-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
| Евгений Михайлович Константинов
|
| Судьба Застолья
-------
Евгений Константинов
Судьба Застолья
– Внимание, мелкота! Слушай сюда, – Серега Костиков по прозвищу Шуба разглядывал с высоты своего роста «ожившие» фигурки, не превышавшие высотой мизинец – новых живчиков, пополнивших территорию Застолья. Четыре маленьких женщины и двое мужчин без особой тесноты могли поместиться у него на ладони.
– Я – скульптор, для вас – Вышний, потому что все вы – творение моих пальцев. Вот этих вот самых пальцев. Все вы вылеплены из пластилина и затем посредством моей воли, обрели способность двигаться, есть, пить, получать удовольствия, страдать морально и физически и тому подобное. При этом все вы – уменьшенные копии конкретных людей живущих в нормальном мире.
Спокойно, мелкота, спокойно! И не размахивайте руками, я все равно никого из вас не слышу. Прежде чем предпринимать какие-либо действия, хорошенько меня выслушайте.
Короче! В данный момент вы находитесь на новой территории Застолья. На так называемой «Глухомани». Существует еще и старая территория, более благоустроенная в плане цивилизованной жизни, которую населяют такие же, как вы живчики. Чтобы вам был понятен, так сказать, масштаб вашего теперешнего жизненного пространства, представьте, что вообще вся территория Застолья занимает примерно две трети письменного стола – в его длину и ширину. При этом стол двумя сторонами вплотную приставлен к углу комнаты, а с двух других сторон территорию омывает бурная река, преодолеть которую при всем желании нет никакой возможности…
Так оно и было на самом деле. Серега Костиков по прозвищу Шуба потратил довольно много времени, чтобы увеличить территорию Застолья и чтобы слепить новых живчиков. Шуба сам, волей стечения обстоятельств воссоединившись с собственной оживленной копией, провел несколько дней в Застолье, и ему на собственной шкуре довелось испытать прелести глобальной зависимости от воли Вышнего.
Он осознал, что даже там, на сильно ограниченном пространстве, все равно жизнь идет своим чередом, что каждому живчику ничего человеческое не чуждо. Он лишний раз убедился, что стопроцентно в ответе за тех, кого слепил и оживил. И к огромному своему удовлетворению Серега Костиков пришел к выводу, что созданное собственными пальцами, оказалось очень важно не только для него самого, но и для других людей.
Дело было не только в том, что, благодаря способностям Сереги Костикова и его живчиков был вычислен серийный маньяк, калечащий и убивающий молодых девушек, который, осознав неотвратимость наказания, покончил с собой. И не в том, что несколько раньше, опять же, благодаря удивительным способностям Костикова, удалось раскрыть дерзкое преступление, когда были ограблен инкассаторский маршрут и убиты два человека. Шубе казалось, что его особенное вмешательство в жизнь знакомых ему людей привносит в их существование некую искру, некий стимул взбодриться.
Среди инкассаторов у Костикова был хороший приятель Андрюха Кузнецов – орнитолог. Андрюха жил в Братцево, в небольшой двухкомнатной квартирке, и при этом постоянно держал дома два десятка певчих птиц. Не каких-нибудь там канареек и попугайчиков, а лесных птиц: чижей, щеглов, пеночек, синиц, зеленушек… Это было его серьезное хобби, на котором Андрюха еще и денег зарабатывал, подавая на птичьем рынке тех же синиц и снегирей. Но речь не об этом, а о том, что Андрюха заразил своей любовью к певчим птицам многих и многих своих знакомых. Будучи старшим или сборщиком в течение инкассаторского маршрута, он с таким упоением и любовью рассказывал о прелестях пения птичек, что заражал коллег этой самой любовью, и они просили Андрюху принести в клеточке послушать хотя бы одного чижа или щегла. И он приносил, а инкассаторы и водители проникались голосами певчих птиц и покупали их у Андрюхи, и потом нарадоваться на этих пичужек не могли…
Другими словами, у людей проявлялся интерес не только к банальным футболу-хоккею с пивом и водкой, не только к рыбалке и охоте в сопровождении тех же самых алкогольных напитков, но, оказывается, им еще нравилось и пение лесных птичек. И это было хорошо, правильно.
У Сереги Костикова было много друзей, и недавно он поймал себя на мысли, что среди знакомых ему инкассаторов – людей опасной профессии, довольно много тех, кто действительно увлекается чем-то, что называется, по-взрослому. Один из напарников Костикова разводил аквариумных рыбок, даже какую-то новую породу вывел, о чем и в газете написали. Николай Гаврилович – непревзойденный игрок в домино, собирал марки, и его коллекцию можно было экспонировать на выставках. Пропойца Володька Торопыгин обожал джаз и отдавал последние деньги за редкие виниловые диски любимых исполнителей этой в высшей степени достойной уважения музыки. Валера Царев был по прозвищу Радио, мало того что ярый книгочей и букинист, спартач и меломан, так и еще фанател от разного рода бань, куда постоянно затаскивал с собой Серегу Костикова, к немалому, кстати, Серегиному удовольствию.
Самое удивительное, что анализируя все это, Шуба поймал себя на мысли, что многие его знакомые, не инкассаторы, как раз ко всяческим там интеллектуальным хобби были абсолютно равнодушны.
Для одних свет клином сошелся на автомобилях – нет, не на моделях автомобилей в разных масштабах, а именно на автомобилях, как средствах передвижения. Сам Шуба ничем, как средства передвижения не считал ни автомобили, ни автобусы-троллейбусы-трамваи. Ну, что во внутренностях этих средств может быть интересного? Как и во внутренностях любых других машин, приборов и т. п. Что интересного может быть в лопате, в молотке, в ломе?
Один давний приятель Сереги был постоянно погружен в строительство на своем дачном участке и в ремонт в своей московской квартире. Погружен – годами. Складывалось такое впечатление, что кроме стройки и ремонта его больше ничего не интересует. Казалось, ну вот заменил он в квартире окна, ну, поменял потолки, ну, непонятно для чего расширил на даче терраску, изничтожив при этом две плодоносящих яблони, ну и довольно. Ан нет, обнаруживались новые нескончаемые ремонты и стройки…
Другой его школьный приятель не занимался вообще ничем. После школы, в течение трех лет он поступал в финансовый институт и, в конце концов, поступил, – к тому времени, как Костиков, честно отслужив два года на границе, вернулся домой. Закончив институт, приятель был-таки призван в армии – офицером – куда-то на Урал, где женился, родил дочь и, отбарабанив положенное, вернулся в Москву и стал работать… в мастерской по ремонту зонтов. Он не пил, не курил, в карты не играл… Он любил слушать «Машину времени» и болел за московский «Спартак», при этом ни разу не был на концерте любимой группы, и ни разу в жизни не ходил на стадион, чтобы посмотреть футбол вживую. Однажды его жена позвонила Сереге и буквально взмолилась, чтобы он хотя бы раз хоть куда-нибудь вытащил эту «амебу обыкновенную»: хоть на рыбалку, хоть по грибы, ну, хоть куда-нибудь!!! Серега вежливо открестился, мотивируя, что инициатива должна исходить, в первую очередь от самой «амебы обыкновенной». Инициативы от школьного приятеля так и не последовало. Ну, и слава тебе Господи…
На самом-то деле Серега Костиков, как и его друг-орнитолог приобщил к своим любимым занятиям – рыбалке и охоте – многих знакомых. Он даже был инициатором создания среди коллег-инкассаторов коллектива охотников-рыболовов, и такой коллектив до сих пор благополучно функционировал. Имели место коллективные выезды и на рыбалку, и на охоту, что Серегу Костикова и его приятелей бесконечно радовало.
Конечно же, для большинства членство в этом коллективе, все эти выезды на природу, были еще одним поводом «культурно отдохнуть»… Что ж, как неоднократно повторял Володька Торопов: «Человек не может не пить»…
Когда Шуба лепил свои пластилиновые фигурки, он всегда подсознательно имел в виду какого-то конкретного человека или собирательный образ нескольких людей, и понял он это лишь, очутившись в Застолье. Немного позже, уже восстановившись в нормальном мире, он понял, что все им созданное, принесло свои плоды. У каждого прототипа живчика в жизни что-то изменилось. Изменилось хотя бы потому, что они стали видеть другие сны – про жизнь своих собственных копий. Про непростую, опасную, жестокую жизнь.
После того, как некоторые живчики по разным причинам покинули территорию Застолья, подобные сны у их прототипов прекратились. Должны были прекратиться. Во всяком случае, самому Шубе Застолье больше не снилось. И оно не должно было сниться Любке Скоросчётовой, Кате Жайворонок, Нине-Нинидзе, Марине Савельевой, Степану, то есть, Славке Баукину, Юле, Татьяне Юрьевне, французу Леону и Даше…
Однако в Застолье остались живчики, которых, наверное, тоже пора было восстановить со своими прототипами. В первую очередь это касалось Борисыча, Боярина, Фуфела и Марго. Были еще Тамара и Тимофей, но об их судьбе прежде следовало хорошенько подумать.
Тамара, жившая с Федотом, что называется, душа в душу, заявила, что беременна. На то же самое намекнула Зинаида, делившая одну комнату с Тимофеем. Изымая из Застолья Тамару и Тимофея, скульптор в первом случае оставлял бы безутешно горевать по возлюбленной будущего отца, во втором – наоборот оставлял в одиночестве будущую мать, и в обоих случаях детям грозила безотцовщина. Проблема…
Проблема усугублялась еще и другим. Прототипы самых первых обитателей Застолья – Никодима и Федота, в реальном мире давно умерли. Судьба Зинаиды – прототипа ее копии в Застолье была скульптору неизвестна. Как творец, как Вышний, Шуба просто не имел права изымать из Застолья Никодима и Федота – тем самым, он, можно сказать, прекращал бы жизнь своих «детишек». И если бы, допустим, прототип Зинаиды тоже прекратил свое существование в нормальном мире, то изымая ее копию, Шуба прекратил бы существования не только Зинаиды-живчика, но еще и ее будущего ребенка! На это скульптор пойти никак не собирался, да и не мог морально.
Ну и, конечно же, не стоило забывать еще о двух живчиках, «слепленных» совершенного из другого теста. И не слепленных даже, а превращенно-перенесенных. О Владе и Машке. Что с ними делать Серега Костиков вообще не представлял. С одной стороны, его мучила совесть – это он способствовал тому, чтобы два человека оказались вырваны из реального мира и оказались заперты на сильно ограниченной территории и лишены многих благ цивилизации. С другой стороны, сделал он это вынужденно, чтобы самому не лишиться многого и очень многого. За что Влад с Машкой боролись, на то и напоролись. Конечно же, надо было с ними что-либо решать, но пока, что называется «не горело»…
Горело с Борисычем, Марго, Бояриным и Фуфелом. Горело потому, что у всех у них завязались отношения с другими живчиками, и разруливать эти отношения с прототипами в реальном мире лучше было бы, покончив со сновидениями и воссоединениями душ.
Поэтому Серега Костиков, спустя некоторое время после возвращения из Застолья, последующих разборок с братками Артура Новикова, разоблачением серийного маньяка Тёзки и тому подобное, более-менее пришел в себя и, якобы, отгуляв отпуск, вышел на работу на утренний инкассаторский маршрут…
С детства Сереге Костикову очень нравилась комедия «Семь стариков и одна девушка». По сюжету фильма один из тех самых «стариков» работал инкассатором, и из его уст прозвучала очень значительная фраза: «У меня работа опасная, я деньги вожу!»
Костиков стал человеком опасной профессии после службы в армии. Кстати, как и еще несколько пограничников, с которыми он служил и которые служили до и после него. В армии они охраняли границу, на гражданке – государственные ценности.
По большому счету, профессия действительно была смертельно опасной – пусть редко, но время от времени на инкассаторов случались нападения. Инкассаторов грабили, в них стреляли, их убивали… Но и на любого человека, возвращающегося домой в темноте, могли напасть и ограбить-убить. Да и скольким еще опасностям постоянно подвергается человек, который не замкнулся у себя дома, а жил полноценной жизнью со всеми ее прелестями и рисками! Хотя, и забившийся в сою конуру, разве не подвергается опасности, к примеру, погибнуть под обломками дома, взорвавшегося из-за утечки газа…
Для Сереги Костикова опасность его профессии была пустым звуком. Возможно, потому что за два года службы с автоматом за плечом, ему так и не довелось вступить в схватку с нарушителями границы. Просто потому, что нарушителей не было! Прошли времена следопыта Никиты Карацупы с его собакой и других знаменитых пограничниках, о которых писались книги и снимались фильмы.
Нет, во время инкассации очередного магазина или сбербанка Костиков, не позволял себе расслабляться: вертел головой по сторонам, прикидывал, кто из прохожих может оказаться злоумышленником, отмечал для себя места повышенной опасности, где может быть совершено нападение тех самых злоумышленников.
Ничего не помогло, когда весенним вечером, после инкассации очередного магазина, на улице, в темном углу ему саданули дубиной по затылку, а затем из его же пистолета тяжело ранили старшего маршрута, убили водителя, убили кассиршу того самого магазина – Викторию Ким, после чего преступники похитили мешок с инкассаторскими сумками, набитыми деньгами, и скрылись.
Тот случай ничуть не сподвиг Костикова сменить опасную профессию. Однажды, возвращаясь после работы домой, он едва не погиб – кто-то выбросил из окна многоэтажки бутылку из-под шампанского, и она грохнулась об асфальт прямо перед Серегой, то есть, следующий его шаг пришелся как раз на место ее падения. Если бы какой-то идиот запулил эту бутылку мгновением позже, либо Серега немного ускорил шаг, то все – не было бы его больше на этом свете… На следующий день Костиков возвращался домой прежним маршрутом, но теперь при подходе к многоэтажки задирал голову – не летит ли в него еще одна бутылка из-под шампанского?
У Сереги Костикова даже в мыслях не было уйти из инкассации после ограбления его маршрута и получения травмы головы, после тяжелейшего ранения старшего – Петра Терентьева по прозвищу Боярин, после гибели водителя Сергея Скворцова и кассирши Виктории Ким. Но на свой вечерний маршрут он решил не возвращаться, но не столько потому, что это было связано с воспоминаниями о трагедии. Кстати, начальник инкассации все равно бы этого не допустил по чисто профессиональным соображениям. Костикову никогда не нравилось работать в вечернюю смену, а закрепиться на утреннем маршруте было проблематично, потому что среди инкассаторов и без него хватало людей, считавших, что вечерники по-настоящему живут только в свои выходные, а остальные пять дней у них из жизни выброшены.
С этим трудно было не согласиться: как правило, откатав вечерний маршрут, инкассатор возвращался домой поздним вечером, уставший, частенько – поддавший, мечтающий расслабиться, глядя в телевизор. Более менее, хорошо было тем, кого дома ждали вкусный ужин, заботливая жена, любящие дети. Для семейных людей эти быстротекущие вечерние часы имели смысл. Для таких, как тот же Боярин – вряд ли. Потому-то дважды разведенный Петр Терентьев после окончания маршрута не спешил домой. Там ему одному абсолютно нечего было делать. И во многом поэтому-то он, да и многие другие инкассаторы – неважно, семейные или не семейные домой не торопились, задерживались, чтобы выпить по дозочке с коллегами, а лучше – по две дозочки, чтобы поговорить…
Сереге Костикову, благодаря его многочисленным хобби, всегда было чем заняться у себя дома. Но помимо домашних увлечений он еще очень любил рыбачить и охотиться. Работая в вечернюю смену, выехать на ту же рыбалку он мог позволить себе всего лишь в выходные, работая же на утреннем маршруте – хоть каждый день. То же самое касалось и общения с друзьями.
Поэтому, появившись в кабинете своего начальника Александра Петровича Матвейчикова после окончательного выздоровления, он даже не столько попросил, сколько просто сообщил, что хотел бы впредь работать на одном из утренних маршрутов, обслуживающих сбербанки. Ничего страшного, что в этом случае ни о каких чаевых даже речи не шло; для Шубы важнее всего было свободное время. И Петрович, конечно же, пошел ему навстречу…
И вот, отработав очередную смену, он поспешил на Сретенку в потаенную квартиру, где продолжало существовать Застолье с его обитателями. На первый взгляд, с обитателями было все в порядке. Но, пообщавшись с глашатаем Федотом, прочитав адресованные лично Высшему, то есть, лично ему записи живчиков, Шуба сделал однозначный вывод, что настала пора вмешаться. Для начала – вмешаться его пальцам.
Пальцы свое дело знали. Через некоторое время стандартная платформочка-заготовка размером немногим меньше тетрадного листа оказалась покрыта толстым слоем зеленого пластилина, который скульптор часто-часто истыкал иголкой, добиваясь видимости, якобы это мох. На мху появились два поваленных дерева с обломанными сучьями, пенек, по краям поляны – заросшие травой кочки с виднеющимися красными шляпками подосиновиков и желтыми – сыроежек, в одном углу – холмик муравейника. Попробовать слепить самих муравьев скульптор не решился, как в свое время не стал даже пробовать вылепить колоду катр. Слишком крупными бы они получились.
Зато между поваленных деревьев возникло костровище с жаркими углями, над которыми были пристроены четыре шампура с нанизанными кусками мяса, колечками лука и помидорками, на пне, на расстеленной газете – бутылка водки, стаканы и закуска: пучок зеленого лука, розово-белая редиска, соленые огурчики, открытые банки с сайрой и шпторами, тюбик с кетчупом… Дополняли композицию кучка запасных дровишек, воткнутые в дерево нож и топор, не до конца выпотрошенный рюкзак, из бокового кармана которого торчало горлышко еще одной бутылки, и синее ведерко, доверху наполненное малиной.
Не хватало в композиции только персонажей, организовавших этот пикник, тех, кто будет все это пить и есть. Но с персонажами все было проще простого, они собственно уже имелись. Скульптор обратил взор на Застолье, жизнь в котором текла своим чередом, и, недолго думая, аккуратно пальцами перенес из него на полированную поверхность стола одного за другим четырех живчиков: Борисыча, Фуфела, Боярина и Марго.
Тут же все четверо превратились из живчиков в обыкновенные пластилиновые фигурки. А еще через некоторое время эти фигурки заняли свои места в композиции «Пикник у муравейника». Они сидели на поваленных деревьях, и Марго, держа двумя руками шампур, принюхивалась к шашлыкам, Борисыч нарезал дольками огурец, а Фуфел подставлял стаканы под горлышко бутылки, которой распоряжался Боярин.
Серега Костиков тоже решил выпить. Он был доволен проделанной работой и ничуть не сомневался, что сделал все правильно. Недавно он точно так же изъял из Застолья Дашу и поместил ее фигурку в композицию «Лавочка влюбленных», в которой она обнималась на лавочке под березкой с фигуркой Шубы. Композиция стояла себе в серванте за стеклом, и в жизни Даши Завидоновой и Сереги Костикова все было в порядке…
Телефон зазвонил, как только Шуба поднес ко рту наполненную водкой рюмку. Он чуть помедлил – выпить сейчас или чуть позже, телефонная трель повторилась, и Шуба, переложив рюмку в левую руку, взял трубку правой. Звонил Борисыч.
– Шуба, что это было? – даже не поздоровавшись, спросил капитан милиции. – Ты сделал что-нибудь буквально несколько минут тому назад?
– Борисыч, с тобой что-то случилось, – вопросом на вопрос ответил Шуба.
– Я-а-а… Я вдруг почувствовал, что стал другим, вдруг, в одно мгновение изменился. Вдруг, как-то само собой узнал очень многое. Узнал о себе… Или просто вспомнил… – Борисыч замолчал.
– Почему? – немного погодя, поинтересовался Шуба.
– Это я тебя спрашиваю – почему?
– Тебе при этом стало… лучше?
– Не знаю. Может быть, насыщенней? Или нет, не совсем верное слово…
– А мне это слово понравилось. Насыщенней. Ты о нем Акимову расскажи – инженеру нашему душ человеческих.
– Точно! – кажется, обрадовался Борисыч, и в трубке послышались короткие гудки.
Серега опрокинул рюмку, но закусить не успел, вновь зазвонил телефон.
– Шуба, ты, как сам? – услышал он в трубке.
– Фуфел, ты, что ли? – Костиков терпеть не мог, когда звонивший не считал нужным представиться. Знакомых у него было много, и не каждого он мог сразу узнать по голосу. Водителя суточной машины Владимира Селиванова на этот раз узнал, возможно, потому что только что о нем подумал.
– А кто еще-то? – кажется, удивился Фуфел. – Ладно. Ты завтра на свой утренний выходишь?
– Ну, да – сборщиком. Старшим – Гаврилыч…
– Понятно. У твоего Краснова завтра с утра техосмотр. Так что забронируй на свой маршрут меня. Я Петровича должен буду привезти, так что задержусь немного. Подождешь?
– Подожду. Только я не совсем понимаю…
– Как денежку развезем, – не дал договорить ему Фуфел, – заедем в Боткинскую – Боярина навестить. Ты же не против?
– Да я-то нет, а вот Гаврилыч…
– Договоримся с Гаврилычем.
– Хорошо, Фуфел, мы тебя подождем…
Постоянным напарником Костикова, после его перехода на утренний маршрут, стал Николай Гаврилович – пожилой инкассатор, давно перешагнувший пенсионный возраст, но всегда бодрый, трезво рассуждающий и, можно сказать, правильный. Шуба уважал Гаврилыча еще и за то, что с ним всегда было о чем поговорить, к тому же тот был еще и заядлый филателист. Да и мужик он был нормальный – хоть и уважал, и соблюдал инструкцию, но без фанатизма, и если надо было водителю или напарнику после выполненной работы заехать куда-нибудь по своим делам, Гаврилыч никогда не вредничал.
Тем более Николай Гаврилович ничего не имел против того, чтобы после развоза по сбербанкам государственных ценностей, Фуфел заехал проведать Боярина, серьезно пострадавшего во время ограбления. Правда, сам Гаврилыч в Боткинскую не пошел, остался в машине у ворот знаменитой больницы, в которой однажды как-то и сам залечивал язву. Навещать Боярина пошли водитель и сборщик, при этом у Шубы был с собой пакет с фруктами, соками и кефиром, у Фуфела – фляжечка коньяка.
Петр Терентьев пребывал в Боткинской уже четвертую неделю: сначала был в коме, когда очухался – строжайший постельный режим, и вот врачи разрешили ему передвигаться, но на всякий случай – в чьем-либо сопровождении. Фуфела с Шубой вполне устраивало, что им не надо подниматься к товарищу в палату, и он самостоятельно спустится к ним во двор больницы, тем более, погода стояла изумительная – как-никак, конец мая, свежесть зелени, благоухание сирени.
Чего не ожидали увидеть водитель с инкассатором, так это того, что сопровождать Боярина на свидание с коллегами будет никто иная, как Маргарита Николаевна – директор универсама, получившего от инкассаторов прозвище «Детский сад».
У Шубы – так вообще глаза на лоб полезли. Впрочем, он тут же овладел собой, вспомнив, что в этом мире инкассатор Терентьев и директор универсама Маргарита Николаевна постоянно пересекались по, так сказать, служебной необходимости, что именно рядом с «Детским миром» получил травму Боярин, и очень переживавшая по этому поводу директорша, и раньше приходила навещать пострадавшего. Но помимо знакомства в реальном мире, Боярин и Марго узнали друг друга еще и в Застолье. Не просто узнали, а стали вместе жить, чему, безусловно, были очень даже рады…
Вчера вечером, благодаря воле Вышнего, живчики Боярин и Марго и вместе с ними Фуфел и Борисыч, были извлечены из Застолья, вновь превратились в пластилиновые фигурки и заняли место в композиции «Пикник у муравейника». При этом, как догадывался скульптор Шуба, в жизнь оригиналов этой четверки добавились чувства и память своих копий. И что со всем этим делать?
Кажется, этот или похожие вопросы вертелись на языке у всех, но никто не мог их сформулировать и озвучить.
Шуба с Фуфелом – искрящиеся радостью, по очереди обнялись с Боярином и поцеловали ручку Маргарите Николаевне. Были произнесены какие-то типично-бодрые вопросы о здоровье и такие же типично-бодрые ответы… Все – как-то машинально… У Костикова мелькнула мысль, что даже в том случае, если бы Боярин вдруг сказал, что жить ему осталось всего три дня, то и Фуфел, и Маргарита Николаевна, и он сам не восприняли бы эту информацию, как должную, и продолжали бы банально спрашивать-отвечать.
Сейчас каждого, в том числе и Боярина, в первую очередь интересовало не его здоровье. Костиков подумал, что если обобщить все невысказанные до сих пор вопросы в один, то он оказался бы классическим: «ЧТО ЭТО БЫЛО?» На этот вопрос Шуба мог бы ответить вполне доходчиво и с подробностями. Но вот «КАК?» и «ПОЧЕМУ?» ко всему был причастен именно он, Шуба – Серега Костиков не знал и даже не догадывался. Поэтому он считал, что и на первый вопрос самым разумным ответом будет: «НЕ ЗНАЮ!»
В беседке, куда Маргарита Николаевна привела инкассатора Петра Терентьева на свидание с друзьями-сослуживцами Фуфелом и Шубой, повисла пауза.
– А если – по пятьдесят? – прервал молчание Фуфел, извлекая на свет божий фляжечку. – Мне-то нельзя, – рулидзе, но можно ли больному…
– Не больному, а выздоравливающему! – Маргарита Николаевна резким движением вырвала у Фуфела фляжечку и, не успел тот глазом моргнуть, как свинтила с нее крышку, коротко, по-мужски выдохнула и присосалась к горлышку.
– Браво! – прокомментировал Шуба.
– Э! Э-э… – воздел руки Боярин. – А болезному-то!
– Спокуха! – оторвалась от емкости директорша «Детского сада». И, передавая ее Боярину, уверенно произнесла:
– Лично я ни разу в жизни не слышала, что пятьдесят капель алкоголя могут повредить чьему-то здоровью.
– Золотые слова, – покивал Шуба, наблюдая, как Боярин принимает коньяк и пьет маленькими глоточками. – Мне-то оставь! Я-то не за рулем!!!
Но и он выпил не больше болезного, закусив сочным апельсином.
– Ну, а теперь, – глубоко вздохнул Шуба, – мне надо вам кое-что сказать. Вы, главное не перебивайте.
Прототипы бывших живчиков мгновенно обратились в слух, Фуфел даже апельсин перестал жевать.
– В последние несколько дней каждый из нас и еще несколько человек могли видеть, если так можно выразиться, общие сны. Мы навряд ли узнаем, кто руководил этим экспериментом, тем более что эксперимент уже завершен. Подожди, Фуфел! – поднял руку Шуба, заметив, что тот проглотил-таки апельсин и собирается что-то спросить.
– Мы так же не узнаем всех целей, ради которых этот эксперимент был поставлен. Но он был не напрасен и очень своевременен хотя бы потому что, благодаря ему, наш дорогой Боярин вышел из комы и идет на поправку.
– Да! – выдохнула Маргарита Николаевна и приложилась к фляжке.
– Более того, – продолжил Шуба, когда фляжка опустела. – Мы с вами, а так же еще несколько человек, благодаря этому чудесному эксперименту… – он попытался вспомнить слово, произнесенное Борисычем накануне, но не вспомнил. – Нам с вами довелось обогатиться, что ли, яркими ощущениями. Я бы сказал, прекрасными ощущениями. Думаю, вы почувствовали это особенно сильно вчера вечером, ведь так?
– Точно так! – округлил глаза Боярин. – Вчера, ближе к отбою, я вдруг почувствовал… – он перевел взгляд на Маргариту Николаевну.
– И я! Я тоже почувствовала! Только я не знаю, как это объяснить словами…
Все посмотрели на Фуфела, он же, глядя только на Шубу, слегка отупело произнес:
– Любка Скоросчётова. Кто-нибудь из вас знает Любку Скоросчётову?
В это время в кармане у Сереги Костикова зазвонил мобильник.
– Алло, Костиков, это ты, Костиков? А это я, Костиков! Надеюсь, сейчас-то я тебя не разбудила? Я тебе вот о чем хочу рассказать…
Шуба, молча, потянул мобильник водителю. Фуфел приложил ее к уху, и через несколько секунд глаза его округлились, как недавно у Боярина.
– Люба, это ты?
//-- * * * --//
В то время, пока Серега Костиков после полученной травмы поправлял здоровье, у начальника инкассации Александра Петровича Матвейчикова появился новый заместитель – Ренат Гарипов. Нормальный мужик, с которым Костиков, так же как и, в свое время с Петровичем, работал на одном маршруте. Были времена, когда они вдвоем с Ренатом и на рыбалку, и за грибами выбирались, а потом вместе учились в финансовом техникуме. Только Шуба, закончив его, палец о палец не ударил, чтобы начать карьерный рост, в отличие от Гарипова, который, собственно ради карьеры в техникум и поступал. Да и ради бога – Костикову даже лучше было, когда среди руководства есть люди, с которыми он, можно сказать, на короткой ноге.
– О, Шуба, привет! – встретил Костикова заместитель начальника, когда тот вместе с Фуфелом и Гаврилычем, отчитавшись о проделанной работе и сдав оружие, вышел из комнаты дежурного. – Ты-то нам и нужен.
– Ренат, приветствую! – пожал Шуба протянутую руку. – Нам? Если по поводу выйти сегодня во вторую смену, то я – пас. Договорился с мужиками на Москву-реку со спиннингами махануть. На вечерку.
Он и в самом деле подумывал наконец-то выбраться на рыбалку, правда, в одиночестве. Погодка радовала, да и у щуки как раз должен был начаться посленерестовый жор. Правда, официально ловить рыбу на спиннинг в это время было запрещено. Но все прекрасно понимали, что правила эти давно устаревшие, на самом деле не имеющие под собой грамотного научного обоснования, поэтому, как спиннингисты ловили рыбу в мае, так и продолжали ловить. И Костиков не был исключением.
– А чего, клюет щучка-то? – не без интереса спросил Ренат.
– Самое время…
– Не волнуйся, Шуба. На сегодня вечерняя смена закрыта, даже резерв имеется. В кабинет Петровича загляни, там тебя кое-то дожидается.
А вот это Костикову совсем не улыбалось – чтобы в кабинете начальника кто-то его дожидался. Лучше уж во вторую смену выйти. Оказалось, Серега напрасно напрягался.
– Вот он, наш герой! – воскликнул начальник.
– Я тоже рад вас видеть, Александр Петрович, – закрыл за собой дверь Костиков, гораздо в большей степени обрадовавшийся присутствующим в кабинете Юрию Борисовичу Клюеву и Игорю Ивановичу Акимову. На самом-то деле вместо друзей он боялся увидеть кого-нибудь другого, например, господина Гидаспова…
– Ха! Слышь, капитан, рад он! Или тебя можно уже майором называть?
– Борисыч! – расплылся Костиков в улыбке. – Неужели в звании повысили?
– Так не мудрено, не мудрено повысить-то! – продолжал восторгаться Петрович. Меньше чем за месяц, – два таких громких дела раскрыть! Это профессионализм, настоящий профессионализм!!!
– Поддерживаю целиком и полностью, – кивнул Костиков. – Особенно в плане его интуиции при поисках маньяка-песенника.
– В данном деле заслуга не только моя, – серьезно сказал Клюев начальнику, словно докладывая. – Но еще и полковника Заводного, и нашего скульптора, и нашего писателя.
– Даже так? – заинтересовался Матвейчиков.
– Именно так, Александр Петрович! В деле маньяка-песенника в огромной степени сыграла упомянутая Сергеем интуиция. Представляете, Александр Петрович, Мы с полковником Заводновым, как чувствовали, поделились информацией с Шубой, то есть, с Сергеем Костиковым, – как с талантливым скульптором и, следовательно, очень наблюдательным человеком: посвятили его в кое-какие детали, в частности, рассказали, что по показаниям одной из потерпевших, у маньяка между пальцами имеется татуировка. Костиков принял это к сведению, поделился своими соображениями с писателем нашим Игорем Акимовым – тоже человеком донельзя наблюдательным, да еще и памятью не обделенным. И, что бы вы думали? – Клюев выдержал небольшую паузу, заинтриговав не только Матвейчикова, но и Костикова с Акимовым.
– Как оказалось, Москва на удивление тесный город! Я не про приезжих, а про коренных москвичей. Я это давно заметил, может быть, по долгу службы, конечно… Но сколько раз бывало: встретишься с человеком, хотя бы на той же рыбалке, разговоришься, и вдруг выясняется, что у тебя с ним есть общие знакомые, через которых вы слышали о других знакомых и так далее.
И, представляете, наш писатель вдруг вспомнил рассказ одного своего приятеля, что тому вырезал аппендицит хирург, у которого между пальцев была та самая татуировка, на которую обратила внимание потерпевшая! Ну, а дальше найти маньяка было делом техники, или, как вы, Александр Петрович, точно подметили – профессионализм.
– Ха, подметил я! Что Москва – тесный город – согласен абсолютно! Но эта история с маньяком какой-то мистикой попахивает, какой-то фантастикой.
– Ну и пусть попахивает, – сказал Костиков. – Главное, что маньяк-песенник получил по заслугам.
– Вот именно! – Клюев чуть ли не в ладоши был готов захлопать. Но вместо этого открыл свою планшетку и сказал, посерьезнев. – А теперь, прошу внимания! Впрочем, лучше без пафоса. Короче, от имени и по поручению и с вашего, Александр Петрович одобрения разрешите вручить Сергею Михайловичу Костикову от лица всей московской милиции – почетную грамоту!
Он и в самом деле извлек из планшетки цветастый лист бумаги, с какими-то текстом-подписью-печатью и вручил ошарашенному инкассатору.
– За содействие, так сказать при розыске и поимке государственных преступников!
Кажется, Акимов и Матвейчиков сначала растерялись не меньше Шубы, но если у писателя в глазах тут же мелькнула веселая искорка, то начальник инкассации сдвинул брови и принялся чесать затылок. Заметив это, Шуба тоже напустил на себя серьезность и по-армейски отчеканил:
– Благодарю! Служу государственным ценностям!!!
Игорь Акимов, не в силах больше сдерживаться, загоготал, аж очки с носа слетели, – едва успел подхватить. Александр Петрович, крякнув, махнул рукой, распахнул дверцу своего допотопного сейфа и достал из него кое-что действительно достойное для поощрения.
– А от лица всей московской инкассации – вот! – И он потянул Костикову бутылку виски.
– Хорош, ржать! – сказал капитан милиции, когда Акимов и Костиков захлопнули за собой дверцы в его машине.
– Не, ну, согласись, Борисыч, прикольно ведь. Гы-гы… Благодаря Шубе раскрыто громкое преступление. Убийцу нашли, мешок денег государству вернули, и ему за все это – грамоту! Гы-гы-гы! Теперь я понял, почему Шубу не прилюдно, а в кабинете награждали.
– Игорь Иванович, ты лучше бардачок открой, – сказал Борисыч, трогая машину с места.
– О! – перестал посмеиваться Акимов, доставая из бардачка бутылку коньяка. – Пять звездочек – гораздо лучше, чем три звездочки.
– Презент нашему скульптору лично от полковника Заводнова.
– С этого и надо было начинать! А то – грамота!
– Что ж ты думаешь, наш Завод совсем, что ли сапог! Он же не виноват, что система такая…
– Завод не виноват, ты невиноват… – Акимов передал коньяк сидевшему сзади Шубе.
– Два пузырька лучше, чем один, сказал тот. – Предлагаю сегодня же мою грамоту и обмыть!
– Сегодня не могу, – покачал головой Борисыч.
– Он – не может, усмехнулся писатель, явно передразнивая Матвейчикова. – Как говорила моя бабушка: «Нет слова не могу, есть слово не хочу».
– Я иду в театр, – Борисыч бросил взгляд на Шубу. – С Мариной Савельевой.
– Привет ей от меня, – сказал тот.
– Передам.
– Между прочим, Шуба, – поправил очки Акимов. – Сегодня в Лите тоже спектакль дают. Очередной самодеятельный. Помнишь, в прошлом году…
– Как не помнить! – с тем спектаклем у Костикова действительно были связаны особые воспоминания.
– С утра собирался тебе позвонить, да Борисыч опередил, сказал, надо втроем кое-что обсудить.
– А вчера вечером вы что-нибудь обсуждали?
– Поверишь, Шуба, вчерашний вечер я вообще не помню.
– Борисыч?
– Заколебался я вчера названивать этому инженеру душ наших человеческих! Не инженер ты, – пьянь…
– Мерзавец, сволочь… – продолжил за него Акимов, – ползучий гад и сутенер притом. Только вы не хотите войти в положение, понять, что в последнее время я без стопочки ни строчки написать не могу.
– Но раньше-то мог!
– Мог. Только без алкоголя у меня из-под пера графомань несусветная выходила.
– Можно подумать, сейчас – шедевры!
– А вот здесь, Борисыч, – вмешался Костиков, – готов поспорить. Я почти всю его бредятину-кингятину читал. И опубликованную и ту, что «в столе». Кстати, я уверен, что в столе – только, до поры до времени. А, знаешь, почему, Борисыч? Да потому что хоть это и бредятина, но это талантливая бредятина. Гениальная!
– Шуба! – развернулся к нему с переднего сидения Игорь Акимов – донельзя довольный только что услышанным. – Твоими бы устами, Шуба!!!
– А чего, – развел руками Костиков. – Что есть, то есть. Я правду говорю.
– В таком случае, – очень серьезно сказал Клюев. – Скажи и мне правду. Что особенного ты сделал вчера вечером.
– Да, что ты сделал? – вмиг заинтересовался писатель.
– Хорошо, – чуть поразмыслив, решился Серега. – Я даже не только скажу, но и покажу. Но при одном условии…
– Чего покажешь-то? – вскинул брови Игорь Иванович.
– При условии, что вы не станете меня спрашивать – как, почему и тому подобное…
– Почему? – тут же спросил Акимов.
– Да потому, что не знаю я! НЕ ЗНАЮ!!!
– Добре, добре, – сказал Клюев. – Чего разорался-то?
– Вопросов задавать не будешь?
– Постараюсь…
– Нет, Борисыч, – помотал головой Серега. – Так дело не пойдет.
– Хорошо, Шуба, хорошо, – поспешно сказал Игорь. – Не будем мы задавать вопросов. Никаких вопросов! Обещаю!
– А ты, Борисыч?
– Шуба! – взмолился Клюев. – Ну, я же мент, без двух минут майор! Куда ж я без вопросов-то денусь?!
– Знаешь, что, без «двух минут майор»! – взъерошил себе волосы Акимов. – Вопросы будешь задавать на допросах – гражданам уголовничкам! А здесь ты среди друзей. Что мы, без вопросов не обойдемся?
– Добре, – согласился «пока что еще капитан». – Обойдемся без вопросов. Но ты хотя бы сам, что сможешь – объяснишь?
– Все, что смогу, Борисыч. На первом перекрестке направо повернуть получится?
– Без проблем. Но там, вроде, тупик?
– Там закусочная, Борисыч, я ее когда-то инкассировал. А сейчас проголодался – сил нет!
– Так бы сразу и сказал, – Борисыч повернул руль и через несколько метров остановил машину.
– Я не понял… – изумился Акимов.
– В закусочной все поймешь, – не дал ему договорить Шуба. – Мы здесь выпьем, там закусим. И там же я вам кое-что покажу и кое-что расскажу. Чего рот открыл, не знаешь, где емкость?
Пока писатель доставал емкость, а именно – походный раскладной стаканчик, скульптор откупорил бутылку коньяка пятилетней выдержки. Распространяя по салону специфический запах, жидкость из бутылки перелилась в стакан, наполнив его ровно до половины.
– Пей! – велел Шуба Игорю.
– Так мне же сегодня вечером в Лит, – засомневался тот. – На премьеру…
– Вместе пойдем, – заверил Шуба.
Серега Костиков очень любил посещать закусочную с незатейливым названием «Хобби». Даже не потому, что в середине дня здесь не было очередей, и среди фирменных блюд всегда предлагались – пальчики оближешь – «Похлебка русская» и «Бифштекс, запеченный в тесте, с яичницей», которые по сравнению со спиртными напитками, по цене позиционировались весьма демократично. Название заведения соответствовало его внутреннему антуражу, отображающему различные хобби: под потолком были во множестве подвешены клееные модели самолетов и вертолетов; в одной стеклянной витрине были выставлены модели кораблей из пластмассы, в другой – макет железной дороги: с рельсами, стрелками и семафорами, с домиками и станцией, с паровозами и вагончиками; на стенах были развешены коллекционные тарелки; в застекленных полках расставлены нэцкэ и разнообразные фарфоровые и бронзовые фигурки… Все это Сереге Костикову очень нравилось. Будь у него возможность, он сам бы с удовольствием создал у себя дома макет железной дороги и двумя железнодорожными составами не ограничился бы. Но где взять столько денег и, что еще более важно – столько свободного места!
А еще в эти часы в «Хобби» неизменно звучала музыка его любимых рок-групп – и отечественных, и зарубежных, но – что для Костикова было важно – не забойная, а спокойная, лирическая…
Вот и сейчас, пока Костиков, Клюев и Акимов занимали свободный столик и стояли в короткой очереди на раздаче, выбирая, чего бы вкусненького взять на закуску, из динамиков звучала одна из баллад Лед Зеппелина. Костиков, собственно, не выбирал, а привычно взял «Похлебку русскую» – в глиняном горшочке, чтобы не объесться – два блинчика с мясом, ну и селедочку, посыпанную зеленым лучком. Естественно – кружку холодного пива.
Он раньше своих приятелей выставил все это с подноса на свой любимый столик в углу зала, после чего водрузил на самую середину стола платформочку с пластилиновой композицией «Пикник у муравейника», которую принес с собой из машины в коробке из-под обуви, убранной в сумку. Чтобы добавить интриги, накрыл платформочку бумажными салфетками.
– Аккуратнее! – одернул он Акимова, усевшегося за стол и протянувшего руку к салфеткам. – Там сюрприз. Давай, Борисыча дождемся.
Писатель тоже взял кружку пива и «Похлебку русскую», в остальном вкусы его и Сереги разнились: тот самый «запеченный в тесте бифштекс, с яичницей», салат из свежих овощей, свекла под майонезом и вдобавок ко всему – жульен.
Милиционер предпочел на первое большую тарелку борща и полстакана сметаны; на второе – «ассорти мясное на сковороде», состоящее из жареной картошки с грибами, с кусочком свинины, кусочком говядины и котлетки; вместо пива – два стакана компота.
Все блюда на столе поместились с трудом, тем более что середина была занята сооружением из салфеток, от посягательств на которое Сереге пришлось оградить жестом теперь и Борисыча. Впрочем, совсем ненадолго. Со словами:
– Вот именно то, что я собирался вам показать, – Костиков убрал салфетки, и Борисыч с Игорем увидели миниатюрную композицию: поросшая зеленым мхом лесная полянка с муравейником и кочками, из которых виднеются шляпки грибов, два поваленных дерева, между ними – костровище, на котором готовится шашлык, и восседающие на этих деревьях три мужика и женщина – в предвкушении трапезы.
– И ведь знакомые все лица, – уставился на композицию Игорь Иванович. – И Борисыч, и мужики эти. Тетка, кажется, тоже в твоем мультике была.
– Это был не мультфильм, – сказал Клюев.
– Не, ну, понятно, что не рисованный, а пластилиновый. Хотя, мне рисованные мультики больше нравятся.
– Да успокойся ты! – разозлился Клюев. – Это вообще не мультик был, понимаешь.
– Не мультик, значит… – Акимов с жадностью принялся поглощать похлебку русскую. Костиков – тоже, ну а Клюев, не отрывая взгляда от композиции «Пикник у муравейника», принялся за борщ со сметаной.
– Приятного аппетита! – прозвучало над головами трапезничающих, и Шуба, оторвавшийся от похлебки, узнал хозяина закусочной.
– Спасибо, Гагик Георгиевич. Вот, притащил к вам друзей, надеюсь, постоянных будущих клиентов.
Продолжавшие жевать Клюев с Акимовым, утвердительно закивали.
– Я в этом даже не сомневаюсь, дорогой! Для всех наших клиентов посещение «Хобби» превращается в хобби!
– Похлебка – изумительная, – похвалил Акимов.
– У нас все, все изумительное, дорогой! Когда бифштекс будешь кушать, пальчики оближешь. А потом пожалеешь, что у тебя желудок очень маленький, чтобы в нем все фирменные блюда «Хобби» поместились! Надеюсь, дорогой, борщ тебе тоже нравится?
– Отличный борщ! – не покривил душой Клюев
Шуба заметил, что хозяин закусочной с интересом разглядывает установленную посередине стола пластилиновую композицию.
– Ну, и как вам мое хобби, Гагик Георгиевич? – спросил он.
– Где ты взял это произведение искусства, дорогой?
– Обижаете, Гагик Георгиевич.
– Почему обижаю? Чем я мог обидеть?
– Он это произведение искусства своими собственными пальцами вылепил, – подсказал Акимов. – Называется «Пикник у муравейника».
– Не может быть! – вскинул густые черные брови хозяин закусочной. – Своими собственными пальцами?! Дорогой, можешь пока никуда не убирать свой «Пикник»? Я за очками сбегаю.
– Вы лучше возьмите композицию с собой, Гагик Георгиевич. Чтобы и нам не мешать обедать, и самому в спокойной обстановке получше все рассмотреть, – скульптор потянул ему композицию, и Гагик Георгиевич бережно принял ее двумя руками.
– Обедай, дорогой, обедай. Приятного аппетита!
– Надо же – ценитель, – усмехнулся Акимов, глядя ему вслед. – Шуба, если твой Гагик захочет ее купить, предоставь торговаться мне.
– Никакой торговли! – возразил вдруг Клюев. – Покупатель на этот раз я, и цена мне известна.
– Борисыч, а чего так пафосно-то? – развеселился Акимов. – Шуба, я бы на твоем месте с товарища «без двух минут майора» две шкуры содрал.
– Хорош трепаться, – в руках у Костикова оказалась початая бутылка коньяка. – Стакан подставляй!
– Да! Под такую закуску грех не выпить. А Борисыч у нас за рулем, ха-ха. Но это его личное дело. Ха-ха-ха…
– А ведь прав был твой Гагик, что желудки у нас слишком маленькие, – спустя некоторое время, сказал Игорь Акимов и отправил в рот последнюю ложечку жульена.
– Лично я – почти объелся, – погладил себя по животу Клюев.
– А я вас предупреждал…
– Предупреждал он, – писателю явно пришлась по душе манера начальника инкассации повторять слова собеседника. – Давайте лучше к разговору о мультике – не мультике вернемся.
– Очень бы хотелось вернуться, – сказал Клюев.
– Ну, если в двух словах… – пожал плечами Шуба. – Те самые пластилиновые фигурки, которые сейчас рассматривает Гагик Георгиевич, еще меньше суток тому назад жили самостоятельной жизнью. Двигались, ели, пили, занимались сексом, ловили рыбу… И то что ты, Игорь Иванович, посчитал за мультик, на самом деле можно называть документальным фильмом.
Что смотришь, писатель-фантаст? Я тебе на это уже намекал. А Борисыч собственными глазами за своей движущейся пластилиновой копией наблюдал.
– Тогда ты назвал это экспериментом, – вставил Клюев.
– Это и был эксперимент. И потом я его продолжил, хотя и соврал тебе и Заводу, что с этим делом покончено… Чем ты недоволен, Борисыч? Нафига мне надо было открываться перед подполковником Заводновым, который в приятельских отношениях с неким господином Гидасповым?
– Гидаспов, Гидаспов… – забарабанил пальцами по столу Игорь Иванович. – Знакомая фамилия… Ну, да и черт с ним. Ты по существу мультика документального чего сказать-то хотел?
– Шуба, – тяжело вздохнул Клюев, – писатель либо прикидывается, либо действительно не понимает…
– А вот обижать меня не надо, Борисыч, – сказал Акимов умиленно-просительно. – У меня воображение развито похлеще, чем у тебя, мента-аналитика, и чем у Шубы-скульптора. Думаете, просто так всякая мистика-фантастика из-под пера выходит? Чтобы написать очередную кингятину, надо для начала самому в нее поверить и внутри себя все это перекрутить, в своих мозгах, в печенке-селезенке.
– Не в печенке, а в печени, – поправил Костиков.
– Иди в жоппу, – огрызнулся Акимов. – Вот я с шести лет книги читаю. И по сей день – взахлеб. Думаешь, почему очки ношу – все из-за них, из-за книжечек родненьких. И в тех книжечках по большей части все, как правило, – выдумка. Если выдумки нет, то я это и не читаю. Возьмем всяких там Эркюлей Пуаро с Шерлоками Холмсами, возьмем какого-нибудь Джеймса Бонда… Читать про них интересно, но это же чистейшей воды выдумка, если не сказать гораздо жестче. Вот объясните мне, с какого перепугу я должен поверить в то, что агент под номером 007 одной автоматной очередью скосил два десятка крутых бандюков, а сам при этом не получил ни единой царапины? Я, скорее, в самодвижущиеся пластилиновые фигурки поверю – мало ли до чего дошел прогресс…
– А если прогресс тут ни при чем? – спросил Костиков.
– А что? Мистика? Фантастика? Телекинез с полтергейстом?
– Нет. Просто во всем виноват только я.
– Что – ты? – повысил голос Акимов. – Что?!
– Ну, вот лично я, взял, да и, можно сказать, вдохнул жизнь в свои пластилиновые фигурки.
– Как это – вдохнул?
– Стоп! – поднял руки вверх Серега. – Кажется, мы условились, что на подобные вопросы я не отвечаю. Просто потому, что ответов на них не знаю. Просто примите случившееся, как должное, от которого уже не отвертеться.
– Хорошо. Извини, – тоже поднял руки писатель. – Допустим… Допустим… Нет, вот смотрите. Существует, так называемая Научная Фантастика, в которой всякий там научный прогресс, нуль-транспортировка, иные миры, отличные от земных цивилизаций, которые, в принципе, по большому раскладу, якобы могут существовать. Существует, так называемое Фэнтези, в которой позиционируют драконы, маги, эльфы, гномы и тому подобное, которых, как бы в наше время и не должно быть, но которых, если хорошенько покопаться, можно и отыскать – тех же драконов, тех же гномов, да и тех же магов – только оглянись вокруг – кишмя кишат. Существует, так называемая Мистика, в которой уже другие персонажи: вампиры, зомби и тому подобное. Это совсем уж… мистика. А вот я – черт его знает! Каким больше верить сказочкам – научной фантастике, мистике, фэнтези и еще сотням другим направлениями, умозаключениям якобы писателей, якобы инженерам человеческих душ.
Вот, скажи мне, Шуба, каким таким ярлыком обозвать эти твои самодвижущиеся пластилиновые фигурки? Ну, определись сам со своими фантазиями, воплощенными в действительность!
– У вас там что-нибудь осталось? – спросил Клюев у Сереги Костикова. – Если осталось, то лучше налей писателю нашему. Похоже, опьянел Игорь Иванович.
– Я больше от обеда опьянел, чем от коньяка. Но еще больше, – от того, что начинаю верить в ожившие пластилиновые фигурки. А ведь про это можно книгу написать – в стиле «наивная фантастика». Сокращенно тоже НФ. Хотя, какая же это фантастика, если ты, Борисыч все вживую видел. А?
– Да, видел, видел, не сомневайся. Мне тебя обманывать незачем, – Клюев перевел взгляд на скульптора:
– Сергей Михайлович, ответь мне всего на один вопрос. Говоря твоими же словами ты «взял и вдохнул жизнь в пластилиновые фигурки». Среди которых была и моя копия. А потом ты взял и, так сказать, выдохнул и…
– Да, Борисыч, ты абсолютно прав. Я вновь сделал так, что фигурки стали обычным пластилином. И впредь тебе не будут сниться сны, будто ты занимаешься сексом с лыжницей на зимней полянке.
– Я же помню ту композицию! – обрадовался Акимов. – Это когда она на лыжах, а он…
– Заткнись, Игорь Иванович! – сердито сказал Клюев. – Шуба, а остальные твои копии?
– С ними – то же самое.
– Со всеми?
– Знаешь, Борисыч, в чем прикол? Буквально пару часов тому назад я говорил эти же слова Боярину, Маргарите Николаевне и Фуфелу. Да-да, тем самым прототипам, чьи пластилиновые копии вместе с тобой приготовились на пикнике пить водку и пожирать шашлык.
– Кстати, а куда твой Гагик запропастился? – спросил Акимов. – О! Легок на помине.
Хозяин закусочной и в самом деле появился в зале, но подойти к столику, за которым сидели Шуба и его друзья, не спешил. Для начала открыл замочек на одной из витрин, поместил в нее пластилиновую композицию, вновь навесил замочек. Только после этого, донельзя довольный, направился к столику в углу зала.
– Любые деньги, дорогой, любые деньги за твое произведение искусства! – говорил он, приближаясь и похлопывая по ладони пухлым бумажником. – Я же всех узнал, всех! И тебя, дорогой, – Гагик Георгиевич отвесил поклон Клюеву. – И инкассатора Боярина, и водителя мордатого, и Маргариточку мою драгоценную…
– Вы знаете Маргариту Николаевну? – удивился Костиков. – Директора универсама?
– Как же, как же ее не знать, дорогой! Для нее мое «Хобби», как дом родной!
– Воистину, Москва – очень тесный город, – сказал Клюев, поднимаясь. – Но вы напрасно достали деньги, дорогой. Вещь уже продана. Позвольте ключик от витрины.
– Как продана? Кому продана? Я же, я же…
– Успокойтесь. Гагик Георгиевич, – Костиков тоже поднялся со своего места. – Наш дорогой милиционер Юрий Борисович ошибся. Никому эта вещь до сих пор не продана. И продана не будет, смею вас уверить.
– Шуба! Я не понял? – нахмурился Клюев.
– Гагик Георгиевич, можно сказать, предугадал мое решение и сам выставил композицию «Пикник у муравейника» среди экспонатов своего заведения. Более того! Я готов в ближайшее время предоставить для, так сказать, минивернисажа под названием «Наивное искусство» еще несколько подобных экспозиций. Недельки так на две-три…
– Отлично, дорогой, отлично! Приноси свои композиции, я для них отдельную витрину выделю!
– А хулиганские вещички тоже выставишь? – усмехнулся Акимов, и, не дождавшись от Сергея ответа, обратился к заинтригованному хозяину «Хобби». – У него же, Гагик Георгиевич, все больше композиции эротические, со всякими там выкрутасами.
– Почему же, ты раньше ничего не рассказывал, не показывал, дорогой! – всплеснул руками Гагик Георгиевич. – Ай, как жаль, как жаль! Очень хочется посмотреть на твое наивное хулиганское искусство, дорогой. Самому посмотреть, другим показать. Очень хочется!
– Увидите, Гагик Георгиевич. Но при одном условии. Вы даете гарантию, что с композициями ничего не случится…
– Как зеницу око охранять буду твои композиции! У меня за все время ни одного самолетика-вертолетика не пропало, ни одна машинка, ни одна фигурка-фигулька не исчезли.
– В таком случае, Гагик Георгиевич, готовьте не одну витрину, а сразу две, – многообещающе подмигнул Костиков хозяину «Хобби».
Борисыч высадил Серегу Костикова и Игоря Акимова у метро «Октябрьское поле» и поспешил к себе домой, чтобы приодеться перед походом в театр. Сереге и Игорю спешить было некуда: начало самодеятельного спектакля на крошечной сцене Литинститута было запланировано на семь вечера, но писатель с инкассатором, в отличие от милиционера наводить марафет не собирались. Если же принять во внимание, что у них была в запасе бутылка виски, а на дворе стояла теплынь и вовсю цвела сирень, то друзьям оставалось только радоваться жизни, ожидая еще больших радостей.
Не мудрствуя лукаво, Игорь предложил сразу выдвинуться по направлению к Литинституту, благо от «Октябрьского поля» до «Пушкинской» ветка метро была прямая. Они и выдвинулись, и, опять-таки, не мудрствуя лукаво, направили стопы на вовсю зеленеющий Тверской бульвар прямиком к памятнику Сергею Есенину, где и расположились на одной из удобных лавочек.
Для Акимова, закончившего Литинститут, это место было донельзя родным и душевным, и Костиков хорошо это знал – сколько раз составлял компанию ему и его сокурсникам! Однажды, когда Игорь только начал учиться, Серега принял его предложение и посетил одно из практических занятий по литературной практике. То занятие произвело на Костикова неизгладимое впечатление, он даже пожалел, что не способен, как Акимом, правильно складывать слова в предложения и так далее. Восхитил Серегу Костикова, в первую очередь, ведущий занятия мастер – известный писатель. Даже сейчас, по прошествии нескольких лет он вспоминал обращение мастера к своим ученикам-первокурсникам: что все они и каждый в частности для него «не тени, а живые люди». Вот и для Шубы любой из его живчиков был не тенью, но одним из детишек, за судьбу которого отвечал только он, скульптор.
Шуба пытался втолковать эту мысль своему другу-писателю в то время, пока они вдвоем, закусывая шоколадкой, распивали бутылку вискаря на Тверском бульваре – аккурат между зданием театра МХАТ и театром имени Пушкина, который граничил со стенами Литературного института. Игорь Акимов его слышал и понимал и, кажется, не просто понимал, но еще и на ус себе наматывал будущий сюжет очередной нетленки, которую, возможно и напишет, но которая все равно на неопределенное время останется лежать в столе, потому что это, так называемый, «не формат», который сегодня издателям нафиг не нужен…
– Хорошо, – допытывался до приятеля Костиков, – издателям твои нетленки не нужны, потому что не формат. А читателю такой не формат – нужен?
– Конечно, нужен, – без раздумий отвечал Акимов. – Нормальный читатель этим гребаным форматом давно пресытился. До блевотины пресытился. Потому и не покупает книжечки в ярких обложечках, на которых звездолеты бороздят внутренности драконов с трансформерами, а космические русалки трахают бессмертных эльфов и ученых троллей…
– И?
– Что – «И»? У издателей своя политика, которую лично я пробивать не собираюсь. Я, слава тебе Господи, не писательским трудом себе на жизнь хлеб с маслом зарабатываю. Для меня писательство, так же, как и для тебя пластилин – хобби.
– Но ты ведь все равно хотел бы…
– Конечно, хотел бы! Кто спорит-то! И тиражи, и слава, и баблище – все в мечтах! Но, знаешь, в чем еще прелесть моего писательского хобби? А в том, что мне самому очень даже нравятся мои нетленки. И когда я стану стареньким, с седою головой и тому подобное, то для собственного великого удовлетворения достану из стола свою собственную рукопись и стану ее читать и наслаждаться историями, которые когда-то придумал…
– И это достойно всяческого восхваления…
– Так же, как и твои пластилиновые композиции…
– Так же, как и мои… эти самые…
– Эмма?
– Сам ты Эмма! Спросонок не разобрал или память отшибло?
– Ой, простите! – Костиков и в самом деле закемарил на лавочке возле памятника Сергею Есенину. Впрочем, как и его приятель Акимов, который теперь усиленно протирал очки.
– Тебя, ведь Ритой зовут? – Серега вспомнил имя одной из трех остановившихся напротив девиц.
– Оп-паньки! Кого я вижу! – вскочил с места водрузивший на нос очки Акимов. – Аллочка, Кесса-критикесса, Ритуля! А мы с Шубой специально к вам на спектакль притащились. Сколько времени-то?
– Есть еще время…
– Гарри! Сколько раз просила не называть меня Кессой!
– Подумаешь! – фыркнула Рита. – Меня – так вообще, с какого-то перепуга, Эммой обозвали.
Нет, ни с какого-то там «перепуга» Шуба назвал эту худышку с миниатюрными чертами лица Эммой. Именно это имя присвоил он одной из незавершенных пластилиновых фигурок из будущей «фашистской» композиции. И копию той, которую Игорь назвал Аллочкой, скульптор тоже слепил, назвав Изольдой. И обидчивую Кессу, которая, как вспомнил Костиков, училась на факультете критики, и которую на самом деле звали Ксения, он тоже слепил и назвал то ли Софьей, то ли Гердой. На самом деле пластилиновые «фашистки» требовали доработки, после чего за каждой и закрепилось бы конкретное имя.
