Розвинд. Тьма
Sunny Greenhill

   © Sunny Greenhill, 2014
   © Георгий Куринов, обложка, 2014

   Опубликовано Михаил Львов
   (авторский псевдоним Sunny Greenhill)
   Официальный сайт автора http://sunnygreenhill.com

   Авторская редакция

   Все права защищены. Никакая часть этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

   Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Глава 1

1.1. Предвестие бури

   Погожим летним днём Сильвер-лэйн искристо переливается стеклом и полированным металлом, как будто стараясь оправдать своё название. Все первые этажи на ней заняты всевозможными магазинчиками, ресторанами, цирюльнями, и парад широких витрин отливает на солнце, как река из серебра, по фарватеру которой не спеша плывут немногочисленные разноцветные шлюпки и баркасы, а по берегам сидят на кипенно-белых скамеечках и утомлённо фланируют отдыхающие.
   Несмотря на то, что Сильвер-лэйн расположена на окраине, местные жители отнюдь не чувствуют себя на обочине жизни, полагая уют и спокойствие их удалённой от взбалмошной суеты гавани признаками неподдельного достоинства. В любое время дня тут можно встретить как спешащих по делам, так и вальяжно прогуливающихся людей, непоколебимо уверенных, что они живут в лучшем месте на земле, и готовых отстаивать эту священную заповедь перед любым неверующим.
   Миновал полдень, и солнце, уже отдуваясь, перевалило зенит, чтобы с ощущением хорошо проделанной работы устало заспешить на ночной отдых.
   Было жарко, но не душно, ветерок из Оушен-парка в конце улицы лениво гонял по тротуарам листья одинокого платана.
   Никто не знал наверняка, откуда у парка такое странное название. Кто-то утверждал, что парк позаимствовал имя у основателя, заложившего его на деньги от биржевых махинаций, кто-то рассказывал, что по ночам, когда стихает ворчание города, шелест заигравшегося в листве клёнов и магнолий ветра напоминает шёпот океанских волн.
   Дети убежали по домам обедать, старички – те, которые не задремали, пригревшись на солнцепёке, – перебрались обсуждать новости и сплетни под зонтики уличных кафе, даже машины как бы нехотя проплывали мимо в струящемся от асфальта мареве. Улицу накрыла умиротворённая дрёма – как обычно, когда жара уже начала спадать, а до вечера ещё долго, по телу разливается патока лени, а веки тяжелеют и опускаются с неизбежностью пролёта разводного моста.
   В переулке недалеко от парка, на стоящих у задней двери китайского ресторанчика пустых коробках, подставив солнцу живот в светло-коричневых подпалинах, развалился огромный чёрный кот. Всю свою вольную жизнь он бродил сам по себе, но, будучи зверем опытным и рассудительным, предпочитал бродить или спать там, где можно разжиться вкусным обедом, а жена хозяина ресторана частенько оставляла у задней двери то блюдце молока, то оставшуюся после клиентов рыбу, а иногда, при большой удаче, здесь ему могло перепасть даже немного пряной кровяной колбасы.
   Внезапно его сон о жирном карасе размером с сенбернара прервали донёсшиеся изнутри приглушённые крики, резко оборвавшиеся после нескольких выстрелов. Кот настороженно привстал и зашипел, происходящее в ресторане ему определённо не нравилось, и он оценивал угрозу, которую оно может нести. Снова раздался выстрел, и, справедливо решив, что лучше остаться без обеда, зато в целости и сохранности, кот запрыгнул на ведущую на ближайшую крышу пожарную лестницу. Убегая, он оглянулся на уютный, залитый солнцем переулок и жалобно мяукнул: его животный инстинкт безошибочно подсказывал, что на беспечную, тихую улицу явилась пожинать свой мрачный урожай смерть.

   ***

   Резные фонарики на потолке медленно покачивались от лёгкого сквозняка. Рассеянный свет мягко падал на красные с золотом атласные скатерти на пустых столах, скользил по барной стойке тёмного дерева, с барельефами карабкающихся по бокам драконов, и тонул в растекающейся из-за неё луже крови. Из кухни доносились раздражённые голоса, там что-то звенело и падало.
   Внезапно двустворчатая маятниковая дверь распахнулась, открыв взгляду кружащееся под потолком облако специй, разбросанные по полу кастрюли и сковородки, распахнутые настежь дверцы шкафов и миниатюрную женскую ногу в потёртой зелёной сандалии в проходе между столами. В зал неспешно вышел мужчина лет тридцати, с поблёскивающим в руке пистолетом и в сдвинутой на лоб лыжной маске, из-под которой выбивались свалявшиеся рыжие патлы, водившие лишь шапочное знакомство с шампунем и расчёской. Он обвёл взглядом пустой ресторан и крикнул:
   – Ну что, ничего нет?
   Ему ответил прокуренный, надтреснутый голос:
   – Да нет тут ни хрена. Проклятые китаёзы! Отгрохали хоромы почище гробницы своего императора, а в кассе триста двадцать семь долларов!
   – Ладно, наплевать, прихватим бухло и валим отсюда. Мы и так потратили уже больше часа, чтобы всё тут перерыть, разве что стены не разнесли.
   Подельник рыжего, чертыхаясь, тоже вышел из кухни, пнув попавшуюся ему на пути эмалированную кастрюлю. Им оказался низкорослый плюгавенький тип в потёртой кожаной куртке, с вызывающе торчащими над бледными тонкими губами усишками и злобным лицом, делавшим его похожим на голодного крысёныша.
   – Всё, пошли.
   Он выбрал себе с полок несколько бутылок и направился к выходу, под его грязными строительными ботинками похрустывало стекло от разбитых бокалов. Рыжий тоже прихватил выпивку и, насвистывая под нос, побрёл вслед за плюгавым.
   Не успел первый грабитель подойти к дверям, как вдалеке послышался стремительно нарастающий вой полицейской сирены.
   – Чёрт, уносим ноги, у нас, кажись, появилась компания!
   Распахнув дверь ногой и сдирая с головы маску, он ринулся к припаркованному у края тротуара синему, в разводах грязи и ржавчины, с помятым задним крылом и поцарапанными дисками, «форду». Запрыгнув на пассажирское сиденье, коротышка свернул крышку с одной из бутылок и сделал большой глоток, пока его напарник спешил к водительской дверце.
   Рыжий сунул пистолет в боковой карман куртки, рывком открыл дверь и сел за руль, подгоняемый крещендо сирен, как трубы архангелов, возвещающих о скором прибытии кавалерии. Оглянувшись, он увидел, как за спуском дороги со стороны парка разгорается зарево полицейских мигалок, и с остервенением вдавил педаль газа в пол. Дверца водителя захлопнулась, и колымага прыгнула вперёд, оставив позади отчётливые следы горелой резины.
   Из ближайших магазинчиков стали выглядывать зеваки, побуждаемые любопытством относительно причин такого переполоха. Из-за угла, лихо войдя в поворот, завизжав покрышками, выскочила патрульная машина, распугав оказавшихся на улице людей; некоторые в панике даже побежали на другую сторону дороги, отчаянно лавируя в рычащей хромированной реке.
   Старенький «форд» тем временем набрал скорость и устремился в сторону выезда из города, к сворачивающей под прямым углом в дальнем конце Сильвер-лэйн Эпл-роад, на которой ещё местами сохранились деревья, когда-то давшие ей название. Но другая полицейская машина уже выехала на перекрёсток и, резко затормозив, заблокировала проезд. Выскочившие из неё копы, прокричав в мегафон приказ остановиться и убедившись, что преступники не собираются подчиниться их требованиям, открыли прицельный огонь. Рыжий выругался, даже не подумав снять ногу с акселератора, но тут в одно из колёс вонзилась пуля. Вильнув пару раз, как пьяный, «форд» выскочил на тротуар и, высекая искры из стен, помчался дальше, сбивая опустевшие столики уличных кафе и поднимая за собой пыльные вихри. Сдирая остатки краски, он визжал в унисон сопрано испуганных женщин, которым вторили тенор сирен и бас надсадно воющего двигателя.
   Прохожие разбегались с пути сумасшедшего водителя, укрываясь за деревьями и в магазинах; какой-то мужчина замешкался, пытаясь схватить поставленную до этого на асфальт сумку, и не успел среагировать на приближающуюся к нему смерть. Рыжий чертыхнулся и попытался объехать неожиданное препятствие, но тротуар, отнюдь не являющийся четырёхполосным шоссе, не предоставил ему такой возможности. Беднягу подбросило на капот, где он врезался в лобовое стекло, и отшвырнуло на проезжую часть, оставив лежать там безжизненной сломанной куклой.
   От удара «форд» повело в сторону, он задел крылом бетонную тумбу, покрытую культурными слоями афиш и анонсов различных собраний; рыжий отчаянно попытался выровняться, но скорость была слишком высока, а повреждённое управление норовило по-своему распорядиться вверенными ему двумя тоннами стали. Машину занесло, и она влетела в стеклянную витрину магазина одежды, где наконец, признав своё окончательное поражение, замерла в облаке осколков, шарфиков и шляпок.
   Рыжий с трудом поднял голову – при ударе его бросило на руль и оглушило, но приближающиеся звуки погони стучали в висках отмеряющим улетучивающийся эфир времени метрономом. Взглянув на пассажирское сиденье, он увидел, что коротышка, потеряв сознание, неподвижно распластался на передней, быстро краснеющей, панели. Ему досталось сильнее: он ударился головой о ветровое стекло, и теперь его лицо покрывали кровавые племенные узоры. Рыжий закашлялся и протёр рукой глаза. Он потряс крысёныша за плечо, а когда это не произвело никакого эффекта, ударил его ладонью по щеке.
   – Вставай, копы уже здесь, уходим, быстро!
   Рыжий схватил катающуюся у него под ногами бутылку и, плеснув коротышке в лицо виски, попытался влить немного ему в рот. Тот замычал, откинулся на сиденье и прерывисто задышал. Отвесив ещё пару оплеух поувесистей, рыжий наконец привёл крысёныша в чувство, но тот лишь моргал и никак не мог сообразить, что от него требуется. Под застывшими взглядами побледневших продавцов и покупателей рыжий выпрыгнул из машины и, опираясь на неё одной рукой, обошёл вокруг. Открыв пассажирскую дверь, он вытащил раненого подельника наружу и прислонил к измятому борту, затем достал свой пистолет и два раза выстрелил в потолок. Находившиеся в магазине люди, опомнившись, исчезли из поля зрения. Рыжий достал ещё один пистолет из бардачка и сунул его в руку коротышке.
   – Держи крепче и приди, наконец, в себя, ты мне нужен!
   Коротышка вцепился в рукоятку протянутого ему «кольта» обеими руками и, покачиваясь, отвалился от искорёженного крыла. Нетвёрдой походкой он побрёл за рыжим в глубь магазина, чтобы попытаться выскользнуть из захлопнувшейся ловушки через запасной выход.
   В это время снаружи, визжа тормозами, остановились две полицейские машины. Копы выключили сирены и бросились к торчащему из разбитой витрины «форду».
   – Чёрт, в таком состоянии нам не убежать! – зло прошипел рыжий и огляделся по сторонам.
   Заметив сжавшуюся за вешалкой с блузками молодую женщину, которая, закрыв лицо руками, сидела на корточках и всхлипывала от ужаса, он подошёл к ней и, вцепившись в руку, заставил встать, не обращая внимания на то, что она вся дрожит и вот-вот упадёт в обморок. Закрывшись живым щитом, он начал отступать к заветному выходу, а коротышка, опираясь на стенку, следовал за ним. Один из полицейских уже карабкался через ослепший, изуродованный «форд», и коротышка несколько раз выстрелил в его сторону. Отдача чуть не заставила его упасть. Поскольку он еле держался на ногах, пули лишь разнесли пару витрин и разбили лампу в примерочной.
   Полицейский открыл шквальный огонь, и платья на вешалках заколыхались, словно в них вселились привидения. Остальные гончие, с удвоенной осторожностью форсировав импровизированную баррикаду, спрятались за полками с сумочками и туфлями. Они не спешили: лиса уже попала в капкан, а значит, незачем рисковать, если можно просто дождаться, пока дичь перестанет огрызаться. Время от времени то с одной, то с другой стороны раздавались выстрелы, с потолка сыпались пыль и куски панелей.
   Внезапно коротышка закричал и упал, рыжий оттолкнул всхлипывающую пленницу и бросился к нему, но отшатнулся, увидев на его затылке чернеющую глубокую рану. С яростью обречённого он схватил пистолет и стал беспорядочно палить в сторону преследователей. Лишь когда курок защёлкал вхолостую, рыжий отбросил ставшее бесполезным оружие и побежал.
   Ему почти удалось скрыться, но, когда до служебного выхода оставались считанные ярды, в облаке пыли за его спиной возник полицейский; опустившись на корточки, он хищно оглядывался в поисках цели, которую тут же и обнаружил. Пистолет в его руке вздрогнул, и рыжий, уже схватившийся за ручку двери, так и не успел её повернуть.

1.2. Солнце закрывает тень

   Набивая квартальный отчёт для шефа, Стэнли Брайт то и дело бросал взгляд на стоящие перед ним на столе часы. Зелёные цифры на их электронном табло сменялись, казалось, слишком медленно, нехотя приближая конец рабочего дня.
   У «Индра Технолоджи» выдался хороший год, и статистика изобиловала графиками роста продаж и оптимистичными прогнозами. Закончив с разделом внедрения инноваций, Стэнли встал и пошёл налить чёрного кофе, чтобы взбодриться и успеть закончить работу за оставшиеся пару часов. Вернувшись на место, он откинулся на спинку кресла и, попивая небольшими глотками обжигающий напиток, посмотрел на фотографию Изабель, висящую на стенке его кабинки между календарём и расписанием, мысленно обращаясь к ней за терпением и поддержкой.
   Он отлично помнил день, когда она была сделана, – солнечный и тёплый выходной в Голден-парке. Они с Изабель прокатились в ландо, запряжённом двумя ухоженными пегими лошадками, которыми правил седой, попахивающий сигарами и пивом, потёртый индивид с длинными отвислыми усами. Ели мороженое в уличном кафе, гуляли по озорно извивающимся дорожкам под шелестящим пологом умудрённых временем раскидистых вязов, разговаривали и смеялись, по поводу и без, просто оттого, что им было очень хорошо. Проходя мимо пруда в центре парка, они увидели молодого фотографа, энергично предлагавшего всем желающим сделать это мгновение действительно незабываемым. Не устояв перед его напором, Изабель сняла широкополую шляпку с искусственной розой и, встряхнув густыми каштановыми волосами, подбежала к берегу, и теперь её фотография на фоне искрящегося солнцем пруда, с немного взъерошенной причёской и сияющей белозубой улыбкой, неизменно скрашивала время до тех пор, пока он не мог увидеть её воочию.
   Допив кофе, Стэнли улыбнулся ей в ответ и, нехотя оторвавшись от нахлынувших мечтаний, занялся бумагами, стремясь поскорее вернуться домой и претворить мечты в реальность.

   ***

   Капитан Блэкуотер мрачно грыз зубочистку и читал рапорт сержанта Брогана, иногда хмуро поглядывая на него из-под кустистых, с проблесками седины, бровей.
   – Что, чёрт подери, там произошло? Убиты пять гражданских, ранен полицейский, разгромлен магазин, оба подозреваемых мертвы! Пресса уже наседает на меня, требуя сделать заявление, комиссар в ярости, мэр настойчиво пожелал взять это дело под личный контроль, а у меня есть только вот эта маловразумительная жвачка! Прибывшие на место полицейские открыли пальбу по вооружённым преступникам в магазине, полном людей! В ходе перестрелки убиты два гражданских, ещё два трупа найдены в китайском ресторане ниже по улице, прохожий, которого сбила машина подозреваемых, умер в больнице. Топорная работа, которая может стоить мне головы!
   Подтянутый, наглаженный и гладко выбритый сержант, которого словно только что достали из обёртки, переминался с ноги на ногу и беспокойно теребил начищенную до блеска пряжку ремня. Вытянувшись в струнку, он отчеканил:
   – Мы ещё опрашиваем свидетелей, но приблизительная картина уже ясна. Подозреваемые убили владельцев ресторана при попытке ограбления, но их спугнули прибывшие по вызову из соседнего дома патрульные, так как проживающая там старая леди заподозрила неладное, обратив внимание на чересчур долго стоящую рядом, цитирую, «подозрительную машину». Убийцы попытались скрыться с места преступления, но, не справившись с управлением, врезались в витрину магазина одежды, где их и настигла полиция. При оказании вооружённого сопротивления оба были застрелены. Сбитый ими на улице местный турагент был доставлен в окружную больницу, где и скончался от полученных травм. До получения результатов баллистической экспертизы нельзя этого утверждать, но, по предварительному анализу, оба гражданских, погибших в магазине, – продавщица Эмили Стоунбридж и покупательница Изабель Меллоун – пали жертвой преступников.
   – Ладно, сержант, побыстрее заканчивайте с показаниями очевидцев, и пусть каждый офицер, имевший отношение к этой вакханалии, предоставит мне собственный рапорт о случившемся. А также проследите, чтобы, как только результаты экспертизы будут готовы, они тут же попали ко мне на стол. И оповестите родственников погибших, а я пока подготовлю вразумительное объяснение для мэра и прессы.
   Сержант помялся, как будто собираясь что-то сказать, но лишь кивнул и, молча повернувшись, вышел, а капитан, выбросив изжёванную в щепки зубочистку в урну рядом со столом, настороженно, словно там притаилась ядовитая змея, уставился на разбросанные по столу бумаги. Он проработал в полиции достаточно долго, чтобы знать, что охватившие его мрачные предчувствия – лишь слабый отблеск приближающейся с пока неизвестной стороны грозы.

   ***

   Стэнли вышел из дверей прохладного офиса наружу, и жара окатила его, как горячий душ. Он даже сбился с шага и закашлялся. Остановившись на пару минут, он подставил лицо увядающему солнцу, чтобы немного привыкнуть к кипящему супу городских улиц, прежде чем окунуться в него с головой; протёр глаза рукой, смахнув выступившую испарину, и, достав из пиджака ключи, направился к стоянке.
   Невысокий кустарник, служащий одновременно украшением и оградой, устало вздыхал в такт лёгкому ветерку, покачивая сникшими ветками. Стэнли нажал кнопку сигнализации на брелоке, и его «мерседес» S-класса, послушно откликнувшись, разблокировал двери. В салоне Стэнли тут же включил кондиционер и, упав на раскалённое сиденье, нажал кнопку запуска двигателя. Автоматически включилась магнитола, и из неё полилась одна из слащавых песенок-близнецов очередной модной группы быстрого приготовления.
   Несколько минут он сидел, погрузившись в свои мысли, не слыша ни шума города, ни томных рулад, льющихся из динамиков, а затем вздохнул и поехал домой. Мотор негромко урчал, и Стэнли, расслабившись, глазел по сторонам.
   Вдруг мимо с рёвом пролетел красный «мустанг». Стэнли от неожиданности вывернул руль и нажал на клаксон. Впрочем, лихой водитель не обратил на это ровном счётом никакого внимания и, проскочив на мигающий жёлтый свет, исчез за поворотом. Высказав про себя всё, что он думает о подобном стиле вождения, Стэнли потянулся к магнитоле: настроение слушать музыку испарилось.
   Заметив передвижной киоск с булочками и кофе, он свернул к обочине. Заказав капучино и булочку с маком заправлявшему киоском пожилому мексиканцу, он стал раздумывать о выходных, которые они запланировали с Изабель: поехать в кемпинг на Лазурное озеро, снять домик, жарить барбекю, наслаждаться тишиной, покоем и друг другом.
   – Эй, парень, твой заказ!
   Кофе и булочка с кунжутом и изюмом стояли на бумажной тарелке на краю прилавка. Даже на такой жаре от стаканчика шёл пар. Не став пререкаться, Стэнли расплатился и сел обратно в машину – перекусить в относительной тишине и прохладе. Отхлёбывая дрянной кофе, он разглядывал уличную суету: проезжающие машины, женщину в майке с эмблемой ирландского кафе и фиолетово-розовыми прядями волос на голове, неспешно прогуливающуюся по тротуару, безликое кирпичное здание на противоположной стороне улицы, спешащую на вызов машину скорой помощи с включенной сиреной, вышагивающего по бордюру разморённого жарой голубя. Наконец, одним глотком допив остывающий кофе, он сжевал последний кусок булочки и, вырулив на проезжую часть, сосредоточился на привычной дороге.
   Когда Стэнли въехал на свою улицу, то почти сразу увидел припаркованную у их дома полицейскую машину и прибавил скорости. Предчувствие беды обволокло, как вата, он остановился на подъездной дорожке и медленно, как будто выплывал из глубины, вышел наружу, отстранённо слушая приглушённый участливый голос полицейского, сообщавший, что миссис Меллоун убита в перестрелке бандитов с полицией и нужно будет поехать в морг, чтобы опознать тело.

   ***

   Утро робко предъявляло свои права на владение Розвиндом: дождевые капли чертили на оконном стекле размытые иероглифы, негромко работал телевизор, приглушённый свет торшера мягко падал на диван из красного плюша и стеклянный журнальный столик с разбросанными по нему газетами и тарелкой с недоеденным сандвичем.
   Стэнли находился в состоянии полудрёмы с того самого момента, как полицейский сообщил ему о смерти Изабель. На него как будто накинули пыльный мешок, через который можно с трудом разглядеть окружающее и нельзя свободно дышать.
   Нехотя поднявшись, Стэнли выключил телевизор и отправился в душ: наступил понедельник, а значит, пора идти на работу, которую он теперь выполнял совершенно машинально, как скверно запрограммированный робот, делающий слишком много ошибок. Он понимал: если так будет продолжаться, его выгонят, но не мог заставить себя проявить к этому интерес.
   Включив горячий, какой только мог вытерпеть, душ, он постоял под ним, чтобы немного прийти в себя, а затем долго растирал всё тело махровым полотенцем, в конце экзекуции почувствовав себя сваренным заживо на обед какому-то людоеду. Вытащил из сушилки линялую майку с изображёнными на ней облезлыми пальмами и надписью «Алоха, приятель!», надел джинсы и кроссовки, снял с крючка около двери связку ключей и вышел в сонный рассвет.
   Его внимание не задерживалось на происходящем вокруг. Наверное, даже если бы на дорогу перед ним упал метеорит, он просто объехал бы досадное препятствие. Навалившаяся беспросветная апатия порой удивляла его самого, но лишь так получалось справиться с терзающей душу потерей. Из двух вариантов – не чувствовать ничего или чувствовать, как лава бежит по твоим венам, постепенно сжигая мозг, – он выбрал первый, дабы сохранить рассудок.
   На работе он привычно разбирал документацию, поступающую от различных отделов и клиентов, отправляя готовые подборки в соответствующие подразделения. Рутина, до этого утомлявшая, теперь, наоборот, успокаивала, позволяя уйти от реальности в свои мысли, в которых он снова и снова возвращался то в день, когда они с Изабель попали на вечернику по случаю открытия шикарного отеля в центре города и танцевали под разбрасывающими хрустальные брызги света огромными люстрами, пили шампанское и ели изысканные деликатесы, обсуждали наряды гостей и, как школьники, целовались за бархатными портьерами; то в день, когда он сделал ей предложение в одной из прохладных аллей Голден-парка, словно в ажурной колоннаде, сотканной из теней и зелени; она была в простенькой бежевой кофточке из джерси и синих джинсах, но и одежда из золота и шёлка не сделала бы её прекраснее в тот момент, когда она сказала: «Конечно, Стэнли, я согласна».
   Но иногда память вытаскивала на свет красную тряпку воспоминаний о том дне, когда он узнал о её гибели, и тогда у него перед глазами снова появлялось восковое, безжизненное лицо, принадлежащее брошенному душой телу, более не имеющему с его любимой ничего общего. В такие дни он был ещё более отстранённым, поглощённый неудержимой злостью к тем, кто готов растоптать любого на своём пути ради денег или развлечения, совершенно не заботясь о причинённом ущербе. Он проклинал не только двух убивших его жену ублюдков, он ненавидел всех подобных им носителей вируса бешенства.
   Сегодня настал как раз такой день, и ему приходилось надолго прерывать работу, пока не спадала багровая пелена и не разжимались стиснутые до дрожи кулаки.
   Когда на него в очередной раз накатил кипящий прилив ярости, он встал с кресла и пошёл в туалет, чтобы сполоснуть лицо холодной водой. Он с трудом переставлял ноги, видя только просвечивающее через красную вуаль мёртвое лицо жены, а другие работники офиса боязливо перешёптывались у него за спиной, замечая его перекошенное лицо и слыша вырывающееся с присвистом через крепко сжатые зубы дыхание.
   – Конечно, жалко Стэнли, но иногда он начинает меня пугать! – негромко сказала Элла Бишоп, полноватая крашеная блондинка в красном хлопковом жакете и плисовой юбке до колен, выглядывая в проход.
   Билл Стэмтон, затачивая карандаш, добавил:
   – Он должен взять отпуск и привести нервы в порядок. И как можно скорее, пока начальство не решило, что его присутствие тут нежелательно.
   – А по мне, так надо самим намекнуть боссу, что ему пора указать на дверь! Никто не знает, что творится у него в голове. Завтра он окончательно съедет с катушек и принесёт в офис пистолет! – возмущённо замахал руками менеджер по коммуникациям с общественностью Сэм Казатонис, и все ещё раз с опаской посмотрели вслед подозрительному коллеге.
   Зайдя в сверкающий кафелем и зеркалами туалет, Стэнли на минуту зажмурился и глубоко вздохнул, затем подошёл к отделанной под мрамор раковине, повернул хромированный вентиль на полную мощность и, подставив под ледяную струю голову, стоял так, пока череп не начало ломить, а кровавый туман не рассеялся. Оперевшись на раковину, он смотрел в зеркало, а вода ручьями стекала с волос и струилась по лицу, смешиваясь с хлынувшими из глаз, как только выдохся охвативший его гнев, слезами. Это приносило некоторое облегчение, как будто концентрат боли растворялся и вытекал из мышц и сухожилий, оставляя внутри лишь блаженную пустоту.
   Стэнли закашлялся: оказалось, он не заметил, как перестал дышать. Зажмурившись, он судорожно вздохнул, пытаясь унять боль в лёгких, и схватился правой рукой за грудь. Наконец он медленно открыл глаза, перед которыми назойливыми суетливыми мошками плавали бурые точки, и ещё раз посмотрел в зеркало, откуда на него таращился взъерошенный, мокрый, в измятой потной майке и с застывшим в покрасневших глазах страданием, тяжелобольной человек. Вздрогнув, он попытался хоть немного привести себя в порядок.
   Вдруг в зеркале мелькнул расплывчатый образ. Видение продолжалось всего пару мгновений, и Стэнли не смог разглядеть фантом как следует, но ему показалось, что он похож на кадры из фильма ужасов – по границе восприятия прошло существо неправдоподобно ужасное. Дело было не в каком-то одном элементе, а в безупречной совокупности черт, пробуждающих какие-то потаённые древние инстинкты в ответ на неотвратимую угрозу, заставляющую диких животных при встрече с ней замереть и покорно ждать смерти, так как ни бежать, ни сопротивляться больше не имеет смысла. Он попытался закричать, но смог выдавить только сиплый шёпот, не громче комариного писка.
   Отшатнувшись в ужасе, Стэнли чуть не упал, но, покачнувшись, всё-таки удержал равновесие. Мысли катались в голове, как разбитые шары на бильярдном столе: сталкиваясь, разлетаясь в стороны и не желая попадать в лузы.
   – Видимо, я окончательно лишился рассудка, – сказал он в пустоту, так как не мог принять факт увиденного за реальность.
   Мозг лихорадочно искал объяснение среди логичных и понятных вариантов, но находил только два: или он свихнулся, или стал очевидцем сверхъестественного явления. Первый вариант казался ему предпочтительным.
   Стэнли начало трясти, его пронзил такой холод, что мышцы свело, и, обхватив плечи руками, он застонал и уставился в пол. Через пару минут его немного отпустило, и, усилием воли ослабив хватку, он судорожно задышал, всё ещё не решаясь снова заглянуть в тьму зазеркалья. Медленно, как приговорённый к эшафоту, он заставил себя поднять взгляд к предательскому стеклу – в слое амальгамы отражался только раздавленный горем человек, но теперь ещё и до смерти напуганный.
   Он уставился на своего зеркального двойника, как будто пытаясь разглядеть за зыбкой серебристой поверхностью какой-то другой мир, но больше ничего из того, чего там быть не должно, не появлялось, измерений по-прежнему оставалось четыре, и, успокоившись, Стэнли выключил продолжавшую хлестать из крана воду. Не проронив ни слова, он повернулся и направился к своему рабочему месту, не обращая внимания ни на тревожные взгляды, которыми провожали его коллеги, ни на их острожное перешёптывание; отклеил со стены кабинки фотографию Изабель и так же молча вышел на улицу – о возвращении сюда можно забыть, если он дорожит уцелевшими в катастрофе осколками разума.
   Как ни странно, он полностью успокоился и начал планировать необходимые для выживания шаги: машину он пока оставит, а вот жильё придётся найти подешевле и там, где его никто не потревожит. Их сбережений ему должно хватить на пару лет, и за это время он сможет прийти в себя, а если нет… то дальнейшее не будет иметь значения.
   Пока он шёл к машине, ему показалось, что мир изменился: ветер то напевал в ветвях деревьев, то злобно шипел в кустах, воздух, обретя вес, давил на плечи со всей безжалостной мощью атмосферного столба; здания вокруг превратились в лабиринт, в котором люди-мышки носились по выученному маршруту в поисках кусочков сыра, избегая мышеловок и кошек, что удавалось им не всегда, и тогда последний жалобный писк знаменовал окончание их суетливого бега по кругу. Но потом он понял: мир остался прежним, что-то сломалось в нём самом, какая-то важная шестерёнка соскочила с оси, и механизм его реальности начал сбиваться с ритма, скрипеть и грозил вот-вот остановиться.
   Он ускорил шаг, а затем побежал. Ему не терпелось поскорее оказаться в тишине и знакомой обстановке, чтобы осмыслить корёжащие его перемены. Руки тряслись, как у заправского алкоголика, и он не сразу смог попасть в зажигание. Когда мотор всё-таки завёлся, то, сдерживая желание нажать на педаль газа со всей силы, Стэнли осторожно в последний раз выехал со стоянки «Индра Технолоджи».
   На дороге он пристроился за голубым седаном с парой старичков. Откинувшись на сиденье, наугад включил радио на популярной станции, где диджей с прокуренным голосом лез из кожи вон, перемежая скабрёзные шутки недолгими музыкальными паузами. Стэнли не вслушивался в неиссякаемый поток возведённых в ранг искусства плодов деградации, просто хотел снова почувствовать себя частью привычного мира, начинавшего расплываться в дымке нереальных событий. Истошные дифирамбы большим грудям и дешёвому алкоголю сменились аляповатой песней, в которой солист на все лады подвывал сбивчивой атональной мелодии, но Стэнли не пытался разобрать слова: музыка служила лишь фоном его собственным мыслям, которые, словно заевшая пластинка, без конца возвращались к увиденному им в зеркале чудовищу.
   Безо всякого интереса он скользил взглядом по проезжающим машинам. На заднем сиденье одной из них Стэнли увидел прильнувшего к стеклу бульдога, казалось, пристально наблюдающего за ним, то ли чрезвычайно заинтересовавшись бликами на капоте, то ли почувствовав окружающую его мрачную ауру. По тротуару куда-то спешила женщина с ребёнком – мальчик в коротких баклажановых шортах и синей майке на два размера больше, смотря под ноги, увлечённо лизал мороженое, а мать целеустремлённо тащила его вперёд, как буксир, выводящий лайнер на рейд.
   Впереди загорелся красный свет, и Стэнли, увлёкшийся сопереживанием малышу, которого, как и его самого, влекла куда-то некая сила, едва успел среагировать на остановившийся перед ним седан. Он резко надавил на педаль, и тормоза недоумённо заскрипели, а вокруг послышались гудки разгневанных водителей. Стэнли выключил радио и заставил себя сконцентрироваться на управлении машиной, чтобы случайная авария из-за его погружённости в своё горе не сделала путь домой намного длиннее.
   Всю оставшуюся дорогу он внимательно следил за движением и светофорами, хотя это давалось нелегко – на лбу выступили капли пота, а руки так вцепились в руль, что заболели пальцы. Когда он наконец загнал «мерседес» в гараж и вышел наружу, то чувствовал себя пробежавшим стомильный марафон, и настоящим подвигом стало открыть парадную дверь, проковылять до дивана в гостиной и упасть на него совершенно без сил. Как только голова коснулась подушки, на Стэнли упал тяжёлый, не приносящий отдыха сон.

   ***

   Они с Изабель гуляли по красивому лугу под безоблачным небом, держались за руки и смеялись. Увидев перед собой холм с одиноким дубом-великаном, они побежали к нему, но, как только оказались на вершине, небо грозно нахмурилось, зарядил ледяной дождь, просачивающийся в каждую пору кожи промозглой липкой изморосью. С другой стороны холма оказалась река, её чёрные яростные воды неистово обрушивались на берег, и он начал подаваться, обваливаясь рваными пластами, исчезающими в раскрывающихся, как голодные рты, бурлящих водоворотах.
   Тем временем дождь усилился, и к нему присоединился злой, сбивающий с ног ветер. На ветке над их головами, как ни в чём не бывало, сидел ворон и молча косил то одним, то другим глазом. Холм начал подрагивать, а ветер рыдал и вопил, словно умоляющие о пощаде души грешников. Они упали возле казавшегося незыблемым могучего дерева на колени, в ужасе обхватив друг друга руками.
   Холм теперь сотрясался в агонии – река пожирала его огромными ломтями, которые со стоном тонули в бездонных разъярившихся водах. По вершине холма пробежала трещина, и вековой исполин нехотя, цепляясь за землю толстыми, уходящими глубоко в недра корнями, начал заваливаться.
   Ворон каркнул и взлетел в небо, но продолжал, сопротивляясь шквальному ветру, описывать вокруг них ломаные круги, зорко наблюдая за происходящим.
   Холм тряхнуло, словно под ним взорвалась мощная бомба. Стэнли не удержался на ногах и кубарем скатился вниз по склону, оставив оглушённую толчком Изабель лежать на самом краю воющей пропасти. Из последних сил он встал на четвереньки и пополз наверх, чтобы вытащить её из этого адского хаоса. Он почти дотянулся до её ноги, когда земля обречённо ухнула и, словно больше не могла держать собственный вес, стала медленно оседать, погружаясь в огромную раскрывшуюся пасть чёрной, как безлунная ночь, воды.
   Замерев, не в силах произнести ни слова, он смотрел, как ярд за ярдом исчезает в ревущем водовороте раздробленная вершина холма с сокрушённым великаном и маленькой безжизненной фигуркой с развевающимися волосами. На мгновение, когда вздыбленные над проваливающимся в бездну хрупким островком, вращающиеся в безумном хороводе стены воды сошлись вокруг погибающей Изабель, время, казалось, замерло: умолк ветер, даже ворон застыл в воздухе, словно отлитый в янтаре, а готовый вырваться крик застрял в горле свинцовым удушающим комом.
   На несколько бесконечных секунд всё вокруг остановилось, будто вырванное из лап скаредного времени подкараулившим удачный момент фотографом, а затем, навёрстывая упущенное, хаос сорвался с поводка, и исполинские аморфные горы рухнули в образовавшуюся воронку, поглотив Изабель под рыдания и свист безумного ветра, танцующих джайв в обсидиановой, поглощающей любые отблески света рассвирепевшей пустыне водоворотов и его собственный жалобный крик, напоминающий вой одинокого койота, а над всем этим накручивал расплывающиеся в глазах круги зловещий чёрный страж.
   Наконец время утомилось и, прервав спринт, вновь перешло на размеренный шаг. Смолк крик, начал стихать ветер, перестала дрожать земля, и только вода, будто вытекшая прямо из адских глубин, бесновалась и рычала внизу.
   Ворон прекратил кружить над головой Стэнли и спикировал на уцелевший кусок холма перед ним. Усевшись, он уставился прямо в глаза человеку, и от его взгляда становилось ещё более тоскливо, хотя и до этого Стэнли казалось, что пришитую суровыми нитками к его естеству душу безжалостно, с мясом, вырвали, и теперь она кровоточит и задыхается.
   – Ты не смог ей помочь, – гортанно прокаркал ворон, и Стэнли почувствовал, что проваливается в бездонный, наполненный склизкой тьмой колодец. – Но ты можешь помочь многим другим, – так же пристально смотря ему в глаза, изрёк пернатый оборотень. – Впусти нас! – внезапно проорал он, а затем, распушив перья и судорожно забив крыльями, упал навзничь; его глаза, подёрнувшись серой плёнкой, лишились своей магической притягательности, тельце начало прямо на глазах разлагаться, и через несколько мгновений от него остался только прах, который тут же смыло в океан.
   Стэнли впал с состояние болезненного оцепенения. Голову заполнила звенящая пустота. Стоя на коленях, дрожа, он смотрел туда, где только что сидел ворон, и просто ждал конца. Вой ветра постепенно начал складываться в осмысленные фразы, и, холодея от ужаса, он разобрал в нём всё то же надсадное отчаянное требование, как будто терпящие невыносимые мучения души бились в дверь его барабанных перепонок:
   – Впусти нас! Впусти нас! Впусти нас!
   Вой всё нарастал, слова накладывались друг на друга, превращаясь в бессмысленный, затягивающий в пучину отчаяния рёв. Вдруг раздался оглушающий раскат грома, и в землю ударил ослепительный сноп молний.

   ***

   Стэнли резко очнулся и, полуослепший и оглушённый, долго не мог понять, где находится. В голове пульсировал заглушивший все мысли вой. Наконец, дрожа и чувствуя ужасную слабость, он смог разглядеть, что лежит на полу своей гостиной около дивана, с которого упал в попытках сбежать из поглотившего его кошмарного видения. Коричневый, с золотыми прожилками и замысловатым узором шерстяной ковёр, который они купили с Изабель, как только переехали в этот дом, неприятно щекотал лицо и испытывал на прочность обоняние запахами слежавшейся пыли и средства для чистки. Но лишь через полчаса Стэнли набрался сил унять охватившую его дрожь и встать. Мысли лихорадочно метались в голове, не складываясь ни во что определённое, а сюрреалистический сон с говорящим вороном и погибающей в бездонной пучине любимой казался до боли реальным.
   С трудом поднявшись на ноги, спотыкаясь, он добрался до комода из тиса, уставленного фарфоровыми вазочками, керамическими, стеклянными, хрустальными и деревянными фигурками медвежат, которые так нравились Изабель, и взял в руки фарфоровую фигурку медвежонка, играющего на банджо, сидя на пеньке из разноцветного стекла. В сердце вонзилась тонкая раскалённая игла: это была её любимая фигурка.
   Он крепко сжал медвежонка в кулаке, зажмурился и, тяжело дыша, опёрся на комод свободной рукой. С губ сорвался приглушённый стон, кулак разжался, и медвежонок, упав на пол, разлетелся на цветные осколки.
   Стэнли открыл глаза и оглядел знакомую, с любовью обставленную комнату, раньше всегда дарившую тепло и умиротворение. А сейчас, куда бы ни бросил взгляд, он видел только Изабель – как они выбирали золотистые с красными маками обои, как он вешал книжные полки, а она, смеясь, рассказывала, как прошла встреча с подружками, как он привёз удачно купленный на распродаже телевизор с большим экраном и они провели целый вечер обнявшись, пересматривая «Вестсайдскую историю», «В джазе только девушки» и «Странствия Салливана».
   Каждый предмет обстановки хранил отпечаток Изабель. Это не только рождало много счастливых воспоминаний, но и подливало бензин в разведённый вокруг него костёр, превращая и без того невыносимую потерю в незаживающую кровоточащую рану. Держась одной рукой за стену, он вышел на кухню, открыл холодильник и достал пакет томатного сока. Залпом выпив содержимое, выбросил пакет в мусорное ведро и, усевшись за накрытый клеёнкой с изображением Золотых ворот обеденный стол, откинулся на спинку резного дубового стула, положив руки перед собой.
   Оглядываясь вокруг, он видел лишь терзающие душу вещи: полочку для специй, которую держали на плечах два бронзовых медведя, купленную для Изабель в лавке старого еврея-антиквара, фарфоровую банку для печенья в виде Микки-Мауса – они выиграли её на ярмарке штата.
   Он понял, что в их доме всё будет напоминать о растоптанной грязными сапогами на тихой окраинной улочке любви и рано или поздно это или сведёт его в могилу, или отправит в сумасшедший дом.
   Решив приступить к выполнению своего плана немедленно, Стэнли встал, вернулся в комнату, наскоро собрался, в последний раз закрыл входную дверь и, не глядя по сторонам, сел в машину и поехал в ближайшее риелторское агентство, чтобы выставить на продажу дом и подобрать небольшую, спокойную гавань, в которой он сможет переждать обрушившийся на него шторм.

1.3. Если жизнь измеряется в деньгах, она не стоит ничего

   Хитрый Витти быстрым шагом направлялся в ресторан «У Джо». Выглядел он неряшливо – мятая цветастая рубашка с незастёгнутыми верхними пуговицами была заправлена в синие шерстяные штаны с капельками грязи по нижнему канту, почти скрывающему когда-то неплохие, а теперь полинявшие рыжие мокасины.
   Свернув с респектабельной Оранж-вэллей, с её бутиками и множеством копов, в небольшой, не слишком чистый проулок, он ещё ускорил шаг и достал из заднего кармана полиэтиленовый пакетик с несколькими таблетками. Выбрав одну, кислотно-розового цвета, кинул её в рот. Эти колёса он приобрёл вчера в клубе у знакомого барыги по весьма сходной цене. Барыга рекомендовал их как «ваще улёт, чувак», и теперь Витти решил проверить это определение.
   Дилер хорошо знал Витти и, разумеется, понимал, что если обещания будут расходиться с действительностью, то рекламаций не последует – Хитрый просто выбьет из него всё дерьмо и заставит вернуть деньги вместе со значительной неустойкой. В бизнесе с такими гарантийными обязательствами прогорел бы и лучший маркетолог, привыкший навязывать товары не заботясь о том, насколько они соответствуют громким рекламным лозунгам.
   Витти улыбнулся своим мыслям и перепрыгнул через лужу, образовавшуюся в застарелой выбоине, – городские службы вылизывали каждый дюйм дорожного покрытия на центральных улицах, но безлюдные задворки не получали и малой толики этой заботы: потрескавшийся асфальт богато усыпал мусор, а кирпичные и бетонные стены окружающих домов разукрасили наскальной живописью местные питекантропы.
   Витти показалось, что воздух начинает светиться, а по стенам поползли разноцветные волны, слух обострился – он мог слышать, как кошка ищет в мусорном баке съедобные отбросы, а в одной из квартир ругает мужа какая-то женщина.
   Его распирало веселье и, от избытка хорошего настроения, он даже подпрыгнул, щёлкнув подошвами ботинок друг о друга. Переулок круто свернул в другой, не менее запущенный, но Витти шёл по тропинке в волшебном лесу, петляющей между хрустальных, негромко звенящих деревьев; шмыгающие вдоль стен грызуны казались ему лепреконами, прячущими своё золото в корнях, а далёкий звук полицейской сирены доносился пением радужных фламинго. Хотя вместо скрытого от глаз обывателей городского лабиринта Витти наблюдал гораздо более впечатляющую картину, тем не менее, как магнит знает, где север, так и он безошибочно приближался к цели своего путешествия.
   Большую часть времени проводя как раз в таких частях города, а не на освещённых людных улицах, он мог не опасаться заблудиться, а уж наркотики употреблял и вовсе при любом удобном случае, и это никогда ему не мешало. Как белка всегда найдёт своё дупло и не будет петлять по лесу в его поисках, так и Витти, будучи очень хитрой и голодной белкой, выбирая путь, руководствовался скорее инстинктами, чем содержимым лобных долей мозга.
   Когда до ресторана оставалась пара кварталов, дурман начал постепенно спадать, а через несколько минут реальный мир вновь отчётливо проступил сквозь него, оказавшись далеко не столь впечатляющим.
   Витти окончательно вернулся в реальность, проходя мимо магазина, торгующего порнографическим видео, чья сияющая галогенная вывеска освещала заплесневелое дно бетонного колодца, как знал любой житель теневой части города, предоставляющего не столь ярко афишируемые услуги борделя. Впрочем, полиция тоже знала про этот дополнительный источник дохода, но старательно его не замечала.
   Отсюда уже явственно слышался шум оживлённого автомобильного движения на Линкольн-авеню, и спустя несколько минут Витти ступил на залитый светом тротуар, по которому мирно прогуливались воркующие парочки и торопились по своим и чужим делам чистенькие клерки и посыльные.
   Все они вызывали у него только презрение своей правильной, скучной жизнью, своими щегольскими нарядами, а особенно тем, что, чёрт подери, были счастливы, несмотря на бессмысленное карабканье по барханам карьеры, долгов и однообразной работы, где каждый шаг вверх давался им неимоверным трудом. А когда песок осыпался из-под ног и они скатывались назад, то снова ползли на вершину, стараясь передать своим детям эту безмозглую муравьиную целеустремлённость.
   Как и большинство выросших в трудном районе подростков, Витти знал только, что в этой жизни сильный всегда жрёт слабого, даже слабые могут сожрать сильного, если собьются в большую стаю, а стая сильных всегда сожрёт с потрохами стаю слабых. Он не окончил школу, не читал книг и к десяти годам прибился к местной банде, где шлифовал своё образование, понимая смысл жизни так, как его видел. Поэтому он никогда никого не жалел, никогда никого не любил, руководствовался в своих поступках только личной выгодой, старался заручиться поддержкой сильных, держал в страхе слабых и мог без тени сомнения пойти на убийство, если из этого можно извлечь какую-то пользу.
   Свернув налево, он увидел вывеску «У Джо» сразу за цветочным магазином, из которого как раз выходил средних лет мужчина в синем твидовом костюме, с проседью в волосах, с надеждой держащий в руках букет роз. Инстинкт, как всегда, направил Витти точно к цели, впрочем, принимая это как факт, он не испытывал по этому поводу удивления.
   Напротив ресторана стоял газетный автомат, и, подойдя к нему, Витти купил свежий номер «Бульдог Дэйли» – жёлтенькой газетёнки, пробавлявшейся скандалами, громкими происшествиями и сплетнями, иногда не брезговавшей даже непроверенными материалами, если за день не набиралось достаточного количества настоящих сенсаций.
   Засунув газету под мышку, он направился к ресторану, не обращая внимания на то, что какая-то парочка была вынуждена притормозить, когда он пересёк им дорогу.
   «У Джо», как следовало из названия, принадлежал Джо Мяснику – бывшей правой руке итальянской мафиозной семьи, который, умудрившись дожить до пенсии, теперь рубил тесаком лишь говядину на своей кухне. Разумеется, в лицензии он фигурировал под своим настоящим именем – Джо Сильвестри. Его заведение считалось вполне респектабельным, и еду (конечно, итальянскую) там подавали вкусную и дорогую.
   Хотя Мясник отошёл от дел, его ресторан являлся излюбленным местом встреч преступников и ублюдков всех мастей, и здесь никому не пришло бы в голову задавать лишние вопросы, если, конечно, вышеозначенная часть тела дорога её хозяину. К тому же Джо не гнушался передать и сохранить (разумеется, не бесплатно) кое-какие поручения и секреты и организовал своеобразную биржу труда для лиц тех профессий, перечень которых не встретишь в колонке «Сандэй Ивнинг».
   Витти открыл тисовую дверь с огромными бронзовыми ручками и, войдя в зал, огляделся по сторонам. Из двенадцати тяжёлых дубовых столов занятыми оказались лишь несколько. Справа от входа с аппетитом налегал на минестроне какой-то банкир, его толстое брюхо под лоснящимся красным лицом говорило, что еде в его жизни отдана значительная часть приоритетов. Он целиком сосредоточился на тарелке, кашемировый пиджак висел на спинке стула и опытному карманнику представлялся чем-то сродни детёныша тюленя для полярного охотника: даже не пришлось бы напрягаться, чтобы его выпотрошить. Но Джо без обиняков донёс до всех заинтересованных лиц, что клиенты, пришедшие к нему хорошо заплатить за хорошую еду, должны остаться довольны и вернуться за добавкой, а стало быть, по крайней мере внутри ресторана, обладают неприкосновенностью.
   Мало нашлось бы тех, кому захотелось бы нарушать установленные Мясником правила. Так что Витти прошёл мимо банкира, даже не повернув в его сторону голову, и направился к дальнему столику, освещённому низко висящей лампой в красном тканевом абажуре, где уже сидело два человека, ради встречи с которыми он и совершил вечерний променад.
   Неспешно подойдя к столу, он присел на свободное место, положив перед собой газету. Сидящие молча кивнули, протянув руки для приветствия. Сначала он пожал огромную волосатую длань Гитариста Тони, получившего прозвище отнюдь не за любовь к этому музыкальному инструменту, а за то, что свои жертвы он душил гитарной струной. Затем, в соответствии с иерархией, поздоровался с его доверенным лицом, Хриплым Стью, обзаведшимся скрипучим, хриплым баритоном из-за шрама на горле, оставленного ножом более не присутствовавшего среди живых конкурента, решившего в старомодной гангстерской манере отстоять свою территорию от притязаний мафиозного клана Тони.
   Витти не состоял в его членах, но периодически выполнял различные щекотливые поручения. Впрочем, он работал и с другими кланами, не желая присоединяться ни к одному из них, за что и получил кличку Хитрый.
   Тони вернулся к своим каннеллони, запивая их белым мускатным вином, в то время как Стью налегал на большую порцию спагетти карбонара. Витти подозвал официанта и заказал лазанью с лососем и стакан виски: в любое время суток он предпочитал крепкие напитки, не задумываясь, подходят ли они к конкретному блюду.
   Какое-то время, пока Витти ждал заказ, просматривая городскую жёлтую хронику, а Тони со Стью ели, за столом царила тишина, прерываемая только скрипом вилки по тарелке и звуками, доносившимися из кухни. Наконец Тони отложил вилку, отпил из бокала и вытер рот бордовой хлопчатобумажной салфеткой. Сыто откинувшись на спинку стула, он взял из хромированной вазочки зубочистку.
   – Слышал ли ты, Хитрый, о перестрелке на Сильвер-лэйн? – начал он без предисловий и, сощурив глаза, повернулся к Витти.
   Оказавшись в перекрестье цепкого взгляда сорок пятого калибра, Витти подождал с ответом. Как раз в это время официант принёс его лазанью, а рядом поставил стеклянный, с выдавленным на нём весёлым усатым поваром, стакан с напитком цвета тёмного янтаря.
   – Слухи уже есть на улицах. Пара отморозков грабанули китайский ресторан, но были слишком тупы, чтобы покинуть его вовремя, и, дабы окончательно исключить сомнения насчёт своего интеллекта, ввязались в перестрелку с копами, – ответил Витти и задумался, к чему клонит Тони.
   – Всё так, но дело в том, что эти безмозглые куски навоза выполняли наше поручение. И не только его не выполнили, но и наследили, как стадо ужаленных в жопу слонов на кукурузном поле.
   – Говорил я тебе – не стоит нанимать дешёвых уличных бандитов, такая экономия обязательно выйдет нам боком. Даже если поручение кажется достаточно простым, чтобы с ним справился и идиот. Эти недоросли гораздо тупее среднестатистического идиота, иначе не зарабатывали бы продажей краденых телевизоров и грабежами пьяниц по тёмным углам, – вполголоса пробурчал Стью, оторвавшись от стремительно пустеющей тарелки.
   – Не важно теперь, кто что говорил! – огрызнулся Тони. – Дело до сих пор не сделано, а значит, мы потеряем большие деньги, если не доведём его до конца! Хитрый, ты парень надёжный и способный, а нам как раз надо закрыть кое-какие хвосты, которые теперь, благодаря этим дебилам, могут привлечь внимание полиции. Как видишь, я ничего не скрываю: работа достаточно сложная, но и оплата будет соответствующая.
   Витти прикрыл глаза и задумался. Деньги, конечно, ему не помешают, но, если придётся шустрить под носом у копов, есть шанс, что потратить их удастся только лет эдак через двадцать. К тому же надо учитывать, что криминальный люд чрезвычайно жаден, поэтому, собственно, и занимается криминалом. Если оплата будет слишком щедра, то вместо денег Тони может запросто подарить ему струну номер пять.
   – О какой сумме идёт речь? – спросил он вслух.
   – Двадцать кусков. По десять до и после. Оплата более чем достойная: если бы вокруг не кружились стервятники, хватило бы и десятой части, но, поскольку теперь урегулирование этой проблемы стало довольно рискованным, я готов заплатить гораздо больше.
   – А что за проблема? Деньги неплохие, но хотелось бы узнать, в какую петлю я засовываю голову.
   Тони отпил немного вина и не спеша вытер тыльной стороной руки губы.
   – У мистера Шенга случайно оказались весьма полезные документы о городском планировании, которые он раздобыл для нас через свои каналы в мэрии, а поскольку одним из наших законных бизнесов является строительство и продажа недвижимости, знание о некоторых, так сказать, неявных особенностях различных участков даёт возможность покупать их заранее и дёшево, а затем продавать, разумеется, гораздо дороже. Но в этот раз китаёза решил запросить за свои услуги больше изначальной суммы, так как, по его утверждению, достал какую-то уж очень важную информацию. Не желая прислушаться к голосу разума и соблюдать заключённые договорённости, он отказался передать документы за уговорённую плату. Поскольку задача выглядела плёвой – слегка поучить косоглазого законам ведения бизнеса и забрать бумаги, для того чтобы всё провернуть, мы наняли двух мелких беспринципных отморозков. За бумаги мы не боялись, поскольку, во-первых, эти идиоты всё равно не знали, что с ними делать, а во-вторых, они знали, что с ними сделаем мы, если их не доставить по назначению. Но кто мог подумать, что эти обдолбанные имбецилы устроят такое побоище! И теперь полиция кишмя кишит вокруг ресторана и всей этой проклятой улицы! Эти бумаги сэкономят нам кучу денег при заключении сделки на парочку интересных объектов на следующей неделе. Проблему я вижу только в одном – тот, кто знал, где они находятся, мёртв, а значит, придётся чрезвычайно осторожно прощупать ближайшее окружение, принадлежащую мистеру Шенгу и его близким недвижимость, банковские ячейки, чёрт, если это необходимо, то выкопать его из могилы, но бумаги должны оказаться у нас в руках вечером в понедельник, то есть на всё про всё у тебя будет пять дней.
   Тони замолчал и принялся сверлить Витти напряжённым взглядом, ожидая его ответа. Витти тоже молчал, раздумывая, стоит ли ему ввязываться в эту сомнительную авантюру. В принципе, он не видел особых сложностей: ему приходилось добывать информацию из куда менее сговорчивых источников, а учитывая, что большинство эмигрантов находится в стране нелегально, полицию в этом случае бояться не стоит – жаловаться они не пойдут. Существует небольшая вероятность, что они могут обратиться к китайским мафиози, с которыми лучше не пересекаться, но такие услуги стоят дорого, и позволить их себе могут только весьма состоятельные члены азиатской общины. В любом случае перед тем, как лезть напролом, этот вариант надо будет проверить. В целом работа на первый взгляд казалась выполнимой даже в такие сжатые сроки. Ещё немного повертев в голове варианты, он кивнул в знак согласия.
   – Хорошо. Думаю, мы договорились.
   – Вот и славно. Я знал, что мы достигнем взаимопонимания.
   Тони повернулся к Стью и кивнул. Тот отложил вилку, полез во внутренний карман своего белого пиджака из тонкой шерсти, выудил оттуда увесистый конверт и протянул его Хитрому. Витти, заглянув в конверт, убедился, что он туго набит сотенными купюрами, но, проявляя уважение, не стал их пересчитывать.
   – Всё окей. Мне принести документы сюда?
   – Пожалуй, не стоит. Приезжай в центральный офис, тебя будет ждать Открывашка. Передашь ему бумаги – он отдаст тебе оставшуюся часть денег.
   Витти знал Открывашку – здоровенный, как бык, жестокий и бескомпромиссный грек, получивший свою кличку за то, что взламывал дома и сейфы ломом, полагаясь на свою звериную силу, а не на навыки и отмычки, а сейчас работающий у Тони начальником службы безопасности, или попросту грубой силой для выбивания долгов, при необходимости исполняя обязанности телохранителя. Если Тони прикажет убить Витти, то у него будет не больше шансов, чем у канарейки в лапах гориллы, но вряд ли из-за десяти штук Тони захочет лишаться надёжного, проверенного работника. Вроде тут всё чисто.
   – Договорились, в понедельник вечером я буду у вас в офисе.
   Он встал и протянул руку сначала Тони, а затем Стью. Взяв со стола конверт, положил его в задний карман брюк и, повернувшись на каблуках, направился в сторону выхода.
   Вечер уже стал поздним. Фонари накрыли улицу пологом света, защищая прохожих от негостеприимной темноты. Витрины бутиков погасли, вечно спешащие трудяги исчезли – их сменили шатающиеся в поисках развлечений скучающие недоросли и группки подростков, собирающиеся вокруг ночных магазинчиков. Там они по очереди сосали пиво из двухпинтовых пластиковых бутылок, сквернословили, видимо, пытаясь таким нехитрым способом привлечь внимание не слишком взыскательных лиц женского пола, и время от времени затевали драки, напоминая бойцовских разноцветных петухов или накачавшихся метамфетамином бабуинов. В общем, всё как обычно.
   Витти достал из кармана пачку сигарет и инкрустированную серебром зажигалку. Прикурив, глубоко затянулся. Немного постоял, выдыхая дым в прохладный ночной воздух, прикидывая, как лучше подступиться к стоящей перед ним задаче. Вариант с банковской ячейкой или несгораемым сейфом в подвале не выглядел многообещающим: это была рядовая сделка, и документы, скорее всего, припрятаны в ресторане или квартире. Но вламываться в «Золотую луну» в процессе текущего расследования – не лучшая идея: то, что кому-то понадобилось грабить уже ограбленный ресторан, будет выглядеть крайне подозрительно, и дело может перекочевать из категории «разбойное нападение», подозреваемые в котором уже вне игры, в спланированное убийство, подозреваемые в котором до сих пор на свободе, а становиться подозреваемым ему совершенно не улыбалось.
   Гораздо проще будет начать с квартиры, на которую направлено не столь пристальное внимание, а если документов там не окажется, то потрясти людей из ближайшего окружения мистера Шенга. Для этого желательно уже сейчас выяснить, не имеет ли кто-то из них знакомств, способных доставить крупные неприятности. Только если эти шаги не приведут к цели, ничего не останется, как тщательно присмотреться к ресторану.
   Пепел длиной в половину сигареты упал на бордюрный камень и скатился на проезжую часть. Витти посмотрел на оставшийся окурок, сделал ещё одну затяжку и метким щелчком отбросил его по направлению к ближайшей сливной решётке; рассыпая искры, тот ударился об асфальт и нырнул в коллектор.
   Это уже походило на план. Сначала Витти навестит своего информатора Ли Мина из азиатского квартала, чтобы озадачить его выяснением, с кем убитый ресторатор общался достаточно часто, а ближе к ночи посетит квартиру покойного.
   Как всегда, когда план готов и необходимые действия кристально ясны, Витти почувствовал душевный подъём – задача ещё не решена, но с его хитростью, решительностью и способностью идти вперёд, как носорог, успех – это просто вопрос необходимого инструмента и времени. «Кстати об инструменте», – подумал он.
   Оглядев дорогу, Витти не спеша перешёл на другую сторону улицы и, пройдя мимо пары закрытых стальными жалюзи магазинов, свернул в тёмный узкий проулок. Надо было заглянуть на арендованный склад на Ривер-стрит, недалеко от приходской больницы святого Иммануила. Всё, что может поведать о роде его занятий и должно пригодиться сегодня ночью, хранится там: комплект отмычек, пистолет со сбитыми номерами, потайной фонарь, несколько предоплаченных телефонов и набор фальшивых документов различных служб, не раз открывавших перед ним двери без помощи отмычек и угроз.
   Но сначала он посетит Мина, инструменты и квартира ресторатора подождут глубокой ночи, когда обычные граждане спят, а на улицах города можно встретить только припозднившихся гуляк, не нашедших клиента проституток, рыщущих в поисках добычи воришек и редкие патрули замогильной смены. Насвистывая одну из прилипчивых модных песенок, он исчез в темноте закулисных городских лабиринтов.

1.4. По следам зла

   Хотя офицер Боб Маколти служил в полиции меньше года, его уже иногда направляли на подмогу детективам, если в сложном деле не помешали бы лишние глаза, руки или ноги. К тому же, помимо служебного рвения и въедливой дотошности, в его распоряжении находилась располагающая к доверию внешность, не раз помогавшая добывать информацию у слишком настороженных или испуганных свидетелей: волевое скуластое лицо с ястребиным носом и пышными рыжими усами смягчал добродушный, в чём-то детский, взгляд, а когда он улыбался, то выглядел как любимый дядюшка, которому можно доверить все свои секреты.
   Друзья и родня тоже считали его добрым и весёлым, к тому же Боб просто обожал любые праздники, так как ему нравилось дарить хорошие, тщательно подобранные для каждого подарки. Но его благодушие не распространялось на отбросы, мешающие хорошим людям вести умиротворённую, счастливую жизнь, и он поступил на службу в полицию, чтобы по мере сил выметать с улиц человеческий мусор, словно натасканная овчарка, с примерным упорством защищающая стадо от хищников, готовая вцепиться в глотку любому волку, решившему напасть на подопечных овечек.
   В данный момент капитан направил Боба на помощь детективам, работающим по громкому делу на Сильвер-лэйн, чтобы опросить свидетелей, пока его товарищи будут собирать улики с места преступления. Он не имел ничего против – ему нравилось общаться с простыми людьми. Разговор с глуповатым и ограниченным, но сердечно встречающим посетителей хозяином местной бакалеи давался ему не в пример легче, чем беседа с очередным высоколобым и лицемерным выпускником элитного колледжа.
   Выйдя из участка, он немного постоял, греясь на солнце, с удовольствием разглядывая идущих мимо прохожих и вздыхающие на сонном ветру посаженные вдоль дороги платаны. Тщательно выглаженная полицейская форма сидела на нём как влитая, а стрелки на брюках как будто прочертили по линейке. Достав из заднего кармана фланелевую тряпочку, он протёр жетон и пряжку на ремне. Полицейский должен являть собой пример и вызывать уважение – Боб считал это аксиомой. А начинается уважение с того, как он выглядит: никто не будет уважать неопрятного, в мятой форме и грязных ботинках, слугу закона. Расправив складку на кителе, он остался удовлетворён своим внешним видом, улыбнулся женщине в зелёной кофточке и жёлтом в цветочек платье, которая, улыбнувшись в ответ, прошла мимо, поправил согнутым указательным пальцем усы и направился к своей патрульной машине, дожидающейся его на служебной парковке слева от участка.
   С трёх сторон вокруг парковки высились стены окружающих домов и участка, а на выезде стоял шлагбаум, открывающийся только при наличии специальной карточки, идентифицирующей работника полиции. Когда он подошёл ко входу, шлагбаум как раз поднимался, чтобы пропустить выезжающую машину. За её рулём сидел Джунипер Торнбуш, родители которого, видимо, ещё долго надрывали животики над столь остроумной шуткой. Притормозив, Торнбуш опустил боковое стекло, чтобы поздороваться с коллегой. Боб недолюбливал этого уже немолодого, слегка обрюзгшего, с нездоровой бледностью, типа с колючим пронзительным взглядом, так как тот просто тянул лямку ежедневной рутины в ожидании пенсии и, вполне ожидаемо, спустя двадцать три года работы в полиции еле-еле дослужился до сержанта. Боб не сомневался: если дело покажется сержанту чересчур сложным, он вполне может спустить его на тормозах или вообще предпочтёт не влезать. Поэтому, холодно ответив на приветствие, Боб направился к своей машине в дальнем конце площадки. Обойдя вокруг, убедился, что она такая же надраенная, как и хозяин, ведь каждый вечер после смены он отгонял её на мойку, чтобы с утра не тратить на это время.
   Сев за руль, он пристегнул ремень безопасности и включил радио, настроенное на городские новости. Притормозив на выезде, достал из-под солнцезащитного козырька персональную магнитную карточку и приложил её к регистратору, который икнул и открыл шлагбаум. Выехав на дорогу, он притормозил и, поймав музыкальную станцию, покатил по нехотя просыпающемуся городу в направлении Сильвер-лэйн.
   Бобу импонировали неспешные утренние поездки: солнце ещё не слишком высоко, ночная прохлада уже уступает место бодрящей свежести, а новый день несёт неизвестность и удивительные возможности. Слушая вполуха музыку и разговоры ведущих, он цепко поглядывал по сторонам, с удовлетворением отмечая, что русла улиц постепенно наполняются жизнью, заботами и мечтами, – люди спешили на работу, открывались магазинчики, дети шли на занятия в школу.
   Когда Боб въехал на Сильвер-лэйн со стороны парка, то сразу увидел кирпичного цвета седан с выключенным проблесковым маячком на крыше возле опустевшего ресторана и нахмурился: проявления жестокости и крайней степени эгоцентризма всегда портили ему настроение, особенно если они сопровождались разрушениями и смертью. Подобные свидетельства людской неполноценности заставляли его относиться с подозрением к окружающим, из-за чего он чувствовал себя не в своей тарелке. Благо через некоторое время, когда впечатления от увиденного меркли, он возвращался на человеколюбивые круги своя.
   Припарковавшись за грязно-красным седаном, он оглядел спокойную улицу, уже позабывшую о недавнем происшествии, оставившем только накипь сплетен и разговоров в барах. Подобная гибкость человеческой психики, позволяющая спустя не так уж много времени после шокирующего потрясения снова радоваться окружающему миру, внушала уверенность, что человек обладает гораздо более крепкой сердцевиной, чем кажется на первый взгляд, и затоптать ростки надежды в его душе не так уж и просто. Закусив горечь разочарования порцией оптимизма, Боб пошёл к застеклённым дверям ресторана.
   Перешагнув через ленты полицейского ограждения, он толкнул створку двери и под звон колокольчика, извещающего о посетителях, вошёл в зал.
   Детектив Джим Коллинз что-то записывал, сидя за одним из столов, но сразу оторвался от блокнота и повернулся к вошедшему. Боб отрапортовал о своём назначении и отдал честь, оставшись стоять в ожидании, пока его введут в курс дела.
   Снимая одноразовые перчатки, из кухни вышел детектив Лэйни Чейз и, тепло улыбнувшись, протянул холёную, но сильную руку. Они знали друг друга со школы, но являлись не друзьями, а, скорее, приятелями, которые не прочь иногда пропустить стаканчик-другой в каком-нибудь баре.
   – Здорово, Боб! Слышал, капитан уже присматривается к тебе, как к будущему детективу. Если будешь продолжать в том же духе, может, даже получишь досрочный перевод.
   – И тебе не болеть, Лэйни. Я просто делаю свою работу, если это повод ею восхищаться, то это не я суперкоп, а просто кто-то не выполняет свои обязанности, как положено.
   Отмахнувшись от его пафосных речей, Лэйни направился к столу, за которым сидел Коллинз, и устало присел на стул напротив.
   – Ты просто идеалист, Боб. Если без конца пахать на износ, то рано или поздно этот износ произойдёт, и ты окажешься или в тюрьме, или в психушке. Но в любом случае у тебя уже не будет шанса спокойно пожить на заслуженной пенсии. Большинство копов работают хорошо, просто мало кто готов класть жизнь на алтарь идеалов. Не надо их за это осуждать.
   Джим нетерпеливо постучал другим концом ручки по столу и вклинился в разговор:
   – Вы закончили с философскими аспектами полицейской работы? Пора бы уже обсудить практические. Что дал осмотр кухни?
   – Джим, не кипятись. Отпечатки пальцев обоих подозреваемых у нас уже есть, так как они лежат в городском морге, кроме них, на кухне обнаружены ещё семь – два принадлежат семье Шенг, остальные – потенциально обслуживающему персоналу, сейчас мы как раз дактилоскопируем работников, чтобы установить это точно. Простая формальность: маловероятно, что, кроме этих двух субчиков, тут побывал кто-то ещё, да и устроенный ими разгром указывает на обычное разбойное нападение. По предварительному заключению, преступники вошли в ресторан около часа дня. Один сразу принялся угрожать оружием хозяину, который в это время находился за стойкой бара. Видимо, он как-то спровоцировал нападавшего – может, потянулся рукой под стойку, где у него припрятан (кстати, незарегистрированный) помповый дробовик, но, поскольку дробовик остался в креплении, мистер Шенг явно не успел им воспользоваться, получив две пули в грудь из пистолета «Люгер» – дешёвое оружие мелких уличных бандитов. Второй грабитель ворвался на кухню, где миссис Шенг мыла овощи, но выстрелил не сразу – тело было обнаружено в нескольких ярдах от работающей мойки со следами побоев. Видимо, ублюдки пытались заставить её рассказать, где спрятаны какие-либо ценности. К их разочарованию, как мы уже выяснили, миссис Шенг почти не говорила по-английски. Все дела вёл её муж, и у неё не было мотивации учить язык. Убедившись в этом, её убрали как свидетеля – она скончалась от выстрела в голову из револьвера «Смит и Вессон». После чего головорезы перерыли все шкафчики на кухне и в зале. Так и не сумев обнаружить ничего стоящего, они забрали деньги из кассы и пять бутылок виски из бара, выбежали из ресторана и попытались скрыться от прибывшего по вызову наряда полиции. Не справившись с управлением, эти мерзавцы сбили прохожего и врезались в магазин одежды, где убили ещё двух гражданских, затеяв перестрелку, в которой, наконец, и были застрелены полицейскими. Сами владельцы ресторана не замечены ни в чём противозаконном, а значит, вероятность того, что нападение было спланировано, крайне незначительна. В общем, дело ясное, как безоблачный день. На тебе, Боб, лежит задача опросить жителей близлежащих домов и немногочисленных свидетелей. Особо не усердствуй, тут явно нечего выяснять, надо просто выполнить положенные стандартные процедуры, чтобы затем с чистой совестью отправить дело в архив.
   Боб сосредоточенно выслушал изложение ситуации, которая, на первый взгляд, соответствовала описанию Лэйни, ведь на городских улицах действительно более чем достаточно наркоманов и отморозков, которые и за такой жалкий куш способны убить двух человек. Для подобной швали только одна жизнь имеет значение – их собственная, остальные – это лишь способ получить желаемое. Но, согласно принципам Боба Маколти, будет недостаточно просто опросить несколько случайно выбранных человек. Он должен собрать исчерпывающие сведения из всех доступных источников.
   – Ещё пара вопросов, Лэйни. Кто вызвал полицию?
   – Одна старая одинокая леди, которая из-за отсутствия хобби и кошки целыми днями наблюдает за окрестностями. Эдакий оплот правопорядка. На любой улице есть человек, звонящий в полицию, как только кто-то припарковал машину у пожарного гидранта или бросил фантик мимо урны, но иногда, как, например, в этом случае, он бывает крайне полезен. Она живёт в доме напротив на третьем этаже, квартира номер одиннадцать.
   – Отлично, тогда с неё и начну. Ещё были какие-то свидетели?
   – Пара человек видели, как от ресторана отъезжает машина, ну и конечно, половина улицы наблюдала трагический финал. Настолько громкий тарарам не мог не привлечь пристальное внимание обывателей, но дать показания согласились всего пять человек.
   Лэйни достал из пиджака блокнот, записал семь фамилий с адресами и, вырвав листок, протянул его Бобу.
   – Первые две – это те, кто видел, как отъезжают преступники, остальные – свидетели развязки в магазине.
   Боб бегло просмотрел список, аккуратно сложил и убрал его в карман рубашки.
   – Всё ясно. Разрешите выполнять?
   Он вытянулся в струнку и козырнул. Устало посмотрев на него, Лэйни покачал головой.
   – Примерный служака! Удачи. Присоединишься к нам в субботу? Мы с Томсоном собирались погонять шары в баре «Вуден Игл» на Винд-стрит.
   – Отлично, хотя я не люблю загадывать так далеко, сам знаешь, какая у нас работа, – можно сглазить.
   Лэйни расхохотался и, встав из-за стола, похлопал Боба по плечу.
   – Не знал, что ты такой суеверный! Может, и в призраков веришь? А не чупакабра ли ограбил на прошлой неделе винный магазин на Лайм-роад?
   Детективы рассмеялись. Боб присоединился к ним – он не обижался на коллег, иногда им требовалась разрядка в виде безобидных шуток, чтобы снять угнетающий стресс от ужасов, с которыми приходилось сталкиваться каждый день. Отсмеявшись, он пожал обоим руки и направился к выходу.
   – Созвонимся в пятницу вечером, раз ты не хочешь планировать отдых заранее, – крикнул на прощание Лэйни.
   Боб, не оборачиваясь, поднял руку с оттопыренным большим пальцем и вышел на улицу. Он решил начать с проживающей прямо напротив ресторана миссис Аделайи Свенсон, которая и вызвала полицию, – домохозяйка, шестьдесят восемь лет, вдова, на пенсии, Сильвер-лэйн, дом двадцать шесть, квартира одиннадцать.
   Боб любил ходить пешком, дышать прогретым солнцем воздухом, к тому же так он мог лучше наблюдать за происходящим. Не спеша он направился к пешеходному переходу ярдах в двадцати справа, где уже стояли пожилой слесарь, как предположил Боб, судя по чемоданчику с инструментами и униформе, и подросток со скейтом в одной руке и в красной спортивной майке до колен, с номером семнадцать, который, увидев приближающегося копа, явно занервничал, но не тронулся с места.
   Боб не счёл такую реакцию подозрительной: нервничать при виде стража закона – обычная реакция тех, кто временами его нарушает, – например, катается на скейтборде по торговым центрам или покуривает травку. Если бы за ним числились настоящие преступления, он бы уже катил на своей доске так, что искры из-под колёс летели. Только матёрые преступники или социопаты могут, сохраняя внешнее спокойствие, невинно улыбнуться полицейскому, незаметно сжимая в кармане снятый с предохранителя ствол.
   Боб, разумеется, не приветствовал употребление даже лёгких наркотиков, которое тоже часто заканчивалось тюрьмой или лечебницей, но не считал нужным задерживать подростков за такие мелкие правонарушения или читать им мораль. Подростки лишь пробуют всё новое, жизнь для них состоит из веселья и сюрпризов, любой жизненный опыт приводит в восторг, и, как только они что-то смогли понять или им так показалось, это становится их личной, добытой из хаоса истиной, которую никто не смеет подвергать сомнению. Не видя нависшего дамоклова меча ответственности, молодые люди не верят, что могут пострадать или даже погибнуть, а нравоучения и давление со стороны воспринимают в штыки, поэтому никакой пользы его вмешательство бы не принесло.
   Боб подошёл к светофору и улыбнулся нахмурившемуся, почувствовавшему в таком поведении копа подвох скейтеру. Через несколько мгновений на светофоре появилась зелёная рука, и, поглядев по сторонам, Боб перешёл дорогу и свернул к подъезду дома номер двадцать шесть.
   Вход в фойе охранял домофон, и Боб нажал номер квартиры миссис Свенсон. Не прошло и минуты, как он уже представился, изложил цель своего визита и поднимался по лестнице на третий этаж. Подъезд оказался аккуратным и ухоженным, в фойе даже стояли несколько горшков с фиалками и карабкающимся по висящей на стене деревянной решётке плющом, а к белой двери с привинченной к ней бронзовой цифрой одиннадцать он прошёл по чистой синей ковровой дорожке.
   Миссис Аделайя Свенсон – полноватая седовласая женщина, в голубом ситцевом халате в белый горошек и с прямоугольными металлическими очками, примостившимися на лбу, – ждала в дверном проёме. Боб привычно улыбнулся и отдал честь.
   – Добрый день, миссис Свенсон. Я должен поговорить с вами о вчерашнем происшествии в ресторане «Золотая луна».
   – Здравствуйте, офицер, проходите, чай уже вскипел.
   Боб вошёл в квартиру, после чего хозяйка заперла дверь на врезной замок и цепочку.
   – В наше время приходится всегда быть настороже, – посетовала она. – Пойдёмте на кухню, там нам будет удобно разговаривать.
   Оглядев уютный коридор с розовыми бумажными обоями и простой деревянной вешалкой для пальто и сняв ботинки, он прошёл в маленькую уютную кухоньку, на стенах которой висели шкафчики для всяких хозяйственных мелочей и пасторальные картинки. Подождав, пока миссис Свенсон разольёт крепкий чёрный чай по расписным фарфоровым чашкам и присядет, Боб опустился на стул напротив неё у покрытого белоснежной вязаной скатертью круглого стола, где уже стояли вазочка с клубничным вареньем и тарелка овсяного печенья.
   – Вместо сахара я предпочитаю варенье, так что кладите по вкусу.
   Он благодарно кивнул.
   – Чем могу помочь, офицер? Я практически ничего не видела, просто, заметив подозрительную машину, как законопослушный гражданин, вызвала полицию, а когда она быстро уехала, услышала выстрелы дальше по улице. Собственно, это всё, что я могу вам сообщить.
   – Не беспокойтесь, мэм, я просто должен задать несколько вопросов.
   – Хорошо, если смогу, отвечу. Всегда рада помочь полиции – хорошие люди должны быть заодно. Как бы силён ни был человек, он не сможет в одиночку противостоять многочисленным врагам. К сожалению, зло инстинктивно старается объединиться, а добро всегда разобщено.
   – Очень мудрое суждение, миссис Свенсон, не часто можно услышать такое от… – Боб замялся.
   – Простых обывателей? – сказала хозяйка и засмеялась. – В этом определении нет ничего обидного или унизительного. Обыватели – это неприметные люди, старающиеся просто жить и получать от этого удовольствие, не пытаясь любой ценой ухватить кусок побольше. Именно они и есть основа нашего общества, в противоположность тем, кто готов разменять честь и совесть на звонкую монету. Вышеозначенное утверждение – лишь частный случай общей теории, состоящей в том, что когда объединяются сильные, они могут свернуть горы, в то время как слабые, даже объединившись, всё равно при первой же опасности будут спасаться бегством, бросая сородичей на произвол судьбы. Так львиный прайд будет сообща охотиться и защищать свою территорию, а для газелей стадо – лишь способ выжить, пожертвовав кем-то другим. Это в равной степени относится и к злым, и к добрым, но если злые беззастенчиво этим пользуются, то добрые зачастую слишком наивны и слабы, чтобы дать им отпор, не говоря уже об амёбах – людях без определённого мировоззрения и эмоциональной окраски, безвольно несомых рекой жизни и не обращающих никакого внимания на окружающее. Вы уж извините, люблю обсуждать такие вот странные темы. До выхода на пенсию я была преподавателем философии, а она может дать многие ответы, главное – уметь правильно задать вопрос.
   – Рад познакомиться с умным человеком с такими принципами, миссис Свенсон. Думаю, вы помогли многим ученикам понять, что в нашем мире по-настоящему важно. Я стал полицейским, чтобы провести границу между хорошими, честными людьми и теми, кто причиняет им вред, и обеспечить её надёжную охрану, но никогда не задумывался о таких вещах.
   – Спасибо за тёплые слова, офицер, надеюсь, что помогла вам своими нравоучениями. С тех пор, как пять лет назад умер муж, и поговорить-то не с кем. Хотя мне и очень приятно угодить внимательному слушателю, давайте перейдём к вопросам, которые вы, кажется, хотели мне задать.
   – Да, мэм, конечно. Вы сообщили в 911 о подозрительной машине. Вы какое-то время приглядывались к ней или она сразу показалась вам таковой? Просто я хочу выяснить, как долго вы наблюдали за рестораном и что конкретно видели.
   – Дайте подумать… Я не видела, как она подъезжает, если вы об этом. Выглянув из окна, заметила какую-то развалюху у вполне респектабельного заведения, которая не могла принадлежать его клиенту, хотя разносчику или кому-то приехавшему в гости к одному из жильцов – вполне, и поначалу это не показалось мне странным. Но когда спустя полчаса машина осталась на месте, это уже выглядело подозрительным, хотя я не могла и предположить, как всё на самом деле скверно. Я решила, что, возможно, кто-то решил поживиться, ограбив пустующую квартиру в зажиточном районе, а даже если это всего лишь обычный гость, убедиться в этом не помешает.
   – Ясно, правильное решение, миссис Свенсон. Бдительность граждан – основа законопослушного общества. К тому же там действительно совершалось преступление, и только благодаря вам преступники не скрылись.
   – Но благодаря мне погибли и невинные люди, оказавшиеся на пути этих негодяев, – удручённо произнесла она и вытерла платочком глаза.
   – Вам не в чем себя упрекнуть, – ответил Боб и накрыл её руку своей в попытке успокоить. – Если бы вы не сообщили в полицию, мерзавцы, которые к тому времени уже убили двоих людей, скрылись бы, и только Бог знает, сколько ещё человек в дальнейшем пострадало бы от их рук. Конечно, к жестокой насильственной смерти хороших людей нельзя оставаться равнодушным, но винить себя в этом излишне: вы не могли такое предвидеть и уж точно не могли предотвратить. В нашем мире много горя, и, если позволить ему вас поглотить, вы потеряете и возможность ощущать радость, которой в нём гораздо больше.
   – Спасибо, офицер Маколти. Хорошо, что есть кому напомнить о таких простых вещах.
   Она сделала маленький глоток из чашки и моргнула, пытаясь скрыть выступившие слёзы.
   – Вот и славно, помните об этом: хорошее не стоит забывать. А теперь, если вас не затруднит, ответьте ещё на пару вопросов.
   – Конечно. Надеюсь, это поможет вам разобраться в случившемся.
   – Вы видели, как преступники отъезжают?
   – Да, после того как вызвала полицию, я осталась наблюдать, просто на всякий случай. Тут из «Золотой луны» выбежали один за другим два человека и, вскочив в машину, буквально рванули с места, а вскоре у ресторана остановилась патрульная машина. Офицер заглянул внутрь, но тут же вернулся обратно и стал что-то кричать в рацию. Затем дальше по улице раздались выстрелы, полицейские включили сирену и быстро уехали.
   Боб записал всё в блокнот и задал последний вопрос:
   – Что вы думаете о владельцах ресторана, миссис Свенсон? Вы знали их? Может, слышали или видели что-то необычное?
   – Я, как вы уже поняли, мало с кем общаюсь, а из своего окна вижу лишь обычный китайский ресторан, который посещают обычные люди. Никаких беспорядков вокруг него до сих пор не происходило. От своих немногочисленных знакомых я тоже не слышала никаких историй, которые могли бы вас заинтересовать.
   – Что же, спасибо, миссис Свенсон, вы мне очень помогли, – Боб закрыл блокнот и встал из-за стола. – Мне пора, впереди ещё много работы.
   – До свидания. Конечно, неприятно, что по такому поводу, но я была рада с вами поговорить.
   Боб улыбнулся и направился к двери. Выйдя в коридор, он ненадолго задержался:
   – Если вы что-нибудь вспомните или услышите, пожалуйста, позвоните в участок и спросите Боба Маколти или детектива Лэйни Чейза.
   – Конечно, обязательно позвоню.
   – Доброго дня.
   Боб приложил сложенные пальцы к фуражке и пошёл к лестнице. Выйдя на улицу, он заглянул в список Лэйни. Следующими он намеревался опросить двух подростков, видевших, как машина отъезжает от ресторана. Элизабет Бигхорн и Майкл Гарнет, прочитал он на листке, живут на разных концах улицы, но мисс Бигхорн проживает рядом с парком, ярдах в ста пятидесяти от ресторана. Не так уж и далеко. Значит, её он навестит первой.
   Полицейского седана уже не было – видимо, детективы, заполнив все бумаги здесь, поехали в участок, чтобы продолжить заниматься бюрократией там. Посматривая вокруг, Боб с удовольствием прогулялся до нужного дома.
   Ему нравились такие улицы – спокойные, заполненные маленькими семейными магазинчиками и резвящимися во дворах ребятишками, где никто не боится, что в следующий момент какие-то наркоманы или бандиты примутся выяснять отношения, и можно просто наслаждаться жизнью. Но бессмысленное, зверское убийство на какое-то время лишило живущих здесь людей уверенности в завтрашнем дне.
   Это чувствовалось в настороженных взглядах, которые бросали прохожие, в отсутствии на улице детей, в том, как люди старались побыстрее добраться по назначению, не позволяя себе роскошь насладиться прекрасным днём. Такие свидетельства хаоса, принесённого в упорядоченный мир, заставляли челюсти Боба сжиматься от злости, подталкивая к утроенным стараниям, чтобы словосочетание «страж порядка» отвечало своему назначению.
   Наконец он подошёл к кирпичному дому, где проживала Элизабет Бигхорн. Отсюда разворачивался прекрасный вид на парк, и Боб постоял несколько минут, подставив лицо солнцу, вдыхая полной грудью несомые лёгким ветерком запахи цветов и свежей земли, довольно редкие в городе, пропитавшемся автомобильными выхлопами и перегретым асфальтом. Опустив голову, он ещё раз глубоко вздохнул и, чувствуя себя гораздо лучше, зашагал к подъезду.
   Сварливый женский голос из домофона сообщил, что Элизабет нет дома и, скорее всего, она или снова отправилась к своему приятелю Майку, или читает в парке. Боб поблагодарил за информацию и, подумав, сел в машину и поехал на другой конец Сильвер-лэйн, к дому номер девяносто четыре, решив начать с Майка, которого всё равно собирался посетить следующим.
   На первом этаже полинявшей кирпичной пятиэтажки, с нарисованным краской номером девяносто четыре, располагалась парикмахерская, где в кресле сидел пожилой мужчина, о чём-то разговаривающий с приводящим его бакенбарды в порядок хозяином. На улице, перед огромным, во всю стену окном, стояла пара скамеек, на которых сидели местные праздношатающиеся особи мужского пола, в основном пожилого возраста, и обсуждали свежие и не очень новости.
   Боб прошёл мимо них к подъезду для жильцов, слева от парикмахерской. Домофон отсутствовал, и он беспрепятственно поднялся на второй этаж, где проживал Майкл Гарнет. На стук дверь открыл сам Майк – двадцатидвухлетний, не слишком опрятный, с трёхдневной щетиной на лице, работник кафе быстрого обслуживания, о чём говорила нашивка на мятой футболке. Из квартиры раздался женский голос:
   – Майк, кто там?
   – Какой-то полицейский!
   Из комнаты вышла и встала позади парня миловидная брюнетка в шортах и майке. Представившись, Боб изложил цель своего визита и поинтересовался, не мисс Бигхорн ли он имеет честь видеть.
   Ответив утвердительно на этот вопрос, молодые люди не пригласили Боба дальше коридора. Беседа прошла быстро, не добавив никаких подробностей к уже известным. Они шли от дома Элизабет, направляясь в уличное кафе в середине улицы, чтобы выпить по чашке кофе. Внезапно ярдах в двадцати перед ними из двери китайского ресторана выскочили два человека и бегом преодолели расстояние до старого, обшарпанного рыдвана, вскочив в который, сорвались с места так, что аж шины завизжали. Вскоре подъехала полиция, а затем где-то вдалеке раздались звуки аварии и выстрелов.
   Боб показал фотографии застреленных преступников, и молодые люди опознали их как тех самых людей. Нет, они не знали хозяев ресторана, только видели их пару раз, когда заходили туда пообедать. Нет, они не имеют представления о каких-либо странностях четы Шенг, только девушка вспомнила, как однажды видела мистера Шенга выходящим из дорогой машины с тонированными стёклами. Цвет? Пожалуй, тёмно-синий. Нет, она не запомнила её номер или марку, да и вообще рассказала об этом только потому, что офицер просил вспомнить любые необычные подробности, а это с натяжкой можно считать таковой. Боб записал показания и, вежливо поблагодарив за уделённое ему время, спустился на улицу.
   Ещё пару часов он, отдавая дань протоколу, опрашивал свидетелей перестрелки в магазине, пусть фактически это и не относилось к произошедшему в ресторане и не могло ничего объяснить. Тем не менее он скрупулёзно записал каждое слово.
   Все свидетели феерического конца погони рассказывали одно и то же: машина сбила прохожего, а затем протаранила витрину, преступники отстреливались от полиции, но хорошие парни выиграли. Нет, они ничего не говорили, или никто этого не слышал.
   В итоге Боб тоже начал склоняться к версии простого ограбления, но решил ещё поспрашивать у детективов и офицеров в участке про хозяев ресторана. Даже маленькая зацепка может в корне поменять дело, а значит он должен всё проверить.

1.5. Логово зверя

   Стэнли приехал на Рэдрок-стрит, в деловой центр города, около полудня. Судя по рекламе, найденной в телефонном справочнике, агентство «Хиллман и сыновья» гарантировало продажу собственности за три дня, а по телефону ему также обещали большое количество нужных квартир в наличии. Хотя это смахивало на известную поговорку про щит и меч – вот меч, подставь мне щит любой, и так далее, он слишком устал, чтобы рыскать по городу в поисках лучшего предложения. К тому же офис агентства располагался в дорогом районе, немалую часть стоимости которого составляла репутация, и каждый арендатор проходил обязательную проверку, чтобы в местное приличное общество не затесались надевшие маску респектабельной учтивости прощелыги.
   Редрок блистал сталью, алюминием и стеклом в обрамлении массивного, внушающего доверие бетона. Даже прохожие на его улицах выглядели очень важно. Те из них, кто сидел в уличных кафе, пили кофе из маленьких изящных чашечек, стоящих посреди вороха чрезвычайно важных документов, несмолкающий шорох переворачиваемых листов которых то и дело заглушался, несомненно, исключительно важными звонками сотовых телефонов.
   Среди бурного водоворота необычайной важности безошибочно угадывались приехавшие сюда в первый раз клиенты, ошарашенно крутящие головой и боязливо выспрашивающие у окружающих их степенных особ дорогу до нужного офиса.
   Стэнли ещё раз сверился с адресом и, припарковавшись возле нужного шестнадцатиэтажного здания, вышел из машины. Огромные двери из толстенного стекла бесшумно распахнулись, даровав позволение войти в холл, где господствовали уже мрамор и бронза. Разумеется, бейдж секретаря, молодой блондинки с васильковыми глазами, тоже сверкал полированной бронзой. Если она и проявляла какие-то эмоции в обычной жизни, то здешний всепроникающий пафос превратил её в бесстрастно-вежливый автомат, регулирующий кипучую активность в недрах этого Вавилона.
   Спросив про офис Хиллмана, Стэнли выслушал короткий список указаний по кратчайшему достижению цели назначения, зарегистрировавшись как гость, получил обычный пластиковый бейдж и, ступив на указанный путь, был тут же подхвачен одним из людских потоков, который вынес его на лифтовую площадку, где после непродолжительного ожидания затёк в брюхо хромированного кашалота.
   Лифт, сердито гудя, полз вверх и, останавливаясь на каждом этаже, нехотя исторгал людские ручейки. На седьмом этаже кабина уже наполовину опустела, и, чтобы выбраться наружу, Стэнли даже не пришлось стараться попасть в нужное течение. Выйдя в просторный холл, он сразу увидел перед собой мраморную доску с указателями и номерами офисов, на которой без труда нашёл агентство Хиллмана.
   Здесь преобладали уже белые тона с золотыми узорами. Свернув налево и пройдя ярдов десять по толстому, слегка пружинящему ковру, он увидел дверь выбранного агентства с надписью золотыми буквами «Хиллман и сыновья». В приёмной он изложил секретарю, брюнетке лет тридцати в кремовом шёлковом платье, суть визита, и она вежливо указала ему на кожаный диван у противоположной стены с разложенными на столике перед ним журналами по ландшафтному и интерьерному дизайну. Взяв один наугад, он принялся разглядывать глянцевые картинки, не пытаясь вникнуть в различные хитроумные решения, превращающие дом в произведение искусства, где люди будут чувствовать себя лишними.
   Не успел он долистать журнал, как из-за лакированной белой двери с витражным стеклом посередине вернулась секретарша, уселась на своё место и принялась что-то печатать, а вслед за ней вышел представительный седовласый мужчина лет шестидесяти, в сшитом на заказ синем костюме и с золотыми часами на запястье.
   – Мистер Хиллман-старший, – улыбаясь, представился он, быстро, но не слишком, подойдя к дивану.
   Стэнли поднялся навстречу и вежливо ответил на рукопожатие.
   – Интересуетесь дизайном, мистер Брайт? У нас есть на продажу несколько очень интересных предложений с уникальным оформлением.
   – Нет, я ищу обычную квартиру, безо всяких изысков, в тихом и спокойном районе.
   – Ну что ж, мы обязательно найдём подходящий вариант. Пройдёмте в мой офис. Я покажу вам то, что, я уверен, сможет вас заинтересовать.
   Поскольку Стэнли хотел побыстрее закончить дела, он просмотрел каталог мельком, как и журнал до этого, выбрав однокомнатные апартаменты в новом многоквартирном доме на окраине города. В Саус Оринж проживали обеспеченные представители среднего класса, и недвижимость там стоила достаточно недёшево, чтобы позволить её себе могли только те, кто готов платить за комфорт и отсутствие представителей хомо инсипиенс. В этом районе обосновались люди из деловых кругов, точно знающие, как уберечь свои инвестиции. Полиция в Саус Оринж присутствовала в достаточном количестве и работала на совесть, поскольку некоторые разочарованные недостатком её усердия влиятельные граждане могли запросто устроить разговор капитана участка с мэром и не сочли бы за труд нанять дорогих изворотливых адвокатов, чтобы вчинить городу парочку судебных исков.
   Спустя час Стэнли уже заключил договор и, передав документы на полный мучительных воспоминаний дом, получил ключи от своего нового жилища, куда, по достигнутому соглашению, мог заселяться хоть сегодня. Его это полностью устраивало, несмотря на то, что стать полновластным собственником квартиры и получить разницу в стоимости он сможет только через неделю.
   Когда дела были улажены, мистер Хиллман проводил клиента до выхода, улыбаясь и рассыпаясь в заверениях, что мистер Брайт может ни о чём не беспокоиться. Открыв дверь, он сердечно попрощался, очевидно, потому, что Стэнли не торговался о цене ни на продажу, ни на покупку, и, вручив свою визитку, назначил день завершения их сделки. В ответ Стэнли лишь равнодушно кивнул – единственное, чего он сейчас желал, – это заползти в тихую, обошедшуюся ему в кругленькую сумму нору и забыться, пытаясь восстановить силы и душевное равновесие.
   На свою новую квартиру Стэнли ехал, опустив передние стёкла и выключив радио, мучимый не только воспоминаниями об Изабель. Нет, боль утраты и ненависть к людям, способным оборвать чужую жизнь ради своих прихотей, нисколько не уменьшились, но теперь к ним добавился суеверный ужас от преследовавших его видений. Их кажущаяся реальность сводила его с ума. Они выглядели как смесь ночных кошмаров и чего-то неуловимо чуждого, ощущаемого на уровне подсознания, не дающего наполнить их смыслом, который можно принять или отвергнуть.
   Эта неопределённость заволакивала разум тягучим, липким туманом, мешающим разглядеть то, что ворочалось и пыталось вырваться наружу из его серой пелены. Заблудившись среди искажённых отражений памяти, Стэнли не заметил, как въехал в Саус Оринж, и вернулся в реальный мир только благодаря резкому звуку автомобильного гудка: он продолжал стоять на перекрёстке, хотя светофор уже давно переключился на зелёный, и коротко стриженный мужчина в красном «шевроле» позади, не жалея сил, напоминал ему об этом. Вздрогнув, он махнул рукой в окно, показывая, что отлично понимает, что от него требуется, и без сопровождающих яростные нажатия на клаксон двусмысленных эпитетов в свой адрес. Нажав на газ, он выехал на перекрёсток и уже начал поворачивать налево, когда внезапно из радиоприёмника послышалось шипение, через которое издалека, казалось, пробивался какой-то голос.
   От неожиданности Стэнли вдавил педаль газа в пол, отчего железный конь прыгнул вперёд и стал резко набирать скорость. Опомнившись, он со всей силы нажал на тормоз прежде, чем выскочил на тротуар; не привыкший к такому вольному стилю езды «мерседес» возмущенно заскрипел и, проехав ещё футов десять, замер посреди дороги. Теперь уже к сигналам остальных машин подключился хор испуганных пешеходов, которые что-то кричали, показывая на то ли пьяного, то ли попросту ненормального водителя.
   Хотя он не мог разобрать слова, но не сомневался, что кто-то из свидетелей его манёвров уже наверняка вызывает полицию. Через лобовое стекло как раз отлично виднелся рыжеволосый толстяк в безразмерной жёлтой рубашке и синих шортах, который что-то гневно излагал в практически исчезнувший в огромной руке телефон.
   Очень аккуратно Стэнли проехал немного вперёд и затормозил у обочины. Руки мелко тряслись, а сердце билось в грудной клетке, как пойманная в силки птица. Не сразу через окружающую какофонию он услышал, что магнитола по-прежнему издаёт странные шипящие и щёлкающие звуки, хотя ни одна лампочка на её панели не горит; словно коробка, наполненная змеями и скорпионами, из которой пробивается утробный низкий голос, настойчиво повторяющий одни и те же ускользающие от понимания, бессвязные фразы.
   Парализованный животным ужасом, Стэнли уставился на магнитолу, ожидая, что в следующий момент из неё полезут все те жуткие твари, которые так стремятся вырваться из неназванного бесформенного ничто. Внезапно шипение, стрекотание и шёпот стихли. Магнитола включилась, цифры на её дисплее быстро и хаотично менялись, и на секунду не задерживаясь на какой-то одной станции.
   Он затравленно посмотрел в окно. Похоже, время, субъективно тянувшееся для Стэнли часами, на самом деле не слишком продвинулось вперёд: красный «шевроле», тоже повернувший налево, только что проехал мимо, водитель показывал ему в окно руку с оттопыренным средним пальцем. Стэнли опять взглянул на одержимую духами магнитолу: цифры продолжали свой непонятный танец, но вдруг мельтешение прекратилось, и они замерли на частоте 55.5. В тот же миг шум снаружи исчез, и наступила глубокая, затягивающая тишина, сменившаяся неживым, гулким, скрипучим голосом. Если бы песок умел говорить, то именно так бы он и звучал. Голос произносил непонятные речитативные предложения то увеличивающейся, то уменьшающейся интенсивности, вызывающие тоску и несовместимые желания немедленно заткнуть уши и слушать дальше. Наконец бессмысленная абракадабра умолкла. Песчаный голем, или что бы это ни было, чётко, с явственной силой произнёс:
   – Не враг!
   Прошло ещё несколько бесконечных мгновений, наполненных лишь атмосферными помехами.
   – Ты не смог её спасти!
   Опять удушающая тишина.
   – Можешь спасти многих других! В багажнике красного «шевроле» лежит девушка, Элоиз Бронсон. Сегодня она умрёт. Можешь остановить. Прими силу возмездия, и ты не будешь знать поражений!
   Стэнли впал в полубессознательное состояние – каждый вздох давался ему с трудом, он судорожно проталкивал в лёгкие ставший кисельно-густым воздух и не мог пошевелить ни одним мускулом. Голос обволакивал, проникая внутрь через поры кожи. Инстинктивно Стэнли понимал: нечто, спрятавшееся в океане радиоволн, ждёт ответа, но не мог заставить себя разомкнуть челюсти. Каждый волосок на его теле дрожал от ужаса и ощущаемых всем естеством пронизывающих кабину «мерседеса» потоков энергии неизмеримо огромной мощи, способной гасить солнца и превращать в пыль галактики. Разум говорил: такого просто не может быть, а всё происходящее – лишь приступ сумасшествия, в то же время какая-то его часть хотела впустить эту силу, поглотить, стать с ней одним целым. Но из каких-то потаённых глубин сокровенных знаний пришло откровение, что её нельзя будет использовать, что это не безвозмездно дарованное могущество, – он станет разящим клинком, но в чужой руке. Когда Стэнли уже начал терять сознание от тяжести обрушившегося на него безмолвного вопроса и недостатка кислорода, то, как будто со стороны, услышал свой крик:
   – Не-е-ет!
   В тот же миг неизвестное измерение, в котором протекала его агония, схлопнулось, и в лицо ударил порыв горячего, пахнущего городом ветра. В машине всё ещё метался громкий, отчаянный крик. Стэнли понял, что кричит он сам, но только неимоверным усилием воли ему удалось заставить себя замолчать. С него ручьями стекал пот, вся одежда промокла насквозь, словно он упал в бочку с горячим сиропом, а в зеркале заднего вида отражалось незнакомое перекошенное лицо с совершенно безумным взглядом.
   Судорожно дыша и сотрясаясь всем телом, он сидел, до боли сжав кулаки и пытаясь собрать мечущиеся в голове обрывки мыслей в осмысленное целое.
   – Сэр, вы в порядке?
   Голос раздался совсем рядом, и Стэнли чуть не выпрыгнул из салона «мерседеса», пронзённый иррациональным страхом: ему показалось, что незримый мучитель пробрался в реальный мир и теперь преследует его во плоти. Но вопрос был задан живым властным голосом, с оттенком беспокойства, и, очевидно, принадлежал обычному человеку.
   Повернув голову, Стэнли увидел заглядывающего в окно водительской двери внушительных размеров лысого негра в форме полицейского. Офицер хмурился, и одна его рука предусмотрительно лежала на расстёгнутой кобуре. Стэнли посмотрел вперёд и увидел в самом конце улицы быстро покидающий зону видимости красный «шевроле». Он уже почти собрался рассказать полицейскому о девушке в его багажнике, которой угрожает опасность, но затем подумал, как это заявление прозвучит из уст того, кто явно не в себе, к тому же без каких-либо доказательств, и осёкся.
   Во рту пересохло, в горле начало першить. Он сглотнул и закашлялся. Кашель никак не прекращался, Стэнли бил озноб, на глаза навернулись слёзы. Когда он всё-таки смог перевести дух и немного пришёл в себя, то, выдавив жалкое подобие улыбки, ответил:
   – Я в порядке, офицер. Просто голова закружилась – может, перегрелся. Но теперь всё в порядке.
   Не спуская с него подозрительного взгляда, полицейский отступил на шаг от дверцы, так и не сняв руки с пистолета.
   – Вы живёте в этом районе?
   – Да, только сегодня приобрёл квартиру на Хармони-сквер, могу показать договор купли-продажи, – сдавленно прохрипел Стэнли.
   – Если вас не затруднит. Я патрулирую улицы этого района уже пять лет и знаю тут в лицо почти всех. Так что можно считать это неофициальным знакомством.
   Стэнли наклонился к бардачку и, открыв его, начал копаться в поисках требуемых бумаг. Краем глаза он заметил, как офицер сузил глаза, немного вытащив пистолет из кобуры. «Обычная предосторожность», – убеждал себя Стэнли, но нахождение под прицелом нервировало, и ручьи стекающего по спине пота превратились в водопад. Наконец он отыскал договор и, не спеша распрямившись, протянул его в окно. Лишь теперь полицейский, заметно расслабившись, снял руку с оружия. Внимательно изучив документы, он вернул их уже без скрытой враждебности.
   – Добро пожаловать в Саус Оринж, мистер Брайт. Может, вызвать скорую помощь? Выглядите вы и правда неважно.
   – Благодарю, не стоит, я ещё немного посижу, чтобы окончательно прийти в себя, а затем поеду домой.
   Полицейский козырнул и пошёл к стоящей позади патрульной машине, по дороге придирчиво осматривая «мерседес». Стэнли перевёл дух и огляделся. На тротуаре уже столпилось человек семь зевак, жадно высматривающих, чем закончится разговор чокнутого водителя с полицией. Когда патрульный направился к своей машине и стало очевидно, что ни задержания, ни погони, ни других столь же милых сердцу простого обывателя развлечений не предвидится, разочарованная толпа стала постепенно рассасываться.
   Стэнли ещё с полчаса сидел в машине, рассматривая улицу и раздумывая о случившемся. Всё вокруг казалось вымытым и начищенным. Свежевыкрашенные дома, в основном пяти– и семиэтажные, часть в классическом стиле, часть построенные по индивидуальному дизайну, создавали гармоничную, восхитительно умиротворяющую атмосферу, как будто он смотрел в детский калейдоскоп, хаос разноцветных осколков в котором сложился в затейливый чудесный рисунок.
   Перед многими домами раскинулись дворики, засаженные сиренью, липами и японскими клёнами, с разноцветными клумбами и скамейками вдоль игриво вьющихся дорожек. Мимо проезжали красивые автомобили, а по тротуарам, несмотря на будний день, расслабленно и неспешно прогуливались нарядные прохожие. Женщина в хлопковой розовой блузке и синих джинсах клёш подошла к книжному магазину, держа телефон в одной руке и миниатюрную дамскую сумочку из белой кожи в другой. Проходивший мимо мужчина отрыл дверь и придерживал её, пока она не зашла внутрь, а затем как ни в чём не бывало пошёл своей дорогой.
   Стэнли взирал на раскинувшуюся вокруг него волшебную страну с лёгким чувством недоумения и тревоги. Ему, привыкшему к современному жестокому миру, где каждый сам за себя и против всех, это казалось лишь иллюзией, скрывающей за парадным фасадом обычную, совершенно не похожую на увиденное жизнь.
   Он снова вспомнил о полученном то ли во сне, то ли в Валгалле предупреждении о красном «шевроле» с обречённой девушкой в багажнике, но по контрасту с увиденным оно звучало совершенно нереальным, словно включённый на детском утреннике хеви-метал. Цунами эмоционального потрясения ещё не стихло, но чем больше он наслаждался покоем и иррациональным порядком вокруг, тем более эфемерными мнились ему эти сумасшедшие бредни. Пронизывающая окружающее нега подействовала на него почище тройной дозы валиума и окончательно спутала ниточки между реальным и вымышленным.
   Стэнли успокоился. Хотя он ещё не испытывал уверенности в способности здраво размышлять и адекватно реагировать, всё же, заведя машину, отъехал от тротуара и, поддавшись умиротворяющему ритму, неторопливо поехал на Хармони-сквер.

   ***

   В Розвинде не было ярко выраженного Китайского квартала, тем не менее выходцы из Поднебесной отдавали предпочтение району Оак-парк. Здесь не наблюдалось привычного для азиатской общины засилья суши-баров и лавочек с сушёными корешками, но каждый второй его житель был замешан на пряном куличном тесте. Вывески в Оак-парке дублировались на китайском и японском, а многие рестораны и кафе были оформлены в красно-золотых тонах с резными иероглифами, стараясь выглядеть, даже если на самом деле таковыми не являлись, восточными. Многолюдные улицы освещали большие раскрашенные фонари – местные жители обычно допоздна ходили по магазинам и ужинали в кафе, закрывавшихся далеко за полночь.
   Несмотря на поздний вечер, большинство заведений гостеприимно светились, подтверждая мнение о работящих азиатах, которые прикладывают значительные усилия, чтобы дать своим детям лучшее образование, какое только могут себе позволить, открывая следующему поколению более широкие перспективы.
   Витти прогуливался по тротуару, мощённому фигурной бетонной плиткой, с любопытством осматривая замысловатые витрины, оформленные в соответствии с многовековыми традициями культуры, зародившейся за тысячелетия до европейской. Витиеватые надписи выглядели как произведения искусства, а товары иногда выкладывались грандиозными инсталляциями. Витти не являлся ни знатоком искусства, ни даже тем, кто им вообще интересуется, но увиденное в Оак-парке ему определённо нравилось, хотя он и не смог бы сформулировать причины этого даже для себя.
   Ли Мин держал антикварный магазинчик на углу Санрайз-авеню и Моссрок-стрит – в удалении от наиболее оживлённых мест, где арендная плата слишком высока, но в достаточной степени на виду, чтобы снискать какую-никакую известность.
   Пройдя по ярко освещённой, праздничной Санрайз-авеню и получив от этого изысканное удовольствие, Витти свернул к принадлежавшему Мину «Застывшему времени».
   Магазинчик не мог похвастаться большими красочными витринами, но хозяин придал ему самобытный, запоминающийся стиль. В небольшом закутке за стеклом возвышалась пагода из лакированного палисандра, а окружающие стены украшала панорама древней китайской гористой местности с деревеньками на склонах и горящими вдоль нарисованных вьющихся тропинок маленькими фонариками. У самого края сидел, таращась на прохожих выпученными стеклянными глазами, раскрашенный гипсовый самурай, держа на коленях церемониальный японский меч или его очень неплохую подделку. Вывеска была сделана из искусственно состаренной бронзы на фоне из чёрного с красноватыми прожилками мрамора.
   Витти толкнул деревянную, тоже выкрашенную в чёрный цвет дверь, и о его приходе негромко известили меланхоличные колокольчики.
   Ли Мин сидел за большим потемневшим столом из красного дерева в окружении множества старинных вещей, столь же невозмутимый, как Будда. О том, что он заметил посетителя, можно было судить только по мимолётному взгляду с прищуром, оценивавшему, принесёт ли этот визит прибыль. Обойдя стоящий у двери манекен в средневековых рыцарских, слишком блестящих для подлинных, доспехах и миновав полки, уставленные серебряными портсигарами, керамическими и бронзовыми фигурками, макетами замков и вовсе уже потерявшими название штуковинами, Витти оказался перед старым антикваром, молча и бесстрастно наблюдавшим за его перемещениями.
   Мин не боялся грабителей. Во-первых, он оказывал услуги различным влиятельным личностям, которых мог попросить об ответной услуге – например, чтобы незадачливый грабитель больше не беспокоил нужных и уважаемых людей. А во-вторых, всё самое ценное хранилось в солидном, вмонтированном в бетонную стену, двухсекционном сейфе в кладовке, доступ в которую защищала стальная, запирающаяся на два надёжных замка решётка, и Витти мог поручиться, что заставить хозяина их открыть не выйдет даже под угрозой смерти. К тому же в основном Мин зарабатывал не следами минувшего, а продажей информации и документов, которые никому не пришло бы в голову красть, так как они представляли ценность исключительно для заказчика.
   Мин не любил попусту тратить время, поэтому ходить вокруг да около не имело смысла, как и настаивать на выполнении заказа, если он по каким-то причинам не хотел за него браться. Зная эти его особенности, Витти перешёл сразу к делу.
   Когда он умолк, непроницаемый китаец взял лежащую на подставке справа от него трубку и не торопясь принялся её набивать. Оставшись доволен результатом, так же неспешно Мин вынул из бокового кармана расшитой шёлковой куртки спички и закурил, погрузившись в размышления.
   Витти знал и то, что поторапливать Мина не стоит, – он всё равно будет равнодушно смотреть сквозь тебя своими раскосыми глазами, словно видит за твоей спиной не увешанные давно отслужившими своё предметами стены, а открывающиеся ему глубины мироздания. Как бы ни старался посетитель добиться внимания, Мин ответит, лишь когда примет решение и оценит риски и труды в некоторой сумме в долларах, хотя иногда казалось, что в такой атмосфере гораздо уместнее прозвучали бы дублоны или тетрадрахмы.
   Наконец Мин выпустил длинную струю пахучего дыма и вернул трубку на место.
   – Задача несложная, но мне не нравится шпионить за соплеменниками, особенно если после этого они могут пострадать, – медленно проговорил он с характерным акцентом, пристально уставившись в глаза просителя.
   Витти знал, что на соплеменников этому последователю Сунь Цзы наплевать и он просто набивает себе цену. Хотя плата за получение документов была назначена достаточно щедрая, Витти и не думал сорить деньгами и платить за услуги косоглазого вымогателя дороже, чем они могут стоить.
   – Сколько? – спросил он прямо.
   – Пятьсот долларов, и завтра к вечеру у тебя будет та информация, которую ты просишь.
   «Вот же наглый сукин сын! – подумал Витти. – Вряд ли она стоит хотя бы половину этой суммы».
   – Могу предложить двести, если информация будет завтра вечером, и двести пятьдесят, если завтра днём.
   – Я могу навлечь на себя гнев Куан Кун. Если он посчитает, что мои действия несут зло, я буду должен принести ему щедрое пожертвование, дабы умилостивить. Четыреста долларов, и информация будет завтра вечером.
   – Я дам тебе двести пятьдесят долларов и оплачу благовония, чтобы ты мог принести их в жертву своему богу.
   – Сжечь благовония в курильнице – это хорошее подношение, но хорошие благовония дороги. Жертва могущественному богу, способному лишить меня богатства и покоя, не может быть меньше, чем сто долларов. Триста пятьдесят долларов, и информация будет у тебя завтра днём.
   Витти задумался. В принципе, сумма его устраивала, но если не торговаться с изворотливым китайцем до последнего, тот сочтёт его простачком и с этого момента за любую помощь будет драть три шкуры.
   – Триста долларов, и я обещаю, что не причиню вреда указанным тобой людям. Мне просто надо задать им несколько вопросов, и твой бог не будет гневаться, если ты пожертвуешь ему благовоний на пятьдесят долларов.
   Мин сунул в рот трубку и, прищурившись, затянулся. Помолчав около минуты, он ответил:
   – Хорошо. Триста долларов, и ты получишь информацию завтра вечером. Но если ты обманешь мои ожидания и кто-то из этих людей пострадает, Куан Кун будет рассержен недостаточным за столь тяжёлый проступок подношением, а значит, я потеряю много денег, которые ты должен будешь мне компенсировать.
   Витти усмехнулся и покачал головой. «Вот же ушлый пройдоха, уже пытается оговорить штраф, но вряд ли с безобидными расспросами возникнут какие-то сложности».
   – Хорошо, никто не пострадает! Мы договорились?
   Он достал из кармана портмоне, отсчитал три сотенные бумажки и протянул их хозяину «Застывшего времени». Слегка помедлив, Мин взял деньги, и они тут же исчезли в каких-то потайных карманах его куртки. Он величественно кивнул, подтверждая достигнутое соглашение, и, уставившись в стену или другие измерения, закурил, вновь превратившись в неподвижную статую.
   Витти понял, что аудиенция окончена и задание принято к исполнению. Он тоже кивнул и, попрощавшись таким образом, вышел на улицу. На сегодня оставалось ещё одно дело – наведаться в квартиру мистера Шенга, и можно с чистой совестью идти спать.
   Повернув направо, он прошёл ярдов пятьдесят по тенистой Моссрок-стрит и, увидев проулок между уже закрытым офисом юридической конторы и облицованным панелями из розового песчаника жилым домом, нырнул туда. Он прибавил шагу – сначала ему надо попасть на Ривер-стрит, чтобы забрать со склада кое-какую экипировку, а туда путь не близкий. Путешествие тёмными городскими закоулками его нисколько не тяготило, скорее наоборот, он словно отправлялся на удивительное приключение, ощущая себя если и не Индианой Джонсом, то по крайней мере Бенджамином Франклином Гейтсом.
   Достав из заднего кармана целлофановый пакетик, он вынул из него синюю таблетку, служащую проводником в удивительный и полный безумных странностей мир. Причмокнув от удовольствия, закинул её в рот, после чего, тихо насвистывая себе под нос, скрылся в той части городского лабиринта, о котором большинство обывателей предпочитало не знать.

   ***

   Закончив с опросом свидетелей, Боб поехал обратно в участок. Ему хотелось обсудить с Чейзом и Коллинзом аспекты этого дела, но сперва надо будет кое-что проверить, благо, как и любой полицейский, он имеет доступ к обширной базе департамента. Выбрав свободный терминал, он ввёл личный пароль и углубился в изучение данных, вызывающих у него смутное беспокойство.
   Вроде бы всё выглядело ясным и для современного мира вполне привычным – чтобы раздобыть денег на дозу, наркоманы убили несколько человек. Или просто два самодовольных и уверенных, что все остальные – это лишь расходный материал для получения удовольствия от жизни, подонка решили по-лёгкому срубить деньжат, ограбив ресторан. Хозяева оказали сопротивление – в расход их, чтобы ничтожные людишки знали, кто тут хозяин. Тоже абсолютно заурядный сценарий.
   Боб ненавидел такую шваль всеми фибрами души, но в рамках закона, который чтил неукоснительно, как бы ему ни хотелось иногда немного заступить за эту черту. И хотя дело на первый взгляд казалось очевидным, что-то не давало ему вздохнуть с облегчением и списать его в архив – слишком много людей пострадало от бесцеремонного вторжения в их упорядоченную жизнь хаоса. Он обязан был убедиться, что ничего не упустил, поэтому собирался задать столько вопросов, сколько потребуется для того, чтобы докопаться до сути. Наконец, получив всю необходимую информацию, он отключился от базы и поднялся в отдел расследований.
   До конца смены оставалось меньше часа, и половина столов пустовала. Детективы, если не возникало необходимости заняться составлением отчётов или разбором улик, далеко не всегда приезжали к концу рабочего дня отмечаться о своём формальном присутствии. Такой бюрократии не придавалось значения – иногда расследование выходило за рамки смены, когда приходилось, например, сидеть в засаде в ожидании подозреваемого или обнаруженная ниточка вела дальше по горячему следу. Бросить всё, чтобы поставить галочку в журнале посещений, как в начальной школе, явилось бы верхом идиотизма.
   Детектив Чейз, тем не менее, оказался на месте и что-то набивал на клавиатуре, устало откинувшись на спинку кресла. Боб подошёл к его столу и молча уселся на стул для посетителей, дожидаясь, пока Чейз закончит работу. Он оглядел стандартный, облицованный белым пластиком деревянный стол с разместившимися на самом видном месте семейными фотографиями и аккуратно сложенными на дальнем конце телефонными справочниками, папками и новым романом Дина Кунца. Как и во всём, принадлежащем Лэйни, здесь царил образцовый порядок: бумаги сброшюрованы и разложены по лоткам органайзера, канцелярские принадлежности – каждая на своём месте, а прилёгшую отдохнуть на поверхность стола пылинку ждала участь быть немедленно стёртой влажной салфеткой. В делах он соблюдал ту же пунктуальность, а события в его отчётах излагались точно и исчерпывающе.
   По этой причине Боб сидел тихо и старался не мешать: пока Лэйни скрупулёзно всё не запишет и не убедится, что записал всё правильно, он не станет прерывать начатую работу.
   Минут через десять Лэйни перестал заполнять бланк, ещё раз пробежался по нему глазами, подумав, внёс несколько исправлений, удовлетворённо вздохнул и, сохранив документ, отправил его на печать. Как только принтер начал заглатывать листы бумаги, Лэйни повернулся к Бобу и, вежливо улыбнувшись, спросил, чем может ему помочь.
   Такая форма общения с сидящими в кресле для посетителей у детективов приобретала вид автоматизма, так что Боб не стал пенять Лэйни на сухость приёма и ответил:
   – Прости, что отвлекаю, но прежде чем сдавать рапорт, хотел кое-что уточнить по сегодняшнему делу с китайским рестораном.
   – У тебя есть по нему сомнения? Выяснились какие-то дополнительные факты?
   – Нет, предварительное заключение соответствует показаниям свидетелей. Мне не даёт покоя бесцеремонность ограбления, совершённого на тихой, ничем не примечательной улочке, да ещё и посреди дня. Тебе не кажется это подозрительным? Разве не проще обчистить заправку на отшибе или ночной продуктовый магазин? Вряд ли, пойдя на такой риск, они собирались поживиться несколькими сотнями долларов, обычно и бывающих в кассе подобных заведений. По мне, так они пришли туда за чем-то конкретным и не собирались никого убивать, пока несговорчивый хозяин не полез за оружием. Мы имеем дело, если судить по истории обоих нападавших в полицейских архивах, с которыми я ознакомился перед разговором с тобой, с мелкими уличными бандитами, а значит, скорее всего, их кто-то нанял для грязной работы.
   – Разумные доводы, Боб, тебе, несомненно, светит работа детектива. Но как ты собираешься их проверить, ведь и пострадавшие, и нападавшие уже лежат в офисе коронера, а свидетели, как ты сам убедился, ничего толком не видели?
   – Да, дело выглядит сложным, но я не привык сдаваться. Если за этим убийством кто-то стоит, я должен выяснить, кто именно. Я пришёл сюда, потому что рассчитываю на твою помощь.
   – Конечно, помогу, чем смогу. Давай вместе подумаем, за какие ниточки потянуть, чтобы размотать этот клубок.
   – Я вижу два пути решения этой головоломки. Первый – хозяева ресторана. Можно попытаться выяснить у тех, кто хорошо их знал, не занимались ли они чем-то, помимо стряпни экзотических блюд, и для этого нам потребуются сведения об этих людях, которые сначала надо раздобыть. Второй – два убитых отморозка. Поскольку допросить их удастся только с помощью медиума, необходимо выяснить их круг общения и то, какой заказ они могли выполнять, а самое главное – чей. Я также прошу тебя поговорить с капитаном, чтобы он пока не закрывал расследование.
   – Без каких-либо улик, подтверждающих твою версию, я могу лишь попросить о небольшой отсрочке, чтобы мы успели их добыть, но искать зацепки придётся в основном в свободное от работы время, так как расследование не получит официальный статус. Оба наших преступника – мистер Портер и мистер Квандайк – проживали в районе Сайлент Гарден, где на них скопилось изрядное досье. В том участке у меня есть знакомый детектив, которого я попрошу лично позаботиться о том, чтобы раздобыть сведения об их связях. Ну а ты тем временем наведайся-ка на Блюроуз-стрит, где проживала чета Шенг, это на юг от Оушен-парка, допроси хозяина дома и ближайших соседей, а также, когда это выяснишь, тех, с кем они близко общались. Может, и всплывёт что любопытное. Ещё я неофициально попрошу своего знакомого из ФБР проверить Шенгов и наших тупых налётчиков по их базе – вдруг что-то прояснится. Вроде ничего не упустили. Если в этой истории есть какие-то скрытые фигуры, это должно заставить их проявиться.
   – Спасибо, Лэйни. Надеюсь, этого окажется достаточно, чтобы разобраться, что же там на самом деле произошло. В любом случае, не имея возможности получить ответы из первоисточника, больше мы не в силах ничего предпринять.
   – Значит, решено. Отчёт я подготовил, у меня есть ещё полчаса до конца смены – как раз хватит затребовать информацию о наших мёртвых ублюдках из Сайлент Гарден. А ты сегодня по пути домой заезжай на Блюроуз-стрит, чтобы задать несколько вопросов. Если повезёт, мы зацепим что-то, с чем завтра можно будет пойти к капитану.
   Боб встал со стула и протянул Лэйни руку.
   – Отлично, я тогда прямо сейчас и поеду к хозяину дома, где жил мистер Шенг, чтобы расспросить его, а заодно и соседей. Зачем терять время?
   Лэйни привстал и крепко пожал ему руку.
   – Удачи, Боб. Не думаю, что кто-то станет недоумевать, почему обычный патрульный занимается расследованием убийства, но, если потребуется удостоверить твои полномочия, не задумываясь давай им мой номер, а я уж постараюсь убедить этих приверед сотрудничать.
   – До завтра. Надеюсь, мы добудем хоть что-то, с чем можно будет отправиться к Блэкуотеру.
   Надев фуражку, Боб пошёл к выходу. Рабочее время заканчивалось, и немногие оставшиеся в участке детективы уже собирались домой. Когда он проходил мимо застеклённого офиса капитана, то увидел, что жалюзи на его окнах подняты, а сам он сидит перед разложенными на столе бумагами и устало потирает виски.
   Боб посочувствовал ему – ответственная и неблагодарная должность. Много политики и никакой реальной полицейской работы. Капитану надо уметь жёстко отстаивать свою позицию в любой инстанции, а также приходится зорко следить за действиями своих подчинённых, как Церберу у ворот ада, наказывая чересчур нерасторопных или проштрафившихся сотрудников. С такой работой трудно заводить друзей.
   Уже вечерело, и фонари накрыли улицу пологом электрического света в тщетной попытке защитить город от изголодавшейся ночной тьмы. Сев в машину, оставленную у входа в участок, Боб почувствовал, как на него наваливается усталость. Очень хотелось поехать домой, выпить стаканчик виски, посмотреть вечерние новости и лечь спать, но добровольно принятая ответственность за безопасность людей не позволяла ему увиливать от исполнения своего долга. Заведя мотор и оглядев темнеющую улицу и редких случайных прохожих, он уверенно вырулил на дорогу в сторону Блюроуз-стрит.

   ***

   Когда Стэнли подъехал к своему новому дому, то уже почти оправился от сюрреализма последних дней. Не то чтобы он забыл, что с ним случилось, или полностью успокоился, но, по крайней мере, чувствовал себя в состоянии адекватно реагировать на окружающее и выглядел человеком, при общении с которым собеседник не побежит вызывать полицию или скорую помощь.
   Дом номер сорок семь он нашёл почти сразу. Здание показалось ему великолепным – розовое с жёлтым, в приглушённых тонах, с маленькими уютными балкончиками, лесенкой идущими по фасаду. Просторный двор, с ведущей к единственному подъезду широкой дорожкой, по краям обсаженной рябиной и каприфолью, в аккуратных нишах вдоль которой стояли чугунные скамейки с некрашеными деревянными сиденьями. Слева виднелся подъезд для автомобилей, ведущий в подземный гараж, где каждый жилец, готовый выложить около тысячи долларов в месяц, мог зарезервировать себе персональную ячейку.
   Своего места на парковке у Стэнли не было, и оно ему не понадобится: с работы он уволился, все прежние связи оборвал после смерти Изабель, а продукты собирался приобретать в супермаркете в паре кварталов от своего нового дома, где можно недорого заказать доставку. К тому же он поинтересовался этим вопросом у мистера Хиллмана, и тот показал ему на карте района общественную бесплатную стоянку, расположенную совсем рядом, на углу Хармони-сквер и Виндстрим-авеню, вполне подходящую, чтобы надолго загнать его железного коня в стойло. Постояв немного около дома и убедившись, что он полностью соответствует его представлениям о спокойной гавани, туда Стэнли и отправился.
   Просторную стоянку ограждал забор из металлической сетки, и почти все места оказались заняты. Он покружил по территории, выискивая ячейку подальше от въезда, так как его породистому скакуну предстояло скоротать тут в одиночестве довольно много времени. Наконец он увидел просвет между белым «субару» и вишнёвым «кадиллаком», причём второй уже давно не трогался с места: запылённый, с приспущенными шинами и усыпавшими лобовое стекло засохшими листьями, явно не вчера облетевшими с растущего за забором клёна.
   Приткнувшись в эту брешь, он открыл бардачок и вынул оттуда всё, за исключением дорожных карт, поскольку, кроме как в машине, они нигде не могли пригодиться; на всякий случай проверил багажник, но там лежали только дорожная аптечка и домкрат. Взяв с заднего сиденья куртку, положил документы во внутренний карман, перекинул её через руку, закрыл дверцы и, сунув ключ в карман брюк, зашагал прочь.
   У ворот он посторонился, уступая дорогу розовому внедорожнику, за рулём которого сидела фигуристая блондинка, разговаривавшая по мобильному телефону. Они обменялись равнодушными взглядами, и, повернув направо от входа, она поехала вдоль заставленных машинами рядов, как и незадолго до этого Стэнли, пытаясь найти свободное место.
   Выйдя со стоянки, он прогулочным шагом направился в сторону мегамаркета, который отлично просматривался ниже по Виндстрим-авеню, чтобы приобрести там недорогую кровать, телевизор, кое-что для хозяйства и провизию, которой бы хватило до конца недели, собираясь расслабиться и обстоятельно подумать.
   Стэнли шёл не спеша, пытаясь насладиться домашним видом района и тёплым вечером. Прохожие бросали на него мимолётные взгляды, но никто ему не улыбался, и не вызывало сомнений, почему – он выглядел как зловещий ворон из его видения, занесённый холодным ветром в этот мирный и спокойный уголок: мрачный, в помятой рубашке, с уставшим, тяжёлым взглядом; окружающие видели, что с ним явно что-то не так, и опасливо сторонились.
   Как неприкаянная душа, шагал он под кронами растущих вдоль дороги платанов и лиственниц, среди расступающихся перед ним людей, не способный ни подарить тепло другим, ни даже согреться.
   Подойдя к огромному зданию, увешанному плакатами, обещающими скидки на различные товары, он надел куртку – рука начала уставать держать её на весу. Идя по автомобильной стоянке, занимающей всё свободное пространство вокруг магазина, Стэнли обратил внимание, что сквозь трещины пропитавшегося машинным маслом асфальта уже пробились хилые пучки травы, яростно отстаивающей своё право на те жалкие клочки земли, за которые она смогла уцепиться.
   Глядя на жухлые поникшие травинки, он задумался о неистребимом стремлении жизни любыми способами зародиться и цепляться за существование. Многие были раскатаны по горячему асфальту безразличными к их судьбе шинами и подошвами, напоминая, что слабые ростки нуждаются в защите и поддержке, иначе будут уничтожены этого даже не заметившими или безжалостно использующими их в своих целях более агрессивными и сильными.
   Размышляя о таких философских аспектах, он перешагнул через хилый кустик и направился к большим стеклянным дверям, гостеприимно разъезжающимся перед входящими с пустыми руками и катящими к своим машинам огромные тележки, набитые всевозможными, зачастую ненужными, благами цивилизации, покупателями.
   Миновав этот портал в Мекку потребительства, Стэнли взял одну из ждущих в загоне тележек и поинтересовался у скучающего у дверей работника в фирменной голубой с серым блузе, в каком отделе продают телевизоры. Выдав ему дежурную улыбку, молодой полноватый брюнет с беспокойными руками, которые он то нервно потирал, то засовывал в карманы брюк, сказал, что домашняя электроника находится в зоне 4Д, и объяснил, как туда добраться. Вежливо поблагодарив живой указатель, Стэнли покатил свою тележку мимо огромных стеллажей с вощёной бумагой, консервированным горошком и средствами гигиены, старательно избегая столкновений со встречным потоком озабоченных выбором и скидками, в остальном нормальных людей.
   Магазин оказался громадным. Чтобы найти указанную зону, Стэнли ещё два раза пришлось уточнять дорогу у многочисленных консультантов с приклеенной за пять долларов в час на их лица улыбкой. Наконец он обнаружил то, что искал, – штук сорок телевизоров всевозможных фирм и размеров стояли на полках зоны 4Д, показывая демонстрационные передачи, в основном мультфильмы Диснея и музыкальные клипы.
   Немного понаблюдав за злоключениями Плуто, он выбрал широкоэкранный цифровой телевизор, не придавая значения списку новейших функций: просто ему приглянулись чёткость картинки и утилитарный дизайн.
   Спустя час блужданий между рядов, заполненных красочными упаковками, он решил, что, пожалуй, с него хватит, и вышел в неоспоримо заявляющий о себе вечер с квитанцией службы доставки и оплаченными чеками на целый список покупок: от полутораспальной кровати до картофельных чипсов.
   От долгого хождения в утробе сверкающего и, даже несмотря на поистине необъятные размеры, тесного монстра он почувствовал утомление, и ему захотелось побыстрее вернуться домой, пусть даже тот пока не обустроен и пуст.
   Открывая магнитным ключом дверь в ярко освещённый подъезд, Стэнли чувствовал себя входящей в долгожданный порт основательно потрёпанной штормом тартаной. Консьержа на месте не оказалось: судя по доносящимся из задней комнаты слабым запахам овощного рагу и чесночного соуса, он ненадолго оставил свой пост, чтобы перекусить. Стэнли этому даже обрадовался – меньше всего ему сейчас хотелось проявлять учтивость и отвечать на какие-то ненужные вопросы.
   Квартира располагалась на третьем этаже, и, молча пройдя мимо пустующего КПП, он вызвал лифт, с интересом разглядывая вестибюль. Просторный холл выглядел светло, чисто и по-домашнему: белый мраморный пол, свежеокрашенные в брусничный цвет стены с панелями из бука понизу, оштукатуренный белый потолок с галогенными лампами, зеркало на стене над журнальным столиком с парой слегка потёртых кресел – вроде бы ничего особенного, но вместе эти не бросающиеся в глаза детали создавали ощущение уюта и надёжности.
   Тем временем прибыл лифт. Стэнли зашёл в отделанную под мрамор кабину и нажал «тройку» на пульте из хромированной стали. Его этаж тоже не вызвал разочарования – застеленный бежевой ковровой дорожкой пол из красноватого мрамора и выкрашенные в пастельно-голубые тона стены с бордюром из дубовых реек смотрелись довольно стильно и успокаивающе.
   Найдя квартиру с прикрученной к бордовой двери бронзовой цифрой девять, Стэнли открыл оба замка и, не разуваясь, обследовал свои владения, зажигая везде свет. Хрустальных люстр и дубового паркета он, конечно, не увидел, но квартира выглядела аккуратной; потолочные лампы в стильных тканевых абажурах разливали неяркий тёплый свет по оклеенным бумажными обоями стенам и покрытому линолеумом со сложным геометрическим орнаментом полу.
   Учитывая, что он нуждался в месте для отдыха, а не для коктейльных приёмов, увиденное его вполне удовлетворило. Он перекусил в кафетерии супермаркета и есть не хотел, зато неимоверная усталость буквально навалилась на плечи, и нести этот груз сил уже не оставалось. Выключив свет, он, как собака, походив кругами по пустой комнате, выбрал приглянувшееся место и, бросив под голову сложенную куртку, мгновенно провалился в сон.
   Он проснулся от требовательных звонков в дверь. Солнце по-хозяйски разогнало тени по углам, из чего Стэнли заключил, что проспал часов двенадцать, но, хотя чувствовал себя выспавшимся, избавиться от усталости и тревожности, прячущихся в окутавшем сознание тумане, не удалось.
   Держась за стену и потирая спину, которую отлежал, заснув на твёрдом полу, он поднялся и сделал пару наклонов.
   – Секунду! – крикнул он и прошаркал в ванную, где сполоснул лицо холодной водой.
   Подойдя к двери, посмотрел в глазок и увидел искажённое линзой обветренное лицо с пышными чёрными усами и буйной растительностью того же цвета на голове и подбородке.
   – Доставка из мегамаркета «Страна комфорта», – отрекомендовался посыльный густым баритоном.
   С неудовольствием вспомнив свой вчерашний приступ шопоголизма, Стэнли открыл замки и распахнул дверь. Посыльный держал в руке, украшенной странной готической татуировкой, длинный список его импульсивных покупок.
   – Мистер Стэнли Брайт?
   – Да, всё верно.
   – Распишитесь тут.
   Бородач указал автоматической ручкой на поле внизу бланка, где Стэнли и поставил свою закорючку. Если рокер и имел какие-то соображения насчёт того, что жилец явно спал в одежде в пустой квартире, он не потрудился их озвучить. Взяв подписанный бланк, он повернулся к лифту, откуда пара мексиканцев уже выносили кровать, и молча пожевал губами. Затем пожелал Стэнли хорошего дня и, не дожидаясь пока лифт освободится направился к лестнице.
   Стэнли посторонился от входной двери и начал управлять расстановкой многочисленных коробок и пакетов, а когда весь заказ перекочевал в квартиру, ставшую ощутимо напоминать склад, дал грузчикам двадцатку и, закрыв за ними дверь, первым делом распаковал и собрал кухонный стол, затем поставил на него электрический чайник, а на подоконник – СВЧ-печку.
   Наполнив и включив чайник, он достал из пакета рыбные палочки и разогрел их в печке, а налив в стакан чай и позавтракав нарезанным батоном из отрубей и палочками, ощутил немного большую принадлежность к этому миру, чем вчера.
   Насытившись, он разделся догола и отправился в душ, где долго стоял под обжигающе горячими струями, пока не начала зудеть покрасневшая, как у варёного рака, кожа. Насухо растёршись махровым полотенцем, он надел чистое нижнее белье, хлопковые синие штаны с белой майкой, а грязные вещи сложил в корзинку, чтобы позже отнести их в прачечную.
   Закончив утренний моцион, Стэнли вернулся в комнату и собрал кровать, после чего его снова потянуло в сон. Не став противиться зову Морфея, он упал на ещё пахнущий целлофаном матрас и провалился в морочащее разум вязкое забытьё.
   Когда он проснулся во второй раз, солнце уже почти скрылось за домами, отбрасывая на Хармони-сквер прощальные слабые лучи. Ещё полчаса Стэнли лежал в полудрёме, в объятиях смутного, оставившего горькое послевкусие сна, в котором они с Изабель всё-таки поехали на Лазурное озеро и жили в уютном летнем щитовом домике около самого пляжа. Отправившись купаться, они, подзадоривая друг друга, заплыли уже далеко от берега, но, когда солнце начали обволакивать тучи, он первый остановился и предложил вернуться. Они поцеловались, беспечно покачиваясь над голубовато-зелёной бездной, и поплыли к берегу.
   В следующий момент Стэнли проснулся в своей квартире со смешанным чувством невосполнимой потери, радости и тревоги. Когда сон окончательно развеялся, им овладело странное тоскливое беспокойство, и, заставив себя встать, он пошёл на кухню перекусить.
   Голода он не чувствовал, но, чтобы поддержать силы, заставил себя выпить стакан минеральной воды и съесть пару фруктовых йогуртов. Сновидения не принесли отдыха, и усталость смешалась с тоской, создав термоядерный коктейль, способный разорвать сознание на части. В последнее время его посещали мысли о самоубийстве, но он считал подобный выход из ситуации непозволительной слабостью; для него, конечно, мучения прекратятся, но он потеряет возможность что-то изменить, кому-то помочь. Он должен жить ради Изабель, приняв на себя обязанности хранителя драгоценных воспоминаний, позволяя любимой незримо присутствовать в этом мире и воздействовать на него руками тех, кому она дорога, чьи действия будут проходить через призму её света и доброты, таким образом делая её в определённом смысле живой. Так что обязательные для нормального функционирования действия, как, например, следить, чтобы организм получал достаточное количество питания или сна, он выполнял неукоснительно, вне зависимости от собственного желания.
   Покончив с нехитрой трапезой, Стэнли решил подключить телевизор. За неимением лучшего поставив его на пол напротив кровати, он наметил себе на будущее приобрести для него какую-нибудь тумбочку.
   Включив RNC, он посмотрел репортаж об открытии библиотеки на испанском, сменившийся дебатами в конгрессе по согласованию бюджета на исследования в области возобновляемой энергетики, вылившимися в спор о целесообразности увеличения их финансирования. Когда, наконец, эта демократическая мельница перемолола достаточно чепухи и личных интересов, слово взял комментатор криминальной хроники. Он в красках расписывал произошедшие за день ограбления магазинов, пожары и даже арест высокопоставленного чиновника, уличённого в связях с мафией.
   Стэнли особо не вслушивался в этот поток основательно разведённой водой болтовни, он просто хотел оставаться причастным к кипящей снаружи жизни, но внезапно его словно пронзил электрический разряд, сменившийся неприятно расползающимся по телу ледяным холодом. Диктор назвал имя, услышанное Стэнли днём ранее, – Элоиз Бронсон.
   Он сглотнул неожиданно возникший в горле ком и прибавил громкость. Репортёр сообщил, что найденное сегодня утром в одном из переулков за Кеннеди-стрит тело женщины со следами удушения опознано и что полиция просит сообщать ей любую информацию по этому делу.
   Репортаж продолжался, но Стэнли уже не ничего не слышал – в его ушах застучал басовитый гулкий барабан, а голова начала раскалываться от пульсирующей боли. Он судорожно выключил телевизор и уставился в пустой экран. Когда барабаны переместились за соседнюю гору и голова перестала вздрагивать от создаваемых ими инфразвуковых колебаний, Стэнли закрыл глаза и попытался собраться с мыслями.
   До этого момента он был уверен, что его видения – это или галлюцинация, или симптом поглощающего его сумасшествия. Чёрт, он бы даже согласился на опухоль мозга вместо того, чтобы признать реальность пережитого кошмара, но минуту назад доказательство обратного прозвучало по центральному новостному каналу – женщина, имя которой он услышал, как он надеялся, от голосов у себя в голове, действительно мертва.
   Стэнли вскочил и зашагал по комнате, потирая виски и содрогаясь от завладевшего им панического страха. Выбежав на кухню, он приготовил крепкий чёрный кофе с пятью ложками сахара, куда, отыскав в неразобранных пакетах бутылку, влил унцию коньяка, и, с трудом дождавшись, пока кофе немного остынет, выпил его большими глотками. Горячий напиток, сдобренный алкоголем, немного его согрел. Он поставил чашку и уселся на пол в угол кухни, обхватив голову руками и медленно покачиваясь; его трясло, но уже не от холода.
   Вдруг он замер, как парализованный, даже сердце, казалось, перестало биться: в комнате включился телевизор, но не на одном из настроенных каналов – из динамиков раздавался только белый шум атмосферных помех. Телевизор продолжал шипеть, как приготовившаяся к броску чёрная мамба, и Стэнли, зажмурившись, неподвижно сидел и ждал того, что должно произойти, а события последних дней продемонстрировали, что произойти может что угодно. После нескольких минут ожидания, что его вот-вот затянет в очередной виток ужаса и безумия, Стэнли открыл глаза и прислушался. Телевизор продолжал шипеть, но никакие другие звуки не пытались ворваться в его убежище, и он позволил себе надежду на сбой электроники, залипшую на пульте кнопку – что-то, не имеющее никакого отношения к потустороннему.
   Держась одной рукой за стену, он встал и, осторожно войдя в комнату, увидел на экране только помехи – среди них не мелькали посторонние образы, и через слой поликарбоната в этот мир не рвались никакие чудовища. Не отрывая взгляда от телевизора и ожидая подвоха, он подошёл к кровати, нагнулся и, схватив пульт, нажал кнопку выключения. Телевизор, послушный его воле, погас, но, не удовлетворившись этим, Стэнли на всякий случай отключил его от розетки.
   Всё ещё во власти не поддающейся логике первобытной жути, он присел на кровать. Если бы кто-то спросил, много ли времени он просидел, глядя в пустой экран, Стэнли затруднился бы ответить. Его ощущение реальности подточили бурные потоки, несущиеся со склонов скрытых в густом тумане пиков неизвестности.
   Когда он, наконец, вышел из сковавшего его транса, то почувствовал смертельную усталость – эмоциональное потрясение, словно принёсший иссушающий зной пустыни самум, вытянуло из него все соки. Обессиленный и напуганный, Стэнли откинулся на кровать и закрыл глаза, но сон не шёл; мысли улетучились, и он лежал в пустоте, в которой остались только усталость, боль, страх и одиночество.
   Постепенно они начали уступать место злости: на людей, способных растоптать чужую жизнь, как травинку, ради своих интересов; на силы, играющие им, как слепым котёнком, и устроившие из его жизни американские горки для своих непонятных целей; на свою неспособность противостоять всему этому.
   Затем злость начала плавиться, терять конкретные очертания, стала отливаться в форму ослепительной безликой ярости против всего, что несёт зло, страдания и разрушения в этот мир. Словно очищающее пламя, ярость выжгла из его разума все сомнения, усталость и страх. Он почувствовал себя выгоревшим, опустевшим сосудом, в который хлынул поток энергии, наполняя его силой и жаждой возмездия.
   Такие ощущения Стэнли ранее не были известны, и, пытаясь заново осознать себя в навсегда изменившемся мире, он будто бы отправился на захватывающее приключение в неизведанную вселенную. Когда он принял новых себя и окружающий мир, то глубоко вздохнул и, открыв глаза, увидел, что лежит на каменном, украшенном замысловатым орнаментом постаменте, стоящем в поле с неподвижной красной травой, освещённой лившимся, казалось, отовсюду серебристым, с красноватым переливающимся оттенком, светом.
   Он посмотрел туда, где полагалось быть небу, но увидел лишь пустоту, в бесконечности которой, словно гигантские змеи, извивались постоянно меняющие форму белёсые, чёрные и золотистые полупрозрачные, казавшиеся живыми ленты. Искристые, подвижные, они свивались в клубки, складывались в немыслимые фигуры и колыхались, будто на сильном ветру.
   Стэнли с удивлением понял, что не испугался увиденного и дух его нерушим, как титановый сплав: пылающий щит ярости давал надёжную защиту от неизведанного. Он сел на своём гранитном ложе и с любопытством огляделся. Насколько хватало глаз, вокруг простиралось застывшее поле той же красной травы, не виднелось ни деревьев, ни возвышенностей, но от места его появления в этом странном мире тянулась чётко видимая, прямая, как луч прожектора, тропинка. В указанном тропинкой направлении, за горизонтом, сиял ореол багрового зарева, и Стэнли решил не игнорировать столь явное приглашение.
   Без колебаний спрыгнув на удивительно тёплую землю, он быстро зашагал по утрамбованному кроваво-красному песку. Только сейчас он обратил внимание, что его одежда пропала, а он облачён в почти невесомую алую мантию, свободно облегающую его до лодыжек. Как живая, она текуче переливалась, то тут, то там на ней загорались похожие на молнии яркие сполохи, которые, пронзая ткань, ветвились и ломались, пока не достигали земли.
   Он шагал вперёд и удивлялся полному отсутствию звуков. Не пели птицы, не рычали звери, не дул ветер, и ни одна травинка в поле не шевелилась, только над головой безмолвно продолжался завораживающий танец разноцветных лент.
   Стэнли не знал, сколько он уже идёт по этому скорбному полю, – часы или дни, так как на небе, если это можно было назвать небом, не сверкали звёзды. Тут не заходило и не всходило солнце, и течение времени словно остановилось. Зарево, тем не менее, становилось всё ближе и ярче, и он разглядел, что оно исходит от огромного города, ограждённого высокой стеной с гигантскими воротами, в которые и упиралась тропинка.
   Наконец он подошёл к ним вплотную. Ворота были сделаны из абсолютно чёрного материала, неизвестно даже, из камня или металла, – ему преградила дорогу поглощающая свет арка тьмы. Понять, что это действительно ворота, а не единая плита, он смог лишь потому, что между створками они блестели тускло отсвечивающим в этом сюрреалистическом неверном свете золотом. Стену, тянувшуюся от горизонта до горизонта, сложили из громадных обтёсанных глыб красного мрамора, а её верхушку удалось разглядеть, только задрав голову.
   Стэнли застыл, обдумывая увиденное, но его жизненный опыт не позволял даже предположить, ни что это за место, ни как он здесь очутился, и потому он отложил на потом вопросы, на которые сейчас всё равно некому дать ответы.
   Поскольку у ворот не оказалось ни часовых, ни звонка, чтобы как-то оповестить хозяев, он с силой постучал по золотой пластине одной из створок.
   Стук получился оглушающим, словно он колотил в туго натянутый гигантский барабан, и ещё долго перекатывался в воздухе, постепенно затихая вдали, как раскаты грома. Когда вернулось безмолвие, створки ворот дрогнули и начали медленно и совершенно бесшумно раскрываться. Как только они растворились достаточно, чтобы в них стало можно свободно пройти, он бесстрашно шагнул внутрь.

1.6. Две стороны одной смерти

   Витти вынырнул из тёмного переулка слева от больницы святого Иммануила, когда часовая стрелка приближалась к двенадцати. Убедившись, что улица пуста, он перешёл на другую сторону, повернул налево и быстро зашагал вдоль окружавшего склады бетонного забора.
   Поскольку больница работала круглосуточно, главный вход ярко светился. Большая вывеска с изображённым на ней державшим в руках чемоданчик средневекового лекаря святым, у которого она позаимствовала имя, давала не только представление об уровне предоставляемых услуг, но и гораздо больше света, чем фонари на подъездной дорожке.
   Район Айэри заполонили складские и производственные помещения, между которыми ютились пара десятков многоквартирных домов с похожими на ящики от пианино квартирками, в основном заселёнными работающими на близлежащих мини-фабриках иммигрантами. Половина фонарей не горела, а остальные тлели вполнакала ради экономии, так как ночью мало кто из местных жителей решился бы по собственному почину выйти на улицу.
   Витти не случайно арендовал склад в этом районе: здесь никто не проявлял интереса к делам окружающих, а полицейские встречались так же часто, как инопланетяне. Лучшего места для хранения различных противозаконных, но совершенно необходимых в его работе предметов нельзя было и придумать.
   Ярдов через двести, не встретив ни одного прохожего, он свернул в неохраняемый проход к складам. Внутри поддерживался какой-никакой порядок, имелся даже ночной сторож, который, всегда слегка навеселе, раз в час обходил владения со старой колченогой овчаркой. Фонари, по одному на складской бокс, светили еле-еле, зато все.
   Дойдя до своего бокса, Витти открыл навесной замок на откидной двери и прошмыгнул внутрь, после чего плотно её закрыл и включил две большие потолочные лампы, осветившие стоящие вдоль стен полки, шкафы, потёртый рабочий стол в центре и гобелен на противоположной стене, изображающий лежащего на поляне льва, будто бы охраняющего вмонтированный в стену несгораемый сейф, где хранилось самое ценное и то, что могло доставить Витти неприятности при его обнаружении.
   Немного подумав, он стал ходить между шкафами и выкладывать одну за другой на стол различные вещи. Через полчаса, потирая подбородок, он уже разглядывал отобранные для налёта на квартиру Шенга инструменты. Перед ним лежали набор отмычек, маленький ломик, фонарь, карманный кистень, стетоскоп, небольшая «кошка» с привязанным к ней прочным капроновым тросом, сканер для стен, обнаруживающий неоднородности в структуре и металл (незаменимая вещь при поиске тайников), и считыватель кодов для взлома электронных замков.
   Открыв сейф, он достал «глок» с привинченным к нему глушителем и наплечную кобуру, а также поддельное удостоверение муниципального инспектора по безопасности, с помощью которого уже не раз попадал в квартиры доверчивых граждан под предлогом утечки газа или угрозы отравления ртутью. С одной из полок он взял коричневую дорожную сумку с изображением восхода солнца и убрал всё со стола туда.
   Пристегнув кобуру и спрятав в неё пистолет, Витти уверенно улыбнулся: теперь он готов к любым неожиданностям, которые могут встретиться ему сегодня. Выключив свет, он вышел, запер бокс и, оглядевшись по сторонам, двинулся в путь. Улица оставалась такой же пустынной. Когда он переходил дорогу, к одному из домов подъехал жёлтый обшарпанный «пикап», и вышедший из него латинос, в белой майке и парусиновых брюках, скрылся в погружённом в сумрак подъезде. Витти не проявил к этому никакого интереса: существующее в этом районе негласное правило не соваться в чужие дела полностью согласовывалось с его собственными убеждениями.
   Пройдя мимо тёмного дома, в котором теплилось лишь несколько окон, он нырнул в малозаметный проулок, окунувшись в прогорклую тьму. Идя между стоящих в проходах мусорных контейнеров и перепрыгивая через грязные лужи, он не позволил себе достать заветный пакетик – в этот раз ему будет нужна светлая голова.
   Квартира Шенга располагалась в хорошем районе с достаточным количеством полицейских, и Витти избрал незаметный вариант проникновения – чёрный ход или пожарную лестницу, чтобы избежать встречи с припозднившимся жильцом. У него, конечно, имеется липовая причина там находиться, но в любом случае засветиться рядом с целью, к тому же если та находится в списке текущих расследований, ему совсем не хотелось. Шанс, что кто-то запомнит совершенно обычного с виду незнакомца, а полиция зачем-то будет опрашивать жителей и он ненароком попадёт в список ошивающихся не там, где надо, «подозрительных личностей», был один к миллиону, но всё же отличен от нуля. Свои делишки Витти обтяпывал аккуратно и осторожно, потому-то ни разу и не попал в круг интересов стражей правопорядка, чем заслуженно гордился.
   Свернув в очередной проход между домами, он вышел на грузовую площадку какого-то магазина, у пандуса которой весело проводила время, судя по количеству валяющихся рядом пустых бутылок, компания недорослей в спортивных костюмах. Витти относился к этим особям с презрительным равнодушием и потому, как обычно, хотел пройти мимо, но те уже выпили достаточно, чтобы набравшее силу чувство стаи заглушило природную трусоватость.
   – Дядя, сигаретки не найдётся? – слегка заплетающимся языком изрёк лысый гомункул, в спортивной куртке «Найк» и с фальшивой золотой цепью с болтающейся на ней оторванной от чужой машины эмблемой.
   Остальная кодла захохотала и сгрудилась вокруг забияки. «Погорячился Линней, определив всех людей оптом в хомо сапиенс, – подумал Витти. – Данный подвид тянет лишь на хомо – не способны даже выдумать предлог, чтобы ограбить прохожего. И откуда, святые макароны, я это взял?!»
   – Курить вредно, особенно для назойливых хамоватых неврастеников! Можно и умереть, только никотин будет уже ни при чём! – ответил он и, достав из кобуры «глок», выстрелил в забранный в ржавую решётку тусклый ночной фонарь над пандусом.
   Выстрел прозвучал как слабый хлопок, так что Витти не боялся привлечь нежелательное внимание, но он не учёл, что у глушителя есть и отрицательная сторона: хотя на головы хомо посыпалось стекло, их задыхающийся от паров алкоголя мозг не осознал угрозу.
   Лысый начал вопить и ругаться, его дружки заметались и принялись что-то орать, а когда сориентировались в наступившем мраке, то прониклись неразумным желанием проучить осмелившегося им перечить нахала. Витти не хотелось стрелять в этих тупых ублюдков, но отнюдь не из жалости, просто, когда они побегут, рыдая, к мамочке и та отвезёт их в больницу, первый же врач обязательно сообщит в полицию о пулевых ранениях. Учитывая их состояние и царящую кругом темноту, они, конечно, не смогут его запомнить, да ещё и каждый будет описывать стрелка по-разному, но от пистолета всё равно придётся избавиться, а чистый ствол без номеров стоит недёшево. Так как проводить урок хороших манер за свой счёт он не собирался, то развернулся и побежал.
   Витти старательно поддерживал хорошую форму и прекрасно ориентировался в лабиринте переулков, а «спортсмены», и так еле стоявшие на ногах, получили свои шмотки явно не от олимпийских спонсоров. Так что спустя несколько поворотов обречённая изначально погоня уже закончилась, причиной чему, видимо, послужил мусорный бак: Витти услышал только раздавшийся сзади грохот и звуки падения тел. Он продолжал бежать, пока за спиной не утихли визги и ругань.
   Больше на его пути никаких проблем не возникло, и без пятнадцати два он уже стоял в переулке за домом номер пятнадцать по Блюроуз-стрит. Внимательно осмотревшись в поисках способов незаметного проникновения, он увидел дверь чёрного хода, запертую на простой врезной замок (такой он мог открыть хоть с завязанными глазами), и ведущую на самую крышу пожарную лестницу с поднятой выдвижной секцией, что не являлось проблемой, так как он предусмотрительно захватил со склада «кошку».
   Немного подумав, Витти решил воспользоваться практически незапертой дверью, прикинув, что в столь позднее время шанс натолкнуться на бродящего по коридорам жильца намного меньше, чем попасться на глаза какому-то бедолаге, страдающему от бессонницы в одной из выходящих на пожарную лестницу комнат.
   Приняв решение, он не стал медлить и, покопавшись в сумке, достал футляр с набором отмычек. Осмотрев замок, выбрал из футляра подходящие и аккуратно, по одному протолкнул удерживающие личинку штифты, после чего мягко провернул цилиндр; раздался негромкий щелчок, и дверь приоткрылась. Убрав футляр в сумку, он осторожно протиснулся в образовавшуюся щель, цепко окинув взглядом упирающийся в лифтовую площадку ярко освещённый коридор. Убедившись, что в холле никого нет, стараясь не шуметь, он проскользнул по лестнице на третий этаж, где находилась квартира Шенга.
   Подъезд, как и полагается в хороших районах, выглядел ухоженным – ровно окрашенные в лимонный цвет стены с укреплённым на них дубовым поручнем; бетонные широкие ступени, покрытые мозаикой из гранитной крошки; литые чугунные светильники на потолке. Витти обратил внимание отнюдь не на гармоничность отделки; она просто говорила ему, что внизу точно сидит консьерж и жители такого дома обладают достаточным самоуважением, чтобы не побояться вызвать полицию, а значит, вариант с крушением стен здесь не пройдёт.
   Как он и рассчитывал, по дороге ему никто не встретился. Аккуратно вскрыв замок, он вошёл в квартиру и бесшумно притворил за собой дверь.
   Ожидания, что квартира будет вся уставлена китайскими божками, курильницами и застелена бамбуковыми циновками в стиле открывающего китайской ресторан китайца, не оправдались. Он попал в обычные, в современном стиле, с дорогими тиснёными виниловыми обоями на стенах, натяжным потолком и мебелью в стиле модерн, двухкомнатные апартаменты. В их оформлении преобладали сталь и белая кожа, из общего ансамбля выбивались только полки из полированного бука в коридоре.
   В одной из комнат огромный плазменный телевизор висел на стене между двумя стойками матовой стали с дымчатыми стеклянными полками, на которых рядами стояли коробки с дисками; под ним примостилась аудиосистема; напротив располагался угловой диван из белой кожи, а перед ним – круглый столик-аквариум на витых чугунных ножках; в углах стояли высокие колонки из лакированного палисандра.
   В другой комнате, очевидно спальне, у левой стены распласталась двуспальная кровать из обитого белой кожей ясеня, с прильнувшей к ней слева тумбочкой из карельской берёзы с хромированными стойками по бокам, удерживающими полку из белого мрамора; всю правую стену занимал белый двустворчатый шкаф-купе.
   Кухня представляла собой квинтэссенцию современной инженерной мысли – там обнаружилась масса приборов и хитрых приспособлений для хранения и приготовления пищи. На длинной, во всю стену, мраморной столешнице выстроились как на парад тостер, миксер, вафельница, блендер, аэрогриль, хлебопечка и СВЧ-печь; на стенах висели шкафчики из бука и матового зеленоватого стекла с хромированными ручками, где хранились посуда, столовые приборы и крупы; между стальной мойкой и разделочным столом втиснулась посудомоечная машина, а по другую сторону от мойки блестела нержавеющей сталью электрическая плита; в углу сонно гудел огромный, двухсекционный, отделанный под металл холодильник.
   Предварительный осмотр показал только маниакальный порядок и чистоту – в шкафах висела и лежала выглаженная одежда, каждая вещь – на своём месте, постельное бельё – свежее до хруста, посуда сверкала, и – Витти был в этом почти уверен – диски на полках окажутся расставленными в алфавитном порядке.
   Составив первое впечатление о хозяевах квартиры, он решил, что такие болезненно аккуратные люди не стали бы прятать документы абы как. Наверняка и для этого у них есть тщательно обустроенный схрон, вряд ли находящийся за тяжёлой мебелью, которую надо двигать, тем самым пачкая вымытый до блеска пол.
   Надев одноразовые перчатки из латекса, он решил начать со шкафов. Внимательно обследовав содержимое шкафа-купе и не заметив никаких признаков тайника, он взялся за дело более целенаправленно: вынул полки, простучал стенки, перетряхнул коробки, но напрасно – всё оказалось тем, чем казалось, никаких секретов. Закончив со шкафом, он убрал вещи обратно, чтобы те, кто придёт сюда делить между собой остатки чужой жизни, не поняли, что в них кто-то рылся, и перешёл к кухонным шкафчикам, так же аккуратно вынимая содержимое каждого и простукивая его, затем по возможности расставляя всё как было.
   Проверив самые очевидные места, он переключился на бытовые приборы: снял кожухи и панели везде, где только возможно, приподнял блок конфорок электрической плиты, даже опустошил морозильную камеру холодильника и пристально осмотрел его дверцы.
   Включив сканер, изучил каждый дюйм стен и пола, скрупулёзно простучав и осмотрев все кажущиеся подозрительными участки. Вытерев пот со лба, сдвинул диван и кровать, перебрал диски на полках, снял задние панели колонок, прощупал верхнюю одежду и проделал много другой столь же утомительной и безрезультатной работы.
   В итоге, после четырёх часов поисков, не обнаружив ничего стоящего внимания, он сдался, решив, что если тут что-то и спрятано, то, чтобы это найти, придётся разбирать всё на кирпичики и винтики.
   Пройдя по квартире и убрав следы урагана «Витти», он присел на диван и спрятал инструменты в сумку. Что же, этот вариант себя исчерпал, пора вернуть набор взломщика на склад и пойти немного поспать, а вечером, получив от Мина список, начать с пристрастием расспрашивать знакомых Шенга.
   Вздохнув, он поднялся и направился к входной двери. Посмотрев в глазок, убедился, что в коридоре пусто, вышел из квартиры и старательно её запер.
   Спускаясь по лестнице, он столкнулся с миниатюрной старушкой с взъерошенным рычащим терьером на плетёном кожаном поводке. Наклонив голову, поздоровался и не спеша прошёл мимо, не дав той возможности задать какие-то вопросы. Он, конечно, мог воспользоваться удостоверением, но если она не увидит его лицо, значит, не сможет и опознать, а через пару дней и вовсе не скажет, видела ли она мельком в такую рань высокого стройного брюнета или хромого блондина среднего роста. Терьер затявкал ему вслед, и Витти про себя наградил рядом нелестных эпитетов чёртовых собачников и их не в меру общительных питомцев. Вышел он так же, как и вошёл, – через чёрный ход, не забыв его снова запереть.
   Переходя улицу, Витти потянулся и широко зевнул, ничуть не расстроившись, что все его усилия пропали втуне. Сегодня он хорошо поработал – главное, что дело идёт вперёд, и если один вариант не достиг результата, значит, надо сосредоточиться на остальных, а неудача – всего лишь шаг к успеху. Перед тем как исчезнуть в путанице тёмных переулков и дворов, он набросил на голову капюшон и поплотнее застегнул куртку, так как солнце только начинало золотить небо и было не по-летнему зябко.

