими женами, и в отношении даже действительно великого Сократа это тоже является правдой.

   Молодой человек спросил Сократа:
   – Я подумываю о том, чтобы жениться. Что ты мне посоветуешь?
   Он слышал много историй о Сократе и его жене Ксантиппе. Должно быть, она была действительно опасной женщиной, настоящей амазонкой! Она била Сократа. Однажды она облила его горячей водой, настоящим кипятком; она кипятила воду для чая, но разозлилась и выплеснула ее Сократу в лицо.
   Сократ был некрасив, очень некрасив – курносый, ничем не замечательный… отталкивающий. Ксантиппа сделала его еще более отталкивающим! Его лицо на всю жизнь осталось наполовину обожженным.
   Итак, этот юноша обратился по адресу, когда задал свой вопрос: «Ты испытал на себе, что значит быть мужем, и больше, чем кто-либо другой: все Афины говорят о твоей жене. Дельфийский Оракул провозгласил тебя мудрейшим из людей, и я пришел тебя спросить – я стою перед дилеммой: жениться мне или нет?»
   И Сократ сказал:
   – Ты должен жениться.
   Молодой человек был изумлен – он не ожидал такого ответа. Он сказал:
   – И это говоришь ты, после всего, что тебе пришлось испытать, женившись на Ксантиппе?
   – Да, – сказал Сократ. – Если у тебя будет хорошая жена, она поможет тебе преуспеть в жизни, она даст тебе честолюбие. А ты молод, тебе нужно честолюбие. Если же у тебя будет такая жена, как у меня, то ты станешь философом. Моя жена, сама того не желая, помогла мне постичь искусство невозмутимости. Что бы ни случилось – удача или поражение, горе или счастье, – для меня все одно. Она сделала меня центрированным. В любом случае, ты ничего не теряешь. Женись.

   Возможно – и даже очень возможно, – что Будда был обязан просветлением своей жене, Яшодхаре. То, что Мухаммед стал пророком Бога, должно считаться заслугой его девяти жен. Не исключено, что эти люди пытались каким-то образом защититься от беспокойства, от забот и тревог, и начинали искать нечто за пределами, начинали искать внутреннего, запредельного внутреннего, чтобы забыть обо всем мире.
   Жена, женщина – самый близкий к вам мир: она преследует вас всюду, она найдет вас везде. Ваши так называемые великие люди глубоко в долгу перед женщинами, и многие действительно великие люди также в долгу перед женщинами, хотя и никогда этого не признают. Это некрасиво.

   Много раз меня спрашивали, почему женщины не становятся просветленными. Причина в том, что ни один мужчина не в состоянии довести их до такой крайности! Женщины тут ни при чем, все дело в бессилии мужчин – они не могут довести женщин до этой точки. Более того, женщины всегда укоренены, центрированы, а мужчина не укоренен, не центрирован. Он как бы висит в воздухе и нуждается в корнях, нуждается в центре.
   Прогуливаясь по лондонскому району Сохо, молодой кокни [т. е. обитатель района Сохо, славного своим особенным произношением] заметил привлекательную девушку, яростно борющуюся с порывами ветра в попытках удержать свою мини-юбку.
   Приподняв шляпу, он воскликнул:
   – Вот так ветер!
   [Airy, ain’t it? – Вот так ветер!
   (H)airy, ain’t it? – Вот так мех!] [6 - Здесь и далее в квадратных скобках примеч. ред.]
   – А что, черт возьми, вы ожидали там увидеть? – ответила она. – Перья?!
   Шейла и Джордж проводили первую ночь своего медового месяца в уютном средневековом городке во Франции. Чтобы добавить вечеру пикантности, Шейла застенчиво предложила заниматься любовью всякий раз, когда старый звонарь зазвонит в колокол – а он звонил каждый час. Джордж очень обрадовался этому предложению, но четыре звонка спустя он сделал вид, что должен выйти за сигаретами, и, пошатываясь, подошел к башне звонаря.

   – Послушай, старик, – сказал он, тяжело дыша, – сделай мне одолжение. До конца ночи звони, пожалуйста, раз в два часа вместо обычного часа.
   – Ах, сударь, – ответил почтенный звонарь, потирая усы. – Я бы с радостью, да только не могу.
   – Но почему же? – спросил Джордж. – Я дам тебе денег, если дело в этом.
   – Вовсе нет, – ответил старик. – Видите ли, красивая молодая дама уже дала мне денег, чтобы я звонил в колокол каждые полчаса.

   В отношениях с женщинами я всегда превращался из поклонника в болвана.
   Если ты поклонник, то ты неизбежно превратишься в болвана, потому что «поклонение» – это иллюзия; восхищение возможно только на расстоянии. Чем ближе ты подходишь, тем более становишься похож на болвана, и если ты попался в сети женщины, то становишься полным болваном. Ты сам изо всех сил старался быть пойманным, и теперь тебе не удастся легко отделаться.

   Мышеловка никогда не бегает за мышью; мышеловка просто лежит, центрированно, укорененно. Мышь под влиянием своего воздушного романтизма начинает мечтать об удобстве внутри мышеловки, думает, как вкусно пахнет в мышеловке – спагетти или что-нибудь в этом роде, – и попадается. Попасться легко, но очень трудно освободиться снова, потому что у мышеловки есть только вход, и нет выхода.
   Так что это будет случаться снова и снова!
   Я не поклоняюсь женщинам, я не романтик, я человек фактов. Что бы я ни говорил о мужчинах и женщинах, это просто факты – ничего придуманного! А если один раз попасться, проблем уже не оберешься, потому что вокруг есть еще мышеловки, которые кажутся более уютными, теплыми, более красивыми, более пряными. Кстати, слово spicy, «пряный», как раз и значит множественное число слова «супруг» – spice. Женитьба – это очень странное мероприятие: сначала подается десерт, а все остальное – моментально портится!

   После операции по трансплантации сердца пациент получает указания от доктора. Ему предписана строгая диета, ему запретили курить и посоветовали спать ночью не меньше восьми часов.
   В конце пациент спросил:
   – А как насчет моей сексуальной жизни, доктор? Можно ли мне иметь половые сношения?
   – Только с женой, – ответил доктор. – Мы не хотим, чтобы вы возбуждались.
   Муж средних лет обратился к доктору с жалобой на то, что жена терзает его постоянными жалобами из-за его снижающейся потенции. Вручив ему пузырек с таблетками, доктор заверил его, что они творят чудеса.
   Месяц спустя мужчина вернулся, явно довольный результатами.
   – Эти таблетки восхитительны! – сказал он. – Я могу по три раза за ночь.
   – Отлично, – ответил доктор. – Что теперь думает ваша жена о ваших способностях?
   – Откуда мне знать? – пожал плечами мужчина. – Я еще не был дома!

   Ты спрашиваешь меня:
   В чем твой секрет?
   В моей жизни нет секрета – или, если угодно, можешь назвать его открытым секретом. Я ничего не прячу: я живу не как кулак, я живу как раскрытая рука. Ничего скрытого, ничего эзотерического, ничего секретного; все легко и просто.

   Ты говоришь:
   Твоими делами управляет столько женщин, что просто уму непостижимо, но при этом все же остался свободным, и все они тебя любят.
   Этот открытый секрет заключается в том, что ты можешь быть свободен только тогда, когда вокруг тебя слишком много женщин. Занятые друг другом, они оставят тебя в полном покое; они вообще забудут о тебе! Ревности, зависти им достаточно для того, чтобы оставаться занятыми. Если кто-то хочет быть полностью свободным от женщин, то это единственный выход. Вот в чем мой открытый секрет!

   И все они любят меня по той простой причине, что никто из них мною не обладает, и я никем не обладаю. Если ты пытаешься обладать какой-то женщиной, тебе придется худо; если тобой будет обладать какая-то женщина, тебе тоже придется худо. Я не обладаю никем, никто не обладает мной. Я просто сижу и делаю свое дело – а именно: ничего не делаю, – и женщинам ничего не остается, как кругами ходить вокруг. И у них столько проблем, что они могут позволить себе забыть обо мне!
   Ты говоришь:
   Вокруг тебя столько женщин, что просто уму непостижимо…
   Нет, ты не знаешь, что такое предел. Даже небо не предел! Когда возникнет новая коммуна, ты увидишь: вокруг меня будет столько женщин, что, даже если я умру, тебе потребуются годы, чтобы узнать, что мужчины больше нет! Они устроят столько шума, и танцев, и любви, и всяких глупостей, что нельзя будет даже понять, есть ли я еще, или меня уже нет.
   И я устрою так, чтобы они управляли всем, потому что они более прагматичны, чем мужчины, у них более острое чувство реальности, они ближе к земле. Мужчина более направлен к небу, а женщина укоренена в земле. Это очень прагматично.
   Если женщины будут править миром, мир избавится от многих глупостей. Например, исчезнут войны. Конечно же, будет больше красивой одежды, показов мод, фотомоделей, но оружие, атомные бомбы, водородные бомбы и тому подобное исчезнет – женщины такими вещами не интересуются. Хиросимы и Нагасаки больше не случится; такое может совершать только мужчина. Исчезнут крестовые походы, исчезнут религиозные войны, исчезнут джихады. Женщина этим не интересуется; ее интерес очень прагматичен, реален. Ее больше интересуют одежда, косметика, красота; и это хорошие интересы – в них больше жизни. Интересы мужчин очень опасны – политика, религия, экономика, – и они приносят все больше и больше вреда.
   Во имя спасения человечества совершается больше вреда, чем во имя чего-либо другого: за последние три тысячи лет произошло пять тысяч войн, и все это заслуга мужчины. Миллионы людей гибнут во имя любви, во имя демократии, во имя свободы, во имя Бога. Ни одна женщина такого не сделает. Я не думаю, что возможно начать мировую войну из-за косметики, или одежды, или дизайна, или какой-нибудь драмы, или из-за нового рецепта – мировые войны из-за подобных вещей не начинают!
   Я хочу, чтобы моя община была как можно крепче связана с землей, потому что таков мой опыт, мое наблюдение многих жизней: дерево должно сначала глубоко уйти корнями в землю; чем глубже уходят корни, тем выше поднимаются ветви. Если вы хотите, чтобы ваши цветы достигли звезд, вам нужно проникнуть корнями в самую глубь земли.
   Все религии мира остались немного туманными, путаными, и по той простой причине, что все они пытались достичь звезд, запредельного, удаленного и никогда не задумывались о корнях.
   Будда был против женщин, он не хотел давать женщинам посвящения. Он говорил, что его религия могла бы прожить пять тысяч лет, но, поскольку он в конце концов согласился принимать в ученики женщин, она не проживет и пятиста лет. Результат моего собственного наблюдения противоположен: без женщин религия не просуществует даже пятиста лет, – потому что, как только Будда умер, все мужчины начали спорить, вести идеологические войны. Тут же зародились тридцать две секты, в тот же самый день! Тело Будды не успело еще полностью сгореть, как уже возникли тридцать две философские школы, тридцать две интерпретации. Началась война.
   Когда Иисус был распят, все эти двенадцать дураков скрылись. Только три женщины остались, чтобы снять его тело с креста, и ни одного мужчины. С ним остались Мария Магдалина, проститутка, ее сестра Марфа, и мать Иисуса Мария. А все эти апостолы, эти фанатики, куда они исчезли? Они готовились к карьере в Ватикане, они готовились к будущему. Им было уже не до Иисуса! Весь вопрос теперь был в теологии, в философии, в идеологии. Но этих трех женщин не волновали теология или философия, их волновало его тело. Они были более прагматичны, более правдивы, честны, искренни. Они любили этого человека, они рисковали собой ради этого человека, они были готовы к тому, что их осудят. Все мужчины исчезли.
   Иуда был одним из самых образованных последователей Иисуса; и он продал его за тридцать жалких серебряных монет. Ни одна женщина не сделала бы этого. А он был самым интеллектуальным из всех последователей Иисуса. Но интеллектуалы могут предавать очень легко: они самые вероломные в мире люди, потому что у них нет сердца, у них есть только голова – и эта голова коварна, эта голова расчетлива. Женщина живет сердцем.
   Поэтому моя община идет по совершенно другому пути: сначала она должна обрести корни. Так поступают все садовники: сначала вы должны дать растениям почву, удобрения, корни, а потом уже будут гармонично расти цветы. Цветы появятся, но они не могут появиться без корней. Корни и цветы – как два крыла: если у вас есть оба крыла, то все небо – ваше. Но самое главное, первостепенное, основное, фундаментальное – это корни.
   Женщина – корень всей жизни; мужчина может быть, самое большее, веткой, цветущей веткой, красивой веткой – тянущейся к небу, стремящейся достать до звезд. Они должны расти вместе. Вот почему здесь так много женщин, и постепенно они освоят всю почву и предоставят тебе, предоставят всем мужчинам свободу, предоставят вам расти и расцветать цветами.
   В настоящей общине мужчина и женщина будут существовать в глубокой синхронности. Все общины прошлого были обречены, потому что они зависели только от мужчин; они совершенно не обращали внимания на женщин. Ни одной женщине никогда не удавалось создать общину, потому что она не стремилась к звездам.
   Община, коммуна – это значит стремление, страсть, величайшая жажда роста, величайшее желание исследовать. Никакая женщина не найдет причин, чтобы заложить фундамент общины. Мужчину всегда интересует далекое, поэтому он оказывается у истоков всякой общины, но никакой мужчина не способен вырастить корни.
   В том-то и заключалась проблема прошлого: женщина может вырастить корни, но она не заботится о цветах, мужчина может вырастить цветы, но не способен вырастить корни. Нужна глубокая синхронность, глубокая гармония. Именно это я стараюсь осуществить здесь.

   Предприимчивая мадам, преследуемая идеей обеспечить любых посетителей подходящими девушками, открыла заведение из трех этажей. На первом этаже она поместила бывших секретарш, отобранных соответственно квалификации; на втором этаже – бывших моделей, отобранных по признаку красоты; и на третьем – бывших школьных учительниц, отобранных по интеллектуальному признаку. Со временем мадам заметила, что почти все посетители ходят на третий этаж. Она никак не могла понять, почему, пока один из постоянных посетителей не подсказал разгадку.
   – Ну вы же знаете этих школьных учительниц, – сказал веселый джентльмен. – Они будут заставлять вас переделывать снова и снова до тех пор, пока не выйдет правильно!
   Вот настоящий открытый секрет: мои саньясинки прекрасно все понимают, у них выходит правильно, – так что они заставят вас переделывать снова и снова до тех пор, пока не выйдет правильно!
   Наутро после рождественской вечеринки в конторе муж проснулся в состоянии страшнейшего похмелья.

   – Я чувствую себя ужасно, – пожаловался он.
   – Еще бы, – сказала жена. – Вчера вечером ты вел себя как настоящий идиот.
   – Что я сделал?
   – Ты затеял ссору с боссом, и он тебя уволил.
   – Пусть катится ко всем чертям!
   – Именно это ты ему и сказал.
   – Да ну! – сказал муж радостно […и применил к боссу всемирно прославленное, непереводимое, жизнеутверждающее американское ругательство].
   – Именно это я и сделала, – ответила жена. – В понедельник ты выходишь на работу.
   Очень практично!

   Сэм сказал своей жене Бэкки, что из-за инфляции они должны уменьшить расходы – больше никаких ресторанов, театров, концертов и так далее. Бэкки ворчливо ответила:
   – Но, Сэм, тебе только-то и нужно, что научиться заниматься любовью, и мы сможем уволить нашего шофера!
   Мужчина живет в совершенно другом мире!
   Муж вернулся с собрания и гордо показал галлон бурбона, который он выиграл как обладатель самого большого члена среди всех присутствующих.
   – Как! – воскликнула жена. – Ты хочешь сказать, что ты выставлял себя напоказ перед всеми этими людьми?
   – Ровно настолько, чтобы выиграть, дорогая, – ответил он. – Ровно настолько, чтобы выиграть.

   Последний вопрос:
   Ошо,
   Уже три или четыре раза я начинала формулировать вопрос, но каждый раз, когда я заканчивала письмо, становилось ясно, что я написала сплошной вздор, и я выбрасывала письмо в корзину.
   Все же мне бы хотелось, чтобы ты сказал мне несколько слов, хотя я редко вслушиваюсь в твои слова – предпочитаю просто слушать, просто быть рядом.
   С тех пор, как я сюда приехала, я нахожусь в сильном раздражении. Мне было хорошо на Западе, и я никогда не искала Мастера. Теперь я здесь, и у меня нет желания возвращаться. Что со мной случилось?
   С тобой случился я! Теперь нет пути назад, и даже если ты уедешь, я уеду вместе с тобой. Я буду преследовать тебя везде! Я могу понять твое раздражение. В том и заключается вся моя радость – раздражать людей! Раздраженный человек – уже пойман.

   Конечно, ты права: тебе было хорошо на Западе; теперь тебе не будет хорошо нигде, кроме как сейчас, здесь. Теперь ни Запад, ни Восток тебе не помогут. Ты попробовала нечто такое, чего никогда не пробовала раньше, а однажды что-то попробовав – какой-нибудь алкоголь, нечто подобное ЛСД, – ты никогда больше не станешь прежним человеком. Этот вкус останется в тебе, он будет преследовать тебя.
   А то, что здесь происходит, – чистой воды ЛСД! ЛСД не в химическом виде, а в алхимическом – он чище самого лучшего ЛСД. Это настоящая сома! Так всегда происходит между Мастером и учеником.
   Не стоит слушать мои слова. Достаточно быть со мной, сонастроиться со мной – этого достаточно. Слова – это лишь способ сонастроить вас со мной так, чтобы вы при этом не заснули, а продолжали бы бодрствовать.
   Ты говоришь:
   …каждый раз, когда я заканчивала письмо, я понимала, что написала сплошной вздор…
   Это и есть сплошной вздор! Но не нужно его выбрасывать – иначе зачем я здесь? Используйте меня, как корзину для бумаг, и что бы вы ни написали, со смыслом, без смысла… все это вздор – все, что касается меня, вздор. Поэтому вы можете присылать все вопросы мне, и я сделаю из них что-нибудь безумное.

   Собрав подаянием неплохую сумму денег, нищий из Боуери решил отдохнуть в лучшем питейном заведении на Уолл-Стрит.
   Финансового магната, сидящего рядом с ним, явно ужаснули вид и запах представителя низов. Он был потрясен до такой степени, что сам повернулся к этому человеку и многозначительно произнес:
   – «Чистота – залог благочестия» – Джон Уэсли [7 - Джон Уэсли – церковный реформатор XVIII века.].
   Его слова не произвели ни малейшего действия.
   Спустя несколько минут финансист опять громко произнес:
   – «Чистота – залог благочестия» – Джон Уэсли.
   Никакого эффекта.
   В конце концов явно раздраженный финансист закричал этому человеку в лицо:
   – «Чистота – залог благочестия» – Джон Уэсли.
   На что обитатель трущоб спокойно ответил:
   – «[…популярное американское ругательство…]!» – Теннесси Уильямс. [8 - Теннесси Уильямс – знаменитый американский драматург и сценарист.]
   Вы можете спрашивать меня о любых нелепостях, и я буду говорить вам еще более нелепые вещи. По этой части я эксперт, это единственная квалификация, на которую я могу претендовать! И чем меньше смысла в вопросе, тем больше он мне нравится, потому что за ним следует еще более бессмысленный ответ. Если вы спрашиваете о чем-то безумном, это означает, что вы просите чего-то безумного, и я буду последним, кто от этого проиграет!
   Человек пришел в ресторан и заказал завтрак. Когда официантка принесла ему кофе, он заметил, что ее большой палец опущен в чашку. Когда принесли яичницу-болтунью, он опять заметил ее палец в яичнице. Это было уже слишком, и он сказал:

   – Леди, я ничего не сказал вам, когда увидел ваш палец в своем кофе, но сейчас я увидел ваш палец и в своей яичнице.
   – Видите ли, – сказала официантка, – у меня болит большой палец – знаете ли, артрит сустава, – и доктор посоветовал мне держать его в тепле, чтобы облегчить боль.
   Посетитель разозлился и сказал:
   – А вы не пробовали засунуть его себе в задницу?
   – О да, я так и делаю, – ответила официантка, – но только когда я на кухне!

Глава 6
Я воспеваю обычное

   Первый вопрос:
   Ошо,
   У меня есть все ученые степени, которые только может присудить университет. Почему я все еще невежествен?
   Знание не обладает способностью рассеивать невежество. Знание – это ложный феномен; знание вовсе не мудрость, оно противоположно мудрости.
   Знание заимствовано, мудрость же является расцветом твоего внутреннего существа. Ты можешь заимствовать… – искусственный цветок, но если ты хочешь иметь настоящие розы, тогда ты должен вырастить их внутри своего существа. Этого не может дать никакой университет, этого не может дать никакое священное писание, этого не способно дать никакое образование. Все это бесплодные усилия, но они тысячи лет обманывали миллионы людей – и продолжают обманывать. Да, они могут сделать тебя эрудированным. Но быть эрудированным – это одно, а знать – совсем другое.
   Слепой может иметь знания о свете, но он ничего не знает о свете, он не пережил его сам. Он может собрать разного рода информацию о свете, он может спорить, философствовать, систематизировать, он может писать великие трактаты о свете, но он не испытал радости света, он не видел ни единого луча света. Он не видел радуги, красок цветов, крыльев бабочек. Он не видел зеленых деревьев, он не видел звезд, солнца, луны. Он лишен всего этого. А то, что он собрал, – просто-напросто хлам.
   Лучше быть невежественным и иметь глаза, чем много знать о свете, но быть слепым.
   Но университеты существуют именно ради этой цели. Ни одно общество не хочет, чтобы вы стали мудрыми, – это противоречит целям всех обществ. Если люди мудры, их нельзя эксплуатировать. Если они разумны, их нельзя поработить, их нельзя принудить к механической жизни, заставить жить жизнью роботов. Они будут защищать себя – они будут отстаивать свою индивидуальность. У них будет аромат восстания; они захотят жить свободными.
   Свобода приходит с мудростью, она присуща мудрости. Они неразделимы. Но ни одно общество не хочет, чтобы люди были свободными. Коммунистическое общество, фашистское общество, капиталистическое общество, индуисты, мусульмане, христиане – ни одно общество не желает, чтобы его люди были разумными, потому что, как только они начинают использовать разум, они становятся опасными – опасными для государственного строя; опасными для тех, кто стоит у власти; опасными для любого рода собственности; опасными для любого рода подавления, эксплуатации, угнетения; опасными для церквей; опасными для государств; опасными для наций.
   Мудрый человек полон огня, жизни, пламени. Он скорее умрет, чем смирится с рабством. Смерть не много для него значит, но он не может продавать свою жизнь всевозможным глупостям… всевозможным глупцам. Он не может служить им. И эти общества на протяжении многих веков разрабатывали и давали вам мнимые знания. Именно в этом состоит истинная функция ваших школ, колледжей, университетов.
   Помните, они служат не вам, они служат прошлому, они служат «общественным интересам». Разумеется, они возносят ваше эго все выше и выше, они присуждают вам все новые и новые степени. Ваше имя становится все длиннее и длиннее; но только имя – вы сами становитесь все короче и короче. Наступает момент, когда остаются только дипломы, а человек исчезает. Сначала человек несет дипломы, затем – дипломы несут человека. Человек давно умер.
   Нельзя стать мудрым, обучаясь в университетах. Мудрость требует совершенно другого подхода, диаметрально противоположного подхода. Знание идет от ума, мудрость – это состояние, не связанное с умом. Знание создает бутылку вокруг гуся – красивую бутылку, красиво раскрашенную, но бутылка есть бутылка.
   И внутри не может быть настоящего, живого гуся. Внутри бутылки вы обнаружите или фаршированного гуся – вот что представляют собой ваши «ученые»: фаршированные помидоры, фаршированный картофель, фаршированный… набитый всяким хламом, – или внутри окажется нарисованный гусь. Снаружи он будет выглядеть красивым, но на самом деле – вы несете только бутылку.
   А бутылка становится все тяжелее, потому что знание имеет свой способ накопления: оно постоянно самовоспроизводится. Знание совсем не верит в контроль рождаемости. Если вы знаете что-то одно, это приведет вас к другому знанию, так как при каждом ответе на вопрос возникает десять новых вопросов. И дальше продолжается то же самое: вы получаете ответы на десять вопросов, а для вас уже готовы сто вопросов. Знание постоянно расширяется. Оно становится все большим и большим, а вы теряетесь в нем.
   Ты спрашиваешь меня:
   Почему же я все еще невежествен?
   Вот почему ты невежествен: ты еще не избавился от иллюзии знания, от иллюзии ума.
   Выйди из ума. Ум – это та бутылка, о которой я говорю. В тот момент, когда ты отбросишь ум… а ум – это только твоя идея; он нереален, он придуман, это только фантазия. Он сделан из того же материала, что и сны. Ты можешь просто выйти из него.
   И твой момент настал, потому что, по сути дела, ты совершил большой прорыв – ты осознал: «Почему я все же невежествен, хотя я обладаю всеми учеными степенями университета?» Согласись с тем фактом, что все эти годы приобретения знания были выброшены впустую. Избавься от них! И как только ты выйдешь из ума, ты выйдешь из бутылки. Смотри… гусь снаружи! И вся свобода неба, вся свобода прозрения…

   Недавно я читал: в чем смысл ученой степени? У меня их четыре: B. А., М. A., Ph. D., LL. D. Сложите их все вместе, и вы получите: «BAMAPHDLLD».
   Молодой студент по имени Бриз,
   Под тяжестью М. А. и LL. D
   Свалился от натуги —
   И доктор сказал: «Все ясно:
   Вы убиваете себя постепенно!» [9 - A young man at college named Breeze,Weighed down by M. A.s and LL. D.sCollapsed from the strain;Said his doctor, «Tis plain:You are killing yourself by degrees!»]
   Весьма взволнованный профессор, будущий отец, желающий сына, ходил взад и вперед по приемной родильного дома. Наконец из родильного отделения вышла акушерка и сказала ему:

   – Вот и все, профессор Джонс. Мои поздравления!
   Все еще в совершенной панике, он спросил:
   – Так что же, я отец или мать?
   Вот что такое BAMAPHDLLD!

   Профессорская чета, проживающая в сельской местности, получила приглашение от местного помещика на костюмированный бал. Они решили нарядиться коровой, так чтобы муж шел впереди, а жена позади.
   Бал давался в местной усадьбе; чтобы добраться до нее, нужно было идти по полям, и они решили, что это можно будет сделать прямо в костюме. Не успели они пройти половину первого поля, как муж, шедший впереди, сказал жене:
   – Не пугайся, дорогая, но я вижу быка, и он на нас смотрит!
   Они продолжали идти вперед, а бык все смотрел и смотрел. Затем он принялся бить копытом и с недвусмысленным видом направился к ним.
   – Он атакует нас, дорогая, он атакует! – сказал муж.
   – Что же нам делать? – завопила жена.
   Муж ответил:
   – Я нагнусь и буду есть траву, а ты – крепись!
   Во время своего первого визита в Соединенные Штаты молодой британский профессор по наивности попытался найти жилье в районе «красных фонарей». Однако мадам с радостью предложила ему комнату для ночлега, поскольку его деньги были не менее зелены, чем его вид.
   Когда на следующий день за ланчем его друг спросил у него, как он разместился, молодой британец ответил:
   – Номер, знаешь ли, очень посредственный, но, Бог мой, какие горничные!
   Так называемые образованные, ученые, знающие люди продолжают жить в своем собственном, вымышленном мире. Их совершенно не интересует реальность – они потеряли всякую связь с реальным. А ведь именно реальность может сделать вашу жизнь радостью, блаженством.
   Слово «Бог» – не Бог, и слово «любовь» – вовсе не любовь. Поэтому несчастные люди, которые продолжают думать о слове «Бог» или о слове «любовь», просто теряют великую возможность. Возможно, они знают, что есть Бог, возможно, им известна тайна любви, но слово застит правду; слово слепит им глаза. Глаза знающих людей застилаемы такой пеленой теорий, теологии, догм, убеждений, что они не могут видеть. Они не прозрачны. А мудрость – это прозрачность, безоблачное видение, не затуманенное никакими мыслями, не затуманенное никакой пылью.
   Человек должен очищать себя каждый миг, потому что пыль имеет тенденцию собираться на зеркале в каждый миг. Это естественный процесс. Пока вы здесь сидите, зеркало у вас в ванной комнате собирает пыль. Даже ночью, когда ничего не происходит – даже двери и окна ванной закрыты, – тем не менее, какая-то пыль все же оседает на зеркале, поскольку частицы пыли присутствуют в самом воздухе. Каждое утро вы должны очищать зеркало.
   Человек должен быть еще более внимателен к своему внутреннему уму, внутреннему зеркалу, внутренней способности к отражению. Каждый миг вы должны очищать себя от пыли. Лучше сказать так: каждый миг саньясин должен умирать для прошлого и рождаться заново. Тогда он останется прозрачным, тогда его зеркало останется чистым. Тогда ничто не будет заслонять его взгляд. Тогда он не будет ни христианином, ни индуистом, ни мусульманином, ни буддистом. Тогда он будет зеркалом, просто зеркалом, отражением – отражающим все, что есть, внутри и снаружи. Из этого отражения рождается мудрость.
   Мудрость – это цветение вашей прозрачности, вашего сияния, вашего светящегося существа. Вот чем мы здесь занимаемся. Фактически, функция Мастера заключается в том, чтобы исправить то, что с вами сделало общество. Она направлена против университета, против школы, против колледжа, поскольку состоит не в том, чтобы вложить в вас знания, а в том, чтобы дать вам нечто совершенно отличное, принадлежащее другому измерению. Она должна запустить в вас процесс цепной реакции, который поможет вам выбраться из так называемых священных писаний, слов, теорий, чтобы вы могли стать просто обыкновенным человеком. Вы можете стать тем, кто вы на самом деле, без всякого притворства.
   Я воспеваю обычность сознания. Я не учу вас здесь, как стать сверхчеловеком. Фридрих Ницше сошел с ума на почве идеи сверхчеловека. То же самое – Шри Ауробиндо в Индии: вся его жизнь вскармливала индийское эго идеей сверхчеловека, сверхразума, сверхъестественного.
   Вся эта эзотерическая чепуха легла на человека тяжким бременем, и ее нужно сжечь дотла – ничто меньшее не поможет. Нужен огонь, чтобы сгорело все то, что может сгореть, и осталась лишь ваша, истинная сущность.
   Я не эзотерист, я не оккультист, я не проповедую учение о другом мире, о сверхъестественном, о сверхчеловеке. Я просто воспеваю обычность каждого человеческого существа, обычность не только человеческих существ, но и животных, деревьев, рек, скал – обычность божественности. Для меня близость к Богу и обычность равнозначны, синонимичны.
   Будь моя воля, я бы отбросил слово «Бог», поскольку оно стало в истинном смысле Богом проклятым словом. Самая чистая обычность… проживаемая каждый миг, в радости, в танце, в праздновании. Тогда расцветает мудрость. Тогда приходит весна, и сама растет трава.