Между тем, в руках у Игоря оказалась недопитая бутылка виски и недоеденная шоколадка, от которых ни одна из прототипов творений Шубы не отказалась. После чего все трое закурили – для этого, собственно, они и выбежали перед началом спектакля на несколько минут на бульвар, ну а выпили, по словам Аллы-Изольды, для храбрости.
В отличие от девушек, Серега с Игорем не курили, а в бутылке осталось на донышке, и если учесть, что им предстояло часа два наслаждаться самодеятельностью, надо было срочно бежать в магазин. Что они и сделали, благо «Елисеевский» гастроном, где всегда можно было «дозаправиться», находился неподалеку.
В гастрономе сразу же и выпили. И Сереге показалось, что напрасно поспешили, надо было бы попозже. Впрочем, кода добрались до территории Литинститута, где посередине садика, весь в зелени стоял памятник Герцену, инженер человеческих душ Акимов предложил скульптору Костикову усугубить еще по пятьдесят, чтобы взбодриться перед спектаклем, отказываться он не стал. И ведь действительно взбодрился. Во всяком случае, первую половину первого акта спектакля воспринимал вполне адекватно. Узнал, кстати, в одной из артисток Ларису, которая послужила – прототипом еще одной фашистки – Софьи. Вспомнил, что после первой же встречи, окрестил Ларису «девушкой из высшего общества», и что Игорь, кажется, был безнадежно влюблен в эту «мажористую», которой в его будущей пластилиновой композиции планировалась роль командирши-стервы.
Еще вспомнил, когда и как собственно зародилась у него идея создать «фашистскую» композицию. В отношениях с девушками Серега не любил ходить вокруг да около. Если приглянулась особа прекрасного пола, и если с ее стороны в отношении него не было явной антипатии, так зачем время терять! Вот и однокурсницу Акимова, тростиночку-Риту, с какой-то изюминкой в миниатюрных чертах лица, Серега Костиков в первый же день знакомства пригласил в свою холостяцкую квартиру. И все у них складывалось очень даже прекрасно… До тех пор, пока Ритуля, уже полностью раздетая, лежа в его кровати, вдруг возьми да не заяви, что по своим убеждениям является ярой фашисткой.
Прозвучало это так не вовремя, так абсурдно, так вызывающе неправильно, что у Сереги вмиг отрезало всякое желание заняться с тростиночкой любовью, даже дотронуться, даже смотреть на нее не захотелось.
На том свидание и закончилось. Ритуля – то ли возмущенная или озабоченная непониманием нового знакомого ее мировоззрения, то ли злорадствующая убралась восвояси. В голове же скульптора ее образ, что называется, «завис», и пришло время, когда он воссоздал фашистку-тростиночку в пластилине, вот только имя дал другое – Эмма – наверное, тоже благодаря какой-нибудь отложившейся в мыслях ассоциации.
Ну, и зачем он приперся смотреть эту самодеятельность? – задался мыслью Костиков. – Не затем же, чтобы вновь закрутить с Ритулей! Да и еще с кем бы то ни было, не собирался он чего-то там крутить-мутить. Одно дело – выпить с другом, за жизнь поговорить и тому подобное, ну а женщины – совсем другое дело. Да и есть у него женщина. Любимая женщина…
– Ау, Гарри, – поднимаясь с кресла, шепнул он на ухо Акимову. – Я сейчас в туалет, а потом – в Коньково, до хаты. И – все! Даже не вздумай меня ус… усм… удерживать…
//-- * * * --//
Все-таки сто тысяч раз был прав, «сегодняшний обокраденный Шпак» из фильма про сменившего профессию Ивана Васильевича, сказавший Шурику, что, когда пьешь, – закусывать надо. Общенародно-патриархальное утверждение, что очень нежелательно мешать водку с пивом, тоже заслуживало понимания и осознания.
Серега Костиков, только что на нетвердых ногах покинувший стены Литературного института, был целиком и полностью согласен с этими прописными истинами. Сегодня Серега намешал слабые алкогольные напитки с крепкими, но при этом он еще и очень даже неплохо закусывал. Правда, после знатной посиделки в «Хобби», закуской служила всего лишь шоколадка. Зато в «Хобби» он довольно внушительно набил живот, и, возможно, поэтому сейчас, при подходе к метро, вдруг ощутил, что не очень уж и пьяный.
Что сбежал, недосмотрев спектакль, сделал абсолютно правильно, а вот позволить себе преспокойно ехать домой в Коньково, было опрометчиво. У Артура Новикова, конечно же, и без Костикова дел хватало, но совладелец ресторана «Фазан и сазан» вряд ли забыл и простил ему чебуречную на Сухаревской. Да и не только в чебуречной было дело.
Серега и Артур были, что называется, враги по жизни. Но если Костиков, работая инкассатором, при необходимости защитить государственные ценности мог бы выстрелить в преступника, то для Новикова инструкций не существовало и закон был не писан. Серега прекрасно это понимал и не то чтобы боялся Артура, но знал, что от него можно ожидать чего угодно. Ну, и что же ему теперь – из-за этого бильярдного шара в родной квартире не появляться?!
Перед тем, как спуститься в метро, Костиков позвонил по мобильнику человеку, номер телефона которого узнал только сегодня:
– Алло, Гагик Георгиевич? Это Сергей, инкассатор, который из пластилина лепит… Да, дорогой, да, да… Гагик Георгиевич, здесь такое дело… Если вы в самом деле хотите, чтобы в вашем «Хобби» были выставлены мои композиции, то выдвигайтесь прямо сейчас к метро «Коньково»… Да, потому что потом у меня может не получиться. Да. Только прихватите с собой пять или шесть коробок, типа из-под обуви, а то все композиции не поместятся.
Хозяин «Хобби» не заставил себя ждать, порадовав Костикова еще и тем, что помимо водителя в его навороченной иномарке оказался работавший в закусочной вышибала по имени Вартан – этакий шкаф, рядом с которым на заднем сиденье Костикову пришлось сидеть бочком. А вот подходящих коробок Гагик Георгиевич привез всего три – больше не нашел, да и откуда в закусочной вдруг возьмутся коробки из-под обуви.
Серега-то по этому поводу не переживал, для него главным было появиться у себя дома не в одиночку, а, так сказать, в сопровождении. И сопровождение оказалось довольно внушительным, хотя, возможно и бесполезным, потому что ни Артура, ни его бугаев Костиков во дворе не заметил и слегка успокоился.
Зато Гагик Георгиевич, увидев творения скульптора, не на шутку взволновался. И от того, что их оказалось так много, и все такие, что глаз не оторвать, особенно – хулиганские, особенно те, которые «с сюрпризом». И от того, что при всем желании в три принесенные Вартаном коробки не помещалась даже половина композиций. Так, наверное, переживал бы купальщик, вылезший в одних плавках на людный пляж и обнаруживший прямо перед носом вынесенный приливом на берег и расколовшийся сундук с золотыми монетами. Сереге даже немного жалко его стало.
– Да не расстраивайтесь вы так, Гагик Георгиевич, – утешил он. – Придумает что-нибудь для тары. Наверняка, в кладовке коробки отыщутся. Вы, главное определитесь, что брать, а что для вернисажа не подходит.
– Все подходит, дорогой, все! Ты, я гляжу, кого хочешь слепить можешь. И меня сможешь, а? Я заплачу, сколько скажешь, заплачу!
– Почему бы нет, – улыбнулся скульптор. – Вы мне только свою фотографию дайте и сюжет обозначьте. А о цене договоримся.
– Обязательно договоримся, дорогой, обязательно…
Словоизлияния хозяина закусочной прервал резкий дверной звонок, который тут же повторился.
– Гостей ждешь, дорогой? – слегка нахмурился Гагик Георгиевич.
– Незваных, – хмыкнул Серега и пошел открывать дверь.
– Вартан! – кивнул вышибале Гагик Георгиевич, и тот вдруг оказался у двери раньше Костикова, который, прежде чем ее открыть, посмотрел в глазок.
Собственно никого другого увидеть на лестничной площадке Костиков и не ожидал. Но если раньше «бильярдный шар» заявлялся к нему либо один, либо вместе с Катей, то теперь за спиной Артура маячили те самые бугаи из чебуречной на Сухаревке, с которыми так ловко разобрался армейский друг Костикова Славка Баукин. Находись сейчас Серега в своей квартире один, открывать дверь даже и не подумал бы. Но рядом с ним был шкафоподобный Вартан, а в комнате остался Гагик Георгиевич, который, как подозревал Серега, имел в определенных кругах некий авторитет.
– Кто бы мог подумать, Артур Арутюнянович, собственной персоной! – с напускной веселостью, сказал он, распахивая дверь. – И, как всегда – без предварительного приглашения!
– Шуба, мы знаем, что у тебя гости, – сказал Артур, глядя снизу вверх на Вартана, шагнувшего вперед и почти полностью заслонившего Костикова. – Но у нас есть к тебе очень важный разговор.
– У кого это – у вас? – откуда-то из-под подмышки вышибалы поинтересовался Серега.
– Ты заочно знаком с Дмитрием Вильгельмовичем, – Артур чуть посторонился, и Серега к своему ужасу увидел господина Гидаспова, показавшегося из-за спины одного из бугаев.
– Дмитрий Вильгельмович, а это тот самый инкассатор Сергей Михайлович Костиков, или, как его еще называют, скульптор Шуба.
– Да-да, – Гидаспов, обозначив улыбку, кивнул Костикову. – Только беседовать на лестничной площадке как-то не очень…
– Зачем же на лестничной площадке, – Серега не без труда сдвинул Вартана чуть в сторону. – Проходите в квартиру. Только она у меня тесненькая…
– Благодарю за приглашение, – вновь обозначил улыбку господин Гидаспов и, бросив через плечо: – Артур – со мной, вы двое – ждите здесь, – шагнул через порог.
– И угостить гостей нечем, – посторонился Серега. – Разве что могу предложить чай с земляничным вареньем.
– Ничего страшного, – даже не спросив, обязательно ли разуваться, Гидаспов уверенно прошел в комнату, где резко остановился, судя по всему, никак не ожидав увидеть хозяина закусочной «Хобби». Костиков сразу понял, что представлять их друг другу не надо. Не ускользнуло от его внимания и то, что они были в каких угодно отношениях, но только не в приятельских. Во всяком случае, обменяться рукопожатием гости не удосужились.
– Сто лет не ел земляничного варенья, – прервал возникшую паузу господин Гидаспов.
– Артур, на кухне есть электрический чайник. Наполни его водой и включи, – словно слабоумной прислуге отдал распоряжение Костиков. И добавил: – чашки с блюдцами – в шкафчике, сполосни их. Сахарный песок – в сахарнице на столе. Варенье в холодильнике найдешь.
От такой наглости растерялся не только Артур, но, кажется, и господин Гидаспов, повернувшийся к Сереге и пристально посмотревший ему в глаза.
– Гагик Георгиевич, а как вы насчет испить чайковского? – Костиков не стал играть в «кто кого переглядит» с человеком из конторы, название которой лучше не произносить вслух. – С домашним вареньицем! Земляничным!!!
– Спасибо, дорогой, спасибо! Но у меня дела, сам знаешь, дорогой, надо торопиться. Вот сейчас заберу твой вернисаж и…
– Да-да-да, Гагик Георгиевич. Все понимаю. Вы пока что выкладывайте приглянувшиеся композиции на стол, а я буду убирать их в коробочки.
На какое-то время и тот, и другой, казалось, абсолютно забыли об остальных присутствующих: не застыл в проеме двери вышибала Вартан, не гремел на кухне посудой в несвойственной для себя роли Артур Новиков, не стоял столбом посередине комнаты Дмитрий Вильгельмович Гидаспов…
Повинуясь подсказкам скульптора, Гагик Георгиевич с величайшей осторожностью, двумя руками доставал из серванта пластилиновые поделки, а Шуба с не меньшей осторожностью помещал их на дно коробок из-под обуви и перемычками пластилина фиксировал их между собой – чтобы не сдвинулись при транспортировке. Когда в трех коробках не осталось места, Костиков сунулся в кладовку, из которой, с горем-пополам выудил еще три запыленные коробки с давно состарившимися, но до сих пор не выброшенными, ботинками и кроссовками. Обувь, наконец-то, была отправлена в мешок для мусора, коробки же протерты от пыли и постепенно так же заполнены пластилиновыми композициями.
И даже в шесть коробок не поместилось все, созданное пальцами скульптора. В первую очередь Гагик Георгиевич, конечно же, уделил внимание композициям «хулиганским»: «На диване», «В ванне», «Анна Каренина и находчивый грибник» и тому подобное в темах «Бытовуха», «Активный отдых», «Ученье – свет», «Наша служба»… И уж только потом он дошел до безобидной, в моральном плане теме «Рыбалка и охота».
Как раз одной коробки для этой темы и не хватило. Но Гагик Георгиевич и без того был донельзя доволен, и его признательность Шубе, во всяком случае на словах, казалось, не знает границ. Тем не менее, было очевидно, что задерживаться в гостях у Костикова ему как-то не климатило, и, нагрузив коробками Вартана, Гагик Георгиевич стал прощаться.
– Как только выберешь свободную минутку, дорогой, милости прошу в мое заведение, – сказал он уже на пороге. – Покушаешь, вернисаж свой посмотришь, заодно мою фотографию заберешь, и мы вместе сюжет новой композиции обсудим. Договорились, дорогой?
– Договорились, Гагик Георгиевич. Как только проголодаюсь – сразу к вам.
– Чем быстрее проголодаешься, тем лучше, дорогой! Жду с большим нетерпением!
– Артур! Что там с чаем?! – громогласно поинтересовался господин Гидаспов, не успела за Гагиком Георгиевичем и Вартаном закрыться дверь. За все время, пока шел процесс укладывания композиции в коробки, он не произнес ни слова и, по всей видимости, был очень раздражен.
– Давно заварен, Дмитрий Вильгельмович, – вышел из кухни не менее недовольный Артур.
– И – что? Хочешь сказать, остыл?! – казалось, окажись сейчас в руках Гидаспова плетка, и он примется хлестать ею все, попавшееся под руку.
– Я не в теме, Дмитрий Вильгельмович, – голос Артура потускнел. – Я в чае вообще не разбираюсь.
– Куда уж тебе! Привык, понимаешь… – Гидаспов осекся. – Ладно, бог с ним, с чаем. Мы здесь не для этого. Да, Костиков?
– Вы меня спрашиваете? – почти искренне удивился тот.
– Ладно. Ладно! Не корчи из себя деревенского простачка.
А вот этот ярлык – «деревенский простачок» Шубе очень даже понравился. Вообще-то, сам себя он считал человеком весьма сложным. Хотя бы потому, что во многом имел собственную нерушимую точку зрения.
– Простачок-то ты простачок… – протянул Гидаспов. – А вот скажите-ка мне, Сергей Михайлович, каким образом вы оказались знакомы с господином Михальянцем?
– С каким еще Михальянцем? – удивился Костиков.
– Да с которым вы только что тут разве что не лобызались! – господин Гидаспов в сердцах махнул рукой, в которой могла бы быть зажата плетка.
– А! Так вы про Гагика Георгиевич? Извините, Дмитрий Вильгельмович, но, как говорит один мой знакомый, Москва – очень тесный городишко! Ну, а если без обиняков, так мы же инкассируем его заведение – закусочную «Хобби». Кстати, если любите изысканную пищу, то очень рекомендую…
– Я не нуждаюсь в ваших рекомендациях, гражданин Костиков! – отрезал Гидаспов.
– Кстати, теперь в «Хобби» мой минивернисаж будет выставлен, – добавил Серега абсолютно спокойно. Так же спокойно взял со стола одну из пластилиновых фигурок рыболова, которой не хватило места в коробках из-под обуви, подул на нее со всех сторон и бережно убрал обратно в сервант.
– А скажите-ка мне, Сергей Михайлович, все эти пластилиновые фигурки скопированы с реальных людей?
Не зная на самом деле точного ответа, Шуба пожал плечами.
– Заводнов не нарадуется созданной вами композицией «Охотники на привале». И ведь действительно, все три персонажа вышли довольно похожими на свои прототипы. Хотя вживую никого, за исключением Владимира Ивановича вы прежде не видели…
– У меня была фотография.
– Когда появится фото Михальянца, вы и его слепите?
– Гагика Георгиевича можно и по памяти. У него лицо запоминающееся, с характерными национальными особенностями: брови, глаза, носяра… Таких лепить просто… – Шуба хотел, было, добавить – «в отличие от Гидаспова», на создание копии которого у него ушло прилично времени, но удержался.
– Хм, а всякую там местность или интерьер квартиры создавать сложно?
– По времени довольно затратно. Да и пальцы порой устают перемешивать пластилин, чтобы придать ему однотонный и естественный цвет…
– Что-то я не вижу у вас под рукой, так сказать, рабочего материала… – то ли спросил, то ли констатировал Гидаспов, в очередной раз, оглядев комнату. После чего перевел взгляд на Артура. – А мне докладывали, что не так давно Владислав Мохов притащил сюда целую хозяйственную сумку, набитую коробками с пластилином.
– Пластилин – материал расходный, – развел руками скульптор.
– И его хозяйственная сумка что-то не наблюдается…
– Так вы пошарьте по потайным углам моей квартирки, Дмитрий Вильгельмович, – скрестил руки на груди Костиков. – Наверняка, найдете столь важный предмет обихода, как хозяйственная сумка. А господин Новиков вам с обыском поможет, у него и опыт в этом деле имеется.
– Как все просто, да, Сергей Михайлович? – господин Гидаспов, хоть и без приглашения, но, наконец-то, соизволил усесться на выдвинутый из-за стола стул. Шуба последовал его примеру, только Артур остался стоять у входа в комнату.
– Пластилин, расходный материал закончился, хоть его и было сорок коробок; сумка отыщется где-нибудь на антресолях, либо вы вспомните, что она порвалась и давно выброшена на помойку… Потом вдруг, откуда ни возьмись, найдутся исчезнувшие больше месяца тому назад миллионер Владислав Мохов и простая девушка Маша… И они расскажут, что все это время находились в каком-то странном месте, покинуть которое означало физическое исчезновение.
– Хотите сказать, что Влад с Машкой, типа, на зону попали? – чтобы хоть как-то поддержать разговор, предположил Шуба.
– Эта типа зона, называется «Застолье», – пристально глядя ему в глаза, сказал Гидаспов. Шуба понятия не имел, до какой степени может владеть собой, своей мимикой…
– Застолье – это когда нормальные люди сидят тесной компанией за столом, пьют и закусывают, – сказал он и демонстративно зевнул.
– А еще это некое место, которое почему-то вдруг стало навязчиво сниться одной нашей общей знакомой… Вообще-то ее сценическое имя Бенгалка. Но кое-кто упорно называл ее Нинидзе…
– Помнится, в советском кино была артистка с такой фамилией… Хорошая артистка.
– Да-да. Так вот, в ее снах некто почему-то называл ее то Ниночка, то Нинидзе. Этот некто вообще любил всем прозвища давать. К примеру, Никодимище, Тамара-сан или Владмох.
– Меня – так вообще все Шубой называют, – усмехнулся Костиков. – А уж какие прозвища у нас в инкассации!
– Да-да. Боярин, Фуфел.… Так вот, эта самая Бенгалка, она же – Нинидзе, с которой вы совсем недавно имели встречу в заведении «Кошачья берлога», в своих снах неоднократно видела этих самых Боярина с Фуфелом. И еще несколько людей, с которыми в жизни была незнакома, но которых узнала по фото. В этих же снах присутствовала и ее землячка из села Ведное Тверской области, и никто иной, как Владислав Мохов.
– Сны – такая неизученная штука…
– Да. Как и способности человека, – Гидаспов вперил взгляд в Шубу.
– Когда вы покинете мои хоромы, мне, возможно, тоже приснятся все эти люди. Вместе с Бенгалкой-Нинидзе…
– Дмитрий Вильгельмович, он издевается, – подал голос Артур. – Может быть, стоит…
– Не стоит! – словно от надоедливой мухи отмахнулся от него хитрый человек.
В ту же секунду Костиков почувствовал легкий укол в шею…
//-- * * * --//
Проснулся Шуба по звонку будильника – совершенно не выспавшийся, с побаливающей головой и с ощущением чего-то не сделанного накануне. Или чего-то забытого? Казалось, вчера произошло что-то важное, только он никак не мог восстановить в памяти, что именно. Возможно, потому, что для начала он старался вспомнить сегодняшние сны. Хотя бы один сон. Но вспомнить ничего не получалось.
Более того, он не помнил, как ложился спать, как разувался, раздевался, да и как вернулся вчера домой – словно память отшибло. И только когда поднялся и заострил рассеивающееся внимание на том, что в серванте отсутствует большая часть композиций, вспомнил и о Гагике Георгиевиче, и об Артуре с господином Гидасповым, и о разговоре с этим хитрым человеком.
Гидаспову стало известно про Застолье! Неважно, что узнал он это со слов проститутки, «видевшей Застолье и его обитателей» в своих снах. Важно и очень опасно, что «Застолье» отложилось у него в голове, что теперь он знает название территории, пусть даже зоны, где искать Влада Мохова! Что он может интересоваться о «Застолье» у прототипов живчиков, которых назвала Нинидзе-Бенгалка. У того же капитана Клюева, у той же Кати Жайворонок… И не просто интересоваться!
Вчера Гидаспов завился к нему домой и принялся расспрашивать, давить, а потом, потом Шуба вдруг впал в беспамятство, уснул… Может быть его усыпили? Не исключено, что во время этого сна без снов, его память каким-то образом обследовали, – мало ли, какая техника на службе организации, в которой служит хитрый человек! А уж квартиру-то его обыскали наверняка.
Что они могли искать? Следы пребывания в квартире Влада и Машки – их одежду, обувь, ценности. Вещи «опластилинившейся» парочки Шуба сразу после их превращений выбрасывал на помойку. Наличные деньги отправлял в свой кошелек. Другие ценности: золотые сережки, цепочку и перстенек Маши, и кредитные карточки Влада со временем нашли место в холодильнике потаенной квартиры на Сретенке.
Что еще? Допустим, полковник Заводнов проговорился Гидаспову, что был свидетелем затеянного скульптором «эксперимента» для обнаружения грабителей инкассаторов. О загадочном и никому, кроме самого скульптора, непонятном, но, тем не менее, эффективном эксперименте. Если же принять во внимание, что не прошло и месяца, как тот же самый скульптор-экспериментатор оказался причастен к раскрытию еще одного преступления, то такой человек, как Гидаспов невольно должен был взять его на заметку, разобраться в происходящем и в итоге докопаться до истины.
Для начала покопаться в его квартире и, ничего в ней не найдя, установить какие-нибудь скрытые камеры, приборы прослушивания и тому подобное. Но не проще ли было взять, да и прижать, что называется «к ногтю» простого московского инкассатора? Не просто побеседовать, как вчера вечером, а допросить, как это умеют делать в некоторых организациях?
Получалось, что не проще. Получалось, не таким простым парнем был Серега Костиков – он и в друзьях-приятелях с начальником РУВД, он и геройски проявивший себя гражданин, за что даже награжденный почетной грамотой…
Бред, конечно, что какая-то там почетная грамота могла связать руки такому человеку, как господин Гидаспов, но, как ни крути, а выходило, что как раз руки-то свои Дмитрий Вильгельмович и не распустил. Или все-таки?
Бестолково слонявшийся из угла в угол и переставлявший вещи с места на место Серега, в очередной раз посмотрел на часы и понял, что попить чайку перед выходом на работу уже не успевает.
На маршрут, обслуживающий сбербанки в утреннюю смену, Костиков выехал на новеньком броневике итальянского производства, за рулем которого был Генка Козырев по прозвищу Слива. Был четверг, согласно графику, в этот день сборщиком ходил Николай Гаврилович, и Серегу это вполне устраивало. Ему было о чем подумать, не отвлекаясь на то, чтобы указывать водителю дорогу и бегать по точкам. Тем более что Слива имел привычку сразу же после того, как сборщик покидал машину, хвататься за книгу и проглатывать страницу за страницей до его возвращения обратно.
В свое время Генка Козырев закончил курсы скорочтения и утверждал, что с тех пор прочитывает в день, как минимум, одну книгу. Костиков в его словах не то чтобы сомневался, просто не очень одобрял, такое «черпание информации». Ему нравилось при чтении наслаждаться языком автора, следить за ходом его мысли, ставить себя на место героев и сопереживать им. Как все это можно совместить при чтении по диагонали, он не понимал.
Но, глядя на поглощенного чтением Генку Козырева, который, кстати, получил свое прозвище за то, что неизменно называл «волосатыми сливами» плоды киви, Серега подумал, что этот страстный любитель детективных и приключенческих романов может кое в чем его просветить. И когда сборщик вернулся из очередного сбербанка, и водитель тронул броневик с места, старший маршрута обратился и к тому и другому:
– Мужики, а у вас никогда не возникало такого ощущения, что за вами следят?
– У меня возникало, – тут же откликнулся водитель. – Можно даже сказать, что всегда возникает, когда я с получкой домой возвращаюсь. Так и кажется, что в каком-нибудь темном углу или в подъезде собственного же дома приставят нож к горлу и – «кошелек или жизнь!» Ну, или того хуже – кирпичом по голове и пробуждение в реанимации, а денежки тю-тю…
– Получается, Слива, это у тебя фобия такая. Боязнь лишиться зарплаты.
– Сам ты, Шуба, фобия, – не согласился водитель. – По-научному, фобия это неконтролируемый, иррациональный страх. У меня же это и не страх вовсе, а просто осторожность, которую я контролирую.
– Контролируешь осторожность?
– Ну, да. Я, чтобы не нарваться на неприятности, в данном случае, чтобы не лишиться денег, всегда осторожничаю и подстраховываюсь.
– То есть?
– Ну-у… Мы с мужиками хоть каждый раз и обмываем получку, но я перед этим основную часть денег делю на две части и убираю в разные карманы. К тому же, я никогда один из гаража не ухожу. Ну, а в троллейбусе или метро, каким бы пьяным ни был, стараюсь вычислить и запомнить подозрительных личностей, так сказать, потенциальных грабителей. И потом, когда выхожу на улицу, обязательно несколько раз оглядываюсь, чтобы убедиться, не идет ли за мной кто-нибудь из этих потенциальных. Ну, и при подходе к своему подъезду непременно концентрируюсь и утраиваю бдительность…
– Надо же, – хмыкнул Гаврилыч. – Настоящую тактику бдительности разработал!
– Ну, да. Пока живу, ни разу не грабанули.
– Если ты такой осторожный, почему ж тогда во время маршрута книжки читаешь?
– Ну, так у нас же броневик. За такими стенами и стеклами можно не осторожничать.
– Да ты и на обычной «Волге» тоже от книг не отрывался.
– Я тогда одним глазом читал, другим потенциальных грабителей вычислял. Но после того как Скворца кокнули, а Боярина с Шубой покалечили, я только и делал, что головой по сторонам вертел и ствол наготове держал…
Водитель остановил машину напротив очередного сбербанка, и схватился за книгу, как только когда дверь за ушедшим сборщиком закрылась.
– Слива, – отвлек его Костиков, – а ты хотя бы один детектив про инкассаторов читал? Я имею в виду – не зарубежный, а наш.
– Не-а, – на секунду задумавшись, ответил тот. – Кино, помню, смотрел. Но – отстой какой-то.
– А хотел бы прочитать?
– Ну-у-у… – оторвавшись от чтения, Слива почесал лоб. – Скорее, не хотел бы.
– Как это? – удивился Костиков.
– Понимаешь, Шуба. Я ведь очень много дюдюктивных романов перечитал. И практически всегда в них расследуется уже совершенное преступление. Ну, и мне как-то не очень хочется читать про ограбленных инкассаторов. А еще больше не хочется представлять, что ограбили мой маршрут, понимаешь. Допустим, про то, как нас с тобой ограбили. Мы же просто так, за здорово живешь, ограбить себя не позволили бы. Значит, нас для начала должны были бы ликвидировать. Очень не хочется мне читать про то, как нас ликвидируют.
– Кого ликвидируют? – спросил сборщик, вернувшийся в машину и услышавший последние слова водителя.
– Всех грабителей и мошенников ликвидируют, Николай Гаврилович, – сказал Шуба. – Это у меня навязчивая идея такая, чтобы их всех не в тюрьмы сажали, а уничтожали.
– Слышал я уже твою навязчивую, Шуба, слышал, – прокряхтел ветеран инкассации. – Даже размышлял над идеей этой. И, знаешь… – Николай Гаврилович обернулся к Костикову, – возможно, по большому счету ты и прав.
– Вот! Вот!!! – возликовал Серега. – Наконец-то, со мной согласился хоть один человек.
– Я сказал – по большому счету, – попытался остудить пыл Николай Гаврилович. – То есть, если стопроцентно доказано, что конкретный человек действительно совершил серьезнейшее преступление, тогда не тюрьма должна о нем плакать, а петля…
– А я настаиваю на том, что человек достоин петли за любое преступление! – в очередной раз завелся Серега.
– Вообще – за любое? – спросил водитель.
– Вообще. Если это предписано законом.
– Ну-у-у…
– Чего, Слива мнешься? Законы нарушаешь?
– Сам ты нарушаешь!
– В любом случае должна быть градация! – повысил голос Николай Гаврилович. – Степень наказания должна зависеть от тяжести преступления.
– Обязательно! – согласно закивал Слива, в то время как Шуба недовольно хмыкнул.
– Закон можно до такой степени ужесточить, что ни вздохнуть, ни выдохнуть. Вот, в нашей инкассаторской инструкции черным по белому написано, что нельзя отклоняться от маршрута и тому подобное. Однако же мы постоянно заезжаем куда-то по своим делам, и пивком балуемся, и вон книги читаем… А почему?
– Потому что степень наказания за нарушение инструкции мы вполне можем пережить, – сказал Костиков.
– Вот именно.
– Так, а я про что?! Пусть наказание будет жесточайшим, и фиг я стану нарушать эту гребаную инструкцию. Если за безбилетный проезд будут расстреливать, а у меня не будет денег, так я лучше пешком пойду, чем рисковать на контролеров с автоматами нарваться.
– Слова, слова… – сказал Николай Гаврилович, вылезая из броневика, остановившегося напротив следующего сбербанка.
– А вот нифига не слова! – крикнул ему вдогонку Шуба. И сказал водителю:
– Кстати, Слива, надо будет в «Детский мир» заехать, а то у меня пластилин закончился…
– Какие-нибудь мысли в плане новых композиций? – спросил тот, знакомый с увлечением Шубы. – Надеюсь, что-нибудь эротико-сексуальное?
– Естественно! Только на этот раз все будет происходить в салоне автомобиля, – сходу начал придумывать сюжет скульптор. – На заднем сидении…
– Ха! Представляю себе!
– Правда, пока не решил, какую лучше всего машину лепить. Понятно, что легковушку и какую-нибудь служебную. Допустим, такси – с шашечками на дверях или ментовскую – с мигалкой…
– Ты лучше наш, инкассаторский броневик слепи – с зеленой полосой. И пусть девка будет располагаться прямо на мешках с деньгами.
– А, что, это идея, – кивнул Шуба. – Типа, сборщик возвращается с точки, смотрит, а в броневике, который, согласно инструкции, должен быть закупорен на все кнопки, двери нараспашку, и творится такое! Старший маршрута – с одной стороны пристроился, водитель – с другой…
– Точно!!! – восхитился Слива.
– И назову композицию «Люди опасной профессии».
– Ха-ха-ха! – зашелся смехом водитель. – А сборщиком обязательно надо слепить Гаврилыча. Он – личность очень калорийная. Типичный такой ветеран-инкассатор. Ха-ха-а-а…
– Согласен, что личность калорийная. Только если Гаврилыч себя в такой композиции узнает, а он узнает, то мне лучше под его руку не попадаться.
– Ну, в таком случае, пусть он на месте старшего будет. Еще прикольнее!
– Тогда Гаврилыч точно за пистолет схватится. Он же по-жизни примерный семьянин.
– Гы-гы-гы! – заржал Слива. – Но согласись, прикольно бы получилось.
– Согласен, согласен. Вон, возвращается наш примерный семьянин. Слива, ты только не вздумай Гаврилычу о наших идеях рассказывать. Даже намекать не смей!
– Понял я, понял. Гы-гы-гы…
Смех – смехом, но пока Костиков обсуждал со Сливой идею создания «инкассаторской» композиции, у него родилась другая, более значимая идея. И воплотить ее в жизнь он решил, не откладывая в долгий ящик.
Пять коробок пластилина Серега Костиков купил в «Детском мире», куда по его просьбе заехал Генка Козырев после завершения работы маршрута, вернее после того, как все ценности были благополучно развезены по сберегательным банкам. В супермаркете закупил продуктов, чтобы по дороге домой, не терять времени.
Вообще-то Костиков вот уже который день мечтал смотаться после работы на электричке под Звенигород, чтобы повести вечерню зорьку на Москве-реке и поспиннинговать, в надежде поймать щучку-другую. Еще больше Сереге хотелось встретиться с Дашей Завидоновой, которую он не видел уже три дня. Но, увы, сегодня он был вынужден отказаться и от рыбалки, и от встречи с любимой девушкой.
Он сказал ей об этом по телефону, воспользовавшись аппаратом дежурного по инкассации. Ему показалось, что Даша расстроилась, но что ж теперь поделать. На секретный номер капитана Клюева он позвонил с мобильника Сливы, посетовав, что на его мобильнике кончились деньги. Вкратце рассказал Борисычу о визите в Коньково господина Гидаспова и высказал опасения, что тот мог установить в его комнате какие-нибудь жучки или скрытые камеры. Разубеждать в этом приятеля милиционер не стал, хотя и намекнул, что Шуба «не такого высокого полета орел», чтобы за ним наблюдать и прослушивать разговоры.
Тем не менее, посоветовал хорошенько осмотреть на наличие посторонних предметов сумку, которую Костиков постоянно таскал с собой, и в которой на данный момент находились зонт, книга и коробки с пластилином. Таким предметом могла оказаться, к примеру, миниатюрная клипса-маячок, передающая сигнал о своем местоположении.
Этот совет показался, ставшим слишком мнительным, Костикову очень важным и своевременным. Вернувшись домой, он первым делом разгрузил сумку и принялся тщательно ее обследовать. И ведь нашел! Нашел за дерматиновой подкладкой днища незнакомый предмет, по форме больше всего напоминающий батарейку-таблетку, черного цвета, без каких-либо надписей. Лишних и ненужных вещей в сумке оказалось предостаточно, но этот цилиндрик был точно не его. Однако выбрасывать предполагаемый «маячок» он не стал, спрятал обратно за подкладку. Вот когда придет время посетить потаенную квартиру, тогда и придется решать судьбу хитрого приборчика.
Зато никаких скрытых камер у себя дома Серега Костиков, как ни старался, не обнаружил. Скорее всего, их и не было. Возможно, где-то «притаились» подслушивающие приборы, но это Серегу почти не волновало, вести какие-то секретные разговоры он ни с кем не собирался. Включив музыкальный центр и поставив диск со своей любимой группой «Чиж и К», он в приподнятом настроении занялся приготовлением незамысловатого ужина.
Накануне Серега объедался в закусочной «Хобби», сегодня можно было обойтись пельменями – со сливочным маслом и майонезом. Вдобавок к пельменям открыл давно стоявшую в холодильнике банку маринованных овощей: огурчики, помидорчики, перец, что-то еще. Надо было хорошенько подкрепиться, прежде чем нагрузить работой свои способные к созданию неповторимых пластилиновых композиций пальцы.
Правда, этим теплым майским вечером скульптор решил заняться созданием не композиций, а фигурок. Всего двух фигурок, прототипами которых должны были стать хитрый человек из организации, название которой лучше не произносить, Дмитрий Вильгельмович Гидаспов и совладелец ресторана «Фазан и сазан» Артур Арутюнянович Новиков.
Фотографий прототипов у Шубы не было, но хитрого человека Гидаспова он однажды уже лепил, а бильярдный шар Артур Новиков был не менее колоритной личностью, чем напарник Костикова Николай Гаврилыч, которого водитель Слива предложил использовать в роли сборщика в задуманной скульптором композиции «Люди опасной профессии».
Общался он с этой парочкой только вчера; хоть и был неслабо поддатый, но лица незваных гостей стояли перед глазами. Да пусть даже и не очень похожими внешне выйдут из-под его пальцев Дмитрий Вильгельмович и Артур Арутюнянович, главное – кого именно будет представлять себе скульптор во время «оживления» их копий, которым предстоит стать живчиками!
Помнится, подполковник Заводнов, увидев слепленную Шубой композицию «Охотники на привале», прямо-таки восхищался фигуркой Гидаспова. Что ж, почему бы вновь не вспомнить его впалые глазницы, едкий взгляд серых глаз, узкий аристократический нос, полоску усов над растянутыми в ухмылочке тонкими губами, острый подбородок. С этим, сложным в плане лепки лицом скульптор справился сравнительно быстро – даже сам удивился.
Еще больше удивился, когда у него даже с третьей попытки не получилось сотворить уменьшенную копию лица Артура. Притомившийся Шуба отложил пластилин и отправился на кухню, открыл и бутылку импортного пива и неторопливо выцедил ее, закусывая большими дольками пересоленых чипсов, которые продавались в цилиндрической баночке с пластмассовой крышкой. В таких баночках, очень удобных для перевозки куда-либо, как раз помещались композиции с одной фигуркой, к примеру «Мороз Красный нос», в которой рыболов-зимник сидел на своем ящике над лунками на плавающей льдине.
Попивая пивко, Шуба не столько давал отдых пальцам, сколько размышлял, почему же не выходит лицо Артура, и когда бутылка опустела, догадался, в чем дело. За всю свою пластилиновую практику скульптор ни разу не лепил лысого человека. И хотя в Застолье существовал «короткостриженый» Влад Мохов, но как раз его-то Шуба не лепил, но создал условия, чтобы тот превратился в живчика. Почему-то именно его, Влада Мохова представлял себе скульптор, начиная лепить Артура Новикова! Возможно потому, что в реальной жизни они были очень похожи друг на друга. Не как братья, а как ровесники-соратники, что ли? Возможно, как для простых людей были одинаковы бритоголовые, так называемые, братки.
Вновь берясь за пластилин телесного цвета и, разминая его для создания физиономии Артура, скульптор постарался выбросить из головы Влада Мохова. Он принялся лепить и вспоминать эпизод, когда, приехав в «Фазан и сазан», чтобы вернуть должок совладельцу ресторана, увидел Артура за одним столиком вместе с Викторией Ким.
Нет, Артур специально не отбивал у Сереги возлюбленную, собственно, на тот момент между инкассатором и кассиршей универсама любовь дала такую трещину, через которую не перепрыгнуть. И все же не успела Вика расстаться с Серегой, как тут же переметнулась именно к Артуру. К этому бильярдному шару!
Вспомнил Костиков и другой эпизод, связанный с Артуром Новиковым, в котором они однажды представили, как сложились бы их отношения, доведись им быть соседями по дому и учиться в одном классе. Сергей и Артур сошлись на том, что «поубивать друг друга, конечно же, не поубивали, но уму-разуму научили бы», но к общему знаменателю так и не пришли – у каждого был свой «разум», свои жизненные ценности…
Еще Шуба вспомнил встречу с Артуром Новиковым в чебуречной на Сухаревой башне. Ох, и ловко же тогда обставили мажора и двух его охранников-бугаев, простые парни Серега Костиков и Славка Баукин!
За этими воспоминания быстрые пальцы скульптора создали-таки голову совладельца ресторана «Фазан и сазан» Артура Новикова. Слепить же «ручки-ножки-огуречик», облаченные в костюмы и обувку, соответствующие вчерашним Дмитрию Вильгельмовичу и Артуру Арутюняновичу, для Сереги Костикова было делом техники, хотя и потребовало немало времени.
Уставший и проголодавшийся за работой скульптор позволил себе выпить водки, закусить маринованным помидорчиком и открыть еще одну бутылку пива. Сильно усугублять алкоголем он не собирался – завтра с утра на маршрут сборщиком. Да и время было уже позднее. Но прежде, чем лечь спать, следовало довершить задуманное днем.
В недалеком будущем копии Гидаспова и Артура ждало Застолье. Но не та, обжитая коренными живчиками территория, а новая, которую скульптор собирался создать в ближайшие пару дней. Одновременно с ними на этой территории должны были появиться новые живчики. Шуба замыслил вновь поэкспериментировать. Начать же эксперимент можно было и сегодня.
Заявившиеся домой к Костикову, господин Гидаспов с Артуром заставили его немало поволноваться. Шуба приготовился сделать ответный ход. Все прототипы живчиков, в том числе и он сам, так или иначе реагировали на происходящее с их уменьшенными копиями в Застолье. Они видели их в своих снах. Для большинства эти сны были позитивными, потому что скучать живчикам в Застолье не приходилось ни днем, ни ночью, тем более со временем ночью редко кто из них оставался в одиночестве.
Шуба мог только догадываться, что чувствовал так называемый маньяк-песенник, когда его копия, живчик по имени Тёзка ночевал в свинарнике в обществе свиней с привязанными к столбу руками. С мозгами у Тёзки и раньше было не все в порядке, так еще пришлось увидеть во сне самого себя в таком ужасном положении… Может, потому и выбросился из окна маньяк-песенник?
Лепить свинарник для господина Гидаспова и Артура скульптор не собирался. Он просто поместил их в коробочки из-под чипсов, служившие для перевозки готовых композиций. В пластмассовых крышечках скульптор проделал иголкой дырочки – для проникновения воздуха, а для отправления естественных надобностей быстро слепил два ведра и к ним – крышки. Прежде, чем закрыть крышками коробочки, Шуба сконцентрировался и от души несколько раз чихнул сверху на пластилиновые фигурки. Не прошло и минуты, как фигурки зашевелились – собственно, на это Шуба и рассчитывал.
Объяснять что-либо живчикам Серега Костиков на этот раз не стал – успеется. Пусть пока миниатюрные Гидаспов и Новиков побудут в неведении. В коробочках были голые стены, пол и полупрозрачный потолок, в них можно было стоять во весь рост и лежать. Шубе было очень интересно, что почувствуют прототипы новоиспеченных живчиков, увидев их во сне сегодня ночью?
//-- * * * --//
Утром Шуба так же не удосужил себя общением с живчиками-новичками. Убедившись, что Гидаспов и Артур шевелятся, он поместил коробочки в пакет, переложил полотенцем, чтобы не кантовать и убрал в сумку, с которой ходил на работу. За подкладкой на днище той самой сумки покоился, маячок-таблетка, как он подозревал, подающий сигналы о его местонахождении заинтересованным людям. Вот и пусть себе покоится.
Утренний маршрут Костикова затянулся, слишком многим сберегательным банкам в эту пятницу понадобилась денежная наличность. За рулем инкассаторского броневика был Краснов, старшим маршрута – Николай Гаврилыч. Костиков привычно разносил сумки с деньгами по сбербанкам, общался с кассиршами и периодически просил у них разрешения воспользоваться городским телефоном.
Позвонил капитану Клюеву и «обрадовал», что в самом деле нашел в своей сумке незнакомый и очень подозрительный предмет. Борисыч попросил подробно рассказать, как выглядит предмет, и вынужден был признать, что, скорее всего, это действительно специальный маячок-определитель. На вопрос Костикова, на каком основании этот маячок подбросили в его сумку и законно ли это, милиционер ответил, что, конечно же, противозаконно, но посоветовал «не возбухать», вести себя, как ни в чем ни бывало, а чтобы не засвечивать местоположение близких людей, посидеть два-три дня у себя дома, в крайнем случае, смотаться на рыбалку в какое-нибудь привычное место.
Советы капитана милиции полностью совпадали с планами Костикова, Борисыч словно мысли его читал. Поэтому Серега уже без колебаний позвонил Даше Завидоновой и явно огорчил сообщением, что не сможет с ней встретиться ни сегодня вечером, ни в выходные. Выдумывать какие-то причины не стал, сказал, что очень и очень занят важным делом. Даша, полушутя, поинтересовалась, не таким ли важным, как разоблачение маньяка-песенника? И он ответил, что почти таким же, чем, кажется, еще и озаботил девушку.
Позвонил Шуба и другу Максиму, вспомнив, что в эти выходные действительно планировал с ним поехать ловить рыбу на какой-то платный водоем. Оказалось, что Макс к поездке подготовился вполне серьезно и сам с минуты на минуту собирался звонить Костикову и уточнить, все ли у того в порядке. Вот тут Шубе пришлось юлить и врать, что еще со вчерашнего дня плохо себя чувствует из-за усиленного алкогольного возлияния, к которому его принудил писатель-фантаст Игорь Акимов. На справедливое возмущение Макса, Шуба умолял и убеждал простить его – горького пьяницу, и обещал непременно составить ему компанию в следующие выходные. В итоге друг рыболов смилостивился и простил Шубу, пригрозив, что в следующий раз не примет никаких отговорок, а просто приедет к нему домой, возьмет за шкирку и вывезет на природу.
Последний звонок был Акимову. В двух словах передав разговор с Максом, Шуба обратился к писателю-фантасту с просьбой. Дело было срочное и серьезное, но с Игорем они уже не раз проходили, что называется, огонь и воду, поэтому писатель обещал исполнить все четко, по-взрослому.
Когда все ценности были развезены по своему назначению, Костиков предложил заехать пообедать и не куда-нибудь, а в закусочную «Хобби». Николай Гаврилович возражать не стал, Краснов же обрадовался, потому как закусочную эту давно знал и меню «Хобби» отдавал должное уважение.
К дверям закусочной Серега Костиков подходил с некоторым волнением. Позавчера вечером он передал большую часть своих композиций хозяину «Хобби» Гагику Георгиевичу, чтобы тот выставил их на всеобщее обозрение, организовал, так сказать, минивернисаж под названием «Наивное искусство». Теперь скульптор сгорал от любопытства, что из этой затеи вышло.
Костиков ни разу не посещал «Хобби» поздно вечером и, тем более, ночью и не знал, какая обстановка царит в закусочной в эти поздние часы. Днем же здесь витал обычный легкий гул, присущий большинству подобных заведений столицы. Люди опасной профессии Костиков и Краснов, войдя в закусочную, неожиданно услышали взрыв веселый смеха. За ним еще один и еще. Смеялись посетители, собравшиеся вокруг стеклянной витрины, в которой, как помнил Шуба, были выставлены пластмассовые модели кораблей. Но если раньше посетители задерживались перед кораблями лишь на несколько секунд, иногда чтобы уважительно покивать, восхищаясь терпению создавшего их моделиста, то теперь обходили витрину по кругу, и улыбки не покидали их лиц.
На время забыв про обед, Краснов поспешил к ним присоединиться и вскоре разделил общее веселье. Шуба, догадавшийся о причине происходящего, задержался, было, напротив повешенного на стену меню, но не выдержал и тоже подошел к витрине.
Моделей кораблей за стеклом больше не было, все три полки занимали композиции «наивного искусства». На нижней – по рыболовно-охотничьей тематике, на средней – простенькие хулиганские сценки по темам «Бытовуха», «Активный отдых», «Ученье – свет» и тому подобное. На верхней, самой престижной полке красовались тоже хулиганские композиции, но «с секретом». Секрет заключался в том, что если с одной стороны творения скульптора выглядели вполне целомудренно, то с противоположной взору наблюдателя открывался самый что ни на есть разврат. Эти-то композиции «с секретом» и вызывали веселье посетителей.
Шубе даже неловко стало. Одно дело поржать в компании подвыпивших друзей, вертящих в руках такие композиции, как «На диване», «У кого подберезовичек, у того и праздничек», «Анна Каренина и находчивый грибник», и совсем другое, когда то же самое могут увидеть люди трезвые и серьезные, а тем более, дети, не достигшие подходящего возраста. Погорячился хозяин «Хобби», выставляя «хулиганские сюрпризы» на всеобщее обозрение, как бы не обрушились на его голову неприятности.
– Дорогой! – тут как тут оказался Гагик Георгиевич. – Как я рад тебя видеть! Проголодался? Милости прошу, дорогой, милости прошу. Я свое обещание помню, сегодня обедаешь за счет заведения!
– Со мной друг, – слегка растерялся Костиков.
– Твой друг – мой друг, дорогой! Проходи со своим другом, и выбирайте, что пожелаете. Не стесняйтесь!
Сообщению шепотом на ушко, что сегодня можно пообедать на халяву, Краснов не поверил, на что Серега, не отличавшийся прожорливостью, лишь пожал плечами и помимо традиционной «похлебки русской» попросил на раздаче еще и «ассорти мясное на сковороде», и «форель, запеченную на гриле, с овощами». Кружка пива – как само собой разумеющееся, но к ней инкассатор добавил два пакетика фисташек, и это уже стало для водителя Краснова подозрительным. На его подносе уже заняли место тарелка грибного супа, полпорции сметаны, «Бифштекс, запеченный в тесте, с яичницей» и стакан апельсинового сока. Увидев, что на кассе с Костикова не взяли ни копейки и лишь приветливо улыбнулись, Краснов едва дар речи не потерял, но все-таки смог из себя выдавить:
– Шуба, так ты не шутил, что ли про халяву?
– Не стесняйтесь, сегодня вы кушаете за счет заведения, – улыбнулась и ему кассирша.
Краснов никогда ложной скромностью не заморачивался, но не возвращать же обратно выбранные блюда, чтобы заменить на более дорогие! В итоге он пристроил к уже взятым блюдам порцию блинчиков с мясом, овощной салат, свеклу под майонезом, жульен и еще один стакан сока. Хотел бы взять больше, но и без того на переполненном подносе тарелки стояли вкривь и вкось.
Естественно, все набранное ни инкассатор, ни водитель осилить не смогли, объелись. И теперь удивлялись, ну, зачем было жадничать?
– Как жаль, жаль, что желудки у людей такие маленькие! – появился рядом с их столиком хозяин закусочной.
– Ой, и не говорите, Гагик Георгиевич, – погладил себя по животу Костиков.
– Все в порядке, дорогой? И у твоего друга все в порядке? Вот и замечательно! А каков твой вернисаж, дорогой! Каково наивное искусство! Смотри, как люди радуются! – лицо Гагика Георгиевича сияло.
– Да, вернисаж прикольный, – сказал Краснов и сыто рыгнул.
– А вы не боитесь, что найдутся недовольные. Скажут, что слишком уж откровенное искусство выставлено на всеобщее обозрение? – спросил Костиков. – Могут и жалобу в какие-нибудь инстанции накатать…
– Пусть будет жалоба, дорогой! Пусть будет. Жалоба в какие-нибудь такие-нибудь инстанции – самая лучшая реклама. А я дня через два самое интересное со всеобщего обозрения уберу и помещу в другую витрину и в другом зале, который открывается только ночью, и в который тех кто жалуется, не допускаются.
– Вот это правильно, – сказал Костиков и напомнил:
– Гагик Георгиевич, вы в прошлый раз обещали найти свою фотографию для сюжета будущей композиции…
– Есть фотография, дорогой, есть! А вот сюжета нет! Никак не могу сюжет с самим собой придумать.
– Почему? Неужели у вас в жизни нет какого-нибудь увлечения, хобби?
– Вот мое хобби, дорогой! – развел руками Гагик Георгиевич. – Вот мое жизненное увлечение!
– Ну, так и давайте я слеплю вас, допустим, в белоснежном костюме повара, – предложил скульптор. – Представьте, как вы сидите за большущим столом, заставленным фирменными блюдами вашего заведения. Среди которых можно было бы узнать и горшочки с жарким, и бифштекс с яичницей, и ассорти на сковороде, и всякие блинчики с салатиками…
– Замечательная мысль, дорогой! – возликовал Гагик Георгиевич. – Великолепная мысль!
– Конечно! Мы эту композицию поместим в витрину, на самое выгодное место. Чтобы посетители и вас узнавали, и на фирменные блюда облизывались, которые потом смогли бы заказать…
– Замечательная мысль! Просто замечательная, дорогой!
После окончания работы, перед самым выходом из здания отделения инкассации Костиков еще раз позвонил Игорю Акимову и, узнав, что у приятеля все идет по плану, назначил точное время и место встречи.
Они с Игорем были ровесники, примерно одного роста и телосложения, светловолосые, но стрижка у писателя была покороче, и еще он носил очки. Шуба в этот день был в кроссовках, синих джинсах и светлой футболке, на голове бейсболка, на плече неизменная сумка с несколькими отделениями, в самом просторным из которых находились две небольшие коробочки из-под чипсов.
Игорь, одетый так же, как и он сам, но с непокрытой головой, в солнцезащитных очках и со внушительным рюкзаком за спиной, поджидал его на переходе станции метро «Китай-город». Шуба ему даже не кивнул, прошел мимо и спустился по ступенькам на платформу, с которой поезда «оранжевой» ветки уходили в сторону Коньково. Они вошли в разные двери последнего вагона подошедшего поезда и там встретились. Молча, по-деловому пожали друг другу руки, после чего инкассатор надел на голову писателя свою бейсболку, а сам водрузил на нос его очки. Затем конспираторы обменялись сумкой и рюкзаком, оказавшимся тяжеленным. Спохватившись, Шуба расстегнул молнию на сумке, уже висевшей на плече Игоря, и извлек из нее пакет с двумя коробочками из-под чипсов.
Костиков вышел через одну остановку на «Сухаревской», Акимов поехал дальше. Таков был план, согласно которому Игорь, «замаскированный» под приятеля-инкассатора, должен был приехать к нему домой в Коньково и там включить телевизор, оставить сумку с «маячком» и убраться восвояси.
Сам Шуба, чтобы совсем уж перестраховаться, выйдя из метро, сел в троллейбус, следующий в сторону Красных ворот, проехал одну остановку и пешком дворами дошел до дома, в котором были две квартиры Владислава Мохова. В той, где теперь находилось заведение «Кошачья берлога», скульптору нечего было делать, его ждала квартира потаенная – с Застольем и обитающими в нем живчиками.
Шуба отсутствовал в потаенной квартире больше двух суток и успел соскучиться по своим «детишкам». Скучал даже по Владмоху с Машкой, а были еще Никодим, Федот, Зинаида, Тимофей, Тамара.
Все они были на месте, все, судя по первому взгляду, живы-здоровы! Даже никто не размахивал руками – в отчаянии или просто, чтобы привлечь к себе внимание.
– Привет, мелкота! Как жизнь? – вопрос бы риторический, все равно ответов скульптор не услышал бы, но, судя по спокойным жестам коменданта Никодима и глашатая Федота, ничего критичного за время его отсутствия в Застолье не произошло. Тем не менее, Федот выразительно похлопал рукой по лежавшей на столе тетради, через которую живчики уже привыкли общаться с Вышним.
– Хорошо, Федот, хорошо. Сейчас, вещи распакую и займусь вами и вашими просьбами.
Распаковывать рюкзак Шуба отправился на кухню. В нем оказалось двадцать коробок пластилина, бутылка водки, десяток банок пива, батон белого и буханка черного хлеба, батон сырокопченой колбасы, две пачки пельменей, две банки рыбных консервов, пачка сливочного масла и четыре пакетика различных супов быстрого приготовления, чай, сахар. Игорь Акимов купил все в точности, о чем попросил по телефону Костиков. Такого запаса пропитания, если не шиковать, ему хватило бы и на неделю. Тем более что после обеда в закусочной «Хобби» сегодня есть он точно не собирался. Разве что усугубить баночку пива.
В извлеченной пинцетом с главного Застолья стола тетрадочке, размером с ноготь большого пальца первая запись была, конечно же, от Владмоха. Привычно воспользовавшись увеличительным стеклом, Вышний прочитал его послание, в котором, как всегда, перечислялись «особые требования» в плане предоставления лично ему напитков и деликатесов. Отдельным пунктом было написано: «Мне необходим личный спиннинг с катушкой и набором блесен. Ты должен понять меня, как рыбак рыбака. В долгу не останусь».
И еще ниже: «Дружище, а что в мире творится? В моем мире?»
Вышний, он же Серега Костиков усмехнулся. Действительно, у таких людей, как Влад Мохов и Артур Новиков был свой мир, сильно разнящийся с миром, в котором жили Костиков и его коллеги-инкассаторы, писатель Акимов и капитан милиции Клюев… Другое мировоззрение, другие ценности… Даже в Застолье Владмох умудрился обеспечить себе отдельный мир-остров. Обеспечил, благодаря скульптору, но ведь обеспечил и теперь живет, глядя на остальных живчиков с личной территории. Вот и сейчас он тоже был на острове, как всегда вместе с послушной Машкой.
– В твоем мире, Владмох, ничего особенного не творится, – склонился над островом Вышний. – Если не считать, что господин Новиков превратил твою официальную квартиру в бордель под названием «Кошачья берлога».
Насколько мог судить Шуба, это известие не сильно встревожило хозяина острова-скалы, который, покинув сожительницу, поспешил сесть в лодку и взяться за весла. Что-то необычное в облике Владмоха привлекло внимание скульптора и, приглядевшись, он сообразил, что назвать того лысым теперь уже было нельзя. Короткостриженым – тоже. С тех пор, как Владислав Мохов появился в Застолье, прошло полтора месяца, но зарос он, будто не обращался к парикмахеру гораздо дольше.
Шуба вдруг вспомнил, что и сам, пусть и сравнительно недолго пробыл в Застолье, но все равно волосы у него отрасли довольно сильно. И не только у него, а у всех мужчин-живчиков. Никодим, Федот и Тимофей, так вообще помимо усов отпустили еще и бороды. Кстати, по возвращении в нормальный мир, то есть, после воссоединения с самим собой, слишком излишнюю волосатость Серега не заметил.
Наверное, и у женщин Застолья волосы тоже росли в ускоренном темпе, просто это не так бросалось в глаза. Вышний присмотрелся к Зинаиде и Тамаре, хлопотавшим на кухне. Видя это, женщины оставили дела, встали рядом и уперли руки в бока, словно собираясь что-то продемонстрировать наблюдателю. И тут до скульптора дошло, что Зинаида с Тамарой уже демонстрируют – свои животы! Совсем не таких женщин в свое время лепил Шуба, точнее, не с такими округлыми животиками. Выходило, что и та и другая действительно в положении, более того, – беременность протекает в ускоренном темпе.
Может, время в Застолье течет по-другому, гораздо быстрее, чем время реальное? Почему бы и нет? Но тогда не исключено, что месяца через полтора Зинаида с Тамарой станут мамами, и у него, скульптора Шубы в Застолье появятся «внучатки»…
Шуба вновь взялся за увеличительно стекло и тетрадь с записями живчиков. Так оно и есть! Тамара прямым текстом написала, что она с Зинаидой ждут прибавления в семействе, в связи с чем им уже сейчас необходимы более свободная одежда, в скором времени понадобятся пеленки-распашонки, дополнительные туалетные принадлежности и тому подобное… На этом фоне требования-просьбы Владмоха и других мужчин выглядели пустяковыми. Тем не менее, какими бы они ни были, пальцам скульптора предстояла та еще работенка.
На выполнение заказов живчиков ушло часа два – лепил скульптор быстро, с вдохновением, и лишь когда последняя блесна для спиннинга, предназначенного Владмоху, была сделана, Шуба сконцентрировался и несколько раз чихнул на свои творения.
Как всегда, живчики незамедлительно принялись разбирать вброс Вышнего, и первым оказался Владмох. Судя по реакции, новым спиннингом и сопутствующими причиндалами заядлый рыбак оказался доволен. Он отнес снасти и кое-что из продуктов в лодку, после чего схватился за тетрадь, которую Вышний после прочтения вернул на стол.
Через три минуты Шуба прочитал послание:
«Я когда-нибудь вообще вернусь в свое нормальное состояние?» – и ответил:
– Когда-нибудь обязательно вернешься.