   ***

   Боб ехал по вечерним улицам на пределе разрешённой скорости. Ему хотелось поскорее оказаться дома – смыть усталость в горячей ванне и остудить голову парой банок холодного пива. Дорога до Блюроуз-стрит занимала около получаса, и он рассчитывал закончить расспросы часам к девяти и попасть домой не позднее десяти вечера. Разумеется, если потребуется, он будет работать хоть до завтрашнего утра, но спланировать свои действия наперёд – значит не только сделать верный ход, но и значительно сэкономить время.
   С этими мыслями он проехал мимо Оушен-парка и через пять минут припарковался около нужного дома. Выйдя из машины, он посмотрел в зеркало заднего вида и, убедившись, что выглядит так, как и полагается стражу порядка, направился к парадному входу.
   Справа от двери находилась панель с номерами квартир и фамилиями жильцов, а ниже – кнопка вызова консьержа, на которую Боб и нажал. Через минуту, когда он уже собирался нажать вызов повторно, замок зажужжал и открылся. Войдя в парадное, он сразу направился к сидящему за стеклянной перегородкой сухонькому, похожему на грустную мышь старичку, близоруко смотрящему на посетителя сквозь толстые линзы очков.
   – Простите, что не сразу впустил вас, офицер. Прилёг отдохнуть, а пока доковыляю… К нам редко заходят те, кому нужна моя помощь, чтобы попасть внутрь.
   – Ничего страшного. Могу я увидеть хозяина дома, чтобы побеседовать о мистере Шенге и его супруге?
   – А, чета Шенг, такая ужасная трагедия, вежливые и тихие люди, таких жильцов ещё поискать! Домовладелец, мистер Крамбхёрт, как всегда, в своём офисе. Первый этаж, квартира номер один. Проходите, проходите, всегда рад помочь.
   Старый привратник вернулся на красный плюшевый диванчик в углу перед телевизором, а Боб, пройдя по объёмистому холлу, поднялся по коротенькой лестнице, отделяющей его от лифтовой площадки, и, свернув налево, оказался в небольшом коридоре, где находились офис домовладельца и хозяйственные помещения. Направо он заметил коридор, упиравшийся в дверь чёрного хода.
   Деревянная, обитая кожей болотного цвета дверь квартиры номер один закрывалась аж тремя замками и щурилась маленьким глазком в бронзовой оправе. Боб поправил фуражку и нажал кнопку звонка справа от неё, после чего немного отступил назад, чтобы хозяин мог отчётливо его рассмотреть.
   Внутри квартиры кто-то завозился, а затем раздался звон падающей тарелки и последовавшие за этим приглушённые ругательства. Спустя какое-то время, потребовавшееся для отпирания всех замков, что указывало на граничащую с паранойей болезненную подозрительность, дверь распахнулась, и перед Бобом предстал грустный низенький толстый лысеющий итальянец, в пижамных штанах и белой толстовке с большим пятном от кетчупа, которое он пытался оттереть салфеткой.
   Боб пожелал ему доброго вечера, представился и назвал причину своего визита. Ещё немного повозив салфеткой по животу и убедившись, что это лишь усугубляет проблему, хозяин вздохнул и посмотрел на незваного гостя.
   – Вечер был добрый, пока я не уронил тарелку с моими ригатони болоньезе и не остался без ужина.
   – Прощу прощения, не хотел причинить вам столько неудобств, можете прислать мне счёт из прачечной. Но вы оказали бы неоценимую помощь расследованию, если бы ответили на несколько вопросов о семье Шенг, бывших владельцах ресторана «Золотая луна».
   Мистер Крамбхёрт ещё раз вздохнул, явно разочарованный направлением развития вечера, и, посторонившись, обречённо махнул рукой в приглашающем жесте. Берлога домовладельца оказалась внушительных размеров квартирой-студией, состоящей из единственной прямоугольной комнаты, с окрашенными в матово-голубой цвет стенами и застеленной бежевым, с каким-то горным пейзажем, ковром. Расположившаяся справа барная стойка из белого пластика символически отделяла кухню, напротив стоял раскладной велюровый диван, на стене около двери висел большой плоский телевизор, всю левую стену занимал книжный шкаф, забитый разношёрстной литературой, фотографиями в рамках и коллекционными моделями локомотивов.
   – Извините, офицер, я не принимаю гостей и, боюсь, вам некуда здесь присесть. Если хотите, могу принести с кухни стул.
   – Не стоит, думаю, наша беседа не займёт много времени.
   – Хорошо, задавайте ваши вопросы, если смогу ответить – отвечу. Но сразу хочу сказать, что не имел чести близкого знакомства с семейством Шенг. Они были хорошими квартирантами: вовремя платили аренду, в их адрес не поступало жалоб, к ним не ходили шумные компании, и это всё, что мне известно.
   – Я хотел бы узнать, были ли у них дружеские отношения с кем-то из соседей? Или, может, их посещали гости извне?
   – Я не устраиваю слежку за жильцами и не интересуюсь, чем они занимаются, пока это не нарушает договор аренды. Но пару раз видел миссис Шенг в компании мисс Трамптон из квартиры номер двенадцать, это на том же этаже. Ещё они водили знакомство с семьей Дартмуртов из квартиры пятнадцать – как-то раз заходил к ним проверить отопление и видел, как они вместе обедают. Спросите лучше Джона, это наш консьерж. Если кто и в курсе, так это он.
   Боб аккуратно записал все имена в блокнот и убрал его в карман.
   – Спасибо, вы мне очень помогли. Если позволите, я хотел бы поговорить с жильцами соседних квартир и семьей из квартиры пятнадцать, чтобы уточнить некоторые детали.
   – Как вам будет угодно. Большинство квартирантов уже дома, так что вы сможете их опросить.
   – Благодарю. Если что-то вспомните, позвоните детективу Лэйни Чейзу, ведущему это расследование. Вот его визитка.
   – Хорошо, офицер, если что-то вспомню, обязательно позвоню. Надеюсь, виновные понесут наказание.
   – Обязательно. Ещё раз спасибо и доброго вечера.
   Боб козырнул и направился к двери, которая захлопнулась за ним как только он шагнул за порог. Слушая, как мистер Крамбхёрт запирает её на все три замка, Боб сверился с блокнотом, а затем поднялся на третий этаж и позвонил в квартиру номер двенадцать.
   Дверь открыла красивая брюнетка лет тридцати с васильковыми глазами, в халате с рисунком из молодого зелёного бамбука, который словно бы колыхался на ветру, когда она двигалась.
   – Добрый вечер, мисс Трамптон, надо полагать. Я офицер Боб Маколти, участвую в расследовании убийства мистера и миссис Шенг. Вы ведь были знакомы с покойной?
   – Здравствуйте, офицер Маколти, – ответила женщина удивительно мягким контральто. – Мы не были подругами, если вас это интересует, просто иногда пили вместе чай, болтали на женские темы и понемногу учились друг у друга. Я – китайскому, а она – английскому, так, для разнообразия. Какая жалость, что они погибли, да ещё так бессмысленно. А ведь мистер Шенг собирался продать ресторан и переехать куда-нибудь на побережье.
   – Конечно. Прискорбно, что хорошие люди уходят из жизни. А вы, случайно, не знаете, почему он хотел его продать? Дела шли плохо?
   – Да нет, дела у них шли хорошо, но отнимали почти все силы и время, а жизнь – это не только работа. Зачем тебе деньги, если ты не можешь позволить себе роскошь их тратить? Мистер Шенг говорил, что им осталось накопить ещё немного; тогда, когда они продадут ресторан, если не будут разбрасываться деньгами, смогут безбедно прожить на них до старости, а потом ещё немного, – она поправила чёлку и невесело улыбнулась.
   – А вы, случайно, не знаете, был ли у мистера Шенга какой-либо доход, кроме ресторана?
   – Нет, мы были не настолько близки, да я и не интересовалась, просто светская болтовня.
   – Может, у Шенгов были враги или подозрительные знакомства?
   – А у кого нет врагов? Но я ничего про это не знаю.
   – Что же, спасибо за помощь. Всего хорошего.
   Боб улыбнулся и протянул визитку.
   – И вам, офицер.
   Когда она закрывала дверь, Бобу послышался шелест побегов бамбука.
   На этаже помещались четыре квартиры. В остальных двух проживали негр на пенсии и молодой бледный фармацевт из Индианы. Оба ничего не слышали и общались с соседями, только здороваясь при встрече.
   Последними шансами получить тут какую-то информацию оставались квартира номер пятнадцать и консьерж. Боб поднялся на четвёртый этаж и позвонил в изящный перламутровый звонок. Дверь открыла высокая крашеная блондинка, с томными глазами цвета потемневшего серебра. Услышав о цели его прихода, хозяйка немного помедлила в нерешительности, а затем повернулась и крикнула:
   – Том, тут полицейский спрашивает о Джене и Нинг.
   Из дальней комнаты вышел такой же высокий брюнет, с тоненькими усиками над полными губами, и, обняв жену за талию, поздоровался с Бобом. Он же ответил на вопрос, знали ли они безвременно усопших рестораторов:
   – Мы часто обедали в «Золотой луне». Как-то разговорились с хозяином, и выяснилось, что живём в одном доме, с тех пор иногда обменивались визитами. Когда мы услышали про случившееся, то просто не могли поверить, что таких приятных людей может настичь столь ужасная смерть.
   Он запнулся, и миссис Дартмурт, вытирая рукой слезу, посчитала нужным уточнить:
   – Я подружилась с Нинг – милая и тихая женщина. Она говорила по-английски с трудом, и обычно половину разговора ей переводил Джен.
   – Когда вы в последний раз встречались?
   – На прошлой неделе в субботу, мы заходили к ним на чай и бутылочку «Каберне», они умеют заваривать действительно вкусный и освежающий чай… то есть умели, – произнёс Том и нахмурился.
   – А вы не замечали в их поведении каких-либо странностей? Может, настороженность или тревогу?
   – Нет, обычный междусобойчик. Поговорили о новостях и кино, выпили немного вина. Ничего не указывало на то, что они чем-то обеспокоены.
   – Может, вы знали о каких-то их подозрительных знакомствах или что-то видели?
   – Мы общались, просто чтобы скоротать долгий вечер в приятной компании. Максимум личной информации, которой мы делились, – это как дела на работе, и Шенги никогда не упоминали о каких-то проблемах, хотя это не значит, что их не было. Просто они считали, и, надо заметить, справедливо, что невежливо утомлять этим гостей.
   – Понятно. Спасибо за уделённое время.
   Вежливо улыбнувшись, Боб приложил руку к фуражке и дал им визитку. Он увидел, что, перед тем как захлопнуть дверь, Том обнял вытирающую слёзы жену за плечи и что-то прошептал ей на ухо.
   Пока удалось разузнать очень немногое, но Боб не расстраивался: из песчинок образуются горы, просто надо хорошо выполнять свою работу, и свет в конце туннеля рано или поздно забрезжит.
   Вызвав лифт, он спустился на первый этаж и подошёл к будке Джона. Тот лежал на диване, укрывшись шерстяным клетчатым пледом, и смотрел «Колесо фортуны», но, увидев приближающегося Боба, заворочался и, кряхтя, поковылял к разделяющему их стеклу.
   – Ну как, офицер, разузнали, что хотели?
   – Отчасти. Расследование продолжается, и сбор информации – его неотъемлемая и самая важная часть.
   – Конечно-конечно, я понимаю. Уже уходите?
   – Да, только задам вам напоследок пару вопросов.
   – Буду рад ответить, если смогу.
   – Вы знали чету Шенг?
   – Только как жильцов, личных контактов не поддерживал.
   – К ним приходил кто-нибудь посторонний?
   – У нас ведь установлен домофон, и наружную дверь своему гостю открывает жилец, так что я даже не знаю, к кому он пришёл.
   – А с кем из жильцов Шенги водили знакомство?
   – Иногда они выходили гулять вместе с семьей Трамптон, больше не могу никого припомнить.
   – Спасибо, Джон, больше вопросов сейчас нет. Вот, возьмите, пожалуйста, визитку и, если что-то вспомните, позвоните.
   – Боюсь, ничем больше не смогу быть полезен.
   – Всё равно спасибо. Всего хорошего.
   – До свидания.
   Консьерж открыл дверь, и, посмотрев на часы, Боб вышел на готовящуюся ко сну Блюроуз-стрит. Половина девятого. Хотя он и закончил раньше, чем планировал, уходит несолоно хлебавши, так что радоваться тут нечему. Может, Лэйни повезёт больше.
   Незаметно подкравшаяся усталость взгромоздилась своей угловатой тушей на плечи, навалилась, зашептала, потянула в сладостное забытьё. Боб попытался встряхнуться, но затем поддался на её уговоры, решив, что лучшее, что он может сейчас предпринять, – это основательно выспаться.
   Сев за руль, он включил радио и, поймав станцию с расслабляющей музыкой, не спеша поехал домой, предвкушая заслуженный отдых и надеясь на завтрашний день.

Глава 2

2.1. Врата в Ад

   Миновав толстые, как дом, створки ворот, Стэнли оказался на пятиугольном, выложенном чёрной брусчаткой дворе, ограждённом цельнометаллической стеной, на противоположной стороне которой виднелась узорная стальная решётка. В центре возвышался тускло рдеющий обелиск высотой с Эмпайр-стейт-билдинг, покрывая багровыми тенями какую-то тёмную, укутанную в серебристый плащ с капюшоном фигуру рядом с ним.
   Позади раздался негромкий скрежет, и, обернувшись, Стэнли увидел, что, отрезав путь назад, ворота закрылись и щель между створками исчезла. Он повернулся и спокойно направился к отбрасывающему вокруг кровавые сполохи обелиску, возле которого безмолвно и неподвижно застыла серебристая тень. Когда он подошёл ближе, голова существа повернулась, уставившись на него мерцающими углями глаз, внимательно следя за званым, по всей видимости, гостем.
   Стражник откинул, казалось, сделанный из жидкого металла капюшон, и Стэнли замер, поражённый увиденным. Ему открылось совершенно не похожее на человеческое лицо: скуластое, бледное и неподвижное, будто вырезанное из слоновой кости; широкий, безгубый, усеянный крохотными, похожими на кошачьи, зубами, рот по бокам раздвигали в ухмылке два заострённых, торчащих вперёд клыка; приплюснутый, с широкими ноздрями, горбатый нос переходил в узкие, выступающие надбровные дуги; высокий прямой лоб покрывала сеть трещин, а немного удлинённый назад череп венчала корона из острых костяных выступов, прикрытая заплетёнными во множество косичек длинными седыми волосами.
   Некоторое время Стэнли и зловещий стражник изучающе смотрели друг на друга. Наконец существо раскрыло рот и заговорило. Стэнли показалось, что это царапают стекло несомые ураганом мелкие камешки.
   – Добро пожаловать в Ад, Стэнли Брайт. Я Владыка Врат – Кхарсторван.
   – Здравствуй… Кхар. Я умер?
   – Наоборот. Ты призван как будущий проводник ярости Владыки Владык, сидящего на нефритовом троне в центре мира. И не смей умалять моё имя, смертный! Я, хранитель извечных знаний, стоящий на границе миров, – один из старейших. Я Кхарсторван! Преклони колени перед вечным стражем!
   Глаза древнего монстра вспыхнули ослепительным белым огнём, и, помимо своей воли, Стэнли упал на колени. В подтверждение его первого впечатления прямо из цельной поверхности обволакивающего фигуру Кхарсторвана плаща вынырнула иссохшая белая длань с четырьмя пальцами, заканчивающимися острыми, как лезвия, блестящими металлом когтями.
   Стэнли зажмурился, опустил голову и замер в ожидании смертельного удара. Теперь он прочувствовал значение слова «покорность» – безропотное принятие неизбежного, подчинение гнущим тебя, словно травинку, превосходящим силам, которые даже не заметят твоего сопротивления, как полноводная горная река не обращает внимания на падающие в неё с обрыва валуны.
   Страж почему-то медлил с возмездием, а в душе Стэнли, противясь безропотному принятию судьбы, начала закипать и разбухать, заполняя каждую алчущую её клеточку тела, неистовая ярость. Ощутив в своих венах этот бурлящий всепоглощающий огонь, неимоверным усилием воли он стал медленно подниматься с колен, а когда с трудом раскрыл налившиеся кровью глаза, то увидел, что страж протягивает ему руку, и благодарно схватился за неё, смирив бушующий внутри гнев.
   Распрямившись, он посмотрел в глаза Владыки Врат, и ему показалось, что за непроницаемой, иссушённой бесконечным временем маской промелькнуло одобрение.
   – Ты силён. Он не ошибся, ты подходишь. Можешь пройти, – прошелестел Кхарсторван и начал что-то напевать на стылом, как сама пустота, незнакомом языке.
   Мелодия текла волнами, то стихая до шёпота, то гремя, как падающая гора. Внезапно она прервалась, и Стэнли увидел, что закрывавшая проход решётка вздрогнула и бесшумно распахнулась.
   – Не медли. Тебя ждут.
   Капюшон вновь скрыл лицо адского привратника, он развернулся и, как через воздух, прошёл в поглотивший его обелиск. Стэнли удивлённо прикоснулся к нему ладонью, которую тут же окружили алые, складывающиеся в причудливые узоры сполохи, – твёрдый и холодный камень. Лишь только он убрал руку, все следы мгновенно исчезли.
   Обойдя пылающую ледяным пламенем колонну стороной, он, не оглядываясь, зашагал к открывшемуся выходу, за которым его взору предстал ажурный город, террасами поднимающийся до величественного дворца из янтаря, в чьих полупрозрачных стенах цвета гречишного мёда призрачно отражался танец небесных змей.
   Ко дворцу тянулась широкая дорога, засыпанная, как щебёнкой, драгоценными камнями. Не тратя времени на неуверенность, Стэнли пошёл вперёд, разглядывая обступающие дорогу безупречно грациозные, кажущиеся невесомыми дома. Узорные архитравы и изящные аркбутаны опирались на колонны самых различных видов и форм, часто расписных или даже в виде переплетённых, тянущихся к небу лиан. Невообразимое разнообразие форм и расцветок пестрило в глазах и заставляло его недоумённо смотреть на словно бы вытряхнутые из коробки с игрушками избалованного принца шикарные чертоги, пагоды, мегароны, базилики из золота, порфира, гранита и слоновой кости.
   Под стать городу выглядели и его жители – зеленокожие, одетые в бронзовые латы воины с головами рептилий; высокие, ослепительно красивые, похожие на людей существа, тонкие, как тростник, и с огромными голубыми глазами; уродливые приземистые гоблины с выпирающими кривыми зубами; вызывающие отвращение рыхлые и бородавчатые, похожие на борова, цвета дохлой жабы существа, казалось, выпрыгнувшие прямо из ночных кошмаров. Все они мирно сосуществовали, нисколько не удивляясь друг другу.
   Стэнли заметил, что никто не выходит на дорогу к Янтарному дворцу, используя для её пересечения высокие мраморные арки, через равные промежутки нависающие над искрящейся каменной рекой. От него не укрылось и отсутствие здесь другой жизни – деревьев, птиц и зверей.
   На гостя не обращали внимания, лишь изредка кто-то мельком бросал взгляд и спешил дальше по своим делам. Остановившись, Стэнли поднял с земли горсть алмазов, рубинов и сапфиров и, покатав в руке, убедился в их высочайшей чистоте. Не то чтобы он вдруг превратился в ювелира, способного торговать на «Алмазной миле», но блеск и кристальная прозрачность говорили сами за себя. Полюбовавшись на игру света в разноцветных гранях, он без сожаления высыпал камни обратно и быстро зашагал к видневшейся в конце дороги высокой арке.
   Беспрепятственно попав внутрь дворца, Стэнли огляделся и увидел, что находится в огромном зале, целиком застеленном кроваво-красным толстым ковром. В стенах из янтаря плавали тени и смутные образы, а через проделанные по всему периметру у самого потолка узкие вертикальные оконца на них падали вспыхивающие огненно-жёлтыми искрами лучи света. На потолке драгоценными камнями неизвестный художник выложил фреску какой-то батальной сцены, но она располагалась на такой высоте, что разглядеть подробности Стэнли так и не смог. В центре зала вздымались неохватные столпы из золота, образующие ведущую к двустворчатым золотым дверям в противоположной стене колоннаду. Вдоволь насмотревшись на окружающее великолепие, он зашагал прямо к ним.
   За плавно разошедшимися от лёгкого нажима створками оказался ещё один зал. Если первый выглядел огромным, то невообразимая величина этого вызвала у Стэнли приступ благоговения – золотой купол терялся в вышине, между стенами уместились бы нескольких футбольных полей, а где-то за горизонтом, на постаменте, с ведущей к нему широкой лестницей, возвышался громадный тёмно-зелёный трон, на котором, откинувшись на спинку лишь ненамного выше его головы и положив руки на массивные подлокотники, восседал призвавший его Владыка Ада.
   По бокам от входа в тронный зал Стэнли увидел двух минотавров с внушительными бронзовыми обоюдоострыми топорами. Он остановился, но стражники даже не шелохнулись; о том, что это живые существа, а не статуи, говорил только вылетающий при выдохе из их ноздрей пар.
   Минотавры никак не прореагировали на его появление, и, сочтя это дозволением приблизиться, он направился к трону, но, ступив на антрацитовую ковровую дорожку, сразу почувствовал, как с каждым шагом увеличивается сопротивление, будто ему приходится спускаться на дно океана через толщу становящейся всё более густой воды.
   Пытаясь совладать с невидимым соперником, он заставил себя переставлять ноги, но вынужден был остановиться, когда от напряжения заныли все мышцы, а дыхание стало прерывистым и начало причинять боль. Оглянувшись, Стэнли увидел, что охранники, словно не замечая его фиаско, застыли у двери, от которой он не удалился и на пятьдесят ярдов. Попробовав вернуться, он обнаружил, что ему ничего не мешает, но, пойдя вперёд, снова окунулся в густой, пружинящий воздух. Шагнул влево – свободно, отойдя на приличное расстояние от дорожки, пошёл вперёд – та же вязкая стена.
   Он направился обратно к дорожке, сел на пол и в недоумении посмотрел на неподвижного гиганта вдалеке. В этом странном мире его с самого начала подталкивали к определённой цели, а Кхарсторван говорил, что он избран; тогда что, чёрт возьми, это значит, почему ему не дают завершить своё путешествие?! Раз его не хотят пропускать к Владыке, значит, не так уж Стэнли ему и нужен. Может быть, весь пройденный, чуть не доведший его до сумасшествия путь, то, что его силой затащили сюда и дали надежду понять что-то важное или даже смириться с гибелью любимой, – всё это только части какого-то дьявольского замысла, и он лишь собачонка на привязи, которая никак не может достать до поддразнивающих её мальчишек и, надрываясь от лая, снова и снова бросается вперёд, лишь туже затягивая на горле цепь?
   В таком случае выйти из игры получится, только отвергнув её правила. Самым логичным будет отправиться домой, предположительно воспользовавшись алтарём в красной пустыне, через который он попал сюда. Остаётся надеяться, что это действительно точка перехода и он доберётся туда без боя, а если нет – что же, на этом его мучения и закончатся.
   И всё же Стэнли остался на месте, и вовсе не потому, что боялся умереть, – он жаждал получить ответы на многочисленные вопросы, порождённые вмешательством этих существ в его жизнь, или по крайней мере заставить их ответить за то, что с ним сделали! Ярость раскалилась добела и запылала, ему казалось, ещё немного – и с кончиков пальцев во все стороны хлынет огонь.
   Поднявшись, Стэнли устремил взгляд на сидящего на троне, несомненно, потешающегося над его страданиями колосса. Ярость бушевала, как огненный смерч, мир вокруг сузился до размеров дорожки перед ним. Да! Вот она, его цель! Он достигнет её, и ничто не сможет ему помешать!
   Он сделал шаг вперёд, нога весила, наверное, тонну, словно её отлили из чугуна, грудью он, казалось, толкал вагон с кирпичами, но это только заставляло ярость внутри раскаляться всё сильнее с каждым преодолённым ярдом. Она клокотала и бурлила, поглотив чувства и мысли, в нём осталось лишь стремление двигаться, ничто другое больше не имело значения. Преодолевая нарастающее сопротивление, он медленно переставлял ноги, шаг за шагом приближаясь к трону, и остановить его могла лишь смерть.
   Когда ему стало казаться, что мышцы вот-вот лопнут, как слишком туго натянутая струна, а грудная клетка будет раздавлена и он упадёт бездыханным, Стэнли вдруг почувствовал, что его больше ничто не удерживает. Ноги подкосились, и он рухнул на слегка подрагивающий, показавшийся ему мягче перины, пол, чудом удержавшись на границе бессознательности.
   Непреодолимая преграда исчезла. Распростёршись лицом вниз, он тяжело дышал, видя каждую прожилку мраморного узора, не в силах даже перевернуться на спину. Мышцы рвало на части судорогой, а холод камня начал проникать внутрь, остужая бушующий в нём огонь.
   Способность мыслить возвращалась постепенно, по мере того, как нахлынувший из океана ярости прилив с рокотом в барабанных перепонках отступал. Силы начали восстанавливаться, и, оперевшись на руки, он попробовал встать. Каждая жилка болела, в глазах клубился багровый туман, но с неимоверным трудом ему всё же удалось подняться. Шатающейся походкой он заковылял дальше, а когда достиг подножия трона, уже чувствовал себя гораздо лучше: ноги больше не дрожали, взгляд очистился. Сжав кулаки, он поднял голову и бесстрашно посмотрел на владыку этого странного места, не зная, станет тот палачом или вратами к спасению.
   Трон высотой в десять человеческих ростов был вытесан из цельного куска нефрита и весь изукрашен резным орнаментом с вкраплениями драгоценных камней. На нём спокойно и безмолвно восседал хозяин дворца, вид которого поражал воображение. Золотистая кожа покрывала его огромное тело; то, что издалека Стэнли принял за сапоги, оказалось чёрными, как уголь, раздвоенными копытами; просторный шёлковый балахон не мог скрыть похожие на клубки стальных тросов мышцы; кисти рук размером с лопату для снега заканчивались длинными гибкими пальцами, с количеством фаланг явно намного большим, чем у людей; бочкообразную шею частично закрывал широкий квадратный подбородок с окладистой бородой, вблизи оказавшейся покачивающимися и шипящими змеями. За тонкими карминными губами приоткрытого рта чудовища виднелись ряды акульих зубов; широкие скулы заметно выдавались по бокам, оставляя место для четырёх глаз, по два на каждой стороне, разделённых широким, с горбинкой носом, шестигранные значки рдели, как угли в доменной печи; изо лба росли два золотых винтовых рога, сросшихся на затылке и образующих что-то вроде ореола над лысым шишковатым черепом.
   Помня об уроке Кхарсторвана, Стэнли, опустив глаза, преклонил колено перед Владыкой Владык, и слова пришли к нему сами.
   – Приветствую тебя, Великий. Я пришёл, так как ты призвал меня. Покорно внимаю твоей воле и вверяю себя в твои руки.
   Исполин сжал подлокотники и медленно подался вперёд, отчего заскрипел каменный трон. Нависнув над маленькой фигуркой у его подножия, гулким, как эхо обвала в глубоком ущелье, голосом он произнёс:
   – С радостью приветствую тебя в Аду, Стэнли Брайт. Зови меня, скажем, Демогоргон – всего лишь одно из имён, данных мне людьми. Ты прошёл долгий путь, вынес многие испытания, и твои жертвы ненапрасны. Каждая из них приближала тебя к этой встрече и познанию твоей сути. Ярость, сделавшаяся частью тебя, обратится возмездием для недостойных, и содрогнутся они, и будут сокрушены. Поднимись ко мне – и да обретёшь ты все ответы, которых алчешь.
   Стэнли выпрямился и пошёл по лестнице из красного мрамора, каждая ступень которой издавала еле слышимые мелодичные звуки, наверх к трону, где увидел площадку с установленными по её периметру золотыми скамьями. Он встал перед испытующе рассматривающим его гигантом и встретил прямым взглядом его пылающий взгляд.
   – Садись и вопрошай, и отопьёшь ты горький напиток истины сполна, – изрёк Владыка, и Стэнли, оглядевшись, присел на скамью по правую сторону от него.
   – Ты, как всегда, прав, Владыка Владык, меня одолевает множество вопросов, но какой-то должен стать первым.
   Он задумался и склонил голову. Спустя некоторое время он поднял глаза и спросил:
   – Что такое Ад? Это место не похоже на то, которое описывают земные религии.
   – Этот вопрос – одновременно и простой, и сложный, – Демогоргон величественно откинулся на спинку трона и, прикрыв глаза, задумался.

2.2. Секреты обходятся дорого

   Сэм Рэдборн мерил шагами свой огромный шикарный кабинет и нервно потирал руки. Остановившись у инкрустированного слоновой костью и янтарём кофейного столика из палисандра, он взял с него хрустальный графин и налил минеральной воды в стакан из муранского стекла. Отпив пару глотков, он немного успокоился и сел на кожаный диван под гобеленом с изображением ночного Парижа.
   Удобно расположившись на диване, Сэм погрузился было в глубокие раздумья, но надолго его не хватило. Он снова вскочил и подошёл к широкому рабочему столу из красного дерева. Упав в объёмистое кожаное кресло, достал из нижнего ящика стола припрятанный там футляр с гаванскими сигарами и, откусив золотой гильотиной кончик одной из них, прикурил от лежащих там же кедровых спичек; с наслаждением вдохнув ароматный дым, откинулся на спинку кресла и надолго задумался. От сигары осталась половина, когда он бросил её в пепельницу и, облокотившись на обитую кожей антилопы столешницу, нажал кнопку селектора.
   – Элис, я должен отъехать, перенеси все дела на завтра и принеси чашку кофе.
   – Хорошо, мистер Рэдборн. Желаете конкретную марку?
   – Свари, пожалуй, того колумбийского, подарок от Хэмптона Миллза, и покрепче.
   – Сейчас приготовлю. У вас сегодня назначена встреча с представителем «Билдинг Динамикс». Её отменить тоже?
   – Всех на завтра, сегодня у меня много дел.
   – Будет сделано.
   Селектор отключился, и через несколько минут в кабинет вошла стройная блондинка в синем батистовом платье с золотым шитьём на лацканах, которая несла перед собой поднос с чашкой из полупрозрачного фарфора и блюдцем с маленькими крекерами. Поставив его на стол так, что вырез декольте оказался как раз перед глазами сидящего в кресле босса, она повернулась на каблуках и удалилась, жеманно покачивая бёдрами. Сэм проводил её взглядом и не спеша выпил обжигающе горячий напиток с лёгким привкусом красного вина, закусывая подсоленными крекерами и получая от этого несравненное удовольствие.
   От кофе Сэм одновременно взбодрился и успокоился – его личная странность: чем он становился энергичнее, тем спокойнее воспринимал окружающее. Повышенный тонус давал ему уверенность, что он может справиться с чем угодно, а сейчас как раз было с чем справляться. Взяв трубку радиотелефона, он набрал отлично известный ему номер и долго ждал, пока на том конце раздастся жизнерадостный голос сенатора Джеффри Лайонфилда.
   – Сэм! Какими судьбами?!
   – Здравствуй, Джеффри. У нас появилась серьёзная проблема, и я не могу обсуждать её по телефону. Я уже заказал столик в «Голден Лэнс» на шесть.
   – А это не может подождать? Сегодня вечером я собирался с женой в театр, на новую постановку Гарри Бруно «Васильковые грёзы».
   – Думаешь, я говорю, что проблема серьёзная, просто чтобы найти повод для совместного времяпровождения?!
   – Ладно-ладно, не кипятись. Надо будет попросить у тебя отсыпать того колумбийского кофейку, пригодится на собрании конгресса. До встречи в шесть.
   В трубке послышались короткие гудки. Сэм нажал кнопку завершения звонка и посмотрел на серебряные часы в форме амура, стреляющего в обнажённую парочку по другую сторону от циферблата, на которых стрелка только что передвинулась на без пятнадцати четыре. Более чем достаточно времени, чтобы перед ужином с сенатором заехать к Филу Имерсону и поинтересоваться, как продвигается его расследование.
   Фил ответил уже после второго гудка. Пропустив обмен стандартными приветствиями, Сэм перешёл непосредственно к сути:
   – Это мистер Рэдборн. Я собираюсь заехать к вам где-то через полчаса, чтобы узнать новости о моём небольшом затруднении.
   – Добрый день. Очень кстати. Я тут кое-что разузнал, и, думаю, вас это заинтересует. Буду ждать вас через полчаса в моём офисе. До встречи.
   – До встречи.
   Фил Имерсон не любил молоть воду в ступе, всегда говорил коротко и по делу, ну и профессионал он действительно отличный, в чём Сэм уже неоднократно убеждался.
   Встав из-за стола, он подошёл к бронзовой трёхногой вешалке и, сняв с неё оливкового цвета лёгкое пальто из бостона, перекинул его через руку и направился к выходу.
   Махнув на прощание рукой секретарше, разговаривающей с кем-то по телефону, он вышел в заполненный спешащими людьми коридор и свернул направо, в сторону широкой лестницы, двумя полукругами сбегающей в холл, к фонтану из белоснежного мрамора. Приветливо здороваясь с теми, кого знал он, и теми, кто знал его, Сэм спустился вниз. Ответив кивком на вежливое «до завтра, сэр» охранника, толкнул створку деревянной, благородно потемневшей двери, чьи стальные ручки блестели от многолетней полировки руками, и оказался на улице.
   В любое время суток жизнь на Пайн-стрит бьёт ключом – тут располагаются многие государственные учреждения, такие как мэрия и окружной суд, так что днём из-за нескончаемого потока служащих и посетителей она напоминает пчелиный улей; вечером её заполняют отдыхающие, которые съезжаются в большой кинотеатр «Мэджик Лайт» и находящийся на другой стороне улицы театр неформального искусства «Рэйвен Физэ», ночью же на вахту заступают посетители элитного клуба «Олд Дьюк» и круглосуточного бара «Джонсонз».
   Четыре часа дня не стали исключением, и, чтобы добраться до машины, Сэму пришлось лавировать в бурной пешеходной реке, как плывущему на нерест лососю. Наконец он выскочил из людского потока на служебную парковку, на которой сверкал начищенным серебром его новенький «порше-911». Усевшись на мягкое кожаное сиденье, он пристегнул ремень, нажав на газ, прислушался к рёву шестицилиндрового мотора, затем вырулил на дорогу и покатил на Руби-лэйн, где находился офис Фила. Сэм любил красивые дорогие вещи, особенно машины, поэтому неблизкая поездка, даже в такой непрезентабельный район, доставляла ему почти сексуальное наслаждение.
   До места он добрался ровно за полчаса и, свернув с Пэлм-роад на Руби-лэйн, остановился у пятиэтажного обшарпанного здания, где снимали офисы многочисленные торговые агенты, неудавшиеся антрепренёры, безуспешно пытающиеся стать первооткрывателями какой-нибудь начинающей звезды, и просто разнообразные мошенники, выискивающие, где бы урвать свой кусок.

   ***

   На втором этаже сего рассадника снимал офис частный детектив Фил Имерсон, в основном промышлявший утрясанием семейных дрязг и слежкой за нечестными сотрудниками различных фирм, но обслуживавший и некоторых влиятельных клиентов, для которых он добывал грязную или труднодоступную, а то и попросту незаконную информацию. Он более двадцати лет проработал в полиции и хорошо знал многих весьма полезных людей по обе стороны закона, что и позволяло ему успешно выполнять подобного рода задания. К тому же, в неменьшей степени, чем сама информация, его вип-клиентов интересовала конфиденциальность, а поскольку Фил не только быстро выполнял даже весьма заковыристые поручения, но и напрочь забывал имена своих благодетелей, если ими кто-то интересовался, те из больших шишек, кто пользовался его услугами, щедро их оплачивали и рекомендовали своим друзьям. Так что неказистый офис в дешёвом районе являлся, скорее, прикрытием – Фил вполне мог себе позволить и шикарные хоромы на Рэдрок-стрит, но тогда начал бы привлекать слишком много ненужного внимания, и лучшие его клиенты тут же бы испарились.
   Это был своего рода парадокс – чтобы зарабатывать хорошие деньги, ему нужно оставаться скромным и незаметным. Если бы он самонадеянно переехал в роскошные апартаменты, то тут же потерял бы свой заработок, и ему пришлось бы ютиться в этой каморке уже не ради конспирации, а по куда более прозаичным мотивам. Но перед искушением обзавестись хорошей мебелью и купить мощный дорогой компьютер он не смог устоять. К тому же компьютер ему нужен для работы, где надёжность и быстрота играют далеко не последнюю роль, так что это была скорее необходимость, чем прихоть.
   Вот и сейчас, развалившись на мягком велюровом диване, он просматривал свежую почту от хорошо оплачиваемых информаторов, в которой, разумеется, не имелось никаких конкретных сведений. Когда кто-то из них обнаруживал нужный кусочек мозаики, то скидывал ему электронную почту с уведомлением и стоимостью, и если Фил считал цену подходящей, то назначал встречу и там уже получал требуемое. Его жена Файни, спортивного вида рыжеволосая ирландка с нефритовыми глазами, способными менять оттенок в зависимости от настроения – от нежно-зелёного удивления до почти чёрной неукротимой ярости, его компаньон и секретарь, вошла в кабинет и оперлась правой рукой на широкий стол из морёного дуба с резными элементами из вишни.
   – К тебе пожаловал Сэм Рэдборн, этот продажный сноб и крохобор. Ты уверен, что хочешь вести с ним дела?
   Посмотрев на жену, Фил увидел, что её глаза отливают малахитовым спокойствием, и ответил довольно развязно:
   – Дорогая, я тебе уже говорил, что Рэдборн вращается в очень высоких кругах и по его рекомендации мы получили около десятка богатых клиентов, некоторые из которых даже стали постоянными. Хотя он, несомненно, является изворотливой ядовитой змеёй в костюме от Версаче, он нам весьма полезен. Так что постарайся если не выказывать ему уважение, так хотя бы не морщить свой прекрасный носик. К тому же его задания редко выходят за рамки закона, и если я могу отплатить ему, выполняя столь несложные дела, за которые он, кстати, ещё и хорошо платит, я всегда рад видеть мистера Продажного Сноба на нашем пороге.
   – Ладно, ты же у нас босс, – ехидно усмехнувшись, сказала Файни.
   – Конечно, я босс. Ты осмеливаешься сомневаться в моём авторитете?
   Он строго посмотрел на жену и скорчил жуткую рожу. Оба рассмеялись. Файни подошла к дивану и, наклонившись, поцеловала мужа.
   – Заигрываешь с начальством? – произнёс Фил, когда они наконец оторвались друг от друга.
   – Ага, надеюсь на хорошую премию к Рождеству и упаковку французских колготок.
   – Ладно, пошутили и хватит. Зови Сэма, он не из тех, кто привык ждать, незачем его злить понапрасну.
   – Слушаюсь, мистер Имерсон, сию минуту будет исполнено, – улыбнувшись, ответила Файни.
   Открыв дверь в кабинет, она пригласила гостя войти и отправилась варить кофе.
   – Рад вас видеть, мистер Рэдборн, присаживайтесь.
   Фил встал с дивана и приглашающим жестом указал гостю на удобное плетёное кресло напротив стола, за который сел сам.
   – Взаимно, Фил. По телефону ты сказал, что у тебя есть для меня новости.
   – И преотличные. Один из моих осведомителей, имя которого я, к сожалению, не могу назвать, достаточно плотно увяз в криминальном болоте нашего города. На днях он раздобыл кое-какие сведения о тех, кто стоит за делом с похищенными у вас документами. По его словам, громкое дело с китайским рестораном, о котором вы наверняка слышали, имеет к этому самое непосредственное отношение, и он абсолютно уверен, что хозяин ресторана, мистер Шенг, собирался их продать кому-то из мафиозной верхушки. Он не знает, кому именно, но обещал выяснить это до конца недели.
   – Как, демократы меня избери, хозяин ресторана получил эти документы? Это он их украл?
   – Вряд ли. Я, конечно, сразу им заинтересовался, как только всплыло его имя, но выяснил только, что он был добропорядочным гражданином и примерным семьянином. Мои люди сейчас распутывают его связи на улицах, выясняя, от кого он мог получить документы и как вообще затесался в эту чехарду. Но основная цель на данный момент – это конечный пункт назначения. Пока я не выясню имя покупателя, мы не сдвинемся с мёртвой точки. Да и вам, я так понимаю, главное – вернуть бумаги, а не разбираться в хитросплетениях преступной иерархии.
   – Это, бесспорно, приоритетная задача, но я хотел бы выяснить и непосредственного виновника, чтобы избежать подобного в дальнейшем. Если в моём окружении шныряет крыса, её надо вычислить и нейтрализовать. Как я буду вести дела, если не могу никому доверять? Если подозревать всех и каждого, это парализует мою работу.
   – Я понимаю и, разумеется, приложу все возможные усилия, чтобы выяснить имя вора. Мои информаторы работают в обоих направлениях – ищут и конец цепочки, и начало. Мы об этом уже говорили, но у вас не появились мысли, кто из вашего окружения может вызывать сомнения в своей лояльности? Так как я не имею представления о содержании документов, то не могу и определить круг заинтересованных в получении конкретной информации лиц, а стало быть, вынужден шерстить любые варианты. Это не проблема, и я уважаю ваше желание, просто на расследование вслепую потребуется намного больше времени, и, соответственно, расходы тоже увеличатся.
   – Нет, ума не приложу, кто бы мог получить доступ к моему сейфу. Ключ есть только у меня, и я его никому не даю. К тому же вор должен был знать, что они находятся именно в сейфе, да и вообще – как он узнал про их существование? Про такие вещи не пишут в газетах и не выпускают бюллетени. Я готов потратить больше для сохранения конфиденциальности. Не то чтобы я вам не доверял, вы уже не раз доказывали, что умеете хранить секреты, но эти бумаги для меня действительно крайне важны, и чем меньше людей будет знать, о чём в них говорится, тем лучше.
   – Что ж, отлично. Пока это всё. Много людей в этот самый момент собирают по крупицам нужную информацию, и, я уверен, к концу недели мы будем знать гораздо больше.
   – Ну, начало неплохое. Вы нашли перекупщика, осталось выяснить, у кого он их купил и кому собирался продать. Думаю, с вашим опытом это не вызовет особых проблем?
   – Естественно. Буду держать вас в курсе событий.
   – Прекрасно. Сколько я вам задолжал на данный момент?
   – Внесённого задатка пока достаточно, к тому же вы постоянный клиент, в чьей платёжеспособности я не сомневаюсь, поэтому я не собираюсь требовать у вас оплаты каждого возникающего в процессе счёта.
   – Приятно это слышать. Но всё равно, пожалуй, выпишу вам чек на текущие расходы. Хорошая работа должна хорошо оплачиваться.
   Сэм вытащил из кармана пиджака чековую книжку и, заполнив чек, оторвал его и протянул Филу, который, посмотрев на более чем щедрую сумму, усилием воли заставил себя никак не проявить удивления.
   – Благодарю вас, мистер Рэдборн, за столь положительную оценку моих усилий. Я гарантирую, что всё будет сделано в лучшем виде и наше агентство вас не разочарует.
   – Я в этом уверен, именно поэтому я здесь. Мне пора на другую встречу, и я вас покидаю, но прошу немедленно извещать о любых изменениях по моему вопросу. До свидания.
   Сэм встал со стула, пожал руку Филу и, кивнув, пошёл к дверям.
   – До свидания. Я свяжусь с вами, как только что-то узнаю.
   Фил услышал, как Рэдборн попрощался с Файни и как хлопнула входная дверь. Спустя минуту в кабинет вошла его жена и, сев на диван, закинула одну ногу в обтягивающих джинсах стрейч на другую.
   – Ну как? Мистер Тёмные Делишки остался доволен?
   – Судя по чеку – да, и весьма. Хотя это, скорее, указывает на то, что он просто до дрожи напуган тем, что кто-то может воспользоваться его бумагами. И его готовность значительно переплачивать за их поиск вслепую лишний раз это подтверждает. Вот, посмотри сама.
   Фил протянул жене чек. Взглянув на сумму, она присвистнула и изумлённо приподняла брови.
   – Однако. Десять тысяч долларов на текущие расходы. И столько платит человек, от которого обычно не дождёшься и благодарственной открытки. Рэдборн точно напуган до чёртиков. Ты уже выяснил, что же такого в этих документах?
   – Пока я даже не знаю, кто за этим стоит. Но я прикормил (или со времён работы в полиции имею рычаги влияния на) достаточное количество людей различного уровня, чтобы рано или поздно докопаться до сути.
   – Главное, чтобы не слишком поздно. Ты собираешься ознакомиться с документами, когда они попадут к тебе в руки, или будешь играть в хорошего парня и просто отдашь их Рэдборну?
   – Посмотрим, не стоит делить шкуру неубитого медведя. Но, скорее всего, надо будет их изучить: уж больно он вертится – как уж на сковородке.
   – Я тоже так думаю. На случай, если он захочет устроить нам какую-нибудь пакость, страховка не помешает.
   Файни встала с дивана и, подойдя к мужу, обняла его и поцеловала. Вытерев с его щеки помаду, она направилась в приёмную, шутливо бросив на прощание:
   – Я знаю, ты справишься. Иначе вышла бы я за тебя замуж!
   Фил улыбнулся и вернулся к проверке сводок от вездесущей агентуры.

   ***

   Сэм уселся в машину и на некоторое время задумался. Расследование сдвинулось с мёртвой точки – это хорошо, но плохо, что пока невозможно сделать какие-то выводы. Он всё ещё не имел понятия, каким образом эти бумаги попали к хозяину занюханного китайского ресторана и кто из его окружения несёт ответственность за их пропажу. По сути, дело так же покрыто туманом, как и вначале.
   Вздохнув, он завёл машину и поехал на встречу с сенатором, которого предстояло огорчить, чего Сэм с удовольствием избежал бы. Но если документы где-то всплывут, а он не предупредит Джеффри, чтобы тот подготовил защитную тактику, с неприятно большой вероятностью на следующие лет десять они могут получить одинаковые должности в федеральной тюрьме. Эта встреча необходима, и Сэм петлял по улицам города, неумолимо приближаясь к точке икс.
   Поглядывая по сторонам, он не различал лиц. Даже езда в мощной машине потеряла своё очарование. В мягком кресле с подогревом, созданном лучшими дизайнерами, он чувствовал себя неуютно, и с каждой минутой оно всё больше напоминало подушечку для иголок. Когда он припарковался у отделанного в средневековом тяжеловесном стиле «Голден Лэнс», то уже просто не находил себе места и хотел только, чтобы ноша на его плечах, весящая, кажется, целую тонну, оказалась разделена поровну.
   Он вышел из машины и направился к дверям ресторана, по обе стороны которых стояли выточенные из дерева крашеные фигуры рыцарей в латных доспехах, как бы охраняющие стилизованный под ворота замка вход. Потянув за большое железное кольцо, он открыл створку и шагнул внутрь.
   Зал ресторана напоминал харчевню восемнадцатого века – огромные дубовые стропила, на которых висели электрические лампы, вполне достоверно имитирующие керосиновые, большие тёсаные столы из досок с лавками вместо стульев; на стенах, искусно замаскированных под бревенчатый сруб, были развешаны вымпелы и геральдические щиты. В дополнение к оригинальному антуражу здесь подавали отменную еду, тоже в основном из меню герцогов и баронов, пировавших в своих фамильных замках после рыцарского турнира или охоты на лис.
   К Сэму подошёл метрдотель в форме королевского пажа и, сверив заказ столика с лежащим у него в поясной сумке планшетным компьютером, провёл гостя на свободное место через лес квадратных потрескавшихся колонн.
   Джеффри ещё не пришел, и Сэм попросил меню, предупредив метрдотеля, что будет не один. Сенатор появился с опозданием на двадцать минут, когда Сэм уже доедал приготовленное на яблоневых углях барбекю из индейки, отлично прожаренное и с изумительным подбором специй.
   С лицом римского патриция и сединой в волосах, которую специально не закрашивал, Джеффри выглядел очень представительно и вызывал уважение одним своим видом, который помог ему сначала попасть в конгресс, а затем и в сенат. Заметив его, Сэм привстал. Обменявшись рукопожатием, они уселись за стол; пока Сэм доедал индейку, сенатор тоже сделал заказ, остановив свой выбор на овощном супе с потрохами и горшочке свиного рагу.
   Отложив в сторону меню и облокотившись на стол, Джеффри сцепил руки перед собой и положил на них подбородок.
   – Я еле вырвался от Мисси. Она намеревалась сегодня выйти в свет и купила по такому случаю новое шикарное платье, а нет более обиженной женщины, чем та, которой не удалось покрасоваться в сногсшибательном наряде перед жёнами других влиятельных и богатых мужчин. В итоге разразился жуткий скандал – я, мол, ставлю свои дела выше неё, и теперь ей придётся ходить так в мясную лавку. Можно подумать, она знает, где находятся обычные магазины, не торгующие модными тряпками и драгоценностями. Так что причина, по которой ты меня так срочно вызвал, должна быть очень весомой.
   – Более чем. Помнишь, как ты протолкнул одну заковыристую поправку, вследствие которой прерогатива определять допустимый уровень загрязнения и минимальную дистанцию расположения от его источников для участков земли под застройку перешла от федеральной комиссии к городскому муниципалитету? Я ещё представил отчёт экспертов о безопасности такого строительства, а общественный совет на время ослеп благодаря компрометирующим председателя документам, не оставившим ему другого выбора, кроме как подписать всё, что скажут. А также, я уверен, ты не забыл, что мы поровну владеем купленными до ратификации этой поправки участками земли, стоимость которых теперь выросла минимум втрое.
   – Не вижу, к чему ты рассказываешь то, что я знаю и так. Да, мы славно нагрели руки на этой афере, но ты должен за это благодарить меня не меньше, чем я тебя. Каждый из нас выполнил свою часть работы и получил заслуженный профит. Нашему взаимовыгодному партнёрству уже не первый год, и, надеюсь, оно продлится ещё много лет, пока одного из нас не сбросит брыкающийся норовистый бык по имени Соединённые Штаты Америки.
   – Да, мы отлично сработались, а надёжный партнёр в наше время в прямом смысле на вес золота. Но я позвал тебя не для того, чтобы вспоминать былое, и рассказал об этом деле, только чтобы напомнить, как крепко мы в нём завязли. Суть в том, что документы, в том числе топографическая карта с отмеченными спорными землями и компроматом на председателя, несколько дней назад были украдены из моего сейфа. Там же находилась выписка из кадастрового реестра, где чёрным по белому указаны имена тех, кто приобрёл эти участки. Я сразу же нанял проверенного частного детектива, который не станет задавать лишних вопросов и будет держать язык за зубами. Его расследование уже дало кое-какие плоды, но я хотел поставить тебя в известность о случившемся и, как ты сам понимаешь, не мог обсуждать это по телефону.
   Сэм замолчал и выжидающе посмотрел на сенатора, который расцепил холёные руки и теперь потирал одной из них подбородок, а пальцами другой барабанил по массивным доскам столешницы.
   Лайонфилд полагал себя уравновешенным и спокойным человеком и очень этим гордился, но сейчас он чувствовал, как в давшую трещину броню его невозмутимости заползла склизкая змея страха. Он своими руками и обаянием воздвиг недосягаемый для большинства сверкающий небоскрёб жизни Джеффри Лайонфилда, и мысль, что тот может рухнуть из-за чьей-то некомпетентности или жадности, привела его в ярость. Нахмурившись, он прекратил массировать подбородок и стукнул кулаком по столу.
   – Я так понимаю, теперь похититель имеет на руках доказательства нашей причастности к не совсем законным операциям с недвижимостью, и если он решит их обнародовать, то, по наиболее скромной оценке, мы лишимся своих нынешних мест и возможности занимать какие-либо государственные должности в будущем, а про худший вариант даже не хочется думать. Как ты допустил подобное?
   – Не могу даже представить, как это могло случиться. Они хранились в намертво вмурованном в стену моего кабинета, одном из самых надёжных, практически невскрываемом сейфе. Оба комплекта ключей находятся у меня, и даже моя жена и любовница не имеют ни малейшего представления ни о чём, кроме официальных заявлений. Если ты намекаешь, что я не обеспечил достаточную защиту и конфиденциальность своих дел, то ты заблуждаешься. Я перецеловал множество задниц, покрывал дурно пахнущие делишки высокопоставленной швали и раздал много тысяч долларов взяток, чтобы добиться избрания меня грёбаным мэром этого вонючего городишки, уже на второй срок, между прочим. Думаешь, я страдаю излишней доверчивостью или неосторожностью?! Я отлично понимаю, чем нам грозит этот кризис, и потому трачу значительные личные средства на его разрешение. Ты не имеешь права обвинять меня во всех грехах, лучше давай решать, как защитить наше положение, если случится худшее и документы всё-таки всплывут.
   Джеффри глубоко вздохнул и покрутил головой, чтобы размять шейные позвонки, которые в последнее время стали частенько ныть.
   – Ладно, не нервничай, паника в критической ситуации может привести к действиям, которые сделают её непоправимой. Только взвешенный анализ и чёткое планирование способны решить любую проблему, какой бы сложной и опасной она ни казалась. Продолжай своё расследование и держи меня в курсе, а мне надо основательно всё обдумать и принять оптимальное решение. Возможно, придётся на всякий случай заручиться поддержкой в Верховном суде и Департаменте юстиции. А сейчас я хочу спокойно провести вечер за прекрасным ужином, и, пожалуй, мне надо привести нервы в порядок.
   Официант как раз принёс серебряную тарелку с густым супом и поставил между ними миниатюрную жаровню с углями, на решётке над которыми шкворчал, распространяя упоительный аромат искусно приготовленной еды, керамический горшочек.
   Джеффри повязал вокруг шеи накрахмаленную салфетку и заказал официанту двойную порцию чистого виски двадцатилетней выдержки.
   – Присоединяйся, для выпивки нужна компания, а то я буду выглядеть алкоголиком.
   – Почему бы не выпить со старым другом, да и успокоиться мне тоже не помешает.
   Больше они о делах не говорили, просто наслаждались отменной кухней, обсуждая машины, женщин и скачки, завзятыми поклонниками которых являлись. Они справедливо полагали, что в бизнесе нет места обидам, есть только прибыль, ради которой можно и закрыть глаза на недостатки и оплошности партнёра.
   Во многом очень разные, в основном они были вылеплены из одного теста, что и позволяло им успешно сотрудничать и проворачивать смутные делишки, в которых просто необходимо взаимное доверие.
   Спустя пару часов, основательно расслабившись и немного захмелев, Сэм оплатил счёт и вызвал каждому из них такси. Сердечно попрощавшись, как будто между ними и не пробегала чёрная кошка, они разъехались по домам.

2.3. Начало – лишь часть бесконечности

   Радиобудильник разразился бодрыми звуками кантри, и, открыв глаза, Боб увидел над собой потолочный вентилятор, который медленно, словно бы нехотя, крутился, взбалтывая душный кисельный воздух. Откинув простыню, заменявшую одеяло, он встал с кровати и отправился в ванную.
   Его однокомнатная, по-армейски опрятная квартирка в пяти кварталах от участка содержала минимум вещей, которые обычные люди, будто сороки в гнёзда, стаскивают в называемый ими домом склад, доказывая себе, что в этом мире они чем-то владеют.
   Помывшись и наскоро перекусив, он быстро оделся, взял с крючка около входной двери фуражку и, выйдя на улицу, подставил лицо набирающему силу дню. Боб всегда ходил на работу пешком, чтобы размяться и окунуться в пробуждающуюся жизнь города. Пребывая в хорошем настроении, он с улыбкой разглядывал прохожих и зарождающуюся дневную суету, не забывая бдительно отмечать любые события, требующие его вмешательства.
   Утро выдалось спокойное – вокруг сновали деловитые мужчины в костюмах, неопределённого возраста молодые люди в джинсах и майках, женщины в платьях и мини-юбках; у входа в закусочную плюшевая корова зазывала попробовать новый гамбургер с салатом-латук и жареным луком, а по проезжей части нёсся разноцветный поток автомобилей, чей бег то и дело прерывался красным сигналом светофора, и тогда металлические рысаки нетерпеливо фыркали и рвали удила.
   Без происшествий добравшись до участка, Боб отметился о прибытии на службу и получил наряд на патрулирование Хорнбрук-террас – тихого жилого района на самом краю его участка. Перед выездом он поднялся в отдел расследований проверить, на месте ли Лэйни. Как всегда пунктуальный, тот сидел за рабочим столом и деловито стучал по клавиатуре.
   Здороваясь с остальными детективами, Боб испытывал уколы зависти: эти люди занимаются серьёзным делом – раскрывают преступления и являют собой олицетворение закона для преступивших его черту. Они казались ему рыцарями в сверкающих доспехах, и он мечтал однажды примкнуть к этому славному ордену.
   Когда он подошёл, Лэйни уже закончил печатать и разбирал бумаги в органайзере. Боб просто забежал узнать последние новости и вкратце рассказать о поездке на Блюроуз-стрит, подытожив выуженные из хозяина и соседей показания, так что, пожав Лэйни руку, сразу перешёл к сути.
   – Шенгов не назовёшь слишком общительными: в доме у них было лишь несколько поверхностных знакомых, которые не могут сообщить ничего интересного, так как дальше вежливой житейской болтовни дело не заходило. Хотя некая мисс Трамптон утверждает, что они собирались продать ресторан и копили деньги на безоблачную старость. В общем, негусто, и пока ничего не говорит про какую-то тайную вторую жизнь, за которую им пришлось расплачиваться явной. Попозже я занесу полную распечатку опросов каждого свидетеля, но ничего стоящего ты там не найдёшь. Может, хоть у тебя есть хорошие новости?
   – Ты застал меня, как раз когда я отправлял запрос насчёт зафиксированной криминальной деятельности и судимостей Портера и Квандайка. Ответ, скорее всего, придёт после обеда. Если там обнаружатся какие-то пробелы, я позвоню знакомому детективу в Сайлент Гарден и попрошу их заполнить, намекнув, чтобы он уделил особое внимание уличным связям наших усопших мерзавцев. Приятелю из ФБР я позвонил вчера, и он обещал посмотреть, что у них имеется на фигурирующих в этом деле лиц. В общем, удочки заброшены, и теперь нам остаётся только следить за поплавками.
   – Ты, я вижу, зря времени не терял. Прекрасно. Я отправляюсь на патрулирование и вернусь в участок вечером. Тогда и поговорим об улове за день.
   – Звучит как план. У меня тоже ещё полно работы, так что вечером в самый раз.
   Кивнув на прощание, Боб спустился на первый этаж, как всегда, наполненный гомоном арестованных и несмолкающим перезвоном телефонов, и, невозмутимо миновав этот бедлам, вышел на улицу. С сегодняшним нарядом ему повезло – в Хорнбруке в основном живут пенсионеры и страховые агенты. Там даже не установлено наличие уличных банд, только хулиганы и алкоголики, которые время от времени проводят ночь в участке, а потом о них долго не ни слуху ни духу.
   Такие дни можно было назвать отдыхом – Боб не спеша колесил по району, периодически заворачивая в сквозные переулки, но даже там единственным нарушителем оказался бомж, копавшийся в мусорном контейнере за круглосуточным универсамом. Проезжая по округе, Боб наслаждался текущей по улицам Хорнбрука неспешной жизнью, разглядывая сидящих на аккуратных скамейках в тени вязов и тополей старичков; развешивающих на балконах постиранное бельё или, облокотившись на перила, высматривающих повод для сплетен с подружками домохозяек; небольшие семейные магазины, торгующие выпечкой, канцелярскими товарами и недорогой одеждой. Также здесь располагалось на удивление много туристических агентств. Казалось, что жители района, когда не греются на солнце с медовой слойкой в руках, пакуют чемоданы для поездки на Карибы или в Сан-Диего.
   Обедал Боб в уличном кафе около засаженного пихтами и лиственницами сквера в компании чёрного кофе и шоколадного кекса. Почти все столики оказались заняты, но его внимание привлекла только пожилая седовласая пара, оба пышные и розовощёкие, которая, прихлёбывая чай, налегала на пончики с банановой глазурью, возвышавшиеся горкой посередине стола. Улыбнувшись, он представил себе, что это мистер и миссис Санта-Клаус, приехавшие с Северного полюса в Розвинд погреться и отдохнуть от составления бесконечного списка непослушных детей.
   За весь день Боб не заметил ни одного серьёзного правонарушения – один раз пожурил летящего на скейтборде по улице с риском сбить кого-то с ног или разбить себе голову подростка и ближе к вечеру помог старушке, медленно переходившей дорогу и застрявшей посередине, когда пешеходный светофор уже переключился на красный.
   В конце смены он чувствовал себя чуть ли не более отдохнувшим, чем утром, – так освежающе подействовало на него время, проведённое среди довольных жизнью, вменяемых людей. Помыв машину и поставив её на стоянку, он отправился проведать Лэйни, но его стол ещё пустовал.
   Санджей Сингх, наверное, единственный детектив индийского происхождения во всём Розвинде, сказал, что Лэйни с утра не возвращался, и предложил дождаться его в комнате отдыха – комнатушке с продавленным кожаным диваном и небольшим старым телевизором; зато там, на специальной тумбочке, сверкала хромом новая кофемашина – гордость всего участка, способная приготовить десять видов кофе.
   Санджей присоединился к Бобу, и, наслаждаясь ароматом свежесваренного капучино, они поболтали о выматывающих полицейских буднях и о том, что Миррен, жена Санджея, уехала на неделю к родне в Феникс, с вытекающей из этого сравнительной характеристикой забегаловок быстрого обслуживания поблизости от работы. Допив кофе, детектив вернулся на своё место, а Боб откинулся на спинку дивана и неожиданно для себя задремал.
   Проснулся он от того, что кто-то тряс его за плечо.
   – Вот, значит, за что полицейское управление платит тебе зарплату, – ухмыляясь, пошутил Лэйни.
   – Да сам не знаю, как это я умудрился тут заснуть. Присел выпить кофейку – и вот меня уже будишь ты. – Боб встал с дивана, потянулся, растёр затёкшую шею и, подняв упавшую на пол чашку, вымыл её под горячей водой в раковине. – Ну что, лёд тронулся?
   – Пожалуй, да. Перед тем как тебя будить, я просмотрел входящую корреспонденцию и нашёл там ответ из Сайлент Гарден. Оба наших жмурика находились на прицеле у местных детективов – грабежи, разбой, квартирные кражи, но доказать причастность удалось лишь по двум эпизодам, за что они и отсидели пять лет в «Сторм Фортресс». Вышли на свободу полгода назад и, видимо, принялись за старое, разумеется, ещё и подучившись за решёткой своему ремеслу. Ох уж мне эти каталажки общего режима – нечто среднее между курсами повышения квалификации и домом отдыха для ублюдков всех мастей. Порой я жалею, что тюрьмы одиночного содержания остались во временах Диккенса. Вот уж от них-то преступники старались держаться подальше! В общем, за эти полгода их не удалось прищучить. По донесениям информаторов, они ещё и спутались с какими-то авторитетными уголовниками, стали держаться гораздо уверенней и, опять же по слухам, занялись чем-то посерьёзнее воровства телевизоров. Скорее всего, подались в шестёрки одной из семей. Поздравляю, твоё предположение, что они там оказались неспроста, получило косвенное подтверждение. Я уже позвонил Бену Сайдволлу – это мой хороший знакомый в том участке – и попросил его неофициально допросить тех, кто может прояснить ситуацию с их нанимателями.
   – И он не откажется потратить своё время на то, что его не касается?
   – Борьба с преступностью затрагивает всех полицейских. Детективы различных участков постоянно обмениваются такими услугами, когда расследование выходит за рамки их юрисдикции, – негласное соглашение, значительно облегчающее работу. Он выполнит мою просьбу, а я помогу в каком-то его деле на нашей территории. Он обещал прогуляться по некоторым подозрительным личностям; как только что-то узнает – немедленно сообщит. В общем, подождём до конца недели. К понедельнику я соберу воедино все кусочки, и, может, тогда этот криптекс откроется.
   – Отличная работа, Лэйни. Теперь мы знаем, что убийство четы Шенг – это не случайный налёт, а спланированная акция. Пока неизвестно, кто дёргал за ниточки и для чего это им понадобилось, но совершенно ясно, что кукловод есть и он оставил после себя множество брошенных мёртвых кукол. Если получится раздобыть хоть какие-то твёрдые доказательства, то дело перейдёт в разряд официальных, и тогда мы обязательно докопаемся до истины.
   – Надеюсь скоро доказательства обнаружатся, не нравится мне, что преступники, совершившие подобное, разгуливают по улицам города. Мы должны постараться, чтобы вместо обедов в дорогих ресторанах они ещё много лет довольствовались тюремной баландой.
   – И мы постараемся, не сомневайся. А пока я собираюсь завалиться в кровать и проспать часов эдак двенадцать.
   – Пока, Боб. А мне ещё писать отчёты, потом надо заехать в химчистку, продуктовый и забрать жену с пилатеса.
   – Семейные заботы? Счастливец! До пятницы, звони вечером, если буду свободен – пропустим кружку-другую пивка.
   Они пожали друг другу руки, и, отметившись у дежурного о конце смены, Боб вышел в тёплый вечер и поспешил домой, где, как и обещал, провалился в глубокий, как бездонный колодец, сон.

   ***

   Витти отлично выспался, но, раскинувшись на шёлковых простынях, не спешил вставать. Наслаждаясь заслуженным отдыхом после отлично выполненной работы, он включил телевизор на стене напротив и ещё час, пока ему не надоело, щёлкал каналами: урывками посмотрел новости, какую-то мелодраму и даже документальный фильм о королевских пингвинах.
   Он всегда переходил к активному состоянию сразу, без раскачивания. Бодро вскочив на ноги, он отправился в просторную, отделанную дорогим кафелем ванную комнату, где добросовестно почистил зубы и, ополоснувшись горячей водой в душевой кабине, энергично растёрся махровым полотенцем.
   Как был, голышом, весь розовый, чувствуя, как дышит каждая пора кожи, он прошёл на кухню с итальянским гарнитуром из эбенового дерева и палисандра и заварил душистый зелёный чай, специально заказанный со Шри-Ланки, благодаря которому его утренний прилив энергии приобрел силу цунами.
   Встреча с загадочным китайским шпионом была назначена на шесть вечера, и, получив весь день в своё распоряжение, он собирался основательно расслабиться, поскольку потом такая возможность могла представиться не скоро.
   Подумав, Витти надел белый костюм из тонкой шерсти и хлопковую синюю рубашку. Натянув на босу ногу кожаные сандалии, он вышел из квартиры и, сбежав по мраморным ступеням в огромный шикарный холл с пальмами в кадках по углам, поздоровался с важным консьержем в бархатном сюртуке, невозмутимо стоящим за широкой конторкой из лакированного красного дерева. Тот вышколенно пожелал ему доброго утра и поинтересовался, когда мистер Лепатроне вернётся, на случай если его будет кто-то спрашивать.
   Легкомысленно отмахнувшись от услужливого привратника, Витти гоголем вышел на Колдмаунтайн-вэллей, фешенебельную улицу в центре города, где могли себе позволить купить жильё лишь те, кто далеко шагнул за границу, по другую сторону которой стоял и истово завидовал их положению средний класс. Он любил жить с размахом и не желал соглашаться на предлагаемые жизнью средненькие варианты, с лихвой устраивающие большинство.
   За годы преступной деятельности он скопил порядочную сумму и не разбрасывался деньгами попусту, как более глупые коллеги, спускавшие целые состояния на элитные вина, азартные игры и женщин лёгкого поведения. Его активы, включающие пакеты надёжных акций, несколько объектов недвижимости, сдающихся внаём, и ряд банковских счетов, обеспечивали вполне достойный ежемесячный доход. Но бросать свою работу Витти даже и не думал – во-первых, она ему нравилась, а во-вторых, он верил, что человек должен трудиться, так как праздность и лень ещё никого не доводили до добра.
   Не спеша прогуливаясь по узорной гранитной брусчатке, он глазел по сторонам, заглядывал в витрины различных бутиков, расплодившихся тут в изобилии, и засматривался на нарядных девушек с бутафорскими собачками на поводке, совершающих паломничество по этим святыням жертв маркетинга.
   Остановившись у витрины магазина, торгующего наручными часами, немного подумав, он зашёл внутрь. Слащавый пожилой еврей в алом кашемировом жилете приторно улыбался и слегка кланялся, демонстрируя перспективному клиенту различные хронометры с громкими именами и ценой от пяти тысяч долларов. Примерив с десяток вариантов самого причудливого дизайна, Витти решил пока не менять свой неброский «Патек Филипп» и вернул часы разочарованному хозяину, сразу понизившему уровень с лакейско-подобострастного до вежливо-уважительного.
   Выйдя наружу, он посмотрел на небо и увидел, как с запада наползает туча, – скоро на город прольются освежающие струи, чтобы смыть пыль и грязь с его улиц. Поёжившись под налетевшим холодным порывом ветра, он почувствовал желание выпить горячего кофе, благо одно из уличных кафе располагалось ярдах в двадцати от магазина.
   Когда Витти присел на кованый стул в кафе, то заметил, что люди вокруг него тоже начали посматривать вверх и в их движениях прибавилось торопливости.
   Улица быстро пустела. Слишком на ней было мало тех, кто не вышел покрасоваться или убить время, и теперь эти вспугнутые непогодой прожигатели жизни вернулись к своим телевизорам, компьютерам и джакузи.
   Надвигающийся дождь Витти не беспокоил, так как он сидел под большим фиолетово-оранжевым полосатым тентом. Устроившись поудобнее, он заказал большую чашку кофе с сахаром и пару бриошей. Вежливый официант, в фирменном красном с голубым жилете, принёс заказ и отправился собирать посуду и вытирать столы, а Витти с удовольствием принялся смаковать мягкую аппетитную булочку.
   Конец трапезы совпал с первыми робкими каплями, принявшимися расписывать мостовую кляксами в стиле ар-нуво и выстукивать джазовые синкопы на барабане тента. Зонта Витти с собой не взял, так что заказал ещё кофе, свежую газету и преспокойно наслаждался вынужденным бездельем, пока небо рыдало навзрыд, поливая землю водопадами слёз.
   Когда, примерно через час, солнце наконец прогнало навевающую тоску хмарь, Витти как раз дочитывал спортивные новости и допивал третью чашку кофе. Сложив газету, он бросил её на стол и, расплатившись по счёту, отправился домой, перепрыгивая через образовавшиеся в углублениях тротуара лужи.
   Дома он разделся, повесил чистую одежду обратно в шкаф и решил вздремнуть, проведя этим наилучшим способом несколько часов до встречи с Мином. Поставив будильник, чтобы не проспать, он по-ребячески подпрыгнул спиной назад, упав на простыни, немного поворочался – и через пять минут уже путешествовал по стране грёз.
   Старый бабушкин будильник с двумя маленькими гонгами по бокам, единственная вещь, позволявшая упрекнуть его хозяина в сентиментальности, громко зазвенел, и Витти тут же открыл глаза. Он оставил этот будильник не столько в память о бабушке – строгой итало-американской матроне с большим количеством усов, чем у моржа, сколько потому, что с детства привык к его звуку и всегда моментально от него просыпался, в отличие от новомодных игрушек, которыми пытался его заменить.
   Прошлёпав босиком по напольной плитке на кухне, он достал из холодильника молоко и, отпив прямо из бутылки, вернул его на место, после чего намазал бутерброд паштетом из гусиной печени. Наскоро перекусив, вынул ящик со столовыми приборами и отнёс его на стол, приподняв боковину, сдвинул нижнюю панель и достал из тайника несколько удостоверений, хранившихся тут на всякий случай, который сейчас и представился.
   Выбрав удостоверение детектива с настоящими именем и фамилией сотрудника полиции, он закрыл тайник и убрал ящик на место. Фотографию, разумеется, он наклеил свою, но даже если у кого-то возникнут сомнения и он решит позвонить в участок, то лишь законченный параноик станет ещё и сверять внешность. К тому же, от греха подальше, Витти менял эту ксиву раз в год. Знакомый изготовитель фальшивых документов брал данные напрямую из полицейской базы, которую он давно взломал и, будучи осторожным профессионалом, до сих пор оставался там незамеченным.
   Одежда для работы – скромная и неброская – висела в отдельном небольшом шкафчике. Облачившись в синие джинсы и светло-коричневую футболку с длинными рукавами, выйдя в коридор, Витти накинул салатовую ветровку, почистил щёткой и надел мокасины, которые предпочитал кроссовкам из-за удобной подошвы. На этот раз, выйдя на улицу, он не прогуливался по мостовым и не любовался видами. Отойдя ярдов на двести от своего дома, он уверенно свернул в чистый, освещённый переулок между облицованным гранитом десятиэтажным многоквартирным домом и белым, с фигурными известняковыми плитами на фасаде, особняком в стиле барокко.
   В столь богатом районе даже изнанка выглядела беззаботно и празднично, с ухоженными тенистыми двориками, лавочками для отдыхающих и слегка пахнущими сосной и лаком резными беседками.
   Уверенная, что является хозяевами мира, здешняя публика совершенно не опасалась посторонних. Витти прошёл мимо девушки с короткими золотистыми волосами в амарантовой вязаной кофточке и хлопковых бриджах, читающей какой-то роман, которая на него даже не взглянула. В следующем дворе, за столом под нависшей акацией, двое мужчин среднего возраста играли в нарды и пили светлое пиво из стеклянных бокалов, наливая его из стоящего рядом переносного холодильника.
   Обойдя их стороной, Витти нырнул в прореху в кусте сирени, за которой, незаметный для всех остальных, притаился узкий проход между домами. Здесь начиналась менее ухоженная часть города – на асфальте появились трещины и грязь, а на стенах – пока ещё редкие подтёки и уличная живопись.
   Чем больше он удалялся от фешенебельного центра, тем запущеннее и непригляднее становились переулки и дома вокруг. Наконец, свернув в L-образный промежуток между кирпичными многоквартирными высотками, он попал в мир запустения и упадка. Как очень хитрая мышка, всегда знающая, где в запутанных дорожках лабиринта припрятан сыр, Витти юркнул в очередной проулок и, миновав спящего на обрывках грязных коробок бродягу, исчез за поворотом.
   На этот раз он не собирался гулять по местному Чайна-тауну и, выскользнув из какой-то тёмной подворотни в двадцати ярдах от «Застывшего времени», сразу направился к чёрной двери, бессменно охраняемой строгим гипсовым самураем.
   Под мелодичный перезвон спрятанных где-то под потолком колокольчиков из задней комнаты, засунув руки накрест в широкие рукава, вышел невозмутимый китаец с трубкой в зубах и уселся за свой незыблемый, олицетворяющий надёжность стол. Витти поздоровался в ответ на вежливый неспешный кивок хозяина и встал напротив.
   – Как моя просьба? Ты достал информацию о нужных людях?
   Мин неторопливо выпустил несколько колец дыма и положил трубку на подставку. Открыв ключом нижний ящик правой тумбы стола, он достал оттуда конверт и бережно положил его перед собой.
   – Всё здесь, – выдал он исчерпывающий ответ. – Помни о нашем договоре – никто из этих людей не должен пострадать.
   – Не беспокойся. Раз я сказал, что им ничего не угрожает, значит, так и будет. Моё честное слово – такая же надёжная валюта, как и золотые банковские слитки, ведь стоит один раз его нарушить – и дела сильно осложнятся.
   Китаец пожевал губами и толкнул конверт к Витти.
   Он протянул руку и вскрыл его, обнаружив внутри листок с шестнадцатью именами и адресами. Около двух стояли красные номера один и два, а на другой стороне Мин написал две строчки – название влиятельного мафиозного клана под цифрой один и фамилию, которую Витти видел первый раз в жизни, под цифрой два.
   – Я так понимаю, номера – это связи указанных лиц с определёнными людьми и организациями, способными доставить неприятности. Но что значит номер два? Я, по крайней мере, о нём не слышал.
   – Это детектив полицейского управления Розвинда Джунипер Торнбуш, который очень крепко держит этого человека за яйца, фактически сделав его полицейским информатором. Выяснять, почему он вынужден работать на полицию, я не стал, вряд ли ты будешь пытаться съесть червячка и не заглотнуть крючок. Думаю, тебе достаточно информации, что к нему лучше не приближаться.
   – Да, всё так, мне просто надо знать, кто из этих людей может доставить проблемы, а в детали их биографии я вдаваться не собираюсь. Благодарю за помощь, пусть твои китайские боги принесут тебе здоровье и процветание.
   Китаец слегка раздвинул уголки губ в улыбке.
   – И тебе желаю того же. Все мы во власти Юй-Ди, и снизойдут на нас умиротворение и достаток, если он пожелает того. Рад, что ты удовлетворён моими скромными усилиями, всегда желанный гость в моём доме.
   Мин благосклонно поклонился, и Витти ответил ему тем же, после чего засунул конверт за пазуху, вышел на улицу и направился в сторону ближайшего ресторана под стихающий за его спиной робкий, немного печальный звон.
   Ближайшим оказался «Нидито Комодо» – небольшой мексиканский ресторан, заглянув в который, Витти увидел идущие вдоль стен отдельные кабинки, идеально подходящие для того, чтобы спокойно посидеть и составить план. Удовлетворённо кивнув, он прошёл в зал с ярко-оранжевыми колоннами, увешанными гирляндами и фотографиями Мексики, и голубым, как сухое безоблачное небо в жаркую и душную сиесту, потолком с висящей в его центре большой, ярко раскрашенной пиньятой. Выбрав кабинку в дальнем углу, он сел за тёмно-бордовый деревянный стол, над которым на каменной стене висело сомбреро, и заказал гуакамоле, мексиканское рагу и двойную текилу одетому в плетёное цветастое пончо официанту.
   В ожидании заказа Витти снял куртку и положил её на сиденье рядом с собой, затем достал из конверта список и мельком его просмотрел, мысленно поблагодарив Мина за то, что успешно избежал полицейской ловушки. Да и с китайской мафией тоже лучше не сталкиваться. Он даже не стал бы выполнять для них поручения, уж больно злы и жестоки, эти татуированные от пяток до макушки косоглазые маньяки. Имена ему ничего не говорили, и он посмотрел на адреса. Основная часть нужных ему людей проживала на Санрайз-авеню или на соседних улицах и они являлись, без сюрпризов, азиатами, четверо – неподалёку от «Золотой луны»; рядом с двумя европейского вида фамилиями стоял тот же адрес, что и у Шенгов, а последние две строчки разбросало по разным концам города.
   Витти только подивился, как Мин умудрился собрать такую подробную информацию всего за один день. Ему самому потребовалось бы на это не меньше недели. Разумеется, ушлый китаец ни при каких условия не выдаст методы своей работы, которые, несомненно, весьма эффективны, оттого он и пользуется широкой известностью в определённых кругах.
   Тем временем официант принёс квадратный поднос с едой, высокой узкой стопкой и несколькими дольками лимона на медном блюдце. Витти убрал список во внутренний карман куртки и принялся за еду, заботливо приготовленную и очень вкусную, решив запомнить это местечко, чтобы заглядывать сюда, когда окажется поблизости.
   Он не только с удовольствием утолял голод, но и выстраивал план по вытягиванию информации из отобранных Мином людей, с помощью живого ума и мёртвой, отлично прожаренной коровы убивая сразу двух зайцев.
   Сначала, конечно, стоило опросить азиатов, которым, как соотечественникам, Шенг с большей вероятностью доверил бы свою тайну, но сбрасывать остальных со счетов тоже нельзя, ведь наименее вероятные места как раз и обеспечат полную сохранность документов. К тому же это запросто может оказаться заклеенный пакет без опознавательных знаков, и тот, кто согласился его подержать, не имеет понятия о его содержимом.
   Витти решил сегодня посетить как можно больше людей из списка, проживающих в непосредственной близости. Всех, конечно, за один вечер допросить не удастся, но когда есть много работы, единственный способ её выполнить – это закатать повыше рукава.
   Пятеро из списка, в том числе номер один, облюбовали Санрайз-авеню, и, достав из кармана золотую шариковую ручку, Витти подчеркнул четырёх ненумерованных – они будут первыми, кому придётся ответить на его вопросы.
   Тянуть резину после выяснения диспозиции противника и необходимых для победы действий он считал форменным преступлением. Отставив недоеденное рагу, выпил залпом текилу и, посолив лимон, впился в него зубами. Популярная композиция прожгла дорогу в желудок и разлилась теплом по мышцам, финальным аккордом слегка зазвенев в голове и создав приподнятое настроение.
   Расплачиваясь по счёту, Витти оставил щедрые чаевые и, накинув куртку, вышел на улицу. На память он не жаловался, но на всякий случай заглянул в список. Ещё в ресторане он составил кратчайшую траекторию обхода всех своих подопечных и теперь направился прямиком к её началу.

2.4. За небом прячутся звёзды

   Прервав, казалось, тянувшуюся вечность паузу, Демогоргон властно поднял руку. Воздух в центре зала пошёл рябью, и в нём возникло гигантское, объёмное, состоящее из нескольких слоёв изображение.
   В одном из них, смутно припомнив научно-популярные передачи, Стэнли узнал Вселенную, какой её знали люди, – перед ним величаво плыли в бескрайней пустоте галактики, мерцали, загорались и гасли звёзды; внезапно где-то в этом вальсирующем ошеломляющем великолепии сгустков космической пыли возникла ослепительная вспышка, словно кто-то разжёг среди тьмы и холода космоса огромный костёр. Стэнли догадался, что видит какую-то грандиозную катастрофу, и вопросительно посмотрел на хозяина трона.
   – Столкновение галактик, уничтожение тысяч планет и высвобождение огромной энергии. Как ты уже, наверное, догадался, перед тобой своеобразное окно, через которое можно увидеть происходящее во Вселенной в этот самый момент. Смотри дальше, это далеко не всё.
   Молча повернувшись к окну во Вселенную, Стэнли внимательно присмотрелся к другим слоям, но происходящее там выглядело настолько непривычным, что, наконец, он признал своё бессилие и покорно обратился за разъяснениями.
   – Молю тебя поделиться своей мудростью, о Великий, так как слаб мой разум, и, имея глаза, я слеп для очевидного.
   – Ты видишь лишь части единого целого. Я показал их так, чтобы ты смог узреть каждую грань безупречного алмаза, называемого мирозданием. Граней намного больше, а здесь предстали лишь важные для тебя. Каждый слой – это та же самая Вселенная, но в другом состоянии. Представь себе радиоприёмник, который ловит множество радиоволн, но ты слышишь лишь ту, на которую он настроен. Все эти волны пребывают в одном и том же времени и пространстве, но для тебя реальна лишь одна из них, остальные как бы не существуют, пока ты не выставишь на шкале их частоту. В одном слое ты сразу узнал часть Вселенной, являющуюся твоим домом. Во втором ты сейчас разговариваешь со мной в Янтарном дворце. Сюда попадают те, кто при жизни выбрал путь воина и защитника, кто не желает мириться с несправедливостью и прощать врагов. Мы – непоколебимые судии, носители вселенской ярости, Воины Справедливости, неотвратимое возмездие для тех, кто сеет зло и хаос в мире Первородных. Как рачительные садовники, мы выпалываем эти ядовитые побеги, отравляющие души и сердца. И наши пути разошлись с третьим уровнем, который привыкли называть Раем. Туда переходят те, кто всей душой стремился к добру, беззаветно любил и не замечал окружающего зла. Там властвует тот, кого вы называете Богом, творец и источник покоя, но он устранился от всех проблем и страданий людей. Мы непримиримые враги, так как нам не по пути с тем, кто хочет, чтобы никто ни во что не вмешивался, предоставив всему идти своим чередом. Неотъемлемая от сущности демона ярость не даёт нам спокойно наблюдать за болью и унижениями – мы должны вмешаться и наказать зло, отправив его прямиком в Геенну, которую ты лицезреешь в четвёртой волне. Геенна соответствует человеческому понятию преисподней – места, где оказываются все истинно злые души. Там нет ни владык, ни законов, лишь нескончаемый хаос и бесконечная пустота. Ничто не может быть там создано, так как зло способно только разрушать. Там нечего крушить и нет смерти, поскольку убить бессмертную душу по силам лишь тому, кто может создавать из хаоса порядок, кто способен управлять неисчерпаемой энергией Вселенной. В Геенне нет ни страха, ни боли, и запертые в ней кровожадные твари не могут испытать столь желанное ими чувство безграничной власти над другими и лишь рвут друг друга на части в тоске и безысходности, чтобы возрождаться и погибать снова и снова до конца времён.
   Стэнли внимательно посмотрел на четвёртый слой и не увидел там ничего, кроме тьмы. Он задумался и надолго умолк, но Демогоргон не торопил его, понимая, что ему требуется время, чтобы осознать услышанное. Наконец Стэнли поднял взгляд и спросил:
   – Если все эти волны находятся в одном и том же месте одновременно, то как получается, что каждая из них существует отдельно? Почему люди живут в своей вселенной, а ты и эти удивительные существа – тут и для каждого только его волна является реальностью? Что служит настройкой приёмника, которая позволила мне сюда попасть?
   – Волна, из которой ты пришёл, служит чем-то вроде яслей – родившиеся в ней существа получают часть энергии мироздания, называемую душой, и именно там начинается её путь. Они не появляются на свет добрыми или злыми и сами должны выбрать, что нести в окружающий их мир. Именно выбор является той настройкой, которая после смерти физической оболочки перенесёт душу в соответствующий ей новый дом. Но не все, умерев, смогут отправиться дальше. Только полностью состоявшиеся личности, не важно, злые или добрые, обладают достаточной энергией для перехода. Энергия же слабых, безвольных, ничем не интересующихся и не способных понять величие мироздания просто рассеется по изначальной волне и будет отдана новой жизни, дав той шанс сделать выбор. Как ты уже, наверное, понял, раньше в ней жили и все демоны, после смерти превратившиеся в тех, кем они себя видели. Поэтому они выглядят настолько разными, и каждый возводит себе дом, к которому привык. Но всеми ими движет одна и та же страсть, иначе бы они не оказались здесь, – пылающая на костре впитавшейся в их плоть и кровь ярости жажда возмездия.
   – А как я попал в эту волну? Я же вроде не умер, просто заснул. Или я всё-таки мёртв?
   – Ты жив, и именно это позволяет тебе сохранить прочную связь с твоим миром, но теперь ты связан также и с моим. Владыка Врат может открыть проход лишь для того, кто уже ступил одной ногой в Ад.
   – Но почему именно я, зачем Кхарсторван открыл Врата для меня?
   – От наполнивших тебя из-за понесённой тяжёлой потери отчаяния и злости оставался лишь шаг до всепоглощающей ярости. Нужно было лишь немного подтолкнуть тебя в нужном направлении, чтобы ты полностью совпал с нашей волной. Никто из последующих ступеней не может попасть в изначальную без проводника – существа, ей принадлежащего; и то лишь на короткое время. Чтобы нести желанное возмездие, демонам необходим тот, кто будет не только открывать дверь, но и находить подходящую цель, ведь их пребывание в вашем мире длится слишком мало, и его не хватит на то, чтобы искать её самостоятельно. Но если жертва, выбранная проводником, окажется чистой душой, наш договор будет расторгнут, и проводник сам превратится в того, за кем раньше охотился. Будет выбран новый проводник, который свергнет отступника и навечно отправит его в Геенну.
   – И как много таких избранных?
   – В каждом мире всегда лишь один проводник, но во Вселенной неисчислимо миров. Тебе оказана великая честь познать истину, доступную лишь единицам, и сидеть по правую руку от Владыки. Ты умрёшь, только когда на то будет твоё желание… или если нарушишь договор. За слишком долгое время, чтобы ты мог его осмыслить, множество проводников оставили свои миры и по праву заняли почётное место в Аду. Но и немалое их число пополнило сонм душ, обречённых на неутолимую жажду крови и нескончаемые мучения. Так что будь осторожен в своём выборе, который может принести тебе как великую награду, так и беспощадную расплату.
   – Смогу ли я верно определить того, кто сеет зло? Ведь иногда и добрые люди совершают злые поступки, а возмездие должно пасть только на головы тех, в ком не осталось добра.
   – Ты почувствуешь это. Отныне ярость всегда будет пылать в твоём сердце, но к тем, кто несёт зло и страдания, ты почувствуешь обжигающую ненависть, которая, словно компас, направит твою карающую длань.
   – Наш договор подразумевает, что я должен всегда позволять утолить праведный гнев демонам-воинам, или могу воздать по заслугам нечестивым сам?
   – Можешь обращаться к нашей помощи, только когда она будет действительно необходима. Также ты обретёшь уникальные способности, которые будут проявляться по мере того, как скоро ты докажешь приверженность нашей общей цели и чистоту своих намерений.
   – Значит, чем больше я уничтожу зла, тем сильнее стану?
   – Именно. Чем чаще ты станешь вздымать пылающий меч возмездия, тем ярче будет становиться его свет. Ты имеешь право удалиться от мира для отдыха и раздумий, даже бессмертным нужно время от времени перевести дух, но когда услышишь зов о помощи, то не сможешь его игнорировать.
   – А что за способности я получу? И как мне узнать, что я открыл новый дар и какой именно?
   – Ты обязательно это почувствуешь. Как знаешь, что рука – это рука, так и единожды обретённая способность навсегда становится частью тебя. Великие проводники, жившие по несколько тысяч лет, обретали поистине божественное могущество, оставляя свои имена в легендах и мифах. Дольше служили Аду единицы – когда никакой отдых уже не в состоянии излечить усталость от бесконечной войны, они приходят к Янтарному дворцу, где могут обрести покой.
   – Чтобы вернуться в Ад, мне придётся умереть? Если у меня появятся какие-то вопросы, могу ли я обратиться к тебе, о Владыка?
   – Для тебя врата между волнами больше не откроются, пока ты не возжелаешь покоя и не сложишь оружие. Задавай любые вопросы, которые тебя беспокоят, здесь и сейчас. Я не тороплю, думай, сколько пожелаешь. В нашем мире нет ни голода, ни жажды, а время для бессмертных ничего не значит.
   – Тогда, Владыка, с твоего позволения, мне надо попробовать разобраться в хаосе новых для меня истин.
   – Не спеши и обдумай всё хорошенько: как только ты минуешь врата Уган-ра, обратной дороги не будет.
   Стэнли опустил голову, и безудержный поток мыслей закрутил и понёс его в бурные воды неизведанного. Слишком много нового он узнал, и слишком непривычным было услышанное, чтобы осознать его сразу. Безмолвие надолго заполнило огромный зал Янтарного дворца, но время тут не имело власти.
   Наконец, спустя часы, а может, и дни, сумбур в голове Стэнли понемногу упорядочился, и он понял, что предлагаемые ему возможности полностью соответствуют его желаниям. Подняв глаза вверх, он посмотрел на неподвижного гиганта и уверенным голосом произнёс:
   – Я готов принять свой путь и сопутствующую ему ответственность. Моя ярость принесёт заслуженные плоды сеятелям зла. У меня остался последний вопрос: как призвать демона и могу ли я вызвать кого хочу или этот выбор остаётся за ними?
   – Для этого тебе не понадобятся амулеты или заклинания. Достаточно просто мысленно воззвать о помощи к силам Ада, и она придёт. Став проводником, ты будешь неразрывно связан с нами, как наш брат по оружию и по духу. Ты можешь обратиться к демону, которого хочешь увидеть, по имени, но лучше предоставить выбор посланника Хранителю Врат – не стоит заводить себе любимчиков. Подойди и встань на колени – ты поклянёшься защищать достойных этого людей несокрушимым щитом своей ярости и истреблять угрожающее им зло сверкающим клинком безжалостного возмездия.
   Стэнли поднялся с золотой скамейки и, опустив голову, преклонил колени перед Демогоргоном, покорившись своему предназначению. Заскрипел камень трона – колосс поднялся на ноги и простёр руки над головой маленькой, застывшей перед ним фигурки.
   – Стэнли Брайт, ты вступаешь в братство Воинов Добра и клянёшься следовать его законам и устремлениям. Ты клянёшься вступать в бой со злом, неотступно преследовать и вырубать его ядовитые побеги из сада жизни.
   – Клянусь.
   – Ты принимаешь в сердце искру света, которая навеки свяжет тебя с Адом, его воинами и его извечным властелином.
   – С благодарностью принимаю, о Великий.
   – Да будет так. Дарую тебе звание проводника и наделяю силой вершить правосудие во имя Добра. Нарекаю тебя Лоднельт, что значит «Меч Ярости», и да не посрамишь ты столь достославное имя!
   С рук исполина начали беззвучно срываться молнии, глаза ярко засветились белым светом, а из его уст полился странный напевный речитатив на непонятном древнем наречии. Стэнли почувствовал, как через него текут реки энергии, разливаясь внутри невиданной доселе силой и непоколебимым спокойствием. Казалось, его тело превратилось в глину, из которой Владыка Владык лепит сосуд, готовый вместить новую бессмертную сущность.
   Дряблые мышцы человека, никогда не злоупотреблявшего физическими упражнениями, вздувались буграми; трещали сухожилия, растягиваясь, чтобы соответствовать утолщающимся костям; сердце, как мощный насос, гнало по венам галлоны крови; очистившиеся от налёта городских испарений лёгкие, казалось, могут вместить столько воздуха, что хватит надуть дирижабль. Все органы чувств воспринимали окружающее с точностью профессиональных детекторов – он слышал, как падают на мрамор пола капли горячего, катившегося по нему ручьями пота, и ощущал изменение температуры в зале на каждый градус, на который она поднималась из-за бушующего в нём океана энергии. Когда Стэнли почувствовал, что заполнен ею до краев и сейчас взорвётся, он закричал и потерял сознание.
   Стэнли Брайт умер, вместо него родился Лоднельт – дозорный Адского Воинства, безжалостный садовник жизни, от которого нельзя убежать или скрыться.
   Он очнулся, лёжа на полу, видя каждую прожилку мрамора и слыша, как потрескивает трон, принимая огромный вес хозяина. Наконец буря внутри Стэнли улеглась и, слившись с ним воедино, стала его неотъемлемой частью. Тяжело поднявшись на колени, а затем встав во весь рост, он посмотрел на своё неузнаваемо изменившееся тело, отныне принадлежащее могучему Воину Добра и полностью соответствующее этому званию. Прислушавшись к внутренним чувствам, он разобрал только шум стремительно бегущей по венам крови, отдающийся толчками боли в его разгорячённой, затуманенной голове.
   Демогоргон тем временем устало навалился на покрытые ажурной резьбой подлокотники: видимо, процесс инициации проводника отнял у него много сил.
   Стэнли – нет, теперь уже Лоднельт – опустился на правое колено и, склонив голову, молча отдал дань уважения Владыке Ада.
   – Поднимись, Меч Ярости, теперь ты бессмертный Воин Ада и полностью готов служить ему и мне, как подобает настоящему проводнику. Теперь ты можешь возвращаться в свой мир, но никогда не потеряешь связь с моим.
   Гордо выпрямившись, Лоднельт посмотрел в глаза наместнику мироздания.
   – Разрешит ли Владыка задать ещё один вопрос?
   – Спрашивай, у меня нет секретов от преданных соратников.
   – Почему в Аду нет ни животных, ни деревьев – кругом лишь красная трава и камень?
   Демогоргон прикрыл глаза и погладил своими гибкими пальцами бороду из змей, которые зашипели, раскачиваясь, словно в трансе.
   – Всё, что ты тут видишь, – отнюдь не плод трудов строителей или ювелиров. Весь этот мир создан из неиссякаемой энергии Вселенной сознанием его властелина. Разум – это самый умелый каменщик и истинный творец всего сущего. Но есть границы, неподвластные даже ему. Сутью естества всех демонов является неукротимая ярость, а существа, живущие, чтобы убивать, даже во имя добра, не могут создать жизнь. Я способен воздвигнуть незабываемо прекрасный город, усыпать его улицы драгоценными камнями и оградить его неприступными стенами, но не в моих силах пробудить к жизни ни единого стебелька, ни даже крохотной мошки. То, что ты принял за траву, – всего лишь красный горный хрусталь. В нашей силе – также и наша слабость. Зародить жизнь может только любовь, поэтому Рай – всегда цветущий и бьющий ею через край, но Бог и его ангелы – лишь погрязшие в бездействии и прощении безвольные наблюдатели, старающиеся уберечь свою ненаглядную благодать. Мы презираем их нежелание запачкать руки и не променяем восстановление справедливости и защиту тех, кто в этом нуждается, на благодушное самолюбование и экстаз в прострации. Мы – воины, а не сидящие на игле благодати и распевающие псалмы самодовольные ослы! Ты ведь тоже не смог простить убийц своей жены, потому и стал одним из легионеров Ада, тем, о ком в твоём мире будут слагать легенды, а изверги и злодеи, услышав твоё имя, задрожат от страха.
   – Я понимаю тебя, о великий Демогоргон. Прощать тех, кто сеет вокруг лишь разрушения и хаос, я не могу. Зло не должно оставаться безнаказанным; вырывая с корнем его ядовитые побеги, я буду создавать лучший мир для всех, в том числе для тех, кто способен любить и прощать и кто, избежав его смердящего дыхания, после смерти пополнит ряды ангелов господних, что без нашего вмешательства не произошло бы.
   – Я не ошибся в тебе, Стэнли Брайт, наречённый Лоднельт. Если у тебя больше нет вопросов, то настала пора возвращаться, чтобы приступить к своим обязанностям. Твой захлёбывающийся в крови и страхе мир с нетерпением ждёт своего героя.
   Новоиспечённый проводник низко поклонился и, медленно повернувшись, начал спускаться по поющей лестнице. Ему слышалась воодушевляющая и торжественная мелодия, хотя, возможно, переполняющие его схожие эмоции просто заставили принять еле слышный напев за гимн Адского Легиона.
   Тронный зал больше не казался Лоднельту ни враждебным, ни слишком большим. Теперь это и его мир, надёжная крепость, непробиваемая защита, тихая гавань в бурю. Здесь он дома. Минотавры у дверей всё так же безмолвно и неподвижно охраняли покой своего господина, но, когда Лоднельт проходил мимо, склонили головы, показывая, что теперь он их собрат по оружию, а не заблудившийся, полный злости и обиды ребёнок, которым входил в эти двери когда-то давно, в прошлой жизни.
   Ступив на дорогу из сверкающих камней, он увидел, что жители города оставили свои дела и молча стоят вдоль неё. Чувствуя на себе их пристальные взгляды, он пошёл к видневшимся в её конце непроницаемо чёрным воротам, разглядывая полные радостного ожидания лица.
   Словно тянущийся к вожделенной фляге с живительной влагой путник в раскалённой пустыне, Адское Воинство предвкушало, что Лоднельт преподнесёт им освежающий глоток возмездия и утолит их жажду справедливости.
   Дойдя до середины дороги, проводник остановился и взволнованно оглядел устремлённые на него и следящие за каждый его шагом глаза всевозможных форм и расцветок – змеиные, круглые, узкие, как щели амбразуры, и шестигранные зелёные, небесно-голубые, красные и антрацитовые. Он почувствовал единение с каждым из этих невообразимо странных, ужасно безобразных и оглушающе прекрасных существ, ждущих его зова, по которому они безотлагательно придут к нему на помощь, и, наполнив свою широкую грудь воздухом, прокричал:
   – Приветствую вас, братья! И хотя мы братья не по крови, внутри каждого из нас горят ярость и неспособность отступать, когда где-то требуется наша помощь. Я, Меч Ярости, клянусь без устали защищать добро и безжалостно истреблять зло, где бы оно ни затаилось. Пусть враги трясутся от страха и расползаются по своим тёмным, вонючим норам, охотники со смертью на цепи, послушной их воле, придут! Легион Ада не остановить и не отвратить от его цели! Да здравствуют славные воины Демогоргона и да сгинут его недруги в вечной тьме!
   Он воздел руку со сжатым кулаком вверх, и оглушительный боевой клич потряс древний прекрасный город – первобытный, неистовый и яростный, вырвался он из множества ртов, не похожих друг на друга, но единых в своём порыве. Лоднельт опустил руку и зашагал по перекатывающимся у него под ногами драгоценным камням, рассыпающим пёстрые яркие искры по обращённым к нему лицам, и громогласный, сотрясающий мироздание рёв провожающих его жителей Ада не стихал, пока он не достиг стальной закрытой решётки, за которой находился мощённый чёрным камнем двор с красным обелиском.
   Услышав за спиной тишину, он оглянулся и увидел, что все как один демоны уставились на ворота дворца, где, заполняя собой огромную арку, стоял Владыка Владык. Тот поднял руку в прощальном жесте, и Лоднельт наклонил голову, с прокравшейся в сердце печалью расставаясь с Демогоргоном и его городом. Повернувшись, он шагнул через порог во владения Кхарсторвана, неподвижно замершего у оплетённого ветвистыми багровыми сполохами маяка. Не проронив ни слова, привратник подождал, пока Лоднельт подойдёт, и лишь тогда медленно и тихо вымолвил:
   – Рад видеть, что ты исполнил своё предназначение и не разочаровал меня, проводник. Настала пора возвращаться. Удерживать врата между мирами открытыми требует огромной энергии и отнимает у меня очень много сил.
   Только сейчас Лоднельт обратил внимание, что и до этого казавшееся безжизненным лицо Кхарсторвана стало похоже на гипсовую маску, а поблёкшие угли глаз догорают – от источаемого ими света почти ничего не осталось. Вздрогнув, он растроганно ответил:
   – Благодарю тебя, мудрейший. Ты открыл для меня путь, и я пройду его до конца, приложив все силы для того, чтобы твоя жертва не пропала даром.
   Извечный страж лишь кивнул и, взмахнув рукой, прошептал несколько таких же древних, как сам мир, шелестящих, словно порыв ветра, слов. Ворота ночи вздрогнули и начали бесшумно открываться. С трудом подняв руку, он показал на тянущуюся от них уже знакомую проводнику тропинку и еле слышно произнёс:
   – Возвращайся к краеугольному камню. Ложись на него, закрой глаза и успокойся. Затем подумай о тех, кто тебе дорог в твоём мире. Когда настроишься на свою волну, ты окажешься дома. Поспеши, мои силы на исходе.
   Лоднельт склонил голову в знак признательности и быстро зашагал между подрагивающих иголок красного хрусталя, принятых им сначала за траву. Ворота прекрасного города демонов закрылись у него за спиной, и они больше не откроются для него, пока он жив и может следовать цели, которой посвятит всего себя.
   Подойдя к алтарю, он обернулся и, в последний раз взглянув на покинутый им наполненный загадочной жизнью оплот справедливости, где восседал на нефритовом троне его бессменный Владыка, улёгся на холодный гранит. Закрыв глаза, он глубоко вздохнул и окунулся в пучину воспоминаний об Изабель.
   Несмотря на то, что теперь он стал абсолютно другим, если так можно сказать, человеком, память сохранила мельчайшие подробности всей его жизни. Любовь к погибшей жене и обжигающая ненависть к повинным в том, что им пришлось навсегда разлучиться, подонкам стали якорем, который удерживал его в своём мире. Изабель всегда была полна любви и прощения, а значит, умерев, отправилась туда, где на троне из вечноцветущих растений восседает их живое воплощение и куда Стэнли Брайту, а уж тем более Лоднельту, путь заказан. Он вызвал из тайников памяти любимое лицо, во всех его чарующих, приносящих одновременно радость и боль чертах, – глаза цвета голубого опала под тонкими, чуть приподнятыми бровями; пышная шапка непослушных каштановых волос, блестящих в солнечных лучах, как гречишный мёд; слегка курносый нос с непоседливыми веснушками, которые не поддавались её усилиям их извести и в тёплую погоду рассыпались по щекам, как одуванчики по лугу; неглубокие ямочки в уголках губ, появляющиеся, когда она смеялась; и острый точёный подбородок с маленькой родинкой, придававший ей сходство с прекрасной дикаркой или особой королевских кровей.
   Его подхватил ураган эмоций – горе, радость, уют домашнего очага, созданного двумя близкими людьми, – и понёс, как Дороти из Канзаса, сквозь пустоту и тьму, пролившись на мятущуюся душу освежающим дождём слёз; хотя ярость и защищала от страха и физической боли, она оказалась совершенно бессильна против ран, заставляющих кровоточить сердце.
   Открыв глаза, всё ещё плачущий, Лоднельт обнаружил себя распластавшимся перед телевизором на полу своей квартиры, к тому же абсолютно голым. Поднявшись и обведя комнату взглядом, он подумал, что, очевидно, путешествовать по волнам мироздания дозволяется лишь налегке, так как его брюки и рубашка в беспорядке валялись на кровати, упавшие с внезапно исчезнувшего тела, а балахон, в котором он скитался по безжизненной пустыне Ада, сейчас, надо полагать, одиноко лежит на затерянном среди измерений граните алтаря.
   Несмотря на все перенесённые испытания, Лоднельт не чувствовал усталости, только волчий голод, что неудивительно, ведь он совершенно не представлял, когда в последний раз ел. Но сперва он отправился в ванную и принял сначала ледяной, а затем обжигающе горячий душ. Ему требовалась встряска, и, подставив лицо упругим струям, он стоял так, пока тело не начало гореть, как будто его растёрли шерстяным покрывалом трудолюбивые гномы.
   Наконец он выключил воду и, преследуемый облаками пара, отправился на кухню, наугад достал из холодильника какой-то пакет и, разорвав его, с жадностью, как дикий зверь, набросился на оказавшиеся в нём замороженные сосиски.
   Полуоттаявшие, с кусочками льда, они лишь немного утолили его голод, и он стал вытаскивать и пожирать один за другим оставшиеся продукты, остановившись, только когда почувствовал, что желудок набит до отказа. Погладив свой ощутимо увеличившийся живот и сыто рыгнув, он посмотрел на заваленную пакетами и вскрытыми контейнерами кухню и вернулся в спальню, где с неудовольствием выяснил, что к вылепленному Демогоргоном телу бессмертного легионера не подходит ни один предмет из его прежнего гардероба.
   Задумавшись, он сел на кровать. Можно, конечно, вызвать консьержа и, посулив небольшую компенсацию, отправить его приобрести какие-нибудь сносные шмотки. Стэнли разминулся с ним в первый вечер в новом доме, а значит, тёзка-громила, занявший квартиру прежнего субтильного жильца, не вызовет подозрений. Удивительное везение, избавляющее его от необходимости объяснять эту нелепую ситуацию полицейскому детективу, которому история с подаренным Владыкой Ада новым телом вряд ли покажется более убедительной, чем убийство и подделка документов.
   Покрутив этот вариант в голове, он пришёл к выводу, что, пожалуй, лучше избежать знакомства с консьержем при таких обстоятельствах, а значит, надо попытаться найти магазин, который торгует одеждой с доставкой и где можно сделать заказ по телефону… или, завернувшись в простыню на манер тоги, притвориться римским императором и гордо прошествовать в таком виде по улице, игнорируя возможность оказаться уже в другом государственном учреждении.
   Второй прожект, безусловно, никуда не годился, но и у первого имелись свои минусы. Начать хотя бы с того, что он не догадался купить телефонный справочник. Но эта проблема, по крайней мере, вполне решаема – справочник может оказаться у кого-то из соседей, если они, конечно, откроют дверь здоровенному голому парню.
   Откинувшись на подушку, он решил отдохнуть. Слишком многое с ним случилось за последнее время, и передышка являлась не желанием, а необходимостью, к тому же решение скорее придёт в светлую голову. Он улёгся поудобнее и, хотя спать ему вроде бы не хотелось, спустя несколько минут уже провалился в мир сновидений, благо, чтобы туда попасть, не требовалось никаких ухищрений.

Глава 3

3.1. Избравши путь, не сомневайся

   Лэйни Чейз стал детективом из-за отца, который дослужился в том же участке до лейтенанта, а на пенсии, как и тропические ураганы, не смог пройти мимо флоридских пальм. Чтобы не обмануть его ожидания, Лэйни без колебаний брался за самые запутанные дела, не щадя сил для их раскрытия.
   Даже сейчас, за тарелкой горячего лечо, приготовленного его любящей и внимательной женой, Лэйни обдумывал задачку, которую ему подкинул Боб. Поднося ко рту ложку, он уже, наверное, в сотый раз пришёл к выводу, что они выбрали правильный угол обзора убийства на Сильвер-лэйн: под поверхностью очевидности там явно скрывается нечто большее. И пусть пока не удалось разглядеть подробности, в глубине этого мутного озера, без сомнения, проглядывает чёрная тень притаившегося зла, а стало быть, придётся запастись багром побольше.
   Иногда даже самому усердному и самоотверженному полицейскому необходима рука помощи, и Боб, разумеется, не исключение. Конечно, он примется рьяно копать, пока не загонит преступника в угол и не обложит его таким количеством улик, что никакому дорогостоящему прощелыге-адвокату, готовому добиваться оправдания хоть для Чарли Мэнсона, не удастся сбить с панталыку и запутать присяжных. Но тут ему одному не справиться. Чтобы раскусить этот орешек, надо работать сообща.
   Лэйни видел в Бобе идеального напарника и уже подходил к капитану Блэкуотеру, чтобы попросить о его переводе. Он аргументировал это тем, что от детектива Маколти будет намного больше пользы, чем от офицера Маколти. Капитан принял рекомендацию Лэйни довольно благосклонно, а значит, скорее всего, быть патрульным Бобу оставалось недолго.
   В принципе, Лэйни устраивал его теперешний напарник, Джим Коллинз, но тот предпочитал рутину и спокойствие, а приказы начальства ставил выше закона. В итоге, не хватая звёзд с неба в работе, он быстро поднимался по ступеням карьерной лестницы, довольствуясь ростом их количества на погонах. Коллинз являл собой точную иллюстрацию к определению «исполнительный служака», и можно было ставить миллион на то, что если он должен что-то сделать, значит, это будет сделано. Он свято чтил кодекс полицейских и никогда не бросил бы напарника в беде, но полное отсутствие инициативы и нежелание заниматься тем, чем можно и не заниматься, делали расследование в его компании схожим с поеданием пресных замороженных вафель.
   В кухню вошла Марлин Сэндворк – его вторая половинка, с чуть подкрашенными, чтобы скрыть начинающую серебрить голову седину, чёрными волосами, пухленькая и смешливая. Когда Марлин удивлялась или пугалась, её карие, немного раскосые глаза раскрывались так широко, что она становилась похожа на фарфоровую куклу.
   – Дорогой, я сегодня пойду в гости к Софи и вернусь поздно. Наши сорванцы остаются на тебя. Не позволяй им опять выдуть всю газировку и смотреть до полуночи мультики.
   Лэйни улыбнулся и ответил:
   – Хорошо. Обещаю кормить их сухарями и запереть в подвале сразу после девяти вечера.
   – У нас нет подвала, мы живём на пятом этаже, хотя иногда я об этом жалею.
   Они рассмеялись, и Лэйни встал из-за стола и обнял жену за талию. Поцеловав её, он сказал:
   – Не волнуйся, всё будет в порядке. Отдыхай, ты и так весь день хлопочешь по дому. Будете перемывать косточки соседям?
   – Вряд ли, хотя полностью такую возможность исключить не могу. Но вообще-то мы собирались посмотреть фильм из проката и распить бутылочку красного вина с подсоленными крекерами. Если придут Ванесса и Рози, сыграем по маленькой в покер. Ну а если вдруг заскучаем, то пригласим стриптизёра, и, возможно, не одного.
   Усмехнувшись и потрепав Лэйни по волосам, она ещё раз поцеловала его и пошла одеваться, а он вернулся за стол доедать свой ужин и думать.
   Он уже вымыл тарелку и заваривал чай из пакетика, когда зазвонил его мобильный. Вытерев руки хлопковым полотенцем с нарисованным весёлым тираннозавром, поедающим морковку, – двойной удар по логике – он направился в комнату.
   Телефон лежал на прикроватном столике, освещённом стоящей на нём керамической, расписанной золотом лампой – подарком Марлин на день рождения, моргал экраном и вибрировал от нетерпения, всячески пытаясь донести до недогадливого хозяина, что с ним хотят поговорить. Нажав кнопку ответа, Лэйни поднес трубку к уху и, услышав дежурное приветствие, сразу узнал Родни Мэлтстоуна – специального агента ФБР по организованной преступности, с которым они в детстве жили на одной улице и продолжали общаться до сих пор, несмотря на то, что жизнь раскидала их по разным частям страны.
   – Здравствуй, Лэйни.
   – И тебе не болеть. Как дела?
   – Нормально, на той неделе взяли банду латиносов в Калифорнии. Торговали кокаином и поставляли мексиканских девушек для местных борделей. Теперь лет двадцать в федеральной тюрьме вправят им мозги, в смысле тем, кому мы их не вышибли при захвате. Ха-ха.
   – Смотрю, настроение у тебя приподнятое.
   – Всегда приятно хорошо выполнить сложную работу и упрятать в прочную бетонную клетку пару десятков ублюдков.
   – Это да, не спорю. Ну как, ты узнал что-нибудь?
   – А как же. Думаешь, я звоню тебе рассказать, как хороши тёплые ночи Калифорнии, когда ты лежишь в бассейне с ледяным бокалом дайкири?
   – Не трави душу! Мы с женой проведём отпуск в гостинице в национальном парке – много чистого воздуха, свободного времени и горячего пунша у камина, но совершенно никакой цивилизации, а из развлечений только прогулки по этой горе, потом по той горе и наблюдение за милыми лесными зверушками.
   – Ха-ха, настоящая романтика, можно только позавидовать! А нам в ФБР удаётся передохнуть, только если осталось время между выполненным заданием и следующим заданием, зато отдых получается что надо. В следующем месяце у нас расследование деятельности группировки по отмыванию денег в Лас-Вегасе – пару недель работы по двадцать пять часов в сутки и несколько дней на самый шикарный загул, какой ты себе можешь представить.
   – Да уж, умеете вы в ФБР пускать пыль в глаза. Ха-ха.
   – Ладно, не ёрничай. Зависть – это смертный грех, ну или по крайней мере должна им быть. Перейдём к нашим баранам. Я прогнал по базе Джена и Нинг Шенг. Ничего особенного за ними не числится.
   – Ну что же, видимо, не повезло. Буду копать дальше.
   – Да погоди. Есть один весьма подозрительный тип, из-за которого они и попали к нам в базу, – Вайн Холдбрук, больше известный как Карамелька. Не знаю уж, откуда у подобного хмыря такая кличка, послужной список у него преизрядный – начинал с уличной банды и подозревался в убийствах минимум трёх человек, ни одно из которых не смогли доказать, затем подался в ростовщики, заслужив репутацию кровопийцы и вымогателя, теперь занимается шантажом и подделкой документов. Его никак не удаётся схватить за руку – он параноидально осторожен и тщательно подходит к выбору партнёров. Рано или поздно мы его прищучим, и, разумеется, проверяли всех, кто имел или мог иметь к нему какое-то отношение. Так вот, твоя сладкая парочка засветилась в этом списке: Джен Шенг недолго вёл дела с Карамелькой, а его жена выполняла роль курьера между ними.
   – Чем же они занимались и как давно разорвали своё партнёрство?
   – Пару лет назад Шенг продавал Карамельке некие документы личного и делового характера, проливающие свет на конфиденциальные, а то и незаконные аспекты жизни различных влиятельных людей, что привело к банкротству одной известной компании, нескольким разводам и паре самоубийств. Остальные, должно быть, всё же заплатили за возвращение скелетов обратно в родной шкаф. К сожалению, такого рода деятельность крайне непросто подвести под уголовную статью, пока этих шельм в прямом смысле не ловят за руку с поличным. И даже тогда сложно доказать, что фигурирующие в деле компрометирующие документы являются ворованными, чему способствует вполне понятное нежелание тех, у кого их умыкнули, сотрудничать. Они предпочитают решать свои проблемы самостоятельно, а если их грязное бельё всё-таки всплывает на поверхность, открещиваются от него, как от заражённого чумой.
   – И почему же их дорожки разошлись?
   – Мы не знаем, но можно предположить, что, как это часто бывает в среде, где отсутствуют какие-либо моральные принципы, уж точно не из-за того, что один из них показал себя отъявленным мерзавцем. Преступники руководствуются исключительно доходностью своих занятий, а значит, скорее всего, они не сошлись в цене; если бы кто-то из них обманул или подставил другого, ты нашёл бы трупы гораздо раньше.
   – Видимо, так. Преступники редко меняют профиль, а следовательно, владельцы скромного ресторанчика на окраине продолжали торговать краденой информацией, просто нашли других покупателей. Тогда получается, их убил или тот, кто не получил важный заказ, или настоящий хозяин документов – из мести или в попытке вернуть их любой ценой.
   – Ага, обычные разборки. Теперь ты знаешь, откуда ветер дует, надо лишь найти его источник.
   – Благодарю, эти сведения, несомненно, имеют огромную ценность. А что про нападавших? Они, случайно, в вашей базе не значатся?
   – Нет, никаких Портеров и Квандайков. Явно мелкие сошки, шестёрки со стороны, которых нанимают на разовую грязную работу. Такая шваль в поле интересов ФБР не попадает, разбираться с ней – это ваша работа.
   – И мы её выполняем, можешь не сомневаться, но они плодятся быстрее, чем мы их ловим. Да ещё и армия правозащитников, адвокатов, продажных судей и прочей нечисти, которая за деньги или расположение избирателей готова целовать любые жопы и вставать грудью на защиту ущемлённых интересов наркоторговцев, маньяков и насильников, оправдывает и нескончаемым потоком выпускает их обратно на свободу. Это борьба с ветряными мельницами, так что нам, да и всем честным гражданам, на руку, когда одни мерзавцы убивают других, а ещё лучше, если друг друга. Жалко только, что погибли хорошие люди, которые просто оказались не в том месте и не в то время. Это дело чести для полиции – найти и примерно наказать тех, кто нанял эту мразь.
   – Ну что же, удачи в твоём расследовании. Если понадобится ещё какая-нибудь информация, обращайся, помогу, чем смогу. Помнишь, как так же глупо погиб Сэнди Рокман, когда мы учились в пятом классе?
   – Словно это было вчера. Он ехал на своём велосипеде в игровой зал, когда обдолбавшиеся метамфетамином бандиты открыли стрельбу прямо на улице, и его срезало шальной пулей. Это стало одной из причин, по которым я пошёл по стопам отца и сразу после школы подал заявление в Полицейскую академию.
   – Да, пожалуй, тот случай оказал определённое влияние и на мой путь, только я выбрал морскую пехоту, а затем Академию ФБР. Я к тому, что несправедливость и всякие ужасы случаются почти каждый день, и нельзя себя винить за поступки других. Хочешь отомстить за смерть хороших людей, которых ты даже не знал, и наказать их убийц – отлично, поступок настоящего человека, но нельзя взваливать на свои плечи вину за все те мерзости, которые творятся вокруг.
   – Не волнуйся, я не возлагаю ответственность за весь мир на себя, а ты не мой психотерапевт. Я лишь прилагаю все усилия для достижения положительного результата, а не протираю штаны в ожидании пенсии. Лэйни Чейз – в полном ажуре. А в нашем славном городе у тебя не планируется расследований? Показал бы, как отдыхают агенты ФБР, а то, может, просто хвастаешься?
   – Ха-ха. Нет, пока не намечается, но, если так случится, что меня занесёт в Розвинд, ты не отвертишься от шикарной вечеринки, это я тебе обещаю.
   – С чего бы это я стал избегать встречи со старым другом? Если ты, конечно, не намереваешься снимать проституток и разъезжать по городу пьяным, расстреливая дорожные знаки. В таком случае придётся тебя арестовать.
   Родни заразительно расхохотался.
   – Договорились. Значит, как обычно – виски и гольф пивными банками на пустыре. Вспомним славные юношеские забавы, типа как ты спёр у папаши кабриолет, а я у матери – початый «Джек Дэниэлс» и нас чуть не замели, когда ты сшиб почтовый ящик у кинотеатра на Веллсонг-драйв.
   Настала очередь смеяться Лэйни.
   – Пожалуй, такие выкрутасы нам уже не по возрасту. К тому же то, что детектив полицейского управления Розвинда всего лишь решил вспомнить молодость, вряд ли сгодится в качестве смягчающего обстоятельства при аресте.
   – Тут ты прав. Надо будет придумать более разумное объяснение – например, что пришельцы умыкнули твоё тело и проводят эксперимент о влиянии количества спиртного, выпитого конкретным индивидуумом, на снижение эффективности работы почтовой службы.
   На этот раз дружный хохот прозвучал с обеих сторон.
   – Ладно, пора завязывать, а то, пока мы тут веселимся, колумбийская мафия угоняет линкор, чтобы доставлять наркотики в Пасадену, а у твоего подъезда бандиты уже вовсю торгуют оружием и поддельными билетами на концерт Рианны.
   – Окей, Родни, приятно было тебя услышать. И спасибо за помощь! Надеюсь, у нас ещё будет возможность пообщаться не через бездушную машину.
   – Бывай. Как-нибудь обязательно увидимся. Если две частицы притягиваются, то они рано или поздно столкнутся.
   – Ого, как ты заговорил! Видимо, одной из лабораторий, которую вы захватили, управлял на полставки доктор физики.
   – Ты удивишься, но бывало и такое. Пока, Лэйни. Удачи и до встречи.
   – Счастливо. Будем на связи.
   Нажав кнопку отбоя, Лэйни вернул телефон на место, затем снова взял его в руки, повертел на ладони и всё-таки положил на тумбочку, так и не набрав номер. Он решил не спешить со звонком Бобу, ведь фактически он до сих пор не может сообщить ничего конкретного, разве что подтвердить, что китайцев почти наверняка убрали из-за их криминальной деятельности. Но непонятно ни что это за информация, ни кто её хозяин, ни кто покупатель.
   Лучше дождаться сведений из участка Сайлент Гарден. Тогда можно будет связать все обрывки в прочный узелок и, следуя за тянущимися от него ниточками, выйти на заказчиков этого убийства. Окончательно решив повременить сообщать Бобу новости, чтобы не будоражить его понапрасну, он выключил свет и пошёл в гостиную, из которой доносились звуки спора жёлтой губки в штанах с туповатой морской звездой.
   Лэйни считал, что такие низкопробные поделки отупляют мозг полным отсутствием здравого смысла, но его дочке Шайни восьми лет и сыну Донни шести это шоу очень нравилось. В компании с его полоумными героями их можно было оставить перед телевизором на пару часов, не боясь, что они устроят какой-то беспорядок.
   И подобные опасения, к сожалению, были отнюдь не беспочвенны – они уже заслужили, и достаточно обоснованно, прозвища Ураган и Русалка. Донни мог разгромить любое помещение со скоростью разрушительной силы природы, в честь которой получил свою кличку, а Шайни просто обожала воду – часами сидела в ванной, из бассейна её приходилось буквально вылавливать, и, оставленная без присмотра, она могла тут же залезть в ближайшую наполненную H2O ёмкость и если не утонуть, в силу того, что, как шутила Марлин, у неё уже развились жабры, то с лёгкостью устроить потоп почище библейского, только вполне настоящий.
   Занять чем-нибудь их ненаглядных монстриков, от чего те не стали бы отвлекаться, являлось весьма непростой задачей, и Лэйни готов был смириться с тем фактом, что его дети будут считать, что губки для мытья посуды живут на дне моря, если это даст ему и Марлин немного личного времени.
   Однако сейчас он пришёл в гостиную провести вечер в цветнике жизни, поэтому сел между детьми на широкий плюшевый диван и, обняв их за плечи, стал наблюдать за играющей с осьминогом в футбол креветкой, периодически давая ответы и, если потребуется, опровержения на многочисленные вопросы, появляющиеся у его зачарованных действием на экране отпрысков.

   ***

   Витти лежал на кушетке в своей квартире под лучами раннего утреннего солнца и обдумывал произошедшую вчера нелепицу. Согласно полученному списку он начал обходить указанных Мином людей, и поначалу всё шло гладко.
   Не слишком интересуясь причинами возникновения на их пороге детектива и не имея ни малейших намерений удостовериться в подлинности его истории, полулегальные азиаты охотно рассказывали всё, что Витти хотел услышать, щебеча на ломаном английском с характерным акцентом и периодически кланяясь грозному слуге закона, как они привыкли у себя на родине, а уж он постарался напустить на себя максимально строгий вид.
   Он уже посетил троих и постучался в квартиру четвёртого. Ки Пэн значился как близкий друг Нинг Шенг, приходясь ей сводным братом по отцу, умершему в Китае, и, соответственно, казался весьма перспективной фигурой на доске разыгрываемой партии. Дверь открыла миниатюрная китаянка в шёлковом, перевязанном сзади красным бантом халате с изображениями журавлей и моря. Увидев полицейское удостоверение, она прочирикала что-то на своём языке и покорно замерла в дверях, как будто ожидая наказания за совершённый проступок.
   Витти изумлённо уставился на неё, но тут услышал раздавшееся в глубине квартиры осторожное шебуршание и последовавший за ним сухой деревянный стук, природа которого не вызывала сомнений, – удар рамы о косяк. Очевидно, мерзавка предупредила кого-то внутри, скорее всего мужа, и теперь тот пытается улизнуть по пожарной лестнице.
   Оттолкнув загородившую проход храбрую миниатюрную женщину, он пронёсся по узкому коридорчику и ворвался в единственную небольшую комнату, успев заметить исчезающую на лестнице за окном бугристую лысину. Он попытался было догнать беглеца, но, поняв бесполезность этого, остановился, наполовину высунувшись на улицу, с досадой наблюдая, как шустрый и ловкий мистер Пэн, скача по пролётам, как горный козёл, быстро приближается к асфальтированному дну бетонного колодца между домами. Спрыгнув на землю с высоты примерно десяти футов без каких-либо видимых повреждений, тот, с быстротой молнии, исчез в уходящем во дворы проулке.
   Витти не на шутку разозлился и, с грязным ругательством захлопнув окно, сжал кулаки и повернулся к стоящей с таким же покорным видом – наклонив голову и прислонившись к стене – миссис Пэн. Нависнув над ней, как скала, он прищурился и, цедя слова сквозь крепко сжатые зубы, попытался добиться от неё ответов на вопросы, которые ему очень хотелось прокричать ей в лицо, держа его рукой так, чтобы она не могла его игнорировать. Но женщина не произносила ни слова и только вздрагивала, когда он поднимал тон.
   В итоге Витти пришлось уступить и покинуть квартиру, так как он понял, что здесь может добиться только того, что соседи вызовут настоящую полицию. Смирив бушующую в нём бурю, он несколько раз подчеркнул имя сбежавшего китаёзы, решив оставить его на потом. Надо будет подкараулить мистера Пэна во дворах, которыми тот умело пользуется, и допросить с пристрастием, несмотря на обещание, данное Мину. Но сначала он проверит всех остальных, а сложные варианты останутся на десерт.
   Остаток вечера прошёл спокойно и запланированно: он допросил ещё две семьи, не пытавшихся сбежать или что-то скрыть, но не продвинулся ни на шаг вперёд: никто не знал ни про какие документы – или, по крайней мере, кто-то из них очень хорошо притворялся.
   Витти потянулся всем телом, благо длина кушетки это позволяла, быстро встал и отправился готовить завтрак. Сегодня ему некогда разлёживаться – в списке ещё достаточно фамилий, сроки подходят, а никакого прогресса пока не видно. Несмотря на уверенность в себе, он немного занервничал: ему не хотелось провалить работу. В этом случае его профессиональная репутация понесла бы серьёзный урон, и получение важных и хорошо оплачиваемых заданий оказалось бы под большим вопросом.
   Этот вариант, разумеется, крайне нежелателен, но предпочтительнее второго, в котором Тони, беспокоясь уже о своей репутации, прикажет ненароком «потерять» обманувшего его ожидания исполнителя, а для выполнения этого поручения воображение подсказывало бессчётное количество мест, ни одно из которых не являлось Диснейлендом. В общем, надо ускориться, чтобы, если ни один из вариантов не даст результата, осталось время заняться объектами с высокой долей риска, например, вернуться к плану «разнести проклятый ресторан по кирпичикам».
   Но прежде чем начать анализировать ситуацию и перейти к стадии окончательного планирования, он позволит себе потратить ещё один день на выуживание информации о потерянных документах у знакомых усопших. Взяв со стола брошенный туда вчера вечером список и просмотрев адреса, Витти составил в голове примерную карту их расположения в городе.
   Как он и прикидывал раньше, сегодня ему понадобится машина. В ожидании такого случая на платной стоянке пылится уже немолодой, но в отличной форме «понтиак», раз в полгода непременно проходящий техосмотр, чтобы не выкинуть какой-нибудь фортель, когда хозяину понадобятся колёса.
   Начать он решил с самого удалённого адреса. Некий Фу Цзай проживал в Клоуверфилде – расположенном на юге за чертой города бедном районе с одноэтажной типовой застройкой в виде щитовых домиков с шестью квадратными футами садика или огорода, как кому нравится. Жители таких, похожих на фавелы, районов, часто безработные или работающие от случая к случаю, целыми днями сидят дома и смотрят ток-шоу в ожидании чека с пособием. Лишь единицы из их детей находят в себе достаточно ума и силы воли, чтобы съехать из родного болота. Если аборигены уезжали в поисках лучшей жизни или просто умирали, в оставленную ими нору заползал новый трутень, чтобы кричать на жену и ругать правительство, которое ничего не делает для тех, кто ничего не делает.
   Он по личному опыту знал, что визит в Клоуверфилд не несёт опасности, по крайней мере днём, поскольку тамошние обыватели слишком ленивы, чтобы представлять собой достойную внимания угрозу; обычно у них хватало запала только на ругань с соседями – местный вид развлечения, за отсутствием желания занять себя требующими каких-либо усилий способами. Ночью по этим полуосвещённым ободранным джунглям расползались, как тараканы, и сбивались в кучки местные подростки. Злобные и тупые и, как следствие, мнящие себя незаслуженно обделёнными и непонятыми, при достаточном количестве алкоголя в крови они пытались опровергнуть собственную полную никчёмность драками между собой или с подвернувшимися под руку прохожими; впрочем, увидев в руках у предполагаемой жертвы оружие, эти подзаборные бешеные собачонки расползались по кустам и щелям, продолжая тявкать оттуда вслед распугавшему их матёрому зверю.
   Витти не проявлял никакого интереса к утверждению своего авторитета среди сирых и убогих, поэтому старался наведываться в такие места днём, когда туземная фауна отсыпалась после вчерашнего или осоловело валялась в продавленных садовых креслах на обшарпанных верандах.
   Часы показывали умеренно раннее утро, часов десять, – то, что надо для посещения этой вечной сиесты. Полусонные хозяева будут рады побыстрее ответить на вопросы и уползти обратно в свою конуру, чтобы продрыхнуть ещё по крайней мере до обеда.
   Заглянув в шкаф, он выбрал стиль одежды «свободный отдых»: белая майка с короткими рукавами, бежевые льняные брюки и кремово-жёлтые туфли – достаточно респектабельный наряд, чтобы представляться копом тем, кто неделю ходит в одном и том же нижнем белье, и в то же время достаточно небрежный, чтобы не вызвать их раздражение излишней франтоватостью. Одевшись, Витти убрал список с адресами в небольшую кожаную борсетку и спрятал в её потайном кармашке удостоверение, после чего, оглядев себя и оставшись доволен увиденным, достал из ящика стола ключи от машины, закрыл квартиру и вышел на залитую солнцем улицу.
   Тротуары пустовали; встречающиеся редкие прохожие торопились по своим делам, не обращая друг на друга никакого внимания. Поэтому на их фоне особенно выделялся потерянного вида мужчина, в измятом, местами покрытом разного цвета и консистенции пятнами, дорогом синем кашемировом пиджаке и в заляпанных грязью шерстяных брюках. Из-под растрёпанных волос соломенного цвета сквозь прищуренные веки на окружающее бессмысленно таращились красные, оттенка неспелой вишни, глаза. Объект передвигался неуверенно, и его синусоидальная траектория время от времени прерывалась столкновениями с инородными предметами вроде фонарного столба или разукрашенной, как свадебный торт кружевами, пожилой матроны.
   Витти проявил интерес к данному НПО исключительно из желания проследить, чтобы его прямая не совпала с кривой гуляки. Произведя манёвр уклонения, он задумался, как такой персонаж оказался на столь чопорной улице, но этот вопрос недолго занимал его голову. Выкинув из неё отвлекающие посторонние мысли, оставшиеся пару десятков ярдов до паркинга Витти преодолел, нахмурившись и сосредоточенно планируя сегодняшние действия.
   Стоянка представляла собой трёхэтажный бетонный комплекс с открытыми маркированными стойлами для железных коней. Его красный «фаербёрд» две тысячи первого года выпуска стоял и, блестя лаком, как норовистый жеребец, нетерпеливо ждал возможности горделиво помчаться, дав волю своей мощи, через распутье городских улиц.
   Он купил эту машину за её обтекаемый вид и мощный мотор, а ещё с закрытыми шторками фарами она напоминала ему спящую кобру. Сев за руль, он завёл двигатель и, подождав, пока тот хорошенько прогреется, слегка погладил обитый кожей руль и, переключив скорость, вырулил со стоянки.
   В Клоуверфилд Витти поехал кратчайшим маршрутом – он мог поклясться, что прямо-таки слышит, как утекает оставшееся у него время. На пересечении Вайтрэйн-авеню и Фоксфорест-стрит он притормозил на светофоре, и «фаербёрд», с недовольным воем турбины умерив свой бег, остановился практически рядом с ограничительной полосой.
   Нетерпеливо постукивая большими пальцами по рулю, он увидел, что к дороге на перпендикулярной улице подошла шикарная блондинка в обтягивающих синих джинсовых бриджах и расшитой люрексом шёлковой блузке, из-за которой фраза «выглядит блестяще» приобретала буквальный смысл. Блестящая пепельная блондинка оглядывала улицу, теребя в руках небольшую тёмно-синюю дамскую сумочку и ощутимо источая неуверенность. Витти уже почти решил немного задержаться и помочь незнакомке доехать туда, куда она явно спешила, чтобы получить ненавязчивый повод для встречи тет-а-тет с потенциалом развития, но тут рядом с ней притормозил золотистый кабриолет и, подобрав её, рванул с места.
   Витти пожал плечами и, увидев на светофоре зелёный, нажал на акселератор – переживать об упущенной возможности он не собирался. Он рассматривал женщин только как часть приятного времяпровождения и обычно, выбирая очередную сногсшибательную пассию, руководствовался лишь тем, насколько хорошо она будет смотреться рядом с ним в ресторане или на приёме. Он вполне мог считаться богачом, хотя никогда этого не афишировал, и для него не составляло проблемы совершенно бесплатно обзавестись подобающим этому статусу эскортом.
   Множество красивых, не слишком разборчивых женщин охотились на состоятельных мужчин, и они готовы были выйти в свет даже с сущим квазимодо или откровенным бандитом, при условии что у него водятся деньги и он потрудился хотя бы смыть кровь с рук перед тем, как пригласить их на ужин, а некоторые и вовсе искали кратковременных сильных ощущений от скуки или недостатка ума.
   Витти к тому же выглядел далеко не уродом и не собирался топить разрезанный труп чрезмерно назойливой кокотки в соляной кислоте, во всяком случае, если в этом не будет необходимости, а его холодная отстранённость, точно свет фонаря, лишь сильнее притягивала этих ночных бабочек, так что его нисколько не огорчило, что блондинка уехала не с ним.
   Щит «Вы въезжаете в Клоуверфилд» можно было и не устанавливать – многоэтажные дома сменились небрежной коттеджной застройкой с маленькими, через одну стриженными лужайками, окружёнными покосившимися, давно не крашенными заборами.
   Улицы тут не имели названий, и разыскать дом номер пятьдесят три, в котором жил Фу Цзай, оказалось не так просто. Витти два раза пришлось уточнять у местных зевак, сидевших на крыльце с бутылкой пива или прогуливавшихся от безделья по району, дорогу, прежде чем он припарковался у опрятного белого коттеджа с серой черепичной крышей.
   Номер пятьдесят три содержался в образцовом порядке: лужайку аккуратно подстригли, посыпанная гравием дорожка оказалась ровной и чистой, а подслеповатые узкие окна с плотными бархатными шторами не давали любопытному взгляду проникнуть внутрь.
   Бегло осмотревшись, Витти подумал, что такое жилище в подобном районе лишний раз доказывает упорство и работоспособность азиатов. Скорее всего, они купили этот дом, исключительно чтобы сэкономить деньги, а все излишки копили в ожидании возможности поменять убогий пригород на что-нибудь более комфортабельное. Он вышел из машины и направился прямо к входной двери, не оглядываясь и стараясь выглядеть уверенно, соответствуя вымышленному образу служителя неумолимого закона.
   Дверь в коттедж открылась почти сразу после звонка. На пороге стоял крепко сбитый босой китаец средних лет, своим нарядом из клетчатой байковой рубашки и синих потёртых джинсов старательно подражающий голливудской внешности американского работяги. На появление детектива он отреагировал спокойно, бегло изучил удостоверение и посторонился, пропуская Витти. Судя по всему, являясь владельцем дома в районе, где две трети населения жило на пособие, к визитам полиции он уже привык. Внутренняя обстановка тоже ничем не выделялась, только фотографии улыбающихся во весь рот узкоглазых родственников на фоне пагод и дворцов выбивались из ансамбля простых крашеных стен и вязаных половичков.
   Пригласив «детектива» присесть на небольшой диван с обивкой из флока, хозяин взял стоявший у окна стул и уселся напротив. Периодически кивая, он молча выслушал разъяснения о причинах визита и лишь тогда перестал смахивать на куклу с головой на пружинке. Немного подумав, он рассказал Витти немало не интересующих того подробностей о жизни семьи Шенг в Китае и Америке и о том, что сам работал на их семью с шестнадцати лет, сначала в Шанхае и Пекине. Затем он перебрался в Розвинд, где какое-то время был поваром в ресторане у Джена, но год назад уволился, найдя более перспективную работу, хотя доверительные отношения между ними сохранились.
   Витти, до этого умело притворявшийся интересующимся перипетиями жизни мистера Цзая, насторожился и, стараясь не выдать своего нетерпения, поинтересовался:
   – А не просил ли мистер Шенг сохранить для него какие-то вещи, может быть, документы, конверт или пакет?
   Оказалось, действительно, порой Джен оставлял у давнего семейного работника кое-какие вещи, а когда не мог забрать их сам, просил передать указанным людям. Витти сделал охотничью стойку, как фокстерьер, почуявший лису, и, чуть не искрясь от напряжения, задал вопрос, ради которого сюда и приехал:
   – А не осталось ли чего-нибудь из принадлежавшего мистеру Шенгу у вас на руках?
   После недолгой заминки Цзай радостно закивал. Поднявшись со стула, он направился к полированному секретеру, откуда, порывшись в его многочисленных ящичках, достал плотный заклеенный конверт, который и протянул Витти.
   Осторожно взвесив конверт в руках, Витти прикинул, что там лежит стопка бумаг.
   – Я бы хотел взять это с собой. Может быть, внутри находятся важные улики, которые помогут найти тех, кто убил ваших друзей. Вы сможете забрать его в полицейском управлении, когда закончится расследование.
   – Джен и Нинг – единственные из семьи Шенг, кто набрался смелости начать всё сначала в чужой стране и кто мог бы за ним обратиться, так что пусть лучше он остаётся в полиции.
   – Вы не вскрывали этот конверт?
   – Нет. Он запечатан, а я слишком уважаю того, кто дал мне кров, работу и помог обустроиться в этой, полной возможностей, стране, чтобы пытаться раскрыть доверенный мне секрет, даже после смерти его хозяина. Но передать конверт вам – это правильное решение. Надеюсь, он поможет отомстить за смерть моих друзей.
   – Вы ведь понимаете, что полиция не занимается вендеттой? Если мы найдём виновных, они будут отвечать перед законом и понесут наказание в полном соответствии с ним.
   – Достаточно того, что оно последует; безнаказанное убийство таких замечательных людей нарушает гармонию мироздания. Настоящее возмездие свершится, когда убийцы ступят в царство Янь-вана, но земное правосудие сохраняет животворную энергию инь и отнимает у злых людей самое драгоценное в этом мире – время, которое невозможно купить или украсть. Потому я отдаю вам этот конверт с чистым сердцем и надеждой – тем, что питает наши стремления и заставляет бороться и добиваться намеченных целей.
   Сначала Витти не нашёлся с ответом, а затем, словно бы пародируя сыплющего вселенской мудростью Цзая, закивал и произнёс:
   – Благодарю вас, сотрудничество граждан с полицией – это основа порядка и справедливости, – а после этого выспренного клише добавил уже вполне искренне: – Можете не беспокоиться, содержимое этого конверта будет использовано по назначению.
   Он поднялся с дивана и протянул мистеру Цзаю руку, которую тот энергично пожал. Слегка поклонившись, Цзай встал, чтобы проводить гостя. На крыльце они сердечно попрощались, и Витти пошёл к своей машине, а дверь за его спиной тут же захлопнулась.
   Пока он разговаривал с китайцем, из соседнего дома выполз и теперь, забравшись в продавленный гамак, покачивался на ветру обрюзгший небритый индивид в мятой белой майке с застарелыми пятнами.
   Брезгливо поморщившись, Витти сел в машину и, захлопнув дверь, внимательно посмотрел в зеркала, проверяя отсутствие слежки; не потому, что почувствовал наблюдение, просто сработали отточенные за годы жизни в городских джунглях инстинкты.
   Вскрыв конверт, он достал из него пачку распечатанных на принтере бумажных листов с какими-то фамилиями, названиями фирм и пометками, с особенным интересом пробежавшись по нескольким последним строчкам, благо перед каждой стояли месяц и год. Почти каждый месяц в году содержал как минимум две-три записи, а некоторые и больше десяти, но в этом месяце значилась только одна – «Сэм Рэдборн (закон об изменении застройки, коррупция) «. И напротив – «Тони Сальмерра (10 000) «.
   Не требовалось быть Видоком, чтобы понять: он держит в руках своеобразный гроссбух. Также не вызывало сомнений, что оба этих имени ему прекрасно известны. С покупателем он ужинал не так давно и получил у него работу, а вот первое имя заставило его брови изумлённо поползти вверх: если Шенг действительно раздобыл принадлежавшие мэру Розвинда грязные документы, где указывались будущие изменения в правилах городской застройки, то становилось ясно, почему он решил запросить за них больше. На его беду, Тони никогда не платит лишнего.
   Важность утерянных документов не вызывала сомнений, поэтому плата за то, чтобы они достигли назначения, и оказалась столь щедра. Хотя, судя по предположительным барышам от вытряхивания из мэра города выгодных контрактов и покупки дешёвых земельных участков с гарантированной прибылью, Тони ещё основательно пожадничал. Впрочем, как и всегда.
   Шенг, очевидно, хотел использовать эту платёжную ведомость как страховку на крайний случай, поэтому и отдал её на хранение доверенному лицу, но никакая бумага не защитит от выпущенной в упор пули, в чём он запоздало и убедился.
   Витти убрал тайную бухгалтерию китайца обратно в конверт и бросил его в бардачок, затем откинулся на сиденье, растирая левой рукой шею. Эта находка, конечно, помогла ему понять, что он ищет, но ни на дюйм не приблизила к цели. Единственный вывод, который с натяжкой можно из неё сделать, – вероятность обнаружить настолько ценный компромат у одного из знакомых Шенга превращается в незначительную, так как тот вряд ли доверил бы его кому попало. Тем не менее Витти доведёт запланированные допросы до конца – оставить неотработанной ниточку, даже если её важность сильно понизилась, – непростительная глупость, а это то, чего он себе никогда не позволял.
   Достав из кармана список Мина и выбрав следующую цель, он завёл двигатель и быстро поехал обратно в город.