   Последний вопрос:
   Ошо,
   Твое сострадание к Индии вызывает в ответ гнев и осуждение. Ежедневно индийские газеты и журналы заполнены третьесортной критикой, направленной против тебя. Тем не менее, ты продолжаешь крушить эту прогнившую культуру. В чем здесь дело? Неужели Индия заслуживает такого сострадания?

   Это происходит потому, что я говорю вещи, о которых Индия совершенно забыла. Слышать их болезненно. Индия забыла истину. Много тысяч лет она жила в состоянии помраченного рассудка – и больше того, она также оказалась весьма привязанной к этому помраченному состоянию, по той простой причине, что ей больше не за что зацепиться. Это единственная опора для ее эго.
   В течение двадцати двух столетий Индия находилась в политическом рабстве. Страна, прожившая двадцать два столетия в рабстве, не может иметь никакого источника для утверждения эго в политическом мире. Она не может похвастать завоевателями мира, подобными Александру Великому.
   Пять тысяч лет Индия жила суевериями. Священнослужители господствовали в Индии, как ни в какой другой стране, а это – самые коварные люди в мире. Из-за их эксплуатации, подавления, из-за того, что они в течение пяти тысяч лет отравляли индийскую душу, Индия оказалась неспособной найти путь к истине. Они стали на пути к истине, как Китайская стена.
   Для священников это был вопрос жизни и смерти. Либо истина, либо священник – они не могут выжить вместе, их сосуществование невозможно. Если побеждает истина, исчезает священник. Поэтому истине не дают победить, – чтобы продолжал господствовать священнослужитель. Ни одна другая страна не была в такой зависимости от священников, как Индия. Пять тысяч лет духовного рабства…
   Нет ничего такого, что могло бы дать опору национальному эго – ни науки, ни технического развития, ни богатства, ни политической свободы, ни демократии. Проблема очевидна. Проблема заключается в том… Но нация должна на что-то опираться, иметь какую-то поддержку, потому нация не имеет реальности, помните; она нуждается в поддержке.
   Индивидуум может существовать без эго, поскольку индивидуум реален, а реальность не требует поддержки эго. Но нация, раса, церковь, государство – они не могут существовать без эго. Без эго они развалятся. Именно эго действует как центр, создает иллюзию центра и соединяет их вместе. Поэтому Будда может существовать без эго, а буддисты – не могут. Кришна может существовать без эго, а индуисты – не могут. Всегда помните об этом: ложная сущность требует ложного центра, иначе она исчезнет.
   Индия как страна, как нация, как раса чрезвычайно нуждалась в том, чтобы каким-либо образом создать такой ложный центр. При этом не было доступно никакой обычной альтернативы – денег, технологий, науки, политической власти, – и поэтому единственно возможным было духовное стремление, другой мир. А это легко, потому что в этом случае вы имеете дело с невидимыми вещами. Вы не можете ни доказать, ни опровергнуть их. Очень легко жить в надежде на другой мир. Но кто пробудит эту надежду? Тогда вы должны попасть в зависимость от коварных священников, браминов – они стали посредниками. Они начали говорить о другом мире. Они даже дали вам карты другого мира; у них нет карты мира, этого мира… если вы спросите у них, где находится Тимбукту, они, возможно, и не ответят, но они в подробностях расскажут вам о небесах – и даже о семи небесах… о семиэтажных небесах. Они могут подробно, до мельчайших деталей описать вам семь преисподних. Все это нетрудно, это – религиозный вымысел.
   Индуисты верят в семь адов. Джайны верят в три ада и три небесные сферы. А во времена Махавиры жил один человек; должно быть, это был весьма замечательный человек – его звали Санджайя Вилетипутта. Он сказал: «Все это чепуха. Существует семьсот адов и семьсот небес». Но люди говорили: «Махавира говорит, что только три, а индусы говорят, что только семь». Санджайя Вилетипутта отвечал: «Это потому, что они недалеко ушли. Тогда как я обследовал всю территорию».
   Однажды ко мне пришел один из последователей Радхасвами. Они верят в четырнадцать небес, в четырнадцать уровней рая. Разумеется, основатель их религии достиг четырнадцатого уровня. Другие находятся где-то на лестнице: Рама, Кришна и Будда – где-то на седьмой ступени; Иисус, Мухаммед и Заратустра – где-то на шестой; Нанак, Кабир и Мира – где-то на пятой… и так далее и тому подобное, каждый в соответствии со своими потребностями, и каждый в соответствии со своими возможностями.
   Он принес мне целую карту. Он хотел получить мое одобрение: что я о ней думаю, что я о ней скажу – верна она, или нет.
   Я сказал: «Она абсолютно верна».
   Он был немного шокирован, так как люди не советовали ему идти ко мне и предупреждали, что я могу его расстроить. А я сказал:
   – Она абсолютно верна. Я знаю. Ваш гуру достиг четырнадцатого уровня – я его там видел.
   – Как это? – сказал он.
   – Я сам – на пятнадцатом, а он все время пристает ко мне, чтобы я вытащил его с четырнадцатого!
   Он был потрясен, он очень разозлился. Но если существует четырнадцатый уровень, почему же не может быть пятнадцатого? Никто не может этого доказать, но никто не может и опровергнуть.
   Я слышал…

   В Нью-Йорке один лавочник продавал невидимые шпильки для волос. И, конечно, женщин это чрезвычайно привлекало – невидимые шпильки!
   Одна из женщин заглянула в коробку… Конечно, когда шпильки невидимы, вы не можете их увидеть – коробка казалась пустой. Она спросила:
   – Они действительно там есть?
   Лавочник ответил:
   – Должны быть. Никто никогда их не видел. Однако мы продаем их уже несколько месяцев, и они идут нарасхват.
   Если нечто невидимо, его можно без всяких проблем продавать до бесконечности.
   Индия продает миру невидимые товары. Видимых товаров у нее нет. Естественно, люди сердятся на меня, потому что я требую, чтобы товары были видимыми, потому что я говорю о том, что коробка пуста, – что в их бутылке нет гуся. Вот уже пять тысяч лет как они делают прекрасный бизнес – а я подрываю его на корню.
   Если они злятся на меня, это естественно. Но гнев просто говорит о страхе, всегда помни: гнев – это страх вверх ногами. За гневом всегда прячется страх; страх – это противоположная сторона гнева. Когда вы испуганы, единственный способ спрятать свой страх – это рассердиться, поскольку страх выдаст вас. Гнев создаст вокруг вас занавес; вы можете за него спрятаться. Индийский ум начинает бояться меня не на шутку. И не только индийский ум, но и все другие умы в мире, которые занимаются тем же бизнесом – производством невидимых товаров. Они пугаются.
   Когда все они злятся на меня, это значит, что я попал в точку. Я радуюсь этому! Они изображали любовь, сострадание, симпатию, понимание, а я показываю саму их суть. Не зная, что они делают, они подчиняются моим желаниям. Они в моих руках. Тот, кто злится на меня, попадает в мою ловушку. Он попадает в смерч! Я подхвачу его, я его настигну. Рано или поздно этот человек сам сбросит одежду и останется обнаженным под лучами солнца. Именно это и происходит. Когда люди злятся, они показывают, что они действительно разоблачены.
   А единственный способ защиты – агрессия. Эти люди защищаются, но они могут сделать это только путем нападения. И злость просто показывает их слабость.
   Однажды я слышал прекрасную историю, старинное предание…

   Один человек приехал в Китай. Когда он въехал в страну – это, должно быть, очень старая история, – на самой границе он увидел толпу. Двое людей почти готовы были убить друг друга. Они кричали, наскакивали друг на друга, гневно жестикулировали, держа в руках обнаженные мечи. Но ничего не происходило, – как будто это был фильм, как будто это была игра. Он даже не мог заметить никакого гнева у них на лице. Их глаза были спокойны, их лица были расслаблены. Они выглядели очень центрированными и уравновешенными. Но для чего же эти крики, мечи и прыжки? Никто никого не бьет, никто никого не разнимает. Толпа просто стоит и наблюдает за происходящим.
   Через некоторое время этот человек устал наблюдать, ему стало немного скучно. Человеку нужно возбуждение, что-то должно происходить. И тогда один из противников разозлился, его лицо покраснело, глаза загорелись. И толпа разошлась! Поединок закончился.
   Человек не мог этому поверить, он не мог понять, что же произошло. «Что происходит? Я не вижу в этом последовательности. Они были готовы убить друг друга – и один из них действительно разозлился, потерял спокойствие – почему же разошлась толпа?»
   Ему объяснили: «Они оба даосы, последователи Лао-цзы, и это критерий школ Дао: как только человек начинает злиться, он побежден. Поединок не нужен, потому что он показал свою слабость, он показал свой страх. Этого вполне достаточно! Его злость доказывает, что он трус. Вопрос исчерпан, противник победил, он сильнейший, потому что он сохранил спокойствие. Его невозможно было вывести из себя. Он остался собранным».

   Я знаю, что происходит в Индии: тысячи людей выступают против меня. Они потеряли свое так называемое спокойствие; оно было ложным, потому что только ложное спокойствие можно потерять. Вся их идея терпимости, вся их идея принятия других, принятия другого мнения исчезла. Одного человека, который никогда не выходит из своей комнаты, оказалось достаточно, чтобы создать беспорядок по всей стране.
   Но это значительное явление. Оно доказывает, что все эти пять тысяч лет мнимой духовности не принесли Индии ничего хорошего. Именно это я и хотел показать всему миру.
   Они только усиливают мою позицию. Я придерживаюсь определенного мнения, а они подтверждают его. Они поддерживают меня!
   Один человек сказал, что меня нужно подвергнуть шоковой терапии, лечению электрошоком. Это и есть настоящая индийская культура. Другой человек сказал, что меня надо немедленно выслать из страны. Это и есть терпимость, принятие различных точек зрения. Еще один человек предложил бросить меня в Арабское море, – даже не в Индийский океан, потому что я могу отравить его, а в Арабское море. Это ненасильственная страна, страна пророков и мудрецов, святых, махатм… и всевозможных дураков.

   Заглянув в окно спальни, индийские частные детективы увидели жену своего клиента в постели с другим мужчиной.
   – Именно это я и предполагал! – сказал один из них. – Давай за ним последуем!
   – Прекрасная мысль, – ответил другой. – Интересно, он скоро освободит место?

   Странствующий индийский гуру, Его Святейшество Свами Такойтонанда Парамаханса, основатель Монастыря Святого Коровьего Помета в Майами Бич, усталый и томимый жаждой, приехал на ферму и попросил у фермера напиться.
   – Не хотите ли каплю эля, почтенный? – спросил фермер.
   Гуру побледнел:
   – Нет, брат мой, я дал обет. Ни одна капля этого дьявольского напитка не коснется моих губ. Стакан вашего свежего молока спасет меня.
   Шутки ради крестьянин плеснул рому в стакан молока. Он дал стакан гуру, который с удовольствием выпил молоко, облизал губы, поднял глаза к небу и сказал:
   – О, Господи! Вот это корова!
   Джоан, секретарша замечательного телосложения, считая, что время отпуска – время загара, проводила почти весь день на крыше бомбейского отеля «Тадж Махал», подставляя себя теплым солнечным лучам. В первый день она надела купальник, но потом решила, что все равно ее никто не увидит, и стала загорать без него.
   Только она улеглась, как услышала, что кто-то бежит по лестнице. Она лежала на животе, поэтому ограничилась тем, что натянула на себя полотенце.
   – Извините, мисс, – сказал взволнованный помощник управляющего отелем, – мы не возражаем, чтобы вы загорали на крыше отеля, но мы были бы очень признательны, если бы вы надели купальник, как вчера.
   – Но какая разница? – холодно спросила Джоан. – Никто меня здесь не видит, и, кроме того, я прикрылась полотенцем.
   – Понятно, понятно, – сконфуженно ответил помощник управляющего, – но пока вы не оденетесь, не сможет начаться обед. Губернатор Бомбея дает званый обед всем уважаемым людям города.
   Но женщина не понимала.
   – В чем же дело? – возмутилась она. – Почему обед не может начаться? При чем здесь мой купальник?
   – Действительно, ни при чем, мадам, – сказал смущенно маленький индиец. – Но вы лежите прямо на стеклянной крыше ресторана!

   Как же может начаться обед? Все индийцы будут смотреть на небо – они всегда смотрят на небо. Такое зрелище! Они не могут его пропустить. Но они будут притворяться, они будут стоять на коленях, со сложенными руками смотреть на Бога. Они не будут прямо смотреть на крышу, они не будут говорить, что им нравится эта сцена, они будут долго молиться, так долго, что совершенно забудут об ужине. И каждый будет притворяться, что он не смотрит на обнаженную женщину, лежащую на крыше.
   Это страна притворщиков, и я причиняю им боль. Именно этого я и добиваюсь, потому что это единственный способ удалить гной из их многовековых ран. И они злы на меня, они меня осуждают. Это знак, что я на верном пути. Они не могут не обращать на меня внимания. Им приходится быть или со мной, или против меня – и то, и другое я приветствую, – но я хочу, чтобы это было решительным явлением.
   Даже если за меня всего несколько разумных людей, – а они за меня, – мы сможем преобразовать эту сгнившую насквозь культуру и дать ей новую жизнь. Для этого нужно сострадание. Пять тысяч лет духовного, политического, экономического рабства… Какая же еще нужна причина, чтобы сочувствовать этой культуре?
   Но они не согласятся на перемены легко. Перемены тяжелы, они идут вразрез с вашим характером, с вашими привычками, с вашим наследием. А у Индии большое наследие. Они погибают из-за прошлого, у них есть только прошлое.
   Помните одно: у ребенка есть только будущее, у него нет прошлого. Поэтому ребенок никогда не мыслит в терминах ностальгии. У него за плечами ничего нет. Он так свеж, что у него нет воспоминаний. Молодой человек живет настоящим. Настоящее прекрасно, в прошлом было только детство, самое большее – подготовка. Молодые не беспокоятся о будущем – человек начинает думать о нем, когда настоящее ускользает у него из рук.
   Старый человек думает только о прошлом, у него нет будущего. Есть только смерть, его ждет темная ночь. Он хочет ее избежать. Единственный выход – повернуться спиной к будущему и смотреть в прошлое, молодой же остается в настоящем.
   То же самое и с культурой. Когда культура нова, она смотрит в будущее. Она неудержимо стремится к звездам, она растет, расширяется. Когда культура остается по-настоящему молодой, – что бывает очень редко… а точнее, такого еще не бывало, – она остается в настоящем. А когда культура стареет, она начинает мыслить в категориях прошлого, ностальгии, золотого века, которого больше не существует.
   Молодость сама по себе – новый феномен. В прошлом человек проходил путь от детства до старости, молодость вообще не была жизненным этапом. В бедных странах такое существует до сих пор. Вы можете найти племена аборигенов в бедных странах, где дети шести лет, пяти лет работают, как старики. В семь, в восемь лет они уже обременены заботами. У них нет шанса на молодость. Поэтому в прошлом не было промежутка между поколениями. Это произошло впервые, в первый раз мы можем позволить себе это. Это прерогатива богатого общества, это явление требует определенного достатка, только тогда появляется промежуток между поколениями.
   Старик и ребенок смотрят друг на друга – между ними нет разрыва. Ребенок смотрит в будущее, старик смотрит в прошлое. Поэтому вы всегда видите большую дружбу между детьми и стариками. Они смотрят друг на друга. Так было всегда – старики и дети жили вместе. Разрыва не существовало.
   Молодой человек – новый феномен в этом мире. Он не ребенок и не старик. Он первый идет по тонкому льду. Он пытается жить сейчас, здесь. Да, некоторые люди в прошлом жили в этом состоянии молодости, но это всего лишь люди, а не культуры. Теперь даже для культуры стало возможным жить в настоящем. Потребуется множество людей, чтобы подготовить почву для культур, живущих в настоящем.
   Индийская концепция времени очень показательна. Она говорит, что лучшая эпоха уже прошла, что когда-то была первая эпоха, золотой век: он называется Сатья Юга, эпоха истины. Это доисторическое время. В то время жизнь была более всего прекрасна, то время было золотой вершиной. Время ходило на четырех ногах, все было очень устойчиво. Потом начался спад.
   Индийская концепция времени противоречит Дарвину; она ненаучна, совершенно негуманна. Потом начался спад – время регрессии, не эволюции, не прогресса – все пришло в упадок. Время осталось на трех ногах. Все стало смутным, неуравновешенным, и это называется трета, «треножье». Затем стало еще хуже: у времени остались всего две ноги, все стало еще труднее. Это называется двапар, «двуногое время». А теперь наступил четвертый и последний, самый осуждаемый этап, который называется Кали Юга. Теперь исчезли все три ноги. Время стоит только на одной ноге, готовое в любой момент упасть, потерять равновесие. Лишь одна нога – и эта нога уже в могиле.
   Это очень темное и мрачное видение. Это видение старой, древней, прогнившей страны. Индии нужно родиться заново, ей нужно новое детство. Она будет защищать свои идеи, потому что она к ним привыкла. Это ее единственное богатство! Поэтому, когда я отбрасываю эти идеи, я кажусь врагом. Друг кажется врагом, а враги принимаются за друзей. Но это естественно, это закономерно. Это можно понять.
   Однажды могильщик, поглощенный работой, выкопал такую глубокую яму, что не смог из нее выбраться. Наступили сумерки, стало холодно, и его без того затруднительное положение еще более ухудшилось. Он стал звал на помощь и, в конце концов, привлек внимание проходившего мимо пьяницы.
   – Помоги! – взмолился могильщик. – Мне холодно!
   Пьяный уставился в открытую могилу и, наконец, заметил в темноте дрожащего могильщика.
   – Ничего удивительного, приятель, что тебе холодно, – сказал он добродушно, сталкивая вниз комья рыхлой земли, – ведь эти бездельники тебя даже не закопали!
   Если вы спросите что-нибудь у пьяного, то увидите, что у него своя логика. Он смотрит на реальность сквозь свое опьянение.
   Индийцы злятся, потому что они привыкли, что их все постоянно хвалят. Никто никогда их не критиковал. Никто никогда им не говорил: «Вы проживаете смерть, а не жизнь. Вы увядаете и умираете. Вы потеряли пыл, огонь, вкус к тотальной, подлинной жизни».
   Их прославляли. Их бесцветность преподносилась в ореоле божественного. Их осуждающие жизнь концепции были возвышены до великих духовных откровений. Их истерики назвали опытом самадхи. Их безумие уважалось, как будто на них низошло нечто из запредельного. Их тарабарщина считалась эзотерической, люди продолжают находить в ней смысл.
   Глупцов прославляли, мазохистов принимали за аскетов, садисты считались великими святыми. Всевозможные извращения считались признаками духовности. Теперь разоблачение тысячелетней лжи довольно рискованно.
   Но я хочу рискнуть, потому что мне нечего терять – гусь снаружи! Мне нечего терять. Самое большее, они могут убить меня, но это им не поможет. Даже моя смерть будет им огромной помощью. Она может вышибить их из этой чепухи. Она может вывести их из ступора, прервать их сон.
   Поэтому я собираюсь продолжать. Меня будут критиковать. Их критику вызывает в основном мой подход, утверждающий жизнь. Они исповедовали жизнеотрицающую философию. Они против всего, что доставляет вам радость, они репрессивны, насильственны, они кипят внутри, но скрывают это. Никто не хочет показать свою наготу. А когда ваш покров так прославляется, и не только в Индии, но и во всем мире…
   В мире столько глупцов, что каждый индиец может найти себе учеников. Это совершенно не проблема. Достаточно просто быть индийцем, и вы уже гуру. Я видел подобные вещи своими глазами.
   Одна из моих учениц, Нирмала Шривастава, стала сейчас великим духовным лидером. Теперь у нее длинное имя: Ее Святейшество Джагатджанани – «Мать всего мира» – Матаджи Нирмаладжи Шриваставаджи.
   Однажды она путешествовала со мной в автомобиле, и мы проезжали ашрам Муктананды. Люди из ашрама пригласили меня зайти на несколько минут, выпить чашку чая. Позади было долгое путешествие, и я сказал: «Это не повредит». В любом случае, я люблю чай! И я остановился на пять минут.
   Нирмала увидела Муктананду. Она не могла поверить, что этот глупо выглядящий человек, отвратительный, похожий на шута, стал духовным лидером.
   После чая, когда мы вернулись в машину, она сказала: «Если этот человек стал духовным лидером, то почему не могу я?»
   Я ответил: «Можешь». И она так и сделала.
   Сейчас здесь есть один человек из Австралии, он спросил меня о ней – потому что сейчас она в Австралии, делает большую духовную работу. Он спросил меня: «Время от времени ты говоришь об одной женщине, Рабии Эль-Адавии. Что ты думаешь о Матаджи Нирмала Девиджи? Она из той же категории, что и Рабия Эль-Адавия?» Этот человек здесь.
   Я очень хорошо ее знаю – на протяжении десяти лет она была моей ученицей. В ее движении ничего нет, ни духовности, ни медитации… но она поняла идею Муктананды. И этот случай – не единственный.
   Вы, должно быть, слышали имя прославленного йога Америки, Йоги Бхаджана. Он был носильщиком в делийском аэропорту. Он увидел Муктананду в окружении семисот американцев… Конечно, в то время его звали Сардар Харбхаджан Сингх; он был бедным носильщиком, но, конечно, он выглядел гораздо лучше Муктананды, более представительно. И ему в голову пришло: «Если этот дурак может быть парамахамсой, сатгуру, и так далее и тому подобное, то почему я должен терять время и оставаться носильщиком?» Он бросил свою работу и уехал в Америку, и теперь он – величайший духовный лидер Сикхской иерархии в Западном полушарии.
   Всего несколько дней назад он приезжал со своими учениками в Дели. Один из его боссов, мой большой поклонник, проходил мимо. Он увидел его, сидящего со своими учениками на лужайке отеля «Тадж Махал». Он не смог его узнать, так он изменился. Он подумал: «Вот великий махатма».
   Но Йоги Бхаджан в этом смысле совершенно простой человек, намного проще, чем Муктананда или Нирмала Деви.
   Он послал своего ученика к боссу, чтобы тот сказал ему: «Приходите ко мне. Мне надо с вами поговорить».
   Босс не мог понять, почему великий йоги зовет его, он пришел в волнение, в трепет. Он вошел в комнату, и Йоги Баджан пришел и сказал: «Босс, разве вы меня не узнаете? Я ведь Сардар Харбхаджан Сингх, ваш носильщик. Неужели вы совершенно забыли меня?»
   Только тогда он узнал его. Он сказал: «Но что произошло? Ты стал таким великим йоги, у тебя столько учеников!»
   И тогда он все рассказал ему… что все произошло благодаря Муктананде. Все произошло из-за него!
   Индийцы не могут легко избавиться от этого хлама, потому что это единственное, что они могут предложить миру. Они не могут от него избавиться. Он воняет! Но хорошо продается. В мире миллионы людей, которые его хотят, и они не знают, куда идти. Индия стала их надеждой… этих людей обманут.
   Они злятся на меня, все гуру Индии злятся на меня, потому что я не принадлежу к их традиции. Я здесь не для того, чтобы кого-либо обманывать, я здесь не для того, чтобы навязывать вам какую-то доктрину: индийскую культуру, индийскую религию или прочую ерунду. Я здесь только для того, чтобы помочь вам освободиться от христианства, индуизма, джайнизма, буддизма. Я здесь, чтобы помочь вам быть собой, просто быть самими собой.
   Мои саньясины – это не последователи, это просто мои друзья. Я люблю их, они любят меня, но у нас нет иерархии. Я не святее, чем вы, я не выше, чем вы. Все это идет вразрез с индийскими «капиталовложениями». Против меня неизбежно будут многие. Я утверждаю жизнь, а они всегда ее отрицали.

   Встретив на улице свою подругу Вималу, Нирмала заметила, что та беременна.
   – Ты знаешь, – сказала Нирмала, – я бы отдала все, чтобы иметь ребенка. Но я думаю, это безнадежно.
   – Я знаю, что ты чувствуешь, – сказала Вимала. – Мой муж думал так же, но теперь все хорошо. Я уже на восьмом месяце.
   – Что же ты сделала?
   – Я пошла к Свами Такомутонанде.
   – О, мы уже у него были, – ответила Нирмала. – Мы с мужем ходили туда целых шесть месяцев.
   – Вот еще глупости! – сказала Вимала. – Надо было идти одной!

   И они приводят различные доводы против меня. Они прекрасно изобретают доводы. На протяжении веков они не делали ничего, только спорили. Но их доводы им не помогут, потому что я не исповедую никакой философии, иначе они смогли бы опровергнуть меня. Я исповедую существование – и они теряются.
   Если бы это был философский спор, не было бы проблем. Индия знала множество философий. Будда выступал против Вед, и не было никаких проблем. Махавира выступал против Упанишад, и не было проблем. Шанкара выступал против Будды и Махавиры, и проблем не существовало. Рамануджа спорил с Шанкарой; проблем не было. Это нечто общепринятое; если вы спорите о философском предмете, никто не беспокоится, потому что это просто сотрясение воздуха; это ничего в жизни не меняет.
   Я не поддерживаю никакой философии. Я не философ, я совершенно экзистенциален. Это и создает им трудности. Им очень трудно решить, как справиться со мной, решить, что со мной делать. Отсюда и злость, и обвинения, и третьесортная критика. Они просто разоблачают себя. Эта третьесортная критика, которую они выдвигают против меня, просто показывает их реальность. Они показывают свою наготу, свое уродство. А это служит моим целям.
   Продавцы недвижимости в Бомбее ведут жизнь, совершенно не обремененную прозой факта. Один джентльмен, показывая объект потенциальному покупателю, богатому человеку, совсем закусил удила и закончил свою речь словами:
   – А климат!.. Здесь лучший климат в стране! Вы знаете, здесь никто никогда не умирает.
   И тотчас же на улице появилась похоронная процессия, медленно прошла мимо и исчезла. Агент на минуту растерялся, но быстро нашелся.
   Сняв шляпу, он сказал:
   – Бедный старый владелец похоронного бюро: он умер с голоду.
   Индийцы очень хорошо находят доводы в спорах. Если бы я спорил, они привели бы мне тысячу и один довод. Но я не спорю, я просто указываю на луну. Мой палец – это не аргумент, это просто указатель. Не цепляйтесь за мой палец, смотрите на луну. И настало время, когда увидеть луну необходимо.
   Ты спрашиваешь меня:
   …Тем не менее, ты продолжаешь крушить эту сгнившую культуру…
   И буду продолжать. Она сгнила до такой степени, что есть надежда от нее избавиться, нужен лишь толчок. Я буду бить ее беспощадно.

   Ты спрашиваешь:
   В чем тут дело?
   Дело тут в том, что это дело таких людей, как я. И всегда было делом таких людей, как я.