Несмотря на потраченные усилия при лепке, аппетит скульптор себе так и не нагнал, все-таки слишком сытно пообедал в закусочной Гагика Георгиевича. Но отказаться от баночки пива, позволить себе не мог. Утолив жажду, вновь взялся за пластилин. Теперь работа предстояла более масштабная и, соответственно, продолжительная. Ни много ни мало, Шуба намеревался увеличить территорию Застолья не меньше, чем на одну треть. Площадкой для нее должна была послужить одна из досок кухонного стола, который Шуба частично разобрал.
Он трудился, не покладая рук, до полуночи, пока буквально не вырубился. Проснувшись в субботу ни свет, ни заря, даже не умывшись, покинул квартиру, чтобы в близлежащих дворах набрать разных камней. Справиться с этой задачей в центре Москвы оказалось не так-то просто, но к счастью Шубы, неподалеку от дома Владмоха шло строительство, и там ему удалось набрать необходимый материал, хотя обломков кирпичей оказалось намного больше чем камней. Но это было не так важно, все равно в итоге почти они должны были оказаться под слоем пластилина различной толщины.
Вернувшись домой, Шуба выгрузил трофеи в наполненную теплой водой ванну – чтобы позже смыть с них уличную грязь. После чего позволил себе позавтракать чаем и бутербродом с колбасой и вновь занялся лепкой.
Он назвал создаваемую территорию «Глухоманью». Сдвинув влево, почти до самого края стола цивильную территорию, он расположил Глухомань к ней впритык справа, чтобы северная и восточная части всего Застолья упирались в стены комнаты, а южную и западную части омывала удлинившаяся бурлящая, непреодолимая река.
На территории Глухомани не подразумевалось никаких строений, – исключительно природный ландшафт. Благодаря собранным камням и обломкам кирпичей, большая часть создаваемой местности получилась довольно неровной – с высокими замшелыми валунами и скалами, между которых впервые попавший сюда живчик мог бы и заблудиться.
Лишь дальняя неширокая часть Глухомани, примыкающая к полосе камыша, за которым находилось озеро, была сравнительно плоской. По задумке скульптора она представляла собой болото: мох, кочки, редкие низенькие березки. Скульптор не решил для себя, будет ли болото непроходимым, – с трясиной, в которую можно провалиться и утонуть. Зато оставил на кочках богатую россыпь красных и кое-где оранжевых точечек – клюква и морошка.
По краю болота березки и елочки были ростом чуть повыше, и под ними виднелись шляпки подберезовиков. Подосиновики и белые росли почти по всей остальной дикой территории. Высокие и толстые деревья скульптор вообще не лепил, хотя бы из тех соображений, чтобы живчики не надумали соорудить из них подобие моста через речку с целью покинуть Застолье. Он, правда, надеялся, что такая мысль никому кроме Владмоха в голову не придет, а один он с такой задачей все равно бы не справился, но мало ли…
Помимо ельника и березовой рощи в Глухомани появился орешник со спелыми плодами. Орехи, как и клюква с морошкой – вещь полезная. Густые, непроходимые заросли высокого колючего малинника – с крупными спелыми ягодами отгородили Глухомань от цивильной территории, точнее – от скотного двора. Чтобы пробить в малиннике проход потребовались бы топоры, лопаты, немало времени и сил, и это скульптора очень даже устраивало.
Следовало бы населить Глухомань какой-нибудь живностью. Но лепить что-то крупное, к примеру, семейство лосей, у скульптора уже не было сил, да он и не знал, справится ли с этой задачей. Пришлось слепить несколько зайцев, благо имелся опыт с домашними кроликами, которые, как вспомнил Шуба, на цивильной территории успели дать потомство. Остаток сил скульптор потратил на лепку трех ужей – пусть для правдоподобности отождествления с дикой природой по болоту ползают.
Больше трудиться в одно мгновение пролетевший субботний день, Шуба не мог: не разгибалась спина, очень устали пальцы и вообще руки, а уж как он проголодался, даже говорить нечего! Зато Глухомань была практически закончена, и завтра пальцы скульптора ждала другая, более утонченная работа.
Только теперь Серега вспомнил о живчиках, заточенных в одиночные камеры-коробки из-под чипсов! Копии господина Гидаспова и Артура он создал почти два дня назад, и с тех пор у них не только маковой росинки во рту не было, но и глотка воды тоже. С какой бы неприязнью не относился Костиков в жизни к этим двум личностям, скопированные с них живчики были ни в чем не виноваты.
Не прошло и минуты, как он переправил пинцетом в камеры-коробочки по бутылке воды и по половине буханки черного хлеба, заимствованных из запасов живчиков-аборигенов. И – все. С голоду узники не помрут, а без чего-то еще обойдутся. Всматриваться, как тот и другой себя чувствуют, тем более, объясняться с ними Шуба не стал, главное – шевелятся. Тем более, на следующий день он собирался выпустить их на волю.
В отличие от новеньких живчиков, Шуба поужинал довольно плотно. Сварил сразу целую пачку пельменей – понимал, что все не осилит, но оставшееся можно было употребить завтра, поджарив на сковородке – еще вкуснее. К пельменям, обильно приправленным сливочным маслом, открыл банку «сайры атлантической в собственном соку». Сайрой скульптор закусывал водку, а пивом запивал слегка пересоленые пельмени…
//-- * * * --//
Владмох сделал размашистый заброс, блесна описала широкую дугу, приводнилась на приличном расстоянии от лодки, и после недолгой паузы, рыболов принялся неторопливо вращать ручку инерционной катушки. Вот кончик его спиннинга вздрогнул, а после мощной подсечки и вовсе согнулся в дугу. Началось единоборство рыболова и его потенциального трофея.
Поклевка-подсечка-вываживание – вот ради чего так любят и ценят свое увлечение истинные рыболовы, к которым причислял себя и Серега Костиков. Не без зависти и даже ревности наблюдал он с высоты своего роста за действиями живчика Владмоха, решившего ранним воскресным утром испробовать в действии новую рыболовную снасть, изготовленную накануне пальцами Вышнего – его пальцами.
Сереге Костикову, находившемуся в теле и сознании живчика Шубы, довелось спиннинговать в водах единственного озера Застолья, и на личном опыте убедиться, какие монстры обитают в его глубинах. Можно даже сказать, что он испытал это на собственной шкуре, – когда крючок блесны, подцепившей огромную щуку, пробил кисть рыболова, и если бы не вовремя подоспевшие на лодке на помощь девушки-живчики Катя и Машка, Шуба наверняка бы погиб. Не исключено, что вместе с ним мог лишиться своей сущности и сам Серега Костиков.
Где в настоящее время находилась Катя Жайворонок, копия которой, покинув Застолье, перестала быть живчиком и заняла место в стационарной композиции «Русская баня», он не знал, возможно, что и соседней квартире, имеющей одну стену с квартирой потаенной. Машка спала в островном жилище Владмоха, как продолжали спать в своих коморках другие оставшиеся в Застолье живчики. И лишь Владмох продолжал бороться с попавшейся на крючок рыбиной.
С точки зрения наблюдавшего за ним Шубы, он многое делал неправильно: излишне суетился, что приводило к ненужному раскачиванию лодки, перекладывал спиннинг из одной руки в другую, зачем-то вертел по сторонам головой, словно ожидая откуда-нибудь подмогу. Вообще-то Шуба, как Вышний помочь ему мог, но это было и неспортивно, и вообще неправильно, что ли. Как говорится, взялся за гуж, не говори, что не дюж. Так что пусть справляется с подводным монстром самостоятельно, только бы спиннинг не сломал.
Словно уловив мысленное пожелание Вышнего, рыболов перестал суетиться, сосредоточился и вот уже, отведя назад спиннинг, присел, наклонился и опустил в воду свободную руку и в следующее мгновение забросил в лодку блеснувшую чешуей рыбину. Озерная форель – догадался Шуба и вновь испытал чувство зависти – забыл уже, когда сам в последний раз выбирался на рыбалку! Сегодня тоже не выбраться.
У скульптора в одной из коробочек, содержащих заготовки для будущих композиций, хранились четыре незаконченных фигурки девушек предназначенных занять место в, так называемой, «фашистской» композиции. Все они были вооружены: ножами, гранатами, пистолетами, автоматами и запасными обоймами, пулеметами и пулеметными лентами. В экипировке имелись также бинокли, саперные лопатки, фляжки, котелки. На голове каждой была фуражка, кепи или каска, на ногах – сапоги, все носили кители со знаками различия, фашисткой символикой и наградной атрибутикой. И у всех в плане одежды отсутствовали юбки или штаны – только чулки и трусики. На самом деле скульптор задумывал создать композицию не столько «фашистскую», сколько «военно-эротическую».
Фигурки требовали доработки, но одевать их полностью Шуба не собирался. Да и не получилось бы у него их одеть – пришлось бы лепить почти все заново. А вот над лицами будущих живчиков стоило поработать – придать им характерные черты известных Сереге Костикову девушек из Литинститута. Даже постараться приукрасить, хотя бы потому, что совершенно искренне считал учащихся в этом уникальном учебном заведении людьми талантливыми. Взять того же Игоря Акимова…
Но прежде пластилиновые фигурки требовалось разоружить, не хватало еще в Застолье стрельбы и взрывов. Все гранаты, пистолеты, автоматам, пулеметы и боеприпасы были перенесены обратно в коробочку для заготовок. Лишать девушек ножей и остальной экипировки Шуба не стал, оставшись без огнестрельного оружия, они итак потеряли свою воинственную привлекательность.
Самую худенькую в разоруженном квартете он назвал Эммой. Лепя ее, Шуба подразумевал ту самую Риту, которая сама называла себя фашисткой, и, благодаря которой, у него зародилась идея создания соответствующей композиции. Скульптору пришлось немало потрудиться над ее утонченным личиком, несколько раз начинать все заново, но в конце-концов он справился, уловил и привнес в податливый пальцам пластилин ту самую изюминку, заставившую в свое время, пусть ненадолго, но увлечься студенткой-поэтессой.
На голове у Эммы была офицерская фуражка, с высоко задранным козырьком, украшенная расправившим крылья орлом с фашисткой свастикой и кокардой; на застегнутом до верхней пуговицы кителе были железный крест и наградная планка; носила она так же черные перчатки и черные чулки на поясе. С наградами и особенно с орлом и кокардой повозиться тоже пришлось немало. Несмотря на это, отложив законченную фигурку и не позволив себе даже минуты отдыха, Шуба взялся за создание Изольды.
В отличие от тростиночки Риты, ее подруга Алла, учившаяся в Литинституте на факультете прозы, худобой не страдала, поэтому и лепить Изольду оказалось проще. Ее голову тоже украшала фуражка, из-под которой выбивались пышные светлые волосы. Китель был полностью расстегнут, что позволяло любоваться, едва прикрытой бюстгальтером грудью. Наград у нее было еще больше и офицерское звание, по замыслу скульптора, выше.
После недолгого перерыва на поздний обед, которым стали поджаренные на сковороде вчерашние пельмени, Шуба принялся за Софью и Герду, чьими прототипами были мажористая Лариса, учившаяся в одном семинаре с Ритой, и критикесса Ксения. Он занимался ими весь остаток дня. По большому счету, особо стараться скульптора никто не заставлял, но халтурить не хотелось, и он кропотливо трудился над каждым элементом экипировки, над каждым волоском на головах будущих живчиков.
Носившая короткую стрижку Софья, была в элегантном кепи, железный крест висел не на кителе, тоже распахнутом, а на шее и в отличие от Эммы перчатки и на ней были белого цвета. Сильно укороченный китель позволял разглядеть белоснежные трусики, над которыми была татуировка в виде свастики.
Как и в жизни у Кессы-критикессы, у пластилиновой Герды тоже были две перекинутые на грудь косички. Она была в каске и рубашке с засученными по локоть рукавами и расстегнутыми до самого ремня с блестящей пряжкой и пуговицами. Воинское звание Герда имела самое низкое, каких-либо наград не заслужила, зато, кроме ножа и фляжки, обладала котелком и саперной лопаткой, а во рту у нее торчала сигарета.
Впрочем, воинские звания в Застолье не котировались, и рядовой солдат без проблем мог оказаться на месте командира. Особенно, учитывая тот факт, что все, носившие погоны девицы, не имели штанов.
Одну за другой скульптор аккуратно перенес четыре пластилиновые фигурки на новую территорию Застолья – Глухомань и позволил себе полюбоваться собственным творением. Только сейчас осознал, что, хоть прически у девушек разные, но все они светловолосые. Тут же вспомнил, что и в реальной жизни среди их прототипов чернявеньких не наблюдалось. Скорее всего, кто-то из них красился, но это дела не меняло. Тем белее, если учитывать, что и немецкие девушки, в большинстве своем, были светлыми. Шубе, как создателю, они были довольно симпатичны.
Чего нельзя было сказать о двух других будущих обитателей Застолья – Гидаспове и Артуре, намучившихся за два дня в своих одиночных камерах. Но они того заслужили, вернее, не они, а их прототипы, немало попортившие нервы Сереге Костикову. Он мог бы сказать, что не желает зла творениям своих пальцев, но это было бы неправдой. Их страдания должны были аукнуться Дмитрию Вильгельмовичу и Артуру Арутюняновичу, как-то отвлечь от преследований инкассатора. Серега Костиков на это очень надеялся, собственно, для этого и создавал их копии.
Однако его задумка, если и в самом деле возымеет действие, могла наоборот озлобить хитрого человека, вынудить Гидаспова и вместе с ним Артура воздействовать на скульптора не только словами. Поэтому в реальном мире держаться от этих людей Шубе следовало подальше.
Ну, а здесь, в потаенной квартире, он по очереди перенес пальцами слабо шевелящихся Гидаспова и Артура из коробочек на территорию пока еще не «оживленной» Глухомани. Он оставил их в дальнем краю болота, на наиболее удаленном расстоянии от фигурок четырех девушек, лежавших в углу, где густые заросли малинника доходили до самого берега реки. Пришло время все это «оживлять». Шуба сконцентрировался, чихнул несколько раз подряд и пошел на кухню промочить горло…
Долго объяснять новеньким, «кто виноват и что делать» Шуба не стал. Да и большого проку в этом бы не было. С высоты своего роста ему казалось, что женщины сейчас больше всего озабочены своим внешним видом, а оголодавшим Гидаспов с Артуром вообще не до его внушений.
Во всяком случае, Артур уже ползал по болоту, собирая и отправляя в рот клюкву и морошку. Гидаспов же безучастно сидел, прислонившись спиной к маленькой березке, – как подумалось Шубе, в ожидании от «младшего по должности, званию и возрасту приятеля» угощения теми самыми ягодами. Но время шло, а Артур, казалось, и думать забыл о своем, старшем во всех отношениях коллеге.
– Мелкота, еще раз внимание! – вновь обратился ко всем сразу новеньким живчикам Шуба. – Чтобы ни у кого не возникло иллюзий в отношении своего статуса в Застолье, постараюсь объяснить. Здесь вы все между собой изначально равны. Но у каждого из вас сохранились знания, память, привычки и способности своего прототипа, ныне здравствующего в реальном мире. При желании у вас может развиться внутреннее чутье, благодаря которому появится возможность знать, чем они занимаются в настоящее время. При этом прототипы могут видеть свои копии, то есть, вас только в своих снах.
Знайте, что вы не отвечаете за действия своих прототипов, так же, как они не отвечают за ваши действия. Все отвечают только сами за себя. Отвечаете не только перед самими собой и окружающими вас такими же живчиками, но еще и передо мной. Одно из моих категорических требований – никаких драк и тем более – никакого применения оружия против таких же, как вы обитателей Застолья. Наказание за нарушение этого требования будет очень серьезным, даже жестоким.
Ну, а теперь попробуйте самостоятельно освоиться на окружающей местности, решить, чего в создавшейся ситуации для вас жизненно необходимо, и придумать способ, как мне об этом сообщить. А я что-то устал, спать пойду.
Шуба и в самом деле пошел спать в соседнюю комнату, и отключился, не донеся голову до подушки.
//-- * * * --//
Серегу Костикова вполне устраивал график его работы на утреннем маршруте, обслуживающем сберегательные банки. Он ходил сборщиком в понедельник, среду и пятницу, его напарник Николай Гаврилович – во вторник и четверг. Маршрут был средним по загруженности, позже двух часов дня работу заканчивали редко, бывало, освобождали в двенадцать и даже раньше.
Правда, приходить в отделение банка необходимо было не позже половины седьмого, – чтобы спокойно вооружиться, проверить и принять у кассиров опломбированные сумки с деньгами и ровно в семь выехать на маршрут. Просыпаться из-за этого приходилось ни свет, ни заря, к чему Серега после продолжительного периода работы во вторую смену еще не привык.
Вот и в понедельник утром, хоть и ночевал не в своей, а в потаенной квартире, поднялся он очень тяжело. Сразу отказавшись от идеи вскипятить чайку, долго возился в ванной: чистил зубы, мыл голову, брился. Потом прошел в большую комнату, посмотреть, что происходит в Застолье. Все живчики спали: на цивильной территории – в своих комнатушках, на территории Глухомани – на сухом мху, кто под березами, кто под елочками. Сереге бы тоже поспать еще пару-тройку часиков, но, увы…
Водители инкассаторских маршрутов, за исключением суточных машин, возивших начальство, работали через день. Сегодня была смена Бугра, всегда чем-то недовольного, вредноватого мужика лет за пятьдесят. Костиков его недолюбливал, но детей ему с ним было не крестить, да и особо поговорить с ним было не о чем – неинтересный человек.
Правда, сегодня что-то с Бугром было не так, крутя баранку, он нет-нет да посматривал на седевшего рядом сборщика и двусмысленного улыбался. Разгадывать двусмысленности водителя у Костикова не было никакого желания; при подъезде к очередной точке он по-деловому принимал у старшего сумку с денежной наличностью, относил ее в сберегательный банк, сдавал под роспись кассиру и возвращался обратно в броневик. И только под конец маршрута стало ясно, в чем дело.
– Обедать-то сегодня, где будем? – все с той же улыбкой спросил Серегу Бугор. – В твоем «Хобби»?
– Тебе Краснов про пятничную халяву, что ли рассказал? Вынужден тебя разочаровать, Бугор. За хозяином закусочной передо мной должок был, вот он в пятницу и проставился. Но больше там халявы не будет. Так что пожрать лучше в каком-нибудь заведении побюджетней.
После этих слов водитель про обед больше не напоминал, на сборщика не глядел и остаток маршрута помалкивал. Серегу Костикова это устраивало, было о чем помозговать.
Во время инкассации очередного сбербанка, он поймал себя на мысли, что ничуть не стремится вернуться на потаенную квартиру, и причин тому нашлось несколько. Главная – Костиков по-прежнему боялся слежки за собой людей Артура и, не приведи Господь, со стороны господина Гидаспова. В пятницу при помощи Игоря Акимова он ловко избавился от сумки с маячком и, как надеялся Серега, добрался до потаенной квартиры «без хвоста».
Возможно, никакого «хвоста» и не должно было быть, но мало ли. С пятницы до понедельника прошло много времени, и неизвестно, повлияло ли на его преследователей создание и «оживление» их копий. Вообще-то, должно было повлиять, но как? И какими в таком случае со стороны Артура и господина Гидаспова могли стать ответные действия?
Нежелание ехать не Сретенку в потаенную квартиру Серега объяснял себе еще и тем, что провел там безвылазно, если не считать поход за камнями, почти трое суток. Все это время он был один и общался исключительно с живчиками. Скульптору ничуть не надоело Застолье – творение его талантливых пальцев, но он устал, вернее, утомился. Наблюдать за Застольем, жить жизнью живчиков было для Шубы ни с чем не сравнимым кайфом. Но и в обычной жизни вряд ли кому-нибудь доставило бы удовольствие смотреть подряд два или три шикарнейших кинофильма. В любом случае требовался перерыв, хорошенького помаленьку.
А еще Сереге Костикову нестерпимо хотелось как можно раньше, осуществить два своих, рвущихся наружу желания: наконец-то, вырваться на рыбалку со спиннингом и встретиться с Дашей Завидоновой.
Костиков позвонил ей с городского телефона одного из сбербанков, он вообще в последнее время почти не пользовался своим мобильником – конспирация. Услышав в трубке встревоженный голос любимой девушки, Серега понял, что больше не в силах откладывать свидание с ней. Он давно уяснил такую простую, вроде бы, вещь, что при желании добиться в жизни можно очень многого, главное не только этого желать, но делать для осуществления своей мечты все возможное. Сегодня он очень хотел, мечтал встретиться с Дашей, и они встретились.
Но перед этим он позвонил в страховое агентство своему другу Максиму с просьбой отпустить после обеда домой его подчиненную Дарью Завидонову. Макс своей волей начальника отдела дал добро, и Серега вновь связался с Дашей и назначил ей время и место встречи. Затем пришлось всеми правдами и неправдами отбрехиваться от просьбы и даже требования заместителя начальника инкассации поработать во вторую смену – понедельник всегда был самым сложным днем, и многие инкассаторы после выходных были просто не в состоянии выйти на работу. Кое-как Серега отбрехался и, отчитавшись за проделанную работу и сдав оружие, помчался в Коньково.
Выйдя из метро, заскочил в магазин купить кое-что из продуктов. Открыв дверь в свою квартиру, сначала испугался звуку работающего телевизора, но вспомнил, что сам просил его включить Игоря Акимова. Дома он задержался буквально на три минуты – чтобы переодеться, запихнуть покупки в небольшой рюкзачок и добавить к ним коробку с блеснами, две катушки, кое-что еще из рыболовных причиндалов, и прихватить два спиннинга. Серега торопился успеть на электричку, отправляющуюся с Белорусского вокзала до станции Звенигород. Он успел, и уже на следующей остановке, платформе «Беговая» в его вагон вошла рыжеволосая красавица.
Народу в это время в электричке было немного, и Сереге с Дашей никто не мешал сидеть, обнявшись, говорить о чем угодно, а иногда и целоваться…
Москва-река в окрестностях Звенигорода была одним из любимейших мест Сереги Костикова. В детстве, гостя во время каникул в деревне у бабушки, он приходил сюда с друзьями купаться и ловить рыбу на поплавочную удочку, после армии неизменно выбирался на Москва-реку со спиннингом. Он знал здесь каждую заводинку, каждый полузатопленный кустик, под которым могла притаиться в ожидании добычи зубастая щука. Серега даже нарисовал подобнейшую карту реки и ее притоков в окрестностях Звенигорода, на которой всем перспективным местам ловли были даны свои названия.
Приближался конец мая, но у щуки, из-за позднего, но дружного весеннего паводка должен был еще продолжаться период посленерестового жора, на что Серега и рассчитывал. Даша, как и он, успела после работы заехать домой и переодеться в рубашку с длинным рукавом, джинсы и кроссовки, и это было очень хорошо, учитывая, что по берегам реки успела подняться довольно высокая крапива.
– Представляешь, – продираясь через заросли крапивы, говорил Серега, то и дело оглядываясь на Дашу. – Наш инженер человеческих душ, Игорь Акимов умудрился написать пор эти самые места фантастический рассказ под названием «Живцы», который потом опубликовали чуть ли не в трех разных журналах.
– Интересный рассказ-то? – Даша в последний момент уклонилась от норовившего полоснуть по лицу стебля со жгучими зелеными листьями.
– Мне понравилось.
– И о чем он?
– Там фишка в том, что трое парней и одна девушка, в которую влюблен главный герой, весной приезжают сюда на рыбалку. Но в это же самое время на берег реки приземлился космический корабль с единственным пилотом, который тоже заядлый рыболов, но со своими инопланетными выкрутасами. Пилот владел неким приборчиком под названием «выборочный преобразователь», с помощью которого мог уменьшать разные предметы. Сначала свой корабль уменьшил и тем самым замаскировал, а потом стал уменьшать до размеров спички встречавшихся ему на реке рыболовов, привязывать их к крючку, словно живцов, и забрасывать в воду, чтобы щуку поймать…
– Ужас какой!
– Да. Между прочим, прототипом для главного героя стал Макс – твой непосредственный начальник.
– Ничего себе! Надеюсь, его самого в качестве живца не использовали?
– Как раз использовали. Только сначала Макс увидел, как инопланетянин поймал на его уменьшенную подругу щуку, потом и его самого тем выборочным преобразователем уменьшили и крючку привязали. Но Максу повезло, что его не щука своими острыми зубами схватила, а окунь. Ну, и так получилось, что когда окуня из воды вытаскивали, веревки на Максе развязались, и он отлетел в крапиву, где принял свой нормальный вид. После чего завладел приборчиком, уменьшил им инопланетянина и самого его на крючок посадил и в качестве живца использовал. В отместку, так сказать, за друзей.
– Ну и фантазия у твоего инженера человеческих душ!
– Нормальная фантазия. Этот рассказик еще добрый. Обычно Акимов столько кровищи на страницах проливает, такую бредятину-кингятину выдает, что на ночь лучше не читать.
– Слушай, Серега, – сказала Даша, чуть погодя, – а ведь, по большому счету, ну, в теории история с этим инопланетянином и в самом деле могла произойти. Как думаешь?
– В теории – могла бы, – согласился тот. – Потому что, по большому счету и с большущей натяжкой его рассказ можно причислить к научной фантастике. То есть, к тому, что по идее возможно. А вот когда мы говорим о всякого рода фэнтези…
– Да-да, – прервала своего проводника Даша, – мне известно, чем научная фантастика от фэнтези и мистики отличаются. И я, кстати, хотела у тебя спросить…
– Все, пришли, – теперь не дал ей закончить фразу Серега. – Давай, сначала немножко рыбу половим, а потом ты меня о чем захочешь, спросишь, а я тебе все расскажу. Договорились?
– Договорились.
Объяснять Даше, как собирать спиннинг и привязывать к леске блесну, не требовалась – для нее это было знакомо. Она даже первый заброс сделала раньше него, долго определявшегося, с какой приманкой лучше всего начать ловлю. В итоге он выбрал из коробочки свой самый любимый воблер, пусть и равный по цене десятку блеснам, зато безотказно провоцирующий на поклевку подводных хищников. Главное, чтобы эти хищники в реке водились, а не были уничтожены браконьерами при помощи электроудочек. Впрочем, здесь, неподалеку от автомобильного моста и деревни на берегу, браконьеры вряд ли бы рискнули заняться своим черным делом.
Вода в реке была невысокой и не мутной, как во время паводка, по ее поверхности нет-нет да расходились круги от охотящейся за насекомыми рыбы, даже всплески были слышны где-то за ближайшими кустами. Вечер тоже радовал – теплынь, на небе ни облачка, ветерок совсем слабый. А рядом – со спиннингом в руках – Даша.
Когда минут через пятнадцать после начала ловли, во время очередной проводки что-то вдруг задержало приманку, и в ответ на подсечку Серега почувствовал на противоположном конце снасти упрямые рывки, он воспринял это, как должное. Он просто не мог не поймать этим вечером рыбу, так же, как недавно, во время охоты вместе с Дашей был обязан подстрелить вальдшнепа. И ведь подстрелил он тогда лесного куличка, даже двух вальдшнепов подарил ему весенний подмосковный лес. Теперь Серега ждал подарка от реки.
Но, похоже, сама река так не считала. Подсеченная рыба, а это бесспорно была щука, метнулась к заросшему ивняком берегу, Серега ускорил подмотку лески, пытаясь воспрепятствовать маневру, но зубастая хищница оказалась проворней и застряла-таки в кустах.
– Что там у тебя, Сережа? – спросила появившаяся за спиной Даша.
– Представляешь, Дашенька, щука воблер схватила и в кусты завела.
– Крупная?
– Вроде, приличная. Теперь уж не узнаем, какая именно, – он высоко поднял изогнувшийся спиннинг с до предела натянутой леской. – Сошла, зараза, а воблер за корягу зацепился.
– Придется обрывать?
– Жалко.
– Дорогой?
– Не в деньгах дело. Именно таких моделей воблеров в продаже больше нет. А он у меня типа секретного оружия, при любом бесклевье выручал. Так что придется искупаться. Подержи, пожалуйста, спиннинг. Потом, когда я скажу, – подматывай.
Не прошло и минуты, как раздевшийся до трусов Серега аккуратно сполз с глинистого берега в воду и сразу окунулся с головой. Глубина у берега была метра полтора, и чтобы не поднять муть, он поплыл «по-собачьи» вдоль кустов. Невольно вспомнил, что в рассказе Игоря Акимова «Живцы» был очень похожий эпизод. Там один из героев так же полез в воду отцеплять приманку, но, когда вернулся на берег, поджидавшую его подругу уже уменьшил выборочным преобразователем рыболов-инопланетянин…
Без особых проблем отцепив запутавшийся в ветках воблер, Серега забросил его почти на середину реки и крикнул Даше, чтобы подматывала. Вылезти на берег решил чуть ниже по течению, где тот был сравнительно пологим. Берега, что вверх, что вниз по течению казались безлюдными, на дворе хоть и был май месяц, но вода не успела прогреться и никто не купался. Единственного человека он увидел на высоком автомобильном мосту. Тот, не исключено, что тоже рыболов, остановился посередине моста и, как показалось плывущему Костикову, разглядывал его в бинокль. Делать ему, что ли больше нечего?
В следующее мгновение Серега забыл и о мужике на мосту и обо всем остальном, потому что услышал крик Даши. Он пулей выскочил на берег и помчался по узкой, виляющей между кустов тропинке, боясь даже представить, что могло случиться с девушкой.
Он увидел Дашу на краю берега, опустившуюся на колени и сильно наклонившуюся к воде – еще чуть-чуть и свалилась бы. С криком: «Держись!», он бросился к ней, но Даша сама отклонилась назад и оглянулась на него с радостной улыбкой и блеском в глазах.
– Есть! – выдохнула девушка и продемонстрировала остановившемуся в шаге от нее изумленному Сереге зажатую в левой руке щуку не менее килограмма весом. – На твой спиннинг поймала, на твое секретное оружие!
– Ну, ты даешь! – Серега даже за сердце схватился и тоже опустился на колени. – А я уж думал, с тобой что-нибудь…
– Представляешь, когда ты воблер на середину реки забросил, я сразу катушку крутить не стала, дала ему сплавиться по течению, – взахлеб стала рассказывать Даша. – Подвела его к самому берегу, собралась вытаскивать, и вдруг откуда-то слева эта вот дура, как выскочит, – хвать твое секретное оружие и замерла. Прямо у меня на глазах, представляешь! Я на секунду тоже замерла, – обалдела. Потом рванула спиннингом, и щука тоже рванула, я, как закричу!
– А я, как тебя услышал, ну, думаю…
– Я сначала подумала, что она сошла или леску перекусила, потом смотрю…
– Ты у меня молодец, Рыжая, молодец, – прижал ее к себе и несколько раз поцеловал в щеку и шею Серега. – Только я испугался очень, когда ты закричала.
– А, что именно я кричала?
– Не разобрал, – сказал Серега и наконец-то засмеялся. И Даша радостно засмеялась вместе с ним.
Оснащенный двумя тройниками воблер щука заглотила не очень глубоко, но все равно, чтобы его вытащить требовались специальные приспособления – зевник и экстрактор, роль которого в арсенале Костикова выполнял медицинский зажим.
Когда он только начинал спиннинговать, считал все эти приспособления излишествами и обходился валявшимися под ногами сучками и веточками. Да и с пойманной щукой он раньше не церемонился – чтобы не мучилась, ударял чем-нибудь тяжелым по голове и уже потом извлекал приманку из зубастой пасти.
Со временем отношение к пойманным трофеям изменилось в плане мягкосердечности. Как многие знакомые спиннингисты, особенно спортсмены, Костиков частенько стал пойманную рыбу отпускать обратно в родную стихию. С его стороны это не было данью моде и соблюдение ставшего популярным в международном рыболовном сообществе принципа «Поймал – отпусти!» Если речь шла не о соревнованиях, а о простой рыбалке, Серега, в отличие от других, предпочитал отпустить крупную рыбу, – она и от полученных травм скорее оклемается и потомство еще не раз принесет. Зато с мелочью предпочитал не расставаться: либо использовал ее для приготовления свежей ухи, либо забирал домой, чтобы пожарить или засолить и потом употребить под пивко.
Дашину щуку отпускать он не собирался, но все равно извлечь приманку из пасти хотел щадящим способом. Пока вытаскивал из бокового кармана зевник и экстрактор, его пальцы наткнулись на что-то еще. Серега вытряхнул это «что-то» себе на ладонь и чуть не вскрикнул, увидев точно такой же цилиндрик-маячок, что покоился на днище его обиходной сумки, оставленной дома.
– Вот тебе раз, – приподнятое настроение вмиг улетучилось, и Даше не могла этого не заметить.
– Что, Сережа?
– Помнишь, я говорил тебе по телефону, что на выходные занят очень важными делами, и поэтому мы не сможем встретиться?
– Конечно. Надеюсь, сейчас ты не вспомнил про еще одно очень важное дело?
– Я прятался, Рыжая, – посмотрел он ей прямо в глаза. – Есть люди, которые преследуют меня в связи с моим увлечением – лепкой из пластилина.
– Это как-то связано с Застольем? – серьезно спросила Даше.
– Напрямую. Как думаешь, что это за штучка? – Серега отдал ей маячок, сам же, воспользовавшись зевником и экстрактором, ловко извлек из широко раскрытой щучьей пасти воблер. – Это всего-навсего что-то типа шпионского маячка, который передает сигналы о своем местоположении. Маячок мне подбросили те самые люди.
– Чтобы за тобой следить?
– А зачем же еще. Один такой маячок я нашел в своей сумке и благополучно скрывался от них целых три дня. Но я почему-то совсем не подумал, что если есть один маячок, то может быть и второй, и третий!
– Получается, они…
– Знают, где я, то есть, мы с тобой сейчас находимся, – продолжил за нее Серега. – Кажется, одного из них я, пока плавал за воблером, видел на мосту.
– И, что же нам теперь делать?
– Дай-ка сюда, – он отобрал у девушки маячок и, примерившись, уронил его в распахнутую зевником пасть щуки. Потом нашел на земле ветку толщиной с палец и с ее помощью протолкнул зевник глубже, в желудок. Рыбина недовольно мотнула головой, и зевник выскочил из пасти, а сама она выскользнула из рук рыболова. Хватать ее Серега не стал, наоборот подтолкнул к воде, в которую щука, напоследок махнув хвостом, и плюхнулась.
– Я, кажется, поняла, – глядя на расходящиеся круги, хихикнула Даша. – Они будут думать, что ты там, где щука, а мы в это время…
– А мы под защитой прибрежных зарослей быстренько проведем рекогносцировку, чтобы ни один гад нас в бинокль не высмотрел…
Уходить с реки, вот так, сразу Серега не собирался. До последней электрички со станции Звенигород в Москву времени было еще предостаточно, он же приехал сюда с любимой девушкой ловить рыбу и наслаждаться природой, а если кто-то вздумал за ним следить – его проблема.
Берега Москвы-реке в районе звенигородского автомобильного моста Костиков давно изучил, как свои пять пальцев. Самым заросшим, большей частью даже диким, можно было назвать правый берег – от моста и километра на четыре выше по течению. С правого берега и рыбалка была самой добычливой, собственно, поэтому Серега и привел сюда Дашу. Теперь получалось, что не только из-за рыбалки угадал он с выбором берега.
Далеко убегать от места поимки щуки, Серега не стал, да он и вообще не убегал. Чтобы не задерживали движения, он на время разобрал спиннинги, провел Дашу по тропинке с полсотни метров и, увлекая ее за собой, нырнул в малозаметный проем среди кустарника с нанесенным паводком хламом. Затем немного продвинулся в обратном направлении, аккуратно, бочком, чтобы не обжечься, пролез через заросли крапивы и оказался на небольшом песчаном бугорке – как раз, чтобы двоим не было тесно.
– Предлагаю здесь перекусить, а то я проголодался – жуть, – сказал он, и Даша, конечно же, согласилась.
В рюкзаке у Сереги была и закуска: хлеб, упаковки с нарезанной колбасой и ветчиной, свежие помидоры с огурцами и редиской; и выпивка: коньяк, бутылка минералки и две банки пива; не забыл рыболов и стаканчики прихватить. Хоть объешься, хоть обпейся, и в этом деле тоже проголодавшаяся Даша ни на съеденную крошку, ни на выпитую каплю не отставала от Сереги.
Сначала они насыщались молча, навострив уши, и вскоре действительно услышали неподалеку чьи-то торопливые шаги и хруст сломавшейся под ногой ветки. Потом, когда большая половина запасов была съедена, а спиртного – выпита, они начали шептаться, потом дело дошло до поцелуев и ласк. Через некоторое время послышались шаги в обратном направлении, но Серегу с Дашей это уже не тревожило…
– Это место называется «Тихое». Осторожненько, скользко, – Серега пропустил вперед Дашу, придерживая ее за руку, и вслед за ней спустился к самому урезу воды. – Прелесть этого места в том, что, забросив блесну как можно дальше от берега, можно и там поклевочку получить, и на середине проводки, и у самого берега, буквально под ногами.
– Почему – «Тихое»?
– Даже не помню, почему так назвал, – признался Серега. – Может, потому что раньше ловил здесь в полнейшей тишине.
– Тогда, зачем же мы разговариваем?
– Согласен. Забрасывай, молча.
На нарисованной им карте Москвы-реки в окрестностях Звенигорода было порядка сотни мест, получивших с его легкой руки собственные названия. Одни соответствовали названиям блесен, на которые в тех местах были пойманы щуки: «Луч», «Атом – 2», «Серебристая»; другие говорили сами за себя: «Грязное», «Сухое», «Трудное»; некоторые носили имена и прозвища друзей-рыболовов или персонажей любимых кинофильмов: «Негоро», «Брусенцов», «Абрек», «Леопольд Кудасов»…
– Место, где мы с тобой сегодня обедали, я назову «Рыжая», – сказал он.
– Зачем? – оглянулась на него через плечо, насупившая брови Даша. – Чтобы потом объяснять своим друзьям, почему именно оно так называется?
– Да нет же, ни в коем случае, – улыбнулся Серега. – Я это место и на карту наносить не собираюсь. Чисто для себя такое название. И для тебя!
– Чего раскричался-то! – тоже улыбнулась Даша, подводя к самому берегу блесну, на которую щука в этот раз не клюнула. – Сам говоришь, место тихим назвал, и сам же раскричался!
– А не переименовать ли мне это место в «Рыжая – два», а Рыжая?
– Ты на что намекаешь, Сереженька?
– Да на то, что место здесь тихое, безлюдное. Надеюсь, сама понимаешь…
На последнюю, отправляющуюся в Москву электричку, Сереге с Дашей пришлось бежать. Едва успели, заскочив в последнюю дверь последнего вагона. Им было хорошо и весело: и рыбу поймали – на двоих три щуки и голавля, и отдохнули душевно, доставив друг другу массу удовольствия. Они порядком устали, но почаще бы так уставать.
Сереге нравилось быть рядом с Дашей, и он очень надеялся, что она испытывает те же чувства. Ему очень не хотелось отпускать от себя рыжеволосую красавицу, лучше бы привезти к себе домой в Коньково, чтобы вместе пожарить и съесть пойманную рыбу, а потом вместе лечь спать и проснуться в объятьях любимой. Так, наверное, и было бы, познакомься он с Дашей двумя месяцами раньше, когда никаким Артурам и Гадасповым до него не было никакого дела.
Теперь он даже не столько боялся этих людей, столько не хотел, чтобы к его проблемам хоть каким-то боком оказалась причастна Даша. Впрочем, она уже оказалась причастной – сегодня, поехав с ним на рыбалку, или еще раньше, когда вместе с ним и другими бывшими живчиками заявилась в госпиталь на Планетной улице, чтобы разоблачить маньяка-песенника. Эх, отвязаться бы ото всех этих хитрых людей и забыть про них, забыть раз и навсегда!
//-- * * * --//
Возвращаясь в первом часу ночи в одиночестве в родное Коньково, Серега Костиков был почти уверен, что встретится с людьми, которых меньше всего хотел видеть, либо во дворе дома, либо в подъезде, либо в своей холостяцкой квартирке. Как оказалось, ошибся, – никто его не поджидал ни во дворе, ни, тем более, в квартире.
Может, никто за ним не следил и вообще следить не собирался, может, и никакой не маячок запихивал он в желудок несчастной щуке? Может, абсолютную напраслину наводил он на государственного человека Гидаспова?
С такими обнадеживающими мыслями засыпал не совсем трезвый Костиков у себя дома. В том же направлении старался думать, исполняя роль старшего маршрута, пока водитель Краснов крутил баранку, а сборщик Николай Гаврилович бегал с инкассаторскими сумками по сбербанкам…
«Ага, – щас! Размечтался наивный!» – мысленно упрекнул сам себя Серега Костиков, переступая порог кабинета начальника районного управления внутренних дел полковника Заводнова. Он был в этом кабинете второй раз в жизни и лучше бы вообще никогда в нем не был. Но, по окончании маршрута, Костикова вызвал к себе начальник инкассации Александр Петрович и сказал, что он срочно, по очень важному делу понадобился небезызвестному товарищу полковнику. Петрович даже суточный автомобиль ему выделил, водитель которой – Джон Большой вмиг добросил до места хмурого инкассатора. Как оказалось, хмурился Серега не напрасно, потому что в кабинете Заводнова присутствовал никто иной, как господин Гидаспов.
– Здравия желаю, товарищ полковник! – Костиков собрался, было, еще и честь отдать по-солдатски, но сдержался – не до шуток, да и висевшая на правом плече сумка мешала. – Владимир Иванович, мой непосредственный начальник сказал, что я понадобился вам по очень важному и срочному делу?
– Да-да, – Сереге показалось, что начальник РУВД слегка смутился. – Здравствуй, Сергей… Михайлович, здравствуй, – Заводнов подошел к нему и пожал руку.
– Да не мне ты понадобился, а нашему общему знакомому Дмитрию Вильгельмовичу. Это лично у него и лично к тебе какое-то важное дело. Так что не буду вам мешать, поговорите тут наедине…
– Владимир Иванович, а я думал… – но за полковником уже закрылась обитая кожей дверь.
– Думал, говоришь… – негромко сказал Сереге в спину Гидаспов.
Серега повернулся к человеку из организации, название которой лучше не произносить вслух. С момента их первой встречи у Сереги в Коньково, а это был вечер среды, прошло почти шесть дней, но за это недолгий отрезок времени господин Гидаспов заметно изменился. Он и без того был худощав, но теперь, казалось, глаза впали еще глубже, губы стали тоньше, а подбородок острее – отличный типаж для злодея в каком-нибудь мультфильме. Серега мог дать голову на отсечение, что виновницей этого была не диета, а бессонница.
– Здравствуйте, Дмитрий Вильгельмович, – он слегка наклонил голову.
Не соизволив поздороваться в ответ и, не отрывая от Костикова едкого взгляда, тот занял кресло хозяина кабинета. Ничтоже сумняшеся, Костиков повесил на спинку ближайшего стула свою сумку, выдвинул его из-за стола и тоже сел – почему бы и нет.
– Сам ничего рассказать не хочешь? – спросил Гидаспов небольшой паузы. В огромном кресле он выглядел совсем дистрофиком.
– Не выспался я сегодня, – вынудил себя зевнуть Серега. – Есть хочу. Пивка бы с удовольствием выпил. Холодненького. Пару баночек «Балтики» экспортной. От водки тоже бы не отказался. По дороге домой куплю бутылочку. А дома достану из холодильника щуку, которую вчера поймал, и пожарю ее с репчатым луком. Мировой, между прочим, закусон.
– Щуку подводным ружьем добыл? – наконец-то прервал затянувшуюся тираду Гидаспов.
– Окститесь, Дмитрий Вильгельмович! – деланно отмахнулся от него Серега. – Как можно рыболова, к тому же еще и спортсмена с подводными убийцами сравнивать?!
– Подводными убийцами? – будто удивившись, переспросил хитрый человек. – А рыболовы, к тому же еще и спортсмены разве рыбу… не того?
– Речь не пор это! – затронутый вопрос сто раз обсуждался в компании знакомых Костикову рыболовов. – Подводные охотники просто-напросто расстреливают рыбу, иногда в упор. Рыболовы же, к примеру, как я, спиннингисты, предлагают той же щуке выбор – хватать приманку или нет. Захотела сожрать более мелкую рыбешку, будь готова, что ею окажется блесна, не захотела, плыви себе дальше. К тому же сейчас среди рыболовов, и особенно у спортсменов стал модным принцип «поймал – отпусти».
– Неужели и в самом деле отпускаете?
– Лично я вчера отпустил первую пойманную щуку обратно в реку. Для подводных охотников такой принцип априори невозможен, убитую рыбу отпускать смысла нет.
– Априори невозможен, – задумчиво повторил Гидаспов и то ли попросил, то ли приказал: – Передай-ка мне свою сумку.
Не спрашивая, с какой стати у хитрого человека возникло такое желание, Серега снял висевшую на спинке стула сумку, поставил ее на гладкую поверхность стола и толкнул. Не предназначенная для скольжения, сумка почти сразу завалилась на бок, но Серега и бровью не повел, и Гидаспову пришлось привстать и протянуть руку, чтобы до нее добраться. Он залез в нее словно в собственную вещь, немного покопался, извлек на свет божий черную «таблетку» и положил перед собой на стол.
– Знаешь, что это такое?
– Батарейка, наверное, – пожал плечами Серега.
– Ну да. Вторая такая «батарейка» была в твоем рюкзаке.
– Откуда же они в моих вещах взялись? – Серега нахмурился. – Точно помню, я их туда не засовывал.
– Хватит придуриваться, Сергей Михайлович, – Гидаспов, морщась, пощипал переносицу. – Лучше давай начистоту.
– Дмитрий Вильгельмович, вы помните фильм «Высокий блондин в черном ботинке», где Пьер Ришар в главной роли? Пародию на Джеймса Бонда и всякое там шпионство?
С ответом хитрый человек не торопился, и Костиков продолжил:
– Когда за главным героем, якобы за супер-пупер засекреченным агентом, слежку установили, а он – ни сном, ни духом. Прикольный фильм. Там еще и вторая серия была – «Возвращение…»
– Да-да. В той серии Высокий блондин тоже чудом выкрутился. Но он, в отличие от некоторых, действительно был ни к чему такому непричастен.
– Почему вы уверены, что именно я к чему-то причастен? Потому что был знаком с Владом Моховым?
– Был, значит, знаком… – Гидаспов сделал ударение на первом слове.
– Придираетесь к словам? – Серега откинулся на спинку стула и сложил руки на груди. – Так я могу вообще с вами не разговаривать. Меня сюда Владимир Иванович, так сказать, по дружбе пригласил. А кто вы такой, я ведать не ведаю и…
– Тебе корочки показать? – усмехнулся Гидаспов. – Или повесткой, куда следует вызвать?
– Конечно, покажите! И повестку, будьте добры, предъявите. А то устроили шпионские страсти. Только я вам не Пьер Ришар…
– Маячки слежения, – в очередной раз прервал его хитрый человек, – в сумке и рюкзаке Сергея Михайловича Костикова оставил я. Они рассчитаны на пять суток непрерывной работы, после чего им требуется подзарядка, либо замена. По истечение этих дней я ничего не стал бы подзаряжать, менять и навсегда оставил бы в покое гражданина Костикова, веди он себя, как действительно ни к чему не причастный, обычный, простой человек.
Гидаспов поднялся с кресла и, прихватив маячок, вышел из-за стола.
– Но гражданин Костиков почему-то повел себя совсем не как простой человек. Начал играть в какие-то прятки, где-то по несколько дней скрываться. С какой стати, господин Костиков?
– Вы играете, я играю…
– Я с тобой не играю! – повысил голос Гидаспов.
– Да ты скажи, какая вина на мне, боярин? – невозмутимо процитировал Серега фразу из любимого фильма про сменившего профессию Ивана Васильевича.
– Куда маячок из рюкзака подевал? – прошипел Гидаспов, остановившийся по другую сторону стола от Костикова.
– Так я же рассказывал, что вчера первую щуку обратно на волю отпустил. Вот вместе с маячком в желудке я ее и отпустил.
– Тьфу ты! – треснул кулаками по столу хитрый человек. – А мои-то олухи нырять стали, думали… – Он вдруг рассмеялся, но как-то скрипуче, совсем не радостно.
– Да-а-а, простой гражданин Сергей Михайлович Костиков. Ловко, ловко…
– Я могу быть свободен?
Не спуская с него колючих глаз, господин Гидаспов вновь сел за стол – напротив Костикова.
– Наш Завод что-то слишком сильно к тебе благоволит. Прямо, как к племяннику. К любимому племяннику. С чего бы это?
– А давайте у него спросим… – наивно предложил Серега, но его словно не слышали.
– Меньше, чем за месяц не без твоей помощи было раскрыто два серьезнейших преступления. Допустим, что в первом случае ты действительно, как говорится, «вспомнил все», принял участие в задержании, в итоге враг пойман и наказан. Второй случай сложнее. Слишком много в нем случайностей, совпадений. Все как-то киношно, сплошные «рояли в кустах»…
– Я-то тут при чем? – удалось вставить Сереге. – Тогда действительно…
– И во втором случае при большой натяжке можно со всеми случайностями и совпадениями согласиться. Мало ли чего в жизни ни бывает. Но! Вдруг выясняется, что главный персонаж двух вышеперечисленных случаев замешен еще и в очень странном исчезновении двух знакомых ему людей.
– Ни в чем я не замешен!
– Сначала неожиданно для всех пропал Владислав Мохов. Он, правда, человек эксцентричный, способный умотать в какие-нибудь жаркие страны на ту же рыбалку. Но не на полтора же месяца! У него здесь все-таки бизнес. Затем каким-то непонятным образом испарилась проститутка Машка. По словам господина Новикова, испарилась она из твоей, скульптор Шуба, квартиры.
– Фолуфанит ваш господин Новиков.
– Что значит – фолуфанит? – не понял Гидаспов.
– Это анекдот такой старый. Когда мужик болел за хоккеиста Полупанова, но букву «п» не выговаривал и кричал: «Фолуфанов, Фолуфанов!» А, когда его поправили, ответил: «Не физди, не физди!» Неужели не слышали, Дмитрий Вильгельмович?
– Четыре! – Гидаспов почему-то показал только три пальца. – За полтора месяца четыре неординарных случая, связанных с тобой, донельзя простой гражданин Костиков.
– Вы мне сегодня во сне приснились, – вроде бы, ни к месту сказал Серега и заметил, что в лице хитрого человека что-то почти неуловимо дрогнуло. – Будто бы вы на болоте клюкву собирали.
– Что!? – так пронзительно вскрикнул Гидаспов, что Серега даже с места вскочил. В следующую секунду обитая кожей дверь распахнулась, в кабинет вошел полковник Заводнов и обеспокоенно поинтересовался:
– Какие-то проблемы?
– Все в порядке, Владимир Иванович, – как ни в чем не бывало, ответил Гидаспов. – Мы уже закончили со скульптором Шубой. Кстати, товарищ полковник, ты хоккеиста Полупанова помнишь?
– Фолуфанова-то? Как не помнить!
Покинув здание РУВД, Костиков свернул в первый же двор, где имелись лавочки, и на одной из них выпотрошил свою сумку. Один маячок слежения остался у господина Гидаспова, но вдруг он незаметно подложил другой, со свежим аккумулятором. На всякий случай и себя обшарил с головы до ног – мало ли!
Маячка не было, но почему бы где-то неподалеку не быть гидасповским олухам, как он сам их назвал. Поэтому Серега «включил тактику бдительности», разработанную водителем Сливой: нет-нет да оглядывался, всматривался в лица людей, стараясь их запомнить и, возможно, вычислить следаков. Пора было наведаться в потаенную квартиру, и проколоться он не имел права.
Выйдя из метро на «Сухаревской», для начала посетил рыболовный магазин, в котором выбрал и купил несколько блесен и журнал «Рыбалка на Руси», в котором частенько публиковал свои статьи и короткие рассказы Игорь Акимов. После магазина заглянул в соседствующую с ним чебуречную – ту самую, свою любимую.
Сегодня во время работы «сбербанковский» маршрут обедать не заезжал, Серега проголодался и взял себе сразу четыре чебурека, стограммовую бутылочку водки и бутылку холодного пива. Расположившись за столиком у окна, он ел, пил, поглядывал на не очень людную улицу и на посетителей – не ли среди них гидасповских олухов?
Четвертый чебурек Костиков не осилил, но еще раз встал в очередь и попросил на раздаче еще три фирменных блюда, одну маленькую бутылочку водки и две бутылки пива – с собой в пакетик. Как Серега ни старался, слежки за собой так и не обнаружил. Тем не менее, до потаенной квартиры добирался дворами, как и водитель Слива, сконцентрировавшись и утроив бдительность.
Запах чебуречной не выветрился из его одежды, но все-таки, войдя в потаенную квартиру, Серега уловил другой, незнакомый запашок. Не разуваясь, он устремился в большую комнату, где на придвинутом к стене столу располагалась страна Застолье. Бросил беглый взгляд на цивильную территорию – все в порядке, все живчики, вроде бы, занимаются привычными делами. Но зато на территории Глухомани…
На гладкой поверхности одного из валунов горел костер! От него и исходил непривычный запах. Но костров и вообще открытого огня в Застолье до этого момента не было и не должно было быть! Тем не менее, язычки пламени лизали аккуратно сложенные дровишки, а над огнем висел котелок с булькающей водой, которую помешивала длинной палкой одна из «фашисток», в которой скульптор узнал Герду – копию Кессы-критикессы.
У Шубы отвисла челюсть. Откуда взялся огонь? Хотя, именно Герду он слепил с зажатой в зубах сигаретой. Скульптор припомнил, что во время лепки амуниции для носивших погоны девушек, он подразумевал, что в этой амуниции присутствуют скрытые от глаз, но необходимые детали. По идее, если бы он оставил им автоматы и пистолеты, то, конечно же, с набитыми патронами магазинами. Отсюда следовал вывод, что и в карманах и подсумках живчиков могли находиться необходимые в обиходе вещи, в том числе сигареты, спички, зажигалки. Наверняка, и во фляжках у них был шнапс, имелись и какие-нибудь галеты с шоколадом, и лекарства, и соль, специи…
Не просто же так Герда что-то варит в котелке. Чтобы обеспечить себя горячей пищей, девчонки вполне могли насобирать грибов, или поймать зайца, или рыбу в реке.
Еще одну девчонку – абсолютно голую Шуба увидел как раз на обрывистом берегу реки и не мог не восхититься ее, пусть и маленькой, но идеально сложенной фигуркой. Именно такой представлял он себе в голом виде мажористую поэтессу Ларису, когда брался за пластилин, чтобы слепить фашистку Софью!
Ее одежда: китель, нижнее белье и кепи были аккуратно сложены в сторонке, рядом ровно стояли укороченные сапожки, сама же Софья забросила в речку привязанную к ремню солдатскую каску, которую, видимо, одолжила ей Герда, подняла ее, доверху наполненную водой и опрокинула себе на голову. Вот и каске найдено применение.
Серега заставил себя прекратить любование красавицей, перевел взгляд, и его нижняя челюсть отвисла вновь. Увиденная скульптором сценка была достойна эпизода из откровеннейшего порнофильма. В сценке участвовали двое: Артур и Изольда – копия, учившейся на факультете прозы Аллы Федоровой. На территории Глухомани среди невысоких березок Изольда была госпожой, Артур же был в роли подчиненного. Полностью лишенный одежды, он лежал на спине, руки его были заведены за ствол одной из березок и связаны. Оставшаяся только в фуражке доминирующая Изольда, расположилась сверху. Невооруженным глазом было видно, что происходящее доставляет ей массу удовольствия.
Скульптор отыскал взглядом четвертую девицу, и придержал рукой челюсть, чтобы не отвисла в третий раз. Копия худенькой студентки-поэтессы Риты, нареченная Эммой, осталась в том же виде, в котором Шуба ее слепил: в офицерской фуражке с донельзя задранным козырьком, украшенном наградами кителе, черных чулках на поясе и черных перчатках с зажатой в них плеткой.
А вот плетки Серега не помнил, может быть, тоже подразумевал ее во время лепки, как необходимый атрибут, соответствующий этому образу? Но плетка в руках Эммы явно была не просто так, не исключено, что именно ее боялся человек на болоте, ползающий на карачках и собирающий в лукошко ягоды. Выходит, не просто так закричал господин Гидаспов, когда Серега соврал, что видел его во сне, собирающим клюкву!
Вообще-то происходящее на территории Глухомани требовалось незамедлительно запечатлеть хотя бы на камеру мобильника. Ох, какой же мультик получился бы!
Кажется, только один Гидаспов из шестерых новеньких живчиков заметил нависшего над Застольем Вышнего. Остальные встрепенулись лишь после традиционного:
– Внимание, мелкота! Слушай сюда!
Поглощенная бурлящим над огнем котелком Герда, вскочила на ноги и приветственно помахала ему руками; только что облившаяся водой Софья, бросилась к своей, аккуратно сложенной одежде; Изольда перестала трахать Артура, чему бильярдный шар, судя по гримасе, был безмерно рад; Эмма, ударив плеткой по сапогу, что-то приказала Гидаспову, и тот начал выбираться на твердую землю…
– Быстренько собрались все вокруг костра! – велел живчикам скульптор Шуба.
Он хотел, было, сделать им очередное внушение, в первую очередь, относительно разжигания огня и курения в Застолье, но на ум пришла другая мысль. Переключив внимание на цивильную территорию, Шуба обратился к одному из самых первых ее обитателей:
– Федот, к тебе просьба. Надо немножечко побыть не только глашатаем, но и парламентером. Короче, сейчас я перенесу тебя на новую территорию, то есть, в Глухомань. Там с позавчерашнего вечера обосновались четыре бабы и два мужика. Коротенько расскажешь им про Застолье, про вашу жизнь и существующие запреты, которые ни в коем случае нельзя нарушать. Тебе понятно?
Хорошо. Я прикажу им сдать спички, зажигалки и тому подобное, и ты это проконтролируешь. Нет, блин! Без Никодима тебе не справиться.
Никодим, слушай сюда! Блин! Зинаида, давай-ка, и ты меня послушай…
Проведя необходимый, как ему казалось, инструктаж, Вышний перенес троицу ветеранов на валун с догорающим костром, на котором успели собраться все новенькие живчики. Ветераны были не с пустыми руками: у Зинаиды – бидон парного молока и корзиночка с куриными яйцами; у Федота – большая корзина с овощами и фруктами, собранными в саду-огороде, и буханка черного хлеба; у Никодима – только что испеченный рыбный пирог и бутыль браги.
– Внимание! Старенькие и новенькие, – обратился Вышний ко всем сразу. – Чтобы не тратить времени, я сам вас друг с другом познакомлю, а потом можете недолго пообщаться. Итак, эти два бородатых мужчины обитают в Застолье почти два месяца. Главным на цивильной территории – Никодим, он со своими обязанностями справляется и спуску никому не дает. Глашатаем, то есть, непосредственным переговорщиком со мной, является Федот, прошу любить и жаловать. Ну и наша хозяюшка Зинаида, так сказать, кормилица и поилица.
Теперь представлю новичков, которые, кстати, не знают своих здешних имен. Особы прекрасного пола: Алла Федорова, отныне ты – Изольда; фашистка Рита – думаю, ты уже догадалось, что зовешься Эммой; мажорка Лариса – здесь ты будешь Софьей; и наша кашеварка Кесса-критикесса впредь будет зваться Гердой. Кстати, что там у тебя в котелке? Скажи Федоту, – он переведет? Ага, все-таки грибной. А зайца слабо было поймать? Ладно, захотите мясца, – поймаете.
Осталось представить еще двух живчиков, как я понимаю, оказавшихся в подчинении у особ прекрасного пола? Надеюсь, никаким избиениям они не подверглись? Федот? Даже так? Позволили собой командовать с радостью? Кто бы мог подумать!