3.2. Войти в закрытую дверь

   Если в этот раз во сне его и преследовали видения, он их не помнил. Отлично выспавшись и чувствуя себя достаточно отдохнувшим, чтобы решить любую проблему, которая может перед ним возникнуть, Лоднельт буквально выпрыгнул из кровати и, не успев приземлиться на пол, издал громкий боевой клич. Это удивило его самого: в прежней жизни выделывать подобные кульбиты ему не хотелось.
   Ноги коснулись линолеума, словно лапы дикой кошки, настолько мягко, грациозно и бесшумно перемещалось его новое тело. Наслаждаясь силой и уверенностью, являющейся приятным бонусом к первой, он отправился в ванную, где принял долгий освежающий душ, а затем – на кухню, где выпил большую чашку крепкого кофе, после которой, окончательно проснувшись, ощутил себя живым, вышедшим из царства мёртвых.
   В первую очередь Лоднельту предстояло решить проблему с одеждой, и сегодняшнее залихватски-разудалое настроение подбрасывало ему идеи одна безумнее другой. Постаравшись, чтобы разумная часть всё-таки одержала верх над необузданной эмоциональной, он отклонил варианты пробежаться голышом по крышам в поисках развешанного сушиться белья или сварганить из обрывков старых вещей костюм а-ля «пугало» и выдать его за последнее веяние моды.
   И тут он задумался, а какие же способности прилагаются к сущности проводника… В основном о том, можно ли использовать их, чтобы одеться, не прибегая к экстриму и безумствам.
   Однажды в каком-то фильме он видел, как сверкающий полированной лысиной монах искал все ответы с помощью медитации, и решил последовать его примеру. Усевшись на пол, он скрестил ноги, закрыл глаза и принялся глубоко дышать, старательно пытаясь извлечь знания о своих возможностях из подсознания, или четвёртого измерения, или откуда их там извлекают вообще.
   В конце концов, поняв что лишь зря тратит время, Лоднельт встал и, чтобы взбодриться, отправился выпить ещё кофе. Не отдавая себе в этом отчёта, он прошёл на кухню прямо через стену, осознав произошедшее, только когда начал заливать кипятком растворимые гранулы. Уставившись на дешёвые бумажные обои, он почувствовал, как по всему телу бегают мурашки, а волосы на руках и груди встали дыбом, словно у дикого зверя, учуявшего нечто потустороннее.
   Горячая вода из чайника, наполнив чашку, полилась через край, стекая по руке на пол и собираясь в грязно-коричневую лужу у его ноги. Выйдя из ступора, в который впал от неожиданности, Лоднельт поставил чайник и чашку на стол и подошёл к стене. Ощупав её, убедился, что она построена из твёрдого монолитного бетона и никакой возможности пройти сквозь неё без отбойного молотка или динамита не существует. Однако минуту назад он был в комнате, а затем очутился на кухне, и память утверждала, что он совершил сей вояж, игнорируя очевидный факт существования для этой цели дверей. Но раз стена выглядит неприступной, значит, он не мог пройти сквозь неё.
   Мозг начал буксовать.
   Не глядя взяв какую-то тряпку, которой оказался новый фартук, валявшийся на полу среди оставшихся после его вчерашней ненасытной трапезы объедков и мусора, он вытер им кофейную лужу. Тут память услужливо перевернула ещё одну страницу, и он мешком упал на табуретку: кипяток из чайника тёк по держащей чашку руке, но, внимательно её осмотрев, он не заметил не то что ожога, даже покраснения.
   Лоднельт, конечно, понимал, что он теперь не совсем человек, скорее, даже совсем не человек, но понимал это разумом, а если бы инстинкты, основанные на прежнем жизненном опыте, могли кричать от ужаса, то сейчас в его голове стоял бы многоголосый вой бьющейся в истерике толпы.
   Руки стали трястись, но усилием воли он заставил себя успокоиться. Теперь ему по силам многое из того, что раньше казалось невозможным; пора научиться принимать это как должное и, самое главное, разобраться, как этим пользоваться. Если рука не получила ни малейших повреждений от кипящей воды, значит, его кожа способна выдерживать довольно высокую температуру.
   Приняв это как факт, он отложил его на потом, чтобы исследовать более подробно и узнать порог своей жаростойкости: хватит ли его на то, чтобы просто доставать голой рукой варёные яйца из кастрюли, или же можно будет спокойно войти в горящий дом, например, чтобы спасти попавших в западню людей.
   Сейчас же, в силу обстоятельств, его чрезвычайно заинтересовал трюк со стеной: если он умеет перемещаться сквозь твёрдые предметы, это точно позволит обзавестись новой одеждой, не привлекая к себе ненужного внимания.
   Поскольку он, очевидно, до сих пор не провалился сквозь пол и стена на ощупь, как ей и положено, осталась прочной и холодной, вырисовывалось только два варианта. Он моментально перенёсся из спальни в кухню или (а его подсознание выступало за эту теорию) может проходить через любые преграды, как через воздух, при осознанном или, в его случае, неосознанном стремлении их преодолеть.
   Перед тем как проверить данное, весьма спорное, утверждение, он решил немного отвлечься, наведя порядок на кухне, в данный момент напоминающей помойку у магазина после драки бомжей за выброшенную пиццу. Собрав разодранные контейнеры и пакеты, он нашёл один побольше и сложил всё туда, затем смёл мусор поменьше и, таким образом набив пакет до отказа, так что его содержимое норовило высыпаться обратно, оттащил его в коридор, аккуратно поставив у входной двери.
   Вернувшись в комнату, он встал около стены, разделяющей его квартиру с соседней, и некоторое время собирался с духом – вдруг его предположение неверно, к тому же там вполне могут оказаться люди, реакция которых на появление из стены голого незнакомца будет непредсказуемой, но, без сомнения, весьма экспрессивной.
   Положившись на удачу и на то, что часовая стрелка едва миновала полуденную отметку, Лоднельт сосредоточился и захотел, чтобы ничто не помешало ему оказаться по ту сторону. Глубоко вздохнув, он шагнул вперёд – и в следующий момент с радостным удовлетворением обнаружил себя стоящим в чужой комнате с застеленной двуспальной кроватью из полированного ясеня под большой фотографией живописного водопада в металлической рамке.
   Замерев, он прислушался, но никаких звуков из квартиры не доносилось: удача не подвела. Он надеялся раздобыть тут хоть какой-то предмет одежды, который подошёл бы ему по размеру, но согласился бы и на телефонный справочник, откуда можно почерпнуть адрес магазина, где можно её заказать.
   Окончательно успокоившись, Лоднельт внимательно осмотрелся. У смежной с его квартирой стены он увидел только хромированную тумбочку, с разбросанными в беспорядке телевизионными афишами, парой модных глянцевых таблоидов и как-то затесавшимся в их компанию выпуском журнала «Счастливый фермер». Открыв ящики и не обнаружив там ничего, кроме всяких житейских мелочей типа помады и мятных карамелек, он закрыл тумбочку и прошёл в небольшую квадратную прихожую, где на крючках для одежды висели драповое синее пальто и длинная прорезиненная ветровка.
   На кухне ему повезло больше – над пластиковым столом с витыми стальными ножками нависала разукрашенная грубой резьбой деревянная полочка, на которой среди флакончиков с одеколоном и дезодорантом, пробок от винных бутылок и расчёсок лежала стопка рекламных каталогов. Он выбрал пару наиболее свежих, недельной давности, и, пролистав их, нашёл в относительной близости несколько магазинов одежды. Подумав, Лоднельт не стал вырывать нужные страницы, чтобы не вызвать подозрений у хозяев, и, сняв телефон со стены, начал обзванивать магазины.
   Через полчаса он всё-таки нашёл магазин с доставкой и уже приготовился сделать заказ, когда понял, что не знает, какой у него размер. После недолгих сомнений, решив, что не слишком промахнётся с экстрабольшим, он заказал майку, джинсы и кроссовки, а положив трубку, устало вздохнул – миссия выполнена.
   Постаравшись разложить всё примерно так, как оно лежало до его появления, Лоднельт оглядел чистенькую кухню с недорогой сборной мебелью и, убедившись, что не оставил следов своего пребывания, вернулся к смежной с его квартирой стене. Представив, что на самом деле перед ним не существует незыблемой бетонной преграды, он шагнул вперёд… и ударился об неё лбом.
   Что-то пошло не так, почему-то вдруг камень и сталь заартачились, воспротивившись его воле. Потерев лоб рукой, Лоднельт уставился на цветастые обои с нарисованным лугом, как на заклятого врага: только он начал понемногу осваиваться со своим новым, с иголочки, телом, как тут же попал впросак. Закрыв глаза и несколько раз глубоко вздохнув, он снова мысленно убрал со своего пути стену и предпринял вторую попытку.
   Результат оказался столь же плачевным, только на этот раз он ушиб палец. Чертыхаясь и прыгая на одной ноге, он внезапно расхохотался, осознав всю комичность выражения «чтоб тебя черти побрали», ведь в его случае оно вполне могло оказаться их вызовом.
   В сердцах плюнув на стену, он спохватился и вытер плевок. Биться о неё и дальше явно не имело смысла. Покачав головой, он вышел в прихожую. Взглянув в глазок и убедившись, что коридор пуст, стараясь не шуметь, он повернул ручку замка и, приоткрыв дверь, высунул голову. Никого не увидев, торопясь использовать остатки везения, Лоднельт вышел в коридор и захлопнул за собой дверь квартиры, где побывал незваным гостем.
   Пробежав несколько ярдов до своей двери, он попытался её открыть, но она, разумеется, оказалась заперта. Ему не хотелось выбивать замок, и перед этим он решил попробовать урезонить свою ветреную способность. Закрыв глаза и сосредоточившись на необходимости оказаться по другую сторону двери, он, немного поколебавшись, шагнул прямо на неё – и беспрепятственно попал в свою прихожую, неблагоустроенную и пустую, что нисколько не уменьшило его радость.
   Вернувшись наконец домой, Лоднельт почувствовал облегчение и сильную усталость. Пройдя в комнату, он упал на кровать и расслабился, но это не помогло, так как утомление разливалось из головы. Поворочавшись и недовольно поворчав, он встал и пошёл на кухню, где заварил чёрный, как жидкий уголь, крепкий чай. Когда он мелкими глотками допивал вторую чашку, иссушённое унизительной неудачей озеро уверенности в себе понемногу вновь стало наполняться. В конечном счёте произошедшую осечку можно списать на процесс обучения. Совершенно очевидно: чтобы полностью овладеть арсеналом внушительных адских способностей, ему придётся потратить немало времени и усилий.
   Допив чай, он отнёс чашку в раковину и помыл. Он как раз выключил воду, когда затренькал звонок домофона: прибыл его гардероб – временный, так как вероятность, что купленная наугад одежда окажется ему впору, была сродни тому, что это Земля вращается вокруг Луны. Главное, чтобы, выйдя в ней на улицу, он не привлекал особого внимания и мог спокойно прогуляться по магазинам, на этот раз тщательно подобрав вещи по фигуре. Поскольку Лоднельт не хотел выглядеть совратителем курьеров, он обернул вокруг тела простыню, таким образом всё-таки выполнив изначальный план, хотя и в сильно урезанном варианте.
   Лоднельт приоткрыл дверь квартиры и стал поджидать свой пропуск в большой мир. Ждать пришлось недолго – через несколько минут худой, как палка, и с выражением лица человека с перманентным несварением желудка посыльный отдал ему туго спелёнутый бумажный свёрток и получил оплату с небольшими чаевыми, так как наличных в кошельке у Воина Ада осталось немного. И без того болезненное, лицо человека-палки стало ещё более кислым, но, ничего не сказав, он передал чек на покупку, развернулся и побрёл восвояси.
   Вернувшись в квартиру, Лоднельт высыпал покупки на кровать и стал одеваться, надеясь на то, что штаны хотя бы прикроют лодыжки, а майка не будет висеть мешком. К его немалому облегчению, беспокоился он напрасно – в целом его обнова выглядела достаточно прилично. Расчёски в доме не нашлось, а прогулка через стены в её поисках явно не оправдывала цель, так что он пригладил волосы руками и остался этим вполне доволен.
   Положив в карман джинсов кредитку, он взял ключи и вышел из квартиры, открыв, а затем заперев за собой дверь, тем самым применив на практике слегка изменённый принцип бритвы Оккама: если одно и то же действие можно выполнить двумя способами, лучше избрать тот, который проще и не вызовет приглашения священника.
   Спустившись по лестнице, чтобы немного размять ноги, Лоднельт распахнул наружную дверь и шагнул в тёплый солнечный день, окунувшись в наполняющую его размеренную, сдобренную заботами, радостями и надеждами жизнь. Он никуда не спешил, так что, не став интересоваться у консьержа, где расположены ближайшие магазины одежды, неторопливой походкой направился в выбранном наугад направлении.
   Карусель бытия с неслышным басовитым гулом крутилась, сменяя декорации и персонажей, мчась к своей непостижимой для людей цели, что, однако, не мешало им получать от её вращения удовольствие.
   Маленькая девочка, в полосатых, как радуга, колготках и джинсовом платье, болтая ногами, сидела на лавочке рядом с увлечённо читающей роман матерью и ела ванильное мороженое в вафельном стаканчике. Вдруг мороженое упало на горячий асфальт и тут же начало плавиться, как на сковородке. Девочка сморщила носик и захныкала, теребя любительницу романов за рукав лиловой блузки, стараясь привлечь её внимание к произошедшей катастрофе, но та слишком увлеклась бурлящими на страницах книги страстями и лишь погладила дочку по голове, сразу вернувшись в увлекательный выдуманный мир. Девочка насупилась и скрестила руки на груди, обиженная тем, что мать не принимает её нешуточную проблему близко к сердцу. Откинувшись на спинку, она погрузилась в извечные размышления юных жителей планеты, отчего взрослые с ними не считаются и не понимают, что важно, а что нет. Проходя мимо, Лоднельт улыбнулся девочке, но та лишь сильнее нахмурилась.
   Увидев дальше по улице французское уличное кафе, Лоднельт почувствовал, что лёгкая закуска, пожалуй, будет кстати. Половина столиков под полосатым красно-синим тентом пустовала, и он, выбрав один поближе к невысокому металлическому ограждению, заказал двойной капучино и пару круассанов, на некоторое время позволив себе забыть о ждущих в нетерпении демонах, своей нечеловеческой сущности и миссии, ради которой прошёл через столько испытаний.
   Небрежно развалясь в уютном деревянном кресле с мягким велюровым сиденьем, прикрыв глаза, Лоднельт ощущал мягкие руки ветра на своём лице и аромат свежей выпечки, получая истинное наслаждение от этих мгновений покоя.
   Но ничто не длится вечно – ни хорошее, ни плохое. Закончив трапезу, он со вздохом поднялся и, расплачиваясь с официантом, всё-таки спросил, где можно купить сносную одежду и ботинки. Услышав, что магазин готовой одежды находится за углом, ярдах в пятидесяти от кафе, он поблагодарил вежливого молодого человека с усыпанным веснушками лицом и упрямо норовящей принять вид куста вереска после урагана шевелюрой, оставив ему хорошие чаевые.
   В большой застеклённой витрине указанного магазина красовались манекены в шикарных нарядах всевозможных фасонов, а по бокам висели разнообразные сумочки и галстуки. Внутри он тоже не выделялся из тысяч подобных ему заведений: по стенам располагались полки с обувью и аксессуарами, в центре находились ряды вешалок с костюмами и верхней одеждой, а в дальнем конце спрятались примерочные кабинки и широкий деревянный прилавок, за которым скучала продавщица.
   Лоднельт выбрал очень неплохие кожаные полуспортивные ботинки на каучуковой подошве, две хлопковые рубашки, несколько маек и толстовку с капюшоном. После недолгих раздумий примерил и короткую кожаную куртку без подкладки на случай вечернего похолодания. Наконец, решив, что теперь-то полностью укомплектован, он направился к прилавку и, сложив на него покупки, достал карточку.
   Меланхолично жуя клубничную жвачку, молодая брюнетка с розовыми прядями в волосах и множеством живописных дыр на чёрной полиэстровой блузке пробила чек, так же безучастно сложила вещи в фирменный пакет и передала его Лоднельту. Поблагодарив флегматичную поклонницу увядания мира и бессмысленности существования, он вышел из магазина и направился прямиком домой.
   Пора было выяснить, какие он всё-таки обрёл способности и как ими пользоваться, ведь от того, сможет ли он их вовремя задействовать и не дадут ли они вдруг сбой, зависит слишком многое. Его бессмертность тоже не мешало бы аккуратно проверить, ведь ошибка в трактовке этой важнейшей концепции внезапно завершит его миссию намного раньше срока. И когда он будет готов и во всеоружии, настанет время перейти непосредственно к активным действиям.
   Он улыбнулся. Пусть пока уверенные в собственной безнаказанности прокажённые души этого города, а потом и мира безмятежно злодействуют, но за своей ограниченностью и раздутым, как воздушный шар, эго они не видят, как поднимается над их головами ослепительно сверкающий меч.

   ***

   В полном соответствии с его выводами дальнейшие расспросы ничего не дали. Остальные люди из списка были просто знакомыми, с которыми Шенги проводили свободное время. Они не имели ни малейшего представления о роде занятий скромного ресторатора и не хранили никаких его тайн. Оставался только мистер Пэн, при виде «полиции» выпрыгнувший в окно с ретивостью его сказочного однофамильца и таким образом уклонившийся от добровольной помощи в этом деле. Витти ещё поймает этого паркурщика, и, хочет тот или нет, ему придётся ответить на заданные вопросы. Список клиентов Шенга, несомненно, стал удачной находкой, ведь то, что служит хорошей защитой в одних руках, способно оказаться мощным оружием в других, а именно в руках Витти, и он ещё займётся этим весьма прибыльным вопросом, когда наконец разделается с порученным ему заданием.
   Пора решать, какие шаги предпринять теперь, когда найденные с трудом ниточки рвутся одна за другой, будучи не в состоянии вывести из тёмного леса, в который его заманило сияние лёгкой наживы. Хотя Витти и устал, разъезжая весь день по городу, времени на отдых у него нет – назначенный Тони срок приближается, а он не тот заказчик, которого можно попросить об отсрочке.
   Посмотрев на часы, он увидел, что часовая стрелка приближается к десяти вечера, и, поднявшись с кровати, на которой предавался невесёлым раздумьям, отправился на кухню варить кофе. Выспаться сегодня не удастся, так как вариант с посещением «Золотой луны», которого он так старался избежать, становился обязательным пунктом вечерней повестки.
   Когда он допил горький, без сахара, бразильский кофе, то уже вчерне набросал в уме план и, как заведённая пружина, был готов в любую секунду перейти из состояния покоя к быстрым и решительным действиям. Сполоснув чашку из тонкого фарфора горячей водой, он убрал её к остальному сервизу на застеклённую верхнюю полку заказного итальянского гарнитура и пошёл одеваться.
   Теперь мало кто принял бы его за владельца квартиры в фешенебельном районе – просторная тёмно-серая парусиновая ветровка, отлично скрывавшая не предназначенное для чужих глаз содержимое её вместительных карманов; синие с потёртыми коленями джинсы; высокие кожаные горчичного цвета ботинки на толстой резиновой подошве, какие носят строители и портовые рабочие, и синяя кепка с эмблемой местного баскетбольного клуба делали его неотличимым от многочисленных жителей бедных иммигрантских районов. Он превратился в невидимку, ведь эти люди не привлекают к себе внимания, пока не возникнут, кажется, из ниоткуда прямо рядом с вами.
   Перед экспедицией в ресторан надо экипироваться всем, что может понадобиться для такой скрытной и тяжёлой работы, – потайной фонарь, сканер для стен, ломик, набор отвёрток, молоток, отмычки и ультрафиолетовый фонарик для обнаружения мест подозрительной активности там, где её быть, по идее, не должно. А значит, сначала его путь лежит на Ривер-стрит.
   Поскольку ресторан стал практически последним шансом выполнить поручение в столь короткие сроки, Витти намеревался основательно им заняться. Если придётся, то разломать стены, разворотить пол, разнести в щепки всю мебель и оборудование, но уйти с пустыми руками, только будучи абсолютно уверенным, что документов там нет.
   Сосредоточившись на цели, Витти больше не тратил время на раздумья и сомнения. Там, где не могли помочь осторожность и хитрость, оставалось идти напролом, и именно так он и поступит. Надвинув кепку на глаза и подняв воротник куртки, он перешёл дорогу и углубился во дворы, растворившись в густеющих сумерках.

   ***

   Лампа над чёрным ходом не горела, и колышущиеся, словно отплясывающие румбу призраки, тени светом луны рисовали на стенах переулка сюрреалистические картины, заставляя его обитателей настороженно прислушиваться и оглядываться по сторонам, когда они бежали по своим незамысловатым делам.
   Крошечный мышонок шныркнул под мусорный контейнер в поисках завалявшихся объедков и, поводя усами, принялся обследовать непроглядную пахучую тьму, но вдруг навострил уши и настороженно замер. Среди привычных ночных шорохов появились новые: тихое и осторожное движение, близкое и угрожающе надвигающееся, – приглушённый вздох, случайное шарканье подошвы, шелест ткани.
   Вскоре на стене около двери появилась ещё одна тень, и послышалось скребущее металлическое позвякивание. Раздался негромкий щелчок, затем лёгкий скрип, и тень бесшумно исчезла в дверном проёме, вернув тишине её владения. Только ветер, играя, шуршал брошенным фантиком от конфеты.
   Мышонок продолжал неподвижно прислушиваться и ловил подрагивающими усиками любые подозрительные и опасные для такого слабого и беззащитного существа запахи. Постепенно осмелев, он подбежал к засохшему кусочку булочки с маком, чей аромат дразнил его всё то время, которое ему пришлось, затаившись, выжидать, схватил его и, зажмурив от удовольствия круглые глазки, принялся грызть. Когда пиршество закончилось, он, с разочарованием от того, что оно длилось так недолго, огляделся и торопливо убежал обратно в знакомую щель между кирпичами, ведущую к тёплой, выложенной заботливо натасканными туда кусочками ткани и клочками шерсти норке, где свернулся в комочек и задремал.
   Тем временем проскользнувшая в ресторан тень сняла с плеча и бережно поставила на бетонный пол объёмистую спортивную сумку. Наклонившись, достала из неё… Включив потайной фонарь, Витти повернулся к двери и запер её на внутренний засов, чтобы никакие случайные гости не помешали ему заниматься исследованием и при необходимости погромом «Золотой луны», в которую он с такими предосторожностями проник.
   Оглядевшись, он увидел, что оказался в своеобразной кладовке – помещении площадью около шести квадратных ярдов, плотно заставленном коробками, пакетами и свёртками различной величины, большинство из которых лежали на занимающих все стены полках, а те, что не уместились, в беспорядке валялись кругом. Раскидывая их ногами, Витти подошёл как можно ближе к стене, но увидеть что-либо за пакетами с мукой, специями и крупой, упаковками консервов, свёрнутыми пыльными скатертями и шторами, ящиками с инструментом, посудой и множеством других предметов, которые запасливые, как хомяки, хозяева сложили тут на всякий случай, оказалось невозможно. Выругавшись про себя, он осторожно, стараясь не шуметь, начал перетаскивать весь этот хлам на одну сторону комнаты.
   Потратив на это полчаса и хорошенько пропотев, а заодно покрывшись с ног до головы плотным налётом неоднородной консистенции, Витти стал похож на спавшего в хлеве мельника бродягу; для полноты картины не хватало только клетчатого узелка на палке, но, наверное, где-то среди этих завалов можно было отыскать и его.
   Наконец половина комнаты была готова к осмотру. Достав сканер, он прошёлся вдоль стен, ничего не обнаружив, проделал то же самое с полом, а затем, для пущей уверенности, ещё и простучал его ломиком, получив тот же результат.
   Никак не отреагировав на неудачу, которая, по его убеждению, являлась лишь неотъемлемой частью движения вперёд, начав уставать, уже не так осторожно, а иногда и просто швыряя тюки и коробки полегче, он быстро переместил склад на другую половину и исследовал освободившееся пространство так же подробно.
   Кладовка оказалась чистой, в смысле отсутствия там чего-либо достойного внимания; о чистоте в общепринятом её понимании речь не шла, так как, и до его появления основательно захламлённая, теперь она выглядела как помойка, куда самосвал вывалил просроченные и бракованные товары. Как мог отряхнувшись от покрывших одежду пластов складской взвеси, он забрал сумку и вышел в коридор, очевидно, ведущий на кухню.
   Попеременно водя лучом фонаря и сканером по полу и сосновым панелям стен, он высматривал признаки чего угодно подозрительного. Где-то посередине сканер показал, что в стене находится большая пустота.
   Витти внимательно осмотрел стыки между панелями, но ничто не указывало на простой способ попасть в скрытый под отделкой тайник. Вынув из кармана складной нож, ориентируясь по показаниям сканера, Витти наметил границы прямоугольника, размеры которого говорили о наличии замаскированного дверного проёма.
   Достав ломик, он всадил его острый конец под ближайшую панель и, с силой надавив, вырвал её из крепления; энергично работая ломиком, разворотил по периметру краску, цемент и дерево и последним усилием выломал из стены огромный кусок, с грохотом упавший в коридор.
   Замерев, он прислушался, но, похоже, его интерьерные работы никого не потревожили – густая пыль оседала в абсолютной тишине, заполняя коридор призрачными образами; лишь где-то залаяла собака. Когда воздух немного прояснился, его глазам предстала дверь, открыв которую, в свете фонаря он увидел небольшую комнатку с неясными предметами и фигурами.
   Нашарив на стене выключатель, Витти повернул его – и ошарашенно застыл на пороге. Свисающая с потолка тусклая лампочка выхватила из царства тьмы какое-то языческое святилище – посреди комнаты возвышался золочёный, украшенный фигурками драконов и яркими лентами алтарь, на котором восседал невообразимо отвратительный божок с широченным раззявленным толстогубым ртом; с выпученными, таращащимися в пустоту глазами из красных, похожих на рубины камней; со скрученными в косички, торчащими в разные стороны волосами и с огромным круглым животом, лежащим на коротеньких толстых ножках; его узловатые, застывшие в полуприподнятом состоянии, хищные руки, казалось, готовы рвать и душить всё, что попадёт в зону их досягаемости. В углах комнаты стояли курильницы для благовоний, а на изящной подставке в виде свившихся в клубок змей перед чудовищем помещалось большое серебряное блюдо, не иначе как для жертвоприношений.
   Витти никогда не был особенно религиозен, но тут инстинктивно перекрестился и сплюнул – настолько ему показалось болезненно извращённым поклонение столь уродливому и злобному идолищу. Хотя кто их разберёт, этих загадочных восточных людей, может, они просто стегали его по воскресеньям плёткой или задабривали какого-то небесного монстра, чтобы тот не наслал на них чуму и геморрой.
   В общем, его это не касается, пусть молятся хоть пожирателю детей, его заинтересовало лишь то, что подобное тайное капище, пожалуй, может служить неплохим местом для хранения важных предметов, таких, например, как ворованные документы. Вон и пузан за ними присмотрит. С хорошим предчувствием он вошёл в эту странную домашнюю церковь и, используя сканер и ломик, тщательно осмотрел стены и пол, но, к его разочарованию, они использовались лишь по назначению.
   Тут его осенило, и, поднатужившись, он сдвинул тяжёлый, словно вытесанный из цельного куска гранита, алтарь с места. С ликованием увидев под ним в полу небольшой шестиугольный люк и сдув с него многолетнюю пыль, он вдруг понял: тайник под неповоротливой задницей этого истукана будет крайне труднодоступен, да и слой пыли на дверце, ведущей не иначе как в китайский ад, был довольно толстый.
   Его радость тут же улетучилась – всё указывало на то, что до люка не дотрагивались с того момента, как водрузили сюда это напыщенное чучело. Вздохнув и уже расставшись с надеждой, он всё-таки решил из любопытства взглянуть, что же за чертовщину оно стережёт.
   Точно подогнанная крышка, очевидно, предназначалась для того, чтобы намертво замуровать содержимое: подцепить её не получалось, а ручки или пазы на ней отсутствовали. Всё это выглядело довольно зловеще, но, не став ломать голову над загадками мистических обрядов, в результате которых она тут оказалась, Витти поплотнее ухватился за ломик и вогнал его в тонкую щель между крышкой и досками окружающего её деревянного пола.
   Раздался громкий треск, и в половице возникла трещина, а остриё ломика ушло глубоко внутрь. Витти навалился на свободный конец всем своим весом, и, издавая жуткий визг, как будто сотня летучих мышей заметалась по этому прибежищу древнего живоглота в попытках спастись от неминуемой смерти, шестигранник стал нехотя подаваться.
   Не забывая менять стороны, чтобы избежать перекоса, Витти трудился не покладая рук, хотя они и болели от давления на неудобный рычаг, пока, услышав чмокающий хлопок, словно от вылетевшей из бутылочного горлышка пробки, не повалился мешком на пол, отдавив пальцы на левой кисти.
   Вскочив на ноги и громко, с подвываниями, ругаясь, он с ненавистью уставился на откатившуюся в сторону металлическую призму дюймов пять высотой, сильно поцарапанную там, где в неё упирался наконечник ломика. Её матово поблёскивающие бока оказались покрыты какими-то диковинными, не похожими на обычные иероглифы символами. Не то чтобы Витти хорошо в них разбирался, но смог понять: они не имеют ничего общего с геометрически выверенными, грациозными пиктограммами, которые можно встретить в меню китайского ресторана или на майках туристов из Японии.
   Подойдя ближе, он взял довольно увесистый шестигранник в руки и повертел, чтобы рассмотреть получше. Равномерно покрывавшие его боковые грани письмена выглядели как шесть заповедей дьявола, инструкции, как вкусно готовить младенцев или гасить солнца. Их округлые, переплетающиеся змеиные линии переходили в резкие и хищные, загнутые, словно лезвия ножей или клыки тигра, штрихи. Помимо естественного для металла холода, от него исходило какое-то неприятное, не поддающееся логике ощущение, как будто Витти держал в руках не мёртвый, пусть и непонятный, артефакт, а нечто живое, пышущее аурой неприязни и беспокойной агрессивности, свойственной обколовшимся близкой к смертельной дозе наркоманам и серийным убийцам, от которых в любую секунду можно ожидать необузданного и бессмысленного взрыва безумия и разрушения.
   Витти непроизвольно вздрогнул и поёжился – эта комната внушала неясную тревогу, и он чувствовал удовлетворение от того, что её создатели отправились в мир иной. Обычно он равнодушно относился к смерти и убивал лишь по необходимости или ради выживания, не испытывая ни удовольствия, ни вины, но умерщвление Шенгов вызывало у него иррациональное облегчение и казалось оправданным и заслуженным.
   Аккуратно положив демонический молитвенный барабан на пол, он с осторожностью, не зная, чего ожидать, заглянул в зловещую темноту открывшейся в полу ниши, вдруг испытав давно забытый страх. Минуту назад он был уверен, что справится с чем угодно, но атмосфера этого места норовила пробить брешь в его мировоззрении, которое ещё не поддалось, но уже покрылось сетью трещин. Встав на колени, он посветил фонарём в чернеющий в центре комнаты шестиугольный колодец, пытаясь разглядеть то, что он скрывает.
   Тайник оказался максимум пару ярдов в глубину, и на его дне что-то слабо мерцало; в свете фонаря, не давая разобрать детали, по поверхности загадочного предмета бегали разноцветные искры.
   Чертыхнувшись, Витти решил положиться на удачу и, отринув расползающиеся по внутренностям липким холодным туманом суеверные страхи, опустил в дыру руку, приготовившись тут же отдёрнуть её при малейшем намёке на угрозу. Пальцы наткнулись на покрытый какими-то выступами полированный металл. Водя по нему ладонью, он нащупал толстое кольцо и, предположив, что оно выполняет роль своеобразной ручки, попытался соответствующим образом его использовать. Ухватившись за жёстко закреплённое одной стороной кольцо, он попробовал встать и убедился, что не ошибся.
   Таинственный ковчег охотно покидал свою темницу, поскольку между ним и стенками присутствовал достаточный зазор. По возможности плавно, Витти медленно распрямлялся, по мере того как ларец, сундук или что бы это ни было приближался к выходу на свет божий. Наконец, слегка ударившись напоследок о край, тщательно спрятанный артефакт освободился из подземного заточения. Отступив на пару шагов назад, аккуратно, не то чтобы стараясь не повредить, а, скорее, боясь потревожить содержимое, Витти поставил находку на пол.
   Он всегда отвергал всяческие мистические россказни, тем не менее, не желая признаваться в этом даже себе, побаивался того, что может скрывать подобное место, одновременно злясь и желая бросить эту затею, а для верности ещё и спалить тут всё дотла. Но он не собирался отступать – дело в любом случае уже сделано.
   Его глазам предстала шестиугольная золотая, искусно разукрашенная запертая шкатулка. В последнем он немедленно убедился, попытавшись открыть или сдвинуть крышку. Сама уже являясь неплохим приобретением, она, вероятно, таила в себе нечто гораздо более ценное, но попытки заглянуть внутрь пришлось отложить до более подходящего момента. Бегло оглядев добычу со всех сторон, Витти обнаружил, что на её боковых гранях выгравированы те же инфернальные символы, а орнамент на крышке состоит из настойчиво притягивающих к себе взгляд извивающихся линий, между которыми разместились причудливые, будто вышедшие из-под руки безумного ювелира, существа и здания.
   С трудом оторвавшись от непостижимо странных барельефов, Витти осторожно убрал шкатулку в сумку и, немного подумав, отнёс к задней двери железную пробку, которой был заткнут этот сосуд с джином. Он заберёт её с собой на обратном пути – не исключено, что она представляет интерес для любителей древних реликвий, а может, вырезанные на ней руны являются ключом к шкатулке. В любом случае вещь, несомненно, полезная.
   Хорошенько отряхнувшись от припорошившей его мелкой серой пыли, он вернулся в комнату с лежащим у дальней стенки идолом, отчего тот выглядел ещё более озлобленным. Взяв фонарь, Витти на всякий случай посветил в шестиугольную дыру, но в потревоженной его вторжением тьме осталась лишь кружащаяся пыльная взвесь. Гладкие стенки колодца, выложенные полированным чёрным камнем, возможно гранитом или мрамором, его не заинтересовали – никто не станет платить за обычный камень, пусть даже он лично обтёсан каким-нибудь великим, давно почившим в бозе императором.
   Распрямившись, Витти подхватил изрядно потяжелевшую сумку и вышел в коридор. Несмотря на её значительный вес, он всё-таки решил носить шкатулку с собой, так как… ему не хотелось с ней расставаться.
   Немного этому удивившись, он тут же прервал самокопания, которые считал уделом неуверенных в себе. Повесив сумку на плечо, Витти направился на кухню, не забывая использовать по дороге сканер и ломик. Он, конечно, не надеялся, что здесь окажется ещё одна подобная комната, но своим богатством, свободой и внушительной репутацией среди тех, для кого главным является достижение нужной цели без учёта требующихся для этого средств, не в малой степени был обязан именно тому, что всегда тщательно всё проверял.
   Больше не обнаружив ничего примечательного, Витти достиг кухни. Шагнув внутрь, он поводил лучом фонаря из стороны в сторону, отмечая расположение оборудования и мебели и прикидывая наиболее удобные места для тайника. Свет отражался от эмалированных кастрюль, преломлялся на дисках машин для нарезки мяса и овощей, нырял в открытые полости мармитов и рассыпал грозди зайчиков, натыкаясь на полированную сталь жарочных столов и ножей всевозможных форм. Слева от двери стоял морозильный шкаф, за ним, чуть поодаль, находились овощемойка и большая напольная мясорубка.
   С них Витти и решил начать: всё равно необходимо перетряхнуть весь ресторан, а значит, приступить к разрушительным поискам с этой стены ничем не хуже, чем с любой другой. Двухкамерный морозильный шкаф, выше обычного человеческого роста, слава богу, снабдили небольшими широкими колёсиками, позволившими его легко передвинуть.
   Так же он поступил с овощемойкой и мясорубкой, но последняя не была приспособлена для смены раз и навсегда обжитого места, и с ней пришлось основательно повозиться.
   Освободив таким образом стену, он тщательно проверил её и пол, где стояло оборудование. Только бетон, кафель и линолеум.
   Немного переведя дух, Витти проделал то же самое с другими стенами; бесцеремонно вторгаясь в упорядоченный стерильный мир кулинарного таинства, он оставлял за собой хаос перевёрнутых машин и разломанной мебели.
   Наконец, отодвинув последнее, остававшееся нетронутым, – посудомоечную машину, он исследовал скрываемые ею поверхности и, ничего не обнаружив, прислонился к обложенной плиткой стене. Тяжело дыша, Витти оглядел устроенный им, присыпанный столовыми приборами и битой посудой разгром. Вытерев ладонью пот со лба, он устало поднял сумку, прошёл в ресторанный зал и, отодвинув стул от ближайшего стола, развалился на нём, вытянув ноги и откинувшись на спинку.
   Отдыхая и набираясь сил, он осматривался вокруг. Окна скрывались за плотными муслиновыми шторами, и в ресторане царил сумрак; узкий луч фонаря резал его, как желе, населяя пустой зал трепещущими зыбкими тенями. «Довольно уютно, – подумал Витти, – видимо, неплохое было место. Правда, учитывая обнаруженное в стене капище, теперь я обходил бы это заведение за десять кварталов». Погладив рукой потускневшую от осевшей на неё пыли атласную скатерть, он заставил себя встать и продолжить работу. Терять время, рассиживаясь, было непростительно.
   К тому же, если вдруг кто-то, проходя мимо, заметит подозрительную активность внутри закрытого ресторана, придётся срочно ретироваться, и, вместо того чтобы объяснять Тони, почему Витти до сих пор не имеет понятия, где находятся обещанные документы, лучше сразу переехать в Сан-Франциско и, поменяв фамилию, начать торговать пиццей.
   Вооружившись инструментом, Витти оставил сумку на полу возле стола и направился к барной стойке, которую охраняли горельефы в виде уцепившихся когтями за её края драконов. Исследовав внутренние полки и ящички, он прошёлся сканером по довольно толстой столешнице на тот случай, если хозяин решил встроить тайник в неё, а затем, откинув циновку, тщательно проверил каждую плитку под ногами. Но результат оказался прежним.
   Он не поленился даже снять с полок на стене разноцветные бутылки с напитками на любой, самый необычный вкус. В основном, конечно, из стандартного набора, но обнаружились среди этого рая алкоголика и рисовое вино с новорождёнными мышатами, и водка с сидящим на донышке огромным тарантулом, которые Витти, поёжившись, отставил подальше. Скрупулёзный осмотр полок и стены за ними принёс только нескольких отвалившихся этикеток и дохлого мотылька.
   Его терпение начало испаряться, чего он обычно старался избегать, так как злость и нервозное предвкушение, что цель вот-вот будет достигнута, ничего, кроме ошибок, принести не могли. Выпуская пар, он схватил бутылку с плавающими в ней мышатами, вызывавшую у него наибольшее отвращение, и, с размаху швырнув её в висевший на противоположной стене гобелен с изображением какого-то дворца на вершине бесконечной лестницы, из-за купола которого вставало солнце, несколько раз глубоко вздохнул. Придя в себя, он задумался и, окинув взглядом тёмный зал, принялся мерно постукивать указательным пальцем левой руки по отполированному бесчисленными рукавами дорогих пальто, деловых костюмов и вытертых рабочих курток дереву стойки.
   Чтобы немного прочистить мозги, он взял бутылку самого дорогого виски; раз уж сегодня бар работает бесплатно, можно позволить себе не беспокоиться о таких мелочах, как цена. Налив стакан до краёв, он залпом осушил его и, шумно втянув через нос слегка прогорклый воздух, стал привычно ждать, пока жжение в горле утихнет, сменившись разливающимся внутри теплом.
   Наконец Витти полностью успокоился и вернулся к привычному хладнокровию, позволяющему действовать чётко, обдуманно, не пропуская мельчайших деталей. Поставив стакан на полку, он вышел в зал и огляделся в поисках зацепки, которая могла бы помочь сэкономить время.
   После некоторого колебания он решил начать с висевших на стенах картин, размеры которых допускали наличие спрятанного за ними сейфа. На каждой стене висело по несколько рамок с гравюрами, фотографиями достопримечательностей и гобеленами с персонажами восточной культуры для придания заведению большей аутентичности.
   Витти подошёл к ближайшей гравюре, изображавшей воина в самурайских доспехах на фоне стилизованной деревушки и рисовых полей, с каллиграфически выписанными иероглифами по правому краю. Сняв рисунок со стены, он прислонил его к стоявшему рядом столу и провёл сканером по некрашеным панелям из бука, которые искусственно состарили и покрыли лаком, придававшим им цвет гречишного мёда. Ничего. На всякий случай он с помощью ломика сбил панели со стены – только голый неровный бетон.
   Пожав плечами, он быстро перешёл к следующей рамке, содержимым которой оказалась почему-то фотография современного Токио в час пик.

   ***

   Витти узнал столицу Японии, так как лет десять назад прожил там больше года, скрываясь от мести одного крайне злопамятного бизнесмена.
   Это случилось, когда глава семьи Тарпелло с помощью взяток городскому совету «уговорил» город отказаться от закупок у выбранной целью фирмы, после чего путём угроз и шантажа заставил руководство главной транспортной компании Розвинда сделать перевозки для конкурента немного дороже, что привело к его банкротству и поглощению кланом.
   Роль Витти в том деле была невелика – кое-кому пригрозить, кое-что умыкнуть, раздобыть компромат на нужных людей; в процессе он даже похитил любимую одиннадцатилетнюю дочь несговорчивого дельца и подержал её в облезлой халупе в пригороде, чтобы заставить папашу растерять праведный пыл и упрямство. Хотя девчонка вернулась в отчий дом в целости и сохранности, каким-то образом его участие в этой афере выплыло наружу, и разгневанный отец, найдя козла отпущения, решил отомстить сразу за все свалившиеся на его голову напасти, заказав Витти профессиональному киллеру.
   Он не стал рисковать столь бесценной вещью, как своя жизнь. Хотя мафиозный босс, на которого он работал, и предложил ему защиту, но, будучи сам преступным мастером на все руки, Витти слишком хорошо знал, что от умелого и настойчивого убийцы не спасут ни дюжие охранники, ни крепкие стены. Так что, как только плата за работу была получена, он тут же упаковал в чемодан самое необходимое и по фальшивому паспорту вылетел в Страну восходящего солнца, где и приземлился, оправдывая её название, на рассвете.
   Сняв недорогие апартаменты в квартале Кабуки-тё, он затаился и, раз уж так легли карты, взял принудительный отпуск. Это был неплохой год, если не считать жуткую скуку, от которой его, привыкшего к инъекциям больших доз адреналина, не спасали ни походы в рестораны, ни даже утехи в объятиях весьма изобретательных восточных жриц любви. В итоге он раздобыл необходимую ему порцию острых ощущений за игрой в покер, став завсегдатаем на удивление многочисленных нелегальных казино в районе Синдзюку.
   Публика там попадалась самая разная – встречались и проигрывающие свои жалкие сбережения рыбаки, и члены триад, и заезжие бизнесмены, и скучающие туристы. Большие ставки, напряжённое ожидание сдачи, блеф и удача, эйфория выигрыша и горечь поражения, ну и несколько тузов в рукавах… При отсутствии других занятий он быстро пристрастился к этому коктейлю и проводил за столами с зелёным сукном практически каждую ночь, постоянно меняя заведения, чтобы не вызывать подозрений слишком частыми выигрышами, пока однажды не проигрался подчистую.
   Игра начиналась как обычно – немного поблефовать, сорвать крупный банк, несколько раз спасовать, чтобы не дать вычислить свои уловки, повторить в различной последовательности. Но тут вместо выбывшего коммерсанта из Германии сел толстый, словно борец сумо, с жестокими, как у акулы, глазами японец, за спиной которого тут же выросли два татуированных мордоворота.
   Игра шла с переменным успехом, пока Витти немного не помог ветреной фортуне, подкинув себе червового валета к трём пришедшим с раздачей, и не поднял ставку. Японец, невозмутимый, как статуя Будды в углу зала, внимательно посмотрел ему в глаза, как будто стараясь прочесть мысли соперника, и, пожевав губами, сдвинул в банк стопку жетонов не меньше пятидесяти тысяч долларов.
   Витти немного занервничал, но никак этого не проявил. В случае проигрыша оставшихся денег ему хватило бы разве что на ужин в забегаловке и билет домой, но он был уверен в победе и, сохраняя видимое спокойствие, высыпал свои фишки к уже высившейся в центре куче. Два остальных соперника тут же скинули карты и замерли, предвкушая интересную развязку. Из-за других столов подтянулись ещё игроки, и все, затаив дыхание, стали ждать, чем кончится эта схватка.
   Витти улыбнулся одними уголками губ и, ответив сумоисту таким же пристальным взглядом, бросил на стол каре валетов. Сохраняя каменное лицо, толстый мафиози раскрыл свои похожие на сосиски пальцы и небрежно уронил карты. По залу пронёсся вздох – перед ним лежало четыре короля.
   Побледнев, Витти расстегнул воротник дорогой шёлковой рубашки, который внезапно стал ему тесен, и вытер со лба холодную росу, просочившуюся, казалось, прямо из скрученного в тугой узел нутра. Не слыша восхищённых разговоров окруживших стол людей из-за стоящего в ушах звона, он тяжело встал и молча вышел на улицу.
   Немного отдышавшись, он поймал такси и поехал на квартиру, быстро собрал весь свой нехитрый багаж, сел обратно в такси и отправился прямо в аэропорт. Тут ему больше делать было нечего, да и прошёл достаточный срок, чтобы угроза смерти от рук наёмного убийцы миновала, – пора возвращаться домой. Тогда он ещё не успел заработать состояние и известность в преступных кругах, но в одном из пустынных дворов предусмотрительно оставил заначку в виде десяти тысяч долларов, спрятанных за вынимающимся из стены кирпичом, – на первое время хватило.
   Этот урок навсегда отвратил Витти от азартных игр и сомнительных развлечений. Став ещё упорнее и осторожнее, через пару лет он уже обзавёлся внушительной репутацией у заказчиков и шикарными апартаментами на Колдмаунтайн-вэллей, а кроме того, приличным счётом в банке.
   Наконец, вынырнув из тумана воспоминаний, он снял фотографию со стены и некоторое время держал её в руках, рассматривая застывший неон вывесок и заполонивших улицы этого шумного, беспокойного и жестокого, но по-своему прекрасного города неподвижных, как манекены, людей. Вздохнув, он положил законсервированный под стеклом краткий миг жизни на ближайший стол, дав себе зарок как-нибудь снова подышать горячим, немного солёным воздухом Токио. Но работа – прежде всего, и то, что происходило сейчас, было неизменно важнее минувшего; для воспоминаний нужно время и место, а ни то, ни другое нельзя было назвать подходящим.
   Оторвавшись от фотографии, он ухватил поудобнее ломик и вонзил его в стык между панелями.

   ***

   Прошло уже больше двух часов с момента, как он вошёл в тёмный и пустой ресторан из пустынного и тёмного переулка, но документы так и не нашлись. Осматриваясь, Витти кругом видел плоды дела рук своих – разломанные стены, перевёрнутые столы и битое стекло. Устало вытерев со лба грязный пот, он направился к последней уцелевшей стене – той, где с вершины уходящей к облакам лестницы гордо взирал на мир внизу прекрасный дворец.
   Посмотрев на картину, Витти подумал, что она полна символизма: чтобы достичь ворот, надо отыскать в себе упорство и силу преодолеть длинную и утомительную, круто идущую вверх дорогу. Те же, кто остановится или повернёт назад, будут довольствоваться отчаянием.
   На полу под дворцом, там, где упала бутылка, в засыхающей луже вина плавали крохотные дохлые мышки. Он сдвинул этот мусор ногой под стол, чтобы не повредить ботинки осколками; к тому же ему не хотелось давить и размазывать по ковролину их проспиртованные тушки. Он им даже немного сочувствовал – родились лишь для того, чтобы придать особый вкус бокалу вина капризного и пресытившегося извращенца, немного скрасив тому скуку бесплодного существования. Впрочем, такая судьба во многом походила на цель жизни миллионов, нужных только в роли винтиков потребления и услужения хозяину людей.
   Витти гордился тем, что никому не подчиняется и делает только то, что сам хочет, но даже в его, отрицающем законы общества мире действуют свои законы и условности, которые нельзя игнорировать. Тем не менее он обладал гораздо большей свободой, чем стреноженные кредитами, обязательствами и распорядком дня обыватели, и по большому счёту был вполне доволен своей жизнью.
   Нахмурившись, он прервал досужие философские размышления и настроился на рабочий лад; что-то его понесло куда-то не в ту степь. Может, обнаружение святилища неизвестного божка так на него подействовало и сподвигло задуматься о смысле жизни и о том, есть ли он вообще, этот смысл.
   Встряхнувшись, как мокрая собака, он резко сорвал гобелен с небесным дворцом со стены. Бросив его изображением вниз на пол, он разнёс панели обшивки и не смог удержать вздох облегчения – разломанные в щепки доски открыли его взгляду вмурованный в стену небольшой сейф.
   Панель, конечно, снималась и без уничтожения половины стены, и теперь, когда её обломки усыпали пол, он заметил направляющие, на которых она при нажатии на правильную доску сдвигалась влево. Но, поскольку Витти не испытывал желания разбираться с затейливой головоломкой неизвестного инженера, вариант «бей и круши» ему тоже вполне подошёл.
   Сейф оказался довольно старой модели, безо всякой электроники, и открывался двумя ключами, что несколько усложняло несанкционированное проникновение, но непреодолимой преградой не являлось.
   Раскидав ногами доски, чтобы они не мешали ходить, Витти направился к сумке и достал оттуда свёрнутый в рулон кожаный футляр с набором отмычек. Вернувшись к сейфу, он приступил к кропотливому и требующему полной концентрации процессу.
   Минут через сорок, мокрый, как упавший в реку бабуин, сломав одну из своих любимых отмычек, разминая слегка трясущиеся от напряжения руки, он услышал вожделенный щелчок. Удовлетворённо потирая ноющую поясницу, Витти нетерпеливо распахнул сейф и увидел, что он разделён на два отделения. В обоих лежали какие-то бумаги, а в верхнем обнаружился неплохой бонус – семь тысяч долларов в бумажном конверте, тут же перекочевавшие в его внутренний карман.
   С довольным видом похлопав рукой по изрядно распухшей правой стороне куртки, он выгреб из сейфа все бумаги и свалил их на ближайший стол. Бегло просматривая убористо покрытые текстом страницы, он выискивал те, из-за которых и разгорелся весь сыр-бор. Наконец среди бухгалтерских ведомостей, далеко не все из которых имели отношение к ресторану, папок с фотографиями и бюллетенями он с облегчением наткнулся на туго перевязанную стопку писем, фотографий и топографических карт, судя по примерному описанию Тони и являющуюся тем, что ему было необходимо.
   Не тратя времени на изучение остальных, тоже, скорее всего, чрезвычайно полезных бумаг, он схватил их в охапку и засунул в сумку. Если они помогут ему выручить ещё денег, в чём, учитывая род занятий хозяев «Золотой луны», Витти практически не сомневался, то на этом маленьком дельце он сорвёт неплохой куш.
   Вышел он тем же путём. Сумка, распухшая от добычи, оттягивала руку, но он не роптал, так как это был вес денег и совокупного с ними уважения. Закрыв дверь чёрного хода, чтобы как можно дольше не привлекать внимание посторонних к остающимся за его спиной руинам, он с усилием водрузил свою желанную ношу на плечо и, уставший, но умиротворённый, растворился в сумраке ночного города.

3.3. Свет ярче во мраке

   Понедельник начался, как всегда, беспокойно и суетливо – отдохнувшие за выходные детективы неохотно впрягались в дышло забот и рутины и большую часть дня разбирали накопившиеся документы и отложенные на потом отчёты и запросы. То и дело кто-то вставал и бегал налить себе кофе или покурить, чтобы хоть ненадолго выбраться из-под бумажной лавины.
   Разморённый блаженным ничегонеделанием выходных, Лэйни слегка кемарил и, сидя за рабочим столом, просматривал и сортировал оставшиеся с прошлой недели бумаги, раскладывая их по степени важности и срочности решения содержавшихся в них проблем. Не успевший набрать полные обороты мозг то и дело прокручивался вхолостую, из-за чего работа двигалась какими-то рывками.
   Боб ещё не появился, да и обрадовать его пока было нечем – отчёт из Сайлент Гарден до сих пор не пришёл, так что сделать какие-то выводы можно будет не раньше обеда.
   В одиннадцать часов капитан собрал всех на еженедельное собрание, выслушал текущее состояние расследований отдела и раздал указания для корректировки их первоочерёдности и направления. После занявшей около часа планёрки многие детективы разъехались по заданиям, и Лэйни со своим напарником тоже отправился на выезд по совершённому в воскресенье поздно вечером ограблению бакалейной лавки.
   В участок вернулись без пятнадцати четыре, уже практически раскрыв это дело, – вполне закономерно, учитывая крайнюю степень тупости грабителей, открывших дверь ключом и оставивших несколько чётких отпечатков пальцев на сейфе, к которому до этого имел доступ исключительно хозяин, так что сомнений в их принадлежности не возникло. К тому же после разговора с владельцем магазина – весёлым ирландцем, с красным от хронической приязни к недорогому чилийскому вину носом и длинными обвислыми усами, – выяснилось, что его непутёвый племянник не так давно переехал в Америку. Обладая лишь отсутствием каких-либо профессиональных навыков и присущей всем недалёким людям беспочвенной уверенностью в непременно грядущем признании и богатстве, тот отказывался работать охранником или грузчиком и, задолжав некую сумму в местном игорном притоне, умолял дядю одолжить ему денег.
   – Конечно, я отказал! Если этот дармоед не желает честно трудиться и проигрывает деньги в карты, это его проблемы. Он сын моей двоюродной сестры, с которой у меня нет особенно близких отношений, но я согласился помочь ему тут обосноваться и предоставил комнату над магазином для житья. Я не думал, что помощь будет заключаться в том, чтобы тянуть его за уши, кормить, одевать, а теперь ещё и оплачивать его долги! Так что я дал ему неделю собрать пожитки и сказал: пусть выметается и ждёт, пока ему на голову упадёт миллион долларов, где-нибудь в другом месте. Я занятой человек, и мне недосуг работать ещё и нянькой пустоголового недоросля.
   Своё заявление ирландец сопровождал потиранием носа, разжигая его алое сияние, и поглаживанием усов, которыми очень гордился, но расследование причин того стало бы типичным висяком.
   Когда они направились поговорить с указанным молодым человеком, то ни его самого, ни его вещей на месте не оказалось. Комната выглядела так, будто жилец съезжал в большой спешке: незаправленная грязная кровать, недоеденный бутерброд на пожелтевшей газете и забытая в стенном шкафу мятая рубашка.
   В итоге, записав показания хозяина и сняв отпечатки с входной двери и сейфа, детективы отправились восвояси. Дело не стоило и выеденного яйца, так что, набив отчёт и послав отпечатки местным яйцеголовым для установления личности их владельца, Лэйни отчитался капитану о ходе расследования и подал ориентировку на племянника хозяина бакалеи в розыск. Как только подозреваемый будет задержан, а, учитывая его навыки в совершении преступлений, это не займёт много времени, он отправится прямиком в суд.
   Устало откинувшись на спинку офисного кресла, Лэйни посмотрел на свежую входящую корреспонденцию – пара конвертов и несколько папок, заказанных им из архива. Он потянулся и решил, перед тем как погрязнуть в сопровождающем работу полицейского детектива неимоверном количестве бюрократии, выпить кофе.
   Налив чашку двойного латте, он вернулся за стол и, вздохнув, подвинул к себе конверты. Один пришёл из Аризоны и содержал запрос на получение копии досье некоего Дэна Лоймора, арестованного за разбой в Тусоне. Мистер Лоймор являлся уроженцем славного города Розвинда, где и начинал свою преступную карьеру, а стало быть, его, составленное полицейскими биографами, подробное жизнеописание теперь хранится в архиве в подвальном этаже.
   Лэйни с трудом, но всё же вспомнил этого Лоймора – он арестовывал его несколько лет назад за подлог и мошенничество со страховкой. Тогда мерзавец отделался штрафом и исправительными работами сроком на полгода, а теперь, видимо, сменил не только место жительства, но и род деятельности, пройдя криминальную эволюцию и став отпетым негодяем.
   В общем, картина привычная – все преступники начинают как мелкие хулиганы, а потом их затягивает водоворот лёгкого заработка и страха перед ними обывателей, который для подобных отбросов как наркотик. В итоге, по мере роста самомнения и атрофирования полезных навыков, они совершают всё более дерзкие и жестокие преступления, а затем проводят большую часть жизни в федеральной тюрьме, с непродолжительными перерывами на терроризирование мирных граждан от отсидки до отсидки. Лэйни мог припомнить лишь несколько случаев, когда попавший в этот замкнутый круг становился нормальным человеком, в абсолютном большинстве перевоспитание преступников оставалось уделом политического словоблудия.
   Конечно, законы вроде «третий страйк – и ты выбыл» работают неплохо, но Лэйни не нравилось, что пожизненный срок может получить как убийца, так и мелкий воришка. Он считал более справедливым и эффективным оценивать проступки на основании балльной системы – когда преступник отправлялся бы в бессрочную изоляцию от общества под надзор вооружённой охраны, полностью исчерпав резервуар людского терпения, а не по количеству судимостей. Измеряя преступления в баллах, самых опасных бандитов можно будет отправлять на постоянную тюремную прописку или даже электрический стул после первого же ареста, если их злодеяния, образно говоря, зашкалили за предел милосердия. Однако Лэйни оставалось довольствоваться существующими порядками: хотя думать ему никто не запрещал, но и результатами его размышлений никто не интересовался.
   Составив официальный запрос в архив, он подшил к нему письмо из Аризоны и отложил в лоток с исходящими документами, откуда их забирал дежурный – работа, которую выполняли по очереди новички и стажёры.
   Взяв следующее письмо и вскрыв его, он увидел ответ на свой запрос из Сайлент Гарден, где содержалась исчерпывающая хронология подвигов двух мёртвых подонков, умудрившихся привлечь к себе всеобщее пристальное внимание. Пробегая глазами пару десятков строчек с лаконичным изложением состава преступлений и специальными кодировками, разъяснявшими посвящённым аспекты того или иного задержания, Лэйни искал упоминания о связях объектов расследования с какой-нибудь группировкой. В основном за ними числились обычные грабежи и задержания за пьяные дебоши, но пара записей в этом позорном списке, несомненно, выделялись. Они были сделаны в течение последних месяцев, и в них прослеживалось то самое резко возросшее самомнение.
   Интуиция опытного детектива сразу отметила эту аномалию. Первая запись гласила, что оба интересующих его объекта были арестованы по подозрению в разбойном нападении на известного наркодилера, но, поскольку тот отказался давать показания, дело закрыли. Обычная ситуация – преступники разбирались между собой, а наряд полиции вызвала проезжавшая мимо домохозяйка, увидевшая, как два мордоворота избивают какого-то пуэрториканца.
   Инцидент выглядел крайне подозрительно, ведь нападавшие не могли не знать, что в этом бизнесе одиночек не бывает и легко разжиться адским зельем не выйдет. Даже самый безмозглый наркоман, спустивший все извилины в унитаз, на пике синдрома отмены и без цента в кармане не совершит подобную глупость, ведь наслаждаться вожделенным ядом у него будет ровно столько времени, сколько потребуется крыше дилера, чтобы его разыскать.
   Произошедшее говорило о том, что Портер и Квандайк выполняли заказ влиятельного конкурента, способного принять на себя гнев пострадавшей группировки.
   Ещё одна заставившая Лэйни насторожиться запись содержала подробности не менее дерзкого ограбления достаточно крупного магазина бытовой электроники. В этот раз хозяин заведения даже написал заявление в полицию, но затем по неизвестным причинам забрал его. В итоге парочка снова вышла сухой из воды.
   Тут выглядело подозрительным как то, что уровень мелких краж и серьёзного преступления обычно разделяет Большой каньон, так и то, что хозяина явно заставили изменить свои намерения, и вряд ли это могли сделать такие же мелкие, по уголовным меркам, друзья задержанных; тут налицо были угрозы, которые не так-то легко проигнорировать.
   Однако информации всё ещё не хватало: догадки, косвенные улики и интуицию к делу не пришьёшь, а даже если получится – расследование, сшитое из такой гнилой материи, быстро развалится.
   Чтобы начать копать под известные части уравнения, решением которого станут длительные тюремные сроки для всех его членов, нужны конкретные имена тех, кто принял этих мелких сошек под своё крыло и обеспечил им работу и защиту. Настало время прибегнуть к негласной помощи, чтобы на улицах Сайлент Гарден были заданы необходимые вопросы, получены объясняющие происходящее ответы и озадачены выяснением подробностей жизни некстати усопших бандитов информаторы.
   Первым делом он позвонил Бобу, который находился на патрулировании, и вкратце изложил ему последние новости. Боб выслушал сообщение Лэйни очень внимательно и сказал, что приедет в участок обсудить всё с глазу на глаз, как только передаст смену.
   В голосе Боба чувствовался азарт охотника, приготовившегося вступить в схватку с матёрым жестоким противником. Но прежде всего надо будет узнать имя этого противника.
   Лэйни повесил трубку и достал из нижнего ящика стола записную книжку. Полистав её, он нашёл телефон Бена Сайдволла – отличного детектива из участка Сайлент Гарден и надёжного помощника; если кто и способен выудить рыбку из мутного болота преступного мира, то только он.
   Бен поднял трубку на втором звонке. Его густой баритон вызывал в уме дородного, круглолицего, с пышными усами и седеющей головой отца многодетного семейства. На самом же деле голос принадлежал бывшему «морскому котику», поджарому, как хорошая ищейка, с цепким пронзительным взглядом карих, слегка прищуренных глаз, вызывающим у тех, на кого он был направлен, безудержное желание покаяться во всех грехах начиная с первого класса начальной школы. Бен собирался после службы в армии уйти на покой, но затем понял, что ему нужен не отдых, а адреналин. В итоге он пришёл на работу в полицию, где быстро и заслуженно снискал уважение начальства и коллег и уже три года наводил ужас на всех, кто становился подозреваемым в его расследованиях или просто имел у себя в шкафу пару-другую скелетов.
   – Привет, Лэйни. Какими судьбами? Неужто полицейский бал в этом году состоится раньше и ты ищешь себе пару?
   – Здравствуй, Бен. Просто умора. Смотрю, ты в хорошем настроении. Засадил за решётку дона Корлеоне?
   Бен звучно расхохотался.
   – Ну почти. Отправил туда Сэмми Якоря – полгода обхаживал это дело, как норовистого мустанга, и всё-таки выбил ему ордер на комнату в федеральной тюрьме на ближайшие лет двадцать.
   – Якорь? Это тот, который был правой рукой Лютого Микки?
   – Он самый. Убийца, насильник и фальшивомонетчик. До Микки я, впрочем, тоже доберусь, всему своё время. Отправлю его прямиком в Диснейленд с особо надёжной охраной. Может, там он станет Минни.
   – Поздравляю. Мирно спящие горожане были бы тебе благодарны за избавление их среды обитания от такой акулы, если бы не витали в созданной ими для себя вымышленной реальности, в которой не существует нелюдей, способных выпотрошить их, как утку, просто ради развлечения.
   – Ну, не суди их так строго. Обывателям более чем достаточно их собственных проблем, это всё, что они способны вынести, не сойдя с ума. Если бы они задумывались о происходящем вокруг, то просто не смогли бы выползти из дома. В большинстве своём это хорошие, добрые люди. Просто не замечать грязи вокруг, пока не вляпаешься в неё по самые уши, – это защитная реакция, позволяющая им выжить.
   – Наверное, ты прав, хотя эта избирательная слепота, лакейское заискивание перед теми, кто их топчет, и вечное недовольство работой полиции иногда начинают раздражать.
   – Не бери в голову. Люди такие, какие они есть, и тут уж ничего не поделаешь. Мы должны хорошо выполнять свою работу потому, что это наше призвание, а не потому, что ждём благодарности от тех, кого защищаем. Если обычные люди впустят в себя всю ту мерзость и страдания, которые их окружают, то станут запуганными, потерянными, не способными на любовь, озлобятся на весь мир и растеряют всю свою доброту и пушистость. Это приведёт лишь к тому, что полицейская, и без того не слишком надёжная, плотина больше не сможет удерживать поток дерьма, готовый при малейшей нашей слабине тут же смести последние остатки цивилизации.
   – Ты точно служил в морской пехоте? Больше похоже на то, что не один год протирал штаны на кафедре философии.
   – Нахождение на передовой стоит десяти таких кафедр. Тебе приходится хорошенько подумать над смыслом жизни и над тем, ради чего ты влез во всё это. Когда над головой свистят пули, каждый рядом с тобой даст фору любому профессору философии.
   – Ну ты завернул! Надо будет отправить в наш институт петицию, чтобы тебе зачли обучение по предмету «смысл жизни».
   – Шутку оценил, смешно. Приятно скоротать время за лёгкой беседой с остроумным собеседником, но ты ведь не за этим звонишь. Какую грязную, неблагодарную работу ты мне собираешься подкинуть на этот раз?
   – Ты обиделся? Извини, не хотел сказать ничего такого.
   – Ладно-ладно, проехали. Выкладывай, не на первом свидании. Я слишком хорошо тебя знаю, чтобы обижаться на твои шутки.
   – Один – один. Раз мы квиты, хочу тебя попросить разузнать кое-что, связанное с убийством на Сильвер-лэйн. Клубок этой истории ещё разматывается, и чем длиннее нить, тем во всё более глубокую яму мы проваливаемся. Я уверен, что нападавшие работали на одну из криминальных шишек, и, скорее всего, вся эта кутерьма связана с торговлей краденой информацией. Портер и Квандайк проживали в твоём районе, и, думаю, эти фамилии ты слышишь не в первый раз. Я прошу тебя раскопать всё, что сможешь, на этих субчиков и узнать имя их нанимателя.
   – Угу, эти проходимцы нам тут всем хорошо знакомы – частые гости в нашем участке. Но про то, что они начали на кого-то работать, пока слышать не доводилось – слишком мелкие сошки, чтобы следить за каждым их шагом. Жили в дешёвой грязной дыре и портили окружающим жизнь. Прямо как надоедливые вши на подзаборном барбосе – и досаждают, и переловить не выходит; исподтишка грызут и портят всё вокруг, а как только услышат лязг зубов, тут же зарываются поглубже в вонючую шерсть. Но я тебе доверяю – раз ты говоришь, что они подались к кому-то в шестёрки, значит, так оно и есть. Хотя этот мусор уже вымели с улиц, я всё же опрошу своих информаторов и задам вопросы тем подонкам, которых ещё не успел засадить. Как только узнаю, кто это тут развёл такую активность, немедленно сообщу, да и мне это тоже будет небезынтересно.
   – Отлично. Когда можно надеяться на ответ?
   – Думаю, это займёт пару дней – у меня ведь есть и основная работа.
   – То, что надо, я и не думал, что ты сработаешь так быстро. Хорошо, что у меня есть такой надёжный и оперативный помощник.
   – Комплименты – это не по моей части. Если ты решил меня задобрить, то я всё равно не смогу выполнить твою просьбу быстрее, чем найду для этого свободное время. Мы тут все заняты одним и тем же – стараемся очистить улицы от всякой грязи и плесени, которые плодятся так быстро, что нам приходится демонстрировать чудеса расторопности, чтобы не отстать от процесса.
   – Это ты точно подметил. Спасибо, что выручил.
   – Преждевременно, я ещё ничего не сделал. Когда узнаю имя большого парня на районе, тогда и поблагодаришь.
   – На тебя не угодишь. Прямо какой-то робокоп. Наверняка ты и на свиданиях не говоришь спутницам комплименты, а представляешь отчёт о своей результативности и годовом доходе, с процентами и графиками.
   – Ну, на свидания у меня особо и времени нет. Последнее я назначал три месяца назад и, к твоему сведению, был очень романтичен. Просто мы не сошлись характерами – она не разделяла моей целеустремлённости и того, что работа для меня важнее личной жизни.
   – Удивительно, какая странная особа. Ведь женщины именно этого и хотят – чтобы мужья уделяли работе больше времени, чем им.
   – Ладно, опять ты со своими шуточками, но я не собираюсь меняться. Для меня долг всегда на первом месте, и если какая-то женщина захочет разделить со мной жизнь, она должна принять тот факт, что нас будет трое – я, она и моя работа.
   – Уверен, ты сможешь найти такую, но тогда не удивляйся, если вы будете встречаться раз в полгода, между твоими расследованиями и высадками её десантного батальона в Афганистане или Колумбии.
   – Значит, так тому и быть, главное в отношениях – это чтобы оба партнёра чувствовали себя комфортно под одной крышей и смогли вместе обрести счастье.
   – Может, ты и прав. Ладно, что-то мы с тобой заболтались. С нетерпением жду от тебя ответа.
   – И ты его получишь. Если за этими убийствами кто-то стоит, я его вычислю. Буду на связи, пока.
   – Счастливо.
   Лэйни опустил трубку на рычаг и откинулся на спинку кресла. Пора было возвращаться к морю работы, берегов у которого не видать. Учитывая напористость и целеустремлённость Бена, можно не сомневаться, что если закулисный игрок присутствует, то через пару дней он узнает его имя. Потерев шею ладонью и покрутив головой, чтобы размять занывшие связки, Лэйни вернулся к штурму неприступных бюрократических бастионов.

   ***

   По пути домой Лоднельт зашёл в небольшой круглосуточный продуктовый магазин и приобрёл достаточное количество еды, чтобы по крайней мере пару недель об этом не беспокоиться. В итоге в свою квартиру он входил увешанный пакетами, как рождественская ёлка игрушками.
   Свалив покупки в шуршащую гору в углу коридора, он решил сначала прибраться, так как, воспользовавшись полным отсутствием его внимания, квартира приобрела довольно-таки неприглядный вид. Засучив рукава, в течение нескольких часов он сгребал мусор, выносил его на помойку, мыл и драил, пока не остался удовлетворён результатом.
   Принеся на кухню пакеты, он достал из них свёртки с ветчиной и сыром и, заварив чай, сытно поужинал, так как уже начинало вечереть. Попивая крепкий, слегка вяжущий язык напиток, он раздумывал о своих новых способностях и о том, как их выявить и испытать, чтобы свести вероятность осечки в критической ситуации к минимуму. Невозможность вернуться в свою квартиру неприятно огорошила, но это было ещё полбеды. А вдруг его швейцарский нож с адскими инструментами заклинит, когда он будет проходить стену? Что произойдёт тогда – он разнесёт здание в пыль, обзаведётся кирпичными мышцами или это исключено в принципе?
   Демонам надо выдавать свежеиспечённым проводникам инструкцию, иначе приходится действовать наобум, без чёткого понимания возможных последствий, из-за чего эффективность их посланника как боевой единицы сильно понижается.
   Тут ему в голову пришла и никак не желала её покинуть мысль попробовать вызвать к себе какого-нибудь демона. Конечно, тот вряд ли обрадуется, что преодолел такой длинный путь ради удовлетворения чьего бы то ни было любопытства, но если Лоднельт таким образом получит жизненно важную информацию, то сможет наконец приступить к исполнению своих обязанностей. Да и не мешало бы разобраться, как это происходит; в данный момент это просто ещё одна, неизвестно как работающая, способность. Остаётся надеяться, что демон не станет пытаться сразу отгрызть ему голову, а соизволит предоставить свои знания и помощь.
   Основательно пораскинув мозгами, он пришёл к выводу, что это хороший вариант, только не стоит, пожалуй, вызывать демона в квартире. Поскольку неизвестно, как это будет выглядеть, лучше избежать возможной публичной демонстрации бьющих в крышу здания молний или засасывающих окружающее пространство чёрных дыр.
   Снаружи начало темнеть, но это ему было только на руку: надо лишь выбрать для эксперимента место поукромнее, где свидетелей чуда точно не окажется. Он переоделся в новую, подобранную по фигуре и вполне комфортную одежду. Помедлив, надел и куртку, так как не знал, сколько времени займёт ночное приключение и где он после него окажется.
   Выйдя из дома, Лоднельт преисполнился тревожным возбуждением от приходящих на ум перспектив и вариантов развития событий. Часовая стрелка приближалась к девяти вечера, и улицы почти опустели – возвращались с работы припозднившиеся служащие; пышная дама, в цветастом не по возрасту платье из виши в крупную клетку, похожая на завернутый в скатерть куль с мукой, выгуливала неуклюже переваливающего на коротеньких лапках и недовольно сопящего мопса; влюбленная молодая парочка, взявшись за руки, шествовала по тротуару, поглощённая беседой и друг другом.
   Наблюдающему за спокойной жизнью города могло показаться, что метроном его сердца никогда не собьётся с размеренного, неспешного ритма, но Лоднельт знал: реальность, как правило, вносит свои коррективы внезапно и безжалостно, и разлитое в воздухе умиротворение в любую секунду может смести ураган хаоса. Принимая это как должное, он заступил на бессменную вахту защитника покоя тех людей, которые способны любить, создавать или просто дарить кому-то радость. Уничтожение во имя этой цели злобных никчёмных ублюдков являлось не более чем необходимостью – не испытывая по этому поводу восторга, он не оставил в душе места и для сожалений о прекращении их бесполезного существования.
   Наслаждаясь тёплым уютным вечером и даримым им покоем, он миновал Хармони-сквер и пошёл по Старшайн-роад в сторону окраины города, рассчитывая наткнуться на какую-нибудь достаточно безлюдную местность.
   Проходя мимо ночного кинотеатра, он обогнул длинную очередь, нетерпеливо ожидающую начала последнего голливудского блокбастера, и вдруг почувствовал скребущее беспокойство.
   Лоднельт нахмурился и, отойдя подальше, остановился. Тревожно оглядываясь вокруг, он видел только спокойную улицу, заполненную обычными, не кажущимися угрожающими или нуждающимися в помощи людьми, и ощутимо нервничал, не в силах определить тому причины.
   Внезапно в голове взорвалась ослепительная вспышка, а когда перед глазами перестали носиться зайчики, он увидел совершенно другое место – полутьма, горящие через один фонари и старый кирпичный многоквартирный дом, в котором светилось меньше половины окон. В мозгу как будто отпечатался адрес – Карнивал-стрит, дом номер пятнадцать, квартира двадцать шесть.
   Мираж исчез. Непонимающе озираясь, Лоднельт видел ту же, ничуть не изменившуюся, опрятную улицу, что и до проникшего в его голову странного видения.
   Немного поколебавшись, он решил продолжить намеченный ранее путь, но тут снова полыхнуло зарево, и перед его глазами предстали небогатая, но опрятная квартира, связанная женщина на полу и два потёртого вида угрюмых типа в рабочих куртках, один из которых угрожал женщине пистолетом, в то время как другой обыскивал ящики обшарпанного деревянного комода.
   Видение снова отступило за ширму реальности, и от неожиданности Лоднельт споткнулся и чуть не упал. Окончательно сбитый с толку, он прислонился к стене и задумался о том, что всё это значит.
   Вариантов, на самом деле, немного – он сходит с ума, и его подсознание играет с ним в какую-то непонятную игру; или таким образом проявились возможности новой сущности, о которых его забыли уведомить. Если принять за ответ второе, то остаётся понять, что с этим делать. Вряд ли увиденное является ретроспективой каких-то минувших событий, а значит, инстинкт проводника сработал на происходящую в настоящий момент трагедию. Не зная, как назвать подобное, он решил, что в качестве временного обозначения вполне подойдёт «радар зла».
   Видимо, радар указал на место, где требовалась его помощь, но ведь он не имел ни малейшего понятия, где оно, а перемещаться силой мысли вроде бы не умел. Впрочем, убедиться в этом не мешало.
   Зажмурившись, он вызвал в памяти дом, который предстал ему в видении, и, глубоко дыша, сконцентрировался на желании там оказаться.
   Со стороны могло показаться, судя по мелькавшим на его напряжённом лице гримасам, что у него скрутило живот. Наконец он судорожно вздохнул и открыл глаза, но вокруг ничего не поменялось – гранитная облицовка студила прижатую к ней спину, а немногочисленные прохожие торопливо проскальзывали мимо, бросая на него опасливые взгляды.
   Он заставил себя разжать кулаки, стиснутые в безуспешном порыве нарушить законы мироздания, и расслабиться. Отсутствие такой важной способности привело его в недоумение и разозлило. Зачем тогда ему указывают адрес, если он не в состоянии попасть туда вовремя, чтобы предотвратить несчастье?
   Бормоча про себя отнюдь не лестные замечания по поводу организации работы проводника, он решил воспользоваться тем же способом, что и обычные люди, когда они хотят попасть куда-то дальше магазина в соседнем доме, – подошёл к обочине и поднял руку в универсальном жесте, обеспечивающем заработок таксистам.
   Жёлтый седан, перестроившись из второй полосы, лихо подрулил к стоявшему на тротуаре держателю наличности, которую водитель намеревался скоро переместить в свой карман.
   «Надо бы разобраться со способами доставки возмездия получателям до того, как закончатся сбережения. На такси каждый раз не наездишься», – подумал Лоднельт, но в приоткрытое окно машины назвал только адрес, по которому предположительно требовалось его присутствие.
   Смуглый уроженец Среднего Востока, сидящий за рулем, улыбнулся, показав жёлтые прокуренные зубы, и кивнул, подтверждая, что доставит туда клиента за баснословно низкую цену в кратчайшие сроки.
   Распахнув заднюю дверь машины, проводник с трудом протиснул своё огромное тело на сиденье. Он ещё закрывал дверь, а шофер уже включил счётчик и, набирая скорость, встраивался в поток.
   Откинувшись на мягкую кожаную спинку, Лоднельт позволил себе расслабиться: всё равно от него ничего не зависит сейчас, пока он мчится по городским улицам, положившись на возницу стальной колесницы. За немного мутным боковым стеклом мелькали тёмные витрины, неоновые вывески и присыпанные золотой пыльцой света фонарей пешеходы.
   Машина двигалась быстро, размазывая по стеклу город снаружи, и Лоднельт полностью отдал себя в руки несущего его течения, раздумывая, как он должен себя повести с этими ублюдками. Конечно, он, в общем-то, всего лишь слепое орудие в руках высших сил, использующих его для своих целей, но, пока они совпадают с его собственными, это его не беспокоит. Его терзали сомнения, надо ли превратить грабителей в пыль и развеять их прах или достаточно просто вырвать жертву из лап этих вурдалаков, что, несомненно, являлось первоочередной задачей.
   Хотя позицию Воинов Добра по этому вопросу Демогоргон выразил достаточно чётко – несущие зло должны быть уничтожены, но, может, всё-таки проводник в силах подарить кому-то второй шанс по своему усмотрению? И можно ли предоставить его тому, кто уже причинил зло, или этот факт исключает любые варианты, кроме выдёргивания сорняка с корнем? Не придя ни к какому окончательному решению, Лоднельт отложил в сторону путаные философские дилеммы. Он будет действовать по обстоятельствам. Пусть и всего лишь по рождению, но он остаётся человеком, а значит, никто не сможет отнять у него свободу воли.
   Пропетляв по городу под доносящиеся из магнитолы бесконечные заунывные песнопения, таксист наконец остановился на тёмной пустынной улице и, припарковавшись под одним из немногих работающих фонарей, постучал указательным пальцем по табло счётчика, привлекая внимание пассажира к указанной там сумме.
   Лоднельт расплатился и вышел наружу, где его тут же принял в свои объятия прохладный ветер, который на окраине, где, как выяснилось, они оказались, вольготно резвился и, как на струнах, наигрывал какую-то тягучую мелодию на свисающих между столбами проводах. Высадив клиента, такси спешно ретировалось, и единственным живым существом на всей улице остался полный сомнений и вопросов Посланник Ада.
   Перед собой он увидел нужный дом, на котором покачивалась на чудом уцелевшем гвозде ржавая табличка с номером.
   В сумрачные недра номера пятнадцать вёл единственный подъезд, а количество окон, смотрящих на улицу чёрными мёртвыми бельмами, говорило о том, что на каждом этаже находится множество небольших квартирок для тех, кто лишь такое жильё и может себе позволить. Жильцам этой скорбной обители приходилось надрываться на двух, а то и на трёх работах, чтобы обеспечить себе хотя бы такое пристанище, всё же выгодно отличающееся от коробки в городском парке, где, впрочем, они могли оказаться в любой момент, не выдержав беспросветной гонки за выживание.
   Размяв плечи и шею, больше не желая откладывать встречу с неизвестным врагом, Лоднельт отбросил гложущую его неуверенность и твёрдой походкой вошёл в подъезд. Внутри дом производил не менее удручающее впечатление – одинокая лампа накаливания без плафона висела в небольшом фойе с рядами почтовых ящиков, расписанных, как и стены, из баллончиков с краской бездарными подражателями импрессионистов. Лифт не работал, и, очевидно, уже давно, так что спасателю пришлось карабкаться по обшарпанной бетонной лестнице, где запах немытых тел смешивался с прогорклым запахом мочи и дешёвого табака.
   Нужная квартира находилась на втором этаже, и суровое испытание для обоняния продолжалось недолго. Попав в коридор, он увидел тянущиеся в обе стороны ряды некрашеных фанерных дверей, способных защитить только от коммивояжёров и проповедников; впрочем, маловероятно, что тут было чем поживиться, а значит, отпадала и необходимость в засовах.
   Следуя за перешёптывающимися у него в голове инстинктами, Лоднельт свернул направо и, пройдя до середины коридора, остановился перед одноместным ящиком номер двадцать шесть.
   Дверь оказалась слегка приоткрыта, и, толкнул её, он попал в комнатку не больше четырёх квадратных ярдов в длину с бойницеподобным окном на противоположной стене. Перед ним наяву предстала уже знакомая картина – связанная женщина в центре комнаты и парочка дёрганых налётчиков в лыжных масках, один из которых переворачивал комнату вверх дном, а другой, с ползающей по губам нехорошей усмешкой, держал мелко дрожащую испуганную жертву на мушке шестизарядного револьвера. Грабители уготовили ей гораздо худшую участь и не собирались останавливаться на том, чтобы просто забрать те жалкие пожитки, которые смогут тут разыскать.
   Появившийся в дверях незнакомец вызвал недоумение, из-за чего на несколько секунд ублюдки впали в ступор, не ожидая, что в таком районе кто-то станет вмешиваться в события, его не касающиеся. В этом приюте отчаявшихся собрались забитые, живущие на грани пропасти люди, которые не хотели и не могли рисковать тем немногим, что отделяло их от неё. Чувствуя полную безнаказанность, подонки довольствовались жалкой поживой, намереваясь взять основную мзду страхом и унижением, чтобы потом со смехом рассказывать дружкам, как извивалась и молила о пощаде беззащитная женщина.
   Поняв, с кем имеет дело, Лоднельт оставил сомнения – для подобного сброда второго шанса не будет. Отморозок с пистолетом только начал оборачиваться, а его подельник бросил копаться в найденном под одноместной железной кроватью чемодане и полез за ремень на спине, явно тоже не для того, чтобы поправить брюки, как Лоднельт со скоростью несущегося на всех парах локомотива уже пересёк отделяющие его от стоящего перед ним противника несколько футов и врезался в него всем корпусом. От сильнейшего удара тот, будто кегля, в которую попал шар, отлетел к крохотному окну и с хрустом ломающегося дерева и костей превратил в щепки стоящий под ним круглый столик, где и остался лежать без движения, слабо постанывая. Его подельник вскочил на ноги и, вытащив из-за пояса явно не подходящую к ситуации карманную «беретту», выстрелил в разбушевавшегося проводника. В следующий миг огромная кисть Лоднельта уже обхватила шею незадачливого стрелка и с тошнотворным хлюпающим звуком раздавила её, как бумажный стаканчик. Тот успел только выпучить глаза и всхрипнуть, после чего его мёртвое тело, когда Лоднельт разжал хватку, словно куль с мукой, упало к ногам своего палача.
   Но работа оказалась не закончена: первый искатель лёгкой поживы, собрав оставшиеся силы, в ужасе полз по направлению к двери. Воин Ада мрачно посмотрел на извивающегося, как раздавленный червяк на асфальте, полуживого ублюдка. Наконец-то тот прочувствовал на себе, что значит, когда твоя жизнь находится в полной власти несопоставимо более сильного агрессора, для которого ты лишь никчёмная грязь на полу. Лоднельт не стал раздумывать о целесообразности уничтожения этого таракана, ведь если его отпустить, тот из последних сил заползёт в свою нору, а оправившись от ран, вернётся к прежнему роду занятий. Подобные имбецилы не способны делать выводы, и любой урок, даже самый наглядный, моментально выветрится из их головы, а значит, приговор должен быть приведён в исполнение.
   Неотвратимой поступью Лоднельт приблизился к хрипящему и корчащемуся ничтожеству и, подняв левую ногу, с силой опустил её на его спину. С тихим хрустом ломаемого позвоночника и еле слышным последним вздохом принёсшая окружающим лишь вред жизнь покинула бренное тело, оставив после себя только разлагающийся кусок мяса.
   Осмотревшись, Лоднельт убедился, что, кроме трупов и еле слышно всхлипывающей женщины, в комнате никого нет. Подойдя к женщине, он осторожно распутал стягивающие её руки узлы и бережно отнёс её на постель. Бедняжка не открывала глаз и только дрожала и постанывала. Бегло осмотрев её, Лоднельт не нашёл серьёзных повреждений. Значит, он успел вовремя. Пора было немного прибраться.
   Накрыв женщину покрывалом, он взвалил на каждое плечо по телу, стараясь не шуметь, вышел в коридор и закрыл за собой дверь. В этом районе не требовалось придумывать какой-то изощрённый план для сокрытия улик; выйдя из подъезда на безлюдную улицу, он просто нашёл канализационный люк в одном из проулков и сбросил в него свою ношу. Теперь, если их когда-нибудь и обнаружат, то к этому моменту опознать наполовину съеденные крысами останки, а уж тем более связать их с ним, будет невозможно. За спасённую им женщину он не беспокоился – скорее всего, она не заявила бы в полицию и о нападении, а уж тем более не станет доносить на своего благодетеля.
   Всё произошло как в тумане – его дёргали за ниточки инстинкты, и только сейчас он пришёл в себя достаточно, чтобы это осмыслить. Лоднельт действовал как робот, его сознание отстранилось и блуждало где-то далеко, но это, видимо, было нормально, учитывая, что он впервые осознанно причинил кому-то вред, и не просто нанёс побои, а хладнокровно и жестоко убил другого человека. Так что все эти странности вполне можно списать на мандраж боевого крещения. Но вот то, что он уклонился от выпущенной в упор пули, заслуживало самого пристального внимания. Неожиданно он открыл ещё один дар – способность двигаться быстро и легко, словно колибри, неуловимо, как солнечный зайчик, что будет весьма полезно, учитывая его габариты и, соответственно, то, какую отличную он представляет собой мишень.
   Он прекрасно справился с миссией самостоятельно, его внутренний голос и не заикнулся о помощи. С одной стороны, это хорошо, так как теперь он стал гораздо более уверен в своих силах и узнал о них кое-что важное; но плохо то, что он так и не протестировал телефонную линию Ад – Лоднельт и по-прежнему не знает, будет ли звенеть на другом её конце звонок. А провести такую проверку необходимо – он не может тыкаться наугад, как слепой котёнок: однажды это плохо закончится или для него, или для тех, кто попадёт, например, под взявшийся из ниоткуда огненный шар; на самом деле подобное вряд ли, конечно, произойдёт, но чем черти не шутят – точнее, их Владыка.
   Да и сбрасывать трупы врагов в канализацию представлялось сомнительным вариантом прятать концы в воду. Здесь это сошло ему с рук, а в более респектабельных районах не привлекая внимания таскаться по улицам с окровавленными телами в обнимку не получится. А ведь работать придётся в различных местах, не вся же мразь обретается в живущих по волчьим законам гетто, на которые наплевать более удачливым и сытым гражданам.
   Вопросов накопилось более чем достаточно для того, чтобы оправдать риск, сопряжённый с холостым вызовом демона и обращённой в итоге на проводника яростью от несбывшихся чаяний оного.
   Лоднельт вздохнул и, ещё немного покатав шарики мыслей в черепной коробке, решил не откладывать эту авантюру в долгий ящик. К тому же он находится в подходящем месте – почти на самой окраине города, населённой истовыми приверженцами концепции трёх обезьян. Если какой-то абориген случайно заметит, как некто беседует по душам с существом из ночных кошмаров, при этом окажется трезвым и не накурившимся дури, после чего случится невообразимое и он захочет с кем-то поделиться своими наблюдениями, то его слушатели просто спишут эти россказни на бред сумасшедшего.
   Решение было принято, отпечатано и сброшюровано, настала пора отбросить сомнения и приступать к его реализации. Окинув взглядом окружающую безрадостную картину, он увидел между домами на противоположной стороне улицы огороженный погнутой ржавой сеткой пустырь – видимо, место для игр здешних ребятишек. Ни около, ни на самом пустыре не горело ни одного фонаря, а дальний его конец и вовсе скрывался в кромешной тьме. По его бокам стояли два многоэтажных дома. В одном светилось всего три окна, и ни одна из обитаемых квартир не прилегала к будущему полигону по открытию Адских Врат. В другом весь первый этаж занимал скрытый за непроницаемыми стальными жалюзи мебельный салон, а над ним, скорее всего, располагались офисы, так как здание выглядело подозрительно аккуратным и кое-где на стене даже виднелись кондиционеры. В офисном здании царила могильная тишина, и среди обваливающейся штукатурки и покосившихся фонарей оно выглядело как подвыпивший франт, случайно заехавший не туда, а теперь протрезвевший и крадущийся по затенённой стороне улицы обратно к цивилизации, огням баров и полиции. В общем, ничейная земля между ними отлично подходила для запланированного Лоднельтом рандеву с неизвестными последствиями.
   Он прошёл через не удержавшуюся на проржавевших кронштейнах секцию забора, который, разумеется, никто и не думал ремонтировать, и направился в дальний конец пустыря, с каждым шагом всё больше погружаясь во тьму. Под ногами хрустели разбитые бутылки, склизкие от плесени куски пластика и разнообразный неустановленный мусор. Желания выяснить его природу у Лоднельта не возникло, ему хватало подкидываемых воображением картин, изображающих захороненные в покрывающих всё свободное пространство ухабах и ямах трупы и промышленные отходы.
   Зайдя подальше, где темнота прятала и то немногое, что удавалось разглядеть при угасающем свете улицы, он остановился и прислушался. Вокруг разливалась оглушающая тишина, как будто он оказался в необитаемой пустыне. Дождавшись, пока глаза смогут различать хотя бы тени, он смежил веки и постарался вспомнить, что говорил ему Демогоргон. Вроде ему надо лишь позвать, и один из смертоносных помощников тотчас явится во всеоружии.
   Что ж, звучит достаточно просто, осталось испробовать данный метод на практике. Вздохнув, Лоднельт сосредоточился, захотев, чтобы один из Воинов Ада незамедлительно составил ему компанию. Он ожидал чего угодно – взрыва, ураганного ветра, падения Луны на Землю, но всё было тихо и спокойно, пока вдруг рядом не раздался сварливый, хриплый голос:
   – Открой уже глаза, проводник! Что это за место? Темно, холодно и ни одной живой души, кроме нас. Какая ещё срочная помощь тебе потребовалась? Отвечай, геенна тебя поглоти, или узнаешь силу моего гнева на своей никчёмной шкуре!
   Судя по голосу, Лоднельт ожидал увидеть тщедушного старика, но, когда открыл глаза, обнаружил, что перед ним стоит высокий, чрезвычайно толстый, с огромными, как лопаты, ручищами, заканчивающимися тускло светящимися холодным неживым светом когтями, монстр, с головой, которая была бы похожа на круглую и лысую человеческую, если бы не вытянутые, утыканные змеиными, покрытыми бурой слизью, зубами, челюсти, которые облизывал жирный, чёрный, слегка дымящийся язык.
   С удивлением, не столько от вида самого демона, сколько от того, что он, оказывается, видит окружающее чётко и ясно, лишь немного тускло, словно его глаза прикрыты серой плёнкой, Лоднельт уставился на нервно облизывающего толстые шелушащиеся губы и злобно щурящегося прибывшего. Тот беспрестанно подёргивался, как будто у него чесалось и покалывало одновременно в нескольких местах, отчего его огромное пузо шло рябью жировых складок.
   – Приветствую тебя, Великий Мститель. Прими мои извинения – сегодня тебе не удастся отведать крови нечестивых. Я, проводник Лоднельт, вызвал тебя, чтобы ты оказал мне помощь другого рода. Мне надо разобраться в своих возможностях и обязательствах, прежде чем я смогу начать мою работу в полную силу и утолю жажду возмездия Адского Легиона. Прошу тебя ответить на появившиеся у меня вопросы и разрешить тем самым посеявшие их сомнения и неуверенность.
   – Что?! Ты посмел заставить меня совершить утомительный и отнимающий неимоверное количество сил переход ради такой ерунды?! Ты, ничтожный, знаешь, что теперь мне потребуется год на то, чтобы полностью восстановить потраченную на это энергию?! И всё это ради каких-то бестолковых вопросов, которые тебя, видите ли, беспокоят?!
   Демон открыл курящуюся дымом пасть, принявшую вид воронки, полностью скрывшей его лицо, и, раскачиваясь всем телом, издал визгливый, полный ярости, срывающийся на рык вопль, такой громкий, что Лоднельт пошатнулся, как от удара, и, чтобы не оглохнуть, закрыл уши руками.
   Когда торнадо адского гнева утихло, через пульсирующий в голове звон проводник услышал, как где-то сзади на мостовую сыплются осколки стекла, – несколько окон не выдержали ударной волны демонического отчаяния, но не стал оборачиваться, чтобы не выпускать беснующееся чудовище из виду. Он решил попытаться его как-то урезонить – время пребывания демона в этом мире было ограниченно, а ничего, кроме ругани и угроз, Лоднельт пока не услышал. Тем временем адская образина вытаращилась на проводника и напала, подняв над головой свои грабли с направленными вниз острыми, как лезвия, когтями.
   Лоднельт нахмурился: предполагаемый соратник не только не желал помочь, но и явно вознамерился его прикончить, а уверенности в благополучном исходе такого поединка он не испытывал. Тут из глубины его естества, вылепленного в горниле Ада руками Всемогущего, начала подниматься закипающая ярость, заставившая сжаться кулаки и наполнившая вены и артерии живой, обжигающей, как лава, кровью. Вскинув подбородок и расставив в стороны руки со вздувшимися, скрученными, как канаты, мышцами, он прокричал:
   – Остановись, недостойное порождение мироздания! Приказываю оказать ту помощь, которую я требую, иначе ты больше никогда не увидишь свет этого мира, а если причинишь мне вред, то и своего!
   Но никакие слова уже не могли пробиться через панцирь ослепившего демона разочарования. Обрушившись на плечи Лоднельта своими похожими на рельсы лапами и впившись ему в спину когтями, он поднял его в воздух, приготовившись разорвать на части.
   Поняв, что рассвирепевший противник не остановится, Лоднельт выплеснул переполнявшую его ярость в удар кулаком прямо по раскрывшейся в центре раззявленной отвратительной пасти, с извивающимся, как жирная чёрная змея, языком, воронке горла.
   Демон, как подкошенный, рухнул на колени и, выпустив его из когтей, схватился руками за шею, издавая булькающие надрывные стоны. Лоднельт отлетел на несколько ярдов назад и, упав на спину, здорово ушиб правую лопатку о какой-то выступающий из земли металлический предмет.
   Шипя от боли, он перевернулся на живот, оперевшись на руки, с трудом приподнялся и, медленно подтянув колени, встал на четвереньки.
   Спина горела, словно на неё вылили чан с кислотой, по рукам стекала и, не успев попасть на землю, сворачивалась кровь. Правая рука сильно болела и плохо слушалась. Повернув голову, он попытался рассмотреть ставший тому причиной металлический предмет, оказавшийся ржавой стальной трубой с остатками резьбы на конце.
   Не на шутку разозлившись на демона-недоумка, который вместо того, чтобы помочь, серьёзно его ранил и теперь булькал и стонал где-то позади, Лоднельт поднялся на ноги, покачиваясь, наклонился и схватился здоровой рукой за выступающий конец трубы. Слежавшаяся, утрамбованная земля уступала нехотя, но проводник обладал мощью, достаточной, чтобы преодолеть и гораздо более упорное сопротивление.
   Наконец, голодно чавкнув, смесь из глины, золы и мочи отпустила свою добычу. Как только камешки и сырой грунт перестали сыпаться в образовавшийся провал, Лоднельт повернулся к человеку-крокодилу, по количеству жира способному дать фору любому адепту фастфуда и диетической содовой, крепко сжимая в кулаке импровизированную дубинку.
   Тот ещё корчился, стоя на коленях, широко раскрыв огромную, утыканную загнутыми, острыми и тонкими клыками пасть. Высунутый язык свисал наружу, и с него на землю капала какая-то тёмно-жёлтая слизь: видимо, сходство зубов со змеиными не ограничивалось формой. Глаза Лоднельта сузились, челюсти сжались до хруста, и рука, сжимавшая трубу, сама поднялась над головой. Сделав несколько шагов вперёд, он оказался напротив демона и с силой, наотмашь ударил того сбоку трубой по голове.
   Звук получился глухой, как будто пришёлся по водяному матрасу. Из разорванной отвислой щеки чудовища брызнула тошнотворного вида сукровица. Завыв, как ошпаренный койот, демон повалился навзничь, в агонии загребая ногами и руками землю; его огромная туша сотрясалась, как желе, пасть то открывалась, то закрывалась, а глаза вылезли из орбит и стали похожи на выросшие из глазниц бледные поганки.
   Лоднельт подошёл сбоку к поверженному монстру и пнул того ногой в жирный бок. Складки безразмерного аморфного брюха ответили колыханием, и от места, куда попал носок ботинка, разошлась дряблая рябь. Демон никак не прореагировал на столь неуважительное с собой обращение, так как его целиком поглотила боль в разбитой голове, из раны на которой, смешиваясь с являющимися для него ложем грязью и мусором, сочился вонючий ихор.
   Уже занеся ногу, чтобы ударить визжащего и плюющегося ядом жирдяя ещё разок, для закрепления изученного, Лоднельт всё-таки опустил её на землю. У него не возникло желания измываться над поверженным, беззащитным врагом, пусть тот и пытался его убить. К тому же он всё ещё надеялся получить столь необходимые ему ответы.
   Оглядевшись вокруг, он увидел валяющуюся на холмике из тряпок и бетонной крошки магазинную тележку. За неимением в пределах досягаемости более удобной мебели годилось и это. Он поднял тележку и, стряхнув прилипшую к ней сгнившую байковую рубашку, бросил около начинавшего понемногу успокаиваться демона. Единственное уцелевшее колёсико в намертво проржавевшем креплении торчало вверх и уперлось ему в бедро, когда он сел на остатки натужно заскрипевших под его весом продавленных спиц на боку тележки.
   Лоднельт обратил внимание, что, несмотря на шум побоища, бьющееся стекло и адские вопли, никто не спешил выяснить, что за бедлам творится на заброшенном участке земли, или хотя бы вызвать полицию.
   Он вздохнул, удивляясь людской покорности хаосу и бесноватой жестокости, но он здесь не для того, чтобы судить бывших соплеменников, а для того, чтобы им помочь. В таком поведении обычных людей не было ничего удивительного, ведь в большинстве своём они разобщены, одиноки и слабы, в отличие от злобных хищников, которые всегда сбиваются в стаи и рыщут по городским джунглям в поисках наживы, чужих страданий и боязненного поклонения.
   Обычный человек способен проявить стойкость, только защищая то, что для него действительно важно; для каждого это своё – любовь, дом, ребёнок, часы, полученные от отца; то, что невыносимо потерять, то, что он будет зорко охранять, как дракон сокровища; нечто личное, близкое, являющееся неотъемлемой частью жизни. Лишь немногие способны противостоять угрозе, не касающейся этих драгоценных песчинок мироздания. Встречаются, конечно, и люди с гипертрофированной порядочностью, слишком уважающие жизнь, чтобы пройти мимо торжествующего зла, но они, скорее, исключение из правила. Большинство же ограниченно, заперто в построенной ими башне с глубоким рвом, через зарешеченные цветные окошки которой внутрь проникают лишь те немногие образы из внешнего мира, которые смогли просочиться через узкую щель восприятия, оставленную в сознании её хозяина. Именно отсутствие сплочённости приводит к тому, что обладающие абсолютным численным превосходством хорошие люди оказываются каждый сам за себя против намного меньшего числа злобных тупых гоблинов, которым не составляет никакого труда победить за счёт того, что они прекрасно знают, как уязвим одиночка, и всегда нападают сообща. Добрые люди нуждаются в защите, потому что лишь немногие из них могут противопоставить агрессору соразмерную его безумию волю.
   Лоднельт это отлично понимал, ведь до перерождения в машину возмездия сам был таким… как и Изабель. Пусть даже его предназначение, как проводника, – безжалостно и эффективно убивать, в душе он остаётся человеком, а значит, и обладает присущей нормальным людям необходимостью дарить и получать любовь; став непобедимым и бессмертным, он всё ещё был нецелым, с отсутствующим важным кусочком, и потому – уязвимым.
   Его сердце наполнилось грустью и сожалением о невосполнимой утрате. Воспоминания о прежней жизни, которая всё больше казалась принадлежащей кому-то другому – Стэнли, не Лоднельту, являлись надёжным якорем для сохранения рассудка и искры добра и справедливости, которую не сможет потушить никакое море насилия, крови и несправедливости.
   Воспоминания – это именно то, что делает человека тем, кто он есть. Сделанный выбор, упущенные или реализованные возможности, друзья и враги – если заменить их на другие, получится совершенно другой человек, сохранивший от прежнего лишь оболочку. Поэтому Лоднельт собирался крепко держаться за прошлую жизнь и навсегда сохранить её в глубине своей души.
   Однако время для раздумий заканчивалось – демон перестал трясти жиром и визжать и теперь лишь злобно шипел и извивался, как гадюка, которой прищемили хвост. Щёлкая зубами, он с ненавистью смотрел на проводника, который, сложив руки на груди, спокойно дожидался, когда прерванную беседу можно будет продолжить. Напомнив себе, что не знает, сколько времени отведено его гостю на дорогу туда и обратно, Лоднельт решил, что пора брать быка за рога, или змею за шею, учитывая явно выраженные особенности семейства ядовитых гадов у присмиревшего змеесвина.
   – Угомонился, наконец? Убить меня тебе не под силу, и выместить на мне свою злость – тоже. Если в Аду так относятся к проводникам, то уж лучше я сам буду справляться со всякой мразью, заполонившей этот мир: такие помощники мне не нужны. И придётся тогда всем остальным демонам положить зубы, клыки и что там ещё у вас есть на полку, так как возможности напиться сладким возмездием им больше не представится. Как ты думаешь, мутант недоделанный, будут ли они тебе за это благодарны? Может, ты всё-таки соизволишь дать пару ответов, прежде чем отправишься зализывать раны? Они мне действительно нужны, и я буду признателен, если ты их предоставишь. Если ты мне поможешь, я обещаю вызвать тебя в следующий раз на хорошую драчку с сильными и злобными мерзавцами. Ну а если нет, возвращайся обратно, и хоть я пока не разбираюсь, как это работает, но гарантирую, что, когда разберусь, мы больше никогда не встретимся.
   Демон перестал шипеть и подвывать и хмуро уставился на Лоднельта, а затем, кряхтя и борясь с придавившим его брюхом, сел и положил руки на колени.
   – Хорошо, я отвечу на твои вопросы. Моё время истекает, так что поторопись. Но помни про обещание: как только я восстановлю силы, ты вызовешь меня, чтобы я принёс возмездие, достойное меня, Сткамаха. Запомни это имя, проводник, и выполни свою клятву.
   – Не беспокойся, не забуду. Через год ты получишь достойную твоей ярости битву. А теперь исполни свою часть договора.
   Сткамах устало вздохнул.
   – Спрашивай.
   – На самом ли деле я бессмертный?
   – Тебя не сможет убить ни один человек никаким людским оружием. Но даже проводника можно уничтожить – на тот случай, если он собьётся с пути и направит дарованную ему силу во зло. На это способны лишь высшие демоны, старейшие, те, кто имеет власть над бесконечной Вселенной. В специальной, неусыпно охраняемой, неприступной комнате в Янтарном дворце хранится кинжал, высеченный из окаменевшей плоти Хонайя – одного из прародителей всего сущего, древнейшей расы, из которой уцелели лишь единицы ныне живущих; одного из них ты знаешь как Демогоргона. Этим кинжалом можно убить любую сущность, даже извечных владык, а уж проводнику-то достаточно и простой царапины.
   – Хм, не думаю, что по отношению ко мне возникнет необходимость использовать подобные методы. Я непоколебим в своей цели и несу бремя Воина Добра по своей воле.
   – Всё меняется, долгие годы подтачивают даже горы. Я просто ответил на вопрос, не ищи в моих словах скрытую угрозу.
   – Постараюсь, хотя мои подозрения вполне обоснованны, учитывая, как этот разговор начался. Расскажи, какие способности есть в моём арсенале. Непроизвольно использовав некоторые из них, я не смог ими в полной мере управлять, и это не даёт мне покоя.
   – Способности открываются по мере надобности и роста опыта. Ты должен это знать. Однажды полученная, она становится частью тебя. Ты же не спрашиваешь, как тебе использовать свою руку или желудок?
   – Да, Владыка это говорил. Почти сразу я обнаружил, что могу проходить через различные препятствия, в том случае это была толстая бетонная стена. Я без проблем оказался на другой стороне, но не смог вернуться – способность как будто выключилась, и стена вновь стала непреодолимой преградой.
   – Странно. Обычно сбоев не бывает. Возможно, это произошло из-за того, как ты воспринимал собственные действия. То есть ты подсознательно считал, что не имеешь на это права, и твой разум отказался исполнять такие «аморальные» указания.
   – Ну, в общем-то, я фактически вломился в чужую квартиру, но выбор был уж очень невелик. Интересно. Получается, что, если я захочу поступить неправильно, мои способности могут отключиться? Звучит как страховка на случай, если проводник выйдет из-под контроля. Не слишком приятно. Значит, я нахожусь на коротком поводке, за который меня в любую секунду можно одёрнуть?
   – Это просто нелепо. Способности проводника – часть тебя самого, и ты сам блокируешь их при, так сказать, превышении полномочий. Судя по тому, что ты задаёшь подобные вопросы, это происходит неосознанно, тем не менее ищи проблему в своём разуме.
   – Ладно, у меня гораздо больше времени на раздумья, чем может понадобиться, так что с этой загадкой я рано или поздно разберусь.
   – Если у тебя ещё остались вопросы или жалобы, стоит поспешить. Моя энергия иссякает, её хватит не больше чем на десять минут.
   – Я не жалуюсь, не надо пытаться меня оскорбить. Вы же там, в Аду, хотите, чтобы проводник как можно чаще защищал людей от зверей, и жаждете в этом поучаствовать? Так вот, чем лучше я буду знать свои возможности, тем реже желаемое будет расходиться с действительным.
   – Ты уже изложил свою точку зрения, причём неоднократно и однозначно, не отвлекайся на незначительное. Может, ты всё-таки хочешь использовать потраченные мной впустую силы и время на что-то полезное?
   – Хватит меня этим попрекать, не похоже, что ты и впрямь понял, о чём я говорю.
   – Вопросы! Задавай вопросы! Ты впустую тратишь драгоценное время!
   – Хорошо, тогда не надо выводить меня из себя беспочвенными упрёками!
   Сткамах прищурил глаза и уже собирался разразиться гневной тирадой, но лишь шумно выдохнул, раскрыв и закрыв пасть. Лоднельт тоже замолчал, ожидая от него очередного потока ругани и обвинений, но демон терпеливо ждал, видимо, поняв, что склока ни к чему не приведёт. Одобрительно кивнув, Лоднельт задал последний вопрос.
   – Сегодня вечером я спас женщину от двух отморозков, хотя не имею представления, что меня сюда привело. Увидев происходящее будто со стороны, я каким-то образом узнал и адрес, но у меня не вышло перенестись в указанное место, и пришлось воспользоваться ортодоксальным методом передвижения. Я обязан разобраться, как функционирует этот «радар зла», или как там он называется. В Розвинде, несомненно, совершается множество преступлений, а он сработал именно на это. Владыка говорил, что я проводник всего мира, а значит, любые зверства, в какой бы точке нашей планеты они ни происходили, требуют моего присутствия. Но я пока ничего не ощущаю, это был единственный вызов, и к тому же в моём городе, а не, например, в Катманду. Да и как я должен успевать на них реагировать? Пока я доберусь туда на машине или самолёте, будет уже поздно.
   – Чувствовать зло – неотъемлемая часть естества проводника. Ты опять пытаешься найти следы тайного заговора или нитки кукловода там, где их нет. Ты сам выбрал данное событие, потому что где-то в подсознании счёл его наиболее значимым. Я знаю о твоей утрате, ведь она в немалой степени повлияла на настройку твоего разума на нужную волну и стала ключевым моментом в выборе тебя как проводника. Видимо, жестокая насильственная смерть любимой женщины и явилась тем триггером, который подключил тебя именно к этому преступлению. Ты чуешь не само зло, а лишь оставляемый им след, предчувствуешь исход событий и именно согласно ему определяешь необходимость своего вмешательства. Проще говоря, ты предотвращаешь вред, который будет нанесён мирозданию, если всё останется как есть. Тебя призывает не сам факт проявления зла, а последствия, к которым оно приведёт, не будучи остановленным. Поэтому, например, ты можешь вообще не заметить убийство или ограбление, если будет убит тот, кто в дальнейшем сам причинил бы страдания другим, или похищенное не является такой уж потерей для того, у кого было украдено. Если преступление не нарушает гармонию мира и не несёт страданий невинным людям, то оно и не привлечёт внимание проводника. Чем лучше ты будешь осваиваться в роли Воина Добра, тем более точно и осознанно сможешь чувствовать происходящее вокруг и, соответственно, тем большее количество зла искоренишь.
   От этого же зависит и расстояние, на котором ты слышишь зов о помощи. На этапе становления ты ещё многого не умеешь, и вначале, пока не научишься перемещаться в выбранную точку практически моментально, тебе придётся использовать для этого подручные средства. Разумеется, глупо полагать, что проводник окажется в состоянии нести возмездие, если будет вынужден зависеть от пробок на дорогах или расписания авиарейсов. Не спеши, со временем ты овладеешь всеми, до поры спящими в тебе, навыками. Много информации ты, кстати, сможешь почерпнуть из вашей людской мифологии. Некоторые из описанных там героев и богов существовали в реальности и, как ты уже, наверное, догадался, были твоими предшественниками. Конечно, далеко не всё из этого – правда, уж больно человеческий разум горазд присочинять красочные подробности, но зачастую даже для выдуманных богов и героев использовались настоящие прототипы и их невероятные, по людским меркам, таланты. Изучение мифов и легенд отчасти поможет тебе разгадать собственные возможности. В твоём случае пословицу «Кто не помнит прошлого – не имеет и будущего» надо понимать как буквальную инструкцию.
   – Благодарю тебя, Сткамах. Правда, большинство твоих ответов сводится к тому, что всё зависит и исходит от меня.
   – Так и есть. Из-за этого я и пришёл в такое бешенство, решив, что ты настолько глуп и слаб, что бремя проводника тебе не по силам и выбор пал на недостойного.
   – Хочешь сказать, если мне требуется помощь, чтобы освоиться с моим предназначением, это является признаком слабости и глупости?
   – Оставим раздоры. Поначалу все проводники нуждались в поддержке. Но можно понять и меня – несколько веков ждать своего часа и увидеть, как все мои чаяния улетучиваются, подобно туману под ураганным ветром, приносящим лишь разочарование и опустошённость. Извини, но мне пора возвращаться. Помни о своём обещании. Я буду ждать этого дня с иссушающим нетерпением, и если ты его не сдержишь, то обречёшь меня на мучения, всю глубину которых невозможно постичь человеку, даже переродившемуся в горниле Ада и получившему бессмертие из рук самого Владыки.
   – Я дал слово, и этого достаточно.
   – До скорой встречи, Лоднельт. Твёрдости и удачи в твоих делах, пусть Свет всегда указывает тебе дорогу.
   – И тебе стойкости и терпения, Сткамах. Да будет твой путь лёгким и исполненным значения.
   Посланник Ада тяжело поднялся, борясь с огромным, трясущимся, будто наполненным желе, брюхом, и наклонил голову в знак уважения, после чего так же бесшумно, как и возник, исчез. Глаз не смог бы уследить за тем, как совершился переход, – только что демон мрачно смотрел на проводника, а в следующее мгновение лишь ветер гонял по земле, где он стоял, пучки высохшей травы и пустую мятую сигаретную пачку.
   Встав с неудобного железного сиденья, Лоднельт, не оборачиваясь, быстро вышел на скудно освещённую улицу, теперь кажущуюся ещё более тихой и заброшенной. Ему почудилось, что он попал в опустошённый войной город, а оскалившиеся выбитыми стёклами окна добавляли этому образу толику реализма.
   Он пожалел людей, которые, придя домой, наткнутся на оставленный им хаос или сейчас, дрожа, как мышки, забились в свои маленькие норки, пытаясь стать как можно незаметнее, чтобы избежать внимания рыщущих вокруг хищников. Вины он не чувствовал. Хотя он косвенно явился причиной случившегося, взваливать на себя ответственность за обстоятельства, которые, как и природные бедствия, не зависели от его воли, было совершенно бессмысленно.
   Если он станет винить себя за любые причинённые им нечаянно или вовремя не остановленные несчастья, то в итоге просто не сможет выполнять своё предназначение и нести возмездие и спасение тем, кто их заслуживает. Он, разумеется, будет всячески стараться не навредить окружающим людям даже по неосторожности, но, если вызванный его действиями ураган случайно кого-то заденет, он сможет предложить взамен лишь сострадание, а не оправдания и раскаяние.
   Лоднельт немного постоял под уцелевшим фонарём, отстранённо рассматривая тёмный пустырь, во власти уносящего его всё дальше и дальше торнадо мыслей. Наконец, встряхнувшись, огляделся и, повернувшись в сторону, откуда его привезло такси, зашагал домой.
   Он решил прогуляться на свежем воздухе, чтобы собрать в голове пазл рассыпанных из ларца Пандоры событий последней недели.
   Ветер трепал ему волосы и забирался под куртку, словно ищущий тепла и ласки котёнок, принося с собой холод ночи и одиночества. Лоднельт шагал уверенно и быстро, словно кто-то раскатал в его сознании клубок с путеводной нитью и теперь она, слабо мерцая, указывала ему обратную дорогу в тихую, спокойную гавань. Его высокая, немного ссутуленная для защиты от порывов ветра фигура растаяла в ночи, и на Карнивал-стрит вернулась привычная сумеречная тишина, лишь изредка нарушаемая шумом проезжающей машины или скрипом двери парадного.

3.4. Тучи прольются дождём

   Утро понедельника выдалось угрюмым: небо затянули тяжёлые набухшие тучи, изливавшие накопленную влагу мелким промозглым дождём. Витти открыл глаза и удовлетворённо потянулся – дело сделано, к тому же в процессе он прихватил несколько приятных бонусов, многократно умноживших его прибыль от всей этой суеты с дважды украденными документами. Так что, несмотря на укутавшую город хмарь, усугубляющую обычное влияние понедельника на всех, кто вынужден сменить приятную истому выходных на изнуряющую рутину будней, он встал с кровати в приподнятом, можно даже сказать радостном, настроении.
   Раздобытые артефакты он свалил аккуратной горкой в стенном шкафу, так как не счёл нужным прятать их на складе, ведь, даже если они будут здесь обнаружены, не существует возможности связать его ни с китайским рестораном, ни с китайцами, ни даже с самим Китаем. Шенг был весьма осторожен в своих тёмных делишках, и его имя не фигурировало даже в личных и тайных бумагах. А если случится невообразимое и полиция каким-то образом установит причастность Витти к происходящему и заявится с обыском, ни один из настоящих владельцев не признает эти документы своими, а ему требуется время для изучения их в спокойной обстановке, так что игра стоит свеч.
   Гораздо больший интерес у него вызывал украденный у злобного божка запертый ларец, который он уже неоднократно и безуспешно пытался открыть. Но замок оказался с секретом, а с использованием топорных методов Витти хотел повременить, желая сохранить ларец, и особенно его содержимое, в целости.
   Попозже он отнесёт его Мину, не зря же тот управляет антикварным магазинчиком с кучей восточных древностей, может, и подскажет, что за чертовщина таилась в скрытом от посторонних глаз жутком святилище. Но это подождёт. Главным и единственным делом на сегодня является передать заказ Тони, забрать причитающееся вознаграждение и остаться при этом в живых, а потом у него ещё будет достаточно времени, чтобы разобраться со всеми находками и загадками.
   Документы для Тони лежали на стеклянном кофейном столике, рядом с «таурусом ПТ-92» – Витти подготовился к любому исходу. Неторопливо поднявшись, он накинул шёлковый, расшитый африканскими узорами халат и отправился в ванную.
   Льющийся из хрустального плафона яркий люминесцентный свет рассыпался бликами по фаянсу дорогой итальянской раковины и вплетался золотыми прожилками в струю горячей воды, пока Витти тщательно и с наслаждением, как съевший вкусную рыбку кот, умывался. Потом он наполнил расположенную у дальней стены джакузи и расслабился, лёжа в пузырящейся голубоватой воде, а после растирания махровым полотенцем ощутил в себе готовность преодолеть самые трудные испытания.
   Выпив чашку кофе, Витти взглянул на часы – около двух часов дня, а значит, он слегка увлёкся моционом, ну да не страшно, он заслужил право немного себя побаловать. О возможном аресте он не переживал: все следы его присутствия в разгромленном китайском ресторане скрупулёзно подчищены – аккуратность и внимательность к деталям как раз и отличают профессионала от недалёкого уличного воришки, которого от длительных каникул за государственный счёт может уберечь только чудо.
   Не было никаких причин затягивать с визитом на Риджвуд-террас – улицу, облюбованную различными представителями среднего бизнеса, в том числе и использующими офис как законопослушный фасад для всяческих сомнительных занятий. Добропорядочный гражданин собирается посетить совершенно обычную, с точки зрения любого постороннего наблюдателя, фирму, среди бела дня, с чистыми, как утренний снег в Монтане, намерениями.
   Контора Тони Струны внешне ничем не отличалась от всех прочих, занимаясь полностью легальным, прозрачным бизнесом по застройке и торговле недвижимостью, а существование в тени немалой его части, обеспечивающей поступление смазывающей шестерёнки крупных сделок информации и переговоры с упрямыми партнёрами, разумеется, хранилось за семью печатями, давая значительное конкурентное преимущество и принося огромные, нигде не афишируемые доходы.
   Надев строгий белый костюм из тонкого кашемира, светло-синюю шёлковую рубашку со строгим бордовым галстуком в тонкую серебристую полоску и слегка поскрипывающие новой кожей чёрные туфли, Витти встал перед зеркалом и поправил галстук и причёску. Убедившись, что выглядит как успешный, не вызывающий подозрений бизнесмен, он засунул пистолет сзади за брючный ремень и положил документы в коричневый деловой портфель.
   На всякий случай захватив зонт, он вышел из дома, подошёл к краю тротуара и поднял руку, подзывая такси. Дождь уже закончился, но небо ещё хмурилось и недовольно роптало неуверенными раскатами грома.
   С комфортом устроившись на заднем сиденье, он назвал таксисту адрес и со скучающим видом уставился в окно.
   Прохожие беспокойно поглядывали на угрожающе ползущие по небу серые тучи и, вздрагивая при особо громких стаккато небесных литавр, переходящих в анданте стихающего зюйд-веста ускоряли шаг.
   Всё говорило о том, что ближе к вечеру разразится сильная гроза, но к тому времени он планировал уже находиться в своей квартире, наслаждаясь горячей ванной с бокалом хереса в руке под звуки любимых джазовых мелодий.
   Мерное гудение двигателя и танцующие на асфальте игривые вихри, поднимающие в воздух мелкие кусочки мусора, теснящие людей с тротуаров, а затем рассыпающиеся мишурой из обрывков газет и засохших листьев, тут же уносимых ворчливым невидимым дворником, создавали в защищённом от непогоды салоне машины по-домашнему уютную обстановку; Витти даже несколько раз проваливался в освежающую дремоту, превращающую окружающее в сюрреалистическую пантомиму.
   Такси затормозило перед двухэтажным зданием из жёлтого песчаника с несколькими каменно-металлическими образцами современного искусства на изумрудном, коротко постриженном газоне, понять смысл или хотя бы дать определение формам которых Витти затруднялся. По его мнению, то, что, принимая галлюцинации от наркотической передозировки за искусство, многие украшают ими прилегающую к домам и офисам территорию, свидетельствовало, что люди уже не способны отличать прекрасное от уродливого и полагаются в интерпретации этих понятий исключительно на критиков из глянцевых журналов и владельцев галерей, для которых единственными критериями совершенства являются получаемые ими жирные чеки.
   Расплатившись с таксистом, Витти, как и подобает честному бизнесмену, которому нечего скрывать, направился прямо к расположенному в центре здания парадному входу.
   Рабочий день заканчивался, и служащие с облегчением спешили домой, полноводной рекой выливаясь из дверей офисов и контор. В небольшом фойе за стойкой регистрации стояла миловидная улыбающаяся блондинка лет двадцати пяти, с придававшей ей лёгкий налёт авантюризма и зажигательности примесью рыжины, предательски намекающей, что она тут не на своём месте. В её широко раскрытых и полных интереса к жизни карих глазах как будто мелькали беспокойные искорки, и казалось, что она вот-вот примется отплясывать пасодобль или начнёт восхождение на Монблан. Словно пытаясь умалить это впечатление, она держалась подчёркнуто отстранённо, даже чересчур.
   Витти помощь не требовалась, он и так отлично знал, где располагается «Грэйт Хаус Девелопмент», и, вежливо улыбнувшись блондинке-администратору, уверенно прошествовал мимо двух сидящих на кожаном диване у стены напротив посетителей, ожидающих, пока к ним спустится кто-то из представителей нужной им фирмы. Их статус мелких сошек бесспорно определялся по клонированным дешёвым костюмам и по тому, что они ждут в холле, а не в прохладе зала для переговоров, как, несомненно, приняли бы действительно важных гостей. Один из них прятал глаза за хромированными узкими очочками, совершенно не идущими к его бледному вытянутому лицу, которые он то и дело снимал и протирал рукавом.
   Миновав нервного очкарика, Витти свернул налево к белой стальной двери, за столом возле которой сидел флегматичный дородный охранник и читал одну из жёлтых газетёнок, предлагающих не слишком взыскательным читателям массу сенсаций из жизни знаменитостей. Охранник работал недавно, по крайней мере Витти он не знал, поэтому вызвал по селектору менеджера. Тот не заставил себя долго ждать, а услышав, что представительный господин хочет присмотреть для инвестиций склад или офисное здание в приличном районе, кивнул и пригласил его войти.
   Тони принадлежало всё левое крыло здания, вмещавшее зал с кабинками для многочисленных клерков, несколько персональных офисов для управляющих и комнату для переговоров.
   Оказавшись в переговорной, Витти пожелал увидеть Брикса Ойлерна, с которым уже якобы достиг определённых договорённостей. По лицу менеджера скользнуло разочарование, но, быстро вернув прежнюю дежурно-вежливую маску, он отправился за старшим управляющим Ойлерном.
   Дожидаясь Открывашку, которого тут, разумеется, мало кто знал под этим именем, Витти налил себе капучино из стоящей в углу на тумбочке кофемашины и подошёл к окну.
   На улице начало светлеть – прорвавшееся сквозь плотную завесу туч солнце робко ощупывало редкими лучами посвежевший город. «Значит, гроза так и не добралась до Розвинда», – подумал Витти. Вот и славно, можно прогуляться и вдоволь подышать чуть влажным, чистым, прохладным воздухом, что в шумном, густонаселённом муравейнике является редким удовольствием.
   Отпив неудобоваримый глоток, Витти поморщился и поставил чашку на подоконник.
   Дверь переговорной отворилась, и дверной проём загородила приземистая тяжёлая фигура Брикса. Прихрамывая, тот вошёл в комнату и, захлопнув за собой дверь, буркнул невразумительное приветствие.
   Слегка помедлив, чтобы скрыть зажавшее его в тиски напряжение, Витти уселся за занимавший весь центр комнаты массивный стол из бука и положил на него портфель.
   Открывашка почесал левой рукой перебитый много лет назад, когда он промышлял между делом подпольными боксёрскими поединками, нос и, подойдя к столу с другой стороны, грузно опустился на заскрипевший под его весом стул. Размяв костяшки пальцев, что, учитывая размеры и количество волосяного покрова на них, выглядело довольно угрожающе, он выжидающе уставился на гонца.
   Витти невольно поёжился и, достав из портфеля большой плотный конверт, положил его на стол и подтолкнул к сжимающимся волосатым кулакам.
   Вскрыв конверт длинными, сломанными в нескольких местах пальцами, Открывашка высыпал на стол перевязанные бечёвкой фотографии и корреспонденцию, бегло их пролистал и удовлетворённо кивнул. Достав из внутреннего кармана пиджака стянутую канцелярской резинкой пачку наличных, он кинул её Витти, собрал бумаги обратно в конверт и, оперевшись на жалобно пискнувшую лакированную столешницу, поднялся со стула. Облизав полные губы шершавым бледным языком, Брикс сказал:
   – Всё окей. Это именно то, что Тони хотел получить.
   Указав на деньги, он продолжил:
   – Здесь оставшиеся десять тысяч. Расчёт произведён.
   Витти небрежно взял в руки приятно хрустящий зелёный кирпич и провёл большим пальцем с его торца. Кивнув, он тоже встал и уронил пачку в свой портфель.
   – Отлично, приятно было с вами поработать. Хотя выполнить это задание оказалось совсем не просто, но щедрая оплата – лучший способ компенсировать любые неудобства.
   Грек не удостоил его ответа, просто кивнул и, выйдя из переговорной, встал снаружи, чтобы проконтролировать, что наёмник тут же покинет офис.
   Витти ухмыльнулся и направился к выходу. Деликатностью и обходительностью этот цепной пёс не отличался, зато он предан своему хозяину и беспрекословно выполнит любой его приказ.
   Старший управляющий Брикс, а по сути надзиратель за делами и сотрудниками фирмы, проводил Витти до дверей, молча развернулся и тут же забыл о его существовании.

   ***

   Умытое порозовевшее солнце всё-таки отвоевало небеса. Хотя день угасал и солнечные лучи давали не так уж много тепла, Витти почувствовал радость и облегчение, как будто сумрак рассеялся не только над городом, но и где-то глубоко в его душе. Улыбнувшись, он пошёл в сторону дома по еле заметно парящим улицам, перепрыгивая через неглубокие лужи и подмигивая проходящим мимо него миловидным девушкам.
   Такой хороший вечер стоило и закончить соответственно, так что Витти решил по пути домой зайти в один из дорогих ресторанов и хорошенько отдохнуть за горячей закуской и ледяным виски. Шагая налегке, разглядывая наслаждающихся остатками света прохожих и сверкающие паутиной капель витрины, он в предвкушении обдумывал выбор подобающего случаю заведения.
   Перебрав варианты, он остановился на «Джейс Нест», уютном ресторане с европейской кухней неподалёку от своего дома. После ужина ему хотелось ещё немного пройтись, но не слишком далеко, иначе он бы неизбежно утомился, и посетившее его радужное настроение испарилось бы.
   Наметив путь немного дальше, чем надо, чтобы сделать крюк по тенистым аллеям Голден-парка, он, щегольски засунув руки в карманы брюк, не спеша зашагал вперёд, следуя выбранной траектории.
   Вечер блистал великолепием. Свободный и беззаботный, Витти упивался запахом платанов и рябин, в кармане лежала солидная пачка денег, а впереди ждали невероятные открытия, по крайней мере он на это надеялся.
   Когда он свернул на Кэссиди-авеню и до располагавшегося на пересекающейся с ней Миднайт-стрит «Джейс Нест» оставалось минут пять ходу, ярдах в тридцати перед ним из увитого диким виноградом, выкрашенного каким-то безумным дизайнером в светло-розовый цвет подъезда многоэтажного дома вышла стройная, одетая в синюю шевиотовую пелерину и свободные льняные шорты девушка, чьи точёные лодыжки украшали кожаные римские сандалии до колен под леопарда.
   Модница сбежала с крыльца и, свернув в том направлении, куда шёл и Витти, зацокала деревянными каблучками сандалий по ещё влажной мостовой.
   Идя сзади, он наблюдал, как развеваются её длинные каштановые волосы, блестя прядями в свете умирающего дня, и счёл представившееся ему зрелище весьма привлекательным.
   Девушка, не сбавляя темпа, сняла с плеча небольшую дамскую сумочку и, открыв её, углубилась в поиски, что являлось непростой задачей, учитывая количество мелочей, обычно хранящихся в этом предмете женского гардероба, даже несмотря на его более чем скромные размеры.
   Увлёкшись археологическими раскопками в сумочке, она не обратила внимания на идущего ей навстречу коротко стриженного высокого мужчину, одетого в помятый чёрный пиджак не лучшего покроя, чей образ завсегдатая дешёвых забегаловок и парковых скамеек дополняли потёртые синие джинсы, стоптанные кроссовки и маленькие злобные глазки с полопавшимися капиллярами.
   Девушка наткнулась на плечо хомо горилуса и выронила сумочку, рассыпав вокруг флакончик с духами, губную помаду, заколки, платочки, ключи и прочие дорогие женскому сердцу мелочи. Охнув, она прижала руки к груди и, извиняясь, наклонилась, чтобы собрать разбросанные по асфальту сокровища, но неожиданно мужчина сильно пнул откатившийся к его ноге тюбик с помадой, который врезался в стену дома и, треснув, разлетелся кусочками цветного пластика и ароматной вишнёвой субстанции.
   Девушка сжалась, будто канарейка, почувствовавшая на себе голодный взгляд вездесущего кота, и, побледнев, отступила на пару шагов.
   Учуяв беззащитность испуганной женщины и привычно расценив это как возможность проявить себя во всей красе, бритый осклабился, грязно выругавшись, сплюнул и, засунув руки в карманы, весьма довольный собой и произведённым впечатлением, прошествовал мимо.
   Невольно оказавшийся свидетелем этой сцены Витти испытал отвращение. Выродки, мнившие себя вправе нападать на более слабого без какой-либо причины, точнее, слабость жертвы и действовала на них, словно красная тряпка на быка, приводили его в бешенство.
   Он вырос в районе, где сила и деньги решали всё, а их обладатели воспринимали остальных лишь в качестве источника доходов и развлечений. Слишком много он видел ничем не спровоцированного насилия по отношению к немногим живущим там, потому что другого просто не могут себе позволить, или случайно попавшим не на те улицы обычным людям.
   Конечно, Витти и сам никогда не был примерным гражданином, но всегда в своих поступках руководствовался собственной, пусть и идущей вразрез с общепринятой, моралью, которой не чуждо понятие чести и достоинства. Именно поэтому он не испытывал потребности унижать других без веского повода и с презрением относился к тем, кто получал таким образом подтверждение собственной власти, обычно за реальным отсутствием таковой.
   Неопрятный верзила, продолжая ухмыляться, поравнялся с Витти, и в основном из-за этой дебильной ухмылки тот коротко и сильно ударил его левой ногой по колену. Хотя он крайне редко за кого-то заступался, как из-за нежелания привлекать к себе внимание полиции, так и в силу отсутствия интереса к чужим проблемам, но тут он просто не смог побороть искушение поставить этого хамоватого ублюдка на его законное место.
   Самодовольство на лице гамадрила тут же сменилось выражением боли, а затем тупой звериной ярости, впрочем, другого от него Витти и не ждал – при отсутствии статистически обнаруживаемого интеллекта эти особи вели себя до скуки предсказуемо и однообразно. Сжав кулаки, покраснев и выпучив глаза, верзила двинулся на обидчика. Этот образ, наверное, внушал попавшим ему под горячую руку обывателям ужас и заставлял их ретироваться, но у Витти, за свою жизнь встречавшего многих по-настоящему опасных людей, неизменно расчётливых и хладнокровных, словно рептилии, он вызвал только смех – нападавший походил на неухоженного, раздувающего щёки и пыхтящего от натуги полоумного хомяка.
   Дождавшись, пока громила взмахнёт кулаком, Витти отступил на шаг, а когда тот, промахнувшись, наклонился вперёд, сочным джебом ударил его в переносицу, отчего разбушевавшийся подонок резко остановился, будто наскочив на появившуюся откуда ни возьмись невидимую стену.
   По опыту взаимодействия с подобными зверушками Витти знал, что этот кусок мяса будет продолжать орать и размахивать кулаками, пока держится на ногах, а стало быть, по отношению к нему утихомирить и добить означает одно и то же. Данную задачу Витти выполнил максимально просто и эффективно – хук с правой, затем апперкот с левой, и противник, оглушённый и весь в крови, отлетел назад и рухнул на спину, с размаху ударившись головой о тротуар, где и потерял сознание.
   Витти потряс ушибленным о его цельнодеревянную голову кулаком и, посмотрев на девушку, увидел, что, не сдвинувшись с места, она, как загипнотизированная, наблюдает за экзекуцией.
   Никто из редких прохожих не выказал желания вмешаться в происходящее, большинство же, наоборот, постаралось как можно скорее убраться подальше; но кто-то из наиболее сознательных уже, несомненно, вызвал полицию.
   Так как Витти не собирался обсуждать свою гражданскую позицию в участке, то, подойдя к застывшей и смотревшей на него, как лань, широко открытыми васильковыми глазами приверженке доктрины глянцевой жизни, наклонился, в мгновение ока собрал рассыпанные предметы в сумочку и, твёрдо взяв под локоть, потянул девушку за собой, подальше от места происшествия и объяснений с полицейскими.
   Та начала упираться, но затем, то ли придя к такому же выводу, то ли подчинившись желанию своего заступника, стараясь идти быстро, как и настаивал державший её под руку мужчина, засеменила рядом, время от времени испуганно оглядываясь на лежащего без сознания хама.
   Витти тем временем обдумывал, как лучше поступить. Конечно, ему наплевать, если этот говнюк захочет отомстить: если урок не пойдёт впрок и верзила окажется настолько тупым, что решит поквитаться, значит, придётся для разнообразия сделать для общества что-то полезное и избавить его от части ущербного генетического материала.
   Беспокоило Витти то, что полиция может не удовольствоваться рапортом об уличной драке. Если дело попадёт к не слишком ленивому и чрезмерно ответственному детективу, что, по его мнению, уже будет невероятным совпадением, тот вполне может докопаться до личности нападавшего. Этому может немало поспособствовать то, что к моменту приезда копов на улице останется хотя бы один свидетель, а ещё лучше, если сам зачинщик, так что он на всякий случай ещё прибавил шагу.
   Дойдя до пересечения с Миднайт-стрит, Витти решил не менять планы на вечер, благо теперь у него есть и привлекательная спутница, которая, скорее всего, не откажется разделить с ним праздничный ужин.
   Это выглядело глупым только на первый взгляд. Пропавшего драчуна вряд ли станут искать в дорогом ресторане чуть ли не на самом месте преступления. А если вдруг копы начнут рыть носом землю, то рано или поздно его всё равно найдут.
   Придя к такому выводу, он свернул к мигающему неподалёку яркому неоновому гнезду, в которое снова и снова приземлялась кислотно-синяя птица размером с «бьюик».
   Неожиданно девушка выдернула руку из его захвата и, остановившись, заплакала. Витти в недоумении тоже остановился – и понял, что ничего ей не объяснил. Бог знает, что она о нём подумала.
   – Простите, мисс…
   – Милана, – всхлипывая, ответила девушка и полезла в разорённую сумочку в поисках салфетки, чтобы вытереть лицо.
   – Простите, Милана. Я не представился. Витти Страйтон, заместитель управляющего фирмы по продаже химикатов и удобрений. Пожалуйста, не бойтесь. Я забыл посвятить вас в план действий, совсем вылетело из головы, так хотел побыстрее оттуда исчезнуть. Сюда вот-вот нагрянет полиция, и нам лучше переждать где-нибудь, пока она не закончит разнюхивать и не уберётся восвояси. Я приглашаю вас отужинать со мной. Видите ресторан впереди? Кухня там – пальчики оближешь. Выглядит это, к сожалению, не как свидание в романтических мелодрамах, но, может, вы не откажете мне в удовольствии разделить отличную еду с прекрасной дамой?
   Милана перестала лить слёзы и, опустив руки, уставилась на него, широко раскрыв глаза, что делало её определённо привлекательной. Очаровательно зардевшись, она неуверенно обхватила свободной рукой другую, с мокрым платком в кулачке, приоткрыла рот. Несколько раз она порывалась что-то сказать, но каждый раз останавливалась.
   Наконец, собравшись с мыслями, она убрала платок обратно в сумочку и тихо произнесла:
   – Спасибо за приглашение, мистер Страйтон. И за то, что заступились за меня. Когда это случилось, я шла на встречу с подругами в галерею «Бёрн Хёрт», но я позвоню и скажу, что на сегодня мои планы изменились.
   Улыбнувшись, она подхватила Витти под руку, демонстрируя, что готова следовать за ним. Улыбнувшись в ответ, он кивнул и мягко повлёк её к обещающим приятный вечер неоновым огням.

   ***

   Входная дверь вегетарианского ресторана тихо открылась, и солнце, отразившись в её витражном стекле, усыпало зал множеством разноцветных зайчиков, игриво скользящих по лицам посетителей и затеявших игру в догонялки по хромированным ножкам столов и пузатым бокам висящих в потолочном креплении над барной стойкой бокалов. После вчерашнего, безутешно плачущего весь день неба этот солнечный полдень вторника казался особенно просветлённым.
   Бен Сайдволл, расслабившись, сидел за дальним столиком и наслаждался пельменями с шампиньонами, поджаренными до хруста ломтиками картошки с брынзой, корейской морковкой и маринованными корнишонами. Вразрез со сложившимся у обывателей стереотипом о беззаветной любви полицейских к кофе и пончикам, даже будучи по уши завален делами он всегда находил время для спокойного вкусного обеда. Несмотря на свой угрожающий вид и ежедневную встречу с грязью и жестокостью окружающей действительности, а может, и благодаря им, Бен предпочитал вегетарианскую кухню, игнорируя подтрунивания коллег. Его поджарое мускулистое тело отвечало на их насмешки лучше, чем любые слова.
   За едой он отбрасывал все тревоги и получал удовольствие от процесса, выкроив миг отдыха между тянущимися бесконечно часами, насыщенными розысками, опросом свидетелей и подозреваемых, несмолкающими зуммерами телефонов и нескончаемой бюрократией. В этот маленький ресторанчик на углу Мэдсон-лэйн и Арчерпас-авеню в двух кварталах от участка Бен заходил чуть ли не каждый день на протяжении уже двух лет и чувствовал себя здесь как дома, к тому же, являясь постоянным клиентом, имел неплохую скидку.
   Заказав на десерт творожный пирог с черносливом и шоколадом, он, доедая жареный картофель, поглядывал вокруг, в силу натренированной привычки высматривая потенциальную опасность. Хотя в подобном, непопулярном у большинства горожан, заведении, где в продаже нет ни алкоголя, ни гамбургеров, шанс встретить агрессивного или невменяемого посетителя уменьшался до незначительного, но инстинкты солдата, а затем и полицейского нельзя просто выключить, как лампочку. Когда они часть тебя, с этим ничего не поделаешь.
   Так что он ел, отдыхал и сканировал зал кафе подмечающим любые, даже самые незначительные, детали взглядом.
   В обед тут становилось оживлённо – многие, так же как и Бен, предпочитали утолять голод со вкусом и пользой, а не жевать прихваченный из дома сандвич с кофе из автомата или сомнительный хот-дог, купленный с потёртого лотка.
   В основном здесь собрались различные клерки, менеджеры и банковские служащие, забежавшие быстро и недорого перекусить, но за широким столом, расположенным прямо у большого окна на улицу, расселось целое семейство. Папаша лет сорока навалился своим внушительным брюшком на стол, отчего его гавайская рубашка повисла на нём, как на дешёвом манекене. Оживлённо жестикулируя, он рассказывал что-то женщине в теле, видимо жене, одетой в крепдешиновый сарафан с безвкусным рисунком из хаотически перемешанных кругов и треугольников, от которых, если долго на них смотреть, начинало рябить в глазах. Женщина молча слушала истории мужа, не проявляя к ним ни малейшего интереса, время от времени поправляя огромные круглые очки в роговой оправе и налегая на крем-суп. Двое ребятишек лет пяти – мальчик и девочка в одинаковых матросских костюмчиках – сосредоточенно ели клюквенный мусс и ванильные кексы с малиновой глазурью.
   «Скорее всего, туристы, – подумал Бен, – слишком пёстрая на них одежда, как напоказ. Эдакий гардероб должен способствовать веселью или, по крайней мере, демонстрировать, что одетые таким образом люди весело проводят время. На работу или прогулку никто так не вырядится».
   Закончившие трапезу люди уходили, но, сменяя их, за столиками тут же появлялись новые.
   Понаблюдав ещё немного за этим круговоротом, Бен отвлёкся на прибывший по расписанию десерт и, полностью сосредоточившись на бесподобном вкусе шоколадного лакомства, потерял интерес к окружающему.
   Доев последние кусочки творога, он вздохнул и посмотрел на часы – почти час дня, пора возвращаться к работе.
   Оставив на столе оплату с неизменными десятью процентами чаевых, он вышел в тёплый летний день и, удовлетворённо похлопав себя по животу, потянулся и отправился на задворки магазина покрышек в двух кварталах от ресторана, где обычно можно было встретить Сидни Стэллара, или попросту Комету, торговавшего наркотиками, но не брезговавшего и скупкой краденого.
   Взять его с поличным никак не получалось, поскольку он не носил при себе ничего, кроме телефона и апельсиновых леденцов, к которым питал прямо-таки нездоровую страсть, а товар в мгновение ока появлялся и исчезал по его сигналу, только когда он убеждался, что клиент не коп и при деньгах.
   Хотя Бен имел Комету в виду на увеличение популяции колоний строгого режима, но сегодня ему нужно лишь получить кое-какие ответы, и этот знакомый практически со всем отребьем района беспринципный мерзавец придётся для этого как нельзя кстати.
   Идя по Арчерпас-авеню, он прокручивал в голове наиболее приемлемые варианты достучаться, конечно, не до совести, ввиду её отсутствия, а до более примитивных инстинктов Кометы; решал, стоит попробовать его запугать или лучше подкинуть тому кость – например, пообещать очистить улицы от его конкурентов, что будет выгодно и городу. Разумеется, это даст мистеру Стэллару возможность развернуться, но и себя Бен в этом вопросе не забыл – если Комета заинтересуется таким предложением, то сдаст остальных дилеров, а когда его бизнес попрёт в гору, как и все подобные ублюдки, став более наглым и самоуверенным, он непременно совершит ошибку. Так или иначе, он всё равно попадётся в сети, или его сожрёт рыба покрупнее.
   План сулил выгоды им обоим, только этому отбросу со звёздным именем они будут предоставлены во временное пользование, а заглотнув наживку, он сам и с удовольствием запрыгнет в кипящее на сковороде масло. У данного плана было лишь одно слабое звено – Комета мог оказаться не так глуп и не соблазниться конфеткой, протянутой ему ласковым дяденькой.
   Тёплый ветер нёс запах платанов и терпкий, еле уловимый аромат специй из мексиканского бистро ниже по улице. Он ерошил волосы и приятно освежал, игриво залезая под рубашку, а иногда, расшалившись, кидал в лицо немного сухой мелкой пыли.
   Поравнявшись с высокой и узкой вывеской магазина «Вайлд Вилл», с прыгающим с горящего колеса леопардом, Бен ускорил шаг и свернул во двор пятиэтажного дома, на первом этаже которого магазин и располагался.
   По узкому проходу между двумя кирпичными домами он попал в квадратный двор с распластавшимся в центре небольшим пятачком, обрамлённым кустами шиповника и клумбами с подувядшими анемонами. В тени кустов напротив друг друга стояла пара давно не крашенных деревянных скамеек. На одной из них кто-то сломал брусок на сиденье, но никому даже в голову не пришло его заменить.
   На другой, откинув голову за спинку, развалился мужчина лет сорока пяти с чёрными с лёгкой проседью волосами и широкоскулым веснушчатым лицом, придававшим ему вид простоватого компанейского парня, от которого никто не ждёт неприятностей. Его коричневый, видавший виды кожаный пиджак растрескался на лацканах и покрылся язвами потёртостей, а яркая кумачовая рубаха, не заправленная в чёрные шерстяные брюки, залихватски развевалась при ходьбе. Её незастёгнутые верхние пуговицы оставляли на виду, на зависть всем, толстую золотую цепь венецианского плетения.
   Бен понятия не имел, почему этот уроженец штата кукурузы вырядился, словно цыган с ярмарки. Видимо, насмотрелся «шика» в каких-то фильмах и решил, что так и подобает выглядеть крутым парням, к которым он, без сомнения, себя причислял. На этом можно было сыграть, заставив деревенского модника петь в унисон.
   Засунув руки в карманы брюк, Бен подошёл к следящему за ним из-под прищуренных век дилеру и, встав перед ним, сплюнул на грязный асфальт рядом с его лакированным начищенным ботинком.
   Комета тут же вышел из оцепенения и, скрывая злость, елейно поприветствовал незваного гостя:
   – Доброго вам дня, мистер детектив. Чем моя скромная персона вас заинтересовала? Сижу, отдыхаю от трудовых будней, никого не трогаю, ничего противозаконного не имею. Я честный, хотя и несчастный, человек, которому, чтобы прокормить семью, приходится браться за любую работу и которого, по досадному недоразумению, причислили чуть ли не к организации всемирного заговора.
   – Ты ещё поплачь, Стэллар, чтобы твоё паясничанье выглядело правдоподобнее. Какая ещё семья? Ты про ту бедную проститутку, которой ты навешал лапши на уши и которая больше года отдавала тебе все деньги? Или про престарелую вдовушку, по несчастному совпадению через месяц после свадьбы с молодым, пылким воздыхателем упавшую с лестницы и свернувшую себе шею? Трави свои байки кому-нибудь другому, а я тут знаю каждую паршивую собаку, вместе со всей её подноготной.
   – Зря вы возводите на меня напраслину, детектив Сайдволл. Если вы пришли снова обвинять меня в продаже наркотиков, урана террористам или в том, что я печатаю фальшивые деньги, можете меня обыскать. Я, как законопослушный гражданин, не стану перечить слуге Фемиды.
   – Не сегодня, Комета. Я пришёл навестить старого знакомого, который, возможно, ответит мне на несколько простых вопросов.
   – Чем смогу, но я не так много знаю о происходящем на улицах, как вы думаете.
   – Ну да, конечно. Но про нападение на ресторан «Золотая луна» то ты, наверное, слышал? И про то, что пара отморозков из нашего района, убившие его хозяев, были застрелены при попытке бегства?
   – Такую новость захочешь – не пропустишь. Об этом было гораздо больше разговоров, чем, по моему скромному мнению, оно того стоит. Ну грабанули какие-то наркошы не то заведение, и их, как они того и заслуживали, пристрелили, словно бешеных собак. Не понимаю, зачем вы интересуетесь этим, в общем-то заурядным, происшествием?
   – Один хороший друг попросил меня разобраться с этой ситуацией, потому что, как тебе, разумеется, известно, нападавшие работали на какого-то серьёзного игрока. И это и есть самый первый мой вопрос – на кого они работали?
   – Не имею представления. Не того вы спрашиваете – я не общаюсь с бандитами и мафиози, так что вообще без понятия, кто может оказаться заинтересован в том, чтобы нанять подобную шушеру.
   Бен прикрыл глаза рукой и, вздохнув, помассировал виски, начинающие побаливать от необходимости быть обходительным с тем, кого хочется придушить. Заставив себя проявить чудеса самообладания, он присел на скамейку и тоже откинулся на спинку.
   – Послушай, Сидни, я тут не для того, чтобы тебя допрашивать или арестовывать. Давай назовём это взаимовыручкой. Ты расскажешь мне всё, что знаешь об этом деле, а если потребуется, то и разузнаешь. Просто выслушай. Предположим, ты знаешь тех, кто занимается продажей дури в этом районе, и, опять же предположим, захочешь исполнить свой гражданский долг, сообщив мне, конечно неофициально, точки, поставщиков и адреса этих негодяев. Я их всех арестовываю и сажаю далеко и надолго. В этом случае тот, кто после облавы сумеет остаться на улицах, очень быстро и прямо-таки неприлично разбогатеет.
   Бен развернулся и пристально взглянул Комете в глаза.
   Дилер отбросил свою показную жизнерадостность и под колючим взглядом опытного детектива вздрогнул и попытался отвернуться, но Бен продолжал молча сверлить его глазами, выжидая, когда тот почувствует себя максимально некомфортно. Среди кустов шиповника повисло молчание, позволявшее расслышать, как шелестит листва и даже как падает на землю уставший цепляться за спасительную ножку плод.
   Сидни заёрзал, и на лбу у него выступила испарина. Наконец он не выдержал и хрипло заговорил; Бен с удовлетворением подметил звучащие в его голосе нотки страха, неуверенности и жадности.
   – Допустим, какой-то гражданин решит, что помочь очистить район – это его долг, и, собрав необходимую информацию, передаст её властям.
   Бен поощрительно кивнул.
   – Кто сможет гарантировать ему инкогнито и что его изуродованный труп не пополнит криминальные сводки?
   – Ну так мы же говорим исключительно о гипотетическом сознательном гражданине, имени которого не будет ни в рапортах, ни в материалах дела, ни даже в электронной переписке. Просто однажды я найду, допустим, у себя в почтовом ящике конверт с данными на некоторых дрянных людей, которых я, организовав большую операцию, и накрою всех одним махом. Никто не узнает, как я получил наводку, и этот безымянный гражданин будет в полной безопасности.
   – И меня оставят, хотя бы на какое-то время, в покое? А то уж больно утомительно по несколько раз на неделе отвечать на одни и те же вопросы, переживать унизительные обыски и плохо спать от этого по ночам.
   – Хорошо, если я вдруг обнаружу у себя в почте конверт, с помощью которого смогу упрятать в надёжно охраняемый дом отдыха всех или хотя бы многих торговцев дурью в этом районе, я поговорю с детективами из участка, чтобы они предоставили тебе пару месяцев отдыха и ты смог выспаться.
   Комета замолчал и нахмурился, основательно задумавшись. Бен тоже молчал, чтобы не спугнуть мышку из готовой захлопнуться мышеловки. Наконец алчность победила страх, заблестев в глазах дилера, и он облизал тонкие бледные губы.
   – Хорошо, детектив Сайдволл. Будем надеяться, что некий сознательный гражданин решит очистить наши улицы и вы получите нужные для этого сведения.
   – Отлично, Сидни. Я тоже на это надеюсь. А теперь не соблаговолишь ли ты ответить на вопрос, с которым я к тебе пришёл?
   – Да все тут знали этих неудачников. Жили вдвоём в самой занюханной дыре, которую только можно найти, и всё равно перебивались с несколькими долларами в кармане. Я их видел только раз, больше года назад, когда они умудрились раздобыть где-то капусты, чтобы э-э-э… купить у меня новый диск танцевальной музыки. Чистили хаты, когда были уверены, что хозяев нет дома, и одиноких прохожих, когда были уверены, что те не дадут сдачи. Работали по мелочёвке, сбывая то, что удалось стырить, в ломбарды. Но несколько месяцев назад переехали в квартиру получше, стали одеваться посолиднее, да и выглядеть поувереннее. Слепой бы увидел, что они нашли себе фартового хозяина, но кого именно, я не знаю. Честно, если бы знал, то сказал.
   – Ну, такая информация не многого стоит. Я уже в курсе, что они начали на кого-то работать, я и спрашиваю, на кого. Нет имени – нет сделки.
   – Я осторожно поспрашиваю на улицах, но не могу ничего обещать: спрос, бывает, дорогого стоит – в прямом смысле. Если серьёзные люди узнают, что я шныряю и вынюхиваю, то назвать вам имя будет уже некому. Дайте мне несколько дней.
   – Отлично. Тогда договоримся так: как только я обнаружу в своём почтовом ящике конверт, о котором мы говорили, и маленькую записку с именем нанимателя, то сразу начну прорабатывать оба вопроса.
   Комета вздохнул и достал из кармана пиджака две завёрнутые в прозрачную обёртку оранжевые конфеты. Предложив одну Бену, на что услышал вежливый отказ, он пожал плечами и, развернув шуршащий целлофан, кинул в рот обе. Перекатывая сладости во рту, отчего они негромко постукивали о зубы, как игральные кости в стаканчике, он задумался на пару минут и наконец, сглотнув апельсиновый нектар, кивнул.
   – По рукам, детектив. Наверное, вам пора возвращаться к работе, да и я посижу немного в тишине и тоже пойду найду себе занятие – время, как говорится, деньги.
   Он осклабился и протянул Бену руку. После мимолётного колебания, оставшегося незамеченным этим скользким напыщенным слизняком, Бен ответил на рукопожатие, встал и, не оглядываясь, пошёл обратно, спиной чувствуя прищуренный, недоверчивый взгляд. О заключённом договоре он не беспокоился – будучи, как и все преступники, жадным и ставящим выгоду превыше всего, Комета уже не соскочит, почувствовав сладкий аромат больших денег.
   Выбросив алчного мерзавца из головы – когда тот сделает дело, тогда и сделает, больше тратить на него время Бен не собирался, он решил позаботиться о запасном варианте, на случай если мистер Стэллар всё-таки побоится связываться с конкурентами или выполнит поручение, но не так быстро, как хотелось бы. В любом случае потрясти ещё кого-нибудь не помешает, с какой-то яблони яблочко да упадёт.
   Перебрав в голове мошенников, насильников, бандитов и прочую распространяющую вокруг себя только плесень и гниение нечисть, он остановился на Вислоухом Гарри, который за всю жизнь не проработал честно ни одного дня и сейчас в основном зарабатывал продажей информации всем желающим, в том числе и полиции. Когда тот не тырил то, что плохо лежит, и не дрых в своей конуре в дешёвом многоквартирном доме на Арчибальд-стрит, целиком состоящей из доходных домов и грязных забегаловок, то цедил помаленьку пиво в одной из них, словно крыса, забившись в угол и высунув красный рыхлый нос, вынюхивая подвернувшуюся возможность срубить немного деньжат по-лёгкому.
   Обычно он сидел в полутёмном баре «Барсук и куропатка», на вывеске которого были намалёваны художником-пьянчужкой за ужин и выпивку неизвестный до сего момента человечеству зверь с телом то ли свиньи, то ли собаки и полосатой треугольной оскаленной мордой и набрасывающийся на него пёстрый комок перьев с распушённым хвостом, имевший портретное сходство с драным веником.
   С чего хозяину заведения взбрело в голову, что куропатка станет нападать на барсука, и почему вообще он остановил выбор на таком названии, не знал, наверное, и сам Луи – седой, лет шестидесяти негр, который, до того как открыть пивную, был одним из лучших медвежатников в городе. Но после двадцати лет, проведённых в тюрьме штата, Луи завязал и превратился в тихого мрачноватого субъекта, постоянно околачивающегося в своём баре или в комнате над ним, где и жил.
   Газеты злорадно расписали во всех подробностях события вечера того ограбления – семилетний мальчик, оставленный дома и попытавшийся убежать, испугавшись чужака, споткнулся о ковёр и ударился головой об угол мраморного дизайнерского столика. Увидев, причиной какого несчастья он стал, Луи просто вызвал скорую помощь и остался с умирающим ребёнком. Полиция так и нашла его – крепко обнявшим безжизненное тело и молча раскачивающимся, отрешённо уставившись в стену.
   Он так и не проронил ни слова вплоть до момента вынесения приговора; лишь когда судья огласил вердикт и охранники надели на него наручники, чтобы вывести из зала, вздрогнул и заплакал. Луи должен был отсидеть двадцать шесть лет, но вышел досрочно, так как вёл себя тише воды и ниже травы.
   Другие заключённые считали его душевнобольным и обходили стороной. Лишь однажды татуированный знаками своей банды мексиканец, проходя мимо, специально – а может, и нечаянно – толкнул Луи, отчего тот упал и сильно ударился головой. Видимо, это пробудило не дающие ему покоя воспоминания – он встал и набросился на обидчика, а свалив того на пол, бил ногами и руками, пока его не оттащила от хрипящего окровавленного противника сбежавшаяся на шум драки охрана. Больше его никто не трогал.
   Выйдя на свободу, Луи вернулся в свой район. На деньги, оставшиеся от его прежних, удачных налётов, он купил заброшенную химчистку и открыл там бар, в котором подавал дешёвые, но всегда свежие и для своей цены вполне добротные пиво и закуски. В своём заведении он не жаловал посетителей откровенно бандитской породы и в итоге завоевал достаточную популярность, чтобы сделать его прибыльным.
   Его бар полюбился и Гарри, так что Бен направился прямиком туда, благо путь до Арчибальд-стрит не занимал и получаса неспешной прогулки. Он шёл быстрым шагом и задержался лишь однажды, когда переходившая через дорогу женщина еле увернулась от выскочившего на большой скорости из-за угла белого седана, который лишь чудом её не задел и, даже не притормозив, унёсся в направлении центра города. Бен успокоил испуганную женщину и передал дорожному патрулю описание и номера машины, которые отлично запомнил.
   Память он натренировал ещё в детстве, когда хотел стать библиотекарем и читал запоем приключенческие и фантастические романы. Он помнил имена всех бравых капитанов пиратских кораблей и межгалактических крейсеров и до сих пор мог назвать кличку попугая Джона Сильвера. Но его странная для большинства детская мечта претерпела серьёзные метаморфозы, и вместо покоя заполненных шуршащими фолиантами прохладных залов сразу после окончания школы он записался в армию, а затем попал в элитное подразделение морских пехотинцев.
   Теперь он работал в полиции, и у него это отлично получалось. Хотя про покой он здесь позабыл и вовсе, но не думал, что занимается не своим делом, – защиту мирных граждан Бен считал наиболее приоритетной задачей даже в условиях боевых действий. Оказывая настоящую помощь людям, он чувствовал умиротворение и причастность к чему-то важному, а к любимым книгам и героям собирался вернуться на пенсии, когда у него будет достаточно времени на себя; если, конечно, доживёт, а учитывая то, что он находится на поле боя необъявленной жестокой войны, плохой вариант развития событий не был лишён вероятности. Тем не менее он не сомневался, что такой риск оправдан и незначителен.
   Бен прошёл суровую воинскую школу, после которой охота за городскими отбросами казалась чем-то вроде отпуска; безупречно натренированные рефлексы давали ему значительное превосходство над жалким отребьем, из которого лишь единицы имели профессиональную спортивную или военную подготовку, а большинство полагалось исключительно на свою гипертрофированную мускулатуру, делающую их лишь более неповоротливыми, или оружие, в руках дилетанта не представляющее серьёзной угрозы. Он превратился в тщательно отлаженную, эффективную машину охраны правопорядка, и хорошая память стала одним из полезных и весьма упрощающих работу инструментов в его арсенале.
   После того как женщина, всё ещё вытирая слёзы, отправилась дальше по своим делам, а патруль умчался ловить опасного лихача, Бен вернулся на путь к вечно нетрезвому источнику уличных знаний.
   Открыв скрипучую дверь из потемневших дубовых досок, он оказался в прокуренном, освещаемом бронзовыми потолочными светильниками, чей свет с трудом пробивался сквозь густой прогорклый туман, зале «Барсука и куропатки». Оглядевшись в поисках нужного человека, он увидел его сидящим за дальним столом, отлитым из чугуна в нарочито грубом стиле, пародирующем дешёвые средневековые поделки, с выщербинами и патиной на толстых витых тумбах ножек.
   Впрочем, тут все столы выглядели так же – Луи основательно потратился, когда заказал их на заводе, но руководило им не столько желание воссоздать стиль века рыцарей и баронов, сколько чисто прагматические соображения: тяжёлая, неприхотливая мебель, которую практически невозможно перевернуть или сломать, бонусом придавала окружающему налёт монументальной вечности и тщетности человеческих усилий.
   Бен прошёл в зал и, кивком поприветствовав Луи, направился к Гарри. Вислоухий, как обычно, мочил свои длинные, свисающие ниже подбородка усы в кружке с разбавленным пивом, неспешно отпивая его по глоточку в стремлении растянуть это сомнительное удовольствие.
   Помимо усов, у него свисали и верхние кромки ушей – в молодости он попытался ограбить банк, решив проникнуть туда через канализационную трубу, оказавшуюся перегороженной решёткой, в которой он накрепко и застрял, видимо, приняв за чистую монету пословицу «Если пролезет голова, протиснется и всё остальное». Вызволили его оттуда спасатели, вызванные служащими банка, которые, придя утром на работу, услышали доносящиеся из подвальной стены приглушённые истошные вопли. Посовещавшись, спасатели просунули в трубу железный трос с петлёй на конце, приказав Гарри крепко за неё держаться. Когда, не обращая внимания на непрекращающиеся крики и рыдания несчастного, его наконец вытащили, оказалось, что у него сломаны оба уха.
   Освобождённый из подземного заточения, он в ужасе трясся и размазывал кровь и слёзы по грязному, как у трубочиста, лицу, пока его не отправили, под надзором пары дюжих полисменов, в больницу, откуда доставили прямиком в суд, а оттуда уже перевезли в тюрьму.
   Незадачливый грабитель банков с висящими, как у бульдога, ушами вызывал только насмешки и подначки собратьев по ремеслу; никто не относился к нему всерьёз. Так и пошло, что каждый преступник в городе знал его именно как застрявшего в канализации неудачника и избегал, как чумы, а он сам – неуклюжий и не имеющий достаточных навыков – оказался не способен проворачивать дела в одиночку. В итоге, устав перебиваться случайными заработками, он осел в баре у Луи, начав специализироваться на перепродаже достоверной и не очень информации.
   Клиенты подбирались соответствующие – мелкие воришки, не особо выбирающие средства и методы полицейские и даже некоторые законопослушные граждане, желающие без лишней огласки вернуть пропавшие вещи или приходящие в поисках «секретных» данных о спортивных матчах и скачках. Правда, информация не всегда соответствовала действительности, за что Гарри не раз бывал бит разозлёнными заказчиками, попавшими по его наводке совсем не туда или проигравшими большие деньги на «верной» ставке. Но иногда ему удавалось раздобыть действительно ценные и правдивые сведения, и поэтому Бен время от времени наведывался к Гарри, чтобы послушать сплетни о происходящем на улицах, в которых после отбрасывания гор песка вполне можно было обнаружить пару-другую золотых крупинок.
   Вот и сейчас он надеялся разузнать у Гарри что-то о скрывающихся, как акула в глубинах океана, среди множества наёмных и доверенных рыбёшек поменьше безжалостных хищниках, неустанно рыщущих в поисках наживы, служащей топливом в ненасытном горниле их жажды власти. Наиболее сложная задача в таких делах это отсеять многочисленные отражения, чтобы найти среди них тот самый первоначальный образ. А разглядев паука в центре паутины – отыскать в ней слабые нити, дёргая за которые, можно вытащить шипящую и плюющуюся ядом гадину на свет, дабы раздавить её и уничтожить всю свитую ею преступную сеть.
   Бен подошёл к столу и присел на тяжёлую дубовую скамью из половины цельного бревна напротив торговца слухами. Гарри неискренне-приторно улыбнулся и, не выпуская кружки из рук, вытер губы рукавом.
   – Замечательный денёк, господин детектив! Такие важные клиенты у меня бывают нечасто. Самые лучшие, проверенные сведения – только для мистера Сайдволла. Никакого подвоха, и по самым бросовым ценам, практически даром!
   – Надеюсь, эти твои слова тоже являются правдой, а не тем, чем ты обычно потчуешь всяких лопухов.
   – Можете не сомневаться! Я бы никогда не стал шутить с тем, кто может упрятать меня в каталажку, ради жалких пятидесяти долларов, которые я получу, рассказав всё, что тот пожелает узнать.
   – Я в курсе, что ты постоянно сливаешь пустышки бывшим коллегам, которые за это отправят тебя в лучшем случае в больницу, но со мной это не прокатит. Слишком часто, к сожалению, мне приходится общаться с подобной шушерой, и на тухлятину у меня выработался безошибочный нюх.
   Гарри вздохнул и надолго приложился к кружке, оставив на дне лишь неглубокую янтарную лужицу. Грустно взглянув на плещущиеся остатки, он поставил кружку на стол и посмотрел Бену в глаза.
   – И на старуху бывает проруха. Я же не специально продаю некачественный товар, если так вышло, значит, меня подвёл источник, которому я напрасно доверился. Я ничего не выдумываю, я только посредник – вымениваю или покупаю у одних, продаю другим. Конечно, если получается такая ерунда, что факты на поверку оказываются заурядным враньём, больше я к тому, от кого их получил, не обращаюсь, у меня ведь тоже есть определённая репутация, о которой я должен заботиться. Так что, господин начальник, я очень стараюсь не ударить в грязь лицом, ведь если я дал слово, что информация верна, а на самом деле это не так, подобное может случиться и буквально. Угостите бедного человека, отчаянно старающегося заработать на хлеб насущный, кружечкой фирменного пивка от Луи, и старина Гарри расскажет обо всём, что вас интересует.
   Бен внимательно посмотрел собеседнику в глаза, пытаясь определить, насколько тот с ним честен, и решил, что, пожалуй, стоит рискнуть пятьюдесятью долларами, о которых Вислоухий как бы невзначай обмолвился, и узнать его версию происходящего. Гарри, в принципе, довольно ценный информатор, и, даже если на этот раз деньги будут потрачены впустую, стоит его немного подкормить, чтобы тот стал более сговорчивым. К тому же, завидев наличные, тот постарается узнать всё необходимое, даже если сейчас ничего об этом и не слышал.
   Достав из бокового кармана брюк потёртый кожаный бумажник – подарок отца, который, как он верил, приносит удачу, Бен вынул из него купюру с Грантом и положил её на стол перед Гарри. Бумажка исчезла в мгновение ока, он даже не успел заметить, каким образом этот шаромыжник прикарманил свой гонорар. Удивляясь скрытым под непритязательной внешностью навыкам заправского фокусника, он ухмыльнулся и, подозвав официантку, заказал два пива – для себя и ловкача-пропойцы.
   Сграбастав деньги, Гарри изрядно подобрел, и когда дородная, средних лет матрона, в белом платье с оборками и клеёнчатом фартуке, с глухим стуком поставила между ними холодные кружки со стекающей по бокам пеной, облегчённо вздохнул и приложился к вожделенному напитку.
   Бен тоже сделал глоток, который, смягчая уличную жару, принёс освежающую прохладу и дрожжевую отрыжку, а затем перешёл сразу к делу.
   – Что ты знаешь о двух отморозках, застреленных полицией при ограблении китайского ресторана на прошлой неделе, – Портере и Квандайке? Говорят, они на кого-то работали, и я очень хочу узнать, на кого.
   Гарри невнятно замычал, так как в это время его нос находился внутри кружки (Бен расценил это как попытку дать интересующие его ответы), а когда она наполовину опустела, поставил её на стол и кивнул, по возможности прямо уставившись на детектива заблестевшими беспокойными глазами.
   – Все тут слышали эту историю, слишком громкое дело. Но мало кто знает про их нанимателя, а я, так уж случилось, имею об этом некоторое представление.
   Бен обратился в слух и наклонился поближе к захмелевшему сборщику уличных новостей, который, оперевшись щекой на грязный кулак, прошелестел боязливым, срывающимся шёпотом:
   – Их нанял шестёрками для второсортных поручений некий Тони Сальмерра, босс одной из семей Розвинда. Конечно, ценности они собой никакой не представляли – расходный материал, случись что – и в петле бы оказались их никчёмные шеи, чтобы, если дерьмо всё-таки всплывёт, никто не связал его с Сальмерра. Но шила в мешке не утаишь. Начали расползаться слухи, к тому же уличная шпана, вытащив наконец козырь, не преминет раструбить всем о своей удаче, особенно когда изрядно наберётся. А денежки у них появились, и они, разумеется, сразу принялись их спускать. Если вы спросите о них Тони, он лишь недоумённо покачает головой, а вы ничего не сможете доказать. Так что информация – вот она, но что вы с ней будете делать, господин Сайдволл, не имею ни малейшего понятия. Ну как, стоило это ваших пятидесяти долларов?
   – Пожалуй, что стоило, Гарри. Доказательства – это хорошо, но перед тем, как их собирать, надо определить направление поисков. А в этом ты как раз мне очень помог.
   Бен потёр кулаком подбородок и, наклонившись к столу, отпил ещё пива.
   – Конечно, я не смогу прижать Тони Сальмерру непроверенными слухами. Да если бы даже у меня было видео, как он сам убивает тех китайцев, он бы и ухом не повёл. Его высокооплачиваемые адвокаты способны что угодно вывернуть наизнанку, поэтому я и не думал его разговорить. Мне надо лишь официально подшить Тони к этому делу, а затем начнётся кропотливая полицейская работа по сбору улик, чтобы его в нём участие выглядело убедительным для прокурора и суда. В общем, спасибо, ты действительно полезный старый пьянчужка.
   Бен одним глотком допил пиво и ухмыльнулся.
   – Могли бы остановиться и на полезном.
   – Извини, Гарри, не хотел тебя обидеть. Это была просто шутка.
   – Ладно-ладно, я не обидчивый. Для моего образа жизни это вредно, учитывая, с кем приходится общаться. К тому же по сравнению с лексиконом моих обычных клиентов ваши слова – это просто благословение воскресного пастора. Всего доброго, если смогу ещё чем-то быть полезен, вы знаете, где меня найти.
   – Обязательно загляну, Гарри. Не попадай в неприятности.
   – Об этом меня упрашивать не надо, я и так неприметный, как сверчок за печкой.
   Бен кивнул и, бросив на стол мятую десятку в уплату за пиво, направился к выходу. Попрощавшись по дороге с Луи, он вышел на залитую солнцем улицу, придирчиво вглядываясь в кажущуюся безмятежной кипящую вокруг жизнь.
   С точки зрения обывателя, район выглядел по-домашнему мирно, но, как полицейскому детективу, ему чересчур хорошо было известно, чего на самом деле стоит такое поверхностное спокойствие, когда в грязных норах, а то и в шикарных дворцах живут подлые, жестокие, коварные и алчные пресмыкающиеся, крысы и гиены всех мастей и разнообразного положения.
   Вздохнув, он набрал полную грудь тёплого воздуха с привкусом гудрона, моторного масла и шампуня из соседней парикмахерской и, расправив плечи, бодро зашагал обратно в участок, планируя ознакомиться с записями в архивах и базах данных, сообщить Лэйни полученную информацию и подобрать лакомую наживку для крысоловки на матёрого хитрого грызуна.