   Суд в Афинах сказал Сократу: «Если ты перестанешь говорить об истине, мы освободим тебя. Тебя не казнят». Сократ отказался, и слова его были прекрасны. Он сказал: «Это – дело моей жизни. Я не могу перестать говорить об истине. Так же, как я дышу, я говорю истину. Это мое призвание».
   И я буду продолжать. Мои удары будут становиться все сильнее и сильнее, потому что мне нужно выносить на поверхность все больше и больше мусора. Я буду бить в глубину. Это хирургические удары – многие сгнившие части этой проклятой богом страны должны быть удалены. Ей как раз это и нужно. Лекарства не помогут, здесь нужна операция. А я готовлю операционный стол…
   Это будет большим приключением. Но даже если пациент умрет, ничего страшного. Будет не так тесно, станет больше места. А пациент уже все равно мертв. Эта страна ведет посмертное существование. Пациент давно умер: в тот день, когда появилась идея упадка, идея о том, что золотой век подошел к концу, что мы все глубже и глубже погружаемся во тьму и в ад, эта страна потеряла качество жизни. С тех самых пор она ведет посмертное существование.
   Я пытаюсь дать этой стране настоящую смерть, чтобы стало возможно настоящее рождение. Воскресение возможно только после распятия. Другого пути нет. Смерть – это возможность возвращения жизни, поэтому не бойтесь смерти! На самом деле, жизнь и смерть не противоположности, они не противоречат друг другу. Они подобны двум крыльям; они помогают друг другу; они взаимодополняющи.
   Я учу вас жить тотально, я учу вас умирать тотально. Тотальность должна стать вкусом настоящего духовного человека. И когда я говорю о «настоящем духовном человеке», я не подразумеваю ничего сверхъестественного, превосходящего окружающих силой или святостью – я просто подразумеваю невинную жизнь, обыкновенную жизнь. Я воспеваю обычное, я прославляю обычное, я поклоняюсь обычному.

Глава 7
Лишь одно время: сейчас

   Первый вопрос:
   Ошо,
   Я слышал, ты говорил, что не надо ни о чем просить в молитвах. Тогда почему же Иисус говорит нам: «Когда вы молитесь, говорите: Дай нам наш хлеб насущный. Прости наши грехи. Не введи нас в искушение, но избавь от зла»?
   Иисус также сам просил: «Отец мой, если возможно, пусть минет меня чаша сия, но все же не по моей, а по твоей воле».
   Пожалуйста, поясни.

   У религии длинная история. Многое в ней – только пережитки прошлого. Настоящая религия, религия в своей сути, стала возможна только сейчас, потому что человек достиг совершеннолетия. В прошлом человечество было очень неразвитым, незрелым, инфантильным – не подобным ребенку, учтите, а инфантильным. И оно не могло не быть инфантильным; это было необходимо, неизбежно. Я не сожалею об этом, я просто констатирую тот факт, что, когда вы думаете о религии, вы не должны прибегать к категориям прошлого, иначе вы потеряете ориентацию. Мыслите категориями настоящего.
   Когда вы думаете о теории относительности, вы не привносите в нее Ньютона. Вы знаете, что он сделал большой вклад в развитие науки, но его времена прошли. Мы благодарны ему за все, что он сделал, за все, что ему удалось сделать, но с приходом Альберта Эйнштейна его время кончилось. В истории научного роста он остается только пояснительной сноской.
   То же самое верно в отношении религии, равно как и любого человеческого начинания. Если вы летите в космическом корабле на Луну… человек, который изобрел воловью повозку, внес бесценный вклад в ваше дело. Без повозки не было бы и космического корабля. Вы даже не помните его имени. Пока вы занимаетесь космическим кораблем, лучше вообще забыть о воловьих повозках. Это вам не поможет; их устройство устарело.
   Но когда дело касается религии, мы не так рациональны – в вопросах религии нами движут эмоции. Когда дело касается религии, мы не мыслим столь же научно. В отношении религии мы очень нелогичны, суеверны.
   Религия пережила в своем развитии две фазы. Первой фазой была молитва; в религии это эпоха воловьих повозок. Второй фазой стала медитация; космический век религии. Это два совершенно разных измерения. Их источники различны, они по-разному действуют, вся суть их различна. И не надо их смешивать.
   В мире очень много путаницы; поэтому позвольте мне внести ясность. И будьте очень терпеливы, потому что все мы глубоко обусловлены религиями молитв. Их груз очень тяжел; каждое человеческое существо носит на себе эту гору. И задача Мастера становится все более трудной, потому что необходимо не только помочь вам медитировать; прежде чем вы сможете начать медитировать, много лишнего в вас должно быть аннулировано; нужно вычистить из вас целые горы мусора, нужно отмыть много грязи. Все прошлое должно быть разрушено до последнего камня, и только тогда вы сможете раскрыть крылья в небо существенной, зрелой, взрослой религии.
   Молитва подразумевает страх, следовательно, все старые религии ориентированы на страх. Их Бог – не что иное, как порождение их страхов; это не открытие, не откровение, но игра воображения, проекция. Они полны страха; им необходима фигура отца, который защищал бы их от всевозможных страхов. В жизни тысячи страхов: приходится сталкиваться с тревогами, заботами, страданиями; неразрешимые проблемы, безвыходные ситуации, непреодолимые пропасти – человек живет во тьме. Ему нужна некая охранительная длань. Он нуждается в защите, в безопасности.
   Каждого ребенка воспитывают родители. И его первый опыт жизни, связанный с родителями, определяет все его мировосприятие, потому что с родителями он защищен и утешен. Все его желания исполняются, у него нет никаких забот и тревог, у него нет ответственности; о нем заботятся. Но так не может продолжаться вечно: рано или поздно ему придется самому встать на ноги.
   Когда он становится на ноги, в нем появляется величайший страх: кто теперь будет его защищать? Кто теперь будет его утешать? А проблем с каждым днем становится все больше и больше. С течением жизни он постепенно приближается к смерти – величайшей из всех проблем. Смерть вызывает огромный страх.
   Каждый человек пытается вернуться в детство, стремится снова прийти в состояние ребенка, потому что ему кажется, что это был единственный период жизни, когда у него не было никаких проблем. Это регрессия, попытка шагнуть назад.
   И эта регрессия преподносится как молитва; это не молитва. Тогда человек падает на колени и начинает молиться богу…
   Не случайно все религии называют Бога «Отцом». Да, некоторые религии называют Бога «Матерью» – это то же самое. В матриархальных обществах Бог является Матерью, в патриархальных обществах Бог является Отцом. Но одно определенно: Бог должен быть одним из родителей, всемогущим родителем.
   И каждая община, сообщество, цивилизация изобретает своего собственного Бога; и люди говорят: «Бог создал человека по своему образу и подобию». Совершенно неверно – это человек создал Бога по своему образу и подобию. И в силу того, что в мире много разных людей, существует множество образов Бога.
   Но этот образ создан вами, и вы молитесь собственной выдумке. Молитва – это действительно величайший абсурд из всех возможных. Вы будто бы молитесь перед зеркалом, видите свое собственное лицо, преклоняете колени перед своим собственным образом, просите о милостях, но в зеркале нет ничего, кроме вашего отражения. Все молитвы… молитва как таковая принадлежит детству; это регрессия, движение вспять.
   Тебе будет больно, но я ничего не могу сделать: я должен сказать правду, ответить так, как есть на самом деле.
   Ты спрашиваешь меня:
   Я слышал, как ты говорил, что в молитвах не следует ни о чем просить.
   На самом деле, как только ты прекращаешь просить, ты перестаешь и молиться. Это очень простой метод – мне иногда приходится избирать окольный путь, чтобы не причинять вам слишком сильной боли.
   Насколько я вижу, не существует никакого Бога, создавшего мир. Несомненно, я чувствую в существовании присутствие божественности, качество божественности, но это качество, не личность. Это больше похоже на любовь, на молчание, на радость, чем на личность. Ты никогда не встретишь такого Бога, с которым можно будет поздороваться и спросить, как у него дела. Или сказать: «Я искал тебя тысячи лет, где ты пропадал?»
   Бог – не личность, это лишь присутствие. А когда я говорю «присутствие», будьте очень внимательны, потому что вы постоянно трактуете все, что я говорю, согласно своей обусловленности. Вы можете превратить даже «присутствие» во что-то объективное – и снова попадете в ту же самую ловушку. Бог – это присутствие в глубине вашего существа, это ваше собственное присутствие. Это не встреча с кем-то другим.
   Мартин Бубер, один из величайших еврейских мыслителей этого века, написал, что молитва – это диалог между «я» и «ты». Этого «ты» не существует, поэтому диалог невозможен. Все молитвы – это монологи. А коль скоро нет «ты», не существует также и «я»; «я» и «ты» могут существовать только вместе, они не могут существовать по отдельности. Можно ли представить существование «я» без «ты»? «Ты» необходимо для того, что определить границу «я».
   Но Мартин Бубер в некотором смысле прав – он дал определение всему прошлому религии. Он сам был обременен прошлым, он так и не смог освободиться от своей обусловленности, от оболочки иудаизма. Он не разорвал цепей, он остался евреем – хорошим человеком, замечательным человеком, обладающим огромными интеллектуальными способностями, но все равно несвободным.
   Иудейская концепция «я» и «ты» – основополагающая модель, лежащая в основе молитвы. Без «я» вы не можете молиться, потому что некому совершать молитву. Без «ты» вы не можете молиться: кому вы будете молиться? А если вы ни о чем не просите, тогда зачем вы молитесь? Молиться значит просить; вы чего-то требуете, как бы ваше требование ни было завуалировано, как бы тщательно оно ни было спрятано под прекрасными одеяниями и масками. Это требование. Вы просите, вы требуете: «Дай мне это! Дай мне то!»
   Поэтому, когда я говорю, что Бога не существует, помните вот что: я имею в виду, что существования самого по себе достаточно. Ему не нужен творец. Есть творчество, но нет творца. Разграничение между творцом и творчеством должно быть стерто, и только тогда вы сможете достигнуть вершин медитации. Иначе вас будут сковывать и ограничивать инфантильные модели прошлого: преклонение колен перед образами в храмах, синагогах, церквях – и тому подобные глупости. Этими глупостями занимаются тысячи других людей, и поэтому вы не осознаете, что это глупости. Когда вы окружены толпой, когда с вами большинство, вы чувствуете себя в безопасности. Вы испытываете страх и неуверенность только тогда, когда остаетесь в одиночестве.
   Медитация – это опыт одиночества. Только очень смелые люди могут войти в это измерение. Молитва – стадное явление, это часть коллективного ума. Конечно, когда вы в толпе, в вас появляется уверенность. Уверенность заразительна, потому что много людей не могут ошибаться.
   Но я хочу вам сказать: большинство всегда ошибается. Лишь изредка встречается индивидуальность, человек, который оказывается прав, – потому что истина – это вершина, пик, подобный Эвересту. Нельзя подняться на Эверест всей толпой, там недостаточно места. Только один человек может взойти на высочайшую из вершин, и только в одиночестве.
   Медитация – это опыт абсолютного одиночества, совершенного одиночества. Молитва существует для толпы, это психология толпы. Поэтому религии индуизма, христианства, иудаизма, ислама – все они остались религиями молитвы. Даже две религии, которые пытались стать религиями медитации, – буддизм и джайнизм, – потерпели поражение; эти две религии пытались стать религиями медитации. Это удалось только Будде и Махавире, двум индивидуальностям. Но как только они умерли, их религии стали двигаться к старой, регрессивной модели, они превратились в религии молитвы.
   Теперь джайны молятся Махавире. Это еще хуже, потому что христиане могут получить от Иисуса некоторую поддержку, но джайны не получат поддержки от Махавиры. Буддисты, миллионы буддистов, молятся перед статуей Будды. Это смешно, невероятно, потому что последние слова Будды были: «Будьте светом самим себе». И очень странно, что статуи Будды были созданы в мире первыми, в храмах статуи Будды появились первыми.
   Существуют храмы Будды с тысячами статуй. Один храм в Китае называется Храм Десяти Тысяч Будд – десять тысяч статуй Будды в одном храме. Если бы Будда вернулся, он стал бы рвать на себе волосы, он совершил бы самоубийство!
   Первое, что надо помнить: я верю в оргазмическую вселенную. Не существует таких разделений, как творец и творение, высшее и низшее, святое и порочное. Я верю в единый организм.
   Существование не должно рассматриваться в категориях художника и его картины, потому что в тот момент, когда работа закончена, художник и картина становятся двумя отдельными сущностями. О существовании следует думать лишь в категориях танцора и танца. Нельзя разделить их, танцор и танец есть одно целое. В момент кульминации танцор растворяется в танце – танцора нет, есть только танец.
   Таков же опыт медитации: когда вы растворяетесь в существовании, когда капля росы падает в океан и становится океаном. Верно также и обратное: океан вливается в каплю росы и становится каплей. Они не могут восприниматься как две отдельные сущности.
   То есть, когда я говорю, что бог – это не присутствие, я имею в виду, что бог – не нечто вне вас, не личность и не присутствие, как они понимаются на языке объективности. Когда я говорю, что бог – это присутствие, я просто имею в виду, что бог – это внутренний центр вашего существа, та безмолвная глубина, то пространство в вас, куда не может проникнуть никто другой; это личное, абсолютно интимное, девственное пространство, ваша внутренняя глубина – и есть бог.
   Но слово «бог» может сбить вас с толку. Слова очень опасны, потому что слова несут прошлое, они созданы прошлым, они обременены прошлым. Любое слово опасно, потому что его значение исходит из прошлого. И моя задача в том, чтобы использовать эти пришедшие из прошлого слова – ведь никаких других слов нет, – но придавать им такой угол и ракурс, чтобы помочь вам понять, помочь вам увидеть проблеск нового смысла. Слова стары – мехи стары, но вино остается новым.

   Почтенная старушка, гуляя с собачкой, решила зайти в местный универмаг, куда не пускали с собаками, и она привязала собачку к трубе. Как только она это сделала, все соседские псы бросились обнюхивать беззащитное животное. Полицейский на углу, наблюдавший за происходящим, позвал старушку и сказал, что не стоит оставлять здесь собаку.
   Она спросила почему, и он ответил:
   – Леди, у вашей собаки течка […the dog is in heat].
   – Ест […eat]? Да она все ест.
   – У собаки течка, – попытался снова полицейский, – ей нужна случка […the dog should be bred.]
   – Хлеб […bread]? Она ест хлеб, ест пирожные, – что вы ей ни дадите, она съест.
   В полном отчаянии полицейский сказал:
   – Ваша собака хочет трахаться! [That dog should be laid! – lay сленг: «иметь половые сношения»; или в спец. смысле: «пустить по следу», – «Вашу собаку нужно пустить по следу!»]
   Почтенная старушка поглядела на него ясными глазами и ответила:
   – Так научите ее! Я всегда хотела иметь полицейскую собаку!
   Слова очень опасны… всегда существует опасность быть непонятым.

   Ты говоришь:
   Я слышал, ты говорил, что не надо ни о чем просить в молитвах.

   На самом деле, это просто способ сделать так, чтобы вы вообще не могли молиться. Если вам не о чем просить, зачем же вам молиться? Какой резон?
   Даже такой человек, как Иисус, во многом инфантилен. Но ничего не поделаешь: он принадлежит к эпохе воловьих повозок в религии, он принадлежит к иудейской традиции. Он жил как иудей, он говорил как иудей, он умер как иудей. Весь ход его мыслей, взглядов, наблюдений был чисто иудейским.
   Он не был мятежником, он не был бунтарем в истинном значении этого слова. Напротив, он пытался доказать, что принадлежит к традиции, он пытался доказать, что он и есть тот человек, приход которого был предсказан древними пророками, что он пришел, чтобы исполнить все их предсказания. Это чистейшая чепуха! Никто не может предсказывать ни о ком другом, прошлое совершенно бессильно знать что-нибудь о будущем. Будущее всегда остается открытым. Если его можно предсказать, оно становится закрытым, это больше не будущее; если будущее можно предсказать, это уже прошлое. Вы уже лишили его открытости, оно стало закрытым.
   Он пытался убедить иудеев, что он – тот самый мессия, которого они ждали. Он пытался оправдать все их ожидания: совершая всевозможные чудеса, выдвигая всевозможные доводы и доказательства себе в подтверждение. Это не путь революционера. Революционер просто отделяет себя от прошлого; у него нет ничего общего с прошлым.
   Но он все же стремился быть пророком в иудейском понимании. Пророк – это религиозный человек с политическими притязаниями. Тогда как религия и политика несовместимы. Если вы их смешаете, получится гоголь-моголь. Именно это пытался делать Иисус: с одной стороны, он старался быть религиозным, с другой стороны, он старался доказать, что он пророк, подобный пророкам древности. Это его политическое притязание в сочетании с религиозными склонностями сделало его очень противоречивым, невнятным. В нем много путаницы.
   Я не вижу в нем ясности; он не прозрачен, он очень туманен. Это видно из его собственных высказываний. Он говорит: «Отец мой, если возможно, пусть минет меня чаша сия…» Это его сокровенное желание. Иначе зачем же ему говорить: «Отец мой, если возможно, пусть минет меня чаша сия, но не по моей воле, а по твоей воле»? Это противоречие, очевидное противоречие. Это не слова истинно сдавшегося человека. Истинно сдавшемуся человеку нечего сказать: что будет, то будет.
   Откуда взялось это «если» – «если возможно»? Присутствует желание: «Если возможно, то уж пожалуйста… а если никак нельзя, тогда ладно; пусть будет, что будет, я все принимаю». Но тут есть протест, есть противоречие. Его собственное желание в том, чтобы чаша сия минула – чтобы его минули мучения, распятие, смерть. На самом деле в глубине души он надеялся на чудо, он ждал чуда. Он мало отличался от толпы, собравшейся посмотреть на распятие. Он мало отличался от раввинов, священников и правителей, объединивших силы, чтобы убить его. Их философская подоплека была одна и та же.
   Раввины и первосвященник Иерусалимского храма пытались доказать, что этот человек – самозванец. А он пытался доказать: «Нет, я истинный мессия, и в последний момент вы увидите, что Бог придет и спасет своего единородного сына». Время идет: его распяли, он ждет чуда. Ничего не происходит, ожидания не оправдываются. И в момент агонии он кричит: «Почему ты покинул меня?»
   Но не существует того, к кому он взывает. Не существует того, кто покинул его. Это его собственная идея, это его собственная проекция, его собственная галлюцинация. Просто состояние истерии! Но он продолжает ждать до последнего момента. И когда он говорит: «Если это невозможно, то пусть свершится твоя воля», – это волеотречение, но не истинное, он сдается скрепя сердце, неохотно; это просто попытка сохранить лицо.
   Ничего не происходит, все кончено. Толпа кричит и смеется, люди бросают камни, оскорбляют, ранят его, люди возвращаются домой разочарованными, потому что ничего не случилось, и они убедились, что он самозванец. Даже его собственные ученики сбежали, поняв, что оставаться опасно. Если их поймают… если Иисуса не спас Бог, кто же спасет их? Бедняги – они сбежали. И это логично.
   Иисус говорит: «Пусть свершится твоя воля», – он просто делает последнюю попытку сохранить лицо. Это не жест сдавшегося человека. Можно ли сдаться собственной проекции?
   Итак, я не учу вас молитве; молитва всегда диаметрально противоположна… Ее требования противоречивы в своей основе: она требует от вас волеотречения, сдачи, и только тогда она будет исполнена. А когда вы оставили волю, сдались, что же останется исполнять? Если все еще существует то, что должно быть исполнено, то значит, вы не сдались. Пожалуйста, поймите это противоречие.
   В молитве от вас требуется нечто невозможное. Вы можете попросить Бога о чем угодно, но сначала вам нужно полностью сдаться. А если вы полностью сдались, вам не о чем просить. Откуда же возникнет ваша просьба? Кто будет просить? А если вы все еще просите, значит, вы не сдались, поэтому ваша молитва не может быть исполнена.
   Вы видите, какой простой механизм? Молитва может быть исполнена, только если вы ни о чем не просите. Так что же исполнять? Ведь вы ни о чем не просили.
   Я учу вас совершенно иной духовности. Это – духовность медитации. Вы не должны поклоняться, вы не должны молиться, нужно только проникнуть глубоко внутрь своего существа – путешествие самооткрытия. Задача не в том, чтобы обнаружить Бога. Почему вы преследуете Бога? Что он вам сделал? Простите его, забудьте о нем!
   Первый и единственный вопрос, на который стоит найти ответ: «Кто я – внутри этого механизма тела-ума? Что есть это сознание, это чудо сознания?» Это чудо осознанности должно быть открыто. Вы должны очистить свое существо, как очищаете луковицу. Продолжайте чистить… Вы будете находить слой за слоем. И, наконец, когда вы очистите все, вы обнаружите в своих руках чистое ничто, пустоту, шуньяту. Это и есть центр, составляющий вашу сущность, – центр циклона.
   Удаляя луковую шелуху, вы избавляетесь от бутылки, созданной вами, обществом, культурой, прошлым, традицией; а если вы избавились от бутылки, гусь – снаружи. Тогда вы безграничны, как сама вселенная, вечны, как само отсутствие времени.
   Вы можете называть это божественностью – это и есть божественность. Это высшее, величайшее цветение существа. Но это не Бог где-то вне вас. Ему нельзя молиться. Можно им быть, но нельзя ему молиться, потому что он не отделен от вас.
   Ты спрашиваешь меня:
   Тогда почему Иисус говорит нам: «Когда вы молитесь, говорите…»
   Иисус никогда не говорил этого вам. Он говорил с другими людьми. Если Иисус придет к вам, помните одно: никакое общение между вами будет совершенно невозможно. Вас разделяет пропасть в две тысячи лет. А вы знаете, что даже небольшое расстояние между вами и вашим отцом непреодолимо. Попробуйте поговорить со своим отцом, и вы увидите, что говорите как со стенкой. То же самое чувствует и он: разговор с ребенком невозможен, кажется, общение вообще невозможно.
   Две тысячи лет – это большой промежуток. Если Иисус появится сейчас, сию минуту, он покажется вам карликом. Вы не сможете понять, почему этому человеку поклоняются две тысячи лет… за что? Вы совершенно не сможете его оценить. Вы тут же найдете в нем тысячу и один недостаток. Даже самые глупые из вас смогут увидеть: «Неужели это и есть тот человек, которому поклоняются в тысячах церквей, которому молились миллионы людей? Неужели это он?»
   Но две тысячи лет постоянного приукрашивания… а в том и состоит работа церкви, теологов, философов, священников – они постоянно его ремонтируют и обновляют, они накладывают новые и новые слои краски. Если вы копнете чуть глубже, если вы приподнимете эти толстые слои краски, вы просто растеряетесь. Когда вы откроете Иисуса, вы будете очень разочарованы. Вы обнаружите ничем не замечательного человека. Да, в свои времена он был незауряден – потому что люди вокруг были еще более отсталыми, чем он сам.
   Но теперь вы на две тысячи лет впереди его. То, как он говорит, и то, что он говорит, не обращено к вам.
   Ты говоришь:
   Он говорит нам…
   Нет, он не имел о вас ни малейшего понятия. То, что я говорю, я говорю вам, но Иисус говорит, обращаясь к людям своего времени. Он не ваш современник, как же он может сказать что-то вам?
   И это одна из тех трудностей, с которыми я сталкиваюсь каждый день, потому что люди, которые приходят ко мне, живут пережитками Иисуса, или Будды, или Махавиры, или Кришны, или Заратустры. Это пережитки прошлого, а я современный человек! Я говорю с двадцатым веком, и не просто с толпой людей двадцатого века, а с элитой двадцатого века, с людьми высочайшего разума. Поэтому то, о чем я говорю, понять трудно.
   Вы на тысячи лет отстаете от своего времени. Очень редко встречается современный человек. Кому-то тысяча лет, кому-то две тысячи, кому-то три тысячи… И чем нечто старше, тем более оно считается ценным. Индусы пытаются доказать, что их Веды – самое древнее писание, как будто в древности есть какая-то ценность. «Старейшее» писание просто означает, что за все это время вы не продвинулись вперед, что вы до сих пор несете старый груз. Историки говорят, что индуистское священное писание, Веды, существует пять тысяч лет. Но индуисты не согласны это принять – они говорят, что Ведам по меньшей мере девяносто тысяч лет. Чем старее, тем лучше.
   То же самое верно и относительно других старых религий – как будто все, что старо, драгоценно. Тогда как жизнь всегда нова, свежа, как роса ранним утром на листе лотоса, как глаза новорожденного ребенка, как песня птиц, которая звучит сейчас.
   Жизнь знает только одно время – сейчас.
   Иисус говорил не с вами, он не мог иметь о вас никакого понятия, он не мог даже вас вообразить. Он говорил со своим народом, и его народ жил с этими идеями. Он излагал своими словами иудейскую концепцию религии. Он говорил: «Дай нам наш хлеб насущный. Прости нам наши грехи. Не введи нас в искушение, но избавь от зла…»
   По-моему, это полная чушь – дай нам наш хлеб насущный. В прошлом человечество было очень бедно. Все прошлое – это одно долгое бедствие, голод, мор, потопы… всевозможные болезни. Просто чудо, что человек как-то выжил.
   В таких странах, как Индия, до сих пор ничего не изменилось. И вот что происходит: цвет западной интеллигенции, цвет западной молодежи все больше обращается к медитации, но на Востоке массы все больше обращаются к таким вещам, как христианство. Индийцам больше по душе Мать Тереза, чем я. Естественно, ведь им нужен хлеб. Если вы посмотрите на Индию, то увидите, что только бедные люди обращаются в христианство, ни один богатый человек не становится христианином. Нищие, сироты, вдовы, дикари, которые не могут позволить себе есть даже раз в день, – все они обращаются в христианство. Это им подходит, потому что им нужен хлеб.
   Иисус говорит: «Дай нам наш хлеб насущный». Мы должны создать его; никто нам его не даст. Это забота науки, религия тут совершенно ни при чем. Следует разграничить функции: то, что может сделать наука, должна делать наука, а то, что может сделать технология, должна делать технология. Если у вас заглохнет машина, потому что кончился бензин, вы же не падаете на колени и не начинаете молиться: «Дай нам наш насущный бензин». Это было бы так же глупо, как и сама эта молитва. Вы знаете, что вам надо искать заправку! Это не выход из положения – это не поможет.
   Но священники всегда пытались сделать так, чтобы религия доминировала в вашей жизни во всем, начиная с хлеба и заканчивая Богом. Они боятся разграничения функций, поэтому они против науки, против технологии.
   Бертран Рассел прав, когда говорит: «Если все человечество будет сыто, подобные молитвы – „Дай нам наш хлеб насущный“ – станут совершенно ненужными». В них не будет никакой необходимости! И таким образом ваши церкви, ваши храмы, ваши священники начнут терять свою власть. Они захватили власть над человечеством просто потому, что не позволяли науке и технологии улучшить вашу участь.
   В Индии Махатма Ганди выступал против науки, и даже крайне необходимой науки. Он был против железных дорог, телеграфа, почты, электричества. Он хотел, чтобы страна жила так же примитивно, как жили люди десять тысяч лет назад. Единственное, что он признавал великим научным открытием, – это прядильное колесо. А ему поклонялись как Махатме.
   По-моему, он совершает преступление, и намного худшее, чем то, которое совершил Адольф Гитлер. Но его преступление очень тонко, неуловимо. Вы не можете его увидеть за всей высокорелигиозной чепухой: «Человек должен довериться Богу – зачем ему верить науке?»
   Я настаиваю и подчеркиваю: жизнь – многомерное явление, и мы должны с наибольшей четкостью называть вещи своими именами. Музыка должна быть делом музыкантов, а не математиков. Танцами должны заниматься танцоры, а не химики. Поэзией должны заниматься поэты, а не врачи. У науки свой вклад – и это человеческое просвещение, разум. Для этого не нужно молиться. Мы можем создать рай на этой земле, но это будет невозможно до тех пор, пока мы не избавимся от всей ерунды, которой набит наш ум.
   Но такова извечная стратегия священника. Он может эксплуатировать вас, только пока вы бедны, только если вы умираете с голоду, потому что, когда вы бедны, когда вы умираете с голоду, когда вы несчастны, вы неизбежно падаете к его ногам, потому что он – посредник между Богом и вами. Вы не знаете, где живет Бог, не знаете его адреса, не знаете, на каком языке он говорит. Все это входит в компетенцию священника. Он знает, что Бог говорит на санскрите, и он не позволяет вам изучать санскрит, потому что, если вы его изучите, он станет вам не нужен. Он знает, что Бог говорит на арамейском языке, на иврите, и он не позволит вам изучить арамейский язык и иврит. Если вы изучите эти языки, он будет разоблачен, потому что ни в арамейском, ни в иврите, ни в санскрите нет ровным счетом никакой ценности.
   Но если вы не знаете этих языков, вы остаетесь невежественны, и он может продолжать претендовать на положение мудреца. Он может вас направлять – слепой ведет слепых. Его власть зависит от вас, и он стал очень коварным… Века эксплуатации сделали его искусным, умелым обманщиком, научили использовать вас очень ловко.