Итак, отныне имя нашего ягодника просто Вильгельмыч, а плейбоя – за сверкающую лысину, можно называть Арктур – так, кстати, называется ярчайшая звезда в созвездии Волопаса.
В недалеком будущем новички, так или иначе переберутся из Глухомани на цивильную территорию, где у каждого будут собственное жилье в четырех стенах – с нормальной кроватью и постельным бельем, свое место за общим столом и горячая еда. Хотя будут и обязанности. Можете мне поверить, обязанности совсем не тягостные. Но пока что вы останетесь здесь, на территории Глухомани, на которой впредь я запрещаю использовать огонь, в каком бы то ни было виде. Поэтому, дамы и господа, немедленно сдайте Федоту и Никодиму спички и зажигалки, а заодно и курево. После чего каждый из вас может написать в тетрадке, которую даст Федот, свои пожелания – лично мне. Только коротко. Выполняйте!
Отдав распоряжение, Шуба включил камеру мобильника. Как и следовало ожидать, Изольда, Эмма, Софья и Герда тут же обступили Зинаиду и засыпали ее вопросами. Два, судя по всему, порядком оголодавших мужика-живчика первым делом набросились на принесенную Никодимом и Федотом еду. Рыбный пирог Вильгельмыч с Арктуром умяли за считанные секунды. И бутылку браги, не церемонясь, опустошили до последней капли.
Тем временем Никодим с Федотом, тоже не церемонясь, вывернули у них карманы, отобрав зажигалку и какие-то мелочи, на что оголодавшие почти не отреагировали. Обыскивать девушек не пришлось – у кого имелись, сами отдали и спички, и сигареты, которые комендант, ничтоже сумняшеся, бросил в костер. Шубе было очень интересно, как на это отреагирует заядлый курильщик Федот. Кажется, у глашатая ни один мускул на лице не дрогнул – неужели распрощался с вредной привычной?
Оказалось, что девушки вполне могут обойтись без его «переговорной» тетрадки – у троих имелись планшетки, в которых были блокнотики с карандашами.
– Так, – привлек к себе внимание скульптор. – Сразу в трех блокнотах писать не надо. Достаточно одного. Зинаида, объясни им, что просить смысл есть, а что – бесполезно. Федот, проконтролируй. Никодим, еще раз тебя прошу, растолкуй мужикам внятно, со своей колокольни, что они из себя представляют здесь и сейчас. И чтобы все происходило с уважением друг к другу.
Шуба вспомнил, что все еще не разулся, не помыл руки и вообще-то не прочь и выпить. Благодаря своим пальцам, небольшим порциям разноцветного пластилина и проявившимся у него способностям, он мог за несколько минут обеспечить живчикам великолепный обед, накрыть поляну, точнее – самый крупный в Глухомани валун изысканнейшими деликатесами, самой дорогущей по понятиям нормального мира выпивкой. Сам же скульптор на этот раз удовольствовался разогретыми в микроволновке чебуреком, ста граммами водки и бутылочкой пива, что, впрочем, тоже было довольно недурственно.
С недопитой бутылкой пива Шуба вернулся в большую комнату, как оказалось, очень вовремя. Без всякого уважения Изольда с Эммой под руководством Зинаиды связывали руки Вильгельмычу и Арктуру. У потухшего костра рядом с Федотом сидела Софья и оба они, явно смакуя, затягивались сигаретами. Никодима на валуне не было, он тащил за руку в кусты хохочущую и не особо сильно упирающуюся Герду.
Вместо того чтобы кричать и как-то останавливать живчиков, Шуба вновь взялся за мобильник и включил записывающую видеокамеру.
Серега пожалел, что вместе с троицей живчиков-ветеранов временно не переместил на территорию Глухомани еще и Владмоха. Прикольно было бы понаблюдать за его встречей с копией компаньона по бизнесу; интересно, сколько бы и тот, и другой наговорили бы друг другу! Но этой сценой скульптору предстояло насладиться в недалеком будущем.
Громким окриком Вышний прервал спонтанное развитие событий на самом крупном валуне Глухомани и вокруг него. Зинаида с двумя лукошками, наполненными клюквой и орехами, досмоливший сигарету Федот и Никодим, не успевший добиться взаимности от Герды, были перенесены обратно на цивильную территорию. После чего Вышний, воспользовавшись увеличительным стеклом, взялся за чтение блокнота, а затем приступил к исполнению просьб и пожеланий четырех девиц.
Видимо, те прислушались к советам Зинаиды и не стали писать всякую ерунду и заведомо невыполнимые Вышним пожелания. Но и без ерунды некоторые просьбы он проигнорировал. В том числе самую первую – четыре пары штанов. Просьба была вполне разумной, но не для того он старался, создавая девиц полуодетыми и эротически-привлекательными, чтобы сразу напяливать на них балахоны. Быть может позже… если будут хорошо себя вести.
С постельным бельем, всякими там подушками и одеялами хлопоты тоже были напрасны. Поспали без пуховых перин три ночи на мху под березками, поспят и еще недельку. Косметику тоже кто-то пытался попросить, но эта запись была зачеркнута, наверное, Зинаидой. Что же касаемо еды и питья, тут скульптор готов был слепить практически все, что от него хотели, даже ананасы с шампанским. Этому он и посвятил теплый майский вечер, а когда закончил с продуктами, взялся за создание назревшей в уме композиции «Люди опасной профессии». Работал Шуба быстро и вдохновенно.
//-- * * * --//
В последнее время Серега Костиков практически не пользовался своим мобильником, резонно подозревая, что его могут прослушивать люди господина Гидаспова. В телефонных разговорах никаких секретов для любопытных ушей он все равно не раскрыл бы, но очень не хотелось никого из друзей и знакомых в разборки с хитрым человеком вмешивать.
В среду утром не успел Костиков прийти на работу, как его подозвал к городскому телефону дежурный по инкассации. Звонил Игорь Акимов – недовольный и обиженный на Серегу, с которым, однако, ему срочно требовалось встретиться. Серега и сам чувствовал вину перед другом, с которым не общался с того самого дня, то есть, с пятницы, когда писатель согласился принять участие в «шпионских играх». К тому же Серега еще и денег Игорю был должен – коробки с пластилином и спиртное с продуктами, поэтому пообещал примчаться к нему в офис сразу по окончании работы: и из финансовой кабалы вылезти, и за помощь отблагодарить.
Маршрут с Гаврилычем – за старшего и с Бугром – за рулем откатали без эксцессов. С предложением выйти поработать во вторую смену ни дежурный, ни начальство к Костикову не обратились, хотя он все равно бы отказался, но зато теперь с абсолютно спокойной совестью сдал оружие и выдвинулся в Армянский переулок, к Акимову в офис.
По дороге Серега купил все необходимое для заглаживания вины перед товарищем, но в душе все равно понимал, что для окончательной реабилитации необходимо нечто большее. Поэтому, поразмыслив и взвесив все «за и против», он решил кое-что Игорю показать, а именно – произведенные накануне съемки новой территории Застолья с ее обитателями.
Акимов встретил его в приподнятом, даже возбужденном настроении. Серега, возвращая должок, принялся искренне перед ним извиняться, что пропал, что не звонил и тому подобное, но писатель только отмахнулся – мол, с кем ни бывает. Серега даже засомневался, стоит ли в таком случае показывать ему «Мультик – 2». Но после второй стопочки вспомнил один из своих же девизов: «лучше исполнить задуманное, чем не исполнить и потом мучиться», отбросил сомнения и попросил Игоря подключить мобильник к монитору – на воспроизведение видеозаписи.
Пока писатель возился с проводами, он в третий раз наполнил стопочки, они чокнулись, глядя на появившееся на экране изображение, после чего Серега выпил, а Игорь так и застыл с недонесенным до рта спиртным.
Сереге подумалось, что друг вот-вот с головой влезет в экран монитора, на котором всего-навсего четыре блондинки занимались кто чем: одна сидела у костра, другая доминировала над привязанным к дереву мужиком, третья «пасла» еще одного мужика, собирающего на болоте клюкву, а четвертая обливалась водой на берегу бурлящей реки. На нее-то, главным образом, и пялился во все глаза Игорь.
– Как думаешь, похоже получились? – прервал затянувшееся молчание Серега.
– Похоже, – хрипло выдавил из себя Игорь и наконец-то опрокинул стопочку. – Это же все… они?
– Ну, да, твои сокурсницы, – невозмутимо подтвердил Серега.
– Именно в фашистской форме…
– Кое-кто совсем без формы, – Серега взял пульт и нажал на кнопку «пауза». В мультике застыла картинка с Изольдой и Артуром.
– Но они же не настоя…
– Что, значит, не настоящие? Эй, писатель-фантаст, вспомни-ка кое-что и включи мозги!
– Шуба, давай еще выпьем, а? – попросил Акимов…
– Знаешь, Шуба, что самое интересное? – спустя некоторое время, спросил писатель у друга-скульптора. Полностью «Мультик – 2» Серега показывать ему не стал. Зато отрывок до момента появления Никодима на валуне они посмотрели трижды. На экране каждая из светловолосых красавиц выглядела очень уж эротично.
– Самое интересно, что вчера ближе к ночи мне позвонила Кесса-критикесса, то есть, Ксения…
– В мультфильме она тоже с косичками, но зовут ее Герда, – подсказал Шуба.
– И первым делом стала интересоваться тобой. Одно время мне казалось, что Ксения ко мне не очень ровно дышит, и тут вдруг… Мне-то не жалко, просто я удивился вчера. Сказал, что ты крутой чел и все такое, и она отстала – временно. Еще больше я удивился, когда чуть позже звякнула Алка Федорова вместе с Риткой…
– Изольда вместе с Эммой…
– Что?
– Так зовут живчиков, слепленных моими пальцами – пластилиновые копии Аллы и Риты.
– А как зовут пластилиновую Ларису?
– Софья. Она тебе тоже позвонила?
– Да. Правда, только сегодня, незадолго до твоего прихода.
– И?
– Все они очень хотели, просто жаждали с тобой встретиться и о чем-то поговорить. Теперь я догадываюсь, о чем!
– И?
– Что – «И?» – Акимов бросил взгляд на часы. – Примерно через полчаса они все сюда припрутся.
– Я офигеваю! – всплеснул руками Костиков. – Зачем?! Какого, спрашивается…
– Брось, Шуба. Девчонки попросили…
– При чем тут девчонки! – Костиков вскочил и чуть ли не до крика повысил голос. – Какого, спрашивается черта, я тебе все это показывал?! Идиот! Я – идиот! Полнейший.
– Хорош, Шуба! – тоже вскочил Акимов и схватил Серегу за грудки. – Я же не скажу никому! Здоровьем могу поклясться, нашей дружбой поклясться, что никому ни слова!
– Не скажешь, так напишешь, – легко оторвал тот от себя скульптор пальцы писателя. – Инженер, блин, душ человеческих!
– А-а-а! Больно, блин! – затряс рукой Акимов. – За кого ты меня принимаешь, инкассатор уев! Как в шпионов играть, двадцать коробок пластилина ему покупать, сумками в метро обмениваться, так сразу ко мне обратился. А тут вдруг подозрительным стал, человек, блин, опаснейшей профессии…
– Ладно, ладно, – Серега плюхнулся на место и хмуро уставился на Игоря. – Точно не проболтаешься?
– А в чем я могу проболтаться? – тоже присел тот и взялся за бутылку с остатками водки. – Что смотрел мультик, в котором персонажи очень похожи на живых людей? В чем криминал?
– Не про криминал речь, писатель, – поднял наполненную стопку Костиков. – Ты, именно ты, как никто другой должен меня понимать.
– Я – понимаю, – с легким звоном соединил с ним свою стопочку Акимов.
– Что ты понимаешь? Ничего не знаешь, зато все понимаешь, да?
– Я дофига чего знаю. А незнание некоторых моментов дополнит мое воспаленное писательское воображение.
– Подогретое алкоголизмом?
– Сергей Михайлович, пока мы еще трезвые, и пока не пришли бабы, предлагаю обсудить некоторые серьезные вопросы.
– Этих вопросов много, Игорь Иванович…
– Предлагаю начать с главного. От кого мы с тобой так шифровались в прошлую пятницу?
– Да. Этот вопрос самый важный, – покивал Серега. – В сегодняшнем мультике вместе с копиями твоих сокурсниц фигурировали два мужика…
– Ну, да. Один лысый, другой товарищ – словно из концлагеря сбежал.
– Вот от них я и шифровался. От их прототипов.
– Мы шифровались, – поправил Акимов.
– Прости, что я тебя в это дело вовлек, но там конкретно для меня вилы были. Этот самый товарищ из концлагеря на самом деле из организации, название которой лучше не произносить вслух. Он частично прознал о моих пластилиновых экспериментах и стал допытываться, что да как. Я его, конечно, послал, а он втихоря засунул в мою сумку маячок слежения. Я маячок нашел, и с твоей помощью мы товарища из концлагеря кинули. Ну и чтобы как-то на него воздействовать, пришлось слепить его копию и вместе с еще одним дотошным лысым товарищем перенести в Глухомань.
– А как воздействовать?
– Мне самому принцип неясен. Это что-то отдаленно напоминающее шаманство или колдовство вуду или, как там правильно называется?
– Что-то типа куклы вуду? – изумился Акимов.
– Да-да-да. Не совсем, правда, так. Я же не колдую и не шаманю.
– Но при этом каким-то образом заставляешь свои пластилиновые фигурки двигаться. По твоим же словам, ты «вдыхаешь в них жизнь», правильно?
– Ну, правильно, – развел руками Шуба.
– Как в свое время – в Борисыча?
– Да.
– А теперь ты «вдохнул жизнь» в тощего с лысым, а так же в четырех моих сокурсниц. Снимаешь их на видео и, каким-то образом на них воздействуешь, – Акимов больше не спрашивал, а констатировал факт.
– До сокурсниц мне в этом плане вообще дела нет, – отмахнулся Серега, и в это время на столе писателя брякнул служебный телефон.
– Слушаю. Всех, всех пропускайте, – сказал он в трубку и подмигнул приятелю: – Зато им до тебя есть дело…
Как и в предыдущие разы, встречаясь с прототипами живчиков, Шуба отметил, что созданные им копии выглядят привлекательнее прототипов. В жизни Алла Федорова была скуластее Изольды, не с такой шикарной шевелюрой и заметно полнее; правую щеку Риты слегка портили отметины от бывших прыщиков, тогда как кожа на лице Эммы была абсолютно чистой; болтавшиеся за спиной косы Ксении казались какими-то невзрачными по сравнению с двумя задорными косичками Герды; у мажористой Ларисы явно подкачали формы, на которые первым делом бросают взгляд подавляющее большинство мужиков, в то время как Софью, нарядив в бикини, хоть на конкурс красоты выпускай.
Костиков разглядывал девушек, они – Костикова. Спроси его месяца два назад, с кем из них он не прочь пофлиртовать, и Серега, наверное, задумался бы, выбирая. В один не очень трезвый эпизод своей жизни он положил глаз на Риту и, что называется, обломался, возможно – к лучшему. Сейчас ему больше других нравилась даже не Ксения, а Герда, с топорщившимися косичками, что накануне кашеварила у разведенного на валуне костра, которая и коменданту Застолья приглянулась. Но заводить с ней шашни Серега, влюбленный в Дашу, не собирался.
Девушки заявились в гости не с пустыми руками. Алла выставила на стол бутылку текилы, Лариса – виски, тростиночка Рита порадовала мужчин пятилитровым бочонком «Хёникена», а пакеты в руках Ксении оказались набиты чисбургерами, гамбургерами и картошкой фри.
– Откуда такая роскошь? – удивлению Игоря не было предела. – Что-то празднуем, студенточки?
– В этом доме стаканчики еще есть? – проигнорировала вопрос староста семинара прозаиков Алла Федорова.
– Огромный запас! – Игорь выдвинул нижний ящик стола и принялся доставать стаканы и стопки. – И прошу заострить внимание – все абсолютно чистые.
– А соль для текилы? – спросила Лариса почему-то не у хозяина офиса, а у Сереги.
– Соль должна быть на столе, – откликнулся вместо него Игорь. – Но нам до сих пор ничего не объяснили. Признайтесь, у кого юбилей?
– Для начала всем налей, – в рифму ответила Лариса.
– Выпить нам хочется, нету уж сил, – поддержала подругу Рита.
– Шуба, ты с чем-нибудь подобным прежде сталкивался? – не переставая изумляться, Игорь принялся наполнять текилой разнокалиберные стопочки. – Кесса-критикесса, может, хоть ты прояснишь ситуацию?
– У нас вчера была назначена репетиция спектакля, Гарри, – вроде бы, не к месту сказала обладательница косичек. – Но вместо репетиции…
– Предлагаю тост! – громогласно прервала критикессу Алла. – За параллельные измерения!
– Ура! – в один голос выкрикнули обступившие стол студентки.
– Хороший тост, – Серега по очереди чокнулся с девушками и с Игорем.
– Ничего не понимаю, – пробурчал тот и выпил, судя по выражению лица, без всякого удовольствия. – Какие параллельные измерения?
– Мы сами ничего не понимаем, – закусывая текилу долькой лимона, морщась и не отрывая глаз от Сереги, сказала Лариса.
– Наша вчерашняя репетиция оказалась сорвана, – продолжила Ксения. – Вместо этого мы обсуждали наши сны, вернее…
– Вернее, наш общий, коллективный сон, – уточнила староста семинара прозаиков.
– Как это – коллективный? – забыл про закуску Акимов.
– А ты включи воображение, – усмехнулась Лариса.
– Стоп, стоп! – поднял руки Игорь. – С воображением у меня все в порядке. Наверное, поэтому мне и сны снятся довольно часто. Но это всегда только мои личные сны. В которые никто не вмешивается.
– Ты – это ты, – сказала Алла. – Мы – совсем другое дело.
– Ну, это-то понятно…
– В наших снах мы все видели друг друга, понимаешь, ты, писатель-фантаст? В этих снах была одна и та же местность, мы все были одеты, нет, были наряжены в…
– Неважно, во что мы были наряжены, – вмешалась Рита. – Важно, что совпали детали, словно мы один и тот же фильм смотрели.
– Детали?
– И детали, и…
– Да там все совпадало…
– Мы даже не фильм смотрели…
– Мы вместе там были…
– Жили…
– Вместе жили-были в одном и том же сне? – Игорь бросил взгляд на не вмешивающегося в разговор Серегу, тот лишь качнул головой. – Или?
– Или это был не сон, – сказала Ксения. – Или это были не мы, а наши двойники. Только в параллельном измерении…
– Что скажешь, фантаст?
– Скажу, что необходимо выпить, – взялся за бутылку Игорь и, разливая, спросил: – А кто еще, помимо вас был в том самом параллельном измерении?
– Он! – четыре руки с наполненными текилой емкостями указали на Серегу Костикова.
В возникшей паузе Серега тоже протянул вперед стопку, чокнулся сразу со всеми девушками, одним махом выпил, сунул пальцы в солонку и бросил себе в рот щепотку соли. После чего вдруг со всей силы хлопнул себя по лбу.
– Да!!! Ну, конечно! Я все пытался вспомнить и никак не получалось! Но это же было, было! – ликовал он.
– Игорь, я говорил, что уже третье утро просыпаюсь сам не свой! И только сейчас вспомнил, что тоже видел себя самого как бы со стороны, как бы в параллельном измерении. И вот их тоже видел! Только тебя там звали Изольдой! – он ткнул пальцем в застывшую с раскрытым ртом старосту семинара прозаиков.
– И у тебя на голове была гестаповская фуражка. И все вы были в фашистской форме! Эмма, Софья, Герда. Четыре фашистки! С вами еще мужики были. А вокруг вас, то есть, нас – какая-то непонятная местность, словно искусственная… Черт! – Серега прервался и потряс головой, словно отгоняя наваждение. – Черт! Только что все четко так вспоминалось и тут же словно смазалось. Писатель-фантаст, а тебе случайно ничего такого не снилось?
– Нет! – Игорь шумно выдохнул и выпил свою порцию. Девушки единодушно последовали его примеру.
– Зато у меня возникло такое чувство, что сегодня ко мне в гости пожаловали пять шизофреников.
– Хочешь сказать, что у нас всех раздвоение личности? – выпятив грудь, подступила к нему Алла.
– А как еще это можно назвать? – не дрогнул Игорь. – Разве что какой-нибудь экспериментатор на вас гипноз навел? Массовый.
– А что! – ухватилась, словно за соломинку Лариса. – Такое очень может быть. Мало ли у нас в Лите экспериментаторов.
– Но я-то тут причем? – возмутился Костиков.
– Ты в прошлую среду наш спектакль лицезрел, – вспомнила Алла. – Не исключено, что нас всех тогда и загипнотизировали.
– Очень может быть, – глубокомысленно изрек Игорь и вновь взялся за бутылку.
– Сергей, – чуть погодя обратилась к нему во всеуслышание дотошная Ксения, – я не совсем поняла. Мы тебе ночью снились или…
– Думаю, и ночью тоже. Но я обычно не совсем трезвым спать ложусь, а на работу встаю слишком рано и в таких случаях сны не запоминаю. Но вчера «раздвоение личности» или, как ты говорила «видение параллельного измерения» у меня случилось во второй половине дня. Я, как бы, ни с того ни с сего отключился от реальности… О! Со мной однажды нечто похожее было после шести таблеток димедрола. Один придурок посоветовал, чтобы кайф словить, ну я и словил – глюки.
– Да-да, ты рассказывал, – вспомнил Игорь.
– Только тогда эти глюки быстро сменяли один другой, а вчера, словно действительно отрывок из фильма посмотрел. Как четыре полуодетые фашистки занимаются…
– Обойдемся без подробностей, – замахала руками Алла.
– А мне подробности очень даже интересны, – сказал Игорь. – Полуодетые, говоришь?
– Да! – Серега вновь хлопнул себя по лбу и посмотрел на Аллу загоревшимися глазами: – Вот только сейчас вспомнил, как ты и какой-то мужик бритоголовый…
– А мы на тебя, как бы снизу вверх смотрели, – спасла подругу от подробностей Ксения. – Да, девчонки? Ты был огромный, как великан и… будто бы повелевал нами… Вы это помните, девочки?
– Я сейчас вспомнила, – сказала Лариса, – что, будто наяву, пила шампанской прямо из бутылки и закусывала огромными и очень сладкими дольками ананаса. Кто-нибудь из вас во сне шампанское в ананасах пил?
– Я пила, – подняла руку Ксения. – Только закусывала не ананасом, а спелой малиной.
– А я – водку хлестала, – нахмурила лоб Алла. – Прямо из солдатской фляжки хлестала.
– Не водку, а шнапс, – возразила Рита. – Откуда у немцев водка-то?
– Но я же не немка! Откуда у меня шнапс?
– При чем здесь ты? Речь о твоем двойнике в параллельном мире.
– У меня вкус того ананаса до сих пор во рту. Словно это я его ела, а не какой-то там двойник.
– А у меня, кажется, до сих пор руки малиной пахнут, – Ксения сначала принюхалась сама, потом сунула руки под нос Алле. Староста машинально их понюхала и тут же недовольно оттолкнула:
– Бредятина какая-то. Помутнение рассудка!
– Не знаю, не знаю, – чему-то вдруг улыбнулась Лариса. – Может, это и бредятина, но когда после вчерашнего помутнения мой рассудок прояснился, то в голове будто бы сами собой родились два четверостишья. Ритка, помнишь?
– Да, – покивала тростиночка, – отличные стихи, только незаконченные. У меня, кстати, тоже что-то неплохое наклюнулось, но как-то все выветрилось…
– Подождите, девчонки! – округлила глаза Алла и вскричала: – Вспомнила! В доме открыто окно!
– Предлагаешь закрыть? – поправил на переносице очки Игорь. – Могу. Наш Шуба страсть как сквозняки не любит.
– При чем тут твое окно! – отмахнулась Алла. – Это название рассказа такое: «В доме открыто окно». Оно ночью в моей бестолковке возникло.
– А сюжет?
– И сюжет был занимательный. Надо вспомнить…
– Я в таких случаях, – Игорь поднял вверх указательный палец, чтобы заострить внимание присутствующих, – если во сне что-то интересное увижу или в полудреме придумаю, стараюсь заставить себя встать и записать идею в специальную тетрадочку. Хотя бы несколько ключевых фраз, слов, хотя бы название. Бывает, рассказ высасывается из названия…
– Ты прав, фантаст, все надо записывать.
– Вот и запиши в следующий раз…
– Вот и запишу!
Спиртное на столе писателя иссякало, но Серега Костиков не чувствовал опьянения. Он понимал, что ситуация с Застольем изменилась. Раньше прототипы обитающих в Застолье живчиков знали, что с теми происходит только, благодаря своим снам. Во всяком случае, Шуба так думал. Теперь же четыре блондинки, пусть и недолгими выборочными эпизодами, но увидели и запомнили, что происходило с их ожившими пластилиновыми копиями днем.
Объяснение этому лежало на поверхности: девчонки, мало того что сокурсницы, так еще и вместе играли на сцене, много общались, естественно, сплетничали, обсуждали свои дела, свои сны… Обсуждали, не стесняясь, потому что были людьми творческими и, должно быть, талантливыми. Вот и дообсуждались.
Но как вовремя и удачно он к ним «примазался»! Догадался подыграть девчонкам, хотя они-то не играли, а пытались разобраться. И какой молодец Акимов, в нужный момент заговоривший о шизофрении и массовом гипнозе…
– Я только одного не могу понять, – принялась за свое заметно подвыпившая Ксения. – Серега, почему ты был таким большим? Все мы, пусть и в местности незнакомой и странной, пусть и в форме фашистской, но – как есть, а ты – чуть ли не до потолка…
– На твой загадочный вопрос, Ксюша-критикуша, я дам задумчивый ответ, – вмешался Игорь. – Вы, сокурсницы-пятикурсницы, далеко не все знаете про моего друга Шубу.
– А, что мы не знаем? – заинтересовалась Лариса.
– Он – инкассатор, – сказала Рита. – Человек опасной профессии.
– Речь не об этом. Хотя буквально на днях Сергей Михайлович Костиков был награжден органами МВД почетной грамотой – за содействие в поимке государственных преступников. Награжден, между прочим, в моем присутствии.
– Почетной грамотой? – фыркнула мажористая поэтесса.
– Да не о грамоте речь! А о том, что наш Шуба талантливейший скульптор.
– Хорош диферамбов, Игорь Иванович, – безуспешно попытался остановить его Серега.
– Он лепит из пластилина фигурки размером с мизинец, но при этом их от живого человека не отличишь. Лепит не просто фигурки, а целые композиции, зачастую эротической направленности.
– Эротической или порнографической? – с двусмысленной усмешкой спросила Алла.
– Хватает и того, и другого. Но речь опять не по это. А про то, что наш Шуба обладает такой необычайной способностью, посредством воздействия на свои фигурки влиять на живых людей, с которых они были слеплены. Подтверди, Шуба, – Акимов, вроде бы, незаметно подмигнул приятелю, но это не укрылось от взглядов остальных, и Костиков понял, что у писателя вовсе не развязался язык, как можно было бы подумать, что у него был свой план.
– Стал бы я просто так руки пластилином пачкать, – ответил скульптор и по промелькнувшей улыбке Игоря понял, что подыграл правильно.
– Вот, к примеру, слепит он тебя, староста, – продолжил разглагольствовать писатель. – Или лучше Ритку, или Кессу-критикессу, а еще лучше – их обоих, и вставит в композицию, в которой они вдвоем над каким-нибудь связанным мужиком в сексуальном плане изгаляются, и в скором времени это произойдет на самом деле. Или все-таки Аллу нашу Федорову слепит. В композиции, где она экзамен по современной отечественной литературе сдает своему любимому профессору. А потом, в один прекрасный момент, Шуба наш возьмет, и с ее пластилиновой фигурки трусы стянет. И когда дело действительно дойдет до экзамена…
– Заткнись, Гарри! – грозно осекла его староста. – Тебе лишь бы нафантазировать всякий бред!
– А что? Чем плох сюжет для фантастического романа, в котором скульптор оживляет…
– Тем плох, что банально! Было это уже в мировой литературе. Сто раз было.
– Так то в литературе, а то – в действительности. Согласись, Шуба?
– Согласен, – серьезно покивал тот. – Появись у меня возможность оживлять то, что слеплено, моими пальцами – ух, я бы тогда…
//-- * * * --//
Возвращаясь из офиса Акимова к себе домой в Коньково, Серега Костиков был не столько подвыпившим, сколько морально вымотанным. О Застолье, как таковом узнавало все больше народа. В той или иной степени прототипы живчиков отождествляли Застолье лично с ним. Но если не очень далекая Любка Скоросчётова долгое время искренне считала, что все происходящее на ограниченной территории, всего лишь сон, и выяснять какие-то детали не стремилась, то со студентками-блондинками этот номер не прошел. Хорошо хоть хитрован Игорь, как всегда, пришел на выручку и умудрился перемешать в кучу все их домыслы. Без помощи писателя Серега совсем бы растерялся и, не приведи Господи, сболтнул бы лишнего…
Во время беседы в кабинете начальника РУВД с господином Гидасповым выкручиваться Костикову было проще. Наверное, потому, что пристававший с вопросами хитрый человек во многом сам не был уверен. Так же, как и живчики-блондинки, пленившие и заставившие живчика Вильгельмыч а ползать по болоту и собирать ягоды, тот мог узнать Серегу Костикова в повелевавшим живчиками Вышним. Но в своем унизительном и донельзя обессиленном состоянии Вильгельмыч мог и не поверить собственным глазам, а поделиться возникшими подозрениями ему было не с кем. Разве что с живчиком Арктуром, который оказался в Застолье еще в худшем положении. Но Серега, почему-то был уверен, что фашистки хотя бы в ближайшие дни не позволят двум пленникам общаться между собой.
В течение этих дней хорошо бы придумать стопроцентное средство, отваживающее от себя господина Гидаспова и Артура Новикова. Он представить себе не мог, как повлиять на этих людей в реальной жизни, но их копии были в полной его власти.
Вот только вмешиваться собственными пальцами в их застольную жизнь, скульптор не собирался. Своим пальцам он позволял кого-то или что-то перемещать в Застолье или оттуда изымать. Если дело касалось неодушевленных предметов, чаще пользовался пинцетом. Однажды он волей Вышнего приказал живчикам связать и оставить на ночь в свинарнике маньяка Тёзку, – чтобы пресечь его новые преступления. В другой раз перенес лодку, с сидящим на веслах Владмохом, из одного конца озера в противоположный, тем самым, не позволив давнему коллеге по рыбалке покинуть Застолье.
Скульптор своей волей установил довольно жесткие правила, которые живчики нет-нет да нарушали, но обещанных суровых наказаний Вышний ни разу так и не учинил. Тёзка – совсем другое дело. Про Владмоха с Машкой тоже разговор был особый. Да, Костиков сознательно подстроил их чудесное перевоплощение из нормальных людей в живчиков, но они сами были виноваты, – за что боролись, на то и напоролись, и в отношении «парочки опластилинививших» совесть у скульптора была чиста.
А вот в отношении другой парочки: Вильгельмыч и Арктур совесть помучивала. В отличие от всех предшественников, с момента своего «оживления» они были помещены Вышним в слишком уж жесткие условия существования. Как следствие, – обессиленные физически и опустошенные морально, после перемещения на территорию Глухомани они не смогли воспротивиться насилию со стороны четырех блондинок – полных сил, здоровья и разного рода амбиций.
Живчики Вильгельмыч и Арктур были подавлены и унижены, и это, как очень надеялся Серега Костиков, непременно должно было сказаться в реальной жизни на их прототипах. Пусть помучаются там, в Застолье, глядишь, образумятся здесь и перестанут наезжать на ни в чем неповинного человека…
«Так уж и ни в чем не виновного? – спрашивал себя скульптор Шуба и тут же отвечал сам себе: – Да! Изначально не виновного абсолютно ни в чем! Если кто-то вдруг, не спрашивая, решил использовать его в своих целях, то пусть будет готов к не очень приятному для себя противодействию. Если щука решила сожрать проплывающую мимо добычу, то пусть не сетует, что вместо рыбешки нарвалась на ощетинившуюся тройником блесну спиннингиста…»
С такими мыслями он уснул в своей холостяцкой квартирке. Уснул еще и с ожиданием, что ему приснятся четыре обитающие в Глухомани блондинки.
Не приснились. Кажется, в эту ночь Серега спал вообще без снов. Зато Игорь Акимов, встретивший его ранним утром на улице у подъезда, судя по внешнему виду, вообще не спал.
– Шуба, мне необходимо попасть в твой мультик! – без лишних слов выпалил писатель.
– Что с тобой, Игорь Иванович?
– Ты на работу торопишься? Я провожу. По дороге поговорим.
– Сначала ответь, – остановился Серега. – С тобой все в порядке?
– Не все, не все со мной в порядке, – Игорь ухватил его за руку и повел по направлению к метро. – Что, скажи на милость, может быть в порядке с влюбленным по уши человеком?!
– Сложный вопрос. Любовь – это болезнь.
– Злая болезнь, Шуба, очень злая болезнь. Я из-за этой болезни сегодня ночью намучился – ты бы знал!
– В каком смысле? Толком можешь объяснить?
– Вот ты вчера удрал, обманув наше веселое сборище, якобы голова разболелась, а мне пришлось одному женское общество развлекать. Четырех баб, к тому же еще и блондинок!
– Среди которых есть одна…
– Да, – Игорь поправил очки. – Лариса.
– В Застолье ее зовут Софья, – кивнул Серега. – Самая красивая…
– Понимаешь, Шуба, я на нее с самого начала глаз положил, с первого курса. Это по жизни мой тип женской красоты.
– Хороший типаж, – согласился Серега, проходя турникет в метро.
– Мой любимый, – не отставал от него Игорь. – Но она же мажорка, всегда одета стильно, всегда косметика самая-самая. Одно время ее в институт личный папин шофер на служебной иномарке привозил. Я, понятное дело, губы особо не раскатывал, понимал, что не светит. Случалось, во время общих попоек после экзаменов заигрывал типа по пьяни. Ну, и она – типа хи-хи-хи. Танцы-шманцы-обжиманцы. Случалось, целовались и совсем не по-детски, случалось даже, под юбку залезал, но опять-таки по пьяни и под хи-хи-хи. Типа, несерьезные такие шашни. А однажды, когда, вроде бы, серьезный разговор завязался, она возьми и заяви, что никогда в жизни не выйдет замуж за человека с плохим зрением – чтобы наследственность своим детям не портить. И эта заява меня от Лариски как-то сразу отвернула, охладел я к ней…
Они ехали в поезде метро, и Игорю из-за шума приходилось говорить приятелю в самое ухо.
– Правильно, что охладел, – сказал Серега тоже в ухо Игорю. – Мажорка – она и есть мажорка. Дура! К тому же еще и москвичка, а это в плане серьезных отношений не есть хорошо. Но все равно надо было в койку ее затащить – хоть какая-то польза.
– Беда в другом. Оказалось, не до конца я к Лариске охладел! Когда в твоем мультике ее увидел, словно разряд тока схлопотал.
– Ты не Лариской, а Софьей в мультике любовался.
– В том-то и дело, что любовался, Шуба, в том-то и дело! По правде говоря, я даже возбудился! Меня аж заколотило, слишком уж сильно захотелось, как ты говоришь, Лариску в койку затащить.
– Лариску или Софью?
– Вчера, когда девчонки в офис пришли, – не отвечая на вопрос, продолжал Игорь, – я при виде мажорки совсем обалдел! Прям, как пятнадцатилетний юноша.
– Но при этом ты мне здорово помог отбрехаться от Ксении и от всех остальных блондинок с их вопросами на засыпку.
– Да. Вообще-то критикесса и после твоего бегства продолжала тему развивать, но Лариске с Риткой больше нравилось свои стихи читать. Они их прямо на ходу сочиняли. Экспромтом. В один голос утверждали, что вдохновились, благодаря общению со своими двойниками в параллельном измерении. Что скажешь, Шуба?
– Правильно утверждали, – чуть подумав, сказал Серега. – Я до конца еще не разобрался, но почти уверен, что пребывание в Застолье живчиков, то есть, пластилиновых копий довольно сильно влияет на их прототипы в реальном мире. Влияет положительно.
– А если поконкретней?
– Ну, к примеру, у прототипов побуждаются или активизируются заложенные в них таланты, – ляпнул Серега и уставился на писателя, обдумывая сказанное. Писатель нахмурился и уставился на него тоже:
– Другими словами…
– Не знаю я, Игорь Иванович, не знаю! Лучше расскажи, чем вчера все закончилось.
– Если бы все закончилось вчера!
– Что? Неужели затащил-таки в койку мажорку?
– Хм! Если бы затащил! Мы у меня до упора проторчали, пока все, даже что в загашниках было, не выпили. Я уже в первом часу пошел девок до метро провожать, а Лариску – еще и до дома.
– Успешно?
– В том-то и дело, что облом по полной программе. Даже хуже, блин! – Игорь в сердцах сорвал с себя очки, едва не сломав дужку. – Нет, пока в метро, а потом на автобусе до ее дома ехали, вес, вроде бы предвещало: и поцелуи не по-детски, и обниманцы, шаловливые ручонки… Но, как только из автобуса вышли, а она в Мневниках живет, словно преобразилась поэтесса. Словно мы не пять лет знакомы и только что вместе не пили, не обнимались-целовались. Словно я таксист, который ее до дома довез и домогаться начал!
– В каком смысле? – не удержался от вопроса Серега.
– В таком, что я ее – нежненько так за талию приобнял, а она – убери пашоны! Я – какие-то вежливые слова, а она – все, спасибо, все, свободен. Я – как же так, у меня чувства, а она – пошел в жопу со своими чувствами, очкарик недоделанный…
– Вот же, сука, б… мажористая! – выругался Серега так громко, что некоторые пассажиры посмотрели на него с крайним неодобрением. – И, что дальше?
– Что дальше! Развернулась и пошла, а я, как дурак стою и вслед ей пялюсь. Думаю – послать ли ее тоже куда подальше или побежать и в ножки броситься, как последний…
– Как последнее чмо, – досказал за него Серега. – Надеюсь, не побежал?
– Не побежал, – вздохнул Игорь. – Но внутри, понимаешь…
– Надеюсь, вспомнил, что тебе все-таки не пятнадцать лет?
– Вовремя вспомнил, Шуба, очень вовремя.
– И, что дальше?
– Дальше… Почти как в песне у Владимира Семеновича: автобусы не ходят, метро закрыто, на такси – бабок нет. Другими словами – пешочком до дома до хаты. Хорошо на дворе май-месяц. Прогулялся, проветрился. Ну, как проветрился – всю дорогу, все эти ночные и утренние часы думал только о двух вещах: что Лариска – распоследняя тварь, что она меня унизила, как последнего ботаника, и за это я ее ненавижу, и будь она проклята… Но в то же время я готов сделать все, что угодно, только бы затащить ее в койку.
– Да-а-а… – протянул Серега. – Они вышли из вагона на станции «Китай-город», где Костикову предстояло сделать переход и ехать дальше на работу, а Акимову выйти в город и пешочком в свой офис.
– Мневники знаю. Мы там один из сбербанков инкассируем. Ближайшее метро – «Полежаевская». И ты оттуда пешочком…
– Шуба, просьбу мою исполнишь? – перебил писатель.
– Исполню, Игорь Иванович. Какую?
– Помести меня в свой мультик. В свое Застолье. Туда, где сейчас Лариска с подружками находятся.
– Ты имеешь в виду Софью, а так же Изольду, Эмму и Герду?
– Мне все равно, как ты их называешь!
– Где вместе с ними на территории Глухомани так же обитают живчики Вильгельмыч и Арктур?
– Да!
– И где по соседству с Глухоманью находится цивильная территория Застолья, в которой обитают еще и другие живчики?
– Насколько я понимаю, скульптору достаточно вылепить соответствующую оригиналу фигурку и, каким-то образом «вдохнуть» в нее жизнь, – Акимов вновь сорвал с себя очки. – Тебе так сложно это сделать для своего друга?
– Нет, не сложно. И я это сделаю, – Серега улыбнулся. – Но при обязательном соблюдении тобой некоторых условий.
– Во время наших шпионских игр, я никаких условий не ставил…
– И правильно, спасибо тебе за это. Но там было другое дело, некогда было объяснять. Ты учти, в Застолье по собственной воле еще никто не попадал. Даже я оказался там вынужденно…
– Ты – лично?
– Да. Нет! Моя копия, которая потом… Пойми, Игорь Иванович, и поверь, что Застолье – это и есть я. Без меня оно погибнет, прекратит свое существование, понятно?
– Как сложно-то все…
– Еще бы. Это тебе не в шахматы играть, это Застолье!
– Ну, так как? Выполнишь просьбу друга?
– Выполню, – пообещал Серега серьезно.
– Когда?
– Тебе срочно, что ли?
– Пойми, Шуба, зацепило меня. Стоит глаза закрыть, сразу вижу сцену, когда Лариска, то есть, Софья водой обливается.
– Н-да, хорошо, что я флешку с мультиком в офисе не забыл…
– Конечно, хорошо, а то бы я…
– Не продолжай, Игорь Иванович. Короче, расклад такой. Если все будет в порядке, и меня, к примеру, не захомутают работать на вечернем маршруте, то сегодня же начну твою фигурку лепить. Фотки твои у меня есть… Только одна загвоздка может возникнуть – очки.
– И ты туда же! – всплеснул руками Акимов. – Раньше ты на мои очки внимания не обращал!
– Не ори! Как я из пластилина стекла-то для очков слеплю?
– Но у тебя, вроде бы, какие-то персонажи были в очках…
– Были. Но не в Застолье. Вернее, Любка-лыжница была в очках, но в солнцезащитных. Прозрачные мне придется ножницами из пленки вырезать, а это такая возня… Да и не факт, что получится выдержать нужную близорукость-дальнозоркость, – я все время забываю, в каком случае ближе видишь, когда… У тебя, кстати, – что?
– Дальнозоркость у меня. Чтобы доходчивей – читать без очков не могу, а чуть дальше вытянутой руки и вдали все прекрасно вижу. Между прочим, совсем не обязательно, чтобы дальнозоркость по наследству передавалась.
– Слушай, Иваныч, а зачем тебе в Застолье очки? Книг там все равно нет, а если что написать потребуется, я помогу…
– Ты?
– Короче, Иваныч! Без очков согласен в Застолье с Софьей общаться или категорически против?
– Согласен, конечно. Нафиг они сдались, если можно обойтись.
– Как скажет наш друг Борисыч – добре. И – покедова, а то я уже на работу опаздываю.
Не успел броневик, обслуживающий сбербанки отъехать от здания отделения инкассации, как ливанул дождь. Хороший такой майский дождище с громом и молнией. В четверг, согласно графику, сборщиком бегал Николай Гаврилович, поэтому Серега не боялся вернуться в отправной пункт с мокрыми ногами. Впрочем, и Николаю Гавриловичу лужи были тоже не страшны, – в портфеле, который ветеран инкассации таскал с собой на работу круглый год, неизменно находились галоши. Настоящие допотопные галоши, из-за которых Гаврилыч постоянно подвергался подшучиваниям со стороны коллег, но благодаря которым никогда не простужался. Под низвергающийся с неба водопад он тоже не стремился, и когда водитель Краснов подрулил и остановился напротив первого сбербанка, предпочел дождаться, пока ливень не превратится в моросящий дождичек Только после этого сборщик, защитивший ботинки допотопными, но надежными галошами, покинул броневик.
– Гаврилыч стар и мудр, – сказал Краснов, когда за ним закрылась тяжеленная дверь. – Мы все на его фоне – слабаки.
– Смотря, что ты имеешь в виду, – решил завязать полемику Костиков.
– Я вообще говорю. Сравниваю. Свое поколение и поколение Гаврилыча.
– Надеюсь, меня ты к своему поколению причисляешь? – спросил Серега, на самом деле зная ответ.
– Почти на сто процентов, – кивнул Краснов. – Здесь сложно границу провести. Вот смотри: и ты, и я, и Гаврилыч коренные москвичи. Я тебе в старшие братья гожусь, Гаврилыч тебе – почти в деды, а мне-то уж точно – в отцы. Вот ты, Шуба, хоть раз в жизни голубей гонял? Понятно, что нет. Я тоже, но был близок к этому действу, так сказать был на подхвате у кореша. А у Гаврилыча, вот ничуть не удивлюсь, что в детстве своя голубятня была.
– По поводу голубятни не знаю, – пожал плечами Серега. – Гаврилыч человек разносторонний. Но, думаю, что уже в детстве собирать марки для него было важнее, чем гонять каких-то там голубей.
– Ладно, оставим голубей в покое. Вместе с марками. Я про то, что Гаврилыч вообще крутой мужик…
– Вообще – понятие растяжимое, – помотал головой Серега. – Если он лучше нас с тобой в домино и шашки с шахматами играет, еще не значит, что он крут. Я, к примеру, лучше него рыбу ловлю, а ты – сотню с лишнем баб перетрахал, а Боярин – выпьет в три раза больше нашего и не окосеет… По какому критерию ты крутизну определяешь?
– Ну-у-у… – Краснов почесал в затылке. – Гаврилыч умный мужик, начитанный…
– Слива тоже начитанный, – вставил Серега. – В день минимум по одной книге проглатывает.
– Слива – раздолбай, а Гаврилыч мужик степенный, респектабельный. Живет в достатке, на здоровье в свои годы не жалуется.
– Гаврилыч в армии не служил. И человек он до мозга костей городской, заблудись где-нибудь в лесу, да без своих галош – попадет твой мужик степенно-респектабельный.
– Я чего-то не понял, Шуба, – агрессивно развернулся к нему с переднего сидения водитель. – Тебе Гаврилыч, что ли не нравится?
– Как раз наоборот! Я Николая Гавриловича, как человека, глубоко уважаю, а на месте нашего Матвея, сказал бы, что, очень его ценю, как старейшего и опытнейшего работника. Но только не надо обобщать, утверждая, что он крут, а мы на его фоне слабаки.
– А кто так говорит, Шуба?
– Ты, Краснов, говоришь. С этого разговор начал.
– Я совсем другое имел в виду, я гово…
Стук в бронированную дверь прервал водителя на полуслове. Краснов нажал кнопку, снимая блокировку, дверь открылась, и сборщик едва успел занять свое место, как на улице ливень припустил с новой силой.
О галошах ветерана инкассации Костиков вспомнил, когда, уже привычно соблюдая «конспирацию», то есть, постоянно оглядываясь и всматриваясь в лица окружающих, вышел на улицу из метро «Сухаревская». Дождь взял перерыв, но оставил после себя такие лужи, что Серега, добираясь до потаенной квартиры, серьезно промочил ноги.
Простужаться в планы скульптора никак не входило, и он не стал надолго там задерживаться. Посмотрел, все ли в порядке с Застольем, на месте ли живчики, быстренько слепил для старичков и новичков кое-что из съестного и спиртного, затем убрал в сумку одну новую и три «рабочие» коробки пластилина, а так же незавершенный инкассаторский бронеавтомобиль, и поспешил домой в Коньково. Выйдя из метро, забежал в магазин, и как ни торопился, все равно попал под настигший буквально у самого подъезда ливень.
На всякий случай, страхуясь от простуды, Серега принял горячий душ, не без удовольствия выпил сто граммов водки, открыл баночку пива и уселся за стол, чтобы нагрузить работой длинные сильные пальцы скульптора.
Фотографий Игоря Акимова у него хватало – в основном рыбацких, где тот позировал с пойманной рыбой, либо запечатлевших писателя у костра: с наполненной до краев ушицей большой деревянной ложкой, унизанным шашлыком шампуром или с со стопкой в руках. Без очков Акимов красовался лишь на одной фотографии – черно-белой, на которой он с автоматом наперевес, в фуражке и парадной пограничной форме принимал присягу.
Разглядывая ее и разминая пластилин телесного цвета, Шуба, к сожалению, для себя отмечал, что во внешности друга ничего примечательного, способного облегчить работу скульптора, нет. Ни худой, ни толстый, ни высокий, ни низкий, и лицо обычное, без шрамов, безусое и безбородое, можно сказать, серое. По правде говоря, повстречай Серега сейчас на улице друга-писателя без привычных очков на носу, – прошел бы мимо, не узнав. О! Нос у Игоря Ивановича был слегка длинноват, и на переносице, когда он снимал очки, были заметны две красноватые вмятинки, оставленные оправой.
Воодушевленный высосанной из пальца «приметой», Шуба принялся творить и одновременно размышлять над будущим создаваемой фигурки. В разговоре с Игорем, он обмолвился, что при необходимости поможет ему в Застолье. Развивать тему не стал, сославшись, что торопится на работу. Но уже тогда Серега принял решение, что пришло время вновь наведаться в Застолье. Конечно же, не самому лично опластилинивить, как Владислав Мохов, а затем и Машка; и не воссоединиться со своей копией, как это случилось из-за живчика Тёзки, чихнувшего на Костикова. В Застолье, точнее, на территории Глухомани должен был вновь появиться живчик Шуба.
И очень даже хорошо, просто здорово, что Шубе составит компанию его друг Акимов! Вдвоем им будет гораздо проще контактировать с четырьмя девицами, успевшими освоиться в Глухомани и позиционирующими себя хозяйками территории. А в одиночку, наверное, и соваться туда не следовало бы, тем более что живчик Шуба не на прогулку туда отправлялся, а для выполнения конкретных задач…
Как и предполагал скульптор, работа над головой писателя оказалась очень трудоемкой. Сминать пластилин телесного цвета и начинать все сначала пришлось несколько раз, и все-таки после очередной попытки получилась, получилась голова Игоря Ивановича, – благодаря его слегка длинноватому носу с отметинами от оправы очков.
Прежде чем приступать к работе над собственно фигуркой писателя, требовалось определить, во что его обуть и одеть. В обычные для него кроссовки с джинсами и рубашкой с закатанными рукавами как-то не хотелось. А почему бы не нарядить Игоря Акимова в когда-то привычную для него форму пограничника? Костиков и сам служил в погранвойсках, и только сейчас вспомнил, что как раз завтра, 28 мая погранцы отмечают свой профессиональный праздник. Значит, так тому и быть – на четырех девиц в форме германской армии Второй мировой войны будет в Застолье один современный российский пограничник.
Улыбаясь воспоминаниям, связанными со службой на границе, Костиков отправился на кухню сварганить себе что-нибудь на ужин. Хотел, было не привередничать и пожарить яичницу с колбасой и сыром, но в честь наступающего дня пограничника решил-таки, как говорили у них на заставе «погонять шмеля». Рецепт «шмеля» был прост: порезанная соломкой и пожаренная на большой сковороде на подсолнечном масле картошка с большим количеством шинкованного лука, приправленная красным перцем и листиками лаврового листа. Вдобавок к любимой трапезе сержант запаса пограничных войск открыл баночку кильки в томатном соусе. С водкой и пивом проблем не было. Хороший получился ужин…
На окончательное создание фигурки пластилинового Акимова – в форме капитана погранвойск, с портупеей, планшеткой и штык-ножом на ремне, у скульптора ушло чуть больше часа. Собственную фигурку Серега лепить не стал, – в одной из композиций, не уехавших в закусочную «Хобби» и хранящихся в серванте, уже имелся Шуба – обнимающийся на скамеечке с рыжеволосой красавицей. Серега не видел смысла тратить время на «Шубу – 2», если можно воспользоваться первой копией.
Для живчика Шубы скульптор слепил топор, тесак, типа мачете и небольшой, но плотненький рюкзачок, мысленно подразумевая, что он набит множеством полезных вещей, начиная от аптечки с ножом и заканчивая фляжкой со спиртом. Он не был твердо уверен, что, открыв рюкзак (если тот вообще откроется), обнаружит в нем ту же флажку. Но ведь у живчиков-фашисток оказались сигареты и спички, которых он не лепил и которые видеть в Застолье не хотел – просто, они, как бы должны были у них иметься в карманах. Значит, и у Шубы в рюкзаке должно было бы оказаться то, чего он ожидает найти.
За окном стемнело, когда Серега Костиков закончил с лепкой, результатом которой стала фигурка Игоря Акимова, рюкзачок, а также типичный набор продуктов и разной степени алкоголесодержащей продукции – только, с учетом обитателей Глухомани, помноженный на два. Сделать вброс двух живчиков и всего остального он решил завтра вечером, то есть, в пятницу. А в субботу утром у Костикова был запланирован выезд на рыбалку вместе с Максимом, а также с Дашей, ее подругой Юлей и, возможно, с кем-то еще, кого пригласит закадычный друг.
Меньше месяца назад они вместе выезжали в ближнее Подмосковье охотиться на вальдшнепа и на селезня с подсадной уткой. В ту поездку Серега влюбился в Дашу, да и сама охота удалась. Жаль только в самом ее разгаре Максиму позвонили и сообщили об ограблении его дачи. Охоту, естественно, пришлось прервать…
Платный водоем, который приглянулся Максиму, тоже был где-то недалеко от столицы, и по слухам, там хорошо ловилась озерная форель, и крупная щука. Вообще-то Серега недолюбливал платники, но тут дело было не столько в рыбалке, сколько в расслабухе на природе в душевной компании, да еще и с любимой девушкой.
Почему-то Костиков не хотел наблюдать процесс «оживления» своей копии на территории Глухомани, но ему было очень интересно, сможет ли он контактировать с Шубой на расстоянии, благодаря своим мысленным посылам, и окажется ли способен на нечто подобное Игорь Акимов?
//-- * * * --//
Все слепленное накануне, а также композицию без названия, в которой Шуба обнимался на лавочке с Дашей, и незаконченный броневик для композиции «Люди опасной профессии» Серега убрал сумку, чтобы сразу после работы поехать с ней на потаенную квартиру. Он решил не показывать пластилинового Акимова его живому прототипу – очень интересна будет реакция писателя, почувствовавшего на своей шкуре, что такое «раздвоение личности». Можно будет и еще один «мультик» заснять, с живчиком Гарри в главной роли…
Москва после прошедших накануне дождей подсыхала. С утра по-праздничному светило солнце, отчего фуражки на головах одетых в гражданское разновозрастных мужиков – бывших пограничников казались еще зеленее. Хотя, как говорится, бывших пограничников не бывает, и Серега Костиков, отдавший два с лишним года службе на финской границе, это вполне осознавал.
Первое время после возвращения домой в сержантских погонах, он периодически встречался со своими сослуживцами: им было что вспомнить, перелистывая дембельские альбомы. Последние пару лет, такие встречи по разным причинам срывались.
Вообще-то можно было и одному, нахлобучив фуражку и прихватив бутылку, присоединиться к любой празднующей на улице компании, или вообще отправиться в Парк Культуры, где 28 мая от погранцов было не протолкнуться. И практически всегда и везде ты был бы принят с распростертыми объятиями. Но Костиков, почему-то никогда такие попытки не предпринимал. Если праздник выпадал на выходной, он предпочитал отмечать его на рыбалке – с тем же Игорем Акимовым, если же на будни, то, откатав вечерний маршрут, Костиков неизменно раскошеливался и наливал коллегам-инкассаторам – «за тех, кто в зеленых погонах топчет последние метры родной земли».
Настроение Сереги Костикову слегка портили насморк и редкие покашливания – подхватил-таки вчера простуду. Учитывая, что завтра на рыбалку, хочешь, не хочешь, а придется сегодня ради поправления здоровья после завершения всех дел тоже хорошенько праздник отметить.
Зато радовало, что вот уже третий день о господине Гидаспове с Артуром ни слуху, ни духу. Связано ли это с появлением в Застолье живчиков а Вильгельмыча и Арктура, Серега не знал, но очень хотел бы надеяться, что отвадил этих людей от себя надолго, а лучше – вообще навсегда.
В отличие от Костикова, вчерашняя дождливая погода никак не отразилась на старшем маршрута Николае Гавриловиче, который, как всегда был бодр, подтянут и, согласно инструкции, сосредоточен в плане бдительности. Глядя на ветерана, Серега знал, что с созданием его фигурки для «инкассаторской» композиции проблем не возникнет. Гаврилыч, по сравнению с Игорем Акимовым, на взгляд скульптора был колоритен, даже ярок своей сединой, подвижными бровями, носом-картошкой, жесткой щеточкой усов.
Кто именно станет прототипом остальных действующих лиц, Серега еще не решил. Водителем годился тот же Слива, во многом благодаря которому зародилась идея композиции; для старшего маршрута вполне хватало кандидатов из инкассаторской братии; ну, а место девицы легкого поведения могла занять одна из кассирш родного отделения банка, к примеру, молоденькая Танечка, или, чтобы вообще поржать, – ветеранша банковской службы Лидия Нестеровна. Хотя, нет, одно дело подшутить над такими же хохмачами-коллегами, совсем другое – над кассиршами, у которых может не сработать чувство юмора. Потом сам будешь не рад.
Больше всего трудностей у скульптора было с лепкой инкассаторского броневика. Никогда прежде Серега машины не лепил, правда клеил пластмассовые модели: в основном бронетехнику времен Отечественной войны в масштабе 1: 35, ну и, конечно же, соответствующих размеров солдатиков советской и германской армий, которые были меньше по высоте и миниатюрнее пластилиновых фигурок Костикова. Ему нравилось возиться с крошечными детальками, обрабатывать их надфилем, клеить, а вот заниматься покраской Серега не любил, да и не особо хорошо у него это получалось.
Он был знаком с опытными моделистами, которые не просто довольствовались обработкой, склейкой и покраской продающихся в магазине моделей, но создавали настоящие диорамы, вкладывая в процесс свои фантазии и талант. Некоторые диорамы получались – глаз не оторвать, Серега мог их рассматривать долго и с большим наслаждением. Но все-таки это было не то. Моделисты изначально пользовались штампованной массовой продукцией по созданным кем-то шаблонам. Для Костикова же было прикольно лепить исключительно свое, никем неповторимое. Живчики были его личной игрой, гораздо больше, чем игрой.
Над бронеавтомобилем он трудился по принципу, схожему с работой над пластмассовыми моделями. Но скульптор Шуба не стачивал надфилем лишние напои и заусенцы, а лепил по отдельности каждое колесо, пол, стены и двери с затемненными пуленепробиваемыми окнами, крышу, капот и так далее, чтобы потом все это снизу доверху собрать. Большое внимание уделил внутренностям салона: торпеде с приборной панелью, коробке передач, рулю, педалям, водительскому и пассажирским сиденьям, отсеку-сейфу, который в реальности, после помещения в него ценностей, запирался на кодовый замок.
Как и некоторые свои «хулиганские» композиции, он и эту собирался сделать с сюрпризом. По задумке сюрприз заключался в том, что с одной стороны зритель видел только бронеавтомобиль, но с противоположной – еще и инкассатора-сборщика с сумкой в руках, открывшего дверь кабины. Через нее и соседнюю открытую дверь можно было обнаружить в салоне девицу легкого поведения и занимающихся с ней сексом водителя и старшего маршрута. Чтобы лучше рассмотреть подробности интимной сцены – крыша с броневика снималась. Занимательная должна была получиться композиция.
Практически все необходимые детали пластилинового бронеавтомобиля скульптор Шуба слепил и собрал, но, помимо снимающейся крыши, не все окончательно закрепил. Сидения и правая стена должны были зафиксироваться после помещения в салон трех «любвеобильных» фигурок. И еще для инкассаторской композиции требовалась подходящего размера платформа – желательно отрезок доски или ДСП размером примерно с обычную книгу. Поверхность платформы Серега планировал покрыть пластилином грязно-серого цвета, имитирующего асфальт, с добавлением антуража в виде трещин, выбоин, канализационного люка, тротуара с бордюром, элементами мусора…
С платформочками Сереги помог сумочник дядя Миша Хлепатурин – старейший работник инкассации, в обязанности которого входило подбирать и распределять по соответствующим маршрутам порожние инкассаторские сумки. У дяди Миши всегда можно было разжиться практически любой срочно понадобившейся мелочевкой: ножницами, напильником, гвоздями, таблеткой анальгина, медицинским бинтом… колодой игральных карт, бутылкой водки или баночкой пива… Отыскал дядя Миша и пару соответствующих требованиям Костикова дощечек, за что тот обещал в ближайшем будущем накатить отзывчивому сумочнику «дозочку».