Глава 4

4.1. В споре с богом выигрывает тот, кто в нём не участвовал

   Жёлтая молния, как несомая ветром искра, промелькнула над домами Колдмаунтайн-вэллей и, резко спикировав вниз, облюбовала белый карниз под широким, бликующим солнечными лучами, искусно обрамлённым прорезанными в облицовке из золотистого песчаника каннелюрами окном. Неизвестно как залетевшая сюда любопытная иволга, со светлым в чёрных пестринах брюшком, подпрыгивая от любопытства, принялась заглядывать поочерёдно то левым, то правым глазом внутрь комнаты, где на кровати лежали в сонном забытьи двое людей – мужчина и женщина.
   Одна нога женщины выбилась из-под шёлкового одеяла и кокетливо согнулась в колене; мужчина лежал на животе и, обняв руками подушку, что-то тихо бормотал и причмокивал. Какое-то время пичуга озадаченно наблюдала своими красными глазками за странными двуногими, сидящими внутри здания, когда снаружи так хорошо, и наконец, возмущённо клюнув прозрачную мерцающую преграду, взмахнула крыльями и позволила налетевшему порыву ветра унести себя прочь.
   Витти проснулся, как ему показалось, от стука в окно. Приподняв голову с прищуренными сонными глазами, которые никак не желали полностью открыться, как бы уговаривая поспать ещё немного, он поглядел на улицу, на привычный, залитый полуденным солнцем городской пейзаж. Раздумывая, а не последовать ли безмолвному манящему совету вернуться к прерванным сновидениям, он повернул голову в другую сторону, к водопаду каштановых волос на соседней подушке, отливавших чернотой под прокравшимися тайком в комнату золотыми лучами. Девушка спала настолько тихо, что Витти даже наклонился и прислушался, стараясь уловить лёгкое, как бриз в знойную безветренную сиесту, дыхание. Но тут она перевернулась на другой бок, лицом к нему, и он ощутил, как его накрыла волна из смешанных запахов нежной кожи, шоколада, вьетнамского сандала и ещё какого-то неуловимого аромата, свойственного только женщинам, отчего он сразу проснулся, решив, что бодрствование в компании настоящей красивой спутницы гораздо предпочтительнее любой принцессы Грёзы, которую может предложить Дримландия.
   Не удержавшись, Витти погладил спящую по волосам, укрывавшим её плечи, отчего та мило наморщила носик и, открыв глаза, посмотрела на лежавшего рядом с ней мужчину. Улыбнувшись, Милана потянулась, легко выпрыгнула из постели и, набросив лежавший на спинке велюрового кресла полупрозрачный кружевной халат, убежала в ванную. Он последовал её заразительному примеру – сбросив одеяло, поднялся с кровати и распахнул окно, впустив в комнату летний день. Взяв с инкрустированного золотом эбенового столика пачку сигарет, он достал одну и, прикурив, надел бежевые льняные шорты, а затем высунулся из окна и стал пускать в небо струи дыма, наблюдая, как они вихрятся и колышутся, пока их не разорвёт на части и не унесёт игривый, как щенок, ветер.
   Позади раздались шаги босых ног, и его живот обвили изящные руки. Положив голову ему на плечо, Милана нежно провела ладонями по мускулистому, крепко сложенному торсу, затем чихнула и, отстранившись, играючи толкнула Витти локотком в бок.
   – Фи, мой тигр пахнет, как дворовый котяра. От тебя так и несёт мускусом. Быстро в ванную – и прими основательный душ, пока я сварганю чего-нибудь перекусить, а потом, может, выползем куда-нибудь прогуляться.
   – Куда, например?
   – Ну не знаю, ты же мужчина, тебе и выбирать, куда мы пойдём, но я бы предпочла кино или театр. Кстати, недавно открылась выставка древнего египетского искусства в галерее «Октагон», там есть очень интересные и необычные вещи. Ты же помнишь, я тебе говорила, что состою в историческом обществе Розвинда? Древности – это захватывающе: от них так и веет бесконечностью и величием. Я изучаю историю с колледжа и, наверное, стала бы профессором и сама учила ей студентов, если бы это не было так скучно.
   – Извини. Я, конечно, помню про твоё увлечение артефактами исчезнувших цивилизаций и произведениями мёртвых поэтов, но это не моё. Я правда хотел бы сделать тебе приятное, но лучше ходи в такие места с подружками, я не смогу разделить с тобой восхищение тем, от чего меня клонит в сон. А вот кино – звучит неплохо, я залезу в интернет и посмотрю, какие сеансы есть на сегодня. Ну а сначала, – Витти понюхал у себя под мышкой и фыркнул, – душ – это хорошая идея, я и сам об этом подумывал. Люблю, когда в меру горячие, освежающие и бодрящие струи воды заставляют каждую пору кожи задышать.
   Потушив окурок в стоявшей на подоконнике мраморной пепельнице, он крепко обнял и поцеловал для вида отбивавшуюся от него раскрасневшуюся брюнетку и, провожаемый шлепком по заду, отправился в ванную.
   Когда он вышел, распаренный и до скрипа отмытый, из кухни уже доносился звон посуды и тянуло пробуждающими зверский аппетит запахами жареного бекона и спагетти. Он оделся и сел к обеденному столу как раз вовремя – Милана уже расставляла тарелки и заправляла соусом макароны.
   Если они в молчании, отдавая должное отличной еде и волчьему голоду, который всегда появляется при встрече утомительной, но захватывающей ночи любовных утех с прохладным утренним воздухом и горячей водой. Подчистив остатки подливы куском хлеба, Милана убрала тарелки в посудомоечную машину и сказала:
   – Я, наверное, всё-таки схожу на выставку. Она всего до конца недели, да и, пока ты мылся, позвонила Вероника. Они с девчонками собираются туда сегодня и приглашают меня влиться в их ряды. Ты не обидишься, если в кино мы сходим завтра, а сегодня я погружусь в захватывающий мир папируса и мумий?
   – Да всё в порядке, мы же не можем проводить вместе двадцать четыре часа в сутки. У тебя есть свои дела, у меня свои, и, хотя я рад находиться в обществе головокружительно прекрасной женщины, всё же иногда надо уделять время и работе. Нельзя только наслаждаться жизнью, приходится и расплачиваться за столь изысканное удовольствие какой-то её частью. Так что ты отправляйся на выставку с подружками, а я встречусь с перспективным клиентом, чтобы обсудить продажу оптовой партии аммиака для небольшого химического заводика в Аризоне. Развлекайся и ни о чём не беспокойся.
   – Спасибо, дорогой. Тогда я побежала наносить боевую раскраску и пудрить носик. Историческое общество выходит на охоту за чудесами Древнего Египта!
   Она налила ему свежесваренного чёрного кофе и, чмокнув в щёку, выбежала из кухни. Вдыхая горьковатый аромат из чашки, он слушал доносящееся из комнаты энергичное шуршание платьев, которые Милана примеряла у зеркала, и раздумывал над тем, насколько быстро они сошлись. Буквально несколько дней назад они познакомились, когда он дал бесплатный урок вежливости её обидчику, а после шикарного романтического ужина занимались любовью у него дома. А ещё через пару дней уже стали неразлучны, как будто сама фортуна свела их вместе и потерянные в бескрайнем мире половинки вновь стали единым целым. Впрочем, он не испытывал необходимости обстоятельно в этом копаться – хорошее иногда случается, почему бы ему не случиться и с ним. Важно лишь то, что им хорошо вместе, а размышления о причинах и следствиях лучше оставить тем, кто, даже найдя своё счастье, откажется от него в угоду сомнениям и недоверию.
   Тем временем Милана закончила прихорашиваться и картинно встала в дверях кухни, оперевшись одной рукой на косяк, приставив другую к бедру и слегка повернув голову набок, дивно хороша в белом ситцевом платье с узором из японских роз и египетским орнаментом по подолу и краям длинных широких рукавов; волосы были подколоты золотой брошью в форме скарабея, левую руку обвивал браслет в виде змеи с изумрудными глазами.
   – Ну как тебе, нравится?
   – Ты прекрасна, как никогда, прямо Нефертити. Вы идёте смотреть на древнее искусство или показать себя рядом с древним искусством? Хотите, чтобы эти бедные, ни о чём не подозревающие люди сбегались посмотреть на живые экспонаты вместо засохших фараонов? – прыснув, ответил Витти.
   – Ну что ты! Мы вовсе не собираемся затмить чудеса выставки – это просто невозможно. Но выглядеть привлекательно и стильно – это прерогатива и фактически обязанность каждой женщины. Так что я лишь выполняю свой долг! – Милана рассмеялась и, подойдя к Витти, поцеловала его. – Ну всё, я побежала, увидимся вечером.
   Он встал и попытался её обнять, но она выскользнула из его рук, юркая и стремительная, как маленькая ящерка, смеясь, выбежала из кухни и хлопнула входной дверью. Покачав головой, он вернулся к своему кофе и, пока его допивал, раздумывал над планами на сегодняшний день. Разумеется, он не собирался встречаться ни с какими клиентами – ни с настоящими, ни уж тем более с вымышленными, но кое-чем заняться всё же стоило.
   Ему до сих пор неизвестно, что за странный ларец перекочевал в его сейф, а выглядит он достаточно изящно выполненным и старинным, чтобы попросить за него приличную цену. Оставалось выяснить, какая цена для него является приличной и кто эту цену готов заплатить. Можно, конечно, спросить у Миланы, раз уж она увлекается всякими допотопными реликвиями, но это лучше оставить на крайний случай. Обладание подобной вещицей, ни назначения, ни ценности которой он не представляет, вызовет неприятные вопросы, которых ему хотелось бы избежать, ведь ничто не способно так быстро и окончательно испортить любые отношения, как секреты и подозрения.
   Видимо, придётся обратиться за помощью к Мину, который весьма сведущ в антиквариате и всяческих древних культах, а уж пантеон китайских богов, наверное, перечислит, даже если его разбудить посреди ночи. Проблема в том, что особого доверия он не вызывает, – этот мини-Будда заботится только о себе. Даже купив его расположение за кругленькую сумму, нельзя быть уверенным, что он не продаст информацию тому, кто предложит лучшую цену, или из каких-то других, более непонятных побуждений.
   В итоге Витти пришёл к выводу, что ему остаётся только положиться на удачу, как бы он это ни ненавидел. Вздохнув, он поднялся из-за стола и, вымыв чашку, поставил её на мраморную столешницу кухонного гарнитура. Постояв ещё немного и собравшись с мыслями, он наконец решился и, пройдя в комнату, оделся в рабочую одежду – байковую рубашку в крупную синюю клетку, синие хлопчатобумажные штаны и строительные ботинки на толстой резиновой подошве. Задумчиво повертев в руке часы, положил их на тумбочку возле кровати и достал из шкафа вместительный полуспортивный чёрный рюкзак.
   Открыв сейф, Витти вынул ларец, тускло поблёскивающий на стопке бумаг Шенга; ими он займётся попозже, когда разберётся с попавшей в его руки тайной. Опустив ларец на дно рюкзака, он сложил туда же комплект ношеной одежды, чтобы придать ему бесформенный, мешковатый вид.
   Наскоро причесавшись и, взглянув в зеркало, убедившись, что выглядит достаточно неброско – обычный трудяга возвращается со смены, он решительным шагом вышел за дверь и, сбежав по лестнице, выскочил на улицу. Избегая смотреть в глаза разморённым бездельем франтам и расфуфыренным дамам с карманными декоративными собачками, он немного прошёл на юг и, свернув в неприметный проём за французской булочной, растаял в городских джунглях.
   Минут через сорок так же незаметно он вынырнул на Санрайз-авеню, где жизнь текла уже не так неспешно, как в богатых районах. Многочисленные курьеры, грузчики и служащие торопливо и отрешённо мельтешили вокруг, как рабочие муравьи, таскающие веточки и толстых гусениц, чтобы сидящие в центре муравейника трутни и матки могли наслаждаться комфортом и роскошью.
   Впрочем, такой расклад его совершенно не трогал – Витти считал, что в этом мире ничего не даётся просто так и, если человек не способен отстаивать своё право на обладание желаемым, значит, он этого просто не заслуживает. Ношение розовых очков в глазах Витти являлось признаком слабости, и, по его мнению, предпочитающие смотреть на жизнь в этом неестественном цвете недостойны жалости, хотя их обычная судьба и может на неё с лёгкостью претендовать. Когда в один прекрасный день, в силу различных обстоятельств, очки спадали и перед таким человеком внезапно оказывался настоящий мир, какой он есть, со всеми его плохими и хорошими сторонами, это зачастую вызывало ужас и тяжёлую хроническую депрессию, а иногда и заканчивалось самоубийством от ощущения собственного бессилия и незащищённости.
   Сноровисто лавируя между суетливыми муравьями, Витти дошёл до перехода напротив «Застывшего времени» и, ожидая разрешающего сигнала, уставился в сутулую потёртую спину то ли плотника, то ли кровельщика, судя по характерным запахам свежей еловой стружки и дёгтя, которые тот источал. Когда на светофоре загорелся шагающий в никуда зелёный человечек, Витти направился прямо к знакомой чёрной двери.
   Негромко и привычно грустно прозвенели колокольчики. Безмолвные ряды свидетелей давно минувших событий, некогда верой и правдой служивших хозяевам, нынче пылились в ожидании того, кто захочет их приютить, бесполезные и потускневшие, годные стать лишь украшением интерьера или чьей-то коллекции.
   Владелец этого молчаливого царства былого величия сидел на своём неизменном месте, невозмутимо поглядывая на открывшуюся дверь и пуская клубы дыма, крепко зажав во рту длинную и тонкую пожелтевшую трубку из слоновой кости, покрытую узорами и письменами, вырезанными давно умершим мастером.
   Витти прикрыл за собой дверь и прошёл к столу под изучающим взглядом китайца. Поприветствовав хозяина, он удостоился лишь вежливого неторопливого кивка – со словами Мин расставался неохотно, словно с золотыми самородками. Сняв с плеча рюкзак, Витти разворошил старые джинсы и майки и, достав со дна ларец, аккуратно поставил его на стол перед молчаливым антикваром.
   В ту же секунду с Мином произошли разительные перемены – до этого всегда бесстрастный и надменный, как сын императора, он вдруг распахнул глаза так резко и широко, что Витти даже отпрянул. Высвободив из шёлковых, расшитых золотом рукавов костлявые трясущиеся руки, Мин схватил ларец и, пододвинув его к себе, что-то быстро и непонятно залопотал на своём отрывистом, как взмахи меча, языке. Любовно поглаживая тускло мерцающие грани артефакта и водя по покрывающим их барельефам и надписям пальцами, Мин продолжал долдонить свою тираду, иногда срывавшуюся в речитативные песнопения, отчего казалось, что он возносит какую-то странную молитву давно забытым богам. Наконец он спохватился и, уставившись на Витти, как на гонца, принёсшего царю дохлую ядовитую змею, прижал ларец к груди, демонстрируя намерение больше его не выпускать.
   Неприятно поражённый неадекватным поведением китайца, Витти решительно положил руку на крышку ларца, утверждая своё право на владение честно украденной вещью. Схватившись за кольцо сверху, он потянул вызвавший столь живое участие Мина предмет к себе и, будучи гораздо сильнее престарелого шпиона, без труда поменялся с ним ролями. Держа ларец обеими руками, он сделал пару шагов назад, так как уже не знал, чего ждать, и на случай какой-нибудь экстравагантной выходки хотел оказаться на безопасном расстоянии.
   Подтверждая его опасения, Мин повёл себя ещё более странно – воздел руки и, потрясая сморщенными кулачками, издал громкий визг, по-видимому, означающий крайнюю степень злобы и отчаяния. Затем, не опуская рук, он замолчал, и по его щеке скатилась одинокая слеза.
   Витти заморгал и потихоньку начал отступать к двери, стараясь держать полоумного китайца в зоне видимости. Тот выскочил из-за стола и, протянув руки к ларцу, понёс какую-то тарабарщину, но опомнился и перешёл на английский:
   – Господин Лепатроне, пожалуйста, остановитесь, вы не можете просто унести этот ларец! В нём хранится бесценная для посвящённого реликвия, истинная ценность которой известна лишь немногим избранным, и ваш покорный слуга в их числе. Умоляю позволить мне её забрать, так как для вас она совершенно бесполезна!
   Он стоял, непривычно поникший и жалкий, протягивая трясущиеся руки к обретённому и вновь потерянному сокровищу.
   Витти завёл руку, удерживающую артефакт непонятной религии, за спину, чтобы обезопасить его от неожиданного выпада Мина. Ему даже стало немного жалко снизошедшего до униженной мольбы китайца, но это лишь сильнее разожгло его любопытство. Откашлявшись, так как в горле у него пересохло от выброшенного в кровь последними событиями адреналина, и приняв самый невозмутимый вид, какой только смог, он произнёс:
   – Господин Мин, успокойтесь и внятно объясните, что всё это значит. Я пришёл к вам, как к знатоку предметов старины, желая оценить свою находку, но увиденное поколебало мою уверенность в том, что на ваше мнение в этом вопросе можно положиться. Расскажите мне поподробнее об этом ларце и его содержимом, и тогда я, может быть, вновь рассмотрю вариант, в котором вы становитесь его новым хозяином.
   Китаец отдёрнул руки и, втянув их обратно в рукава, зло посмотрел на упрямого владельца желанной ему вещицы, разумеется, ставшего им нечестным путём. Он прилагал неимоверные усилия, чтобы сохранить хладнокровие, но подёргивающаяся у виска жилка выдавала его взвинченно-отчаянное состояние. Мин окончательно потерял сходство с маленьким скукоженным Буддой, его лицо слишком явно выражало эмоции, неподобающие мудрому и бесстрастно взирающему свысока на людскую суету пророку.
   – Эти хранящиеся в существующем с незапамятных времён ордене тайные знания не предназначаются никому из посторонних, – хмуро произнёс он и дёрнулся, как от удара током. – Но данный случай, пожалуй, можно считать исключительным, поскольку священный фетиш, который вы по невежеству используете как средство наживы, не должен попасть в алчные и злые руки.
   Он вздохнул и примирительно указал на стоящий у дальней стены небольшой чайный столик и низенькие кушетки рядом с ним.
   – Давайте присядем и спокойно поговорим. Вы ведь не думаете, что я вас отравлю или усыплю?
   – Честно говоря, такую возможность я допускаю, так что от чая воздержусь, зато вашу историю выслушаю охотно.
   Китаец, горестно взмахнув обеими руками, закатил глаза к потолку, на котором был тщательно выписан искристо-зелёный с опаловыми подпалинами дракон.
   – Чего ещё ждать от представителя вашей профессии. Не сочтите за обиду, просто констатирую факт. Хорошо, вы можете игнорировать моё гостеприимство, а я всё-таки выпью несравненного чая со склонов Эмэйшань, приносящего успокоение и помогающего обрести прозрение в принятии трудных решений.
   Мин развернулся и проследовал к столику, на котором стояли фарфоровый поднос с казавшимися игрушечными расписными чашками и небольшой чайник из обожжённой глины. Витти помешкал, но, решив, что, пожалуй, риск можно считать незначительным и он окупится сторицей, если рассказ Мина разгонит прячущий ответы туман, прошёл вслед за хозяином и, неуклюже подогнув ноги, опустился на кушетку напротив. Поставив шкатулку рядом с собой, он облокотился на стол и навострил уши.
   Мин, уже полностью взявший себя в руки, не спеша налил прозрачную, цвета расплавленного жемчуга, душистую жидкость в одну из чашек, поднеся её к лицу, вдохнул пряный аромат и, закрыв глаза, молча замер.
   Витти не торопил его: пусть старикан решит, какую часть правды выдать и какой долей лжи её сдобрить, а уж он потом разберётся, что там к чему.
   Наконец Мин прервал свою медитацию над чаем и, отпив глоток, вернул чашку на поднос.
   – Как вы, конечно, не знаете, существует древний и весьма могущественный орден «Нефритовый Дракон», адепты которого разбросаны по всем странам и уже многие века сохраняют факт своего присутствия в тайне. Перед тем как я продолжу, вы должны поклясться, что ни при каких обстоятельствах не разгласите всё здесь услышанное кому-либо ещё.
   – Обещаю, что никому не расскажу то, что я от вас узнал. Информация делает человека сильнее, а я уж точно не расположен делиться силой с кем бы то ни было.
   Мин понимающе кивнул и продолжил.
   – Хотелось бы верить, что я не ошибаюсь и мне не придётся об этом сожалеть. Надеюсь, вы станете достойным сосудом для знания, способного заставить вас изменить понимание мира, в котором мы живём.
   Он отпил ещё глоток чая и, продолжая держать чашку перед собой, так, чтобы вдыхать поднимающийся от неё пар, торжественно начал своё повествование.
   – Чтобы вы смогли оценить всю значимость этой находки, я, пожалуй, начну сначала. Единицы из живущих осведомлены о том, что среди нас, не таясь, ходят боги и их приспешники. Существа, возможности которых несопоставимы с человеческими, практически бессмертные и совершенно безжалостные. Некоторые из них описаны в древних легендах, и отделить ложь от правды в этих историях может лишь тот, кто владеет истинным знанием. Это не змеи о пяти головах или шестирукие монстры, они выглядят в точности как люди, поскольку до перерождения и были таковыми, но отдавшим свою душу в обмен на могущество от людей остаётся лишь внешний облик. Их сущность полностью меняется – поначалу ещё удерживаемые чувствами и воспоминаниями, они всё больше отдаляются от человеческого начала, по мере того как с течением времени опыт их прежней жизни стирается из памяти под напором рек проливаемой ими крови и необъятной ярости.
   Витти хмыкнул и, всё-таки взяв с подноса вторую чашку, налил себе немного душистого напитка. Залпом выпив содержимое и почувствовав, как по пересохшему горлу потекла живая горячая река, он прокашлялся и, собравшись с мыслями, вновь обратился в слух.
   Китаец, с поникшими от тяжести вселенских истин плечами, опечаленно покачал головой в ответ на столь явное недоверие, но его глаза пристально смотрели куда-то вдаль, словно перед ними проносились недоступные простому смертному картины.
   Мин был сама торжественность и уверенность в своей правоте, так что Витти решил воздержаться от просящихся на язык выводов о психическом состоянии того, кто на полном серьёзе полагает, что среди людей ходят боги. Поставив чашку на поднос, он облокотился на столик и, опустив подбородок на сложенные кисти рук, спокойно взглянул на ушедшего в себя пророка, демонстрируя, что он весь внимание и не собирается прерывать столь увлекательную историю.
   Мин отпил ещё глоток чая, причмокнул, наслаждаясь его вкусом и ароматом, и продолжил.
   – Никто не знает источника их могущества, так как по доброй воле боги не спешат делиться своими познаниями с жалкими людишками, а выведать у них что-либо силой – это просто изощрённый способ самоубийства, хотя такие попытки, разумеется, предпринимались. В настолько былые времена, что даже записей о них практически не сохранилось, фараон Ири-Хор решил пойти войной на одного из богов и потерпел сокрушительное поражение. Бог, в присущей им всем манере, не гнушался указывать даже верховным правителям, что им можно и чего нельзя делать. Предмет их спора, как и история самого фараона, в существовании которого теперь сомневаются даже маститые египтологи, канули в Лету, и никто не знает, что привело Ири-Хора в такую ярость. Вероятно, он был слишком уверен в собственном величии, чтобы позволить кому-либо собой повелевать. Отголоски тех событий встречаются в мифологии различных народов, конечно, основательно приукрашенные и видоизмененные в соответствии с тем, что смогло разобрать в происходящем ошеломлённое людское воображение. Искажённое описание финального сражения, когда взбешённый бог решил показать фараону, что представляют собой его жалкие силы в действительности, и утопил всю армию венценосного наглеца, подняв и обрушив на неё океанские воды, слышали если не все, то уж точно многие. Когда бурные потоки с рёвом отхлынули, бог пришёл во дворец и не оставил от него камня на камне, уничтожив как самого владыку, так и всех, кто в тот момент там оказался.
   У этих событий были последствия, идущие гораздо дальше, чем даже бог мог себе вообразить. Погубив столько людей, он сам поставил себя в положение недальновидного фараона, переоценившего свои возможности. С небес спустились разгневанные пролитой кровью невинных существа, выглядевшие столь ужасающе, что не существует ни одного достоверного свидетельства об их истинном облике, так как оглушённые ужасом люди, затянутые в водоворот смертельного поединка богов, описывали их каждый по-своему. Вступившие в схватку с зарвавшимся богом титаны принесли с собой кинжал, как говорится в легенде, сделанный из плоти изначального владыки мира, ибо только таким оружием может быть повержена бессмертная сущность. Тянувшаяся несколько дней битва укрыла ту землю тьмой, которую не мог пронзить ни один луч солнца, и вызвала землетрясения и наводнения по всему Египту. Наконец бог был повержен у горы, носящей пророческое название Копьё Богов, и чёрный, как сама тьма, кинжал пронзил его сердце. Но случилось так, что от кинжала откололся кусок, затерявшийся в поднявшихся в воздух тучах песка, образовавших сильнейшую бурю. Когда приговорённый бог умер, раскаты грома, настолько мощные, что, казалось, раскалывается сама земля, возвестили об окончании этого эпического противостояния, а когда песок осел на землю и всё успокоилось, прокравшиеся к месту последнего сражения храбрецы увидели, что от горы остались только раскиданные на мили вокруг обломки. На том месте, где некогда возвышался гордый, неприступный пик, лежало окровавленное безжизненное тело бога, а пришедшие за его душой чудовища бесследно испарились.
   Сотни лет спустя, когда свершившееся лишилось прозрачности истины, превратившись в слухи и предания, небольшое племя кочевников остановилось на ночлег у полузасохшего колодца. Раскапывая песок, чтобы установить шатёр вождя, они наткнулись на угольно-чёрный кусок камня и, не придав этому значения, уже собирались выкинуть его обратно в пустыню. Но путешествующий с ними странствующий шаман помнил вековую легенду и верил в то, что рассказывают древние манускрипты. Он заинтересовался необычной формой и цветом осколка и попросил отдать его ему. Когда пути шамана и приютивших его бедуинов разошлись, он скрылся в затерянной пещере, чтобы изучить странный камень, всё более убеждаясь, что чудом попал к нему в руки именно осколок божественного оружия. Тогда он отправился путешествовать по миру и собрал отряд единомышленников, назвавшихся братством Нефритового Дракона, с которыми уединился на одной из удалённых от большинства поселений гор в западной части Китая, где они отстроили монастырь, куда и поныне разрешается входить лишь посвящённым.
   В период смуты, когда междоусобные войны раздирали Китай на части, войско одного из феодалов захватило монастырь, чтобы скрыться за его надёжными стенами от вражеской армии. Многие из оказавших вооружённое сопротивление захватчикам монахов были перебиты, а настоятель, стремясь уберечь священную тайну и сам кинжал богов, с дюжиной братьев скрылся под покровом ночи, унеся осколок с собой. Давно уже монахи вернулись в родные стены, и никто больше их не тревожит. Братство до сих пор использует обитель Нефритового Дракона как свою основную резиденцию, но попытавшийся защитить святыню настоятель бесследно сгинул вместе со свитой, божественное оружие утрачено, и с тех пор Драконы непрерывно ведут его поиски.
   Теперь-то вы понимаете, что обладание этим артефактом не принесёт вам никакой выгоды? Мало того, если Драконы узнают, что ковчег Вечной Тьмы попал в недостойные руки, то они не остановятся ни перед чем, чтобы его вернуть. За вами начнётся безжалостная охота, и если вы полагаете, что способны дать отпор подобной угрозе, то мне стоит упомянуть, что члены ордена не просто хранители, это прекрасно натренированные воины, отслеживающие появление инкарнаций бога в нашем мире, чтобы вступить с ним в схватку, и, разумеется, они не допустят, чтобы от них ускользнуло единственное оружие, которое позволит им одержать верх.
   – Предположим, вся эта галиматья про богов, монахов и фараонов – правда. Откуда вы знаете о тайном, прячущемся где-то далеко в горах ордене и обо всех его перипетиях?
   – Ваше недоверие оскорбительно! Особенно учитывая, что вы уже не раз убеждались в моей способности получить точнейшие сведения в кратчайшие сроки. Я прожил на этом свете достаточно времени, чтобы очевидные вещи стали для меня очевидны. Десять лет назад я приехал в эту страну и занялся тем, в чём лучше всего разбираюсь, – тем, что происходило в мире давным-давно. Мои связи весьма обширны и всеобъемлющи, именно это позволяет мне всегда выполнять свою работу быстро и эффективно. Но я прощаю вам недостаток уважения и мудрости, присущий большинству ваших соплеменников. Выслушайте же мою историю, и, надеюсь, вуаль сомнений окончательно спадёт с ослепительного лика истины.
   В девять лет я осиротел и долго скитался от деревни к деревне, от семьи к семье, пока однажды не повстречал странствующего монаха, который пожалел меня и за грязной, озлобленной на весь мир внешностью увидел того, кому нужна его помощь и кто способен на большее, чем побираться и воровать еду. Он привёл меня в свой монастырь, где под надзором братьев я и окреп телом и духом. Как вы, наверное, можете догадаться, это место называлось монастырём Нефритового Дракона. Я прожил там до совершеннолетия, после чего настоятель отправил меня в большой мир, так как я был чересчур непоседлив, чтобы принять обет и сделать уединённую обитель своим домом, и слишком интересовался происходящим за её стенами, да мне и самому казалось, что пост, молитвы и бесконечный поиск духовного просветления – действительно не моё. Разумеется, монахи не распространялись о секретах, которые хранил монастырь, пока я не стану одним из них, но пытливый ум может открыть многое из того, что скрыто. Как только я научился читать, стал проводить всё свободное время в подземной библиотеке, куда доступ для живущих в монастыре был свободным; настоятель не ограничивал никого ни в хлебе, ни в знаниях, и я мог спокойно изучать любые книги и свитки. Забывая обо всём на свете, я одну за другой глотал покрытые как относительно новыми, так и полустёртыми древними письменами страницы. Среди тысяч пыльных томов, берегущих знания давно ушедших эпох и народов, я и наткнулся на историю ордена и, заинтересовавшись будоражившими воображение образами, стал целенаправленно искать свитки, к ней относящиеся. Когда я прочёл всё, что только смог найти на книжных полках освещаемых лишь полусветом из узких высоких проёмов под крышей и дрожащим пламенем керосинового фонаря подземных залов, я обратился к настоятелю монастыря с просьбой рассеять мои сомнения по поводу столь фантасмагорической истории. Но он не только не захотел об этом разговаривать, но и запретил мне вход в библиотеку, разозлившись, что я полез туда, куда уж точно не звали. Однако моя память исправно хранит всё, что я узнал под сухими холодными сводами от молчаливых свидетелей минувшего. Среди прочего были там изображение этого ларца и рассказ одного из первых его хранителей о том, какое сокровище доверили ему охранять от любопытных глаз и алчных рук.
   Покинув монастырь, я начал скитаться по деревням и городам, подрабатывая зазывалой, подмастерьем или носильщиком, и на какое-то время забыл про открывшиеся мне в его стенах тайны. Приходилось работать буквально от зари до зари, так что у меня еле хватало времени даже на сон, не то что на размышления о древних богах. Но однажды я пришёл в город Чжэньцзян, чьи прекрасные храмы и парки наилучшим образом располагали к глубоким размышлениям и постижению истины. Там я устроился подмастерьем к старому антиквару, содержащему небольшой магазинчик, полный удивительных в своей притягательности старинных вещиц и книг. После года усердной работы я уже отлично разбирался в ценности этих сокровищ и с лёгкостью определял их подлинность. Мой хозяин не мог нарадоваться, что у него появился такой умелый подручный, и исподволь стал привлекать меня к выполнению поручений другого рода, а именно шпионажу и торговле конфиденциальной информацией, что и являлось основным источником его доходов. Так прошло шесть насыщенных событиями и учёбой лет, когда вдруг скоропостижно умер мой наставник и, как оказалось, завещал своё дело мне. Я надолго остался в Чжэньцзяне, гуляя по склонам гор, наслаждаясь свободной и довольно спокойной жизнью, оттачивая свой ум и навыки. Но пришло время, когда мне наскучила такая мирная, размеренная, слишком пресная для меня жизнь, и, продав магазин, я отправился путешествовать. Теперь денег у меня было достаточно, чтобы не беспокоиться о хлебе насущном, и я продолжил изучать, где только это возможно, древние записи, по кусочкам собирая мозаику того, что послужило началом моего пути. В итоге, став чересчур старым, чтобы, как перекати-поле, несомое переменчивым ветром, мыкаться по свету без постоянного угла, я осел тут, но вы можете быть уверены, что багаж моих знаний и жизненного опыта во много раз превышает ваши самые дерзкие гипотезы и мой рассказ является истинным.
   – Хорошо, пусть всё это так и есть, и я владелец оружия против богов. Но что я получу взамен, если соглашусь передать его вам? Меня не волнуют ни боги, ни те, кто с ними воюет, ни даже те, кто им поклоняется. Меня интересует лишь моя собственная жизнь, а именно – как сделать её лучше. И для выполнения этой священной миссии я потребую взамен что-то адекватное значимости этой вещи для вас, то есть не менее значимое для меня. Например, миллион долларов.
   Мин судорожно вздохнул и, поперхнувшись, некоторое время откашливался. Когда он перестал кашлять и отдышался, то резко встал из-за стола и гневно ткнул в сторону Витти тонким, во въевшихся в кожу пятнах от табака пальцем.
   – Вы требуете слишком многое за то, чем владеете не по праву. Кинжал так или иначе вернётся к своим хозяевам, и если для вас ничего не значит судьба нашего мира, то не ждите, что кто-то проникнется интересом к вашей! – изрёк он гневную тираду и, просеменив к двери на улицу, распахнул её. – Убирайтесь и забудьте сюда дорогу, мы с вами больше не союзники и даже не знакомые. Не сомневайтесь, ваше решение будет иметь для вас самые плачевные последствия. Если вы не желаете прислушаться к моим доводам и голосу разума, то время разговоров закончилось, так как слова имеют значение лишь тогда, когда могут быть услышаны!
   Витти не спеша встал и осторожно уложил ларец обратно в рюкзак, снова прикрыв его одеждой. Хотя он здорово разозлился на угрозы и намёки Мина, но решил не провоцировать его и не отвечать в той же манере. Для выяснения отношений не место и не время, они ещё вернутся к этому разговору, только на его условиях и без свидетелей. Так как Витти не хотел, чтобы на него ополчились люди, для которых раздавить его, словно комара, будет усилием, сравнимым с ленивым зевком, сейчас он должен проявить самообладание. Не зря же его прозвали Хитрый, вот и не надо позволять животным инстинктам разрушать столь тщательно выстроенный форпост его спокойной уверенности. Жалко, конечно, что он потерял весьма полезного человека, зато узнал кое-что достаточно важное, чтобы это компенсировать.
   Он взвалил рюкзак на плечо и, внимательно поглядывая за взбешённым антикваром, молча шагнул мимо него в обволакивающие город сумерки. За его спиной громко хлопнула закрытая с размаху дверь, а колокольчики недоумённо затренькали, впервые столкнувшись с подобным обращением. Витти поднял воротник и, засунув руки в карманы куртки, быстрым шагом направился к темнеющему напротив зеву переулка.
   Его опыт и инстинкты нашёптывали, что ларец надо спрятать в надёжном месте, да и самому как можно скорее окопаться в таком же. Придётся на какое-то время залечь на дно и хорошенько обдумать, как лучше разыграть сданные ему из колоды судьбы карты, а подумать тут есть над чем.
   Банкам он не доверял, так как по роду деятельности слишком хорошо представлял степень их надёжности: если кто-то захочет получить содержимое его ячейки, он его получит. Если всё, что он узнал от Мина, правда, ради того, чтобы добраться до своей бесценной реликвии, эти фанатики ни перед чем не остановятся, и стены банка уж точно не станут для них преградой.
   Надо полностью исчезнуть с радаров, а значит, пора воспользоваться давно подготовленным вариантом – квартирой на юго-восточной окраине города, купленной много лет назад по подложным документам, чтобы даже самый ретивый сыщик не смог связать её с ним. Перед сменой места жительства он должен тщательно всё продумать, чтобы не пришлось возвращаться туда, где его могут выследить, если окажется, что он забыл или упустил что-то из внимания. Даже если Мин уже висит на телефоне, вызывая на подмогу монахов, ниндзя или чертей из ада, у него достаточно времени, чтобы посетить свою квартиру и склад и забрать оттуда всё необходимое.
   К тому же Витти не хотел просто исчезать, повстречав такую замечательную женщину, как Милана; он предупредит её, что ему необходимо срочно уехать, например, в длительную международную командировку. И, чёрт возьми, последняя ночь перед расставанием на неопределённое время принадлежит им, и над ней не властны ни сорвавшиеся с цепи Драконы, ни даже сами боги.

4.2. Цена страха

   Горизонт заполонили штурмующие небеса призрачные армии, погромыхивающие оружием, сверкающие зарницами на тяжёлых начищенных доспехах, бессловесно завывающие бравурные марши, превратившие небосклон в бурлящий котёл неистово клубящихся туч, помешиваемых редкими солнечными лучами.
   Над головой Лоднельта неторопливо и будто бы нехотя проплывали кучерявые, слоистые и кучевые, грязно-серые, набухшие от влаги, но ещё не готовые излить её на замершую в ожидании землю облака, в промежутках между которыми в вышине блестели снежной белизной кружевные перистые.
   Откинувшись на плетёную спинку кресла из ротанга и запрокинув голову, он расслабленно наблюдал за этим вековечным танцем, который всегда оставался неизменным и в то же время никогда не повторял свои па, то ужасающие величественной яростью, то восхитительно умиротворяющие и прекрасные.
   Он вспомнил, как раз в год, в середине лета, в детстве приезжал к бабушке на её небольшое ранчо в Вайоминге. Лёжа на копне свежего, пахнущего травяным соком и клевером сена, брошенного в кораль для пары сонных коров и снующей между их ногами, всюду тыкающей свой влажный любопытный нос молодой козочки, смотрел в глубокое, насыщенное синевой небо, высматривая в проплывающих в этой ультрамариновой бездне облаках знакомые образы, и радовался, когда у него получалось различить среди бесформенных текучих клубов то уплывающий в далёкие тропические страны пароход, то прилёгшую на лапы собаку, то чайник, то дом, из трубы которого вырывается спираль дыма.
   Теперь он вновь попробовал испытать то будоражащее, гипнотизирующее ощущение волшебства и бесконечности мироздания. Но то ли шумный, суетливый город вокруг, то ли открытые ему истины, сдёрнувшие полог с окружающего и превратившие неясные, отпускающие на волю фантазию образы в суровую, прозаичную и безжалостную реальность, не давали ему утонуть в глубине над ним, и он видел просто небо, по которому хаотично и бессмысленно плывут сгустки пара и льда.
   Лоднельт сел прямо и, вздохнув, протянул руку за высоким стаканом из плотного ламинированного картона с остывшим латте, но, отпив глоток, отставил ставший маслянистым и неприятным на вкус напиток в сторону. Оперевшись на ручки сварливо застонавшего кресла, он встал и, бросив на столик пять долларов, вышел на тротуар через низкие воротца, символически ограждающие территорию уличной кофейни на углу Пайн-лэйн, возвращаясь к прерванной импровизированным кофе-брейком прогулке, на которую он выбрался, чтобы хорошенько всё обдумать.
   К сожалению, этому мешали крутящиеся в голове, как заевшая пластинка, вчерашние события, опять и снова возвращавшие мысли к утверждению Сткамаха, что лишь проводник властен над своими возможностями, а значит, он же и несёт ответственность за связанные с ними досадные накладки. Очевидно, заплывший жиром демон говорил правду, так как никаких причин лгать у него не было – наоборот, по идее, он очень заинтересован в том, чтобы проводник скорее освоился со своими обязанностями и приступил к работе. Следовательно, пока Лоднельт не разберётся с тем, что творится у него в голове, он не может рассчитывать на самого себя.
   Чем больше он об этом думал, тем сильнее разгоралась в нём ярость, которая, и так являясь неотъемлемой частью его нового естества, казалось, переполнив внутренние резервуары, вот-вот разнесёт его на кусочки.
   Прогулка ничуть не помогала ни успокоиться, ни разобраться с причинами возникших проблем, и, решив, что на сегодня с него, пожалуй, хватит свежего воздуха, он раздосадованно потёр рукой глаза и повернул обратно.
   Проплывавшие мимо аккуратные, ухоженные дома, из приоткрытых окон которых слышались музыка, смех и разговоры, словно бы хмурились, когда по их белым, красным и жёлтым бокам проносились тени от парящих в вышине облаков. Прорвавшийся через их плотный заслон солнечный луч робко скользнул по кирпичной стене над Лоднельтом, высекая из отмытых до блеска оконных стёкол искры, и, стараясь убежать, некоторое время сверкал впереди, пока не задержался в витрине магазинчика игрушек, где озорно запрыгал по покрытым блёстками лошадкам, начищенным трубам паровозиков и связкам атласных лент, немного прокатился на юле с бесцельно гоняющейся за зайцами лисой, которую зачарованно раскручивал еле достающий до её ручки малыш, и, брызнув напоследок яркими красками в высыхающей после вчерашнего дождя луже, пропал, как блудный сын, понуро вернувшись к отчему светилу.
   Лоднельт шагал, по макушку погрузившись в свои мысли, не обращая внимания на бурлящий вокруг, словно живая река, людской поток, создающий водовороты около переходов и витрин магазинов, разбивающийся на жидкие ручейки, затекающие в открытые двери или впадающие в катящееся по тротуарам полноводное русло. Когда он уже направлялся к своему подъезду, так же внезапно, как и в прошлый раз, на него буквально упало новое видение.
   На этот раз его бестелесная оболочка (или третий глаз, или что бы там это ни было) оказалась над старым заброшенным складом и, на мгновение зависнув в воздухе, камнем упала сквозь крышу внутрь, показав валяющиеся кругом непонятные куски ржавой сломанной машинерии вперемешку с картонными и фанерными коробками. Тянущиеся под потолком забранные в решётчатую металлическую раму узкие грязные окна слабо освещали лишь центр помещения, оставляя в углах и по краям затаившиеся изменчивые тени.
   Тут Лоднельт понял, что ему не почудилось, и, внимательно присмотревшись, разглядел в колышущихся тенях одетых в чёрные кожаные куртки вооружённых дробовиками и автоматами мужчин, сгрудившихся в дальнем, наиболее щедро окроплённом сумраком углу. Захотев рассмотреть предмет их интереса поближе, он, будто на невидимых крыльях, взмыл под тяжёлые стальные балки крыши и поплыл в нужном направлении.
   Это вышло так естественно, что сначала даже не вызвало у него интереса, но потом он с удовлетворением отметил, что, похоже, нашёл в чулане возможностей ещё одну, и весьма небесполезную, – оказывается, он может не только быть статичным наблюдателем, но и производить рекогносцировку на местности. Он оценил новую возможность ещё выше, когда, словно коршун, спикировал на копошащихся в углу громил.
   Между несколькими опустившими стволы оружия к полу волосатыми и неопрятными ублюдками стояла железная клетка, некогда, видимо, служившая для перевозки животных. При ближайшем рассмотрении сгрудившиеся вокруг неё питекантропы оказались байкерами, судя по повторяющемуся на их спинах одному и тому же символу – обвитой колючей проволокой девушке, распятой на перевёрнутом кресте. Они о чём-то спорили между собой, оживлённо жестикулируя и периодически тыкая пальцами то в стоящую перед ними клетку, то друг в друга, слишком часто выражая свою точку зрения, за неимением других аргументов, неприличными жестами.
   Чтобы выяснить причину столь живого обсуждения, бестелесный Лоднельт приблизился к клетке, так что банда осталась за его воображаемой спиной, и заглянул через изъеденные коррозией прутья. Увиденное заставило ярость внутри него закипеть и достигнуть своего апогея. Казалось, она проникла в каждую клеточку его тела и сочится сквозь кожу, обжигая, как пот из жидкого азота.
   На гнилом дощатом полу клетки, съёжившись на охапке жухлого сена, понуро сидел худенький мальчик в шортах и майке. Опустив на сложенные на коленях руки вихрастую голову, он вздрагивал от сдавленных рыданий, а на его исцарапанных босых ногах в порванных шлёпанцах Лоднельт разглядел несколько синяков.
   Преисполнившись жаждой возмездия, он захотел не только видеть, но и слышать происходящее, чтобы картина стала максимально полной, и вдруг, сначала глухо, как из-под толстого слоя воды, а затем всё громче и чётче, начал слышать, как похитители, через слово употребляя площадную брань, решают, как лучше поступить с несчастным пленником. Отсеивая мусор, Лоднельт вычленил из этого словесного поноса главное – мальчик похищен ради выкупа и до сих пор не мёртв только потому, что его хотят использовать как рычаг для прижатия безутешных родителей к стенке. Поддерживая в них огонёк надежды на возвращение ребёнка в целости и сохранности, мерзавцы хотели получить гарантии, что выкуп будет выплачен, а полиция останется в неведении.
   Похитители уже решили судьбу маленького заложника: он видел их лица, а значит, должен был замолчать… навсегда. И всё же между ними разгорелся спор – худощавый, болезненного вида байкер, с серьгой в форме скрещённых ножей в левом ухе, хотел выкинуть мальца где-нибудь за городом, ведь когда они получат выкуп, у них будут деньги, чтобы быстро уехать в гостеприимные для тех, у кого их достаточно, места. Но перегруженный мускулами и пивом, с дряблым отвислым животом, приземистый бритый латинос, явно обладающий в банде значительным авторитетом, так как остальные сразу замолкали, когда он открывал рот, и кивали, соглашаясь с его мнением, настаивал, что лишний риск в таком деле – неоправданная роскошь, поскольку за похищение ребёнка, если их поймают, им всем светит пожизненное. Не вызывало сомнений, чью сторону в итоге примут эти дурно пахнущие уродливые гоблины.
   Видение растворилось в свете дня, и Лоднельт обнаружил, что лежит на спине на дорожке возле своего дома. Почувствовав тепло овевающего лицо ветра, он услышал недоумённый шёпот раскачивающихся над ним листьев рябины и, поморгав, чтобы размытая картинка перед его глазами сфокусировалась, приподнявшись, увидел, что это не слуховая галлюцинация: возле него стояли и разговаривали вполголоса несколько человек.
   Заметив, что он очнулся, молодая девушка в спортивном костюме, с собранными в конский хвост длинными соломенными волосами наклонилась и с неподдельным беспокойством в голосе поинтересовалась, как он себя чувствует. Усатый бизнесмен в полосатом твидовом пиджаке, выглядывая из-за её спины, предложил вызвать скорую, а подросток в бриджах с изображением сёрфингиста на высокой океанской волне и длинной майке навыпуск, преисполненный любопытством, оставшись на удалении вытягивал шею и жевал мятную жвачку.
   Лоднельт потряс головой, оперевшись на протянутую девушкой руку, встал на ноги и, поблагодарив участливых доброхотов, слегка покачиваясь, направился к подъезду, чувствуя спиной сочувствующие и безучастно-любопытные взгляды, не найдя сил как-то реагировать на заботу или проявить искреннюю благодарность, всё ещё во власти открывшейся ему трагедии, которую он собирался как можно скорее предотвратить.
   Но сперва, перед тем как очертя голову нестись сам не зная куда, он вновь попробует, используя почерпнутые из разговора с демоном сведения, перенестись в центр событий; к тому же он только что научился паре новых трюков и, кажется, понемногу начал понимать, что к чему.
   Когда Лоднельт открывал дверь в квартиру, то уже окончательно пришёл в себя. Он быстро зашёл в ванную, открыл кран с холодной водой и, подставив под него голову, тщательно вымыл лицо. Брызги летели во все стороны, но он не обращал на это никакого внимания – его снедало желание немедленно приступить к делу. Повернув кран, он наскоро вытерся и, бросив полотенце в раковину, буквально выбежал в комнату, сел на кровать и сосредоточился на видении.
   В мельчайших подробностях вызвав в памяти заброшенный склад и его окрестности, Лоднельт заметил строящийся неподалёку от развалюхи дом – несколько его уже готовых этажей облепили леса, по которым сновали рабочие, а пара высотных кранов, словно гигантские цапли, подносили им в стальных клювах необходимые стройматериалы. Нужный ему склад стоял обособленно; вполне закономерно, учитывая, что его, скорее всего, и выбрали именно за это, очень удобное для похитителей детей и организаторов нарколабораторий, свойство. Прилегающую территорию покрывали брошенные прежними владельцами предметы, за годы, проведённые на открытой всем ветрам и заливаемой дождями земле, потерявшие изначальный облик настолько, что определить их назначение стало практически невозможно. Обшитые ржавыми, местами начинавшими отваливаться листами железа стены выглядели, будто кожа страдающего проказой зомби, до того они казались обветшалыми и неживыми.
   Когда в его голове полностью сформировалась картина местности, Лоднельт сфокусировал всю свою волю на стремлении вырвать ребёнка из лап головорезов, отлив из этого единственное желание – обрушиться на склад яростным вихрем смертельного возмездия.
   Открыв глаза, он увидел перед собой лишь выключенный телевизор; поняв, что всё ещё сидит на небрежно застеленной кровати в своей комнате, он сжал кулаки с такой силой, что заострившиеся костяшки заставили натянувшуюся кожу побелеть. В бессильной злобе, вне себя от разочарования, он вскочил и пнул ни в чём не повинный экран, искажённо отражающий его провал. Телевизор жалобно всхлипнул, рассыпая по полу осколки стекла и полимерного защитного покрытия, и, завалившись назад, с грохотом закончил своё недолгое существование.
   Стоя над останками сокрушённого прибора, тяжело дыша и покачиваясь, Лоднельт пытался успокоиться, так как время работало против обречённого мальчика. Поскольку с телепортацией опять получился конфуз, оставалось прибегнуть к тому же способу перемещения из одной точки в другую, что и все остальные, а именно воспользоваться транспортным средством. Адрес склада Лоднельт получил в комплекте с видением, но в этот раз какое-то внутреннее чувство подсказывало его местонахождение, отменяя необходимость знать дорогу. Ловить такси в данной ситуации явно было не лучшим решением, так как, будучи за рулём сам, он доберётся туда намного быстрее.
   Внезапно почувствовав сильную жажду, Лоднельт быстрым шагом прошёл на кухню и выпил один, а за ним и второй стакан воды, как будто его запасы жидкости выкипели на огне пылающей внутри ярости. Напившись, он вышел в коридор и снял с крючка у двери ключи от «мерседеса», которые уже не надеялся когда-нибудь использовать.
   Еле сдерживаясь, чтобы не перейти на бег, Лоднельт вышел из квартиры и, захлопнув дверь, затрусил вниз по лестнице.
   Теперь приобретение квартиры в спальном районе уже не казалось удачной идеей, так как его спешные перемещения, которые, очевидно, будут происходить в любое время суток, обязательно вызовут ненужные вопросы. Надо задуматься о поисках более уединённого, не бросающегося в глаза убежища, но ими придётся заняться в свободное время, если таковое, конечно, выдастся.
   До парковки он всё-таки добежал – натянутые, как струны, нервы, дребезжа от напряжения, побуждали не медлить, заставляя игнорировать опасливые взгляды в свой адрес. Одна старушка, в широкополой соломенной шляпе, с мопсом на коротком поводке, даже начала оглядываться в поисках угрозы бегущему или тому, за кем он гонится, и, потянув за собой поддакивающего хозяйке придушенным лаем питомца, заторопилась домой.
   Оглядев «мерседес», Лоднельт убедился, что тот в порядке и какая-нибудь досадная мелочь, типа спущенного колеса, не помешает ему немедленно тронуться в путь. За исключением пыли и листьев, заставивших потускнеть синий лак, железный конь выглядел полным сил и готовым понести хозяина галопом навстречу его судьбе.
   Более Лоднельт не стал терять ни минуты. Запрыгнув в салон, он включил зажигание до того, как водительская дверь захлопнулась. Он с силой утопил педаль газа в пол, и двигатель взревел, но умная электроника не дала машине рвануть вперёд, и ему пришлось довольствоваться скоростью всего лишь миль тридцать в час, когда, лихо вписавшись в поворот, он вылетел на проезжую часть и, резко вывернув руль, почти заставил «мерседес» уйти в занос. Покрышки возмущённо завизжали, потеряв на короткий миг сцепление с асфальтом, машина вздрогнула и слегка накренилась; автоматика, судорожно пытаясь скорректировать действия нарушающего все правила безопасности водителя, нервно защёлкала и тревожно замигала предупредительными лампочками, но, сбалансировав крутящий момент на колесах, сумела удержать пару тонн стали от участи ржаветь на свалке, а удостоверившись, что действия лихача за штурвалом из безумных превратились всего лишь во внушающие опасения, облегчённо вздохнув, снова перешла в состояние боевой готовности.
   Не обращая внимания на действия машины, пытающейся спасти их от неминуемой смерти, Лоднельт гнал по мелькавшим за окнами улицам с максимальной скоростью, которую удалось выжать из надсадно гудящего двигателя, притормаживая лишь на крутых поворотах и светофорах, но всё равно ему казалось, что он движется недостаточно быстро. Он ни на секунду не мог забыть, что промедление означает смерть для маленького заложника, и его то и дело бросало в промозглую, вязкую дрожь.
   Он знал не только то, что склад находится на Рэйнвэй-стрит, но и что это место расположено на севере, в промышленной зоне за чертой города. В голове будто включился компас, стрелка которого всегда направлена на выбранную цель, так что, не боясь заблудиться или отклониться от курса, инстинктивно выбирая дорогу, Лоднельт неотвратимо приближался к логову зла.
   В бытность Стэнли он ни разу не превысил скорость и, разумеется, не обладал навыками вождения, свойственными разве что мистеру Бонду. Сейчас он иногда буквально летел над дорогой, непринуждённо вписывался в извилистые ответвления и с хирургической точностью вклинивался в просветы между другими машинами. Видимо, новое тело обладало не только новыми возможностями, но и солидным запасом отточенных до совершенства навыков.
   С удивлением отдавая себе отчёт в том, что он легко даст фору профессиональному гонщику, Лоднельт понял, что не имеет о себе ни малейшего представления, словно он проснулся в чужом теле. Впрочем, это было недалеко от истины. Сможет ли он теперь провести операцию по лазерной коррекции зрения, выиграть родео или управиться с подводной лодкой? Он покачал головой, пожалуй, лишь сейчас ощутив, насколько он теперь другой человек – точнее, не совсем человек. Наконец он выехал на относительно прямую Ривер-стрит и тут развил такую скорость, как будто хотел выиграть гонку «Формулы-1».
   За окнами проносились бетонные и кирпичные заборы, за которыми мелькали одинаковые силуэты производственных и складских зданий, в грязных разводах и саже, с неопрятными подтёками, сливающимися с тенями от густых рваных клубов дыма, выбрасываемого заводскими трубами.
   На светофоре на пересечении с Рэйнвэй-стрит так некстати горел красный свет, и несколько грузовиков, ворчливо порыкивая моторами, нетерпеливо дожидались своей очереди проехать.
   Лишь слегка притормозив, Лоднельт выехал на середину перекрёстка и, не останавливаясь, повернул руль влево, как раз когда мигающий красный сменился зелёным. Проскочив таким образом, под стихающий позади возмущённый аккорд клаксонов, досадное препятствие, он снова утопил педаль газа. Ярдов через пятьсот справа он увидел заваленный хламом пустырь с одиноким зданием в удалении от дороги. Опознав его как «тот самый склад», он проехал немного дальше, чтобы не потревожить стерегущих добычу стервятников, и припарковался за раскидистыми кустами жимолости, полностью скрывшими его от возможных наблюдателей.
   Выйдя из машины, Лоднельт внимательно огляделся, высматривая способ подобраться к складу незамеченным: если он направится прямо к дверям, то будет как на ладони у засевших в этой грязной норе крыс, чьи действия при риске обнаружения невозможно предсказать. Сознавая, что имеет дело с жестокими, безжалостными убийцами с рудиментарным мозгом, он не мог так рисковать – с них вполне станется убить заложника при малейшем намёке на угрозу.
   Наконец он увидел то, что искал, – петлявшую между ржавыми балками, тумбами из-под кабеля и прочим мусором, наполовину заполненную тухлой зелёной водой, зато проходящую достаточно близко от левой стены здания канаву. Скинув куртку, он бросил её на заднее сиденье «мерседеса», захлопнул дверь и, пригнувшись, засеменил в сторону облюбованного укрытия.
   Добежав до канавы, Лоднельт спрыгнул прямо в хлюпающую вонючую жижу и, покрывшись до колен липкой склизкой коркой, торопливо, насколько возможно, так как дно, словно трясина, жадно вцеплялось в ноги и ему приходилось их выдирать, зашагал вперёд, через каждые несколько футов приподнимая голову, чтобы убедиться, что его перемещения остаются незамеченными.
   Он выкарабкался наверх позади склада, за ржавой кабиной от трактора, нависавшей над канавой и закачавшейся, когда он попытался за неё ухватиться, став похожим на свежевылепленного голема, – грязь, отваливаясь с него со смачными шлепками, оставляла позади влажный, дурно пахнущий след.
   Перебежками добравшись до задней стены, Лоднельт отогнул болтающийся на одном гвозде прогнивший железный лист и заглянул внутрь.
   Бандиты выглядели расслабленно, не выказывая признаков беспокойства: один облокотился на ящики и, прислонив к ним автомат, потягивал дешёвое виски прямо из бутылки, ещё трое сидели на полу и резались в карты, приспособив вместо стола мятую решётку автомобильного радиатора.
   Оценив обстановку, Лоднельт пришёл к выводу, что сильная поддержка в данном случае будет нелишней и он как раз знает, где такой можно обзавестись. Зажмурившись, он мысленно воззвал о помощи, а когда, ощутив, как по лицу пронёсся лёгкий ветерок, открыл глаза, то увидел перед собой идеальную адскую машину смерти.
   Наклонившись вперёд, его сверлил взглядом круглых жёлтых глаз ужасающего вида ящер. Всё его тело, будто кольчуга, покрывали угольно-чёрные хитиновые пластины, за спиной колыхались и потрескивали, ударяясь друг о друга, сотни длинных, матово блестевших игл, а гибкие мускулистые руки заканчивались изогнутыми, острыми, как ятаганы, когтями. Тут похожий на нежданный плод любви самки дикобраза и похотливого дракона монстр отступил на шаг, и Лоднельт увидел, что перемещается он на слоновьих ногах, тяжело опускающихся на землю и оставляющих после себя ямы дюйма полтора глубиной, что говорило о значительном весе, который им приходится носить. Сзади на этих тумбах виднелись петушиные, отливающие зеленоватым металлом шпоры. Несмотря на свой довольно странный вид, демон не выглядел ни аляповато, ни гротескно – он являл собой неумолимое, безжалостное оружие, которое будет применено без тени неуверенности и сострадания. Его внешнему облику соответствовал и голос – стальной и звенящий, как будто меч высекает искры, скользя по мечу врага.
   – Приветствую тебя, проводник. Надеюсь, грядёт достойная меня, Шуньтара, чьи руки потушили множество искр зла, битва.
   – Добро пожаловать, Шуньтар. Я позвал тебя на схватку под стать великому Адскому Воину. На складе за моей спиной кучка подонков удерживает в заложниках маленького мальчика, и они убьют его, как только получат выкуп. Главной задачей, разумеется, является спасение ребёнка из их мерзких лап, но и оставлять подобную мразь в живых, чтобы она продолжала отравлять мир своим ядовитым смрадным дыханием, никто не собирается. Надо спланировать наши действия так, чтобы заложник не только не пострадал, но и по возможности не стал очевидцем расправы над его мучителями, особенно если принять во внимание, кто её осуществит. Не считай это оскорблением.
   Демон встряхнул плечами, отчего чешуя на его теле зашуршала, как у змеи, и, выпрямившись, сжал кулаки.
   – Я понимаю и не обижаюсь. Мой вид может повергнуть в ужас любого смертного, и ты хочешь защитить слабое, и без того запуганное создание от ещё большего потрясения. Я согласен с твоими доводами, но каков наш план?
   – Я уже обдумал, каким образом мы сможем достичь этих целей. Ты проведёшь отвлекающий манёвр, обрушившись на противоположную стену, но повременишь с вторжением, пока я, воспользовавшись замешательством бандитов, не ворвусь на склад за их спиной и не вытащу мальчика наружу. После этого ты можешь начать пожинать кровавую жатву, а я присоединюсь к тебе, как только буду уверен, что он в безопасности.
   Демон замер на несколько мгновений, а затем с достоинством кивнул.
   – Отлично, так и поступим. Начинай, когда услышишь грохот с другой стороны здания, и, как только окажешься с ребёнком снаружи, мысленно позови меня по имени.
   – Выходит, я могу общаться с демонами телепатически? Ещё одна способность проводника, о которой я узнаю только сейчас?
   – К сожалению, нет. Это сработает так же, как и вызов демона из Ада. Я почувствую твой зов, как звонок у себя голове, который нельзя не услышать.
   – Спасибо за разъяснение, но жалко, что мыслями мы обменяться не сможем: это сильно облегчило бы задачу. Договорились, начинай ломать дальнюю стену, а дальше всё произойдёт очень быстро. Они же не смогут нас убить, так ведь?
   – Можешь не беспокоиться, подобная шушера не сможет нам помешать. Обычной пулей мою шкуру не пробить, а даже если у них вдруг окажется мощное оружие – наши раны затянутся почти сразу, и ни мне, ни тебе не придётся даже выходить из боя, чтобы их залечить. Быстро входим, делаем своё дело и так же быстро уходим.
   – Рад это слышать. Значит, решено. Начинаем.
   Глаза демона полыхнули жёлтым огнём предвкушения, и, несмотря на огромный вес и размеры, он неожиданно быстро и незаметно растворился в окружающем индустриальном хаосе. Лоднельт глубоко вздохнул и застыл у стены, как туго закрученная пружина, которая только и ждёт, когда, наконец освободившись, стремительно придёт в движение.
   Изнутри склада доносились приглушённые голоса похитителей, время от времени переходившие в громкие ругательства, которые, видимо, заменяли в их речи любые эмоции. Внезапно с его дальнего конца раздался громкий скрежет: похоже, Шуньтар принялся методично и неторопливо, словно кожуру с апельсина, обдирать листы обшивки с многострадального здания. Впрочем, после сегодняшнего это будет не худшее из того, что с ним произойдёт.
   Бандиты внутри бессвязно заорали и, схватившись за оружие, побежали в направлении вероятного противника. Лоднельт усмехнулся, представляя впечатление, которое произведёт причина беспокойства на их обезьяньи мозги, не способные осознать ничего из того, что не связано с насилием, сексом или наркотиками. Впрочем, полное отсутствие воображения и умственной активности в данном случае, пожалуй, сослужит им хорошую службу. Возможно, они даже смогут оказать какое-то сопротивление, прежде чем их разорвут на мелкие кусочки, на славу потешив Шуньтара своими жалкими попытками.
   По удаляющимся, подбадривающим друг друга руганью голосам Лоднельт сделал вывод, что стадия отвлечения внимания прошла успешно, и приступил к активным действиям. С размаху он начал бить кулаками по полусгнившему, надсадно трещащему дереву в том месте, где его отдали на милость ветру и дождю отвалившиеся листы обшивки. Под его ударами стена лихорадочно сотрясалась и покачивалась, внушая опасения, что он ненароком проделает в ней дыру размером намного больше, чем собирался.
   Наконец он решил, что дерево ослаблено достаточно; отступив на несколько шагов, разбежался и, вжав голову в плечи, подпрыгнул, с разгону врезавшись в стену плечом; раздался оглушительный треск, и, подсвеченный хлынувшим внутрь солнечным светом, в облаке сора и щепок, он выскочил из неё, как чёртик из коробочки.
   Упав на земляной, утрамбованный, словно камень, пахнущий мазутом и гнилью пол, Лоднельт перекувырнулся, оказавшись на корточках перед судорожно ухватившимся за автомат худощавым и перепуганным до восковой белизны щербатым типом в накинутой на голое тело кожаной жилетке без рукавов. Его волосатую грудь украшали почерпнутые из журналов татуировки, представляющие собой мешанину из жутких монстров, обнажённых девушек и мотоциклов – единственного, что представляло для него интерес. Мелко дрожащие руки бандита, покрытые неизвестными, выбранными исключительно за брутальность символами, уже поднимали вверх холодное жерло автоматического оружия, когда, не разгибаясь, Лоднельт прыгнул на него, как свирепый бойцовый пёс. Этот образ дополнялся тем, что, придя в бешенство, он оскалился и издал кровожадный, похожий на рык дикого зверя, гортанный крик.
   Всей своей массой, умноженной яростью и ускорением, проводник врезался в изготовившегося стрелять противника, которому не хватило тех драгоценных секунд, которые в таких ситуациях и проводят зыбкую грань между жизнью и смертью.
   Бандит нажал на курок, но одна рука Лоднельта уже перехватила ствол оружия, в то время как другая железными тисками сжалась вокруг его горла, вдавив кадык и моментально остановив поступление кислорода. Очередь лишь прошила стену, оставив множество отверстий, через которые внутрь устремились солнечные лучи, накрыв их сетью из радостных золотистых точек, отчего извивающееся в агонии тело напоминало отплясывающую на подпольном рейве фигуру.
   Лоднельт вырвал автомат из рук тощего байкера, и тот, всхлипывая, из последних сил вцепился обеими руками в сдавливающую его горло кисть. Наконец болтающиеся в воздухе ноги мерзавца перестали дёргаться, и он последний раз оказался поверх утрамбованной осквернённой земли, когда его безжалостно отброшенный в сторону бездыханный труп присоединился к остальным никому более не нужным предметам.
   Убитый Лоднельтом похититель был единственным, кто остался сторожить пленника, остальные шесть, бестолково суетясь и, видимо, принимая это за тактику, приближались к дальней стене, которую снаружи, потешаясь над своими незадачливыми врагами, царапал и тряс демон.
   Пара наиболее сообразительных всё-таки обернулись, услышав, что за их спинами происходит нечто странное. Истерично заорав, они стали тыкать пальцами в сторону Лоднельта, привлекая внимание остальных к тому, что у клетки стоит явно не их собрат по непотребствам, а в стене позади него зияет огромный пролом.
   Даже сообрази они тыкать в проводника не грязными пальцами, а нацеленным и стреляющим оружием, это лишь незначительно усложнило бы ему задачу. Не теряя ни секунды, он подбежал к клетке и увидел забившегося в дальний угол, парализованного страхом настолько, что уже не понимал, кто здесь его мучитель, а кто спаситель, мальчишку. На лице Лоднельта застыло недоброе выражение, которое лишь ещё больше напугало пленника, и тот замер, словно кролик перед удавом.
   Вцепившись в проржавевшие, но ещё достаточно крепкие железные прутья, Лоднельт напряг свои стальные мускулы и с грохотом вырвал прутья из гнёзд. Втиснувшись в образовавшуюся щель, он схватил мальчика в охапку и бесцеремонно вытащил его из клетки: на уговоры времени уже не оставалось.
   Байкеры, приведённые в замешательство атакой сразу с нескольких сторон, наконец разобрались, в кого стрелять, и, когда Лоднельт выпрыгивал наружу через проделанный им ранее запасной выход, открыли беспорядочную пальбу. Он почувствовал, что в его спину и ногу воткнули по раскалённому пруту, когда пули всё-таки нашли свою цель, и буквально выпал наружу лицом вниз, но, успев повернуться набок, упал на пожухлую редкую траву, не повредив свой хрупкий груз. Быстро встав на колени, он снова подхватил дрожащего, как осиновый лист, пленника и, вскочив, побежал за угол, мысленно повторяя имя нетерпеливо ожидающего своей очереди демона.
   Пока он бежал, ещё несколько пуль проделали в изрядно потрёпанной стене новые вентиляционные отверстия, но внезапно гневные вопли сменились криками ужаса и боли; Шуньтар приступил к части плана, в которой он выходит на сцену, и теперь кормил горнило своей ярости тщетно старающимся избежать этой участи живым топливом.
   Впопыхах оглядев раскинувшиеся вокруг завалы, Лоднельт засунул мальчика в валяющийся на боку старый мусорный контейнер, вполне подходящий на роль укрытия, и, взяв за руки, поймал его взгляд, повторяя, что он должен оставаться тут, не зная, послушается ли тот или хотя бы услышит ли.
   Встав и посмотрев на отстранённо-неподвижного, обнявшего прижатые к груди колени ребёнка, Лоднельт вздохнул и бегом вернулся на склад. Нога и спина, куда угодили пули, слегка побаливали, но двигаться не мешали, в чём он с облегчением убедился.
   Ворвавшись в помещение через пролом, он увидел, как разъярённый демон, не обращая никакого внимания на стреляющих в него разбежавшихся по углам бандитов, схватил одного из них, и его острые, как бритвы, когти впились мерзавцу в живот, разорвав его, а затем, поднявшись выше, и грудную клетку. Хотя лицо демона оставалось бесстрастным, но уголки безгубого рта слегка приподнялись вверх, что, по-видимому, означало улыбку. Отчаянные вопли умирающего захлебнулись, и он тряпичной куклой повис на торчащей из его внутренностей чешуйчатой руке. Из страшной раны начали вываливаться кишки, складываясь отвратительными кольцами у болтающихся в воздухе, всё ещё подрагивающих ног.
   Когда нанизанный на его когти подонок окончательно расстался с неосмотрительно выданной ему в долг жизнью, Шуньтар взмахнул рукой и швырнул того в потолок. Бросок сделал бы честь и олимпийскому чемпиону по метанию ядра – безжизненно машущее руками тело, врезавшись в шиферный настил, отлетело к широкой несущей балке, сопровождаемое в полёте разматывающимися из выпотрошенного брюха кишками. В момент, когда импровизированный снаряд влажно ударился о балку, они зацепились за торчащий ржавый штырь и, обмотавшись вокруг балки и шеи трупа, превратились в своеобразную виселицу, на которой он и повис, по широкой дуге раскачиваясь над головами подельников, обильно поливая их кровью и экскрементами.
   Вонючий тёплый дождь основательно подорвал боевой настрой и самоуверенность бандитов. Один из них бросил пистолет и рванулся к двери в надежде спастись, но демон оказался быстрее. Протопотав ему наперерез, как несущийся под гору товарный поезд, отчего содрогалось всё здание, посыпая находящихся внутри дранкой, ржавчиной и получившими инфаркт пауками, Шуньтар подпрыгнул и, мягко приземлившись на четвереньки, загородил выход; иглы на его спине зашипели, раскачиваясь и задевая друг друга, будто сюрреалистический неживой лес.
   Пытавшийся сбежать байкер имел слишком много лишнего веса, слишком мало из которого являлось мышцами. Чтобы не налететь на преградивший ему дорогу оживший ночной кошмар, он выбрал самый доступный вариант – подогнул колени и шмякнулся на спину, оказавшись лежащим перед уставившимся на него чудовищем, которое к тому же, казалось, улыбалось, отчего ужас судорожно отползающего назад гада стал отчётливым, как прилипшая к окну снежинка, отлив из его побледневшего лица уродливую гипсовую маску.
   Уцелевшие охотники за лёгкой наживой истошно заорали, когда до них наконец дошло, что вся их удаль, спесь и оружие здесь абсолютно бесполезны и они превратились в испуганных мышек, за которыми, играя их судьбой, как ему заблагорассудится, гоняется огромный злой кот. В панике растеряв остатки рассудка, они заметались, отстреливаясь по большей части наугад, но крысоловы знали своё дело, и с одной стороны их поджидала смерть от лап залитого кровью ящера, а с другой за происходящим наблюдал мрачный и полный решимости стереть в порошок саму память об их существовании проводник.
   Двое грызунов пожирнее забились в дальний угол и, спрятавшись за толстой связкой ржавой арматуры, решили защищать свои никчёмные жизни до конца, а двое оставшихся побежали в сторону пролома, который охранял Лоднельт, предпочтя его бронированному, как танк, быстрому, словно молния, страшилищу.
   Шуньтар тем временем издал оглушительный вопль: смесь клёкота, плача и шипения – и, распрямившись, наступил распростёртому перед ним дрожащему выродку на голову. Под его ногой череп жертвы смялся, как яйцо, с треском ломаемых костей и хлюпаньем разбрызгав содержимое по вонючему полу. Красно-белая каша разлетелась на несколько ярдов в стороны, а из обезглавленного, бьющегося в конвульсиях тела, заливая всё вокруг, ударил бурлящий иссиня-багровый фонтан, заставивших тех, кто ещё оставался в живых, забыв всякую осторожность, броситься напролом, превратив злобных, беспринципных преступников в кучку объятых душераздирающим ужасом животных.
   Засевшие в углу крысы выскочили из своего укрытия и тоже кинулись бежать, но демон схватил всё ещё выталкивающее остатки жизненной силы тело и швырнул им вслед. Труп пролетел, словно выпущенный из пращи камень, и, врезавшись в бегущего первым, впечатал его в прогнувшуюся от удара застонавшую стену. Поневоле угодивший в объятия собрата байкер только ухнул и повалился вместе с мертвецом на пол, как раз под ноги второму, который, не успев среагировать, кубарем покатился вперёд, где с треском врезался плечом в штабель стоящих один на другом обитых стальными лентами фанерных ящиков, отчего они закачались и, как в замедленном кино, погребли его под завалом.
   В этот же момент первый из тех, кто решил прорываться через Лоднельта, подбежал к спокойно ожидающему его проводнику и, нацелившись ему в грудь, защёлкал курком, но барабан оказался пустым: все патроны байкер уже расстрелял, беспорядочно паля назад в попытках таким образом задержать с издевательской лёгкостью уничтожающее их исчадие ада. Им оказался тот самый лысый, который приговорил мальчика к смерти. С бешено вращающимися глазами, он бессмысленно жал и жал на спусковой крючок, руки его тряслись, по сморщенному черепу ручьями тёк пот. Он никак не мог взять в толк, почему стоящий перед ним человек не падает и не уступает ему, всегда считавшему себя вправе идти не разбирая пути, а если понадобится, и по трупам, дорогу. Наконец, отбросив ставшее бесполезным оружие, зарычав и выставив перед собой руки с согнутыми пальцами, готовыми рвать и душить, он бросился на посмевшего его остановить наглеца.
   Жгучая ненависть и страстное желание уничтожать подобное отребье внутри Лоднельта уже перегорели и, сплавившись с бушующей в его венах яростью, превратились в холодную всепоглощающую энергию. С абсолютным спокойствием он ощущал её мерцание внутри себя, она растворила все эмоции, оставив лишь цель, которой он должен следовать без малейших сомнений или колебаний, – уничтожать сорняки на грядке человечества, столь же наглые и живучие, как и их двойники в растительном мире. Когда энергия стала физически ощутимой, не сознавая, что делает, он выплеснул её бьющие через край потоки на бросившегося на него ублюдка.
   Уже почти дотянувшийся до его горла, смертельно испуганный, но оттого лишь ещё больше разъярившийся и опасный, бритоголовый резко остановился и, отшатнувшись, мгновенно вспыхнул ярким сапфировым пламенем, ставшим быстро пожирать кожу, ткани и кости.
   В первые секунды живой факел ещё истошно кричал, нетвёрдо переступая на объятых жадным потусторонним огнём ногах и размахивая руками, но скоро голодные саламандры просочились в его раззявленный рот, тут же поглотив весь кислород в лёгких, а в следующее мгновение уже принялись за внутренности.
   Затем его колени подкосились, и он упал сначала на них, а потом лицом вниз к ногам Лоднельта. Несмотря на то, что тело обугливалось, а кожа, будто сухие листья, съеживаясь лоскутами, искря и вспыхивая, испарялась, как немного времени спустя и мышцы, жир и кровь, от жуткого костра не шёл смрад жжёной плоти – тело сгорало без дыма, а языки голубого пламени в бешеном хаотическом ритме выплясывали на нём, как экзальтированное племя дикарей, самозабвенно празднующих удачную охоту. Меньше чем за минуту от лысого главаря остался лишь почерневший скелет, после чего он потух так же внезапно, как и загорелся, распространяя вокруг лёгкий солоноватый запах.
   Воочию узрев силу гнева проводника, бежавший следом похититель затрясся и неподвижно застыл на месте, лишь его губы беззвучно шевелились в запоздалой и бесполезной молитве. Затем, упав перед Лоднельтом на колени, он начал громко и истерично взывать о пощаде, но как ранее эти отбросы были глухи к мольбам своих жертв, так и теперь проводник не дал жалости шанса отвратить заслуженное возмездие.
   Молча и неумолимо, как судьба, он поднял ладонь и представил, что держит на ней чёрное бьющееся сердце обречённой жертвы. Резко сжав кулак, он взмахнул рукой. Заламывающий руки подонок всхлипнул и, дёрнувшись, повалился замертво на землю – ещё бьющееся сердце лежало в паре футов перед его развороченной грудной клеткой.
   Бесстрастно окинув взглядом распростёртые окровавленные тела, Лоднельт вздохнул и закрыл глаза, пытаясь таким образом выключить работающий внутри на полную мощность реактор.
   Вдруг он услышал сдавленные визги и проклятия и вспомнил, что под ящичными завалами могли остаться живые. Он хотел уже подбежать к ним, чтобы прикончить самым простым и эффективным способом, а именно свернув шею, как цыплятам, но увидел, что его опередил Шуньтар. Демон ударом когтей разнёс в щепки сваленные в груду дерево и железо и извлёк оттуда ополоумевшего от ужаса всклокоченного блондина в изодранных кожаных штанах, лоскутами свисавших на высокие тяжёлые ботинки. Откинув назад голову, Шуньтар издал торжествующий, с примесью тоски и безысходности, рёв и, схватив жертву за руки, изо всех своих ужасающих сил резко дёрнул их в стороны, отчего левая оторвалась от тела, словно принадлежала тряпичной кукле, а правая осталась болтаться на обрывках сухожилий и мышц плечевого сустава, заодно вывернув из груди несколько рёбер.
   Демон брезгливо отбросил изуродованный труп и прыжком оказался возле проигравшего в смертельные вышибалы, но удар безголовым мячом оказался фатальным – его шейные позвонки не выдержали, и душа отправилась прямиком в геенну ещё до того, как тело упало на землю. Обнажив зубы в презрительном оскале, демон плюнул на труп, повернулся и, более не удостаивая его вниманием, направился к Лоднельту.
   Облитый кровью, матово блестящей на покрывавших его тело слипшихся пластинах, демон выглядел так, как обычно их племя и изображают в различного рода инфернальных откровениях, – свирепым, беспощадным и устрашающим. Встав рядом с Лоднельтом, он оглядел заваленный телами и их частями склад, и дикобразьи иглы на его спине, перестав топорщиться, прижались, образовав подобие чёрного плаща. Видимо, Шуньтар утолил гложущую его жажду и начал успокаиваться; в его облике явственно проступило величие, даже голос перестал быть таким шипящим и хриплым, когда он, слегка поклонившись, обратился к проводнику.
   – Славная работа, Меч Ярости. В вашем мире стало на несколько злобных тварей меньше. Странно, что люди считают таковыми демонов.
   – Спасибо за помощь, Воин Добра. Твои сила и быстрота столь велики, что по праву вселяют ужас в сердца тех, против кого обращены, и благоговение в души спасённых. Кстати, я должен проверить, как там один из них, ведь именно ради него мы тут.
   – Не беспокойся, с ним всё в порядке – конечно, насколько это возможно после такого потрясения. Я слышу, как он тихонько плачет за стеной, где ты его оставил. Я чувствую, как связывающая меня с Адом струна натягивается всё сильнее, но у нас ещё осталось немного времени, чтобы обсудить пару вопросов. Ты показал себя безжалостным сокрушителем зла и, судя по тому, что я видел, неплохо освоился со своим арсеналом.
   – Даже не знаю, освоился ли. Я не понимаю, как это получилось. Меня настолько поглотила ненависть, что я просто выплеснул её на того мерзавца. Это вышло непреднамеренно, и я не уверен, что смогу повторить такой фокус.
   – Поверь в себя. Твоё прошлое «я» всё больше становится единым целым с проводником. Когда ты перестанешь относиться к своей новой сущности как к ящику с инструментами, которые ты просто используешь, и прочувствуешь, что это именно ты, целиком и полностью такой, какой есть, сомнения и неуверенность тут же растают, как выпавший летом снег.
   Лоднельт глубоко вздохнул и размял кулаки.
   – Значит, надо лишь подождать, главное, чтобы не слишком долго. А я не должен найти и уничтожить подельников этой дохлятины? – он кивнул в сторону валяющегося у него под ногами обугленного скелета. – Я уверен, что его приятели ведут такой же образ жизни – убивают, насилуют, похищают людей. Не лучше ли вырвать эту ядовитую поросль с корнем?
   – Если они совершат нечто подобное, ты узнаешь об этом как проводник и сможешь вмешаться, а розыски вслепую займут слишком много сил и времени, которые ты можешь потратить с гораздо большей пользой. К тому же не забывай: покарав невиновного, ты поставишь уже себя в центр мишени. Если ты случайно убьёшь кого-то, не заслуживающего смерти, только за то, что он примкнул к группе душегубов, то прощения не будет. Не полагайся на ярлыки и не суди других по внешним или социальным признакам. Доверься своему чутью и просто вовремя реагируй на те события, которые придут к тебе сами. Их будет становиться больше с каждым днём, и скоро придётся беспокоиться лишь о том, чтобы всюду успеть.
   – Полагаюсь на твою мудрость. Так я и поступлю.
   – Я должен тебе рассказать ещё кое о чём, и это чрезвычайно важно. Ты ведь слышал про кинжал Хонайя?
   – Демогоргон упомянул его в нашем разговоре. Он хранится в Янтарном дворце под неусыпной охраной. К чему ты клонишь?
   – Значит, Владыка рассказал тебе о кинжале, но не о том, что его осколок есть и на земле и существует братство, которое его охраняет и испокон веков охотится на проводников, считая их исчадиями ада, в их представлении населённого жаждущими крови праведников монстрами. И самое главное – демоны могут чувствовать исходящую от него смертоносную ауру. Как только я попал в твой мир, то почувствовал её! Значит, осколок недалеко. Не знаю, случайность это или охотники уже постепенно сужают вокруг тебя круги, но осторожность не помешает, особенно пока ты ещё слаб и неопытен.
   Лоднельт помрачнел и настороженно заглянул в янтарные, отливающие золотом глаза демона.
   – Интересно. Я ничего такого не чувствую. Почему Демогоргон не сообщил мне столь важную информацию? Может, это очередное испытание, чтобы проверить, насколько я подхожу на роль проводника? Но если я погибну, то выяснится это совсем неподходящим образом.
   – Поскольку ты – существо этого мира, даже получив благословение Владыки Ада, ты не сможешь почувствовать рождённые вне его артефакты. Просто запомни мои слова и обращай внимание на людей, которые могут тебя преследовать. Они ничем не выделяются, их единственный знак отличия – это татуировка под левой грудью: две волнообразные наклонные линии, перечёркнутые тремя прямыми вертикальными. Понять, что перед тобой Нефритовый Дракон, ты сможешь, только раздев его, а, согласись, бегать за окружающими и пытаться осмотреть их грудь будет довольно проблематично.
   Невесело усмехнувшись, Лоднельт задумался и потёр рукой подбородок.
   – Задал ты мне задачку, Шуньтар. Ищи сам не знаю что у сам не знаю кого, знаю лишь, что это что-то у этих кого-то есть. Видимо, лицо своего врага я смогу узнать, только оставив первый ход за этими фанатиками.
   – Это твой выбор, проводник, тебе и разбираться с его последствиями, я не могу и не буду ничего советовать. Главное, чтобы их первый ход не стал твоим последним. Наш разговор закончен, впрочем, как и время моего пребывания в твоём мире. Прощай и благодарю.
   – До свидания, Шуньтар, – промолвил Лоднельт уже пустому складу. Демон мгновенно растворился в воздухе, оставив после себя только лужи крови, никак не впитающейся в утрамбованный грунт, и разбросанные вокруг изувеченные тела, да на сквозняке под крышей покачивался на своих кишках уже начавший привлекать насекомых труп.
   Повернувшись, Лоднельт выбрался через пролом в стене и подбежал к контейнеру, где оставил насмерть перепуганного малыша. Как и говорил Шуньтар, пленник сидел в той же позе и тихонько всхлипывал. Лоднельт опустился на правое колено и, протянув руку, погладил мальчика по голове, отчего тот вздрогнул и сжался в комок страха.
   Он попытался успокоить испуганного ребёнка, но, поняв, что одних слов всё равно будет недостаточно, протиснулся внутрь и, бережно обхватив мальчика руками, вынес его под угасающие солнечные лучи.
   Тот сначала забился в крепких объятиях спасителя и закричал, но потом смирился и, прижавшись к его груди, затих. Лоднельт с грустью посмотрел на грязные спутанные волосы и исцарапанные руки своей лёгкой, как пёрышко, ноши и, решив более не терять времени, тщательно выбирая дорогу между груд мусора, бетонных глыб и заполненных грязной водой ям, зашагал к своей машине.
   Несколько раз он чуть не упал, но всё же без происшествий добрался до терпеливо ожидавшего хозяина верного буцефала. Подойдя к «мерседесу», он вдруг понял, что не имеет ни малейшего представления, что ему теперь делать со спасённым мальцом. По идее, вариантов у него всего два – отвезти его прямо к безутешным родителям или оставить в полицейском участке, чтобы полиция сама осуществила первый вариант.
   Раздумывая над этой дилеммой, он поставил мальчугана на тротуар, открыл пассажирскую дверь «мерседеса» и, аккуратно усадив ребёнка на сиденье, пристегнул ремень безопасности. Обойдя машину, сел за руль и, пристегнувшись сам, повернул голову к сосредоточенно уставившемуся на свои побелевшие сжатые руки безмолвному спутнику.
   – Ты молодец, храбро перенёс такое ужасное испытание, я тобой горжусь, – сказал Лоднельт и потрепал его по голове. – Опасность уже позади, и ты можешь больше ничего не бояться. Давай познакомимся. Меня зовут Стэнли, и я должен отвезти тебя домой. Ты мне поможешь? Скажи, как тебя зовут.
   Мальчик поднял взгляд на Лоднельта. Он ещё дрожал, но с каждой минутой на свободе жизнь вливалась в него, как морской прилив, возвращая свои законные владения. Открыв рот, он попытался ответить, но тут его лицо исказила гримаса, и он заревел во весь голос.
   – Ну-ну, успокойся, мы едем домой, всё хорошо.
   Лоднельт вздохнул и положил руку ему на плечо. Внезапно он понял, что назвался своим прошлым именем. Оно слетело с языка естественно, ненароком и не прозвучало чужим, скорее наоборот. Может, забота о беззащитном малыше всколыхнула что-то глубоко внутри, и его изгнанная в подсознание личность попыталась вновь заявить свои права на когда-то принадлежавшее ей тело, а может, он просто оговорился, тем не менее, очевидно, как и говорил демон, он ещё цепляется за прошлое, и именно поэтому не может обрести целостность, стать проводником… собой.
   Ещё раз вздохнув, он задумался и отвлёкся от своих мыслей, лишь когда до него донёсся тихий, неуверенно-робкий голос.
   – Мирн Кунай.
   Лоднельт заморгал и убрал руку с его плеча.
   – Тебя зовут Мирн? Какое необычное имя. Рад познакомиться. Меня, как я уже говорил, зовут Стэнли. Ну что же, Мирн, поехали домой, я уверен, родители тебя уже заждались. Где ты живёшь?
   – Либерти-лэйн, двадцать три, – прошелестел тот в ответ.
   – Вот и славно, молодец. Значит, Либерти-лэйн; хороший район, я там бывал, так что дорога мне известна. Домчу мигом, не успеешь десять раз повторить «Оклахома».
   Улыбнувшись, Лоднельт завёл мотор. Недоверчиво посмотрев на улыбающегося брюнета за рулём, Мирн собирался уже что-то сказать, но затем передумал и вновь сосредоточился на руках.
   Лоднельт покачал головой. Не скоро мальчишка оправится от того, что с ним сделали эти мерзавцы, и вряд ли когда-нибудь вернётся в беззаботное детство. Полог с окружающего мира сдёрнут, и теперь он будет обращать внимание не на его красоту и волшебство, а на уродливые, искажённые стороны, бояться людей и чувствовать угрозу в самых безобидных жестах.
   Включив передачу, Лоднельт-Стэнли тронулся с места и, на этот раз соблюдая правила дорожного движения, поехал обратно в город.
   Либерти-лэйн располагалась на западной окраине – фешенебельный район с частными домами, выросшими, как грибы в лесу, на берегу Робин-лэйк. Теперь по крайней мере становилось ясно, почему Мирн заинтересовал похитителей: его родители, без сомнения, достаточно состоятельны и могут себе позволить выплатить кругленькую сумму за спасение любимого чада.
   «Как часто богатство идёт рука об руку с неприятностями, раздорами и горем, – подумал Лоднельт. – Этот мальчуган уже попал в самую гущу человеческих страстишек, алчности и жестокости только потому, что его родители – обладатели толстой мошны».
   Конечно, он не осуждал тех, у кого есть деньги, и уж тем более не завидовал им. Просто удивлялся, что люди, или достаточно умные, или достаточно хитрые, чтобы заработать состояние, зачастую проявляли в вопросах собственной безопасности поразительную беспечность, присущую, скорее, не ждущим от окружающего мира подвоха малым детям.
   Выбирая наименее оживлённые улицы, чтобы не вызывать подозрений у случайно заглянувших в салон и увидевших там чумазого, заплаканного ребёнка прохожих или водителей, спустя час с небольшим он остановился у симпатичного двухэтажного кирпичного особнячка на Либерти-лэйн. Солнце, засыпая после трудного дня, практически скрылось за горизонтом, и его прощальные лучи заставляли серую черепичную крышу дома алеть, а некрашеные лакированные окна из тщательно отполированного белого меранти придавали ему уютный и немного сказочный вид.
   Лоднельт вышел из машины и, обойдя её, открыл пассажирскую дверь. Мирн неподвижно сидел в той же позе, а когда Лоднельт отстегнул ремень, внезапно обнял его за шею и не выказывал намерений отпускать. Проводник вздохнул и, аккуратно взяв мальчика на руки, понёс по выложенной узорными плитками дорожке к прежней жизни, из которой тот был бесцеремонно выхвачен.
   Тишину вокруг нарушал лишь ветер, игравший кронами платанов и клёнов в лесу за домом, да издалека доносились смех и приглушённая музыка. Подойдя к крыльцу, укрытому навесом из прозрачного стекла, который удерживали два кованых чугунных амура, Лоднельт нажал на звонок и услышал мелодичную птичью трель.
   Дверь открыла женщина средних лет, не красавица, но и не дурнушка, с подвязанными шёлковым разноцветным платком каштановыми волосами и покрасневшими, тонущими в густых тенях глазами. Увидев Мирна, она буквально выхватила его из рук незнакомого мужчины, крепко обняла и, заплакав, принялась что-то тараторить, но чтобы понять, что она безумно счастлива, не требовалось никаких слов.
   Оторвавшись на секунду от поцелуев и ласк своего малыша, обернувшись назад, она издала крик, похожий на вопль раненой чайки, и со второго этажа, спотыкаясь в неприспособленных для этого шлёпанцах, сбежал мужчина, смуглая кожа и чёрные как смоль волосы которого выдавали в нём иммигранта из какой-то арабской страны. Потеряв по дороге один из шлёпанцев, он подбежал к жене и, обняв её и ребёнка, тоже заплакал. Очки в тонкой золотой оправе, до этого поднятые на лоб, сползли на переносицу; дрожащей рукой он вернул их на место, а затем снял и засунул в нагрудный карман синего кашемирового свитера.
   Лоднельт терпеливо стоял и ждал, пока счастливое воссоединение семьи минует состояние аффекта. Прошло несколько переполненных объятиями, сумбурными восклицаниями и слезами минут; наконец отец семейства обратил затуманенные глаза к принёсшему благую весть гонцу и, схватив протянутую руку, долго её тряс, набираясь сил для приветствия.
   – Благодарю вас! Не знаю, что ещё можно сказать в такой ситуации, простите, у меня в голове словно пронёсся ураган, не могу найти ни одного подходящего слова. Входите, пожалуйста, вы вернули нам свет.
   Он выпустил руку благодетеля и, широко распахнув дверь, посторонился, а женщина тем временем унесла вновь обретённого сына, чтобы привести его в порядок и окончательно убедиться, что ей это не снится.
   Миновав радушного хозяина, Лоднельт вошёл в просторный холл, занимавший большую часть первого этажа. Слева широкая лестница вела на второй этаж, справа находились стильно отделанная кухня и барная стойка, а у стены напротив он заметил камин и бежевый велюровый диван.
   – Лемар Кунай, – сказал мужчина, и Лоднельт справедливо предположил, что это является его именем и фамилией.
   – Стэнли Брайт.
   – Очень приятно, очень. Прошу вас, присаживайтесь, а я принесу нам чего-нибудь выпить.
   Лемар в приглашающем жесте протянул руку к дивану. Лоднельт не стал ломаться и, пройдя по отполированному до зеркального блеска паркету, сел на удивительно комфортный диван, откинувшись на его податливую спинку.
   – Виски, джин, коньяк? Может, кофе или чай?
   – Виски, если можно. Я слегка устал, и немного алкоголя мне не повредит.
   – Конечно-конечно. Секундочку.
   Хозяин подбежал к барной стойке и, достав пару широких стаканов, нацедил в них тёмно-янтарной жидкости из пузатой, основательно початой бутылки. Вернувшись к дивану, он протянул один стакан гостю, а сам присел на краешек, так, чтобы видеть лицо собеседника, и отпил из своего стакана пару глотков терпкого сладковатого напитка.
   – Позвольте ещё раз вас поблагодарить за то, что вернули нашего сына. Мы места себе не находили с того момента, как неизвестные похитили его прямо возле школы. За его возвращение они требовали миллион долларов, и мы готовы были заплатить, хотя это практически все наши деньги. Нам даже пришлось забрать сбережения из пенсионного фонда и продать часть акций, но мы набрали необходимую сумму и ждали звонка, смирившись с тем, что станем практически банкротами. Как и требовали похитители, мы не сообщали в полицию, но всё равно сомневались, что эти мерзавцы сдержат обещание. Представьте себе наше изумление и счастье, когда вы появились у нас на пороге с Мирном на руках. Нам оставалось только надеяться и молиться, и бог смилостивился над своими рабами – наш дорогой мальчик снова дома, в безопасности. Вы наш спаситель, господин Брайт. Где вы его нашли? Вы из полиции?
   – Нет, мистер Кунай, я не из полиции. И я хотел бы попросить вас, чтобы моё участие в спасении вашего сына осталось в тайне. Я не скажу вам, где и кто его удерживал, и, думаю, это не важно, раз он снова с вами. Могу лишь гарантировать, что эти нелюди вас больше не тронут.
   – Ну что же, пожалуй, мне действительно не надо знать все подробности. Видимо, аспекты этого дела могут доставить нам, а особенно вам, неприятности, если о них станет известно. Поэтому я не стану ни о чём вас расспрашивать. Мой сын вернулся домой, и лишь это имеет значение.
   – Спасибо. Позвольте спросить, чем вы зарабатываете на жизнь, ведь похитители, очевидно, были осведомлены, какая сумма окажется вам по карману. Судя по тому, что я видел, могу с уверенностью заявить, что вы не имеете отношения к их кругу, а значит, они получили информацию от того, кто знаком с вашими делами.
   – Я профессор физики в университете Розвинда и общаюсь только с коллегами по работе и семьёй; даже не могу представить, кто мог не только быть в курсе моего финансового положения, но и настолько меня ненавидеть, чтобы замыслить подобную мерзость. Вы утверждаете, что похищение организовал тот, кто меня знал?
   – Я, конечно, не могу заявить об этом со стопроцентной уверенностью, но такая возможность существует. В Розвинде проживает немало людей, которым не придётся наскребать миллион по сусекам, но в качестве жертвы выбрали именно вас, и это весьма подозрительно.
   Лоднельт одним глотком осушил стакан и, поставив его на стеклянный кофейный столик рядом с диваном, встал и протянул руку ошарашенному учёному.
   – Спасибо, и всего хорошего. Если вы попадёте ещё в какую-нибудь переделку, можете позвонить мне.
   Лемар суетливо вскочил и крепко пожал руку гостя. Лоднельт продиктовал ему свой телефон и направился к входной двери, мимоходом отметив, что убранство первого этажа подобрано со вкусом и явно обошлось семейству Кунай недёшево – каждая вещь и деталь отделки гармонично вписывались в общий ансамбль, создавая ощущение комфорта и домашнего уюта.
   Хозяин нагнал его у порога и, открывая дубовую, украшенную по краям затейливым узором дверь, продолжал рассыпаться в благодарностях. А когда Лоднельт уже ступил на подъездную дорожку и зашагал к своему «мерседесу», прокричал, что если он может быть чем-то полезен, то мистер Брайт – всегда желанный гость в его доме. Лоднельт помахал радушному хозяину и, сев за руль, не спеша поехал домой.
   Это был тяжёлый, наполненный событиями день, и ему нужны были отдых, горячий душ, чистая одежда и время, чтобы хорошенько всё обдумать. Несомненно, эта странная, висящая над ним дамокловым мечом история с тайным братством и осколками кинжала Хонайя требовала уделить пристальное внимание поискам информации, которая пролила бы на неё свет.

4.3. Дракон просыпается

   День не задался с самого утра. Будильник не зазвонил, поскольку в нём внезапно села батарейка, как, видимо, и в биологических часах, и, в первый раз с того времени, как он в старших классах перебрал апельсиновой водки на хэллоуин-вечеринке Эйприл Кулган, Бен проспал. Он вскочил как ошпаренный, наскоро выпил кофе и, даже не позавтракав, заспешил в участок, но всё равно опоздал на сорок минут, стоивших ему неприятного разговора с капитаном и назначения на сегодня разбирать бумажные завалы накопившейся корреспонденции и распределения входящих звонков между посмеивающимися над ним остальными детективами. Он терпеливо снёс временное понижение до должности секретаря отдела и лишь отмахивался от подтрунивавших над ним коллег.
   Ближе к обеду поступило сообщение о найденном теле Тони Сальмерры. Эта новость стала вторым и гораздо более неприятным сюрпризом. Только вчера Бен сообщил Лэйни о том, что узнал имя того, кто им нужен, и вот вам – на следующий день он оказывается мёртвым. Ниточка снова оборвалась, и придётся начинать всё сначала. Причём обстоятельства гибели жертвы выглядели крайне тревожно – вид обнаруженного неподалёку от его дома на Вальман-стрит тела отметал всякие подозрения в том, что это было обычное заказное убийство.
   Даже из результатов предварительного заключения становилось ясно: последние минуты тянулись для Тони Сальмерры медленно и крайне мучительно. Похоже, что его пытали – на это указывали сломанные кости рук и рёбра, а смерть наступила от значительной потери крови вследствие многочисленных порезов, нанесённых чем-то вроде мясницкого ножа, и рваных, похожих на укусы, ран, которые специалисты пока не смогли идентифицировать, но сделали предположение, что на него напало какое-то дикое животное.
   В общем, дело выглядело крайне запутанным, и если бы Тесей получил от Ариадны такой клубок, то на этом бы его странствия и закончились. Прочитав отчёт детектива Бакстона, проводившего осмотр места преступления, и сделав такой неутешительный вывод, Бен удручённо вздохнул и позвонил Лэйни, чтобы сообщить плохие новости относительно их расследования.
   Лэйни тоже оказался потрясён случившимся. Проговорив около часа, они решили остановиться на версии, что причастность Тони Струны к убийству Шенгов стала известна не только полиции, но и тем, кто хорошо знал покойных и решил за них отомстить в такой вот изуверской манере.
   Нападение на Сальмерру зашкаливало далеко за предельный градус жестокости самых злобных бледнолицых, но вполне могло оказаться в порядке вещей для славящейся остервенелой яростью и беспрекословным подчинением стоящим выше по иерархии китайской мафии.
   В итоге они договорились, что Лэйни и Боб наведаются к тем, кто знал убитых рестораторов, и попробуют что-нибудь выяснить. В процессе расследования по «Золотой луне» всплыло около десятка фамилий – небольшой шанс найти ту самую зацепку, которая поможет связать эти преступления и наконец понять, что за чертовщина происходит в их городе. Но с чего-то же надо начинать. Пообещав как можно скорее передать Бобу текущее положение дел, Лэйни задал пару уточняющих вопросов и попрощался до вечера.
   Положив трубку, Бен вернулся к исполнению взваленных на него бюрократических обязанностей, но, взяв очередной рапорт, понял, что читает его, не понимая ни слова: в голове крутились только обстоятельства смерти их главного подозреваемого и вихрь нехороших предчувствий. Отложив бумаги в сторону, он встал из-за стола и прошёл через полупустой отдел к стоящей в дальнем закутке старенькой кофемашине.
   Взяв кофе, самый крепкий и чёрный, который она смогла выдать, он вернулся к своему рабочему месту и стоя отхлёбывал горькое с кислинкой варево, пытаясь собрать пазл кажущихся несвязанными смертей и увидеть картину целиком. Опустошив чашку и так и не придя ни к какому заключению, он потёр рукой виски и направился к выходу, решив посетить никелированную обитель коронера, располагающуюся в соседнем с участком здании, и выслушать его соображения. Ничего лучше всё равно не наклёвывалось, а пока он не узнает побольше, не сдвинется с мёртвой точки.
   В морге хозяйничал Арчибальд Вейнштейн – вечно мрачный от проносящейся у него перед глазами бесконечной вереницы умерших насильственной смертью людей, которые в основном и составляли ему компанию, высокий и немного раздавшийся вширь, лет пятидесяти, с красным от полнокровия лицом и подстриженными ёжиком седыми волосами, доктор медицины. Когда Бену доводилось посещать это стерильное, отделанное кафелем цвета морской волны заведение, коронер неизменно встречал его в крахмальном белом халате и чёрных пластиковых квадратных очках на серебряной цепочке, из-за которых нетерпеливо поблёскивали серые пронзительные глаза. Разговаривал он отрывисто, короткими фразами, иногда глотая предлоги, всей своей манерой кратко и торопливо выдавать крупицы информации демонстрируя, что ему не в радость общение с живыми и он бы хотел поскорее его закончить. Его лаборант выглядел под стать боссу – тот сам выбирал протеже, и в морге обычно стояла тишина, нарушаемая только звяканьем инструментов или выходящими из трупа газами.
   Вот и сейчас мёртвых тел мастер, откинувшись в кресле, теребил пальцами край халата, равнодушно выслушивая вопросы Бена о доставленном сегодня теле упокоившегося, отнюдь не с миром, бывшего мафиози, а услышав просьбу его увидеть, замялся и отвёл взгляд. Сняв очки, он долго протирал их вынутым из кармана штанов клетчатым платком, раздумывая, а не спровадить ли ему чересчур любопытного посетителя. Наконец он грузно поднялся, водрузил пластиковые бойницы обратно на переносицу и, выйдя из кабинета, выжидающе посмотрел на детектива.
   Бену ничего не оставалось, как проследовать за ним, надеясь, что тот всё-таки снизойдёт до объяснений. Заложив руки за спину, патологоанатом, не оглядываясь, зашагал в покойницкую, видимо, ожидая, что это будет расценено как согласие. Покачав головой, Бен направился за сутулящейся белой спиной и, войдя в комнату с парой стальных узких столов посередине и стальными же шкафами вдоль стен, поморщился от специфического запаха разложения, бальзамирующей жидкости и других не менее неприятных, но гораздо более сложно идентифицируемых ароматов, образующих невообразимый тошнотворно-приторный букет, впитавшийся в каждую пору цемента и мебели.
   Вейнштейн остановился возле одного из столов, занятого вымытым от крови и грязи телом с разверстой шахтой грудной клетки, удерживаемой сверкающей хромом замысловатой крепью зажимов, и, пожевав губами, уставился на надоедливого живого гостя.
   Встав напротив, Бен задумчиво посмотрел на нечто, не так давно имевшее желания, мечты и домик в пригороде, а теперь являющееся просто уликой, и вздрогнул, когда рядом с ним раздался сварливый, морозный голос.
   – Это всё, что осталось от мистера Сальмерры, детектив. Не могу припомнить ничего более странного и бессмысленного. Зачем, скажите, ради бога, кромсать уже мёртвое тело? А ведь некоторые раны нанесены посмертно. Кому-то он шибко насолил, чтобы вызвать подобный взрыв ненависти.
   – Не тратьте слова на пустые сожаления, доктор. Он был ужасным человеком и сам повинен не в одной смерти, так что у многих, я уверен, имелся повод желать его кончины. Странным выглядит лишь способ, которым он попрощался с этим миром, а сам факт его насильственной смерти вполне закономерен. Вы можете сказать, какое оружие использовали убийцы? Я не нашёл ответа на этот вопрос в предварительном отчёте, поэтому отправился за ним к первоисточнику.
   Вейнштейн откашлялся и, вытерев рот тыльной стороной руки, посмотрел на разложенные перед ним останки.
   – Я тщательно изучил повреждения и могу уверенно идентифицировать только те раны, которые нанесли чрезвычайно острым узким предметом – вероятно, разновидностью катаны.
   – Вы уверены? Самурайский меч в наше время? Кому придёт в голову прибегать к таким сложностям, когда есть намного более доступные и эффективные способы лишить кого-то жизни?
   – Ну, строить предположения, кому это пришло голову, – ваша работа. Я лишь определяю, что же оборвало тонкую нить, привязывающую это бренное тело к нашему жестокому миру. Однажды уже наблюдал подобное, не в таком виде, конечно, ведь его буквально нашинковали. Когда я только начинал карьеру патологоанатома, в моё распоряжение попал мёртвый азиат, судя по неимоверному количеству татуировок – член якудза или триады. Помнится, я тогда потратил много часов, выясняя, каким оружием его убили, и раны на теле Сальмерры, несомненно, идентичны тем.
   – Хорошо, док. А что это за отметины от зубов?
   Вейнштейн поправил очки и внимательно посмотрел на труп.
   – Я отправил в лабораторию несколько слепков и только после их ответа смогу рассказать, кто же их оставил. Но, по-моему, они похожи на укусы крупной собаки. Видимо, жертву сначала затравили собаками, а затем пытали и зарубили мечом. Прямо какое-то средневековье, ей-богу.
   – Да уж, картина вырисовывается нерадостная. Надо как можно скорее раскрыть это дело, пока по городу не поползли слухи и газеты не спустили на полицейское управление Розвинда всех собак, и больших, и маленьких.
   – Сочувствую, но больше ничем помочь не могу – я передал всё, что мне говорит тело, а догадки не в моей компетенции.
   – И этот разговор пришёлся весьма кстати. Спасибо, доктор Вейнштейн. Как только ваше окончательное заключение попадёт на стол к капитану, начнётся тот ещё цирк шапито, и хорошо бы к этому моменту понять хотя бы, в каком направлении вести расследование, а ещё лучше уже раздобыть какие-нибудь улики.
   Доктор кивнул и, взяв в руки скальпель, вернулся к увлекательному вскрытию, давая понять, что беседа подошла к концу.

   ***

   Когда Бен вышел на улицу, его как из шланга окатило жаром, шумом и запахами окружающего мира; он даже зажмурился и постоял так пару минут, чтобы снова ощутить себя живым.
   Вернувшись за свой рабочий стол, он продолжил разбираться с пухнущей, как на дрожжах, кучей бумаг, но сосредоточиться всё равно не получалось – мысли то и дело возвращались к услышанному, и тогда, словно наяву, он вновь чувствовал неприятный холодок и испытывающие его обоняние миазмы. Напомнив себе, что он всё-таки профессионал и способен разделять эмоции и долг, настроившись на изматывающую рутину, часам к пяти вечера Бен отправил последнюю бумажку и забил последнюю запись в базу.
   Откинувшись на спинку офисного кресла, он закрыл глаза, в которые словно налили кислоты, а немного придя в себя, направился за очередной чашкой кофе. Тем временем из города потихоньку возвращались начинающие ему завидовать взмыленные детективы, у которых уже не оставалось сил шутить по поводу того, что он провёл весь день в мягком кресле. Устало разбредаясь по местам, они принимались изучать поступившие сводки и запросы и писать отчёты.
   Выпив половину чашки, Бен набрал Лэйни, чтобы узнать, продвинулись ли они с Бобом с опросом знакомых Шенгов. Лэйни поднял трубку на втором гудке, как будто сидел с телефоном в руках и ждал его звонка.
   – Денёк выдался утомительный: колесить по городу, опрашивать людей, пытаясь выудить из них хоть крупицу информации, и в основном впустую, – сразу выдал он тираду, не дав сказать Бену и слова. – Никто не знает ни о Тони Сальмерре, ни о том, что его убили, или по крайней мере они так утверждают. Но Боб сумел нарыть кое-что интересное в Клоуверфилде, где проживает некий Фу Цзай, старый друг семьи Шенг. Имя вместе с другими всплыло ещё при расследовании убийства, но тогда его просто бегло опросили, а поскольку он не мог рассказать ничего относящегося к делу, то не фигурирует в нём даже как свидетель. Но Боб у нас ведь жутко дотошный, и он выяснил, что к мистеру Цзаю наведывался детектив Тэдди Марчезе (по счастью, тот запомнил его имя и фамилию) и забрал некий конверт, оставленный Шенгом на хранение. Я, конечно, удивился тому, что детектив не из нашего участка влез в это дело, и позвонил ему через диспетчерскую выяснить, какого чёрта он там делал. И знаешь что? Он никогда не слышал фамилии Цзай. Про убийство в «Золотой луне» он, конечно, знает, слишком широкое освещение оно получило, но совершенно им не интересовался и уж тем более не пытался его расследовать. Я засомневался в том, что он говорит правду, так как в этом деле, похоже, ни в чём нельзя быть уверенным, и попросил Боба расспросить нашего свидетеля о визите детектива Марчезе. И тут странности неожиданно стали ещё страннее. Китаец описал его как приземистого, крепко сбитого итальяшку, а фотография в личном деле Марчезе принадлежит негру лет тридцати, усыновлённому четой эмигрантов во втором поколении. Значит, конверт забрал какой-то субчик, использующий фальшивое полицейское удостоверение. Сейчас Боб везёт Цзая в наш участок, где с помощью штатного художника он предоставит нам анфас хитреца, который, похоже, как-то замешан во всём этом. Ну как тебе картина маслом?
   – Любопытная получается картина, прямо-таки Сальвадор Дали. Что же это за неизвестный, интересующийся Шенгами и рыщущий в поисках оставленных ими документов? Если он и не причастен непосредственно к убийству Шенгов, то уж точно знает, кто за ним стоит, а поскольку мы тоже знаем, кто приложил к этому руку и что теперь он мёртв, возникает закономерный вопрос. Какое отношение наш безымянный итальянец имеет к Тони Сальмерре и что он нам сможет поведать о его скоропостижной кончине?
   – Угу. Меня занимает тот же самый вопрос. Как только я получу его физиономию, то пробью по базе. Столь подозрительная личность просто обязана была где-то засветиться, и когда я выясню кто же он такой ему придётся ответить и на этот, и на многие другие.
   – Ну что же, удачи. Как только узнаешь его имя, не сочти за труд поделиться им со мной – я тоже включусь в поиски нашего мистера Икс.
   Бен положил трубку на рычаг и задумался. Расследование пыталось свернуть в непролазные дебри, и трудно даже представить, куда оно их заведёт. Впрочем, проблемы надо решать по мере их поступления, и бесполезно ломать голову, не имея в ней достаточно информации.
   Он потянулся, встал и потёр уставшую от долгого сидения на одном месте спину. До конца рабочего дня оставались считанные минуты. Сняв висевший на спинке стула пиджак, он зашагал к выходу, по дороге прощаясь с корпевшими за вечерними бумажками коллегами.
   Выйдя на улицу, Бен немного поразмыслил и решил по дороге забежать в бар на углу и пропустить кружечку пива, чтобы смыть застрявшие в голове сомнения, тяжёлые, давящие мысли и путаные откровения сегодняшнего дня.
   Он шёл по тонущему в опускающихся на город сумерках тротуару, предвкушая холодный пенящийся напиток в уютном полуосвещённом баре. Он не собирался там засиживаться. Завтра ему понадобятся свежая голова и здравый рассудок – просто часок отдохнёт и пойдёт спать. Остаётся только надеяться, что присниться ему что-то хорошее, а не бегающие по городу с мечами наперевес спрыгнувшие со страниц древних легенд ниндзя или выползающие из ночного тумана на охоту хищные твари, от которых невозможно скрыться или убежать.

   ***

   Переулок, в который свернул Витти, полнился темнотой и промозглой слякотью. Рассветёт только через пару часов, но он вышел из дома пораньше, чтобы засветло добраться до квартиры на Вениссон-стрит, тем самым обеспечив максимальную незаметность своих передвижений.
   Весь прошлый вечер он посвятил Милане и за доставленным из греческого ресторана по соседству ужином рассказал ей, что должен уехать на неопределённый срок. Она восприняла эту новость стоически – не устраивая сцен и воздержавшись от упрёков, чего он боялся, так как женские истерики заставляли его отстраняться от их источника и, замыкаясь в себе, понемногу закипать. В итоге он мог сорваться и наговорить такого, что неминуемо повлекло бы разрыв, а отношения с Миланой вызывали в его душе на удивление нежные чувства.
   Милана с пониманием отнеслась к тому, что долг зовёт Витти покинуть их гнёздышко, и устроила невообразимую суету, напоминая, что ему надо взять с собой тёплую одежду, беспокоясь, в каком отеле ему придётся жить и хорошо ли там будут кормить, на что он только отшучивался и иногда прерывал квохчущую возлюбленную невинными поцелуями. Но ему всё же пришлось уступить, и теперь у него в заплечном рюкзаке, помимо действительно необходимых для затаившегося одиночки предметов, лежали пара шерстяных свитеров и контейнер с домашним жарким.
   Он ушёл, когда Милана ещё спала, оставив на столике у кровати записку, в которой написал, чтобы она не беспокоилась и дождалась его, так как он будет скучать и с нетерпением ожидать их следующей встречи. Он надеялся, что это не выглядело глупо или слишком по-детски, выдавая его неспособность к романтическим признаниям.
   По натуре сухарь, Витти действительно привязался к этой экстравагантной, хрупкой девушке и хотел бы продолжить их знакомство после того, как разыгравшаяся в связи с последними событиями буря уляжется. Поэтому он взял с собой и несколько предоплаченных телефонов, по которым его не вычислят, так что он останется на связи и будет ей иногда звонить.
   Даже изнанка города, где он обычно чувствовал себя как рыба в воде, сегодня предвещала угрозу, и он настороженно осматривался, сворачивая в освещённый лишь светом из пары окон, где кто-то засиделся допоздна, и огрызком луны, который то и дело закрывали облака, проход. Страха он не испытывал, но к угрозам Мина отнёсся с полной серьёзностью, а излишняя осторожность, как известно, ещё никому не повредила.
   Серой тенью в блёклом свете нарождающегося дня он прошмыгнул в пустой тёмный подъезд на Вениссон-стрит и бесшумно открыл ключом дверь своей квартиры. Этот район он выбрал не случайно – основной контингент тут составляли иммигранты, которые могут себе позволить жить в достаточно спокойной части города, но пока не заработали на статус, и прилагающиеся к нему блага, представителей среднего класса. Так что обычно ближе к середине дня на улице практически никого не оставалось – все жильцы, как муравьи, расползались по офисам и конторам, изо всех сил карабкаясь на ещё одну ступеньку вверх на пути к своей персональной мечте, чтобы занять, как, разумеется, каждый из них считал, подобающее ему место.
   Тут даже почти не встречалось пожилых людей, которые так любят от скуки вынюхивать и сплетничать обо всём, что им удалось разузнать. Как ни посмотри, идеальный район – пока каждый старается урвать свой кусочек счастья, времени интересоваться тем, что делают другие, у них не остаётся, и здесь можно оставаться невидимкой у всех на виду. К тому же он вообще собирался мелькать в городе пореже. Теперь у него появилось много как серьёзных проблем, требующих найти для каждой из них оптимальное решение, так и значительных возможностей, а их также надо будет правильно разыграть, чтобы получить куш, впечатляющий даже по приблизительным оценкам.
   Но перед тем, как приниматься за обдумывание планов и способов их реализации, неплохо бы перекусить: надо основательно загрузить организм топливом, прежде чем требовать от него переключиться на форсаж.
   Квартирку он подобрал, мягко говоря, небольшую – её единственная комната выходила окнами во двор, где он мог бы наслаждаться видом аккуратных клумб с георгинами и рододендронами между посыпанных гравием дорожек, если бы у него вдруг появилось такое желание. Но любоваться видами и прохлаждаться возможности не предвиделось: слишком быстро закрутились колёса судьбы, и, если не подстроиться под этот темп, они перемелют его бренное тело и выбросят останки на грязную обочину жизни. Единственную комнатушку он обставил по-спартански: письменный стол из лакированной сосны с дешёвым офисным креслом; простые бумажные обои в мелкий цветочек и толстый, мягкий и удобный матрас в углу, так как спать он предпочитал с комфортом, даже находясь в бегах; в углу приютился старый двустворчатый шкаф для белья и одежды с большим зеркалом на одной из дверок. В общем, то, что нужно: ему приходилось ночевать и в более недружелюбных условиях, а здесь вполне уютно, тихо и безопасно – грех жаловаться.
   Первым делом он снял и повесил в шкаф куртку, а затем принялся разбирать плотно уложенный рюкзак, кое-что из содержимого которого носило опасный, запрещённый, а то и попросту незаконный характер. И хотя никому, конечно, не придёт в голову заявиться сюда с обыском, но зачем оставлять даже минимальные шансы на провал, если этого можно с лёгкостью избежать? Благо он заранее позаботился о том, чтобы сделать в шкафу второе дно, куда сейчас аккуратно и сложил всё что может вызвать определённые проблемы.
   Немаловажной частью плана стал ноутбук, который он разместил на столе. Доступ в Интернет отсутствовал, но эта проблема решалась куда как проще других – сегодня после обеда он наведается в офис провайдера на соседней Харпер-авеню и наличными заплатит сразу за год, чтобы больше не отвлекаться на такие мелочи.
   Компьютер ему понадобится, чтобы раздобыть хоть какую-то информацию об этих неуловимых Драконах. Надеяться на то, что таким образом удастся получить действительно полезные сведения, типа адреса их штаб-квартиры или имён тех, кто будет его искать, конечно, глупо, но хоть что-то о столь древней и могущественной, если верить словам Мина, организации должно было просочиться в вездесущее информационное пространство, а для предварительного ознакомления с врагом хватит и этого. И вообще пора бы навестить Мина и вернуть заносчивому паршивцу должок, а заодно и вытрясти из него всё, что тот знает. Раз уж тот, не стесняясь, угрожал ему, нужды сюсюкаться и разводить чайные церемонии больше нет – Витти нужна информация, и он её получит, накликать на его голову ещё больше неприятностей этот шпион-путешественник не сможет: их и так уже полон воз.
   Решив всё-таки перекусить, он, мысленно возблагодарив заботливость Миланы, поставил на стол контейнер с жарким и с аппетитом принялся за еду. После завтрака его начало клонить в сон. Поспать сегодня выпало не так уж много времени: до часу ночи он был вовлечён в романтические отношения, а в четыре утра уже выходил из квартиры в утренний сумрак, так что, для вида немного посопротивлявшись, он, не раздеваясь, повалился на матрас и тут же отключился.
   Витти проснулся без десяти час дня, разбуженный громким автомобильным гудком, ругая незадачливого водителя, которому вздумалось таким бесцеремонным способом дать о себе знать, а заодно и того, кто придумал это адское устройство. Впрочем, он быстро успокоился. Ведь и так собирался встать после обеда, но его что-то разморило. Можно даже сказать, проспал. Одевшись и напившись холодной воды из-под крана, он засобирался совершить вылазку за продуктами и к провайдеру, наличие денег на счету которого обеспечивало доступ к заполненной невероятным количеством мусора и порнографии мировой сети, в мутном болоте которой ему предстояло ловить золотую рыбку, а точнее зелёного дракона.
   Улицу заливало солнце, и узкая, с брусчатыми тротуарами и преклонных лет, но с содержащимися в порядке домами, она выглядела, словно её перенесли в Розвинд откуда-то из чопорной Европы. Для полноты образа не хватало только, чтобы по мостовой неспешно проехал красный даблдекер или над крышами вдалеке парила, держащая вожжи квадриги богиня Виктория.
   Это впечатление дополняли встречающиеся местами высокие арочные окна с решётчатыми деревянными рамами и цилиндрические застеклённые лестничные колодцы, заканчивающиеся позеленевшими медными и черепичными колпаками. Иногда на глаза попадались облицованные гранитом кирпичные эркеры, а на некоторых фасадах проглядывали скрытые под растрескавшимися слоями штукатурки фахверковые балки. Но местами успели созреть и плоды гораздо более позднего строительства, чьи безликие силуэты контрастировали со спесивой неоготикой и помпезным классицизмом старейшин, как будто беспечная детвора забежала в компанию умудрённых временем и тронутых увяданием старцев.
   Умиротворённо прогуливаясь по этому потерянному уголку старого мира, Витти умерил шаг, ненадолго отвлёкшись от свалившихся на него забот.
   Так он и прошествовал к офису на Харпер-авеню, где круглолицая девушка с пылающими рыжими волосами, слегка удивившись пропавшему на несколько лет клиенту, вежливо приняла оплату и заверила, что к концу рабочего дня он вновь сможет воспользоваться их услугами.
   Поблагодарив огненную девицу, Витти направился обратно, по дороге заскочив в бакалейную лавку и небольшой универсам, которым управляла семья испанцев, из-за чего большинство мясных продуктов оказались весьма специфическими для непривычных к особым рецептам выдержки и изобилию специй покупателей. Побродив по магазину, он взял небольшой кусок байоны и целый батон душистой морсильи, чтобы побаловать себя за ужином дикарским забористым кровяным бутербродом.
   В квартиру он вернулся уже под вечер с несколькими увесистыми пакетами, набитыми в основном полуфабрикатами и консервами. Так как он не умел готовить, а кухня представляла собой электрическую одноконфорочную плитку на табуретке в углу, то и купил те продукты, которые можно есть сразу, достав из упаковки, или в крайнем случае потребуется залить кипятком.
   Сложив покупки в угол рядом с плиткой, Витти подошёл к столу и проверил соединение, но увидел только крестик отсутствующего подключения. Захлопнув крышку ноутбука, он скинул куртку, покопавшись в куче снеди, выудил оттуда батоны колбасы и белого хлеба и спустя несколько минут уже блаженно валялся на матрасе, не спеша прожёвывая и с удовольствием глотая терпкие острые кусочки.
   Внезапно зазвонил телефон. Этот номер знали только самые надёжные работодатели, а надрывные звуки йодля из «Олд чисхолм трэйл», в шутку установленные им для звонков Тони, звучали и вовсе нечасто. К тому же он успешно выполнил порученную работу, и претензий к ней не последовало. Неужели всё-таки что-то пошло не так? «Как же не вовремя», – подумал он, нажимая кнопку приёма. Хриплый голос на другом конце не принадлежал тому, кого он ожидал услышать, но Витти узнал его сразу.
   – Как жизнь, Хитрый? Слышал, ты решил залечь на дно?
   – Стью? Какими судьбами? А почему ты звонишь с номера Тони и как ты узнал, что я нырнул?
   – Тони… Тони больше уже никому не позвонит, вчера ему оформили персональную койку в городском морге, и, скажу тебе, она ему понадобилась гораздо меньшего размера, чем обычно. Как я узнал, что ты отошёл от дел? Так город хоть и достаточно большой, но всё равно слишком маленький. Кто-то что-то видел, кто-то что-то слышал – и вот уже всё тайное опять стало явным. Так вот я, собственно, по какому вопросу. Наши парни уже, разумеется, на улицах – простукивают, вынюхивают, потряхивают народ в поисках того, кто сотворил такое с боссом. Но есть у нас веское подозреньице, что ниточки к этому тянутся прямо от того проклятого ресторана. Напрасно мы тронули эту кучу дерьма, вонь от неё преследует нас до сих пор.
   – Это ты с чего так решил?
   – А с того, что со всеми другими семьями у нас перемирие или деловые отношения. Да и если бы на Тони напал кто-то из, так сказать, обычных врагов, его бы нашли с тяжёлым отравлением свинцом, но уж никак не изрубленным и растерзанным, как будто его убивала стая бешеных обезьян. Настолько извращённая месть свойственна только этим полоумным азиатам, готовым вспороть кому угодно, или даже себе, живот, если на то будет воля хозяина. А единственные азиаты, с которыми мы пересекались, – это те чёртовы косоглазые. Так что, как видишь, расклад вырисовывается без аллегорий. Что ты можешь рассказать по этому поводу? Когда ты искал документы, может, сталкивался с кем-то, кто бы был сильно недоволен случившимся? Может, показалось что-нибудь подозрительным?
   Витти сглотнул и задумался. Если предположить, что убийство Тони является звеном в цепи последствий, которыми грозил Мин, следовательно, «Нефритовый Дракон» вышел на тропу войны, и теперь эти богоборцы рыщут по городу и убивают всех, кто, по их мнению, имеет отношение к ларцу. Велик, конечно, соблазн рассказать Стью о том, что он узнал, и пусть головорезы Тони, мстя за своего босса, воюют, сами того не зная, на его стороне. Но есть и риск, что история со шкатулкой всплывёт на поверхность, и в лучшем случае Стью потребует отдать её как компенсацию, а в худшем посчитает Витти, пусть и косвенно, виноватым в том, что Сальмерра оказались под ударом, а тогда вместо одного многочисленного и жестокого врага у него их станет два. В общем, и так, и так выходило боком.
   – Нет, Стью, извини. Я пробежался по знакомствам Шенгов, а когда ничего стоящего не нашёл, перевернул весь ресторан вверх дном, и – бинго! – вы получили нужные вам бумаги, я – причитающуюся мне оплату. Больше ничего важного не припоминаю.
   – Ладно. Я тут проверяю любые варианты и думал, может, у тебя найдётся какая-нибудь зацепка. Ну, нет так нет. Береги себя, так как если заваруха действительно разгорелась вокруг дохлых китаёз, то тем, кто решил за них отомстить, вполне может быть известно и про твоё участие. А такие отморозки вряд ли будут разбираться, кто убивал, а кто только крал. А ты-то, кстати, от кого прячешься? У тебя появился личный фан-клуб?
   – Это долгая история. Уверяю тебя, она не имеет никакого отношения к нашим с вами делам, и я хотел бы оставить её детали при себе.
   – Хорошо-хорошо, я тебе верю. Если что, телефон ты знаешь. Если разузнаешь, кто за этим стоит, внакладе не останешься.
   – Договорились, как только хоть краем уха что-то услышу, так сразу сообщу.
   – Отлично. Ну бывай, удачи.
   – Пока, Стью. И тебе.
   Витти нажал кнопку отбоя и бросил телефон на стол. Новости пренеприятные. Если на Тони действительно напали из-за событий в ресторане, то угроза гораздо более серьёзна, чем он даже мог представить. И этих нелюдей, очевидно, совершенно не пугает месть сильного мафиозного клана, а значит, или они настолько уверены в своей мощи, или, как и говорил Мин, чтоб ему в аду шпионить, их организация столь многочисленна и фанатична, что вероятная гибель нескольких её членов считается лишь накладными расходами.
   Ну что же, теперь ему просто необходимо проведать скользкого мерзавца. Игра пошла по-крупному и уже вышла далеко за рамки праздного любопытства. Надо лечь и поспать, вечер нынче выдастся долгий и полный трудов.
   Он выключил компьютер, вынул из шкафа одеяло и пару небольших подушек, запасливо сложенных на полке над вешалкой, и быстро застелил постель. Немного поворочавшись и выкинув из головы тревожные мысли, Витти уснул крепко, как младенец.
   Он открыл глаза, когда за окном уже начинало темнеть. Электронные часы на стене показывали около девяти вечера. Сладко зевнув, он почувствовал, что отлично выспался и полон сил, которые, учитывая неизвестное развитие событий, могут понадобиться все без остатка. Не спеша одевшись и плотно поужинав, Витти начал собираться.
   На первый взгляд задача выбить правду из хозяина фабрики секретов не выглядела сложной, но на всякий случай, помимо отмычек и карманного фонарика, он прихватил с собой верный «кольт», неизменно служащий отличным аргументом убеждения.
   К этому времени улица опустела, так как час пик, когда местные ловцы мечты после упорной и изнурительной работы возвращались домой, уже миновал, а на вечерний променад запала хватало не у многих. Его тайная берлога находилась не слишком далеко от «Застывшего времени», и, степенно вышагивая по колдобинам и лужам через подворотни и внутренние дворики, получая удовольствие от вечерней прохлады, он вскоре достиг переулка напротив магазинчика.
   Облокотившись на потрескавшуюся кирпичную стену, Витти терпеливо осматривался, выжидая момент, чтобы нанести визит и побои без свидетелей. Магазин уже закрылся, но Мин жил на его втором этаже, так что необходимости пороть горячку не было.
   Наконец он улучил момент, когда оживлённо что-то обсуждавшая парочка молодых людей профланировала по другой стороне улицы и исчезла за поворотом, оставив Моссрок-стрит в объятиях подкравшейся тишины. Держась уверенно и не оглядываясь по сторонам, Витти направился к лавке антиквара, на ходу доставая из внутреннего кармана заранее подготовленные отмычки, подошёл к чёрной двери и, демонстрируя всем своим видом, что имеет на это полное право, вставил одну из них в замочную скважину.
   Долго возиться не пришлось: ничего сложного замок собой не представлял, и уже через минуту Витти закрывал дверь изнутри.
   Хотя он и старался не шуметь (всё-таки эффект неожиданности не зря считают удачным тактическим ходом), когда он шагнул через порог, колокольчики негромко завели свою грустную серебряную песню. Внутри царил непроглядный мрак, и, чтобы не налететь на что-нибудь и не превратить тайное проникновение в марш под фанфары бьющегося фарфора и падающей мебели, ему пришлось включить фонарик.
   Прямо у него перед глазами луч света выхватил из-под текучего полога неохотно уступающей тьмы металлическую голову, и он вздрогнул от неожиданности, но быстро взял себя в руки, вспомнив про стоящие почти у самого входа доспехи. Сдержав порыв пнуть облачённый в сталь и кожу зад, как из-за нежелания преждевременно уведомить хозяина о своём приходе, так и из опасения сломать ногу, Витти прошёл в дальний конец магазина и, раздвинув сделанные из маленьких разноцветных цилиндров бамбука шторы, увидел идущую вверх лестницу, упирающуюся в плотно закрытую деревянную, выкрашенную в чёрный цвет дверь.
   – Мин явно любит чёрные двери. К чему бы это? Видимо, опять какие-то его премудрые заморочки, – еле слышно пробурчал Витти и стал осторожно подниматься. Ступеньки тихонько поскрипывали, когда он переносил вес с одной ноги на другую, но, судя по тому, что сверху не раздавалось ни звука, Мин или не слышал, или посчитал это естественным фоном такого же старого, как и населяющие его предметы, дома.
   На верхней площадке Витти, затаив дыхание, прислушался, но смог разобрать только редкое сухое покашливание и заунывный, еле слышный напев из двух поочерёдно сменявшихся нот. Достав из-за спины пистолет и взяв его на изготовку одной рукой, другой он осторожно повернул ручку.
   Как он и думал, она оказалась не заперта – Мин не боялся взломщиков и считал, что внутри его дома-магазина нет нужды в запорах. Что же, эта самоуверенность нынче сыграет с ним плохую шутку. Выставив перед собой пистолет, Витти распахнул дверь и ворвался в комнату.
   Мин сидел в центре на тростниковой циновке в своём неизменном халате, с трубкой в зубах и с закрытыми глазами, покачиваясь в такт странной мелодии, которую он про себя напевал.
   Небольшую квадратную комнату Мин обставил с восточным аляповатым шиком. Он завесил все стены толстыми шерстяными коврами, изображающими каждый свою историю: на одном зеленел бамбуковый лес под тропическим проливным дождём, тем не менее ярко освещённый солнцем; другой запечатлел вкраплением цветных нитей в канву застывшего мгновения двух воинов в бронзовых пластинчатых доспехах и боевых масках, в безмолвной ярости скрестивших длинные мечи; на третьем круглолицая, болезненно бледная девушка набирала воду в узкий глиняный кувшин из струящегося между камней водопада.
   А вот четвёртый гобелен, висящий на стене напротив, оказался намного более странным – чёрный как смоль человекоподобный монстр, с красными горящими глазами и длинными когтями, с которых на обугленную землю стекала кровь, сгорбившись и напружинясь, готовился к прыжку; его соперник в золотистом халате, расшитом изумрудными драконами, невозмутимо ожидая нападения, держал в одной руке факел, а в другой – короткий чёрный кинжал неправильной формы.
   Под картиной с золотым монахом, на полу из тщательно подогнанных широких ясеневых досок, лежал соломенный тюфяк, укрытый плотным шерстяным тёмно-зелёным покрывалом, украшенным затейливым ажурным шитьём. Слева от него стоял древний, отделанный перламутром и серебряными барельефами, объёмистый секретер из красного дерева, со множеством ящичков и полочек, до отказа набитый какими-то бумагами, свёртками и мешочками.
   Настороженно осмотревшись, Витти убедился, что тут нет никого, кроме вислоусого китайца, совершенно не реагирующего на вторжение в его убежище. Медленно приблизившись, он заметил, что перед отсутствующим в реальном мире хозяином в полу сделано полусферическое, обложенное жёлтым, закоптившимся от длительного использования металлом, углубление и в нём тлеют какие-то травки. Подойдя вплотную, он почувствовал тяжёлый сладковатый запах, волнами поднимающийся вместе с дымом, от которого начинала кружиться и шуметь голова. По крайней мере, теперь стала понятна странная безучастность престарелого шпиона – нанюхавшись этой гадости, он отправился в плавание по волнам прострации.
   Витти сплюнул ставшую вдруг горькой слюну и, не сводя с Мина глаз, затоптал угли, поддерживающие горение на заботливо обустроенном алтаре безумства. На короткое время дым стал гуще, затем над потухшим костерком взлетело облачко золы, и его последняя наполненная грёзами струйка растаяла в воздухе.
   Посмотрев на блуждающего в трансе китайца, Витти решил, что, если тот сидит тут уже какое-то время, привести его в чувство будет непросто.
   Оглядевшись, справа от двери он заметил низенький квадратный столик из чёрного камня с резной иероглифической окантовкой и стоящую на нём фарфоровую расписную вазу, из которой торчало с десяток белых садовых гортензий. Не став задаваться вопросом, что здесь делают эти заурядные цветы, он подошёл и, вынув букет, отбросил его в сторону. На дне вазы плескалась вода, и он перевернул сосуд над головой Мина.
   Когда китайца окатил холодный, мутный, пахнущий землёй и увяданием душ, тот вздрогнул и, открыв глаза, что-то заверещал на своём визгливом, непонятном Витти языке. Упав на спину, Мин начал с остервенением вытирать лицо и голову полами халата, его мокрые седые волосы повисли сосульками, а тут же ставшее злым сморщенное лицо наконец-то обратилось к незваному гостю. Китаец вскочил на ноги и, вытянув руки с явным намерением вцепиться тому в горло, бросился вперёд.
   Чтобы лучше донести свою мысль, Витти швырнул вазу ему в голову, и Мин вместе с её осколками рухнул на пол. На этот раз он отключился ненадолго, а придя в себя, проявил разумную осмотрительность и, не обращая внимания на кровь, стекающую по его лицу из рассечённого лба, отполз к стене, откуда стал мрачно и пристально наблюдать за мерно вышагивающим перед ним наглецом.
   – Прошу извинить меня за вторжение, господин Мин, но у нас с вами остался один незавершённый разговор, который, учитывая сложившиеся обстоятельства, я очень хотел бы продолжить.
   Витти картинно поклонился и улыбнулся. Китаец спрятал руки в рукава халата и, злобно позыркивая, остался молча сидеть на полу.
   – В нашу прошлую встречу вы угрожали мне и, не соблаговолив рассказать подробнее об источнике этой угрозы, выставили за дверь. А вчера с бессмысленной жестокостью был убит Тони Сальмерра, который, как вы, несомненно, знаете, являлся заказчиком убийства хозяев ресторана «Золотая луна» и инициатором моего вмешательства в это дело. И ведь именно в ресторане я обнаружил тот самый, вызвавший столь ожесточённое негодование с вашей стороны, ларец. Этого, я уверен, вы как раз не знали, иначе не я оказался бы тем, кто его обнаружил.
   Витти обратил внимание, что, услышав про ларец, Мин, хотя и попытался это скрыть, напрягся и обратился в слух. Удовлетворённо кивнув, Витти ухмыльнулся и остановился перед маленьким, взъерошенным, растерявшим всё своё хладнокровие поганцем. Именно этого он и добивался – противника, не способного контролировать эмоции, гораздо проще заставить совершить ошибку и проговориться.
   – Я, конечно, могу вам рассказать и про тщательно спрятанного в потайной комнате отвратительного божка, своим каменным задом охранявшего нишу с ларцом, и про то, что я собираюсь с пристрастием изучить это ваше божественное оружие, но сначала вы мне расскажете – я нисколько в этом не сомневаюсь – про бесноватых зелёных ящериц, рыщущих по городу в поисках моей драгоценной собственности.
   Выплёвывая слова пополам со слюной, Мин выпалил:
   – Не смейте оскорблять древний, стоящий на страже жизни орден! «Нефритовый Дракон» – это братство мудрецов и настоящих воинов, которые не только обладают истинными знаниями, но и могут на равных сразиться с богами! По сравнению с ним это вы все – ящерицы, ползающие среди грязи и собственных экскрементов, не способные поднять голову, чтобы увидеть солнце!
   – Вот как? Значит, мы все ящерицы, а себя вы таковой не считаете? Как прикажете это понимать? Разве что вы не просто странствующий антиквар и шпион, как старались меня убедить, а Нефритовый, в вашем случае изрядно общипанный, Дракон? И что за чертовщина понамалёвана на том гобелене? Уж не себя ли вы видите разодетым в золото спасителем человечества?
   – Эта картина изображает прославленного Цзинь Лунга, побеждающего жуткого приспешника бога, напавшего на затерянную в горах небольшую деревню. Легенда утверждает, что, когда подоспел авангард Драконов, монстр уже разорил её и обратил всё на милю вокруг в пепел. Настоятель вступил в схватку и одержал победу, но, будучи сам тяжело ранен, больше не мог носить меч и, покинув монастырь, отправился странствовать по миру, выявляя знаки присутствия бога, чтобы найти его и отомстить за смерть жителей деревни и своё увечье. Проведя в скитаниях тридцать лет он наконец обнаружил логово великого зла. Призвав соратников, он напал на затаившегося в человеческом обличье монстра и погиб в сражении, как и подобает истинному воину. Но и враг был повержен. Тело героя с почестями возвратили на родную землю и, в признание его заслуг, похоронили у стен цитадели в достойных королей, расшитых золотом одеждах. Поэтому он вошёл в историю как Цзинь Лунг – Золотой Дракон. Лишь такая невежественная обезьяна, как вы, способна мимоходом оскорбить бессмертную память легендарного мастера, не зная и даже не пытаясь узнать о его величии!
   Устав слушать эту чушь, Витти наклонился и отвесил Мину сильную затрещину, от которой тот повалился набок и застонал.
   – Только безмозглый дурак станет оскорблять того, кто с лёгкостью может вышибить ему мозги. Ещё раз повторяю: меня не интересуют доисторические истории про великих учителей, давно умерших богов и прочая ахинея. Сейчас ты расскажешь, что за свора мерзавцев устроила на меня охоту, где я могу их найти и как использовать содержимое ларца, который, могу тебя заверить, надёжно спрятан. И хватит уже юлить и прикидываться членом исторического общества по сохранению монастырей. Выкладывай начистоту, или сегодня у тебя выдастся о-о-очень плохой вечер.
   Мин опёрся на правый локоть, потряс гудевшей от полученной оплеухи головой и с трудом вновь принял сидячее положение. Сжав зубы и тяжело дыша носом, он походил на загнанного в угол потрёпанного койота, не решающегося напасть, но остающегося серьёзным и хитрым противником.
   Витти спокойно ждал, пока взбешённый сморчок придёт к выводу, что ни победить, ни убежать у него не выйдет, и примет единственно верное решение – рассказать правду. Наконец изворотливый шпион мрачно посмотрел в упор на своего мучителя и негромко, но решительно и сурово ответил:
   – Да, я один из Нефритовых Драконов. Вряд ли ты можешь представить себе, какие силы пришли в движение и сколько братьев неусыпно ищет тебя.
   – Вот с этого момента поподробнее.
   – Наши дозорные обнаружили знаки того, что бог опять спустился на землю сеять хаос, смерть и разрушения. Так что нет такой жертвы, на которую мы бы не пошли, чтобы раздобыть скрытое в том ларце оружие. Жернова войны уже закрутились, и никто не сможет их остановить. Если ты не уберёшься с нашей дороги, они перемелют тебя в пыль, даже не заметив. Отдай кинжал богов тем, кто способен использовать его во благо, иначе твой конец будет скор и бесславен, а мир вокруг изменится навсегда.
   – Ещё раз повторяю: ларец принадлежит мне, и вы его не получите. Смирись с потерей вашего ненаглядного оружия и скажи, как найти этого бога, и тогда, может быть, если дела пойдут совсем уж плохо, я сам его убью. Это твой последний шанс защитить мир, коль скоро ты уверен, что ему необходима защита, – рассказать всё мне и надеяться, что я приму решение использовать кинжал по назначению. Или я выйду отсюда в неведении и исчезну вместе с ним навсегда, а тогда этот ваш бог может делать всё, что ему заблагорассудится, и никто его не остановит. Для начала – что ты имеешь в виду под знаками?
   Мин устало опустил голову и вытер с лица начинающую густеть кровь.
   – Бог приходит густо засевать стонущую от его шагов землю смертью. Вокруг его логова убийства происходят одно за другим, – он поморщился и сплюнул розово-жёлтую пену, – и они всегда крайне жестокие, изуверские – настоящая кровавая баня.
   – Вроде той, которую устроили твои дружки для Тони?
   Мин зло взглянул на него из-под прищуренных век.
   – Мои братья остались безоружными перед лицом приближающегося великого зла, и они сделают всё, чтобы вернуть кинжал. Им необходима информация о том, где он находится. Если этот человек ею обладал, то нарезать его на конфетти, чтобы убедить с ней расстаться, – всего лишь способ выживания. К тому же тот, о ком ты говоришь, сам был жестоким убийцей, рэкетиром, и список его преступлений, я уверен, на этом отнюдь не заканчивается, а с такими нелюдями Драконы и подавно не церемонятся. Он умирал долго и мучительно, потому что отказался сообщить, где находится ларец, а может, и действительно не знал; хотя я был уверен: твой наниматель в курсе, что заказ выполнен в значительно более развёрнутом варианте.
   – Значит, ты всё знал: для чего и кто меня нанял?
   – Я заподозрил, что, так или иначе, ты причастен к убийству в «Золотой луне», как только услышал просьбу раздобыть список знакомых её хозяев. Но ни меня, ни мой орден не интересуют обычные дела людей, и я не придал этому никакого значения. Совсем по-другому я увидел происходящее, когда узнал, что к тебе в руки попало сокровище, заслуженно принадлежащее нам. Сложив эти два события вместе, было нетрудно вычислить их источник. Один из наших братьев работает в полиции Розвинда. Он наведался в ресторан и обнаружил там жуткий разгром, а заодно и развороченный проход в тайную комнату с валяющейся на полу свёрнутой с постамента статуей Чжу Сыван, что значит «Живая Смерть» – образ извечного врага, как он запечатлён в древних легендах. Ему поклоняется небольшая группа отщепенцев, не только исказившая саму истину и поместившая этого монстра в свой пантеон, но и по мере своих тщедушных сил противостоящая Нефритовому Дракону. Эти отродья бродячей собаки, называющие себя Жемчужной Черепахой, считают чудовищ, приходящих убивать и разрушать, силами добра и встали на их защиту. Именно эти сифилитические обезьяны похитили ларец с кинжалом и больше ста лет успешно скрывали его. Когда-то они принадлежали к Нефритовому Дракону, но более пяти веков назад стали исповедовать ересь, что бог приходит защищать добрых и праведных и несёт смерть только злым людям с чёрной душой. К сожалению, эта неизлечимая проказа стала разъедать веру и поразила многих братьев. Хранитель ордена, дабы избежать кровопролития и междоусобной войны, изгнал примкнувших к Жемчужной Черепахе. С тех пор наши дороги разошлись так далеко, что две части некогда бывшего единым целым теперь враждуют не на жизнь а на смерть.
   Мин поник и замер, словно не в силах вынести тяжесть собственного рассказа. Вздохнув, он покачал головой и, отрешённо взмахнув руками, закончил бесцветным, сухим шёпотом:
   – Удивительно, насколько может изменить баланс сил простая случайность. Из-за того, что какие-то бандиты что-то не поделили с одним из владельцев многочисленных китайских ресторанов, кинжал богов снова вернулся на доску, на которой разыгрывается судьба мира.
   – Поосторожнее в выражениях. Всё это крайне захватывающе и увлекательно, но меня интересуют только практические аспекты. Ты утверждаешь, что зверские убийства – это знак появления в нашем мире бога смерти? Так это же абсурд – с начала времён люди умерщвляют себе подобных самыми изощрёнными способами, прекрасно обходясь и без божественной помощи.
   – Не просто убийства, а целая череда ужасающих по своей жестокости и кровожадности. И бог уничтожает людей как поодиночке, так и целыми группами. Оставляя позади кучи изуродованных трупов, он прочерчивает траекторию своих перемещений широкой багровой полосой, сливающейся в кровавое озеро вокруг его логова. Поскольку внешне он ничем не отличается от других, вычислить и убить его могут лишь те, кто знает, кого надо искать и как. Сомневаюсь, что подобная задача будет под силу необразованному эгоцентричному бандиту. Ещё раз требую вернуть ларец его законным владельцам, дабы они смогли выполнить своё предназначение.
   Витти молча стоял и поигрывал тускло блестевшим холодным металлом пистолетом, обдумывая услышанное. Распри между тайными орденами, не касающиеся его убийства, и священные войны за очередное правое дело его не интересовали, к тому же, несомненно, тут из мухи раздут не один слон. На кону судьба мира? Ага, как же. Прямо без этих фанатиков он разлетится в пыль – обычная маниакальная идея, без которой не обходится ни один культ. Но уж больно серьёзная началась охота за этой шкатулкой Пандоры.
   Если предположить, что услышанная им история всё же не полный бред, рождённый скукоженным мозгом наркомана, и среди людей на самом деле ходит нечто, способное на все те фантастические кунштюки, о которых разглагольствовал Мин… или, по крайней мере, на какую-то часть из этого… а в ларце действительно хранится единственное оружие, которого это существо боится… Получается, что тот, кто им владеет, представляет смертельную угрозу для могучего бессмертного монстра и вполне может заставить плясать того под свою дудку. Захватывающая дух перспектива, ничего не скажешь. Тогда вопрос лишь в том, как же всё-таки найти бога, который ничем не отличается от смертных.
   Ну, об этом у него более чем достаточно времени подумать, а пока надо убираться отсюда: больше из Мина ничего полезного вытянуть не удастся, а ещё одна порция выспренных речей прибавит лишь головной боли и сумятицы.
   – Что же, я услышал всё, что хотел. Любопытная история. Если хотя бы часть из этого правда, вы меня заинтриговали. Кинжал я оставлю у себя. Умолять меня так же бесполезно, как и насылать ваших ассасинов. Я проверю ваши слова и, если они соответствуют действительности, попробую найти это чудовище, ну а там посмотрим, что из этого выйдет. Прощайте, удачи вам не желаю.
   Закончив разговор заявлением о намерениях, Витти подошёл к не находящему слов от ярости китайцу и резко ударил его рукоятью пистолета по голове. Тот попытался вскинуть руки, чтобы защититься, но итог схватки был предрешён.
   Стоя над изломанным, скрючившимся у его ног телом, он смотрел, как, жирно блестя под приглушённым светом люстры с белыми плафонами в форме лотоса, по полу растекается алая лужица. Мин хрипло и отрывисто дышал, иногда в его горле раздавались какие-то булькающие звуки, и он начинал тихонько стонать. Хотя он ещё, несомненно, доставит множество проблем, тем не менее убивать переполненного злобой и ядом поганца и добавлять вендетту к драконьему списку причин разыскать Витти будет неразумно, а значит, пусть судьба решает, должен ли он выжить.
   Придирчиво осмотрев комнату, Витти убедился, что не оставил следов. Его отпечатки есть только на дверной ручке, и, на случай если Мин всё-таки сдохнет и здесь будет вынюхивать полиция, он тщательно вытер её полой рубашки, перед тем как спуститься в магазин.
   Единственное окно полностью закрывала горная диорама. Приоткрыв наружную дверь, он выглянул наружу и увидел только часть улицы и удаляющегося по другой её стороне одинокого прохожего. Впервые в жизни положившись на удачу, он вышел из лавки и, с облегчением убедившись, что поблизости никого нет, поспешил убраться подальше, нырнув в ближайший проулок. Его быстрые шаги отдавались эхом от облупившихся стен, разладившимся метрономом выстукивая ритм пустившимся в галоп мыслям. Сегодняшний вечер принёс много вопросов, и, прежде чем начать действовать, ему придётся раздобыть большое количество ответов.