   Зигмунд Штайнберг, удачливый поставщик женских перчаток, однажды совершил неожиданный визит к раввину своего храма. Этому достойному господину было более чем приятно увидеть своего сказочно богатого прихожанина, который более чем компенсировал пожертвованиями недостаток религиозного пыла и усердия. На этот раз путешествие в храм имело чисто религиозные мотивы, хотя и несколько необычные.
   – Раввин, – сказал Штайнберг после обычных любезностей, – я пришел сюда, чтобы поговорить о том, кто для меня ближе и дороже всех. Моему дорогому, моему любимому, моему трехкратному чемпиону, моему маленькому пуделю исполняется тринадцать лет, и вы должны его обрезать.
   Раввин был совершенно потрясен.
   – Но, мой дорогой мистер Штайнберг, это невозможно. В истории иудейской религии такого никогда не было. Будет скандал. Храм станет посмешищем. Мои прихожане отвернутся от меня. Сестринская община будет распущена. Кампания по строительству остановится. А собрание директоров оторвет мне голову.
   Штайнберг остался бесстрастен. Не моргнув глазом, он снова обратился к раввину:
   – По этому случаю я жертвую храму сумму в пять тысяч долларов наличными.
   – Мистер Штайнберг, – просиял раввин, – почему же вы не сказали мне с самого начала, что ваш пудель – еврей?

   Эти люди стали действительно коварными. Все их усилия направлены на то, чтобы сохранить власть, а самое главное, для того чтобы сохранить власть, чтобы сохранить богатства, чтобы продолжать доминировать, – это удерживать человечество в состоянии страдания. Это простая стратегия, и любой, у кого есть глаза, может увидеть ее. Просто подумайте о мире, где люди счастливы, экстатичны, где люди живут настоящим моментом, поют, танцуют… Долго ли продержатся ваши религии? Сколько ваших храмов, церквей или синагог выживут? Они начнут рассеиваться как дым.
   Как только исчезнет ваше страдание, ваши так называемые религии тоже исчезнут. Они действительно опиум для народа, они удерживают вас в бессознательном состоянии – и делают это незаметно, подспудно. Они дают вам грандиозные надежды. Эти надежды – не что иное как наркотик, который намного опаснее любого химического наркотика. Этим наркотиком они опьянили все человечество.
   Иисус говорит: «Дай нам наш хлеб насущный. Прости нам наши грехи». Какие грехи? Но вся религия стоит на идее греха.
   В чем был грех Адама и Евы? В том, что они ослушались. Неповиновение – это не грех, это часть роста. Каждый ребенок должен рано или поздно перестать повиноваться родителям – и чем раньше, тем лучше, потому что жизнь коротка. Вы не должны терять времени. Человек должен научиться решительно говорить нет, только тогда возникнет возможность сказать да. Не умея говорить нет, никто не может сказать да. Неповиновение – это почва, на которой расцветает настоящее повиновение.
   А если кто-то и несет ответственность за грех, то это Бог, а не бедный змей – этот величайший благодетель человечества, первый истинный мессия, потому что он соблазнил Адама и Еву и посоветовал им не повиноваться. Он был первым Мастером. Без него не было бы ни человечества, ни Иисуса, ни Будды, ни Конфуция, ни Лао-цзы. Вся заслуга принадлежит несчастному змею. А причиной всего греха был сам Бог – он все запрещал…
   Эдемский сад был очень велик. В нем было всего два особенных дерева; Бог боялся, что Адам и Ева съедят их плоды. Это были древо познания и древо жизни. Но почему Бог должен бояться того, чтобы они знали и жили?
   Здесь видна вся стратегия священника. Он боится двух вещей: знания и жизни. Он мешает вам знать, и сам остается знающим, он мешает вам жить, чтобы вы всегда падали на колени и просили милостыню: «Дай нам наш хлеб насущный». Он не позволяет вам жить тотально, интенсивно. Он мешает вам всеми возможными способами, он калечит вас, он парализует вас. Все это начинается в Эдемском саду.
   Похоже, Бог был первым священником. Почему он должен бояться того, чтобы Адам и Ева знали? Наоборот, ему следовало бы их благословить, ему следовало бы сказать Адаму и Еве: «Прежде всего прочего вы должны пойти вон к тем двум деревьям, они самые ценные. Познайте – познайте жизнь во всей ее полноте, познайте ее тайны, исследуйте ее. Идите от известного к неизвестному – отправьтесь в это долгое паломничество. Пусть ничто не останется непознанным. Вы должны проникнуть во все тайны вселенной». Таким должен был быть его первый совет, если он был любящим, сострадательным.
   И ему следовало бы им сказать: «Живите, и живите страстно, живите тотально! Живите интенсивно, живите экстатично! Ни в коем случае не пропустите эти два дерева».
   Если бы на его месте был я, я дал бы такой совет: «Живите под этими двумя деревьями. Вы можете наслаждаться и другими деревьями, если хотите, но эти два дерева никогда не забывайте». Вместо того чтобы сказать им это, Бог говорит: «Не ешьте плодов с древа знания». Почему? Неужели он боится, что если Адам и Ева обретут знание, то они станут равными ему? А может быть, он боится, что Адам и Ева станут буддами, пробужденными?
   Познание приходит в медитации, помните. Древо познания – это древо медитации; а Бог запрещает медитацию. Познание приходит по мере того, как вы входите в глубину своего существа; когда внутри вы достигаете святая святых, вспыхивает познание. Случается всплеск внутреннего света.
   То же самое можно сказать и о жизни: чем больше вы знаете, тем более вы живы; чем более вы живы, тем больше вы знаете. Познание и жизнь идут вместе, рука об руку. Познание и жизнь – это две стороны одной медали; и одно, и второе происходит с медитирующим. Но религия, основанная на страхе, и одного, и второго боится.
   И вот вам все мое учение: знайте и живите. Живите без страха, знайте без колебания.
   Кажется, змей был совершенно прав, когда сказал Адаму и Еве: «Бог боится. Если вы вкусите плоды первого дерева, вы станете подобны богам, – и тогда никто не будет вас выше, вы будете равны Богу. А если вы вкусите плод древа жизни, то станете бессмертны, как бессмертны боги. И Бог боится. Он хочет держать вас в подчинении».
   Так кто же совершил грех? Кто совершил грех – Бог или Адам и Ева? Но Иисус мыслит категориями сгнившего прошлого. Он все еще думает, что грех совершил человек.
   Я не вижу… что бы вы ни сделали, это естественно. Какие вы совершаете грехи? Инстинкты, которые вами движут, были даны вам природой. Ваша сексуальность – это подарок природы, удовольствие от приема питательной пищи – часть вашей природы. Вы хотите жить красиво, вы хотите жить комфортабельно. Вы хотите, чтобы вокруг вашего дома рос красивый сад, чтобы у вас был бассейн с теплой водой. Вы хотите любить мужчину или женщину. Я не вижу в этом ничего греховного. Вы не совершаете никакого греха, вы просто следуете своей природе, своим спонтанным склонностям.
   Но религии осуждают вас, совершенно осуждают. Они осуждают все, что естественно, и таким образом они создают в вас глубокое чувство вины. Все ваше сердце наполнено виной. Эта вина тянет вас назад, она никогда не дает вам жить тотально. Она не дает вам танцевать и достичь кульминации в танце. Она не дает вам петь, кричать и радоваться. Она подавляет вас.
   Я не могу поддерживать подобных идей.
   Иисус говорит: «Не введи нас в искушение». О каком искушении он говорит? Какие искушения? Жизнь так проста! Но вы можете клеить на вещи ярлыки, и тогда они действительно станут искушениями.
   Например, я родился в джайнской семье… к сожалению, – но тут уж ничего не поделаешь. Человеку приходится выбирать то или иное несчастное состояние. До восемнадцати лет я никогда не пробовал помидоров, я избегал бедных помидоров, потому что все джайны живут в строжайшем вегетарианстве, а помидор по цвету напоминает мясо – только из-за цвета! В помидоре нет ничего страшного, но для джайнов достаточно даже цвета, чтобы испытывать к нему отвращение. В моем доме не было помидоров, и я их никогда не пробовал.
   Когда мне было восемнадцать лет, я пошел на пикник со своими друзьями, которые исповедовали индуизм. Я был единственным джайном, все они были индуистами. До того времени я также никогда не ел ночью – джайны не едят ночью, это величайший грех, потому что ночью в вашу еду может упасть комар, может заползти какое-нибудь насекомое, и вы можете случайно съесть что-то живое. А это ввергнет вас в ад. Поэтому есть надо днем, когда совсем светло. Ночью нельзя даже пить воду, потому что в темноте – как знать? – совершенно случайно, без сознательного намерения, – вы можете убить какое-то живое существо.
   И вот, я никогда не ел ночью и не пробовал помидоров до восемнадцати лет. Это было большое искушение. Я видел помидоры на рынке, и они искушали меня до крайности – такие медитативные, такие центрированные, такие укорененные. Картофель также запрещается в джайнских семьях, потому что он растет под землей, а все, что растет в темноте, опасно тем, что приносит тьму в вашу душу.
   Когда я приехал на этот пикник, все мои друзья так наслаждались красотой гор и замков, что никто не побеспокоился приготовить пищу. А я всегда был ленив – я не умею готовить. Я могу приготовить что угодно… но только не еду; я не могу даже заварить себе чашку чаю. Так что я полностью зависел от их милости.
   Мне хотелось есть – путешествие, дорога, свежий воздух в горах… Мне хотелось есть, но приближалась ночь, и я также опасался: «Что же со мной будет? Если они будут готовить ночью, то мне придется лечь спать, не поев». От этих мыслей у меня сводило желудок.
   Наконец, они начали готовить ужин – полный ужасных искушений: помидоров, картофеля. И все это вкусно пахло. Я колебался между искушением и добродетелью. На какое-то мгновение я решал: «Лучше проспать одну ночь, обойтись без еды, – ведь от этого не умирают, – чем потом гореть в адском огне из-за нескольких помидоров и картофелин».
   Но мне слишком хотелось есть. И мне в голову начали приходить новые мысли: если все мои друзья попадут в ад, что же я буду делать в раю? Лучше уж быть в аду с друзьями, чем в раю с придурковатыми джайнскими святыми. По крайней мере, в аду можно будет готовить помидоры, картофель, можно хорошо поесть, огня предостаточно. Там даже я смогу готовить!
   И они стали меня уговаривать: «Здесь больше никого нет, мы не скажем твоей семье. Никто никогда не узнает, что ты ел ночью, что ты ел помидоры или картофель».
   Неохотно, не без колебаний, но я согласился. Но полночи я не спал и не смог заснуть до тех пор, пока меня не вырвало. Никого больше не тошнило, – все спали и храпели, – тошнило только меня. Это была моя психология, я страдал от мысли, что совершил грех. Меня тошнило не от помидоров, а от моего подхода. И в тот день я понял, совершенно ясно понял, что прожить жизнь тотально возможно, только отбросив все подходы. Иначе ваша жизнь будет частична, а жить частично – все равно что вообще не жить.
   Я не могу поддержать такую молитву.
   Иисус говорит: «Не введи нас в искушение…» Определенно одно: Иисус сам чувствует искушение, иначе зачем же ему говорить такие слова? Он чувствует, что Бог вводит его в искушение. А если это делает Бог, то почему бы ему не сдаться? Тогда самой правильной молитвой должна быть такая: «Введи нас в полное, тотальное искушение. Если уж ты нас в него вводишь, можно ли работать спустя рукава? Если ты решил нас ввести в искушение, будь тотален!»
   Иисус уже введен в искушение; и своей молитвой он в этом полностью сознается. И это естественно – он был таким же человеком, как и вы. И у него были естественные желания и нежелания. Наверное, были вещи, которые он любил, были вещи, которые он предпочитал. Но он боится, прошлое давит на него.
   «Не введи нас в искушение, но избавь от зла». Никакого зла не существует, поэтому не нужно и никакого избавления. Существует только одно зло – и это состояние бессознательности, незнания. Я бы не стал называть его злом; скорее, это определенная ситуация, вызов, приключение. Это не зло. Существование – это не зло, существование – это возможность роста. И, конечно, рост возможен только тогда, когда вас окружают тысячи искушений, когда вас зовут неизвестные стремления, когда в вас возникает сильнейшее желание познания… И единственное, что может вам помешать, – это бессознательность, неосознанность. Это тоже великий вызов – победить бессознательность.
   Станьте более сознательными, станьте более осознанными, станьте более живыми. Позвольте течь всем своим сокам. Не пытайтесь держать себя под контролем. Уважайте свою природу, любите себя и не беспокойтесь о неважных вещах. Без страха прыгайте в глубину жизни, исследуйте ее. Да, вы совершите множество ошибок – ну так что же? Человек учится только на ошибках. Да, вы совершите много ошибок – ну и что? Только совершая ошибки, человек находит правильный выход. Перед тем, как постучаться в нужную дверь, человек стучится в тысячи неправильных дверей. Это часть игры.

   Мистер и миссис Гольдберг, отказывая себе во всем, копили деньги, чтобы их старший сын смог закончить колледж. В конце концов, набрав нужную сумму, они послали его в хорошее учебное заведение. Они посадили его на поезд и со слезами распрощались.
   Несколько месяцев спустя он вернулся домой на рождественские каникулы. Родители очень обрадовались, что Сэмми вернулся. Мама сказала ему:
   – Ах, Самела, так хорошо, что ты приехал.
   – Мама, – ответил он, – не называй меня Самелой. В конце концов, я теперь взрослый мужчина, и я хочу, чтобы ты звала меня Самуэль.
   Она извинилась и спросила:
   – Надеюсь, ты ел только кошерную пищу?
   – Мама, мы живем в настоящем – смешно держаться за старые традиции. Я ел всякую пищу, кошерную и некошерную, и поверь мне, было бы лучше, если бы и ты поступала бы так же.
   – Ну, тогда скажи мне, ходил ли ты хоть иногда в храм, чтобы вознести благодарственную молитву?
   Сын ответил:
   – Неужели ты в самом деле считаешь, что ходить в синагогу, если большинство твоих друзей не евреи, правильно? Если честно, мама, требовать этого от меня было бы жестоко.
   Тут миссис Гольдберг, сдерживая гнев, спросила:
   – Скажи мне, Самуэль, а ты все еще обрезан?
   Прошлое окружает вас. Это наша тюрьма. Если вы иудей, или христианин, или индуист, или джайн, или буддист, вы не человек в настоящем смысле. Вы мертвец, вы труп – обрезанный или необрезанный.
   Человек становится по-настоящему живым только тогда, когда он совершенно свободен от прошлого. Жить можно только настоящим, и никак по-другому.
   Эти молитвы – не что иное, как проекции и желания людей, основанные на страхе. Я учу вас любви, а не страху.
   На всех языках мира религиозного человека называют «богобоязненным». Это уродливое определение, от него надо избавиться. Религиозный, духовный человек не может быть богобоязненным, потому что страх для него невозможен. Духовный человек просто живет в любви, не в страхе. Подобные молитвы исходят из страха: «Дай нам наш хлеб насущный. Прости нам наши грехи. Не введи нас в искушение, но избавь от зла».
   Отбросьте все это. Будьте немного более живыми, будьте немного более современными.

   Генри в первый раз отправился охоту. Когда он снова появился в конторе, его партнер Моррис горел нетерпением услышать его рассказ. Генри рассказал следующее:
   – Я пошел в лес с провожатым. Ты ведь меня знаешь: я могу заблудиться в лесу через две минуты. Так вот, иду я себе тихонечко по лесу, и вдруг – передо мной появляется самый огромный медведь, которого я видел в жизни. Я развернулся и побежал что было сил, но медведь бежал еще быстрее. Я уже чувствовал у себя на шее его дыхание, как вдруг он поскользнулся и упал! Я перепрыгнул через ручей и побежал дальше, но сил у меня не осталось, и медведь должен был неминуемо догнать меня. Он почти схватил меня – как вдруг снова поскользнулся и упал. Я все бежал и бежал, пока неожиданно не очутился на поляне. Медведь бежал так быстро, что никаких шансов спастись у меня не было. Я увидел других охотников и стал звать на помощь, и тогда медведь снова поскользнулся и упал. Тут одному из моих спутников удалось взять его на мушку и пристрелить.
   – Вот так история! – сказал Моррис. – Ты очень смелый человек, Генри. Если бы такое случилось со мной, я бы точно наделал в штаны.
   Генри поглядел на него и пожал плечами:
   – А как ты думаешь, Моррис, на чем поскальзывался медведь?
   Человек всегда жил в страхе; настало время решительно положить этому конец. Человечеству нужен новый рассвет, совершенно новое видение.
   Иисус говорит, что Бог есть любовь. Мне хотелось бы сказать по-другому. Я бы сказал, что любовь есть Бог. Когда вы говорите, что Бог есть любовь, то получается, что любовь – только одно его качество, но у него может быть и много других качеств: мудрость, справедливость и так далее. По-моему, любовь есть Бог; божественность – одно из качеств любви. Нет другого Бога, кроме аромата любви. Но этот аромат может появиться только в глубокой медитации, не в молитве. От молитвы разит страхом.
   Я прекрасно знаю, что любая критика в адрес Иисуса, или Будды, или Кришны причиняет вам боль, но я ничего не могу сделать. Если будет больно, значит, будет больно. И вместо того, чтобы обижаться на мои слова, подумайте над ними, медитируйте на них. Потому что мне совершенно неинтересно кого-то критиковать. Я очень люблю Иисуса, Будду, Махавиру, Кришну. Они были замечательными, красивыми людьми, но их времена миновали.
   Нам нужны новые прозрения, новая почва, новые измерения. А эти новые измерения неизбежно противоречат нашему старому, сгнившему уму. Поэтому, если вам больно, помните – вас ранит не истина, вас ранит ваша собственная ложь, за которую вы цеплялись и продолжаете цепляться. Когда вам приходится делать выбор между истиной и ложью, имейте мужество выбрать истину, потому что это единственный способ жить, единственный способ знать, единственный способ быть.

Глава 8
Измерение таинственного

   Первый вопрос:
   Ошо,
   Согласно одной из последних теорий астрофизики, каждый атом, который существует в теле или создает материальные предметы вокруг нас, происходит из космического цикла, который он должен пройти по меньшей мере дважды. Как бы то ни было, этот факт не помогает мне почувствовать себя частью космоса. Ошо, есть ли у меня, как у ученого, шанс когда-нибудь испытать переживание тайны?
   Наука – это разоблачение тайны существования. Поэтому испытать какое-либо чувство таинственного в рамках науки совершенно невозможно, этого не допускает сам метод науки. Если представить себе слепого, который пытается смотреть ушами, или глухого, который пытается слушать музыку глазами, получится точная картина: сам метод становится препятствием.
   Наука следует точной методологии, и в том ее ограниченность; она дает определения, разграничивает и классифицирует. В науке совершенно необходима четкость – иначе не было бы никакого различия между наукой и медитацией, между наукой и религиозным сознанием.
   Наука означает четкость, абсолютную четкость в обращении с фактами. А если вы во всем хотите четкости и определенности, нельзя почувствовать таинственного – чем большей вы достигаете четкости и определенности, тем более исчезает тайна. В тайне неотъемлема некая окутывающая ее дымка, неясность очертаний, неопределенность границ. Наука оперирует фактами, а тайна не фактична – она экзистенциальна.
   Факт – это лишь часть существования, очень малая ее часть, и наука имеет дело с частями, потому что части проще в обращении. Части малы, и их можно анализировать. Они вас не ошеломляют, вы можете держать их в руках, вы можете их расчленять, вы можете клеить на них ярлыки, вы можете быть абсолютно уверены в их качестве, количестве, возможностях – но в самом этом процессе тайна гибнет.
   Наука – это убийство тайны.
   Если ты хочешь испытать переживание тайны, тебе надо будет войти в другую дверь, из совершенно другого измерения. Измерение ума – это измерение науки, а измерение медитации – это измерение чудесного, таинственного.
   Медитация делает все неопределенным, нечетким. Медитация переносит вас в неизвестность, в область белых пятен на карте. Медитация постепенно приводит вас в состояние, подобное растворению, где наблюдатель и наблюдаемое становятся одним. Но в науке это невозможно. Наблюдатель должен оставаться наблюдателем, а наблюдаемое – наблюдаемым, и это четкое разделение должно сохраняться всегда. Ни на единый миг нельзя забыть себя, нельзя увлечься и раствориться, нельзя дать себя ошеломить, нельзя допустить пристрастия, любви к объекту исследования. Вы должны быть беспристрастны, очень холодны – совершенно холодны, абсолютно безразличны. А безразличие убивает тайну.
   Между миром медитации и умом есть мост, этот мост называется сердцем. Сердце находится точно между ними. И поэт живет в сумеречном мире полусвета, полутьмы: в нем есть и нечто от ученого, и нечто от мистика. Но от этого же поэт и страдает: он живет в двух измерениях, диаметрально противоположных друг другу. Поэтому часто бывает, что поэты сходят с ума, совершают самоубийство, и они всегда считаются немного сумасшедшими, не от мира сего. В них есть нечто беспокойное, метущееся, потому что ни одно из этих измерений они не могут сделать своим домом. Они не могут жить в мире фактов и не могут жить в мире экзистенциального; они всегда где-то между ними.
   Поэт может иногда ощущать вкус таинственного, но лишь изредка и ненадолго. Мистик живет в таинственном; поэт лишь иногда отрывается от земли – и чувствует радость краткого взлета за пределы тяготения. Но через минуту, через долю минуты он падает, снова подавленный силой тяготения.
   Поэзия – это в некотором смысле взлеты и падения. Изредка, на какой-то миг вы чувствуете, что у вас словно выросли крылья, – но лишь на миг. Отсюда отчаяние поэта, потому что он снова и снова падает со своих высот. Он видит некоторые проблески… Даже величайшим поэтам удалось собрать лишь несколько проблесков запредельного.
   Но мистик живет в мире тайны. Его подход совершенно отличен от научного, трансцендентен научному. Он не в уме и не в сердце, но в запредельном – он трансцендентен уму и сердцу.
   Вальтер, если ты действительно хочешь переживания таинственного, ты должен открыть новую дверь в своем существе. Я не говорю, что ты должен перестать быть ученым, я говорю только, что наука может стать для тебя периферийной деятельностью. Когда ты в лаборатории, будь ученым, но когда ты покидаешь ее, забывай о науке. Тогда слушай птиц – но не с научной точки зрения! Смотри на цветы – но не с научной точки зрения, потому что, когда ты смотришь на розу глазами ученого, она совершенно отличается от той розы, которая существует на самом деле. Это не та роза, которую видит поэт.
   Опыт, переживание не зависит от объекта, оно зависит от того, кто его переживает – от качества переживания. Когда ученый смотрит на розу, он думает о спектре цветов, о химии, физике, атомах, электронах, нейронах и тому подобном – обо всем, кроме красоты. Красота не попадает в поле его зрения – а ведь это и есть роза.
   Поэту, художнику роза приносит совершенно иной опыт: в розе является ему проявление неизвестного, трансцендентального – самый секрет жизни. Роза символизирует нечто божественное, роза привносит в существование нечто от неба, от далеких звезд. Она растет на земле, и в земле ее корни, но не от земли ее суть – она заключает в себе большее. Целое розы не есть совокупность ее составных частей. Ученый же понимает только совокупность частей, – ничего больше, – но поэт угадывает в розе и нечто иное.
   Как только ты разнимаешь розу на составные части, красота исчезает. Роза была лишь возможностью того, чтобы на землю низошла красота, возможностью для земли – узнать небо, возможностью для грубого – узнать тонкое. Поэт чувствует это; но это чувство, не мысль.
   Итак: когда ты уходишь из своей лаборатории, забудь все об атомах, забудь все о космосе; а вместо этого начни смотреть новым, свежим взглядом – взглядом ребенка, поэта, влюбленного. Когда ты смотришь на любимую женщину, никогда не думай о ней в биологических терминах, иначе ты потеряешь самое главное. Она – не биология, она – нечто намного большее, чем то, что может вместить биология. Когда ты целуешь ее, не думай о том, что передается химически от губ к губам; иначе ты почувствуешь отвращение! Ты не найдешь ничего поэтичного, ты подумаешь: странно, о чем же говорят все эти поэты? Это же просто обмен бактериями, микробами, миллионами микробов; а ведь среди них есть и опасные. Может быть, даже смертельно опасные – берегитесь!
   Если ты занимаешься любовью, не думай о гормонах, остерегайся подобной ерунды, иначе весь акт любви станет совершенно механическим явлением. Ты окажешься ни там и ни сям; ты будешь просто зрителем, не участником. А секрет поэта в том, что он участвует.
   Когда смотришь на цветок, стань цветком, танцуй с цветком, пой его песню. Ветер свеж и прохладен, и греет солнце, и цветок – в цвету; цветок танцует на ветру, радуется, поет, ликует! Участвуй с ним вместе! Отбрось безразличие, объективность, беспристрастность. Отбрось все свои научные методы. Стань немного более текучим, тающим, струящимся, переливающимся. Пусть цветок говорит с твоим сердцем, пусть он войдет в твое существо. Впусти его – прими его как гостя! Лишь тогда ты испытаешь некоторый вкус таинственного.
   Это первый шаг к таинственному – и последний: если ты сможешь хотя бы на миг стать участником, ты получишь ключ, ты узнаешь секрет. Тогда будь участником во всем, что делаешь. Когда ты идешь, не делай этого механически, не смотри как зритель – будь ходьбой. Танцуя, не следуй технике, техника здесь ни при чем. Технически ты можешь делать все верно, но ты упустишь всю радость танца. Растворись в танце, стань танцем, забудь танцующего.
   Когда такое глубокое единство начинает проникать во многие, многие фазы твоей жизни; когда во всем окружающем ты начинаешь испытывать этот поразительный опыт исчезновения, саморазвоплощения, саморастворения; когда есть цветок, а тебя больше нет; когда есть радуга, а тебя больше нет; когда облака плывут по небу, вне и внутри тебя, а тебя больше нет; когда вместо тебя остается полнейшее молчание; когда внутри тебя никого нет, только чистое молчание, девственное молчание, безмятежное, незыблемое логикой, мыслью, эмоцией, чувством, – это и есть мгновение медитации. Ум исчез; а когда он исчезает, является тайна.
   Тайна и ум не могут существовать вместе. Они несовместимы по своей природе – точно как тьма и свет: ты не сможешь сделать так, чтобы в комнате было одновременно и темно, и светло. Если тебе нужна тьма, нужно погасить свет, если тебе нужен свет, пожертвуй тьмой. Ты можешь выбрать только одно, и по той простой причине, что присутствие света – есть отсутствие тьмы, а присутствие тьмы – есть отсутствие света. Это не две разные вещи. Присутствие – свет, отсутствие – тьма. Нельзя сделать так, чтобы они были одновременно – совместить отсутствие и присутствие.
   Ум – это присутствие очевидного, логического; а медитация – это присутствие таинственного, чудесного.
   Следовательно: двигайся в противоположном уму направлении. Пусть искусство, поэзия, живопись, танец становятся для тебя все важнее – они подведут тебя ближе к медитации; и в конце концов – прыгай. Если ты знаешь вкус поэзии, ты сможешь набраться храбрости для последнего прыжка.
   Таким образом, для меня религия имеет три уровня. Первый уровень – это наука. Точно так же, как твое тело состоит из материи, атомов, религия в своей первой, периферийной части состоит из науки. Я не против науки – она совершенно необходима, – но это лишь периферийное явление, крайняя, наиболее удаленная от твоего центра окружность. За ней идет вторая концентрическая окружность, более глубокая, чем наука, – это искусство, эстетика. И за ней третья – это медитация. Если ты проходишь все три концентрические окружности, то постепенно доберешься до четвертой.
   На востоке она называется турийя; мы не давали ей имени, мы просто дали номер: «четвертое». О нем ничего нельзя сказать, и поэтому ему нет названия. Оно за пределами даже тайны. Медитация приведет тебя в глубину таинственного, но все же есть нечто еще большее, и это – невыразимо; несказанно. О нем ничего нельзя сказать, и никогда не было сказано, и никогда сказано не будет, – но опыт возможен.
   Только на этой высочайшей из вершин переживания, опыта, в этот высочайший миг экстаза ты узнаешь, что это такое.
   Ты спрашиваешь меня:
   Возлюбленный Ошо, согласно одной из последних теорий астрофизики, каждый атом, который существует в теле или создает материальные предметы вокруг нас, происходит из космического цикла, который он должен пройти по меньшей мере дважды.
   Дважды или трижды – как это поможет тебе почувствовать себя частью космоса? Пусть он проходит хоть тысячу раз, для тебя от этого ничего не меняется!
   Ты говоришь:
   Как бы то ни было, этот факт не помогает мне почувствовать себя частью космоса.
   И никакой другой факт тебе не поможет. Тебе придется отправиться в совершенно иное царство, в совершенно иное измерение.