В течение маршрута Серега, бегая по сбербанкам сборщиком, созвонился по городскому телефону с Максом и окончательно обсудил предстоящий выезд на рыбалку, сделал еще несколько необходимых звонков и с нетерпением дожидался окончания работы, чтобы заняться своими делами. Поэтому, когда, благополучно откатав маршрут и вернувшись в отделение банка, его вместе с Николаем Гавриловичем вызвал к себе в кабинет начальник инкассации и сообщил, что им предстоит новая работенка, Костиков откровенно расстроился.
Нечто подобное время от времени случалось, – какому-нибудь банку срочно требовалась крупная сумма денежной наличности, для чего привлекались свободные от маршрута, желательно, опытные инкассаторы. Все бы ничего: получение нескольких опломбированных мешков с деньгами занимало считаные минуты, перевозка из одного банка в другой тоже не отнимала много времени, но процесс сдачи привезенной суммы по разным причинам мог затянуться очень надолго.
Немного утешало Костикова, что за эту дополнительную работенку инкассаторам полагался отгул, ну и то, что при перевозке многомиллионной суммы водителем у них будет Слива. Сереге не терпелось показать тому свой пластилиновый броневик и услышать от инициатора идеи «инкассаторской» композиции советы и пожелания.
Слива, давно получивший оружие, ждал инкассаторов за рулем новенького импортного бронеавтомобиля, и когда Костиков с Николаем Гавриловичем покинули кабинет начальника и вышли на улицу, нетерпеливо им посигналил.
– Господа инкассаторы, – обратился к экипажу Слива, не успел броневик отъехать от здания банка. – Вот я читал и часто слышал про всякие там газовые баллончики со слезоточивым или каким-то там еще газом для самообороны от собак, хулиганов и тому подобного… Кто-нибудь из вас с такими баллончиками газовыми дело имел? Гаврилыч, ты имел?
– Мне без надобности, – откликнулся старший маршрута.
– Как же? – удивился водитель. – А если в темном переулке, подойдут отморозки-грабители, для начала стрельнуть закурить, потом слово за слово…
– Темных переулков, Слива, я стараюсь избегать. Ты же свою тактику бдительности разработал, а у меня своя тактика.
– А если не в темном переулке, а, допустим, на безлюдной остановке или в подъезде дома подойдут?
– Если все-таки подойдут, думаю, от твоих баллончиков проку будет мало. Проще решить дело, просто поговорив.
– Хочешь сказать, ты способен уболтать грабителей, чтобы отстали? – с явным недоверием спросил Слива.
– Пока что ни разу ограблен не был.
– Хорошо, допустим. А если стая собак нападет, как ты их уболтаешь?
– Ну, уж никак не газовым баллончиком. С собаками вообще просто, – достаточно сымитировать, что поднимаешь с земли камень и размахиваешься, чтобы бросить, и любая псина, если не полная дура, тут же пойдет на попятный и от тебя отстанет. Собакам главное не показать, что ты их боишься, а наоборот, готов сам на них напасть да еще и с камнем, а еще лучше – с палкой в руке.
– Совершенно согласен, Николай Гаврилыч, – сказал, не встревавший до этого в диалог Серега. – Собаки в этом плане – народ понятливый.
– У тебя тоже баллончика нет? – спросил Слива.
– Почему? Есть. Купил, когда на эти баллончики мода пошла. Но так ни разу и не воспользовался. Одно время постоянно в сумке таскал, потом куда-то задевал, а может, выбросил. У них, кажется, срок давности имеется.
– А сейчас у тебя там что? – кивнул Слива на сумку, которую сборщик, сев в машину, поставил на пол, себе между ног.
– Сюрприз, – подмигнул Серега водителю. – Когда надолго остановимся, покажу.
Слива недоверчиво покосился на сумку, потом откинул крышку бардачка и вытащил из его внутренностей баллончик и какую-то коробочку.
– А я вот, какое средство от самообороны приобрел, – похвалился он. – Только здесь не слезоточивый газ, а мгновенно усыпляющий. И еще вот, – он открыл коробочку и показал Сереге и старшему маршрута респиратор. – На всякий случай, – а то еще сам случайно газку нюхну и вырублюсь.
– Да не успеешь ты свой респиратор надеть, когда грабители-отморозки подойдут…
– Успею, – уверенно сказал Слива. – Просто потренироваться надо.
– И на ком же тренироваться будешь?
– Найду на ком, – ухмыльнулся водитель.
Он остановил броневик у здания банка, перед массивными металлическими воротами, ведущими в подвал хранилища, где им предстояло получить мешки с денежной наличностью, и громко посигналил. Въезд и выезд из хранилища был под строжайшим контролем. После довольно дотошной процедуры проверки документов и осмотра броневика им разрешили заехать в подвал и попросили подождать с полчасика…
– Так, чего там у тебя в сумке-то? – нетерпеливо спросил Слива.
– Сейчас, – пообещал Серега и сначала достал и положил перед собой на торпеду платформочку, потом установил на ней пластилиновый броневик и прилепил по небольшому кусочку пластилина под переднее левое и правое заднее колеса – чтобы не сдвинулся.
– Помнишь, мы обсуждали композицию «Люди опасной профессии»? Вот – самую трудоемкую часть я слепил. Готов выслушать объективную критику.
– Ого! Настоящая модель! – глаза у Сливы загорелись, и он протянул руку, чтобы взять платформочку. – Можно?
– Двумя руками за низ держи. Да, вот так. Ты в салон посмотри, – Серега бережно снял с броневика крышу. – Не напортачил ли я с педалями, с коробкой передач?
– Да нет, все на месте, все четко…
– Как тебе это удается, Шуба? – спросил приблизившийся с заднего сидения старший маршрута.
– Пальцами, Николай Гаврилыч, пальцами.
– Шуба, а людей, когда сделаешь? Ты, вроде бы, хотел…
– Думаю, водителем тебя сделать, – перебил Костиков. – А кого старшим и сборщиком – пока не определился.
– А с бабой определился?
– С какой еще бабой? – недовольно спросил старший. – Шуба, ты опять со своим извращенным воображением?
– Почему сразу извращенным, Николай Гаврилыч? Может, я в глубине души лирик!
– Ха-ха! Видели мы твой лиризм. «В ванне», «На диване», «За стеной камыша»… Что там у него еще было, Слива?
– Гы-гы-гы… Мне больше всего понравились композиции «Застолье» и «У кого подберезовичек, у того и праздничек»…
– Да-да, припоминаю. Ха-ха-ха! Лирик он – в глубине души! Скажи еще, что Краснов у нас тоже лирик…
– Почему я не могу быть лириком? – возмутился Серега. – Хорошо, а что вы на это скажите?
Он достал из сумки коробочку и из нее – платформочку с композицией, на которой влюбленные парень с девушкой сидели в обнимку на лавочке под склонившей ветви березкой. Сунул композицию буквально под нос ветерана инкассации и требовательно спросил:
– Это, по-вашему, что – разврат?
– Парень-то – на тебя похож, – присмотревшись, сказал Николай Гаврилович.
– Девка классно получилась, – сказал Слива. – Шуба, если эту рыжую в композицию вставишь, тогда можешь и меня.
– А если вместо нее, к примеру, Лидию Нестеровну вставить? – улыбнулся Серега.
– Дурак, что ли!? Гы-гы-гы! Я представляю себе. Нет, прикольно, конечно бы получилось, но в этом случае вместо меня лучше Краснова слепи. Для него, сам знаешь, чем баба страшней, тем лучше. Гы-гы-гы…
Веселье в бронеавтомобиле было прервано двумя вооруженными охранниками, которые пригласили инкассаторов пройти в кассовое помещение. Ничего сложного в приеме шести мешков, туго набитых пачками денег, не было. Мешки были новые, без потертостей, на которых могли бы образоваться дырки, опечатаны они были по всем правилам – при всем желании не придерешься. С документами тоже все было в порядке.
Все – как всегда, за исключением нововведения, которое действовало всего второй месяц: после помещения мешков в сейф инкассаторского бронеавтомобиля, дверь сейфа была заперта на замок, с двойным кодом, первую часть которого сдававший ценности старший кассир довел до сборщика, а вторую – до старшего маршрута. Такая вот дополнительная мера предосторожности.
Подобных мер становилось, чем дальше, тем больше. Когда Костиков устраивался в инкассацию, маршруты катались на обычных «Волгах», оборудованных рациями, которые частенько не работали. Теперь «Волги» считались вчерашним днем, вместо них все больше становилось броневиков; с неисправной рацией выезжать на маршрут запрещалось, и инкассаторам предписывалось поддерживать с дежурным регулярную связь. Более того, на броневиках, катавшихся по наиболее денежноемким маршрутам, стали устанавливать «маяки передвижения», благодаря которым дежурный мог отслеживать их местоположение.
Такое прогрессивное отслеживание инкассаторов с многолетним опытом не устраивало. Отклоняться от маршрута по своим делам, к примеру, заехать в какой-нибудь магазин или задержаться, чтобы пообедать в том же кафе, стало проблематично, – дежурный все видел, все контролировал, как следствие – начальство тоже было обо всем информировано. Случись же нападение вооруженных грабителей, и инкассаторам было бы уже все равно, знает дежурный или не знает, в каком именно уголке Москвы их расстреляли.
Начальство намекало, что в перспективе подобные маячки будут установлены на всех машинах. Противиться этому не имело смысла, поэтому в последнее время многие избалованные вольностями инкассаторы, всерьез начали подумывать о перемене работы.
Как и коллег, Серегу Костикова такой «прогресс» тоже не радовал, но с другой стороны особо и не напрягал. Для Костикова, как для некоторых, Инкассация, и все с ней связанное, была не самым интересным в жизни. Работа, хоть и считалась опасной, но особо не напрягала и была, собственно, средством к существованию, а после перехода на утренний маршрут устраивала еще и своим режимом, благодаря которому каждый день у Сереги оставалось масса свободного времени. Правда, сегодня пришлось поработать вдвойне, зато на следующей неделе, в любой день он сможет взять отгул…
Банк, ожидавший несколько миллионов российских рублей, находился на окраине Москвы. Поездка обещала затянуться надолго – в пятницу, во второй половине дня горожане устремлялись на дачи, и на дорогах были пробки, к тому же пограничники вовсю отмечали свой праздник. Поделать с этим ничего было нельзя, но Слива сказал, что торопится и, чтобы избежать глобальных пробок, предложил ехать объездными путями. Николай Гаврилович проворчал, что отклоняться от маршрута нежелательно, но водитель уже свернул в переулок, затем в еще один.
Наверное, так и в самом деле можно было сэкономить время, но тут Слива резко остановил машину и сказал, что дальше проезда нет. Серега его не понял: вроде бы, впереди ничего перегораживающего дорогу не было, каких-нибудь ям тоже не наблюдалось. Он повернул голову к водителю, спросить, в чем дело, и, прежде чем вырубиться, успел увидеть нацеленный прямо в лицо газовый баллончик.
//-- * * * --//
Кажется, первый раз Серега Костиков чихнул еще, не приходя в сознание. В носу вновь засвербило, он чихнул еще и еще, помотал головой и открыл глаза. Он сидел в броневике – как и положено, на месте сборщика, с пристегнутым ремнем безопасности, только почему-то – со связанными спереди руками. Рядом с ним сидел недобро прищурившийся, постукивающий себя по ладони коротким металлическим прутком Генка Козырев по прозвищу Слива. Двери броневика были распахнуты, и за ними, совсем рядом были видны серые стены, через лобовое стекло – такая же стена. При этом Серега чувствовал движение. Он еще раз громко чихнул.
– Чтобы не было лишних вопросов, и все сразу стало понятно, – жестко сказал Слива. – Шуба, Гаврилыч, это ограбление!
Все спланировано и идет по моему плану. Для начала я надел респиратор усыпил вас быстродействующим газом. Потом загнал в броневик в фуру, за рулем которой мой человек. Фура едет по направлению к тому самому банку, поэтому дежурный по инкассации уверен, что все в порядке. Газ уже выветрился, а я разбудил вас при помощи антидота. Молчи, Шуба! Не надо вопросов! – Слива погрозил прутком.
– Уясните главное – убивать мы вас не собираемся, возьмем деньги и уедем. Для этого вы всего-навсего должны сказать номер кода замка сейфа. Все проще простого.
– Врешь, – подал сзади голос старший маршрута. Серега не без труда обернулся и увидел, что руки у Гаврилыча тоже связаны. Бросил взгляд на висевшую на его ремне кобуру – застегнута, пистолет никуда не делся. И у самого ощущалась тяжесть на боку.
– Не вру, Гаврилыч, – возразил Слива. – Вот ни капли не вру. Я и тебя, и Шубу вполне себе уважаю. Просто мне деньги нужны, а жизни ваши ни к чему.
– А-пчхи! – не удержался Серега.
– Вот, видите – правду говорю! – Слива натянуто улыбнулся.
По легкому толчку стало понятно, что фура остановилась. Послышался звук открывающихся сзади дверей и, чуть погодя, к водителю подошел мужик в надвинутой на глаза кепке и темных очках:
– Ну?
– Не верят, что мы их живыми оставим, – сказал Слива.
– Тебе-то, что! Пусть не верят. Не хотят по-хорошему говорить? Прими меры. Давай, не затягивай тут!
– Молодой человек, минуточку! – окликнул Николай Гаврилович собравшегося, было, уйти мужика в кепке. – Насколько я понял, вы в данном преступном сообществе над Сливой главный?
– В преступном сообществе, именуемом в простонародье шайкой? – мужик в кепке усмехнулся, видимо, тоже вспомнив сцену и популярного кинофильма, где Глеб Жиглов беседует с задержанным Ручечником. – Ну, главный.
– Я хотел бы уточнить смысл фразы: «Прими меры». Какие меры?
– Какие? – вмиг посерьезнел главный. – Очень простые, господин пожилой инкассатор. Пытки. При помощи хотя бы вот этой железяки, – он кивнул на прут в руках Сливы. – Неужели вы рассчитываете выдержать жуткую боль после парочки ударов, к примеру, по коленной чашечке? Да и какой смысл упорствовать ради чужих денег? Лично я бы не стал. Все, некогда разговаривать. Слива, я погнал, а ты действуй…
– А-пчхи! А-пчхи! Черт, простыл! – Серега поднес связанные руки к лицу, потер нос и, как бы что-то ища, открыл крышку объемного бардачка, в который убрал пластилиновый броневик и композицию с влюбленной парочкой. После чего еще трижды чихнул.
– Хорош чихать, инфекция, – с ноткой угрозы сказал Слива. – Мне с моими миллионами болеть незачем.
– Не будет у тебя никаких миллионов, – сказал с заднего сиденья Николай Гаврилович.
– Точно, что ли? – Слива протянул руку с прутом и довольно ощутимо ударил старшего маршрута по коленке. Тот скривился и издал стон.
– Еще парочка ударов и ты не стонать, а кричать будешь. Хочешь на старости лет сделаться калекой?
– Лучше калекой, чем мертвецом, – выдавил Николай Гаврилович. – Шуба, ты тоже не говори ему код. Пока мы молчим, мы живы.
– На! – Слива с еще большей силой опустил железяку на ту же коленку. – И – все! Заткнись пока что. Шуба, ты тоже предпочитаешь помучиться?
– Слива, ты ведь столько детективов прочитал, – сказал Серега, глядя внутрь бардачка. – И в каждом из них преступник либо погибает, либо его ловят. Почему думаешь, ты в этом плане особенный?
– Так это только по раскрытые преступления книги пишут. А сколько на самом деле нераскрытых, никто не знает. Короче! – повысил голос Слива. – Назовешь правильный код сразу, и я тебя не трону. Будешь мозги компостировать, – огребешь по полной. Только не по ногам, как Гаврилыч, а по своим талантливым пальчикам. И неизвестно, станут ли потом они такими же проворными…
– Лучше без пальцев, чем…
– Заткнись, Гаврилыч! Бухтеть будешь, когда я скажу. Ну, Шуба, решай, а то у нас времени в обрез.
– Я согласен, Слива, согласен. Только я забыл код, – глядя водителю в глаза, сказал Серега. И тут же, предвосхищая замах железным прутком, добавил:
– Но я его записал.
– Где записал? – Слива еле сдерживался, чтобы не пустить в ход прут.
– Не говори, Шуба!
– На спинке лавочки. Пластилиновой, – Серега кивком показал на открытый бардачок, – на которой влюбленная парочка сидит.
– Когда ты успел записать? – усомнился водитель. – И чем?
– Ногтем, чем же еще! Сразу, как мешки в сейф убрали, я и накарябал, а то не запоминаю я эти коды, хоть и всего пять цифр. Да ты посмотри, – убедишься. Только аккуратней! За дно платформочку бери.
Водитель отложил прут, сунулся в бардачок, достал композицию с влюбленной парочкой и торопливо развернул ее к себе, чтобы посмотреть на накарябанные Шубой цифры. Эта торопливость не привела его ни к чему хорошему. Мало того, что никаких цифр на спинке лавочки не было – Шуба его обманул, свою часть кода от сейфа с шестью мешками денег он прекрасно помнил; так еще за своей поспешностью Генка Козырев не обратил внимания, что фигурки в композиции уже не сидели, обнявшись; лишь когда он осмотрел гладкую спинку лавочки, с удивлением увидел, что пластилиновые парень с девушкой не сидят, а стоят и смотрят на него, машут ему руками, вроде бы что-то говорят. Не веря своим глазам, Козырев поднес композицию поближе к лицу, и в это время фигурки в прямом смысле целенаправленно на него чихнули.
За мгновение до этого Серега на всякий случай отодвинулся от водителя как можно дальше, буквально вжался в дверь броневика со своей стороны, задержал дыхание и зажмурился. Открыл глаза одновременно с изумленным возгласом Гаврилыча. Изумиться ветерану инкассации было чему – только что сидевший на водительском сиденье Генка Козырев, исчез. На сиденье остались его одежда ремень с кобурой и пистолетом, респиратор, газовый баллончик, металлический прут и платформочка с пластилиновой композицией, которую он только что так пристально рассматривал, но сам водитель словно испарился!
Серега Костиков воспринял случившееся, как должное. Задуманный скульптором план сработал на все сто. После серии его «чихов», как это не раз случалось прежде, персонажи композиции с влюбленной парочкой зажили своей жизнью, в данном случае пластилиновые Шуба и Даша, можно сказать «воскресли». Но в отличие от первого оживления Шубы, случившегося полтора месяца назад, теперь Серега сразу воспринял свою копию даже не как «второе я», но единым целым.
Будучи в безвыходном положении: со связанными руками, под угрозой сделаться калекой, а то и вовсе погибнуть, Серега Костиков мысленно попросил, даже велел Шубе при первой же возможности повторить «финт ушами», который в свое время применили Зинаида с Тимофеем в отношении Влада Мохова и Машки. Возможно, и с Дашей скульптор мог бы так же мысленно общаться, как и с Шубой, но не позволил себе этого. Ну а Шуба вместе с Дашей не ударили лицом в грязь, и теперь к композиции «Влюбленная парочка» добавился еще один персонаж, соответствующего им размера, – Слива – абсолютно голый и пока что в бесчувственном состоянии.
Разбираться с ним, как и продолжить общение, пусть мысленное, с Шубой и Дашей не было времени. Кажется, фура вновь остановилась и не на светофоре, потому что, чуть погодя, до Костикова донеслись звуки открываемой сзади двери. Он извернулся всем телом и умудрился руками, перекрученными скотчем, отстегнуть ремень безопасность. Еще несколько движений, нажатие нужной кнопки, и двери в броневике оказались заблокированы, тем самым превратив его в неприступную крепость.
И очень вовремя: к дверце водителя уже подскочил мужик в кепке и темных очках и, что-то крича, тщетно принялся дергать ее на себя и стучать кулаком по пуленепробиваемому стеклу. Николай Гаврилович тоже издавал какие-то звуки, Серега не слушал, пытаясь зубами сорвать с рук неподатливую ленту скотча. Ох, как недальновидно поступил Слива, когда фиксировал инкассаторам только руки, да еще спереди! Пришлось, конечно же, помучиться Костикову, даже десну в кровь поранил, зато руки освободил и тут же выхватил из кобуры пистолет, снял его с предохранителя и передернул затворную раму, досылая патрон в патронник. Но открывать дверь броневика и высовываться пока остерегся – главный куда-то ретировался, а подставляться Сереге не улыбалось.
Для начала он лишил Николая Гавриловича ленты скотча, опутывающей его руки. Гаврилыч постанывал и был весь в поту – видимо, нехило приложил его Слива своей железякой. Затем Серега включил рацию и связался с дежурным по инкассации. В это время по характерному толчку понял, что фура пришла в движение.
– Попытка ограбления! – без лишних слов доложил Костиков ответившему. – Да! Нет! Да, едем, только не на своих колесах, а в фуре, в которую Слива броневик загнал. Генка Козырев! Нет! Он нас с Гаврилычем из баллончика усыпил и связал, хотел код узнать. Гаврилычу ногу покалечил. Нет, я Сливу, то есть, Козырева вырубил…
Откуда-то из недр валявшейся на сиденье одежды водителя послышалась трель мобильника.
– Неважно… – продолжил разговор Костиков, запуская левую руку в ворох одежды Сливы. – Говорю же, броневик вместе с нами в фуре, и сообщник Козырева куда-то эту фуру ведет. Все, ладно… Все!
– Да? – Костиков нашел и включил на громкую связь мобильник.
– Что со Сливой?! – рявкнул сообщник.
– Отдыхает, – скульптор бросил взгляд на композицию с лавочкой. На ней Даша отвернулась, чтобы не смотреть на начавшего приходить в себя Сливу, вернее, его многократно уменьшенную копию. – Скоро и ты вместе с ним отдохнешь – где-нибудь под солнечным Сургутом.
– За меня не беспокойся! А вот вам отдыхать не придется!
– Что ты сможешь сделать? Броневик пуленепробиваемый, я с нашими связался, они наше движение отслеживают. Сейчас дорогу перекроют и все…
– Я далеко не поеду. До ближайшей набережной. И с нее – бульк в Москва-реку. Не захлебнетесь в своем пуленепробиваемом, так задохнетесь. А я к тому времени – тю-тю…
– Гаврилыч, слышал?! – обернулся к старшему маршрута Костиков.
– Ты машину завести сможешь?
– Броневик? Видел, как это делается. Но, зачем? Смысл?!
– Резко дашь с места задний ход, пробьем фуре задницу и выскочим. А этот хер в кепке пусть один с набережной кувыркается!
– Блин, Гаврилыч, я же не водитель, не получится у меня!
– А я пошевелить ногой не могу! – заорал ветеран. – И времени в обрез! Если он фуру с броневиком в воду окунет, нам хана. Не успеют вытащить, и сами не выберемся!
Николай Гаврилович был абсолютно прав, и Костиков уже собрался занять водительское кресло, но вновь посмотрел на композицию с лавочкой и передумал. Живчик Слива уже очухался и теперь сидел на лавочке, съежившись и прикрывая руками свое мужское достоинство. В сложившейся ситуации помочь мог только он, но только, не оставаясь, собственной копией. Чтобы вернуться в свое натуральное состояние, ему было достаточно покинуть пластилиновую территорию, и скульптор поспешил в этом помочь: аккуратно взял пальцами голого живчика и перенес на водительское кресло.
Прежде, чем из маленькой копии воссоздаться ее полномасштабный оригинал, Костиков успел убрать композицию обратно в бардачок и схватить с сиденья кобуру с пистолетом, баллончик и железный прут. За этими торопливыми действиями, появление рядом Генки Козырева он, можно сказать, проморгал. Только что на водительском сиденье была фигурка Сливы, и вот уже рядом возник голый мужик – мотающий головой, словно только что пробудившийся от тяжелого с тяжелейшего похмелья.
– Заводи! – не дав окончательно опомниться, ткнул его прутком в бок Костиков.
– Что со мной? – осоловело посмотрел на него Генка Козырев.
– Заводи свой гребаный броневик!!! – еще раз ткнул его Костиков, отчего водитель ойкнул, и взгляд его стал более осмысленным. – Ты поиграл, Слива! Все! Если не хочешь через минуту подохнуть, заводи!
– Зачем? – спросил водитель, тем не менее, потянувшись к ключу в замке зажигания.
– Твой дружок хочет нас в Москве-реке утопить. Пока не поздно надо дать задний ход и выскочить из фуры!
– Как я оказал…
– Некогда объяснять, Гена! – кажется, Костиков впервые назвал его по имени. – Давай, давай, шевелись!
– Шуба, отвали, я ему щас ухо отстрелю, – мрачно донеслось из глубины салона.
Костиков вместе со Сливой оглянулись и увидели в руке Гаврилыча направленный на голову водителя пистолет.
– Не промахнись, Гаврилыч! – призвал Костиков.
– А! Нет! – вжал голову в плечи водитель. – Я все понял, завожу, завожу. Не стреляй!
Мотор завелся с пол-оборота. Слива, то ли, боясь пистолета Гаврилыча, то ли, хорошо зная повадки сидевшего за рулем фуры подельника, всегда выполняющего свои угрозы, не мешкая, включил заднюю скорость и резко нажал на газ. Мощности броневика хватило, чтобы дверцы фуры распахнулись. Он вывалился из нее на ходу, приняв почти вертикальное положение, ударился задом об асфальт, опустился на передние колеса и встал словно вкопанный. Засигналили, шарахнувшиеся в стороны машины, к счастью избежавшие столкновения, а опустевшая фура помчалась дальше по Шмитовскому проезду, выводившему к Шелепихинской набережной. Промедли Слива хотя бы минуту, и его подельник, наверняка, выполнил бы угрозу и с разгона направил свою махину в воду. Теперь в этом не было никакого смысла…
Больше всех во время маневра броневика пострадал его водитель: перелом ноги, вывих плечевого сустава, разбитый в кровь нос – все это удовольствие Генка Козырев заработал, когда броневик выпадал из фуры, а он – из своего кресла – прямо на Николая Гавриловича. Старшему маршрута тоже досталось, но больше всего его беспокоила коленка, пострадавшая во время «допроса с пристрастием».
Костиков при падении броневика умудрился удержаться на своем месте и отделался ушибами, да еще язык прикусил. Но больше всего скульптора волновало состояние живчиков. Поэтому после завершения маневра он, прежде всего, сунулся в бардачок, где обнаружил опрокинутую композицию «Лавочка влюбленных» и валявшихся под ней Шубу и Дашу, вновь превратившихся из живчиков в неподвижные фигурки. Ничего катастрофичного в этом не было, и скульптор быстренько переместил их – вместе с непострадавшим пластилиновым броневиком в свою сумку. И только после этого схватился за микрофон рации и вкратце рассказал дежурному инкассатору, что произошло и, где именно они находятся…
В чебуречную на Сухаревке Костиков буквально забежал незадолго до закрытия. Голодный был – сил нет! Взял сразу шесть чебуреков, три стограммовых пузырька водки и три бутылки пива – из холодильника. Один пузырек хлопнул сразу же, запил холодным пивом, закусил горячим чебуреком. Дневной инцидент с попыткой ограбления, по прошествии всего-то нескольких часов, казался далеким и незначительным. Будто бы и не балансировали люди опасной профессии на грани жизни и смерти.
Гораздо больше Серегу, откупоривающего еще один пузырек, занимали мысли о вечере сегодняшнем и дне завтрашнем. Напиться сегодня сам бог велел, но так, чтобы с утра быть огурцом и, к тому же, готовым к выезду на рыбалку. Без помощника во всех этих делах было никак не обойтись.
Игорь Акимов в плане увлечения рыбалкой был даже более подвинут, чем Костиков. Одно время он даже серьезно занимался кастингом – такое официальное название имел отдельный вид рыболовного спорта. Но кастингисты соревновались не в том, кто больше поймает рыбы, а доказывали свое мастерство на стадионе – в дальности и точности забросов по мишеням специальных грузиков и «мушек». Неудивительно, что, благодаря техническим навыкам, Акимов зачастую облавливал приятелей – не спортсменов на водоемах. А уж сколько у него было снастей, приманок и рыболовной экипировки – хватило бы на пятерых!
К нему-то домой Серега Костиков и завалился ближе к ночи. Предварительно позвонил и объяснил ситуацию: полупьяный, домой в Коньково ехать стремается, по известным Акимову обстоятельствам, а завтра в восемь утра встреча с Максимом и поездка на рыбалку. Акимов все понял, все пообещал, но при этом изъявил жуткое желание составить ему компанию. Сказал, что сам позвонит Максиму и обо всем договорится.
Для Костикова такой вариант был – лучше не придумаешь. Рыбалка – рыбалкой, тусовка с друзьями – замечательно, а присутствие рядом Акимова – просто великолепно. Дело в том, что прежде чем звонить писателю, Серега, будучи в потаенной квартире, как и планировал, перенес две пластилиновые фигурки – уменьшенные копии Акимова и себя самого – на территорию Глухомани, после чего превратил их в живчиков. Наблюдать за поведением Шубы и Гарри сразу после вброса он не хотел. Причину этому нехотению скульптор и сам себе не мог объяснить, было как-то неловко, что ли… Возможно, неловко перед вновь воскрешенным Шубой, то есть, перед самим собой… Наверное, начать общение с собственной оживленной копией было лучше на трезвую голову. То есть, завтра, во время рыбалки. Ну а в гостях у инженера человеческих душ, на ночь глядя, хотелось хорошенько отметить день пограничника.
//-- * * * --//
Вырубились писатель и скульптор поздновато. Но, привыкшие вставать ни свет ни заря рыболовы-охотники, поднялись по звонку будильника без проблем. Споро попили чайку с бутербродами, облачились в рыбацкую экипировку, прихватили снасти и – вперед, к назначенному месту встречи, как всегда, без опозданий.
Максим появился вовремя, что случалось не так часто. За рулем джипа, знакомого по недавнему выезду на охоту, был все тот же Витёк, а на задних сиденьях – все те же Даша и Юля.
– Не волнуйтесь, в тесноте не поедем, – первым делом объявил выскочивший из машины Максим. – Сейчас еще одна тачка подрулит – с важными людьми, и мы с Юлькой в нее пересядем.
– Ты хоть снасти-то для важных людей взял? – поинтересовался Акимов, широко улыбнувшись Юле, вылезшей из машины вслед за Дашей, которую Костиков уже принял в свои объятия.
– Игорь Иваныч, – Максим слегка покровительственно положил руку на плечо писателя. – Мы едем на самый-самый, что ни на есть, крутой платный подмосковный водоем. Там будут и снасти, и фигасте и здрасте – с распростертыми объятиями.
– Ну-ну, – хмыкнул Игорь. – А – фигасте – это что?
– На платнике это будет форель, которую мы обязательно наловим в количестве, и которую местные повара-кудесники приготовят нам со всяческими деликатесными изысками.
– А-а-а, ну, это понятно…
– Но у нас и своего фигасте – в достаточном количестве! – Максим открыл багажник. – Юлечка, где тут у нас?
Не прошло и трех минут, как две девушки и три рыболова уже закусывали вискарик шоколадкой, а Максим наполнял стопочки по второй.
– Мне сейчас главное – нормально разговеться, чтобы у Татьяны Юрьевны даже в мыслях не было меня за руль посадить? – объяснил он такую поспешность.
– Так с нами Татьяна Юрьевна едет? – удивился Серега.
– Она. За рулем. А пассажирами – ее давний знакомец Леон и еще один французишко по имени то ли Жерар, то ли Жерард…
– Жерар – это такой персонаж бравого француза наполеоновской армии в рассказах Артура Конан-Дойля, – проявил начитанность Игорь Акимов. – Типа нашего поручика Ржевского. У Конан-Дойля про этого бригадира Жерара целый цикл рассказов – очень даже прикольных, не хуже чем про Шерлока Холмса, но, к сожалению, гораздо меньше…
– А еще есть такой французский киноактер – Жерар Депардье, – встряла в его воспоминания Юля.
– Да, этот поизвестней будет, – сказал Максим, протягивая к Юле стопочку, чтобы чокнуться. – Ну, давайте!
Он оказался прав, торопясь выпить: к джипу и компании лихо подкатила шикарная иномарка с Татьяной Юрьевной за правосторонним рулем.
– Успел-таки разговеться! – увидев Максима со стопочкой в руке, досадливо всплеснула она руками. – Эх, Максим Николаевич, Максим Николаевич!
– Я не виноват, – подмигнул тот друзьям. – Это Шуба меня заставил. Он с писателем полночи день пограничника отмечал. Ну и, сама понимаешь. Сказал, без опохмелки дороги не будет…
– Да, поняла я, поняла!
– Тогда погнали, а то весь утренний клев пропустим! – Максим подхватил Юлю под локоток и вместе с ней забрался на заднее сиденье машины Татьяны Юрьевны, которая, не успела захлопнуться дверь, резко тронулась с места.
– Мощная тетка! – прокомментировал Акимов, непонятно кого, имея в виду – то ли машину, то ли ее владелицу.
– Садись рядом с Витьком, – сказал ему Костиков. – А мы – сзади.
– Я так и не понял, кто из них сейчас над кем начальник? – сказал писатель, когда джип набрал скорость. – Макс над Татьяной или наоборот?
– Максим Николаевич, конечно же, – ответила Даша. – Как и всегда был. Просто он такой… демократичный, что держит себя с подчиненными на равных… почти на равных.
– В этом «почти» и кроется главный смысл, – поднял указательный палец Акимов. – Начальник! Он в любом случае позиционирует себя выше, значительней своих подчиненных. И зачастую подчиненные для него люди второго сорта. Поэтому я ни за что не согласился бы над кем-то начальствовать.
– Я тоже, – поддакнул Костиков.
– Однако в армии ты дослужился до сержанта, – возразил писатель. – И на пограничной заставе был командиром стрелкового отделения.
– Армия – совершенно другое дело, – помотал головой Серега. – Я в сержантскую школу пошел во многом для того, чтобы в дальнейшем туалеты не мыть. Сержанту не положено. И если уж на то пошло, закончив финансовый техникум, я так и остался простым инкассатором, хотя мог сразу стать хотя бы замом нашего Матвея.
– Ну, да, ну, да. А вот Макс пять лет в горном институте учился, только чтобы от армии откосить. Я в этом плане его не одобряю…
– Каждому свое, – бросил на него взгляд Витёк. – Я в свое время и по той же самой причине тоже в институт поступал. И ведь все экзамены на четверки сдал, но все равно не прошел по конкурсу. Пришлось два года в подмосковной Кубинке аэродромы охранять. Два года жизни насмарку…
– Лично я не считаю, что служил напрасно, – сказал Акимов. – А в институт решил поступить, когда окончательно определился, чего в этой жизни хочу. Если уж учиться, то тому, что тебе действительно интересно и нужно. А не как Макс – учился на геологоразведчика, или кого там еще, а работает в страховом агентстве.
– Чего ты до Макса докопался-то? – ухмыльнулся Серега.
– А ты его одобряешь, что ли?
– Нет, конечно. Помнишь, я совсем недавно на него наезжал по тому же самому поводу! Просто, во-первых, Макс – мой друг, с которым я, не задумываясь, пошел бы в разведку. А, во-вторых, ты вообще-то до сих пор держишь бутылку вискарика, которой именно он нас угостил, и для чего-то ее греешь…
– Сережа, – сказала Даша, закусывая виски кусочком шоколадки, – а помнишь, ты хотел рассказать, как с Максимом на охоте умудрились ружья утопить и едва не погибли?
– О-о-о! – расплылся в улыбке Костиков. – Про тот случай Игорь Иванович даже охотничий рассказ написал.
– Да, – покивал Акимов. – Рассказ назывался «Понимать с полуслова». И, между прочим, он был и в газете охотничьей, и в журнале опубликован, так сказать, выдержал переиздание…
– Ну и, как же там дело было? – спросила Даша. – Наверняка, без алкоголя не обошлось?
– Куда ж на охоте без алкоголя! – не стал возражать Серега. – Но в той ситуации виноватой во всех наших бедах оказалась лодка дебильная.
– Шуба, ты не оправдывайся. Просто расскажи, не мудрствуя лукаво…
– А дело было так, – с улыбкой начал Серега. – Пошли мы раз с Максом на охоту, а ружья дома забыли. Взяли с собой только водку с пивом да закуску… Нет, ну на самом-то деле это мы на базу вернулись без всего вышеперечисленного… Короче! Дело было в Тверской области на реке Волнушка, в октябре. И не то, чтобы в конце октября, но уже далеко не бабье лето, – на следующее утро после наших приключений по урезу воды тоненький ледок образовался. В общем – не жарко.
Мы и одеты были соответственно, а чтобы на вечерней зорьке вообще не замерзнуть, прихватили с собой, конечно же, горячительного. И если бы утка летала, может, нам и пить было бы некогда. А тут – забрались вдвоем в лодке в камышики, сидим, в манки покрякиваем, а она, ну хоть бы где-нибудь над горизонтом пролетела. Пришлось пить. А куда деваться?!
Короче, так мы с Максом до самой темноты без выстрела и просидели, все, что с собой взяли, выпили и решили возвращаться на базу. Ну, и где-то на полпути я не вытерпел и решил пописать. Встал, все необходимое осуществил, но когда штаны застегивал, потерял равновесие, лодка покачнулась, – а у меня еще нога была слегка вывихнута, – и пришлось опуститься коленом на борт, чтобы вперед не кувыркнуться. Лодка накренилась, черпанула воды через борт и вместо того, чтобы назад откачнуться, так под моим весом и продолжила в воду погружаться, сволочь!
Ну и я – от большого ума, чтобы лодка совсем не утонула, взял, да выпрыгнул из нее в ледяную водичку. Хорошо, глубина мне по грудь и дно более менее твердое. Но, когда я выпрыгивал, вместе со мной улетели весла, сиденье незакрепленное, и лодка еще больше воды зачерпнула. Что делать? До нашего берега – метров восемьдесят, до другого – в два раза меньше, но там через камыши не проберешься, да и глухомань.
Короче, я куртку с себя снял и пошел весла с сиденьем собирать. А ветерок неслабый дует, волна, одно весло я так и не нашел. Да и черт с ним с веслом, до берега можно и с одним догрести. Но пока я гулял, вещи собирая, лодка реально воды чуть ли не до бортов набрала, если я в нее заберусь, – точно утонет. Кричу Максу: «Выпрыгивай!» Он, конечно, молодец – без всяких разговоров, вопросов – прыг за борт. Мы вдвоем лодку подняли, накренили, вода из нее вылилась, сидушка с веслом вновь вывалились, а вместе с ними и наши ружья бултыхнулись.
– Ну, вы даете! – покачал головой Витёк.
– Кричу Максу: «Залезай обратно!» – продолжил рассказ Серега. – Он в лодку залез, я ему говорю, найди что-нибудь, место пометить, где ружья утонули, чтобы завтра их достать. А в лодке – ни веревки якорной, вообще ничего подходящего, чтобы буек оставить. Я ему говорю, ладно, запоминай ориентиры, а я пойду опять весло с сиденьем подбирать. Пока подбирал, пока вернулся, лодка вновь воды набрала. А без нее нам реально кранты. Идти вброд до берега – неизвестно, какая там глубина, может русло проходит, а вплавь в нашей одежде, да в сапогах болотных… Да еще и холодно, у меня уже зуб на зуб не попадает…
– Кошмар! – сказала Даша.
– Я кричу Максу: «Выпрыгивай!» Он опять, ни слова не говоря, выпрыгивает, мы опять еле-еле эту лодку проклятую подняли, накренили, воду вылили, при этом весло с сиденьем выскочили уже в третий раз, блин! Кричу: «Залезай!» Сам – за веслом, а сиденье – к чертям собачьим, не до него уже. Весло притащил, говорю Максу, мол, все, теперь к берегу, а сам забраться в лодку не могу – сил нет. Он кричит: «Шуба, ты должен! Ты это сделаешь, а то вместе подохнем!»
Ну, я кое-как через бор перевалился, язык на плечо, у самого чуть ли не судороги. А Макс с одним веслом, как гондольер, к берегу, к берегу. Кое-как догреб. Кое-как мы лодку в камышах спрятали. Я – вообще никакой. Еле-еле весло себе на плечо забросил, чтобы на базу отнести, стал поворачиваться и, ка-ак лопастью Максу по уху дал! Он орать. Кровища!
– Ну, даете!
– Кошмар!!!
– В общем, добежали мы до базы. Насквозь мокрые, у Макса голова в крови, я – никакой. Мужики наши просто обалдели! Но не растерялись, одежду с нас стащили, водкой растерли, водкой же напоили – в итоге мы даже насморк не подхватили. На следующее утро отправились на поиски. Лодку никто не украл, второе весло и сиденье нашли, а ружья, как их найдешь? Было б лето, могли бы потоптаться по дну в районе катастрофы, понырять…
– С Шубой без приключений никогда не обходится, – посмеиваясь, сказал Акимов. – Я стараюсь все его истории записывать, чтобы потом отдельной книгой издать.
– Да, – подтвердил Витёк. – Когда в прошлый раз на охоту ездили, джип так в яму засадили, что пришлось трактором вытаскивать.
– Я что сказать-то хотел, – подытожил Шуба. – Если бы Макс тогда меня с полуслова не понимал, мы бы точно подохли.
– Надеюсь, в этот раз никаких приключений не будет? – спросила Даша.
– Надейся-надейся…
Серега Костиков не любил рыбачить на платных водоемах. По большому счету дело было не в том, что за это удовольствие приходилось выложить довольно немалую сумму денег, и что на таких «окультуренных» водоемах было сравнительно людно и об общении с дикой природой оставалось только мечтать.
Костикову очень не нравилось поведение большинства коллег по увлечению, которые изначально настраивались отбить затраченные на путевку деньги, а еще лучше – «наварить». И добивались они этого не столько своим рыболовным мастерством, не умением очутиться в нужное время в нужном месте с нужной снастью, а, скорее, способом вовремя подсуетиться и оказаться поблизости от, так называемого «садка» из которого работники водоема периодически черпали сачками проголодавшуюся форель и выпускали в вольное плавание. Рыболовы-хапуги оказывались тут как тут и буквально под нос подбрасывали ошалевшей от свободы форели свои приманки, которая, естественно их хватала, а частенько просто подбагривалась за брюхо или за хвост. Наблюдать за такой «рыбалкой» Сереге было просто-напросто противно, и на платниках он появлялся исключительно по приглашению друзей не ради ловли рыбы, а чтобы провести время в хорошей компании.
Водоем, выбранный Максимом на этот раз, на первый взгляд выглядел симпатичным. Не карьер, не пруд с пологими берегами, а граничащее с лесом изгибающееся озеро, в низовьях которого давно созданная дамба со сливом, перегораживала чистую речушку. Здесь, помимо завезенной форели и карпа, вполне могли обитать и местные окунь с щукой, и это, по мнению Костикова, совершенной меняло дело.
Садок был в углу дамбы, поблизости имелся домик – для обслуживающего персонала и хранения снастей, выдаваемых напрокат далеким от рыбалки чайникам, а так же две большие беседки рядом с которыми обещающе пристроились мангалы и барбекюшницы. Дальше по берегу были построены несколько беседок поменьше и, примерно на расстоянии в полсотни метров друг от друга, оборудованы мостки, некоторые из которых уже были заняты рыболовами.
Одна из больших беседок была давно забронирована Максимом; выпивки и закуски они привезли с собой вдоволь, снасти тоже были свои; работникам базы оставалось только обеспечить богатеньким клиентам хороший клев, то есть, выпустить из садков несколько десятков форелей, а затем закоптить пойманную рыбу и сварить уху.
День обещал быть теплым и безветренным, и Татьяна Юрьевна с Юлей сразу заявили, что рыбалкой интересуются постольку-поскольку, и главное для них – покупаться и позагорать. Даше пришлось поддержать девичью компанию, но только не тратить на подобные удовольствия все время, хотелось все-таки и рыбку половить. Мужчины решили отдыхать в обратной последовательности, но для начала Максим предложил продегустировать кое-что из привезенных напитков, чему, похоже, больше всех обрадовались Леон и Жерард.
Чтобы не показаться невежливыми, теперь уже Сереге с Игорем пришлось поддержать французов. Но скульптор с писателем выпили вмеру, и без того достаточно усугубили и Москве, и по дороге на водоем. Да и порыбачить все-таки хотелось на трезвую голову, только не в районе дамбы и садка, из которого вскоре должны были начать выпускать форель. Костиков собрался прямым ходом направиться в верховья озера, где не было мостков, берег, наверняка был труднопроходим, и куда вряд ли пойдут другие, более «культурные» рыболовы.
Что он и сделал, предупредив Дашу, чтобы за ним не ходила, хотя и оставил ей собранный и оснащенный спиннинг. Акимов, тоже предпочитавший уединенную рыбалку, двинулся за ним следом, но через некоторое время отстал, решив-таки побросать блесну с пустующего мостка.
Серега же, оставшийся в одиночестве и дошедший до резкого поворота озера, за которым сразу исчезли звуки шоссе, сначала даже пожалел, что убежал ото всех и, в первую очередь, от Даши, – что он, не наловится, что ли, рыбы в ближайшем будущем! Но все-таки возвращаться назад сразу не стал, – успеется.
Выбрав на грязноватом берегу местечко потверже и убедившись, что, случись поклевка, подтопленные кусты не помешают вываживанию рыбы, он забросил блесну – для первого раза – не очень далеко. Описав плавную дугу и отбросив солнечный блик, блесна приводнилась с легким всплеском, и в следующее мгновение…
…у Костикова включилось «второе» зрение.
Это можно было сравнить с рассматриванием стереокартинки, когда немного под разными углами видны отличающиеся друг от друга изображения. И этот угол можно было по собственному желанию в любой момент поменять.
Он хорошо помнил собственные ощущения после первого воплощения в свою пластилиновую копию, то есть, в Шубу. Созданное пальцами скульптора Застолье, на которое он прежде смотрел сверху, как на игровое поле, тогда вдруг оказалось вокруг него. Тогда Серега-Шуба увидел себя посередине прямоугольной лужайки, с двух сторон ограниченной стенами чуть выше роста человека, еще с одной стороны виднелся водоем, рядом стоял бильярдный стол. На лужайке суетились люди, под ногами мяукали кошки, слышался лай собак и мычание коров, где-то голосил петух…
Сейчас, оглядывая местность «вторым» зрением, Шуба-Серега догадался, что тоже видит Застолье, но только не цивильную территорию, а Глухомань. Небо над головой поменяло цвет с голубого на светло-серый, высокий лес на противоположном берегу озера исчез. Как исчезло и само озеро. Шуба-Серега стоял на слегка пружинящем под ногами мху; впереди, судя по всему, было болотце с редкими низкими березками и кочками, усыпанными рыжеватыми и темно-красными ягодами; по краю болота росли елочки и под ними – подберезовики… В одной руке он держал самое настоящее мачете, в другой – заостренную палку, за плечами чувствовалась тяжесть рюкзака.
За его спиной пейзаж напоминал типичный карельский лесок – с замшелыми валунами и негустым ельником. На самом высоком валуне восседал какой-то мужик – в кирзовых сапогах, в форме капитана погранвойск, с портупеей, планшеткой и штык-ножом на ремне. В руке у него была обычная солдатская фляжка…
…Шуба-Серега обернулся на болото и «переключил» зрение. Голубое небо, спокойная гладь воды, отражающая высоченные разлапистые ели, растущие на противоположном берегу; несколько оборотов катушки, и, отбросившая солнечный блик блесна, вернулась в руки рыболову. Следующий заброс Костиков постарался сделать на максимально далекое расстояние. Чтобы вернуться в Глухомань, потребовалось посмотреть на мир лишь чуть по-другому…
…– Шуба, потом свою клюкву соберешь, – крикнули сзади. – Иди уже похмеляться!
– Иду, товарищ капитан, – узнал он по голосу Игоря Акимова, которого в качестве живчика на территории Застолья решил называть Гарри.
– Только предлагаю с опохмелкой немного повременить, – сказал Шуба, забравшись на валун и присев рядом с приятелем. – Лучше скажи, у тебя со своим прототипом хоть какая-нибудь связь была?
– Ну-у… я, как бы, – Гарри чуть подумал, словно вспоминая, – как бы знаю, что сейчас я, то есть, он ловит рыбу на подмосковном платнике. И что ты, то есть, твой прототип, занят тем же самым на том же самом водоеме.
– Все правильно, – удовлетворено кивнул Шуба. – Но знает ли писатель Акимов, чем сейчас занят живчик Гарри?
– Ты меня спрашиваешь?
– Значит, не знаешь, – Шуба отобрал у приятеля фляжку, открутил крышу, понюхал, поморщившись. – Насколько мне известно, раньше прототипы видели свои копии как бы со стороны только во время сна, но в том случае, если засыпали трезвыми.
– И – ты?
– И – я. То есть, не я, а Серега Костиков, он же – Высший. Костиков общался не со всеми прототипами. Но, к примеру, тот же капитан Клюев определенно видел в своих трезвых снах, чем в то же самое время занимается живчик Борисыч. Потом, как помнишь, твои сокурсницы в один голос заявили, что днем увидели свои копии, словно в параллельном измерении…
– Э-э-э…
– Как я понял, – Шуба не дал приятелю высказать почти сформированный мысль, – писатель Акимов обратился с просьбой к скульптору Костикову, создать свою копию и поместить в Застолье, с той же целью. При этом Игорь Иванович Акимов очень надеялся, что здесь живчик Гарри разовьет свои отношения с живчиком Софьей в выгодном для себя русле. И это в положительном аспекте отразится в реальном мире на отношения его и мажористой поэтессы Ларисы в реальном мире. Так?
– Так… – вытаращился на приятеля Гарри. – Подожди, Шуба! Скажи, пожалуйста, живчики все говорят, настолько занудно витиевато, или только ты такой вумный?
– Да какая тебе разница, как говорят! У тебя здесь свои цели, у меня – свои. А чтобы их добиться, нам нужны трезвые головы и мысли.
– Предлагаешь не пить?
– Предлагаю живчику Гарри попробовать наладить связь с писателем Акимовым, пока тот сам еще сравнительно трезвый.
– И что я должен для этого сделать?
– Не знаю. Может быть, чем-то сильно вдохновиться. Как вдохновились блондинки, типа, благодаря общению со своими копиями, типа в параллельном измерении. В твоем случае, к примеру, встречей с Софьей…
…Процесс ловли рыбы на спиннинг заключается в периодическом забрасывании в воду приманки, проводки ее в толще воды, при поклевке и удачной подсечке – вываживанию рыбы. После снятия добычи с крючка – новый заброс.
С момента начала рыбалки на платнике Серега Костиков сделал два заброса и дважды – на время проводки блесны – как бы воплощался в теле и сознании живчика Шубы. Или же это воплощение было связано не с процессом ловли, а исключительно с потоком его мыслей?
Буквально вчера, в инкассаторском броневике, оказавшись в критической ситуации, Костиков практически мгновенно наладил мысленный контакт с «ожившими» пластилиновыми копиями самого себя и Даши Завидоновой, в результате чего живчики чихнули на чрезмерно любопытного водителя Сливу, и ограбление оказалось сорванным. Благодаря чему это произошло, Костиков не знал и был уверен, что ломать над этим голову бесполезно.
А еще он был уверен, что в его собственной жизни, благодаря живчикам, успешно, что называется, разрулились уже несколько довольно серьезных ситуаций, в том числе и вчерашняя. Только ради этого уже стоило увлекаться пластилиновым хобби.
Костиков размахнулся и забросил блесну…
…Территория Глухомани была небольшой, но Шуба, в отличие от Гарри прекрасно знал, где что находится. Если впереди было болото, то справа Глухомань ограждала стена, слева – густой малинник, граничивший с цивильной территорией, а за спиной на некотором удалении несла свои воды бурная река. Чтобы не плутать между рассыпанных тут и там валунов, рискуя столкнуться нос к носу с кем-нибудь из блондинок, Шуба решил сначала дойти до малинника и потом, вдоль него, добраться до реки.
Встречаться с блондинками он не спешил, потому что не знал, чего ожидать от любой из них. Оказавшись таким же живчиком, как они, Шуба вдруг сообразил, что фашистки совсем не обязаны испытывать к нему добрых и нежных чувств. Создавая четыре пластилиновые женские фигурки – пусть и в не полной, но, тем не менее, в немецкой форме, скульптор представлял себе, что они и по своей сути именно фашистки. Значит, и поведение у них должно было быть соответствующее. Что, собственно, блондинки и продемонстрировали, как только в поле их зрения попали два безоружных живчика-мужчины Вильгельмыч и Арктур.
Другое дело, что после появления Вышнего, пояснившего им суть создавшейся ситуации, которую подтвердили Никодим, Федот и Зинаида, у новеньких живчиков должно было что-то сдвинуться в мозгу. И, наверняка сдвинулось, вот только в какую сторону?
Если Шуба не ошибался, с того момента, как блондинки появились в Застолье, шли уже седьмые сутки. И ладно бы они перебрались на цивильную территорию, но до вчерашнего вечера девушки так и оставались в Глухомани – все в той де одежде, без нормальной постели, без горячей воды и на подножном корме, если не считать продуктовых вбросов Вышнего и подарков живчиков-ветеранов.
Шуба подозревал, что единственным, но значительным утешением в создавшейся ситуации для Изольды, Эммы, Софьи и Герды стали два раба – Вильгельмыч и Арктур. Блондинки вовсю использовали мужчин для удовлетворения своих сексуальных фантазий, которые с каждым днем становились все разнузданней. С точки зрения Шубы, пора им было бы в этом плане насытиться и привлечь рабов и к физическому труду. Хотя бы заставить проделать ход в малиннике, чтобы добраться до цивильной территории. Но изменить создавшуюся ситуацию блондинки почему-то не спешили.
Возможно, на это повлияло бы появление в Глухомани еще двух мужчин? Конечно, повлияло бы. Но только, чтобы Шуба и Гарри не оказались в качестве еще двух рабов!
Малинник был усыпан крупными спелыми ягодами, которые оказались очень ароматными и небывало сладкими. Отправляя в рот горсть малины, Шуба на миг задумался, почему в Застолье все дары природы созревают в одно время. И тут же сам себе ответил – да потому что Вышний так захотел.
– Вот что мировой закусон-то, – сказал Гарри, наполняя ладонь очередной порцией ягод.
– Мы же договорились пока не пить!
– А я и не призываю. Просто констатирую факты.
– Что сейчас делает писатель Игорь Акимов?
– У него две поклевочки были, – на мгновение, закатив глаза, ответил Гари. – Осторожные. Оба раза опоздал с подсечкой.
– А у Костикова пока вообще ничего, – сказал Шуба. – Но, в отличие от писателя, он знает, что мы с тобой сейчас малину жрем…
…Вытащив из воды блесну после пустой проводки, Серега Костиков решил сменить место. Обычно на незнакомом водоеме, особенно на таких вот сравнительно небольших озерах, он старался обследовать как можно больше мест, в идеале – обойти все озеро вокруг. Сейчас был другой случай. Где-то в районе дамбы остались Даша и компания, к тому же Акимов уже две поклевочки видел. Так, какой смысл уходить еще дальше?
Только что скульптор вновь убедился, что время в Застолье течет по-другому. В то время как он сделал здесь всего лишь один заброс и поводку, Шуба с Гарри в Глухомани успели дойти до малинника, наесться вкуснейших ягод, да еще и поговорить. В Застолье, конечно же, ночь сменяла день с той же скоростью, что и в обычном мире, просто выходило, что за то же самое время живчики совершали гораздо больше поступков – как в кино – вот ты отправился в гору, и вот уже на ее вершине. Или все не совсем так?
По подсчетам Костикова, Застолье, как таковое, существовало чуть меньше двух месяцев. А сколько самых разнообразнейших событий произошло на его территории! Впрочем, и в жизни самого Сереги событий хватало с лихвой. Может быть, потому, что каждую свободную минуту он старался обязательно чем-нибудь заняться? В том числе и своими многочисленными, доставляющими немалое удовольствие, хобби.
Игоря Акимова он увидел, как и ожидал, на самом крайнем мостку, но без спиннинга и, собственно, почти без одежды. Тот как раз собирался снять с себя трусы, на всякий случай еще раз посмотрел по сторонам, заметил приближающегося Серегу, помахал ему рукой и осуществил задуманное. После чего сел на край мостка, сначала опустил ноги в воду, потом соскользнул в нее и поплыл наискосок от берега.
Догадаться, в чем дело, было несложно – чтобы не отрывать дорогую приманку, Акимов решил ее отцепить и заодно искупаться. Точно так же Костиков недавно плавал за своим зацепившимся воблером, когда рыбачил на Москва-реке вместе с Дашей.
Он зашел на мосток и, чтобы не терять времени, поджидая, как раз нырнувшего под воду приятеля, забросил блесну подальше от берега…
…– Я, то есть он, только что за блесной занырнул, – сказал Гарри, подпрыгнув и схватив ветку орешника, на которой спелых орехов было, кажется, больше чем листьев. Все орехи были полными, без проделанных червячком дырочек в скорлупе.
– Может, искупавшись, писатель отрезвеет, – предположил Шуба, тоже срывая орехи. Чтобы было удобней, он забрался на один из валунов и бросал орехи в лежавший перед собой, открытый рюкзак. Вообще-то, первым делом они собирались дойти до речки, но сначала малина, теперь орехи, а еще Шуба просто не смог пройти мимо трех крепеньких белых грибочков, которые теперь тоже лежали в рюкзаке. Прямо дух заготовительства какой-то…
– Спокойно, мужик! – властно сказали сзади, и Шуба почувствовал прикосновение к шее чего-то острого. – Без резких движений заведи руки за спину.
Он бросил взгляд вниз. Слева и справа от увлеченного собирательством Гарри нарисовались две особы женского пола, не узнать которых он просто не мог. Создания пальцев скульптора выглядели очень эффектно: Изольда – в фуражке, из-под которой выбивались пышные светлые волосы, в наполовину расстегнутом кителе, что позволяло видеть едва прикрытую бюстгальтером грудь; и Софья – в элегантном кепи с кокардой в виде черепа, в белых перчатках и тоже распахнутом, сильно укороченном кителе; обе в сапогах, и обе без юбок, зато в очень эротичных трусиках.
– У меня в руках орехи. Могу угостить… – сказал Шуба, пытаясь угадать, кому именно из двух оставшихся блондинок принадлежит голос.
– Руки назад! – давление на его шею усилилось. – Ты будешь угощать меня кое-чем другим.
Гарри, сообразивший, что Шуба разговаривает не с ним, а с кем-то еще, отпустил ветку, поднял голову, и в этот момент Изольда с Софьей схватили его сзади за руки, и повалили на колени…
– Еще секунда, и я тебя насквозь проколю, – пообещали сзади.
Гарри уже лежал лицом в землю, а фашистка в элегантном кепи, она же – копия мажористой Ларисы, в которую писатель Акимов был безнадежно влюблен, сидела у него на спине и руками в белых перчатках сдавливала приятелю шею. Наверное, чтобы не рыпался, пока Изольда расстегивает портупею.
Шуба, испугавшись за целостность собственной шеи, послушно завел руки назад и тут же почувствовал, как вокруг запястий начала затягиваться веревка. Промелькнувшая в мыслях сценка связанного раба Арктура и госпожи Изольды заставила Шубу воспротивиться пленению. Изловчившись, он успел подставить большие пальцы под затягивающуюся петлю, при этом развернулся лицом к вражине, но тут же заработал тычок в живот и ловкую подсечку…
…Кажется, у Сереги Костикова была поклевка. Во всяком случае, легкий тычок передался ему в руку, но подсечка не удалась. Вынырнувший на поверхность воды Акимов, отфыркиваясь, быстро подгреб к мостку и, ухватившись за его край, уставился снизу вверх на Шубу.