4.4. Принцип домино

   Нахальная жирная муха, чёрная с зеленоватым отливом, деловито бежала по тёмной поверхности стола, ежесекундно тыкаясь хоботком себе под ноги, пока не наткнулась на заботливо оставленное блюдце с аппетитно пахнущей ветчиной и сыром. Мигом вскарабкавшись по нависающему, как гора, отвратительно чистому фарфоровому боку, она взгромоздилась на сочащийся жиром ароматный кусок копчёного мяса, суетливо засновав, нашла тягучую наливную каплю и, присосавшись к ней, замерла. Дверь комнаты тем временем распахнулась, и в неё вошли мужчина и женщина, обсуждавшие нечто важное, судя по довершаемым выразительной жестикуляцией повышенным тонам разговора.
   – Во что, чёрт побери, ты собираешься влезть? Ты же слышал, что случилось с мафиози, который спёр эти документы. Расскажи всё, что выяснил, Рэдборну и забудь это дело!
   – Файни! Угомонись. Ничего со мной не случится. Ты ведь мне доверяешь?
   – Конечно, доверяю, иначе бы меня здесь не было, но это касается нас обоих. Зачем ты вообще начал расследовать его убийство? Тебя никто не просил им заниматься, а значит, и платить за работу некому.
   – Это верно, но в городе пришли в движение силы, превосходящие по возможностям и наглости могущественную мафиозную семью, о чём говорит невообразимо дерзкое и жестокое нападение на её босса. И никто про них даже не слышал – ни криминал, ни полиция, хотя и те и другие пустили в ход все доступные резервы, чтобы разобраться в происходящем, с разными целями, конечно. Полиция рьяно взялась за поиск убийц, потому что на них давит мэр, а ядовитые пауки уселись за стол переговоров. Конечно, они подозревают и друг друга, но по крайней мере пытаются объединиться против заявившей о себе таким образом неизвестной организации, на случай если это была демонстрация силы и она собирается захватить их насиженные территории.
   Замолчав, Фил упал в рабочее кресло и откинулся на спинку. Протянув руку к оставленному им на столе бутерброду, он увидел, что его опередили. Поморщившись, он смахнул пировавшую на его обеде муху, которая, сердито зажужжав, отлетела в сторону и, усевшись в недосягаемости на стену под потолком, невозмутимо принялась чистить крылышки и чудом держащуюся на тоненькой шейке голову. Повертев бутерброд в руке, Фил вздохнул и бросил его в никелированное ведро для бумаг.
   – Всё равно не понимаю. Тебе-то зачем лезть в эту кучу-малу? И так этих беспредельщиков ищет вся королевская конница, вся королевская рать. Думаешь, у тебя выйдет обнаружить то, что не может найти ни полиция, ни армия профессиональных головорезов?
   – В любом деле всегда присутствует фактор удачи. И ты разве не считаешь, что я лучший в мире детектив? Вот, значит, когда я узнаю правду, а ведь я на тебе женился. Кто бы мог подумать, что моя верная напарница и жена считает меня кем-то вроде Нэнси Дрю – способным только разыскивать пропавших котят и раскрывать тайны домов с привидениями.
   Файни подошла к мужу и, томно потянувшись, уселась на стол рядом с ним, закинув ногу на ногу.
   – Не думай, что сможешь увильнуть от ответа благодаря своим женским чарам. Хотя я согласен, ножки у тебя очень даже ничего.
   Файни рассмеялась и легонько шлёпнула его рукой по щеке.
   – Ну что ты, дорогой. Я вовсе не считаю тебя плохим детективом. Ты отличный детектив, а вместе мы найдём даже совесть Гринча. Но ты так и не объяснил, зачем же мы должны прилагать столько усилий, чтобы узнать, что за новенький появился в нашей песочнице?
   – Ну, во-первых, как ты знаешь, спрос рождает предложение, а когда спрос очень высок, то и предложение чрезвычайно востребовано.
   – Ага, ты собираешься продать эту информацию тем, кто больше заплатит?
   – Это лишь один из вариантов. Во-вторых, знать, что происходит и каков расклад сил на текущий момент, очень важно. Обладание такой информацией позволит избежать множества проблем и, конечно, заработать неплохие денежки. К тому же я не собираюсь бегать по городу и спрашивать каждого встречного – для этого существует огромное количество осведомителей, грязных полицейских, да и просто знакомых, готовых оказать старому приятелю небольшую услугу.
   – Рада слышать второе, но жаль, что не удастся наблюдать первое.
   Тут их разговор неожиданно прервал стук в дверь, не дав Филу возможности парировать колкий выпад жены.
   – Мы кого-то ждём, Файни?
   – В данный момент нет. Склерозом я пока не страдаю, и если назначаю встречу с клиентом, то обычно сообщаю о ней тебе.
   – Ну тогда это или твой любовник, который думает, что меня нет в офисе, или снова Ойли Венсон.
   – Думаешь, я пригласила бы любовника туда, где нас могут заметить, а уж тем более не убедилась бы, что муж находится как можно дальше от этого места? Ты меня явно недооцениваешь, дорогой. К тому же по этому поводу тебе не надо беспокоиться – ты моя настоящая любовь, и я не променяю тебя ни на какого голливудского красавца.
   – Знаю, я же детектив, от меня ничего не скроется. Я тебя, конечно, тоже люблю, но что ты там говорила про красавцев? Оказывается, ты полюбила меня за скрытую гениальность и удивительную скромность?
   Файни ехидно фыркнула и, поджав губки, наклонилась так, чтобы посмотреть ему прямо в глаза.
   – И где же ты скрывал свою гениальность до сих пор? Неужто где-то за этими карими строгими глазами прячется гений? А кстати, он добрый или злой?
   Фил сел прямо и, горделиво вздёрнув подбородок, немного повернул голову, постаравшись всем своим видом передать образ великого человека, не нуждающегося в одобрении черни.
   – Узри, женщина! Вот так выглядит очень добрый непризнанный гений! А теперь, если не хочешь увидеть, как выглядит злой, узнай, пожалуйста, кто это там заявился и что ему надо. Ты же секретарь нашего агентства, как-никак.
   – Слушаюсь, господин, спасибо, что напомнили, какое место я тут занимаю.
   Она скорчила печальную гримаску, соскочила на пол и, грациозно пройдя через комнату, скрылась в приёмной. Он услышал, как скрипнула наружная дверь и голос с уставшей, вечно просительной интонацией принялся что-то бубнить. Его источник – болезненно худого, с землистым лицом, с которого не сходило грустно-щенячье выражение, неудачника – Фил узнал сразу. Он покачал головой и, облокотившись на стол, постукивая костяшками пальцев левой руки по его дубовой поверхности, стал ждать, пока жена избавится от их назойливого соседа по этажу – бывшего третьесортного бухгалтера, а теперь никудышного брокера Ойли – и расскажет, что тот выпрашивал на этот раз. Но, к его удивлению, когда монотонный прокуренный баритон стих и дверь с надписью «Имерсон и Ко, частный детектив» захлопнулась, на пороге кабинета он увидел не свою пылкую островную красавицу, а такого же унылого, как и его голос, субъекта, в изрядно поношенном шерстяном пиджаке цвета между болотной тиной и блевотиной и совершенно не подходящих к нему, слишком опрятных хлопчатобумажных бежевых слаксах. Вошедший, нервно вытирая руки о полы мятого, не слишком чистого пиджака, засеменил к сидящему перед ним за столом детективу.
   – Мистер Имерсон, вы же знаете моё бедственное положение. Дела идут из рук вон плохо, приходится браться за любую работу!
   Фил удивлённо приподнял брови. Зачем Файни пропустила этого типа? Выслушать его излияния она могла и сама. Нытьём её не проймешь, так что сочувственно покивала бы головой да и спровадила подальше. Огненная копна волос его жены как раз показалась в дверном проёме; она скрестила руки на груди и прислонилась к косяку.
   – Выслушай его, Фил. Может, это ничего и не значит, а может, и значит, решать тебе.
   Окончательно изумлённый то ли тем, что Файни защищает этого ничего толком не умеющего лоботряса, то ли тем, что тому, оказывается, есть что рассказать, Фил захлопнул открывшийся было рот и приготовился выслушать то… с чем бы он там ни пожаловал. Заметив его слишком явные сомнения, нежданный посетитель растерялся и замолчал, выглядя ещё более жалким и потерянным, чем обычно.
   – Ну что же ты, Ойли, не нервничай так. Повтори мистеру Имерсону то, что ты рассказал мне.
   Ойли резко кивнул, отчего его давно не видавшая парикмахера нечёсаная шевелюра встопорщилась и приняла вид ради шутки привязанного к голове пучка соломы, и, торопясь и заикаясь, словно боясь, что его прервут, выпалил приготовленную новость.
   – Я иногда перекидываюсь в к-картишки в одном закрытом клубе, если раздобуду денег провести там вечерок, очень уж там хороши официантки, да и выпивка играющим бесплатно, в общем, не то чтобы слишком часто, иногда п-позволяю себе немного расслабиться, не подумайте ничего такого, просто выкурить сигару, выпить, пощекотать нервишки, поглазеть на девушек, ничего противозаконного, ей-богу, я…
   – Ойли! – прикрикнул на него Фил. – Ближе к делу, твои похождения меня не интересуют.
   Печальный брокер тревожно ссутулился и начал теребить левой рукой штанину.
   – Да-да, конечно, страшно извиняюсь. В общем, это я к тому, что в том клубе собирается много самых р-разных личностей, со многими из которых я бы не хотел пересечься в тёмном переулке, да, в общем, и при свете дня посреди центральной площади тоже – очень жёсткие, играют по-крупному, как-то раз поймали шулера, так больше его никто и не видел…
   – Ойли, черти тебя дери, зачем ты мне всё это рассказываешь? Не трать попусту моё время, а то выставлю за него счёт, это тебя быстро приведёт в чувство.
   – Ну зачем вы так, я лишь пытаюсь сказать, что люди там собираются действительно серьёзные и молоть языком попусту не станут. Так вот, я ненароком подслушал один разговор, не думайте, что я специально, я бы никогда…
   – Да хватит уже ходить вокруг да около! Я понял – серьёзные люди, важные разговоры, ты – сама честность; давай к сути!
   Ойли ещё раз кивнул и сглотнул.
   – Да-да, конечно. Вчера н-ночью я как раз пошёл туда поиграть и случайно услышал, как два весьма хорошо одетых и устрашающе выглядевших джентльмена обсуждали некие последние события, а именно чрезвычайно жестокие и кровавые убийства какого-то мафиозного босса и своры каких-то байкеров на складе за городом. По их словам выходило, что эти убийства явно связаны, так как произошли одно за другим и в обоих случаях жертвы буквально искромсали, а некоторых байкеров ещё и разорвали на куски. Эти двое обсуждали, кто бы мог сотворить подобное, и говорили, что за головы убийц или убийцы назначена щ-щедрая награда.
   Фил посмотрел в слезящиеся жалостные глаза рассказчика и прервал грозившее затянуться молчание.
   – И что же ты хочешь от меня, Ойли?
   – Ну, я подумал, может, вы заинтересуетесь этим делом, а если назначена хорошая награда, то и сможете на нём заработать.
   – Может, и так, а мне-то ты зачем это рассказываешь?
   – Вы же знаете, дела идут плохо, еле свожу концы с концами…
   – Ойли! Завязывай уже с размазыванием соплей и скажи, что тебе надо.
   Помятый гонец постарался распрямиться, пригладил руками волосы и даже поправил висевший на нём как на вешалке пиджак.
   – За такую полезную информацию, думаю, пара сотен долларов будет совсем не много. Вы мне очень поможете, счета, знаете ли, накопились, на следующей неделе пора оплачивать аренду, машина что-то барахлит, с-страховка заканчивается…
   – Ладно-ладно, не надо мне перечислять все свои проблемы, их у всех достаточно.
   Фил сидел и молча барабанил пальцами по ручке кресла. Ойли снова растерял свой энтузиазм и, поникнув, ждал ответа. Наконец Фил достал из кармана брюк портмоне и, вынув оттуда сотенную купюру, бросил её на стол.
   – Вот, это всё, что я могу предложить. Твоя информация не стоит и выеденного яйца, но я её всё же проверю – может, что-нибудь путное из этого и выйдет.
   Ойли с быстротой ястреба схватил купюру и выжидающе посмотрел на Фила.
   – Может, всё-таки двести? – с просящей интонацией промямлил он. – Ведь если эта информация окажется важной, а такой блестящий детектив, как вы, несомненно, докопается до истины и получит вознаграждение, то вы заработаете на том, что принёс старина Ойли, кучу таких бумажек.
   – Я и так знаю и про вознаграждение, и про убийство мафиози, новостью тут являются только каким-то боком затесавшиеся в эту историю байкеры, и важность подобных сведений под большим вопросом. Так что бери сотню, пока я не передумал, и выметайся из моего офиса.
   Ойли грустно вздохнул и, закивав, начал пятиться к выходу.
   – Всего хорошего, мистер Имерсон. Всего наилучшего, леди Файни. Надеюсь снова увидеться, может, для меня ещё настанут лучшие времена. Ведь моё бедственное положение…
   Файни захлопнула за Ойли дверь, и его бесконечные жалобы превратились в еле слышное бормотанье, которое вскоре стихло. Она вернулась в кабинет и уселась на диван.
   – Ну, что думаешь, Фил? Есть в словах этого чучела хоть какой-то толк?
   – Пока что у меня от них только мигрень. Даже если между убийством байкеров и Тони Сальмерры есть связь, это всё равно ни на шаг не приближает нас к ответу на вопрос, кто за ними стоит. Тем не менее проверить стоит, может, какая рыбка и всплывёт. И побыстрее: раз кто-то умудрился эту связь обнаружить, значит, они уже выясняют, в чём там дело, а призовое место в этой гонке только первое, остальные все проигравшие.
   – И что собираешься предпринять?
   – Договорюсь о встрече с одним детективом и, разумеется не бесплатно, заполучу информацию из базы данных полиции об этих байкерах, а там видно будет.
   – Ну что же, будем надеяться, нам повезёт и вся эта суета не окажется пустышкой. Кстати, через пару часов у тебя встреча с Рэдборном, проявившим настойчивое желание ознакомиться с тем, как продвигается его дело. А пока ты готовишься удовлетворить его любопытство, я прогуляюсь в салон красоты, расслаблюсь и потреплю языком с подружкой. К его приходу вернусь.
   – Договорились. Ты у меня и так красавица. Просто сказала бы, что идёшь сплетничать и жаловаться на мужа-тирана, не обязательно выдумывать себе прикрытие.
   Он встал из-за стола, протянув руку, мягко поднял Файни с дивана и протанцевал с ней пару па до дверей. Она засмеялась, поцеловав мужа, высвободилась из его медвежьих объятий и, подхватив со стола у входа сумочку, упорхнула.
   Оставшись в кабинете один, Фил улёгся на диван и вытянулся на нём во весь рост, решая, какую часть правды он может сообщить мэру, а о чём лучше бы умолчать. Некоторое время он действительно размышлял о делах, но потом внезапно провалился в дремоту. В этом состоянии его и нашла вернувшаяся после массажа, парикмахера и масок из алоэ, лимона и календулы жена – уткнувшегося лицом в невысокий квадратный подлокотник дивана и сладко посапывающего.
   Файни немного постояла, наблюдая за по-детски растерянной блуждающей улыбкой, постукивая обутой в белую кроссовку ногой по полу, а затем ткнула мужа кулаком в бок. Фил встрепенулся и, моментально приняв сидячее положение, стал растирать ладонью глаза.
   – Вставай, спящий красавец. Скоро заявится выжига и плут, а если ты будешь выглядеть как жёваная конфетная обёртка, он перестанет нам платить. Конечно, тогда ты сможешь дрыхнуть сколько влезет, и, наверное, это будет тебе в радость, но счета и путёвку на океанский пляж снами не оплатишь.
   Фил зевнул и потянулся.
   – Не злись, солнышко. Ну чуток прикорнул, что-то меня разморило.
   Посмотрев на часы, он вскочил с дивана.
   – Так, поскольку наш любимый мэр удивительно пунктуален, несомненно, мы увидим его тушку на нашем пороге ровно через восемь минут. Сваргань-ка нам кофейку, а я пока соберусь с мыслями.
   Файни надула губки, но промолчала и отправилась в приёмную.
   – Ты удивительно прекрасна, салон красоты – это то, что всегда окупает вложенные средства, – запоздало прокричал он ей вслед, на что услышал лишь презрительное фырканье.
   Покачав головой, он вернулся за стол и, достав из верхнего ящика черепаховую расчёску и зеркало, пригладил волосы и расправил складки на пиджаке.
   Файни вернулась с чашкой, над которой поднимался ароматный пар, и гримасой напускной обиды на лице.
   – Ваш кофе, мистер Бонд, – сказала она, нагнувшись над столом, и, жеманно строя глазки, поставила чашку перед Филом.
   – Дорогая, соберись. Мы же профессионалы, по крайней мере должны ими выглядеть. Так что быстренько возвращайся к себе и встреть Рэдборна по всей форме, а к дорогим моему сердцу препирательствам, которые обычно разрешаются в постели, мы вернёмся, когда приедем домой.
   Файни рассмеялась и сморщила носик.
   – Слушаюсь, босс. Разрешите вернуться к своим обязанностям, босс. Не желаете ли виски, морковный сок, пинок под зад?
   Фил улыбнулся и, выскочив из-за стола, притворился, что страшно зол и собирается её задушить. Файни подыграла ему – взвизгнула и, развернувшись, убежала в приёмную, откуда он услышал её заливистый смех. «Что за женщина, – подумал он, – ни минуты покоя, но при этом в критических ситуациях проявляет арктический темперамент, работая чётко и бесстрашно. Я женился на кошке-терминаторе».
   В офисе наконец воцарилась тишина – Фил сидел и обдумывал будущий разговор, а Файни что-то печатала на личном ноутбуке, к которому не подпускала никого, даже своего мужа. Ровно в четыре наружная дверь распахнулась, и в проёме возникла одетая в дорогой заказной костюм упитанная фигура Сэма Рэдборна. Пропустив вперёд своё выпуклое брюшко, он кивнул Файни и, не ожидая приглашения, направился прямо в кабинет.
   – Заявился, как к себе домой, – недовольно пробурчала она и встала, чтобы налить посетителю кофе.
   Фил поднялся с кресла и протянул вошедшему руку, которую тот крепко пожал. Сжимая и разжимая кулаки, гость огляделся, подошёл к дивану и, удобно на нём устроившись, вздохнул, рукавом вытерев со лба воображаемый пот.
   – Честно вам скажу, мистер Имерсон, давненько у меня не выдавалось такой напряжённой и суматошной недели. Верчусь как белка в колесе – всюду должен успеть, с каждым встретиться. Просто валюсь с ног. Да ещё эта история не добавляет покоя, а я очень не люблю, когда что-то идёт не так. Рассказывайте. Что вы узнали? Вам удалось выяснить, кто украл документы?
   – И да и нет. Я знаю, кто был заказчиком. Про исполнителя, который непосредственно их и умыкнул, до сих пор ничего не известно.
   – И какой же ублюдочный мерзавец решил меня обокрасть?
   – Вам знакомо имя Тони Сальмерра?
   Мэр стиснул зубы и процедил что-то не слишком лестное.
   – Наслышан, – сказал он неожиданно зло и прищурил глаза. – Нарыв на теле общества. Занимается городским строительством, раздавая направо и налево взятки, а то и попросту запугивая тех, чьё участие требуется для его тёмных делишек.
   Фил сдержал ухмылку, а в голове у него пронеслось: «Ты, видимо, не входил в список „направо и налево“, оттого так и кипятишься. Получил бы свою долю – называл бы его кем-то вроде прогрессивного и заботящегося о благе города мецената».
   – Он перехватывает самые выгодные контракты, бесстыдно наживается на стройматериалах и мешает вести бизнес честным и заботящимся о благе города достойным гражданам!
   Фил сочувственно покивал: «Немного промахнулся я с меценатом, но суть остаётся прежней. Составленный мэром перечень достойных граждан, пожалуй, стал бы украшением любой федеральной тюрьмы. Впрочем, это не моё дело».
   – Значит, этот паскудный мерзавец стоит за этим неслыханным по беспринципности и наглости преступлением?
   – Да, мистер Рэдборн. Именно мистер Сальмерра являлся конечной станцией на пути следования ваших бумаг.
   Мэр уже было собрался разродиться очередной тирадой о мерзавцах, достоинстве и пользе города, но осёкся и напряжённо уставился в глаза собеседнику.
   – Что вы имеете в виду под «являлся»? Он передал их кому-то ещё?
   – Отнюдь. Ваши документы по-прежнему находятся где-то во владениях мистера Сальмерры. Только вот сам мистер Сальмерра больше не является их обладателем, так как его обезображенный труп в настоящий момент препоручен заботам судебно-медицинских экспертов.
   Мэр сел прямо и нервно потёр руки.
   – Известно, кто его убил? Это как-то связано со всей этой историей?
   – Сомневаюсь, что его убили из-за похищенных документов. Или они настолько важны, что даже война с целым мафиозным кланом не является за них слишком большой ценой?
   Фил замолчал и вернул пристальный взгляд мэру. Тот снова откинулся на спинку дивана и замахал руками.
   – Что вы, что вы. Ничего столь важного там нет. Обычная бухгалтерия и переписка, которая дорога мне как память.
   В кабинете воцарилось наэлектризованное молчание, которое прервал Рэдборн:
   – И как же мне теперь получить их обратно? Вы не сможете в этом поспособствовать, конечно, за соответствующую плату?
   – С радостью бы помог вам, но у меня нет армии, чтобы брать штурмом до отказа набитый вооружёнными бандитами укреплённый особняк. И маловероятно, что сейчас в этом растревоженном улье кто-то захочет вести переговоры.
   – Видимо, переговоры тут действительно неуместны. Что же, спасибо, мистер Имерсон. Фактически вы не нашли требуемое, ведь мы договаривались, что вы раздобудете сами документы, а не информацию об их нынешнем владельце. Но, учитывая обстоятельства, данная задача может считаться невыполнимой, и дальше я займусь этим сам.
   – А мне продолжать расследование, чтобы выяснить, кто из вашего окружения взял документы из сейфа?
   – Пожалуй, не стоит. Это уже не имеет никакого значения. Я просто уволил всех своих помощников и взял новых. Согласитесь, это гораздо дешевле, чем тратить время и деньги, выясняя, что за волк завёлся в моём стаде.
   – Без сомнения, это весьма эффективный способ ликвидировать утечку, и к тому же вам он не стоил ни копейки.
   Рэдборн проигнорировал или не понял заключающуюся в последних словах иронию, похлопал ладонями по коленям и, посмотрев на наручные часы, дал понять, что время у него вышло.
   – Разумеется. Что же, не смею больше вас задерживать, да и у меня ещё уйма дел, которые требуют моего присутствия. Всего хорошего.
   Мэр поднялся с дивана и, неспешно достав из внутреннего кармана пиджака чековую книжку в жёстком кожаном футляре, немного помедлив, заполнил один из чеков и протянул его детективу. Взглянув на сумму, Фил воздержался от комментариев и, встав из-за стола, проводил гостя до дверей.
   – Доброго вам вечера, мистер Рэдборн. Надеюсь, вы окажете нам честь снова принимать вас в нашем скромном агентстве.
   – Ну конечно, Фил. Если появится работа, я непременно обращусь к вам, можете не сомневаться. Всего наилучшего и до встречи.
   Торопливо пожав руку Фила, мэр пронёсся через приёмную и, на ходу попрощавшись с Файни и не потрудившись закрыть за собой дверь, отбыл восвояси. Устало выдохнув, Файни встала и плотно закрыла за ним дверь, а затем, широко раскрыв глаза, наклонила голову, состроив недоумённое лицо.
   – Ну что, я всё слышала. Документов он не получил и, каким бы соловьём ни заливался, порядком разочарован. Он хоть что-то нам заплатил?
   Фил протянул жене чек.
   – Сама посмотри.
   – Тысяча долларов, – разочарованно протянула она. – Вот же крохобор! Он больше платит в ресторане за ужин.
   – Ну не преувеличивай. Такая сумма, конечно, просто оплеуха, не стану отрицать, но и торговаться с ним я тоже не собираюсь. К тому же он всё-таки неплохо выдал нам на текущие расходы, так что баланс соблюдён. Да и, по правде сказать, я ведь действительно не выполнил наш договор.
   – Если он хочет вырвать свои бумажки из лап мафии, флаг ему в руки, мы не национальная гвардия, и у нас нет пары-другой танков, чтобы развязать небольшую войну.
   – Да, хоть я и лучший детектив, к тому же богат и неплох собой, но всё же на роль агента 007 никак не гожусь.
   Они засмеялись, и Файни обняла мужа, прислонившись головой к его груди.
   – Ну, для меня ты ничуть не хуже какого-то там франтоватого хлыща с пистолетами в рукавах и ракетой в заднице, а когда с тобой рядом такая замечательная женщина, как я, нам и Форт-Нокс не преграда.
   – Безусловно. Ты у меня просто чудо-женщина, только рыжая и гораздо красивее. Но всё же разбираться с Сальмерра лучше предоставить сему достославному мужу, у него это должно хорошо получиться.
   – Не сомневаюсь: кому, как не мафии, бороться с мафией.
   Фил улыбнулся и поцеловал жену в лоб, на что она недовольно фыркнула и насупилась. Он вздохнул и, притворно обречённо взмахнув руками, поцеловал её в губы. Наконец Файни оторвалась от него и, усевшись в своё кресло, выключила компьютер.
   – На сегодня больше никаких встреч не запланировано, а агентурные сводки ты сможешь собрать и завтра. Как насчёт поехать домой и закатить шикарную пирушку?
   Фил хмыкнул и шлёпнул её по упругому заду, обтянутому слаксами цвета морской волны.
   – Годится. Пойду разложу бумаги, и на сегодняшний вечер, как самый щедрый босс на свете, даю всем сотрудникам выходной.
   – Ура-а-а, какое счастье работать в компании, так заботящейся о своих людях!
   Фил погрозил жене пальцем и вернулся в кабинет проверить электронную почту и навести порядок, а Файни закинула ноги на стол и принялась сосредоточенно полировать ногти и поправлять скромный макияж. Намечался замечательный романтический вечер, и она собиралась присутствовать на нём во всеоружии.

   ***

   Сэм вышел от Имерсона в расстроенных чувствах. Документы не только не удалось вернуть, они ещё и оказались в руках того, кто постоянно выхватывал прямо у него из-под носа выгодные контракты, при этом отвечая на вежливые предложения согласовать проект с мэрией лишь презрительной усмешкой. Антонио Сальмерра, жариться ему в преисподней, брал на себя чересчур много, и даже Сэму приходилось временами уступать дорогу этому мерзавцу, довольствуясь бессильной злобой и коликами в животе. Просто замечательно, что тот сдох, как бродячий пёс. Не важно, кто сотворил такое, он, несомненно, оказал всем огромную услугу. Сэм пожал бы ему или им руку, если бы знал, кого за это благодарить, а потом, конечно, сдал бы в полицию, чтобы неповадно было устраивать резню прямо на улицах его города и пугать мирных граждан.
   Поскольку Тони наконец-то вышел из игры, появился небольшой шанс, что его преемник будет посговорчивее, но вот шанс, что он согласится вернуть похищенное и вовсе микроскопический. Сальмерра на виселице не признают, что владеют компроматом на одного из самых влиятельных людей в Розвинде, пока в один распрекрасный момент неприятно удивлённого Сэма не заставят прыгать через пылающий обруч.
   В общем, перспектива договориться по-хорошему не вырисовывалась, а значит, настала пора открытых боевых действий. Он не мог допустить, чтобы какие-то бандиты имели на него столь значительное влияние. Как говорится, если они хотят войны – они, дьявол их раздери, её получат! И убийство их босса тут пришлось весьма кстати, дав Сэму рычаг для привлечения к этому делу отдела ФБР по борьбе с организованной преступностью. Не будь он мэром Розвинда, если не сотрёт это осиное гнездо в порошок, а порошок не развеет по ветру.
   Что же, придётся Лайонфилду не только поучать и командовать, но и подёргать за кое-какие ниточки, чтобы ФБР инициировало расследование и провело его так, как им надо, то есть нанеся по клану Сальмерра сокрушительный удар, от которого эти незаконнорождённые сыны шакала уже не смогут оправиться. Ну и конечно, они должны будут аккуратно изъять украденные документы и передать их настоящему хозяину.
   Выйдя на улицу, Сэм сел в машину и решил не откладывать разговор с конгрессменом в долгий ящик. Набрав его номер на своём мобильном, он нажал кнопку вызова.

4.5. Огни «Атлантиды»

   – Откройте: полиция!
   К деревянной, с облупленной жёлтой краской двери подходить явно никто не собирался, зато изнутри по-прежнему доносились истошные вопли, грубые проклятия, звуки бьющейся посуды и ломаемой мебели. Боб достал из кобуры пистолет и, держа его двумя руками, встал слева от квартиры номер семьдесят шесть в обшарпанной панельной девятиэтажке на Хотстоув-стрит.
   Его напарник – Лиззи Вайзмен – стажёрка, только что из Полицейской академии, ещё не освоилась и временами терялась в ситуации, когда надо действовать незамедлительно и слаженно. Она тоже вынула пистолет из кобуры и, замешкавшись, посмотрела на Боба. Он кивком указал ей на стену по другую сторону двери, и она судорожно прильнула к ней спиной.
   Боб заметил, как она, зажмурившись, прижала стиснутые вокруг пистолетной рукояти побелевшие кисти рук к плечу, но лишь покачал головой, не став ничего говорить, ведь он и сам далеко не старожил и отлично понимает, что она сейчас переживает. Утешать испуганную напарницу он не собирался, но и пенять ей на испуг и неуверенность – тоже. Это её первый выезд на задержание, пусть и всего лишь по вызову о бытовом насилии, но настоящая заваруха, даже если это просто нажравшийся дешёвой водки избивающий жену дегенерат, разительно отличается по производимому впечатлению от тренировочного фанерного лабиринта с картонными манекенами.
   Ещё раз прокричав требование впустить полицию и не дождавшись ответа, он встал перед дверью и, подняв оружие вверх, ударил ногой в область замка. С третьего раза дверь с громким треском распахнулась, усыпав клетчатый линолеум прихожей щепками и лоскутами облетевшей краски.
   Боб ворвался в единственную комнату и увидел, что небритый подонок, в грязной белой майке-алкоголичке навыпуск и синих тренировочных штанах, загнав женщину в ночной сорочке, очевидно жену, в угол между перевёрнутым диваном и поваленным торшером, покачиваясь и невнятно выкрикивая что-то явно не из словаря английского языка, брызгая от возбуждения слюной, бьёт её ногами.
   Вслед за Бобом в квартиру вбежала Лиззи. Увиденное привело её в такую ярость, что, забыв свой первоначальный испуг и неуверенность, она подбежала к взбесившемуся орангутангу и с размаху нанесла ему удар рукоятью пистолета по шее. Разбушевавшийся ублюдок споткнулся о диван, отлетел к стене и, застонав, повалился в щель между его линялой спинкой и ободранными сальными обоями. Боб подбежал к напарнице и, схватив за плечи, встряхнул, отчего её фуражка слетела и освободившиеся из-под неё длинные каштановые волосы рассыпались по плечам.
   – Офицер Вайзмен! Придите в себя, мы не имеем права избивать подозреваемых, даже если они этого заслуживают. Личные переживания и эмоции оставляйте дома. Это называется профессионализмом – исключить из работы личный фактор и следовать инструкциям и протоколу. Мы должны так поступать не только ради соблюдения гражданских прав, но и для того, чтобы обезопасить нас самих от выматывающих служебных расследований и судебных разбирательств. Несмотря на то, что, скорее всего, эта женщина будет вам благодарна за спасение от побоев, на суде она почти наверняка примет сторону мужа, каким бы законченным моральным уродом тот ни являлся, и тогда вы и окажетесь виноватой. Не говоря уже о том, что нарушение протокола задержания даст карт-бланш той крысе-адвокату, который, пуская слезу и с надрывом в голосе, будет заливаться соловьём перед судьёй и присяжными о нетерпимости общества к никчёмным психически неустойчивым имбецилам, вынуждающей тех бить и насиловать жён. В итоге дело закроют за процессуальные нарушения, а этот скунс, поверив в свою безнаказанность, станет пить и тренировать кулаки на жене ещё чаще. В итоге результатом вашей несдержанности вполне может оказаться следующий вызов по тому же адресу, только на этот раз потребуется вердикт коронера. Вы понимаете?
   Он выпустил плечи Лиззи и наклонился над приглушённо всхлипывающей, сжавшейся и напуганной женщиной на полу.
   – Мэм, вы в порядке? Можете встать?
   Но та лишь забилась дальше в угол и, прижав руки к лицу, зарыдала уже во весь голос.
   – Офицер Вайзмен, зачитайте обвиняемому его права, а я вызову парамедиков, чтобы эту несчастную доставили в больницу, где ей помогут и заодно произведут освидетельствование.
   – Сэр. Старший офицер Маколти. Простите за мою несдержанность, больше такого не повторится.
   – Надеюсь, вы усвоили этот урок. Наша задача не только помогать оказавшимся в беде, но и выбивать подобной мрази ордера на новое место жительства с регулярной кормёжкой и прогулками на свежем воздухе. И действия полицейского на месте преступления никоим образом не должны оказаться тому препятствием. Запомните раз и навсегда: профессионализм и железная выдержка – вот неотъемлемые ингредиенты рецепта эффективной полицейской работы. А сейчас приступайте к выполнению своих обязанностей. На первый раз я не собираюсь подавать на вас рапорт, но вам очень повезёт, если этот кусок дерьма, когда очухается, не вспомнит, откуда у него на затылке шишка, и не подаст в суд.
   Вайзмен кивнула, нахмурившись, отодвинула от стены диван и, поигрывая желваками на скулах, бесстрастно зачитала стонущему пьянчуге стандартный перечень прав. Тем временем Боб вызвал по рации медиков, подняв с грязного пола стул, подошёл к чудом оставшемуся нетронутым столу у окна, укрытому дешёвой, но опрятной скатертью, и, сев за него, начал составлять протокол ареста.
   Когда они вернулись в участок, чтобы инициировать расследование по этому инциденту, Боба отозвал в сторонку капитан Блэкуотер. Отправив напарницу заполнять бумаги, Боб отошёл с капитаном к пластиковой стенке пустующей рабочей кабинки и, вытянувшись в струнку, приготовился выслушать, что же собирается изречь строгое и мрачное начальство.
   – Вольно, Маколти, не на плацу.
   Боб немного расслабился, но сохранил почтительно-подтянутый вид. Усы Блэкуотера кустились под стать его бровям и, когда он сердился, гневно топорщились, как сапожная щётка, но сейчас, аккуратно причёсанные, они лишь слегка растрепались, из чего Боб сделал вывод, что капитан не собирается устраивать ему разнос и в целом, насколько это возможно, благодушен. Он вежливо наклонил голову и придал лицу уважительно-заинтересованное выражение.
   Капитан не любил ходить вокруг да около и порой чересчур прямолинейно выражал свою точку зрения, вызывая у своих подчинённых недоумение, а у вышестоящего начальства – определённую толику недовольства, которое, судя по тому, что он всё ещё оставался капитаном, пока не достигло критической массы.
   – Маколти, что скажешь о новой сотруднице? Перспективный кадр? Или она к нам в гости?
   Боб замялся и, немного помедлив, ответил так, как посчитал в данной ситуации наилучшим:
   – Пока не могу сказать точно, но отсутствием рвения офицер Вайзмен не страдает, и у меня нет серьёзных нареканий относительно её работы. Как напарник она меня полностью устраивает. Думаю, из неё получится отличный полицейский.
   – Ну и славно, значит, сработаемся. Через два месяца одна из моих старых ищеек уходит на пенсию, а я предпочитаю решать такие вопросы заранее и лично, чтобы стол не оставался пустым и эффективность работы полицейского управления не снижалась ни на один день. Собственно, я уже наслышан про тебя от Чейза и без дальнейших экивоков предлагаю это кресло вкупе с почётным званием детектива – разумеется, через два месяца, когда оно освободится.
   Не ожидавший подобного сюрприза в коридоре в середине рабочего дня Боб заморгал и сглотнул. Закашлявшись, он от растерянности вытянул руки по швам и собрался было козырнуть, но, не будучи уверен, что это уместно, так и замер с наполовину поднятой рукой. Наконец он оправился от шока, пригладил китель и решительно прервал затянувшееся молчание:
   – Конечно, сэр. Почту за честь стать одним из детективов Розвинда. Я вас не подведу.
   – Ну вот и хорошая новость на сегодня. И не подведёшь ты не меня, а граждан нашего города, рассчитывающих, что их безопасность в руках лучших из лучших, каковым ты, надеюсь, себя и покажешь.
   – Так точно, сэр. Клянусь служить и защищать…
   – Стоп. Угомонись, Маколти, не присягу же приносишь. Не буду тебя больше отвлекать от текущих обязанностей, до встречи наверху.
   Блэкуотер протянул руку, которую Боб с энтузиазмом пожал, и отправился к лифтам на третий этаж, в отдел расследований. Боб вытер рукой лоб и, посмотрев вслед уходящему капитану, почувствовал, что градус настроения у него значительно вырос.
   Лишь сейчас он в полной мере осознал, что получит гораздо более интересную и, что немаловажно, оплачиваемую работу слишком быстро с того момента, как пристегнул к рубашке полицейский значок. Ему выпал золотой билет, и он получит то, чего у других офицеров не выходит добиться годами. Он сможет посвятить жизнь расследованиям серьёзных преступлений и смоет с городских улиц грязь и кровь.
   Воображение уже рисовало ему триумфальные победы над главарями организованной преступности и вытекающие из этого уважение и почести. Он размечтался до того, что начал представлять, как становится капитаном, но спохватился и напомнил себе, что у него есть работа, тоже немаловажная, которую, самое главное, надо выполнять здесь и сейчас, а не строить воздушные замки. Гордо подняв голову, Боб прошёл к своему месту и занялся оформлением отчёта, пока сердце выстукивало ритмы джунглей в его грудной клетке.
   Конец рабочего дня приближался необычайно долго, и хотя Боб исправно выполнял свои обязанности, всё равно, с удивлявшим его нетерпеливым томлением, мысленно просил стрелки часов ускорить свой размеренный шаг по возможности до спортивной ходьбы, а ещё лучше до спринта. Ему пришлось ещё раз выехать на патрулирование и заполнить с десяток различных форм и запросов, когда, наконец, стрелка, притормозив, казалось, на целую вечность, тяжело упала за шестичасовую черту. С облегчением вздохнув, он аккуратно разложил документы и, встав из-за стола, направился к лифту.
   Там уже стояло несколько человек – два знакомых детектива и трое гражданских, видимо, приехавших давать показания. Женщина в длинном синем кардигане, голубой кофте и белых шёлковых брюках с синей кожаной сумочкой на длинной цепочке под золото одной рукой теребила деревянную пуговицу на груди, а другой вытирала глаза платком, стараясь, чтобы не потекла тушь. Наверху женщина повернула налево и обратилась к дежурному, чтобы тот помог ей найти детектива, который занимался её делом, а Боб прошёл через двойные стеклянные двери к столу Лэйни, чью сгорбленную над клавиатурой спину увидел ещё из лифта.
   – Доброго!
   Лэйни оторвался от компьютера и, устало выдохнув, откинулся на спинку кресла. Они обменялись рукопожатием, и Боб присел на салатовый пластиковый стул для посетителей.
   – И тебе хорошего, Боб. Какие новости?
   – Ты не поверишь. Блэкуотер поймал меня, когда я вернулся с задержания, ничего интересного – очередное домашнее насилие, и предложил занять место уходящего через два месяца на пенсию детектива! Кстати, кто уходит? Ларош?
   – Нет, ему до пенсии ещё года три. Уходит Фалески, мы как раз скидываемся на его проводы и гадаем, кто его заменит, а оказывается, к нам пришёл ответ собственной персоной.
   – Как-то неловко я себя чувствую. По-моему, это выглядит, словно я жду не дождусь, когда он освободит для меня кресло.
   – А ты действительно этого ждёшь?
   – Нет, конечно! Но я уверен: остальные детективы, узнав, что я лезу на лошадь, когда её предыдущий владелец ещё в седле, подумают именно так. Я нервничаю, зная, что меня будут сопровождать косые взгляды и презрительный шёпот за спиной.
   – Боб, о чём ты? Никто так не подумает! Все отлично знают, что наш капитан подготовит замену Фалески задолго до его ухода, и воспримут это исключительно положительно. Ты уже и так частенько нам помогаешь, так что получение тобой золотого жетона – это, скорее, формальность.
   – Надеюсь, ты прав. Но пока об этом в любом случае рано говорить. Капитан сделал мне предложение неофициально, а значит, у него достаточно времени передумать, если вдруг подвернётся кандидатура получше.
   – Да нет никого лучше, именно поэтому и сделал. Он как ястреб кружит над участком, высматривая перспективные кадры, а увидев что-то стоящее, тут же вцепляется когтями и больше не выпускает. Так что расслабься, через два месяца будешь детективом. И насчёт остальных парней не беспокойся. Вот, смотри. Эй, Альмарайт, капитан предложил место Фалески Бобу, а он тут весь испереживался по этому случаю.
   – Поздравляю, Боб. Добро пожаловать.
   Тэд Альмарайт – крепко сложённый брюнет с выступающим квадратным подбородком, в чёрной тенниске и белых джинсах, – подошёл к ним и, похлопав Боба по спине, пожал ему руку.
   – Ты вроде отличный полицейский, вон и Лэйни тебя нахваливает. О чём переживаешь-то?
   Лэйни ухмыльнулся.
   – Ему кажется, что он подсидел старину Фалески и за это его прямо-таки возненавидят.
   Тэд от души рассмеялся и махнул своей волосатой рукой-лопатой.
   – Не бери в голову, Боб. Фалески и сам в предвкушении этого счастливого дня, уже вещички упаковывает. В общем, не парься. В нашем отделе главное – пахать на совесть, чтобы потом другим не пришлось доделывать твою работу, и не подставлять коллег. Следуй этим несложным правилам – и без проблем вольёшься в нашу «команду зачистки», как мы себя в шутку называем. Короче, всё в порядке, бывай.
   Тэд крепко пожал руку Боба и вернулся за свой стол.
   – Ну вот, поводов для беспокойства нет.
   – Отлично, камень с души. Я, в общем-то, пришёл не только поделиться этой радостной новостью, но и узнать, как там дела со свистопляской в «Золотой луне». Новая информация не появилась?
   – Ну, как ты уже знаешь, мы нашли заказчика и собирались начать под него копать.
   – Да, это я помню. И как? Вышло что-то нарыть?
   – Видишь ли, теперь это стало в некотором роде неактуально. Сегодня в обед мне позвонил Бен и рассказал, что наша цель со вчерашнего дня числится среди улик.
   – В каком смысле?
   – В том смысле, что в настоящий момент проводится вскрытие тела мистера Тони Сальмерры, так как вчера поздно вечером он был жестоко убит возле своего дома.
   – Ну и дела. Если бы я в это верил, то сказал бы, что его настигла карма.
   – К сожалению, карму не посадишь за убийство, а вот тот, кто его действительно настиг, не оставил на нём живого места. У него явно что-то выпытывали, перед тем как изрубить, словно коровью тушу на бойне.
   – Получается, мы больше ничего не можем выяснить, и дело фактически закрыто?
   – Вроде того. Но Бен сказал, что хочет это обсудить, и пригласил нас сегодня посидеть в каком-нибудь спокойном местечке, немного выпить и потолковать. Я как раз собирался дописать отчёт и позвонить тебе, но ты меня опередил, явившись сюда во плоти.
   – Отлично, я не прочь немного отдохнуть в приятной компании за кружкой свежего холодного пива, так что я с вами.
   – Тогда свари себе кофе, ну и мне заодно, и подожди в комнате отдыха, пока я закончу дела и созвонюсь с Беном, чтобы уточнить время и место встречи.
   Боб встал и, пока шёл в комнату отдыха, никак не мог перестать осматриваться с ощущением, что вскоре станет частью всего этого. Он даже улыбнулся, но одёрнул себя, зная, что колесо фортуны может повернуться и так и эдак и никто не способен предугадать, на какой сектор в итоге укажет стрелка.
   Отнеся другу его чашку, Боб вернулся в комнату отдыха. Развалившись на диване, он получал от некрепкого горьковатого капучино намного больше удовольствия, чем тот заслуживал, может, потому, что напиток был сдобрен капелькой успеха и щепоткой признания.
   Боб уже успел заскучать, когда Лэйни вошёл в комнату и прислонился к открытой двери.
   – Есть контакт. Бен будет ждать нас через полчаса в баре «Атлантида», который на бульваре Линкольна.
   – Никогда там не был.
   – Поверим ему на слово. Бен сказал, что если сесть на внешней террасе, то можно наслаждаться острыми рёбрышками, вкусным пивом и отличным видом на засаженную платанами аллею, а также памятник великому человеку, который дал улице своё имя.
   – Отлично, ничего не имею против ни сочных рёбрышек, ни холодного пива, ни уж тем более Линкольна, так что собирайся и поехали.
   – Уже. Вставай, будущий детектив Маколти, откроем Атлантиду в приятной компании и со вкусом барбекю.
   Ухмыльнувшись, Боб встал и, помыв чашку, направился к выходу. Попрощавшись с будущими коллегами Боба, они вышли на улицу.
   Вечер для отдыха выдался в самый раз – дневная жара уже спала, но основательно прожаренный солнцем город неохотно расставался с её остатками, потрескивая камнем стен и тяжело дыша почти зримыми волнами горячего воздуха, поднимающимися от тротуаров и мостовых. Лёгкий ветерок, заблудившись среди многочисленных улиц, докучал прохожим, теребя их за полы одежды, и застенчиво шептал что-то усталым клёнам. Даже голуби не носились, как очумелые, над головой, а чинно сидели на ветвях и крышах и неторопливо разгуливали по поребрику.
   Друзья направились на служебную стоянку, на которой Лэйни припарковал личный седан. Не проронив ни слова, наслаждаясь окружающим умиротворением, они сели в машину и, не включая радио, чтобы не разрушить это хрупкое равновесие, поехали по названному Беном адресу.
   Город вокруг бормотал и ворочался, сонно моргая окнами и зажигая ночники фонарей, пока его нежно укрывала своим мягким покрывалом ночь.
   Лэйни не спеша петлял по извилистым улочкам, выбирая кратчайший маршрут. Негромко гудя мотором и недовольно порыкивая на бесцеремонно преграждающие дорогу светофоры, вишнёвый седан, беспрекословно подчиняясь водителю, казалось, тоже получал удовольствие от того, что может продемонстрировать свою мощь и отличную форму, катясь на тихо шуршащих покрышках наперегонки с ветром и плавно входя в повороты.
   Когда они свернули на бульвар Линкольна, до назначенной встречи оставалось несколько минут, и Лэйни придавил акселератор. Машина, с удовлетворением набрав обороты, доставила их в «Атлантиду» точно вовремя и, пробурчав что-то напоследок, заснула в ожидании.
   Лэйни первым заметил машущего им из-за столика рядом с деревянными тёмно-красными перилами ярко освещённой, заполненной отдыхающими террасы Бена. Тот приехал раньше и уже не только занял место, но и заказал холодное янтарное пиво. Обменявшись короткими приветствиями, заговорщики сдвинули кружки и, отпив по нескольку глотков, почувствовали, что вечер стал ещё лучше.
   – Рёбрышки скоро принесут. Их тут готовят на жаровне во дворе, приходится немного подождать, но, уж поверьте, оно того стоит. Я пока заказал тарелку чипсов ассорти, чтобы подогреть аппетит. А вот и она.
   Молодой официант, в накрахмаленном длинном фартуке, чёрных шерстяных брюках и жилетке, поставил на стол большую тарелку с разложенными, будто нарезанная пицца, шестью видами чипсов и удалился, на обратном пути собирая опустевшую посуду.
   Бен огляделся и, убедившись, что их окружают только захмелевшие гуляки и шумная компания студентов в дальнем углу, облокотился на стол, но, помрачнев, замер в нерешительности.
   – Что там у тебя, выкладывай. Худшее мы уже вроде знаем. Или появились ещё какие-то плохие новости? – сказал Лэйни и, сделав несколько внушительных глотков, наполовину опустошил свою кружку.
   – Даже не знаю, с чего начать. Всё просто разваливается, а в городе начинается какая-то нехорошая суматоха, которую никто не может толком объяснить.
   Он замолчал, и друзья тоже хранили молчание, ожидая продолжения столь неясного заявления. Кинув в рот пару рифлёных чипсов с перцем и укропом, Бен отхлебнул пива и задумчиво захрустел, решая, как лучше приступить к разговору.
   – Вы знаете, что дело об убийстве Сальмерры забрало ФБР?
   Боб поставил кружку и внимательно посмотрел на мнущего пальцы Бена. Переглянувшись с Лэйни, он ответил за них двоих:
   – Первый раз слышим. Какого чёрта там забыло ФБР, это же просто убийство, пусть и совершённое с особой жестокостью, но учитывая, кто жертва, это похоже на обычные мафиозные разборки. Значит, по идее, никак не должно касаться национальной безопасности, или государственной тайны, или чем там занимается бюро. Его раскрытие находится в юрисдикции Полицейского департамента Розвинда, но уж никак не федералов.
   – Не знаю уж, в чём там интерес бюро, но вечером капитан собрал отдел и дал слово правительственному агенту, который доходчиво разъяснил, что больше наш участок этим убийством не занимается. Они забрали всё к нему относящееся и уехали. Большинство наших были совсем не против, мол, сняли феды с плеч такой груз – и бог с ним, и без того полно работы. Но мы-то уже влезли в это дело и собираемся довести его до конца, а я больше не имею к нему доступа. Не могу же я поехать в ФБР и сказать, что «мы с друзьями проводим неофициальное расследование и хотели бы получить улики, которые вы у нас изъяли».
   – Мда, подобный запрос вряд ли будет удовлетворён. Получается, все ниточки обрезаны, и мы больше ничего не можем сделать?
   – Не совсем. Хотя тропинка к разгадке проходит то по яме, то по канаве и мы постоянно натыкаемся на вырастающие из ниоткуда стены, я всё же смог раздобыть крайне любопытную информацию у одного дилера. Надавил на него и пообещал некоторого рода сотрудничество, которое он по глупости принял за выгодную сделку.
   – И что же это за информация такая, ради которой ты якшаешься со всякими отбросами?
   – Можно подумать, ты не хитришь и не ловишь рыбку на живца. Незаконных сделок я с ним не заключал и наркотики со скидкой покупать не собираюсь. Или ты полагаешь, что я способен променять совесть на гешефт?
   – Не кипятись. Ничего такого я не считаю. Все мы на взводе, целыми днями общаемся с разнообразными подонками и дегенератами, так что нервы, как и у любого детектива, словно натянутая струна, учитывая чудеса толерантности, которые приходится демонстрировать, чтобы найти общий язык с этими отбросами. Когда изо дня в день приходится сдерживать желание пристрелить стоящего перед тобой мерзавца как бешеную собаку, а вместо этого заводить с ним задушевные беседы, то, конечно, так не долго и с катушек съехать. Но не надо срываться на друзьях и портить чудесный вечер.
   – Извини, Лэйни. Я не должен был рычать на вас. Закажем лучше ещё пива, как раз и рёбрышки подоспеют.
   – Отличная идея. Холодное пиво может остудить любую горячую голову.
   Боб, сидевший с краю, подозвал вежливого крахмального официанта, и тот, кивнув, скрылся в глубинах «Атлантиды». Вернулся он с пластиковым овальным подносом, на котором, помимо заказанных трёх кружек, стояло большое дымящееся блюдо, с горкой заполненное ароматным сочным мясом на плачущих жиром рёбрышках.
   Какое-то время они молча смаковали тающую во рту амброзию, скрытые от ночи желтоватой вуалью света, льющегося из гирлянд, натянутых под полосатым брезентовым тентом. Казалось, они плывут на нарядном, залитом сиянием и громким смехом корабле через тёмный, наполненный шёпотом ветра и невидимыми рифами пролив, а освещённые, мелькающие сквозь покачивающиеся кроны платанов окна на другой стороне бульвара подмигивают им, словно проносящиеся мимо закрепившиеся на его берегах деревеньки.
   Чем-то это напоминало последний ужин обречённых и кутящих, чтобы скрыться в дурманящем забытьи, пилигримов, чей утлый, ведомый неотвратимым роком чёлн вскоре сгинет в беснующихся у скал внизу бурунах водопада, шум которого уже можно смутно различить за лихими речами и отчаянным весельем.
   Почувствовав, что сыт, Бен вытер рот бумажной салфеткой, основательно приложился к кружке, удовлетворённо вздохнув, достал из стеклянной вазочки зубочистку и откинулся на широкую деревянную спинку. Лэйни уже давно закончил и теперь, оперевшись локтями на стол, запросто решал давний спор о полупустой кружке, допивая оставшиеся пару глотков, пока Боб обгладывал последнее рёбрышко. Вычистив из зубов остатки ужина, Бен кинул зубочистку в пепельницу, которой никто из них не пользовался по назначению, и, взяв в правую руку кружку, продолжил разговор, не дожидаясь, пока Боб догрызёт свою кость.
   Возвращаясь к тому, что рассказал мне некий Комета в обмен на то, чтобы я вымел с улиц конкурентов и на какое-то время оставил его в покое. В связи с особенностями своей преступной деятельности он, разумеется, знает каждого торчка в нашем районе. И иногда те, желая получить дозу подешевле, рассказывают прелюбопытнейшие вещи, которые он использует с выгодой для себя, продавая информацию тому, кто готов за неё заплатить. И, о чудо, один бездомный, раз или два в месяц набирающий на порцию самого дешёвого, разбавленного стиральным порошком зелья, как раз копался в мусорном контейнере в соседнем с домом Сальмерры дворе, когда услышал душераздирающие крики и сильный шум. Сначала он, естественно, хотел сбежать, но жажда дешёвого кайфа, который он мог бы получить, разнюхав что-нибудь стоящее, пересилила страх, и благодаря ей Комета, а затем и я узнали очень важные подробности.
   Лэйни хмыкнул и почесал подбородок.
   – Ну и дела. И что же там произошло? А с ФБР ты собираешься этим поделиться? Ведь утаивание сведений от бюро – федеральное преступление, которое не только поставит крест на твоей карьере, но и на ближайшие несколько лет обеспечит тебе государственное содержание.
   – Конечно, я им сообщу. Просто сначала хочу убедиться, что вся эта история не бред сумасшедшего. Когда вы её услышите, то поймете: идти с ней без проверки – отличный способ получить не только государственное содержание, но и бесплатные лекарства.
   – Что же такого он тебе понарассказывал? Это были розовые привидения японских школьниц верхом на Годзилле?
   Боб и Лэйни расхохотались, а Бен нахмурился и замолчал, постукивая пальцами по морёным доскам стола. Подождав, пока его друзья отсмеются, он наклонился поближе к ним.
   – Вы смотрите слишком много мультфильмов для протуберантного возраста. Я говорю вполне серьёзно, а вы устроили какой-то балаган. Пива, видимо, больше заказывать не стоит, а то кто знает, в какие дебри свернёт беседа. Дослушайте меня, и, я уверен, вам тоже станет не до смеха.
   Лэйни прикрыл рот рукой и, покашляв, изобразил постную мину. Боб вытер глаза, тоже успокоился и, отхлебнув из кружки, навострил уши.
   – Хорошо, Бен, рассказывай. Мы уже готовы выслушать что угодно и постараемся больше не смеяться.
   Бен вздохнул и осуждающе посмотрел на Боба, но комментировать последнюю фразу не стал и перешёл сразу к сути.
   – Так вот, как я уже говорил, этот наркоша подкрался и осторожно спрятался за мусорными контейнерами ярдах в тридцати, откуда мог без помех наблюдать за развернувшимся перед ним воочию кошмаром, но его вряд ли могли обнаружить, поскольку он сам по виду ненамного отличается от мусора. Начало расправы над Сальмеррой он не застал, так как приполз, когда представление уже было в разгаре, но, увидев, что происходит, чуть не дал стрекача. Всё же он остался на месте, решив, что если побежит, то его заметят и, несомненно, убьют.
   – Прелюдия засчитана, не обязательно расписывать всё в мельчайших подробностях. Если не хочешь заодно рассказать о трудном детстве этого наркомана, переходи сразу к делу. Что же он всё-таки увидел? – Нетерпеливо перебил его Лэйни.
   – Ну вот, а я как раз собирался поведать о строительстве китайской стены лепреконами, но, раз вы так спешите, так и быть, никаких лирических отступлений.
   – Да не торопимся мы никуда, просто совершенно не интересно слушать, кто в каком мусоре копался. Нам интересно, что же за чертовщина там произошла, а ты всё ходишь вокруг да около.
   – Ладно, слушайте. Он увидел лежащего на земле окровавленного человека и несколько фигур в очень странной одежде вокруг него.
   – И что же в ней было странного?
   – Боб! То вам галопом сразу к делу, то прерываете меня. Дайте закончить, а вопросы потом.
   – Нем как рыба и весь обратился в слух.
   – Эти маньяки были в плащах, или балахонах с капюшонами, или дьявол их разберёт в чём, но они в них закутались с головы до пят. Наш чумазый свидетель также обратил внимание на необычные пояса – очень широкие, с большой золотой пряжкой в виде то ли змеи, то ли дракона. Он запомнил эту деталь, потому что у него аж слюнки потекли от мысли, сколько можно будет купить дури, если такую продать. В руках мерзавцы сжимали длинные блестящие мечи, а один приставил меч к горлу жертвы и выпытывал, где находится какой-то ларец бога. Сальмерра, конечно, поначалу огрызался и угрожал, но когда его тушку слегка пошинковали, он уже, рыдая, умолял о пощаде и готов был рассказать, как украл Рождество, не то что какой-то ларец. Тем не менее, когда балахон вновь повторил вопрос, Сальмерра, размазывая по лицу кровь и сопли, прокричал, что понятия не имеет о чём речь. Его ещё немного попинали, без энтузиазма, просто чтобы поддержать готовность сотрудничать, и, шёпотом посовещавшись, вернулись к допросу, но на этот раз спрашивали о нападении на «Золотую луну», и Тони признался, что стоит за этой историей!
   – Во дела! Хотя мы уже в курсе причастности к ней Сальмерры, но на кой чёрт каким-то пугалам с маскарада сдался обычный китайский ресторан? И что за ларец бога такой? Они точно знают обо всём этом намного больше, чем мы, и мне это решительно не нравится. Что ещё за плащи с капюшонами и пряжки с драконами? Ты когда-нибудь слышал о чём-то подобном? – Спросил Лэйни.
   – Впервые услышал о такой моде от своего информатора. Поиском этого культа ящерицы, или как там они себя называют, займёмся потом, давайте сперва закончим начатое. Вновь малость покромсав Тони, бандиты вытрясли из него имя того, кого он нанял завершить работу, которую с помпой и треском провалили два имбецила, убившие Шенгов.
   – Вот это уже действительно интересно. Если мы узнаем, кто исполнитель, то всё же сможем распутать этот клубок, а затем примемся и за устроившихся как дома у нас дома маньяков.
   – Точно. Но свидетель, как я уже говорил, законченный наркоман, и от мозгов у него уцелело немногое. Он не смог даже точно вспомнить имя. То ли наёмника зовут Сидни, то ли Винни. С тем, чтобы назвать фамилию, у него тоже возникли непреодолимые трудности. Вроде она звучит как Ламантини, а может, Лематроне. В общем, толком от него ничего добиться не получилось.
   – И кого же нам тогда искать, если мы не знаем даже имени?
   Надо будет поднапрячься: основательно покопаться в архиве и подышать свежим воздухом, расспрашивая информаторов: может, кто и узнает, как оно звучит правильно.
   Бен замолчал и на несколько минут над их столом повисло молчание, которое прервал Боб.
   – Мда, работёнки ты нам добавил. Ну ничего, на то мы и служим в полиции, чтобы копаться в кучах отбросов в поисках истины. Придётся зажать нос и окунуться в помои с головой.
   – Придётся, но мы же не изнеженные безмозглые хлыщи, а значит, если долг требует запачкать руки, то закатаем повыше рукава.
   – Новостей ты, как я вижу, принёс всех понемногу: чуть-чуть странных, толику плохих и малость пугающих – короче, полный ассортимент. Ладно, всё, в общем, понятно, завтра начнём поиски этого Лемартини, а заодно надо будет пошуршать насчёт любителей плащей и драконов. – Подвёл итог Лэйни.
   Бен, допивая кружку, только согласно промычал, а Боб уже допил свою и, вздохнув, махнул рукой, подзывая официанта, которому заказал ещё три пива.
   С общего молчаливого согласия беседа незаметно перешла на обычные житейские разговоры. Постепенно окутавшая друзей мгла забот отступила, и чем громче шумел в голове пенный напиток, тем чаще на их лицах появлялись улыбки и тише становился несмолкающий голос, звучащий в голове каждого, вольно или невольно соприкасающегося с людским злом, нашёптывающий щемящую сердце тоскливую панихиду добру и справедливости.
   Под смех и гомон посетителей «Атлантида» медленно плыла под равнодушными звёздами между поскрипывающих в тёплых объятиях ветра платанов и тополей, мимо каменных берегов, на которых один за другим гасли огни, погружая всё в сумрак и тишину.

4.6. Большие дела маленьких людей

   – Ну и выбрал ты место! Заброшенный пустырь за мебельной фабрикой. Нет чтобы встретиться на парковке или, на худой конец, в парке или на крыше. Фильмов, что ли, не смотрел?
   – Брось трепаться, Фил. Ты попросил о встрече, потому что у тебя, видите ли, срочное дело, так и приступай сразу к нему, хорош языком чесать. А выбирать место, где я хочу тебя видеть, уж предоставь мне.
   – Ну ты и зануда, Джунипер. Никаких тебе «здрасте», никаких «до свиданья», выкладывай, зачем пожаловал, и убирайся.
   – Опять ты за своё? Если мы больше никогда не встретимся, у тебя не будет и повода ныть каждый раз, как я тебя вижу.
   – Я не ною. Лишь удивляюсь, как можно быть таким холодным и пресным. Тебе надо сменить фамилию на Лизард, тогда люди сразу поймут, с кем имеют дело, и не будут провожать тебя ошарашенным молчанием.
   – Если ты немедленно не скажешь, что это за срочное дело, то я вышвырну тебя из машины, и это будет последний раз, когда мне приходится выслушивать твой бред!
   – Хорошо! Разрешите изложить цель визита, сэр?
   Джунипер Торнбуш обжёг Имерсона презрительным взглядом и забарабанил пальцами по обтянутому кожей рулю, всерьёз раздумывая, а не выполнить ли угрозу прямо сейчас. Фил оценил дефицит юмора у собеседника и, неуютно чувствуя себя под пронизывающим взглядом его по-змеиному холодных глаз, отбросил шутки в сторону.
   – Я веду одно дело, но неожиданно в процессе всплыло никак вроде бы не относящееся к нему происшествие.
   – Какое именно?
   – Полиция ведь уже начала расследование истребления шайки байкеров на заброшенном складе за городом?
   Сержант полез в карман за сигаретами, но на полпути остановился, вспомнив, что бросил эту привычку год назад, узнав, что она может привести к раку лёгких или чему похуже. Эта новость заставила его без промедления выкинуть все атрибуты никотинового культа, даже отцовскую армейскую зажигалку, которую тот оставил ему на память. И когда временами подсознание выкидывало такие вот кульбиты, он тут же бескомпромиссно их пресекал. Джунипер очень хотел провести ещё много лет в домике на побережье, который собирался купить сразу же, как получит уведомление о выходе на пенсию и без сожаления покинет этот вонючий суетливый город.
   – Да, трупы шестерых членов небезызвестной мотобанды Барбивайр, к которой мы давно уже присматриваемся, обнаружены изуродованными на заброшенном складе на Рэйнвэй-стрит. Зрелище было не из приятных. Уж не знаю, что там произошло, но их как будто пропустили через молотилку – избитые и разодранные тела были разбросаны по всему помещению, а один даже болтался на стропилах в петле из собственных кишок.
   – Ничего себе! И есть хоть какие-то идеи, кто мог такое сотворить?
   – Пока ни малейших. И хотя все убитые были вооружены и, несомненно, яростно защищали свои никчёмные жизни, никого, кроме них, мы там не нашли. В стенах развалюхи с двух сторон проделаны огромные дыры, через которые, похоже, нападавшие и проникли внутрь. Криминалисты отыскали немного кожи и непонятной субстанции на обломках возле проломов, но пока не идентифицировали. Мы склоняемся к версии о нападении конкурентов, видимо, рассчитывавших поживиться там чем-то ценным; жестоко расправившись с одними подонками, другие подонки его и забрали, чем бы это ни было, а заодно и унесли своих убитых и раненых, без которых после такой свары просто не могло обойтись. Но в больницы Розвинда с пулевыми ранениями никто не обращался, и никто не видел, чтобы поблизости от склада происходило скопление кого-либо. Словно туда наведались призраки, а затем, прихватив то, за чем пришли, растворились в воздухе. По мне, так это очередной висяк, и, могу утверждать, он таковым и останется. Да никто особо и не рвётся искать каких-то порешивших отпетую мразь подонков. Чем сильнее они друг друга ненавидят, тем лучше живётся всем остальным.
   – История крайне занимательная, покопаюсь-ка я в этом поглубже. Были какие-то свидетели?
   – Это гнилой сарай на заброшенном пустыре. Свидетелями, хотя бы приблизительно, можно назвать только строителей, возводящих ярдах в трёхстах от склада заводской корпус. Но из-за большого расстояния они заметили бы движение, разве что если бы туда нагрянула толпа человек в пятьдесят. К тому же в основном это иммигранты, которые и по-английски-то с трудом говорят, а в разговоре с полицией и вовсе лишаются дара речи.
   – Всё же скинь мне на почту список; может, они расскажут мне то, что побоялись сообщить полиции, я же вроде не являюсь для них потенциальной угрозой.
   – А полиция, по-твоему, им угрожает? Мы защищаем их так же, как и любого другого гражданина, и уж во всяком случае лучше, чем работодатели, вынуждающие своих рабов пахать по двенадцать часов за минимальную плату, или бандиты всех мастей, которые, пользуясь тем, что эти бедняги привыкли нас бояться, вымогают у них деньги и эксплуатируют, как им заблагорассудится.
   – Извини, я не это имел в виду. Я говорю, что иммигранты считают полицию угрозой, а не то, что полиция является таковой.
   – Да мне плевать, в общем-то. Пусть считают нас кем угодно. Чем меньше они к нам лезут, тем больше у нас остаётся времени на действительно важные дела. Короче, я отправлю тебе список, без проблем. Сможешь из них что-то выжать – отлично, не сможешь… ну, значит, впустую потратишь время, меня это не касается.
   – Благодарю. Кстати, а по делу некоего Тони Сальмерры можешь что-нибудь сообщить?
   – Это мафиози, которого на днях настрогали, как редиску для салата?
   – Вроде того.
   – Нет, по этому вопросу ничем помочь не могу. Во-первых, это расследование не нашего участка, а во-вторых, я слышал, все улики по нему изъяло ФБР, так что, даже если бы я почему-то и захотел, не смог бы получить к ним доступ. А зачем ты вообще им интересуешься? Что-то ты проявляешь слишком много любопытства к преступлениям в стиле пикника серийного маньяка.
   – Да ничего особенного. Просто слишком громкое преступление в нашем обычно спокойном болотце, вот и стало интересно. Заурядная обывательская болтовня.
   – Ага, конечно. Впрочем, мне, опять же, наплевать. Хочешь сунуть голову в петлю, так это твоя голова, и ты волен делать с ней всё, что в неё взбредёт. Мы закончили?
   – Да, пока этого достаточно, спасибо.
   Фил достал из внутреннего кармана пиджака конверт с тремя сотнями и протянул сержанту, который открыл его и пересчитал купюры. Фил не обиделся и не удивился такой подозрительности (он знал, что тот ничего не принимает на веру), как не стал и протягивать руку для прощания, так как его информатор совершенно не интересовался принятыми условностями и этикетом. Молча открыв дверь, Фил вышел на погружённый в сумрак, который не получалось рассеять даже у ярко освещающего крыши солнца, пустырь.
   Как только он оказался снаружи, машина тронулась с места, пропрыгав по ухабам, свернула налево и пропала в бурном автомобильном потоке. Ухмыльнувшись, Фил покачал головой и зашагал к пересечению улиц Вайтспрус и Лэнсбэй, где оставил свой вместительный чёрный фургон GMC, чтобы не разбить подвеску на канавах и рытвинах заброшенного клочка земли, по непонятной прихоти выбранного Торнбушем. Дождавшись просвета в рычащей металлической реке, он перебежал улицу и, открыв водительскую дверь, запрыгнул на сиденье.
   В душной кабине пахло нагретым пластиком и кожей. Фил открыл окно, завёл двигатель и подождал несколько минут, пока едкий аромат жареной пластмассы не растворится в чуть менее раздражающем букете пыли, выхлопных газов и горячего асфальта. В задней части фургона разместилось множество необходимых для розыскной деятельности предметов. Каждый из них он подбирал сам и теперь, образно говоря, во всеоружии готов был справиться практически с любой оказавшейся перед ним задачей.
   Откинувшись на спинку кресла, Фил наблюдал за суетой вокруг со снисходительной отстранённостью человека, у которого в подобной спешке необходимости нет. Взвесив за и против, он решил, не заезжая в офис, сразу отправиться на Рэйнвэй-стрит и провести рекогносцировку на местности. К тому же почти наверняка список окажется в ноутбуке Фила, также находящемся среди оборудования в кузове, ещё до того, как он прибудет на место; Джунипер не выносит быть кому-то что-либо должным и поспешит в участок отправить запрошенную информацию и выкинуть это из головы.
   Фил наклонился к бардачку и, открыв его, вытащил лежавшую там для срочной помощи в борьбе с голодом шоколадку с арахисом. Сжевав поплывший от жары батончик, с чувством удовлетворения и со вкусом какао, орехов и карамели на языке, он встроился в просвет между машинами и направил свою лабораторию на колесах в сторону выезда из города.
   Тёплый ветер залетал в кабину, и Фил чувствовал себя на удивление свободно. Все дела как будто отодвинулись за незримую ширму, и где-то внутри зашевелились и стали рваться наружу веселье и беззаботность с малой толикой восторга. Казалось, он едет не на место жестокого преступления, а в кругосветное путешествие или на пикник в горах. «Что это со мной творится?» – подумал он и сосредоточился на разворачивающейся перед ним упругой податливой лентой дороге.
   Поездка до Рэйнвэй-стрит заняла чуть больше двадцати минут, и скоро он уже смотрел на унылое облезлое здание ярдах в семидесяти от проезжей части, в котором, если верить сержанту, и произошла кровавая вакханалия. Его пустынные окрестности выглядели довольно удручающе – заваленные разнообразным хламом, источающие гнилостный сладковатый запах, они наводили на мысли как о бренности созданного человеческими руками, так и о недолговечности самих создателей.
   Полицейские уже, разумеется, давно увезли трупы, опросили свидетелей, рассортировали и запечатали в пакеты улики, чтобы затем похоронить их в архиве, и, не утруждаясь выставлением охраны, разъехались. Так что склад вернулся к его постоянным жителям – крысам и голубям, разделившим жилплощадь по справедливости: птицы облюбовали потолочные балки, а ушлые грызуны оставили за собой всё остальное.
   Выйдя из машины, Фил, тщательно выбирая место для следующего шага, чтобы не переломать ноги и не свалиться в какую-нибудь вонючую лужу, медленно направился через царство тлена и плесени, задавшись вопросом, для каких целей было выбрано столь убогое пристанище, на которое и смотреть-то противно, а находиться внутри так и попросту рискованно.
   Основательно промариновавшись в испарениях заражённой земли, он наконец добрался до покрытой ржавыми, местами отвалившимися листами железа халупы и зашёл в оставленные распахнутыми настежь двери.
   Интерьер оправдал его ожидания – хаос и запустение не пощадили ничего, но теперь к жирному земляному полу и обшарпанным стенам добавились бурые засохшие подтёки, не вызывающие сомнений в их происхождении. Внимательно осмотрев упомянутые Джунипером проломы, Фил пришёл к такому же выводу – разрушения выглядели свежими, а значит нападавшие проникли именно через них. Испещрённые пулевыми отверстиями стены походили на дуршлаг; проникающие через них солнечные лучи опутывали всё сюрреалистической паутиной света, пятная сваленный внутри хлам частой яркой рябью.
   Побродив по складу, Фил не обнаружил ничего заслуживающего внимания – даже если бы тут пробежала целая толпа, на плотно утрамбованной земле отчётливых следов найти бы не удалось. Правда, один тип следов проступал достаточно рельефно, но явно не имел никакого отношения к нападению – по всему полу виднелись круглые, разной глубины вмятины, словно тут отплясывал бешеный слон. Но, во-первых, слон вряд ли стал бы нападать на затаившихся на складе бандитов, даже обиженный тем, что они похитили его лучший арахис; а во-вторых, если всё-таки допустить такую химерическую возможность, слон уж точно не смог бы поубивать шесть вооружённых человек и затем скрыться в неком безвестном направлении.
   Потратив больше часа на поиск возможных улик, Фил так ничего стоящего и не обнаружил. Видимо, то немногое, что могло считаться таковыми, начисто вымели криминалисты. Он выяснил только одно: здесь имело место ожесточённое противостояние мёртвых ныне бандитов с невыясненным числом неизвестно кого.
   – Очень информативно, – раздосадованно пробурчал Фил и, смирившись с тем, что ничего проливающего свет на происходящее он тут не найдёт, решил сосредоточиться на поиске и опросе свидетелей. Других вариантов всё равно не просматривалось, а значит, оставалось возложить надежды на этот.
   На пути к фургону он поскользнулся на вросшей в землю гнилой балке, удержавшись на ногах только благодаря тому, что успел схватиться за валявшийся рядом на боку начисто обобранный ржавый остов автопогрузчика. Ругаясь и тщетно пытаясь отчистить с ботинок налипшую грязь, он наконец выбрался на твёрдую дорогу и залез в фургон.
   Ярдах в трёхстах, как и сказал Торнбуш, раскинулась стройка, где, похожие с такого расстояния на таскающих прутики и гусениц муравьёв, сновали рабочие и откуда раздавались характерные ворчание и грохот. Достав из кузова позади себя ноутбук, подключённый к Интернету через сотового оператора, Фил проверил входящую почту. Список с именами свидетелей уже пришёл. Распечатав его на портативном струйном принтере, он выдвинулся к муравейнику.
   Потратив ещё сорок минут на опрос указанных, сразу подобревшим после того, как в его карман опустились тридцать долларов, бригадиром работников, Фил остался с той же дыркой от пончика, что и вначале.
   Вернувшись в машину, он долго сидел и, положив руки на витой пластик руля, выстукивал пальцами аккомпанемент своим невесёлым мыслям, раздумывая над тем, что видел и слышал, а точнее – что ничего не увидел и ничего не услышал. Он, конечно, знал о методе раскрытия преступления от обратного, когда расследование отталкивается не от имеющихся улик, а от их отсутствия, но вряд ли это сработает в абсолютном вакууме информации.
   – Ну не может такого быть! – выкрикнул он в пустоту и начал понемногу заводиться.
   Не придумав ничего лучше, он решил, в буквальном смысле, сдать назад – развернулся и снова припарковался напротив проклятого склада. Выйдя из машины, Фил внимательно осмотрелся, скользнув взглядом по заброшенной фабрике на другой стороне дороги. Казалось, она подхватила от соседа вирус разрухи – покосившийся, местами обвалившийся забор безуспешно закрывал проход к облезлому производственному зданию, подслеповато щурящемуся узкими рамами с грязными, плеснево-зелёными стёклами в обрамлении кое-как подогнанных выветренных бетонных панелей. Внутри, похоже, уже давно прекратилась какая-либо активность; видимо, хозяева разорились или, как это частенько бывает, годами упорно пытались сдать здание в аренду по завышенной цене.
   Внимание Фила привлёк не оставленный на милость упадка и ворон завод, а еле заметное движение возле технической будки – скорее всего, насосной станции, так как к стене основного корпуса от неё тянулось несколько объёмистых труб.
   Он не взялся бы этого утверждать, но, похоже, кто-то только что прошмыгнул через заросший травой участок и, открыв дверь, скрылся внутри. И хотя, судя по всему, гость пожаловал сюда незваным, ловить вторгшегося в чужие владения нарушителя не его дело. Скорее всего, просто какой-то бездомный решил, что для ночлега это место предпочтительнее коробки из-под холодильника; но если этот оборванец тут живёт, он вполне мог оказаться свидетелем бойни на руинах напротив, благо его пристанище располагается достаточно близко. Во всяком случае, проверить этот вариант точно стоит: любая крупица информации оказалась бы нелишней, ведь пока у Фила нет вообще ничего.
   Главное не забывать про осторожность, поскольку вместо испуганного, жалкого бомжа он, к примеру, запросто может нарваться на прячущего здесь товар наркоторговца, или маньяка, скидывающего жертву в коллектор. Шанс на такую встречу, конечно, невелик, но каждому мнится, что сотая доля процента – это не про него, пока ему на голову не упадёт метеорит или его тело не превратится в угольки среди обломков авиалайнера, на котором он летел на День благодарения к тёте Саманте.
   Фил не любил неожиданностей и, чтобы жернова судьбы не приготовили муку и из него, перед тем как отправиться к будке, прихватил из бардачка фургона свой «глок».
   Оглядевшись, он увидел, как вдалеке, натужно рыча, восьмиколёсный мастодонт, гружённый корабельным сорокафутовым контейнером, с трудом сворачивает в ворота какого-то завода. Убрав пистолет в наплечную кобуру, Фил перелез через растрескавшийся от времени и непогоды бетон завалившегося пролёта забора и, пригнувшись, скрылся в высокой, в половину его роста, траве. Внимательно смотря под ноги, чтобы не провалиться в сточный колодец или не споткнуться о брошенный ржаветь хлам, он не спеша преодолел расстояние до безмолвствующей насосной станции.
   Асфальт вокруг будки уже начал капитулировать перед неугомонной природой. Сквозь трещины проросли трава и молодая, пока ещё слабая осинка, уже заявившая права на место под солнцем, раздробив сковавший её рукотворный камень. Оказавшись на виду, Фил достал «глок» и, крепко обхватив его рукоятку, подбежал к неплотно прикрытой металлической двери, на покрывающем которую толстом слое пыли виднелись чёткие отпечатки человеческой ладони. Он прислушался, но абсолютную власть тишины оспаривали лишь подвывание ветра в решётке вентиляции и шелест стелющейся под его напором травы.
   Внутренне подобравшись, Фил взялся свободной рукой за выступающую кромку двери и потянул её на себя. Дверь открылась на удивление легко и без ожидаемого скрипа: видимо, тот, кто повадился сюда ходить, потрудился смазать петли. За ней царил полумрак, рассеиваемый лишь пыльным светом, проникающим через круглые отдушины под самым потолком. Взяв «глок» на изготовку, Фил шагнул внутрь, настороженно высматривая любое движение.
   Вдруг в дальнем углу что-то завозилось, и, обойдя установленный в центре огромный насос, он увидел, что на выстланном газетами и картоном полу, завернувшись в бесформенные тряпки, сидит заросший нечёсаной бородой мужчина, чей возраст не позволяли определить покрывающая его грязь и недостаток освещения. Жилец испуганно уставился на вооружённого пришельца, схватил лежащую рядом брезентовую котомку и, прижав её к груди, забился в угол, не зная, чего ожидать – выселения или пули.
   Убедившись, что жалкий отверженный не представляет никакой угрозы, Фил, примирительно выставив перед собой руку, спрятал пистолет и, медленно приблизившись к убогому ложу, присел на корточки перед его владельцем.
   – Простите за вторжение. Я не собираюсь вас прогонять, а уж тем более причинять вред. Я частный детектив; расследую одно чрезвычайно странное дело, и, надеюсь, вы сможете мне в этом помочь, конечно, не бесплатно.
   Достав из куртки портмоне, он вынул из него десятидолларовую банкноту и продемонстрировал её неофициальному постояльцу. Бездомный, увидев деньги, сразу перестал трястись и замер, словно загипнотизированный покачивающейся в потоках воздуха купюрой.
   – Видите ли, через дорогу от вашего места жительства стоит заброшенный склад, и там произошло жестокое массовое убийство. Погибшие сами были законченной мразью, и мало найдётся желающих их оплакивать, так что меня интересует вовсе не факт их смерти, а лишь её обстоятельства. Можете не бояться сообщить мне всё, что вы там видели, – давать показания в суде не придётся. Мне нужна лишь информация, которую я к тому же готов оплатить. Так что, если у вас есть желание немного подзаработать и вы можете что-нибудь вспомнить из произошедшего на этом складе пару дней назад, значит, у нас есть повод для разговора, а если нет… значит, я уйду и больше не стану вас отвлекать от того… чем вы там занимаетесь.
   Человек в лохмотьях пожевал губами и с вожделением уставился на деньги. Пригладив бороду и попутно вытащив из неё застрявшую ветку, он, скрестив ноги, уселся более-менее прямо и хмуро произнёс:
   – Ничего особенного рассказать не могу, но, к вашему счастью, днём я в основном дома, – он развёл руками, показывая, что имеет в виду будку, в которой происходит их беседа. – К складу напротив близко не подхожу – смутное это место, беспокойное. То шум оттуда какой подозрительный доносится, то мотоциклисты эти, чтоб им пусто было, ревут моторами своих самоваров, заснуть не дают. Никакого покоя. А теперь ещё и столпотворение тут устроили – то понаедут копы и начнут шнырять да вынюхивать, теперь вот детектива нелёгкая занесла. Но приходится терпеть: где ещё найдёшь такое место – тепло, сухо и недалеко от города.
   – Стоп, я понимаю – вы хотите отдохнуть, но, если вы также хотите получить эту десятку, перейдите непосредственно к сути. Перед тем как туда заявилась полиция, возле склада происходило что-нибудь необычное? Может, крики, стрельба или мелькал кто подозрительный?
   – Стрельба, говорите? Да-а-а, стрельба пару дней назад там была знатная, прямо салют. Много и громко.
   – Отлично. А вы не заметили незадолго до или после неё кого-нибудь поблизости?
   – Видел! – бородач выпучил глаза и поднял указательный палец, таким образом, видимо, желая подчеркнуть важность сказанного. – Вышел я, как палить начали, облегчиться, да и задержался посмотреть, что же это за тарарам. Вот послала нелёгкая таких соседей! И обратил внимание, что напротив той развалюхи стоит машина. Очень уж не к месту она там казалась, вот и запомнил.
   – И что же такого в ней было не к месту?
   – А уж больно франтоватая, отродясь сюда такие не заезжали.
   – Может, вспомните подробности? Марка, цвет?
   – «Мерседес» это был, из новых, – тёмно-синий S350. Удивлены, что я узнал модель?
   Фил и правда оказался удивлён и насторожился, как почуявшая след гончая, но, лишь вежливо кивнув, призвал собеседника продолжать.
   – Так я же большую часть времени провожу на улице и люблю разглядывать дорогие машины. Раз уж у меня никогда такой не будет, так хоть полюбоваться на то, как нормальные люди живут. Наизусть запомнил все отличия – могу даже назвать тип двигателя, а уж такие шикарные колесницы ни с чем не спутаю. Так что, если Рулетка говорит, что это был именно S350, значит, можете поставить на это все свои деньги.
   – Рулетка?
   – Это меня так прозвали за то, что я на глаз могу довольно точно определить расстояние. Например, между нами около тридцати дюймов, плюс-минус два.
   – Как интересно! Может, вы разглядели и водителя?
   – А вот на лица у меня память очень плохая – я бы и мать свою не узнал, повстречай её на улице. Правда, не знаю даже, жива ли она, лет десять уж как не виделись. Может, вы знаете, отчего так получается? Одно прямо врезается в память, и ничем его оттуда не вышибешь, а другое, хоть тысячу лет старайся, не упомнишь. А то уж больно многое хотелось бы забыть – ан нет, от этого никуда не деться, а расписание бесплатной столовой приходится на бумажке записывать.
   – Нет, боюсь, тут наука бессильна. Так вы вообще не запомнили, кто на нём приехал?
   – Я видел только, кто на нём уехал, так как вышел-то, когда уже началась канонада. А спустя какое-то время после того, как всё стихло, к «мерседесу» подошёл какой-то здоровяк, прямо не человек, а скала. На руках он нёс щупленького мальчика. Посадил его в машину и тут же укатил. Это всё, что я вам могу рассказать, детектив.
   – Что же, это весьма любопытно. Вы мне очень помогли… Рулетка. Пожалуй, даже заслужили небольшую премию.
   Фил заглянул в бумажник и, вытащив бумажку в пять долларов, протянул обе похожему на безумного лешего аборигену насосной станции.
   – Большое вам спасибо, мистер детектив.
   Рулетка взял деньги и, вежливо кивнув, быстро спрятал их в подкладку своей безразмерной хламиды. Фил встал, кивнул в ответ и, развернувшись, пошёл к двери под шорох укладывающегося на бумажной кровати бомжа.
   По дороге к машине он только что не подпрыгивал в нетерпеливом предвкушении интересной развязки клубка странных и запутанных событий. Он почувствовал, что ухватился за ту самую ниточку Ариадны, которая позволит ему выбраться из этого лабиринта. Конечно, показания столь экстравагантного свидетеля необходимо сначала проверить, но ему казалось, что тот сказал правду, а значит, разыскав этот синий «мерседес», он найдёт и ключ к хитрому замочку. Благо в их городе вряд ли окажется много таких машин. И, разумеется, не так уж много из немногих, кто может позволить себе новый «мерседес», тех, кто купил именно такой.
   Навскидку во всём Розвинде не наберётся и пары десятков S350. Интересно, сколько из них тёмно-синие? И что ещё за мальчик, которого увёз отсюда этот громила, будь он неладен?
   Сев за руль, Фил решил сосредоточиться на поисках «мерседеса» и начать их со знакомого из Транспортного департамента, которого он лет пять назад спас от тюрьмы штата, куда того собирались упечь за предумышленное убийство жены.
   Ох и пришлось же тогда повозиться, чтобы раздобыть убедительные доказательства его непричастности к этому преступлению! Но взамен Фил получил неплохой гонорар и преисполненного благодарностью инспектора весьма полезного государственного учреждения.
   Настало время проверить, хватит ли этой благодарности на получение информации из закрытой системы. Найдя в контактах номер Генри Сильверфокса, он набрал его на мобильном.
   Хриплый утомлённый голос на другом конце соединения наводил на мысль, что его обладатель провёл вечер отнюдь не на диване за просмотром серии дежурного сериала. Филу пришлось дважды представиться, чтобы собеседник подключил сознание к разговору, но, надо отдать должное Генри, потом тот сразу вспомнил благодетеля и заметно оживился. Выслушав благодарности и водопад расспросов о жизни и самочувствии, Фил прервал словоохотливого инспектора, повернув беседу в нужное русло. Услышав, что от него требуется, Генри перешёл на глухой полушёпот, истерично выказывая опасения по поводу жутких последствий, которые не преминут обрушиться на голову того, кто разгласит доверенные ему конфиденциальные данные.
   Фил вздохнул и потёр виски: от необходимости вежливого общения с идиотами у него всегда начинала побаливать голова, что явилось одной из причин его ухода из полиции и выбора профессии частного детектива. Потребовалось десять минут увещеваний и заверений, что никто, даже под страхом немедленной выплаты налогов за сто лет, не сможет вырвать этот секрет из его уст. Всё это время Генри продолжал слезливо канючить и, Фил не сомневался, дрожа, оглядываться по сторонам. Только после напоминания о миновавшей угрозе двадцати лет тюрьмы и клятвенного обещания, что он больше никогда не побеспокоит Генри ни одной просьбой, тот наконец сдался.
   Вздыхая и продолжая жаловаться, превозмогая сковывающий его ужас, Генри скопировал из базы департамента и отправил Филу по электронной почте имена всех жителей Розвинда, на которых был зарегистрирован синий «мерседес» S350. Чтобы успокоить пропотевшего насквозь информатора, Фил снова подтвердил, что список – только для его личного использования и, кроме него, его не увидит ни одна живая душа. Устало попрощавшись, он нажал отбой и, закрыв глаза, откинул голову на спинку кресла.
   Дождавшись, пока тишина и овевающий лицо тёплый ветер сотрут из головы срывающийся дрожащий шёпот, с силой выдохнув, представляя, что избавляется от раздражения и усталости, он поставил ноутбук на колени и нашёл в почте сообщение из Департамента транспорта. В Розвинде оказалось всего шесть соответствующих описанию машин. Знакомых имён среди их владельцев не просматривалось, так что определить цель нахрапом не вышло.
   Пожав плечами, он ещё раз просмотрел список, выбирая наиболее подходящую кандидатуру. Один «мерседес» находился в собственности Департамента культуры и туризма, очевидно, используясь как представительский транспорт, – его Фил отмёл сразу, но полностью всё равно не исключил. Сейчас он лишь, исходя из опыта и здравого смысла, мысленно расставлял подозреваемых по ранжиру.
   Остальными себя побаловали шестидесятитрёхлетний, удалившийся от дел бизнесмен; двадцатисемилетняя фотомодель и начинающая актриса; уволенный инженер по телекоммуникациям тридцати четырёх лет; двадцатидвухлетний выпускник местного колледжа и капитан футбольной команды, видимо, получивший дорогой подарок от своего папаши за то, что тратил время на отрабатывание навыка получать удары по голове, а не на бесполезные попытки её заполнить; и последним стояло имя директора фабрики игрушек в возрасте сорока двух лет, жившего в своём доме в пригороде.
   В наличии имелись и небольшие фотографии, но ни один из людей на них не походил на обрисованный бездомным словесный портрет; в любом случае на человека-скалу ни худощавый инженер, ни фотомодель, ни лысый, похожий на шар для боулинга, директор не тянули.
   На первое место Фил решил поставить футболиста, как единственного из списка, кто имеет какое-то отношение к мышцам; вторым назначил выглядевшего достаточно мужественно коротко стриженного пенсионера, что допускало гипотезу о его службе в армии; бронзу взяла фотомодель, ведь машину, учитывая стоимость такой безделушки, вполне мог купить и использовать время от времени для своих нужд её бойфренд. Последние места разделили директор и инженер, одинаково не подходившие на роль как свирепого убийцы, так и чьей-то ширмы.
   Удовлетворённый этим мысленным наброском, Фил отложил список, потянулся, завёл машину и поехал обратно в город. Настала пора вернуться в офис и заняться тем, чем обычно и занимаются настоящие частные детективы после того, как определят направление поисков. А именно – пока информаторы суетятся, расспрашивают и высматривают – потягивают кофе с зефирками и коньяком, наблюдая, как из хаоса разрозненных данных мазок за мазком начинает вырисовываться осмысленная картина происходящего.

   ***

   Лоднельт чувствовал себя по-хорошему усталым, когда утомление ощущается как финальный аккорд трудного, ведущего к цели пути и обещает полный умиротворения как для души, так и для тела отдых. Сегодня он никого не спасал, не терзался раздирающими его изнутри противоречиями, даже не пытался найти вселенский смысл и определить в нём свою роль. Проснувшись утром, он, впервые за прошедшее с его адской метаморфозы время, принял себя и миссию проводника как должное. Улыбнувшись, он расправил плечи, как будто с них свалилась тяжёлая, неудобная ноша, которую не замечаешь, пока, избавившись от неё, не поймёшь, как же она мешала.
   После лёгкого завтрака из двух яиц всмятку и ржаного хлеба с маслом он вышел на небольшую прогулку. Неспешно фланируя по оживающим дневной суетой улицам, он всё откладывал возвращение, и лишь добравшись до Голден-парка, заметил, что солнце уже с облегчением скатывается с небосклона, ещё даря тепло, но уже позёвывая и готовясь сдать пост младшей сестре, издревле питающей стремление пытливых умов пресечь очерченные земным притяжением границы.
   Присев на скамейку, укутанную тенью большого платана, закрепившегося позади мощными корнями, Лоднельт вдохнул полной грудью благоухающий травой, бурой торфяной водой от пруда в центре парка и сосисками с горчицей из передвижного фургона с закусками воздух, положил руки на спинку и, вытянув ноги, стал расслабленно наблюдать за играющими в бадминтон на лужайке неподалёку подростками.
   Внезапно на посыпанную мелким гравием дорожку перед ним упала летающая тарелка, а вслед за ней из кустов жимолости ярдах в десяти от Лоднельта, высунув язык и забавно размахивая длинными ушами, выскочил рыжий сеттер. Подбежав и обнюхав тарелку, пёс схватил её зубами, но, обнаружив внимание к своей персоне сидящего рядом человека, замер на месте. Наклонив голову и помахивая хвостом, сеттер, с истинно собачьим дружелюбным любопытством, разглядывал незнакомца, раздумывая, не захочет ли тот с ним поиграть. Тут его позвал мелодичный женский голос и, вспомнив, что послан по важному делу, он посмотрел в сторону невидимой хозяйки, потом бросил ещё один взгляд на Лоднельта и, стремглав кинувшись по дорожке, на этот раз обогнув кусты, исчез из виду.
   Лоднельт улыбнулся, подумав, что, пожалуй, только животные могут дарить бескомпромиссную преданность, ожидая за это лишь вкусную косточку или почёсывание за ухом. Лишь немногие человеческие особи способны хранить верность кому-либо и, даже получив щедрую плату, всё равно могут предать или изменить, если увидят в этом большую выгоду.
   Мимо скамейки бодрой трусцой пробежала молодая девушка в облегающих коротких шортах, спортивной майке, белых кроссовках и с наушниками в ушах. Проводив её взглядом, ещё какое-то время после того, как она свернула за угол, Лоднельт слышал, как шуршат отбрасываемые её ногами камни.
   В полной мере насладившись покоем этого оазиса посреди шумной толчеи города, он встал и направился в сторону дома. Пропитавшись расслабляющими флюидами старых, повидавших многое на своём веку, но лишь отстранённо наблюдающих, дремотно удивляясь царящему вокруг хаосу, тенистых деревьев, он неохотно вернулся на покрытые горячим асфальтом и вечно спешащими прохожими улицы.
   Проходя мимо кондитерского магазина, Лоднельт окунулся в невидимое, но кажущееся осязаемым и густым облако ванили, заварного крема и свежеиспечённых булочек, подвергнувшее его искушению, которому он не смог, да и не захотел противиться. Зайдя в прохладный зал с небольшими круглыми столиками, за которыми предавались сладкому чревоугодию посетители, запивая лимонадом кексы, слойки и крендельки, он приблизился к сверкающему белизной прилавку и заказал дородному, улыбчивому, краснощёкому пекарю в высоком белоснежном колпаке припорошенный сахарной пудрой слоёный пирог с вишней и шоколадом и пузатую бутылку гранатового сока. На вращающихся подставках кружились и другие манящие лакомства, но, заставляя себя не слышать их ароматный задушевный шёпот, он принял из рук пекаря бумажный пакет с заказом и, выйдя на улицу из стеклянных, вымытых до блеска дверей, вернулся к прогулке.
   Как и любое удовольствие, это тоже быстро закончилось. Вздохнув, он бросил опустевший пакет в урну и, облизав губы, стряхнул с рук прилипшие к ним крошки. Сворачивая на Хайгроув-драйв, он чуть не споткнулся о выпрыгнувшего из подъезда ему под ноги мальчишку в порванных на коленях джинсах и полосатой жёлто-синей майке. Из окна на третьем этаже высунулась растрёпанная женщина средних лет, с наполовину покрытой бигуди головой, и прокричала что-то неразборчивое, но весьма экспрессивное вслед улепётывающему сорванцу, который обернулся и, показав язык, юркнул через решётчатые чугунные ворота во двор. Выкрикнув какую-то, столь же непонятную, угрозу, женщина ретировалась с поля боя, напоследок громко хлопнув ставней. Понаблюдав за развернувшейся перед ним батальной сценой, Лоднельт усмехнулся и, бросив взгляд на закрытое окно, продолжил свой путь.
   Город дребезжал и гудел, как потерявший дирижёра и партитуру симфонический оркестр: монотонная басовая партия мчавшихся по его артериям машин, синкопа кастаньет стучащих по мостовой каблуков и атональный визгливый аккорд радиопередач, сирен и гудков складывались в невообразимый, терзающий нервы и слух инфернальный регтайм. Но даже он не смог бы разрушить хрупкое очарование тихого солнечного дня, если бы, когда Лоднельт миновал скобяную лавку в конце улицы, над которой на цепи висел стилизованный амбарный замок, и уже собирался повернуть за угол, ему не послышался крик о помощи с отчётливо различимыми нотами боли и обречённости.
   Лоднельт замер как вкопанный, и овладевшее им радужное настроение улетучилось в мгновение ока, сменившись выступившей на лбу испариной. Другие прохожие не уделили этому происшествию никакого внимания, привыкнув к тому, что в городских джунглях каждый сам за себя и, бросившись на подмогу, можно накликать на свою голову множество проблем, а то и подвергнуть здоровье или даже жизнь серьёзной опасности. Только одна женщина, в просторной длинной блузе с вертикальными полосами и розовых бриджах, вздрогнув, начала озираться, но лишь ускорила шаг, и её пояс из металлических красных и чёрных колец глухо забряцал в такт удаляющимся быстрым шагам.
   Помрачнев, Лоднельт обратился в слух, и его усилия вознаградил ещё один, гораздо более слабый, полный безнадёжного отчаяния зов. На этот раз он подметил, что кричали во дворе, проход в который открывался между двумя кирпичными домами ярдах в пятнадцати впереди.
   Игнорируя тревожно-удивлённые взгляды, он забежал во двор, но увидел только колышущуюся зелёную стену шиповника и сирени. Вломившись в буйно раскинувшиеся заросли, он попал на асфальтированный растрескавшийся пятачок и заметил лежащего под кустом мужчину, на белом полиэстре рубашки которого, прямо на груди, росло, окрашивая её в багровые тона, пятно. Дотронувшись до сонной артерии мужчины, Лоднельт убедился, что пульс отсутствует, а значит, убийца уже достиг цели. С помощью он опоздал, так что сосредоточился на том, чтобы покарать осмелившегося на безжалостное нападение посреди дня рядом с заполненной людьми улицей безумца.
   Распрямившись, он осмотрелся, пытаясь определить направление, в котором скрылся преступник. Он услышал крик чуть больше минуты назад, и душегуб не смог бы с такой скоростью раствориться в путанице узких проулков, а значит, оставался шанс, что его выдаст поспешное отступление. В подтверждение этих умозаключений в дальнем проходе что-то загремело – видимо, убийца действительно удирал со всех ног и не слишком под них смотрел.
   Не теряя ни секунды, Лоднельт ринулся в переулок, где раздался шум, и увидел, как впереди мелькает, удаляясь довольно быстро, хотя и недостаточно, чтобы спастись от преисполненного гневом проводника, одетая в коричневую замшевую куртку спина.
   Услышав за спиной тяжёлые, как неумолимый рок, шаги преследователя, замшевый беглец обернулся, а увидев, что его нагоняет с не предвещающим ничего хорошего застывшим мрачным лицом грозный противник, взвизгнул и, поминутно оглядываясь, прибавил темп, но не успел он добежать до конца переулка, как оказался сбит с ног, схвачен за горло и впечатан спиной в стену.
   Убийца выглядел довольно тщедушно, и Лоднельт даже засомневался, что этот невысокий, лысеющий, с печальными щенячьими глазами, отвисшим подбородком и заявившим о себе брюшком человек – именно тот, кто недавно хладнокровно расправился со здоровым и сильным мужчиной. Но тут он заметил спереди на коричневой замше несколько свежих кровавых пятен, и его решимость вытрясти из этого неудавшегося потрошителя душу затвердела, как алмаз. Червяком извиваясь в каменной хватке проводника, тот лишь надсадно хрипел и, безуспешно пытаясь освободиться, царапал обкусанными ногтями обхватившую его горло кисть. Неожиданно он всхлипнул, как-то внутренне обмяк, затрясся – и из его глаз ручьём хлынули слёзы.
   От вида жалобно хнычущего жестокого кровососа решимость совершить возмездие у Лоднельта не то чтобы угасла, но заколебалась, как огонь свечи на ветру. Ему даже пришлось напомнить себе, что для проводника жалость к убийцам является непозволительной слабостью. Но, занеся кулак над сжавшимся и крепко зажмурившимся в ожидании неминуемой гибели мерзавцем, он всё же не смог уничтожить столь жалкое создание, не дав тому возможности оправдаться, – уж больно не вязалась его наружность с образом посланника смерти.
   Вздохнув, он разжал пальцы, и рыдающий негодяй плюхнулся задом на грязный бетон. Сурово посмотрев на трясущегося и размазывающего по лицу грязь и слёзы невзрачного толстячка, Лоднельт задал первый же вопрос, который пришёл ему в голову.
   – Как твоё имя, подлец? Отвечай не виляя, если тебе дорога жизнь, которая, поверь, висит сейчас на волоске. Труп в соседнем дворе – это дело твоих прокажённых рук?
   Изрядно помятый, тот шмыгнул носом, сглотнув, постарался собрать растерянное после нападения самообладание и, оперевшись о стену, принял относительно вертикальное положение. Стряхнув с куртки пыль, он взглянул в глаза нависающего, как скала, адского инквизитора и почти без дрожи в голосе произнёс:
   – Да, я застрелил того выродка. И без колебаний сделал бы этот ужасный выбор снова, – он попытался гордо вскинуть голову, но при его расхлябанной комплекции и росте это выглядело скорее нелепо, чем вызывающе. – Меня зовут Альберт Борус, и я был счастлив. У меня были любящая жена, замечательная дочь и спокойная работа управляющего небольшим складом канцелярских изделий. Пока в одночасье, по вине банды подонков с соседней улицы, я не потерял всё. Около месяца назад, вернувшись с работы, я обнаружил своих жестоко убитых родных в осквернённой, разгромленной гостиной. Дверь была взломана, и из дома вынесли подчистую всё мало-мальски ценное. По несчастью, во время ограбления жена и дочь оказались в своих комнатах, и вломившаяся в наш дом мразь не захотела оставлять свидетелей, так что они были обречены. Перед тем как перерезать им горло, эти взращённые бешеным шакалом выродки надругались над беззащитными женщинами, а затем спокойно погрузили награбленное в фургон, который в своей безмерной наглости припарковали возле моего подъезда. Именно это и позволило быстро схватить распоясавшихся извергов, но судья отпустил их на волю, прислушавшись к изворотливым адвокатам, выискивающим самые незначительные ошибки в документах; запутывающим присяжных баснями о трудном детстве подсудимых и обществе, не понимающем их ранимую душу, тем самым подталкивая невинных агнцев грабить, насиловать и убивать. К тому же два основных свидетеля обвинения внезапно отказались от своих показаний, очевидно, запуганные или подкупленные дружками убийц моей семьи, а один бесследно исчез, и, я уверен, опять же не без их вмешательства.
   После этого я перестал ожидать правосудия от системы, построенной на фундаменте из денег, знакомств и субъективного мнения плотников, брокеров, домохозяек и прочих не имеющих ни малейшего представления о законе людей, основывающегося лишь на актёрском таланте защитника. Как можно отдавать на суд этого балагана жизни подсудимых и истерзанные души жаждущих справедливости жертв и их родных? Потеряв всякую надежду, я просто не смог оставить всё как есть и позволить демонам, ради собственной прихоти оборвавшим две прекрасные жизни и фактически уничтожившим мою, продолжать получать наслаждение от своих поганых забав. Я буквально задыхался, не в состоянии дышать с ними одним воздухом, и решил, что пусть я сгнию в тюрьме или погибну, но сотру эту грязь с лица земли. Если со мной уже кончено, то хотя бы другие люди смогут вздохнуть свободнее. Принятие такого решения оказалось намного сложнее претворения его в жизнь, ведь я уже знал этих богомерзких отродий – их имена, адреса и лица были выжжены в моей памяти калёным железом. Нелегально купив пистолет, я денно и нощно следил за ними и дождался, пока один подонок самонадеянно не выполз из норы, оставшись без поддержки своих дружков. Не желая уподобляться героям плохих фильмов, я не предварял выстрел в его гнилое сердце пламенными обличающими речами, взывая к совести и раскаянию, так как не верю, что нечто подобное может теплиться в душе опустившегося и не считающего других людей ничем, кроме своей добычи, зверя. Вы, очевидно, собираетесь меня убить. Что же, я не могу вам помешать… да и не хочу. Может, хоть там я вновь обрету покой.
   Убийца поник, будто сдувшийся воздушный шар, и опустил взгляд, безропотно ожидая неотвратимого возмездия за свой неисправимый проступок.
   Лоднельт молча стоял и никак не мог решить возникшую перед ним дилемму. Внутренний голос нашёптывал ему, что услышанная печальная исповедь и раскаяние маленького кладовщика истинны. Конечно, он смотрит на убийцу, это не подлежит сомнению, но разве проводник не занимается тем же – без всякой жалости и сострадания уничтожает сеющих зло оборотней, чтобы защитить окружающих их добрых людей, в чьих сердцах есть место для ростков любви, созидания и прощения?
   Он видел лишь своё отражение в кривом зеркале – полубезумного, беспомощного и смертного, безо всякой поддержки обречённо выступившего против сильного и безжалостного врага, не питая по этому поводу никаких иллюзий, но черпавшего силу в том же источнике Воина Добра. Лоднельт просто не знал, как ему следует поступить, и лишь всё сильнее запутывался, пытаясь разобраться в терзающих его сомнениях.
   В нерешительности сжимая и разжимая кулаки, он наконец сдался, придя к выводу, что единственно верным будет переложить тяжесть вынесения приговора на того, кто гораздо лучше разберётся в этих моральных хитросплетениях. Он сосредоточился и воззвал к Аду, ожидая, какое чудовище удостоит его своего внимания в этот раз. На всякий случай он крепко взял подсудимого Адского суда за руку, справедливо подозревая, что когда тот увидит настоящего демона, а не тех, за которыми охотился, то вполне может растерять любые остатки мужества и попытается сбежать, ну или грохнется в обморок. Так или иначе, не зная, чего ожидать от Альберта Боруса, который узрит явившегося на его процесс судию, он не стал рисковать и намертво сжал его хрупкую кисть в своей огромной ручище.
   Тот испуганно посмотрел на Лоднельта, но затем его глаза расширились ещё больше, он побледнел и надрывно закричал. Внезапно голос пленника сорвался, и, парализованный страхом, он уставился куда-то за спину проводника, что тот счёл очевидным знаком прибытия вызванного гостя. Действительно, на его плечо опустилась тонкая, холодная и немного влажная, нет, не рука, а какая-то странная ветвь неизвестного растения, так как вместо пальцев она заканчивалась узловатыми, бурыми, змеящимися корнями.
   – Вышел на охоту, Меч Ярости? – как ветер в траве, прошелестел негромкий, убаюкивающий голос.
   Не выпуская руку впавшего в ступор Альберта, Лоднельт повернулся и встретился взглядом с существом, которое, несмотря на свой невообразимый вид, представлялось отнюдь не пышущим угрозой Адским Воином, а, скорее, умудрённым бесконечным количеством минувших лет духом затерянного в вековых лесах между седых гор бездонного волшебного озера. Толстые заскорузлые корни обвивали его тело и, казалось, покряхтывали и горестно стонали, когда он двигался. Нежная молодая береста, словно кожа, покрывала изящные гибкие руки и ноги. Голова демона напоминала цветущий куст – вокруг алебастрового, похожего на жидкий мрамор лица, с чёрными, как бездонные омуты, в которых вихрятся невидимые мощные течения, глазами, буйно вились полные жизни лозы бугенвиллеи, винограда и жимолости, среди которых уживались, живописно вплетаясь в этот букет, веточки малины и лимонника. Свисающие на лоб колокольчики и ландыши покачивались, наполняя воздух кружевным ароматом, приносящим отдохновение и предвкушение грядущей радости, вселяя надежду и ожидание чуда.
   Удивлённо разглядывая этого сына дриады и фавна, Лоднельт тщился понять, как такое существо может кого-то убить. Скорее уж оно погладит по головке и споёт колыбельную. Демон, понявший причину замешательства проводника, слегка улыбнулся, и в глубине его омутов-глаз, как золотые рыбки, промелькнули искорки.
   – Давненько я не бывал на Земле, гляжу – тут всё сильно изменилось, но если наше присутствие всё ещё требуется, значит, люди остались прежними и зло до сих пор находит путь в их сердца. Приветствую тебя, Страж Добра, получивший имя из рук Владыки. Меня зовут Йань-Ка, и я обладаю достаточной силой и твёрдостью для вершения справедливости. Пусть мой вид тебя не обманывает. Несмотря на то, что я наполнен жизненной силой, я могу нести не только благостные дары, но и неотвратимую, безжалостную смерть. Чары дрёмы наложу, чтоб сомкнулись веки, и в геенне подлеца закую навеки. Закружит водоворот, в глубину утянет, неминуемый конец злой душе настанет.
   Проводник открыл рот и замер от наэлектризованного ощущения нереальности происходящего. Он, конечно, и так балансировал на грани сумеречной зоны, но, услышав от этого цветочного демона стихи, почувствовал, что земля под ногами внезапно перестала казаться незыблемой твердью.
   Йань-Ка убрал свои корешки с плеча Лоднельта и изучающе посмотрел на того, кто, будто пришпиленный булавкой мотылёк, трепыхался в его захвате.
   – Кто это, Меч Ярости? Какое злодеяние совершил этот невзрачный человечек?
   Невзрачный человечек, услышав последние слова демона, гортанно всхлипнул, закрыл глаза и, потеряв сознание, рухнул навзничь, словно куль с мукой. Это привлекло внимание Лоднельта, он перестал таращиться на невероятного гостя и, придя в себя, выпустил пленника, так как, очевидно, удерживать его дальше не имело смысла. Убедившись, что его подопечный не выказывает признаков осознанного существования, он потёр вспотевшие руки о джинсы и повернулся к дивному монстру.
   – Добро пожаловать, Йань-Ка. Этот человек совершил убийство, но я не смог принять решение о необходимости его казни.
   – И что за сомнения тебя посетили? Какие обстоятельства совершённого им злодеяния остановили карающую длань? Расскажи мне, что тут произошло, и я использую свою мудрость, чтобы разрешить эту проблему должным образом.
   Лоднельт кивнул и пересказал услышанную от Альберта историю, стараясь не упускать никаких подробностей, чтобы пролить свет на кажущиеся неразрешимыми противоречия. Когда он закончил, Йань-Ка медленно кивнул, отчего цветы на его голове закачались и рассыпали ореол пыльцы и летних запахов. По глазам демона разошлись круги, словно кто-то бросил в центр каждого из них камешек, и они покрылись налётом патины, как будто поверхность этих сверхъестественных озёр затянуло тиной и ряской.
   Определив такое состояние пришельца как глубокое раздумье, Лоднельт не спешил его беспокоить, терпеливо ожидая, когда тот огласит дальнейшую судьбу доморощенного мстителя. Наконец в прояснившиеся глаза демона вернулась кристально чистая тьма бездны, и он слегка пошевелил пальцами-корнями.
   – История, рассказанная этим несчастным, правдива, – Йань-Ка заметил, как приподнялись брови проводника, и его губы разошлись в хитрой усмешке. – Тебе интересно, как я это узнал? Я не читаю мысли и не обладаю ясновидением. Этот дар является частью нашей сущности, и его источник – постоянно колеблющиеся весы самого мироздания. Знай: ты пресекаешь не зверства и хаос. Фактически это лишь декорации, а настоящая цель юрким пескариком ускользает от твоего понимания. Любое действие – это песчинка, которая, падая на одну из чаш, изменяет вселенский баланс. Как проводник, ты можешь предвидеть, куда склонит весы то или иное событие, и предотвращаешь наполнение чаши зла, что может привести к воистину катастрофическим потрясениям самих основ. Ты останавливаешь тех, кто, сея вокруг себя ужас, страдания и унижение, будет неустанно сыпать песок на эту чашу. Но проводник обладает достаточной свободой воли, чтобы решить, что изверги, воздействие которых на равновесие незначительно, всё равно заслуживают уничтожения, не закончив свой путь и не успев ни принести ещё больше вреда, ни обрести покаяние. В случае с этим проклятым ненавистью человеком ты начал сомневаться, так как не чувствуешь возмущения в равновесии от его поступка. Этот несчастный действительно, как ты и подумал, лишь выполнил твою работу. Но это вышло по чистой случайности, ведь люди не в силах осознать последствия своего выбора. Человек не может знать, останавливает ли он руку, из которой на чашу зла сыпется чёрный песок, или, убив показавшегося ему заслуживающим этого, сам бросает туда горсть. Это убийство не поколебало весов, и, с точки зрения мироздания, он невиновен, но ты вправе принять собственное решение. Жить ему или умереть, зависит только от тебя, но учти, что если ты сохранишь ему жизнь, а он останется на этом пути, то однажды преступит черту, и тебе придётся вернуться, чтобы исправить свою ошибку.
   Проводник нахмурился и, посмотрев на уже пришедшего в себя, но затаившегося, как мышка, Альберта, властно приказал ему встать. Нескладный кладовщик перевёл взгляд с демона на Лоднельта, поднялся и тяжело прислонился спиной к холодной кирпичной стене, так как ноги всё ещё плохо справлялись с задачей его удержать. Опустив голову и стиснув руки, он приготовился выслушать свой приговор.
   – Ты всё слышал, не так ли? – сурово задал вопрос Лоднельт.
   Убийца смог только, не поднимая головы, кивнуть, и его плечи вздрогнули, как бы предвкушая опускающийся на шею острый топор.
   – И ты понял сказанное про равновесие и что тот, кто, следуя злой воле или даже по неосторожности, уронит песчинку зла в вожделеющую её чёрную пустыню, будет немедленно и безжалостно умерщвлён?
   Самозваный палач разлепил ссохшиеся от пережитого ужаса губы и тихо, но чётко ответил:
   – Да.
   – Я явлю своё милосердие и прощу тебе этот грех. Можешь идти и продолжать жить с ужасным грузом, который ты сам по недоумию взвалил на свою душу. Но помни: если ты не жаждешь умереть, то больше никому не причинишь зла, какие бы причины тебя к этому ни побуждали. И, я уверен, не надо просить тебя хранить в секрете тот крохотный лоскуток истины, который ты среди немногих смертных урвал. Ты всё равно не сможешь ни изменить существующий порядок вещей, ни стать его частью. И, думаю, не надо объяснять, как отнесутся к услышанному остальные. Велика ли награда за такой серьёзный риск?
   – Я никому не скажу. И проживу остаток жизни, раскаиваясь в содеянном.
   – Хорошенько запомни мои слова, Альберт Борус, так как следующая наша встреча для тебя станет последней. А теперь ступай и постарайся смириться с потерями и обрести покой. С достоинством принимай дары и удары жизни и не пытайся решать судьбы других за тех, кто имеет для этого мудрость и силу.
   На это напутствие Альберт лишь кивнул и, понурив голову, не оборачиваясь, спотыкаясь, побежал дальше по переулку; не сбавляя темпа, он выскочил на улицу и растворился в толпе. Проводив его взглядом, Лоднельт вздохнул и, повернувшись к спокойно дожидающемуся развязки демону, сказал:
   – Извини, Йань-Ка, за то, что тебе пришлось совершить дальнее путешествие между мирами зря.
   – Не извиняйся, проводник. Я, конечно, желал бы воздать злу по заслугам, но обиды на тебя не держу. Ты проявил милосердие и отпустил с миром этого запутавшегося человека. Это говорит многое о твоей природе. Ты не жаждешь убивать и если считаешь, что жертва заслуживает ещё одну попытку, то обязательно предоставишь ей таковую; а значит, человеческого в тебе гораздо больше, чем ты думаешь. Это совсем не плохо, наоборот – даёт тебе возможность поступать по справедливости. Ты принесёшь этому миру намного больше пользы, сохранив в душе сострадание, чем превратившись в бездушную машину для убийства.
   – Благодарю за столь лестные слова. Но я думал, ты будешь разгневан тем, что не утолил свою жажду, как узревший в пустыне оазис измождённый путник, который, собрав последние силы, дополз до него и понял, что это лишь мираж. По крайней мере, первый демон, узнав, что был призван лишь дать необходимые разъяснения, напал на меня и, если бы смог, наверное, убил бы.
   – Видимо, ты повстречался с относительно молодым, разумеется, по человеческим меркам, демоном, ещё не научившимся обуздывать свою природу. На самом деле отсутствие того, на кого можно излить обжигающую сердце каждого демона ярость, вовсе не приносит нам мучительное разочарование. Скорее, это то, что, не давая покоя, гложет нас изнутри. Нормальной реакцией на интересующихся только собственным благополучием и несущих страдания другим подонков будет стремление уничтожить смрадную, отравляющую мир гадину, от которого сжимаются кулаки и закипает кровь. Воин Света чувствует себя так всегда. Он жаждет вырвать с корнем мешающую расти и благоденствовать росткам добра нечистую поросль. Даже исполнение долга не ослабит эту страсть, пока существует и дышит не предназначенным для него чистым воздухом зло. Так что не беспокойся, отдавать агнца на заклание от тебя никто не требует. Демоны, как, впрочем, и ангелы, отнюдь не выдуманные алчными жрецами, одержимые поклонением блаженные и абсолютно равнодушны к восхвалениям, жертвам и мольбам. Твоя цель – не угождать нам, а спасать невинных от совсем не мифических чудовищ.
   – Ты, несомненно, прав. К сожалению, я не могу преподнести тебе ничего, кроме простых слов благодарности.
   – Слова никогда не бывают просто словами – в любом заложен тот или иной смысл. Произнося слово, ты делишься с тем, кому оно адресовано, не колебанием воздуха, а эмоциями и намерениями. Слово вполне материально. Оно может как спасти, так и убить. Конечно, не все слова несут в себе настолько мощный заряд, но и передать другому радость, грусть, ненависть, любовь – тоже достойное им применение. Выразив искреннюю признательность, ты вручил мне небольшую частичку наполняющего тебя света. Поверь, это достаточно щедрая награда.
   Демон манерно отвесил поклон, весь заскрипел, зашелестел и, улыбнувшись, в мгновение ока исчез. Только что Йань-Ка стоял перед Лоднельтом, а в следующий миг на его месте лишь малыш-ветерок, пробуя силы, кружил пыль и сор в миниатюрном вихре. Поняв, что время, отведённое гостю, истекло и тому пришлось срочно вернуться домой, Лоднельт вздохнул и, засунув руки в карманы джинсов, пошёл в направлении, в котором скрылся Альберт.
   Ему почему-то не хотелось возвращаться через двор, где между живых, радующихся солнцу и теплу, молчаливых растений, напоминающих о мудром демоне, безучастно ко всему лежал, больше никому не в силах причинить вреда, насильник и убийца. Решив, что на сегодня с него, пожалуй, достаточно событий, Лоднельт выбрал самый короткий путь домой и, ускорив шаг, углубился в свои мысли.
   Об отдыхе и спокойной прогулке речи уже не шло. Семена адской мудрости упали на благодатную почву, и её ростки требовали долгого и тщательного осмысления, чтобы со временем дать плоды тому, кто готов вкусить их горькую плоть.

Глава 5

5.1. «Живая Смерть»

   Вчерашний чай, холодный и горьковатый, уже покрылся маслянисто блестевшей плёнкой, но Витти не стал придираться. Не обращая внимания на такие мелочи, он залпом осушил чашку, просто утоляя жажду, затем достал из холодильника кусок пирога с мясом и отрешённо его сжевал. Как был, в одних трусах, он уселся за рабочий стол и, рассеянно стряхнув с груди крошки, налил в широкий стеклянный стакан виски, чтобы выветрить из головы засевший там плотный туман. Отпивая маленькими глотками огнём стекавшую по пищеводу жидкость, он просмотрел входящие сообщения в ноутбуке, который за последний месяц практически не выключался.
   Он вполне сносно наладил быт и обзавёлся необходимыми для более-менее комфортного проживания вещами, но всё равно как дома себя не чувствовал, да к этому и не стремился. В бегах главной целью является выживание, а поскольку это непритязательное пристанище с ней справляется, то вполне его устраивает.
   Витти оказался наследником чрезвычайно важной тайны, которую полагал своей нераздельной собственностью. За наследством пришлось идти самому, да никто из прежних владельцев и не признал бы его права, но это и не важно. Джен Шенг умер, Витти ещё жив, и раз ларец попал ему в руки, выпускать его он не собирается.
   Последний разговор с Мином дал кое-какую информацию к размышлению о его странной находке, и разобраться в хитросплетениях потусторонней мистерии входило в список приоритетных задач – не только ради собственной безопасности, но и для высвобождения заложенного в ней потенциала. Он удалился от своей прежней жизни как можно дальше и, замуровав себя в этом облезлом склепе, неустанно рыскал в поисках ведущих к разгадке зацепок. Чтобы отыскать ниточки древней фантасмагории, он даже подёргал за некоторые из своих, но это никогда не приведёт в его логово охотников. Если требовалась предельная осторожность, значит, Хитрый Витти обставлял все ставки, обрезал все концы и исчезал с радаров настолько искусно, что ему, пожалуй, мог бы позавидовать и секретный агент. Он натянул паутину и, сидя в её центре, ожидал, когда раскиданная приманка заманит в неё жирных информационных мух.
   Кое-что ему уже удалось разузнать – теперь он по крайней мере уверен, что это проклятое братство Нефритового Дракона на самом деле существует, как и его заклятые братья Черепахи. Эта информация дорого ему обошлась, но ещё дороже за неё заплатил скромный клерк городской мэрии, на которого его вывел один из старых знакомых.
   Клерк оказался вовсе не так скромен и втихомолку тратил намного большие деньги, чем позволяла зарплата, на сомнительные удовольствия, заслужив этим внимание круживших вокруг злачных мест хищников. Когда любителя запретных плодов взяли в оборот и популярно донесли до него свою точку зрения учуявшие поживу стервятники, он выложил сначала информацию, а затем и все, довольно приличные, грязные деньги, после чего спешно отбыл в родные пенаты где-то посреди картофельных полей. Демонстрируя ожидаемое благоразумие, он не стал заявлять в полицию о вопиющем нарушении своих прав и, собрав чемодан, купил билет на ближайший континентальный автобус.
   Решивших вытрясти из него деньжат примитивных, как амёба, шакалов привлекла только сумма на банковском счёте жертвы; зато Витти чрезвычайно заинтересовался источником доходов продажного мошенника, которым с ним поделился один из вышибал, поскольку Витти предусмотрительно запустил в мутную воду преступного мира слух о щедрой оплате любых упоминаний о Нефритовых Драконах, Жемчужных Черепахах и прочей мистической фауне.
   Оказалось, что деньги ушлый клерк получал от некой торговой организации за сбор и передачу ей информации о проходивших через его руки поставках и квотах. Ворованные данные он передавал их связному – каждый раз в новом месте, но одному и тому же человеку.
   Однажды воришка изъявил сомнения в безопасности его неблаговидного занятия и сказал, что решил завязать: он, дескать, собирается жить честно и посещать по воскресеньям местную католическую церковь. Но, к его великому разочарованию, с покаянием и обретением благодати пришлось немного повременить, так как в планы нанимателя прекращение их сотрудничества не входило.
   Связной вежливо разъяснил недальновидному фермеру последствия его необдуманного решения. Среди прочих доводов, где-то между увольнением и федеральной тюрьмой, проскользнуло упоминание о вполне допустимом варианте прекращения жизнедеятельности отступника вследствие недовольства боссов обходительного вестника упущенной прибылью. Значительная вероятность такого исхода аргументировалась тем, что он представляет серьёзную организацию, у членов которой напрочь отсутствует как чувство юмора, так и терпение, и сейчас крайне неудачный момент создавать им дополнительные проблемы. Затем он так же вежливо и равнодушно приставил к виску клерка пистолет, и вопрос с увольнением с должности осведомителя был решён. На прощание связной бросил, чтобы тот ни о чём не беспокоился, так как «Нефритовый Дракон» окажет любую необходимую поддержку своим лояльным партнёрам.
   До смерти перепуганный, клерк вернулся к своим неофициальным обязанностям, больше не помышляя о том, чтобы от них отвертеться, до того момента, пока ему не был предложен очевидный выбор – опасность далёкая или нож у его горла, который он и сделал без излишних колебаний.
   Принёсший эти известия бандит обладал слишком широким лбом, по которому, видимо, слишком часто не могли промахнуться оппоненты, так что вспомнить название фирмы, которая оплачивала услуги клерка, или хотя бы имя его связного он не смог, зато не забыл потребовать за свою куцую информацию тысячу долларов. На разумное предложение уменьшить аппетиты в пять раз он прореагировал с возмущением, достойным Сэмюэля Адамса, решив получить то, что, как он считал, ему причитается, наиболее привычным для него способом – полагаясь на свои кулаки и отсутствие в голове того, что можно было бы повредить.
   Когда эта прямолинейная затея с треском провалилась, вполне буквально, поскольку громила так приложился головой о ближайшую стену, что треск был ясно различим, он стал гораздо сговорчивее; но Витти настолько взбесило нападение этой гориллы, что тот не получил ни цента. Хлюпая разбитым носом, уязвлённый примат убрался восвояси, оборачиваясь и выкрикивая угрозы, но Витти проигнорировал эту нелепую браваду и вернулся в своё убежище, сконцентрировав поиски на конторе, судя по всему, имеющей непосредственное отношение к интересующим его вопросам.
   Нельзя сказать, что это было просто, но если у тебя достаточно желания и денег, то, без сомнения, невыполнимых задач не существует. Наконец, после множества расспросов и ценных благодарностей, ему удалось выяснить название и расположение искомой цели. Компания «Вайткросс инк», занимающаяся международной торговлей, и, по слухам, в основном контрабандной, располагалась в трёхэтажном собственном особняке на пересечении Руби-лэйн и Пэлм-роад, лишний раз доказывая, что завлечение клиентов не является её основным приоритетом.
   Около недели он ходил вокруг да около, высматривая что-нибудь подозрительное, но ему не удалось выяснить ровным счётом ничего; «Вайткросс» казалась обычной конторой-посредником, через двери которой снуют курьеры и посетители, а торговые агенты и бухгалтеры выбегают на улицу подкрепиться сырными пирогами и хот-догами.
   Надавив на кое-какие рычаги, он даже заглянул в её бухгалтерию, но ничего, кроме рядов цифр доходов и расходов от вполне официальных сделок, не нашёл и там. Он доверял своей интуиции, не раз помогавшей ему выпутываться из различных переделок, и сейчас она нашёптывала, что кристальная чистота бизнеса и образцово-показательный фасад корпорации «Вайткросс» – это лишь ширма, скрывающая род истинных занятий и тех весьма могущественных людей, которые захотели за ней спрятаться. Но на то, чтобы рассмотреть под микроскопом каждый положенный в фундамент этого гиганта кирпичик, у него элементарно не нашлось времени.
   Витти оказался довольно-таки связан в передвижениях ведущейся за ним охотой, потому, отложив это расследование в сторону, решил подойти к раскрытию тайны с другого конца. Мин ведь обмолвился и про аверс медали тайных сект, выползших из тьмы времён и сохранивших как взаимную ненависть, так и общие корни.
   Жемчужная Черепаха. По словам ушлого китайца, именно эти земноводные похитили и спрятали под задницей статуи Чжу Сыван в «Золотой луне» треклятый ларец. Очевидно, Черепахи знают обо всей этой кутерьме ничуть не меньше Драконов, с той лишь разницей, что, возможно, не захотят его убить, а значит, намного предпочтительнее для того, чтобы сделать тайное явным. Правда, единственной Черепахой, которую он знал, был убитый ресторатор, но, опять же, может, это кого-то и остановит, но только не Хитрого Витти. В общем, способ казался достаточно перспективным, чтобы попробовать его использовать.
   Он как раз обдумывал, как к нему подступиться, когда увидел в свежей электронной почте то, что отодвинуло на второй план знакомство с панцирными рептилиями, – письмо от старого букиниста и коллекционера, утверждающего, что у него есть интересующая мистера Лепатроне книга.
   Про эту книгу Витти узнал случайно – как-то он не выдержал, устав от бесконечной игры в кошки-мышки, разогретых в микроволновке полуфабрикатов и того, что не с кем перекинуться фразой, в которой бы не звучали угроза, ложь или требование денег, и позвонил Милане. Назначив свидание в центральном парке, где у всех на виду, скорее всего, никто не догадался бы его искать, он провёл чудесный день – выкинув из головы проблемы и опасения, позволил себе расслабиться и сосредоточиться на удовольствии от общения с любимой женщиной. Они болтали о всяких пустяках, о выставках, на которых побывала Милана, он, презирая себя, выдал порцию вранья о тяготах затянувшейся командировки, а потом, слово за слово, речь зашла о древнем китайском искусстве. Как бы в шутку упомянув про легенду о противостоянии Нефритового Дракона и Жемчужной Черепахи, он был ошарашен тем, что Милана, оказывается, о ней слышала, а точнее – читала в древнем фолианте, который ей удалось заполучить в руки в одном из музеев. Витти отшутился от предложения рассказать ему о перипетиях их вражды, мол, это будет чересчур скучно для такого прекрасного дня, но название книги запомнил накрепко.
   Он ещё раз перечитал зловеще чёрный на белом светящемся экране текст. Всё точно, наконец-то – переведённая с древнего китайского на древний английский и сама уже довольно древняя «Живая Смерть» находится у профессора Вранцевича, который согласен её продать.
   Сделав пару звонков на скорую руку Витти узнал, что тот действительно профессор-затворник, который, несмотря на то что является единственным наследником довольно богатой семьи польских беженцев, чрезвычайно скуп и себе на уме.
   Стоило ожидать, что эдакий скаред наверняка заломит двойную, а то и тройную цену, но Витти не собирался торговаться. Время в его ситуации намного дороже презренного металла, ну или бумаги, обмен своей жизни на которые считается выгодным только нищими религиозными фанатиками.
   Элиадор Вранцевич, проживающий на Аркэйд-драйв, изъявил желание принять у себя покупателя сегодня в полдень. Часовая стрелка, тем временем, подползала к одиннадцати; надо будет поторопиться. Переписав адрес профессора в записную книжку, Витти захлопнул крышку ноутбука и отправился в ванную, чтобы наскоро привести себя в порядок.
   Выходя из квартиры он взглянул на часы – двадцать минут двенадцатого; всё в порядке, должен успеть вовремя. Он оделся неброско, но достаточно презентабельно, чтобы не вызывать подозрений. Чистые новые джинсы, хлопковая белая рубашка в тонкую серебристую полоску, тёмно-синяя короткая ветровка и пепельного цвета кожаные ботинки – наряд трудяги, у которого водятся деньжата прикупить удобную недорогую одежду на тот случай, если выпадет шанс заглянуть в какое-нибудь приличное заведение.
   По улице ползли тени от проплывающих над городом густых белых облаков, и когда солнце проскальзывало в редкие просветы между ними, то обрушивалось на дома и людей столбами яркого света, заставляя прохожих вздрагивать и щуриться. Витти словно попал под контрастный душ – прохлада и мягкий сумрак неожиданно взрывались слепящим, выжимающим испарину жаром, который, в свою очередь, сменялся зябким ознобом, когда очередной сгусток пара скрывал землю от проказливых знойных лучей. К его облегчению, это продолжалось недолго – пройдя ярдов пятьдесят на север по Колдмаунтайн-вэллей, он свернул направо в Голден-парк, чтобы на другой его стороне выйти как раз на Веллингтон-авеню и, укрывшись от солнечной атаки под растущими вдоль её тротуаров акациями, оказаться на Аркэйд-драйв.
   В тени парка разлилась тишина. Густые кроны мощных старых платанов и ясеней и плотная стена шиповника и жасмина оставляли городскую суету за живыми брустверами, легко заглушая её истеричный гам своим негромким шелестом. Парк давал отдых и убежище всем, кто жаждал уединения и покоя; умиротворённо поскрипывал и шептал, переговариваясь с сидящими на ветвях и порхающими с место на место лазоревками и сойками, и брюзгливо ворчал на горделиво вышагивающих нахальных голубей.
   Игнорируя окружавшую его неторопливую гармонию, Витти быстро шёл по усыпанной гравием дорожке. Мелкие камешки шуршали под ногами и отлетали в стороны, отбрасываемые подошвами его ботинок. За ним последовали несколько любопытствующих взглядов, но он не придал этому значения.
   Степенный откормленный голубь, оказавшийся на его пути, ускорил шаг и некоторое время бежал впереди, оглядываясь и негодующе воркуя, но наконец, шумно захлопав крыльями, перелетел на газон и, проводив торопыгу взглядом, ещё долго ухал и ерошился.
   По узкой, обсаженной тщательно подстриженными кустами тропинке Витти попал на крикливый, шумный перекрёсток, миновав который, вышел на аллею Веллингтона, чьё суровое величие акцентировалось преобладающей неоготикой с диссонирующими тонами современной, тяжеловесной, безликой застройки. Исторически тут обосновались чванливые банки и представительства крупных мануфактур, но встречались и более приземлённые заведения – рестораны, кафе и магазины деловой одежды, приютившиеся под боком у строгих мрачных гигантов. Даже люди старались вести себя здесь основательно – проникшись серьёзностью и надменной солидностью атмосферы судьбоносных решений и крупных сделок, они безуспешно пытались умерить нетерпеливый темп обычной городской жизни.
   Витти и тут выделялся тем, что не заглядывался на роскошные витрины магазинов, не останавливался поглазеть на здания корпораций и не присаживался в уличных кафе с важными, как короли, официантами выпить чашечку свежезаваренного душистого кофе, а с сосредоточенным видом взрезал медленный густой воздух размашистыми спорыми шагами.
   Сворачивая на Аркэйд-драйв, он чуть не налетел на плотно упакованную в багровый крепдешин седую даму с тянущим её за собой на коротком поводке карликовым пуделем, на голове которого, словно присевшая ненароком бабочка, красовался синий атласный бант. Женщина охнула и прижала руки к груди, а Витти, извинившись, заторопился дальше под её недовольное бормотанье и тявканье возмущённой нападением на свою добровольную собственность шавки.
   Профессор жил в двухэтажном особняке, доставшемся ему от отца – известного производителя косметики и парфюмерии для животных, и дом, построенный этим слащавым воротилой, смотрелся под стать прежнему хозяину. Вычурная балюстрада с витыми балясинами ограждала широкие мраморные ступени, ведущие прямо к высоким сводчатым дверям, украшенным чугунными барельефами амуров и грифонов. Полукруглый белый фронтон дополнялся квадратными розовыми контрфорсами и резными пилястрами. Окна второго этажа в виде больших вертикальных овалов придавали дому вид таращащегося в пустоту мёртвыми пучеглазыми бельмами сладострастного чудовища.
   Поднявшись по ступеням, Витти нажал на отлитый в виде морской раковины звонок, и изнутри послышалась мелодичная трель. Спустя недолгое время правая створка двери приоткрылась, и в щели возник подозрительный старческий глаз с упавшей на него седой прядью волос.
   – Доброго вам дня. Профессор Вранцевич? Я мистер Лепатроне. Мы договаривались насчёт одной старинной книги для моей коллекции, а именно «Живой Смерти».
   Вранцевич кивнул и, отодвинувшись от двери, открыл её ровно настолько, чтобы посетитель смог протиснуться.
   Оказавшись внутри особняка, Витти обратил внимание, что обстановка явно принадлежит новому хозяину, поскольку содержимое разительно отличается от того, что ожидалось судя по обёртке. Профессор оформил интерьер в стиле модерна и неоклассики – вокруг преобладали хромированный металл и всевозможных форм и расцветок пластик. Стены покрывал толстый слой декоративной штукатурки, над которой потрудился один из безумных мастеров, отрицающих гармонию и симметрию. Вдоль них разместились нелепые скульптуры, обожаемые «разбирающимися» в современном искусстве снобами. Лестница на второй этаж из тяжёлых мраморных плит располагалась по центру холла и выглядела в подобном окружении сиротливо и устарело, как почитатель старых традиций, заявившийся во фраке и цилиндре на молодёжную дискотеку. Когда-то прекрасный наборный паркет изрядно поистёрся, местами его уродовали вызывающие недоумение шрамы глубоких царапин. Очевидно, чтобы свить это воронье гнездо, профессор истратил немаленькую сумму, при этом почему-то оставив пол в небрежении.
   Впрочем, в этом доме всё заслуживало недоумения, особенно его хозяин – низкого роста, по плечо Витти, старичок в атласном, содержащемся в идеальном состоянии халате, подпоясанном чем-то, больше всего напоминающим оканчивающийся кисточками бархатный шнур от гардин, и в шлёпанцах на босу ногу. Голову профессора украшала, прикрывая лысину, шёлковая, расшитая золотом, квадратная шапочка, а руки прятались в белоснежных кожаных перчатках.
   Господин Вранцевич старательно показывал своим истово-суетливым поведением и тем, что даже не предложил гостю присесть, чтобы тот не затягивал визит сверх необходимого. Он засеменил к круглому низкому столику из красного дерева, закованному в умаляющий его благородство и теплоту блестящий металл, на котором, небрежно брошенная, лежала изрядно потрёпанная и ветхая книга. Схватив драгоценный том, вздорный старик поспешил обратно и буквально всунул его в руки покупателю. Хитро и с жадностью уставившись исподлобья на Витти, он произнёс:
   – От отца мне досталась внушительная библиотека, и всю жизнь я, не жалея ни сил, ни денег, ревностно ухаживал за ней и приумножал эти бесценные сокровища. Эта книга – труд неизвестного древнего мастера, изумительный бриллиант, и не думаю, что вы сможете где-то приобрести другой её экземпляр.
   Витти аккуратно открыл начавшую истлевать обложку и, пролистав несколько страниц, убедился, что, несмотря на довольно плачевное состояние фолианта, он всё ещё годится для его целей. Иллюстрации выцвели, но вполне различимы, все страницы на месте. Но состояние, до которого этот крохобор довёл своё «бесценное сокровище», заставляло сомневаться в том, что о нём кто-то заботился. Витти решил поинтересоваться у безалаберного коллекционера, отчего же редчайший артефакт находится в столь неприглядном виде. Не оттого, что переживал о сохранности древнего раритета, – его вполне устраивало, что книгу хотя бы можно прочесть. Скорее, это не вязалось с услышанной историей. Если этот сморчок врал про то, что холит и лелеет библиотеку, то почему бы ему не соврать и про остальное, например, про уникальность данного экземпляра и его подлинность. Если Витти держит в руках всего лишь подделку, то она не стоит ничего, ведь тогда изложенные в ней «сокровенные тайны» могут оказаться просто галлюцинациями какого-нибудь монаха-пьянчужки или откровенным враньём.
   Подсунув раскрытую книгу под нос профессору, он подул на её страницы, и с них поднялась, окутав голову Вранцевича, пыль. Громко чихнув, тот заморгал и, отмахиваясь правой рукой, другой принялся вытирать лицо.
   – И это вы называете «ревностно ухаживал»? Эта рухлядь уж точно избежала хорошего обращения. В таком-то состоянии её вряд ли можно считать ценностью. Или вы станете утверждать, что именно эту книгу не соизволили привести в надлежащий вид? А может, это вовсе и не подлинник и вы пытаетесь всучить мне подделку? Господин Вранцевич, мне кажется, вы слишком приукрасили её несуществующие достоинства и напрочь забыли о существенных недостатках. Может, вы хотите мне что-нибудь рассказать, прежде чем я навсегда покину ваш дом?
   Старик вздохнул, как-то ссохся и, поёжившись, обнял себя руками за плечи.
   – Не думайте, что я хочу вас обмануть. Это самая что ни на есть настоящая и практически единственная копия «Живой Смерти». Но я не могу убедительно объяснить причину, по которой хочу от неё избавиться и убрал её на самую дальнюю полку своей обширной библиотеки, постаравшись о ней забыть. Не знаю, как передать ощущение, которое возникает каждый раз, когда я беру её в руки. Словно она обладает непостижимым злым разумом, видевшим слишком многое из того, что я не желал бы видеть, и нашёптывает, заставляя почувствовать холод, зов могилы, льющуюся по рукам кровь тысяч людей, крики обречённых, длящиеся, кажется, саму бесконечность. Вот что меня пугает больше всего – бесконечность, которую невозможно понять и за пределы которой нельзя заглянуть, – это сводит меня с ума. Не слушайте вы бредни полоумного старика. Книга подлинная, и может, продав её, я наконец вздохну спокойно и перестану озираться на каждую тень в собственном доме. Именно поэтому она выглядит гораздо старше своих немалых лет, совсем как я. Надеюсь, вам она не принесёт столько душевных мук. Долгие годы я одновременно жаждал ею обладать и всей душой желал, чтобы она никогда не попадала мне в руки. Даже сейчас я с тяжёлым сердцем вручаю её дальнейшую судьбу вам и радуюсь, что она навсегда покинет мою жизнь.
   Витти посмотрел на Вранцевича, всё более склоняясь к мысли, что тот не в своём уме; хотя не он ли сам вознамерился найти живого бога и разобраться в хитросплетениях междоусобицы тайных кланов? Чёрт его знает, что это за драконьи мемуары и кто их написал; может, действительно, чёрт как раз и знает, а подспудную тревогу и страх владельца питают какие-то неподвластные пониманию флюиды, или аура, или, опять же, неизвестная чертовщина, воспринимаемая исключительно на уровне подсознания, которую лишь так и можно передать словами. В общем, старичок, может, и съехал с катушек, но, раз он хочет избавиться от «Живой Смерти», что же, Витти, так и быть, поможет этому несчастному.
   – Хорошо, профессор Вранцевич. Я покупаю эту книгу и уношу из вашего дома проклятие, которое она скрывает. Остался только один меркантильный вопрос. Сколько вы за неё хотите?
   – Вы же понимаете, что это необыкновенная редкость? Я готов уступить её за пять тысяч долларов только ради возвращения долгожданного спокойствия в мой дом. Такая сумма для по-настоящему уникального фолианта – сущие копейки, вы должны это понимать… как сведущий человек.
   – Я понимаю также, что состояние книги вызывает большие опасения, что её удастся сохранить невредимой достаточное время, чтобы успеть насладиться обладанием. И не вы ли говорили что-то про ужасные видения и кошмары, идущие к ней в нагрузку? Давайте подойдем к вопросу цены реально. Я заплачу вам, скажем, две тысячи и дальше уже сам буду разбираться с вселившимися в неё демонами.
   Ушлый старикан горестно взмахнул руками и воздел очи горе, демонстрируя невыразимое отчаяние, затем схватился за грудь и произнёс срывающимся голосом, хотя Витти заметил, как алчно заблестели его глаза:
   – Незнакомец, вы меня буквально грабите! Разве что нож к горлу не приставили, но, я так понимаю, и за этим дело не станет! Это просто оскорбительно по отношению к выдающейся мудрости, заключённой в этих пожелтевших страницах, и неуважительно – к моему профессионализму всемирно известного знатока исторических ценностей! Можете спросить кого угодно – эта книга стоит не меньше пятидесяти тысяч, если найти того, кто оценит её по достоинству. Но, учитывая, что если я не расстанусь с ней сейчас, то уже никогда не решусь, я соглашаюсь уступить её за сущие копейки. Четыре тысячи – моя последняя цена, для вас это будет поистине выгодное приобретение. Вы будете меня благодарить, когда получите за неё настоящую цену на любом серьёзном аукционе. Поздравляю вас, мистер Лепатроне, вы станете обладателем редчайшего издания за такую цену, как будто бы я его вам подарил!
   Витти про себя усмехнулся, но, сохранив настолько серьёзное лицо, насколько только мог, решил поторговаться с известным знатоком базарных замашек уже из принципа.
   В итоге после оживлённого спора, одной пародии на инфаркт, многочисленных стонов и жалоб Вранцевич позволил убедить себя, что две тысячи восемьсот долларов – тоже отличная цена. Выдавив из себя визгливое согласие, он вытер кружевным платком, который достал из кармана халата, побледневшее, но довольное лицо. Наконец обмен был произведён, и Вранцевич, покачивая головой в показном разочаровании, словно бы нехотя, вручил потрёпанный томик Витти, получив из его рук оговорённую сумму.
   Как только сделка завершилась, профессор сразу же потерял к ней всякий интерес. Практически вытолкав покупателя взашей, Вранцевич, даже не попрощавшись, захлопнул дверь за его спиной.
   Витти стоял на мраморной лестнице, обняв драгоценную книгу обеими руками и смеясь, так как сдерживаться дальше он не видел ни необходимости, ни возможности. Отсмеявшись, он сбежал вниз и таким же быстрым шагом направился обратно в свою неказистую лачугу. Наконец-то он заполучил, по крайней мере Витти на это надеялся, ключ к пониманию развернувшейся вокруг пьесы абсурда, в которой ему досталась одна из главных ролей и возможность заглянуть судьбе в лицо, чтобы высказать всё, что он о ней думает.

   ***

   На обратном пути он позволил себе небольшую передышку, забежав в магазин за продуктами, так как в холодильнике становилось пустовато, а спустя час уже бережно переворачивал страницы вырванного из цепких лап этого куркуля и предположительно содержащего ответы на множество одолевавших его вопросов сокровища, доставшегося и вправду недорого. Хотя изначально Витти не собирался торговаться, но уж больно велик был соблазн утереть нос профессору, барыжной душонке, и обыграть его в игре, в которой тот мнил себя большим ловкачом.
   Сосредоточившись на обнажившейся перед ним истории, он решил, что первым и самым важным открытием должна стать информация о ларце, который сейчас пылится среди хлама под кроватью и, видимо, скрывает артефакт, из-за которого и разгорелась вся эта свара. Если там действительно лежит нож, которым можно убивать богов, то он обязательно должен упоминаться в книге, содержащей историю войны с ними людей. И, возможно, там говорится, как открыть этот проклятый оружейный сейф: как Витти ни старался, он так и не смог найти на ларце ни замочной скважины, ни каких-либо выступов или углублений, которые сошли бы за замок, а применять ортодоксальные методы не спешил, опасаясь повредить его содержимое.
   Осторожно перелистывая хрупкие от времени страницы, он наконец обнаружил изображение хранилища божественного оружия, настолько точно, насколько это возможно для пожелтевшей бумаги и побледневших чернил, соответствовавшее попавшему в его руки оригиналу. Внезапно у него вспотели ладони и пересохло в горле.
   Придавив открытую страницу лежащим на столе на всякий случай «глоком», он встал и, достав из холодильника, налил в стакан остатки апельсинового сока. Немного успокоившись, он вынул из-под кровати и поставил на стол рядом с книгой завёрнутый в тряпьё драгоценный трофей.
   Бережно распеленав ларец, он провёл рукой по покрывавшему его волнистому узору, сел обратно на стул и сосредоточился на поиске способа добраться до охраняемых им чудес. Книга читалась непривычно трудно: многие слова оказались искажены до неузнаваемости, и смысл изложенных в ней откровений играл в прятки с разумом, старающимся их постичь. Ему даже пришлось найти в интернете словарь, в котором он выискивал объяснение уж вовсе непонятным сентенциям. Тем не менее работа медленно, но верно продвигалась. От напряжения голова начала пухнуть и болеть, но отступать, когда цель так близка, буквально у него под носом, и от неё отделяют лишь терпение и усердие, он не собирался.
   Витти бился над витиеватым неподатливым текстом несколько часов, но в итоге собрал все кусочки головоломки в единую картину и узнал, как открывается ларец, – довольно хитроумный замок с секретом, который он бы никогда не смог открыть самостоятельно, благо теперь это и не нужно.
   Вытерев со лба тыльной стороной руки выступившую холодную испарину, он пододвинул к себе тускло отсвечивающий в немногих проникающих в комнату лучах солнца шестигранник и внимательно его осмотрел, ещё раз сверившись с записями где конспектировал всё наиболее важное.
   На шести боковых гранях неизвестный скульптор Жемчужной Черепахи запечатлел различные героические деяния бога; крышку украшала спирально идущая от центра цепь, под которой проглядывался силуэт лежащего у подножия огромной горы великана; по стыкам граней к нему ползли змеи, положившие головы сверху на крышку ларца и свивавшие хвосты в клубок на его днище.
   Витти посмотрел на лист бумаги, на котором выписал и пронумеровал шаги, необходимые для того, чтобы освободить крышку. Шевеля губами вслед за прочитанным, он нашёл указанную первой голову змеи около левой ноги гиганта и надавил на её глаза. Ничего свидетельствующего о том, что он движется в правильном направлении, не произошло, но Витти решил продолжать. Размяв пальцы, он стал поворачивать ларец, пока не увидел на одной из граней барельеф бога в стилизованном ореоле, срубающего голову стоящему перед ним на коленях и протягивающему руки в мольбе о сострадании человеку в королевских одеждах. Согласно указаниям, рядом с приговорённым он нашёл распластавшееся на мозаичном полу мёртвое тело, с пропорциями ребёнка или подростка, рука которого лежала на одном из концов лунного серпа. Приложив к другому его концу палец, Витти повернул серп по часовой стрелке на девяносто градусов; внутри шкатулки послышался металлический хруст, и голова казнимого немного приподнялась над телом, показывая жестокий финал застывшей драмы.
   Витти пришлось выполнить ещё девять скрупулёзно выверенных действий, прежде чем он, взмокнув от напряжения, аккуратно, словно разминируя бомбу, нажал на золотое солнце на гравюре, которое бог держал в руках, а у его ног лежали ниц люди в самых разных одеждах. Волнистые солнечные лучи ушли заподлицо с поверхностью, и раздался отчётливый, но негромкий удар гонга.
   Убрав руки от ларца, Витти вытер их о джинсы. Какое-то время ничего не происходило. Но затем что-то громко хрустнуло, и змеиные головы откинулись назад, освобождая крышку ларца, которая резко приподнялась на треть дюйма, а затем, слегка повернувшись, откинулась назад, открыв загоревшемуся взору его обладателя свой зловещий секрет.
   В центре, между толстых стенок, вид которых заставил Витти мысленно похвалить себя за то, что воздержался от применения грубой силы, золотые скобы удерживали чёрный, как ночь, осколок неизвестного камня в форме полумесяца, казалось, отколотый от первозданной тьмы: при взгляде на него создавалось впечатление, что он жадно поглощает окружающий свет. Витти отщёлкнул зажимы, и скобы охотно выпустили из золотого плена всесильное оружие, которого страшатся даже боги.
   Осторожно дотронувшись до кинжала, Витти с удивлением почувствовал, что тот практически ледяной, несмотря на то, что стенки золотой тюрьмы сохраняли комнатную температуру. Видимо, кинжал поглощал не только свет, но и тепло, и уже одно это отрицало его принадлежность миру людей. При этом холод обжигал, казалось, и саму душу, вызывая ощущение, что кинжал не только наполнен бурлящей энергией, но и безупречно равнодушен – абсолютное оружие, которое будет убивать без тени сомнения или жалости. Словно бы обладая своим, безмерно чуждым сознанием, он взирал на мир и всех в нём живущих даже не с презрением, а как бы сквозь, не замечая и не обращая на эту незначительную помеху ни малейшего внимания.
   Положив кинжал на стол, Витти снова засел за древние строки, но так и не смог найти среди них ни единого упоминания из чего выковано это странное и грозное оружие. Подержав живую пульсирующую тьму в руках, Витти испытал то, что не мог ни объяснить, ни принять, но, по крайней мере, теперь он сомневался в легенде про ходящих среди людей богов намного меньше и уже почти созрел для того, чтобы безоговорочно в неё поверить.
   С верой приходит и страх, ведь если ты веришь в могущественных заступников, чья мощь невообразимо превосходит человеческую, значит признаёшь и существование зла, противостоять которому бессилен.
   И Витти не оказался исключением – в его сознание проник страх, когда он понял что людям нечего противопоставить существам, вереницей прошедшим у него перед глазами по страницам «Живой Смерти». Любое из них могло играючи смести с пути не только любую угрозу, но, если бы понадобилось, и целый город. Его успокаивало лишь то, что, судя по всему, они являются кем-то вроде фермеров на грядках человеческой цивилизации: безжалостно выпалывают сорные побеги, стараясь не причинять вреда обычным людям. К тому же он стал хозяином оружия, с которым можно выйти победителем даже из схватки с богом, и, пересмотрев свои приоритеты, теперь не расстался бы с ним и за смехотворный миллион долларов. Почтительно вернув кинжал на золотое ложе, он закрыл ларец и убрал его обратно под кровать, решив как можно скорее найти для него более недоступное укрытие.