   Ты также спрашиваешь:
   Ошо, есть ли у меня, как у ученого, шанс когда-нибудь испытать переживание тайны?
   Как у ученого – нет; тут у тебя нет никаких шансов. Я не могу дать тебе ложной надежды. Как у ученого, у тебя нет шансов, но это не значит, что ты должен перестать быть ученым, это значит только: пусть наука станет одним из аспектов своей жизни. Зачем делать ее всей своей жизнью? Зачем отождествлять себя с ней? Прекрасно, если ты используешь свой логический ум, аналитический ум, – это очень хорошо и очень полезно. Миру нужны технологии, миру нужна наука, ты можешь сослужить человечеству огромную службу, – но это совершенно другое дело.
   Не думай, что в науке заключается вся твоя жизнь. Иначе ты будешь жить у входа в свой дворец, у парадной лестницы, думая, что это и есть весь дворец; и тебе придется терпеть всевозможные лишения. Иногда тебе будет слишком холодно, иногда тебе будет слишком жарко, а иногда пойдет дождь – над лестницей нет крыши! Тогда как дворец рядом, дворец доступен, и ты мог бы в него войти. Я не против лестницы, помни, я не говорю, что ее надо разрушить. Лестница необходима, но только как лестница. Поднимись по ней, используй ее, но знай, что у тебя есть целый дворец – почему не исследовать весь дворец своего существа?
   Исследуй поэзию, исследуй музыку, исследуй танец, исследуй медитацию и, в конце концов, полностью растворись в Четвертом. Тогда, и только тогда – гусь снаружи!

   Второй вопрос:
   Ошо,
   Когда серьезные, грустные люди достигают просветления, они остаются такими же серьезными или становятся веселыми и радостными, как ты?
   Кто и когда слышал о том, чтобы серьезные люди достигали просветления? Серьезный человек не может стать просветленным. Серьезность – это болезнь, это рак души. Серьезность – это неправильный, совершенно неверный подход к жизни. Как можно достичь истины с помощью неправильного подхода? Серьезный человек просто болен, патологичен. Конечно, на протяжении тысяч лет серьезные люди стояли во главе всего, потому что это их единственная радость в жизни, другой радости для них не существует – только радость главенствования.

   Есть прекрасная притча Халиля Джебрана.
   Каждое утро он отправлялся на прогулку и выходил в поле, в котором стояло пугало. У этого пугала было определенное назначение: оно отпугивало диких зверей и птиц от посевов.
   Однажды Халиль Джебран спросил у пугала:
   – Ты стоишь здесь всегда, из года в год; ты, наверное, очень устало, и тебе очень скучно?
   И пугало ответило ему:
   – Нет, может показаться, что моя работа скучная и серьезная, но она мне нравится и приносит радость.
   – Какая же у тебя радость? Что же тебе может нравиться?
   – Сама способность внушать страх доставляет мне наслаждение. Каждый день я до смерти пугаю зверей и птиц! Все бегут от меня. Я важнее всех в округе, я сильнее всех. Все боятся меня. Можно ли желать в жизни большего?

   Вот чем испокон веков занимается серьезный человек. Во имя политики, во имя религии, во имя образования, во имя морали он мучает людей, и в этом его единственная радость. Он законченный садомазохист.
   Ни один садомазохист не может стать просветленным, и из сотни людей, которые, по вашему мнению, достигли просветления, девяносто девять и девять десятых процента – не просветленные. Это просто традиционная идея, и вы за нее держитесь. Вам сказали, что «этот человек – просветленный». Не существует критерия, по которому можно оценивать, потому что для христиан Иисус просветленный, а для джайнов – нет; у них разные критерии оценки. Вы удивитесь: христианам Махавира может совсем не казаться просветленным, у них ведь тоже другой критерий оценки.
   Христиане говорят, что Иисус за всю свою жизнь ни разу не смеялся. Должно быть, это полнейшая ложь. Я не могу в это поверить, вся его жизнь говорит совершенно об обратном. Невозможно представить, чтобы он никогда не смеялся; но христиане говорят, что он не смеялся. Почему? Потому что просветленный человек должен быть серьезным, очень серьезным, согбенным под тяжестью проблем мира. Он пришел, чтобы решить эти проблемы, он пришел, чтобы спасти человечество. Он – спаситель, мессия; он должен спасти вас от ваших прошлых грехов, а также и от возможных будущих. Естественно, он несет на своих плечах огромный груз, целые Гималаи – как же он может смеяться? Это невозможно.
   Но сама идея, что кто-то должен вас спасать, уродлива; сама эта идея разрушает вашу свободу. Вам не позволяется даже страдать за собственные грехи, это будет делать кто-то другой. У вас отнята всякая ответственность.
   Не таково видение других традиций. Например, Будда не согласился бы с этим. Он говорит: «Будьте светом самим себе. Никто другой вас не спасет». Поэтому Будда не так серьезен, в этом нет необходимости, для этого нет причины. Он свободен от всех своих забот, он освобожден. В глубине его наполняет радость.
   Но христиане подумают, что Будда эгоистичен, потому что он думает только о себе. А как может просветленный человек быть эгоистом? Иисус – просветленный, потому что он думает обо всем человечестве.
   Махавира жил в наготе. Это джайнское представление о просветленном человеке: просветленный человек отрекается от всего, ходит голый, и, поскольку он совершенно свободен от всех грехов, он не страдает. А Иисус много страдал на кресте. В соответствии с джайнской философией, вы страдаете только из-за своих прошлых карм. Если Иисус страдал на кресте, это просто влияние его прошлых карм; он должен был за них заплатить – за каждое действие приходится платить.
   О Махавире говорят – а он ходит голым, босым, – что если у него на пути лежит колючий шип, при приближении Махавиры он немедленно перевернется острием вниз, потому что у Махавиры больше нет грехов, и поэтому колючка не вправе причинять ему боль, – так что же говорить о распятии? Но Махавира серьезен.
   Кришна не серьезен. Кришна танцует, поет, играет на флейте.
   Когда Бодхидхарма достиг просветления, он смеялся семь дней и не мог остановиться. Его снова и снова спрашивали, почему он смеется, и он отвечал: «Я смеюсь потому, что все это смешно. Гусь всегда был снаружи; я пытался вытащить его из бутылки, а бутылки никогда не существовало. Все усилия были полнейшим абсурдом, все это было смехотворно, и я смеюсь над собой, и я смеюсь над всем миром, потому что все люди пытаются делать то, что совершенно не нужно. Люди очень стараются, и чем больше они стараются, тем им труднее. Само их старание и становится препятствием».
   Как же вы можете решить, кто просветленный, а кто – нет?
   Я только что получил письмо, в котором говорится: «Если вы действительно просветленный человек, то вы должны скрыться в Гималаях; просветленные люди всегда скрываются. Они остаются неизвестными, невоспетыми».
   Если этот человек прав, тогда Махавира, Будда, Иисус, Кришна, Рама, Заратустра, Мухаммед – никого из них нельзя назвать просветленным, потому что они широко известны, их знает весь мир. Они не уходили в Гималаи, они не жили в безвестности, они не умерли невоспетыми.
   И тут возникает еще один вопрос: как же этот человек узнал о тех, кто живет в Гималаях, об этих невоспетых, неизвестных людях, которые, по его мнению, являются просветленными? Как же он узнал о них? А если он знает их, значит, они не неизвестны – разве что он единственный на свете, кому позволено проникнуть в эту тайну!
   Но подобных глупцов великое множество, и они носят свои предрассудки как знамена.
   Я не стану вам говорить, кто просветленный, а кто нет, но я скажу вам одну простую вещь, которая будет вам понятна и прольет свет. Совершенно точно одно: садомазохисты не бывают просветленными. Тот, кто мучает себя и других, получая от этого удовольствие, не может быть просветленным.
   Просветление – это состояние блаженства, оно не может быть серьезным. Оно может быть искренним, но не серьезным. Это сущая радость! Это чистый экстаз!
   Ты спрашиваешь меня:
   Ошо, когда серьезные, грустные люди становятся просветленными…
   Я никогда о таком не слышал! А если ты слышал о серьезных и грустных людях, ставших просветленными, – либо они не были грустными и серьезными, либо это ты что-то не понял. Серьезные и грустные люди становятся кем угодно, но только не просветленными. Они становятся Римскими Папами, всяческими Матерями Терезами, Махатмами Ганди, Морарджи Десаи и Аятоллами Хомейни, шанкарачарьями, имамами, священниками. Церкви, синагоги, гурудвары – все они полны таких людей; это серьезные люди. Они собираются вокруг просветленного человека и начинают разрушать все, что он принес во время своей весны. Они начинают создавать мертвую традицию – и эта традиция должна непременно быть серьезной, она не может быть несерьезной.
   Просветленный человек всегда полон радости, но традиция, ортодоксия не может быть радостной. Сама структура традиции стоит на политике, ее назначение – стремиться к власти, подавлять, использовать других. Нельзя использовать других несерьезно и играя; вы должны быть очень серьезны. Вы должны добиться того, чтобы люди были грустны и боялись жизни, вы должны вселить в их существо столько страхов, чтобы из-за своих страхов они попали к вам в руки, чтобы ими можно было манипулировать.
   Такой человек, как я, не может вас использовать, потому что этот ашрам больше похож на вертеп, чем на храм. Здесь больше игры, чем серьезности. Все мы участвуем в замечательной игре! Как только вы начинаете думать, что все это игра, всякая серьезность исчезает, и все становится легче и светлее. Вы можете ходить, словно танцуя, и никакой груз не пригибает вас к земле.
   Но священники так не могут, весь их престиж пропорционален их серьезности. Чем они серьезнее, чем мрачнее их вид, тем более благочестивое производится впечатление… И они готовы на все – они постятся… естественно, когда человек постится, он становится серьезным, он не может смеяться. Если вы голодны, вы не можете смеяться и не дадите смеяться никому другому. Тут не до смеха! Вы морите себя голодом, приносите себя в жертву, распинаете себя, а люди смеются! Это непозволительно, это непростительно.
   Естественно, когда вы приходите к постящемуся человеку, вы становитесь серьезны – вы должны быть серьезны. Элементарная вежливость. Этот человек истязает свое тело всеми мыслимыми способами, калечит свое тело – как же можно смеяться? Само это зрелище печально и тягостно. Очень тяжело находиться рядом с этими так называемыми святыми. Поэтому люди только свидетельствуют свое уважение – и немедленно убегают, потому что, если вы останетесь сидеть с ними, они создадут в вас тяжесть, они создадут в вас чувство вины.
   Например, если они постятся, а вы хорошо и вкусно едите, чувство вины неизбежно. Если они стоят на головах, а вы в своей простоте ходите ногами, вам станет не по себе. Естественно, вы почувствуете: «Мне еще далеко до совершенства – а этот человек совершенен: он стоит на голове!» Неужели вы не видите, как это глупо? Если бы Бог хотел, чтобы вы стояли на голове, он бы точно об этом позаботился!
   Если бы Бог хотел, чтобы в мире царил гомосексуализм, он создал бы Адама и Брюса – ведь это так просто! Зачем было создавать Еву? Напрасный труд! Но эти глупцы продолжают делать противоестественные вещи, и от этой неестественности они становятся серьезными. Они плывут против течения жизни, они изнемогают от усталости и скуки, но у них есть одна радость, единственная радость: нагнать тоску и на вас.

   Мойше раздумывает о будущем своего сына. Он идет к раввину и спрашивает совета.
   Раввин говорит:
   – Это очень просто узнать. Мы положим на стол Талмуд, Тору и деньги. Если он выберет Талмуд, то станет раввином, если он выберет Тору, то станет адвокатом, а если выберет деньги, то ростовщиком.
   Мойше соглашается и зовет своего сына. Тот смотрит на вещи, разложенные на столе, – и берет их все.
   Мойше в растерянности.
   – Что же с ним будет? – спрашивает он раввина.
   Тот отвечает:
   – Он станет католическим священником.
   Эти грустные люди становятся католическими священниками, индуистскими шанкарачарьями, исламскими имамами – и тому подобными типами. Эти серьезные люди теряют человеческие свойства, они превращаются в попугаев. Но это выгодно. Не нужно много ума, чтобы стать попугаем, не нужно большой смелости, чтобы стать попугаем, но если вы обладаете маломальской памятью и умеете повторять наизусть Веды, Гиту, Коран, то вы встретите почет и уважение. Вы не делаете ничего творческого, ничего не прибавляете к красоте мира, не приумножаете радость на Земле. Напротив: вы разрушаете. Но тысячи лет люди подвергались обусловливанию, и они всегда ведут себя в соответствии со своей обусловленностью. Попугаям принято поклоняться.
   У фермера был попугай, который все время кричал: «Хайль Гитлер!»
   Однажды фермеру это надоело, и он запер попугая в курятнике. К попугаю подошел петух и спросил:
   – Скажи мне, почему фермер запер тебя в курятнике?
   Попугай молчал.
   – Я уступлю тебе четырех куриц, если ты мне ответишь, – настаивал петух, но попугай молчал.
   – Послушай, если ты скажешь мне, почему тебя здесь заперли, я отдам тебе десять куриц.
   Попугай обернулся и закричал:
   – Да отстань наконец! Я политический заключенный!

   Эти грустные люди – они становятся или политиками и священниками, или великими педагогами, профессорами, философами, теологами. Но они никогда не становятся просветленными, это абсолютно точно – этого не может произойти по самой природе вещей.
   Чтобы стать просветленным, человеку нужна легкость цветка – легкость пера, многоцветие радуги. Нужны радость утренней птицы, свобода облака в небе. Нужно только одно: сердце, полное экстаза – не какого-то высшего экстаза, не райского экстаза, но экстаза здесь и сейчас, экстаза в этот самый момент, когда ваши глаза наполнены этим моментом, и нет ничего другого – ни прошлого, ни будущего; когда этот момент охватывает вас полностью, так интенсивно, так страстно, что ничто больше не существует. Только такие люди становятся просветленными.
   Поэтому я говорю: если вы живете радостно и обычно, вы достигли просветления. Вам не нужно никакой религиозной ерунды, никакой эзотерической ерунды.
   В доме у Рабиновичей был страшно облезлый унитаз. Сидни пообещал покрасить сиденье, когда выдастся свободное время. У него в гараже было немного прекрасной ярко-зеленой краски, и вот в один прекрасный день он навел блеск и красоту.
   Этель пришла с журналом в руках и села подумать и почитать. Когда она попыталась встать, то обнаружила, что прилипла! Она позвала Сидни на помощь.
   Он тянул и тянул ее, но не смог ничего сделать. В отчаянии Этель закричала:
   – Что ты стоишь! Позови врача! Если присыхает пластырь, то он, по крайней мере, умеет его снять, не содрав кожу!
   Сидни бросился к телефону, чтобы вызвать «скорую помощь». Опасность была серьезная! Доктор объяснил, что у него полная приемная пациентов, и он не освободится раньше чем через два часа.
   Сидни в голову пришла блестящая идея: ведь можно отвинтить петли, и Этель до прихода врача полежит на кровати на животе. Вместо двух часов прошло четыре, но наконец доктор пришел. Сидни проводил его в спальню и сказал, указывая на жену:
   – Ну вот, док: что вы об этом скажете?
   Доктор задумчиво поглядел и сказал:
   – Очень мило… но почему такая дешевая рама?
   Жизнь надо принимать смеясь! Жизнь так забавна, так смешна, так абсурдна, что нельзя оставаться серьезным – если только не засохнуть на корню. Я видел жизнь со всех возможных сторон, но мне всегда было смешно, откуда ни посмотреть! И становится все смешнее и смешнее! Это – прекрасный дар запредельного.
   Я против всякой серьезности. Весь мой подход к жизни заключается в веселье, а величайшее религиозное качество – это чувство юмора. Не истина, не Бог, не добродетель, а чувство юмора. Если мы сможем наполнить всю землю смехом, танцующими и поющими людьми, если мы сможем превратить землю в карнавал веселья, в праздник огней, впервые с начала времен мы принесем на Землю истинное чувство духовности.

   Третий вопрос:
   Ошо,
   Самый читаемый журнал Германии, «Шпигель», начал печатать серию статей о тебе, о твоих саньясинах и об ашраме.
   Автор говорит о тебе много хорошего и невероятного и даже сравнивает тебя с Папой Польским. Он пишет: «Люди, поддавшиеся харизме Иоанна Павла Второго, ничем не отличаются от паломников в Пуне, собирающихся под началом Ошо. С этим не могут смириться только церкви и секты».
   Ошо, это сравнение тебе льстит или тебя оскорбляет?

   Оно меня смешит! Я всегда хорошо относился к полякам. Папа – это явление вторичное; ценно то, что он поляк. Вот где слон, а Папа – это всего лишь последняя часть слона – его хвост!
   Я, безусловно, не Папа и быть им никак не могу: я недостаточно серьезен и недостаточно религиозен. Я слишком обычен! Чтобы стать Папой, нужно быть человеком необычайным. Что же касается харизмы, у меня никакой харизмы нет. Я такой же обычный, что и любой человек на свете. Сама идея харизмы бесчеловечна, она разделяет людей. И вся стратегия создания харизмы – не что иное, как процесс обусловливания.
   Если вы увидите обнаженного джайнского монаха, то не найдете никакой харизмы. Вы просто увидите некрасивого, отталкивающего человека, бледного, больного, безрадостного, с глазами почти как у мертвеца, с лицом без всяких признаков разума, с иссушенным телом. Да, в нем есть нечто величественное – живот; ведь джайнский монах ест всего один раз в день, поэтому он ест за один раз слишком много. Вся фигура монаха, если вы не обусловлены в духе джайнизма, покажется вам карикатурной, нелепой, но для джайнов в том-то и есть харизма, великая харизма.
   Джайнские монахи, особенно те, которые живут в наготе, каждый год руками вырывают себе волосы на голове. Если вы увидите это, вам это покажется ненормальным, уродливым, насильственным, но джайны смотрят на это с большим уважением – происходит что-то необычайно важное. Человек просто рвет на себе волосы! Вы иногда видели вашу жену в ярости… или, если вы когда-нибудь были в больнице для душевнобольных, то видели, как люди рвут на себе волосы, просто злясь на себя, выпуская злость. Но для джайнского ума это привлекательно: «Какая жертва!»
   Если вы пойдете в христианскую церковь и увидите крест – и если вы были обусловлены в христианстве, – вы не увидите, что христианство поклоняется смерти; но крест символизирует смерть. Может быть, если бы Иисуса не распяли, никакого христианства не было бы. В сознании христианина доминирует не Иисус, доминирует крест. Поэтому я называю христианство не «христианством», а называю его «крестианством»! Крест просто символизирует смерть, самоубийство, это не жизнеутверждающий символ. Но для христианина он символизирует великую жертву Христа ради блага всего человечества.
   Харизма создается определенного рода обусловливанием. В том же самом Папе два года назад не было никакой харизмы, а теперь харизма есть. Каким чудом это случилось? Харизма появилась только потому, что его выбрали Папой. Теперь он производит большое впечатление на миллионы людей, но раньше никто не обращал на него внимания… Но ведь этот человек жил на свете шестьдесят лет, и никому не было до него дела. Это просто искусственно созданная иллюзия.
   Ничем не замечательный человек, если он становится президентом, вдруг приобретает харизму, а как только он перестает быть президентом, вся харизма пропадает, и он живет, как и прежде.
   Когда в России случилась революция, в России был очень харизматический лидер, Керенский; он был премьер-министром. Во время революции он бежал, и пятьдесят лет об этом харизматичном лидере никто не вспоминал. О нем совершенно забыли, хотя до появления Ленина он был первым человеком в России, он был центральной фигурой. Через пятьдесят лет он умер в Нью-Йорке, где торговал бакалеей! Когда он умер, то обнаружилось, что это и был не кто иной, как Керенский. Пятьдесят лет он содержал бакалейный магазин, и никто не находил в нем ни капли харизмы.
   Я не харизматичная личность, и я не верю в подобную ерунду. Я воспеваю простоту, необусловленность, невинность, обычность, и я хочу, чтобы все категории были стерты: категории грешного и святого, порочного и добродетельного, мирского и религиозного, нравственного и безнравственного. Я бы хотел, чтобы никаких категорий не было! Человек – это просто человек.
   Поэтому мне бы не хотелось, чтобы меня сравнивали с Папой. Я вообще не люблю никаких сравнений, потому что это совершенно неверный подход. Я – это я! Я не хочу, чтобы меня сравнивали даже с Иисусом, – что уж говорить о Папе. Я не хочу, чтобы меня сравнивали ни с Буддой, ни с Лао-цзы, потому что всякое сравнение совершенно неверно в своей основе. Лао-цзы – это Лао-цзы, а я – это я; не может быть речи ни о каком сравнении.
   Можно ли сравнивать розовый куст с ливанским кедром? Безусловно, нельзя. Как можно сравнивать лотос с розой? На самом деле, даже два разных лотоса нельзя сравнивать – каждый по-своему уникален.
   Но многие века мы жили с идеей сравнения. Мы всегда сравниваем, мы всегда распределяем людей по категориям, мы всегда раскладываем по полочкам – кто есть кто, кто к какой категории принадлежит.
   Я здесь как раз и работаю над тем, чтобы стереть все категории и провозгласить уникальность индивидуума. Никогда и ни с кем меня не сравнивайте. Я есть просто я. Хороший, плохой, святой, грешный, какой угодно, но я есть просто я. Сама эта идея отвратительна – подвергаться сравнению с кем-то другим. Бог никогда не делает репродукций, он создает только подлинники, и каждый человек имеет свое собственное, подлинное лицо.
   Но поляков я люблю – это я должен признать!

   Поляк приходит в дирекцию цирка и предлагает прыгнуть с десятиметровой высоты вниз головой без всякой страховки. Менеджер не верит, и они вместе идут на арену. Поляк поднимается на десятиметровую высоту, делает глубокий вдох и прыгает вниз головой. Он падает прямо на голову, несколько минут лежит неподвижно и потом встает.
   Менеджер поражен.
   – Потрясающе! – кричит он. – Я буду платить вам сто долларов за вечер.
   Поляк качает головой.
   – Хорошо, хорошо, я буду платить вам триста.
   – Нет.
   – Я буду платить вам тысячу долларов! – говорит менеджер.
   – Нет, я передумал, я больше не хочу прыгать. Я не знал, что это так больно.
   Поляк обнаружил, что у него три яйца. Он так хотел рассказать об этом, что остановил первого попавшегося мужчину и сказал ему: «Спорим, что у нас на двоих пять яиц?»

   Он проспорил… У другого было всего одно!
   Полячка умирала. Прежде чем испустить дух, она повернулась к мужу и попросила:

   – Полюби меня еще один раз перед смертью.
   – Как же это можно! – воскликнул польский муж. – Ведь это убьет тебя!
   – Каждый имеет право на последнее желание. Ты должен исполнить мою последнюю волю.
   – Хорошо, – сказал муж.
   Он лег к ней и стал исполнять последнюю волю. Едва он успел закончить, она вскочила с кровати совершенно здоровая, сбежала вниз, начала ловить цыпленка и крикнула детям, что обед будет готов через час. Радостные дети прибежали наверх и увидели, что отец сидит в кресле и плачет.
   – Папа, почему ты плачешь? – сказали они. – Случилось чудо! Мама выздоровела!
   – Я знаю, я знаю, – ответил он. – Но подумать только, что я мог бы сделать для Элеанор Рузвельт!
   Польский ум очень своеобразен! Это самый таинственный ум на свете!
   «Шпигель» сделал одно доброе дело: напомнил мне о Папе Польском.

   Старый польский генерал жил со своей молодой женой на уединенной вилле. У них было два охранника, защищающих их от непрошеных гостей.
   Однажды ночью охранники заметили, что свет в генеральской спальне горит слишком долго. Охваченные подозрением, они подобрались к окну и заглянули внутрь. Жена генерала лежала в постели голая со скучающим видом. Польский генерал, тоже голый, тревожно расхаживал по комнате взад и вперед с пистолетом в руке.
   Вдруг он остановился, посмотрел вниз и сказал:
   – Встань как мужчина, или я тебя застрелю!

   Вы помните известную поговорку: «Бутерброд всегда падает маслом вниз»?
   Есть история о поляке, у которого бутерброд упал как раз наоборот, маслом вверх. Он побежал прямо к Папе, чтобы доложить об этом отклонении от природных закономерностей вселенной.
   Сначала Папа не поверил ему, но потом он убедился, что это действительно произошло. Естественно, он не мог сразу дать объяснения странному явлению и попросил времени на раздумье. Он усердно изучал старые писания, молился Богу – словом, сделал все возможное, чтобы найти непогрешимый ответ.
   Несколько месяцев спустя долгожданный ответ был найден. Папа сказал поляку: «Хлеб был намазан маслом не с той стороны».

   Ты спрашиваешь меня:
   Ошо, крупнейший журнал Германии, «Шпигель», начал печатать серию статей о тебе, о твоих саньясинах и об ашраме. Автор говорит о тебе мною хорошего и невероятного и даже сравнивает тебя с Папой Польским. Он пишет: «Люди, поддавшиеся харизме Иоанна Павла Второго, ничем не отличаются от паломников в Пуне, собирающихся под началом Ошо».
   Это абсолютно неправильно, потому что я здесь не для того, чтобы вы «собирались у меня под началом». Я не хочу становиться между вами и целым. Никакое подчинение тут ни при чем. Чтобы подчиняться, идут под начало к Папе; сюда же приходят, чтобы любить. Ему вы подчиняетесь, потому что он представляет Бога, представляет его единородного сына Иисуса Христа. Я же никого не представляю!

   Когда вы со мной, вы связаны со мной как влюбленные; ни о каком подчинении нет речи. Вы просто учитесь общаться существованием. Я – просто возможность, средство, самое большее – катализатор.
   Мои саньясины – не мои последователи. Я не учреждаю церковь, я просто делюсь тем, что видел. Я просто делюсь своей любовью, своей радостью, своим опытом. Эти люди здесь – братья по путешествию. Вы не подчиняетесь мне; но, живя со мной, постепенно вы начнете наслаждаться глубоким подчинением существованию. Это совершенно другое дело; я здесь ни при чем. Вся заслуга принадлежит вам, а не мне. Мое присутствие может помочь только в одном: увидеть глупость, образец глупости, в которой вы запутались.
   Папа просто усиливает в вас этот же самый глупый образец. На протяжении тысячелетий люди подчинялись Папам и священникам, и ничего из этого не вышло.
   Я не священник, и я не заинтересован в том, чтобы вокруг меня собирались толпы. Я не заинтересован в том, чтобы положить начало традиции, я просто наслаждаюсь собой! Те, кто хочет наслаждаться собой, – добро пожаловать. Это – место радости. Само слово «подчинение» здесь неуместно! Никто никому не подчиняется. Вы должны быть самими собой, быть собой истинно, быть собой искренне, и тогда начнется чудо: в тот миг, когда вы откроете свое подлинное лицо, вы войдете в общность и единство со всецелым.
   «Шпигель» неправ, когда говорит, что то же самое происходит с паломниками в Пуне, но когда люди приходят и смотрят со стороны, может произойти подобное непонимание. Они просто зрители.
   Чтобы понять, что здесь происходит, нужно быть участником, а не посторонним зрителем. Только тогда вы сами узнаете вкус, и секрет откроется.

   Я слышал, что каждый год во время пышной пасхальной церемонии в соборе святого Петра в Риме, перед самым началом торжественной мессы главный раввин города во главе праздничной процессии входит в базилику и вручает Папе древний свиток. И каждый Папа принимает свиток, кланяется раввину и отдает его обратно, после чего раввин кланяется в ответ, поворачивается и уходит.
   Загадочный ритуал уходит истоками в глубину веков, и никто уже не помнит ни основ его, ни символического смысла. Однако Польский Папа в первую пасхальную неделю своего правления решил положить конец этому совершенно бессмысленному ритуалу, и когда главный раввин вручил ему свиток, Его Святейшество, к великому изумлению всей курии, развернул его.
   Это был счет за Тайную Вечерю.

   Четвертый вопрос:
   Ошо,
   Я схожу с ума! Я все время смеюсь над шуткой. Я даже однажды проснулась, смеясь. А я даже не знаю, что это за шутка!