– Отцепил блесенку? – как ни в чем ни бывало, поинтересовался тот.
– Шуба! Ты? Ты-ы-ы…
– Что, переплелся, наконец, сознанием?
– Шуба, мы… Они – нас…
– Да не смотри ты на меня. Лучше нырни еще раз, да поглубже, – велел Костиков и, как только писатель погрузился в воду, сделал заброс…
…– Эмма?
Несколько дней назад, внезапно пробудившись вблизи Литературного института на лавочке возле памятника великому русскому поэту и своему тезке, Костиков увидел перед собой это же лицо. Но тогда перед ним была миниатюрная студентка-поэтесса Рита, с которой они тут же принялись распивать виски. Теперь живчик Шуба, лежавший на спине, на замшелом валуне, видел над собой воплощенную фашистку – в черной фуражке, украшенной расправившим крылья орлом со свастикой в лапах, с железным крестом на таком же черном кителе и в черных же перчатках. Эмма сидела у него на груди, расставив ноги в чулках на резиночках и водила острием штык-ножа над лицом пленника, словно примериваясь, в каком месте задействовать оружие в первую очередь.
– Эмка, тебе помощь нужна? – крикнули снизу.
– Сама справилась, – отозвалась фашистка и соизволила обратить взор на пленника. – Отныне ты будешь называть меня Госпожой Эмилией. Усек?
– Да, Госпожа, – решил подыграть он.
– Тащи своего сюда! – по командной интонации Шуба догадался, что кричит Изольда.
– Сейчас, девки. Дайте мне всего пять минут.
– Что ж тебя так не терпится-то? Хотя, ладно, можешь не торопиться. Мы с Софкой тут своим займемся…
– Давайте-давайте! – довольно ухмыльнулась гестаповка и шлепнула ляжками в черных чулках на резиночках по лицу пленника. – Ты успеешь доставить мне удовольствие своим языком за пять минут?
– Постараюсь, Госпожа…
Шуба вновь вспомнил сценку со связанным Арктуром и Изольдой. Снимать на мобильник то действо было прикольно, но испытать удовольствия в качестве беспомощного раба – ну, уж нет!
У скульптора Костикова были очень сильные пальцы, у живчика Шубы, по определению, ничуть не слабее, и два из них оказались под затянувшей запястья удавкой. Стараясь, чтобы напряжение не отразилось на лице, он задействовал силу пальцев, и удавка начала поддаваться.
Видимо в мимике пленника все-таки что-то изменилось, во всяком случае, глядя на него сверху вниз, гестаповка сдвинула брови:
– Если не постараешься, то очень об этом пожалеешь…
Госпожа Эмилия привстала на коленки, чтобы переместиться чуть вперед, к лицу Шубы. В следующее мгновение он уперся о землю почти освобожденными руками и изогнулся насколько можно всем телом, отчего Эмма подалась вперед и, потеряв равновесие, сверзилась вниз с валуна.
Когда Шуба вскочил на ноги, его руки уже были свободны, и в одной он держал ту самую плетку, которую Эмма использовала в качестве удавки. Плетка сгодилась бы для хорошей порки ее бывшей владелице, но сейчас требовалось кое-что посерьезнее, и это у Шубы имелось. Выхватив из рюкзака мачете, он сиганул с валуна вслед за Эммой.
Приземлившись, кувыркнулся вперед, вскочил и с размаху врезал кулаком с зажатым мачете по ближайшей цели в немецкой форме. Которой, как он понял мгновением позже, оказалось элегантное кепи со свастикой, надвинутое на лоб фашистки Софьи. Взмахнув руками в белых перчатках, Софья опрокинулась на спину, при этом продемонстрировав такого же цвета трусики.
«Как жаль, что это никто не снимает хотя бы на мобильник!» – опять подумал Шуба, занося грозное мачете над головой следующей фашистки, которой оказалась Госпожа Изольда – уменьшенная копия старосты семинара прозаиков.
Увидев над собой широченное лезвие, Изольда завизжала, крутанулась на сто восемьдесят градусов и, продолжая визжать, бросилась наутек. Шуба настиг ее в пять прыжков, но рубить голову с плеча, конечно же, не стал, зато с размахом и от души врезал мачете плашмя по ее почти оголенной толстой заднице. Изольда, подпрыгнув и схватившись двумя руками за ушибленное место, понеслась дальше еще быстрее.
Вновь догонять ее Шуба и без того не собирался, но тут еще ему промеж лопаток что-то пребольно ударило. Он инстинктивно отпрыгнул и развернулся, но рядом никого не оказалось, зато на том месте, где он только что стоял, валялся штык-нож, к счастью, угодивший ему в спину не острием, а рукояткой.
Эмма! Копия миниатюрненькой поэтессы, и в реальной жизни позиционировавшей себя фашисткой, на которую запал, было, Серега Костиков, и к которой мгновенно охладел, узнав ее сущность. Только что в Застолье живчик Эмма метнула в живчика Шубу нож, и если бы она правильно умела это делать, то…
Только что она стояла у подножия валуна, с которого упала, и вот уже Шуба увидел мелькающие подошвы ее сапог. Но он был обладателем не только сильных пальцев, но еще и быстро бегал – не напрасно же Серега Костиков служил на пограничной заставе. Он догнал беглянку, сверкавшую черными чулками с кружевными резиночками, в считаные секунды и толкнул ладонью промеж лопаток – в то же место, куда попала рукоятка, брошенного фашисткой штык-ножа. Эмма полетела носом в землю, Шуба прыгнул на нее и, пока не перевернулась на спину, выпустив мачете, заломил ей руку. Она не закричала, как вроде бы, ожидалось, но приложила все усилия, чтобы подняться на колени. Шуба вдруг, поняв, что, как раз это-то ему и нужно, позволил ей приподняться, после чего заломи руку еще выше, вынудив Эмму сильно наклониться и выпятить округлую попку, обтянутую черными трусиками.
Шуба стянул их одним движением руки с зажатой плеткой, которую как раз и вознамерился задействовать по голой заднице этой дуры.
– Ой! – совсем по-детски вскрикнула Эмма. – Пожалуйста, не надо!!!
Занесенная для удара плетка застыла в воздухе. Вообще-то картинка перед ним открылась довольно привлекательная. Все-таки была в поэтессе-фашистке какая-то изюминка…
– Пожалуйста! Я сама все сделаю. Сама сделаю, сама, – продолжала причитать она.
«Сама себе собирается устроить порку?» – удивился Шуба, слегка, можно даже сказать, нежно шлепнув ее поперек ягодиц.
– Ой! – всем телом вздрогнула Эмма. – Прошу тебя! Я ведь еще девочка…
– Чего? – он в растерянности отпустил ее руку.
– Девочка я, – оглянулась и умоляюще посмотрела на него фашистка – только что такая надменная и жестокая.
Не зная, что сказать и что делать дальше, Шуба поднялся на ноги. А Эмма, словно провинившаяся собачонка, с открытым ртом и высунутым языком, преданно глядя снизу вверх в глаза своему хозяину, подползла к нему на коленях, ловко расстегнула пуговицу на его джинсах и потянула вниз молнию…
…На этот раз поклевка была явной – четкий такой удар, на который Костиков отреагировал своевременной и очень грамотной подсечкой. Наверное, большинство спиннингистов любят рыбалку именно за такие мгновения. Процесс вываживания рыбы, конечно, тоже прекрасен, но это уже что-то продолжительное и не столь яркое, как миг поклевки-подсечки.
– Что? – спросил вынырнувший рядом с мостком писатель.
– Форель, должно быть, – подтверждение слов Костикова серебристая рыбина выпрыгнула из воды и плюхнулась обратно.
– В плане – что я вижу своим внутренним зрением?
– Копию самого себя в мире Застолья, – продолжая не без труда крутить ручку катушки, ответил Костиков. – А еще копии меня и своих сокурсниц. Ты же сам об этом просил.
– Но почему ты мне ничего не сказал?!
– Хотел сказать. Но ты бы все равно не поверил, пока сам не убедился.
– Но там же, там же…
– Хотел встретиться со своей мажористой поэтессой, вот и встретился.
– Но ты ее вырубил!
– А ты хотел, чтобы они с Изольдой тебя изнасиловали?
– И что дальше?
– Если хочешь узнать, нырять не обязательно. Просто постарайся, ну, как бы переключить зрение, словно посмотреть на сретеокартинку под другим углом.
– А ты?
– Я тоже переключусь. Но для начала дай форельку вытащить. Распрыгалась, блин!
Костиков и осознавал, и хорошо знал, что в эти самые минуты происходит в Застолье с живчиком Шубой. Если принять во внимание, что он и Шуба – две составляющих одного человека, то по отношению к Даше это можно было бы назвать изменой. Но только условно! Как Вышний, он сто раз повторял живчикам, что они и их прототипы – разные люди. Шуба-скульптор – никак не Шуба-живчик! Но ведь и живчик-Шуба тоже был влюблен в живчика-Дашу, а теперь его ублажает живчик-Эмма. Но ведь Даша – больше не живчик… Господи, как же все запутано!
Но ведь и как интересно! Костиков и в одной-то своей жизни не скучал, а тут одновременно две жизни. Конечно, Акимов и другие писатели тоже живут жизнями своих героев, но то – на бумаге. Описал какую-нибудь ситуацию, а потом взял да стер написанное – и получилось, как прозвучало в известном фильме: «По-татарски – ёк, а по-русски – нет ничего». В Застолье же не было никакого «ёка», напротив – было очень даже-таки «всё»! И Сереге Костикову было безумно интересно, что же там произойдет дальше…
…В первые мгновения Шуба глазам своим не поверил, но в следующие убедился, что, сидевший на земле, растрепанный Гарри, и в самом деле прижимает к своей груди потерявшую элегантную кепи Софью и, можно сказать, пылинки с нее сдувает.
К месту недавних событий Шуба вернулся вместе с Эммой. На фашистке была все та же фуражка с высоко задранным козырьком, и китель с железным крестом был застегнут до верхней пуговицы, но ее ремень со штык-ножом, так же как и мачете, теперь висел на поясе Шубы. Плетка тоже сменила владельца, и вообще-то Шубу немножко грыз червячок сожаления, что он ни разу ее не задействовал по назначению.
– Придись удар чуть пониже, ты бы ей нос сломал, – упрекнул Гарри приятеля.
– Другими словами, ты эту извращенку еще и жалеешь? – изумился Шуба.
– Он меня чуть не убил, – простонала Софья.
– За что боролась, на то и напоролась.
– Я совсем не за то боролась, – Совья со значением посмотрела на Гарри. – Тебе должно было понравиться.
– Еще понравится, – пообещал Шуба, постукивая плеткой себе по ладони и переводя взгляд с Софьи на Эмму и обратно. – Короче! Как вы обе поняли, власть в Глухомани переменилась.
– Ты в этом так уверен? – Софья отпрянула от Гарри и, как ни в чем ни бывало, вскочила на ноги.
– А тебе требуются доказательства? – хмыкнул владелец и плетки, и мачете.
– Эмма? – бросила вопросительный взгляд на подругу Софья.
– Я его доказательствами уже сыта по горло, – миниатюрная гестаповка вытерла губы обратной стороной ладони и подмигнула Шубе, чем вызвала у него приступ безудержного смеха.
– Добре, красавицы, – отсмеявшись, сказал он. – Можете с полной уверенностью считать меня представителем Вышнего. И не только на территории Глухомани, но и на цивильной части Застолья, куда мы вскоре переберемся. Посему, отведите-ка нас с Гарри к своему лагерю…
…Форелька навскидку выглядела на кило с лишним. Костиков забросил ее на мосток, справедливо понадеявшись на прочность спиннинга и лески. Добычу можно было бы и отпустить, но хотелось похвастаться перед остальной компанией – мол, горазды не только пить, но еще и рыбку ловить, причем, не рядом с дамбой и садком, но и в местах «не прикормленных». Вскоре форель была посажена на кукан и опущена в воду, и Серега с Игорем возобновили ловлю.
– Что думаешь про Гарри? – немного погодя, поинтересовался Серега.
– Не знаю, что и думать, – пожал плечами Игорь. – Он же, вроде как я… Но лично мне наблюдать со стороны, как типа меня мордой в землю и-и-и… ну, так бесцеремонно, насильно… Поверь, я пытался вырваться, но эти стервы…
– Другими словами, я появился очень вовремя – со своим кулаком в лобешник – одной стерве и мачете по заднице – другой?
– Очень вовремя, – согласился Игорь. – Я твой должник.
– Не ты – мой, – возразил Серега, – а живчик Гарри должник живчика Шубы. Только я не уверен, что Гарри этому очень рад. Может, Шуба, все-таки напрасно вмешался?
– Да иди ты к черту! Что ж я, по-твоему, мазохист, что ли?!
– Не ты, а Гарри. Хотя, чужая душа – потемки. Может, вы оба самые что ни на есть мазохисты и сексуальные извращенцы.
– Лучше скажи, как тебе, то есть, Шубе удалось Ритку, то есть, гестаповку Эмму присмирить? Неужели плеткой?
– Надо было бы плеткой, да по аппетитной голой заднице, но…
– Аппетитной?
– У нее кожа – нежная-нежная, как у… девочки…
– И?
– Что – «И?» В этот раз Эмма сама так постаралась, что плетка не понадобилась.
– Оп-паньки! Так я тебя правильно понял, что наша неприступная поэтесса Ритка…
– Не поэтесса Ритка, а…
– Да-да-да, – закивал, улыбаясь, Игорь. – Это совершенно меняет дело.
– Лови лучше рыбу, инженер душ человеческих…
…Тишину Глухомани нарушили крики и визги, известившие, что лагерь совсем рядом. Среди неразборчивого прорезалось: «Помогите!», и Софья с Эммой, переглянувшись, сорвались с места. Шуба с Гарри поспешили за своими провожатыми.
Так называемый лагерь, был разбит у того самого валуна, на котором Герда разводила костер. Сейчас костер, за неимением спичек, понятно, не горел. А у подножия валуна происходило избиение. В роли избиваемых, как догадался Шуба, были Изольда и Герда. Катавшуюся по земле толстушку, оприходовал ногами по почкам, ребрам и прочим местам живчик Арктур; прилипшую спиной к валуну, обладательницу двух озорных косичек молотил куда ни попади живчик Вильгельмыч.
Софья с Эммой синхронно запрыгнули на спины освободившихся рабов и так же синхронно повалили их на землю. Но если Эмме повезло ухватиться пусть и за жидковатые, но хоть какие-то волосы Вильгельмыча, то Софье схватиться было не за что, и она всего лишь расцарапала лысый череп Арктура.
Чертыхаясь, Арктур сбросил с себя разъяренную фурию, врезал ей наотмашь кулаком по лицу, чуть привстав, впечатал кулак в солнечное сплетение. Следующий удар не позволил сделать Гарри, с разбегу угодивший ему по ребрам носком офицерского сапога. Арктур завалился на бок и тут же попытался вскочить, но сверху на него навалилась Изольда.
Придя к выводу, что с ярчайшей звездой созвездия Волопаса все ясно, Шуба обратил взор на Вильгельмыча. Тому было не слаще: Эмма продолжала таскать его за волосы, и Вильгельмыч безуспешно пытался оторвать ее руки; в то время как Герда выбрала целью для кулаков область его живота и ниже.
Шуба вновь очень сильно пожалел, что никто не снимает сие действо на видеокамеру…
…– Какая интересная жизнь в твоем Застолье! – сказал писатель, вместе со скульптором переключивший зрение «в обычный режим».
– А ты думал, – Костиков набрал полную грудь воздуха и с шумом выдохнул. – Вообще-то Вышний строго-настрого запретил в Застолье любые драки. Между прочим, под страхом перемещение в небытие.
– Но ведь Вышний это ты? – уточнил Игорь.
– Да. Но! Как говорится, что позволено Юпитеру… ну, и далее по тексту.
– Ха! Хорошо устроился, – покачал головой Игорь.
– А ты думал! Сам на страницах своих нетленок убиваешь всех кого ни лень, насилуешь направо и налево и сам же мне запрещаешь!
– Так, то на страницах…
– Ну, так и не путай свою личную шкуру с государственной…
– Ты тоже не путай Божий дар… ну, и далее по тексту.
– Так, у тебя дар Божий, а у меня – Вышний. Добре, Игорь Иванович, я переключаюсь…
…Пока блондинки вместе с Гарри привязывали к березкам взбунтовавшихся рабов, Шуба поднялся на валун, в центре которого, на месте костровища лежал плоский камень, видимо, заменявший обеденный стол. Вокруг него было оборудовано четыре сиденья – мягких, благодаря нескольким слоям сухого мха. На столе стоял котелок, наполненный чистой водой – из речки, конечно же. Чуть в сторонке были заметны несколько лукошек, до разной степени наполненных малиной, клюквой, морошкой и орехами, на дне небольшой корзинки лежали четыре куриных яйца – подарок Зинаиды, в корзине побольше – кое-что из продуктов, вброшенных Вышним.
– А, где спиртное? – спросил он у появившейся рядом Герды. Как и другие блондинки, она была в сапогах и без юбки, но в солдатской рубашке с засученными по локоть рукавами, подпоясанной ремнем с блестящей пряжкой. В руках обладательница двух задорных косичек держала саперную лопатку, которую, возможно, прихватила для защиты съестных припасов от откуда ни возьмись появившегося чужака. – Неужели все усугубили?
– Естественно, – ответила она, вглядываясь в его лицо.
– Не удивляйся, Герда, – усмехнулся он. – Я это, я – Шуба. Копия Вышнего из реального мира. С которым в данный момент поддерживаю реальную связь.
– Докажи! – потребовала Герда.
– А вот не хочу я ничего доказывать, – сказал Шуба и, как ни в чем ни бывало, уселся за стол на ближайшее к себе сидение из мха.
– Почему не хочешь?
– Потому что я сначала выпить хочу, – он достал из бокового кармана рюкзака фляжку и отвинтил крышку. – Ягодками на закуску угостишь, хозяюшка?
– У тебя там спирт? – чуть помедлив, спросила она.
– Чистый.
– Тогда лучше всего морошкой закусывать. А на запивку – клюквенный морс, – с этими словами хозяюшка отошла в сторонку и вернулась к доставшему раскладной стаканчик гостю с лукошком оранжевых ягод и бидоном, который Шуба не заметил среди прочих припасов, и в котором Зинаида принесла новеньким живчикам молоко. В то же время на валун одна за другой поднялись остальные блондинки и Гарри.
– О! Товарищ капитан погранвойск в окружении бойцов вражеской армии, – отсалютовал ему фляжкой Шуба.
– Сам ты вражеская армия, – сказала Софья.
– Кажется, я занял чье-то место? – он чуть привстал. – Готов уступить.
– Это мое место, – вышла вперед хмурая Изольда. – Но я пока постою.
– А, ну, понятно, – не без труда подавил смешок Шуба, хорошо зная, почему Изольда не торопится садиться – мачете по ее толстой заднице пришелся знатно…
– Я очень надеюсь, что с разногласиями у нас покончено. И за неимением трубки с куревом предлагаю распить фляжку мира!
– Надеюсь, там спирт? – сердито спросила Изольда.
– А что, в вашей роте это самый популярный напиток?
– Нет. Но его становится больше, когда разбавишь.
– Так разбавляй, – он протянул Изольде фляжку. – Тем более, у Гарри еще одна такая же имеется.
– Что же вы молчали, мальчики! – наконец-то улыбнулась староста. – Девочки, за дело!
Не прошло и двух минут, как воду из котелка перелили в предоставленную Гердой солдатскую каску, добавили в нее содержимое обеих фляжек, немного морса – для цвета и все это размешали. Подставленный Шубой раскладной стаканчик, староста проигнорировала.
– Пусть будет не трубка и не фляжка, а котелок мира, – Изольда протянула его двумя руками Шубе…
…– Почему копии выпивать можно, а оригиналу нельзя? – пробурчал Акимов, заканчивая очередную холостую проводку блесны.
– Потому что оригинал, то есть, прототип ни одной рыбы не поймал, – подколол писателя Костиков.
– А если поймаю, выпьем? – с надеждой спросил тот.
– Обязательно!
– А у тебя с собой есть?
– Вообще-то есть, но, думаю, пусть это останется НЗ. Лучше пойдем к нашим, у них и закуски немеряно.
– Когда пойдем?
– Когда рыбу поймаешь, блин!…
…Пить только что разбавленный, немного потеплевший, благодаря реакции с водой, спирт прямо из котелка было непривычно. Зато прикольно, наверное, во многом потому, что во время короткого процесса за тобой пристально наблюдают пять пар глаз.
– Как ваши пленники освободиться-то умудрились? – спросил Шуба, когда пущенный по кругу котелок вернулся к нему в руки. – Не уследила, хозяюшка?
– Мы их сами развязали, – погладила скулу Герда. – Изольда примчалась вся в панике, говорит дедуле и лысому, мол, помогите от двух чужаков агрессивных отбиться. Вот они и помогли…
– Откуда только у них силы взялись! – возмутилась Изольда. – Вроде бы впроголодь держим.
– Придется денек совсем не кормить, – сказала Эмма.
– Не согласен, – возразил Гарри, сидевший, скрестив ноги по-турецки рядом с Софьей. – Кормить рабов необходимо, чтобы могли полноценно трудиться.
– Да, они и так особо не перетруждаются, – ухмыльнулась Софья. – Ни руками, ни ногами. Да, девчонки?
– У них другое орудие труда, – Эмма посмотрела на Шубу с двусмысленной улыбочкой.
– Предупреждаю сразу, – Шуба напустил на себя суровый вид. – Если мы с Гарри паче чаяния расслабимся, а вы сдуру возомните, что мы можем в качестве рабов составить компанию дедульке и лысому, то ничего у вас не выйдет.
– Почему же не выйдет? – с сомнением спросила Герда. – Это вы пока что бодренькие, а по паре раз к котелку приложитесь, станете пьяненькими…
– Можно подумать, вы пьяненькими не станете, – вставил Гарри.
– Но ты же не видишь, какие я глотки делаю. Может, вообще не делаю, зато каждый твой глоток считаю.
– Считаешь, значит? – Шуба шумно выдохнул и сравнительно надолго приложился к котелку. Оторвавшись, передал его сидевшей по левую руку Эмме и уставился на Герду. – Вот ты, Кесса-критикесса требовала доказать, что я напрямую мысленно общаюсь с Вышним из реального мира, будто требуются доказательства, что я с ним одно лицо.
– Согласна, вы очень похожи. И, что из этого следует?
– Да, по большому счету, ничего, – пожал плечами Шуба. – Я знаю, как вас всех зовут и в той жизни, и в этой; в отличие от Гарри, знаю, что Вышний дал прозвище вашему дедульки – Вильгельмыч – на самом деле такое у него отчество; а лысому – Арктур – в честь ярчайшей звезды в созвездии Волопаса; знаю, сколько живчиков живут в цивильном Застолье и их имена, знаю даже как зовут тамошних кошек, собак и петуха… Слышали, как Петр Петрович кукарекует? Нет? Это потому что в Застолье у акустики особенные свойства. Я даже знаю, где именно в малиннике надо проделать лаз, чтобы до цивильной части добраться в кратчайший срок!
Что из этого следует, – думайте сами. Но, на всякий случай скажу еще две вещи. Во-первых, Вышний сейчас на подмосковном водоеме ловит рыбу и пьет водку в компании своего друга, писателя Игоря Ивановича Акимова, и в ближайшие сутки рядом с Застольем не появится. Следовательно, и очередной вброс продуктов и всего остального не сделает. Но! Если его копии, то есть мне, будет угрожать какая-нибудь неприятность, он примчится сюда, словно на крыльях, и виновные в этих неприятностях сильно об этом пожалеют. Это – во-вторых, – Шуба принял из рук Изольды котелок, который стал заметно легче.
– А вообще-то, девчонки, зачем я вас пугаю-то?! Мы же котелок мира распиваем. Какие могут быть неприятности?…
…– Есть, нафиг! – крикнул Игорь Акимов над самым ухом Костикова, отчего тот даже вздрогнул.
– И у меня – есть!
Спиннингисты почти одновременно сделали подсечки и начали борьбу с попавшейся на крючок форелью.
– Ви! Да! – закричали за их спинами. – Ви! Ви! Давай, давай! Вынимай, вынимай! Оле-оле-оле!
Бросив взгляд через плечо, Костиков увидел на берегу одного из французов, приехавших с Максимом. Кажется, его звали Жерар, или Джерадьд, он точно не помнил. Костиков терпеть не мог зрителей – с никчемными советами, переживаниями, восторгами они только мешали. Хотя сам и любил понаблюдать за рыболовами-спортсменами во время соревнований, особенно если дело касалось ловли на поплавочную удочку. Но если кто-то кричит вот так, под руку, он готов был прямым текстом послать куда подальше непрошенного болельщика. К сожалению, по отношении к французскому гостю, высказаться от души у него просто язык не повернулся.
– Оле! Давай! Оле-оле!
– Да, не ори ты! – рявкнул на француза Акимов, тоже недолюбливавший болельщиков.
Жерар или Джеральд умолк, зато забежал на мосток и принялся подбадривать спиннингистов жестами, а потом и вовсе лег на край мостка и опустил в воду руки, давая понять, что готов схватить рыбу. И Костиков, и Акимов, меньше всего нуждающиеся в подобной помощи, не сговариваясь, отошли от француза влево и вправо и одновременно вытащили из воды две абсолютно одинаковые по величине форельки.
– Оле!!! – возликовал француз и неслабо хлопнул Серегу по спине, как раз в тот момент, когда он извлекал из пасти рыбы блесну, из-за чего спиннингист едва не выпустил ее из рук. – Супер, супер! Вы просто молодцы.
– Подержи-ка, – Серега сунул ему освобожденную от крючков форель. Француз машинально принял скользкую рыбину, она трепыхнулась, выскочила из его рук и плюхнулась на мосток и запрыгала к краю. Жерар или Джеральд прыгнул за ней, как заправский вратарь и успел поймать на самом краю мостка, словно мяч на ленточке футбольных ворот.
– Браво, Жерард! – похвалил Акимов.
– Браво! – захлопал в ладоши Костиков. – Будет что на барбекюшницах приготовить.
– Там уже все приготовили, – радостно сообщил француз. – Только вас ждут.
– Так пойдем, чего время терять…
– Серега, подождите! – догнал его Жерард в то время, пока Акимов задержался на мостке, чтобы добавить на кукан новые трофеи. – У меня есть к вам личный разговор.
– Ну-ну?
– Дело в том, что-о… – француз выглядел немного смущенным, – что мне стало только сегодня известно имя автора пластилиновой композиции «Русская баня».
– А я и не скрывал свое авторство, – пожал плечами Костиков.
– Но Леон узнал его только сегодня. И сказал мне. Я его долго просил, настаивал.
– И в итоге он спросил Татьяну, и она соизволила открыть ему этот страшный секрет?
– Совершенно верно! Татьяна Юрьевна все рассказала, и я очень счастлив, что «Русскую баню» слепили именно вы!
– А в чем счастье-то?
– Дело в том, что-о… я очень ценю такого рода миниатюры, такого рода…
– Это направление называется «Наивное искусство», – подсказал Костиков. Француз начинал ему нравиться.
– Ви! Великолепно! Искусство – это искусство! И я хотел бы попросить вас выполнить мой заказ!
– Желаете, чтобы я слепил еще одну баню?
– Не совсем баню, – радостно закивал Жерард. – Правда, можно сказать, и баню, только в переносном смысле этого значения.
– В переносном, значит?
– Ви! То есть, да. Я хочу заказать вам создать пластилиновую камеру пыток!
– Ого! – Костиков остановился и с интересом уставился на француза. – Мысль оригинальная! И какую же конкретно камеру пыток? Типа средневековую?
– Ви! Типа средневековую. С типичными пыток орудиями.
– Орудиями пыток, – поправил Серега. – Что там было-то? Какие-нибудь дыба, испанский сапог, м-м-м… какие-нибудь раскаленные на огне клещи…
– Ви, ви! Все эти ужасные приспособления. Дыбы, чтобы жертву подвешивать или растягивать за руки и ноги, разные жаровни, прессы, тиски, ошейники, кресла с гвоздями, колодки… Обязательно – гильотину. Разные инструменты – клещи, иголки, крючки, молотки и так далее, и тому подобное, – глаза француза уже горели пыточным огнем. – И самое важное, чтобы моя фигурка, копия меня, то есть я был в виде палача и стоял в самом центре.
– Но палач обычно работает в маске.
– Надо будет сделать так, чтобы маска снималась и надевалась. Можно будет так сделать?
– Можно. А кого пытать-то будем? Женщин?
– Ви! Но не-е… только женщин, – чуть замялся заказчик. – Скажу Вам по правде, у меня есть знакомые, которых я не очень люблю. Они мне… соперники. И я бы с удовольствием поместил их в камеру пыток. Или хотя бы поместил пластилиновые копии моих… соперников…
Серега остановился и задумчиво посмотрел на Жерарда.
– Я могу внести аванс хоть сию минуту, – «обрадовал» тот.
Серега думал не о деньгах. Нет, он, конечно же, был доволен, что среди ценителей таланта его пальцев теперь появились еще и иностранцы. Да и заказ был интересен в плане необычности. Он и баню-то лепил с удовольствием, а здесь – камера пыток. Мерзковато, конечно, и гораздо сложнее в техническом исполнении, но и прикольно.
Но больше скульптору сейчас был интересен сам заказчик. То есть, то, что движет человеком. Сам Костиков начал свою пластилиновую деятельность с лепки рыболовов – отражая в этом свое любимое хобби. И уже потом перешел на другие темы, в которых далеко не последнее место играли элементы эротики, и постепенно возвел примитив – пусть и в наивное, но все-таки в искусство.
Влад Мохов возмечтал, чтобы он слепил целый ресторан – со столиками и сценой, на которой установлен рояль, с баром со стойкой и соответствующими аксессуарами, с бильярдной, номерами, помещением, где играют в рулетку. И чтобы в ресторане присутствовали бармен, официантки, посетители, музыканты, игроки, девочки легкого поведения и тому подобное. Очень масштабная сформировалась в голове нового русского миллионера затея, а какие в связи с этим он нагромоздил планы!
Начальники РУВД подполковник Заводнов был скромнее, попросив скульптора-Шубу, так сказать, по дружбе слепить композицию с тремя охотниками на привале, чтобы подарить ему своему давнему другу на день рождения.
Татьяна Юрьевна, восхитившаяся его творениями, заказала слепить баню – тоже в подарок своему любовнику и очень важному клиенту французу Леону, пластилиновая копия которого должна была наслаждаться этой русской забавой в окружении пяти девиц – одна другой краше. И скульптор прекрасно справился с заказом, заработав неплохие деньги и, как оказалось, приобретя дополнительную известность.
Жерард заказывал слепить камеру пыток, персонажами в которой должны были оказаться ненавистные ему люди. Судя по всему, клиент догадывался, что ему придется раскошелиться на приличную сумму, хотя неизвестно, до какой степени в его понятии полторы тысячи долларов большие деньги. В любом случае, за меньшее вознаграждение Серега браться бы не стал. Но!
Костикову вдруг стало очень интересно, сколько бы мстительный француз готов был бы заплатить, предложи он ему готовую композицию, но не со статичными копиями своих знакомых (пусть даже при вмешательстве рук хозяина они могли бы менять позиции, и у палача снималась бы маска или капюшон), а с фигурками, самостоятельно передвигающимися, то есть, с живчиками.
Даже не важно, сколько бы Жерард заплатил, важнее – что он, то есть, его копия, то есть, они вместе стали бы делать с пленниками? Согласно сюжету композиции, продолжать пытки?
– Лучше всего по размерам камеру пыток сделать такой же, как баня, – не дождавшись замешкавшегося на мостку писателя, Костиков пошел дальше вдоль озера. – Не знаю, есть ли смысл делать все четыре стены. Может быть, лучше только две, чтобы получился угол, в котором будет жаровня… А?
– Это на ваше усмотрение, – отозвался старавшийся не отстать француз. – Для меня больше важны персонажи.
– Мне потребуются портреты всех участников композиции, – сказал скульптор. – Желательно – с разных ракурсов. Кстати, сколько всего должно быть персонажей?
– Сис. Нон, септ. То есть, семь – вместе со мной, то есть, с палачом.
– Тесновато им будет, – прикинул скульптор. Но постараюсь разместить…
– Ви. Постарайтесь, Сергей. К тому же, кое-кто из персонажей для вас будут не новые.
– Даже так? Уж не Леона ли предлагаете подвесить на дыбе?
– Нон! Леону лучше всего поджаривать пятки. А на дыбе намного эротичнее видеть женщин. Как вы считаете?
– Хм, насчет женщин согласен. Хотя, лучше их бы все-таки не на дыбу, а… впрочем, как говорится, хозяин – барин. Так что с остальными портретами?
– Они все у меня здесь, – Жерард показал цифровую камеру. – Можно перебросить на флэшку и…
– Интересно взглянуть, – остановился Костиков.
– Ви! – француз с готовностью переключил камеру на просмотр и через несколько секунд продемонстрировал ему первую картинку. – Вот это мои главные соперники: Жюль – с бакенбардами, а без бакенбардов – Госс, мой основной босс, ха-ха-ха…
Примечательно, что своих главных соперников Жерард запечатлел тоже на рыбалке – на берегу водоема, где они, судя по всему, ловили карпа. Его босс Госс отличался от Жюля не только отсутствием бакенбардов, но и наличием лысины и довольно впечатлительного брюшка. Лепить таких персонажей – одно удовольствие, а какие к ним лучше всего применять орудия пыток, можно будет решить в процессе работы.
Еще на одной картинке на фоне дамбы красовался Леон со спиннингом в руках, и рядом с ним никто иная, как Татьяна Юрьевна, держащая на вытянутых руках форель. Нетрудно было догадаться, что снимок сделан не далее, как час тому назад, на этом самом водоеме. Подтверждением тому был следующий снимок, на которому веселые Юля и Даша позировали в купальниках.
– Очень эротичные красотки, – сказал Жерард, не без удовольствия глядя на девушек.
– Что?! – нахмурился Серега. – Это и есть твои персонажи?
– Ви! – довольно закивал француз. – На кресло с гвоздями лучше всего посадить Татьяну Юрьевну. А на дыбу можно…
– Нет! – отрезал Костиков. – Мужиков и тебя, в том числе, слеплю без проблем. А женщин ищи других.
– Но-о-о…
– Пойми, Жерард, я – человек суеверный, – Костиков демонстративно перекрестился, – и своих хороших знакомых, пусть даже игрушечных, в камеру пыток сажать не собираюсь. Да что у тебя там, во Франции, достойных кандидатур, что ли не найдется. Хочешь, какую-нибудь известную артистку кино слеплю, или певицу. К примеру, Патрицию Каас или Мирей Матье в молодости… Хотя, нет, этих жалко, поют хорошо. Короче, Жерард, ищи и предлагай каких-нибудь других француженок, а наших русских девок я на дыбу и под нож гильотины пристраивать не стану.
– Но если я-а-а…
– Ни за какие деньги!
– Это ваша личная позиция, или вы патриот?
– Считай, патриот.
Приготовленная на барбекюшнице форель, оказалась – пальчики оближешь. Но Сереге еще больше понравилась наваристая ушица, сваренная из форели и стерляди. Оказалось, что стерлядь тоже запускают в водоем, но на спиннинг она не ловилась, и хозяева пожертвовали одну рыбину в качестве бонуса.
Под такую закуску грех было не выпить, а этого добра у русско-французской компании хватало. Серега вначале некоторое время пил понемногу, предполагая еще мысленно воссоединиться с собственной копией, но, вспомнив, что в то же самое время, в Глухомани Шуба с Гарри и блондинками хлещут за милую душу из котелка разбавленный спирт, махнул на ограничения рукой, и вместе с Игорем Ивановичем подналег на виски и на водку.
Французы выглядели донельзя счастливыми: Леон, потому что поймал на спиннинг целых три форели – он не придавал значения тому, что рыбачил рядом с садком, для него главным было обловить русских конкурентов; Жерард сиял, по всей видимости, благодаря заключенной сделки со скульптором – Костиков обещал выполнить работу в течение недели, только чтобы заказчик в ближайшие день-два предоставил ему фотоснимки женщин, чьи копии хотел бы лицезреть в камере пыток.
Довольными были и Максим с Татьяной Юрьевной – и в плане бизнеса угодили важным клиентам, и сами наслаждались отдыхом на природе. Вовсю веселилась назогаравшаяся и накупавшаяся Юля, и только по лицу Даши нет-нет да пробегала тень. Серега, все собирался спросить, в чем дело, но отвлекали произносимые один за другим тосты.
– Почему ты мне ничего не рассказал? – спросила она у него сама, когда Серега отправил в рот последнюю ложку ухи и отставил в сторону пустую тарелку.
– О чем? – он уже был довольно-таки навеселе.
– О вчерашнем.
– О дне пограничника?
– Издеваешься?!
– Ни в коем случае, – покачал головой Серега, у него такого и в мыслях не было, но он терпеть не мог расплывчатые вопросы. – Просто вчера много чего произошло, поэтому я и уточняю.
– Я вчера почувствовала, Сережа. На некоторое время почувствовала, будто… будто раздваиваюсь. Но до тебя же не дозвонишься, и ты не звонишь. Я подумала, что вчера мне просто показалось и, вроде бы забыла, но когда мы приехали сюда, и ты ушел в верховья озера, вновь вспомнила, как иногда вдруг вспоминается сон…
Серега внимал ей молча. О случившейся накануне попытке ограбления его инкассаторского маршрута он не рассказал даже Акимову. Конечно же, вскоре об этом все должны были узнать, но только не о способе, благодаря которому ограбление сорвалось. Об этом способе Костиков не собирался рассказывать вообще никому.
– Те ведь вчера вновь превратил мою пластилиновую фигурку в живчика, правда?
– Правда.
– Зачем? И, какое ты имеешь на это право!
Воочию эффект от чихания живчиков на человека наблюдал, не считая самого Костикова, только Николай Гаврилович. На себе этот эффект испытали Владислав Мохов, Машка, опять-таки, сам Костиков и в процессе ограбления – Генка Козырев. Но водитель, который в настоящее время находился в следственном изоляторе, вряд ли мог сказать по этому поводу что-либо вразумительное. А Гаврилыч… Серега очень сомневался, что ветеран инкассации станет делиться с кем-то столь невероятным наблюдением.
– Поверь, Рыжая, это было необходимо, – сказал он Даше слегка заплетающимся языком.
– Кому необходимо? – Даше тоже была не совсем трезвой. – Кому, скульптор Шуба?
– Не называй меня так, – попросил Серега. – Меня так только люди в погонах называют.
– Ты объяснишь, для чего это сделал?
– А ты хоть что-нибудь помнишь или знаешь о своем вчерашнем перевоплощении? То есть, о том, что делала твоя копия, живчик Даша?
– Не помню и не знаю. Поэтому и спрашиваю!
– Дашенька, тебе не надо это знать, поверь…
– Нет, надо, скульптор Шуба! Ты там играешь себе в игры, но я не хочу быть одной из кукол!
– Это была не игра…
– Тем более! – повысила голос Даша.
– Эй, эй! – оказался рядом Максим. – О чем вы так жарко спорите? Даша, Шуба, давайте без споров. Давайте лучше выпьем за нашего сегодняшнего победителя в рыбалке…
– Чего это – за победителя? – не согласился Костиков. – Мы не соревновались и никаких пари не заключали. К тому же ловил он рядом с садком, считай – в аквариуме…
– Ну, какой же ты нудный, Шуба, – Максим придал своему лицу кислое выражение. – Сложно, что ли, за нашего гостя тост поднять?
– За французишку, как за гостя, подниму, а как за рыболова – увольте.
– Вот уперся-то! Даша, повлияй хоть ты на него…
– Зачем же влиять, – пожала плечами Даша. – Может, он вообще больше пить не хочет.
– Чего это не хочу! Очень даже хочу. Давай свой тост, Макс.
По правде говоря, пить Сереге больше и в самом деле не хотелось, но куда уж теперь было деваться. И за Леона выпили, и за Жерарда, а те, с свою очередь, подняли тост за гостеприимных русских… Если же учесть, что и накануне Костиков с Акимовым не по-детски отметили день пограничника, то захмелел Серега довольно прилично. В другой компании, он, ничтоже сумняшеся, прикорнул бы где-нибудь в уголке на пару часиков, но перед французами не хотелось показаться слабаком. Лучшим способом взбодриться, было поплавать в прохладной водичке.
Даша пошла купаться вместе с ним, но, как оказалось, не для того чтобы взбодриться, а продолжить прерванный разговор.
– Сережа, у меня к тебе просьба, – сказала она, плывя рядом с ним. – пожалуйста, пообещай, что сегодня же сломаешь мою фигурку.
– Что? – Серега даже поперхнулся. – Сломать?
– Ну, сомни, скомкай, разлепи… как это называется. Короче, чтобы я – пластилиновая перестала существовать.
– Зачем, Рыжая? Ты же так хорошо получилась. Мы с тобой на «Лавочке влюбленных» так смотримся…
– Тогда отдай ту лавочку с нами обоими мне.
– Зачем?
– Или хотя бы отдай меня одну.
– Чтобы ты сама себя уничтожила?
– Неважно. Я просто не хочу, чтобы ты ею манипулировал. По своему желанию превращал в живчика и так далее. Я… я готова ее купить! Заплатить любые деньги…
– Ты, совсем, что ли… обалдела! – Серега в сердцах ударил руками по воде. Он едва не назвал Дашу дурой, безмозглой дурой. Но сдержался и, развернувшись, быстро поплыл к берегу. Кается, купание заметно его отрезвило, поэтому срочно требовалось повысить градус.
//-- * * * --//
«Лавочка влюбленных». Создание этой композиции потребовало совсем мало времени. Скульптору всего лишь пришлось слепить собственно лавочку и березку над ней. После чего Серега усадил на лавочку уже имевшиеся фигурки Шубы и Даши, прекратившие свое позиционирование в качестве живчиков.
В пятницу, то есть, позавчера, Костиков своей волей вновь на несколько минут преобразовал двух влюбленных в живчиков. Он сделал это не ради какой-то прихоти, сделал вынужденно, спасая свое здоровье и, наверное, даже жизнь. И, как оказалось, сделал очень правильно и вовремя. Да, ему пришлось манипулировать и Шубой, и Дашей. Но почему бы и нет? Это было его правом, как создателя и хозяина! Точно таким же правом, которое получает ребенок, получивший от родителей в подарок набор солдатиков, которых потом, играя, «посылает в бой, на амбразуры».
Может быть, родителям будет не очень приятно видеть, как их отпрыск во время игры отрывает голову подаренной кукле, но, во-первых, это его право, во-вторых, – получается, что они не очень правильно воспитали свое чадо. В любом случае, хозяин – барин!
И хозяину, то есть, ему, скульптору, не должно быть никакого дела до того, что кто-то там «проникается» и чувствует то, что происходит с их ожившими копиями. Мало ли…
Или все-таки дело должно было быть?
Одно дело – неодушевленные солдатики и куклы, и совсем другое – живчики. Которые действительно живут в отведенном им мире, работают и отдыхают, едят и пьют, играют и занимаются сексом, а, может быть, в перспективе еще и рожают детей… И которые, кстати, могут прекратить свое существование после гибели своего прототипа. Примером тому мог быть живчик Пан Зюзя, превратившийся в пепел после того, как его прототип, заместитель начальника инкассации Вячеслав Лисавин сгорел в бане.
Скульптор ни в коем случае не хотел, чтобы кто-то из созданных его пальцами живчиков, сгорал или погибал каким-то другим образом. Да, было. Виктория Ким утопила с собой вместе некого Тёзку. Но почему бы и в Застолье не должно иметься место обычных жизненных трагедий. Тем более что, в отличие от Пана Зюзи, фигурки Вики и Тёзки не пропали и впоследствии заняли статическое место в композиции «Русская баня», которая теперь находилась где-то в Париже, в собственности бизнесмена Леона.
Даша Завидонова высказала желание уничтожить свою собственную пластилиновую копию, но ее создатель – Серега Костиков просто не мог этого допустить. Слишком дорога ему стала копия рыжеволосой красавицы, да даже и не сама пластилиновая фигурка, а то, что было в ее «душе», в ее воспоминаниях, переживаниях, в ее короткой жизни в качестве живчика…
Таково уж было свойство организма Сереги Костикова, что, какая бы ни была пьянка, сколько бы он ни смешивал разных напитков, но на следующий день, если конечно хорошенько выспаться, чувствовал он себя вполне прилично и в опохмелке не нуждался. Для бодрого состояния достаточно было попить чайку с бутербродом.
В воскресенье утром, у себя дома в Коньково, Серега, проснувшись, заварил в большой кружке крепкий чай, добавив в него дольку лимона и положив четыре чайных ложки сахарного песка, намазал сливочным маслом два куска белого хлеба, открыл банку земляничного варенья и, разглядывая наполовину осиротевшую композицию «Лавочка влюбленных», принялся за завтрак.
Фигурка Даши осталась на лавочке в одиночестве, в то время как ее кавалер Шуба находился совсем в другом месте и был никак не в стационарном состоянии. На трезвую голову Серега мог видеть это особым зрением, которое требовалось всего лишь «переключить»…
…Ощутить спросонья под своей ладонью нежную девичью грудь, гладить ее и чуть-чуть прижимать кончиками пальцев набухающий сосок, было донельзя приятно. Девушка лежала на боку, спиной к Шубе, и он, еще немного поласкав грудь, переместил руку на живот, затем на бедро, погладил попку, пробрался пальцами дальше, между ног. Девушка томно потянулась и повернулась на спину, позволяя и безмолвно предлагая действовать смелее…
…Жизнь в Глухомани шла своим чередом, и это радовало. Но у Сереги Костикова были свои заботы. Он всегда держал данное слово и, приняв накануне от француза Жерарда заказ на создание композиции «Камера пыток», собирался начать работать уже сегодня. Фотографий персонажей будущей композиции у него пока не было – Жерард обещал предоставить не позднее вторника. Это было не критично, лепить живчиков по фоткам их прототипов скульптор приспособился. В данной ситуации важнее было сотворить саму территорию и соответствующий заказу антураж.
Прямоугольный отрезок ДСП, соответствующий размерам будущей композиции, у него имелся – точно такой же скульптор использовал для платформочки под «Русскую баню». Но по сравнению с баней, антураж камеры пыток был намного сложнее. С одной стороны, в плане освоения лепки незнакомых предметов, это даже радовало. В планы скульптора входило научиться лепить вообще все, доступное воображению, и тренировка на средневековых – именно средневековых предметах и орудиях пыток была очень даже кстати…
…Под ласковыми, изобретательными пальцами Шубы девушка не смогла сдержать вырвавшиеся стоны наслаждения.
– Эй, так нечестно, – тут же раздалось неподалеку. – Мы, может быть, тоже хотим.
Сообразив, что упрек адресован, в первую очередь, ему, Шуба собрался было что-нибудь ответить, но та, которую он только что ласкал, впилась губами в его губы – с благодарной нежностью.
– Кто тебе мешает, староста? Рабы, как всегда в полной готовности исполнить любое твое желание.
– Рабы уже надоели, Эмка. Хочется по взаимному влечению…
«Староста? Эмка? А с кем же я целуюсь?» – задался вопросом Шуба и открыл глаза.
– Герда?
– Спасибо тебе, – прошептала обладательница двух задорных косичек.
– Тебе – тоже, – сказал он – на всякий случай.
Шуба абсолютно не помнил, когда, где, в каком состоянии и с кем ложился спать. Спирт, хоть и разбавленный, все равно спирт, и одно дело пить из стопочек, примерно представляя, сколько ты усугубил, и совсем другое – из котелка, прикладываясь к которому, контролировать себя сложновато.
А еще он не помнил, было ли у него что-то с Гердой ночью или нет. Спрашивать у нее было неудобно, может, Гарри что-то видел-слышал? Хорошо хоть сейчас, судя по всему, доставил ей наслаждение своими пальчиками. Правда, самому тоже неплохо бы получить удовольствие, но не под наблюдением же остальных блондинок и того же Гарри.
– Староста, ну, ты как в плане утреннего моциона? – донесся до Шубы голос Эммы.
– Иду, – откликнулась откуда-то Изольда.
– Будем разыгрывать?
– Мне сегодня по-барабану, лишь бы побыстрей, а то хозяюшка так своими стонами возбудила, что дальше терпеть просто мочи нет.
– Тогда для начала моим пусть будет лысый череп.
– Значит, моим – дедулька…
– Что они называют моционом? – спросил Шуба у грациозно натягивающей трусики Герды.
– А разве Вышний, – Герда усмехнулась, – все еще не усек, что такое для нас утренний моцион?
– Я – не Вышний, а всего лишь его посредник. А ты не выпендривайся, поясни в двух словах.
– В двух словах… – закончившая с трусиками Герда, наклонилась и чмокнула его в губы. – В двух словах – Эмка с Изольдой сейчас используют наших рабов по полной программе – для удовлетворения своих сексуальных потребностей.
– Потребностей?
– Ну, да. Наши девчонки удовлетворяют свои потребности в извращенной форме. Такие затейницы! Хочешь – иди, посмотри. Рабы больше не сопротивляются, привыкли…
…Пол в камере пыток, конечно же, должен был быть каменным, со специальными желобами, в которых, по определению стекала бы кровь истязаемых палачом жертв. Уж с этим-то элементом антуража проблем вообще никаких не возникло. Знающие свое дело пальцы скульптора работали с поистине бешеной скоростью, и вот уже поверхность платформочки оказалась покрыта слоем пластилина грязно-бурого цвета. Пол пыточной камеры был выложен именно из булыжника и в нем имелись стоки, отличавшиеся по цвету бурым оттенком.
В данной композиции достаточно было двух стен, образовывавших прямой угол. Серега задумался, было, как стены должны выглядеть, и решил, пусть будут из кирпича – темные, покрывшееся копотью и брызгами крови, кирпичные стены. В углу, само собой, подразумевалась печь или, в данном случае, жаровня, над которой палач грел бы пятки одному из истязаемых…
Слепить жаровню оказалось просто. Скульптор не стал делать железную решетку в рост человека, то есть, живчика, которого по сюжету палач должен был к ней привязать, чтобы потом поджаривать на раскаленных углях или медленном огне. Чем-то жаровня оказалась похожа на ту же барбекюшницу, на которой накануне готовилась пойманная спиннингистами форель. Да и изготовления особых, трудоемких деталей это орудие пыток не требовало…
…При беглом осмотре окружающей местности с высоты лагерного валуна, не обнаружив своего приятеля Гарри и, не заострив внимания на происходящей неподалеку вакханалии с участием двух связанных рабов и довлеющих над ними Изольды и Эммы, живчик Шуба решил сделать свой собственный моцион.
Несущая бурные воды река была в двух шагах от лагеря. Бурлила-то река очень даже впечатляюще, но традиционным шумом эта бурлилка не сопровождалась – специфическая акустика Застолья. То самое место, на котором была запечатлена обливающаяся водой Софья, отыскать было просто. Тем более что к березке, растущей на краю обрывчика, была привязана веревка с солдатской каской на другом конце – для черпания из бурлилки воды.
Не мудрствуя лукаво, Шуба, воспользовавшись незамысловатым приспособлением, набрал воды, разделся и окатил себя с головы до ног. Свежо, хорошо!
Вытираясь собственной рубашкой, он вспомнил, в каком положении в это самое время находились Вильгельмыч и Арктур. Вообще-то их было жалко. Какими бы ни были отрицательными их прототипы, живчики – другое дело. Но если вспомнить, то живчик Тёзка по своей сути оказался ничуть не лучше своего прототипа, за что и поплатился. Да и Нинидзе проявила себя той еще стервой – точь-в-точь, как ее прототип Бенгалка. И все-таки живчики Вильгельмыч и Арктур подверглись наказанию за проступки, которые не совершали, и это было не совсем правильно…
…Хм, в Средневековье многих людей бросали в пыточные камеры совсем неправильно. Зачастую истязали, пытали, отрубали головы, сжигали на кострах абсолютно невиновных. Вот и Жерард захотел увидеть в придуманной пластилиновой композиции в качестве жертв фигурки трех знакомых ему женщин, вина которых была только в том, что каждая выглядела по-своему сексуально. И даже если в плане бизнеса у него были какие-то несостыковки с той же Татьяной Юрьевной, это не значило, что ее пластилиновая копия должна была оказаться, к примеру, на дыбе-растяжке или, как вычитал Костиков в имеющейся у него дома энциклопедии, на дыбе-ложе.
Глядя на картинку, помещенную в той же энциклопедии, он кропотливо, стараясь не упустить детали, слепил это самое ложе – с деревянными плашками и валиками, с намотанными на них веревками, которые удерживали бы лодыжки и запястья жертвы. Во время вращения валиков, веревки должны были натягиваться в разных направлениях, медленно разрывая человеку суставы. Лучше всего на ложе смотрелась бы, конечно, фигурка обнаженной женщины.
Дыба-подвеска представляла собой всего-навсего два столба, соединенных перекладиной и лебедку с веревкой, на которой поднимали жертву со связанными за спиной руками. Для пущей эффективности к связанным ногам жертвы привязывали груз, и в итоге у поднимаемого на дыбу человека руку выворачивались из суставов, причиняя невыносимую боль. По идее, здесь жертвой тоже должна быть обнаженная женщина. Лепить ее с вывернутыми руками скульптор должен был сразу, глядя на фото прототипа – чтобы, так сказать, более достоверно отразить динамику процесса…
…Со стороны это выглядело довольно впечатляюще: симпатичный молодой человек в форме капитана российских пограничных войск шел под руку с донельзя сексуально выглядевшей короткостриженой блондинкой в черных сапогах, белых чулках, укороченном кителе с железным крестом и кепи с кокардой в виде свастики.
Прежде чем парочка приблизилась, Шуба успел одеться. Софья же, наоборот, ничуть не стесняясь ни своего провожатого, с которым, судя по всему провела ночь, ни Шубы, стала раздеваться. Разглядывать красавицу в присутствии Гарри, ему было неловко, и Шуба отвел глаза. Одно дело наблюдать за творением своих пальцев с высоты Вышнего, и совсем другое вот так. Гарри был смущен не меньше приятеля.
– Надеюсь, все сложилось удачно? – все же поинтересовался Шуба.
– Удачно, – шмыгнул тот носом.
– Значит, осуществил свою мечту?
– Да осуществил, осуществил!
– Поздравляю.
– Ты, кажись, тоже не напрасно ночь провел? – не без ехидцы спросил Гарри.
– Думаешь, я чего-нибудь помню? – Шуба невольно оглянулся на послышавшийся взвизг, который издала Софья, только что облившаяся водой из солдатской каски. – Красавица…
– Угу. Только ни стыда, ни совести.
– Ревнуешь?
– Да нет…
– А если я за ней приударю?
– Только попробуй!
– А если она сама вдруг полезет? – не унимался Шуба.
– После того, как ты ей вчера в лоб зазвездил? Сомневаюсь.
– По-честному, – я очень глубоко сомневаюсь, что если даже она сама ко мне полезет, то сподоблюсь ответить взаимностью. По всего лишь одной простой причине… – Шуба выдержал небольшую паузу. – Потому что ты мой друг, и это – святое…
– Святое… – Гарри задумался. – Но ведь здесь все совсем другое. Все-е… отличается от нормального мира. Может быть, и мы тоже должны отличаться?
– Никому мы ничего не должны. Даже Вышнему.
– Очень прикольно это слышать именно от тебя, – усмехнулся Гарри.
– А чего тут такого? Вышний – это Вышний, я, то есть, Шуба – это я…
– Да, прикольный расклад. Поэтому-то ты – здешний Шуба не имеешь никаких моральных обязательств, в отношении к тамошней Даше?
– Выходит, что не имею, – Шуба посерьезнел. – Очень сложно все это на самом-то деле… И даже не знаю, хочется ли мне во всем этом разбираться? А, Гарри? Не проще ли нам с тобой при первой же возможности покинуть Застолье и воссоединиться со своими прототипами, а?
– Блин, Шуба! Мои мысли читаешь!
– Читаю, блин… А ты хотя бы, как писатель, задумался, как могут живчики чьи-то мысли читать?! Как вообще, типа, ожившие пластилиновые фигурки, типа могут вообще мыслить!!!
– Да-а-а… Вопросец – всем вопросам вопросец.
– Мальчики, вас, случайно сушняк не мучает?
Шуба с Гарри увидели появившихся на берегу Изольду и Эмму. Судя по всему, блондинки, как и Софья, собирались освежиться, но раздеваться пока не спешили.
– Частично мучает, – сказал Гарри. – А разве что-нибудь осталось?
– Можем выделить неприкосновенный запас. Но в надежде, что в скором времени Вышний наши запасы пополнит, – в словах Изольды имелась явно вопросительная интонация, адресованная к Шубе.
– Вышний о своих детишках не забывает, – сказал он. – Но у него сейчас свои дела-заботы. Поэтому предлагаю провести, так сказать, рекогносцировку и перебраться на цивильную территорию Застолья.
– По твоим словам, там даже озеро имеется? – спросила Софья.
– И озеро, и пляж, да и вообще… Я, вроде бы, вчера рассказывал?
– Утверждал, что знаешь, где именно в малиннике можно лаз пробить, – сказала Герда.
– Конечно, знаю. У нас с Гарри мачете и топорик имеются, у вас – лопатки саперные. Придется немного повкалывать, зато потом…
– Только для начала предлагаю от сушняка избавиться, – шмыгнул носом Гарри. – Где там ваш НЗ?…
…Немало пришлось повозиться с так называемым «Креслом допроса». Слепить само кресло было просто, но оно должно было быть усыпано шипами, которые в плане их правильного размещения доставили скульптору больше всего проблем.
С гильотиной оказалось проще. Деталей у этого классического орудия казни было много, но все они лепились и прикреплялись одно к другому довольно просто.
Несложно было слепить и колодки, представляющие собой деревянную конструкцию с прорезями для головы и рук. Переворачивая листы энциклопедии, скульптор слепил по очереди такие орудия пыток, как «железный башмак», «испанский сапог», «пресс для черепа», разнообразные шейные ловушки и даже ручную пилу. Под конец работы Сереге самому стало жутковато…
…Никогда прежде Шуба не жалел, что, создавая свои пластилиновые композиции, пальцы скульптора работали настолько добросовестно. Даже, когда дрался с условной копией маньяка-песенника по прозвищу Тёзка, даже, когда погибал на плоту в единоборстве с огромной щукой… Если уж лепил Серега Костиков фигурки людей, то старался, чтобы выглядели они, как живые, если создавал сад-огород, то овощи-фрукты должны были быть и на цвет красивы, и на вкус приятны. Ягода-малина тоже была выше всяких похвал, и сам малинник получился таким высоко-колюче-непроходимым, каким и задумывался. И вот об этом-то и взгрустнул Шуба, после нескольких минут рубки малинника своим мачете.
Чтобы привлечь к работе Вильгельмыча и Арктура, вооружив их теми же лопатками, не говоря уже о мачете и топоре, даже речи не шло – слишком опасно было давать в руки рабам оружие. Задействовать для того же блондинок тоже не казалось удачной идеей – во что бы они превратились в борьбе с колючим кустарником, оставаясь с голыми коленками! Пришлось копиям скульптора и писателя повкалывать без посторонней помощи, благо Шуба хорошо представлял, где находится самое узкое место для вырубки в малиннике коридора, чтобы оказаться на цивильной территории.
Кстати, Шуба все еще не обмолвился даже словом ни с Вильгельмычем, ни с Арктуром. Видел их только издалека, а они вообще его не видели и не должны были знать, что он появился в Глухомани. Конечно же, рано или поздно встреча и разговор с рабами блондинок должен был состояться, и Шуба почему-то был уверен, что лучше бы это случилось на цивильной территории. А вот о чем станет с ними говорить, не знал.