   ***

   Целыми днями читая древний трактат и прерываясь только на сон и еду, через неделю он стал похож на укрывшегося от суетного мира в затерянной пещере дервиша. С покрасневшими, слезящимися глазами и явственно проступившей бородкой, он впитывал разбросанные по его страницам фрагменты истины, и они постепенно, один за другим становились на место, открывая Витти доступную лишь немногим избранным картину мироздания. Наконец, прочтя заключительные слова, он оторвался от книги и некоторое время молча и неподвижно сидел, уставясь в темноту за окном.
   Давно уже настала ночь, но он лишь сейчас обратил на это внимание; помассировал ноющие виски и, зевнув, понял, что страшно устал. Тяжело поднявшись со стула, Витти подошёл к незастеленной кровати и, упав на неё, провалился в тревожное забытьё.
   Проснулся он довольно поздно и долго не хотел вставать. В голове проносились и никак не желали принять упорядоченное состояние мысли о почерпнутом из книги откровении. Мир вокруг стал казаться незнакомым и чужим, а накопленные знания и навыки, помогавшие ему выживать и побеждать, умалили свою значимость. Он вновь почувствовал себя несмышлёным ребёнком, на ощупь постигающим законы жизни.
   Витти резко встал, прошёлся по комнате и поставил чайник на плитку, решив попытаться вернуть осязаемость зыбкой и размытой действительности, выпив кофе. Жизненно важно было разложить по полочкам все кусочки мозаики и вновь стать единым целым – сильным, хитрым и видящим игру противника на несколько ходов вперёд, так как охота за ним не прекратилась, да и не могла прекратиться, пока он владеет кинжалом изначальной тьмы; теперь он это понимал.
   Усевшись за стол и понемногу отпивая горький обжигающий напиток, он снова перелистал том «Живой Смерти» в надежде обнаружить упущенную подсказку. Внезапно его осенило, что глазом бури в данном случае является не он и даже не хранимая им реликвия, а, если верить словам Мина, уже прибывший в этот мир бог, из-за которого и схлестнулись древние воинствующие кланы. Значит, если он найдёт бога первым, то сможет получить от него все ответы, а возможно, и защиту от идущих по его следам гончих. Заручившись поддержкой столь могущественного союзника, о преследователях можно будет не беспокоиться, так как единственное способное пробить такую защиту оружие находится у Витти в руках.
   Кто знает, может, всё же удастся извлечь выгоду из балансирования на краю пропасти. Из того, что он прочитал в Книге, можно сделать вывод: эти существа отнюдь не трансцендентного происхождения. А раз бог – всего лишь человек, пусть и обладающий нечеловеческим могуществом, то, возможно, ему не чужды и обычные людские стремления. Дух захватывает от возможностей, открывающихся перед тем, кто сможет заполучить себе партнёра, способного уничтожить любого врага, даже не помяв рубашки. По крайней мере, попытка не пытка, а, судя по лежащей перед ним библии нового мира, даже если не выйдет достучаться до слабостей бога, то пока Витти не попытается отнять жизнь у кого-то из тех, кто этого не заслуживает, он в безопасности, так как табу на убийство невинных описано в ней совершенно недвусмысленно, как и последствия опрометчивого перехода через этот Рубикон. Бог не убьёт Витти, а узнать его решение можно, только спросив. В крайнем случае никогда не поздно вернуться к плану Б, в котором он рискнёт подчинить себе этого левиафана с помощью бесспорного аргумента из живой тьмы.
   Цель выкристаллизовалась – он должен сосредоточиться на том, чтобы найти бога, и, скажем так, она не из простых, но неразрешимых задач не существует, особенно если тебя пришпоривает нависшая смертельная угроза и ты обладаешь достаточными знаниями о предмете своих поисков. И, если подумать, она сводится к одному утверждению: бог довольно-таки падок до крови грешников, которые не гнушаются пролить кровь праведников.
   Витти провёл черту под слагаемыми, и результат, как и необходимая для его достижения последовательность действий, стал очевиден. Можно, конечно, выслеживать бога по его кровавым следам, но будет возникать слишком много ложных, оставляемых зверствами, творимыми безо всякого божественного вмешательства. Намного проще не бегать, высунув язык, за добычей, а поджидать её там, куда она, так или иначе, придёт сама, а уж таких-то мест Витти знает предостаточно. Всю жизнь вращаясь среди подонков, вурдалаков и мерзавцев, он не только прекрасно разбирался в повадках всякого сброда, но и неплохо изучил места его обитания. Надо лишь установить наблюдение за самыми злачными притонами города и ждать, пока на один из них не обрушится ярость алчущего возмездия человекоподобного монстра. Как только это произойдёт, Витти тут же узнает лицо то ли врага, то ли друга, смотря по обстоятельствам, и во всеоружии нанесёт тому неожиданный визит.
   На первый взгляд составленный план выглядел довольно логично. Учитывая, что божественная длань не знает передышки и трупы будут в изобилии громоздиться вокруг мстителя, ждать, скорее всего, придётся не долго. Ещё раз всё обдумав, Витти решил, что другие варианты или менее надёжны, или займут гораздо больше времени; отбросив сомнения, он мысленно расставил все фигуры по местам и двинул вперёд королевскую пешку.

5.2. По следам благих намерений

   Светофор переключился на зелёный, но пожилая женщина в стареньком красном «додже» впереди продолжала стоять. Только когда Фил несколько раз посигналил, включив поворотник, она не спеша поехала направо. Посильнее нажав на газ, он обрулил ползущую божью коровку и выехал на противоположную улицу как раз под загоревшийся красный свет.
   Вчера они с Файни допоздна обсуждали эпопею с прокатившимися по городу зверскими убийствами, и жена всячески настаивала, что ему не стоит в это лезть, но он был непреклонен. Скрестив на груди руки и надув губки, она выслушала то, что он узнал, после чего, фыркая и упираясь, всё же согласилась помочь разобраться с владельцами «мерседесов».
   Сегодня с утра он колесил по городу, посещая дома, в которых проживали указанные Генри владельцы машин, и нащёлкал множество фотографий, основательно заполнив карту памяти.
   Единственным, кого он не смог найти, оказался Стэнли Брайт. В доме, в котором он должен был проживать согласно записи в базе данных транспортного управления, Фила встретила семья из Висконсина, не имеющая ни малейшего представления о месте нахождения бывшего владельца. Исчезновение одного из подозреваемых всегда привлекает внимание, и, несмотря на то, что с фотографии рядом с его именем на Фила смотрел субтильный молодой человек, вид которого совершенно не вязался с образом здоровенного бугая, описанного бездомным, чем чёрт не шутит. Раз мистер Брайт отсутствует по указанному адресу, может, он вовсе и не хрупкого телосложения или даже вообще не Брайт.
   В общем, этого субчика Фил решил назначить сомнительной личностью, свалив наблюдение за остальными на Файни и пару специально нанятых временных сотрудников. Пусть они разузнают всё, что смогут, а Фил вплотную займётся пропавшим «мерседесом». Ведь чтобы выяснить, какие причины сподвигли его владельца загадочно испариться, последнего надо сначала найти, так как, к сожалению, никто пока не придумал способ допрашивать того, кого в наличии не имеется. Учитывая, что фотографии он больше не доверяет, искать разумнее всего машину, а не мистера Брайта. А найти машину в большом городе самому, пусть даже и такую приметную, нечего и думать – можно год колесить по улицам, но так и не приблизиться к цели ни на йоту.
   Фил вздохнул, так как это означало, что снова придётся обращаться в полицию, а именно к конкретному полицейскому, общение с которым ему хотелось бы свести к минимуму. Но каким бы хитрым, продажным и себе на уме ни был сержант Торнбуш, своё дело он знал и выполнял поручения в срок и как полагается. А значит надо отложить в сторону личную неприязнь и приготовить аванс.
   Торнбуш уже пару раз разыскивал нужные Филу автомобили, добавляя искомое транспортное средство в базу угнанных, откуда данные тут же попадали в бортовые компьютеры всех патрульных машин. Обычно пропажа находилась не позднее чем через неделю. Конечно, этот способ был чреват яростным недовольством закованного в наручники и препровождённого в каталажку её легального собственника, который мог затем подать в суд на неправомерный арест; но судьи крайне редко принимали в таких делах сторону потерпевших – всё сводилось к ошибке полиции, которой надо работать и защищать покой мирных граждан, а перегибы на местах, к тому же не причинившие никому особого вреда, случаются. Некоторое время после инцидента коллеги смотрели на виновника этой сумятицы косо, но щедрый чек вполне искупал для него подобные неудобства.
   Ещё немного поколебавшись, Фил достал телефон. Услышав на другом конце сварливый, трескучий голос, он поёжился, тем не менее, собравшись с духом, выложил Торнбушу, чем бы тот смог оказаться полезен. Он не упомянул, что потерянный «мерседес» имеет отношение к массовому убийству на складе, чтобы не вводить сержанта в искушение поискать его самому; если останется лишь поехать и арестовать предполагаемого маньяка, а затем пожинать спелые плоды чужих трудов в виде премии, а может, и повышения, тот не преминет этим воспользоваться.
   Не то чтобы Фила удивил бы такой поворот событий: он знал, с кем имеет дело, и, поскольку в своих мотивах и поступках Торнбуш был предсказуем, как восходы и заходы солнца, при необходимости мог подтолкнуть его к нужному результату с поразительной лёгкостью. Но если мистера Брайта арестуют, то подозреваемый по такому громкому делу окажется в тюрьме без права выйти под залог, а пока Фил сам не задаст ему все интересующие его вопросы, это неприемлемо. Потом он, скорее всего, сдаст беглеца полиции, а сейчас это может стать отличным козырем, чтобы сломить его упорство и заставить рассказать, чего ради он устроил эту вакханалию, проинформировав, что при отказе от добровольного сотрудничества вся полиция штата тут же бросится по его следу, как свора бешеных собак. Поостудив таким образом пыл этого головореза, Фил заставит его расстаться с планом выкинуть тело пронырливого детектива в какую-нибудь подворотню и жить дальше как ни в чём не бывало.
   Торнбуш недовольно пробурчал, что это в последний раз, так как если он будет постоянно давать ложные наводки на якобы украденные автомобили, то лишится работы, а полученная сумма в таком случае не окупит потенциальных убытков. Помявшись, он всё-таки согласился, но потребовал на сто долларов больше, ещё раз особо подчеркнув, чтобы с аналогичными просьбами Фил больше к нему не обращался.
   Фил хмыкнул, и это не ускользнуло от внимания собеседника, вызвав психотическую тираду про то, что он вообще начинает сомневаться в целесообразности их дальнейшего общения, и угрозу повесить трубку, но, помолчав немного, Торнбуш всё же записал данные на «мерседес» и лишь тогда, не попрощавшись, дал отбой.
   Фил сделал долгий выдох, сбрасывая напряжение, возникающее у него каждый раз после разговора с этим брюзгой, и поспешил вернуться в офис, чтобы вдвоём с Файни просмотреть сделанные им фотоснимки и обсудить её участие в расследовании.
   Заскучав в пробке на выезде с площади Скайларк, он мысленно свернул на то, какие-такие выверты сознания могут побуждать одного человека, изначально вылепленного из того же теста, что и все остальные, превращать других людей в кровавое месиво, которое, судя по рассказу мрачного сержанта, преступник оставил в том домике ужасов.
   Сколько он ни тщился представить себя на месте убийцы и придумать, что бы смогло заставить его с такой звериной жестокостью умертвить шесть человек, ничего не получалось. Ни ненависть, ни жажда мести, ни необходимость защиты ребёнка, которого, по словам бомжа с умеренно точным глазомером, здоровяк нёс на руках, не служили для этого достаточным поводом. Если даже предположить, что на складе засели похитители и единственным способом освободить пленника было их уничтожение, всё равно от ненасытной жажды крови спасителя Фила начинало подташнивать. Никто не может чувствовать себя в безопасности, пока на свободе гуляет подобный монстр.
   Безысходное ожидание внезапного подлого удара прокралось холодной змеёй куда-то во внутренности и затаилось липким тяжёлым комом страха, лишая покоя и уверенности.
   Фил встряхнулся и постарался сменить направление мыслей, подумав о своей опасной, как тигрица, для тех, кто по недоумию решил бы устроить ей неприятности, и в то же время нежной и хрупкой, как роза на подоконнике в морозный день, любимой жене, прячущей свои истинные чувства за нарочитой бравадой и едкими подколками, боясь, что если кто-то заметит её ранимость и потребность в поддержке, то обязательно этим воспользуется для того, чтобы причинить боль.

   ***

   Они познакомились при довольно странных и нелепых обстоятельствах – шесть лет назад один влиятельный бизнесмен пригласил Фила расследовать исчезновение жены. Как выяснилось, её похитили конкуренты, связанные с одним из мафиозных синдикатов, чтобы вынудить его пойти на определённые уступки. Воротила бизнеса, и не помышлявший соглашаться на навязываемую ему бесцеремонным шантажом невыгодную сделку и терять солидный кусок доходов, был готов принести супругу в жертву на алтарь Мамона. Всё же он, дабы по крайней мере выглядеть приличным человеком, нанял частного детектива попытаться вызволить бедняжку из лап бандитов.
   При любом раскладе скаредный мешок с деньгами ничего не терял – если жену удастся спасти, он сумеет доказать, что, даже не ведя переговоров со всякой мразью, сможет как удержать, так и вернуть своё. Ну а если случится худшее, это опять же докажет, что он ни при каких обстоятельствах не ведёт переговоров с вымогателями. Недовольному такой постановкой вопроса детективу он объяснил свою точку зрения одной простой и исчерпывающей фразой: имея столько денег, найти новую прекрасную жену не проблема, в отличие от крайней сложности получения ещё одного настолько выгодного контракта.
   Выслушивая подобные сентенции, Фил весь кипел, желая про себя достойному столпу общества кануть в преисподнюю и там заключать контракты, но вслух только потребовал доступ в апартаменты его жены, где надеялся обнаружить какие-то записи, счёт из ресторана – хоть что-нибудь, что помогло бы ему выяснить круг общения несчастной женщины, поскольку сам муженёк такими незначительными деталями отродясь не интересовался. Лоснящийся, исполненный важности джентльмен вздохнул и, указав детективу нужную комнату, выписал чек на текущие расходы, а затем вернулся к тому, что для него было действительно важно, – к изучению присланного с курьером пакета документов на покупку здания для новой фабрики.
   Молча взяв чек, Фил развернулся и отправился в золотую клетку для презентабельной собственности владельца заводов, где скрупулёзно исследовал каждую мелочь.
   В комнате практически отсутствовали милые безделушки, наличие которых в огромных количествах свойственно жилищу любой женщины. Зато в ящике письменного стола он нашёл трогательный дневник, по-видимому, являющийся отдушиной, куда хозяйка выплёскивала накопившиеся горечь и разочарование, являющиеся расплатой за множество безумно дорогих украшений, которыми супруг в изобилии её одаривал, разумеется, исключительно для того, чтобы она являлась ходячим подтверждением его статуса. Никакой стоящей информации, впрочем, в дневнике не содержалось, лишь доверительные беседы с тем собеседником, который всегда сохраняет почтительное молчание, стоически выслушивая любые, сколь угодно наивные, мысли, надежды, мечты и сетования.
   Фил нисколько не сочувствовал этой добровольно выбравшей долю официальной фаворитки женщине. Она сама, позарившись на манящий блеск роскоши, согласилась с условиями, на которых та предлагалась, а раскаиваться в собственном выборе, конечно, можно, но совершенно бессмысленно.
   Пролистав и отложив в сторону дневник, он перерыл все бумаги на столе и внутри него и наткнулся на личную переписку, среди которой оказалось множество писем от родителей, не нарадующихся, что дочка живёт в достатке, с благодарностями за помощь, которую она им присылает.
   Несколько писем выбивались из пустопорожнего беспечного щебетания – их написала подруга, называющая себя Ловкий Лис. Перчёный слог Ловкого Лиса изобиловал уличным сленгом и нецензурной бранью как по поводу выбранного «маркизой де Помпадур» покровителя, так и в адрес её самой. Эксцентричные филиппики Лиса выражали крайнюю степень раздражения мягкотелостью и податливостью наперсницы, а также зависимостью от блестящих штучек, ради которых она готова прислуживать «грёбаным снобам», и в первую очередь самому, мать его, жирному и самодовольному из них, который и спит-то с ней только по большим праздникам, чем заслужил, чтобы ему устроили какую-нибудь гадость.
   Читая эти письма, Фил улыбался; ему даже показалось, что их написал мужчина, так как никаких прямых доказательств принадлежности адресата какому-либо полу не имелось. Он понимал, отчего жеманная кокетка, живущая в небрежении и роскоши, поддерживала близкие отношения с такой подругой. Задыхаясь от аромата марокканских роз, под весом бриллиантов и строгого этикета, она нашла отдушину в подобном фривольном общении. К тому же, если бы муж обнаружил, что она водит знакомство со столь вульгарной особой, он явно бы этого не одобрил. Таким образом, это стало ещё и запретным плодом, который так сладко бывает надкусить спелёнутой по рукам и ногам кардиганами от Версаче и измученной сухой, высокопарной диетой светской даме.
   Постепенно тон разговора становился всё более настаивающим и от изначально шутливого перешёл к чуть ли не приказанию имитировать похищение. Улыбка тут же сошла с лица Фила, сменившись нахмуренными бровями и сжатыми губами. Хотя он и не мог знать, что ответила Лису хозяйка комнаты, но сумел понять достаточно, чтобы сделать все необходимые выводы.
   Заключительное письмо уже содержало чёткие инструкции насчёт того, когда попавшая в водоворот этой безумной авантюры женщина должна приехать на угол Мэдсон-лэйн и Сэндпайпэ-стрит, и заверения, что на самом деле ей ничего не угрожает и она может довериться своей подруге без всяких опасений.
   Детали самого плана не раскрывались, как и имена тех, кто в этом замешан, а, судя по тому, что Фил услышал от своего нанимателя, похитители совершенно точно знали, чего хотят. Если для полетевшей в раскрытую пасть лисы канарейки это было лишь игрой, то для заманившей её в ловушку хищницы она стала просто обедом.
   Значит, вот почему неизвестная подписывалась нелепым прозвищем и ни разу не обмолвилась про своё настоящее имя – она была приманкой, которую безрассудно заглотила позолоченная рыбка. Фил не сомневался, что вместо разудалой весёлой подруги в указанном месте жертву поджидали куда более прозаичные личности с начисто атрофированным чувством юмора.
   Теперь он начал действительно беспокоиться за легковерную жертву. Несмотря на её в общем-то добровольное участие в развернувшихся событиях, наивность и жажда приключений могли обернуться неожиданным для неё боком. Забрав письма от вероломной подруги и вынув из инкрустированной серебром рамочки красного дерева фотографию очень красивой женщины, с огромными, как у оленя вапити, глазами и хрупким, но идеально пропорциональным телосложением, он вернулся в кабинет фабриканта.
   Разочаровав того, но не слишком, Фил сообщил, что ничего проливающего свет на похищение в комнате его жены не нашёл, чтобы не сменить равнодушие банковского сейфа на оскорблённое предательством негодование. Если бы расчётливый финансист узнал правду, то, несомненно, подведя баланс в этой расходной ведомости, оставил бы мечтательную дурёху на произвол судьбы. Заверив раздосадованного хозяина шикарного кабинета, что непременно разыщет его пропажу, Фил, пропустив мимо ушей презрительное фырканье, вежливо попрощался, а выйдя на улицу, решил съездить к предполагаемому месту встречи. Приняв его за отправную точку, поиски беглянки стоило начать с опроса владельцев близлежащих забегаловок и магазинчиков, которые за небольшую плату становились настолько словоохотливыми, что приходилось направлять этот фонтан словоблудия в нужное русло.
   По дороге он остановился возле небольшого европейского ресторанчика с претензией на бывший в употреблении шик. Хозяева постарались оформить интерьер заведения как можно богаче, но сразу бросалось в глаза, что их средств хватило только на списанную мебель и аляповатые подделки, имитирующие благородные сорта дерева. Сидящие за покрытыми поблёкшим атласом столиками выглядели под стать этому месту – стремящихся выглядеть как преуспевающие голливудские режиссёры и финансовые воротилы посетителей тут же разоблачала неумолимо проскальзывающая неуверенность, выдающая с головой, что на самом деле они еле сводят концы с концами. Дорогой кашемировый пиджак сгорбившегося над тарелкой с омлетом мужчины обвисал складками, бесспорно утверждая, что достался нынешнему обладателю с чужого плеча; модная блузка молодой бледной женщины в углу выглядела бы элегантно, если бы намётанный взгляд детектива сразу не обратил внимание, что над локтём она когда-то была порвана и хозяйка залатала прореху слишком грубыми для такой роскошной ткани нитками. Фил словно воочию, каким-то шестым чувством видел лежащую на окружающих тень беспокойства; в их поведении сквозили несвойственная тем, кому не надо беспокоиться о хлебе насущном, суетливость и напряжённость, как будто они ожидали, что их могут выпроводить даже из этой имитации американской мечты.
   Фил знал такого рода людей достаточно хорошо – творческие, а в большинстве своём только кажущиеся таковыми, витающие в облаках неудачники без твёрдого заработка, перебивающиеся случайными заказами, с отсутствующим во всех остальных их трудах воодушевлением рассуждающие о направлениях поэзии Возрождения и ждущие, когда на их голову свалятся лавры признания и успеха, притом что сами не прилагают для этого сколько-нибудь заметных усилий. Но для того, чтобы съесть тарелку горячего супа, выпить кофе и бегло просмотреть записки от неизвестного Лиса, чьё имя в свете последних событий пришлось ей или ему впору, это место казалось вполне подходящим, точнее, подходило ничуть не хуже других.
   Он занял дальний, задрапированный неровным освещением столик, заказал лёгкий обед и углубился в дебри по большей части не относящихся к делу слов, чтобы поймать спрятавшуюся за ними лису. Автор этих писем очень мало распространялся о себе, зато периодически упоминал о своих достаточно влиятельных, чтобы плевать на закон, друзьях. Имён, опять же, не называлось, но и как бахвальство это не выглядело; скорее, рассказчик использовал их как аргументы в пользу или, напротив, для опровержения некоторых спорных моментов.
   Фил так сосредоточился на чтении бумаг, что прервался, только когда к его столику подошёл официант и, вежливо покашляв, осведомился, не хочет ли джентльмен заказать ещё что-нибудь, так как он уже больше часа сидит с пустой чашкой.
   Встрепенувшись, он посмотрел на часы и понял, что если хочет успеть опросить кого-то на месте рандеву жертвы и похитителей, то ему стоит поторопиться, так как окрестные магазинчики скоро начнут закрываться; собрав разбросанные перед ним осколки чужой судьбы, Фил оплатил счёт и быстро пошёл к машине.
   Он приехал на Мэдсон-лэйн, когда до закрытия искомых заведений оставалось ещё минут сорок – вполне достаточно, чтобы попытаться составить картину произошедшего тут два дня назад. Припарковавшись напротив скобяной лавки ярдах в тридцати от перекрёстка, он вышел, пропустив стройную женщину в шляпке, украшенной искусственными фиалками, и синем костюме в тонкую вертикальную серебристую полоску, тянущую за руку хнычущего мальчугана в порванном на коленке джинсовом комбинезоне. Видимо, это и являлось причиной того, что она раздражённо выговаривала ребёнку и, дёргая его за руку, понуждала идти быстрее, а тот упирался и, вытирая грязным кулаком нос, хныкал, стараясь привести в действие всепрощающий материнский инстинкт, чтобы променять выволочку на порцию мороженого.
   Пропустив разгневанную мамашу и её чадо, Фил вошёл в магазин и направился прямо к невысокому дубовому прилавку, так как покупателей внутри не оказалось. Скучающий продавец – молодой человек лет двадцати, в линялой майке с символикой какой-то рок-группы, – клевал носом и прореагировал на вошедшего, блеснув снулыми рыбьими глазами из-под свисающей на лоб длинной чёлки. Фил без особой надежды показал ему фото и спросил, не видел ли он поблизости эту женщину. Скользнув взглядом по фотографии, потасканный рокер зевнул и, покачав головой, спросил, намеревается ли мистер детектив что-то приобрести. Услышав «нет», он потерял к Филу всякий интерес и вернулся к своему безразличному дремотному состоянию.
   Выйдя на улицу, Фил наметил маршрут, который позволял ему максимально быстро обойти все магазинчики и кафе в ближайшем к перекрёстку радиусе. Приготовившись собирать отказы, а то и что похуже, он напомнил себе, что каждый из них – это лишь необходимая часть пути, который нужно преодолеть для достижения цели. Он ходил от двери к двери, спрашивая у всех, кто соглашался его выслушать, одно и то же и показывая фотографию, пока, наконец, ему не встретился пухленький коротышка – владелец магазина тканей и принадлежностей для шитья, чья лысина блестела, как полированная, а круглое добродушное лицо демонстрировало готовность помочь всем и каждому или, на худой конец, просто обсудить свежие городские сплетни.
   Шалтай-Болтай, как тут же окрестил его Фил, увидев фото томной красотки, на минуту задумался, отчего по его натянутой, как барабан, коже головы поползли морщины, а затем радостно кивнул и засветился, будто правильным ответом только что выиграл миллион.
   – Да-да, припоминаю, как же. Она заходила ко мне в магазин, пока ждала подругу. Очень красивая женщина… и приветливая. Ничего не купила, но мы мило поболтали, скрасив приятной беседой скучный пасмурный день. Она была крайне возбуждена, и у меня создалось впечатление, что её прямо-таки распирает какая-то приятная тайна, знаете, словно вот-вот брызнет вокруг золотыми лучами. Не знаю, как ещё это можно передать, уж извините. Леди то и дело посматривала на часы и оглядывалась, в разговоре была немного рассеянна, иногда переспрашивала, затем, минут через пятнадцать, сказала, что ей пора, и выбежала на улицу.
   – А вы, случайно, не видели, с кем она встречалась? От того, сумеете ли вы это вспомнить, может зависеть её жизнь.
   – Вы серьёзно?! Кто же может угрожать беззащитной женщине, да ещё такой миленькой? Что же, я, пожалуй, кое-что припоминаю. Когда она ушла, я выглянул в окно. Просто из любопытства, знаете ли, не подумайте ничего такого. Так вот. Я действительно видел, как она подбежала к кромке тротуара и стала озираться, при этом всё время мяла в руках свою маленькую сумочку. А через несколько минут около неё остановилась машина, по-моему, спортивная, ярко-жёлтого цвета, прямо как утёнок в солнечный день. Из машины вышла другая женщина, очевидно, та самая подруга, которую и ждала прекрасная незнакомка, тоже очень красивая, но по-другому, знаете ли. То есть, я хочу сказать, если та женщина, которая разговаривала со мной, – она словно орхидея, прекрасна, только если за ней тщательно ухаживают, то вот её подруга выглядела иначе. Как бы это объяснить-то? Как будто королева амазонок, вот. Такой дикой, буйной внешности, знаете ли, как чупароса в пустыне Мохаве, которая своим алым безумием способна даже иссохший, дикий пейзаж сделать по-особенному неотразимым.
   – Как что, простите?
   – Чупароса. Пустынная роза. Видите ли, был я как-то в пустыне, там и довелось мне увидеть это чудо. Незабываемое зрелище…
   – Благодарю за столь яркий образ, только по нему, к сожалению, невозможно понять, как на самом деле выглядела та женщина. Вряд ли я смогу её найти, спрашивая про пустынную розу. Не могли бы вы сообщить что-то более конкретное – рост, телосложение, цвет волос, может, какие-то выделяющиеся особенности, ну не знаю… третий глаз, например, деревянная нога или хотя бы родинка на щеке.
   Толстячок засмеялся, отчего его одутловатое тело заходило ходуном, как будто оно состояло из шаров, соединённых шарнирами. Вволю повеселившись, он вытер ставшую розовой, вспотевшую лысину рукавом, взмахнул руками и натужно вздохнул.
   – Вы, я смотрю, большой шутник, мистер… простите, не знаю вашего имени. Единственное, что прямо-таки бросалось в глаза, – это огненные волосы. Никогда прежде не видел такой рыжей шевелюры. Когда ветер развевал их, словно языки пламени окутывали голову, того и гляди придётся бежать за огнетушителем. Черты лица этой необычной обольстительницы выглядели, как бы это сказать, резкими, словно вышедшими из под резца скульптора, который решил не стёсывать образовавшиеся угловатости. Но это её отнюдь не портило, скорее наоборот, к тому же она казалась такой уверенной, что, бьюсь об заклад, от поклонников у неё нет отбоя. Росту она была, пожалуй, чуть пониже вас, не худая, а, скорее, поджарая, явно в отличной форме, из тех, кому палец в рот не клади – останешься без руки. Потом женщины обнялись, о чём-то поспорили на слегка повышенных тонах, хотя я всё равно ничего не расслышал. Затем обе сели в машину и уехали. Вот, собственно, и всё, больше я их не видел.
   – Спасибо и на том. Я уверен, что это поможет мне разыскать орхидею, которая, скорее всего, попала в оборот к этой вашей розе.
   – Да что вы говорите! Хотите сказать, амазонка, с которой она встречалась, мошенница?! Вот уж никогда бы не подумал, такая необычная женщина должна иметь и необычную судьбу, о которой я так хотел бы услышать, а оказывается, что она бессердечная дрянь. Какое разочарование, вот и доверяй после этого своим глазам!
   – Я не могу этого утверждать, но факты говорят за себя. В общем, если вы ещё раз её увидите, будьте так любезны позвонить мне по этому номеру.
   Фил протянул Шалтаю-Болтаю визитку, которую тот принял с явной неохотой. Видимо, история с прекрасной лиходейкой подкосила его доверие к окружающим, и теперь даже на стоящего перед ним детектива он смотрел с подозрением и опаской.
   – Хорошо, конечно, если снова повстречаю эту негодяйку, то уж точно не стану с ней заговаривать, а немедленно сообщу куда следует… ну и вам тоже.
   Хотя насчёт последнего обещания у Фила появились веские сомнения, вслух он лишь поблагодарил радушного хозяина и поспешил ретироваться. Выйдя на улицу, он быстро пробежался, скорее для очистки совести, по нескольким оставшимся заведениям, а вернувшись к машине, открыл водительскую дверь и какое-то время стоял задумавшись, прежде чем запрыгнуть на сиденье и завести двигатель.
   По возвращении в офис надо было подумать более основательно, а также закинуть в городское болото удочку с наживкой в виде пары сотен баксов тому, кто сможет разузнать про огненную дамочку на ярко-жёлтой спортивной машине.
   В то время его офис назывался таковым с большой натяжкой – комнатушка на третьем этаже облезлого административного здания, раньше принадлежавшего ныне обанкротившемуся металлопрокатному заводу. Поскольку это убогое пристанище временно являлось и его домом, вдоль одной из стен приткнулся кожаный потёртый диван, на котором он сразу и растянулся.
   Фил сделал несколько звонков, и глаза начали слипаться, так как сегодня весь день прошёл в утомительных поездках и расспросах. Положив телефон на пол рядом с диваном, он, не раздеваясь, провалился в глубокий, освежающий сон и открыл глаза только около полудня следующего дня. Других расследований у него тогда не было, и оставалось лишь ждать, пока один из лоботрясов и мелких преступников, которым он вчера дал наводку, позвонит сообщить, что нашёл экстравагантную машину и хозяйку ей под стать.
   Нехотя встав, он посмотрел в окно, на унылый, затянутый дымом из труб оставшихся на плаву заводов, индустриальный ландшафт, не вызывающий ничего, кроме мыслей о том, какого рожна его сюда занесло, и тоненького голоска, пищавшего в голове, что однажды Филу непременно подвернётся крупное дело – и он наконец-то сможет обосноваться в шикарном офисе с большегрудой секретаршей и блестящей кофемашиной.
   Отмахнувшись от назойливого комара мечты, он вернулся к действительности, пока удовлетворившись чашкой дешёвого растворимого кофе. Усевшись за сосновый некрашеный стол, оставшийся от прежнего арендатора, Фил включил компьютер, чтобы просмотреть городские криминальные сводки в поисках упоминания хищной рыжеволосой красотки или, не дай бог, информации о найденном теле её жертвы.
   До самого вечера он тщательно перелопачивал мегабайты текста, но, кроме обычных убийств, крупных аварий, коррупционных скандалов и беспардонного вранья, ничего не попадалось. Разочарованно выключив компьютер, он, заглянув в стоящую перед ним чашку и поболтав остатками бурой остывшей жижи, поднялся и вылил их в эмалированную железную раковину. Он уже намеревался отправиться спать, когда вдруг ожил его мобильный, и под слабый отсвет разгорающейся надежды Фил поспешил снять трубку.
   Звонил давнишний шапочный знакомый, чистящий карманы простофиль на концертах и городских собраниях, что иногда приносило весьма недурные дивиденды; но чаще ему приходилось довольствоваться несколькими случайно завалявшимися там долларами. Фил никогда не возлагал на него особых чаяний как на добытчика полезной информации и поэтому начал разговор отстранённо, предполагая очередную пустышку. Но возбуждённый голос на другом конце торопливо рассказывал то, что обратило на себя его внимание.
   Повысив статус звонящего с балабола до информатора, Фил выслушал прелюбопытную историю о том, как подходящая под описание женщина на лимонного цвета «мустанге» припарковалась возле дома одного влиятельного мафиози, пробыла там около часа, затем вышла и быстро уехала. Бандита, которому она нанесла визит, звали Айзик Гейлендейл, больше известный как Босса-нова, возможно, из-за его горячей любви к этой музыке или потому, что он родился в Ипанеме, но Фил полагал этимологией прозвища жёсткий и рациональный стиль управления мафиозным кланом, во главе которого стоял Айзик.
   Он поблагодарил гонца, принёсшего долгожданные вести, и сказал, что, как только проверит эту информацию, тут же выплатит обещанное вознаграждение. Будучи сам вором и отъявленным мерзавцем, тот не страдал избытком доверия, а уж тем более не проникся им к захудалому детективу с офисом на грязном отшибе. Поэтому Филу пришлось выслушать сначала нытьё, а затем и цветистую ругань в свой адрес, но он настоял, что по-другому не работает, и не уступил ни дюйма этой позиции.
   Положив трубку, Фил от души выругался, проклиная необходимость общаться с подобным отребьем, но, как бы там ни было, все эти мелкие преступники, выброшенные на обочину жизни бездомные и пока ещё не допившиеся до белой горячки пьянчужки иногда поставляли весьма полезные сведения, добычу и использование которых по назначению и оплачивали заказчики. И раз этап выяснения личности выманившей птичку из клетки лисы успешно завершился, настала очередь второго этапа, а именно – применив это знание на практике, найти её, а затем и установить местонахождение похищенной женщины.
   Разумеется, к Босса-нове на хромой козе не подъедешь, и отрекомендоваться преподавателем танцев или журналистом из «Спин» тоже не тот вариант, который поможет выяснить, зачем незнакомка провела столько времени в его доме, но Фил готов был поставить толстую пачку сотенных на то, что её визит носил отнюдь не случайный характер. Если соучастница похищения входит в круг близких людей одного из самых матёрых отморозков Розвинда, какова вероятность того, что она провернула это дельце на пару с каким-то другим подонком? На язык так и просился ответ – незначительная. Так что теперь Фил был уверен: именно этот фанат самбоджаза и есть главное действующее лицо закрутившейся вокруг пропавшей жены денежного мешка трагедии. Оставалось выяснить, где именно удерживают пленницу, и, как тут ни крути, для этого ему понадобится рука помощи. Он просто не сможет в одиночку противостоять хорошо организованному преступному синдикату, так что, достав из верхнего ящика стола записную книжку в красной обложке из кожзаменителя, Фил открыл её на букве О.
   Билли Ош. Когда-то они были напарниками, и до сих пор оставались друзьями. Иногда, когда обстоятельства выходили за рамки возможностей частного детектива, Фил обращался к нему за подмогой, и Билл никогда не отказывал, зная, что его старый приятель не стал бы взваливать свои проблемы на других, если бы мог справиться с ними сам. Вот и сейчас после обмена дежурными приветствиями Ош сосредоточенно выслушал изложенные факты, немного помолчал, обдумывая загруженные на жёсткий диск его осмотрительного и превосходно умеющего раскладывать информацию по полочкам мозга сведения, и выдал такое, от чего брови Фила сами собой поползли вверх.
   – Рыжеволосая, нахальная, водит спортивные машины и знакомства с плохишами? Известная особа, но не думаю, что она замешана в тех ужасах, которые ты ей приписываешь. Временами она попадает к нам в поле зрения, так как не всегда знает, где находится тормоз, и это я не про автомобиль. Но в серьёзные неприятности не влипает и обвинений ей не предъявлялось, хотя ради забавы она вполне могла устроить подобный кавардак. Это как раз очень даже в её стиле. Я ставлю на то, что они действительно решили на пару с заскучавшей женой сделать невнимательному и, как я понял, холодному, словно тритон, муженьку сюрпризец, чтобы хорошенько того встряхнуть. Она выросла в районе с той ещё репутацией, откуда на свет божий повыползало немало всяких гадов, так что приятели детства вполне могли помочь ей с реализацией этой безбашенной затеи без каких-либо предрассудков в виде морали и лишних вопросов. А если учитывать, что, по-видимому, она смогла хорошенько приправить блюдо, предоставив тому, кого в это втянула, собственный интерес, то дело было обстряпано быстро и с превеликим удовольствием всех сторон, кроме, разумеется, толстосума, у которого они теперь пытаются вытянуть сочный кусок бизнеса.
   – Хочешь сказать, за похищенную женщину можно не переживать и она вернётся к мужу, ну или куда-то в другое место, как только он согласится на условия её освобождения?
   – Скорее всего, хотя полностью, конечно, нельзя исключить и плохой конец этой истории. Не стоит забывать, что благими намерениями чего только не бывает вымощено, и, естественно, надо учитывать замешанный в ней контингент. Если партнёры рыжеволосой учуют запах денег, который для таких людей – всё равно что аромат колбасы для бездомного пса, то захотят получить их любой ценой. Муженёк, я так понял, не очень-то жаждет выкупить жизнь любимой, а значит, похитившие её изначально понарошку мерзавцы могут и забыть о незначительных глупостях типа договорённостей и приличий, если поймут, что добыча ускользает из их лап.
   – Перспектива оптимистичная, ты меня прямо успокоил. Может, ты знаешь, и как я могу найти эту рыжую бестию, заварившую кашу без котелка и ложки?
   – Она живёт в собственном доме на Стормкасл-авеню, это очень респектабельная улица недалеко от Робин-лэйк. Там она ведёт себя вполне благопристойно, но может и заехать на постой к одному из своих дружков, закатившему очередную вечеринку, и тут уж нельзя угадать, где и сколько времени она будет, так сказать, в наличии.
   – Для простого любопытства ты что-то слишком хорошо осведомлён в этом вопросе.
   – Одно время я основательно намеревался упечь её за решётку. Эта женщина как торнадо: даже когда она лично не затевает никакой заварухи, они начинают происходить вокруг неё сами по себе. Если в словаре найти определение нарушителя спокойствия, то рядом можно будет лицезреть и её фотографию, а полицию, разумеется, не может устраивать, что в городе постоянно вспыхивает какая-то буза. Так что я собирался прекратить эти бесчинства путём устранения их источника.
   – И что же произошло?
   – А ничего! Я следил за ней два месяца, всячески стараясь подловить на чём-то, что подпадает под нашу юрисдикцию, но так и не смог достоверно установить ни одного факта нарушения закона. В итоге капитан приказал бросить это дело, так как он, видите ли, платит мне зарплату не за то, чтобы я повсюду таскался за какой-то взбалмошной красоткой, и если за столько времени я не смог ничего выяснить, значит, пора заняться настоящим делом. Тогда ещё началась запарка с серийными ограблениями букмекерских контор, и всех, от курсанта до сержанта, бросили на поиск грабителей, так что я оставил надежды поймать жар-птицу и, засучив рукава, занялся этим расследованием.
   – Но, как погляжу, из головы ты её не выкинул.
   Фил прыснул и многозначительно прокашлялся.
   – Не глупи, я и не подумаю иметь какие-то виды на женщину, от которой можно ждать одних только неприятностей; меня вполне устраивает моя добрая, спокойная, красивая и умеющая отлично готовить кабачковое рагу Сандра. Мне ведь не пятнадцать лет, и я не сошёл с ума, чтобы увиваться за этой мисс Катастрофой. А ты с ней поосторожнее, у тебя же всегда была авантюрная жилка, тянущая к чёрту на рога за впечатлениями и свободой и заставившая сменять полицейскую рутину на непредсказуемость и отсутствие большого папочки.
   – А ты хочешь занять его место, чтобы наставлять меня и оберегать?
   – А разве я и так не оберегаю тебя с завидным постоянством?
   Они рассмеялись, и Фил решил, что пора говорить «до свидания», пока шутки остаются шутками. Билл, видимо, был такого же мнения – продиктовав точный адрес, где Фил сможет застать разыскиваемую им сорвиголову, он напутствовал его сохранять холодную голову и повесил трубку.
   Фил аккуратно занёс адрес в свою записную книжечку и подумал, что иногда надо просто вовремя прощаться, тогда при следующей встрече казавшиеся неразрешимыми противоречия умаляют свою значимость и превращаются в мимолётное недовольство, рассеивающееся, как ночной туман под робкими лучами утреннего солнца.
   Тянуть с визитом к сумасбродной интриганке не было никаких причин, так что он завёл двигатель и, пропустив несущийся на полном ходу мимо него серый от пыли «бьюик», вырулил на дорогу и взял курс на Стормкасл-авеню.

   ***

   Ведя фургон по приукрашенным ярким солнцем улицам, Фил улыбнулся и, прервав воспоминания, подумал, что, хотя с той знаменательной поездки для выяснения отношений с похитительницей чужих жён пролетело уже много лет, его благоверная не слишком изменилась. По-прежнему в любой момент способна очертя голову ринуться в очередную авантюру и до сих пор готова задействовать все доступные ресурсы, чтобы помочь друзьям и заставить того недальновидного идиота, который причинил им неприятности, горько об этом пожалеть.
   Как и тогда, он ждал их встречи с нетерпеливым предвкушением, только сменившим знак с минуса на плюс. Хотя, если не кривить душой, когда Фил припарковался рядом с кирпичным двухэтажным коттеджем в испанском стиле, на подъездной дорожке которого стоял жёлтый «мустанг», он тоже не испытывал к огневолосой разбойнице отвращения или злости, почему-то сразу поверив данной Ошем характеристике.
   Как и говорил Билл, это оказалось не похищение, а заговор невообразимо уставшей от своего мужа жены и её подруги, игнорирующей общепринятые способы решения проблем. Дамы, оказывается, мило распивали бутылочку армянского коньяка, пока друзья одной из них трясли за мошну проштрафившегося супруга. Конечно, это являлось уголовно наказуемым преступлением, и, по идее, Фил должен был известить о творившемся безобразии полицию, но, поддавшись, к его удивлению, без особого сопротивления, искромётному очарованию странного дуэта, не стал информировать ни заказчика, ни служителей закона.
   Услышав, что муж даже и не собирается вызволять её из предполагаемой неволи, похищенная только беспечно махнула рукой и слегка заплетающимся языком выдала длинную тираду, с незначительным количеством укладывающихся в цензуру слов, выражавшую переполняющие её презрение к этим бесхребетным слизняком и разочарование в своём кажущемся посторонним завидном браке. В общем, тогда он не получил оговорённого гонорара, так как через полчаса общения со своей будущей женой все его мысли уже крутились лишь вокруг раздирающих его противоречий о возможности позвать эту неукротимую и явно плюющую на условности валькирию на свидание.
   Выкарабкавшись, наконец, из трясины сомнений, он принялся барахтаться в раздумьях, куда такую женщину можно пригласить, чтобы не показаться унылым или, того хуже, скучным фермером, для которого вершина фантазии – это итальянский ресторан или просмотр голливудского блокбастера. Фил не думал, что его терзания настолько очевидны, пока Файни, как, оказалось, звали реабилитированную преступницу, с ухмылкой оглядев нерешительного кавалера, сама не предложила сходить в мексиканское бистро неподалёку. Фил только заморгал от неожиданности и, кивнув в знак согласия, широко улыбнулся, а после этого уже не представлял свою дальнейшую жизнь без этой изумительной обворожительницы, как радуга после дождя, раскрасившей серый небосклон безрадостных одиноких дней в фантастические захватывающие цвета.
   До сих пор, когда Филу начинало казаться, что он наконец узнал её достаточно и больше сюрпризов не предвидится, Файни запросто могла превратить рутину обыденности в нору, в которую так охотно провалилась Алиса. К тому же её знакомства среди влиятельных лиц преступного мира не раз помогали в его расследованиях. Когда они спустя год поженились, это казалось совершенно естественным, словно двух идущих по жизни порознь человек объединила судьба, только и ждавшая, когда же предназначенные ею друг другу мужчина и женщина соизволят наконец познакомиться.
   Войдя в офис, он заметил, что жена, скрестив руки на груди и нахмурившись, сидит на диване, постукивая носком кроссовки по полу. Эти тревожные признаки говорили, что она утомлена ожиданием, пока муж в кои-то веки соблаговолит подключить её к расследованию и перестанет опекать, так как она в этом совершенно не нуждается. Фил знал, как опасно проявлять по отношению к Файни излишнюю заботу, – она просто выходила из себя, а затем, преисполнившись негодованием, ещё долго мучила его бесконечными придирками по любому поводу, а то и без. Или, что было ещё хуже, замыкалась и, напустив на себя показное безразличие, хранила оскорблённое молчание, пока он не одумается и не направит её на задержание серийного потрошителя или в зону очередного глобального конфликта.
   – Дорогая! В этом городе буйствует озверевший маньяк и мы уже очень близко к тому, чтобы его поймать! – сразу перешёл к главной новости дня Фил.
   Файни перестала кукситься и, обратив внимание на мужа, улыбнулась.
   – Не зря я всё-таки вышла замуж за частного детектива. И мы уже знаем, кто этот мерзкий тип? Мне пора доставать из шкафа мой любимый бронежилет?
   Фил рассмеялся, потерев руками виски, присел на диван рядом с женой и, откинувшись на спинку, шумно выдохнул.
   – Пока нет, но у меня есть очень небольшой список, в котором где-то среди обычных прохиндеев, жлобов и развратников притаился он – суперзлодей, ну прямо как ты любишь. Хотя я не могу утверждать, что он относится к виду «маньяки», подвид «на всю голову шибанутые», так как один из свидетелей утверждает, что наш безжалостный убийца вроде как спас ребёнка, ну или по крайней мере это так выглядело, а там – кто знает, может, он унёс его в свою избушку, чтобы запечь в пироге.
   – И что мы будем предпринимать? Ты ведь не передумал его ловить только из-за того, что он распотрошил кучу народу исключительно с благими намерениями?
   – Конечно, нет. За ним гоняется половина города, и мы так или иначе извлечём из этого огромную выгоду. Да я и не оправдываю подобные действия тягой служить и защищать. Просто отмечаю как вероятный факт: возможно, гончие лают на свирепого и опасного хищника, который не прочь и сам поохотиться на охотников.
   – Можешь не стараться заинтриговать меня ещё больше – я и так уже горю желанием найти этого монстра и взбить его яйца на завтрак сатане.
   – Прекрасно. Начни с этого.
   Фил протянул Файни полученный им список, опустив информацию, что считает основным подозреваемым ничем не примечательного инженера. Он бы предпочёл, чтобы его темпераментная вторая половинка держалась подальше от столь опасного противника, но это возможно, только если она сама выберет кажущуюся ей достойной цель… разумеется, кроме оборотня Брайта. К тому же новый взгляд часто в корне меняет перспективу.
   Впрочем, он не мог исключить и того, что, как в плохом детективном романе, самый очевидный претендент и окажется тем самым затаившимся, или, скорее, разбушевавшимся, кровожадным чудовищем, а тогда он сам отправит Файни прямо в его лапы. Но, поскольку она является его полноправным компаньоном и сильным, упорным и способным постоять за себя бойцом, как бы ни легли карты, он не имеет ни права, ни возможности ей помешать.
   Файни пробежалась взглядом по описаниям потенциальных маньяков и на несколько минут задумалась, после чего, покрутив указательным пальцем упавший на висок локон, ткнула в два из них.
   – Я бы поставила на бизнесмена на отдыхе и инженера.
   Фил от неожиданности закашлялся и, как баран на новые ворота, уставился на жену, которая в очередной раз достала из рукава туза, побив всю колоду надежд её мужа провести операцию по-тихому, оставив ей вспомогательную роль.
   – Дозволь поинтересоваться, как ты пришла к такому выводу? – удивлённо спросил он. – Я, в общем, думаю почти так же, но почему ты выбрала инженера? Он совершенно не вписывается в амплуа злодея, который выходит на улицы с отсутствующим взглядом и мачете на поясе с целью скоротать вечерок за убийством людей.
   – Интуиция, дорогой. Не забывай, я не только выросла в районе, где грабежи и убийства даже не попадали в новостную колонку, но и общалась (и продолжаю временами забегать на пару бокалов мартини) с теми, кого богобоязненное, а точнее попросту трусливое, стадо кличет душегубами и отъявленными мерзавцами. Не спорю – в их окружении есть и те, кто носит это звание по праву, но я с такими стараюсь не пересекаться. Встречала я и здоровенных тихонь – продавцов ковров, и ничем не приметных заморышей, у которых в один прекрасный момент окончательно сносит крышу, после чего их усеянный трупами путь может прервать только пуля сорок пятого калибра. Так вот, этот седой джентльмен с холодными глазами вполне может устать от отдыха, решив, что на пенсии ему не хватает острых ощущений. В этом случае глубину затянувших его безумств не измеришь и эхолотом, а если в его голове имеется пара-другая не туда свернувших извилин, то он запросто может счесть, что полиция бездействует и только небезразличный гражданин, взявший закон в свои руки, способен вернуть в наш летящий под откос мир спокойствие и разум.
   – Ну хорошо. С безумным престарелым супергероем всё понятно, и я тоже отнёс его к подозрительным личностям. А инженер-то как сюда затесался?
   – Да как раз потому, что он тут абсолютно не к месту и уже этим вызывает кучу вопросов. Дорогая представительская машина, совершенно не вяжущаяся с его родом деятельности, – зачем она ему? Проживает в хорошем районе, но одет как-то неряшливо, посмотри – галстук не полностью затянут, по причёске видно, что парикмахера навещает раз в пару месяцев. Как женщине, мне это так же очевидно, как и мужчинам то, что, если их любимая футбольная команда проиграла суперкубок, дело в происках коммунистов, или масонов, или инопланетян, или кого угодно ещё, только не в бездарном тренере или хорошенько подгулявшем накануне полузащитнике.
   Фил выдавил из себя улыбку, намекая, что шутку понял, но она ему совсем не понравилась, так как вину за последний разгром «Соколов Розвинда» он приписал оккупировавшему за неделю до матча стадион шоу каскадёров-мотоциклистов, чем был злонамеренно нарушен график тренировок команды.
   – Очень интересная теория. Но как связаны небрежный вид и массовые убийства? Если считать первое доказательством вины, тогда весь город надо обносить стеной и присваивать каждому второму тюремный номер.
   – Да я не утверждаю, что он и есть наш убийца. Просто слишком дорогая для его статуса машина показывает, как для него важна высокая оценка окружающих, а это не вяжется с тем, что он не потрудился выглядеть соответствующе. Может, конечно, он просто встал не с той ноги или с похмелья в день, когда была сделана фотография; или это является признаком социопатического расстройства, при котором он подсознательно мнит себя недостойным признания, но при этом стремится всё-таки его получить. Виня окружающих в том, что они не дают ему в достаточной мере своей любви, однажды он решит заставить их поверить в свою исключительность. Например, жестоко расправившись с каким-нибудь злодеем; а спасти ребёнка, мимоходом покрошив на винегрет тех, кто действительно или в его воображении ему угрожал, будет вообще идеально.
   Фил покачал головой и хмыкнул.
   – Да тебе надо книжки по психологии маньяков писать! Это же надо такое напридумывать!
   – Можешь хохмить сколько угодно. Я лишь выстроила теорию, подводящую фундамент под объяснение, которое предложила вначале. Просто сработал инстинкт, но тебе этого показалось мало, и вот, пожалуйста, – разложенная по полочкам безумная версия. Короче, бросим лучше эти копания в причинах и следствиях и приступим непосредственно к делу, а именно – как и за кем мы установим наблюдение.
   – Согласен, лопаты в сторону, хватит рыть траншеи, пора в атаку. Я предлагаю тебе внимательно приглядеться к бизнесмену на отдыхе, в смысле выяснить, не прячет ли он в чулане отрубленные головы, а не какое вино предпочитает под запечённую форель. А я тем временем плотно сяду на хвост нашему социопату-инженеру. Для начала лучше заняться ими лично, а если ничего не обнаружат такие профессионалы, как мы, можно будет для очистки совести нанять пару стажёров посмышлёнее, чтобы они ещё недельку-другую поводили наших подследственных и их окружение.
   – Звучит разумно, хотя шуточка про форель тебе ещё аукнется. Я весь день проторчала в офисе, и мне не помешает развеяться. Выпить кофе, прикупить новую сумочку, последить за возможным серийным убийцей – заурядный день обычной городской жительницы, знаешь ли. А ты приступай к выяснению предпочтений своего инженера – как он любит вырезать сердце, ножом или ножовкой.
   – Угу, как только выясню его местопребывание, так как он избавился от своего прежнего дома и отбыл в неизвестном направлении.
   – Так вот, значит, как – скрываешь от партнёра, я уже не говорю «от супруги», важные сведения о расследовании? Уж не подстроил ли ты мне пенсионера, тогда как сам лезешь в пасть льву?
   – Ну что ты, и в мыслях не было. Ты же сама выбрала объект, если бы предпочла замухрышку в не так завязанном галстуке, я бы и слова не сказал. Но теперь решено – жребий брошен, поезд вышел со станции, лемминги побежали к океану и так далее. Я вовсе не стараюсь заслонить тебя своей широкой грудью; не волнуйся, я знаю, как ты этого не выносишь.
   – Вот и славно. К тому же я всё равно склоняюсь к тому, что наш злодей носит стрижку бобриком на шишковатой голове преклонного возраста.
   Файни переписала данные своего подозреваемого в записную книжку и, как всегда, когда начинала действовать, стала жёсткой и сосредоточенной, как брошенный из пращи камень. Чмокнув Фила в щёку, она махнула на пути к дверям ручкой и быстрым пружинистым шагом удалилась.
   Фил вытер лоб и глубоко вздохнул, как после тяжёлого раунда на боксёрском ринге, в который время от времени превращались споры с любимой. Растянувшись во весь рост на диване, он прикрыл глаза и позволил себе немного расслабиться. Сейчас он вынужден просто ждать информацию о владельце потерянного «мерседеса», а тогда действовать надо будет незамедлительно, и возможность отдохнуть выдастся ещё не скоро.
   Его разбудил звонок телефона: он, оказывается, и не заметил, как уснул. Не без труда приняв сидячее положение, он вытащил назойливо зудящий аппарат из крепления на поясе и, нажав кнопку ответа, услышал в динамике не менее раздражающий голос. Демонстративно проигнорировав недовольные интонации собеседника, он задал несколько вопросов и, пообещав отправить ему чек, устало отбросил телефон на диван.
   Звонил, конечно, его разлюбезный полицейский – сообщить, что машина найдена. Фил поразился, с какой скоростью копы успели разыскать иголку в стоге многолюдного города, но, отдав должное фактору случайности, не стал утруждать себя пустыми размышлениями. Оказалось, мистер Брайт своим неадекватным поведением успел привлечь внимание патрульного в районе Саус Оринж, что как нельзя лучше согласовывалось с мысленно составленным Филом обвинительным приговором. Задерживать странного водителя офицер не стал, но не преминул отлично запомнить и его, и машину, а также куда тот намеревался попасть и, как только оперативная сводка оказалась перед его глазами, без излишних проволочек сообщил всё это в управление.
   Воздев руки в шутливой молитве, Фил возблагодарил исполнительность полицейских и идиотизм подозреваемого, сведший на нет все его ухищрения.
   Посмотрев на листок с записанным адресом, он задумался. Нельзя же просто заявиться в гости к вероятному маньяку и спросить: а не вы ли безжалостно уничтожили целую кучу вооружённых бандитов и с какой целью был совершён подобный кровавый произвол? Вопросы, которые должны быть заданы, выходят далеко за границы светской беседы, и ответы на них можно получить разве что под угрозой приставленного к виску пистолета, и то не факт, учитывая, что мистер Брайт, по-видимому, хладнокровный, безжалостный и кровожадный псих.
   Оставалось прибегнуть к старой доброй слежке – пришить Брайту невидимый хвост и ждать, куда он приведёт. Фил почесал в затылке, размял пальцы ног, потёр виски, но от этих действий необходимость его участия не стала менее явной – он просто не мог доверить кому-то слежку за таким объектом. Во-первых, это слишком опасно, а во-вторых, здесь потребуется не только предельная осторожность, но и понимание ситуации и внимание к мельчайшим деталям – качества, сплав которых он и не надеялся обнаружить в наёмных помощниках. К тому же нечего и пытаться объяснить, за кем придётся наблюдать: последует или немедленный отказ, или звонок в полицию, а скорее всего, и то и другое, а это ему сейчас абсолютно не на руку.
   Вздохнув, он поднялся с дивана и, вынув из нижнего ящика стола припрятанную там для тяжёлых случаев бутылку виски, налил в лежащий там же, для комплекта экстренного поднятия духа, стакан небольшую порцию бодрящего. Выпив напиток залпом, как лекарство, даже не почувствовав вкуса, он убрал всё обратно, постоял немного, барабаня пальцами по столу, вспоминая, не забыл ли чего-то важного из того, что понадобится на этой, очень не простой, миссии. Поскольку ничего в голову не приходило, не находилось и причин откладывать визит на Хармони-сквер.
   Взяв ключи и телефон, он закрыл офис и спустился в набирающий силу вечер. Его верный железный конь терпеливо ждал своего хозяина и не стал, как многие живые помощники, фыркать и брыкаться. Он завёлся с полуоборота и, тихо гудя мотором, понёс Фила по городским улицам, ловя окнами солнечные блики и похрустывая резиновыми копытами по начинающему остывать после дневной жары асфальту.
   Фил, как и многие автовладельцы, считал машину не имуществом, а, скорее, верным и неприхотливым другом, который, довольствуясь пинтой масла и галлоном бензина, даёт так много, требуя взамен так мало. Похлопав по разогретой солнцем индикаторной панели, выражая таким образом суеверное одобрение, Фил откинулся на кожаную спинку сиденья и обеими руками взялся за рулевое колесо, сосредоточившись на неизбежно приближающейся встрече с грозным и, слава богу, пребывающим в неведении относительно его намерений противником.
   Въехав на Хармони-сквер, Фил не стал проявлять ненужной в данный момент излишней осторожности, посчитав разумным припарковаться напротив указанного дома и вести наблюдение с ближнего ракурса.
   Вокруг буквально разливалось спокойствие – жители района, казалось, не шли, а плыли по его умиротворяющим водам. Представлялось диким и абсурдным, что среди этого оазиса свил хищную паутину живоглот, способный, исходя из своих непонятных, извращённых побуждений, раздирать на куски людей, пусть даже и относящихся к разъедающей общество накипи.
   Фил заглушил мотор и достал из бардачка лежащий там с утра термос с кофе, приготовившись к долгому ожиданию. Сделав пару глотков, он вдруг застыл, вспомнив, что сам же ранее предположил: фотография его подопечного может оказаться такой же фикцией, как и домашний адрес. Перед тем как устанавливать слежку, надо было убедиться, что ему точно известна цель. Он так и просидел бы тут до Судного дня без всякого толку, и, кроме себя, винить в своей же глупой оплошности некого. Обращаться в полицию или куда-то ещё за информацией о затаившемся в этой тихой заводи оборотне не имеет смысла – он уже получил одно блёклое изображение мистера Брайта, и маловероятно, что дополнительные поиски дадут какое-то другое.
   Вставив пробковую затычку в горлышко и убрав дорожный кофейник на место, не заметив этого, он произнёс вслух:
   – Безмозглый идиот!
   Закончив с самобичеванием, Фил вышел из машины и решительно, как будто имел на это неоспоримое право, направился к парадному нужного дома. Быстро пройдя по тропинке между роскошных густых кустов, он поднялся по ступенькам и нажал кнопку вызова консьержа. Услышав в домофоне вежливый глубокий баритон, Фил напустил на себя граничащую с надменностью важность и оттарабанил заготовленную по дороге от машины к дверям наглую ложь:
   – Я веду полицейское расследование и хотел бы поговорить об одном из ваших жильцов.
   Повисло напряжённое молчание, так как перспектива присутствия шныряющего и вынюхивающего полицейского в их изолированном от суеты и озлобленности внешнего мира раю консьержу явно не импонировала. Наконец голос, полный смеси досады и настороженности, произнёс:
   – Дозвольте узнать, о каком именно жильце идёт речь?
   – У меня есть несколько вопросов о мистере Стэнли Брайте. Не волнуйтесь, это простая формальность.
   На этот раз ожидание не затянулось. Услышав визгливый зуммер открывающегося замка, Фил дёрнул на себя дверную ручку и поспешил зайти внутрь, пока суровый привратник не изменил своего решения. Перед ним открылся просторный, тщательно прибранный холл, ярко освещённый лампами дневного света, с уходящей наверх широкой лестницей рядом с двумя кабинками лифтов.
   Слева он увидел стойку консьержа, не защищённую ни пуленепробиваемым стеклом, ни решёткой, что служило лучшей демонстрацией статуса проживающих здесь людей. Из-за неё навстречу гостю поднялся мужчина средних лет, ничем не примечательного телосложения, с налётом серебра на некогда иссиня-чёрных волосах. Отличная шевиотовая тёмно-синяя жилетка и галстук-бабочка выдавали в нём приверженца традиций метрдотелей и конферансье, к бытности в которых Фил и причислил их обладателя.
   Высокомерно-услужливый страж положил руки на полированный дуб конторки и молча кивнул, показывая, что готов выслушать посетителя и чтобы тот побыстрее выкладывал своё дело и убирался из его владений ко всем чертям. Фил откашлялся и достал из внутреннего кармана куртки лист бумаги с напечатанными на нём скупыми данными и блёклой физиономией пропавшего инженера.
   – Вы знаете этого человека?
   Консьерж нахмурился и, встав прямо, как будто его привязали к шесту, немного брезгливо взял в руки помятую бумажку, пристально всмотревшись в изображённое на ней лицо. Затем он покачал головой и ответил, как показалось Филу, с облегчением:
   – Первый раз вижу этого мужчину, по крайней мере, в нашем доме такой господин не проживает.
   – Разве это не мистер Стэнли Брайт?
   – Ни малейшего сходства. Мистер Брайт – очень высокого и крепкого телосложения, в то время как этот человек – совершенно обычного, я бы даже сказал, худосочного.
   Фил удовлетворённо кивнул и постарался скрыть охватившее его возбуждение погони, когда дичь, до этого петлявшая и раз за разом ускользавшая из-под носа, внезапно споткнулась, подставив зубам преследователя незащищённый живот.
   – Вы совершаете ошибку, несправедливо обвиняя нашего жильца в каких-то непотребствах. Очевидно, что этот негодяй пытается выдать себя за мистера Брайта, который, несмотря на довольно угрожающую внешность, очень тихий и вежливый человек.
   – А вы не замечали за ним каких-либо странностей? Или, может, что-то необычное в его поведении?
   – Ничего такого, о чём стоило бы извещать полицию. Разве что… не похоже, чтобы он где-то работал, хотя иногда он куда-то уходит в середине дня или даже ночью. Так свободный человек в нашей стране волен делать всё, что считает нужным.
   – Разумеется, – сказал Фил, а про себя подумал: «Если бы ты знал то, что знаю я, вряд ли с такой лёгкостью выписывал бы этому господину индульгенцию».
   Вслух же он только спросил:
   – Не подскажете, где мистер Брайт находится в данный момент? Я бы хотел задать ему пару вопросов, чтобы окончательно убедиться в том, что произошла ошибка, и заняться поисками мошенника, порочащего имя честного гражданина и заставившего меня напрасно тащиться через весь город.
   Этот смелый и глупый одновременно план, конечно, выходил за рамки первоначального, но встретиться с объектом лицом к лицу было необходимо, чтобы по крайней мере узнать, как он выглядит на самом деле.
   Консьерж начал было выражать сомнения в возможности беспокоить занятых своими делами жильцов, но, помявшись, видимо, решил, что проще всего будет избавиться от настырного «полицейского», выказав (несомненно, фальшивое) уважение к слугам закона.
   – Мистер Брайт сейчас дома, но, прежде чем я пропущу вас к нему, позвольте увидеть ваше удостоверение.
   Фил осёкся на полуслове благодарности и, чтобы не выглядеть как обманом втеревшийся в доверие проходимец, сделал вид, что лезет в задний карман. Всячески имитируя процесс тщательного поиска требуемого документа, подтверждающего его право докучать людям расспросами, он пошарил в брюках и похлопал себя по груди, а затем, с неподдельным разочарованием на лице, под наливающимся беспокойством взглядом консьержа, раздосадованно покачал головой и всплеснул руками.
   – Видимо, забыл в машине. Вот же растяпа! Потерял бы и свой пистолет, не будь он надёжно застёгнут в кобуре.
   Последняя ремарка вызвала явное замешательство. Теперь лицо консьержа выражало уже не угодливое высокомерие, а коктейль из тревоги и сожаления.
   Поняв, что его эскапада провалилась, Фил поспешил ретироваться до того момента, когда блюститель покоя окончательно придёт к выводу, что сомнительный тип перед ним никакого отношения к закону не имеет и надо защитить вверенных ему граждан от назойливого и потенциально опасного лица, вызвав настоящих полицейских.
   Внезапно напряжённую мизансцену тактического отступления нарушило появление в лестничном пролёте сурового вида тяжеловеса в белой рубашке и цвета выгоревшего на солнце хаки льняных штанах. Пружинисто и легко, словно не ощущая собственных огромных размеров, колосс спустился по лестнице; посмотрев на уставившихся на него привратника и какого-то помятого незнакомца, вежливо кивнул первому, мазнув равнодушным взглядом льдистых глаз по второму, и, проскользнув к наружной двери, тут же растворился в начинающем загустевать вечере.
   Консьерж почти уже собрался позвать идущего мимо него жильца, но осёкся, вспомнив, что не имеет ни малейшего представления, кто на самом деле хочет его видеть; он приоткрыл, а затем быстро захлопнул рот и настороженно уставился на испытывающего его терпение молодчика.
   Этот порыв не ускользнул от внимания Фила. Улыбнувшись, он вежливо наклонил голову и, пожелав растревоженному его появлением бывшему конферансье всего наилучшего, развернулся и вышел на улицу вслед за тихим и вежливым упырём. Открывая дверь, он успел заметить, как широченная, мерно покачивающаяся спина Брайта скрывается за переплетением ветвей, и, ускорив шаг, направился к своему фургону.
   Всё складывалось как нельзя лучше – он убедился, что подозреваемый действительно скрывается, довольно неумело, и узнал, как тот выглядит и где живёт. Теперь настала очередь не менее важной рутины, а именно – незаметно следить за ним и подмечать всё необычное в его поведении.
   Когда Фил запрыгнул на водительское сиденье, здоровяк уже приближался к общественной автомобильной стоянке, а когда, полный воодушевления, завёл мотор, тот скрылся в её воротах и уверенно направился к дальней стенке, где, видимо, его и дожидался приметный «мерседес».
   В подтверждение этого предположения минут через пять из ворот стоянки выехал синий S350, послуживший концом ниточки, протянувшейся от груды растерзанных тел к своему хозяину. Фил снял фургон с ручного тормоза и, дождавшись, пока Брайт отъедет на достаточное расстояние, чтобы ползущий за ним чёрный «форд» не вызвал подозрений, тронул с места.

5.3. Ответы найдёт ищущий

   Лорелея Абрахам, когда-то давно Сомерсон, выбрала свою работу осознанно и стремилась попасть именно в Федеральное бюро расследований по зову души и сердца. Ещё будучи подростком, вместо того чтобы проводить время с перевозбуждёнными юнцами на заднем сиденье машины в открытом кинотеатре, она штудировала книги по юриспруденции и психологии, а отдыхала за одним из слегка наивных старомодных детективов, где суровый, но обязательно имеющий какую-то слабость бравый сыщик преследовал убеждённых злодеев, тративших неоправданно много времени на то, чтобы доказать всем, какие они плохие, и готовых потратить на эту странную цель всё до последнего цента, сопровождая каждое своё появление выспренной маниакальной риторикой.
   Отец Лорелеи служил в полиции маленького городка Саугатак, раскинувшегося на берегу озера Каламазу, в основном показывая дорогу туристам, заблудившимся в трёх соснах десятка прямых улиц, и временами урезонивая их, когда они перебирали с отдыхом.
   Выросшая в тихом прибрежном городке с населением около тысячи жителей, по-настоящему плохих людей она встречала только в фильмах вошедших в кровавый раж психически неустойчивых режиссёров, но, обладая бойким умом, принимала как факт то, что, хотя добрых людей, несомненно, больше, среди них рыщет и немало матёрых хищников, для которых остальные – лишь добыча или способ получить желаемое.
   Почти все жители Саугатака являлись друзьями или хорошими знакомыми, а в лицо-то уж точно знали каждого. Вращаясь в этом милом, почти семейном кругу, Лорелея с каждым днём разгоралась желанием, как и её отец, защищать скромный добрососедский уклад и его приверженцев от несущих хаос и разрушения бесов, для которых главным в жизни являются власть и удовлетворение своих убогих потребностей, ради которых они готовы ломиться вперёд, не разбирая пути, топча любого, кто попадётся им под ноги.
   Отец к такому её мировоззрению относился неодобрительно и хотел, чтобы его маленькая девочка жила безмятежной счастливой жизнью, не касаясь всего того собачьего дерьма, которым изобилует большая, погрязшая в гонке за американской мечтой страна. Но Лорелея была непреклонна и после окончания школы пошла не в художественный колледж, как прочили ей родители, а на базу ВВС «Селфридж», где дослужилась до лейтенанта, прежде чем, изменив приоритеты, не уволилась в запас.
   Отдохнув пару месяцев в усыпляющей атмосфере родного города, под вздохи матери и грозовые молнии из-под нахмуренных бровей отца, Лорелея подала заявление в тренировочный центр Квантико, чтобы стать агентом ФБР и ловить тех самых ужасных злодеев, о которых обыватели не желают иметь ни малейшего представления.
   Её приняли сразу, так как она успела себя зарекомендовать ответственной и дисциплинированной шестерёнкой военной машины, способной работать в команде и принимать сложные решения. С этого момента начался длинный путь от порога родного дома, с вытирающей слёзы матерью и обнимающим свою дочурку в попытках урезонить отцом, через тяжёлое, выматывающее обучение и переезды из одного регионального отделения ФБР в другое. Стиснув зубы, она карабкалась по вертикали карьерных возможностей, пока не стала полевым агентом, который может проявлять некоторую долю самостоятельности в выборе действий и целей.

   ***

   Лорелея приехала в Розвинд со своим напарником – выглядящим скорее как продавец велосипедов, чем как сотрудник бюро, выше её на голову, рыжеволосым, носящим большие квадратные очки и дешёвые наручные электронные часы, нескладным Стэном Стайзером. Его слегка наивный облик вводил в заблуждение не только начальство и домохозяек, но и тёртых уголовников, что дорого им обходилось, когда, не принимая его за достойного противника, они запоздало понимали свою оплошность.
   Десятки расследований, в которых они участвовали, сделали их настоящими профессионалами. Каждодневное хождение по натянутому в высоте над житейской суетой канату закалило их, как раскалённый адский горн, из которого вышли навидавшиеся всякого и где только не побывавшие, намертво вцепляющиеся в свою жертву, поджарые ищейки с солидным багажом опыта за плечами.
   ФБР не имело постоянного офиса в Розвинде, и местное полицейское управление выделило под их расследование зал для совещаний в участке района Сайлент Гарден, а заодно предоставило им самим выбрать необходимых сотрудников, числом не больше пяти, для оказания помощи и обоюдовыгодного сотрудничества.
   Название района показалось Лорелее насмешкой: о тишине тут оставалось лишь мечтать, поскольку улицы изобиловали доходными домами, третьесортными пивными и грязными притонами, которые облюбовала, и расцвела в них буйным цветом, разнообразная незаконная деятельность. В приватной беседе с Лорелеей Стэн выразил определённое недовольство положением вещей, но высказывать мнение по поводу работы местной полиции самой полиции они не стали.
   Без излишних проволочек занявшись своим расследованием, они доставили отобранным в группу неспешным помощникам немало беспокойства взятым темпом и жёсткими требованиями. Но все постепенно втянулись, и работа забурлила – в штаб бесконечной чередой начали поступать свидетельские показания, сводки и рапорты. Пока один из агентов, всегда по очереди присутствовавших на месте, занимался анализом и сортировкой данных, второй осуществлял срочные розыскные мероприятия, вытекающие из сделанных на основании разрастающейся базы версий умозаключений.
   Чем дальше агенты влезали в это дурно пахнущее дело, тем больше в нём появлялось вопросов, на которые не находилось ответов. И ситуация отнюдь не прояснилась, когда один из детективов раздобыл свидетеля, утверждавшего, что мафиози был убит странными людьми в одинаковых нелепых хламидах. Посовещавшись и решив не сбрасывать эту похожую на бред сумасшедшего историю со счетов, они предположили, что столкнулись с какой-то сектой или культом с неизвестными целями и весьма радикальными методами, где балахоны являются чем-то вроде униформы.
   Второй тревожный сигнал прозвучал из неожиданного места – заброшенного склада на окраине, кровавое побоище в котором наводило на мысль, что эти два события каким-то образом связаны. Но, как они ни старались, пересечений между боссом мафиозного клана и небольшой бандой мотоциклистов не прослеживалось. Наконец им пришлось нехотя признать, что, если эти убийства – не просто такое вот неудачное совпадение и точки соприкосновения всё-таки есть, их роднит лишь то, что все убитые были, несомненно, отъявленными мерзавцами.
   Стэн и Лорелея нарушили собственное правило и оба поехали на встречу с оставшимися в живых представителями семьи усопшего, попав в гнездо растревоженных ос, мягко говоря, не горящих желанием сообщать что-либо властям и, несомненно, предпочитающих урегулировать проблемы в собственной манере. Агенты ФБР, постоянно сталкивающиеся по роду деятельности с твердолобыми, полагающими себя всемогущими безумцами, воздержались от бесполезных уговоров, по опыту зная, что это вызовет только ещё большую озлобленность. Заместо этого, вернувшись в участок, они приставили наблюдение к паре наиболее влиятельных и пока ещё живых Сальмерра, чтобы попытаться выяснить круг их общения и интересов.
   Лорелея тем временем отправила запрос в штаб-квартиру ФБР на предоставление их группе документов по банде Сальмерра в расчёте, если слежка ничего не даст, надавить на кого-то из окружения и выжать хотя бы немного информации. Обсудив сложившуюся непростую ситуацию со Стэном, она также установила слежку за офисом, являющимся официальным фасадом бурной деятельности этой милой семейки, чтобы фиксировать любые телодвижения известных членов группировки в его непосредственной близости.
   Спустя пару дней этой суматохи к Лорелее подошёл детектив Бен Сайдволл, который не был отобран в группу, но желал сообщить кое-какие соображения о происходящем. От него Лорелея услышала небезынтересную историю о связи убийства Сальмерры с двойным убийством в маленьком китайском ресторане в другой части города. Хотя она и не посчитала изложенные доводы обоснованными, но, привыкнув не упускать из виду даже самые незначительные детали, в том числе и, на первый взгляд, не относящиеся к делу, подшила копию отчёта по «Золотой луне» в папку непроверенных данных и, поблагодарив детектива, вернулась к работе, на какое-то время забыв о его визите.
   Ещё через день пришли документы из отдела ФБР по борьбе с организованной преступностью на некоего Брикса Ойлерна, настоящее имя которого оказалось Джонас Скалетис – находящийся в международном розыске наёмный убийца и вымогатель, и его под усиленной охраной тут же доставили в полицейский участок. Тогда Лорелея второй раз услышала про ресторан «Золотая луна», владельца которого, по показаниям Скалетиса, убили нанятые Тони Сальмеррой отморозки. Зажатый в угол душегуб захотел договориться с прокурором, и ФБР пошло на сделку, получив его «чистосердечное» признание обо всех делах убитого мафиози, в которых Скалетис был так или иначе замешан, в обмен на отказ от экстрадиции на жаждущую его возвращения родину и камеру общего режима.
   Пока шёл сбор доказательной базы, агентам приказали только вести наблюдение, чем они занимались и до этого, но теперь к расследованию по Сальмерре подключился отдел по борьбе с оргпреступностью. Бюро выделило ещё пять агентов, сведя участие Лорелеи и Стэна в этом вопросе к формальному присутствию, так что они полностью сосредоточились на поиске тех, кто с особой жестокостью вырезает фурункулы на теле Розвинда.
   Вспомнив о затесавшемся в эту кашу мёртвом рестораторе, агенты собрали о нём всю доступную информацию, не обнаружив ни малейшей связи между этим убийством и теми, которые их интересуют. Но Лорелея не верила в совпадения.
   Вновь опросив фигурировавших в деле лиц, она выяснила, что им занималось уж слишком много народу, порой не имевшего ни малейшего отношения к расследованию. Это выглядело довольно подозрительно, и она решила ещё раз поговорить с тем, от кого впервые о нём услышала.
   Детектив Сайдволл не стал запираться и рассказал, что неофициально ведёт это дело вместе с друзьями из участка, на территории которого и было совершено убийство. Но события начали принимать слишком крутой оборот, и тогда он решил обратиться к агентам ФБР, чтобы противостоять неизвестному могущественному противнику сообща. Он передал ей все наработки и соображения, по которым выходило, что убийство Тони Сальмерры является или местью за смерть Шенгов, или попыткой вернуть нечто столь ценное, что риск открытого противостояния с влиятельным мафиозным кланом не послужил достаточным аргументом чтобы от этого отступиться.
   Проверяя эту теорию, Лорелея допросила Скалетиса, и тот косвенно подтвердил версию детектива, сообщив, что, не получив желаемое с первого раза, Тони привлёк одного из вольнонаёмных бандитов прошерстить ресторан и окружение его хозяев. Витти Лепатроне, который и был нанят для этой работы, сумел раздобыть нужные документы, а получив оплату, затаился где-то в городе. Тони подозревал, что тот подцепил неплохой бонус, но не стал выяснять, какой именно, так как это его не касалось.
   Лорелея не стала указывать Скалетису, что, возможно, именно ненароком прихваченный бонус и явился причиной смерти его бывшего патрона. От него была нужна информация – в соответствии с достигнутым соглашением он её предоставил. Игра шла в одни ворота – она и не думала сюсюкаться с матёрым убийцей и, выжав из него все соки, просто выбросила в корзину федеральной системы, передав дальше по этапу.
   Теперь на доске, где выстраивалась иерархия взаимосвязей действующих лиц и событий, появилась новая, доселе неизвестная, персона. Запрос в ФБР выдал, что Витти Лепатроне не состоит ни в розыске, ни в какой-либо известной группировке, то есть, по сути, чист перед законом, и до этого момента внимание бюро обходило его стороной.
   Лорелея созвала экстренное совещание и поставила группу в известность о смене ключевого подозреваемого, который, скорее всего, сам никого не убивал, так как слишком хитёр, чтобы так подставляться, но, несомненно, имеет самое прямое отношение ко всему происходящему. Расчистив место, она приколола в центр доски найденную в полицейском архиве фотографию молодого Лепатроне и поставила детективам задачу сосредоточиться на его поисках.
   До сих пор дело фактически так и не сдвинулось с мёртвой точки – они узнали только, что есть неизвестная секта, о которой никто не слышал, и наёмник, которого никто не видел ни на одном из мест преступлений и которого ещё предстоит разыскать, а судя по всему, у него достаточно мозгов, чтобы, после того как завертелась вся эта кутерьма, залечь на дно и постараться, чтобы даже уши из ила не торчали.
   Отпустив уставших от нескончаемо валящегося на их группу дерьма людей отдохнуть и набраться сил, Лорелея осталась в импровизированном штабе расследования, чтобы ещё раз пробежаться по собранным материалам. Перелистывая разрастающиеся как на дрожжах кипы бумаг, она почувствовала давящую, тяжёлую усталость, но не позволила себе подать расхолаживающий пример подчинённым и взять выходной, так как знала, что любое дело, не важно, полицейское расследование или приготовление кулинарного шедевра в ресторане, требует жёсткого и упорного руководителя – того столпа дисциплины и порядка, который заставляет все шестерёнки крутиться с должными усердием и слаженностью. Но, игнорируя принципы хозяйки, её голова медленно клонилась вперёд, и наконец, упав на продолжающую сжимать показания свидетелей руку, самочинно решила противоречия между служебным долгом и изнеможением. Лорелея провалилась в спокойный, наполненный приятными воспоминаниями сон.
   Ей снилось, что она снова маленькая девочка и сидит на веранде их одноэтажного дома в пластиковом садовом кресле. Держа в руках любимую куклу Нэнси и заплетая ей косички, напевает какую-то весёлую песенку, ожидая, когда отец вернётся с работы и возьмет их на пляж, где можно вдоволь купаться, загорать и искать в щекочущем пятки мягком песке ракушки и причудливые камешки и до самого горизонта расстилается медленно колышущаяся, раскрашенная многоцветьем купальных шапочек на головах отдыхающих тёмно-синяя бездна прогретой ярким летним солнцем воды.

   ***

   Лоднельт открыл глаза и по тому, как солнце деликатно освещало комнату, понял, что проспал весь день, по крайней мере большую его часть. Лениво потянувшись, он отбросил простыню, которой укрывался вместо одеяла, и, резко встав, пошёл на кухню.
   Спешить было некуда: сейчас перед ним стоят лишь две важные задачи – отдохнуть и попытаться разобраться в новом «я», чему он отдавал почти всё свободное время между взывающими к его помощи видениями.
   Сегодня ему опять приснилась Изабель, но он не смог вспомнить ничего из расплывчатых грёз, оставивших лишь немного грусти, смешанной с чем-то радостным и искристым.
   Нарезая хлеб и варя кофе, он старался удержать эту кружевную неосязаемую вязь, освобождающую от тревог и невообразимого груза ответственности за судьбы других людей, который всё сильнее наваливался на плечи, по мере того как его разум отвоёвывала реальность.
   Он уже вполне освоился со своими новыми способностями, но, вкусив хмельного настоя нечеловеческой мощи, захотел утолить и жажду познания. Ответ «это работает, потому что это работает» Лоднельта не устраивал, а прежний жизненный опыт никак не подготовил его к блужданию в дебрях не укладывающегося в прокрустово ложе человеческого восприятия тёмного леса истинного строения Вселенной. Разумеется, он справится с работой проводника и не зная, какие силы походя спускает с цепи и как они изменяют мир вокруг, но, так как у него впереди если и не вечность, то очень долгая, по людским меркам, жизнь, он не собирался веками пребывать в блаженном неведении.
   Уже в который раз он вспомнил про спасённого им от смерти Мирна, но вновь осадил коней. Пусть даже профессор Кунай и заверял его в своём искреннем желании вернуть этот долг, Лоднельт никак не мог решиться мило поболтать с ним за обедом о демонах и об их роли в произошедшем.
   Он беспокоился отнюдь не о разоблачении. Лемар не пойдёт с этим откровением в полицию или к журналистам, ведь тогда его, очевидно, посчитают сумасшедшим, и, как учёный, у которого предполагается наличие интеллекта, он должен это понимать. Лоднельт сомневался, что имеет право взваливать на кого-то гнетущее бремя, нести которое он легкомысленно согласился.
   Не мог раньше, а сейчас, в плавании по угасающим волнам умиротворяющего сна, ему начало казаться, что, в общем-то, в его секрете и нет абсолютно ничего такого, что один разумный человек не может обсудить с другим представителем того же вида. Допив кофе, он уже набрался решимости, вожделея не только получить ответы, но и найти здравомыслящего друга, с которым можно запросто поговорить о своих тревогах и надеждах, не опасаясь истеричных звонков в соответствующие инстанции или попыток незаметно отделаться от душевнобольного, а возможно, и буйного, собеседника.
   Наконец он отставил чашку и быстро, пока не растаял сковавший реку сомнений лёд уверенности, оделся и вышел из квартиры; миновав лифт, сбежал по лестнице, мельком обратив внимание на какого-то не слишком тщательно выбритого человека, разговаривающего с консьержем, и, выйдя на улицу, направился к автомобильной стоянке. Поглощённый своими мыслями, он не заметил, что за ним в удалении неотрывно следует чёрный фургон.
   До Либерти-лэйн он добрался минут за сорок; один раз даже притормозил у обочины, поддавшись минутной слабости, но после беззвучного напряжённого спора внутри своей головы путь всё же продолжил.
   Город вокруг шумел и готовился к ночной передышке – зажигались вывески баров, ресторанов и кинотеатров, суетливую толпу сосредоточенных, занятых делами людей постепенно сменяли вольготно прохаживающиеся по улицам нарядные парочки и слоняющиеся в поисках развлечений группы молодых людей. Тем разительнее контрастировали с ним тишина и покой немноголюдной семейной улицы, где жил профессор.
   В нужном Лоднельту двухэтажном уютном гнёздышке тепло светились окна, а над крышей поднимались и тут же, разорванные ветром в клочья, уносились прочь клубы дыма – в гостиной, отбрасывая на стены неровные ржавые сполохи, ярко пылал камин.
   Лоднельт припарковался около тротуара и некоторое время просто смотрел на дремлющий перед ним дом. Где-то внутри него зарделась искра зависти к этим простым счастливым людям, к их спокойной размеренной жизни, приправленной задержками на работе и поездками к врачу с простудившимся сыном, к тем житейским заботам и радостям, которых он сначала лишился по вине скудоумных наркоманов и к которым затем с концами отрезал себе путь, свернув на тропу ярости.
   Чёрный фургон, удачно выбрав место ярдах в ста позади «мерседеса», растворился в густых тенях раскидистой лиственницы, став практически незаметным.
   Лоднельт вышел из машины и твёрдой поступью направился к парящим над ступенями чугунным амурам, безропотно нёсшим службу по поддержанию крыши над порогом и защите посетителей от вольностей матери-природы, порой выплёскивающей на раскинувшийся внизу город огромный ушат холодной воды.
   Ненадолго замерев перед дверью, он поднял руку и нажал кнопку звонка, поставив точку в начавшемся было очередном внутреннем монологе. Внутри дома послышался встревоженный женский голос с вопросительной интонацией. Вопрос прозвучал неразборчиво, но Лоднельт понял его без слов, как и проскользнувшую в нём тревогу, ведь с момента его последнего визита, наложившего на хозяев отпечаток страха, прошло не так уж много времени. Не скоро ещё смоется он с этих людей, а его неприметные следы останутся в их душах навсегда.
   Мужской голос сказал что-то успокаивающее, и послышались звонкие шаги ботинок по паркету. Ботинки остановились у двери, и кто-то стал изучать припозднившегося гостя через глазок. Очевидно, Лемар не забыл своих слов о том, что тот является в их доме желанным, так как дверь тут же распахнулась, и Лоднельт увидел его приветливо улыбающееся лицо.
   Профессор обрадованно позвал жену и затряс руку спасителя, в то же время буквально перетаскивая его через порог. Как и любая единожды чуть не потерявшая своё дитя женщина, та пока не могла перебороть недоверчивость. Улыбаясь, хотя и через силу, она подошла к Лоднельту и, рассыпавшись в благодарностях, начала вытирать слезы. Видимо, он невольно разбередил её ужасные воспоминания.
   Извинившись за поздний визит, Лоднельт спросил о здоровье их сынишки и с облегчением услышал, что тот идёт на поправку.
   – Возможно, ему даже не понадобится реабилитация – детская психика довольно пластична и способна в некоторых случаях, особенно когда угроза так и осталась угрозой, излечиться обычными средствами, то есть любовью и заботой, – уставившись в пол, тихо произнёс Лемар.
   Вежливо отклонив предложение Асайи, которая не была представлена ему в первый раз, разделить с ними ужин, Лоднельт обратился к Лемару, попросив его о приватном разговоре. Увидев посерьёзневшее лицо благодетеля, тот забеспокоился и, отправив жену проведать Мирна, сделал приглашающий жест следовать за ним.
   Поднимаясь за хозяином на второй этаж, Лоднельт не переставал удивляться, насколько тщательно и с какой любовью обставлен дом. Семья Кунай, несомненно, вложила в эти обитые буковыми панелями стены не только изрядную сумму денег, но и значительную часть души, обустраивая собственную тихую гавань в бушующем океане трещавшего по швам мира. Даже балясинам надёжной как скала лестницы неизвестный мастер придал вид сказочных героев, застывших в самых неожиданных позах: одни смотрелись комично, другие – занятно, а некоторых его фантазия застигла врасплох в пылу сражения с хитрым, но неизбежно проигрывающим, как и водится в сказках, противником. На стене висело несколько искусно выполненных гравюр, изображавших какие-то пейзажи и здания, видимо, соединявшие родной очаг и нынешнее далёкое от него жилище слабыми, но неразрывными узами.
   На втором этаже, вдоль длинного, застеленного изображающей цветочный луг ковровой дорожкой коридора, располагались четыре двери из некрашеного палисандра, и Лемар провёл гостя к самой дальней, войдя в которую, они попали в его кабинет. Строгая, без каких-либо излишеств, комната располагала к скрупулёзной упорной работе; единственным напоминанием о том, что это всё-таки жилое помещение, а не берлога учёного, служил громоздкий старинный книжный шкаф, на полках которого, среди научных трудов и справочников, приютились и выглядевшие очень старыми книги с незнакомой Лоднельту изящной золотой вязью на корешках.
   Лемар сел за широкий тяжёлый стол, обитый бордовым сукном, и, улыбнувшись, чтобы это не выглядело слишком официально, указал рукой на большое кожаное кресло напротив.
   Лоднельт прикрыл дверь, но улыбаться себя не мог заставить даже из вежливости, так как немалый вес тайны, которую он собирался взвалить на хрупкие плечи сидящего перед ним человека, не могла облегчить никакая, сколь угодно тёплая и искренняя, улыбка.
   Он грузно опустился в гостеприимные объятия мягкого кресла и, вздохнув, решил пренебречь экивоками и обходными путями и перейти сразу к делу, но некоторое время собирался с мыслями.
   После нескольких минут неловкого молчания, в течении которых хозяин беспокойно наблюдал за его лицом, терпеливо ожидая, когда хмурый человек-гора отбросит колебания и изложит цель визита, он, наконец, сжав пальцами мягкие, податливые валики подлокотников, быстро, словно боясь, что его прервут, заговорил и уже больше не останавливался. Закончив словами «тогда демон, которого я призвал, исполнив своё предназначение, отправился в Ад, а я вернулся к Мирну и отвёз его домой», он всё же невольно улыбнулся, наблюдая, как округляются глаза профессора.
   Слушая его, побледневший и растерянный Лемар, очевидно, никак не мог решить, сошёл ли мистер Брайт с ума или лишь неуместно пошутил над кажущимся ему недалёким иностранцем и не раскрыл ли он объятия тому, кто этого недостоин.
   Реакция собеседника не стала для проводника неожиданной – как и любой человек в своём уме, Лемар, конечно, счёл его рассказ бредом сумасшедшего; но под занавес Лоднельт припас нечто, способное развеять скепсис и дать понять, что он не придумал эту нелепую историю с неизвестными, а то и попросту зловещими целями. Вздохнув, он встал и направился к стене кабинета.
   Вспомнив о недавнем провале с квартирой соседей, он замешкался, но, сосредоточившись, уверенно шагнул вперёд и оказался в спальне, погрузившись в густую, осязаемую темноту. Он не смог разглядеть ничего, кроме неясных теней, но главное – комната оказалась пустой. Запоздало спохватившись, что ненароком мог перепугать остальных домочадцев, Лоднельт мысленно выругал себя за то, что подумал об этом после, а не до того, как продемонстрировал свои полученные от Владыки демонов таланты, и тем же образом вернулся в кабинет.
   Лемар замер за столом, в ужасе смотря на нечто, как он считал, являющееся человеком, поддавшись в этом объективным сомнениям. Но теперь, по крайней мере, если он и не поверил Лоднельту полностью, хотя бы принял возможность того, что услышанная история не вымысел. Проводник решил окончательно его убедить и, мысленно покопавшись в своём арсенале, который неустанно пополнял и оттачивал, избрал для этого стоящую на углу стола увесистую бронзовую статуэтку двух оленей на водопое – самец с ветвистыми рогами настороженно поднял голову в поисках возможной угрозы, а олениха, прижав уши, наклонилась к ручью и жадно лакала кристально чистую ледяную воду.
   Лоднельт вытянул перед собой руку ладонью вверх и собрал в кулак всю свою волю, чтобы пересилить устоявшиеся законы мироздания. На миг в глазах потемнело от напряжения, а когда стая чёрных мошек рассеялась, он увидел, что олениха теперь, казалось, пьёт из его руки, а самец тревожно всматривается в его лицо.
   Чтобы освоиться с этой способностью, он потратил не один день и много раз разочарованно смотрел на пустую руку, в то время как предмет, который должен был там оказаться, непоколебимо стоял на том же самом месте, словно насмехаясь над его потугами.
   Возможность перемещать вещи силой мысли оказалась для Лоднельта полной неожиданностью. Однажды утром он, плохо выспавшийся и хмурый, захотев включить телевизор, обнаружил пульт лежащим на полу футах в пяти от кровати и не успел нагнуться, как тот оказался у него в руке. Ошеломлённо заморгав и сглотнув внезапно образовавшийся в горле комок, он вытаращился на безобидный кусок пластика, словно на ядовитую змею. В голову приходило лишь две приемлемых версии: у него внезапно начались приступы амнезии и полученное без должного осмотра новое тело выкинуло очередной фокус, до этого таившийся в пыльном углу чулана, где свалены в кучу возможности не от мира сего.
   Приняв вторую в качестве рабочей, Лоднельт посвятил остаток дня попыткам повторить утренний нечаянный успех и овладеть этим, несомненно весьма полезным, навыком. Через несколько часов он заработал головную боль и резь в глазах, но не сдался и, наконец, ближе к вечеру, лежащий на подоконнике блокнот, наполовину заполненный обрывками мыслей и пометками, всё таки сжалился над его мытарствами.
   Этот короткий полёт небольшой исписанной пачки бумаги стал большим шагом для Воина Света; он даже сплясал что-то не имеющее названия, но очень энергично выражающее очередную победу разума над презренной материей. И теперь, чтобы разыграть перед впавшим в состояние шока профессором убедительное представление и направить разговор к объяснению происходящего на основании его знаний, Лоднельт задействовал телекинез.
   Название он почерпнул с мрачных сайтов фанатов призраков и всякой потусторонней нечисти. Пару дней назад Лоднельт просидел целый вечер в интернет-кафе в поисках упоминания о проводниках, которые ходили по земле до него, но, кроме откровенной чуши про зелёных человечков, разгневанных духов, оставляющих невнятные сообщения на автоответчиках, и невероятного количества абсурдных теорий о загробном мире, ни одна из которых даже на милю не приближалась к истинному положению вещей, ему ничего не встретилось. Зато он нашёл и тщательно перенёс в записную книжку все способности, которые им приписывались, чтобы на досуге проверить, какие из них сможет претворить в реальность.
   Покрутив навсегда застывших в мёртвой бронзе оленей в руке, он поставил статуэтку на прежнее место и в упор взглянул на до сих пор не вымолвившего ни слова профессора. Решив не торопить процесс осознания переворачивающей всё известное о Вселенной с ног на голову теории, Лоднельт тоже хранил молчание, предоставив собеседнику самому решать, когда он будет готов озвучить свои мысли.
   Наконец Лемар встал, нетвёрдым шагом приблизился к книжным полкам и провёл руками по тиснёным кожаным переплётам, как бы ища поддержки у старых, проверенных друзей, у которых всегда до этого момента мог попросить совета. Вот и теперь он пытался идти проторённой стезёй, просматривая названия томов по квантовой физике, термодинамике и математическому анализу, но, поднося к ним руку, каждый раз её отдёргивал. То, что он услышал и чему явился свидетелем, мнилось ему кощунством по отношению к сухим, ладно сложенным формулам и диаграммам, которые теперь надменно презирают его за то, что он усомнился в их правоте.
   Лемар вяло отошёл от шкафа и, приблизившись к Лоднельту, бледный и потерянный, дотронулся до его плеча, как бы удостоверяясь, что тот – из плоти и крови. Убедившись, что всё это не плод воображения, он упал в своё кресло и облокотился на стол, уронив голову на сложенные руки.
   Ещё минут десять пролетело в безмолвии, нарушаемом только постукиванием стрелок больших механических часов на стене – единственным подтверждением того, что жизнь не остановилась и время размеренно поворачивает свои жернова, которые рано или поздно смелют в пыль любые плоды человеческих рук, безучастные к затраченным на их создание усилиям.
   Когда Лемар поднял взгляд, в нём горела непреклонная вера в то, что любое, самое необычное и, на первый взгляд, невозможное, явление имеет логическое объяснение и если оно ещё не познано, это отнюдь не повод называть его сверхъестественным.
   – Мистер Брайт. Или, может, вы желаете, чтобы я называл вас Лоднельтом?
   – Как вам угодно. Я не против обоих вариантов.
   – Хорошо. Всё-таки я предпочитаю считать вас человеком, пусть и обладающим некими, пока необъяснимыми, возможностями, а значит, и обращаться к вам буду соответственно. Итак, мистер Брайт, сейчас я не имею возможности разобраться со всей той информацией, которую вы решили мне предоставить. Вы задали мне настолько сложную задачу, что потребуется время, чтобы осмыслить её и прийти к каким-то выводам. Я не хочу выставлять себя на посмешище научного сообщества, а значит, не могу ни с кем ею поделиться, что несколько затрудняет дело… Но это не единственная причина сохранения вашего призвания в тайне. Если вы станете достоянием общественности, это может вызвать различные столкновения, вплоть до открытых конфликтов сторонников и противников как самой вашей миссии, так и того, что среди нас вообще ходит подобное создание. Затем, я уверен, найдётся множество желающих присоединиться к истреблению неугодных, тем или иным образом, людей, раз это вроде как решение высших сил. Впрочем, появится и немало добровольцев, которые примкнут к тем, кто станет охотиться на вас, чтобы отстаивать таким извращённым способом гуманность и человечность, как они это понимают. Я и сам с неодобрением отношусь к вашим методам, даже несмотря на то, что лишь благодаря вам мой сын вернулся домой живой и здоровый. Не поймите неправильно, я премного благодарен вам за его спасение, но отрицаю ваш образ действий. Как бы там ни было, я у вас в неоплатном долгу и приложу любые мыслимые усилия, чтобы понять и объяснить, прежде всего себе, ту абсолютно новую для меня систему устройства мироздания, которую вы попытались описать.
   – Спасибо, профессор. Я отнюдь не призываю вставать со мной плечом к плечу в борьбе со злом. Это моё предназначение, и, даже если бы захотел, я не могу разделить его с кем-то. Но разве вы против того, чтобы все эти убийцы, насильники и маньяки получили по заслугам?
   – Конечно, те, кто творят все эти ужасы, должны быть остановлены, но пусть этим занимается полиция. Я родился и вырос в стране, где самосуд подчас возведён в ранг закона и такие происшествия крайне редко имеют какие-то последствия. Я не по книжкам и фильмам знаю, каково это, когда обвинённую в распутном поведении женщину забивает камнями до смерти разгневанная толпа. Но сейчас я живу среди образованных людей, вдали от исступлённого мракобесия и не хочу снова возвращаться к кошмарам, преследовавшим меня в детстве. Если ты убиваешь, пусть даже омерзительную безумную тварь, то сам опускаешься до её уровня, теряя всякое сходство с человеком и право на оправдание. Но заставить другого стать тем, кем бы ты хотел его видеть, невозможно.
   – Вы, несомненно, правы, но дело в том, что я не человек. Я создан именно для того, чтобы нести возмездие. И самое главное моё отличие от человека – в том, что я не могу ошибиться. Даже закон, бывает, карает невиновных и отпускает на свободу преступников, а уж на мнение обывателей в этом вопросе и подавно нельзя положиться. К тому же лишь небольшой процент тех, кто был наказан за свои проступки заключением, возвращается добропорядочным гражданином. Основная же масса только озлобится и заматереет, а значит, следующее преступление совершит с гораздо большей жестокостью. Если в преступнике ещё теплилось хоть какое-то уважение к достоинству и жизни других, после тюрьмы от него не останется и следа.
   Лемар вздохнул и понурился.
   – Не могу не согласиться с вашими доводами, но к убийству человека я испытываю настолько стойкое отвращение, что никакие доказательства обратного меня не переубедят. Давайте просто оставим эту тему и вернёмся к тому, что действительно важно. Сейчас вы должны покинуть мой дом. Пожалуйста, не спорьте. Моя семья всё ещё переживает отголоски кризиса, и я должен оберегать жену и сына от любых потрясений – лишь так они снова научатся доверять людям и получать удовольствие от жизни. Я свяжусь с вами сам, как только смогу предоставить какую-то трактовку населённым чудовищами, ангелами и бог знает кем ещё таинственным измерениям.
   – Я лишь передал услышанное от бесконечно мудрого владыки одного из них.
   – Конечно-конечно, но ваш рассказ, скорее, напоминает мифы глубокой древности, объясняющие всё что угодно двумя простыми постулатами – это так потому, что это так бог создал, и невозможно постичь замысел его. Такая версия сущего – несколько не то, что я могу принять, и совершенно неподходящий для вас ответ, ведь именно поэтому вы и пришли ко мне.
   – Да, я тоже хочу проникнуть за завесу из философии, софистики и высокопарных речей. И – да, я обратился к вам за обещанной помощью именно поэтому. Не стану обременять вас своим присутствием дольше необходимого, профессор. Надеюсь, ваши знания и опыт помогут разгадать эту головоломку. Ведь в этом и состоит цель учёного, не так ли?
   – Несомненно. Постигать тайны и срывать покровы – это именно то, чем должен заниматься настоящий учёный, и именно поэтому я им стал. А теперь прошу меня извинить, но я собираюсь провести остаток вечера с семьёй.
   Лоднельт кивнул и направился к двери, а Лемар последовал за ним, чтобы проводить – или выпроводить – без дальнейшей задержки. Быстро спустившись по лестнице, проводник открыл дверь и, выйдя на улицу, повернулся, наблюдая, как ставший гораздо белее, чем позволяла его кожа, Лемар просеменил за ним и, кивнув, захлопнул тяжёлую входную дверь, словно хотел выкинуть из своей жизни и слова нежданного пророка, и его самого. Покачав головой, Лоднельт вздохнул, с тяжёлым сердцем вернулся к машине и быстро поехал домой.
   Через несколько минут Либерти-лэйн вновь стала уютным и тихим местом, подсвеченным фонарями и светом, пробивающимся сквозь неплотно прикрытые шторы, за которыми пили чай, смотрели телевизор и читали детям сказки на ночь счастливые, не обременённые мешающими спокойно жить и наслаждаться этим знаниями о мире, в котором они живут, обычные люди.

5.4. Кто крови жаждал, ею напьётся

   Эхо дробного стука ботинок на подошве из твёрдой резины тут же замолкало, не успевая долететь до конька покатой крыши со стаей дремлющих голубей. Внезапно бегущий по еле освещённому далёким фонарём переулку остановился как вкопанный и отшатнулся от, казалось, выпрыгнувшей прямо из отсыревшей кладки тени. Он попытался закричать, но, как парализованная страхом антилопа терпеливо дожидается, пока зубы тигра вопьются ей в шею, так и Дик Монреган, с вырывающимся из горла глухим хрипом, повалился на спину, поскольку ноги отказывались его держать, и неподвижно замер, взирая на нечто, с отвратительной ухмылкой вперившее в него взгляд раскосых, ярких и подвижных, будто подброшенный в воздух и купающийся в солнечных лучах чистейший изумруд, глаз.
   Когда ужасающая тварь издала звук, одновременно похожий на раздосадованное чавканье болота, из которого вырвалась попавшая в трясину нога, жужжание роя разгневанных пчёл и гудение расстроенного органа, Дик, уже плохо соображающий, что происходит, захныкал и попытался отползти, но преследователь отпускать свою добычу явно не собирался.
   Наклонив голову набок и дико взвизгнув, монстр размашисто полоснул по груди извивающегося перед ним, как червяк, насильника зазубренными, словно острога, тускло мерцающими в неверном свете когтями. Рёбра со смачным хлюпаньем раздались, открыв хищному рту, между тонких губ которого сновал бледный раздвоенный язык, бьющееся в агонии, бессмысленно старающееся прокачать кровь по разорванным венам сердце.
   На своё счастье, Дик тут же потерял сознание от боли и не стал свидетелем отвратительного ритуала, совершаемого над его осквернённым трупом дрожащим в предвкушении демоном.
   Лоднельт вытер руки о замызганную, с кое-как зашитой на боку прорехой, джинсовую куртку трупа, который, будто прикорнув, сидел, прислонясь к стене, опустив голову и раскинув в стороны руки. Скорее всего, Лоднельт сломал ему позвоночник, по крайней мере он явственно слышал хруст, когда брошенный им неопрятный мексиканец лет двадцати пяти, с татуировкой паука на левой щеке, впечатался в неумело разрисованный подобием граффити бетон.
   Его подельник, спотыкаясь и оглядываясь на каждом шагу, бросился наутёк, но похожий на гигантскую ящерицу Серлем прыгнул на стену и, перебирая конечностями по пять локтей в каждой, с быстротой молнии устремился в погоню, в исходе которой сомнений не возникало.
   Поняв, что оттереть кровь не удастся, Лоднельт встал и подошёл к забившейся в образованный выступающим домом угол девушке, с ужасом смотревшей как на мёртвого ублюдка, который со своим дружком собирался с ней позабавиться, так и на стоящего теперь рядом с ней с окровавленными руками мужчину, избавившего её от этой страшной участи.
   Он присел на корточки и попытался её успокоить, но та всхлипнула и, подтянув колени к подбородку, задрожала, словно ожидая удара.
   Вздохнув, Лоднельт оставил попытки выказать своё доброе расположение и, вернувшись к сломанному телу мерзавца, схватил его за широкий кожаный ремень. Используя последний как удобную ручку, он легко поднял труп и направился с этой жуткой ношей, безжизненно раскачивающейся и периодически ударяющейся о стены то головой, то обутыми в поношенные ковбойские сапоги ногами, в ту сторону, куда за несколько минут до этого устремился Серлем.
   Демона он нашёл ярдов через тридцать, за поворотом, на небольшой разгрузочной площадке давно закрывшегося магазина. Если такое выражение в принципе употребимо по отношению к полуящерице-полупауку, тот выглядел довольным и, склонившись над растерзанным телом, издавал какие-то урчащие животные звуки. Большая часть асфальта сменила цвет на грязно-красный, местами его исчертили широкие кровавые полосы, из чего Лоднельт сделал вывод, что демон не только жестоко расправился со своей жертвой, но и поиграл с ней, словно кошка с мышкой.
   Лоднельт нахмурился и, подойдя к чудовищу, увидел, как оно вынимает из разверстого нутра лежащего перед ним тела окровавленные куски плоти, пристально рассматривает их, как будто это какие-то загадочные и прекрасные артефакты, а затем, поднося к морде, принюхивается и, тихо взвизгнув, отбрасывает в сторону.
   – Какого чёрта ты творишь?! Адский воин должен карать нечестивых, а не устраивать пир над их внутренностями!
   Демон повернулся, и его глаза полыхнули изнутри зелёным пламенем. Неестественно вывернув руку с зажатой в ней селезёнкой, он распахнул пасть с выглядящими как чёрные загнутые сабли клыками и, заклекотав, резко задёргал головой. С силой швырнув чем-то не приглянувшийся ему орган в грязную, покрытую лишайником стену, он уставился прямо в глаза проводника.
   – Не мешай, я наслаждаюсь тем, как устроено это безупречное творение. Его прокажённая душа бесповоротно утеряна, но человеческое тело… Мне так нравится смотреть на эту гениально устроенную, идеально выверенную машину!
   Демон сплёл руки на груди, наклонил голову, закачался и начал подвывать, впав в отвратительный, приправленный смертью экстаз.
   – Ты просто больной извращенец, а не Воин Света. Ты не способен понять, как устроены мир и те, кто его населяют, но пытаешься найти ответы, копаясь во внутренностях мертвеца. Оставь эти бренные останки в покое и отправляйся восвояси. Больше я не желаю тебя видеть, так как не хочу становиться сообщником каннибала!
   Серлем взвился, издав громкий вопль, подпрыгнул и, вцепившись в крошащийся под его весом кирпич, повис на стене, прищурившись и свирепо зыркая на Лоднельта.
   – Я подчиняюсь только Владыке, и лишь он надо мной властен. Ты не можешь мне указывать, проводник. Я занимаюсь этой работой уже много веков. Хотя люди и их поступки вызывают у меня исключительно недоумение, отвращение и презрение, они всегда разные, неповторимые в своём несовершенстве. И я хочу понять, что же делает их такими! Это изводит меня и вызывает неутолимую жажду, нет… скорее, иссушающее желание проникнуть в эту тайну, как будто тысячи муравьёв грызут изнутри мои вены, не давая ни минуты покоя! Ты можешь представить себе такое мучительное стремление?!
   – Не могу и никогда не испытаю, так как, в отличие от тебя, не растерял остатки разума и человечности. Я не могу тебе помочь, и никто не сможет. Ты или смиришься с тем, что неспособен это постичь, или, поглощённый своей маниакальной страстью, окончательно перестанешь быть орудием добра и погибнешь. А теперь убирайся и больше не возвращайся!
   Демон спрыгнул на покрытый кровью и обломками костей асфальт и весь, казалось, изломался, так скорчилось его многосуставчатое тело. Издав истошный вопль, какой, наверное, можно было бы услышать от заживо горящих в расплавленной сере грешников в Аду, если бы, конечно, Ад соответствовал россказням брызгающих слюной бесноватых словоблудов, он исчез, отправившись страдать в настоящую преисподнюю.
   Лоднельт окинул взглядом устроенную Серлемом бойню и, выругавшись, проклял таких помощничков, решив на будущее внимательно присматриваться к тем, кого ему присылают.
   Осторожно вернувшись в переулок, где оставил плачущую девушку, он увидел, что она сидит в той же позе – раскачивается, обхватив себя руками за плечи, и беззвучно рыдает. Вздохнув, он молча прошёл мимо: лучшее, что он мог сделать, – это оставить её наедине с собой. Устранив прямую угрозу, он, тем не менее, бессилен спасти надежду и радость, понёсшие, не без его участия, тяжёлый урон.
   Лоднельт закрыл глаза и представил, что слышит, как ветер из распахнутого окна доносит приглушённые голоса и редкий смех, накладывающиеся на тихий гул проезжающих мимо автомобилей, как ставшие уже родными стены обеспечивают ему покой и защиту от всех, кто захотел бы причинить ему беспокойство, и как бурлит закипающая вода, суля умиротворение от душистого чая с маковым крендельком. Улыбнувшись, следующий шаг он сделал уже в своей комнате.
   Ему удалось освоить моментальное перемещение, но работало оно почему-то только между его квартирой и местом преступления, где требовалось его присутствие. Все его попытки слетать, например, в магазин или на пляж Макалавена ни к чему не приводили, как бы он ни старался и насколько бы ни желал там оказаться.
   Это немного раздражало, он даже засомневался, что дело только в нём самом, начав пенять на контролирующий злоупотребление его сверхвозможностями предохранитель, но затем решил не бежать впереди паровоза, удовлетворившись надеждой, что рано или поздно сможет пользоваться всем своим арсеналом без сбоев и досадных ограничений. Махнув рукой на безрезультатные попытки использовать телепортацию для личных нужд, он сосредоточился на том, чтобы, по крайней мере, между дозволенными пунктами назначения этот поезд ходил без отмен и задержек.
   Телепортацией или транслокацией это явление называли авторы многочисленных фантастических опусов, которые он проштудировал, когда ему начало казаться, что за ним кто-то следит. Он не мог допустить, чтобы адская служба спасения превратилась в шоу для любопытных глаз, и стал искать ответ на вопрос «что теперь делать?» в любых доступных источниках.
   Однажды вместе с розовощёким и пухленьким, как амур, Жоселейспаклорельном, смертоносную природу которого выдавали блестящие металлом лезвия вместо рук, он предотвратил умышленный поджог многоквартирного дома на Элмонд-стрит. Для этого им пришлось убить обезумевшего от ревности бандита-рецидивиста, захотевшего таким образом расквитаться с бросившей его подружкой. А когда, стоя над нарезанным, как болонская колбаса для бутербродов, трупом, в которую его превратили лезвия крутящегося юлой демона, проводник спросил, может ли тот выяснить, не следит ли за ним кто-нибудь, Жос, как тут же сократил его имя Лоднельт, только покачал головой. Оказалось, что засечь его преследователя невозможно, если тот не является носителем вируса бешенства, заставляющего убивать и разрушать.
   По словам демона-мясорубки, даже если кто-то и ходит за Лоднельтом по пятам, он ничего такого не замышляет, а значит, чтобы обнаружить присутствие наблюдателя, придётся использовать человеческие органы восприятия, то есть попросту глаза и уши.
   Основательно поломав голову и так и не придумав, как избавиться от хвоста, Лоднельт решил, что, пожалуй, наиболее простым выходом из данной ситуации будет устранить саму возможность отслеживания его перемещений.
   Несколько дней, сразу после того, как просыпался, и до того времени, как его глаза начинали слипаться, он беспрестанно пытался свести вместе желаемое и действительное.
   Его мытарства увенчались триумфом, лишь когда в мозгу вспыхнуло очередное видение и он представил, что видит не прокручиваемый адским киномехаником триллер, а смотрит на происходящее собственными глазами. Внезапно изображение двух грабителей в масках, собравшихся разжиться парой долларов в магазинчике при автозаправке за городом, стало нечётким и расплывчатым, а мгновение спустя в ноздри Лоднельта ударил запах бензина, лакрицы и глянцевых журналов, разложенных на вращающейся стойке, за которой орал ругательства и требовал открыть кассу неврастеничный приземистый дегенерат в балаклаве и с пистолетом в левой руке.
   Почувствовав колоссальное облегчение, Лоднельт понял, что его старания не пропали даром и из зрителя он превратился в непосредственного участника. Прыгнув за спину первому налётчику, он с размаху ударил того кулаком в затылок, впечатав головой в стеклянную витрину. Её осколки разлетелись, как шрапнель, попав и в него самого, и в бледного веснушчатого продавца, который завопил и рухнул за прилавок, но, очевидно, живым, так как откуда раздалось жалобное хныканье.
   Проводник запоздало спохватился, что в процессе исполнения своих обязанностей не должен наносить увечья тем, кого прибыл защищать, и тут же пожалел, что опрометчиво позволил разыгравшейся в нём удали выйти за рамки дозволенного. Но посыпание головы пеплом он отложил на потом, так как второй подонок, округлившимся глазами наблюдая за судьбой дружка, уже начал поворачивать дуло пистолета в сторону выскочившего из ниоткуда заступника.
   Лоднельт посмеялся бы над его скудоумием, если бы нашёл в этой ситуации что-нибудь забавное, но кипевшая в жилах ярость подчистую выжгла его чувство юмора, заодно, словно ядерное топливо, давая неисчерпаемые запасы энергии для того, чтобы эффективно и быстро выполнять свою работу. Моментально оказавшись возле незадачливого грабителя, одним резким движением он свернул его шею так, что голова охотника за лёгкими деньгами, всё ещё сохраняя удивлённое выражение лица, стала таращиться ему за спину.
   Неизвестно, что двигало Лоднельтом, когда он решил посмотреть в мёртвые лица депортированных им на вселенскую свалку отбросов и сорвал маску сначала с одного, а потом и со второго грабителя. Когда он увидел, что ими оказались подростки лет по пятнадцать, то сначала ощутил раскаяние, но потом в голове встала картина застреленного продавца, жизнь которого оборвали бы эти выродки, и его перестало беспокоить небольшое число прожитых ими никчёмных лет.
   Он вспомнил, что его долг – защищать людей от моральных уродов, чьи пол, возраст, положение в обществе или вероисповедание не имеют ни малейшего значения, и последние тени сожаления испарились быстрее, чем пустыня высушивает следы дождя.
   Общество имеет возможность рассуждать о причинах, сподвигших преступника на убийство, и, проникшись льющимися ручьём крокодиловыми слезами, даже найти ему оправдание, а то и порыдать за компанию над отсутствием понимания и несчастным детством сукина сына. Проводник же лишён сомнений в правильности своего выбора, так как в основе его решения лежат не елейные речи адвокатов или вердикт жюри домохозяек, а безошибочное знание того, что произошло или ещё произойдёт на самом деле, и трепыхающаяся на его ладони, препарированная и открывшая все свои тайные помыслы душа.
   Это родители неизменно полагают своё чадо ангелочком, который любил кошечек и переводил через дорогу старушек, и не поверят в то, что взрастили законченного ублюдка, даже если он заявится к ним на порог с окровавленным топором в руке. Адский судия же беспристрастен и лишён предрассудков и субъективности – на его приговор никогда не повлияют не имеющие никакого отношения к совершённому злодеянию реальные и вымышленные, прошлые и будущие заслуги и страдания подсудимого; мотивы, побудившие омерзительного кровососа стать таковым, не имеют значения – весы мироздания уже качнулись.
   Осознав это, Лоднельт почувствовал, насколько он отличается от того, кого принято называть человеком. Обратной дороги нет, и он всё дальше будет уходить по выбранному пути, с которого уже нельзя свернуть, а тем более вернуться.
   Продавец замолк и не показывался, видимо, боясь спасителя не меньше своих убийц, но Лоднельт уже свыкся с тем, что не может рассчитывать на проявление благодарности. В сущности Лемар прав – если люди, к которым он приходит на выручку, поймут, какие силы в действительности стоят за тем, кто стоит перед ними, то весь мир в их глазах превратится в угрожающий безжалостный хаос, что вызовет необратимые и совершенно непредсказуемые последствия.
   Тем не менее, несмотря на возможность того, что, когда его присутствие будет раскрыто, против него ополчатся не только те, кто справедливо увидит в проводнике помеху своим козням, а то и причину безвременной кончины, но и большинство обывателей, которые бездумно пойдут за свирелью крысолова, в современном мире принявшей вид телевидения и газет, миссия Воина Добра обязывает Лоднельта нести возмездие… просто хотелось бы как можно дольше оттянуть этот кошачий концерт.
   Утомлённый как изнурительным оттачиванием стрел в адском колчане, так и перспективой одиночества в кольце врагов и злопыхателей, он представил, как спокойно и хорошо дома. В следующий миг Лоднельт оказался у себя на кухне и невольно засмотрелся на своё отражение в заманчиво блестевшем хромированными боками чайнике. Успешное пополнение коллекции нечеловеческих возможностей принесло удовлетворение от хорошо проделанной работы и желание проваляться до завтра перед телевизором, и, похоже, Вселенная на этот счёт не имела возражений, так как никакие видения его больше не тревожили. Он лежал, смотрел вполглаза какой-то фильм про бравых полицейских, бесстрашно противостоящих всевозможным зловещим организациям и ставшим такими же будничными, как почтальон, свирепым маньякам, вспоминая тех людей, которых спас, но ещё больше места в его голове занимали те, кого он ради этого убил.
   Прокравшись холодной змеёй, эти воспоминания оккупировали всю память, выживая из неё тёплые и радостные, некогда казавшиеся единственным, что имеет значение. Теперь Изабель приходила к нему лишь во сне, а наяву его целиком поглощало ожидание экстренного вызова на место очередной трагедии. Впрочем, он не терзался по этому поводу – теперь вся его очень долгая жизнь предназначена для спасения хороших, добрых людей, а это гораздо важнее сожалений и тоски о прошлом. К тому же Лоднельт не сомневался, что Изабель, набрав проходной балл в этом мире, стала одним из жителей Рая. И хотя Рай не является описываемым алчущими власти над умами шарлатанами балаганом, всё равно это светлая, уютная и полная радости часть мироздания, где она нашла красоту и гармонию.
   Им больше никогда не увидеться – когда закончится многовековой срок его земной службы, он продолжит войну с тьмой и забвением, влившись в ряды Воинов Света, а значит, дорога в райские пределы ему заказана. Но он смирился и с этим. Главное, что его возлюбленная счастлива и обрела покой, а он спасёт ещё много тех, чей жизненный путь иначе бы прервался до срока.
   Мысли расплывались, становясь неясными и сумбурными, и, поддавшись колыбельной Морфея, он до утра оставил без присмотра мир, который призван оберегать.

5.5. Неизвестность приносит страх, а знание – ужас

   Боб пригладил усы и расправил складки на кителе. Оглядев себя в зеркале, он остался доволен увиденным и, выйдя из уборной, направился прямо к столу Лэйни, который уехал со своим напарником на вызов о разбойном нападении.
   Повышение не за горами, и в приподнятом настроении в свой обеденный перерыв Боб вернулся в участок, чтобы ещё раз изучить материалы по делу Шенгов, превратившемуся из обычного убийства в настоящий кавардак, множеством диких по своей нелепости и жестокости подробностей вызывающий пристальное внимание различных структур и влиятельных лиц.
   Пару дней назад Бен рассказал Лэйни и Бобу, что ФБР окопалось в их участке и, хотя его не включили в команду, он, разумеется, сообщил им все имеющиеся у него сведения; но расследование бюро пока в основном крутится вокруг клана Сальмерра, а значит, у действующих и будущего детективов всё ещё остаётся достаточно простора для манёвров.
   Агенты бюро редко снисходили до беседы на равных с полицией, так что, к сожалению, разговор Бена с ними протекал в одностороннем порядке. Соответственно, возможности узнать о результатах их поисков не существовало, а попытка вытянуть информацию из коллег, давших подписку о неразглашении, шла вразрез не только с полицейской этикой, но и со здравым смыслом. И хотя друзья считали помощь в федеральном расследовании своей обязанностью, всё же не могли избавиться от досады, что такая игра в одни ворота изрядно тормозит построение связей между участившимися происшествиями.
   У них уже скопился целый ворох слухов и фактов, которые, правда, до сих пор не удалось связать в нечто цельное, и Боб решил попробовать немного в этом продвинуться. Взяв отложенную на угол стола пухлую картонную папку, он внимательно просмотрел собранные данные, по большей части разрозненные, неполные, а то и вовсе неточные. Но это всё, чем они располагают, так что им предстоит терпеливо заполнять пробелы, тщательно подбирая кусочки головоломки. Пока что из всего этого вырисовывалась совершенно невероятная и запутанная картина, но Боб не сдавался и начал складывать факты один к другому.
   Тони Сальмерра подсылает уличных громил, которых в случае чего не получится с ним связать, выбить нечто из семьи Шенг, владеющей китайским рестораном. Что-то идёт не так, и вместо того, чтобы, согласно плану, заполучить это нечто и спокойно удалиться, нанятые отморозки устраивают переполох со стрельбой и кучей трупов, приковывая к ресторану внимание полиции. Тони, разумеется, взбешён, но нужная ему вещь настолько важна, что он предпринимает ещё одну попытку её раздобыть, на этот раз обратившись к профессиональному наёмнику. Из последовавшего в дальнейшем можно предположить, что тот не только выполняет заказ, но и прихватывает с собой некий предмет, ставший фактором пробуждения активности у невыясненной третьей стороны.
   Далее и вовсе простиралась трясина догадок и предположений. Члены безымянной секты, убившие Тони, судя по показаниям наркомана, которым можно доверять только с большой оглядкой, были облачены в какие-то нелепые одежды. Перед смертью Тони признался, что убил Шенгов, а затем отправил другого бандита выполнить проваленное задание.
   В полицейской базе совпадений по фамилии исполнителя не нашлось, возможно, потому, что они имеют лишь смутное представление, как она звучит, но Бен косвенно подтвердил, что таковой действительно существует. Оказалось, доверенное лицо покойного мафиози, по прозвищу Открывашка, сотрудничал с федералами, и в участок всё-таки просочились некоторые из его откровений, среди которых и информация о нанятом Тони для грязной работы независимом профессионале, чьи загребущие руки прихватили из ресторана Шенгов не только то, о чём его просили. Хотя никаких прямых доказательств тому не имелось, судя по всему, именно это и стало той костяшкой домино, которая запустила цепную реакцию, превратившую город в зону военного конфликта с неопределёнными целями, а также численностью и личностями участников.
   Количество неизвестных в уравнении, которое им необходимо решить, выглядит пугающе, но они не вправе отступить и наблюдать со стороны за воцарением на улицах хаоса. Сообщения об убийствах, совершённых с вопиющей жестокостью, теперь поступают с бросающей в дрожь регулярностью. Весь Полицейский департамент жужжит, как улей, и начальство требует от подчинённых немедленного восстановления порядка, хотя, кроме чувства самоудовлетворения от обладания высоким званием, позволяющим отдавать бессмысленные приказы, никакой реальной пользы это не приносит. На данный момент первостепенной задачей является найти любые доказательства, свидетелей – что угодно, чтобы дать подстегиваемой окриками «ату!», готовой сорваться с поводка, бессистемно мечущейся своре гончих цель.
   После того как Боб отбросил не представляющиеся ему возможными их расследовать подозрения, остались только два кажущихся достаточно перспективными варианта. Напасть на след казнивших Тони самураев или найти бесследно улетучившегося сразу после начала заварухи наёмника, который выдернул чеку у китайской гранаты, явившись первопричиной и эпицентром кровопролития.
   К сожалению, информация и о первых, и о втором находится в руках федералов, вовсе не расположенных ею делиться, и, чтобы продвинуться дальше без их участия, нужно будет выполнить ещё раз ту же самую работу. Но оно того стоит – призом финиширующему первым или хотя бы нашедшему зацепку, которая позволит размотать спутанный клубок, на первый взгляд, не связанных происшествий, будет не только возвращение покоя и безопасности граждан, но и гиперзвуковой взлёт карьеры, с прилагающимися к нему медалями и почестями, манящими своим блеском очень и очень многих.
   Хотя честолюбие и не являлось для них главной движущей силой, но, как и для любого нормального человека, служило неплохой морковкой на верёвочке, так что бравая троица принялась за дело засучив рукава. Они задействовали всех информаторов, каких только смогли, опрашивали наугад любых, мало-мальски касающихся всего этого, свидетелей, а Боб с утра до вечера патрулировал улицы, тщательно высматривая что-нибудь подозрительное. Но все эти действия пока не возымели ни малейшего результата – «Зелёные халаты», как временно, для ясности, прозвали их детективы, казались неуловимыми – все свидетели и информаторы лишь разводили руками и качали головой, не в силах даже предположить, кто это может быть.
   Когда друзья уставали биться головой о непроницаемую стену, они собирались вместе, устраивая мозговой штурм, но только увеличивали выручку «Атлантиды», практически ставшей их штаб-квартирой, ни на шаг не приближаясь к разгадке.
   Просмотрев собранные документы и выписав кое-что для последующих раздумий в свободное время, Боб уже собирался вернуться на дежурство, когда на столе перед ним зазвонил телефон.
   Вызовы на рабочие телефоны поступали с коммутатора, по очереди распределяющего входящие звонки, и, хотя у каждого сотрудника имеется личный дополнительный код, Лэйни не мог знать, что Боб сидит в его кресле, да и если бы захотел с ним связаться, то воспользовался бы номером мобильного.
   Он не должен был снимать трубку, но, утомившись от блуждания в лабиринте без выхода, решил выслушать звонящего, и, как оказалось, не зря.
   Мрачный голос на другом конце звучал деловито и испуганно, заставляя со всей серьёзностью отнестись к произносимым им словам.
   – Добрый день, я частный детектив Фил Имерсон и хотел бы сообщить о преступлении.
   – Здравствуйте, я офицер Боб Маколти, заменяю детектива Лэйни Чейза. О каком именно преступлении вы хотите сообщить?
   Имерсон замялся, не зная, как перейти к сути, и, откашлявшись, продолжил:
   – Об убийстве, очень жестоком убийстве. И… не совсем обычном.
   – В каком смысле необычном? И кто жертва? Вы знаете, кто совершил это преступление?
   – Не всё сразу, офицер, окей? Если это возможно, я бы лучше переговорил лично, так как разговор выйдет долгим, а сообщить мне, поверьте, есть что. Просто лучше такое рассказывать и видеть лицо собеседника, ну и… неофициально, а там вы сами решите, что с этим делать.
   – Мы не можем вести дела об убийстве неофициально, мистер Имерсон, – сказал Боб и осёкся, так как именно этим они втроём и занимались. Немного подумав, он добавил: – Хорошо. Если вам так спокойнее, мы, пожалуй, можем встретиться. Если не имеете ничего против, то хоть сейчас – я как раз собирался выезжать в город и могу уделить вам немного времени.
   – Отлично. Через сорок минут я буду ждать вас за дальним столиком в кафе «Лаймлайф». Это недалеко от участка, на Лестер-стрит, вы должны успеть без проблем, к тому же у них превосходные лимонные десерты.
   – Я знаю, где это. Договорились. Как я вас узнаю?
   – Это будет нетрудно. В заведении для семейных посиделок и гламурных лоботрясов я буду единственным в старой оранжевой ветровке и с недельной щетиной на лице заедать обрушившийся на меня ужас кисло-сладким лимонным пудингом. Вы знаете, что существует несколько сотен рецептов блюд с лимоном? Я вот не знал ничего, кроме чая, пока не заглянул в «Лаймлайф». Что-то я разболтался – нервы на пределе, вот и говорю без умолку, вы уж извините. В общем, до встречи, буду ждать.
   Чудаковатый собеседник повесил трубку, и Боб, почесав в затылке, уже начал сомневаться в целесообразности подобной встречи, но потом решительно поднялся и быстро зашагал к выходу. Этот тип крайне подозрителен, мало ли что у него на уме. Может, если не выговорится, то начнёт стрелять в посетителей, или спрыгнет с крыши, или чёрт его знает, на что ещё способны эти балансирующие на грани, съехавшие с катушек психи. Так что, если у Имерсона действительно есть настолько важная информация, как он говорит, значит, Бобу обязательно нужно там быть, а если это просто очередная жертва похищения инопланетянами или наркоман, которому невесть что привиделось, значит, Боб тем более должен оказаться рядом, чтобы предотвратить возможное несчастье.
   Хорошо бы ему на самом деле попался важный свидетель. Когда Боб услышал про жестокое и странное убийство, в нём затеплилась надежда, что это может касаться зашедшего в тупик расследования и эта встреча станет не просто важной, а ключевой. Пока Боб спускался на лифте, он немного остыл и, выйдя на улицу относительно успокоившимся, направился к своей машине, которую оставил в парковочной зоне перед участком, не собираясь проводить внутри много времени.
   Небо хмурилось, и солнце мельком выглядывало из-за пролетающих над городом на огромной скорости вихрящихся туч. Немногие прохожие, спешащие попасть по назначению до того, как над их головой разверзнутся хляби небесные, пробегали мимо, не обращая на Боба никакого внимания. Посмотрев вверх, он тоже решил поторопиться и, усевшись в свой золотисто-белый седан, поехал в «Лаймлайф» на максимально разрешённой скорости. Хотя так он попадёт в кафе, обещающее удивить посетителей невиданными ими доселе вариантами приготовления лимона, значительно раньше назначенного срока, лучше спокойно подождать детектива Имерсона за чашкой кофе и одним из фирменных пирожных, чем добираться туда вплавь.
   До лимонного рая он доехал меньше чем за полчаса и, входя в его стеклянные двери, уже настроился перекусить в одиночестве, но тут же обнаружил забившегося в дальний угол помятого индивида, разительно выделяющегося среди остальных посетителей и, видимо, являющегося свидетелем того самого необычного, что бы это ни значило, убийства. Многие столики пустовали, а за немногими занятыми сидели дети с родителями и несколько молодых людей в аляповатой одежде и огромных пластиковых очках.
   Хозяева оформили кафе в радостных кремовых тонах, среди которых, естественно, преобладал кислотно-жёлтый цвет продукта, которому они его посвятили. За канареечным прилавком скучали два официанта, вполголоса обсуждавшие вчерашний бейсбольный матч.
   Служители закона вряд ли были здесь частыми гостями, так что, лавируя между столиками, Боб притягивал к своей персоне любопытные взгляды, сменившиеся на осуждающие, когда он подсел к внушающему тревогу проходимцу, казавшемуся тут и вовсе не на своём месте. Не обращая ни на кого внимания, он положил руки на крахмальную скатерть и уставился на осунувшегося небритого мужчину, который не менее пристально наблюдал за Бобом и попеременно грыз то ногти, то лимонный кекс в сливочной глазури.
   – Приятного аппетита, мистер Имерсон, – максимально обходительно произнёс Боб, чтобы вызвать доверие и немного разрядить окружающую того параноидальную атмосферу. – Вы хотели сообщить об убийстве. Давайте сначала определимся с жертвой. Кто это был?
   К ним подошёл официант, старательно делающий вид, что обслуживает желанных посетителей, но по избегающим прямого взгляда глазам и приклеенной к его рту улыбке вывод напрашивался совершенно противоположный. Имерсон тут же нахохлился и даже перестал жевать, так что Боб не стал лишний раз его нервировать и, открыв наугад меню, заказал лимонные мадлены, лимонно-творожное суфле и лимонад. Как только официант направился выполнять заказ, напряжённо уставившись на полицейского напротив, торопливо, как будто стараясь поскорее избавиться от мучительной ноши, Имерсон заговорил.
   – Я не буду рассказывать, с чего всё началось. Возможно, это и прояснило бы некоторые моменты, но я не хочу вас утомлять второстепенными деталями. Впрочем, я непременно к ним вернусь, если, выслушав меня, вы захотите узнать подробности. Вы сказали, что замещаете детектива; я этому даже рад – надеюсь, вы окажетесь более непредвзятым, чем тот, кто за долгие годы уже каких только баек не наслушался. Пожалуй, я начну сразу с того происшествия, о котором упомянул, а именно с убийства наркоторговца на Бэарсмидоу-стрит. Разумеется, в самом факте скоропостижной кончины одного из продавцов дури нет абсолютно ничего странного или хотя бы заслуживающего внимания, и я бы даже головы не повернул в эту сторону; всё дело в совершившем это человеке – по крайней мере, он выглядит человеком; я следил за ним по причинам, которые прямо сейчас не столь важны…
   Брови Боба поползли вверх, и он прервал монолог собеседника изумлённым и разочарованным вопросом:
   – Что вы хотите этим сказать – «он выглядит человеком»? Это инопланетянин, натянувший кожу человека? Или, может, зомби, у которого получилось хорошо сохраниться?
   Имерсон не разозлился, хотя Боб не удивился бы такой реакции. Сумасшедшие, заявляющиеся в полицию со своими небылицами, обычно уверены, что несут миру тайную истину, и приходят в ярость, когда им не уделяют должного внимания или начинают их высмеивать. Но сидящий перед ним мужчина лишь вздохнул, молчаливо соглашаясь с первым впечатлением от собственного рассказа, видимо, и не ожидая ничего другого.
   – Конечно, это звучит дико, и, услышав подобное, вы отнесли меня к категории «ещё один псих», но всё же, пожалуйста, выслушайте мою историю до конца, а затем поступайте с ней, как вам заблагорассудится. Если же вы хоть немного мне поверите, тогда, возможно, мы ещё успеем предотвратить огромную беду, которая, будто подтаявшая лавина, нависла над городом и может в любой момент обрушиться и смести всё на своём пути.
   – Тогда постарайтесь излагать только факты, избегая пророчеств апокалипсиса.
   Имерсон нахмурился и, помолчав, кивнул.
   – Хорошо. Я следил за одним подозреваемым в связи с делом убитых на складе за городом байкеров, о котором вы, скорее всего, наслышаны.
   Он откинулся на спинку стула и молча стал наблюдать, как подошедший официант расставляет на столе тарелки с аппетитными свежими деликатесами, ожидая, когда тот уйдёт.
   Когда они вновь остались наедине, Боб, кинув в рот бисквитный гребешок с начинкой из лимонного джема и запив его лимонадом, посмотрел на уставившегося невидящим взглядом в широкое окно, за которым бурлила улица, витающего где-то далеко отсюда рассказчика. Проглотив тающее во рту лакомство, Боб решил подтолкнуть его к более продуктивной беседе.
   – Вы говорите о бойне на Рэйнвэй-стрит, где убитых пришлось собирать по частям?
   – Именно. Я нашёл того, кого можно считать по меньшей мере свидетелем этой резни. Именно за ним я и следил в тот вечер. Думаю, теперь вы будете слушать немного более заинтересованно, не так ли?
   – Внимаю каждому слову. Но почему вы не сообщили об этом в полицию? Как частный детектив, вы обязаны немедленно предоставлять нам все сведения, касающиеся уголовных расследований. Если выяснится, что вы утаили столь важную информацию, вы потеряете лицензию, а может, и окажетесь за решёткой.
   – Я должен был убедиться, а заодно и проверить кое-какие соображения, прежде чем связываться с полицией. И, как видите, сижу перед вами. Сразу оговорюсь, что подшить меня к этому делу не выйдет, я просто буду всё отрицать. Вы получите нужную информацию, а я пойду своей дорогой. Я не собираюсь давать показания в суде, подписку о невыезде и вообще сделаю что угодно, чтобы имя Филипп Джереми Имерсон не фигурировало ни в одном документе, так или иначе с этим связанном. Или вы принимаете мои условия, или я немедленно ухожу и больше не произнесу ни слова, даже если меня притащат в участок под конвоем. Ну что, вы согласны с такой постановкой вопроса?
   Разумеется, Бобу ультиматум не понравился, но, хотя паранойя Имерсона его начала порядком раздражать, похоже, выбора у него всё равно нет. Пускай уже этот псих выскажется, а если в дальнейшем потребуется его участие в расследовании, пусть только попробует артачиться. Лучше оставить его в уверенности, что он управляет ситуацией, – будет словоохотливее. К тому же, может, его «странная» история на самом деле просто безумна, а тогда Боб воздержится от упоминаний о нём и без всяких условий.
   Внезапно за его спиной послышались звон разбитой тарелки и крик разгневанной мамаши, высказывающей всё, что она думает о неспособности её чада питаться, ничего при этом не уронив на пол. Развернувшийся в кафе цирк вызвал у Боба желание, чтобы однажды появился закон, который позволит отправлять таких невменяемых воспитателей на длительное принудительное лечение. Но, раз Фемида предпочитает не влезать в семейные дрязги, пока там не появится свежий труп или пара-другая тяжёлых увечий, то и ему остаётся только предоставить этой неврастеничке гражданское право калечить психику её ребёнка по собственному усмотрению.
   Наконец буря истерических нравоучений улеглась, и за стол дёрганой семейки вернулся ненадёжный штиль. Забыв про инцидент, Боб вновь повернулся к сомнительному детективу, статус которого в его глазах падал с каждой минутой, кивком предложив тому продолжать.
   – Хорошо. Пусть будет по-вашему. Я постараюсь не упоминать вас в качестве свидетеля убийства, о котором мне, кстати, всё ещё ничего не известно.
   – Надеюсь, вы сдержите обещание. Я беспокоюсь как за собственную жизнь, так и за безопасность моей жены, в том случае, если этот монстр узнает, что я за ним следил и к тому же донёс на него властям.
   – Можете ничего не бояться – полицейское управление Розвинда предоставит вам защиту, если сочтёт, что для этого есть основания. Но, полагаясь только на услышанные от вас бездоказательные предположения и намёки, я бы на это не рассчитывал. Успокойтесь, наконец, и расскажите всё по порядку.
   Имерсон сглотнул, нервно потёр руки и, внутренне собравшись, заговорил относительно твёрдо.
   – Я установил слежку за подозреваемым, чтобы убедиться, что он именно тот, за кого я его принимаю, и несколько дней разъезжал за ним по городу, пока однажды не получил доказательства, которые искал… Только это оказалось намного больше того, что я хотел бы знать не только о нём, но и вообще о нашем мире. Не представляю, зачем он поехал через весь город на Купер-стрит. Возможно, как раз затем, чтобы убить, но тогда, получается, он знал, где будет совершено преступление; это кажется невозможным, хотя после увиденного я уже не знаю, что возможно, а что нет.
   – Постойте. Вы утверждаете, что видели, как ваш подозреваемый кого-то убил?
   – Не кого-то, а всех. Стэнли Брайт, по крайней мере официально его имя звучит так, хотя, скорее всего, оно фальшивое, а настоящий мистер Брайт исчез и, возможно, тоже убит, заехал в переулок рядом с Купер-стрит и тут же направился к гаражу на заднем дворе одного из магазинов, где, как потом оказалось, бандиты удерживали несговорчивого бизнесмена, вымогая у того деньги. Он просто схватился рукой за нижнюю ламель железной, убирающейся вверх двери и поднял её без каких-либо видимых усилий, а, судя по визгливому скрежету, который я прекрасно слышал, даже находясь ярдах в пятидесяти от него, они потребовались немалые. Если бы я знал, что произойдёт дальше, то вызвал бы полицию, но тут я увидел…
   Имерсон замолчал, передёрнулся, и Боб отчётливо увидел промелькнувший в его глазах страх.
   – Так что же вы увидели? Что вас так напугало?
   Частный детектив вытер лоб, на котором выступили мелкие капельки пота, и, уставившись в глаза Бобу, истерично просипел:
   – Вдруг рядом с ним, прямо из воздуха, появилась омерзительная тварь, напоминающая тех, что рождаются в пропитанных амфетаминами мозгах дешёвых голливудских сценаристов, решивших состряпать очередную страшилку для самой нетребовательной публики. Я не в силах даже толком описать это существо, кем бы оно ни было и откуда бы ни взялось. Первый раз в жизни я почувствовал, что значит, когда тебя буквально парализует страх, – просто сидел там, застыв, как истукан, и смотрел. Брайт и чудовище из преисподней, только из которой, наверное, и может выползти нечто столь ужасающее, обменялись парой слов, зашли внутрь, и оттуда послышались сначала выстрелы, а затем леденящие душу вопли, словно бы тех, кто там находился, разрывали на части и обливали серной кислотой. Человек, как мне кажется, просто не способен так кричать…
   Боб поднёс ко рту кулак и сухо кашлянул, привлекая внимание рассказчика. Уставившийся в пустоту взгляд и мелко дрожащие кисти рук Имерсона, вкупе с появившимся в истории монстром, начали его тревожить, снова заставив пожалеть о том, что он сюда притащился. «Тяжёлый случай, – подумал он. – Конечно, не зелёные человечки, но примерно из той же оперы. Хотя, пожалуй, чудовища из преисподней на службе у маньяка возьмут первое место в этом соревновании, если кому-то придёт в голову его провести».
   – А как вы узнали, кто находится в гараже, если, как утверждаете, были парализованы страхом? И, простите за любопытство, просто обязан спросить: вы пили алкоголь или принимали наркотики перед тем, как отправиться на Купер-стрит?
   Имерсон заморгал, открыл рот, будто собирался что-то сказать, а затем неожиданно взорвался и зло прокричал, чем привлёк к их столику испуганные взгляды посетителей и обслуживающего персонала кафе, а только что зашедшая в дверь молодая женщина замерла на месте и, посмотрев в их сторону, заторопилась обратно, чтобы поискать заведение, куда не пускают всяких ненормальных:
   – Послушайте меня! Я не сумасшедший, не накурился и не был пьян! Я обратился к вам потому, что не знаю, где ещё найти поддержку и если не понимание, то хотя бы достаточно заинтересованности, чтобы мою историю проверили и убедились в том, что я говорю правду!
   Он успокоился и продолжил уже тише, а Боб огляделся по сторонам и поднял руку, предотвращая возгласы недовольства переставших жевать посетителей.
   – Я доверяю своим глазам и просто в ужасе от того, что по городу разгуливают подобные твари, которых, вероятно, не остановит даже вооружённая до зубов армия. Как только смолкли последние вопли, я понёсся оттуда на полной скорости куда глаза глядят и опомнился, лишь поняв, что уже выехал за город. Съехав на обочину, я долго уверял себя, что это мне привиделось, или я сплю, или свихнулся, пока, собрав остатки воли в кулак, не заставил себя вернуться. К счастью, когда я вошёл в тот злополучный гараж, всё уже закончилось. Я увидел, что стены, пол и даже часть потолка залиты кровью, а вокруг повсюду валяются изуродованные тела, и не все одним куском. Меня стошнило, и я выбежал наружу, а когда в животе остались только выкручивающие кишки спазмы, прислонился к стене и попытался отдышаться.
   Я был как в тумане; но, хотя глаза застилала красноватая дымка, всё же разглядел сидящего напротив помятого и грязного мужчину, с восковой бледностью на лице и в разорванной в клочья рубашке, на которой тоже было много крови, как выяснилось из дальнейшего с ним разговора, в основном его собственной. Мужчина рассказал, что бандиты вымогали у него согласие на ежемесячные взносы за безопасность его семьи, но, поскольку он наотрез отказывался им уступить, притащили сюда, намереваясь избить, а затем и прикончить, если тот будет продолжать упорствовать, чтобы сделать других своих жертв посговорчивее.
   Его успели только привязать к стулу и несколько раз сильно ударить по лицу, как раздался громкий скрежет, исходивший от подъёмных ворот, не только основательно заржавевших, но и прикрученных к стальной дуге в полу толстой цепью, ни на секунду не задержавшей того, кто собирался к ним присоединиться. Металл разорвало, как бумагу, и взору изумлённых ублюдков предстали суровый и мрачный исполин и внезапно показавшийся рядом с ним отвратительный и ужасающий монстр. Покрытое тускло-синим панцирем чудовище прыгнуло внутрь и одним ударом руки или лапы, а лучше сказать, конечности, так как привычные определения тут неуместны, по всей длине покрытой наростами, из которых, будто из гнойников, сочилась и разбрызгивалась вокруг клейкая бурая жидкость, снесло голову ближайшему вымогателю. Причём снесло буквально – голова не оторвалась от туловища, а разлетелась в кровавые брызги, и тело, конвульсивными толчками выплёскивая мощную струю, загребло ногами и осело на пол. Незнакомец, пожаловавший на бесчестные переговоры со своим домашним питомцем, тоже не заставил себя долго ждать – не успел безголовый труп окончательно затихнуть, как он уже, быстрый, словно гепард, уклоняясь от выстрелов, носился по гаражу и, не отставая от гноящегося кислотой монстра – там, куда попадали капли, бетон начинал дымиться, наносил сокрушительные удары, не обращая никакого внимания ни на ругань и угрозы, ни на мольбы о милосердии. Работая на пару, они молниеносно расправились со всеми пятью отбросами; причём, если человек-гора убивал всё-таки более привычно, если так можно выразиться, – свернул шею паре доставшихся на его долю противников и отбросил их к дальней стене, о которую они с тошнотворным хрустом ударились и рухнули в грязь, обрывки каких-то тряпок и старых газет, то чудище показало себя намного более кровожадным – от его жертв остались лишь растоптанные, изорванные и потерявшие всякое сходство с человеческими останки. Покрытый с ног до головы кровью оживший кошмар, убедившись, что больше рвать в клочья некого, отряхнулся, как собака, и, немного побродив по гаражу, с удовлетворением рассматривая плоды своих трудов, остановился возле ничуть не уставшего и выглядевшего таким же спокойным, как и за минуту до этого, мужчиной, что-то с ним обсудил и, положив ему руку на плечо, исчез так же неожиданно, как и появился.
   Не способный пошевелиться не столько из-за стягивающих его кисти и лодыжки верёвок, сколько из боязни стать ещё одним телом среди тех, что покрывали своими внутренностями и обломками костей пол, белый как мел бизнесмен, не отрываясь, смотрел на приближающегося к нему мужчину, не зная, является тот спасителем или палачом. К его немалому облегчению, незнакомец развязал верёвки, протянув руку, помог встать и даже поддержал, когда ставшие ватными от страха ноги бедняги подкосились. Благодетель что-то ему говорил, но тот не понимал ни слова – в ушах стоял гул, как будто он плыл в глубине, а в глазах всё расплывалось. Слёзы ручьями потекли по щекам, и он не мог их остановить, как ни старался. Видимо, поняв состояние потерявшего связь с реальностью очевидца своего вмешательства, здоровяк молча вывел его из комнаты ужасов и осторожно усадил на нагретый солнцем выступающий фундамент дома ярдах в десяти от перекрашенного в красный цвет гаража, из которого тот уже и не надеялся выбраться живым. Вытерев слёзы, он набрался духа поблагодарить незнакомца, на что тот бесстрастно кивнул и, развернувшись, отправился восвояси. Даже не оглянувшись, Брайт скрылся за поворотом, оставив за собой давящую голодную тишину и запах смерти.
   Мужчина не знал, сколько он просидел в болезненном оцепенении, пока я его не нашёл, и с трудом мог стоять. Убедившись, что, по крайней мере внешне, он в порядке, я не спеша проводил его до своего фургона, так как он совсем обессилел. Несколько раз переспросив, чтобы донести смысл вопроса, я всё же добился, чтобы он назвал свой адрес, и, резко нажав на акселератор, буквально полетел по мелькающим за пыльным стеклом улицам. Нужный дом стоял пустой – его жена и сын гостили у тёти и должны были вернуться лишь на следующий день. Молча, как само собой разумеющееся, мой собрат по пережитому крушению привычного миропорядка налил два стакана неразбавленного виски и протянул один из них мне. Я залпом осушил свою порцию, но легче всё равно не стало. Я уселся на диван, а хозяин дома отправился в ванную, где долго стоял под горячим душем, тщательно смывая не только кровь и пот, но и сами воспоминания о произошедшем. Но, если он чувствовал то же, что и я, спиртное и горячая вода оказались бессильны. Накинув халат, он вернулся в гостиную, сел рядом на диван – и тут его словно прорвало. В мельчайших деталях он пересказал мне случившееся в гараже, стараясь перевести весь свой ужас и растерянность в слова и придать им таким образом какой-то смысл, возможно, желая услышать подтверждение, что всё это ему только привиделось. Он жаждал услышать смех, обвинение в том, что сошёл с ума, чтобы вздохнуть с облегчением и постараться забыть, но я лишь молча выслушал его исповедь, а затем, помрачнев, дополнил его историю своей. Как это ни пугало, они совпали, а значит, нам не приснились ни соткавшееся из летнего марева чудовище, ни устроенная им в неприметном гараже скотобойня. Бедняга, в своём доме он больше не чувствовал себя в безопасности; застонав, он упал лицом на лежавшую рядом с ним диванную подушку и закрыл голову руками. Минут через десять, поняв, что, служа напоминанием о случившемся, нехотя закручиваю винт охвативших его тисков отчаяния, я вышел, хлопнув входной дверью, но так и просидел в машине до позднего вечера, даже не заведя мотор, почувствовав, что не могу сосредоточиться достаточно, чтобы проделать обратный путь без аварии.
   Я рассказываю всё это, чтобы вы поняли, что не я один видел нечто не из мира сего, – у меня есть свидетель, который при необходимости сможет подтвердить мои слова. Я уверен, вы слышали про массовое убийство на Купер-стрит. Учитывая оставшееся там кровавое месиво, полиция должна была им заинтересоваться.
   Имерсон замолчал и, прерывисто, с глухим присвистом задышав, тяжело осел грудью на стол. Прежде чем ответить, Боб некоторое время сверлил его взглядом из-под ставших чугунными век, а затем наклонился вперёд и тихо вымолвил:
   – Я, конечно, не имею права это разглашать, но такие очаги скверны начали появляться по всему городу. Так что, несмотря на всю абсурдность и дикость вашего рассказа, я всё-таки приму меры для задержания этого Стэнли Брайта, вне зависимости от того, верю я в истории про выскакивающих из ниоткуда монстров или нет. Какая-никакая, это всё же зацепка, и я намереваюсь её использовать. Назовите, пожалуйста, адрес вашего подозреваемого, а заодно имя и адрес того, кто может подтвердить вашу историю. Можете не сомневаться – мы их проверим.
   – Надеюсь, вы не передумаете, как только выйдете в эту дверь. В любом случае я могу лишь предупредить; я умываю руки от этого расследования и постараюсь забыть всё с ним связанное; остаётся надеяться, что вы захотите и сможете предотвратить надвигающуюся катастрофу.
   Самозваный пророк вытащил из кармана брюк записную книжку и, размашисто записав требуемые от него сведения на вырванной из неё страничке, протянул последнюю Бобу, который аккуратно взял исчирканный помятый лист бумаги из чуть заметно дрожащих пальцев Имерсона и уверенно произнёс то, во что верил и сам:
   – Мы сделаем всё, чтобы усмирить обрушившуюся на Розвинд волну насилия. Это не только наш долг, но и призвание.
   – Тогда прощайте, офицер Маколти… и удачи.
   Имерсон встал и, достав из внутреннего кармана портмоне, отсчитал деньги за обед; не произнося ни слова, он положил их на стол и вышел из кафе, оставив Боба в смерче тревожных сомнений.
   Не зная, что и думать, тот решил попытаться разобраться с перипетиями услышанного им триллера, прибегнув к испытанному и в большинстве случаев эффективному средству – помощи друзей. Пусть ему одному эта головоломка кажется нерешаемой, но трём опытным профессионалам с доступом к полицейской базе данных установить достоверность указанных событий будет уже намного проще.
   К тому же в Розвинде, несомненно, происходит какая-то чертовщина, и если эта ниточка хоть немного приблизит их к тому или тем, кто систематически, с нечеловеческой жестокостью истребляет как преступников-одиночек, так и целые банды, её точно стоит обсудить. Уверенность и паранойя Имерсона заставили Боба по крайней мере допустить возможность того, что в его словах заключено гораздо больше правды, чем хотелось бы принять. Может, нечеловеческая жестокость – в данном случае определение не только подходящее, но и вполне буквальное.
   Он никогда не был суеверен, да и теперь превращаться в охотника за призраками и инопланетянами не собирался, но ещё меньше хотел признавать, что захлестнувшее город кровавое половодье – дело человеческих рук. Неосознанно он захотел получить доказательства искренности частного детектива, ведь тогда, отбросив междоусобицы, созданные по образу и подобию братья и сёстры должны будут сплотиться в борьбе против всеобщего заклятого врага. Может, это даже поможет ему забыть, что в душе некоторых людей есть зловещие, непроницаемо тёмные закоулки, ненароком свернув в которые, Боб начинал сомневаться в том, что их род является божьим творением, раз в его натуре присутствует столь ужасный изъян.
   От таких мыслей у него начала болеть голова, и он почувствовал, что ему просто необходимо с кем-то об этом поговорить. Теперь он понял состояние Имерсона, счастливо избежав присущей тому истерии и покорности фатуму. У него есть друзья, которым он доверяет, кто, выслушав, ему поверит, даст совет, поддержит, а если понадобится, то и встанет рядом в смертельной битве, эхо которой уже грохочет над Розвиндом.
   Оплатив счёт, он вышел из кафе и поехал в участок, чтобы, когда вернётся Лэйни, обсудить всю эту мистику лицом к лицу, поскольку для такого разговора телефонная связь действительно казалась неподходящей.