   Лалита, мне придется повторить шутку! На самом деле, шутки всего четыре. Три я тебе сегодня расскажу, но тебе придется самой открыть четвертую… – турийю! На это я тебе дам сорок восемь часов. Если ты не сможешь ее найти, я ее тебе тоже расскажу.
   Первую шутку я рассказал тебе, когда ты находилась в состоянии сушупти, сна без сновидений… Естественно, тебе трудно ее вспомнить. Йога Лалита – мой библиотекарь, поэтому я постоянно должен напоминать ей о шутках, чтобы она собирала их для меня. Я никогда ее не вижу, я никогда не хожу в библиотеку, и поэтому единственный способ что-то ей передать – во сне.
   Первая шутка…

   Священник, жрец и раввин обсуждали, как они получают откровение о том, сколько денег должно пойти на личные нужды, а сколько – на нужды вверенных каждому из них религиозных учреждений.
   – Я, – сказал священник, – провожу на полу линию. Все деньги я подбрасываю в воздух, и то, что падает справа от линии, я беру себе, а то, что падает слева, достается Богу.
   Жрец кивнул и сказал:
   – У меня практически та же система, только я черчу круг. Что внутри – мне, что снаружи – Господу.
   Раввин улыбнулся и сказал:
   – И я делаю то же самое. Я подбрасываю деньги вверх, и то, что Бог поймает, – его!
   Вторую шутку, Лалита, я рассказал тебе, когда ты была в состоянии свапна, в состоянии сновидения. Что-то ты, может быть, помнишь.

   Обезумевший от отчаяния молодой человек влез на карниз сорокового этажа в отеле. Ближайшее место, куда могла забраться полиция, была крыша близлежащего здания. Все умоляли его вернуться в безопасное место. Был приглашен священник, который прибыл на место происшествия.
   – Подумай, сын мой, – обратился он к самоубийце, – подумай о маме и папе, которые любят тебя.
   – Нет, они не любят меня, – ответил молодой человек, – я прыгаю!
   – Нет, остановись, – закричал священник, – подумай о женщине, которая любит тебя!
   – Никто меня не любит! Я прыгаю!
   – Но подумай, – умолял священник, – подумай об Иисусе, Марии и Иосифе, которые любят тебя!
   – Иисус, Мария и Иосиф? – спросил молодой человек. – А кто они такие?
   Услышав это, священник закричал:
   – Прыгай, проклятый еврей, прыгай!
   А третью шутку я рассказал тебе, когда ты пребывала в джагрути, в том сне, который считается явью – и имеет с явью крайне мало общего. Может быть, как раз над этим ты и смеешься?

   Лалита говорит:
   Я схожу с ума! Я все время смеюсь над шуткой. Я даже однажды проснулась, смеясь. А я даже не знаю, что это за шутка!

   Может быть, вот эта?
   Семья решила взять к себе старого дедушку из Венгрии, и он переехал в семью дочери. Старик увидел Нью-Йорк во всем его разнообразии и был поражен. Однажды он пошел со своим внуком Янкелем в Сентрал-Парк. Большинство животных в зоопарке старик знал, но когда они подошли к клетке со смеющейся гиеной, ему стало любопытно.
   – Янкель, – сказал он, – у себя на родине я никогда не слышал о звере, который смеется.
   Янкель заметил поблизости смотрителя и обратился к нему:
   – Мой дед недавно приехал из Европы. Он говорит, что там нет смеющихся гиен. Вы мне не подскажете что-нибудь интересное, чтобы я ему рассказал?
   Смотритель ответил:
   – Скажите ему, например, что они едят один раз в день.
   Янкель повернулся к деду и сказал ему на иврите:
   – Зайда, они едят один раз в день.
   Смотритель сказал:
   – Они моются один раз в неделю.
   – Зайда, они моются один раз в неделю.
   Старик внимательно слушал. Смотритель сказал:
   – Они спариваются один раз в год.
   – Зайда, они спариваются один раз в год.
   Старик покачал головой и сказал:
   – Ладно: этот зверь ест один раз в день, ладно: моется один раз в неделю, но если он спаривается один раз в год, почему же он смеется?

   На сегодня достаточно.

Глава 9
Радуйся – чтобы оставить

   Первый вопрос:
   Ошо,
   Важно ли в жизни иметь определенный подход?
   Лучший способ упустить жизнь – это иметь к ней определенный подход. Подходы возникают в уме, а жизнь – за пределами ума. Подходы придумываем мы сами; это наши предрассудки, наши изобретения. А жизнь не нами придумана; напротив, мы – только рябь на поверхности озера жизни.
   Какой подход к океану может иметь рябь на поверхности океана? Какой подход может иметь зеленый лист к земле, луне, солнцу, звездам? Все подходы эгоистичны, все подходы глупы.
   Жизнь – не философия, не проблема; это – тайна. В жизни вы должны жить не по определенному образцу, не в соответствии с определенной обусловленностью – с тем, что вам говорили о жизни, – но начиная с нуля, с самого начала.
   Каждая индивидуальность, каждый человек должен думать так, будто он – первый человек на Земле, будто он Адам или Ева. Тогда вы можете открыться, открыться бесконечным возможностям; тогда вы становитесь уязвимы, доступны. А чем более вы уязвимы, чем более вы доступны, тем большая вам открывается возможность жизни. Ваши подходы действуют как преграды; тогда жизнь никогда не доходит до вас такой, какова она есть – она должна укладываться в вашу философию, религию, идеологию, и в этом процессе что-то в ней умирает. Вы получаете на выходе только труп: может быть, нечто похожее на жизнь, но не настоящее.
   Но так люди поступают испокон веков. Индуисты живут в соответствии с подходом индуизма, мусульмане – в соответствии с мусульманским подходом, коммунисты – в соответствии с коммунистическим подходом. Но помните основную, фундаментальную истину: любой подход не позволяет вам встретиться с той жизнью, которая есть на самом деле; она искажается, она подвергается интерпретации.
   Есть старая греческая легенда…

   У одного фанатичного короля была золотая кровать, драгоценная, украшенная тысячами бриллиантов, и когда приезжал гость, ему всегда предлагали эту кровать. Но с одним условием: человек должен был идеально поместиться на кровати. Если гость был немного больше, король отрубал ему ноги, чтобы привести в соответствие с длиной кровати. Конечно, кровать была настолько драгоценна, что ее нельзя было переделать, но гостя можно было переделать, чтобы он «подошел» к кровати, – как будто не кровать существовала для гостя, а гость существовал для кровати!
   Очень трудно, почти невозможно найти человека, который бы подходил к уже сделанной кровати. Помните, что среднего человека не существует; средний человек существует только в теории, а эта кровать была сделана для среднего человека. Король был математиком – он проделал большие вычисления. Он измерил рост всех жителей в столице, потом разделил сумму на количество жителей и пришел к определенному результату. В столице были маленькие дети, молодые люди, старики, карлики, великаны, но средний результат – это совсем иное дело. Во всей столице не было человека, которого можно было назвать средним. Я лично никогда не встречал среднего человека – это просто вымысел.
   И вот, с каждым, кто становился гостем, случалось несчастье… Если он был короче кровати, у короля были силачи, которые могли растянуть человека до нужного размера. Это, наверное, и было началом рольфинга! Ида Рольф, должно быть, училась у этого короля. Конечно, все гости погибали, но король не был в этом виноват – он все делал с лучшими на свете намерениями!

   Если ты следуешь в жизни определенному подходу, сама жизнь будет упущена. Жизнь безгранична, ее нельзя привести в соответствие с каким-либо подходом. Да, твой подход может охватывать определенный ее аспект, но всего лишь аспект. А ум имеет тенденцию провозглашать аспект целым, и в тот момент, когда это происходит, ты теряешь всякую связь с жизнью. Тогда ты начинаешь жить в оболочке своего подхода, как в коконе, как в скорлупе, и такая жизнь несчастна. Но тогда все ваши так называемые религии будут очень довольны, потому что именно они всегда вам и говорят: жизнь – это несчастье.
   Будда говорит, что рождение – это страдание, юность – страдание, старость – страдание, смерть – страдание, вся жизнь – это не что иное, как долгая, долгая трагедия. Если вы начнете жить с определенным подходом, то обнаружите, что Будда абсолютно прав; вы сами будете тому доказательством.
   Но я хочу вам сказать, что жизнь – не страдание, в этом я совершенно не согласен с Буддой. Жизнь становится страданием, но страдание создаете вы сами; на самом же деле жизнь – это вечная радость. Но для того, чтобы понять это, вам надо прийти к жизни с открытым сердцем, с открытой ладонью.
   Не подходите к жизни, сжавшись в кулак. Пусть рука будет раскрыта. Войдите в жизнь с бесконечной невинностью. Подходы коварны: вы что-то решаете, не испробовав, не испытав, не прожив. Вы уже пришли к определенным выводам, и, конечно, если эти выводы уже сделаны a priori, заранее, вы увидите, что жизнь их подтверждает. Не жизнь будет их подтверждать, но ваш ум будет искать пути, средства, данные, аргументы в их поддержку.
   Ум как губка: он все впитывает. Это своего рода паразит. Как только появляется центр определенного априорного заключения, этот центр все более кристаллизуется.

   Ко мне пришел один человек, который много лет в разных странах работал над определенной гипотезой. Во многих странах, в основном на Западе и в особенности в Америке, число тринадцать считается нехорошим. В Америке есть гостиницы, где отсутствует тринадцатый этаж – с двенадцатого этажа вы сразу попадаете на четырнадцатый. Числа тринадцать избегают, ни у одной комнаты нет этого номера, после двенадцатой сразу идут четырнадцатая, потому что никто не захочет жить в комнате под номером тринадцать или на тринадцатом этаже. Большой страх – идея, что число тринадцать несет в себе какое-то зло.
   И этот человек работал, собирал всевозможные данные, и в конце концов он собрал огромное количество сведений, настоящую гору: сколько несчастных случаев произошло тринадцатого числа каждого месяца, сколько людей умерло в этот день, сколько совершилось самоубийств, сколько насильственных смертей, сколько помешательств.
   Он показал мне свой грандиозный трактат и спросил: «Что вы на это скажете?»
   Я ответил: «Сделайте еще одну вещь. Вы уже положили столько сил, чтобы собрать все это, а теперь сделайте еще одно. Теперь выясните, что происходит двенадцатого числа! И вы получите такие же данные, потому что и двенадцатого числа люди сходят с ума, совершают самоубийства, убийства, грабежи. Все это происходит каждый день, но если у вас имеется определенный предвзятый подход, то вы будете выбирать соответственно. И, конечно, имея в распоряжении столько информации и аргументов, вы почувствуете, что ваш подход правилен».

   Я учу вас жить без всяких подходов к жизни. Это один из фундаментальных моментов в моем опыте: если вы действительно хотите знать реальность, отбросьте всю философию, отбросьте все «-измы». Тогда идите с пустыми и раскрытыми руками, в наготе перед лицом солнца – чтобы увидеть то, что есть на самом деле.
   В прошлом считалось, что наши органы чувств являются как бы дверьми, через которые действительность входит в наше существо. Но последние исследования показывают другое: наши чувства являются не только дверьми, но выполняют также функцию стражи у дверей. Только двум процентам информации разрешается проникнуть внутрь, остальные девяносто восемь остаются снаружи. Все, что противоречит вашему подходу к жизни, отсеивается, а внутрь просачивается только два процента.
   Но жить двухпроцентной жизнью – это все равно что вообще не жить. Если человек может жить на все сто процентов, почему он должен довольствоваться только двумя?
   Ты спрашиваешь меня:
   Важно ли в жизни иметь определенный подход?
   Не только не важно и не нужно – но даже опасно. Почему нельзя позволить жизни танцевать свой танец, петь свою песню – без каких-либо ожиданий? Почему мы не можем жить без ожиданий? Почему мы не можем увидеть то, что есть, во всей чистоте? Почему мы должны всюду навязывать свой подход? И никто другой от этого не проигрывает. Если ты что-то навязываешь жизни, только ты оказываешься в проигрыше.
   Лучше не клеить на жизнь ярлыков, лучше ее не классифицировать; лучше оставить ее открытой; лучше не делить ее на категории – не классифицировать. Ваше переживание реальности будет более красивым; ваше переживание реальности будет более космическим, потому что ничто в действительности не разделено. Существование – это оргазмическое целое, это одно органическое единство. Самая малая травинка, самый малый листок на засыхающем дереве так же значительны, как и величайшая звезда. Самое малое есть также и самое большое, потому все находится в единстве, принадлежит одному спектру. Как только вы начинаете разделять, вы начинаете проводить произвольные границы, давать произвольные определения, – а именно таким образом человек упускает жизнь и ее тайну.
   У всех у нас есть определенные подходы, и в том наша беда; мы все отталкиваемся от определенной отправной точки. В результате наша жизнь становится бедной, потому что любой отдельный аспект может быть только одномерным, а жизнь многомерна. Надо быть более гибким, более текучим, более пластичным; растайте, влейтесь; нельзя оставаться только зрителем. В жизни нет разгадки! Не воспринимайте жизнь как проблему; это удивительная и прекрасная тайна. Пейте от нее – это чистое вино! Пейте допьяна!

   Удачливый поставщик готового платья нашел наконец девушку своей мечты, и его приготовления к свадьбе навсегда остались в памяти швейного района. Его дизайнеры изготовили для невесты свадебное платье из лучших импортных шелков и сатинов; от вида его собственного свадебного облачения просто захватывало дух.
   Церемония была головокружительной; деньги текли рекой. Вдруг, когда новобрачные уже собрались отправиться в свадебное путешествие в Канаду, пришла телеграмма со срочным сообщением.
   – Это от моего партнера, – объяснил жених. – Срочное дело. Я должен выехать немедленно.
   – Но как же наш медовый месяц? – спросила невеста со слезами.
   – Бизнес прежде всего, – ответил он. – Поезжай одна. Я прилечу последним рейсом и к ночи буду на месте.
   – Но что, если ты не успеешь к ночи? – простонала она.
   – Тогда, – отрезал он, – начинай без меня.

   У бизнесмена своя философия, свой собственный подход. У ученого – тоже свой собственный подход. Каждый человек живет в маленькой тюрьме своего подхода.
   Я работаю здесь над тем, чтобы вызволить вас из ваших тюрем. Поэтому я не учу вас никаким доктринам, догмам, кредо, я не внушаю вам никаких убеждений, чтобы вы им следовали в жизни. Я просто пытаюсь вам помочь освободиться ото всей той ерунды, которая насаждалась веками. Если вы сможете сбросить этот чудовищный груз прошлого, если вы сможете начать жизнь так, как будто вы – первый человек, только тогда существует возможность понять, что такое божественность, что такое свобода, что такое радость. Иначе вашим уделом будет состояние несчастья, и, естественно, рано или поздно вы согласитесь с пессимистическим подходом Будды: жизнь есть страдание, жизнь есть боль.
   Я абсолютно это отрицаю, потому что мой собственный опыт утверждает обратное: жизнь есть блаженство, жизнь есть благословение. Но это зависит от вас, от того, как вы принимаете жизнь: избирательно, пропуская сквозь фильтр, глядя сквозь специальные очки, или открыто и свободно, в глубоком доверии, в любви.

   Второй вопрос:
   Ошо,
   В прошлом все знаменитые художники были известны богемным образом жизни. Скажи, пожалуйста, что-нибудь о творчестве и дисциплине.

   Богемная жизнь – единственная жизнь, которую стоит прожить! Любая другая жизнь безвкусна, бесцветна; она больше похожа на медленное самоубийство, чем на страстную и интенсивную жизнь. В прошлом путь художника неизбежно был бунтарским, потому что само по себе творчество – величайший в существовании бунт. Если ты хочешь творить, тебе придется избавиться от всей обусловленности, в противном случае твое творчество будет только подражанием, копированием. Ты можешь быть творцом, только будучи индивидуальностью; нельзя творить, не избавившись от психологии толпы. Психология толпы не способна к творчеству: она живет серой жизнью, не зная ни танца, ни песни, ни радости. Она живет механически.
   Конечно, есть некоторые вещи, которых можно добиться от общества только механическим поведением: ты можешь добиться уважения, престижа. Какой-нибудь университет присвоит тебе степень D. Litt, какая-нибудь страна наградит золотой медалью, а в конце концов ты можешь стать даже Нобелевским лауреатом, – но все это уродливо.
   Человек подлинного таланта отбросит всю эту ерунду, потому что это взяточничество. Присуждение Нобелевской премии просто означает, что вы верно служили правящему порядку; вас награждают, потому что вы хорошо себя вели и были послушным рабом, что вы не сбивались с пути, что вы всегда шли по проторенной дороге.
   Творец не может идти по проторенной дороге, он должен отыскать собственный путь, он должен углубиться в джунгли жизни, он должен идти один, он должен выпасть из психологии толпы, из коллективной психологии. Коллективное сознание – самое низшее сознание на свете; даже так называемые идиоты несколько превосходят коллективный идиотизм. Но в коллективности есть и определенные выгоды: уважение, престиж даются тем, кто подтверждает, что путь коллективного сознания – единственно правильный.
   И если в прошлом все творческие люди: художники, танцоры, музыканты, поэты, скульпторы – должны были отказываться от престижного положения в обществе, это происходило в силу сущей необходимости. Они вынуждены были жить богемной жизнью, цыганской жизнью; только в этом случае они могли оставаться творческими. В будущем это необязательно. Если вы меня понимаете, если вы чувствуете, что то, о чем я говорю, несет в себе истину, – в будущем каждый должен жить как индивидуальность, и тогда необходимости в богемной жизни не будет. Богемная жизнь порождается как следствие общепринятой, ортодоксальной, традиционной, респектабельной жизни.
   Я работаю над тем, чтобы разрушить коллективную психологию и дать каждому человеку свободу быть собой. Тогда эта проблема исчезнет, тогда вы будете жить так, как вы хотите жить. На самом деле, настоящее человечество родится только в тот день, когда индивидуальность будет неприкосновенна и почитаема в своем бунтарстве. Человечество еще не родилось, оно еще находится в зачаточном состоянии. То, что вы принимаете за человечество, всего лишь видимость. Пока каждая индивидуальность не получит свободы, абсолютной свободы быть собой, возможности существовать по-своему… И, конечно, человек не должен вмешиваться в жизнь других – это тоже часть свободы. Никто не должен вмешиваться в чужие дела.
   Но в прошлом каждый совал свой нос в чужие дела – даже в дела абсолютно личные, не имеющие к обществу ни малейшего касательства. Например, вы влюбляетесь в ту или другую женщину – при чем здесь общество? Совершенно ни при чем; это абсолютно личное дело. Если двое людей любят друг друга и хотят быть вместе, общество не должно вмешиваться. Но общество вмешивается всеми средствами – косвенно и прямо. Между влюбленными становится полицейский, между влюбленными становится судья; и, как будто этого недостаточно, общество создало вдобавок еще сверх-полицейского, Бога – он позаботится о вас.
   Идея Бога – это образ какого-то вездесущего шпиона, который не оставляет вас в покое даже в ванной, который подсматривает в замочную скважину и все время проверяет, что вы там делаете? Это отвратительно. Все религии мира говорят, что Бог всегда вас видит – и это отвратительно. Что же это за Бог? Что же, ему нечего больше делать, кроме как следить за всеми людьми, шпионить за всеми людьми? Какой-то детектив, а не Бог!
   Человечеству нужна новая почва – почва свободы. Богемный образ жизни возник в виде реакции, необходимой реакции, но если мое видение воплотится в жизнь, богемного образа жизни не будет, потому что не будет так называемого коллективного сознания, пытающегося удерживать человека в подчинении. Тогда каждый будет жить в мире с собой. Конечно, вы не должны вмешиваться в чужие дела, в чужую жизнь; но во всем, что касается вашей жизни, решать будете только вы и никто другой. Только так возможно творчество. Творчество – это аромат индивидуальной свободы.
   Ты спрашиваешь меня:
   Пожалуйста, скажи что-нибудь о творчестве и дисциплине.
   «Дисциплина» – прекрасное слово, но оно неправильно употреблялось, как и все прекрасные слова неправильно употреблялись в прошлом. Слово discipline, дисциплина, имеет общий корень со словом disciple, ученик; коренное значение его – процесс учения, познавания. Тот, кто готов познавать, учиться, называется учеником, а процесс познавания называется дисциплиной.
   Знающий человек никогда не готов учиться, потому что он считает, что уже знает, он прочно центрирован в своих так называемых знаниях. Его знания – не что иное, как пища для эго. Он не может быть учеником, он не может иметь истинной дисциплины.
   Сократ говорит: «Я знаю только одно: я ничего не знаю». Это и есть начало дисциплины. Конечно, когда вы ничего не знаете, возникает огромное желание спрашивать, исследовать, познавать. И коль скоро вы начинаете учиться и познавать, за этим неизбежно следует еще один фактор: все вами познаваемое должно постоянно отбрасываться, иначе оно превратится в знание, которое будет мешать дальнейшему познаванию.
   Человек истинной дисциплины никогда ничего в себе не накапливает, с каждым моментом он умирает для того, что уже узнал, и снова становится незнающим. Незнание – воистину сияющее состояние. Я согласен с Дионисием, когда он называет незнание сияющим. Одно из самых прекрасных чувств в существовании – это чувство сияющего незнания. Когда вы находитесь в этом состоянии незнания, вы открыты, на вашем пути нет никаких преград, вы готовы исследовать. Индуистам это не удастся – потому что они уже знают. Мусульмане, христиане тоже этого не смогут. Мои же саньясины могут, и по той простой причине, что я не передаю знаний, а, напротив, разрушаю ваше знание.
   Это происходит ежедневно… Каждый день я получаю много писем, мне задают много вопросов. Один друг приехал с Запада. Он говорит, что на протяжении трех или четырех лет он читал мои книги и был настолько воодушевлен, настолько влюблен в меня, что думал только о том, как бы побыстрее сюда приехать. А теперь, когда ему наконец удалось приехать, его постигло разочарование. На протяжении четырех лет он глубоко любил меня, а сейчас он говорит: «Теперь я не могу сказать то же самое, потому что ты шокируешь меня. Ты меня раздражаешь и провоцируешь; ты разрушаешь самые дорогие мне идеи».
   Легко читать книгу, потому что книга в ваших руках. Но я не в ваших руках! Вы можете интерпретировать книгу в соответствии со своими идеями, но вы не можете так же поступить и со мной – я причиню вам массу хлопот! Он любил не меня, он любил свои собственные идеи, и, находя им поддержку в моих книгах, он жил в иллюзиях.
   Но когда вы со мной, иллюзии обречены на разрушение. Я здесь для того, чтобы разбить все иллюзии вдребезги. Да, это будет вас раздражать, будет вас провоцировать – в том и заключается мой образ действий, мой метод работы. Я разрушу вас до самых корней! Пока вы не будете полностью разрушены как сущность, живущая из ума, для вас нет надежды.
   Дисциплина понимается и истолковывается неверно. Одни люди призывают других к дисциплине и говорят делать одно, не делать другого. Человеку навязывают тысячи предписаний и запретов, «надо» и «нельзя», а когда человек живет с таким грузом, он не может быть творческим. Он живет как узник в тюрьме; всюду он наталкивается на глухую стену.
   Творческий человек должен освободиться от всех «надо» и «нельзя». Ему нужны свобода и простор, ему нужны все небо и все звезды, – только тогда может начать расти его внутренняя спонтанность.
   Поэтому помните: дисциплина в моем понимании совершенно не похожа на десять заповедей. Я не даю вам никакой дисциплины; я просто даю вам возможность понять, увидеть, как оставаться познающим и никогда не становиться знающим. Ваша дисциплина должна происходить из самого вашего сердца, она должна быть вашей собственной – и разница очень велика. Когда кто-то другой дает вам дисциплину, она никогда вам не подойдет. Она будет для вас как одежда с чужого плеча. Она будет вам велика или мала, и вы всегда будете чувствовать себя в ней немного глупо.
   Мухаммед дал мусульманам дисциплину: возможно, она подходила ему, но она не подходит другим людям. Будда дал дисциплину миллионам буддистов: возможно, она подходила ему, но она не подходит другим людям. Дисциплина – явление индивидуальное; когда вы заимствуете чужую дисциплину, вы начинаете жить по уже установленным принципам, мертвым принципам. А жизнь никогда не бывает мертвой; жизнь вечно меняется, каждый миг меняется. Жизнь – это поток.
   Гераклит прав: нельзя войти в одну и ту же реку дважды. А от себя лично я хотел бы добавить, что нельзя войти в одну и ту же реку даже единожды – так быстротечна река! Человек должен быть внимателен к каждой ситуации, видеть каждую ситуацию во всех деталях, во всех нюансах – и действовать соответственно моменту, а не уже существующим ответам, взятым у других.
   Вы видите глупость человечества? Пять тысяч лет назад Ману дал дисциплину индуистам, и они до сих пор ей следуют. Три тысячи лет назад Моисей дал дисциплину евреям, и они до сих пор ей следуют. Пять тысяч лет назад Адинатха дал дисциплину джайнам, и они до сих пор ей следуют. От этих дисциплин весь мир сходит с ума! Они отстали от времени, их следовало давным-давно похоронить. Вы носите с собой трупы, и от этих трупов исходит смрад. А когда вы живете среди трупов – как вы можете жить, какой жизнью?
   Я учу вас настоящему моменту, свободе момента и ответственности момента. Нечто может быть правильным сейчас и неправильным в следующий миг. Не пытайтесь быть последовательным, иначе вы будете мертвы. Последовательны только мертвецы. Старайтесь быть живыми – со всей вытекающей непоследовательностью, – и проживайте каждый миг, не оглядываясь на прошлое и не заглядывая в будущее. Живите в настоящем моменте, в контексте этого момента, и ваш ответ будет тотальным. И эта тотальность прекрасна, эта тотальность – и есть творчество. Тогда, что бы вы ни делали, в этом будет особенная красота.

   Третий вопрос:
   Ошо,
   Я обнаружил, что сам себе скучен, что во мне нет никакой искры, никакой энергии. Ты сказал, что мы должны принять себя такими, каковы мы есть. Я не способен принять жизнь – потому что знаю, что мне недостает в жизни внутренней радости. Что мне делать?

   Мы слышали, что появился транквилизатор нового поколения, который не расслабляет, а, наоборот, заставляет изо всех сил напрягаться.
   Попытайся еще раз! Попытайся еще раз, и еще раз, и еще раз – как настоящий американец! – но всего не более трех раз. Попытайся раз, попытайся другой, попытайся третий; но потом остановись, – потому что это бессмысленная глупость.
   Ты спрашиваешь меня:
   Я обнаружил, что сам себе скучен…
   Это великое открытие. Да, я это говорю серьезно! Очень немногие осознают, что им скучно – а людям очень и очень скучно, смертельно скучно. Об этом знают все, кроме них самих. Понять, что тебе скучно, – это великое начало; теперь следует понять некоторые тонкости.
   Человек – единственное на свете животное, способное испытывать скуку; это прерогатива человека, часть достоинства человеческих существ. Ты когда-нибудь видел скучающего буйвола, скучающего осла? Им не бывает скучно. Скука просто означает, что ты живешь неправильно; следовательно, понимание того, что тебе скучно, что надо что-то предпринять, что необходимо какое-то изменение, может стать великим событием. Не думай, что это плохо, когда тебе скучно, – это хороший признак, хорошее начало, очень благоприятное начало. Но не останавливайся на этом.
   Почему человеку становится скучно? Человеку становится скучно потому, что он живет согласно мертвым моделям, полученным от других. Откажись от них, выйди за их рамки! Начни жить по-своему.
   Только подлинный человек не чувствует скуки, фальшивый человек на нее обречен. Христианину будет скучно, джайну будет скучно, коммунисту будет скучно, потому что они разделяют жизнь на две части. Их настоящая жизнь подавляется, и они живут другой, притворной, ненастоящей жизнью. Эта ненастоящая жизнь и создает скуку. Если вы делаете то, что вам надо, вам никогда не будет скучно.
   В тот день, когда я покидал дом, чтобы поехать в университет, мои родители… Отец и другие домашние, все они хотели, чтобы я стал ученым: для ученого было открыто широкое будущее… или, на худой конец, чтобы я стал доктором или инженером. Я наотрез отказался. Я сказал: «Я буду делать то, что я хочу делать, потому что я не хочу жить скучной жизнью. Я могу добиться успеха как ученый, я могу добиться уважения, денег, престижа, положения, но глубоко внутри мне будет скучно, потому что это не то, чем я хотел бы заниматься».
   Они были потрясены, потому что не видели никаких перспектив в изучении философии; это самый бедный предмет в университетах. Они неохотно согласились, зная, что я упускаю свое будущее, – но в конце концов признали, что ошибались.
   Дело не в деньгах, власти и положении; дело в том, к чему у тебя есть внутренняя склонность. Делай это, не думай о результатах, и твоя скука исчезнет. Должно быть, ты следуешь чужим идеям, должно быть, ты пытаешься жить «правильно», должно быть, ты делаешь все «как надо». А это и есть фундамент, начало скуки.
   Всему человечеству скучно, потому что человек, который должен был стать мистиком, стал математиком, человек, который должен был стать математиком, стал политиком, человек, который должен был стать поэтом, стал бизнесменом. Каждый становится кем-то другим, никто не на своем месте. Нужно иногда рисковать. Скука может исчезнуть в один миг, если ты готов рискнуть.
   Ты спрашиваешь меня:
   Я обнаружил, что сам себе скучен…
   Ты сам себе скучен потому, что ты не был искренен с самим собой, потому, что ты не был с собой честен, не был почтителен. И ты говоришь:
   …во мне нет никакой искры, никакой энергии.
   Откуда взяться искре? Энергия приходит только тогда, когда ты делаешь то, что хочешь делать, – что бы это ни было.
   Винсент Ван Гог был глубоко счастлив только потому, что рисовал. Ему не удалось продать ни одной картины, никто не ценил его, он голодал, умирал, потому что брат давал ему такую сумму денег, на которую едва можно было выжить. Четыре дня в неделю он голодал, а три дня ел. Ему приходилось голодать четыре дня в неделю, потому что ему нужно было покупать холсты, краски и кисти. Но он был глубоко счастлив – его силы не убывали.
   Он умер, когда ему было всего тридцать три года, он покончил жизнь самоубийством, но его самоубийство намного лучше, чем твоя так называемая жизнь, потому что он совершил его только тогда, когда написал картину, которую хотел написать.
   В тот день, когда он закончил писать солнечный закат – а это было его самым большим желанием, – он написал письмо, в котором говорилось: «Моя работа закончена, я выполнил все. Я покидаю этот мир совершенно удовлетворенным». Он покончил с собой, но я бы не назвал это самоубийством. Он жил тотально, он жег свечу своей жизни одновременно с двух концов, он прожил жизнь с исключительной интенсивностью.
   Ты можешь прожить сотню лет, но твоя жизнь будет просто сухой костью, грузом, мертвым грузом.
   Ты говоришь:
   Ошо… ты говоришь, что мы должны принять себя такими, каковы мы есть. Я не способен принять жизнь – потому что знаю, что мне недостает в жизни внутренней радости.
   Когда я говорю вам принять себя, я не имею в виду принять свой образ жизни, свою модель жизни – не понимайте меня неправильно. Когда я говорю вам принять себя, я имею в виду, что надо отбросить все остальное и – принять себя. Но ты, наверное, понимаешь это по-своему. Так всегда и бывает…

   Марсианин посадил свою тарелку посреди Манхэттена, и первым ему встретился нищий.
   – Мистер, – сказал он, – не дадите ли вы мне четвертак?
   Марсианин спросил:
   – Что такое четвертак?
   Нищий подумал с минуту, а потом ответил:
   – Вы правы. Дайте мне лучше полтинник.