Он подсознательно опасался, что общение с ними здесь обязательно скажется на усугублении отношений господ Гидаспова и Новикова в нормальном мире к Сергею Костикову. Он не собирался заводить с ними приятельские отношения, как с другими живчиками. Да, наверняка, и не смог при всем своем желании – характер, сама суть живчиков оставалась такой же, как у их прототипов. А становиться приятелем, тем более, другом таких людей, как Дмитрий Вильгельмович и Артур Арутюнянович – нет уж, увольте. Костиков и с Владиславом Моховым-то общался лишь благодаря общим увлечением рыбалкой и охотой, а, к примеру, пойти с русским миллионером в разведку – да ни за какие миллионы…
Но в Глухомани Шуба появился, в первую очередь, для того, чтобы по мере сил внушить Вильгельмычу и Арктуру, а значит, их прототипам, чтобы те раз и навсегда отвязались от Сергея Костикова и лучше бы вообще про него забыли. Как это сделать, он еще не придумал, возможно, помочь ему в этом смогли бы живчики-ветераны – Никодим, Федот, Зинаида, Тимофей, возможно, Влад с Машкой или даже Гарри. В любом случае, для начала необходимо было очутиться на цивильной территории…
…С этой «Камерой пыток» скульптор порядком подустал. Хотя и создал ее сравнительно быстро. Помнится, чтобы слепить те же стол со скатертью и двумя табуретками для композиции «Застолье» ему потребовалось даже больше времени. Вот что значит опыт сноровистых пальцев. Глядишь, так и поданную Владиславом Моховым идею создать копию его ресторана, можно воплотить в жизнь. Не в том смысле, чтобы затем «оживить», но ради интереса. Хотя… Ради интереса можно было бы и оживить ресторан со всеми его обитателями…
Но – нет, нет, ресторана ему еще не хватало, с Застольем бы разобраться!
…Несколько последних взмахов мачете, и вот уже перед Шубой в зарослях малинника образовалось свободное пространство, в которое он не без труда, заработав дополнительную порцию царапин, все-таки протиснулся. И уперся в перекладины забора, который огораживал скотный двор.
Забор был невысокий, но прочный – чтобы скотина ненароком не повалила. Ломать его не имело смысла, потом можно было бы сделать что-то типа калитки для перехода в Глухомань и обратно. Пока же, дождавшись, когда к первопроходцу присоединится обливавшийся потом и не менее исцарапанный Гарри с топором в руках, Шуба через забор просто-напросто перелез и… очутился в крепких объятиях Федота.
– Шуба?! Ты! С возвращением, так тебя перетак! А то я слышу какой-то шум, думаю, наконец-то, бабам военизированным надоело в своей Глухомани куковать на подножном-то корме, да без горяченького…
– Федот! – Шуба вдруг понял, что бесконечно рад видеть рядом с собой этого усатого, а теперь еще и заросшего бородой мужика. – Как вы тут? Все живы-здоровы?
– Так что с нами сделается-то? Стараниями Вышнего – цветем и пахнем! Бодры и веселы! Да еще и прибавления в семействах ожидаем!
– Когда ожидаете? – напрягся Шуба.
– Это надо у наших будущих мам спросить. Им видней. О! Да ты не один? – увидел Федот забравшегося на забор Гарри.
– Мой друган-писатель, – сказал Шуба. – Гарри, а это Федот – местный гужбан и по совместительству, глашатай в переговорах с Вышним.
– То есть, с тобой, – уточнил друган-писатель, спрыгивая на землю.
– Нет, не со мной. Что со мной переговариваться-то, вот он я.
– Как же у вас здесь все запутано! Как все сложно!
– Сложно? – вскинул косматые брови Федот. – Да у нас настолько все по-простому, ты не поверишь, писатель. Дай-ка топор заценю.
Гарри не успел опомнится, как Федот выхватил у него из рук топор и поскреб большим пальцем по лезвию.
– Острое. Каким и должно быть.
– Федот, а давай, чтобы девкам из Глухомани через забор не перелезать, вырубим в заборе калитку, – предложил Шуба. – Типа, цивильный вход на цивильную территорию Застолья.
– Да без проблем, – согласился глашатай и, примерившись, ловко приложился топором по верхней перекладине забора.
– А почему лезвие топора острым быть должно? – спросил Гарри, оглядывая скотный двор, на котором наблюдались и две коровы, пощипывающие травку, и забравшиеся в лужу свиньи, и плавающие в подобие прудика утки, и снующие тут и там куры.
– Хороший вопрос, – сказал Шуба. – На который я знаю однозначный ответ. Но сейчас, давай-ка наших блондинок-фашисток встретим.
Видимо, лезвие топора действительно было острым, либо Федот был виртуозом рубки, во всяком случае, новые обитатели цивильной территории Застолья не успели глазом моргнуть, как в заборе образовался ровненький проем, по другую сторону которого уже томились обитательницы Глухомани…
…Ответ на заданный Гарри вопрос – «почему острие у топора быть острым должно» – скульптор и в самом деле знал, просто раньше, как-то не акцентировал на этом свое внимание. На территории Застолья вообще все было так как должно было быть, даже лучше, даже гораздо лучше, чем в нормальном мире!
И ягода-малина была сладчайшей и ароматнейшей; и орехи – полными; и грибы-красавцы – без червоточины; и овощи-фрукты – самые что ни на есть дозрелые; и рыба в озере ловилась – мечта для любого спиннингиста; и коровы давали молока – «не выдоишь за день, устанет рука»; и куры неслись со страшной силой; да и живчики все без исключения были сильны-бодры-веселы-прожорливы-любвеобильны, а женщины – так еще и все поголовно обаятельны-привлекательны. Все – как задумывал скульптор Серега Костиков при их создании.
А почему, собственно, нет? Почему кто-то из его созданий должен быть уродлив, ущербен, лишен возможности радоваться жизни – пусть и на ограниченной территории, но, если уж подходить к этому с глобальной точки зрения, планета Земля для людей тоже была ограниченной территорией места жительства. Просто жителей там – несколько миллиардов, а в Застолье на данный момент – всего-то полтора десятка…
…– Довожу для сведения каждого нового обитателя Застолья! – комендант Никодим, привычно занявший место во главе Т-образного стола трапезной, обвел присутствующих взглядом. – У нас здесь полнейшее, так сказать, равноправие, можно смело сказать – коммуна. Так сказать. Ну, как коммуна… Ладно, у нас здесь цивилизованное общежитие, каждый член которого обязан следовать определенным правилам…
Никодим прервался. Возможно, подыскивая правильные слова, пока неспешно переводил взгляд с одного на другого живчика, которые только что объявились на подведомственной ему территории. Было время, когда в Застолье жили сразу двадцать три живчика. Теперь к семерым постоянным обитателям добавились еще четыре мужчины и четыре женщины. Все пятнадцать живчиков, в том числе и Владмох с Машкой, собрались в трапезной за Т-образным столом.
Глядя на коменданта, Шуба размышлял, до какой степени доволен или наоборот раздосадован он этим пополнением. Конечно же, молоденькие блондинки не моги не радовать любвеобильного Никодима. Особенно если вспомнить, что он уже сравнительно давно лишился постоянной сожительницы – Ниночки-Бенгалки. Шуба был уверен, что в отношении «семейных» Зинаиды и Тамары комендант вел себя подобающе. Не исключено, что пользовался услугами Машки, – как представительницы древнейшей профессии. Но, возможно, и не пользовался. И тут вдруг сразу – целый квартет!
Но в таком случае, почему же комендант, зная, что Глухомань оказалась населена четырьмя девицами, палец о палец не ударил, чтобы воссоединиться с ними раньше? Может быть, потому, что не было указания Вышнего?
Сомневался Шуба, что Никодимище рад повторному появлению в Застолье его самого, да еще и с друганом-писателем в придачу, так как рад был Федот. Чему радоваться-то? Тому, что его непререкаемый авторитет среди живчиков впредь может оказаться под вопросом – Шуба, как-никак – копия самого Вышнего, априори его любимчик и тому подобное.
И уж меньше всего Никодим должен был радоваться появлению в Застолье еще двух нахлебников – Вильгельмыча и Арктура. Ну, какую пользу они могли здесь принести? Тем не менее, комендант не собирался кого-то уничижать либо превозносить, сам же назвал Застолье цивилизованным общежитием…
Очень интересно было наблюдать Шубе и за Владмохом, даже сразу за своим короткостриженым приятелем, который, кстати, довольно-таки зарос, и за его партнером по бизнесу (в той жизни) Арктуром. Они сидели за столом друг напротив друга и пока что не произнесли ни слова, но, сколько же им предстояло сказать! Особенно Владмоху, который, мало того, сам, что называется, попал, оказался почти на два месяца вырван из нормальной жизни, так еще за это время компаньон Артур Новиков прибрал к рукам его элитную квартиру, устроив в ней бордель «Кошачья берлога».
Да и на других ветеранов-живчиков было интересно и даже приятно смотреть Шубе. Будучи в роли Вышнего и глядя на Застолье сверху, он как-то особо не замечал изменений в фигурах Зинаиды и Тамары. Здесь же, глядя на женщин с противоположной стороны стола, было абсолютно ясно, что и та, и другая в недалеком будущем заимеют собственных детишек. И это ему еще предстояло хорошенько обмозговать.
И, кстати, подумать о том, что подобная участь может ожидать и квартет блондинок! Шутки шутками, но минувшей ночью тот же Гарри переспал с Софьей, а сам Шуба– с Гердой. А сколько впереди еще таких же ночей, да и не только ночей. В Застолье, конечно, и помимо секса есть чем заняться, но Шуба глубоко сомневался, что, к примеру, после одной-двух рыбалок он вновь возьмется за спиннинг вместо того, чтобы оказаться в объятиях одной из белокурых красавиц. Н-да-а… Дела-а…
Сам Шуба оказался под пристальным, напряженно-изучающим взглядом другого новенького живчика Вильгельмыча – вконец исхудавшего и изможденного. Шуба не знал, может ли Вильгельмыч мысленно общаться со своим прототипом, как общался сам с Серегой Костиковым. В любом случае, господин Гидаспов знал хотя бы из своих снов, что происходит с его уменьшенной копией. И теперь хитрый человек будет знать еще и что Серега Костиков имеет к его «раздвоению личности» самое непосредственное отношение. Что ж, к этому все ло, этого скульптор на самом-то деле и добивался…
– Итак, товарищи, – упер кулаки в стол Никодим. – Равноправие – равноправием, но волей самого Вышнего я назначен комендантом данной территории. В отсутствии Вышнего я осуществляю верховную власть, можно сказать, закон. Новенькие, если кто-то с данной установкой не согласен, высказывайтесь сразу. Мы живем в стране свободной.
– В свободной – это хорошо, – подала вдруг голос Софья.
– Я тоже так считаю, – чуть ли не оборвал ее на полуслове комендант. – Поэтому первым делом… нам надо решить жилищный вопрос. Собственно, мы-то, то есть, ветераны давно уже имеем собственное жилье. Владмох вообще живет на острове-скале. Наш гужбан и по совместительству глашатай Федот разделяет комнату с Тамарой, наша главная хозяюшка Зинаида живет вместе с Тимофеем, и по одной комнате занимаю еще я и Машка. Да, Шуба, ты в свою старую коморку заселишься или как?
– Да, в свою первую комнатушку, – чуть подумав ответил Шуба. Сначала-то он жил в комнате, ближней к бильярдной вместе с Викой, затем перебрался в соседнюю – к Даше. Почему-то в эту комнату сейчас поселяться он не захотел.
– Итак, – продолжил комендант, – еще у нас имеется восемь свободных комнат на семерых человек. Так как мы живем в стране свободной, то предлагаю кинуть жребий, согласно которому будет определена очередность кому выбирать комнату первым, кому вторым и так далее…
Больше всего удивился Шуба, что при расселении Арктур высказал желание жить вместе с Изольдой. Староста была совсем не портив такого расклада, – чтобы захомутать другого мужчину пришлось бы постараться, а тут сам готов под каблук… Но Арктур-то! Неужели ему так понравилось быть в подчинении у толстушки?!
Остальные новенькие разобрали по комнате, причем Гарри поселился по соседству с Шубой. Он, кстати, намекнул Софье о совместном с ней проживании, но та без объяснений лишь отмахнулась. Мажоркой была, мажоркой и осталась.
Каких-либо конкретных поручений в плане работы комендант никому давать не стал, сказал лишь, что на следующий день собирается лично исследовать Глухомань, и неплохо бы, если кто-то составит ему компанию. После чего объявил о начале праздничного пиршества.
//-- * * * --//
Вообще-то, в понедельник утром по дороге на работу Серега Костиков думал, что на маршрут его не выпустят, а вновь начнут выяснять подробности случившегося в пятницу криминального инцидента с попыткой ограбления инкассаторского маршрута. Но никаких подробностей добавлять он не собирался и был готов хоть в десятый раз повторить свои показания. Показания, в которых не было даже намека, как все произошло на самом деле – все равно бы никто не поверил, что избежать ограбления удалось благодаря двум пластилиновым живчикам.
Костиков просто и незамысловато поведал людям в погонах, что справился с организатором ограбления Геннадием Козыревым, благодаря своей выучке, полученной во время службы на государственной границе; что, несмотря на связанные руки, просто-напросто вырубил на некоторое время злоумышленника Сливу ловким ударом ногой по репе; пока тот пребывал в бессознательном состоянии, освободился от пут, после чего заставил водителя «совершить маневр с броневиком».
Три дня тому назад Серега раз за разом высказывал дознавателям эту версию, словно вызубренную таблицу умножения, не обращая внимания на дополнительные провокационные вопросы. Говоря проще, он просто-напросто «включил блондинку» и, как заведенный, твердил одно и то же, возможно, наводя спрашивающих на мысль, что все его туповатые ответы – следствие пережитого стресса.
Самое важное в создавшейся ситуации было, что и Николай Гаврилович ни на йоту не отходил от высказанной Костиковым версии. Прожженный жизнью ветеран оказался донельзя мудр, чтобы даже не заикаться о каких-то там живчиках. По его словам исключительно благодаря сборщику маршрута Сергею Костикову удалось предотвратить ограбление и спасти две жизни самоотверженных, преданных своей службе инкассаторов.
Ну а злоумышленник Геннадий Козырев в связи с действиями Сереги Костикова сказать чего-то вразумительного вообще был не в состоянии. Ни словом он не обмолвился о том, что «потеряв на некоторое время сознание, очнулся за рулем броневика абсолютно голым и что оделся уже потом, когда ограбление было сорвано». По его словам версии сборщика и старшего маршрута полностью подтверждались. А своего подельника – того самого «мужика в кепке» Слива сдал в первую же очередь. Им оказался тоже бывший водитель инкассаторской машины, с которым когда-то Генка Козырев работал в одну смену, но затем уволившийся из-за придирок руководства. Поздно вечером в пятницу славная московская милиция вышла на его след и без особых проблем арестовала.
Все это Серега Костиков узнал, придя на работу, из слов работника сумочной кладовой дяди Миши Хлепатурина. Узнал и, что травмированный Николай Гаврилович ложиться в больницу наотрез отказался и даже больничный лист оформлять не стал. Николай Гаврилович заявил, что, залечивая коленку, пару деньков отлежится дома, после чего бодро займет свое место в стройном ряду инкассаторов – людей донельзя опасной профессии.
Ну, что ж, жизнь, о словам того же Николая Гавриловича, текла своим чередом…
Вместо убеленного сединами ветерана инкассации напарником Сереги Костикова временно назначили Валерку Царева, имевшего прозвище Радио. За рулем броневика, согласно графику, был Краснов. У этих двоих было нечто общее в отношении женского пола: Краснову было до лампочки, с кем разделить койку, но лучше бы с не красивой и не молодой; Радио – так вообще в двадцать два года расписался с женщиной, которая была на десять лет его старше. Женился не на «деньгах» и далеко не на красавице – просто один человек нашел другого.
Одно время Костиков в этом плане дискутировал и с Радио, и с Красновым, утверждая, что если мужчина – молод, недурен собой, силен и вообще нормальный во всех отношениях, то и вторую половину должен выбирать соответствующую. Не переубедил ни того, ни другого. Да и как кого-то в этом мире переубедишь? Его самого тоже переубедить в чем-то было трудно, может быть, и вообще невозможно. Хотя Серега всегда считал, что готов честно признать свою ошибку, если это действительно была ошибка.
Разъезжая на броневике по московским сберегательным банкам и разнося так называемое «денежное подкрепление», Костиков постоянно возвращался мыслями к Застолью. Как все же запуталось в этом маленьком мирке, созданном его пальцами! Или не запуталось, или с точки зрения тех же живчиков-аборигенов все идет своим чередом? Кажется, даже Владмох вполне смирился со сложившейся ситуацией…
…– Шуба, ответь мне хотя бы на один вопрос. Только честно.
Живчик Шуба, сидевший в ожидании завтрака на берегу озера и бултыхавший ноги в теплой водице, посмотрел снизу вверх на подошедшего Владмоха.
– Сможешь ли ты, Владмох, когда-нибудь вернуться в свое нормальное состояние и стать обычным новым русским миллионером?
– Нет. То есть, это тоже, и это – главное. Но сначала я хотел бы узнать про Артура. Ты его тоже – того?
– Ну, во-первых, здесь его все-таки зовут Арктур – за лысый череп – в честь ярчайшей звезды созвездия Волопаса. Да ты присаживайся, в ногах правды нет, – Шуба похлопал рядом с собой по зеленеющей травке, и вновь невольно обратил внимание, насколько в Застолье все цвета яркие, насыщенные.
– Во-вторых, не я его «того», а Вышний. А, в третьих, мне все-таки известно, что здесь и сейчас присутствует только копия Артура Арутюняновича Новикова. Ну, а его прототип в настоящее время тусуется где-то в Москве, возможно, даже в борделе «Кошачья берлога».
– В моей квартире! – чуть не вскочил только что присевший Владмох. – В моей собственной квартире, которая для борделя никоим образом не предназначена!
– Да, ладно тебе, – усмехнулся Шуба. – Можно подумать, ты сам к себе домой проституток не приводил.
– Это совсем другое дело! Это мое право! А Артур – скотина, воспользовался моим отсутствием.
– Не Артур, а Арктур, – поправил Шуба. – Ты ему в нормальном мире, вроде бы много зелененьких денежек задолжал…
– Это другое, другое! У нас в плане сроков отдачи все с ним обговорено!
– На меня-то чего орешь? С Арктуром и разбирайся. А мне вообще все ваши дела миллионные по-барабану. Да и не мне даже, а Вышнему. Вот с ним и выясняй вопросы через тетрадочку переговорную.
– Но ты же и есть Вышний?
– Я – его копия. Я с ним могу общаться, когда он этого захочет. Или когда в состоянии общаться. Ты это понял, или еще двадцать пять раз объяснить?
– Да я вообще ничего не понимаю! – все-таки вскочил на ноги Владмох. – Снится ли мне все это? Или я под каким-нибудь гипнозом? Или на самом-то деле давным-давно подох в нормальном мире, а это чертово Застолье что-то типа чистилища? Не понимаю я!
– Да не ори ты! Думаешь, я многое понимаю? Думаешь, вон, – Шуба кивнул на приближавшегося к ним Гарри, – писатель-фантаст что-то понимает. Вот сейчас подойдет, и спроси у него…
…– Нет, Шуба, ты скажи, прав Радио или не прав?
– В чем? – тряхнул головой Серега Костиков, вернувшийся в броневик после сдачи денежного подкрепления в очередной сбербанк.
– Пока ты по точкам бегаешь, Радио о своих любовных приключениях мне завирает.
– Завирает?
– Не завираю, – сказал Валерка Царев. – Говорю правду и только правду.
– Он говорит, – водитель не спешил заводить броневик, чтобы продолжить маршрут, – что перетрахал всех без исключения подруг своей жены. При этом утверждает, что жена до сих пор о его изменах – ни сном, ни духом!
– Валерка у нас – тот еще ловелас, – кивнул Костиков.
– Да все мы в той или иной степени ловеласы, – взмахнул руками Краснов. – Просто есть же какие-то… границы – в плане семейных отношений. Какие-то нормы…
– Тебе ли о нормах рассуждать! – взвился с заднего сиденья Царев. – Уж, чья бы корова мычала, а твоя бы молчала!
– В самом деле, Краснов, чем ты не доволен? – тоже возмутился Серега. – У самого-то рожа в таком пуху, что не отмыть, не соскрести. Так еще и Радио пытаешься лечить!
– Да не лечу я никого! Вот он говорит, что как-то раз дома с женой и ее чуть ли не лучшей подружкой что-то там отмечали. Подружка ночевать осталась в соседней комнате, а когда жена уснула, Радио к той в койку и – все дела. Не перебивай, Шуба! Допускаю, что это было, но не могу поверить, что, спустя время, та подружка не проболталась про изменщика либо жене, либо другим подружкам, ну а те, в свою очередь, ей бы не растрепались. Вот о чем!
– А я не исключаю, что моя ненаглядная кое-что знает, – пожал плечами Валерка.
– Знает и молчит?! – изумился Краснов.
– До сегодняшнего утра молчала. А зачем ей что-то говорить, если я ее в постели полностью удовлетворяю. Нарывать на ссору, на развод?
– Моя в свое время нарвалась. В смысле, сама подала, узнав, что я ей изменяю.
– Ну, и кому от этого лучше стало? – спросил Шуба.
– Наверное, ей, – неуверенно сказал Краснов.
– А тебе?
– Не знаю. Может, лучше бы она тогда меня простила, и я бы остепенился, растился бы сейчас сына, может, и не одного… С другой стороны… Не знаю я! Все поехали работать…
…– Нет, ну вот, как это понимать! – видимо, при подходе, услышав выкрики Владмоха, Гарри, даже не поздоровавшись, плюхнулся на землю рядом с Шубой. – Я-то, дурак, надеялся, что здесь все сложится по-человечески. Но, что бы ты думал?
– Ты про Софью, что ли? – предположил Шуба.
– Про кого ж еще!
– Что она не пожелала разделить с тобой комнатку?
– Да это-то ладно, – тяжело вздохнул Гарри. – Она и в отведенной ей комнате не ночевала.
– Неужели Софья в Глухомань вернулась? – удивился Шуба.
– Нет. Всего-навсего поселилась дома у твоего Никодимища!
– Ха! – воскликнул Владмох. – Комендант – он такой, он своего не упустит!
– Влад, а тебя это веселит, что ли? – бросил на него снизу вверх недобрый взгляд Гарри. Вообще-то в нормальном мире Владислав Мохов и Игорь Акимов были знакомы – встречались на рыбалке.
– Я только сказал, – криво улыбнулся Владмох, – что комендант в своих владениях ни одной свободной телки мимо себя не пропускал и впредь не пропустит.
– Хочешь сказать, – Шуба тоже обратил на него взор, – что вслед за Софьей, Никодим по очереди повеселится и со всеми остальными блондинками?
– Куда они денутся-то? – недоуменно развел руками Владмох.
– Ну, допустим, одна из студенток в тебя влюбится, или в меня…
– В тебя Вика тоже влюблена была, однако сбежала к коменданту при первой возможности. Вот и Софья по ее стопам пошла. Тут дело времени.
– Может, все-таки дело в человеке? – с сомнением спросил Гарри.
– Знаешь, – серьезно посмотрел на него Шуба, – мне думается, что на живчиков сама территория Застолья как-то особенно влияет. Очень маленькая территория, изолированная от остального мира. Ты же обратил внимание на поведение блондинок-студенток – не успели в Глухомани появиться, как до мужиков, словно голодные дорвались.
– В принципе, согласен, – чуть подумав, ответил Гарри. – У меня самого всякую ложную скромность в отношении Софьи, как рукой сняло. Да и ты, как погляжу, и с Эммой, и с Гердой замутить успел…
– Господа, минуточку, – наморщил лоб Владмох, – Я не очень ошибусь в своих предположениях, что вы оба с блондинками были знакомы и в нормальном мире?
– Абсолютно не ошибешься, – ответил Шуба. – Вышний со всем этим блондинистым квартетом знаком лично. Поэтому и слепил. Как, собственно, и Гарри, и Арктура, да и вообще всех остальных живчиков. За исключением тебя и Машки, конечно.
– Тогда скажи мне Шуба-Вышний, если мы с Машкой окажемся за бортом Застолья, что с нами будет?
– Честно?
– А как еще-то?! – выкрикнул Владмох. – Если не хочешь, чтобы услышал Гарри, пусть он…
– У меня от Гарри секретов практически нет, – прервал его Шуба. – Поэтому, если честно, Владмох, то не знаю я, что с вами в этом случае произойдет. Может, просто исчезнете, может быть, превратитесь в неподвижные пластилиновые фигурки, а может, и вернетесь в свое нормальное состояние. Так сказать, восстановитесь…
– А Вышний это знает?
– Нет! Не было еще, так сказать, прецедента. Хочешь рискнуть и самостоятельно покинуть территорию Застолья?
Вместо ответа Владмох вновь опустился на землю рядом с Шубой.
– Но лично мне и, конечно же, самому Вышнему очень интересно, как ты себя поведешь, если, допустим, станешь прежним? – немного погодя, спросил Шуба. – Помнишь, был мультфильм, как мальчик обидел какого-то гнома, и тот его волшебным образом уменьшил, сделал, типа, живчиком. И этому крохотному мальчику пришлось путешествовать, летать верхом на гусе и совершить множество добрых дел, чтобы опять стать большим…
– Да. помню, помню… – сердито отмахнулся Владмох. – Но там сказка была, выдумка, а тут…
– Влад, откуда ты знаешь, что сказка? – вмешался Гарри. – Может быть, шведская писательница Сельма Лагерлеф на самом-то деле написала ту историю про «Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями» после собственного путешествия в уменьшенном состоянии?
– Акимов! – чуть ли не взревел Владмох. – Ты хоть и писатель-фантаст, но всему же есть предел! Какое ее собственное путешествие?! Какие, блин, могут быть говорящие гуси и кто там у них еще говорил!!!
– А, какая, блин, вообще может быть территория Застолья?! – в голос ему ответил Гарри. – Какие, блин, живчики!?
– Хорош орать! – осадил приятеля Шуба. – А то, вон, еще слушатели подтягиваться начали…
…– Ты, Шуба, лучше признайся – сам-то когда-нибудь женишься?
– На ком? – тряхнул головой Серега Костиков, вернувшийся в броневик из еще одного сбербанка. – И почему я вообще должен жениться? Чтобы потом, как ты и Радио, изменять с грязной совестью собственной жене?
– Слышь, Радио! С грязной совестью мы с тобой своим женам изменяли, – судя по тону, подобная формулировка Краснову не очень-то нравилась.
– Ну, – почесал затылок Валерка Царев, – на самом-то деле у меня с будущей женой имел место предварительный разговор. Мол, в нашей жизни существуют разного рода грани, границы… мол, а вдруг я по молодости сорвусь в плане женского пола…
– И – чего, чего на это твоя будущая супружница ответила? – крайне заинтересовался водитель.
– Чего-чего – в случае чего пообещала кастрировать!
– Ха-ха-ха-ха-ха, – зашелся в смехе Краснов – чуть руль не выпустил. – Кастрировать! Так чего ж не кастрировала-то после всех твоих измен?
– А, может, она так меня любит, что готова любую измену простить! – даже подпрыгнул на своем месте старший маршрута. – Может, я ее так, так…
– Краснов, тормози! – вовремя подсказал Костиков, иначе, водитель проехал бы мимо очередного сбербанка, ожидавшего подкрепления денежной наличности. – Что вы, блин, все о бабах, да о бабах? Все равно, блин, к общему консенсусу не придете. Лучше бы о литературе поговорили…
…– О, Вильгельмыч! – словно бы донельзя обрадовался копии хитрого человека Шуба. – Присоединяйся к нашей компании. Мы тут о смысле жизни в Застолье гутарим. Как думаешь, есть ли смысл в этой жизни, или лучше сразу в реке утопиться?
– А наш кукловод утопиться позволит? – не без сарказма спросил Вильгельмыч.
– Это надо у кукловода поинтересоваться. Ты ему в тетрадочке это вопрос задай.
– И много ль у кукловода кукол?
– А много ль корова дает молока? – подхватил Гарри.
– Так ведь комендант вчера в трапезной все рассказал, – не поддержал шутку приятеля Шуба. – Теперь вместе с новенькими в Застолье находятся ровно пятнадцать живчиков. Ну, еще зверюшки, птички, рыбки… Лично я в Глухомани на болоте змею видел.
– И много ль у кукловода подобных Застолий?
– Не выдоишь за день – устанет рука, – продолжал веселиться Гарри
– Об этом тоже у Вышнего поинтересуйся.
– И поинтересуюсь!
– Флаг в руки…
– А этот господин, – по-прежнему обращаясь только к Шубе, Вильгельмыч кивнул на сидевшего рядом с ним Владмоха, – насколько я могу судить, тот самый, исчезнувший в нормальном мире из поля зрения Артура Новикова, некто Владислав Мохов?
– А ты сам-то кто такой? – прищурился тот. – Я имею в виду – кто в нормальном мире?
– О-о-о, Владмох, в том мире прототип этого человека работает в организации, название которой лучше не произносить вслух. Именно к нему обратился Артур Арутюнянович, с просьбой помочь в поисках твоей драгоценной личности. Представляешь, что бы было, найди они тебя в таком виде? Представляешь, что бы стало со всем Застольем?!
– Нет, – чуть подумав, сказал Владмох, – не представляю…
…– Шуба, я чего предлагаю-то? – обратился водитель Краснов к вернувшемуся в броневик сборщику «сбербанковского» маршрута, не успел тот захлопнуть за собой мощную дверь. – Гаврилыча предлагаю навестить, когда все бабки развезем.
– Он, вроде бы, неподалеку от нашего участка инкассации живет? – припомнил Костиков.
– Три минуты пешочком.
– Тогда уж лучше сначала сдать оружие, заглянуть в магазин и потом к Гаврилычу. Чтобы инструкцию не нарушать…
– Вот ты, Шуба самый настоящий змей! – тряхнул головой Краснов. – Вы с Радио у Гаврилыча тяпнете за его здоровье и по домам, а мне на вас всухомятку смотреть.
– Предлагаешь, к Гаврилычу с коробкой конфет припереться? Без бутылки? – усмехнулся с заднего сиденья старший маршрута.
– Ну, да, да, – вздохнул водитель. – Ваша правда. Пойдем навещать болезного без нарушения инструкции. Но я все-таки одного не понимаю, Шуба! Как ты умудрился со Сливой справиться в, так сказать, ограниченном пространстве бронеавтомобиля?
– Да, Шуба! Я этого тоже никак в толк не возьму! – поддержал Краснова Валерка Царев.
– Какие же вы бестолковые! – воздел очи горе Костиков. – Знаете же, что я в погранвойсках служил. А в этих войсках такая подготовочка – ого-го! Любого врага-диверсанта согнуть в бараний рог – как два пальца об асфальт!
– Шуба, не выдавай желаемое за действительность, – усомнился Царев. – Пограничники горазды быстро и далеко бегать – этого не отнять. Думаю, стреляют неплохо – из Калаша. Но чтобы скрутить кого-то в рукопашной…
– Не веришь? – решительно обернулся к нему Костиков. – Дай-ка мне руку. Любую, ну, давай правую, типа, для рукопожатия.
– Ой, блин! А-а!!! – вскричал Царев, когда Костиков, ловко задействовал свои пальцы и так вывернул кисть старшего маршрута, что у того чуть глаза на лоб не вылезли…
…Стол в трапезной, можно сказать, ломился от изобилия продуктов. Овощи-фрукты-ягоды – с сада-огорода, яичница с колбасой и просто куриные яйца, жареная рыба и крольчатина, молоко, сметана, ну и, конечно же, блины, испеченные искусницей Зинаидой. Крепкие напитки комендант распорядился не выставлять, но брага на столе присутствовала – пей, хоть упейся. Никто, правда, на брагу не налегал – заядлые любители алкоголя Боярин с Фуфелом волей Вышнего покинули Застолье пару недель тому назад, а новенькие живчики особого желания залить глаза с утра пораньше не высказали, ветераны – тем более.
После такого сытного завтрака у Шубы было только одно желание – переплыть на остров и поваляться на песочке, наслаждаясь тишиной и одиночеством. Но накануне он пообещал Никодиму, что отправится вместе с ним на обследование Глухомани, а от своих слов Шуба никогда не отказывался.
Как выяснилось, вместе с ним компанию Никодиму решили составить Владмох, что объяснялось хотя бы простым любопытством. А также – Вильгельмыч и Герда, и вот это заставило Шубу изумиться: Глухоманью дедулька должен был бы быть сыт по горло, да и обладательница двух задорных косичек провела там почти неделю, можно сказать, на сухом пайке и на жестком ложе. Впрочем, на вопрос Шубы, чего она там не видела, Герда ответила, что при переселении они забыли на берегу каску, при помощи которой набирали из реки воду, и надо бы ее забрать. На самом деле, как он вскоре понял, на забытую каску Герде было наплевать…
– Я, между прочим, надеялась, – приткнулась к нему Герда плечом к плечу, сразу после того, как они, вслед за Никодимом, Вильгельмычем и Владмохом миновали проход в малиннике на территорию Глухомани. – Надеялась, что, как Гарри – Софью, пригласишь меня разделить свое жилище…
– Так, чего ж молчала-то? – Шуба взял Герду под руку, и она прильнула к нему еще сильнее.
– Молчала я или не я?
– В каком смысле – ты или не ты?
– В смысле – молчала здешняя живчик Герда или тамошняя критикесса Ксения?
– Оп-па-а! – Шуба остановился и, обхватив за талию, буквально вдавил в себя спутницу. Слева и справа от них была густая стена колючего малинника, еще правее шумела бурная река, впереди – остальная территория Глухомани, в которую уже углублялись Никодим, Владмох и дедулька Вильгельмыч…
– Объясни-ка мне поподробней ощущения в плане общения со своим прототипом!
– Ну-у… я как бы просто знаю, чем я занимаюсь, то есть, чем занимается мой прототип в тамошнем мире.
– Это-то понятно. Все живчики про своих прототипов в курсе.
– Еще я как бы угадываю, нет – понимаю, чего от меня хочет Ксения, и как бы это исполняю.
– Подчиняешься ее требованиям.
– Не совсем требованиям. Скорее, просьбам. Причем, я эти просьбы как бы предугадываю. Это можно сравнить, словно Ксения смотрит фильм, в котором герои должны вести себя по заданному сценарию, только так, а не иначе. Ну-у… к примеру, если ты охотник, и на тебя выходит какой-нибудь кабан, ты не станешь задумываться, непременно вскинешь ружье и выстрелишь. Если привел к себе любовницу, но не станешь ей про футбол лапшу на уши вешать, а первым делом в постель потащишь…
– Понятно. А было такое, что критикесса чего-то от тебя хочет, а ты этому противишься?
– Нет, – чуть подумав, ответила Герда. – Я, как ребенок, который всегда слушается свою маму. Наверное, это неудачное сравнение, но примерно так…
– А что именно сейчас от тебя хочет критикесса Ксения?
– Сейчас она дрыхнет без задних ног. Потому что до полуночи читала сборник фантастических рассказов некого Игоря Акимова, а потом писала на них объективные отзывы и ставила оценки.
– Положительные? – усмехнулся Шуба.
– Представь себе – положительные. До недавнего времени Ксения все больше любовные романы почитывала, а тут вдруг фантастикой заразилась…
– А скажи-ка мне, Гедра… Вот лично тебе в Застолье как живется?
– Вообще-то – прикольно. Можно сравнить со спортивным летним лагерем, только для взрослых дяденек и тетенек. Правда, если знать, что, когда наступит осень, ты вернешься в свою уютную Москву.
– В Застолье осень Вышним не предусмотрена, – сказал Шуба.
– Значит, пусть будет вечное лето, – весело сказала Герда и, вырвавшись из объятий, побежала к реке.
Догонять ее Шуба не стал. Пока разговаривал с блондинкой, Никодим и Владмох с Вильгельмычем тоже о чем-то оживленно дискутировали, и Шубе было очень интересно – о чем? Но они уже потерялись из вида, и он отправился на поиски, которые не должны были затянуться.
Забравшись на ближайший валун, он и в самом деле увидел неподалеку коменданта, что-то объяснявшего Владмоху. И тут со стороны реки послышался вскрик. Где-то там, на берегу должна была быть обладательница двух косичек, но вместо нее Шуба увидел лишь дедульку Вильгельмыча, припавшего на одно колено и протягивающего вниз руку. Додумывать, что произошло, было некогда. Спрыгнув с валуна, едва не вывихнув ногу, Шуба бросился к нему.
Течение реки было сильным на всем ее протяжении, но самая бурлилка, по задумке скульптора, свирепствовала, так сказать, у дальнего от Застолья берега, и преодолеть ее вплавь нечего было даже думать. Живчику, оказавшемуся в реке, выбраться на сушу без посторонней помощи тоже не представлялось возможным – до верхней кромки берега было высоковато, течение обещало протащить купальщика вдоль северной и западной сторон Застолья и в конечном итоге увлечь в водоворот под островом-скалой, а там – пиши пропало.
Когда Шуба добежал до берега, течение успело унести Герду до границы малинника и с не меньшей скоростью понесло дальше, вдоль цивильной территории.
– Герда, держись! – крикнул Шуба, даже не надеясь, что блондинка его услышит. Прыгать за ней в речку было бесполезно. Помочь выбраться, можно было лишь, бросив с берега какую-нибудь веревку или протянуть палку, и Шубу осенило, как это сделать.
Он помчался со всех ног – через проход в малиннике, не обращая внимания на царапающиеся шипы; по скотному двору, лавируя между ленивыми свиньями и суматошными курицами; мимо комнат Федота, Никодима и Зинаиды, через трапезную к бильярдному столу, за которым в одиночку гонял шары Гарри… Ничего не говоря, Шуба вырвал кий из рук опешившего приятеля и побежал дальше – мимо лазарета и комнаты Машки, в сад-огород, теперь уже лавируя между яблонь и груш и перескакивая через грядки. Он выскочил на берег бурлящей реки как раз в том месте, где когда-то несколько дней простояла русская баня, к которой с цивильной территории был перекинут импровизированный мостик.
– Герда, хватай, хватай! – плюхнувшись на землю, Шуба протянул кий толстым концом вперед несомой течением блондинки. Это был ее единственный шанс на спасение, и Герда им воспользовалась, ухватившись за бильярдный кий, как за соломинку…
…Кого не ожидал увидеть после возвращения с маршрута Серега Костиков, так это своего бывшего напарника Петра Терентьева, стоявшего у дверей в родное отделение участка инкассации.
– Боярин, выписали! – выпрыгнул из броневика и бросился к нему в объятья Серега.
– Шуба, друган! – не меньше обрадовался тот.
Ограбление маршрута, на котором они вместе работали в вечерню смену, произошло полтора месяца тому назад. Несколько дней после ранения (одна из выпущенных грабителем пуль задела голову) Боярин был в коме, затем из комы вышел, стал поправляться и теперь выглядел довольно-таки свежо. Возможно благодаря ухаживаниям Маргариты Николаевны, которая последнее время ежедневно навещала его в больничной палате.
Кстати, Маргарита Николаевна оказалась тут как тут. Директорша универмага, получившего «Детский сад» тоже обняла Серегу, да еще и смачно поцеловала.
– Петр не перестает утверждать, что выздоровел во многом, благодаря тебе, Шуба, – радостно стала объяснять она не столько ему, сколько оказавшимся рядом Краснову и Радио. – Утверждает, что, даже находясь в коматозном состоянии, постоянно чувствовал твое к себе внимание!
– Я и на самом деле постоянно о нем думал, – Серега погасил в себе порыв вытереть губы. – Да и не только я, все ребята тоже. И, между прочим, мы сейчас собирались Гаврилыча навестить. Тоже, так сказать, невинно пострадавшего.
– Наслышан, наслышан про ваши приключения, – сказал Боярин. – Подумал даже, что грабители специально на тебя нацелились.
– Тебя, Боярин, тоже не в первый раз грабили, – усмехнулся Краснов.
– Так меня – когда в первый раз-то! А Шубу – с интервалом в полтора месяца, даже и того меньше.
– Да-а… А еще говорят, что снаряд в одну воронку дважды не падает, – сказал Радио.
– Бояре, Гаврилыч-то наш тут совсем рядышком живет! Меня с собой возьмете?
– Не одного тебя, а нас обоих, – властно сказала Маргарита Николаевна. – А то знаю я, чем такие посещения заканчиваются…
– Костиков, отработали? – крикнул из открывшейся двери в здание банка заместитель начальника Гарипов.
– Ренат, приветствую! – махнул ему рукой Серега.
– Давай, разоружайся и к Александру Петровичу в кабинет. Разговор есть.
– Надеюсь, на вечерний маршрут агитировать не будет? А то мы собрались Гаврилыча навестить. Сам понимаешь!
– Нет, не про вечерку разговор.
– Хорошо, сейчас иду…
…Спирт у запасливой Зинаиды нашелся, и хозяюшка вместе с Тамарой хорошенько растерли целительной жидкостью Герду. Принять внутрь тоже заставили. Трех других блондинок к купальщице не подпускали, но Шуба, на правах хозяина, остался в своей комнатушке, куда принес пострадавшую на руках. Лишенную сапог и одежды, но укутанную в одеяло Герду всю трясло – наверное, больше не от холода, а от перенапряжения сил за тот, сравнительно короткий промежуток времени, пока течение несло ее к губительному водовороту под островом-скалой, а она старалась удержаться на поверхности. Воды в бурливой реке она все равно нахлебалась, да и все-таки замерзла – зуб на зуб не попадал.
– Ладно, товарищи женщины, спасибо вам, – сказал Шуба после того, как Зинаида заставила Герду выпить еще немного спирта, и сам приложился к кружке. – Я знаю, что делать дальше…
– Кажется, я догадываюсь, на что намекаешь, – усмехнулась Тамара.
– Да я и не намекаю вовсе, а говорю прямым текстом – дальше я, как взявший на себя труд и обязанность спасителя, намерен согреть несчастную девушку собственным телом.
– Другими словами, хочешь воспользоваться ее беззащитностью?
– Не позволим, – нахмурилась Зинаида.
– Сдурели, что ли? – округлил глаза Шуба. – Я хочу ее в нормальное состояние вернуть. Да вы сами у нее спросите – желает ли она моей помощи? Вон, видите, – показал он на кивающую Герду.
– Правда, желаешь? – спросила у нее Зинаида. – Ну, тогда мы пошли. А вы – грейтесь.
– Эй-эй, хозяюшка, спирт оставь!..
…– Ты только сразу не отказывайся, не руби, так сказать с плеча! Не сейчас, потом примешь решение! – пристукнул кулаком по столу Александр Петрович Матвейчиков. – Потом решение примешь. А пока подумай сам, посоветуйся с коллегами, хотя, лучше не с коллегами, а с друзьями, с писателем этим, с капитаном милиции своим посоветуйся…
Только что начальник инкассации сделал своему бывшему напарнику, а теперь подчиненному Костикову заманчивое предложение – стать его вторым заместителем. С перспективой дальнейшего продвижения по служебной лестнице. По словам Александра Петровича, в недалеком будущем ему самому предстояло повышение по службе, и для него было важно иметь надежный и преданный тыл. Занять сулимую должность Костиков имел полное право – за плечами был финансовый техникум, который в свое время закончили и сам Матвейчиков, и его теперешний первый заместитель Ренат Гарипов, учившийся вместе с Серегой на одном курсе, в одной группе.
– Ты, Сергей Михайлович, вот еще о чем подумай, – сказал первый зам., – Этой весной ты дважды, оказывался на волосок от смерти, пока государственные ценности перевозил. Дважды! А ведь, как говорится, – бог троицу любит! Тебе очень сильно хочется эту поговорку на собственной шкуре проверить?
– Да при чем тут поговорка, Ренат, – отмахнулся рукой Серега и вспомнил совсем недавние слова Радио о том, что снаряд дважды в одну воронку не падает. – Я же тебе сто раз говорил, и Петрович знает, что не мое это, начальником быть.
– Не его это! – вновь стукнул кулаком по столу Матвейчиков. – Боярин, вон тоже хорохорится. Говорит, хоть завтра на маршрут ставьте. А ведь и его уже два раза грабили…
– Представляете, Александр Петрович, – Гарипов на рабочем месте обращался к начальнику не иначе, как по имени-отчеству. – Завтра поставим мы на маршрут Шубу вместе с Бояриным, а на них вновь грабители нападут. Вот будет «кино и немцы»!
– Да, прикольно бы вышло, – почесал кончик носа Серега.
– Прикольно бы ему вышло! – хмыкнул Матвейчиков, но тут же повысил голос:
– Хватит! Хватит с меня этих ограблений! Твоей непростой личностью, Серега, уже не совсем простые люди интересоваться стали. Похлеще, чем товарищ полковник Заводнов.
– Это кто же? – насторожился Костиков.
– Кто же?! Товарищ Гидаспов – слышал о таком?
– Да, что ж он привязался-то ко мне! – всплеснул руками Серега.
– Тебе лучше знать.
– Чего мне знать-то, чего? Знать, с какой стати мне с ограблениями «везет»? Так это не у меня спрашивать надо! А у тех, кто грабил, кто людей убивал-калечил!!!
– Не шуми, Сергей Михайлович, – попросил заместитель начальника.
– Чего этот хитрый человек хотел-то? А, Петрович? – Шуба вперил взгляд в Матвейчикова, не торопившегося с ответом.
– Чего – чего! Пытливый ты наш, – насупился тот. – Сам должен знать и понимать…
– А-а-а… – протянул Серега, переводя взгляд с начальника на его зама. – Ну, тогда все поня-ятно. Все, товарищи мужчины, разрешите откланяться. Мы с друзьями-коллегами собирались Гаврилыча проведать…
– Стой! – крикнул Матвейчиков подчиненному, уже повернувшемуся на выход, и вскочил с места. – Не торопись, Шуба, погоди чуток.
Будь на месте Петровича другой начальник, Костиков уже захлопнул бы за собой дверь. Но этого человека он уважал и как своего бывшего напарника, и вообще – как нормального мужика. Пришлось чуток погодить.
– Все ему поня-ятно, – передразнил Александр Петрович.
К немалому своему удивлению, Костиков увидел, как начальник открыл дверцу допотопного сейфа и достал из его недр высокую прямоугольную коробку, в которой, судя по всему, находилась немалой выдержки бутылка коньяка.
– Лучше возьми-ка вот для Гаврилыча – от меня лично и от всех инкассаторов в частности. – Передай, пусть поправляется и если есть желание, пусть возвращается в строй.
– Спасибо, Александр Петрович, – искренне поблагодарил начальника Костиков. – А, может, сами проведаете ветерана нашей доблестной инкассации? Как-никак, заслужил Гаврилыч особенного внимания.
– Пока что – вот ему – внимание, – кивнул на подарочную коробку Матвейчиков. – А особенное – чуток погодя будет…
…И вновь Шуба испытал нечто фантастическое, что прежде не случалось ни с ним, ни с ним, ни с Серегой Костиковым. Нет, что-то подобное было – занимаясь любовью, он получал огромное, незабываемое удовольствие, но в Застолье ему вновь удалось испытать нечто новое и, наверное, неповторимое.
Выгоняя из своей комнатушки Зинаиду с Тамарой под предлогом необходимости «согревания пострадавшей собственным телом», он, конечно же, подразумевал «согревание» в расширенном смысле этого понятия. Но никак не ожидал, во что выльется этот самый процесс «согревания»! То ли выпитый спирт так подействовал на него и на Герду, то ли вплеснувшийся в кровь адреналин от только что пережитого, а, может быть, имела место и сама аура Застолья – поразмышлять об этом еще предстояло. Сейчас, после взрыва сексуальной активности, после, можно сказать, ядерно-сексуального взрыва между Шубой и Гердой, а в другой жизни – между скульптором и критикессой, у обоих случилось что-то типа физического истощения. Проще говоря, после всех неистовых фантазийно-сексуальных утех у обоих просто-напросто не осталось сил шевелиться.
– Как же ты умудрилась в речку-то свалиться? – спросил Шуба, отдышавшись.
– Я не сваливалась, – покачала головой Герда. – Меня дедуля толкнул.
– Вильгельмыч?! – подскочил на кровати Шуба. – Как толкнул?
Вообще-то он видел, как, Вильгельмы, припавший на одно колено, протягивал руку, якобы, чтобы помочь упавшей в реку выбраться, но думать, что делал он это всего лишь для отвода глаз, не хотелось.
– Очень просто толкнул. Подошел, пока я каску с водой поднимала, будто бы посмотреть, чем это я занимаюсь, и толкнул в спину. Кстати, каска с ремнем сразу утонули.
– Вот сволочь! Подлец! – Шуба принялся одеваться. Я ведь знал, догадывался, что он и в тамошней жизни настоящий подлец.
– Что собираешься делать? – тоже взялась за одежду.
– Да ты лежи, не вставай, – остановил ее Шуба. – Лучше поспи, чтобы сил набраться.
– Ты на что намекаешь? – лукаво улыбнулась Герда.
– Сама догадайся…
…– Костиков?! Ты ли это, Костиков? Шуба, Костиков, ты ли это! – донельзя громкие выкрики оглушили Серегу, вышедшего из здания банка на улицу. Кому они принадлежали, было понятно – его бывшей однокласснице Любке Скоросчётовой. – Костиков, ты, как сам-то? Живой-здоровый?! Это хорошо, Костиков, это очень хорошо!!!
– Привет, Люба! Фуфел, здорово! – пожал Серега руку водителю суточной машины и вновь перевел взгляд на бывшую одноклассницу. – Когда же мы с тобой последний раз виделись-то?
– Ты про наши сны спрашиваешь, Шуба? Или не про сны? Или про школу спрашиваешь?
Нет, общаться с Любкой Скоросчётовой было себе дороже. Серега умоляюще взглянул на Фуфела, у которого сегодня был выходной день, и тот за пару мгновений изобразил на лице целую гамму разнообразнейших чувств. После чего сказал:
– Боярин, вот, сказал, что выписался и сюда собирается подтянуться, ну и мы с Любашей – тоже вот. Боярин говорит, вы к Гаврилычу наведаться решили? Мы с Любашей – с вами.
– Пока ты в начальственных кабинетах заседал, мы сбросились и Валерку в магазин заслали, – сказал подошедший к компании Краснов.
– Очень правильно и своевременно. А вот это, – Серега подкинул и поймал коробку с бутылкой коньяка, – сам Матвей попросил Гаврилычу передать…
Из прибывших гостей дома у ветерана инкассации прежде бывал только Костиков. Приезжал, как филателист к филателисту – посмотреть и восхититься коллекцией коллеги по увлечению, а заодно и кое-что прикупить. Сколько всего альбомов с филателистической продукцией было у Николая Гавриловича дома, наверное, тот и сам точно не знал, но о значимости коллекции говорило хотя бы то что самые ценные марки хранились в специальных сейфах.
Но марки – марками, их напоказ, кроме как на специализированных выставках не выставишь. Зато гости могли воочию насладиться еще одной коллекцией этого с одной стороны скромного, но с другой – азартнейшего человека. Николай Гаврилович, мало того, что великолепно играл в домино, так еще и коллекционировал все, что было с этой игрой связано. В первую очередь, это были расставленные и разложенные по всем углам его трехкомнатной квартиры доминошные коробочки, футляры, боксы и другие хранилища фишек, изготовленные из пластмассы, кожи, кости, металла и различных пород дерева… Стены украшали несколько картин изображавших игроков в домино, на которых за столом забивали козла и простые работяги, и солидные люди во фраках и даже дуэт кошек, соперничающий с дуэтом собак. Были и старинные настенные календари, посвященные этой простой – но только с одной стороны – игре…
Удивил Николай Гаврилович своим доминошным хобби гостей, удивил и порадовал. Да и супруга его оказалась молодцом – ничтоже сумняшеся, привлекла в помощницы Маргариту Николаевну и Любу Скоросчётову и мигом организовала стол, на котором чего только не было. Ну а Николай Гаврилович, одобривший среди принесенных алкогольных напитков, подарок Матвейчикова, выставил на стол бутылочку коньяка с еще большей выдержкой…
…– Зачем ему это было надо? – спросил Никодим, выслушавший короткий рассказ Шубы о том, что на самом деле послужило причиной купания Герды. – Его кто-нибудь из нас вполне увидеть мог, да и вообще…
– Могла быть совокупность причин. Начать с того, что Вильгельмыч в течение нескольких дней пребывал в полном подчинении четырех блондинок, и мог воспылать к каждой лютой ненавистью. Представился случай – попытался одной из них отмстить. Не исключаю также, что Владмох, который спит и видит, как бы благополучно покинуть Застолье, что-то ему нашептал, мол, неплохо поставить эксперимент и узнать, что в итоге произойдет с упавшим в реку. Или же Вильгельмыч собственным умом пошел на эту подлость – с него станется… Где он, кстати?
– В трапезной. Только не предлагай немедленно его арестовать и допросить. Свидетелей-то нет. А Вильгельмыч заявит, что Герда все это выдумала, чтобы скрыть собственную оплошность. Он же – наоборот пытался ее спасти, но не получилось, зато ты сполна проявил находчивость, ловкость и чего там еще…
– Никодимище, вспомни Тёзку! Тогда, обвиняя его, я был на все сто прав, но ты предпочел не вмешиваться без доказательств…
– И вмешался… – не дал договорить ему комендант, – только после прямого указания Вышнего. Которому с его высоты видней.
– Но Герда могла утонуть!
– Не надо было варежку разевать.
– Сегодня у дедульки не получилось с одной, завтра получится с другой. Возможно – со мной или с тобой, или с Зинаидой!
– Конкретно, что сделать предлагаешь? Даже если он признается, что в самом деле столкнул девчонку, что дальше? Поместить, как Тёзку, в свинарник или тоже в речку сбросить? И наврать Вышнему, что Вильгельмыч сам утопился?
– Вышнему не наврешь, – покачал головой Шуба. – С некоторых пор он знает буквально все, что со мной происходит, не только из своих снов.
– Даже так? – удивился комендант, и Шуба не понял, поверил ему Никодим или нет.
– Да. У него что-то типа раздвоения личности.
– Но это же… так же можно умом тронуться!
– Если не осторожно, то можно…
…– Знаете, друзья мои, что порой приходит на ум вашему покорному слуге? – взяв со стола наполненную коньяком рюмку, Николай Гаврилович обвел взглядом гостей и задержался на Костикове. – Что все с нами происходящее случается не просто так. Наши с вами мысли, если они очень сильно не разбегаются, а зациклены на чем-то одном, в итоге могут реально воплотиться во что-то конкретное. К примеру, как в свое время люди мечтали подняться в небо, а потом взяли и изобрели самолет. Или тот же полет на Луну… И мне почему-то кажется, если какой-то человек будет очень желать подняться в небо без всякой техники, а только силой своей мысли, то у него это рано или поздно получится. Не у него, так у его детей, внуков…
– Все правильно, Гаврилыч, – встрял Фуфел. – Возьми всякие там спортивные достижения – с каждым годом все новые и новые рекорды бьются.
– Да я не про официальные рекорды речь веду, – покачал головой пожилой инкассатор. – Я про новые, доселе непознанные способности человека. Писатели-фантасты постоянно об этом свои книжонки строчат. А мы читаем и не придаем значения их фантазиям. Но только до поры до времени – покуда эти фантазии вдруг не воплощаются в жизнь. Да, Шуба?
– Конечно, Николай Гаврилович, – не моргнув глазом, согласился Костиков. – Фантазии – они порой такими живенькими становятся…
– А я, бояре, вот что думаю, – продолжил Боярин. – Я думаю, что некоторые наши фантазии настолько важны, что могут человека из самой глубокой могилы вытащить.
– Ты это про что, Боярин? – настороженно спросила Скоросчётова.
– Все про то же, живчик Любка, – сказал, словно отрезал Боярин и поднял наполненную рюмку. – Предлагаю выпить за здоровье Гаврилыча!
– За здоровье всех присутствующих! – поддержал ветеран инкассации…
…– Что, хитрый живчик Вильгельмыч, проверил свою версию?
За Т-образным столом трапезной сидели трое: Шуба, Никодим и дедулька Вильгельмыч. Почти все остальные живчики – и старички, и новички купались и просто отдыхали на берегу озера; лишь изможденная Герда дрыхла в комнатушке Шубы, да Владмох выплыл на лодке порыбачить. В трапезной на столе перед троицей стоял бидончик браги местного производства и кружки. Градус в браге имелся неслабы, хотя и не определить, какой именно.
– Мой прототип хорошо осведомлен, что происходит со мной здесь и сейчас, – проигнорировал вопрос Вильгельмыч. – И он знает, кто устроил весь этот кукольный театр.
– И – что? Его знания лично тебе дают право на убийство?
– Я никого не убивал и даже не пытался убить.
– Ты не убил только благодаря ему, – кивнул на Шубу комендант.
– Подожди, Никодимище, – попросил Шуба. – Сразу было понятно, что этот хитрый живчик никогда и ни в чем не признается – натура у него такая. Сейчас вопрос о его прототипе. О чем хотел поведать, Вильгельмыч?
– Мой прототип осведомлен, что заправила всему этому, – дедулька крутанул головой, – простой московский инкассатор Сергей Костиков.
– Осведомлен, говоришь? И – что?
– Он принимает меры. Ему уже вот где, – Вильгельмыч провел себе по шее большим пальцем, – навязчивые сны про себя самого, которые на самом деле творятся здесь и со мной. Ему этого не надо! Задолбало!!!
– Так, не трогал бы Дмитрий Вильгельмович Гидаспов простого московского инкассатора Серегу Костикова, и ничего особенного с ним бы не произошло. Говоришь, твой прототип хорошо осведомлен, что происходит с тобой здесь и сейчас? Так передай господину Гидаспову мысленно, или какое там у вас общение, – чтобы оставил Костикова в покое. И сразу после этого ваши навязчивые сны и общения прекратятся.
– Другими словами… – Вильгельмыч вперил в Шубу выжидательный взгляд.
– Другими словами, благодаря Вышнему, живчик Вильгельмыч превратится в обычную пластилиновую фигурку, и, как следствие, все физические и моральные терзания господина Гидаспова сойдут на нет.
– А как же… как же в этом случае я? – в облике Вильгельмыча вдруг проступило что-то от несправедливо обиженного ребенка.
– Хороший вопрос, – сказал после некоторой паузы комендант Застолья и перевел взгляд на Шубу. – Чего молчишь?
– Да просто я в очередной раз вопросом задался… – Шуба приложился к кружке и со стуком отставил ее на стол. – Вот, когда художник воплощает на холсте своих персонажей, к примеру, отображает какую-нибудь баталию… Когда картина полностью закончена, намалеван последний мазок, – все! И на этой картине все, как живое – кажется, щелкни пальцем, и одни персонажи примутся убивать других, поскачут кони, полетят снаряды и пули и тому подобное… Но на самом деле никто своими талантливыми пальцами не щелкает, и картина не оживает, остается статичной.
Ну, то есть, если повести аналогию, то забеременевшая женщина в итоге должна разродиться. И, дай бог – все будет нормально, на свет появятся мальчик или девочка, которые начнут расти и развиваться и так далее по предусмотренному самой природой раскладу. В данном случае творцом выступает мама – конечно же, не без участия папы. Но и художник, и писатель, и скульптор – тоже, в своем роде, творцы. Так почему же творения их мозгов, рук, пальцев не могут продолжить свое развитие? Почему?
– Очень хороший вопрос? – покивал Никодим. – Но ты не ответил Вильгельмычу.
– Почему же – не ответил? До сих пор лишь один живчик – Пан Зюзя превратился в пепел, в то же самое время, когда в тамошнем мире сгорел его прототип Вячеслав Лисавин. Все остальные живчики, в том числе и Вика с Тёзкой, превратились в такие же фигурки, которые слепил Вышний. Разве что, чуток изменились внешне, постарели.