   ***

   Дождь лил как из ведра, застилая всё серой колышущейся пеленой, затекал за ворот, холодными щупальцами сползая по позвоночнику и смешиваясь с испариной, выступившей от тревожного напряжения, которое он всеми силами пытался унять.
   Каждый вечер в течение пары недель Витти терпеливо бродил по известным ему злачным местам, расспрашивая головорезов, растлителей, мошенников и прочий сброд о рыщущем по городу мстителе, суля щедрую плату за любые о нём сведения. Он не скупился на обещания, зная, что лишь так можно сподвигнуть это отребье на сотрудничество, – они должны считать, что получат больше, помогая ему, а не сдав с потрохами тем, кто за ним охотится, или изучив содержимое карманов задающего слишком много вопросов подозрительного типа.
   Он не боялся этих бешеных псов, но вот разъярённые драконы, без сомнения, ни на минуту не отставляющие попытки заполучить своё бесценное сокровище, многочисленностью и строгой организацией, позволяющей оставаться невидимками, внушали ему серьёзные опасения. Если их дорожки пересекутся, то, скорее всего, на следующий день где-нибудь на заброшенном пустыре найдут его изуродованное до неузнаваемости тело.
   Витти неизменно сохранял осторожность, а тем более сейчас, когда он заполучил могущественное оружие, которое даст ему возможность навязать свою дружбу тому, чья сила практически не знает преград, и с его помощью отхватить на празднике жизни кусок торта покрупнее. Вытащив джокера, он намеревался снять весь банк и тщательно просчитывал каждый шаг.
   И вот наконец он получил наводку, которую так долго искал. Час назад ему позвонил один утрясатель, из тех, кто любыми способами добивается согласия по нужным вопросам. Заикаясь и стуча зубами, он поведал, что десять минут назад в притон Сальермо Караччи вошёл хмурый здоровяк и, не проронив ни слова, как цыплёнку свернул шею преградившему ему дорогу охраннику. Хотя тот справедливо носил кличку Буйвол, незнакомец даже не поморщился, и не было похоже, что это доставило ему какие-то неудобства.
   Звонящий поспешил оттуда ретироваться, не дожидаясь объявления результатов матча между хозяевами поля и гостем. Не теряя ни секунды, он прошмыгнул через заваленную краденой электроникой подсобку к чёрному ходу и, выскочив на тёмную, без единого фонаря, заливаемую дождём улицу, дал такого стрекача, что даже не успел намокнуть, пока добежал до телефонной будки. Разумеется, он торопился набрать отнюдь не 911, а номер того, кто пообещал триста долларов за информацию о выносящем с городских улиц мусор убийце, которого, несомненно, он только что и видел, при этом чудом уцелев. То, что все его приятели уже, скорее всего, мертвы, его совершенно не беспокоило – в клоаке, среди крыс и пауков, друзей не бывает – лишь временные союзники, которые предадут тебя, как только им станет это выгодно, если ты, конечно, не успеешь их опередить. И поскольку опасность уже миновала, настало время позаботиться о своём кошельке, раз деньги сами идут в руки, чем он и не преминул воспользоваться.
   Затаив дыхание, Витти с превеликим интересом выслушал сбивчивое повествование торопившегося убраться оттуда подальше везунчика и, пообещав отдать деньги сразу, как только убедится, что это действительно тот, кого он разыскивает, повесил трубку. Моментально собравшись, он поймал такси, а через двадцать минут уже стоял в переулке за указанным вертепом, прислушиваясь к тишине внутри. Сначала он подумал, что опоздал и Сатана уже закончил собирать здесь урожай гнилых душ, но тут где-то в недрах этого гадюшника загремело бьющееся стекло.
   Выяснять источник шума у Витти желания не возникло – если его произвела божественная рука, то попадать под неё было бы крайне безрассудно. К тому же в драконьей летописи мелькали упоминания о помощниках бога, встреча с которыми для слишком многих закончилась фатально. И хотя внятного объяснения природы этих чудовищ перо на скрижали не занесло, не вызывало сомнений, что они совершенно безжалостны, чрезвычайно смертоносны и не имеют ничего общего с людьми.
   Как-то ему довелось побывать у Караччи, и, если память его не подводит, тут есть только два выхода. Осмотревшись, Витти заметил на углу освещаемый лишь чахлым светом неполной луны оставленный здесь каким-то беспечным водителем пожилой седан. Убедившись в отсутствии свидетелей, он профессионально взломал замок и, сев на водительское сиденье, тихонько прикрыл за собой дверь. Отсюда Витти прекрасно видел оба выхода, а его, по крайней мере он на это очень надеялся, обнаружить будет невозможно.
   Сначала из заведения Караччи доносились только приглушённые шорохи и бряцанье, а затем ночную тишину спугнул гортанный рык, как будто доменная печь выдохнула в приоткрытую кем-то дверцу скопившиеся в ней пары кипящего газа. Витти напрягся, инстинктивно вжался в продавленное сиденье и, постаравшись стать маленьким и незаметным, вцепился руками в потёртый руль.
   Спустя несколько минут парадная дверь, если такого названия заслуживает обшитый стальными листами с облупившейся краской грубый кусок потемневшего дерева с крошечным зарешеченным окошком, распахнулась, и из неё вальяжно, словно на вечернюю прогулку, вышел широкоплечий великан. Подняв широкий воротник куртки, он глубоко вдохнул смердящий плесенью и кошачьей мочой затхлый воздух, брезгливо поморщился и спокойно направился в сторону, противоположную той, где сидел, с замершим на губах проклятием, скрытый, теперь кажущимися ему недостаточно густыми тенями наблюдатель.
   Подобравшись так близко к цели, Витти не собирался её терять. Шумно выдохнув (так как, оказывается, рефлекторно задержал дыхание), он тихо покинул своё укрытие и, стараясь не попасться на глаза архиепископу смерти, на почтительном удалении зашагал следом. Он рассчитывал проследить за монстром до его логова и вернуться потом во всеоружии: торопить события на безлюдной улице в его планы не входило.
   Бог вёл себя на редкость беспечно – не оглядывался, не петлял и вообще не выказывал каких-либо намерений скрыться или замести следы, что, впрочем, учитывая его закономерную самоуверенность, являлось вполне объяснимым и играло на руку Витти, который осторожно крался сзади, укутанный в плащ беззвёздной ночи.
   Бог неспешно вышагивал, останавливаясь у витрин ещё не закрывшихся магазинов, неотвратимо и, казалось, зловеще направляясь в какое-то ведомое лишь ему место. Впрочем, такое ощущение складывалось только у Витти, знавшего истинную природу этого внешне обычного человека, другие же или не замечали его вовсе, торопясь по своим делам, или бросали мельком удивлённый взгляд, поражаясь исключительно внушительными габаритами. Хотя все остальные принимали оборотня, ходившего среди них, за своего, Витти он казался таким же бездушным и затягивающим пространство вокруг себя, как осыпающаяся в невидимую каверну песчаная воронка.
   Сжимая зубы, он заставлял себя не думать о том, что будет, если нечто в дублёной телячьей шкуре, скрывающей надетую поверх кошмарного настоящего облика человеческую, заметит преследователя, и, распугивая прохожих каменным лицом и устремлённым вперёд тяжёлым взглядом, заставлял ноги подниматься, так как они, похоже, разучились выполнять эту привычную функцию самостоятельно.
   Наконец бог свернул в довольно фешенебельный район и минут через двадцать зашёл в парадное одного из домов. Витти тщательно записал адрес, мысленно одобрив выбор тайного убежища среди погружённых в себя близоруких снобов. Если не пытаться специально привлечь к себе внимание, тут можно жить годами, и никто вокруг не будет знать ни твоего лица, ни имени. Если бы он не проследил за богом от места, которое в настоящий момент, скорее всего, напоминает знаменитую сцену из фильма «Сияние», то никогда бы не догадался искать его здесь. Витти ощутил, как ледяная рука немного отпустила его кишки, облегчённо вздохнул и, сев на аккуратно выкрашенную скамейку в соседнем дворике, позволил себе немного расслабиться.
   Дело ещё не сделано, но его наиболее трудная и иссушающая душу бесплодным ожиданием часть успешно завершилась. Он не доверял переменчивой фортуне – на удачу полагаются лишь неудачники; его будущая победа станет результатом кропотливого труда, долгих размышлений и продуманного, а главное, сделанного вовремя хода, позволившего направить партию в нужное русло и загнать всесильного ферзя в патовую позицию. Настал его черёд выйти на сцену, и в этом моноспектакле единственный зритель будет внимать каждому слову и жесту актера.
   Когда хладнокровный потрошитель скрылся за дверьми прячущего его чистилища и сковавший сердце Витти иней растаял, он почувствовал, что в мир как будто вернулись краски; что вечер, в сущности, довольно тёплый, а дождь уже закончился, хотя он и не помнил когда.
   Его переполняло, как пузырьки бокал шампанского, бурлящее радостное предвкушение, но Витти напомнил себе, что впереди у него самая опасная часть плана, в которой он должен встретиться с этим ужасающим в своём равнодушии к щедро проливаемой им, пусть даже и отравленной злом, крови демоном.
   Тяжело поднявшись, словно дряхлый, обессилевший старик, он заковылял в свою нору – к древней летописи, принимаемой глупцами за нелепые сказки, наполненному потоками абсолютной тьмы кинжалу и бутылке виски, в которой он сейчас нуждался в первую очередь.

5.6. Ловцы Драконов

   За специально установленными полупрозрачными, будто отлитыми из тумана, стёклами импровизированного штаба смутно виднелась обычная суета полицейского участка. Какие-то тени проходили мимо, глухо звучали разговоры, еле слышно хлопали двери. Лорелея и Стэн молча сидели по разные стороны большого прямоугольного стола, машинально перебирая лежащие перед ними бумаги, временами бросая на напарника взгляд с надеждой, что тот сумел найти ответы или хотя бы разобраться в этом бедламе.
   Расследование никак не желало сдвинуться с мёртвой точки, несмотря на то, что сообщения о новых бесчинствах неизвестной группы лиц, которым они дали рабочее название «Кровавые фантомы», оставляющих за собой море крови и растерзанные трупы, поступали с завидной регулярностью. Население Розвинда пребывало в неведении относительно набирающего размах адского уличного карнавала, и полиция лезла из кожи вон, чтобы поддержать это заблуждение, стараясь предотвратить неизбежную панику и беспорядки, последующие за обнародованием информации о том, что по городу свободно разгуливают осатанелые вурдалаки.
   Пока агенты обвиняли во всём тех же маньяков, которые распотрошили Тони Сальмерру, так как предположение, что в этом небольшом, в остальном тихом городе действует ещё некто с похожими методами, попахивало сумасшествием.
   Вчера детектив из их команды привёл в участок запуганную, озирающуюся вокруг пепельную блондинку лет двадцати. Нерешительно, почти шёпотом, она рассказала, что её спас от двух выродков странный мужчина – очень крепкого телосложения, с отстранённым, холодным, как у змеи, взглядом, который убил их так же легко и спокойно, как обычный человек прихлопывает сонную муху.
   Лорелея участливо выслушала это невероятное сообщение и молчаливо дожидалась продолжения, но отрекомендовавшаяся Луизой Пентон девушка вдруг замолчала и уставилась на сложенные на коленях, нервно мнущие серую хлопковую юбку руки. Наконец Лорелея не выдержала и, с плохо скрываемым раздражением, за которое тут же мысленно себя выругала, потребовала от свидетельницы успокоиться, более связно излагать свои мысли и закончить начатые показания. Сначала Луиза широко открытыми глазами посмотрела на неё и что-то залепетала, но, увидев, как нахмурилась Лорелея, сжалась и попросила стакан воды. Держа его слегка дрожащей рукой, отчего золотая изящная цепочка вокруг её запястья подрагивала и раскачивалась, она залпом выпила воду и набралась смелости продолжать, всё ещё тихо, но, по крайней мере, достаточно разборчиво.
   Дальнейшая история показалась Лорелее настолько абсурдной и несуразной, что она засомневалась в целесообразности приложенных для того, чтобы её выслушать, усилий. Девушка, поначалу казавшаяся просто испуганной, теперь выглядела скорее как человек с патологическим нервным расстройством. Она поведала о жутком монстре, появившемся из ниоткуда и погнавшемся за одним из нападавших, о судьбе которого можно было судить лишь по истошным воплям, так как он успел скрыться за углом, что, очевидно, не помогло ему спастись.
   Девушка продолжала рассказ, но он становился всё более сбивчивым и запутанным, а когда она наконец умолкла, Лорелея уже не стала требовать его развязки. Поблагодарив Луизу за решимость помочь следствию и потраченное время, она вернула заплаканную свидетельницу детективу, попросив отвезти её домой. Как только спина мисс Пентон скрылась за дверью, Стэн, который до этого, сидя в дальнем углу, молчаливо внимал её безумной эпопее и не вмешивался, поднялся и, закрыв дверь, посмотрел на кусающую ноготь Лорелею, что, как он знал, являлось признаком смятения и злости.
   – Ну, что думаешь обо всём этом? Монстры спасают попавших в беду девушек?
   Она даже не улыбнулась в ответ на шутку и только отмахнулась свободной рукой.
   – Очередная сумасшедшая. Богатое, однако, воображение. Если бы здесь оказался мозгоправ из управления, он бы вывел целую зубодробительную теорию о том, почему некоторые женщины в критических ситуациях видят появляющихся из ниоткуда для их спасения чудовищ. Но полевым агентам в процессе текущего расследования не с руки заниматься подобной ерундой. Нам требуются факты, достаточно прочные, чтобы выстроить незыблемый форпост проработанной версии, способный выстоять перед бурей душещипательных речей ушлых адвокатов, которые, словно мухи на испражнения, слетятся на запах славы в таком громком процессе.
   – Ну а если допустить, что в этой истории есть хотя бы маленькая доля правды?
   – Стэн, не доставай меня, а то сегодня настанет тот самый знаменательный день, когда тебя изобьёт женщина.
   – Спокойно, не надо сразу отгрызать мне голову. Я же не предлагаю поместить Сатану в топ-10 разыскиваемых ФБР преступников. Я говорю про здоровяка, о котором мисс Пентон рассказала вначале. Может, она ударилась головой или впала в состояние шока, и ей начало мерещиться всякое, но тот человек, похоже, вполне обычный – с двумя ногами, двумя руками и огромным количеством мышц, приводящих всё это в движение. Если предположить, что он там был на самом деле, это можно и проверить, ничего лучше ведь у нас всё равно нет. Со всего города поступают сообщения об изуродованных телах, и, я так понимаю, все они принадлежат различным отбросам, так давай удостоверимся, что среди них нет тех двух, которые напали на мисс Луизу Пентон.
   Лорелея уже собралась разразиться гневной тирадой, но замерла с приоткрытым ртом и, нехотя согласившись с доводами напарника, заменила уже готовые сорваться с языка слова на гораздо более подходящие ей по статусу.
   – Хорошо. Пусть будет по-твоему. У нас есть записанные показания, в которых указано место предполагаемого убийства и даны примерные описания нападавших. Если там действительно были найдены их останки в том же состоянии, что и другие, проходящие по нашему расследованию, то копия полицейского отчёта должна лежать среди нашей документации.
   – Именно. А если она и правда там, значит, стоит более внимательно прислушаться к словам бедной Луизы.
   – Вот и займись этим, раз предложил. А я должна выпить кофе, чтобы набраться сил выслушивать всё это и сохранить голову в целости, и не только мою. Нам, кстати, скоро добавится ещё одна головная боль. Из управления сообщили радостную новость – сюда уже выехал и сегодня-завтра примчится на всех парах небезызвестный тебе Мэтью Гросс.
   – Вот же незадача! Что ему тут понадобилось?
   – А кто его знает. Вряд ли он собирается перед нами отчитываться. Значит, мы копнули достаточно глубоко, раз он решил пожаловать лично.
   – Просто так, ради пустяков, он бы не заявился. Если резня в Розвинде привлекла его внимание, значит, мы вляпались в особо пахучее сама знаешь что.
   – Знаю. И это мне не нравится. И так ясно – тут происходит что-то очень поганое, но если этим решил заняться сам замдиректора отдела по особо важным делам, куда даже я после стольких лет службы не имею доступа, значит, его нос учуял запашок одного из них. Бьюсь об заклад, что громоздящиеся вокруг горы трупов имеют к этому самое прямое отношение.
   – Такое пари я бы не принял – именно так всё и обстоит. Тем более нам бы раздобыть хоть что-нибудь к тому моменту, как он ворвётся в эту комнату и поставит всё с ног на уши. Давай тогда лучше ты займёшься поиском тех двух жмуриков из страшилки Луизы Пентон, а я поеду к ней и обстоятельно выспрошу каждую мелочь, которую она сможет вспомнить. Уж больно ты взвинченная сегодня; найди этот отчёт и поезжай в гостиницу поспи, а завтра мы с новыми силами впряжёмся в нашу арбу.
   Лорелея сначала намеревалась дать исчерпывающе выражающую её отношение к такому предложению отповедь, но, заглянув в себя и поняв, что действительно очень устала и сильно раздражена, лишь покорно кивнула. Она поднялась и взяла свою сумочку, в которой, помимо заурядного набора платочков, духов и прочих женских мелочей, лежали предметы самой первой необходимости – электрошокер, набор для снятия отпечатков пальцев, небольшой пистолет, скрытно умещающийся в ладони, и другие не менее полезные и годящиеся для нанесения увечий разной тяжести приспособления. Надев неприметный плащ цвета мокрого песка, она стала неотличима от обычных, погрязших в заботах и перипетиях любимого сериала домохозяек, но того, кто принял бы её за лёгкую добычу, ждало обескураживающее разочарование. Выйдя из участка, она не стала брать служебную машину, так как та могла понадобиться Стэну, и, взяв такси, отправилась в отель «Лайткрафт Плаза», где бюро сняло для них два одноместных номера.
   Приехав утром на работу, она не узнала обустроенную ими комнату, где всё было разложено так, чтобы нужное всегда оказывалось под рукой. От какого-никакого порядка, который может обеспечить временный штаб расследования, не осталось и следа.
   Её встретил первозданный хаос – на столах появились кипы бумаг, рядом с их доской для размышлений, где они тщательно выстраивали план расследования и вывешивали фотографии подозреваемых, стояло ещё две, и побольше, куда два молодых человека лет двадцати в армейской форме что-то переносили с листков. Из центра комнаты исчез стол для переговоров, используемый как упорядоченная картотека входящей документации; вместо него спиной к дверям стоял плотно сбитый мужчина с седыми висками и короткой стрижкой, по-хозяйски раздававший указания своим и их сотрудникам. Если новоприбывший дирижёр, предпочитая исполнять соло, не удостоил Лорелею внимания, а может, действительно не увидел, как она вошла, то забившийся подальше от творящейся вакханалии в угол Стэн тут же поспешил навстречу медленно достигающей состояния ядерного распада коллеге.
   – Хорошо, что ты пришла. Мистер Гросс прибыл сегодня в шесть утра и тут же пустился с места в карьер, подвинув нас с призовой дорожки. Он привёз собственных помощников и мебель, первым делом решив немного перестроить наш отдел.
   – Немного перестроить?! – еле сдерживаясь, прошипела она. – Борис Ельцин «немного перестроил» коммунизм, а это – просто катастрофа! Всё, что мы тщательно собирали и раскладывали по порядку, типу и времени действия, свалено в кучу, как ненужный хлам, а нас хорошо только, что не выкинули отсюда пинком генеральского начищенного сапога под мягкое место.
   Она подняла руку, пресекая намерение Стэна понизить градус её ярости до укладывающегося в субординацию, и направилась к размахивающему указующим перстом и раздающему суетящимся морпехам указания Ктулху. Зайдя спереди, она вытянулась в струнку и холодно и намеренно излишне формально отрапортовала:
   – Господин замдиректора Мэтью Гросс, агент Лорелея Абрахам прибыла в штаб действующего расследования и ожидает дальнейших указаний.
   Мистер Особо Важный Начальник снизошёл до того, чтобы её заметить, на несколько секунд прервал чинимые им разрушения и, выстрелив в неё крупнокалиберным взглядом, кивнул.
   – Добрый день, агент. Будьте так любезны, подождите вместе с остальными, пока я закончу подготовку. Впоследствии я проведу для всех принимающих участие в этом деле брифинг и объясню, что тут на самом деле происходит. Когда я сделаю официальное заявление, вы поймёте: то, что творится в этом богом забытом медвежьем углу, выходит далеко за пределы ваших полномочий и требует моего незамедлительного вмешательства. Уровни доступа вас и агента Стайзера, разумеется, будут повышены, чтобы вы смогли получить доступ к информации, без которой, уверяю, вы, блуждая в потёмках наугад, даже не приблизились бы к разгадке. А сейчас прошу меня извинить.
   Гросс отвернулся, а раскрасневшаяся от такой неприкрытой формулировки своей некомпетентности Лорелея, бормоча про себя грязные ругательства, которые употребляла крайне редко и только когда была доведена до белого каления, присоединилась к ехидно ухмыляющемуся Стэну.
   – Ничего не говори! – прошипела она. – Этот напыщенный старый козёл практически обозвал нас бесполезными и не имеющими никакого понятия о нашем же расследовании. Как будто мы какие-то желторотые кадеты, только что получившие жетоны у интенданта, не способные без мудрого и строгого руководства даже завязать шнурки на ботинках. Хорошо, я подожду, что он скажет, прежде чем сама выскажу напрямую всё, что думаю о нём, его стиле руководства и всей его чванливой братии, возомнившей себя кем-то выше Господа.
   Не сочтя нужным добавить что-либо к вышесказанному, Стэн только хмыкнул и отпил кофе из стоящего перед ним пластикового стаканчика.
   Им пришлось набраться терпения и бездельничать почти до часу дня, наблюдая, как Гросс, образно говоря, рьяно машет тамбур-штоком перед людьми, расставляющими оборудование, компьютеры и переносящими на доски странные записи и рисунки. Лишь убедившись, что всё находится на своих местах, их новый босс внимательно огляделся и, вытерев со лба крупный пот, сел в большое кожаное чёрное кресло за широким столом из полированного дуба, которые в последнюю очередь внесли и поставили недалеко от входа два хмурых дюжих пехотинца.
   Лорелея со Стэном переглянулись, но Стэн явно не горел желанием попасть под горячую руку начальства и только пожал плечами. Лорелея фыркнула и уже хотела подойти к тому, кто отстроил штаб заново по своим меркам, не забыв предварительно разнести в щепки прежний, когда Гросс, проведя ладонями по гладкой столешнице, как будто убеждаясь, что она установлена под надлежащим углом, встал и, пройдя к одной из своих досок, отчеканил:
   – Прошу внимания. Сейчас я изложу суть того, чем мы будем заниматься, и распределю назначения. Данная информация предназначается только для агентов ФБР, а именно Лорелеи Абрахам, Стэна Стайзера и моего личного помощника Мэтью Ейнца. Все остальные получают час личного времени и до дальнейших указаний должны немедленно покинуть штаб расследования.
   Военные тут же встали во фрунт и с непроницаемыми лицами промаршировали к лифту, чтобы размять ноги, прогулявшись по окрестностям, – наверное, тоже по уставу. Три детектива, отобранные Лорелеей в группу, вопросительно посмотрели на свою бывшую начальницу, но она кивнула в знак того, что оспорить этот приказ не властна, и они, нахмурившись, тоже вышли, громко хлопнув дверью.
   Полицейские, конечно, возмутились, что их оттирают в сторону от крупного расследования, и Лорелея их отлично понимала, ведь теперь их роль в нём фактически сведётся к вспомогательной. Но при всём недовольстве установленным порядком, нарушать его ей даже не пришло бы в голову.
   Когда военные и полицейские вышли, Гросс, сохраняя деловым стилем изложения дистанцию, попросил оставшихся сесть поближе, и агенты, вместе с худосочным помощником в больших квадратных очках и висевшем на нём как на вешалке дорогом тёмно-синем костюме из тонкой шерсти, перенесли стулья пред начальственные очи и молча расселись. Опустив вступление, Гросс перешёл сразу к делу, и, слушая его, Лорелея прошла долгий путь от развилки недоверия и подозрений, что особо важный отдел – всего лишь поднадзорный бюро сумасшедший дом, куда назначают опасных психов с навязчивыми маниакальными идеями, чтобы были на виду, через сумрачные поля страха, которых старательно избегала всю свою жизнь, до тупика вспыхнувшей где-то внутри, а затем постепенно овладевшей ею полностью ярости.
   То, что рассказывал хорошо выбритый, подтянутый, с изборождённым морщинами лицом мистер Важная Шишка, казалось невероятным и заставило её засомневаться в том, что она поняла его правильно. Но Гросс ответил на все посыпавшиеся на него вопросы так же скупо и доходчиво; ему явно не впервой было разбивать барьер недоверия, иначе бы он тут не оказался.
   По его словам выходило, что они не охотятся за сборищем маньяков, а выступают против глубоко законспирированной организации с жёсткой дисциплиной, которая не только запустила корни в самые различные уровни государственного управления, но и просочилась в полицию и ФБР. Прервав начавших было возмущаться агентов, он сухо проинформировал, что подробно изучил их досье и всё, чем они занимались начиная со старшей школы, так что в их лояльности абсолютно уверен.
   Ни цели, ни состав этой организации пока не выявлены, но известно, что они называют себя «Нефритовый Дракон» и происходят откуда-то из Китая. Разведывательное управление Поднебесной не смогло или не захотело предоставить ФБР сведения о Драконах, но, судя по очень старым рукописям, которые Гросс и его отдел не поленились раздобыть и прочитать, их деятельность зиждется на убеждении, что в наш мир время от времени наведываются злые боги, с которыми они и воюют не на жизнь, а на смерть.
   «Нефритовый Дракон» – очень влиятельная и чрезвычайно опасная секта, к тому же старающаяся держаться в тени, но, исходя из последних событий в Розвинде, дракон наконец-то показал свой хвост, за который его можно попытаться ухватить. Видимо, произошло нечто, заставившее древнюю ящерицу рассекретить своё присутствие, и это ставит её в уязвимое положение, давая шанс выявить скрывающихся под маской высокопоставленных офицеров полиции, чиновников, а может, даже представителей органов высшей исполнительной власти террористов и серьёзно ослабить всю организацию в целом. Предположительно, Драконы решили, что этот их бог снова пожаловал на Землю, и ради его уничтожения не считаются ни с чем, даже с риском своего разоблачения.
   Конечно, в этом плане имеется слишком много «если», «вдруг» и «может быть», а потому не стоит недооценивать фактор внезапности и удачи. Действовать надо быстро и слаженно, а учитывая, что на карту поставлены ни больше ни меньше вопросы национальной безопасности, – решительно и жёстко.
   Вывалив на них эту кажущуюся полнейшим бредом информацию, Гросс заставил ошарашенных агентов подписать форму о неразглашении и повысил их уровень доступа, чтобы они смогли ознакомиться с нужными им для работы хранящимися за семью цифровыми печатями в базе особого отдела данными.
   В заключение напомнив, что время поджимает и если секта вновь затаится, то следующего раза придётся ждать долго, Гросс приказал до конца дня изучить всё, что им необходимо знать, чтобы как можно скорее перейти непосредственно к тем самым решительным и жёстким действиям по обезглавливанию прячущегося в городских джунглях коварного дракона. Затем он вернул в штаб всех причастных детективов и, раздав указания, незамедлительно отправил их на улицы, оставив непосвящённым лишь сбор разрозненных сведений, из которых невозможно составить общую картину.
   Воздержавшись от просящихся на язык вопросов, Лорелея и Стэн надолго засели за портативные компьютеры, подключённые к тщательно скрываемым тайнам, углубившись в огромное количество отсканированных книг, улик и отчётов об активности, которую удалось связать с этими фанатиками. Среди драконьих следов оказались как совершённые с особой жестокостью убийства, так и куда более прозаичные злодеяния – подкуп, крупные мошенничества и даже каким-то боком затесавшийся сюда угон рефрижератора.
   Чем больше Лорелея читала документов, проходящих по делу «Нефритового Дракона», тем большим отвращением проникалась к тем, кто творит беззаконие, прикрываясь очередными благими идеалами. Даже если на мгновение допустить, что Драконы и впрямь хотят защитить человечество от злых могущественных существ, всё равно это не оправдывает кровожадные, не отличающиеся от повадок тех, против которых они якобы выступают, методы; а учитывая, что приходящие на землю боги – всего лишь плод воспалённого или одурманенного наркотиками разума очередного принёсшего в мир благую весть мессии, никакие усилия, приложенные для уничтожения этой секты, не будут чрезмерными.
   К вечеру, просмотрев мегабайты данных, заставившие её понять одержимость босса этим делом и перестать на него злиться, она по-настоящему захотела вытащить этих напыщенных упырей на свет божий, где их ждут правосудие и более чем заслуженное наказание.
   Гросс весь день провёл за столом, напоминая генерала сражения, к которому стекаются депеши с поля боя, а он властно раздаёт приказания своим легионам, с той лишь разницей, что его легион состоял из двух агентов, ненароком вляпавшихся во всё это, и взвода морских пехотинцев, которых он привёз с собой на тот случай, если повезёт схватиться с противником в открытую. Лорелея и Стэн нехотя отправились в гостиницу лишь поздним вечером, когда у них разболелась голова от обилия информации и начали слипаться глаза, из-за чего размытый фокус уже не позволял вдумчиво, как того требовали обстоятельства, продолжить ознакомление с действительно огромным и, надо отдать ему должное, всеобъемлющим количеством доказательств, полезных сведений, легенд и домыслов, накопленных отделом Гросса.
   Когда агенты выходили из штаба, «генерал» всё ещё корпел над бумагами и казался неутомимым, с каменным лицом нанося на поля документов пометки и делая записи в блокноте. От переутомления Лорелея не помнила, как добралась до своего номера. Не раздеваясь, она упала на застеленную кровать и провалилась в страну грёз, не успела её голова коснуться подушки, а утром, войдя в охраняемую двумя казавшимися восковыми истуканами пехотинцами бывшую комнату для совещаний, поразилась и одновременно прониклась ещё большим уважением к Гроссу.
   Так же энергично, хотя ему наверняка удалось поспать намного меньше, он обрабатывал попадавшие к нему сведения, время от времени подходя к доскам и внося на них исправления и дополнения. Приняв как должное отчёт агентов о том, что они в достаточной мере владеют информацией о предмете расследования и готовы безотлагательно к нему подключиться, Гросс достал из разрастающейся как на дрожжах кипы бумаг тоненькую папку и молча протянул её Стэну.
   Не дождавшись каких-либо дальнейших указаний, они восприняли это как требование ознакомиться с содержимым и, отойдя в сторонку, внимательно прочитали находящийся в папке десяток отпечатанных на принтере листов, содержащих отчёты детективов о выполненных заданиях их стального руководителя.
   Поиски велись по схеме, построенной на основании модели поведения данного типа преступных группировок, выведенной профессором криминальной психологии специально по запросу ФБР.
   Её подробное описание лежало там же. Пространные рассуждения, изобилующие специальными терминами и отсылками к уже закрытым делам, сводились к нескольким выводам. Объекты должны обладать некоторыми схожими типичными аспектами. Они уверены, что лучше других знают, как всё устроено, и входят в крупную организацию, имеющую мощные связи и при необходимости способную оказать материальную, юридическую и даже силовую поддержку своим лояльным членам. Секта придерживается строгой иерархии, почти армейской дисциплины и убеждена, что владеет прерогативой на истину. Данный архетип усугубляется уверенностью каждого её члена в служении благому делу, поскольку только они могут защитить всё человечество от некой эпической смертельной угрозы. Такие люди должны обладать комплексом мессии и гипертрофированным эго, при этом вынужденно умаляя собственную значимость перед вышестоящими слоями безупречной структуры. Также, без всякого сомнения, у подобной группы крайне выражены стадный инстинкт и семейственность, дающие возможность подсознательно снять противоречия великой персональной миссии и необходимости абсолютного подчинения, обуславливаемые некой общей высшей целью и тем, что приказы исходят от людей, исключительно которых сектант и воспринимает как принадлежащих к одному с ним кругу. Исходя из такой модели, члены секты с наиболее слабой психикой могут сорваться, выплёскивая своё недовольство и подкармливая чувство собственной, по их мнению, чрезвычайной важности немотивированным жестоким насилием, или, найдя благодарного слушателя, особенно в состоянии опьянения, заявить о принадлежности к высшим силам.
   Именно такие случаи Гросс и послал выискивать детективов – просматривая записи в полицейском архиве и опрашивая информаторов и завсегдатаев дорогих забегаловок, так как, согласно той же модели, если человек, полагающий себя чрезвычайно важным, захочет отдохнуть в питейном заведении, то, почти наверняка, туда, где основной контингент, по его мнению, – бедный и недалёкий сброд, не сунется, расценивая оный как недостойную компанию.
   В немалой степени тут всё зависело от удачи, и она их не подвела – один из детективов нашёл рапорт о драке в баре между двумя посетителями, которую пары алкоголя и избыток энергии от постоянного безделья у завсегдатаев превратили в массовую потасовку. Все драчуны были доставлены в участок, и зачинщик пьяной свары дал показания, что оппонент вёл себя заносчиво, тыкал ему в нос своим предназначением, грозился, что, когда на мир обрушится божественный гнев, только он и его братья смогут предотвратить катастрофу.
   Из всей этой ахинеи слушатель, бывший водитель-дальнобойщик, понял только, что его принимают за человека второго сорта, и донёс до наглеца свои возражения в наиболее доходчивом виде, а именно заехал тому кулаком в глаз. Дальнейшие события он затруднился воспроизвести сколько-нибудь точно.
   Разумеется, полицейский, составлявший рапорт, не придал ни малейшего значения рассказанной покачивающимся и сильно нетрезвым забиякой истории, записав её лишь потому, что этого требовал протокол. Зато теперь эта бюрократия сыграла ловцам Драконов на руку, дав бесценную зацепку. Недоумевающего, почему из-за такой ерунды столько шумихи, обидчивого водителя тут же вызвали на допрос, выслушав не в пример внимательнее, записали мельчайшие детали, которые он смог вспомнить, и отправили восвояси.
   С мистером Родни Госвином, вызвавшим его гнев рассказом про свою исключительность, пришлось основательно повозиться. В базе полиции не содержалось ни одного упоминания о постоянном месте жительства этого спасителя человечества, но опытные детективы отлично умели разыскивать тех, кто пытается замести следы. Допросив бармена, который работал тем вечером, когда произошла драка, они выяснили, что нужный им человек наведывается в это заведение раз или два в месяц, из чего сделали логичный вывод, что и живёт он где-то поблизости.
   Следователи обошли меблированные комнаты и гостиницы в паре кварталов от злополучного бара и допросили в них каждого, от поломойки до управляющего. Их дотошность была вознаграждена – администратор «Силк Флис», относительно недорогого, достаточно комфортабельного отеля, узнал постояльца по фотографии, правда, назвав совершенно другое имя. Мистер Дик Пирс, по крайней мере так он значился в регистрационной книге, в тот момент отсутствовал, и детектив с четырьмя морпехами остались поджидать его в номере.
   Подозреваемый заявился далеко за полночь и, не успев понять, что происходит, был схвачен крепкими, уверенными руками, закован в наручники и препровождён в одиночную камеру.
   Из-за всех этих событий утро выдалось суматошное – как только Лорелея закончила изучать сводки с полей, её вместе со Стэном отправили перевести задержанного в допросную и любой ценой получить от него искомые сведения.
   Босс сделал особое ударение на «любой ценой», так как, если мистер Пирс откажется сотрудничать, поиски Нефритового Дракона посговорчивее могут завершиться слишком поздно. Хотя ей и не понравилась такая постановка задания, но она понимала, что Гросс опять прав и если всё обстоит именно так, как указано в собранных его отделом документах, то сюсюкаться с арестованным и терять драгоценное время будет непростительным чистоплюйством.
   К её удивлению, кровожадный сектант оказался вовсе не семи футов роста детиной с излишком мускулов и в принципе не выглядел как преступник – когда она ворвалась в камеру, перед ней предстал среднего роста, полноватый и близорукий мужчина, с начинающей заявлять о себе лысиной и добродушным щенячьим лицом, подслеповато моргающий в свете ярких галогенных ламп.
   Лорелея знала: чтобы получить ответы, ей придётся ещё до начала допроса подорвать самоуверенность и волю арестованного, продемонстрировав, что его считают чуть ли не врагом государства и он находится в полной их власти. Ненавидя себя, бесстрастным тоном она приказала сопровождавшим её пехотинцам вывести заключённого, что те и исполнили с максимально возможной неосторожностью, убеждающей в абсолютном пренебрежении к его правам и восьмой поправке. С силой заломив ему руки, они туго сковали их наручниками, а затем, буквально вытолкав арестанта из камеры, сжали с боков и потащили в расположенную в конце плохо освещённого коридора допросную.
   Пирс испуганно обернулся на вышагивающую позади, заложив руки за спину, Лорелею, усилием воли надевшую на лицо маску равнодушной жёсткости, отчего помятый Дракон занервничал и начал озираться, очевидно, ища помощи, но агенты заблаговременно выпроводили отсюда всех полицейских, чтобы кто-нибудь из них не стал возмущаться и не сорвал им всю игру, и так проходившую на грани фола.
   Стэн ожидал их внутри, с ходу заорал на Пирса, требуя сообщить ему местонахождение «Нефритового Дракона» в Розвинде, и орал всё время, пока того, бросив на стул, туго приковывали к столу тяжёлыми наручниками с приваренной к ним цепью. Лорелея меж тем, подобно офицеру гестапо, застыла у дверей, бесстрастно наблюдая и, казалось, не выказывая к происходящему ни малейшего интереса.
   Около двух часов они поочерёдно давили на арестанта, прежде чем тот дал слабину, наличие которой предположил именитый психоаналитик. Раскрасневшийся и дрожащий, он начал по крупицам выдавливать из себя необходимую им информацию, но главное – плотина его упорства и преданности своему культу дала течь, вскоре превратившуюся в широкий пролом, через который хлынули сведения о диспозиции и всей известной Пирсу активности «Нефритового Дракона». Убедившись, что он выдоен досуха, агенты вернули его в камеру и, бросив на жёсткий матрас, оставили раскаиваться в неправильно сделанном выборе.
   Когда Лорелея вернулась в штаб, то почувствовала себя выжатым, а затем взбитым в блендере лимоном, в немалой степени от того, на что им пришлось пойти, чтобы добыть, без всякого сомнения, чрезвычайно важные сведения. Передав видеозапись и протокол допроса Гроссу, она попросила отпустить её перекусить и в спокойной обстановке собраться с мыслями, чтобы попытаться восстановить силы и перестать изводить себя тем, что нарушила сразу с десяток собственных моральных установок.
   Босс внимательно посмотрел на неё и Стэна и, проницательно кивнув, дал им час свободного времени. Не сговариваясь, они облегчённо вздохнули и, покинув участок, неспешно прогуливаясь, стали искать подходящее заведение. По молчаливому согласию они воздержались от обсуждения случившегося, нарушив мораторий на разговоры, только чтобы сделать заказ в уютном семейном ресторанчике с итальянской кухней.
   Пообедав в тишине, они вернулись в теперь, казалось, давящую, заполненную суетой и телефонными звонками обстановку военного лагеря после сигнала побудки и вместе с Гроссом занялись составлением плана молниеносного удара сразу по всем местам тайных сборищ, которые им стали известны.
   Вечером Лорелея нарушила ещё одно личное правило – вернувшись в гостиницу, она достала из мини-бара несколько бутылочек и устроила небольшой одинокий запой. Она даже слегка всплакнула, но быстро собралась с духом, напомнив себе, что давала присягу защищать свою родину, пусть даже и ценой собственной жизни, а как только это потребовало ещё и часть её души, сразу расклеилась.
   Этой ночью ей снился отец, но он выглядел грустным и каким-то потерянным. Она лежала в своей детской кроватке, почему-то уже взрослая, в парадном мундире с начищенными звёздами на погонах, держа в руках свою любимую куклу Нэнси с облупившимся носом, а отец, собиравшийся почитать ей на ночь сказку, только погладил её по голове, встав, молча повернулся и скрылся в неожиданно заполнившем комнату тумане, в котором мелькали и копошились неясные страшные тени.
   Она проснулась от собственного крика и посмотрела в колышущуюся за окном темноту. Дрожа то ли от холода, то ли от терзающих её сомнений, она закуталась с головой в одеяло и, поворочавшись, снова уснула, на этот раз без сновидений.

Глава 6

6.1. И в предвкушении чуда замер зал

   Кровь стекала по его рукам, смываемая водой из грязной лужи, в которой плавали одинокий раскисший окурок и попавшийся в вязкий капкан мёртвый ночной мотылёк, расползалась по её поверхности бурыми уродливыми щупальцами. Лоднельт отстранённо смотрел, как они извиваются, пытаясь осознать постигшую его неудачу.
   Он безмятежно спал, когда в голове будто прозвучал гонг. Подпрыгнув от неожиданности, он вскочил с кровати, и тут же перед ним возникла жуткая пантомима: уже немолодой мужчина, тонущий в бочке с мазутом, куда его затолкали – и теперь завинчивают крышку – два перегруженных мускулатурой лысых выродка в чёрных кожаных куртках, а ещё двое того же типа ублюдков стоят поодаль, ярдах в двадцати, возле чёрного внедорожника с открытыми дверьми и, спокойно наблюдая за экзекуцией, переговариваются и неспешно цедят пиво из стеклянных бутылок.
   Слева от них приютились одноэтажные временные будки для управляющего и сезонных рабочих, а вокруг лежали штабелями просмолённые брусья, мешки с цементом и арматура, за которыми виднелся похожий на обглоданный скелет огромного доисторического животного недоделанный каркас здания.
   Оглядев своим призрачным взором этот унылый ландшафт, он решил, что, по всей видимости, наблюдает за событиями, разворачивающимися на какой-то стройке. Поскольку теперь он способен попасть туда без необходимости прокладывать маршрут по заполненным машинами улицам, можно не торопиться, а значит, перед тем как отправляться, стоит получше осмотреться.
   Когда он поднимался с кровати, перед его глазами всё ещё стояла эта отвратительная картина, и, не видя, куда наступает, Лоднельт споткнулся о выскользнувшую из его руки, когда он заснул, книгу. Уже падая, он неосознанно перепрыгнул из своей комнаты в пыльный жаркий полдень, к тому же почему-то возникнув ярдах в десяти в воздухе над возящимися с крышкой бочки подонками, и, чертыхаясь, кувырком полетел вниз. Уже поняв, что всё пошло не так, перед тем как рухнуть на головы не ожидающих нападения с воздуха палачей, Лоднельт успел воззвать к адской помощи.
   О его эффектном появлении на загородном поле брани возвестили грохот и испуганные крики, а сам он довольно сильно приложился затылком и плечом о злосчастную бочку, из которой доносились едва слышные удары. Оглушённый и дезориентированный, он встал и, покачиваясь и спотыкаясь, попытался снова выстроить в стройные ряды блуждающие в окутавшем его тумане мысли.
   К сознанию постепенно возвращалась резкость, и он услышал раздающиеся от машины бандитов душераздирающие, в прямом смысле слова, вопли, так как праздных зрителей этой потехи действительно разрывал на части похожий, насколько проводник мог судить, не имея возможности разглядеть детали, на горбатого седого гоблина монстр.
   Лоднельт покачнулся и затряс головой. Даже в столь нелепом его прибытии оказался небольшой плюс – двое развлекавшихся с бочкой мордоворотов теперь валялись на земле, постанывая и безрезультатно пробуя встать. Дождавшись когда перед глазами перестанет двоиться, он собрался заняться своими подопечными, но тут увидел, как к нему, словно футбольный мяч, подскакивая на ухабах, катится оторванная голова, на лице которой навсегда застыли ужас и недоумение. Голова подкатилась к самым его ногам, и, не понимая зачем, он поднял, а затем с отвращением её отбросил, но на руках осталась кровь, начавшая въедаться в кожу и рассудок липким удушливым жаром. Он хотел вытереть ладони о штаны, но тут вспомнил, что не успел одеться и как проснулся, так и стоит в одних трусах посреди нестройного хора криков умирающих с рефреном из воплей жаждущего их душ монстра, под хлёсткими порывами куражащегося, залихватски свистящего ветра.
   Ему казалось, что он забыл что-то очень важное, но все мысли заглушал бьющийся в голове пронзительный гул, похожий на тоскливый звук удаляющегося паровозного гудка. Потерянно оглядевшись, он, с трудом переставляя ноги, побрёл к масляно блестевшей в лучах равнодушного солнца луже и, встав на колени, опустил в неё руки.
   Круг ретроспективы замкнулся, и, застряв в нём, как на ленте Мёбиуса, он снова и снова прокручивал в голове заевший фрагмент, пока не вздрогнул от лёгкого прикосновения к своему плечу.
   Обернувшись, Лоднельт увидел, что демон склонился над ним и участливо смотрит большими оранжевыми фасеточными глазами. Несмотря на выступающие жёлтые клыки и обильно залитое кровью бородавчатое, морщинистое, как у старой гориллы, лицо, проводник чувствовал, что тот именно сочувствует ему, а не угрожает или, например, презирает.
   Так же молча демон отступил в сторону, и из его широких треугольных ноздрей, как из чайника, вырвалось облако пара.
   Лоднельт наконец-то понял, что не давало ему покоя и билось в запертую дверь разума, – бочка, куда бандиты запихнули несчастного, так и осталась закрытой и неподвижно лежала на боку среди их безжизненных, искорёженных тел. Из неё не доносилось ни звука: он провалил свою миссию – человек, которого он в такой безумной спешке бросился спасать, всё-таки погиб.
   Как будто вливаясь в душу из необъятного резервуара, его стала заполнять вызывающая тошноту и головокружение чернота, а воздух сделался густым, словно кисель, и Лоднельт начал задыхаться.
   – Я знаю, что ты сейчас чувствуешь, – удивительно чистым и молодым голосом произнёс кажущийся древним, как горы, демон. – Сущность проводника тяжело переживает гибель одного из тех, кого ты поклялся защищать. С этим ничего не поделать, и мне жаль, что тебе пришлось выучить свой урок таким образом. Боль пройдёт, скоро тебе станет легче, и останутся только вина и грусть, но и они не вечны. Мне пора уходить, Меч Ярости. Если у тебя остались силы, возвращайся домой; не лучший способ заявить миру о своём присутствии, будучи найденным лежащим в агонии среди трупов этих ничтожеств. Смирись: что произошло, то уже произошло, и никакая сила во Вселенной не сможет повернуть вспять ни единую секунду. Вспомни о своём предназначении: вокруг ещё так много попавших в беду людей, и только ты можешь их спасти. Черпай утешение в том, что ты нужен. Ушедших по дороге смерти вернуть нельзя, можно лишь протянуть руку помощи тем, кто ещё не успел на неё свернуть. До свидания, проводник, и да не померкнет Свет в твоей душе.
   Склонив голову в знак уважения, демон исчез, оставив после себя только маленький игривый смерч, понёсшийся очертя голову по пыльной, усыпанной щепками и песком земле. Лоднельт и сам почувствовал себя кораблём без руля и ветрил, который попал в объятия бушующего шторма и упорно пытается удержаться на плаву, несмотря на грозную стихию, безжалостно ломающую рангоуты и в слепом гневе бросающуюся на него многотонными валами тёмной, белёсой от пены воды.
   Но время сожалеть и получить возможность прощения ещё не пришло. Сейчас главное – убраться отсюда подальше и, затаившись в своём, находящемся у всех на виду, тайном логове, получить небольшую передышку, чтобы залечить душевные и физические раны. Усилием воли он раздвинул окутавший его морок и, сжав зубы так крепко, что, казалось, они сейчас раскрошатся, всем естеством устремился домой. Пружинки и шестерёнки разлаженного механизма натужно заскрипели, но воля всё-таки одержала верх над потерявшим ориентиры рассудком, и в следующий миг Лоднельт оказался возле своей кровати; тут свет померк окончательно, и, провалившись в засасывающий его водоворот тьмы, он без сознания рухнул на пол.
   Лоднельт очнулся только глубокой ночью. Из приоткрытого окна доносились редкие негромкие голоса и мягкий шёпот залетающего погостить ветра. Он застонал и приподнялся, упершись ладонями в прохладный, запорошенный пылью линолеум. Всё тело болело, скованное всеобъемлющей слабостью, как будто он пробежал марафонскую дистанцию и, отдав последние капли сил, повалился на уютную твёрдую землю. Тут он вспомнил погибшего вчера по его вине мужчину, и им завладели боль и ненависть – к себе, к миру, где его существование является необходимостью, к безучастной Вселенной, которая, не замечая мельтешения порождённых ею букашек, устанавливает и навязывает свои законы, нисколько не заботясь о тлеющей на разбросанных в холодной пустоте островках жизни. Ненависть сменилась яростью, и он заставил себя встать, покачиваясь, долго сыпал не обращёнными ни к кому конкретно проклятиями и угрозами, выплёскивая своё разочарование и бессилие, а затем неожиданно обмяк, почувствовав, как мгла и отчаяние медленно уходят, оставляя за собой пустоту.
   Тогда он сел на кровать и, обхватив голову, впервые после того, как сменял поношенную человечность на могущество и служение высшей цели, заплакал. Слёзы высохли, а затем постепенно вернулись самообладание и, конечно, не покой, но нечто сродни умиротворению.
   Лоднельт смирился с тем, что его ошибка стоила неизвестному человеку жизни. Поскольку этого уже не изменить, он может лишь отдать толику печали и, став твёрже, сделать всё, чтобы подобное не повторилось.
   Внезапно он ощутил неимоверную усталость, словно покинувшая его тьма забрала с собой и последние остатки сил. Откинувшись на подушки, Лоднельт провалился в забытьё, наполненное расплывчатыми тенями, которые что-то шептали и о чём-то просили, но, как ни старался, он не мог разобрать ни слова.

   ***

   Над ухом зудел назойливый комар, и, полупроснувшись, Лоднельт попытался от него отмахнуться, но треклятое жужжание не утихало. Застонав, он сел на кровати, и тут до него дошло, что его разбудил приглушённый звонок мобильного.
   Судя по всему, кто-то очень хотел, чтобы разговор состоялся, так как телефон надрывался уже минут пять. Недоумевая, что бы это могло значить, он снял трубку и не успел даже поздороваться, как его прервал хмурый, торопливый, но очень настойчивый голос.
   – Мистер Брайт, это профессор Кунай. Нам обязательно надо встретиться, и желательно у меня в институте, так как разговор предстоит долгий.
   – Здравствуйте, профессор, рад вас слышать. Если он пойдёт о том, о чём я думаю, то я, разумеется, с интересом выслушаю любые ваши соображения. Могу прийти к вам после обеда, скажем, в час дня. Вас это устраивает?
   – Да, вполне. У меня сегодня нет лекций, и я буду работать у себя в кабинете. Хотелось бы встретиться пораньше, я весь как на иголках, но в час так в час. Непрестанно раздумывая надо всем этим, я даже, разумеется, не раскрывая причины моего интереса, посовещался с коллегами, и теперь, кажется, всё стало выглядеть как достаточно логичная и обоснованная теория. Не хотелось бы обсуждать это по телефону – лучше будет, если я изложу её вам лично, и, надеюсь, вы сможете предоставить некоторые уточнения.
   – Конечно, я понимаю. Если смогу быть полезен для того, чтобы во всём разобраться, то не вижу причин отказываться. Значит, в час я обязательно приду. Остался только последний вопрос – куда?
   – Ах, простите, совсем вылетело из головы. Удивительно – помню наизусть сложнейшие формулы, но порой совершенно забываю о простых, насущных вещах. Университет Вэксли на Черривэллей-стрит. Вы знаете, где это?
   – В общих чертах. Я найду, продолжайте.
   – Мой кабинет – номер триста семнадцать, на третьем этаже. Я закажу вам пропуск – это закрытый институт, кого попало сюда не пустят.
   – Замечательно, профессор. Главное, не забудьте про пропуск – не хотелось бы торчать у парадного входа. Надеюсь, вы понимаете, что я бы предпочёл остаться как можно более незаметным?
   – Конечно-конечно, я всё понимаю. Как бы грубо и ужасно это ни звучало, но я почти рад, что моего сына похитили, ведь иначе вы не бросились бы его спасать, а я не получил бы возможность заглянуть за грань общепринятого понимания мира, которая придаёт особый смысл моей жизни, несомненно, стоящий всех приведших меня к ней тягот и усилий.
   – Хорошо, Лемар. Можно обращаться к вам по имени? Надеюсь, между нами установятся доверительные, а в будущем, возможно, и дружеские отношения. Вы, конечно, можете называть меня просто Стэнли или, если вам угодно, Лоднельт – имя, данное мне тем, кто неизмеримо мудрее любого из людей и старше, чем время.
   Профессор замялся в нерешительности, а затем вновь преисполнился энтузиазмом.
   – Очень рад нашей встрече, Стэнли. Я, пожалуй, буду обращаться к вам как к человеку – мысль, что я разговариваю с существом, не принадлежащим нашему миру, приводит меня в ужас, по крайней мере пока, а, называя вас Лоднельтом, я как бы принимаю это. Извините, может, позже, когда узнаю о природе так называемых проводников больше, смогу относиться к тому, что я провалился в кроличью нору и не имею ни малейшего представления, насколько она глубока, спокойно.
   – Я вовсе не против. Стэнли ведь тоже моё имя – или, по крайней мере, было им, так что я не собираюсь обижаться или проявлять недовольство по этому поводу. В общем, до встречи.
   Лоднельт повесил трубку и потёр виски – в голове всё ещё долбили своими молоточками усердные гномы, отчего мысли немного путались и беспорядочно сменяли друг друга. Вздохнув, он поднялся и отправился в ванную, где долго стоял под горячим душем, подставив льющимся потокам воды лицо, наслаждаясь тем, как обузданная первозданная сила, пройдя огонь и чугунные трубы, отдаёт ему свою энергию, возвращая к состоянию, позволяющему связно думать.
   После душа, кофе и лёгкого завтрака он вышел из дома, полностью оправившись и почувствовав себя человеком (конечно, в переносном смысле), не дожидаясь назначенного времени, чтобы успеть внутренне подготовиться к любому исходу предстоящего разговора.
   Неизвестно, сумел ли Лемар и впрямь взломать код строения Вселенной или предложит какую-то безумную теорию, но в любом случае Лоднельт намеревался выслушать его очень внимательно. Даже зная, что его ожидания, вероятно, расходятся с действительностью, он не мог сдержать пришпоривающую его радостным нетерпением и предвкушением чуда надежду.
   Так же как в детстве, когда отец сводил его на представление заезжего фокусника. С замиранием сердца и открытым ртом маленький Стэнли во все глаза смотрел, как ходящий среди людей чародей, выглядевший совершенно обычно, за исключением топорщащихся, как сапожная щётка, усов, доставал из шляпы кроликов, заставлял исчезнуть в таинственном ящике ухмыляющегося добровольца и проделывал множество других удивительных вещей, срывая аплодисменты и заставляя восхищённый зал следить за каждым его движением.
   Погрузившись в свои мысли, Лоднельт не заметил, как дошёл до Голден-парка, и, стоя на переходе, уже предвкушал умиротворяющую прогулку по наполненным воспоминаниями и душистым ветром тенистым аллеям, когда рядом с ним остановился пасмурный высокий мужчина, разговаривающий по мобильному телефону.
   Лоднельт, конечно, слышал только половину разговора, но даже её хватило, чтобы насторожиться и обратиться в слух. Взволнованно и напряжённо мужчина обсуждал с кем-то жестокое убийство на северо-востоке города, и среди отталкивающих подробностей и непонятных специальных терминов промелькнуло несколько фраз, имеющих к нему весьма прямое отношение.
   – Я только что из морга. Тела с убийства на Элдерстоун-стрит выглядят, будто попали в молотилку. Чёрт побери, в этом городе творится что-то неладное – таких случаев с каждым днём становится всё больше, а у нас есть только смутное описание высокого широкоплечего брюнета, по которому не найдёшь и сбежавшего из зоопарка бегемота. Я доберусь до участка минут через сорок – подожди меня. Капитан будет рвать и метать. Подкинь ему намёк, что ли, чтобы немного выпустил пар, до того как услышит всё от начала до конца.
   Сплюнув на раскалённый асфальт, сердитый мужчина убрал телефон в карман, прищурился и, увидев, что на светофоре загорелась ядовито-зелёная рука, быстро зашагал вперёд. Лоднельт пропустил детектива в штатском, которым тот, очевидно, являлся, и не спеша последовал за ним, обдумывая услышанное.
   Он понял, о каком убийстве говорил детектив, узнав дело своих и похожего на накачанного воздухом бульдога демона рук, а вот то, что у полиции уже имеются его приметы, оказалось неприятным сюрпризом. Очевидно, пока весьма расплывчатые, но сам факт того, что его начинают целенаправленно разыскивать, притушил яркий свет дня. В голову даже пришла безумная мысль – а не остановился ли детектив поболтать об этом рядом с ним специально, но Лоднельт тут же отбросил её, как заведомо нелепую. Полицейский не стал бы обсуждать, как выглядит преступник, делая вид, что не замечает его присутствия. Если бы у него появились веские подозрения, то сюда бы уже мчались, сжигая резину и разрывая воздух сиренами, патрульные машины, а он сам бы сейчас зло смотрел на разыскиваемого им убийцу через прицел служебного пистолета.
   На другой стороне дороги они разошлись.
   Стараясь не показывать овладевшего им беспокойства, Лоднельт направился по идущей между кустов сирени тропинке, а детектив, не оборачиваясь, свернул налево, даже не подозревая, что секунду назад разминулся с тем, кого так старательно ищет.
   Убедившись, что угроза разоблачения миновала, проводник выбросил это из головы, отложив на потом обдумывание способов оставаться незамеченным, – в данный момент его мыслями полностью завладела долгожданная встреча.
   Солнце с трудом пробивалось сквозь густую сень листвы, рисуя на земле узор из ярких пятен различной формы и превращаясь в колодцы воздушного золота на немногочисленных полянках. Мимо пробежала молодая девушка с наушниками поверх длинных светлых волос, заглушающими шелест листвы более гармоничными, но куда менее естественными звуками тяжёлого рока, даже на этом клочке природы задающими ритм бежать стремительнее, прыгать через головы выше и расталкивать других по пути к цели сильнее, что как нельзя лучше демонстрировали сосредоточенное лицо и дорогой облегающий спортивный костюм, заставляющий большинство мужчин подолгу смотреть ей вслед. Лоднельт не стал исключением и, окинув взглядом стройную, быстро удаляющуюся фигуру, сам ускорил шаг.
   Пропитавшись успокаивающими флюидами оазиса флегматичной природы, он нехотя миновал парк и, не сбавляя темпа, зашагал по жарящемуся на медленном огне беспокойному городу.
   В итоге к большим чугунным воротам, в центре которых, по половине на каждой створке, красовался золочёный герб с изображением встающего над раскрытой книгой солнца, он подошёл, когда стрелки часов добрались только до двадцати минут первого. Решив, что лучше прийти раньше назначенного времени, чем слоняться по окрестностям, изматывая себя домыслами и сомнениями, он направился по выложенной брусчаткой аллее, обсаженной ухоженными, царапающими острыми верхушками зелёных свечек небо кипарисами, прямо к нависающей над парком цитадели науки.
   Здание института выглядело очень старым, массивным и, казалось, принадлежало скорее необузданному и полудикому средневековому рыцарю, пирующему со своей дружиной в просторных, освещённых факелами, пропахших кислым пивом и заплесневелыми гобеленами залах, сидя на укрытом шкурами возвышении, сурово наблюдающему за разудалыми хмельными молодчиками, опустошающими ведёрные глиняные кружки и отрывающими руками куски от целиком запечённых на вертеле кабанов, стоящих перед ними на грубых дубовых столах, чем прибежищем апологетов истины, которые порой, в погоне за должностями и регалиями в коварстве и жестокости ничуть не уступают тем самым отдыхающим после очередного набега варварам.
   Узкие стрельчатые окна, словно бойницы, мёртвым оскалом протянувшиеся под нависающей черепичной крышей, и прямоугольные тяжёлые контрфорсы только усугубляли первое впечатление. Немного смягчали ощущение, что бастион знаний в следующий миг навалится и выдавит из лёгких воздух и придушенный крик, скульптуры муз, в различных позах облепившие фасад, во главе со статуей Каллиопы, с неизменной восковой дощечкой, установленной прямо на крыше треугольного высокого парадного, обрамлённого витыми полукруглыми колоннами. По бокам далеко выдавались, как бы беря осмелившегося вторгнуться в широкий полукруглый двор в клещи, приземистые, сжимающие пространство крылья. Очевидно, их пристроили намного позже – они выглядели значительно современнее, и их, в отличие от побуревших гранитных плит облицовки главного здания, покрывал толстый слой шоколадного цвета штукатурки. Хотя строители и постарались таким образом соблюсти общий ансамбль, эти жалкие потуги не смогли бы обмануть даже ребёнка.
   Толкнув легко подавшуюся, громоздкую, как и всё кругом, дубовую, обшитую бронзовыми полосами дверь, Лоднельт попал в трапецеидальный, расширяющийся от входа холл, освещённый приглушённым светом расположенных на высоком потолке среди лепнины круглых хрустальных люстр, сразу заметив металлическую застеклённую будку, из которой со скучающим видом разглядывал вошедшего охранник.
   Страж выглядел крепким, но его заиндевевшая голова лучше всяких слов говорила о давно миновавших лучших годах. Скорее всего, бывший полицейский или военный, он смотрел на посетителя с равнодушием, сквозь которое проблёскивала надежда. Так бравый капитан, всю жизнь ходивший в дальние плаванья, выйдя на пенсию и купив бар на побережье какого-нибудь туристического курорта, иногда смотрит на вяло набегающие на песчаный берег волны и промеж невразумительных излияний пьяных клиентов и подсчётом доходов прислушивается, не рокочет ли вдали густой и будоражащий рёв взбесившихся штормовых валов.
   К явному того разочарованию, Лоднельт не собирался предоставлять ему возможность тряхнуть стариной и не стал прорываться на территорию с боем. Попросив связаться с профессором Лемаром Кунаем, он спокойно отошёл от форпоста институтского порядка и, засунув руки в карманы брюк, прислонился к ближайшей из обрамляющих проход ребристых мраморных колонн. Охранник вздохнул и, как показалось Лоднельту, взглянул на него осуждающе, но всё же набрал внутренний номер на стоящем перед ним телефоне, ещё раз вздохнул и откинулся на спинку офисного кресла.
   Лоднельт проявил чудеса самообладания, чтобы не оскорбить столь явные чувства привратника усмешкой, а задумавшись о встрече, до которой остались считанные минуты, и вовсе потерял желание веселиться.
   Профессор действительно ожидал его с нетерпением – бегом скатившись по лестнице, он протянул охраннику свои документы и переминался с ноги на ногу, пока тот, пожёвывая нижнюю губу, подозрительно осматривал то явно неподобающе ведущего себя Куная, то его невозмутимого, совершенно точно не похожего на учёного, гостя. Но поскольку с документами, к которым телохранитель Метиды относился с большим уважением, чем к людям, всё оказалось в порядке, через несколько минут Лоднельт уже поднимался за чуть не прыгающим через ступеньку, как мальчишка, профессором в его Reconditus latebra, предвкушая логичное объяснение словам Демогоргона, возможно, чтобы наконец самому поверить, что всё происходящее с ним реально.
   Они спешили по анфиладам коридоров, разделённых выступающими массивными пятиугольными мраморными полуколоннами, по скрипучему мозаичному паркету с некогда красочным, а теперь истёршимся орнаментом. Наконец у одной из ряда одинаковых дверей Лемар остановился и, достав из кармана большой латунный ключ, с громким щелчком отпер замок и распахнул врата в святая святых.
   Лоднельт не переставал удивляться, насколько всё здесь несуразно громоздкое, как будто здание спроектировали, чтобы подавлять величием тех, кто необдуманно решил вторгнуться в его каменное чрево. Он невольно задумался, кто и с какой целью возвёл этого монстра, но решил, что отвлекать столь незначительными вопросами и так, по-видимому, находящегося на грани нервного срыва профессора не стоит. Вертя головой, как школьник на экскурсии, он молча вошёл в кабинет, где с лёгкостью мог бы поместиться небольшой коттедж, после чего, пожалуй, осталось бы ещё место для лужайки с беседкой, на какое-то время застыв в дверях, озадаченно разглядывая высокий потолок с лепниной, кое-где облупившейся, и книжные шкафы, покрывавшие всё свободное пространство стен.
   Лемар прошёл через свои обширные угодья и сел за заваленный книгами, блокнотами и убористо исписанными листами бумаги стол. Извинившись за беспорядок, он попросил гостя занять большой кожаный диван у стены, рядом со вполне современной тумбочкой, где на одноконфорочной электрической плитке стоял начищенный до блеска металлический кофейник со свежими коричневыми подтёками по бокам.
   Видимо, Лоднельт стал не первым, кого обескуражило это место, и Лемар молча дожидался, пока тот освоится. Когда проводник направился к дивану, профессор вскочил и, хлопнув себя по лбу ладонью, подбежал к тумбочке. Достав из неё изящные розовые чашки из полупрозрачного фарфора, он налил им по порции горьковатого напитка, немного отдающего горелыми кофейными зёрнами и миндалём.
   – Простите, совсем вылетело из головы, а ведь специально приготовил свежий кофе, чтобы вас угостить. Превосходный сорт и редко встречающийся – мне специально присылают из Замбии.
   Лоднельт взял чашку, которая утонула в его ладони, и, проявляя вежливость к радушному хозяину, пригубил кофе для гурманов, который и вправду оказался весьма недурён.
   – Благодарю, очень вкусно. Но всё же, как я понимаю, вы смогли выстроить обоснованную гипотезу обо мне, о том месте, где я стал проводником, и о способностях, которыми теперь обладаю. Поскольку вы, очевидно, горите желанием раскрыть эту тайну в неменьшей степени, чем я хочу услышать ваши догадки, давайте перейдём непосредственно к ним.
   – Да-да, конечно. Только не называйте мою работу догадками. Я учёный и оперирую исключительно фактами и концепциями, основанными на знаниях и опыте, а догадки – это из области ярмарочных гадалок.
   – Простите, вы, несомненно, правы. Именно за такими ответами я и пришёл.
   Лемар унял вспыхнувшее было раздражение и, отпив кофе, поставил чашку на оставшийся не занятым бумагами и книгами пятачок стола. Бережно, как любимое дитя, он взял большую тетрадь в кожаном переплёте, заполненную многочисленными записями, полистав её, выбрал нужную страницу и торжественно взглянул на Лоднельта.
   – Наверное, лучше начать именно с того, куда вы попали и каким образом. Переход был осуществлён мгновенно и, насколько я могу судить из ваших слов, без помощи каких-либо инструментов или приспособлений, исключительно силой воли существа, которого вы именуете Демогоргоном.
   – Если следовать фактам буквально, то волей Кхарсторвана – Властителя Врат, но, думаю, для общей картины это не имеет значения. Только что я был в своей квартире, а через мгновение уже лежал на гранитном алтаре в совершенно другом мире, Вселенной, измерении – в общем, не знаю, где именно, но с нашей планетой то место не имеет ничего общего. Владыка Ада назвал это переходом между волнами, и, насколько я понял, чтобы появилась возможность перенести кого-то в другую волну, его надо предварительно на неё настроить. Для пущей наглядности он предложил аллегорию в виде радиоприёмника, среди множества наполняющих пространство вокруг станций играющего лишь ту, частота которой выставлена на его шкале.
   – Точно. И эта формулировка меня чрезвычайно заинтересовала. Если принять её за отправную точку, можно предположить, что все эти волны, будь то Ад, Рай или Геенна, а также, возможно, бесконечное, в прямом смысле, количество остальных являются не другими измерениями, а однородным макрокосмом. Не стану придираться к этим очевидно мифологическим названиям и приму их в качестве условных обозначений. Если использовать для объяснения вышеизложенного квантовую теорию неопределённости, все они являются лишь различными состояниями Вселенной, существующими в координатах пространства, заданных для каждого из них персональным наблюдателем. В случае с Адом именно воля Демогоргона не только создала его таким, какой он есть, но и зафиксировала в точке, где проявилась относительно устойчивая связь между двумя до этого не связанными волнами, чтобы адский привратник смог открыть для вас проход. То есть фактически эти миры, или, если угодно, волны, находятся в определённом положении, только пока чья-то достаточно сильная воля удерживает их в нём. Можно даже сказать, что ни один из них не существует, но в то же время они существуют везде.
   Конечно, это довольно сложно понять. Видимо, поэтому услышанное вами объяснение было упрощено до некой образной модели с волнами и радиоприёмником. Тот, кого вы называете Владыкой Ада, несомненно, знает, как всё обстоит на самом деле. К сожалению, я не могу задать вопросы, ответы на которые очень бы мне помогли, напрямую, а следовательно, мне приходится исходить из вашего изложения его слов. На самом деле из этой теории следует гораздо дальше идущий вывод, чем может показаться: если Вселенная состоит из бесконечного множества не связанных с другими миров, находящихся каждый в собственной волне, то тот, кто обладает абсолютным пониманием этого процесса и достаточно сильной волей, имеет возможность сформировать новую волну и установить в ней те законы и связи, какие сочтёт нужным. Владыка Ада – это не почётное звание и не высшая ступень иерархии, а вполне буквальное обозначение того, что Ад им порождён, существует только благодаря ему и исчезнет в небытие вместе с ним.
   Лемар замолчал и, сняв, повертев в руках, а затем снова надев очки, выжидающе посмотрел на Лоднельта, но тот прикрыл глаза и, нахмурившись, откинулся на спинку дивана, пытаясь осмыслить услышанное. После долгого, нарушаемого лишь тиканьем старых настенных часов молчания проводник тяжело взглянул на пророка новой волны и произнёс:
   – А что насчёт нашего мира? Вы хотите сказать, он тоже кем-то создан и только благодаря этому кому-то продолжает существовать?
   – Этого я не знаю, так как у меня недостаточно информации, чтобы подтвердить или оспорить столь революционную модель. Но чисто теоретически так и есть. Из вашего рассказа ясно, что Ад в целом безжизнен и не слишком велик, а значит, если предположить существование высшего разума, создавшего нашу волну настолько величественной, то уровень его могущества для нас, безусловно, непостижим, и глупо даже строить догадки о его возможностях и намерениях или пытаться обнаружить его присутствие.
   – Вы говорите, эти миры не имеют определённого местоположения?
   – Именно. Находящимся внутри системы их мир кажется незыблемым и абсолютно реальным, тем не менее невозможно достоверно установить ни место, ни время, в котором он пребывает в конкретный момент. Проще говоря, он располагается вне общей системы координат, и для живущих в одной волне существование остальных волн не предопределено. Можно сказать, каждая волна размазана по всей поверхности бесконечного пространства и явственно проявляется в детерминированной его точке, лишь когда некий внешний наблюдатель, как вы удачно обозначили, настроится на её частоту. Видимо, поэтому сначала вас целенаправленно подвели к краю пропасти и заставили шагнуть за него – чтобы войти в резонанс с волной Ада. Лишь тогда его удалось зафиксировать для вашего туда перехода.
   – Судя по тому, что я пережил, думаю, вы попали в десятку. Какое-то время я просто шарахался от преследующих меня фантомов и голосов, уверенный, что схожу с ума, пока внезапно не получил намного более ужасающее тому опровержение. Все происходящие со мной странности оказались реальны, и, начав терять связь с действительностью, я впал в отчаяние. А затем во мне проснулась злость к неизвестным силам, играющим Стэнли Брайтом, как пешкой в своей непонятной партии. Капля за каплей меня захлестнул океан ярости, утянул в пучину беспамятства и выбросил на том странном гранитном алтаре, откуда и началась полная скрывающего путь и здравый смысл густого тумана дорога. Меня загнали в тупик, показали, как слаб и беспомощен человек, и, как только я достиг требуемого состояния, предложили силу и уверенность в том, что её хватит для преодоления любых препятствий. Выбор в этом случае был простой формальностью – я не смог и не захотел отказаться.
   – Да, всё сходится. Владыка Ада сделал так, чтобы вы разглядели переправу, а затем просто толкнул вас в её направлении. Если основополагающие законы Ада установлены его создателем, то ярость, очевидно, является неотъемлемой составляющей всех живущих там существ, и вас пришлось довести примерно до той же её концентрации, уподобив им. Вы называете себя проводником, то есть тем, кто способен вызвать в наш мир одно из них, а значит, только так они и могут сюда попасть. Ваш призыв, как маяк или, скорее, как радиобуй в бурных потоках мироздания, позволяет тому, кто представился вам Властителем Врат, заметить сигнал и перекинуть между нашими волнами мост. Вероятно, удержание этой зыбкой связи требует огромной энергии, потому и отмеренный пришедшему на землю демону срок не так уж велик.
   Лоднельт потёр левой рукой подбородок и вздохнул.
   – Я не обладаю достаточными познаниями в физике, чтобы оценить, насколько ваша теория соответствует истине, а значит, если вы говорите, что она вполне логична и научна, приму это как факт.
   – Вполне научна, можете не сомневаться. Конечно, входя в коварные воды сотрясающей все основы привычного восприятия мира неизвестности, к тому же вооружённый лишь неподтверждёнными теориями, из которых и состоит квантовая физика, я не могу гарантировать, что предложенная модель – это непререкаемая истина, но, поскольку вы являетесь живым доказательством многих её спорных моментов, допустимо считать её достоверной.
   – Ну хорошо. Предположим, что всё обстоит именно так: волну можно лишь ненадолго зафиксировать в некой точке, чтобы установить канал для перемещения в этом непространстве. Также, я думаю, вы правы, и именно создатель мира устанавливает в нём правила игры. Но тогда мне непонятно вот что. Выходит, способности проводника соответствуют заложенным Владыкой Ада для его мира, а создатель нашей волны, надо полагать, не захотел давать живым существам, расплодившимся в его песочнице, никаких сверхъестественных возможностей типа умения проходить через стены или телепортации. Отсюда напрашивается вывод – в той части Вселенной, в которой болтается среди миллионов звёзд наша старушка Земля, проделать такое совершенно невозможно, иначе сообщения, например, о появившемся из ниоткуда на Эйфелевой башне человеке, решившем осмотреть вечерний Париж, или о небывалом везении настоящих ясновидцев пусть редко, но всё же появлялись бы. Так каким же образом я могу проделывать все эти абсолютно невозможные в силу действующих в нашей волне законов мироздания кунштюки? Ну и конечно, хотелось бы понять, что они собой представляют. Эти ответы не только помогут мне использовать арсенал проводника намного эффективнее, но и, возможно, откроют новые горизонты, за которые я не могу сейчас заглянуть из-за высокой непроницаемой стены невежества, к великому сожалению, для меня самого непреодолимой.
   – Вы только что продемонстрировали отличное понимание того, как разрозненные кусочки информации можно сложить в законченную картину. По-моему, про стену невежества вы упомянули всуе. Но проблема действительно интересная, и я вижу только два варианта, которые могут её объяснить. Первый – в нашем мире эти возможности просто не задействованы, как резервная система, которую может включить тот, кто имеет к ней доступ и, разумеется, вообще представление о её существовании. Второй же кажется намного более сложным и маловероятным, но и его исключать не стану, так как это не единственное за последнее время из невозможного, превратившееся в реальность. Если ваши способности в нашей волне действительно отсутствуют, тогда это означает, что вы не просто сигнал для опускания моста, а намного более значительны и могущественны, чем я предположил сначала. Приняв новую сущность, вы не полностью избавились и от данной вам при рождении – теперь вы наполовину демон, а наполовину человек и, следовательно, можете использовать возможности обоих миров, так как одной ногой стоите на земле, а другой – в Аду. В этом случае я даже не берусь предположить, насколько длинен их список.
   – Вы считаете, точно узнать, какая из этих версий правильная, нельзя? Мне кажется, что, если бы в нашем мире были изначально заложены и просто заперты от греха подальше в чулан подобные таланты, кто-нибудь обязательно подобрал бы к нему ключик. А значит, не требовалось бы полностью изменять мою сущность, да и вообще устраивать столько хлопот – пугать избранника призраками, тащить его через все эти перепутавшиеся измерения, удерживая Ад в нужной точке. Зачем так надрываться, когда можно было просто дать мне этот чёртов ключ, и я бы сам достал с полок всё необходимое. Я более чем уверен: именно уму непостижимый сплав человеческого начала с чем-то, возможно, даже не имеющим ничего общего с демонами позволил выковать надёжный разводной мост, чтобы при необходимости соединять им берега вселенской пропасти.
   – Может, и так. Но вы, надеюсь, понимаете – обсуждая такие предположения, мы выходим за границы известного мира и блуждаем во мгле непроверенных гипотез, пытаясь на ощупь выйти на свет. И хотя в итоге получается осмысленная и скреплённая логикой последовательность, в неё вполне может закрасться небольшая, а то и довольно значительная досадная ошибка. Тогда, при всей обманчивой внешней гармонии, она окажется лишь искажённым переосмысленным отражением, в котором мы видим не то, чем оно на самом деле является. Фактически я держу в руках странный чужеродный механизм, который, очевидно, работает, но, чтобы понять как, мне надо выстроить надёжную пирамиду теории, поддерживаемую лесами доказательств и стоящую на прочном фундаменте научно доказанных фактов, путём многочисленных проб и ошибок подбирая кусочек за кусочком, отбрасывая неподходящие и оставляя в структуре как те, которые точно установлены на своё место, так и весьма спорные, по мере обнаружения заменяя их более верными. Постройка, увы, выходит довольно шаткой и сюрреалистической, но, по крайней мере, она строится и рано или поздно обретёт досконально выверенные очертания. Сколько времени для этого понадобится, я сказать не могу.
   – Ничего, Лемар. Главное, вы действительно заинтересованы и прикладываете все мыслимые усилия, чтобы достичь сверкающей вдали звезды истины. Она манит вас, не даёт махнуть рукой и свернуть на торный путь, который то и дело заманчиво пересекается с ухабистой и круто идущей вверх тропинкой настоящего знания. Я, как слепец, могу только плестись следом, положив руку на ваше плечо, в надежде, что выбранное поводырём направление ведёт в нужную сторону. Возможно, сама капризная судьба проложила окольную, полную боли и переживаний дорогу, чтобы мы смогли встретиться и помочь друг другу. Я не рассчитываю, что вы, как по волшебству, откроете все тщательно скрываемые мирозданием тайны, но, уверен, вам хватит сил и упорства не отступить.
   – Благодарю за доверие, но, не сочтите за грубость, основная моя задача – это не помощь вам, а познание окружающего мира. Люди не в силах изменить действующие в нём законы и могут их лишь изучать, а поняв – использовать, чтобы сделать нашу собственную жизнь и будущее наших потомков лучше и осмысленнее. Понять это – значит принять: если вы способны постичь даже самую невероятную истину, она перестаёт казаться враждебной и пугающей, становясь вашим другом и помощником в самых различных устремлениях. Несомненно, вы тоже извлечёте из этого немалую пользу, научившись доверять заложенным в ваше новое тело способностям. Кстати, думаю, настала пора в них разобраться, ведь за этим вы и пришли ко мне.
   – Это, безусловно, является первоочередным вопросом, ответ на который позволит мне лучше выполнять работу садовника, очищающего наш мир от расплодившихся сорняков. Мне всё-таки кажется, что проводник отлит из уникального сплава законов обеих волн. Я прямо чувствую себя одним из супергероев, которых фантасты описывают как жертв секретных экспериментов или ненароком попавших на Землю инопланетян.
   Лемар коротко рассмеялся, но тут же вернулся к прежнему серьёзному виду.
   – По сравнению с пришедшим из другого квантового состояния Вселенной существом россказни про инопланетян звучат просто детским лепетом. Конечно, такая аналогия имеет свою неоспоримую схожесть – вы обладаете исключительными, по человеческим меркам, возможностями и, я так понимаю, даже некоторого рода неуязвимостью, но в изучении этого феномена я опираюсь только на здравомыслие и научный подход. К тому же, в отличие от безумных идей, основанных на фантазиях не чувствующих себя ни повзрослевшими, ни достаточно сильными людей о неком могущественном заступнике, мы имеем дело с жестокой правдой. Да и можно ли назвать супергероем того, кто просто спасает людей, не одеваясь, как ярмарочный клоун, в цветастые тряпки и не боясь окропить руки кровью безжалостных мерзавцев; при этом принимает всю ответственность за содеянное, не пытаясь спрятаться за шаткой стеной морали и добродетели? Хоть я и не разделяю ваших методов, но принимаю тот факт, что среди людей достаточно тех, без кого эта планета станет лучше, и похитители Мирна – лишь одни из них. Я знаю и никогда себе этого не прощу, что добровольно помогаю если и не силам зла, то, по крайней мере, тому, кто будет убивать, пусть даже из благих побуждений. Но мои моральные терзания и жертвы, которые я, получается, молчаливо одобряю, можно счесть незначительными по сравнению с теми знаниями, за которые никакая цена не будет слишком высокой. Только ради них я приложу все силы, чтобы сломать эту адскую печать.
   – Лемар, вы и не должны одобрять мои действия. В своей прошлой жизни я бы и сам испытывал к этому отвращение и презрение. Но теперь для меня нет другой судьбы и есть лишь одна дорога, выбранная за меня, но с моего согласия. Если вы сможете разобраться во всём этом, то принесёте искупающую гложущую вашу душу вину пользу всему человечеству. Так давайте отложим философские диспуты и перейдём от абстрактных материй к практическим. До прихода к вам я даже пытался найти объяснения моим способностям в области сверхъестественного, но ни одна из почерпнутых из неё теорий не показалась мне сколько-нибудь заслуживающей доверия.
   – И неудивительно. Я, в отличие от слабоумных, ищущих простые ответы, не использую в своих изысканиях понятие сверхъестественного. И – да, хотя это было непросто, но я смог убедительно истолковать эти явления. К сожалению, я не могу это доказать, но только потому, что и сама наука, предоставляющая логически связанное поле для исследований вашего феномена, основывается на последовательных, но недоказанных теориях. Как бы там ни было, только это я и могу вам предложить – невозможно получить более разумные ответы на вопросы, полностью находящиеся в сумеречной зоне.
   – Я уверен, вы не будете тыкать пальцем в небо, а предложите достойный плод ваших усилий и опыта. Не стоит извиняться и умалять значимость своей помощи – я безмерно вам благодарен за оказанную поддержку. К тому же, помимо обоюдного интереса, не только мы, но и весь мир окажется в выигрыше, если вы сможете решить эту задачку. Приступайте, Лемар, ходя вокруг да около, цели не достигнуть.
   – Вы, несомненно, правы. Я просто очень волнуюсь и устал, но на результатах это никак не сказалось. Постарайтесь не только слушать, но и по возможности корректировать и исправлять те выводы, к которым я пришёл. Итак, как я понимаю, вы не имеете представления о ширине спектра ваших способностей, а значит, в мою задачу входит не только объяснить те, которые нам уже известны, но и предположить некоторые, пока ещё не открытые.
   Лоднельт кивнул и, наклонившись к профессору, сложил кисти рук и обратился в слух.
   – Начнём, пожалуй, с того, что принято называть телепортацией, то есть переносом кого-то или чего-то на некоторое расстояние мгновенно и, в вашем случае, без каких-либо дополнительных приспособлений.
   – Именно так. Я могу перенестись в нужное место, если представлю его во всех подробностях и сосредоточусь на желании там оказаться.
   – Про это я как раз и говорю. Могу предположить использование вами для этого суперпозиции. Термин «суперпозиция» означает, что одна и та же частица находится в различных местах и состояниях одновременно, при этом любое из них является равновероятным, и только осознанный выбор носителя разума, упрощённо именуемого наблюдателем, способен достоверно определить, в каком именно состоянии и положении она находится в каждый момент времени. Проще говоря, именно наблюдатель превращает окружающий хаос во взаимосвязанную структуру, которую можно видеть и осязать. В процессе формирования новой сущности ваше сознание настолько усилили, что теперь оно способно оказывать непосредственное влияние на окружающий мир. Вы в состоянии осознанно выбрать желаемый вариант из бесконечного множества вероятных состояний вашего местоположения, и, хотя для стороннего наблюдателя вы исчезнете из одной точки пространства и в тот же момент окажетесь в другой, никакого перемещения фактически не произойдёт.
   – Я лишь стараюсь оставаться незамеченным. И так уже появилось более чем достаточно свидетелей всякого странного, чтобы поползли слухи. Пока это только слухи, они не мешают мне выполнять моё предназначение, но, если факт существования проводника будет установлен, за этим непременно последуют различные непредвиденные осложнения.
   – Вы не поняли. Я не говорю, что вас кто-то должен увидеть. Я предлагаю мысленный эксперимент, чтобы облегчить понимание излагаемой концепции. Относительно неё наблюдать – это исключительно гипотетическая формулировка, подразумевающая, что фактическое состояние чего-либо устанавливает тот, кто способен его увидеть. Если представить носителя разума, проще говоря, человека, фиксирующего мироздание в определённом видимом состоянии, который увидит, как вы стояли в одной точке пространства, а потом сразу оказались в другой, то для него произойдёт именно событие по перемещению объекта, в данном случае вас, в пространстве. Но я говорю о том, что на самом деле такое событие не происходило, так как не было и никакого перемещения.
   – Вас не затруднит объяснить это для того, кто не имеет научной степени по квантовой физике? Я уже потерял нить вашей мысли, и у меня начинает побаливать голова.
   – Очень сложно упростить подобную теорию до обывательского уровня. Примите как факт: каждая элементарная частица во Вселенной имеет равную вероятность нахождения в любой её точке, что поражает воображение даже немногих, способных это осмыслить учёных. Большинство же людей об этом и не задумывается или считает не имеющим значения. Но ведь любой предмет или живой организм, в том числе, разумеется, и человек, состоит из огромного количества этих самых частиц, а значит, наше существование и является косвенным доказательством того, что из хаоса можно создать порядок. И он устанавливается тем, кто способен выбрать для каждой частицы её состояние из бесконечного числа вероятных. Значит, именно наблюдатель является клеем, удерживающим Вселенную от того, чтобы рассыпаться на кварки, фотоны и прочие кирпичики мироздания, которые, не сумев занять определённое положение и начать взаимодействовать, не смогут принять какую-либо форму, и воцарятся пустота и тьма. Условно можно назвать такого наблюдателя Богом, чьё неусыпное внимание и обеспечивает существование всего сущего. Я не могу утверждать это на сто процентов, но такое объяснение по наиболее простой траектории подводит нас к вашим способностям. Вы, как и любой другой объект во Вселенной, являетесь взаимосвязанной системой мельчайших частиц, а значит, при изменении её координат определяется новое вероятностное состояние для каждой частицы, которая в ней участвует. Ваш разум наделён поистине феноменальной мощью, если он способен это реализовать. Ведь если такую задачу поручить компьютеру, то самому мощному из существующих в настоящий момент она окажется не под силу или вычисления займут неимоверное количество времени, а вы попадаете в нужное место всего несколько минут спустя. Это является поразительным доказательством того, что сознание может обладать безграничной силой.
   – Ну хорошо. Я пока не полностью разобрался, но, кажется, начинаю понимать достаточно, чтобы попробовать осмыслить это попозже в более спокойной обстановке. А что вы думаете насчёт остальных способностей? Не все же они работают благодаря этой вашей суперпозиции. Я, например, без особого вреда для себя могу упасть на твёрдую землю с высоты ярдов десять. Или чем объяснить переполняющую меня ярость, никогда не угасающую полностью и только сильнее разгорающуюся, подпитывая стремление выпалывать сорную поросль и уверенность в необходимости этого?
   – Не знаю, что так укрепило ваше тело, и, скорее всего, причины этого кроются не в физике, а в биологии. В природе встречаются существа, одарённые разнообразными удивительными навыками и бронёй или приспособлениями из чрезвычайно крепких материалов. Например, рог носорога по прочности сравним с железной балкой, у ящериц заново вырастают оторванные хвосты, муравей поднимает вес, в десятки раз превышающий собственный, а гепард может бежать со скоростью несущегося по шоссе автомобиля. Свойства вашего организма кажутся феноменальными только по человеческим меркам, если же сравнить вас с другими жителями нашей планеты, в общем-то, в этом не будет ничего удивительного.
   – Хотите сказать, из меня сделали какого-то мутанта, наделив качествами различных животных и насекомых?
   – А почему это вас так возмущает? Многое из арсенала наших молчаливых соседей не только вызывает зависть, но и до сих пор даже не поддаётся изучению. К тому же вы рассказывали, кто приходит на ваш зов, и, исходя из этого, демоны явно не гнушаются позаимствовать как внешний облик некоторых зверей, так и присущие им особенности. Вы, по крайней мере, получили их, оставшись, во всяком случае внешне, человеком.
   – Что же, видимо, стать мутантом – это хорошая сделка. Хотя моё отношение не имеет никакого значения – обратного пути уже нет. Я тот, кем стал, и останусь таким навсегда. Я лишь должен разложить выданные мне инструменты по полочкам, чтобы использовать их наилучшим образом. Профессор, может, вы совершите ещё одно чудо и ответите, почему я насквозь пропитан яростью, ставшей моей постоянной спутницей? Из рассказа Владыки о Рае и Геенне я вынес, что их обитатели тоже навсегда приобретают определённое эмоциональное состояние, конечно, совершенно другое. Райские жители носят в сердце радость и умиротворение, а выброшенные в бесплодное пространство Геенны переполнены ненавистью и жаждой разрушения.
   – Вы надеетесь получить от меня любые ответы, даже те, которых у меня нет. Но я всё же попытаюсь решить столь заковыристую головоломку, ведь она лежит скорее в области жизненного опыта, чем в сфере науки и знания. Разве до перерождения вам ни разу не доводилось быть всецело поглощённым каким-то чувством? Злостью, печалью, азартом или, может, любовью? Не случалось отдаться ему так истово, что оно наполняло вас без остатка?
   – Да. У меня была любимая жена. Её гибель и стала той костяшкой домино, которая, упав, запустила цепную реакцию, заставившую Стэнли Брайта ступить на мост, ведущий в Ад, и вернуться оттуда Лоднельтом. Кажется, я понимаю, к чему вы клоните. Если чувство способно безраздельно завладеть человеком, то оно может сделаться неотъемлемой его частью.
   – Совершенно верно. Конечно, ярость – это не та эмоция, которой я хотел бы себя посвятить, но разве люди в силах перестать любить или ненавидеть? Мы не властны над теми страстями, которые настолько сильно захватывают нас, что, кажется, проникают в саму плоть и кровь. Вы получили ярость вкупе с новой сущностью, и, боюсь, вам остаётся лишь найти ей оптимальное применение.
   Лоднельт откинулся на спинку дивана и, глубоко вздохнув, потёр руками виски.
   – А у вас, случаем, не найдётся среди всех этих фолиантов и пергаментов бутылки с виски? А то мне сейчас не помешало бы немного взбодрить избитые градом информации мозги.
   Лемар, помолчав, кивнул и, подойдя к одному из шкафов, открыл неприметную дверцу, откуда достал хрустальный графин и две небольшие широкие рюмки.
   – Виски не имею, но для особых случаев храню двадцатилетний французский коньяк. Сам я не пью, разве что совсем чуть-чуть за компанию, так что он тут простоял уже много лет и, видимо, простоит ещё столько же.
   Разлив напиток, он подошёл к Лоднельту и протянул ему душистый жидкий янтарь. Они выпили не чокаясь, думая каждый о своём, и, забрав опустевшую рюмку, Лемар молча вернулся за стол. В кабинете явственно и терпко запахло пряностями и фруктами, смешанными с парами алкоголя, отчего профессор чихнул и поморщился. Видя, что он устало откинулся на спинку кресла, не выказывая ни малейшего желания продолжать разговор, проводник решил сам поставить точку в сегодняшней беседе.
   – Вы проделали огромную работу, профессор, и я вам очень благодарен. Думаю, пока у меня более чем достаточно информации для размышления, и, право слово, тут есть над чем подумать. Впрочем, если вы хотите поделиться ещё какими-то мыслями, готов их выслушать, в противном случае я пойду домой и попробую заснуть, хоть это будет и не просто.
   Лемар очнулся от поглотивших его раздумий и сразу как-то заспешил.
   – Мистер Брайт! Извините, мистер Лоднельт. Думаю, сейчас я не могу больше ничего вам сообщить, но это не значит, что мои исследования завершены. Если вы не против, я вновь свяжусь с вами, когда у меня появятся новости или мне понадобятся необходимые для понимания какого-нибудь особенно сложного аспекта подробности.
   – Конечно. Звоните в любое время. Я рад, что у меня появился кто-то, с кем можно свободно поговорить, без необходимости лгать или увиливать. Правда, теперь я начинаю беспокоиться о вашей безопасности. Если плохим людям станет известно, что вы владеете такой страшной тайной, это подвергнет вас серьёзному риску. С каждым днём будет становиться всё больше желающих уничтожить или схватить проводника, и они могут попытаться использовать для этого тех, кто знает о его существовании. В том числе это будут полицейские и агенты различных спецслужб. Для них, в отличие от мироздания, не имеет никакого значения, что смерть пары отбросов спасает много хороших жизней, – они слепы и, как хорошо натасканные псы, с лаем бегут по следам лисы под рёв охотничьего рога. Я говорю и о злобных гоблинах, чьё гнусное копошение потревожило моё вмешательство, а также о неком тайном обществе, которое приложит значительные усилия, чтобы погасить свет, мешающий им оставаться в тени. Боюсь, что знакомство со мной представляет существенную и несомненную угрозу. По моему следу идёт слишком много сорвавшихся с цепи и брызгающих слюной безмозглых, но очень усердных в своём уязвлённом, раздутом, как воздушный шар, самолюбии врагов. Прошу, ради вашей семьи, нигде не упоминать о том, что вы знаете про демонов, проводников, Ад и про мою причастность к убийствам в Розвинде.
   – Думаю, вы преувеличиваете, но я, конечно, не собираюсь распространяться о нашем знакомстве. Если пойдут слухи, что у меня есть сведения о прокатившихся по городу смертях, то мой порог будет обивать великое множество людей-пиявок – от журналистов до агентов ФБР, и о спокойной жизни в этом случае можно будет забыть.
   Лоднельт кивнул и, упершись ладонями в колени, резко встал. Подойдя к столу, он протянул Лемару руку, которую тот с жаром затряс, схватив обеими своими. Освободившись от рукопожатия переполненного энтузиазмом профессора, Лоднельт попросил проводить его до проходной, и Лемар охотно согласился.
   Негромко переговариваясь, они неспешно спустились в холл, где, напоследок обменявшись пожеланиями удачи, распрощались, как закадычные друзья. В дверях проводник оглянулся и посмотрел на стоящего перед лестницей Лемара, издалека кажущегося особенно хрупким и беззащитным. Лоднельт почувствовал угрызения совести за то, что втравил его в свою историю, но вспомнил о необходимости и тяжести возложенной на него миссии, оправдываясь тем, насколько легче будет её выполнение, когда есть на кого опереться. Хорошо это или плохо, но их судьбы теперь неразрывно связаны.
   Тем не менее совесть не унималась и твердила, что он должен взять на себя ответственность за сохранение Лемара и его семьи в целости, и Лоднельт почувствовал себя лучше, только когда поклялся ответственно подойти к этому вопросу.
   Беспокойство, выслушав его доводы и заверения, потихоньку улеглось, уступив место радостному возбуждению, неизменно звучащему в аккорде спадающих покровов, независимо от того, открывает ли фокусник замершим зрителям, где прятался кролик, или острый ум обнажает удивительные секреты мироздания.
   Вздохнув, он распахнул дверь и, сбежав по лестнице на скрипнувшую гравием дорожку, легко зашагал к воротам под робко шуршащим в кронах деревьев тёплым дождём.

6.2. Ведомый тьмой

   Пожелтевшие, испещрённые письменами неизвестного летописца страницы трепетали под стыдливыми вздохами прокравшегося непрошеным в приоткрытое окно прохладного ветра и, казалось, пытались что-то рассказать своим трескучим срывающимся шёпотом. За столом, уронив голову на сложенные руки, спал человек и, сонно хмурясь, шевелил губами, словно ведя с раскрытой перед ним книгой оживлённый, понятный им одним разговор.
   Вдруг налетел сильный порыв ветра. Начав переворачивать страницу за страницей, как будто пытаясь отыскать нужную строчку, он взъерошил растрёпанные волосы на голове спящего, отчего тот вздрогнул и, открыв глаза, резко выпрямился. Посмотрев на мелькающие перед его лицом рисунки и причудливую вязь древних символов, Витти потёр небритую щёку и захлопнул драгоценный фолиант, словно не желая делить его тайны с незримым соглядатаем.
   Вздохнув, он потянулся к стоящему рядом полупустому стакану с разбавленным остатками вишнёвого сока джином, бутылка которого нашлась в холодильнике. Но этот импровизированный коктейль не снимал тягучую головную боль от многочасового изучения «Живой Смерти»; выпив несколько глотков, Витти отключился прямо за столом, не найдя сил добраться до развороченной, уже неделю не застилавшейся постели.
   Как заправский отшельник, сидящий в затерянной пещере и бесплодно размышляющий о причинах и следствиях, все последние дни Витти без конца читал одну и ту же книгу, стараясь найти в уже ставших знакомыми историях упущенные детали или новый смысл, но пока так и не смог понять, что такое или кто такие эти приходящие на землю боги и их приспешники. Очевидно, её автор тоже не слишком хорошо в этом разбирался, так как в изобилии восполнял нехватку знаний вставками мифологического характера, только ещё более запутывающими того, кто попытается отыскать в них разумное зерно.
   Открыв книгу наугад, Витти увидел изображение огромной горы с вьющейся по её заросшим секвойей и куннингамией бокам узкой тропинкой, по которой растянулась цепочка из точек, стилизованно изображающих, как Нефритовый Дракон поднимается на высокогорное плато, где старейшина заложит первый камень их будущей цитадели. Ничего достойного внимания не содержалось и в тексте, превозносящем до небес благочестие и самоотверженность посвятивших себя великой цели богоборцев. Зевнув, он потянулся и, размяв спину, встал, чтобы приготовить лёгкий завтрак.
   Вообще он старался не умалять значимость ни одной драгоценной страницы драконьего писания, но такие вот чванливые, не содержащие никакой конкретной информации истории не принимал всерьёз. Один раз внимательно их прочитав, чтобы не проглядеть иголку были в стоге пустопорожних восхвалений, в дальнейшем он к ним не возвращался, уделяя пристальное внимание тем главам, в которых рассказывалось о сражениях с богами и методах их нахождения и опознания. Зачастую и там приходилось отделять зёрна настоящей истории от плевел хвастовства и вымысла, зато они содержали бесценные, учитывая, что на кон поставлена его жизнь, крупинки истины.
   Варя кофе, Витти внезапно понял то, что, запрятав глубоко в подсознание, хотел скрыть даже от себя: бесконечно перечитывая ветхие легенды, он лишь хочет отсрочить таким образом неизбежное, потому что где-то внутри него спрятался и ворочается липкий, колючий страх – как присосавшийся к душе паразит, высасывающий уверенность в способности довести до конца начатое. Он поставил чашку на потёртую деревянную тумбочку и, оперевшись на неё руками, склонил к груди голову.
   Он привык не давать воли страху, но поиски истины приоткрыли в нём дверь в ужас, и это ему определённо не нравилось. Выпрямившись, он со злостью схватил ни в чём не повинную чашку и швырнул её в стену, засыпав осколками весь пол, а затем разразился длинной тирадой, включавшей нецензурную брань, о том, что он думает о трусливо прячущихся в людском обличье богах, озираясь, будто ожидая, что неизвестные враги, на которых можно выместить досаду и растерянность, ехидно ухмыляясь, вылезут из окутанных тенями углов.
   Внезапно его левую ступню пронзила острая боль. Закричав, уже от удивления и неожиданности, он пришёл в себя и, задрав ногу, осмотрел кровоточащую ранку, из которой торчал виновник этой беды – неровный кусок донышка, постепенно багровеющий и теряющий прозрачность, как наливающийся кровью зрачок. Выдернув осколок, чертыхаясь и оставляя за собой алые подтёки, стараясь не наступить на разбросанные по полу стеклянные шипы, он, прихрамывая, заковылял к кровати, под которой, помимо всего прочего, лежала и небольшая пластиковая коробка, где хранились бинты, йод, анальгин и другие житейские мелочи. Презирая себя за то, что сначала позволил страху, а теперь вот и беспричинной злости, с такой лёгкостью разрушить тщательно отстроенные редуты невозмутимости и расчётливости, он плеснул на рану йода, поморщившись, зашипел и обмотал ступню бинтом так, чтобы тот не помешал надеть ботинок.
   Обнаружив в себе червоточину, Витти принял решение избавиться от подобного изъяна проверенным способом, а именно встретиться с его причиной. Сегодня он вступит в поединок с чудовищем и выйдет из него победителем – Витти Лепатроне так решил, а свободу воли, делающую из зажатого со всех сторон обязательствами и условностями обывателя человека, он ценил выше даже собственной жизни. Время сомнений и вопросов закончилось – пробил его час.
   Наконец он забинтовал рану и, встав на колени перед кроватью, бережно достал из-под неё пыльный ларец, хранивший вожделенный для слишком многих предмет.
   Ему не удалось найти информацию, почему, собственно, это оружие является настолько смертоносным, но это и не принципиально. Главное, что им действительно можно убить хоть бога, хоть чёрта, а каким именно образом – в этом пусть разбираются философы и схоласты. Для человека действия слова и определения не так важны, как результат.
   Витти часто доставал и подолгу рассматривал свою добычу, так что теперь привычным движением откинул крышку и, плотно обхватив ручку кинжала, поднёс его к тусклой одинокой лампочке в засиженной мухами люстре. Приблизив могучий клинок к лицу, он впился глазами в его непроницаемую глубину, в очередной раз удивляясь абсолютной черноте, в которой тонули без всплеска и отклика как любой свет, падавший на его бездонную поверхность, так и все обращённые к нему мысли. Распрямившись, он положил неприятно холодившую руку застывшую тьму на стол и начал сосредоточенно и торопливо собираться, не давая себе возможности передумать.
   Выбрав неброские и удобные потёртые джинсы, высокие кожаные ботинки на резиновой подошве и грубую зелёную ветровку, он засунул свой решающий аргумент в сделанные на заказ ножны и, продев через них пояс, закрепил за спиной так, чтобы они не мешали при ходьбе и не бросались в глаза.
   Посмотрев ещё раз на колышущиеся страницы трактата о Драконах, он с силой захлопнул старинную книгу, символически закрывая подошедший к закономерному финалу этап изучения своего врага. Прихватив некоторые вещи из тайника, он выключил свет, вышел из квартиры и, скатившись вниз по лестнице, не оглядываясь и не сбавляя темпа, решительно и обречённо, как на эшафот, зашагал к хорошо известному ему дому.
   Привычно сворачивая в тёмные переулки и безлюдные дворы, Витти задумался. Неизвестно когда и насколько, но он, бесспорно, изменился – от бесшабашной удали не осталось и следа. По пустынной изнанке города держал путь некто не имеющий ничего общего с сорвиголовой, который ходил здесь ещё месяц назад. Шаркающие на выбоинах и хлюпающие в непросыхающих лужах шаги принадлежали хитрому и матёрому зверю, крадущемуся петляющими, заброшенными остальными тропами, хищнику, сроднившемуся с ними не меньше, чем они с ним.
   Даже чувствующиеся себя здесь как дома крысы молча убирались с его дороги, прячась в трещинах стен и проржавевших мусорных баках, замерев, наблюдая, как мимо них шествует тень, от которой веет чем-то непривычным и пугающим.
   Конечно, он и раньше не слыл жизнерадостным и добрым, но теперь, с идущими по его пятам взбешёнными запахом ускользающей добычи охотничьими псами, отягощённый грузом изменивших его представление о мире знаний, неизбежностью противостояния с невероятно опасным противником, вынужденной изоляцией от любимой женщины и людей, которых с натяжкой можно назвать друзьями, он превратился в загнанного, озлобленного и устрашающего в своём отчаянии монстра, исступлённо рыщущего в поисках выхода из разверзнувшейся у него под ногами ловушки.
   С каждой глухой стеной, встающей перед ним, всё более ожесточаясь, он наполнялся промозглым бесстрастным холодом, сплавляясь с оружием, которое по случайности нашёл, а может, повинуясь невидимым течениям рока, оно само нашло его.
   Наконец Витти оказался позади нужного ему дома и увидел, что пожарная лестница поднята и её край находится на уровне второго этажа. Хорошо, что он предусмотрительно захватил с собой небольшую трёхзубую «кошку» с привязанной к ней капроновой веревкой.
   Оглядевшись и не заметив никого поблизости, он размотал веревку и, аккуратно подбрасывая стальной крюк, смог с третьей попытки зацепиться за нижнюю перекладину. Убедившись, что его нехитрое приспособление обеспечивает надёжный способ несанкционированного проникновения, Витти упёрся ногами в стену и маленькими шажками поднимался вверх, пока не смог ухватиться за перила металлического ограждения. Перевалившись через них, он спрыгнул на пол из стальных брусьев, не произведя особого шума, – пористая резина на подошвах отлично глушила любые звуки.
   Смотав веревку, он сложил её на площадке – если сегодня ему повезёт уйти отсюда живым, то возвращаться он будет тем же путём – и начал восхождение на третий этаж.
   Защита от вторжений явно не входила в список приоритетных задач домовладельца, так как единственной преградой оказалось деревянное, вертикально поднимающееся оконце, давно не открывавшееся и пронзительно заскрипевшее несмазанными роликами. Он выругался и затаил дыхание.
   Замерев, до звона в ушах Витти прислушивался к каждому шороху, но услышал только, как лихорадочно бьётся его сердце. Бесшумно выдохнув, он решил, что риск обнаружения не является главной опасностью из угрожающих ему сегодня; к тому же, если такой ужасный скрип остался незамеченным, попытавшись вновь, он вряд ли изменит полное отсутствие интереса жильцов к происходящему у них под носом.
   Понимая всю бесполезность такой просьбы, он закрыл глаза, мысленно прочёл короткую импульсивную молитву и резко дёрнул половинку окна вверх. То ли над Витти смилостивились мающиеся от скуки ангелы, то ли ржавая накипь уже осыпалась от первой, незадавшейся попытки, но, коротко взвизгнув, окно ушло вверх – пасть льва распахнулась. Облегчённо вздохнув, он сунул в неё голову и пролез внутрь, направившись в квартиру, номер которой заблаговременно разузнал у падкого на лесть и портрет Бенджамина Франклина консьержа.
   В пустом, наполненном тишиной коридоре ровно горел свет, и только где-то в конце гудела одна из ламп. В словно бы обезлюдевшем здании его тихие шаги отдавались еле слышным шорохом, казалось, неизбежно приближая к заждавшейся смерти.
   Перед логовом бога он остановился и превратился в слух, но изнутри тоже не доносилось ни звука. Достав из кармана отмычки, Витти быстро вскрыл несложный замок и осторожно ступил за порог. Его встретила тёмная, ничем не примечательная квартира; видимо, свирепый, облюбовавший её хищник разгуливал где-то по одному ему ведомым делам, и Витти не сомневался, что дела эти язык не повернётся назвать времяпровождением.
   Бесшумно закрыв за собой дверь, он, не зажигая света, осмотрел кухню и единственную комнату, чтобы убедиться, что интуиция его не подвела и внутри не затаилась неведомая угроза. Но под кроватью не прятались никакие чудовища, в ванной его не поджидали развешанные сушиться отрезанные головы, и из двустворчатого платяного шкафа не выпрыгнул Бугимен. Немного овладев собой, он решил, что лучше продемонстрировать силу и превосходство, встретив рано или поздно возвратившегося с сафари на обитателей городского дна оборотня лицом к лицу, чем трусливо прятаться, и, взяв стул, уселся на кухне у окна, напряжённо вслушиваясь в зловещее безмолвие.
   Исход предстоящего разговора зависит от любой мелочи, а значит, надо сразу расставить все точки над i, заняв наступательную позицию, навязать богу оборону, а следовательно, рекогносцировку лучше бы изменить. Включив на кухне свет, он поставил кипятиться чайник, затем перенёс стул на середину, оседлав его, сел лицом к двери и приготовился ждать.
   Прошло довольно много времени. Поглядывая на часы, поминутно испытывая сомнения в выбранной для знакомства тактике и беспокойное нетерпение, Витти то ёрзал на стуле, то барабанил пальцами по столу, то вскакивал и начинал мерить шагами свою крохотную добровольную клетку, прежде чем снова усаживался на выбранное место, а затем всё повторялось сначала.
   Когда он услышал, как в замке наружной двери поворачивается ключ, то испытал облегчение в предвкушении долгожданного финала; даже возможность неудачного окончания выбранного им долгого, изнурительного пути его уже не пугала.
   Наконец-то он встретится с живым богом, вооружённый не только обширными познаниями, но и куда более грозным оружием, с помощью которого рассчитывал, и не без оснований, если и не склонить чашу весов на свою сторону, то по крайней мере удержать её в равновесии, а уверенность, что ты равен богам, весьма успокаивает.

   ***

   Когда Лоднельт распахнул дверь, то неожиданно обнаружил на своей кухне вольготно расположившегося там незваного гостя, к тому же державшего в одной руке чашку, из которой он невозмутимо отхлёбывал клубящийся паром чай.
   Осмотревшись, Лоднельт убедился, что подозрительный незнакомец заявился один и, по всей видимости, не с целью обокрасть квартиру или продать комплект отличных швейцарских ножей с местного блошиного рынка. Визитёр ничуть не удивился появлению хозяина и, очевидно, специально его поджидал, а значит, оказался тут неспроста.
   Рассудив, что простой грабитель вряд ли представляет угрозу для Воина Света, проводник решил всё-таки его выслушать, прежде чем думать, как поступить с ним дальше. Он молча закрыл за собой дверь и, войдя на кухню, встал перед развязно покачивающимся на задних ножках стула нахалом, молча ожидая, пока тот сам прервёт звенящее от напряжения, как туго натянутая струна, и готовое в любую секунду превратиться в ураган молчание.
   Витти тоже молчал, сохраняя внешнее, стоившее ему немалых усилий, спокойствие, и пристально смотрел в глаза мрачнеющего, как надвигающаяся грозовая туча, пришельца, выжидая, пока тот дойдёт до точки кипения. В момент, когда не находящие ответа вопросы, роящиеся в его голове, перетекут в раздражение, бог сделается более уязвимым и восприимчивым, а значит, и более расположенным выслушать тщательно подготовленную Витти речь, не пытаясь разрешить возникшую ситуацию наиболее простым, но совершенно не устраивающим того способом.
   Как только так называемый мистер Брайт шагнул вперёд, намереваясь, судя по ходившим ходуном желвакам и сузившимся глазам, разразиться негодованием, а то и чем похуже, Витти спокойно поднялся и, вытянув руку в останавливающем жесте, прошёл к окну. Выглянув на улицу, он повернулся к богу смерти и, натянуто улыбнувшись, сделал первый ход в своей хитроумной партии.
   – Доброй поздней ночи. Я знаю, кто вы, или, точнее, что вы собой представляете. Не спрашивайте, как я это узнал, мы ещё вернёмся к этому вопросу, когда достигнем взаимопонимания. Это заняло очень много времени и сил, пострадали люди, но среди них, смею вас заверить, не было никого из тех, кого вы призваны оберегать. В их число даже попал один из тех, кого вы сочли бы врагом. Я уверен, вы знаете, о ком речь, – братство Нефритового Дракона. Весьма серьёзно настроенная на ваш счёт организация, единственная цель существования которой – находить и уничтожать наводящих на земле свои порядки богов. Да, я знаю и об этом. Если вы заинтересованы в нанесении превентивного удара, моя помощь тут окажется поистине неоценимой. Доказательством служит хотя бы то, что я вычислил и нашёл таинственного неуловимого проводника. К тому же я обладаю достоверными сведениями не только о том, чем вы тут все занимаетесь, но и о вашей ахиллесовой пяте.
   Заметив промелькнувшее на лице молча внимавшего его словам бога недоумение, Витти ухмыльнулся и покачал головой.
   – Вижу, это является для вас новостью. А вы считали, что раз обладаете столь внушительным могуществом, то обычные смертные не могут причинить вам никакого вреда? Должен вас разочаровать – это не так. Но давайте сначала всё-таки обсудим наше, исключительно взаимовыгодное, будущее сотрудничество. Мне, как простому смертному, которому ваши невероятные возможности могут только сниться, нужно не так уж и много: богатство, уважение, власть – то есть то, что для вас, очевидно, не имеет никакой ценности, а значит, отдать кому-то этот бросовый, совершенно бесполезный товар не будет считаться такой уж потерей.
   Не спешите возражать, я ещё не закончил, а ведь теперь мы подходим к самому интересному – тому, что для вас имеет огромное значение, и получить это так дёшево, я уверен, будет очень выгодной сделкой. Я не предлагаю свою помощь в нахождении всяких подонков, за которыми вы охотитесь, – как видите, мне и это известно. Полагаю, с этой задачей вы прекрасно справляетесь и без меня. Впрочем я, конечно, могу указать на очень многие крысиные норы и людей, совершенно точно представляющих для вас интерес. Но такую информацию, если вы захотите её получить, я предоставлю даром и без всяких обязательств с вашей стороны – как символ моей доброй воли, полезных качеств и желания сотрудничать. Я также приложу значительные усилия для поисков Нефритового Дракона, а учитывая тот факт, что его члены прямо-таки спят и видят проводника мёртвым, это не может не привлечь ваш интерес. Не уверен, сможете ли вы найти и обезвредить столь увёртливую зверушку самостоятельно, так как, во-первых, эта секта чрезвычайно многочисленна и её филиалы скрытно разбросаны по многим странам; но пристального интереса всё равно заслуживает лишь та группа, которая окопалась в непосредственной близости от вашего логова, и, разумеется, её лидеры, самые главные Драконы, ведь обезглавленная гидра уже не так шустра и опасна. Ну а во-вторых, я так понимаю, в компетенцию бога не входит убийство невинных, с точки зрения Бога Отца, Вселенной или кто там наверху задаёт правила для этой игры, а следовательно, вы не можете с ними разобраться, пока они не нападут первыми. Тогда, безусловно, самозащита будет засчитана, только я в этом вижу одну очень большую проблему. Атака Драконов будет означать, что они уже подготовились и имеют неплохие шансы на успех своего безумного мероприятия, без которых не решились бы на открытое противостояние. А так как они прекрасно информированы о ваших слабостях, я бы не стал делать ставку на победителя этой схватки.
   Ну и наконец, грандиозный финал, беспрецедентное предложение, только здесь и сейчас, без всякого сомнения, кульминация и жирная итоговая черта под всеми слагаемыми.
   Медленно, чтобы преждевременно не выдернуть чеку терпения из гранаты ярости собеседника, Витти завёл одну руку за спину и осторожно извлёк не нагревшийся и на градус чёрный кинжал. Держа его за рукоятку, он слегка покачал остриём из стороны в сторону, улыбнувшись появившемуся на лице бога выражению и тому, как тот пристально следит за движением лезвия смертоносного оружия. Позволив себе насладиться моментом, Витти опустил кинжал, демонстрируя, что не испытывает враждебности, но так, чтобы тот оставался в зоне видимости. Не затягивая паузу, он наконец выложил свой последний козырь.
   – Вижу, что вы узнали этот артефакт и понимаете: я держу в руках вашу смерть. Ко мне он попал случайно, и теперь за мной идёт самая настоящая охота, ведь, не позволив Драконам заполучить единственное оружие против богов, я встал на пути к выполнению являющейся смыслом всей их жизни сакральной миссии. Закрыв вас своим хрупким человеческим телом и перехватив занесённую карающую длань, я рассчитываю не только на определённую благодарность, но и на защиту. Ну так вот. Quid pro quo – вы защищаете меня и оказываете содействие в некоторых делах. Я, в свою очередь, не только помогаю разобраться с вашими, а теперь и моими, врагами, но и передаю в ваши руки этот кинжал. Пусть тогда те, кто желает вам смерти, носятся сколько угодно со своими тайными знаниями – без него они станут не опаснее бездомного котёнка. Подумайте хорошенько над тем, что я сказал. Если вы неблагоразумно отвергнете протянутую руку помощи, то не оставите мне другого выхода. Поскольку собственная жизнь представляет для меня несомненную важность, я буду вынужден попытаться спасти её, а заодно и получить компенсацию за всё моё беспокойство, другим способом, а именно продав оружие Нефритовому Дракону. Вам бы этого не хотелось, не так ли?
   Витти умолк и внимательно посмотрел в глаза бога, который выглядел не совсем так, как от него ожидалось. Вместо согласия с очень выгодными и разумными условиями он, наоборот, пришёл в ярость и вполне мог начать вести себя неосмотрительно. Лицо Брайта покраснело, а кулаки сжимались и разжимались, словно вокруг чьей-то воображаемой шеи, и, судя по всему, этим кем-то являлся его нежданный благодетель.
   Витти запоздало осознал свой промах – он слишком доверился паршивой книжонке, в которой эти существа представлялись как всемогущие, но отнюдь не бессмертные. К тому же в драконовых сказках боги не гнушались богатством, компанией царей и сопутствующей всему этому роскошью, из чего он сделал вывод, что где-то в глубине проданной Сатане души они всё равно остаются людьми, а соответственно, им не чужды и обычные человеческие слабости.
   Стоящий же перед ним гигант явно нисколько не интересовался небом в алмазах, как и вполне реальной и серьёзной угрозой, хотя предъявленное бесспорное доказательство оной, несомненно, узнал. Витти мысленно обругал свою недальновидность и внутренне подобрался. Он столкнулся с идеалистом, для которого его странные блаженные убеждения являются непреложной истиной. Вот же не повезло! Этот бог слепо последует за ними, не отвлекаясь на такие мелочи, как выдержанное в глубоких погребах вино, ослепительно сверкающие драгоценные камни, страсть любвеобильных женщин или власть над людьми. Да что там говорить, даже самосохранение у этого божественного идиота подчинено тем же принципам – он скорее пожертвует собой, чем переступит через проведённую раз и навсегда черту. А ведь до этого Витти был уверен: обладая поистине безграничным могуществом, никто не способен довольствоваться малым. Теперь это заблуждение может дорого ему обойтись.
   Видимо, он поторопился – слишком недолго мистер Брайт пожил в шкуре властителя мира и ещё не успел ощутить всю прелесть открывающихся ему возможностей. Конечно, бог просто не дорос до свалившейся на него власти и пока не способен ею насладиться. В его руках она как молодое вино, ещё не перебродившее, не вобравшее в себя аромат сочных искристых ягод и не вызывающее желания его отведать даже у распоследнего пьянчужки, но всё же таящее в себе потенциал при должном уходе стать изысканным, достойным королей угощением. Он пришёл слишком рано.
   Проблема заключается в том, что у Витти нет возможности ждать, пока этот фрукт дозреет, – он элементарно столько не проживёт, хотя бы в силу недолговечности человеческой жизни, которую к тому же множество людей жаждет сократить.
   Наконец бог шумно вдохнул через сжатые зубы и тяжёлым, бьющим наотмашь голосом ответил:
   – Ты смеешь угрожать мне, ничтожество? То, что ты знаешь обо мне, или думаешь, что знаешь, не даёт тебе права требовать от меня помощи в твоих убогих делишках. И уж конечно, я не собираюсь угождать какому-то слизняку, помогая разбогатеть и насладиться властью над другими. У меня есть только одна цель, лишь одно предназначение – нести спасение достойным его людям и уничтожать любую поганую сорную поросль, мешающую им получить свою порцию тепла и света. Мне нет дела до твоих предложений, и даже тот факт, что у нас есть общий враг, не делает тебя моим другом. Не знаю, где ты раздобыл осколок кинжала Хонайя, чью безразличную силу, с одинаковой лёгкостью несущую как жизнь, так и смерть, я ощущаю, но сейчас ты положишь его на стол перед тобой и уберёшься из моей квартиры в ту крысиную нору, из которой выполз, чтобы больше никогда не вернуться. У меня нет ни малейших иллюзий насчёт цели, с которой ты заполучил это великое оружие, – тобой управляет исключительно жажда наживы. Ты и сам подтвердил это, заявив, что, если я не дам тебе желаемое, кинжал будет продан тем, кто использует его против меня. Смерть – это закономерный конец выбранного тобой пути, и я не стану защищать тебя от твоей же судьбы. Больше я не собираюсь тратить на вора и убийцу ни слова, ни время – они представляют слишком большую ценность, чтобы разбрасываться ими ради того, кто признаёт только ложь и преходящие удовольствия. Положи кинжал и уходи. Тогда я обещаю, что не стану причинять тебе вред. Бумеранг твоих злодеяний и так вернётся обратно, принеся заслуженные страдания.
   Проводник, насупив брови, неподвижно стоял в центре кухни и мрачно смотрел на побледневшего, растерянного шантажиста, которым одновременно двигали страх и алчность, не давая принять какое-то решение.
   Витти порядком разозлился: вместо запланированной им обоюдовыгодной сделки его собирались просто вышвырнуть за дверь, как нашкодившего щенка. Бог явно не принял его всерьёз, посчитав очередным беспринципным, трусливым уличным мерзавцем, которому посчастливилось где-то стибрить очень дорогую вещь и который теперь предлагает её всем, кого она может заинтересовать, не зная, что обретёт в итоге – увесистую пачку наличных или пулю, а следовательно, припугнув его, можно заполучить желаемое совершенно бесплатно. Что же, значит, придётся заставить бога с ним считаться, раз только так удастся перейти от высокомерных угроз к конструктивному диалогу. Взяв нож на изготовку, он уверенно пошёл на проводника, нарочито чётко выговаривая каждое слово.
   – Благодарю за столь несодержательную беседу, но я очень занятой человек и не вижу здесь никаких дел, которые могли бы меня заинтересовать. Если вы не хотите принять мои условия, я вынужден перейти к варианту с поиском другого покупателя на мои навыки и, самое главное, на, как его там вы назвали, кинжал. Не пытайтесь меня остановить – я уйду отсюда вместе с ним, даже если придётся вас убить. Думаю, за труп бога тоже можно попросить неплохое вознаграждение. Лучше бы мы, конечно, стали партнёрами, но если ваш выбор – это игнорировать голос разума, то я, по крайней мере пока, не могу на него повлиять.
   В Лоднельте начала закипать ярость, окончательно заглушившая все голоса. Этот проходимец не только вторгся в убежище проводника, знал слишком много из того, что ему знать не полагалось, и цинично пытался использовать неподвластные его пониманию силы ради наживы. Он ещё и намеревался убить апостола возмездия, нарушив установленный мирозданием порядок. Это стало последней каплей. Издав приглушённый хриплый крик, он, как дикий зверь, разъярённый вторжением на его территорию соперника, бросился на осмелившегося ему угрожать мерзавца.
   Отточенные рефлексы не подкачали и на этот раз – полуприсев, Витти сделал резкий выпад и устремился вперёд. Бог не оставил ему выбора. Умирать, пусть даже ради спасения мира, он не собирался, так что, скользнув под замах противника, Витти полоснул его кинжалом.
   Едва лишь горячая кровь хлынула на обсидиановую поверхность, оружие, казалось, завибрировало от пробудившейся в нём мощи – его контуры расплылись, а где-то в непроглядной чёрной глубине раздался многоголосый надсадный рёв. Витти не мог сказать, произошло это на самом деле или отчаянная попытка выжить, скрутившая в тугой комок нервы и затуманившая разум, сыграла с ним шутку, да это было и не важно. Сейчас главное покинуть логово зверя целым и по возможности невредимым, чтобы, затаившись, выждать более подходящий момент и обдумать дальнейший план действий. В висках, словно далёкие загадочные тамтамы африканских шаманов, просящих у богов дождя или неотвратимой кары на головы их врагов, билась кровь – оглушительно стучала, гудела, оставив только один ритм, одну мысль – остаться в живых, спастись, жить.
   Бог жалобно вскрикнул и попытался закрыть рукой неглубокую рану, из которой не останавливаясь текла алая, как и у обычного человека, кровь, заливая пол и немногочисленную мебель, на которую тот, потерянно шатаясь по небольшой кухне, опирался.
   Витти побледнел и начал пятиться к выходу. Его била мелкая дрожь, а в голове воцарилась звенящая пустота; лишь гулким эхом в пустынном каньоне черепа метался и дробился на неясные звуки крик погибающего монстра.
   Наконец проводник издал яростный рык и, упершись спиной в угол кухни, сполз на подгибающихся ногах на пол, не спуская глаз со своего убийцы, отчего у Витти пересохло в горле, а между лопаток пробежал морозный ветер.
   Опомнившись, он развернулся и, выбежав из квартиры, устремился к окну на пожарную лестницу. Выпрыгнув в пахнущий мочой и сиренью вечер, он торопливо сбежал вниз и только сейчас заметил, что всё ещё сжимает побелевшей рукой мелко подрагивающий нож. Он хотел вытереть его о рубашку, но не увидел на лезвии ни капли.
   С удивившей его самого бесстрастной отрешённостью Витти засунул кинжал в ножны и, закрепив на перилах «кошку», торопливо спустился в такой же тихий, как и несколько часов назад, переулок. Раскачав верёвку, он забрал глухо звякнувший об асфальт крюк и быстрым шагом смешался с тенями.

6.3. Счастлив тот, кому не надо бороться с собой

   Лоднельт сидел на полу, безучастный к поспешному отступлению ранившего его ублюдка. Ярость ушла, и он чувствовал лишь усталость и безразличие, словно кинжал Первородных выжег часть его души, оставив внутри зияющую пустоту, но на пепелище ещё тлело и курилось жидким дымком сострадание к тем, кого он не сможет защитить.
   Внезапно перед ним, как живая, предстала Изабель. Сердце кольнула позабытая боль, и он сжался и застонал. Лицо Изабель светилось грустью; опустившись возле него на колени, она молча склонила голову набок, и упавшие длинные волосы скрыли её лицо душистой вуалью, но всё же Лоднельт разглядел скапливающиеся в любимых глазах, а затем стекающие по щекам слёзы. Она протянула к нему руку и погладила по влажной от испарины щеке, отчего его неожиданно опалило арктическим холодом, и, невесело улыбнувшись, сказала:
   – Очнись, Стэнли. Вставай!
   Лоднельт открыл глаза и увидел расплывающееся в окутавшем его багровом мареве лицо. Видимо, он отключился, и Изабель ему привиделась, но кто же тогда сидит рядом с ним? Он попытался смахнуть с глаз туман, но рука плохо слушалась и лишь описала неровный круг, не достав и до груди. Он что-то пробормотал и начал снова проваливаться в уютную, спокойную тьму, но из неё его выдернули и, схватив за плечи, решительно поставили на ноги две шишковатые, зеленоватые, как будто обросшие плесенью, руки. Издалека до него донеслись волнисто меняющие интенсивность и глубину слова:
   – Очнись, Лоднельт! Вставай!
   Неожиданно к окружающему вернулись резкость и объём. Заморгав, проводник увидел перед собой изъязвлённое глубокими морщинами безволосое лицо. Оно могло бы принадлежать старому мудрому китайцу, если бы не единственный пятигранный изумрудный глаз, в центре которого плавал находящийся в постоянном движении бесформенный, как амёба, бирюзовый зрачок и отчётливо выступающие, но не слишком большие, как у молодого козлёнка, рожки над покатым невысоким лбом. Заметив, что он пришёл в себя, циклоп отпустил его плечи и широко улыбнулся, показав чёрные, в странных красных пятнышках, зубы.
   Лоднельт, покачиваясь, молча смотрел на очередного гостя, пытаясь сообразить, что всё это значит. Он помнил, как на него в собственной квартире напал какой-то незнакомец, и смутно осознавал, что стоящий перед ним монстр определённо имеет к этому отношение, но бьющий в черепной коробке набат не давал сосредоточиться. С каждым его ударом мысли, как заполошные вороны, принимались метаться и невразумительно шептать, кричать, складываясь в нестройный шумный хор, где каждый певец тянет свою партию, и от этой какофонии голова, казалось, грозила расколоться на миллион частей.
   Рогатый старичок, пристально следящий за агонией Лоднельта, вздохнул и приложил шершавую, пахнущую едкими травами руку к его лбу. Закрыв глаз, он начал покачиваться и затянул унылую, плавно текущую мелодию без слов, живительно омывающую тело и разум.
   Окутавшая минувшее пелена стала рваться на клочья и исчезать, возвращая по крупицам произошедшие с Лоднельтом события. Этот заплесневелый молчаливый шаман – несомненно, демон, а значит, он успел, перед тем как угасла последняя искра сознания, бросить клич о помощи. Мысли постепенно успокаивались и чинно рассаживались каждая на своё место, позволив ему наконец вспомнить, кем он является, кем некогда был и с какой целью совершил этот обмен.
   Мелодия резко оборвалась, и Лоднельт окончательно вернулся в реальность. Он приложил руку к боку и словно вновь ощутил, как от раздавшейся под неживым лезвием плоти раскалённой лавой растеклась по всему телу невыносимая боль.
   Пальцы коснулись грубого, пульсирующего и горячего рубца – страшная рана затянулась и только слегка ныла. Он сделал шаг и чуть не упал – мир вокруг закружился, и его качнуло, словно бамбук под ураганом, но, успев вытянуть руку, Лоднельт, оперевшись о стену, прошаркал к столу и осел на стул. Теперь он смог получше рассмотреть своего лекаря – сухонькое и покрытое зелёной, фосфоресцирующей, словно гнилушка, кожей тело демона, казалось, состояло из перевитых стальных тросов. Его длинные гибкие руки заканчивались подвижными тонкими пальцами, несомненно, способными рвать плоть с такой же лёгкостью как и исцелять. Демон просеменил к окну, неуклюже сложился, усевшись прямо на окровавленный пол, и нахохлился. Когда он наконец заговорил, по кухне будто прошелестел тропический ветер, принеся с собой ощущение радостного ожидания скорого дождя.
   – Крайне серьёзное ранение, Меч Ярости. Если бы я не поспел вовремя, не могу даже сказать, встретил бы ты новый рассвет или нет. Совершенно очевидно, что стало его причиной, – кинжал Хонайя здесь и обращён против тебя. Чрезвычайно плохая новость. Я мог бы догнать нападавшего, но тогда пришлось бы оставить тебя истекать кровью… и, честно говоря, битва с хранителем кинжала Первородных внушает мне страх, не посещавший меня уже очень давно.
   Протянув руку, Лоднельт взял ещё тёплый чайник и стал пить из носика, пока не осушил его до дна. Почувствовав, что силы вернулись к нему в достаточной степени, он тяжело откинулся на спинку стула и, глубоко вздохнув, ответил:
   – На меня напал отнюдь не хранитель. Просто какой-то прохвост – кинжал случайно попал ему в руки. Хотя он и обладает удивительно обширными знаниями обо мне и о предназначении Воинов Света, его цели служат исключительно личной выгоде. Он не является ни моим сторонником, ни противником и, скорее всего, убедившись, что я не собираюсь ему помогать, больше не станет пытаться напасть или вступить в переговоры. Я уверен, он цинично продаст кинжал тем, кто готов за него заплатить, и это, несомненно, повод для беспокойства – всесокрушающее оружие попадёт в руки тех, кто знает, против кого оно предназначено, и не преминет им воспользоваться. Я знал, что осколок Извечной Тьмы находится в руках некой секты, которая считает проводников своими непримиримыми врагами, но всё равно нападение оказалось для меня полной неожиданностью, и винить в этом я могу лишь себя.
   – Твоей вины в этом нет, проводник. Тот, кто владеет кинжалом Хонайя, вольно или невольно превращается в его хранителя. Материал, из которого он сделан, – не просто окаменевшая плоть давно сгинувших в небытие Великих. Первородные возникли в самом Начале и будут существовать, пока всё опять не растворится в вездесущей пустоте. Они вплетены в ткань пространства и времени, они – пронзающая всё сущее энергия, тёмные потоки которой, незримые и неощутимые, разливаются по космосу, словно огибающие планеты и галактики течения. Для них мириады волн являются одной неделимой Вселенной – они фундамент самого мироздания, всё и ничто. Это первозданная и всеобъемлющая сила, не знающая жалости и ни к чему не стремящаяся, безразличная и к жизни, и к смерти. И тот, кто прикоснётся к ней, вне зависимости от изначальных намерений и желаний, окунувшись в этот поток, уже не выйдет из него прежним. Напавший на тебя, хочет он того или нет, подчиняется воле оружия Первородных, которое, нашёптывая и запутывая, уносит его всё дальше от берега. У кинжала Хонайя не может быть владельца, так как он сам неизбежно становится хозяином.
   – Не хочешь ли ты сказать, что это кинжал заставил его попытаться меня убить?
   – Нет. Кинжал лишь направляет, оставляя своему хранителю и некоторую свободу выбора. Когда ты отказал в его просьбе и напал, то, зная, с кем имеет дело, и представляя, насколько ваши силы неравны, хранитель лишь использовал единственное находящееся в его распоряжении преимущество, чтобы, как он думал, спастись от неминуемой смерти.
   – Возможно, ты и прав. Вторжение в моё, как я до этого момента считал, тайное убежище и вымогание содействия в его дурно пахнущих делишках заставили ярость внутри меня закипеть, и, наверное, я действительно стёр бы наглеца в порошок, но такой итог даже лучше. Я цел, узнал немало важного и понял, что пора найти жилище поукромнее, как можно дальше от любопытных глаз.
   – Это удел всех проводников. Каждый из твоих предшественников безуспешно пытался сохранить привычный образ жизни. Но рано или поздно любой Воин Света понимает, что больше не принадлежит миру людей и дальнейший самообман ведёт только к сгущающимся вокруг него тучам зависти, страха и ненависти. Оставаясь в тени, ты оградишь бывших сородичей от манящего соблазна взвалить на тебя все свои проблемы – узрев воочию ходящего по земле рядом с ними великодушного покровителя, который всегда придёт им на помощь, люди умалят значимость собственных возможностей, постоянно ожидая вмешательства свыше. Может, сумрачные потоки не зря принесли хранителя кинжала и это прозрение является тем, ради чего он добивался встречи с проводником? – ехидно захихикав, демон встал и, подойдя к Лоднельту, положил руку ему на плечо. – Знания могут вести и по ложному пути, особенно если это ложь, принимаемая за божественную истину. Выбор – это не привилегия и не дар; его нельзя позаимствовать у кого-то другого. Выбирая, помни, что зачастую ошибочный путь кажется простым и ясным, а правильный – трудным и скрытым неопределённостью. Мало у кого получается не проплутать по окольным, топким, ведущим в никуда тропинкам, прежде чем под ногами окажется надёжная земля верной дороги. Прощай, Лоднельт. Мне пора возвращаться. Я уверен, что Демогоргон сделал правильный выбор и ты заслуженно носишь звание проводника.
   – Спасибо за то, что меня спас. Я так и не услышал твоё имя, чтобы знать, кого благодарить.
   Демон улыбнулся.
   – Ты поблагодарил меня. Разве нет? Или без имени благодарность потеряет силу?
   Он рассмеялся гулким, трескучим, как разряды молнии, смехом и исчез, оставив стихающие, бьющиеся между бетонных стен раскаты.
   Задумавшись, Лоднельт ещё некоторое время молча смотрел на то место, где недавно стоял так и не пожелавший назваться спаситель, а затем поплёлся в спальню.
   Упав на кровать, он провалился в глубокий тревожный сон. В нём он плыл по бурлящей, чёрной, безбрежной реке, огибая выступающие скалы, отлитые из абсолютной, всепоглощающей тьмы, а над гудящими, преисполненными силой, антрацитовыми водами, словно потерявшиеся чайки, разлетались крики, принадлежащие другим пловцам, тщетно пытающимся найти опору, пока у них ещё хватает упорства сопротивляться бросающей их, как щепки, стремнине. Внезапно он заметил несущееся прямо на него огромное, вырванное с корнями дерево и нырнул, чтобы избежать столкновения. Прикладывая все оставшиеся силы, Лоднельт уходил всё глубже и глубже в становящуюся непроглядной бурлящую тьму. Наконец, решив, что угроза миновала, он начал выгребать, но, поскольку сюда не пробивался ни один лучик света, не знал, плывёт ли вверх. В сердце впились острые когти паники, стало не хватать воздуха. Сильными гребками, задыхаясь, он старался вырваться из готовой проглотить его бездны под несмолкающий требовательный звон в ушах.
   Он вскочил с кровати, не понимая, где находится. Хрипя и жадно хватая ртом воздух, он упал на колени, пытаясь успокоить взбаламученные пережитым кошмаром мысли.
   Отдышавшись, Лоднельт с облегчением понял, что это был лишь сон, но, к его немалому удивлению, звон не только не умолк, но к нему ещё и добавились властные, зовущие его по имени голоса.
   Поморгав, он медленно поднялся и не сразу, но всё же осознал их частью реальности – дверной звонок не переставая трезвонил, а тот, кто так хотел привлечь к этому его внимание, со всё уменьшающимся терпением снова и снова повторял требование открыть дверь полиции Розвинда. Очевидно, его квартира окончательно потеряла статус убежища, раз сюда повадились все кому не лень, и, скорее всего, полицейские тоже заявились отнюдь не вручить проводнику медаль за помощь в борьбе с преступностью.
   Он задумался, но решил, что будет лучше открыть дверь и узнать, чем же его персона так заинтересовала стражей порядка, чем, сбежав, нарисовать на своей широкой спине большую жирную мишень, которая серьёзно осложнит его и так непростую работу. Вздохнув, он потряс головой, как будто пытаясь стряхнуть с неё липкие тяжёлые капли, до сих пор ощущаемые на коже, и, проведя рукой по лицу, огляделся в поисках одежды. На полу рядом с кроватью лежали скомканные джинсы, а мятая рубашка, вся в крови, почему-то висела на батарее.
   Лоднельт не помнил, как раздевался, да ещё так небрежно, но сейчас это не имело никакого значения. Пошатываясь, он подобрал и надел грязные джинсы, схватив рубашку, затолкал её под кровать, пометавшись по комнате, нашёл в углу измятую майку и, торопливо надев её, скептически оглядел себя. Ну и видок – самый настоящий подозреваемый, но, махнув рукой на неблагоприятное впечатление, он заспешил на кухню.
   Учитывая вчерашнее, там оказалось на удивление чисто, лишь на стене и полу возле окна расползлась бурая засохшая клякса, и, чтобы она не бросалась в глаза, Лоднельт передвинул на это место стол. Звонок уже бился в истерике, и он раздражённо выбежал в прихожую и распахнул дверь, вопросительно уставившись на одинаково серьёзных мужчину и женщину рядом с ним.
   Женщина с привычной властностью посмотрела на напарника, и тот убрал руку с кнопки. Довольно привлекательная, она сошла бы за учительницу начальной школы или продавщицу мороженого, но холодные карие глаза, казалось, метали заряды по десять тысяч вольт каждый, давая понять, что проявить сознательность и начать добровольно сотрудничать – это лёгкий и правильный выбор, в отличие от бессмысленного и, возможно, болезненного запирательства. Её уверенность и хладнокровие заявляли, что она навидалась в своей жизни всякого и удивить или напугать её – задача не из простых, а уж из выдаваемых за показания нелепых баек она может издать книгу толщиной с энциклопедию.
   Её напарник также выглядел стреляным воробьём, и в нём ощущались жёсткость и привычка срезать углы, но даже после беглого ознакомления с этой парочкой становилось ясно: в их тандеме он находится позади.
   Лоднельт спокойно встретил отстранённый и холодный, содержащий не меньше угрозы, чем дуло заряженного «кольта» сорок пятого калибра, взгляд.
   – Мистер Брайт, я специальный агент Лорелея Абрахам, а это детектив Бен Сайдволл. Мы хотим задать вам некоторые вопросы, касающиеся расследования массового убийства, совершённого с особой жестокостью, на Касталья-стрит.
   Внешне оставшись спокойным, Лоднельт ощутил прокравшийся по спине холодок. Он знал, о каком убийстве идёт речь, не понимал только, как полиции, а теперь ещё и ФБР, удалось его с ним связать. Можно, конечно, захлопнуть дверь и, пока её будут выламывать, оказаться в Пекине или на Монблане, благо он уже приручил эту ветреную способность, но сначала надо бы узнать, в чём его обвиняют и обвиняют ли вообще. Оставив вариант панического бегства как последнее средство, он вежливо произнёс:
   – Хотя наш городок не так уж велик, но я не только никогда не бывал на улице Касталья, но и вообще первый раз слышу это название. Боюсь, не смогу вам помочь, так как не имею ни малейшего представления, о чём вы говорите. Или вы считаете, что это я их убил?
   – Пожалуйста, успокойтесь и разрешите нам войти, чтобы мы могли спокойно поговорить. Но если вы предпочитаете разговаривать в полицейском участке, это несложно устроить.
   Проводник нахмурился и замер в нерешительности, а затем всё-таки посторонился, впуская суровую агентшу в квартиру. Но первым, настороженно осматриваясь, мимо него проскользнул мужчина и, убедившись, что внутри не таится никакая угроза, кивнул напарнице; Лоднельту даже показалось, что сухопарый, чем-то смахивающий на гончую детектив потянул носом воздух, но он списал это на разыгравшееся воображение.
   Агент уверенно зашла следом и, закрыв входную дверь, выжидающе уставилась на хозяина. Спохватившись, Лоднельт прошёл в комнату. Не придумав ничего лучше, он сдёрнул с кровати смятое бельё и указал на неё своим непрошеным гостям. По лицу женщины промелькнула брезгливость, и, покачав головой, она отклонила столь непритязательное гостеприимство. Детектив же сразу прошёл к окну и, присев на узкий подоконник, занял наблюдательную позицию. Стараясь выглядеть как можно спокойнее, Лоднельт уселся на кровать «между двух огней» и сложил на коленях руки, приготовившись выслушать и развеять связанные с ним подозрения.
   Встав перед ним, агент достала из внутреннего кармана тёмно-синего шерстяного пиджака блокнот и шариковую ручку.
   – Мистер Брайт, где вы были позавчера с семи до десяти вечера?
   Лоднельт выпрямился и притворился, что усиленно выуживает ответ из памяти. Он на самом деле погрузился в размышления, но не о том, чем занимался в указанный промежуток времени, а пытаясь вырастить из зерна правды развесистую ложь, которая сможет обмануть натренированных разоблачать её людей. С памятью-то у него всё в порядке, и он отлично запомнил пятерых бандитов, собиравшихся неплохо поживиться на складе магазина бытовой электроники. В магазине оказался престарелый сторож, который, вместо того чтобы набрать 911, решил приструнить оголтелых подонков и, несомненно, поплатился бы за это жизнью, если бы не проводник, вызвавший своим появлением настоящий фурор. Удивление и злобные выкрики уверенных в своём численном превосходстве мерзавцев быстро сошли на нет, а когда они увидели того, кто возник за его спиной несколькими секундами позже, сменились воплями ужаса. Эта картина стояла перед глазами как живая, но Лоднельт сомневался, что такое изложение событий будет наиболее разумным в сложившейся ситуации.
   – Я был дома. Заказал пиццу, смотрел ящик, ничего такого, что могло бы вызвать интерес у полиции. Курьер привёз заказ где-то в половине восьмого, так что он сможет это подтвердить. Видимо, придётся снова повторить: я не знаю, о чём вы говорите!
   – Видите ли, мистер Брайт, один из грабителей умудрился выжить. Несмотря на ужасные раны, которые, несомненно, должны были его прикончить, он всё-таки смог выкарабкаться и сейчас находится под круглосуточной охраной в палате интенсивной терапии, охотно давая показания. Его рассказ совпал с фотороботом с другого убийства, а потом и детектив Сайдволл поведал мне занимательнейшую историю от одного частного детектива с запущенной паранойей о выскакивающих из ниоткуда чудищах и повелевающем ими монстре в человеческом обличье. Полицейское управление, разумеется, не придало бы его россказням ни малейшего значения, но мы в ФБР привыкли выслушивать самые невероятные версии происходящего и способны даже из такого разнородного и непрочного материала связать достаточно прочную сеть. Пока у нас нет прямых доказательств, которые прокурор счёл бы убедительными, но ваше имя слишком часто всплывает в связи с происходящей в городе резнёй, и это нельзя счесть простым совпадением. Вы будете настаивать на версии трёх обезьян или облегчите нам работу, а себе участь?
   В комнате повисло напряжённое молчание. Заметив, что нарочито безучастный мужчина у окна подобрался, словно готовящийся к прыжку гепард, и зорко посматривает за ним из амбразуры полуприкрытых век, Лоднельт поёжился и задумался. Он, конечно, может исчезнуть прямо у них на глазах, всё равно им никто не поверит. Можно начать всё отрицать, и связать его с убийствами в Розвинде, не приплетая отчётливую чертовщину, будет попросту невозможно; поэтому его гости и решили «поговорить». Но есть, конечно, и третий вариант – попробовать открыть правду и донести причины и мотивы, стоящие за «геноцидом преступности», как охарактеризовала его спасательные операции бульварная хроника.
   – Скажите, Лорелея, а почему вы пошли в ФБР? Не сочтите за дерзость, но если мы собираемся поговорить по душам, то это палка о двух концах.
   – Хорошо, Стэнли. Могу я вас так называть, раз уж мы перешли к разговору по душам? Я хотела защищать нашу страну и её граждан с юношеских лет, это моё призвание, и специальный агент Федерального бюро – его пик, тот Эверест, на покорение которого я потратила всю жизнь. А вот что движет тем, кто безжалостно, как скот, убивает людей? Может, вы нам поведаете, а, Стэнли? Только воздержитесь от душещипательных историй про справедливое наказание и искоренение преступности её же методами. Тот, кто убивает, пускай даже убийц, становится таким же убийцей, и никакие, сколь угодно праведные, цели этого не изменят.
   – Давайте тогда обсудим краеугольный камень так называемого правосудия, которое предусматривает второй шанс для любого человека, утверждая, что изоляция от общества даёт ему время обдумать совершённое им непоправимое зло и раскаяться в содеянном. Вы с этим согласны?
   – Именно так. Никто не станет отрицать правомерность и необходимость второго шанса. А самое главное – это чтобы общество не превращалось в диких зверей, рвущих на куски себе подобных. Система правосудия не только даёт ещё один шанс тому, кто оступился, но и предоставляет остальным возможность оставаться людьми.
   – Это всё, бесспорно, очень правильные установки, но не следует ли рассматривать слепое поклонение устаревшей и неэффективной системе как признак сумасшествия? А её неэффективность не заметит лишь слепой. Какой процент отправленных в исправительные учреждения преступников действительно встал на путь этого самого исправления? Уверен, что крайне незначительный. Сделает ли пресловутый второй шанс наши улицы безопаснее, а людей добрее? И опять же – маловероятно. А значит, или система правосудия не отвечает своему назначению, или система исправления не имеет ничего общего со своим названием. Если убийцу сажают в тюрьму, давая ему второй шанс, которым он, скорее всего, не воспользуется, то сколько загубленных жизней можно считать достаточной ценой за такой шанс для одного и так уже причинившего достаточно горя выродка? Кто даст второй шанс на нормальную жизнь его жертвам и их близким? Нельзя забывать и о такой неотъемлемой особенности этого держащегося на честном слове ветхого сарая с ржавыми и поломанными инструментами, как небольшой, но не то чтобы незначительный процент ошибок как в одну, так и в другую сторону. Если правосудие не в силах безусловно установить вину, значит, можно считать оправдательный приговор данью этой погрешности, но не является ли это лишь ещё одним аргументом в пользу его неспособности эффективно выполнять свои функции?
   – Да, система далека от совершенства, но она, по крайней мере, работает, останавливая многие преступления и обеспечивая защиту для всех граждан. По-вашему, кровавые мстители, творящие самосуд, являются предпочтительной альтернативой?
   – Простите, что порочу идеалы, которые вы отстаиваете, но то, что вы называете защитой, просто смехотворно. Во-первых, правосудие служит исключительно для наказания, а вовсе не для защиты, так как вмешивается в события, только когда в них уже появилась жертва, и способно лишь, опираясь на доказательства, басни адвокатов и некомпетентное субъективное мнение присяжных, отправить преступника за решётку, а то и на свободу. Во-вторых, построение доказательной базы и само является ущербным. Чего только стоит, например, изъятие улик при нарушении способа их оформления. А аннулирование уже подшитых к делу показаний, если свидетель не явился в суд или, по тем или иным причинам, от них отказался, можно воспринимать исключительно как верх абсурда. Вся эта хвалёная система – просто неповоротливый, слепленный наспех механизм с торчащими в разные стороны лишними деталями, предназначенный для обогащения несметных полчищ юристов и частных тюрем.
   Лорелея выслушала еретическую тираду Лоднельта, поджав губы и разгневанно уставившись на хладнокровного и, похоже, даже не собирающегося переходить от упражнений в словоблудии к покаянию мерзавца, скрывающего звериный оскал за елейной маской путаных высокопарных речей.
   – Мистер Брайт, ваша философия не нова и крайне безнравственна. Она принижает ценность человеческой жизни и выстраданных людьми доктрин и восхваляет… я даже не знаю что – тоталитаризм, презумпцию вины, расстрельные команды? Ведь это вы совершили если и не все, то уж точно многие из этих убийств. Так сознайтесь и позвольте закону, который вы так презираете, нас рассудить. Вот тогда мы и посмотрим, так ли он плох, как вам кажется.
   Проводник изучающе посмотрел на раскрасневшуюся от праведного негодования Юстицию, а затем перевёл взгляд на слоняющегося у окна детектива, которого его слова, похоже, в отличие от непоколебимой напарницы, поймали в силки противоречий. Теперь, когда в рядах пришедших за его головой охотников проросло зерно сомнения, он решил сыграть эту партию в открытую.
   – Ваши доводы в целом верны, но с одной маленькой оговоркой – ни один человек не способен вершить справедливое возмездие, так как слаб, часто ошибается и зависим от чужого мнения.
   – А вы, конечно, причисляете себя к некой высшей расе, лишённой подобных недостатков? Такого рода анекдотов я могу наслушаться от любого псевдопророка, на которого снизошли откровение, благодать и жажда власти.
   – Тут дело вот в чём. Конечно, это прозвучит дико, поэтому я лучше наглядно продемонстрирую вам причины, делающие мой вердикт безошибочным. Не спешите с победным кличем и бряцаньем оружием. Спешу вас обрадовать – вы пришли по адресу. Браво. Продолжительные аплодисменты. А теперь прошу занести в протокол неопровержимое, твёрдое и незамутнённое, как огранённый алмаз, доказательство моей правоты.
   Оконные стёкла дрогнули от вытесненного неожиданно появившимся рядом с проводником невероятным существом воздуха. Детектив охнул и, побледнев, схватился за кобуру; трясущейся рукой вынув служебный пистолет, он направил его на жуткое чудище, возникшее из ниоткуда рядом с подозреваемым. Агент сохранила большую долю спокойствия, хотя тоже изрядно занервничала и попятилась, не сводя взгляда с полупрозрачного фиолетового пришельца, состоящего из текучих щупалец, то появляющихся, то исчезающих на его медузообразной плоти, в глубине которой вихрились и таяли небольшие водовороты и изменчивые течения. Внутри монстра сформировалось какое-то уплотнение и рывками поднялось к выпуклости, с натяжкой походящей на голову. С омерзительным склизким бульканьем выскочив на поверхность, оно превратилось в огромный круглый тускло-белый глаз без зрачка, по которому не удавалось понять, на кого в данный момент таращится его владелец. Немного пониже упругая желатиновая масса разошлась, открыв рваное отверстие с неровными краями, и в комнату пахнуло гнилью и сыростью. Колеблющееся, словно потревоженный студень, тело демона постепенно успокоилось; неподвижно застыв и, видимо, осматриваясь, он какое-то время молча стоял на месте. Затем по нему прошла рябь, и до замерших от ужаса слуг закона донёсся неживой, хлюпающий голос, словно с ними заговорила болотная тина.
   – Зачем ты меня призвал? Эти люди не осквернены злобой и не заслуживают смерти. Или ты пригласил меня в качестве экспоната на шоу уродов?
   Лоднельт поспешил объясниться, пока адский пудинг не наделал каких-нибудь глупостей.
   – Постой, не спеши обвинять меня или этих хороших людей. Я прошу тебя лишь помочь им разобраться в посеянных мной сомнениях. Они не видят истины и, даже если я расскажу, не поверят в существование законов мироздания, определяющих возмездие тем, кто раскачивает весы добра и зла. Ты – недостающее подтверждение, без которого мои слова остались бы только словами. Прояви снисхождение и убеди пришедших меня арестовать не совершать этой непростительной ошибки.
   Глаз демона закачался, как поплавок, затем ненадолго полностью ушёл в глубину, что, надо полагать, означало глубокие раздумья, а снова вынырнув, неподвижно застыл. Внезапно из его тела вырвались несколько длинных, как лианы, отростков, которые вонзились в противоположную стену и потолок. Неожиданная атака никого не задела, но весь дом содрогнулся, и на головы находящихся в комнате посыпались клочья утеплителя и побелки. Так же быстро, как они появились, отростки засосало обратно, и только кружащаяся в воздухе пыль свидетельствовала об их невероятной мощи, способной с лёгкостью крошить бетон.
   Агент громко охнула и пригнулась, а детектив с каменным лицом снял с предохранителя свой бессменный «сиг-226». Не обращая внимания на нацеленное ему в голову оружие, после непродолжительного затишья демон ответил:
   – Что ты хочешь от меня, проводник? Эти люди не представляют для тебя опасности, но ты не только вступил с ними в переговоры, но и раскрыл свою нечеловеческую сущность.
   – Убегать от полиции и ФБР – не лучшее применение моих способностей. Мы ведь на одной стороне, и тратить мои силы на то, чтобы скрываться, так же бесполезно, как и заставлять их меня преследовать. Я решил попытаться найти взаимопонимание и обрести в их лице поддержку.
   – Они служат закону, а не справедливости, и именно законом будут руководствоваться, когда устроят за тобой охоту. У них нет достаточной свободы воли, чтобы постичь истинное правосудие и следовать ему, преступив границы привычного мировоззрения. Среди них ты не обретёшь ни последователей, ни соратников и лишь заглядываешь в пасть льву, чтобы убедиться, что его зубы всё так же остры. Более я не желаю участвовать в твоём фарсе: эти люди не представляют для меня никакого интереса.
   В следующий миг вместо сыплющего нравоучениями фиолетового желе осталось только пустое, как взбаламученный стеклянный шар, засыпаемое белыми хлопьями пространство. Они снова вернулись к изначальной расстановке сил, но теперь и от агента ФБР, и от полицейского детектива ощутимо веяло сомнениями и неуверенностью в том, что они смогут или должны выполнить то, зачем пришли.
   Лоднельт, ещё полностью не оправившийся от тяжёлой раны, встал и грузно прислонился к стене. Учинённый демоном разгром стал последней каплей – он должен покинуть свою квартиру, почти успевшую стать ему домом. Пора ставить точку.
   – Агент Абрахам и вы, детектив Сайдволл, давайте обсудим возникшую ситуацию, как разумные люди. Вы могли убедиться, что я не совсем человек, и всем будет лучше, если вы увидите во мне помощника, а не угрозу. Простите, что наш разговор начался не с того конца и вместо того, чтобы изложить свои доводы, я, так сказать, поиграл мускулами, но лишь так можно было заставить вас отнестись к моим словам с должным вниманием. Просто выслушайте меня, и, если после этого вы захотите меня арестовать, я проследую за вами, хотя, надо заметить, могу с лёгкостью пренебречь этим требованием; но, как я уже говорил, тратить усилия защитников хороших людей, пусть даже эта защита и осуществляется разными методами, на войну между собой полагаю неразумным. Вы же понимаете, что моё дело всё равно не дойдёт до суда и я, скорее всего, окажусь просто объектом секретных исследований и попыток использовать меня для своих целей всевозможными правительственными организациями. В итоге, когда их требования станут чрезмерными, так или иначе пострадают невиновные, поскольку никто в этом мире не в силах помешать мне следовать моему призванию. Только подумайте, скольких людей я уже спас и ещё спасу, а уничтожение гниющих, заражённых отростков дерева человеческой цивилизации – это лишь незначительные сопутствующие потери, о которых даже не имеет смысла вспоминать. Если бы человечество не погрязло в лживых, запутанных понятиях, таких как гуманизм, политкорректность, милосердие к тем, кто сам никогда не выказывал ни жалости, ни уважения к другим, оно бы не загнало себя в западню, больше всего напоминающую раскалённый, готовый в любой момент взорваться паровой котёл. Ну так что вы ответите на это?
   Лорелея первой стряхнула парализовавшее их с Сайдволлом оцепенение, возможно, потому, что за годы работы её разум и воля закалились от ежедневной встречи со сторонами человеческой души, подходящими скорее адским монстрам, чем разумным существам, и, вызывающе посмотрев в глаза проводнику, отчеканила:
   – Ваши собственные мотивы так же размыты и лживы, как и ваши попытки исказить основополагающие принципы людской морали. Единственная их цель – запутать собеседника и завести его в лабиринт из кривых зеркал вашего извращённого восприятия, откуда уже не получится найти выход. Так что вы и есть зло, борьбу с которым вы якобы ведёте, и я приложу все допустимые законом усилия, чтобы вас остановить. Можете одеваться и готовиться к переезду в федеральную тюрьму, потому что я доставлю вас прямиком к моему шефу, который, можете в этом не сомневаться, тоже не купится на показное благочестие и мнимую заботу о всеобщем благе. Кем бы вы ни были, там смогут пресечь эти ваши фокусы и обезопасить мир от подобных защитников.
   Кивнув, словно он и не ожидал ничего другого, Лоднельт выжидательно посмотрел на жующего нижнюю губу детектива, явно терзаемого противоречиями относительно услышанных точек зрения и пытающегося найти твёрдую опору среди этой зыбкой, уходящей из-под ног почвы.
   Тот почувствовал испытующий взгляд проводника и, придя от этого в ещё большее смятение, раздражённо сказал:
   – Я не философ и не мудрец, чтобы так же вольготно, как и вы, рассуждать на отвлечённые темы. Я был солдатом, а бывших солдат не бывает, и для меня происходящее вокруг всегда будет оцениваться исходя из этого. Война делает всё простым и ясным – есть враги, которые хотят причинить вред моей родине, всему, чем я дорожу, – их вина очевидна, и уничтожение необходимо. Я стал полицейским, чтобы защищать мирных граждан от тех, кто ни в грош не ставит ценности, за которые я стою, и кем управляет лишь одна страсть – деньги, ещё больше денег и власть, которую можно купить за очень большие деньги, тех, для кого закон, честь и совесть – лишь досадные помехи на пути насилия и разрушений. Каждый день я вынужден пресмыкаться и вилять хвостом перед всякой мразью, которую на поле боя пристрелил бы как бешеную собаку, чтобы с помощью уговоров, лжи и погружения с головой в эту сточную канаву отправлять в тюрьму воров, насильников и убийц. И всё равно они спустя не такое уж долгое время снова оказываются на тех же улицах, откуда я с таким отвращением и трудом их убирал, не давая мне вынырнуть из пучины охватившего мир безумия и глотнуть свежего воздуха. При этом я солидарен с мистером Брайтом – не знаю, как вас правильно называть, – в том, что жертвы насилия, которых мы действительно не в силах защитить, изменяются навсегда – слабеют, теряют надежду, а значит – поступая по закону, мы идём вразрез со справедливостью. Хотя мистер Гувер и утверждал, что правосудие является второстепенным относительно законности и порядка, я уверен, что спокойная жизнь одного честного гражданина стоит намного больше, чем права всех преступников, вместе взятых. Я пока не готов протянуть вам руку, но и чинить препоны в этом правильном деле не стану.
   Лорелея резко повернула голову к напарнику и уставилась на него чуть ли не с большей яростью, чем не так давно смотрела на поучающего их оборотня. У неё с трудом укладывалось в голове, что служитель закона, следовать которому он давал присягу, так легко, походя скинул налёт цивилизованности. С ужасом она увидела, как личина того, на кого, ей казалось, можно целиком положиться, словно дрянная позолота, облупившаяся с дешёвой бронзовой поделки, открыла неприглядную изнанку морального чудовища пострашнее того, за которым они пришли на эту безмятежную, тихую улицу. Ещё больше её пугало то, что, обретя неожиданную поддержку со стороны человека, от которого она не ожидала такого подвоха, извращённая и ожесточённая теория справедливости выше закона получила хотя и слабый, но всё же отклик в её собственной душе. Она выхватила пистолет из спрятанной под мышкой кобуры и, растерявшись, навела его на хладнокровно наблюдающего за её судорожными действиями Лоднельта, а затем нацелила воронёное дуло в грудь детектива Сайдволла, не зная, чего от него ожидать. Страх постепенно растворялся в злости, горечи и разочаровании от предательства. Челюсти её невольно сжались, и, прищурив глаза, она отдала приказ, хотя уже не сомневалась, что он не будет выполнен.
   – Детектив Сайдволл, произведите арест и зачитайте обвиняемому его права.
   Бен нахмурился и, исподлобья взглянув на подрагивающее в её руках оружие, невесело ухмыльнулся.
   – Можете лишить меня полицейского значка и даже отдать под суд, но я вам не подчинюсь. Во-первых, это просто глупо – пытаться отправить в тюрьму человека, которому не составит труда сдуть её, всё равно что волку домики поросят. Ну а во-вторых, не знаю, является мистер Брайт добром или злом, да мне, честно говоря, и всё равно. Главное – он сделает мир чище, омыв его реками чёрной, отравленной крови, на что мне самому просто не хватает духа.
   Три человека замерли каждый на своём месте, не решаясь нарушить повисшую тишину словами, после которых уже не будет возврата. Лишь продолжающая кружиться в воздухе пыль являлась свидетельством того, что время не остановилось и неподвижные, словно восковые скульптуры, фигуры в любой момент придут в движение.