   Я не говорил того, что ты понял. Отбрось все, что было тебе навязано извне, – я не говорю, что ты должен это принять. Прими свою внутреннюю суть, которую принес с собой из запредельного, и тогда ты не будешь чувствовать, что что-то упускаешь. Как только ты принимаешь себя, принимаешь без всяких условий, безоговорочно – вдруг случается всплеск радости. Твои соки приходят в движение, жизнь становится поистине экстатичной.

   Друзья одного молодого человека думали, что он умер, но он был только в состоянии комы. Он стал подавать признаки жизни как раз в тот момент, когда его уже собрались хоронить. Его спросили, как это – чувствовать себя мертвым.
   – Мертвым! – воскликнул он. – Я не был мертвым. Я все время понимал, что происходит. И я знал, что не умер, потому что у меня мерзли ноги и я хотел есть.
   – Но почему из этого ты заключил, что ты жив? – спросил один из любопытных.
   – Я знал, что если бы я был в раю, я не был бы голоден, а если не в раю, у меня не мерзли бы ноги.

   Одно можно сказать точно: ты еще не умер – ты хочешь есть, и у тебя мерзнут ноги. Просто встань и попрыгай!
   Молодой человек из бедной семьи, лишенный воспитания и других социальных благ, влюбился в дочь миллионера. Она пригласила его в свой элегантный особняк, чтобы познакомить с родителями. Он был напуган богатой обстановкой, слугами и другими знаками благосостояния, но каким-то образом умудрился выглядеть непринужденно – до тех пор, пока не подошло время обеда. Сев за массивный стол и разомлев от вина, он громко рыгнул.
   Отец девушки поднял глаза и посмотрел на собаку, лежащую в ногах молодого человека.
   – Пират! – сказал он укоризненно.
   Бедняга вздохнул с облегчением, но через несколько минут он снова рыгнул. Отец девушки посмотрел на собаку и снова сказал, теперь громче:
   – Пират!
   Через несколько минут молодой человек рыгнул в третий раз. Лицо богатого человека покраснело от ярости. Он взревел:
   – Пират! Убирайся оттуда к черту, а то он тебя испачкает!

   У тебя еще есть время – чтобы выбраться из тюрьмы, в которой ты жил до сих пор! Для этого нужно лишь немного смелости, немного азарта. И помни: тебе нечего терять. Ты можешь потерять только свои оковы, ты можешь потерять это чувство скуки, можешь потерять это постоянное чувство неудовлетворенности. Что еще ты можешь потерять? Выйди из колеи и прими свое собственное существо – вопреки всем Моисеям, Иисусам, Буддам, Махавирам, Кришнам. Прими себя. Ты ответственен не перед Буддой, не перед Заратустрой, не перед Кабиром, не перед Нанаком; ты ответственен только перед самим собой.
   Будь ответствен – и когда я употребляю слово «ответственность», пожалуйста, будь внимателен, чтобы не было искажений. Я не говорю о твоем долге, о твоих обязанностях. Я просто использую это слово в его буквальном смысле: отвечай реальности, будь ответствен.
   Наверное, до сих пор ты жил безответственно, исполняя всевозможные чужие ожидания. Что же здесь терять? Тебе скучно – это хорошая ситуация, – тебе недостает искры и энергии; что же еще тебе нужно, чтобы выбраться из тюрьмы? Выпрыгни из нее – и не оглядывайся!
   Люди говорят: подумай дважды, прежде чем прыгнуть. Я говорю: сначала прыгайте – а потом можете думать сколько угодно!

   Четвертый вопрос:
   Ошо,
   Может ли сумасшедший стать Буддой?
   Только сумасшедший может стать Буддой! Так называемые здравомыслящие люди могут стать, самое большее, буддистами, но не Буддами, они могут стать христианами, но не Христами. Только сумасшедший…
   Мое приглашение – только для сумасшедших этого мира. Я предлагаю руководство по просветлению для сумасшедших!

   Группа философов, сидящих в русской тюрьме, решила бежать. У них была копия ключа, и они ждали ночи, чтобы совершить побег. В полночь один из них пошел открывать дверь, но через несколько минут вернулся с выражением разочарования на лице.
   – Что случилось? – спросили его остальные.
   – Наш план бесполезен. Мы не можем бежать – сумасшедший ночной надзиратель забыл закрыть дверь, и я не могу воспользоваться ключом!

   Философы не могут стать Буддами! Для того чтобы стать Буддой, нужно иметь храбрость.
   Когда Иисус висел на кресте, мимо проходил философ. Он остановился, посмотрел на Иисуса и спросил:
   – Что ты здесь делаешь?
   Иисус кивнул головой налево, потом направо и сказал:
   – Да вот, вишу с друзьями!
   Философ продолжил:
   – Если хочешь, я могу принести лестницу и снять тебя.
   – Буду очень благодарен, – ответил Иисус.
   Через полчаса философ вернулся с лестницей, залез на крест, вытащил гвоздь из правой руки, потом из левой…
   Иисус упал головой вниз и закричал:
   – Ноги, идиот! В следующий раз начинай с ног!

   Пятый вопрос:
   Ошо,
   Я хочу потеряться в совершенной любви, раствориться полностью и окончательно. Что мне делать?
   Сама идея раствориться полностью и окончательно требует слишком многого. Будь немного более человечным, не стремись к невозможному. Стремление к невозможному понапрасну приводит людей в состояние истерии, и много веков мы живем под грузом ненужных ценностей. Мы выучили слова и продолжаем повторять их как попугаи, не задумываясь над их смыслом.
   Будь человеческим существом, никогда не стремись к совершенству, потому что всякое стремление к совершенству приводит к неврозу. Будь человеческим существом и прими всю человеческую хрупкость. Почему ты должен раствориться полностью и окончательно? Зачем? Чего ты этим добьешься? Если это и осуществимо, – хорошо, что это неосуществимо, – я лишь умозрительно предполагаю: если это и осуществимо, ведь ты снова придешь и скажешь: «Мне очень одиноко: я абсолютно растворился, растворился полностью и окончательно! Я в абсолютной растерянности!» Тебе тут же захочется вернуться обратно, чтобы снова почувствовать вкус жизни.
   Хорошо растаять и слиться, – но зачем делать из этого нечто совершенное, высшее и окончательное? Зачем сотрясать воздух пустыми словами? Разве не достаточно раствориться на мгновение, а потом вернуться домой? Тогда есть определенный ритм: ты растворяешься, наслаждаешься этим, а потом возвращаешься в нормальное состояние. Появляется ритм, а ритм всегда богаче. Если ты просто растворяешься, ритма не будет, не будет музыки, не будет танца. На самом деле это будет смерть, а не жизнь.
   Все мое учение заключается в человечности. На протяжении веков вам говорили, что вы должны быть сверхчеловеком. Я радуюсь вашей человечности. Для меня человечность – синоним божественности.
   Очень хорошо и красиво – раствориться, потеряться, а потом снова найти себя, чтобы можно было потеряться снова. Создай ритм: теряйся и находись ритмично. Жизнь – это музыка, а музыка возможна только при наличии того и другого – иначе она будет монотонной.
   Я не могу помочь тебе совершенно потеряться, абсолютно и окончательно раствориться. Я люблю это мгновение, люблю непосредственность мгновения. Я терпеть не могу таких слов, как «абсолютно» и «окончательно»; это слова бессмысленные и помпезные.
   «Абсолютное» не имеет никакого смысла. В цветке розы гораздо больше смысла, но в нем нет ничего абсолютного: утром он цветет, вечером его больше нет. В том его красота – он мгновенен. Это чудо! Совершенная, окончательная роза была бы искусственной, пластмассовой: она существовала бы всегда – но из-за того, что она не способна умереть, она никогда не может быть живой.
   Тебе лучше научиться терять себя, возвращаться к себе и снова теряться… близость любви – и расстояние. Любое расстояние в любви создает желание близости. Если вы все время вместе и не можете разделиться, ваша любовь превратится в кошмарный сон.
   Подумай над этим, это прекрасная притча. Только я могу сказать, что это притча.

   Розали Мазолли, урожденная Адельштайн, вышла замуж за карлика. Некоторое время у них все шло хорошо, но в один прекрасный день Розали обратилась в суд и потребовала развода с маленьким Харри.
   – Миссис Мазолли, вы ведь знали, что ваш муж карлик, когда выходили за него? – спросил ее судья. – Почему же теперь вы хотите с ним развестись? Разве вы не знали, что эта проблема рано или поздно возникнет?
   – О, ваша честь, – всхлипнула Розали, – как же я могла это знать? Все, за исключением секса, было прекрасно.
   – За исключением секса? – переспросил судья. – Какая может быть связь между его ростом и сексом?
   – Видите ли, – продолжила она со слезами, – когда мы нос к носу, то там его нога, когда мы нога к ноге, там его нос, а когда он там, он и вовсе исчезает – и если бы вы знали, ваша честь, до чего мне становится одиноко!

   Нет никакой необходимости в том, чтобы совершенно, абсолютно, окончательно растворяться. Будь в расслаблении – иногда потеряйся и растворись, и это будет хорошо. Теряйся и находи себя снова и снова. Это прекрасная драма, это существование – терять и находить себя вновь. Отбрось такие слова, как «окончательно», «абсолютно», «совершенно», все эти слова придуманы философами. Жизнь мгновенна, жизнь всегда – здесь и сейчас. Проживи ее во всей хрупкости человеческого существа, во всей хрупкости цветка розы, и ты найдешь все великолепие в мгновении – не в вечности. Оно всегда сейчас и всегда здесь! Не отвергай мгновенное, радуйся ему, радуйся – чтобы навсегда оставить.

   На сегодня достаточно.

Глава 10
Я растворюсь в моих людях

   Первый вопрос:
   Ошо,
   Я часто слышу вопросы об ашраме… Сейчас здесь столько жизни и творчества: спектакли, музыка, искусства, ремесла – здесь и за пределами ашрама; и многих волнует мысль о том, что будет после того, как ты уйдешь.
   Когда ты покинешь тело, станет ли ашрам мертвым учреждением, и будешь ли ты обожествлен и забыт?
   Меня волнует непосредственно существующее – это мгновение. За пределами этого мгновения ничего нет. Единственное время, которое важно, – это сейчас, и единственное место, которое важно, – это здесь. Поэтому я не волнуюсь о том, что случится в будущем; ни прошлое, ни будущее не имеют никакой силы.
   Но такова натура ума: ум может думать лишь в терминах будущего или прошлого, ум не может переживать настоящее; он постоянно отклоняется от настоящего в ту или иную сторону. Ум подобен маятнику: он движется влево, до упора влево, потом вправо, до упора вправо. Он или ультралевый, или ультраправый – а весь мой подход в том, чтобы быть точно посередине.
   Гаутама Будда употреблял в этой связи очень красивый термин: маджима никайя, путь точной середины. Если вам удается остановить маятник посередине, часы останавливаются. Часы символизируют ум – и не только в буквальном смысле, не только в метафорическом смысле; ум есть время. Время состоит из двух, а не из трех частей. Настоящее не часть времени; прошлое – это время, будущее – это время. Настоящее же есть проникновение запредельного в мир времени.
   Можно думать о времени как о горизонтальной линии, где за A следует B, за B следует C, за C следует D, и так далее и так далее – линейная прогрессия. Существование не горизонтально, существование вертикально, существование не движется по линии, от A к B, от B к C; существование движется по нарастанию интенсивности, от А к более глубокому А, от более глубокого А к еще более глубокому А. Оно погружается вглубь мгновения.
   Время, воспринимаемое в виде прошлого и будущего, принадлежит к языку ума – а ум умеет только создавать проблемы, он не знает решений. Все проблемы, которыми обременено человечество, суть изобретение ума. Существование есть тайна, не проблема. Оно должно быть не разрешено, оно должно быть прожито.
   Я проживаю свое мгновение. Я нисколько не волнуюсь о том, что будет дальше. Вам это может показаться весьма безответственным, потому что мой критерий ответственности диаметрально противоположен обычному представлению о так называемой ответственности. Я ответственен перед этим мгновением, перед существованием – и ответственен не в том смысле, что я ему что-то должен, я ответственен в том смысле, что я отвечаю тотально, спонтанно. Какова бы ни была ситуация, я полностью созвучен ей. Пока я жив – я жив. Когда я умру – я умру. Для меня здесь нет совершенно никаких вопросов.
   Но я понимаю твой вопрос. Ты говоришь:
   Ошо, я часто слышу вопросы об ашраме…
   Люди, которые задают этот вопрос, мертвы, – иначе зачем им беспокоиться о будущем? Они не приходят в ашрам, они не приходят ко мне, они не участвуют в том, что здесь происходит. Они беспокоятся о будущем! Они выражают тревогу о будущем – что будет дальше? Но вот настоящий вопрос: что происходит сейчас?
   Люди, которые задают подобные вопросы, к тому же еще и глупы. Разве они собираются жить вечно? Они беспокоятся обо мне и о моей работе, как будто они собираются жить вечно. Я здесь лишь на мгновение, вы здесь лишь на мгновение. Если встреча возможна, может получиться нечто удивительно красивое. Но эти дураки думают настолько хитро, что не только обманывают других, им удается даже обмануть себя. Сейчас они осуждают меня, сейчас они критикуют меня, но в то же время выражают большую любовь – что случится, когда меня здесь не будет?
   В тот миг, когда я умру, весь мир умрет для меня. Тогда будь что будет. Я не брал на себя ответственность за все существование. Да и кто может взять на себя такую ответственность? Были люди, которые попытались, но совершенно безуспешно.
   Например, Гаутама Будда – один из самых красивых людей, которых знал этот мир, – очень тревожился о том, чтобы, когда он покинет мир, не возникло никакой религии, чтобы ему не поклонялись, чтобы не воздвигали его статуй. Он настоятельно повторял это, снова и снова, всю свою жизнь. Сорок два года он постоянно проповедовал, говорил людям, что ему не нужно поклоняться, и это дало противоположный результат. Чем больше он говорил: «Не поклоняйтесь мне», – тем более люди чувствовали: «Мы должны поклоняться этому человеку».
   Это закон обратного эффекта. В мире существует больше статуй Будды, чем кого-либо другого, а он был против статуй. Было создано так много статуй Будды, что на урду, арабском и других мусульманских языках само слово «будда» стало синонимом слова «статуя», с небольшим видоизменением – «будх». «Будх» значит «статуя», и это слово происходит от слова «будда». Тысячи статуй… А этот человек особенно настаивал: «Не создавайте моих статуй!»
   Фактически, не нужно было так настаивать. Сама эта настойчивость была ошибкой. Зачем ему было заботиться о будущем? Когда вас больше нет… само желание контролировать, направлять будущее в соответствии с вашими идеями – политическое желание. Люди пытаются контролировать будущее, пока они живы, и хотят контролировать человечество, даже когда они умрут. Я никого не контролирую – я не политик. Я совершенно не интересуюсь тем, чтобы кого-то контролировать, будь то сегодня или завтра.
   То же самое сделал Джидду Кришнамурти: в течение пятидесяти лет он постоянно повторял: «Я не ваш гуру». Но если вы не гуру, зачем это повторять пятьдесят лет? Наверное, в этом есть доля правды. Он боится, есть какой-то страх: он знает, что ему будут поклоняться. Он знает, что уже есть люди, которые считают его своим гуру. И чем больше он рвет и мечет, тем больше эти дураки думают: «Это настоящий гуру! Посмотрите, какой он скромный – никаких претензий, никаких амбиций, никакого высокомерия». Подумайте над этим.
   Кришнамурти стал делать то же самое, что и Будда. Он в этом совершенно не оригинален; это старая игра. Вообще человеческий ум действует очень странно. Бог сказал Адаму и Еве: «Не ешьте плода с древа познания», – а они съели. Как только вы что-то запрещаете, где-то глубоко в человеческом сердце возникает интерес; просыпается любопытство. Поэтому я никому не говорю: «Пожалуйста, не поклоняйтесь мне».
   И если меня уже нет, что я могу сделать? Дураки есть дураки. Поклоняются ли они мне или кому-то другому, не имеет большого значения. Если они хотят поклоняться, они будут поклоняться.
   Но задумывался ли ты о том, кто эти люди, задающие тебе вопрос? Должно быть, они индуисты, мусульмане, христиане, джайны, буддисты, «кришнамуртисты». Кто эти люди? Если они так беспокоятся обо мне, отбросили ли они Кришну? Отбросили ли Мухаммеда? Отбросили ли они Будду? Если бы они были честными и искренними, они должны были отбросить все религии. Но они продолжают носить свои Библии, Веды, своих Махавир и Заратустр, и все же они озабочены только мной. А где же все их религии? Индуизм? Джайнизм? Ислам?
   Всякая организация, всякое учреждение всегда мертво, жив лишь человек. Никакая организация не бывает живой. Как она может быть живой? По самой своей природе она мертва.
   Так что в следующий раз, когда эти люди станут задавать тебе подобные вопросы, спроси их: кто вы такие? Не принадлежите ли вы сами к какой-нибудь организации, религии, теологии, философии? Если принадлежите, тогда вы не вправе задавать этот вопрос. А если не принадлежите, тогда вам не нужно было бы его задавать: вы понимали бы, что мертвые учреждения и организации не могут быть привлекательны для разумных людей. Но неразумные люди обречены на то, чтобы жить в мире организаций и учреждений, – какие бы ярлыки вы ни пытались приклеить. Они живут в мире тысячи и одной организации.
   Что такое брак? – социальный институт, учреждение. Только ненормальные люди живут в мире учреждений. Брак мертв. Что такое ваша семья? А ваша нация? А ваша раса? – все это институты, учреждения. Но, странное дело: люди продолжают задавать подобные вопросы, не думая даже, что эти вопросы разоблачают их самих.
   Что касается меня – меня следующее мгновение совершенно не интересует. Даже если эта фраза останется неоконченной, я не стану стараться ее закончить. Я даже не поставлю точки. Я не имею желания господствовать, но я не могу пойти и сказать людям: «Не поклоняйтесь мне», – потому что именно так и создается культ поклонения.
   Нужно понимать весь механизм человеческого безумия.
   Например, Иисус говорит: «Блаженны нищие, ибо им принадлежит царство Божье». И вот две тысячи лет люди пытаются быть нищими по этой простой причине – чтобы достичь царства Божьего. Видите противоречие? «Блаженны нищие… ибо им принадлежит царство Божье». Тогда какая же это нищета, если она приносит вам царство Божье? Это просто поощрение жадности, мотивация для жадности. Если бы Иисус был в самом деле прав, он мог бы сказать так: «Блаженны нищие, потому что они нищие». Зачем нужно было говорить: «…ибо им принадлежит царство Божье»? Все хотят наследовать царство Божье; все хотят наследовать вечные неземные сокровища. И даже если ради этого нужно быть бедным и приносить жертвы, овчинка стоит выделки.
   Люди делают это постоянно. Но пришло время, чтобы человек посмотрел ясно и ясно увидел, что ему говорят и что он делает.
   Люди всегда понимают неправильно. Пока Мастер жив, они не приходят к нему, потому что, пока Мастер жив, им не будет позволено понять неправильно. Они придут к нему лишь тогда, когда его уже не будет, потому что мертвый Мастер управляем, подконтролен, им можно манипулировать.
   Несколько дней назад умер так называемый джайнский святой Канжисвами. Он был так почитаем джайнами, что джайны даже объявили: «В следующем круге существования, в следующем творении он вновь будет первым тиртханкарой, первооснователем джайнизма».
   Когда он умер – я видел фотографии, кто-то прислал их мне, – джайны попытались привести его в определенную позу, потому что тиртханкара или будущий тиртханкара должен умереть в позе лотоса. Надо полагать, они поломали ему все кости. Не менее дюжины последователей пытались усадить его труп в йогическую позу. При жизни, конечно, этого никак не сделать, человек будет кричать – он покажет вам праймал-терапию [10 - Primal Therapy – одно из направлений в Ошо-терапии, которое также называют «Терапией первичного крика».]!
   Пока этот человек был жив, он носил одежду, но, согласно джайнизму, человек достигает высшей степени свободы, только если умирает обнаженным, поэтому они сняли одежду. Конечно, труп не мог им противиться. Одежда снята, поза лотоса достигнута, последователи счастливы. Так бывает всегда.

   Горничная, которая казалась довольной своей работой, неожиданно объявила, что увольняется.
   – Почему же вы хотите уйти? – спросила ее хозяйка. – Что-нибудь случилось?
   – Мне невыносима атмосфера тревоги и ожидания, царящая в этом доме, – ответила горничная.
   – Тревожная атмосфера? Что вы имеете в виду?
   – Над моей кроватью висит надпись: «Бдите, ибо не знаете вы, когда придет хозяин».

   В то мгновение, когда Мастер уходит, у вас остаются только слова. Словами можно манипулировать, их можно интерпретировать, их можно подцвечивать, их можно окрашивать в соответствии с вашими предрассудками. Но в отношении меня это будет невозможно – невозможно по целому ряду причин.
   Во-первых, я человек, который последовательно непоследователен. Невозможно будет создать догму из моих слов; любой, кто попытается создать догму или веру из моих слов, сойдет с ума! Из Махавиры можно сделать догму – он очень последовательный человек, очень логичный. Из Будды можно сделать философию – он математически точен. На Кришнамурти можно построить философию – пятьдесят лет он повторял одно и то же, снова и снова; в нем нельзя найти ни тени непоследовательности. С одной стороны, он говорит: «Я не ваш Мастер, не ваш гуру. Не зависьте от меня», – но при этом с большой тонкостью создает целую философию, которая так последовательна, так безупречно последовательна, что ее узником захочется стать каждому, – настолько она здравая и последовательная.
   Со мной это невозможно: я живу в мгновении, и все, что я говорю сейчас, справедливо только для этого мгновения. Я не обращаюсь к прошлому, я совершенно не думаю о будущем. Мои утверждения – атомны; они не являются частью системы. А мертвое учреждение можно создать лишь на базе очень последовательной, систематической философии, где нет никаких погрешностей, где все сомнения разрешены, где все вопросы сняты и вам дается на все случаи жизни готовый ответ.
   Я так непоследователен, что из меня невозможно сделать мертвое учреждение, потому что мертвое учреждение нуждается в инфраструктуре мертвой философии. Я не учу вас никакой доктрине, я не даю вам никаких принципов; напротив, я пытаюсь отнять у вас все философии, которые вы носили с собой. Я разрушаю ваши идеологии, веры, культы, догмы, и я не даю взамен ничего другого. Мой метод – это чистое разобусловливание. Я не пытаюсь обусловить вас заново. Я оставляю вас открытыми.
   Поэтому здесь вы видите: каждый мой саньясин уникален как индивидуальность. Нет никаких образцов, под которые нужно подгонять себя. Нет никаких «надо» и «нельзя», нет никакой жесткой структуры, только лишь текучесть. Я не даю вам десяти заповедей, я не даю вам подробных инструкций о том, как следует жить, потому что я верю в индивидуальность, в достоинство и свободу индивидуальности. Я делюсь своим ви «дением – это моя радость – но я делюсь им не для того, чтобы заставить вас жить согласно ему.
   Кришнамурти постоянно говорит: «Не следуйте за мной. Не подражайте мне», – но с другой стороны, когда люди не следуют ему, он очень сердится. Это довольно тонко. Например, он говорит. «Не следуйте мне», – а люди следуют ему. Тогда он сердится. Если ты в самом деле искренен, тогда ты можешь сказать: «Не следуйте мне», – но если люди хотят следовать тебе, как ты можешь им помешать? Ты уже сказал, что хотел. Теперь их дело: делать или не делать. Ты им не хозяин. И если они захотят следовать тебе, ты не можешь им помешать. А если ты им мешаешь, тем самым ты заставляешь их следовать своей идее о неследовании.
   Он очень сердится…
   Несколько дней назад он был в Бомбее, и я сказал моим саньясинам, что, где бы он ни появился, они должны прийти и сесть в первом ряду. Как только он видит людей в оранжевом, он немедленно теряет все просветление! Он начинает кричать!
   Зачем сердиться? Наверное, за этим стоит глубокое желание контролировать. Кто вы такой, чтобы кому-то запрещать носить оранжевое? Если кто-то хочет носить оранжевое, это его дело. Тонкая стратегия, очень тонкая стратегия, направленная на то, чтобы манипулировать, доминировать, обладать.
   Я просто делюсь своим видением, своей радостью. Я наслаждаюсь этим, и я приветствую каждого, кто хочет наслаждаться вместе со мной. Но, естественно, когда меня не станет, могут найтись дураки, которые попытаются упорядочить и систематизировать, хотя я сделал это практически невозможным. Но дураки есть дураки. Они могут попытаться сделать невозможное.
   Бертран Рассел сказал: «Странным фактом в истории является то, что ни одна религия не была основана человеком, обладающим чувством юмора». Собственно говоря, обладать чувством юмора и создавать религию – вещи несовместные. Религии создаются грустными людьми – вытянутые лица, практически мертвые. Бертрана Рассела уже нет в живых, иначе я бы сказал ему: «Приди сюда и посмотри».
   В прошлом, может быть, этого не случалось, тут я с ним согласен, потому что Махавира был серьезен, Иисус был серьезен, Мухаммед был серьезен, Шанкарачарья был серьезен… Кажется, Рассел прав: эти грустные люди создали мертвые учреждения всех религий.
   Но здесь происходит нечто совершенно новое. Я не пытаюсь создать религию; я не могу этого делать, потому что сама идея создания религии уродлива. Но я отдаю вам свое чувство юмора, свой глубокий смех. Для меня смех более свят, чем молитва, танец более духовен, чем пение мантр. Любить существование – намного более космический опыт, чем ходить в церковь или храм. Стать полностью никем, чистым ничто – гораздо важнее, чем стать святым. Невинность, чувство юмора, радостное участие в жизни… Нельзя сделать мертвого учреждения из такого бесконечно живого опыта. Создать мертвое учреждение можно только из какого-то мертвого материала. Мертвые учреждения создаются из трупов ваших святых. Мой же подход совершенно несерьезен – искренен, но не серьезен.

   Коммивояжер приехал в маленький городок и никак не мог найти места в гостинице. Он уже было собрался уезжать, когда клерк сказал ему:
   – Кажется, я смогу вас разместить. В комнате номер десять две кровати, и одно место занято женщиной. Ее кровать огорожена ширмой, она не храпит. Если вы тихонько ляжете спать, все будет отлично.
   Предложение было с радостью принято. Через двадцать минут коммивояжер спустился вниз в страшном волнении.
   – Господи Боже мой! – кричал он. – Женщина в кровати – мертвая!
   – Я это знаю, – сказал клерк. – Но вы-то, черт возьми, как обнаружили?