Кстати, Вильгельмыч, некоторые фигурки бывших живчиков господин Гидаспов может лицезреть в закусочной «Хобби». Туда же может перемеситься и вновь застывшая копия самого господина Гидаспова. Вышнему только останется придумать для нее соответствующий антураж. К примеру, создать композицию «Скотный двор», в которой некий дедулька будет, допустим, доить корову или за свиньями ухаживать…
– И, что же, – прищурился Вильгельмыч, – при желании кукловод сможет оживить и этот «Скотный двор» и тогда…
– Это ты верно угадал, дедулька. При желании – сможет. Или просто будет вынужден из-за неудачно складывающихся для него обстоятельств. В данном случае все будет зависеть непосредственно от самого господина Гидаспова.
– Сейчас от него тоже много чего зависит, – сказал Вильгельмыч, и Шубе не очень-то понравился его тон.
– Что, например, зависит?
– Ну, например, он хорошо осведомлен, где именно находятся в данный момент господин Костиков и некоторые близкие ему люди…
…Не успел Серега Костиков подумать, что, наверное, напрасно налег на крепкие алкогольные напитки здесь, а живчик Шуба – на не столь крепкие в Застолье, как домой к Николаю Гавриловичу пожаловал еще один гость – Ренат Гарипов. Ох, как не понравилось Сереги, что, перекинувшись с хозяином парой слов, заместитель начальника инкассации прямиком направился к нему. Оказалось, не ошибся Серега в нехороших предчувствиях.
– Шуба, тут такое дело, – без обиняков начал Ренат. – Несколько минут назад пришла к нам девушка – рыженькая такая, симпатичная. Назвалась Завидоновой Дарьей Дмитриевной, спросила Сергея Михайловича Костикова. Мол, хочет до тебя дозвониться, но не получается, и дома тебя никак не застать, поэтому решила по месту работы найти…
– Где она?
– Ну, ты же сам понимаешь, не могу же я тебя светить первой встречной! Решил сам до тебя дозвониться, попросил ее на улице подождать. Но до тебя тоже не дозвонился. А когда на улицу вышел, увидел только, как эту рыженькую какие-то мужики буквально силой в тачку запихнули и – по газам. Номер я не догадался запомнить…
– Блин! – Серега схватил Рената за руку и сжал с такой силой, что тот охнул. – Ну, суки, они у меня схлопочут, мало не покажется!
– Что-то серьезное? – спросил заместитель начальника. – Готов помочь, у меня связи есть, сам знаешь…
– Спасибо, Ренат, спасибо большое. Твои связи – это хорошо, но тут такое дело… Короче, ты же знаешь моего другана Борисыча?
– Капитана Клюева? Юрия Борисовича? Конечно, знаю. Он дело Лисавина вел. А еще мы вместе с ним на рыбалку выезжали…
– Точно! Ренат, дорогой, к тебе одна единственная просьба. Дозвонись до капитана Клюева и повтори все, что мне рассказал по Дашу и ее похитителей. Скажи, что я вскоре выйду с ним на связь. Или кто-то еще от меня на связь выйдет. Сможешь, Ренат?
– Да без проблем, Шуба. Объясни, что случилось-то?
– Сложно в двух словах объяснить. Просто сделай, что я попросил. Добре?
– Добре, Шуба, добре…
//-- * * * --//
Никакое Застолье, никакие живчики, сколько бы их ни существовало, и среди прочих – сам живчик Шуба, не стоили даже одного рыжего волоса с головы Даши Завидоновой! Это московский инкассатор Серега Костиков знал твердо. И за этот единственный рыжий волосок с головы любимой девушки он был готов костьми лечь.
Он не был уверен, что справится с проблемой – нет, не с проблемой, а с рухнувшим на него несчастьем, но готов был драться, защищать даже не только свое счастье, а вообще – справедливость в этом мире. Пусть даже – справедливость – только в его личном понимании! Но Серега Костиков свято верил, что его понятие справедливости – правильное. Если же нет, – то и особого смысла в собственном существовании тоже нет…
Дашу, конечно же, похитили люди из организации, в которой служил господин Гидаспов или же люди Артура Новикова. И теперь эти люди где-нибудь держат ее, как заложницу, возможно, даже пытаясь выведать местоположение Застолья, о котором Даша знать не знает, ведать не ведает.
Почему выбрали ее, а не самого виновника проблемы, было понятно – как-никак он – Вышний, человек, обладающий непонятными способностями. Господин Гидаспов, наверняка, давно уяснил, что в отношении инкассатора Костикова необходимо действовать осторожно или даже – с опаской. Мало ли, что может отчебучить простой, на первый взгляд, человек опасной профессии, когда прижмут к ногтю его лично. Но совсем другое дело, если он будет переживать за близкого человека, – в этом случае шантажировать Костикова гораздо проще и, должно быть, эффективней.
Похитили Дашу, можно сказать, демонстративно, с понятным расчетом подтолкнуть Костикова начать действовать, при этом не бежать в милицию без каких-либо доказательств и лишь со своими предположениями, а самостоятельно выйти на связь с тем же Артуром Новиковым.
И, конечно же, Костиков понимал, что никуда не денется и на связь выйдет, но только сделает это немного погодя, когда кое-что выяснит…
Такой ход мыслей был у не совсем трезвого Сереги Костикова, пересевшего на «оранжевую» ветку метро, но не затем, чтобы ехать до станции «Коньково» к себе домой, а чтобы выйти на «Сухаревской» и добраться до потаенной квартиры, до Застолья.
Собственно, он запланировал эту поездку еще утром и, собираясь на работу, упаковал в сумку композицию «Камера пыток» – пока без персонажей, зато напичканную разнообразными орудиями и приспособлениями для истязания жертв. В ту же сумку поместил и наполовину осиротевшую композицию «Лавочка влюбленных» – с фигуркой Даши. Как чувствовал, что поделки его пальцев очень пригодятся именно сегодня.
С Застольем в потаенной квартире было все в порядке. Бурлила, омывающая территорию с южной и западной сторон, река; в Глухомани росли грибы, бегали зайцы, и где-то во мхах болота ползали три ужа; на скотном дворе занималась своими делами домашняя живность, в саду-огороде зрели овощи-фрукты-ягоды… Герда спала в комнате Шубы; Владмох плавал в лодке по озеру и пытался поймать на спиннинг рыбу; Зинаида, Тамара, Машка, Изольда, Эмма, Федот и Тимофей – либо купались, либо занимались ничего не деланьем на берегу; Гарри и Арктур гоняли шары на бильярдном столе; Никодим уединился в своей комнате с красавицей Софьей; а в трапезной за Т-образным столом друг напротив друга сидели Шуба и Вильгельмыч.
Появление Вышнего мгновенно привлекло всеобщее внимание живчиков. Даже Герда проснулась, запахнувшись в одеяло, босиком покинула комнату Шубы и, по примеру остальных, поспешила в трапезную, ставшую традиционным местом общения с Вышним.
– Привет, мелкота! Слушайте сюда и даже не пытайтесь перебивать!
Серега в очередной раз пожалел, что подналег сегодня на крепкие напитки, – необходимо было хоть недолго пообщаться мысленно с живчиком Шубой, и он не знал, удастся ли это осуществить, пусть в состоянии хоть и небольшого, но все-таки алкоголического угара. Но ведь получилось! А, может быть, живчик Шуба и сам догадывался, что надо делать. Во всяком случае, после мысленного посыла Вышнего Шуба подошел сначала к Гарри и что-то сказал ему на ушко, затем – к Никодиму, после чего и тот, и другой переместились поближе к Вильгельмычу. Вроде бы, дедульке это не очень понравилось, но что он мог поделать – не убегать же от них, сломя голову. Остался дедулька стоять на месте и, как все остальные, задрав голову, внимать Вышнему.
– Дело очень серьезное и спешное, – говорил тот, действительно торопливо опорожняя привезенную с собой сумку. – Поэтому вброс продуктов и всего остального произойдет попозже. Потерпите чуток, а я пока устрою небольшой эксперимент…
Он установил платформочку с пока что безлюдной композицией «Камера пыток» почти на том самом месте, где некогда располагалась «Русская баня», но чуть на более удаленном расстоянии от фундаментального Застолья – чтобы живчики вдруг не перебросили мосток, что в планы Вышнего не входило. Рядом с камерой, за стеной – чтобы не видели живчики, установил «Лавочку влюбленных» – со «скучающей» Дашей. После чего сконцентрировался и несколько раз подряд на все это чихнул.
Ждать, пока «ожившая» Даша придет в себя, не стал – аккуратно перенес ее в комнату Шубы и уложил на кровать. Шуба, уже зная, что происходит, поспешил к себе домой.
– Так, мелкота! – обратился Вышний к насторожившимся живчикам. – Пока Шуба выполняет мое задание, а я буду изучать ваши пожелания и по мере сил выполнять их с помощью своих пальцев, вы все из трапезной – ни ногой. Это серьезно! Никодим, на всякий случай проконтролируй лично. Федот, где там наша тетрадочка жалоб и предложений?
Воспользовавшись пинцетом, Вышний принял из рук глашатая тетрадь, вооружился увеличительным стеклом и сделал вид, что погружен в чтение. Именно сделал вид, потому что на самом деле, продолжая вести внутреннюю борьбу с собственным опьянением, всеми силами старался уловить мысленные послания Шубы.
И самой первой из этих мыслей оказалась панической – в комнате остались сапоги, китель и нижнее белье Герды, и Шубе очень не хотелось, чтобы их увидела живчик Даша. Он поспешно затолкал вещи блондинки под кровать, но, как оказалось, не все. Придя в себя, рыжеволосая красавица первым делом обратила внимание, что в кулаке у нее зажаты женские трусики – с вышитой фашисткой свастикой.
Даша вскочила с кровати и стала что-то говорить, кричать стоявшему перед ней Шубе. О чем именно она разорялась, Вышний слышать не мог, мысли же его уменьшенной копии были слишком хаотичны. Наконец, Шуба схватил Дашу за плечи и стал трясти с такой силой, что у девушки, казалось, голова отвалится. Закончив тряску, спросил что-то, и Даша ответила, после чего у нее в буквальном смысле подкосились ноги.
Упасть любимой девушке Шуба на позволил, подхватил на руки и так же, как только что сделал Вышний, уложил ее на согретую Гердой кровать. И только после этого Вышний уловил: в настоящий момент Даша Завидонова находится в незнакомой многокомнатной квартире, которую какой-то не знакомый ей лысый мужик называет «Берлогой». Этот лысый по приказу другого мужика по имени Дмитрий Вильгельмович приковал ее наручниками к трубе батареи и силой вынудил выпить полбутылки виски. Даше очень страшно…
– Так, мелкота! – рявкнул Вышний, из-за чего кто-кто даже прикрыл ладонями уши. – В нашем с вами Застолье вновь не все гладко. Всем слушаться меня беспрекословно! Изольда, Софья, Эмма – схватите-ка вашего Арктура и держите покрепче.
Блондинкам не пришлось повторять дважды, да Арктур и не дергался, не сопротивлялся. Дернулся, было, Вильгельмыч, но на пути у него возник Гарри, а сзади заломил руку за спину комендант.
– Никодимище, дай-ка мне сюда этого прыткого дедульку, – Вышний взял двумя пальцами живчика Вильгельмыча за плечи и перенес на территорию «Камеры пыток». После чего аккуратно, чтобы не помять, проделал то же самое с Федотом и Тимофеем.
– Чтобы вы знали и ни в чем не сомневались, объясняю, – обратился он к живчикам-ветеранам. – В нормальном мире прототип вот этого хитрого живчика работает в организации, название которой желательно не произносить вслух. По его приказу была похищена близкая мне девушка, которую в это самое время собираются пытать. Да вы ее знаете – это прототип рыженькой Даши. Мы живчика Вильгельмыча пытать до поры до времени не станем, но если прототип будет себя неправильно вести, тогда, его копии не поздоровится. Вам все понятно?
Федот и Тимфей одновременно кивнули, и Вышний продолжил:
– Вот эта штуковина называется дыба-растяжка. На ней имеются специальные петли, чтобы привязывать жертву за руки и за ноги и затем при помощи вон тех штуковин потихонечку несчастного растягивать. Понятно? Хорошо, действуйте.
Повторять Вышнему не пришлось – Вильгельмыч, хоть и попытался сопротивляться, но куда там! Руки у гужбана и рыболова, не в пример рукам хитрого живчика, были сильные и сноровистые. Когда дело подходило к концу, Вышний перенес внимание на блондинок, продолжавших держать своего пленника:
– Девушки-красавицы, теперь давайте-ка мне сюда эту ярчайшую звезду созвездия Волопаса, – скульптор повторил маневр с переносом, после чего аккуратно прихватил пальцами за хрупкие плечи Эмму.
– Не визжи, все равно не слышу, – сказал он, поднеся ее к своему лицу. – И не бойся. Я всего-навсего оставлю тебя на время в камере пыток с двумя потенциальными жертвами, чтобы ты в перспективе смогла бы применить к ним свои гестаповские наклонности. Нет, если ты против, замену на роль пыточных дел мастера я найду. Не против? Ну, вот и ладненько.
Вышний переместил Эмму на территорию камеры пыток вслед за Арктуром, которого уже держали под белы ручки Федот с Тимофеем.
– Этого из созвездия Волопаса лучше всего на дыбу-подвеску поместить. С таким расчетом, чтобы при его особом упорстве, можно было бы под ноженьки еще и жаровню подсунуть…
//-- * * * --//
Нечто подобное уже происходило: Серега Костиков в очередной раз посетил чебуречную, что поблизости от метро «Сухаревская», чтобы встретиться со своими друзьями. Как всегда здесь витал запах тех самых чебуреков, что продавались в Москве еще в советские времена, как всегда между столиками сновала уборщица, сметая со столов на свою каталку смятые пластмассовые стаканчики, использованные салфетки и грязную посуду, как всегда заведение не ломилось от посетителей, но и не пустовало. Серега даже узнал в лицо некоторых завсегдатаев, и, кажется, кое-кто узнал и его.
Несмотря на запахи и общую ауру чебуречной, аппетита у Сереги Костикова не было абсолютно никакого. Тем не менее, фирменным блюдом он нагрузил аж четыре тарелочки, а также взял шесть бутылок пива и столько же стограммовых бутылочек водки. За несколько подходов перенес все это на один из столиков у окна, во главе которого и обосновался в ожидании.
Ожидание, как он и надеялся, особо не затянулось. Игорь Акимов никогда его не подводил и ни разу в жизни не опаздывал к назначенному месту встречи – в отличие, хотя бы, от их общего знакомого Максима. Костиков не был уверен до конца, правильно ли делает, что до такой степени перестраховывается, тем не менее, покинув потаенную квартиру и добежав до метро «Сухаревская», он позвонил с «незасвеченного» мобильника писателю-фантасту и попросил-потребовал срочно – срочнее некуда – нарисоваться в известной им обоим чебуречной. Игорь пообещал прилететь буквально мигом, но сказал, что будет не один. И это Костикова вполне устраивало!
Сейчас ему даже были необходимы посторонние люди, при участии которых, он рассчитывал справиться со своей проблемой, поэтому на всякий случай и затарился с избытком фирменным блюдом и соответствующими напитками. Получилось, он ошибся. Ни о каком «избытке» купленных чебуреков и напитков к ним речь иди не могла. Хотя бы потому, что Игорь Акимов притащил вместе с собой в чебуречную никак не посторонних, а хорошо знакомых Костикову и в полной мере причастных к «делу» людей; а именно – квартет блондинок: Аллу-Изольду, Ларису-Софью, Риту-Эмму и Ксению-Герду.
Все они выглядели не такими, каким видел их Серега всего лишь пять дней тому назад при встрече в рабочем кабинете Акимова. Каждая девушка в чем-то преобразилась, словно бы расцвела внешне и засияла внутренне.
И на Костикова они смотрели как-то по-особенному. Нет, не пожирали взглядом, но как бы впитывали его в себя. Точно так же смотрел на него и друг-писатель, – Сереге даже не по себе стало. Чтобы скрыть неловкость, он открыл бутылку пива и основательно к ней приложился.
– Вот только пялиться на меня не надо, – оторвавшись от бутылки, пробурчал Серега обступившей стол компании. – Берите чебуреки, пока не остыли. Только кушать их надо, держа по-особенному, чтобы сок не вытекал. Оглянитесь вокруг, как люди делают и повторяйте, копируйте движения завсегдатаев. А еще нам выпить не помешает. Игорь Иванович, что как не родной?
– Я все чувствую, Шуба, – ответил Акимов, скручивая пробку с маленькой бутылочки водки. – Знаю и чувствую, что происходит… там.
– А – вы? – Серега обвел взглядом девушек. – Ты, Герда, извини, Ксения, тоже все заешь и чувствуешь?
– Там ты меня спас от смерти, – глядя ему в глаза, сказала Ксения. – Там ты сделал меня счастливой. Сейчас я там, на берегу озера – закутана в одеяло, а вся моя одежда в твоей комнате. Но в той комнате вместе с тобой – рыжая…
– А здесь, – перебил ее Серега, – совсем неподалеку эту самую рыжую с минуты на минуту начнут пытать. Поэтому и ей, и мне нужна ваша помощь. Поэтому я вас и позвал!
– Так, командуй, Вышний, – сказала Алла Федорова, по примеру Акимова, скручивая с бутылочки пробку.
– Ты здесь, но Шуба – там, – сказала Рита. – И Эмма тоже там, в камере пыток с двумя козлами, привязанными к дыбам. Пусть Шуба только даст команду, и дыбы заработают…
– Надеюсь, до этого не дойдет, – сказал Серега и посмотрел на молчавшую до сих пор Ларису. – Сможешь позвонить со своего мобильника моему другу и кое-что передать? Только учти, что он мент, капитан милиции…
Спустя несколько минут Серега Костиков позвонил в хорошо знакомую ему квартиру на Сретенке, принадлежащую Владиславу Мохову. Не в потаенную квартиру, а в ту, за которой с недавнего времени функционировал бордель «Кошачья берлога». Серега понимал, что рискует, знал, что встретится там с людьми, которых меньше всего хотел видеть, но – это ему тоже было хорошо известно – за той же дверью был и еще один человек, очень дорогой ему человек, Даша Завидонова – прикованная наручниками к батарее, испуганная и ждущая помощи только от него одного.
В одиночку он, конечно же, ничего не смог бы поделать ни с хитрым человеком Гидасповым, ни с Артуром Новиковым. Серега очень рассчитывал на вмешательство и помощь капитана Клюева. Благодаря звонку Рената Гарипова, тот был в курсе о похищении Завидоновой. После звонка поэтессы Ларисы узнал, где именно похищенная девушка находится, другими словами – узнал адрес «Кошачьей берлоги».
Любой другой на месте капитана Клюева, с легкостью мог бы эти звонки проигнорировать – слишком все было невнятно и бездоказательно. Любой другой, но только не Борисыч, который, пусть и не в полной мере, но был осведомлен о способностях скульптора Шубы, не говоря уже о том, что они были хорошими друзьями.
Борисыч был обязан не просто озадачиться, но принять срочные меры по извлечению Даши Завидоновой из Беды. Проблема могла нарисоваться со стороны его непосредственного начальника полковника Заводного, который был в приятельских отношениях с господином Гидасповым. Вот если бы Дашу похитил по собственной инициативе Артур Новиков – совсем другое дело, но в сложившейся ситуации Заводнов мог не просто запретить Клюеву «принимать срочные меры», но, скорее всего, еще и лично предупредил бы хитрого человека о грозящих неприятностях. Оставалось надеяться на профессионализм и надежность капитана Клюева…
Обо всем этом думал Серега Костиков, поднимаясь пешком на пятый этаж и нажимая на дверной звонок официальной квартиры Владислава Мохова, неофициально превращенной в бордель «Кошачья берлога». После того, как дверь открылась, времени спокойно подумать у него не осталось. Серега даже не заметил, от кого получил удар по голове, а, очнувшись, обнаружил себя, сидящем в глубоком кожаном кресле, по обеим сторонам которого стояли два бугая, знакомых ему хотя бы по той самой встрече в чебуречной на Сухаревской, когда он бросался в них фирменным блюдом.
Тут же отсвечивал бильярдно-шарообразным черепом их хозяин – Артур Новиков, и господина Гидаспова, сидящего напротив Сереги в таком же кожаном кресле, трудно было не узнать. Узнал он и номинальную хозяйку «Кошачьей берлоги» Катю Жайворонок, почему-то забившуюся в угол комнаты.
Вспомнилось, что именно в этой комнате – одной из трех спален квартиры Владислава Мохова – ему довелось дважды переспать на широченной кровати с чернявенькой Катей. Было это пару месяцев назад, в начале апреля, когда еще не на всех водоемах сошел лед и Мохов агитировал составить ему компанию для закрытия зимнего рыболовного сезона. Сегодня был второй день лета, и оба окна, выходившие на старинную московскую улицу Сретенка, были распахнуты настежь – духотища.
Катя Жайворонок всегда была ему симпатична, а, будучи в Застолье живчиком, при очень трагических обстоятельствах даже спасла живчику Шубе жизнь, после чего он стал называть ее кровницей. Но, судя по разговору во время последней с ней встречи, о приключениях своей копии в качестве живчика хозяйка «Кошачьей берлоги» ничего не знала…
Кажется, кое-что помнила о живчиках, ее теперешняя подчиненная по кличке Бенгалка, а в Застолье – Ниночка-Нинидзе. В отличие от забившейся в угол хозяйки, у которой, кажется, еще и глаз был подбит, Бенгалка – та еще стерва и в Застолье, и в нормальном мире, сидела на той самой кровати, загримированная под свой «рабочий» образ: мраморный на золотисто-оранжевом фоне окрас купальника с прикрепленным хвостом, нарисованные кошачьи усы, ушки…
А рядом с ней сидела еще одна девушка, тоже загримированная под представительницу семейства кошачьих. Представительницу какой именно породы, Серега разобрать не мог, зато сразу узнал в ней Дашу Завидонову – свою любимую Рыжую. На ней тоже были характерной расцветки купальник с прикрепленным хвостом, ушки – с кисточками, под носом – нарисованные усы… И еще – Даша была, что называется, вдрабадан.
В Застолье его и ее копии тоже находились поблизости друг от друга, но ни Сереге, ни, похоже, и Даше пообщаться с ними мысленно не удавалось. Из-за чего Костиков в сотый раз проклинал себя за излишнее употребление алкогольных напитков. Ведь мог же, мог не пить хотя бы в чебуречной на Сухаревке, но нет – как же можно не усугубить сто граммов под бутылочку холодного пива, да под фирменное блюдо!
Даше-то простительно – ее напоили насильно. Серега знал это от живчика Шубы а тот, в свою очередь, узнал от живчика Даши в то время, пока в голове ее прототипа еще не зашумело от выпитого виски. Но от-то, он сам-то – кретин, кретин!!!
– Может, для начала выпьете, Сергей Михайлович, – произнес сидящий напротив Костикова хитрый человек. – Впрочем, наверное, не стоит отвлекаться на употребление алкоголя. Разговор у нас не затянется.
– Разговор? – переспросил Серега. – О чем?
– Ну, надо же!!! – всплеснул руками Гидаспов, после короткой паузы, которая, словно бы потребовалась ему для осознания сказанного Костиковым. – Надо же, он еще и прикидывается, что не знает – о чем!
– Я бы хотел знать, что вообще проис… – договорить у Сереги не получилось – из-за довольно-таки неслабого тычка кулаком в правое ухо. Ощущение было сродни подзабытому оглушению после учебной стрельбы из гранатомета во время службы в погранвойсках – сильная боль и сильный звон.
– Нет! – Гидаспов предостерег бугая от повторного удара. – Вышибать мозги этому простому гражданину не входит в наши планы.
– Какие еще планы? – поморщился Серега, взявшись руками за голову. – И зачем в Дашу кошкой нарядили! Она вам не проститутка!
– Не кошкой, – сказала Бенгалка, – Она у нас теперь рысь рыжая.
– Вы, что, всерьез рассчитываете, что Даша…
– Мы рассчитываем, что, не желая ей вреда, ты все подробно нам расскажешь, – сказал Гидаспов. – Мы, конечно, можем применить другие методы, но так быстрее и проще…
Серега помотал головой. Мозги из нее не вышибли, и мысли даже немного прояснились. Ему необходимо было установить контакт с Шубой и это, вроде бы, начало получаться. В Застолье Шуба, покинув свою комнату вместе с Дашей, обратился с речью к другим живчикам, собравшимся на берегу озера. Шубу слушали, кто-то что-то спрашивал, и он отвечал. Его словам, кажется, верили…
– Другие методы, говоришь? – Серега Костиков вперил взгляд в донельзя осунувшегося господина Гидаспова…
…– Эмма, с принципом действия устройств разобралась? Молодец, можешь приступать, – крикнул Шуба миниатюрной блондинке, которой Вышний определил роль пыточных дел мастера.
Его и ее разделяла полоса бурлящей реки; Шуба находился на цивильной территории Застолья, Эмма – в камере пыток, изобилующей средневековыми орудиями и приспособлениями для истязания и умерщвления людей. У палача имелось сразу два подопечных: один – на дыбе-ложе, другой – на дыбе-подвеске. Шуба вдруг засомневался, хватит ли у Эммы духу приступить к непосредственным обязанностям палача. Одно дело позиционировать себя гестаповкой на словах, и совсем другое пачкать в крови, не знавшие физического труда руки с наманикюренными пальчиками.
– Начинай с дедульки, потом переходи к Арктуру. Только без фанатизма, а с чувством, с толком…
…– Что?! – вскочил вдруг со своего стула господин Гидаспов. – Что ты делаешь?
– Сижу, никого не трогаю, – ответил Костиков. – До поры до времени…
– Новиков! Ты сейчас, что-нибудь почувствовал?
– Н-нет… У меня будто бы туман в голове. Все, словно бы плывет, раздваивается…
– А ты, Бенгалка?
– Этот простой гражданин на самом деле очень сложный, – ответила Бенгалка. – Это он во всех ваших раздваиваниях виноват. Только он…
– Помолчала бы лучше, крысятина! – подала вдруг голос Катя Жайворонок.
– Тебя вообще не спрашивают! – рявкнул Гидаспов. – Давай-ка, выметайся отсюда!
– Артур, меня, что, увольняют?
– Успокойся, хозяйка! Тебя на работу Мохов принимал, он тебя, может быть, и уволит, когда отыщется. Ведь он отыщется, правда, Сережа?
– Откуда ж мне знать, Артур Арутюнянович.
– Оттуда! – подскочил к Сереге Гидаспов. – Я не знаю, как у тебя это получается! Завод намекал на какие-то эксперименты. Колдуешь? Шаманишь? Бенгалка про какое-то Застолье рассказывала, да я не верил, пока сам не почувствовал, словно в этом Застолье оказался! Пока там тебя, и его, – он ткнул пальцем в Новикова, – там не увидел. Пока Влада Новикова там не встретил!!!
– Где – там-то? – позволил себе усмехнуться Костиков. Адрес назвать можете?
– Сейчас ты нам адрес назовешь! – схватил его за грудки оказавшийся рядом Новиков. – Ты назовешь…
…– Эмма, про жаровню забыла? – напомнил Шуба. – Примени-ка ее к висячему, пусть погреется.
Пыточных дел мастер послушно выполнила требование, передвинув жаровню из угла под ноги подвешенного на дыбе Арктура. Эту дыбу, в отличие от дыбы с привязанным Вельгельмычем она пока что не задействовала, и Арктур до сих пор не издал ни одного звука. Зато Вильгельмыч, потихоньку растягиваемый на своем ложе, сначала скрипел зубами, потом начал стонать, потом закричал. Теперь закричал и Арктур.
– Эмма, ярчайшей звезде созвездия Волопаса очень горячо! Приподними-ка его повыше.
– Как скажешь, Вышний…
…– А-а! – закричал Артур Новиков и посмотрел расширившимися от ужаса глазами на Гидаспова. – Дмитрий Вильгеьмович, мы же с вами…
– Арктур, – встрял Серега, – признайся, тебе под доминирующей Изольдой шибко понравилось?
– Что?! – в один голос выкрикнули Новиков и Гидаспов.
– Дмитрий Вильгельмович, я же сто раз говорил, просил, убеждал: оставьте меня в покое. Отпустите нас с Дашей, и будет всем хорошо и даже удовлетворительно…
– Нет, он издевается! – лицо Гидаспова исказилось от злости, и в следующее мгновение Костиков получил еще один ощутимейший удар по уху – теперь по левому…
…– Эмма, пора включать свой внутренний гестаповский фанатизм! – сказал Шуба. – Ты же, как-никак пыточных дел мастер. Оглянись, сколько вокруг интересных вещичек. Где-то должны быть такие тисочки, чтобы пальцы плющить. Да-да-да, это они. Задействуй-ка их на дедульке. Можешь не осторожничать! А Арктура больше не поднимай, наоборот опусти поближе к жаровне. Да, вот так, можно еще ниже…
…– Да, что же это такое! – взвился господин Гидаспов. Подскочил к столу, схватил стакан, наполовину наполненный светло-коричневой жидкостью, и выпил залпом. – Новиков! Где там еще бутылка? Выпей, чтобы туман в голове рассеялся! Костиков, сука, ты, что делаешь?
– Я!? – Серега вновь взялся за раскалывающуюся от боли голову. – Я – сижу здесь, перед вами и никого не трогаю, блин!
– А кто нас трогает? Кто и где? – забрызгал слюной Гидаспов.
– Отпустите Дашу, – демонстративно вытер рукой лицо Костиков, – тогда продолжим наш разговор, Чтобы совсем уж не затянулся. Чтобы кое-кто из нас калекой не стал…
– Калекой!!! – заорал Артур. – Это ты у меня сейчас станешь калекой!
– Новиков! Ты, выпил? Так пей, залей мозги, пока окончательно не свихнулся!
А вот этого – чтобы Артур и Гидаспов залили мозги алкоголем, из-за чего не смогли бы воспринимать происходящее в Застолье с их копиями-живчиками, Сереге Костикову было не надо. Он вряд ли смог бы влиять на них по-другому, кроме как через живчика Шубу, отдающего приказы пыточному дел мастеру Эмме, которая задействовала средневековые орудия истязаний.
– Вы, отпустите, вам же лучше будет, – вспомнилась и к месту, и ни к месту песня Владимира Высоцкого. – Пусть жизнь накажет, пусть…
– Заткнись!!! – взревел – откуда только столь львиный рев у такого тщедушного с виду человека – господин Гидаспов. – Ты не понимаешь, с кем связался! Не понимаешь, кого пытаешься лечить, очень простой гражданин Костиков!
– А ты тоже все еще не понял, с кем связался?
– А-ах! – ни с того ни с сего подпрыгнул Новиков и посмотрел себе под ноги. – Мне горячо, горячо!
– Он колдует! – крикнула Бенгалка. – Артур, он колдует!!!
– Хочешь вместе с ним попрыгать? – решил сыграть ва-банк Серега и устремил взгляд на прототип Ниночки-Нинидзе, чья пластилиновая копия давно заняла место в композиции «Русская баня», и поэтому воздействовать каким-либо образом на ее мозги вряд ли бы получилось. Разве что, силой внушения…
– Нет! – взвизгнула наряженная в кошку девушка и вдруг вцепилась в горло сидевшей рядом абсолютно безвольной Даше. – Только попробуй что-нибудь сделать, и я ее задушу.
– Оставь ее! Подожди! – одновременно крикнули Костиков и Гидаспов.
– Тебе же дорога это девчонка? – вновь забрызгал слюной в лицо Сереге хитрый человек. – Дорога! Но ты можешь ее потерять, если… если все не встанет на свои места!
– Ы-ы-ы! – вдруг изогнулся всем телом Новиков. Тут же лицо Гидаспова искривилось от боли, хотя видимых причин страдать ни у того, ни у другого не было. Теперь уже хитрый человек лично, собственным кулаком заехал Костикову по лицу, и тот вместе со стулом опрокинулся на пол.
Очередной всплеск боли и хлынувшая из разбитого носа кровь были ерундой по сравнению с тем, что Костиков как-то разом потерял связь со своей копией, живчиком Шубой. Поднимаемый под руки двумя бугаями, он больше не знал, не чувствовал, что именно в это самое время происходит в Застолье.
Самое обидное, что Застолье находилось совсем рядом, буквально за стеной, у которой стоял высокий трехстворчатый шкаф. Серега знал, что хозяин квартиры Владислав Мохов держал в шкафу многочисленные рыбацкие причиндалы, начиная от коробочек с простецкими крючками и грузилами, и заканчивая дорогущими импортными ледобурами. Но только сейчас Костиков сообразил, что этот шкаф расположен примерно на том самом месте, где должна была находиться дверь, ведущую в потаенную квартиру.
Окна в потаенной квартире Мохова, выходящие во двор, всегда были зарешечены; окна его официальной квартиры, с недавних пор превращенной в бордель, выходили на шумную Сретенку. По приказу Гидаспова к одному из распахнутых окон Новиков вместе с Бенгалкой подтащили слабо сопротивлявшуюся Дашу. Два бугая удерживали на ногах Серегу – с залитым кровью лицом.
– Будешь продолжать свое колдовство, – рявкнул Гидаспов, – эта рысь рыжая, словно по волшебству, отправится с пятого этажа на короткую прогулку. Типа, хотела перепрыгнуть на соседнее здание, да силенок не хватило – по-пьяни.
– Капитан Клюев обо всем знает, – шмыгнул разбитым носом Костиков. – И адрес вашей берлоги кошачьей тоже. Он будет здесь с минуты на минуту…
– Твой Клюев подчиняется моему верному товарищу, полковнику Заводнову! – сказал, как отрезал Гидаспов. – Подчиняется всецело и беспрекословно. Поэтому на своего капитанишку можешь не рассчитывать!
– У меня много друзей… и все они в курсе, что сейчас происходит. Я позаботился предупредить…
– Что ж, тем хуже для тебя. Улетишь вслед за своей рыжей. И никому из нас даже оправдываться не придется. Свидетели скажут, пришел пьяный инкассатор к своему дружку Мохову в бордель, чтобы с кошечкой поразвлечься, вот и развлекся. Думаешь, хозяйка берлоги, – Гидаспов кивнул в сторону Кати, – выдаст другую версию? Да ни в жизнь! Иначе, какая ж у нее после этого будет жизнь – да никакая! Усекаешь, хозяйка?
Прикусив нижнюю губу, Катя Жайворонок кивнула, соглашаясь с Гидасповым.
– Отпустите Дашу, – сказал Костиков, уже понимая, что Гидаспов не просто угрожает, но готов и в самом деле убить Дашу, а потом и его самого.
Возможно, у Сереги оставался бы еще шанс повлиять на Гидаспова, поддерживай он связь с Шубой. По приказу живчика Шубы исполняющая обязанности палача Эмма могла бы дедульку Вильгельмыча и под гильотину пристроить и при необходимости, эту гильотину привести в действие. Если только рука у пыточных дел мастера не дрогнет. Но общаться с Шубой, отдать хотя бы один мысленный приказ, у него больше не получалось…
– Не скажешь, где Мохов и где это твое Застолье – останетесь жить – и ты, и девчонка, – пообещал Гидаспов. – Новиков, ты готов отпустить рысь рыжую в последний полет?
– Если он не готов, то у меня рука не дрогнет, – ухмыльнулась Бенгалка.
– Верю. А ты, простой гражданин Костиков, веришь?
– Нет, – упрямо помотал головой Серега, и несколько капель крови упали на пол. – Вы ее не убьете…
– Конечно, не убьем. Мы ее просто-напросто отпустим. Но сначала дадим вам посмотреть друг другу в глаза. Парни, – обратился Гидаспов к бугаям, – подтащите-ка этого поближе к будущей жертве.
Господин Гидаспов не напрасно служил в организации, название которой лучше не произносить вслух, свое дело он знал. Сереге Костикову потребовалось всего лишь одного взгляда в Дашины глаза, расширенные от ужаса, всего лишь мгновения, чтобы сдаться.
– Хватит! – сказал он вмиг севшим голосом. – Хватит, Дмитрий Вильгельмович, я вам все расскажу!
– Кто бы сомневался, – прищурился тот.
– Дмитрий Вильгельмович, я не буду врать. Не стану называть какой-то вымышленный адрес, чтобы тянуть время. Это бессмысленно. Все равно вы рано или поздно добьетесь своего…
– Конечно, добьемся!
– Вы все узнаете и увидите, буквально через несколько минут. Но у меня две… просьбы…
– Не слушайте его! – Бенгалка демонстративно подтолкнула вперед Дашу и едва вместе с Артуром удержала ее от падения. – Не слушайте! Он опять начнет колдовать!
– Дура! Какое, блин, колдовство! Дмитрий Вильгельмович, прикажите отвести Дашу от окна! Они же ее уронят!
– Это твоя первая просьба? – спросил Гидаспов.
– Да! И еще – дайте умыться или хотя бы высморкаться…
– Это – просьба вторая?
– Да, да! – хлюпнул носом Костиков. – Вторая просьба и последняя…
На самом деле Серега Костиков хотел еще очень многого. И, наверное, в первую очередь, чтобы два месяца тому назад он не начал бы чихать на пластилиновую композицию «Застолье», при этом «оживляя» ее персонажей. Или хотя бы не стал посвящать в чудо своего приятеля Владислава Мохова… Или хотя бы… Но – нет, как сказал бы капитан Клюев, сослагательное наклонение в данном случае не котируется.
Капитан Клюев, конечно же, в курсе всего и, конечно же, обязательно сделает все возможное, чтобы прийти на выручку. Но в этом мире может произойти все что угодно, и стоит ли рисковать жизнью любимой девушки ради каких-то, пусть и «оживших» пластилиновых фигурок! Нет, и еще раз нет!
– Если ваши парни исполнят, что я скажу, то буквально через две минуты вы увидите и Владмоха, и себя самого, и вообще все Застолье.
Гидаспов окинул комнату подозрительным взглядом и остановился на Кате Жайворонок.
– Хозяйка, ты мне по этому поводу сказать ничего не хочешь?
Катя лишь непонимающе развела руками.
– Новиков, ты эту квартиру всю изучил? Может, чего-то упустил, недосмотрел?
– Да нет, все на месте, комнаты, кухня, санузел…
– А в соседних квартирах? На чердаке, этажом ниже?
– Я не-е-е… – растерялся Артур.
– Дмитрий Вильгельмович, вы абсолютно правы, – в очередной раз хлюпнул носом Костиков. – Застолье и все его персонажи находится в соседней квартире.
– Все персонажи?! – взревел Гидаспов.
– Да! И ваш персонаж тоже….
– Мой персонаж? Что это значит?
– Блин, я сейчас кровищей захлебнусь!
– Отпусти его! – велел Гидаспов одному из бугаев и, достав из кармана собственный платок, протянул Сереге. – Утрись! Новиков, посади рыжую в кресло, а то и в самом деле уроните!
– Нет! Он начнет колдовать! – воспротивилась, было, Бенгалка, но Артур, подчиняясь приказу, уже вырвал у нее еле державшуюся на ногах Дашу и, чтобы не упала, вовремя толкнул ее в глубокое кожаное кресло.
Тем временем Костиков хорошенько высморкался в платок хитрого человека и обратной чистой стороной, как получилось, утер от крови лицо. Один бугай с удвоенным рвением продолжал удерживать его под левую руку, второй оставался рядом – на подхвате, Гидаспов – напротив. Но Серега даже не собирался каким-либо образом взбрыкивать и вступать с ними в схватку, все равно из этого ничего бы не вышло.
– На самом деле, – сказал он, – в этом доме Владу Мохову принадлежит не одна квартира, а две. Вторая, потаенная квартира – вот за этой стеной, и дверь в нее находится за эти самым шкафом.
– Как? – отвисла челюсть у Артура Новикова. – Как за шкафом?
– Не верьте этому колдуну!
– Заткнись… – Гидаспов вдруг произвел резкую отмашку, и Бенгалка, ойкнув, схватилась за лицо, отступила от кресла, в котором стерегла Дашу, и, словно утратив силы, опустилась на пол.
– Дура!!!
– Сдается мне, Дмитрий Вильгельмович, в вашем подчинении либо охламоны, либо дуры, – скривился Серега.
– Если ты врешь…
– Проверьте, – Серега изучающе посмотрел на испачканный в крови платок. – Нет же ничего проще. Отодвиньте шкаф, откройте дверь, и будет вам Застолье…
– Подставить хочешь, быдло простецкое?!
– Сам ты быдло, – рискнул дерзнуть Костиков и тут же заработал от Гидаспова удар в область солнечного сплетения. Перебило дыхание, подкосились ноги и, если бы не удержавший под ругу бугай, упал бы Серега. Получилось, что не упал. Даже нашел в себе силы подначить:
– Руки… чешутся? Будешь… жевать сопли… приедет мент Клюев. Он тоже Застольем интересуется…
– Новиков, отодвинь-ка шкаф! – приказал Гидаспов.
Утруждать себя физическим трудом Артур не стал, переадресовал приказ бугаю, и тот с некоторой натугой, но шкаф сдвинул. И за ним в самом деле оказалась дверь. Довольно массивная.
– Неужели не соврал! – удивился Гидаспов. Подошел к двери, постучал, прислушался, постучал еще. – А ключ? Хозяйка? Нет? А, собственно, зачем нам ключ?
В это время во входную дверь «Кошачьей берлоги» раздался настойчивый звонок, и Катя Жайворонок, на правах хозяйки, со всех ног бросилась ее открывать. Гидаспов даже не составил себе труда ее остановить.
– Новиков, вышибай дверь! Быстрей!!!
В одиночку бугай наверняка бы не справился. Второй бугай отпустил Костикова, и они вдвоем, с разбегу врезали своими плечами в давно не открывавшуюся дверь, да с такой силой, что она слетела с петель и упала вперед, в квартиру с завешанными шторами окнами. Бугаи по инерции тоже ввалились в потаенную квартиру и, не удержав равновесия, упали, а вслед за ними забежал и Серега.
Времени на раздумья у него не было. Окинув взглядом все Застолье – с Глухоманью, цивильной территорией и камерой пыток, с домашней скотиной и птицей, со своими детишками-живчиками, скульптор схватился за край стола, сдернул его с места и опрокинул. Все незакрепленное в Застолье посыпалось на пол: живчики, животные, мебель, посуда, бильярдные шары и кии, лодка с веслами, жаровня из-под висевшего на дыбе Арктура…
Из живчиков лишь пыточных дел мастер Эмма умудрилась уцепиться за дыбу-ложе, на котором лежал растянутый дедулька Вильгельмыч, и теперь отчаянно болтала ногами. Вместе с ней Вышний оторвал дыбу-доже о пола камеры пыток и поставил на пол квартиры. Оторвал и дыбу-подвеску с Арктуром и тоже поставил на пол – на расстоянии от Застолья, которое уже превратилось в обычный пластилиновый макет местности. Как опластилинивело и все остальное… За исключением двух живчиков – Владмоха и Машки.
Только что в потаенной комнате были лишь поднимающиеся на ноги бугаи и Серега Костиков, и вот уже, словно из воздуха возникли еще два абсолютно голых человека – совладелец ресторана «Фазан и сазан» Владислав Мохов и его работница Маша…
//-- * * * --//
Серега Костиков не очень отчетливо помнил, что чувствовал в первые мгновения после превращения из живчика Шубы в свое нормальное состояние. Но в любом случае, первым его желанием было одеться. Кажется, у Влада с Машкой желание было то же самое, что было неудивительно – в потаенной комнате один вслед за другим появились господин Гидаспов, Артур Новиков, Бенгалка, Катя Жайворонок и – кто бы мог подумать – капитан Клюев вместе с самим полковником Заводновым.
– Вот и наши пропащие! – первым нашелся, что сказать Серега Костиков, приподнявший и установивший стол на прежнем месте. После чего повернулся к народу:
– Совсем, что ли обнаглели!? Люди у себя дома сексом занимаются, а вы двери ломаете! Пошли все вон отсюда!
– Но это же… Влад, – промямлил Артур.
– А кто еще должен находиться в квартире Владислава Мохова? – посмотрел на него, как на слабоумного Костиков.
– И Машка…
– Да, это Машка. А ты кричал, что она бесследно исчезла из моей квартиры в Коньково.
– А Застолье-то где? – выступил вперед господин Гидаспов.
– Застолье – на столе, – показал рукой Костиков.
– Мне кто-нибудь объяснит, что здесь происходит? – подвинул плечом Гидаспова полковник Заводнов.
– Стойте, Владимир Иванович! – предостерег Серега. – А то фигурки раздавите. Эти бугаи, когда дверь вышибали, опрокинули стол с моей масштабной композицией, и теперь все на полу.
– Шуба, что здесь делают все эти люди? – наконец-то выдавил из себя поднявшийся с пола Владислав Мохов.
– Мне тоже хотелось бы знать, – ответил Серега и подхватил под руку пытавшуюся встать Машку. – Но сначала вам обоим надо одеться, а то неудобняк.
Сказав это, он увлек за собой слабо державшуюся на ногах Машку в соседнюю комнату потаенной квартиры. Как он и рассчитывал, Влад последовал за ними, но прежде показал удивленному народу оттопыренный средний палец…
В соседней комнате, помимо кровати, на которой когда-то Серега провел восхитительную ночь с Дашей Завидоновой, имелся гардероб, и в нем – кое-что из одежды Мохова. Влад и Машка пока что окончательно не пришли в себя – наверное, это было даже к лучшему. Серега оставил их на несколько секунд только для того, чтобы принести из кухни уже откупоренную бутылку вина – последнюю из запасов русского миллионера.
– Держи-ка, – протянул бутылку Владу, седевшему на кровати и ощупывающей свою голову. – Взбодрись для начала. Машка, ты как, хоть что-нибудь соображаешь?
– Ты – Вышний? – спросила она, хлопая ресницами.
– Я – Серега Костиков. – Ты – Маша из села Видное Тверской области. Он – Владислав Мохов, владелец ресторана «Фазан и сазан», в котором ты работаешь. Некоторое время вы оба были подвержены научному эксперименту, о котором знает очень ограниченный круг лиц. Сейчас эксперимент закончился, и вы, живые и здоровые находитесь в Москве, на улице Сретенка, дома у Влада. Ты слышишь, Влад?
– Шуба! Я должен…
– Влад, Влад! – перебил его Костиков. – Ты выпей, выпей, как Машка выпила. И послушай меня, хоть раз в жизни! Вот сейчас, в ближайшие несколько минут всем людям, которых ты увидишь в собственной квартире, говори, как можно меньше слов. Где вы с Машкой все это время были, что с вами происходило – не их собачье дело, понял? Ты, понял?
– Да понял, понял, – оторвался от бутылки Влад. – Это в любом случае не их собачье дело.
– Я просто хочу знать, Шуба…
– Влад, ты и так все знаешь! Просто не надо никому свои знания открывать, чтобы за шизофреника не приняли. Машка, тебя это тоже касается…
– Мне холодно, – поежилась она.
– Так одевайся! Гардероб перед тобой! Но, ты хоть поняла, что говорить, то есть, что не говорить?
– Я – все поняла, – посмотрела она в глаза Сереги, словно умудренный мудростью мудрых наставник на нерадивого ученика.
– Хорошо. В таком случае скажи, где именно ты находилась последние полтора месяца?
– А какое твое собачье дело?
Покинув Влада и Машку, чтобы не смущать, пока одеваются, Серега Костиков вернулся в большую комнату потаенной квартиры, в которой кто-то успел раздвинуть шторы. Народу в ней не убавилось. Все широким полукругом обступили приставленный в угол стол и наблюдали, как капитан Клюев собирает по паркетному полу пластилиновые фигурки и укладывает их рядышком друг к другу на свободное пространство стола, не занятое территорией Застолья.
Движения капитана милиции были очень аккуратны и бережливы, особенно это касалось фигурок живчиков. Они лежали рядком: ветераны – Никодим, Федот, Зинаида, Тимофей, Тамара… блондинки-фашистки – Изольда, Софья, Эмма, Герда… а также – Гарри, Даша, Шуба. Отдельно капитан Клюев установил маленькие пластилиновые копии дыбы – с подвешенным Арктуром, и дыбы – с растянутым дедулькой Вильгельмычем.
– Гидаспов, – толкнул локтем в бок своего давнего приятеля полковник Заводнов, – а ты-то и здесь, прям как живой! Только чегой-то похудевший. Или это тебя дыба так растянула? Ха-ха-ха-ха…
– Не вижу ничего смешного, – сказал сквозь зубы хитрый человек.
– А мне – нравится! – Заводнов даже в ладоши захлопал. – Скульптор Шуба, ну ты даешь! А? Такую вещищу своими пальцами сотворил! Это же целый мир пластилиновый. Ну, талант, талант!
– Сергей Михайлович, а почему у вас лицо в крови? – строго спросил капитан Клюев.
Повисла пауза. В тишине которой послышался чей-то зубовный скрежет.
– Без протокола, Юрий Борисович? – отозвался Костиков.
– Можно и с протоколом! В отделение поступил сигнал, что по данному адресу…
– Борисыч, Борисыч, – кажется, Сереге уже надоело всех перебивать. – Давай, вообще без лишних слов. А то наговорим сейчас – сами потом не расхлебаем. Да, Дмитрий Вильгельмович?
– Я должен кое-что выяснить, – ответил тот и протянул, было, руку к пластилиновой дыбе с собственной копией.
– Стоп, стоп, стоп! – воспрепятствовал этому Клюев. – Что вы собираетесь сделать?
– Хочу удостовериться, из какого материала это изготовлено.
– Из пластилина – разве не видно?
– Мне необходимо собственными пальцами потрогать!
– Вообще-то владелец всего этого… искусства – вот он, – кивнул Клюев в сторону Сереги.
– Дотрагиваться до фигурок людей и животных, помимо милиции, никому не разрешаю! – с напускной суровостью сказал скульптор. – Борисыч, можешь дать ему помидор или огурец. Пусть хоть пальцами, хоть на зуб попробует. Только, жаль, соль просыпалась.
– Просыпалась? – наморщил лоб Гидаспов, подставляя ладонь, в которую капитан Клюев уронил красный помидорчик величиной со свинцовую дробинку для стрельбы по водоплавающей дичи. – Пластилиновая соль – просыпалась?
– Представляете, Дмитрий Вильгельмович, сколько труда мне потребовалось, чтобы эту соль слепить! – нашелся скульптор. И, подмигнув хитрому человеку, улыбнулся, типа пошутил.
Гидаспов пробовать крошечный помидор не стал, просто смял его пальцами, превратив в лепешку. Посмотрел на уложенные в ряд фигурки, среди которых была и фигурка Шубы.
– А что произойдет, если я так же сомну голову твоей копии?
– Как минимум, попадете на сто баксов, Дмитрий Вильгельмович, не моргнув глазом, сказал Костиков. – Расценки у меня такие, Борисыч знает.
– Да-да, – с серьезным видом покивал полковник Заводнов. – Мне это тоже известно. Расценки у скульптора Шубы такие, что разориться можно.
– Сдается мне, фигурка Шубы подороже ста баксов будет, – поддержал начальника Клюев.
– Покупаю все оптом! – полез вдруг во внутренний карман пиджака Гидаспов.
– К сожалению, поздно, – деланно вздохнул Костиков. – Все уже продано до вас.
– Врешь! – зашипел Гидаспов. – Кокой идиот купит эту пластилиновую фигню за такие деньги?!
– Но вы же сами только что собирались! – Костиков обвел взглядом собравшихся в комнате, будто бы призывая в свидетели. – А покупатель вам хорошо известен. Гагик Георгиевич Михальянц, хозяин закусочной Хобби.
– Отличная, меду прочим, закусочная, – сказал полковник Заводнов и посмотрел на Клюева. – Давненько мы там не были, а, товарищ капитан?
– Не могу понять! – заставил всех обратить на себя внимание появившийся в комнате Владислав Мохов. – Что в моем доме делают люди в погонах и вообще – все остальные, кроме моего друга Шубы?
– Очень хороший вопрос, Влад, – сказал Костиков. – Очень хороший и своевременный вопрос.
– У нас к вам, господин Мохов, – сказал капитан Клюев, – тоже вопросы имеются.
– Я в чем-то обвиняюсь? – набычился тот. – У вас есть ордер?
– Нет, но-о… – замялся Клюев, – распространились слухи, что вы куда-то пропали, люди начали беспокоиться…
– Плевать мне на слухи и на чьи-то беспокойства, – отрезал Мохов. – Вот он я! Никуда не пропал, и ничего со мной не сделалось. Появятся еще вопросы – буду отвечать только в присутствии моего адвоката!
//-- * * * --//
На следующий день Серега Костиков на работу не вышел. Еще с вечера позвонил начальнику инкассации, и Александр Петрович, конечно же, не возражал, чтобы он использовал недавно заработанный отгул…
Накануне в официальной и потаенной квартирах Владислава Мохова произошло много интересного. Для Сереги очень важным стало прекращение существования Застолья, как такового. Для Влада – обретение собственного нормального тела после того, как живчик Владмох покинул территорию этого самого Застолья.
Владислав Мохов был далеко не дурак – в противном случае, в свое время, вряд ли стал бы миллионером. Поэтому, даже, пребывая в не совсем адекватном состоянии в первые минуты после собственного восстановления, не воспротивился, а наоборот досконально внял внушениям Костикова – как себя вести и главное – чего НЕ говорить людям, оказавшимся в его квартире.
Он, собственно, ничего такого и не сказал, просто на правах законного владельца потребовал всем выметаться вон из двух своих квартир. За исключением Костикова, конечно же. С ним-то как раз Влад собирался основательно пообщаться, вот только в планы Сереги это никак не входило.
Гораздо важнее для него была, в первую очередь, Даша Завидонова, уснувшая беспробудным сном; во вторую – бывшие живчики, ставшие простыми пластилиновыми фигурками; и в третью – собственное состояние. Шутки-шутками, но били Серегу Костикова хоть и немного, зато довольно ощутимо. Да и хмель весь не выветрился – какое уж тут основательное общение!
Вообще-то, и сам Мохов, хоть и хорохорился, но, судя по внешнему виду, навряд ли был готов к нормальному разговору. Как-никак восстановление – дело серьезное, да еще и выпил он с Машкой на двоих почти целую бутылку вина. Всем этим Серега Костиков мотивировал свою поспешную ретировку из его владений на улице Сретенка. Но прежде, чем покинуть владения миллионера, скульптор собрал и уложил в коробочки все фигурки и другие предметы, вынужденно покинувшие территорию Застолья и, как следствие – опластилинивиевшие: четырнадцать живчиков, коровы, свиньи, кошки, собаки, петух по кличке Петр Петрович со своими курами, другая живность, продукты и предметы, в одноминутье вновь ставшие обычным пластилином.
Коробочки заняли место в хозяйственной сумке – той самой, что купил Влад вместе с сорока коробками пластилина. В нее же скульптор переместил полуразрушенную «Камеру пыток», «Лавочку влюбленных» и еще несколько платформочек с интерьером Застолья, благо они без труда отсоединялись друг от друга. Он бы, конечно же, утащил с собой вообще все свои поделки, хоть бы и вместе со столом, но сумка была не резиновой.
Все попытки Влада, задержать Серегу и поговорить, отклика не нашли. Домой – в Коньково! Туда Костиков и добрался без каких-либо приключений – на такси – вместе с полубесчувственной Дашей и объемистой хозяйственной сумкой, набитой творениями пальцев скульптора.
Свои пальцы Серега Костиков задействовал в полной мере на следующий день, с утра пораньше. Оставшаяся ночевать у него дома Даша Завидонова, продолжала спать глубоким сном, когда скульптор уже вовсю творил с пластилином. Какой-то особо кропотливой работы не требовалось, имело место аккуратное, если можно так сказать, приспособление пластилиновых фигурок к соответствующим макетам местности, с целью создания новых композиций. Нет, кое-что долепливать скульптору тоже приходилось, но это было уже, что называется, делом техники.
Большой удачей стало то, что во время опрокидывания стола с Застольем, и падения всего незакрепленного на пол, практически ничто не деформировалось. В первую очередь, это, конечно же, касалось живчиков. Абсолютно никто из них внешне не пострадал, а что уж произошло в их внутреннем мироощущении, Серега Костиков не знал. Никакой внутренней связи с живчиком Шубой скульптор не чувствовал. Да и могла ли быть эта связь между живым человеком и статичной пластилиновой фигуркой? Да и нужна ли она была, эта связь теперь?!
Судьба Застолья была решена.
Первым делом скульптор позаботился о живчиках-ветеранах. Усадил за стол в трапезной друг напротив друга Зинаиду и Тамару – этакие раздобревшие соседки-кумушки. Во главе стола, ломившегося от разнообразных снадобий, занял место Тимофей, так мечтавший, но не дождавшийся, чтобы в Застолье появились хоть какие-нибудь музыкальные инструменты. Ну, не дошли у скульптора до музыки руки, хотя сам и любил ее слушать.
Никодим и Федот расположились за бильярдным столом. Игра была в самом разгаре, и, судя по количеству шаров, уложенных на киевнице, между комендантом и глашатаем Застолья была ничья. Когда-то одним из киев живчик Шуба пребольно получил ударом по коленке, а буквально вчера, благодаря тому же самому или же другому кию, он спас Герду, тонувшую в бурлящей реке…
Теперь место Герды и еще двух ее подружек было на скотном дворе. Обладательница задорных косичек возилась в курятнике, собирая в лукошко яйца; Изольда старательно доила Буренку, – ведро уже почти наполнилось молоком; Софья с усердием счищала грязь с одой из свиней, в то время как две другие хрюшки ожидали своей очереди в ближайшей луже. Блондинки были все в той же форме солдат Германской армии времен Второй мировой войны: фуражки, кепи, кители с погонами и наградами, сапоги… и, как изначально задумывал скульптор, элегантное нижнее белье на них было, но штаны или юбки отсутствовали.
Казалось бы, с какой стати полуодетые фашистки занимаются не совсем подходящим для из воинских званий трудом? Потенциальный зритель получал ответ, заметив в углу композиции присевшего на колоду для колки дров капитана пограничных войск российской армии, наблюдавшего за работой пленниц. В одной руке у Гарри была открытая бутылка пива, другая покоилась на рукояти внушительного мачете. Особо пристальное внимание он уделял чистящей свинью стройной красавице в белых чулках. Капитану было хорошо…
Еще одну блондинку, в такой же форме солдата Германской армии, при этом еще в черных перчатках и с плеткой в руках, скульптор оставил в камере пыток. В этой, понесшей временные потери композиции, обе дыбы вернулись на место: на одной зашелся криком растянутый дедулька Вильгельмыч, на другой, в подвешенном состоянии, страдал Арктур. Пыточных дел мастер Эмма как раз приблизила к его ногам жаровню с раскаленными углями.
Вообще-от скульптору достаточно было несколько раз чихнуть, и камера пыток с тремя, выглядевшими, словно живые, персонажами из статичной превратилась бы в реально функционирующую. Но – нет. Серега Костиков не стал развивать эту идею и взялся за восстановление композиции «Лавочка влюбленных».
Это получилось быстро: фигурки Даши и Шубы просто заняли свои места, словно никуда не отлучались.
– Сережа, – окликнула скульптора проснувшаяся Даша.
– Выспалась?
– Еще как! – рыжеволосая красавица подошла к рабочему столу Костикова и, обняв скульптора за плечи, стала рассматривать законченные композиции. Он, молча, ждал ее комментариев.
– У меня такое чувство… – наконец, сказала Даша, – такое чувство голода, что я, кажется, готова съесть эти пластилиновые огурцы-помидоры и вообще все остальное и ведром молока запить.
– Зачем же пластилин есть! – улыбнулся Серега. – Сейчас поедем в закусочную «Хобби», подарим все эти композиции Гагику Георгиевичу, чтобы разместил их в своем вернисаже, и он нас так накормит-напоит, что из-за стола не выберемся!
– И тебе не жалко такие подарки делать?
– Может, и жалко. Но такова уж судьба Застолья…