6.4. Мрак сгущается

   Шаркающие суетливые шажки отбивали сиротливую дробь по начищенному до блеска мраморному полу, изукрашенному причудливыми венецианскими орнаментами, и, рассыпаясь на шорохи, стихали в анфиладе безлюдных залов. Сгорбившийся плешивый старичок в драповом малиновом пальто и клетчатых шерстяных брюках семенил по длинному пустому коридору, пугливо озираясь и то и дело поправляя зажатый у него под мышкой мятый кожаный портфель. Остановившись у белой, украшенной барельефом головы дракона из зелёного камня двери с арочным сводом, он постарался выпрямиться и придать себе вид делового человека, посетившего эти шикарные уединённые покои не ради праздного любопытства.
   Негромко постучав, Элиадор Вранцевич собрался с духом и, решительно повернув золотую ручку в форме драконьей лапы, вошёл в просторную комнату с высоким потолком, с которого свисала ажурная хрустальная люстра, дававшая мягкий, приглушённый свет, поселивший в углах причудливые тени и робко касающийся увесистых старинных томов на крепких полках красного дерева вдоль стен и тяжёлой викторианской мебели. Напротив двери, между двух узких стрельчатых зарешеченных окон расположился широкий, кажущийся таким же непоколебимым, как и сидящий за ним человек, стол из припорошенного благородной патиной лакированного палисандра, отделанный драгоценными вставками из тончайшей слоновой кости и потемневшего серебра.
   Вранцевич осторожно закрыл за собой дверь, оглядевшись, как мышка, выбежавшая в комнату, где на подоконнике дремлет разморённая солнцем кошка, прокрался на середину кабинета и, не проронив ни слова, замер, ожидая, когда на него соизволят обратить внимание.
   Склонившийся над разложенными перед ним бумагами мужчина средних лет никак не отреагировал на вторжение, продолжив что-то писать золотой ручкой в тетради в сафьяновом переплёте. Спустя несколько минут он положил ручку и, устало откинувшись на спинку высокого кожаного кресла, неторопливо расправил складки на дорогом шевиотовом пиджаке. Несколько долгих мгновений хозяин шикарных апартаментов пристально разглядывал нервно переминающегося с ноги на ногу просителя, а затем морщины на его лице сложились в недовольную гримасу, и, махнув рукой, он властно задал вопрос глубоким мелодичным баритоном.
   – Ну-с, мистер Вранцевич, что вы хотели? Только побыстрее – у меня огромное количество дел, которые должны быть сделаны, как обычно, ещё вчера.
   Старый хрыч подобострастно закланялся и, уронив портфель на ворсистый персидский ковер, вытер со лба холодный пот.
   – Простите великодушно, господин Делинг. Я бы никогда не позволил себе беспокоить вас по пустякам. Я хочу лишь сказать, что неделю тому назад ко мне приходил мужчина и купил «Живую Смерть». Я уступил её совсем дёшево, едва покрыв расходы, но вы просили найти того, кто заинтересуется именно этой книгой, и я, из уважения к столь достойному мужу, не смел отказать. Как вы и говорили, когда слух о её продаже разошёлся достаточно широко, тут же объявился и покупатель. Разумеется, выполняя наш уговор, я немедленно сообщил об этом, хотя и был вынужден заглушить роптания совести, но что значат мои скромные муки по сравнению с уважением такого великого человека, как вы?
   Вранцевич запнулся и принялся мять рукой обшлаг пальто.
   Делинг потёр тонкими пальцами лоб, взял из лежащей перед ним коробки толстую душистую сигару, и, аккуратно отрезав кончик, прикурил её от горящей в изящном бронзовом подсвечнике на углу стола восковой свечи. Прикрыв глаза, он выпустил изо рта колеблющуюся на лёгком сквозняке плотную дымную струю и, постучав концом сигары по хрустальной пепельнице, недовольно спросил:
   – Ну а от меня-то вам что надо, мистер Вранцевич? Благодарственную открытку или парад в вашу честь? Вы исполнили мою небольшую просьбу, спасибо, конечно, но пока мне от вас больше ничего не требуется. Если вы пришли рассказать, как вы справились с этой, в общем-то несложной, задачей, то могли не утруждаться. Достаточно было просто известить Фредерика. Со всем полагающимся вам вниманием он бы выслушал всё, что вы хотите сообщить, и вкратце передал мне суть.
   – Вы не подумайте, мне вовсе не нужны почести, да и как я могу осмелиться утруждать вас такими мелочами. Я лишь подумал, возможно, мне полагается некоторое вознаграждение, так сказать, компенсация за усердие и потерю одной из самых ценных книг моей собираемой всю жизнь библиотеки. Это послужило бы лучшим подтверждением моих заслуг и безмерного моего уважения, благодаря которому я смог так хорошо угодить вам, сам понеся столько беспокойств и убытков.
   Вранцевич резко поклонился, отчего его редкие седые волосы растрепались и упали на лицо. Пригладив их слегка подрагивающей рукой, он заискивающе взглянул на погрузившегося в свои раздумья и, очевидно, пропустившего мимо ушей большую часть этого льстивого монолога курильщика.
   – Что же, хорошо. Я подумаю над этим, – демонстративно поправляя лежащие перед ним бумаги, нетерпеливо ответил Делинг. – А теперь, мистер Вранцевич, прошу меня извинить, я должен вернуться к работе. Фредерик свяжется с вами и уладит любые возникшие разногласия и претензии.
   – Ну что вы, что вы! Какие у меня с вами могут быть разногласия или, упаси боже, претензии! Я просто упомянул о том, как отлично справился с вашим поручением, и, надеюсь, заслужил этим некоторое поощрение. Совсем небольшое, такое, какое вы сочтёте достаточным, чтобы отметить одного из ваших искренних сторонников. Больше не смею вас отвлекать. Я и так взял на себя непростительную смелость потратить ваше драгоценное время на разговор со смиренным и, не то чтобы очень богатым, человеком.
   На это Делинг даже не соизволил ответить и лишь небрежно махнул рукой, указывая посетителю на дверь. Поняв, что аудиенция окончена, старый выжига поднял и обхватил руками свой портфель. Слащаво улыбаясь и кланяясь, он, пятясь, вышел из кабинета и разочарованно побрёл обратно, завистливо озираясь на богатое убранство древнего католического монастыря, выбранного Нефритовым Драконом в качестве своей резиденции.
   Тем временем суровый хозяин кабинета отложил в сторону плотно исписанный убористым почерком лист бумаги и, побарабанив кончиками пальцев по столу, нажал одну из кнопок расположенного слева от него селектора.
   – Престон. Зайди ко мне. Немедленно.
   Отключив селектор, он откинулся на спинку кресла и, засунув в рот сигару, принялся, меланхолично разглядывая алебастровые грозди винограда на потолке, выпускать клубы дыма.
   Раздался тихий вежливый стук, и в кабинет вошёл рослый детина с равнодушным, коровьим выражением на лице и старым зарубцевавшимся шрамом во всю правую щёку. Переваливаясь, как медведь гризли, тяжело пружинящим шагом он подошёл к столу и, расправив плечи, молча уставился на картину с веселящимися пастушками у ручья на стене над головой босса.
   Делинг отправил в полёт дымное кольцо и, понаблюдав, как оно постепенно тает и распадается на отдельные завитки, перевёл взгляд на совершенно незаменимого, когда избыток фантазии только мешает делу, преданного ему цепного пса.
   – Вы проследили за этим мерзавцем, который напал на Мина, украл наш ларец и вообще за последнее время имел наглость доставить нам слишком много неудобств?
   Громила кивнул и скрипучим, неприятным голосом ответил:
   – Естественно. Как только на указанную вами книгу нашёлся покупатель, я и Санти поджидали его, как и было приказано, у дома Вранцевича. Цель появилась вовремя, провела внутри около получаса, а затем пешком направилась через город. Лепатроне оказался прекрасно осведомлён, как уходить от слежки, и был весьма осторожен, так что нам пришлось стать очень незаметными. Мы довели его до норы, в которую он забился, и я распорядился установить за ней круглосуточное наблюдение. Три наши оперативные группы ни на минуту не выпускают его из вида. Хотя я и не возьму в толк, почему нельзя просто выбить из него требующуюся нам информацию, а расскажет он всё, что знает, или хотя бы догадывается, так как мы умеем быть очень убедительными, но моё дело не думать, а выполнять приказы. Теперь мы в курсе всех перемещений этого подлого воришки и, пожалуй, наткнулись на нечто интересное. По всей видимости, он не просто украл кинжал, чтобы продать, а решил заняться его изучением, продвинувшись в своём понимании впечатляюще далеко, что делает его намного более опасным противником, чем вы предположили сначала. Я настоятельно рекомендую немедленно приступить к ликвидации, пока он легкодоступен и не пустился в бега, а возможность такого исхода довольно велика, так как он не остановился на теории.
   – Что ты хочешь сказать, верный друг?
   – Он вознамерился найти Врага и, к нашему удивлению и досаде, весьма в том преуспел.
   – Да, я получил об этом подробный отчёт. Из которого, правда, не совсем понятно, чем закончилась их встреча, и совершенно не ясно, с какой целью этот смертник ищет бога на земле. Неужели лиса почуяла, что собаки уже сели ей на хвост, и пытается обрести в его лице защитника?
   – Мы не смогли это выяснить, но, даже если так, этот безумный план окончился полным фиаско – воришка ретировался из логова зла в ужасе и большой спешке.
   – Несчастный тупой ублюдок. Он хотел заручиться поддержкой силы, ярости и мощи которой не сможет уразуметь, прочитай он хоть всю библиотеку Десяти тысяч листьев, – Делинг расхохотался и стукнул ладонью по столу. – Да бог просто сожрёт его на завтрак и выплюнет косточки, если они, конечно, останутся. Этот паскудник, видимо, решил использовать наш кинжал, чтобы угрожать богу. Неудивительно, что он еле унёс оттуда ноги. Ну да и шелудивый пёс с ним, из-за этого цза чжун нам больше не стоит беспокоиться: теперь он может бежать или забиться в самую глубокую нору, да хоть улететь на Марс – его судьба уже предрешена. Наблюдение не снимайте и продолжайте оставаться в тени. Если заявится Враг, не вмешивайтесь – пусть разорвёт его на кусочки. Хотя надо, конечно, отдать мистеру Лепатроне должное – он не только нашёл Коготь Дракона, который несколько веков скрывали от нас эти жалкие предатели, но и смог вычислить самого дьявола в человеческом обличье, а это было весьма непросто. Главное – мы наконец-то узнали, где находится то, что принадлежит нам, и тот, кто не принадлежит нашему миру. Пора Нефритовому Дракону проснуться и вступить в судьбоносный бой со спрятавшимся в человеческом стаде вековечным злом. Во славу предков и во имя чести.
   – Во славу предков и во имя чести, – как эхо откликнулся Престон и склонил голову перед своим повелителем.
   – Ступай, добрый брат, и передай остальным. Завтра состоится встреча Совета десяти – начинаются приготовления к сражению, из которого мы выйдем победителями, ибо с нами знания и сила великих учителей-основателей, а за нашей спиной весь мир, который мы призваны в очередной раз спасти.
   Не дрогнув лицом, верзила согнул правую руку в локте и прижал к левой груди тыльной стороной, открыв чернеющий на запястье символ из двух волнистых линий, пересечённых тремя прямыми.
   – Всё будет исполнено, мастер-настоятель.
   Поклонившись, он развернулся и вышел, оставив нахмурившегося, но опьянённого предстоящей битвой хозяина в одиночестве, которое мало кто осмеливался нарушить по собственному почину.

   ***

   Делинг вновь с удовлетворением отметил удачный выбор удалённого от города и основных дорог собора в качестве тайной цитадели своего ордена – тут они могут совершать все необходимые приготовления, не вызывая ни у кого ненужного любопытства. Да и кому придёт в голову подозревать живущих в трудах и молитвах смиренных монахов? Несчастный идиот, присвоивший кинжал, вряд ли понимает, что своими действиями поколебал устойчивость горы, которая скоро обрушится на даже не подозревающих о надвигающейся катастрофе, погрязших в лени и развязном веселье людишек у её подножия. Об этом знает только неусыпно охраняющий хрупкое равновесие Нефритовый Дракон, который постарается остановить грядущее кровопролитие по возможности малой кровью.
   Делинг считал гордыню не грехом, а основной движущей силой любых поступков тех, кто обладает честью, призванием и достаточной силой духа, чтобы как приносить жертвы, так и принимать их. Он гордился тем, что ему доверили возглавить местное отделение их великого, стоящего на защите мира, ордена, и ради исполнения этого священного предназначения без колебаний использовал бы или обрёк на страдания или погибель кого угодно, в том числе и себя.
   Благо для продолжения триумфального пути Нефритового Дракона сейчас требуется лишь довольно незначительная, по его меркам, жертва – глупый тщеславный воришка, чья смерть принесёт намного больше пользы, чем вся его никчёмная жизнь до этого знаменательного момента. Ещё немного посмаковав то, как же отлично всё складывается, Делинг поднялся и, достав из сейфа плотную кожаную папку, занялся подготовкой своей, без сомнения, великолепной речи перед остальными девятью главами распластавшего над всем миром крылья Дракона.

   ***

   Всё той же валкой, медвежьей походкой, которой он обзавёлся за двадцать семь лет, проведённых в море на различных судах, с тех пор как четырнадцатилетним бездомным оборванцем нашёл приют в качестве палубного матроса на норвежском рыболовецком траулере, промышлявшем контрабандой гораздо охотнее, чем треской и сельдью, Престон вышел из кабинета босса и направился в свою комнату.
   И хотя для узкой, немного влажной, пропахшей оружейным маслом и кислым, застоявшимся потом бывшей кладовки это слово звучало явным преувеличением, жаловаться на своё временное пристанище он не собирался – всего лишь одно из многих в его жизни, и уж точно не из самых плохих. Ему довелось просидеть два месяца в провонявшем тухлым рыбьим жиром и гнилыми портянками душном трюме, когда, уже будучи старшим помощником, он и ещё пятеро матросов застряли на дрейфующем вдоль западного побережья Африки разбитом сильным штормом сухогрузе, оставшись без радиопередатчика и винтов. По сравнению с этим нынешняя резиденция выглядела королевскими покоями и уж точно как нельзя лучше подходила для того, чтобы перекантоваться пару недель, пока управляющий делами ордена в Северной Америке мастер-настоятель Делинг нуждается в его присутствии.
   Престона одолевали сомнения. Ему поручили очень важное задание – следить за Витти Лепатроне, чтобы тот не сорвал всю операцию, выкинув какой-нибудь безумный финт, вроде того, как он заявился в гости к Врагу с кинжалом и чуть не оставил его там вместе с жизнью. И пусть настоятель Делинг приказал его не трогать, он не будет сильно гневаться, если этого таракана нечаянно раздавят.
   Структура ордена всегда зиждилась на строгой иерархии, и находящимся у её подножия исполнителям не полагалось задавать вопросы о полученных ими приказах ни себе, ни уж тем более тому, кто их отдал. Тем не менее Престон всё больше склонялся к тому, что пора устранить переменную Лепатроне из и без того сложного и непредсказуемого уравнения, чтобы в самый неподходящий момент она не повлияла каким-либо нежелательным образом на результат. Пока этот стервятник в клетке и свернуть ему шею не составит труда, необходимо взять на себя ответственность и принять сложное решение.
   Согласившись, таким образом, сам с собой, Престон кивнул и, выйдя на тёмный и пустой в это время балкон, обрамлённый потрескавшейся от времени и непогоды мраморной балюстрадой, достал из кармана мобильный телефон и отстучал на его клавиатуре номер одного из назначенных на слежение за докучливым макаронником братьев.
   Начав операцию по устранению цели, Престон, конечно, нарушил субординацию, но он был твёрдо уверен: для их дела так будет намного лучше. Этой ночью всё будет кончено – вор и мерзавец Лепатроне больше никому не доставит неудобств и не вмешается ни в чью игру.
   Выслушав краткий доклад и отдав указания, с чувством выполненного долга он убрал телефон и, ещё немного подышав умиротворением и прохладой этого благословенного места, отправился предоставить организму положенные ему шесть часов сна – ведь завтра, когда начнётся подготовка к одной из великих битв, в которой ему выпала честь принять участие, тут будет самый настоящий сумасшедший дом. Не раздеваясь, он лёг на застеленную чистой простынёй – единственное, что ему действительно требовалось, – узкую деревянную кровать и отключился, как только его голова коснулась подушки.
   В это время на другом конце города ожили до этого абсолютно незаметные тени. Еле уловимо для глаза они стеклись по асфальту и стенам к нужному подъезду и бесшумно исчезли внутри. Лишь звук мягко прикрытой двери стал доказательством того, что это не галлюцинация и что-то действительно происходит.

   ***

   Предохранитель зловеще щёлкнул, и отлично смазанный механизм, беспрекословно послушавшись хозяйку, приготовился выплюнуть смертоносный визжащий металл в выбранную ею цель. Бен, увидев, что Лорелея не только нацелила пистолет ему в сердце, но и привела его в боевое состояние, окончательно укрепился в своём мнении. Ультиматумы его лишь озлобляли, напрочь лишая позывов к сотрудничеству и переговорам, а вид раскрывшейся перед ним девятимиллиметровой, но в подобной ситуации кажущейся размером с железнодорожный туннель, из которого в любой момент вылетит скоростной поезд, стальной воронки просто взбесил, потому что по другую её сторону, прищурившись, стояла та, кому он уже начал доверять.
   – Мы везём его в участок, – безапелляционно, понизив градус разговора до арктической температуры, сказала Лорелея, поочерёдно смотря то на Лоднельта, то на своего несговорчивого временного напарника.
   Бен оказался совершенно не готов к подобному аргументу в их споре. Однако угрожать агенту ФБР, да ещё и женщине, оружием не считал поступком, который можно оправдать даже такими обстоятельствами. Шагнув к проводнику, он закрыл его собой и подтолкнул к двери, уверенный, что, как бы слепо напарница ни подчинялась довлеющему над её убеждениями закону, а может, и вследствие этого, стрелять она не станет.
   – А я говорю, мистер Брайт может отправляться на все четыре стороны, и мы не станем ему мешать.
   Они уже почти дошли до входной двери, когда Лорелея вышла из сковавшей её нерешительности и поставила в их споре точку, а точнее – пулевое отверстие на стене рядом с головой детектива.
   Бен вздрогнул, почувствовав, как волна горячего воздуха пронеслась мимо его лица, и, застыв на месте, изумлённо посмотрел на обезображенное не только яростью, но и непривычным страхом лицо Лорелеи.
   – Стоять на месте, иначе следующий выстрел придётся ему в ногу! – прокричала она и переместила еле заметно подрагивающий ствол в направлении своей угрозы.
   Бен оттолкнул Лоднельта за угол, а сам занял оборонительную позицию в дверном проёме, всем своим видом демонстрируя решимость не сдвинуться из него ни на дюйм, раз ему буквально только что выстрелили в спину.
   – Уходите, мистер Брайт, – холодно и зло сказал он. – Может быть, мы ещё встретимся, хотя даже одна встреча с неизведанным – уже достаточная награда. Если агент Абрахам тщится подогнать открывшееся нам таинство под законы и инструкции и ради этого готова пристрелить своего напарника, я не вижу способа ни убедить её, ни помочь ей. Попытайтесь объяснить людям, как устроен наш мир, и открыть им глаза на происходящее вокруг. Прозрев, они станут лучше, и им больше не придётся вымаливать ответы у тех, кто присвоил себе монополию на истину, не имея о ней ни малейшего представления.
   – Что вы несёте, детектив Сайдволл! – прокричала Лорелея, опустив пистолет, но оставаясь в готовности использовать его по назначению. – Перед вами убийца, и этим всё сказано! Кто он, не важно – инопланетянин, мумия фараона, да пусть хоть сам дьявол! Какие ответы вы думаете у него получить? Это натянувший на себя человеческую личину монстр, чьё сознание и душа настолько искажены и омерзительны, что, даже если он даст вам желаемое, оно будет плодом извращённого и бесчеловечного ума, способного лишь отравить ложной надеждой.
   До этого остававшийся безучастным Лоднельт положил руку на плечо детектива и, вежливо отстранив его, вошёл в комнату, подняв руки ладонями вверх в универсальном жесте примирения.
   – Успокойтесь, пожалуйста, – сказал он, поочерёдно взглянув на превратившихся во врагов напарников. – Я увидел и услышал достаточно. Оставлять за собой раздоры и непонимание будет сродни тому, что я брошу гранату в курятник. Вы, лишь слегка прикоснувшись к тайнам мироздания, уже готовы за них убивать, запутавшись в трёх соснах того немногого, что успели понять. А что будет, если я исчезну? Сумятица и рознь начнут расползаться, как плесень, разъедая казавшееся единым и разрушая то, что казалось нерушимым. Я поеду с вами. Так будет правильно – лучше я сам проконтролирую реакцию мира на своё в нём присутствие и смогу при необходимости успокоить расходящиеся от падения валуна истины в озеро лжи круги. Если о моём существовании и так уже стало известно, то, бросив всё на самотек, я нарушу своё предназначение, заронив в души людей зёрна озлобленности и непримиримости. Собственными руками сподвигнув брата пойти на брата, я стану тем, от кого призван защищать этот мир. Я ценю ваше понимание, детектив. И уважаю вашу позицию, агент. Дайте мне одеться, и вы незаметно доставите меня к вашему боссу, а там уже можно будет решить, кому и насколько глубоко по силам нырнуть в эту кроличью нору. Я, конечно, всё равно буду исполнять свою миссию, и никто не сможет мне в этом помешать, но я не против, чтобы моим домом на какое-то время стало охраняемое, закрытое от посторонних место, куда не сможет проникнуть никто, кроме надёжных доверенных лиц.
   Оба спорщика притихли, молча следя за тем, как, достав из тумбочки и надев чистую белую хлопковую рубашку, проводник, застёгивая пуговицы на рукавах, вышел в прихожую. Обув ботинки, Лоднельт шагнул за порог и нетерпеливо, даже с некоторой долей азарта, стал поджидать, когда его проведут к служебной машине.
   Лорелея убрала пистолет в кобуру и, не глядя на Бена, пронеслась мимо, толкнув его, всё ещё недоумённо стоящего в дверях, плечом. Сжав губы в тонкую, побелевшую от напряжения линию, она вышла из квартиры следом за Лоднельтом и, нерешительно прикоснувшись к висевшим на поясе наручникам, отдёрнула руку, признав эту меру бесполезной, учитывая как возможности подозреваемого, так и его добровольное согласие быть арестованным.
   Когда наконец, бормоча про себя что-то отнюдь не лестное, к ней присоединился детектив Сайдволл, они втроём спокойно, будто отправившиеся на прогулку добрые знакомые, спустились на лифте вниз, провожаемые бросаемыми исподтишка подозрительными взглядами консьержа, вышли на улицу и направились к припаркованному у обочины тёмно-зелёному седану.
   Лорелея жёстко усадила проводника на заднее сиденье, двери которого изнутри не открывались; от передних же его отделяла прочная решётка из армированного пластика. Лоднельт не протестовал и, устраиваясь поудобнее, откинулся на мягкую виниловую спинку.
   Внимательно осмотревшись, уделив особое внимание напарнику, чтобы убедиться, что тот не собирается ей помешать, Лорелея села на место водителя и, рванув с места, рискованно влилась в полноводную автомобильную реку.
   Никто внутри машины не чувствовал себя в безопасности, и душу каждого обволакивала тревога. Вокруг проносился бетонно-асфальтовый пейзаж города, безучастного к снующим в его утробе людям и их устремлениям, но полного жизни только благодаря им. Упорядоченный лабиринт, с раз и навсегда определёнными дорожками к разложенным в нём кусочкам сыра, построенный, чтобы дать смысл безостановочному, распланированному до последнего судорожного шажка, обречённому бегу подопытных мышек.
   Голуби, соседи человека с тех времён, когда он начал строить дома, возле которых можно было согреваться и питаться выброшенными объедками, бестолково носились над улицами и площадями. Седан попал под их обстрел, и Лорелея вздрогнула от застучавших по крыше машины глухих дробных ударов, но быстро взяла себя в руки и вновь сосредоточилась на улетающей под капот дороге.
   На следующем повороте она услышала ещё один хлопок по кузову седана и поначалу решила, что один из пернатых засранцев, пропустивших веселье, решил запоздало отметиться, но в следующий миг второй хлопок раздался одновременно с появившейся на боковом стекле паутине из трещин. Прибавив газу, Лорелея вжалась в спинку кресла и, твёрдо держа руль, попыталась высмотреть в зеркало заднего вида, откуда произведены выстрелы, но очень скоро это выяснилось и так.
   Через несколько секунд, натужно ревя турбиной, с ними поравнялся, а затем и, качнувшись в сторону, врезался в их борт красный, внушительных размеров внедорожник с сильно затонированными стёклами, основательно поцарапанный и выглядящий так, словно он принадлежит какому-то нерадивому и частенько закладывающему за воротник фермеру.
   От удара седан повело вправо. Круто выругавшись, Лорелея постаралась удержать машину на дороге, но, резко вывернув руль, водитель джипа ещё раз с силой ударил их в бок. Седан отбросило к тротуару, где он высек искры из бордюра и с грохотом врезался в припаркованный впереди малиновый «линкольн». Пристёгнутые ремни безопасности уберегли Лорелею и Бена от того, чтобы разбить голову о ветровое стекло, но так не вовремя сработавшая как часы автоматика освободила пневмоподушки, и, оглушённым, им пришлось терять драгоценные секунды, возясь со своенравным нейлоном.
   Слева, заблокировав двери седана, прижался внедорожник, и из него выпрыгнули несколько мрачных, вооружённых короткоствольными автоматами мужчин. Нападавшие быстро подбежали к свободному боку полицейской машины, наставили оружие на барахтающуюся в салоне охрану и, распахнув заднюю дверь, попытались выволочь наружу Лоднельта.
   За последние сутки проводнику уделялось уж слишком много внимания, которого он не искал. Он подчинился, решив перед тем, как убить их, выяснить, кто же настолько заинтересован в том, чтобы им завладеть, что ради этого не побоялся напасть на полицейский эскорт. К тому же в случае его сопротивления эти явно неуравновешенные типы могли открыть пальбу, а тогда пострадали бы ни в чём не повинные люди.
   Выходя из машины под хищно следящими за ним дулами автоматов, он изрядно разозлился – выпрыгивающие, словно чёртики из коробочки, убийцы и похитители, вкупе с не до конца зажившей раной от предыдущего визита, стали порядком его утомлять.
   Бандиты молча и сосредоточенно поволокли Лоднельта к остановившемуся немного позади, до этого не привлекавшему к себе внимания белому фургону службы доставки, и, посчитав, что теперь все исполнители вышли на сцену, он уже приготовился вышибить дух из отморозков из джипа и вплотную заняться их группой поддержки, когда одна деталь приковала к себе его внимание. Из фургона на проезжую часть выпрыгнул здоровенный угрюмый детина. Нехорошо улыбаясь, он держал в левой руке уже не понаслышке знакомый Лоднельту предмет – кинжал Хонайя, от одного взгляда на который залатанный сердобольным демоном бок снова вспыхнул языками боли.
   У него сразу испарилось желание что-либо выяснять. Перебродившая за насыщенные событиями последние сутки ярость забурлила и выплеснулась через край. Одним движением высвободившись из крепких объятий похитителей, Лоднельт оттолкнул ближайшего из них сильным ударом в бок, от которого тот взвизгнул и, уронив оружие, повалился навзничь на асфальт. Затем схватил второго за шею и приподнял в воздух, так что неудавшийся похититель, хрипя и царапая намертво пережавшую трахею руку, затанцевал предсмертный си-вок, подёргивая ногами в паре футов от земли. Выждав, пока жертва затихнет, Лоднельт отшвырнул её в сторону, где та врезалась в стену магазина велосипедов, из дверей которого испуганно выглядывал побледневший веснушчатый продавец, и, словно куль с мукой, рухнула вниз в облаке осыпающейся извёстки.
   Головорез с кинжалом побежал на Лоднельта, а вслед за ним из фургона выскочило ещё трое сообщников в закрывающих лицо шерстяных масках с прорезями для глаз. Не сговариваясь, они выхватили из-под своих курток пистолеты и открыли шквальный огонь по разъярённому проводнику, не обращая внимания на мечущихся по тротуару прохожих.
   Тут Лоднельт обрёл поддержку в виде освободившегося наконец из капкана подушки безопасности детектива Сайдволла, который, прижавшись к заднему крылу искорёженного седана, начал прицельно стрелять по приближающимся к нему убийцам.
   Неожиданно для всех в бок фургона врезался спортивный автомобиль. От удара его развернуло поперёк дороги, левое переднее колесо сорвало с оси, и, протяжно застонав, он накренился и замер, приковав к себе настороженные взгляды всех без исключения действующих лиц.
   Из разбитого жёлто-чёрного, как оса, «камаро», к удивлению охотников, детектива, наконец-то выбравшейся наружу Лорелеи, стоявшей на одном колене позади напарника, со стекающей по лицу кровью, и самого виновника этой чехарды, вылез собственной персоной мистер Витти Лепатроне с наспех перевязанной головой, в порванной на груди рубашке и с медленно расползающимся алым пятном на боку.
   На долю секунды все замерли, не зная, в чью сторону качнутся весы от столь грубого вторжения в расстановку сил.
   Отрешённое суровое лицо Витти не предвещало ничего хорошего тем, против кого он сегодня решил выступить. В отличие от присутствующих, он сам отлично знал, по чью душу приехал, и, достав из-за пояса «глок», одним выстрелом снёс голову вытаращившемуся на него Дракону.
   Как будто решив добавить этой мизансцене абсурда, по другой стороне улицы, весело позвякивая колокольчиком, проехал фургончик с мороженым, что совсем не вязалось с округлившимися от ужаса глазами его водителя, который, сгорбившись за рулём, судорожно выжимал педаль акселератора, словно бы понукая непослушную колымагу двигаться намного быстрее привычной для неё черепашьей скорости.
   На тротуаре рядом с Лоднельтом заплакал мальчик лет десяти – споткнувшись, он упал на живот и протягивал руку к не заметившей этой оказии матери. Успевшая пробежать несколько ярдов женщина, услышав зов своего отпрыска, запнулась и, несмотря на овладевшие ею ужас и растерянность, бросилась ему на помощь, но у неё подломился каблук; упав на колени, она подползла к сыну и, обняв его, застыла, дрожа и беззвучно вознося молитвы.
   Так же неожиданно всё снова пришло в движение, и в воцарившемся хаосе некоторое время раздавались только крики, мольбы о помощи и одиночные выстрелы, дополняемые партией автоматных очередей. Вполне ожидаемо, военные действия с применением такого количества оружия на столь ограниченном пространстве закончились довольно быстро.
   Лоднельт разжал стиснутые кулаки, использовавшиеся для того, чтобы превратить в кашу лицо последнего из громил, посмотрел на свои окровавленные руки и, отряхнув их, словно желая избавиться от липкой, тёплой, пахнущей железом и страхом жижи, направился в сторону непрошеного помощника.
   Витти, пошатываясь, стоял над распростёртым кряжистым телом убитого им мужчины, на лице которого навсегда застыла маска недоумения. Раскинув богатырские жилистые руки, он лежал и потухающим взором смотрел на проплывающие над ним облака; безучастный к происходящему ветер трепал его золотистые, быстро наливающиеся червонным отблеском, короткие волосы, бросая в лицо пыль и мелкий сор, а рядом с полураскрытой ладонью, чернеющий даже на фоне асфальта, лежал изогнутый кинжал, издали кажущийся просто забавы ради нарисованной каким-то шутником чернильной кляксой.
   Заметив идущего к нему проводника, Витти отбросил пистолет и, наклонившись, поднял утраченное было страшное оружие, плотно сжав его подрагивающими от отдачи пальцами.
   Их взгляды пересеклись, и мир вокруг зазвучал приглушённо и нечётко, как будто из-под толщи воды. Они видели лишь друг друга, словно рядом не было ни плачущих женщин, ни стонущих раненых, ни кричавшей что-то Лорелеи, державшей на коленях голову Бена, из уголков рта которого сочилась кровь. Для Лоднельта окружающее перестало существовать, и он не спеша, неотвратимо приближался к тому, кто однажды уже пытался его убить.
   Немного поколебавшись, Витти пошёл навстречу богу возмездия и, поморщившись от резкой боли в потревоженной свежей ране, встал в паре шагов перед ним, раздумывая, насколько причудливы и непредсказуемы порой окольные тропы судьбы. Разве он мог предположить, что заурядное, казалось бы, задание перевернёт весь его мир, что он станет одновременно и дичью, и охотником, потеряет так много, приобретёт так мало; переживёт вчерашнее яростное нападение притащившихся за своим драгоценным ножиком полоумных сектантов; затем, с поразившей его самого отчаянной решимостью изменив приоритеты, отправится предложить свою преданность несговорчивому богу, а увидев, как его куда-то увозит полиция, угонит машину и поедет следом, закончив этот извилистый путь на залитой кровью, наполненной ужасом и смятением улице, всем сердцем жаждая получить ответ на вдруг оказавшийся самым главным вопрос.
   Он поднял руку с кинжалом и увидел, как суровеет лицо проводника. Ему даже показалось, что по нему промелькнул, но тут же исчез страх. Развернув кинжал рукоятью вперёд, Витти сказал:
   – Слишком многие недостойные хотели присвоить это великое оружие, которым имеет право обладать лишь тот, кто распорядится им с мудростью. Я всегда следовал единственному правилу – чтобы мне жилось хорошо; и единственному закону – всё, что хорошо для меня, правильно. Узнав, что среди людей незаметно ходят посланники небес, я интересовался только, какую я могу извлечь из этого выгоду, а не насколько этот факт удивителен. Но когда эта безумная гонка привела меня на край обрыва в небытие, за которым всё становится абсолютно бессмысленным, я вдруг увидел вокруг бесконечное количество дорог, многие из которых ведут в тупик, а то и вовсе в никуда; но есть и те, что требуют от путника все силы и терпение, зато и награда для идущих по ним воистину велика. И тогда я понял со всей очевидностью, что должен сделать.
   Он протянул кинжал Лоднельту.
   – Разрешите посвятить свою жизнь тому, чтобы следовать за вами, помогая сражаться с оскверняющим мир злом. Это не только даст мне возможность искупить ошибки и стать тем человеком, каким я должен быть, но и позволит сохранить и приумножить то хорошее, что я смог открыть в своей душе, в том числе и любовь к прекрасной женщине, словно яркий свет путеводной звезды, указавшую мне дорогу из грязного болота, в котором я, сам того не замечая, тонул.
   Лоднельт задумчиво слушал обращённую к нему речь с нарастающей уверенностью в её искренности. Она, конечно, исходила от негодяя, который вломился к нему в квартиру, шантажировал и чуть не убил; тем не менее какое-то неопределённое внутреннее чутьё – способность проводника, а может, вера в то, что люди совершают ошибки, но в них почти всегда заронено и семя хорошего, ростки которого, пробившись сквозь коросту самомнения и эгоизма, дадут неожиданные и оттого лишь более прекрасные плоды, – уверенно подсказывало, что тот не пытается выторговать прощение мнимыми угрызениями совести.
   Протянув руку, Лоднельт прикоснулся к рукояти кинжала. В тот же миг его пронзила невыносимая боль, а внутри словно взорвался шар ослепительного света.
   Оглушённый, задыхающийся, погрузившийся в густой, как на вершине Ай-Петри, туман, он застонал и, осев на кружащийся под ногами асфальт, потерял сознание. Перед этим он успел с запоздалым сожалением подумать, что, доверившись человеку, до этого не дававшему к тому ни единого повода, он совершил роковую ошибку. Слетевшимся, как ястребы на манок, на стрельбу полицейским останется только, за неимением лучшего, отправить на изучение в одну из секретных лабораторий труп странного мутанта, при жизни доставившего им столько хлопот.
   Когда Лоднельт, к его немалому облегчению, всё-таки очнулся, то увидел над собой перепуганное лицо Витти, тут же протянувшего ему руку, чем окончательно убедил проводника, что он пострадал не от предательства, а от собственной глупости. Оперевшись на локти, он потряс головой и позволил бывшему врагу помочь ему встать.
   Суматоха вокруг почти улеглась, в немалой степени благодаря тому, что те, кто мог убежать или спрятаться, исчезли из поля зрения – на улице остались только мёртвые и раненые.
   Посмотрев в сторону своих конвоиров, проводник увидел, как Лорелея, косвенно послужившая запалом трагического исхода, разорвав на груди напарника рубашку, перевязывает ему плечо, но даже издалека Лоднельту стало понятно, что, если скорая не поторопится, детектив, без сомнения, вскоре отправится в самое далёкое путешествие в своей жизни.
   Лоднельт почувствовал сожаление, что одним разумным и добрым человеком, посвятившим себя защите других, станет меньше, но он был бессилен ему помочь. Отдав молчаливую дань уважения павшему Воину Добра, он вернулся к прерванному его обмороком разговору.
   С некоторой опаской взглянув на кинжал Хонайя, который Витти продолжал держать в руке, он поморщился, будто съел неспелой клюквы.
   – Что с вами произошло? – с искренним беспокойством спросил новообретённый последователь.
   Встретившись с ним глазами, Лоднельт, помедлив, ответил:
   – Не имею ни малейшего представления. Ясно лишь одно: я не могу обладать этим оружием и таким образом себя обезопасить. Мне остаётся лишь поверить в ваши добрые намерения. Если вы и впрямь хотите помочь, вам придётся надёжно спрятать кинжал от всех, кто пожелает им завладеть. Это по-настоящему трудное и опасное задание, для выполнения которого потребуется много усилий и самоотверженности, так что я пойму, если услышу отказ. Если же вы всё-таки согласитесь, то, взвалив на себя эту тяжёлую ношу, должны будете нести её с честью и достоинством, которые смогли найти среди руин прежних ложных устремлений. В душе каждого есть место и хорошему, и плохому, ведь баланс мироздания, выраженный мудрыми в символе инь-янь, соблюдается благодаря тому, что в каждом белом есть немного чёрного и в каждом чёрном есть немного белого. Эти изъяны существуют вследствие постоянного соприкосновения добра и зла в людских душах, являясь той хрупкой гармонией, которая не позволяет нашему миру провалиться в тартарары. Как в самом добром человеке, изо дня в день сталкивающемся с ненавистью, алчностью и жестокостью, где-то внутри прорастает зёрнышко тьмы, так и в самом злом можно отыскать чахлый и увядающий росток света. Ваше раскаяние служит тому лучшим доказательством.
   Витти склонил голову в почтительном молчании, осмысливая услышанное из уст бога откровение. Сомнения роились в его голове, как растревоженные мошки, но чем больше он пытался с ними разобраться, тем отчётливее понимал, что на самом деле решение уже принято. Казалось, оно всю жизнь было заперто где-то в пыльном и забытом уголке души, а теперь, сумев освободиться из заточения, пустило корни, расцвело и стало очевидным и единственно возможным. Рой сомнений успокоился и чинно расселся на его ветвях, смиренно уступив охватившей Витти бесшабашной обречённости, предоставив словам вырваться наружу, прежде чем он смог полностью их осознать.
   – Я с гордостью стану оберегать это уже принёсшее столько боли страшное оружие и постараюсь оправдать ваше, так много значащее для меня, доверие. Я спрячу кинжал там, куда не смогут найти дорогу ни те, кто по недомыслию желает богам зла, ни те, кто преследует свои корыстные интересы, каким изначально был и я, ни даже те, кто хочет использовать его во благо. В гробнице, в которой он исчезнет из памяти людей, лишь время будет скользить по его лезвию, а его мертвенный холод сольётся с холодом сковавшего его камня. И да не станет он больше преградой вашим устремлениям.
   Он поднял глаза, и Лоднельт разглядел в них отблеск зародившегося, пробившего царившую там до этого непроницаемую тьму света, лучше всяких клятв говорящий об искренности и о неподдельном стремлении хранителя кинжала выполнить обещанное. Протянув руку, он лишь молча сжал плечо стоявшего перед ним человека, не найдя слов, которые смогли бы в полной мере передать его благодарность и доверие. Установившаяся между ними связь окрепла, и недавние смертельные враги стали верными друзьями, которые не только придут в нужный момент на помощь, но и поймут друг друга, не задавая лишних и неуместных вопросов.
   Витти расценил этот жест как согласие – рука живого бога на плече, словно королевский меч, посвящающий его в рыцари, даровала благословение и скрепила их договор. Кивнув, он спрятал кинжал под изрядно замызганную и окровавленную рубашку, заткнув его сзади за пояс, молча развернулся и, быстрым шагом миновав окружающую бойню, не оглядываясь, скрылся в узком проходе между домами.
   Проводив его взглядом, проводник вернулся к реальности, неумолимо отсчитывающей под куранты приближающихся сирен последние минуты его тайны. Спадение её покрова значительно осложнит выполнение им служебных обязанностей блюстителя законов мироздания, поскольку он не собирался идти на уступки узколобым политиканам и генералам, так же как и они вряд ли станут мириться с его видением мирового порядка. Тем не менее, перед тем как окончательно перейти на нелегальное положение, Лоднельт вернулся к сидящей на бордюре Лорелее, продолжавшей крепко держать в руках голову умирающего напарника, словно пытаясь своими объятиями пересилить сухую жилистую хватку смерти. Она безучастно смотрела, как он подходит, и внезапно, сузив глаза, зло сказала:
   – Вот к чему приводит ваша так называемая справедливость. Убийца всегда остаётся убийцей, даже если оправдывает свои злодеяния благими целями. Люди вокруг будут умирать не только от его руки, вихрь ненависти затянет в смертельную круговерть и тех, кто просто оказался рядом. Посмотрите вокруг – падальщики всегда будут слетаться на запах мертвечины, которым пропахли ваши руки, оставляя за собой множество ни в чём не повинных жертв. И пускай не вы спустили курок, всё равно кровь этих людей на ваших руках – их жизни засосала чёрная дыра окружающего вас зла. Даже если в вашей душе ещё сохранились остатки человечности, рано или поздно, как следы на песке, они исчезнут под мерно накатывающими волнами кровавого прибоя.
   Она замолчала и провела рукой по слипшимся волосам детектива Сайдволла, оставляя на них красные густые капли, словно роса на траве, блестевшие и раскачивавшиеся под лёгким, тёплым, поразительно не соответствующим моменту бризом. Раненый застонал, вздрогнул и, так и не придя в сознание, что-то беззвучно прошептал сухими, как пергамент, губами.
   Лоднельт вздохнул и присел рядом на корточки, избегая взгляда набухшей, как грозовая туча дождём, гневом Лорелеи.
   – Я не стану вас разубеждать, доказывать свою невиновность и то, что на самом деле играю за команду хороших парней. Вы, несомненно, правы – насилие, и тут не важно, с какой стороны, зачастую приводит к его эскалации. Но вы забываете про один маленький парадокс: не оказывая тем, кто его вершит, сопротивления, мы тем самым позволяем ему разрастаться и причинять всё больше вреда. Они понимают только силу, а попытки относиться к ним как к людям, нуждающимся в понимании и втором шансе, будут восприниматься исключительно как слабость, подбрасывая дров в топку их озлобленности и жестокости. Всегда надо исходить из принципа, что жизнь и счастье хороших, честных людей имеют несравненно более высокий приоритет, чем попытки вернуть в лоно добра и разума тех, кто по собственной воле его покинул. Уничтожая одного выродка, я спасаю многие души, которые в этом случае не будут отравлены укусом ядовитой гадины.
   Лорелея вспыхнула и срывающимся на крик голосом дала отповедь кощунственным, по её мнению, речам.
   – Не смейте проповедовать мне свою ущербную идеологию! Не знаю, из какой вонючей, забытой всеми щели выполз такой искушающий неокрепшие умы змей, но на меня это не подействует. Слишком много в своей жизни я видела ненависти и потерявшихся в тумане безумия душ, чтобы допустить, что умерщвление себе подобных может стать ответом на какой бы то ни было вопрос или решением какой-либо проблемы. Вы можете оживить хотя бы одного из тех хороших и честных людей, кого сегодня, повторюсь, по вашей вине настигла шальная пуля? Или вылечить рану моего напарника и уберечь его от преждевременной встречи с Хароном? Если так, то я могу допустить, что существование на одной планете с вами не является смертельной угрозой само по себе.
   Лоднельт вздохнул и поднялся.
   – Я не обладаю способностью давать жизнь и, скорее всего, совершаю непростительную ошибку, рассказывая вам о себе, но, если вы хотя бы попытаетесь меня понять, думаю, это отчасти искупит мою провинность. Я обладаю сущностью Воина Света, и ярость, текущая по моим венам, делает меня совершенной машиной возмездия тем, кто его заслуживает. Я могу нести только смерть, исцелять не в моих силах. Вы утверждаете, что я представляю угрозу для окружающих меня людей, но это станет правдой, только если за мной начнётся охота. Сделав мой секрет достоянием общественности, вы тем самым запустите цепную реакцию, остановить которую, боюсь, будет уже невозможно. Я понимаю: вы хотите, чтобы всегда соблюдался закон, но разве закон – это не написанные людьми, призванные их защитить правила? И должны ли вы слепо следовать этим правилам, если их выполнение нарушает главную цель их создания? Закон – это живой, изменяющийся организм, беспрестанно подстраивающийся под сиюминутные требования. Исполняя закон в том виде, в каком он существует в настоящий момент, вы, вероятно, нарушаете его таким, каким он был вчера или каким будет завтра. Человеку для того и даны разум и свобода воли, чтобы он с их помощью выполнял предназначенную ему задачу, а бездумное следование навязанным ограничениям берёт истоки в желании снять с себя ответственность за непростые решения, которые в этом случае жёстко регламентированы, и позволяет действовать слепо и управляемо, как запрограммированный робот. Человек же думающий будет оценивать любую информацию на основании собственного опыта и логики, не беря ничего на веру и не принимая ничего за аксиому. Я действительно сожалею о гибели всех этих людей и о том, что при нападении на меня пострадал детектив Сайдволл, но не собираюсь извиняться и терзаться из-за этого угрызениями совести. Его ранили мерзавцы, тела которых сейчас разбросаны вокруг, и именно на них лежит вина за это.
   Мне пора уходить. Согласитесь, это наилучшее решение в такой непростой ситуации. Я очень постарался донести до вас свою точку зрения, но выбор, разумеется, остаётся за вами. Если в итоге вы примкнёте к числу тех, кто считает меня своим врагом, я не смогу этому помешать, но хочу напомнить, что именно они являются ответственными за пронёсшийся по этой улице вихрь смерти.
   Лоднельт посмотрел в сторону ближайшего перекрёстка, на котором появилась, круто вписавшись в поворот, мигающая огнями, как рождественская ёлка, полицейская машина, и, взглянув ещё раз на хранившую молчание, пристально смотревшую на него Лорелею, представил себя на поляне в национальном парке, которую запомнил отчётливо и достаточно подробно, так как именно там однажды провёл чудесный выходной с Изабель.

   ***

   Они устроили классический пикник, расположившись на байковом одеяле с корзинкой, полной бутербродов и салатов, из которой выглядывало горлышко бутылки выдержанного «Мерло». Хотя дорогое вино было им тогда не по средствам, они решили не портить их день мелочным беспокойством о кредитах и суете, надёжно скрывшись от них за покачивающимися, нестройно гудящими верхушками елей и эвкалиптов. Они хотели, чтобы он стал настоящим праздником, и хорошая еда, вино и уединение являлись его неотъемлемыми атрибутами. Отдых посреди недосягаемого для стремительно катящейся под гору, перемалывающий всё и вся на своём пути капиталистической машины девственного леса должен был запомниться надолго, чтобы холодными вечерами и наполненными заботами днями черпать в воспоминаниях о нём так порой недостающие тепло и покой.
   И теперь с благодарностью и нежностью он восстановил каждую врезавшуюся ему в память мелочь вместе с ощущением любви и отрешённости от всего несущественного, искристой радости, наполняющей каждый вздох, каждый взгляд и каждый бокал терпкого мускатного напитка.
   Шум, крики и надрывный рёв полицейских сирен исчезли так внезапно, что тишина ударила по барабанным перепонкам, как будто он нырнул в глубину. Через рассеивающийся звон в ушах Лоднельт, звук за звуком, услышал, как требовательно нарастает и занимает всё окружающее пространство неясный шорох листьев; то басовитая, то срывающаяся на ломкий тенор залихватская песня гуляющего на раздолье беспечного ветра; потрескивания и хруст падающих на землю ветвей и потревоженных лесными обитателями кустов, вплетающиеся в общий хор, создавая неповторимую, ежесекундно меняющуюся симфонию дикой свободы и настоящей гармонии, присущую только приютившей человечество природе. Раскалённая сковородка городской улицы, вместе с необходимостью что-то объяснять и понимать самому, осталась далеко, где-то в другой жизни, словно полузабытый сон, проступающий сквозь летнее марево на поверхности утомлённого разума.
   Он так и не получил ответа на вопрос, приняла ли агент ФБР его доводы и отступилась ли от попыток его остановить или они расстались врагами и она будет искать встречи с проводником, чтобы, как ей представляется, защитить от него мир.
   Эта взрывоопасная недоговорённость ещё получит развязку, когда судьба или ненароком оставленные Лоднельтом «хлебные крошки» вновь поставят их лицом к лицу, чтобы раз и навсегда выяснить отношения. А сейчас ему захотелось просто сбежать от вороха свалившихся на него проблем туда, где однажды он разделил несколько сокровенных часов прошлой жизни с женщиной, любовь к которой тогда казалась для него единственно важным.
   Рядом с чуть возвышающимся над густой изумрудной травой холмиком лежал невесть как тут оказавшийся, выдубленный дождями и ветром, растрескавшийся ствол вяза, давший пристанище одичавшему кусту малины с мелкими душистыми ягодами. Купаясь в золотых лучах нависшего над лесом в безоблачном небе солнца, Лоднельт сел на шероховатую, местами отслоившуюся кору, прикрыл глаза и погрузился в некое подобие транса; он не мог с уверенностью сказать, что более реально – давно минувший день, когда он был по-настоящему счастлив, или его одинокое паломничество в отчаянной попытке снова это почувствовать.
   Белка, прыгая по ветвям на опушке в поисках запрятанных в старых, позабытых дуплах орешков, с любопытством посмотрела карим пугливым глазом на странного, редко встречающегося в этих местах зверя, неподвижно сидящего в центре колышущегося, как море, травяного островка, но, решив, что от него не веет ни опасностью, ни угощением, заскакала дальше по своим делам, предоставив гостю их уютного королевства заниматься своими.

6.5. Гнев огня

   Гомон бурлящего жизнью города доносился до стоящего на окраине Киликао старого дома как приглушённый и неразборчивый людской прибой, лишь немного отличаясь от шума океана, когда в ветреные дни тяжело накатывающиеся на покрытые белоснежным песком безлюдные пляжи волны натужно рокочут, выбрасываясь на берег, как огромные синие киты, зло шипят на равнодушную к их неистовству сушу и разочарованно плюются горько-солоноватой пеной.
   День выдался жаркий, душный, и по шее Хосе медленно стекали капли пота. Иногда, когда он наклонялся к обожжённой глиняной тарелке с парящим отварным рисом, они капали вниз и, смешиваясь с рассыпчатыми белыми зёрнами, словно изысканные специи, придавали этому нехитрому, но сытному блюду особый вкус изнурительного труда, который ни с чем не спутать. Отправляя в рот ложку за ложкой свой немудрёный обед, Хосе мечтал, как в один прекрасный день сможет выбросить перешедший к нему по наследству выщербленный, в подтёках ржавчины, мачете и поменяет неблагодарную профессию сборщика кокосов на что-то более лёгкое и прибыльное. Эти расплывчатые блистательные видения скрашивали ему большинство однообразных, словно искры костра, вспыхивающих и тут же растворяющихся в окружающей темноте будней, а также немногие ночи, когда ему почему-то не спалось и он долго ворочался на поскрипывающей от каждого движения кровати.
   Низкую лежанку из бамбука когда-то смастерил его отец – весёлый, удивительно беззаботный человек, всю жизнь выращивавший кукурузу и женившийся на смешливой, плотной, как дубовый пивной бочонок, женщине из соседней деревни, с которой они прожили небогато, но счастливо много лет, нарожав семерых ребятишек и отойдя в мир иной, не оставив после себя ничего, что помогло бы тем обзавестись собственным кровом.
   После смерти родителей четыре брата и три сестры разбрелись по всему острову Бохол в поисках способов заработка и виделись лишь изредка, когда выдавшееся свободное время и немного лишних денег на поездку на джипни позволяли навестить родню, чтобы за бутылкой-другой светлого пива от души посудачить о свежих островных сплетнях и редких заслуживающих внимания событиях.
   Чаще всего в гости приезжали сёстры, которые все, кроме одной, скромной и худенькой Кризанто, вышли замуж, превратившись в серьёзных дородных матрон, перенявших от матери только импозантную внешность, но не удивлённо-наивное отношение к жизни. Правда, уже около года в его небольшой, давно не знавшей ремонта квартире никто не появлялся, и, оставленный наедине со своими мыслями, Хосе погрузился в грёзы о сытом и обеспеченном будущем, уделяя внимание реальному миру исключительно в той мере, которая требовалась для поддержания уже ставшего привычным скромного жизненного уклада.
   Даже неизменно курящийся, медленно ворочающийся в своём беспокойном забытьи вулкан, источник обугленных камней, толп восхищённых туристов и постоянной неуловимой тревоги для всех, кто приютился у скалистого подножия сердитого великана, давно уже воспринимался как часть пейзажа, став таким же рутинным, как ежедневная тарелка риса и адобо, таким же привычным, как сонные, прячущиеся в листьях кокосовых пальм в ожидании прохладной, наполненной тайной, стрёкотом беззаботных сверчков и юркими ящерками ночи долгопяты.
   Правда, временами на Хосе накатывал беспричинный, иррациональный страх, особенно когда, возвращаясь домой со связкой кокосов за спиной, он натыкался взглядом на одиноко возвышающийся над в остальном мирным и спокойным пейзажем обугленный, выветренный остов францисканской церкви в Кагсава. Чудом уцелевшие руины превратились в магнит для изумлённых необузданной жестокостью природы зевак, каждодневно напоминая местным жителям, что соседство с бурлящим котлом вселенской бессознательной ненависти, в любой момент готовой выплеснуться на головы беззаботно копошащихся вокруг букашек, требует не только изрядной смелости, но подчас и огромных жертв. Вид оплавленной безудержным огнём колокольни часто наводил Хосе на мысли о силах, над которыми не властен ни самый ничтожный, ни самый великий, и о том, что даже богам не под силу обуздать вырвавшуюся из недр земли голодную, всепоглощающую ярость.
   Поужинав, он сполоснул тарелку под грязноватой, прерывающейся струёй воды и поставил её на укрытую вытертой клеёнкой, с оставшимися от некогда изображённых на ней сказочных птиц неясными очертаниями и в самом центре чудом сохранившимся круглым радужным глазом, колченогую тумбочку. Мимо по быстро пустеющей вечерней улице, дребезжа на ухабах и деловито тарахтя мотором, проехал трицикл, доставляя в отель припозднившегося гуляку, и снова лишь ветер, кутаясь в аромат океана и звон цикад, заплясал на раскалённой земле, навевая сон и выметая из раскрытых настежь окон накопившиеся за день волнения и заботы.
   Упав на закряхтевшую под его весом кровать, Хосе тут же уснул, не обращая внимания на назойливого комара, прилетевшего в гости поужинать его кровью, этим не слишком отличаясь от некоторых не обременённых манерами людей. Снился ему большой, наполненный жизнью, амбициями и мечтами город. Ярко расцвеченный мигающим неоном реклам и вывесок; предоставляющий столько возможностей весело провести вечер, что разбегались глаза и шла кругом голова; манящий своим великолепием и насыщенностью впечатлениями; так разительно не похожий на до отвращения приевшийся, напоказ экзотический островной рай, скучный и однообразный для тех, кто не проживает в шикарных отелях и для кого изуродованные застывшей лавой русла пересохших рек и щедро удобренная пеплом серая земля – не место для экстравагантных прогулок, а способ прокормиться.
   Внезапно в его сон вторгся и настойчиво застучал в барабанные перепонки какой-то странный басовитый гул, перемежающийся тяжёлыми пугающими ударами, как тараном, выбившими Хосе из сладостной дрёмы. Он резко сел на кровати и, с обескровленным испугом лицом, посмотрел в окно, за которым, тускло отсвечивая на раскачиваемых набирающим силу ветром створках рамы, метались чёрно-багровые сполохи. И хотя казалось, что дробный надсадный рёв издаёт сам воздух, догадаться о его источнике труда не составляло.
   Словно беснующийся свирепый зверь, наконец вырвавшийся из подземного заточения и с победным, громогласным, сотрясающим землю воем разваливший стройную вершину Майона на несколько гигантских рваных частей, в небо, озарив ночь ослепляющим светом, ударил столб кипящей белой магмы, остывающими ярко-алыми озёрами падающей на склоны агонизирующей горы, расплескиваясь сжигающими всё на своём пути брызгами.
   Откуда-то из недр вулкана начал подниматься зловещий, как гудение потревоженного роя пчёл, отзвук, с каждым увеличением амплитуды которого стонала и раскачивалась, в ужасе перед неизбежным, земля.
   Когда от оглушающих раскатов Хосе перестал осознавать, слышит он ещё что-то или уже полностью оглох, раздался новый, чуть не потрясший сами основы бытия взрыв, и из разверстой, изрыгающей смерть и пламя горловины хлынул дождь из горящих камней. Небольшие булыжники и гравий прошлись по городу, как заряд шрапнели, – разбивая вдребезги стёкла, пробивая крыши домов и превращая немногие оставленные на проезжей части автомобили и моторикши в искалеченный, похожий на дуршлаг хлам. Если где-то и кричали люди, их заглушали несмолкающий, расходящийся волнами адский грохот и разбойничий свист ветра.
   Он и сам, похоже, что-то кричал, а потом, упав на пол, забился в угол с отвалившимся лоскутом обоев. У Хосе всё никак не доходили руки его подклеить, и теперь засалившийся обрывок подрагивал и развевался, будто хотел оторваться и улететь как можно дальше от этого обречённого места.
   Хосе понял, что рассвет уже не застанет, так как ему абсолютно нечего противопоставить могущественным вековечным силам, равнодушным к творимым ими разрушениям, – он лишь бессловесная игрушка в их руках, имеющая голос, который не будет услышан. Когда страх и отчаяние достигли апогея, а последнюю надежду, что разбушевавшиеся духи земли сохранят ему не слишком ценимую до этого, зато сейчас представляющуюся самым дорогим жизнь, иссушило дыхание ярящейся стихии, Хосе смирился.
   Покорно дожидаясь неизбежного конца, беззвучно, одними губами он стал повторять молитву, вроде бы навсегда позабытую, но сейчас всплывшую в голове так ясно, словно он читает её с пожелтевшего, замаранного свечным воском листа семейной Библии, переходившей от отца к сыну со времён, когда ныне лежащая в руинах церковь была полна народу и звучавшие в ней благодарственные гимны ещё не получили столь безапелляционной отповеди.

   ***

   Открыв глаза, Лоднельт догадался, что уютное тепло летнего солнца и томные стоны заигрывающего с ветром леса сморили его, и, очевидно, надолго, так как вокруг уже разливались чернила ночи, выписывая на траве и шершавых стволах деревьев узорные изменчивые тени. Проснувшись вместе с прячущейся в густом подлеске ночной жизнью и нечаянно став её частью, он облокотился на служившую ему подушкой кочку и прислушался. Где-то в чаще завозилась и глухо заухала, вылезая из дупла на охоту, сова. Природа купалась в тишине и спокойствии, даже крик зайца, пойманного лисой ниже в долине, не мог сорвать с неё вуаль тайны и благоухающего прелой листвой и посеребрённого лунным светом очарования.
   Лоднельт почувствовал, что вместе с пыльными улицами многолюдного города оставил позади и все свалившиеся на него за последнее время передряги, наполнившись не только сырой прохладой, но и умиротворением.
   Оперевшись на утонувшее в высокой колышущейся траве бревно, он поднялся и, вздохнув полной грудью, с наслаждением потянулся. Вокруг него тут же сгустилось облако учуявшей бьющийся в венах и артериях пульс тёплой желанной крови назойливой мошкары. Лоднельт отмахнулся от изнывающих от жажды кровососов и внезапно ощутил неясную гложущую тревогу.
   Оглядевшись и не обнаружив угрозы вблизи, он попробовал обратиться к намного более точным органам чувств, принадлежащим сущности проводника. Закрыв глаза и вообразив себя мембраной, воспринимающей малейшие колебания зла, он ощутил где-то на краю восприятия разрастающееся цунами ужаса и смерти. Как мощный электромагнит, оно притянуло к себе его взгляд, словно он нырнул с полуторамильной вышки в стакан у её подножия.
   С огромной скоростью к нему приблизился и развернулся во всех своих кошмарных подробностях заливаемый огненно-чёрными реками тропический пейзаж. Раскачиваемые, как ураганом, горячими потоками воздуха кокосовые пальмы и древовидные папоротники мгновенно вспыхивали и, корчась под ударами пламенных кнутов, падали обугленными в пылающую траву. Уши тут же заложило рёвом и грохотом, отчего раскрывшаяся перед Лоднельтом пантомима выглядела ненастоящей, будто поставленная в колоссальных размеров театре сцена. И бегущие, машущие руками человечки, с раскрытыми в беззвучном крике ртами, и дом за домом захлёстывающий крыши пожар, с каждым зажжённым им факелом всё ярче подсвечивающий сцену колышущимся неровным заревом, – всё это лишь декорации, из-за которых в следующий момент выйдет недовольный режиссёр, чтобы потребовать более правдоподобной игры актеров.
   Тем не менее увиденное, несомненно, происходило на самом деле, а значит, эта катастрофа соберёт жатву из множества человеческих жизней и принесёт немало горя. Лоднельт проглотил внезапно оказавший в горле ком и почувствовал, как ярость начала заполнять его кровеносную систему, будто накачиваемое в неё высокооктановое топливо, дающее прекрасно отлаженному механизму его тела достаточно энергии, чтобы попытаться спасти тонущий в огненном приливе остров. Не в состоянии больше наблюдать за разыгравшейся перед ним трагедией в качестве безучастного, скучающего с ведёрком попкорна в руках зрителя, он огляделся в поисках виновника этой ужасной беды.
   Долго искать его не пришлось. Сумрачным, погружённым в клубы пара, дыма и пыли, по которым пробегали оранжевые и багряные сполохи, великаном над погибающим городом вздымался покатыми, уходящими под облака боками величественный, подрагивающий в нетерпеливом предвкушении вулкан. Пробудившись от долгого, под стать подгорному королю, сна, ворочаясь и потягиваясь, он разбрасывал вокруг себя тучи земли, осколки скал и шматы магмы. Шумно выдыхая грязно-серый, укутывающий всё вокруг чад, он с любопытством и недоумением разглядывал устроенный им разгром.
   Созерцающий эту картину проводник испытывал совершенно другие чувства. Движимый яростью и прочно укоренившимся в нём желанием помочь и защитить, пусть даже ценой своей жизни, людей от неистовства первозданной дикой мощи, в следующий миг Лоднельт оказался на одном из странных, разбросанных вокруг буро-зелёных холмов, высотой с двух-, а то и трёхэтажный дом, и вместо хвойной прохлады ему в лицо ударил сухой, наполненный гарью и отчаянием порыв ветра.
   С трудом устояв на ногах, он с удивлением заметил, что долина заполнена десятками таких же бугров, словно её сытный, душистый перегной многие годы перекапывали гигантские кроты. Лоднельт даже прифантазировал, как однажды, потревожив вековое забытьё вулкана, они сгинули, оставив после себя лишь развороченную землю и не обращённый ни на кого конкретно слепой гнев бога огня.
   Серое угрюмое небо тяжело навалилось на плечи, а воздух, насколько хватало глаз, полнился кружащимися, будто опадающие листья, клочьями сажи, отчего возникало ощущение, что он попал в готовящийся на полыхающей адской жаровне суп, чему немало способствовали мечущиеся под смолянистым пологом насупленных туч сполохи.
   Пришедший в экстаз дирижёр этой симфонии Армагеддона, укрывшись алой колышущейся мантией, яростно обрушивал на стенающий в ужасе остров то громогласную партию духовых, то нестройный визг скрипок и контрабасов, поминутно разбавляя их какофонией ударных и расстроенного органа.
   Стоя на вырывающейся у него из-под ног земле, Лоднельт раздумывал, как же ему спасти попавших в западню разбушевавшейся стихии людей. С таким врагом не вступишь в переговоры, да и способ убить его на ум что-то не приходил.
   Растерянно поёжившись и вытерев с лица оседающую на него едкую взвесь, превращавшую и без того ожесточённые черты проводника в дьявольскую маску, он вздохнул и, смежив веки, отправил мысленный призыв верным адским соратникам, в надежде получить у них ответ, который ускользал от него, как юркая маленькая рыбка в бурном потоке сомнений.
   Когда он вновь открыл глаза, то сначала никого не заметил и подумал, что и тревожная кнопка может дать сбой, но тут услышал донёсшееся откуда-то снизу негромкое вежливое покашливание. Наклонив голову, проводник с удивлением обнаружил у своих ног странное, едва доходившее ему до колен, мохнатое существо. Устремлённая вверх широкоскулая вытянутая мордочка с выступающими зубами делала его немного похожим на грустного одинокого бобра, чью плотину разрушили крестьяне из соседней деревни.
   Оглядевшись, «бобёр» вопросительно уставился на проводника своими миндалевидными глазами без зрачков неестественно-текучего цвета, которому Лоднельт даже затруднился подобрать название, – казалось, что в глазницах пушистого малыша плещется смесь из толчёного кирпича, голубовато-грязной талой воды и клубничного сиропа от кашля. Плотно сбитое тельце демона покрывала короткая чёрная шёрстка с иссиня-васильковыми подпалинами; узловатые козлиные ножки постоянно находились в движении и то озорно приплясывали, то, взрывая дёрн, отбрасывали его назад, то принимались лихорадочно выстукивать копытцами нестройную барабанную дробь; мохнатые, похожие на детские, ручки демон сложил на отчётливо выступающем животике, перебирая большими пальцами в ожидании разъяснений насчёт его появления в этом пустынном и негостеприимном месте.
   Лоднельт не сразу нашёл подходящие слова, но затем всё-таки учтиво поприветствовал диковинного гостя, который важно кивнул и, будто не замечая вызванного своим видом замешательства, слегка присвистывая и шепелявя, заговорил:
   – Добрый, видимо, день. Хотя я не уверен, что смог правильно определить время суток. Ох и долго же придётся вычищать из шерсти этот сор!
   Он вздохнул и, смахнув с плеча спланировавший на него клок сажи, продолжил:
   – Меня зовут Нигльесу. Твоё имя мне прекрасно известно, как и любому демону, так что официальную часть на этом можно считать законченной, Лоднельт. У тебя, очевидно, есть причины тут находиться, но не соизволишь ли поделиться ими со мной?
   – Как ты уже, наверное, понял, Нигльесу, здесь разразилась ужасная катастрофа, и я не мог проигнорировать неминуемую гибель сотен, а то и тысяч невинных людей. Чуть правее ты видишь этого безжалостного убийцу, и, если не остановить его извержение, скоро он превратит всё живое на мили вокруг в пепел, а те, кто избежит этой страшной участи, будут, потеряв близких и родной дом, скитаться без крова и пропитания. Я прошу совета, так как не представляю, как мне подступиться к такому противнику и выйду ли я из битвы с ним победителем или это окажется не по силам даже мне.
   Демон прищурился, вздохнул и присел, сделавшись похожим на вынутый из старого чулана пыльный шерстяной шар, зачем-то брошенный среди дрожащих от страха холмов. Немного помолчав, он брюзгливо пробурчал:
   – Выступать против самой природы – это непредсказуемая, самоубийственная война, в которой может найти смерть и забвение даже тот, кто обладает силой поболее твоей, проводник. Я не знаю, сможешь ли ты победить, останешься ли жив и даже сможешь ли победить ценой своей жизни. Но, вижу, ты уже всё решил и не отступишься от своего замысла. Уважаю твою готовность принести себя в жертву, но не одобряю такой выбор. Тем не менее ты попросил совета, и я не хочу оставлять тебя во мгле неизвестности. Шанс осуществить задуманное и спастись всё же есть, но до того незначительный, что предугадать исход не возьмусь ни я, ни даже те, кто гораздо мудрее нас обоих. Готов ли ты исполнить свой долг, несмотря на то, что весы, с твоей жизнью на одной из чаш, колеблются и могут в любой момент окончательно потерять равновесие?
   Лоднельт мрачно посмотрел на кипящую, содрогающуюся землю и только кивнул, не посмев озвучить своё решение. Демон покачал головой, но, как и обещал, не стал докучать вступившему в долину смертной тени проводнику мыслями о целесообразности такой прогулки.
   – Главное, запомни: глупо относиться к стихии как к врагу, которого можно одолеть. Если смерч обрушивается на посёлок или цунами накрывает оказавшееся на его пути судно, тут уж ничего не поделаешь. Они не нарушают баланс, а следовательно, проводник вовсе не обязан вмешиваться в естественный ход вещей, но, конечно, и запретить ему вступить в эту неравную схватку тоже никто не вправе. Извергающийся вулкан – это не противник, а стихия. Как и в случае с любой первозданной силой, можно лишь попытаться с ней разминуться. Даже не помышляй встать на её пути – у тебя ничего не выйдет. Это под силу лишь Владыкам, но они слишком мудры, чтобы вмешиваться в идущие своим ходом процессы. Единственная возможность спасти тех, кого ты вызвался защищать, – это пробить новый путь для лавы в земных недрах в обход людских поселений. Разумеется, проводник обладает, помимо всего прочего, и значительной устойчивостью к высоким температурам, но я не знаю, выдержит ли она столько времени в этом раскалённом аду. Это вся помощь, на которую ты можешь рассчитывать. Таков мой ответ, и тебе решать, что с ним делать, а я больше не вижу смысла тут задерживаться. Прощай, Лоднельт. Хотел бы сказать «до свидания», но тогда покривил бы душой, так как не верю в успешный исход этой авантюры.
   Демон отряхнулся, как собака, вышедшая на берег из воды, и исчез, оставив проводника одного посреди сюрреалистической чёрной метели.
   С окаменевшим лицом, на котором явственно проступили скулы, Лоднельт смотрел, как опадают, покачиваясь в воздухе, её бесформенные снежинки. Наконец, решившись, он склонил голову, и на холме не осталось никого.
   На изломанной кромке пышущего жаром кратера в тот же миг появилась маленькая неподвижная фигурка. Разумеется, никто её не увидел, да и кому бы пришло в голову высматривать там что-то, кроме раздробленных, плавящихся горных пород!
   Майон плевался лавой и бросал в проводника снопы искр, как будто старался заставить его передумать и не совершать непоправимой ошибки. Там, где искры достигали цели, одежда начинала тлеть, и на ней вырастали игривые, пританцовывающие языки огня, лижущие чернеющую, отслаивающуюся лоскутами ткань, страстно льнущие к влажной от пота коже, но бессильно гаснущие, отступаясь от кажущегося лёгкой добычей полудемона.
   Внезапно Лоднельт покачнулся и, спрыгнув ласточкой в бурлящее озеро жидкого пламени, исчез под жадно сомкнувшимися над ним, удовлетворённо загудевшими волнами.

   ***

   Ураганные порывы обжигающего, как в пустыне Сахара, ветра несли по причудливо изгибающимся улочкам серую позёмку из сора и пепла, хлопая уцелевшими ставнями и требовательно стуча в двери расхристанных домов, издеваясь над попрятавшимися внутри оглохшими, парализованными ужасом людьми. Земля то экзальтированно тряслась мелкой нервной дрожью, то начинала биться и подпрыгивать, в экстазе подвывая под громоподобный раскатистый тамтам верховного шамана, задающий ритм этой кажущейся бесконечной жертвенной вакханалии. На стенах появились и стали угрожающе расползаться, как ядовитые змеи из развороченного гнезда, трещины, неотвратимо приближая момент, когда последнее убежище обречённых падёт, отдав их на растерзание не в меру разгулявшейся стихии. Божественная артиллерия уже вышла на позиции, чтобы непрекращающимся залповым огнём стереть этот хрупкий бастион цивилизации в порошок.
   Вокруг рокотало, перекатывалось, сотрясалось и падало, и Хосе только молил, чтобы всё быстрее закончилось, не важно, с каким исходом. Впервые в жизни он почувствовал истинный, чистый страх – лишающий воли и рассудка, гасящий искры самосохранения, наполняющий собой каждую клеточку тела, превращающий человека в дикое загнанное животное, управляемое лишь первобытными инстинктами и более не являющееся разумным существом.
   Внезапно раздался грохот настолько громкий, что даже на фоне разверзнувшейся вокруг преисподней Хосе расслышал, как его отзвуки скачут между небом и землёй, разгоняя ударной волной тучи и убивая на лету парящих над вздыбленными океанскими валами чаек. Более не в силах выдержать разрывающий душу и сердце ужас, он потерял сознание и не увидел, как вскоре после завершающего пенальти игра в одни ворота неожиданно сошла на нет и небесный судия объявил о конце матча.
   Земля перестала ходить ходуном и, недовольно заворчав, улеглась на своё ложе и затихла. Майон ещё некоторое время порыкивал и выпускал пар, но уже просто для острастки, как цепной пес, демонстрирующий нарушителям охраняемых им владений, что роковым заблуждением будет считать: раз он лениво развалился в тени яблони, то тут может шастать кто угодно.
   Всё начало успокаиваться. Шквальный ветер превратился в просто сбивающий с ног, а затем и он, зевая, отправился спать в заваленные валежником и пемзой лощины; повозившись в вершинах немногих чудом устоявших деревьев, устроился поудобнее и, забыв своё недавнее буйство, как ни в чём не бывало задремал, превратившись в тёплый, умиротворяющий зефир.
   Теперь, когда умолкли громы и молнии вселенской баталии, стали отчётливо слышны доносящиеся со всех сторон причитания, крики и плач как детей, так и взрослых, почувствовавших, что в глазах играющего ими, словно тряпичными куклами, окружающего мира они не намного отличаются по силе и наивности от самых малых представителей рода человеческого, на которых привыкли смотреть с покровительственной иронией.
   Когда Хосе очнулся, то сначала не понял, где находится, но память услужливо раскрылась перед ним на последней странице, и, вскочив на ноги, он потерянно огляделся. Его, и раньше ни капельки не похожая на летнюю резиденцию арабского шейха, квартира сейчас пришла в совсем уж плачевное состояние. Разбитые в щепки створки окна валялись на покрытом толстым слоем мусора и сажи полу. Служивший и обеденным, и рабочим круглый стол, до этого стоявший посреди комнаты, упал и, рассыпав вокруг небогатое содержимое, откатился в просевший, видимо из-за треснувшей опорной балки, угол. В воздухе носились, оседая и пачкая всё вокруг, жирные чёрные хлопья вперемешку с мелкой, въедающейся в поры кожи, глаза и лёгкие пылью, но сквозь эту удушающую взвесь уже просачивались робкие золотистые лучи, вселяя надежду на то, что, наперекор всему, жизнь, отвоевав себе место под солнцем, вновь наполнится радостью бытия, отринув попытки вездесущей смерти затушить её колеблющийся огонёк.
   Хосе нерешительно выглянул наружу, отметив, что разрушения не столь ужасающи, как он себе представлял, слыша, как жернова мироздания перетирают в труху его город и жизнь. В других окнах тоже стали показываться испуганные, бледные лица, а некоторые жители посмелее даже вышли на улицу и, перешагивая через валяющиеся кругом обломки, ветки и дымящиеся каменные глыбы, задирали голову к небу, одновременно вопрошая его о причинах обрушившегося на их головы ужасного гнева и благодаря за чудесное спасение.
   Не плакавший с малых лет Хосе с удивлением обнаружил, что непрошеная влага стекает по его щекам, прокладывая смывающие последние следы отчаяния дорожки, и, уж совсем неожиданно, вдруг рассмеялся. Сбежав по рассохшимся дубовым ступеням уцелевшей лестницы, он присоединился к собирающимся вместе, улыбающимся соседям, чтобы разделить с этими, невольно ставшими ему очень близкими, людьми наполнившие его радость и облегчение.

6.6. Тьма поглотит тьму

   Осыпавшиеся из-под рубленой каучуковой подошвы горных сапог камни брызнули в стороны и застучали, подпрыгивая, наперегонки устремившись по едва заметной тропинке, протоптанной какими-то зверями в гуще кустов можжевельника и тёрна. Оглянувшись назад, Витти смог разглядеть только ближайшие ярдов пятнадцать живого коридора, а остальное надёжно скрывало колышущееся изумрудное покрывало. С наслаждением вдохнув пахнущий хвоей, травой, с лёгким привкусом железа и мускуса, холодный коктейль, он снова посмотрел вперёд и бодро зашагал по пологому, затерянному в горах Монтаны склону, по которому взбирался отнюдь не ради прогулки на свежем воздухе.
   Из Розвинда он, стыдно даже подумать, буквально сбежал (конечно, прихватив самое необходимое и сняв все деньги со счетов) вечером того же знаменательного дня, когда, стоя перед богом на залитой солнцем и кровью пыльной улице, несмотря на крещендо полицейских сирен и крики раненых, слышал лишь обращённый к нему голос, просящий утаить кинжал от людских глаз, сделавшись хранителем страшного оружия и связанной с ним тайны. Вся эта круговерть затянула его в непрерывный водоворот риска и достойных «Секретных материалов» событий, как из пращи, выбросив из средоточия благ цивилизации в самый что ни на есть глухой медвежий угол. Конечно, он выбрал его своей целью самостоятельно, так что тут можно было досадовать лишь на себя, но полученное им ускорение сделало такой исход практически неизбежным, и порой он начинал сомневаться, что его воля имела здесь такое уж большое значение.
   Позабытое всеми захолустье, которое от этого, пожалуй, только выиграло, в качестве гробницы для кинжала Хонайя он решил использовать, так как неплохо знал эти места. Тут всё осталось неизменным с того времени, когда в детстве он проводил лето у дяди, в порядком удалённой от ближайшего населённого пункта охотничьей хижине. В такой непролазной глуши он бы выполнил свою миссию, даже просто закопав ларец под ближайшей сосной, поскольку здесь его отыщет разве что неузнаваемо изменённый радиацией и кровосмешением, пучеглазый и, возможно, сменивший лёгкие на жабры археолог из настолько далёкого будущего, что совесть Витти будет кристально чиста. Тем не менее он намеревался спрятать кинжал в однажды случайно им обнаруженной, надёжно скрытой от любопытных глаз пещере, уходящей глубоко в мрачные недра горы и петлявшей, как заяц с болезнью Альцгеймера. В этом случае его не найдут не только водоплавающие жители будущего, но и ангелы в день последнего суда. Ему поручили очень важную миссию, от которой напрямую зависит судьба всего человечества, а может, и его собственная, так что он должен выполнить её с основательным запасом прочности, который выдержит любые, самые непредвиденные, испытания.
   Смахнув со щеки спикировавшего, как истребитель, комара, он раздвинул заросли куманики и кочедыжника, наконец, ступив на покрытое мелким гравием и чахлыми побегами травы небольшое плато. В то лето он бывал здесь много раз, превратив это место в персональную башню уединения. Ощущение единственного оставшегося на всей планете человека вводило его в состояние транса, когда невозможно понять, спишь ты или бодрствуешь, а весь мир с лёгкостью можно обнять руками, став с ним единым целым. В последующие годы он не раз черпал в этих воспоминаниях силы выстоять под градом навалившихся проблем, словно бы получая от всплывающих в памяти сакральных образов неизвестную науке энергию, заряжающую его, как разряд молнии в десять миллионов вольт.
   Площадка не более двадцати шагов в длину заканчивалась уходящей вверх практически отвесной стеной из гранита и известняка, так что, если бы ему вдруг захотелось продолжить восхождение, пришлось бы использовать профессиональное альпинистское снаряжение, но такого желания он не испытывал ни раньше, ни уж тем более сейчас. Да этого и не требуется – его путь лежит чуть левее, сворачивая за угол на, резко обрывающийся в извилистое ущелье, с бегущей по нему ленивой речушкой, уступ.
   Осторожно ступая, он проделал тот же трюк, который много лет назад и позволил ему наткнуться на скрытый за крошащейся от любого прикосновения базальтовой плитой узкий, незаметный лаз, гарантирующий, что попавшее туда навеки там и останется.
   Протискиваясь в него, Витти сильно ударился плечом об острый каменный выступ, лучше всяких слов напомнивший о различии между любопытным, худеньким, замкнутым мальчиком и его современной, улучшенной, как по крайней мере он до этого считал, версией. Они разнились не только жизненным опытом и коллекцией шрамов, но и габаритами, очевидно, претерпевшими не менее значительные изменения, поскольку некогда просторная и высокая пещера теперь казалась неуютной, приземистой и угловатой.
   Под ногой хрустнуло, и, присмотревшись, он увидел, что раздавил останки какой-то птицы или летучей мыши. Перспектива встретиться с пищащей и царапающейся стаей крылатых крыс стала бы неприятным сюрпризом, и, присев на корточки, он более внимательно изучил крошечный выветренный скелетик, с облегчением убедившись, что тот принадлежит представителю семейства пернатых – может, голубю или дрозду; главное, что не музе Боба Кейна, а выяснять родословную покойного Витти не собирался.
   Пригнувшись, чтобы не разбить голову о нависающий шишковатый потолок, и обдирая куртку о шершавые, словно наждачная бумага, стены, он продвигался вперёд, производя адский шум. Если бы его услышал кто-то снаружи, то, наверное, подумал бы: это медведь лезет из своей берлоги, чтобы полакомиться муравьями и сочными корешками. Но, поскольку Витти был абсолютно уверен, что ещё одного представителя того же вида можно найти не ближе чем милях в двадцати, это его совершенно не заботило.
   Ярдов через шесть проход наконец-то раздался вширь, открыв прямоугольный, немного сыроватый зал. Вздохнув свободнее, Витти щёлкнул выключателем мощного фонаря, предусмотрительно купленного в туристическом магазинчике у озера, где он сделал остановку, перед тем как отправиться в подступающую со всех сторон глухомань. Яркий направленный луч ударил в источенные просачивающейся сквозь породу водой стены, выхватив из чувствующей себя здесь как дома тьмы огромный сталактит, с которого, в точности как и сотни тысяч лет назад, когда он был лишь маленьким карстовым наростом, каждые три с половиной секунды падала мутная белёсая капля.
   Витти совершенно точно знал эту периодичность, так как ребёнком мог часами наблюдать за величественным шедевром вселенского зодчего, и на его памяти этот седой от пролетевших мимо него эпох метроном ни разу не сбился с неустанно отмеряемого им ритма.
   Но сегодня он не стал разбивать лагерь перед некогда внушавшим благоговение языческим богом времени, а его нынешняя поклажа состояла отнюдь не из приключенческого романа про пиратов и бутербродов с арахисовым маслом. Ларец не только давил своим немалым весом на плечи, но и тяжёлым, неповоротливым камнем лежал на душе, и Витти знал, что свернуть его удастся, лишь когда дело будет сделано и кинжал из первозданной тьмы канет в тьму не менее глубокую и беспросветную.
   Уверенным шагом того, кто не боится заплутать среди многочисленных поворотов и ответвлений тянущихся к сердцу горы ходов, он прошёл мимо старого друга и нырнул в чёрный зев одного из них. Спускаясь по неровным, вытесанным самой природой ступеням, минуя змеящиеся коридоры и подземные галереи, всякий раз, когда сворачивал направо, он рисовал припасённым специально для этой цели двусторонним цветным мелком жирный синий крест – и такой же легко заметный красный, сворачивая налево. О том, что кто-то может повторить его путь, он не беспокоился. Во-первых, ни одна живая душа не знает о существовании этого подгорного лабиринта, а во-вторых, даже если кто-то всё-таки в курсе, то, если он ценит свою жизнь, ему не придёт в голову лезть внутрь. К тому же по дороге назад Витти сотрёт все метки, а оставшиеся следы развеет незримый, как призрак, скиталец-ветер.
   Когда он наконец достиг конечной точки своего путешествия, от мелка остался только куцый огрызок. Из-за очередного поворота вынырнула и заблистала переливающимся искристым великолепием, словно дворец сказочного хозяина горы или логово дракона, которое тот облюбовал для своих несметных сокровищ, роскошная подземная зала. Под нескромным лучом фонаря на её стенах вспыхивали кристаллы хрусталя, обнажённые жилы пирита, кварца и манганита, отбрасывающие разноцветные сполохи на неподвижное и, судя по непроницаемой черноте, очень глубокое озеро ярдов семьдесят длиной – до его противоположного конца свет долетал лишь в виде слабой, едва различимой тени.
   Подойдя к берегу озера, Витти нашёл лежащий на этом месте со времён, когда по окружающим лесам ещё бродили саблезубые тигры, а начинавшие своё долгое восхождение к трону владык земли полудикие люди, подвывая от неясной тоски, жались в пещерах, валун, наполовину вросший в скалу и практически ставший с ней единым целым.
   Устало опустившись на правое колено, он снял со спины и поставил у ног рюкзак. Осторожно достав из него свою драгоценную ношу, хранитель поставил ларец на валун и, не устояв перед искушением, в последний раз откинул крышку.
   Витти долго смотрел на жадно вбирающий в себя жалкие крохи света и, казалось, подрагивающий в разочаровании от предстоящего забвения кинжал. Вздохнув, он захлопнул ларец и, поднявшись, взглянул на неподвижную безжизненную воду, готовую безмолвно принять в свои хладные объятия смертоносный осколок извечной тьмы.
   От него не ускользнула ирония происходящего – тьма навсегда поглотит тьму. Не живой и не мёртвый, кинжал будет навеки похоронен в её бездонной пустоте. Он даже слегка улыбнулся, с размаху бросая принёсший столько бед и страданий всем, кто к нему прикасался или хотя бы просто имел о нём представление, филигранно изукрашенный ларец.
   Воды раздались с тихим всплеском, и по чёрному зеркалу озера пошла рябь, которая давно уже не тревожила его сонный покой. Золотая тюрьма, напоследок подмигнув жёлтым отблеском, быстро скрылась под взволнованной значимостью доверенной ей тайны поверхностью и камнем пошла на далёкое дно, благосклонно предоставившее уютное ложе столь почётному гостю.
   Подняв опустевший рюкзак, Витти пошёл обратно, руководствуясь оставленными им на стенах крестиками, не забывая тщательно их стирать, чтобы никто уже не смог найти дорогу к затерянной подводной могиле.
   Шагалось ему удивительно споро. Не столько оттого, что больше не приходится нести лишние тридцать восемь фунтов. Гораздо большую тяжесть он сбросил с души, освободившись, как ему казалось, от многих тонн сковывающих его по рукам и ногам ледяных цепей, и, улыбнувшись в первый раз за долгие годы искренне и радостно, он заспешил покинуть эти гулкие, наполненные мраком и тихими шорохами катакомбы.
   К моменту, когда Витти спустился с горы, он уже принял судьбоносное, но давшееся ему без особых колебаний решение: он останется жить тут. Дядин охотничий домик до сих пор стоит на очищенной от леса прогалине, милях в трёх к западу, и, хотя его построили лет сорок назад, достаточно крепок и надёжен, чтобы прослужить по меньшей мере ещё столько же. Конечно, придётся кое-что заменить, немного перестроить, многое докупить и уж точно провести к нему электричество и подъездную дорогу вместо плутающей по чаще тропинки, но предстоящие заботы вызывали не досаду, а лишь воодушевляющее предвкушение достойной, простой работы.
   Немаловажной частью такого решения стала прочно застрявшая в паутине нейронов мысль, что пережитые испытания и открывшиеся в процессе тайные истины нашли где-то внутри его души нежданный отклик, превративший беспринципного, хладнокровного, заботящегося только о себе мерзавца в нечто совершенно другое, нечто, само пока источником света не являющееся, но уже всем сердцем к нему стремящееся.
   Это одновременно пугало и наполняло рвущимся наружу ликованием, а самое главное – сместившиеся, а то и попросту вставшие с ног на голову приоритеты разожгли в нём страстное желание найти и познать ускользающие от всех остальных настоящие ответы о реальном мире. Обрезать стропы, разломать заслоняющие его декорации и наконец узреть за поднявшимся в воздух после бесшабашного, отрицающего привычное и уютное буйства сором и обрывками холста сценические механизмы, управляющий лицедейством персонал и актёров, отыгрывающих в нём своё амплуа.
   Благо для реализации подобного устремления у него имеются достаточные ресурсы – пара миллионов долларов наличными и ещё гораздо больше в акциях и различных активах. Стало быть, достигать просветления он будет не в качестве голодного, оборванного фанатика, а в тепле и комфорте, с привлечением новейших технологий, профессиональных услуг и покупки всех редких документов и артефактов, до которых сможет дотянуться, укрывшись от любопытных взглядов и непрошеных гостей в обустроенном под его нужды, затерянном в диких лесах гнёздышке.
   Для полного счастья и гармонии ему недостаёт лишь прекрасной половинки, которая разделит с ним и бесконечно тянущиеся дождливые вечера, и наполненные свежестью погожие утра. Конечно, у него есть Милана, из сильной привязанности к которой при должном уходе может вырасти стойкое к любым жизненным ураганам дерево настоящей любви, но уверенности, что она разделяет его чувства, Витти не испытывал. К тому же их надо будет проявить, отказавшись от городской феерии развлечений и друзей. Уехав с ним к чёрту на рога в лесную избушку, ей придётся сократить круг общения до продавца бакалейной лавки и почтальона, довольствуясь в качестве времяпровождения наблюдением за играми ветра в кронах деревьев и кормлением с руки белочек.
   Вдохнув полной грудью приправленный влажным запахом прелой листвы, с лёгким послевкусием смолы и надвигающегося дождя, пряный воздух, он вспомнил мельчайшие черты её жизнерадостного лица, манящие томные глаза и роскошные волосы, которыми ему так нравилось любоваться после взрыва необузданной страсти. Представ, будто живые, перед его мысленным взором, эти образы заставили сердце заныть в сладкой истоме и забиться, словно кролик в силках. Милана с самой первой их встречи наполняла его возвышенным, уважительным желанием не просто обладать ею, а заполнить друг другом открывшуюся в их жизнях пустоту, и теперь он грезил, как это будет чудесно и закономерно, если они смогут навсегда стать одним целым, ну или хотя бы пока, как говорится, смерть не разлучит их.
   Он решил позвонить ей сразу же, как только доберётся до своего нового дома, и тогда сказать ей всё, что так и не успел перед вынужденным расставанием; всё, что выстрадал и понял, без обиняков, не стараясь приукрасить ни собственное прошлое, ни их возможное будущее. Положив на ладонь своё ничем не защищённое сердце, замерев, он будет ждать, примет ли она его не только таким, каким он представлялся в её мечтах, но и каким он был на самом деле и каким стал.
   Где-то среди танцующих с небом менуэт верхушек сосен раздалось глухое ворчание грома, извещающее, что скоро на гудящий в предвкушении лес низвергнутся потоки живительной влаги. С ветки соседнего дерева в кусты боярышника порхнула какая-то птица и, найдя там вкусные, сочные ягоды, засвистела и радостно зацокала.
   Витти отбросил тяготящие его сомнения и, вторя беззаботной пичужке, принялся насвистывать под нос какой-то весёлый мотив. Наконец среди шершавых, поросших мхом стволов замаячили чернённые временем стены из неструганых цельных бревен. Выйдя на заросшую травой, присыпанную гравием тропинку, ведущую к немного скособоченному, просевшему крыльцу, он полностью отдался упоительной освобождающей уверенности, что всё будет хорошо и, очистившись от тёмного и ненужного, его жизнь наполнится смыслом и, возможно, счастьем.

6.7. На тонком льду

   В кружевном уборе цветущих лип, чуть жеманно раскланивающихся с восхищёнными поклонниками, словно невесты на выданье, Харрсес-вэллей неизменно обворожительна, нарядна и чопорна. Расположившиеся же вдоль липовой аллеи дома, своими напомажено-завитыми капителями, вычурными фризами и ажурными эркерами напоминают вышедших покрасоваться, начищенных до блеска оконных стёкол подтянутых франтов.
   Больница Лакорболь, названная так в честь основателя, известного лет эдак сто назад мецената, фабриканта и весьма экстравагантного пожилого джентльмена, в основном запомнившегося горожанам своими чудачествами и загулами на широкую ногу, прихорошившись, как могла, старалась не отстать от более молодых и привлекательных соседей, будто старая матрона на балу, пытающаяся убедить окружающих своей показной важностью, избытком бархата и корсетом, что и она была когда-то дивно хороша, оставшись в стороне от несущихся по залу искромётных танцоров и скрывая зависть к пока ещё не увядшей красоте молодости за белилами и надменностью.
   В данный момент правое крыло больницы как раз опутали строительные леса, и несколько усталых рабочих пытались навести лоск на растрескавшуюся и начинающую желтеть, некогда ослепительно-белую стену. Их задача осложнялась ещё и тем, что некоторые элементы барельефов на отдельных для каждого крыла и центрального здания полукруглых фронтонах, раскрошившись, потеряли большие куски украшавших их прежде завитушек и розочек, каковой урон никак не удавалось скрыть, и здание выглядело обветшавшим даже после тщательного припудривания этих старческих выщерблин.
   Тем не менее все предложения снести почётного старожила и отстроить на этом месте новёхонькую, с иголочки современную больницу разбивались о рифы признания его историческим наследием Розвинда. Возмущенная общественность, подначиваемая интеллигенцией и теми, кто мнил себя таковой, всякий раз отстаивала право обветшавшего ветерана на существование. В защиту такой позиции неизменно приводился довод, что, невзирая на весьма затратную необходимость ежегодной реставрации экстерьера с интерьером, с оснащением для выполнения своих непосредственных обязанностей у старого Лакорболя всё в полном ажуре.
   И, надо отметить, с последним нельзя было не согласиться – внутри это медицинское учреждение полностью оправдывало своё название. Попадающие в блистающие чистотой и свежестью просторные, экипированные всем необходимым палаты Лакорболя страждущие получали эффективное, своевременное лечение и не желали менять проверенное временем заведение на безликое, сверкающее полированной сталью и тонированным небьющимся стеклом новое, не будучи уверенными, что главное, а именно содержание, останется прежним.
   Того же мнения придерживались и Лэйни с Бобом, поднимаясь по вытертым тысячами ног мраморным ступеням на второй этаж, в отделение интенсивной терапии.
   Поскольку Лорелея знала о проводимом их бравой троицей неофициальном расследовании, она посчитала своим долгом уведомить друзей Бена о том, что он тяжело ранен, сразу, как только положила выдержанный в разумных выражениях и тех фактах, которые можно было изложить, не выставляя себя на посмешище, отчёт на стол Гросса. Не став перекладывать эту обязанность на бездушную телефонную трубку, она приехала в участок, чтобы не только лично выказать должное сочувствие, но и неожиданно как для себя, так и для Лэйни рассказать о случившемся с ней и Беном на самом деле.
   Как можно точнее, голосом, в котором слышался плавящийся метал, она передала терзающие её, накрепко засевшие в голове слова проводника. Она и сама не знала, зачем поделилась этой информацией с Лэйни, но подсознательно, в чём не призналась бы даже себе, хотела, чтобы кто-то стоящий у истоков потрясших город событий выслушал и принял всерьёз её безумную исповедь. По крайней мере, никому другому она не могла это рассказать, не получив распоряжение посетить штатного психолога ФБР, а груз произошедшего за минувшие сутки оказался слишком тяжёл, чтобы и дальше нести его одной, не попытавшись с кем-нибудь разделить.
   Эта новость повергла Лэйни в шок не только из-за борющегося за жизнь друга, к тому же Лорелея заверила, что он выкарабкается, но и оттого, что Бен, оказывается, сам того не желая, угодил прямо на передовую тянущейся издревле тайной войны богов и людей. Соображая туже обычного, он тут же позвонил Бобу и сообщил ему плохие вести.
   Боб в это время находился на патрулировании, но, молча выслушав Лэйни, связался по рации с диспетчерской и попросил заменить его на пару часов. С некоторым оттенком недовольства, отчасти учитывая его предыдущую безупречную работу и явное покровительство капитана, ему всё же позволили отлучиться с дежурства. Хотя он не собирался щеголять хождением в любимчиках и уж тем более ни за что бы не позволил себе воспользоваться этим в личных интересах, случай выдался, несомненно, особенный. Лэйни тоже выпросил себе отгул до конца дня, и они, не сговариваясь, подъехали к Лакорболю почти одновременно.
   Грустная пожилая медсестра на смотровом посту мельком заглянула в список пациентов в своём компьютере и, внимательно изучив предъявленные удостоверения, сообщила им номер палаты, не проявив никакого интереса к визиту полиции. Удивляясь отсутствию у неё любопытства, Боб и Лэйни направились к указанной двери из полированного клёна с большим матовым стеклом посередине и тихонько проскользнули внутрь.
   В четырёхместной палате из всех коек занятой оказалась лишь одна, и на ней, бледный, как восковая кукла, с закрытыми глазами лежал Бен, тяжело, с вырывающимися из горла хрипами, дыша и постанывая. Ему здорово досталось: на лице выступила испарина, а замотанная, как у мумии, бинтами грудь судорожно вздымалась и опадала.
   Похлопать больного по плечу и, смеясь, выдать дежурную шутку о том, что он отдыхает и, используя привилегии своего положения, заигрывает с хорошенькими сестричками, пока его коллеги должны в поте лица выполнять всю работу, у друзей не поднялась рука и не повернулся язык.
   В открытую фрамугу широкого, дающего более чем достаточно света окна свободно влетал тёплый, немного сонный ветер, наполняя палату сладковатым ароматом цветущей и полной жизни улицы внизу. От этого лишь сильнее резали обоняние едкие, тревожащие запахи лекарств, крови и дезинфицирующего раствора.
   Подойдя ближе, Боб и Лэйни переглянулись и минут пять молчали, не находя слов, которые прозвучали бы уместно около постели их находящегося без сознания товарища. Первым собрался с мыслями Лэйни и, прокашлявшись, бодро поделился мнением, что Бен выглядит не так уж плохо, отличный уход и профессиональные врачи, несомненно, делают своё дело, а значит, скоро они вновь будут сидеть на уплывающей в ночь веранде «Атлантиды», со смехом вспоминая, как испугались его потрёпанного вида. Но и сам понимая неискренность этой бравады, не договорив до конца, он умолк, а затем, помрачнев, начал совершенно другой разговор, пересказывая услышанное от натянутой как струна и как-то даже посеревшей от открывшейся ей истины, в которую она боялась поверить, Лорелеи.
   Боб слушал друга, не перебивая и не отрывая напряжённого взгляда от его лица, а когда тот наконец замолчал, шумно выдохнул, так как непроизвольно задержал дыхание, столь невероятным и по-плохому сумасшедшим казался его рассказ. Взяв стоящий рядом с соседней койкой пластиковый стул, он присел на него и, положив локти на колени, некоторое время, сгорбившись, молча сидел, пытаясь разобраться, что из услышанного является правдой. Наконец он выдавил из себя кривую улыбку и тихо произнёс:
   – И что же получается, Лэйни? Бульварные газетёнки освещают похождения настоящих всемогущих монстров, а не придумывают их на ходу? Что ещё из их небылиц окажется реальным? Инопланетяне? Зомби? Франкенштейн?
   Лэйни невесело усмехнулся и, потерев рукой подбородок, мельком взглянул на растерянного Боба.
   – Да уж. Не знаешь теперь, чему и верить. Но я сторонник фактов и, пока фактов превращения людей в зомби или вампиров нет, буду считать, что их не существует, а если завтра мы встретим графа Дракулу, тогда я, конечно, изменю своё к этому отношение. Думаю, все эти россказни эксплуатируют исключительно человеческую аномалию – способность верить. Не важно, есть ли тому хоть малейшие подтверждения или насколько одна теория противоречит другой, да пусть даже имеются прямые доказательства, опровергающие то, во что уверовал данный конкретный человек, – его это ни в малейшей степени не заставит усомниться в истинности своих убеждений. Множество сект с идиотскими, откровенно абсурдными постулатами живут себе припеваючи и не только имеют огромное количество последователей, но и непрерывно пополняют свои ряды за счёт доверчивых неофитов, которые настолько жаждут веры, что готовы принести на её алтарь и свои деньги, и разум, и даже свободу. Я уже не говорю про огромные, признанные официально религиозные концерны, на полном серьёзе, с пеной у рта отстаивающие свои доктрины, чтобы беспрепятственно властвовать над умами и волей приверженцев. И, разумеется, верующие поголовно убеждены: именно они владеют монополией на истину, отвергая точки зрения, хоть немного выбивающиеся за её границы, пылая ненавистью и праведным гневом ко всем, кто расходится с ними в этом единственно возможном трактовании сущего. И в этой истории немаловажную роль играет людская вера. Невозможно доказать, что во Вселенной действительно существуют и действуют в соответствии с неизвестными нам собственными взглядами и заповедями некие высшие силы, которые следят за тем, чтобы и люди следовали тем же основополагающим принципам, но можно в это поверить. А если допустить такую возможность, тогда и вездесущий блюститель неких вселенских законов, жестоко карающий попирающих их злоумышленников, вполне может оказаться абсолютно реальным. Можно сказать, мы столкнулись с полицейским из другой реальности, потустороннего, божественной канцелярии – в общем, не из нашего мира, который наводит таким вот образом порядок на вверенной ему территории.
   – Предположим, так оно и есть, но уж больно получаются суровые законы в этой самой канцелярии. К тому же, исходя из законов человеческих, которым мы и обязаны следовать, они, прости уж за тавтологию, незаконны.
   – Естественно, мы не можем одобрять устроенный проводником беспредел, но надо отдать ему должное: он заслуженно указал, что звери, за которыми он охотится, не считаются ни с законами, которые устанавливает общество, ни с желаниями, здоровьем и даже жизнью других людей. Они неизбежно будут нести боль и страдания, и мы не в силах это остановить, пока государство не оплатит им последний обед.
   Лэйни вздохнул и как-то даже осунулся.
   – Как бы я ни хотел утверждать обратное, людские законы не являются абсолютными, и их невозможно применить к любому человеку на земле: в одной стране за убийство с изнасилованием дадут пару лет общего режима, а в другой за слишком фривольный наряд – сразу голову с плеч. Законы постоянно изменяются, отменяются, придумываются, и то, что вчера считалось вполне безобидным, сегодня вдруг превращается в федеральное преступление. Чтобы определённая норма поведения могла называться законом, она должна стать неизменной, постоянной величиной, являющейся обязательной для исполнения каждым, независимо от места проживания, религиозной и культурной принадлежности, сексуальной ориентации и даже возраста и пола, а этого нет и в помине.
   – Лэйни, не хочешь же ты сказать, что принимаешь сторону этого маньяка, который, погостив в нашем городе, оставил за собой кучи изуродованных трупов?
   – Конечно, нет. Я не считаю возможным убивать одних людей, чтобы спасать других, и устраивать зачистку на улицах ни в коем случае не замышляю. Я лишь говорю, что его можно понять, хотя меня и пугает, что в его словах скрывается гораздо больше смысла, чем кажется на первый, наполненный ужасом и отвращением, взгляд. К тому же мы всего лишь люди и, в силу этого неисправимого врождённого недостатка, склонны преувеличивать, заблуждаться и не прислушиваться к голосу разума, зачастую превознося недостойных и путаясь в самых элементарных понятиях. Именно поэтому мы должны следовать приемлемым для общества, в котором живём, законам – человек просто не имеет ни права, ни возможности судить о поступках других, основываясь на собственном мнении, которое со слишком большой вероятностью будет ошибочным. Высшие силы, с которыми мы имели несчастье столкнуться, недвусмысленно показали: их совершенно не заботит, считают ли правомочным их вмешательство неразумные подопечные, и, к сожалению, мы не имеем ни малейшей возможности как-то повлиять на исполнение их приговора.
   Боб встал и, подойдя к окну, сурово посмотрел на раздражающую его сейчас радостную картину внизу.
   – Очень уж мрачно ты всё расписал, Лэйни. Если мы не в силах противостоять этому чудовищу, значит, надо просто закрыть глаза и отворачиваться в сторону, притворяясь слепыми и глухими, каждый раз, когда оно будет кого-то убивать прямо у нас под носом? По-твоему, мы должны стать закопавшими голову в песок бесполезными лицемерами? Я не меньше любого другого нормального человека ненавижу всю эту грязную накипь, клещей, присосавшихся к усилиям и жизням людей, но не могу позволить уверенному в своей безнаказанности монстру свободно разгуливать, где ему вздумается, и убивать любого, кто покажется ему недостойным жить. Из рассказа агента Абрахам я вынес для себя, что не я один так считаю: напавшие на машину, в которой находился проводник, не только абсолютно с этим согласны, но и представляют некую организацию, активно противостоящую всеобщей угрозе. Если придётся делать выбор, я без малейших колебаний встану на сторону тех, кто не может смиренно принять тот факт, что кто-то на основании своих, не важно, насколько благих, убеждений полагает себя вправе прореживать человеческую цивилизацию, как покорное блеющее стадо. И, честно говоря, я удивлён, что, как служитель закона, ты не видишь необходимости приложить все усилия для того, чтобы его остановить.
   – Я просто не собираюсь бросаться с кулаками на неприступную каменную стену лишь для того, чтобы выразить свою непримиримую к тому, что она там стоит, позицию. К тому же, поставив на кон свою жизнь, я получу в качестве приза лишь жизни кучки ублюдков, которые, пока не сядут пожизненно или на электрический стул, будут обгаживать всё, к чему прикоснутся. Учитывая это, обмен их никчёмного существования на безопасность и счастье многих звучит как очень выгодная сделка, – Лэйни поднял руку, останавливая готовое вырваться у его друга возмущение. – Не надо меня ненавидеть – я всего лишь высказываю свою точку зрения. Мы полицейские, и этим всё сказано. Мы неукоснительно следуем тем законам, которые поклялись соблюдать, чтобы в меру наших сил оберегать людей от всякой мрази, словно ядовитый гной, пропитавшей каждую тёмную щель, но даже ты должен согласиться, что сил этих недостаточно. По большей части мы лишь убираем кучи дерьма, оставляемые за собой преступниками. Не хочется этого признавать, но мы скорее золотари, чем защитники.
   С койки вдруг послышался болезненный стон, и, отбросив начинавшие копать между ними пропасть разногласия, Боб и Лэйни поспешили встать рядом с ней, тревожно вглядываясь в осунувшееся и бледное лицо друга. Бен хмурился, а глаза под крепко сомкнутыми веками сновали туда-сюда, как попавшие в ловушку мотыльки.
   Боб огляделся и потянулся к кнопке вызова медсестры, но так и замер с поднятой рукой, заметив, что Бен открыл глаза и смотрит на него каким-то странным, потерянным взглядом. Увидев его замешательство, Лэйни подбежал и с такой силой вдавил кнопку в заскрипевшее от неожиданности крепление, словно хотел вызвать на помощь весь персонал больницы.
   Не прошло и минуты, как в палату быстрым шагом вошла медсестра, девушка чуть за двадцать, довольно миловидная, с двумя короткими осветлёнными косичками, в белом до колен халате. Быстро осмотрев подопечного и мельком глянув на данные на его мониторе, она нажала на экране кнопку вызова дежурного врача.
   Пожилой осанистый доктор, с пышными седыми усами, которые он то и дело подкручивал, также не заставил себя ждать и, властно оттеснив посетителей, уверенно занялся пациентом, то давая указания ловящей каждое его слово медсестре, то бормоча что-то себе под нос.
   Переглянувшись, Боб и Лэйни вышли в коридор, где тут же принялись нервно вышагивать, избегая встречаться друг с другом взглядом. Не дав им возможности извести себя беспокойством, вскоре из палаты вышел и доктор. Потирая сильные искусные руки, с довольным видом он сообщил:
   – Мистер Сайдволл наконец очнулся. Совершенно очевидно, что угроза жизни миновала и он идёт на поправку. Так что, хотя он ещё очень слаб, вы можете с ним поговорить, но только недолго.
   Поблагодарив доброго старичка, Боб и Лэйни вернулись в палату. Раненый уже вполне осмысленно посмотрел в их сторону и даже слегка улыбнулся. Подойдя ближе, они поприветствовали друга, стараясь за напускной весёлостью скрыть от того истинное положение вещей. Бен сухо закашлялся и, поморщившись, пошутил:
   – Не надо делать такие лица, как будто вы по ошибке зашли на чужие похороны. Бывало, конечно, и лучше, но со мной всё в порядке. Дырку под орден во мне уже сделали, дело осталось за малым.
   Лэйни положил руку на плечо Бена, показавшееся ему на ощупь каким-то пергаментным, слегка пожал его и сказал:
   – Ну раз хохмишь, значит, точно поправляешься. Смотри не разбалуй себя бездельем и обтираниями губкой, а то медсёстры тут – те ещё знойные штучки. Привыкнешь – и тебя отсюда калачом не выманишь, а нам ещё преступников ловить.
   Бен слабо кивнул и, прикрыв глаза, полежал так секунд десять, а затем попросил включить программу новостей на висящем на стене напротив широкоэкранном плоском телевизоре. Лэйни немного замешкался, но потом всё же, пощёлкав каналами, выбрал RNC, где в данный момент обсуждались планы муниципалитета по реконструкции школ города и усилению мер безопасности как учащихся в них детей, так и тех, кто их должен учить. Покачав головой, он отвернулся от экрана с наседающей на обливающегося потом под градом каверзных вопросов члена строительного комитета пышной блондинкой и, вернув пульт на стоящую рядом снежно-белую тумбочку, присел на стул, на котором ранее сидел Боб.
   – Ну как ты, приятель, держишься?
   Бен немного приподнял руку, по-видимому, пытаясь сказать: «Не волнуйся, я в порядке».
   – Ну и славно. Такой здоровяк, как ты, никогда не погибнет от какой-то маленькой пульки; через неделю будешь отплясывать джигу, а через две мы пошлём тебя выиграть Наскар.
   Бен сглотнул и, наклонив голову, попытался заговорить. Сдвинув брови, Лэйни нагнулся поближе и сделал знак Бобу последовать его примеру. Голос раненого звучал слабо и непривычно, но вполне разборчиво. Бен прохрипел:
   – Он исчез.
   Лэйни и Боб переглянулись, и, поскольку, очевидно, ни для одного из них эта странная фраза ничего не значила, Лэйни переспросил:
   – Кто исчез, Бен? Может, тебе стоит отдохнуть, а мы зайдём попозже?
   Человек на кровати приподнял голову с подушки, и по его лицу пробежала тень страха, такая же слабая, как и он сам.
   – Подозреваемый. Мистер Брайт. Проводник – так он себя называет. Только что стоял посреди улицы, а в следующий момент просто исчез, как будто его и не было. Не думайте, что я сошёл с ума или брежу. Это значит лишь одно: всё, что он рассказал, скорее всего, правда, раз уж свидетельство тому я видел собственными глазами.
   Боб огляделся, словно опасаясь, что их кто-то подслушивает, и, наклонившись ещё ближе, прошептал:
   – Мы знаем. Агент Абрахам нам всё рассказала. Мы, конечно, не сразу ей поверили: уж больно эта история попахивает разыгравшейся больной фантазией, но затем решили, что она вполне согласовывается с тем, что уже известно; вот и ты подтверждаешь наши худшие опасения. Не беспокойся, в сумасшедшие мы тебя не рядим, и, когда встанешь на ноги, ещё придёт время обсудить, что тут к чему. Похоже, вы смогли выследить самого настоящего Карателя, истребляющего законченных мерзавцев и обладающего для этого поистине колоссальными возможностями.
   – Так и есть. Проводник рассказал нам, кто он такой и в чём заключается его миссия, даже согласился быть арестованным, чтобы не ввязываться в игру в кошки-мышки с различными федеральными службами, которые весьма дотошны и беспринципны, когда дело касается возможности заполучить в свои загребущие руки такое мощное оружие. Слушая, как он защищает людей от высасывающего из мира свет торнадо зла, я действительно начал его понимать.
   – Мы уже поспорили на этот счёт, и Боб разразился бурным негодованием, как только услышал, что я, хоть и не соглашаюсь с подобными методами восстановления справедливости, всё же нахожу в таком подходе разумное зерно.
   – Да, относиться к его действиям можно по-разному, это предсказуемо. Я уверен: если о нём станет известно, то многие встанут на сторону проводника, но и не меньшее число людей решительно воспротивится тому, чтобы он находился среди нас. Это может спровоцировать панику и беспорядки и привести к ужасающим последствиям, а значит, всем нам придётся держать своё мнение при себе. Как бы там ни было, его слова уже попали в наши головы, и забыть или хотя бы просто спрятать их на дальнюю полку чулана с ненужными воспоминаниями не выйдет. И поэтому я очень рад, что вы тоже вошли в огненный круг посвящённых. Как бы я ни хотел уберечь своих друзей от подобной сокрушающей истины, но не стану врать – я рад. Когда тебе приоткрываются тайны мироздания, просто необходим кто-то, с кем можно спокойно об этом поговорить, кто тоже несёт эту ношу и знает не понаслышке, как она тяжела.
   Бен умолк и знаками попросил воды. Лэйни поднёс к его растрескавшимся губам стакан, и, пока тот пил, да и ещё долго после никто не проронил ни слова, переосмысливая своё отношение к миру, повернувшемуся к ним тёмной стороной. Они чувствовали себя как астронавты, первыми увидевшие холодную и негостеприимную сторону Луны, – полными как надежд, что это станет великим открытием, так и опасений, что за чёрным бархатным пологом затаилась смерть или что похуже.
   Чтобы не задохнуться в тягучем, как кисель, неловком молчании, они обратили внимание на тараторившую без умолку взволнованную телеведущую, а прислушавшись к её репортажу, переглянулись, как будто сблизившая их тайна шла в комплекте с пониманием друг друга без слов. Их лица выбелил страх, и если бы случайному наблюдателю предложили определить среди них едва миновавшего порог смерти, он затруднился бы с ответом.
   На экране волоокая брюнетка в синем кардигане щебетала о чуде, спасшем тысячи жителей какого-то затерянного вблизи экватора острова. Извержение вулкана, грозившее сровнять этот клочок суши с окружающей его океанской бездной, по невыясненным причинам внезапно прекратилось. За её спиной оператор показывал скрытые медленно оседающей пылью разрушенные дома и потерянно бродящих по заваленной обломками стен, поваленными деревьями и изуродованными остовами машин улице аборигенов. Выжившие, несмотря на то, что они потеряли свои дома и пережили невыносимый ужас, выглядели счастливыми, а некоторые даже смеялись и пританцовывали, радуясь нежданному спасению, с надеждой на которое уже было расстались. Сделав умное лицо, ведущая сообщила, что научно обоснованных версий того, почему вулкан мог так внезапно успокоиться, нет и что различные учёные со всего мира уже выразили желание изучить эту аномалию, хотя пока никто из них и не смог внятно её прокомментировать.
   Лэйни нажал кнопку выключения на пульте, экран мигнул и погас. Ухмыльнувшись, он посмотрел на друзей, переводя взгляд с одного на другого.
   – Если спросите меня, то, пожалуй, я готов предложить объяснение чуда, спасшего этих несчастных, только, увы, ни один учёный, находящийся в здравом уме, при всём желании не сможет назвать его научно обоснованным.
   Боб с недоумением посмотрел на него, а затем ошеломлённо замер. Когда он наконец заговорил, то слова вытекали из него медленно и словно бы нехотя.
   – Ты хочешь сказать, это расстарался наш исчезнувший мститель?
   – Именно. Лишь обладающий поистине божественной силой может вступить в схватку с плюющейся раскалённой лавой горой и выйти из неё победителем.
   С кровати послышался надрывный кашель и с трудом доносящий слова приглушённый, шелестящий голос:
   – Скорее всего, Лэйни прав, тут не обошлось без участия нашего общего знакомого. Почему мы все решили, что проводник спасает только жертв убийц и насильников, забыв про гораздо более, если так можно выразиться, естественные причины смерти? Вот и доказательство – именно спасение людских жизней является высшей целью, ради которой он выступил в свой крестовый поход. Не знаю уж, как это у него получилось, но главное – он смог остановить уже занёсшую над головой этих людей косу, смерть, приняв на себя гнев природы, о сокрушительной ярости которой мы частенько забываем.
   Бен тяжело задышал и, откинувшись на подушку, закрыл глаза, утомлённый столь длинной тирадой.
   Боб вздохнул и упрямо мотнул головой.
   – Я всё равно не могу относиться к нему как к спасителю. Он убийца, и даже миллион спасённых жизней не искупает в моих глазах одного убийства.
   Слегка хлопнув его рукой по спине, Лэйни рассмеялся и принялся медленно прохаживаться между пустующими койками.
   – Ты, Боб, прямо-таки неисправимый праведник. Но, боюсь, непрошеного гостя нашего мира совершенно не интересует, разделяем ли мы его устремления. Он идёт собственной тернистой дорогой, не оглядываясь назад, и не свернёт с неё, даже если другой путь будет выстлан розами. Я думаю, тот, кто имеет достаточно сил и мудрости, чтобы избрать свой путь, как раз этого себе позволить и не может. Чем больший груз знаний несёт путник и чем сильнее он может влиять на окружающий его мир, тем меньше дорог перед ним, и рано или поздно остаётся лишь узкая тропинка. Только на такой стезе и можно повстречать бога… и кто знает, к добру ли эта встреча.
   Он отвернулся к раскрытому окну и стал рассматривать покрытый охряным кружевом липовой пыльцы тротуар.
   Боб открыл было рот, но так и не нашёлся, что возразить. Его мысли невольно свернули на размышления о том, что их крошечный, по вселенским меркам, дом уже миллиарды лет с огромной скоростью несётся в чёрной ледяной пустоте, давая своим детям возможность жить, находить друзей, любовь, ненависть, смерть, и будет питать их страхи, переживания и надежды, пока не угаснет последний солнечный луч; о том, что в мироздании всему назначен единственно возможный путь и как мельчайшие частицы, так и звёздные системы неизбежно следуют по раз и навсегда проложенной для них колее. А если солнца и планеты не имеют возможности отклониться даже на йоту от предписанной им траектории, может, и человеку только кажется, что он делает тот или иной выбор; на самом же деле он лишь пролетает от станции рождения до вокзала смерти по пролегающим через жизнь рельсам судьбы? Но если каждая встреча и событие уже занесены на скрижали, значит ли это, что их с Лэйни и Беном пути обязательно должны были пересечься? И не расстанутся ли они теперь столь же неотвратимо, брошенные на рифы непонимания ураганом разногласий?
   Боб посмотрел на задумчивого Лэйни, который ему улыбнулся, и, покачав головой, присел на краешек пустой кровати, а затем повернулся к неподвижно рассматривающему их с больничной койки Бену, встретившему его взгляд твёрдо и, казалось, грустно, словно понимавшему, о чём он думает.
   Невысказанное окутало их своими расплывчатыми объятиями, искажая и делая нечёткими очертания мыслей, размывая и подтачивая кажущуюся нерушимой дружбу. С гнетущей обречённостью Боб почувствовал, как вздрогнула и заскрипела железнодорожная стрелка, направляя состав его жизни в сторону от двух уже ставших близкими людей, в погоню за ускользающим фантомом справедливости, от которого они с такой лёгкостью отвернулись.
   Сглотнув неожиданно ставшую горькой слюну, опустив глаза, он направился к двери, не в силах вымолвить способные разбить лёд, сковавший до этого безмятежное озеро их единства, слова. Избегая отвечать на провожающие его недоумённые взгляды, он всё же выдавил из себя безжизненное и сухое, как облетевшие листья, прощание и вышел за дверь, не зная, от чего или куда бежит.

###

Благодарю за потраченное на ознакомление с моим творчеством время, надеюсь вы провели его с пользой и удовольствием. Для знакомства с автором пожалуйста посетите сайт

http://sunnygreenhill.com

Примечания

Глава 1

   Барельеф – разновидность скульптурного выпуклого рельефа, в котором изображение выступает над плоскостью фона не более, чем на половину объёма. Если более – рельеф называется горельефом (высокий рельеф).

   Дифирамбы – народные гимны бурного оргиастического характера, исполнявшиеся хором, большей частью переодетым сатирами, на празднике сбора винограда в честь бога производительных сил природы и вина Диониса (само слово «дифирамб» – один из эпитетов этого бога). В переносном смысле – преувеличенная, восторженная похвала.

   Джайв – танец афроамериканского происхождения, появившийся в США в начале 1940-х. Джайв является разновидностью свинга с быстрыми и свободными движениями.

   Золотые ворота – висячий мост через пролив Золотые Ворота. Он соединяет город Сан-Франциско на севере полуострова Сан-Франциско и южную часть округа Марин, рядом с пригородом Саусалито.

   Питекантроп (обезьянолюди, или «яванский человек») – ископаемый подвид людей, некогда рассматриваемый как промежуточное звено эволюции между австралопитеками и неандертальцами.

   Чупакабра – неизвестное науке существо, персонаж городской легенды. Согласно легенде, чупакабра убивает животных (преимущественно коз) и высасывает у них кровь.

   Дамоклов меч – по греческому преданию, сиракузский тиран Дионисий Старший (конец V в. до н. э.) предложил своему фавориту Дамоклу, считавшему Дионисия счастливейшим из смертных, занять его престол на один день. По приказу тирана его роскошно одели, умастили душистым маслом, посадили на место правителя; все вокруг суетились, исполняя каждое его слово. В разгар веселья на пиру Дамокл внезапно увидел над головой меч без ножен, висевший на конском волосе, и понял призрачность благополучия. В переносном смысле – нависшая над кем-либо постоянная угроза при видимом благополучии.

   Вавилон – город в Древней Месопотамии на территории исторической области Аккад. Один из крупнейших городов в истории человечества, «первый мегаполис».

   Вавилонское столпотворение – в Библии предание о том, как Бог, разгневанный дерзостью людей, вознамеривавшихся соорудить башню до небес (Вавилонская башня) смешал их языки и рассеял по всей земле. В переносном смысле – большая группа людей, собравшаяся в некоем месте, обычно занятая какой-либо бурной, шумной деятельностью.

   Homo insipiens (хомо инсипиенс, лат.) – человек неразумный.

   Голем – персонаж еврейской мифологии. Человек из неживой материи (глины), оживлённый каббалистами с помощью тайных знаний – по аналогии с Адамом, которого Бог создал из глины.

   Сунь Цзы – китайский стратег и мыслитель, предположительно, живший в VI или, по другим источникам, в IV веке до н. э. Автор знаменитого трактата о военной стратегии «Искусство войны».

   Куан Кун – очень популярный в Китае бог. Это бог Богатства, однако, это не всё. Он также и защитник угнетённых, покровитель полиции, охранник триад, бизнес-лидеров и известных политиков.

   Индиана Джонс – созданный Стивеном Спилбергом и Джорджем Лукасом вымышленный персонаж, герой серии приключенческих фильмов, многочисленных книг, комиксов и компьютерных игр.

   Бенджамин Франклин Гейтс – главный герой приключенческого фильма Сокровище нации: Книга тайн.

   Дин Рэй Кунц (9 июля 1945 года, Эверетт, Пенсильвания, США) – американский писатель-фантаст. Известен во всём мире как мастер остросюжетных триллеров. Суммарный тираж его книг превысил 100 миллионов экземпляров.

   Цербер – в греческой мифологии порождение Тифона и Ехидны (Тартара и Геи), трёхголовый пёс, у которого из пастей течёт ядовитая смесь. Охранял выход из царства мёртвых Аида, не позволяя умершим возвращаться в мир живых.

   Мекка – город в западной Саудовской Аравии, около 100 км от Красного моря. Является центром паломничества для мусульман.

   Плуто – анимационный персонаж, ставший знаменитым в серии коротких мультфильмов студии Уолта Диснея. Наиболее часто он появлялся на экране как домашняя собака Микки-Мауса.

   Тартана – небольшое средиземноморское судно XVI—XIX веков с косым парусным вооружением. Различные тартаны применялись как для каботажного сообщения и рыбалки, так и в качестве военных кораблей.

   Морфей – бог сновидений в греческой мифологии.

   Карл Линней – шведский естествоиспытатель и врач; создатель ещё при жизни принёсшей ему всемирную известность единой системы классификации растительного и животного мира, в которой были обобщены и в значительной степени упорядочены знания всего предыдущего периода развития биологической науки.

   Святые макароны – отсылка к пастафарианству или Церкви летающего макаронного монстра – пародийной религии, основанной Бобби Хендерсоном в 2005 году в знак протеста против решения департамента образования штата Канзас, требующего ввести в школьный курс концепцию «Разумного замысла» как альтернативу эволюционному учению.

Глава 2

   Эмпайр-стейт-билдинг – 103-этажный небоскрёб, расположенный в Нью-Йорке на острове Манхэттен.

   Архитрав – 1. Архитравом или архитравным покрытием называется вообще всякая прямолинейная перекладина, перекрывающая промежуток над колоннами, столбами или оконными и дверными проёмами. 2. нижняя часть антаблемента, непосредственно опирающаяся на капители колонны.

   Антаблемент – верхняя, несомая часть архитектурного ордера – балочное перекрытие пролёта или завершение стены, состоящее из архитрава, фриза и карниза.

   Аркбутан – один из типов используемых в церковной архитектуре контрфорсов в форме наружной полуарки, передающей горизонтальное усилие распора от сводов постройки на опорный столб и расположенной за пределами основного объёма здания.

   Пагода – буддийское или индуистское сооружение культового характера, обычно многоярусная башня. В разных странах к пагодам относят разные типы сооружений.

   Мегарон – греческий дом прямоугольного плана с очагом посередине.

   Базилика – тип строения прямоугольной формы, которое состоит из нечётного числа (1, 3 или 5) различных по высоте нефов.

   Неф – вытянутое помещение, часть интерьера (обычно в зданиях типа базилики), ограниченное с одной или с обеих продольных сторон рядом колонн или столбов, отделяющих его от соседних нефов.

   Порфир – мелкокристаллическая изверженная горная порода с крупными включениями. По химическому составу близок к граниту. Название происходит от своеобразной красной породы с белыми крупными вкрапленниками ортоклаза. Необработанная горная порода не выглядит эффектно, но предстаёт во всём великолепии после шлифовки и полировки, приобретая благородный пурпурный цвет.

   Алмазная миля – крупнейшая биржа по торговле сырыми алмазами. Расположена в Антверпене. «Здесь под честное слово, без всяких бумаг и контрактов люди меняют состояния на пластиковые пакетики с камнями и уносят их в кожаных портфелях.»

   Минотавр – по греческому преданию, чудовище с телом человека и головой быка, происшедшее от неестественной любви Пасифаи, жены царя Миноса, к посланному Посейдоном (в некоторых источниках Зевсом) быку.

   Демогоргон – изначально грамматическая ошибка учёного Лактанция, в дальнейшем это имя используется по отношению к первобытному богу, прародителю всех прочих древних божеств или обозначает вечный священный символ, изгоняющий ложных богов.

   Антрепренёр – менеджер или предприниматель в некоторых видах искусства, содержатель либо арендатор частного зрелищного предприятия (театра, цирка и др.) – антрепризы.

   Версаче – итальянская компания, производитель модной одежды и других предметов роскоши.

   Римский патриций – лицо, принадлежавшее к исконным римским родам, составлявшим правящий класс и державшим в своих руках общественные земли.

   Ар-нуво (модерн) – художественное направление в искусстве, наиболее распространённое в последней декаде XIX – начале XX века. Его отличительными особенностями являются отказ от прямых линий и углов в пользу более естественных, «природных» линий, а также интерес к новым технологиям.

   Синкопа (буквально – обрубание) – смещение акцента с сильной доли такта на слабую, то есть несовпадение ритмического акцента с метрическим.

   Юй-Ди (Нефритовый император) – верховное божество даосского пантеона. Его изображают как бесстрастного мудреца, который правит небом и делами людей.

   Гуакамоле – закуска из пюрированной мякоти авокадо. Имеет консистенцию густого соуса (пасты). Блюдо мексиканской кухни, имеет ацтекские корни.

   Дороти Гейл – главная героиня книг сказочного цикла о Стране Оз, написанных Лайменом Фрэнком Баумом.

Глава 3

   Чарли Мэнсон– американский преступник, лидер коммуны «Семья», отдельные члены которой в 1969 году совершили ряд жестоких убийств.

   Лас-Вегас – город на западе США, в штате Невада, административный центр самого южного в штате округа Кларк. Является одним из крупнейших мировых центров развлечений и игорного бизнеса.

   Рианна – (настоящее имя Робин Рианна Фенти; род. 20 февраля 1988, Барбадос) – барбадосская R&B и поп-певица и актриса. В 16 лет переехала в США.

   Диснейленд – парк развлечений в городе Анахайме (штат Калифорния, США), находящийся под управлением Walt Disney Parks and Resorts – подразделения компании «Уолт Дисней».

   Фавела – трущобы в городах Бразилии, часто расположенные на склонах гор. В фавелах отсутствует развитая инфраструктура и высок уровень преступности.

   Шанхай – крупнейший город Китая и один из крупнейших по численности населения городов мира. Расположен в дельте реки Янцзы на востоке Китая.

   Пекин (буквально: «Северная столица») – столица Китая. Это крупнейший железно– и автодорожный узел и один из основных авиаузлов страны. Кроме того, Пекин является политическим, образовательным и культурным центром КНР, в то время как главными экономическими центрами считаются Шанхай и Гонконг.

   Янь-ван – в китайской мифологии владыка подземного мира; считалось, что он расследует земную жизнь мёртвых, а затем направляет их для наказания к одному из десяти царей-судей, каждый из которых имеет своё судилище. Восемь царей наказывали души, а попадающих к двум другим судьям ожидали новые тела для реинкарнации.

   Видок (23 июля 1775 – 11 мая 1857) – французский преступник, ставший впоследствии первым главой Главного управления национальной безопасности (фр. Surete Nationale), а потом и одним из первых частных детективов и «отцом» уголовного розыска в его современном виде.

   Питер Пэн – персонаж книг шотландского писателя сэра Джеймса Барри. Один из популярнейших персонажей детской литературы XX века. Прототипом персонажа, вдохновившим писателя, был Майкл Дэвис.

   Мармит – в ресторанном деле и общественном питании: ёмкость прямоугольной, овальной, круглой формы низкого или среднего профиля с крышкой, изготовленная из алюминия/нержавеющей стали, предназначенная для хранения продуктов, полуфабрикатов и готовой пищи, и из нержавеющей стали или серебра – для приготовления и/или сохранения пищи (в том числе глубокого профиля) в подогретом виде.

   Кабуки-тё – один из кварталов токийского района Синдзюку.

   Синдзюку – один из 23 специальных районов Токио, административный центр префектуры Токио.

   Законы трёх ошибок (третьего страйка) – законодательные акты, принятые на уровне штатов в США, на основании которых суды штатов должны приговаривать тех, кто совершил три серьёзных преступления, к длительным срокам тюремного заключения. Название законов возникло из правил игры в бейсбол, где отбивающий может пропустить два удара, прежде чем выбыть из игры, пропустив третий.

   Большой каньон – один из глубочайших каньонов в мире. Находится на плато Колорадо, штат Аризона, США, на территории национального парка Гранд-Каньон.

   Швейцарский нож – многофункциональный складной нож, оснащённый клинком и несколькими дополнительными инструментами, такими как отвёртки, открывалки, штопор и так далее.

   Катманду – столица и крупнейший город Непала, его исторический, экономический, политический и культурный центр.

   Монблан – кристаллический массив, высота которого достигает 4810 м. Расположен в Западных Альпах, входящих в горную систему Альпы. Находится на границе Франции и Италии в районах Верхняя Савойя и Курмайор. Без учёта Эльбруса является высшей точкой Европы.

   Штат кукурузы – прозвище штата Айoва, расположенного на Среднем Западе США в области, называемой «Сердце Америки».

   Джон Сильвер – вымышленный пират XVIII века, персонаж романа Роберта Льюиса Стивенсона «Остров сокровищ».

   Улисс Симпсон Грант (27 апреля 1822, Пойнт-Плезант, Огайо – 23 июля 1885, Уилтон, Нью-Йорк) – американский политический и военный деятель, полководец северян в годы Гражданской войны в США, генерал армии (25 июля 1866 – 4 марта 1869). C 4 марта 1869 по 4 марта 1877 – 18-й президент США. Портрет Гранта изображён на банкноте в 50 долларов.

Глава 4

   Принцесса Грёза (в оригинале «Дальняя принцесса», фр. La Princesse lointaine; 1895) – пьеса французского драматурга Эдмона Ростана.

   Нефертити – «главная супруга» древнеегипетского фараона XVIII династии Эхнатона (ок. 1351—1334 до н. э.), время правления которого ознаменовалось крупномасштабной религиозной реформой.

   Фетиш – неодушевлённый материальный предмет поклонения, которому приписываются сверхъестественные свойства. Понятие «фетиш» было введено в европейские языки в XVIII веке голландским путешественником Виллемом Босманом, хотя оно было известно ещё с XV века, когда португальские моряки встретились с коренным населением Западной Африки.

   Эмэйшань – горы в провинции Сычуань. Эмэйшань наряду с Путошань, Утайшань и Цзюхуашань является одной из четырёх священных гор китайских буддистов.

   Ири-Хор – додинастический фараон Древнего Египта, правивший около 3000 до н. э. (Накада IIIB), хотя некоторые археологи выражают сомнение в его существовании. Его имя известно из грубо выцарапанных надписей на сосудах.

   Чжэньцзян – городской округ в провинции Цзянсу КНР.

   Крутящий момент (момент силы) – векторная физическая величина, равная векторному произведению радиус-вектора (проведённого от оси вращения к точке приложения силы – по определению) на вектор этой силы. Характеризует вращательное действие силы на твёрдое тело.

   Сэр Джеймс Бонд (также известный как «агент 007») – главный персонаж романов британского писателя Яна Флеминга о вымышленном агенте MI6. Получил широкую популярность после начала экранизации романов Флеминга.

   Формула-1 – чемпионат мира по кольцевым автогонкам на автомобилях с открытыми колёсами.

   Рейв – направление электронной музыки, а также массовая дискотека с выступлением диджеев и исполнителей электронной музыки.

   Буцефал – кличка любимого коня Александра Македонского.

   Тесей – в древнегреческой мифологии сын афинского царя Эгея (или бога Посейдона) и Эфры, 11-й царь Афин. Центральная фигура аттической мифологии и один из самых известных персонажей всей греческой мифологии.

   Ариадна – в древнегреческой мифологии дочь критского царя Миноса и Пасифаи. Упомянута уже в «Илиаде» (XVIII 592), её историю рассказывал Нестор в «Киприях». Когда Тесей решился убить Минотавра, (единоутробного брата Ариадны), которому афиняне по требованию отца Ариадны посылали ежегодно позорную дань из семи юношей и семи девушек, и таким образом избавляли отечество от чудовища, он получил от любившей его Ариадны клубок ниток, выведший его из лабиринта, где обитал Минотавр (применять нить её научил Дедал).

   Коронер – в некоторых странах англо-саксонской правовой семьи должностное лицо, специально расследующее смерти, имеющие необычные обстоятельства или произошедшие внезапно, и непосредственно определяющее причину смерти.

   Сальвадор Дали (11 мая 1904, Фигерас – 23 января 1989, Фигерас) – испанский живописец, график, скульптор, режиссёр, писатель. Один из самых известных представителей сюрреализма.

   Даблдекер – двухэтажный автобус. Известнейшим двухэтажным автобусом является, например, лондонский даблдекер «Рутмастер», ставший символом города и, возможно, самым узнаваемым автобусом в мире, который совершил свой последний рейс в декабре 2005 года.

   Квадрига – античная двухколёсная колесница с четырьмя запряжёнными конями. Часто использовалась в Древнем Риме в гонках или в триумфальных шествиях.

   Бранденбургские ворота – единственные сохранившиеся городские ворота Берлина, их первоначальное название – Ворота мира. Были построены Карлом Готтгардом Ланггансом в 1789—1791 гг. Образцом для Бранденбургских ворот послужили Пропилеи Акрополя в Афинах. Украшение фасада принадлежит руке Иоганна Готфрида Шадова; он также спроектировал и шестиметровую квадригу, которой управляет богиня Победы Виктория (квадрига развёрнута в восточную сторону).

   Фахверк – тип строительной конструкции, при котором несущей основой служит пространственная секция из наклонных (под различным углом) балок. Эти балки видны с наружной стороны дома и придают зданию характерный вид; пространство между балками заполняется глинобитным материалом, кирпичом, иногда также деревом.

   Байона – традиционный испанский сыровяленый продукт, изготовлен из свиной лопатки в оболочке из свиной кишки.

   Морсилья – испанская кровяная колбаса, которую готовят из свиной крови, cвиного мяса, жира, лука и риса. Её разновидность – зелёная морсилья, где вместо риса добавляют лук-порей.

   Олд чисхолм трэйл – ковбойская песня, которая восходит к 1870 году, когда она была одной из самых популярных песен среди ковбоев.

   Пандора («всем одарённая», др.-греч.) – в древнегреческой мифологии – первая женщина, созданная по велению Зевса в наказание людям за похищение для них Прометеем огня. Любопытная Пандора открыла полученный ею от Зевса сосуд (ящик Пандоры), из которого тут же по земле разлетелись все несчастья и бедствия, а под захлопнутой в страхе крышкой осталась на донышке только надежда.

   Метроном – прибор, отмечающий короткие промежутки времени равномерными ударами. В основном используется музыкантами как точный ориентир темпа при исполнении музыкального произведения на репетиции.

   Нэнси Дрю – литературный и киноперсонаж, девушка-детектив, известная во многих странах мира. Была создана Эдвардом Стратемаэром, основателем Синдиката Стратемаэра, фирмы занимавшейся упаковкой книг. Нэнси Дрю впервые появилась в книге «Тайна старых часов», опубликованной в 1930 году.

   Гринч-похититель Рождества – вымышленный персонаж, герой книги Доктора Сьюза.

   Атлантида – известный по преданиям остров-государство. Наиболее подробное описание Атлантиды известно по диалогам Платона Афинского.

   Линкольн – американский государственный деятель, 16-й президент США (1861—1865) и первый от Республиканской партии, освободитель американских рабов, национальный герой американского народа. Входит в список 100 самых изученных личностей в истории.

   Толерантность – социологический термин, обозначающий терпимость к иному мировоззрению, образу жизни, поведению и обычаям.

Глава 5

   Сэмюэл Адамс (27 сентября 1722, Бостон – 2 октября 1803, Бостон) – американский государственный деятель и философ. В качестве политического лидера колонии Массачусетс создал тайную антибританскую организацию «Сыны свободы», одной из акций которой было Бостонское чаепитие. Впоследствии – один из лидеров Американской революции.

   Букинистика – торговля старыми книгами и другими печатными антикварными изданиями. Букинисты – специалисты букинистической торговли, обычно являются знатоками старинных редких изданий.

   Неоготика – наиболее распространённое направление в архитектуре эпохи эклектики, или историзма, возрождавшее формы и (в ряде случаев) конструктивные особенности средневековой готики.

   Фронтон (лоб, передняя часть стены, лат.) – завершение (обычно треугольное, реже – полуциркульное) фасада здания, портика, колоннады, ограниченное двумя скатами крыши по бокам и карнизом у основания.

   Контрфорс («противодействующая сила», фр.) – вертикальная конструкция, представляющая собой либо выступающую часть стены, вертикальное ребро, либо отдельно стоящую опору, связанную со стеной аркбутаном. Предназначена для усиления несущей стены путем принятия на себя горизонтального усилия распора от сводов.

   Пилястра – вертикальный выступ стены, условно изображающий колонну.

   Гардина – мягкий занавес из тончайшей прозрачной ткани (тюль, органза, вуаль), закрывающий окно полностью или частично.

   Рубикон – небольшая река на Апеннинском полуострове, впадает в Адриатическое море, к северу от Римини. До 42 г. до н. э. служила границей между Италией и римской провинцией Цизальпийская Галлия. Широко известна благодаря выражению «перейти Рубикон», означающему некоторое бесповоротное решение.

   Мамон – у древних сирийцев и евреев бог богатства, самое богатство, а также вообще земные блага. Другое значение – символ алчности, обжорства, стяжательства.

   Маркиза де Помпадур – Жанна-Антуанетта Пуассон (29 декабря 1721 – 15 апреля 1764) – официальная фаворитка (с 1745) французского короля Людовика XV, которая на протяжении 20 лет имела огромное влияние на государственные дела, покровительствовала наукам и искусствам.

   Возрождение – эпоха в истории культуры Европы, пришедшая на смену культуре Средних веков и предшествующая культуре Нового времени. Примерные хронологические рамки эпохи: начало XIV – последняя четверть XVI века и в некоторых случаях – первые десятилетия XVII века (например, в Англии и, особенно, в Испании). Отличительная черта эпохи Возрождения – светский характер культуры и её антропоцентризм (то есть интерес, в первую очередь, к человеку и его деятельности). Появляется интерес к античной культуре, происходит как бы её «возрождение» – так и появился термин.

   Шалтай-Болтай – персонаж многих классических английских детских стихотворений, очень хорошо известен в англоговорящем мире. Является героем книги Льюиса Кэрролла «Алиса в Зазеркалье», где выглядит большим человекоподобным яйцом с галстуком.

   Босса-нова – стиль бразильской музыки, представляющий своеобразную смесь кул-джаза с различными местными ритмами, среди которых – байау и, в первую очередь, самба. Появилась в Рио-де-Жанейро, в районе Ипанема – месте обитания обеспеченных людей.

   Мизансцена – расположение актёров на сцене в тот или иной момент спектакля.

   Балаклава – головной убор (вязаная шапка), закрывающий голову, лоб и лицо, оставляя небольшую прорезь для глаз, рта или для овала лица.

   Мадлен – французское бисквитное печенье небольшого размера из Коммерси, обычно в форме морских гребешков. Эта выпечка пользуется неизменным успехом во Франции и в Европе в целом.

   Фемида – в древнегреческой мифологии богиня правосудия, титанида, вторая супруга Зевса.

   Сияние – культовый фильм ужасов Стэнли Кубрика, снятый в 1980 году по мотивам одноимённого романа Стивена Кинга.

   Моноспектакль (Театр одного актёра) – это спектакль с единственным исполнителем.

   Борис Ельцин – (1 февраля 1931, Бутка, Буткинский район, Уральская область – 23 апреля 2007, Москва) – советский партийный и российский политический и государственный деятель, первый президент Российской Федерации.

   Ктулху – божество из пантеона Мифов Ктулху, владыка миров, спящий на дне Тихого океана, но, тем не менее, способный воздействовать на разум человека. Впервые упомянут в рассказе Говарда Лавкрафта «Зов Ктулху» (1928).

   Тамбур-шток (тамбурмажорский жезл (булава)) – перевитая тесьмою трость с золочёным набалдашником; этой булавой тамбурмажор подаёт сигнал барабанщикам и горнистам начинать и заканчивать играть.

   Тамбурмажор – главный полковой барабанщик во французской и некоторых других (австрийской, русской, шведской) армиях. Со временем тамбурмажором стал называться руководитель военного оркестра на марше. Упрощённо – военный дирижёр.

   Восьмая поправка – запрет чрезмерных залогов и штрафов, жестоких и необычных наказаний. Восьмая поправка к Конституции США является частью Билля о правах. Как и другие поправки, составляющие Билль о правах, была внесена в конгресс 5 сентября 1789 года и ратифицирована необходимым количеством штатов 15 декабря 1791 года.

   Гестапо – тайная государственная полиция Третьего рейха в 1933—1945 годах. Организационно входила в состав Министерства внутренних дел Германии.

Глава 6

   Лента Мёбиуса – топологический объект, простейшая неориентируемая поверхность с краем, односторонняя при вложении в обычное трёхмерное Евклидово пространство. Попасть из одной точки этой поверхности в любую другую можно, не пересекая края. Проще говоря, для её изготовления надо взять достаточно вытянутую бумажную полоску и соединить концы полоски, предварительно перевернув один из них. Имеет ряд практических применений – ленточный конвейер, системы непрерывной записи на плёнку и т. д.

   Каллиопа (красноречивая) – в древнегреческой мифологии – муза эпической поэзии, науки и философии. Изображалась с восковыми табличками и стилосом (палочкой для письма).

   Reconditus latebra – тайное логово, секретное убежище (лат.)

   Эйфелева башня – металлическая башня в центре Парижа, самая узнаваемая его архитектурная достопримечательность; всемирно известный символ Франции.

   Бенджамин Франклин (17 января 1706 – 17 апреля 1790) – политический деятель, дипломат, учёный, изобретатель, журналист, издатель, масон. Один из лидеров войны за независимость США. Портрет Бенджамина Франклина находится на стодолларовой купюре федеральной резервной системы США с 1914 года.

   Бугимен – вымышленный персонаж устрашения, один из самых известных мифических монстров Северной Америки. Обитает в спальне. Появляется ночью, вылезая из шкафа или из-под кровати.

   Quid pro quo («то за это», лат.) – фразеологизм, обычно используемый в английском языке в значении «услуга за услугу».

   Эверест (Джомолунгма) – высочайшая вершина Земли. Расположена в Гималаях, в хребте Махалангур-Химал (в части, называемой Кхумбу-Гимал).

   Юстиция – в древнеримской мифологии богиня правосудия, соответствующая богине Дике в древнегреческой мифологии. Являлась аллегорическим олицетворением моральных сил в юридической системе.

   Джон Эдгар Гувер (1 января 1895, Вашингтон – 2 мая 1972) – американский государственный деятель, занимавший пост директора Федерального бюро расследований на протяжении почти полувека, с 1924 года до самой своей смерти в 1972 году.

   Цза чжун (za zhong, кит.) – грубое китайское ругательство, аналогичное русскому слову ублюдок.

   Си-вок (C-walk или Crip Walk) – танец, возникший в начале 1970-х годов благодаря членам банды Crips из Южного и Центрального Лос-Анджелеса, и с тех пор распространившийся по всему миру. Состоит из быстрого выполнения сложных фигур ногами.

   Ай-Петри – гора в Крымских горах в составе массива Ай-Петринская яйла. На Ай-Петри наблюдается максимальное количество туманных дней в Крыму.

   Бохол – десятый по величине остров Филиппинского архипелага, центр одноимённой провинции.

   Адобо – популярное блюдо филиппинской кухни. Кусочки курицы (иногда свинины или кальмаров), тушёные в смеси соевого соуса и уксуса, основательно сдобренные перцем, чесноком и лавровым листом.

   Долгопяты – род приматов. Небольшие зверьки, ростом от 9 до 16 см. Отличительные особенности – длинные задние конечности, крупная округлая голова, большие глаза диаметром до 16 мм. Активны, прежде всего, ночью.

   Руины Кагсава – развалины построенной в 1724 году францисканской церкви, уничтоженной извержением вулкана Майон в 1814 году.

   Майон – вулкан на Филиппинах высотой 2462 метра. Расположен недалеко от города Легаспи. Имеет почти совершенную конусообразную форму. За последние 400 лет извергался свыше 50 раз.

   Секретные материалы – американский научно-фантастический телесериал, созданный Крисом Картером.

   Болезнь Альцгеймера – наиболее распространённая форма деменции, нейродегенеративное заболевание, впервые описанное в 1906 году немецким психиатром Алоисом Альцгеймером. Характеризуется расстройством кратковременной памяти, нарушениями моторики и координации. С развитием болезни происходит потеря долговременной памяти и постепенная потеря функций организма, ведущая к смерти.

   Боб Кейн (24 октября 1915 – 3 ноября 1998) – американский создатель комиксов, наиболее известен как создатель комикса о супергерое Бэтмене.

   Сталактит («натёкший по капле», греч.) – хемогенные отложения в карстовых пещерах в виде образований, свешивающихся с потолка (сосульки, соломинки, гребёнки, бахромы и т. п.).

   Капитель (голова, лат.) – венчающая часть колонны или пилястры.

   Фриз – декоративная композиция в виде горизонтальной полосы или ленты, увенчивающей или обрамляющей ту или иную часть архитектурного сооружения.

   Эркер – выступающая из плоскости фасада часть помещения. Обычно остеклён, часто по всему периметру.

   Франкенштейн (Создание Франкенштейна, монстр Франкенштейна) – одно из главных действующих лиц романа Мэри Шелли «Франкенштейн, или Современный Прометей» (1818), а также персонаж множества книжных, драматических и кинематографических адаптаций его сюжета.

   Граф Дракула – вампир, заглавный персонаж и главный антагонист романа Брэма Стокера «Дракула» (1897). В качестве архетипического вампира Дракула появлялся во множестве произведений массовой культуры, даже не имеющих непосредственного отношения к роману Брэма Стокера.

Розвинд. Тьма Sunny Greenhill

Глава 1

1.1. Предвестие бури

1.2. Солнце закрывает тень

1.3. Если жизнь измеряется в деньгах, она не стоит ничего

1.4. По следам зла

1.5. Логово зверя

1.6. Две стороны одной смерти

Глава 2

2.1. Врата в Ад

2.2. Секреты обходятся дорого

2.3. Начало – лишь часть бесконечности

2.4. За небом прячутся звёзды

Глава 3

3.1. Избравши путь, не сомневайся

3.2. Войти в закрытую дверь

3.3. Свет ярче во мраке

3.4. Тучи прольются дождём

Глава 4

4.1. В споре с богом выигрывает тот, кто в нём не участвовал

4.2. Цена страха

4.3. Дракон просыпается

4.4. Принцип домино

4.5. Огни «Атлантиды»

4.6. Большие дела маленьких людей

Глава 5

5.1. «Живая Смерть»

5.2. По следам благих намерений

5.3. Ответы найдёт ищущий

5.4. Кто крови жаждал, ею напьётся

5.5. Неизвестность приносит страх, а знание – ужас

5.6. Ловцы Драконов

Глава 6

6.1. И в предвкушении чуда замер зал

6.2. Ведомый тьмой

6.3. Счастлив тот, кому не надо бороться с собой

6.4. Мрак сгущается

6.5. Гнев огня

6.6. Тьма поглотит тьму

6.7. На тонком льду

###

Примечания

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Розвинд. Тьма
Sunny Greenhill