   Люди любопытны, очень любопытны.
   Ты говоришь:
   Я часто слышу вопросы об ашраме… Сейчас здесь столько жизни и творчества: спектакли, музыка, искусства, ремесла – здесь и за пределами ашрама; и многих волнует мысль о том, что будет после того, как ты уйдешь.
   Скажи этим дуракам, чтобы они поспешили сюда, пока все здесь живо. Когда вы видите красивую розу, вы не начинаете думать: «Что будет, если роза к вечеру увянет? Когда ее лепестки опадут и вернутся в землю, к своему первоначальному источнику – что будет тогда?» Вы не беспокоитесь об этом. Вы любуетесь цветком, радуетесь и танцуете с ним – под порывами ветра, под струями дождя, под лучами солнца. Вы видите птицу, парящую высоко в небе, стремящуюся к звездам. Вы не думаете: «Что будет, когда птица умрет?» Вы радуетесь.
   Но, как ни странно, именно такие люди и создают мертвые учреждения, потому что, когда птица жива, когда она поет и летает в высоком небе, они боятся приблизиться. Когда птица умрет, они могут сделать ей красивую золотую клетку – храм, синагогу, церковь, – и тогда они могут поклоняться. Мертвая птица не опасна.
   Именно те люди, которые беспокоятся о том, что будет потом, и создают мертвые учреждения. Мои люди не могут создать мертвое учреждение – это невозможно. Те, кто был со мной, узнали одно – абсолютно и категорически: жизнь нельзя ограничить организацией; как только вы делаете жизнь организованной, вы ее разрушаете. Поэтому, пока я жив, они будут праздновать. Когда я уйду, они будут продолжать праздновать. Они будут праздновать мою жизнь, они будут праздновать мою смерть, и они будут живыми.
   Помните, религии создаются виноватыми людьми, а я не создаю здесь никакого чувства вины.
   Есть определенные механизмы… Если бы Иисус не был распят, не было бы никакого христианства. Подлинным основателем христианства был не Иисус Христос, а первосвященник Иерусалима, раввин, и Понтий Пилат. Эти два человека вместе с Иудой создали христианство. Вот настоящая «святая троица», Иисус Христос – всего лишь предлог.
   Если вы распинаете такого человека, как Иисус, вы никогда не сможете простить себя; вы будете чувствовать вину. Вам будет казаться, что ваши руки красны от крови Иисуса. Что же нужно сделать, чтобы избавиться от этих ран, от этого чувства вины? Единственный выход – двигаться в противоположность: к поклонению.
   Я не приношу себя в жертву, поэтому нет и возможности поклоняться мне. Я живу радостно. В отношении меня никому не нужно чувствовать себя виноватым; для этого нет никакой причины. Если бы я начал жить голым, если бы я начал поститься, если бы я начал ходить по дорогам босиком, если бы я начал побираться, тогда я создал бы чувство вины, тогда я запустил бы в вас тонкий механизм. Что-то было бы в вас затронуто, и в конце концов вы нашли бы утешение только в том, чтобы поклоняться мне.
   Махавире поклоняются, потому что он ходил голым; он истязал себя, страдал. Будде поклоняются, потому что он, будучи королем, отрекся от всех своих удовольствий. Я ни от чего не отрекался. Собственно говоря, я родился в бедности, а живу как король. Мне незачем поклоняться, потому что мне не нужно ничего компенсировать. Я не создаю ни в ком вины. Я не мучаю себя.
   Вы можете легко простить себя, незачем жить с чувством вины.
   Сам вопрос о том, что случится в будущем, политический. Политиков всегда волнует будущее.

   Великого политика укусила собака, но он не придавал этому значения до тех пор, пока не заметил, что рана очень долго не заживает. В конце концов он обратился к доктору, который, осмотрев рану, приказал привести собаку. Как он и подозревал, собака оказалась бешеная. Поскольку начинать курс уколов было уже поздно, доктор почувствовал, что нужно подготовить пациента к худшему.
   Политик сел за стол доктора и начал писать. Доктор попытался утешить его:
   – Возможно, все не так плохо. Вам пока еще не нужно писать завещания.
   – А я и не пишу завещания, – ответил политик. – Я просто составляю список тех, кого я должен искусать.
   Меня совершенно не интересует будущее. Этого мгновения уже слишком много; ошеломляюще много. Я наслаждаюсь им. Это мой образ жизни: жить от мгновения к мгновению. Я не пророк, я пришел сюда не с тем, чтобы определить будущие судьбы человечества – эта ерунда совершенно не нужна. Кто я такой, чтобы определять будущее человечества? Я живу в этом мгновении, радостно; этого достаточно. А те люди, которые придут после, найдут свой путь в жизни. Страдать или радоваться – все зависит от их разума.
   Я не могу ничего определять, но природа моей работы такова, что невозможно создать философию, догму, вероучение, церковь, – абсолютно невозможно.

   Восьмидесятипятилетний Вилли Джонс зашел в местный бар, чтобы выпить и поговорить с друзьями. О мистере Джонсе говорил весь город, потому что он недавно женился на девятнадцатилетней девушке. Друзья угощали старика выпивкой в надежде вытянуть из него рассказ о его первой ночи. И наконец он стал рассказывать:
   – Мой младший сын донес меня до кровати и положил рядом с молодой невестой. Мы провели ночь вместе, потом трое сыновей сняли меня с кровати.
   Тут все вокруг стали спрашивать, зачем понадобилось снимать его втроем, если принес только один. Он гордо ответил:
   – Я сопротивлялся.

   Живите каждое мгновение тотально.
   Ты спрашиваешь меня:
   Сейчас здесь столько жизни…
   Здесь столько жизни потому, что мы живем здесь и сейчас, и все наше видение принадлежит здесь и сейчас. Мы не заглядываем дальше, потому что дальше ничего не существует; что бы ни случалось, случается сейчас.
   Время – это выдумка; сейчас – это реальность. Здесь много творчества, и это творчество происходит по той простой причине, что мы вышли из прошлого и будущего.
   Вся ваша энергия остается заблокированной или в прошлом, или в будущем. Когда вы выводите всю энергию из прошлого и будущего, происходит величайший взрыв. Этот взрыв и есть творчество. И это лишь начало – каждый день, каждое мгновение становится все более интенсивным, все более страстным. Но мы никоим образом не пытаемся контролировать будущее.
   Я не пророк, не мессия. Для меня притязания Иисуса Христа и подобных ему людей выглядят детскими: они пришли избавить все человечество от грехов. Кришна говорит в Гите: «Когда религия будет утрачена, я приду». По-моему, все это ерунда. И не нужно никому ниоткуда приходить; люди, которые находятся здесь, позаботятся о себе.
   Я готовлю моих людей жить радостно, экстатично. Поэтому, когда меня здесь не будет, для них ничего не изменится. Они будут жить по-прежнему – возможно, моя смерть внесет в их жизнь еще большую интенсивность.
   Смерть – это всегда прекрасный фон, который делает вашу жизнь более интенсивной. Но мой ашрам никогда не станет мертвым учреждением. А если станет, это будет не мой ашрам.
   Ты спрашиваешь меня:
   Когда ты покинешь тело, станет ли ашрам мертвым учреждением, и будешь ли ты обожествлен и забыт?
   Я ничего не оставляю на потом. Я уже объявил себя Бхагваном: Блаженным и Божественным. Я никому ничего не оставляю. Почему я должен что-то оставлять другим? Я знаю, что я блажен и божествен, – и лишь только я могу это знать. Как может знать кто-то другой? И я хочу соблазнить моих людей, чтобы они поняли эту поразительную истину: они тоже Божественны и Блаженны. Меня невозможно обожествить – я уже сделал это сам! Что же осталось вам? Я ни от кого не завишу.
   Прежде чем покинуть мир, я обязательно сделаю вот что… – пусть это будет между нами, никому не говори, – прежде чем покинуть мир, я объявлю божественными всех моих саньясинов. Тысячи Божественных, по всему миру! Не нужно будет создавать для меня никаких алтарей – я растворюсь в моих людях. Так же, как вы можете попробовать воду моря на вкус, и она везде будет соленой, вы сможете попробовать любого из моих саньясинов, и вы найдете тот же вкус – вкус блаженства, вкус божественности. Я жду подходящего мгновения.
   Когда будет создана новая коммуна, всех моих саньясинов будут называть божественными. Это будет поистине «бхагван-культура».

   Второй вопрос:
   Ошо,
   Если жизнь так прекрасна, какой тогда смысл быть просветленным и не рождаться вновь?
   Совершенно никакого. Именно это я вам постоянно говорю, только вы не слушаете. Твой вопрос показывает, что ты не слушаешь.
   Вопрос начинается: Если жизнь так прекрасна…
   «Если» и «но» здесь не годятся. Если жизнь прекрасна, тебе не нужно быть просветленным. Жизнь прекрасна, и быть просветленным не нужно.
   Випул, ты что же, поляк?

   Дама искала в книжном магазине книгу в подарок больному польскому другу. Когда ее спросили, не хочет ли она приобрести что-нибудь религиозное, она ответила:
   – О нет. Мой польский друг уже близок к выздоровлению!

   Если ты можешь отбросить свое «если», ты уже близок к выздоровлению. Но «если» присутствует… – я его вижу, оно давит на тебя, как огромная гора.
   Я не вижу никакого смысла в том, чтобы быть просветленным. Все и так уже прекрасно. Но если ты начинаешь с гипотетического вопроса, значит, ты не узнал вкуса жизни. Отбрось «если» – и ты просветленный. В просветлении нет ничего особенного. Надо только признать факт: «Я напрасно гонялся за собственным хвостом». В тот день, как ты это понимаешь, ты прекращаешь гоняться за своим хвостом. Ты просто сидишь на солнышке и загораешь.

   Польский фермер долго не мог понять, почему у него во дворе так тихо во время полуденного перерыва. Однажды он решил выяснить, в чем тут дело, и тихо вышел из дома. Он увидел своего рабочего, на котором были расстегнутые штаны; он уже исчезал в сарае. Фермер вызвал рабочего наружу и спросил, что происходит в сарае.
   – Мы там играем в веселую игру. Девушки прячутся головой в сено, а потом угадывают, кто это сделал.
   – Действительно, весело, – сказал польский фермер. – А можно мне к вам присоединиться?
   – Наверное, можно, – сказал рабочий. – Ваша жена пару месяцев как присоединилась!
   Ты можешь присоединиться, но только отбрось «если». Те, кто отбросил «если», уже присоединились. Будды, Кришны и Заратустры присоединились к этой игре, просто отбросив «если».
   Но отбросить «если» и «но» очень трудно – ум состоит из них; это основа ума. А все умы – поляки, имей в виду.

   Папа Польский в конце концов убедил своих кардиналов найти для него женщину, чтобы он смог лучше понять проблемы человечества.
   – Однако, – сказал Папа, – у нее должна быть определенная квалификация. Во-первых, она должна быть слепой, чтобы не видеть, что я с ней делаю. Во-вторых, она должна быть глухой, чтобы не слышать, что я говорю. И в-третьих, у нее должна быть самая большая грудь в Италии!

   Люди пытаются играть в игру жизни, но выдвигают множество условий, и эти условия мешают им играть.
   Жизнь – это прекрасная игра, если вы не ставите ей никаких условий. Если вы можете просто погрузиться в нее, без всяких «если», без всяких «но», тогда не нужно просветления.
   Что, по большому счету, подразумевается под просветлением? – умение жить в спокойствии и расслаблении, глубокая синхронность с существованием, потеря личного эго в единстве со всецелым.

   Польская стриптизерша приходит в театр на вступительное испытание. В начале представления она кладет посреди сцены большое красное яблоко и под аккомпанемент мягкой сексуальной музыки начинает свой номер.
   Музыка доходит до кульминации… одежды уже почти нет. Грохочут цимбалы и барабаны, и тут к изумлению комиссии она подпрыгивает в воздух, делает три исключительно техничных пируэта и приземляется прямо на большое красное яблоко.
   Когда она встает, чтобы поклониться, оказывается, что яблоко исчезло.
   Мертвая тишина. Комиссия восторженно аплодирует:
   – Вы прославитесь на весь мир. Мы организуем выступления в лучших театрах Токио, Лондона, Гамбурга, Нью-Йорка и Парижа.
   – Только не Париж! – говорит стриптизерша испуганно.
   – Почему не Париж? – спрашивает директор. – Это же самый подходящий город для вашего номера.
   – Нет, только не Париж! В Париже моя мама проделывает такой же номер с арбузом!

   Третий вопрос:
   Ошо,
   Что заставляет рыбу прыгать из воды?
   Это странный вопрос… он рыбий* [11 - It’s fishy – второе значение: «тут что-то нечисто».]. Был ли ты рыбой в своей прошлой жизни, или ты планируешь родиться рыбой в будущем?

   Я мало знаю о рыбах и их мышлении, но думаю, что они похожи на тебя: им надоедает один и тот же океан, одна и та же вода, близкое и очевидное. Наверное, они выпрыгивают из воды, чтобы просто посмотреть, что за ее пределами. Может быть, они ищут просветления, нирваны. Или, возможно, они хотят выйти за пределы известного, чтобы почувствовать вкус неизвестного.
   В индийской мифологии говорится, что первым воплощением Бога была рыба. Кажется, это имеет смысл, потому что то же самое говорят биологи: жизнь началась в океане, с рыбы. Рыба – это самая простая форма жизни.
   Сравните сами… Даже рыба сомневается, задается вопросами. Но есть миллионы людей, которые ни о чем не спрашивают, ничему не удивляются. Они живут, набитые идеями – мусором, заимствованным у других, – они не первооткрыватели. Рыба, выпрыгивающая из воды, показывает вам, как низко вы пали.
   Христианин остается христианином, индуист остается индуистом, мусульманин остается мусульманином, и они даже настаивают на этом. Они намного примитивнее даже такой примитивной формы жизни, как рыба. Человек должен исследовать, искать, задавать вопросы. Вы родились в индуизме или мусульманстве случайно; это не ваше предназначение. Исследуйте, выпрыгните из воды, посмотрите по сторонам. Доступны миллионы возможностей, и чем больше вы исследуете, тем больше вы становитесь. Чем более вы идете в неизвестное, тем более вы становитесь интегрированными. Вызов неизвестного – самое центрирующее явление в жизни.
   Может быть, рыба выпрыгивает из воды, чтобы услышать одну из моих шуток.

   У Миссис Кантор возникло подозрение, что муж изменяет ей с горничной. Так как ей нужно было провести несколько дней с больной матерью, она попросила своего маленького сына Харви приглядывать за папой и горничной. Когда она вернулась, она спросила:
   – Ну что, Харви?
   – Ну, в общем… – сказал мальчик. – Папа и горничная пошли в спальню, сняли одежду и…
   – Стой! – закричала миссис Кантор. – Мы подождем, пока папа придет домой.
   И вот входит папа, его встречают раздраженная миссис Кантор, испуганная горничная и смущенный сын.
   – Харви, – говорит миссис Кантор, – расскажи нам, что случилось с папой и горничной?
   – Как я тебе уже сказал, мама, – говорит Харви, – папа и горничная пошли в комнату и сняли одежду…
   – Дальше, Харви, дальше! – говорит миссис Кантор нетерпеливо. – Что они стали делать дальше?
   Харви отвечает:
   – Примерно то же самое, мама, что и ты с дядей Берни, когда папа был в Чикаго!

   Так что, когда ты снова увидишь, как рыба выпрыгивает из воды, пожалуйста, расскажи ей шутку.
   Хорошенькая девушка подходит к высокому красивому мужчине.
   – Ах! – вздыхает она. – У вас такие мужественные руки!
   – Да, – отвечает он, сжимая руку в кулак. Затем он показывает другой рукой на свои мышцы и говорит: – Восемнадцать дюймов. Мерил сегодня утром.
   – Ах! – говорит девушка с восхищением. – У вас такая прекрасная грудь.
   Он улыбается, поднимает руки кверху и говорит:
   – Сорок пять дюймов. Мерил сегодня утром.
   Девушка потрясена. Она смотрит вниз, указывает пальцем на его член и говорит:
   – Какой длины?
   – Два дюйма, – отвечает мужчина.
   – Всего? – говорит девушка разочарованно.
   Мужчина глубоко вздыхает, смотрит на девушку и отвечает:
   – Разумеется, это если мерить от пола.
   Подумайте сами: можно ли сделать религию из моих шуток? Можно ли сделать из моих шуток мертвое учреждение? Невозможно.

   Четвертый вопрос:
   Да, да, Ошо, да. Уже нет ни бутылки, ни меня, ни тебя, есть лишь моя пьяная радость и экстаз, от которого волосы становятся дыбом. Но Ошо… Какая все-таки была шутка?
   Лалита, абсолютная и окончательная шутка, единственная шутка…

   Уважаемый философ Рико однажды попросил Нансена разъяснить ему старый коан о гусе в бутылке.
   – Если человек посадит гусенка в бутылку, – сказал Рико, – и будет кормить, пока тот не вырастет, как тогда освободить гуся из бутылки, не убив гуся и не разбив бутылки?
   Нансен громко хлопнул в ладоши и крикнул:
   – Рико!
   – Да, Мастер, – сказал философ, вздрогнув.
   – Смотри, – сказал Нансен, – гусь снаружи!

   Это единственная и абсолютная шутка существования. Ты уже просветленная! Ты уже Будда – ты притворяешься, что ты не Будда, ты притворяешься кем-то другим. А вся моя работа здесь в том, чтобы вывести тебя на чистую воду.
   Смотри, Лалита! Гусь снаружи! Ты делаешь все возможное, чтобы загнать его обратно в бутылку, потому что, если гусь снаружи, тогда у тебя нет никаких проблем. А человек умеет жить только с проблемами. Он не умеет жить без проблем, поэтому он постоянно заталкивает гуся в бутылку.
   Есть прекрасная история Рабиндраната Тагора.

   Он говорит: «Я искал Бога тысячи жизней. Я видел его… иногда вдалеке, у далекой звезды. Я стремился к нему… Но когда я достигал его, он уходил далеко вперед. Так повторялось без конца. Но однажды я подошел к двери, и на ней была надпись: «В этом доме живет Бог»… – дом Лао-цзы! [12 - Дом Ошо.]

   Рабиндранат говорит: «В первый раз мне стало страшно. Я упал духом. Охваченный дрожью, я поднялся по лестнице. Я уже готов был постучать в дверь, и вдруг как молния меня озарило понимание. Если я постучу в дверь, и Бог откроет ее, что тогда? Тогда все будет кончено: мои странствия, мое паломничество, мои великие приключения, моя философия, моя поэзия, все движения моего сердца – все будет кончено! Это будет самоубийством.
   И вот, увидев все с кристальной ясностью, – говорит Рабиндранат, – я разулся, чтобы не шуметь: вдруг он выйдет на шум! Что тогда будет со мной? И с того самого мгновения, когда я достиг последних ступеней лестницы, я больше не оглядывался назад. С того мгновения и уже тысячи лет я бегу прочь. Я по-прежнему ищу Бога, хотя теперь я знаю, где он живет. Мне нужно лишь избегать дома Лао-цзы, во всех остальных местах я могу продолжать поиски. Мне нечего бояться… Нужно только обходить стороной этот дом. Этот дом преследует меня; я помню его во всех деталях. Если случай приведет меня в этот дом, все будет кончено».

   Это прекрасное прозрение.
   Человек живет среди проблем, человек живет в несчастье. Чтобы жить без проблем, чтобы жить без несчастья, нужна настоящая храбрость.
   Я живу без проблем двадцать пять лет, и я знаю, что это своего рода самоубийство. Я просто сижу в своей комнате и ничего не делаю. Мне нечего делать!
   Если вы сможете позволить такому молчанию проникнуть в само ваше существо, лишь тогда вы будете способны выпустить гуся из бутылки. В противном случае, может быть, лишь на мгновение… И снова вы начнете заталкивать гуся обратно в бутылку. Это дает вам какое-то занятие; это занимает вас, держит вас в напряжении, в тревоге. В то мгновение, когда нет проблем, нет и ума. В то мгновение, когда нет проблем, нет и эго. Эго и ум могут существовать лишь в мутной воде, в атмосфере проблем.
   Насколько я вижу, человек создает проблемы для того, чтобы давать своему эго питание. Если нет настоящих проблем, он придумывает искусственные. Но он обязательно их придумает, иначе его ум не сможет жить дальше.
   Итак, вот мое простое заявление: все – божественно. Деревья, камни и скалы, и горы, и звезды – все божественно. Гусь никогда не был в бутылке. Просто человек, который не может жить без проблем, заставляет гуся быть в бутылке; а потом он спрашивает, как ему выбраться наружу. А потом он ставит невыполнимые условия: во-первых, нельзя разбить бутылку, во-вторых, нельзя убить гуся.
   А гусь уже вырос – он заполняет всю бутылку. Выполнить эти условия невозможно. Нужно либо разбить бутылку, – а этого нельзя; либо убить гуся – а этого тоже нельзя. Нужно извлечь гуся, не убив его и не разбив бутылки. Это невозможно по самой природе вещей. Аис дхаммо санантано – таков закон жизни. Это невозможно. И человек радуется тому, что это невозможно, потому что он может продолжать носить с собой бутылку.
   Я вижу, как Лалита несет бутылку с гусем… Но истина в том, что бутылка существует лишь в твоем воображении, в твоих фантазиях, она из того же вещества, что и сны.
   Признать это человечеству труднее всего. Поэтому я вызываю столько протеста и критики, – я говорю вам, что вы боги, что вы Будды, что нет другого Бога, кроме вас. Принять это – труднее всего. Вы готовы быть грешниками, вы готовы быть виноватыми, вы готовы отправиться в ад, но вы не можете принять, что вы Будды, пробужденные, потому что тогда все проблемы будут решены. А когда проблемы решены, вы начинаете исчезать. А исчезнуть в целом – единственное, что ценно, единственное, что важно.
   То, что я говорю вам, – не учение. Это место лишь средство – поле Будды. Мне нужно отнять у вас то, чего у вас нет, и дать вам то, что у вас уже есть. Вам не нужно быть мне благодарными, потому что я не даю вам ничего нового. Я просто помогаю вам вспомнить.
   Вы забыли язык своего существа. И я пришел, чтобы напомнить о нем: я вспомнил себя. И с того дня, как я вспомнил себя, я нахожусь в странной ситуации: я чувствую к вам сострадание, но глубоко внутри я также и посмеиваюсь над вами, потому что вы не терпите бедствия на самом деле. Вам нужно не сострадание, вас нужно просто поколотить! Вам нужно, чтобы вас стукнули по голове! Ваше страдание – лишь мнимое. Экстаз – сама ваша природа.
   Вы – истина.
   Вы – любовь.
   Вы – блаженство.
   Вы – свобода.

   На сегодня достаточно.

OSHO

   Для получения более подробной информации посетите сайт
   www.OSHO.com
   Это комплексный многоязычный сайт, где вы сможете найти книги Ошо, беседы с Ошо в аудио– и видеоформате, библиотеку архивных текстов Ошо на английском языке и на хинди, а также обширную информацию об Ошо-Центре медитации и отдыха.
   Вебсайты:
   http://OSHO.com/resort
   http://OSHO.com/allaboutOSHO
   http://OSHO.com/shop
   http://www.youtube.com/OSHO
   http://www.oshobytes.blogspot.com
   http://www.Twitter.com/OSHOtimes
   http://www.facebook.com/pages/OSHO.
   International
   http://www.flickr.com/photos/oshointernational
   Связаться с «OSHO International Foundation» можно по следующим адресам:
   www.osho.com/oshointernational,
   oshointernational@oshointernational.com

Об авторе

   Книги Ошо не поддаются классификации. Его многочисленные беседы охватывают все темы – от поиска человеком смысла жизни до самых насущных социальных и политических проблем современного общества. Ошо не писал книг – его книги представляют собой аудио– и видеозаписи импровизированных устных обращений к слушателям со всего мира. Он говорил: «Помните: все, что я говорю, не только для вас… Я также беседую и с будущими поколениями».
   Лондонская газета «Sunday Times» назвала Ошо одним из «тысячи создателей двадцатого века», а американский писатель Том Роббинс охарактеризовал его как «самого опасного человека со времен Иисуса Христа». Газета «Sunday Mid-Day» (Индия) включила Ошо – наряду с Ганди, Неру и Буддой – в десятку людей, изменивших судьбу Индии.
   Сам Ошо о своей работе сказал, что он помогает создавать условия для рождения человека нового типа. Он часто называл этого нового человека «Зорба-Будда», который способен наслаждаться как земными радостями, подобно греку Зорбе, так и тихой безмятежностью, как Гаутама Будда.
   Все беседы и медитации Ошо проникнуты мировоззрением, включающим в себя как вечную мудрость всех времен и народов прошлого, так и высший потенциал науки и технологии настоящего и будущего.
   Ошо также известен своим революционным вкладом в науку внутренней трансформации. Его подход к медитации учитывает ускоренный темп современной жизни. Уникальные «Активные медитации» Ошо призваны, прежде всего, освободить тело и разум от стресса, чтобы затем было легче перенести в повседневную жизнь состояние покоя и свободного от мысли расслабления.
   Существуют два автобиографических произведения автора:
   «Автобиография духовно неправильного мистика» и
   «Проблески золотого детства».

Ошо-Центр медитации и отдыха OSHO® Meditation Resort

   Расположение. Расположенный в ста километрах к юго-востоку от Мумбаи в процветающем городе Пуна, Индия, Ошо-Центр медитации и отдыха является прекрасным местом для того, чтобы провести здесь отпуск. Центр протянулся более чем на сорок акров по живописной местности, являющейся жилым районом. Прекрасные сады и леса раскинулись на территории Центра.

   Уникальность. Ежегодно Центр принимает тысячи посетителей из более чем ста стран. Единственный в своем роде, Центр предоставляет возможность получить уникальный личный опыт нового образа жизни – жизни в большей осознанности, радости и творчестве. Центр предлагает большой выбор часовых и годовых программ. Ничегонеделанье и отдых являются одной из них!
   Все программы базируются на идее Ошо о «Зорбе-Будда» – качественно новом человеке, который способен как творчески участвовать в повседневной жизни, так и расслабляться в тишине и медитации.
   Медитации. Полное ежедневное расписание для каждого посетителя Центра включает в себя разные методы медитации – как активные, так и пассивные, как традиционные, так и революционные, в том числе «Активные Медитации» Ошо. Медитации проводятся в Аудиториуме Ошо – самом крупном зале для медитаций в мире.

   Мульти-институт. Индивидуальные занятия, курсы и семинары охватывают все: от творчества и искусства до холистических методов лечения, трансформации личности, проблем взаимоотношений, проживания важных жизненных этапов, духовного консультирования, эзотерических наук и дзен-подхода к спорту и отдыху.

   «Basho Spa». Роскошный спа-салон «Basho», окруженный тропическими деревьями, предлагает отдых в бассейне под открытым небом. Просторные джакузи, сауны, тренажерный зал, теннисные корты – все это усиливает впечатление от потрясающе красивой обстановки салона, оформленного в уникальном стиле.

   Кухня. Разнообразные кафе и рестораны на территории Центра предлагают вкусные вегетарианские блюда западной, азиатской и индийской кухни – большинство овощей выращены органическим способом на собственной ферме коммуны. Хлеб и торты пекут в собственной пекарне Центра.

   Ночная жизнь. На территории Центра проводится много различных мероприятий – вам будет из чего выбрать. Танцы всегда находятся у посетителей в приоритете! Среди других популярных мероприятий – медитации под звездами в полнолуние, различные шоу, музыкальные представления и медитативные вечера. Либо вы можете приятно провести время, общаясь с отдыхающими кафе «Plaza», или прогуливаться по садам, наслаждаясь сказочными видами.

   Удобства. Вы можете приобрести все необходимые вещи и средства гигиены в «Галерее». Здесь вы также сможете купить разные товары, относящиеся к учению Ошо – их ассортимент очень велик. Кроме того, на территории «Галереи» находятся банки, туристические агентства, интернет-кафе. Для тех, кто любит шопинг, Пуна предлагает большой выбор товаров, начиная с традиционных этнических индийских вещей и заканчивая продукцией знаменитых брендов.

   Проживание. Вы можете выбрать проживание в элегантных номерах Пансиона Ошо или остановиться на более долгий срок в Гостиной Ошо (эту возможность предоставляет программа пакета услуг на территории Центра). Либо вам будут предложены такие варианты, как комнаты в отелях или посуточная аренда квартир.
   www.osho.com/meditationresort

Бхагаван Шри Раджниш (Ошо) Главное заблуждение человечества

Глава 1 Гусь снаружи!

Глава 2 Просто смотри!

Глава 3 Нет вершин, нет долин

Глава 4 Трансценденция приносит сознание

Глава 5 Совершенное несовершенство

Глава 6 Я воспеваю обычное

Глава 7 Лишь одно время: сейчас

Глава 8 Измерение таинственного

Глава 9 Радуйся – чтобы оставить

Глава 10 Я растворюсь в моих людях